Шекспир Вильям
Король Генрих V

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ четвертый

1) Король Генрихъ IV (Часть первая и вторая). 2) Король Генрих V.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

http://az.lib.ru

Томъ четвертый

1) Король Генрихъ IV (Часть первая и вторая). 2) Король Генрихъ V.

КОРОЛЬ ГЕНРИХЪ V.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА

   Король Генрихъ V.
   Герцогъ Глостэръ, Герцогъ Бедфордъ, братья короля.
   Герцогъ Экзэтэръ, дядя короля.
   Герцогъ Іоркскій, двоюродный братъ короля.
   Графъ Сольсбюри.
   Графъ Уэстморлендъ.
   Графъ Уорикъ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій.
   Епископъ Эли.
   Графъ Кембриджскій, Лордъ Скрупъ, СэръТомасъ Грэй, заговорщики противъ короля.
   Сэръ Томасъ Эрпинэмъ, Гауръ, Флюэлленъ, Мекморрисъ, Джеми, офицеры королевской армии.
   Бетсъ, Кортъ, Уильямсъ, солдаты той-же арміи.
   Нимъ, Бардольфъ, Пистоль, бывшіе слуги Фольстэфа, теперь солдаты той-же арміи.
   Мальчикъ, прислуживающій имъ.
   Герольдъ.
   Хоръ.
   Карлъ VI,король Франціи.
   Людовикъ, дофинъ.
   Герцогъ Бургундскій.
   Герцогъ Орлеанскій.
   Герцогъ Бурбонскій.
   Коннэтабль Франціи.
   Рамбуръ, Гранпрэ, французскіе дворяне.
   Правитель Арфлера.
   Монжуа, французскій герольдъ.
   Изабелла, королева Франціи.
   Катарина, дочь Карла и Изабеллы.
   Алиса, придворная дама, приближенная принцессы Катарины.
   Куикли, содержательница харчевни и жена Пистоля.
  

Придворные лорды и дамы, офицеры, французскіе и англійскіе солдаты, послы, гонцы и свита.

Дѣйствіе происходитъ то въ Англіи, то во Франціи.

  

ХОРЪ.

  
   Хоръ. О, зачѣмъ нѣтъ у меня къ услугамъ огненной музы, которая умѣла бы возноситься до самыхъ лучезарныхъ небесъ изобрѣтательности! Зачѣмъ у меня вмѣсто сцены нѣтъ цѣлаго королевства, вмѣсто актеровъ, настоящихъ принцевъ и, вмѣсто зрителей нашего представленія, настоящихъ вѣнценосцевъ. Тогда всѣ узрѣли-бы войнолюбиваго Генриха въ настоящемъ его свѣтѣ; самъ онъ имѣлъ бы видъ Марса, а у ногъ его, въ ожиданіи быть употребленными въ дѣло, словно псы на сворѣ, ползали-бы голодъ мечъ и огонь. Но простите, снисходительные зрители, что авторъ, съ самонадѣяннымъ и далеко не совершеннымъ умомъ, дерзнулъ показывать вамъ такой возвышенный предметъ съ ничтожныхъ подмостокъ. Развѣ можетъ нашъ жалкій курятникъ вмѣстить въ себѣ обширныя поля Франціи? въ состояніи-ли мы въ нашемъ деревянномъ и тѣсномъ нулѣ вмѣстить хоть-бы одни шлемы, переполнившіе ужасомъ воздухъ подъ Азэнкуромъ? Да, простите! но если такое значительное число, какъ милліонъ, выраженное въ крючковатыхъ цыфрахъ, можетъ безъ малѣйшаго труда помѣщаться на крошечномъ клочкѣ бумаги, почему бы и намъ, мелкимъ цыфрамъ, изъ которыхъ состоитъ громадное число милліоновъ, не попытаться призвать на помощь ваше воображеніе? Попытайтесь представить себѣ, что пространство, опоясанное этими стѣнами, вмѣщаетъ въ себѣ два великія и грозныя государства, берега которыхъ почти соприкасаются, и ихъ одно отъ другого отдѣляетъ только узкій, хотя и опасный рукавъ океана. Пополните своимъ воображеніемъ наши недостатки; дѣлите одного человѣка на тысячи частей и такимъ образомъ создавайте цѣлыя войска. Когда мы говоримъ о коняхъ, воображайте, будто вы видите, какъ ихъ гордыя копыта оставляютъ оттиски на рыхлой землѣ. Вашему воображенію предстоитъ теперь изукрашивать нашихъ королей, заставлять ихъ переноситься съ мѣста на мѣсто, перескакивать черезъ значительные промежутки времени и втискивать событія нѣсколькихъ лѣтъ въ одну стклянку отъ песочныхъ часовъ. Въ силу всего этого, позвольте мнѣ, какъ хору, пополнять пробѣлы въ томъ, что мы будемъ имѣть честь изобразить передъ вами, и въ тоже время, прибѣгая къ вашей безконечной снисходительности, просить васъ терпѣливо и не чрезмѣрно сурово отнестись къ нашему представленію (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Лондонъ; прихожая въ королевскомъ дворцѣ.

Входятъ архіепископъ Кенторбэрійскій и епископъ Эли.

  
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Говорю вамъ, милордъ, что теперь снова представляютъ тотъ-же законопроектъ, который поступалъ на разсмотрѣніе еще ранѣе, и на одиннадцатомъ году царствованія покойнаго короля, какъ мы противъ него ни возставали, онъ прошолъ бы непремѣнно, если бы наступившія безпокойныя и смутныя времена не прекратили о немъ преній.
   Епископъ Эли. Какъ-же, милордъ, помѣшать ему пройти теперь?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Надо объ этомъ подумать. Если направленный противъ насъ законопроектъ пройдетъ, мы лишимся доброй половины нашихъ имуществъ, такъ-какъ со всѣхъ мірскихъ земель, завѣщанныхъ церкви набожными людьми, предполагается взымать такіе поборы, которыхъ хватило-бы на содержаніе самого короля, пятнадцати графовъ, полуторы тысячи рыцарей и шести тысячъ двухъ-сотъ избранныхъ эскуайровъ. Затѣмъ на тѣ-же средства предполагается устроить сто домовъ призрѣнія, гдѣ содержались бы на всемъ готовомъ больные и дряхлые бѣдняки, не имѣющіе болѣе силъ работать. Мало этого!-- въ казну должно ежегодно поступать по тысячѣ фунтовъ. Вотъ каковъ законопроектъ.
   Епископъ Эли. Глотокъ порядочный...
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Онъ опорожнилъ-бы весь кубокъ, сразу поглотивъ все.
   Еписконъ Эли. Какъ-же этому помѣшать?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Король снисходителенъ, преисполненъ самыхъ добрыхъ намѣреній.
   Епископъ Эли. Къ тому-же онъ вѣрный приверженецъ святой нашей церкви.
   Архіеписконъ Кенторбэрійскій. Въ ранней юности быть такимъ онъ не обѣщалъ. Едва послѣдній вздохъ успѣлъ вырваться изъ груди отца, какъ всѣ его безпутныя наклонности укротились и тоже какъ будто умерли. Да, въ самую эту минуту, словно ангелъ, явилось благоразуміе, изгнавшее изъ него грѣховнаго Адама и превратившее его душу въ эдемъ, предназначенный привлекать безплотныхъ духовъ и служить имъ мѣстомъ жительства. Никогда ни съ кѣмъ не совершалось такого внезапнаго превращенія, никогда ни одно перерожденіе къ лучшему, нахлынувъ могучимъ потокомъ, не смывало такъ быстро всѣхъ прежнихъ недостатковъ; никогда надѣленное головами гидры своеволіе не покидало такъ внезапно и при томъ разомъ своего престола, какъ у этого короля.
   Епископъ Эли. Такая перемѣна большое для насъ счастіе.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Послушали-бы вы, какъ онъ разсуждаетъ о богословскихъ вопросахъ, и вы, несмотря на весь свой восторгъ, непремѣнно пожалѣли бы втройнѣ, зачѣмъ онъ король, а не прелатъ. Послушали-бы, какъ онъ говоритъ о государственныхъ дѣлахъ, и вамъ непремѣнно пришло бы на мысль, что онъ этотъ предметъ изучилъ глубоко, очень глубоко, исключительно посвятивъ ему всѣ свои силы. Прислушайтесь, какъ онъ разсказываетъ про военныя дѣла, и вамъ покажется, будто до васъ долетаетъ громъ битвы, положенный на музыку. Заведите рѣчь о какомъ-нибудь сложномъ международномъ вопросѣ, и онъ такъ-же легко развяжетъ всѣ Гордіевы узлы, какъ свою подвязку. А когда онъ говоритъ, даже такой отъявленный повѣса, какъ воздухъ, становится недвижнымъ и, нѣмѣя, спѣшитъ насторожить слухъ, чтобы ловить налету каждое изъ его медово-сладкихъ изрѣченій, какъ будто являющихся не плодомъ умозрѣній, а словно вынесенныхъ изъ житейскаго опыта. Остается только удивляться, какъ удалось его величеству набраться такой бездны знаній, когда вся ранняя его молодость протекла среди занятій пустяками въ обществѣ людей безграмотныхъ, пустыхъ и грубыхъ, въ вѣчныхъ попойкахъ, пирахъ и другихъ низменныхъ развлеченіяхъ, когда его не могли пріохотить ни къ одному серьезному дѣлу, которому слѣдовало предаваться въ тиши уединенія, вдали отъ вѣчной толкотни въ уличной толпѣ и отъ вѣчнаго общенія съ простонародьемъ.
   Епископъ Эли. Ростетъ же земляника подъ крапивой, да и вообще самыя здоровыя ягоды лучше всего зрѣютъ вблизи плодовъ низшаго качества. Такъ и принцъ прикрывалъ свои способности подъ личиною безпутства, а знанія его между тѣмъ росли, какъ лѣтомъ растетъ трава, всего сильнѣе вытягивающаяся ночью, никѣмъ невидимая, но именно вслѣдствіе этого набирающаяся все большимъ и большимъ количествомъ живучести и соковъ.
   Архіепнскопъ Кенторбэрійскій. Вѣроятно, такъ. Время чудесъ миновало, поэтому мы поневолѣ должны прибѣгать къ болѣе естественнымъ объясненіямъ.
   Епископъ Эли. Однако, добрѣйшій лордъ, какъ намъ смягчить ударъ, который грозитъ нанести намъ новый законопроектъ, такъ сильно поддерживаемый общинами? Какъ смотритъ на него его величество? Стоитъ онъ за него или противъ?
   Архіепископъ Кэнторбэрійскій. Повидимому, онъ ни за, ни противъ. Или даже болѣе:-- онъ, кажется, болѣе расположенъ въ нашу пользу, чѣмъ въ пользу нашихъ притѣснителей, поэтому, въ виду настоящаго, изложеннаго мною подробно, положенія дѣлъ относительно Франціи, я, созвавъ на совѣтъ всѣхъ главныхъ столповъ церкви, предложилъ его величеству собратъ для него такое крупное пожертвованіе деньгами, какого духовенство никогда еще не вносило единовременно ни при одномъ изъ его предшественниковъ.
   Епископъ Эли. Какъ же принялъ король такое предложеніе?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Какъ нельзя болѣе милостиво; но, хотя, какъ я замѣтилъ, ему очень этого хотѣлось, ему за недостаткомъ времени не удалось выслушать полный и обстоятельный перечень его правъ не только на нѣкоторыя отдѣльныя герцогства, но и вообще на корону и на престолъ Франціи, правъ, которыя предъявлялъ еще его великій прадѣдъ -- король Эдвардъ.
   Епископъ Эли.Что-же вамъ помѣшало довести разговоръ до конца?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Въ эту самую минуту французскій посолъ попросилъ аудіенціи, и назначенный ему часъ, кажется, наступилъ. Есть уже часа четыре?
   Епископъ Эли. Есть.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Когда такъ, войдемъ и постараемся узнать цѣлъ его прибытія, хотя я по одной догадкѣ безошибочно могъ бы сказать, въ чемъ она состоитъ, ранѣе чѣмъ самъ посолъ успѣлъ бы вымолвить о ней хоть слово.
   Епископъ Эли. Идемте. Мнѣ очень любопытно узнать, въ чемъ дѣло? (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же; пріемная зала.

Входятъ король Генрихъ, Глостэръ, Бедфордъ, Экзэтэръ, Уорикъ, Уэстморлендъ и свита.

  
   Король Генрихъ. А гдѣ же уважаемый лордъ Кенторбэри.
   Экзэтэръ. Его пока еще нѣтъ.
   Король Генрихъ. Пошлите за нимъ, добрѣйшій дядя.
   Уэстморлендъ. Прикажете, государь, пригласить и посла?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, подожди, кузенъ. Прежде чѣмъ увидаться съ нимъ, намъ хотѣлось бы разрѣшить нѣсколько заботящихъ насъ недоразумѣній, возникшихъ между нами и Франціей.
  

Входятъ Архіепископъ Кенторбэрійскій и епископъ Эли.

  
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Да охраняютъ Господь и Его ангелы священный вашъ престолъ и да сохраняютъ они на немъ васъ еще долгіе годы.
   Король Генрихъ. Благодарю васъ отъ души. Теперь, ученѣйшій мой лордъ, прошу васъ продолжать безпристрастно и съ богобоязненною точностью объяснять намъ, въ чемъ существующій во Франціи салическій законъ можетъ служить намъ препятствіемъ для достиженія нашихъ цѣлей въ этой странѣ? Только, дорогой и вѣрный нашъ лордъ, да избавитъ васъ Богъ отъ насилія надъ своею душою, которое заставило бы ее, опираясь на всякія натяжки и хитрыя умствованія, признавать за нами права, несогласныя съ истиной, потому что одному только Господу извѣстно, какому громадному количеству людей, нынѣ пребывающихъ въ полномъ здоровьѣ, придется пролить свою кровь въ защиту тѣхъ притязаній, которыя угодно будетъ внушить намъ вашему преподобію. Обдумайте же хорошенько, какую отвѣтственность вы заставляете насъ взять на себя, пробуждая дремлющій мечъ войны. Мы именемъ Бога умоляемъ васъ:-- будьте осторожны! Борьба между двумя такими государствами никогда не можетъ обойтись безъ сильнаго кровопролитія, и каждая капля такой безвинной крови вызоветъ вопли, ожесточенныя жалобы противъ того, кто своею неправдою заставилъ обнажиться мечъ, производящій такія опустошенія въ рядахъ недолговѣчныхъ смертныхъ. Принявъ въ соображеніе наши заклинанія, говорите, милордъ,-- и каково бы ни было ваше мнѣніе, мы выслушаемъ и примемъ его въ полномъ душевномъ убѣжденіи, что все, что бы вы ни сказали, такъ же омоется вашею совѣстью, какъ крещеніемъ первородный грѣхъ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Если такъ, выслушайте меня, добрѣйшій государь; выслушайте и вы, сэры, обязанные жертвовать даже жизнью, съ полной вѣрностью, съ полнымъ усердіемъ служа этому священному престолу. Вашимъ правамъ на Францію можно только противопоставить слѣдующее распоряженіе, будто бы относящееся ко временамъ Фарамонда: "In terram Salicam mulieres Non suceedant", то-есть,-- "женщинамъ въ салической странѣ возбраняется вступать на престолъ". Французы совершенно неправильно утверждаютъ, будто подъ салическою страною подразумѣвается Франція и будто основатель закона противъ престолонаслѣдія женщинъ -- Фарамондъ, межъ тѣмъ какъ ихъ же писатели неизмѣнно утверждаютъ, что салическая страна лежитъ въ Германіи, между рѣками Салой и Эльбой, гдѣ Карлъ Великій, покоривъ саксонцевъ, поручилъ управленіе страною оставленнымъ тамъ французамъ. Эти правители, относясь съ презрѣніемъ къ германскимъ женщинамъ за нѣкоторыя предосудительныя черты въ образѣ ихъ жизни, учредили законъ, устраняющій женщинъ отъ престолонаслѣдія въ салической странѣ, страна же эта, какъ я говорилъ, находилась между Эльбой и Салой и теперь извѣстна въ Германіи подъ именемъ Мейсена. Изъ этого ясно слѣдуетъ, что при основаніи салическаго закона имѣлась въ виду совсѣмъ не Франція, и что французы завладѣли салической страною только черезъ четыреста двадцать одинъ годъ послѣ смерть Фарамонда, которому совершенно неосновательно приписывается учрежденіе этого закона. Король Фарамондъ умеръ въ четыреста двадцать шестомъ году послѣ нашего искупленія, а Карлъ Великій покорилъ саксонцевъ и оставилъ за рѣкою Салой своихъ правителей только въ восемьсотъ пятомъ году. Кромѣ того, писатели передаютъ, что свергнувшій Хильдерика король Пепинъ основывалъ при этомъ свое право престолонаслѣдія на томъ, что онъ потомокъ Блистильды, дочери короля Клотара, а поэтому онъ и считалъ себя законнымъ наслѣдникомъ французской короны. Точно такъ же и Гюго Капетъ, самоуправно завладѣвшій короной герцога Лотаринтскаго Карла, единственнаго настоящаго наслѣдника мужского пола изъ рода и династіи Карла Великаго, съ нѣкоторымъ правдоподобіемъ доказывалъ свои права на престолъ тѣмъ, что онъ происходилъ отъ принцессы Лингары, дочери короля Карломана, который самъ былъ сыномъ Людовика, сына императора Людовика, приходившагося сыномъ Карлу Великому. Точно такъ же мы видимъ, что впослѣдствіи Людовикъ Десятый, единственный прямой наслѣдникъ Капета, самовольно завладѣвшаго лотарингскимъ престоломъ, до тѣхъ поръ не могъ съ спокойною совѣстью носить корону Франціи, пока не убѣдился, что его бабка, прекрасная королева Изабелла, прямо происходила отъ принцессы Ирменгарды, дочери вышеупомянутаго герцога Лотарингскаго, и что при помощи этого брака линія Карла Великаго опять примкнула къ коронѣ Франціи. Изъ всего этого становится яснымъ, какъ лѣтнее солнце, что основой правъ короля Пепина, притязанія Гюго Капета и нравственнаго успокоенія короля Людовика служитъ родство съ женщинами и права этихъ женщинъ на престолъ. На основаніи тѣхъ же правилъ короли Франціи держатся и до сихъ поръ, а на салическій законъ ссылаются только затѣмъ, чтобы оспаривать ваши права, тоже зиждущіяся на родствѣ по женской линіи. Имъ пріятнѣе путаться въ собственныхъ своихъ сѣтяхъ, чѣмъ признаться, что право царствовать похищено ими у васъ и у вашихъ предковъ.
   Король Генрихъ. Когда такъ, мнѣ кажется, что и я могу предъявить свои права, нисколько ни грѣша ни противъ справедливости, ни противъ совѣсти.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Грѣхъ этотъ, дорогой государь, я беру на свою голову, такъ какъ въ "книгѣ чиселъ" сказано: "Если умираетъ сынъ, наслѣдіе переходитъ къ дочери". Милостивый повелитель, вступись за свою собственность; разверни свое кровавое знамя и оглянись на своихъ могущественныхъ предковъ. Отправься, дорогой государь, поклониться могилѣ великаго твоего предка отъ котораго ведутъ свое начало твои права. Вызови воинственный духъ своего внучатнаго дяди Эдварда, "чернаго принца", благодаря которому на поляхъ Франціи разыгралась великая трагедія и несчастныя французскія войска были разбиты наголову въ полномъ своемъ составѣ, пока его могущественный отецъ, улыбаясь, стоялъ на горѣ и любовался, какъ рожденный отъ него львенокъ упивался кровью французскаго дворянства. О, хвала вамъ, доблестные англичане, съумѣвшіе только съ половиною своихъ немногочисленныхъ силъ сокрушить всю гордость французовъ, тогда какъ другая половина, издали и смѣясь, наблюдала ходъ битвы, стоя въ холодномъ бездѣйствіи и не принимая никакого участія въ дѣлѣ!
   Епископъ Эли. Вызовите воспоминаніе объ этихъ доблестныхъ покойникахъ и возобновите ихъ дѣянія могучею своею рукою. Вы ихъ преемникъ; вы возсѣдаете на ихъ престолѣ. Та-же кровь, тоже мужество, которыми прославились они, переливается и въ вашихъ жилахъ, а вы, мой трижды могущественный государь, хотя находитесь только въ майскомъ разцвѣтѣ жизни, уже вполнѣ созрѣли для блестящихъ подвиговъ и для обширныхъ предпріятій!
   Экзэтэръ. Твои братья короли и вѣнценосцы всѣхъ остальныхъ странъ только и ждутъ, чтобы ты подалъ имъ примѣръ и возсталъ, какъ предшествовавшіе тебѣ львы одной съ ними крови.
   Уэстморлендъ. Всѣ они знаютъ, что у вашего величества есть на то и основанія, и средства, и необходимыя силы. Такъ оно и есть на самомъ дѣлѣ: никогда въ распоряженіи ни у одного короля Англіи не было такого богатаго дворянства и такихъ преданныхъ подданныхъ. Всѣ сердца ихъ, оставивъ свои тѣла здѣсь, въ Англіи, уже расположились лагеремъ на равнинахъ Франціи.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. О, высокочтимый мой государь, прикажи, чтобы, вооружившись мечемъ и огнемъ, съ готовностью проливать свою и чужую кровь, тѣла послѣдовали за сердцами, дабы отвоевать вамъ ваши права. Для того, чтобы помочь вамъ, мы, лица изъ духовенства, соберемъ для вашего величества такую громадную сумму денегъ, какой служители церкви никогда еще не собирали для вашихъ предшественниковъ.
   Король Генрихъ. Не забывайте, что намъ необходимо вооружиться не для одного только вторженія во Францію; намъ надо будетъ оставить здѣсь значительныя силы, которыя оберегали бы наши границы противъ шотландцевъ, иначе могущихъ безъ всякаго затрудненія проложить себѣ дорогу въ предѣлы нашей страны.
   Архіепископъ Кенторбзрійскій. Наши предѣлы, великій государь, и безъ того, словно надежной стѣною, защищены противъ набѣговъ пограничныхъ съ нами хищниковъ.
   Король Генрихъ. Мы имѣемъ въ виду не однихъ только пограничныхъ бродягъ, но и вообще ополченіе противъ насъ далеко не пріятныхъ нашихъ сосѣдей. Вы можете прочесть въ лѣтописяхъ, что всякій разъ, какъ великій мой прадѣдъ проникалъ со своимъ войскомъ во Францію, шотландцы тотчасъ громадными полчищами, словно потокъ въ прорванную плотину, стремительно вторгались въ наши предѣлы, сокрушали плохо защищенную страну жестокими набѣгами, безпощадно осаждая наши города и замки, такъ что неугомонный сосѣдъ приводилъ въ отчаяніе несчастную Англію, лишенную средствъ къ оборонѣ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Однако, этотъ сосѣдъ болѣе устрашалъ, чѣмъ вредилъ. Вспомните, ваше величество, какой примѣръ подала самой себѣ Англія. Когда все ея рыцарство находилось во Франціи, а самой ей приходилось вдовствовать за отсутствіемъ ея дворянства, она не только съумѣла себя защитить противъ Шотландіи, но даже взяла въ плѣнъ ея короля, словно затравленнаго дикаго звѣря, заключила его въ оковы и потомъ переселила во Францію чтобы увеличить еще однимъ лишнимъ царственнымъ плѣнникомъ торжественное шествіе короля Эдварда и чтобы еще большею славою обогатить наши лѣтописи, какъ обломки затонувшихъ кораблей и другія сокровища обогащаютъ илъ морского дна.
   Уэстморлендъ, Однако, существуетъ очень старая, но очень вѣрная поговорка: "Если хочешь восторжествовать надъ Франціей, обуздай прежде Шотландію". Это очень мѣтко, потому что всякій разъ, какъ только орлица-Англія вылетала на добычу, ласка-Шотландія тотчасъ же пробиралась въ незащищенное гнѣздо, высасывала царственныя яйца, уподобляясь мыши, которая въ отсутствіе кошки портитъ и раззоряетъ болѣе, чѣмъ въ состояніи съѣсть.
   Экзэтэръ. Изъ этого какъ будто вытекаетъ, что кошкѣ всегда слѣдуетъ оставаться дома, но мы, къ счастію, еще не доведены до такой печальной необходимости, такъ какъ у насъ для охраненія своихъ запасовъ есть и надежные замки, и отличные капканы для воришекъ. Пока вооруженная рука воюетъ за предѣлами государства, осторожная голова защищаетъ самое себя дома, потому что члены государства, какъ бы мелко они ни дробились, всѣ отъ самаго крупнаго и до мелкаго, до мельчайшаго должны сохранять полное согласіе и, подобно звукамъ музыки, сливаться въ одинъ общій и стройный аккордъ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Поэтому небо и надѣляетъ человѣческое общество разнородными способностями, которыя приводятся въ непрерывное движеніе и, одушевленныя однимъ стремленіемъ, направляются къ одной общей цѣли, а именно къ повиновенію. Такъ работаютъ медоносныя пчелы, какъ-бы умышленно созданныя природой затѣмъ, чтобы указывать примѣръ порядка многолюднымъ государствамъ. У нихъ есть и царица, и должностныя лица всякихъ разрядовъ, изъ которыхъ иныя, какъ люди судебнаго вѣдомства, наблюдаютъ за внутреннимъ порядкомъ; другія, словно купцы, занимаются внѣшнею торговлею; третьи, словно солдаты, вооруженныя острыми жалами, производятъ нападенія на бархатистыя лѣтнія распукольки и съ веселымъ жужжаніемъ доставляютъ свою добычу въ царственную ставку своей повелительницы. Она же, несмотря на свой высокій санъ, съ озабоченнымъ видомъ наблюдаетъ за работами распѣвающихъ строителей, возводящихъ золотые чертоги; гражданскіе чины мѣсятъ медъ; бѣдные поденщики-носилыцики, обремененные тяжелою ношею, сваливаютъ эту ношу у тѣснаго входа въ свое жилище; судьи, съ суровыми взглядами и съ зловѣщимъ ворчаніемъ, передаютъ въ руки блѣднымъ палачамъ лѣниво зѣвающихъ трутней. Изъ этого я заключаю, что многое, хотя и стремящееся къ одной и той же цѣли, можетъ дѣйствовать весьма различными путями; какъ нѣсколько стрѣлъ, пущенныхъ изъ разныхъ мѣстъ, все-таки попадаютъ въ одну и ту-же цѣль; какъ нѣсколько дорогъ ведутъ къ одному и тому-же мѣсту; какъ множество свѣжихъ потоковъ изливается въ одно и тоже соленое море, а множество линій скрещивается у средоточія солнечныхъ часовъ, такъ цѣлыя сотни силъ, разъ приведенныхъ въ движеніе, могутъ, имѣя въ виду одно и тоже стремленіе, дѣйствовать совершенно свободно и самостоятельно и, нисколько не мѣшая одна другой, приводить къ одному и тому-же желанному концу. Итакъ, государь, во Францію! Но ранѣе своего отбытія, раздѣли счастливую Англію на четыре части: одну изъ этихъ четвертей возьми съ собою, и ею ты заставишь трепетать всю Галлію. Если-же мы со втрое большими силами не съумѣемъ защитить своего порога отъ вторженія пса, пусть этотъ песъ рветъ насъ на части, а нашъ народъ лишится славы народа, мужественнаго и предусмотрительнаго въ государственныхъ дѣлахъ.
   Король Генрихъ (Поднимаясь на ступени трона). Пригласите сюда пословъ дофина (Одинъ изъ свиты уходитъ). Теперь, благородныя силы, составляющія оплотъ нашего могущества, мы, при Божіей и вашей помощи, рѣшили заставить Францію,-- такъ какъ она часть нашей собственности,-- преклониться передъ нашею властью или подвергнуть ее окончательному разгрому. Мы или явимся полнымъ властелиномъ какъ ея самой, такъ и ея почти царственныхъ герцогствъ, или сложимъ наши останки въ безславную урну лишивъ себя и могильнаго холма, и надгробнаго памятника! Или исторія громко заговоритъ о нашихъ подвигахъ, или наша могила, словно лишенный языка турокъ, останется нѣмой и не удостоится даже восковой надгробной надписи (Входятъ французскіе послы). Теперь мы готовы выслушать чего желаетъ любезный нашъ кузенъ дофинъ, такъ-какъ намъ хорошо извѣстно, что вы прибыли сюда съ порученіемъ отъ него, а не отъ короля.
   Посолъ. Угодно будетъ вашему величеству позволить намъ свободно высказать то, что намъ поручено, или намъ должно только издалека коснуться желанія дофина и возложеннаго на насъ порученія?
   Король Генрихъ. Генрихъ Пятый не тиранъ, а король христіанскій, чьи страсти подчинены милосердію и скованы имъ, какъ въ тюрьмахъ наши преступники; поэтому передавайте намъ порученіе дофина прямо, смѣло и ничѣмъ не стѣсняясь.
   Посолъ. Вотъ оно въ короткихъ словахъ. Вы, ваше величество, недавно присылали во Францію уполномоченныхъ, требовавшихъ, чтобы она уступила вамъ нѣсколько герцогствъ, права на которыя будто-бы перешли къ вамъ отъ великаго вашего предшественника, короля Эдварда Третьяго. Въ отвѣтъ на такое требованіе, нашъ повелитель-принцъ говоритъ, что въ немъ сильно сказывается ваша крайняя молодость, и вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчаетъ, что во Франціи нѣтъ ни одной такой пяди земли, которою можно завладѣть съ такою легкостью, съ какою пляшутъ "Гальярду", и что вамъ не придется пировать въ этихъ герцогствахъ. Въ виду этого, онъ, зная ваши вкусы, посылаетъ вамъ цѣлую бочку, полную сокровищъ; отъ васъ-же взамѣнъ этого онъ требуетъ, чтобы съ вашей стороны болѣе и помина не было о прежнихъ требованіяхъ. Вотъ, что говоритъ дофинъ.
   Король Генрихъ. Взгляни, дядя, какія тамъ сокровища?
   Экзэтэръ. Мячи для игры, государь.
   Король Генрихъ. Мы очень рады, что дофинъ такъ любезно шутитъ, и отъ души благодаримъ какъ его за подарокъ, такъ и васъ за вашъ трудъ. Когда намъ удается подобрать отбойники къ этимъ мячамъ, мы отправимся во Францію и тамъ съиграемъ съ дофиномъ партію, ставкой въ которой будетъ корона его отца. Передайте ему, что онъ найдетъ во мнѣ такого противника по игрѣ, отъ котораго всполошатся всѣ дворы Франціи. Мы отлично понимаемъ, почему онъ намекаетъ мнѣ на мою бурную молодость, но также отлично видимъ, что онъ совсѣмъ не подозрѣваетъ, какую пользу мы надѣялись извлечь изъ своихъ, повидимому, легкомысленныхъ поступковъ. Насъ нисколько не прывлекалъ къ себѣ жаікій тронъ Англіи, поэтому, живя вдали отъ двора, мы предавались самому необузданному разгулу, такъ-какъ давно дознано, что человѣкъ никогда не бываетъ такъ веселъ, какъ въ то время, когда онъ бываетъ не дома. Передайте также дофину, что мы не окажемся ниже своего сана и по возшествіи на престолъ Франціи явимся настоящимъ королемъ, выказывая при этомъ и все свое царственное величіе. Тамъ я слагалъ съ себя это величіе и трудился, какъ чернорабочій поденщикъ; здѣсь,представъ въ полномъ блескѣ, я ослѣплю не только всю Францію, но даже и самого дофина. Передайте вашему шутнику-принцу, что его насмѣшка превратила присланные мячи въ каменные метательные снаряды и что опустошенія, производимыя этими снарядами, всею своею тяжестью лягутъ на его душу. Да, его насмѣшки у многихъ сотенъ вдовъ отнимутъ ихъ сыновей, разрушатъ до основанія не одинъ замокъ, и это будетъ уже далеко не шуткой. Еще многіе изъ тѣхъ, кому придется предавать дофина проклятію за его дерзость, теперь еще не родились; но все это еще находится въ рукахъ Господа, къ которому я взываю. Скажите-же дофину, что я, во имя Бога, иду отомстить за себя, какъ умѣю, и справедливою рукою вступиться за священное свое право... Итакъ, отправляйтесь отсюда съ миромъ и скажите дофину, что его шутка окажется полнымъ безуміемъ, когда она у цѣлыхъ тысячъ людей вызоветъ не смѣхъ, а горькія слезы... Назначить имъ надежный отрядъ для охраны... Прощайте (Французскіе послы уходятъ).
   Экзетэръ. Забавное посланіе!
   Король Генрихъ. Мы надѣемся, что самъ отправитель посланія покраснѣетъ за него (Сходитъ съ трона). Поэтому добрѣйшіе мои лорды, не теряйте даромъ ни одной удобной минуты, которая могла-бы ускорить исполненіе нашего предпріятія. Теперь, помимо Бога, мысль о Которомъ, разумѣется, идетъ впереди всѣхъ остальныхъ, всѣ наши помыслы исключительно поглощены Франціей. Итакъ, позаботимтесь чтобы войска, необходимыя намъ для веденія войны, были набраны какъ можно скорѣе, и постараемся придать этимъ войскамъ насколько возможно быстрое и благоразумное движеніе, потому что,-- самъ Богъ тому свидѣтель,-- мы дадимъ дофину полезный урокъ у самаго порога того жилища, гдѣ пребывали и пребываютъ его отцы и праотцы. Пусть каждый напрягаетъ свои нравственныя силы, чтобы осуществить это прекрасное предпріятіе (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

(Входитъ хоръ).

Хоръ.

