Шекспир Вильям
Левес. Женские типы Шекспира

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Левесъ. Женскіе типы Шекспира. Переводъ съ нѣмецкаго А. Страхова. Спб. Изданіе Пантелѣева. 1898. Цѣна 2 р. Русскому переводу книги Левеса предшествуетъ предисловіе проф. Н. И. Стороженко, и кромѣ того приложена статья Доудена женскіе типы Шекспира. Нѣмецкое сочиненіе, слѣдовательно, является въ сильной степени украшеннымъ и дополненнымъ. Это -- очень кстати: оно нуждается и въ томъ, и въ другомъ. Проф. Стороженко, отмѣчая достоинства сочиненія Левеса, указываетъ и на два его недостатка. Одинъ, впрочемъ, не существенъ: онъ заключается въ слишкомъ искусственномъ распредѣленіи шекспировскихъ пьесъ по періодамъ: это обычная страсть и обычное фіаско нѣмецкихъ шекспирологовъ. Но другой недостатокъ, указываемый авторомъ предисловія, важнѣе. О немъ проф. Стороженко говоритъ слѣдующее: "Второй недостатокъ книги Левеса -- есть неравномѣрное распредѣленіе свѣта и тѣни, являющееся результатомъ вполнѣ естественнаго, впрочемъ, пристрастія автора къ нѣкоторымъ характерамъ. Въ силу этого пристрастія однѣ изъ шекспировскихъ героинь освѣщены слишкомъ ярко и всесторонніе, на другихъ падаетъ свѣтъ только съ одной стороны и, наконецъ, два интересные женскіе характера (Крессида въ драмѣ Троилъ и Крессида и Изабелла въ пьесѣ Мѣра за мѣру) оставлены совсѣмъ безъ разсмотрѣнія".
   Намъ думается, и этотъ пробѣлъ не нанесъ бы особеннаго ущерба, если бы свѣтъ и тѣни понимались нѣмецкимъ авторомъ хотя бы нѣсколько иначе, чѣмъ онъ ихъ понимаетъ и чрезвычайно энергично настаиваетъ на своемъ пониманіи.
   Психологу, избравшему своей задачей характеристику, женскихъ типовъ, необходимо, разумѣется, имѣть предъ глазами свой опредѣленный идеалъ женщины. Этотъ идеалъ будетъ мѣриломъ его нравственныхъ приговоровъ и принципомъ его критики. И Левесъ обладаетъ такимъ идеаломъ и прикидываетъ его ко всѣмъ героинямъ шекспировскихъ комедій и драмъ. Въ чемъ заключается этотъ высшій критерій -- авторъ открываетъ на первыхъ же страницахъ своей книги, называя взгляды укрощенной Катарины "возвышенными и свѣтлыми". Возвышенность эта заключается особенно въ слѣдующихъ сентенціяхъ героини: "Жена точно также обязана повиноваться мужу, какъ поданный государю; если же она упряма, своенравна, груба, зла и непокорна благоразумной его волѣ,-- она преступный возмутитель, гнусный измѣнникъ властителю, который любитъ ее"... Дальше Катарина обращается къ рѣшенію задачи, зачѣмъ женщинѣ дано нѣжное и слабое тѣло, и приходитъ къ заключенію, что сердца и души женщинъ должны отличаться точно такими же качествами. И она -- Катарина -- готова даже на колѣняхъ доказывать свою покорность предъ мужемъ и неограниченную нѣжность и слабость своей природы.
   Вотъ эти рѣчи и составляютъ символъ писательской и мужской вѣры автора. Онъ судитъ о женщинахъ сообразно съ степенью ихъ слабости и готовности падать на колѣни предъ свонни законными владыками. Надо при этомъ помнить, что Петруччіо достигъ блестящихъ результатовъ съ строптивой Катариной вовсе не благоразумной волей и вообще не какими-либо нравственными воздѣйствіями, а первобытными властительскими талантами -- грозными жестами, громкими криками и, какъ водится, совершенно безсмысленными измывательствами надъ человѣческимъ достоинствомъ укрощаемой супруги. Авторъ, повидимому, не прочь увѣнчать царственнымъ вѣнкомъ и подобнаго "господина", потому что Катарина прозрѣла и научилась мыслить возвышенно именно подъ трескъ бича и раскаты брани своего повелителя. Выводы очевидны.
   Авторъ терпѣть не можетъ малѣйшихъ проблесковъ личности у дѣвушки или женщины, не говоря уже о самостоятельности и самомъ естественномъ критическомъ отношеніи къ внѣшнему міру. Женщина должна быть невинна, безпомощна, трогательно-нѣжна, экзотична во всѣхъ своихъ чувствахъ и помышленіяхъ. Это -- фарфоровая куколка, или, еще лучше, сказочная принцесса изъ гага и пуха, готовая уничтожиться при первомъ прикосновеніи грубой прозы, т. е. сознательности и реальной дѣйствительности. Голубые глаза съ неистребимымъ дѣтскимъ выраженіемъ повергаютъ автора въ восторгъ и онъ не находитъ достаточно лирическихъ рѣчей въ честь Офеліи, именно за то, что дочь Полонія весьма многое видѣла и почти ничего не понимала. Въ сущности это идеалъ мольеровскаго героя, считающаго высшей мудростью всякаго мужчины -- жениться на "дурѣ". Такой практическій смыслъ имѣютъ обыкновенно поэтическіе гимны всѣхъ поклонниковъ идеально-женственнаго, въ особенности, мораль Левеса. Что онъ рѣшительно не въ силахъ понять трагической роли Офеліи въ судьбѣ Гамлета -- объ этомъ нечего и говорить, Офелія -- "невинная жертва безжалостной судьбы"; этимъ все сказано: принцу остается emploi жестокаго эгоиста. Несомнѣнно, супруга Манилова именно такъ должна была понимать шекспировскую пьесу и въ своихъ бесѣдахъ объ актерахъ съ полнымъ сочувствімъ могла бы упомянуть даже о нѣкоторыхъ критикахъ.
   Правда, Левесъ подчасъ можетъ поразить чувствительную даму чрезвычайно воинственными рѣчами, въ родѣ слѣдующихъ: "въ цивилизованномъ обществѣ и для всякаго человѣка, заботящагося о чести, нѣтъ болѣе кроваваго, непростительнаго оскорбленія, какъ покушеніе на добродѣтель и непорочность жены. Кодексъ чести всѣхъ образованныхъ народовъ устанавливаетъ, что обида такого рода можетъ быть смыта лишь кровью". Это очень кровожадно, и дама пріятная во всѣхъ отношеніяхъ можетъ впасть въ нервную дрожь, но она немедленно должна припомнить, что авторъ старается исключительно въ интересахъ ея нѣжности и слабости, что супружеское счастье для него выше всѣхъ вопросовъ правды и нравственности. По крайней мѣрѣ чета Макбетъ вызываетъ у него трогательныя чувства: при всей преступности эта чета отличается "непоколебимымъ довѣріемъ другъ къ другу". Такъ что если мужъ и жена составятъ "общество на довѣріи" съ цѣлью рѣзать людей, авторъ заявитъ, что это довѣріе "проливаетъ на ужасную картину цѣлаго нѣкоторый смягчающій колоритъ".
   Дальше идти нельзя, и автору остается только принести въ жертву своему культу такихъ преступницъ, какъ, напримѣръ, Джульетта. Съ ней очень строгъ нашъ поклонникъ супружескихъ нѣжностей. Онъ находитъ, что она совсѣмъ лишена невинности, дурно воспитана к уже въ дѣвичествѣ постигаетъ тайны любви. "Джульетта уже давно и часто слышала неприличныя выраженія и разныя вещи, которыя невинная дѣвушка не должна знать, да и не знаетъ".
   Этой развращенностью и объясняется вся трагедія. Прошлое Джульетты -- ниже критики я поэтому она такъ легко соглашается "на крайній поступокъ", т. е. на любовь я свиданія съ Ромео; Предъ нами, слѣдовательно, одна изъ поучительнѣйшихъ драматическихъ иллюстрацій къ извѣстному негодующему воплю фонъ-визиновскаго резонера: вотъ злонравія достойные плоды! Люди, ослѣпленные смертными грѣхами, до сихъ поръ считали Джульетту однимъ изъ поэтичнѣйшихъ образовъ, какіе только создавались искусствомъ.-- оказывается. выходитъ совершенно обратное: это сатира на дурное воспитаніе дѣвицъ. И нашъ критикъ безусловно становится на сторону нонаха, говорящаго очень умныя вещи и -- все кстати -- насчетъ "чрезмѣрно порывистыхъ восторговъ". Несчастный Шекспиръ! Подозрѣвалъ ли онъ, что, дважды передѣлывая одну изъ любимѣйшихъ своихъ драмъ, онъ даетъ лишнее оружіе въ руки разнымъ салопницамъ, строгимъ на счетъ манеръ! Лэди Макбетъ -- поразительна, а Джульетта -- преступна: какое торжество благонамѣреннаго нравственнаго чувства! Но и на Джульеттѣ не кончаются блестящіе моральные опыты нѣмецкаго критика.
   Полнаго торжества его нѣжная философія достигаетъ въ приговорѣ надъ Порціей, женой Брута. Критикъ рѣшительно не желаетъ примириться съ сильной волей женщины. Помилуйте! существо, созданное для вѣрноподданническихъ преклоненій предъ мужемъ и для его отеческихъ лаекъ и поученіи, вдругъ пожелаетъ стать человѣкомъ и даже мыслящимъ! Бунтъ и измѣна, и Левесъ начертаетъ слѣдующія строки, вполнѣ достойныя обезсмертить нашего философа, если только судьбѣ угодно наградить его безсмертіемъ за примѣрную добродѣтель: "мы изумляемся этому мощному женскому типу; но эта необыкновенная сила, это величіе духа, болѣе свойственное мужчинѣ, чѣмъ женщинѣ, производить на насъ нѣсколько отталкивающее впечатлѣніе; мы изумляемся Порціи, но не ощущаемъ искренней, теплой симпатіи къ ней".
   Это ощущеніе начинается у автора лишь съ той минуты, когда поэтъ придаетъ своей героинѣ "небольшую, но чрезвычайно симпатичную долю слабостей ея пола".
   Замѣтьте, вопросъ идетъ вовсе не о томъ, что женщина не должна соперничать съ мужчиной мужествомъ и отвагой,-- вовсе нѣтъ: критикъ не допускаетъ вообще проявленій нравственной силы у женщины, если только это не безсловесная покорность "господину" и не такъ-называемое "взаимное довѣріе" супруговъ. Вѣроятно, въ виду этого Левесъ и пропустилъ Изабеллу изъ драмы Мѣра за мѣру. Изабелла -- героиня не на поприщѣ дѣвической невинности и "супружеской вѣрности. Она несравненно болѣе опытна въ жизни, чѣмъ Джульетта,-- слѣдовательно, по представленію автора, еще болѣе порочна и ужъ, конечно, не станетъ на колѣняхъ свидѣтельствовать о своихъ рабскихъ чувствахъ предъ владыкой, вооруженнымъ талантами укротителя звѣрей.
   Высота моральныхъ воззрѣній вполнѣ соотвѣтствуетъ его литературному таланту и психологической проницательности. Никакой психологіи въ сущности у Левеса не имѣете": она замѣнена чисто-ученическимъ изложеніемъ фактическаго содержанія пьесъ и этотъ пересказъ авторъ считаетъ анализомъ и характеристикой. Вся личная работа удивительнаго психолога заключается въ прицѣпкѣ поучительныхъ ярлыковъ къ сценамъ и лицамъ. Но и эта нехитрая процедура далеко не всегда можетъ похвалиться даже простѣйшимъ соотвѣтствіемъ съ текстомъ шекспировскихъ произведеній. Мы не знаемъ, напримѣръ, какъ могло автору вообразиться, будто Шекспиръ въ своихъ раннихъ піесахъ изобразилъ женщинъ съ весьма невыгодной стороны? Раннія пьесы -- это комедіи, и именно здѣсь женщины -- олицетвореніе чистой поэзіи и самоотверженной нравственности. Точная хронологія каждой комедіи отдѣльно неизвѣстна, но безъ большой ошибки большинство ихъ можно отнести къ первому періоду шекспировской дѣятельности. И за исключеніемъ Катарины, снабдившей автора кодексомъ семейной нравственности, женщины этихъ пьесъ поражаютъ обиліемъ симпатичности, низлитой на нихъ по истинѣ рыцарственнымъ вдохновеніемъ поэта. Катарина является исключеніемъ, можетъ быть, потому что комедія Укрощеніе строптивой -- одно изъ сомнительныхъ произведеній Шекспира. За Катариной слѣдуютъ: Віола изъ Двѣнадцатой ночи, Елена (Конецъ вѣнчаетъ дѣло), Юлія (Два Веронца), Геро (Много шуму изъ ничего) и много другихъ. Всѣ онѣ героини комедіи и даже сквозь очки нѣмецкаго критика можно бы разсмотрѣть ихъ чрезвычайно яркія лица. Зачѣмъ же автору понадобился такой поклепъ?
   Конечно, для высшихъ нравственныхъ цѣлей. Онъ до глубины души возмущенъ эпизодомъ Анны въ Ричардѣ III и Елизаветы въ той же хроникѣ. Поэтъ заставляетъ ихъ дѣйствовать "не особенно выгодно для женскаго пола", т. е. испытывать "мягкія чувства" къ "безсовѣстному человѣку". Можно бы, конечно, поискать объясненій этому страшному происшествію въ психологіи шекспировскаго замысла и даже въ самой англійской исторіи эпохи Ричарда III, но подобные поиски не свойственны писателямъ, всецѣло поглощеннымъ заботами о нравственности и выгодахъ женскаго пола,-- приходится выѣзжать на той же морали, всегда готовой подъ руками, и къ чрезвычайно удобнымъ мѣщанскимъ опытамъ: "мы хорошо знаемъ нашихъ матерей, женъ и сестеръ и не можемъ вѣрить"... и т. д. Этого достаточно, нашего не можемъ, чтобы одинъ изъ поразительнѣйшихъ трагическихъ эпизодовъ въ хроникѣ геніальнаго поэта приписать его семейнымъ обстоятельствамъ. Madame Манилова опять останется вполнѣ счастлива: авторъ, изъ личнаго знакомства съ ней, могъ вывести заключеніе, нисколько не превышающее его соображеній на счетъ поступковъ лэди Анны и Елизаветы.
   Что же остается въ книгѣ Левеса? Въ русской бѣдной литературѣ о Шекспирѣ и она можетъ принести нѣкоторую пользу, хотя бы своими подробными пересказами шекспировскихъ пьесъ. Но польза эта возможна только при предварительномъ личномъ ознакомленіи читателя съ Шекспиромъ и при достаточной самостоятельности его въ рѣшеніи нравственныхъ и психологическихъ вопросовъ. Тогда и пересказъ, всегда довольно связный и стройный, можетъ послужить для читателя поводомъ для личныхъ соображеній и выводовъ, хотя бы прямо противоположныхъ истинамъ автора. Переводъ можетъ быть названъ удовлетворительнымъ: книга читается вполнѣ легко.

"Міръ Божій", No 11, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru