Шиллер Фридрих
Что значит изучать всемирную историю

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Вступительная лекция).
    Этою лекцией Шиллер открыл свой курс всеобщей истории в Йенском университете.
    Перевод П. И. Вейнберга (1901).

   Собраніе сочиненій Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
   Что значитъ изучать всемірную исторію. Переводъ П. И. Вейнберга.
   

0x01 graphic

ЧТО ЗНАЧИТЪ ИЗУЧАТЬ ВСЕМІРНУЮ ИСТОРІЮ И СЪ КАКОЮ ЦѢЛЬЮ ИЗУЧАЮТЪ ЕЕ?

(ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ЛЕКЦІЯ).

Милостивые Государи! *).

*) Этою лекціей Шиллеръ открылъ свой курсъ всеобщей исторіи въ іенскомъ университетѣ.

   Почетна и пріятна для меня предстоящая мнѣ задача -- проходить вмѣстѣ съ вами по той области, которая открываетъ мыслящему наблюдателю такъ много предметовъ для обученія, дѣятельному человѣку общества -- такіе великолѣпные примѣры для подражанія, философу -- столь важныя разъясненія, и всякому безъ различія -- столь богатые источники благороднѣйшаго наслажденія. Это -- огромная, широкая область всеобщей исторіи. При видѣ такой многочисленной прекрасной молодежи, которую собрала вокругъ меня благородная любознательность и въ средѣ которой распускается уже не одинъ производительный умъ для грядущаго вѣка, возложенный на меня долгъ обращается въ удовольствіе, но вмѣстѣ съ тѣмъ я чувствую его неуклонность и важность во всемъ его объемѣ. Чѣмъ цѣннѣе то, что мнѣ предстоитъ принести вамъ въ даръ -- а есть ли изо всего, даваемаго человѣкомъ, что-нибудь цѣннѣе (истины,-- тѣмъ болѣе долженъ я опасаться, чтобы стоимость этого дара не уменьшилась, выходя изъ моихъ рукъ. Чѣмъ живѣе и чище ощущенія и впечатлѣнія вашего духа въ эту счастливѣйшую эпоху его дѣятельности, и чѣмъ быстрѣе воспламеняются ваши юношескія чувства, тѣмъ обязательнѣе для меня заботиться, чтобы этотъ энтузіазмъ, вызывать который имѣетъ право только истина, не сдѣлался печальною жертвою обмана и разочарованія.
   Плодоносна и широка область исторіи; въ ея предѣлахъ лежитъ весь нравственный міръ. Она сопровождаетъ человѣка во всѣхъ обстоятельствахъ, которыя онъ переживалъ, по всѣмъ видоизмѣненіямъ его взглядовъ, въ его глупости и мудрости, ухудшеніи и облагороженіи; она должна отдавать отчетъ во всемъ, что отобралъ и что давалъ. Не найдется между вами ни одного, кому исторія не имѣла бы сказать чего-нибудь важнаго; всѣ пути вашего будущаго назначенія, какъ бы они ни были различны, такъ или иначе связуются съ нею, но одно назначеніе несете вы всѣ въ равной степени, то, съ которымъ вы родились на свѣтъ -- назначеніе выработать себя, какъ человѣка; а именно человѣку и говоритъ свое слово исторія.
   Но, мм. гг., прежде чѣмъ я могу приступить къ болѣе точному опредѣленію вашихъ ожиданій отъ этого предмета вашего прилежанія и къ указанію связи, существующей между этимъ предметомъ и собственно цѣлью вашихъ, столь различныхъ между собой, отраслей изученія -- прежде нахожу не лишнимъ согласиться съ вами насчетъ самой этой цѣли вашихъ занятій. Предварительное уясненіе этого вопроса, которое я считаю достаточно умѣстнымъ и достойнымъ для открытія нашего будущаго академическаго знакомства, поставитъ меня въ возможность тотчасъ же обратить ваше вниманіе на самую почтенную сторону всеобщей исторіи.
   Есть разница между учебнымъ планомъ, который начертываетъ себѣ ученый, работающій изъ-захлѣба, и тѣмъ, что составляетъ для себя философскій умъ. Первому, при его прилежаніи, единственная забота -- выполнить условія, при которыхъ онъ можетъ надлежащимъ образомъ нести свою должность и пользоваться ея выгодами? силы своего духа онъ пускаетъ въ ходъ только для того, чтобы чрезъ это улучшать свое матеріальное положеніе и удовлетворять мелочному самолюбію; поэтому, такой ученый, вступая на академическую дорогу, признаетъ самымъ важнымъ дѣломъ какъ можно тщательнѣе отдѣлить тѣ науки, которыя онъ называетъ хлѣбными, отъ всѣхъ остальныхъ, услаждающихъ духъ только какъ духъ. Все время, посвящаемое имъ этимъ послѣднимъ, онъ считалъ бы украденнымъ отъ своего будущаго призванія и никогда не простилъ бы себѣ этого похищенія. Все свое прилежаніе онъ направляетъ согласно требованіямъ, предъявляемымъ ему будущимъ властителемъ его судьбы, и думаетъ, что свершилъ все, когда сдѣлалъ себя способнымъ не бояться этой инстанціи. Какъ только университетскій курсъ имъ оконченъ, и цѣль его желаній достигнута, онъ прощается навсегда со своими руководительницами, ибо для чего ему продолжать и послѣ этого утруждать ихъ? Теперь у него важнѣйшее дѣло -- выставлять на показъ скопившіяся сокровища памяти и конечно заботиться, чтобы они не падали въ цѣнѣ. Всякое расширеніе его хлѣбныхъ знаній непріятно тревожитъ его, потому что или доставляетъ ему новую работу, или дѣлаетъ безполезною прежнюю; отъ всякаго важнаго нововведенія онъ отступаетъ со страхомъ, такъ какъ оно разбиваетъ старую школьную форму, которая досталась ему цѣною такихъ трудовъ, и подвергаетъ его опасности потерять весь трудъ своей прошедшей жизни. Кто нападалъ на реформаторовъ сильнѣе кучки "хлѣбныхъ" ученыхъ? Кто усерднѣе ихъ задерживаетъ прогрессивное движеніе полезныхъ переворотовъ въ царствѣ знанія? Всякій свѣтъ, зажигаемый счастливымъ геніемъ въ какой бы то ни было наукѣ, дѣлаетъ видимымъ убожество этихъ господъ; они сражаются съ озлобленіемъ, съ коварствомъ, съ отчаяніемъ, потому что, защищая въ этомъ боѣ школьную систему, они вмѣстѣ съ тѣмъ защищаютъ и все свое существованіе. Поэтому нѣтъ болѣе непримиримаго врага, болѣе завистливаго товарища по службѣ, болѣе усерднаго сѣятеля раскола, чѣмъ хлѣбный ученый. Чѣмъ менѣе его вознаграждаютъ знанія сами по себѣ, тѣмъ сильнѣе жаждетъ онъ воздаянія извнѣ; для оцѣнки заслуги ремесленника и заслуги ума у него существуетъ только одинъ масштабъ -- положенный на дѣло трудъ. Поэтому никто не жалуется на неблагодарность такъ горько, какъ хлѣбный ученый; награду себѣ онъ ищетъ не въ сокровищахъ своей мысли, онъ ждетъ ее отъ посторонняго признанія, отъ почестей, отъ денежнаго обезпеченія. Когда въ этомъ неудача -- кто несчастнѣе хлѣбнаго ученаго? Онъ, значитъ, понапрасну жилъ, бодрствовалъ, работалъ; онъ напрасно стремился къ познанію истины, когда истина не превратилась для него въ золото, хвалебныя газетныя статьи, благорасположеніе сильныхъ міра сего.
