(*) Сообщаемъ сію статью читателямъ нашимъ не для того, чтобъ познакомить ихъ съ характеромъ Наполеона, но чтобъ дать образчикъ изъ новаго произведенія Вльтера-Скотта. Мы согласны съ Французскими Журналистами, что В. Скоттъ въ семъ твореніи пережилъ славу свою: смѣшно видѣть, какимъ Селадономъ онъ представляетъ своего героя. Между тѣмъ и въ ошибкахъ виденъ великій Писатель. Изд.
Личный характеръ Наполеона можетъ назваться любезнымъ, за исключеніемъ одной черты. Въ случаѣ обиды, дѣйствительной или мнимой, онъ былъ вспыльчивъ и мстителенъ; но мирился даже со врагами, если они прибѣгали къ его милости. Между тѣмъ не имѣлъ онъ того великодушія, которое заставляетъ насъ уважать откровенность храбраго и благороднаго противника. Никто щедрѣе его не награждалъ друзей за привязанность. Онъ былъ добрый супругъ, милостивый родственникъ и особенно нѣжный братъ, во всѣхъ отношеніяхъ, когда сіе не полагало преграды политическимъ его намѣреніямъ. Генералъ Гурго (Gourgaud), который въ Запискахъ своихъ не всегда съ похвалою объ немъ относятся, называетъ его Государемъ самымъ милостивымъ, который, всячески помогая своимъ служителямъ, съ радостію признавалъ въ нихъ истинныя достоинства, если находилъ оныя, даже нерѣдко приписывалъ онъ такія качества, какихъ они въ самомъ дѣлѣ не имѣли. Кротость, почти мягкосердечіе, равномѣрно составляетъ черту его характера. Осматривая мѣсто боя, которое честолюбіе его покрыло грудами мертвыхъ и издыхающихъ, онъ бывалъ тронуть во глубинѣ души, и не только старался помогать страдальцамъ (отдавая приказанія, кои не всегда исполнялись, а часто и не могли быть исполнены), но и обнаруживалъ, что сердце его доступно чувствительности. Однажды, въ сопровожденіи нѣсколькихъ Генераловъ, онъ въ Италіи проѣзжалъ верхомъ чрезъ поле сраженія, а увидѣлъ собаку, которая лежала надъ трупомъ своего господина. Она подбѣжала къ приближавшемся, потомъ воротилась къ мертвому тѣлу, а начала жалобно выть, какъ бы прося о помощи. "Не знаю, было ли это дѣйствіе нечаянности явленіи" -- говоритъ самъ Наполеонъ -- "или самаго обстоятельства, но я никогда не былъ такъ тронутъ при видѣ поля сраженія. Этотъ человѣкъ, подумалъ я, "можетъ быть, имѣлъ домъ, родныхъ, друзей; теперь онъ оставленъ всѣми, кромѣ этой собаки. Какъ таинственны впечатлѣнія души нашей! Я могъ съ холоднымъ сердцемъ командовать въ сраженіяхъ, рѣшавшихъ участь цѣлой войны; могъ взирать безъ слезъ на маневры, коихъ исполненіе будетъ стоить много крови; а теперь визгъ собаки тронулъ меня и проникъ въ душу. Въ ту минуту я внялъ бы просьбѣ непріятеля; въ ту минуту я понялъ, какимъ образомъ Ахиллъ, смягчась слезами Пріама, могъ уступить ему тѣло Гектора." -- Сей анекдотъ доказываетъ, что въ сердцѣ Наполеона раздавался гласъ человѣколюбія, который однако жъ умолкалъ предъ жестокими законами суровости воинской. Онъ говорилъ, что Государственный человѣкъ долженъ имѣть сердце въ головѣ; не собственныя чувства его часто невольно обнаруживались.
Будучи математикомъ отъ природы и по привычкѣ, Наполеонъ любилъ порядокъ и благонравіе, въ которомъ первый ясно отсвѣчивается. Ругательныя сочиненія того времени выставляютъ нѣсколько противныхъ примѣровъ, но безъ доказательствъ. Наполеонъ уважалъ самого себя, зналъ, сколь важно общественное мнѣніе, и потому не рѣшился бы предаться низкому сладострастію. Обративъ вниманіе на природныя его способности, можемъ предположить, что если бы онъ не вышелъ изъ круга частной жизни, гдѣ силѣпыя страсти не столъ часто находятъ пищу, то сдѣлался бы такимъ человѣкомъ, которому всякій захотѣлъ бы быть другомъ, никто -- непріятелемъ. Но время и великія воинскія и политическія дарованія съ невѣроятною скоростію возвели его на высочайшую степень могущества и -- искушенія.
Какъ полководецъ, онъ исполински слѣдовалъ по стопамъ Фридриха Великаго, и завоевывалъ столицы и Царства, между тѣмъ какъ Фридрихъ, на его мѣстѣ, покорилъ бы только область или городъ. Система его состояла въ томъ, чтобы обращать всю свою силу на слабую сторону противника. Такимъ образомъ онъ часто останавливалъ движеніе двухъ частей непріятельскаго воинства, разбивая между тѣмъ третью, пользуясь потомъ своимъ положеніемъ, истреблялъ остальныя по одиначкѣ. Для сего онъ научилъ своихъ Генераловъ раздѣлять корпуса во время похода, какъ для скорѣйшаго движенія, такъ я для успѣшнѣйшаго продовольствія, научилъ ихъ соединять оные въ минуту боя на такомъ мѣстѣ, гдѣ вовсе не ждутъ нападенія, слѣдственно и противиться не могутъ.
Для достиженія той же цѣли, онъ оставлялъ багажъ, безъ котораго, хотя и съ нуждою, обойтись можно было; замѣнялъ недостатокъ магазиновъ контрибуціями, налагаемыми на частныхъ людей и на цѣлыя области по правильной системѣ мародерства (грабительства); отмѣнилъ употребленіе палатокъ; устроивалъ биваки, когда не было деревень на пути, и когда время не дозволяло строить шалаши.-- Система Наполеонова была гибельна для войска; ибо онъ часто не имѣлъ лазаретовъ. Моро называлъ его завоевателемъ, который жертвуетъ ежедневно, если взять среднее число, десятью тысячьми воиновъ; но продолжая сіи пожертвованія, онъ достигъ той цѣли, къ которой оныя клонились. Когда Союзники научились избѣгать его перваго нападенія, тогда только усилія подвижныхъ колоннъ его сдѣлались тщетными.
Тактика Наполеона была не менѣе оригинальна. Движенія его на мѣстѣ боя производились съ быстротою молніи и съ такимъ же успѣхомъ.-- Во время самаго сраженія, равно какъ и въ приготовительныхъ маневрахъ, онъ занималъ непріятеля на различныхъ пунктахъ, и устремлялъ на одинъ изъ нихъ всю тяжесть своихъ полчищъ,-- До начатія сраженія, онъ начертывалъ уже планъ, какъ прорвать линію, или обойти флангъ непріятельскій; но, сокрытый во множествѣ другихъ движеній, сей планъ исполняемъ былъ только въ то время, когда физическія и моральныя силы непріятеля начинали ослабѣвать.-- Тогда выводилъ онъ свою гвардію, которая стояла въ готовности, скучая бездѣйствіемъ; подобно алчнымъ псамъ, устремлялись воины сіи на враговъ, дабы однимъ ударомъ рѣшить участь того дня, и сіе почти всегда имъ удавалось.-- Онъ предпочиталъ колонны линіямъ, можетъ быть, потому, что могъ совершенно полагаться на преданность и храбрость офицеровъ, которые предводительствовали оными.-- Любовь солдатъ пріобрѣталъ онъ то частыми награжденіями и отличіями, то благосклонными бесѣдами, то вниманіемъ къ нуждамъ ихъ: все сіе, въ соединеніи съ выгодами неограниченнаго начальства, доставило ему помощь войска во время возмущенія 13 Брюмера, а въ послѣдствіи Императорскій титулъ.-- Возведенный такимъ образомъ на высочайшую степень человѣческаго могущества, Наполеонъ укрѣпилъ свои престолъ демократіею, которая отверзла ему собственное его поприще, возвышая людей достойныхъ по всѣмъ отраслямъ Государственной службы. Вотъ ключъ къ Наполеоновой политикѣ! Его даръ читать въ сердцахъ, добродушіе и точность въ соображеніяхъ, -- въ минуты хладнокровія, онъ дѣйствительно имѣлъ сіи дарованія и добродѣтели, -- столь успѣшно служили ему при употребленіи сего способа, что онъ, не взирая на перемѣны счастія, никогда не терялъ случая угодишь народу, отличая достойнаго и награждая мужа съ дарованіями. Нерѣдко онъ самъ ссылается на это въ разговорахъ своихъ, и симъ пріобрѣтаетъ право на похвалу нашу.-- Мы нисколько не затрудняемся сказать, что ободреніе та" ланшовъ всякаго рода большею частію послужило къ славѣ его.-- По несчастію, онъ любилъ и награждалъ достоинство не потому, что пекся о благѣ общественномъ, не потому, что уважалъ похвальное; но по себялюбивой политикѣ, которой должно приписать нѣкоторыя его бѣдствія, почти всѣ политическія не; удачи и преступленія, и малую часть его успѣховъ. Сужденіе о немъ брата его Луціана, произнесенное вѣроятію въ минуту неудовольствія, подтверждается почти всѣми, которые его окружали. "Его поведеніе" -- сказалъ Луціанъ: "совершенно зависитъ отъ политики; "основаніемъ же политикѣ его служитъ -- эгоизмъ."
Воспитаніе его, вполовину монашеское, вполовину военное, удалившее его отъ всѣхъ связей общества, возродило въ немъ это себялюбіе; оно питаемо было увѣренностію, которая долженствовала вкрасться въ душу его, что подобнаго ему нѣтъ между людьми обыкновенными, съ коими онъ обращался; и наконецъ оно сдѣлалось закоренѣлою привычкою, когда онъ, при вступленіи на поприще жизни, увидѣлъ себя одного, безъ друзей, безъ покровителей.-- Похвалы, которыми его превозносили, равно какъ и повышенія, относились не къ нему лично, а къ генію его; а тотъ, который самъ себѣ проложилъ дорогу, не могъ чувствовать благодарности къ людямъ, кои убѣгали его, потому только, что не осмѣливались ему противиться. Честолюбіе его, хотя величавое въ дѣйствіяхъ и послѣдствіяхъ, было тотъ же эгоизмъ -- въ другомъ видѣ.
Но себялюбіе его не походило на тотъ низкій презрѣнный порокъ, который въ частной жизни побуждаетъ къ скупости, обманамъ и притѣсненіямъ, который тогда только дѣйствуетъ, когда выгода служитъ приманкою, когда сердце затворено для возвышенныхъ чувствованій. Эгоизмъ Наполеоновъ, проистекавшій изъ того же мутнаго источника, -- былъ благороденъ, величественъ.-- Такъ управляетъ одинъ механизмъ крыльями и орла и курицы: послѣдняя взлетаетъ только на жердочку свою, орелъ же паритъ къ высотамъ горнимъ. Наполеонъ любилъ Францію, ибо она была его собственностію: онъ осыпалъ ее благодѣяніями, ибо ему принадлежали плоды оныхъ, какого бы они рода пи были, исправленіе ли законовъ, или распространеніе предѣловъ Государства. Онъ хвалился, что представляетъ своею особою, въ одно время, и народъ и Монарха; въ лицѣ его сосредоточивались права, величіе, слава цѣлой Франціи, и потому онъ обязанъ былъ вести себя сообразно достоинству Государства и властелина. При всемъ томъ Государство могло отдѣлишься отъ Монарха, что и случилось; и послѣ сего, себялюбивый характеръ Бонапарта умѣлъ заниматься бездѣлками на островѣ Эльбѣ. Дарованія его, подобно волшебному шатру въ Арабской сказкѣ, были столь гибки, чти могли заниматься то дѣлами и участью половины свѣта, то малою скалою на Средиземномъ морѣ, даже домомъ, въ которомъ онъ обиталъ.-- Имѣемъ причину думать, что Наполеонъ радостно пожертвовалъ бы жизнію для блага Франціи, но не можемъ скрыть и того, что онъ не поднялъ бы руки, чтобы осчастливить ее водъ скипетромъ Бурбоновъ, или бъ заслуга сія не увеличила его собственной славы. Словомъ, себялюбіе его было неподвижнымъ средоточіемъ круга, который могъ расширяться до безконечности.