Андерсен Ганс Христиан
Сидень

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Ганс Христиан Андерсен

Сидень

Перевод Анны и Петра Ганзен.

  
  
   В старой барской усадьбе жили славные молодые господа. Жили они богато, счастливо, себе ни в чем не отказывали и других не забывали -- делали много добра: им хотелось всех видеть такими же счастливыми, довольными, какими были сами.
   В сочельник в богатой зале замка зажигалась великолепно изукрашенная елка; в камине ярко пылал огонь, а рамки старых картин были окружены венками из еловых ветвей. К господам собирались гости, начиналась музыка, танцы.
   А пораньше, под вечер, рождественское веселье устраивалось и в людской. Тут тоже красовалась большая елка, пестревшая красными и белыми свечками, национальными флагами, бумажными лебедями и сеточками, наполненными сластями. На эту елку приглашали также всех бедных ребятишек из окрестности с их матерями. Матери не очень-то заглядывались на елку, а больше все поглядывали на стол с подарками: шерстяными и бумажными материями на платья и штанишки. Туда же смотрели и дети постарше, и только малыши тянулись ручонками к свечам, мишуре и флагам.
   Вся эта пестрая компания являлась сюда рано после обеда и угощалась рождественской кашей и жареным гусем с красной капустой; после же того, как все успевали досыта налюбоваться елкой и получить свои подарки, каждому подносили еще по чарочке пунша да по яблочной пышке.
   Затем гости расходились по своим бедным лачугам, и там-то начинались разговоры о том, как славно живется барам, как они сладко едят и пьют, а наговорившись, все принимались еще раз хорошенько разглядывать свои подарки.
   В услужении у господ жили также Оле и Кирстина -- муж с женой. Они были приставлены к господскому саду в помощь садовнику и получали за свой труд помещение и стол. Кроме того, на их долю каждый сочельник доставались положенные подарки, и всех пятерых детей одевали на свой счет господа.
   -- Много делают добра наши господа! -- говорили муж и жена. -- Ну да ведь на то у них и средства, чтобы доставлять себе этим удовольствие!

Ганс Христиан Андерсен. Сидень [Лоренц Фрюлих]

   -- Тут славные платья для четверых ребят! -- сказал Оле. -- Что же, нет ничего для "сидня"? Прежде они и его не забывали, хоть он и не бывает на елке!
   "Сиднем" прозвали они старшего сына; звали же его, собственно, Гансом. Малышом он был резвым, крепким ребенком, но потом вдруг с чего-то ослабел ногами, как они говорили, не мог больше ни стоять, ни ходить, и вот лежал в постели уже пятый год.
   -- У меня есть кое-что и для него! -- сказала мать. -- Только не Бог весть что -- книжка для чтения ему!
   -- Сыт он с нее будет, нечего сказать! -- заметил отец.
   Зато сам-то Ганс очень обрадовался книжке. Он был мальчик способный, любил читать, да и работать не ленился и трудился, насколько хватало сил и умения. Он не сходил с постели, но руки у него были проворные, и он прилежно вязал шерстяные чулки и даже одеяла, которые госпожа помещица хвалила и покупала.
   Книжка, что подарили Гансу господа, оказалась со сказками. Было ему теперь что почитать, о чем поразмыслить!
   -- А в доме-то от нее все-таки пользы мало! -- сказали родители. -- Ну да пусть себе почитает от скуки, не все же ему чулки вязать!
   Пришла весна; начала пробиваться травка, показались первые цветочки, а с ними и сорные травы, как, например, можно обозвать крапиву, хотя о ней так прекрасно сказано в псалме:
    
   Хотя бы всех земных царей
   Со всех концов земли созвать,
   То все же властью им своей
   Листка крапивы не создать.
    
   (Из псалма епископа Томаса Кинго (1634 -- 1703). -- Примеч. перев.)
  
   В господском саду было поэтому много работы не только самому садовнику и его ученикам, но и Оле и Кирстине.
   -- Ну и работа! -- говорили они. -- Только что мы выполем и вычистим все дорожки -- их опять затопчут! Гости-то ведь у господ не переводятся! И во что это обходится им! Ну да и то сказать -- куда ж им деньги-то девать?
   -- Да, мудрено распределено все на свете! -- сказал Оле. -- Все мы дети одного Отца Господа, говорит священник, откуда же такая разница?
   -- Пошла она с грехопадения! -- говорила Кирстина.
   Об этом же зашел у них разговор и вечером, когда "сидень" лежал и читал свои сказки. От нужды и тяжелого труда огрубели не только руки, но и сердце и мысли бедняков; они не могли переварить своей бедности, не могли взять в толк ее причин и, говоря о том, раздражались все больше и больше.
   -- Одни живут в довольстве и в счастье, другие век свой должны мыкать горе! И с какой стати нам платиться за непослушание и любопытство наших прародителей! Мы бы на их месте ничего такого не сделали!
   -- Сделали бы! -- сказал вдруг "сидень". -- Вот тут в книжке все сказано!
   -- Что там сказано? -- спросили родители.
   И Ганс прочел им старую сказку о дровосеке и его жене. Они тоже бранили Адама и Еву за их любопытство, ставшее виной людского несчастья, а в это время мимо как раз проходил король той страны. "Идите за мною! -- сказал он. -- Вы будете жить не хуже меня; на стол вам будут подавать по семи блюд, да еще одно сверх того, но на него вы можете только смотреть. Стоит же вам дотронуться до этой закрытой миски -- конец вашему сладкому житью!" -- "Что бы такое было в этой миске?" -- спросила жена. "Это нас не касается!" -- ответил муж. "Да я и не любопытствую!" -- продолжала жена. -- Мне только хотелось бы знать, почему нам нельзя приподнять крышку? Уж, наверно, там что-нибудь отменно вкусное!" --"Только бы не какая-нибудь хитрая механика! -- сказал муж. -- Вдруг как выстрелит да всполошит весь дом!" -- "Ой-ой!" -- сказала жена и не посмела дотронуться до миски. Но ночью ей приснилось, что крышка приподнялась сама собой и из миски запахло чудеснейшим пуншем, какой подают только на свадьбах да на похоронах. Еще в миске лежала серебряная монетка с надписью: "Напьетесь этого пунша и сделаетесь такими богачами, что все остальные люди будут перед вами нищими!" Тут она проснулась и рассказала мужу свой сон. "Ты слишком много думаешь об этом!" -- сказал он. "А что, если чуть-чуть приподнять крышку?" -- сказала жена. "Только чуть-чуть, смотри!" -- сказал муж. Жена приподняла крышку -- чуть-чуть... Из миски выскочили два юрких мышонка и шмыгнули в щелочку. "Спокойной ночи! -- сказал король. -- Можете теперь отправляться восвояси! Да не браните больше Адама и Еву -- вы сами такие же любопытные и неблагодарные!"
   -- Как эта история могла попасть в книгу? -- спросил Оле. -- Ведь она точно на нас написана! Да, тут есть над чем призадуматься!
   На другой день они опять пошли на работу, и за день-то их и солнцем пожгло, и дождиком до костей промочило. Опять накипело у них на душе, опять принялись они пережевывать невеселые думы и чувства. Отужинали они засветло, и Оле сказал Гансу:

Ганс Христиан Андерсен. Сидень [Лоренц Фрюлих]

   -- Ну-ка, прочти нам опять ту историю о дровосеке!
   -- Да тут много других хороших! -- сказал Ганс. -- Вы их еще не знаете!
   -- И не надо! -- ответил отец. -- Я хочу слышать ту, которую знаю!
   И муж с женою опять прослушали ту же сказку. И не раз еще возвращались они к ней по вечерам.
   -- Не все-то она мне, однако, распутывает! -- сказал раз Оле. -- Поди ж ты вот, и с людьми бывает, что с молоком, когда оно скисается: выходит и дорогой сыр, и жидкая сыворотка! Иные так уж и родятся на счастье да на радость, никакого горя, никакой нужды весь век не знают!
   "Сидень" лежал и слушал. Он был слаб ногами, но не умом, и вот взял да в ответ на это и прочел родителям из своей книжки сказку о человеке, который сроду не знавал ни горя, ни нужды. Да где только было искать такого человека? А найти его надо было: король лежал при смерти, и спасти его могла только рубашка с человека, который бы по правде мог сказать, что сроду не знавал ни горя, ни нужды. Разослали гонцов во все концы света, по всем замкам и усадьбам, ко всем зажиточным и довольным жизнью людям, но стоило хорошенько порасспросить их, и оказывалось, что все они испытали и нужду, и горе. "А вот я -- нет!" -- заявил один свинопас; он сидел у канавы и весело распевал песенку. "Я счастливейший человек на свете!" -- "Так давай сюда твою рубашку! -- сказали посланные. -- Тебе дадут за нее полкоролевства!" Но у него не было рубашки. А он все-таки называл себя счастливцем!
   -- Вот так франт! -- вскричал Оле, и оба, и он и жена, принялись смеяться, как не смеялись уже много лет.
   А мимо их жилища проходил школьный учитель.
   -- Ишь какое у вас сегодня веселье! -- сказал он. -- Вот новость-то! В лотерею выиграли, что ли?
   -- Нет, не то! -- сказал Оле. -- Это вот Ганс прочел нам сказку о человеке, сроду не знавшем ни нужды, ни горя, а оказалось, что у молодца и рубашки-то на теле не было! Поневоле размякнешь душой, как послушаешь такую историю, да еще прямо из книжки! Правда, знать, у всякого свой крест; никто не избавлен от этого! Все-таки утешение!
   -- Откуда у вас эта книга? -- спросил учитель.
   -- А ее прошлый год подарили Гансу на елке! Господа подарили. Они знают, что он охотник читать, да и "сидень" вдобавок! Мы-то было жалели тогда, что они не подарили ему лучше на пару рубах! Но книжка-то оказалась дельною: она словно отвечает тебе на все твои мысли!
   Учитель взял книжку и раскрыл ее.
   -- Ну-ка, пусть он прочтет нам эту историю еще разок! -- попросил Оле. -- Я не запомнил ее как следует. А потом пусть прочтет и другую -- о дровосеке! -- Эти две сказки вполне удовлетворяли Оле; они как будто освещали солнышком все жилье и разгоняли тяжелые, мрачные думы, одолевавшие бедняков. А сам-то Ганс успел прочесть и перечесть свою книжку не раз; сказки уносили его в недоступный ему мир -- ноги ведь не носили бедняжку.
   Школьный учитель присел у постели и побеседовал с мальчиком. Беседа эта обоим доставила большое удовольствие, и с того дня учитель часто стал заходить к Гансу, когда родители были на работе. Для мальчика же каждое посещение учителя было настоящим праздником. Как внимательно слушал он рассказы старика о величине земли, о разных странах, о том, что солнце почти в полмиллиона раз больше земли и находится так далеко от нее, что пущенное с солнца пушечное ядро долетело бы до земли только через двадцать пять лет, тогда как луч света достигает до нее всего в восемь минут.
   Все это известно в наше время каждому прилежному школьнику, но для Ганса все это было новостью куда более чудесной, нежели все сказки в его книжке.
   Раза два в год школьного учителя приглашали отобедать в замке, и вот однажды он воспользовался случаем -- рассказал господам, какое значение приобрела для бедняков та книжка, которую они подарили мальчику, какое благодетельное отрезвляющее влияние имели на бедняков какие-нибудь две сказки! Хилый, но умный мальчик вливал своим чтением мир и отраду в сердца родителей и заставлял работать их мысли.
   Когда учитель стал прощаться, госпожа вручила ему пару серебряных далеров для маленького Ганса.
   -- Пусть их возьмут отец с матерью! -- сказал Ганс, когда учитель принес ему деньги. А те сказали:
   -- "Сидень-то" наш тоже, оказывается, нам на радость и на пользу! Дня два спустя, днем, когда родители Ганса были на работе, перед
   жилищем их остановилась господская карета. Это пожаловала навестить "сидня" сама добрая госпожа: она была так рада, что ее рождественский подарок доставил столько утехи и удовольствия и родителям, и мальчику! На этот раз она привезла ему белого хлеба, фруктов, бутылку сладкого сока и -- что всего больше обрадовало бедняжку -- вызолоченную клетку с маленькой черненькой птичкой. Как она мило насвистывала! Клетку с птичкой поставили на высокий деревянный сундук, неподалеку от постели мальчика, чтобы он постоянно мог любоваться на птичку. Пение же ее слышно было даже на улице.
   Оле и Кирстина вернулись домой уже после отъезда госпожи. Они хоть и видели, как рад был птичке мальчик, все-таки отнеслись к подарку как к лишней обузе в доме.
   -- Много они рассуждают, эти баре! -- сказали они. -- Вот у нас теперь еще новая забота -- ходить за птицей! Сам-то "сидень" ведь не может! Ну, и кончится тем, что кошка съест ее!
   Прошла неделя, прошла другая; кошка за это время много раз побывала в горнице, не выказывая поползновения даже испугать птичку, не то что съесть. Но вот случилось удивительное событие. Дело было после обеда, родители и все дети были на работе; дома оставался один Ганс. Он сидел на постели и перечитывал сказку о жене рыбака, все желания которой исполнялись сейчас же. Захотела стать королем и стала, захотела стать императором -- тоже, но когда захотела стать самим Богом -- очутилась опять в грязи, откуда только что выбралась.
   История эта не имела ни малейшего отношения ни к птице, ни к кошке; "сидень" только читал ее, когда произошло замечательное событие, и навсегда запомнил это обстоятельство.
   Клетка помещалась на сундуке; кошка стояла на полу и пристально глядела на птицу своими желто-зелеными глазами. Взгляд ее как будто говорил птичке: "Как ты мила! Так бы и съела тебя!"
   Ганс прочел это во взгляде кошки и закричал: "Брысь! Вон из комнаты!" А кошка как будто готовилась к прыжку.
   Ганс не мог достать до нее, и под руками у него не было ничего, кроме драгоценнейшего его сокровища -- книжки со сказками. Но он все-таки бросил ею в кошку; корочки переплета оторвались и полетели в одну сторону, а книжка в другую. Кошка же только слегка отодвинулась и посмотрела на Ганса, словно говоря: "И не суйся лучше, милый мой! Я-то могу и бегать и прыгать, а ты вот нет!"

Ганс Христиан Андерсен. Сидень [Лоренц Фрюлих]

   Ганс следил за каждым движением кошки и весь трепетал от волнения. Птичка тоже заметалась в клетке. Позвать было некого, и кошка точно знала это. Вот она опять стала готовиться к прыжку. Ганс принялся махать на нее своим одеялом -- руками-то он мог действовать, -- но кошка не обращала на одеяло никакого внимания. Наконец, Ганс даже запустил в нее одеялом,, но без всякой пользы; кошка вскочила на стул, а потом на подоконник, откуда было ближе добраться до птички.
   Вся кровь прихлынула к сердцу Ганса, но он о том и не думал, он думал только о кошке и птичке. Что же, однако, мог он сделать? Как ему сойти с постели? Он не мог даже встать на ноги, не то что двигаться!.. Сердце мальчика как будто перевернулось в груди, когда он увидел, что кошка вдруг прыгнула с окна прямо на сундук и опрокинула клетку набок. Птичка отчаянно забилась. Ганс вскрикнул, по телу его пробежал судорожный трепет, и он, не помня себя, спрыгнул с постели, кинулся к сундуку, крепко схватил клетку с перепуганной птичкой и выбежал на улицу. Тут у него брызнули из глаз слезы, и он громко возликовал: "Я могу ходить! Я могу ходить!" Он вдруг выздоровел; это случается, случилось и с ним.
   Учитель жил рядом. Ганс и кинулся к нему как был -- босоножкой, в одной рубашонке да курточке, с клеткой в руках.
   -- Я могу ходить! -- кричал он. -- Господи Боже мой! -- И он зарыдал от радости.
   Да, вот была в тот день радость в доме Оле и Кирстины!
   -- Счастливее этого дня нам уж не дождаться! -- сказали они оба. Ганса позвали к господам; много лет уже не ходил он по этой дороге, и теперь ему казалось, что и деревья-то все и кусты, которые он так хорошо знал, кивали ему ветвями и говорили: "Здорово, Ганс! Добро пожаловать!" Солнышко так и играло у него на лице и в сердечке!
   Добрые молодые господа усадили Ганса и так радовались его выздоровлению, словно он был им родной. Особенно радовалась сама госпожа: это она ведь подарила ему и книжку со сказками, и птичку. Птичка, правда, околела от испуга, но все-таки была виновницей выздоровления Ганса, а книжка тоже сослужила немалую службу: развлекала и утешала и мальчика, и его родителей. Он и не хотел расставаться с нею никогда, хотел беречь и постоянно перечитывать ее, до какой бы глубокой старости ни дожил! Теперь он уже мог быть в помощь своим родителям и собирался научиться какому-нибудь ремеслу -- лучше всего переплетному: тогда ему можно будет читать все новые книги!
   Но после обеда госпожа призвала к себе родителей Ганса -- она уже поговорила о мальчике с мужем. Ганс был мальчик прилежный, набожный и способный к учению, ну и Господь не оставит его!
   В этот вечер родители Ганса вернулись домой как нельзя более довольные, особенно Кирстина, но через неделю она заливалась горькими слезами, снаряжая своего Ганса в путь. Правда, его одели в хорошее платье, и сам он был мальчик хороший, но теперь его приходилось отправить за море, далеко-далеко! Он поступит в гимназию, и пройдут долгие годы, прежде чем родители опять свидятся с ним!

Ганс Христиан Андерсен. Сидень [Лоренц Фрюлих]

   Книжку со сказками ему не дали с собою: родители хотели сохранить ее на память. И отец частенько перечитывал все те же две сказки -- их-то он знал!
   И вот от Ганса стали приходить письма, одно другого радостнее. Он жил у хороших людей, в хорошей обстановке, а лучше всего было то, что он мог посещать школу! Многому мог он там научиться! Теперь у него было только одно желание: дожить до ста лет и потом когда-нибудь сделаться школьным учителем!
   -- Дожить бы нам до этого! -- толковали родители, пожимая друг другу руки, словно шли к причастию.
   -- Да, вот что случилось с Гансом! -- сказал Оле. -- Господь, значит, печется и о детях бедняков! На нашем-то "сидне" это как раз и сказалось. А, право, все-таки это смахивает на сказку! Так вот и кажется, что "сидень" только прочел нам обо всем этом из своей книжки со сказками!
  
  
   Источник текста: Ганс Христиан Андерсен. Сказки и истории. В двух томах. Л: Худ. литература, 1969.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru