Шиллер Фридрих
Прогулка под липами

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Der Spaziergang unter den Linden
    Перевод Розы Венгеровой (1901).

Прогулка подъ липами.

   Собраніе сочиненій Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
   
   Вольмаръ и Эдвинъ -- два друга. Они удалились отъ свѣта, съ его дѣловой суетой и будничными тревогами, и жили вдвоемъ въ тиши мирнаго уединенія. Здѣсь, на свободѣ, они предавалисьфилософскому созерцанію, стараясь познать и распутать тѣ таинственно и чудесно переплетенныя нити судьбы, по которымъ направлялась ихъ жизнь. Удачникъ Эдвинъ готовъ былъ заключить весь міръ въ свои горячія, радостныя объятія, мрачному Вольмару все существующее рисовалось въ черномъ цвѣтѣ его собственныхъ неудачъ и жизненныхъ невзгодъ. Липовая аллея была мѣстомъ, гдѣ они всего охотнѣе предавались своимъ размышленіямъ. Однажды, въ очаровательный майскій день они совершили свою обычную прогулку. Вотъ что осталось у меня въ памяти изъ ихъ разговора.
   Эдвинъ. День такъ прекрасенъ; вся природа полна радости и веселья. Вы все-жъ: задумчивы, Вольмаръ.
   Вольмаръ. Оставьте меня! Вы знаете мое обыкновеніе портить всякое расположеніе духа.!
   Эдвинъ. Ну можно-ли такъ брезгливо отталкивать чашу радости?
   Вольмаръ. А почему-жъ бы и нѣтъ, если въ чашѣ оказывается паукъ? Возьмемъ, для примѣра, настоящій моментъ: не правда-ли, природа представляется вамъ теперь въ видѣ прекрасной дѣвушки-невѣсты, щеки которой залиты нѣжнымъ румянцемъ стыдливости; мнѣ-же она кажется поблекшей матроной, а румянецъ ея -- слоемъ румянъ, скрывающихъ зеленоватую желтизну увядшихъ щекъ; въ ея выцвѣтшихъ волосахъ наслѣдственные алмазы, и какъ она жеманится, какъ любуется собой въ этомъ праздничномъ нарядѣ! Да вѣдь нарядъ-то ужъ изношенъ и сотни тысячъ разъ перешитъ и перекроенъ! Вѣдь при предшественникахъ Девкаліона она уже волочила этотъ самый извивающійся зеленый шлейфъ, душилась этими-же самыми духами, этой же самой пестрой каймой украшала свое платье. Сотни тысячъ лѣтъ она поддерживаетъ свое существованіе, питаясь исключительно объѣдками со стола смерти. Изъ чего сдѣланы ея бѣлила, ея румяна? Она варитъ ихъ изъ костей своихъ собственныхъ дѣтей,-- прахъ и тлѣнъ она превращаетъ въ блестки, которыми ослѣпляетъ наивные взоры простаковъ. Это -- нечистоплотное, неразборчивое чудовище, небрезгающее собственными нечистотами, которыя онотысячекратно разогрѣваетъ, чтобы снова и снова пожирать ихъ. Изъ обносковъ своихъ, заштопанныхъ и заплатанныхъ, мастеритъ она новые наряды, которыми такъ кичится, и выноситъ ихъ на рынокъ и затѣмъ снова ихъ раздираетъ, превращая въ груду отвратительнаго тряпья. Извѣстно ли тебѣ, молодой человѣкъ, въ чьемъ обществѣ ты, быть можетъ, прогуливаешься въ настоящую минуту? Приходитъ-ли тебѣ когда-нибудь на умъ, что весь этотъ безконечный кругъ -- безграничная могила твоихъ предковъ? Думалъ-ли ты о томъ, что этотъ нѣжный зефиръ, приносящій тебѣ сладкое благоуханіе липъ, вдуваетъ, можетъ быть, въ твой носъ развѣянную силу Арминія? Возможно, что изъ этого серебристаго источника, вмѣстѣ съ живительной влагой, ты вкушаешь разложившіеся остатки нашихъ великихъ Генриховъ? Фи, фи! Римскіе мужи, потрясавшіе нѣкогда вселенную, разорвавшіе величавый міръ натри части и подѣлившіе его между собой, какъ мальчишки разрываютъ букетъ цвѣтовъ и дѣлятся имъ, чтобы воткнуть его въ свои шляпы,-- эти великіе герои древности обязаны, быть можетъ, въ настоящее время глотками кастратовъ -- потомковъ своихъ -- завывать трогательныя аріи оперъ. Атомъ, озарившійся мыслью о Божествѣ въ мозгу Платона, атомъ, трепетавшій великимъ человѣколюбіемъ и состраданіемъ въ сердцѣ Тита, этотъ самый атомъ, весьма возможно, подергивается скотскими вожделѣніями въ жилахъ какого-нибудь современнаго Сарданапала или-же разносится вороньемъ подъ видомъ падали повѣшеннаго грабителя. Что за стыдъ! Какой позоръ! Изъ священнаго пепла нашихъ отцовъ мы вылѣпили себѣ арлекинскія маски, мудростью нашихъ предшественниковъ мы набили себѣ дурацкіе колпаки. Вы, кажется, находите это забавнымъ, Эдвинъ?
   Эдвинъ. Не сердитесь! Отъ вашихъ разсужденій вѣетъ весьма комическими выводами. Ужъ не хотите-ли вы, чтобъ наши тѣла странствовали по тѣмъ-же законамъ, какіе приписываются нашимъ душамъ? Чтобы послѣ смерти управляющаго ими механизма они несли тѣ-же обязанности, которыя исполняютъ при жизни по распоряженію духа? А духъ усопшаго обязанъ, въ свою очередь, продолжать ту-же дѣятельность, которой онъ предавался въ первой своей жизни. Quae cura fuit vivis, eadem sequitur tellure repostos.
   Вольмаръ. Или же, чтобы пепелъ Ликурга покоился на днѣ океана и по сію пору, и на вѣчныя времена. Да?
   Эдвинъ. Слышите-ли вы нѣжныя трели соловья? Что, если Это маленькое существо, такъ глубоко трогающее наши сердца, возродилось изъ урны съ пепломъ Тибулла, голосъ котораго былъ такъ-же нѣженъ, какъ голосъ этой маленькой птички? Что если вдохновенный Пиндаръ паритъ надъ нами въ образѣ вонъ того орла, высоко возносящагося къ синему куполу неба? Не атомъ-ли Анакреона носится вокругъ насъ въ ласкающемъ дыханіи вѣтерка? Кто поручится за то, что тѣла сластолюбцевъ не ложатся нѣжнымъ налетомъ пудры на разметавшіеся локоны ихъ повелительницъ? Кто знаетъ, тысячелѣтняя ржавчина на зарытыхъ въ землю монетахъ не есть-ли остатки лихоимцевъ, плотно приставшіе послѣ смерти къ тому, что было имъ такъ дорого при жизни? Быть можетъ, тѣла полиграфовъ, перелитыя въ буквы или перемолотыя въ бумагу, присуждены къ вѣчной мукѣ въ тискахъ печатнаго станка для увѣковѣченія и распространенія нелѣпостей, рождающихся изъ-подъ пера ихъ коллегъ. Чѣмъ мнѣ докажутъ, что камень, доставляющій столь тяжкія страданія нашему сосѣду, не есть остатокъ неискуснаго врача, осужденнаго за безуспѣшное лѣченіе на роль непрошеннаго стража позорной темницы до тѣхъ поръ, пока не явится искусная рука хирурга для освобожденія заколдованнаго принца? Ну вотъ видите, Вольмаръ, изъ той-же чаши, откуда вы черпаете горечь вашей желчи, мой бодрый духъ почерпаетъ веселыя шутки.
   Вольмаръ. Эдвинъ, Эдвинъ, какъ можете вы обращать въ шутку такіе серьезные вопросы, какъ хватаетъ у васъ духа острить и потѣшаться надъ ними! Узнали-бы наши государи, воображающіе, что жизнь и смерть зависитъ отъ одного мановенія ихъ бровей; узнали бы наши красавицы, стремящіяся одурачить всю нашу мудрость однимъ только нѣжнымъ пушкомъ своихъ щекъ; узнали-бы тѣ сладкіе молодчики, которые создаютъ себѣ божество изъ горсточки бѣлокурыхъ волосъ,-- дошло-бы до ушей ихъ, разсказалъ-бы кто-нибудь имъ всѣмъ, какъ безцеремонно прохаживается лопата могильщика по черепу бѣднаго Іорика. Что стоитъ женщина со всей ея красотой, если великій Цезарь идетъ на замазку щелей дырявой стѣны въ защиту отъ вѣтра?
   Эдвинъ. И что-же слѣдуетъ изъ всего этого?
   Вольмаръ. Слѣдуетъ жалкая развязка жалкаго фарса! Трагедія, видите-ли, въ томъ, что жизнь и участь души руководствуется предписаніями матеріи. Сдѣлайте-ка тутъ какой вамъ угодно благопріятный выводъ.
   Эдвинъ. Осторожнѣе, Вольмаръ! Вы увлекаетесь бреднями, пренебрегая всякимъ благоразуміемъ.
   Вольмаръ. Дайте мнѣ договорить! Доброе дѣло не боится свѣта истины.
   Эдвинъ. Пусть-же Вольмаръ откроетъ истину, если онъ счастливѣе меня.
   Вольмаръ. Э, фи! Вотъ вы ужъ и ткнули прямо въ самую опасную рану. Судя по вашему, мудрость -- какая-то гнусная кумушка, которая примащивается къ каждому дому, прилаживается къ каждому настроенію,-- съ несчастными злословитъ на счетъ милости и справедливости неба, въ тонъ счастливцамъ старается найти свѣтлыя стороны въ злѣ и горѣ, царствующихъ на землѣ. Плохого пищеваренія достаточно, чтобы весь земной шаръ представился сплошнымъ адомъ; стаканъ вина способенъ заставить насъ поклониться, какъ богу, тому, кого мы считаемъ обыкновенно дьяволомъ. Скажите мнѣ, Эдвинъ, гдѣ-же правда, если вся философія есть отраженіе нашего настроенія. Эдвинъ, я боюсь, что мудрость прійдетъ къ вамъ вмѣстѣ съ утратой ясности вашего духа.
   Эдвинъ. Я предпочелъ-бы отказаться отъ мудрости.
   Вольмаръ. Вы произнесли слово "счастливый". А скажите-ка мнѣ, Эдвинъ, какъ стать имъ? Необходимое условіе жизни -- трудъ, мудрость -- ея цѣль, а блаженство, вы говорите,-- ея награда. Тысячи судовъ распускаютъ паруса вслѣдъ за другими тысячами, и еще тысячи отправляются за ними, и всѣ они носятся по безбрежному морю въ поискахъ счастливаго острова, въ стремленіи добыть это золотое руно. Скажиже мнѣ, мудрецъ, коль ты знаешь, сколькимъ изъ нихъ удалось найти это сокровище? Я вижу флотъ безчисленныхъ судовъ, мечущійся въ вѣчномъ круговоротѣ своихъ ежедневныхъ нуждъ, вѣчно отчаливающій отъ этого берега, чтобы опять къ нему-же пристать, и вѣчно сюда пристающій, чтобы снова отчаливать. Они кружатъ около пристаней своего предназначенія, робко крейсируютъ вдоль берега, чтобъ добыть себѣ провіантъ или привести въ порядокъ свой такелажъ, но никогда не отваживаются въ открытое море. Это тѣ, которые сегодня заканчиваютъ свой трудовой день для того, чтобы завтра начать его снова. Этихъ, конечно, я не стану считать, а они -- половина человѣчества. Есть и другіе: тѣ, что, увлекаемые бурнымъ водоворотомъ страстей, находятъ свою пристань въ безславной могилѣ; вся сила ихъ существованія сводится къ усерднымъ стараніямъ вкусить какъ можно больше отъ пота, пролитаго первыми. Конечно, и этихъ нельзя считать, но тогда въ остаткѣ получится одна только жалкая четверть. Уныло и робко направляетъ она свои паруса по бурнымъ волнамъ грознаго океана, плывя безъ компаса подъ руководствомъ однѣхъ только обманчивыхъ звѣздъ. Вонъ-вонъ на краю горизонта, подобно бѣлому облачку, мерцаетъ желанный берегъ -- берегъ счастья. "Земля!" восклицаетъ кормчій, но въ ту-же минуту какая то предательская ничтожная дощечка даетъ течь, и мощное судно идетъ ко дну въ виду самаго берега.
   Apparent rari nantes in gurgite vasto. Послѣ долгой неравной борьбы человѣка со стихіей самому искусному пловцу, обезсилѣвшему и почти потерявшему сознаніе, удается выбраться на берегъ. Вотъ онъ -- этотъ счастливецъ, чужой и одинокій въ тропическомъ поясѣ, куда выбросила его прихоть волнъ, тоскливо бродитъ по спасительному берегу и озирается полными слезъ глазами, отыскивая свое сѣверное отечество. Такимъ образомъ одинъ милліонъ за другимъ убываетъ изъ вашей щедрой категоріи. Дѣти мечтаютъ о рыцарскихъ латахъ мужей, мужи плачутъ о безвозвратно утраченномъ дѣтствѣ. Потокъ нашихъ знаній оглядывается назадъ, чтобъ найдти свое устье. Вечеру предшествуютъ сумерки, какъ утру -- разсвѣтъ. Въ одну и ту же ночь Аврора обнимается съ Гесперомъ. Мудрецъ, мнящій пробить стѣну смерти, мало-по-малу опускается и вновь погружается въ неразумное дѣтство. Ну, Эдвинъ, найдите-же оправданіе горшечнику передъ горшкомъ. Отвѣчайте что-нибудь, Эдвинъ!
   Эдвинъ. Горшечникъ оправданъ уже тѣмъ, что горшокъ осмѣливается призывать его къ отвѣту.
   Вольмаръ. Говорите серьезно!
   Эдвинъ. Я считаю поѣздку не напрасной, хотя-бы островъ и не былъ отысканъ.
   Вольмаръ. Ужъ не потому-ли Эдвинъ, что глаза упиваются живописными видами, мелькающими направо и налѣво? И во имя этого отдаваться на полный произволъ стихій; ради этого ежеминутно трепетать встрѣчи острыхъ подводныхъ скалъ; ради этого подвергать себя тройной смерти въ безпокойной пустынѣ водъ? Ни слова больше! Мое озлобленіе краснорѣчивѣе вашего довольства!
   Эдвинъ. Такъ, по вашему, я долженъ топтать ногами фіалку за то, что роза мнѣ не дается? Я не долженъ наслаждаться этимъ прекраснымъ майскимъ днемъ, потому что можетъ набѣжать облако и омрачить его? Такъ нѣтъ-же; я предпочитаю исчерпать всю радость подъ этой ясной безоблачной синевой и тѣмъ сократить себѣ скуку предстоящей непогоды. Неужелиже не сорвать цвѣтка, потому что завтра онъ утратитъ свое благоуханіе? Я сорву его, а когда онъ увянетъ, я его брошу и сорву его младшую сестру, которая уже пробивается изъ почки, благоуханная и прекрасная.
   Вольмаръ. Тщетно! напрасно! Гдѣ посѣяно одно зерно удовольствія, тамъ выросли тысячи плодовъ страданія. Гдѣ пала одна слеза радости, тамъ погребены тысячи слезъ отчаянія. На томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ радовался и веселился человѣкъ, тысячи насѣкомыхъ корчились въ предсмертныхъ судорогахъ. Въ тотъ самый мигъ, когда наши восторги возносятся къ небу, къ нимъ присоединяются тысячи проклятій, направленныхъ туда-же. Это обманчивая игра, гдѣ горсточка выигравшихъ исчезаетъ въ несчетномъ количествѣ разоренныхъ. Каждый мигъ уноситъ съ собою радости. Каждая пылинка есть надгробный памятникъ счастью. На каждую точку безграничной вселенной смерть наложила свою царственную печать. Каждый атомъ носитъ безнадежную надпись: "Прошло".
   Эдвинъ. Почему, "прошло", а не было? Кто знаетъ, быть можетъ каждый звукъ въ природѣ похоронный гимнъ, полный скорби и надежды, возвѣщающій горесть утраты и радость вѣчнаго блаженства. А вмѣстѣ съ тѣмъ, каждый звукъ можетъ быть хвалебнымъ гимномъ любви вездѣсущей и безсмертной... Вольмаръ, у этой липы я получилъ первый поцѣлуй моей Юліи.
   Вольмаръ. (поспѣшно удаляясь). Молодой человѣкъ! подъ этой липой я потерялъ мою Лауру.

Р. Венгерова.

0x01 graphic

ПРОГУЛКА ПОДЪ ЛИПАМИ.
(1782).

   Мысли, здѣсь высказанныя молодымъ Шиллеромъ, навѣяны "Вертеромъ" (письмо отъ 18 Августа) и "Гамлетомъ" (сцена съ могильщиками). Онѣ имѣютъ цѣлью показать, что въ основѣ какъ пессимистическаго, такъ и оптимистическаго міровоззрѣнія лежатъ не объективныя данныя, а чистосубъективные отзвуки пережитаго.
   Русскіе переводы.
   1. "Комета" (альманахъ на 1830 г.).
   2. Соч. Шиллера въ изд. Гербеля; безъ имени переводчика.
   3. Переводъ Р. А. Венгеровой. Исполненъ для настоящаго изданія
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru