Шассен Шарль-Луи
Хроника парижской жизни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    I. Стачки и их быстрое прекращение.- Банкет рабочих ассоциаций и речь Луи Блана.- Приостановка парламентской сессии.- Амнистия по делам печати в Сенате.- Де Брольи и Парис против Савари и Дюфора.- Окончательное принятие бюджета.- Увеличение содержаний по поводу выставки.- Фарс, разыгранный сенатом.- Мирная сессия генеральных советов.- Речь Барду при открытии коллежа Паскаля.- Выборы 7-го апреля.- Разстройство в рядах бонапартистов.- Заявления Рауля Дюваля, Дюпона и Дюге де-ля-Фоконри "Статьи о союзах 1870 г." - Истории с военным министром.- Случаи с Геслэном и Мирибелем.- Территориальная армия и циркуляр к жандармам.- Антиреспубликанская магистратура.- Поездка Гамбетты и наследство Тьера.
    II. Театр музыка.- "Семейство Фуршамбо", комедия Эмиля Ожье, на сцене театра "Французской Комедии".- "Бразильянка", мелодрама Поля Мериса в театре "Ambigu".- Возобновление на сцене Комической оперы "Северной Звезде", Мейербера.- "Статуя" Роберта "Торжество мира", на сцене Итальянского театра.- Духовная музыка.
    Перевод Е. Г. Бартеневой(?).


  

ХРОНИКА ПАРИЖСКОЙ ЖИЗНИ.

I.
Стачки и ихъ быстрое прекращеніе.-- Банкетъ рабочихъ ассоціацій и рѣчь Луи Блана.-- Пріостановка парламентской сессіи.-- Амнистія по дѣламъ печати въ Сенатѣ.-- Де Брольи и Парисъ противъ Савари и Дюфора.-- Окончательное принятіе бюджета.-- Увеличеніе содержаній по поводу выставки.-- Фарсъ, разыгранный сенатомъ.-- Мирная сессія генеральныхъ совѣтовъ.-- Рѣчь Барду при открытіи коллежа Паскаля.-- Выборы 7-го апрѣля.-- Разстройство въ рядахъ бонапартистовъ.-- Заявленія Рауля Дюваля, Дюпона и Дюге де-ля-Фоконри "Статьи о союзахъ 1870 г." -- Исторіи съ военнымъ министромъ.-- Случаи съ Геслэномъ и Мирибелемъ.-- Территоріальная армія и циркуляръ къ жандармамъ.-- Антиреспубликанская магистратура.-- Поѣздка Гамбетты и наслѣдство Тьера.

   Послѣднее свое письмо я окончилъ извѣщеніемъ о возникновеніи во Франціи, въ концѣ марта, одновременно въ разныхъ, мѣстностяхъ, нѣсколькихъ стачекъ рабочихъ. Движеніе это, къ счастію, не приняло слишкомъ серьёзнаго характера, и эти стачки весьма скоро сами собою одна, вслѣдъ за другою, прекратились, благодаря, конечно, вліянію республиканскихъ газетъ, которыя всѣ въ одинъ голосъ доказывали рабочимъ, что всякія волненія соціальнаго характера нетолько не могутъ въ настоящее время принести народу какую нибудь непосредственную пользу, но въ значительной мѣрѣ воспрепятствуютъ возможности желательнаго упроченія демократическихъ учрежденій. Если правительство и произвело нѣсколько арестовъ, чтобы узнать какую роль, при возбужденіи этихъ стачекъ, играли агенты интернаціонала, то слѣдствіе показало съ большою ясностію, что дѣйствія этихъ иноземныхъ агитаторовъ не встрѣтили въ массѣ французскихъ рабочихъ того сочувствія, на которое разсчитывали, и что ихъ стремленія встрѣтили почти повсюду отпоръ. Нельзя не видѣть, что массы французскихъ рабочихъ все больше и больше проникаются идеями политики "своевременности" и вполнѣ поняли, что только дѣйствуя сообразно съ ней, они могутъ достигнуть на практикѣ желаемаго успѣха. Они сознали, какъ и наиболѣе крайніе изъ республиканцевъ палаты, что до возобновленія сената не слѣдуетъ только ничего портить, чтобы получить возможность надѣяться на все съ 1880 года. По этому, въ рабочей средѣ, большинство готово смотрѣть, какъ на безумца или какъ на провокатора, на каждаго своего слишкомъ нетерпѣливаго сочлена. Я вамъ писалъ въ прошломъ письмѣ,-что "Освобожденная коммуна" подверглась значительному штрафу и суду и что первый ея номеръ былъ даже конфискованъ; во всякое другое время это нетолько бы не повредило изданію, но послужило бы ему даже рекламой, сдѣлало бы его популярнымъ и усилило бы цѣлыми тысячами число его читателей; теперь же дѣло произошло иначе: газету перестали покупать и, выпустивъ всего нѣсколько номеровъ, она вынуждена была сама собой прекратиться, по недостатку денежныхъ средствъ. Точно также и другая новая газета "La Marseillaise", въ заголовкѣ которой заявлено, что она издается при непосредственномъ участіи Рошфора, не имѣетъ рѣшительно никакого денежнаго успѣха, несмотря на то, что Рошфоръ пишетъ трижды въ недѣлю, и въ ея фельетонахъ перепечатываетъ свой "Фонарь" времени имперіи. "Les Droits de l'homme" тоже должны были смягчить значительно тонъ своихъ статей, чтобы не потерять читателей. Изъ этого не слѣдуетъ, однако-же, чтобы нашъ пролетаріатъ, такъ сказать, обуржуазился и отказался отъ какихъ либо изъ своихъ надеждъ, но видя, что ему удалось спастись отъ воскрешенія старыхъ порядковъ, онъ довѣрчиво даетъ республикѣ необходимое время для ея усиленія, чтобы потомъ уже логически потребовать отъ нея исполненія ея долга относительно народа. Причина того удивительнаго спокойствія, какое мы видимъ въ цѣлой Франціи, заключается въ томъ, что чуть не все ея населеніе проникло пониманіемъ того, что до 1880 года всѣ усилія французовъ должны быть направлены къ мирному увѣнчанію республиканскаго зданія. Воспитательное значеніе этого терпѣливаго, довѣрчиваго ожиданія состоитъ въ томъ, что оно отучаетъ массы отъ насильственныхъ дѣйствій и научаетъ ихъ идти къ достиженію справедливости путемъ одной законной свободы. На недавнемъ банкетѣ рабочихъ ассоціацій, происходившемъ въ огромномъ помѣщеніи улицы Сенъ-Манде, одинъ изъ авторитетнѣйшихъ соціалистовъ недавняго прошлаго, Луи Бланъ, не поступившись нисколько основными своими идеями объ индивидуализмѣ и коллективности, заявилъ, что счастіе, или вѣрнѣе, "улучшеніе участи возможно большаго числа" находится въ прямой зависимости отъ "труда, согласія и разсудительности" самихъ массъ, и только при.ихъ пособіи можетъ быть достигнуто; что "братство людей должно быть мирнымъ орудіемъ освобожденія" и что бѣдные и живущіе дневнымъ заработкомъ, вполнѣ между собою солидарные, "должны обусловить для себя возможность лучшей участи, не нарушая ни одного значительнаго общественнаго интереса, не возставая противъ общественнаго спокойствія, и не подвергая опасности порядка,-- при помощи свободы и твердой къ ней приверженности".
   При такомъ настроеніи умовъ въ самой удобовоспламеняемой части французскаго населенія и при ненарушимомъ согласіи между республиканскимъ большинствомъ палаты и министерствомъ, никакіе планы реакціи вызвать къ концу сессіи и наканунѣ открытія выставки новый конфликтъ между общественными властями, несмотря на все свое коварство, не могли удаться. Ретрограды достигли только того, что держали чуть не до самаго закрытія сессіи общественное мнѣніе въ постоянномъ страхѣ и опасеніи, чтобы не произошло какихъ нибудь новыхъ столкновеній между двумя палатами и не разрушило бы, передъ самой выставкой, того порядка вещей, котораго съ такимъ трудомъ и. благодаря только настойчивости своего терпѣнія и благоразумія, достигли республиканцы.
   Особенную агитаторскую дѣятельность реакція проявила въ сенатѣ въ продолженіи двухъ засѣданій, посвященныхъ разсмотрѣнію законо-проэкта объ амнистіи за преступленія и проступки по дѣламъ печати и слова, чему помогло и самое положеніе этого вопроса въ сенатѣ. Палата, ограничивая эту амнистію срокомъ съ 16-го мая по 13 е декабря, имѣла при этомъ въ виду прямое и открытое осужденіе какъ шальной затѣи маршала, такъ и всѣхъ продѣлокъ злосчастныхъ представителей правительства того періода государственной жизни, который она была въ нравѣ считать времененъ посягательства на самыя дорогія учрежденія Франціи, посягательства, которое не остановилось бы даже передъ совершеніемъ государственнаго переворота. Но, такъ какъ сенатъ принималъ свою долю участія въ этой позорной попыткѣ, такъ какъ онъ голосовалъ распущеніе, то положеніе конституціоналистовъ при обсужденіи вопроса объ амнистіи было самое жалкое и незавидное. Имъ, вотировавшимъ всегда вмѣстѣ съ правыми, пришлось бы теперь открыто признать незаконность всего того, чему они, по своему легкомыслію и безтактности, сами способствовали. На такое голосованіе отчасти разсчитывала и палата, чтобы дать имъ случай разъ навсегда развязаться съ компрометирующимъ прошлымъ. Но разсчитывать на подобный образъ дѣйствій хотя бы и нѣкоторыхъ изъ наиболѣе просвѣщенныхъ орлеанистовъ -- значило ожидать отъ нихъ такого героизма, на который они положительно неспособны. Поэтому, когда началъ обсуждаться докладъ Париса объ амнистіи, съ продленіемъ срока ея на весь 1877 годъ, конституціоналисты постыдно молчали. Этимъ, конечно, не преминулъ воспользоваться ловкій де-Брольи и въ рѣчи своей позволилъ себѣ нетолько произнесть апологію 16 мая, но и высказать нѣсколько самыхъ грубыхъ выходокъ противъ настоящаго кабинета, а главное успѣлъ убѣдить сенатъ, что для него отвергать 18 мая значить отречься отъ самого себя а всей своей прошлой дѣятельности. Положимъ, что товарищъ министра, Савари, съ трибуны мастерски опровергъ де-Брольи и произнесъ торжественное и суровое обвиненіе какъ самаго 16 мая, такъ и всѣмъ его участниковъ положимъ, что, вслѣдъ за нимъ, такое же осужденіе высказалъ и Дюфоръ, такъ что страна получила полную возможность составить себѣ вполнѣ ясное представленіе объ истинномъ значеніи 16-го мая его сообщниковъ, но матеріальный результатъ этихъ преній, продолжавшихся цѣлыхъ два засѣданія, все-таки оказался въ пользу реакціи, такъ какъ амнистія, съ продолженнымъ ея срокомъ, прошла при большинствѣ 147 голосовъ противъ 189. Отвергнуть такое голосованіе палата, съ своей стороны, также не могла, такъ какъ всякое замедленіе въ принятіи амнистіи повлекло бы за собою исполненіе цѣлыхъ сотенъ окончательныхъ судебныхъ рѣшеній противъ республиканцевъ, которымъ сверхъ того пришлось бы внести весьма значительные штрафы. Поэтому, въ палатѣ, безъ всякихъ преній, на основаніи одного словеснаго доклада, поправка сената была принята при презрительномъ молчаніи лѣвыхъ.
   Относительно тѣхъ измѣненій, которыя позволилъ сдѣлать себѣ сенатъ въ бюджетѣ расходовъ, рискуя этимъ обусловить необходимость новой выдачи правительству одной двѣнадцатой, палата съумѣла устроить такъ, что "послѣднее слово" по бюджетному вопросу осталось за народными представителями. Для этого, въ видахъ утвержденія своего авторитета, палата, въ своей финансовой комиссіи отвергла всѣ возстановленные сенатомъ кредиты; въ публичномъ же засѣданіи, при ничтожномъ большинствѣ въ 7 голосовъ, одинъ только изъ этихъ кредитовъ, въ пользу Отеля Инвалидовъ, и то съ поправками, былъ признанъ. Относительно увеличенія содержанія духовенства, она не сдѣлала никакихъ уступовъ, а только просто вычеркнула знаменитую 10 статью закона, которая въ редакціи сената не выражала того характера осужденія католическихъ конгрегацій, какой ей былъ приданъ палатскимъ большинствомъ. Когда бюджетный законъ этотъ вторично поступилъ въ сенатъ, то напрасно де-Кердрель и де Белькастель, по вопросу о полковыхъ священникахъ и семинарскихъ стипендіяхъ, старались раздуть въ своихъ сотоварищахъ огонь ультрамонтанскаго одушевленія -- большинство сенаторовъ рѣшилось покоряться необходимости и законъ, какъ онъ явился изъ членовъ палаты, былъ принять большинствомъ 131 голосъ противъ 121. Съ этой минуты, по признанію самого герцога де Брольи, "торжество республиканцевъ стало окончательнымъ" и для всѣхъ стало яснымъ, что выставка, благодаря усиліямъ Гамбетты, будетъ открыта во имя демократической Франціи кѣмъ либо изъ членовъ неудобосмѣняемаго кабинета, во главѣ котораго сталъ Дюфоръ, а не представителями прежнихъ монархій, хотя они еще и недавно передъ тѣмъ хвастались, что имъ вскорѣ придется предложатъ гостепріимство Франція представителямъ всей остальной Европы!
   Гамбетта, какъ предсѣдатель бюджетной комиссіи, между прочимъ, озабочивался и тѣмъ, чтобы республиканское министерство имѣло полную возможною съ надлежащимъ представительствомъ принять многочисленныхъ гостей Франціи. Письмомъ отъ 18-го марта къ министру финансовъ Леону Сэ онъ заявилъ о томъ, что комиссія намѣрена внести въ палату предложеніе объ увеличеніи, на усиленные расходы по представительству, во время выставки, содержанія маршалу на 500,000 фр., министрамъ иностранныхъ дѣлъ и земледѣлія и торговли, въ вѣденіи которыхъ состоитъ выставка, на 250,000 и всѣмъ остальнымъ министрамъ на 100,000 франковъ. Кромѣ того, въ виду необходимаго вздорожанія во время выставки, при наплывѣ иностранцевъ, всѣхъ предметовъ потребленія, комиссія считала необходимымъ увеличить на 10 процентовъ, на все выставочное время, содержаніе какъ всѣхъ чиновниковъ, живущихъ въ Парижѣ, такъ и всѣхъ служителей и рабочихъ, находящихся въ немъ для надобностей государства. Законопроэкть, уполномочивавшій необходимый для этого кредитъ, былъ утвержденъ палатой 1-го апрѣля съ поправкой, которою назначалось 500,000 франковъ для раздачи по департаментамъ на субсидіи делегаціямъ рабочихъ и земледѣльцевъ, которые захотѣли бы посѣтить выставку.
   Казалось бы, что подобный законопроэктъ не долженъ былъ встрѣтить никакого противодѣйствія въ сенатѣ. Когда онъ былъ въ него внесенъ, то, на основаніи регламента, онъ былъ напечатанъ и разосланъ по всѣмъ сенаторамъ, но реакціонеры ухитрились не допустить его до внесенія на очередной порядокъ. Для этого они прибѣгли къ такому фарсу. 2-го апрѣля, замѣтивъ, что сенаторовъ лѣвой стороны было еще очень мало, они при самомъ открытіи засѣданія заявили очередной порядокъ исчерпаннымъ, почему и сессію признали законченною, съ отсрочкою новыхъ засѣданій на неопредѣленное время. Такой недостойной продѣлкою они убили сразу нѣсколько зайцевъ и посмѣялись надъ самимъ Макъ-Магономъ, 500,000 франковъ котораго, присужденные палатою къ выдачѣ ему на представительство, оказались не въ его карманѣ, а гдѣ-то въ воздушномъ пространствѣ. Но маршалъ попался при этомъ только, такъ сказать, по спопутности. Главною цѣлью сенатскихъ реакціонеровъ было насолить Гамбеттѣ и республикѣ, также какъ протестанту -- министру народнаго просвѣщенія, чего они, хотя весьма неблаговиднымъ образомъ -- и достигли.
   Виддингтону они насолили тѣмъ, что позабыли утвердить кредитъ, необходимый для открытія кассы школьныхъ построекъ, благодаря которой во всѣхъ общинахъ могла бы осуществиться система дарового и обязательнаго обученія.
   Гамбеттѣ -- въ лицѣ его ближайшаго друга, министра общественныхъ работъ, Фрейсеинэ -- тѣмъ, что не порѣшили ничѣмъ вопроса о правительственномъ выкупѣ мелкихъ западныхъ и югозападныхъ желѣзно-дорожныхъ компаній; а я уже имѣлъ случай объяснить, къ какимъ немедленнымъ практическимъ выгодамъ приводило быстрое исполненіе этой операціи, занявъ рабочихъ закрытыхъ фабрикъ и заводовъ постройкою недоконченныхъ дорогъ.
   Наконецъ республикѣ -- помѣшавъ немедленному открытію республиканскихъ мастерскихъ. Въ безсильной злобѣ на невозможность принести ей какой нибудь болѣе существенный вредъ -- реакціонеры рады и тому, что отсрочили, если не остановили прибыльную для страны работу. Кромѣ того, они не теряютъ надежды, въ мѣсячный срокъ парламентскихъ вакацій, такъ запутать вопросъ о желѣзно-дорожныхъ выкупахъ, чтобы республиканскому правительству не удалось спасти мелкія компанія отъ раззоренія и вырвать ихъ изъ рукъ большихъ компаній, въ которыхъ участниками всѣ финансовые тузы Франціи.
   На основаніи конституціи, палата не имѣетъ права продолжить своихъ засѣданій, если засѣданія сената закрыты, точно также, какъ и обратно. По поводу быстраго прекращенія сенатомъ засѣданій могъ бы возникнуть весьма щекотливый вопросъ общественнаго права, но такъ какъ въ настоящемъ случаѣ, дѣло шло не объ окончательномъ закрытіи сессіи, а только объ отсрочкѣ засѣданій, то палата и нашла болѣе удобнымъ для республики не возбуждать вопроса, чтобы не подать тѣмъ поводъ къ какимъ нибудь серьёзнымъ столкновеніямъ властей. Поэтому, 9-го апрѣля, въ тотъ самый день, когда палата была формально извѣщена о прекращеніи сенатскихъ засѣданій, депутаты поторопились закончить всѣ болѣе неотложныя дѣла и къ вечеру разойтись, объявивъ парламентскую сессію пріостановленною до воскресенья, чтобы дать тѣмъ изъ своихъ сочленовъ, которые вмѣстѣ и генеральные совѣтники, возможность присутствовать на очередной сессіи этихъ совѣтовъ. Открытіе же генеральныхъ совѣтовъ было опредѣлено 15 днями ранѣе обычнаго срока, чтобы дать сессіи возможность закончиться до дня открытія выставки.
   Никогда еще во Франціи ни одна сессія генеральныхъ совѣтовъ не происходила при такомъ всеобщемъ спокойствіи, какъ настоящая, и никогда, вмѣстѣ съ тѣмъ, на этихъ сессіяхъ мѣстные интересы не обсуждались съ такою серьёзностью, вниманіемъ и дѣловитостью. Хотя реакціонеры еще и преобладаютъ въ 40 совѣтахъ, но, въ виду спокойнаго и довѣрчиваго настроенія общественнаго мнѣнія, они не отважились на явную оппозицію почти нигдѣ, за исключеніемъ какихъ нибудь шести департаментовъ, гдѣ, впрочемъ, такая оппозиція разрѣшилась также самымъ тихимъ и безвреднымъ образомъ. Въ 50 остальныхъ совѣтахъ, гдѣ преобладаетъ республиканская демократія, не произошло никакихъ политическихъ заявленій; во время зимней сессіи побѣда 14-го декабря была достаточно привѣтствована этими совѣтами и члены ихъ сочли безполезнымъ повторять весною снова какія нибудь демонстраціи. Единственнымъ событіемъ, происшедшимъ за это время въ провинціи, о которомъ много говорили въ Парижѣ, было открытіе въ Клермонъ Ферранѣ Пюи-де-Домскимъ генеральнымъ совѣтникомъ, министромъ народнаго просвѣщенія, небольшого коллежа, названнаго коллежемъ Блэза Паскаля. Уже одного имени этого мыслителя, заклеймившаго въ своихъ Provinciales на вѣки вѣчные іезуитовъ, было достаточно, чтобы возбудить досаду клерикаловъ, но. кромѣ того, министръ, въ качествѣ главы свѣтскаго университета, счелъ нужнымъ произнести на открытіи рѣчь, въ которой, не упоминая о католическихъ университетахъ, назвалъ это учрежденіе достойнымъ всяческой похвалы и "чадомъ революціи" и утверждалъ, что республиканское правительство одно только способно осуществить вполнѣ народное просвѣщеніе, такъ какъ для него свѣтъ знанія служитъ главною основою и долженъ служить вѣнцомъ. Рѣчь эта вызвала неудержимый взрывъ негодованія клерикаловъ, которые, впрочемъ, послѣ двухнедѣльнаго шума, охрипли отъ собственнаго лая, почему и умолкли.
   7-го апрѣля, должно было произойти 15 депутатскихъ выводовъ въ различныхъ округахъ для замѣщенія двухъ ваканцій умершихъ депутатовъ и 13, полномочія которыхъ не были призваны. Во всѣхъ этихъ округахъ были выбраны республиканцы, такъ что эти выборы, еще яснѣе выборовъ 27-го января и 3-го марта, показали, какъ быстро населенія самыхъ ретроградныхъ мѣстностей, находившіяся до сихъ поръ въ совершенномъ подчиненіи вліяніямъ реакціонеровъ -- просвѣтились и поняли преимущество республиканскихъ учрежденій передъ прежде существовавшими. Въ Воклюзскомъ округѣ, какъ И въ Бретани, какъ даже въ самой Вандеѣ, легитимисты были окончательно побиты. Точно такая же участь постигла и бонапартистовъ въ департаментѣ Па де-Кале и даже въ жерехомъ округѣ. Напрасно пресловутый Кассаньякъ самъ явился къ своимъ землякамъ для рекомендаціи друга своего Пейрусса -- его побѣдилъ бывшій мэръ Давидъ, побѣжденный нѣсколько разъ на предшествовавшихъ выборахъ своимъ сильнымъ соперникомъ.
   Въ лагерѣ побѣжденныхъ реакціонеровъ старались, хотя и безуспѣшно, ослабить значеніе этой блистательной выборной побѣды; пущены были въ ходъ всевозможныя старанія и средства, чтобы найти хотя какой нибудь слѣдъ правительственнаго вліянія на эти выборы -- и разумѣется ничего не удалось, такъ что "Univers" вынуждена была заявить, что при системѣ всеобщей подачи голосовъ нельзя ничего ожидать для блага церкви и спасенія общества, и что, слѣдовательно, должно "подумать о какихъ либо иныхъ способахъ для достиженія этихъ цѣлей". "Pays", "Gabis" и "Ordre" напрягли всѣ свои усилія, чтобы не показать виду, что они считаютъ себя пораженными, но окончательное распаденіе въ партіи воззванія къ народу тотчасъ же обнаружилось само ообей цѣлымъ рядомъ явленій. Такъ въ печати появилось письмо депутата Дюге де ля-Фоконри къ Эмилю де Жирардену, въ которомъ этотъ неукротимый еще недавно бонапартистъ признаетъ, что Франція хочетъ республики и что воспрепятствовать осуществленію этого желанія нѣтъ болѣе никакихъ способовъ. Такъ имперіалистъ Леонсъ Дюпонъ выпустилъ брошюру: "Двѣ Демократіи", въ которыхъ доказываетъ, что имперія потеряла всякую популярность во Франціи, благодаря тому, что бонапартисты почему-то затѣяли стоять въ хвостѣ другихъ монархическихъ партій, а Наполеонъ IV сталъ невозможнымъ, вслѣдствіе ошибочнаго образа дѣйствій ех-вице-императора Руэра. Такъ Рауль Дюваль отказался отъ предложенной ему кандидатуры на 5-е мая, да и кромѣ того, этотъ единственный талантливый бонапартистъ заявилъ печатно, что онъ считаетъ нелѣпымъ отнынѣ преслѣдовать цѣли партіи, потерявшей всякое вліяніе, вслѣдствіе своихъ собственныхъ ошибокъ. "Въ настоящую минуту, говорить этотъ недавно еще столь шумный представитель бонапартизма:-- я желаю болѣе всего одного: увидѣть скорѣйшее примиреніе между всѣми французами". Какъ нельзя болѣе кстати для полной погибели имперіализма, принцъ Жеромъ Наполеонъ, непрощающій ортодоксальнымъ бонапартистамъ того, что они отстранили его какъ отъ депутатства въ палатѣ, такъ и отъ совѣтничества въ генеральномъ совѣтѣ Корсики, надумалъ составить для "Revue de Deux Mondes" историческій очеркъ изъ тѣхъ откровеній, какія онъ высказывалъ съ трибуны палаты при обсужденіи бюджета на 1877 годъ. Статья его называется "Союзы Имперіи въ 1869 и 70 годахъ", и хотя она въ настоящее время не представляетъ собой уже ничего особеннаго, но ею вполнѣ доказывается, что, если переговоры, въ видахъ заключенія оборонительнаго и наступательнаго союза Франціи, съ одной стороны, и Австріи и Италіи, съ другой, дважды не привели ни къ чему, то это произошло только потому, что тюльерійскій дворъ въ оба раза упорно не соглашался прекратить занятіе Рима французскими войсками. Вліяніе императрицы Евгеніи, выражавшейся о Франко-германской войнѣ: "это моя собственная война", и вліяніе духовенства, говорившаго: "дѣло папы прежде всего, прежде даже отечества" -- окончательно связали руки Наполеону III и поставили его въ совершенную невозможность добиться союзниковъ, безъ которыхъ его покушеніе на Германію приняло характеръ безумнѣйшаго изъ преступленій и преступнѣйшаго изъ безумствъ. "Клерикальная политика, навязанная Наполеону III, заключаетъ литературный кузенъ Седанскаго героя: у была главною причиною всѣхъ дальнѣйшихъ бѣдствій Франціи и безпристрастная исторія признаетъ, что защита свѣтской власти папъ обошлась Франціи въ дорогую цѣну потери Эльзаса и части Лотарингіи".
   Клерикалы и бонапартисты, раздраженные до послѣдняго нельзя, попытались смягчить результаты обличительныхъ помазаній принца. Наполеона при пособіи опроверженія, написаннаго бывшимъ посланникомъ и министромъ, герцогомъ де Грамономъ, выступившимъ въ публицистику подъ псевдонимомъ Memor'а и, къ своему позору, орлеанистскій журналъ "Revue de France", ради одной только конкуренціи съ "Revue des Deux Mondes" -- далъ мѣсто на своихъ страницахъ діатрибѣ дипломата, котораго Бисмаркъ весьма остроумно прозвалъ "глупѣйшимъ человѣкомъ въ цѣлой Европѣ". Наполеонъ III восхваляется въ ней до небесъ за ту твердость, съ какою онъ, въ 1869 году, отвергъ союзы, предлагавшіеся ему на условіи "выдачи папы его врагамъ". Статья извиняетъ ему и то, что онъ, послѣ первыхъ понесенныхъ имъ пораженій въ 1870 году, отстранился отъ 100,000 то войска союзниковъ, готовыхъ сдѣлаться его помощниками, еслибы онъ обязался не препятствовать болѣе Италіи закончить ея объединеніе. По мнѣнію де-Грамона, еслибы Макъ-Магонъ и де Фальи, въ началѣ августа, оказались побѣдителями, а не были бы, напротивъ того, побиты, то итальянцы и австрійцы все равно соединились бы съ французами, несмотря на то, что римскій вопросъ не былъ бы разрѣшенъ въ желательномъ для нихъ смыслѣ; изъ чего будто бы слѣдуетъ, что Франція поплатилась Эльзасомъ и Лотарингіей не за приверженность свою къ папству, а за... за что же еще, кромѣ глупости своихъ дипломатовъ и бездарности военноначальниковъ временъ имперіи? Такимъ образомъ, въ глазахъ публики, съ огромнымъ вниманіемъ слѣдившей за этой ретроспективной полемикой, герцогъ-публицистъ своей неловкой статьей только усилилъ страшную отвѣтственность, тяготѣющую надъ печальной памятью Наполеона III. Если ультрамонтаны и находятъ поводы къ оправданію злосчастнаго седанскаго героя въ его приверженности папству, то французскимъ патріотамъ слишкомъ позднее очищеніе Рима подаетъ только новый случай одинаково проклинать и папство и имперію, тѣсно связанныя между собой въ общей отвѣтственности за всѣ тяжелыя національныя невзгоды, вынесенныя нами.
   При такомъ разоблаченіи ихъ прошедшаго, при жестокомъ пораженіи, только что выдержанномъ ими на выборахъ, среди неблагопріятныхъ для нихъ заявленій Рауля Дюваля, Дюпона и де-ла-Фоконри, бонапартистамъ не оставалось ничего дѣлать, какъ безъ шума сойти съ политической арены. И дѣйствительно, за исключеніемъ неисправимаго Пола де Касаньяка и его "Pays", всѣ ихъ журналисты пріуныли, выказали необычную скромность и стали обходить благоразумнымъ молчаніемъ всякіесколько-нибудь жгучіе вопросы. Вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, агитаторы этой партіи не отказались производить, на основаніи издавна полученнаго ими лозунга, попытки ко всевозможнымъ демонстраціямъ даже въ самомъ Парижѣ. Такъ, послѣ годовщины смерти Наполеона Ш, они нѣсколько недѣль сряду заказывали въ различныхъ парижскихъ церквахъ безчисленныя заупокойныя мессы. При выходѣ, по окончаніи одной изъ такихъ мессъ, изъ церкви Сен-Ламберта, пять индивидуумовъ, украшенныхъ извѣстной бонапартистской эмблемой -- букетомъ фіалокъ въ петлицѣ, обратились къ рабочимъ мостовщикамъ, занятымъ кладкою рельсовъ для желѣзно-коннаго пути, съ рѣчами такого рода: "Зачѣмъ вы такъ усиленно трудитесь для республики?.. На дняхъ возстановится имперія и весь вашъ трудъ пропадетъ... Долой республику!.. Завтра же молодой императоръ явится въ Парижѣ и никакой выставки не будетъ!" Рабочіе, сначала озадаченные такими словами, скоро пришли въ себя и. весьма возможно, что разсчитались бы по своему съ агитаторами, еслибы полицейскіе сержанты не положили конца этой сценѣ, поспѣшно арестовавъ пророковъ. Къ удивленію всей читающей Франціи, бонапартистская пресса нетолько не приняла подъ защиту своихъ адептовъ, но обозвала ихъ "бѣснующимися" и чуть не обвинила республиканскую полицію въ томъ, что она выпустила изъ своей среды агентовъ-провокаторовъ. Въ дѣйствительности, эти индивидуумы точно оказались полицейскими, но только прогнанными со службы, такъ какъ они были уличены въ сослуженіи бонапартистскому счетному комитету. Можетъ быть, они производили бонапартистскую агитацію и за свой счетъ, въ досадѣ на то, что при республикѣ болѣе не получаютъ денегъ ни отъ Вуазена, ни отъ Руэра. Вообще, похожденіями этихъ мизераблей заканчивается такъ долго тянувшаяся во Франціи эпопея "бѣлыхъ блузъ". Если конецъ мизеренъ и не соотвѣтствуетъ началу, то за это онъ служитъ весьма характернымъ признакомъ того упадка, въ какомъ находится партія бонапартистовъ.
   При разъѣздѣ съ одного публичнаго бала, между городскою стражею и содержателями публичныхъ женщинъ произошло столкновеніе, окончившееся нанесеніемъ раны одному изъ послѣднихъ. Комендантъ города Парижа, де-Геслэнъ, извѣстной своею принадлежностью къ католическимъ клубамъ, издалъ по этому поводу приказъ, произведшій значительный скандалъ въ Парижѣ. Съ одной стороны, онъ въ приказѣ этомъ поздравлялъ своего подчиненнаго, нанесшаго рану, и высказывалъ такую мысль, что онъ "нисколько не сталъ бы сожалѣть, еслибы нанесенный ударъ произвелъ и болѣе тяжелое поврежденіе" (sic). Съ другой стороны, онъ назвалъ пріятеля публичной женщины, получившаго рану, просто на-просто "избирателемъ". Такъ какъ исторія эта произошла въ то время, когда палата еще засѣдала, то депутатъ отъ Монмартрскаго Округа, докторъ Клеменсо, видя въ этомъ пренебрежительномъ отношенія со стороны Геслэна къ избирательному праву желаніе оскорбить республику, собирался внести запросъ военному министру, но не успѣлъ даже сдѣлать этого, такъ какъ де-Геслэнъ былъ уже отстраненъ отъ исполненія обязанностей коменданта. Быстрое закрытіе засѣданій сената спасло Бореля и отъ другого запроса, который собирались сдѣлать ему лѣвые по поводу производства подвѣдомственныхъ ему генераловъ, причемъ были обойдены многіе генералы республиканцы, имѣющіе неотъемлемыя права на повышеніе по службѣ. Только сенаторъ-республиканецъ Биллы) избѣгъ этой участи и былъ изъ бригадныхъ генераловъ сдѣланъ дивизіоннымъ, но его товарищъ, депутатъ Соссье, такъ я остался бригаднымъ. Когда нѣкоторые сенаторы спросили министра, въ частной бесѣдѣ, о причинахъ такой немилости, то Борель отвѣчалъ имъ: "Я ничего не могу сдѣлать для Соссье; онъ занимается политикой!" Точно также, когда ему былъ сдѣланъ вопросъ, почему не былъ произведенъ полковникъ д'Андло {Д'Андло, сенаторъ конституціоналистъ, извѣстнѣй своимъ заявленіемъ, что если онъ и голосовалъ за распущеніе палаты, то "со смертью въ душѣ". Съ 14-го декабря онъ примкнулъ къ лѣвому центру.}, онъ отвѣчалъ такъ: "Безспорно, д'Андло старѣйшій и первѣйшій полковникъ въ цѣлой нашей арміи. И старшинство и заслуги за него! Но онъ занимается политикой и, главное, позволилъ себѣ напечатать заявленіе, оскорбительное для императорскаго семейства, и я не могъ для него ничего сдѣлать!" Оба эти отвѣта возбудили негодованіе общественнаго мнѣнія и сдѣлали весьма естественнымъ вопросъ: если Борель, подобно Берто, навязанъ кабинету Мак-Магономъ, какъ человѣкъ въ политикѣ индиферентный, то дѣйствуетъ ли онъ при этомъ сообразно своей роли, обходя республиканцевъ въ пользу бонапартистовъ?
   При отсутствіи парламенскихъ засѣданій, имѣютъ весьма важное оффиціозное значеніе телеграммы и замѣтки "Агентства Гавасъ", служащаго органомъ всѣмъ смѣняющимся у насъ правительствамъ. И вотъ, отъ его имени появляется въ газетахъ загадочное сообщеніе, въ которомъ за начальникомъ штаба военнаго министра утверждается "исключительная несмѣняемость", какъ за лицомъ, долженствующимъ стоять "внѣ политическихъ колебаній", въ качествѣ "хранителя военныхъ традицій и подготовителя защиты, долженствующаго, въ извѣстный моментъ, дѣлаться отвѣтственнымъ лицомъ за армію, между тѣмъ, какъ министры отвѣтственны, обыкновенно, только на короткій срокъ управленія ими министерствомъ". Комичнѣе всего при этомъ было то, что лицо, занимающее въ настоящее время мѣсто начальника штаба, де-Мирибель, назначено на этотъ постъ, въ замѣнъ Греслэ, не такъ давно, и не представляетъ собою никакихъ особенныхъ гарантій, которыя могли бы сколько нибудь оправдать навязываемую ему "постоянную отвѣтственность".
   Замѣтка эта должна была произвести шумъ и, дѣйствительно, вызвала его. Всѣ вспомнили, что мѣстомъ своимъ де-Мярибель обязанъ протекціи правительства "нравственнаго порядка", а во время ожесточенія недавняго кризиса, въ декабрѣ прошлаго года, былъ ближайшимъ повѣреннымъ и другомъ отрѣшеннаго отъ мѣста Дюкро, изобрѣтателя "боевого распорядка" передвиженія войскъ, расположенныхъ вблизи Парижа, на случай "политическихъ или военныхъ надобностей". Республиканское общественное мнѣніе было сильно возбуждено и раздражено, я во всѣхъ газетахъ настойчиво требовалось отъ правительства объясненія замѣтки "Агентства Гавасъ". Отвѣтомъ на это и явилось, черезъ недѣлю, въ "Оффиціальномъ журналѣ", правительственное заявленіе, въ которомъ, между прочимъ, говорилось: "Хотя и было бы въ высшей степени желательно, къ интересахъ страны и арміи, чтобы органъ подготовительной дѣятельности, на случай возникновенія войны, обладалъ наивозможно большей. устойчивостью, но никакой министръ, рядомъ съ собой, не потерпитъ лица, облеченнаго одинаковою съ нимъ отвѣтственностью. Съ другой стороны, лицо, занимающее мѣсто начальника штаба, слишкомъ проникнуто сознаніемъ своихъ обязанностей, чтобы стараться избѣгать, въ какомъ бы то ни было отношеніи, подчиненія власти военнаго министра, главнаго начальника всей арміи". Однимъ словомъ, этимъ правительственнымъ сообщеніемъ совершенно опровергалась замѣтка "Агентства Гавасъ", а равно и то, что она была отправлена для напечатанія изъ кабинета министра или канцеляріи главнаго штаба. Но кѣмъ же она могла быть составлена и отправлена?-- этотъ вопросъ такъ и остался неразъясненнымъ. Хотя послѣ этого сообщенія власть начальника штаба и приведена въ надлежащія границы, но общественное мнѣніе желало не этого, а просто удаленія съ этого поста де Мирибеля, какъ сообщника и наперстника злосчастнаго Дюкро. Вообще, противъ военнаго министра возникло недовольство и, чтобы какъ-нибудь его загладить, Борель назначилъ начальникомъ кавалеріи лицо, пользующееся сочувствіемъ республиканцевъ, и издалъ циркуляръ къ жандармамъ, какъ нельзя болѣе соотвѣтствующій требованіямъ республики.
   До временъ имперія, жандармскія команды не имѣли у насъ никакого отношенія къ политикѣ и вся обязанность ихъ заключалась въ охраненіи имуществъ и личной неприкосновенности гражданъ, такъ что между жандармами и населеніемъ не существовало никакой взаимной ненависти, и избѣгали ихъ развѣ только злоумышленники. Въ деревняхъ, жандармы пользовались даже особеннымъ почетомъ; къ слову жандармъ прилагались почти всегда прилагательныя добрый или бравый и сельчане принимали ихъ въ свои семьи, безъ всякаго опасенія съ ихъ стороны доносовъ. Родитель 2-го декабря все это сразу измѣнилъ. Ему понадобились постоянные сообщники-охранители и онъ обратилъ жандармскія команды въ шайки воинствующихъ шпіоновъ. Во все продолженіе имперіи, жандармы были слѣпыми орудіями ея произвола и слѣдили въ городахъ и деревняхъ за исполненіемъ обывателями всѣмъ ненавистныхъ "законовъ общественной безопасности". При выборахъ, кромѣ того, они были сообщниками всѣхъ избирательныхъ продѣлокъ и неправдъ, представляя собою контингентъ наружныхъ охранителей всякой административной нёчести. Понятно, что продолжительное исполненіе такихъ противуобщественныхъ обязанностей до мозга костей развратило этихъ малопочтенныхъ слугъ деспотизма, и правительству 24-го и 16-го мая было чрезвычайно удобно продѣлывать свои избирательные фокусы при ихъ содѣйствіи. Ревность ихъ при исполненіи этихъ незавидныхъ обязанностей была до того усердна, что въ одной Савойской деревушкѣ, одинъ молодой человѣкъ, горячившійся на выборахъ противъ оффиціальной кандидатуры, былъ буквально изрубленъ жандармскимъ палашомъ! Съ 14-го декабря, во многихъ общинахъ Франціи, обнаружилась такая ненависть къ жандармамъ, что жители чуть не буквально отлучаютъ ихъ "отъ огня и воды", а мэры изъ республиканцевъ отказываются отъ всякихъ служебныхъ услугъ съ ихъ стороны. Военный министръ, въ своемъ циркулярѣ къ начальникамъ жандармскихъ командъ, рекомендуетъ "употребить всѣ мѣры къ тому, чтобы подобный антагонизмъ прекратился, и прежде всего считаетъ необходимымъ повсюдную перемѣну стоянокъ жандармскихъ отрядовъ". Самимъ жандармамъ министръ приказываетъ, въ сношеніяхъ "съ гражданскими властями и обывателями, соблюдать всевозможную вѣжливость и сдержанность, и остерегаться нетолько поступковъ или разговоровъ политическаго характера, но и не позволять себѣ ничего, что бы подавало поводъ къ какимъ-либо толкамъ противъ нихъ".
   Поводомъ къ появленію этого циркуляра послужило слѣдующее обстоятельство. Въ мартѣ мѣсяцѣ, изъ-за жандармовъ, чуть не возникло весьма важное столкновеніе между военнымъ министерствомъ и министерствомъ внутреннихъ дѣлъ. Дѣло было такъ. Одинъ изъ префектовъ, посѣтившій жандармскія казармы своего департамента, обратилъ вниманіе на то, что чуть не всѣ стѣны казармъ были покрыты изображеніями бонапартистскихъ символовъ и таковыми же надписями, за что онъ и распекъ весьма обстоятельно команду. Начальникъ этой команды, сочтя дѣйствіи префекта за злоупотребленіе гражданской власти надъ военною, донесъ объ этомъ Борелю, но товарищи по министерству побудили военнаго министра, въ отвѣтъ на это донесеніе, обвинилъ жандармскаго начальника. Министръ же внутреннихъ дѣлъ, вмѣсто осужденія префекта, объявилъ ему публичную благодарность. Этотъ-то прецедентъ и подалъ поводъ къ циркуляру Бореля, котораго отъ него потребовали товарищи. Если этотъ циркуляръ и не въ состояніи измѣнить какъ бы но щучьему велѣнью дурныхъ привычекъ жандармовъ и отучить ихъ отъ шпіонства, и доносовъ, ставшихъ для нихъ какъ бы второю натурою, то въ немъ все таки нельзя не видѣть какъ бы знаменія времени и симптомовъ близости того порядка вещей, который, съ 1880 г., долженъ войте во всѣ наши государственныя учрежденія, не исключая и арміи. Если же республиканское большинство бережетъ до сихъ поръ Бореля, дѣйствующаго во многихъ случаяхъ непозволительно, то это дѣлается, разумѣется, не ради его прекрасныхъ глазъ, а потому, что республиканцамъ было крайне необходимо сохранить министерство неприкосновеннымъ до открытія выставки, точно также, какъ оно и впредь будетъ остерегаться возбужденія валкаго, хотя бы и частнаго министерскаго кризиса, вплоть до наступленія срока возобновленія трети сенаторовъ.
   Самъ по себѣ, Борель еще человѣкъ покладистый, съ нимъ, какъ говорится, еще можно ладить, и это именно качество к обусловило за нимъ поддержку Гамбетты при образованіи министерства Дюфора, но окружающіе его -- люди никуда негодные. Они, очевидно" потому и стараются компрометировать его на каждомъ шагу, что понимаютъ, какъ важно для республиканцевъ сохраненіе его въ министерствѣ. Такъ, едва только въ обществѣ стихло недовольство противъ Бореля за то, что де-Мирибель не былъ смѣщенъ, какъ въ Бельфорѣ возникло новое непріятное дѣло. Въ этомъ городѣ, два почтенныхъ гражданина подверглись лишенію чиновъ, заслуженныхъ ими въ территоріальной арміи, за то, что на выборахъ противились избранію въ депутаты Келлера, подполковника ихъ полка. Дѣло это получило гласность, благодаря письму секретаря сената Шерера Кестнера, который угрожаетъ сдѣлать министру объ этомъ запросъ съ трибуны, если до открытія парламентскихъ засѣданій справедливость относительно этихъ лицъ не будетъ возстановлена. Вопросъ на самомъ дѣлѣ весьма важенъ для разъясненія того, слѣдуетъ ли смотрѣть на территоріальную армію, какъ на сохраняющую свои избирательныя права, или какъ на теряющую ихъ, въ качествѣ "военной части". "Не возмутительно ли видѣть, говорится въ этомъ письмѣ, что изъ кадровъ территоріальной арміи изгоняютъ республиканцевъ и одновременно сохраняютъ въ нихъ людей, прямо измѣнившихъ своему долгу во время войны, трусовъ, прятавшихся за непріятельскіе штыки. Добрымъ гражданамъ, виновнымъ только своею преданностію республикѣ, отказываютъ въ томъ, чего не лишаютъ прямыхъ нарушителей важнѣйшихъ своихъ обязанностей!"
   Въ самомъ дѣлѣ, кадры территоріальной арміи формировались при "правительствѣ борьбы" 24 мая 1873 года, а укомплектовывались при министерствѣ 16 мая. Республиканскія министерства, такимъ образомъ, могли только урывками внести туда ничтожную часть республиканскихъ элементовъ. Черезъ нѣсколько дней, будетъ еще въ первый разъ собранъ подъ ружье первый призывъ этой арміи, существовавшей пока только на бумагѣ. Антагонизмъ между солдатами-избирателями, демократами, и начальниками, большая часть которыхъ герцоги, маркизы или финансисты, сторонники той или другой изъ большихъ монархій, не замедлитъ обнаружиться. Тѣмь лучше! Это можетъ обусловить ревизію кадроваго состава, прежде чѣмъ произойдетъ окончательная организація территоріальной арміи, и съ нею, по крайней мѣрѣ, не повторится того, что произошло съ мобилями времени Имперіи, которыхъ не рѣшались созывать ранѣе наступленія внѣшней опасности, а когда она наступила, то не было уже времени ими воспользоваться, такъ какъ пришлось измѣнять всю ихъ организацію и предоставить имъ выборъ офицеровъ, для замѣщенія назначенныхъ, но оказавшихся негодными.
   До чего, однимъ словомъ, ни коснись, приходится повторять все одно и тоже, то есть, что до того времени, пока въ сенатѣ не образуется республиканское большинство, необходимо покориться обстоятельствамъ и не удивляться тому противодѣйствію, какое встрѣчаетъ установившійся законный порядокъ, какъ въ управленіи арміи, такъ и въ дѣйствіяхъ магистратуры въ ея современномъ составѣ, а равно и въ средѣ самой гражданской администраціи. Пока нельзя предпринимать ничего, кромѣ частныхъ поверхностныхъ реформъ, между тѣмъ, какъ необходимы общія и радикальныя. Поэтому, министры дѣлаютъ что могутъ. Такъ, Дюфоръ отставилъ, напримѣръ, на дняхъ генеральнаго адвоката кассаціоннаго суда, Годелля, который послѣ того, какъ его депутатскія полномочія были уничтожены палатою, заявилъ снова свою оппозиціонную республикѣ кандидатуру. Но генеральные адвокаты смѣняемы и министръ можетъ ихъ назначать и смѣщать, какъ хочетъ, подъ личною отвѣтственностью. Онъ можетъ точно также дѣйствовать на мировую юстицію и очищать мало-по-малу составъ мировыхъ судей отъ элементовъ, внесенныхъ въ эту среду де-Брольи. Но, рядомъ съ этой магистратурой, существуетъ магистратура несмѣняемая, республиканизировать которую нѣтъ никакой возможности и противъ которой ничего не подѣлаешь, пока не будетъ измѣненъ самый законъ несмѣняемости, о чемъ нельзя и думать раньше 1879 и 1880 годовъ. До тѣхъ же поръ, приходится выносить противореспубликанскихъ судей, которые нисколько не стѣсняются въ заявленіяхъ своей враждебности существующему порядку, такъ какъ сознаютъ, что ихъ царствію наступаетъ конецъ, почему и стараются на всѣхъ ступеняхъ судебной іерархіи организовать себѣ защиту. Въ настоящемъ мѣсяцѣ кассаціонный судъ отказался принять къ разсмотрѣнію жалобу противъ предсѣдателя Алжирскаго суда Бастьена, нѣсколько лѣтъ тому назадъ составлявшаго подложные протоколы судебныхъ засѣданій, о чемъ заявлялъ въ палатѣ такой компетентный обличитель, какъ бывшій министръ юстиціи Мартель. Очень можетъ быть, что кассаціонный судъ нисколько не сомнѣвается въ виновности Бастьена, но онъ беретъ его подъ свою защиту, на основаніи того парадоксальнаго принципа, что несмѣняемая магистратура, какъ нѣкогда жена Цезаря, должна быть выше всякаго подозрѣнія.
   Передъ самымъ перерывомъ сессіи, Гамбетта вынужденъ былъ временно оставить политическую арену и уѣхать въ провинцію. Уѣхалъ онъ въ Ниццу на похороны умершей своей тетки, замѣнявшей ему мать и которая ранѣе, чѣмъ онъ получилъ обезпечившую его извѣстность, поддерживала его въ теченіи 15-ти лѣтъ матеріально, своими небольшими средствами, и нравственно, поддерживая его духъ при всякихъ неудачахъ и непріятностяхъ. Хотя Гамбетта пробылъ въ Ниццѣ всего нѣсколько дней, но печать весьма озабочивалась его отсутствіемъ и объясняла его самыми многоразличными способами. Однѣ газеты говорили, что онъ уѣхалъ въ Римъ и Берлинъ, другія -- въ Петербургъ и Константинополь, третьи, наконецъ, въ Дюссельдорфъ, куда, будто бы, для дипломатическихъ съ нимъ переговоровъ, пріѣхалъ и нашъ посланникъ при германскомъ дворѣ, де-Сен-Валье. Послѣднее извѣстіе произвело такую сенсацію, что "Агентство Гавасъ" сочло необходимымъ напечатать формальное его опроверженіе. Это было вполнѣ необходимо, такъ какъ реакціонныя газеты обвиняли Гамбетту, что онъ заводитъ, помимо всякаго соглашенія съ маршаломъ, дипломатическія сношенія съ иностранными державами, сильно компрометирующія Францію. Возвратясь черезъ двѣ недѣли въ Парижъ, Гамбетта не счелъ нисколько нужнымъ публично объявлять, куда онъ ѣздилъ разсѣивать свое личное горе и отдыхать послѣ своихъ громадныхъ парламентскихъ трудовъ. Оба его журнала "République Franèaise" и "La petite république franèaise", державшіяся, во все время его отсутствія, въ сторонѣ отъ этой полемики, помѣстили, по его возвращеніи, одну и ту же замѣтку, въ которой зло подсмѣивались надъ свѣденіями, полученными монархическими газетами и надъ несообразными выводами и заключеніями редакторовъ этихъ изданій. "Г. Гамбетта, говорится въ окончаніи этой замѣтки:-- и впредь будетъ пользоваться при всякомъ удобномъ случаѣ своимъ правомъ свободнаго передвиженія, такъ какъ онъ думаетъ, что каждый человѣкъ и гражданинъ прежде всего совершенно свободенъ въ выборѣ мѣстностей для своего отдохновенія и вовсе не обязанъ публично заявлять о своемъ мѣстопребываніи".
   Еслибы Гамбетта и дѣйствительно проѣхался за это время по Италіи и Германіи, чтобы наглядно ознакомиться съ настроеніемъ населеній и переговорить съ компетентными лицами о современныхъ стремленіяхъ кабинетовъ -- въ этомъ не 4ыло бы ничего страннаго, такъ какъ, при громадномъ его политическомъ значеніи, это составляло бы ни болѣе, ни менѣе, какъ его прямой долгъ и право. Проявлялась ли его дѣятельность чѣмъ-нибудь большимъ? Я имѣю нѣкоторыя основанія думать, что нѣтъ; но еслибы даже случайно онъ и объяснился съ кѣмъ-либо изъ дипломатическихъ свѣтилъ или даже счелъ своевременнымъ искать такихъ встрѣчъ, то и въ этомъ случаѣ, Франція могла бы совершенно спокойно и довѣрчиво относиться къ его дѣятельности. Для внѣшнихъ дипломатическихъ сношеній, онъ настолько же компетентенъ, какъ покойный Тьеръ, который при жизни, какъ бы чувствуя въ немъ своего наслѣдника, самъ перезнакомилъ его со всѣми дипломатами и вліятельными иностранцами, появлявшимися за послѣднее время въ Парижѣ. Что иностранные дипломаты, съ своей стороны, отнесутся къ нему весьма серьёзно, въ этомъ тоже не можетъ быть никакого сомнѣнія, такъ какъ лучшей гарантіей служитъ то, что съ тѣхъ поръ, какъ этотъ народный трибунъ сталъ безспорнымъ главою республиканской партіи, т. е. съ голосованія февральской конституціи 1875 года и вплоть до самаго образованія министерства 18-го декабря 1877 года, онъ цѣлымъ рядомъ дѣйствій заслужилъ себѣ полное уваженіе всѣхъ европейскихъ политиковъ и государственныхъ людей Европы, почему и можетъ быть дѣйствительнымъ дипломатическимъ представителемъ Франціи съ неменьшимъ правомъ, чѣмъ самъ покойный Тьеръ.
   Что Гамбетта вполнѣ замѣнилъ для Франціи Тьера и сталъ, такъ сказать, въ нравственно-политическомъ смыслѣ, его прямымъ и единственнымъ наслѣдникомъ -- это не подлежитъ ни какому сомнѣнію. Я совершенно увѣренъ, что и самое кресло Тьера въ акадеіви, оставшееся вакантнымъ за его смертью -- займетъ не кто иной, какъ Гамбетта.
   Я дописываю эти страницы въ самый канунъ открытія всемірной выставки. Въ слѣдующихъ моихъ письмахъ я надѣюсь говорить о ней много и подробно. Пока ограничусь только нѣсколькими словами. По всѣмъ вѣроятіямъ, въ смыслѣ полезности, выставка эта значительно превзойдетъ выставку 1867 года, а если пріѣзжіе гости встрѣтятъ на ней меньше развлеченій и различныхъ безумныхъ и мало-нравственныхъ затей, какія любила примѣшивать ко всѣмъ своимъ предпріятіямъ злосчастной памяти имперія, то этимъ мы, конечно, только выиграемъ въ глазахъ Европы, а ужъ никакъ не потеряемъ. Открытіе выставки не будетъ, къ крайней досадѣ реакціонеровъ, отсрочено, а произойдетъ непремѣнно завтра 1-го мая и при самой торжественной обстановкѣ. Ни одно государство не оскорбило нашей демократіи и всѣ они прислали, высокопоставленныхъ лицъ въ качествѣ своихъ представителей. Правители и народы откликнулись съ полнымъ сочувствіемъ и радушіемъ на наше приглашеніе принять участіе въ мирномъ торжествѣ наукъ, искуствъ, промышленности и земледѣлія -- всего того, что живитъ, просвѣщаетъ, образуетъ и подготовляетъ къ свободѣ.
   

II.
Театръ музыка.-- "Семейство Фуршамбо", комедія Эміля Ожье, на сценѣ театра "Французской Комедіи".-- "Бразильянка", мелодрама Поля Мериса въ театрѣ "Ambigu".-- Возобновленіе на сценѣ Комической оперы "Сѣверной Звѣздѣ", Мейербера.-- "Статуя" Роберта "Торжество мира", на сценѣ Итальянскаго театра.-- Духовная музыка.

   Комедія Эмиля Ожье, "Семейство Фуршамбо", имѣвшая на сценѣ Французской Комедіи, передъ самымъ открытіемъ выставки, весьма значительный успѣхъ, появилась чрезвычайно кстати. Хотя отъ литературнаго творчества, разумѣется, нельзя требовать, чтобы лучшія произведенія появлялись именно въ тотъ или другой срокъ, но все-таки для Франціи было бы какъ-то неловко и до-нельзя обидно, еслибы наша сцена, прославленная такими дѣятелями, какъ Мольеръ, Реньяръ, Бомарше, пожалуй, даже Скрибъ и Баррьеръ, въ то время, когда къ намъ соберутся сотни тысячъ европейскихъ гостей, не могла бы представить ничего заслуживающаго въ литературномъ и сценическомъ смыслѣ серьёзнаго вниманіи. Конечно, и новое произведеніе академика Ожье не есть нѣчто великое и геніяльное, что либо такое, что свидѣтельствовало бы о значительной степени нашего литературнаго прогресса за послѣднее время и блистало бы первостепенными качествами, но, во всякомъ случаѣ, это произведеніе хорошее и талантливое, исполненное литературныхъ и сценическихъ достоинствъ; однимъ словомъ, это такая пьеса, съ какою не стыдно явиться на судъ критики представителей всего образованнаго міра, собравшихся на выставку въ Парижъ.
   Наша критика отнеслась съ полнымъ вниманіемъ и уваженіемъ къ почтенному автору, потрудившемуся немало для нашей сцены и въ каждомъ изъ своихъ произведеній, выроставшихъ въ глазахъ своихъ цѣнителей. На самомъ дѣлѣ, Ожье, начавшій съ "Габріели" и "Цикуты", подвергавшихся нѣкогда такимъ насмѣшкамъ со стороны романтиковъ зато, что авторъ являлся въ нихъ представителемъ реализма и здраваго смысла, подарилъ нашу сцену такими пьесами, какъ "Бѣдныя львицы" и "Поль Форестье", въ которыхъ какъ бы закрѣпилъ право гражданства реализма и здраваго смысла въ сценическихъ произведеніяхъ. Такимъ же здравымъ смысломъ и жизненною правдою проникнуто и новое его произведеніе, и современная критика уже не бранитъ за это Ожье, а скорѣе даже превозноситъ, можетъ быть, выше мѣры. Правда, нашлись и недовольные, обвиняющіе автора, ни болѣе ни менѣе, какъ въ отъявленной безнравственности. Для объясненія такихъ обвиненій, необходимо сказать, что герой пьесы незаконнорожденный сынъ, спасающій отъ безчестія семью соблазнителя своей матери. Незаконнорожденные сыновья и до сихъ поръ десятки разъ появлялись у насъ героями мелодрамъ и комедій; но до сихъ поръ всѣ авторы, начиная отъ Дидро и Туруда до Скриба и Эмиля де Жирардена, какъ бы сговорившись, тэмою для своихъ произведеній брали обыкновенно несправедливость соціальнаго положенія этихъ пасынковъ судьбы. Конечно, такая постановка вопроса о незаконнорожденныхъ и вѣрна, и нравственна, и справедлива... но кому же она, наконецъ, не надоѣла, послѣ того, что объ ней было уже сотни разъ высказано во всѣхъ литературахъ? Эмиль Ожье, наперекоръ рутинѣ, не плачетъ о жребіи своего героя, котораго выставилъ вполнѣ чистымъ и честнымъ человѣкомъ, да, мало того, еще и богатымъ, выручающимъ, по желанію своей матери, изъ критическаго положенія своего отца и его семью, не блистающую никакими добродѣтелями. Вотъ это-то и возмутило нашихъ моралистовъ. Какъ! закричали они, намъ стараются показать, что такія безобразныя дѣйствія, какъ соблазнъ и оставленіе дѣвушки, могутъ приводить въ жизни къ такимъ послѣдствіямъ, что самымъ этимъ преступленіемъ обусловливается спасеніе соблазнителя, раззореннаго легкомысліемъ своей законной семьи! Да неужели это не верхъ безнравственности? Извольте спорить противъ такой аргументаціи людей, требующихъ отъ драматическихъ произведеній, чтобы это были какія-то проповѣди на соціальныя тэмы, раздѣленныя на акты съ нравственнымъ поученіемъ въ эпилогѣ, не желающихъ понимать, что "въ жизни всяко бываетъ" и что типъ Бернара, выставленный Ожье, совсѣмъ не говоритъ того, что имъ кажется.
   Впрочемъ, позвольте познакомить читателей съ содержаніемъ пьесы, которое я постараюсь передать нѣсколько подробно.
   1 е дѣйствіе вводитъ насъ въ семейный бытъ Фуршамбо. Фуршамбо -- банкиръ, съ честью поддерживающій въ Гаврѣ достоинство своей наслѣдственной фирмы. Женатъ онъ на легкомысленной кокеткѣ, которая, подъ предлогомъ того, что принесла съ собою въ приданое 200,000 франковъ -- тратитъ ежегодно на свои туалеты и прихоти по 80 тысячъ. У нихъ дочь -- дѣвушка совершенно совращенная легкомысліемъ и страстію къ роскоши своей матери съ пути истиннаго. Въ нее влюбленъ очень развитой и хорошій юноша, Викторъ Шове, и дѣвушка тоже была бы не прочь ему отвѣчать, еслибы онъ занималъ какое нибудь видное общественное положеніе. Бракъ, по ея понятіямъ, долженъ ей дать, кромѣ богатства, еще и титулъ. Поэтому, она нисколько не противъ мысли своей матери выдать ее за сына нѣкоего барона, котораго правительство борьбы сдѣлало префектомъ. Кромѣ дочери, у Фуршамбо еще и сынъ. Въ сущности, это добрый малый, но тоже донельзя испорченный окружающей его средой и представляющій собой типъ отъявленнаго гандэна. Вся цѣль его жизни, повидимому, въ томъ, чтобы весь Гавръ говорилъ объ его лошадяхъ, любовницахъ и карточныхъ проигрышахъ. Впрочемъ, передъ самымъ началомъ дѣйствія, въ немъ замѣтны нѣкоторыя перемѣны. Онъ бросаетъ своихъ любовницъ и начинаетъ все чаще и чаще появляться подъ отеческою кровлею. Перемѣна эта объясняется, впрочемъ, очень просто; въ семью Фуршамбо пріѣзжаетъ изъ Америки красавица креолка, Мари Летеллье, дочь бывшаго компаньона Фуршамбо, только-что раззорившагося до того, что родственники дѣвушки сочли необходимымъ отправить ее въ Европу для пріисканія мѣста учительницы. Фуршамбо, однако-же, не торопятся помочь своей гостьѣ въ ея поискахъ, а хотѣли бы, чтобы она прогостила у нихъ, какъ можно дольше. Г-жа Фуршамбо не безъ удовольствія замѣчаетъ, что красота дѣвушки произвела впечатлѣніе на ея сына; ухаживаніе за Мари, по соображеніямъ ея, предохранитъ его отъ дорого стоящихъ связей съ камеліями; когда же представится для него случай выгодной женитьбы, то такому ухаживанію не трудно будетъ положить и конецъ. Фуршамбо-отецъ не смотритъ такъ чорство на гостепріимство, оказанное имъ дочери своего пріятеля. Онъ не хотѣлъ бы, чтобы съ дѣвушкой произошла какая нибудь непріятность. Замѣтя образъ дѣйствій своего сына, онъ. въ видахъ предостереженія его отъ какого-либо неосторожнаго шага, разсказываетъ ему исторію одного обольщенія, происшедшую якобы съ однимъ изъ его пріятелей. Но легкомысленный Леопольдъ рѣшительно не хочетъ понять, что за фантазія пришла его отцу разсказывать ему всю эту исторію учительницы музыки, обольщенной сыномъ тѣхъ лицъ, у которыхъ она давала уроки, и которая могла бы выйти замужъ, еслибы на сомнѣнія, возникшія по поводу ея поступковъ, она не отвѣчала презрительнымъ молчаніемъ. Что соблазнитель, послѣ этого, женится тотчасъ на невѣстѣ, чуть ли не съ милліономъ приданаго, кокодесъ находитъ весьма естественнымъ, а когда узнаетъ отъ отца, что у учительницы былъ уже сынъ, начинаетъ по поводу этого пикантнаго обстоятельства отъ души хохотать.
   Второе дѣйствіе переноситъ зрителей въ домъ г-жи Бернаръ. При поднятіи занавѣса, эта пожилая дама, почти старушка, занята приведеніемъ къ окончанію счетовъ по кассѣ своего сына моряка, занимающагося арматорствомъ. Сынъ этотъ, человѣкъ въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ, сидитъ тутъ же, подлѣ матери и любовно слѣдитъ за ея дѣятельностью. "Твои дѣла идутъ прекрасно, замѣчаетъ старушка, оканчивая счеты:-- по балансу у тебя оказывается 2 милліона, безъ трехъ франковъ". "Такъ возьми же эти три франка для ровнаго счета", весело говоритъ сынъ, цѣлуя своего кассира. Г-жа Бернаръ именно та бывшая учительница, исторію которой мы слышали въ 1 дѣйствіи, не перестающая оплакивать единственную печальную ошибку, сдѣланную ею въ молодости. Сынъ ея оказался способнымъ и дѣятельнымъ человѣкомъ и на средства, полученныя матерью отъ соблазнителя, нажилъ, какъ видите, солидное состояніе. Онъ же сопровождалъ изъ Америки и Мари Летеллье, къ которой питаетъ особенное сочувствіе, по сходству ея положенія съ тѣмъ, въ которомъ нѣкогда была его мать. Опасаясь Леопольда Фуршамбо, онъ уже успѣлъ подъискать для Мари хорошее мѣсто въ одномъ англійскомъ семействѣ. Бернаръ только что возвратился съ биржи и, передавая матери различныя новости, услышанныя имъ въ эте утро, между прочимъ, передаетъ слухъ и о томъ, что одинъ изъ значительнѣйшихъ французскихъ банкирскихъ домовъ сдѣлался несостоятельнымъ и прекратилъ платежи. Съ банкротствомъ этой фирмы, говорилъ онъ, банкиръ Фуршамбо теряетъ 240 тысячъ франковъ, что, вѣроятно, обусловитъ также и его банкротство. Мать, хладнокровно слушавшая другія новости, обращается вся во вниманіе, когда дѣло доходитъ до имени Фуршамбо и волненіе ея, когда она узнаетъ, что ему угрожаетъ бѣда, доходитъ до крайней степени. "Ты долженъ, говоритъ она сыну тревожно и порывисто:-- не теряя ни минуты, доставить Фуршамбо 240 тысячъ, необходимыя для поддержанія чести его банка, ты долженъ сдѣлаться его компаньономъ и привести его дѣла въ цвѣтущее состояніе..." Сынъ недоумѣваетъ, какъ его мать, женщина съ такимъ умомъ и комерческимъ тактомъ, рѣшается ему совѣтовать такое странное предпріятіе, но она, очевидно, заинтересована не одною матеріальною стороною этого дѣла, и задыхающимся голосомъ повторяетъ ему: "У тебя деньги есть, ты можешь отдать ихъ... и отдай!.. это необходимо... ты должникъ Фуршамбо, и я этого хочу!" "Я заплачу ихъ! отвѣчаетъ сынъ.-- Я понялъ, что Фуршамбо мнѣ отецъ, шепчетъ онъ, бросаясь передъ матерью на колѣна и умоляя ее, чтобы ока его простила за то, что онъ не избавилъ ее отъ этого тяжолого объясненія.
   Сцена эта, сухая въ моей передачѣ, при игрѣ г-жи Агаръ и Го, представляетъ собою нѣчто до того живое, эффектное и вѣрное дѣйствительности, что всѣ зрители невольно увлечены и растроганы. Никому не приходитъ даже въ голову разбирать ее критически и по опущеніи занавѣса г-жу Агаръ и Го вызываютъ безчисленное множество разъ.
   Въ 3-мъ дѣйствіи, мы застаемъ Фуршамбо въ самыя тяжелыя минуты Постигшей его бѣды. Онъ уже испыталъ всѣ средства достать необходимыя ему деньги для спасенія чести своего байка и безъ всякаго успѣха. Ему остается одно -- просить у жены, чтобы она помогла ему изъ своего приданаго. Между супругами происходитъ объясненіе. Выслушавъ мужа, г-жа Фуршамбо прежде всего начинаетъ его упрекать, что онъ не обратился къ ней первой въ своемъ несчастій, а когда мужъ говоритъ, что онъ боялся съ ея стороны отказа, отвѣчаетъ ему, что она и дѣйствительно не можетъ ему не отказать. Честь банка -- для нея понятіе темное; существенно для нея только, чтобы за дочерью ея Бланшъ было солидное приданое, чтобы хозяйство въ домѣ велось на широкую ногу и ея роскошныя привычки не были нарушены. Напрасно и Леопольдъ, сохранившій, по крайней мѣрѣ, понятіе о торговой чести, начинаетъ ее убѣждать въ необходимости жертвы съ ея стороны. Г-жа Фуршамбо остается непреклонною, и только Мари, сдѣлавшаяся невольною свидѣтельницею этой сцены, предлагаетъ банкиру нѣсколько тысячъ франковъ, которыми снабдили ея родные на черный день. Банкиръ, разумѣется, отказывается отъ этихъ денегъ, которыя составляютъ какъ бы каплю въ морѣ необходимой ему суммы, говоря ей: "деньги эти, дитя мое, васъ раззорятъ, а меня не спасутъ!" Тогда г-жа Фуршамбо рѣшительно вдохновляется и произноситъ цѣлую рѣчь о томъ, какъ ея обязанности не позволяютъ ей исполнить того, что было бы конечно, ея долгомъ, и распространяется въ упрекахъ слабости и недальновидности Фуршамбо, поставившаго ее и всю семью въ невыносимое положеніе раззоренія... Тирада прерывается появленіемъ Бернара, который говоритъ, входя:
   -- Вы нуждаетесь въ 240 т. франковъ! Не угодно ли вамъ ихъ получить?
   Леопольдъ оскорбляется такимъ дерзкимъ предложеніемъ мало знакомаго человѣка, Фуршамбо отецъ говоритъ, что онъ можетъ принять это предложеніе только послѣ того, какъ ему будетъ объясненъ мотивъ, на основаніи котораго онъ дѣлается; но Бер наръ рѣзко прерываетъ его словами: "Я хочу быть вашимъ компаньономъ -- вотъ вамъ все объясненіе.. Я нахожу это для себя выгоднымъ... и вовсе не считаю, чтобы а этимъ васъ обязывалъ... Хотите или нѣтъ?.. Я же думаю, что эта сдѣлка можетъ быть выгодною для насъ обоихъ...
   -- Въ такомъ случаѣ, по рукамъ, отвѣчаетъ Фуршамбо.-- Между порядочными людьми простое пожатіе руки обязательнѣе вся: наго контракта. И они подаютъ другъ другу руки.
   Вы видите, что въ этой сценѣ Ожье освободилъ публику отъ всякихъ банальностей. Фуршамбо отецъ не разсыпается въ благодарностяхъ передъ Бернаромъ, а скромная сдержанность, какою сопровождаетъ Бернаръ свой великодушный поступокъ, говоритъ чувству зрителей несравненно болѣе всякихъ хорошихъ словъ, какія онъ могъ бы при этомъ произнести. Въ его взглядѣ и жестахъ публика какъ бы читаетъ его слова, обращенныя къ Фуршамбо: "Ты далъ мнѣ жизнь, я возвращаю тебѣ честь и мы квиты!"
   Сдѣлавшись компаньономъ Фуршамбо, Бернаръ тотчасъ же принимается поправлять нетолько дѣла банка, но и ограничиваетъ расходы на содержаніе дома и личныя прихоти г-жи Фуршамбо, а когда она начинаетъ противъ этого протестовать, говоря, что она принесла съ собою мужу такое приданое, которое позволяетъ ей тратить столько, сколько хочетъ, что она и впредь намѣрена дѣлать, то онъ холодно прерываетъ ее словами:
   -- Ваше приданое представляло сумму въ 200.000 франковъ. Въ теченіе 25 лѣтъ вы тратили на себя ежегодно по 80 тысячъ. Потрудитесь сосчитать, много ли у васъ осталось отъ вашего приданаго?..
   -- Вы грубый и жосткій человѣкъ, отвѣчаетъ ему г-жа Фуршамбо; но когда онъ велѣлъ затѣмъ уходить, то она замѣчаетъ про себя: "Вотъ какимъ человѣкомъ долженъ бы былъ быть мужъ мой!.."
   Четвертое дѣйствіе начинается комическимъ эпизодомъ. Префектъ "нравственнаго порядка" -- баронъ Ратибулуа, узнавъ о разстройствѣ дѣлъ Фуршамбо, уже успѣлъ взять назадъ свое предложеніе о бракѣ своего сына съ Бланшъ, но, при извѣстіи о вступленіи въ фирму Бернара, торопится снова поправить дѣло и везетъ сына къ Фуршамбо. Въ лицѣ этого барона, Ожье, считавшійся ретроградомъ во Время имперіи, старался не пощадить своихъ враговъ и съ неподражаемымъ талантомъ заклеймилъ ненавистный тяпъ личностей, готовыхъ служить всякому правительству, было бы это только выгодно. Весь іезуитизмъ личностей этой категоріи онъ выразилъ въ томъ, что Ратибулуа прикрываетъ свой своекорыстный отказъ таковымъ якобы благовиднымъ предлогомъ, что онъ считаетъ неприличнымъ родниться съ такимъ семействомъ, которое, имѣя дочь невѣсту, въ тоже время терпитъ въ своемъ домѣ любовницу своего сына! Злая эта клевета, не прошедшая, какъ мы увидимъ далѣе, безъ послѣдствій, оказывается, однакожъ, недостаточно сильною, чтобы служить препятствіемъ къ браку сына барона съ Бланшъ послѣ сцены примиренія родителей! Но противъ этого брака дѣйствуютъ уже Бернаръ и Мары, сговорившіеся спасти Бланшъ. Они, какъ бы не замѣчая присутствія Бланшъ въ одной съ ними комнатѣ, начинаютъ между собою разговоръ о серьёзности обязанности супруговъ и о преимуществахъ всякаго рода браковъ, при которыхъ дѣвушка цѣнить сердце и умъ своего жениха выше случайностей его внѣшняго общественнаго положенія. Разговоръ этотъ переходитъ мало-помалу въ бесѣду о счастіи семейной жизни, при условіяхъ пониманія своего долга со стороны обоихъ брачущихся, при чемъ и Бернаръ и Мари такъ душевно высказываются, что публика въ этой сценѣ видитъ какъ бы граціозное объясненіе въ любви, хотя ни тотъ ни другой не говорятъ объ ней ни слова, да и едва ли они даже догадываются о томъ, что они другъ друга любятъ. Сцена эта одна изъ самыхъ счастливыхъ и удачныхъ въ сценическомъ смыслѣ изо всѣхъ, какія только существуютъ въ репертуарѣ нашихъ театровъ, тѣмъ болѣе, что вслѣдъ за нею наступаетъ другая, составляющая съ нею полный контрастъ. Леопольдъ позволяетъ себѣ дерзкую выходку относительно Мари, за что и получаетъ ударъ хлыстомъ отъ американки, до тѣхъ поръ отдѣлывавшейся отъ его искательствъ шутками.
   Въ пятомъ дѣйствіи письмо префекта, въ которомъ онъ моти вируетъ свой отказъ породниться съ семьей Фуршамбо, служить поводомъ для того, чтобы Бернаръ увидѣлъ щекотливость пребыванія Мари въ этомъ домѣ. Конечно, Бернаръ, какъ онъ выставленъавторомъ, при его умѣ и дальновидности, могъ бы и безъ такого письма самъ все разглядѣть, но за то эта довольно не ловкая ошибка въ постройкѣ пьесы даетъ поводъ къ превосходной и капитальной сценѣ ея -- объясненія между двумя братьями. Бернаръ, узнавъ, что Мари скомпрометирована и. вспомнивъ при этомъ судьбу своей матери, требуетъ отъ Леопольда, чтобы онъ женился на ней.
   -- Жениться?.. вотъ еще!... отецъ раззорился и я больше чѣмъ когда-нибудь нуждаюсь въ невѣстѣ съ большимъ приданымъ.
   -- Пусть даже и такъ, но я люблю Мари, какъ отецъ, и готовъ назначить ей триста тысячъ въ приданое...
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Ваше великодушіе напоминаетъ образъ дѣйствій людей временъ прежнихъ монархій. Но я, къ сожалѣнію, ношу имя Фуршамбо, и потому не разсчитываю набрать съ чужими любовницами!
   -- Несчастный! раздражается Бернаръ.-- Какъ узнаю я въ этихъ словахъ внука человѣка, не остановившагося даже передъ клеветой, чтобы не допустить своего сына жениться на честной женщинѣ, имъ соблазненной! Вы достойный сынъ своего дѣда -- гнуснаго клеветника.
   -- Повторите!.. что вы сказали?..
   -- Я сказалъ, что вы такой же гнусный клеветникъ, какъ дѣдъ вашъ.
   Леопольдъ бросается на Бернара и бьетъ его перчаткой по лицу. Кровь приливаетъ къ головѣ Бернара, енъ въ свою очередь бросается на своего противника, но внезапно останавливается и вскрикиваетъ, ломая себѣ руки: "О, какъ ты счастливъ, что имѣешь дѣло... съ братомъ!.." -- что, впрочемъ, нисколько не удерживаетъ Леопольда отъ дальнѣйшихъ дерзостей.
   -- А, такъ вы, продолжаетъ онъ: -- сынъ музыкальной учительницы?... Такъ не стѣсняйтесь же и убивать меня, такъ какъ въ вашихъ жилахъ, конечно, не течетъ ни одной капли общей крови.
   Бернаръ еще разъ сдерживаетъ себя и, скрестивъ на груди руки, говоритъ: -- Я -- не братъ твой, а между тѣмъ, я, по приказанію своей матери, спасъ вашъ домъ отъ раззоренія... я не братъ твой, а по одному слову ея, я бросился снять безчестіе съ твоего отца и охранить отъ позора твою мать, сестру и тебя самого!...
   Эти слова пробуждаютъ въ Леопольдѣ совѣсть. Онъ невольно склоняется передъ нравственнымъ превосходствомъ брата и начинаетъ просить у него прощенія... Бернаръ выпрямляется и, указывая пальцемъ на мѣсто лица, по которому ему нанесено оскорбленіе, говоритъ одно только слово: "Efface!" (загладь же скорѣе это оскорбленіе), вслѣдъ за которымъ Леопольдъ бросается его цѣловать -- и оскорбленіе смыто!
   На этомъ мѣстѣ пьесы, но настоящему, она должна была бы оканчиваться, но автору, по условіямъ комедіи, необходимо было еще озаботиться о бракахъ дѣйствующихъ лицъ, почему онъ прибавилъ еще двѣ прелестныя сценки, которыя, однакоже, послѣ великолѣпной сцены объясненія братьевъ -- кажутся блѣдными. Дѣло въ томъ, что Мари освобождаетъ Леопольда отъ честнаго слова, которое онъ далъ, что на ней женится, а Леопольдъ истаиваетъ, чтобы Бернаръ самъ на ней женился; но Бернаръ тоже связанъ. Онъ далъ слово, что женится только на такой дѣвушкѣ, которой онъ можетъ разсказать исторію своей матери. "Женись на Мари, говоритъ ему г-жа Бернаръ:-- она уже столько сама выстрадала, что пойметъ насъ!.."
   Роль Бернара удалась Го еще болѣе роли раввина въ "Другѣ Фрицѣ", Эркмана и Шатріана; онъ превзошелъ въ ней самого себя. Го, товарищъ дѣтства Ожье и, очень можетъ быть, что, создавая Бернара, онъ имѣлъ въ виду нравственный обликъ самого Го. Поэтому, Го даже не игралъ, рѣчь его лилась совершенно естественно и свободно, какъ будто онъ самъ переживалъ всѣ перипетіи пьесы. Это была сама жизнь и истина. Кокеленъ, комично изобразившій гандэна Леопольда, въ патетическихъ мѣстахъ этой роли возвышался до настоящаго жизненнаго трагизма. Барре -- былъ настоящій Фуршамбо-отецъ. Роль г-жи Фуршамбо тоже хорошо была Передана г-жею Прево-Понсиль, но Круазеттъ нѣсколько утрировала рѣзкость манеръ американки, а Рейхенбергъ, напротивъ, слишкомъ чиста для Бланшъ -- до того времени, когда настоящая любовь ее преобразила. Г-жа Агаръ, которую мы привыкли видѣть въ классическихъ трагедіяхъ, провела тоже хорошо всю свою роль, а въ сценѣ, когда она приказываетъ сыну спасти Фуршамбо даже неподражаема. Тиронъ мастерски схватилъ всѣ смѣшныя стороны комическаго префекта нравственнаго порядка. Однимъ словомъ, исполненіе почти равнялось достоинству самаго произведенія и могло бы казаться безукоризненнымъ... еслибы Го не дошелъ въ исполненіи Бернара до такой высоты, которая оказалась недосягаемой для его товарищей.
   Поль Мерисъ, одинъ изъ главныхъ редакторовъ "Rappel'я", окончившій для сцены "Мизераблей" Шарля Гюго -- поставилъ недавно и на сцену театра "Ambigu" мелодраму "Бразильянка", передѣланную имъ изъ романа, подъ тѣмъ же названіемъ, печатавшагося въ "Rappel". Романъ былъ подписанъ именемъ Матеи (псевдонимомъ Рошфора) и имѣлъ въ публикѣ успѣхъ, но пьеса не удалась, такъ какъ по сценическимъ условіямъ пришлось ее почти всю построить на антипатической дѣятельности главнаго лица, впечатлѣніе отъ которой весьма мало смягчается вводными лицами и эпизодами. Лицо же это -- креолка Бальда, поклявшаяся въ непримиримой ненависти ко всѣмъ бѣлымъ за то, что они задушили ея любовника, возмутившагося метиса. Появившись въ Европѣ, Бальда избираетъ семью де-Сержи ареною для своей мести; дѣлается любовницею мужа, убиваетъ жену, страдающую болѣзнью сердца, ложнымъ извѣстіемъ о смерти ея отсутствующаго сына и собирается отравить дочь. Но ей во всемъ препятствуетъ ея собственная дочь, Ацжелика, настолько же чуждая всякой злобы, насколько мать ею преисполнена. Ядъ, приготовленный для Люси де Сержи, тоже случайно выпивается Анжеликою. Чтобы спасти дочь, Бальда вынуждена открыть всѣ свои преступленія доктору, жениху Люси, котораго она тоже покушалась довести до самоубійства. Но такъ какъ помочь Анжеликѣ все-таки нельзя -- слишкомъ поздно! то Бальда, въ которой материнская любовь оказывается еще сильнѣе ненависти къ бѣлымъ -- теряетъ разсудокъ, что ее, впрочемъ, и спасаетъ отъ гильотины. Еслибы пьеса еще не была слишкомъ длинна, то послѣдняя сцена могла бы показаться эффектной для невзыскательной публики бульварнаго театра, но пьесѣ, кромѣ растянутости, мѣшаетъ еще и то, что современнымъ парижанамъ извѣстнаго класса, рѣшительно не можетъ быть понятна ненависть креолки къ бѣлымъ, такъ какъ негры, какъ имъ извѣстно, давно освобождены; они смотрятъ на Бальду, какъ на обыкновенную убійцу, и мы сами въ партерѣ слышали сожалѣніе, что помѣшательство спасаетъ подобную негодяйку отъ уголовной отвѣтственности. Самое помѣшательство Бальды, при всемъ реализмѣ исполненія этой роли г-жею Фаргёйль, кажется зрителямъ чуть не притворствомъ. Вообще, роль Бальды, роль неблагодарная, и Фаргёйль, при всѣхъ ея драматическихъ средствахъ, не могла ничего изъ нея сдѣлать.
   Кромѣ "Фуршамбо" и "Бразильянки" на сценахъ театровъ Гимназіи и Пале-Рояля шло нѣсколько новыхъ одноактныхъ пьесокъ, о которыхъ не стоитъ говорить, а потому и перехожу къ новостямъ музыкальнымъ.
   Возобновленіе "Сѣверной Звѣзды" Мейербера на сценѣ "Комической Оперы" оказалось весьма неудачнымъ. Г-жа Риттеръ, въ продолженіи трехъ или четырехъ представленій, окончательно испортила свою репутацію, такъ быстро пріобрѣтенную ею ролью Виргиніи въ оперѣ Масенэ. Ее вынуждены были замѣнить молодой дебютанткой г-жею Исаакъ, у которой, по крайней мѣрѣ, нѣтъ недостатка въ доброй волѣ и здоровыхъ легкихъ. Другіе исполнители только сносны, а хорошему исполненію оркестра безпрестанно мѣшали ошибки хоровъ.
   Гораздо удачнѣе было возобновленіе "Статуи", въ которой значительные лавры достались молодому тенору Талозену, имя котораго я привожу нарочно, такъ какъ ему предстоитъ блестящая будущность. "Статуя" принадлежитъ композитору Рейеру -- музыкальному критику "Journal des Débats" и лѣтъ восемнадцать тому назадъ имѣла успѣхъ на сценѣ "Лирическаго театра", находившагося тогда на Тамильскомъ бульварѣ. Почему ее никогда не возобновляли на сценѣ второго "Лирическаго Театра" площади Шатле, или въ то время, когда ее уже репетировали, не попытались поставить на сцену третьяго (Gaité) прежде, чѣмъ рѣшились его закрыть -- остается покрытымъ мракомъ неизвѣстности, но такой вопросъ невольно приходитъ въ голову слушателямъ оперы, исполненной всевозможныхъ достоинствъ. Въ самомъ дѣлѣ, нельзя не страшиться за участь французскихъ композиторовъ, видя во-очію, какъ человѣкъ, отличающійся далеко незауряднымъ талантомъ, былъ, такъ сказать, задушенъ при самомъ началѣ своей музыкальной карьеры театральными поставщиками и принужденъ былъ чуть не двадцать лѣтъ добывать себѣ хлѣбъ критическимъ разборомъ чужихъ произведеній -- не имѣя возможности отдаться творческой работѣ! Безъ всякаго пристрастія нельзя не сказать, что "Статуя" одно изъ замѣчательнѣйшихъ произведеній французской музыкальной школы. Она на столько же мелодична какъ "Лалла Рукъ" Фелисьена Давида. Либретто оперы составлено очень удачно величайшими мастерами либретныхъ дѣло -- Жюлемъ Барбье и Мишелемъ Kappe и заимствована ими изъ одной сказки "Тысячи и одной ночи", что даетъ случай композитору ввести въ музыку два или три эффекта въ Веберовскомъ стилѣ. Музыка Рейера совершенно оригинальная, доказывающая, что онъ старался открыть новый путь и стоитъ дѣйствительно особнякомъ между итальянской и нѣмецкой школами, какими они представлялись послѣ смерти Берліоза и до появленія Вагнера. Отрывки изъ большой и кажется еще неоконченной оперы того же автора "Сигмундъ", исполненные на популярныхъ концертахъ Паделу и въ Консерваторіи -- доказываютъ, что талантъ его прогрессируетъ и теперь безъ сомнѣнія и "Сигмундъ" будетъ также поставленъ. Но не печальна ли исторія подобнаго двадцатилѣтняго перерыва въ карьерѣ человѣка высоко талантливаго? Хорошо еще, что Рейеръ съумѣлъ сохранить до настоящаго своего возраста и физическую крѣпость и свѣжесть своихъ вдохновеній, чтобы хотя на склонѣ дней воспользоваться плодами такъ поздно наступающей для него извѣстности.
   Я уже писалъ вамъ, что для доставленія возможности начинающимъ композиторамъ знакомить съ своими произведеніями публику -- послѣ банкротства Лирическаго театра, парламентъ оставилъ неприкосновенною выдаваемую имъ субсидію въ 200,000 франковъ, предоставляя министру народнаго просвѣщенія употребить ее для поддержки исполненія симфоническихъ произведеній или для пособій при постановкахъ новыхъ оперъ. Желая воспользоваться этою субсидіей, дирекція Итальянскаго театра поставила на своей сценѣ оду-симфонію "Торжество мира" слова Пароди, музыка Самуэля Давида. Она исполнялась уже три раза, но, къ сожалѣнію, не произвела особеннаго впечатлѣнія. Оркестры были дурно срепетованы, хоры малочисленны, а сама симфонія -- первое accesit парижскаго городскаго конкурса,-- не представляетъ собою, какихъ либо выдающихся качествъ. Кромѣ того, время исполненія этой симфоніи было выбрано неудачно. Она шла въ страстной четвергъ и субботу и въ понедѣльникъ на Святой, когда въ нѣсколькихъ залахъ заразъ исполнялись дѣйствительныя chefs d'oeuvr'ы.
   Такъ въ залѣ театра Шатлё, оркестръ Коллона исполнялъ въ этотъ день пасторальную симфонію Бетховена и Бецшещ Берліоза. Въ циркѣ Паделу -- "Потопъ" Сенъ-Санса и Stabat Mater Россини, а въ Консерваторіи исполнялась симфонія Бетховена и первая часть восхитительной мистеріи Массенэ "Ева". Кромѣ того, во всѣхъ церквахъ, какъ это обыкновенно водится, во всѣ эти дни свободные пѣвцы и музыканты участвовали въ духовныхъ концертахъ, привлекавшихъ массы, публики, и въ одной изъ нихъ даже былъ исполненъ цѣликомъ Stabat Mater Сальватора, извѣстнаго автора оперы "Браво".

Людовикъ.

   Парижъ, 20-го февраля 1878 года.

"Отечественныя Записки", No 5, 1878

   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru