Шекспир Вильям
Кориолан

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

ШЕКСПИРЪ

КОРІОЛАНЪ.

ТРАГЕДІЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ.

   Собраніе сочиненій А. В. Дружинина. Том третій.
   С-Пб, Въ типографіи Императорской Академии Наукъ, 1865

ВСТУПЛЕНІЕ.

   Представляемый читателю переводъ "Коріолана" сдѣланъ по тексту Пейна Колльера. Большимъ пособіемъ при трудѣ нашемъ служилъ точный и добросовѣстный переводъ Н. X. Кетчера, изданный въ 1848 году. На случай, еслибы между русскими читателями оказались лица, не вполнѣ довѣряющія комментаріямъ и поправкамъ Колльеровскаго текста,-- мы долгомъ считаемъ сообщить имъ, что въ означенномъ изданіи Шекспира драма "Коріоланъ" имѣетъ весьма немного измѣненій противъ другихъ текстовъ, всѣмъ извѣстныхъ и всѣми признанныхъ.
   Разныя обстоятельства замедлили печатаніе нашего перевода, который, по первоначальному разсчету, долженъ былъ появиться въ свѣтъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ "Короля Лира". Въ теченіе двухъ лѣтъ, истекшихъ со времени изданія этой послѣдней трагедіи, взглядъ нашъ на задачу переводчика не понесъ никакихъ измѣненій. Онъ остался точно такимъ же, какъ онъ высказанъ нами во вступительномъ этюдѣ къ "Королю Лиру",-- вниманіе публики, благосклонно принявшей переводъ и дружелюбные отзывы лучшихъ нашихъ литераторовъ могли только утвердить переводчика въ основаніяхъ, служившихъ ему за руководство. Сверхъ того, ближайшее изученіе переводовъ Шекспира, представленныхъ на судъ публики первыми изъ русскихъ знатоковъ англійской литературы, истребило и остатки сомнѣній по этому предмету. Во всѣхъ сказанныхъ переводахъ мы примѣтили практическія и разумныя уступки духу русскаго языка, никакъ не поддающемуся чудовищной метафорѣ и эвфуизму, иногда встрѣчавшимся въ великомъ оригиналѣ. Даже въ переводахъ, сдѣланныхъ прозою, и, стало быть, не стѣсненныхъ быстротой рѣчи, необходимой въ стихосложеніи, мы очень часто видѣли положительныя отклоненія отъ оборотовъ, вошедшихъ въ плоть и кровь англійскаго языка, но для насъ неловкихъ и напыщенныхъ *). Перебирая самые вѣрные и подстрочные переводы Шекспира, до сихъ поръ у насъ изданные, мы безъ труда убѣдились, что чѣмъ даровитѣе оказывался русскій переводчикъ, чѣмъ тоньше зналъ онъ законы и условія собственнаго языка,-- тѣмъ упорнѣе боролся онъ съ напряжонностью слога, которая неминуемо должна была истекать изъ слишкомъ усиленнаго стремленія передать букву оригинала.
   {* Такъ, напримѣръ, въ переводѣ "Коріолана" г. Кетчеръ, одинъ изъ самыхъ точныхъ и свѣдующихъ переводчиковъ Шекспира, допускаетъ отклоненія, обусловленныя необходимостью. Выраженіе:
  
             ......it is no little thing to make
             My eyes sweat compassion,
  
   онъ передаетъ словами: "Да много надобно, чтобъ расположить мои глаза къ состраданію. Слова: Even when the navel of the state was touched -- онъ переводитъ, когда врагъ грозилъ сердцу отчизны. Мы могли бы привести еще множество подобныхъ примѣровъ въ одномъ переводѣ "Коріолана".}
   Разсуждая и совѣтуясь съ знатоками Шекспировыхъ трудовъ и Шекспировской литературы {Пользуемся этимъ случаемъ, чтобъ передать искреннюю нашу признательность всѣмъ лицамъ, которыя совѣтами и указаніями своими наиболѣе облегчили трудъ нашъ при переводѣ "Коріолана",-- и прежде всѣхъ господину Шау, автору извѣстной и столь уважаемой книги; "Outlines of the english litterature".}, мы получили одно замѣчаніе, которое и обдумали съ возможной основательностью. Намъ совѣтовали, при новомъ изданіи "Короля Лира", и при напечатаніи настоящаго перевода, передать слово въ слово тѣ обороты и метафоры, которыя были найдены нами несовмѣстными съ духомъ русскаго языка, и, сдѣлавъ это, помѣстить означенные отрывки въ концѣ труда, вмѣстѣ съ примѣчаніями. Такая мѣра, сказано было намъ, удовлетворитъ всѣхъ любителей подстрочной точности и въ тоже время докажетъ необходимость перифразъ и смягченій, переводчикомъ допущенныхъ. Совѣтъ заслуживалъ не только полнаго вниманія съ нашей стороны, но и возможно точнаго примѣненія къ дѣлу. Руководясь имъ, мы посвятили нѣкоторое время на новый пересмотръ переводнаго текста, передавая съ возможной вѣрностью метафоры оригинала, не стѣсняясь ихъ кудреватостью и отступая передъ ними лишь въ такомъ случаѣ, если буквальный переводъ приводилъ къ положительной безсмыслицѣ. Варіанты, накопившіеся такимъ образомъ, всѣ вынесены нами въ отдѣлъ примѣчаній, каждый варіантъ округленъ и прилаженъ къ тексту перевода такимъ образомъ, что еслибы иному читателю вздумалось зачеркнуть строки текста и замѣнить ихъ строками варіантовъ, форма стиховъ и плавность рѣчи отъ того не пострадаютъ. Потому мы даже просили бы читателей, хорошо изучившихъ Шекспира и, стало бытъ, привыкшихъ къ цвѣтистости слога, возмущающей людей непривычныхъ, сдѣлать означенную перемѣну, которую легко покончить въ четверть часа, зачеркивая строки типографскими чернилами и ими же вписывая выраженія, переданныя буквально или почти буквально.
   Читателя молодого и еще знакомящагося съ Шекспировой поэзіей, мы тоже приглашаемъ пересмотрѣть со вниманіемъ варіанты "Коріолана". Мы думаемъ, что большинству читателей необходимо знакомиться съ Шекспиромъ чрезъ поэтическіе, по возможности популярные переводы его твореній; но одного такого знакомства еще недостаточно. Освоиваясь съ духомъ поэта, надо, по мѣрѣ своихъ силъ, сближаться и съ его языкомъ во всѣхъ подробностяхъ. Признавая вполнѣ, что въ настоящее время, при настоящемъ положеніи русскаго языка и маломъ знакомствѣ нашей публики съ Шекспиромъ, буквальный переводъ нѣкоторыхъ Шекспировыхъ фразъ положительно невозможенъ,-- мы этимъ никакъ не хотимъ сказать, чтобъ онъ былъ невозможенъ и на будущее время. Нѣсколько лишнихъ десятилѣтій, безъ сомнѣнія, подвинутъ дѣло лучше всякихъ усилій со стороны переводчиковъ: въ этотъ періодъ времени русскій языкъ обогатится, установится и пріобрѣтетъ большую гибкость, а между тѣмъ изученіе Шекспира у насъ подвинется, и трагедіи великаго человѣка будутъ дѣлаться знакомѣе и знакомѣе русскимъ людямъ. Привычка къ Шекспировскимъ особенностямъ облегчитъ дѣло сближенія, и очень вѣроятно, что, съ годами, вся масса русскихъ читателей станетъ къ творцу "Отелло" въ положеніе британской публики, для которой каждый стихъ Шекспира есть семейное слово (household word). Театръ и представленіе Шекспировыхъ драмъ на сценѣ -- вотъ лучшее средство сближенія, о которомъ мы говорили. Эвфуизмъ, мѣстами мелькающій въ "Лирѣ", "Гамлетѣ", "Отелло", пьесахъ, столько разъ представленныхъ на русскомъ театрѣ, уже не поражаетъ насъ такъ, какъ поражаетъ эвфуизмъ Шекспировыхъ фантастическихъ комедій и другихъ его пьесъ, никогда еще у насъ не игравшихся. Въ примѣчаніяхъ къ "Королю Лиру" мы указывали на выраженіе "не стой между дракономъ {На русской сценѣ "тигромъ".} и его яростью", отъ частаго употребленія на русской сценѣ кажущагося выраженіемъ весьма дозволеннымъ, между тѣмъ какъ какой нибудь "пуховый совъ" или "обида въ немъ тюремщикъ состраданью" признаются нами до такой необычайной степени несовмѣстными съ духомъ языка русскаго. Въ сущности, два сейчасъ приведенныя выраженія такъ же точно не подходятъ къ нашему языку, какъ и знаменитая фраза Лира,-- но фраза Лира часто раздавалась на вашей сценѣ, ее очень эффектно произносилъ покойный Каратыгинъ, слушатели съ ней свыклись, и теперь всякій русскій поэтъ можетъ ввести ее въ любое изъ своихъ стихотвореній, чего, конечно, онъ не дерзнетъ сдѣлать съ метафорой изъ "Макбета" или "Коріолана". Будемъ же надѣяться, что читатель, какъ бы ни былъ онъ преданъ простотѣ, составляющей необходимую основу русской поэтической рѣчи, будетъ готовъ сдѣлать нѣкоторое усиліе надъ собою, и не откажется усвоить себѣ, мало по малу, тѣ изъ метафорическихъ отрывковъ Шекспира, которыя при первомъ чтеніи, можетъ быть, возбудятъ въ немъ не совсѣмъ поэтическое чувство.
   Критическій взглядъ на значеніе "Коріолана", вмѣстѣ съ этюдомъ по поводу главныхъ дѣйствующихъ лицъ трагедіи, будетъ нами напечатанъ въ послѣдствіи -- объемъ статьи и журнальныя условія въ настоящее время не позволяютъ приложить ее къ тексту, какъ это было сдѣлано при напечатаніи "Короля Лира" и изданіи его отдѣльною книгою. "Король Лиръ", по своей многосложности и легендному содержанію, дѣлалъ вступительный этюдъ необходимостью. "Коріоланъ", въ которомъ дѣйствіе чрезвычайно просто и лица взяты изъ всѣмъ извѣстной эпохи римской исторіи, легко можетъ безъ него обойтись. Для читателей, не знающихъ хорошо исторіи Рима, пособіемъ при чтеніи "Коріолана" можетъ служить книга, служившая Шекспиру главнымъ матеріаломъ при созданіи его трагедіи: мы говоримъ про "Жизнеописанія великихъ людей", Плутарха.
  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

  
   Каій Марцій Коріоланъ, благородный римлянинъ.
   Титъ Ларцій, Комниій -- римскіе полководцы въ войну противъ вольсковъ.
   Мененій Агриппа, другъ Коріолана.
   Сициній Брутъ, Юній Брутъ -- народные трибуны.
   Маленькій Марцій, сынъ Коріолана.
   Римскій вѣстникъ.
   Титъ Авфидій, полководецъ вольсковъ.
   Военачальникъ, подчиненный Авфидію.
   Заговорщики въ пользу Авфидія.
   Гражданинъ изъ Лиціума.
   Двое часовыхъ изъ дружины вольсковъ.
   Волумнія, мать Коріолана.
   Виргинія, жена Коріолана.
   Валерія, подруга Виргиніи.
   Благородныя римлянки.
  

Римскіе и вольскіе сенаторы, патриціи, эдилы, ликторы, воины, граждане, вѣстники, слуги Авфидій и другія лица.

Дѣйствіе происходитъ частію въ Римѣ, частію на земляхъ вольсковъ и анціатовъ.

  

ДѢЙСТВІЙ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Улица въ Римѣ.

Входятъ толпою возмутившіеся ГРАЖДАНЕ, съ дубинами, кольями и другимъ оружіемъ.

  

1-й Гражданинъ.

   Прежде чѣмъ идти дальше, дайте мнѣ сказать одно слово.
  

Всѣ граждане.

   Говори! говори! (Говорятъ разомъ.)
  

1-й Гражданинъ.

   Рѣшились вы скорѣй умереть, чѣмъ терпѣть голодъ?
  

Всѣ.

   Рѣшились, рѣшились.
  

1-й Гражданинъ.

   Вы знаете, конечно, что Каій Марцій -- первый супостатъ народу?
  

Всѣ.

   Знаемъ, знаемъ.
  

1-й Гражданинъ.

   Такъ убьемъ же его -- и тогда хлѣбъ подешевѣетъ. Рѣшено, что ли?
  

Всѣ.

   Нечего тутъ толковать -- убьемъ его! Пойдемте, пойдемте!
  

2-й Гражданинъ.

   Одно слово, честные граждане.
  

1-й Гражданинъ.

   Какіе тебѣ честные граждане! Бѣдняковъ не зовутъ честными -- патриціи одни честны! У нихъ всего по горло, а мы нуждаемся. Пусть бы отдали они вамъ хоть часть своего избытка -- во время -- мы-бы имъ могли сказать спасибо за ихъ милосердіе. Это для нихъ слишкомъ разорительно! Имъ любо глядѣть на нашу худобу, да на наше горе -- свой достатокъ кажется имъ слаще! Мщеніе, граждане! пока еще осталась у васъ сила въ рукахъ -- хватайте колья! Боговъ призываю я въ свидѣтели -- не отъ злобы, а отъ голода я говорю это!
  

2-й Гражданинъ.

   За что жь начинать ты хочешь съ Каія Марція?
  

1-й Гражданинъ.

   Съ него перваго: онъ хуже собаки для народа.
  

2-й Гражданинъ.

   Вспомни хоть про его заслуги отечеству.
  

1-й Гражданинъ.

   Помню, и хвалилъ бы ихъ, да онъ и безъ моей похвалы ими гордится не въ мѣру!
  

2-й Гражданинъ.

   Говори безъ злости.
  

1-й Гражданинъ.

   Я тебѣ говорю -- изъ одной гордости онъ служилъ родинѣ. Простаки хвалятъ въ немъ любовь къ Риму: не для родного края, а изъ угоды своей матери, да изъ тщеславія дрался онъ за отечество. Пускай дрался онъ храбро, да храбрость въ немъ не ниже надменности.
  

2-й Гражданинъ.

   Ты на недостатокъ природы глядишь, какъ на преступленіе. Развѣ онъ жаденъ? Ты, можетъ быть, и этотъ порокъ на него взвалишь?
  

1-й Гражданинъ.

   И безъ жадности на немъ грѣховъ не оберешься. (Слышны крики.) Это кто шумитъ? Поднялась и та часть города! Что мы здѣсь болтаемъ пустое? -- въ Капитолій!

Всѣ.

   Идемъ, идемъ въ Капитолій!
  

1-й Гражданинъ.

   Тише -- кто это пришелъ къ намъ?
  

Входитъ Мененій Агриппа.

  

2-й Гражданинъ.

   Почтенный Мененій Агриппа -- всегдашній другъ народа.
  

1-й Гражданинъ.

   Съ нимъ бы можно жить хорошо. Если бы всѣ такіе были!
  
                       Мененій.
  
             Эй, вы! товарищи! куда плететесь
             Съ дубинами и кольями? Въ чемъ дѣло?
  

1-й Гражданинъ.

   Въ чемъ дѣло? Сенатъ знаетъ, въ чемъ дѣло. Давно уже онъ догадывается -- сегодня мы ему все растолкуемъ. Въ сенатѣ говорятъ, что у бѣдныхъ просителей терпѣнье крѣпко. А теперь узнаютъ, что и руки ваши не слабы.
  
                       Мененій.
  
             Друзья мои -- сосѣди дорогіе!
             Опомнитесь! -- зачѣмъ хотите вы
             Попасть въ бѣду?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                 Да мы и такъ въ бѣдѣ!
  
                       Мененій.
  
             Друзья, повѣрьте, съ горемъ и заботой
             Глядятъ на васъ патриціи. Я знаю,
             Что вы въ нуждѣ, что дорогъ хлѣбъ, но также
             Я знаю, что разумнѣй будетъ вамъ
             Противъ небесъ поднять свои дубины,
             Чѣмъ противъ государства. Не сломить
             Вамъ безпощадной, грозной силы Рима!
             Хотя бъ сильнѣй вы были во сто кратъ --
             Онъ раздробитъ васъ всѣхъ. Не богачи,
             А боги намъ нужду и скудость шлютъ;
             Не угрожать руками -- гнуть колѣна
             Вамъ для спасенья надо. Горе! горе!
             Бѣда въ бѣду влечетъ васъ: вы хулите
             Отцовъ-правителей -- въ своихъ отцахъ
             Враговъ вы видите!
  

1-й Гражданинъ.

   Въ своихъ отцахъ! Хорошо они о насъ заботятся! Никогда не были они намъ отцами! Мы голодаемъ, а у нихъ амбары отъ хлѣба ломятся! Ихъ законы поддерживаютъ однихъ ростовщиковъ! Всякій день отмѣняется какой нибудь законъ, тяжкій для богачей, каждый день выдумывается другой законъ бѣднякамъ на угнетенье! Если война насъ не губитъ -- они насъ губятъ хуже войны всякой. Вотъ какъ насъ любятъ отцы отечества!
  
                                 Мененій.
  
             Или вы злы -- и въ томъ должны сознаться,
             Или вы глупы. Разскажу я вамъ
             Хорошенькую сказку; можетъ быть,
             Ее слыхали вы. Она годится
             Намъ прямо къ дѣлу. Что, хотите слушать?
  

1-й Гражданинъ.

   Отчего не выслушать, добрый господинъ! только не проведешь ты насъ своей сказкою! Говори же.
  
                       Мененій.
  
             Разъ какъ-то, противъ живота возстали
             Другіе члены тѣла, въ обвиненье
             Ему сказавши, что животъ одинъ
             Сидитъ безъ дѣла посреди ихъ всѣхъ,
             Набившись пищей, въ лѣности позорной
             Труда не зная вовсе, между тѣмъ
             Какъ всѣ другіе члены смотрятъ, ходятъ,
             Соображаютъ, слушаютъ, и вмѣстѣ
             Всѣмъ человѣкомъ правятъ. Имъ животъ
             Тамъ отвѣчалъ...
  
                       1-й Гражданинъ.
  
             Ну, ну -- что жь отвѣчалъ животъ?
  
                       Мененій.
  
             Сейчасъ скажу. Съ презрительной улыбкой
             (Вы знаете, что въ сказкѣ самъ животъ
             Не только говорить смѣяться можетъ)
             Онъ отвѣчалъ взволнованнымъ безумцамъ,
             Которые, завидуя тому,
             Что онъ всегда былъ полонъ, на него
             Кричали такъ, какъ вы теперь кричите
             Противъ отцовъ сената...
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                                     Что же могъ
             Отвѣтить онъ и бдительному глазу,
             И головѣ подъ царственнымъ вѣнцомъ,
             Рукѣ -- бойцу, и языку -- герольду,
             И сердцу вѣщему, ногамъ носящимъ насъ,
             И всѣмъ другимъ помощникамъ и членамъ,
             Когда они...
  
                       Мененій.
  
                                 Когда они... Что жь дальше?
             Зачѣмъ ты перебилъ меня?-- что жь дальше?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
             Когда они возстали справедливо
             Противу хищника...
  
                       Мененій.
  
                                 Ну, что жь потомъ?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
             На ихъ правдивое негодованье
             Что могъ животъ отвѣтить?
  
                       Мененій.
  
                                                     Это я
             Сейчасъ скажу, когда способенъ ты
             Имѣть терпѣнье.
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                           Говори жь скорѣе.
  
                       Мененій.
  
             Замѣть, мой другъ, что важный нашъ животъ
             Спокоенъ былъ при бѣшеномъ волненьи
             Своихъ враговъ. Онъ имъ отвѣтилъ такъ:
             "Друзья, вы правы въ томъ, что поглащаю
             Изъ васъ я первый общую намъ пищу;
             Но есть тому причина -- тѣло все
             Живетъ моимъ запасомъ. Не забудьте,
             Что пищу ту я шлю вамъ вмѣстѣ съ кровью,
             Что чрезъ ее и мозгъ, и сердце живы,
             Что отъ меня вся сила человѣка,
             Что жилы всѣ мельчайшія его
             Черезъ меня свою имѣютъ долю!
             И такъ, друзья" (животъ все продолжаетъ)...
  
                       1-й Гражданинъ.
  
             Понимаемъ, понимаемъ! -- дальше...
  
                       Мененій.
  
             "И такъ, друзья сочлены, хоть всегда
             Мои дары приходятъ къ вамъ незримо,
             Но вспомните, что мною вамъ дается
             Отъ пищи лучшій цвѣтъ, и что ее
             Не для себя я берегу". Ну, что же?
             Хорошъ отвѣтъ?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                 Отвѣтъ совсѣмъ не дуренъ.
             Что жь намъ-то изъ того?
  
                       Мененій.
  
             Животъ разумный -- это нашъ сенатъ,
             Вы жь -- члены непокорные! По правдѣ
             Вы оцѣните всѣ его заботы,
             Подумайте объ общемъ нашемъ дѣлѣ,
             И вы поймете, что отъ старшей власти,
             Что не отъ васъ -- зависитъ благо края.
             Вы поняли? (1-му гражданину.)
                                 Что скажешь мнѣ теперь,
             Ты, палецъ отъ ноги?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                           Какой я палецъ,
             За что я палецъ отъ ноги?
  
                       Мененій.
  
                                                     За то,
             За то, что ты, дрянной и самый низкій
             Изъ членовъ всѣхъ, впередъ предъ всѣми лѣзешь;
             За то, что ты, презрѣнный плутъ, въ надеждѣ
             На выгоды, другихъ ведешь туда,
             Откуда первый убѣжишь! Готовьте жь
             Скорѣй свои вы страшныя дубины!
             Противу Рима крысы поднялися
             Кому нибудь на горе.
  

Входитъ Каій Марцій.

                       Мененій.
  
                                           Храбрый Марцій,
             Привѣтъ тебѣ.
  
                       Каій Марцій.
  
                                 Спасибо. (Толпѣ.) Вы, мерзавцы,
             Что? иль опять нашла на разумъ вашъ
             Чесотка безпокойная? Въ чемъ дѣло?
             Зачѣмъ вы здѣсь?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                 На ласковое слово
             Всегда готовъ ты.
  
                       Марцій.
  
                                 Будетъ тотъ подлецъ
             Изъ всѣхъ льстецовъ презрѣннѣйшій, кто скажетъ
             Вамъ ласковое слово. Что вамъ нужно,
             Псы, недовольные войной и миромъ?
             Войны вы трусите -- въ спокойной долѣ
             Вы носъ дерете вверхъ. Кто вѣритъ вамъ,
             Въ бою найдетъ васъ зайцами, не львами,
             Гусей увидитъ, гдѣ нужны лисицы!
             Надежнѣй васъ на льду горячій уголь
             И градъ подъ солнцемъ. Вы на то годитесь,
             Чтобъ покланяться извергамъ преступнымъ
             И правду проклинать. Кто смѣлъ и славенъ,
             Тотъ гадокъ вамъ; а сердце ваше рвется,
             Какъ у больнаго прихоть, лишь туда,
             Гдѣ гибель скрыта. Тотъ, кто вѣритъ вамъ
             И дружбѣ вашей -- плаваетъ въ водѣ
             Съ свинцомъ на шеѣ. Твари! Вѣритъ вамъ?
             Когда вашъ нравъ мѣняется съ минутой,
             Когда во прахѣ предъ врагомъ вчерашнимъ
             Вы роетесь, а прежняго кумира
             Врагомъ зовете! По какому праву
             Вы бродите по городу, и съ крикомъ
             Позорите вы славный нашъ сенатъ,
             Сенатъ, который, вмѣстѣ съ божьей властью,
             Васъ держитъ въ страхѣ и мѣшаетъ вамъ
             Другъ друга жрать?
                       (Мененію.) Чего хотятъ они?
  
                       Мененій.
  
             Другой цѣны на хлѣбъ. По ихъ словамъ,
             Запасовъ много въ городѣ.
  
                       Марцій.
  
                                                     Мерзавцы!
             По ихъ словамъ! Они, за печью сидя,
             Хотятъ знать все, что дѣлается въ Римѣ,
             По прихоти судьбы рѣшая края!
             Они все знаютъ -- кто силенъ, кто слабъ,
             Кто женится, кто въ ходъ пошелъ, въ разсказахъ
             Превознося друзей своихъ, и съ прахомъ
             Противниковъ мѣшая. Хлѣба много,
             По ихъ словамъ? Когда бъ сенатъ построже
             Себя держалъ, и мнѣ съ мечомъ позволилъ
             На нихъ напасть, изъ этихъ мертвыхъ гадовъ
             Я навалилъ бы гору -- вышиною
             Съ мое копье!

(Граждане расходятся по немногу.)

  
                       Мененій.
  
                                 Молчи! -- они затихли
             И, не смотря на все свое нахальство,
             Расходятся, какъ трусы. Что же сталось
             Съ другой толпой?
  
                       Марцій.
  
                                 Разсѣялась. Скоты!
             Они на голодъ жаловались, смѣли
             Пословицы намъ повторять о томъ,
             Что съ голода и крѣпости сдаются,
             Что кормъ собакамъ нуженъ, что отъ неба
             Ниспосланъ хлѣбъ не богачамъ однимъ,
             И вслѣдъ за тѣмъ представили сенату
             Такую просьбу, отъ которой въ сердце
             Патриціатъ нашъ будетъ пораженъ
             И власти смѣлый взглядъ померкнетъ. Что жь?
             Имъ отвѣчали, приняли ихъ просьбу;
             Они же заорали отъ восторга
             И шапки закидали вверхъ, какъ будто
             Попасть стараясь въ мѣсяцъ.
  
                       Мененій.
  
                                                     Что жь дано имъ?
  
                       Марцій.
  
             Для поддержанья ихъ затѣй негодныхъ
             Даны имъ пять трибуновъ -- Юній Брутъ,
             Сициній Велутъ -- все по ихъ избранью,
             Еще... не помню. Смерть и гибель! Прежде
             Чернь раскидала бъ Римъ до основанья,
             Чѣмъ отъ меня добыть такой законъ!
             Пройдутъ года -- плоды его созрѣютъ
             На горе государству!
  
                       Мененій.
  
                                           Странно! странно!
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
                       Вѣстникъ.
  
             Здѣсь Каій Марцй?
  
                       Марцій.
  
                                 Здѣсь. Что тамъ случилось?
  
                       Вѣстникъ.
  
             Есть новости -- опять поднялись вольски!
  
                       Марцй.
  
             Я очень радъ -- теперь мы скоро сбудемъ
             Избытокъ скверный. Вотъ идутъ вожди.
  

Входятъ Коминій, Титъ Ларцій и другіе сенаторы, Юній Брутъ и Сициній Велутъ.

  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Сбылось, что предсказалъ ты, честный Марцій:
             Вооружились вольски.
  
                       Марцй.
  
                                           Есть у нихъ
             Великій полководецъ, Туллъ Авфидій.
             Съ нимъ будутъ хлопоты. Я сознаюсь,
             Завидна лишь его неустрашимость,
             И если не собой, то имъ, конечно,
             Хотѣлъ бы быть я.
  
                       Коминій.
  
                                 Ты сражался съ нимъ.
  
                       Марцй.
  
             Когда бъ весь міръ распался на два войска
             И Туллъ со мною шелъ, я бъ поднялъ бунтъ,
             Чтобъ биться съ нимъ: такого льва какъ онъ.
             Не скоро встрѣтишь.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                           Благородный Марцій!
             Ты и Коминій -- выбраны вождями
  
                       Коминій.
  
             Ты самъ того желалъ.
  
                       Марцій.
  
                                           Я и теперь
             Не откажусь. Титъ Ларцій, снова намъ
             Лицемъ къ лицу прядется Тулла встрѣтить!
             Состарѣлся ты? остаешься?
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                                     Нѣтъ,
             Хоть мнѣ придется драться костылемъ
             И на костыль опершись -- не останусь
             Я сзади васъ.
  
                       Мененій.
  
                                 Мой благородный Ларцій!
  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Идемъ же въ Капитолій -- тамъ, я знаю,
             Друзья собрались наши.
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                           Хорошо,
             Идите же -- мы за тобой, Коминій,
             Какъ за вождемъ достойнымъ.
  
                       Коминій.
  
                                                     Честный Ларцій!
  
                       1-й Сенаторъ (гражданамъ).
  
             Ступайте жь по домамъ.
  
                       Марцій.
  
                                           Нѣтъ, пусть за нами
             Идутъ они. У вольсковъ много хлѣба --
             Мы пустимъ этихъ крысъ на ихъ запасы.
             (Народу.) Вы, сорванцы почтенные, за нами!
             Вы очень храбры -- намъ до васъ есть дѣло!

(Уходятъ.)

Остаются Сициній и Брутъ.

  
                       Сициній.
  
             Бывали ли когда на свѣтѣ люди
             Надменнѣй Марція?
  
                       Брутъ.
  
                                           Нѣтъ, никогда!
  
                       Сициній.
  
             Затѣмъ ли насъ избралъ народъ въ трибуны...
  
                       Брутъ.
  
             Смотрѣлъ ли ты хоть на глаза его,
             На губы.
  
                       Сициній.
  
                       Нѣтъ, но я довольно слушалъ.
  
                       Брутъ.
  
             Взбѣсившись, онъ боговъ не пощадитъ!
  
                       Сициній.
  
             Надъ скромною луной онъ посмѣется!
  
                       Брутъ.
  
             Война его погубитъ. Слишкомъ гордъ
             Онъ для того, чтобъ честно биться.
  
                       Сициній.
  
                                                               Полонъ
             Онъ дерзостью и презираетъ насъ
             Какъ тѣнь полдневную. Дивлюсь, однако,
             Какъ согласился онъ принять въ вожди
             Коминія.
  
                       Брутъ.
  
                       Ему всего дороже
             То, чѣмъ богатъ онъ -- слава. Чтобъ вѣрнѣе
             Ее сберечь, второе мѣсто въ войскѣ
             Удобнѣй перваго. При неудачахъ,
             Хотя бъ Коминій былъ людей всѣхъ выше,
             Онъ будетъ обвиненъ, какъ полководецъ,
             И станутъ дураки кричать: "о, если бъ
             Нашъ Марцій велъ дѣла!"
  
                       Сициній.
  
                                           А при побѣдѣ
             Народный голосъ, ласковый къ нему,
             Съ Коминія часть славы сниметъ.
  
                       Брутъ.
  
                                                     Правда,
             Чужой заслугой завладѣетъ онъ.
             Ошибки же чужія увеличатъ
             Его заслуги.
  
                       Сициній.
  
                                 Такъ; пойдемъ же слушать
             Рѣшеніе сената -- и узнать,
             Какимъ порядкомъ Марцій поведетъ
             Свои дѣла.
  
                       Брутъ.
  
                       Идемъ, идемъ скорѣе. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА II.

Сенатъ въ Коріоли.

Входятъ Туллъ Авфидій и сенаторы.

                       1-й Сенаторъ.
  
             И такъ вполнѣ увѣренъ ты, Авфидій,
             Что римляне проникли нашу тайну
             И знаютъ все.
  
                       Авфидій.
  
                                 И самъ ты это знаешь!
             Задумывали ль здѣсь какое дѣло
             Тайкомъ отъ Рима? Вотъ, со мной письмо.
             Четыре дня тому, какъ мнѣ его
             Доставили. (Читаетъ.) "Ужь собраны войска,
             Хоть назначенья ихъ никто не знаетъ.
             Хлѣбъ въ Римѣ дорогъ, чернь въ большомъ волненьи,
             И слухи ходятъ, что Коминій, Марцій,
             Твой старый врагъ, такъ ненавистный черни,
             И храбрый римлянинъ, старикъ Титъ Ларцій,
             Всѣ трое поведутъ дружины Рима --
             Куда? -- не знаю. Можетъ быть, что къ вамъ.
             Готовьтесь же."
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                 Ужь мы давно готовы.
             Не сомнѣвались мы, что силы Рима
             Идутъ на насъ.
  
                       Авфидій.
  
                                 Ты самъ тому причиной!
             Ты говорилъ, что не къ чему скрывать
             Приготовленій нашихъ. Что же вышло?
             Извѣстно въ Римѣ все, что мы рѣшили,
             И цѣль ушла отъ насъ, и не успѣемъ
             Мы захватить хоть нѣсколькихъ селеній
             Врасплохъ, до появленья римской силы!
  
                       2-й Сенаторъ.
  
             Скорѣй же въ путь, Авфидій благородный!
             Прими войска, а насъ оставь однихъ,
             Чтобъ охранять Коріоли. Быть можетъ,
             Врагъ подойдетъ сюда,-- тогда на помощь
             Ты къ намъ придешь; но думается мнѣ,
             Что не готовы римляне.
  
                       Авфидій.
  
                                           Я знаю,
             Что римляне готовы. Знаю я,
             Что часть ихъ войскъ уже давно въ походѣ,
             И прямо къ намъ идетъ. Отцы, прощайте.
             Мы поклялися съ Марціемъ -- при встрѣчѣ
             Сойтись на безпощадный бой.
  
                       Всѣ Сенаторы.
  
                                                     Пусть боги
             Тебѣ помогутъ!
  
                       Авфидій.
  
                                 И хранятъ всѣхъ васъ.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Счастливый путь тебѣ.
  
                       2-й Сенаторъ.
  
                                           Прощай, Авфидій!
  
                       Всѣ.
  
             Прощай, Авфидій! (Уходятъ.)
  

СЦЕНА III.

Римъ. Комната въ домѣ Марція.

Волумнія и Виргилія шьютъ, сидя на низенькихъ стульяхъ.

  

Волумнія.

   Прошу тебя, дочь, или пой, или будь повеселѣе. Если бъ Марцій былъ мнѣ мужемъ, мнѣ радостнѣе казалось бы его славное отсутствіе, нежели самые жаркіе брачные поцалуи. Онъ у меня одинъ,-- а въ то время, когда тѣло его было еще нѣжно, когда его дѣтская красота плѣняла постороннихъ -- въ ту пору, когда мать, изъ-за цѣлаго дня царской просьбы, не рѣшится на одинъ часъ отпустить сына съ своихъ глазъ, я радостно посылала его искать опасности и съ ней славы. Я понимала, что такому сыну нуженъ людской почетъ, что не отзываясь на призывъ чести, сынъ мой былъ бы не человѣкомъ, а картиной для украшенія стѣнъ! На тяжкую войну я его послала, и онъ вернулся ко мнѣ съ дубовымъ вѣнкомъ за заслуги. И повѣрь дочь моя, меньше радовалась я, услыхавъ, что родила мальчика,-- меньше радовалась я тогда, нежели въ тотъ часъ, когда увидала его послѣ похода, увидала его истиннымъ мужемъ.
  

Виргилія.

   А если бъ онъ погибъ на войнѣ? что сказала бы ты тогда?
  

Волумнія.

   Память о немъ стала бы мнѣ за сына: въ его славѣ нашла бы я себѣ потомство! По совѣсти говорю тебѣ: будь у меня двѣнадцать сыновей, равно любимыхъ, любимыхъ такъ, какъ любимъ нами нашъ добрый Марцій, я бы легче перенесла погибель одиннадцати изъ нихъ за отечество, нежели трусливую и праздную жизнь двѣнадцатаго.
  

Входитъ Прислужинца.

  

Прислужница (Волумнія).

   Благородная Валерія желаетъ васъ видѣть.
  

Виргилія (Волумнія).

   Позволь мнѣ уйти отсюда.
  
                       Волумнія.
  
                                 Зачѣмъ уйти!
             Мнѣ кажется -- я слышу барабаны,
             Отсюда вижу Марція, какъ онъ,
             Въ честномъ бою, Авфидія хватаетъ
             За волосы и въ прахѣ передъ войскомъ
             Его влечетъ. Какъ дѣти отъ медвѣдя,
             Бѣгутъ враги отъ Марція. Гляди,
             Какъ онъ впередъ идетъ, какъ возбуждаетъ
             Свои войска: вы трусы, дѣти Рима,
             Зачатыя въ часъ робости позорной!
             Вотъ онъ! Рукой, закованною въ сталь,
             Онъ кровь съ лица отеръ, и снова въ сѣчу
             Идетъ онъ, будто жнецъ, который взялся
             Обжать все поле!
  
                       Виргилія.
  
                                 Нѣтъ, клянуся Зевсомъ,
             Не надо крови на лицѣ!
  
                       Волумнія.
  
                                           Ребенокъ,
             Не знаешь ты, что эта кровь для мужа
             Прекраснѣе чѣмъ золото въ трофеяхъ!
             Когда Гекуба Гектора-младенца
             Кормила грудью -- груди той краса
             Равнялась ли съ красой чела троянца,
             Когда оно своей пятнало кровью
             Мечи ахейскіе? (Ключницѣ.) Проси сюда
             Почтенную Валерію. (Прислужница уходитъ.)
                                           Пусть боги
             Спасутъ его отъ бѣшенаго Тулла!
  
                       Волумнія.
  
             Ему на горло ступитъ храбрый Марцій
             И голову его колѣномъ сдавитъ!
  

Входитъ Валерія съ проводникомъ и прислужницей.

  

Валерія.

   Добрый день, благородныя хозяйки!
  

Волумнія.

   Милая Валерія.
  

Виргилія.

   Я рада тебя видѣть.
  

Валерія.

   Здоровы ли вы? Васъ нигдѣ не видно; вы вѣчно дома за дѣломъ. Что это вы шьете? (Виргиліи.) Что дѣлаетъ твой мальчишка?
  

Виргилія.

   Благодарю тебя, онъ здоровъ.
  

Волумнія.

   Не любитъ онъ только учиться -- ему бы все мечи да барабаны.
  

Валерія.

   Весь въ отца -- милый ребенокъ! Я съ полчаса глядѣла на него въ прошлую среду: въ лицѣ у него что-то такое смѣлое. Онъ бѣгалъ за красивой бабочкой, ловилъ ее и пускалъ на волю: поймаетъ, пуститъ, потомъ побѣжитъ и опять поймаетъ. Тутъ онъ какъ-то упалъ, разсердился, да какъ стиснетъ зубы... и разорвалъ бабочку. Надо было видѣть, какъ онъ въ нее вцѣпился!
  

Волумнія.

   Вспылилъ -- по отцовски.
  

Валерія.

   Да, да, славный мальчишка!
  

Виргилія.

   Шаловливъ очень.
  

Валерія.

   Кстати, перестань шить, полѣнись немного -- я пришла за тобою.
  

Виргилія.

   Нѣтъ, милая Валерія, я не пойду изъ дома.
  

Валерія.

   Не пойдешь изъ дома?
  

Волумнія.

   Пойдетъ, пойдетъ.
  

Виргилія.

   Нѣтъ, нѣтъ, какъ хотите. Покуда мужъ не вернется, я не переступлю нашего порога.
  

Валерія.

   Полно, вѣдь это безуміе! Пойдемъ навѣстить больную сосѣдку.
  

Виргилія.

   Я помолюсь за нее. Я желаю ей скорѣе поправиться,-- а идти къ ней не могу.
  

Волумнія.

   Да почему же, скажи намъ?
  

Виргилія.

   Не по лѣности и не по холодности.
  

Волумнія.

   Ты хочешь быть Пенелопой. Она все ткала, дожидаясь мужа: за то и развела моли на весь островъ. Жаль, что твое полотно не чувствуетъ боли: ты бы перестала, хоть изъ жалости, колоть его своей иголкой. Ну, пойдемъ же съ нами!
  

Виргилія.

   Прости меня, милая Валерія -- я не пойду.
  

Валерія.

   Нѣтъ, пойдешь. Я разскажу тебѣ хорошія вѣсти про Марція.
  

Виргилія.

   Добрая Валерія, еще некогда придти вѣстямъ отъ мужа.
  

Валерія.

   Я не шучу. Ночью получено извѣстіе.
  

Виргилія.

   Неужели?
  

Валерія.

   Въ самомъ дѣлѣ -- одинъ Сенаторъ при мнѣ сказывалъ. Вольски вышли въ поле; противъ нихъ пошелъ Коминій, а Ларцій съ твоимъ мужемъ осадили Коріоли. Всѣ говорили, что война скоро кончится со славой. Даю тебѣ мое слово -- все это правда. Ну, пойдемъ же съ нами.
  

Виргилія.

   Прости меня, Валерія! въ другой разъ, послѣ.
  

Волумнія.

   Оставь ее, Валерія! она и на насъ скуку нагонитъ.
  

Валерія.

   Да, и я тоже думаю. Прощайте. Пойдемъ же, добрая Волумнія. Полно, Виргилія,-- прогони свою заботу, пойдемъ вмѣстѣ.
  

Виргилія.

   Еще разъ навсегда я говорю тебѣ, что не могу. Прощайте и веселитесь.
  

Валерія

   Прощай, Виргилія. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА IV.

Передъ Коріоли.

Входятъ, съ барабанами и знаменами, Марцій, Титъ Ларцій, свита, войско. Къ нимъ идетъ вѣстникъ.

                       Марцій.
  
             Есть новости, побьемся объ закладъ:
             Сраженье было.
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                 Нѣтъ. Коня я ставлю.
  
                       Марцій.
  
             И я.
  
                       Титъ Ларцій.
  
                       Согласенъ.

(Вѣстникъ подходитъ; вѣстнику.)

                                 Что? дралися наши?
  
                       Вѣстникъ.
  
             Войска сошлись, но не было сраженья.
  
                       Титъ Ларцій.
  
             Конь мой.
  
                       Марцій.
  
                                 Я выкуплю его.
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                                     Не надо
             Мнѣ выкупа, а можешь взять его
             Себѣ на время -- лѣтъ на пятьдесятъ.
  
                       Марцій (вѣстнику).
  
             Войска далеко?
  
                       Вѣстникъ.
  
                                 Миляхъ въ двухъ отъ насъ.
  
                       Марцій.
  
             Нашъ бранный крикъ дойдетъ до ихъ ушей,
             А ихъ -- до нашихъ. Марсъ непобѣдимый,
             Дай быстроту намъ: пусть въ кровавыхъ латахъ
             Поспѣемъ мы къ друзьямъ своимъ на помощь,
             Покончивъ здѣсь. Эй, трубы! дайте знакъ!
  

Трубы. На стѣны выходятъ Сенаторы и войско.

  
                       Марцій.
  
             Здѣсь Туллъ Авфидій -- съ вами онъ?
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                                               Здѣсь нѣтъ
             Авфидія, какъ нѣтъ здѣсь человѣка,
             Который васъ боялся бъ.

(Слышна музыка за сценой.)

                                           Эти трубы
             На бой зовутъ все юношество наше.
             Намъ стѣнъ не нужно -- въ городѣ ворота
             Не заперты, а тростникомъ закрыты.
             Мы выйдемъ къ вамъ на встрѣчу.

(Музыка въ другой сторонѣ.)

                                                               Слышишь ты?
             Авфидія то трубы! Разметалъ онъ
             Дрянное войско ваше!
  
                       Марцій.
  
                                           Такъ, тамъ бьются!
  
                       Титъ Ларцій.
  
             Чего жь намъ ждать? Эй, лѣстницъ! Всѣ впередъ!
  

Вольски выходятъ на сцену.

  
                       Марцій.
  
             Насъ не боятся вольски! Врагъ нашъ смѣетъ
             Идти на встрѣчу римлянамъ! Друзья
             Щиты на грудь! пусть сердце въ каждой груди
             Забьется, твердое какъ щитъ. Впередъ!
             Впередъ Титъ Ларцій! можно-ль было думать,
             Что мы врагу не страшны! Я въ поту
             Отъ бѣшенства. Товарищи, впередъ!
             Кто шагъ отступитъ, я того приму
             За вольска -- и убью его тотчасъ же!
  

Сраженіе. Римляне прогнаны назадъ. Опять входитъ Марцій.

  
                       Марцій (воинамъ).
  
             Пусть южная чума на васъ нагрянетъ!
             Вы -- Рима стыдъ! вы стадо! пусть задавитъ
             Васъ туча цѣлая срамныхъ недуговъ,
             Пусть язвы васъ покроютъ, пусть другъ друга
             Вы заражаете, пусть смрадъ и вонь
             Идутъ отъ васъ по вѣтру! Что бѣжите,
             Вы -- гуси, въ человѣческомъ уборѣ?
             Чего боитесь вы? и обезьяны
             Съ такимъ врагомъ управятся! Проклятье!
             На спинахъ кровь у васъ, на лицахъ ужасъ
             И блѣдность смертная. Стой! всѣ впередъ!
             Скорѣй впередъ! Клянусь огнемъ небеснымъ,
             Я брошу вольсковъ и начну рубить
             Я васъ самихъ, смотрите! Такъ, впередъ!
             Мы ихъ загонимъ къ жонамъ ихъ, отплатимъ
             Мы имъ за бѣгство наше!
  

Опять битва. Вольски бѣгутъ къ воротамъ, Марціц за ними.

  
                                           Хорошо!
             Ворота настежь! Не для бѣглецовъ --
             Для побѣдителей ворота настежь!
             Смѣлѣй теперь! въ ворота! всѣ за мною!

(Вбѣгаетъ въ ворота, ихъ тотчасъ запираютъ.)

  
                       1-й воинъ.
  
             Онъ лѣзетъ, какъ безумный! не пойду я.
  
                       2-й воинъ.
  
             Я тоже не пойду.
  
                       1-й воинъ.
  
                                 Гляди, ворота
             Замкнулись ужь.
  
                       Всѣ.
  
                                 Теперь совсѣмъ пропалъ онъ.

(Шумъ боя продолжается.)

  

Входитъ Титъ Ларцій.

  
                       Титъ Ларцій.
  
             Гдѣ Марцій нашъ?
  
                       Войны.
  
                                 Убитъ, въ томъ нѣтъ сомнѣнья.
  
                       1-й воинъ.
  
             За бѣглецами онъ ворвался въ городъ,
             Ворота заперлись -- одинъ онъ тамъ
             Противу всѣхъ.
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                 О, воинъ благородный!
             Хвала тебѣ, ты тверже бранной стали!
             Мечъ гнется -- ты не гнешься! Брошенъ ты,
             Утраченъ драгоцѣнный камень Рима!
             Въ мечтахъ своихъ Катонъ не создавалъ.
             Такого воина. Въ минуты боя,
             Не силой рукъ одной ты грозенъ былъ,
             Но взоромъ страшнымъ, голосомъ громовымъ
             Враговъ ты въ страхъ кидалъ, и имъ казалось,
             Что подъ ногами ихъ земля дрожитъ!
  

Входить Марцій, весь съ крови, преслѣдуемый вольсками.

  
                       1-й воинъ.
  
             Смотри! Смотри!
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                 Онъ живъ! за мною всѣ!
             Спасемте Марція, иль съ нимъ погибнемъ!

(Дерутся -- и всѣ входятъ въ городъ.)

  

СЦЕНА V.

Улица въ Коріоли.

Вбѣгаютъ Римляне съ добычей.

1-й Римлянинъ.

   Вотъ это я отнесу въ Римъ.
  

2-й римлянинъ.

   А я это.
  

3-й Римлянинъ.

   Какой дряни я нахваталъ! Это не серебро.

(Вдали трубы и шумъ боя.)

  

Входитъ Титъ Ларцій и Марцій съ трубачемъ.

  
                       Марцій.
  
             Взгляни на этихъ удальцовъ -- какъ славно
             Они ведутъ себя! Не конченъ бой,
             А ужь они хватаютъ, кто подушку,
             Кто ложку оловянную, кто тряпки,
             Какихъ палачъ съ преступника не снялъ бы.
             Прочь, подлецы! Стой! слушай! Шумъ не смолкнулъ
             Въ той сторонѣ, гдѣ нашъ Коминій! Надо
             Скакать къ нему. Тамъ врагъ мой -- тамъ Авфидій.
             Тѣснитъ онъ римлянъ. Ларцій, ты возьми
             Часть воинства и городъ береги,
             Я жь поведу надежнѣйшихъ бойцовъ
             Коминію на помощь.
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                           Ты въ крови,
             Мой храбрый воинъ. Изнуренный боемъ,
             Какъ въ бой пойдешь ты?
  
                       Марцій.
  
                                           Не хвали меня:
             Еще не разгорѣлся я. Прощай же!
             Я радъ, что кровь течетъ: гораздо легче
             Мнѣ отъ потери крови. Пусть Авфидій
             Меня въ крови увидитъ передъ боемъ!
  
                       Титъ Ларцій.
  
             Пускай Фортуна, свѣтлая богиня,
             Тебя полюбитъ, и своею силой
             Отклонитъ мечъ противниковъ твоихъ.
             Будь счастливъ, честный вождь!
  
                       Марцій.
  
                                                     Прощай, мой Ларцій
  
                       Титъ Ларцій.
  
             О воинъ истинный!
                       (Трубачу.) Иди на площадь,
             Тамъ затруби, и собери ко мнѣ
             Всѣхъ городскихъ начальниковъ -- мы имъ
             Объявимъ волю нашу. Ну, ступай же!

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА VI.

У лагеря Коминія.

Коминій и его войска отступаютъ.

  
                       Коминій.
  
             Друзья, переведите духъ -- вы бились
             Какъ римляне: безъ дерзости безумной,
             Безъ трусости при отступленьи. Вѣрьте,
             Не конченъ бой. Во время жаркой сѣчи,
             Къ намъ вѣтеръ доносилъ отъ нашихъ братьевъ
             Военный кликъ. Пускай же боги Рима
             И насъ, и ихъ ведутъ къ одной побѣдѣ!
             Пусть оба войска радостно сойдутся
             На жертву благодарственную!
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
                       Коминій.
  
                                                     Эй,
             Что новаго?
  
                       Вѣстникъ.
  
                                 На вылазку враги
             Пошли изъ города. Сраженье было,
             Когда сюда я ѣхалъ, нашихъ гнали
             Къ самимъ валамъ.
  
                       Коминій.
                                 Хоть говоришь ты правду,
             Мнѣ рѣчь твоя не нравится. Давно ли
             Ты видѣлъ бой?
  
                       Вѣстникъ.
  
                                 Тому не больше часа.
  
                       Коминій,
  
             Вблизи, недавно, слышали мы трубы,
             Не дальше какъ за милю. Почему
             Такъ долго ѣхалъ ты?
  
                       Вѣстникъ.
  
                                           За мною гнались;
             Я длинный поворотъ былъ долженъ сдѣлать
             И съ вѣстью опоздалъ я.
  

Входитъ Марцій.

  
                       Коминій.
  
                                           Что за воинъ
             Пришелъ къ намъ, весь въ крови? Благіе боги!
             На Марція похожъ онъ. Мнѣ случалось
             Его видать въ крови.
  
                                 Марцй.
  
                                           Что? опоздалъ я?
  
                       Коминій.
  
             Скорѣй пастухъ не распознаетъ грома
             Отъ звуковъ бубна, чѣмъ не отличу
             Я голосъ Марція, межь голосами
             Другихъ людей. Ты Марцій!
  
                       Марцій. '
  
                                           Опоздалъ я?
  
                       Коминій.
  
             Да, если ты покрытъ своею кровью,
             Не вражеской.
  
                       Марцій.
  
                                 Дай мнѣ обнять тебя
             Такъ крѣпко, какъ жену я обнимаю:
             Мнѣ весело, какъ на вѣнчальномъ пирѣ,
             Передъ огнями -- у постели брачной!
  
                       Коминій.
  
             Скажи мнѣ, цвѣтъ вождей, гдѣ нашъ Титъ Ларцій?
  
                       Марцій.
  
             Нарядомъ въ городѣ теперь онъ занятъ:
             Однихъ казнитъ, другихъ онъ шлетъ въ изгнанье,
             Прощаетъ третьихъ, назначаетъ выкупъ.
             Въ Коріоли онъ правитъ римской властью,
             И горожанъ онъ держитъ, словно свору
             Послушныхъ псовъ.
  
                       Коминій.
  
                                           Гдѣ рабъ, который мнѣ
             Осмѣлился сказать, что васъ прогнали
             Къ самимъ валамъ. Послать его!
  
                       Марцій.
  
                                                     Не нужно:
             Онъ правъ. Одни патриціи дрались.
             Плебеи жь -- (и трибуновъ имъ!) постыдно
             Бѣжали такъ отъ подлой вольской рати,
             Какъ мышь отъ кошки бѣгать не привыкла!
  
                       Коминій.
  
             Но какъ же одолѣли вы?
  
                       Марцій.
  
                                                     Не время
             Теперь болтать. Мнѣ кажется... Гдѣ вольски?
             Ты побѣдилъ ли? Если нѣтъ -- зачѣмъ
             Вы перестали драться?
  
                       Коминій.
  
                                           Храбрый Марцій,
             Не побѣдили мы,-- но отступаемъ
             Съ хорошей цѣлью.
  
                       Марцій.
  
                                           Боевой порядокъ
             Какой у нихъ? Съ которой стороны
             У нихъ полки отборные?
  
                       Коминій.
  
                                                     Дружина
             Передовая вся изъ анціатовъ,
             Бойцовъ надежнѣйшихъ; Авфидій съ ними,
             Ихъ лучшая надежда.
  
                       Марцій.
  
                                           Заклинаю
             Тебя во имя дружескихъ обѣтовъ,
             Во имя битвъ, гдѣ кровь мы лили вмѣстѣ,
             Дай мнѣ сейчасъ идти на анціатовъ,
             На ихъ вождя. Не пропускай минуты.
             Пусть засверкаютъ въ воздухѣ сейчасъ же
             Мечи и копья.
  
                                 Комиій.
  
                                 Лучше бъ я желалъ
             Тебя свести туда, гдѣ теплой влагой
             Твои обмоютъ раны,-- но не смѣю
             Противорѣчить я. Бери полки,
             Какіе пожелаешь.
  
                       Марцій.
  
                                           Я желаю
             Съ собой взять тѣхъ, кто самъ-того желаетъ.

(Къ войску.)

             Когда здѣсь есть -- и преступленьемъ было бъ
             Въ томъ сомнѣваться -- храбрые бойцы,
             Привѣтливо глядѣвшіе на кровь,
             Которой я раскрашенъ; если здѣсь
             Есть воины, которымъ слава Рима
             Себя дороже, для кого безславье
             Страшнѣе смерти, для кого милѣй
             Кончина честная, чѣмъ жизнь въ позорѣ,
             Пусть тотъ, и всѣ, кто съ нимъ согласны будутъ,
             Подымутъ руки -- и идутъ на бой
             За Марціемъ. (Поднимаетъ руку.)

(Крики, воины бросаютъ копья и подхватываютъ Марція на руки.)

                                 Пустите! я не мечъ --
             Зачѣмъ хватать меня? Когда вы точно
             Такъ рветесь въ бой, то четверыхъ враговъ
             Здѣсь каждый воинъ стоитъ. Вамъ не страшенъ
             Авфидій самъ: съ могучимъ полководцемъ,
             Щитомъ къ щиту, изъ васъ достоинъ всякій
             На бой сойтись. Благодарю васъ всѣхъ,
             Но выберу немногихъ: свой чередъ
             Придетъ и остальнымъ въ другое время!
             Впередъ, друзья, скорѣе въ путь! Изъ васъ
             Я четверымъ вождямъ велю избрать
             Охотниковъ.
  
                       Коминій.
  
                                 Впередъ, впередъ, друзья!
             Скорѣе оправдайте ожиданье,--
             И наградимъ мы васъ за подвигъ вашъ.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА VII.

Площадь у воротъ въ Коріоли.

Титъ Ларцій, оставивъ отрядъ для защиты города, выходитъ съ военной музыкой на помощь къ Коминію и Марцію, При немъ вожди, воины и проводникъ.

                       Ларцій (офицеру).
  
             Замкнуть ворота,-- и не забывать
             Моихъ приказовъ. Избранныя сотни
             Прислать ко мнѣ, едва я вѣсть подамъ,
             А съ остальными защитишь ты городъ
             На краткій срокъ. Сраженье потерявши,
             Его не удержать намъ.
  
                       Офицеръ.
  
                                           На меня
             Ты можешь положиться.
  
                       Ларцій.
  
                                           Прочь. За нами
             Замкни ворота. Проводникъ, иди,
             Веди насъ въ римскій лагерь.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА VIII.

Поле сраженія между лагеремъ римлянъ и вольсковъ.

Боевые крики. Входятъ съ противуположныхъ сторонъ Марцій и Авфидій.

                       Марцій.
  
             Съ тобой однимъ я бьюсь, клятвопреступникъ
             Мнѣ ненавистенъ менѣе чѣмъ ты!
  
                       Авфидій.
  
             По ненависти оба мы равны.
             Ты мнѣ гнуснѣй, чѣмъ африканскій гадъ,
             Съ твоею злобой и съ твоею славой.
             Готовься къ бою.
  
                       Марцій.
  
                                 Кто отступитъ первый,
             Пусть навсегда идетъ въ рабы къ другому,
             И небесами проклятъ будетъ.
  
                       Авфидій.
  
                                                     Марцій,
             Когда я отступлю, кричи мнѣ вслѣдъ
             Какъ зайцамъ вслѣдъ кричатъ.
  
                       Марцій.
  
                                                     Я три часа
             Одинъ, въ стѣнахъ Коріоли, сегодня
             Сражался досыта. Ты видишь, кровью
             Я весь покрытъ, то кровь твоихъ друзей!
             Готовься мстить -- сбери свои всѣ силы!
  
                       Авфидій.
  
             Хотя бъ ты Гекторъ былъ, которымъ въ Римѣ
             Такъ хвалятся, ты не уйдешь теперь.

(Сражаются; вбѣгаютъ вольски на помощь Авфидію.)

             Не кстати мнѣ теперь услуга ваша.
             Мнѣ стыдно за себя! впередъ! впередъ!

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА IX.

Римскій лагерь.

Трубные звуки. Съ одной стороны входитъ Коминій и римляне, съ другой Марцій (рука у него подвязана) и его свита.

  
                       Коминій (Марцію).
  
             Когда бъ про все, что сдѣлалъ ты сегодня,
             Я разсказалъ тебѣ -- своимъ дѣламъ
             Ты не повѣрилъ бы; но я храню
             Для Рима мой разсказъ. Отцы сената,
             Съ улыбкою сквозь слезы, будутъ слушать;
             И славные патриціи, внимая
             Мнѣ съ трепетомъ, придутъ во изумленье!
             И жоны задрожатъ въ испугѣ сладкомъ
             И жалкіе завистники-трибуны
             Воскликнутъ поневолѣ: "Слава небу
             За то, что въ Римѣ есть такой воитель!"
  

Возвращастся Титъ Ларцій и войско, преслѣдовавшее непріятеля.

  
                       Коминій (Титу Ларцію).
  
             Едва засталъ ты наше торжество,
             Пиръ собственный свершалъ ты.
  
             Титъ Ларцій (указывая на Марція, Коминію).
  
                                                     Полководецъ,
             Вотъ бранный конь -- нашъ Марцій. Мы съ тобой
             Одинъ уборъ его. Когда бъ ты видѣлъ...
  
                       Марцій.
  
             Друзья, довольно. Тошно слушать мнѣ
             И матери моей хвалы, хотя она
             Свое дитя хвалить имѣетъ право.
             Я сдѣлалъ то, что сдѣлали вы всѣ,
             Что могъ я сдѣлать. Родинѣ своей
             Равно мы служимъ; тотъ меня славнѣе,
             Кто послужилъ ей такъ, какъ бы желалъ.
  
                       Коминій.
  
             Мы не дадимъ тебѣ твои заслуги
             Въ молчаньи погребсти. Узнаетъ Римъ,
             Какія дѣти у него. Кто смѣетъ
             Отъ родины скрывать такую славу,
             Тотъ воръ и сокровенный клеветникъ!
             И потому -- безъ мысли о наградахъ,
             Но какъ свидѣтельства заслугъ твоихъ,
             Тебя прошу я передъ нашимъ войскомъ
             То выслушать, что я скажу тебѣ.
  
                       Марцій.
  
             Израненъ я, и если вспоминаютъ
             О ранахъ тѣхъ, болятъ онѣ.
  
                       Коминій.
  
                                                     Намъ должно
             О нихъ твердить -- одна неблагодарность
             Ихъ можетъ растравить смертельнымъ ядомъ!
             И такъ, изъ боевой добычи нашей,
             Изъ всѣхъ коней (а ихъ добыто много),
             Изъ городскихъ сокровищъ, мы даемъ
             Тебѣ одну десятую. На выборъ
             Бери ее предъ дѣлежомъ добычи,
             Какъ знаешь самъ.
  
                       Марцій.
  
                                 Спасибо, полководецъ!
             Но не привыкъ я платы принимать
             За дѣло брани. Не возьму я дара.
             Пусть мнѣ дадутъ ту часть, что всѣмъ дается
             Изъ боевыхъ товарищей.

(Трубы и музыка въ честь Марція. Всѣ кричатъ: "Марцій! Марцій!" и кидаютъ шапки, поднимаютъ копья. Титъ Ларцій и Коминій скидаютъ шлемы.).

  
                       Марцій.
  
             Пусть эти трубы бранныя на вѣкъ
             Останутся безъ звука! Осрамили
             Вы голосъ ихъ: не позволяйте трубамъ
             И барабанамъ льстить на полѣ чести.
             Пусть въ городахъ и при дворахъ живутъ
             Одни лгуны изнѣженные: тамъ,
             Гдѣ сталь мягка, какъ шелкъ на паразитѣ,
             Для боя не годна она. Довольно,
             Прошу я васъ, молчите. Не за то ль,
             Что не успѣлъ я носъ обмыть отъ крови,
             Что нѣсколькихъ я слабыхъ бѣдняковъ
             Убилъ въ бою, какъ всякій можетъ сдѣлать,
             Вы мнѣ привѣтъ напыщеный кричите,
             Какъ будто бъ безъ похвалъ не вспомню я
             Своихъ заслугъ неважныхъ?
  
                       Коминій.
  
                                                     Скроменъ ты,
             Жестокъ ты къ славѣ собственной, не цѣнишь
             Своихъ правдивыхъ чтителей. Нѣтъ нужды,
             Мы не допустимъ, чтобъ ты самъ себѣ
             Теперь вредилъ. Тебѣ мы руки свяжемъ
             И станемъ говорить съ тобой потомъ.
             Пусть знаютъ люди, здѣсь и въ цѣломъ свѣтѣ,
             Что Каій Марцій въ настоящей брани
             Вѣнокъ побѣдный честно заслужилъ!
             Въ залогъ того, изъ всѣхъ моихъ коней
             Я лучшаго, извѣстнаго всей рати,
             Ему дарю, со всей богатой сбруей!
             За подвиги жь великіе вождя,
             Передъ Коріоли и въ разныхъ битвахъ,
             Пускай впередъ зовется онъ отъ насъ,
             При шумныхъ и хвалебныхъ крикахъ войска:
             Княземъ Марціемъ Коріоланомъ!
             Привѣтъ ему! и пусть отнынѣ онъ
             Прозваніе свое со славой носитъ!

(Громкая музыка; трубы; крики.)

  
                                 Всѣ.
  
             Каій Марцій Коріоланъ!
  
                       Марцій.
  
             Пойду, умоюсь я,-- а тамъ глядите,
             Я покраснѣлъ иль нѣтъ. Спасибо всѣмъ!
             Я стану ѣздить на конѣ, а также
             Стараться, чтобъ привѣтное прозванье
             Съ достоинствомъ носить.
  
                       Коминій.
  
                                           Пойдемъ теперь
             Въ палатку нашу. Тамъ, не отдыхая,
             Я напишу письмо съ хорошей вѣстью,
             И въ Римъ пошлю. Титъ Ларцій, воротись
             Скорѣй въ Коріоли, и въ Римъ оттуда
             Пришли гражданъ надежныхъ, чтобъ условья
             Постановить на пользу всѣмъ.
  
                       Титъ Ларцій.
  
                                                     Сейчасъ же
             Туда я ѣду.
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Боги надо мною
             Хотятъ шутить. Сейчасъ я отказался
             Отъ царственныхъ даровъ, а подхожу
             Къ тебѣ я съ просьбою.
  
                       Коминій.
  
                                           На все согласенъ!
             Въ чемъ просьба?
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Я въ Коріоли не разъ
             Имѣлъ ночлегъ въ дому у бѣдняка
             Изъ гражданъ города. Всегда онъ былъ
             Со мною ласковъ. Онъ теперь въ плѣну;
             Онъ звалъ меня,-- но я, въ минуты боя,
             Гонялся за Авфидіемъ, отъ гнѣва
             Забывши жалость. Я прошу тебя:
             Освободи его.
  
                       Коминій.
  
                                 Святая просьба!
             Хотя бъ убилъ онъ сына моего,
             Остался бъ онъ вольнѣе вѣтра. Ларцій,
             Освободить его.
  
                       Ларцій.
  
                                 Какое имя
             У плѣнника?
  
                       Марцій.
  
                                 Клянусь Зевесомъ, вспомнить
             Не въ силахъ я. Усталъ я, и какъ будто
             Лишился памяти. Здѣсь есть вино?
  
                       Коминій.
  
             Идемъ въ палатку. На тоемъ лицѣ ,
             Кровь запеклась,-- давно пора подумать
             О перевязкахъ. Ну, идемте всѣ.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА X.

Лагерь вольсковъ.

Крики, музыка. Входитъ Туллъ Авфидій, весь въ крови, и нѣсколько воиновъ.

  
                       Авфидій.
  
             Нашъ городъ взятъ!
  
                       1-й воинъ.
  
                                           Его намъ возвратятъ
             На выгодныхъ условіяхъ.
  
                       Авфидій.
  
                                           Зачѣмъ я
             Не римлянинъ! Условіяхъ! Зачѣмъ я
             Родился здѣсь! Условія! Какихъ
             Условій ждать тотъ можетъ, кто во власти
             У побѣдителей? Пять разъ я, Марцій,
             Съ тобой сражался, побѣжденъ пять разъ
             Я былъ тобой, и побѣждать ты будешь,
             Хотя бъ съ тобой встрѣчались мы такъ часто,
             Какъ хлѣбъ ѣдимъ. Стихіями клянусь!
             Пусть разъ еще сойдуся я съ тобою
             Лицомъ къ лицу -- одинъ изъ насъ не встанетъ!
             До этихъ поръ мы честно бились оба,
             Теперь не то: я вижу, что тебя
             Мнѣ не сломить въ простомъ единоборствѣ.
             Не силой, такъ коварствомъ я добуду
             Себѣ побѣду надъ моимъ врагомъ!
  
                       1-й воинъ.
  
             Онъ сущій дьяволъ!
  
                       Авфидій.
  
                                           Онъ смѣлѣе бѣса,
             Но не хитрѣй. Онъ запятналъ мнѣ славу.
             Не дорожу я ею. Пусть онъ спитъ,
             Пусть въ храмѣ онъ, пусть онъ лежитъ больной,
             Пусть безъ меча идетъ онъ въ Капитолій,
             Меня не остановятъ ни молитвы,
             Ни жертвы часъ, ни торжества жрецовъ;
             Чтобъ утолить вражду -- пойду я смѣло
             Противъ гнилыхъ законовъ и привычекъ
             За мщеніемъ. Гдѣ ни найду его я,
             Хотя въ моей семьѣ, хоть подъ защитой
             У брата кровнаго, на зло преданьямъ,
             На зло гостепріимству, я руками
             Изъ груди сердце вырву у него!
             Ступай скорѣе въ городъ,-- тамъ узнаешь,
             Что новаго и кто изъ гражданъ посланъ
             Заложниками въ Римъ.
  
                       1-й воинъ.
  
                                           А ты не съ нами?
  
                       Авфидій.
  
             Нѣтъ, ждутъ меня здѣсь въ кипарисной рощѣ,
             У мельницы -- туда мнѣ дай извѣстье,
             Тамъ я рѣшу, что дѣлать мнѣ.
  
                       1-й воинъ.
  
                                                               Я ѣду.

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Римъ. Народная площадь.

Входятъ Мененій, Сициній и Брутъ.

  

Мененій.

   Къ вечеру будутъ вѣсти. Авгуръ сказалъ это.
  

Брутъ.

   Добрыя? худыя?
  

Мененій.

   По крайней мѣрѣ, не по народному вкусу, коли народъ не любитъ Марція.
  

Сициній.

   И звѣрь различаетъ того, кто съ нимъ ласковъ.
  

Мененій.

   А скажи-ка мнѣ -- кого, напримѣръ, волкъ любитъ?
  

Сициній.

   Ягненка.
  

Мененій.

   Да, чтобъ его съѣсть,-- такъ и ваши плебеи хотѣли бы съѣсть Марція.
  

Брутъ.

   Хорошъ ягненокъ! зачѣмъ онъ только блѣетъ по медвѣжьему?
  

Мененій.

   Можетъ быть, онъ и медвѣдь, да живетъ по овечьи. Оба вы пожилые люди, такъ отвѣчайте мнѣ теперь на одинъ вопросъ.
  

Оба трибуна.

   Что же, спрашивай?
  

Мененій.

   Скажите мнѣ, есть ли хоть одинъ грѣхъ, въ которомъ Марцій не казался бы бѣднякомъ передъ вами?
  

Брутъ.

   Нѣтъ ни одного грѣха, въ которомъ онъ бѣденъ: всѣми богатъ онъ по горло.
  

Сициній.

   А пуще всего гордостью.
  

Бруть.

   Хвастливостью -- еще болѣе.
  

Мененій.

   Странное дѣло! А знаете ли, въ чемъ мы, старшіе люди въ городѣ, упрекаемъ вашу братью? Не знаете?
  

Она трибуна.

   Ну, ну, въ чемъ насъ упрекаютъ?
  

Мененій.

   Да вѣдь вы, пожалуй, разсердитесь; сей часъ лишь рѣчь шла про гордость.
  

Оба трибуна.

   Ничего, ничего, говори себѣ.
  

Мененій.

   Да и въ самомъ дѣлѣ, теряйте себѣ терпѣніе, бѣситесь въ волю, закусывайте удила, злитесь сколько угодно, разумѣется, если вамъ угодно злиться. Вы браните Марція за гордость?
  

Брутъ.

   Не одни мы, добрый господинъ.
  

Мененій.

   Знаю, знаю, что одни вы не много значите. Помощниковъ у васъ много: безъ нихъ то чего бы и ждать отъ васъ, ребятишекъ, кромѣ однихъ глупостей! Вы толкуете про гордость -- а кабы умудрились заглянуть въ свои мѣшки за спинами! если бъ на себя вамъ поглядѣть хорошенько!
  

Брутъ.

   Ну, что жь бы тогда?...
  

Мененій.

   Тогда разглядѣли бы вы оба пару безумнѣйшихъ, гордыхъ, дерзкихъ, безтолковыхъ трибуновъ, такихъ трибуновъ -- или такихъ дураковъ -- какихъ и въ Римѣ немного.
  

Сициній.

   Ну, ну, мы тебя вѣдь хорошо знаемъ, Мененій.
  

Мененій.

   Меня всѣ знаютъ. Меня знаютъ за весельчака-патриція, за охотника до чаши вина, въ которую не подольетъ онъ и капли воды изъ Тибра. Говорятъ, что я таю отъ первой жалобы, загораюсь какъ трутъ отъ малой искры, что я сплю утромъ, а гуляю ночью. Я говорю то, что думаю, а въ сердцахъ молчать не умѣю. Встрѣчу я такихъ государственныхъ людей какъ вы оба -- не хватитъ у меня духа провозгласить васъ Ликургами. Коли ваше питье мнѣ не по нраву, я морщусь, не таясь. Не могу жь я сказать, что ваша ослиная рѣчь отчетлива; когда другіе люди называютъ васъ достойными мужами, я не возражаю, но не могу же я не назвать лгуномъ того, кто восхищается красотой лицъ вашихъ. Все это вы про меня знаете, да изъ того не слѣдуетъ, чтобъ меня самого вы хорошо знали!
  

Брутъ.

   Довольно, довольно! все-таки мы тебя знаемъ.
  

Мененій.

   Не знаете вы ни меня, ни себя,-- да и просто ничего не знаете. Вы любите, чтобъ разные голяки вамъ кланялись; вы рады тратить цѣлое утро, рѣшая споръ какихъ нибудь дрянныхъ торгашей между собою. Схватитъ у васъ животъ во время этихъ споровъ -- и все терпѣніе ваше пойдетъ прахомъ, и дѣло запутается пуще прежняго, и правый, и виноватый у васъ мошенники: это, по нашему, значитъ рѣшать споры. Оба вы порядочные чудаки, надо признаться!
  

Брутъ.

   Ну, ну, какъ будто и мы тебя не знаемъ? За столомъ ты радъ болтать безъ умолку, въ Капитоліѣ -- другое дѣло.
  

Мененій.

   Сами жрецы наши выучатся хохотать, часто встрѣчая вашу братью! И въ лучшей рѣчи вашей смысла меньше, чѣмъ въ покачиваніи бородъ вашихъ; а что до этихъ бородъ, такъ лучше бы идти имъ въ набивку ослиныхъ сѣделъ. Да, по вашему, Марцій гордъ, очень гордъ; да, онъ, и по скупой оцѣнкѣ, дороже всѣхъ вашихъ предковъ, съ Девкаліона, хоть иные изъ нихъ и были потомственными палачами. Прощайте же, достойные пастухи плебейскаго стада: голова закружится отъ болтовни съ вами. Осмѣливаюсь вамъ откланяться.

(Брутъ и Сициній отходятъ въ глубину сцены.)

  

Входятъ Волумнія, Виргилія и Валерія.

  
   Что съ вами, мои прекрасныя и честныя дамы? Куда эти вы спѣшите" соперницы луны непорочной? Куда вы глядите съ такимъ нетерпѣніемъ?
  

Волумня.

   Почтенный Мененій, мы встрѣчаемъ моего сына Марція. Идемте же ради Юноны!
  

Мененій.

   Какъ? Марцій вступаетъ въ городъ?
  

Волумнія.

   Да, достойный Мененія, и съ великою славою?
  

Мененій (кидаетъ шапку вверхъ).

   Вотъ тебѣ моя шапка и мой привѣтъ, великій Юпитеръ! Марцій вернулся къ намъ?
  

Волумнія и Виргилія.

   Да, да, это вѣрно.
  

Волумнія.

   Смотри, вотъ его письмо ко мнѣ. Въ сенатѣ получено другое, его женѣ пришло третье, а одно уже къ тебѣ послано.
  

Мененій.

   Весь мой домъ сегодня запляшетъ отъ радости. Письмо ко мнѣ?
  

Виргилія.

   Я его сама видѣла.
  

Мененій.

   Письмо ко мнѣ? Оно принесетъ мнѣ на семь лѣтъ здоровья. Что мнѣ въ лекаряхъ? какое ихъ пойло сравнится съ такимъ лекарствомъ? Раненъ Марцій? онъ всегда приходилъ домой раненымъ.
  

Виргилія.

   О нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
  

Волумнія.

   Да, онъ раненъ: хвала богамъ за это!
  

Мененій..

   Хвала богамъ! лишь бы раны не были сильны. Раны идутъ къ нему. И побѣду принесъ онъ въ карманѣ?
  

Волумнія.

   На челѣ, Мененій. Третій разъ вступаетъ онъ съ дубовымъ вѣнкомъ въ городъ.
  

Мененій.

   Хорошо проучилъ онъ Авфидія?
  

Волумнія.

   Титъ Ларцій пишетъ, что они бились между собою. Авфидій бѣжалъ отъ сына.
  

Мененій.

   И хорошо сдѣлалъ -- даю мое слово! Выть на его мѣстѣ не захотѣлъ бы я за все золото въ Коріоли. Сенатъ обо всемъ уже знаетъ?
  

Волумнія.

   Валерія, Виргилія -- идемте же! Да, да, да, сенату писано все -- ему писано, что мой сынъ превзошелъ всѣ свои прежнія дѣла, что за нимъ останется вся слава цѣлаго похода.
  

Валерія.

   Про него разсказываются чудеса.

Мененій

   И правду говорятъ -- даю мое слово!
  

Віргилія.

   Боги -- пусть все это будетъ правда!
  

Волумнія.

   Правда? еще бы!
  

Мененій.

   Правда? ручаюсь, что все правда! (Трибунамъ, которые приближаются.) Привѣтъ вамъ, почтенные мужи! Марцій вступаетъ въ городъ,-- теперь-то онъ загордится пуще прежняго. (Волумніи.) Куда онъ раненъ?
  

Волумніи.

   Въ плечо -- въ лѣвую руку. Ему будетъ что показать народу при случаѣ. Семь разъ былъ онъ раненъ, когда отбивались отъ Тарквинія.
  

Мененій

   Одна рана на шеѣ, двѣ на ногѣ -- всего девять мнѣ извѣстныхъ.
  

Волумнія.

   На немъ было двадцать пять ранъ передъ этимъ походомъ.
  

Мененій

   Теперь ихъ двадцать семь ~ каждая была гибелью для супостата. (Трубы.) Слышите, трубятъ!
  
                       Волумнія.
  
             Такъ, это вѣсть о Марціѣ! Предъ нимъ
             Народъ ликуетъ. Вопли побѣжденныхъ
             За нимъ несутся. Чорной смерти духъ
             Живетъ во взмахѣ рукъ его могучихъ!
  

Трубы. Входятъ Герольдъ, Коминій и Титъ Ларцій, между двумя послѣдними Коріоланъ въ дубовомъ вѣнкѣ, за ними вожди, воины.

  
                       Герольдъ.
  
             Пусть знаетъ Римъ, что средь столицы вражей,
             Одинъ сражался Марцій, что съ побѣдой
             Себѣ онъ добылъ къ прежнимъ именамъ
             Прозванье славное Коріолана!
             Привѣтъ тебѣ отъ Рима, побѣдитель,
             Привѣтъ тебѣ, Коріоланъ нашъ славный!
  
                       Весь народъ.
  
             Привѣтъ тебѣ, Коріоланъ нашъ славный!
  
                       Коріоланъ.
  
             Прошу васъ, переставьте. Сердцу больно.
             Довольно съ васъ.
  
                       Мененій.
  
                                 Смотри, здѣсь мать твоя.
  
             Коріоланъ (матерій, становясь на колѣни).
  
             О, знаю я -- ты всѣхъ боговъ молила
             Послать мнѣ счастья!
  
                       Волумнія.
  
                                 Встань, мой добрый воинъ,
             Мой милый Марцій, храбрый Каій -- встань!
             Какое имя новое со славой
             Ты добылъ!... Встань же, моя Коріоланъ!
             Вотъ и жена твоя!
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Привѣтъ тебѣ,
             Моя смиренница! Ужели бъ стала
             Смѣяться ты, меня встрѣчая мертвымъ,
             Когда теперь, при славной этой встрѣчѣ,"
             Ты вся въ слезахъ? О, милая моя,
             Въ Коріоли такъ плачутъ вдовы падшихъ
             И матери бездѣтныя.
  
                       Мененій.
  
                                           Пусть боги
             Тебя теперь вѣнчаютъ!
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Мои старикъ,
             Ты живъ еще!
             (Валеріи.) Ты здѣсь? прости меня,
             Валерія прекрасная!
  
                       Волумнія
  
                                           Не знаю,
             Куда и повернуться! Всѣхъ съ возвратомъ
             Привѣтствую! Привѣтъ тебѣ отъ насъ,
             Нашъ полководецъ! Всѣмъ вамъ мой привѣтъ!
  
                       Мененій.
  
             Сто тысячъ вамъ привѣтовъ! Я готовъ
             И плакать, и смѣяться. Мнѣ легко,
             И вмѣстѣ тяжело. Привѣтъ мой всѣмъ!
             Пусть будетъ проклятъ тотъ; кто не умѣетъ
             Порадоваться на тебя. Васъ трехъ
             Весь Римъ лелѣять долженъ, хоть, признаться,
             Здѣсь есть глупцы, къ которымъ не привьешь
             Расположенья къ вамъ. Вожди, здорово!
             Крапивой мы привыкли звать крапиву
             И глупостью -- глупцовъ дѣла.
  
  
                       Коминій.
  
                                                     Ты правъ.
  
                       Коріоланъ.
  
             Все прежній ты Мененій.
  
                       Герольдъ.
  
                                           Прочь съ дороги!
             Впередъ, впередъ!
  
                       Коріоланъ (матери и женѣ).
  
                                           Давайте руки ваши!
             Предъ отдыхомъ въ родномъ дому, я долженъ
             Привѣтствовать патриціевъ почтенныхъ,
             За ласку ихъ и почесть.
  
                       Волумнія.
  
                                           Дожила я
             До исполненья всѣхъ моихъ мечтаніи,
             Всѣхъ помысловъ моихъ! Одно желанье
             Еще осталось мнѣ -- и нѣтъ сомнѣнья,
             Что Римъ его исполнитъ.
  
                                 Коріоланъ.
  
                                           Нѣтъ, родная,
             Пусть лучше римлянамъ служить я буду
             По моему -- чѣмъ править ихъ дѣлами
             По ихнему.
  
                       Коминій.
  
                                 Впередъ же -- въ Капятолій!

(Трубы. Прежнее торжественное шествіе. Уходятъ всѣ, кромѣ двухъ трибуновъ.)

  
                       Брутъ.
  
             Все говоритъ о немъ: слѣпые люди,
             Чтобъ на него взглянуть, очки надѣли,
             Забывъ дѣтей, ревущихъ изступленно,
             Глаза таращатъ няньки на него,
             Прикрывши шею лучшею тряпицей.
             На стѣну лѣзутъ грязныя кухарки
             И жадно смотрятъ. Окна и ворота
             Запружены толпою; по заборамъ
             Верхомъ сидятъ зѣваки: все слились
             Въ одномъ желаньи жадномъ. И жрецы,
             Которыхъ рѣдко видимъ мы въ народѣ,
             Толкаются въ толпѣ, и жоны сами,
             Забывши покрывала, предаютъ
             Лобзаньямъ Феба нѣжный свой румянецъ!
             Подумаешь, что богъ какой нибудь
             Его привелъ, и слился вмѣстѣ съ нимъ,
             Чтобы придать ему очарованье!
  
                       Сициній.
  
             Ручаюсь я -- сейчасъ ему дадутъ
             Санъ консула.
  
                       Брутъ.
  
                                 И наша власть уснетъ
             При консулѣ такомъ.
  
                       Сициній.
  
                                 Нѣтъ, не способенъ
             Онъ перенесть спокойно эту почесть
             И кончить такъ, какъ началъ. Потеряетъ
             Онъ все, что добылъ.
  
                                 Брутъ.
  
                                           Это хоть отрадно!
  
                       Сициній.
  
             Вѣрь мнѣ -- народъ, съ которымъ заодно мы,
             Народъ, недавно такъ ему враждебный,
             При первомъ поводѣ, легко забудетъ
             Всю эту славу новую. Ручаюсь --
             За поводомъ не будетъ остановки,
             При гордости его.
  
                       Брутъ.
  
                                 При мнѣ онъ клялся,
             Что онъ не будетъ консульства искать,
             Такъ какъ другіе: не пойдетъ на площадь,
             Не станетъ надѣвать передъ народомъ
             Смиренія одежду, и на раны
             Показывая, не попроситъ онъ
             Согласія у смрадныхъ ротозѣевъ!
  
                       Сициній.
  
             Вотъ это хорошо.
  
                       Брутъ.
  
                                 Такъ онъ сказалъ!
             Онъ не захочетъ консульства такого,
             А лучше будетъ консуломъ, помимо
             Народной воли и по просьбѣ знати.
  
                       Сициній
  
             Пусть будетъ такъ, пускай онъ все исполнитъ,
             Какъ ты сказалъ.
  
                                 Брутъ.
  
                                 И онъ исполнитъ это.
  
                                 Сициній.
  
             И тутъ-то онъ, какъ мы того желаемъ,
             Погибнетъ самъ.
  
                       Брутъ.
  
                                 Одно изъ двухъ теперь:
             Онъ -- или сила наша. Поспѣшимъ же
             Народу то припомнить, какъ всегда
             Онъ презиралъ народъ, какъ онъ старался
             Плебеевъ обращать въ ословъ презрѣнныхъ,
             Какъ зажималъ онъ рты друзьямъ народа,
             Какъ ополчался противъ нашихъ правъ,
             Считая чернь -- по свойствамъ и душѣ --
             Не выше тѣхъ верблюдовъ, что при войскѣ
             Везутъ припасы, получая кормъ
             За тяжкую работу, и которыхъ
             Жестоко бьютъ, когда они подъ ношей
             Повалятся.
  
                       Сициній.
  
                       Все то, что ты сказалъ,
             Народу мы разскажемъ, пусть лишь только
             Онъ дерзостью своею образумитъ
             Слѣпую чернь -- а это будетъ скоро:
             Мы подстрекнемъ его, какъ подстрекаютъ
             Собаку на барановъ -- а тогда
             Плебеи вспыхнутъ, словно тощій хворостъ
             И закоптятъ его навѣкъ.
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
                       Сициній.
  
                                           Что скажешь?
             Васъ въ Капитолій требуютъ. Ужь слышно,
             Что Марцій будетъ консуломъ. Я видѣлъ --
             Слѣпцы толкались, чтобъ его послушать,
             Глухіе, чтобъ взглянуть ему въ лицо;
             Когда онъ шелъ, свои платки, повязки
             Ему кидали женщины и дѣвы,
             Патрицій склонялись передъ нимъ,
             Какъ предъ кумиромъ Зевса; изъ толпы же
             Дождемъ летѣли шапки, и привѣты
             Неслись какъ громъ. Нѣтъ, никогда не видѣлъ
             Я ничего подобнаго.
  
                       Брутъ.
  
                                           Скорѣй,
             Идемъ же въ Капитолій. Будемъ слушать
             И видѣть то, что дѣлается нынче,
             Въ сердцахъ готовясь на другое время.
  
                       Сициній.
  
             Идемъ же.
  

СЦЕНА II.

Капитолій.

Входятъ два Служителя съ подушками для скамеекъ.

1-й Служитель.

   Иди, иди, сейчасъ они будутъ. А сколько всѣхъ -- кто ищетъ консульства?
  

2-й Служитель.

   Трое, какъ слышно, да едва ли кто пересилитъ Коріолана.
  

1-й Служитель.

   Храбрецъ онъ -- нечего сказать -- только гордъ, да и къ народу ужь очень неласковъ.
  

2-й Служитель.

   Эхъ! да сколько сильныхъ людей льстили народу -- и понапрасну, а другихъ народъ любилъ, и сами они не знаютъ, за что: такъ стало быть, коли чернь умѣетъ любить безъ толку, то и ненавидитъ она безъ причины! А Коріоланъ это знаетъ: онъ не заботится ни о любви, ни о ненависти черни, да по своей откровенности и не скрываетъ этого.
  

1-й Служитель.

   Коли бы ему было все равно, любъ онъ или не любъ народу,-- не сталъ бы онъ дѣлать ни зла, ни добра черни. Нѣтъ, онъ словно ищетъ ненависти народной, поминутно силится выказать себя открытымъ противникомъ плебеевъ. А напрашиваться на вражду черни такъ же худо, какъ и льстить ей, какъ ухаживать за толпою.
  

2-й Служитель.

   Онъ честно служилъ отечеству. Онъ прославился не пустяками, не поклонами народу; онъ умѣлъ сдѣлать то, что молчать о его славѣ, не цѣнить заслугъ его -- есть и неблагодарность, и преступленіе. Кто унижаетъ его, тотъ лжетъ и самъ готовитъ себѣ наказаніе.
  

1-й Служитель.

   Довольно, довольно -- онъ славный человѣкъ. Прочь съ дороги -- сюда идутъ.
  

Трубы. Входятъ, имѣя ликторовъ впереди, консулъ Коминій, Мененій, Коріоланъ, сенаторы, Сициній и Брутъ. Сенаторы занимаютъ свои мѣста, трибуны садятся на своихъ.

  
                       Мененій.
  
             Такъ какъ ужь мы за Ларціемъ послали
             И съ вольсками рѣшили всѣ дѣла,
             То остается намъ (и это цѣль,
             Съ которою мы всѣ сюда собрались)
             Вознаградить великія заслуги
             Того, кто такъ за родину стоялъ.
             И потому я предложить осмѣлюсь
             Вамъ, честные и мудрые отцы,
             Сидящаго здѣсь консула и вмѣстѣ
             Начальника въ минувшей славной брани
             Просить о томъ, чтобъ передалъ онъ намъ
             Хоть часть одну великихъ дѣлъ, свершенныхъ
             Каіемъ Марціемъ Коріоланомъ,
             Съ которымъ здѣсь мы встрѣтились, желая
             Благодарить его и честью должной
             Ему воздать.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                 Коминій благородный,
             Рѣчь за тобой. Не сокращай разсказа --
             Пусть усомнимся мы не въ нашей волѣ,
             Но въ средствахъ государства для награды,

(Трибунамъ).

             У васъ теперь, избранники народа,
             Вниманія мы просимъ, а затѣмъ
             Предстательства и дружественной рѣчи
             О томъ, что мы рѣшимъ.
  
                       Сициній.
  
                                                     Отрадна намъ
             Собранья цѣль, и мы душой готовы
             Почтить Коріолана по заслугамъ.
  
                       Брутъ.
  
             И радостнѣй намъ былъ бъ дѣло это,
             Когда бъ онъ самъ цѣнилъ народъ побольше,
             Чѣмъ до сихъ поръ.
  
                       Мененій
  
                                           Не кстати рѣчь твоя.
             Молчалъ бы лучше ты. Желаешь слушать
             Коминія?
  
                                 Брутъ.
  
                                 Желаю, и, однако,
             Скажу тебѣ, что рѣчь моя была
             Умѣстнѣй, чѣмъ твое опроверженье.
  
                       Мененій.
  
             Оставь его -- онъ любитъ вашъ народъ:
             Не требуй же, чтобъ онъ въ одной постели
             Съ нимъ вмѣстѣ спалъ. Коминій благородный
             Ты можешь говорить.(Коріоланъ хочетъ уйти.)
                                           Куда же ты?
             Останься.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Садись, Коріоланъ. О славномъ дѣлѣ
             Разсказовъ не стыдятся.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Нѣтъ, отцы,
             Отъ ранъ моихъ пріятнѣе лечиться,
             Чѣмъ вспоминать про нихъ.
  
                       Брутъ.
  
                                                     Надѣюсь я,
             Что не мои слова тебѣ мѣшаютъ
             Остаться здѣсь.
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Конечно, не твои,
             Хотя отъ словъ я бѣгалъ чаще, чѣмъ
             Отъ вражескихъ ударовъ. Ты не льстишь,
             И, стало быть, меня не оскорбляешь.
             А твой народъ люблю я такъ, какъ онъ
             Того достоинъ.
  
                       Мененій.
  
                                 Ну, садись, садись же.
  
                       Короланъ.
  
             Нѣтъ, ни за что. Скорѣе въ часъ тревоги
             Безъ дѣла стану я сидѣть на солнцѣ
             И голову почесывать, чѣмъ слушать
             Дѣламъ моимь ничтожнымъ похвалу!

(Уходитъ.)

             Смотрите, представители народа!
             Сойдется-ль онъ съ болтающей и вздорной
             'Голпою вашей, если онъ не въ силахъ
             Разсказа слушать о своихъ побѣдахъ?
             Коминій, говори.
  
                       Комній.
  
                                           Для этой рѣчи
             Мой голосъ слабъ: къ дѣламъ Коріолана
             Онъ не подходитъ. Если вѣримъ мы,
             Что мужество -- вѣнецъ людскихъ достоинствъ,
             Что храбрый вождь достоинъ высшей славы,
             То воинъ, о которомъ рѣчь идетъ,
             Себѣ подобныхъ не имѣетъ въ мірѣ!
             Когда на Римъ войною шелъ Тарквиній,
             Онъ, юношей въ шестнадцать лѣтъ, сражался
             Храбрѣе взрослыхъ. Нашъ диктаторъ славный
             Самъ видѣлъ, какъ брадатые бойцы
             Бѣжали предъ ребенкомъ безбородымъ.
             Въ глазахъ вождя онъ подоспѣлъ на помощь
             Поверженному воину и тутъ же
             Троихъ враговъ убилъ, потомъ пошелъ
             Тарквинію на встрѣчу, и въ сраженьи
             Его свалилъ онъ съ ногъ. Въ тотъ славный день,
             Когда съ лица онъ могъ играть на сценѣ
             Роль женщины, за мужество въ бою
             Его вѣнкомъ дубовымъ увѣнчали.
             Такъ началъ онъ -- и росъ, подобно морю,
             Въ честномъ пылу семнадцати сраженій,
             Награды всѣхъ лишая. А теперь,
             Чтобъ передать всѣ подвиги его,
             Въ Коріоли и въ битвахъ этой брани,
             Не въ силахъ я придумать словъ достойныхъ.
             Онъ бѣглецовъ остановилъ, онъ трусамъ
             Своимъ примѣромъ мужество внушилъ,
             Онъ шелъ впередъ такъ какъ летитъ по морю
             Корабль подъ парусами, и предъ нимъ
             И падали, и разступались люди,
             Какъ бы трава морская. Весь въ крови,
             Поднявши мечъ и сѣя съ каждымъ взмахомъ
             Смерть на враговъ, одинъ ворвался онъ
             Въ Коріоли открытыя ворота.
             Тамъ бился онъ одинъ и безъ подмоги
             Оттуда вышелъ, собралъ силу нашу
             И снова налетѣлъ на вражій городъ,
             Такъ какъ звѣзда летитъ съ небесъ, и съ боя
             Онъ городъ взялъ. Все кончено, но вотъ
             Средь тишины онъ слышитъ чуткимъ ухомъ
             Звукъ дальней битвы, и идетъ опять,
             Забывъ усталость, кровь свою и раны,
             На помощь къ намъ, и снова въ жаркой сѣчѣ
             Ниспровергаетъ вражескую рать.
             И цѣлый день, покуда не рѣшилась
             И города, и битвы той судьба,
             Ни разу онъ не далъ себѣ мгновенья,
             Чтобъ духъ перевести.
  
                       Мененій.
  
                                           Достойный мужъ!
  
                       1-й Сенаторь.
  
             И почесть та, что приметъ онъ отъ насъ,
             Къ нему пристанетъ.
  
                       Коминій.
  
                                           Бранную добычу
             Онъ оттолкнулъ: на цѣнныя награды
             Глядѣлъ онъ, какъ на грязь: онъ меньше взялъ,
             Чѣмъ могъ бы дать ему послѣдній скряга,
             А лучшую себѣ онъ видитъ плату
             Въ самихъ дѣлахъ.
  
                       Мененій.
  
                                           Да, благороденъ онъ.
             Позвать его!
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                 Призвать Коріолана!
  
                       1-й Служитель.
  
             Онъ ужь идетъ сюда.
  

Коріоланъ возвращается.

  
                       Мененій.
  
                                           Коріоланъ!
             По волѣ благороднаго сената,
             Санъ консула вручается тебѣ.
  
                       Коріоланъ.
  
             Въ его рукахъ и жизнь моя, и служба.
  
                       Мененій.
  
             Теперь одно осталось: долженъ ты
             Держать съ народомъ рѣчь.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Позвольте мнѣ
             Обычай этотъ миновать: не въ силахъ
             Я стать полунагимъ передъ толпою,
             Указывать ей раны и за нихъ
             Униженно просить избранья. Нѣтъ!
             Такой обрядъ тяжелъ мнѣ.
  
                       Сициній.
  
                                                     И, однако,
             Народъ имѣетъ голосъ: уклоненій
             Отъ древняго обряда онъ не стерпитъ.
  
                       Мененій (Коріолану).
  
             Не раздражай его, прошу тебя,
             Смирись передъ обычаемъ народнымъ
             И санъ добудь себѣ, какъ добывали
             Его издревле консулы.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Мнѣ стыдно
             Такую роль играть, и я хотѣлъ бы
             Не повторять ее передъ народомъ.
  
                       Брутъ (Сицнію).
  
             Ты слышишь ли?
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Могу ли я хвалиться,
             Себя хвалить -- показывать тѣ раны,
             Что зажили и скрыты быть должны,--
             Какъ будто получилъ я ихъ, желая
             Народу угодить!
  
                       Мененій.
  
                                 Оставь упрямство!
             Трибуны, поручаемъ вамъ теперь
             Народу передать рѣшенье наше,
             Затѣмъ отъ всѣхъ отъ насъ Коріолану
             Передаемъ мы всякихъ благъ желанье.
             Желаемъ мы всѣхъ благъ Коріолану!

(Трубы. Сенаторы расходятся.)

             Ты видишь, какъ намѣренъ обращаться
             Съ народомъ онъ?
  
                       Сициній.
  
                                 Когда бы догадались
             О томъ плебеи!
  
                       Брутъ.
  
                                 Мы передадимъ
             О томъ, что было здѣсь -- идемъ скорѣе.
             Я знаю, насъ ужь ждутъ на площади.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Площадь.

Входитъ Толпа гражданъ.

1-й гражданинъ.

   Нечего толковать: коли онъ попроситъ голосовъ нашихъ, ему не будетъ отказа.
  

2-й Гражданинъ.

   Будетъ, коли мы захотимъ.
  

3-й Гражданинъ.

   Конечно, мы имѣемъ на то право, да вправѣ ли мы теперь имѣть это право? Если онъ разскажетъ намъ свои дѣла и покажетъ свои раны, чей языкъ повернется противъ этихъ ранъ на худое дѣло? Неблагодарность -- чудовищна и неблагодарный народъ -- чудовище, а кто изъ насъ захочетъ быть частью чудовища?
  

1-й Гражданинъ.

   Да и теперь ужь мы почти что чудовище. Помнишь, какъ мы возстали изъ-за хлѣба, онъ же насъ прозвалъ многоголовой толпою.
  

3-й Гражданинъ.

   Многіе такъ насъ прозывали. И не за то, что у насъ головы у иныхъ чорны, у иныхъ бѣлобрысы, у иныхъ плѣшивы, а за то, что умы наши черезъ-чуръ разноцвѣтны. Я самъ думаю, что если бъ нашимъ умамъ пришлось выбраться изъ черепа, они разомъ разлетѣлись бы по всѣмъ точкамъ компаса.
  

2-й Гражданинъ.

   Вотъ какъ? Ну, а мой умъ куда бы полетѣлъ? въ какую сторону?
  

3-й Гражданинъ.

   Да еще естьли онъ у тебя? Онъ забитъ такъ далеко, что, пожалуй, и не вылетитъ.
  

2-й Гражданинъ.

   Однако, куда именно?
  

3-й Гражданинъ.

   На югъ, гдѣ туману побольше.
  

2-й Гражданинъ.

   Вѣчно отпускаетъ шутки!
  

3-й Гражданинъ (толпѣ).

   Ну, что же съ голосами? Хотите дать ему ваши? А, впрочемъ, большинство рѣшитъ, какъ знаетъ. Все-таки я скажу -- люби онъ народъ побольше, не было бы въ свѣтѣ такого хорошаго консула.
  

Входятъ Коріоланъ и Мененій.

  

3-й Гражданинъ.

   Вотъ и онъ самъ, въ нарядѣ смиренія,-- смотрите же, какъ онъ будетъ себя вести. Кстати однако: не надо намъ стоять всѣмъ вмѣстѣ, станемъ подходить къ нему вдвоемъ, втроемъ, поодиначкѣ. Пусть онъ проситъ каждаго особо -- тогда каждый дастъ свой голосъ своимъ языкомъ, съ должной честью. Идите же всѣ за мною, я разскажу, какъ надо приходить будетъ.
  

Всѣ.

   Хорошо, хорошо. (Уходитъ.)
  
                       Мененій
  
             Нѣтъ, ты не правъ. Достойнѣйшіе люди
             Всегда обычай этотъ соблюдали.
  
                       Коріоланъ.
  
             Что жь говорить мнѣ надо? "Мужъ почтенный,
             Прошу тебя." Проклятье! не умѣю
             На этотъ ладъ я свой языкъ настроить!
             "Взгляни, достойный мужъ, на эти раны,
             "Я добылъ ихъ въ бою, въ тотъ самый часъ,
             "Когда иные изъ твоихъ собратій
             "Бѣжали съ ревомъ..."
  
                                 Мененій.
  
                                           Боги! нѣтъ, не надо
             Имъ говорить про это! Ты проси ихъ,
             Что бъ вспомнили тебя.
  
                       Кориоланъ.
  
                                           Меня? Чтобъ имъ
             Здѣсь удавиться! Пусть они забудутъ
             Меня совсѣмъ, какъ честность позабыта
             Ту, что жрецы совѣтуютъ!
  
                       Мененій.
  
                                                     Я вижу,
             Ты все погубишь. Ну, прощай покуда.
             Еще прошу тебя -- будь ласковъ съ ними.
             Не забывай же. (Уходитъ.)
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Прежде ты скажи,
             Чтобы они свои умыли рожи,
             Да вычистили зубы. А, идутъ!

(Входятъ два гражданина.)

             Вотъ цѣлыхъ двое.

(Входитъ 3-й гражданинъ.)

                                           Доблестные мужи,
             Вы знаете, зачѣмъ стою я здѣсь?
  
                       3-й Гражданинъ.
  
             Мы знаемъ. Для чего жь стоишь ты здѣсь?
  
                       Коріоланъ.
  
             Изъ-за моихъ заслугъ.
  
                       2-й Гражданинъ.
  
                                           Твоихъ заслугъ?
  
                       Коріоланъ.
  
             Конечно, не по собственной охотѣ.
  
                       3-й Гражданинъ.
  
             Какъ, не по собственной?
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Я не хотѣлъ бы
             Моею просьбой бѣдняковъ смущать.
  

3-й Гражданинъ.

   Не забывай однако, что если ты получишь что-нибудь отъ васъ, то, конечно, получишь не даромъ.
  
                       Коріоланъ.
  
             А, коли такъ, то объяви теперь же,
             Что можетъ стоить консульство?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                                               Одной
             Радушной просьбы.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Просьбы? хорошо.
             Такъ дай же мнѣ его. На мнѣ есть раны,
             Я покажу тебѣ ихъ, если хочешь,
             Когда-нибудь наединѣ.
                       (2-му гражданину) И ты,
             Почтенный мужъ, дай мнѣ свой голосъ. Что же
             Ты скажешь мнѣ?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                 Онъ твой, достойный войнъ!
  
                       Коріоланъ.
  
             Ну, сторговались мы. Какъ жалкій нищій,
             Я выпросилъ два голоса. Спасибо
             За подаяніе. Теперь прощайте.
  
                       3-й Гражданинъ.
  
             А странно что-то!
  
                       2-й Гражданинъ,
  
                                           Если бъ снова... ну!
             Что сдѣлано, того не перемѣнишь.

(Уходятъ. Входятъ еще, два гражданина.)

  

Коріоланъ.

  
   Прошу васъ -- коли оно согласно съ расположеніемъ вашимъ -- вашихъ голосовъ на мое консульство. Видите, я въ обычномъ нарядѣ.
  

4-й Гражданинъ.

   Ты честно служилъ и не служилъ отечеству.
  

Коріоланъ.

   То есть?
  

5-й Гражданинъ.

   Ты былъ бичемъ для враговъ и плетью для друзей родины: никогда не любилъ ты простого народа.
  

Коріоланъ.

   Лучше бы тебѣ цѣнить меня за то, что я не расточалъ моей любви спроста всякому. Впрочемъ, достойный мужъ, теперь я намѣренъ угождать народу. Я стану ему льстить, гоняться за его пріязнью; если онъ любитъ мои поклоны больше, чѣмъ мою душу, -- что же! я выучусь и кланяться, Я буду лицемѣрить, стану поддѣлываться подъ привычки друзей черни; -- я услужу всякому по его желанію. А потому, я спрашиваю вашего согласія на мое консульство.
  

5-й Гражданинъ.

   Мы надѣемся на твою пріязнь, и охотно даемъ тебѣ голоса наши.
  

4-й Гражданинъ.

   Ты получилъ много ранъ за отечество!
  

Коріоланъ.

   Такъ зачѣмъ ихъ и показывать, если ты про нихъ знаешь? Я слишкомъ цѣню ваши голоса, а потому не намѣренъ безпокоить васъ долѣе.
  

Оба Гражданина.

   Пусть же боги пошлютъ тебѣ счастія.

(Уходятъ.)

  
                       Коріоланъ.
  
   Сладки мнѣ эти голоса!
             Нѣтъ! лучше умереть голодной смертью,
             Чѣмъ нами жь заслуженную награду
             Выпрашивать! За чѣмъ стою я здѣсь
             Въ одеждѣ жалкой и у Дика съ Гобомъ
             Я голосовъ прошу? Таковъ обычая!
             Но если бы обычаю во всемъ
             Повиновались мы, никто не смѣлъ бы
             Пыль старины сметать, а правдѣ вѣкъ
             Сидѣть бы за горами заблужденій!
             Зачѣмъ себя позорю я? не лучше ль
             Другому предоставить честь и мѣсто?
             Нѣтъ, я ужь много вытерпѣлъ, осталось
             Стерпѣть и остальную часть. Идутъ.

(Еще три гражданина входятъ.)

             Другіе голоса: граждане Рима,
             Прошу я голосовъ. Для нихъ я бился,
             Для вашихъ голосовъ ночей не спалъ,
             Для вашихъ голосовъ ношу на тѣлѣ
             Ранъ боевыхъ двѣ дюжины. Я видѣлъ
             И слышалъ восемнадцать битвъ тяжелыхъ;
             Для вашихъ голосовъ свершилъ я много
             И важныхъ, и не очень важныхъ дѣлъ.
             Давайте голоса: я въ самомъ дѣлѣ
             Хочу быть консуломъ.
  

6-й Гражданинъ.

   Онъ свершилъ много подвиговъ, никто не откажетъ ему въ честномъ голосѣ,
  

7-й Гражданинъ.

   Конечно, пускай будетъ онъ консуломъ. Да благословятъ его боги и пусть дадутъ они ему любовь къ народу.
  

Всѣ.

   Да, да, да! да здравствуетъ. благородный консулъ! (Уходятъ).
  

Коріоланъ.

   Почетные голоса!
  

Входятъ Мененій съ Брутомъ и Сициніемъ.

  
                       Мененій.
  
             Прошелъ часъ испытанья: ужь несутъ.
             Тебѣ трибуны голоса плебеевъ;
             Теперь, въ одеждѣ консульской, ты долженъ
             Въ сенатъ явиться.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Кончено ли дѣло?
  
                       Сицній.
  
             Ты выполнилъ прошенія обрядъ,
             Народъ согласенъ, и теперь осталось
             Избранье утвердить.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Въ сенатѣ?
  
                       Сицній.
  
                                                               Да.
  
                       Коріоланъ.
  
             Такъ я могу одежду эту сбросить?
  
                       Сициній.
  
             Конечно, можешь.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Я переодѣнусь,
             И, сдѣлавшись опять самимъ собой,
             Явлюсь въ сенатъ.
  
                       Мененій.
  
                                 И я пойду съ тобою.
             А вы?
  
                       Брутъ.
  
                       Мы скажемъ слова два народу.
  
                       Сициній.
  
             Прощайте жь.

(Уходятъ Коріоланъ и Мененій.)

                                 Такъ! добился онъ до цѣли;
             Глаза его восторгомъ такъ и блещутъ!
  
                       Брутъ.
  
             Какъ гордо онъ въ смиренія одеждѣ
             Сейчасъ стоялъ! Что? распустить народъ?
  

Входятъ Толпы Гражданъ.

  
                       Сициній (народу).
  
             Ну, что, друзья? онъ выбранъ?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                                               Голоса
             Ему мы дали.
  
                       Брутъ.
  
                                 Молимъ мы боговъ,
             Чтобъ оправдалъ довѣріе онъ ваше!
  
                       2-й Гражданинъ.
  
             Такъ, такъ. А все жь спроста мнѣ показалось,
             Что онъ просилъ народныхъ голосовъ
             Какъ будто на смѣхъ.
  
                       3-1 Гражданинъ.
  
                                           Я замѣтилъ тоже:
             Онъ просто издѣвался надъ народомъ.
  
                       1-й Гражданинъ.
  
             Нѣтъ, не смѣялся онъ: ужь онъ всегда
             Такъ говоритъ.
  
                       2-й Гражданинъ.
  
                                 Одинъ ты такъ болтаешь,
             Мы, всѣ безъ исключенья, догадались
             Что презираетъ васъ онъ. Показалъ ли
             Онъ вамъ слѣды заслугъ, на тѣлѣ раны?
  
                       Сициній.
  
             Конечно, показалъ онъ ихъ.
  
                       Всѣ Граждане.
  
                                                     Нѣтъ, нѣтъ,
             Никто ихъ не видалъ.
  
                       3-й Гражданинъ.
  
                                           Сказалъ онъ намъ,
             Что раны есть, что ихъ онъ вамъ покажетъ
             Когда нибудь наединѣ, и гордо
             Помахивая шапкой, онъ прибавилъ:
             "Мнѣ хочется быть консуломъ: обычай
             "Старинный требуетъ отъ васъ согласьи,
             "А потому мнѣ нужны голоса."
             Когда жь мы согласилися: "спасибо
             "За ваши голоса", сказалъ онъ намъ:
             "Почтеннѣйшіе голоса, теперь
             "Покончили мы съ вами -- такъ прощайте."
             Ужь это не насмѣшка-ль?
  
                       Сициній.
  
                                                     Как же вы,
             Глупцы, того не поняли тотчасъ же,
             И, какъ толпа безмозглыхъ ребятишекъ,
             Разстались съ голосами?
  
                       Брутъ.
  
                                                     Для чего
             Не говорили съ нимъ вы такъ, какъ васъ
             Тому учили? Для чего ему
             Вы не сказали, что во время службы,
             Безъ власти въ государственныхъ дѣлахъ,
             Онъ постоянно былъ врагомъ народа?
             Что противъ вашихъ правъ онъ возставалъ,
             Что противъ всякой льготы для плебеевъ
             Онъ рѣчь держалъ? что ежели при власти
             Онъ не смягчитъ своей вражды къ народу,
             То ваши голоса на васъ самихъ
             Бѣду обрушатъ? Такъ вамъ должно было
             Сказать ему; что если по заслугамъ
             Достоинъ онъ санъ консульскій принять,
             То, все-таки, любить онъ долженъ васъ,
             И, въ благодарность за народный выборъ,
             Свою вражду на дружество смѣнять,
             Радѣть о васъ, быть другомъ вашимъ!
  
                       Сициній.
  
                                                                         Если бъ
             Вы рѣчь держали такъ, какъ васъ учили,
             То онъ разгорячился бы и прямо
             Себя вамъ высказалъ. Одно изъ двухъ:
             Иль обѣщалъ бы онъ плебеямъ льготы,
             И вы могли, при случаѣ, ему
             Напоминать объ этихъ обѣщаньяхъ,
             Иль, что вѣрнѣе, духъ его строптивый,
             Уступокъ и обѣтовъ вѣчный врагъ,
             Прорвался бы съ запальчивостью рьяной,
             И вы тогда имѣли бъ основанье
             Его не выбрать.
  
                       Брутъ
  
                                 Видѣли вы сами,
             Что онъ, нуждаяся въ пріязни вашей,
             Васъ презиралъ открыто: что то будетъ
             Тогда, какъ онъ къ презрѣнію прибавитъ
             Возможность васъ давить и сокрушать?
             Что натворили вы? Иль сердца нѣту
             У васъ въ груди? или языкъ вамъ данъ
             Затѣмъ лишь, чтобъ вопить противъ разсудка?
  
                       Сициній.
  
             На то ли вамъ случалось отвергать
             Чужія просьбы, чтобъ теперь, безъ нужды,
             Безъ просьбы, голоса давать тому,
             Кто смѣло издѣвается надъ ними?
  
                       3-й Гражданинъ.
  
             Еще не утвержденъ онъ -- можно будетъ.
             Его отвергнуть.
  
                       2-й Гражданинъ.
  
                                 Мы его отвергнемъ:
             Я голосовъ пятьсотъ сейчасъ добуду.
  
                       1-й Гражданинъ.
  
             Я тысячу и больше.
  
                       Брутъ.
  
                                           Такъ сейчасъ же
             Идите всѣ къ друзьямъ своимъ: скажите
             Вы имъ, что консулъ ими выбранъ славный,
             Что онъ лишитъ ихъ всякихъ льготъ, и станетъ
             Держать ихъ, какъ собакъ, которыхъ бьютъ,
             Когда онѣ и лаютъ, и мы лаютъ!
  
                       Сициній.
  
             Сберитесь всѣ и уничтожьте тутъ же
             Свой безразсудный выборъ; не забудьте
             Припомнить гордость Марція, а также
             Старинную его вражду къ плебеямъ.
             Скажите всѣмъ, съ какимъ презрѣньемъ онъ
             Стоялъ средь васъ въ смиренія одеждѣ,
             Съ какой насмѣшкой голосовъ искалъ,
             Признайтесь всѣмъ, что лишь одинъ почетъ
             Къ его недавнимъ подвигамъ не далъ вамъ
             Замѣтить сразу оскорбленій этихъ,
             Ему внушенныхъ ненавистью къ вамъ!
  
                       Брутъ.
  
             Сложите всю вину на насъ, трибуновъ,
             Скажите всѣмъ, что мы наперекоръ
             Народнымъ опасеньямъ, всѣхъ склоняли
             На пользу Марція.
  
                       Сициній.
  
                                           Что онъ и выбранъ
             По нашимъ настояньямъ, что, повѣривъ
             Вы убѣжденьямъ нашимъ, неохотно,
             Противъ желанья, подали свой голосъ
             За Марція. Пусть мы всему причиной.
  
                       Брутъ.
  
             Да, не щадите насъ. Скажите всѣмъ,
             Что мы трубили про его побѣды,
             Про то, какъ рано онъ пошелъ на службу,
             Какъ долго онъ отечеству служилъ,
             Какъ доблестенъ родъ Марціевъ, откуда
             Произошли: Гостилія наслѣдникъ,
             Анкъ Марцій, римскій царь и Нумы внукъ,
             Квинтъ съ Публіемъ, которые въ нашъ Римъ
             Впервые провели водопроводы,
             И Цензоринусъ, дорогой плебеямъ,
             Такъ названный за то, что дважды былъ
             Здѣсь ценсоромъ.
  
                       Сициній.
  
                                 Что мы одни твердили
             Про родъ его высокій и про доблесть,
             Прославившую Марція, что мы
             Ввели васъ въ заблужденье этой рѣчью,
             Но что теперь, все обсудивши здраво,
             Припомнивъ прежнее и оцѣнивъ
             Его гордыню, въ немъ вы признаете
             Врага закоренѣлаго, и разомъ
             Свой выборъ отмѣняете.
  
                       Брутъ.
  
                                                     Сильнѣе
             На то вы упираетесь, что трибуны
             Виной ошибки въ выборѣ, а тамъ,
             Собравши голоса, скорѣй идите
             Всѣ въ Капитолій.
  
                       Всѣ.
  
                                 Такъ, идемъ! Ужь всѣ
             Раскаялися въ выборѣ! (Уходитъ)
  
                       Брутъ.
  
                                                     Пускай
             Идутъ себѣ. Намъ выгоднѣй теперь же
             Возстанье изготовить, чѣмъ другого,
             Страшнѣйшаго возстанья ожидать.
             Намъ надо ждать (а Марція мы знаемъ),
             Что ихъ отказъ разгнѣваетъ его,
             И мы тогда запальчивостью этой
             Воспользуемся.
  
                       Сициній.
  
                                 Надо намъ идти
             Теперь же въ Капитолій, чтобъ въ тотъ часъ,
             Когда туда потокъ народа хлынетъ,
             Никто не могъ про насъ съ тобой подумать,
             Что мы его къ волненью подстрекнули.

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

СЦЕНА І.

Улица въ Римѣ.

Трубы. Входятъ Коріоланъ, Мененій, Коминій, Титъ Ларцій, сенаторы и патриціи.

  
                       Коріоланъ.
  
             Н такъ, Авфидій все не укротился?
  
                       Титъ Ларцій.
  
             Нѣтъ, все грозитъ онъ, потому и миромъ
             Мы поспѣшили.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Стало быть, и вольски
             По прежнему минуты выжидаютъ,
             Чтобы на насъ нагрянуть?
  
                       Коминиій.
  
                                                     Честный консулъ,
             Изнурены они, и намъ едва ли
             Въ нашъ вѣкъ придется снова увидать
             Знамена вольсковъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Гдѣ жъ теперь Авфидій?
             Его видалъ ты?
  
                       Ларцій.
  
                                 Онъ ко мнѣ являлся
             И проклиналъ согражданъ, сдавшихъ городъ.
             Теперь онъ удалился къ ацціатамъ.
  
                       Коріоланъ.
  
             Онъ про меня не говорилъ ли?
  
                       Ларцій.
  
                                                               Да.
  
                       Коріоланъ.
  
             Что жь говорилъ онъ?
  
                       Ларцій.
  
                                           То, что въ цѣломъ мірѣ
             Ему нѣтъ человѣка ненавистнѣй;
             Онъ говорилъ про то, какъ часто вы
             Встрѣчалися съ мечомъ на полѣ брани,
             Что онъ отдалъ бы весь достатокъ свой
             За то, чтобъ одолѣть тебя.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Теперь
             Онъ въ Анціумѣ?
  
                       Ларцій.
  
                                           Въ Анціумѣ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                               Да,
             Хотѣлъ бы я съ нимъ снова повстрѣчаться
             На новую борьбу!
                       (Ларцію.) Тебя съ возвратомъ
             Я поздравляю.
  

Входятъ Сициній и Брутъ.

  
                       Коріоланъ.
  
                                           Вонъ идутъ трибуны,
             Дрянные языки народной пасти.
             Они противны мнѣ: нѣтъ силъ сносить
             Ихъ болтовни кичливой! (Хочетъ идти.)
  
                       Сициній.
  
                                           Стой! -- не смѣй
             Ходить на площадь!
  
                       Коріолвнъ.
  
                                           Что?
  
                       Сициній.
  
                                                     Не смѣй -- опасно
             На площади!
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Какъ?
  
                       Мененій.
  
                                           Что за перемѣна?
  
                       Коминій.
  
             Онъ избранъ и сенатомъ, и народомъ!
  
                       Брутъ
             Нѣтъ, онъ не избранъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Развѣ отъ мальчишекъ
             Я добылъ голоса?
  
                       Сенаторы.
  
                                           Трибуны, прочь --
             Дорогу консулу.
  
                       Брутъ.
  
                                 Народъ взволнованъ
             Противъ него.
  
                       Сициній.
  
                                 Не двигайтесь -- не то
             Не миновать возстанья.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Вотъ оно,
             Вотъ стадо ваше! Вотъ къ чему ведутъ
             Права на голосъ, данныя тому,
             Кто самъ готовъ отъ словъ своихъ отречься!

(Трибунамъ.)

             Чего жь глядите вы? Уста народа
             Съ его зубами справиться не въ силахъ?
             Иль сами вы...
  
                       Мененій.
  
                                 Ну, полно,-- успокойся.
  
                       Коминій.
  
             Здѣсь заговоръ -- здѣсь явное желанье
             Идти противъ патриціевъ и власти!
             Что жь? уступите! поживите вмѣстѣ
             Съ народомъ, неспособнымъ управлять,
             А надъ собой властей не признающимъ!
  
                       Брутъ.
  
             Нѣтъ, то не заговоръ. Народъ кричитъ,
             Что ты надъ нимъ смѣялся, что недавно,
             Во время даровой раздачи хлѣба,
             Ты охуждалъ ее, что ты открыто
             Защитниковъ народа поносилъ,
             Звалъ ихъ врагами власти и льстецами!
  
                       Коріоланъ.
  
             Всѣ это прежде знали.
  
                       Брутъ.
  
                                           Нѣтъ, не всѣ.
  
                       Коріоланъ.
  
             Такъ ты теперь и разгласилъ?
  
                       Брутъ.
  
                                                               Кто, я?
  
                       Коминій.
  
             Способенъ ты на это.
  
                       Бруть.
  
                                           Такъ же мало,
             Какъ и хвалить тебя.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           А, въ самомъ дѣлѣ,
             Къ чему мнѣ консульство? Клянуся Зевсомъ,
             Мнѣ выгодно унизиться. (Бруту.) А ты
             Возьми меня въ товарищи-трибуны.
  
                       Сициній.
  
             Вотъ и теперь ты высказалъ вполнѣ
             То, чѣмъ народъ взволнованъ. Если хочешь
             Достигнуть цѣли -- спрашивай учтивѣй
             О томъ пути, съ котораго ты сбился.
             Безъ этого ни консуломъ не будешь,
             Да и трибуномъ также.
  
                       Мененй.
  
                                                     Тише, тише,
             Прошу я васъ.
  
                       Коминій.
  
                                 Обманутъ нашъ народъ;
             Всѣ эти споры недостойны Рима,
             И нашъ Коріоланъ не заслужилъ
             Такой преграды подлой и обидной
             На славномъ поприщѣ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Напомнить смѣютъ
             Они про хлѣбъ! Я говорилъ тогда
             То, что скажу и нынче.
  
                       Мененій
  
                                                     Послѣ, послѣ.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Нѣтъ, не теперь: взволнованъ ты.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                               Такъ что же?
             Теперь, клянусь въ томъ жизнью. Вы, друзья,
             Меня простите въ томъ;
             А что до черни, смрадной и безпутной,
             Я льстить не въ силахъ ей, и пусть она
             Въ моихъ рѣчахъ любуется собою.
             Я повторю при всѣхъ, что угождая
             Плебейской волѣ, сѣемъ сами мы
             Посѣвы буйства, дерзости и бунта,
             Что сами мы для нихъ вспахали землю,
             Что сами мы взростили сѣмя злое,
             Позволивши съ собой смѣшаться черни,
             Пустивъ ее въ нашъ благородный сонмъ
             И власти часть отдавши этимъ нищимъ!
  
                       Мененій.
  
             Довольно же.
  
                       Сенаторы.
  
                                 Довольно, перестань!
  
                       Коріоланъ.
  
             Какъ, перестать? Я, не страшась враговъ,
             За родину лилъ кровь на полѣ брани,
             Такъ побоюсь ли я изъ груди этой
             Выковывать слова на обличенье
             Той гнусной и противной намъ заразы,
             Къ которой мы идемъ на встрѣчу?
  
                       Брутъ.
  
                                                               Стой!
             Ты смѣешь говорить противъ народа,
             Какъ богъ-каратель -- не какъ человѣкъ,
             По слабости съ нимъ равный.
  
                       Сициній.
  
                                                     Должно будетъ
             Плебеямъ это передать.
  
                       Коминій.
  
                                                     Ты станешь
             Переносить слова, что онъ оказалъ
             Въ минуту гнѣва?
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Гнѣва? никогда!
             Будь я покойнѣе, чѣмъ сонъ полночный,
             Клянусь Зевесомъ, я сказалъ бы тоже!
  
                       Сициній.
  
             Такъ пусть рѣчь эта одному тебѣ
             Отравой будетъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Будетъ! Каково?
             Каковъ тритонъ снѣтковъ и мелкихъ рыбокъ!
             Какъ повелительно онъ произнесъ
             Намъ слово -- будетъ!
  
                       Коминій.
  
                                           Нѣтъ въ томъ ничего
             Противнаго законамъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Будетъ! будетъ!
             О добрые и слабые отцы,
             Сенатъ почтенный, но недальновидный!
             Затѣмъ ли вы народной гидрѣ дали
             Трубу и голосъ въ этихъ болтунахъ,
             Чтобы они съ своимъ строптивымъ "будетъ"
             Открыто собиралися направить
             Въ болото вашъ властительный потокъ!
             Когда у нихъ на то хватаетъ силы,
             Склоняйтесь же, безумцы, передъ ними!
             А если нѣтъ -- опомнитесь и сбросьте
             Вы гибельную слабость. Мудры вы,
             Такъ не сходитесь съ глупыми, но если
             Вы сами глупы, то сажайте ихъ
             Съ собою рядомъ! Если вы плебеи,
             Они сенаторы -- слышнѣй ихъ голосъ
             Чѣмъ ваши голоса. Избрала чернь
             Себѣ сановника, и онъ теперь
             Кидаетъ слово дерзостное "будетъ"
             Въ глаза собранью доблестныхъ мужей,
             Какого и у грековъ не бывало!
             Клянусь Зевесомъ! консульская власть
             Унижена, и сердцу больно видѣть,
             Какъ между двухъ разрозненныхъ властей
             Тѣснятся смуты, и одну изъ нихъ
             Другою ломятъ!
  
                       Коминій.
  
                                 Полно, всѣ на площадь!
  
                       Коріоланъ.
  
             Тотъ, кто совѣтъ вамъ далъ -- запасы хлѣба
             Безъ платы раздавать, какъ иногда
             Оно у грековъ дѣлалось...
  
                       Мененій.
  
                                                     Довольно!
  
                       Коріоланъ.
  
             Хоть тамъ народъ имѣлъ и больше власти,
             Совѣтомъ тѣмъ -- я говорю открыто --
             Вскормилъ онъ своевольство и бѣду
             Для родины.
  
                       Брутъ.
  
                                 Какъ? и народъ свой голосъ
             Отдастъ тому, кто это говоритъ?
  
                       Коріоланъ.
  
             Дослушай дѣло -- поважнѣй оно,
             Чѣмъ голосъ черни! Знаютъ всѣ плебеи,
             Что не въ награду данъ имъ этотъ хлѣбъ.
             Чѣмъ былъ заслуженъ даръ? Когда стояли
             Враги на сердцѣ родины -- народъ
             За ворота отказывался выйти!
             За подвиги такіе не даютъ
             Безплатно хлѣба. А подъ знаменами
             Чѣмъ удальство свое онъ показалъ?
             Одними бунтами! Противъ сената
             Кто обвиненья вздорныя придумалъ?
             Вѣдь не за нихъ же щедро раздаютъ
             Награды хлѣбомъ. Я спрошу теперь,
             Какъ понята угодливость сената
             Желудкомъ черни? Всѣ дѣла плебеевъ
             Намъ говорятъ менѣе словъ: "насъ больше!
             Мы захотѣли хлѣба и отъ страху
             Они намъ дали хлѣбъ." И святость власти
             Унижена, и снисхожденье наше
             Зовется трусостью -- и близко время,
             Когда спадутъ замки съ воротъ сената,
             А галки налетятъ клевать орловъ!
  
                       Мененій.
  
             Довольно же.
  
                       Брутъ.
  
                       Довольно, и съ излишкомъ.
  
                       Коріоланъ.
  
             Нѣтъ, стой, бери еще! Конецъ дослушай,
             А въ истинѣ его я поклянусь
             И небомъ, и землею. Эта власть,
             Распавшаяся на двое -- заставитъ
             Забыть про благо родины, и Римъ
             Сведетъ къ ничтожеству. Тамъ гдѣ одни
             Правители другихъ бранятъ безумно,
             Гдѣ имъ за дерзость платятъ справедливымъ
             Презрѣніемъ, гдѣ родъ, и санъ, и мудрость
             Безсильны предъ крикливымъ большинствомъ,
             Тамъ нѣтъ дорогъ разумному правленью,
             Тамъ нѣтъ порядка! Потому теперь
             Я заклинаю всѣхъ, кто дорожитъ
             Законами родной земли, кто кротокъ,
             Но безъ боязни вдаль глядѣть умѣетъ,
             Кто любитъ славу больше долгой жизни --
             Рѣшайтесь на опасное леченье,
             Не бойтесь потрясти больное тѣло,--
             И безъ того въ немъ смерть! Рѣшитесь разомъ,
             Многоголосный вырвите языкъ,
             Чтобъ онъ не смѣлъ питаться сладкимъ ядомъ!
             Опомнитесь! вашъ собственный позоръ
             Лишаетъ власть единства и свободы:
             Вы на добро безсильны -- нѣту хода
             Ему отъ зла, опутавшаго васъ!
  
                       Брутъ.
  
             Онъ высказался весь.
  
                       Сициній.
  
                                 Какъ злой измѣнникъ
             Онъ говорилъ, и будетъ отвѣчать
             Какъ всѣ измѣнники.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Скорѣй, мерзавецъ,
             Отъ бѣшенства ты лопнешь. Для чего
             Народу эти лысые трибуны?
             Чтобъ, опершись на нихъ, пытался онъ
             Тягаться съ высшей властью? Ихъ избрали
             При бунтѣ, въ смутный часъ, когда была
             Закономъ сила; нынче часъ другой --
             Пусть право будетъ правомъ, сбросьте въ прахъ
             Вы эту власть.
  
                       Брутъ.
  
                                 Открытая измѣна!
  
                       Сициній.
  
             И это консулъ? никогда!
  
                       Брутъ.
  
                                                     Эдилы!
             Сюда! схватить его!
  

Входитъ Эдилъ.

  
                       Сициній.
  
                                           Созвать народъ!

(Эдилъ уходитъ. Коріолану.)

             Отъ имени народа, обвиняю
             Тебя, какъ нарушителя законовъ,
             Какъ общаго врага. Иди за мной,
             Иди къ отвѣту...
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Прочь, сѣдой козелъ!
  
                       Сенаторы.
  
             Мы за него въ отвѣтѣ.
  
                       Коминій (Сицинію).
  
                                           Руки прочь,
             Старикъ!

(Сициній хочетъ схватить Марція.)

  
                       Коріоланъ (Сицинію).
  
                       Прочь, гниль негодная! Не то
             Изъ этихъ тряпокъ вытрясу я кости!
  
                       Сициній.
  
             На помощь, граждане!
  

Входятъ Эдилы и толпа Гражданъ.

  
             Мененій (Коріолану и Сицинію).
  
             Опомнитесь! Приличіе!
  
                       Сициній.
  
                                                     Народъ,
             Вотъ человѣкъ, который власть твою
             Отнять намѣренъ.
  
                       Брутъ.
  
                                           Взять его подъ стражу,
             Эдилы!
  
                       Граждане.
  
                       Смерть! Убить его сейчасъ же! (Всѣ кричатъ.)
  
                       Сенаторы.
  
             Оружія сюда! (Толпятся вокругъ Коріолана.)
                                 Трибуны! стойте!
             Эй, граждане! патриціи! Сициній!
             Коріоланъ! Брутъ! граждане!
  
                       Граждане.
  
                                                     Въ чемъ дѣло?
             Остановитесь! стойте!
  
                       Мененій.
  
                                           Быть бѣдѣ!
             Я задыхаюсь -- говорить нѣтъ силы!
             Трибуны, говорите. Успокойся
             Коріоланъ! Ну что же, говори
             Сициній добрый!
  
                       Сициній.
  
                                           Граждане, сюда!
             Молчать и слушать рѣчь мою.
  
                       Граждане.
  
                                                     Молчите!
             Послушаемъ трибуна. Говори же!
  
                       Сициній.
  
             Намъ всѣмъ грозитъ утрата нашихъ правъ!
             Ихъ отнимаетъ Марцій, вашъ избранникъ
             Въ санъ консула.
  
                       Мененій.
  
                                 Опомнись, это значитъ
             Не усмирять, а бунтовать!
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                                     И городъ
             Сравнять съ землей.
  
                       Сициній.
  
                                           А что такое городъ?
             Народъ есть городъ.
  
                       Граждане.
  
                                           Дѣльно! правда, правда!
             Народъ есть городъ!
  
                       Брутъ.
  
                                           Съ общаго согласья,
             Мы саномъ представителей народа
             Облечены.
  
                       Граждане.
  
                                 И мы довольны вами.
  
                       Мененій.
  
             Вашъ санъ при васъ останется.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     При нихъ?
             За тѣмъ, чтобъ городъ палъ, чтобъ кровли башенъ
             Свалились въ прахъ -- и сила государства
             Подъ грудою развалинъ погреблась!
  
                       Сициній.
  
             Рѣчь эта стоитъ казни.
  
                       Брутъ.
  
                                           Время намъ
             За нашу власть вступиться, иль навѣки
             Разстаться съ ней. Отъ имени народа,
             Народа, насъ избравшаго, теперь же
             Мы осуждаемъ Марція на смерть --
             Немедленную смерть!
  
                       Сициній.
  
                                           Взвести его
             На верхъ скалы Тарпейской, и низвергнуть
             Его оттуда.
  
                       Брутъ.
  
                                 Взять его, эдилы!
  
                       Граждане.
  
             Сдавайся, Марцій!
  
                       Мененій.
  
                                           Слушайте, трибуны!
             Одно лишь слово!
  
                       Эдилы.
  
                                           Тише! тише! тише!
  
                       Мененій (трибунамъ).
  
             Опомнитесь, коль вы друзья народа
             Откиньте гнѣвъ, поразсудите прежде
             О дѣлѣ всемъ.
  
                       Брутъ.
  
                                 При гибельномъ недугѣ
             Холодная медлительность вреднѣе,
             Чѣмъ смертный ядъ. Скорѣй схватить его
             И на утесъ!
  
                       Коріоланъ (обнажаетъ мечъ).
  
                                 Я лучше здѣсь умру!
             Изъ васъ иные ужь мѣня видали
             Передъ врагомъ, теперь вы на себѣ
             Извѣдайте -- каковъ я.
  
                       Мененій.
  
                                                     Стой! Трибуны!
             Назадъ, назадъ! -- вложи свой мечъ!
  
                       Брутъ.
  
                                                               Скорѣе!
             Схватить его!
  
                       Мененій.
  
                                 Патриціи! сюда!
             Спасайте Марція! всѣ, всѣ сюда!
  
                       Граждане.
  
             Смерть, смерть ему!

(Происходитъ схватка. -- Трибуны, народъ и эдилы отбиты прочь.)

  
                       Мененій.
  
             Иди въ свой домъ! Скорѣй, иль все погибнетъ.
  
                       2-й Сенаторъ.
  
             Иди домой!
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Сомкнемся -- силы ровны,
             У насъ друзей довольно.
  
                       Мененій.
  
                                                     Неужели
             До этого дойдетъ?
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                           Избави небо!
             Прошу тебя, нашъ благородный другъ,
             Иди къ себѣ -- мы все устроимъ.
  
                       Мененій.
  
             Вѣдь это язва общая -- безъ насъ
             Тебѣ не сладить съ ней. Иди скорѣе
             Домой.
  
                       Коріоланъ.
  
                       Зачѣмъ не варвары они,
             А римляне, на срамъ родной земли
             Зачатые у входа въ Капитолій!
  
                       Мененій.
  
             Иди домой -- не медли же. Въ молчаньи
             Смири свой правый гнѣвъ; пора отплаты
             Придетъ сама.
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Полсотни этихъ тварей
             Я положилъ бы въ чистомъ полѣ.
  
                       Мененій.
  
                                                               Самъ
             Убрать бы могъ я лучшихъ двухъ -- пожалуй
             Хоть и трибуновъ.
  
                       Коминій.
  
                                           Здѣсь нельзя бороться;
             Одни безумцы силятся на плечахъ
             Поддерживать валящееся зданье.
             Иди къ себѣ, пока не ворвалась
             Сюда толпа, какъ бѣшеный потокъ,
             Прорвавшій всѣ плотины.
  
                       Мененій.
  
                                                     Такъ, иди.
             Я жь попытаю, что мой старый умъ
             Придумать можетъ для людей безумныхъ
             Пора какой нибудь заплатой пестрой
             Бѣду поправить.
  
                       Коминій (Коріолану).
  
                                           Я съ тобой. Пойдемъ!

(Уходитъ съ Коріоланомъ и нѣсколькими сенаторами.)

  
                       1-й Патрицій.
  
             Самъ погубилъ онъ счастіе свое!
  
                       Мененій.
  
             Онъ слишкомъ чистъ и прямъ душой для міра:
             Онъ не польститъ Нептуну за трезубецъ,
             Юпитеру -- за право громъ метать!
             Его душа на языкѣ, онъ смѣло
             Всѣмъ говоритъ, что въ сердцѣ родилось,
             А въ гнѣвѣ забываетъ онъ, что слышалъ
             Когда-то слово: смерть. (Шумъ за сценой.)
             Ну, будутъ хлопоты!
  
                       2-й патрицій.
  
                                           О, лучше бъ спали
             Они теперь!
  
                       Мененій.
  
                                 Пускай хоть въ самомъ Тибрѣ!
             Что стоило ему держать къ нимъ рѣчь
             Поласковѣе!
  

Входятъ Брутъ и Сициній, съ толпой народа.

  
                       Сициній.
  
                                 Гдѣ ехидна эта,
             Гдѣ тотъ, кто хочетъ городъ обезлюдить
             И самъ быть всѣмъ?
  
                       Мененій.
  
                                           Почтенные трибуны...
  
                       Сициній.
  
             Онъ будетъ сброшенъ со скалы Тарпейской:
             Онъ сталъ противъ закона,-- а законъ
             Безъ розысканій предаетъ его
             Во власть имъ оскорбленнаго народа!
  
                       1-й Гражданинъ.
  
             Да, пусть пойметъ онъ, что уста гражданъ
             Въ трибунахъ нашихъ, мы же -- руки ихъ.
  
                       Всѣ Граждане.
  
             Да, это онъ узнаетъ.
  
                       Мененій.
  
             Выслушайте меня...
  
                       Сициній.
  
             Молчи!
  
                       Мененій.
  
             Зачѣмъ бѣснуетесь вы, если можно
             Безъ шума все покончить?
  
                       Сициній.
  
                                                     Отчего
             Ему помогъ ты вырваться отъ насъ?
  
                       Мененій.
  
             Послушайте, я знаю хороню
             Заслуги консула и знаю также,
             Въ чемъ грѣшенъ онъ.
  
                       Сициній
  
                                           Про консула какого
             Ты говоришь?
  
                       Мененій.
  
             Про консула Коріолана.
  
                       Брутъ.
  
                                                     Что,
             Онъ консулъ?
  
                       Граждане.
  
                                 Нѣтъ! не консулъ онъ! нѣтъ! нѣтъ!
  
                       Мененій.
  
             Когда народъ нашъ добрый и трибуны
             На то согласны,-- я бъ желалъ сказать
             Имъ слова два. Потеря въ томъ какая?
             Немного времени...
  
                       Сициній.
  
                                           Такъ говори,
             Да покороче -- надо намъ скорѣй
             Покончить съ той змѣей. Изгнать его
             Опасно будетъ; здѣсь его оставивъ,
             Мы сами пропадемъ, а потому
             Сегодня жь онъ умретъ.
  
                       Мененій.
  
                                                     Благіе боги
             Допустятъ ли, чтобъ нашъ великій Римъ,
             Котораго признательность и память
             О доблести своихъ великихъ гражданъ
             Занесены въ Юпитерову книгу,
             Какъ звѣрь безчувственный, свое дитя
             Пожралъ бы самъ!
  
                       Сициній.
  
                                           А развѣ язву злую
             Не вырѣзаемъ мы?
  
                       Мененій.
  
                                           Нѣтъ, онъ не язва,
             Онъ членъ больной, способный къ исцѣленью.
             Ты отсѣки тотъ членъ -- и все пропало!
             Чѣмъ провинился онъ передъ отчизной,
             Чѣмъ заслужилъ онъ смерть? Тѣмъ, что разилъ
             Онъ родины враговъ? Тѣмъ, что за Римъ
             Онъ пролилъ больше крови, чѣмъ теперь
             Въ его осталось жилахъ? Если вы
             Прольете тотъ остатокъ, срамъ великій
             И вѣчный насъ покроетъ.
  
                       Сициній.
  
                                                     Пустяки!
  
                       Брутъ.
  
             И вздоръ одинъ. Когда онъ Римъ любилъ,
             Его мы чтили.
  
                       Мененій.
  
                                 Забывать должно ли
             О томъ, что омертвѣвшая нога
             Служила прежде намъ?
  
                       Брутъ.
  
                                           Чего тутъ слушать!
             Идите въ домъ къ нему, скорѣй возьмите
             Его оттуда, чтобъ зараза эта
             Не разошлась и на другихъ.
  
                       Мененій.
  
                                                     Одно --
             Одно лишь слово. Съ быстротою тигра
             Спѣшитъ вашъ гнѣвъ,-- смотрите жь, чтобъ потомъ
             И слишкомъ поздно не пришлося вамъ
             Оплакивать ту скорость. По закону
             Начните судъ. Вѣдь онъ друзей имѣетъ,
             Пойдетъ борьба, и нашъ великій Римъ
             Погибнетъ черезъ римлянъ.
  
                       Брутъ.
  
                                                     Если такъ...
  
                       Сициній.
  
             Что ты болтаешь -- или не видали
             Мы, какъ онъ повинуется закону?
             Кто руку поднялъ на эдиловъ? Кто
             Трибунамъ воспротивился? (Народу.) Идемъ же!
  
                       Мененій.
  
             Подумайте,-- онъ вскормленъ былъ войной
             Съ тѣхъ поръ какъ мечъ поднять въ немъ стало силы:
             Гдѣ могъ рѣчамъ онъ краснымъ научиться?
             Вотъ почему теперь онъ безъ разбора
             Мякину и муку заразъ намъ сыплетъ.
             Позвольте мнѣ сходить къ нему; быть можетъ,
             Къ законному суду онъ самъ придетъ
             Съ покорностью.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                           Почтенные трибуны,
             Такъ лучше будетъ, иначе безъ крови
             Не обойдется дѣло, и какъ знать,
             Чѣмъ кончится оно.
  
                       Сициній.
  
                                           Ну, хорошо,
             Мененій добрый, мы съ тобой согласны.
             Такъ поступай отъ имени народа,
             Какъ знаешь. (Народу.) Эй, оружіе сложить!
  
                       Брутъ (народу).
  
             Не расходиться!
  
                       Сициній.
  
                                           Мы на площади
             Сойдемся всѣ. Туда ты приведешь
             Къ намъ Марція, не то мы все покончимъ,
             Какъ думали сейчасъ.
  
                       Мененій.
  
                                           Придемъ мы оба.

(Сенаторамъ.)

             Пойдемте всѣ къ нему. Идти онъ долженъ,
             Иль все пропало.
  
                       Сенаторы.
  
                                           Такъ, идемъ къ нему. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА II.

Комната въ домѣ Коріолана.

Входятъ Коріоланъ и Патриціи.

                       Коріоланъ.
  
             Пускай грозятся растоптать меня
             Копытами коней, пусть обѣщаютъ
             Мнѣ смерть на колесѣ, пусть взгромоздятъ
             Утесовъ десять на утесъ Тарпейскій,
             Пусть до небесъ его они поднимутъ --
             Я тотъ же съ ними буду.
  

Входитъ Волумнія.

  
                       1-й Патрицій.
  
                                                     Благородно
             Ты говоришь.
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Дивлюсь я одному:
             Какъ мать моя, ихъ звавшая всегда
             Презрѣнными рабами, торгашами,
             Безумными зѣваками въ собраньяхъ,
             Гдѣ о войнѣ и мирѣ говорятъ
             Достойнѣйшіе люди,-- какъ она
             Теперь мои поступки осуждаетъ!

(Увидавъ Волумнію.)

             Рѣчь про тебя идетъ. Зачѣмъ ты хочешь,
             Чтобъ уступилъ я имъ? Неужто я
             Тебѣ въ угодность долженъ измѣнить
             Своей природѣ? Лучше я останусь
             Тѣмъ, чѣмъ я созданъ -- такъ ли?
  
                       Волумнія.
  
                                                     Сынъ мой, сынъ мой!
             Ты прежде облекись во власть, а тамъ ужь
             Изнашивай ее.
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Пускай она
             Износится!
  
                       Волумнія.
  
                                 И безъ тревогъ всѣхъ этихъ
             Ты могъ всегда остаться тѣмъ, чѣмъ созданъ.
             Зачѣмъ, не выждавши своей минуты,
             Ты высказался весь передъ врагомъ?
  
                       Коріоланъ.
  
             Пускай ихъ перевѣшаютъ!
  
                       Волумнія.
  
                                                     И даже
             Сожгутъ потомъ!
  

Входитъ Мененій.

  
                       Мененій (Коріолану).
  
                                 Ну, ну, признайся намъ,
             Что ты былъ жостокъ, даже грубъ отчасти.
             Пойдемъ на площадь и поправимъ дѣло.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Иначе нѣтъ спасенья -- смуты вспыхнутъ
             Въ родной землѣ и пропадетъ нашъ городъ!
  
                       Волумнія.
  
             Прошу тебя, послушай ихъ совѣта:
             Я по душѣ строптивѣе, чѣмъ ты,
             Но знаю я, что должно вспышки гнѣва
             Велѣніямъ разсудка подчинять.
             Волумнія, ты правду намъ сказала:
             Когда бъ не польза общая, когда бъ
             Не тягостный недугъ временъ тяжелыхъ --
             Не сталъ бы я къ уступкамъ подлой черни
             Его склонять, а лучше бъ черезъ силу,
             Тяжелые доспѣхи самъ надѣлъ.
  
                       Коріоланъ.
  
             Что долженъ сдѣлать я?
  
                       Мененій.
  
                                           Со мной вернуться
             Къ трибунамъ.
  
                       КоріоланъЪ.
  
                                 Хорошо! а послѣ -- послѣ?
  
                       Мененій.
  
             Въ своихъ рѣчахъ предъ ними повиниться.
  
                       Коріоланъ.
  
             Я этого передъ лицомъ боговъ
             Свершить не въ силахъ: какъ же передъ ними
             Я повинюсь?
  
                       Волумнія.
  
                                 Въ упорствѣ безполезномъ
             Нѣтъ благородства. Гордость тамъ вредна,
             Гдѣ крайность говоритъ. Не отъ тебя ль
             Слыхала я, что мужество и хитрость --
             Подруги неразлучныя -- вдвоемъ
             Взросли на полѣ брани? Если такъ,
             То для чего ты рознишь ихъ при мирѣ?
  
                       Коріоланъ.
  
             Молчи, молчи!
  
                       Мененій.
  
                                 Разуменъ твой вопросъ.
  
                       Волумнія.
  
             Коль на войнѣ скрывать не стыдно намъ
             Намѣренья свои отъ супостата,
             Коль на войнѣ обманывать врага
             Полезно и спасительно, зачѣмъ же
             И безъ войны, въ опасный часъ и трудный,
             Передъ врагомъ хитрить не можешь ты?
  
                       Коріоланъ.
  
             Къ чему вся рѣчь твоя?
  
                       Волумнія.
  
                                           Къ тому, чтобъ ты
             Теперь рѣшился говорить съ народомъ
             Не такъ, какъ самъ бы ты хотѣлъ того,
             Не такъ, какъ сердце гнѣвное стремится,
             Но чуждыми душѣ твоей словами
             И незаконнымъ, ложнымъ языкомъ.
             Повѣрь мнѣ -- не унизишь ты себя
             Такою рѣчью. Вражескую крѣпость
             Взять выгоднѣе кроткимъ увѣщаньемъ,
             Чѣмъ на удачу тяжкій бой поднять.
             Наперекоръ природѣ, я сама
             Безъ ропота готова притворяться,
             Коль надобно друзей своихъ спасать
             И будущность свою. Тебя мы всѣ --
             Твоя жена, твой сынъ, отцы сената --
             О томъ же просимъ; но тебѣ милѣй
             Упрямо хмуриться передъ толпою,
             Чѣмъ, приласкавъ ее, добыть себѣ
             Привязанность народа, безъ которой
             Мы всѣ погибли.
  
                       Мененій.
  
                                           Дивная жена!

(Коріолану.)

             Идемъ же вмѣстѣ. Ласкою избѣгнешь
             Ты отъ опасности, и возвратишь,
             Что кажется потеряннымъ.
  
                       Волумнія.
  
                                                     Мой сынъ,
             Иди, прошу тебя. Передъ народомъ
             Смиренно, съ непокрытой головою,
             Съ ужимками униженными стань.
             Коль нужно то -- склони свои колѣни
             (Движенія краспорѣчивѣй слова,
             Глаза невѣждъ смышленѣй, чѣмъ ихъ уши),
             Смири свой гордый духъ, твори поклоны
             И сердце пусть смягчится у тебя,
             Какъ спѣлый плодъ. Иди, скажи плебеямъ,
             Что ты ихъ воинъ, что въ бояхъ ты взросъ
             И кротости не могъ обогатиться,
             Что этимъ недостаткомъ ты теперь
             Народу неугоденъ показался,
             Но что, любя народъ, намѣренъ ты
             Перемѣнить себя, и стать такимъ,
             Какъ граждане желаютъ справедливо.
  
                       Мененій.
  
             И если ты все выполнишь -- народъ
             Тебѣ отдастъ сердца свои. Вѣдь чернь
             И на прощенья такъ же таровата
             Какъ на слова пустыя.
  
                       Волумнія.
  
                                                     Умоляю,
             Послушайся! Сама я знаю: слаще
             Тебѣ сойтись на бой съ врагомъ своимъ!
             Въ пучинѣ огненной, чѣмъ льстить ему.
             Между цвѣтовъ идетъ сюда Коминій.
  

Входитъ Коминій.

  
                       Коминій (Коріолану).
  
             Я былъ на площади. Или готовься
             Ты силой силу встрѣтить иль смирись,
             Или бѣги изъ Рима. Все возстало!
  
                       Мененій.
  
             Одна бы рѣчь покорная...
  
                       Коминій.
  
                                                     Конечно
             Она поможетъ, если онъ согласенъ
             Сказать ее.
  
                       Волумнія.
  
                                 Онъ долженъ -- стало быть,
             Ее онъ скажетъ. (Сыну.) Ну, скажи жь "согласенъ"
             И выходи.
  
                       Коріоланъ
  
                                 Неужли долженъ я
             Предъ ними ставъ съ открытой головою;
             И рабскимъ языкомъ, и ложью подлой,
             Позорить сердце доблестное? Ну,
             Я уступаю вамъ, но знайте всѣ --
             Когда бы чернь грозила только мнѣ,
             Я бы скорѣй позволилъ истереть
             Себя во прахъ и разбросать по вѣтру!
             Идемъ на площадь! дали вы задачу,
             Съ которой мнѣ не сладить.
  
                       Коминій.
  
                                                     Мы готовы
             Помочь тебѣ.
  
                       Волумнія.
  
                                 Мой милый сынъ! когда-то
             Ты говорилъ, что похвалы мои
             Въ тебя вдохнули воинскую доблесть;
             Коль хочешь новыхъ, сдѣлай то, чего
             Еще не дѣлалъ ты.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Такъ, рѣшено!
             Прочь гордость честная, пусть поселится
             Въ меня душа развратницы! Пусть голосъ,
             Когда-то покрывавшій звуки трубъ,
             Поспоритъ съ рѣчью евнуха пискливой
             Иль съ колыбельной пѣсенкой дѣвчонки!
             Зову себѣ холопскую улыбку
             Я на уста, и пусть изъ глазъ моихъ
             Польются слезы школьниковъ! Добуду
             Себѣ языкъ у нищаго; какъ нищій
             Я стану гнуть колѣна, тѣ колѣна,
             Которыя лишь гнулись въ стременахъ.
             Все сдѣлаю. Нѣтъ, не могу, не въ силахъ
             Я предъ собою лгать. Подобнымъ дѣломъ
             Себя пріучишь къ подлости на вѣкъ!
  
                       Волумнія.
  
             Какъ хочешь, сынъ. Моленьями моими
             Я болѣе унизилась сама,
             Чѣмъ могъ ты унижаться передъ чернью.
             Пустъ гибнетъ все! И матери твоей
             Отъ гордости сыновней гибнуть легче,
             Чѣмъ ждать въ тоскѣ, чѣмъ кончится твое
             Безумное упрямство. Какъ и ты,
             Я не страшуся смерти. Поступай
             Какъ знаешь самъ. Безстрашіе свое
             Ты отъ меня всосалъ, но гордость эту
             Ты добылъ самъ себѣ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Идемъ на площадь!
             Мать! не кори меня, я повинуюсь --
             Я вымолю привязанность отъ нихъ,
             Я буду льстить и ворочусь домой
             Любимцомъ римской черни. Погляди,
             Я ужь иду. Женѣ моей привѣтъ
             Ты передай. Я консуломъ вернуся,
             А если нѣтъ, то пусть не довѣряютъ
             Впередъ моимъ способностямъ на лесть.
  
                       Волумнія.
  
             Какъ хочешь, такъ и поступай. (Уходитъ.)
  
                       Коминій.
  
                                                               Идемъ же!
             Трибуны ждутъ. Вооружись въ отвѣтахъ
             Великой кротостью; враги, какъ слышно,
             Собрали обвиненія, важнѣй
             Всѣхъ прежнихъ обвиненій.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Хорошо,
             Пусть взводятъ на меня, что имъ угодно,
             Я честно имъ отвѣчу.
  
                       Мененій.
  
                                           Да, и кротко.
  
                       Коріоланъ.
  
             Да, кротко. Такъ, я имъ отвѣчу кротко.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Форумъ.

Входятъ Сициній и Брутъ.

                       Брутъ.
  
             Всего сильнѣе нападай на то,
             Что онъ хотѣлъ похитить власть, а если
             Онъ въ этомъ оправдается, припомни
             Его вражду всегдашнюю къ плебеямъ,
             Да намекни, что бранная добыча,
             Отъ анціатовъ взятая, досель
             Еще не роздана.
  

Входитъ Эдилъ.

  
                       Брутъ.
  
                                 Ну, что, идетъ онъ?
  
                       Эдилъ.
  
             Идетъ.
  
                       Брутъ.
  
                       Кто съ нимъ еще?
  
                       Эдилъ.
  
                                           Мененій старый
             И нѣсколько сенаторовъ,
             Его друзей.
  
                       Сициній.
  
                                 Ты взялъ съ собою списокъ
             Народнымъ голосамъ?
  
                       Эдилъ.
  
                                           Онъ у меня.
  
                       Сициній.
  
             Помѣтилъ ихъ по трибамъ?
  
                       Эдилъ.
  
                                                     Да, помѣтилъ.
  
                       Сициній.
  
             Сбери жь народъ скорѣй. Внуши ему,
             Что чуть скажу я; "въ силу нашей власти
             И правъ народныхъ будетъ то и то",
             Чтобъ ни сказалъ я -- пеню, смерть, изгнанье,
             Народу надо тотчасъ крикъ поднять:
             Коль я скажу про смерть, то -- "смерть ему!"
             Коль пеню -- "пеню! пеню!" опираясь
             На дѣло правое и власть плебеевъ.
  
                       Эдилъ.
  
             Все будетъ сдѣлано.
  
                       Брутъ.
  
                                           И крикъ поднявши,
             Пускай орутъ безъ, умолку, пока
             Тѣмъ шумомъ не заставимъ мы исполнить
             Свой приговоръ.
  
                       Эдилъ.
  
                                 Исполню.
  
                       Сициній.
  
                                                     Да еще
             Скажи имъ, что теперь зѣвать не надо!
             Пускай глядятъ на насъ и знака ждутъ. '
  
                       Брутъ.
  
             Ступай.

(Эдилъ уходитъ.)

                       А ты старайся съ первыхъ словъ
             Его взбѣсить. Къ побѣдамъ онъ привыкъ
             И къ первенству при спорахъ. Стоитъ только
             Его поджечь, и тутъ же осторожность
             Забудетъ онъ, и выскажетъ намъ все,
             Что на душѣ, а тамъ грѣховъ довольно
             На то, чтобъ шею онъ себѣ сломилъ.
  

Входятъ Коріоланъ, Мененій, Коминій, Сенаторы и Патрицій.

  
                       Сициній.
  
             А, вотъ и онъ.
  
                       Мененій.
  
                                 Веди жь себя спокойнѣй.
  
                       Коріоланъ
  
             Да, какъ холопъ, котораго за грошъ
             Бездѣльникомъ ругаетъ всякій въ волю!
             Пусть боги славные хранятъ нашъ Римъ!
             Пускай въ судахъ сидятъ благіе мужи,
             Чтобъ мы въ согласьи жили, чтобъ у васъ
             По улицамъ не кровь текла, но въ храмахъ
             Толпы народа миръ торжествовали!
  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Пусть будетъ такъ.
  
                       Мененій.
  
                                           Почтенная молитва!
  

Входятъ Эдилы и Граждане.

  
                       Сициній.
  
             Приближьтесь, граждане.
  
                       Эдилы.
  
                                           Эй! тише, слушать
             Своихъ трибуновъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Прежде мнѣ позвольте
             Держать къ вамъ рѣчь.
  
                       Оба трибуна.
  
                                           Ты можешь говорить.
             Молчать и слушать!
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Здѣсь ли долженъ я
             Рѣшенія ждать и здѣсь ли я узнаю
             Въ чемъ обвиненъ?
  
                       Сициній.
  
                                 Дай мнѣ отвѣтъ теперь же:
             Покорствуешь ли ты народной волѣ,
             Сановниковъ народа признаёшь ли,
             А главное, готовъ ли подчиниться
             Ты приговору нашему, когда
             Законъ того потребуетъ?
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Готовъ я.
  
                       Мененій.
  
             Вотъ граждане -- вы слышите -- готовъ онъ.
             Припомните жь теперь его заслуги,
             Подумайте, что у него на тѣлѣ
             Ранъ боевыхъ не меньше, чѣмъ могилъ
             На кладбищѣ святомъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Рубцы пустые,
             Ничтожныя царапины!
  
                       Мененій.
  
                                                     Про то
             Подумайте, что если не всегда онъ
             Такъ говоритъ, какъ должно гражданину,
             За то бойца вы въ немъ всегда найдете.
             Вы злобой не считайте жосткой рѣчи:
             Онъ къ ней привыкъ какъ воинъ, не какъ врагъ
             Народныхъ правъ.
  
                       Коминій.
  
                                           Довольно же объ этомъ.
  
                       Коріоланъ (народу).
  
             Скажите жь мнѣ, чѣмъ могъ я заслужить,
             Что вы, избравъ меня единодушно
             Въ санъ консула, безчестите теперь
             Немедленной отмѣною избранья?
  
                       Сициній.
  
             Ты долженъ прежде намъ отвѣтить.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                               Правда.
             Я слушаю -- и отвѣчать готовъ.
  
                       Сициній.
  
             И такъ тебя мы обвиняемъ въ томъ,
             Что умышлялъ ты уничтожить разомъ
             Всѣ мудрыя постановленья Рима,
             И власть себѣ верховную присвоить.
             За это ты провозглашенъ отъ насъ
             Измѣнникомъ отечеству.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Какъ -- я!
             Я, я -- измѣнникъ!
  
                       Мененій.
  
                                           Вспомни обѣщанье --
             Умѣренность!
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Пусть васъ и вашъ народъ
             Спалятъ огни изъ преисподней ада!
             Меня назвать измѣнникомъ! Мерзавецъ,
             Трибунъ-ругатель! если бъ у тебя
             Въ глазахъ сидѣли тысячи смертей,
             Въ твоихъ рукахъ еще по милліону
             И столько жь на поганомъ языкѣ --
             Я и тогда сказалъ бы, что ты лжешь,
             Сказалъ бы такъ спокойно и свободно,
             Какъ я богамъ молюсь!
  
                       Сициній.
  
                                           Народъ, ты слышишь?
  
                       Гражданинъ.
  
             Такъ! на скалу его -- скорѣй!
  
                       Сициній (народу),
  
                                                     Вниманье!
             Къ чему искать. намъ обвиненій новыхъ?
             Вы видѣли, какъ онъ ведетъ себя
             И слышали, какъ говоритъ онъ съ вами;
             Онъ васъ ругалъ, онъ билъ Эдиловъ вашихъ,
             Ударами онъ отвѣчалъ закону,
             И вызовы кидаетъ онъ теперь
             Своимъ судьямъ. За преступленья эти
             Онъ стоитъ злѣйшей казни.
  
                       Брутъ.
  
                                                     Но припомнивъ
             Его заслуги Риму...
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Смѣешь ты,
             Болтунъ, припоминать мои заслуги!
  
                       Брутъ.
  
             Я говорю про то, что знаю.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Ты
             Ихъ знаешь!
  
                       Мененій (Коріолану).
  
                                 Матери своей
             Что обѣщалъ ты?
  
                       Коминій.
  
                                           Выслушай, прошу я!
  
                       Коріоланъ.
  
             Нѣтъ, не хочу -- довольно слушалъ я!
             Пускай меня столкнутъ съ тарпейской кручи,
             Пускай сдираютъ кожу, пусть скитаться
             Пошлютъ меня въ изгнаніе, посадятъ
             Въ темницу и даютъ ни пропитанье
             Одно зерно на сутки,-- не скажу
             Имъ одного привѣтливаго слова;
             Я не склонюсь предъ ними, не куплю
             Пощады я отъ нихъ, хоть для того
             Мнѣ стоило бъ сказать мерзавцамъ этимъ;
             "День добрый".
  
                       Сициній.
  
             За то, что онъ, по мѣрѣ средствъ и силъ,
             Открыто шелъ всегда противъ народа,
             За то, что онъ вредилъ правамъ плебеевъ,
             И наконецъ за то, что въ грозный часъ
             Суда надъ нимъ осмѣлился нанесть
             Удары исполнителямъ закона --
             Мы, именемъ народа, въ силу данной
             Трибунамъ власти, здѣсь, безъ промедленья,
             Ему велимъ оставить городъ нашъ,
             И не входить вовѣкъ въ ворота Рима,
             Подъ страхомъ низверженія съ утеса
             Тарпейскаго. Отъ имени народа
             Да будетъ такъ!
  
                       Граждане.
  
                                 Да, да! да будетъ такъ!
             Долой его -- изгнать его!
  
                       Коминій.
  
                                                     Друзья --
             Послушайте.
  
                       Сициній.
  
                                 Ужь сказанъ приговоръ,
             И слушать нечего!
  
                       Коминій.
  
                                 Прошу я слова.
             Я самъ былъ консуломъ, и я на тѣлѣ
             Ношу слѣды отъ вражескихъ ударовъ.
             Я родину люблю не меньше васъ,
             Я чту ее и больше, и святѣе,
             Чѣмъ, собственную жизнь, чѣмъ честь жены,
             Чѣмъ нашей крови плодъ -- моихъ младенцевъ,
             И потому я вправѣ здѣсь сказать...
  
                       Сициній.
  
             Мы знаемъ, что ты скажешь. Говори же.
  
                       Брутъ.
  
             Зачѣмъ намъ эти рѣчи? Изгнанъ онъ,
             Какъ врагъ народа и родного края.
             Да будетъ такъ!
  
                       Народъ.
                                 Да, да! пусть будетъ такъ!
  
                       Коріоланъ.
  
             Вы -- стая подлыхъ сукъ! дыханье ваше
             Противнѣй мнѣ, чѣмъ вонь гнилыхъ болотъ,
             Любовью вашей дорожу я столько жь,
             Какъ смрадными, раскиданными въ полѣ
             Остатками враговъ непогребенныхъ!
             Я изгоняю васъ! Живите здѣсь.
             Съ безуміемъ и малодушьемъ вашимъ!
             Пусть тѣнь бѣды васъ въ дрожь и страхъ кидаетъ,
             Пускай враги, встряхнувши гривой шлемовъ,
             Шлютъ бурей вамъ отчаянье въ сердца!
             Храните дольше вашу власть и право --
             Въ изгнанье сдать защитниковъ своихъ,
             Покуда наконецъ, глупцы, придется
             Вамъ на себѣ извѣдать, слишкомъ поздно,
             Что врагъ вашъ -- сами вы. И пустъ тогда
             Чужой народъ придетъ на васъ, безумцевъ,
             И въ рабство васъ, рабовъ, возьметъ безъ боя!
             Я презираю васъ и городъ вашъ!
             Я прочь иду -- есть міръ и кромѣ Рима!

(Уходятъ Коріоланъ, Мененій, Коминій и патриціи.)

  
                       Эдилъ.
  
             Ушелъ, ушелъ врагъ народа!
  
                       Народъ.
  
             Нашъ врагъ изгнанъ! ушелъ, ушелъ! у! у! у!

(Кричатъ и кидаютъ шапки.)

  
                       Сициній.
  
             Скорѣй за нимъ идите до воротъ,
             Ругайтеся надъ нимъ, какъ онъ ругался
             Надъ вами всѣми. Эти оскорбленья
             Самъ заслужилъ онъ. Стража, черезъ городъ
             Иди за нами.
  
                       Народъ.
  
                                 Ну, пойдемъ, пойдемъ! --
             Проводимъ до воротъ его. Скорѣе!
             Да здравствуютъ трибуны! Ну -- идемъ же!

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Римъ. Передъ городскими воротами.

Входитъ Коріоланъ, Волумнія, Виргилія, Мененій, Коминій и множество молодыхъ патриціевъ.

  
             Ну, полно плакать. Сократимъ прощанье.
             Я вытолкнутъ изъ города скотомъ
             Многоголовымъ. Мать, не надо плакать;
             Гдѣ мужество твое? не отъ тебя ли
             Слыхали, мы что духъ нашъ крѣпнетъ въ горѣ,
             Что мелкимъ людямъ мелкая бѣда
             Подъ силу лишь, что на морѣ спокойномъ
             Всѣ корабли ранію умѣютъ плавать,
             Но что душѣ геройской лишь дается
             Судьбы удары съ мужествомъ сносить.
             Твои я помню рѣчи,-- вѣрю я,
             Что сердце, ими вскормленное, можетъ
             Несокрушимымъ быть.
  
                       Виргилія.
  
                                           О небо! небо!
  
                       Коріоланъ.
  
             Жена, прошу тебя!...
  
                       Волумнія.
  
                                           Пусть отъ чумы
             Ремесленники Рима передохнуть!
             Къ чему? къ чему? разставшися мной;
             Они меня оцѣнить. Мать, не плачь,
             Припомни, какъ ты говорила прежде,
             Что если бы супругой Геркулеса
             Звалася ты,-- то шесть его трудовъ
             Окончила бъ, герою помогаю.
             Коминій, не тужи! прощай! Прощайте.
             Жена и мать! Я стану жить не худо.
             Не плачь, Мененій, вѣрный мой старикъ:
             Твоимъ глазамъ соленая вода
             Вредна какъ ядъ. (Коминію.) Мой бывшій полководецъ,
             Всегда умѣлъ глядѣть ты твердымъ взглядомъ
             На душу леденящія картины,
             Такъ объясни жь ты этимъ бѣднымъ жонамъ,
             Что стоны при бѣдѣ неотразимой
             Безплодны, какъ и смѣхъ. Послушай, мать!
             Ты утѣшалась доблестью моею:
             Вѣрь мнѣ, что и теперь твой сынъ, въ изгнаньи
             Одинъ -- подобно лютому дракону,
             Что сѣетъ страхъ кругомъ своей пещеры --
             Иль удивитъ весь міръ, или погибнетъ
             Не безъ борьбы, отъ хитрости одной!
  
                       Волумнія.
  
             Куда жь пойдешь ты, мой безцѣнный сынъ?
             Ты добраго Коминія съ собой
             Возьми на время: вы вдвоемъ скорѣй
             Придумаете что-нибудь, а въ гнѣвѣ
             Случайностямъ себя ты не ввѣряй.
  
                       Коріоланъ.
  
             О боги!
  
                       Коминій.
  
                       Я иду съ тобой, и мѣсяцъ
             Мы вмѣстѣ проведемъ, а тамъ увидимъ,
             Гдѣ жить тебѣ и какъ съ тобой вѣстями
             Пересылаться, чтобъ когда отмѣна
             Изгнанью будетъ не пришлося намъ,
             Теряя случай и удобный мигъ,
             Искать тебя по всей землѣ широкой.
             Прощай, мой вождь! годовъ и бранныхъ бурь
             Усталость тяготѣетъ имъ тобою,
             Нетронутъ ими я, и вмѣстѣ намъ
             Не странствовать. Съ тобой за воротами,
             Прощуся я. Ты, нѣжная супруга --
             Мать милая -- и вы, друзья мои,
             Идемте же. За воротами вы
             Скажите мнѣ "прощай" -- и улыбнитесь.
             Идемте же, прошу васъ. Отъ меня,
             Пока еще хожу я по землѣ,
             Вамъ вѣсти будутъ. Вѣрьте, прежній Марцій
             Останется такимъ же, какъ и встарь.
  
                       Мененій.
  
             Для всѣхъ ушей такая рѣчь отрадна.
             Не надо плакать. Если бы лѣтъ семь
             Съ моихъ костей я могъ стряхнуть -- теперь же,
             Клянусь богами, всюду за тобою
             Побрелъ бы я!
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Дай руку. Ну, пойдемте.
  

СЦЕНА II

Тамъ же. Улица неподалеку отъ воротъ.

Входятъ Сициній, Брутъ и Эдилъ.

  
                       Сициній (эдилу).
  
             Гони ихъ по домамъ. Онъ удалился,
             И намъ пора притихнуть. Ужь косятся
             На насъ патриціи, его друзья.
  
                       Брутъ.
  
             Мы показали нашу власть, и надо
             Теперь себя вести поосторожнѣй.
  
                       Сициній.
  
             Пускай расходятся. Скажи имъ всѣмъ:
             "Вашъ врагъ ушелъ, и возстановлено
             Старинное могущество плебеевъ".
  
                       Брутъ.
  
             Ступай же, распусти ихъ. (Эдилъ уходитъ.)
  

Входятъ Волумнія, Виргилія и Мененій.

                       Брутъ.
  
                                           Погляди,
             Проходитъ мать его.
  
                       Сциній.
  
                                           Свернемъ съ дороги.
             Зачѣмъ же?
  
                       Сициній.
  
                                 Говорятъ, она совсѣмъ
             Сошла съ ума.
  
                       Брутъ.
  
                                 Теперь нельзя уйдти --
             Она насъ видитъ.
  
                       Волумія.
  
                                 Здравствуйте, я рада,
             Что вижу васъ. Пусть божескія кары
             На васъ нагрянутъ!
  
                       Мененій.
  
                                           Тише -- успокойся.
  
                       Волумнія.
  
             Когда бъ не слезы эти, я могла бъ
             Сказать вамъ кое-что. И я скажу.
             (Бруту.) Не уходи!
  
                       Виргилія (Сицинію).
  
                                           И ты останься здѣсь!
             О, если бъ такъ я Марція могла
             Остановить!
  
                       Сициній (Волумніи).
  
                                 Иди своей дорогой,
             Безумная!
  
                       Волумнія.
  
                                 Ну что жь, что я безумна?
             Ты такъ уменъ! Ты показалъ свой разумъ,
             Изгнавъ вождя, который супостатамъ
             Нанесъ ударовъ болѣе, чѣмъ словъ
             Ты выболталъ съ тѣхъ поръ, какъ въ свѣтъ родился.
  
                       Сициній.
  
             О боги!
  
                       Волумнія.
  
                       И ударовъ славныхъ больше,
             Чѣмъ, умныхъ словъ сказалъ ты. И для Рима
             Онъ бился такъ! Ступай же! Нѣтъ, постой --
             Еще скажу я что-то. Я бъ хотѣла,
             Чтобъ сынъ мой здѣсь стоялъ, съ мечомъ въ рукѣ.
  
                       Сициній.
  
             Что жь дальше?
  
                       Волумнія.
  
                                 То, что онъ бы разомъ кончилъ
             Съ тобою.
  
                       Виргилія.
  
                                 И съ родней твоей презрѣнной.
             О, сколько ранъ онъ получилъ за Римъ!
             Ну полно же.
  
                       Сициній.
  
                                 И самъ желалъ бы я,
             Чтобъ Риму онъ остался такъ же вѣренъ,
             Какъ прежде былъ, и нить заслугъ своихъ
             Не разрывалъ.
  
                       Брутъ.
  
                                 И я бъ желалъ того же.
  
                       Волумнія.
  
             "И я бъ желалъ!" А кто же на него
             Поднялъ народъ? Не вы ли, кошки злыя,
             Животныя, способныя судить
             Его заслуги столько жь, сколько я
             Судить могу о скрытыхъ тайнахъ неба!
  
                       Брутъ.
  
             Пойдемъ, Сициній.
  
                       Волумнія.
  
                                           Доблестные мужи,
             Сама я васъ прошу -- идите прочь!
             Вы славно поступили. На прощанье ,
             Скажу одно: на сколько Капитолій
             Перевышаетъ римскія лачуги,
             Настолько сынъ мой, и супругъ вотъ этой,
             Вотъ этой женщины, что передъ вами --
             Настолько онъ, изгнанникъ, выше васъ!
  
                       Брутъ.
  
             Ну, хорошо, прощай.
  
                       Сициній.
  
                                           Не стоитъ слушать
             Нападки отъ безумной. (Трибуны уходятъ.)
  
                       Волумнія.
  
                                           Такъ возьми жь
             Съ собой мои молитвы! Я бъ желала,
             Чтобъ боги всѣ одно имѣли дѣло --
             Мои проклятья исполнять на нихъ!
             О, если бъ я могла встрѣчаться съ ними
             Хоть въ день по разу, я бы имъ кидала
             Всю тягость съ сердца.
  
                       Мененій.
  
                                           Ты была права,
             И правду имъ всю высказала. Будемъ
             Мы вмѣстѣ ужинать?
  
                       Волумнія.
  
                                           Нѣтъ. Кромѣ гнѣва,
             Мнѣ пищи нѣтъ другой.
                                 (Виргиліи.) Ну, будетъ плакать!
             Не надо слезъ, а сѣтуй такъ какъ я,
             Какъ сѣтовала гнѣвная Юнона!
             Идемте же.
  
                       Мененій.
  
                                 Ну, полно, полно, полно!

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА III.

Дорога между Римомъ и Анціумомъ.

Входятъ Римлянинъ и Вольскъ, на встрѣчу одинъ другому.

  

Римлянинъ.

   Мы съ тобой знакомы. Кажется, тебя зовутъ Адріаномъ.
  

Вольскъ.

   Адріанъ; только тебя-то я не могу припомнить.
  

Римлянинъ.

   Я римлянинъ, только теперь, какъ и ты, служу противъ Рима. Что? -- вспомнилъ?
  

Вольскъ.

   Никаноръ? Нѣтъ?
  

Никаноръ.

   Онъ и есть.
  

Вольскъ.

   Когда мы видѣлись въ послѣдній разъ, твоя борода была какъ будто больше -- впрочемъ, узнаю тебя по голосу. Что у васъ новаго въ Римѣ? Я посланъ, чтобъ сыскать тебя; хорошо, что ты уменьшилъ мой путь на половину.
  

Римлянинъ.

   Въ Римѣ было большое возмущеніе. Народъ пошелъ противъ сената и патриціевъ.
  

Вольскъ.

   Было? Значитъ и кончилось? А у насъ-то готовятъ войска, чтобъ нагрянуть при самой неурядицѣ.
  

Римлянинъ.

   Главный-то пожаръ погасили, да онъ готовъ снова подняться отъ одной искры. Патриціи раздражены за изгнаніе храбраго Коріолана. Они не прочь бы отнять власть у народа, завсегда отдѣлаться отъ его трибуновъ. Все это тлѣетъ, тлѣетъ, и почти готово вспыхнуть на славу.
  

Вольскъ.

   Какъ! Коріоланъ изгнанъ?
  

Римлянинъ.

   Конечно, изгнанъ.
  

Вольскъ.

   За эту вѣсть, Никаноръ, у насъ тебя славно встрѣтятъ!
  

Римлянинъ.

   Конечно, лучшаго времени вашимъ и не дождаться. Недаромъ толкуютъ, что соблазнять чужую жену всего лучше во время ея ссоры съ мужемъ! Вашъ Авфидій славно поведетъ войну -- теперь, когда Коріолана не будетъ въ римскомъ войскѣ.
  

Вольскъ.

   Еще бы. Я радъ, что судьба насъ здѣсь столкнула. Дѣло мое кончено, вернемся же домой вмѣстѣ, съ веселымъ духомъ.
  

Римлянинъ.

   Дорогой, до ужина, я тебѣ поразскажу странныя вѣсти изъ Рима. Лучше такихъ вѣстей для васъ и мы выдумать. Ты говоришь, что и войско у васъ наготовѣ?
  

Вольскъ.

   Да, и какое отличное! Центуріоны на мѣстахъ, сотни расписаны, жалованье выдается, всѣ готовы въ походъ по первому приказу.
  

Римлянинъ.

   Очень радъ,-- вотъ отъ моихъ вѣстей они и тронутся. Очень радъ и встрѣчѣ, и тому, что отсюда идемъ мы вмѣстѣ.
  

Вольскъ.

   Я только что хотѣлъ сказать тоже. Радъ, очень радъ встрѣчѣ.
  

Римлянинъ.

   Идемъ же вмѣстѣ. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА IV.

Акціумъ. Передъ домомъ Авфидія.

Входитъ Коріоланъ, въ бѣдной одеждѣ. Онъ переодѣтъ и скрываетъ свое лицо.

                       Коріоланъ.
  
             Хорошій городъ Акціумъ. А я
             Тебя наполнилъ вдовами. Со стономъ
             Владѣльцы этихъ зданій величавыхъ
             Передо мною падали въ бою!
             Не узнавай меня,-- не то сбѣгутся
             Съ каменьями и жоны, и младенцы,
             И умертвятъ меня въ борьбѣ безславной!
  

Входитъ Гражданинъ.

  
                       Коріоланъ.
  
             Здорово, другъ.
  
                       Гражданинъ.
  
                                           Здорово.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                               Научи,
             Какъ отыскать мнѣ славнаго вождя
             Авфидія. Онъ въ городѣ?
  
                       Гражданинъ.
  
                                                     Сегодня
             Даетъ онъ пиръ всѣмъ городскимъ вельможамъ.
  
                       Коріоланъ.
  
             А гдѣ же домъ его?
  
                       Гражданинъ.
  
                                           Передъ тобой.
             Вотъ домъ Авфидія.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Прощай, спасибо.

(Гражданинъ уходитъ.)

             О свѣтъ, измѣнчивъ ты. Друзья по клятвамъ,
             Съ однимъ и тѣмъ же сердцемъ въ каждой груди,
             Въ трапезѣ, снѣ, заботахъ и забавахъ
             Безсмѣнные товарищи другъ другу,
             Друзья, которыхъ, словно близнецовъ,
             Любовь сроднила, изъ причинъ ничтожныхъ
             Въ единый часъ мѣняютъ дружбу эту
             На горькую и кровную вражду!
             И тамъ же -- вдругъ заклятые враги,
             Во снѣ своемъ незнавшіе покоя
             Отъ бѣшенства и помысловъ враждебныхъ,
             Черезъ ничтожный случай, вдругъ сойдутся,
             И подружатся, и своихъ дѣтей
             Перемѣшаютъ бракомъ. И со мною
             Не тоже ли? Я Римъ возненавидѣлъ,
             Я этотъ вражій городъ полюбилъ!
             Ну что жь? войдемъ. Пусть онъ убьетъ меня,
             Онъ будетъ правъ; но если кротко приметъ,
             Его землѣ я службу сослужу. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА V.

Тамъ же. Зала въ домѣ Авфидія. Внутри дома музыка.

Входитъ Слуга.

  

1-й Слуга.

   Вина! вина! вина! Что за порядокъ? Или всѣ наши слуги уснули? (Уходитъ.)
  

Входитъ Второй Слуга.

  

2-й слуга.

   Гдѣ Котусъ? Господинъ зоветъ его. Котусъ? (Уходитъ.)
  

Входитъ Коріоданъ.

  
                       Коріоланъ.
  
             Хорошій домъ, и всюду пахнетъ пиромъ.
             Лишь я пришолъ не гостемъ.
  

Входитъ снова Первый Слуга.

  

1-й Слуга.

   Что тебѣ нужно, пріятель? Откуда ты? Здѣсь тебѣ не мѣсто! ступай-ка за двери.
  
                       Коріоланъ (про себя).
  
             Коріолану лучшаго пріема
             И ожидать не слѣдуетъ.
  

Входитъ снова Второй Слуга.

  

2-й Слуга (Коріолану).

                                                     Эй, ты!
   Откуда тебя принесло? Видно у сторожа глазъ во лбу нѣтъ -- впускать сюда такую сволочь! Убирайся, пожалуйста.
  

Коріоланъ.

   Оставь меня.
  

2-й слуга.

   Оставь меня! Ты оставь насъ!
  

Коріоланъ.

   Прочь, ты надоѣлъ мнѣ.
  

2-й Слуга.

   Вотъ какой храбрецъ нашелся! Мы съ тобой долго болтать не станемъ!
  

Входитъ Третій Слуга.

  

3-й слуга.

   Это что за человѣкъ?
  

1-й слуга.

   Чудакъ, какого я не видывалъ. Не могу выпроводить его отсюда. Пожалуйста, попроси сюда господина.
  

3-й Слуга (Коріолану).

   Зачѣмъ ты сюда пришелъ, негодяй) Убирайся, сдѣлай одолженіе.
  

Коріоланъ.

   Оставь меня здѣсь -- развѣ я кого трогаю?
  

3-й Слуга.

   Да кто ты такой?
  

Коріоланъ.

   Дворянинъ.
  

3-й Слуга.

   Должно быть, дворянинъ-то бѣдный.
  

Коріоланъ.

   Бѣдный, твоя правда.
  

3-й Слуга.

   Пожалуйста, бѣдный дворянинъ, поищи себѣ другаго мѣста, здѣсь не до тебя. Ну, или же, пошелъ прочь!
  

Коріоланъ.

   Знай свое дѣло. Пошелъ къ своимъ объѣдкамъ. (Отталкиваетъ слугу.)
  

3-й Слуга.

   Ты не хочешь идти? (2-му слугѣ.) Поди, скажи господину, какой гость къ нему забрался.
  

2-й Слуга.

   Иду. (Уходитъ.)
  

3-й Слуга (Коріолану).

  
   Гдѣ ты живешь?
  

Коріоланъ.

   Подъ небесами.
  

3-й Слуга.

   Подъ небесами?
  

Коріоланъ.

   Да.
  

3-й Слуга.

   Гдѣ же это подъ небесами?
  

Коріоланъ.

   Съ коршунами и воронами.
  

3-й Слуга.

   Съ коршунами и воронами? Что за оселъ! А съ глупыми сычами ты живешь тоже?
  

Коріоланъ.

   Развѣ я служу твоему господину?
  

3-й Слуга.

   Что? что? чего ты вяжешься къ моему господину?
  

Коріоланъ.

   Оно лучше; чѣмъ связаться съ твоей госпожей. Довольно болтать, пошелъ къ своему дѣлу. Вонъ! (Выталкиваетъ его прочь).
  

Входятъ Авфидій и 2-й Слуга.

  

Афидій.

   Гдѣ этотъ человѣкъ?
  

2-й Слуга.

   Вотъ онъ. Еслибъ не гости въ домѣ -- я-бы избилъ его, какъ собаку.
  
                       Авфидій (Коріолану).
  
             Откуда ты? чего тебѣ здѣсь надо?
             Зачѣмъ молчишь ты? Отвѣчай же мнѣ,
             Кто ты таковъ?
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Когда меня Авфидій,
             Не назоветъ и не узнаетъ самъ,
             Назвать себя.
  
                       Авфидій.
  
                                 Скажи свое мнѣ имя.

(Слуги удаляются.)

  
                       Коріоланъ.
  
  
             Не радостно звучитъ оно для вольсковъ
             И тяжело оно ушамъ твоимъ.
  
                       Авфидій.
  
             Что жь? говори. Сурово ты глядишь
             И на лицѣ ты носишь власть признакъ;
             Хоть паруса изорваны твои,
             Но изъ подъ нихъ глядитъ корабль могучій!
             Кто ты такой?
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Готовься вспыхнуть гнѣвомъ.
             Не узнаешь меня?
  
                       Авфидій.
  
                                           Не узнаю.
  
                       Коріоланъ.
  
             Я Каій Марцій, тотъ, что много золъ
             И тяжкихъ бѣдъ нанесъ твоей отчизнѣ,
             Въ залогъ чего народъ прозвалъ! меня
             Коріоланомъ. Трудныя заслуги;
             И смертные опасности, и кровь,
             Пролитая за Римъ неблагодарный,
             Награждены однимъ прозваньемъ этимъ,
             Залогомъ гнѣва и вражды твоей.
             Оно одно при мнѣ -- все остальное
             Изъ зависти сожрала злая чернь,--
             И предъ лицомъ патриціевъ трусливыхъ
             Безсмысленными криками рабовъ
             Изъ Рима изгнанъ я. Вотъ почему
             Я здѣсь теперь -- предъ очагомъ твоимъ.
             Когда бъ спасать я жизнь мою,
             Я не пришелъ бы самъ подъ эту кровлю.
             Я здѣсь для мщенья. Съ врагомъ моимъ
             Я за изгнанье долженъ расплатиться.
             Вотъ почему я предъ тобой. Когда
             Ты хочешь смыть пятно съ твоей отчизны,
             Когда ты хочешь Риму отплатить
             Жестокой местью за свои обиды,
             Рѣшайся разомъ -- случай предъ тобою!
             Передъ тобою мститель и сподвижникъ --
             Бери меня, -- а я готовъ сражаться,
             Какъ лютый духъ изъ адской глубины.
             Противъ моей отчизны зараженной!
             Но если ты отвагой не богатъ
             И утомился бравыми трудами,
             То говорить намъ нечего -- я самъ
             И утомленъ, и жизнію скучаю.
             Убей меня, вотъ грудь моя -- рази
             Во имя прежней ненависти нашей!
             Припомни, что врагомъ ожосточеннымъ
             Тебѣ я былъ, что лилъ я рѣки крови
             Тебѣ родной, что, пощадивъ меня,
             Ты будешь глупъ, что жизнь моя должна
             Тебѣ служить стыдомъ или подпорой!
  
                       Авфидій.
             О Марцій, Марцій! Съ каждымъ этимъ словомъ
  
             Ты исторгаешь изъ души моей
             Всѣ корни злой вражды. Когда бъ Зевесъ
             Изъ облаковъ со мной заговорилъ
             Про тайны неба, и своею клятвой
             Ихъ подтверждалъ -- священному глаголу
             Не вѣрилъ бы я больше, чѣмъ тебѣ,
             Мой благородный Марцій! О, позволь
             Обнять себя. Дай мнѣ обнять руками
             Того, на комъ копье мое ломалось,
             Обломками взлетая до луны!

(Обнимаетъ Марція.)

             Вотъ эта грудъ, въ которую мой мечъ
             Стучалъ такъ часто, я ее сжимаю,
             И сладко мнѣ въ любви съ тобою спорить,
             Какъ спорили мы ревностно и жарко
             Въ безстрашіи на нашихъ встрѣчахъ бранныхъ!
             Послушай, Марцій: я любилъ когда-то
             Святой любовью дѣвушку одну,--
             Она -- жена моя. Но въ самый часъ,
             Когда моя избранница ступила
             Чрезъ мой порогъ -- не билось это сердце
             Такъ радостно, какъ здѣсь, при вашей встрѣчѣ!
             Мой богъ вождей! ты долженъ знать, что мы
             Собрали войско. Снова мнѣ хотѣлось,
             Щитокъ къ щиту съ тобой опять сошлися
             Для смерти иль побѣды. Въ браняхъ нашихъ
             Двѣнадцать разъ я побѣжденъ тобою,
             И съ той поры не преходило ночи,
             Чтобъ не видалъ во снѣ я нашихъ встрѣчъ.
             Во снѣ, въ бою, съ тобой я на земь падалъ,
             Срывалъ твой шлемъ, хваталъ тебя за горло,
             Изнемогалъ -- и просыпался вдругъ.
             Теперь, мой храбрый Марцій, если бъ мы
             И не готовились бороться съ Римомъ,
             То за одно изгнаніе твое
             Мы собрали бъ и отроковъ и старцовъ,
             Чтобъ яростнымъ потокомъ налетѣть
             Къ неблагодарнымъ римлянамъ въ предѣлы.
             Иди жь въ мой домъ -- тамъ руку ты подашь
             Моимъ друзьямъ сенаторамъ: сегодня
             Я миръ для нихъ даю, прощаясь съ ними
             Передъ походомъ въ римскіе предѣлы,
             Хоть не на самый Римъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Благіе боги,
             Меня благословили вы!
  
                       Авфидій.
  
                                           Теперь
             Ты здѣсь хозяинъ. Если хочешь ты
             Распоряжаться самъ своей отплатой,
             Сдаю тебѣ полвласти я надъ войскомъ.
             Рѣшай, какъ знаешь: болѣе чѣмъ мы,
             Знакомъ ты съ римской силой. Если надо
             Нагрянуть прямо на ворота Рима,
             Иль, предъ ударомъ, въ областяхъ далекихъ
             Разсѣять ужасъ и опустошенье,
             Мы за тобою всѣ. Войди жь ко мнѣ:
             Я покажу тебя вельможамъ нашимъ,
             И всѣ они согласіемъ отвѣтитъ
             На замыслы твои. Привѣтъ тебѣ,
             Мой бывшій врагъ и настоящій другъ!
             А сильно враждовали мы, мой Марцій!
             Дай руку -- здравствуй -- тысяча привѣтовъ!

(Коріоланъ и Авфидій уходятъ.)

  

1-й Слуга (выходя впередъ).

   Вотъ ужь превращеніе!
  

2-й Слуга.

   А я то собирался угостить его палкой, да смекнулъ, какъ-то, что нельзя вѣрить его наряду.
  

1-й Слуга.

   А рука-то у него какая? Онъ меня повернулъ двумя пальцами, какъ кубарь какой нибудь.
  

2-й Слуга.

   Ужь по лицу его я догадался, что тутъ что нибудь -- у него лицо то, лицо -- не знаю какъ и сказать.
  

1-й Слуга.

   Да, да, въ немъ что-то такое. Пусть меня повѣсятъ, коли я не догадался сразу.
  

2-й Слуга.

   И я догадался. Такого человѣка не часто встрѣтить.
  

1-й Слуга.

   И я такъ думаю. Впрочемъ, одного воина, еще получше -- и ты знаешь.
  

2-й Слуга.

   Кого это? нашего господина, что ли?
  

1-й Слуга.

   Да хоть бы и его.
  

2-й Слуга.

   Ну, онъ-то и шестерыхъ такихъ стоитъ.
  

1-й Слуга.

   Ужь это слишкомъ много, хоть онъ и отличный воинъ.
  

2-й Воинъ.

   Тутъ, видишь ты, рѣшать трудно. Коли надо оборонять города, нашъ господинъ большой мастеръ.
  

1-й Слуга.

   Да и брать ихъ онъ умѣетъ.
  

Входъ 3-й Слуга.

  

3-й Слуга.

   Ну, братцы, вотъ это такъ новости!
  

1-й и 2-й Слуга.

   Говори, говори, что такое?
  

3-й слуга.

   Не хотѣлъ бы я теперь быть римляниномъ! Оно теперь хуже, чѣмъ имѣть петлю не шеѣ.
  

1-й и 2-й Слуга.

   Отчего же бы?
  

3-й Слуга.

   Да оттого, что здѣсь теперь Каій Марцій, тотъ, что колотилъ нашего господина.
  

1-й Слуга.

   Какъ? Колотилъ господина?

3-й Слуга.

   Я не говорю, чтобъ колотилъ, а такъ, въ бою, былъ ему всегда подъ пару.
  

2-й Слуга.

   Ну, чего тутъ скрывать -- вѣдь мы товарищи. Онъ всегда одолѣвалъ нашего-то; самъ онъ при мнѣ признавался.
  

1-й Слуга.

   Нечего таиться, что правда, то правда. Подъ Коріоли онъ избилъ господина, какъ говядину.
  

2-й Слуга.

   Такъ, что только поджарить оставалось.
  

1-й Слуга.

   Ну, а что еще новаго?
  

3-й Слуга.

   Наши-то теперь съ нимъ носятся, будто съ сыномъ и наслѣдникомъ Марса. За столомъ отвели ему первое мѣсто; кто изъ сенаторовъ заговоритъ съ нимъ, такъ прежде самъ съ мѣста встанетъ. А господинъ нашъ съ нимъ, словно съ любовницей: то слушаетъ его, выпуча глаза, то дотронется до руки его, да такъ, учтиво! Да, главная-то новость въ томъ, что теперь нашего вождя раздѣлили на двое -- половина власти сдана Марцію, такъ за столомъ всѣ и рѣшили. Я, говоритъ Марцій, римскаго привратника за уши возьму, все передъ собой скошу, гдѣ я ни пройду, говоритъ, все станетъ гладко!
  

2-й Слуга.

   И такъ все сдѣлается, какъ сказано -- скорѣе, чѣмъ кто нибудь!
  

3-й Слуга.

   Сдѣлается -- еще бы! Понимаешь ли: дома у него столько же друзей, сколько непріятелей, только друзья-то -- возьми въ толкъ хорошенько -- боятся его друзьями, то есть, какъ говорится, трусятъ, до тѣхъ поръ; пока онъ такъ сказать, у народа въ подозрительности.
  

1-й Слуга.

   Какъ это въ подозрительности?
  

3-й Слуга.

   А какъ увидятъ эти друзья; что онъ поднялъ голову, такъ и выползутъ изъ своихъ норъ, и соберутся къ нему на подмогу.
  

1-й Слуга.

   А когда же походъ сказать?
  

3-й Слуга.

   Завтра, сегодня, сію минуту. Послѣ обѣда и забыть въ барабанъ. Встанутъ изъ за стола -- и за дѣло!
  

2-й Слуга.

   Опять пойдетъ веселое время! Что проку въ мирѣ? желѣзо ржавѣетъ, портные плодятся, стихотворцы разводятся!
  

1-й Слуга.

   И по мнѣ война лучше. Передъ миромъ, она какъ день передъ вочыо. Сколько жизни, хлопотъ, слуховъ, разсказовъ! А миръ -- будто сонъ или параличъ какой нибудь: скука, глухота, вялость. Только незаконнорожденныхъ ребятишекъ родится больше, чѣмъ на войнѣ людей гибнетъ.
  

2-й Слуга.

   Правда, правда. На войнѣ насильно таскаютъ чужихъ женъ, а при мирѣ и сами онѣ мужей надуваютъ.
  

1-й Слуга.

   Да и люди въ мирную пору другъ на друга больше злятся.
  

3-й Слуга.

   Потому что никто не нуженъ другому! То ли дѣло -- война! Вотъ теперь и римляне будутъ такъ же дешевы, какъ и вольски. Встаютъ, встаютъ изъ-за стола!
  

Всѣ.

   Идемъ, идемъ скорѣе. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА VI.

Римъ. Народная площадь.

Входятъ Сицній и Брутъ.

  
                       Сицній.
  
             О немъ не слышимъ мы, да и не стоитъ
             О немъ заботиться. Зачѣмъ онъ намъ?
             Народъ, при немъ такъ буйный и строптивый,
             Теперь покоенъ,-- миръ цвѣтетъ вездѣ,
             Хоть оттого патриціи краснѣютъ,
             Хоть имъ пріятнѣй было бы глядѣть
             На скопища, на неустройства въ Римѣ!
             Не весело имъ видѣть, что въ порядкѣ
             Идутъ дѣла, что весело поютъ
             Простолюдины, сидя за работой!
  

Входитъ Мененій.

  
                       Брутъ.
  
             Да, въ пору постояли мы за дѣло,
             А, и Мененій здѣсь?
  
                       Сициній.
  
                                           Да, это онъ.
             Поласковѣе сдѣлался онъ съ нами.
             Привѣтъ тебѣ, почтенный мужъ!
  
                       Мененій.
  
                                                               Спасибо.
             И вамъ привѣтъ.
  
                       Сициній.
  
                                           А вѣдь нельзя сказать,
             Чтобъ очень о твоемъ Коріоланѣ
             Жалѣли всѣ, -- республика стоитъ,
             На зло ему, спокойнѣе, чѣмъ прежде.
  
                       Мененій.
  
             Все хорошо, и вдвое бъ лучше было,
             Когда бъ онъ уступилъ.
  
                       Сициній.
  
                                                     Ты не слыхалъ,
             Гдѣ онъ теперь?
  
                       Менений.
  
                                           Я ничего не знаю:
             Ни матери своей онъ, ни женѣ
             Не шлетъ извѣстій.
  

Входятъ три или четыре Гражданина.

  
                       1-й гражданинъ.
  
                                           Честные трибуны,
             Пусть боги васъ хранятъ!
  
                       Сициній.
  
                                           А, добрый день,
             Сосѣди добрые!
  
                       Брутъ.
  
                                 Привѣтъ вамъ всѣмъ.
  
                       1-й гражданинъ.
  
             Мы всѣ, съ дѣтьми и жонами, должны
             Молить боговъ за висъ.
  
                       Сициній.
  
                                           Живите въ мирѣ
             И счастіи!
  
                       Брутъ.
  
                                 Сосѣди дорогіе,
             Прощайте же. Когда бъ Коріоланъ
             Любилъ васъ такъ, какъ мы.
  
                       1-й гражданинъ.
  
                                           Прощай, пусть боги
             Хранятъ обѣихъ васъ!
  
                       Оба Трибуна.
  
                                           Друзья, прощайте.

(Граждане уходятъ.)

  
                       Сицній.
  
             Вотъ эти дни покойнѣе тѣхъ дней,
             Когда народъ шатался съ дикимъ крикомъ
             По улицамъ.
  
                       Брутъ (Мененію).
  
                                 Да, Каій Марцій твой
             Хорошій вождь, но былъ онъ гордъ и дерзокъ,
             Честолюбивъ превыше воякой мѣры,
             Самолюбивъ...
  
                       Сициній.
  
                                 Онъ жаждалъ высшей власти
             Для одного себя.
  
                       Мененій.
  
                                           Едва ли такъ!
  
                       Сициній.
  
             На горе намъ, мы бъ убѣдились въ этомъ,
             Когда бъ остался консуломъ онъ въ Римѣ.
  
                       Брутъ.
  
             Но боги насъ спасли -- и безъ него
             Покоенъ Римъ.
  
                       Эдилъ.
  
                                 Почтенные трибуны!
             Какой-то рабъ, ужь схваченный подъ стражу,
             Болталъ, что вольски, въ двухъ большихъ отрядахъ,
             Вломились въ наши земли, и со злобой
             Все встрѣчное и жгутъ, и грабитъ.
  
                       Мененій.
  
             Такъ, это Туллъ Авфидій. Донеслась
             Къ нему молва о томъ, что Марцій изгнанъ,
             Онъ показалъ опять свои рога.
             Онъ пряталъ ихъ при Марціѣ одномъ,
             Такъ какъ улитка.
  
                       Сициній.
  
                                           Что ты все толкуешь
             Про Марція!
  
                       Брутъ (эдилу).
  
                                 Чтобъ вѣстовщикъ сейчасъ
             Былъ высѣченъ. Не можетъ быть, чтобъ вольски
             Посмѣли миръ нарушить.
  
                       Мененій.
  
                                                     Какъ не можетъ?
             Или тому примѣровъ не бывало?
             Три раза на своемъ вѣку я видѣлъ
             Подобное. Чѣмъ по напрасну бить
             Того, кто вѣсть даетъ, и про опасность
             Намъ сообщилъ,-- вели спросить его,
             Откуда вѣсть онъ добылъ.
  
                       Сицній.
  
                                                     Пустяки,
             Не можетъ быть, я знаю.
  
                       Брутъ.
  
                                                     Невозможно!
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
                       Вѣстникъ.
  
             Патриціи толпой бѣгутъ въ сенатъ.
             Всѣ лица блѣдны. Бѣдственное что-то "
             Случилося.
  
                       Сициній (эдилу).
  
                                 Я знаю -- это рабъ.
             Сейчасъ его передъ народомъ высѣчь!
             Онъ поднялъ всѣхъ! онъ слухи распустилъ!
  
                       Вѣстникъ.
  
             Достойный мужъ, тѣ слухи подтвердились
             И новые, еще страшнѣе прежнихъ,
             Ужь носятся.
  
                       Сициній.
  
                                 Еще страшнѣе прежнихъ?
  
                       Вѣстникъ.
  
             Всѣ говорятъ -- и громко говорятъ,
             Не знаю, правду-ли,-- что Каій Марцій
             Съ Авфидіемъ ведетъ войска на Римъ.
             Что онъ поклялся отомститъ имъ всѣмъ
             Великой, безграничною отплатой.
  
                       Сициній.
  
             Все это вздорный слухъ.
  
                       Брутъ.
  
                                           И распустили
             Его затѣмъ, чтобъ трусовъ побудить
             Къ возврату Марція.
  
                       Сицній.
  
                                           Вотъ вся разгадка.
  
                       Мененій.
  
             Я самъ не вѣрю. Марцій и Авфидій
             Другъ съ другомъ не сойдутся никогда.
  

Входитъ другой Вѣстникъ.

  
                       Вѣстникъ.
  
             Васъ требуютъ въ сенатъ. Въ огромныхъ силахъ
             Войной ворвался врагъ въ предѣлы наши.
             Съ Авфидіемъ соединился Марцій:
             Онъ къ намъ идетъ, ломая всѣ преграды,
             Пожаромъ и грозой опустошенья
             Свой путь обозначая.
  

Входитъ Коминій.

  
                       Коминій (трибунамъ).
  
                                           Ну, друзья,
             Надѣлали вы дѣлъ!
  
                       Мененій.
  
                                           Что, что случилось?
  
                       Коминій (трибунамъ).
  
             То, что безчестить вашихъ дочерей
             Придутъ враги, что въ пламени пожара.
             Растопленный свинецъ отъ римскихъ кровель
             На голову самимъ вамъ литься станетъ!
             То, что теперь позорить вашихъ жонъ
             У васъ предъ носомъ будутъ.
  
                       Мененій.
  
                                                     Боги! боги!
             Да что жь случилось?
  
                       Коминій.
  
                                           То, что храмы ваши,
             Сгорятъ до основанья, что права
             Такъ дорогія вашему народу,
             Улягутся въ орѣховой скорлупкѣ.
  
                       Мененій.
  
             Да говори: въ чемъ дѣло?
                       (Трибунамъ.) Мнѣ сдается,
             Что вы бѣды надѣлали.
                       (Коминію.) Ну, что же?
             Неужли Марцій съ вольсками?
  
                                 Коминій.
  
                                                     Неужли! --
             Онъ богъ для нихъ: онъ носится предъ ними,
             Какъ будто духъ, имъ посланный отъ неба,
             Не созданный природой человѣкъ!
             И всѣ за нимъ, слѣпой отвагой полны,
             Идутъ на насъ, какъ лѣтомъ ребятишки
             Бѣгутъ за бабочкой, какъ мясники
             Идутъ бить мухъ.
  
                       Мененій (трибунамъ).
  
                                 Ну, заварили кашу
             Вы съ вашими рабочими-друзьями!
             Не понапрасну вы за чернь стояли
             Такъ чеснокомъ протухшую!
  
                       Коминій.
  
                                                     Весь Римъ
             Онъ разгромитъ -- и все на васъ повалитъ!
  
                       Мененій.
  
             Какъ Геркулесъ, сбивая спѣлый плодъ.
             Надѣлали вы славныхъ дѣлъ!
  
                       Брутъ.
  
                                                     Однако,
             Все это правда ли?
  
                       Коминій.
  
                                           Въ томъ нѣтъ сомнѣнья.
             Какъ ни блѣднѣй ты. Радостно и быстро
             Всѣ области ему передаются,
             Надъ каждою попыткою борьбы
             Смѣются всѣ, и гибнутъ храбрецы
             Въ своей безумной вѣрности. И кто же
             Противъ него пойдетъ? И другъ, и врагъ
             Въ немъ признаетъ достоинствъ хоть немного
             Мы всѣ пропади, если храбрый вождь
             Не дастъ пощады намъ.
  
                       Коминій.
  
                                           Да кто жь пойдетъ
             Просить пощады? Отъ стыда -- трибунамъ
             Идти нельзя. Народъ пощады стоитъ,
             Какъ волкъ отъ пастуха,-- а если мы,
             Его друзья, и скажемъ про пощаду,
             То оскорбимъ его, и заодно
             Съ его врагами станемъ.
  
                       Мененій.
  
                                           Правда, правда.
             Когда бъ, при мнѣ, онъ поджигалъ мой домъ,
             Я не имѣлъ бы права заступиться
             И вымолвить: "оставь меня въ покоѣ".

(Трибунамъ.)

             Да, нечего сказать, вы съ вашей чернью
             Трудолюбивой потрудились славно!
  
                       Коминій.
  
             Наслали вы горячку вы на Римъ,
             Неизлечимую, какой доселѣ
             Онъ не видалъ.
  
                       Сициній.
  
                                 Не мы ее наслали.
  
                       Мененій.
  
             Да кто жь другой? не мы ли? былъ онъ дорогъ
             Намъ всѣмъ, но мы, какъ глупые скоты,
             Какъ нѣженки и трусы, разступились
             Передъ толпою вашей, а толпа
             Его изгнала съ крикомъ.
  
                       Коминій.
  
                                           И на крикъ
             Онъ явится, боюсь я:-- Туллъ Авфидій,
             Второй! Но войску, словно воинъ младшій
             Ему во всемъ покоренъ. И для Рима
             Опора, сила и подмога вся
             Въ одномъ отчаяньи.
  

Входитъ толпа Гражданъ.

  
                       Мененій.
  
                                           А, вотъ и сволочь!--
             Такъ и Авфидій съ нимъ?
                                 (Народу.) На Римъ заразу
             Вы навлекли въ тотъ часъ, когда кидали
             Свои засаленныя шапки вверхъ,
             Въ-тотъ часъ, когда привѣтствовали крикомъ
             Изгнаніе Коріолана. Вотъ
             Онъ самъ идетъ къ намъ, и несетъ съ собою
             На васъ бичей не меньше, чѣмъ волосъ
             У воиновъ его на головахъ.
             Онъ вамъ припомнитъ ваши голоса:
             За шапки, что кидали вы когда то,
             Онъ столько же снесетъ головъ безмозглыхъ!
             Что толковать? да если всѣхъ насъ онъ
             На уголья сожжетъ,-- и тутъ скажу я:
             Намъ по дѣломъ!
  
                       Граждане.
  
                                 Да, да, худыя вѣсти
             Да насъ дошли.
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                 Что до меня, то я
             Его жалѣлъ, хоть требовалъ изгнанья.
  

2-й Гражданинъ.

   И я.
  

3-й Гражданинъ.

   И я, да по правдѣ сказать, и многіе изъ насъ говорили то же. Мы хлопотали объ общей пользѣ, и хоть соглашались на изгнаніе, однако соглашались противъ воли.
  
                       Коминій.
             Да славно вы даете голоса!
  
                       Мененій.
             Надѣлала же дѣла ваша стая! (Коминію.)
             Что жь, въ Капитолій намъ?
  
                       Коминій.
  
                                                     Куда же больше?

(Уходятъ.)

  
                       Сициній.
  
             Сосѣди -- по домамъ! Не надо трусить!
             Вѣдь это все друзья его, имъ любо
             На всѣхъ насъ накликать бѣду. Ступайте жь
             Да пободрѣй глядите.
  

1-й гражданинъ.

   Пусть боги надъ нами смилуются! Пойдемъ по домамъ, товарищи! Еще при изгнаніи говорилъ я, что дѣло не ладно.
  

2-й Гражданинъ.

   Да и всѣ тоже говорили. Ну идемъ домой (Уходятъ.)
  
                       Брутъ.
  
             Не по сердцу мнѣ вѣсти эти.
  
                       Сициній.
  
                                                     Да,
             И я съ тобой согласенъ.
  
                       Брутъ.
  
                                           Поскорѣй
             Пройдемъ же въ Капитолій. Я бы отдалъ
             Сейчасъ же половину состоянья,
             Чтобъ услыхать, что это ложь.
  
                       Сициній.
  
                                                     Пойдемъ же,
             Пойдемъ скорѣй. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА V.

Лагерь вольсковъ невдалекѣ отъ Рима.

Входятъ Авфидій и одинъ изъ военачальниковъ.

  
                       Авфидій.
  
             Такъ къ римлянину льнутъ они, какъ прежде?
  
                       Военачальникъ.
  
             Въ немъ колдовство какое то живетъ!
             Войска твои о немъ одномъ толкуютъ,
             На мѣсто предъобѣденныхъ молитвъ,
             И за столомъ, и кончивши обѣдъ,
             Лишь Марція, какъ Бога величаютъ!
             Да, полководецъ нашъ, въ походѣ этомъ
             Своими ты забытъ.
  
                       Авфидій.
  
                                           Я все снесу,
             Не то мои всѣ цѣли захромаютъ.
             Онъ и со мной надменнѣй, чѣмъ ждалъ я
             Въ тотъ часъ, когда обнялъ его впервые;
             Но онъ такимъ ужь созданъ: мы должны
             То извинять, чего нельзя поправить.
  
                       Военачальникъ.
  
             О, лучше бъ -- для твоей же славы -- было
             Его не брать въ товарищи-вожди,
             А самому вести войска, иль вовсе
             Ему начальство сдать.
  
                       Авфидій.
  
                                           Тебя я понялъ;
             Но вѣрь мнѣ, самъ еще не знаетъ онъ,
             Въ чемъ я могу, въ часъ общаго разсчета,
             Его винить предъ всѣми. Онъ увѣренъ,
             И вѣрятъ всѣ, и простаки повѣрятъ,
             Что честно онъ для пользы вольсковъ служитъ,
             Что какъ драконъ свирѣпый онъ дерется,
             Что, обнажившій мечъ, онъ такъ же быстро
             Побѣдою рѣшаетъ каждый бой,
             Но вѣрь мнѣ, впереди еще разсчеты,
             И дѣло то не сдѣлано, которымъ
             Онъ или я, другъ другу шеи сломимъ!
  
                       Военачальникъ.
  
             Ты думаешь, онъ овладѣетъ Римомъ?
  
                       Авфидій.
  
             Всѣ города ему сдаются прежде,
             Чѣмъ ихъ обложитъ онъ. Всѣ власти Рима,
             Патриціи, сенатъ -- ему друзья.
             Трибуны не вожди, а ихъ народъ
             Усерднѣй станетъ звать его назадъ,
             Чѣмъ слалъ въ изгнанье. Мощный по природѣ,
             Онъ схватитъ Римъ, какъ мелкихъ рыбъ хватаетъ
             Морской орелъ. Когда-то Марцій Риму
             Служилъ геройски, но не снесъ онъ самъ
             Своихъ заслугъ. То гордость ли была,
             Всегдашній плодъ удачъ житейскихъ нашихъ,
             Иль пылкости неспособная вести
             Весь рядъ удачъ къ одной разумной цѣли,
             Иль, можетъ быть, сама его природа,
             Упорная, несклонная къ уступкамъ,
             Изъ-за которой на скамьяхъ совѣта
             Онъ шлема не снималъ, и въ мирномъ дѣлѣ
             Былъ грозенъ, словно вождь на полѣ брани --
             Тѣмъ иль другимъ изъ этихъ онъ пороковъ
             Народу сталъ опасенъ и не милъ.
             Народъ изгналъ его. Свои заслуги,
             Твердя про нихъ, онъ уничтожилъ самъ,
             Онъ позабылъ, что доблесть человѣка
             Зависитъ лишь отъ общаго суда,
             Онъ позабылъ, что силою гордяся,
             Мы сами силѣ той могилу роемъ.
             Отъ одного огня другой спасаетъ,
             Гвоздемъ мы выбиваемъ вбитый гвоздь,
             Отъ силы гибнетъ сила и права
             Идутъ въ отмѣну чрезъ права другія.
             Пойдемъ же. Если Марцій Римъ возьметъ,
             Я имъ самимъ, несчастнымъ, завладѣю!

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Римъ. Народная площадь.

Входятъ Мененій, Коминій, Сициній, Брутъ и другіе.

  
                       Мененій (трибунамъ).
  
             Нѣтъ, не пойду. Вы слышали, что Марцій
             Сказалъ тому, кто былъ его вождемъ,
             Тому, кѣмъ онъ любимъ былъ свыше мѣры!
             Когда-то и меня отцомъ онъ звалъ.
             Да что жь въ томъ прока? Нѣтъ, идите вы,
             Его изгнавшіе,-- передъ шатромъ
             За милю упадите на колѣна
             И, лежа въ прахѣ, попытайте счастья.
             Когда Коминія не сталъ онъ слушать,
             Мнѣ дѣлать нечего.
  
                       Коминій.
  
                                           Не захотѣлъ онъ
             Узнать меня.
  
                       Мененій (трибунамъ).
  
                                 Вы слышите?
  
                       Коминій.
  
                                                     Однако
             По имени меня онъ назвалъ разъ.
             Ему напомнилъ я про дружбу нашу,
             Про то, какъ кровь мы вмѣстѣ проливали.
             Не отвѣчалъ онъ мнѣ,-- не отозвался
             На имя прежнее Коріолана,
             И лишь сказалъ, что для него именъ
             Нѣтъ никакихъ, пока, въ горящемъ Римѣ,
             Не выкуетъ онъ новаго прозванья.
             Хвала вамъ ввѣкъ, товарищи-трибуны!
             Васъ долго будутъ помнить: въ цѣломъ Римѣ
             Подешевѣютъ уголья теперь!
  
                       Коминій.
  
             Я представлялъ ему, какъ благородно
             Прощать того -- кто даже о прощеньи
             Молить не смѣетъ. Онъ отвѣтилъ мнѣ,
             Что римлянамъ смѣшно просить пощады
             У римскаго изгнанника.
  
                       Мененій.
  
                                           И могъ ли
             Иначе отвѣчать онъ?
  
                       Коминій.
  
                                           Я старался
             Въ немъ жалость пробудить къ его друзьямъ,--
             Онъ отвѣчалъ, что некогда ему
             Ихъ выбрать изъ гнилой, мякинной кучи,
             Что куча та сгоритъ, и что не стоитъ
             Ее щадить изъ-за лежащихъ въ ней
             Двухъ или трехъ несчастныхъ хлѣбныхъ зеренъ.
  
                       Мененій.
  
             Двухъ или трехъ? Одно зерно -- я самъ,
             Жена и мать его, его младенецъ,
             Да этотъ храбрый воинъ -- вотъ и зерна,
             А вы -- мякина смрадная: за васъ
             Мы всѣ сгоримъ.
  
                       Сициній.
  
                                 Не гнѣвайся же. Если
             Не хочешь ты помочь намъ въ тяжкій часъ,
             То не кори насъ нашею бѣдою.
             Такъ, вѣримъ мы, что если бъ ты взялся
             За родину просить Коріолана,
             Языкъ твой ловкій больше намъ помогъ бы,
             Чѣмъ всѣ дружины наши.
  
                       Мененій.
  
                                                     Въ это дѣло
             Я не хочу мѣшаться.
  
                       Сициній.
  
                                           Молимъ мы:
             Иди къ нему!
  
                       Мененій.
  
                                 Зачѣмъ, съ какою цѣлью?
             Хоть испытай, что можетъ дружба ваша
             Для Рима сдѣлать.
  
                       Мененій.
  
                                           Для того ль, чтобъ мнѣ
             Вернуться, какъ Коминій возвратился --
             Неузнаннымъ, невыслушаннымъ даже?
             Чтобъ я пришелъ къ вамъ, тяжко оскорбленный
             Холодностію друга? такъ ли?
  
                       Сициній.
  
                                                     Все же
             И за попытку добрую весь Римъ
             Тебѣ спасибо скажетъ.
  
                       Мененій.
  
                                           Попытаюсь!
             Мнѣ кажется, меня онъ станетъ слушать,
             Хоть страшно и подумать про суровость,
             Съ какой онъ на Коминія глядѣлъ.
             Быть можетъ -- часъ не добрый былъ для встрѣчи:
             Онъ не обѣдалъ -- на тощакъ мы всѣ
             Угрюмы, злы на утреннее солнце,
             Кровь наша холодна, несклонны мы
             Ни къ щедрости, ни къ кротости. Когда же
             Наполнимъ мы себя виномъ и пищей,
             Другая кровь у насъ, нѣжнѣе сердце
             Чѣмъ прежде, въ часъ угрюмаго поста.
             Такъ, сытаго себѣ я выжду часа,
             И ласково мою онъ просьбу приметъ.
  
                       Брутъ.
  
             Ты знаешь вѣрный путь къ его душѣ
             И не свернешь съ него.
  
                       Мененій.
  
                                           Рѣшаюсь я.
             Пусть будетъ то, что будетъ. И не долго
             Придется ждать мнѣ. (Уходятъ.)
  
                       Коминій.
  
                                           Не захочетъ Марцій
             Его и слушать.
  
                       Сициній.
  
                                 Почему же нѣтъ?
  
                       Коминій.
  
             Я говорю тебѣ -- какъ гнѣвный богъ
             Сидитъ онъ и глаза его сверкаютъ
             Для Рима сокрушительнымъ огнемъ.
             Обиды память держитъ въ немъ подъ стражей
             Всѣ помыслы о жалости. Колѣна
             Предъ нимъ склонилъ я. "Встань", шепнулъ онъ мнѣ,
             И удалиться подалъ знакъ рукою.
             Условіе онъ писанное выслалъ
             Во слѣдъ за мной, и значилась тамъ клятва,
             Какой себя связалъ онъ противъ насъ.
             Надежды нѣтъ для насъ. Я слышалъ только,
             Что будто мать его, съ женой, рѣшились
             Его молить за родину. Намъ должно
             Теперь же къ нимъ идти и ихъ просить,
             Чтобы онѣ съ своей спѣшили просьбой.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА II.

Вольскій лагерь передъ Римомъ.

Часовые на своихъ мѣстахъ. Къ нимъ подходитъ Мененій.

                       1-й Часовой.
  
             Стой! ты откуда?
  
                       2-й Часовой.
  
                                 Стой! ступай назадъ!
  
                       Мененій.
  
             Вы честно стражу держите,-- хвалю васъ,
             Но я сановникъ, и имѣю дѣло
             Къ Коріолану.
  
                       1-й Часовой.
  
                                 Да откуда ты?
  
                       Мененій.
  
             Изъ Рима я.
  
                       1-й Часовой.
  
                                 Нельзя пройти -- назадъ!
             Не хочетъ вождь имѣть сношеній съ Римомъ.
  
                       2-й Часовой.
  
             Твой Римъ сгоритъ скорѣй, чѣмъ ты успѣешь
             Съ Коріоланомъ говорить.
  
                       Мененій.
  
                                                     Друзья,
             Случалось вамъ; конечно, отъ вождя
             Слыхать про Римъ и про людей, что въ Римѣ
             Его друзьями были? Я ручаюсь,
             Что про меня онъ говорилъ. Зовусь я
             Мененіемъ.
  
                       1-й Часовой.
  
                                 И все-таки -- назадъ!
             Здѣсь съ именемъ твоимъ не проберешься.
  
                       Мененій.
  
             Пріятель, я скажу тебѣ -- твой вождь
             Меня всегда любилъ. Его заслугъ
             Я былъ живою книгой, въ книгѣ этой.
             Читали люди о великой славѣ;
             По дружески ту славу я вознесъ
             Превыше всякихъ мѣръ, а иногда
             И выше правды. Я таковъ съ друзьями,
             Онъ первый другъ мой,-- для него не разъ
             Я въ похвалахъ переступалъ границы,
             И слишкомъ заносился вдаль, какъ шаръ,
             Когда его толкнутъ съ крутого спуска.
             Поэтому, пусти меня, мой другъ.
  

1-й Часовой.

   Увѣряю тебя, когда бъ ты налгалъ въ его похвалу столько же, сколько наговорилъ словъ въ свою пользу,-- и тогда я тебя не пропустилъ бы. Назадъ!
  

Мененій.

  
   Да пойми же, пріятель, что меня зовутъ Мененіемъ, что я всю жизнь былъ на сторонѣ твоего начальника.
  

1-й Часовой.

   То есть, ты лгалъ на него, какъ самъ признался; я служу у него и говорю правду. Пройти нельзя -- ступай назадъ.
  

Мененій.

   Можешь ты мнѣ сказать, обѣдалъ онъ или нѣтъ? Я бы не хотѣлъ толковать съ нимъ до обѣда.
  

1-й Часовой.

   Да ты римлянинъ, что ли?
  

Мененій.

   Римлянинъ, какъ и твой начальникъ.
  

1-й Часовой.

   Такъ тебѣ надо ненавидѣть Римъ, какъ онъ его ненавидитъ! Неужели жь вы думаете въ Римѣ -- что, бросивши врагу свой собственный щитъ, изъ-за народнаго безумія, что, изгнавши защитника вашего, вы еще будете въ силахъ устоятъ передъ его местью? Чѣмъ вы ее встрѣтите? стонами старухъ, сложенными руками дѣвушекъ, просьбами выжившаго изъ лѣтъ болтуна, въ твоемъ родѣ? Ты самъ едва дышешь, а еще собираешься задуть пламя, которое охватило твой городъ! Вы всѣ ошиблись, а потому ступай себѣ въ Римъ, готовиться къ общей казни. Всѣ осуждены -- начальникъ поклялся, что никому не будетъ пощады.
  

Мененій.

   Не забывайся! будь твой начальникъ здѣсь, онъ бы принялъ меня ласково.
  

2-й Часовой.

   Полно болтать, онъ тебя и не знаетъ вовсе.
  

Мененій.

   Я говорю о вашемъ полководцѣ.
  

1-й Часовой.

   Очень нашъ полководецъ о тебѣ думаетъ! Назадъ,-- долго ли мнѣ говорить? Вонъ! или придется тебѣ проститься съ остатками крови! Пошелъ назадъ.
  

Мененій.

   Да выслушай, выслушай, пріятель!
  

Входятъ Коріоланъ и Авфидій.

  
   Что тутъ случилось?
  

Мененій (часовому).

   Ну, пріятель,-- теперь мы съ тобой сочтемся, какъ должно. Ты увидишь, знаютъ ли меня здѣсь; я тебѣ покажу, что какому-нибудь часовому не отогнать меня отъ Коріолана, отъ моего сына! Ты теперь на волосъ отъ петли, а, пожалуй, отъ чего-нибудь и похуже. Гляди же сюда, да повались безъ чувствъ отъ страха! (Коріолану.) Великіе боги каждый часъ держутъ совѣтъ о твоемъ благоденствіи; они любятъ тебя столько же, сколько любитъ тебя твой старый отецъ Мененій! Сынъ мой! сынъ мой! ты готовишь для васъ пожаръ,-- вотъ слезы, которыя зальютъ это пламя. Меня едва упросили идти къ тебѣ, и не пошелъ бы я, еслибъ не зналъ того, что одинъ я могу тебя тронуть. Слезы и вздохи провожали меня за ворота Рима. Прости же ему, прости твоихъ умоляющихъ согражданъ. Пусть благіе боги умягчатъ твое сердце, пусть направятъ они остатки твоего гнѣва вотъ на этого негодяя, который, какъ чурбанъ, загородилъ мнѣ къ тебѣ дорогу!
  

Коріоланъ.

   Прочь!
  

Мененій.

   Какъ прочь?
  
                       Коноланъ.
  
             Ни матери, ни сына, ни жены
             Не знаю я. Во мнѣ одно лишь мщенье.
             Дѣла мои и право мы пощаду
             Я отдалъ вольскамъ. Память дружбы нашей
             Меня не склонитъ къ милости, скорѣе
             Я дружбу ту забвеньемъ отравлю,
             Иди же прочь!-- мой слухъ для словъ мольбы
             Надежнѣй замкнутъ, чѣмъ ворота Рима
             Отъ войскъ моихъ. Возьми бумагу эту.

(Даетъ ему списокъ.)

             Ты былъ мнѣ милъ когда-то. Для тебя
             Я написалъ ее и самъ послалъ бы
             Ее къ тебѣ. Затѣмъ, Мененій, словъ
             Передо мной не трать. Авфидій, въ Римѣ
             Его любилъ я, но теперь -- ты видишь...
  

Авфидій.

   Да, вѣренъ ты себѣ.

{Коріоланъ и Авфній уходятъ.)

  

1-й Часовой.

   Ну, достойный мужъ,-- такъ твое имя Мененій!
  

2-й Часовой.

   Ты видишь, какъ много въ немъ могущества! Я думаю, ты знаешь дорогу домой?
  

1-й Часовой.

   А хорошо насъ отдѣлали за то, что мы осмѣлились не пропустить такого великаго мужа?
  

2-й Часовой.

   Отчего же это мнѣ надо было повалиться безъ чувствъ отъ страха?
  

Мененій.

   Нѣтъ мнѣ дѣла ни до вашего вождя, ни до всего свѣта; о такой же дряни, какъ вы, и думать не стоитъ. Кто самъ готовъ поднять на себя руку, тотъ не побоится убійцы. Пусть полководецъ вашъ злодѣйствуетъ въ волю! а вы оставайтесь тѣмъ, что вы теперь, только съ годами дѣлалось еще ничтожнѣе! Говорю вамъ тоже, что мнѣ сказали: прочь отъ меня вы оба! (Уходитъ.)
  

1-й Часовой.

   Нечего сказать, славный человѣкъ!
  

2-й Часовой.

   Славный человѣкъ нашъ начальникъ! Будто скала, или дубъ, съ которымъ вѣтру не справиться!
  

СЦЕНА IV.

Шатеръ Коріолана.

Входитъ Коріоланъ, Авфидій и прочіе.

                       Коріоланъ.
  
             Такъ, завтра мы поставимъ наше войско
             Подъ римскими стѣнами. Мой товарищъ,
             Ты можешь разсказать въ своемъ сенатѣ,
             Исполненъ ли мой долгъ.
  
                       Авфидій.
  
                                                     Какъ честный воинъ
             За насъ ты бился, ты моленьямъ Рима
             Не уступилъ, не выслушалъ ни разу
             И робкой просьбы отъ друзей своихъ,
             Увѣренныхъ въ тебѣ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Да. Тотъ старикъ
             Котораго сейчасъ, съ разбитымъ сердцемъ,
             Прогналъ я въ Римъ -- боготворилъ меня,
             Любилъ меня отцовскою любовью!
             Послѣднею надеждой было Риму
             Посольство то. Изъ жалости къ нему
             (Хоть онъ сурово принятъ былъ), я далъ
             Ему одно условіе для мира --
             Условіе, отвергнутое разъ.
             Его они не примутъ; и теперь
             Свободенъ я отъ всѣхъ посольствъ и просьбъ
             Изъ Рима и отъ близкихъ мнѣ.
                       (Слышны голоса.) Что это?
             Неужели опять ко мнѣ идутъ
             Склонять меня, чтобъ я обѣтъ нарушилъ
             Сейчасъ лишь данный? Этого не будетъ!
  

Входятъ съ печальной одеждѣ, Виргилія, Волумнія, маленькій Марцій, Валерія и свита.

  
             Жена моя идетъ сюда! за нею
             Та женщина, которая меня
             Родила въ свѣтъ, и за руку она
             Ведетъ младенца-внука! прочь любовь!
             Разсыпьтесь въ прахъ святой природы связи!
             Моя въ упорствѣ сила! Боги, боги!
             Вы сами бъ вашимъ клятвамъ измѣнили
             За этотъ взглядъ голубки! Не сильнѣе
             Другихъ людей, на свѣтъ я сотворенъ!
             Склонилась предо мною мать моя,
             Олимпъ согнулся предъ холмомъ ничтожнымъ!
             И мой мальчишка жалобно глядитъ,
             И мнѣ твердитъ съ природой: сжалься, сжалься!
             Нѣтъ, я не сжалюсь. Пусть пройдетъ по Риму
             Соха враговъ, пусть взборонятъ они
             Италію,-- я не поддамся сердцу,
             Не сдѣлаюсь безсильнымъ я птенцомъ,
             Я буду твердъ, какъ долженъ твердъ остаться
             Мужъ безъ родни и родины.
  
                       Виргилія.
  
                                                     Супругъ мой
             И повелитель!
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Мы съ тобой не въ Римѣ,
             Я на тебя гляжу не прежнимъ взглядомъ.
  
                       Виргилія.
  
             Отъ горя измѣнились мы -- не можешь
             Ты не узнать насъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Какъ актеръ негодный,
             Я роль забылъ свою, и ждетъ меня
             Позоръ великій. Милая подруга,
             Прости меня. Не говори мнѣ только:
             Прощенье Римлянамъ! (Цалуетъ жену.)
                                           О, слаще мести
             Мнѣ поцалуй твой, долгій какъ изгнанье!
             Клянусь ревнивою царицей ночи,
             Хранилъ я свято на губахъ моихъ
             Твой поцалуй прощальный. Боги, боги!
             Болтаю я, и позабылъ поклономъ
             Я встрѣтить мать почтеннѣйшую въ мірѣ!

(Становится на колѣни.)

             Во прахъ, мои колѣна! и въ пыли
             Оставьте слѣдъ, какого не оставилъ
             Еще никто изъ сыновей!
  
                       Волумнія.
  
                                           Мой сынъ,
             Встань, я тебя благословляю. Должно
             Мнѣ предъ тобой упасть на жесткій камень,
             Мнѣ преклонить колѣна, хоть предъ сыномъ
             Мать не должна склоняться. (Становится на колѣни.)
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Что я вижу?
             Ты на колѣна стала? передъ сыномъ
             Котораго наказывала ты?
             Такъ пусть каменья съ береговъ безплодныхъ
             Ударятъ вверхъ по звѣздамъ вѣтеръ буйный
             Захлещетъ пусть вѣтвями гордыхъ кедровъ
             По огненному солнцу! Что жь на свѣтѣ
             Зовется невозможностью?
  
                       Волумнія.
  
                                           Ты сынъ мой,
             Ты воинъ мой. Ты спутницу мою
             Узналъ ли? (Указываетъ на Валерію.)
  
                       Коріоланъ.
  
                       Непорочную луну
             Мнѣ не узнать. Достойная сестра
             Великаго Валерія, душою
             Такъ чистая, какъ чистъ бѣлѣйшій снѣгъ
             На высотѣ Діанинаго храма,
             Привѣтъ тебѣ, Валерія!
  
             Волумнія (поводитъ къ нему маленькаго Марція).
  
                                           И этотъ
             Младенецъ бѣдный станетъ, можетъ быть,
             Со временемъ таковъ, какъ ты.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     Пусть боги
             Великіе -- Зевесъ -- метатель молній
             И Марсъ -- воитель, наградятъ тебя
             Душой возвышенной, чтобъ тѣнь упрека
             Вовѣки не коснулась дѣлъ твоихъ!
             Пусть какъ маякъ великій въ темномъ морѣ,
             Сіяешь ты въ бояхъ, несокрушимый,
             Для всѣхъ друзей спасеніемъ.
  
                       Волумнія (ребенку).
  
                                                     Скорѣй
             Склони колѣна.
  
                       Коріоланъ.
  
                                 Славный мой мальчишка!
  
                       Волумнія.
  
             Я, онъ, Валерія, жена твоя --
             Мы здѣсь просители.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Молчи! молчи!
             Иль передъ просьбой вспомни, что я клялся
             Не уступать въ одномъ. Не говори,
             Чтобъ распустилъ я воиновъ моихъ,
             Чтобъ примирился съ гнусной чернью Рима.
             Не называй меня жестокосердымъ,
             И голосомъ холоднаго разсудка
             Моей вражды и мщенья не пытайся
             Обуздывать.
  
                       Волумнія.
  
                                 Довольно, о, довольно!
             Мы именно пришли просить того,
             Въ чемъ отказать ты хочешь раньше просьбы;
             Но все равно: ты выслушаешь насъ,
             Хотя бъ затѣмъ, чтобъ твой отказъ суровый
             Обрушился на самого тебя.
             Готовъ ты слушать?
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Подойдите, вольски,
             Авфидій -- слушай. Не таимъ мы нашихъ
             Сношеній съ Римомъ.
                       (Волумніи.) Говори -- въ чемъ дѣло?
  
                       Волумнія.
  
             И безъ рѣчей -- по нашимъ блѣднымъ лицамъ,
             Но платьямъ нашимъ -- можешь угадать,
             Какъ жили мы съ тѣхъ поръ, какъ ты въ изгнанье
             Пошелъ отъ насъ. Подумай самъ, найдешь ли
             На свѣтѣ женщинъ ты несчастнѣй насъ,
             Насъ, для которыхъ этотъ часъ свиданья,
             На мѣсто радостей и слезъ восторга,
             И ужасъ, и печаль съ собой несетъ!
             Супруга -- мать -- твой сынъ -- должны мы видѣть,
             Какъ ты, отецъ, супругъ и сынъ, терзаешь
             Родной свой край. И бѣднымъ намъ то горе
             Еще больнѣй -- черезъ тебя лишились
             Послѣдней мы и общей всѣмъ отрады:
             Ты насъ лишилъ молитвы! Долгъ велитъ
             Молить боговъ за родину -- но какъ же
             Мы за тебя богамъ молиться можемъ,
             Какъ долгъ велитъ? Отторгнуться должны мы
             Отъ родины-кормилицы безцѣнной,
             Иль отъ тебя, одной утѣхи нашей!
             Ты побѣдишь иль нѣтъ -- вамъ все равно,
             Намъ всюду гибель. Иль увидимъ мы,
             Какъ повлекутъ тебя въ цѣпяхъ по Риму
             На казнь измѣнниковъ, иль въ торжествѣ
             Ты вступишь на развалины родныя
             И примешь побѣдителя вѣнокъ,
             Проливши кровь родной жены и сына!
             Что до меня, мой сынъ, я не дождусь,
             Чѣмъ кончится война; коль я не въ силахъ
             Склонить тебя на миръ великодушный,
             То, вѣрь мнѣ, прежде чѣмъ идти на Римъ,
             Черезъ мой трупъ перешагнуть ты долженъ.
             Ступи жь на грудь, которая вскормила
             Коріолана. (Падаетъ ницъ передъ Коріоланомъ.)
  
                       Виргилія (тоже падаетъ на землю).
  
                       И на эту грудь,
             Вскормившую несчастнаго младенца
             Изъ рода Марціевъ.
  
             Маленькій Марцій (вырываясь отъ матери).
  
                                 Нѣтъ, я не дамся,
             Онъ на меня не ступитъ -- убѣгу я --
             И выросту, и самъ сражаться буду.
  
                       Коріоланъ.
  
             Когда не хочешь женщиною стать,
             То не гляди на жонъ и ребятишекъ. (Встаетъ.)
             Я слишкомъ долго слушалъ.
  
                       Волумнія.
  
                                                     Нѣтъ, не можешь
             Ты такъ оставить насъ. Когда бы мы
             Тебя молили римлянъ пощадить
             На гибель вольсковъ, что идутъ съ тобою,
             Ты могъ бы видѣть вѣчное безчестье
             Въ мольбѣ такой. Но мы пришли не съ тѣмъ:
             Мы мира просимъ, мы хотимъ, чтобъ вольски
             Могли сказать: "даримъ пощаду Риму!"
             А римляне: "мы приняли пощаду!"
             И пусть тогда сойдутся два народа
             Благословлять тебя за данный миръ!
             Ты знаешь, сынъ, успѣхъ измѣнчивъ бранный,
             Но вѣрно то, что овладѣвши Римомъ,
             Ты тѣмъ создашь безславіе себѣ,
             Да имя, нераздѣльное съ проклятьемъ!
             И скажутъ про тебя изъ рода въ родъ:
             "Онъ былъ великъ, но, съ родиною вмѣстѣ,
             Онъ погубилъ свою навѣки славу,
             И перешло прозваніе его
             Въ вѣка на посрамленье." Что жь молчишь ты?
             Не ты ль всегда стремился честнымъ быть,
             По милости -- богамъ уподобляться,
             Что громомъ потрясаютъ сводъ небесный,
             Но молніей одни дубы громятъ?
             Что жь ты молчишь? Иль честно мужу славы
             Обиды помнить? (Виргиліи.) Дочь, на слезы онъ
             Не смотритъ -- говори же съ нимъ!
                                                     (Внуку) Малютка,
             Моли и ты: быть можетъ, дѣтскій лепетъ
             Подѣйствуетъ сильнѣе нашихъ словъ.
             Не болѣе ли всѣхъ людей на свѣтѣ
             Онъ матери обязанъ, а предъ нимъ
             Болтаю я -- и нѣту мнѣ отвѣтовъ!
             Ты къ матери всегда неласковъ былъ,
             Для ней же, для насѣдки одинокой,
             Въ тебѣ вся жизнь была: она тебя,
             Кудахтая, взростила для войны,
             И радостно встрѣчала изъ походовъ,
             Гдѣ славу добывалъ ты. Что жь? гони
             Меня домой, съ отказомъ на моленья,
             Но если справедливы тѣ мольбы,
             То чести нѣтъ въ тебѣ, и гнѣвъ боговъ
             За матери права тебѣ отплатитъ,
             Онъ отвернулся -- припадемте жь всѣ
             Къ его ногамъ и пристыдимъ его!

(Всѣ падаютъ къ ногамъ Коріолана).

             Коріоланомъ прозванъ онъ, но гордость,
             Не жалость -- съ этимъ именемъ сроднилась.
             Въ послѣдній разъ падемте на колѣна,
             Откажетъ онъ -- уйдемте, и умремъ
             Среди сосѣдей, дома. Погляди
             Хоть на малютку ты, онъ самъ не знаетъ
             О немъ просить, но на колѣняхъ съ нами
             Къ тебѣ простеръ рученки... неужели
             Ты и теперь отвергнешь насъ?
                                 (Помолчавъ.). Довольно,
             Пойдемъ отсюда, Этотъ человѣкъ
             Отъ вольской матери на свѣтъ родился,
             Жена его въ Коріоли -- онъ только
             Лицомъ похожъ на нашего младенца,
             Что жь ты не гонишь насъ? Молчать я стану,
             Пока нашъ Римъ пожаромъ не зальется,
             А тамъ -- еще поговорю я.
  
             Коріоланъ (въ молчаніи беретъ Волумнію за руку).
  
                                                     Мать!
             О мать моя, что сдѣлала ты съ нами?
             Взгляни, разверзлось небо, сами боги
             На эту небывалую картину
             Глядятъ съ великимъ смѣхомъ. О, родная!
             Для счастья Рима побѣдила ты,
             Для сына же -- повѣрь мнѣ, о, повѣрь мнѣ --
             Ужасна та побѣда, можетъ быть,
             Въ ней скрыта смерть! Пусть будетъ то, что будетъ!
             Авфидій, если не способенъ я
             Вести войну, какъ слѣдуетъ, то въ силахъ
             Миръ выгодный давать. Авфидій добрый,
             Скажи мнѣ самъ,-- будь ты на мѣстѣ этомъ,
             Ужели предъ мольбою материнской
             Не уступилъ бы ты?
  
                       Авфидій.
  
                                 Я самъ былъ тронутъ.
  
                       Коріоланъ.
  
             Ты тронутъ былъ -- и я: клянусь тебѣ,
             Изъ глазъ моихъ исторгнуть трудно слезы.
             Ну, добрый другъ, совѣтуй мнѣ теперь
             Какъ заключать условія. Не въ Римѣ
             Теперь пойду я. Въ Анціумъ за вами
             Я возвращусь, и потому прошу
             Теперь помочь мнѣ. Мать! жена моя!
  
                       Авфидій (въ сторону).
  
             Я очень радъ, что честь и состраданье
             Въ тебѣ столкнулись -- этимъ я себѣ
             Вновь ворочу удачу дней бывалыхъ.

(Женщины хотятъ прощаться съ Коріоланомъ.)

  
                       Коріоланъ.
  
             Не торопитесь. Вмѣстѣ выпьемъ мы
             Теперь вина, а тамъ вы понесете
             Съ собой свидѣтельство надежнѣй словъ:
             Нашъ договоръ за подписаньемъ нашимъ.
             Идемте же. За женскій подвигъ въ Римѣ
             Вамъ храмъ соорудятъ: безъ васъ вся сила
             Италіи и ей сосѣднихъ странъ
             Не привела бы насъ къ такому миру.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА IV.

Римъ. Народная площадь.

Входятъ Мененій и Сициній.

  

Мененій.

   Видишь ты тотъ угловой камень Капитолія?
  

Сициній.

   Ну что жь дальше?
  

Мененій.

   Сдвинь-ка его мизинцомъ -- тогда я скажу, что римлянки, особенно его мать, одолѣютъ упорство Марція. Нечего надѣяться говорю я тебѣ. Веревка у насъ на шѣе -- остается только покончить.
  

Сициній.

   Можно ли думать, что человѣкъ такъ мѣняется за короткое время!
  

Мененій.

   Червякъ не бабочка, а бабочка была таки червякомъ. Марцій сталъ дракономъ изъ человѣка; выросли крылья -- ползать ему нечего!
  

Сициній.

   Онъ такъ нѣжно любилъ свою мать.
  

Мененій.

   И меня любилъ онъ прежде. Онъ заботится о матери меньше, чѣмъ осьмилѣтній жеребенокъ. Отъ его жосткихъ взглядовъ зрѣлый виноградъ портится, самъ онъ ходитъ, какъ стѣнобитный таранъ, земля дрожитъ отъ его походки. Взглядомъ онъ, кажется, пробьетъ панцырь, голосъ его словно колоколъ или бранные крики. Сидитъ онъ -- точно Александрова статуя, будто богъ какой, лишь безъ вѣчности да безъ трона на небѣ.
  

Сициній.

   Да и безъ милости, коли ты говоришь правду.
  

Мененій.

   Я выдумывать не стану. Вотъ посмотришь, какихъ милостей принесетъ намъ мать его. Милости въ немъ искать -- это искать молоко у самца-тигра. Это узнаетъ нашъ городъ, изъ-за тебя съ товарищами.
  

Сициній.

   Пусть боги сжалятся надъ нами!
  

Мененій.

   Не сжалятся надъ нами боги! Когда мы изгоняли его, мы про нихъ не вспомнили, теперь они не вспомнятъ насъ, когда онъ придетъ всѣмъ намъ свернуть шею.
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
                       Вѣстникъ (Сицинію).
  
             Бѣги домой, спасай себя скорѣе!
             Плебеями ужь схваченъ твой товарищъ,
             Они его по улицамъ волочатъ
             И поклялися разорвать на части,
             Коль жоны римскія не принесутъ
             Извѣстья о пощадѣ.
  

Входитъ другой Вѣстникъ.

  
                       Сициній.
  
                                 Что случилось?
  
                       2-й Вѣстникъ.
  
             Вѣсть добрая! За жонами побѣда!
             Ушли враги, и Марцій вмѣстѣ съ ними.
             Римъ не видалъ дня радостнѣе, даже
             Въ ту пору, какъ Тарквиній изгнанъ былъ!
             Мой другъ -- то правда ли? ты вѣрно знаешь?
  
                       Вѣстникъ.
  
             Такъ вѣрно, какъ я знаю солнца свѣтъ!
             Да гдѣ жь сидѣлъ ты? или ты не видѣлъ,
             Какъ римляне въ восторгѣ за ворота
             Потокомъ переполненнымъ стремятся?

(Трубы, барабаны и радостные крики за сценой.)

             Не слышишь развѣ? Барабаны, трубы,
             Литавры, флейты! Отъ веселыхъ криковъ
             И солнце веселится! Слышишь?
  
                       Мененій.
  
                                                     Правда,
             Вотъ эта вѣсть такъ радостна! Пойду я
             На встрѣчу жонамъ. (Крики за сценой.)
                                           Цѣлаго сената
             И консуловъ, и всей толпы отцовъ
             Одна Волумнія дороже стоитъ,
             Трибуновъ же такихъ, какъ ты -- безъ счета
             На морѣ и на сушѣ, Вѣрно вы
             Усердно помолилися сегодня:
             Поутру я не далъ бы и гроша
             За десять тысячъ римскихъ душъ.

(Крики и музыка за сценой.)

                                                     На славу
             У нихъ веселье!
  
                       Сициній (вѣстнику).
  
                                 За такія вѣсти
             Пусть боги наградятъ тебя, прими жь
             И отъ меня ты благодарность.
  
                       Вѣстникъ.
  
                                                     Всѣ мы
             Должны боговъ хвалить.
  
                       Сициній.
  
                                           Онѣ ужь близко?
  
                       Вѣстникъ.
  
             Сейчасъ войдутъ въ ворота.
  
                       Сициній.
  
                                           Такъ пойдемъ
             И радоваться и встрѣчать ихъ вмѣстѣ,
  

СЦЕНА V.

Тамъ же. Улица близь городскихъ воротъ.

Римлянки, ходившія къ Коріолану, въ сопровожденіи сенаторовъ, патриціевъ и народа, проходятъ чрезъ сцену.

  
                       1-й Сенаторъ (народу).
  
             Глядите, вотъ спасительницы Рима!
             Вотъ наша жизнь! Скликайте ваши трибы,
             Хвалите небо, зажигайте всюду
             Огни веселья, усыпайте жонамъ
             Цвѣтами путь. Пусть прежній крикъ изгнанья
             Потонетъ въ крикѣ радостномъ привѣта
             Коріолана матери, пусть Марцій
             Вернется къ намъ на этотъ зовъ. Кричите:
             "Привѣтъ вамъ, жоны Рима!"
  
                       Всѣ.
  
                                                     Жоны Рима
             Да здравствуютъ! привѣтъ имъ отъ народа!

(Трубы и барабаны. Всѣ уходятъ.)

  

СЦЕНА VI.

Анціумъ. Народная площадь.

Входитъ Туллъ Авфидій со свитой.

  
                       Авфидій.
  
             Сказать въ сенатѣ, что вернулись мы.
             Пусть тамъ теперь прочтутъ бумагу эту
             И всѣ идутъ на площадь, гдѣ я стану
             Передо всѣмъ народомъ подтверждать
             То, что въ ней писано. Ужь обвиненный
             Прибылъ сюда и самъ передъ народомъ
             Себя словами хочетъ оправдать.
             Спѣшите же.

(Сопровождающіе Авфидія уходятъ).

  

Входятъ трое или четверо Заговорщиковъ партіи Авфидія.

  
                                 Привѣтъ вамъ!
  
                       1й- Заговорщикъ.
  
                                                     Полководецъ,
             Что, какъ дѣла твои?
  
                       Авфидій.
  
                                           Какъ у того,
             Кто отравленъ своимъ же подаяньемъ
             И гибнетъ отъ своей же доброты.
  
                       2-й Заговорщикъ.
  
             Достойный вождь! когда своихъ рѣшеній
             Не измѣнилъ ты,-- отъ такой напасти
             Спасти тебя готовы мы.
  
                       Авфидій.
  
                                                     Рѣшаться
             Здѣсь не легко, и дѣйствовать должны мы
             Съ народомъ за одно.
  
                       3-й Заговорщикъ.
  
                                           Народъ измѣнчивъ,
             Онъ колебаться станетъ между вами,
             Покуда не падетъ одинъ изъ двухъ,
             Оставивши другому все наслѣдство.
  
                       Авфидій.
  
             Все знаю я -- и наступило время
             Нанесть ударъ. Возвысилъ я его,
             Я за, него моей ручался честью,
             А онъ за то, смиривъ свою природу,
             Свободную и гордую дотоль,
             Переманилъ къ себѣ безчестной лестью
             Моихъ друзей.
  
                       3-й Заговорщикъ.
  
                                 А прежде, изъ упорства
             Онъ не умѣлъ смиряться, и утратилъ
             Санъ консула.
  
                       Авфидій.
  
                                 Про то и говорю я.
             Его изгнали, онъ пришелъ въ мой домъ
             И шею подъ ударъ подставилъ смертный,
             Я взялъ его въ товарищи по власти,
             Я уступалъ всѣмъ замысламъ его,
             Изъ всѣхъ дружинъ я далъ ему на выборъ
             Надежнѣйшихъ бойцовъ, и самъ пошелъ
             Съ нимъ пожинать ту славу, что присвоилъ
             Теперь онъ всю себѣ. И я гордился
             Той жертвою, покуда не замѣтилъ,
             Что я слугой, не полководцемъ сталъ,
             Что платитъ мнѣ онъ милостивымъ взглядомъ,
             Какъ бы наемщику.
  
                       1-й Заговорщикъ.
  
                                           Все это правда,
             И войско все дивилося тому.
             И наконецъ, когда предъ самимъ Римомъ
             Стояли мы, на славу и добычу
             Заранѣе считая...
  
                       Авфидій.
  
                                           Тутъ-то я
             И напрягу въ борьбѣ мои всѣ силы.
             За капли онъ дешевыхъ женскихъ слезъ
             Не продалъ ли и кровь и трудъ тяжелый
             Великаго похода? Онъ умретъ
             И чрезъ его паденье я воскресну!
             Вы слышите?

(Звуки трубъ и барабановъ, радостные крики народа.)

  
                       1-й Заговорщикъ.
  
                                 Это встрѣчаютъ крикомъ,
             А ты, въ родной свой городъ, безъ привѣта
             Вошелъ, какъ бы гонецъ какой нибудь!
  
                       2-й Заговорщикъ.
  
             И горло глупое дерутъ себѣ
             Тѣ крикуны, чьихъ сыновей недавно
             Онъ убивалъ.
  
                       3-й Заговорщикъ.
  
                                 Спѣши жь, пока народа
             Онъ рѣчью не успѣлъ къ себѣ привлечь;
             Берись за мечъ, мы станемъ за тобою,
             Умретъ онъ -- ты съумѣешь оправдаться
             А тамъ ужь похоронятъ вмѣстѣ съ трупомъ
             Его защиту.
  
                       Авфидій.
  
                                 Нечего болтать,
             Сенатъ идетъ сюда.
  

Входятъ Сановники Города.

  
                       Сенаторы.
  
             Привѣтъ тебѣ.
  
                       Авфидій.
  
                                 Не стою я привѣтовъ.
             Прочли ли вы, достойные отцы,
             То, что писалъ я?
  
                       Сенаторы.
  
                                           Да.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                                     Съ большою скорбью.
             Всѣ прежніе проступки безъ труда
             Мы извиняемъ въ немъ -- но такъ покончить,
             Едва начавъ, пожертвовать напрасно
             Издержками, народомъ и трудами,
             Миръ даровать поверженнымъ врагамъ,--
             Тутъ оправданій нѣтъ и быть не можетъ!
  
                       Авфидій.
  
             Вотъ онъ и самъ, Пусть намъ отчетъ онъ дастъ.
  

Входитъ Коріоланъ, при звукахъ трубъ и барабановъ, за нимъ толпа гражданъ.

  
                       Коріоланъ.
  
             Привѣтъ, отцы! Вашъ воинъ къ вамъ вернулся;
             Не зараженъ онъ, также какъ и прежде,
             Любовью къ Риму, также какъ и прежде,
             Покоренъ онъ великой вашей власти.
             Успѣшенъ былъ послѣдній мой походъ,
             Путемъ кровавымъ я довелъ дружины
             До римскихъ стѣнъ. Цѣна добычи бранной
             Перевышаетъ цѣлой третьей частью
             Издержки наши. Миръ добыли мы,
             Позорный Риму -- анціатамъ славный;
             Вотъ договоръ, съ печатію сената,
             За подписаньемъ консуловъ, а также
             Патриціевъ.
  
                       Авфидій.
  
                                 Читать его не стоитъ
             Отцы. Измѣннику скажите прямо,
             Что власть, ему врученную отъ васъ,
             Во зло употребилъ онъ.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Какъ, измѣнникъ?
             Кто здѣсь измѣнникъ?
  
                       Авфидій.
  
                                           Ты измѣнникъ, Марцій.
  
                       Коріоланъ.
  
             Какъ? Марцій? я?
  
                       Авфидій.
  
                                 Да, Марцій -- Каій Марцій.
             Не думаешь ли ты, что звать я стану
             Тебя Коріоланомъ, тѣмъ прозваньемъ,
             Что ты себѣ въ Коріоли укралъ?
             Отцы -- главы народа! вѣроломно
             Онъ измѣнилъ довѣренности вашей,
             Онъ отдалъ городъ, намъ принадлежавшій,
             За капли слезъ соленыхъ, онъ вашъ Римъ
             Своей женѣ и матери запродалъ!
             Военнаго совѣта не созвавъ,
             Онъ разорвалъ и клятву, и рѣшимость,
             Какъ рвутъ гнилую нитку. Онъ проплакалъ
             Побѣды ваши. Могъ онъ только хныкать
             При видѣ слезъ кормилицы своей,
             На стыдъ мальчишкамъ и мужамъ на диво!
  
                       Коріоланъ.
  
             Ты слышишь, Марсъ!
  
                       Авфидій.
  
                                           И Марса призывать
             Ты смѣешь здѣсь, заплаканный ребенокъ!
  
                       Коріоланъ.
  
             А!
  
                       Авфидій (презрительно).
  
                       Да, ребенокъ!
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Безпримѣрный лжецъ,
             Ты мѣры переполнилъ. Я ребенокъ?
             О, подлый рабъ! Отцы, простите мнѣ!
             Я въ жизнь мою, едва ль не въ первый разъ
             На рѣчь такую вызванъ. Обличите
             Своимъ судомъ во лжи собаку эту,
             Пусть мерзкій лжецъ, что слѣдъ моихъ ударовъ
             На тѣлѣ не измѣнитъ до могилы,
             Пусть онъ во всемъ сознается и ложью
             Своею же подавится.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                           Молчите
             Вы оба. Слушать то, что я скажу!...
  
                       Коріоланъ.
  
             Сюда всѣ вольски! Мальчики и мужи,
             Въ моей крови мечи свои омойте
             Въ куски меня рубите! Я ребенокъ?
             Ты лжешь, собака! Если правда есть
             Въ преданіяхъ и лѣтописяхъ вашихъ,
             То тамъ найдете вы, что я одинъ,
             Такъ какъ орелъ, влетѣвшій въ голубятню,
             Въ Коріоли вгонялъ дружины вольсковъ!
             И я ребенокъ?
  
                       Авфидій (сенаторамъ).
  
                                 Честные отцы,
             И вамъ съ глаза хвастунъ безбожный этотъ
             Осмѣлится твердить безъ наказанья
             О всѣхъ слѣпыхъ -- постыдныхъ намъ удачахъ?
  
                       Заговорщики.
             Нѣтъ, нѣтъ! пусть онъ умретъ за это!
  

Народъ.

   Разорвать его въ куски! убить его сейчасъ же! Онъ убилъ моего сына! -- Мою дочь! Онъ убилъ моего брата, Марка! Онъ убилъ моего отца!
  
                       2-й Сенаторъ.
  
             Молчать, вы всѣ! Молчать безъ оскорбленій!
             Онъ благороденъ, слава дѣлъ его
             Раскинулась по всей землѣ широкой!
             Послѣднюю вину его обсудимъ
             Мы здѣсь, по справедливости. Авфидій,
             Не нарушай порядка.
  
                       Коріоланъ.
  
                                           Я бъ желалъ,
             Чтобъ онъ, и шесть Авфидіевъ еще
             И племя все его ко мнѣ явились
             Попробовать вотъ этой честной стали;

(Берется за мечъ.)

  
                       Авфидій.
  
             Ты, дерзкій плутъ...
  
                       Заговорщики.
  
                                           Убить его, убить!
             Такъ, смерть ему!
  
                       Сенаторы.
                                 Молчать! остановитесь!

(Авфидій и заговорщики, вынувъ мечи, бросаются на Коріолана и убиваютъ его. Коріоланъ падаетъ, Авфидій наступаетъ на его трупъ.)

  
                       Авфидій.
  
             Достойные сенаторы, у васъ
             Прошу я слова.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
                                 Что ты сдѣлалъ, Туллъ!
  
                       2-й Сенаторъ.
  
             Отъ дѣлъ такихъ рѣкой польются слезы
             Изъ мужественныхъ глазъ.
  
                       3-й Сенаторъ.
  
                                                     Не попирай
             Его ногой. Вложить мечи. Молчите
             Вы, граждане.
  
                       Авфидій.
  
                                 Почтенные отцы,
             Онъ вызвалъ самъ отчаянное дѣло,
             Онъ не далъ мнѣ предъ вами объяснить
             Опасности, какой мы подвергались.
             Когда вы все узнаете,-- вы сами
             Порадуетесь гибели его.
             Въ сенатъ меня зовите -- тамъ отвѣчу
             Я, какъ слуга достойный, иль отъ васъ
             Безропотно приму я кару.
  
                       1-й Сенаторъ.
  
             Возьмите трупъ, и пусть по этомъ мужѣ
             Начнется скорбь великая. Пусть знаютъ
             Во всемъ народѣ, что славнѣе праха
             Герольдъ не провожалъ еще до урны.
  
                       2-й Сенаторъ.
  
             Съ Авфидія снята ужь часть вины
             Чрезъ Марція строптивость. Покоримся
             Тому, чего перемѣнить нельзя.
  
                       Авфидій.
  
             Прошелъ мой гнѣвъ и скорбью потрясенъ я.
             Берите трупъ, вы, трое изъ вождей
             Достойнѣйшихъ, самъ буду я четвертымъ.
             Пусть барабанъ гремитъ печальнымъ звукомъ,
             Пусть копья преклоняются. Хоть многихъ
             Онъ въ Анціумѣ сдѣлалъ сиротами,
             Хоть вдовами нашъ городъ онъ наполнилъ,
             Хоть слезы ихъ донынѣ не обсохли,
             Но славной памятью почтить должны
             Мы славнаго вождя. Берите тѣло!

(Уходятъ съ трупомъ Коріолана. Погребальный маршъ.)

  

ПРИМѢЧАНІЯ КЪ "КОРІОЛАНУ".

  
   Трагедія Шекспира "Коріоланъ" была написана, по свидѣтельству Мелона въ 1610 году, въ послѣднюю эпоху дѣятельности поэта, черезъ годъ послѣ "Тимона Аѳинскаго" и за годъ до созданія "Отелло". Двѣ другія трагедіи Шекспира, взятыя изъ римской жизни: Юлій Кесарь и Антоній и Клеопатра написаны -- первая за три, вторая же за два года до "Коріолана". Въ печати "Коріоланъ" явился въ первый разъ -- въ изданіи драмъ Шекспира, 1623 года, in folio. По необъяснимому случаю, "Коріоланъ" напечатанъ безъ недосмотровъ и искаженій, да чрезвычайной степени повредившихъ другимъ трагедіямъ Шекспира въ упомянутомъ изданіи.
   Матеріалъ своей трагедіи Шекспиръ несомнѣнно взялъ изъ Плутарховой жизни Каія Марція Коріолана, переведенной на англійскій языкъ сиромъ Томасомъ Нортсомъ (Northe). Нортсовъ переводъ Плутарха, сдѣланный съ Французскаго (Аміотова), изданъ въ Англіи въ 1579 году in folio подъ наивнымъ заглавіемъ: "Жизнеописанія благородныхъ грековъ и римлянъ, сравниваемыя вмѣстѣ важнымъ и ученымъ философомъ и исторіографомъ Плутархомь Херонейскимъ". Дѣйствіе трагедіи обнимаетъ собою около четырехъ лѣтъ, начинаясь послѣ народнаго возмущенія въ 262           году по основаніи Рима и оканчиваясь смертью Коріолана въ 266 по основаніи Рима.
   Шекспиръ съ вѣрностью держался Плутархова текста и въ главныхъ рѣчахъ своихъ дѣйствующихъ лицъ даже употреблялъ цѣлые обороты изъ рѣчей, вложенныхъ Плутархомъ въ уста его героевъ. Это обстоятельство придаетъ трагедіи интересъ особеннаго рода, нѣкоторымъ образомъ вводя читателя въ ту лабораторію, изъ которой исходили геніальныя созданія, удивляющія собой отдаленное потомство. Свѣрять текстъ Плутарха и Шекспировы перифразировки этого текста -- трудъ до крайности любопытный. Мы, такъ сказать, видимъ зарожденіе поэтическихъ образовъ, подсматриваемъ изумительныя искры поэзіи, по мѣрѣ того, какъ онѣ вспыхиваютъ въ созданіи поэта и ложатся въ его стихъ, придавая ему ослѣпительное сіяніе. Тутъ же сказывается намъ иногда та поразительная беззаботность Шекспира о своемъ дарованіи, безъ которой были бъ непонятны промахи и анахронизмы поэта. Такъ, напримѣръ, въ одномъ мѣстѣ Плутархъ, говоря отъ своего лица, замѣчаетъ, что Каій Марцій былъ воиномъ, какого и самъ Катонъ не создавалъ въ своемъ воображеніи -- Шекспиръ не пропускаетъ этого замѣчанія, и влагаетъ его въ уста Тита Ларція, Коріоланова товарища-полководца. Всѣ эти подробности придаютъ жизнь и прелесть сличенію Шекспирова Коріолана съ Плутарховымъ,-- и къ сличенію этому мы приглашаемъ всѣхъ читателей великаго британскаго поэта:
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Сцена І.

  
   Ногамъ, носящимъ насъ.
   Въ подлинникѣ: ногамъ -- нашему коню. Слово въ слово стихъ выйдетъ такъ:
  
             Ногамъ -- коню и языку -- герольду.
  
   Тамъ же.
  
                       Вы мерзавцы,
             Что? иль опять нашла на разумъ вашъ
             Чесотка безпокойная? Въ чемъ дѣло?
             Зачѣмъ вы здѣсь?
  
   Въ подлинномъ переводѣ будетъ:
  
                       Эй, въ чемъ дѣло?
             Зачѣмъ вы, безпокойные мерзавцы,
             Поддавшись зуду жалкихъ вашихъ мнѣній,
             Себѣ коросту начесали?
  
                       1-й Гражданинъ.
  
                                           Къ намъ
             Всегда ты ласковъ!

(Реплика 1-го гражданина измѣнена потому, что иначе она не пойдетъ къ подстрочному тексту.)

  
   Тамъ же. ,
             И шапки закидали вверхъ, какъ будто
             Попасть стараясь въ мѣсяцъ.
  
   Подстрочный переводъ:
  
             И шапки вверхъ кидали, будто силясь
             Повѣсить ихъ на лунные рога.
  

Сцена IV.

  
             Въ мечтахъ своихъ, Катонъ не создавалъ
             Такого воина.
  
   Одинъ изъ анахронизмовъ, къ какимъ пріучилъ насъ Шекспиръ. Поэтъ заставляетъ Катона жить ранѣе Марція. Выше было сказано какимъ образомъ текстъ Плутарха ввелъ поэта въ ошибку.
   Тамъ же.
  
             Что подъ ногами ихъ земля дрожитъ.
  
   Слово въ слово:
             Что цѣлый міръ хвораетъ лихорадкой:
             И весь трясется.
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Сцена X.

  
             Заглянутъ съ свои мѣшки за спинами.
  
   Намекъ на старую басню. о человѣкѣ, у котораго два мѣшка, одинъ напереди съ пороками ближняго, и одинъ назади съ своими собственными.
   Тамъ же.
  
             Что я сплю днемъ и гуляю ночью.
  
   Слово въ слово:
  
             Что я знакомѣе съ хвостомъ ночи, чѣмъ съ лбомъ утра.
  
   Тамъ же.
  
   Вы рады тратить цѣлое утро, рѣшая споръ какихъ-нибудь дрянныхъ торгашей между собою.
  
   Изъ всей этой тирады видно, что Шекспиръ смѣшивалъ должность трибуновъ съ должностями другихъ лицъ городского управленія въ старомъ Римѣ. Но малое знаніе историческихъ подробностей не помѣшало орлиному взгляду поэта на характеръ данной эпохи -- взгляду, которому и теперь удивляются первые историки.
   Тамъ же.
  
                       Коріоланъ (Виріиліи).
  
                       Привѣтъ тебѣ,
             Моя смиренница!
  
   Слово въ слово будетъ:
  
                       Привѣтъ тебѣ,
             Мое молчанье милое!
  
   Тутъ ужь по русски выйдетъ не выраженіе чуждое духу нашего языка, но положительная безсмыслица.
  

Сцена II.

  
                       Брадатые бойцы
             Бѣжали предъ ребенкомъ безбородымъ.
  
   Слово въ слово:
  
             Съ своимъ онъ амазонскимъ подбородкомъ
             Гналъ предъ собой щетинистыя губы.
  

Сцена III.

  

2-й Гражданинъ.

  
   А мой умъ куда бы полетѣлъ? въ какую сторону?
  

          3-й Гражданъ.

   Да еще есть ли онъ у тебя?
  
   За невозможностью передать полный смыслъ шутокъ 3-го гражданина, значеніе реплики переведено нами лишь приблизительно. Тоже и съ слѣдующимъ отвѣтомъ.
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Сцена I.

  
                                 Изъ груди той
             Выковывать слова, на обличенье
             Той мерзкой и противной намъ заразы.
  
   Слово въ слово:
  
                                 Слова чеканить,
             Покуда цѣлы легкіе мои,
             На обличенье прокаженныхъ этихъ...
  
   Тамъ же:
  
                                 Нѣту хода
             Ему отъ зла, опутавшаго васъ.
  
   Вся блистательная діатриба Коріолана, наполняющая собою сцену, представляетъ почти неодолимую трудность для переводчика. Здѣсь полный подстрочный переводъ невозможенъ потому, что, передавая въ точности каждый періодъ подлинника, придется пожертвовать главной задачей труда -- т. е. необычайной энергіей рѣчи. Переводчикъ прежде всего долженъ добиться этой энергіи черезъ краткость, сжатость и рѣзкость періодовъ, а потомъ уже прилаживать подробности своего текста къ подробностямъ оригинала. Мы не позволили себѣ ни одного лишняго слова и не опустили ни одной важной черты, но мы дробили періоды и допускали нѣкоторый произволъ въ ихъ группировкѣ.
   Тамъ же.
  
                       Мененій (трибунамъ)
  
             Вашъ санъ при васъ останется.
  
                       Коріоланъ.
  
                                                     При нихъ?
             Затѣмъ чтобъ городъ палъ? чтобъ кровли башень
             Свалились въ прахъ, и сила Государства
             Подъ грудою развалинъ погреблась?
  
   По тексту Колльера, эту реплику, говоритъ не Коріоланъ, а Коминій. Мы позволили себѣ не принять поправку Колльера, которому было легко ошибиться и счесть обозначеніе одного дѣйствующаго лица Cor. (Коріоланъ), за другое: Com. (Коминій). Согласясь съ Колльеромъ, мы бы лишились черты высоко-художественной. Въ разгарѣ волненія, передъ смертной опасностью, въ минуту, когда его друзья употребляютъ всѣ средства на примиреніе, Коріоланъ не только не подается на кроткую рѣчь, но еще кидаетъ толпѣ новый вызовъ. Въ Коминіѣ, храбромъ, но благоразумномъ и уже "отягощеннымъ бранными бурями" патриціѣ подобная запальчивость будетъ непонятна.
   Тамъ же.
  
             Съ быстротою тигра
             Спѣшитъ вашъ гнѣвъ и пр.
  
   Слово въ слово:
  
             Вѣдь это тигроногое свирѣпство,
             Примѣтивъ вредъ поспѣшности безумной,
             Захочетъ,-- слишкомъ поздно!-- привязать
             Къ своимъ пятамъ свинецъ. (Еще вѣрнѣе: свинцовыя гири.)
  
   Кому изъ русскихъ читателей, особенно читателей, не изучавшихъ Шекспира, не покажется странна эта длинная метафора, особенно если онъ возьметъ въ соображеніе быстроту, съ какой идетъ дѣйствіе во всей сценѣ?
  

Сцена II.

  
             Когда бы чернь грозила только мнѣ,
             Я бъ ей скорѣй позволилъ истереть
             Себя во прахъ и раскидать по вѣтру.
  
   Въ подстрочномъ переводѣ будетъ:
  
             Я бъ форму Марція позволилъ ей
             Стереть во прахъ и раскидать по вѣтру.
  

Сцена III.

  
             Вы, стая подлыхъ сукъ...
  
   Эта энергическая рѣчь -- вѣнецъ всей драмы, должна быть пояснена относительно ея исполненія на сценѣ. Коминій, говоря съ народомъ въ защиту Марція, стоитъ передъ толпою, довольно далеко отъ Коріолана. При крикахъ народа "пусть будетъ такъ" Коріоланъ быстро приближается къ бывшему консулу, движеніемъ руки отодвигаетъ его въ сторону и становится на его мѣсто. Народъ умолкаетъ, и такимъ образомъ на нѣсколько секундъ идетъ нѣмая, исполненная драматизма сцена, за которой и разражается проклятіе Марція.
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Сцена II.

  
                       Сициній (Волумніи).
  
                       Иди своей дорогой,
             Безумная!
  
                       Волумія.
  
                       Ну что жъ, что я безумна?
             Ты такъ уменъ.
  
   Въ подлинникѣ двусмысленность, неудобная къ передачѣ на русскій языкъ.
  

Сцена III.

  
             Черезъ ничтожный случай, вдругъ сойдутся
             И подружатся...
  
   Слово въ слово:
  
             Вдругъ нѣжно подружатся, изъ причинъ
             Которыя и яица не стоятъ.
  

Сцена IV.

  
             Что лилъ я рѣки крови
             Тебѣ родной.
  
   Слово въ слово:
  
             Что много бочекъ крови
             Изъ самой груди родины твоей
             Я выцѣдилъ...
  
   Тамъ же.
  
             Вотъ эта грудъ, съ которую мой мечъ
             Стучалъ такъ часто -- я ее сжимаю...
  
   Слово въ слово:
  
             Здѣсь наковальню моего меча
             Сжимаю я...
  

Сцена VI.

  
             Что онъ поклялся отомстить намъ всѣмъ
             Великой, безграничною отплатой!
  
   Въ подстрочномъ переводѣ:
  
             Что онъ грозится местью такъ огромной,
             Какъ разница огромна въ этомъ свѣтѣ
             Между древнѣйшей и юнѣйшей вещью.
  
   Тамъ же.
  
                       Мененій (трибунамъ).
  
             Не понапрасну вы за чернь стояли
             Такъ чеснокомъ протухшую!
  
   "Запахъ чесноку прежде считался такимъ унизительнымъ признакомъ, что въ уставѣ одного изъ рыцарскихъ орденовъ членамъ строжайше воспрещалось примѣшивать чеснокъ къ своей пищѣ." Джонсонъ.
  

Сцена VII.

  
             Онъ позабылъ, что, силою гордясь,
             Мы сами силѣ той могилу роемъ.
  
   Въ подстрочномъ переводѣ будетъ:
  
             Что силѣ, хоть и стоющей похвалъ
             Вѣрнѣйшая могила въ той трибунѣ,
             Съ которой про ея твердятъ заслуги.
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

Сцена I.

  
                       Мененій.
  
             А вы -- мякина смрадная: за васъ
             Мы всѣ сгоримъ.
  
                       Сициній.
  
                                 Не гнѣвайся же. Если...
  
   Слово въ слово:
  
             А вы -- мякина сгнившая -- и вонь
             Превыше мѣсяца идетъ отъ васъ --
             За васъ сгоримъ мы.
  
                       Сициній.
  
                                           Не сердись же. Если...
  
   Тамъ же.
  
                       Коминій.
  
             Я говорю тебѣ -- какъ гнѣвный богъ,
             Сидитъ онъ, и глаза его сверкаютъ
             Для Рима сокрушительнымъ огнемъ.
             Обиды память держитъ въ немъ подъ стражей
             Всѣ помыслы о жалости.
  
   Слово въ слово:
  
             Я говорю тебѣ -- сидитъ онъ тамъ
             Весь въ золотѣ; глаза его такъ красны,
             Какъ будто собралися Римъ поджечь.
             Обида -- въ немъ тюремщикъ состраданью.
  

Сцена II.

  

Часовой (Мененію).

   Вонъ! или придется тебѣ проститься съ остаткомъ крови!
  
   Вѣрнѣе:
  
   Вонъ! или я вылью изъ тебя твою полупинту крови!
  
   Тамъ же:
  
   Слезы и вздохи проводили меня за ворота Рима.
  
   Слово въ слово:
  
   Вздохи выдули меня изъ воротъ Рима.
  

Сцена III.

  
                       Коріоланъ.
  
             Жена моя идетъ сюда, за нею
             Та женщина, которая меня
             Родила въ свѣтъ, и за руку она
             Ведетъ младенца внука...
  
   Слово въ слово:
  
             Жена моя идетъ сюда, за нею
             Та форма благородная, въ которой
             Сложилось это тѣло, и ведетъ
             Онъ и пр.
  
   Тамъ же:
  
                                 Достойная сестра
             Великаго Валерія, душою
             Такъ чистая, какъ чистъ бѣлѣйшій снѣгъ
             На высотѣ діанинаго храма.
  
   Въ подстрочномъ переводѣ будетъ:
  
             Какъ льдинка *), что виситъ на высотѣ
             Діанинаго храма
             *) Собственно сосулька (icicle).
  
   Тамъ же:
  
                       Волумнія.
  
                                           И этотъ
             Младенецъ бѣдный, станетъ, можетъ бытъ,
             Со временемъ таковъ какъ ты.
  
   Слово въ слово:
  
             Вотъ сокращенье бѣдное твое,
             Которое, въ развитіи годовъ
             Съ тобой сравниться можетъ
  
   Тамъ же:
  
                                 ...Богамъ уподобляться,
             Что громомъ потрясаютъ сводъ небесный
  
   Слово въ слово:
  
             Что громомъ рвутъ широкой тверди щеки.
  

Сцена V.

  
             Переманилъ къ себѣ безчестной лестью
             Моихъ друзей.
  
   Вѣрнѣе:
  
             Сталъ поливать онъ новыя растенья
             Росою лести,-- и друзей моихъ тѣмъ
             Тѣмъ обольстилъ.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru