Аннотация: Том первый. Гордость.
(Les Sept Péchés capitaux). Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 1-3, 12, 1848.
СЕМЬ СМЕРТНЫХЪ ГРѢХОВЪ.
Романъ Эжена Сю.
ТОМЪ ПЕРВЫЙ. ГОРДОСТЬ.
<Часть первая.> ГЕРЦОГИНЯ.
I.
У нея былъ одинъ порокъ -- гордость, которая замѣняла въ ней всѣ достоинства!..
Господинъ Бернаръ, человѣкъ простой по происхожденію, прослуживъ во времена имперіи въ морскомъ гвардейскомъ экипажѣ, и во времена реставраціи сдѣлавшись лейтенантомъ корабля, послѣ 1830 года вышелъ въ отставку, въ почетномъ званіи капитана фрегата.
Человѣкъ превосходный по сердцу, онъ, со времени выхода въ отставку, жилъ очень-скромно, пользуясь однимъ пенсіономъ, котораго едва доставало ему на умѣренныя нужды. Ветеранъ нанималъ небольшую квартиру въ одной изъ самыхъ уединенныхъ улицъ Батиньйольскаго-Предмѣстья.--
Мадамъ Барбансонъ уже около десяти лѣтъ завѣдывала маленькимъ хозяйствомъ стараго моряка. Хотя очень къ нему привязанная, почтенная экономка нерѣдко дѣлала своему хозяину кой-какія семейныя непріятности.
Эта достойная женщина была характера деспотическаго, бранчиваго, и любила часто напоминать своему господину о томъ, что для него она оставила мѣсто, которое нѣкоторымъ образомъ играло довольно значительную роль въ общественномъ благоустройствѣ.
Дѣйствительно, мадамъ Барбансонъ была долгое время помощницей у одной довольно-извѣстной повивальной бабки.
Воспоминаніе о прежнихъ обязанностяхъ было для мадамъ Барбансонъ неисчерпаемымъ источникомъ множества таинственныхъ исторій. Въ-особенности, она любила разсказывать о похожденіи одной замаскированной дамы, которая въ домѣ ея хозяйки произвела на свѣтъ премиленькую дочку. Мадамъ Барбансонъ разсказывала, что она няньчила эту милую малютку ровно два года, по истеченіи которыхъ какой-то незнакомецъ взялъ дѣвочку и увезъ неизвѣстно куда.
Четыре или пять лѣтъ спустя послѣ этого достопамятнаго событія, мадамъ Барбансонъ оставила свою хозяйку и занялась отправленіемъ разомъ двухъ должностей. Она была сидѣлкою больныхъ и экономкой.
Въ это-то время, г. Бернару, у котораго раскрылись старыя раны, понадобилась сидѣлка. Онъ былъ такъ доволенъ заботливостью мадамъ Барбансонъ, что тотчасъ предложилъ ей занять у него мѣсто экономки.
-- Я замѣню вамъ всѣхъ вашихъ инвалидовъ, тётушка Барбансонъ, сказалъ ветеранъ: -- я человѣкъ не злой, и мы заживемъ очень-мирно.
Мадамъ Барбансонъ отъ всего сердца приняла предложеніе Бернара, скоро сдѣлалась, такъ-сказать, его совѣтницей, а потомъ, мало-по-малу, стала совершенной госпожей въ его домѣ.
Правду сказать, видя ангельское терпѣніе, съ которымъ старый морякъ переносилъ деспотизмъ своей экономки, можно было бы скорѣе принять его за мирнаго гражданина, чѣмъ за одного изъ храбрѣйшихъ воиновъ имперіи.
Ветеранъ страстно любилъ садоводство; своими руками онъ сдѣлалъ маленькую бесѣдку, по жердочкамъ которой красиво вились хмѣль, душистая травка и ползучка; за бесѣдкой этой онъ особенно ухаживалъ; въ ней любилъ посидѣть послѣ сытнаго обѣда, съ трубкой во рту, съ мечтой о своихъ прежнихъ товарищахъ по оружію. Эта бесѣдка была границею территоріи стараго моряка, потому-что, какъ ни былъ малъ садикъ, принадлежавшій къ его квартирѣ, онъ все-гаки былъ раздѣленъ на двѣ части.
Одна, находившаяся во владѣніи мадамъ Барбансонъ, имѣла претензію быть полезною.
Другая, принадлежавшая старику, была назначена только для пріятнаго.
Правильное раздѣленіе этихъ двухъ клочковъ земли было причиною нѣмой, но ожесточенной борьбы г. Бернара съ экономкой.
Никогда два сосѣднія государства, желавшія раздвинуть свои границы одно на счетъ другаго, не употребляли столько хитрости, столько искусства, столько предусмотрительности на то, чтобъ лучше прикрыть, лучше обезпечить свои безпрерывныя посягательства на чужую собственность.
Впрочемъ, надо отдать справедливость старому моряку: онъ крѣпко стоялъ только за свое право. Онъ не хотѣлъ ничего завоевывать, но старался сохранить неприкосновенность своего владѣнія, на которое ненасытная, предпріимчивая мадамъ Барбансонъ часто дѣлала нападенія подъ различными предлогами. Ей хотѣлось, во что бы то ни стало, замѣнить тюльпаны, розаны и піоны господина Бернара -- петрушкой, чабромъ, эстрагономъ, лукомъ, ромашкой, и проч. и проч.
Другая причина ихъ споровъ, часто весьма-забавныхъ, была непримиримая ненависть мадамъ Барбансонъ къ Наполеону, которому она не могла простить смерть одного рекрута молодой гвардіи, страстно ею любимаго.
Подъ вліяніемъ этого чувства, мадамъ Барбансонъ по-просту называла императора честолюбивымъ деспотомъ, корсиканскимъ чудовищемъ. Эта ненависть крайне забавляла стараго моряка.
Впрочемъ, не смотря на политическія несогласія, не смотря на жаркій споръ о границахъ двухъ садовъ, мадамъ Барбансонъ была душою предана своему господину, и окружала его постояннымъ вниманіемъ, всегдашней заботливостью; за то и старый ветеранъ едва-ли бы могъ обойдтись безъ своей экономки.
Весна 1844 года уже приближалась къ концу; зелень блистала всею свѣжестью; было около трехъ часовъ; день былъ жаркій, солнце жгло своими горячими лучами, но въ садикѣ стараго моряка разливался ароматическій запахъ лилій и сирени, смѣшиваясь съ свѣжимъ запахомъ травъ, заботливо имъ политыхъ.
Эту благодатную росу, напоявшую жадную отъ зноя землю, ветеранъ почерпалъ изъ небольшаго ручейка, который въ его садикѣ игралъ роль огромнаго бассейна. Въ благородномъ великодушіи, онъ не забывалъ поливать и купы поваренныхъ и лекарственныхъ травъ мадамъ Барбансонъ.
Въ этотъ жаркій день, г. Бернаръ, въ костюмѣ садовника, въ длинномъ сѣромъ сюртукѣ, въ соломенной шляпѣ съ широкими полями, отдыхалъ отъ трудовъ въ своей укромной бесѣдкѣ, которая уже довольно-густо была покрыта темными листьями хмѣля и ползучки. Онъ отиралъ потъ, который ручьемъ катился по его широкому лысому лбу. Его загорѣвшее лицо выражало необыкновенное простодушіе и доброту, и, однакожь, въ немъ было много воинственнаго, благодаря густымъ усамъ, столь же сѣдымъ, какъ и обстриженные подъ-гребенку волосы.
Положивъ въ карманъ маленькій съ синими клѣтками платокъ, г. Бернаръ взялъ со стола свою нѣмецкую трубку, набилъ ее, закурилъ и, разлегшись въ покойномъ креслѣ, сталъ любоваться прелестью дня.
Все было тихо. Только изрѣдка слышались свистъ дрозда и напѣвъ мадамъ Барбансонъ, которая собирала къ ужину на салатъ -- петрушку и укропъ.
Еслибъ г. Бернаръ не былъ одаренъ отъ природы желѣзными нервами, безпрестанное пѣніе мадамъ Барбансонъ не мало встревожило бы его сладостное far niente. Эта достойная женщина, по отдаленному воспоминанію своей юности, питала особенную привязанность къ одному очень-наивному старинному романсу. Бѣ;дный Жакъ (такъ назывался романсъ) относился именно ко времени оплакиваемаго ею рекрута молодой гвардіи.
Къ-несчастію, она чрезвычайно-смѣшно передѣлывала простыя слова этой пѣсни, дѣйствительно очень миленькой, очень меланхоличной.
Такъ, на-примѣръ, послѣдніе два стиха она пѣла слѣдующимъ образомъ:
Mais à présent que je suis loin de toi
Je mange (*) de tout sur la terre.
(*) Вмѣсто, je mangue de tout sur la terre.
Особенно непріятно было слушать въ пѣніи мадамъ Барбансонъ, всегда фальшивомъ и гнусливомъ, это жалобное, совершенно безутѣшное выраженіе, съ которымъ она, склонивъ меланхолически голову, повторяла послѣдній стихъ:
Je mange de tout sur la terre.
Уже около десяти лѣтъ старый Бернаръ героически переносилъ непріятность этого пѣнія, но никогда достойный морякъ не вслушивался въ художественный смыслъ, который мадамъ Барбансонъ придавала послѣднему стиху романса.
Въ этотъ день, онъ случайно обратилъ вниманіе на эти слова и ему показалось, что ѣсть все на свѣтѣ (manger de tout sur la terre) было вовсе несогласно съ чувствомъ скорби объ отсутствующемъ любовникѣ. Выслушавъ внимательнѣе прежняго рефренъ романса, старикъ положилъ на столъ трубку и сказалъ:
-- Да послушайте, тётушка Барбансонъ, что вы тамъ за дрянь распѣваете?
-- Я пою очень-миленькій романсъ, отвѣчала сердито мадамъ Барбансонъ: -- впрочемъ, у всякаго свой вкусъ, сударь. Можете сколько хотите называть дрянью мой романсъ. Вы, однакожь, кажется, сегодня не въ первый разъ его слышите.
-- Я выучила этотъ романсъ, сказала экономка, тяжело вздохнувъ:-- я выучила его въ то время... въ то время... но къ-чему... прибавила она, скрывая во глубинѣ души свою грусть по миломъ рекрутѣ.-- Я пѣла также этотъ романсъ той замаскированной дамѣ, которая, помните, пришла къ моей хозяйкѣ...
-- Нѣтъ, лучше ужь романсъ, вскричалъ г. Бернаръ, боясь снова выслушать этотъ вѣчный разсказъ: -- да, по мнѣ лучше романсъ, чѣмъ исторія... онъ короче, но, чортъ возьми, я все-таки не понимаю, что значитъ это:
Je mange de tout sur la terre...
-- Вы этого не понимаете?
-- Нѣтъ.
-- Это, однакожь, очень-просто... впрочемъ, у военныхъ такое чорствое сердце...
-- Вы не понимаете? Эта бѣдная дѣвушка такъ опечалена отъѣздомъ Жака, что съ той минуты начинаетъ ѣсть все, что ни попало... она съѣла бы даже яду... такъ она не дорожитъ своей горькою жизнью... Она какъ-будто помѣшалась, какъ-будто какая проклятая, сама не знаетъ что дѣлаетъ, ѣстъ все, что попадетъ подъ руку... и эта трогательная исторія не вырываетъ слезъ изъ вашихъ глазъ?..
Старый морякъ слушалъ съ глубокимъ вниманіемъ длинный комментарій мадамъ Барбансонъ, и, сказать правду, этотъ глоссъ ему показался не вовсе безъ основанія; однакожь, онъ все-таки покачалъ головою и сказалъ:
-- Ну, вотъ, хорошо... я теперь понимаю, но все равно... всѣ эти романсы... всѣ, какъ-будто вытащены -- за уши.
-- Бѣдный Жакъ? этотъ романсъ вытащенъ за уши? Можно ли такъ говорить! вскричала мадамъ Барбансонъ въ негодованіи отъ сужденія моряка.
-- У всякаго свой вкусъ, сударыня, возразилъ ветеранъ: -- мнѣ больше нравятся наши старыя матросскія пѣсни. Въ нихъ тотчасъ видно, о чемъ идетъ рѣчь... надъ ними нечего ломать голову...
И старый морякъ запѣлъ нескладнымъ голосомъ:
Pour aller à l'orient pêcher les sardines...
Pour aller à l'orient pêcher les harengs...
-- Постоите, сударь! Вы забываете, что здѣсь есть женщина, вскричала мадамъ Барбансонъ голосомъ, въ которомъ разомъ выразились и негодованіе, и стыдливость. Она уже знала конецъ этой пѣсни.
-- Мнѣ кажется, сударь, что не нужно смотрѣть слишкомъ-далеко... сказала съ достоинствомъ экономка.-- Я думаю, что вы достаточно меня видите.
-- И въ-самомъ-дѣлѣ, тётушка Барбансонъ, я вѣчно забываю, что вы тоже принадлежите къ прекрасному полу. Впрочемъ, это все равно, я все-таки больше люблю мой романсъ, чѣмъ вашъ. Онъ былъ въ большой модѣ на Армидѣ, на томъ фрегатѣ, на который я вступилъ еще на пятнадцатомъ году моего возраста. Потомъ мы часто пѣвали его, когда я былъ уже морякомъ императорской гвардіи. То-то славное было время!.. Я тогда быль молодъ...
-- Да, и потомъ -- Бю...ю...онапарте, этотъ вашъ. Бююонапарте: былъ вашимъ начальникомъ.
Мадамъ Барбансонъ всегда не иначе какъ съ презрѣніемъ произносила имя этого великаго человѣка, какъ-бы желая ему этимъ отмстить за смерть своего возлюбленнаго.
-- Прекрасно, тётушка Барбансонъ, вотъ ужь вы и начали, сказалъ Бернаръ смѣясь:-- скоро будетъ и корсиканское чудовище. Бѣдняжка императоръ, вотъ тебѣ!
-- Да, сударь, вашъ императоръ просто чудовище, чтобъ не сказать чего-нибудь еще хуже!..
-- Какъ! онъ былъ еще хуже чудовища?
-- Смѣйтесь, смѣйтесь... подите вы съ нимъ... просто срамъ...
-- Да что такое?
-- Да, сударь! знаете ли вы, что это корсиканское чудовище сдѣлалъ съ святѣйшимъ отцомъ папой, когда онъ заперъ его въ Фонтенбло?.. знаете ли вы? а? знаете ли, что сдѣлалъ тогда вашъ Бююопапарте.
-- Нѣтъ, тётушка Барбансонъ, не знаю, честное слово, не знаю...
-- Вы не можете сказать, что это была ложь... Мнѣ разсказывалъ всю исторію тотъ рекрутъ молодой гвардіи...
-- Которая теперь должна быть ужь порядкомъ стара... но ваша исторія...
-- Да, сударь, вашъ Бююонапарте сдѣлалъ подлость... онъ, желая унизить папу, запрегъ его въ маленькую колясочку римскаго короля и велѣлъ бѣдняжкѣ везти себя черезъ весь Фонтенблоскій паркъ къ императрицѣ Жозефинѣ. И зачѣмъ? затѣмъ, чтобъ извѣстить о разводѣ эту бѣдную имнератрицу. А она, моя красавица, была, сударь, очень набожная женщина...
-- Не-уже-ли, тётушка Барбансонъ? сказалъ старикъ, умирая со смѣха:-- не-уже-ли этотъ шутникъ-императоръ такъ-таки и запрегъ папу въ колясочку римскаго короля и поѣхалъ къ императрицѣ Жозефинѣ съ извѣстіемъ о разводѣ?
-- Да, сударь, и затѣмъ, чтобъ надоѣдать ей своими толками объ ея вѣроисповѣданіи, и притомъ въ присутствіи своего страшнаго мамелюка Рустана. Потомъ онъ нарочно приказывалъ служить за ея столомъ духовнымъ, желая ихъ тѣмъ унизить. А этотъ проклятый мамелюкъ при нихъ хвастался тѣмъ, что онъ Турокъ, разсказывалъ о своемъ сералѣ и о своихъ безстыдныхъ баядеркахъ, такъ-что бѣдные священники краснѣли какъ вишни... Тутъ, сударь, нечему смѣяться... Въ то время всѣ объ этомъ знали...
Къ-несчастію, достойная мадамъ Барбансонъ не успѣла кончить своего разсказа. Ея страшные, говоря ея слогомъ, анти-бююонапартическіе возгласы были прерваны сильнымъ звонкомъ, и она побѣжала къ воротамъ.
До появленія новаго лица, Оливье Ремона, племянника бернарова, мы должны войдти въ кой-какія объясненія.
Сестра ветерана вышла замужъ за одного чиновника министерства внутреннихъ дѣлъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ брачной жизни, мужъ ея умеръ, оставивъ ей послѣ себя восьмилѣтняго сына. Нѣсколько друзей покойника сложились и дали мальчику достаточное количество денегъ для поступленія въ коллегію.
Бѣдная вдова, не имѣя никакого состоянія и никакого права на пенсію, старалась доставлять себѣ пропитаніе собственными трудами, но послѣ нѣсколькихъ лѣтъ бѣдной и трудолюбивой жизни, она умерла, оставивъ сиротку-сына напопеченіе единственнаго родственника, дяди Бернара, который былъ тогда лейтенантомъ и командовалъ надъ небольшой гоэлетой, находившейся на Южномъ Морѣ.
Возвратившись во Францію и взявъ отставку, старый морякъ нашелъ своего племянника уже въ послѣднемъ курсѣ коллегіи. Оливье, правду сказать, не пріобрѣлъ огромныхъ свѣдѣній, но все-таки хорошо воспользовался даровымъ воспитаніемъ. Къ-несчастью, это воспитаніе, какъ это всегда бываетъ, не было нисколько практическимъ и не обезпечило бѣднаго сиротку по выходѣ его изъ коллегіи.
Г. Бернаръ долго думалъ о положеніи своего племянника, котораго онъ страстно любилъ, и наконецъ, видя совершенную невозможность чѣмъ-либо помочь ему, по недостаточности своего пенсіона, сказалъ ему однажды:
-- Намъ остается только одно, бѣдное дитя мое... ты силенъ, храбръ, прилеженъ; ты получилъ воспитаніе, которое ставитъ тебя выше множества бѣдныхъ молодыхъ людей, брошенныхъ судьбою въ армію. Въ слѣдующемъ году, ты попадешь въ рекруты. Поторопись предупредить эту минуту, сдѣлайся солдатомъ; теперь, по-крайней-мѣрѣ, еще можешь сдѣлать какой-либо выборъ... Въ Африкѣ война... черезъ пять-шесть лѣтъ, ты можешь быть офицеромъ. Вотъ тебѣ и карьера... Если тебѣ не нравится военная служба, посовѣтуемся о чемъ-нибудь другомъ. Тысячи франковъ моего пенсіона авось хватитъ до твоего опредѣленія. Въ моряки идти уже поздно: надобно с.ъ-дѣтства привыкать къ этой тяжелой, совершенно-особенной службѣ. Иначе, вѣчно останешься плохимъ морякомъ... Итакъ, выбирай...
Оливье выбиралъ недолго. Черезъ три мѣсяца, онъ уже былъ солдатомъ въ африканскомъ егерскомъ полку. Черезъ два года, Оливье дали крестъ, а еще черезъ годъ онъ былъ уже главнымъ квартирмейстеромъ.
Къ-несчастію, сильная лихорадка схватила Оливье и онъ принужденъ былъ, для излеченія, покинуть Африку въ ту самую минуту, когда имѣлъ надежду надѣть ффицерскіе эполеты. По выздоровленіи онъ зачисленъ былъ въ гусарскій полкъ. Черезъ восьмнадцать мѣсяцевъ своей службы въ этомъ полку, онъ выпросилъ отпускъ въ Парижъ, чтобъ провести тамъ нѣсколько дней у своего дяди.
Квартира стараго моряка состояла изъ маленькой кухни, рядомъ съ которой была комната мадамъ Барбансонъ, небольшой столовой и еще одной комнаты, въ которой спали вмѣстѣ дядя и племянникъ. Оливье, зная хорошо ограниченное состояніе дяди, изъ деликатности не хотѣлъ остаться безъ дѣла. Имѣя прекрасный почеркъ и зная хорошо счетную часть, онъ бралъ у мелкихъ батиньйольскихъ торговцевъ счетныя книги для повѣрки и приведенія въ порядокъ. Такимъ-образомъ, не будучи нисколько въ тягость дядѣ, Оливье, согласившись тихонько съ мадамъ Барбансонъ, казначейшей дядинаго капитала, ежемѣсячно прибавлялъ къ восьмидесяти франкамъ его пенсіона и свою небольшую сумму. Иногда племянникъ дѣлалъ дядѣ сюрпризъ, которые и радовали и огорчали этого достойнаго человѣка, потому-что онъ зналъ, какимъ тягостнымъ трудомъ Оливье пріобрѣталъ деньги.
Молодой человѣкъ, очень-умный, веселый, привыкшій съ-дѣтства ко всѣмъ лишеніямъ, сначала въ коллегіи, а потомъ во время своего пребыванія въ Африкѣ, добрый отъ природы, откровенный, смѣлый, Оливье имѣлъ только одинъ порокъ, если только можно назвать порокомъ деликатность въ денежныхъ вопросахъ, какъ бы незначительны они ни были. Бывъ простымъ, бѣднымъ солдатомъ, онъ совѣстился принимать отъ своихъ товарищей приглашенія, если самъ не могъ участвовать въ издержкахъ. Сначала, въ полку смѣялись надъ этой его деликатностью, называя ее притворною; потомъ, когда слѣдствіемъ этихъ насмѣшекъ были двѣ дуэли, въ которыхъ отличился Оливье, стали уважать эту замѣчательную черту характера молодаго солдата.
Оливье всѣмъ былъ доволенъ, на все готовъ и своими разговорами и необыкновенной веселостью одушевлялъ бесѣды въ скромномъ домикѣ дяди.
Въ минуты отдохновенія, Оливье читалъ великихъ поэтовъ или работалъ въ саду, вмѣстѣ съ дядей, послѣ чего оба они, закуривъ трубки, разговаривали о войнѣ и о путешествіяхъ. Иногда молодой человѣкъ, припоминая свои свѣдѣнія въ поваренномъ искусствѣ, пріобрѣтенныя имъ въ Африкѣ, посвящалъ мадамъ Барбансонъ въ тайны приготовленія различныхъ походныхъ яствъ. Правда, никогда его гастрономическіе уроки не обходились безъ шалостей,-- онъ сердилъ экономку, напоминая ей о Бююонапарте. Мадамъ Барбансонъ столько же бранила его, сколько и любила. Присутствіе молодаго человѣка оживило однообразную жизнь ветерана и его экономки, такъ-что они оба съ грустью помышляли о скоромъ срокѣ его отпуска.
Оливье Ремонъ былъ прекрасный молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати-четырехъ. Короткій бѣлаго сукна мундиръ и свѣтло-синіе панталоны прекрасно обрисовывали его тонкую, стройную талію; легкій кёпи (родъ фуражки), тоже свѣтло-синій, надѣтый на-бекрень, и слегка только прикрывавшій коротко-обстриженные свѣтло-каштановые волосы молодаго человѣка, придавалъ ему хотя и воинственную, но нѣсколько кокетливую физіономію. На этотъ разъ, вмѣсто сабли, у Оливье торчалъ подъ мышкой лѣвой руки толстый свертокъ бумагъ, а въ правой онъ держалъ огромный пукъ перьевъ.
Молодой человѣкъ положилъ свои мирныя орудія на столъ и весело вскричалъ:
-- Здравствуйте, тётушка Барбансонъ.
И онъ осмѣлился сжать обѣими руками нескладную талію экономки.
-- Перестанете ли вы, шалунъ!...
-- Э! э! да я только-что начинаю... Знаете ли, тётушка Барбансонъ, я непремѣнно долженъ сегодня соблазнить васъ...
-- Меня соблазнить? меня?
-- Да, васъ; непремѣнно долженъ; я принужденъ къ этому.
-- А зачѣмъ?
-- Затѣмъ, чтобъ вы исполнили мою просьбу...
-- Ну-ка, что у васъ за просьба?
-- Во-первыхъ, скажите, гдѣ дядюшка?
-- Куритъ въ бесѣдкѣ...
-- Прекрасно... Подождите же меня здѣсь и приготовьтесь выслушать вещь удивительную, неслыханную...
-- Да, на обѣдъ... и именно сегодня, продолжалъ молодой человѣкъ...
-- Вотъ тебѣ разъ!! прибавилъ ветеранъ.
-- Скажу болѣе, говорилъ, между-тѣмъ, Оливье: -- мой гость не простой, а герцогъ...
-- Герцогъ! вскричалъ ветеранъ:-- ну, мы пропали!
И старикъ спрятался въ самомъ темномъ углу своей бесѣдки, гдѣ, казалось, онъ считалъ себя безопаснымъ, какъ въ неприступной крѣпости.
-- Нѣтъ, чортъ меня возьми, если я пойду говорить о твоемъ приглашеніи тётушкѣ Барбансонъ.
-- Какъ, дядюшка? эскадра отступаетъ?...
-- Нѣтъ, голубчикъ, это ко мнѣ не относится, это дѣло легкой кавалеріи... вѣдь ты не даромъ гусаръ... Ну, маршъ... явись молодцомъ... Да вотъ и она... видишь? вонъ тамъ...
-- Именно, дядюшка, она стоитъ у бассейна... это ваша стихія... здѣсь дѣло идетъ о морскихъ эволюціяхъ... Ну, дядюшка, на абордажъ...
-- О, Боже мой, она идетъ сюда... вотъ она!.. вскричалъ ветеранъ, увидя экономку, которая приближалась къ нимъ въ надеждѣ удовлетворить свое любопытство, возбужденное нѣсколькими словами молодаго человѣка.
-- Дядюшка, сказалъ Оливье рѣшительнымъ голосомъ въ ту минуту, когда мадамъ Барбансонъ показалась на дорогѣ бесѣдки: -- дядюшка, отступать невозможно... гость мой черезъ часъ, не болѣе, явится... остается побѣдить... или умереть... отъ голода... и намъ и моему гостю, котораго зовутъ герцогомъ Сантерромъ.
-- Я ничего не значу въ этомъ дѣлѣ... возразилъ ветеранъ: -- адресуйся къ тётушкѣ Барбансонъ...
Оливье обратился къ мадамъ Барбансонъ:
-- Дядюшка хочетъ вамъ что-то сказать, тётушка Барбансонъ...
-- Я? чортъ возьми! это ты хочешь говорить съ нею, возразилъ старикъ, отирая потъ своимъ клѣтчатымъ платкомъ.
-- Ну же, дядюшка, вѣдь тётушка Барбансонъ не такъ страшна, какъ кажется; скажите же ей, въ чемъ дѣло...
-- Говори самъ, любезный, я ничего не знаю...
Мадамъ Барбансонъ смотрѣла поперемѣнно то на дядю, то на племянника. Любопытство и вмѣстѣ какое-то безпокойство тревожили ее. Наконецъ, она спросила:
-- Да что у васъ здѣсь такое, сударь?..
-- Спросите объ этомъ у Оливье, душа моя. Я здѣсь человѣкъ посторонній; я и руки умываю...
-- Такъ слушайте же, тетушка Барбансонъ, быстро сказалъ молодой человѣкъ: -- вмѣсто двухъ приборовъ къ обѣду... надобно сегодня приготовить три! вотъ и все...
-- Какъ, сударь! три прибора! а зачѣмъ это?
-- Затѣмъ, что я пригласилъ обѣдать своего стараго полковаго товарища...
-- О Боже! вскричала экономка, поднявъ глаза къ небу; но въ голосѣ ея было болѣе страха, чѣмъ гнѣва:-- Боже мой! гость, а у насъ сегодня простой супъ на бульйонѣ, вчерашній винегретъ и салатъ.
-- И прекрасно! чего же вы еще хотите, тётушка Барбансонъ? весело вскричалъ Оливье, который не ожидалъ отъ нея такого снисходительнаго отвѣта:-- простой супъ на бульйонѣ, но онъ приготовленъ вами и притомъ вами усовершенствованъ... винегретъ и салатъ, которые вы такъ мастерски дѣлаете... о, да это обѣдъ для боговъ и мой товарищъ Жеральдъ будетъ угощенъ какъ король... замѣтьте, что я не говорю: какъ императоръ...
Мадамъ Барбансонъ не замѣтила, однакожь, этой деликатной оговорки. Въ эту минуту бранчивая возлюбленная рекрута молодой гвардіи исчезала передъ хозяйкой и экономкой.
-- И вы не выбрали, мосьё Оливье, того дня, когда у насъ бываетъ супъ съ говядиной?.. вѣдь это было не трудно сдѣлать, сказала она жалобнымъ голосомъ.
-- Да, вотъ видите ли, тётушка Барбансонъ, мой товарищъ самъ выбралъ нынѣшній день.
-- Полноте, сударь, въ обществѣ всякій день дѣлается такъ, что можно безъ церемоніи сказать: "не приходите сегодня, а приходите завтра... Завтра у насъ будетъ супъ съ говядиной". Впрочемъ, къ чему церемоніи: вѣдь мы, слава Богу, не пэры, не герцоги какіе-нибудь.
Оливье очень хотѣлось сказать, что гость его былъ именно герцогъ; однакожь, не желая поразить самолюбія мадамъ Барбансонъ, какъ поварихи, онъ только прибавилъ:
-- Дѣло сдѣлано, тётушка Барбансонъ; теперь я прошу васъ только не осрамить меня передъ моимъ старымъ товарищемъ.
-- О, Господи! можете ли вы это думать, мосье Оливье? Я буду васъ срамить? Я! напротивъ, я хочу...
-- Уже поздно, перебилъ Оливье:-- мои другъ скоро прійдетъ. У него аппетитъ солдатскій... Пожалѣйте насъ, тётушка Барбансонъ!..
-- И въ-самомъ-дѣлѣ, нельзя терять напрасно ни минуты, сказала экономка.
И достойная женщина пошла въ кухню, съ грустію повторяя: вѣдь нужно жь было выбрать именно нынѣшній день.
-- Слава Богу, сказалъ ветеранъ:-- я отдыхаю. Не ожидалъ я, чтобъ дѣло приняло такой оборотъ. Ты просто заколдовалъ ее... Но, любезнѣйшій, позволь спросить, отъ-чего ты не предупредилъ меня. По-крайней-мѣрѣ, твой гость нашелъ бы у насъ обѣдъ нѣсколько получше обыкновеннаго. А ты приглашаешь вдругъ, налету, и еще герцога. Да скажи, пожалуйста, какимъ-образомъ герцогъ былъ твоимъ товарищемъ въ егерскомъ полку?
-- Я разскажу вамъ, дядюшка, эту исторію, и вы тотчасъ полюбите моего друга Жеральда. Прежде всего надо вамъ сказать, что мы были товарищами еще въ коллегіи Лудовика-Великаго. Я поѣхалъ въ Африку... Черезъ шесть мѣсяцевъ, когда мы стояли въ Оранѣ, я вдругъ увидѣлъ Жеральда въ солдатскомъ мундирѣ.
-- Въ солдатскомъ мундирѣ?
-- Да, дядюшкаі въ солдатскомъ.
-- Какъ? Знатный и богатый молодой человѣкъ и не вступилъ въ сен-сирскую школу...
-- Да; я часто встрѣчалъ это имя въ исторіи, отвѣчалъ старикъ.
-- Происхожденіе дома Сантерровъ не только древнее, но и очень-знаменитое; впрочемъ, дядюшка, эта фамилія потеряла большую часть своихъ огромныхъ богатствъ. Теперь они имѣютъ, кажется, не болѣе сорока тысячъ ливровъ дохода. Это много, слишкомъ-много для нѣкоторыхъ, но мало, слишкомъ-мало для людей знатныхъ по происхожденію. Притомъ же, у Жеральда есть двѣ сестры-невѣсты.
-- Дѣло не въ томъ, мой милый: ты разскажи мнѣ, зачѣмъ твой герцогъ пошелъ въ солдаты...
-- Во-первыхъ, дядюшка, надо вамъ, замѣтить, что Жеральдъ очень-оригинальный человѣкъ... Такимъ-образомъ, выйдя изъ коллегіи, онъ, по лѣтамъ, какъ разъ могъ попасть въ рекруты. Отецъ его (тогда онъ еще былъ живъ) сказалъ ему, что хочетъ внести за него рекрутскія деньги. Какъ вы думаете, что Жеральдъ. отвѣчалъ ему на это?
-- А вотъ, посмотримъ.
-- Любезнѣйшій батюшка, отвѣчалъ Жеральдъ: -- есть налогъ, который всякій честный человѣкъ долженъ самъ за себя заплатить отечеству. Это -- налогъ крови; онъ неизбѣженъ, особенно, если отечество имѣетъ въ эту минуту нужду въ солдатѣ. Я нахожу безчестнымъ откупаться отъ опасностей войны и подставлять за себя бѣдняка, который, оторвавшись отъ своихъ полей или отъ своего ремесла, рискуетъ погибнуть на вашемъ мѣстѣ. И такъ, батюшка, если мнѣ вынется несчастный нумеръ, я поѣду въ Африку.
-- Не правда ли, дядюшка? Жеральдъ разсуждалъ благородно; отецъ, какъ честный человѣкъ, не сталъ прогиворѣчить его желанію, хотя оно и казалось ему нѣсколько страннымъ. Такъ вотъ какъ, дядюшка, Жеральдъ сдѣлался солдатомъ въ нашемъ егерскомъ полку, самъ чистилъ свою лошадь, несъ всѣ работы подобно другимъ, и сидѣлъ безпрекословно подъ арестомъ, если отлучался безъ позволенія, словомъ, онъ былъ лучшій солдатъ въ своемъ взводѣ.
-- И при всемъ этомъ еще храбръ? спросилъ старикъ, крайне заинтересованный.
-- Смѣлъ, какъ левъ, и такъ веселъ, остроуменъ, забавенъ, что шутки его морили со смѣху весь эскадронъ.
-- Съ именемъ и съ протекціями... онъ, вѣроятно, сдѣлается скоро офицеромъ?
-- О, конечно, онъ былъ бы офицеромъ, хотя вовсе о томъ и не заботился. Напротивъ, онъ хотѣлъ только заплатить свой долгъ, какъ онъ выражался, и потомъ уѣхать въ Парижъ наслаждаться жизнью.
-- Славный и удивительный малый твой герцогъ.
-- Послѣ трехъ лѣтъ службы, продолжалъ Оливье: -- Жеральдъ, какъ и я, сдѣланъ былъ главнымъ квартирмейстеромъ. Однажды, въ схваткѣ съ Арабами, онъ былъ сильно раненъ въ плечо. Едва живаго я довезъ его на своей лошади до лагеря. Рана оказалась столь значительной, что Жеральдъ принужденъ былъ бросить службу и уѣхать въ Парижъ лечиться. Уже связанные школьными воспоминаніями, въ полку мы сдѣлались закадычными друзьями. Мы вели переписку, и я надѣялся въ Парижѣ найдти его; но по пріѣздѣ узналъ, что онъ уѣхалъ въ Англію. Сегодня прохожу по бульвару Монсе, и слышу -- кто-то меня кличетъ... Это былъ Жеральдъ. Онъ выскочилъ изъ великолѣпнаго кабріолета, бросился ко мнѣ... и мы обнялись, какъ на войнѣ обнимаются два друга, увидѣвшись послѣ жаркаго дѣла. Да вѣдь вы, дядюшка, это знаете...
-- Да, да, другъ мой, знаю, знаю...
-- Мы сегодня отобѣдаемъ и проведемъ весь вечеръ вмѣстѣ, сказалъ мнѣ Жеральдъ.-- Гдѣ живешь ты?-- "У дядюшки".. (Я ему часто разсказывалъ о васъ, и онъ любитъ васъ почти столько же, сколько я самъ).-- Ну, такъ мы будемъ обѣдать втроемъ, возразилъ Жеральдъ, ладно? Ты меня представишь дядюшкѣ; мнѣ многое нужно пересказать тебѣ. Жеральдъ малый простой и добрый; я тотчасъ же принялъ это предложеніе, предупредивъ, однакожь, его, что только до семи часовъ могу съ нимъ остаться.
-- Ты прекрасно сдѣлалъ, мой другъ, сказалъ старикъ.
-- Мнѣ пріятно представить вамъ, дядюшка, моего Жеральда. Я знаю, что онъ васъ не обезпокоитъ... и притомъ, сказалъ молодой человѣкъ, слегка покраснѣвъ: -- Жеральдъ богатъ, я бѣденъ... Жеральдъ помнитъ мою слабость... и какъ онъ знаетъ, что я не могъ бы заплатить за себя въ какомъ-нибудь извѣстномъ ресторанѣ, онъ предпочелъ самъ прійдти сюда.
-- Да, я понимаю, сказалъ ветеранъ:-- молодой герцогъ очень-деликатепъ... Дай Богъ, чтобъ винегретъ тётушки Барбансонъ былъ здоровъ для него.
Едва г. Бернаръ успѣлъ высказать свое человѣколюбивое желаніе, раздался звонокъ.
Дядя и племянникъ увидѣли Жеральда, герцога Сантерра, который шелъ по одной изъ аллеекъ маленькаго сада.
-- Мнѣ пріятно пожать вашу руку, капитанъ, сказалъ герцогъ съ тѣмъ іерархическимъ уваженіемъ, которое почерпается исключительно въ военной службѣ:-- я знаю вашу родительскую заботливость, вашу любовь къ Оливье... а вѣдь мы съ нимъ нѣсколько братья... вы понимаете, какъ я цѣнилъ всегда вашу нѣжную привязанность къ моему другу.
-- Господа, угодно вамъ обѣдать въ комнатѣ или, какъ обыкновенно, въ бесѣдкѣ? Сегодня чудесная погода.
-- Любезная мадамъ Барбансонъ, мы будемъ обѣдать въ бесѣдкѣ, если позволитъ капитанъ, сказалъ Жеральдъ: -- время безподобное. Здѣсь намъ будетъ превесело.
-- Да развѣ вы меня знаете, сударь? спросила экономка, смотря съ недоумѣніемъ то на. Оливье, то на герцога.
-- О, конечно, я знаю васъ, весело отвѣчалъ Жеральдъ: -- Оливье тысячу разъ разсказывалъ мнѣ о васъ. Мы даже не однажды спорили о васъ...
-- Спорили обо мнѣ...
-- Да, именно о васъ. Оливье страшный бонапартистъ. Онъ сердился на васъ за го, что вы дурно отзывались объ этомъ тиранѣ. Я принималъ вашу сторону, потому-что я тоже ненавижу его, это корсиканское чудовище, сказалъ Жеральдъ трагическимъ тономъ.
-- Корсиканское чудовище!! такъ вы изъ нашихъ, сударь? Вотъ вамъ рука моя, мы поймемъ другъ друга, вскричала съ торжествомъ экономка.
И она протянула свою костлявую руку Жеральду, которьгіі храбро пожалъ ее и смѣясь сказалъ ветерану:
-- Теперь берегитесь, капитанъ, и ты тоже, Оливье. Мадамъ Барбансонъ была одна противъ васъ двоихъ, но теперь во мнѣ она найдетъ бодраго союзника...
-- Послушайте-ка, тётушка Барбансонъ, сказалъ Оливье, поспѣшивъ на помощь къ другу, которымъ экономка, казалось, хотѣла совсѣмъ завладѣть: -- Жеральдъ умираетъ отъ голода, а вы и не подумаете объ этомъ. Пойдемте, я помогу вамъ принести сюда столъ и накрыть его...
-- И въ-самомъ-дѣлѣ, я-было и позабыла объ обѣдѣ, вскричала экономка. Она поспѣшила на кухню, зовя съ собой Оливье.
-- Сейчасъ иду за вами, тётушка Барбансонъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ.
-- Э-ге, любезный, ты думаешь, что я позволю тебѣ одному дѣлать всѣ эти приготовленія, возразилъ Жеральдъ.
Потомъ, обращаясь къ г. Бернару, онъ прибавилъ:
-- Позволите, капитанъ? Я человѣкъ безъ претензій. Притомъ же, въ полку мы съ Оливье не разъ накрывали на столъ для цѣлой артели. Вы увидите, капитанъ, что я мастеръ своего дѣла.
Трудно описать, съ какимъ непритворнымъ добродушіемъ, съ какой веселостью Жеральдъ помогалъ своему старому товарищу накрывать на-столъ. И все это дѣлалось такъ простодушно, что можно было подумать, будто молодой герцогъ, подобно своему другу, вѣчно жилъ въ этой посредственности, столь близкой къ нищетѣ.
Не болѣе какъ въ полчаса, Жеральдъ, что называется, одержалъ побѣду надъ ветераномъ и его экономкой, которая была очень-довольна, видя, съ какимъ аппетитомъ ея другъ анти-бонапаргистъ ѣлъ простой супъ, салатъ и винегретъ. Послѣдняго Жеральдъ попросилъ и въ другой разъ, желая этимъ польстить мадамъ Барбансонъ.
Нечего и говорить, что, въ-продолженіи этого веселаго обѣда, Жеральдъ деликатно навелъ стараго моряка на разсказы о походахъ. Потомъ молодые люди, въ свою очередь, принялись припоминать свои школьныя и полковыя похожденія.
Мы забыли сказать, что бесѣдка была расположена у самой стѣны, отъ которой шелъ рѣшетчатый заборъ, отдѣлявшій садъ отъ улицы, такъ-что изъ бесѣдки можно было видѣть всѣхъ, кто проходилъ мимо. Это замѣчаніе необходимо для продолженія нашего разсказа.
Ветеранъ закурилъ трубку, Жеральдъ и Оливье сигары. Двое друзей говорили нѣсколько минутъ о своихъ школьныхъ и полковыхъ товарищахъ.
-- Скажи, пожалуйста, спросилъ Оливье: -- что сдѣлалось съ Макрёзомъ, помнишь... тотъ, что отправлялъ въ коллегіи ремесло шпіона, бѣлокурый толстякъ, такой скверный... Помнишь, какъ, бывало, мы общими силами его колотили,-- вѣдь онъ былъ вдвое больше и сильнѣе насъ.
При имени Макрёза, на лицѣ Жеральда выразилось и негодованіе и вмѣстѣ отвращеніе.
-- Чортъ возьми, отвѣчалъ онъ: -- ты слишкомъ-легко отзываешься о мосьё Селестинѣ де-Макрёзѣ.
-- Какъ, де-Макрёзъ? Развѣ онъ прибавилъ къ своему имени благородную частичку де. Кажется, у насъ никто не зналъ, кто онъ такой, кто его родители... Я помню, какъ за одно су онъ съѣдалъ по шести мокрицъ, а еще смѣялся надъ бѣдностью.
-- А потомъ, прибавилъ Жеральдъ: -- помнишь, какъ онъ выкалывалъ булавкой глаза маленькимъ птичкамъ, чтобъ посмотрѣть, какъ онѣ полетятъ слѣпыя.
-- Негодяй! вскрикнулъ ветеранъ въ негодованіи:-- если съ него не сдерутъ съ живаго кожи, онъ непремѣнно сдѣлается мошенникомъ.
-- Я думаю, капитанъ, что ваше предсказаніе надъ нимъ исполнится, сказалъ, смѣясь, Жеральдъ; потомъ, обратившись къ Оливье, онъ прибавилъ: -- ты удивишься, если я разскажу тебѣ, что теперь вышло изъ мосьё де-Макрёза... Когда я, оставивъ службу, возвратился въ Парижъ, однажды меня крайне-озадачилъ каммердинеръ моей матери, доложивъ о пріѣздѣ мосьё де-Макрёза. Я тебѣ не разъ говаривалъ, какъ нашъ большой свѣтъ, наше Сенжерменское-Предмѣстье обыкновенно бываетъ разборчиво въ выборѣ людей, которые являются въ его салопахъ...
По этому я удивился, когда узналъ, что мосьё де-Макрёзъ, о которомъ доложилъ каммердинеръ, былъ именно нашъ старый знакомецъ. Я всегда не терпѣлъ этого негодяя; при появленіи его въ нашемъ домѣ, тотчасъ же пошелъ къ матушкѣ.
"-- Зачѣмъ вы принимаете этого господина? спросилъ я.-- "Это... это мосьё де-Макрёзъ", отвѣчала она тономъ глубокаго уваженія.-- Да что жь это такое, этотъ мосьё де-Макрёзъ? Я еще ни разу не видалъ его у васъ?
"-- И не могъ видѣть, потому-что онъ недавно воротился изъ вояжа. Это -- прекрасный, достойный молодой человѣкъ, примѣрной набожности. Онъ основалъ общество св. Поликарпа.
"-- Общество св. Поликарпа! спросилъ я:-- что это за общество.
"-- Это благочестивое общество, цѣль котораго -- наставлять бѣдныхъ въ самоотверженіи, заставлять ихъ бодро переносить нищету, и убѣждать, что чѣмъ болѣе они страдаютъ здѣсь на землѣ, тѣмъ блаженнѣе будутъ на небесахъ.-- Si no vero bene trovato, сказалъ я, смѣясь. Но мнѣ кажется, что у этого молодца и щеки слишкомъ-полны и носъ слишкомъ-красенъ для проповѣдника воздержанія.
"-- Это дѣло очень серьёзное, мой другъ, отвѣчала матушка.-- Люди самые почтенные присоединились къ благочестивому обществу, основанному мосьё де-Макрёзомъ, который съ истинно-евангельской ревностью распространяетъ свои наставленія. Но вотъ онъ... Я тебя ему представлю.
"-- Нѣтъ, матушка, пожалуйста, не представляйте, отвѣчалъ я: -- я не могу быть съ нимъ вѣжливымъ. Онъ мнѣ вовсе не нравится и притомъ я знаю про него кой-какія подробности, по которымъ онъ мнѣ просто противенъ... Мы были вмѣстѣ въ коллегіи и... Но я не успѣлъ досказать фразы, потому-что Макрёзъ вошелъ въ комнату.
"-- Мосьё де-Макрёзъ, сказала матушка, бросивъ на меня строгій взглядъ:-- представляю вамъ моего сына, одного изъ вашихъ соучениковъ. Ему будетъ пріятно возобновить знакомство съ вами.-- Макрёзъ мнѣ поклонился и сказалъ немного смущенный: -- "Я недавно возвратился въ Парижъ и не ожидалъ встрѣтить васъ сегодня у вашей матушки... Мы, дѣйствительно, были вмѣстѣ въ коллегіи и..." -- Да, сударь, прибавилъ я:-- я еще помню, какъ вы подсматривали за нами и пересказывали потомъ учителямъ про наши шалости, помню, какъ вы за одно су съѣдали по шести мокрицъ и выкалывали птичкамъ глаза: вѣроятно, вы дѣлали это въ той надеждѣ, что страданія ихъ на землѣ будутъ сочтены тамъ, выше...
-- Превосходно! вскричалъ ветеранъ, умирая со смѣху.
-- Что жь отвѣчалъ тебѣ Макрёзъ? спросилъ Оливье.
-- Онъ покраснѣлъ какъ ракъ, старался улыбнуться и что-то шепталъ сквозь зубы. Въ эту минуту матушка, желая вывести его изъ затруднительнаго положенія, встала и предложила ему свою руку.
"-- Не угодно ли вамъ, мосьё де-Макрёзъ, выпить со мной чашку чаю? сказала она, взглянувъ на меня съ упрекомъ.
-- Вотъ ужь этого никто не знаетъ. Впрочемъ, въ большомъ свѣтѣ стоитъ только попасть въ одинъ салонъ, остальные откроются сами-собою. Я не могъ узнать, кто отворилъ Макрёзу двери перваго салона. Мнѣ разсказывали, что его ввелъ будто-бы аббатъ Леду, человѣкъ модный въ Сен-Жерменскомъ-Предмѣстьи. Это очень могло быть, и за это я возненавидѣлъ аббата столько же, сколько Макрёза. Впрочемъ, я не даромъ не терплю Макрёза: онъ стоитъ того. Я слышалъ о немъ сужденіе одного удивительнаго человѣка, который никогда не ошибается въ оцѣнкѣ своихъ знакомыхъ и незнакомыхъ!
-- Кто, же это такой непогрѣшительный судья? спросилъ, улыбаясь, Оливье.
-- Маленькій горбунъ, вотъ эдакой, сказалъ Жеральдъ, поднявъ руку фута на четыре съ половиной отъ полу.
-- Горбунъ? спросилъ удивленный Оливье.
-- Да, горбунъ, остроумный, какъ чортъ; онъ поражаетъ, гонитъ всѣхъ, кого не уважаетъ или презираетъ, и полонъ живѣйшаго участія, глубокой преданности къ тѣмъ, кого уважаетъ... а такихъ не много... Впрочемъ, онъ не скрываетъ ни симпатіи, ни антипатіи, которыя ему внушаетъ кто-либо.
-- Хорошо, что его физическій недостатокъ позволяетъ ему пользоваться правомъ говорить свободно, сказалъ ветеранъ:-- иначе, вашему горбуну пришлось бы играть въ опасную игру.
-- Его физической недостатокъ, отвѣчалъ, улыбаясь, Жеральдъ: -- хотя маркизъ, де-Мэльфоръ очень-горбатъ, но...
-- А, такъ онъ маркизъ!..
-- О! да, маркизъ, и маркизъ древняго рода. Онъ происходитъ изъ дома герцоговъ Бомартелей... Да; я хотѣлъ сказать, что маркизъ де-Мэльфоръ хотя и очень горбатъ, но силенъ, ловокъ и проворенъ, какъ юноша, а ему, между-тѣмъ, сорокъ-пять лѣтъ. И притомъ... ты, Оливье, и я... мы оба, не хвастаясь, можемъ сказать, что не послѣдніе въ искусствѣ фехтованья...