  
   Все англійское юношество теперь, какъ въ огнѣ; суетные шелковые наряды спрятаны въ шкафы. Теперь въ почетѣ не шелкъ, а тяжелое вооруженіе, и одна только мысль о чести даритъ въ душѣ каждаго. Теперь продаютъ пастбища, чтобы получить возможность купить коня. Чтобы имѣть возможность слѣдовать за образцовѣйшимъ королемъ христіанскаго міра, каждый англійскій Меркурій выростилъ у себя на пяткахъ крылья. Весь воздухъ переполненъ великими ожиданіями; въ рукѣ у Надежды -- мечъ, на которомъ отъ рукоятки до заостреннаго его конца нанизаны большія короны, начиная съ императорской и кончая менѣе цѣнными и значительными, и всѣ онѣ, великія и малыя, должны достаться Генриху и его сподвижникамъ. Французы, изъ вѣрныхъ источниковъ узнавъ объ этихъ въ высшей степени грозныхъ приготовленіяхъ, дрожатъ отъ страха и при помощи всякихъ, свидѣтельствующихъ о блѣдной трусости происковъ, стараются помѣшать осуществленію намѣреній Англіи. О, Англія, образецъ внутренняго величія, чего, когда того потребовала отъ тебя честь, не могло бы исполнить твое крошечное тѣло, внутри котораго таится такое могучее сердце, если бы всѣ твои сыны были одинаково вѣрны и преданы? Но взгляни на свой промахъ! Франціи удалось отыскать въ твоихъ нѣдрахъ цѣлый выводокъ негодяевъ, чье ничѣмъ не занятое сердце она успѣшно наполняетъ предательскими кронами. Трое продажныхъ людей, одинъ -- Ричардъ, графъ Кэмбриджскій, второй -- лордъ Генрихъ Скрупъ изъ Мешэма, а третій -- сэръ Томасъ Грэй, рыцарь Норсомберлендскій, -- польстившись на золото трусливой Франціи,-- на это поистинѣ злодѣйское золото,-- несомнѣнно вступили съ нею въ тайный заговоръ, и, если адъ и измѣна сдержатъ свои обѣщанія, краса всѣхъ королей погибнетъ въ Саусэмтонѣ отъ руки измѣны, ранѣе чѣмъ успѣетъ сѣсть на корабль, чтобы направиться во Францію. Вооружитесь еще терпѣніемъ, а мы сократимъ пространства и мѣста, и времени, чтобы придать болѣе живости дѣйствію нашего представленія. Условная плата внесена; измѣнники во всемъ пришли къ полному согласію; король выѣхалъ изъ Лондона, и мѣсто дѣйствія переносится въ Саусэмтонъ; тамъ, благосклонные зрители, придется намъ дѣйствовать, а вамъ сидѣть и на насъ смотрѣть. Затѣмъ мы благополучно перевеземъ васъ во Францію, а оттуда опять домой, умоливъ воды узкаго пролива, чтобы онѣ даровали вамъ спокойный переѣздъ, дабы, насколько это зависитъ отъ насъ, никого не тошнило во время нашего представленія. Однако, мѣсто дѣйствія мы перенесемъ въ Саусэмтонъ только послѣ, а не ранѣе отъѣзда туда короля.
  

СЦЕНА II.

Истчипъ въ Лондонѣ.

Входятъ Нимъ и Бардольфъ.

   Бардольфъ. Очень радъ встрѣчѣ съ тобою, капралъ Нимъ.
   Нимъ. Добраго утра, поручикъ Бардольфъ.
   Бардольфъ. Скажи, помирились вы и по прежнему стали друзьями съ прапорщикомъ Пистолемъ?
   Нимъ. Что мнѣ Пистоль? Ровно ничего! На слова я не щедръ, но на удары при случаѣ не поскуплюсь, будь затѣмъ все, что угодно. Въ драку я ни съ того, ни съ сего, конечно, не полѣзу, но слѣдить за всѣмъ стану зорко и держать мечъ на готовѣ. Мечъ у меня, положимъ, простой, не важный, но это не бѣда! На немъ все-таки можно поджарить кусокъ сыра, а холода онъ боится такъ же мало, какъ у всякаго другого человѣка -- вотъ вамъ и все!
   Бардольфъ. Чтобы помирить васъ, я закажу завтракъ, а затѣмъ мы всѣ трое, поклявшись быть братьями по оружію, отправимся во Францію. Пусть будетъ такъ, добрый капралъ Нимъ.
   Нимъ. Клянусь честью, насколько это зависитъ отъ меня, я постараюсь прожить на свѣтѣ какъ можно долѣе. Когда продолжать жизнь окажется невозможнымъ, то, право, и самъ не знаю, какъ поступлю, но все-таки поступлю по мѣрѣ силъ. Вотъ и намѣреніе мое, и конечная цѣль.
   Бардольфъ. Теперь всѣмъ стало извѣстно, что онъ женится на Нэлли Куикли, а она, какъ извѣстно, поступила относительно тебя очень скверно. Вы, вѣдь, были съ нею помолвлены...
   Нимъ. Не могу сказать этого навѣрное... Дѣла идутъ такъ, какъ имъ назначено идти. Люди могутъ заснуть, а имъ въ это время, пожалуй, кто-нибудь перерѣжетъ горло... потому что, какъ увѣряютъ иные, и ножи могутъ быть острые. Чему быть, того не миновать. Хотя терпѣніе не болѣе, какъ загнанная кляча, ему все-таки придется трусить рысцой. Надо же придти къ какому-нибудь выводу, но къ какому? я и самъ сказать не могу (Входятъ Пистоль и мистрисъ Куикли).
   Бардольфъ. Вотъ идетъ прапорщикъ Пистоль и съ супругою (Ниму) Добрѣйшій капралъ, побольше терпѣнія!.. А, хозяинъ мой Пистоль, какъ поживаешь?
   Пистоль. Зачѣмъ, гнусный песъ, называешь ты меня хозяиномъ? Клянусь вотъ этою рукою, что такое названіе мнѣ противно, поэтому моя Нелли должна перестать держать жильцовъ.
   Куикли. А если и буду, то, честное слово, не долго. Повѣрите-ли, намъ нельзя поселить у себя на всемъ готовомъ человѣкъ двѣнадцать или четырнадцать самыхъ прекрасныхъ дамъ или дѣвицъ, честно зарабатывающихъ себѣ иголкой насущный хлѣбъ, какъ насъ тотчасъ начинаютъ обвинять въ томъ, будто мы держимъ у себя домъ терпимости. (Онъ обнажаетъ мечъ). О, Пречистая Дѣва! вотъ капралъ Нимъ уже обнажаетъ свое орудіе. Помяните мое слово: намъ не миновать такихъ ужасныхъ зрѣлищъ, какъ прелюбодѣяніе и убійство. Добрѣйшій лейтенантъ Бардольфъ...
   Бардольфъ. Любезный капралъ, воздержись здѣсь отъ какихъ бы то ни было угрозъ!
   Нимъ. Наплевать!
   Пистоль (обнажая мечъ). Самъ я плюю на тебя, исландскій песъ, корноухая дворняжка!
   Куикли. Добрѣйшій капралъ Ннмъ, покажи свое мужеское мужество, спрячь въ ножны свое обнаженное оружіе!
   Нимъ. Убирайтесь пока подобру поздорову. Но только попадись онъ мнѣ solus... (Вкладываетъ мечъ въ ножны).
   Пистоль. Solus, говоришь ты, отъявленная собака? Такъ знай же, гнусная ехидна: -- самый этотъ solus я обратно бросаю тебѣ въ отвратительную твою рожу! Бросаю тебѣ этотъ solus въ зубы, въ горло, въ омерзительныя твои легкія, да, чортъ возьми, въ твою утробу и, что еще хуже, въ твою смердящую пасть! Я возвращаю твой solus тебѣ въ кишки, потому что я могу въ тебя выстрѣлить! Курокъ у Пистоля взведенъ и изъ дула сейчасъ выскочитъ пламя!
   Нимъ. Я не Барбасонъ, и тебѣ своими заклинаніями не сдѣлать мнѣ никакого вреда. Я расположенъ расправиться съ тобою порядкомъ, но какимъ образомъ, это мнѣ все равно. Если ты, Пистоль, явишься относительно меня нахаломъ я, говоря коротко и ясно, сумѣю исполосовать тебя своимъ кинжаломъ, какъ только сумѣю и, притомъ, въ самомъ лучшемъ видѣ; если же ты пожелаешь пройтись со мною, я испотрошу твои кишки тоже въ самомъ лучшемъ видѣ. Вотъ въ чемъ состоитъ мое нравоученіе.
   Пистоль. О, негодный самохвалъ! о проклятый взбѣсившійся скотъ! Пасть могилы зіяетъ, и смерть спѣшить покончить дѣло! Поэтому, издохни! (Пистоль и Нимъ скрещиваютъ мечи).
   Бардольфъ (стараясь разнять ихъ тоже обнаженнымъ мечомъ). Выслушайте меня! Послушайте, что я вамъ говорю! Клянусь честью солдата, первому, кто нанесетъ ударъ, мой мечъ вонзится въ грудь по самую рукоятку!
   Пистоль. Отъ такого грознаго заклинанія смирится даже самый бѣшенный мечъ (Ниму). Дай мнѣ свой кулакъ, то-есть, дай мнѣ свою переднюю лапу. Твой духъ могучъ и неукротимъ!
   Нимъ. Я когда-нибудь на этихъ дняхъ перерѣжу тебѣ горло. Вотъ тебѣ въ короткихъ и ясныхъ словахъ мое нравоученіе.
   Пистоль. "Coupe le gorge" -- вотъ самое-то оно слово и есть! Бросаю тебѣ вызовъ снова! Ты, критскій песъ, можетъ быть, воображаешь, будто моею женою можно овладѣть? Такъ нѣтъ, ошибся! Ступай въ больницу и изъ кадки позора вызови просолившуюся въ немъ нѣкую коршуниху изъ породы Крессидъ, то-есть, такъ прозывающуюся Долли Тиршитъ и женись на ней, если угодно. Я же имѣю и сохраню за собою нѣкую quodam Куикли; другихъ кромѣ ея мнѣ не нужно, потому что, хоть и pauca, но съ меня довольно! Ступай-же!

(Входитъ мальчикъ, слуга Фольстэфа).

   Мальчикъ. Хозяинъ Пистоль, да и вы, хозяйка, тоже,-- ступайте къ моему господину. Онъ очень боленъ и ему хотѣлось бы: лечь въ постель. Добрый Бардольфъ, всунь ему подъ одѣяло, вмѣсто грѣлки, свой носъ, и ты увидишь. что, право, онъ очень боленъ.
   Бардольфъ. Пошелъ вонъ, негодяй!
   Куикли. Клянусь глоткой,что онъ того и гляди сдѣлается на дняхъ пудингомъ для воронъ: король убилъ въ немъ сердце! Добрый супругъ, приходи къ нему скорѣе (Уходитъ слѣдомъ за мальчикомъ).
   Бардольфъ. Дайте-же мнѣ помирить васъ; намъ надо будетъ отправиться во Францію вмѣстѣ. За коимъ дьяволомъ держать намъ при себѣ ножи?-- не для того-же, чтобы перерѣзывать другъ другу горло?
   Пистоль. Пусть потоки сами собою выступятъ изъ береговъ, а голодные бѣсы воютъ въ поискахъ за пищей.
   Нимъ. Отдашь-ли ты мнѣ восемь шиллинговъ за выигранный мною у тебя закладъ?
   Пистоль. Всякій, кто платитъ такіе долги, глупый рабъ.
   Нимъ. Однако, я требую, чтобы ты расплатился; вотъ въ чемъ все нравоученіе.
   Пистоль. Пусть мужество рѣшитъ, кто правъ (Обнажаетъ мечъ). Обнажай и ты!
   Бардольфъ. Клянусь вотъ этимъ мечомъ, не сдобровать тому, кто первый нанесетъ другому ударъ. Я вонжу въ него вотъ это лезвіе.
   Пистоль. Клятва на мечѣ дѣло священное; ее слѣдуетъ сдержать непремѣнно.
   Бардольфъ. Хотите, ты и капралъ Нимъ, быть друзьями? Такъ будьте ими, иначе ожидайте увидѣть врага во мнѣ. Прошу васъ, прекратите ссору.
   Нимъ. Отдашь ты восемь шиллинговъ, что мнѣ проигралъ?
   Пистоль. Ты получишь цѣлый нобель, то-есть, весь выигрышъ чистоганомъ. Кромѣ того, я угощу тебя нѣкоею влагой, а потомъ дружба и братство навѣки свяжутъ насъ своими узами. Жить я буду только для Нима, а Нимъ для меня. Развѣ это не справедливо? Въ войскѣ я буду маркитантомъ, а всю прибыль мы станемъ дѣлить пополамъ. Давай-же руку.
   Нимъ. А, когда-же я получу свой нобель?
   Пистоль. Получишь все сполна.
   Нимъ. Вотъ это нравоученіе, такъ нравоученіе (Нимъ и Пистоль жмутъ другъ другу руки; входитъ мистриссъ Куикли.)
   Куикли. Если вы когда-либо родились отъ женщины, идите скорѣе къ сэру Джону. Ахъ, бѣдная душа! Его до того трясетъ ежедневная перемежающаяся лихорадка, что на него просто жалость смотрѣть. Ахъ, добрые люди, идемте къ нему!
   Нимъ. Король излилъ всѣ свои дурные соки на несчастнаго рыцаря; вотъ отъ этого-то все и происходитъ.
   Пистоль. Нимъ, ты речешь истиннѣйшую правду; его сердце разбито; его не спаяешь.
   Нимъ. Нашъ король -- король добрый, но чему быть, того не миновать. И королю свойственно быть не въ духѣ и имѣть свои причуды.
   Пистоль. Пойдемъ, изольемъ передъ рыцаремъ наши соболѣзнованія, потому что самимъ-то намъ еще предстоитъ пожить, какъ крошечнымъ ягняткамъ (Уходятъ),
  

СЦЕНА II.

Саусемтонъ. Зала совѣта.

(Входлтъ: Экзэтэръ, Бедфордъ и Уэстморлендъ).

  
   Бедфордъ. Его величество поступаетъ слишкомъ смѣло, довѣряясь такимъ измѣнникамъ.
   Экзетэръ. Ихъ скоро возьмутъ подъ стражу.
   Уэстморлендъ. Какую кротость выказываютъ они и какую ясность духа! Глядя на нихъ, право, можно подумать, будто въ сердцахъ у нихъ царятъ самыя вѣрноподданнѣйшія чувства, увѣнчанныя вѣрностью и неизмѣнною преданностью.
   Бедфордъ. Королю удалось при помощи перехваченнаго письма узнать всѣ ихъ замыслы, а они этого даже не подозрѣваютъ.
   Экзэтэръ. Какъ! у этого человѣка, по товарищески спавшаго съ нимъ на одной постели, человѣка, котораго король надѣлялъ, осыпалъ всякими почестями и царскими милостями, хватило духа за кошелекъ, наполненный чужеземнымъ золотомъ, продать своего государя, обрекая его смерти и отдавая его на жертву гнуснымъ злоумышленникамъ?! (При громѣ трубъ входятъ король Генрихъ, Скрупъ, Кэмбриджъ и Грэй; за ними идутъ лорды и свита).
   Король Генрихъ. Вѣтеръ дуетъ теперь попутный, и мы, пользуясь имъ, должны сѣсть на корабли. Милордъ Кембриджъ, а такъ-же и ты, любезный лордъ Мешэмъ, и ты, любезный рыцарь Грэй, выскажите мнѣ теперь свое мнѣніе.-- Какъ думаете вы, въ состояніи-ли будутъ тѣ силы, которыя мы беремъ съ собою, пробиться сквозь французское войско и достигнуть той цѣли, ради которой мы ихъ набрали?
   Скрупъ. Безъ всякаго сомнѣнія, государь, если каждый будетъ дѣлать все, что отъ него зависитъ.
   Король Генрихъ. Въ послѣднемъ я убѣжденъ вполнѣ. Мы твердо увѣрены, что не увозимъ съ собою отсюда ни одного человѣка, чья душа не звучала-бы вполнѣ согласно съ нашей, и что за собою мы не оставляемъ никого, кто-бы не желалъ намъ успѣха и побѣды.
   Кембриджъ. На свѣтѣ никогда не было ни одного государя, кого-бы такъ боялись и кто былъ-бы такъ любимъ, какъ ваше величество. Нѣтъ, какъ мнѣ кажется, ни одного подданнаго, кому жилось-бы тяжело, не привольно подъ кроткою сѣнью вашего правленія.
   Грэй. Совершенная правда: даже тѣ, которые были врагами вашего родителя, окунули свою желчь въ сладчайшій медъ и служатъ вамъ отъ всей души, съ полнымъ усердіемъ и съ полнымъ сознаніемъ долга,
   Король Генрихъ. Тѣмъ болѣе должны мы быть имъ благодарны. Поэтому мы скорѣе забудемъ поблагодарить собственную руку за оказанныя намъ услуги, чѣмъ воздать должную благодарность за чужія достоинства и заслуги по мѣрѣ того значенія, какое имѣютъ для васъ эти достоинства и заслуги.
   Скрупъ. За то и усердіе примется работать закаленными, какъ сталь, мышцами; трудъ будетъ освѣжать себя надеждою, что онъ оказываетъ вашему величеству непрестанныя услуги.
   Король Генрихъ. Мы меньшаго и не ждемъ... Любезный дядя Экзэтэръ, прикажи освободить человѣка, взятаго подъ стражу за оскорбленіе, нанесенное нашей особѣ. Теперь мы понимаемъ, что онъ поступилъ такимъ образомъ подъ вліяніемъ слишкомъ большаго количества выпитаго вина теперь-же, когда онъ успѣлъ отрезвиться, мы его прощаемъ!
   Скрупъ. Хотя въ такомъ поступкѣ много милосердія, но въ тоже время слишкомъ много крайней неосторожности. Нѣтъ, государи, пусть онъ получитъ должное наказаніе, чтобы его безнаказанность не породила еще множества подобныхъ преступленій.
   Король Генрихъ. Все равно. Надо быть мидосердымъ.
   Кембриджъ. Государь, можно въ одно время быть и строгимъ, и милосердымъ.
   Грэй. Даже наказавъ его примѣрнымъ образомъ, вы, ваше величество, окажете ему величайшую милость, сохранивъ ему жизнь.
   Король Генрихъ. Увы, слишкомъ сильная ваша любовь ко мнѣ и слишкомъ большія ваши обо мнѣ заботы заставляютъ васъ не въ мѣру безпощадно относиться къ провинившемуся несчастному. Если мы не станемъ смотрѣть сквозь пальцы на сравнительно ничтожные проступки, являющіеся слѣдствіемъ невоздержанія, какъ-же неумолимо строгимъ взглядомъ придется намъ смотрѣть, когда передъ нами предстанутъ болѣе важныя государственныя преступленія, отлично разжеванныя, проглоченныя и переваренныя? Хотя Кембриджъ, Скрупъ и Грэй, побуждаемые нѣжною заботливостью о нашей особѣ и движимые безмѣрною къ намъ любовью, настаиваютъ, чтобы провинившійся вчера несчастный былъ наказанъ, мы все-таки хотимъ, чтобы его освободили. Однако, вернемся снова къ походу во Францію; кому обѣщали мы особенно важныя назначенія?
   Кембриджъ. Мнѣ, ваше величество; вы даже приказали напомнить вамъ объ этомъ сегодня.
   Скрупъ. Такъ-же, государь и мнѣ.
   Грэй. Какъ и мнѣ, мой повелитель.
   Король Генрихъ. Когда такъ, Ричардъ, графъ Кембриджскій, вотъ твое назначеніе; вотъ твое, лордъ Скрупъ Мешамъ, вотъ и твое, сэръ Грэй Норсомберлендскій. Прочтите ихъ, и вы увидите, какъ хорошо мнѣ извѣстно то, чего вы стоите. Лордъ Уэстморлендъ и ты, дядя Экзэтэръ, помните что мы намѣрены сѣсть на корабли сегодня-же въ ночь. Что съ вами, господа? Отчего вы такъ сильно поблѣднѣли? развѣ въ этихъ бумагахъ вы прочли что-нибудь для себя непріятное? Посмотрите, какъ они вдругъ измѣнились; щеки ихъ стали бѣлѣе самой бумаги. Что-же прочли вы настолько страшное, что вся краска сбѣжала у васъ съ лица?
   Кембриджъ. Сознаюсь въ своей винѣ и вполнѣ подчиняюсь милосердію вашего величества.
   Скрупъ и Грэй. Молимъ о немъ и мы.
   Король Генрихъ. Милосердіе, сказывавшееся въ насъ такъ еще недавно, подавлено, убито вашими-же совѣтами. Вамъ, хоть ради стыда, не слѣдовало бы упоминать о милосердіи, потому что ваши собственные доводы обращаются противъ васъ-же самихъ и, словно взбѣсившіяся собаки, рвутъ на части своихъ хозяевъ. Взгляните, благородные принцы и пэры на этихъ чудовищныхъ сыновъ Англіи! Вотъ передъ вами лордъ Кембриджъ. Вамъ извѣстно, какъ заботливо старалась наша любовь надѣлить его всѣми отличіями, которыхъ онъ казался достойнымъ по своему сану и которыя могли служить его возвеличенію, а между тѣмъ этотъ человѣкъ за нѣсколько легковѣсныхъ кронъ легкомысленно рѣшился вступить въ заговоръ съ моими врагами и по наущенію французовъ поклялся убить меня здѣсь-же, въ Хэмтонѣ. Содѣйствовать исполненію того-же самаго поклялся вотъ и этотъ рыцарь, обязанный нашей добротѣ не менѣе, чѣмъ Кембриджъ. Но, Боже мой, что-же скажу я тебѣ, лордъ Скрупъ, тебѣ неблагодарному, дикому, безчеловѣчному существу? Тебѣ, у котораго былъ ключъ отъ всѣхъ моихъ тайнъ, тебѣ, знавшему самую сокровенную глубину моей души, тебѣ, который, еслибы это оказалось нужнымъ могъ-бы чеканить изъ меня монету для собственнаго своего употребленія? Мнѣ совсѣмъ непонятно, какъ могло иностранное золото прельстить тебя настолько, чтобы заставить тебя согласиться причинить хоть малѣйшую боль одному изъ моихъ пальцевъ? Это такъ страшно, что, хотя правда бросается въ глаза такъ-же рѣзко, какъ разница между чернымъ и бѣлымъ, мои глаза едва въ состояніи ее видѣть. Измѣна и убійство всегда идутъ объ руку, словно пара демоновъ, давшихъ одинъ другому слово всегда и во всемъ поддерживать другъ друга; они являются сотрудниками по такимъ грубо-естественнымъ поводамъ, что ихъ дѣянія ни въ комъ не вызываютъ крика удивленія; но ты, своимъ согласіемъ, наперекоръ здравому смыслу служишь измѣнѣ и убійству, приводишь всѣхъ въ невольное изумленіе. Кто-бы ни былъ лукавый демонъ, соблазнившій тебя на такое нелѣпое дѣло, ему въ аду должна быть присуждена за ловкость пальма первенства. Другіе демоны, наталкивая людей на измѣну, прибѣгаютъ для ихъ гибели, для ихъ отверженія къ помощи заплатъ, которыя по ихъ цвѣту и по виду можно принять за блестящее подобіе благочестія; но тотъ, кто искусилъ тебя возстать противъ твоего государя, не представилъ тебѣ ни одного хоть сколько-нибудь вѣскаго повода для измѣны, помимо, быть-можетъ, желанія стяжать имя измѣнника. Если-бы тотъ-же демонъ, который одурачилъ тебя такъ ловко, обошелъ своею львиной походкою весь міръ, онъ могъ-бы, вернувшись обратно въ необъятный Тартаръ, сказать адскимъ легіонамъ, что никогда ни одною душою ему не удалось завладѣть такъ легко, какъ душою нѣкоего, теперь извѣстнаго всѣмъ англичанина. О, какъ жестоко отравилъ ты подозрѣніемъ сладость довѣрія! Если человѣкъ кажется послушнымъ своему долгу, ты тоже имѣлъ такой видъ. Если онъ кажется глубокомысленнымъ и ученымъ, ты тоже казался такимъ. Если онъ знатенъ родомъ, то и твой родъ знатенъ не менѣе. Если онъ, повидимому, набоженъ, то и ты казался набожнымъ тоже. Пусть онъ славится своимъ воздержаніемъ, отсутствіемъ въ немъ грубыхъ страстей, жажды веселаго разгула, дикаго гнѣва, ровностью своего нрава, неподдающагося прихотямъ крови, украшающею его скромною добродѣтелью, привычкою не довѣрять однимъ своимъ глазамъ, но выжидать, чтобы слухъ подтвердилъ ему видѣнное, да и тутъ подвергать видѣнное и слышанное строгому разбору; всѣми этими утонченными качествами, казалось, обладалъ и ты. Поэтому твое паденіе наложило на человѣка родъ клейма, которое заставитъ относиться съ недовѣріемъ къ самымъ лучшимъ, къ самымъ совершеннымъ людямъ... Я буду оплакивать тебя, потому что твоя измѣна производитъ на меня впечатлѣніе вторичнаго грѣхопаденія человѣка. Людскія прегрѣшенія и преступленія ясны до очевидности. Берите-же этихъ людей подъ стражу и заставляйте ихъ отвѣчать передъ закономъ, и да проститъ имъ Господь ихъ черныя дѣла!
   Экзэтеръ. Тебя, носящаго имя Ричарда, графа Кембриджскаго, я беру подъ стражу за государственную измѣну; за такую-же измѣну я беру подъ стражу и тебя, носящаго имя Генриха, графа Скрупа изъ Мешэма; беру за тоже подъ стражу и тебя, носящаго имя Томаса Грэя, рыцаря Норсомберлендскаго.
   Скрупъ. Правосудіе Господне обнаружило наши намѣренія, и сознаніе своей вины для меня тяжелѣе, чѣмъ ожидающая меня смерть. Пусть я поплачусь за измѣну жизнью, но я все-таки молю ваше величество простить меня!
   Кембриджъ. Что касается меня, соблазнило меня не золото Франціи, которое я хотя и принялъ, но только какъ средство быстрѣе достигнуть своей цѣли. Благодареніе Богу, что цѣли эти оказались мертворожденными! Я буду радоваться этому даже въ минуту казни, умоляя Бога и васъ простить меня.
   Грэй. Никогда ни одинъ вѣрнѣйшій подданный не радовался такъ сильно разоблаченію опаснѣйшей измѣны, какъ въ настоящую минуту радуюсь я за себя, что мнѣ не удалось окаянное мое предпріятіе. Простите, государь, если не мою личность, то хоть мою вину.
   Король Генрихъ. Да очиститъ васъ въ своемъ милосердій Господь отъ вашихъ прегрѣшеній. Выслушайте свой приговоръ. Вы вступили въ заговоръ противъ нашей королевской особы; ради золота изъ непріятельскихь казнохранилищъ, вы вступили въ союзъ съ нашимъ отъявленнымъ врагомъ и даже получили задатокъ за наше умерщвленіе. Итакъ, вы хотѣли за деньги предать своего короля убійству, своихъ принцевъ и пэровъ неволѣ, подданныхъ Англіи -- угнетенію и презрѣнію, а все это королевство полному разгрому. Что касается насъ лично, мы мщенія не ищемъ, но мы обязаны неусыпно заботиться о благѣ нашего государства; такъ какъ вы ищете его гибели, мы обязаны предать васъ суду его законовъ. Ступайте, несчастные, жалкіе люди, ступайте на казнь. Да вдохнетъ въ васъ милосердіе Божіе мужество совершить этотъ шагъ съ подобающимъ терпѣніемъ; пусть оно пошлетъ вамъ вмѣстѣ съ тѣмъ искреннее раскаяніе въ непростительныхъ вашихъ преступленіяхъ. Уведите ихъ (3aговорщиковъ уводятъ). Теперь, любезнѣйшіе лорды, скорѣй во Францію; походъ этотъ покроетъ славою какъ насъ самихъ, такъ и васъ. Мы убѣждены, что насъ ожидаетъ побѣда и что она достанется намъ безъ особеннаго труда. Такъ какъ Господу угодно было разоблачить такую опасную измѣну, подстерегавшую насъ на пути, чтобы помѣшать исполненію нашихъ замысловъ, мы убѣждены, что этотъ путь теперь совсѣмъ очищенъ отъ препятствій. Итакъ, дорогіе соотечественники, впередъ! Поручимъ наши силы десницѣ Всевышняго и приведемъ ихъ немедленно въ движеніе. Отправимтесь живо и весело въ море; впередъ! боевыя знамена! Не быть мнѣ болѣе королемъ Англіи, если я не сдѣлаюсь тоже и королемъ Франціи (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Лондонъ. Домъ мистрисъ Куикли въ Истчипѣ.

Входятъ Пистоль, мистрисъ Куикли, Нимъ, Бардольфъ и Мальчикъ.

  
   Мистрисъ Куикли. Молю тебя, сладчайше-медовый мой супругъ, позволь мнѣ проводить тебя до Стэнса.
   Пистоль. Нѣтъ, не позволю, потому что мое мужественное сердце и безъ того переполнено тоскою. Будь веселъ, Бардольфъ, а ты, Нимъ, возбуди въ своихъ жилахъ обычную хвастливость. Ты, мальчуганъ, взъерошь свою отвагу, потому что Фальстафъ умеръ, а мы должны скорбѣть о его кончинѣ.
   Бардольфъ. Гдѣ-бы онъ ни былъ: на небесахъ или въ аду, я желалъ бы всюду сопутствовать ему неотлучно.
   Мистрисъ Куикли. Нѣтъ, какъ можно, чтобы онъ былъ въ аду! Онъ навѣрное на лонѣ Артура, если хоть одинъ человѣкъ когда-либо попадалъ на это лоно. Ахъ, какой это былъ умилительный конецъ! Онъ отошелъ въ вѣчность, словно малое, одѣтое въ крестильное платье дитя, тихо засыпающее въ колыбели. Онъ испустилъ послѣдній духъ ровнехонько между двѣнадцатью часами и часомъ, въ самый промежутокъ между приливомъ и отливомъ. Когда я увидѣла, что онъ началъ мять одѣяло, играть цвѣтами и улыбаться, глядя на концы своихъ пальцевъ, мнѣ тотчасъ же пришло въ голову, что теперь ему остается одна только дорога, такъ какъ носъ его заострился, словно перо, а самъ онъ болталъ что-то нескладное о зеленыхъ лугахъ:-- "Какъ вы себя чувствуете, сэръ Джонъ?" спросила я, а затѣмъ прибавила:-- "не падайте духомъ; будьте мужчиной!" Тогда онъ не то три, не то четыре раза воскликнулъ: -- "Боже мой! Боже мой! Боже мой!.." Я, чтобы развлечь его, сказала, что ему еще незачѣмъ думать о Богѣ. Я надѣялась, что ему еще рано безпокоить себя такими мыслями... но тутъ онъ приказалъ мнѣ потеплѣе окутать ему ноги одѣяломъ. Я просунула руку подъ одѣяло, ощупала ноги больного; онѣ оказались холодными, какъ камень. Потомъ стала я ощупывать колѣни, затѣмъ еще выше и выше, но и тамъ все казалось такою же холодною окаменѣлостью.
   Нимъ. Говорятъ, онъ сильно проклиналъ подслащенный хересъ.
   Куикли. О, еще какъ!
   Бардольфъ. И женщинъ тоже.
   Куикли. Ну, нѣтъ, этого онъ не дѣлалъ.
   Мальчикъ. Какъ же не дѣлалъ? Онъ говорилъ, что онѣ сущіе демоны во плоти.
   Куикли. Это потому, что онъ терпѣть не могъ тѣлеснаго цвѣта и всегда отъ него отворачивался.
   Мальчикъ. Онъ даже какъ-то сказалъ, что если и попадетъ въ лапы къ дьяволу, то исключительно благодаря женщинамъ.
   Куикли. Да, бывали минуты, когда онъ дѣйствительно нападалъ до извѣстной степени на женщинъ, но это дѣлалось подъ вліяніемъ болѣзни, и при томъ онъ говорилъ только о вавилонской блудницѣ.
   Мальчикъ. Развѣ вы не помните, какъ онъ, увидавъ блоху на носу у Бардольфа, сказалъ, что это черная душа поджаривающаяся на адскомъ пламени?
   Бардольфъ. Увы, теперь то горючее вещество, что поддерживало этотъ огонь, вышло! (Указывая на свой багровый носъ) и вотъ то единственное сокровище, которое мнѣ досталось отъ покойнаго сэра Джона.
   Нимъ. Не пора-ли намъ въ путь? Короля, вѣроятно, уже пѣтъ въ Саусэмтонѣ.
   Пистоль. Пожалуй, идемте. Ну, любовь моя, протяни мнѣ свои губки (Цѣлуетъ жену). Береги мои движимые и недвижимые пожитки...Пусть тобою во всемъ руководитъ благоразуміе. Пусть твоимъ завѣтнымъ изреченіемъ будетъ:-- "Пируй и плати!", а не вѣрь никому на слово, потому что всѣ человѣческія клятвы не болѣе, какъ солома, мужская совѣсть -- то же, что опреенки; крѣпкій замокъ, моя уточка, единственная вѣрная собака, а поэтому твоимъ совѣтникомъ пусть будетъ caveto... Утри свои хрустальные источники... Ну, братья по оружію, во Францію! и подобно лошадинымъ пьявкамъ, будемъ сосать, сосать и сосать кровь враговъ!
   Мальчикъ. Говорятъ, пища эта нездоровая.
   Пистоль. Еще поцѣлуй съ твоихъ медовыхъ губъ, и въ путь!
   Бардольфъ. Прощай, хозяйка (Цѣлуетъ ее).
   Нимъ. Я цѣловаться не могу:-- въ этомъ все нравоученіе дѣла... Однако, все-таки, говорю просто: -- прощай.
   Пистоль. Докажи, что ты рачительная хозяйка, и сиди побольше дома, вотъ тебѣ мой завѣтъ.
   Куикли. Счастливаго пути, прощайте (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Франція. Комната во дворцѣ короля.

Входятъ король Франціи со свитой, Дофинъ, герцогъ Бургундскій, Конэтабль и другіе.

  
   Король Франціи. Итакъ, король Англіи идетъ на насъ съ громадными силами, поэтому намъ болѣе, чѣмъ заботливо, слѣдуетъ подумать о томъ, какъ дать ему достойный насъ царственный отпоръ. Вы, герцоги Беррійскій, Брэтанскій, Брабантскій и Орлеанскій, а такъ же и ты, дофинъ, со всевозможною поспѣшностью постарайтесь привесть въ оборонительное положеніе наши укрѣпленныя мѣста, снабдивъ ихъ достаточнымъ количествомъ храбрыхъ людей и другихъ средствъ самозащиты, потому что англичанинъ приближается съ тою стремительностью, съ какою бездна поглощаетъ въ себя бѣшеный потокъ.
   Дофинъ. Могущественный мой родитель, нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что намъ слѣдуетъ вооружиться противъ непріятеля. Благоразуміе требовало бы этого даже въ томъ случаѣ, еслибы у насъ въ виду не было никакой войны, еслибы даже не произошло никакого явнаго разрыва. Даже и въ мирное время ни одно государство не должно до такой степени отдаваться безпечному покою, чтобы перестать набирать, научать и сосредоточивать войска, заботиться о ихъ продовольствіи, какъ это обыкновенно дѣлается въ ожиданіи войны. Поэтому я заявляю, что намъ необходимо отправиться всѣмъ, чтобы своими глазами осмотрѣть больныя и слабыя мѣста Франціи. Надо исполнить это, не выказывая ни малѣйшаго страха, даже и въ томъ случаѣ, когда бы намъ не было доподлинно извѣстно, что вся Англія исключительно занята теперь приготовленіями къ исполненію въ Духовъ день мавританской пляски; ею, свѣтлѣйшій мой государь, управляютъ такъ сумасбродно, скипетръ ея находится въ рукахъ такого причудливаго, тщеславнаго, своевольнаго, пустого и непостояннаго мальчишки-правителя что она не можетъ ни въ комъ возбуждать никакихъ серьезныхъ опасеній.
   Конэтабль. Перестаньте, дофинъ! Вы сильно ошибаетесь въ англійскомъ королѣ. Разспросите пословъ, побывавшихъ за послѣднее время въ Англіи, и вы узнаете, съ какимъ благороднымъ чувствомъ собственнаго достоинства онъ принималъ пословъ, какими онъ окруженъ мудрыми совѣтниками, сколько умѣренности онъ выказалъ въ своихъ возраженіяхъ и въ то же время сколько грозной твердости въ своей непреклонной рѣшимости. Да, тогда вы убѣдитесь, что всѣ его былыя сумасбродства были тѣмъ-же, чѣмъ внѣшніе пріемы римлянина Брута, скрывавшаго свою мудрость подъ плащемъ безумія, словно садовникъ, прикрывающій навозомъ самые нѣжные и самые ранніе коренья.
   Дофинъ. Повѣрьте, великій конэтабль, все это далеко не таково, какъ вы говорите, но какое дѣло до того, что мы объ этомъ думаемъ! Для большей успѣшности обороны лучше считать, что непріятель вдвое сильнѣе того, чѣмъ онъ кажется, потому что въ такихъ случаяхъ средствамъ самозащиты придаютъ надлежащіе размѣры. Скупясь на эти приготовленія, легко уподобиться скрягѣ, жалѣющему какого-нибудь лоскутка и тѣмъ дѣлающему негоднымъ цѣлый камзолъ.
   Король Франціи. Будемъ считать короля Генриха противникомъ опаснымъ, и вы, принцы, чтобы вступить съ нимъ въ бой, позаботьтесь о какъ можно болѣе надежномъ вооруженіи. Его предшественники были до отвала обкормлены нашимъ мясомъ. Да, онъ принадлежитъ къ тому кровожадному роду, который травилъ насъ на самыхъ сокровенныхъ нашихъ тропинкахъ... вотъ хоть-бы въ тотъ позорный, но все-таки памятный день, когда произошла битва подъ Крэсси и когда всѣ наши принцы были захвачены въ плѣнъ стяжавшимъ такую мрачную извѣстность Эдвардомъ, принцемъ уэльсскимъ, прозваннымъ "Чернымъ Принцемъ", тѣмъ временемъ какъ богатырь, его отецъ, увѣнчанный лучами солнца, стоялъ на исполинскомъ холмѣ и съ улыбкою любовался, какъ его героическій сынъ обезображивалъ созданія природы и старался сокрушать то образцовое поколѣніе, надъ основаніемъ котораго самъ Господь и наши отцы-французы трудились цѣлыхъ двадцать лѣтъ, Генрихъ -- отпрыскъ этой побѣдоносной вѣтви, поэтому намъ нельзя не опасаться его врожденнаго могущества и его высокаго предназначенія... (Входитъ гонецъ).
   Гонецъ. Послы Генриха, короля Англіи, желаютъ подучить доступъ къ вашему величеству.
   Король Франціи. Мы готовы принять ихъ сейчасъ-же. Ступайте и приведите ихъ сюда (Гонецъ и нѣсколько человѣкъ изъ свиты уходятъ). Смотрите, друзья, какъ эта охота ведется горячо.
   Дофинъ. Обернитесь назадъ и взглядомъ остановите преслѣдованіе. Трусливыя собаки громче всего лаютъ именно тогда, когда то, за чѣмъ онѣ гонятся, далеко впереди. Добрѣйшій государь, отчитайте англичанъ хорошенько, чтобы они знали, во главѣ какого государства вы стоите. Самонадѣянность благороднѣе и всегда дѣйствуетъ лучше, чѣмъ самоуничиженіе (Нѣкоторые изъ ушедшихъ лицъ возвращаются; за ними входитъ Экзэтэръ, сопровождаемый свитою).
   Король Франціи. Отъ нашего брата, короля Англіи?
   Экзэтэръ. Отъ него, государь; онъ шлетъ привѣтъ вашему величеству. Онъ именемъ всемогущаго Бога требуетъ, чтобы вы отказались отъ взятаго на прокатъ величія, сложили его съ себя, такъ какъ оно, по волѣ небесъ, по законамъ природы и народовъ, есть достояніе его самого и его наслѣдниковъ. Онъ требуетъ, чтобы вы передали ему корону Франціи со всѣми широкими правами, приданными ей теченіемъ времени и обстоятельствъ. Чтобы вы знали, что это не пустое, не сумасбродное требованіе, отысканное въ червоточинахъ безвозвратно истекшаго времени или отрытое во прахѣ ветхаго забвенія, онъ посылаетъ вамъ вотъ эту родословную таблицу, въ которой точно и безошибочно обозначены всѣ вѣтви могучаго дерева (Передаетъ королю бумагу). Онъ предлагаетъ вамъ внимательно просмотрѣть эту родословную, и въ томъ случаѣ, если вы найдете прямое происхожденіе его отъ Эдварда Третьяго несомнѣннымъ, предлагаетъ вамъ добровольно отречься отъ похищенныхъ у него безъ всякаго на то права короны и королевской власти, принадлежащихъ ему, какъ настоящему и законному владѣльцу.
   Король Франціи. А что-же воспослѣдуетъ, если я отвѣчу отказомъ?
   Экзэтэръ. Кровавое столкновеніе, потому что, еслибы вы спрятали корону Франціи даже у себя въ сердцѣ, онъ съумѣетъ отыскать и вырвать ее оттуда. Затѣмъ-то онъ, словно Юпитеръ, при рокотѣ бури и грозы, сопровождаемый землетрясеніемъ, приближается сюда, чтобы въ случаѣ неблагопріятнаго исхода переговоровъ прибѣгнуть къ вооруженной силѣ. Заклинаю васъ именемъ самого Создателя, возвратить корону законному ея владѣльцу и тѣмъ сжалиться надъ участью тѣхъ несчастныхъ душъ, для пожранія которыхъ голодная война уже разѣваетъ свою необъятную пасть. Король Генрихъ напоминаетъ вамъ, что на вашу голову падутъ и кровь умершихъ, и слезы вдовъ, жалобы сиротъ, рыданія дѣвушекъ, оплакивающихъ своихъ суженыхъ, своихъ братьевъ и отцовъ, поглощенныхъ этою распрею. Вотъ въ чемъ состоятъ его требованія, его угрозы и цѣль моего посольства. Если-же случайно дофинъ тоже находится здѣсь, у меня къ нему есть особое порученіе.
   Король Франціи. Немедленнаго отвѣта мы не дадимъ и выговариваемъ себѣ время поразмыслить обо всемъ хорошенько. Завтра вы сообщите нашему брату -- королю Англіи окончательное наше рѣшеніе.
   Дофинъ. Что-же касается дофина, я служу здѣсь его представителемъ.Что-же велитъ передать ему король Англіи?
   Экзэтэръ. Свою насмѣшку и полное свое пренебреженіе. Да, полнѣйшее отсутствіе малѣйшаго уваженія, глубочайшее презрѣніе, словомъ все, что великій вѣнценосецъ, не унижая самого себя, можетъ высказать другому, вотъ тѣ чувства, которыя онъ питаетъ къ вамъ. Таковы слова моего короля, и если его величество, родитель вашъ, не поспѣшитъ своимъ полнымъ согласіемъ на всѣ требованія моего государя подсластить горькой, обращенной къ нему насмѣшки, мы потребуемъ васъ къ такому горячему отвѣту, что ваша дерзость найдетъ себѣ негодующее отзвучіе подъ всѣми сводами, во всѣхъ пространныхъ подземельяхъ Франціи и вернется къ вамъ обратно вмѣстѣ съ громомъ его пушекъ.
   Дофинъ. Скажите королю, что, давъ ему дружественный отвѣтъ, родитель мой поступитъ противъ моего желанія, потому что самое вожделенное мое желаніе -- вступить въ борьбу съ Англіей. Именно съ этою цѣлью, зная его крайнюю молодость и его легкомысленный нравъ, я и послалъ ему парижскіе мячи.
   Экзэтэръ. Въ отместку за это онъ заставитъ задрожать вашъ парижскій Лувръ, будь этотъ Лувръ самымъ первымъ дворомъ всей могущественной Европы. Будьте увѣрены, что вы найдете поразительную разницу,-- какъ съ удивленіемъ нашли ее мы, его подданные,-- между тѣмъ, что обѣщала его незрѣлая юность, и тѣмъ, чѣмъ онъ сталъ. Теперь онъ съ величайшею точностью взвѣшиваетъ каждое мельчайшее мгновеніе времени и это докажутъ вамъ собственныя ваши потери, вызванныя его пребываніемъ во Франціи.
   Король Франціи. Завтра вы узнаете окончательное наше рѣшеніе.
   Экзэтэръ. Отправьте насъ скорѣе обратно, а то нашъ король, пожалуй, явится сюда лично, чтобы узнать отъ насъ причину нашего промедленія, потому что онъ уже успѣлъ вступить въ предѣлы Франціи.
   Король Франціи. Долго мы васъ не задержимъ и отпустимъ съ добрыми пожеланіями. Что значитъ одна ночь? Она промчится, какъ мгновенный вздохъ. Это самый короткій срокъ, въ который можно отвѣтить на такой важный вопросъ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Входитъ Хоръ.

  
   Хоръ. При помощи крылатаго воображенія, наше дѣйствіе переносится къ мѣста на мѣсто почти съ такою-же быстротою, какъ мысль. Представьте себѣ, что вы видѣли, какъ нашъ вооруженный съ ногъ до головы король царственно сѣлъ въ Хэмтонской гавани на корабль и какъ шелковые вымпелы его доблестнаго флота стали обвѣвать ликъ юнаго Феба. Заставьте работать свою фантазію, и, благодаря ей, вы увидите, какъ юнги проворно взбираются по пеньковымъ снастямъ; услышите, какъ рѣзкій свистокъ водворяетъ порядокъ и заглушаетъ гулъ множества другихъ смѣшанныхъ звуковъ; передъ вами предстанутъ холщевые паруса, вздуваемые невидимымъ и пронзительнымъ вѣтромъ, увлекающіе по лону зыбкаго моря громадныя суда, противопоставляющія свои груди могучей волнѣ. Вообразите, будто вы стоите на берегу и видите передъ собою цѣлый городъ, пляшущій на измѣнчивыхъ волнахъ, потому что именно тѣмъ представляется этотъ величавый флотъ, прямо направляющійся на Арльфлеръ. Слѣдуйте, слѣдуйте за нимъ! Ухватитесь мысленно за корму этихъ кораблей и покиньте вашу Англію, спокойную какъ мертвый часъ полуночи, охраняемую дряхлыми стариками, мальчишками и старыми женщинами, уже или переживишими возрастъ и силы, пригодный для дѣйствія, или еще не достигшими такого возраста, потому что кто-же изъ всѣхъ, у кого успѣлъ уже пробиться на подбородкѣ хоть одинъ волосокъ, согласился бы остаться дома вмѣсто того, чтобы слѣдовать во Францію за избраннымъ рыцарствомъ?.. Итакъ, за дѣло! За дѣло, мысль! и пусть она изобразитъ вамъ осаду города. Смотрите, вотъ пушки съ лафетовъ прямо направляютъ роковыя свои пасти противъ укрѣпленій, опоясывающихъ Арльфлеръ. Предположите, что посолъ, отправленный во Францію, вернулся и сообщилъ королю Герри, что властелинъ Франціи предлагаетъ ему руку дочери своей Катарины и вмѣстѣ съ нею, въ видѣ приданаго, нѣсколько мелкихъ, ничтожныхъ герцогствъ. Предложеніе отвергнуто; фитиль проворнаго канонера уже касается заряда бѣсовской пушки, сокрушающей и разгромляющей передъ собою все (Раздаются, но потомъ смолкаютъ звуки трубъ и пальбы изъ небольшихъ орудій). Будьте-же добры до конца и продолжайте пополнять своимъ воображеніемъ наше представленіе (Хоръ уходитъ).
  

СЦЕНА I.

Франція. Передъ стѣнами Арльфлера.

Громъ сраженія. Входятъ: король Генрихъ, Экзэтэръ, Бедфордъ, Глостэръ и воины, несущіе лѣстницы.

  
   Король Генрихъ. Еще разъ въ проломъ, друзья мои! прошу васъ еще разъ! или намъ придется завалить проломъ англійскими убитыми. Въ мирныя времена ничто не украшаетъ такъ человѣка, какъ скромная покорность и смиреніе, но когда у насъ въ ушахъ отдаются неистовые возгласы войны, слѣдуетъ подражать дѣяніямъ тигра, сжимать кулаки, воспламенять кровь и скрывать мягкія врожденныя качества подъ личиною неумолимаго бѣшенства, придавая глазамъ свирѣпое выраженіе и заставляя ихъ смотрѣть изъ глазницъ, какъ выглядываютъ пушки изъ корабельныхъ люковъ. Пусть брови нависаютъ надъ ними, какъ нахмуренныя скалы, выступившія надъ своимъ расшатаннымъ основаніемъ, подмытымъ бурнымъ и всесокрушающимъ океаномъ. Скрежещите теперь зубами и раздувайте шире ноздри, затаивайте въ груди дыханіе и напрягайте свой духъ до крайнихъ предѣловъ высоты. Впередъ, впередъ, благородные англичане! Въ васъ струится кровь отцовъ, испытанныхъ въ военномъ дѣлѣ! Ваши отцы, слѣдуя примѣру Александра, дрались въ этой странѣ съ утра и до поздняго вечера и, если согласились вложить мечи въ ножны, то только потому, что не стало сопротивленія. Не позорьте-же чести вашихъ матерей; докажите сегодня, что вы дѣйствительно сыны тѣхъ, кого вы называете своими отцами! Служите образцами для людей низшей пробы и научите ихъ, какъ слѣдуетъ вести себя на войнѣ. А вы, добрые поселяне, чьи мышцы развивались въ Англіи, докажите намъ теперь здѣсь мощь вскормившей васъ страны; вырвите у насъ клятвенное увѣреніе, что вы достойные сыны своей отчизны. Я убѣжденъ, что это будетъ вполнѣ вамъ подъ силу, потому что даже у самаго хилаго, самаго тщедушнаго изъ васъ глаза горятъ огнемъ отваги. Всѣ вы, какъ я вижу, словно гончія на сворахъ, готовы дружно ринуться на врага. Красный звѣрь поднятъ! Итакъ, дайте волю своей отвагѣ и, идя на приступъ, кричите:--"За короля Герри самъ Богъ, Англія и св. Георгій!" (Уходятъ. Шумъ сраженія; пушечная пальба).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же.

По сценѣ проходятъ войска. Вслѣдъ за ними появляются Нимъ, Бардольфъ, Пистоль и Мальчикъ.

  
   Бардольфъ. Впередъ! Впередъ! За мною въ проломъ!
   Нимъ. Сдѣлай милость, капралъ, постой минутку! Честь славы достается здѣсь за черезъ-чуръ горячую цѣну, а что касается меня, то у меня для перемѣны нѣтъ другой жизни... Да, шутка слишкомъ горяча; вотъ тебѣ и весь мой припѣвъ.
   Пистоль. Твой припѣвъ справедливъ вполнѣ, потому что скверныя шутки слишкомъ быстро смѣняются одна другою. За однимъ ударомъ тотчасъ-же слѣдуетъ другой, а Божіи рабы безпрестанно падаютъ на землю и умираютъ (Поетъ).
  
   "Въ разгарѣ тревога;
   Сѣкиры сверкаютъ;
   Какъ тля, умираютъ
   Служители Бога.
   На нивѣ кровавой
   Борьба горяча,
   И доблесть меча
   Вѣнчается славой".
  
   Мальчикъ. Мнѣ было-бы много пріятнѣе сидѣть въ какой-нибудь изъ лондонскихъ харчевенъ, и я всю славу на свѣтѣ охотно промѣнялъ бы на кружку эля да на сознаніе, что я въ полной безопасности.
   Пистоль. Да и я тоже (Поетъ).
   Для простаго люда,
   Еслибъ все сбывалось,
   Чтобъ ни пожелалось,
   Я-бъ удралъ отсюда"...
   Мальчикъ (Поетъ).
   "О великій Боже,
   Сдѣлалъ-бы я тоже,
   Порываясь къ вѣткѣ
   Вонъ изъ тѣсной клѣтки"...
  

Входитъ капитанъ Флюэлленъ, говорящій ломанымъ языкомъ.

  
   Флюэлленъ. Фперетъ, сопака! Фперетъ, пестѣльники! Фперетъ, въ проломъ! Фперетъ! (Гонитъ ихъ).
   Пистоль. Будьте милостивы, ваша герцогская свѣтлость, къ бѣднымъ, вылѣпленнымъ изъ праха людямъ! Укротите свой гнѣвъ, свой мужественный гнѣвъ! Укротите свое бѣшенство, славный герцогъ! Укротите свое бѣшенство, славный боевой пѣтухъ! Проявите кротость цыпленка!
   Нимъ. Если это шутки, то можно сказать, что вы, ваша свѣтлость, шутите прескверно.
  

Нимъ, Пистоль, Бардольфъ, а за ними Флюэлленъ уходятъ.

  
   Мальчикъ. Хоть я и очень молодъ, а всѣхъ трехъ этихъ самохваловъ разгадалъ вполнѣ. Я служу имъ всѣмъ троимъ, но еслибы они всѣ трое служили мнѣ, меня не удовлетворили бы всѣ ихъ услуги, взятыя вмѣстѣ, потому что изъ троихъ глупыхъ бездѣльниковъ не сдѣлаешь одного настоящаго человѣка. Возьмемъ хоть Бардольфа: -- печень у него блѣдная, а рожа красная, поэтому хотя рожа у него и горитъ, но не воинственною отвагою. Что-же касается Пистоля, у него языкъ города беретъ, за то мечъ самого безвреднаго свойства, поэтому языка онъ не щадитъ, а мечъ бережетъ. Нимъ отъ кого-то услыхалъ, будто люди молчаливые -- самые храбрые, поэтому, чтобы его не заподозрили въ трусости, онъ перестадъ молиться, чтобы не произносить слишкомъ много словъ. Однако, какъ ни скупъ онъ на слова, даже на нехорошія, онъ на нихъ все таки щедрѣе, чѣмъ на хорошія дѣла... Да и не знаю, чѣмъ бы могъ онъ похвастаться: -- головы онъ никому не проламывалъ, кромѣ, развѣ, себѣ самому наткнувшись въ мертвецки пьяномъ видѣ на столбъ. Воруютъ они все, что попало и называютъ это пріобрѣтеніемъ. Бардольфъ, напримѣръ, укралъ футляръ отъ лютни, пронесъ его на рукахъ двѣнадцать миль и продалъ за три полпенса. Бардольфъ и Нимъ по воровству -- вполнѣ родные братья. Въ Кале они утащили лопатку, которою они выгребаютъ золу; изъ этого я заключаю, что они способны таскать даже уголья какъ въ прямомъ, такъ и въ переносномъ смыслѣ. Имъ бы хотѣлось, чтобы мои руки такъ-же коротко знакомились съ карманами прохожихъ, какъ знакомы съ ними перчатки и носовые платки этихъ господъ; но моему чувству собственнаго достоинства такъ-же непріятно таскать разныя вещи изъ чужихъ кармановъ, чтобы перекладывать ихъ въ свои, потому что подобное перекладываніе можетъ повести къ очень большимъ непріятностямъ. Нѣтъ, надо избавиться отъ нихъ во что бы то ни стало и пріискать себѣ болѣе честное занятіе. Ихъ глупости слишкомъ тяжелая нища для такого слабаго желудка, какъ у меня, поэтому мнѣ необходимо изрыгнуть ее.
  

Мальчикъ уходитъ. Флюэлленъ возвращается; за нимъ слѣдуетъ Гауръ.

  
   Гауръ. Капитанъ Флюэлленъ, васъ требуютъ къ подкопамъ. Герцогъ Глостэръ хочетъ говорить съ вами.
   Флюэлленъ. Къ потхопямъ? Скашите херсоху, потхотить къ потхопямъ не хорошо, потомю што, поймите, потхопи фириты по фоеннымъ прафилямъ; исхипъ ухлюплень нетостатошно хлюпоко и непріятель, -- такъ и опьясните херсоху, -- потвель контръ потхопъ на шесть ядръ нише. Клянусь Похомъ, я тумаю, онъ фсорфетъ насъ всѣхъ, если не путетъ лютшихъ распоряшеній!
   Гауръ. Осадныя работы поручены герцогу Глостэру, а онъ во всемъ положился на ирландскаго инженера, человѣка вполнѣ достойнаго.
   Флюэдленъ. На ханитана Мехмеррасъ, не тахъ-ли?
   Гауръ. На него.
   Флюэлленъ. Хлянусь Похомъ, онъ самій польшой осель на сфѣтѣ. Я, фитите, тохашю ему, фъ хляса тохашю, што онъ нишефо не понимаетъ фъ фоенной тиссиплинѣ. Та, такъ ше мале смислитъ въ настоящей римской фоенной тиссиплянѣ, какъ кухольній щенокъ.
  

Въ отдаленіи показываются Мекморрись и Джеми.

  
   Гауръ. Вотъ идетъ и онъ, а съ нимъ шотландскій капитанъ Джеми.
   Флюэлленъ. О, хапитанъ Тшеми неопыкнофенно мушестфенный тшентльменъ; это исфѣстно фсѣмъ. Кромѣ тофо онъ шелофѣкъ ошень тѣятельный и по сопстфеннымъ моимъ наплютеніямъ ево поснаній, онъ ошень силенъ насшетъ умѣнія трефнихъ римлянъ фести фойны. Хлянусь Похомъ, онъ сумѣетъ поттершать такой расхофоръ, какъ ни одинъ фоенный фъ мірѣ, то-есть, о тиссиплинѣ фъ римскихъ фойскахъ фо фремя перфопытныхъ фойнъ.
   Джеми. Сдраствуйте, капитанъ Флюэлленъ.
   Флюэдденъ. Страстфуйте и фы, топрѣйшій капитанъ Тшеми.
   Гауръ. Какъ поживаете, капитанъ Мекморрисъ? Вы возвращаетесь съ крѣпостныхъ работъ? Перестали землекопы подводить миныЪ
   Мекморрисъ. Бэрэздали и глянузь Гриздомъ, боздубыли очень дурно; рабода оздавлена и друба гремидъ одздубленіе. Глянузь моею ругою и дужою моево одца, это очень негорожо; зовсѣмъ зкверное дѣло. Езлибы безлужилызь меня, я въ чазъ времени и однымъ удароиъ взорвалъ бы на воздугъ везъ городъ. Глянузь Гриздомъ, это такъ! О, боздубили очень дурно, очень дурно... Да, глянузь ругою, очень, очень дурно.
   Флюэлденъ. Хапитанъ Мекморрисъ, умоляю фасъ теперь утѣлить мнѣ, фитите-ли, нѣсколько фремени тля расхофора, штопы потѣлиться мислями насшетъ фоенной тисиплины во фремя перфонашальныхъ римскихъ фойнъ. Это путетъ и споръ, и трушеская песѣта, и стопы,-- понимаете-ли,-- отшасти утофлетфорить мой умъ, а отшасти мои мисли касательно фоенной тиссиплины, фъ которой фсе тѣло...
   Джеми. Это, кьяянусь, будетъ очень хоошо, оба дообъейшіе мои капитаны, и я аасшитываю съ вашего позвоенія тоже вступить въ аазъоовы и тоже, коода пъетстоится случай скаазать и съое соовцо.
   Мекморрисъ, Деберь зовзѣмъ нэ врэмя для разговоровъ. Глянузь Гриздомъ, дэнь очень горачій и одъ богоды, и одъ зраженыя... Взѣ короли, взѣ герцогы въ дѣлѣ; какіе же дудъ разговоры? Городъ озаждонъ и друбы грематъ, чтобы взѣ забырализъ къ пролому, а мы, клянузь Грыздомъ, долко даромъ драдимъ время на разговоры о буздакагъ... Это сдыдъ для взѣхъ назъ... да, замъ Богъ звыдѣдель, что это здыдъ, глянузь водъ этою ругою -- здыдъ!.. А между дѣмъ ездъ кому рѣзать горла, да и ездъ много взакаго дѣла, а мэжду тѣмъ ничего не здѣдано и не дѣлаетза, замъ Гриздозъ тому звидѣдель.
   Джеми. Кьяанусь святой литуггіей, аанѣе, чѣмъ моими гаазами овъаадѣетъ дъеемота, я надѣаю мнооо дѣла или меня поожатъ въ сыую мооилу. Да, я или умъу, и сдѣаю это такъ хаабъо, какъ тойко мнѣ возмоожно... но сдѣаю мноое и жизни свооей дешеоо не поодамъ... Это вѣэнъо, коотко и ясно. А споовъ вашихъ быобы все таки пьиятно посушать.
   Флюэлленъ. Фитите, капитанъ Мекморрисъ, я, съ фашево посфоленія, тумаю, што немнохія исъ фашей націи...
   Мекморрисъ. Изъ моей нацыи? Что-жъ моя нацыя? подлая она что-ли, взя зоздоидъ изъ незаконныхъ ублудковъ, изъ голобовъ, изъ бездѣльниковъ? Что же дакое мая нацыя? Кдо бозмѣедъ зказадъ чдо-нибудь дурное о моей нацыѣ.
   Флюэлленъ. Фотъ, фитите, капитанъ Мекморрисъ, кохта фи принимаете мои слофа не фъ томъ смыслѣ, какъ сказано, я, мошетъ пить, потумаю, што фи относитесь ко мнѣ не такъ трушестфенно, какъ ни слѣтофало, и ни сохласно плахорасумію. Фитите, путуши такимъ же сфѣтуюшимъ фъ фоенномъ искусстфѣ, какъ и фи, и не уступая фамъ ни въ происхоштеніи и ни фъ шемъ друхомъ...
   Мекморрисъ. Я нэ знаю, можэтэ-ли вы равнадьза зо мною, но, клянузь збазедіемъ моей душя, я знезу вамъ голову.
   Гауръ. Господа, вы, кажется, совсѣмъ не понимаете другъ друга.
   Джеми. Коода такъ, это боошая оошибка (За сценой гремятъ трубы).
   Гауръ. Городъ вызываетъ на переговоры.
   Флюэлленъ. Слюшайте, капитанъ Мекморрисъ, кохта путетъ полѣе утопно, я, фитите, путу столько смѣлъ, што скажу фамъ, што я то тонкости снаю фоенное искусстфо, и этофо тофольно (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Передъ воротами Арфлера.

На укрѣпленіяхъ показываются правитель Арфлера; внизу расположено англійское войско. Входитъ король Генрихъ со свитою.

  
   Король Генрихъ. На какомъ же рѣшеніи остановился правитель города? Это послѣднее объясненіе, на которое мы даемъ свое согласіе; поэтому или положитесь вполнѣ на наше милосердіе, или, какъ люди, гордо готовые умереть, вызовите въ насъ крайнее ожесточеніе. Даю вамъ честное слово солдата,-- этотъ титулъ, по моему мнѣнію, идетъ ко мнѣ всего болѣе,-- что стоитъ мнѣ опять открыть по васъ огонь, и я только тогда оставлю вашъ, уже на половину разрушенный Арфлеръ, когда онъ совсѣмъ обратится въ груду пепла. Ворота состраданія всѣ будутъ заперты наглухо; неумолимый солдатъ, съ жесткимъ и грубымъ сердцемъ, станетъ свободно чинить расправу своими кровожадными руками и при томъ примется съ ничѣмъ нестѣсняемою совѣстью, съ такою необъятною увѣренностью въ себѣ, какъ необъятны пространства преисподней, словно траву, косить вашихъ едва разцвѣтающихъ дочерей и вашихъ, едва народившихся младенцевъ!.. Какое дѣло будетъ мнѣ до того, что безбожная, словно князь демоновъ, одѣтая въ пламя война, примется съ мрачно нахмуреннымъ челомъ совершать всѣ гнуснѣйшія дѣянія, съ которыми неразлучны грабежъ и раззореніе? Какое мнѣ будетъ дѣло, что ваши до тѣхъ поръ чистыя и непорочныя дѣвушки очутятся въ рукахъ пылкаго и неукротимаго насилія, когда сами вы явитесь тому виною? Какими возжами возможно удержать разнузданное любострастіе, когда оно, совершая свой бѣшеный путь, стремглавъ мчится подъ гору? Тщетно стали бы тогда предписывать законы, чтобы обуздать остервенѣлыхъ солдатъ, отвѣдавшихъ сладости грабежа; это значило бы то же, что приказывать Левіаѳану, чтобы онъ вышелъ на твердую землю!.. Итакъ, жители Арфлера, сжальтесь надъ своимъ городомъ и надъ своими согражданами! Сжальтесь, пока я еще не утратилъ власти надъ своими воинами, пока свѣжій и умѣренный вѣтеръ состраданія еще въ силахъ разгонять нечистыя и переполненныя тлѣтворнымъ ядомъ тучи упрямаго убійства, грабежа и преступленія. Иначе приготовьтесь къ той минутѣ, когда вамъ суждено будетъ увидѣть, какъ вкусившіе крови и ослѣпленные яростью солдаты примутся, не смотря на ихъ пронзительные крики, схватывать вашихъ дочерей за толстыя косы и скручивать ихъ остервенѣлою рукою; какъ вашимъ старикамъ-отцамъ, схвативъ ихъ за серебристыя бороды, станутъ размозжатъ почтенныя головы о каменныя стѣны, нанизывать на копья трупы вашихъ младенцевъ, а съ вашими полу-обезумѣвшими женами, пытающимися своими отчаянными воплями раздирать скопившіяся на небѣ тучи, поступать такъ, какъ нѣкогда поступили съ Іудейскими женщинами травившіе ихъ палачи Ирода!.. Что скажете вы на это? Согласны вы сдаться, чтобы избѣжать подобныхъ ужасовъ или своимъ безумнымъ сопротивленіемъ самимъ быть виною собственной гибели?
   Правитель. Сегодняшній день положилъ конецъ всѣмъ нашимъ надеждамъ. Мы съ мольбою о помощи обращались къ дофину, но онъ отвѣтилъ намъ, что войска его еще не достаточно сильны, чтобы при ихъ помощи пытаться освободить отъ осады городъ, обложенный такими могучими войсками. На этомъ основаніи, грозный король, мы рѣшили и нашъ городъ, и насъ самихъ, нашу жизнь и наше имущество поручить кроткому твоему милосердію. Проникай въ наши ворота; располагай, какъ собственностью, и нами, и всѣмъ, что намъ принадлежитъ, потому что защищаться долѣе мы не въ состояніи.
   Король Генрихъ. Растворите же, если такъ, свои ворота, а вы, любезный нашъ дядя Экзэтэръ, войдите въ Арфлеръ, останьтесь тамъ и постарайтесь какъ можно надежнѣе укрѣпиться въ немъ противъ французовъ. Что касается насъ, любезный нашъ дядя, мы отступимъ въ Кале, такъ какъ зима уже близка и въ нашемъ войскѣ начинаютъ обнаруживаться болѣзни. Сегодняшнюю ночь мы, какъ вашъ гость, проведемъ въ Арфлерѣ, а завтра съ разсвѣтомъ готовы будемъ двинуться въ дальнѣйшій путь.. (Король и англійское войско вступаютъ въ городъ при торжественномъ громѣ трубъ).
  

СЦЕНА IV.

Руанъ. Комната въ королевскомъ дворцѣ.

Входятъ Катарина и Алиса.

   Катарина. Ты, Алиса, была въ Англіи и хорошо говоришь по англійски.
   Алиса. Да, ваше высочество, немного говорю.
   Катарина. Поучи и меня. Мнѣ необходимо умѣть изъясняться на этомъ языкѣ. Какъ называется по англійски рука?
   Алиса. Рука? Она называется -- "Ди хэндъ".
   Катарина. "Ди хэндъ?" А пальцы?
   Алиса. Пальцы?.. Кажется, забыла, но я все-таки припомню... Какъ-бишь, пальцы-то? Ахъ, вспомнила? Они называются "Ди фингрисъ"... Такъ, такъ, "Ди фингрисъ".
   Катарина. Рука -- "Ди хэндъ", пальцы -- "Ди фингрись". Видишь, какая я способная ученица; въ одну минуту запомнила два англійскихъ слова... А какъ называются ногти?
   Алиса. Ногти? "Ди нэйльсъ".
   Катарина. "Ди нэйльсъ". Вслушайся хорошенько, такъ-ли я говорю?-- "Ди хэндъ, ди фингрисъ, ди нэйльсъ".
   Алиса. Превосходно, ваше высочество! вы произносите какъ природная англичанка.
   Катарина. Скажи мнѣ, какъ будетъ по англійски рука.. не кисть, а вся рука?
   Алиса. "Ди армъ", принцесса.
   Катарина. А локоть?
   Алпса. "Ди эльбо".
   Катарина. "Ди эльбо". Я сейчасъ повторю всѣ слова, которымъ ты научила меня до сихъ поръ.
   Алиса. Это, ваше высочество, будетъ не легко.
   Катарина. Но совсѣмъ и не трудно, Алиса. Слушай:-- "Ди хэндъ, ди нэйльсъ, ди армь, ди бильбо".
   А л и с а. Извините, принцесса, не "ди бильбо", а "ди эльбо".
   Катарнна. Ахъ, Боже мой, совсѣмъ забыла! "ди эльбо"... А какъ называется шея.
   Алиса. "Ди нэкъ".
   Катарина. "Ди нэкъ"... А какъ подбородокъ?
   Алиса. "Ди чинъ".
   Катарина. "Ди тсинъ"... Итакъ, шея -- "ди нэкъ"; подбородокъ "ди тсинъ"? Такъ?
   Алиса. Совершенно такъ, ваше высочество! Вы произносите совершенно какъ уроженка Англіи.
   Катарина. Я не теряю надежды научиться и, при помощи Божіей, въ самое короткое время.
   Алиса. А не забыли вы того, что уже выучили?
   Катарина. Нѣтъ, не забыла! Я сейчасъ тебѣ повторю:-- "ди хэндъ, ди фингрись, ди мейльсъ"...
   Алиса. Нѣть, принцесса, "ди нэйльсъ".
   Катарина. "Ди нэйльсъ, ди армъ, ди ильбо"...
   Алиса. Простите, принцесса:-- "ди эльбо".
   Катарина. Я такъ и говорю:-- "ди эльбо, ди никъ, и ди тсинъ"... А какъ будетъ ступня, а потомъ платье?
   Алиса. "Ди футъ и ди коонъ".
   Катарина. "Ди футъ и ди коонъ"? Ахъ, Создатель мой, какъ нехорошо звучатъ эти слова, какъ грубо, какъ безстыдно, даже непристойно. Они созданы совсѣмъ не для устъ воспитанныхъ и высокорожденныхъ женщинъ. Сули мнѣ хоть весь міръ, я не соглашусь произнесть ихъ ни при одномъ изъ нашихъ французскихъ кавалеровъ. Однако, все-таки надо запомнить и "ди футъ" и "ди коонъ". Я еще разъ повторю тебѣ весь урокъ съ начала и до конца.--"Ди хэндъ, ди фингрисъ, ди нейльсъ, ди армъ, ди эльбо, ди никъ, ди тсинъ, ди футъ и ди коонъ".
   Алиса. Превосходно, ваше высочество, превосходно! (Уходятъ)
   Катарина. На первый разъ довольно; идемъ обѣдать.
  

СЦЕНА V.

Тамъ-же, другая комната во дворцѣ.

Появляются король Франціи, Дофинъ, герцогъ Бурбонскій, Коннэтабль и другіе.

  
   Король Франціи. Онъ переправился черезъ Сомму; это не подлежитъ сомнѣнію.
   Коннэтабль. Если мы, несмотря на это, его не разобьемъ, надо будетъ отказаться отъ мысли продолжать жить во Франціи. Придется бросить все и отдать наши виноградники этому варварскому народу.
   Дофинъ. O, Dieu vivant! Неужто какіе-то жалкіе побѣги, народившіеся отъ желанія нашихъ отцовъ удовлетворить свою скопившуюся похоть, побѣги отъ нашихъ-же вѣтвей, привитые къ дикому, невыхоленному стволу, неожиданно вознесутся къ самымъ облакамъ, чтобы совсѣмъ сокрушить тотъ стебель, который ихъ выносилъ?
   Герцогъ Бурбонскій. Все норманы! Все незаконнорожденные норманы, да, незаконнорожденные норманы! Mort de ma vie! Если они будутъ продолжать и далѣе идти, не встрѣчая сопротивленія, я продамъ свое герцогство, а вмѣсто него куплю сырую и грязную ферму на ихъ щербатомъ островѣ, которому имя Альбіонъ.
   Конеэтабль. Dieu des batailles! Откуда берутъ они столько огня для подобнаго закала? Страна ихъ туманна, холодна, угрюма. Ихъ постоянно сердитое солнце является ихъ взорамъ какъ будто неизмѣнно блѣднымъ и своими хмурыми лучами уничтожащимъ всѣ ихъ плоды. Неужто кипяченая вода или ихъ жидкій отваръ ячменя, годный развѣ для того, чтобы служитъ пойломъ для разбитыхъ клячъ, можетъ до такой степени воспламенять ихъ ледяную кровь, что нашей благородной крови, оживляемой добрымъ виномъ, придется рядомъ съ нею казаться холодной, безжизненной? О, нѣтъ! Ради чести родной страны, не станемъ изображать изъ себя ледяныхъ сосулекъ, висящихъ у крышъ нашихъ домовъ, межъ тѣмъ какъ другой, болѣе холодный народъ достаточно поливаетъ своимъ юношескимъ потомъ наши плодоносныя поля, ощущающія нужду только въ естественныхъ своихъ владѣльцахъ.
   Дофинъ. Клянусь вѣрой и честью, наши дамы насмѣхаются надъ нами. Онѣ громко утверждаютъ, будто нашъ пылъ совсѣмъ изсякъ, поэтому онѣ намѣрены отдаться сладострастнымъ объятіямъ англійскихъ юношей, чтобы хоть незаконнорожденными дѣтьми пополнить порѣдѣвшіе ряды французскихъ воиновъ.
   Герцогъ Бурбонскій. Онъ совѣтуетъ намъ обратиться къ англійскимъ танцмейстерамъ, которые научили бы насъ труднымъ лавальтамъ и живымъ курантамъ, говоря, что наши пятки годны только на то, чтобы улепетывать отъ непріятеля.
   Король Франціи. Гдѣ нашъ герольдъ Монжуа? Пусть онъ, вмѣсто привѣта, передастъ англичанамъ нашъ оскорбительный вызовъ! Воспряньте же, принцы, и, вооружившись духомъ чести, болѣе острымъ, чѣмъ даже лезвіе вашихъ мечей, спѣшите въ бой! Вы, Шарль дэ-ла-Брэ, великій конэтабль Франціи! вы, герцоги Орлеанскій, Бурбонскій и Бэррійскій! вы -- Алансонъ, Брабантъ, Баръ и Бургундскій! вы,-- Жакъ Шатильонъ, Рамбюръ, Водэмонъ, Бомонъ, Гранпрэ, Русси и Фоконберъ! вы Фуа, Лестраль, Бусико и Шароле, да, всѣ вы, герцоги, свѣтлѣйшіе принцы, бароны, именитые дворяне и рыцари, ради своихъ великолѣпныхъ помѣстій, постарайтесь смыть съ себя великій свой позоръ! Преградите дорогу Генриху, королю Англіи, разгуливающему по нашимъ равнинамъ съ гордо развѣвающимися знаменами, расписанными кровью обитателей Арфлера. Риньтесь на него, словно снѣговая лавина, обрушивающаяся на долину, когда гордыя вершины Альпъ оплевываютъ своею накопившеюся слюною подвластное имъ глубокое дно. Риньтесь же на Него!-- вы для этого достаточно сильны,-- и плѣнникомъ доставьте его на телѣжкѣ въ Руанъ.
   Коннэтабль. Вотъ это вполнѣ достойно великихъ душъ! Прискорбно мнѣ только, что силы его такъ малочисленны, а воины изнурены болѣзнями и походами. Я убѣжденъ, что, увидавъ наши войска, духъ его тотчасъ-же погрузится въ выгребную яму страха и, вмѣсто того, чтобы удивить міръ своими подвигами, все кончится тѣмъ, что онъ предложитъ намъ за себя выкупъ.
   Король Франціи. Поэтому, коннэтабль, поторопите Монжуа и прикажите ему передать королю Англіи, что мы затѣмъ отправили къ этому королю гонца, чтобы онъ, Генрихъ Пятый, самъ объявилъ, какой выкупъ онъ намѣренъ назначить за себя? Ты, дофинъ, остаешься съ нами въ Руанѣ.
   Дофинъ. Нѣтъ! прошу ваше величество позволить мнѣ...
   Король Франціи. Обуздай свое нетерпѣніе! Ты остаешься съ нами. Вы же, благородный коннэтабль, и вы всѣ, доблестные герцоги, собирайтесь въ походъ, а затѣмъ возвращайтесь скорѣе, чтобы порадовать насъ вѣстью о паденіи Англіи (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Англійскій лагерь въ Пикардіи.

Входитъ Гауръ и Флюэлленъ.

  
   Гауръ. Какъ поживаете, капитанъ Флюэлленъ? Вы откуда? съ моста?
   Флюэлленъ. Уфѣряю фасъ, на мосту мнохо очень хорошей рапоты.
   Гауръ. А герцогь Экзэтэръ еще здравъ и невредимъ?
   Флюэлленъ. О, хэрсохъ Эксэтэръ феликотушный, какъ Ахамемнонъ и этого шелафѣка я люплю и уфажаю отъ фсей туши и отъ фсефо сертца, со фсѣмъ поштеніемъ, со фсѣми силами и фсей моею спосопностью. Хвала и блахослофеніе Поху, съ нимъ не прихлюшилось ни малѣйшей пѣты; онъ какъ нельзя храпрѣе сошишаетъ ихъ, и тиссиплина у него феликолѣпная. У нефо потъ руками есть на мосту штантартъ, и мнѣ кашется, што этотъ штантартъ такъ же храпръ, какъ самъ Маркъ Антоній, а мешду тѣмъ этотъ шелофѣкъ ни фъ комъ не фстрѣшаетъ уфашенія, но я самъ фитѣлъ, какъ онъ отлишно спрафляется съ рапотой.
   Гауръ. Какъ-же зовутъ этого человѣка?
   Флюэлденъ. Имя ему -- штантартъ Пистоль.
   Гауръ. Я его не знаю (Входитъ Пистоль).
   Флюэлленъ. Фотъ онъ самъ.
   Пистоль. Капитанъ, умоляю тебя, сдѣлай мнѣ большое одолженіе. Герцогь Экзэтэръ очень тебя любитъ.
   Флюэлленъ. Та, слафа Поху, я нѣсколько саслужилъ ефо располошеніе.
   Пистоль. Бардольфъ -- воинъ отважный, твердый сердцемъ и отличающійся блестящимъ мужествомъ, благодаря жестокой случайности и благодаря бѣшенному повороту колеса причудливой Фортуны, слѣпой богини, стоящей на вѣчно катящемся камнѣ...
   Флюэлленъ (Перебивая). Исфините, штантартъ Пистоль, Фортуну исопрашаютъ съ пофяской на хласахъ и этимъ хотятъ тать понять, што она слѣпа; а на колесѣ ее исопрошаютъ, ифъ этомъ фсе нрафоушеніе!-- штобы тать понять, што она пришютлифа и непостоянна, и штоона фся состоитъ изъ перемѣнъ и исъ пофоротофъ. Ея ноха, какъ фитите, прикрѣплена къ шаровитному камню, который фсе катится, катится и катятся фперетъ! Отинъ поэтъ таетъ намъ прекрасное описаніе Фортуны, а сама Фортуна отлишное нрафоушеніе.
   Пистоль. Фортуна относится къ Бардольфу враждебно и смотритъ на него искоса. Онъ укралъ церковное блюдце, и за это его хотятъ повѣсить... Проклятая смерть! Пусть на висѣлицу вздергиваютъ собакъ; я противъ этого ничего не имѣю! но человѣкъ пусть остается свободнымъ и посконная веревка не должна перехватывать его дыхательной дудки. Но Экзэтэръ произнесъ смертный приговоръ за церковное блюдце, самой ничтожной стоимости. Отправься-же и переговори съ нимъ. Онъ тебя послушается, и такимъ образомъ Бардольфъ избавится отъ великаго позора:-- однопенсовая веревка не перетянетъ ему горла. Похлопочи, капитанъ, въ его пользу; я этого не забуду и со временемъ чѣмъ нибудь отплачу.
   Флюзлленъ. Штантартъ Пистоль, я отшасти понимаю тфою мысль.
   Пистоль. Въ такомъ случаѣ тебѣ остается только радоваться.
   Флюэлленъ. Но прафо-ше, штантартъ, я не фишу, шему тутъ ратофаться, потому-што, фитишь-ли, пусть бы онъ таше ротнимъ мнѣ прихотился, я фсе-таки не помѣшалъ-пы хэрсоху отпрафить фора на фисѣлицу; тиссипдина толшна пить соплютена.
   Пестоль. Околѣй самъ, если такъ, и оставайся анаѳемой! тебѣ за твою услужливость -- вотъ фига!
   Флюэлленъ. Хорошо.
   Пистоль. Испанская фига!
   Флюэлленъ. Ошень хорошо!
   Гауръ. Это отъявленяый мошенникъ и негодяй! Онъ былъ и сводникомъ,и карманникомъ, таскавшимъ чужіе кошельки.
   Фліоэлленъ. Уфѣряю фасъ, на мосту онъ хофориль такія прекрасныя слофа, какія мошно услихать только фъ прекрасный лѣтній тень. Но фсе это ошень хорошо! Фсе, што онъ хофорилъ мнѣ -- ошень хорошо... Рушаюсь фамъ, што кохта предстафится слюшай...
   Гауръ. Это хвастунъ, дуракъ и нахалъ, отправляющійся на войну, чтобы по возвращеніи въ Лондонъ величаться мнимыми своими подвигами и рисоваться воинственнымъ своимъ видомъ. Подобнымъ мерзавцамъ отлично извѣстны имена всѣхъ главнокомандующихъ; они съ чужихъ словъ станутъ передавать вамъ перечень всѣхъ совершившихся событій, объяснятъ, кто въ такомъ-то окопѣ, въ такомъ-то проломѣ или во время такого-то прикрытія, отличился своею храбростью, кто застрѣленъ, кто покрылъ себя позоромъ и разжалованъ; готовы они такъ-же описывать, какъ держалъ себя непріятель, и будутъ они передавать вамъ все это гладкимъ военнымъ слогомъ, изукрашеннымъ самоновѣйшимъ сквернословіемъ. Вы не можете себѣ представать, какое волшебное дѣйствіе производятъ или борода, подстриженная какъ у такого-то генерала, или какое-нибудь омерзительное рубище, захваченное съ собою изъ лагеря, на пустыя головы, кромѣ того отуманенныя парами эля въ какой-нибудь харчевнѣ среди цѣлой баттареи бутылокъ. Вамъ слѣдуетъ научиться узнавать по виду такихъ негодяевъ, иначе вамъ безпрестанно придется ошибаться самымъ страннымъ образомъ.
   Флюэлленъ. Снаете, што я фалъ скашу, капитанъ Хауръ, я и самъ самѣтилъ, што онъ софсѣмъ не такой шелофѣкъ, какимъ хошитъ покасать себя міру. Если отышьшу хоть маленькую тирку у него на кафтанѣ, я тотшасъ ше скашу ему што я о немъ тумаю (За сценой громъ барабановъ). Слишите? король приплишается, и мнѣ надо расхофарифать съ нимъ насшетъ моста.
  

Входятъ король Генрихъ, Глотэръ и войска.

  
   Флюэлленъ. Та плахослофитъ Хоспоть фаше фелишество.
   Король Генрихъ. Ну, что, Флюэлленъ? Ты, вѣдь, былъ на мосту?
   Флюэлленъ. Пиль, если ухотно фашему фелишестфу. Хэрсохъ Эксэтэръ съ ошень польшимъ мушестфомъ отстаифалъ мостъ. Франсусъ, фитите-ли, пѣшаль; теперь шересъ него ошень хорошій и сфопотный прохотъ. Прафта, непріятелю ошень хотѣлось сафлятѣть мостомъ, но онъ финуштень пиль отступить и хэрсохъ Эксэтэръ стѣлался хосяиномъ моста. Моху сказать, фаше фелишество, хэрсохъ шеловѣкъ очень мушественный.
   Король Гкнрихъ. Не знаешь ли, Флюэлленъ, какъ велика наша потеря.
   Флюэлленъ. Непріятель фѣрно потерялъ мнохо, ошень мнохо, людей, а хэрсохъ фсего однофо шелофѣка, которафо пофѣсилъ са то, што тотъ охрапиль серкофь. Шелофѣкъ этотъ, если фи фаше феличество его снаете, -- Партольфъ. На лисѣ у нефо, фыѣсто носа, отна красная шишка, фся фъ присшахъ, фъ фальтирахъ, такого сфѣта, какъ охонь, а хупи тують прямо подъ его носомъ, а нось этотъ -- што холофня, то пифаетъ краснымъ, то синимъ, однако, носъ его толшно пыть перестадъ уше шить, и его охонь похасъ.
   Король Генрихъ. Желалъ-бы я, чтобы всѣхъ мерзавцевъ того-же разбора постигла такая-же участь. Мы отдаемъ строжайшее приказаніе, чтобы войска, во время нашихъ переходовъ по этой странѣ, не смѣли ничего брать въ деревняхъ силою, не платя за каждую бездѣлицу и,-- главное,-- не смѣли оскорблять ни одного француза грубыми бранными словами. Когда въ государствѣ ведутъ между собою споръ жестокосердіе и кротость, въ выигрышѣ постоянно остается тотъ изъ игроковъ, кто оказывается снисходительнѣе (При звукахъ трубъ входитъ Монжуа).
   Монжуа. Вы, государь, вѣрно узнали меня по одеждѣ?
   Король Генрихъ. Тебя-то я узналъ. Но что узнаю я отъ тебя?
   Монжуа. Волю моего повелителя.
   Король Генрихъ. Говори.
   Монжуа. Вотъ его слова.--"Скажи королю Англіи",-- говорить онъ,-- "что мы хоть и кажемся мертвыми, но на самомъ дѣлѣ мы только задремали. Выжиданіе на войнѣ надежнѣе торопливости. Скажи ему, что мы могли бы оттѣснить его отъ Арфлера, но мы не сочли благоразумнымъ сокрушить обиду пятою, пока она еще не вполнѣ созрѣла. Но вотъ настала минута, когда и намъ пора высказать свои возраженія, и наша рѣчь -- рѣчь повелителя. Увидавъ свое безсиліе, Англія раскается въ своемъ безуміи и удивится нашему долготерпѣнію. Предложи поэтому королю Генриху подумать о своемъ выкупѣ; этотъ выкупъ своимъ размѣромъ долженъ соотвѣтствовать понесеннымъ нами убыткамъ, числу подданныхъ, которыхъ мы лишились, и тому униженію, которое мы вынуждены были проглотить, но, чтобы удовлетворить насъ вполнѣ, у него не хватитъ средствъ, и расплата совсѣмъ его обезсилитъ. Казнохранилище его слишкомъ бѣдно для того, чтобы, какъ слѣдуетъ, возмѣстить наши потери; чтобы вознаградить за пролитую имъ французскую кровь не хватитъ крови всего народонаселенія его острова, а нанесенное намъ оскорбленіе не удовлетворится даже и тогда, когда онъ, валяясь у нашихъ ногъ, сталъ бы униженно молить о прощеніи. Присовокупи къ этому нашъ вызовъ и въ заключеніе скажи ему еще, что онъ обманулъ своихъ сподвижниковъ, смертный, неумолимый приговоръ которымъ уже произнесенъ". Такъ говоритъ мой повелитель -- король, и вотъ въ чемъ вся суть возложеннаго на меня порученія.
   Король Генрихъ. Твое званіе уже намъ извѣстно, но какъ тебя зовутъ?
   Монжуа. Я -- Монжуа.
   Король Генрихъ. Ты прекрасно выполнилъ свою обязанность. Вернись къ своему королю и скажи ему, что въ настоящую минуту я не ищу съ нимъ встрѣчи, но что пройти въ Кале мнѣ хотѣлось бы безъ помѣхи, потому что, хоть и не благоразумно открывать слишкомъ многое хитрому болѣе, чѣмъ мы, сильному врагу, мои войска,-- говоря по правдѣ,-- значительно ослаблены болѣзнями. Небольшой сохранившійся остатокъ этого войска нисколько не лучше такого же количества французовъ, которыхъ,-- пока у меня въ рядахъ все было здорово,-- я полагалъ на каждаго англичанина по три человѣка. Создатель, прости мнѣ эту хвастливую выходку! Французскій воздухъ вдохнулъ въ меня этотъ порокъ; надо отъ него исправиться. Ступай и скажи своему государю, что я здѣсь, что весь выкупъ, который я могу предложить, заключается у меня въ груди, въ этомъ жалкомъ и ничтожномъ ящикѣ, что все мое войско -- не болѣе, какъ отрядъ слабыхъ и больныхъ тѣлохранителей, но что, не смотря на это, мы все-таки не остановимся, и, съ Божіею помощью, пойдемъ впередъ даже въ томъ случаѣ, если-бы не только король Франціи, но и еще такой же король вздумали преграждать намъ дорогу (Давая ему цѣпь). Вотъ за твои труды; посовѣтуй королю, чтобы онъ хорошенько обдумалъ дѣло. Возможно будетъ пройти, мы пройдемъ; невозможно -- окрасимъ вашу черную почву вашею же красною кровью. А затѣмъ, Монжуа, прощай. Вотъ сущность нашего отвѣта: въ настоящемъ нашемъ положеніи мы не ищемъ сраженія, но и не уклоняемся отъ него. Такъ и передай своему королю.
   Монжуа. Такъ и передамъ. Благодарю, ваше величество (Уходитъ).
   Глостэръ. Я думаю, они не рѣшатся напасть на насъ теперь же.
   Король Генрихъ. Любезный братъ, мы не въ ихъ рукахъ, а въ рукахъ Божіихъ. Ночь уже приближается, ступайте опять къ мосту. Мы расположимся пока на той сторонѣ рѣки, а завтра утромъ попросимъ непріятеля дать намъ дорогу и далѣе (Уходятъ).
  

СЦЕНА VII.

Французскій лагерь близь Азэнкура.

Входятъ Коннэтабль, Рамбюрэ, герцогъ Орлеанскій, Дофинъ и другіе.

  
   Коннэтабль. Вздоръ! Ни у кого на свѣтѣ нѣтъ такихъ боевыхъ доспѣховъ, какъ у меня. Хотѣлось бы мнѣ, чтобы скорѣе наступилъ разсвѣтъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Доспѣхи у васъ, дѣйствительно превосходные, но отдайте справедливость и моему коню.
   Коннэтабль. Вашъ конь -- лучшій во всей Европѣ.
   Герцогъ Орлеанскій. Неужто никогда не настанетъ утро?
   Дофинъ. Оба вы, герцогъ и Коннэтабль, хвалитесь доспѣхами и лошадьми?
   Герцогъ Орлеанскій. Вы ни въ томъ, ни въ другомъ отношеніи не уступите никому на свѣтѣ.
   Дофинъ. Какая безконечно длинная ночь! Я своего коня не промѣняю ни на одно животное, ходящее на четырехъ ногахъ. Cа, аh! Онъ отскакиваетъ отъ земли, какъ будто весь онъ набитъ конскимъ волосомъ. C'est le cheval volant, Пегасъ qui а les names de feu! Когда я вскакиваю на него, я парю словно соколъ. Онъ носится по воздуху, а когда онъ ногами прикасается къ землѣ, она начинаетъ пѣть. Низкій звукъ рогового его копыта сладкозвучнѣе дудки Гермеса.
   Герцогъ Орлеанскій. Мастью своею онъ похожъ на мушкатный орѣхъ.
   Дофинъ. А горячъ онъ, какъ инбирь. Это славное животное, право, достойно бы служить Персею. Оно все состоитъ изъ чистѣйшаго воздуха и изъ огня. Другія же, болѣе тяжелыя стихіи, какъ вода и земля, обнаруживаются въ немъ только въ той неподвижности, съ которою онъ стоитъ, когда на него не садишься. Вотъ каковъ мой конь; всѣхъ другихъ, въ сравненіи съ нимъ, вы можете называть клячами.
   Коннэтабль. Дѣйствительно, ваше высочество, конь у васъ превосходный, онъ -- само совершенство.
   Дофинъ. Онъ -- король среди всѣхъ другихъ скакуновъ. Его ржаніе звучитъ, какъ повелительный голосъ монарха; самый видъ его внушаетъ уваженіе.
   Герцогъ Орлеанскій. Будетъ, кузенъ.
   Дофинъ. Кто не въ состояніи осыпать моего коня похвалами съ того часа, когда просыпается жаворонокъ, и до той минуты, когда загоняютъ овецъ, тотъ просто глупъ. Этотъ предметъ разговора неистощимъ, какъ море. Превратите песокъ въ краснорѣчивые языки, и каждый найдетъ сказать что-нибудь хвалебное о моемъ конѣ. Касаясь такого предмета, любому королю найдется о чемъ поразмыслить; какъ было бы лестно на немъ поѣздить каждому королю изъ королей. Онъ стоитъ того, чтобы всѣ извѣстныя и неизвѣстныя страны міра прекратили свои разнообразныя занятія, чтобы имъ восторгаться. Я какъ-то написалъ въ честь его сонетъ, начинающійся словами:
   "Чудо природы...
   Герцогъ Орлеанскій. Мнѣ читали сонетъ, написанный кѣмъ-то своей любовницѣ и начинавшійся тѣми же словами.
   Дофинъ. Это, вѣроятно, подражаніе тому, который я сочинилъ въ честь своего коня, потому что мой конь для меня тоже, что любовница.
   Герцогъ Орлеанскій. А хороша ваша любовница въ ѣздѣ?
   Дофинъ. Да, подо мною хороша: это же именно то необходимое достоинство. то совершенство, которое можно требовать отъ хорошей и достойной любовницы.
   Коннэтаблъ. Однако, помнится, ваша хваленая любовница не далѣе, какъ вчера, сбросила васъ съ себя самымъ позорнымъ образомъ.
   Дофинъ. Не сбросила-ли ваша любовница васъ.
   Коннэтабль. Если сбросила, значитъ она была невзнуздана.
   Дофинъ. Вѣроятно, потому, что она стара и смирна, и вы ѣздите на ней, какъ ирландскіе керны, безъ французскихъ шароваровъ, а въ однихъ исподнихъ штанахъ въ обтяжку.
   Коннэтаблъ. Вы отлично знаете толкъ въ лошадяхъ и въ верховой ѣздѣ.
   Дофинъ. Послушайтесь моего совѣта. Тотъ, кто ѣздитъ такъ, какъ вы, безъ всякихъ предосторожностей, можетъ легко попасть въ грязную лужу. Нѣтъ, лучше имѣть любовницей коня.
   Коннэтавль. Нѣтъ, пусть лучше любовница служитъ мнѣ верховою лошадью.
   Дофинъ. Говорю тебѣ, Коннэтаблъ, что у моей любовницы хоть волосы-то свои.
   Коннэтабль. Я могъ бы похвастаться тѣмъ же самымъ, если-бы у меня любовницей была свинья.
   Дофинъ. Le chien retourne a son propre vomissement, et la truie lavee au bourbier. Ты, кажется, ничѣмъ не брезгаешь?
   Коннэтабль. Нѣтъ, брезгаю видѣть въ лошади любовницу и глупыми, не идущими къ дѣлу пословицами.
   Рамбюрэ. Скажите, уважаемый Коннэтабль, что служитъ украшеніемъ тѣмъ доспѣхамъ, которые я видѣлъ вечеромъ у васъ въ палаткѣ: -- звѣзды или солнце?
   Коннэтабль. Звѣзды, любезный Рамбюрэ.
   Дофинъ. Надѣюсь, что многія изъ нихъ завтра отвалятся.
   Коннэтабль. Однако, мое небо все-таки не оскудѣетъ.
   Дофинъ. Очень можетъ быть, потому что на немъ слишкомъ много лишнихъ звѣздъ. Если-бы вы утратили кое-какія изъ нихъ, для васъ-же болѣе было-бы чести.
   Коннэтабль. Тоже было-бы и относительно похвалъ которыми вы осыпаете своего коня. Онъ бѣгалъ-бы еще лучше, если-бы сбросилъ съ себя хоть часть расточаемыхъ ему похвалъ.
   Дофинъ. А я желалъ-бы, чтобы на него навьючили столько похвалъ, сколько онъ того достоинъ. Что-же это, однако? Неужто никогда не настанетъ день? Завтра я хочу проскакать цѣлую милю и желалъ-бы, чтобы весь путь былъ усѣянъ англійскими лицами.
   Коннэтабль. Ну, а я не пожелаю ничего подобнаго; не то, пожалуй, того и гляди собьешься съ дороги... Но и я желалъ-бы, чтобы утро настало поскорѣе и дало намъ возможность сразиться съ англичанами.
   Рамбюрэ. Кто хочетъ побиться со мною объ закладъ, что я захвачу не менѣе, какъ двадцать человѣкъ плѣнныхъ?
   Коннэтабль. Тебѣ придется самому хорошенько побиться, чтобы добиться этого.
   Дофинъ. Уже полночь; пойду вооружаться (Уходитъ).
   Герцогъ Орлеанскій. Дофинъ нетерпѣливо жаждетъ утра.
   Рамбюрэ. Нѣтъ, алчеть поѣсть англійскаго мяса.
   Коннэтабль. Мнѣ кажется, если онъ съѣстъ даже всѣхъ, кого убьетъ, желудокъ его все-таки не обременится.
   Герцогъ Орлеанскій. Клянусь бѣлою ручкой дамы моего сердца, что онъ храбрый и вполнѣ достойный принцъ.
   Коннэтабль. Клянитесь лучше ея ногою, чтобы она могла подошвой растоптать эту клятву.
   Герцогъ Орлеанскій. Онъ рѣшительно самый дѣятельный человѣкъ во всей Франціи.
   Коннэтабль. Быть дѣятельнымъ -- значитъ быть постоянно чѣмъ-нибудь занятымъ, и онъ въ самомъ дѣлѣ постоянно что-нибудь дѣлаетъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Насколько мнѣ извѣстно, онъ никогда ни кому не сдѣлалъ зла.
   Коннэтабль. Не сдѣлаетъ его и завтра; эту-то славу онъ всегда будетъ сохранять за собою.
   Герцогъ Орлеанскій. Я знаю, что онъ исполненъ всякихъ доблестей.
   Коннэтабль. Тоже самое мнѣ про него говорилъ человѣкъ, лучше знающій его, чѣмъ вы.
   Герцогъ Орлеанскій. Кто-же этотъ человѣкъ?
   Коннэтабль. Конечно, чортъ возьми, кто:-- онъ самъ! Къ сказанному онъ даже добавилъ, что ему все равно, знаютъ-ли это про него другіе или не знаютъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Храбрость его не принадлежитъ, однако, къ добродѣтелямъ скрытымъ.
   Коннэтабль. Въ этомъ я съ вами не согласенъ. Кто-же видѣлъ когда-либо эту храбрость, кромѣ его лакея? Она всегда въ колпачкѣ, какъ голова сокола; только снимутъ колпачекъ, и ея не стало.
   Герцогъ Орлеанскій. Недоброжелательство всегда найдетъ въ человѣкѣ дурныя стороны.
   Коннэтабль. На это изреченіе я отвѣчу другимъ: -- въ расположеніи къ человѣку всегда есть доля лести.
   Герцогъ Орлеанскій. Я скажу вамъ еще третье:-- "Воздавай должное даже дьяволу".
   Коннэтабль. Это очень кстати: въ данномъ случаѣ дьяволомъ является вашъ другъ. Къ вашимъ словамъ я только добавлю:-- "Чортъ съ нимъ, съ дьяволомъ".
   Герцогъ Орлеанскій. Вы относительно отвѣтовъ находчивѣе меня, но, къ сожалѣнію, дуракъ слишкомъ скоро разстрѣливаетъ свои стрѣлы.
   Коннэтабль. Ваша въ цѣль не попала.
   Герцогъ Орлеанскій. Для васъ такіе промахи не новость.

(Входитъ гонецъ).

   Гонецъ. Господинъ великій Коннэтабль, англичане находятся не далѣе, какъ въ какой-нибудь полуторы тысячѣ шаговъ отъ вашей палатки.
   Коннэтабль. Кто измѣрялъ пространство?
   Гонецъ. Мессиръ де-Гранпрэ.
   Коннэтабль. Онъ воинъ храбрый и опытный въ дѣлѣ. Какъ-бы хотѣлось мнѣ, чтобы теперь было уже свѣтло. Увы, бѣдный король Англіи! онъ не такъ сильно тоскуетъ по разсвѣтѣ, какъ мы.
   Герцогъ Оглеанскій. Какой сумасбродъ, какой безумецъ этотъ Генрихъ! Да и спутники его такіе-же. Стоило-ли забираться такъ далеко, чтобы безъ толку скитаться по странѣ!
   Коннэтабль. Если-бы у англичанъ была хоть искра здраваго смысла, они тотчасъ-бы разбѣжались.
   Герцогъ Орлеанскій. Да, имъ именно недостаетъ здраваго смысла. Если-бы у нихъ головы были вооружены нравственно, имъ не приходилось-бы носить такихъ тяжелыхъ шлемовъ.
   Рамбюрэ. Англія страна храбрецовъ; особенною отвагой славятся у нихъ бульдоги.
   Герцогъ Орлеанскій. Храбры эти собаки, но глупы. Онѣ, зажмуря глаза, бросаются въ пасть русскому медвѣдю а онъ раздавливаетъ ихъ черепа, какъ сгнившія яблоки. Называть ихъ отважными -- тоже самое, что признавать отвагу за блохою, дерзающею завтракать на губѣ льва.
   Коннэтабль. Именно, именно такъ! У этихъ людей, по ярости и грубости ихъ нападеній, есть много общаго съ пріемами ихъ собакъ. Свой умъ они обыкновенно предоставляютъ на долю женамъ, а давайте имъ побольше мяса да побольше желѣза и стали, и они станутъ ѣсть, какъ волки, и драться, какъ дьяволы.
   Герцогъ Орлеанскій. На ихъ бѣду, у нихъ, говорятъ, страшный недостатокъ въ говядинѣ.
   Коннэтабль. Слѣдовательно, завтра они болѣе станутъ думать о ѣдѣ, чѣмъ о битвѣ. Теперь пора вооружаться и намъ. Что-же, пойдете вы?
   Герцогъ Орлеанскій. Теперь всего два часа... Надо расчитать... Ранѣе, чѣмъ пробьетъ десять часовъ, у каждаго изъ насъ будетъ, по крайней мѣрѣ, по сто человѣкъ плѣнныхъ англичанъ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Входитъ Хоръ.

  
   Хоръ. Вообразите себѣ теперь, что ропотъ капля за каплей, а мракъ цѣлыми потоками заливаютъ громадный корабль вселенной. Изъ лагеря въ лагерь, сквозь темную утробу ночи безпрестанно долетаетъ тихое, постепенно смолкающее жужжаніе противниковъ, такъ что часовые почти слышатъ приказанія, таинственнымъ шепотомъ передаваемыя другъ другу блюстителями порядка въ непріятельскомъ станѣ. Костры одной стороны соотвѣтствуютъ кострамъ другой, и при блѣдномъ ихъ свѣтѣ каждая армія можетъ видѣть мрачныя лица своихъ противниковъ. Одинъ конь, своимъ громкимъ и гордымъ ржаніемъ, какъ-бы вызываетъ другого на бой и оглашаетъ глухое ухо ночи. Въ палаткахъ неумолчно слышенъ стукъ молотка:-- то оружейники укрѣпляютъ на воинахъ тяжелые боевые доспѣхи, свидѣтельствуя тѣмъ, что всюду идутъ большія приготовленія. Сельскій пѣтухъ поетъ, часы своимъ боемъ провозглашаютъ,что насталъ третій часъ сонливаго утра. Гордясь своею численностью, самоувѣренные и наглые французы безпечно играютъ въ кости; при этомъ ставками имъ заранѣе служатъ презираемые англійскіе плѣнные, которыхъ они надѣются захватить завтра. Въ тоже время они ропщутъ на медленное теченіе ночи, едва передвигающей изувѣченныя ноги, словно старая и отвратительная колдунья, нагоняющая тоску своею медленностью. Бѣдные англичане, жертвы, заранѣе обреченныя на гибель, терпѣливо сидятъ вокругъ бивуачныхъ огней и мысленно соображаютъ, какія опасности ожидаютъ ихъ съ наступленіемъ утра. Ихъ унылый видъ, впалыя щеки, ихъ боевыя одежды, превращенныя въ лохмотья, придаютъ имъ при свѣтѣ мѣсяца сходство съ зловѣщими призраками. Но взгляните на царственнаго повелителя этихъ оборванныхъ на видъ отрядовъ, взгляните, какъ онъ заботливо переходитъ отъ одного часоваго къ другому, отъ одной палатки къ другой, и у васъ невольно вырвется восклицаніе:-- "Хвала и слава вѣнценосной его головѣ!" Онъ дѣйствительно ходитъ по лагерю, осматриваетъ свои войска, съ скромною улыбкою здоровается съ солдатами, называя ихъ братьями, друзьями и соотчичами. На лицѣ его вы не найдете ни малѣйшаго слѣда сознанія, что онъ окруженъ громаднымъ непріятельскимъ войскомъ. На его лицѣ нѣтъ даже легкаго оттѣнка блѣдности, неизбѣжнаго послѣдствія тревогъ безсонной ночи. У него такой бодрый видъ, онъ преодолѣваетъ усталость съ такимъ мужествомъ, съ такимъ чуднымъ величіемъ, что, глядя на него, самый послѣдній жалкій бѣднякъ, еще недавно такой унылый и блѣдный, невольно ободряется. Взоры его, подобно солнцу, щедро обливаютъ всѣхъ дарами своихъ лучей, заставляющихъ таять ледъ страха. О, лорды и простолюдины, смотрите на него всѣ! Любуйтесь въ эту ночь слабымъ абрисомъ Генриха, неумѣло набросаннымъ недостойною рукою!.. Затѣмъ мѣсто дѣйствія должно перенестись на поле битвы, гдѣ,-- о, горе!-- мы вынуждены опошлить славное дѣло при Азэнкурѣ жалкимъ подражаніемъ битвы при помощи четырехъ или пяти негодныхъ, изъѣденныхъ ржавчиной, рапиръ. Однако, садитесь, смотрите, и пусть смѣшное подражаніе напомнитъ вамъ то, что произошло на самомъ дѣлѣ (Уходитъ).
  

СЦЕНА I.

Лагерь англичанъ при Азенкурѣ.

Входятъ: Король Генрихъ, Бердофордь и Глостэръ.

   Король Генрихъ. Да, Глостэръ, опасность велика, поэтому и наше мужество должно выказаться сильнѣе. Добраго утра, любезный братъ Бедфордъ. Всемогущій Боже, даже въ самомъ злѣ есть своя доля хорошаго; надо только, чтобы люди умѣли извлекать его изъ дурного. Вотъ у нашихъ плохихъ сосѣдей есть хоть то достоинство, что они заставляютъ рано вставать, а привычка эта здоровая и весьма полезная для домовитаго хозяина. Помимо этого, они служатъ для насъ видимою совѣстью и проповѣдниками, напоминающими, что слѣдуетъ хорошенько приготовиться къ ожидающей насъ смерти. Такимъ образомъ мы можемъ собирать медъ даже съ сорныхъ травъ и извлекать пользу изъ наставленій самого дьявола (Входитъ Эрпинэмъ). Добраго утра, старый мой сэръ Томасъ Эрпинэмъ. Хорошая, мягкая подушка для этой доброй сѣдой головы была-бы пріятнѣе, чѣмъ жесткій дернъ Франціи.
   Эрпинэмъ. Нѣтъ, государь! Съ тѣхъ поръ, какъ я могу сказать, что у меня такая-же постель, какъ у короля, она болѣе мнѣ по вкусу.
   Король Генрихъ. Хорошо, что примѣръ другихъ можетъ заставить людей мириться съ непріятностями настоящаго. Этимъ успокоивается духъ, а при спокойномъ духѣ члены, казавшіеся до тѣхъ поръ сонными, полуживыми, даже совсѣмъ мертвыми, сбрасываютъ съ себя могильную бездѣятельность и, подобно змѣямъ, сбросившимъ прежнюю кожу, движутся свободнѣе и легче. Дай мнѣ на время свой плащъ, сэръ Томасъ. Любезные братья, скажите лордамъ, что я желаю имъ добраго утра и прошу всѣхъ собраться ко мнѣ въ палатку.
   Глостэръ. Будетъ исполнено, государь (Уходитъ съ Бедфордомъ).
   Эрпинэмъ. А мнѣ, мой повелитель, прикажешь остаться съ тобою?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, добрѣйшій рыцарь; ступай вмѣстѣ съ моими братьями къ лордамъ Англіи. Мнѣ хочется немного побесѣдовать съ своею совѣстью, а для этого постороннихъ не нужно.
   Эрпинэмъ. Благородный Генрихъ, да благословитъ тебя Господь!
   Король Генрихъ. Благодарю тебя, старикъ, за прекрасное пожеланіе (Эрпинэмъ уходитъ; появляется Пистоль).
   Пистоль. Qui va la?
   Король Генрихъ. Свой.
   Пистоль. Отвѣчай обстоятельнѣе, кто ты такой: -- офицеръ-ли, или человѣкъ обыкновенный, простой, изъ чернаго народа?
   Король Генрихъ. Я джентльменъ и притомъ капитанъ.
   Пистоль. И, не смотря на это, таскаешь такое огромное копье?
   Король Генрихъ. Да, таскаю. А самъ кто ты такой?
   Пистоль. О, я тоже джентльменъ, не уступающій въ знатности самому императору.
   Король Генрихъ. Значитъ ты знатнѣе короля?
   Пистоль. О, король -- настоящій боевой пѣтухъ. Онъ славный малый, но безъ славы, отличающійся золотымъ сердцемъ, хорошимъ происхожденіемъ и очень отважнымъ кулакомъ. Я охотно цѣлую его грязную обувь и отъ души люблю милаго буяна... А тебя какъ зовутъ?
   Король Генрихъ. Герри "le Roy".
   Пистоль. Леруа, кажется, фамилія корнуэльская? Ты не изъ корнуэльскаго-ли отряда.
   Король Генрихъ. Нѣтъ, я родомъ изъ Уэльса.
   Пистоль. Знаешь Флюэллена?
   Король Генрихъ. Знаю.
   Пистоль. Если такъ, скажи ему, что я въ день святого Давида, обобью съ его головы весь порей.
   Король Генрихъ. А ты въ этотъ день не втыкай кинжала въ шапку, не то онъ тоже обобьетъ его о твою голову.
   Пистоль. Ты ему пріятель?
   Король Генрихъ. Мало что пріятель; я ему двоюродный братъ.
   Пистоль. Когда такъ, вотъ тебѣ фига.
   Король Генрихъ. Спасибо. Счастливо оставаться.
   Пистоль. Мнѣ имя "Пистоль" (Уходитъ).
   Король Генрихъ. Имя какъ разъ подходитъ къ твоей заносчивости.
  

Входятъ съ разныхъ сторонъ Флюэлленъ и Гауръ.

  
   Гауръ. Капитанъ Флюэлленъ, ты-ли это?
   Флюэлленъ. Я... Но рати Поха, хофори тише. Самое польшое шудо фо фсей фселенной, кохта фитишь, што перестали соплютать фоенные опышаи и саконы. Потрудитесь сахлянуть фъ феликія фойны Помпея, и фи уфитите, што въ станѣ Помпея никакой польтофни не топускалось. Уфѣряю фасъ, фи уфитите, што тохта фоенныя серемовіи, претосторошности, прафила и фостершность пыли софсѣмъ трухіе шѣмъ теперь: -- мнохо сурофѣе.
   Гауръ. Да вѣдь и у непріятеля тоже шумятъ. Вы слышали этотъ шумъ всю ночь.
   Флюэлленъ. Непріятель -- оселъ, туракъ, хлупій полтунъ. Неушто фи тумаете, што и намъ слѣтуетъ потрашать ему и тоше пыть ослами, дураками и полтлифыми фертопрахами?
   Гауръ. Я, пожалуй, стану говорить тише.
   Флюэлленъ. Прошу фасъ, молю фасъ, стѣляйте отольшеніе (Уходитъ съ Гауромъ).
   Король Генрихъ. Какъ ни страненъ этотъ уэльсецъ, какъ ни старомодно его обращеніе, въ немъ много осмотрительности и настоящей дѣловитости.
  

Появляюся три солдата, а именно: Джонъ Бетсъ, Александръ Кортъ и Митчель Уильямсъ.

  
   Кортъ. Любезный братъ, Джонъ Бетсъ, утро, кажется уже занимается.
   Бетсъ. Кажется, такъ. Однако, у насъ нѣтъ важныхъ основаній желать, чтобы день насталъ поскорѣе.
   Уильямсъ. Я вижу, что тамъ, на востокѣ, начинается день; но, увидимъ-ли мы его конецъ, это еще неизвѣстно. Кто идетъ?
   Король Генрихъ. Свой.
   Уильямсъ. А въ чьемъ отрядѣ ты состоишь?
   Король Генрихъ. Въ отрядѣ сэра Томаса Эрпинэма.
   Уильямсъ. Старикъ этотъ начальникъ хорошій и очень обходительный человѣкъ. Скажи, какъ находитъ онъ наше положеніе?
   Король Генрихъ. Похожимъ на положеніе людей, которые выброшены кораблекрушеніемъ на мель и которыхъ, того и гляди, снесетъ въ море набѣжавшая волна.
   Бетсъ. А высказалъ онъ свое мнѣніе королю?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, да и не слѣдовало ему этого дѣлать. Скажу тебѣ между нами:-- я думаю, что король такой же человѣкъ, какъ и мы. Онъ такъ же подверженъ вліянію стихій, какъ я; онъ чувствуетъ запахъ фіалки, какъ и я; видитъ небо, какъ и я его вижу; всѣ ощущенія у него такія же, какъ у остального человѣчества. Отнимите у него его пышность, и онъ окажется самымъ простымъ человѣкомъ во всемъ его оголеніи, и, хотя его стремленія выше нашихъ, стоитъ имъ начать спускаться, они станутъ пользоваться при этомъ такими же крыльями, какъ и у насъ. Поэтому, если онъ, какъ и мы, увидитъ, что есть основаніе бояться, нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что опасенія его окажутся точно такими же, какъ и наши. Вотъ почему никто не долженъ внушать ему и тѣни страха, чтобы чувство это, прокравшись въ него самого и обнаружившись, не лишило мужества и все войско.
   Бетсъ. Наружно онъ можетъ выказывать какое ему угодно мужество, но мнѣ все-таки думается, какъ ни холодна эта ночь, онъ, вмѣсто того, чтобы находиться здѣсь, охотно просидѣлъ бы ее въ водахъ Темзы; тоже самое не отказался бы сдѣлать и я, чтобы ни ожидало насъ обоихъ потомъ.
   Король Генрихъ. Послушайте, я вамъ по-совѣсти скажу свое истинное мнѣніе о королѣ:-- мнѣ кажется,что онъ совсѣмъ не желалъ бы перенестись въ какое-нибудь другое мѣсто.
   Бетсъ. Если такъ, я желалъ-бы, чтобы онъ остался здѣсь одинъ; тогда онъ могъ бы вполнѣ разсчитывать, что ему удастся отдѣлаться взносомъ за себя одного выкупа, и такимъ образомъ громадное количество бѣдняковъ спаслось бы отъ вѣрной смерти.
   Король Генрихъ. Смѣю думать, что ваше недоброжелательство къ нему не заходитъ такъ далеко, чтобы желать ему очутиться совершенно одному; ты говоришь это только для того, чтобы выпытать чужое мнѣніе. Мнѣ кажется, что смерть нигдѣ не показалась бы мнѣ такою пріятною, какъ въ обществѣ короля, потому что стоитъ онъ за дѣло правое, а причина, вызвавшая войну, вполнѣ благородна.
   Уильямсъ. Ну, наши знанія такъ далеко не заходятъ.
   Бетсъ. Да и не наше дѣло это знать. Намъ извѣстно, что мы подданные короля, и этого съ насъ довольно. Если даже дѣло неправое, мы все-таки повиноваться обязаны, и это снимаетъ съ насъ всякую отвѣтственность.
   Уильямсъ. А за неправое дѣло самому королю придется дать строгій отвѣтъ, когда, въ день Страшнаго Суда, всѣ ноги, руки и головы, отрубленыя въ сраженіи, соединятся вмѣстѣ и закричатъ ему:-- "Мы умерли тамъ-то, одни ругаясь и проклиная или призывая врачей, другіе со слезами вспоминая о женахъ, оставшихся дома въ страшной бѣдности, или о долгахъ, которыхъ не успѣли заплатить; третьи, наконецъ, скорбя о дѣтяхъ, брошенныхъ на произволъ судьбы. Не думаю, чтобы, многимъ,умирающимъ въ сраженіи, умиралось хорошо; да и можно-ли имъ приготовиться къ переходу въ будущую жизнь, какъ подобаетъ настоящимъ христіанамъ, когда на умѣ у нихъ одна кровь? Ну, а если всѣ подвластные ему люди умираютъ нехорошо, тяжело будетъ отвѣчать за нихъ королю доведшему ихъ до этого, такъ-какъ ослушаться его, значило бы поступить противно всѣмъ обязанностямъ вѣрноподданнаго.
   Король Генрихъ.Такъ по вашему выходитъ, что отецъ, по торговымъ дѣламъ пославшій сына въ далекіе края, виноватъ, если сынъ этотъ умеръ на морѣ, не очистившись отъ грѣховъ, въ которыхъ погрязъ, и отвѣтственность за его смерть должна пасть на пославшаго его отца? Если на служителя, отправленнаго хозяиномъ съ деньгами, нападутъ разбойники и убьютъ его, не давъ ему времени покаяться, въ погибели души этого служителя опять-таки окажется виноватымъ хозяинъ? Нѣтъ, это не такъ! Не короля надо винить за смерть каждаго солдата въ отдѣльности; отецъ не обязанъ отвѣчать за гибель безпутнаго сына, ни хозяинъ за гибель нераскаявшагося слуги, потому что король, прибѣгая къ услугамъ подданныхъ, нисколько не желалъ ихъ смерти. Помимо этого, гдѣ-же найти-короля, который, когда дѣло все-таки приходится рѣшать при посредствѣ меча, могъ-бы, при полной святости своихъ правъ, набрать войско, исключительно составленное изъ людей вполнѣ неиспорченныхъ? У иныхъ, быть можетъ, душу тяготитъ грѣхъ преднамѣреннаго убійства; у другихъ на совѣсти лежитъ воспоминаніе о загубленной обманомъ непорочности дѣвушки; третьи ищутъ въ войнѣ возможности избѣгнуть наказанія за прежде совершенныя убійства и кражи. Если всѣмъ этимъ нарушителямъ закона удается избѣжать такимъ способомъ законной кары, они ускользаютъ только отъ власти людей, но у нихъ нѣтъ крыльевъ, чтобы улетѣть отъ правосудія Божія. Война -- Его палачъ! Война -- Его кара! и тутъ-то, на полѣ битвы, среди двухъ королей, люди находятъ наказаніе за прежнія нарушенія королевскихъ законовъ. Они бѣжали изъ тѣхъ мѣстностей, гдѣ ожидали, что заслуженная кара постигнетъ ихъ жизнь, и между тѣмъ нашли смерть тамъ, гдѣ надѣялись сохранить жизнь. Если они, будучи недостаточно подготовлены къ смерти, умирая, губятъ свою душу, король не виноватъ въ ихъ гибели, какъ не виноватъ въ тѣхъ преступленіяхъ, за которыя она встрѣчаетъ наказаніе на поляхъ битвъ. Услуга каждаго подданнаго принадлежитъ королю, но душа остается собственностью каждаго изъ этихъ подданныхъ. Поэтому въ военное время каждый солдатъ, словно лежащій на смертномъ одрѣ тяжко больной, обязанъ сдувать съ своей души мельчайшія соринки. Такимъ образомъ, если онъ и умретъ, сама смерть послужитъ ему на пользу. Если-же не умретъ, онъ долженъ благословлять то время, которое онъ потратилъ на спасеніе души; да, всякій, пережившій опасные часы и всецѣло отдававшійся душою Господу, имѣетъ право думать, что спасеніе дано ему именно затѣмъ, чтобы прославлять величіе Божьяго имени и чтобы научать своимъ примѣромъ другихъ, какъ слѣдуетъ приготовляться къ спасенію души!
   Уильямсъ. Конечно, не подлежитъ сомнѣнію, что грѣхи умершаго въ беззаконіи падаютъ на собственную его голову, и король тутъ рѣшительно не причемъ.
   Бетсъ. Я и не требую, чтобы король отвѣчалъ за мою душу, но тѣмъ не менѣе все-таки готовъ сражаться за него до послѣдней капли крови.
   Король Генрихъ. Я своими ушами слышалъ, какъ онъ говорилъ, что не намѣренъ вносить за себя выкупъ.
   Уильямсъ. Вѣрь ему! Онъ разумѣется, говорилъ такъ, чтобы заставить насъ драться храбрѣе и веселѣе. Когда-же намъ всѣмъ перерѣжутъ горло, онъ все-таки внесетъ выкупъ, но намъ отъ этого легче не станетъ.
   Король Генрихъ. Если я доживу до того позора, я не стану болѣе вѣрить ни одному слову короля.
   Уильямсъ. Что-же, пріятель, ты у него отчета что-ли станешь требовать за это? Знай, если такъ, что вѣнценосцу гнѣвъ частнаго лица такъ-же страшенъ, какъ выстрѣлъ изъ негоднаго игрушечнаго ружья. Устрашить его такъ-же трудно, какъ обратить солнце въ ледяную сосульку, махая на него павлинымъ перомъ. Ты говоришь, что никогда не станешь вѣрить ни одному его слову и говоришь большую глупость.
   Король Генрихъ. Твое возраженіе нѣсколько грубо, и въ другое время я могъ бы за него обидѣться.
   Уильямсъ. Можемъ расчитаться и послѣ, если останемся живы.
   Король Генрихъ. Пожалуй.
   Уильямсъ. По чему-же я тебя узнаю?
   Король Генрихъ. Дай мнѣ какой-нибудь залогъ; я стану носить его на шлемѣ. Если ты когда-либо согласишься признать его, я буду готовъ дать тебѣ удовлетвореніе.
   Уильямсъ. Вотъ моя перчатка; дай мнѣ въ обмѣнъ свою.
   Король Генрихъ. Бери.
   Уильямсъ. Я и твою тоже намѣренъ носить на шлемѣ, и если послѣ завтра ты подойдешь ко мнѣ и скажешь -- "Это моя перчатка!" я, -- клянусь вотъ этою рукою! -- отлично съѣзжу тебѣ въ ухо!
   Король Генрихъ. Я непремѣнно потребую перчатку, если останусь живъ.
   Уильямсъ. На это отъ тебя потребуется столько-же смѣлости, какъ на то, чтобы добровольно отправиться на висѣлицу.
   Король Генрихъ. Потребую даже въ присутствіи самого короля.
   Уильямсъ. Смотри-же, сдержи слово! Прощай!
   Бетсъ. Оставайтесь друзьями, глупые англичане, оставайтесь друзьями! Если умѣете соображать, вы тотчасъ-же поймете, что у насъ только одинъ врагъ и есть, для котораго слѣдуетъ приберегать свой гнѣвъ -- именно французы; съ насъ и этихъ враговъ довольно.
   Король Генрихъ. Дѣйствительно, французы могутъ побиться объ закладъ, ставя двадцать французскихъ кронъ противъ одной, что они насъ побьютъ, потому что они могутъ выставить двадцать своихъ солдатъ противъ одного нашего. Но для насъ, англичанъ, нѣтъ никакого преступленія корнать французскія кроны, и этимъ намѣренъ заняться завтра самъ король (Солдаты уходятъ.) Да, все на короля! Валите на него отвѣтственность и за свою жизнь, и за свою душу, за своихъ женъ съ ихъ заботами о своихъ дѣтяхъ, и за свои грѣхи! Валите все; онъ обязанъ все снести! Обязанность не легкая, но такъ-же близкая величію, какъ близки между собою по рожденію близнецы!-- обязанность подлежащая обсужденію каждаго глупца, умѣющаго чувствовать однѣ только собственныя болячки. Въ сколькихъ радостяхъ, доступныхъ обыкновеннымъ смертнымъ, короли вынуждены отказывать себѣ совершенно, и что, кромѣ внѣшней царственной пышности, имѣютъ короны, чего-бы не имѣли королевскіе подданные? Что-же такое самъ этотъ кумиръ, зовущійся царственнымъ величіемъ? Что ты за божество, когда тебѣ самому приходится чувствовать земныя нужды сильнѣе, чѣмъ твоимъ поклонникамъ? Какая отъ тебя польза, какая прибыль? Покажи-же мнѣ истинную свою стоимость, истинную свою душу, внушающую столько поклоненій? Что-же есть въ тебѣ, кромѣ сана, положенія, внѣшняго облика, внушающихъ страхъ и трепетъ? Однако, вселяя въ другихъ трепетъ, ты все-таки менѣе счастливо, чѣмъ тѣ, въ кого ты его вселяешь. Не слишкомъ-ли часто тебѣ, вмѣсто сладостнаго сердечнаго уваженія, приходится упиваться ядовитою лестью? О, гордое величіе, попробуй только захворать и приказать своему высокому положенію, чтобы оно тебя исцѣлило! -- Не воображаешь-ли ты, что огненный пылъ лихорадки отступитъ передъ твоими титулами, раздуваемыми всеобщимъ раболѣпіемъ? Отступитъ-ли болѣзнь при видѣ нижайшихъ поклоновъ и колѣнопреклоненій? Ты въ состояніи заставлять каждаго нищаго падать предъ тобою на колѣни, но имѣешь-ли ты хоть малѣйшую власть надъ его здоровьемъ? Нѣтъ, великолѣпное сновидѣніе, такъ своевольно играющее спокойствіемъ короля, такой власти тебѣ не дано! Нѣтъ, величіе, я, судящій тебя король, говорю:-- ни курящійся ѳиміамъ, ни скипетръ, ни держава, ни мечь, ни поклоненіе толпы, ни императорскій вѣнецъ, ни порфира, сотканная изъ золота и жемчуга, ни высокопарный титулъ, мчащійся впереди короля, ни престолъ, на которомъ онъ возсѣдаетъ, ни потокъ сіянія, бьющійся о недоступный по своему величію берегъ этого міра,-- нѣтъ, ничто изъ всего этого:-- ни трижды царственная пышность, ни все великолѣпіе, распростертое на величавомъ ложѣ, не въ силахъ послать намъ такого крѣпкаго сна, какимъ, предаваясь покою, наслаждается пустоголовый поденщикъ, насыщенный горькимъ хлѣбомъ нужды, но незнающій тѣхъ мучительныхъ безсонницъ, которыя превращаютъ безконечно долгія ночи въ адскія пытки. Онъ, этотъ чернорабочій, съ восхода и до заката солнца обмывающійся потомъ подъ лучезарными взглядами Феба, спитъ всю ночь напролетъ, словно въ Элизіѣ, а на другой день, вставъ съ разсвѣтомъ, подсаживаетъ Гиперіона на его коней, и такъ въ постоянно безвыходнымъ для него труда одинъ за другимъ идутъ быстро бѣгущіе годы и, наконецъ, приводятъ его къ могилѣ. Бѣднякъ этотъ, всѣ дни проводящій въ трудѣ, а ночи въ крѣпкомъ снѣ, счастливѣе короля, не смотря на все величіе послѣдняго. Этотъ бѣднякъ -- одинъ изъ того народа, на долю котораго выпалъ благодатный миръ; онъ беззаботно вкушаетъ эту благодать даже не подозрѣвая, сколько заботъ, сколько безсонныхъ ночей стоитъ сохраненіе мира королю, пользующемуся имъ несравненно менѣе, чѣмъ послѣдній простолюдинъ.
  

Входитъ Эрпипэнъ.

  
   Эрпинэнъ. Государь, лорды, встревоженные вашимъ отсутствіемъ, отыскиваютъ васъ по всему лагерю.
   Король Генрихъ. Добрый и старый мой рыцарь, проси ихъ всѣхъ ко мнѣ въ палатку. Я буду тамъ ранѣе тебя.
   Эрпинэнъ. Будетъ исполнено, государь. (Уходитъ.)
   Король Генрихъ. О, богъ сраженій, закали сердца моихъ воиновъ! Обереги ихъ отъ страха, отними у нихъ способность считать количество нашихъ враговъ и хоть на сегодня не лишай ихъ мужества! Да, хоть на сегодня забудь, какое преступленіе совершилъ мой отецъ, въ погонѣ за короною Англіи! Я почтилъ прахъ Ричарда вторичнымъ погребеніемъ и пролилъ о немъ горючихъ слезъ болѣе, чѣмъ вытекло капель крови изъ его царственныхъ жилъ. Я на свой счетъ кормлю пятьсотъ бѣдняковъ, которые ежедневно и утромъ, и вечеромъ возводятъ къ небесамъ свои исхудалыя руки, чтобы вымолить прощеніе за пролитую кровь. Я выстроилъ два монастыря, гдѣ строгой, суровой жизни иноки денно и водно поютъ заупокойныя молитвы, моля о спасеніи души Ричарда. Я готовъ бы сдѣлать еще болѣе, хотя и знаю, что все, чтобы я ни сдѣлалъ, все-таки будетъ ничтожно, пока мольба о спасеніи собственной души остается позади другихъ желаній.
  

Входитъ Глостэръ.

  
   Глостэръ. Государь...
   Король Генрихъ. Голосъ моего брата Глостэра... А, знаю, зачѣмъ ты явился!.. Идемъ вмѣстѣ... Меня ожидаютъ и день, и друзья, и многое другое (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Лагерь французовъ.

Входятъ Дофинъ, герцогъ Орлеанскій, Рамбюрэ и другіе.

  
   Герцогъ Орлеанскій. Солнце уже позлащаетъ наши доспѣхи. Пора, господа!
   Дофинъ. Monte a cheval!.. И мнѣ коня! Эй, вы, прислужники, холопы!
   Герцогъ Орлеанскій. О, какой благородный пылъ!
   Дофинъ. Впередъ! Les еаих et la terre!
   Герцогъ Орлеанскій. Rien de plus? l'air et le feu...
   Дофинъ. Ciel! кузенъ мой Орлеанскій... (Входитъ Коннэтабль). Что скажете, почтенный Коннэтабль?
   Коннетабль. Слышите, какъ нетерпѣливо ржутъ наши кони?
   Дофинъ. Такъ вскакивайте скорѣе на нихъ верхомъ и шпорьте ихъ такъ, чтобы кровь изъ ихъ боковъ брызнула прямо въ глаза англичанамъ и ослѣпила ихъ избыткомъ нашего мужества!
   Рамбюрэ. Вы хотите, чтобы они плакали кровью нашихъ лошадей? Но какъ же мы, если такъ, увидимъ ихъ настоящія слезы?
  

Входитъ Гонецъ.

  
   Гонецъ. Пэры Франціи, англичане уже выстроились въ боевомъ порядкѣ.
   Коннэтабль. На коней, храбрые принцы! Проворнѣй на коней! Взгляните на эти несчастныя, изморенныя голодомъ полчища и поймете, что вы своимъ блистательнымъ видомъ высосете изъ нихъ послѣдніе остатки ихъ жалкаго мужества, превративъ ихъ только въ скорлупу и въ шелуху людей. Для вашихъ рукъ здѣсь слишкомъ мало дѣла, и въ жилахъ у непріятеля слишкомъ мало крови, чтобы обагрить, какъ слѣдуетъ, каждый изъ тѣхъ мечей, которые обнажатъ сегодня наши доблестные французы и за недостаткомъ дѣла снова спрячутъ въ ножны. Намъ только на нихъ дунуть и мужественная сила нашего дыханія заставитъ ихъ всѣхъ попадать на землю. Можно увѣрять положительно, -- и въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія,-- что было бы совершенно достаточно излишка той сволочи, тѣхъ холоповъ, которые тѣснятся около нашихъ боевыхъ рядовъ чтобы очистить долину отъ жалкаго непріятеля, тогда какъ мы сами могли бы оставаться праздными зрителями и наблюдать за сраженіемъ, стоя у подножія вотъ того холма. Но этому противится наша честь... Что же сказать вамъ еще? Дѣлать намъ придется немного; конецъ настанетъ мигомъ. Пусть трубы гремятъ, какъ передъ охотой, возвѣщая всадникамъ, что пора садиться на коней! Наше появленіе повергнетъ всю долину въ такое смятеніе, что англичане падутъ ницъ и сдадутся намъ тотчасъ-же.
  

Входитъ Гранпрэ.

  
   Гранпрэ. Благородные принцы Франціи, что же медлите вы такъ долго? Жалкіе остовы островитянъ, теряющихъ надежду спасти свои кости, безобразятъ собою утренній видъ поля. Ихъ рваныя знамена едва развѣваются и въ трепетное движеніе ихъ слегка приводитъ наше могучее дыханіе, когда кто-нибудь изъ насъ презрительно взглянетъ на нихъ, случайно проходя мимо. Самъ гордый Марсъ смотритъ въ ихъ нищенскомъ войскѣ какимъ-то несостоятельнымъ должникомъ, и глаза его робко проглядываютъ сквозь щели заржавленнаго забрала. Ихъ всадники имѣютъ видъ какихъ-то неподвижныхъ подсвѣчниковъ, рукамъ которыхъ поручено держать свѣчи, а голодныя клячи, уныло понуря голову, какъ будто заранѣе предвидятъ печальную свою участь. Бока ихъ ввалились; кожа повисла; изъ тусклыхъ глазъ течетъ слизистая влага; около ихъ неподвижныхъ, словно мертвыхъ, челюстей висятъ выпачканныя жеванною травою удила, а надъ всѣмъ войскомъ парятъ стаи его палачей, хитрыхъ вороновъ, нетерпѣливо выжидающихъ, чтобы насталъ ихъ часъ. Никакими словами не опишешь странной безжизненной жизни, неодушевленнаго одушевленія этой рати.
   Коннэтабль. Они прочитали свои молитвы и теперь ожидаютъ смерти.
   Дофинъ. Не послать-ли людямъ новыхъ одеждъ и чего-нибудь пообѣдать, а отощавшимъ лошадямъ хоть бы овса, чтобы утолить голодъ, прежде чѣмъ они вступятъ въ бой?
   Коннэтабль. Я жду только своего знамени... Впрочемъ, зачѣмъ терять время? Я на время возьму у кого-нибудь изъ трубачей его знамя; оно пока замѣнитъ мнѣ мое. Скорѣе же въ путь! Солнце уже высоко и мы только даромъ тратимъ дорогія минуты! (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Лагерь англичанъ.

Входятъ Глостэръ, Бедфордъ, Экзэтэръ, Сольсбюри, Уэстморлендъ и войски.

  
   Глостэръ. Гдѣ же король?
   Бедфордъ. Онъ сѣлъ на коня и отправился взглянуть на непріятельскія силы.
   Уэстморлендъ. У французовъ подъ оружіемъ, по крайней мѣрѣ, тысячъ шестьдесятъ человѣкъ.
   Экзэтэръ. Такимъ образомъ, приходится одинъ на пятерыхъ; помимо этого преимущества, войска у нихъ совсѣмъ свѣжія.
   Сольсбюри. За насъ стоитъ десница Всевышняго, а это даетъ намъ страшный перевѣсъ! Да хранитъ эта десница всѣхъ васъ, принцы! Я же отправлюсь на свой постъ. Если намъ суждено свидѣться только на небесахъ, разстанемся все-таки съ радостнымъ сердцемъ. Прощайте, благороднѣйшій герцогъ Бедфордъ, и вы, дражайшій лордъ Глостэръ, и вы, добрѣйшій Экзэтэръ... (Уэстморленду). Прощай и ты, любезный мой родственникъ; прощайте и вы, войска!
   Бедфордъ. Прощайте, добрѣйшій Сольсбюри. Да пошлетъ Господь вамъ счастье!
   Экзэтэръ. Прощай, доблестный лордъ. Старайся биться сегодня какъ можно мужественнѣе!.. Впрочемъ, я только оскорбляю тебя такимъ совѣтомъ, потому что ты и такъ само мужество, сама непоколебимая стойкость (Сольсбюри уходитъ).
   Бедфордъ. Да, въ немъ разомъ совмѣщаются и великодушіе, и отвага принца.
   Уэстморлендъ. О, зачѣмъ нѣтъ при насъ теперь тѣхъ десяти тысячъ вооруженныхъ людей, которые остались въ Англіи и ничего тамъ не дѣлаютъ!
  

Входитъ король Генрихъ.

  
   Король Генрихъ. Кто рѣшается высказать такое пожеланіе? Ты, Уэстморлендъ? Нѣтъ, любезный мой кузенъ! Если мы обречены на смерть, для нашего отечества будетъ достаточно и такой потери; если же мы останемся въ живыхъ, то чѣмъ меньше насъ будетъ, тѣмъ громче окажется наша слава. Да будетъ воля Божія! Прошу тебя, Уэстморлендъ, не желай для насъ ни одного лишняго человѣка. Клянусь Юпитеромъ, я не очень падокъ на золото, и мнѣ нѣтъ никакого дѣла до того, сколько человѣкъ содержится на мой счетъ. Мнѣ все равно, носятъ другіе мои одежды или не носятъ; до такихъ пустяковъ моимъ помысламъ нѣтъ ровно никакого дѣла. Но если грѣшно желать чести и славы, сознаюсь, что среди живыхъ людей я величайшій грѣшникъ! Итакъ, добрѣйшій кузенъ, не желай, чтобы сюда изъ Англіи прибылъ хоть одинъ лишній человѣкъ. Клянусь Создателемъ, даже за осуществленіе лучшихъ моихъ надеждъ, я не пожертвовалъ бы тою частичкою славы, которую у меня,-- по моему мнѣнію,-- отнялъ бы одинъ этотъ лишній человѣкъ. Не желай, Уэстморлендъ, чтобы намъ на помощь прибылъ хоть бы еще одинъ человѣкъ, и объяви моему войску, что тотъ, кто не желаетъ сражаться, можетъ удалиться:-- ему дадутъ и увольненіе, и на дорогу кошелекъ съ достаточнымъ количествомъ кронъ. Мы не желали бы умереть рядомъ съ человѣкомъ, который боится быть нашимъ товарищемъ по смерти. Сегодня праздникъ въ честь памяти Св. Криспіана. Кто переживетъ этотъ день и по добру-поздорову вернется домой, тотъ при одномъ упоминаніи объ этомъ днѣ станетъ подниматься на цыпочки, чтобы казаться выше, и въ груди его все невольно встрепенется при одномъ имени св. Криспіана. Каждый, оставшійся въ живыхъ, достигнувъ глубокой старости, будетъ чтить этотъ день, какъ праздникъ, приглашать сосѣдей на угощеніе и въ канунъ памятнаго дня пируя съ пріятелями, станетъ имъ говорить:-- "Завтра день св. Криспіана",-- а затѣмъ, засучивъ рукава, покажетъ имъ рубцы отъ полученныхъ когда-то ранъ. Память у стариковъ слаба, но забывая даже все на свѣтѣ, подвиговъ своихъ въ этотъ день они не забудутъ. станутъ даже ихъ преувеличивать; да, безъ этого не обойдется, впрочемъ, какъ всегда. Наши имена сдѣлаются такими же привычными ихъ устамъ, какъ самыя обыденныя слова. Имена Герри, Бедфорда, Экзэтэра, Уорика, Тальбота, Сольсбюри и Глостэра дружно будутъ произноситься, пока пѣнящіеся кубки станутъ чокаться одинъ о другой. Повѣсть о нашихъ дѣяніяхъ добрые старики передадутъ своимъ дѣтямъ, такъ что отнынѣ и до скончанія вѣковъ ни одинъ день св. Криспина и Криспіана не пройдетъ безъ того, чтобы о насъ не вспомнили въ небольшомъ, но счастливомъ кругу братьевъ, такъ какъ каждый, кто сегодня прольетъ свою кровь вмѣстѣ со мною, будетъ мнѣ братомъ, и какъ бы низменъ ни былъ онъ по происхожденію, нынѣшній день его облагородитъ, и тѣ джентльмены, которые теперь спокойно нѣжатся въ Англіи на мягкихъ постеляхъ, проклянутъ себя за то, что не были сегодня здѣсь, вмѣстѣ съ вами. Они вынуждены будутъ прикусывать языкъ всякій разъ, когда кто нибудь упомянетъ при нихъ о нашихъ сподвижникахъ въ день св. Криспіана.
  

Входитъ Сольсбюри.

  
   Сольсбюри. Будьте, государь, наготовѣ: -- французы выстроились и, вѣроятно, произведутъ сейчасъ на васъ нападеніе.
   Король Генрихъ. Мы готовы духомъ, слѣдовательно, все готово.
   Уэстморлендъ. Горе тому, кто не воспрянетъ духомъ въ такую минуту.
   Король Генрихъ. Теперь, кажется, даже и ты пересталъ желать, чтобы явилось подкрѣпленіе изъ Англіи?
   Уэстморлендъ. Если-бы на то было соизволеніе Божіе, я желалъ-бы, чтобы рѣшеніе царственной этой битвы было предоставлено только вамъ и мнѣ, безъ содѣйствія какихъ бы то ни было постороннихъ помощниковъ.
   Король Генрихъ. Вотъ ты въ своихъ желаніяхъ отказался отъ подкрѣпленія въ цѣлыхъ пять тысячъ человѣкъ, а это по моему лучше, чѣмъ желать помощи хоть-бы одного лишняго помощника... Господа, ваши мѣста вамъ всѣмъ извѣстны. Да будетъ Богъ со всѣми вами! (Трубы гремятъ; входитъ Монжуа).
   Монжуа. Еще разъ являюсь къ тебѣ, король Генрихъ, чтобы спросить, не намѣренъ-ли ты условиться насчетъ выкупа ранѣе, чѣмъ неизбѣжная твоя гибель обозначится вполнѣ ясно. Ты такъ близко стоишь къ пропасти, что она вынуждена будетъ тебя поглотить; въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Помимо этого, благородный Коннэтабль, движимый неизмѣримымъ милосердіемъ, предлагаетъ тебѣ напомнить своимъ воинамъ, чтобы они, несчастные, хорошенько приготовились къ смерти, дабы ихъ очищенныя покаяніемъ души могли съ миромъ отлетѣть отъ этого поля, на которомъ улягутся и будутъ гнить ихъ бездыханные трупы.
   Король Генрихъ. По чьему порученію явился ты на этотъ разъ?
   Монжуа. По порученію Коннэтабля.
   Король Генрихъ. Прошу тебя, передай ему прежній мой отвѣтъ. Скажи своимъ повелителямъ, чтобы прежде совсѣмъ покончили со мною, а потомъ уже продавали мои кости. Милосердый Боже, зачѣмъ они такъ зло издѣваются надъ нами, жалкими бѣднягами? Нѣкій человѣкъ, продавшій кожу льва еще тогда, когда животное было живо, самъ былъ убитъ, пока гонялся за звѣремъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что многіе изъ насъ обрѣтутъ на родинѣ могилы съ бронзовыми плитами, на которыхъ сохранится перечень нашихъ сегодняшнихъ дѣяній; но и тѣ, которые, сражаясь, какъ подобаетъ истиннымъ воинамъ, сложатъ на вашихъ поляхъ свои доблестныя кости, тоже осѣнятъ себя неумирающею славою, хотя бы вы и зарыли ихъ въ навозныя кучи. Лучезарное солнце даже и тогда не лишитъ ихъ своего привѣта. Оно вознесетъ ихъ клубящуюся славу превыше небесъ; земные-же ихъ останки, разлагаясь, заразятъ своими испареніями вашъ воздухъ и распространятъ въ цвѣтущей Франціи всякія повальныя болѣзни. Вы увидите тогда, какъ снова воспрянетъ наша англійская доблесть. Упавъ на землю она, словно ядро, пролежитъ нѣсколько времени неподвижно, какъ мертвая, но потомъ въ ней произойдетъ взрывъ; она снова станетъ смертоноснымъ орудіемъ и своими осколками примется убивать все, что попадется ей на пути. Пусть рѣчь моя будетъ исполнена гордости! Скажи Коннэтаблю, что мы воины, годные только для будничной работы, а не для праздничныхъ парадовъ; что всѣ позолоченыя наши украшенія поблекли отъ трудныхъ переходовъ и отъ дождливой погоды; что во всемъ нашемъ войскѣ нѣтъ ни одного цѣльнаго пера, а это служитъ достаточнымъ ручательствомъ, что мы не улетимъ. Скажи, что время обратило наше платье въ лохмотья, сдѣлало насъ неряхами, но что сердца наши, -- клянусь въ этомъ смѣло, -- изукрашены какъ нельзя лучше, и бѣдные мои солдаты увѣряютъ, что всѣ они, еще ранѣе наступленія ночи, явятся въ новомъ платьѣ, что они, сдѣлавъ французовъ негодными для пребыванія въ строю, сорвутъ съ нихъ разноцвѣтныя ихъ одежды и сами облекутся въ эти пышные наряды. Если они это исполнятъ,-- въ чемъ я, уповая на помощь Божію, почти увѣренъ,-- деньги на мой выкупъ будутъ собраны тотчасъ-же. Ты-же, герольдъ, не утруждай себя понапрасну. Ты, милѣйшій герольдъ, явился толковать о выкупѣ; клянусь, что твоимъ властелинамъ не получить за меня иного выкупа, кромѣ этихъ членовъ, а если уже придется такъ, я оставлю имъ эти члены въ такомъ видѣ, что полководцы Францй не извлекутъ изъ нихъ ровно никакой выгоды. Передай все это Коннэтаблю.
   Монжуа. Не замедлю это исполнить. Затѣмъ, прощай! Никакихъ другихъ герольдовъ болѣе не жди!
   Король Генрихъ. А я, напротивъ, ожидаю, что ты опять явишься для переговоровъ о выкупѣ (Монжуа удаляется; входитъ герцогъ Іорскій).
   Герцогъ Іоркскій. Государь, покорно преклоняя колѣно, являюсь я просить, какъ милости, чтобы вы поручили мнѣ начальство надъ передовымъ отрядомъ.
   Король Генрихъ. Хорошо, храбрый герцогъ Іоркскій, бери на себя эту обязанность... Ну, воины, идемъ! Пусть Господь располагаетъ судьбами этого дня, какъ будетъ угодно Его святой волѣ! (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Поле битвы.

(Трубы и барабаны гремятъ; происходятъ стычки. Входятъ; Французскій солдатъ, Пистоль и Мальчикъ).

  
   Пистоль. Ну, сдавайся, песъ!
   Французъ. Je pense que vous etes un gentilhomme de bonne qualite.
   Пистоль. Калита! Calen o Custure me!.. Самъ-то ты дворянинъ-ли? Объясняй скорѣе!
   Французъ. О seigneur Dieu!
   Пистоль. Осэньоръ Дью... Должно быть, дворянинъ. Взвѣсь мои слова, Осэньоръ Дью, и запомни хорошенько слѣдующее:-- ты, Осэньоръ Дью, погибнешь отъ острія меча, если,-- слышишь, Осэньоръ Дью?-- да, если не представишь за себя громаднаго выкупа.
   ФРАНЦУЗЪ. О, prenez misericorde! ayez pitiede moy.
   Пистоль. Димой, песъ? Нѣтъ мнѣ нужно сорокъ димойевъ, или иначе я вырву твою обагренную пурпуровою кровью брюшину черезъ твою-же глотку!
   Французъ. Estil impossible d'echapper la force deton bias?
   Пистоль. Какого еще томбра ты мнѣ предлагаешь, песъ ты этакій? Да, что ты мнѣ такое предлагаешь, проклятый и безстыжій горный кабанъ?
   Французъ. О, pardonnez moy?
   Пистоль. Опять какой-то немой? Что-же это, мѣра какая или вѣсъ?.. Эй, ты, мальчуганъ! Спроси у этого бездѣльника по-французски, какъ его зрвутъ?
   Мадьчикъ. Ecoutez; comment etes vous appele?
   Французъ. Monsieur le Fer.
   Мальчикъ. Онъ говоритъ, что его зовутъ мистеръ Феръ.
   Пистоль. Мистеръ Феръ... Вотъ я его омистэрю, обдеру и такъ оферю, что онъ не радъ будетъ жизни! Передай ему это по-французски.
   Мальчикъ. Я не знаю, какъ по-франаузски такія слова, какъ:-- омистэрю, обдеру и аферю.
   Пистоль. Скажи, чтобы онъ приготовился, такъ какъ я сейчасъ перерѣжу ему горло.
   Французъ. Que dit il, monsieur?
   Мальчикъ. Il me commande de vous dire que vous faites vous prêt; car ce soldat ici est disposé tout à cette heure de couper votre gorg.
   Пистоль. Вуй, куперъ горжъ. Паръ ма фуа, если ты, гнусный холопъ, не выплатишь мнѣ много-много хорошихъ кронъ, я искрошу тебя вотъ этимъ самымъ мечемъ.
   Французъ. О, je vous supplie pour l'amour de Dieu, me pardonner! Je suis gentilhomme de honne maison; gardez ma vie, et je vous donnerai deux cents écus.
   Пистоль. Что онъ такое говоритъ?
   Мальчикъ. Онъ проситъ его не убивать; онъ говорить, что онъ хорошаго рода и предлагаетъ вамъ за себя выкупъ въ двѣсти кронъ.
   Пистоль. А ты отвѣть ему на это, что все мое бѣшенство спало съ меня разомъ и что я принимаю его кроны.
   Французъ. Petit monsieur, que dit-il?
   Мальчикъ. Encore qu'il est contre son jurement de pardonner aucun prisonnier; néanmoins pour les écus que vous lui avez prorais, il est content de vous donner la liberté, le franchissement.
   Французъ. Sur mes genoux je vous donne mille remerciements: et je m'estime heureux que je suis tombé entre les mains d'un chevalier, je pense, le plus brave, vaillant, et très distingué seigneur d'Angleterre.
   Пистоль. Объясни мнѣ, мальчуганъ, что онъ говоритъ.
   Мальчикъ. Онъ на колѣняхъ возсылаетъ къ вамъ тысячи благодарностей и благословляетъ судьбу зато, что онъ,-- по его мнѣнію,-- попалъ въ руки къ храбрѣйшему, доблестнѣйшему и трижды достойнѣйшему англійскому рыцарю.
   Пистоль. Я покажу, что я хоть и умѣю сосать кровь, но умѣю иногда быть милосердымъ. За мною! (Уходитъ).
   Мальчикъ. Suivez vous le grand capitaine (Французскій солдатъ уходитъ). Я никогда не подозрѣвалъ, чтобы такой густой голосъ могъ выходить изъ такого пустого сердца, но пословица, что пустая бочка сильнѣе гремитъ, вполнѣ справедлива. Бардольфъ и Нимъ были вдесятеро мужественнѣе и смѣлѣе этого ревущаго дьявола изъ старшной пьесы, которому всякій можетъ безнаказанно обрѣзать ногти деревяннымъ клинкомъ шута, а между тѣмъ оба они повѣшены. Тоже могло-бы случиться и съ этимъ, если-бы у него случайно хватило отваги что-нибудь украсть. А я долженъ оставаться съ другими служителями при обозѣ... Вотъ была-бы отличная добыча для французовъ, если-бы они знали, что обозъ охраняется одними мальчишками (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Другая часть поля битвы.

Трубы гремятъ. Входятъ: Дофинъ, Герцоги Орлеанскій и Бурбонскій, Коннэтабль, Рамбюрэ и другіе.

  
   Коннэтабль. О, diable!
   Герцогъ Орлеанскій. О, seigneur! le jour est perdu, tout est perdu!
   Дофннъ. Mort de ma vie! Все погибло, все упреки и вѣчный позоръ сидятъ теперь, изукрасившись въ перья отъ нашихъ шлемовъ, и насмѣхаются надъ нами. О, méchante fortune!.. (Шумъ битвы на нѣкоторое время усиливается). Не обратиться-же трусливо въ бѣгство!
   Коннэтабль. Всѣ наши ряды разстроены.
   Дофинъ. О, какой несмываемый стыдъ!.. Надо самимъ покончить съ собою! Неужто это тѣ самые оборванцы, которые служили намъ ставкою, когда мы играли въ кости?
   Герцогъ Орлеанскій. И неужто насъ разбилъ тотъ самый король, къ которому мы посылали за выкупомъ?
   Герцогъ Бурбонскій. Позоръ, вѣчный позоръ -- вотъ что намъ осталось, и ничего, кромѣ позора! Хоть-бы умереть съ честью! Обратимся еще разъ противъ непріятеля, сдѣлаемъ новую попытку! а тотъ, кто не захочетъ теперь послѣдовать за герцогомъ Бурбонскимъ, пусть убирается отсюда и, держа въ рукахъ шапку, словно подлый сводникъ, оберегаетъ дверь, за которою гнуснѣйшій холопъ, не стоющій даже моей собаки, оскверняетъ красивѣйшую изъ его дочерей!
   Коннэтабль. Тотъ-же самый безпорядокъ, который насъ погубилъ, можетъ послужить намъ на пользу! Бросимся на непріятеля всею толпою и предоставимъ ему случай изрубить насъ въ куски!
   Герцогъ Орлеанскій. Насъ, живыхъ, еще достаточно на этомъ полѣ, и, если-бы можно было возстановить хоть какой-нибудь порядокъ, у насъ еще хватило-бы силъ раздавить англичанъ своею численностью.
   Герцогъ Бурбонскій. Къ чорту теперь порядокъ! Бѣгу и брошусь прямо въ свалку! Сократимъ жизнь, чтобы тѣмъ сократить и нашъ позоръ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Другая часть поля битвы.

Трубы гремятъ. Входятъ: король Генрихъ съ войскомъ; затѣмъ Экзэтэръ и другіе, ведя плѣнниковъ.

  
   Король Генрихъ. Трижды доблестные мои соотечественники, сражались мы превосходно, но ничто еще не сдѣлано, пока французы не очистили окончательно поля.
   Экзэтэръ. Герцогъ Іоркскій шлетъ вашему величеству свой привѣтъ.
   Король Генрихъ. А, добрый мой дядя еще живъ? Въ теченіе послѣдняго часа я три раза видѣлъ, какъ онъ падалъ и трижды снова вскакивалъ на ноги, чтобы продолжать сражаться. Онъ отъ верхушки шлема до шпоръ быль весь въ крови.
   Экзэтэръ. Въ этомъ-же самомъ облаченіи, онъ, -- храбрый воинъ, -- лежитъ теперь, утучняя собою поле битвы, а рядомъ съ нимъ -- товарищъ его славныхъ подвиговъ, благородный графъ Соффолькъ. Соффолькъ умеръ ранѣе, а весь изрубленный Іоркъ приблизился къ другу, почти сплошь покрытому запекшейся кровью, взялъ того за бороду и, цѣлуя его въ раны, зіявшія на его лицѣ, воскликнулъ:-- "Подожди, дорогой кузенъ Соффолькъ! моя душа вмѣстѣ съ твоею вознесется на небо! Пусть-же твоя душа дождется моей, чтобы онѣ могли летѣть рядомъ, какъ оба мы, связанные узами рыцарства, мужественно сражались рядомъ во время славной и побѣдоносной сегодняшней битвы!" На эти слова подоспѣлъ я и сталъ его ободрять. Онъ улыбнулся протянулъ мнѣ руку и, едва замѣтно пожимая мою, добавилъ:-- "Дорогой лордъ, передай королю мой привѣтъ и разскажи его величеству о моихъ дѣяніяхъ". Проговоривъ это, онъ снова повернулся къ Соффольку и, раненою рукою обнимая шею умершаго, поцѣловалъ его въ губы. Такъ-то, вступивъ въ брачный союзъ со смертью, онъ скрѣпилъ кровью завѣщаніе любви, покончившейся такъ благородно. Прекрасная, трогательная эта картина вызвала изъ глазъ моихъ влагу, которую я хотѣлъ было удержать, но мужественная моя твердость вся уже была растрачена; вся нѣжность моей матеря перешла въ мои глаза и заставила меня залиться слезами.
   Король Генрихъ. Не осуждай себя за это, потому что при одномъ твоемъ разсказѣ изъ моихъ отуманенныхъ глазъ тоже готовы брызнуть слезы (Громкіе звуки трубъ). Слышите? Что значитъ эта новая тревога? Ужъ не собрали-ли снова французы свои разсѣявшіяся войска. Если такъ, пусть каждый солдатъ безпощадно убиваетъ своихъ плѣнныхъ. Передать это приказаніе всѣмъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА VII.

Другая часть поля битвы.

При громѣ трубъ, входятъ Флюэленъ и Гауръ.

  
   Флюэлленъ. Прикасано упифать и мальшикофъ при опосахъ! Это софсѣмъ протифно саконамъ фойны. Слышите? я хофорю, што нелься пило фидумать полѣе слодѣйекой іитуки! Скашите по софѣсти, такъ я хофорю?
   Гауръ. Да, ни одного мальчика при обозѣ французы не оставили въ живыхъ, и такую отвратительную рѣзню произвели тѣ самые трусы, которые позорно бѣжали съ поля битвы. Помимо этого, они сожгли или разграбили все, что находилось въ ставкѣ короля; за это король поступилъ вполнѣ справедливо, приказавъ, чтобы каждый солдатъ перерѣзалъ своихъ плѣнниковъ. Да, король онъ образцовый!
   Флюэлленъ. Та! хапитанъ Хауръ, онъ ротилься фъ Монмаусѣ. Скашите, какъ насыфается тотъ хоротъ, хтѣ ротилься Александръ польшой?
   Гауръ. Вы хотите сказать -- Александръ великій?
   Флюэлленъ. А расфѣ не фсе рафно польшой или феликій? Феликій, польшой, мохушій, фелихотушный, охромный, фсе это отно и тоше, только въ слофахъ неполыная раснится.
   Гауръ. Александръ великій, должно быть, родился въ Македоніи, такъ какъ, если не ошибаюсь, его отца звали Филиппомъ Македонскимъ.
   Флюэлленъ. Мнѣ тоше кашется, што онъ ротился фъ Махетоніи, и если фи, хапитанъ, фсхляните на карту фселенной, рушаюсь, фи уфитите, што, срафнифая Махетонію съ Монмаусомъ, мешту ними ошень много обшаго фъ полошеніи, и что полошеніе это таше вполнѣ тосшестфенное. Въ Махетоніи есть рѣка; въ Монмаусѣ -- тоше рѣка. Въ Монмаусѣ она насифается Уэй, а какъ насифается трухая, софсѣмъ ушло исъ моефо мосха... Отнако, все рафно, онѣ похоши мешту сопою, какъ мои пальси похоши на мои пальси, и въ опѣихъ фотится рипа семха. Если фи хорошенько прослѣтите шиснь Алексантра, фи уфитите, што шиснь Хенри Монмауса мнохо имѣетъ съ ней опшаго, потому што фсѣ фесши имѣютъ межту сопою соотношеніе. Похъ снаеть, та и фи тоше снаете, што Алексантръ, путуши неопустанъ фъ сфоемъ хнѣфѣ, пѣшенстфѣ, исступленіи, нехотофаніи, растрашеніи, ярости и турномъ располошеніи туха, а такше, кохта ево мосхъ пиль опьниенъ... та, хофорю я, Алексантръ фъ сертсахъ и фъ сертитости упиль лутшафо сфоефо труха Клита.
   Гауръ. Ну, въ этомъ нашъ король мало похожъ на Александра; своихъ друзей онъ никогда не убивалъ.
   Флюэлленъ. Это, фитите, софсѣмъ не хорошо, што фи прерыфаете у меня фо рту слофа ранѣе, шѣмъ я софсѣмъ оконшиль рѣчь. Я хофорю только по сплишенію и по срафненію. Такъ ше, какъ Алексантръ, путуши фъ хнѣфѣ и фъ потпитіи упилъ сфафо труха Клита, и Хенри Монмаусъ, нахотясь въ полной памяти и фъ страфомъ смислѣ, прохналъ отъ сепя тольстафо ритсаря, съ польшимъ прюхомъ, самѣшательнафо пестной раснихъ шутокъ, турашестфъ, насмѣшекъ и фсякихъ мерсостей. Имя ефо я посапиль.
   Гауръ. Сэръ Джонъ Фольстэфъ.
   Флюэллесъ. Такъ; онъ и есть... Та, моху сказать, прекрасные люти ротятся фъ Монмаусѣ.
   Гауръ. Вотъ и его величество.
  

При звукахъ трубъ входятъ король Генрихъ съ частью войска. За нимъ Уорикъ, Глостэръ, Экзэтэръ и другіе. Въ числѣ послѣднихъ Уильямсъ.

  
   Король Генрихъ. Съ самаго своего вступленія во Францію, я до этой минуты ни разу еще не чувствовалъ ожесточенія. Возьми съ собою трубача, герольдъ, вскочи на коня и поѣзжай скорѣе къ всадникамъ, что расположились на томъ холмѣ. Если они хотятъ сражаться, скажи, чтобы они сейчасъ же выѣзжали къ намъ на встрѣчу; не хотятъ?-- пусть очистятъ поле, такъ какъ они мозолятъ намъ глаза. Если же они не согласятся ни на то, ни на другое, мы сами ринемся на нихъ и заставимъ ихъ разлетѣться съ такою же быстротою, съ какою вылетали камни изъ древнихъ ассирійскихъ пращей, и перерѣжемъ всѣхъ, кто бы ни попался намъ въ руки. Пусть никто не ждетъ отъ насъ пощады. Поѣзжай и передай имъ это.
  

Входитъ Монжуа.

  
   Экзэтэръ. Государь, вотъ французскій герольдъ.
   Глостэръ. Теперь взглядъ его не такъ самонадѣянъ, какъ давича.
   Король Генрихъ. Это что еще значитъ? Зачѣмъ явилса ты къ намъ, герольдъ? Быть можетъ, опять за выкупомъ, забывъ, что мои кости -- единственный выкупъ, который я могу за себя предложить?
   Монжуа. Нѣтъ, великій государь, я пришелъ просить человѣколюбиваго позволенія обойти это кровавое поле, чтобы осмотрѣть его и похоронить нашихъ убитыхъ, отобравъ дворянъ отъ воиновъ-простолюдиновъ, потому что, на великое наше горе, многіе изъ нашихъ принцевъ погружены теперь въ кровь наемныхъ солдатъ, точно такъ же, какъ чернорабочіе члены нашихъ наемниковъ купаются въ крови принцевъ. Раненые кони бродятъ по полю, гдѣ запекшаяся кровь доходитъ имъ по самыя щетки и, полные дикой ярости, своими подкованными копытами наносятъ безпощадные удары прежнимъ хозяевамъ, которымъ приходится такимъ образомъ испытывать двѣ смерти. Итакъ, великій государь, дозволь намъ, не подвергаясь опасности, осмотрѣть поле сраженія и подобрать нашихъ убитыхъ.
   Король Генрихъ. Говорю тебѣ откровенно, герольдъ, я и самъ еще не знаю, вполнѣ-ли остался за нами сегодняшній день. Я до сихъ поръ вижу, какъ появляются большіе отряды всадниковъ, скачущихъ по полю битвы.
   Монжуа. Побѣда всецѣло осталась за вами.
   Король Генрихъ. Хвала за это Господу, а не нашей силѣ. Какъ названіе того замка, что виденъ отсюда.
   Монжуа. Это Азенкуръ.
   Король Генрихъ. Такъ мы сраженіе, происшедшее здѣсь въ день Криспина Криспіана, назовемъ битвою подъ Азенкуромъ.
   Фдюэлленъ. Если фи, фаше фелишестфо, посфилите мнѣ хофорить, я вамъ скашу, што я вышиталъ въ лѣтописяхъ, путто вашъ несапфенной памяти пратѣтъ и фашь феликій фнушетный тятя, шорный принтсъ, кохта-то отершали федиколѣпную попѣту зтѣсь фо Франсіи.
   Король Генрихъ. Дѣйствительно, Флюэлленъ, это такъ.
   Флюэлленъ. Фи, фаше фелишестфо, хофорите софершеную прафту. Если фи, хосутарь, исфолите помнить, уэльсси окасали фелихолѣпную услюху фъ отномъ сату, хтѣ росло мнохо порея и фоткнули сепѣ на шапки путшки порея и онъ то сихъ поръ сшитается пошетнымъ снакомъ слюшпы... я тумаю, фи сами, хосутарь, не хнушаетесь носить порей фъ тень сфятофа Тафита?
   Король Генрихъ. Да, я ношу его въ память великаго событія. Знаешь-ли, землякъ -- вѣдь я тоже уэльсскій уроженецъ?
   Фліоэлленъ. Моху скасать на это, хосутарь, што фсѣ фоты Уэя не смоютъ съ фашефо тѣла уэльсской крофи. Та пляхослофитъ ее Хоспоть и сохранитъ ее то тѣхъ поръ, какъ это путетъ ухотно ефо милости и фелишію.
   Король Генрихъ. Благодарю, дорогой землякъ.
   Флюэлленъ. Хлянусь Похомь, я семлякъ фашефо фелишестфа; это фсѣ мохутъ снать, и я хотовъ приснаться фъ этомъ перетъ фсѣмъ міромъ. Мнѣ, слафа Поху, нешево краснѣть са фаше фелишестфо, пока фаше фелишество шелофѣкъ шестній.
   Король Генрихъ. Да поможетъ мнѣ Создатель всегда оставаться такимъ! Пусть наши герольды отправятся вмѣстѣ съ французомъ и соберутъ точныя свѣдѣнія о числѣ убитыхъ съ обѣихъ сторонъ (Монжуа и нѣсколько человѣкъ изъ свиты удаляются). Подзовите ко мнѣ вонъ того молодца (Указываетъ на Уильямса).
   Экзэтэръ (Уильямсу) Подойди къ королю.
   Король Генрихъ. Зачѣмъ у тебя на шапкѣ перчатка?
   Уильямсъ. Съ позволенія вашего величества, это залогъ одного человѣка, съ которымъ я долженъ драться, если онъ еще живъ.
   Король Генрихъ. Онъ англичанинъ?
   Уильямсъ. Съ позволенія вашего величества, это тотъ негодяй, который прошедшею ночью вздумалъ со мною повздорить. Онъ обращался такъ нагло, что я поклялся дать ему хорошенько по уху, если онъ только окажется живъ и дерзнетъ потребовать назадъ свою перчатку. Онъ честью солдата поклялся тоже не снимать съ шапки моей перчатки, поэтому, если онъ еще живъ и вѣрно держитъ свое слово, я задамъ ему такую встрепку, что онъ долго будетъ ее помнить.
   Король Генрихъ. Какъ думаешь, капитанъ Флюэлленъ, обязанъ этотъ солдатъ сдержать данное слово?
   Флюэлленъ. Опясанъ! инаше онъ окашется мерсафсемъ и трусомъ. Прошу прошенія у фашефо фелишества, но я хофорю по шистой софѣсти.
   Король Генрихъ. Но можетъ быть его противникъ изъ тѣхъ, кому неприлично вступать въ состязаніе съ простымъ солдатомъ; онъ, можетъ быть, человѣкъ знатнаго рода?
   Флюэллленъ. Путь онъ такимъ ше снатнимъ тшентльменомъ, какъ самъ тьяфолъ, какъ Фельсефуль или самъ Лютсиферъ, онъ, какъ путетъ уходно вашему фелишеству, фсе-таки опясанъ стершать данный опѣтъ и слофо. Кохта не стершитъ, фитите-ли, ефо слафа путетъ такъ-ше подла, какъ самый потлій мерсафесъ, какъ самый пестышій Дшекъ, кохта липо топтафшій семлю сфоими ширными пашмаками, такъ кофорить моя софѣсть.
   Король Генрихъ. (Уильямсу.) Смотри-же, пріятель, сдержи свое слово, когда встрѣтишь противника.
   Уильямсъ. Сдержу, государь, если останусь живъ.
   Король Генрихъ. Кто твой прямой начальникъ?
   Уильямсъ. Капитанъ Гауръ, государь (Уходитъ).
   Флюэлленъ. О, капитанъ Хауръ, капитанъ хорошій онъ много шиталъ и много снаетъ о фойнѣ.
   Король Генрихъ. Флюэлленъ, возьми вотъ этотъ знакъ моего благоволенія и носи его, заткнувъ за шлемъ. Когда Алансонъ и я оба грохнулись на землю, я сорвалъ съ его шлема эту перчатку. Потребовать его обратно можетъ только другъ Алансона, слѣдовательно нашъ врагъ. Если ты любишь насъ, ты въ случаѣ встрѣчи задержишь этого человѣка.
   Флюэлленъ. Фи, фаше фелишество, окасифаете мнѣ такую фелишайшую шесть, фише которой нишефо не можетъ шелать сердсе поттаннафо. Я ошень пи шелалъ уфитать шелофѣка о твухъ ногахъ, который пи оскорпился при фидѣ етой першатки... Фотъ и фсе!.. Та, я ошень шелалъ пи уфитать такофо шелофѣка и, тай Похъ, чтопы я уфиталь его.
   Король Генрихъ.Ты знаешь Гаура.
   Флюэлленъ. Съ посфоленія фашефо фелишества, онъ мой ошень польшой трукъ.
   Король Генрихъ. Сдѣлай одолженіе, отыщи его и приведи ко мнѣ въ ставку.
   Флюэлленъ. Отысьшю. (Уходитъ.)
   Король Генрихъ. Лордъ Уорикъ и ты, братъ Глостэръ, ступайте за Флюэлленомъ по пятамъ: перчатка, которую я далъ ему въ знакъ своего благоволенія, легко можетъ доставить ему ударъ въ ухо. Она принадлежитъ тому солдату, и носить ее на шлемѣ по всѣмъ правамъ обязанъ былъ-бы я самъ. Ступай-же за нимъ, добрый кузенъ нашъ Уорикъ. Если солдатъ нанесетъ ему ударъ,-- а судя по грубости этого солдата мнѣ сдается, что онъ сдержитъ свое слово -- можетъвыйти крупная непріятность, такъ-какъ Флюэлленъ храбръ, вспыльчивъ и въ долгу за оскорбленіе не останется. Ступайте-же за нимъ и позаботьтесь, чтобы внезапно не вышло чего-нибудь дурного. Идемъ, дядя Экзэтэръ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА VIII.

Передъ ставкой короля Генриха.

Входятъ Гауръ и Уильямсъ.

  
   Уильямсъ. Чтобы посвятить васъ въ рыцари; въ этомъ капитанъ, я готовъ поручиться.
  

Входитъ Флюэлленъ.

  
   Флюэлленъ. По фолѣ Хоспота и по ефо шеланію, ступайте, капитанъ, сейшасъ-ше къ королю. Можетъ пыть тамъ фасъ штетъ полѣе хорошафо, чѣмъ мошно уфитать фо снѣ.
   Уильямсъ. Сэръ, знакома вамъ эта перчатка?
   Флюэлленъ. Снакомали мнѣ першатка? Я снаю, што першатка есть першатка.
   Уильямсъ. А я ее знаю и вотъ какъ требую назадъ. (Даетъ ему пощечину.)
   Фіюэлленъ. А шортъ фосьми! Фи самій потлій исмѣниикъ, какой только есть фо фсемъ мірѣ, и фо Франсіи, и фъ Англіи!
   Гауръ. Что это значитъ, негодяй?
   Уильямсъ. А развѣ вы думали, что я соглашусь остаться клятвопреступникомъ?
   Флюэлленъ. Стойте прошь, капитанъ Хауръ... Рушаюсь фи уфитите, какъ я накрашу утарами са исмѣну!
   Уильямсъ. Я не измѣнникъ.
   Флюэлленъ. Это лошь пусть станеть поперекъ тфое хорло. Трепую оть имени короля, капитанъ, штопы фи фсяли его подъ страшу, какъ труха храфа Алансонскаго.
  

Входятъ Уорикъ ч Глостэръ

  
   Уорикъ. Въ чемъ здѣсь дѣло? Что случилось?
   Флюэлленъ. Стѣсь, лордъ Уорикъ,-- пляхотареніе Хоспоту,-- такъ-ше ясно, какъ сфѣтлій лѣтній тень, открилась самая прилипшифая исмѣна. Та фотъ и ефо фелишестфо.
  

Входятъ король Генрихъ и Эккзэтэръ.

  
   Король Генрихъ. Что случилось? Что у васъ такое?
   Флюэлленъ. Стѣсь, хосутарь, обнарушился нехотяй приснафшій першатку, которую, исфолите фидѣть, фи сорфали съ херсоха Алансонскаго.
   Уильямсъ. Государь, это была моя перчатка, и вотъ у кого она оказалась... Значитъ, это тотъ самый человѣкъ, который обѣщался носить ее на шлемѣ, а я обѣщалъ ударить его въ ухо, если онъ посмѣетъ это сдѣлать. Вотъ я увидалъ этого человѣка; у него на шлемѣ была моя перчатка, и я вѣрно сдержалъ данное слово.
   Король Генрихъ. Солдатъ, подай мнѣ сюда перчатку. Смотри, вотъ другая, которая ей пара. Ударить по лицу ты обѣщался меня, наговоривъ мнѣ лично кучу грубостей.
   Флюэлленъ. Съ посфоленія фашефа фелшнестфа, нехотяй тольшенъ поплатиться сфоею холофою, если есть такой фоенній саконъ на сфѣтѣ.
   Король Генрихъ. Какое удовлетвореніе можешь ты мнѣ дать'?
   Уильямсъ. Всѣ оскорбленія, государь, выходятъ изъ души, но изъ моей души не вышло ни одного, которое могло бы показаться вамъ обиднымъ,
   Король Генрихъ. Кому-же, однако, наговорилъ ты дерзостей, какъ не намъ самимъ?
   Уильямсъ. Вы, ваше величество, совсѣмъ были непохожи на себя, и я принялъ васъ совсѣмъ за обыкновеннаго солдата, а это могутъ засвидѣтельствовать и ночь, и ваша одежда, и вашъ болѣе чѣмъ простой видъ. Поэтому я прошу ваше величество винить въ тѣхъ непріятностяхъ, которымъ вы подверглись, не меня, а самого себя. Будь вы на самомъ дѣлѣ тѣмъ, за кого я васъ принялъ, съ моей стороны не оказалось-бы, вѣдь, ни малѣйшаго проступка; поэтому прошу ваше величество простить меня.
   Король Генрихъ. Дядя Экзэтэръ, насыпь въ эту перчатку кронъ и возврати ее ему по принадлежности. А ты храни ее, и какъ знакъ отличія носи на шапкѣ, пока я не потребую ея обратно. Дядя, отдай ему деньги. Вы-же, капитанъ, должны помириться съ нимъ непремѣнно.
   Флюэлленъ. Клянусь сфѣтомъ сефотняшняфо тня, што у этафо молотса фо фнутренности тостатошно много мушестфа. Пери, фотъ твѣнатсать пенсофъ тля тепя. Кромѣ тофо я молю Поха, штопи онъ сохранилъ тепя и уперехъ отъ фсякихъ распрей, ссоръ, спорофъ, и несохлясій. Хофорю, такъ путетъ мнохо тля тебя лютше.
   Уильямсъ. Не хочу я вашихъ денегъ.
   Флюэлленъ. Я претлохаю отъ шистофа сертса и скашу потихоньку:-- они прихотятся тепѣ, штопы пошинить опуфь. Польно, сашѣмъ пыть такимъ шехотлифымъ? Тфои пашмаки никута не хотятся, а шиллинхъ мой хорошій; если-ше нѣтъ, я тамъ тепѣ трухой.
  

Входитъ англійскій Герольдъ.

  
   Король Генрихъ. Что скажешь, герольдъ? Сосчитано число убитыхъ?
   Герольдъ. Вотъ списокъ убитыхъ франдузовъ. (Подаетъ бумагу.)
   Король Генрихъ. А ты, дядя, скажп, кого удалось захватить въ плѣнъ изъ людей знатныхъ?
   Экзэтэръ. Герцога Орлеанскаго, Шарля, племянника короля; потомъ мессира Жака-Буссико, затѣмъ около полуторы тысячи графовъ, бароновъ, рыцарей и другихъ дворянъ, не считая простыхъ солдатъ.
   Король Генрихъ. Въ этомъ спискѣ значится, что десять тысячъ французовъ легли на полѣ битвы. Въ томъ числѣ находится сто двадцать шесть человѣкъ принцевъ и знатныхъ дворянъ, имѣющихъ собственныя свои знамена. Прибавьте къ этому восемь тысячъ человѣкъ рыцарей, оруженосцевъ и другихъ тоже именитыхъ дворянъ, изъ которыхъ пятьсотъ человѣкъ только наканунѣ были возведены въ рыцарское достоинство, такъ-что въ числѣ десяти тысячъ человѣкъ, легшихъ на мѣстѣ, оказалось всего тысяча шестьсотъ наемныхъ солдатъ; остальные-же всѣ оказались принцами, баронами, владѣтельными особами, рыцарями, шталмейстерами и другими лицами знатнаго происхожденія, занимавшими видное положеніе. Въ числѣ убитыхъ называютъ:-- Шарля д'Альбрэ, коннэтабля Франціи, адмирала Франціи -- Жака Шатильонъ, начальника самострѣльщиковъ, славнаго дэ-Рамбюрэ, гросмейстера Франціи храбраго мессира Гишара Дофэнъ; Жана, герцога Алансонскаго, Антуана, герцога Брабантскаго, брата герцога Бургундскаго и Эдуарда, герцога дэ-Баръ. Изъ числа могучихъ графовъ не досчитываются Гранпрэ и Росси, Фоконбэра и Фуа, Бомона и Марля, Водэмона и Листрэля. Да, такое собраніе убитыхъ можно по всей справедливости назвать царственнымъ!.. А гдѣ-же списокъ погибшихъ въ битвѣ англичанъ? (Герольдъ подаетъ ему другую бумагу). Эдвардъ, герцогъ Іоркскій, графъ Соффолькъ, сэръ Ричардъ Кетли, эскуайръ Дэви Гэмъ... и болѣе ни одного знатнаго имени! а изъ числа солдатъ выбыло изъ рядовъ убитыми всего двадцать пять человѣкъ! О, Боже, въ этомъ видна твоя десница и только ей одной, а не себѣ мы можемъ приписать такую блистательную побѣду. Видано-ли когда-нибудь, чтобы въ сраженіи безъ всякихъ военныхъ хитростей, въ простой стычкѣ уронъ съ одной стороны былъ такъ великъ, а съ другой такъ ничтоженъ? Прими-же ты, Господь, хвалу за такую побѣду, потому что она всецѣло принадлежитъ тебѣ!
   Экзэтэръ. Это просто изумительно!
   Король Генрихъ. Идемте! Пусть наше торжественное шествіе направится въ ближайшее селенье; сообщите войскамъ, что смертная казнь ожидаетъ всякаго, кто вздумаетъ хвалиться и приписывать самому себѣ хотя-бы малѣйшую частицу побѣды, такъ-какъ она принадлежитъ одному Богу.
   Фліоэдленъ. Но расфѣ, съ посфоленія фашефо, хофорить сколько упито путетъ тоше несаконно?
   Король Генрихъ. Объ этомъ, капитанъ, говорить будетъ можно, но только съ сознаніемъ, что за насъ сражался самъ Богъ.
   Флюэлленъ. Та, кофоря по софѣсти, Онъ стѣлалъ намъ мнохо топра.
   Король Генрихъ. Исполнимъ теперь всѣ священные обряды; прослушаемъ: "Non nobis" и "Te Deum". Когда-же мертвые будутъ богобоязненно схоронены въ землю, мы отправимся въ Кале, а оттуда въ Англію, куда никогда еще не возвращались изъ Франціи болѣе счастливые люди (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Входитъ Хоръ.

  
   Хоръ. Пусть всѣ, не читавшіе исторіи, позволятъ мнѣ подѣлиться съ ними знаніями, а тѣхъ, кто ее читалъ, я смиренно прошу простить мнѣ это сокращеніе времени, чиселъ и естественнаго теченія событій, которыхъ нельзя было-бы изобразить здѣсь во всей ихъ необъятной полнотѣ. Теперь мы переправляемъ короля въ Кале; допустите, что онъ тамъ а затѣмъ на крыльяхъ своей мысли перенесите его черезъ океанъ. Взгляните, берегъ Англіи, словно сваями, защищающими его отъ напора волнъ, весь уставленъ мужчинами, женщинами и дѣтьми, громкими своими рукоплесканіями и зычными возгласами покрывающими могучій голосъ океана, какъ церемоніймейстеръ возгласами очищаетъ путь для побѣдоноснаго короля. Представьте себѣ, что король Генрихъ высаживается на берегъ и продолжаетъ къ Лондону торжественное свое шествіе. Полетъ мысли такъ быстръ, что вы уже и теперь можете себѣ вообразить его въ Блексхисѣ, гдѣ лорды какъ чести добиваются позволенія нести передъ нимъ его помятый въ битвѣ шлемъ и его согнутый и иззубренный мечъ, но, чуждый всякаго тщеславія и самодовольной гордости, онъ не даетъ на это разрѣшенія, отказывается отъ всякихъ торжествъ, отъ всякихъ отличій и почестей, такъ-какъ всю славу побѣды приписываетъ одному Богу... Затѣмъ, при содѣйствіи неустанной работы, происходящей въ кузницѣ мысли, смотрите, какъ весь Лондонъ цѣликомъ изливаетъ изъ стѣнъ потокъ своихъ гражданъ. Лордъ-мэръ и ольдэрмены, всѣ облеченные въ пышныя одежды и въ сопровожденіи толпы плебеевъ, идутъ, словно римскіе сенаторы, навстрѣчу побѣдоносному цезарю, Тоже, хотя и въ болѣе скромныхъ размѣрахъ, но такъ-же полно сердечности повторилось бы и теперь, если-бы вдругъ вернулся изъ Ирландіи,-- а это легко можетъ случится,-- полководецъ нашей милостивой повелительницы, ведя за собою мятежниковъ, нанизанныхъ на клинки мечей. Да, многіе, чтобы встрѣтятъ его, тоже высыпали бы тогда за стѣны мирнаго города. Еще большее количество народа и по еще болѣе основательной причинѣ бросилось встрѣчать короля Генриха. Теперь вообразите, что онъ въ Лондонѣ, гдѣ его задерживаютъ жалобныя мольбы французовъ и посредничество императора, принявшаго сторону французовъ, стараясь скорѣе укрѣпить миръ. Затѣмъ, пропустите всѣ событія, предшествовавшія возвращенію Генриха во Францію. Туда-то мы должны бы за нимъ послѣдовать, а я, межъ тѣмъ, пропуская промежутокъ истекшаго времени, напомню вамъ, что именно тамъ произошло. Простите мнѣ это сокращеніе, и пусть ваши взгляды, слѣдуя за вашею мыслью, вернутся снова прямо во Францію, (Уходитъ).
  

СЦЕНА I.

Во Франціи. Англійская гауптвахта.

Входятъ Флюэлленъ и Гауръ.

  
   Гауръ. Да, это справедливо. Однако, зачѣмъ вы и сегодня все еще ходите съ пучкомъ порея, когда день святого Дэвида уже прошелъ?
   Флюэлленъ. У фсего есть сфои слюшаи и пришины сфои сашѣмъ и пошему, но фамъ, капитанъ Хауръ, я какъ труху скашу:-- этотъ потлецъ, нищій, вшивецъ и паршивецъ, этотъ хвастливый сфолочь Пистоль, которафо фи сваете и фи сами, и фесь міръ, и фотъ не дольше какъ вшера этотъ пестельникъ принесъ мнѣ хлѣпа и соли и хофоритъ, штобы я съѣлъ сфой порей... Пило это фъ такомъ мѣстѣ, гтѣ я не мохъ сатѣэтъ съ нимъ ссоры, но я то тѣхъ поръ тамъ сепѣ трутъ носить этотъ пушокъ порея, пока опять не уфишу этофа нехотяя и не скашу ему хоть маленькаго кусошка тафо, што я шелаю (Входитъ Пистоль).
   Гауръ. Да вотъ и онъ, раздутый, словно индѣйскій пѣтухъ.
   Флюэлленъ. О, мнѣ фсе рафно! Мнѣ нѣтъ тѣла то ефо растутости и то ефо интейскофа пѣтушества!.. Та хранитъ тебя, штантартъ Пистоль, самъ Похъ! хотя ты и паршифій и вшифый мерсафецъ, все таки та хранитъ тепя Похъ.
   Пистоль. Что такое? Уже не вырвался-ли ты изъ Бедлама и тебѣ, гнусный троянецъ, быть можетъ, хочется, чтобы я скорѣе порвалъ для тебя нить Парки? Прочь! Меня тошнитъ отъ запаха порея.
   Флюэллен. Я отъ фсефо сертса умоляю фасъ, фшифій и паршифій нехотяй, исполнить мое шеланіе по моей просьпѣ, по моему трепофанію и настоянію схушать этотъ путшокъ порея. Фотъ именно потому, што фи ефо не люпите и потому што онъ фамъ не по фкусу, што у фасъ нѣтъ на нефо посифа и што фашь шелутокъ ефо не перифарифаетъ, я прикляшаю фасъ съѣсть.
   Пистоль. Я не сдѣлаю этого ни за Кадваладера, ни за всѣхъ его козъ.
   Флюэлленъ. А фотъ тепѣ отна коса! (Наноситъ ему ударъ). Путьте ше такъ топри, паршифый нехотяй, кушайте.
   Пистоль. Подлый троянецъ, ты умрешь!
   Флюэлленъ. Ты, неходный самохфалъ, хофоришь софершенно прафту:-- кохта ухотно путетъ Поху, я, тѣйствительно умру; но то тѣхъ поръ я ошень пи шелалъ, штопи фи съѣли фотъ это кушанье... Скорѣй-ше! (Бьетъ его опять). Фотъ фамъ и припрафа къ нему. Фи фшера насфали меня скуайромъ съ хоръ, а сефотня сдѣлаю исъ фасъ скуайра самой нисшей степени. Прошу фасъ, кушайте-ше; кохта фи мошете потниматъ порей на смѣхъ, фи мошете и ѣсть ефо.
   Гауръ. Довольно, капитанъ; вы совсѣмъ ошеломили его.
   Флюэлленъ. Нѣтъ, я хофорю, што онъ тольшенъ съѣсть нѣкоторую шасть моефо порея, инаше я стану холотить ефо по холофѣ сѣлихъ шесть тней сряту. Кушайте, пошалуйста. Это ошень хорошее сретсво отъ нетафнихъ попоефь, отъ, лишнафо самохфальстфа фъ крофи.
   Пистоль. Неужто придется ѣсть?
   Флюэлленъ. О, конешно, песъ фсякой тѣни сомнѣнія, колепанія и недорасумѣнія.
   Пистоль. Клянусь этимъ пореемъ, что я жестоко отомщу! Я ѣмъ, но въ то же время клянусь!
   Флюэлленъ. Прошу, протольшайте кушать... Или фамъ, пить мошетъ, есшо хошется припрафа къ порею? Ефо слишкомъ мало, штопи имъ клясться.
   Пистоль. Не давай воли своей дубинѣ; ты видишь, я ѣмъ.
   Флюэлленъ. На сторофье, паршивій мошенникъ! Отъ туши тепѣ этафо шелаю... Нѣтъ, нѣтъ, кушайте и это; не отпрасивайте нишефо; сама шхура ошень хороша протифъ попоефъ, какими нахраштають храпряшихся хвастуновъ. Если хохта-нипуть есше уфитишь порей, пошалюйста, смѣйся натъ нимъ. Фотъ и фсе.
   Пистоль. Хорошо.
   Флюелленъ. Та, ѣсть порей ошень хорошо; фотъ тебѣ хротъ на лешеше тфоей пашки.
   Пистоль. Мнѣ -- гротъ?
   Флюзлленъ. Та, тепѣ,-- и это самая истинная прафта,-- ты восьмешь его или у меня въ харманѣ есть есше порей, и ты съѣшь и ефо.
   Пистоль. Я беру твой гроть, чтобы онъ напоминалъ мнѣ о мщеніи.
   Флюэлленъ. Если я кохта охашусь у тепя фъ тольху, я расплашусь съ топой утарами тупины. Ты путешь торхофать трофами и нишефо у меня не купишь, кромѣ тупины. Хоспоть съ топой! Та хранитъ онъ тепя и салешитъ рани на тфоей пашкѣ (Уходитъ).
   Пистоль. Я подниму за это на ноги весь адъ!
   Гауръ. Полно, полно, ты отъявленный трусъ, притворяющійся храбрымъ! Ты вздумалъ насмѣхаться надъ старымъ обычаемъ, основаннымъ по такому прекрасному поводу, и не сумѣлъ постоять ни за одно изъ своихъ словъ. Я уже два или три раза замѣчалъ, что ты старался дразнить этого джентельмена, насмѣхаться надъ нимъ. На томъ основаніи, что онъ плохо говорить по англійски, ты вообразилъ, будто онъ не умѣетъ владѣть и англійской палкой. На дѣлѣ оказалось совсѣмъ другое, и дай Богъ, чтобы этотъ урокъ, полученный отъ уэльсца, научилъ тебя, какъ слѣдуетъ вести себя англичанину. Прощай (Уходитъ).
   Пистоль. Что же это такое? Неужто прихотливая Фортуна совсѣмъ отбилась у меня отъ рукъ? Получилъ я извѣстіе, что моя Нэлли умерла въ больницѣ отъ французской болѣзни, поэтому моей надеждѣ свидѣться съ нею положенъ конецъ. Самъ я начинаю стариться, а изъ усталыхъ моихъ членовъ начинаютъ выколачивать корь палками. Хорошо же! если такъ, сдѣлаюсь сводникомъ, пущу въ ходъ искусство запускать руки въ чужіе карманы и проворно присвоивать себѣ чужіе кошельки. Прокрадусь въ Англію и буду тамъ красть во славу Божію; залѣплю вотъ эти рубцы пластыремъ и стану клясться, будто получилъ ихъ на войнѣ противъ Галліи (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Труа въ Шампаньи. Комната въ королевскомъ дворцѣ.

Въ одну дверь входятъ: король Генрихъ, Бедфордъ, Глостэръ, Экзэтэръ, Уорикъ, Уэстморлендъ и прочіе англійскіе лорды; въ другую -- король Франціи, королева Изабелла, принцесса Катарина, придворные кавалеры и дамы; наконецъ, принцъ Бургундскій со свитою.

  
   Король Генрихъ. Миръ этому собранію, сошедшемуся во имя мира. Привѣтъ и пожеланіе здравія нашему брату -- королю Франціи, нашей сестрѣ -- королевѣ! Радость и благоденствіе нашей прелестной кузинѣ -- несравненной принцессѣ Катаринѣ. Какъ отпрыскъ, какъ одного изъ членовъ этой царственной семьи, привѣтствуемъ и васъ, герцогъ Бургундскій, а такъ же всѣхъ принцевъ и пэровъ Франціи, желая вамъ всевозможныхъ благъ.
   Король Франціи. Отъ души рады васъ видѣть, достойный нашъ братъ -- король Англіи. Привѣтъ нашъ и вамъ, и каждому изъ англійскихъ принцевъ.
   Королева Изабелла. Любезный брать нашъ, король Англіи! Отъ всего сердца желаемъ, чтобы этотъ прекрасный день и это пріятное для насъ свиданіе кончилось такъ же благополучно, какъ велика радость, ощущаемая нами при видѣ вашихъ любезныхъ взглядовъ, болѣе не служащихъ для насъ орудіями смерти, подобно взглядамъ василиска, которые вы до сихъ поръ метали въ несчастныхъ французовъ желавшихъ защищать доступъ въ свое отечество. Надѣюсь что отнынѣ эти взгляды утратятъ свою смертоносную силу и что сегодняшній день превратитъ всѣ прежніе споры и раздоры въ искреннюю любовь.
   Король Генрихъ. Мы затѣмъ и явились сюда, чтобы сказать на эти слова: -- "Аминь".
   Королева Изабелла. Привѣтъ мой и всѣмъ вамъ, принцы Англіи.
   Герцогъ Бургундскій. Великіе государи Франціи и Англіи, примите отъ меня дань одинаковой любви и одинаковаго уваженія. Вы оба, лучше, чѣмъ кто-нибудь другой, можете засвидѣтельствовать, какъ напрягалъ я всѣ силы своего разума, своего усердія и своей дѣятельности, чтобы привесть ваши величества къ согласію на это царственное свиданіе. Теперь, когда мои труды увѣнчались успѣхомъ и оба вы, могучіе государи, стали лицомъ къ лицу на этомъ желанномъ свиданіи, простите, что я въ вашемъ царственномъ присутствіи позволяю себѣ вопросъ, какая преграда мѣшаетъ, препятствуетъ тому, чтобы бѣдный, обнаженный и изувѣченный миръ, этотъ насадитель искусствъ, этотъ источникъ изобилія и народнаго веселья, водворился снова въ прекраснѣйшемъ саду вселенной и показалъ свой лучезарный ликъ нашей плодородной Франціи? Увы, онъ подвергался слишкомъ долгому изгнанію изъ этой страны, гдѣ всѣ ея растительныя богатства, сваленныя въ кучи, гибнутъ отъ собственнаго изобилія. Служащая источникомъ сердечнаго веселья лоза сохнетъ отъ недостатка ухода; ея живыя изгороди, когда-то подстриженныя такъ тщательно, обезображены излишними отпрысками и напоминаютъ собою обросшаго волосами узника; невспаханныя поля поросли сорными травами, а въ нихъ безпрепятственно укореняются куколь, омегъ, грубая дымьянка, межь тѣмъ какъ сошникъ, долженствовавшій исторгать всю эту дичь, въ полномъ бездѣйствіи покрывается ржавчиной. Тѣ самые луга, на которыхъ прежде благоухали пестрыя буковицы, бедренцы и зеленый трилистникъ, теперь, за отсутствіемъ косы, охвачены лѣнью, и разомъ теряя и красоту, и полезность, родятъ только негодный конскій щавель, колючій волчецъ, куколь и репейникъ. Но такъ же, какъ наши виноградники, наши оставленныя подъ паръ поля, наши луга и живыя изгороди, измѣняя своей природѣ, дичаютъ, и въ нашихъ домахъ мы сами и наши дѣти или забыли всѣ науки, которыя должны бы служить украшеніемъ нашей страны, или за недостаткомъ времени перестали имъ научаться. Онѣ ростутъ, какъ дикари, какъ солдаты, только и думающіе о кровопролитіи, пріучающіеся къ сквернословію, къ суровому выраженію лица, къ неряшливости въ одеждѣ, ко всему чудовищному и противоестественному. Теперь вы собрались, главнымъ образомъ, для того, чтобы придать намъ прежній благообразный видъ, и въ рѣчи моей заключается мольба, чтобы вы сказали мнѣ, что именно препятствуетъ прекрасному миру уничтожить всѣ эти невзгоды и водворить среди насъ прежнее благоденствіе?
   Король Генрихъ. Если вы, герцогъ Бургундскій, желаете мира, отсутствіе котораго порождаетъ всѣ исчисленныя вами бѣды, вы должны купить его, вполнѣ удовлетворивъ всѣ наши несомнѣнно законныя требованія. И суть, и подробности этихъ требованій исчислены въ запискѣ, уже находящейся у васъ въ рукахъ.
   Герцогъ Бургундскій. Королю эти требованія были уже прочтены, но отъ него не получено еще никакого отвѣта.
   Король Генрихъ. Однако, миръ, котораго вы такъ желаете, зависитъ отъ этого отвѣта.
   Король Франціи. Я только бѣглымъ взглядомъ успѣлъ познакомиться съ этими требованіями; поэтому не угодно ли вашему величеству теперь же назначить кого-нибудь изъ своихъ совѣтниковъ, чтобы вмѣстѣ съ нами снова пересмотрѣть эти условія, а мы тухъ же рѣшимъ соглашаться на нихъ или не соглашаться, а затѣмъ окончательнымъ отвѣтомъ мы не замедлимъ.
   Король Генрихъ. Извольте, любезный братъ. Вы, дядя Экзэтэръ, вы, братья мои Клерэнсъ и Глостеръ, а такъ же вы, лорды Уорикъ и Хонтинтонъ, отправьтесь съ его величествомъ. Мы даемъ вамъ полномочіе утверждать, прибавлять, измѣнять все, что сказано и чего не сказано въ нашихъ требованіяхъ; мы заранѣе согласны на все, что вы найдете для насъ нужнымъ и выгоднымъ. А вы, прелестная наша сестра, отправитесь съ принцами или останетесь съ нами?
   Королева Изавелла. Я пойду съ ними, доблестный нашъ братъ. Если начнутъ слишкомъ настойчиво требовать исполненія какого-нибудь спорнаго пункта, голосъ женщины можетъ оказаться не безполезнымъ.
   Король Генрихъ. Такъ оставьте съ нами нашу прелестную кузину Катарину; въ ней состоитъ главное наше требованіе, помѣщенное въ самомъ началѣ списка.
   Королева Изабелла. Пусть останется (Всѣ уходятъ, кромѣ короля Генриха, Катарины и Алисы).
   Король Генрихъ. Прелестная, прелестнѣйшая Катарина, не откажитесь научить суроваго солдата такимъ словамъ, которыя, при содѣйствіи вашего слуха, нашли бы себѣ доступъ къ вашему нѣжному дѣвственному сердцу.
   Катарина. Я вызывать смѣхъ у ваше величество... я не умѣть по вашъ англійски.
   Король Генрихъ. О, очаровательная Катарина, если вы согласны крѣпко полюбить меня своимъ французскимъ сердцемъ, я съ радостью приму такое признаніе, если-бы оно было высказано даже ломаннымъ англійскимъ языкомъ. Нравлюсь я вамъ, Кетъ?
   Катарина. Pardonnez moi, я не знаетъ, что такой нравлюсь.
   Король Генрихъ. Людямъ нравятся ангелы или ихъ сестры, такъ похожія на нихъ, какъ вы, Кетъ.
   Катарина. Que dit il? Que jesuis semblable à les anges?
   Алиса. Oui, vraiment, (sauf votre grâce) ainsi dit il.
   Король Генрихъ. Да, дорогая Катарина, я это сказалъ и, не краснѣя, подтверждаю это еще разъ.
   Катарина. О, bon Dieu! les langues des hommes sont pleines des tromperies.
   Король Генрихъ. Милая моя, что говоритъ она такое? Что языки мужчинъ полны обмановъ?
   Алиса. Oui, что языки мужчинъ полны обмана... Такъ думаетъ принцесса.
   Король Генрихъ. Принцесса больше англичанка, чѣмъ вы, и если мое сватовство понятно вамъ, Кэтъ, я очень радъ, что вы не умѣете лучше объясняться по-англійски, потому что иначе вы нашли бы во мнѣ такого недостойнаго короля, что непремѣнно приняли бы меня за мужика, продавшаго ферму, чтобы купить корону. Я не знаю въ любви никакихъ окольныхъ путей и говорю прямо, что люблю васъ; если-же вы, вмѣсто того, чтобы просто сказать: -- "Въ самомъ дѣлѣ любите", потребуете новыхъ изліяній, моему краснорѣчію конецъ. Если вы согласны, скажите это, а затѣмъ, -- въ знакъ того, что условіе заключено,-- ударимъ по рукамъ. Что-же скажете вы на это?
   Катарина. Sauf votre honneur, я не понимать хорошо.
   Король Генрихъ. Честное слово, Кэтъ, если для того, чтобы вамъ понравиться, вы потребуете, чтобы я сочинялъ стихи или сталъ танцовать, я человѣкъ пропащій. Для перваго у меня не хватаетъ ни словъ, ни умѣнія владѣть размѣромь, для второго-же сноровки или ловкости. Если-бы потребовалось, чтобы я добылъ жену прыжками, какъ въ чехарду, или въ полномъ вооруженіи вскочивъ на сѣдло, могу безъ всякаго самохвальства сказать, что я мигомъ вскочилъ бы на супружеское ложе. Если бы, ради моей возлюбленной, мнѣ надо было пускать въ ходъ кулаки или, чтобы заслужить ея расположеніе, красиво погарцовать на конѣ, я, какъ мясникъ, сцѣпился бы съ противникомъ, или, какъ обезьяна, укрѣпился бы на конѣ и не свалился бы съ него никогда; но, свидѣтель Богъ, я бы не могъ ни томиться, ни вздыхать. Краснорѣчіемъ я не одаренъ, поэтому не умѣю ни увѣрять, ни убѣждать; я умѣю только дать клятву, которой, впрочемъ, никогда не даю, но, давъ ее однажды, не нарушу ея тоже никогда, несмотря ни на какія требованія. Поэтому, Кэтъ, если вы въ состояніи полюбить человѣка, лицу котораго не зачѣмъ даже обращать вниманія на загаръ, человѣка, который никогда не смотрится въ зеркало для того, чтобы имѣть удовольствіе увидать того, кого онъ тамъ увидитъ, пусть твои глаза замѣнятъ тебѣ твоего повара. Какъ прямодушный солдатъ, говорю тебѣ: можешь ты полюбить меня такимъ, какъ я есть, и бери меня; не можешь?-- сказать тебѣ, что я умру, было бы сказать правду... но, клянусь Богомъ, умру не отъ любви къ тебѣ. Однако, несмотря на это, я все-таки тебя люблю! Поэтому, дорогая Кэтъ, избери себѣ въ спутники жизни человѣка прямого, искренно постояннаго; не имѣя способности расточать любезности всѣмъ женщинамъ направо и налѣво, онъ поневолѣ будетъ тебѣ вѣренъ. Искусные-же въ сладкихъ рѣчахъ молодцы, умѣющіе вкрадываться въ сердца женщинъ при помощи риѳмъ, скоро оттуда изгоняются, когда въ женщинѣ заговоритъ разсудокъ. Краснобаи -- все таки не болѣе, какъ болтуны; риѳмы годятся только для балладъ. Самая красивая нога когда нибудь обвиснетъ; самая прямая спина сгорбится, самая черная борода побѣлѣетъ, самая кудрявая голова облысѣетъ, морщины избороздятъ самое прекрасное лицо; самые полные жизни глаза когда нибудь ввалятся и потускнѣютъ, но доброе сердце, Кэтъ,-- это солнце и мѣсяцъ, или скорѣе это солнце, а не мѣсяцъ, потому что оно, сіяя свѣтло, никогда не измѣняется и, совершая свой путь, всегда остается вѣрнымъ избранному направленію. Хочешь имѣть такого мужа, и ты получишь меня, а во мнѣ получишь солдата; но, взявъ себѣ солдата, возьмешь ты въ тоже время и короля. Что-же ты скажешь на мою любовь? Отвѣчай-же, моя красавица, и, прошу тебя, отвѣть откровенно.
   Катарина. Какъ можно, я любить врагъ Франція?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, Кэтъ, чтобы ты любила врага Франціи, это, конечно, невозможно. Но, полюбивъ меня, ты полюбишь друга Франціи, такъ-какъ я самъ люблю ее настодько, что не соглашусь разстаться ни съ одною изъ ея деревушекъ. Я хочу обладать ею во всей ея цѣлости! Итакъ, Кэтъ, когда Франція будетъ принадлежать мнѣ, а я вамъ, значитъ Франція будетъ вашей, а вы моей.
   Катарина. Я не понимать, что вы говорить.
   Король Генрихъ. Если, Кэтъ, вы не понимаете, я скажу вамъ это по французски, хотя увѣренъ, что моимъ словамъ будетъ такъ-же трудно оторваться отъ моего языка, какъ рукамъ новобрачной отъ шеи только что повѣнчаннаго съ нею мужа. Quand j'ai la posession de France, et quand vous avez la posession de moi,-- ну, что же скажу далѣе? Святой Діонисій, приди ко мнѣ на помощь!-- donc votre est France, et vous êtes mienne. Мнѣ, Кэть, легче завоевать все королевство, чѣмъ проговорить еще столько-же по французски; поэтому я не буду стараться убѣждать тебя по фраяцузски, а стану говорить на этомъ языкѣ только тогда, когда захочу разсмѣшить тебя.
   Катарина. Sauf votre honneur, le franèais que vous parlez est meilleur que l'Anglais, lequel je parle.
   Король Генрихъ. Нѣтъ, милая, это не такъ, честное слово, не такъ! Надо сознаться, что оба мы съ совершенно одинаковымъ несовершенствомъ говоримъ -- я на твоемъ, а ты на моемъ языкѣ. Противъ этого спорить нельзя. Но, Кэтъ, скажи, знаешь-ли ты по англійски настолько, чтобы отвѣтить, можешь-ли ты полюбить меня?
   Катарина. Не мочь сказать.
   Король Генрихъ. Не можетъ-ли отвѣтить за тебя которая нибудь изъ твоихъ приближенныхъ, тогда я обращусь съ вопросомъ къ ней? Но полно! я знаю, что ты меня любишь, а вечеромъ, когда удалишься въ свою комнату, начнешь разспрашивать обо мнѣ вотъ эту леди. Знаю я также, что ты начнешь осуждать во мнѣ именно то, что тебѣ болѣе всего нравится. Однако, прелестная принцесса, не смѣйся надо мною немилосердно, потому что я люблю тебя жестоко. Если ты, Кэтъ, сдѣлаешься когда нибудь моею,-- а во мнѣ таится спасительная надежда, что такъ оно и выйдетъ,-- можно будетъ сказать, что я покорилъ тебя, поэтому ты волею-неволею должна будешь сдѣлаться матерью доблестныхъ воиновъ. Между днями святого Діонисія и святого Георгія мы непремѣнно произведемъ на свѣтъ мальчугана, полу-француза и полу-англичанина, а онъ со временемъ отправится въ Константинополь и станетъ теребить тамъ турка за бороду. Вѣдь такъ, прелестная моя лилія?
   Катарина. Не знать.
   Король Генрихъ. Знать этого заранѣе, конечно, нельзя, но обѣщать можно и теперь. Обѣщай только, Кэтъ, что ты тотчасъ-же примешься хлопотать о французской половинѣ этого ребенка, а насчетъ англійской позабочусь я, ручаюсь въ этомъ словомъ короля и холостяка. Что-же отвѣтитъ на это la plus belle Katharine du monde, mon très chère et divine déesse?
   Катарина. Ваше majesté умѣть достаточно fausse по-французски, чтобъ обманутъ самая sage demoisselle, что быть en France.
   Король Генрихъ. Ну его, мой ломанный французскій языкъ! На самомъ чистомъ и искренномъ англійскомъ скажу тебѣ:-- люблю тебя, Кэть, и клянусь въ этомъ честью! Однако, поклясться тѣмъ-же, что и ты любишь меня, я не могу, хотя мое сердце начинаетъ льстить себя надеждою, что ты любишь меня, несмотря на мое жалкое, далеко не привлекательное лицо. Теперь я готовъ проклинать честолюбіе моего отца! Во время моего зачатія, онъ помышлялъ только о междоусобныхъ войнахъ, вотъ поэтому природа и наградила меня такою грубою наружностью, такимъ желѣзнымъ видомъ, что я только пугаю дѣвушекъ, когда вздумаю за нихъ посвататься. Но повѣрь, Кэтъ, что чѣмъ буду я становиться старше, тѣмъ менѣе стану казаться безобразнымъ; меня утѣшаетъ мысль, что такая злая губительница красоты, какъ старость, не въ силахъ будетъ нанести никакого изъяна моему лицу. Если ты согласишься взять меня въ мужья, ты возьмешь меня въ самомъ худшемъ видѣ; если я теперь уже, быть можетъ, кажусь тебѣ сноснымъ, то съ годами я буду казаться тебѣ все сноснѣе и сноснѣе. Скажи-же, прелестная Катарина, согласна ты быть моею? Отбрось дѣвичью стыдливость и взглядомъ настоящей императрицы вырази мысль внушаемую тебѣ сердцемъ, а потомъ, взявъ меня за руку, скажи:-- "Генрихъ, я твоя!" Стоитъ тебѣ осчастливить мой слухъ такимъ отвѣтомъ, и я тотчасъ же скажу тебѣ въ свою очередь:-- "И Англія твоя, и Ирландія твоя, и Франція твоя, и Генрихъ Плантадженэтъ тоже твой! Хотя онъ,-- я скажу это даже въ его присутствіи,-- и не можетъ идти въ парѣ съ красивѣйшими королями, но ты все-таки увидишь, что онъ король недурной и царствуетъ надъ отличнѣйшимъ народомъ. Пусть отвѣтъ твой прозвучитъ ломанной музыкой, потому-что голосъ твой -- музыка, а твой англійскій языкъ ломанный. Сломи-же, царица моя, сломя съ своего языка печать молчанія и ломаннымъ англійскимъ языкомъ отвѣть:-- хочешь быть моею женою?
   Катарина. Это какъ угодно быть au roi mon père.
   Король Генрихъ. О, ему это будетъ угодно, Кэтъ! Не бойся; онъ будетъ очень радъ.
   Катарина. О, тогда и я быть очень радъ.
   Король Генрихъ. Послѣ этого я цѣлую твою руку ж называю тебя моею королевой.
   Катарина. Laissez, mon seigneur, laissez, laissez, laissez! Ma foi, je ne veux point, que vous abaissez yotre grandeur, en baisant la main d'une votre indigne serviteure; excusez moi, je vous supplie, mon très puissant seigneur.
   Король Генрихъ. Въ такомъ случаѣ, Кэтъ, я поцѣлую тебя прямо въ губы.
   Катарина. Les dames et les demoiselles pour être baisées devant leur noces, il n'est pas le coutume de France.
   Король Генрихъ. Madame моя переводчица, что она говоритъ?
   Алиса. Что не есть обычай pour les французски леди, чтобы... Я не знать, какъ "baiser" по-англійски.
   Король Генрихъ. Цѣловать.
   Алиса. Ваше величество entendre больше хорошо que moi.
   Король Генрихъ. Она, кажется, хотѣла сказать, что у французскихъ дѣвушекъ не въ обычаѣ цѣловаться до свадьбы?
   Алиса. Oui, vraiment.
   Король Генрихъ. О, Кэтъ, даже самые суровые обычаи преклоняются передъ желаніями великихъ королей. Насъ съ тобою, Кетъ, нельзя заключить въ узкія перегородки обычая какой-нибудъ страны. Мы сами создаемъ обычаи, и свобода, неразлучная съ нашимъ саномъ, такъ-же зажимаетъ рты любителямъ пересудовъ, какъ я зажму ротъ тебѣ за то, что онъ хотѣлъ было отстаивать строгій обычай этой страны и лишить меня поцѣлуя (Цѣлуетъ ее). Въ твоихъ губахъ, Кэтъ, таится волшебная сила; въ сладкомъ прикосновеніи къ нимъ болѣе краснорѣчія, чѣмъ во всѣхъ языкахъ французскаго совѣта, и онѣ способны скорѣе убѣдить Генриха англійскаго, чѣмъ просьба всѣхъ монарховъ, взятыхъ вмѣстѣ. Вотъ идетъ твой отецъ.
  

Входятъ: король Франціи, королева, герцогъ бургундскій, Бедфордъ, Глостэръ; Экзэтэръ, Уэстморлсндъ, и другіе, какъ англійскіе, такъ и французскіе вельможи.

  
   Герцогъ Бургундскій. Да будетъ надъ вашимъ величествомъ милость Божія! Что это, царственный нашъ кузенъ, ужъ не обучаете-ли вы нашу принцессу англійскому языку?
   Король Генрихъ. Мнѣ бы хотѣлось, любезный кузенъ, дать ей понять, какъ сильно я ее люблю, а это и есть самый чистый англійскій языкъ.
   Герцогъ Бургундскій. Что-же, она понятлива?
   Король Генрихъ. Нашъ языкъ грубъ, кузенъ, да и самъ я любезностью не отличаюсь. Я не имѣю ни голоса, ни дара льстить, поэтому не въ силахъ вызвать духа любви въ настоящемъ его образѣ.
   Герцогъ Бургундскій. Если я рѣшаюсь вамъ отвѣчать, припишите это искренности моей радости. Если вы желаете прибѣгнуть къ заклинаніямъ, вамъ слѣдуетъ заключить ее въ волшебный кругъ,и если вы желаете вызвать духъ любви въ настоящемъ его образѣ, онъ долженъ явиться нагимъ и слѣпымъ. Поэтому можете-ли вы осуждать принцессу за то, что она, какъ дѣвушка, еще рдѣющая розами дѣвственной стыдливости, не захотѣла обнажиться настолько, чтобы, будучи зрячей, дозволить явиться передъ ея глазами нагому и слѣпому божку. Согласиться на это -- для дѣвушки шагъ довольно затруднительный.
   Король Генрихъ. Въ подобныхъ случаяхъ дѣвушки обыкновенно зажмуриваются и сдаются, такъ-какъ крылатый мальчикъ, хотя онъ и слѣпъ, все-таки является сильнѣе ихъ.
   Герцогъ Бургундскій. Когда такъ, ихъ, ваше величество, можно извинить тѣмъ, что они не видятъ того, что дѣлаютъ.
   Король Генрихъ. Если такъ, любезный герцогъ, научите и вашу племянницу зажмуриться.
   Герцогъ Бургундскій. Я согласенъ подмигнуть ей, если вы, государь, съумѣете объяснить ей смыслъ этого подмигиванія. Дѣвушки, выросшія среди тепла и нѣги лѣта, словно мухи около Варѳоломеева дня, становятся слѣпы, хотя и глядятъ во всѣ глаза. Тогда ихъ прямо бери руками, межъ тѣмъ ранѣе онѣ едва позволяли, чтобы на нихъ смотрѣли?
   Король Генрихъ. Это нравоученіе говоритъ мнѣ, что мнѣ слѣдуетъ положиться на время и поджидать жаркаго лѣта. Тогда я поймаю муху, то-есть, вашу племянницу, да при томъ еще слѣпую.
   Герцогъ Бургундскій. Да, государь, ослѣпшую, какою бываетъ любовь передъ наступленіемъ поры любви.
   Король Генрихъ. Правда! Многимъ среди васъ слѣдовало бы благодарить ослѣпляющую меня любовь за то, что она не дозволяетъ мнѣ видѣть многіе изъ французскихъ городовъ, потому что на пути стоитъ красивый образъ дѣвушки, заслоняющій эти города отъ моихъ глазъ.
   Король Франціи. Вы, государь, хотя издали, но все-таки ихъ видите, и каждый изъ нихъ принимаетъ для васъ образъ дѣвушки, потому что всѣ они опоясаны дѣвственными стѣнами, которыхъ призракъ войны никогда еще не подвергалъ насилію.
   Король Генрихъ. Будетъ Кэтъ моею женою?
   Король Франціи. Если вамъ угодно.
   Король Генрихъ. Разумѣется, даже очень угодно, если дѣвственные города, о которыхъ вы говорите, будутъ находиться въ ея свитѣ. Тогда дѣвушка, преграждавшая путь моимъ желаніямъ, сама поможетъ осуществленію этихъ желаній.
   Король Франціи. Мы дали свое согласіе на всѣ разумныя требованія.
   Король Генрихъ. Скажите, лорды Англіи, дѣйствительно-ли это такъ?
   Уэстморлендъ. Король согласился на всѣ пункты; во-первыхъ -- на бракъ своей дочери съ вами, а затѣмъ и на всѣ остальные, ни въ чемъ не измѣняя ихъ строгой сущности.
   Экзэтэръ. Исключеніе сдѣлано только для пункта, въ которомъ вы, государь, требуете, чтобы король Франціи въ случаѣ необходимыхъ письменныхъ сношеній титуловалъ ваше величество на французскомъ языкѣ, соблюдая слѣдующую форму: -- "Notre très cher fils Henry roi d'Angleterre, héritier de France", а затѣмъ по-латыни: -- "Praeclarissinius Alius noster Henrieus, rex Angliae et haeres Franciae".
   Kopoль Франціи. Даже и этого пункта, любезный братъ нашъ, я не отвергъ окончательно; я по твоей просьбѣ готовъ согласиться и на него.
   Король Генрихъ. Такъ прошу васъ, въ знакъ вашего расположенія, и чтобы еще сильнѣе скрѣпить нашъ союзъ, утвердить рядомъ съ прочими и этотъ пунктъ, а затѣмъ, отдайте мнѣ вашу дочь.
   Король Франціи. Бери ее, дорогой мой сынъ, и подари меня поскорѣе потомствомъ, которое покончило-бы всѣ несогласія между вѣчно враждующими Франціей и Англіей, самые берега которыхъ, полные ненависти, какъ будто смотрятъ другъ на друга, блѣднѣя отъ зависти при видѣ того, какъ переуспѣваетъ та или другая страна. Пусть этотъ дорогой брачный союзъ, водворивъ между соперницами добрыя сосѣдскія отношенія, поселитъ въ ихъ нѣдрахъ христіанское согласіе, такъ чтобы война никогда не являла между Англіей и прекрасной Франціей своего кроваваго меча.
   Всѣ. Аминь!
   Король Генрихъ. Теперь, моя Кэтъ, добро пожаловать ко мнѣ. Беру васъ всѣхъ въ свидѣтели,что я цѣлую ее, какъ свою законную жену и королеву (Трубы гремятъ).
   Королева Изабелла. Пусть Господь, лучшій составитель браковъ, такъ-же сольетъ воедино и ваши сердца, какъ ваши владѣнія. Когда два отдѣльныя существа, какъ мужъ и жена, сливаются въ одно, пусть и ихъ владѣнія тоже сольются въ одно цѣлое; да, пусть оба королевства тоже сочетаются бракомъ, и никакія непріятныя недоразумѣнія, никакая злая ревность, такъ часто возмущающія ложе счастливаго брака, не становятся между ними, чтобы расторгнуть то, что сплотилось воедино. Пусть каждый англичанинъ воплотится въ француза, а каждый французъ въ англичанина, и да изречетъ Господь на это аминь!
   Всѣ. Аминь!
   Король Генрихъ. Теперь надо заняться приготовленіями къ свадьбѣ. Въ день этого брака, герцогъ Бургундскій, мы приведемъ всѣхъ пэровъ къ присягѣ, что договоръ будетъ исполненъ свято. Въ этотъ день Кэтъ приметъ отъ меня обѣтъ въ вѣрности, а я отъ васъ, и да хранятся для нашего счастья всѣ обѣты свято и ненарушимо (Всѣ уходятъ).
  

Появляется хоръ.

  
   Хоръ. Вотъ тотъ предѣлъ, до котораго преклоняющійся передъ вами авторъ своимъ грубымъ и неумѣлымъ перомъ довелъ передачу славныхъ дѣяній, втискивая великихъ людей въ тѣсныя перегородки, сокращая и уродуя пробѣлами то поле славы, на которомъ разыгрывались подвиги этихъ людей. Не долга, но, не смотря на свою не продолжительность, была громадно велика жизнь Генриха, этой сіяющей звѣзды Англіи! Сама фортуна выковала его мечъ, тотъ самый мечъ, которымъ онъ завоевалъ красивѣйшій вертоградъ вселенной, чтобы передать своему сыну верховную власть надъ этимъ вертоградомъ. Генрихъ VI, еще въ пеленкахъ помазанный въ короли Франціи и Англіи, наслѣдовалъ этому славному королю, но такое множество рукъ принялось руководить государствомъ, что оно утратило Францію и залило Англію кровью. Всѣ эти печальныя картины сцена показывала вамъ не разъ, и, хоть во имя этого, просимъ у васъ благосклонности къ новому нашему представленію.
  

Конецъ.

  

ПРИМЕЧАНІЯ.

  
   Въ 1600 году появилось in-quarto "Генриха V, подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "Хроника исторія о Генрихѣ Пятомъ съ битвой при Азинкурѣ во Франціи. Вмѣстѣ съ исторіей о прапорщикѣ Пистолѣ. Въ томъ видѣ, какъ это нѣсколько разъ было играно слугами высокопочтеннаго лорда Камергера". Текстъ этого in-quarto во многомъ разнится отъ текста in-folio; вѣроятно, это in-quarto передаетъ драму въ томъ видѣ, въ какомъ она была записана по театральнымъ представленіямъ. Одно мѣсто въ хорѣ пятаго дѣйствія, относящееся къ возмущенію въ Ирландіи и къ отъѣзду туда Эссекса, доказываетъ съ очевидностью, что драма была написана въ 1599 г. Говоря о торжественной встрѣчѣ Лондономъ Генриха V, хоръ прибавляетъ: "To же, хотя и въ болѣе скромныхъ размѣрахъ, но также полно сосредоточенности повторилось бы и теперь, если бы вдругъ вернулся изъ Ирландіи,-- а это легко можетъ случиться, -- полководецъ нашей милостивой повелительницы (Эссексъ), ведя за собой мятежниковъ, нанизанныхъ на клинокъ меча".
   Стр. 221. "Въ состояніи-ли мы въ нашемъ деревянномъ и тѣсномъ пулѣ?" -- Намекъ на театръ, въ которомъ "Генрихъ V" въ первый разъ давался и который по своей круглой формѣ назывался "The globe".
   Стр. 226. Вся рѣчь Архіепископа Кентербэрійскаго,-- почти буквальный пересказъ хроники Голиншеда. Въ царствованіе Елизаветы Голиншедъ считался величайшимъ авторитетомъ по исторіи, поэтому и историческія ошибки, встрѣчающіяся въ рѣчи Архіепископа, нужно приписать Голиншеду, а не Шекспиру. Такъ, напримѣръ, императоръ Людовикъ Добродушный никогда не имѣлъ сына по названію Карломана; во французскихъ хроникахъ нигдѣ нѣтъ никакой рѣчи о принцессѣ Лингарѣ, правнучкѣ Карла Великаго, наслѣдникомъ которой будто бы считалъ себя Гуго-Капетъ. Не Людовикъ X, а Людовикъ IX имѣлъ бабушкой "прекрасную королеву Изабеллу". Воспроизводя всѣ эти ошибки, Шекспиръ оказался виновнымъ только въ слишкомъ большой точности: онъ повторилъ только то, что считалъ несомнѣнной исторической истиной.
   Стр. 230. Слова Экзэтэра напомниаютъ слѣдующее мѣсто у Цицерона: "Ut in fidibus, ad tlbiis, atque cantu ipso, ac vocibus concentus est quidam tenendus ex distinctis sonis, quern immutatum, ac discrepantem aures eruditae ferre non possnnt, isque concentus ex dissimillimarum vocum moderatione concors tamen effieitur et eongruens: sic ex summis, et infimis, et mediis interjectis ordinibus, ut sonis, moderata ratione eivitas consensu dissimillimorum concmit, et quae harmonia а musieis dicitur in cantu, ea est in civitatae Concordia, arctissimum atque optimum omni in republica vinculum incolumitatis: quae sine justitia nullo pacto potest". По этому поводу Найтъ замѣчаетъ, что это мѣсто изъ Цицерона, столь близко напоминающее стихи Шекспира, извлечено изъ той части трактата "De Republica", которая сохранилась въ сочиненіяхъ блаженнаго Августина. Совершенно естественный возникаетъ вопросъ: Читалъ-ли Шекспиръ этотъ отрывокъ блаженнаго Августина? Изъ всего, что мы знаемъ, "De Republica" Цицерона есть не болѣе, какъ подражаніе "Республикѣ" Платона; цитированная фраза находится почти цѣликомъ у Платона, и что въ особенности любопытно,-- стихи Шекспира въ гораздо большей степени проникнуты философіей Платона, чѣмъ отрывокъ Цицерона. Стихи: "Потому что члены государства, какъ бы мелко они ни дробились, всѣ они отъ самаго крупнаго и до мелкаго, до мельчайшаго должны сохранять полное согласіе и, подобно звукамъ музыки, сливаться въ одинъ общій и стройный хоръ"; и за тѣмъ, начало рѣчи Архіепископа: "поэтому небо и надѣляетъ человѣческое общество разнородными способностями",-- все это есть не болѣе, какъ поэтическое развитіе ученія Платона о тріадѣ, образованной изъ трехъ элементовъ въ человѣкѣ и тождественности человѣческаго организма съ организмомъ общества. Найтъ думаетъ, что это сопоставленіе Шекспира, Цицерона и Платона -- лучшее доказательство того, что Шекспиръ былъ основательно знакомъ съ римской и греческой литературами, и при томъ въ подлинникѣ, такъ какъ въ эпоху Елисаветы ни одно изъ сочиненій Платона не было переведено на англійскій языкъ, за исключеніемъ перевода одного небольшого "Діалога", сдѣланнаго Спенсеромъ.
   Стр. 232. ,,Мячи для игры, государь".-- Случай съ отправкой мячей королю англійскому сыномъ французскаго короля Карла VI очень подробно разсказанъ Голиншедомъ. Онъ всегда казался историкамъ неправдоподобнымъ, и многіе считаютъ его выдумкой. Во всякомъ случаѣ, ни одинъ изъ французскихъ хроникеровъ не упоминаетъ о немъ,-- что, конечно, было бы невозможно, если-бы этотъ случай дѣйствительно имѣлъ мѣсто. Шекспиръ, въ данномъ случаѣ, довѣрился Голлю и Голиншеду. Необходимо также прибавить, что и драматическая литература, значительно раньше Шекспира, популяризировала его. Онъ, между прочимъ, составляетъ главный эпизодъ въ пьесѣ "Славныя побѣды Генриха V".
   Стр. 235. Ричардъ, графъ Кембриджъ или, иначе, Ричардъ Коннигсбери, былъ младшимъ сыномъ Эдмонда Лонгдей, герцога Іоркскаго. Онъ былъ отцомъ Ричарда, герцога Іоркскаго, бывшаго отцомъ короля Эдуарда IV.
   Стр. 235. "По истинѣ злодѣйское золото".-- Тутъ непереводимая игра словъ: gilt -- золото и guilt = преступленіе.
   Стр. 235. "Спокойный переѣздъ", -- т. е. чтобы избавилъ отъ морской болѣзни.
   Стр. 237. Барбасонъ -- имя чорта, упоминаемаго въ "Демонологіи". Онъ упоминается также и въ "Виндзорскихъ кумушкахъ".
   Стр. 240. "Спавшаго съ нимъ на одной постели". У Шекспира сказано: сопостельникъ (bedfellow). Это названіе,-- въ наше время нѣсколько странное и неприличное -- было въ шекспировское время очень обыкновеннымъ. Обычай спать вмѣстѣ продолжался до половины XVII столѣтія, если не позже.
   Стр. 244. Голиншедъ: "Нѣкоторыя разсказываютъ. что Ричардъ, графъ Кембриджскій, вмѣстѣ съ лордомъ Скрупомъ и Томасомъ Греемъ умертвилъ короля не для того, чтобы подслужиться французскому королю, но съ тѣмъ, чтобы посадить ни тронъ своего зятя, Эдмонда, графа Марчского, въ качествѣ наслѣдника Лайонеля, герцога Клэренского: этотъ графъ Марчскій, вслѣдствіе нѣкоторыхъ тайныхъ обстоятельствъ, не имѣлъ возможности имѣть потомства; поэтому графъ Кембриджскій былъ увѣренъ, что престолъ перейдетъ къ нему на основаніи правъ его жены -- ему и его дѣтямъ отъ нея. Вотъ почему онъ сказалъ, что, имѣя нужду въ деньгахъ, вошелъ въ сношеніе съ королемъ французскимъ, лишь бы только не сознаться въ дѣйствительныхъ твоихъ планахъ и надеждахъ.
   Стр. 247. "На лонѣ Артура".-- Куикли путаетъ Артура съ Авраамомъ; она хотѣла сказать: на лонѣ Авраама.
   Стр. 248. "Да, онъ никогда не терпѣлъ тѣлеснаго". -- Куикли путаетъ употребленное мальчикомъ слово incarnate -- воплощенный, съ carnation -- тѣлесный цвѣтъ.
   Стр. 258. "Таскать уголья".-- Carry coals -- сносить всякое оскорбленіе.
   Стр. 259. Въ подлинникѣ Джэми говоритъ по англійски, какъ шотландецъ, а Макморрисъ -- какъ прландедъ.
   Стр. 268. "Фортуна относится враждебно къ Бардольфу..." Шекспиръ нашелъ въ старинныхъ хроникахъ этотъ фактъ, который онъ приписываетъ Бардольфу. И Голиншедъ и Голль разсказываютъ, что въ то время, какъ англійская армія направлялась къ Калэ, какой-то глупый солдатъ укралъ въ одной изъ церквей церковное блюдце... За что его и хотѣли повѣсить,
   Стр. 276. ,,Вы не можете себѣ представить, какое волшебное дѣйствіе производитъ борода, подстриженная какъ у такого-то генерала".-- Изъ баллады, напечатанной въ "Le prince d'Amour" видно, что прежде обращали большое вниманіе на бороды и что каждое званіе имѣло особенную форму бороды. Такъ, мечевидная борода (spada-beard), а равно, какъ кажется, и кинжаловидная (stilleto-beard) принадлежали исключительо военнымъ.
   Стр. 269. "Испанская фига".-- Обычай показывать фигуру, въ видѣ насмѣшки (far la fica) ведетъ свое начало отъ того, что миланцы, взбунтовавшись противъ Фридриха, позорно выгнали изъ города его супругу, императрицу. Они ее посадили верхомъ на мула по названію Такора, такъ что лицо ея было обращено къ хвосту мула. Усмиривши бунтъ, Фридрихъ приказалъ вложить фигу въ заднюю часть Такора и заставилъ всѣхъ миланцевъ, попавшихся въ плѣнъ, публично вытаскивать фигу зубами; кто не хотѣлъ этого исполнить, немедленно вѣшался: и они были обязаны сказать палачу. который тутъ же стоялъ: "Ессо la fica". Нѣтъ выше оскорбленія для миланца, какъ показать ему фигу. Изъ Италіи пословица: "far la fica" перешла къ другимъ народамъ, и, въ особенности, къ испанцамъ, которые говорятъ: "dar las higras". Выраженіе Ппстоля: "испанская фига", по догадкѣ Стивенса, можетъ быть, также двусмысленное выраженіе, намекающее на тѣ отравленныя фиги, которыя въ XVI вѣкѣ были въ большомъ ходу въ Испаніи. Тогда въ Италіи и Испаніи освобождались отъ врага, давъ ему съѣсть отравленную фигу.
   Стр. 277. ,,Только снимутъ колпачекъ и ея не стало".-- Тутъ непереводимая игра словъ: bate -- уменьшаться, и охотничаго термина bate -- хлопать крыльями, что соколъ всегда дѣлаетъ, когда съ него снимутъ колпакъ.
   Стр. 282. "Обобью съ его головы весь порей".-- Во время сраженія при Кресси, бывшаго въ день Св. Давида (1346 г.). уэльссцы, дравшіеся съ необыкновенной храбростію, нарвали въ одномъ изъ садовъ порею и украсили имъ свои шлемы, въ память этого дня и ихъ подвиговъ вошло послѣ того въ обыкновеніе каждый день Св Давида убирать шапку пореемъ.
   Стр. 290. "Два монастыря... моля о спокойствіи души Ричарда".-- Одинъ изъ этихъ монастырей принадлежалъ Картезіанцамъ и назывался "Виѳлеемъ", другой -- монахамъ ордена Святой Бригиты и назывался "Сіонъ"'. Они находились на двухъ противоположныхъ берегахъ Темзы, около королевскаго замка, Шинъ, теперь Ричмонда.
   Стр. 293. ,,Ихъ всадники имѣютъ видъ какихъ-то неподвижныхъ подсвѣчниковъ".-- Старымъ подсвѣчникамъ и канделябрамъ придавалась часто форма человѣка въ латахъ съ распростертыми руками, въ которыя вставлялись свѣчи.
   Стр. 295. "Нынѣшній денъ его облагородитъ". Генрихъ V запретилъ носить гербовые щиты всѣмъ, кромѣ имѣвшихъ на это наслѣдственное или жалованное право, и тѣхъ, которыя сражались съ нимъ при Азинкурѣ. Кромѣ того, этимъ послѣднимъ отводились еще при всѣхъ торжествахъ и на всѣхъ публичныхъ зрѣлищахъ первыя, почетныя мѣста.
   Стр. 297. "Что мы не улетимъ".-- Здѣсь игра словъ: fly -- улетѣть и обращаться въ бѣгство.
   Стр. 298. Герцогъ Іоркскій -- тотъ же самый, который въ "Ричардѣ II" названъ герцогомъ Омерль. Его имя было Эдуардъ; онъ былъ старшимъ сыномъ Эдмонда Ланглея, герцога Іоркскаго, пятаго сына Эдуарда III. Ричардъ, графъ Кембриджскій, появляющійся въ четвертой сценѣ "Генриха V", былъ младшимъ сыномъ этого Эдуарда, герцога Іоркскаго.
   Стр. 298. "Caleno Custure me!" Первыя слова ирландской пѣсни ("Маленькая дѣвочка моего сердца"). Эти слова Пистоль приводитъ по созвучью словъ Quality и Callino, или Calen.
   Стр. 300. "Вдесятеро смѣлѣе этого ревущаго дьявола". -- Въ средневѣковыхъ "Мистеріяхъ" дьяволъ "игралъ важную роль. У него былъ отвратительный костюмъ, на лицо надѣвалась маска съ громадными глазами, огромнымъ ртомъ и колоссальнымъ носомъ, съ красной бородой. Онъ обыкновенно былъ вооруженъ огромной палкой, которою билъ всѣхъ, кто къ нему подходилъ.
   Стр. 320. "Людямъ нравятся ангелы или ихъ сестры, такъ похожіе на нихъ, какъ вы, Кетъ". -- Тутъ непереводимая игра словъ: like -- любить и like -- походить.
   Стр. 321. "Сноровки или ловкости", -- непереводимая игра словъ: measure -- старинный танецъ и measure -- мѣра.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru