Лирическая оперетка "Семела" появилась впервые въ "Антологіи" въ 1782 г.; была ли она написана много ранѣе или нѣтъ, сказать трудно. Несомнѣнно, что театральные эффекты, особенно второй сцены, обязаны своимъ происхожденіемъ воспоминаніямъ поэта о видѣнныхъ въ Людвигсбургѣ операхъ, сценическая постановка которыхъ, по личному желанію герцога, производилась съ большой пышностью. Кромѣ этихъ воспоминаній, можно указать два источника для Шиллеровской "оперетки": Овидія, изъ "Метаморфозъ" котораго (ІІІ 259--309) поэтъ заимствовалъ самый сюжетъ, и Виланда, опернымъ текстамъ котораго онъ подражалъ въ манерѣ его обработки.
Всю фактическую часть даетъ Овидій. Прежде всего, у него взятъ центральный мотивъ: "довѣрчивая героиня, по наущенію лицемѣрной ненавистницы, выманиваетъ у своего возлюбленнаго подарокъ, который долженъ ее погубить" -- мотивъ столь эффектно воспроизведенный Р. Вагнеромъ въ его "Лоэнгринѣ" и выказавшій именно здѣсь свою силу, именно какъ оперный мотивъ. Имъ были предопредѣлены и характеръ дѣйствующихъ лицъ: легкомысленная довѣрчивость Семелы, льстивое коварство Берои-Юноны, великодушная необдуманность Юпитера. Подъ вліяніемъ Виланда была внесена въ характеристику этого послѣдняго новая черта, которой не зналъ Овидій, тотъ чувствительный сентиментализмъ въ изображеніи любви бога къ смертной, который былъ такъ естествененъ въ эпоху, когда любовныя похожденія коронованныхъ особъ съ красивыми мѣщанками составляли важное явленіе въ жизни высшаго общества.-- Изъ Овидія же заимствованы и многія частности; наконецъ, и развязка предполагается та же.Тутъ,однако, драматическій поэтъ находился въ худшемъ положеніи чѣмъ эпическій: гибель Семелы не могла быть представлена на сценѣ и нельзя сказать, чтобы придуманный молодымъ поэтомъ суррогатъ былъ удачнымъ. Будетъ поэтому нелишнимъ привести Овидіеву развязку въ русскомъ переводѣ:
...Хоть ротъ бы зажалъ говорящей!
Поздно; поспѣшное слово ревнивые вѣтры уносятъ.
Стонетъ Зевесъ: не вернуться ужъ вспять ни желанью Семелы,
Ни его клятвѣ. Унылый на вышній Олимпъ онъ восходитъ.
Маніемъ грозныхъ очей созывая покорныя тучи.
Сходятся всѣ: дождей родники, и вѣтровъ колыбели,
Молніи, громы, зарницы и вѣрныя стрѣлы перуна.
Все жъ, по возможности, самъ сокрушить онъ готовъ свою силу:
Тотъ ему не любъ перунъ, что Тифона сразилъ великана;
Есть тамъ полегче, другой потяжелѣе: Киклоповъ десница
Меньше дала ему силы и жара и ярости дикой;
"Меньшимъ перуномъ" зовутъ его боги, Его выбираетъ,
Съ нимъ онѣ къ Семелѣ нисходитъ; не вынесло бренное тѣло
Силы эѳирныхъ огней, отъ подарковъ погибло любовныхъ.
Позднѣе, когда Шиллеръ успѣлъ лучше познакомиться съ античнымъ міромъ, его юношескій опытъ ему самому показался неудовлетворительнымъ; въ 1789 г. онъ слѣдующимъ образомъ отзывается о немъ въ письмѣ къ Каролинѣ фонъ-Вольцогенъ: "Ваше упоминаніе о Семенѣ меня просто испугало: да проститъ мнѣ Аполлонъ и Муза этотъ тяжкій грѣхъ передъ ними!" Дѣйствительно, древній миѳъ о Семелѣ, родительницѣ Діониса-Вакха, заслуживалъ лучшей участи; его глубокомысленности не передаетъ даже изящная обработка Овидія, не говоря уже о галантности Виланда и его молодого подражателя, и чтобы его понять, нужно подняться до самыхъ источниковъ, нужно прочесть "Вакханки" Еврипида и вдуматься въ нихъ. Почва, на которой онъ выросъ -- великій дуализмъ греческой религіи, разладъ между духомъ и матеріей, Зевсомъ и Землей. Гибель Зевса и боговъ, которую пророчила древнѣйшая религія ("религія Зевса"), была предотвращена болѣе поздней религіей Діониса: Діонисъ своими таинствами спасъ царство боговъ отъ проклятія Земли, съ этой цѣлью онъ и былъ созданъ Зевсомъ, въ этомъ -- смыслъ мистическаго брака бога со. смертной. Но это спасеніе было обусловлено беззаконіемъ, и Гера, ревнивая хранительница чистоты брачныхъ отношеній, за это погубила ту, которая была причиной ея нарушенія. Въ Ѳивахъ, въ кремлѣ, недалеко отъ дворца древнихъ царей показывали огороженное мѣсто, отъ котораго исходилъ постоянный дымъ, вѣроятно вслѣдствіе подземнаго огня, чему примѣровъ было въ Греціи не мало. Здѣсь, говорили люди, стоялъ нѣкогда теремъ Семелы; здѣсь она погибла отъ смертоноснаго подарка своего божественнаго жениха, давая въ то время жизнь своему недоношенному дитяти -- будущему спасителю боговъ и благодѣтелю людей -- Діонису.
Ѳ. Зѣлинскій.
ПЕРВАЯ СЦЕНА.
Юнона.
(Сходитъ съ колесницы, окруженная облакомъ).
Прочь вы! съ колесницей крылатой
Павлины Юноны; ждите меня
На заоблачныхъ высяхъ Цицеры.
(Колесница и облако исчезаютъ).
А, здравствуй, домъ моей несытой злобы,
Привѣтъ тебѣ, проклятья вражій кровъ
И ненавистный дворъ! Такъ вотъ то мѣсто,
Гдѣ предъ лицомъ стыдливымъ дня Юпитеръ
Безчеститъ ложе гордое мое!
Здѣсь громовержца смѣетъ женщина --
Простая смертная, мгновенный прахъ,
Исхитивъ лаской изъ моихъ объятій,
Теперь къ своимъ приковывать устамъ.
Юнона, Юнона!
У горняго трона
Ты одна стоишь.
Храмы шлютъ тебѣ куренье,
Всюду чтители твои.
Безъ любви на что почтенье?
Что и небо безъ любви?
Нужно было мнѣ въ обиду,
Чтобы пѣна родила Киприду,
Вѣчныхъ и смертныхъ
Всѣхъ побѣдилъ ея взоръ огневой.
Горе!-- въ гнѣвъ тебѣ Юнона
Родила и Герміона --
И на вѣкъ прости покой!
Иль не царица боговъ я?
Иль не сестра громовержца?
Иль мнѣ властитель Зевесъ не супругъ?
Развѣ не мнѣ повинуются оси
Грузнаго неба? Не я ли блистаю въ вѣнцѣ олимпійскомъ?
Га! Я чувствую
Въ жилахъ безсмертныхъ Сатурнову кровь,
Сердце богини въ груди разрослось.
Мести! мести!
Унижать меня безнаказанно!
Безнаказанно сѣять раздоръ межъ богами,
И въ ясный чертогъ небожителей звать
Эриду? Какая безмѣрная дерзость!
Знай же, безумная!
Смерть у Коцита научитъ тебя
Божеское различать отъ праха земли!
Пусть задавитъ тебя твой гигантскій уборъ;
Прахомъ ты будешь
Вмѣсто богини.
Въ доспѣхахъ мести
Схожу съ Олимпа Высокаго я,
И сладко снотворныя
Льстивыя рѣчи
Изобрѣла;
Смерть и погибель
Скрываются въ нихъ.
Чу, шаги ея!
Вотъ ближе,
Ближе къ паденью и гибели вѣрной!
Увейся покровомъ земнымъ, божество!
(Уходитъ).
Семела (кричитъ на сцену).
Ужъ солнце къ западу!... Скорѣй, служанки,
Наполните чертогъ пріятной амброй,
Розъ и нарцизовъ набросать вокругъ;
Да не забудьте златотканный пологъ...
Ужъ солнце къ западу, а онъ еще нейдетъ!
Юнона (входитъ въ образѣстарухи).
Благодареніе безсмертнымъ! Дочь моя!
Семела.
О, боги! Бодрствую иль брежу я? Бероя!
Юнона.
Уже ль свою кормилицу-старушку Забыла ты?
Семела.
Бероя, видитъ Зевсъ!
Позволь, чтобъ дочь тебя прижала къ сердцу!
Здорова ль ты? Зачѣмъ изъ Эпидавра
Пришла ко мнѣ? Ну, какъ живешь? Не правда ль
По-прежнему еще ты мать мнѣ?
Юнона.
Мать!
Давно ты такъ звала меня.
Семела.
Зову,
И буду звать -- пока изъ темной Леты
Я не напьюсь.
Юнона.
Бероѣ, можетъ-быть,
Недолго ждать до волнъ самозабвенья;
Но Кадма дочь изъ нихъ не будетъ пить.
Семела.
Какъ, милая? Загадками ты прежде
Не говорила; духъ сѣдыхъ волосъ
Теперь въ уста твои влагаетъ рѣчь;
Ты говоришь: я Леты не увижу?
Юнона.
Да, я сказала. Что жъ сѣдинамъ ты
Смѣешься? Правда, что богамъ онѣ,
Какъ свѣтлые власы, сѣтей не ставятъ.
Семела.
Прости! Могла ль смѣяться я власамъ
Сѣдымъ, какъ-будто эти вѣчно будутъ
Златой волной катиться мнѣ на плечи?
Но что же ты сквозь зубы проворчала?
Богъ, говоришь ты?
Юнона.
Богъ, сказала я?
Ну да, вѣдь боги всюду! Ихъ молить
Намъ, слабымъ смертнымъ, должно. Боги тамъ,
Гдѣ ты, Семела.-- Какъ спросила ты?
Семела.
Какая злость! Однакожъ говори,
Что привело тебя изъ Эпидавра?
Не то ли ужъ, что боги окружаютъ
Твою Семелу?
Юнона.
Только то, клянусь!
Какимъ огнемъ твои покрылись щеки,
Когда "Юпитеръ" я произнесла!
Послушай, дочь моя: ужасный моръ
Свирѣпствуетъ въ несчастномъ Эпидаврѣ.
Тамъ каждое дыханье ядовито,
Женихъ невѣсту, мать сжигаетъ сына.
Костры горятъ и превращаютъ въ день
Полночный сумракъ. Вопли и рыданья
По воздуху разносятъ смертный ужасъ.
Прогнѣваннымъ Юпитеръ смотритъ окомъ
На бѣдный нашъ народъ. Вотще предъ нимъ
Струится жертвенная кровь. Вотще
У алтаря, измучась на колѣняхъ,
Взываетъ жрецъ -- онъ на моленье глухъ.
И вотъ меня несчастная отчизна
Ко дщери Кадма шлетъ: не упрошу ль
Ее избавить насъ отъ смертной кары?
Кормилица Бероя, говорятъ,
Должно быть, много значитъ у Семелы,
Семела же у Зевса много значитъ;
А вотъ и все -- не поняла я словъ:
"Семела много значитъ у Зевеса".
Семела (съ жаромъ и забывшись.)
Скажи, что завтра кончится зараза!
Меня Зевсъ любитъ -- нынче жъ стихнетъ моръ!
Юнона (неожиданно пораженная).
Такъ правда, что стоустая молва
Отъ Гемуса до Иды разглашаетъ?
Тебя Зевсъ любитъ? Зевсъ привѣтствуетъ
Тебя во всемъ величьѣ, какъ Юнону
Средь изумленныхъ небожителей?
О, боги! пусть теперь сокроетъ Оркусъ
Мои сѣдины -- я жила довольно...
Во всемъ величіи снисходитъ сынъ Сатурна
Къ ней, къ ней -- она сосала грудь мою!
Къ ней!
Семела.
О, Бероя, онъ явился мнѣ
Красавцевъ краше всѣхъ Аврориныхъ дѣтей.
Да, въ этотъ мигъ онъ былъ небеснѣй и свѣтлѣй,
Чѣмъ Гесперъ, ароматомъ окруженный
И членами въ эѳирѣ погруженный.
Онъ гордо шелъ, какъ-бы Гиперіонъ,
Когда за мощными плечами
Звенятъ колчанъ и лукъ. Зефиромъ окрыленъ,
Такъ океанъ сребристыми волнами
Блистаетъ. Серебра пріятный звонъ --
Его слова; ихъ переливъ свѣтлѣе
Живой мелодіи на лирѣ у Орфея.
Юнона.
Ахъ, дочь моя! Какъ все въ тебѣ полно
Минувшаго небеснымъ наслажденьемъ;
Что жъ дѣлалось тогда съ твоими слухомъ, зрѣньемъ,