   Достойный сожалѣнія человѣкъ, который, владѣя благороднѣйшимъ изъ всѣхъ орудій -- наукою и искусствомъ, не добивается и не можетъ добиться ничего выше того, что пріобрѣтаетъ поденщикъ при помощи орудія самаго грубаго,-- который въ царствѣ полнѣйшей свободы тащитъ при себѣ рабскую душу! Но еще достойнѣе сожалѣнія даровитый молодой человѣкъ, котораго природно прекрасныя склонности были направлены пагубными уроками и образцами на эту плачевную ложную дорогу, который поддался совѣтамъ собирать нужное для своей будущей карьеры съ этою жалкою аккуратностью. Скоро его научная спеціальность начинаетъ претить ему, какъ ремесленная штучная работа; пробуждаются въ немъ желанія, которымъ она не въ состояніи удовлетворить; духовныя силы въ немъ возмущаются противъ того, что составляетъ его карьеру. Все, дѣлаемое имъ, представляется ему теперь какимъ-то обрывкомъ, онъ не видитъ цѣли своей работы, а между тѣмъ безцѣльность для него невыносима. Трудовое, ничтожное въ его профессіональномъ занятіи гнететъ и удручаетъ его, потому что онъ не можетъ противопоставить этому радостную бодрость, которая сопровождаетъ только свѣтлый умъ. только сознательную законченность дѣла. Онъ чувствуетъ себя отрѣзаннымъ, вырваннымъ изъ связной цѣпи вещей, потому что не позаботился примкнуть свою дѣятельность къ великому цѣлому міра. Юристу становится противно его правовѣдѣніе, какъ скоро первая заря лучшей культуры освѣщаетъ ему пробѣлы и недостатки этой науки,-- противно именно тогда, когда ему слѣдовало бы стремиться сдѣлаться новымъ создателемъ ея и устранить открытые недостатки посредствомъ своего внутренняго запаса. Врачъ приходитъ въ разладъ со своимъ призваніемъ послѣ того, какъ важные промахи доказали ему ненадежность его системы. Богословъ теряетъ уваженіе къ своему дѣлу, чуть только пошатнулась въ немъ вѣра въ непогрѣшимость его ученія.
   Какая разница съ образомъ дѣйствій философскаго ума!... Точно съ такою же тщательностью, съ какою хлѣбный ученый отдѣляетъ свою спеціальность отъ всѣхъ остальныхъ наукъ -- философскій умъ старается расширять свою область и возстановлять ея связь съ остальными,-- возстановлять, говорю я, потому что только отвлеченный умъ создалъ эти разъединительныя границы, уничтожилъ связь между этими науками. Гдѣ хлѣбный ученый разъединяетъ, тамъ философскій умъ связуетъ. Онъ рано убѣдился, что въ области разума, точно такъ же, какъ и въ матеріальномъ мірѣ, все цѣпляется одно за другое, и его энергическое стремленіе къ общему единству не можетъ довольствоваться обрывками и обломками. Всѣ его стремленія направлены на завершеніе его познаній; благо родное нетерпѣніе не можетъ успокоиться въ немъ до тѣхъ поръ, пока всѣ его понятія не слились въ одно гармоническое цѣлое, пока онъ не сталъ въ средоточіе своего искусства, своей науки и не получилъ возможности отсюда обозрѣвать свою область удовлетвореннымъ взглядомъ. Новыя открытія въ кругу его дѣятельности, удручающія хлѣбнаго ученаго, приводятъ философскій умъ въ восторгъ. Быть можетъ, они восполнятъ пробѣлъ, который еще безобразитъ формирующееся цѣлое его понятій, или положатъ послѣдній недостающій камень въ доканчиваемое имъ зданіе его идей. Но если имъ и суждено разрушать это зданіе, если суждено всему, что возвела его наука, пасть и уступить мѣсто новымъ мыслямъ, новому явленію природы, новооткрытому закону въ мірѣ физическихъ тѣлъ,-- вѣдь онъ всегда любилъ истину больше чѣмъ свою систему, и охотно замѣнитъ старую, неудовлетворительную форму новою и лучшею. Мало того: если даже ни одинъ ударъ извнѣ не потрясаетъ его идейнаго зданія, то онъ самъ, побуждаемый вѣчно живымъ стремленіемъ къ усовершенствованію, онъ самъ будетъ первый, который начнетъ разбирать по частямъ это зданіе, чтобы тѣмъ совершеннѣе возстановить его. Путемъ постоянно новыхъ и новыхъ и становящихся все болѣе прекрасными формъ мысли философскій умъ подвигается къ высшему самоусовершенствованію, въ то время какъ хлѣбный ученый, въ своемъ вѣчномъ умственномъ застоѣ, охраняетъ безплодное однообразіе своихъ школьныхъ понятій.
   Никто не цѣнитъ чужія заслуги такъ справедливо, какъ философскій умъ. Достаточно проницательный и изобрѣтательный для того, чтобы пользоваться всякою постороннею дѣятельностью, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ достаточно безпристрастенъ, чтобы чтить дѣятеля и самаго скромнаго. Для него работаютъ всѣ головы, и всѣ головы работаютъ противъ хлѣбнаго ученаго. Онъ умѣетъ все происходящее и думаемое вокругъ него обращать въ свою собственность: между мыслящими головами существуетъ тѣсное общеніе всѣхъ достояній духа; что пріобрѣлъ одинъ въ царствѣ истины, то пріобрѣтено имъ для всѣхъ. Хлѣбный ученый замыкается отъ всѣхъ своихъ сосѣдей, на которыхъ онъ завистливо злится за то, что и они пользуются солнечнымъ свѣтомъ и тепломъ, и тщательно охраняется имъ дряхлая стѣна, слабо защищающая его отъ ударовъ побѣдоноснаго разума. Что бы ни предпринялъ хлѣбный ученый -- для всего приходится ему заимствовать привлекательность и ободреніе извнѣ; философскій умъ находитъ въ самомъ предметѣ своихъ занятій, въ самомъ своемъ прилежаніи привлекательность и награду. Насколько энергичнѣе можетъ онъ браться за дѣло, насколько живѣе его рвеніе, насколько устойчивѣе его бодрость и дѣятельность, если у него работа молодѣетъ и крѣпнетъ посредствомъ работы! Даже малое становится великимъ подъ его творческой рукой, ибо онъ всегда имѣетъ при этомъ въ виду великое, которому онъ служитъ,-- между тѣмъ какъ хлѣбный ученый видитъ даже въ великомъ только малое. Не то, что дѣлается, а то какъ обращается человѣкъ съ тѣмъ, что онъ дѣлаетъ, отличаетъ философскій умъ отъ другихъ. Гдѣ бы онъ ни находился и дѣйствовалъ, онъ всегда будетъ въ средоточіи цѣлаго, и какъ бы ни отдалялся онъ объектомъ своей дѣятельности отъ своихъ остальныхъ братьевъ, между ними все-таки существуютъ родство и близость, благодаря гармонически дѣйствующему разуму; онъ встрѣчается съ ними вездѣ, гдѣ находятъ другъ друга всѣ свѣтлыя головы.
   Продолжать ли мнѣ, мм. гг., это изображеніе, или могу я надѣяться, что вы уже рѣшили, какую изъ двухъ картинъ, нарисованныхъ мною, желательно вамъ взять въ образецъ? Отъ вашего выбора будетъ зависѣть -- рекомендовать ли вамъ занятіе всеобщею исторіею, или освободить васъ отъ него. Я имѣю дѣло только со второго рода работой; ибо при стремленіи посвятить себя первой, наука слишкомъ отдалилась бы отъ своей высшей конечной цѣли и искупила бы маленькій выигрышъ слишкомъ крупною жертвой.
   Согласившись теперь съ вами насчетъ точки зрѣнія, съ которой должно опредѣлять цѣнность науки, я могу подойти къ самому понятію всеобщей исторіи -- предмету настоящей лекціи.
   Открытія, сдѣланныя нашими европейскими мореплавателями въ отдаленныхъ моряхъ и на далекихъ берегахъ, даютъ намъ столько же поучительное, сколько занимательное зрѣлище. Благодаря имъ, народы, расположенные вокругъ насъ и стоящіе на разнообразнѣйшихъ ступеняхъ образованія, представляются намъ какъ бы дѣтьми различнаго возраста, собравшимися вокругъ взрослаго человѣка; они напоминаютъ ему, чѣмъ онъ самъ былъ нѣкогда и откуда онъ вышелъ. Кажется, будто чьято мудрая рука сохранила для насъ эти грубыя племена до того момента, когда мы въ нашей собственной культурѣ уйдемъ достаточно впередъ для того, чтобы изъ этого открытія сдѣлать полезное примѣненіе къ намъ самимъ и по этому зеркалу снова возстановить утраченное начало нашего рода. Но какъ печально и унизительно представленіе, которое эти народы даютъ намъ о нашемъ дѣтствѣ! А между тѣмъ, эта ступень -- уже не первая, на которой мы встрѣчаемъ ихъ. Человѣкъ началъ свое существованіе еще плачевнѣе. Эти племена являются передъ нами уже какъ народы, какъ политическія тѣла; но человѣку пришлось еще сперва употреблять невѣроятныя усилія, чтобы организоваться въ политическое общество.
   Что же разсказываютъ намъ путешественники объ этихъ дикаряхъ? Многіе находили ихъ незнакомыми съ необходимѣйшими искусствами, безъ желѣза, безъ плуга, иногда даже безъ употребленія огня. Иные еще боролись съ дикими звѣрями за пищу и жилище, у многихъ языкъ еще едва начиналъ переходить отъ звуковъ животнаго къ членораздѣльнымъ человѣческимъ. Здѣсь не существовало и самой простой связи брака, тамъ не имѣли никакого понятія о собственности, тутъ вялая неразвитая душа не имѣла силы даже удержать въ себѣ тѣ явленія, которыя, однако, переживались ею ежедневно; такъ напримѣръ иные дикари кидали ложе, на которомъ они провели ночь сегодня, ибо имъ въ голову не приходило, что завтра снова надо будетъ лечь спать. Зато война существовала у всѣхъ, и мясо побѣжденнаго врага нерѣдко составляло награду побѣдителя. У другихъ племенъ, которыя, ознакомившись съ разными житейскими удобствами, уже поднялись на болѣе высокую ступень образованности, ужасающую картину представляли рабство и деспотизмъ. Тутъ африканскій деспотъ продавалъ своихъ подданныхъ за стаканъ водки; здѣсь ихъ умерщвляли на его могилѣ для того, чтобы они служили ему въ загробномъ мірѣ. Въ одномъ мѣстѣ набожное простодушіе падаетъ ницъ предъ смѣшнымъ фетишемъ; въ другомъ -- предъ страшнымъ чудовищемъ; человѣкъ рисуетъ себя въ своихъ богахъ. Насколько тамъ пригнетенъ онъ рабствомъ, глупостью и суевѣріемъ, настолько же дѣлаетъ его здѣсь несчастнымъ другая крайность беззаконной свободы. Всегда готовый для нападенія и защиты, пугаемый малѣйшимъ шумомъ, дикарь робко напрягаетъ свой слухъ къ окружающей его пустынѣ; все новое для него врагъ, и горе чужеземцу, выброшенному бурею на берегъ! Ни одинъ привѣтливый очагъ не задымится передъ нимъ, никакое милое гостепріимство не порадуетъ его. Но даже и тамъ, гдѣ человѣкъ постепенно поднялся отъ своей враждебной отчужденности до жизни въ обществѣ, отъ нужды и лишеній до благосостоянія, отъ боязни до радостнаго спокойствія -- даже и тамъ, какимъ безпорядочнымъ и дикимъ представляется онъ нашимъ глазамъ! Грубый вкусъ его ищетъ веселья въ опьяненіи, красоты въ уродованіи, славы въ безсмысленныхъ крайностяхъ; сама добродѣтель его вызываетъ въ насъ ужасъ, и то, что онъ называетъ своимъ блаженствомъ, можетъ доставить намъ только отвращеніе или состраданіе
   Таковы были мы. Не многимъ лучше нашли насъ Цезарь и Тацитъ тысячу восемьсотъ лѣтъ назадъ.
   Что мы теперь?-- Позвольте мнѣ на минуту остановиться на томъ вѣкѣ, въ которомъ мы живемъ, на теперешнемъ видѣ міра, въ которомъ мы обитаемъ.
   Человѣческое прилежаніе обработало этотъ міръ и побѣдило строптивую почву своимъ упорствомъ и умѣньемъ. Тутъ оно отняло у моря часть суши, тамъ надѣлило сухую землю водяными теченіями. Поясы и времена года перемѣшалъ человѣкъ между собой и нѣжныя растенія востока закалилъ для своего болѣе грубаго климата. Какъ перенесъ онъ Европу въ Вестъ-Индію и къ Южному Океану -- точно такъ же воздвигнута имъ Азія въ Европѣ. Болѣе свѣтлое, чѣмъ прежде, небо привѣтливо разстилается теперь надъ лѣсами Германіи, которые разчистила и открыла для солнечныхъ лучей сильная человѣческая рука, а въ волнахъ Рейна отражаются виноградныя лозы Азіи. На его берегахъ возвышаются населенные города, въ которыхъ бодро кишатъ наслажденіе и трудъ. Здѣсь человѣкъ, въ мирномъ пользованіи своею собственностью, видитъ себя безопаснымъ среди милліона людей -- онъ, которому нѣкогда не давала спать боязнь какого-нибудь единственнаго сосѣда. Равенство, утраченное имъ вслѣдствіе его вступленія въ общество, онъ снова пріобрѣлъ, благодаря мудрымъ законамъ. Отъ слѣпого гнета случая и нужды онъ бѣжалъ подъ болѣе кроткое господство общественныхъ договоровъ и отказался отъ свободы хищнаго звѣря, чтобы спасти болѣе благородную свободу человѣка. Благотворно отдѣлились одна отъ другой его заботы, распредѣлились отрасли его дѣятельности. Теперь уже не приковываетъ его повелительная необходимость къ плугу, и не отрываетъ уже его врагъ отъ плуга на поле битвы, для защиты отечества и домашняго очага. Руками земледѣльца онъ наполняетъ свои амбары, оружіемъ воина охраняетъ свои владѣнія. Законъ бдитъ надъ его собственностью -- и за нимъ остается неоцѣненное право самому избирать себѣ свои обязанности.
   Какое множество созданій искусства, сколько чудесъ прилежанія, какой яркій свѣтъ во всѣхъ областяхъ знанія съ тѣхъ поръ, какъ человѣкъ пересталъ безплодно тратить свои силы въ печальной самозащитѣ,-- съ тѣхъ поръ, какъ было предоставлено его собственной волѣ такъ или иначе справляться съ нуждой, вовсе уйти отъ которой онъ не можетъ,-- съ тѣхъ поръ, какъ онъ пріобрѣлъ драгоцѣнное право свободно распоряжаться своими способностями и слѣдовать влеченію своего духа! Какая живая дѣятельность всюду съ тѣхъ поръ, какъ размножившіяся потребности придали новыя крылья человѣческой изобрѣтательности и открыли новыя дороги прилежанію!.. Разрушены стѣны, разъединявшія во враждебномъ эгоизмѣ государства и народы. Всѣ мыслящія головы соединяетъ въ настоящее время между собою космополитическая связь, и духъ новаго Галилея и новаго Эразма можетъ быть теперь уже освѣщаемъ всѣмъ свѣтомъ ихъ вѣка.
   Послѣ того какъ законы снизошли къ слабости природы человѣка, и человѣкъ охотно пошелъ навстрѣчу законамъ. Съ ними онъ сдѣлался мягче, точно такъ же какъ до тѣхъ поръ дичалъ съ ними; вслѣдъ за ихъ варварскими наказаніями постепенно пришли въ забвеніе его варварскія преступленія. Великій шагъ къ облагороженію сдѣланъ тѣмъ, что законы добродѣтельны, хотя сами люди и не достигли еще этого. Гдѣ человѣкъ освобождается отъ обязанностей принудительныхъ, тамъ беретъ его въ свою власть общественная нравственность. Кого не пугаетъ никакое наказаніе и не обуздываетъ совѣсть, того сдерживаютъ теперь въ границахъ законы приличія и чести.
   Правда, и въ нашъ вѣкъ проникли нѣкоторые варварскіе остатки предыдущихъ -- порожденія случая и насилія, которыхъ не слѣдовало бы увѣковѣчивать вѣку разума. Но сколько цѣлесообразности придалъ человѣческій умъ и этому варварскому наслѣдію древнихъ и среднихъ вѣковъ! Какимъ безвреднымъ, даже полезнымъ, часто дѣлалъ онъ то, что ниспровергнуть еще не рѣшался! На грубой почвѣ ленной анархіи воздвигнула Германія систему своей политической и церковной свободы. Призракъ римскаго императора, уцѣлѣвшій по сю сторону Апеннинъ, въ настоящее время для міра безконечно благовиднѣе своего страшнаго первообраза въ древнемъ Римѣ, потому что онъ поддерживаетъ полезную государственную систему единогласіемъ, тогда какъ тотъ сковывалъ дѣятельнѣйшія человѣческія силы въ рабскомъ единообразіи. Даже и въ нашей религіи -- какъ ни обезображена она обманщиками, передавшими намъ ее -- даже въ ней кто можетъ не признать облагораживающее вліяніе лучшей философіи? За нашими Лейбницами и Локками такая же заслуга относительно догмата и морали христіанства, какая за кистью Рафаэля и Корреджіо относительно священной исторіи.
   Наконецъ наши государства -- какъ тѣсно, съ какимъ искусствомъ связаны они другъ съ другомъ! Насколько эта связь прочнѣе вслѣдствіе благотворной силы нужды, чѣмъ въ прежнее время -- силою торжественнѣйшихъ договоровъ! Миръ охраняется теперь вѣчно вооруженною войною, и себялюбіе всякаго государства заставляетъ его быть стражемъ благоденствія всѣхъ остальныхъ. Общество европейскихъ государствъ представляется обратившимся въ одну огромную семью. Члены ея могутъ враждовать между собою, но -- надо надѣяться -- лишились уже возможности терзать на части и пожирать другъ друга.
   Какія противоположныя картины! Кому придетъ въ голову усмотрѣть въ утонченномъ европейцѣ 18-го столѣтія только ушедшаго далеко впередъ брата новаго канадійца, древняго кельта? Всѣ эти усовершенствованія, опыты, всѣ эти созданія разума насадились и развились въ человѣкѣ на пространствѣ немногихъ тысячелѣтій; всѣ эти чудеса искусства, эти исполинскіе продукты прилежанія вызваны изъ него наружу. Что же дало жизнь первымъ, что вызвало вторыя? Какія обстоятельства пережилъ человѣкъ, пока отъ той крайности онъ не дошелъ до этой, пока изъ состоянія дикаго обитателя пещеры онъ не поднялся на ступень умнаго мыслителя, образованнаго человѣка общества?-- На этотъ вопросъ даетъ намъ отвѣтъ всеобщая исторія.
   Неизмѣримо различнымъ представляется намъ одинъ и тотъ же народъ въ одной и той же мѣстности, когда мы знакомимся съ нимъ въ разныя времена! Не менѣе поразительно различіе, усматриваемое нами въ поколѣніи одновременномъ, но разсѣянномъ по различнымъ странамъ. Какое разнообразіе въ обычаяхъ, государственномъ устройствѣ и нравахъ! Какое быстрое чередованіе тьмы и свѣта, анархіи и порядка, счастія и несчастія представляется намъ, когда мы видимъ человѣка даже въ маленькой части свѣта -- Европѣ! Вотъ онъ, свободный на Темзѣ и этой свободой обязанный только самому себѣ; въ одномъ мѣстѣ онъ непобѣдимъ между своими Альпами, въ другомъ -- неодолимъ среди своихъ искусственныхъ рѣкъ и болотъ. На берегахъ Вислы человѣкъ безсиленъ и жалокъ вслѣдствіи своей вражды съ другими; по ту сторону Пиринеевъ онъ немощенъ и жалокъ вслѣдствіе своего спокойствія. Зажиточенъ и благословенъ судьбой человѣкъ въ Амстердамѣ безъ жатвы на поляхъ; бѣденъ и несчастенъ онъ въ остающемся безъ всякаго воздѣлываніе раю береговъ Эбро. Вотъ два отдаленныхъ другъ отъ друга народа, раздѣленные океаномъ и соединенные, какъ сосѣди, взаимными потребностями, прилежаніемъ и политическими узами; а въ другомъ мѣстѣ обитатели берега одной и той же рѣки, неизмѣримо разъединенные различнымъ богослуженіемъ! Что перенесло власть Испаніи черезъ Атлантическій океанъ въ сердце Америки, тогда какъ она не перешла даже черезъ Таго и Гвадіану? Благодаря чему столько престоловъ уцѣлѣло въ Италіи и Германіи, а всѣ, за исключеніемъ одного, исчезли во Франціи?-- Этотъ вопросъ рѣшаетъ всеобщая исторія.
   Даже то обстоятельство, что мы съ вами сошлись въ настоящую минуту здѣсь, сошлись, стоя на этой ступени національной культуры, съ этимъ языкомъ, этими нравами, этими гражданскими преимуществами, этимъ количествомъ свободы совѣсти -- даже оно есть, можетъ быть, результатъ всѣхъ предшествовавшихъ міровыхъ событій; по крайней мѣрѣ, для объясненія этого единственнаго момента понадобилась бы вся всемірная исторія. Для того, чтобы мы сошлись здѣсь, какъ христіане, надо было, чтобы эта религія, подготовленная безчисленными переворотами, вышла изъ еврейства, надо было ей найти римское государство именно такимъ, какимъ она нашла его, чтобы быстро и побѣдоносно распространиться по міру и, наконецъ, даже взойти на тронъ цезарей. Наши грубые предки въ Тюрингенскихъ лѣсахъ, чтобы принять вѣру франковъ, должны были сперва подчиниться ихъ господству. Духовенству для того, чтобы злоупотребить своимъ значеніемъ и превратить свою мирную силу совѣсти въ свѣтскій мечъ, надо было найти соблазнъ и содѣйствіе въ своихъ постоянно возраставшихъ богатствахъ, невѣжествѣ народовъ и слабости государей. Понадобилось, чтобы іерархія, въ лицѣ Григорія и Иннокентія, обрушила всѣ ужасы на человѣческій родъ, для того, чтобы безграничная испорченность нравовъ и вопіющій скандалъ церковнаго деспотизма побудили неустрашимаго августинскаго монаха дать знакъ къ отпаденію и вырвать изъ рукъ римскаго іерарха половину Европы;-- этому нужно было совершиться, чтобы мы могли сойтись здѣсь, какъ христіане-протестанты. Для того, чтобы это сдѣлалось, нужно было оружію нашихъ государей заставить Карла V рѣшиться на заключеніе религіознаго мира; Густаву-Адольфу отомстить за нарушеніе этого мира; новому договору установить миръ на рядъ столѣтій. Для того, чтобы стали процвѣтать ремесла, торговля, искусство, чтобы государство начало чтить земледѣльца, и въ благотворномъ среднемъ сословіи, создателѣ всей нашей культуры, созрѣло прочное счастье для человѣчества,-- нужно было городамъ Италіи и Германіи подняться, отворить свои ворота прилежному труду, разбить оковы крѣпостного права, вырвать судейскую власть изъ рукъ невѣжественныхъ тирановъ и съ помощью воинственной Ганзы добыть себѣ уваженіе и почетъ. Нужно было, чтобы германскіе императоры обезсилѣли въ столѣтнихъ войнахъ съ папами, со своими вассалами, съ завистливыми сосѣдями, чтобы Европа сбросила съ себя въ могилы Азіи опасный избытокъ своего населенія и строптивое ленное дворянство, убило свой мятежническій духъ разбойничьимъ калачнымъ правомъ, римскими походами и походами ко св. мѣстамъ -- все это для того, чтобы дикій хаосъ разсѣялся, и враждующія силы успокоились въ блаженномъ равновѣсіи, цѣною котораго является нашъ теперешній досугъ. Для освобожденія нашего духа изъ того невѣжества, въ которомъ держалъ его скованнымъ свѣтскій и церковный гнетъ, нужно было сѣменамъ учености, долго подавлявшимся ея бѣшенными гонителями, снова пустить ростки, и просвѣщенному Али-Мамуну вознаградить науку за то, что было грабительски похищено у нея Омаромъ. Невыносимыя бѣдствія, порожденныя варварствомъ, понадобились для того, чтобы привести нашихъ предковъ отъ кроваваго "суда Божьяго" къ гуманному суду человѣка; опустошительныя моровыя болѣзни -- для возвращенія сбившейся съ надлежащаго пути медицины къ изученію законовъ природы; праздности монаховъ надо было издалека приготовить возмездіе за зло, причиненное ихъ дѣятельностью, и свѣтскому прилежанію въ монастыряхъ сохранить до эпохи книгопечатанія полуразрушенные остатки вѣка Августа. Для того, чтобы ученость нашла путь къ человѣческому сердцу и заслужила себѣ имя воспитательницы человѣка, надо было, чтобы подавленный духъ сѣверныхъ варваровъ поднялся и окрѣпъ въ знакомствѣ съ греческими и римскими образцами и чтобы наука заключила союзъ съ музами и граціями... И развѣ Греція имѣла бы Ѳукидида, Платона, Аристотеля, развѣ явились бы въ Римѣ Горацій, Цицеронъ, Виргилій, Ливій, если бы оба эти государства не достигли той высокой ступени политическаго благосостоянія, на которой мы видимъ ихъ, однимъ словомъ -- если бы этому не предшествовала вся ихъ исторія? Сколькимъ изобрѣтеніямъ, открытіямъ, государственнымъ и церковнымъ переворотамъ надо было совершиться совокупно, чтобы дать возможность этимъ новымъ, еще нѣжнымъ зародышамъ науки и искусства вырости и распространиться. Сколько войнъ, сколько договоровъ и союзовъ понадобилось для того, чтобы привести, наконецъ, Европу къ принципу мира, который одинъ дозволяетъ какъ государствамъ, такъ и гражданамъ обращать вниманіе на самихъ себя и направлять свои силы къ разумной цѣли!
   Даже въ повседневнѣйшихъ отправленіяхъ гражданской жизни не можемъ мы не быть должниками предыдущихъ столѣтій; самые разнообразные періоды исторіи человѣчества платятъ такую же дань нашей теперешней культурѣ, Какая приносится нашей роскоши отдаленнѣйшими отъ насъ частями свѣта. Развѣ платья, въ которыя мы одѣваемся, приправы въ нашихъ кушаньяхъ и цѣны, платимыя нами за нихъ, многія изъ нашихъ цѣлебныхъ средствъ и столько же новыхъ орудій нашей пагубы -- развѣ все это было бы возможно безъ Колумба, открывшаго Америку, безъ Васко ли Гама, объѣхавшаго Африку?
   Такимъ образомъ, тянется цѣлая цѣпь событій отъ настоящей минуты до начала человѣческаго рода, которыя соединяются одно съ другимъ, какъ причина и дѣйствіе. Вполнѣ и во всемъ количествѣ можетъ обозрѣть ихъ только безконечный разумъ; человѣку поставлены болѣе тѣсные предѣлы.-- I. Безчисленное множество этихъ событій или не нашло себѣ никакихъ свидѣтелей и наблюдателей между людьми, или они не оставили послѣ себя явственныхъ слѣдовъ. Сюда относятся всѣ тѣ, которые предшествовали самому человѣческому роду и изобрѣтенію законовъ. Источникъ всякой исторіи -- традиція, а органъ традиціи -- языкъ. Вся эпоха до языка, какъ ни богата она послѣдствіями для міра,-- для всемірной исторіи погибла.-- II. Но и послѣ того, какъ былъ изобрѣтенъ языкъ и тѣмъ доставлена возможность выражать словомъ случившееся и передавать его дальше, передачаэта вначалѣ совершалась только ненадежнымъ и сбивчивымъ путемъ ходятъ. Изъ устъ въ уста сообщалось подобное событіе однимъ поколѣніемъ другому, и вмѣстѣ съ этимъ измѣненіемъ среды, въ которую проникала легенда, измѣнялось и ея содержаніе. Поэтому живая традиція или устная сага -- для исторіи весьма ненадежный источникъ, поэтому и всѣ событія до введенія въ употребленіе письменъ тоже почти что погибли для всемірной исторіи.-- III. Но и сами письмена не вѣчны; безчисленное количество памятниковъ древности разрушено временемъ и случаемъ, и лишь немногіе остатки уцѣлѣли отъ первыхъ вѣковъ до эпохи книгопечатанія. Большая часть, со всѣми разъясненіями, которыя мы могли бы найти въ ней, для всемірной исторіи утрачена.-- IV. Между тѣмъ, наконецъ, изъ немногаго, что пощажено временемъ, значительнѣйшее число изуродовали или сдѣлали неузнаваемымъ пристрастіе, неразуміе, а часто и высокая творческая индивидуальность описывавшихъ событія. Недовѣріе рождается въ насъ при чтеніи древнѣйшаго историческаго памятника, и мы не разстаемся съ нимъ даже сидя надъ лѣтописью нынѣшняго времени. Если ужъ при событіи, случившемся только сегодня, и среди людей, съ которыми мы живемъ, и въ городѣ, гдѣ мы обитаемъ, намъ, выслушивая свидѣтелей его, только съ трудомъ удается извлечь истину изъ противорѣчивыхъ указаній,-- то съ какою же увѣренностью можемъ мы относиться къ націямъ и временамъ, которыя отдалены отъ насъ своими бытовыми особенностями еще больше, чѣмъ рядомъ тысячелѣтій?-- Незначительное число фактовъ, остающееся послѣ всѣхъ сдѣланныхъ нами оговорокъ, составляетъ матеріалъ исторіи въ самомъ широкомъ ея значеніи. Что же и какая часть этого историческаго матеріала принадлежитъ всемірной исторіи?
   Изъ всего количества этихъ событій историкъ ставитъ на первое мѣсто тѣ, которыя имѣли существенное, неоспоримое и легкопрослѣдимое вліяніе на нынѣшнее положеніе міра и на образъ жизни нынѣ существующаго поколѣнія. Отношеніе того или другого историческаго момента къ группировкѣ міровыхъ событій и явленій въ современную историку эпоху есть именно то, что должно имѣть въ виду, чтобы собирать матеріалы для всемірной исторіи. Всемірная исторія исходитъ такимъ образомъ изъ принципа, прямо противоположнаго началу міра. Дѣйствительный ходъ событій направленъ отъ перваго происхожденія вещей къ тому положенію, въ которомъ онѣ находятся въ новѣйшее время; историкъ подымается вверхъ отъ новѣйшаго времени къ днямъ перваго происхожденія вещей. Когда отъ текущаго года и столѣтія онъ мысленно восходитъ къ ближайшему предшествовавшему, и между событіями этого послѣдняго отмѣчаетъ себѣ тѣ, которыя даютъ разъясненія касательно непосредственно слѣдовавшихъ за ними,-- когда онъ шагъ за шагомъ совершилъ этотъ путь до начала -- не міра, ибо туда не приведетъ его никакой указатель -- а появленія памятниковъ,-- тогда отъ него зависитъ сдѣлать поворотъ назадъ на пройденной дорогѣ и, имѣя руководящею нитью прежде замѣченные имъ факты, безпрепятственно и легко спуститься отъ начала памятниковъ до новѣйшаго столѣтія. Вотъ всемірная исторія, которую мы имѣемъ и которая будетъ изложена вамъ въ моихъ чтеніяхъ.
   Такъ какъ всемірная исторія находится въ зависимости отъ богатства и бѣдности источниковъ, то въ ней должно образовываться именно столько пробѣловъ, сколько есть пустыхъ мѣстъ въ традиціи. Насколько единообразно, необходимо и опредѣлительно развиваются одно изъ другого измѣненія въ мірѣ, настолько непослѣдовательно, съ перерывами и случайно цѣпляются они другъ за друга въ исторіи. Поэтому между ходомъ вещей въ мірѣ и ходомъ всемірной исторіи усматривается замѣтная несоотвѣтственность. Первый можно бы сравнить съ непрерывно текущею рѣкой, тогда какъ во всемірной исторіи появляется предъ глазами только по временамъ та или другая отдѣльная волна этой рѣки. Такъ какъ затѣмъ легко можетъ случиться, что связь отдаленнаго мірового событія съ положеніемъ дѣлъ въ текущемъ году кидается въ глаза раньше связи его съ событіями, предшествовавшими ему или современными, -- то точно такъ же неизбѣжно, что тѣ событія, которыя тѣснѣйшимъ образомъ связаны съ новѣйшимъ вѣкомъ, нерѣдко представляются изолированными въ вѣкѣ томъ, которому они собственно принадлежатъ. Фактомъ такого рода было бы, напримѣръ, происхожденіе христіанства и особенно -- христіанской морали. Христіанская религія такъ многообразно повліяла на нынѣшнее положеніе міра, что ея появленіе есть для всемірной исторіи важнѣйшій фактъ; но ни во времени, когда она появилась, ни въ народѣ, среди котораго она возникла, не находимъ мы (по отсутствію источниковъ) удовлетворительнаго объясненія ея возникновенія.
   И вотъ, такимъ образомъ, наша всемірная исторія по настоящему не можетъ быть никогда ничѣмъ инымъ, какъ агрегатомъ отрывковъ, и нельзя ей никогда заслужить названіе науки. Но тутъ-то на помощь ей приходитъ философскій умъ; соединяя эти отрывки искусственными звеньями, онъ обращаетъ агрегатъ въ систему, въ разумно сплоченное цѣлое. Его право на такую систематизацію обусловлено единообразіемъ и неизмѣннымъ единствомъ законовъ природы и человѣческаго духа, каковое единство -- причина того, что событія отдаленнѣйшей древности, при стеченіи подобныхъ же обстоятельствъ извнѣ, повторяются въ новѣйшія времена, и что такимъ образомъ явленіями новѣйшими, лежащими въ кругѣ нашихъ наблюденій, можно до нѣкоторой степени уяснить себѣ тѣ, которыя теряются въ до-историческихъ временахъ. Методъ выводовъ и заключеній по аналогіи является въ исторіи такимъ же могущественнымъ вспомогательнымъ средствомъ, какъ и вездѣ, но онъ долженъ быть оправданъ уважительными причинами и употребляемъ настолько же осторожно, насколько обдуманно.
   Не надолго можетъ философскій умъ остановиться на матеріалѣ, представляемомъ всеобщею исторіею, безъ того, чтобы въ немъ не зашевелилось новое стремленіе -- неодолимо влекущее его -- все окружающее ассимилировать его собственной разумной натурѣ и всякое, встрѣчающееся ему явленіе возвышать на степень мысли. Чѣмъ чаще такимъ образомъ и чѣмъ успѣшнѣе возобновляетъ онъ попытку связать прошедшее съ настоящимъ, чѣмъ сильнѣе въ немъ склонность связывать между собой какъ средство и цѣль то, что онъ видитъ соединяющимся другъ съ другомъ, какъ причина и дѣйствіе. Одно явленіе за другимъ начинаетъ уходить изъ области слѣпого случая, беззаконной свободы и присоединяется въ качествѣ соотвѣтствующаго члена къ гармоническому цѣлому (которое, конечно, существуетъ только по представленіи этого философическаго ума). Скоро ему становится трудно убѣдить себя, что этотъ послѣдовательный рядъ явленій, въ которомъ онъ находилъ столько правильности и цѣлесообразности, на самомъ дѣлѣ не имѣетъ этихъ свойствъ; тяжело для него снова отдать подъ слѣпое владычество необходимости то, что подъ заимствованнымъ свѣтомъ разума пріобрѣло такой свѣтлый образъ. Такимъ образомъ, онъ исторгаетъ эту гармонію изъ самого себя и пересаживаетъ ее внѣ себя, въ порядокъ вещей, т. е. онъ вноситъ разумную цѣль въ ходъ міра и телеологическій принципъ -- во всемірную исторію. Съ этимъ принципомъ онъ снова совершаетъ путь по ней и имъ руководствуется при оцѣнкѣ каждаго явленія, представляемаго ему этою громадною областью. Тысячью фактовъ подтверждается для него принципъ этотъ, и такимъ же количествомъ ихъ опровергается онъ; но пока въ цѣли міровыхъ измѣненій замѣчается еще отсутствіе важныхъ связующихъ звеньевъ, пока судьба еще воздерживается отъ сообщенія послѣдняго ключа къ столь многимъ событіямъ, онъ продолжаетъ объявлять вопросъ нерѣшеннымъ, -- и побѣду одерживаетъ то мнѣніе, которое можетъ предложить уму высшее удовлетвореніе и сердцу -- высшее блаженство.
   Считаю лишнимъ говорить, что созданія всемірной исторіи по этому послѣднему плану можно ожидать только чрезъ много, много лѣтъ. Слишкомъ преждевременное примѣненіе такого крупнаго масштаба могло бы легко ввести историка въ искушеніе -- насиловать событія, и, желая ускорить наступленіе этой счастливой эпохи для всемірной исторіи, онъ, напротивъ, все больше и больше отдалялъ бы ее. Но никогда не слишкомъ рано привлекать вниманіе къ этой свѣтлой и однако столь пренебрегаемой сторонѣ всемірной исторіи -- сторонѣ, которою она примыкаетъ къ высшему предмету всѣхъ человѣческихъ стремленій. Уже одно усматриваніе вдали такой -- хотя бы только возможной -- цѣли должно давать изслѣдователю живительное поощреніе и отрадный отдыхъ. Важно будетъ для него и самое малое усиліе, когда онъ самъ ступитъ -- или хоть только направитъ позднѣйщаго преемника своего -- на путь разрѣшенія проблемы мірового порядка и встрѣчи съ высочайшимъ духомъ въ прекраснѣшихъ проявленіяхъ его дѣятельности.
   Такимъ способомъ производимое изученіе всемірной исторіи будетъ для васъ, мм. гг., столько же привлекательнымъ, сколько полезнымъ занятіемъ. Въ разумѣ вашемъ оно зажжетъ свѣтъ, въ сердцѣ -- благотворное воодушевленіе. Оно отучитъ вашъ умъ отъ пошлаго и мелочнаго воззрѣнія на нравственные вопросы и, развертывая предъ вашими глазами великую картину временъ и народовъ, будетъ исправлять слишкомъ поспѣшныя рѣшенія данной минуты и узко-ограниченныя сужденія эгоизма. Пріучая человѣка къ тому, чтобы онъ разсматривалъ себя въ связи со всѣмъ прошедшимъ и спѣшилъ со своими выводами впередъ въ дальнее будущее, оно этимъ скрываетъ границы рожденія и смерти, такъ тѣсно и тяжело сдавливающія въ себѣ жизнь человѣка, оно оптическою иллюзіею расширяетъ кратковременное человѣческое существованіе на безконечное протяженіе и незамѣтно переводитъ индивидуума въ родъ.
   Человѣкъ преобразуется и убѣгаетъ со сцены; его мнѣнія убѣгаютъ и преобразуются вмѣстѣ съ нимъ; одна исторія остается неизмѣнно на мѣстѣ, она -- безсмертная гражданка всѣхъ народовъ и временъ. Подобно Гомерову Зевсу, смотритъ она одинаково свѣтлымъ взоромъ на кровавые труды войны и на мирные народы, безвинно питающіеся молокомъ своихъ стадъ. Какъ ни безпорядочно распоряжается повидимому свобода человѣка съ міровымъ ходомъ,-- исторія спокойно смотритъ на эту путаницу, ибо дальнозоркимъ глазомъ своимъ она открываетъ уже издавна моментъ, когда эту безпорядочно мятущуюся въ разныя стороны свободу поведетъ на своихъ возжахъ необходимость. То, что утаивается ею отъ карающей совѣсти какихъ-нибудь Григорія и Кромвеля, она спѣшитъ открыть человѣчеству: "что себялюбивый человѣкъ можетъ, правда, преслѣдовать низкія цѣли, но что онъ безсознательно споспѣшествуетъ самымъ благороднымъ".
   Никакой ложный блескъ не ослѣпляетъ ее, никакимъ предразсудкомъ даннаго времени она не увлечется, ибо она переживаетъ послѣднюю судьбу всѣхъ вещей. Все, что перестало существовать, для нея просуществовало одинаковое пространство времени: она держитъ свѣжимъ тотъ лавровый вѣнокъ, который пріобѣтенъ истинными заслугами, и разбиваетъ тотъ обелискъ, который воздвигается тщеславіемъ. Раскрывая передъ нами тонкую работу, посредствомъ которой молчаливая рука природы уже съ начала міра развиваетъ систематически силы человѣка, и съ точностью указывая, что сдѣлано въ каждомъ періодѣ для исполненія этого великаго плана природы -- она возстановляетъ для оцѣнки счастья и заслуги правильный масштабъ, на разные лады извращаемый въ каждомъ столѣтіи господствующимъ ослѣпленіемъ. Она излечиваетъ насъ отъ преувеличеннаго поклоненія древности и отъ ребяческой тоски по прошедшимъ временамъ и, обращая наше вниманіе на то, чѣмъ владѣемъ мы, не заставляетъ насъ желать возвращенія пресловутыхъ золотыхъ вѣковъ Александра и Августа.
   Для того, чтобы вызвать наступленіе нашего человѣческаго вѣка, работали -- помимо своего вѣдома или не достигая цѣли -- всѣ предшествующіе вѣка. Нашу собственность составляютъ всѣ сокровища, добытыя прилежаніемъ и геніальностью, умомъ и опытностью за все долгое время существованія міра. Только изъ исторіи вы научитесь достойно цѣнить тѣ блага, благодарность за которыя убиваютъ въ нашемъ сердцѣ привычка и никѣмъ неоспариваемое владѣніе -- драгоцѣнныя блага, на: которыхъ запеклась кровь лучшихъ и благороднѣйшихъ людей, для пріобрѣтенія которыхъ понадобился тяжелый трудъ столькихъ поколѣній! И могъ ли бы хоть одинъ изъ васъ, въ жикъ свѣтлый умъ сочетался съ чувствительнымъ сердцемъ, думать объ этомъ высокомъ долгѣ своемъ безъ того, чтобы не зашевелилось въ немъ тайное желаніе заплатить грядущему поколѣнію тотъ долгъ, который онъ не можетъ уже отдать прошедшему? Въ душѣ нашей должно горѣть благородное желаніе -- къ богатому запасу истины, нравственности и свободы, который мы унаслѣдовали отъ прошедшихъ вѣковъ и должны передать, обильно увеличеннымъ, эпохамъ послѣдующимъ, прибавить кое-что и изъ нашихъ собственныхъ средствъ и прикрѣпить наше мимолетное существованіе въ той вѣчной цѣпи, которая тянется по всѣмъ человѣческимъ поколѣніямъ. Какъ бы ни различны были назначенія, ожидающія васъ въ гражданскомъ обществѣ -- какая-нибудь лепта можетъ быть внесена сюда каждымъ изъ васъ! Каждой заслугѣ открыта дорога къ безсмертію -- тому, на мой взглядъ, истинному безсмертію, при которомъ совершенное дѣло живетъ и быстро подвигается впередъ, хотя бы имя того, кому оно обязано своимъ возникновеніемъ, и осталось далеко позади.

Петръ Вейнбергъ.

Примѣчанія къ III тому А. Горнфельда.
ЧТО ЗНАЧИТЪ ИЗУЧАТЬ ВСЕМІРНУЮ ИСТОРІЮ И СЪ КАКОЮ ЦЬЛЬЮ ИЗУЧАЮТЪ ЕЕ.

   Переводъ П. И. Вейнберга. Впервые напечатанъ въ 7-мъ изд. Гербелевскаго изд. Шиллера (1898). Въ настоящемъ изд. воспроизведенъ съ нѣкоторыми измѣненіями.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru