Давно это было, очень давно, в дни моей юности. Однажды на закате солнца, в месяц Новой Травы, увидели мы Одинокого Человека, проходившего мимо вигвамов. За спиной он нес большого орла. Был он рослым и стройным -- этот Одинокий Человек. Когда он шел, трепетали за его спиной широко распростертые крылья орла, топорщился над его головой широкий орлиный хвост из красивых перьев, белых с черными кончиками, а голова птицы спускалась к его коленям.
Опустив глаза, проходил он мимо вигвамов, а мужчины и женщины громко хвалили его и говорили друг другу:
Мы с бабушкой сидели у входа в наш бедный маленький вигвам. Когда Одинокий Человек поравнялся с нами, бабушка воскликнула:
-- О Солнце, будь милостиво к ловцу твоих священных птиц, парящих в далекой синеве! Пошли ему долгую и счастливую жизнь!
Ловец улыбнулся ей ласково и глубоким звучным голосом сказал:
-- Благодарю тебя, старшая сестра, за доброе пожелание.
О, как обрадовались мы, услышав эти слова! Он не был нашим родственником и происходил из другого клана; однако бабушку мою он назвал своей сестрой, хотя мы были беднейшими во всем лагере.
Я видел, как он вошел в свой красивый вигвам. На белой кожаной покрышке этого вигвама были нарисованы черной краской четыре больших бизона, а ниже -- черные вороны.
Повернувшись к бабушке, я сказал:
-- Я хочу быть, как и он, ловцом орлов.
-- Ну, что же... Может быть, ты и будешь ловцом, когда доживешь до его лет, -- отозвалась она.
-- О, я не могу так долго ждать! -- воскликнул я. -- Ловцом орлов я хочу стать теперь, пока я молод.
-- Не говори глупостей! -- прикрикнула на меня бабушка. -- Ты прекрасно знаешь, что юноши и подростки даже и не пытаются браться за такое опасное дело. Только жрецы Солнца, да и то немногие, становятся ловцами орлов.
Солнце спустилось за высокую гору, на вершине которой еще лежал зимний снег. О, как хотелось мне, подобно далекому нашему предку, "человеку со шрамом на лице", найти путь к тому дальнему острову, где живет Солнце! Я попросил бы Солнце дать мне какой-нибудь могущественный талисман и с помощью этого талисмана научился бы ловить орлов.
Стало холодно. Мы вошли в наш вигвам, где моя мать поджаривала на угольях мясо бизона.
Два года назад мы были богаты, и мой отец заботился о том, чтобы не истощались в вигваме запасы мяса, шкур и мехов. Лошадей у нас было больше полусотни. Потом отец пошел воевать с ассинибойнами; он повел отряд в семь человек, и ни один из них не вернулся в лагерь. Как мы оплакивали его, как часто о нем вспоминали! Вскоре после этого мы потеряли всех наших лошадей -- неприятельский отряд угнал их как-то ночью.
Когда погиб отец, забота о пропитании нашей семьи перешла ко мне, а видел я тогда только шестнадцать зим.
Многие воины нашего племени хотели взять в жены мою мать и заботиться о нас троих, но она отказала всем. Она говорила, что никогда не забудет мужа, который ушел в страну Песчаных Холмов.
Нашлись добрые люди, пожалевшие нас. Они дали нам лошадей. Это были жалкие старые клячи, но на них мы могли перевозить наш вигвам и все имущество, когда племя снималось с лагеря. Я стерег на пастбище чужие табуны, и за это нам давали мясо и изредка шкуры бизонов, лосей или оленей.
В месяц Новой Травы началось для меня восемнадцатое лето. Теперь я сам добывал для семьи мясо и шкуры.
Был у меня хороший лук и колчан с острыми стрелами. Друзья позволяли брать одного из их быстрых коней, и я вместе с другими охотниками преследовал стада бизонов.
Иногда удавалось мне убить оленя или лося. Моя мать дубила кожу, из которой мы шили себе одежду. Мы были сыты и одеты, но я желал большего: мне хотелось иметь собственных быстрых коней, а также большой вигвам, ружье, западни для бобров, одеяла и красивые платья для матери и бабушки.
Казалось, был только один способ получить все эти вещи: я должен вступить на тропу войны, угнать лошадей у одного из враждебных нам племен и обменять их на товары белых людей. Но ни один военный отряд не хотел брать меня даже в качестве слуги. Вожди говорили, что я еще слишком молод. Сначала я должен был уйти в какое-нибудь уединенное место и там поститься в течение нескольких дней. Только после этого священного поста воины примут меня в свою среду. Они советовали мне отказаться от детских игр, посещать вигвамы жрецов Солнца, а затем, через две-три зимы, начать священный пост.
Но в тот вечер мне показалось, что есть иной, более легкий путь, который приведет меня к цели. На слова бабушки я не обратил никакого внимания. Наше племя высоко ценило перья из орлиных хвостов. За один орлиный хвост давали десять лошадей или двадцать шкурок бобров. В форте Красных Курток, здесь, на севере, или в форте Длинных Ножей [Красные Куртки -- канадцы, Длинные Ножи -- американцы], южнее, на Большой реке, можно было за сорок шкурок получить хорошее ружье, а за четыре шкурки -- одеяло или капкан для бобров.
Я захлопал в ладоши и крикнул матери:
-- Я решил стать ловцом орлов! К зиме у нас будет табун быстрых лошадей, а в форте белых людей мы купим все, что нам нужно.
Мать улыбнулась мне ласково и снисходительно, как улыбаются ребенку, и, покачав головой, ответила:
-- О нет, сын мой! Быть может, ты научишься ловить орлов, но не раньше, чем через много-много лет, когда ты будешь жрецом Солнца и таким же старым, как Одинокий Человек.
-- То же самое и я ему говорила, -- вмешалась бабушка.
-- Не все ли равно -- молод я или стар! -- воскликнул я. -- Руки у меня сильные. Я знаю, что могу схватить орла, затащить его в ловушку и задушить.
-- И ты, конечно, не боишься ни острого клюва, ни когтей, -- насмешливо проговорила бабушка. -- Быть может, кто-нибудь открыл тебе тайну и научил ловить орлов?
-- Знаешь ли, сынок, клюв и когти орла убивают, так же как жало гремучей змеи, -- сказала моя мать. Если орел расцарапает ловцу руку, рука чернеет, и человек умирает. Даже из жрецов Солнца очень немногие становятся ловцами орлов. Они боятся черной смерти.
-- А я не боюсь! Я научусь ловить орлов, -- заявил я. -- Да, да, я буду ловцом!
Мать засмеялась, а бабушка нахмурилась и проворчала:
-- Перестань трещать, как сорока.
Съев кусок мяса, который поджарила для меня мать, я завернулся в одеяло и вышел из вигвама. Спустилась ночь; во всех вигвамах большого лагеря горели костры, а у костров ужинали мои соплеменники. Прислушиваясь к их веселому смеху, я говорил себе, что тоже хочу быть веселым и счастливым.
Как бы ни бранила меня бабушка, я не откажусь от принятого решения и не сверну с намеченного пути. Я обойду всех ловцов священных птиц, а они научат меня ловить орлов.
Ярко светила луна. Издали я увидел трех мальчиков, моих друзей, направлявшихся к нашему вигваму. Должно быть, они затеяли какую-нибудь игру и пришли звать меня. Я спрятался в тени, а когда они вошли в вигвам, потихоньку убежал. Осторожно прокрался я через лагерь к вигваму Одинокого Человека. Как билось у меня сердце, когда я отодвинул занавеску у входа и подошел к костру! Здесь я остановился как вкопанный и нервно стал теребить бахрому моей одежды. Я надеялся увидеть ловца орлов в кругу его семьи, но мне не повезло: случайно я попал на собрание старейшин и воинов. Он сидели по правую и левую его руку, а у входа разместились его жены. Когда я вошел, Одинокий Человек что-то рассказывал своим гостям. Увидев меня, он спросил:
-- Что тебе нужно, сын мой?
-- Ничего... ничего... я просто так зашел... -- пробормотал я, думая, что меня прогонят.
Но он сказал ласково:
-- Садись, если найдешь свободное местечко.
Эти слова ободрили меня. Свободное место нашлось подле младшей его жены, сидевшей у самого входа. Когда я опустился рядом с ней на мягкие шкуры, она улыбнулась мне и сказала:
-- Кайи! Маленькая Выдра, у тебя славная мать, а ты добрый сын. Я горжусь тем, что ты сидишь подле меня. Но недалеко то время, когда ты будешь сидеть вон там!
И она указала мне на ложе из звериных шкур по правую руку от ловца орлов. Сейчас это почетное место занимали два великих воина.
Маленькой Выдрой назвал меня жрец Солнца, когда я родился. Как и все мои сверстники, я очень хотел поскорее совершить какой-нибудь великий подвиг и заслужить новое имя -- имя воина.
-- Когда мальчик вошел, я вам рассказывал о том, как на восходе солнца поймал орла, -- заговорил Одинокий Человек, окинув взглядом своих гостей. -- Слушайте что было дальше. Я взял свежий кусок печени и вложил его в бок чучелу волка, который служил приманкой для орлов. Палки, заменявшие крышу ловушки, я разбросал, когда боролся с орлом. Быстро сделал я новый настил, а затем улегся на дне ловушки и стал ждать следующего, орла. Все выше поднималось солнце, а орел не прилетал. Долго бормотал я все известные мне заклинания. Наконец, когда солнце стало спускаться; к западу, я увидел орла, парившего высоко в синеве. Я боялся, что он никогда не спустится к ловушке, и снова стал твердить заклинания. Вдруг он стал опускаться, быстрый как стрела; крылья его с шумом рассекали воздух. О, как забилось у меня сердце! Опустился он так низко, что я мог разглядеть его блестящие глаза. Но случилось то, чего я не ждал: орел взмахнул крыльями, полетел на юг и скрылся из виду. Никакими заклинаниями не удалось мне его вернуть. Я ничего не понимал. Наконец, я отказался от дальнейших попыток. Разбросав палки, поддерживавшие настил из ветвей над моей головой, я встал, выпрямился во весь рост и... увидел трех больших волков, которые лежали шагах в десяти от ловушки. Они вскочили, уставились на меня, потом повернулись и помчались по склону горы. О, как я на них сердился! Конечно, они лежали тут целый день и спугнули орла. Как странно, что эти волки пришли и улеглись так близко от ловушки!
-- А мне это не кажется странным, -- сказал один из гостей. -- Их привлек запах печени, которую ты вложил в чучело волка. Но они почуяли также и твой запах; вот почему они боялись подходить и ждали ночи. Они хотели подкрасться в темноте и утащить печень.
Все присутствующие с ним согласились. Одинокий Человек набил вторую трубку, закурил ее и передал соседу. Разговор зашел об охоте, но я ничего не слышал. Я сидел неподвижно, погруженный в свои мысли. Словно во сне, видел я, что гости докурили трубку, а Одинокий Человек набил ее в третий раз, и снова пошла она по кругу. Наконец, хозяин выбил из нее пепел и отпустил своих гостей.
Гуськом прошли они мимо меня, а когда опустилась за ними занавеска, жены и дети Одинокого Человека стали ложиться спать. А я сидел, не шевелясь, и боялся задать вопрос, который вертелся у меня на языке.
Одинокий Человек искоса на меня посматривал и, наконец, сказал:
-- Ты хочешь спросить меня о чем-то, сын мой?
-- Да! Да! -- воскликнул я. -- Что мне делать, чтобы стать ловцом орлов? Научи меня заманивать птиц из далекой синевы!
-- Киаи-йо! Мальчишка, кажется, сошел с ума, -- проворчала старшая жена Одинокого Человека.
Я и раньше ее не любил, а теперь, когда она стала смеяться надо мной, я ее возненавидел.
Но Одинокий Человек ласково мне улыбнулся и ответил:
-- Сын мой, я не могу исполнить твою просьбу. Солнце сделало меня ловцом орлов, и никому не открою я тайны. Мы не смеем говорить о том, что открывается нам в сновидениях. Неужели ты этого не знал?
-- Знал... знал... Но я надеялся, что быть может... быть может...
Я умолк, вскочил и выбежал из вигвама. В ушах моих звенел насмешливый хохот старшей жены.
Я побежал домой, ворвался в наш вигвам и упал ничком на постель из звериных шкур. С трудом удерживался от слез.
-- Что с тобой? -- встревожилась мать.
-- Я сказал Одинокому Человеку, что хочу быть ловцом орлов, и просил его научить меня, а его старшая жена назвала меня сумасшедшим... смеялась надо мной, -- ответил я.
-- Да ты и в самом деле сумасшедший! -- воскликнула бабушка. -- Неужели ты думал, что жрец Солнца откроет тебе свою тайну?
-- Он мог бы мне сказать, что он делает там, в ловушке, на вершине горы...
-- О, почему ты всегда бранишь его, всегда на него сердишься? -- вмешалась мать. -- Или ты ненавидишь своего внука?
-- Я его браню, потому что хочу ему добра. Должна же я ему объяснить, что хорошо, а что плохо! -- резко ответила бабушка.
-- Да, но зачем ты кричишь на него так, что во всем лагере слышно?
Не знаю, чем кончился этот разговор. Я встал, вышел из вигвама и направился в ту часть лагеря, где жили семьи клана Сражается Один.
Подойдя к вигваму одного старого жреца Солнца, я остановился и прислушался.
В вигваме было тихо. Я откинул занавеску и вошел. Старик был один со своей женой. Видел он очень плохо и не узнал меня. Жена его назвала мое имя: тогда он велел мне сесть по левую его руку, а затем, казалось, забыл о моем присутствии. Он что-то бормотал себе под нос и не спускал глаз с костра. Когда я с ним заговорил, он вздрогнул и словно проснулся.
-- Помоги мне, -- просил я его. -- Скажи, что мне делать, чтобы стать ловцом орлов! Неужели я должен ждать много-много лет! Нет, я хочу ловить орлов теперь, этим летом, которое началось с месяца Новой Травы!
Старик долго не отвечал мне и тупо смотрел на огонь костра. Наконец, он сказал тихим голосом:
-- Было нас пятеро, пятеро ловцов, но Старое Солнце, самый ловкий и смелый из пятерых, умер, и теперь нас четверо: Одинокий Человек, Черный Бизон, Желтая Антилопа и я. Но я слеп и больше не занимаюсь ловлей. Все мы поклялись Солнцем никому не открывать нашей тайны, и никто из нас не нарушит клятвы. У нас нет и не будет учеников.
Я посмотрел на его старую жену. Она кивнула мне, и я вышел. Старое Солнце я хорошо помнил -- умер он в начале зимы, а было ему восемьдесят лет. И я сказал себе, что заслужу право носить его имя; скоро, очень скоро будут называть меня Старым Солнцем. Это было славное имя. Я остановился, взглянул на небо и крикнул:
-- О Ночное Сияние! Помоги мне! Попроси твоего мужа мне помочь!
И мне казалось, что луна меня слышит.
Было поздно, когда я вернулся домой, но мать и бабушка еще не спали и при свете костра вышивали для меня мокасины. Мне было все равно, хорошо или плохо я одет, но они говорили, что хотя мы и бедны, но я не должен ходить в лохмотьях. Они шили для меня рубахи, штаны, мокасины из мягкой белой оленьей кожи; были у меня одеяла летние кожаные и зимние меховые. Я был всегда одет не хуже, чем сыновья славных воинов нашего племени.
-- Кажется мне, что ты уже побывал в вигваме Горного Вождя, -- сказала бабушка, когда я опустился на ложе из звериных шкур.
-- Да. И там я кое-что узнал. Старик, а также и все другие ловцы орлов поклялись Солнцем никого не посвящать в свои тайны.
-- Жестокие и скупые люди! -- воскликнула моя мать.
-- Неправда! -- закричала бабушка.
-- Не будем говорить о них, -- перебил я. -- Сегодня открылся мне путь, на который я должен вступить. Я не хочу жить с народом моего отца. Я уйду от этого племени. Мать, мы пойдем на юг, к твоему родному народу. Я чувствую, что мне помогут твои соплеменники.
-- Нет, нет, ты отсюда не уйдешь! -- закричала бабушка. -- Ты не можешь отречься от племени твоего отца. Это твое родное племя, и с ним ты останешься до конца жизни.
Я посмотрел на мать: она закрыла лицо руками и горько плакала. Бабушка повернулась к ней и сердито прошипела:
-- Женщина-Олень! Перестань плакать! И помни, что я...
Вдруг моя мать выпрямилась и, смело глядя в лицо старухе, воскликнула:
-- Долго я молчала, а теперь скажу тебе все! Я не боюсь тебя и никого не боюсь! А ты не смеешь отдавать приказания Маленькой Выдре. Он мой сын, а не твой. С тех пор как умер его отец, я только и думаю о том, чтобы вернуться к моему родному народу. Маленькая Выдра угадал мое желание: мы пойдем на юг.
Мать умолкла. Мы оба ждали, что старуха начнет осыпать нас бранью, и приготовились дать ей отпор. Но эта суровая властная женщина не сказала ни слова: впервые признала она себя побежденной. Ощупью, словно слепая, она отыскала свое одеяло, завернулась в него и медленно вышла из вигвама. Мы долго смотрели ей вслед, потом переглянулись.
-- Наконец-то! -- воскликнул я. -- В продолжение двух лет она нас бранила и заставляла исполнять все ее приказания. Мать, какая ты смелая! Ты нас освободила!
-- Сын мой, помни всегда, что она тебя любит не меньше, чем любила твоего отца, единственного своего сына. Ты должен жалеть ее.
-- Да, конечно, но теперь мы не позволим ей распоряжаться нами.
Мы легли спать и укрылись теплыми шкурами. Издалека доносились вопли и причитания бедной старухи. Она бродила в окрестностях лагеря и громко выкрикивала имя моего отца. Тяжело было у меня на сердце.
Теперь я должен объяснить, что черноногие индейцы разбивались на три племени -- каина, пикуни и сиксика. Отец мой был из племени каина, а мать входила в клан Короткие Шкуры племени пикуни. В то время каина стояли лагерем на реке Чрево, у подножия высоких гор, а пикуни расположились южнее, на расстоянии трех дней пути от нас, на реке Медведь. Третье племя, сиксика, находилось к северу от нас, в долине реки Лук. Сейчас я расскажу, почему эти три племени говорили на одном языке.
Много-много лет назад, вскоре после того как "старик" создал мир, жил в далекой лесной стране человек, у которого было три женатых сына. Дичи в лесах становилось все меньше и меньше, и людям грозил голод. Однажды человек сказал своим сыновьям:
-- Все мы умрем, если останемся здесь. Я предлагаю переселиться в другие края. Отправимся в путь и поищем страну, где водится много дичи.
Сыновья с ним согласились и приказали женам навьючить поклажу на собак. Затем все они тронулись в путь: старик со своими женами и его сыновья с женами и детьми.
Шли они долго, но дичи попадалось очень мало, и все голодали. Наконец, вышли они из леса на широкую равнину, где паслись огромные стада бизонов. Этих животных они видели впервые. Тотчас же раскинули они вигвамы, и три сына отправились на охоту, но им не удалось подстрелить ни одного бизона, потому что животные не подпускали их к себе. И в тот вечер четыре семьи легли спать голодными, хотя невдалеке паслись стада.
Старик заснул, и во сне открылось ему, что нужно делать. Проснувшись утром, он приготовил какое-то черное зелье и натер им ноги старшего своего сына. Тот погнался за стадом бизонов; теперь он бегал так быстро, что догнал стадо и убил несколько бизонов. В маленьком лагере устроили пиршество, а когда все утолили голод, старик сказал старшему сыну:
-- Ты совершил великий подвиг и заслужил новое имя. Я даю тебе имя Сиксика.
Сиксика значит "черноногий". Услышав это, младшие сыновья почувствовали зависть и попросили отца дать также и им новые имена. Долго думал старик и, наконец, сказал:
-- Я не могу исполнить вашу просьбу, пока вы не заслужили права носить новые почетные имена. Черного зелья я вам дам, чтобы и вы могли убивать бизонов, но вы должны отсюда уйти в другую страну и там совершать великие подвиги.
Сыновья исполнили его приказание. Один пошел на юг, другой -- на север. Долго скитались они. Наконец, вернулся тот, что отправился на юг. Он принес тюки с красивой одеждой, которую снял с убитых врагов, отец назвал его Пикуни -- "в пышные одежды разодетый". Другой сын принес скальпы и оружие вождей, им убитых, и отец дал ему имя Каина -- "много вождей". Эти три сына стали родоначальниками наших трех племен: сиксика, пикуни и каина.
Как я уже говорил, по матери я был пикуни, а по отцу -- каина, и жил с племенем моего отца -- каина.
Когда догорел наш маленький костер в вигваме, вернулась бабушка, раздула тлеющие угли и сказала мне:
-- Да, мы пойдем на юг, к пикуни, но обещай мне, сын моего сына, вернуться когда-нибудь к каина, родному нашему племени.
-- Обещаю тебе исполнить эту просьбу, -- ответил я. Когда я заслужу право носить великое имя -- Старое Солнце, которого я добиваюсь, я вернусь к каина и попрошу жрецов Солнца дать мне это имя.
На следующее утро меня разбудило пение. Как я удивился! Моя мать пела впервые с тех пор, как умер отец. Она уже начала укладывать наш жалкий скарб. Видя, что я проснулся, она окликнула меня и попросила поскорее сбегать к реке, выкупаться и привести лошадей.
-- Потом мы поедим, оседлаем лошадей и поедем на юг, к пикуни.
Я увидел, что и бабушка укладывает свои пожитки в два старых мешка. Она была очень печальна; слезы навертывались ей на глаза, а руки дрожали. Выходя из вигвама, я посоветовал ей не грустить; сказал, что рано или поздно она одобрит мое решение.
Купаясь в реке вместе с мальчиками, моими товарищами, я сказал им, что расстаюсь с ними надолго, так как сегодня утром отправляюсь на юг, к пикуни. Они долго упрашивали меня не уезжать, а потом побежали в лагерь и сообщили новость своим родным. Когда я привел лошадей, перед нашим вигвамом уже собралась толпа. Вождь Орлиные Ребра и старшины нашего лагеря уговаривали мою мать отказаться от путешествия.
-- Ты сумасшедшая! -- говорили они ей. -- В окрестностях рыщут неприятельские отряды; они не пощадят вас -- двух слабых женщин и мальчика. Вам не добраться живыми до реки Медведь и лагеря пикуни.
Глава вторая
Моя мать молчала и искоса посматривала на меня, а я сказал, обращаясь к вождю:
-- Я знаю, что на равнинах нам грозит встреча с неприятельскими отрядами, но ехать мы должны. И кажется мне, что мы благополучно доберемся до лагеря пикуни.
-- Да, ехать мы должны, -- подтвердила мать.
-- Я стара. Не все ли равно, когда я уйду в страну Песчаных Холмов? -- проговорила бабушка.
Вождь и старейшины рассердились и ушли. Уходя, Орлиные Ребра бросил через плечо:
-- Помните, что мы вас предостерегали! Не наша вина, если вы трое будете убиты!
Мы наскоро поели и сложили наш вигвам. Женщины, подруги моей матери, помогли ей оседлать лошадей и навьючить на них поклажу. Меня окружили мои товарищи; они не могли понять, почему я решил покинуть лагерь. Воины советовали мне отложить путешествие; через несколько месяцев племя каина собиралось перебраться на юг и охотиться вместе с пикуни. Им я ответил, как и старейшинам, что не хочу и не могу ждать.
К седлам наших трех вьючных лошадей мы привязали шесты от вигвама, затем вскочили на трех других старых кляч и тронулись в путь. Впереди ехал я. Когда мы выезжали из лагеря, бабушка зарыдала так громко, что все собаки подняли вой. Долго не могла она успокоиться. Я посматривал на мать: глаза ее блестели, улыбка не сходила с лица. Я слышал, как она шептала: "Наконец-то! Наконец-то я возвращаюсь к родному народу!"
Вскоре после полудня мы поднялись на вершину холма и оттуда посмотрели вниз, в долину реки Много Мертвых Вождей. Река эта течет на север в "страну вечной зимы".
Дальше, на равнине и склонах холмов, мы увидели стада бизонов и антилоп. Животные щипали траву, отдыхали, ходили на водопой. Мы остановили лошадей и долго следили за ними. Мать сказала мне:
-- Если мы переправимся на другой берег, стада обратятся в бегство и привлекут внимание наших врагов, которые, быть может, скрываются поблизости.
-- Мы переправимся через реку, когда стемнеет, -- ответил я. -- А сейчас спустимся к реке и спрячемся в зарослях.
Стараясь не спугнуть дичь, мы спустились в долину, напоили лошадей и спрятали их в кустах, а сами прилегли отдохнуть и спали до захода солнца. Проснувшись, мы поели пеммикана [Сушеное мясо, растертое в порошок, спрессованное и смешанное с жиром (Прим. перев.)], затем переправились через реку и выехали на равнину, держа путь на юго-восток. Луны не было; цокая копытами, убегали от нас бизоны, но в темноте враги не могли узнать, кто спугнул стада. Прохладный ночной ветерок доносил запах шалфея и других трав, растоптанных копытами бизонов.
Моя мать вздохнула полной грудью.
-- Как люблю я этот запах свежей травы! -- воскликнула она. -- Как легко у меня на сердце! Я так счастлива, что мне хочется запеть!
-- Пой, пой! -- проворчала бабушка. -- Наши враги, скрывающиеся во тьме, рады будут тебя послушать.
Вдруг где-то поблизости завыл волк, и тотчас же другие волки стали ему подвывать. Выли они протяжно и громко.
-- Вот и не нужно мне петь! Они споют за меня, -- сказала мать.
О, как любили мы слушать вой волков! Мне всегда казалось, что они друг с другом беседуют.
Ехали мы всю ночь, заставляя наших старых кляч бежать рысцой. Вскоре переправились мы через северный рукав Маленькой реки, а затем через южный. Реки эти являются самыми северными притоками Большой реки (Миссури). На берегу южного рукава мы остановили лошадей и утолили жажду.
Моя мать радостно засмеялась и сказала мне:
-- Сын мой, мы напились воды из родной моей реки. Как люблю я все реки, протекающие в стране пикуни! И как красивы наши долины, поросшие лесом! Летом здесь много ягод, а зимой холмы преграждают путь ветрам и метелям. Да, наша страна гораздо лучше, чем северная страна каина и сиксика.
Бабушка презрительно фыркнула.
-- Ха! Глупости ты говоришь! -- воскликнула она.
Мы ей не ответили, и она продолжала:
-- Эта южная страна принадлежит не одним пикуни, но и нам, каина, а также сиксика.
-- Да, правду ты говоришь, -- отозвалась мать, -- но я заметила, что каина и сиксика всегда кочуют на севере, предоставляя пикуни одним сражаться с кроу, ассинибойнами и другими врагами, которые хотят завладеть нашей богатой страной.
Бабушка промолчала, не зная, что ответить.
На рассвете мы подъехали к глубокому каньону, где протекала река Крутой Берег. Здесь, в роще ив и тополей, мы сделали привал. Сняв с лошадей поклажу, я повел их на водопой; на песчаной косе, врезавшейся в реку, я увидел свежие следы военного отряда из двадцати человек. На мокром песке, у самой воды, ясно видны были отпечатки их ладоней и колен. Здесь воины утолили жажду, а затем двинулись к верховьям реки. Дрожа от страха, я зорко осматривался по сторонам, окинул взглядом склон долины, поросший лесом, но не увидел ни человека, ни зверя. Я боялся, что враги спрятались где-нибудь поблизости. Быстро отвел я лошадей в рощу и рассказал женщинам о своем открытии. Они так испугались, что даже бабушка примолкла.
Мы оседлали лошадей, навьючили на них поклажу и выехали из леса. Шесты вигвама грохотали по камням. Спустившись к реке, мы переправились на другой берег, поднялись по крутому склону на равнину и здесь остановили лошадей и оглянулись. На песчаной косе, где я поил лошадей, выстроились в ряд враги и смотрели нам вслед. Когда мы остановились, они начали стрелять из ружей. Пули зарывались в землю в нескольких шагах от нас. Снова стали мы хлестать лошадей и галопом помчались по равнине. До нас долетали насмешливые крики.
На вершине холма между рекой Крутой Берег и рекой Два Священных Вигвама мы позволили измученным клячам отдохнуть и, оглянувшись на проделанный путь, убедились, что враги нас не преследуют. Долго беседовали мы о нашем чудесном спасении. Хорошо, что я спустился к песчаной косе. Врагов было человек двадцать, а следы их ног остались только на этой косе, так как дальше берега были каменистые. Если бы я не увидел отпечатков ног, мы остались бы в тополевой роще, и враги нас бы не пощадили.
Как только лошади отдохнули, мы тронулись в путь и к полудню увидели реку Два Священных Вигвама. Называется она так потому, что много лет назад пикуни и каина выстроили в низовьях два вигвама, посвященных Солнцу.
Мы сделали привал на берегу реки, напоили лошадей, стреножили их и сняли с них поклажу. Здесь никакая опасность нам не угрожала: леса поблизости не было, и враги не могли незаметно к нам подкрасться. Бабушка собрала хворост, а мать развела костер и, достав из мешка сушеное мясо бизона, занялась стряпней.
Когда мы поели, мать вызвалась караулить, пока мы с бабушкой будем спать. Я взял с нее обещание разбудить меня в середине дня, так как она тоже должна была отдохнуть и выспаться. Но мать не сдержала слова; окликнула она меня, когда солнце уже спустилось. Я проснулся и стал бранить ее, но она засмеялась, легла и тотчас же заснула.
Была у нас только одна собака, очень большая и похожая на волка. Я дал ей кличку Синуски -- "полосатая морда". Недавно она потеряла своих щенят. Родила она их в роще далеко от лагеря, и, должно быть, щенки стали добычей койотов или рыси.
Пока я караулил, собака лежала подле меня. Вдруг она вскочила, ощетинилась и, потянув носом воздух, жалобно заскулила.
"Не угрожает ли нам опасность?" -- подумал я. Но лес находился очень далеко от нас, а на поросших травой склонах долины не было видно ни одного живого существа. В нескольких сотнях шагов от реки росли кусты шиповника, и я решил, что там-то и притаился враг.
-- Синуски! -- прошептал я. Кто там прячется? Ступай посмотри.
Я хлопнул в ладоши, и она убежала: никогда еще не бегала она так быстро; струйками вилась за ней пыль. Я вскочил, взял лук и разбудил женщин. Они тотчас же вскочили и стали отвязывать лошадей. Синуски прыгнула прямо в кусты, но никто оттуда не выскочил, и крика мы не слышали. Страх рассеялся; с любопытством ждали мы, что будет дальше. Вскоре собака вышла из кустов, держа в зубах какого-то маленького светлого зверька. Он был живой; мы видели, как он извивается. Синуски рысцой бежала к нам.
-- Она нашла волчонка! -- воскликнула моя мать.
Действительно, это был пушистый серый волчонок. Подбежав ко мне, Синуски бросила свою находку к моим ногам, потом заскулила, положила передние лапы мне на плечи и лизнула меня прямо в лицо. Казалось, она просила пощадить волчонка.
-- Не бойся, Синуски, я его не обижу, -- сказал я.
Нагнувшись, я погладил маленького зверька. Он ничуть не испугался и завилял хвостом. Был он очень худ и, по-видимому, давно не ел. Мы не понимали, что случилось с волчицей, как могла она его потерять. Синуски улеглась на песок подле волчонка, а он схватил один из ее набухших сосков и, громко причмокивая, стал сосать.
Мы привязали лошадей, и женщины снова заснули. Заснул сладким сном и волчонок, довольный и сытый. Я был рад, что Синуски его нашла, так как мне давно уже хотелось иметь ручного волчонка.
Долго придумывал я ему кличку и, наконец, решил назвать его Нипокана, или сокращенно Нипока. В тот день я и не подозревал, что этот волчонок будет со временем моим помощником и защитником.
На закате солнца я разбудил женщин, и мы поели сушеного мяса. В сумерках мы переправились через реку и поехали на восток к холмам, разделяющим долины рек Два Священных Вигвама и Барсук. В полдень сделали привал на берегу реки Береза. Я вынул из мешка волчонка и отдал его Синуски. Река Медведь начинается там, где река Крутой Берег сливается с реками Два Священных Вигвама, Барсук и Береза. На рассвете мы выехали на плоскогорье, откуда берет начало река Медведь, а на восходе солнца спустились в долину реки в том месте, которое мы называем Апукуитсипеска -- "Широкая долина ив". Нигде не было видно дичи; земля была утоптана конскими копытами, и я нашел отпечатки собачьих лап. Теперь мы знали, что неподалеку находится большой лагерь -- лагерь пикуни. -- О, скоро мы их увидим! -- воскликнула моя мать.
Слезы навернулись ей на глаза, и она запела дрожащим голосом, а я стал ей подпевать.
Дважды переправлялись мы через реку и, наконец, увидели в конце долины огромный лагерь пикуни -- сотни и сотни вигвамов. Мужчины гнали табун на водопой; тысячи лошадей гуськом поднимались по тропинке на равнину. Как ни велико было расстояние, отделявшее нас от лагеря, но мы услышали громкий протяжный гул, напоминавший жужжание пчел: болтали, смеялись, пели мужчины и женщины, лаяли собаки, нетерпеливо ржали лошади.
Понукая усталых кляч, мы въехали в лагерь, направляясь к вигвамам клана Короткие Шкуры, находившимся в восточной части лагеря. Этих вигвамов было больше двухсот.
Мы миновали огромный вигвам Одинокого Ходока; Одинокий Ходок был вождем нашего клана, а также всего племени. Он заслужил славу великого воина, и во всех наших трех племенах не было человека умнее и великодушнее, чем он.
Женщины выбегали нам навстречу и громко кричали:
-- Женщина-Олень вернулась к нам, а с ней Маленькая Выдра, ее сын!
Но никто не обращал внимания на бабушку. Они столпились вокруг нас, засыпая вопросами, а мы остановили лошадей у входа в вигвам Быстрого Бегуна. Это был мой дядя, старший брат матери. Прибежали его жены, обняли нас и повели в вигвам.
Моя мать подошла к Быстрому Бегуну, обняла его и заплакала. Он гладил ее по голове и дрожащим голосом говорил:
-- Ну-ну, не плачь, сестра! Сегодня счастливый день. Как я рад, что ты вернулась к нам, ты и Маленькая Выдра! А как он вырос!
Мать скоро осушила слезы и села рядом с ним, а он обратился ко мне.
-- Да, племянник! Ты теперь взрослый. Вероятно, ты уже охотишься и привозишь матери мясо и шкуры. А когда же ты начнешь священный пост?
-- О, я им горжусь! -- воскликнула мать. -- Он хороший охотник.
-- Я хочу быть ловцом орлов, -- сказал я. -- Жрецы каина -- ловцы орлов -- отказались мне помочь. Быть может, ты придешь мне на помощь. Этим летом я научусь ловить священных птиц, которые парят в далекой синеве.
Вошла бабушка и села у входа. Услышав мои слова, она нахмурилась и сердито проворчала:
-- Сумасшедший! Не знаю, что мне с ним делать. Быстрый Бегун, быть может, ты заставишь его взяться за ум!
Дядя засмеялся.
-- Молодец! -- сказал он мне. -- Юноши должны мечтать о великих подвигах. Я знаю, настанет время, когда ты будешь ловцом орлов. Но сначала нужно подумать о священном посте. Ты должен увидеть вещий сон, а затем участвовать в набегах на враждебные нам племена. Ты должен беседовать со жрецами Солнца и приносить жертвы богам. И, быть может, через пятнадцать -- двадцать зим ты научишься ловить орлов.
Он умолк, а у меня сжалось сердце. Я-то надеялся на его помощь! И жрецы каина говорили, что я должен ждать много-много лет! Мне стало так грустно, что я ничего ему не ответил. "Не быть мне ловцом орлов, -- думал я. -- Лучше отказаться от несбыточной надежды".
Мать и бабушка ушли. Им предстояло снять поклажу с лошадей и поставить наш маленький вигвам. Я остался вдвоем с дядей. Вскоре к нам присоединилось несколько воинов. Они курили и расспрашивали меня о каина, а я отвечал коротко; однако рассказал им о том, как мы едва спаслись от неприятельского отряда. Не успел я закончить рассказ, как дядя и его гости выбежали из вигвама, созывая Икунукатси [И-кун-у-ка-тси -- Друзья -- братство воинов. В состав его входило двенадцать отрядов, или братств: Птенцы, Голуби, Москиты, Смельчаки, Бешеные Собаки, Носители Ворона, Собаки, Хвосты, Рога, Быстрые Лисицы, Ловцы, Бизоны. В отряд Птенцов входили мальчики. Великие воины входили в отряд Смельчаков. Бизоны -- братство глубоких стариков (Прим. авт.)], и отдали приказ седлать коней.
В лагере началась суматоха; пастухи приводили лошадей, женщины молили Солнце защитить воинов от стрел неприятеля, плакали дети, выли собаки.
Я вышел из вигвама посмотреть, как собираются воины. По приказу военного вождя, которого звали Одинокий Бизон, воины двинулись на запад, громко распевая боевую песню нашего племени. Все они были в боевом наряде и вооружены луками, ружьями и щитами; военный убор из перьев украшал их головы. Это было волнующее зрелище. Я восхищался воинами, прислушивался к песне и забыл на время о своем горе. Но когда они поднялись на равнину и скрылись из виду, я снова отдался тоске. Ярко светило солнце, а мне казалось, что черная туча нависла над моей головой.
Наш вигвам был уже поставлен. Я кликнул Синуски, вынул из мешка волчонка, и она его накормила. Мать принесла мне поесть; тетки дали пеммикана, сушеных ягод и мяса бизона, но я не чувствовал голода. Пришли женщины и завели разговор с матерью. Мальчики, мои сверстники, хотели со мной познакомиться и втянуть в игру, но мне было не до игр. Взяв волчонка, я вышел из лагеря и поднялся на равнину. Синуски бежала за мной по пятам. Я отдал ей волчонка, лег на траву и тотчас же заснул.
Разбудило меня тихое ворчание собаки. Я приподнялся и увидел, что солнце уже скрылось за горами. Какой-то старик медленно брел по склону. Когда он приостановился и поднял голову, я узнал дядю моей матери -- Красные Крылья. Был он великим жрецом Солнца, хранителем священной Трубки Грома.
-- А, вот ты где! -- сказал он, усаживаясь рядом со мной. -- Твоя мать сказала, что я найду тебя здесь. Ты печален. Я пришел, чтобы помочь тебе.
-- Этим летом я хочу стать ловцом орлов. Научи меня, если хочешь мне помочь, -- резко ответил я.
-- Тише, тише, сын мой. Будь спокоен, не сердись, говори ласково и кротко,
-- сказал мне старик.
-- Все говорят -- и жрецы каина и мой дядя, -- что мне придется ждать много-много лет, и тогда только я смогу сделаться ловцом орлов.
Он ответил мне не сразу, и я подумал, что и от него не дождусь помощи. Повернувшись к нему спиной, я стал смотреть на волчонка, который затеял игру с Синуски и старался поймать ее за хвост. Хотелось мне быть таким же счастливым и беззаботным, как он.
Наконец, старик заговорил, словно размышляя вслух:
-- Много видел я на своем веку и понял, что и юноши могут совершать великие подвиги. Одна беда: юноши думают прежде всего о том, чтобы весело провести время. Нравится им плясать, разгуливать в нарядной одежде, играть в азартные игры; они ходят на охоту и убивают зверей для того, чтобы обменивать у белых торговцев меха на зеркальца и яркую материю. Но если бы юноша от всего этого отказался, если бы думал он только о том, чтобы развить свои силы, стать выносливым и смелым, не отступающим перед лишениями и тяжелыми испытаниями, тогда, быть может...
Старик умолк, задумчиво глядя вдаль. Я не выдержал и крикнул:
-- Значит, ты хочешь сказать...
-- Вот что хочу сказать, -- перебил он меня, -- несмотря на молодость свою, ты можешь стать ловцом орлов, если пойдешь по тропе, которую я тебе укажу.
-- Никогда я с нее не сверну! -- воскликнул я.
-- Прежде всего ты должен начать священный пост.
-- А что я должен делать, когда пост мой окончится?
-- Тогда узнаешь. Сейчас я ничего тебе не скажу, -- ответил он.
Я взял волчонка, и мы стали спускаться в долину. Трудно мне было приноравливаться к старческой походке Красных Крыльев. Я был так счастлив, что мне хотелось петь, плясать, бежать к матери и передать ей разговор со стариком.
Когда мы вошли в лагерь, лагерный глашатай, проходя мимо вигвамов, громко выкрикивал:
-- Слушайте, слушайте все! Вот приказ вождя: завтра мы снимаемся с лагеря и пойдем к верховьям реки Два Священных Вигвама. Лагерь мы раскинем у подножия гор, поросших лесом, потому что многим из вас нужны новые шесты для вигвамов.
Этот первый летний месяц, месяц Новой Травы, называется также месяцем Новых Вигвамов, потому что в эту пору года женщины дубили шкуры бизонов и из мягкой белой кожи шили новые покрышки для вигвамов, а также заготовляли новые шесты.
Остановившись у входа в свой вигвам, Красные Крылья сказал мне:
-- Я рад этой вести, сын мой. В горах Два Священных Вигвама будешь ты поститься. Во всей нашей стране нет более подходящего места для священного поста.
Глава третья
Всегда считал я племя каина племенем богатым к могущественным. На следующее утро, когда пикуни снялись с лагеря, я понял, что каина были бедняками по сравнению с народом моей матери, самым большим племенем из всех трех племен черноногих. Лошадей у пикуни было больше, чем деревьев в лесу.
Мне понравились красивые седла, расшитые разноцветными бусами и иглами дикобраза; я любовался нарядами мужчин, женщин и детей. Заметил я также, что воины лучше вооружены, чем каина, и великолепно держатся в седле. Сдерживая гарцующих коней, они зорко осматривались по сторонам, надеясь померяться силами с неприятельским отрядом.
Процессию открывал наш клан Короткие Шкуры. Впереди ехал Одинокий Ходок со своими помощниками и жрецами. Я твердо решил рано или поздно занять место в их рядах.
К вечеру следующего дня мы раскинули лагерь в горах, на берегу озера, у истоков реки Два Священных Вигвама. Когда поставлены были все вигвамы, женщины принесли хворост и разложили костры. Мать приготовила для меня ужин, но Красные Крылья предложил мне поужинать вместе с ним. Я отправился в его вигвам -- прекрасный вигвам из двадцати четырех шкур, в котором жил он сам, его четыре жены и овдовевшая дочь с детьми. Внутри вигвам был обтянут ярко раскрашенной кожей, прикрепленной к шестам на высоте человеческого роста. В промежутках между ложами из шкур лежали мешки, расписанные красной, синей, зеленой и желтой красками. В них хранилось сушеное мясо, пеммикан, одежды и другое имущество.
На заходе солнца первая жена старика -- "жена, сидящая рядом с ним" -- принесла Трубку Грома, завернутую в куски кожи и меха, и подвесила ее к шесту над головой Красных Крыльев. Днем эта трубка всегда лежала на треножнике позади вигвама. К шестам были подвешены также старинные кожаные мешочки, украшенные бахромой; в них хранились священные краски и ароматические травы, которыми пользовался старик при церемонии раскуривания трубки.
Этой трубки я никогда не видел, но много о ней слышал. Усевшись рядом с Красными Крыльями, я с любопытством посматривал на странный сверток.
-- Ну, вот мы и пришли к священным горам! -- сказал мне старик. -- Сын мой, ты все еще хочешь стать ловцом орлов?
-- Да, да! -- воскликнул я. -- Укажи мне путь, которым я должен идти, и никогда я с него не сверну!
Он одобрительно кивнул, а женщины, сидевшие в вигваме, захлопали в ладоши, и одна из них сказала:
-- Сестры, настанет день, когда мы будем гордиться нашим родственником каина.
Эти слова задели меня, и я воскликнул:
-- По отцу я -- каина, но по матери -- пикуни!
-- Да, да! И скоро ты забудешь каина и сделаешься настоящим пикуни, -- успокоил меня Красные Крылья.
-- Я обещал бабушке вернуться к каина, потому что они должны дать мне имя, которого я добиваюсь.
-- Ну что ж, ты можешь сдержать слово и все-таки быть одним из нас. Получив новое имя, ты вернешься к нам и займешь подобающее тебе место в нашем клане Короткие Шкуры, -- сказал старик.
Помолчав, он спросил:
-- А какое имя хочешь ты носить?
Не подобает, чтобы человек называл свое имя, а также и то, которого он добивается. Поэтому я ответил:
-- Это имя носил великий жрец каина, старик, умерший прошлым летом. Был он искусным ловцом орлов.
-- Ха! Ты говоришь о Старом Солнце. -- воскликнул Красные Крылья.
-- Да, я хочу, чтобы меня назвали его именем.
-- Ты заслужишь это имя, если пойдешь по тропе, которую я тебе укажу! -- воскликнул старик.
Пришли гости, нам подали мяса, пеммикана и сушеных ягод. Все шутили и смеялись, но мне было не до смеха. Думал я о тех тяжелых испытаниях, какие предстояло мне перенести, чтобы закалить себя и стать ловцом орлов. Что, если не хватит у меня сил?
Когда все поели, Красные Крылья закурил свою трубку и передал ее соседу. Я знал, что все присутствующие должны выкурить три трубки, а затем старик отпустит гостей и даст мне распоряжения. Но когда гости докуривали третью трубку, в лагерь въехал Одинокий Бизон со своими воинами. Громко распевали они победную песню, и все высыпали им навстречу. Выходя вслед за гостями из вигвама, Красные Крылья сказал мне:
-- Возьми мое ружье и любую из моих лошадей и отправляйся завтра на охоту. Ты должен доставить в свой вигвам много мяса и шкур, потому что на следующий день начнется для тебя пора испытаний.
Как ни тревожны были мои мысли, но я невольно развеселился, приветствуя наших воинов. Все в лагере ликовали. Женщины обнимали мужей, сыновей, братьев, перечисляли совершенные ими подвиги, воспевали хвалу Солнцу. Многие дали клятву построить в месяц Спелых Ягод большой вигвам, посвященный Солнцу, в благодарность за то, что никто не погиб в бою.
Пока женщины пели хвалебные песни, мы столпились вокруг и узнали от них, что неприятельский отряд ассинибойнов они настигли на открытой равнине, к северу от реки Крутой Берег. Они преследовали этот отряд, и ни один ассинибойн от них не ушел. Долго беседовали мы о славной победе, и было уже поздно, когда все улеглись спать.
На следующее утро мы трое, мать, бабушка и я, выехали из лагеря. Красные Крылья дал мне одну из своих быстрых лошадей, приученных к охоте на бизонов. В руке я держал ружье, за спиной у меня висели лук и колчан со стрелами. Я очень гордился ружьем, так как до сих пор мне еще ни разу не приходилось стрелять из ружья. Медленно проехал я по всему лагерю; мне хотелось, чтобы все меня видели. Большинство не обращало на меня никакого внимания, но кое-кто останавливался и говорил:
-- Ха! Вот едет Маленькая Выдра с ружьем! Он направляется на охоту!
Как я был горд и счастлив! На лошади я держался прямо, как палка, и заставлял лошадь гарцевать, делая вид, будто большого труда стоит справиться с таким горячим конем.
Мы переправились через реку и поднялись по северному склону на равнину. У опушки леса, тянувшегося на западе, мы заметили трех медведей; они выкапывали корни и перевертывали лапами камни, отыскивая мышей и муравьев. Мать согласилась со мной, когда я сказал, что мы охотимся не на медведей, и предложил ехать дальше. Нам попадались олени, антилопы, лоси. Наконец, отъехав далеко от реки, увидели мы стадо бизонов. Огромные животные, пощипывая траву, медленно поднимались на холм. Мы ждали, пока они не скрылись за холмом, и тогда только последовали за ними.
На вершине холма я отпустил поводья, и моя лошадь, давно уже почуявшая запах бизонов, помчалась галопом. От нас бизоны находились на расстоянии выстрела из лука. Я подъехал близко ж стаду, когда животные меня заметили и, задрав хвосты, обратились в бегство.
Выбрав жирного двухгодовалого бизона, я направил к нему мою лошадь и, подскакав чуть ли не вплотную, выстрелил. Пуля задела легкие, и кровь хлынула у него из ноздрей. Отъехав в сторону, я стал заряжать ружье. Сотни раз слышал я о том, как охотники на всем скаку пересыпают порох. Прислонив ружье к левому плечу, я насыпал пороху из рога на ладонь правой руки и попытался зарядить ружье, но неудачно -- порох развеялся по ветру. Я повторил попытку и снова потерпел неудачу. -- "Плохо дело! -- подумал я. -- Порох стоит слишком дорого, чтобы посыпать им равнину!" Приостановив лошадь, я бросил ружье в кусты и достал лук и стрелы. Мне не приходилось погонять моего горячего коня; он знал, что от него требуется, и я должен был только направить его к намеченному мной животному.
На этот раз я выбрал большую самку, такую жирную, что она не поспевала за стадом. Когда я в нее прицелился, она круто повернулась и побежала назад. Тотчас же повернула и моя лошадь; казалось, она во что бы то ни стало хотела догнать бизона. Я не ждал такого резкого поворота и едва не вылетел из седла, но, к счастью, успел уцепиться за гриву. Лошадь перешла в галоп и быстро догнала бизона. Поравнявшись с ним, я выстрелил ему в спину, и стрела задела сердце. Животное метнулось в сторону, сделало несколько прыжков и тяжело рухнуло на землю.
Не сразу удалось мне повернуть лошадь назад. Спрыгнув на землю, я осмотрел тушу бизона и подумал: "С ружьем я не умею обращаться, зато из лука стреляю хорошо". Эта мысль меня утешила. Мне было очень стыдно, что я рассыпал порох.
Подъехала моя мать и протянула мне ружье. Вслед за ней появилась и бабушка. Обе женщины видели, как я бросил ружье.
-- Если бы ты был осторожен, ружье не выскользнуло бы у тебя из рук, -- сказала мать. -- А ведь оно не твое. Ты знаешь, что Красные Крылья очень им дорожит. Что бы мы делали, если бы ты его сломал?
-- Старик понял бы, что нельзя давать ружье глупому мальчишке, -- вмешалась бабушка.
Я промолчал. Мне не хотелось им говорить, что я нарочно бросил ружье. Мы перевернули большую самку так, чтобы удобно было сдирать с нее шкуру. Женщины принялись за работу, а я вскочил на лошадь и стал подниматься на ближайшую гору. Нужно было караулить, чтобы какой-нибудь неприятельский отряд не застиг нас врасплох.
На самой вершине горы я увидел старую яму, служившую когда-то для ловли орлов. Я сошел с лошади и осмотрел ее. На дне валялись гниющие листья, хворост, палки -- остатки провалившегося настила или крыши. Разгребая мусор, я нашел человеческий череп и поспешил выскочить из ямы. Еще в детстве я слышал, что можно заболеть смертельной болезнью от одного прикосновения к человеческому черепу.
Я сел у края ямы и стал смотреть на череп, стараясь угадать, как он сюда попал. Будь это череп ловца орлов, погибшего в яме, я бы нашел здесь и весь скелет. Не подыскав никакого объяснения, я начал внимательно осматривать ловушку. Яма была узкая и глубокая; если бы я, прыгнув в нее, выпрямился во весь рост, над поверхностью земли виднелась бы только моя голова.
Я представил себе ловца орлов, притаившегося в этой ловушке. Над головой его -- крыша из тонких палок и ветвей, а на этой легкой крыше лежит шкура волка, набитая травой. Из разреза в шкуре торчит кусок свежей печени. Ловец, спустившись в яму, притаился и терпеливо ждет орла. Но как заманивает он орла? Этого я не знал. Как удается ему справиться с сильной птицей? Мне говорили, что раны, нанесенные клювом и когтями орла, часто бывают смертельны. Как защитить себя от страшных когтей и клюва? Я не находил ответа, и мне стало грустно. "Пожалуй, правы те, которые говорили, что пройдет много-много зим, раньше чем я сделаюсь ловцом орлов", -- подумал я.
Потом я вспомнил слова Красных Крыльев и ободрился.
-- Этим летом я научусь ловить орлов! -- воскликнул я.
Я посмотрел вниз на равнину и увидел бабушку и мать. Они уже содрали шкуру с самки и теперь направлялись к туше молодого бизона. Вскоре показались на равнине охотники из нашего лагеря. За ними ехали женщины. У подножия горы они остановились и перекинулись несколькими словами с моей матерью. Затем один из них повернул лошадь и въехал на гору. Это был Длинный Волк из клана "Никогда Не Смеются", юноша, на одну-две зимы старше меня.
-- Что ты тут делаешь, Маленькая Выдра? -- спросил он.
-- Осматриваю ловушку, -- отозвался я. -- Единственное мое желание -- стать ловцом орлов, но непременно этим летом.