Аннотация: La Mort d'un paysan.
Текст издания: журнал "Нива", 1898, No 42.
Смерть крестьянина
Рассказ Эмиля Золя
Жану Лакур семьдесят лет. Он родился и состарился в Курбеле, деревушке с 150-ю душами, заброшенной в какой-то волчьей стране. В точение своей жизни он всего один раз был в Анжере, до которого от Курбеля каких-нибудь пятнадцать миль. По ото случилось еще в его ранней молодости, поэтому он даже забыл о таком важном событии. У старика твое детей: два сына Антуан и Жозеф и одна дочь Катерина. Последнюю он выдал замуж, но ея муж вскоре умер, и она вернулась к отцу с сорванцом лет двенадцати, по имени Жакинэ. Все семейство Лакур живет на небольшом участке земли, который приносит как раз столько доходу, сколько хватает на то, чтобы не умереть с голоду и как-нибудь покрыть свое бренное тело. Между тем, семья Лакур все-таки не считается беднейшей в деревне, несмотря на то.' что ей приходится круто. •Эти люди зарабатывают свою похлебку тяжелым земледельческим трудом. Когда они разрешают себе выпить стакан вина, то уж, наверное, вполне его заслужили.
Курбель лежит посреди долины и окружен лесом, который его. как будто, скрывает. В деревне даже пет церкви, потому что приход слишком беден. Служить обедню приезжает священник из Кормье, и так как для этого ему приходится проезжать две мили, то это случается только раз в две недели, домики, то есть, с два десятка жалких хижин, разбросаны врассыпную вдоль всей дороги. Курицы разрывают навоз у самых дверей. Когда по дороге пройдет чужестранец, то это целое событие; все женщины вытягивают шеи, провожая пришельца взглядами, между тем, как валяющиеся на солнце ребятишки, при виде его, разбегаются, как спугнутые дикие зверки.
Жан никогда не хворал. Он велик ростом и коренаст, как дуб. Его кожа загорела и потрескалась от солнца, которое закалило его, как железо. Состарившись, он точно лишился языка. Он перестал разговаривать, находя, что слова излишни. Его глаза всегда опущены, стан согнулся от трудной работы.
Еще год тому назад, он не уступал в силе своим детям. Все самые трудные работы он оставлял для самого себя, отлично управлялся в поле, которое словно знало его и повиновалось ему беспрекословно. Однажды, это было два месяца тому назад, он упал и пролежал поперек борозды в продолжение двух часов, точно срубленное дерево. На другое утро он уже снова принялся за работу. Только его руки, как будто, плохо двигались и земля что-то не повиновалась ему. Сыновья качали головою, а дочь уговаривала его остаться дома. Он воспротивился и все-таки ушел. Тогда за ним следом послали Жакинэ, чтобы он присматривал за дедом и закричал, в случае, если бы старик упал.
-- Чего ты торчишь тут, лентяй! -- закричал Жан на мальчишку, который не выпускал его из виду, -- В твои года я уже зарабатывал хлеб!
-- Дедушка, я вас оберегаю! -- отвечал Жакинэ.
Ответ этот озадачил старика. Он ничего не возразил, но вечером, возвратясь домой, слег и больше не вставал. На утро сыновья и дочь, отправляясь в поле, зашли проведать старика-отца, так как удивились, что он не выходит. Он лежал, растянувшись на постели, с широко-открытыми глазами, как будто, над чем-то размышлял. По цвету его загорелого липа трудно было судить о свойстве его болезни.
-- Что, батюшка? Видно, не можется?
Старик ворчит и мотает головою.
-- Так как вам лучше не вставать, то не отправиться ли нам одним в поле?
Старик в знак согласия кивает головою.
Начинается время жатвы. Рабочие руки нужны. Может случиться, если потерять один день, что буря развеет и унесет все снопы. Даже Жакинэ берут на работу. Жан остается дома один. Вечером, возвратясь домой, дети находят его на том же месте, все еще лежащим на спине, с видом человека, о чем-то размышляющего.
-- Ну что. отец, тебе не лучше?
Нет, ему не лучше. Он ворчит, он мотает головою. Чем бы ему помочь? Катерина вздумала сварить ему вино с целебными травами, но это вышло слишком сильно и чуть не доконало больного. Тогда Жозеф сказал. что следует подождать до утра, и все, улеглись спать.
Утром, прежде чем уйти на работу, оба сына и дочь несколько времени стояли у постели больного отца. Решительно, старик серьезно болен. Он никогда еще не лежал так долго на спине. Может-быть, лучше всего сейчас же позвать доктора. Неприятно то, что за доктором нужно отправиться в Ружмон -- шесть мпль туда, шесть обратно -- это двенадцать миль. Пропадет целый день. Старик слышит, что говорят дети, и начинает двигаться и, по-видимому, сердиться. На что ему доктор? Не нужно! Это обойдется слишком дорого.
-- Вы не хотите? -- спрашивают, сыновья. -- Тогда мы пойдем, на работу?
Конечно. Пусть они идут, работать. Разве они помогут ему тем, что будут целый день торчать у него перед глазами? Видно, земля больше не нуждается в его трудах. Если ему придется умереть, то это касается только его самого и Бога, а если бы жатва была неудачна, то от этого пострадал бы весь мир. Так проходит три дня; дети каждое утро уходят в поле; Жан не двигается, лежит, один и, чувствуя жажду, пьет из глиняной кружки воду. Он точно, старый конь, который умирает от переутомления в углу конюшни, -- конь, которому дают умереть спокойно. Он работал в продолжение шестидесяти лет, теперь ему пора на отдых: ведь он больше ни на что не годен, занимает напрасно место и стесняет детей. Разве задумываются рубить дерево, когда оно растрескалось. Даже и дети, и те не особенно поскучают о нем. Земля уже приучила их к этой мысли. Они слишком сжились с землёю, чтобы обижаться на нее за то, что она отнимает у них старика. Они заходят к нему утром, справляются о нем вечером, вот и все. что они могут сделать.
Вечером Жан взглядом справился у детей о ходе жатвы. Слыша, сколько они насчитывают снопов, как хвалят благоприятную погоду, способствующую хорошей жатве, он довольно щурит глаза. Кто-то из сыновей еще раз заводит речь о докторе, о необходимости привезти его. Но... ведь это такая даль! Жакинэ не дойти, а сыновья не могут жертвовать рабочим днем. На другой день вечером дети, возвратясь с поля, нашли отца Лакур мертвым, все еще лежащим на спине, с открытыми глазами и уже окоченевшим.
Да, старик умер, не пошевелив и членами. Он испустил последний вздох один, без свидетелей. Как животное. которое скрывается, чтобы умереть незамеченным, так и он не побеспокоить ни своих, ни чужих и один отошел в вечность, даже сожалея, может быть, что причинит детям хлопоты своим погребением.
-- Отец умер. -- сказал старший сын Антуан, призывая остальных.
За ним все -- Иосиф, Катерина и Жакинэ повторили:
-- Отец умер!
Это их нисколько не удивило. Жакинэ с любопытством вытягивает шею, его мать прикладывает к глазам своим платок и плачет. Оба сына отходят от отца молча, с серьезными лицами, побледневшими сквозь загар. Однако, долго же проскрипел старик! Он был крепыш, их отец! Эта мысль их утешает, заставляет гордиться сознанием силы их рода. Вечером все сидят около тела до десяти часов, затем ложатся спать, и Жан снова остается один, с открытыми глазами. Чуть свет. Жозеф уезжает в Кормье, предупредить священника о смерти отца. Между тем. Катерина и Антуан, вспомнив, что остались еще неубранные снопы, идут в поле, оставив тело покойного под надзором Жакинэ.
Мальчику скучно с дедушкой, который не шевелится и не говорить, и он иногда выходит па улицу, швыряет камнями в воробьев, смотрит, как разносчик развертывает платки перед соседками, затем, вспомнив о старике, он спешит домой, но, видя, что дедушка все еще лежит и не двинулся с места, снова убегает посмотреть, как грызутся собаки. Так как он не запер за собою двери, в комнату входят куры, спокойно разгуливают вокруг постели и клюют крошки с полу, громко стуча клювом. Пестрый петух, приподнимаясь на своих косматых ножках, вытягивает шею п ворочает глазами. точно удивляется присутствию здесь человека, который не дышит и не движется. Это осторожный, догадливый петух? Он знает, что старик не любить лежать в постели после восхода солнца: видно с ним случилось что-нибудь неладное. Он кончает тем, что испускает свой резкий, пронзительный крик, как бы отпевая отошедшего в вечность хозяина, а куры, одна за другой, клохча и громко стуча клювом по полу, выходят вместе с петухом из хижины на улицу.
Священник из Кормье говорит, что приедет не раньше четырех часов пополудни. Уже с обеда слышно, как плотник пилит доски и сколачивает их. вбивая гвозди. Те, кто еще не слышал новости, говорят: "Ага! Верно Жан Лакур умер!" Курбельские жители хорошо знают эти звуки. Антон и Катерина. возвратившись с поля, говорят, что кончили жатву. Они не могут сказать, что недовольны ею, потому что уже давно не было такого количества крупного зерна. Все семейство ждет священника, но в ожидании его занимается делом. Катерина варит суп. Жозеф таскает воду из колодца. Жакинэ посылают на кладбище посмотреть, вырыта ли могила. Наконец, уже в пять часов является священник. Он приехал в кабриолете с мальчиком, вероятно, служкою. Около дома Лакур он слезает, вынимает завернутые в газету епитрахиль, стихарь и начинает облачаться.
-- Поторопитесь! -- говорит он. -- Мне к семи часам нужно быть дома.
Но, все-таки, торопиться никто не думает. Идут за соседями, которые предложили свои услуги нести гроб на носилках. Уже пятьдесят с лишним лет при похоронах служат те же носилки и то же старое сукно, изъеденное молью и местами побелевшее от времени. Сами дети укладывают старика в ящик, который только что принес плотник. Ящик скорее похож на корыто, в котором месят тесто для больших хлебов. -- так толсты его доски. Уже когда собираются выносить покойника, прибегает Жакинэ и еще издали кричит, что хотя яма не совсем вырыта, но нести можно.
Тогда первым выходить священник, громко читая по книге молитвы. За ним следует служка, держа в руках старую медную кропильницу со святой водой, в которой лежит кропило. Уже пройдя полдеревни, к кортежу присоединяется еще мальчик, который выходит из большого сарая, где раз в две недели служат обедню, и становится во главе шествия, неся перед собою Распятие, приделанное к длинной палке. Вслед за духовником виднеются носилки с телом покойного, а за носилками идут дети последнего. Постепенно, к шествию присоединяется почти вся деревня. Замыкает же его длинный хвост из оборванных и босоногих мальчишек.
Кладбище находится в другом конце деревни. По пути носильщики два раза останавливаются, опускают носилки и растирают себе ладони, предварительно плюнув на них. С ними вместе останавливается и весь кортеж. Отдохнув, все продолжают путь. Когда приходят на кладбище, оказывается, что могила действительно, еще не совсем вырыта. Могильщик еще стоит в ней, выбрасывая из неё землю.
Какое это мирное, уютное кладбище! Как чудесно оно освещено осенним солнцем! Его окаймляет изгородь, в которой малиновки вьют гнезда. Тут же растет и морошка, которую мальчишки срывают и едят, даже полусырую. Это точно большой запущенный сад, где всё растет свободно. В глубине есть крупная смородина, грушевые деревья, из которых одно вышиною с хороший дуб. Посредине кладбища есть аллея, где ветви лип переплетаются между собою и образуют длинную беседку, под тенью которой старики летом приходят выкурить трубочку, другую. Не занятое покойниками место заросло высокою травою, великолепным чертополохом, над которым вьются в бесчисленном множестве белые бабочки. Солнце печёт, кузнечики трещат, золотистые мухи летают в лучах солнца. Вся тишина полна жизни. в которой как будто отражается последняя радость мертвецов. В жилках ярко-красного мака как будто сквозит мирный сон земли.
Гроб поставили рядом с могилой в ожидании, что могильщик кончит свою работу. Мальчик, несший на палке Распятие, воткнул конец его в землю у самой головы покойника, где стоит священник и читает по книге молитвы. Всех присутствующих интересует глубина могилы, и они следят глазами за выбрасываемой землей. Когда они оборачиваются, священник со служкой уже ушел, и около гроба стоят только родные, в ожидании, когда можно будет опустить гроб в могилу.
Наконец, могила готова. Могильщик вышел из неё.
-- Довольно глубоко! Неправда ли? -- сказал один из несших носилки.
Все помогают опустить гроб. Ах, старику Лакуру хорошо будет лежать тут! Он сдружился с землею, и земля сдружилась с ним. Они поладят между собою. Вот уже более пятидесяти лет, как они сошлись. Это было в первый день, когда он взял лопату в руки. Их дружба иначе и не могла окончиться. Земля должна была принять его и сохранять в себе. И какое ему досталось чудесное местечко! Никто-то его не побеспокоит, разве только легконогие птички будут скакать по его могиле. Он пролежит в этом углу многие, многие годы, и никто не потревожит его костей, потому что в Курбеле умирают не часто, а места еще очень много. Молодые состарятся и, в свою очередь, лягут здесь, и им будет много места. Хорошо здесь, под лучами солнца, посреди деревенского простора.
Подошли дети: Катерина. Антуан и Жозеф и, взяв по горсти земли, бросили ее на гроб. Жакинэ. нарвавший много красного маку, бросил его туда же. Затем семья отправилась домой. С поля начали возвращаться коровы и овцы. Солнце стало садиться. Вскоре наступила теплая, ясная ночь и усыпила деревню.
Текст издания: журнал "Нива", 1898, No 42. С. 830--831.