Шекспир Вильям
Страстный пилигрим

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ.

1) Много шуму изъ ничего. 2) Усмиреніе строптивой. 3) Комедія ошибокъ. 4) Периклъ, принцъ Тирскій. 5) Страстный пилигримъ.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.

1893.

OCR Бычков М.Н.

http://az.lib.ru

  

СТРАСТНЫЙ ПИЛГРИМЪ.

  

I.

  
   Не небесное-ли краснорѣчіе твоего взгляда, которому и цѣлый міръ не съумѣлъ-бы ничего возразить, увлекло меня къ этому клятвопреступничеству? Нарушеніе клятвы ради тебя не заслуживаетъ наказанія.
   Я отказался отъ женщины, но могу доказать, что не отказался отъ тебя, ибо ты богиня, моя клятва всецѣло принадлежала землѣ, любовь же къ тебѣ принадлежитъ небу. Если ты ко мнѣ благосклонна, то это излечитъ меня отъ всѣхъ ранъ, причиненныхъ невзгодами.
   Мой обѣтъ былъ только однимъ дуновеніемъ; дуновеніе же только паръ. Итакъ, прекрасное солнце, сіяющее надъ землею, прими къ себѣ мой обѣтъ; въ тебѣ онъ и исчезнетъ; если потомъ онъ будетъ нарушенъ, то я въ этомъ не виноватъ
   Пусть я буду даже виновенъ въ нарушеніи обѣта; но, скажите, какой глупецъ не догадается нарушить клятву, чтобы попасть въ рай?
  

II.

  
   Нѣжная Киприда, сидя на берегу ручья рядомъ съ юнымъ Адонисомъ, милымъ и свѣжимъ новичкомъ въ дѣлѣ любви, пыталась соблазнить его тысячами прелестныхъ нѣжныхъ взглядовъ, такихъ взглядовъ, которые могла бросить лишь одна царица красоты.
   Она говорила ему вещи, которыя могли восхитить его слухъ, она показывала ему прелести, которыя могли ослѣпить его глаза; чтобы завладѣть его сердцемъ, она касалась до него то здѣсь, то тамъ; подобныя нѣжныя прикосновенія всегда одерживаютъ побѣду надъ невинностью.
   Но, можетъ быть, юноша былъ пока неопытенъ, и не понялъ этихъ вызывающихъ предложеній, можетъ быть также, онъ сознательно отказался принять ихъ, но несмотря на свою кажущуюся нѣжность онъ упрямо отклонилъ отъ себя соблазнъ и отвѣчалъ насмѣшливой улыбкой на всѣ ея нѣжныя выходки.
   Тогда она опрокинулась на спину и... Но онъ поднялся и убѣжалъ, да, убѣжалъ, потому что былъ слишкомъ простъ и диковатъ.
  

III.

  
   Но если любовь дѣлаетъ меня клятвопреступникомъ, то какъ же я могу клясться въ любви? А! клятвы только тогда имѣютъ значеніе, когда онѣ обращены къ красотѣ. Пусть по отношенію къ самому себѣ я клятвопреступникъ, но зато по отношенію къ тебѣ я буду постояненъ. Вѣдь мысль, которая для меня самого крѣпка какъ дубъ, сгибается передъ тобою какъ розовый кустъ.
   Наука, переставъ терять время на ложныхъ путяхъ, избрала руководствомъ для себя твои глаза, въ которыхъ заключены всѣ наслажденія, которыя можетъ содержать въ себѣ искусство.
   Если знаніе цѣль науки, то знать тебя для нея достаточно. Весьма ученъ тотъ человѣкъ, языкъ котораго съумѣетъ достойно тебя хвалить.
   Ничего не понимаетъ въ красотѣ та душа, которая видитъ тебя и все-таки не поражена. Съ меня достаточно славы за то, что я могу удивляться твоимъ заслугамъ. Блескъ Юпитера въ твоихъ глазахъ; его громъ въ твоемъ голосѣ; но этотъ-же голосъ, когда онъ не гнѣвенъ,-- музыкаленъ и нѣженъ, какъ тихое пламя.
   Божество! о, ты немилосердна къ смѣльчаку, который поетъ небесныя похвали на столь земномъ языкѣ!
  

IV.

  
   Едва осушило солнце утреннюю росу, едва стада нашли себѣ мѣсто въ тѣни подъ изгородью, какъ уже Киприда, пылая своею непринятою любовью, ждала Адониса подъ ивой на берегу ручья; въ этомъ ручьѣ купался обыкновенно меланхолическій Адонисъ. Жарокъ былъ день, но еще жарче пылала богиня, поджидавшая смертнаго, такъ часто приходившаго туда.
   Дѣйствительно, онъ не замедлилъ явиться, скинулъ съ себя свой плащъ и ногой остановился на берегу ручья; солнце бросало на міръ блестящіе взгляды, но они были менѣе горячи, чѣмъ тотъ, которымъ царственная Венера пожирала Адониса.
   Онъ замѣчаетъ ее и однимъ прыжкомъ бросается въ воду. "О Юпитеръ, зачѣмъ я не ручей!"
  

V.

  
   Прекрасна моя возлюбленная, но не столько прекрасна какъ капризна; она нѣжна какъ голубка, но вѣрность для нея не существуетъ и въ ней нѣтъ ничего, что заслуживало-бы довѣріе; она блестяща какъ стекло, но, подобно стеклу, и хрупка; она мягче воска, но, подобно желѣзу, подвержена ржавчинѣ.
   Блѣдная лилія, украшенная розоватыми оттѣнками! Никто не затмитъ тебя въ блескѣ, но также никто не превзойдетъ тебя во лживости!
   Сколько разъ соединяла она свои уста съ моими, клянясь между каждымъ поцѣлуемъ въ любви! Сколько сказокъ выдумала она, чтобы понравиться мнѣ, боясь моей любви, но въ то же время безпрестанно боясь также и потерять ее!
   А между тѣмъ, несмотря на всѣ эти чистосердечныя, повидимому, увѣренія, ея слова, клятвы, слезы, все это было насмѣшкой надо мною.
   Она сгорала отъ любви, какъ солома сгораетъ отъ огня, но она и сожгла любовь, какъ огонь сжигаетъ солому. Она возвеличила любовь, но въ то же время она сожгла тотъ храмъ, который построила для нея. Она клялась въ вѣчной любви, а между тѣмъ сама впала въ непостоянство.
   Любила-ли она на самомъ дѣлѣ, или была только распутницей? Она была дурна въ своихъ лучшихъ качествахъ, но не выдѣлялась повидимому ни въ хорошую, ни въ дурную сторону.
  

VI.

  
   Прекрасно было утро, когда прекрасная царица любви отъ горя, причиняемаго ей гордостью и грубостью Адониса, явилась блѣднѣе своей бѣлой голубки и расположилась на крутомъ холмѣ. Въ скоромъ времени прибылъ и Адонисъ, при звукѣ роговъ, со своей сворой. Она, влюбленная царица, съ болѣе, чѣмъ нѣжною заботливостью запрещаетъ ему, взрослому ребенку, идти далѣе.
   Однажды, говоритъ она, здѣсь, въ этихъ кустарникахъ я видѣла прекраснаго юношу, тяжело раненаго въ бедро. О, это было ужасное зрѣлище! Взгляни на мое бедро, прибавляетъ она, вотъ гдѣ была рана.
   И она показываетъ ему свое бедро; Адонисъ видитъ не только одинъ шрамъ и, покраснѣвъ, убѣгаетъ, оставивъ ее совершенно одинокой.
  

VII.

  
   Благоухающая роза, прелестный цвѣтокъ, ты сорвана раньше времени, а потому слишкомъ быстро увяла; ты copвана еще бутономъ и завяла весной. Блестящая жемчужина Востока, увы, ты слишкомъ рано потускнѣла. Прекрасно созданіе, ты слишкомъ рано умерщвлено стальнымъ копьемъ смерти.
   Ты подобна зеленой сливѣ, висящей на деревѣ и падающей отъ дуновенія вѣтра раньше того времени, когда она упала-бы сама.
   Я плачу по тебѣ, а между тѣмъ у меня нѣтъ причинъ плакать по тебѣ, потому что въ своемъ завѣщаніи ты ничего не оставила мнѣ; между тѣмъ ты завѣщала мнѣ болѣе, чѣмъ я просилъ, такъ какъ я ничего не просилъ у тебя.
   Но, дорогой другъ! я прошу прощенія: ты завѣщала мнѣ свою злобу.
  

VIII.

  
   Венера, посадивъ молодого Адониса рядомъ съ собою въ тѣни мирты, принялась его рѣшительно соблазнять. Она говорила юношѣ о томъ, что она вынесла отъ Марса и, подобнаго тому, какъ Марсъ бросался на нее, она бросилась на Адониса.
   Вотъ такъ, говорила она, обнималъ меня богъ войны, она сжимала Адониса въ своихъ объятіяхъ; вотъ такъ, говорила она, расшнуровывалъ меня богъ войны. И она надѣялась, что ребенокъ съумѣетъ пустить въ ходъ тѣ же нѣжныя ласки.
   Такъ, говорила она, онъ цѣловалъ меня въ губы, и она повторяла поцѣлуй на устахъ Адониса. Но въ тотъ моментъ, когда она переводила дыханіе, онъ вырвался изъ ея объятій и скрылся, не поддаваясь ея навѣтамъ и желаніямъ.
   О, зачѣмъ и моя возлюбленная не въ такой степени принадлежитъ мнѣ, чтобы обнимать и сжимать меня въ своихъ объятіяхъ, пока я самъ не захочу вырваться изъ нихъ!
  

IX.

  
   Сгорбленная старость и юность не могутъ жить вмѣстѣ юность полна удовольствій, старость-же полна заботъ.
   Юность похожа на лѣтнее утро, старость -- на зимній день; юность блестяща какъ лѣто, старость нага какъ зима.
   Юность полна увлеченія, старость же осмотрительна, такъ какъ дыханіе ея уже коротко; юность подвижна, старость неповоротлива.
   Юность горяча и смѣла, старость слаба и холодна; юность запальчива, старость же наоборотъ покладиста.
   Старость, я боюсь тебя; юность, я тебя обожаю. О! любимое мною существо, то существо которое, я люблю, молодо, а потому, старость; я тебя опасаюсь.
   Милый пастушокъ, бѣги скорѣе, ибо, я думаю, ты медлишь слишкомъ долго.
  

X.

  
   Красота богатство, но богатство пустое и непрочное. Это блестящая мишура, которая можетъ внезапно потускнѣть; цвѣтокъ, который умираетъ, едва началъ распускаться;звенящее стекло, которое можетъ тотчасъ-же сломаться.
   И вотъ, богатство потеряно, мишура поблекла, стекло разбилось, цвѣтокъ умеръ, и все это въ какой-нибудь часъ!
   Потерянное богатство находится рѣдко, чтобы не сказать никогда; никакое треніе не можетъ оживить потускнѣвшую мишуру; мертвый цвѣтокъ падаетъ увядшимъ на землю; никакой цементъ не можетъ склеить разбитое стекло.
   Точно такъ красота, если она разъ увяла, потеряна навсегда, несмотря на всѣ средства, румяна, труды и расходы.
  

XI.

  
   "Доброй ночи и покойнаго сна!" Вотъ уже поистинѣ безплодное пожеланіе! Она сказала мнѣ: "доброй ночи", она, которая смущаетъ мой покой, и она бросила меня въ комнату, обитую заботами, чтобы я поразмыслилъ тамъ о причинахъ моего отчаянія.
   "Будь здоровъ, прибавила она, и приходи снова завтра". Быть здоровымъ! я этого не въ состояніи сдѣлать, потому что грусть мой сосѣдъ за ужиномъ.
   А между тѣмъ, покидая меня, она тихо улыбнулась; была-ли эта улыбка -- улыбкой презрѣнія или симпатіи? Я не могу сказать этого. Можетъ-быть она иронически наслаждается моимъ изгнаніемъ, но можетъ быть, она напротивъ, наслаждается мыслью о томъ, что вернетъ меня завтра къ себѣ.
   Возвратиться! Вотъ слово какъ-бы нарочно придуманное для такого мечтателя, какъ я, который берется за трудъ, не умѣя получить за него вознагражденія.
  

XII.

  
   Боже! Какіе взгляды обращаютъ мои глаза на востокъ! Волненіе моего сердца не даетъ мнѣ уснуть; разсвѣтъ отнимаетъ у сна всѣ мои чувства и способности. Я не смѣю довѣриться отчету своихъ глазъ и, не смотря на то, что поетъ еще Филомела, я бодрствую и желаю, чтобы она запѣла жаворонкомъ. Ибо жаворонокъ привѣтствуетъ своимъ пѣніемъ восходъ солнца и прогоняетъ мрачную ночь съ ея ужасными грезами. Едва разсѣется ночь, я полечу къ моей красавицѣ; желаніе моего сердца будетъ удовлетворено; мои глаза мой взглядъ будетъ утѣшенъ. Мое неудовольствіе превратилось въ радость, но въ радость, смѣшанную съ неудовольствіемъ, потому что моя красавица вздохнула, когда говорила, чтобы я пришелъ завтра.
   Если-бы я былъ съ нею, ночь улетѣла-бы слишкомъ быстро, но теперь минуты тянутся какъ часы; теперь, къ моему отчаянію, каждая минута длинна какъ цѣлый мѣсяцъ. О! только-бы засіяло солнце, пускай хоть не для меня, но чтобы оживитъ цвѣты.
   Улетай ты, ночь и засіяй ты, день! Прекрасный день завладѣй ночью, а ты, сегодняшняя ночь, сократись; завтра зато ты можешь быть длиннѣе.
  

XIII.

  
   Она была дочь дворянина, самая красивая изъ всѣхъ трехъ. Она любила всѣми силами своей души своего наставника, до того дня, когда ея благосклонность обратилась на одного англичанина, красавца, какихъ мало.
   Исходъ борьбы между двумя сердечными наклонностями долгое время трудно было рѣшить.
   Что дѣлать? Перестать-ли любить своего наставника, или пожертвовать прекраснымъ кавалеромъ? Сдѣлать то или другое, о! это было чистымъ горемъ для невинной дѣвицы.
   Она должна была отказаться отъ одного изъ двухъ, и сожалѣла о томъ, что не можетъ осчастливить того и другого. И наконецъ она своимъ отказомъ рѣшилась оскорбить кавалера. Что дѣлать! она не могла поступить иначе.
   И такъ искусство одержало верхъ въ борьбѣ съ мечемъ. Молодая дѣвица была побѣждена авторитетомъ науки. Ученый обладаетъ красавицей, а потому, спокойной ночи! Моя пѣсня кончена здѣсь.
  

XIV.

  
   Однажды любовь, на душѣ у которой постоянно мѣсяцъ май, нашла восхитительнѣйшій цвѣтокъ, игравшій въ воздухѣ, наполненномъ сладострастіемъ.
   Между его бархатными лепестками невидимый вѣтеръ прокладывалъ себѣ путь, и такъ хорошо, что влюбленный, до смерти измученный своими страстями, сталъ завидовать дыханію неба.
   Зефиръ, сказалъ онъ, ты можешь дуть изо всѣхъ силъ; зефиръ, зачѣмъ я не могу торжествовать какъ ты!.. Но увы, прекрасная роза, моя рука поклялась никогда не срывать твоихъ цвѣтовъ! да, поклялась! Но что значитъ клятва для юности, столь рѣшительной, когда нужно срывать удовольствія.
   Если я для тебя сдѣлаюсь клятвопреступникомъ, не вини меня за это. Около тебя самъ Юпитеръ поклялся-бы, что въ сравненіи съ тобой сама Юнона только эѳіопка, а превратившись для тебя въ смертнаго, онъ сказалъ-бы, что онъ не Юпитеръ.
  

XV.

  
   Мои стада не тучнѣютъ, мои овцы не кормятся, мои бараны не увеличиваются въ числѣ, все идетъ плохо.
   Любовь умираетъ, вѣра насмѣхается, сердце отрицаетъ само себя; вотъ причина всему этому.
   Всѣ веселыя пѣсни забыты; любовь моей возлюбленной всецѣло утрачена для меня, Богъ тому свидѣтель. За нѣжностью, которой ея вѣрность казалось, была такой надежной порукой, послѣдовало непреодолимое сопротивленіе.
   Глупая причуда составила все мое несчастіе. О! Враждебная судьба, проклятая причудница! Я теперь вижу, что непостоянство гораздо болѣе развито у женщинъ, чѣмъ у мужчинъ.
   Я надѣваю трауръ; я презираю всякій голосъ совѣсти; любовь покинула меня, но я остаюсь ея рабомъ. Мое сердце истекаетъ кровью, нуждаясь въ помощи. О жестокіе окружающіе! Ихъ напоить можно только желчью.
   Моя пастушья свирѣль не издаетъ больше звуковъ; въ звукахъ бубенчиковъ моихъ барановъ, я слышу погребальный звонъ. Моя короткохвостая собака, которая такъ любила играть, не играетъ болѣе и кажется безпокойной.
   Глубоко вздыхая, она принимается плакать и ворчитъ, будто понимаетъ мое отчаяніе. Какъ эти вздохи отдаются отъ земли! Можно подумать, что это вздыхаютъ тысячи побѣжденныхъ въ кровавой битвѣ.
   Прозрачные ручьи не текутъ болѣе, милыя птицы перестали пѣть, звенящіе колокольчики перестали весело перезванивать, пастухъ въ слезахъ, стада скучны, и нимфы съ ужасомъ пятятся назадъ.
   Прощайте всѣ удовольствія, извѣстныя намъ, бѣднымъ пастухамъ, всѣ наши веселыя собранія на равнинѣ, всѣ наши вечернія забавы. Вотъ что вышло изъ нашей любви, потому что любовь умерла.
   Прощай, милая дѣвочка! Тебѣ подобныя никогда не оказывали никому нѣжнаго снисхожденія, и это-то и причина всѣхъ моихъ страданій. Бѣдный Коридонъ долженъ отнынѣ жить одинокимъ; я не вижу для него другой будущности.
  

XVI.

  
   Когда ты глазами выбралъ себѣ красавицу и намѣтилъ себѣ дорогую добычу, которую ты хочешь захватить, разумъ долженъ руководить твоими грѣховными дѣйствіями, насколько это только можетъ допустить твоя страсть, дѣлающая тебя пристрастнымъ. Спрашивай совѣта у людей болѣе умудренныхъ опытомъ, чѣмъ ты; человѣкъ этотъ не долженъ быть слишкомъ молодъ и долженъ знать любовь.
   Признаваясь-же своей красавицѣ въ любви къ ней, не старайся украшать свою рѣчь слишкомъ обдуманными словами; опасайся, чтобы она не почуяла какой-либо хитрости: когда чувствуешь себя стѣсненнымъ, легко сдѣлать фальшивый шагъ. Но скажи ей прямо, что любишь ее и предложи ей свою особу.
   Постарайся открыть себѣ всѣ доступы къ ея любви; не жалѣй денегъ, а если въ особенности какая-нибудь услуга можетъ заслужить ея похвалу, то сдѣлай такъ, чтобы она хорошенько прожужжала всѣ уши твоей красавицы. Золотыми кружечками не разъ были побѣждаемы цитадели, башни и самые сильные города.
   Ухаживай за ней съ неизмѣнной увѣренностью въ побѣдѣ, но въ просьбахъ твоихъ будь почтительно откровененъ, если только дама твоего сердца не неблагодарна, не торопись бросать ее и найти себѣ другую; когда-же обстоятельства будутъ тебѣ благопріятствовать, быстро иди впередъ, хотя-бы даже она тебя отталкивала отъ себя.
   Ничего, если лицо ея будетъ недовольно. Ея мрачное выраженіе прояснится еще до наступленія ночи, и тогда она будетъ, но уже слишкомъ поздно, раскаиваться, что такъ долго скрывала свою радость, она дважды пожелаетъ еще до наступленія дня, того, отъ чего такъ презрительно отказывалась.
   Ничего, если она будетъ сопротивляться изо всѣхъ силъ, что она будетъ клясться, вопіять и говорить: нѣтъ! Ея слабыя силы оставятъ ее наконецъ въ тотъ моментъ, когда твое искусство заставитъ ее сказать: "Если-бы женщины были такъ же сильны какъ мужчины, то, честное слово, вы бы не достигли своей цѣли".
   Любовникъ, стоящій выше хитростей и уловокъ, къ которымъ прибѣгаютъ женщины, скрываясь подъ лживою внѣшностью, выше тѣхъ ухватокъ и забавъ, которыя считаются женщинами западнями, не узнаетъ ихъ никогда. Не слышалъ-ли ты тысячи разъ, что "нѣтъ" женщины равносильно нулю.
   Подумай, что женщины любятъ имѣть дѣло съ мужчинами, но не любятъ жить святыми; подобная святая жизнь была-бы для нихъ далеко не раемъ, поэтому онѣ и не обращаются къ ней раньше, чѣмъ заставятъ ихъ къ тому годы. Если-бы холодные поцѣлуи были всѣми радостями постели, то женщина согласилась-бы выйти замужъ за другую женщину. Но, тише! довольно, даже слишкомъ много, я боюсь. Если моя возлюбленная услышитъ меня, она не задумается выдрать меня за уши, чтобы научить меня держать языкъ за зубами. Но если она покраснѣетъ при этомъ, то, будемъ справедливы, только оттого, что слышала, какъ я выдавалъ ея тайны.
  

XVII.

  
   Былъ прекрасный день веселаго мѣсяца мая. Я сидѣлъ въ восхитительной тѣни, образованной миртовой рощей. Животныя прыгали, птицы пѣли, деревья цвѣли, растенія распускались, все гнало отъ себя печаль, все, кромѣ соловья.
   Бѣдная птица! онъ сидѣлъ на кустикѣ и пѣлъ свою жалобную пѣсню, которую больно было слышать. То онъ кричалъ: фи! фи! фи! то: тере! тере! тере! Слушая его жалобы я едва удерживался отъ слезъ, такъ какъ его такъ живо выраженное горе заставляло меня думать о своемъ.
   О! думалъ я, напрасно ты жалуешься. Никому не жаль тебя съ твоимъ горемъ. Безчувственныя деревья не могутъ тебя слышать, неумолимыя животныя не хотятъ тебя утѣшатъ; король Пандіонъ умеръ, всѣ твои друзья пойманы и сидятъ въ клѣткахъ; всѣ птицы, которыя были твоими товарищами, поютъ, не заботясь о твоемъ горѣ. Бѣдная птица, я похожъ на тебя: никто не хочетъ сожалѣть обо мнѣ.
  

XVIII.

  
   Пока намъ улыбалась судьба, и тебя, и меня ласкали; но никто изъ твоихъ льстецовъ не остался твоимъ другомъ, когда ты въ несчастіи. Слова подвижны, какъ вѣтеръ; трудно найти вѣрныхъ друзей. Всякій будетъ твоимъ другомъ, пока у тебя есть деньги, и ты можешь ихъ тратить.
   Но едва истощится твой запасъ денегъ, никто не поможетъ твоей нуждѣ.
   Если кто-нибудь расточителенъ, всѣ зовутъ его великодушнымъ и осыпаютъ такою лестью, что онъ перестаетъ владѣть собою.
   Если онъ склоненъ къ пороку, то порокъ быстро увлечетъ его съ собою; если онъ любитъ женщинъ, то онѣ будутъ къ его услугамъ.
   Но едва отвернется отъ него судьба, прощай ты, широкая его слава! тѣ, которые ласкали его, не будутъ болѣе принадлежать къ его компаніи.
   Только тотъ, кто дѣйствительно твой другъ, поможетъ тебѣ въ твоей нуждѣ; если ты убиваешься, онъ будетъ плакать; если ты страдаешь безсонницею, онъ тоже не будетъ спать.
   Онъ приметъ сердечное участіе во всѣхъ твоихъ горестяхъ. Вотъ вѣрные признаки отличія вѣрнаго друга отъ искреннаго врага.
  

СТРАСТНЫЙ ПИЛИГРИМЪ.

  
   Этотъ сборникъ различныхъ стихотвореній былъ напечатанъ впервые въ 1599 году книгопродавцемъ Джагаромъ. Стихотворенія, попавшія въ этотъ сборникъ, принадлежитъ разнымъ авторамъ; Шекспиру, Ричарду Бернфильду, Бартоломею Грифину, Христофору Морлэ и нѣкоторымъ другимъ. Въ 1612 г., т. е. за два года до смерти Шекспира, Джаггаръ, прибавивъ два стихотворенія Томаса Гейвуда, вторично перепечаталъ сборникъ, какъ принадлежавшій одному Шекспиру. Шекспиру въ этомъ сборникѣ принадлежитъ: 1) -- третье, пятое и семнадцатое стихотворенія, взятыя съ небольшими варьянтами изъ комедіи "Потерянныя усилія любви" (IV--3. IV--2. IV--3); 2) два первыя стихотворенія сборника, составляющія перепечатку сонетовъ 138 и 144; 3) -- три стихотворенія (четвертое, шестое и девятое) на тему Венера и Адонисъ и, наконецъ, 4) вѣроятно, нѣкоторыя другія, какъ, напримѣръ, стихотворенія двѣнадцатое и седьмое.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru