Аннотация: Miss Mary ou l'Institutrice. Текст издания: журнал "Сынъ Отечества", NoNo 1-2, 1852.
МИССЪ МЕРИ.
РОМАНЪ.
Соч. Евгенія Сю.
ПРОЛОГЪ.
Осенью 1840 года, нѣсколько путешественниковъ дожидались въ конторѣ дилижансовъ, въ Кале, отправленія кареты въ Парижъ.
Въ углу залы сидѣла хорошенькая дѣвушка, лѣтъ восемнадцати или двадцати, робкая и задумчивая. На колѣняхъ у ней лежалъ дорожный мѣшокъ, въ ногахъ маленькій кожаный чемоданъ. На ней была надѣта широкая клѣтчатая шаль и соломенная шляпка съ розовою подкладкой, изъ-подъ которой падали длинные свѣтлорусые волосы.
Двое очень молодыхъ людей, пріятной наружности, изящно одѣтые, въ фуражкахъ и съ дорожными несессерами въ рукахъ, перешептывались, стоя поодаль отъ путешественницы, и повременамъ поглядывали на нее съ удивленіемъ, до того явнымъ, что оно переставало быть почтительнымъ. Два вѣтренника, вѣроятно, подшучивали насчетъ дѣвушки, потому-что часто они довольно громко смѣялись, смотря на нее украдкою. Возлѣ молодыхъ людей стоялъ человѣкъ, лѣтъ пятидесяти, гладко выбритый, съ маленькими рыжими бакенбартами, въ которыхъ начинала пробиваться сѣдина, въ бѣломъ галстухѣ, повязанномъ на-крестъ подъ длиннымъ свѣтло-желтымъ жилетомъ, чорномъ однобортномъ сюртукѣ, панталонахъ и штиблетахъ орѣховаго цвѣта, и съ хлыстикомъ въ рукѣ. Судя по безукоризненной опрятности одежды, это былъ кучеръ изъ хорошаго англійскаго дома, скинувшій съ себя ливрею. Онъ зналъ по-французски, и при одной шуткѣ, которая сорвалась съ языка молодыхъ людей, шуткѣ, вѣроятно, не совсѣмъ умѣстной, покраснѣлъ и взглянулъ на путешественницу. Но въ это время, молодые люди вышли изъ конторы, и одинъ, смѣясь, сказалъ другому:
-- Ба! Конечно, маленькая миссъ очень недурна, но очень похожа на горничную, которая ѣдетъ во Францію, искать счастія.
-- Держу пари.
-- Браслетъ въ двадцать пять луидоровъ.
-- Если ты проиграешь, браслетъ украситъ хорошенькую ручку Жюльетты.
-- Если выиграю, то подарю его этому прелестному созданью.
-- Идетъ!
И молодые люду удалились.
Дѣвушка, печальная и задумчивая, не обратила никакого вниманія на двухъ шалуновъ, и вышла изъ раздумья только при восклицаніи человѣка въ чорномъ сюртукѣ и орѣховаго цвѣта штиблетахъ, который подбѣжалъ къ ней, какъ будто не вѣря своимъ глазамъ, и закричалъ по-англійски:
-- Боже мой! Миссъ Мери!
И онъ снялъ щляпу съ выраженіемъ глубочайшаго уваженія.
-- Вилльямъ! Вы здѣсь, добрый Вилльямъ? сказала дѣвушка съ такимъ же удивленіемъ.-- Я думала, что вы въ Парижѣ.
-- Только-что оттуда, миссъ Мери. Вы переѣхали съ своимъ семействомъ во Францію?
-- Нѣтъ, Вилльямъ; батюшка, маменька и сестры остались въ Дублинѣ. Я одна ѣду въ Парижъ.
-- Вы ѣдете въ Парижъ, однѣ.... вы, миссъ Мери?
И Вилльямъ смотрѣлъ на дѣвушку съ возрастающимъ безпокойствомъ.
На губахъ ея навернулась печальная улыбка.
-- Я могу, добрый Вилльямъ, говорить съ вами откровенно, продолжала дѣвушка.-- Вы были старѣйшимъ и самымъ вѣрнымъ слугою въ нашемъ домѣ, вы знали меня ребенкомъ...
-- Какъ же, миссъ Мери! Когда вы были пяти лѣтъ, я вожу, бывало, подъ уздцы крошечную старую лошадку, Шетлендъ, а сэръ Лаусонъ, вашъ батюшка, поддерживаетъ васъ на сѣдлѣ...
-- И вотъ, Вилльямъ, мой батюшка совершенно разорился отъ банкрутства одного друга, за котораго онъ поручился; Мыза-Лаусонъ и всѣ земли проданы. Теперь мой батюшка занимаетъ скромную должность актуаріуса въ Дублинѣ, и эта должность, посланная нечаянною милостью, едва даетъ ему средство содержать себя, маменьку и сестеръ. Я ѣду во Францію, поступить домашней учительницей. Мнѣ доставилъ это мѣсто французской консулъ, съ которымъ батюшка былъ коротко знакомъ въ Дублинѣ.
-- Сэръ Лаусонъ разорился! Мыза продана... все продано! сказалъ Видльдмъ, цсчально сложивъ руки.-- Какъ, миссъ Мери! Сэръ Лаусовъ даже не оставилъ себѣ любимую охотничью лошадь, Гленъ-Эртли? Онъ продалъ красивую, чистокровную вороную кобылу Блекъ-Флу, которую я самъ дрессировалъ для васъ? А упряжныя лошади что? Тоже проданы!... А чудесныя рабочія лошади, а деревенскія коровы, а стада, а свора?... Все продано, все! Боже мой, что вы говорите, миссъ Мери? Нѣтъ, это невозможно! Чтобы сэръ Лаусонъ разорился, онъ, богатѣйшій дворянинъ въ цѣломъ графствѣ! Нѣтъ, этого не можетъ быть!
-- Да, Вилльямъ, такая перемѣна счастія и мнѣ сперва казалась невѣроятною; но потомъ, терпѣніе и мужество пришли мнѣ на помощь.
-- И вы ѣдете однѣ, миссъ Мери? Возможно ли это? Совершенно однѣ, даже безъ служанки!
-- Маменька моя и сестры сами прислуживаютъ себѣ; я буду дѣлать, какъ онѣ. Я думала, Вилльямъ, что вы обзавелись въ Парижѣ.
-- Увы, миссъ Мери! Судьба наказала меня за то, что я не послушалъ добрыхъ совѣтовъ сэра Лаусона, и отошелъ отъ него, когда маленькое наслѣдство упало на меня съ облаковъ. Проклинаю свое глупое товарищество съ двоюроднымъ братомъ, Тоби, который потащилъ меня съ собою въ Парижъ, торговать ирландскими лошадьми! Счастье не повезло намъ; я лишился всего. А знаете, миссъ Мери, куда я теперь сбирался? Не зная бѣдствія, постигшаго ваше семейство, я ѣхалъ на Мызу-Лаусонъ, въ полной увѣренности на доброе сердце вашего батюшки, который сказалъ мнѣ: "Вилльямъ, не съ твоею честностью быть барышникомъ. Вспомни хорошенько: тебя обманутъ, ты проѣшь свое наслѣдство; но такъ какъ ты служилъ мнѣ двадцать лѣтъ, и ты славный человѣкъ, то тебѣ всегда найдется мѣсто на Мызѣ-Лаусонъ, если, по несчастію, ты лишишься того, что имѣешь".
-- Бѣдный Вилльямъ! Но съ вашей честностью и расторопностью, вы легко можете опредѣлиться въ хорошій домъ.
-- Ахъ, не объ этомъ я думаю, миссъ Мери! Я думаю о томъ, какъ вы, никогда непокидавшая своихъ родителей, поѣдете однѣ, и такъ далеко, въ публичной каретѣ.
-- Я вамъ сказала, Вилльямъ, что разореніе наше придало мнѣ мужество.
-- О, миссъ Мери, еслибъ мнѣ было чѣмъ заплатить за поѣздку въ Парижъ, я попросилъ бы у васъ позволенія проводить васъ до мѣста, хотя бы потомъ я долженъ былъ поступить въ грумы или конюха, чтобы заработать деньги для возвращенія въ Ирландію.
-- Вы добрый и достойный человѣкъ, Вилльямъ; я растрогана вашею преданностью, и благодарю васъ отъ всего сердца.
-- Боже мой! Боже мой! и какъ подумаешь, всѣ несчастія обрушились разомъ! сказалъ старый слуга съ горестнымъ участіемъ.-- А что подѣлываетъ, миссъ Мери, вашъ двоюродный братецъ, капитанъ Дугласъ?
Дѣвушка покраснѣла; на прелестномъ и кроткомъ лицѣ ея выразилась тяжелая грусть, и она отвѣчала измѣнившимся голосомъ:
-- Братецъ воротится изъ Индіи черезъ два года; мы недавно получили отъ него письмо.
-- Да, а чрезъ годъ слѣдовало сыграть вашу свадьбу, потому-что капитанъ помолвленъ за васъ, миссъ Мери; сговоръ вашъ былъ радостью для всего дома, и вашъ батюшка задалъ праздникъ всей прислугѣ, домашней и съ фермы. И вотъ теперь сватьба, которой такъ желали ваши родные, можетъ не состояться, миссъ Мери! И однакожъ.... но нѣтъ, отчего же ей не быть?
-- Едва ли возможенъ этотъ союзъ, Вилльямъ: братецъ мой, Дугласъ, очень богатъ, а мы обѣднѣли и слишкомъ горды.
Разговоръ этотъ, кажется, былъ тягостенъ для дѣвушки: слезы выступили у ней на глазахъ, она отвернулась, и послѣ минутнаго молчанія, сказала болѣе-спокойнымъ голосомъ:
-- Я очень рада, что встрѣтила васъ, Вилльямъ; если вы пріѣдете въ Дублинъ, то скажете моимъ роднымъ, что я была здорова передъ отъѣздомъ изъ Кале.
-- Ахъ, миссъ Мери, и вы ѣдете однѣ! Это ужасно!...
-- Отчего же? Въ этомъ путешествіи нѣтъ ничего ужаснаго Правда, я одна, но я осталась очень довольна пассажирами которые ѣхали со мною сюда изъ Дублина.
-- Въ Англіи -- другое дѣло: тамъ не удивляются, если дѣвушка путешествуетъ одна.
-- Конечно, однакожъ я слышала, что во Франціи уважаютъ беззащитную женщину.
-- Ахъ, миссъ Мери! вскричалъ Вилльямъ, вздохнувъ при мысли о шуткахъ двухъ молодыхъ людей: еслибъ вы знали!... Я плохо знаю по-французски, однакожъ понимаю кое-что.
-- Что хотите вы сказать, Вилльямъ?
Пока миссъ Мери и старый слуга разговаривали на концѣ залы, дверь шумно распахнулась, и вошелъ еще одинъ пассажиръ, задыхаясь отъ усталости и понукая носильщика, который сгибался подъ тяжестью чемодана, двухъ дорожныхъ мѣшковъ, и множества корзинъ, узловъ и ящиковъ. Путешественникъ этотъ былъ толстякъ, лѣтъ шестидесяти, угрюмый, сварливый и смѣшной наружности; за нимъ вошли четверо молодыхъ людей, одѣтыхъ не такъ красиво, какъ два шалуна, которыхъ шутки заставили честнаго Вилльяма покраснѣть. Эти четверо только-что плотно позавтракали. Румяный цвѣтъ лица, громкій разговоръ, частые припадки веселости, и тѣлодвиженія, не очень соблюдавшія законъ равновѣсія, свидѣтельствовали, что они были не совсѣмъ трезвы.
-- Какая, право, досада, сказалъ одинъ изъ нихъ: что мы будемъ разлучены отсюда до Парижа,-- двое внутри дилижанса и двое на имперіалѣ!
-- Господа! предлагаю сдѣлать подписку, и пробить имперіалъ, чтобы намъ можно было разговаривать во всю дорогу.
Старикъ подошелъ къ кассиру и завелъ съ нимъ громкимъ голосомъ, слѣдующій разговоръ, который гуляки слушали повидимому, съ величайшимъ любопытствомъ.
-- Назадъ тому часъ, я присылалъ сюда взять мѣсто, сказалъ толстякъ.
-- Далеко ли, Сударь?
-- Разумѣется" въ Ла-Ботардьеръ.
-- А гдѣ находится Ла-Ботардьеръ?
-- Какъ! закричалъ старикъ, разгнѣванный такимъ незнаніемъ: вотъ забавный вопросъ! Ла-Ботардьеръ -- въ Ла-Ботардьерѣ, какъ Парижъ въ Парижѣ. Повторяю вамъ, что часъ тому, сюда приходилъ человѣкъ, взять для меня мѣсто внутри дилижанса; я ѣду въ Парижъ, оттуда въ Туръ, и потомъ въ Ла-Ботардьеръ.
-- Эй! господа! сказалъ одинъ изъ веселыхъ пассажировъ, указывая на толстяка: полюбуйтесь на него! Экой шутъ! Посмотрите, какой на немъ колпакъ съ козырькомъ! А плащъ-то каковъ, а сапоги на мѣху!
-- Если онъ сидитъ внутри кареты, будетъ надъ чѣмъ потѣшиться мнѣ и Турнекену!
-- Какая уморительная фигура!
-- Открываю подписку надоѣдать ему изо всей силы на всѣхъ обѣдахъ, во всю дорогу. Онъ, кажется, задорный малый.
-- Задорный! Какое наслажденіе!... Приди въ наши объятія, если ты задоренъ... и мы дадимъ тебѣ случай побѣситься. При словѣ Ла-Ботардьеръ, весельчаки разразились хохотомъ, и когда толстякъ обернулся и нахмурилъ брови, всѣ четверо вдругъ приложили руку подъ козырекъ, и поклонились ему съ пріятною улыбкой. Старикъ заворчалъ и опять повернулся къ кассиру.
-- Точно такъ, сказалъ кассиръ, взглянувъ на списокъ пассажировъ: мы уже получили задатокъ; отдано шестое мѣсто. Только оно и оставалось внутри дилижанса.
-- Какъ! значитъ, я не сижу въ углу, не справа? Объявляю вамъ, что я беру мѣсто въ углу.
-- Невозможно, сударь; повторяю вамъ, что осталось только шестое мѣсто.
-- Въ серединѣ, впереди! Да вы шутите надо мною?
-- Въ такомъ случаѣ, сударь, не ѣздите, и вы потеряете только задатокъ.
-- Но это грабежъ! Такъ поступать съ пассажирами!... Постойте. Есть ли женщины въ каретѣ?
-- Одна дама.
-- Отъ часу не легче.... только этого недоставало! За общимъ столомъ, лучшій кусокъ -- дамѣ; жарко ей -- опускайте окна, холодно -- поднимайте.... Это невыносимо!... "Не ѣздите, и вы только потеряете задатокъ!" Удивительная любезность! Прекрасное путешествіе!... Хорошо начинается!... Усладительная перспектива! Сидѣть, неизвѣстно съ кѣмъ, прибавилъ сварливый старикъ, искоса посмотрѣвъ на четырехъ весельчаковъ, которые не спускали съ него глазъ.
-- Берете вы мѣсто, или нѣтъ?
-- Беру: мнѣ нельзя не ѣхать въ Ла-Ботардьеръ.... Беру это мѣсто, потому-что меня вынуждаютъ, приступаютъ съ ножемъ къ горлу, и грозятъ удержать задатокъ; но я надѣюсь, что между пассажирами найдутся порядочные люди, которые не захотятъ, чтобы человѣкъ моихъ лѣтъ сидѣлъ на шестомъ мѣстѣ, на корточкахъ.
Едва сварливый старикъ произнесъ свое имя и фамилію, какъ четыре молодые весельчака, непропустившіе ни одного слова изъ этого разговора,-- потому-что разгнѣванный пассажиръ кричалъ во все горло,-- залились гомерическимъ смѣхомъ. Ла-Ботардьерской помѣщикъ взглянулъ на нихъ съ угрожающимъ видомъ, и вышелъ изъ конторы, заплативъ за свое мѣсто.
-- Великолѣпный Жозефенъ! сказалъ одинъ изъ молодыхъ товарищей: обязуюсь не спускать глазъ съ Жозефена во всю дорогу.
-- Согласенъ, съ условіемъ, чтобы этотъ хвостъ былъ завитъ à ла Ботардьеръ!
И всѣ четверо вышли за толстякомъ, скользя на носкахъ, покачиваясь изъ стороны въ сторону, и распѣвая хоромъ:
Bon, bon,
La Botaidiére!
Bon, bon
La Botardon!
Когда они удалились, въ контору вошли молодые люди, державшіе пари.
Пока разыгрывались эти сцены, миссъ Мери, видя съ какими спутниками ей приходится ѣхать до Парижа, долго разговаривала въ полголоса съ Вилльямомъ; безпокойство ея увеличивалось; наконецъ она рѣшилась на что-то съ величайшимъ усиліемъ, и подошла къ одному изъ молодыхъ шалуновъ, на котораго указалъ ей Вилльямъ.
Этотъ молодой человѣкъ, при всей своей вѣтренности, доказанной шутками насчетъ незнакомки, принадлежалъ, какъ и его товарищъ, къ хорошему обществу, былъ хорошъ собою и съ благородными пріемами. Миссъ Мери обратилась къ нему съ замѣшательствомъ, нѣжностью и достоинствомъ, которыя придавали еще болѣе выразительности ея хорошенькому личику, и сказала ему по-французски:
-- Милостивый государь, позвольте попросить васъ на два. слова.
Молодой человѣкъ, чрезвычайно удивленный и восхищенный такою неожиданностью, бросилъ на своего друга взглядъ, говорившій: "я выигралъ пари", поклонился дѣвушкѣ, и пошелъ за нею къ окну, возлѣ котораго стоялъ Вилльямъ.
Присутствіе посторонняго при разговорѣ съ хорошенькою незнакомкою, и особенно посторонняго въ кучерскихъ штиблетахъ, сначала не понравилось молодому человѣку; но предполагая, что молодая Англичанка была горничная, отыскивающая мѣста, онъ пересталъ удивляться, что она состоитъ подъ покровительствомъ человѣка въ штиблетахъ. Однакожъ, молодой человѣкъ снова поклонился миссъ Мери, и сказалъ:
-- Сударыня, я съ удовольствіемъ готовъ къ вашимъ услугамъ.
-- Милостивый государь, я не имѣю чести быть вашею знакомой, но, полагаясь на французское великодушіе, хочу просить у васъ услуги, большой услуги.
-- Располагайте мною, какъ вамъ угодно, отвѣчалъ молодой человѣкъ, начинавшій замѣчать, что молодая миссъ владѣетъ французскимъ языкомъ съ совершенствомъ, недоступнымъ для служанки и говоритъ съ тонкимъ знаніемъ приличій.
-- Я изъ Ирландіи, милостивый государь, продолжала миссъ Мери: превратности судьбы, постигшія мое семейство, котораго этотъ честный слуга,-- и она указала на Вилльяма,-- не покидалъ въ продолженіе двадцати лѣтъ, заставили меня занять мѣсто учительницы во Франціи, и я отправляюсь въ Парижъ, одна въ публичной каретѣ. Это дальнее путешествіе нисколько не безпокоило бы меня, еслибы всѣ пассажиры, съ которыми придется мнѣ ѣхать, были такъ же прекрасно воспитаны, какъ вы, милостивый государь; но къ сожалѣнію, иногда встрѣчаются люди, непонимающіе, какъ тягостно, и слѣдовательно, какъ достойно уваженія положеніе дѣвушки, которая въ первый разъ покидаетъ родительскій домъ и должна ѣхать одна на чужую сторону.
-- Я не думаю, сударыня, отвѣчалъ вѣтренникъ, смущаясь болѣе и болѣе: я не думаю, чтобы нашелся негодяй, который осмѣлился бы забыть къ вамъ уваженіе.
-- Я знаю, что женщина, съ которою обходятся невѣжливо, всегда можетъ заставить уважать себя, но эта крайность такъ унизительна, такъ ужасна, что мнѣ тягостно бы іо бы прибѣгать къ ней. Потому, милостивый государь, я рѣшилась обратиться къ вамъ и просить услуги, которая покажется вамъ странною, но которой я смѣю ожидать отъ вашего добраго и благороднаго сердца.
-- Говорите; сударыня, сдѣлайте милость, говорите, отвѣчалъ молодой человѣкъ, тронутый достоинствомъ этихъ словъ: я сочту себя счастливымъ, если буду въ состояній оказать вамъ услугу, какая бы она ни была.
-- Насъ шестеро въ каретѣ; изъ женщинъ только я одна; позвольте мнѣ ѣхать до Парижа подъ именемъ вашей сестры; я говорю по-французски на столько, чтобы сдѣлать поддѣльной родство правдоподобнымъ. Согласитесь, милостивый государь, будьте великодушны, и обѣщаю вамъ съ древнимъ ирландскимъ чистосердечіемъ, -- я всегда буду вамъ благодарна. Этотъ вѣрный слуга, передъ которымъ я обращаюсь къ намъ съ просьбою, по-крайней-мѣрѣ скажетъ моимъ родителямъ, что путешествіе мое началось благополучно.
Въ молодой путешественницѣ, въ пріятномъ, нѣсколько иностранномъ ея выговорѣ, было столько простосердечія, прямодушія, что молодой человѣкъ; растроганный, взволнованный этимъ обращеніемъ къ его сердцу, упрекая себя въ душѣ за первыя, несовсѣмъ благородныя шутки, отвѣчалъ миссъ Мери почтительнымъ тономъ:
-- Мнѣ чрезвычайно лестно, сударыня, довѣріе, которымъ угодно вамъ почтить меня, и я постараюсь выполнить, какъ можно лучше, роль вашего брата -- до Парижа.
Судя по лицу молодаго человѣка, миссъ Мери не могла сомнѣваться въ его искренности, и сказала съ выраженіемъ трогательной благодарности:
-- Если, милостивый государь, у васъ есть матушка и сестра, скажите имъ, по возвращеніи, что вы сдѣлали сегодня для незнакомки,-- и онѣ полюбятъ васъ еще болѣе.
И миссъ Мери, съ чистосердечною непринужденностью, отличительной чертою ирландскаго характера, подала молодому человѣку маленькую ручку, стянутую перчаткой, и сказала:
-- И миссъ Лаусонъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ, коснувшись руки незнакомки: можетъ быть увѣрена, что Теодоръ Фавроль никогда не измѣнялъ своему обѣщанію.
-- Добрый Вилльямъ, сказала миссъ Мери старому слугѣ, послѣ того какъ Фавроль, изъ скромности, отошелъ отъ нихъ: вѣроятно, вы воротитесь въ Дублинъ?
-- Точно такъ, миссъ Мери, отвѣчалъ слуга, и въ глазахъ его навернулись слезы: у меня есть нѣсколько знакомыхъ; можетъ быть, я пріищу мѣсто.
-- Какъ только вы пріѣдете, Вилльямъ, ради Бога, повидайтесь съ моимъ батюшкой. Онъ очень безпокоился, онъ былъ въ отчаяніи, когда отпускалъ меня одну, и непремѣнно проводилъ бы меня, еслибъ издержки на эту поѣздку не отняли у моей матушки и сестеръ хлѣба на цѣлый мѣсяцъ.
-- Боже! что я слышу, миссъ Мери?... Вы говлрите о кускѣ хлѣба!
И слуга утеръ глаза.
-- Что дѣлать, Вилльямъ; надо покориться судьбѣ. Вы разскажете батюшкѣ, какъ я поступила съ однимъ изъ моихъ спутниковъ; кажется, что поступить такъ было всего лучше, если вѣрить вашимъ словамъ, добрый Вилльямъ, хотя при вашемъ знаніи французскаго языка, вы могли нѣсколько обмануться въ словахъ этого молодаго человѣка.
-- О, я не ошибся, миссъ Мери; но, вѣроятно, джентльменъ раскаялся, узнавъ изъ вашихъ словъ, что мы леди... Дай Богъ, чтобъ онъ сдержалъ свое обѣщаніе... и защищалъ васъ! Потому-что другіе, которые только что вышли, распѣвая и коверкаясь, за толстякомъ, заставляютъ меня опасаться за васъ, миссъ Мери. Для чего не отложили вы поѣздки?
-- Я было думала объ этомъ, видя, что въ каретѣ нѣтъ ни одной женщины; но всѣ мѣста заняты на завтра и на послѣзавтра; мнѣ пришлось бы потерять трое сутокъ,-- а жизнь въ гостинницѣ дорога для моего бѣднаго кошелька, сказала миссъ Мери, мило улыбнувшись: у меня осталось ровно столько, чтобы доѣхать до мѣста, съ величайшею разсчетливостью. Но успокойтесь, Вильямъ: молодые люди, которые пѣли и танцовали, скорѣе сумасшедшіе, нежели злые; во всякомъ случаѣ покровительство Фавроля заставитъ ихъ уняться... Въ просьбѣ моей, быть-можетъ, много смѣлости, но батюшка и матушка обсудятъ ее. Скажите имъ, Вилльямъ, что когда вы встрѣтились со мною въ Кале, я была совершенно здорова... Скажите имъ, что я пошлю письмо изъ перваго города, въ которомъ мы остановимся; еще скажите Розѣ, Эвелинѣ, Нанси, что сестра Мери нѣжно вспоминаетъ объ нихъ, а маленькой Арабеллѣ скажите, прибавила дѣвушка, улыбнувшись сквозь слезы, что если она будетъ умницей, то старшая сестра, Мери, пришлетъ ей изъ Франціи хорошенькую куклу къ елкѣ, дѣтскому празднику на любимой нашей родинѣ...
-- О, миссъ Мери, я какъ теперь вижу въ гостиной мызы Лаусонъ зеленыя ёлки, въ свѣчахъ, обвѣшанныя цвѣтами и подарками! Какое веселье, какой праздникъ во всемъ домѣ!
-- Это прекрасное время прошло, Вилльямъ... Скажите же всѣмъ, которыхъ я люблю, что Мери съ ними, несмотря на разлуку....
-- Страшно подумать, миссъ Мери! Вы ѣдете учить у чужихъ людей! вскричалъ слуга, будучи не въ силахъ удержать свои слезы. Нѣтъ, нѣтъ, я не хочу, я не могу даже подумать объ этомъ... Въ послѣдній разъ, когда я видѣлъ васъ на мызѣ, вы ѣхали на верховой лошади, между сэромъ Лаусономъ и капитаномъ Дугласомъ; вы были веселы, счастливы, а ваша матушка и сестрицы ѣхали въ красивой зеленой коляскѣ, запряженной парою чудесныхъ сѣрыхъ лошадей, и маленькой Джони сидѣлъ на козлахъ! Это было по утру; вы собирались на загородную прогулку....
-- Я не буду жалѣть о счастливомъ прошломъ, если только возвратясь къ родителямъ найду ихъ, не въ такомъ бѣдственномъ положеніи, въ какомъ они теперь... Знаете, добрый Вилльямъ, что меня всего болѣе тревожитъ послѣ разлуки съ родными? Разлука съ нашей Ирландіей! Только теперь я вполнѣ почувствовала, какъ люблю свою родину.
-- Господа, по мѣстамъ! сказалъ кондукторъ: скорѣе, по мѣстамъ.
И увидѣвъ у ногъ миссъ Мери кожаный мѣшокъ, прибавилъ отрывисто:
-- Помилуйте, сударыня, ваши вещи давно должны лежать на имперіалѣ. О чемъ вы думали?
-- Извините, сказалъ миссъ Мери, въ смущеніи: я не знала.
При грубомъ замѣчаніи кондуктора, Вильямъ покраснѣлъ какъ ракъ, и бросилъ на него сердитый взглядъ; но присутствіе Мери укротило ярость слуги; онъ схватилъ чемоданъ сильною рукою и бросилъ себѣ на плечо.
Въ эту минуту Фавроль приблизился къ дѣвушкѣ чрезвычайно любезно и почтительно" и сказалъ:
-- Я не позволилъ бы себѣ, сударыня, употреблять во зло выгоды моей роли, но я считаю нелишнимъ просить васъ подать мнѣ руку, для большаго правдоподобія.
Потомъ, молодой человѣкъ указалъ на своего товарища, и сказалъ:
-- Я долженъ былъ, сударыня, посвятить моего товарища въ нашу тайну. Позвольте имѣть честь представить его: Жоржъ Монфоръ.
Товарищъ молодаго человѣка почтительно поклонился миссъ Мери, она отвѣтила ему наклоненіемъ головы, и всѣ трое, вмѣстѣ съ Вилльямомъ, пошли во дворъ, гдѣ стоялъ дилижансъ.
Фавроль подалъ руку миссъ Мери, и помогъ ей войти въ карету. Тогда Вилльямъ, у котораго щеки смокли отъ слезъ, сказалъ молодому человѣку на дурномъ французскомъ языкѣ и прерывающимся голосомъ:
-- Умоляю васъ, джентльменъ, берегите миссъ Мери. Ея батюшка, сэръ Лаусонъ, кавалеръ, былъ однимъ изъ богатѣйшихъ помѣщиковъ джентльменовъ въ цѣломъ графствѣ; у него стояло восемь превосходныхъ лошадей, и всѣ чистокровныя ирландскіе, джентльменъ; у него была, джентльменъ, свора изъ двадцати-пяти собакъ для охоты на лисицъ. Вы видите, что миссъ Мери -- леди, и заслуживаетъ, что бы въ ней приняли участіе...
Квкъ ни бьдла наивна рекомендація Вилльяма, выражавшаго сожалѣніе и участіе съ своей кучерской точку зрѣнія, однако она могла имѣть благопріятное вліяніе. Многіе люди тѣмъ болѣе сочувствуютъ бѣдности, что ей предшествовало пышное довольство.
Фавроль отвѣчалъ Вилльяму:
-- Будьте спокойны, честный человѣкъ; я исполню относительно миссъ Мери всѣ обязанности брата, и брата самаго преданнаго и почтительнаго.
Молодой человѣкъ не думалъ, что ему скоро придется быть защитникомъ своей сестры. Миссъ Мери опять показалась у дверей дилижанса и, улыбаясь, сказала кондуктору:
-- Кажется, вы сказали, что мое мѣсто въ серединѣ, съ правой стороны?
-- Точно такъ.
-- Но это мѣсто занято пассажиромъ, который уже заснулъ крѣпкимъ сномъ. Мнѣ совершенно все-равно, гдѣ не сидѣть, но я боюсь, въ свою очередь, занять чужое мѣсто.
И она вышла изъ кареты, въ которую взошелъ кондукторъ, и пассажиры услышали слѣдующій разговоръ:
-- Господинъ пассажиръ, сказалъ кондукторъ: это не ваше мѣсто, здѣсь сидитъ дама. Что?.. Отвѣчайте же!
-- Кондукторъ, вы позволяете намъ разбудить Одоара, для общественной пользы?
-- Сдѣлайте милость, господа: надо кончить.
И четыре сумасброда начали кричать во все горло.
-- Пожаръ! Ла-Ботардьеръ горитъ!
-- Жозефенъ, внемли мой крикъ!
-- Одоаръ, отвѣть на мои стоны!
-- Жозефенъ, открой милые глазки!
-- Одоаръ, дай насладиться твоимъ взоромъ!
Фавроль начиналъ хмурить брови въ неудовольствіи на эти прелюдіи, предвѣщавшія, повидимому, бурное путешествіе.
-- Повторяю вамъ, милостивый государь, сказала миссъ Мери мнимому брату: мнѣ совершенно все-равно, гдѣ не сидѣть. Я не хочу быть причиною спора.
Но Фавроль бросился въ карету, въ которой ботардьерскій помѣщикъ укрѣпился за грудою плащей, мѣшковъ и узловъ, такъ, что можно было видѣть только маковку его головы, въ чорномъ толковомъ колпакѣ, натянутымъ на глаза подъ фуражкой. Несмотря на ужасную кутерьму, толстякъ продолжалъ храпѣть. Фавроль, желая кончить непріятную сцену, сначала пошевелилъ Ла-Ботардьера слегка, но потомъ толкнулъ его такъ нетерпѣливо, что соня уже не могъ притворяться спящимъ, и раскричался, какъ человѣкъ, котораго будятъ въ расплохъ.
-- Кто смѣетъ будить меня такъ? Кто позволивъ себѣ нарушать мой сонъ?
И обратясь къ Фавролю, толстякъ спросивъ:
-- А вы кто такой? Я не знаю васъ.
Ла-Ботардьеръ еще дальше натянулъ фуражку на глаза, и проворчалъ сквозь зубы:
-- Это, рѣшительно невыносимо!
-- Милостивый государь, отвѣчалъ Фавроль, начавъ съ величайшимъ хладнокровіемъ перекладывать пожитки сварливаго старика на переднюю скамейку: имѣю честь замѣтить вамъ, что вы заняли мѣсто моей сестры, и не сомнѣваюсь, что вы поспѣшите уступить его.
Появленіе Фавроля въ каретѣ и учтивая твердость, съ какою онъ говорилъ о сестрѣ, нѣсколько успокоили веселую непринужденность хохотуновъ, и Ла-Ботардьеръ, увидѣвъ переселеніе своихъ пожитковъ, закричалъ защитнику миссъ Мери:
-- По какому праву, милостивый государь, налагаете вы руку на мою собственность? Я первый занялъ это мѣсто; тѣмъ хуже для опоздавшихъ. Мои лѣта позволяютъ мнѣ остаться въ этомъ углу.
-- Никто, милостивый государь, такъ не уважаетъ сѣдины, какъ я, отвѣчалъ Фавроль: но имѣю честь еще разъ повторить вамъ, что это мѣсто принадлежитъ моей сестрѣ; итакъ, надѣюсь, что вы поспѣшите удалиться; въ противномъ случаѣ, милостивый государь, я вынужденъ буду заставить васъ.
-- Ужасное путешествіе! закричалъ сварливый старикъ. Когда наконецъ я доѣду въ Ла-Ботардьеръ?
-- Душевно желаю вамъ доѣхать какъ можно скорѣе, сказалъ Фавроль.
И потомъ прибавилъ, обратясь къ четыремъ весельчакамъ:
-- Господа, я ѣду съ сестрою, позвольте надѣяться, что вы умѣрите свои возгласы во-время поѣздки. За это я буду вамъ искренно благодаренъ.
-- Съ удовольствіемъ, милостивый государь, отвѣчалъ одинъ изъ весельчаковъ: вы имѣете на это полное право. Должно уважать даму.
-- И мы попросили бы того же самаго, еслибъ съ нами была сестра, замѣтилъ другой. Будьте покойны, милостивый государь, мы любимъ хохотать, но умѣемъ уважать молодую особу.
Онъ вышелъ изъ кареты и посадилъ миссъ Мери, которая, сожалѣя о маленькой непріятности, сѣла съ правой стороны, внутри кареты. Возлѣ нея помѣстился ея мнимый братъ, а впереди его товарищъ. Въ то мгновенье, какъ дѣвушка въ послѣдній разъ сдѣлала прощальный знакъ Вилльяму, утиравшему слезы, дилижансъ тронулся, и одинъ изъ гулякъ, высунувъ голову изъ дверецъ, закричалъ фальцетомъ съ имперіала:
-- Скорѣе, почтальонъ; ради Бога, скорѣе: этакъ мы никогда не пріѣдемъ въ Ла-Ботардьеръ!
I.
Г. и г-жа Морвиль жили въ своемъ прекрасномъ помѣстьѣ, въ Турренѣ. Морвиль, отставной кавалерійскій офицеръ, былъ лѣтъ сорока-пяти, и не совсѣмъ крѣпкаго здоровья, что легко можно было замѣтить по его блѣдному лицу. Отъ времени до времени, у него открывалась старинная рана, имѣвшая тяжелыя послѣдствія, которыя онъ скрывалъ сколько могъ, отъ своей жены. Г-жа Морвиль была нѣсколько моложе мужа, не отличалась особенною красотою, но живость и выразительная пріятность физіономіи замѣняли этотъ недостатокъ красоты.
Разъ утромъ, -- черезъ недѣлю послѣ отъѣзда миссъ Мери изъ Кале,-- Морвиль вошелъ въ комнату жены, и показалъ ей незапечатанное письмо.
-- Вчера вечеромъ, любезная Луиза, сказалъ онъ: я написалъ письмо къ моему брату. Вотъ оно. Прочтемъ вмѣстѣ, и я пошлю его на почту, если ты не перемѣнила своего мнѣнія.
-- Нѣтъ, мой другъ, нисколько; съ той минуты, какъ я рѣшилась на это, у меня тяжелый камень упалъ съ сердца.
-- Вотъ что я пишу брату....
-- Дай Богъ только чтобы письмо не опоздало въ Дублинъ.
-- Надѣюсь, по-крайней-мѣрѣ, что оно придетъ во-время. Я отправлю его съ первымъ курьеромъ министерства иностранныхъ дѣлъ. Послѣ завтра онъ будетъ въ Парижѣ, а на пятые сутки въ Дублинѣ, если только переѣздъ изъ Англіи въ Ирландію не замедлитъ дурная погода, что очень возможно. Вотъ что я пишу брату.
И Морвиль прочелъ слѣдующее письмо:
"Любезный Огюстъ,
"Письмо это очень удивитъ тебя; оно совершенно противорѣчитъ тому, которое ты получилъ отъ 19-го числа; но послѣ долгаго и серьезнаго размышленія, Луиза и я рѣшились окончательно насчетъ миссъ Мери. Всякому другому, кромѣ тебя, мой другъ, я счелъ бы обязанностью объяснить, что такую скорую перемѣну мыслей.не должно приписывать ни вѣтрености, ни жалкому непостоянству взгляда на вещи самыя важныя въ жизни. Ты знаешь меня, тебѣ извѣстна твердость характера Луизы, ты знаешь ея нѣжную и просвѣщенную привязанность къ нашей Альфонсинѣ, и потому поймешь, что только серьозныя причины заставили насъ отказаться сегодня отъ того, что за недѣлю, мы приняли съ благодарностью. Словомъ, мы формально отказываемся взять въ учительницы дѣвицу Мери Лаусонъ, отказываемся съ сожалѣніемъ, съ большимъ сожалѣніемъ. То, что ты писалъ намъ объ этой особѣ, заранѣе расположило насъ въ ея пользу, потому-что жена и я привыкли безусловно и слѣпо вѣрить въ твое здравое сужденіе и твой свѣтлый взглядъ. Ты писалъ, что миссъ Мери учительница, какія встрѣчаются рѣдко, и намъ въ-особенности нравилось то, что дѣвица Лаусонъ, до-сихъ-поръ обучавшая только своихъ сестеръ, чужда всякаго педантизма.
"Мы приняли услуги миссъ Мери, потому-что она правилась намъ во всѣхъ отношеніяхъ: привыкла къ тихой деревенской жизни; выросла на глазахъ благороднѣйшаго отца и высоко-образованной матери; сердца прекраснаго, отличная музыкантша, рисуетъ превосходно, получила основательное и разнообразное воспитаніе; говоритъ по-французски и по-итальянски такъ же правильно, какъ no-англійски.... Повторяю, мой другъ, ты открылъ сокровище, и мы приняли его съ восхищеніемъ. Я опираюсь на рѣдкія качества дѣвицы Лаусонъ, чтобы убѣдить тебя, что мы оцѣняемъ ихъ вполнѣ, и если отказываемся отъ этого сокровища, то единственно потому, что жена и я, здраво обсудивъ дѣло, рѣшились не брать учительницы для Альфоисины.
"Объясненіе побудительной причины завлекло бы меня слишкомъ далеко. Мы полагаемъ, что ты можешь, если найдешь умѣстнымъ, показать начало письма семейству миссъ Мери; мы высказываемъ здѣсь, со всею откровенностью, живѣйшее сожалѣніе и уваженіе къ этой молодой особѣ. Скажи г-ну и г-жѣ Лаусонъ, что насъ тронуло довѣріе, которое доказали они, поручая намъ миссъ Мери, и что она жила бы у насъ какъ у родныхъ. Въ послѣднемъ письмѣ ты говорилъ, что дѣвица Лаусонъ ѣдетъ черезъ двѣ недѣли въ Дублинъ. Нынѣшнее письмо наше, вѣроятно, дойдетъ къ тебѣ такъ, что ты во-время успѣешь сообщить родителямъ миссъ Мери о перемѣнѣ нашего намѣренія. Я написалъ бы тебѣ ранѣе, но, повторяю тебѣ, Луиза и я сошлись въ мысляхъ объ этомъ предметѣ только вчера вечеромъ.
"Жена и дочь цалуютъ тебя. Жераръ перешелъ въ классъ реторики. Къ концу учебнаго года, онъ возвратится къ намъ, но я пошлю его въ Парижъ не прежде, какъ черезъ два года для изученія естественныхъ наукъ. Ему еще не исполнилось восьмнадцати лѣтъ, и мнѣ хотѣлось бы, чтобы онъ созрѣлъ передъ моими глазами, прежде нежели попадетъ въ вихрь Латинскаго Квартала.
"Дядя мой, Ла-Ботардьеръ, уѣхалъ въ Дюнкирхенъ по какому-то дѣлу; несмотря на убѣдительныя просьбы, онъ захотѣлъ, для сокращенія расходовъ путешествовать одинъ, въ дилижансѣ. Скоро онъ воротится въ свое помѣстье и будетъ нашимъ сосѣдомъ, по обыкновенію. Я вижу, что ты хмуришь брови, тебѣ не нравится такое сосѣдство, но ты ошибаешься: увѣряю тебя, дядюшка нашъ, при всей сварливости характера, въ душѣ добрый человѣкъ.
"Прощай, любезный Огюстъ. Наше убѣжище дѣлается намъ милѣе съ каждымъ днемъ, и мы радуемся при мысли, что, года черезъ два, скопимъ для Альфонсины хорошее приданое. Приближается время, когда надо будетъ подумать о томъ, какъ бы пристроить наше милое дитя.... Кстати, помнишь ли ты одного изъ моихъ друзей и товарища по полку, Фавроля? Недавно я встрѣтился съ нимъ въ Парижѣ, и мы говорили о семейной жизни, потому-что у него есть сынъ, лѣтъ двадцати, двухъ или двадцати-трехъ, воспитывавшійся въ одномъ училищѣ съ Жераромъ. Жераръ былъ въ младшемъ классѣ, когда сынъ Фавроля уже оканчивалъ курсъ. "Твоей дочери шестнадцать лѣтъ, сказалъ мнѣ Фавроль: отчего бы не выдать ее замужъ за моего сына?" Слова на вѣтеръ, скажешь ты, брать; но у Фавроля большое имѣніе, онъ чрезвычайно любезный человѣкъ, и если сынъ похожъ на него.... Но здѣсь я останавливаюсь, не хочу представлять изъ себя басню о молочницѣ и кружкѣ молока... Прежде всего надо припасти Альфонсонѣ хорошее приданое; мы занимаемся этимъ дѣломъ, безъ всякихъ пожертвованіи; мы живемъ здѣсь господами, истрачивая вчетверо менѣе, чѣмъ въ Парижѣ; мы такъ привыкли къ уединенію, что, приготовивъ приданое для Альфонсины, тотчасъ же подумаемъ о приданомъ для Жерара.
"Ты почти обнадежилъ насъ, что, весной, пріѣдешь къ намъ съ женою и дѣтьми; ожидаемъ васъ всѣ, считая въ томъ числѣ и мадамъ Пиволе, которая попрежнему услаждаетъ, а подъчасъ и надоѣдаетъ намъ небылицами и сказками, заставившими тебя хохотать до слезъ.
"Прощай еще разъ, другъ мой. Твердо надѣемся, что ты оправдаешь насъ въ глазахъ миссъ Мери и ея родителей. Сканіи имъ, что еслибъ мы не рѣшились не брать учительницы для Альфонсины, то съ величайшею признательностью приняли бы услуги миссъ Мери.
"Поцалуй за насъ жену и дѣтей, и напиши намъ съ первою почтой.
"Весь твой,
"А. Морвиль".
II.
-- Г-жа Морвиль, молча, выслушала письмо, и потомъ сказала мужу.
-- Прекрасно написано, мой другъ; если даже предположить, что миссъ Лаусонъ и ея родители -- люди очень щекотливые, все-таки твои доводы таковы, что нисколько не оскорбляютъ ихъ самолюбія.,
-- И такъ, любезная Луиза, ты рѣшилась? Подумай хорошенько; отказавшись одинъ разъ, намъ уже невозможно будетъ снова приглашать миссъ Лаусонъ.
-- Что сказать тебѣ, мой другъ? У меня ужасный недостатокъ: я ревнивая мать! Еслибъ ты зналъ, сколько я страдала, молча, въ послѣдніе три года, безпрестанно видя посредницу между мною и дочерью!...
-- Луиза, Луиза, сказалъ Морвиль съ нѣжнымъ упрекомъ, я часто бранилъ тебя за это. Хотя эта ревность происходитъ изъ прекраснаго чувства -- страстной любви къ дочери, однакожъ безразсудна. Подобно многимъ другимъ женщинамъ, ты не получила такого воспитанія, чтобы могла сама учить свою дочь музыкѣ, рисованью и иностраннымъ языкамъ: надо покориться этому маленькому несчастію.
-- Нѣтъ... это большое несчастіе, мой другъ. О, сколько разъ я плакала о недостаткѣ своего образованія! Мать должна бы давать умственную пищу своей дочери, какъ даетъ ей тѣлесную жизнь.
-- Да, это было бы лучше; лучше было бы, еслибъ я могъ самъ учить Жерара: онъ жилъ бы тогда съ нами; но противъ невозможности есть одно средство -- терпѣнье; мы живемъ въ пятнадцати миляхъ отъ Тура, и не можемъ выписывать сюда учителей для Альфонсины. Намъ должно было взять учительницу домой; иначе наша дочь отстала бы, по воспитанію, отъ другихъ дѣтей, а это важный недостатокъ для будущаго. Въ наше время, многіе мужчины требуютъ отъ женщины, и не безъ причины, многосторонняго образованія.
-- Но Альфонсина уже довольно знаетъ...
-- Почти.
-- И можетъ усовершенствоваться одна.
-- Конечно; но только ея воспитаніе еще далеко не докончено.
-- Другія женщины знаютъ еще меньше.
-- Правда; и ты доказала мнѣ милая Луиза, что возвышенный характеръ и доброе сердце замѣняютъ воспитаніе.
-- И такъ -- что же?
И потомъ г-жа Морвиль прибавила, улыбнувшись:
-- Конечно, мое рѣшеніе нѣсколько самонадѣянно; однакожъ мнѣ въ тысячу разъ пріятнѣе, чтобы дочь моя была не слишкомъ учоною, нежели страдать отъ безразсудной, но тяжелой ревности. Сказать тебѣ правду? Эта свѣтская жизнь, отъ которой тебѣ слѣдовало бы удерживать меня, и которую ты одобряешь....
-- Зачѣмъ же мнѣ удерживать тебя, Луиза? Очень понятно, что ты ищешь развлеченія въ обществѣ нашихъ сосѣдей. Безъ этого, тебѣ наскучила бы такая одинокая жизнь.
-- Однакожъ, вѣдь она не наскучила тебѣ?
-- Не только не наскучила, но даже нравится; у меня не очень крѣпкое здоровье, я люблю уединеніе, занятія, и я не такой варваръ, чтобы сталъ лишать тебя удовольствій потому только, что они не въ моемъ вкусѣ.
-- Повѣрь, мой другъ, что, при всей любви къ свѣтскимъ удовольствіямъ, я менѣе искала бы ихъ, еслибъ дочь была ближе ко мнѣ; да, я часто остаюсь по нѣскольку дней у сосѣдей, потому-что, говорю себѣ: "дочь не нуждается во мнѣ, у ней есть компаньонка",-- и тогда сердце мое ноетъ отъ ревности.
-- Луиза, посмотримъ на дѣло серьозно: развѣ ты могла завидовать нашей послѣдней учительницѣ, мамзель Лагранжъ? Ты видѣла, какъ Альфонсина любила ее, и какъ тебя любила?
-- Но дочь моя оставалась съ нею чаще, нежели со мною.... Мамзель Лагранжъ почти играла въ куклы съ Альфонсиной, чего я уже не могла....
-- И что же?
-- Мнѣ это было такъ тяжело, что я рѣшилась не брать учительницы. Тебѣ покажется смѣшно, однакожъ подумай, легко ли было мнѣ видѣть, что посторонняя женщина учитъ мою дочь тому, чему я не въ состояніи учить ее сама? Скажу тебѣ еще одно. Я терпѣла присутствіе мамзель Лагранжъ, потому-что она была до крайности дурна собою; еслибъ она была хорошенькая, или лучше Альфонсины, я бы не вытерпѣла.
-- Да, Луиза, теперь я вижу, за что мы отказываемся отъ миссъ Мери.
-- Миссъ Мери? Признаюсь, мой другъ, что ужъ лучше я согласилась бы оставить у себя мамзель Лагранжъ.
Г-жа Морвиль замолчала, и потомъ продолжала съ чистосердечіемъ, которое придало трогательную прелесть ея выразительному лицу:
-- Впрочемъ, другъ мой, я не злая женщина. Къ-счастію я во-время замѣтила, что, въ письмѣ къ брату, ты забылъ очень важную вещь.
-- Что же?
-- Post-scriptum.
-- По какому случаю?
-- Братъ твой пишетъ, что мѣсто, которое мы предлагали миссъ Лаусонъ, не только обезпечивало на два или на три года существованіе этой дѣвушки, но что почти все свое жалованье она хотѣла посылать въ Дублинъ, чтобы помогать своей матери и четыремъ сестрамъ.... Бѣдняжки! Еслибъ ты зналъ, какъ мнѣ ихъ жаль!
-- Такъ какъ, Луиза, твое доброе сердце предупредило мой вопросъ, то признаюсь, что только это обстоятельство и заставило меня призадуматься о перемѣнѣ нашего плана. Я придумывалъ средство....
-- Недоговаривай, мой другъ; сердце мое обливается кровью...-- Выслушай: мы назначили миссъ Мери въ годъ двѣ тысячи четыреста франковъ, и отказываемся отъ нея не изъ экономическихъ разсчетовъ....
-- Конечно нѣтъ.
-- Нельзя ли сдѣлать, чтобы семейство миссъ Мери получало эти двѣ тысячи четыреста франковъ въ продолженіе двухъ или трехъ лѣтъ, не въ видѣ вознагражденія, но какъ-нибудь иначе?
-- Невозможно! Ты читалъ, что пишетъ тебѣ братъ; г. Лаусонъ не только не принялъ бы милостыни, но счелъ бы твое предложеніе за величайшую обиду.
-- Жаль, моя милая, что въ настоящую минуту, ты не такъ изобрѣтательна, какъ мадамъ Пиволе! сказалъ, улыбнувшись, г. Морвиль: надо послать за нею.
-- Объясни, пожалуйста.
-- Неужели я такъ безразсуденъ, чтобы сталъ предлагать ежегодную милостыню г. Лаусону или его дочери? Развѣ нельзя иначе предложить эту услугу?... Вотъ что: Альфонсина начинаетъ говорить по-англійски. Попросимъ брата прислать хорошихъ англійскихъ книгъ, которыя еще не переведены. Понимаешь?
-- Чудесная мысль! Онъ предложитъ миссъ Мери сдѣлать подстрочный переводъ для Альфонсины...
-- А мы оцѣнимъ трудъ, какъ намъ заблагоразсудится. Я думаю, что это не оскорбитъ самаго тонкаго самолюбія.... Сейчасъ припишу post-scriptum и запечатаю письмо.
Въ ту минуту, какъ г. Морвиль выходилъ изъ комнаты, ему встрѣтилась Альфонсина.
-- Я пишу къ твоему дядюшкѣ, сказалъ онъ дочери: не будетъ ли отъ тебя какихъ порученій?
-- О, нѣтъ, папенька: я уже столько разъ употребляла во зло снисходительность дядюшки. Напишите только, что я кланяюсь ему, тетушкѣ и кузинамъ.
-- Это уже написано. Значитъ, мнѣ остается запечатать письмо, разумѣется, приписавъ post-scriptum, прибавилъ онъ, обращаясь къ г-жѣ Морвиль.
III.
Альфонсинѣ было шестнадцать лѣтъ; она очень походила на мать, не была хорошенькою, но лицо ея было пріятное, выразительное, и въ немъ отражалась чистота души и откровенность характера.
Когда г. Морвиль ушелъ изъ залы, Альфонсина сказала матери: