Шерр Иоганн
Лорд Байрон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Статья из монографии "Всеобщая Исторія Литературы" I. Шера, изд. О. Бакста.

СОЧИНЕНІЯ

ЛОРДА БАЙРОНА

ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПОЭТОВЪ

ИЗДАННЫХЪ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Въ типографіи В. Головина, у Владимірской церкви, д. No 15.
1864

http://az.lib.ru/a>

OCR Бычков М. Н.

  

ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.

   Значеніе Байрона въ европейской литературѣ и вліяніе его на нашу такъ извѣстны, что распространяться объ этомъ было бы излишне. "Ни одинъ писатель", говоритъ Маколей въ своей статьѣ о Байронѣ, "не повелѣвалъ такими массами краснорѣчія, насмѣшки, мизантропіи и отчаянія. Никакое искусство не могло усладить, никакія изліянія не могли истощить этихъ вѣчногорькихъ водъ... Отъ безумнаго смѣха до пронзительнаго плача онъ овладѣлъ всѣми нотами человѣческой скорби". Маколей заключаетъ свою статью слѣдующими многозначительными словами: "Что его (Байрона) поэзія пройдетъ черезъ строгую оцѣнку, что многое, чѣмъ восхищались современники, будетъ отвергнуто, какъ недостойное -- мы почти не сомнѣваемся. Но мы не сомнѣваемся также, что послѣ самаго строгаго изслѣдованія останется еще многое, что можетъ погибнуть только вмѣстѣ съ англійскимъ языкомъ".
   Перевести одному всего Байрона -- и, притомъ, стихами -- трудъ огромный, не говоря уже о томъ, что для подобнаго труда, кромѣ доброй воли, надо имѣть достаточный запасъ таланта. Поэтому, врядъ ли дождемся мы скоро такого перевода, сдѣланнаго однимъ поэтомъ. Между тѣмъ необходимость полнаго перевода Байрона на русскій языкъ дѣлается все болѣе и болѣе настоятельною, о чемъ уже не разъ заявлялось въ нашей журналистикѣ. Подъ вліяніемъ этихъ заявленій, я рѣшился пополнить сказанный пробѣлъ по плану уже осуществленному мною однажды, при изданіи "Собранія сочиненій Шиллера въ переводахъ русскихъ писателей". Именно, я задумалъ раздѣлить трудъ перевода между нѣсколькими писателями, изъ которыхъ каждый выбралъ бы для передачи на русскій языкъ то, что наиболѣе согласуется съ его талантомъ и направленіемъ. При этомъ, само-собою разумѣется, не могли быть забыты и прежніе переводчики, которыми многое передано уже въ достаточной степени совершенства. У иностранцевъ подобные коллективные переводы великихъ писателей -- не новость; они встрѣчаются даже въ такой богатой литературѣ, какъ нѣмецкая, имѣющей по нѣскольку полныхъ переводовъ всѣхъ безъ исключенія первоклассныхъ писателей другихъ націй. Успѣхъ "Шиллера", нѣкоторые томы котораго печатаются въ настоящее время четвертымъ, а другіе -- третьими изданіемъ, показалъ ясно, что русская читающая публика нуждается въ полныхъ переводахъ великихъ иностранныхъ писателей, и готова поощрить своимъ вниманіемъ всякую добросовѣстную къ тому попытку.
   Въ первомъ томѣ предлагаемаго изданія помѣщены слѣдующія сочиненія Байрона: "Еврейскія Мелодіи", числомъ 23, въ 29 переводахъ, поэмы: "Шильонскій узникъ", "Оскаръ Альпскій", "Смерть Колмара и Орлы", "Мазепа", и пяти-актная трагедія "Сарданапалъ". Нѣкоторыя изъ названныхъ піесъ являются здѣсь въ первый разъ, другія -- въ исправленномъ видѣ; остальныя -- перепечатаны безъ измѣненія, что подробно означено въ моей библіографической статьѣ, помѣщенной въ концѣ книжки. Второй томъ "Байрона", куда войдутъ около сорока мелкихъ его стихотвореній, поэмы: "Абидосская Невѣста", "Гяуръ", "Паризина" и пяти-актная трагедія "Двое Фоскари", уже приготовленъ къ изданію; слѣдующіе томы не замедлятъ выходомъ.

Н. Гербель.

   10-го апрѣля 1864 года.
   С.-Петербургъ.
  

(Статья I. Шерра.) *)

*) "Всеобщая Исторія Литературы" I. Шера, изд. О. Бакста.

   Джорджъ Байронъ-Гордонъ родился 22-го января 1788 года въ Лондонѣ, не въ очень счастливыхъ семейныхъ обстоятельствахъ: отецъ его, прозванный бѣшенымъ Джэкомъ, былъ порядочный кутила и черезъ три года по рожденіи сына умеръ, оставивъ жену и дитя при довольно скудныхъ средствахъ. Молодаявдова удалилась въ Банффъ, въ Шотландію, и отдалась вполнѣ заботамъ о сынѣ, который, при красивомъ лицѣ и сложеніи, имѣлъ несчастіе явиться на свѣтъ кривоногимъ. Этотъ недостатокъ сталъ главнымъ источникомъ угрюмой мизантропіи Байрона. Постоянныя насмѣшки, которыя ему приходилось выслушивать отъ школьныхъ товарищей и даже матери надъ его хромотою, произвели глубокое впечатлѣніе на необыкновенно чувствительнаго мальчика и рано довели его до того горькаго настроенія, которое впослѣдствіи заставило его сказать однажды: "Какъ, чортъ возьми! можно было сдѣлать свѣтъ, подобный нашему? Съ какимъ намѣреніемъ, для какой цѣли можно создать франтовъ, и вельможъ, и магистровъ, и женщинъ извѣстнаго возраста, и кучу мужчинъ всякаго возраста, и наконецъ даже и меня! Къ чему же?" Можетъ быть, не будетъ слишкомъ смѣло предположить, что въ душѣ мальчика, который, въ дѣтской досадѣ, сличалъ ученіе катихизиса о всеблагомъ Провидѣніи съ своимъ тѣлеснымъ недостаткомъ, даннымъ на его долю промысломъ, возникъ уже зародышъ того мрачнаго, подкапывающагося скептицизма, который демонически царитъ во всѣхъ созданіяхъ Байрона. Между тѣмъ воздухъ горной Шотландіи, куда мать привезла восьмилѣтняго ребенка, такъ сильно укрѣпилъ его слабое тѣло, что во всѣхъ играхъ своихъ сверстниковъ онъ былъ первымъ по ловкости, твердости и смѣлости, какъ впослѣдствіи, въ года своей молодости, онъ получилъ пальму первенства во всѣхъ тѣлесныхъ упражненіяхъ: въ плаваньи, верховой ѣздѣ, фехтованьи и стрѣльбѣ. Жизнь среди чудесъ природы и сказаній оставила, безъ сомнѣнія, значительное вліяніе и на его умъ. Смерть чудака, лорда Вилльяма, двоюроднаго его дѣда, доставила въ 1798 году молодому Байрону званіе лорда и пера, и мать отправилась теперь съ нимъ въ Англію, чтобы помѣстить его для приготовительнаго образованія въ знаменитую школу въ Гарро. Онъ провелъ шесть лѣтъ въ этотъ заведеніи, и въ 1804 году, во время каникулъ, познакомился у своей матери въ Ноттингэмѣ съ миссъ Мэри Чевортъ, которая стала предметомъ его пламенной страсти. Миссъ Чевортъ не очень, впрочемъ, цѣнила любовь "хромаго юноши" и вскорѣ за тѣмъ вышла замужъ за совершенно незначащаго человѣка, что страшно оскорбило гордаго Байрона. Какъ глубоко и истинно было чувство юноши, доказываетъ прекрасное стихотвореніе "Сонъ", написанное въ 1816 году. Оно изображаетъ эту юношескую любовь и полно грустной задушевности. А что этотъ печальный опытъ вовсе не могъ уменьшить въ немъ наклонности презирать міръ и людей -- это ясно. Онъ не уменьшилъ и его тщеславія, самой видной его слабости, принимавшей все большіе и большіе размѣры. Забавнымъ примѣромъ тому можетъ служить слѣдующій случай. Байронъ пріѣхалъ въ Римъ къ Торвальдсену, съ просьбою сдѣлать съ него бюстъ. Приготовленный великимъ художникомъ бюстъ поэта всѣми былъ найденъ необыкновенно похожимъ; одинъ только Байронъ съ досадою вскричалъ: "Нѣтъ, это на меня не похоже: я гляжу несравненно несчастнѣе!" Нѣкоторые изъ его поэтическихъ опытовъ относятся къ пребыванію его въ Гарро, откуда онъ вышелъ въ 1805 году, чтобы продолжать свое образованіе въ кембриджскомъ университетѣ. Онъ отдался здѣсь шумной студенческой жизни, такъ что ученые парики обрадовались, когда онъ оставилъ университетъ, не достигши еще девятнадцати лѣтъ. По настоянію своихъ друзей, Байронъ въ первый разъ выступилъ, какъ поэтъ, въ 1807 году, издавъ небольшое собраніе стихотвореній подъ названіемъ "Часы Досуга" (Hours of idleness). Это были непритязательные начатки, принятые публикой довольно благосклонно; но критики "Эдинбургскаго Обозрѣнія" только и высматривали кругомъ литературной жертвы -- и такимъ образомъ въ этомъ журналѣ появился въ высшей степени несправедливый разборъ Байронова сборника, написанный самымъ презрительнымъ тономъ. Впрочемъ, слѣдуетъ поблагодарить критика за этотъ поступокъ, потому-что онъ, безспорно, много помогъ Байрону вступить на его настоящую дорогу. Вскорѣ эдинбургскіе критики должны были увидѣть, къ собственной невыгодѣ, что они разбудили спящаго льва. Поживъ въ 1808 году нѣкоторое время геніально-разгульною жизнью поэта и весельчака въ древнемъ готическомъ родовомъ замкѣ Ньюстидъ-Абби, въ кругу веселыхъ товарищей, Байронъ издалъ въ мартѣ 1809 года уничтожающую сатиру "Англійскіе барды и шотландскіе обозрѣватели" (English bards and Scotch reviewers), которая была направлена противъ современныхъ недостатковъ литературы. Послѣ своего появленія въ палатѣ лордовъ, поэтъ, соскучивъ въ Англіи, отправился лѣтомъ 1809 года съ другомъ своимъ, Гобгоузомъ, въ путешествіе на Востокъ. Путь лежалъ сперва черезъ Португалію и Испанію въ Албанію, гдѣ Байронъ познакомился съ пресловутымъ геніальнымъ деспотомъ Али-Пашею, и началъ первую пѣснь "Чайльдъ-Гарольда". Объѣхавъ въ два слѣдующіе года Турцію и Грецію, переплывъ, какъ Леандръ, Геллеспонтъ отъ Сеста къ Абидосу, онъ вернулся въ іюлѣ 1811 года въ Англію, гдѣ вскорѣ послѣ того лишился матери. 27-го февраля 1812 года произнесъ онъ въ верхней палатѣ свою первую рѣчь, которая имѣла успѣхъ, а черезъ два дня явились двѣ первыя пѣсни "Странствованій Чайльдъ Гарольда" (Childe Harold's pilgrimage). Впечатлѣніе, произведенное во всей Англіи этимъ произведеніемъ, первое изданіе котораго было раскуплено въ продолженіе одной недѣли, было чрезвычайно. Оно увлекло самихъ враговъ, завистниковъ и пристрастныхъ критиковъ до непритворнаго восторга и поставило автора въ ряду первыхъ литературныхъ знаменитостей. И при этомъ случай обнаружилось, что, несмотря на кору мрачной мизантропіи, такъ сильно повидимому сдавившей сердце Байрона, доброжелательство и одобреніе людей, когда оно доставалось на его долю, производило на него самое сильное вліяніе. Только успѣхъ "Гарольда" далъ впервые генію Байрона выказаться во всей его силѣ и положилъ начало цѣлому ряду блестящихъ произведеній, быстро слѣдовавшихъ теперь одно за другимъ. Издавъ, безъ подписи имени, въ мартѣ 1813 года сатиру "Вальсъ", онъ въ маѣ напечаталъ разсказъ изъ турецкой жизни -- "Гяуръ", результатъ путешествія поэта по Леванту; это ввело его въ область поэтическаго разсказа, гдѣ Байронъ признается величайшимъ художникомъ. Восхищеніе, съ которымъ публика приняла этотъ разсказъ о любви и мщеніи, пылающій страстью, сверкающій всѣмъ великолѣпіемъ поэтической живописи, еще болѣе увеличилось появленіемъ въ декабрѣ того же года поэтическихъ разсказовъ: "Абидосская невѣста" и "Корсаръ", которые соединяютъ достоинства "Гяура" съ болѣе строгимъ единствомъ плана, съ большею ясностью въ ходѣ содержанія и съ болѣе старательною отдѣлкой стиха. Въ слѣдующемъ году Байронъ торжествовалъ паденіе Наполеона въ своей Ode to Napoleon, конечно, не съ англійской точки зрѣнія, а съ точки зрѣнія свободы. Ода принадлежитъ, впрочемъ, къ слабѣйшимъ его стихотвореніямъ и во многихъ мѣстахъ сбивается на тонъ уличныхъ пѣвцовъ. Въ августѣ 1814 года появился "Лара", продолженіе и окончаніе "Корсара" -- мрачное и таинственное, но увлекательное и строгое по Формѣ; годъ не пришелъ еще къ концу, какъ уже были написаны "Еврейскія мелодіи". Онѣ принаровлены къ. древнимъ израильскимъ пѣснямъ, касаются въ элегической картинѣ отдѣльныхъ случаевъ іудейской исторіи, или выражаютъ въ необыкновенно задушевныхъ звукахъ печаль несчастнаго народа о своемъ прошедшемъ и настоящемъ. Женитьба въ началѣ 1815 года оказалась несчастнымъ шагомъ для Байрона, который и вообще не годился къ семейной жизни и не легко могъ отыскать себѣ женщину, которая была бы въ состояніи понять и осчастливить его. Что Анна Изабелла Мильбанкъ-Ноэль, на которой онъ женился 2-го января*1815 года, не была такою женщиной -- это вѣрно. И внѣшнія неблагопріятныя обстоятельства, слѣдствіе разстроеннаго состоянія поэта, не были выгодными условіями для семейной жизни; но они не мѣшали, однако, поэтической дѣятельности Байрона, который именно въ это время создалъ "Осаду Коринѳа" и "Паризину". Жена, родивъ поэту дочь, разсталась съ нимъ въ январѣ 1816 года, повидимому, въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ, но уже никогда болѣе не возвращалась къ нему, послѣ чего разводъ былъ рѣшенъ и исполненъ. Кто изъ двухъ супруговъ былъ болѣе виноватъ въ этой катастрофѣ -- навѣрно неизвѣстно. Байронъ открыто сознаетъ свою вину въ трогательномъ стихотвореніи (Fare thee well, and if for ever!), которое адресовано къ потерянной супругѣ и тѣмъ самымъ дало еще болѣе поводовъ къ яростнымъ нападеніямъ цѣлой ватагѣ лицемѣровъ, мнимыхъ моралистовъ и ревнителей обрядной нравственности, которыми, какъ извѣстно, кишитъ Англія. Съ этого времени онъ сталъ предметомъ безпрерывныхъ и самыхъ неразборчивыхъ нападеній отъ всѣхъ приверженцевъ "кэнта" (cant, извѣстной смѣси манерности, щепетильнаго жеманства, лицемѣрія и ханжества), число которыхъ въ Англіи легіонъ. Онъ чувствовалъ, по словамъ Мура, невозможность остановить ненависть и преслѣдованія, которыя поднялись на него отовсюду. Поэтому онъ продалъ Ньюстидъ-Абби и 25-го апрѣля 1816 года покинулъ Англію, чтобы никогда уже болѣе ее не видѣть. Плывя вверхъ по Рейну, онъ началъ третью пѣснь "Чайльдъ-Гарольда", потомъ отправился къ Женевскому озеру и на берегахъ его, на виллѣ Діодати, прожилъ лѣто съ новымъ своимъ другомъ и товарищемъ по дѣятельности, Шелли, проводя время въ странствованіяхъ по горамъ и въ постоянной поэтической работѣ. Здѣсь возникла страшная картина отчаянія -- "Тьма" (Darkness), и смѣлая рапсодія "Прометей"; здѣсь написанъ поэтическій разсказъ "Шильонскій узникъ", съ превосходнымъ гимномъ къ свободѣ (Eternal Spirit of the chainless Mind!); здѣсь былъ начатъ "Манфредъ", драма, когорая вращается въ глубочайшихъ загадкахъ человѣческаго бытія и составляетъ байроновскую варьяцію сказанія о Фаустѣ. Явившись осенью въ Италію, прежде всего онъ выбралъ своимъ постояннымъ мѣстопребываніемъ Венецію и провелъ здѣсь зиму среди разнообразныхъ любовныхъ приключеній. Весною 1817 года онъ совершилъ поѣздку въ Феррару, гдѣ написалъ пламенную "Жалобу Тассо", и въ Римъ, который онъ такъ великолѣпно оплакалъ и воспѣлъ вскорѣ потомъ, какъ Ніобу народовъ, the Niobe of Nations. Возвратившись въ Венецію, онъ бросился въ омутъ самаго ревностнаго наслажденія жизнью, окружилъ себя гаремомъ и, казалось, хотѣлъ растратить жизнь и геній въ необузданныхъ оргіяхъ. Но, наперекоръ всему этому разгулу, его геній каждый разъ съ новою силою развертывался въ удивительныхъ созданіяхъ. Четвертая, заключительная пѣснь "Чайльдъ-Гарольда", была начата и кончена {"Чайльдъ-Гарольдъ", написанный спенсеровыми стансами, есть самое своеобразное и самое законченное созданіе Байрона. "Симпатія къ природѣ, въ явленіяхъ ужасовъ и красоты, симпатія къ угнетеннымъ, бьющимся за свою свободу народамъ", говоритъ неизвѣстный критикъ (Blätter zur Kunde der Literatur des Auslandes, 1837, s. 27), "энтузіазмъ къ генію, добродѣтели, любви и величавая меланхолія, останавливающаяся съ тайнымъ наслажденіемъ на картинахъ и сценахъ печали и запустѣнія -- таковы главныя черты этой поэмы; но богатство образовъ, мыслей, сценъ неизмѣримо, и языкъ такъ благороденъ, такъ могучъ, мѣтокъ, въ такой степени соединяетъ въ себѣ несказанную нѣжность съ громовой силой, что едва ли можно поставить что-нибудь подобное на ряду съ этимъ произведеніемъ истиннаго вдохновенія. Въ немъ заключено невыразимое поэтическое обаяніе, цѣлое -- окружено какою-то чудной атмосферой, все покрывающей вѣяньемъ красоты". Какъ особенно блестящія мѣста, отмѣчу я: описаніе сарагосской дѣвушки (I, 51--55), бой быковъ (I, 71--80), описаніе Албаніи и Али-паши (II, 42--73), пѣсню о Драхенфельзѣ (III, 55), стансы о Руссо и Вольтерѣ и описаніе Женевскаго озера (III, 79 и сл.), размышленія о Венеціи (IV, 1--17), о поэтахъ Италіи (IV, 30--42), о Римѣ (IV, 78--175), наконецъ -- обращеніе къ морю (IV, 179--183). "Чайльдъ-Гарольда" нельзя отнести ни къ одному изъ принятыхъ обычаемъ видовъ поэзіи. Это -- путевыя замѣтки въ стихахъ, а герой ихъ -- самъ поэтъ. Если сдѣлалось общепринятымъ Фактомъ, что каждый герой Байрона всегда есть въ сущности онъ санъ и что это безпрестанное повтореніе собственной личности въ изображеніи характеровъ, по крайней мѣрѣ мужскихъ его характеровъ, сообщаетъ его произведеніямъ нѣсколько невыгодную монотонность, то, съ другой стороны, неоспоримо, что именно это преобладаніе бурной индивидуальности Байрона и сообщаетъ его созданіямъ это, имъ только свойственное, очарованіе и что именно въ этомъ и заключается непреодолимое дѣйствіе "Чайльдъ-Гарольда". Чѣмъ слабѣе поэтъ придерживаетъ легкую маску своего героя, чѣмъ болѣе открываетъ онъ изъ-за нея свои собственныя черты, тѣмъ сильнѣе становится его пѣснь, которой онъ начинаетъ придавать болѣе трагическій тонъ и которой онъ пророчитъ безсмертіе.
   Критикъ, слова котораго приведены выше, столько же правъ, когда, обращая вниманіе на особенность изображеній природы у Байрона, говоритъ, что они отъ того такъ восхитительно-прекрасны, что поэтъ никогда не воспринималъ описываемыхъ имъ положеній одною только Фантазіей, но всегда умѣлъ соединить съ нимъ болѣе глубокое душевное впечатлѣніе, что на внѣшнее онъ всегда, я часто однимъ только слегка брошеннымъ словомъ, налагалъ отпечатокъ внутренняго состоянія.}, написанъ комическій разсказъ "Беппо", эта шутка, полная прелестнѣйшаго юмора, далѣе -- возвышенная, сверкающая молніями свободы "Ода къ Венеціи" и "Мазепа", гдѣ серьёзное содержаніе облечено всею роскошью эпической живописи. Тогда же былъ начатъ и несравненный новый эпосъ -- "Донъ-Жуанъ", который Гёте называетъ, какъ извѣстно, "безгранично-геніальнымъ созданіемъ, съ ненавистью къ людямъ, доходящею до самой суровой свирѣпости, съ любовью къ людямъ, доходящей до глубины самой нѣжной привязанности. "Донъ-Жуамъ" написанъ восьмистрочными стансами; онъ доведенъ только до 16-й пѣсни и потому остался отрывкомъ, но, несмотря на то, есть самое большое и самое зрѣлое произведеніе Байрона. Съ легкой творческой силой онъ охватываетъ широкое содержаніе и съ царственнымъ искусствомъ повелѣваетъ при его построеніи всѣми демонами своей поэзіи. Красиво и ловко извиваясь, какъ ручной тигръ, языкъ исполняетъ всѣ, даже самые прихотливые обороты, указанные ему мановеніемъ поэта. Всѣ страсти, самыя дурныя и самыя благородныя, поперемѣнно овладѣваютъ скипетромъ. Острота, шутка, насмѣшка, самый рѣзкій сарказмъ, самая ядовитая сатира, ликующее оскорбленіе святыни, сладострастіе и жестокость, самое горькое презрѣніе къ міру и людямъ, смѣшиваются въ вихрѣ вакхической пляски; но какъ только уймется на нѣсколько мгновеній изступленный хороводъ -- открывается любовь, въ образѣ греческой дѣвушки Гаиде, мечтающая въ уедименномъ скалистомъ гротѣ, съ улыбкой и поцалуями. Великолѣпіемъ своей Фантазіи поэтъ доказываетъ, что ему равно доступны какъ высочайшія области, такъ и самыя глубокія бездны бытія, югъ и сѣверъ, западъ и востокъ, и потаеннѣйшіе уголки человѣческаго сердца, и самыя своеобразныя черты чужихъ нравовъ, и ученія древней и новой исторія. Оттого поэма получаетъ ту универсальность, тотъ космополитическій колоритъ, которые составляютъ необходимое условіе настоящаго новѣйшаго эпоса. Если прибавить къ этому, что пітическій стиль Байрона достигаетъ въ "Донъ-Жуанѣ" совершенства, которое заставило Бёрые съ восхищеніемъ воскликнуть: "Какъ нѣжно и сильно онъ гремитъ громамъ на Флейтѣ!" (Wie mild und stark zugleich er donnert auf der Flöte!); если еще прибавить, что поэтъ одинаково великъ здѣсь какъ въ высокомъ, такъ и въ комическомъ; если, наконецъ, прибавить еще, что у него, въ случаѣ надобности -- и пусть это замѣтятъ тѣ, которые въ Байронѣ хотятъ видѣть только лирика! -- въ полномъ распоряженіи удивительная эпическая сила и пластика {Стоитъ только вспомнить описаніе бури на морѣ во 2-й и штурмъ Измаила, изображенный съ страшною энергіей, въ 8-й пѣсни. Я не знаю, нужноль ль говорить, что содержаніе "Донъ-Жуана" составляютъ приключенія героя въ Испаніи, Греціи, Константинополѣ, Россіи и Англіи. По плану поэта Донъ-Жуанъ долженъ былъ погибнуть во Французской революціи, въ чемъ выказывается мысль окончательнаго примиренія.}, то въ "Донъ-Жуанѣ" должно признать, какъ вѣнецъ созданій Байрона, такъ и настоящій эпосъ новаго времени. Но какъ наімъ всѣми произведеніями великаго поэта, такъ и надъ этимъ нависло мрачное, задернутое тучами небо, непозволяющее вздохнуть полною грудью и производящее своимъ давленіемъ то безутѣшное настроеніе, которое обозначаютъ часто злоупотребляемыми словами разрыва, разлада и міровой скорби. Яркія молніи отчаянія прорѣзываетъ тьму и, точно злобно хохочущій громъ, раздается въ безконечныхъ видоизмѣненіяхъ мефистофелевская тема: все, что возникаетъ, имѣетъ цѣну потому-что уничтожается! Но въ этомъ-то именно и состоитъ величіе Байрона, это-то и дѣлаетъ Байрона самымъ истиннымъ поэтомъ нашего времени, что его произведенія служатъ поэтическимъ воплощеніемъ того, что терзаетъ и мучитъ всѣхъ насъ; что онъ чувствовалъ и воспроизводилъ въ наглядныхъ образахъ, какъ корабль исторіи останавливается на мели отрицанія, какъ разрывъ съ прошлымъ совершился вполнѣ въ мысли, не получивъ осуществленія на дѣлѣ, какъ, поэтому, настоящее порождаетъ въ насъ одинъ только скептицизмъ, и мы глядимъ на темное будущее, не умѣя себѣ помочь. ,
   Между тѣмъ болѣе благородная и искренняя привязанность вывела его изъ безпорядочной жизни въ Венеціи; эта привязанность внушена была поэту шестнадцатилѣтнею, выданною замужъ за старика, графиней Терезою Гвиччіоли, урожденною Гамба. Онъ отправился за нею въ январѣ 1820 года въ Равенну и прожилъ здѣсь подлѣ нея, по разводѣ ея съ мужемъ, годъ счастливаго времени, которое нарушалось только его болѣзненностью. По желанію своей милой, онъ написалъ "Пророчество Данта" терцинами, подъ пару "Жалобѣ Тассо", и вскорѣ потомъ окончилъ трагедію "Марино Фальеро", содержаніе которой взято изъ венеціянской исторіи, а исполненіе не драматично и отзывается довольно-холодною реторикой. Впрочемъ, образъ Анджьолины прекрасенъ и проклятіе, посылаемое дожемъ передъ своей казнью Венеціи, полно истинно байроновскаго паѳоса. Въ 1821 году Байронъ выдержалъ извѣстную литературную войну съ Боульзомъ изъ-за Попа {Критика была слабой стороной Байрона. Онъ позволилъ себѣ -- вѣроятно, изъ желанія оригинальности -- смѣшную выходку, поставивъ Попа выше Шекспира.} и вслѣдъ за тѣмъ написалъ прекрасную трагедію "Сарданапалъ", которую авторъ посвятилъ "знаменитому Гёте, какъ даръ литературнаго вассала своему ленному господину". Превосходный образъ іонянки Мирры, составляющій, очевидно, средоточіе всего произведенія, даетъ мнѣ поводъ сказать нѣсколько словъ объ упрекѣ, который часто дѣлаютъ великому поэту. Страннымъ образомъ тому самому Байрону, въ созданіяхъ котораго изъ-за ненависти и гнѣва постоянно выглядываетъ любовь, смѣющаяся сквозь слезы, дѣлали упрекъ въ отсутствіи любви. Уже одно множество прекрасныхъ и трогательныхъ мѣстъ, гдѣ поэтъ выражается No любви, должно было бы показать нелѣпость этого упрека, тѣмъ болѣе, что у Байрона по всей его организаціи не было ни капли лицемѣрія. Но кто на столько ограниченъ или недобросовѣстенъ, чтобы считать притворными и эти по разнымъ мѣстамъ разбросанные вздохи, вырывавшіеся изъ груди Байрона отъ страданій и радостей любви, того долженъ же убѣдить, наконецъ, въ лучшемъ характеръ Мирры, потому-что сама любовь во всей нѣжности, возвышенности и страсти не могла бы задумать и создать этотъ характеръ благороднѣе и прекраснѣе. Женскіе характеры Байрона, его Леила, Зулейка, Медора, Гюльнара, Паризина, Анджьолина, Ада, Мирра, Нейга, Гаиди, Марина, составляютъ вообще торжество женской красоты и вѣрности. Кромѣ "Сарданапала", въ 1821 году явилась еще трагедія "Двое Фоскари", венеціянская государственная драма, наглядно воспроизводящая мрачное тиранство правительства ресаублики; далѣе, глубокая мистерія "Каинъ", за которой, въ видѣ эпилога, слѣдовала мистерія "Небо и Земля" (Heaven and Earth), гдѣ Байронъ обработываетъ то же самое содержаніе, которое взято Муромъ въ его "Любви ангеловъ". "Каинъ" и "Сарданапалъ" даютъ новое убѣдительное доказательство No поэтическомъ могуществѣ и силѣ Байрона. Онъ бросаетъ свѣтъ своего генія на обѣ пресловутыя личности миѳа и исторіи, и вотъ онѣ являются не только въ другомъ освѣщеніи, но и существенно другими. Въ Равеннѣ же написалъ Байронъ блестящую сатиру "Видѣніе Суда" (Vision of judgement); онъ вызвавъ былъ къ этому нелѣпымъ произведеніемъ Соути {Блюститель слова и придворный поэтъ Соути въ предисловіи къ своему "Видѣнію Суда" жесточайшимъ образомъ напалъ на Байрона и его друзей и, кончивъ рѣчь о людяхъ, съ "больнымъ сердцемъ и развращающей фантазіей, которые возмущаются противъ священнѣйшихъ учрежденій человѣческаго общества" къ которомъ, разумѣется, принадлежитъ и жалованье придворнымъ господамъ и придворнымъ поэтамъ, и "съ ненавистью нападаютъ на откровенную религію", прибавилъ: Школа, основанная ими, можетъ быть собственно названа сатанинской школой, такъ какъ ихъ произведенія проникнуты духомъ Беліала въ ихъ сладострастныхъ частяхъ и духомъ Молоха въ тѣхъ гнусныхъ образцахъ жестокостей и ужасовъ, которые имъ пріятно изображать, то наиболѣе характеристическую черту ихъ составляетъ сатанинскій духъ гордости и дерзновеннаго нечестія". Съ такою грубою нелѣпостью и Фанатизмомъ судили, да еще и до сихъ поръ часто судятъ, о Байронѣ въ его отечествѣ. Впрочемъ, картина появленія Сатаны, рисуемая Байрономъ въ его "Видѣніи Суда", кажется мнѣ -- ужь конечно не въ смыслѣ Соути -- вѣрнымъ во многихъ отношеніяхъ изображеніемъ байроновской музы}. Поэтъ не въ однихъ только стихахъ сочувствовалъ личной и народной свободѣ, но принималъ участіе въ замыслахъ и дѣйствіяхъ карбонаровъ и вслѣдствіе мѣръ, принятыхъ для подавленія итальянской революціи, долженъ былъ оставить Равенну со своею милой и со своими друзьями, ея отцомъ и братомъ, графини Гамба; онъ переселился въ Пизу, гдѣ имѣлъ несчастіе неожиданно потерять своего Шелли. Въ продолженіе 1822 года въ Пизѣ были написаны незначительная трагедія "Вернеръ" и странный драматическій отрывокъ "The deformed transformed". Переѣхавъ въ сентябрѣ 1822 года изъ Пизы въ Геную, онъ ознаменовалъ свое пребываніе тамъ политическою сатирой "Мѣдный вѣкъ" (The age of bronze) и поэтическимъ разсказомъ "Островъ", однимъ изъ лучшихъ произведеній его въ этомъ родѣ, открывающимъ райскій міръ острововъ Тихаго океана. Тутъ онъ принялъ живѣйшее участіе въ судьбахъ Греціи, гдѣ преданный европейскою дипломатіей народъ рѣшился самъ сломить турецкое иго. Байронъ предпринялъ, съ мечомъ въ рукѣ, помочь этому народу завоевать то, что онъ воспѣвалъ въ тысячахъ вдохновенныхъ стиховъ и отдать дѣлу новыхъ эллиновъ имущество, кровь и жизнь. Онъ собралъ все, что было у него денегъ, и 14-го іюля 1823 года отплылъ съ нѣсколькими вѣрными друзьями въ Грецію и при былъ 5-го января 1824 года въ Миссолонги, гдѣ былъ принятъ съ радостью и торжествомъ. На собственный счетъ онъ составилъ бригаду суліотовъ и получилъ начальство надъ войсками, назначенными къ нападенію на Лепанто. Замедленіе этого предпріятія привело Байрона, жаждавшаго дѣятельности, въ лихорадочное напряженіе, быстро развившееся отъ простуды въ смертельную болѣзнь. Той пѣсни, которую написалъ онъ 5-го января и которая полна тяжолыхъ предчувствій, "Tis time this heart should be unmoved" (Приходитъ пора перестать биться этому сердцу), суждено было стать лебединою его пѣснью. Съ мужественнымъ сознаніемъ близкаго конца встрѣтилъ онъ смерть, похитившую его на тридцать шестомъ году, 19-го апрѣля 1824 года, среди полнаго расцвѣта его генія. Тѣло его было привезено въ Англію, но англійское лицемѣріе и ханжество отказало ему въ могилѣ въ Вестминстерскомъ аббатствѣ. Прахъ Байрона покоится въ церкви деревни Гокнелль.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru