Сю Эжен
Последний Браккиано

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Хроника римская.

НОВѢЙШІЯ
ПОВПОВѢСТИ и РАЗСКАЗЫ.

СОЧИHEHІЕ
ЕВГЕНІЯ-СЮ, БАЛЬЗАКА И ОЖЕРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО.

   

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ Н. СТЕПАНОВА.
1835.

   

ГОСПОЖЪ ГЕНЕРАЛЪ-МАІОРШѢ
АННѢ АЛЕКСѢЕВНѢ
ЗУБОВОЙ.

въ знакъ истиннаго почтенія и родственной преданности посвящаетъ

ПЕРЕВОДЧИКЪ.

   

ПОСЛѢДНІЙ БРАККІАНО.

Хроника римская.

   La Venere de Bracciano (Браккіанская Венера) была самая славнѣйшая статуя въ прошедшемъ столѣтіи. Иностранцы никогда не оставляли Рима, не принесши ей дани своего удивленія; даже разсказываютъ, что одинъ Англичанинъ; влюбившись мгновенно при первомъ взорѣ въ сію бездушную вещь, нашелъ средство обмануть бдительность стражей и провелъ цѣлую ночь въ галлереи, въ коей находится сія статуя.
   Сіе произшествіе, которое надѣлало много шуму, принудило стараго Герцога Браккіано воспретить дси ступъ во дворецъ свой, существующій на Венеціянской площади. Онъ поставлялъ себѣ за особенное удовольствіе показывать лично всѣ сокровища, въ ономъ заключающіяся, только тѣмъ особамъ, которыя ему были рекомендованы; но въ его отсутствіе никто не смѣлъ проникать въ сіе святилище изящныхъ искуствъ. Отъ сего Чичерони и наемные слуги не упускали случая разглашать, въ отмщеніе за порядокъ, столь противный ихъ выгодамъ, что ревность была главнѣйшею пружиною запрещенія, сдѣланнаго Герцогомъ. Они увѣряли, что старикъ, подражая Англійскому путешественнику, былъ въ своемъ заблужденіи дѣйствительно inamorato del marmo Samoso {Влюбленъ въ знаменитый мраморъ.}.
   Сія статуя была найдена въ окрестностяхъ Браккіано подъ развалинами виллы, которую Антикваріи, не колебаясь ни минуты, именовали: Венеринымъ храмомъ, потому что, въ самомъ дѣлѣ, сія мраморная статуя, удивительной работы бывшая, долженствовала изображать богиню восторговъ и нѣжностей; но выраженіе лица ея, имѣвшее сходство съ суровою миною, замѣтною въ Аполлонѣ Белведерскомъ и Юпитерѣ Капитолійскомъ, оправдывало названіе мстительницы, ей данное.
   Но не однѣ прелестныя и величественныя формы только придавали величайшую цѣну сему совершеннѣйшему творенію лучшихъ временъ Скульптуры Греческой, но особенность, въ ней замѣченная и тѣмъ болѣе достойная особливаго вниманія, что другаго примѣра найти было не возможно: это различіе впечатлѣній, производимыхъ сею статуею, по мѣрѣ того, какъ разсматривали оную съ той или съ другой стороны. Прямо -- впечатлѣніе достоинства, изображеннаго въ чертахъ ея, вынуждало невольное почтеніе: ея возвышенное чело, ея угрожающій взоръ, ея полуоткрытыя уста, казалось, повелѣвали; въ профиль же -- нѣжная улыбка, обворожительная привлекательность напоминали что-то прошлое. Тогда во всѣхъ чертахъ богини любви не видно было никакой противоположности съ роскошными округлостями, ее украшающими, и прелестнымъ движеніемъ ея рукъ.... Сіи руки, хотя были придѣланы во времена новѣйшія, но художникъ такъ умѣлъ постигнуть мысль Греческаго Скульптора, что даже самые жесты, согласно съ выраженіемъ лица, повелительные съ одной стороны, казались съ другой ожидающими минуты нѣжнѣйшихъ изліяній восторговъ.
   Многіе Сонеты были сочинены въ честь Венеры Браккіанской. Славнp3;йшій оканчивался сими словами: "Подобно какъ Венера раздраженная, наказывая безразсудство Психеи, не могла скрывать на лицѣ своемъ совершенно того живаго участія, которое производилъ надъ нею видъ прелестей любовницы ея сына."
   Герцогъ Браккіано, умирая, подозвалъ къ себѣ своего сына, бывшаго въ шесгинадцатилѣгшіемъ возрастѣ, и сказалъ ему тихимъ голосомъ:
   "Я оставляю тебѣ, Карлосъ, величайшія богатства, но ни чему не будутъ такъ завидовать изъ владѣемаго тобою, какъ знаменитой мраморной статуѣ, носящей названіе фамиліи, которой ты есть единственный остатокъ. Обѣщай мнѣ никогда не соглашаться уступить въ другія руки сей мраморъ, съ коимъ соединена участь фамиліи Браккіанской. Мать моя, на одрѣ смерти, разсказывала мнѣ, что одна Цыганка, славная въ искуствѣ предсказывать, написала однимъ днемъ на пьедесталѣ статуи Символическія слова, которыя ученыя перевели слѣдующими:
   
   "Послѣднимъ будетъ съ своемъ родѣ
   "тотъ, кто первый мнѣ измѣнитъ."
   
   Черезъ годъ, когда молодой Герцогъ возвратился въ свой дворецъ, на Венеціянской площади онъ вспомнилъ, находясь передъ статуею, слова умирающаго отца. Въ первый разъ сердечное чувство присоединилось къ наблюдательному взору, устремленному имъ на кусокъ мрамора. Онъ былъ удивленъ видѣть въ немъ человѣческій образъ, и его сердце билось отъ удовольствія при семъ разсматриваніи.
   На другой день Карлосъ возвратился къ статуѣ, можетъ быть и не хотѣвши быть тамъ. Одинъ изъ тѣхъ слугъ ласкателей и грубіановъ, въ которыхъ желаніе угождать изображается чрезъ низость и пораждаетъ испорченность, засталъ его въ неопредѣленномъ разсматриванія того мрамора, облеченнаго въ божественныя формы, разсказалъ ему исторію Браккіанской Венеры со всѣми простонародными подробностями. Карлосъ трепеталъ; его взоръ осмѣлился обратиться на статую: сей взоръ, живой, нетерпѣливый, любопытный, выражалъ мгновенно полученное впечатлѣніе; кровь волновалась въ его жилахъ; онъ простеръ руки, но суровое выраженіе, напечатлѣнное въ чертахъ мрамора, возвратило скоро спокойствіе его чувствамъ.
   Семнадцати лѣтъ, подъ бронзовымъ небомъ, наслѣдникъ Браккіановъ искалъ уединенія. Ничто въ обществѣ не соотвѣтствовало химерамъ его мечтательнаго воображенія, ничто не согласовалось съ его ожиданіями; разговоръ казался ему незанимательнымъ, умъ ничтожнымъ, учтивость стѣснительною, этикетъ хладнымъ, щеголеватость отвратительною. Никакое симпатическое влеченіе не возбуждало его дѣвственной мысли къ пагубнымъ страстямъ или къ ничтожнымъ желаніямъ. Ни большой свѣтъ, ни изящныя искуства не имѣли въ себѣ никакого сокровища, могущаго его прельстить. Онъ однако выходилъ изъ дому часто для пріобрѣтенія новыхъ впечатлѣній; но его сердце начинало биться сильнѣе только на порогѣ его дома; билось еще сильнѣе, когда одинъ находился онъ посреди отличнѣйшихъ произведеній изящныхъ искуствъ, собранныхъ его отцемъ съ такимъ же вкусомъ, какъ и великолѣпіемъ. Застѣнчивый въ присутствіи постороннихъ, онъ предавался всей своей природной пылкости, какъ скоро не чувствовалъ тягости быть подверженъ испытательному чуждому взору. Въ свѣтѣ онъ принималъ обыкновенную общую всѣмъ наружность, требуемую приличіями. Въ его же великолѣпномъ уединеніи что-то вдохновенное оживляло всѣ его движенія; его чувствительная душа возвышалась созерцаніемъ изящнаго, и сіе положеніе, незанимательное для насъ, казалось ему украшеннымъ всѣми земными совершенствами.
   Когда въ обществѣ ничто не удовлетворяетъ вашему ожиданію, воображеніе населяетъ свое совершеннѣйшими существами.
   Со всѣмъ тѣмъ, Карлосъ чувствовалъ скуку одиночества. У людей, одаренныхъ пылкимъ мечтательнымъ воображеніемъ, мечты онаго продолжительны; во въ молодости, воображаемый идеалъ есть только выраженіе нетерпѣливаго желанія, которое вскорѣ долженствуетъ повелѣвать.
   Въ галлереи дворца Браккіановъ находились двѣ картины, привлекавшія взоры всѣхъ знатоковъ; одна изображала Св. Дѣву, Андрея дель Сарто, другая Св. Магдалину, Гвидо Рени. Находясь предъ сими совершеннѣйшими произведеніями многими, молодой Герцогъ говаривалъ часто любопытнымъ посѣтителямъ:
   "Взгляните на сіи совершеннѣйшія произведенія, каковыя могла сотворить рука живописца. Замѣчаете ли вы въ сихъ чертахъ изображеніе Христіанскихъ добродѣтелей, снисходительности, доброты, раскаянія и надежды? Чувствуешь возрождающимся въ сердцѣ, предъ изображеніемъ Богоматери, предъ изображеніемъ грѣшницы, дерзающей возвести къ богу взоръ любви небесной; всѣ мечты, въ юныхъ лѣтахъ насъ занимавшія, совершенство священныхъ повѣствованій -- возобновляются въ памяти; сколько пріятно хоть разъ еще жить съ спокойствіемъ дѣтской невинности!"
   И тогда онъ вздыхалъ.
   Но въ галлереи статуй Карлосъ хранилъ мертвое молчаніе; его взоръ былъ безпокоенъ, онъ тяжело дышалъ, и равнодушіе или удивленіе посѣтителей, его одинаково дѣлало недовольнымъ; сіи чувства страха и себялюбія до такой степени имъ овладѣли, что онъ заперъ сіе святилище искуствъ и потомъ отказывался даже принимать чужестранцовъ съ тѣмъ благорасположеніемъ столь замѣтнымъ особенно въ Италіянскихъ вельможахъ.
   Однимъ днемъ Кардиналъ Браккіано, дядя Карлоса, предложилъ ему промѣнять Венеру на группу Микель-Анжело, стоющей величайшей цѣны; онъ поблѣднѣлъ, смѣшался и наконецъ отвѣчалъ краснѣя:
   -- Ваше Преосвященство, безъ сомнѣнія ошибаетесь; вамъ вѣрно угодно имѣть Берниіева Іисуса Христа.
   -- Нѣтъ, Карлосъ, я не шутя говорю о твоей Венерѣ мстительницѣ. Это такое произведеніе, котораго достоинство, кажется, тебѣ не совсѣмъ извѣстно.
   -- Ваше Преосвященство не должны забыть, что на счетъ оной сказано:
   
   "Послѣднимъ будетъ въ своемъ родѣ
   "тотъ, кто первый мнѣ измѣнитъ."
   
   -- Вздоры моей всепочтеннѣйшей маменьки, Карлосъ! Не вѣрь этому, племянничекъ; да къ тому же не единственный ли ты мой наслѣдникъ? Ну, соглашайся на промѣнъ и я присоединю къ группѣ Микель-Анжело прекрасную Gherardo delle notts и Апостола Варфоломея, а въ добавокъ женю тебя на Варварѣ Алфіери, которая есть первая красавица въ цѣломъ Христіанскомъ мірѣ, если у тебя, Карлосъ, есть глаза, чтобъ ей удивляться и сердце чтобъ любить ее.
   Сей разговоръ происходилъ вблизи знаменитой статуи; Кардиналъ удивлялся ей смотря на нее прямо, а молодой Герцогъ съ боку разсматривалъ оную томнымъ взоромъ, въ самомъ прелестномъ ея видѣ.
   -- Мнѣ жениться, дядюшка! вскричалъ онъ.
   -- Ба, ба, мой дорогой племянничекъ! пожалуй потише! Corpo di bacco, какъ ты воспламеняешься! и это тебя-то обвиняютъ въ равнодушіи?
   -- Мнѣ жениться, дядюшка, и для чего? Зачѣмъ перемѣнять счастливую жизнь на судьбу неизвѣстную.
   -- Для чего, мой милый племянничекъ? Для того, чтобъ твой первый сынокъ былъ послѣ тебя Герцогомъ Браккіано, чтобъ второй былъ со временемъ. Кардиналомъ Браккіано и, можетъ быть, Папою; для того, чтобъ я могъ дать въ приданое моимъ внучкамъ то, что успѣлъ скопить изъ своихъ доходовъ. Caro mio!
   -- Все это придетъ со временемъ, если будетъ угодно Богу, и Ваше Преосвященство напрасно безпокоитесь о моемъ благополучіи.
   -- Я тороплюсь, племянникъ; я не имѣю времени ожидать. Если ты откажешься отъ моего предложенія, то оправдаешь всѣ подозрѣнія, которыя противъ тебя имѣютъ.
   -- Какія подозрѣнія? вскричалъ молодой человѣкъ блѣднея.
   -- Хотя нѣкоторые обвиняютъ тебя въ равнодушіи, но другіе напротивъ предполагаютъ, что ты любишь въ тайнѣ какую-то красавицу, не достойную тебя по породѣ; и если сказать тебѣ откровенно, Карлосъ, я самъ увѣренъ въ этомъ.
   -- Вы, вы, Милостивѣйшій Государь? произнесъ Герцогъ еще въ большемъ смущеніи.
   -- Да, я имѣю на сіе письменныя доказательства: любовь сдѣлала тебя поэтомъ, миленькій мой Карлосъ. Не сердись жё слишкомъ за то, что я узналъ тайну твоего Парнасса. Какъ изъяснишь ты мнѣ назначеніе сего посланія, которое я при себѣ имѣю?
   Кардиналъ вынулъ бумагу и началъ декламировать:
   "Мое сокровище, душа моя, жизнь моя! о ты, которую я оживляю моими поцѣлуями, тебѣ обязанъ я за лучшія минуты бытія моего! Вѣрная, скромная..."
   Молодой человѣкъ выхватилъ у него бумагу, вскричавъ удушающимъ голосомъ:
   -- Да, я люблю, и люблю на всегда!
   -- Племянникъ! племянникъ! вскричалъ Кардиналъ, раздосадованный поступкомъ Герцога; ты отказываешься промѣнять Мстительнщу, ты отказываешься отъ предлагаемой мною тебѣ невѣсты?... Остерегись, я взбѣшенъ! И пріемыши имѣютъ руки, могущія прибрать все, что имъ дадутъ.... Мы увидимъ.
   Два года спустя, во дворцѣ на Венеціянской площади раздавалися звукъ инструментовъ и веселыя пѣсни празднества.
   Можно ли было видѣть Варвару и не полюбить ее! Она имѣла всѣ прелести лѣтъ своихъ, и художники находили въ ней всѣ совершенства древней изящности. Она была весела, умна, жива; но совсѣмъ тѣмъ какая-то оттѣнка меланхолическая, неопредѣленная, порождала въ ней симпатическое влеченіе къ людямъ задумчивымъ и важнымъ. Ея нарядъ, какъ и у всѣхъ Римскихъ дамъ, представлялъ смѣшеніе старыхъ и новыхъ временъ.
   Когда Карлосъ увидѣлъ ее въ первый разъ, то удивлялся ей, но съ равнодушіемъ артиста, произносящаго свой приговоръ о произведеніи живописи; онъ думалъ находить въ мой сходство съ своею ma dona dan drea del sarto, болѣе еще съ своей Магдалиною, Гвида, и имѣлъ съ дѣвицею Алфіери разговоръ, который тѣмъ болѣе очаровалъ ее, что не походилъ на разговоры другихъ мужчинъ, которыя безпрестанно наскучали ей одними плоскими комплиментами, concetti, миѳологическими на счетъ ея красоты. Она полюбила, но полюбила одна.
   Чувства всегда подчинены тайны.мъ причинамъ, независимымъ отъ нашей воли, и впечатлѣнія, внѣшними предметами производимыя, предрасполагаютъ насъ къ онымъ. Любовь ожидаетъ ихъ, чтобъ побудить сердце раскрыться для нѣжнѣйшихъ изліяній. Сходство привычекъ часто объясняетъ странности предпочтенія.
   Во второй разъ, Герцогъ Браккіано увидѣлъ Варвару на праздникѣ въ вилла Боргезе, въ коей изящныя произведенія ваятельнаго искуства, выставленныя для показа зрителямъ, для него только были понятны выраженіемъ чувствъ, столь часто гибельныхъ.
   Кардиналы, Епископы разглагольствовали хладнокровно у подножія сихъ мраморныхъ боговъ. Карлосъ трепеталъ въ виду той, которую ему означали изображающую мать Браккіановъ. Сіе воспоминаніе еще занимало его воображеніе въ ту минуту, когда Варвара своею поступью гордо-прелестною, своими чертами нѣжно-суровыми представила ему другія черты, другую поступь. Вздохи жгли его грудь.... Карлосъ приближается, она также; онъ говоритъ, нѣжный и чистый голосъ ему отвѣтствуетъ; онъ протягиваетъ руку, рука въ оную влагается; онъ пожимаетъ оную нѣжно, такое же пожатіе ему соотвѣтствуетъ.... Боги! это уже не мраморъ!...
   Карлосъ вскрикиваетъ и лишается чувствъ....
   Когда находимъ то, что украшаетъ жизнь, какъ все мертво въ прошедшемъ!
   Во дворцѣ, на Венеціянской площади, раздавались звуки инструментовъ и веселыя пѣсни празднества. Герцогъ Браккіано, въ упоеніи радости, велъ за руку ту, которая только что соединилась съ его участію неразрывными узами брака. Оба они были молоды и прекрасны; ихъ взоры подтверждали клятвы, только что произнесенныя передъ алтаремъ Божіимъ. Двѣ фамиліи соедниялись въ нихъ, и толпа гостей удивлялась имъ съ шумною радостію и живымъ восторгомъ.
   -- Это Венера и Адонисъ! говорили поэты и духовныя особы.
   -- Это два Ангела! говорили старыя дамы.
   Молодежь хранила молчаніе, но при всемъ томъ таинственный шопотъ измѣнялъ также внутреннему чувству столькихъ волнующихся сердецъ.
   Пиршество было великолѣпно.
   Кардинала не доставало на празднествѣ: онъ уже отправился для соединенія съ своими предками.
   Между тѣмъ какъ гости за свадебнымъ столомъ продолжали свои умныя бесѣды, Карлосъ уклонился отъ всѣхъ взоровъ съ Герцогинею Браккіано.
   Они пришли въ галлерею, приготовленную для бала. Тишина, царствовавшая посреди толпы сихъ совершенныхъ существъ, которымъ рѣзецъ ваятеля не могъ только придать чувствъ, которыми нѣкоторые смертные одарены будто по ошибкѣ, сія священная тишина переливала въ юныя сердца ихъ какую-то торжественную важность.... но они были очарованы пріятностями, вѣроятно воображаемыми....
   -- Варвара, душа моя!...
   -- Карлосъ! mia vita!...
   Карлосъ обнялъ нѣжно алебастровую шею своей прекрасной невѣсты; ихъ пылающія уста встрѣтились...
   Вдругъ Варвара съ поспѣшностію освободилась изъ его объятій.
   -- Я слышала, кто-то вздохнулъ, сказала она въ испугъ. Вслѣдъ за тѣмъ раздался отдаленный шумъ; они разстались при сихъ словахъ: -- до вечера!
   -- До вечера! повторило эхо.
   Все, что только Римъ имѣлъ въ стѣнахъ своихъ славнаго и благороднаго, фамиліи древнихъ Патриціевъ, фамиліи родственныя съ Папами, фамиліи прославившіяся изящными искуствами, все, бьцо соединено во дворцѣ на Венеціянской площади. Имена Браккіано и Алфіери были во всѣхъ устахъ безпрестанно: столько - то оныя казались звучными въ сей праздничный день! Наконецъ открыли балъ; самый строжайшій этикетъ былъ наблюдаемъ въ ономъ, и передъ Браккіанскою Венерою, какъ на почетномъ мѣстѣ изъ всего дворца, родственники и друзья составили кругъ около молодыхъ.
   Варвара хотѣла надѣть перчатку, и въ ту же минуту обручальное кольцо упало у ней съ руки.
   -- Это кольцо, Герцогъ, сказала она Карлосу, не держится у меня на рукѣ; я боюсь его потерять.
   -- Сударыня, отвѣчалъ Герцогъ, цѣлуя съ восхищеніемъ сей знакъ вѣчнаго союза, нашъ золотыхъ дѣлъ мастеръ завтра вамъ его возвратитъ; во ожиданіи же, я надѣну оное на руку той, которую старинное преданіе почитаетъ геніемъ-покровителемъ нашей фамиліи.
   И онъ надѣлъ кольцо на палецъ статуи.
   Танцы продолжались большую часть ночи.
   Когда гости разъѣхались, Карлосъ съ коей женою уклонились въ спальню.
   -- Герцогъ, сказала Варвара, устремляя безпокойный взглядъ на брачное ложе, я не имѣю того кольца, которое обручало насъ другъ другу передъ лицемъ Божіимъ.
   Карлосъ напечатлѣлъ на рукѣ, лишенной своего драгоцѣннаго украшенія, жаркой поцѣлуй и исчезъ.
   Было уже очень темно въ галлереи статуй, но Герцогъ идетъ ощупью; онъ такъ хорошо знаетъ сіи мѣста!... Ищетъ.... идетъ.... достигаетъ.
   Это тотъ мраморъ: Карлосъ узнаетъ его округлости; его рука заблуждается, его сердце бьется.
   -- Карлосъ! Карлосъ! женихъ мой! произноситъ голосъ. Герцогъ, въ неописанномъ смущеніи, произнесъ имя Варвары.
   Онъ ищетъ еще; наконецъ встрѣчаетъ руку статуи, но сія рука, на палецъ которой онъ надѣлъ кольцо, сжалась и снять кольцо было не возможно.
   -- Карлосъ! Карлосъ! женихъ мой! произнесъ снова голосъ.
   Кольцо не снималось, и Карлосъ, трепещущій, въ безпамятствѣ, колебался между воспоминаніями прошедшаго и своею любовью къ Герцогинѣ.
   -- Карлосъ! Карлосъ! женихъ мой! произнесъ еще голосъ жалостно и безпокойно.
   Кольцо не снимается, но воспоминаніе о Герцогинѣ придаетъ наслѣднику Браккіановъ дерзость, до сего времени невѣдомую.... Рука эта ломка: надобно ее отбить; онъ ищетъ кусокъ желѣза и ударяетъ....
   Печальный вопль раздается въ галлереи.
   Обручальное кольцо вырвано силою. Герцогъ спѣшитъ туда, гдѣ ожидала его любовь.
   Алебастровая лампа разливала свой блѣдный свѣтъ; дымъ, отъ благовоній курящихся, образовалъ тонкія облака....
   -- Варвара! вскричалъ онъ, бросаясь на постель.
   Отверстыя объятія принимаютъ его и сжимаются въ судорожномъ движеніи.... раздался продолжительной вздохъ: послѣдній Браккіано умиралъ въ объятіяхъ Мстительницы. Во всѣхъ концахъ дворца раздался жалостный голосъ мраморной невѣсты, пронзносящей гибельное пророчество:
   
   "Послѣднимъ будетъ въ своемъ родѣ,
   тотъ, кто первый мнѣ измѣнитъ."
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Тротуарная плитка недорого
Рейтинг@Mail.ru