Соловьев Всеволод Сергеевич
Николай Михайлович Карамзин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


   

0x01 graphic

0x01 graphic

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧЪ КАРАМЗИНЪ

Подъ редакціей Вс. С. Соловьева.

Изданіе учрежденной по-Высочайшему повелѣнію Постоянной Коммисіи народныхъ чтеній.

Съ портретомъ.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. Акинфіева и И. Леонтьева. Бассейная No 14.
1900.

   

Николай Михайловичъ Карамзинъ.

   Сто лѣтъ тому назадъ русскіе люди плохо знали свою исторію, особенно, древнюю. Большинство старинныхъ лѣтописей, изъ которыхъ можно узнать про дѣла, нравы и обычаи нашихъ предковъ, безвѣстно покоилось въ государственныхъ и монастырскихъ книгохранилищахъ, про многія историческія событія ходили самые баснословные разсказы, поступки однихъ лицъ приписывались другимъ. Правда, еще въ XVIII столѣтіи были люди, занимавшіеся изученіемъ древнихъ рукописей, и пытавшіеся написать русскую исторію, но труды этихъ ученыхъ (Ломоносовъ, Татищевъ, князь Щербатовъ, Шлецеръ, Болтинъ) хотя и принесли не мало пользы, все-же представляли собою лишь, такъ сказать, подготовительную работу.
   Первымъ человѣкомъ, который познакомилъ русскихъ съ ихъ исторіей въ видѣ живого, прекрасно написаннаго, доступнаго всякому грамотному человѣку разсказа былъ Николай Михайловичъ Карамзинъ. Въ настоящее время трудъ его оказывается во многомъ устарѣлымъ, послѣ него найдено было много новыхъ рукописей, русская исторія многимъ лучше и полнѣе разработана другими учеными, но все-же имя Карамзина должно быть намъ дорого.
   Карамзинъ родился 1 декабря 1766 г. въ Симбирской губерніи и принадлежалъ къ дворянскому роду, происходившему отъ татарскаго" мурзы, или вельможи, по имени Кара-мурза, который при первыхъ царяхъ московскихъ поступилъ къ нимъ на службу и крестился. Отецъ будущаго историка сначала служилъ въ военной службѣ, а потомъ, выйдя въ отставку, поселился: въ деревнѣ, гдѣ и прожилъ до самой смерти, отличаясь добротой, привѣтливостью и гостепріимствомъ; эти черты передалъ онъ своему сыну. Мать Карамзина умерла вскорѣ послѣ его рожденія и, вспоминая о ней въ одномъ изъ своихъ стихотвореній, Николай Михайловичъ съ горестью восклицаетъ:
   
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Ахъ! я не зналъ тебя!... ты, давъ мнѣ жизнь, сокрылась!
   Я въ первый жизни часъ покинутъ былъ судьбой!
   Не мнѣ тебя ласкать, ласкаемъ быть тобой!
   
   Далѣе, въ томъ же стихотвореніи, говорится:
   
   Твой тихій нравъ остался мнѣ въ наслѣдство.
   
   И дѣйствительно тихій, кроткій характеръ и нѣжное сердце были отличительными признаками нашего историка. Дѣтство свое Карамзинъ провелъ въ деревнѣ, на берегу Волги, и видѣнныя имъ тамъ красивыя картины вкоренили въ мальчикѣ любовь къ природѣ, не покидавшую его всю жизнь. Отецъ Карамзина, обладая небольшими средствами, не могъ дать сыну хорошихъ учителей, которыхъ въ тѣ времена и въ столицахъ было немного; обученіе свое будущему историку пришлось начать у деревенскаго дьячка-съ чтенія богослужебныхъ книгъ на славянскомъ языкѣ. Благодаря прекраснымъ способностямъ, Карамзинъ очень скоро научился читать. Чтеніе стало его любимымъ занятіемъ. Позднѣе, въ одной изъ своихъ повѣстей, оставшейся неоконченной, Карамзинъ, описывая свое дѣтство, разсказываетъ: "съ какимъ живымъ удовольствіемъ, въ шесть или семь часовъ утра онъ спѣшилъ съ книгою на высокій берегъ Волги, въ орѣховые кусточки, подъ тѣнь древняго дуба и тамъ, бросаясь на зелень, читалъ"... Кромѣ русскаго языка, Карамзинъ обучался также нѣмецкому, подъ руководствомъ доктора нѣмца, оказавшаго сильное вліяніе на впечатлительнаго мальчика своимъ добрымъ и сердечнымъ характеромъ.
   Всю свою жизнь Карамзинъ отличался искренной набожностью и, по его собственнымъ разсказамъ, причиной, глубоко укрѣпившей въ немъ вѣру въ Божій Промыслъ, было слѣдующее событіе, случившееся съ нимъ въ раннемъ дѣтствѣ. Однажды въ деревнѣ сильная гроза застала его во время прогулки. Онъ пошелъ домой, но въ это время изъ-за деревьевъ (дѣло было въ лѣсу) выбѣжалъ медвѣдь и бросился на мальчика. Въ то же мгновеніе внезапно грянулъ страшный ударъ грома, мальчикъ упалъ, невольно закрывъ глаза, а когда открылъ ихъ, то увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ убитаго молніей медвѣдя. Карамзинъ, въ повѣсти, о которой уже упоминается, говоритъ: "Дядька насилу могъ образумиться и сказать мальчику, какимъ чудеснымъ образомъ Богъ спасъ его. Онъ все еще стоялъ на колѣняхъ и дрожалъ отъ страха и дѣйствія электрической силы: наконецъ устремилъ глаза на небо и, не смотря на черныя густыя тучи, чувствовалъ тамъ присутствіе Бога Спасителя".
   Лѣтъ двѣнадцати или тринадцати Карамзинъ былъ отправленъ въ Москву и тамъ отданъ въ учебное заведеніе или пансіонъ, начальникомъ котораго былъ одинъ изъ лучшихъ профессоровъ того времени, Шаденъ. Въ пансіонѣ Шадена молодой Карамзинъ, поражавшій всѣхъ своими блестящими способностями, получилъ хорошее, по тому времени, образованіе и основательно изучилъ иностранные языки.
   Въ концѣ прошлаго столѣтія всѣ почти молодые русскіе дворяне служили въ военной службѣ. Въ военную же службу поступилъ и восемнадцатилѣтній Карамзинъ. Онъ былъ записанъ въ гвардейскій Преображенскій полкъ и долженъ былъ изъ Москвы переѣхать въ Петербургъ. Ко времени переѣзда Карамзина въ Петербургъ относятся его первые литературные опыты. Это были переводы нѣкоторыхъ произведеній нѣмецкихъ писателей того времени; самостоятельно писать Карамзинъ еще не рѣшался.
   Между тѣмъ возгорѣлась война съ Турціей и молодому Карамзину страстно хотѣлось принять въ ней участіе, но это ему не удалось, и, разочарованный, онъ вышелъ въ отставку, прослуживъ такимъ образомъ не многимъ больше года. Какъ разъ около того же времени умеръ отецъ Николая Михайловича и онъ поспѣшилъ на родину, въ Симбирскъ. Въ Симбирскѣ Карамзинъ прожилъ до конца 1785 года, а затѣмъ переѣхалъ въ Москву. Здѣсь началась его литературная дѣятельность, доставившая ему извѣстность одного изъ лучшихъ писателей того времени.
   Въ Москвѣ Карамзинъ близко сошелся съ кружкомъ, состоявшимъ изъ самыхъ образованныхъ и благородныхъ русскихъ людей, (Н. И. Новиковъ, А. И. Тургеневъ и др.) и они имѣли на него сильное вліяніе. За четыре года, проведенные имъ въ кругу Новикова и его друзей, Карамзинъ очень многому научился, много читалъ и развивалъ свои писательскія способности, участвуя въ издававшемся Новиковымъ журналѣ "Дѣтское чтеніе". Въ этомъ журналѣ молодой писатель помѣстилъ много переводовъ съ нѣмецкаго языка, а также первыя свои оригинальныя повѣсти и стихотворенія. Эти первыя его произведенія теперь никому почти неизвѣстны, но въ то время они имѣли большой успѣхъ; въ въ нихъ уже видно стремленіе Карамзина сдѣлать литературный языкъ менѣе тяжелымъ, напыщеннымъ, больше приблизить его къ обыкновенному, разговорному языку.
   Въ началѣ 1789 г. Карамзинъ покинулъ Москву и поѣхалъ заграницу. Увидавъ Карамзина незадолго до отъѣзда, другъ его Дмитріевъ писалъ о немъ: "какую перемѣну нашелъ я въ миломъ моемъ пріятелѣ послѣ свиданія нашего въ Симбирскѣ! Это былъ уже не тотъ юноша, который читалъ все безъ разбора, плѣнялся славою воина, но благочестивый ученикъ мудрости, съ пламеннымъ рвеніемъ къ усовершенію въ себѣ человѣка". Изъ этихъ словъ Дмитріева ясно, что влекло Карамзина заграницу: ему хотѣлось самому увидѣть то, о чемъ онъ до сихъ поръ зналъ лишь изъ книгъ иностранныхъ писателей, ближе познакомиться съ жизнью европейскихъ народовъ, ихъ учрежденіями, обычаями и нравами, познакомиться также съ писателями и учеными, сочиненіями которыхъ онъ увлекался съ ранней юности,-- и такимъ образомъ довершить свое образованіе, а затѣмъ подѣлиться полученными познаніями и опытами съ соотечественниками.
   Заграничное путешествіе Карамзина продолжалось около года съ половиной. Онъ посѣтилъ главнѣйшіе города Германіи, Швейцаріи. Франціи и Англіи, осмотрѣлъ ихъ важнѣйшія достопримѣчательности, бесѣдовалъ со многими знаменитыми людьми, какихъ только удавалось ему встрѣчать. Не смотря на свою молодость и на то, что у него не было никакихъ рекомендательныхъ писемъ, Карамзинъ такъ заинтересовалъ своимъ умомъ и знаніями иностранныхъ ученыхъ и писателей, что всегда находилъ самый ласковый и дружескій пріемъ. Съ которыми изъ своихъ заграничныхъ знакомыхъ онъ продолжалъ переписываться и возвратясь уже въ Россію.
   Карамзинъ первый изъ русскихъ описалъ живымъ занимательнымъ языкомъ видѣнныя имъ страны, ихъ образованность, нравы жителей, успѣхи наукъ и искусствъ и возбудилъ у насъ вниманіе къ главнымъ вопросамъ, занимавшимъ лучшихъ тогдашнихъ образованныхъ людей.
   Всѣ свои впечатлѣнія заграницей, все виданное, слышанное и всѣ размышленія, какія по этому поводу приходили ему въ голову, Карамзинъ заносилъ въ письма, которыя писалъ своимъ московскимъ друзьямъ, Плещеевымъ. Эти письма, напечатанныя впослѣдствіи подъ названіемъ "Писемъ русскаго путешественника", впервые создали Карамзину извѣстность писателя и пользовались въ началѣ девятнадцатаго столѣтія вполнѣ заслуженнымъ успѣхомъ. Для насъ "Письма русскаго путешественника" важны больше всего потому, что въ нихъ вполнѣ ясно отразился духовный обликъ ихъ автора. Мы видимъ, что это былъ человѣкъ вѣрующій, всегда покорный Божественному Промыслу и всегда, во всемъ -- въ красотахъ природы, во всевозможныхъ явленіяхъ и случайностяхъ жизни, различавшій волю Божію. Всѣ письма полны также доказательствами его добраго, мягкаго сердца, преисполненнаго любви къ ближнимъ. Всегда, когда только это было въ его средствахъ, онъ дѣлалъ добро даже совершенно незнакомымъ ему людямъ. Одинъ русскій, путешествовавшій черезъ нѣсколько десятковъ лѣтъ послѣ Карамзина, по Швейцаріи, передаетъ слѣдующій разсказъ, свидѣтельствующій какъ о добротѣ Карамзина, такъ и о его необыкновенной скромности, ибо самъ онъ ни слова не промолвилъ въ своихъ письмахъ о совершенномъ имъ прекрасномъ поступкѣ. Однажды, скрываясь во время сильной горной грозы въ домѣ одного швейцарскаго крестьянина, названный путешественникъ нашелъ между страницами старой библіи пожелтѣвшій лоскутокъ бумаги, и на немъ увидѣлъ собственноручную подпись Карамзина. Когда онъ спросилъ хозяевъ дома, какимъ образомъ этотъ листокъ попалъ къ нимъ, старуха-швейцарка сказала, что онъ хранится ею, какъ память о добромъ господинѣ, устроившемъ счастье всей ея жизни. Въ молодости у нея былъ женихъ, за котораго родители не хотѣли выдать ее замужъ вслѣдствіе его бѣдности, и рѣшительно объявили, что согласятся на свадьбу только въ случаѣ, если молодому крестьянину какъ нибудь удастся завести собственное хозяйство. Такой случай скоро представился -- по сосѣдству отдавалось въ аренду небольшое имѣніе и Іосифъ (такъ звали молодого швейцарца) надѣялся заарендовать его, но въ послѣднюю минуту нашелся другой арендаторъ, предложившій владѣльцу всю плату впередъ, тогда какъ у Іосифа такихъ денегъ не было. Молодые люди, сидя въ полѣ, печально, разговаривали о постигшемъ ихъ несчастьѣ, когда внезапно къ нимъ подошелъ неизвѣстный молодой человѣкъ и сказалъ, что онъ случайно слышалъ ихъ разговоръ и постарается устроить ихъ судьбу. Дѣйствительно Карамзинъ (это былъ онъ) уговорилъ черезъ своихъ знакомыхъ землевладѣльца отдать землю Іосифу, тотъ женился на любимой дѣвушкѣ и они всю свою жизнь не переставали благословлять добраго иностранца, безъ помощи котораго имъ по всей вѣроятности пришлось бы перенести еще не мало горя.
   Первой цѣлью человѣка на землѣ Карамзинъ считалъ нравственное усовершенствованіе. Всѣ его поступки, всѣ его разговоры съ замѣчательными людьми, съ которыми ему удалось повидаться во время путешествія, были направлены къ этому. Главнымъ препятствіемъ къ достиженію этой цѣли, обязательной для всякаго человѣка, Карамзинъ считалъ недостатокъ просвѣщенія и, дѣйствительно, онъ всю жизнь боролся съ невѣжествомъ, всѣ силы своего таланта употребилъ на то, чтобы распространять истинное просвѣщеніе въ горячо любимой имъ родинѣ. Великіе писатели, сочиненіями своими учившіе добродѣтели, и этимъ содѣйствовавшіе умноженію счастья на землѣ, были предметомъ его глубокаго почтенія. Впечатлительная и нѣжная отъ природы душа Карамзина заставляла его особенно восхищаться красотами Божьяго міра, которыя онъ видѣлъ вокругъ себя. Красота природы трогала его столько же, сколько и красота, искусства.
   Путешествіе въ сильной степени увеличило познанія Карамзина, пріобрѣтенныя въ ранней юности усиленнымъ чтеніемъ, и изученіемъ лучшихъ писателей всѣхъ временъ. Вернувшись на родину, онъ, не смотря на свою молодость, былъ несомнѣнно самымъ образованнымъ изъ нашихъ тогдашнихъ литераторовъ. Близкое знакомство съ европейскими писателями, ихъ примѣръ и разговоры еще больше укрѣпили въ немъ любовь къ литературнымъ занятіямъ и онъ рѣшилъ не поступать на государственную службу, а служить своему отечеству тѣмъ, что было даровано ему Богомъ -- своимъ талантомъ писателя. Во время заграничной поѣздки онъ, между прочимъ, обратилъ вниманіе на иностранные журналы, то-есть сборники романовъ, разсказовъ и статей разнаго содержанія, которые печатались въ опредѣленные сроки и затѣмъ разсыпались читателямъ за опредѣленную плату. Вернувшись въ Россію, онъ самъ рѣшилъ издавать здѣсь журналъ, который по разнообразію и занимательности своего содержанія привлекалъ бы къ себѣ читателей и содѣйствовалъ распространенію любви къ занимательному и, вмѣстѣ съ тѣмъ, полезному чтенію.
   Къ участію въ своемъ "Московскомъ журналѣ", Карамзинъ пригласилъ лучшихъ писателей того времени -- Державина, Дмитріева, Хераскова, но большая часть работъ принадлежала ему самому. Здѣсь начали печататься "Письма русскаго путешественника", которыя, какъ уже было сказано, сразу сдѣлали Карамзина однимъ изъ извѣстнѣйшихъ тогдашнихъ писателей. Кромѣ "Писемъ", онъ помѣщалъ въ журналѣ свои повѣсти, стихотворенія, переводы, разборъ пьесъ, дававшихся тогда на московскомъ театрѣ и новыхъ русскихъ книгъ, появлявшихся въ печати. Успѣхъ Карамзинскаго журнала, а главнымъ образомъ, помѣщавшихся въ немъ произведеній самого издателя, былъ громадный. По свидѣтельству современниковъ, "Письма русскаго путешественника" и въ это же время изданная Карамзинымъ его повѣсть "Бѣдная Лиза", не только читались всѣми, но даже прямо заучивались наизусть. Тогдашняя молодежь стремилась подражать дѣйствующимъ лицамъ этихъ произведеній во всѣхъ ихъ привлекательныхъ поступкахъ. Окрестности Симонова монастыря въ Москвѣ, которыя описывались въ "Бѣдной Лизѣ", сдѣлались любимымъ мѣстомъ для прогулокъ, и прудъ около монастыря, гдѣ по разсказу утопилась одна молодая дѣвушка, Лиза, до сихъ поръ извѣстенъ подъ названіемъ "Лизинаго пруда".
   

II.

   Необыкновенный успѣхъ произведеній Карамзина объясняется ихъ направленіемъ и тѣмъ языкомъ, какимъ они были написаны. До Карамзина въ русской литературѣ господствовало такъ называемое ложно-классическое направленіе. Оно выражалось въ томъ, что писатели, пытаясь подражать произведеніямъ великихъ поэтовъ древности, старались описывать не простыхъ людей, а героевъ, обладавшихъ какими нибудь необыкновенными. достоинствами или пороками, и вообще всѣ понятія и чувства, выражавшіяся въ этихъ произведеніяхъ, были очень далеки отъ понятій и чувствъ общечеловѣческихъ. Но съ теченіемъ времени и писатели и наиболѣе просвѣщенные изъ читателей, начали понимать, какъ эти произведенія далеки отъ дѣйствительной жизни, и въ литературѣ появилось другое направленіе, представителемъ котораго въ Россіи сталъ Карамзинъ. Онъ первый сдѣлалъ попытку сблизить литературу съ дѣйствительностью, старался говорить о вещахъ., поступкахъ и чувствахъ, болѣе близкихъ и понятныхъ каждому человѣку. Хотя въ повѣстяхъ Карамзина не было высокаго, художественнаго воспроизведенія дѣйствительности, не было ничего народнаго, русскаго, но въ нихъ были, по крайней мѣрѣ, выведены обыкновенные люди, было много человѣческаго. Карамзинъ и его послѣдователи обращали исключительное вниманіе на чувство, которымъ живетъ человѣкъ и внутри себя, и на людяхъ. Это было основательно, потому что чувствомъ опредѣляется большинство нашихъ поступковъ, худыхъ и хорошихъ, отъ чувства, зависятъ наши отношенія къ людямъ и т. д. Но старательно изображая чувства, Карамзинъ и послѣдователи его не умѣли съ достаточною вѣрностью и яркостью изображать повседневную жизнь. Оттого ихъ произведенія кажутся современному читателю дѣланными, искусственными. Въ нихъ нѣтъ той правдивости, которою отмѣчены всѣ лучшія созданія русской литературы начиная съ Пушкина.
   Другой причиной успѣха произведеній Карамзина былъ, какъ мы уже сказали, его прекрасный языкъ. Въ этомъ отношеніи заслуги передъ русской литературой дѣйствительно очень велики.
   Книжный языкъ до Карамзинскаго времени отличается тяжелымъ, неповоротливымъ оборотомъ рѣчи, въ немъ очень много словъ, взятыхъ изъ церковно славянскаго языка и уже давно вышедшихъ изъ употребленія въ обыкновенной разговорной рѣчи. Карамзинъ откинулъ такія, чуждыя русскому языку слова, какъ напримѣръ "нарочито", "поелику", "токмо" и вмѣсто того подбиралъ подходящія слова изъ народной рѣчи и старинныхъ нашихъ книгъ и рукописей. Такой способъ пополненія литературнаго языка заимствованіями изъ стариннаго разговорнаго русскаго языка былъ, особенно блестяще примѣненъ Карамзинымъ въ его знаменитомъ и самомъ важномъ трудѣ -- "Исторіи государства Россійскаго".
   Однако не смотря на всѣ эти достоинства въ слогѣ Карамзина было много недостатковъ, такъ какъ онъ иногда черезчуръ злоупотреблялъ словами и цѣлыми выраженіями, взятыми изъ иностранныхъ языковъ,-- главнымъ образомъ французскаго, онъ выражался иной разъ слишкомъ напыщенно. Истиннымъ и могучимъ создателямъ новаго литературнаго русскаго языка могъ быть только писатель геніальный, и такимъ писателемъ явился Пушкинъ. Но починъ безспорно принадлежитъ Карамзину, а починъ -- великое дѣло.
   Чтобы сравнить языкъ Карамзина съ языкомъ другихъ русскихъ писателей прошлаго столѣтія, приведемъ два отрывка -- одинъ изъ сочиненій Ломоносова, а другой изъ сочиненій Карамзина.
   Вотъ какъ описываетъ Ломоносовъ мщеніе великой княгини Ольги древлянамъ, измѣннически убившимъ ея мужа, великаго князя Игоря: "Веселящимся и даже до отягощенія упившимся древлянамъ казалось, что уже въ Кіевѣ повелѣваютъ всѣмъ странамъ россійскимъ, а въ буйствѣ поносили Игоря передъ супругой его всякими хульными словами. Внезапно избранные проводники Ольгины, по данному знаку съ обнаженнымъ оружіемъ ударили на пьяныхъ; надежду и наглость ихъ пресѣкли смертью".
   А вотъ отрывокъ изложенія Карамзинымъ того-же сказанія: "Двадцать знаменитыхъ пословъ древлянскихъ приплыли въ ладіи къ Кіеву и сказали Ольгѣ: "Мы убили твоего мужа за его хищность и грабительство: но князья древлянскіе добры и великодушны: ихъ земля цвѣтетъ, и благоденствуетъ. Будь супругою нашего князя Мала". Ольга съ ласкою отвѣтствовала: "Мнѣ пріятна рѣчь ваша. Уже не могу воскресить супруга! Завтра окажу вамъ всю должную честь. Теперь возвратитесь въ ладію свою, и когда мои люди придутъ за вами, велите имъ нести себя на рукахъ"... Между тѣмъ Ольга приказала на дворѣ теремномъ ископать глубокую яму и на другой день звать пословъ. Исполняя волю ея они сказали: "не хотимъ ни итти, ни ѣхать: несите насъ въ ладіи!" Кіевляне отвѣтствовали: "что дѣлать! мы невольники; Игоря нѣтъ, а княгиня наша хочетъ быть супругою вашего князя" -- и понесли ихъ. Ольга сидѣла въ своемъ теремѣ и смотрѣла, какъ дворяне гордились и величались; не предвидя своей гибели: ибо Ольгины люди бросили ихъ, вмѣстѣ съ ладіею, въ яму. Мстительная княгиня спросила у нихъ. Довольны ли они сею местію! Несчастные изъявили воплемъ раскаяніе въ убіеніи Игоря, но поздно: Ольга велѣла ихъ засыпать живыхъ землею"...
   Этихъ отрывковъ достаточно, чтобы показать всю разницу между тяжелымъ языкомъ русскихъ писателей до Карамзинскаго времени и языкомъ Карамзина, приблизившимся, хотя далеко еще не въ должной мѣрѣ, къ обычной разговорной русской рѣчи.
   Преобразованія, совершенныя Карамзинымъ не безъ борьбы укоренились въ нашей литературѣ. Если у него сразу явилось очень много сторонниковъ и послѣдователей, въ особенности изъ среды молодыхъ людей, то и противниковъ было не мало. Всѣ русскіе писатели того времени раздѣлились на приверженцевъ новаго направленія, Карамзинскаго, и стараго,-- Ломоносовскаго. Споры о преимуществахъ того или другого направленія велись очень горячіе, но мало по малу Карамзинъ одержалъ полную побѣду надъ своими литературными противниками.
   При этомъ слѣдуетъ замѣтить, что самъ Карамзинъ не вступалъ ни въ какіе литературные споры и съ замѣчательнымъ спокойствіемъ относился къ подчасъ злой и несправедливой критикѣ. Всѣми же замѣчаніями, которыя представлялись ему вѣрными и справедливыми, онъ всегда съ благодарностью пользовался.
   Прекративъ изданіе "Московскаго журнала", Карамзинъ однако не пріостановилъ своей литературной дѣятельности. Отказавшись отъ изданія журнала, номера котораго должны были выходить въ опредѣленные сроки, онъ началъ выпускать въ свѣтъ свои произведенія отдѣльными книжками, печатавшимися по мѣрѣ накопленія у, него. новыхъ разсказовъ, статей и стихотвореній. Въ 1801 году, вскорѣ послѣ восшествія на престолъ императора Александра Перваго, Карамзинъ написалъ первое историческое сочиненіе -- похвальное слово императрицѣ Екатеринѣ Второй, въ которомъ, восхваляя государыню и выставляя ея славное царствованіе, выразилъ надежду, что и новый монархъ не менѣе своей бабки будетъ заботиться о благѣ Россіи, о дарованіи подданнымъ правосудія и просвѣщенія. Въ 1802 году Карамзинъ, который къ этому времени женился, снова принялся за изданіе журнала, названнаго имъ "Вѣстникомъ Европы". Въ этомъ журналѣ, кромѣ разнаго рода разсказовъ и повѣстей, былъ особый отдѣлъ, посвященный политикѣ или иностранной государственной жизни и отношеніямъ иностранныхъ государствъ какъ между собою, такъ и къ Россіи. Въ "Вѣстникѣ Европы", кромѣ разныхъ мелкихъ статей, Карамзинъ помѣстилъ еще нѣсколько извѣстныхъ своихъ разсужденій: "Разсужденіе о любви къ отечеству и народной гордости", "О счастливѣйшемъ времени жизни" и другія. Вотъ что читаемъ, между прочимъ, въ "Разсужденіи о любви къ отечеству и народной гордости": "Не говорю, чтобы любовь къ отечеству долженствовала ослѣплять насъ и увѣрять, что мы всѣхъ и во всемъ лучше, но русскій долженъ, по крайней мѣрѣ, знать цѣну свою. Согласимся, что нѣкоторые народы вообще насъ просвѣщеннѣе, ибо обстоятельства были для нихъ счастливѣе, но почувствуемъ же и всѣ благодѣянія судьбы въ разсужденіи народа россійскаго, станемъ смѣло на ряду съ другими,-- скажемъ ясно имя свое и повторимъ его съ благородной гордостью".
   Затѣмъ въ теченіи двухъ лѣтъ Карамзинъ печаталъ въ "Вѣстникѣ Европы" цѣлый рядъ статей историческаго содержанія, которыя были первыми вѣстниками желанія автора посвятить себя всецѣло занятіямъ историческимъ. Мысль о томъ, что можно художественнымъ, красивымъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ для каждаго понятнымъ языкомъ, написать русскую исторію, уже давно зародилась въ головѣ Карамзина. Еще изъ Парижа, во время своего путешествія, писалъ онъ послѣ свиданія съ французскимъ ученымъ Левекомъ, авторомъ очень неудачной русской исторіи: "Говорятъ, что наша исторія менѣе другихъ занимательная, не думаю; нуженъ умъ, вкусъ, талантъ: можно выбрать, воодушевить, раскрасить; читатель удивится, какъ изъ Нестора, Никона и пр. могло выйти нѣчто привлекательное, сильное, достойное вниманія не только русскихъ, но и чужестранцевъ". Но слѣды серьезныхъ занятій Карамзина историческою наукою появляются только съ начала девятнадцатаго, столѣтія.
   Изъ его писемъ начала 1800 года видно, какъ сильно занимала его русская исторія. "Я по уши влѣзъ въ русскую исторію, писалъ онъ своему другу Дмитріеву, сплю и вижу Никона съ Несторомъ". Самый "Вѣстникъ Европы" Карамзинъ, какъ объ этомъ можно судить по одному изъ его писемъ къ брату, началъ издавать съ цѣлью заработать столько денегъ, чтобы потомъ прожить безъ нужды, "а тамъ, писалъ онъ, хотѣлось бы мнѣ приняться за трудъ важнѣйшій: за русскую исторію, чтобы оставить по себѣ недурной памятникъ. Но все зависитъ отъ Провидѣнія. Будущее не наше". Изъ историческихъ статей Карамзина, помѣщенныхъ въ "Вѣстникѣ Европы" (О московскомъ мятежѣ въ царствованіе Алексѣя Михайловича, Русская старина и другія) видно, что онъ уже основательно изучилъ многія сочиненія иностранцевъ о старой Россіи, а также древнія наши лѣтописи.
   "Вѣстникъ Европы" имѣлъ по тогдашнему времени очень большое распространеніе и приносилъ Карамзину значительный доходъ, но горячее желаніе поскорѣе приняться за новый трудъ -- исторію, заставило Николая Михайловича скоро бросить изданіе этого журнала.
   Онъ часто говаривалъ Дмитріеву о горѣ, которое онъ испытываетъ, видя, что не можетъ исполнить своего желанія, такъ какъ для этого ему пришлось бы бросить изданіе журнала, дававшее ему средства къ жизни.
   "Ты ничего не потеряешь, трудясь для славы отечества, отвѣчалъ ему Дмитріевъ,-- пиши о твоемъ желаніи въ Петербургъ; я увѣренъ въ успѣхѣ".
   Карамзинъ послушалъ совѣтовъ друга и написалъ письмо къ Михаилу Никитичу Муравьеву, воспитателю императора Александра, бывшему тогда товарищемъ министра народнаго просвѣщенія, извѣстному покровителю просвѣщенія, постоянно высказывавшему свое расположеніе къ литературной дѣятельности будущаго историка. Вотъ нѣкоторые отрывки изъ этого письма, послѣдствія котораго были чрезвычайно важны не только для самого Карамзина, но и для русской исторической науки.
   "Будучи весьма небогатъ, я издавалъ журналъ съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы принужденною работою пяти или шести лѣтъ, купить независимость, возможность работать свободно и писать единственно для славы -- однимъ словомъ, сочинять русскую исторію, которая съ нѣкотораго времени занимаетъ всю душу мою. Теперь слабые глаза не позволяютъ мнѣ трудиться по вечерамъ и принуждаютъ меня отказаться отъ "Вѣстника". Могу и хочу писать исторію, которая не требуетъ поспѣшной и срочной работы; но еще не имѣю способа жить безъ большой нужды. Съ журналомъ я лишаюсь 6000 руб. дохода... Нельзя-ли при случаѣ доложить императору о моемъ положеніи и ревностномъ желаніи написать исторію не варварскую и не постыдную для его царствованія?"
   Получивъ это письмо М. Н. Муравьевъ доложилъ о немъ государю и черезъ мѣсяцъ состоялся Высочайшій указъ, въ которомъ говорится: "какъ извѣстный писатель, Николай Карамзинъ, изъявилъ Намъ желаніе посвятить труды свои сочиненію полной исторіи отечества нашего, то Мы, желая ободрить его въ столь похвальномъ предпріятіи, Всемилостивѣйше повелѣваемъ производить ему, въ качествѣ исторіографа, по двѣ тысячи рублей ежегодно пенсіона". Вслѣдъ затѣмъ Карамзину было разрѣшено пользоваться всѣми архивами (хранилищами важныхъ государственныхъ бумагъ) и монастырскими библіотеками, для чтенія рукописей и книгъ, которыя могли быть полезны при его громадномъ трудѣ.
   Съ этого времени, окончивъ изданіе "Вѣстника Европы", Карамзинъ всю жизнь посвятилъ завѣтному труду, исторіи Россіи. Онъ отказался отъ общества и жилъ въ уединеніи, исключительно занятый работой, которую рѣшилъ довести до конца во что бы то ни стало.
   А трудность достиженія этой цѣли была громадная. Наши библіотеки въ то время находились въ большемъ безпорядкѣ, списковъ книгъ, въ нихъ находящихся, совсѣмъ не существовало, лѣтописи едва подвергались ученому изслѣдованію и оставалось невыясненнымъ, что въ нихъ вѣрно, и что принадлежитъ вымыслу. Свѣдѣнія объ иностранныхъ писателяхъ, писавшихъ о Россіи, и объ иностранныхъ лѣтописяхъ, гдѣ находятся указанія, часто чрезвычайно важныя для изученія нѣкоторыхъ частей нашей исторіи, были очень незначительны. Передъ Карамзинымъ въ началѣ его работы находилось громадное количество историческихъ памятниковъ, печатныхъ и письменныхъ, и ему нужно было все это изучить, изслѣдовать и послѣ составить по этимъ источникамъ свою исторію. Не смотря на подобныя трудности, талантъ Карамзина, его непоколебимая воля и замѣчательное трудолюбіе, позволили ему взять надъ ними верхъ и съ честію исполнить хотя часть принятой имъ на себя задачи, такъ какъ исторія Государства Россійскаго доведена имъ лишь до воцаренія нынѣ благополучно царствующаго дома Романовыхъ. Принимаясь за писаніе исторіи, Карамзинъ самъ не думалъ, что этотъ трудъ окажется такимъ громаднымъ. Въ письмѣ своемъ къ Муравьеву онъ высказываетъ надежду окончить его въ пять-шесть лѣтъ, между тѣмъ ему пришлось писать свою исторію больше двадцати лѣтъ и все же не удалось ея окончить!...
   Вотъ какъ описываетъ времяпрепровожденіе Карамзина въ теченіе его историческихъ занятій извѣстный писатель князь Петръ Андреевичъ Вяземскій, на сестрѣ котораго, Екатеринѣ Андреевнѣ, Николай Михайловичъ былъ женатъ вторымъ бракомъ (первая его жена скончалась скоро послѣ свадьбы):
   "Карамзинъ вставалъ обыкновенно часу въ девятомъ утра, тотчасъ послѣ того дѣлалъ прогулку пѣшкомъ или верхомъ во всякое время года и во всякую погоду. Прогулка продолжалась часъ. Возвратясь съ прогулки, завтракалъ онъ съ семействомъ, выкуривалъ трубку турецкаго табаку и тотчасъ послѣ уходилъ въ свой кабинетъ и садился за работу вплоть до самаго обѣда, т. е. до трехъ или четырехъ часовъ. Помню одно время, когда онъ, еще при отцѣ моемъ, съ нами даже не обѣдывалъ, а обѣдалъ часомъ позднѣе, чтобы имѣть болѣе часовъ для своихъ занятій. Это было въ первый годъ, что онъ принялся за исторію. Во время работы отдохновеній у него не было, а утро его исключительно принадлежало исторіи и было ненарушимо и неприкосновенно. Въ эти часы ничто такъ не сердило и не огорчало его, какъ посѣщеніе, отъ котораго онъ не могъ избавиться. Но эти посѣщенія были очень рѣдки. Въ кабинетѣ жена его часто сиживала за работою или за книгою, а дѣти играли, а иногда и шумѣли. Онъ, бывало, взглянетъ на нихъ, улыбаясь скажетъ слово, и опять примется писать".
   Въ 1810 году Карамзинъ сдѣлался лично извѣстенъ императору Александру Павловичу. Государь, зная Карамзина по его сочиненіямъ, давно уже желалъ видѣть историка. Великая княгиня Екатерина Павловна, очень любившая Карамзина и высоко ставившая его литературныя заслуги, обозрѣвая Вмѣстѣ съ Своимъ Августѣйшимъ Братомъ Оружейную палату въ Московскомъ Кремлѣ, увидала тамъ Николая Михайловича и указала на него государю, который подошелъ къ нему и милостиво съ нимъ разговаривалъ. По приглашенію великой княгини Карамзинъ нѣсколько разъ ѣздилъ къ ней въ Тверь, гдѣ ея мужъ, принцъ Ольденбургскій, былъ генералъ-губернаторомъ, и читалъ отрывки изъ своей исторіи. "Милость ко мнѣ великой княгини, великаго князя Константина Павловича и вдовствующей императрицы, писалъ онъ брату, служитъ для меня не малымъ ободреніемъ въ моихъ трудахъ". Въ слѣдующемъ году, желая обратить на Карамзина особое вниманіе императора Александра, великая княгиня велѣла пригласить историка въ Тверь въ то время, когда туда ожидали государя и здѣсь, въ присутствіи императора, Николай Михайловичъ прочелъ нѣсколько большихъ отрывковъ изъ своего труда.
   "Русскій народъ достоинъ имѣть свою исторію", сказалъ государь, со вниманіемъ выслушавъ прекрасное повѣствованіе Карамзина, и черезъ нѣкоторое время пожаловалъ ему орденъ св. Владиміра въ награду за литературные труды.
   Въ этомъ же году Карамзинъ представилъ императору свою "Записку о древней и новой Россіи". Эта записка замѣчательна тѣмъ, что въ ней выразился во всей полнотѣ благородный характеръ Карамзина, не побоявшагося прямо указать на нѣкоторыя слабыя стороны предполагавшихся преобразованій, считавшіяся имъ пагубными для благоденствія Россіи и славы ея монарха.
   Тѣмъ временемъ наступилъ знаменитый, но вмѣстѣ съ тѣмъ и тяжелый, для Россіи 1812 годъ. Это время и для Карамзина было полно тяжелыхъ потерь и лишеній. Не говоря уже о томъ, что нашествіе французовъ сильно повредило его денежнымъ средствамъ, ему пришлось потерпѣть невозвратныя потери и въ своей семьѣ, и въ своемъ трудѣ. Двое старшихъ дѣтей его умерли около этого времени отъ скарлатины, а прекрасная библіотека, которую онъ старательно собиралъ и устраивалъ въ продолженіи почти двадцати пяти лѣтъ, сгорѣла во время знаменитаго московскаго пожара. Уцѣлѣли только рукописи и полный списокъ Исторіи въ двухъ экземплярахъ. "Желаю работать, только не имѣю всего, что надобно", писалъ онъ своимъ друзьямъ изъ Ярославля, куда долженъ былъ укрыться со своимъ семействомъ отъ французскаго нашествія.
   Однако никакія утраты не могли поколебать его трудолюбія и желанія поскорѣе окончить свой трудъ. Лѣтомъ 1813 года онъ писалъ одному изъ своихъ друзей, А. И. Тургеневу -- "мы наконецъ совсѣмъ переѣхали въ жалкую и безобразную Москву". Работа снова закипѣла и черезъ два года, окончивъ восемь томовъ своей исторіи, Николай Михайловичъ писалъ: "если Богъ-дастъ намъ миръ и будемъ здоровы, то зимой начну помышлять о Петербургѣ, чтобы издать свою Исторію".
   Карамзину уже давно хотѣлось переѣхать въ Петербургъ, къ чему особенно побуждало его милостивое отношеніе матери императора Александра, вдовствующей императрицы Маріи Ѳеодоровны, которая нѣсколько разъ звала его переѣхать въ столицу, предлагая помѣщеніе въ одномъ изъ своихъ пригородныхъ дворцовъ, гдѣ историку было бы удобно работать.
   Въ январѣ 1816 года Карамзинъ наконецъ пріѣхалъ въ Петербургъ и былъ необыкновенно радушно встрѣченъ всѣми лучшими людьми того времени. Черезъ два дня послѣ своего пріѣзда онъ былъ принятъ государемъ и могъ поднести ему восемь томовъ своего четырнадцатилѣтняго труда. Императоръ Александръ Павловичъ очень милостиво отнесся къ своему исторіографу и осыпалъ его милостями. Николаю Михайловичу было выдано изъ казны 60000 руб. на печатаніе его исторіи, съ предоставленіемъ всего изданія въ пользу автора; сверхъ того, въ знакъ особаго довѣрія, онъ былъ освобожденъ отъ цензуры, получилъ чинъ статскаго совѣтника и орденъ св. Анны первой степени, причемъвъ рескриптѣ, данномъ по этому случаю на имя Карамзина государемъ, сказано: "Мы удостовѣрены, что сіе послужитъ вамъ ободреніемъ къ совершенію труда, который передастъ имя ваше вмѣстѣ со славными подвигами предковъ, потомству".
   Имѣя необходимыя для того средства, Карамзинъ могъ теперь заняться печатаніемъ своей исторіи, которое и было окончено въ 1818 г. Успѣхъ превзошелъ самыя смѣлыя ожиданія автора -- меньше чѣмъ въ два мѣсяца все изданіе было распродано. Плодъ самоотверженной преданности наукѣ и неутомимаго, непрестаннаго труда надъ разработкой древнихъ русскихъ памятниковъ, былъ по достоинству оцѣненъ современниками.
   Историкъ къ тому времени уже окончательно переселился въ Петербургъ. Съ этихъ поръ начинается его сближеніе съ императоромъ Александромъ I, которому онъ былъ глубоко, искренно и безкорыстно преданъ.
   Лѣтомъ Карамзинъ жилъ всегда въ Царскомъ селѣ, въ такъ называемой Китайской деревнѣ, принадлежащей дворцу, и почти каждый день бесѣдовалъ съ государемъ въ прекрасномъ царскосельскомъ паркѣ. Нѣсколько-разъ въ недѣлю Карамзинъ приглашался во дворецъ обѣдать, а нерѣдко и самъ государь навѣщалъ историка и подолгу съ нимъ бесѣдовалъ. Высоко цѣня довѣріе и благоволеніе императора Александра, Карамзинъ однако не страшился высказывать ему свои убѣжденія, даже когда они не вполнѣ сходились съ мнѣніемъ государя. Не смотря на это, царское благоволеніе къ Николаю Михайловичу не ослабѣвало, такъ какъ Александръ I зналъ благородство взглядовъ, чистосердечіе, неизмѣнную преданность и пламенную любовь къ родинѣ Карамзина. Расположеніемъ къ себѣ императора Николай Михайловичъ не разъ пользовался, но всегда лишь для того, чтобы принести кому нибудь пользу или сдѣлать доброе дѣло -- о самомъ себѣ онъ никогда не просилъ. Между прочимъ онъ явился заступникомъ нашего знаменитаго писателя Пушкина, которому грозили большія непріятности изъ-за нѣсколькихъ необдуманныхъ, легкомысленныхъ стихотвореній. Вообще вся жизнь Карамзина за послѣдніе годы сосредоточивалась въ трудѣ, который онъ не оставлялъ до послѣдней минуты, и въ тихой семейной жизни. За полгода до своей смерти онъ писалъ Дмитріеву:
   "Работа сдѣлалась для меня опять сладка: знаешь ли, что я со слезами чувствую признательность къ небу за свое историческое дѣло! Знаю, что и какъ пишу; въ своемъ такомъ восторгѣ не думаю ни о современникахъ, ни о потомствѣ; я независимъ и наслаждаюсь только своимъ трудомъ, любовью къ отечеству и человѣчеству. Ну, пусть никто не читаетъ моей Исторіи: она есть, и довольно для меня... За неимѣніемъ читателей, могу читать себѣ и бормотать сердцу, гдѣ и что хорошо".
   Между тѣмъ долголѣтнія, напряженныя занятія разстроили здоровье Карамзина. Силы его стали замѣтно ослабѣвать. Въ началѣ весны 1826 года его перевезли въ Таврическій дворецъ, гдѣ ему было легче пользоваться чистымъ воздухомъ, а затѣмъ рѣшено было отправить историка въ Италію, чѣмъ надѣялись поправить его здоровье. Молодой императоръ Николай Павловичъ, узнавъ объ этомъ, пожаловалъ ему на дорогу 50000 руб. и велѣлъ снарядить для перевозки его военное, судно. Но здоровье Карамзина до того ухудшилось, что онъ уже не могъ собраться въ путь.
   Въ началѣ мая прославленный писатель получилъ слѣдующій Высочайшій рескриптъ: "Николай Михайловичъ! Разстроенное здоровье ваше принуждаетъ васъ покинуть на время отечество и искать благопріятнѣйшаго для васъ климата. Почитаю за удовольствіе изъяснить вамъ мое искреннее желаніе, чтобы вы скоро къ намъ возвратились съ обновленными силами и могли снова дѣйствовать для пользы и чести отечества, какъ дѣйствовали донынѣ. Въ то же время, и за покойнаго Государя, знавшаго на опытѣ вашу благородную, безкорыстную къ нему привязанность, и за себя самого, и за Россію, изъявляю вамъ признательность, которую вы заслуживаете и своею жизнію, какъ гражданинъ, и своими трудами, какъ писатель. Императоръ Александръ сказалъ вамъ: "Русскій народъ достоинъ знать свою исторію". Исторія, вами написанная, достойна русскаго народа".
   Вмѣстѣ съ этимъ Карамзину была пожалована пожизненная пенсія въ 50000 руб., которая послѣ его смерти должна была перейти его женѣ и дѣтямъ. Карамзинъ былъ тронутъ до глубины души такимъ необыкновенно милостивымъ отношеніемъ государя, но пожеланіямъ императора не суждено было исполниться.-- 26 мая 1826 года Николай Михайловичъ тихо скончался среди родныхъ и друзей. Тѣло его похоронено въ Петербургѣ, въ Александро-Невской лаврѣ, рядомъ съ могилой другого извѣстнаго писателя, Жуковскаго, который въ своемъ стихотвореніи, написанномъ на смерть Карамзина, говоритъ объ этой могилѣ:
   
   Лежитъ вѣнецъ на мраморѣ могилы,
   Ей молится Россіи вѣрный сынъ;
   И будитъ въ немъ къ дѣламъ прекраснымъ силы
   Святое имя -- Карамзинъ.
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru