Шекспир Вильям
Мера за меру

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
по, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 7.

КРЕЩЕНСКАЯ НОЧЬ.
ГАМЛЕТЪ.
ТЩЕТНЫЙ ТРУДЪ ЛЮБВИ.
МѢРА ЗА МѢРУ.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и Комп., у Пречистенскихъ вор., д. Шиловой.
1873.

   

МѢРА ЗА МѢРУ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ

   Виченціо, герцогъ Вѣны.
   Анджело, намѣстникъ герцога въ его отсутствіи.
   Эскалъ, старый вельможа, товарищъ Анджело по намѣстничеству.
   Клавдіо, молодой дворянинъ.
   Люціо, безпутный дворянинъ.
   Два такихъ же дворянина.
   Варрій, придворный герцога.
   Профосъ.
   Ѳома, Петръ, монахи.
   Судья.
   Локоть, простоватый констебль.
   Пѣна, глупый дворянчикъ.
   Кловнъ, слуга Надсаженой.
   Абхорсонъ, палачъ.
   Бернардинъ, распутный узникъ.
   Изабелла, сестра Клавдіо.
   Маріана, невѣста Анджело.
   Джульета, любовница Клавдіо.
   Франциска, монахиня.
   Надсаженая, сводня.

Вельможи, Дворяне, Стражи, Свита и другіе Служители.

Мѣсто дѣйствія Вѣна.

   

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Комната во дворцѣ Герцога.

Входятъ Герцогъ, Эскалъ, Вельможи и Спита.

   ГЕРЦ. Эскалъ --
   ЭСК. Государь.
   ГЕРЦ. Объяснять тебѣ что нужно для правленія, было бы, съ моей стороны, только страстью къ разглагольствованію, такъ какъ, знаю {Въ прежнихъ изданіяхъ: Since I am put to know... По Колльеру: Since I am apt to know...}, что твои собственныя въ этомъ познанія далеко выше всякаго совѣта, какой можетъ дать мое разумѣніе. Остается одно: присоедини къ этому знанію твою добродѣтель, и дѣйствуй {Въ прежнихъ изданіяхъ: But that to your sufficiency at your worth is able... По Колльеру: But add to your sufficiency your worth...}. Нравы нашего народа, законы нашего города, формы судопроизводства извѣстны тебѣ, какъ никому изъ, памятныхъ намъ, обогащенныхъ наукой и опытомъ. Вотъ наше тебѣ порученіе, (Подавая ему бумагу) отъ котораго, желаемъ, чтобъ ты ни въ чемъ не отклонялся.-- Позвать, просить сюда Анджело.(Одинъ изъ свиты уходитъ.) Какъ, полагаешь ты, замѣнитъ онъ насъ? потому что, знай, по особенному побужденію назначаемъ мы его нашимъ въ наше отсутствіе намѣстникомъ, передаемъ ему наше право карать и миловать, вооружаемъ всѣми орудіями нашей власти. Что ты на это скажешь?
   ЭСК. Если есть въ Вѣнѣ человѣкъ достойный такой великой милости и чести, то это, конечно, Анджело.

Входить Анджело.

   ГЕРЦ. Онъ идетъ.
   АНД. Всегда покорный волѣ вашего высочества, являюсь выслушать что вамъ угодно.
   ГЕРЦ. Анджело, есть въ твоей жизни черты, дѣлающія ее всю вполнѣ, для наблюдателя, ясною. Ты самъ и твои способности не на столько твоя собственность, чтобъ ты могъ тратить себя только на свои добродѣтели, а ихъ на себя. Небо поступаетъ съ нами, какъ мы съ факелами: не для нихъ самихъ зажигаемъ мы ихъ; не обнаруживаются наши добродѣтели -- все равно, что и нѣтъ ихъ въ насъ. Прекрасенъ умъ прекраснымъ только проявленіемъ, и природа никогда не надѣляетъ и самомалѣйшимъ изъ совершенствъ своихъ, не удержавъ за собою, какъ бережливая богиня, нравъ заимодавца на ростъ и благодарность. По я говорю это человѣку, который вполнѣ можетъ проявить меня въ себѣ, и потому, (Подавая ему полномочіе) вотъ, возьми, Анджело. Будь въ наше отсутствіе вполнѣ нами; жизнь и смерть въ Вѣнѣ да живутъ въ твоихъ устахъ и сердцѣ. Почтенный Эскалъ, хоть и первый призванный, будетъ твоимъ помощникомъ. Бери же полномочіе.
   АНД. Добрый мой повелитель, испытайте потщательнѣй металлъ мой прежде, чѣмъ отчеканите на немъ ликъ, такъ благородный, такъ великій.
   ГЕРЦ. Безъ отговорокъ. Выборъ нашъ палъ на тебя по зрѣломъ предварительномъ обсужденіи, и потому ты долженъ принять эту почесть. Необходимость спѣшить нашимъ отъѣздомъ такова, что становятся выше всего, вынуждаетъ оставить нерѣшенными дѣла даже особой важности. Потребуютъ время и обстоятельства, мы будемъ писать вамъ о себѣ; извѣщайте и вы насъ о всемъ, что съ вами здѣсь будетъ. Прощайте. Оставляю васъ на благонадежное исполненіе порученнаго вамъ.
   АНД. Позвольте, ваше высочество, хоть проводить васъ.
   ГЕРЦ. Не допускаетъ моя поспѣшность и этого. Тебѣ, клянусь честью, нечѣмъ затрудняться; ты такъ же, какъ я самъ, властенъ и усиливать и смягчать законы, какъ найдешь это нужнымъ. Давай же руку. Уѣзжаю тайкомъ. Я люблю народъ, но не люблю выставляться на показъ ему; хоть и лестны, не доставляютъ мнѣ удовольствія его громкіе восторги, неистовые клики; не думаю даже, чтобы тотъ, кому они нравятся былъ вполнѣ благоразуменъ. Еще разъ, прощайте.
   АНД. Да даруетъ же небо полнѣйшій успѣхъ вамъ!
   ЭСК. Да содѣлаетъ счастливыми и путь и возвратъ вашъ!
   ГЕРЦ. Благодарю. Прощайте. (Уходите.)
   ЭСК. Позвольте, любезнѣйшій Анджело, поговорить съ вами пообстоятельнѣе; мнѣ необходимо вникнуть въ самую сущность возложеннаго на меня. Мнѣ дана власть, но какая и на сколько -- не знаю еще.
   АНД. Точно то же и со мною.-- Пойдемте, займемтесь этимъ сейчасъ же.
   ЭСК. Пойдемте. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Улица.

Входятъ Люціо и два Дворянина.

   ЛЮЦ. Не сойдутся нашъ герцогъ и другіе герцоги съ королемъ Венгріи -- всѣ герцоги нападутъ на короля непремѣнно.
   1 дв. Да даруетъ небо миръ; но только намъ, а не королю Венгріи.
   2 дв. Аминь.
   ЛЮЦ. Ты заключаешь какъ набожный пиратъ, выходившій въ море всегда съ десятью заповѣдьми, но одну изъ нихъ за тѣмъ съ таблицы соскабливавшій.
   2 дв. Не укради?
   ЛЮЦ. Ну да, ее-то и соскабливалъ.
   1 дв. Что жь, эта заповѣдь заповѣдывала именно вѣдь то, чѣмъ капитанъ и вся его ватага промышляли; вѣдь на воровство и выходили они. Такъ и между нами нѣтъ солдата, которому въ предобѣденной молитвѣ пришлись бы но вкусу возгласы о мирѣ.
   2 дв. Никогда не слыхалъ я, напротивъ, чтобъ они кому нибудь не нравились.
   ЛЮЦ. Вѣрю, вѣдь ты никогда не бывалъ тамъ, гдѣ читались молитвы.
   2 дв. Никогда? разъ двадцать покрайней мѣрѣ.
   1 дв. Какъ? и писанные стихами?
   ЛЮЦ. Всѣхъ размѣровъ, и на всѣхъ языкахъ?
   1 дв. И всѣхъ даже вѣроисповѣданій.
   ЛЮЦ. Что жь изъ этого? Молитва все-таки остается молитвой, сколько бы тамъ богословы ни спорили; такъ, какъ ты, напримѣръ, все-таки остаешься грѣховнымъ негодяемъ, сколько бы тамъ ни молился.
   1 дв. Прекрасно, вѣдь наша рознь отъ прохода только пары ножницъ.
   ЛЮЦ. Прошедшихъ между бархатомъ и кромкой; ты кромка.
   1 дв. А ты бархатъ, и отличный бархатъ -- трижды, ручаюсь, стриженый. Но по мнѣ, лучше ужь быть кромкой англійской байки, чѣмъ, такъ какъ ты, выстриженымъ во французскій бархатъ. Не съ полнымъ знаніемъ дѣла говорю я теперь?
   ЛЮЦ. Полагаю что съ полнымъ, и съ мучительнѣйшимъ еще ощущеніемъ того, что говоришь. Твое собственное признаніе научаетъ меня начинать пить твое здоровье, но никакъ, во всю мою жизнь, не пить за тобой.
   1 дв. Навралъ я что на себя?
   2 дв. Зараженъ или не зараженъ -- навралъ во всякомъ случаѣ.
   ЛЮЦ. Смотрите, смотрите, госпожа Надсаженая идетъ сюда! Подъ ея кровомъ добылъ я столько болѣзней, сколько можетъ прійтись --
   2 дв. На сколько?
   ЛЮЦ. Отгадай.
   2 дв. На три тысячи долларовъ въ годъ.
   1 дв. Пожалуй и больше.
   ЛЮЦ. Съ придаткомъ французской кроны {French crown -- монета въ 5 шиллинговъ и плѣшива отъ французской болѣзни.}.
   1 дв. Ты все навязываешь мнѣ болѣзни, и вполнѣ ошибаешься; здоровехонекъ я; пустыя все слова это.
   ЛЮЦ. Пусты-то не слова, а выѣденныя твои кости {Тутъ непереводимая игра значеніями слова sound -- здоровый и звучный.}; попировало въ тебѣ безпутство.

Входить Надсаженая.

   1 дв. Какъ поживаешь? Въ которомъ бедрѣ ломота-то у тебя сильнѣе?
   НАД. Ладно, ладно; сейчасъ вотъ взяли и потащили въ тюрьму человѣка, который постоитъ пяти тысячь такихъ, какъ вы всѣ.
   1 дв. Кого же это?
   НАД. Да Клавдіо, синьора Клавдіо.
   1 дв. Клавдіо въ тюрьмѣ! не можетъ быть.
   НАД. Можетъ. Сама видѣла какъ его взяли, сама видѣла какъ повели, а что всего хуже -- черезъ три дня снесутъ ему и голову съ плечъ.
   ЛЮЦ. Оставя всѣ дурачества, не хотѣлось бы мнѣ, чтобъ такъ это было. Вѣрно ты это знаешь?
   НАД. Вѣрнехонько; и за то, что снабдилъ госпожу Джульету ребенкомъ.
   ЛЮЦ. Весьма это, повѣрьте мнѣ, возможно; онъ обѣщалъ сойтись здѣсь со мной часами двумя раньше, а на исполненіе обѣщаніи онъ всегда былъ аккуратенъ.
   2 дв. Кромѣ того, оно сходится отчасти и съ тѣмъ, о чемъ такъ еще недавно говорили.
   1 дв. Но всего болѣе съ провозглашеніемъ.
   ЛЮЦ. Пойдемъ, развѣдаемъ въ чемъ-дѣло. (Уходить съ дворянами.)
   НАД. Такъ-то вотъ, не война, такъ потогонное лѣченіе, висѣлицы и бѣдность лишатъ меня совсѣмъ обычныхъ посѣтителей.

Входитъ Кловнъ.

   Ну что? что скажешь?
   КЛОВ. Тащутъ того въ тюрьму?
   НАД. Хорошо; что же онъ такое сдѣлалъ?
   КЛОВ. Женщину.
   НАД. Но провинился-то въ чемъ же?
   КЛОВ. Ловилъ форель въ чужой рѣчкѣ.
   НАД. Надѣлилъ дѣвушку ребенкомъ?
   КЛОВ. Нѣтъ, женщину -- дѣвченкой. А провозглашеніе слышали? слышали?
   НАД. Какое провозглашеніе?
   КЛОВ. Всѣ дома разврата въ предмѣстіяхъ Вѣны {Въ прежнихъ изданіяхъ: All houses in the suburbs... По Колльеру: All bawdy-houses in the suburbs...} будутъ сломаны.
   НАД. А тѣ, что въ городѣ?
   КЛОВ. Останутся на посѣвъ; не сдобровать бы и имъ, еслибъ какой-то мудрый гражданинъ не заступился за нихъ.
   НАД. И всѣ наши пріюты въ предмѣстіяхъ сломаютъ?
   КЛОВ. До основанія.
   НАД. Да это настоящій государственный переворотъ! Что же со мной будетъ?
   КЛОВ. Э, но бойтесь; хорошіе стряпчіе никогда не остаются безъ нуждающихся въ нихъ; перемѣна помѣщенія не требуетъ еще перемѣны промысла, и я по прежнему буду вашимъ подносчикомъ. Ободритесь; васъ пожалѣютъ; вамъ, проглядѣвшимъ почти совсѣмъ глаза на службѣ обществу, помирволятъ.
   НАД. Нечего намъ здѣсь дѣлать, любезный Томасъ? уйдемъ отсюда.
   КЛОВ. А вонъ и синьоръ Клавдіо идетъ сюда съ провожающимъ его въ тюрьму профосомъ; и госпожа Джульета съ ними. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Тамъ же

Входятъ Профосъ, Клавдіо, Джульета, со стражей, Люціо и два Дворянина.

   КЛАВ. Зачѣмъ же, любезный, водишь ты меня какъ бы на показъ всему городу. Веди прямо въ тюрьму мнѣ назначенную.
   ПРОФ. Не по собственному зложелательству, а по особенному приказанію синьора Анджело.
   КЛАВ. Такъ полу-богиня Власть можетъ заставить расплачиваться за вины и по вѣсу {Не опредѣленной цѣнностью монеты, а вѣсомъ ея.}. Слова неба: кого хочу -- милую, кого не хочу -- нѣтъ {Посланіе Апостола Павла къ Римлянамъ, глаза IX, стихъ 15.}; и всегда оно правосудно.
   ЛЮЦ. Что же все это значитъ? за что заключаютъ тебя?
   КЛАВ. За преизбытокъ воли, любезный Люціо, воли. Какъ обжорство родитъ длинный постъ, такъ и всякая воля отъ чрезмѣрнаго пользованія ею обращается въ неволю. Какъ крысы, алчно пожирающія свою отраву, увлекаемся и мы жаждущимъ грѣхомъ: пьемъ -- и умираемъ.
   ЛЮЦ. Имѣй я способность говорить такъ премудро подъ стражей -- сейчасъ же послалъ бы кой за-кѣмъ изъ моихъ заимодавцевъ. И все-таки, сказать правду, глупости воли больше мнѣ по сердцу, чѣмъ мудрость заключенія. Въ чемъ же обвиняютъ тебя?
   КЛАВ. Въ томъ, и говорить о чемъ -- новое преступленіе.
   ЛЮЦ. Въ убійствѣ?
   КЛАВ. Нѣтъ.
   ЛЮЦ. Въ блудодѣйствѣ?
   КЛАВ. Назови хоть и такъ.
   ПРОФ. Идемте, синьоръ; пора.
   КЛАВ. Дай сказать еще слово.-- На одно слово, Люціо. (Отводитъ его въ сторону.)
   ЛЮЦ. Хоть на сотню, если они могутъ хоть сколько нибудь помочь тебѣ. Неужли же блудъ въ такой ужь опалѣ?
   КЛАВ. Дѣло вотъ въ чемъ. По договору самому вѣрному пріобрелъ я право на ложе Джульеты; ты вѣдь знаешь ее; она вполнѣ жена моя -- недостаетъ только оглашенія этого внѣшнимъ обрядомъ; не совершили жь мы его единственно для выручки приданаго {Въ прежнихъ изданіяхъ: Save that we do the denum-ciation lack... Only for propagation of a dower.... По Колльеру: Save that we do the pronunciadon lack... Only for procuration of a dower...}, остающагося въ сундукахъ ея ближнихъ, отъ которыхъ, пока время не расположитъ ихъ къ намъ, полагали нужнымъ хранить нашу любовь въ тайнѣ. Но случилось, что тайна нашей связи обнаружилась въ Джульетѣ слишкомъ крупными чертами.
   ЛЮЦ. Вѣрно ребенкомъ?
   КЛАВ. Къ несчастію такъ. Новый же намѣстникъ герцога -- оттого ли что новизна ослѣпляетъ; оттого ли что государство верховая лошадь правителя и что новичокъ, чтобъ показать власть свою, тотчасъ же даетъ ей чувствовать шпоры; оттого ли что тиранія свойственна ужъ этому сану, или тому, кто облеченъ имъ, не знаю;-- какъ бы то ни было, новый правитель воскрешаетъ всѣ занесенные въ списки карательные законы, покоившіеся по стѣнамъ, какъ запыленные доспѣхи, такъ долго, что въ теченіи девятнадцати зодіаковъ ни одинъ не приводился въ исполненіе; и вотъ, чтобъ прославиться, одинъ изъ этихъ усопшихъ, забытыхъ законовъ онъ и обновляетъ на мнѣ,-- навѣрное изъ того только, чтобъ прославиться.
   ЛЮЦ. Ручаюсь что такъ, и голова твоя держится на плечахъ такъ слабо, что и вздохъ влюбленной молочницы можетъ сдуть ее. Пошли къ герцогу, проси его.
   КЛАВ. Посылалъ, но его нигдѣ не отыщутъ. Прошу, сдѣлай для меня, любезный Люціо, вотъ что: сестра моя вступаетъ нынче въ монастырь, начинаетъ искусъ свой,-- сообщи ей мою бѣду, попроси отъ меня послать къ строгому намѣстнику дружнихъ ходатаевъ; попроси, чтобъ отправилась къ нему сама. На послѣднее я всего болѣе надѣюсь, потому что въ ея юности есть увлекательное нѣмое краснорѣчіе, трогающее мущину; кромѣ того, она и даровита; захочетъ -- можетъ убѣдить умомъ и рѣчью всякаго.
   ЛЮЦ. Молю, чтобъ могла, какъ для ободренія подобныхъ тебѣ, обреченныхъ безъ того на тягостное воздержаніе, такъ и для сохраненія твоей жизни. Больно будетъ мнѣ, если такъ глупо, отъ игры въ трикъ-тракъ, лишишься ея. Я схожу къ ней.
   КЛАВ. Благодарю, добрый другъ мой.
   ЛЮЦ. Часа черезъ два --
   КЛАВ. Идемъ, профосъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Мужской монастырь.

Входятъ Герцогъ и братъ Ѳома.

   ГЕР. Нѣтъ, отецъ святой, откинь эту мысль; не думай, чтобъ слюнявая стрѣла любви могла пробить грудь истаго мужа. То, что побуждаетъ меня просить у тебя сокровеннаго пристанища, далеко важнѣй и серьезнѣй цѣлей и помышленіи кипучей юности.
   ѲОМА Можете, ваше высочество, сообщить мнѣ?
   ГЕРЦ. Тебѣ, отецъ, болѣе чѣмъ кому, извѣстно какъ я всегда любилъ уединеніе, какъ не дорожилъ собраніями, въ которыхъ царятъ юность, роскошь и безсмысленное щегольство. Я передалъ доблестному Анджело -- человѣку положительному, строго нравственному,-- мой санъ и безграничную мою власть въ Вѣнѣ, и онъ убѣжденъ, что я на пути уже въ Польшу; я распространилъ это и въ народѣ: всѣ такъ и думаютъ. Теперь, благочестивый другъ мой, ты спросишь, конечно, для чего я это сдѣлалъ?
   ѲОМА Спрошу, ваше высочество.
   ГЕРЦ. Есть строгіе у насъ уставы, страшно грозные законы -- необходимыя узды и удила для коней заносчивыхъ {Съ прежнихъ изданіяхъ: for headstrong weeds... По Колльеру: for headstrong steeds...},-- но мы четырнадцать лѣтъ дозволяли имъ спать, подобно одряхлевшему льву, не выходящему уже на добычу изъ пещеры своей; и вотъ, какъ грозныя березовыя вѣтви, связанныя слабымъ отцемъ только для того, чтобъ онѣ торчали передъ глазами дѣтей, только для пристращиванія, не для употребленія, дѣлаются со временемъ предметомъ скорѣй насмѣшекъ, чѣмъ страха,-- такъ точно и справедливѣйшіе наши законы {Въ прежнихъ изданіяхъ: Becomes more mock'd, than fear'd; so our decrees... По Колльеру: More mock'd than fenr'd; so our most just decrees...}, умершіе для кары -- мертвы и для самихъ себя, и своеволіе водитъ правосудіе за носъ, ребенокъ бьетъ кормилицу, уничтожается почти совсѣмъ всякій порядокъ.
   ѲОМА Но вѣдь ваше высочество могли и сами, когда угодно, развязать руки правосудію; и проявлено его черезъ васъ было бы гораздо грознѣе, чѣмъ черезъ Анджело.
   ГЕРЦ. Боюсь слишкомъ было бы ужь грозно. Такъ какъ я самъ виновникъ излишней дарованной народу воли, то и было бы, съ моей стороны, тиранствомъ преслѣдовать и карать его за то, что самъ повелѣвалъ дѣлать; потому что, не карая, а дозволяя, дурное, мы повелѣваемъ его дѣлать. По этому, отецъ, я и возложилъ это на Анджело, который изъ засады моего имяни можетъ карать безпощадно, не подвергая меня, отсутствующаго, никакому нарѣканію {Въ прежнихъ изданіяхъ: And yet my nature never in the fighl То do it slander... По Колльеру: And yet my nature never in the tight То draw on slander...}. Для наблюденія же за правленіемъ его, я буду посѣщать, какъ монахъ вашего ордена, и вельможъ и народъ; почему и прошу тебя добыть мнѣ монашескую одежду и научить какъ держать себя, чтобы вполнѣ походить на настоящаго монаха. Другія же еще ко всему этому побужденія я сообщу тебѣ въ другое, болѣе досужное время; скажу еще только: Анджело строгъ, постоянно на стражѣ противъ зависти; едва ли сознается что кровь въ немъ обращается, или что хлѣбъ ему вкуснѣе камня; увидимъ -- измѣнитъ его власть -- что такое наши святоши. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5.

Женскій монастырь.

Входятъ Изабелла и Франциска.

   ИЗАБ. А кромѣ этихъ есть у васъ, монахинь, еще какія нибудь исключительныя права?
   ФРАН. Да развѣ этихъ мало тебѣ?
   ИЗАБ. Вполнѣ достаточно. Спрашиваю совсѣмъ не изъ притязаніи на большій; желала бы, напротивъ, еще болѣе строгаго устава для сестеръ святой Клары.
   ЛЮЦ. (За сценой). Эй! Миръ дому сему!
   ИЗАБ. Кто это зоветъ тамъ?
   ФРАН. Голосъ мущины. Отопри ему, любезная Изабелла, и спроси что надо; тебѣ это можно, мнѣ -- нельзя; ты не пострижена еще. Постригутъ -- и тебѣ только при настоятельницѣ можно будетъ говорить съ мущиной, да и то съ лицемъ закрытымъ, а откроешь -- должна молчать. (Люціо зоветъ опятъ.) Зоветъ опять; прошу, отзовись. (Уходитъ.)
   ИЗАБ. Миръ и благоденствіе! Кто зоветъ тутъ?

Входитъ Люціо.

   ЛЮЦ. Благо тебѣ, дѣва, если ты дѣва, какъ гласятъ розовыя эти щечки. Не можешь ли ты доставить мнѣ возможность увидать Изабеллу, бѣлицу этого монастыря и прекрасную сестру несчастнаго ея брата, Клавдіо?
   ИЗАБ. Почему жь несчастнаго? Спрашиваю болѣе потому, что я и эта Изабелла и сестра его.
   ЛЮЦ. Милая и прекрасная, братъ вашъ шлетъ вамъ дружескій поклонъ. Но, чтобъ не томить васъ -- онъ въ тюрьмѣ.
   ИЗАБ. Боже! За что же?
   ЛЮЦ. За то, за что -- будь я его судьей -- наказалъ бы благодареніемъ: за награду своей возлюбленной ребенкомъ.
   ИЗАБ. Прошу васъ не издѣваться надо мной {Въ прежнихъ изданіяхъ: make me not your storie... По Колльеру: make me not your scorn...}.
   ЛЮЦ. Это правда. И не хотѣлось бы мнѣ -- хоть и имѣю слабость разыгрывать съ дѣвицами кулика, шутить языкомъ далекимъ отъ сердца {Какъ куликъ, который, чтобъ обмануть охотника, кричитъ, отлетѣвъ далеко отъ гнѣзда.} -- поступать такъ со всѣми дѣвственницами. Вы для меня существо обреченное небу, освященное вашимъ отреченіемъ отъ міра, безсмертный духъ, съ которымъ должно говорить чистосердечно, какъ со святымъ.
   ИЗАБ. Вы поносите благое, издѣваясь надо мной.
   ЛЮЦ. Не думайте этого. Коротко и истинно: вашъ братъ и его возлюбленная обнимались; и какъ тотъ, кто ѣстъ -- полнѣетъ; какъ пора цвѣтѣнія доводитъ, послѣ посѣва, голую пашню до плодоноснаго обилія, такъ и ея плодородныя нѣдра обнаружили его ревностное паханье и воздѣлываніе.
   ИЗАБ. Забеременѣлъ кто отъ него?-- Сестра Джульета?
   ЛЮЦ. Развѣ она сестра вамъ?
   ИЗАБ. Названная; какъ это бываетъ между школьными подругами, мѣняющимися именами изъ ребяческой, по нѣжной дружбы.
   ЛЮЦ. Она.
   ИЗАБ. О, уговорите жь его скорѣй обвѣнчаться съ ней!
   ЛЮЦ. Дѣло вотъ въ чемъ. Герцогъ уѣхалъ отсюда какъ-то странно; провелъ многихъ, и меня въ томъ числѣ, намеками на дѣла, которыя, какъ узнали потомъ отъ людей посвященныхъ въ государственныя тайны, безконечно далеки отъ настоящей его цѣли. Вмѣсто его, облеченный всею его властью, правитъ теперь Анджело, человѣкъ, кровь котораго -- снѣжная вода; человѣкъ, никогда не ощущавшій игривыхъ жалъ и побужденіи чувства, постоянно притупляющій и подавляющій естественную страстность свою умственной работой, ученьемъ и постомъ. Чтобъ запугать разгулъ и своеволіе, увертывавшіеся, какъ мыши отъ львовъ, такъ долго отъ страшнаго закона, онъ откопалъ такой, жестокій смыслъ котораго лишаетъ вашего брага жизни; воспользовавшись имъ, онъ арестовалъ его, чтобъ на немъ, для примѣра, выполнить этотъ законъ во всей его полнотѣ. И нѣтъ никакой надежды, если вы не соблаговолите обаятельными вашими просьбами смягчить Анджело; въ этомъ-то вся сущность моего посредничества между вами и бѣднымъ вашимъ братомъ.
   ИЗАБ. И онъ такъ жаждетъ его смерти?
   ЛЮЦ. Подписалъ уже приговоръ, и, какъ слышалъ, отдалъ и приказъ привести его въ исполненіе.
   ИЗАБ. Боже! какъ же помогу я ему бѣдными моими способностями?
   ЛЮЦ. Попытайте ихъ силу.
   ИЗАБ. Силу! Увы! сомнѣваюсь я --
   ЛЮЦ. Сомнѣнія -- предатели; заставляя бояться попытки, они лишаютъ насъ и того добра, которое часто могли бы пріобрѣсти. Ступайте къ Анджело, и научите его знать, что мущины, когда дѣвы просятъ, даютъ какъ боги; когда же плачутъ, преклоняютъ колѣна -- дѣлаютъ всѣ ихъ просьбы какъ бы своими собственными.
   ИЗАБ. Попробую.
   ЛЮЦ. Поскорѣй только.
   ИЗАБ. Сейчасъ же; сообщу только объ этомъ настоятельницѣ. Благодарю васъ. Поклонитесь отъ меня брату; нынче же, не позже вечера, извѣщу его объ успѣхѣ моей попытки.
   ЛЮЦ. Прощайте.
   ИЗАБ. Прощайте, добрый господинъ. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ II

СЦЕНА 1.

Зала въ домѣ Анджело.

Входятъ Анджело, Эскалъ, Судья, Профосъ, Приказные и другіе Служители.

   АНД. Не слѣдуетъ обращать законъ въ огородное чучело для устрашенія только хищныхъ птицъ, и оставлять недвижнымъ, пока привычка не сдѣлаетъ его, вмѣсто пугала, ихъ насѣстью.
   ЭСК. Такъ, но не будемъ же и слишкомъ ужъ жестоки; лучше слегка подрубить, чѣмъ срубить, свалить на смерть. Ахъ! отецъ дворянина, котораго хотѣлось бы мнѣ спасти, былъ благороднѣйшій человѣкъ. Подумай, доблестный Анджело -- хоть я и увѣренъ, что ты человѣкъ самой строгой нравственности,-- не случалось ли и тебѣ, подъ вліяніемъ твоихъ собственныхъ страстей, когда время соотвѣтствовало мѣсту, или мѣсто желанію, когда безоглядному дѣйствію твоей крови представлялась возможность осуществить твое собственное помышленіе,-- подвергаться иногда опасности провиниться именно тѣмъ же, за что теперь его осуждаешь, навлечь на себя такую же кару закона?
   АНД. Одно, почтенный Эскалъ, подвергнуться искушенію, и другое -- пасть. Не отрицаю, что и на судѣ, произносящемъ смертные приговоры, между двѣнадцатью присяжными можетъ быть воръ, пожалуй и два, гораздо виновнѣйшіе подсудимаго; но вѣдь судъ караетъ только то, что передъ нимъ обнаружено. Какое дѣло закону, что воры осуждаютъ воровъ? Понятно: нашли брилліантъ -- останавливаемся, поднимаемъ, потому что видимъ его; то же, чего не видимъ попираемъ ногами, никогда оно и въ голову не придетъ намъ. Не старайся же смягчить вину его тѣмъ, что и я могъ такъ же провиниться; скажи лучше мнѣ: провинишься тѣмъ же и ты, осуждающій его, твой теперешній приговоръ ему будетъ и твоей, ничѣмъ не отвратимой смертью. Онъ долженъ умереть.
   ЭСК. Да будетъ такъ, какъ угодно твоей мудрости.
   АНД. Гдѣ профосъ?
   ПРОФ. Здѣсь; что угодно вашей чести приказать мнѣ?
   АНД. Смотри, чтобъ Клавдіо завтра въ девять часовъ утра былъ казненъ. Приведи къ нему духовника его; пусть приготовится, потому что это крайній предѣлъ его странствованія. (Профосъ уходитъ.)
   ЭСК. Да проститъ же ему небо! да проститъ и намъ всѣмъ! Иные грѣхомъ возвышаются, другіе гибнутъ отъ добродѣтели. Иные, выскочившіе изъ квашенъ преступленій {Brakes of vice. Коментаторы и переводчики придавали этимъ словамъ самый разнообразныя значенія, опуская, какъ мнѣ кажется, самое простое и вполнѣ удовлетворительное, употребленное мною значеніе слова Brake.}, ни за одно не отвѣчаютъ; другіе и за единственный проступокъ осуждаются.

Входятъ Локоть, Пѣна, Кловнъ и Полицейскіе.

   ЛОК. Ведите, велите ихъ сюда. Если люди, которые ничего не дѣлаютъ, кромѣ бездѣльничанья къ публичныхъ домахъ, порядочные люди государства -- не знаю никакого закона. Ведите, ведите ихъ сюда.
   АНД. Что ты, что, тебѣ, любезный? Твое имя? въ чемъ дѣло?
   ЛОК. Я, если вашей чести угодно, бѣднаго герцога констебль, а имя мое Локоть; и вотъ, облакачиваясь на правосудіе, я привелъ къ вашей чести двухъ отъявленныхъ добродѣевъ.
   АНД. Добродѣевъ? Что же это за добродѣи? Не лиходѣи ли?
   ЛОК. Что они такое, съ позволенія вашей чести, хорошенько я но знаю; но что сущіе они бездѣльники, въ этомъ вполнѣ я увѣренъ; никакой профанаціи {Profanation -- нечестіе, оскверненіе, поруганіе святыни, вмѣсто profession -- вѣроисповѣданіе, ремесло, промыселъ.}, которую каждый хорошій христіанинъ долженъ имѣть, они не имѣютъ.
   ЭСК. Прекрасно; вотъ мудрецъ-то.
   АНД. Далѣе. Какого они званія? Локоть твое имя? Что жь не продолжаешь, Локоть?
   КЛОВ. Не можетъ; прорвался, ваша милость.
   АНД. Ты кто, любезный?
   ЛОК. Онъ, ваша милость? онъ, ваша милость, подносчикъ; полусводня; служитъ сквернѣйшей женщинѣ, домъ которой, какъ говорятъ, въ предмѣстій снесенъ; почему она теперь и промышляетъ баней, которая, полагаю, домъ также весьма скверный.
   ЭСК. Почему жь ты это знаешь?
   ЛОК. Жена моя, которую, детестую {Whom I detest -- которую ненавижу. Слово detest онъ употребляетъ вмѣсто protest -- клянусь, свидѣтельствую, заявляю.} предъ лицемъ неба и вашей чести.
   ЭСК. Какъ! жену?
   ЛОК. Точно такъ, ваша милость; она, благодарю Господа, честная женщина.
   ЭСК. И за это ты детестуешь ее?
   ЛОК. Скажу, вашей милости, готовъ детестовать и себя такъ же, какъ ее, что этотъ домъ, если онъ не домъ сводни -- жалкая ея жизнь, потому что онъ все-таки домъ никуда не годный.
   ЭСК. Какъ же узналъ ты это?
   ЛОК. Да отъ жены, которая, будь она женщина преданная плотоугодности, могла бы подвергнуться обвиненію въ блудодѣйствѣ, прелюбодѣяніи и во всѣхъ тамошнихъ мерзостяхъ.
   ЭСК. Продѣлками этой женщины?
   ЛОК. Продѣлками госпожи Надсаженой; но когда она плюнула ему въ рожу -- такъ она отдѣлала его.
   КЛОВ. Не такъ, съ позволенія вашей милости, это было.
   ЛОК. Докажи, ты, честный человѣкъ, предъ лицемъ этихъ бездѣльниковъ, докажи.
   ЭСК. (Анджело). Слышите какъ онъ путаетъ?
   КЛОВ. Пришла это она беременная, и пожелала, съ позволенія вашей милости, варенаго чернослива {См. Ч. I. стр. 258, прим. 1.}; а у насъ во всемъ домѣ было только двѣ черносливины, и лежали онѣ въ это самое отдаленное время на десертной тарелочкѣ, тарелочкѣ въ какіе-нибудь три пенса; ваша милость, вѣрно, видали такія тарелочки; не китайскія онѣ, но все-таки хорошія тарелочки.
   ЭСК. Дальше, дальше; не въ тарелкѣ дѣло.
   КЛОВ. Нисколько не въ ней; ни на булавочную головку; въ этомъ ваша милость совершенно нравы; но къ дѣлу. Эта, говорю, госпожа Локоть, бывши, говорю, беременной, бывши уже на сносяхъ, и пожелавъ, какъ я сказалъ, черносливу, тогда-какъ у насъ, какъ я сказалъ, было только двѣ черносливинки, такъ-какъ господинъ Пѣна, вотъ этотъ самый человѣкъ, съѣлъ, какъ я сказалъ и какъ говорю, остальныя, заплативъ за нихъ весьма прилично; потому что, какъ вы, господинъ Пѣна, знаете, я не могъ еще сдать вамъ три пенса. пѣна. Не могъ, дѣйствительно.
   КЛОВ. Прекрасно; вы, если припомните, грызли въ то самое время ядра вышеречеинаго чернослива.
   ПѢНА. Да, грызъ, дѣйствительно.
   КЛОВ. Ну и прекрасно; я тогда, если припомните, и сказалъ вамъ, что тотъ-то и тотъ-то никогда не вылечатся отъ извѣстнаго вамъ, если не будутъ держать, какъ говорилъ вамъ, строжайшей діэты.
   ПѢНА. Все это правда.
   КЛОВ. Ну и прекрасно.
   ЭСК. Ты несноснѣйшій глупецъ; къ дѣлу. Что такое, подавшее поводъ къ жалобѣ, было сдѣлано съ женой Локтя? Дойдемъ наконецъ до того, что съ ней сдѣлано?
   КЛОВ. Вашей милости нельзя еще дойти до этого.
   ЭСК. Никакъ, почтеннѣйшій, да и не хочу.
   КЛОВ. По вы, съ позволенія вашей милости, дойдете до этого. Прошу, взгляните вотъ на господина Пѣну; это человѣкъ, имѣющій восемьдесятъ фунтовъ готоваго дохода, отецъ котораго умеръ въ день Всѣхъ Святыхъ.-- Вѣдь въ день Всѣхъ Святыхъ, господинъ Пѣна?
   ПѢНА. Вечеромъ дня Всѣхъ Святыхъ.
   КЛОВ. Ну и прекрасно; правда это, надѣюсь. Вотъ онъ, сидя, говорю, на низенькомъ креслѣ -- а было это въ комнатѣ, именуемой Виноградной кистью, въ которой вы такъ любите сидѣть,-- вѣдь любите?
   ПѢНА. Ну да, потому что она просторна и свѣтла, благодаря окнамъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and good for winter... По Колльеру: and good for windows...}.
   КЛОВ. Ну и прекрасно; правда это, надѣюсь.
   АНД. Ну, это будетъ длиннѣе и русской ночи, если правда, что ночи тамъ самыя длинныя. Прощайте; предоставляю вамъ разборъ этого дѣла, въ полной надеждѣ, что найдете достаточно причинъ перепороть ихъ всѣхъ.
   ЭСК. Въ той же и я надеждѣ. До свиданья. (Анджело уходитъ.) Ну, любезный, еще разъ, что же было сдѣлано съ женой Локтя?
   КЛОВ. Разъ? Одинъ-то разъ ничего ей не дѣлали.
   ЛОК. Прошу, вашу милость спросить его, что этотъ господинъ съ женой моей сдѣлалъ.
   КЛОВ. Прошу вашу милость, спросите.
   ЭСК. Хорошо; что съ ней сдѣлалъ господинъ этотъ?
   КЛОВ. Прошу вашу милость, посмотрите на лице этого господина.-- Смотрите, любезный господинъ Пѣна, прямо въ глаза его милости;-- для благой это цѣли.-- Видите, ваша милость, лице его?
   ЭСК. Вижу.
   КЛОВ. Нѣтъ, вы, прошу, хорошенько вглядитесь.
   ЭСК. Вглядѣлся.
   КЛОВ. Видите что-нибудь дурное въ лицѣ его?
   ЭСК. Нѣтъ.
   КЛОВ. А я подъ присягой готовъ показать {Въ подлинникѣ вмѣсто слова depose -- показывать, онъ употребляетъ слово suppose -- полагать, предполагать.}, что лице-то его самое въ немъ дурное. Теперь, если его лице самое дурное въ немъ, что же дурное могъ сдѣлать господинъ Пѣна женѣ констебля? Желалъ бы узнать это отъ вашей милости.
   ЭСК. Онъ правъ. Что скажешь на это ты, констебль?
   ЛОК. По первыхъ, съ позволенія вашей милости, домъ ихъ подозрительный домъ; за тѣмъ, это подозрительный человѣкъ, и хозяйка его подозрительная женщина {Тутъ Локоть, а за нимъ и Кловнъ употребляютъ вмѣсто слова suspected -- подозрѣваемый, по созвучію слово respected -- уважаемый.}.
   КЛОВ. Клянусь, ваша милость, этой рукой, жена его подозрительнѣе, чѣмъ кто нибудь изъ насъ.
   ЛОК. Прешь, негодяй; врешь, гнусный негодяй; не пришло еще время, чтобъ ее когда-нибудь подозрѣвали съ мущиной, женщиной, или ребенкомъ.
   КЛОВ. Подозрѣвали ее, ваша милость, съ нимъ еще прежде, чѣмъ онъ женился на ней.
   ЭСК. Кто же тугъ толковѣе? Порядокъ, иль Безпорядокъ?-- Правда это?
   ЛОК. О подлецъ! о бездѣльникъ! о Анннбалъ {Вмѣсто Каннибалъ.} нечестивый! подозрѣвали меня съ ней прежде, чѣмъ я женился на ней? Если когда-нибудь подозрѣвали меня съ ней, или ее со мной -- но считайте меня, ваша милость, бѣднаго герцога констеблемъ.-- Докажи это, Анннбалъ нечестивый, или обвиню тебя въ оскорбленіи меня дѣйствіемъ.
   ЭСК. А когда онъ заушитъ тебя, можешь обвинить и въ клеветѣ.
   ЛОК. Дѣйствительно; покорнѣйше благодарю вашу милость за совѣтъ. Какъ же, ваша милость, прикажете поступить съ нечестивымъ этимъ негодяемъ?
   ЭСК. По. моему, такъ какъ за нимъ водятся грѣшки, которые тебѣ, еслибъ могъ, хотѣлось бы открыть,-- лучше всего позволить ему продолжать его продѣлки, пока не узнаешь что они такое.
   ЛОК. Дѣйствительно; покорнѣйше благодарю вашу милость. Видишь ли, негодяй ты нечестивый, до чего ты довелъ себя; приходится тебѣ продолжать, бездѣльникъ ты эдакой; продолжать приходится.
   ЭСК. (Пѣнѣ). Вы, любезный, гдѣ изволили родиться?
   пѣна. Здѣсь, въ Вѣнѣ, синьоръ.
   ЭСК. И восемдесятъ у васъ фунтовъ годоваго дохода?
   ПѢНА. Точно такъ, когда вашей милости угодно.
   ЭСК. Такъ.-- (Кловну) Твое ремесло?
   КЛОВ. Подносчикъ; подносчикъ бѣдной вдовицы.
   ЭСК. Прозвище твоей хозяйки?
   КЛОВ. Госпожа Надсаженая.
   ЭСК. Была не за однимъ, стало, мужемъ?
   КЛОВ. За девятью.-- Надсаженая, благодаря послѣднему.
   ЭСК. За девятью!-- Подойдите ко мнѣ, господинъ Пѣна. Не хотѣлось бы мнѣ, господинъ Пѣна, чтобъ вы знались съ подносчиками; выцѣдятъ они васъ, господинъ Пѣна, а вы доведете ихъ до висѣлицы; ступайте, и чтобъ не слыхалъ я болѣе о васъ.
   ПѢНА. Премного благодаренъ вашей милости. Я самъ-то никогда, ни въ какой питейный домъ и не зашелъ бы, да затаскиваютъ.
   ЭСК. Хорошо; чтобъ этого не было болѣе, господинъ Пѣна; прощайте. (Пѣна уходитъ.) Подойди теперь ты, господинъ подносчикъ; твое имя, господинъ подносчикъ?
   КЛОВ. Помпей.
   ЭСК. Есть еще?
   КЛОВ. Задница.
   ЭСК. Въ самомъ дѣлѣ? и она величайшее въ тебѣ; такъ что ты, въ скотскомъ смыслѣ, пожалуй, Помпей великій. Помпей, ты отчасти сводникъ, какъ бы тамъ ни прикрывалъ это званіемъ подносчика. Такъ вѣдь? Говори правду; лучше это для тебя будетъ.
   КЛОВ. По правдѣ, бѣднякъ я, ваша милость; бѣднякъ, которому жить вѣдь хочется.
   ЭСК. Чѣмъ же тебѣ, Помпей, жить хочется? сводничаньемъ? Какъ ты думаешь объ этомъ ремеслѣ, Помпей? законно ремесло это?
   КЛОВ. Было бы, ваша милость, еслибъ законъ захотѣлъ дозволить его.
   ЭСК. Но законъ не хочетъ дозволять его, Помпей; и не будетъ оно дозволено въ Вѣнѣ.
   КЛОВ. Что же, думаете, ваша милость, охолостить, оскопить всю юность города?
   ЭСК. Нѣтъ, Помпей.
   КЛОВ. Такъ она, по глупому моему разумѣнію, и не перестанетъ прибѣгать къ нему. Приведите, ваша милость, распутниковъ и распутницъ къ порядку, и вамъ нечего будетъ бояться сводниковъ.
   ЭСК. Начинаются и такъ, могу тебѣ сказать, славные порядки; будутъ все вѣшать да рубить головы.
   КЛОВ. Повѣшаете да порубите головы всѣмъ, кто грѣшитъ этимъ, хоть десять лѣтъ сряду, будете радехоньки издать указъ о доставленіи еще большаго числа головъ. Продержится этотъ законъ десять лѣтъ въ Вѣнѣ -- найму самый лучшій изъ домовъ ея за три пенса въ день. Доживете до этого, скажете: да, говорилъ мнѣ это Помпей.
   ЭСК. Благодарю, добрый Помпей; а чтобъ не остаться у тебя въ долгу за твое пророчество, слушай: совѣтую не давать мнѣ возможности увидать тебя снова предо мною ни по какой жалобѣ, ни даже на житье тамъ, гдѣ живешь; увижу -- отобью тебя, Помпей, къ самой палаткѣ твоей, окажусь страшнѣйшимъ для тебя Цезаремъ; говоря же просто -- выпорю тебя на славу. Это на сей разъ, Помпей; прощай.
   КЛОВ. Благодарю вашу милость за добрый вашъ совѣтъ; но послѣдую ему какъ рѣшатъ плоть и счастье. (Уходитъ) Выпороть меня?
   
   Нѣтъ, нѣтъ; пусть вощикъ хлещетъ свою клячу,
   А сердца доблестна не отхлестать отъ промысла его.
   
   ЭСК. Пожалуйте сюда, господинъ Локоть; пожалуйте сюда, господинъ констебль. Давно вы въ этой должности?
   ЛОК. Семь лѣтъ, ваша милость, съ половиною.
   ЭСК. По вашей ловкости въ отправленіи ея, я такъ и думалъ, что вы порядкомъ послужили ужь. Семь лѣтъ сряду, говорите вы?
   ЛОК. Съ половиною, ваша милость.
   ЭСК. Скажите! Вѣдь это должно быть очень тягостно для васъ. Съ вами поступаютъ крайне несправедливо, навязывая ее вамъ такъ часто. Неужли же нѣтъ въ вашемъ околоткѣ другихъ способныхъ къ ней?
   ЛОК. Сказать правду вашей милости, немного хоть сколько нибудь смыслящихъ это дѣло; выберутъ ихъ -- они и радехоньки, въ замѣнъ себя, выбрать меня; и и замѣняю такимъ образомъ, за небольшую плату, всѣхъ.
   ЭСК. Послушайте, доставьте мнѣ имена шести или семи человѣкъ вашего квартала, наиболѣе способныхъ.
   ЛОК. Къ вамъ на домъ, ваша милость?
   ЭСК. Да, въ мой домъ. Прощайте. (Локоть уходитъ.) Какъ вы думаете, который теперь часъ?
   СУД. Одиннадцать.
   ЭСК. Пойдемте ко мнѣ обѣдать.
   СУД. Покорнѣйше благодарю.
   ЭСК. Жаль мнѣ Клавдіо, а помочь не въ силахъ.
   СУД. Анджело слишкомъ ужь строгъ.
   ЭСК. Что дѣлать, когда это необходимо. Не милость то, что часто кажется ею; прощеніе сплошь да рядомъ родитъ вторую бѣду. А все таки -- бѣдный Клавдіо!-- Нѣтъ ему спасенія. Идемте. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Другая комната тамъ же.

Входятъ Профосъ и Служитель.

   СЛУЖ. Онъ слушаетъ еще дѣло; сейчасъ выйдетъ. Я доложу ему о васъ.
   ПРОФ. Пожалуйста. (Служитель уходитъ.) Узнаю окончательное его рѣшеніе; можетъ быть онъ и смягчитъ. Боже, онъ провинился какъ бы во снѣ! Порокъ этотъ свойственъ всѣмъ поламъ, всѣмъ возрастамъ, и онъ умретъ за него!

Входитъ Анджело.

   АНД. Что такое? что тебѣ, профосъ?
   ПРОФ. Угодно вамъ, чтобъ Клавдіо завтра утромъ умеръ?
   АНД. Развѣ я не сказалъ что угодно? не приказалъ? Къ чему еще спрашивать?
   ПРОФ. Чтобъ не оказаться черезъ чуръ поспѣшнымъ. Видалъ я, съ позволенія вашей милости, что, послѣ казни, судъ раскаивался въ приговорѣ своемъ.
   АНД. Ну, эту заботу предоставь ужь мнѣ. Исполняй свою обязанность, или откажись отъ мѣста; обойдемся отлично и безъ тебя.
   ПРОФ. Прошу вашу милость простить мнѣ это.-- Что же дѣлать съ стенающей Джульетой? Она того и гляди разрѣшится.
   АНД. Переведи ее въ болѣе удобное для этого мѣсто, и не откладывая.

Входитъ Служитель.

   СЛУЖ. Пришла сестра осужденнаго, проситъ допустить ее къ вамъ.
   АНД. У него есть сестра?
   ПРОФ. Есть, ваша милость, и добродѣтельнѣйшая дѣвушка; она, если не поступила ужь, вскорѣ поступитъ въ монастырь.
   АНД. Впусти. (Служитель уходитъ.) Смотри же, чтобъ блудница была перемѣщена и снабжена необходимымъ, безъ всякаго однакожъ излишества. Дадимъ особое на это предписаніе.

Входять Люціо и Изабелла.

   ПРОФ. (Собираясь уйдти). Да хранитъ Господь вашу милость!
   АНД. Подожди.-- (Изабеллѣ). Здравствуйте; что вамъ угодно?
   ИЗАБ. Я горестная просительница, если вашей милости будетъ угодно выслушать меня.
   АНД. Хорошо; ваша просьба?
   ИЗАБ. Есть порокъ, болѣе всѣхъ для меня ненавистный, который болѣе всего желала бы видѣть наказаннымъ, за который не хотѣла бы просить, но должна; за который не должна бы просить, но вынуждаюсь войной хотѣнья съ нехотѣньемъ.
   АНД. Хорошо; въ чемъ дѣло?
   ИЗАБ. У меня есть братъ, осужденный на смерть. Молю, осудите на нее его преступленіе, а не брата моего.
   ПРОФ. (Про себя.) Боже, даруй ей силу тронуть его!
   АНД. Осудить преступленіе, а не виновника его? Но вѣдь всякое преступленіе еще до совершенія осуждено ужь. Совершеннѣйшимъ нулемъ была бы моя обязанность, еслибъ я долженъ былъ подвергать, требуемому закономъ, осужденію преступленія; виновниковъ же ихъ освобождать отъ всякой отвѣтственности.
   ИЗАБ. О, справедливъ, но жестокъ законъ!-- Такъ стало, былъ братъ у меня.-- (Уходя) Да хранитъ Господь вашу милость!
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Не оставляйте такъ; приступите опять; молите, бросьтесь въ ноги, ухватитесь за полы одежды. Вы слишкомъ холодны; понадобись вамъ булавка, вы и ее просили бы не такъ равнодушно. Приступайте, говорю.
   ИЗАБ. И онъ непремѣнно долженъ умереть?
   АНД. Нѣтъ ему спасенья.
   ИЗАБ. Есть; я думаю, что вы могли бы простить его, и ни небо, ни люди не посѣтовали бы на это милосердіе.
   АНД. Но я не сдѣлаю этого.
   ИЗАБ. А вѣдь могли бы, еслибъ захотѣли?
   АНД. Видители: чего я не хочу, того и не могу.
   ИЗАБ. Могли бы, и не повредивъ никому, еслибъ ваше сердце такъ же, какъ мое, жалѣло его.
   АНД. Приговоръ произнесенъ ужь; поздно.
   ЛЮЦ. [Изабеллѣ). Вы слишкомъ холодны.
   ИЗАБ. Поздно? нѣтъ, сказавши слово, я могу вернуть его назадъ. Повѣрьте, ни одна изъ отличительныхъ принадлежностей великихъ міра сего, ни вѣнецъ царя, ни мечъ его намѣстника, ни жезлъ полководца, ни тога судіи, не украшаютъ ихъ и на половину такъ, какъ милосердіе. Будь онъ на вашемъ мѣстѣ, а вы на его -- вы поскользнулись бы такъ же, какъ онъ; но онъ не былъ бы такъ, какъ вы, жестокосердъ.
   АНД. Прошу, оставьте меня.
   ИЗАБ. О, еслибъ Богу было угодно, чтобъ я имѣла вашу власть, а вы были Изабеллой; то ли было бы тогда? Нѣтъ; я показала бы вамъ, что такое судья, что -- осужденный.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Такъ, затрогивайте его; это прямо въ жилку.
   АНД. Вашъ братъ осужденъ закономъ, и вы напрасно тратите только слова.
   ИЗАБ. Ахъ! было нѣкогда осуждено и все жившее, и Тотъ, кто болѣе чѣмъ кто могъ бы карать, пріискалъ средство къ спасенію. Что же сталось бы съ вами, если бы Онъ, богъ правосудія {Въ прежнихъ изданіяхъ: which is the top of judgment...По Колльеру: which is the God of judgment...}, судилъ васъ и за то только, что вы есть? О, подумайте объ этомъ, и милосердіе, какъ новорожденный, задышетъ въ устахъ вашихъ.
   АНД. Довольно, прекрасная дѣва; не я -- законъ осуждаетъ вашего брата. Будь онъ мой родственникъ, братъ, сынъ -- было бы то же. Онъ долженъ завтра умереть.
   ИЗАБ. Завтра? О, какъ скоро! Пощадите, пощадите его; онъ не приготовленъ къ смерти! И для нашихъ кухонъ, мы убиваемъ птицу, когда она въ порѣ; будемъ мы услуживать небу съ меньшимъ уваженіемъ, чѣмъ къ своимъ собственнымъ грубымъ потребностямъ? О мой добрый, добрый господинъ, одумайтесь; кто же умиралъ за такой проступокъ? Многіе виновны вѣдь въ томъ же.
   ЛЮЦ. (Тихо). Хорошо.
   АНД. Законъ не умиралъ -- спалъ только. Эти многіе не отважились бы на это зло, еслибъ первый, нарушившій постановленіе, подвергся должному за то отвѣту; теперь онъ пробудился, обращаетъ вниманіе на все свершенное и, какъ пророкъ, смотритъ въ зеркало, показывающее какое будущее зло -- зарожденное уже, или долженствующее, вслѣдствіе прошлыхъ послабленіи, зародиться, высидѣться и вылупиться,-- должно быть пресѣчено, покончено тамъ, гдѣ зачалось.
   ИЗАБ. Будьте же хоть сколько-нибудь сострадательны.
   АНД. Таковъ я всего болѣе, когда являю правосудіе; потому что тутъ я состражду людямъ, которыхъ не знаю, но которые, въ послѣдствіи, могли бы пострадать отъ потворства злу, и справедливъ съ тѣмъ, кто, лишаясь за одно гнусное дѣло жизни, лишается возможности свершить еще другое. Убѣдитесь въ этомъ; вашъ братъ умретъ завтра; будьте увѣрены.
   ИЗАБ. И вы будете первымъ, произнесшимъ такой приговоръ, а онъ -- подвергшимся ему. О, прекрасно имѣть силу исполина, но безчеловѣчно исполински ей пользоваться.
   ЛЮЦ. (Тихо). Отлично.
   ИЗАБ. Могли бы великіе міра сего гремѣть, какъ самъ Юпитеръ, не было бы покоя Юпитеру, потому что каждое мелкое даже, ничтожное начальствующее лице потрясало бы его небо громами; громы только и слышались бы. О, Боже милосердый! ты расщепляешь острыми, сѣрными стрѣлами своими скорѣе нерасщепляемый, сучковатый дубъ, чѣмъ слабую мирту; а человѣкъ, гордый человѣкъ, облеченный крохотной, мимолетной властью, забывая, что всего больше долженъ бы помнить -- свою стеклянную природу, выдѣлываетъ, какъ злая обезьяна, такія безумныя предъ небомъ штуки, что ангелы рыдаютъ, а будь они, какъ мы, смѣшливы, дохохотались бы до смертности.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Напирайте, напирайте на него; смягчится; вижу, подается.
   ПРОФ. (Про себя). О, даруй ей, небо, успѣхъ!
   ИЗАБ. Нельзя вамъ по себѣ судить о ближнемъ. Великіе міра могутъ трунить и надъ святыми; въ нихъ это называется остроуміемъ, въ низшихъ же -- гнуснымъ нечестіемъ.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Такъ; больше такого.
   ИЗАБ. Что у полководца гнѣвное только слово, то у солдата чистое богохульство.
   ЛЮЦ. (Тихо ей же), больше, слушайтесь, этого.
   АНД. Почему же ко мнѣ относите вы эти изрѣченья?
   ИЗАБ. Потому что власть, хоть и она такъ же, какъ всѣ, ошибается, имѣетъ въ себѣ самой родъ лѣкарства, врачующаго погрѣшность властителя. Постучитесь въ вашу собственную грудь, спросите ваше сердце не знакомо ли и оно съ чѣмъ нибудь подобнымъ грѣху моего брата, и если оно сознается въ грѣховности, такъ же естественной, какъ и братнина, не дозволяйте ему влагать въ уста ваши что-либо враждебное жизни моего брата.
   АНД. (Про себя). Въ ея словахъ столько ума, что и мои увлекается имъ. (Громко) Прощайте.
   ИЗАБ. О нѣтъ, воротитесь, мой добрый господинъ.
   АНД. Я додумаю.-- Придите завтра.
   ИЗАБ. Воротитесь, дослушайте чѣмъ хочу я подкупить васъ.
   АНД. Какъ! подкупить меня?
   ИЗАБ. Да, дарами, которые раздѣлитъ съ вами небо.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Все иначе испортили бы.
   ИЗАБ. Не презрѣнными кружками чеканенаго золота {Въ прежнихъ изданіяхъ: with fond shekers... По Колльеру: with fond sirkles...}, по камнями, болѣе или менѣе дорогими, смотря по цѣнности какую придаетъ имъ прихоть, а чистыми молитвами, которыя вознесутся къ небу и дойдутъ до него прежде, чѣмъ взойдетъ солнце; молитвами душъ непорочныхъ, постящихся дѣвъ, чуждыхъ всего мірскаго.
   АНД. Хорошо; придите завтра.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Будетъ; дѣло идетъ на ладъ уходите.
   ИЗАБ. Да хранитъ Господь нашу милость.
   АНД. (Про себя). Аминь. Я на перекрещивающемся молитвами пути къ искушенью.
   ИЗАБ. Въ которомъ же часу могу я завтра прійдти къ вашей милости?
   АНД. Во всякое до обѣда время.
   ИЗАБ. Да хранитъ васъ небо! (Уходитъ съ Люціо и Профосомъ.)
   АНД. Отъ тебя; отъ твоей добродѣтели!-- Что же, что же это такое? Ея, или моя это вина? Искуситель, или искушаемый -- кто грѣшитъ болѣе? О нѣтъ! не она; и не искушаетъ она; это я, лежа, на солнцѣ, подлѣ фіалки, не благоухаю, какъ цвѣтокъ, а зашиваю, какъ трупъ, отъ благодатнаго его вліянія. Возможно ли, чтобъ скромность могла соблазнять наши чувства больше, чѣмъ женская легкомысленность? Имѣя достаточно пустопорожняго мѣста, захотимъ мы снести святилище и замѣнить его нашими мерзостями? О, гадко, гадко, гадко! Что ты дѣлаешь? или что ты такое, Анджело? Желаешь ей позора за то именно, что дѣлаетъ ее такъ прекрасною? О, пусть же живетъ братъ ея! Воры имѣютъ право воровать, когда сами судьи воруютъ. Что же это? люблю я ее, что хочется опять услышать ея говоръ, полюбоваться ея глазами? О чемъ мечтаю я? О, коварный врагъ, чтобъ поймать святаго, насаживающій на крючекъ святое. Всего опаснѣй искушенье, когда оно гонитъ насъ къ грѣху любовью добродѣтели; никогда блудница, и двойною своей силой, природы и искуства, не могла тронуть меня; а эта добродѣтельная дѣвушка покорила совершенно. До сихъ поръ, видя влюбленныхъ, я улыбался и удивлялся какъ это возможно.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 3.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ Герцогъ, въ монашеской одеждѣ, и Профосъ.

   ГЕРЦ. Миръ вамъ, Профосъ! Вы, полагаю, Профосъ вѣдь?
   ПРОФ. Профосъ. Что вамъ, святый отецъ, угодно?
   ГЕРЦ. По долгу христіанскому и по священному уставу нашего ордена, я пришелъ извѣстить удрученныя въ этой темницѣ души; пользуясь общимъ намъ нравомъ, прошу показать мнѣ ихъ и сообщить ихъ преступленія, чтобы по нимъ я могъ сообразить мое назиданіе.
   ПРОФ. Сдѣлалъ бы для васъ и больше этого, если бъ больше понадобилось.

Входитъ Джульета.

   Вотъ, смотрите, сюда идетъ одна изъ моихъ заключенныхъ. Благородная эта дѣвица, павъ отъ бурныхъ порывовъ своей юности, спалила доброе свое имя. Она беременна, а виновникъ этого -- молодой человѣкъ, способный скорѣе совершить другое такое преступленіе, чѣмъ умереть за него,-- осужденъ на смерть.
   ГЕРЦ. Когда же долженъ онъ умереть?
   ПРОФ. Кажется завтра.-- (Джульетѣ) Я все для васъ сдѣлалъ; подождите еще немного, и васъ переведутъ.
   ГЕРЦ. Каешься ты, моя милая, въ грѣхѣ своемъ?
   ДЖУЛ. Каюсь, и терпѣливо несу позоръ его.
   ГЕРЦ. Я научу, какъ тебѣ допросить твою совѣсть, допытаться: искренно твое раскаяніе, или накидное только.
   ДЖУЛ. Поучусь съ радостью.
   ГЕРЦ. Любишь ты погубившаго тебя человѣка?
   ДЖУЛ. О да; такъ же, какъ погубившую его женщину.
   ГЕРЦ. По взаимному, стало, согласію совершено крайне предосудительное дѣло ваше?
   ДЖУЛ. По взаимному.
   ГЕРЦ. Въ такомъ случаѣ ты больше, чѣмъ онъ виновата.
   ДЖУЛ. Признаюсь, и каюсь въ томъ, отецъ.
   ГЕРЦ. Такъ, дочь моя, и слѣдуетъ, если каешься не изъ того только, что грѣхъ довелъ тебя до позора; такое сокрушеніе всегда ради насъ самихъ, нисколько не ради неба; оно показываетъ, что не изъ любви, а изъ страха хотимъ мы угодить небу {Въ прежнихъ изданіяхъ: we would not spare heaven... По Колльеру: we would not serve heaven...}.
   ДЖУЛ. Я каюсь въ самомъ грѣхѣ, позоръ же несу безропотно.
   ГЕРЦ. При томъ и оставайся. Твой сообщникъ, какъ слышу, долженъ завтра умереть,-- иду къ нему съ назиданіемъ. Да пребываетъ надъ тобой божье благословеніе! Benedicite! (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. Долженъ завтра умереть! О, какъ несправедливъ ко мнѣ законъ {Въ оригиналѣ love -- любви.}, задерживая жизнь, только ужасами смерти услаждаемую!
   ПРОФ. Ужасно жаль. его. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Комната въ домъ Анджело.

Входитъ Анджело.

   АНДЖ. Хочу молиться и думать -- мысль и молитва расходятся: небу достаются пустыя слова, дума же, не внемля языку, остается прикованной къ Изабеллѣ. Небо въ устахъ -- точно я только жую его имя,-- а въ сердцѣ мощный, вздымающійся грѣхъ моего помысла. Государство, о которомъ только и заботился, теперь для меня то же, что хорошая книга, отъ частаго чтенія сдѣлавшаяся сухой и скучной; даже мою степенность, которой я такъ -- да не услышитъ этого никто,-- гордился, промѣнялъ бы я съ радостью на ничтожную, попусту въ воздухѣ крутящуюся пушинку. О, какъ часто, мѣсто, санъ высокій, вынуждаете вы своей уборкой, обстановкой благоговѣніе глупцевъ; подчиняете и умнѣйшихъ лживой своей внѣшности! Ты же кровь -- ты всегда кровь. Напишите: добрый ангелъ на рогахъ дьявола -- и они не будутъ гребнемъ дьявола.

Входитъ Служитель.

   Что, кто тамъ?
   СЛУЖ. Какая-то Изабелла, монахиня, хочетъ васъ видѣть.
   АНДЖ. Введи. (Служитель уходитъ.) О Боже! зачѣмъ приливаетъ такъ кровь къ сердцу, лишая его самообладанія, лишая и всѣ другіе органы необходимой пригодности? Такъ дуритъ глупая толпа съ падающимъ въ обморокъ;всѣ бросаются, чтобъ помочь ему, и не допускаютъ такимъ образомъ воздуха, который могъ бы оживить его; такъ подданные любимаго царя, покидая изъ угодливой преданности свои занятія, тѣснятся вокругъ него, и поневолѣ должны тяготить его неловкимъ выраженіемъ любви своей.

Входитъ Изабелла.

   Что, прекрасная дѣва?
   ИЗАБ. Пришла узнать, какъ угодно вамъ рѣшить.
   АНДЖ. Угоднѣй было бы мнѣ, если бъ вы, не спрашивая, знали какъ. Не можетъ братъ вашъ жить.
   ИЗАБ. Не можетъ?-- Да хранитъ Господь вашу милость! (Хочетъ уйдти.)
   АНДЖ. Но могъ бы; и пожалуй, такъ же долго, какъ вы, или я;-- долженъ однакожъ умереть.
   ИЗАБ. По вашему приговору?
   АНДЖ. Да.
   ИЗАБ. Когда же? прошу, скажите, чтобы въ этотъ срокъ, будетъ ли онъ длиненъ или коротокъ, можно было приготовить его такъ, что не пострадаетъ душа его.
   АНДЖ. О, гнусны грязные эти пороки! Прощать наглое сладострастіе чеканящихъ божіе подобіе въ запрещенныхъ чеканкахъ то же, что прощать похищающихъ у природы рожденнаго уже человѣка; преступны одинаково и беззаконное уничтоженіе законной жизни и порожденіе недозволеннымъ образомъ незаконной.
   ИЗАБ. Такъ опредѣлено на небѣ -- не на землѣ.
   АНДЖ. Вы такъ думаете? такъ я сейчасъ же поймаю васъ. Что было бы для васъ лучше: предоставить ли справедливѣйшему изъ законовъ жизнь вашего брата, или спасти его, предавъ ваше тѣло такому же сладострастному грѣху, какъ та, которую обезчестилъ онъ?
   ИЗАБ. Скорѣе, вѣрьте, отдала бы я тѣло, чѣмъ душу.
   АНДЖ. Говорю не о душѣ вашей. Вынужденные грѣхи наши имѣютъ скорѣй численное, чѣмъ отвѣтственное значеніе.
   ИЗАБ. Какъ?
   АНДЖ. Не хочу впрочемъ ручаться за это; потому что могу сказать и противъ того, что сказалъ. Отвѣтьте только вотъ на что: я, въ настоящемъ случаѣ гласъ положительнаго закона, произношу смертный приговоръ вашему брату -- можетъ быть благочестіе въ грѣхѣ спасенія жизни этого брата?
   ИЗАБ. Спасите только, и я возьму отвѣтственность за то на свою душу; да это совсѣмъ и не грѣхъ, а само благочестіе.
   АНДЖ. Спасете со взятіемъ отвѣтственности на свою душу -- сдѣлаете грѣхъ и благочестіе равнозначительными.
   ИЗАБ. О, если мольба о жизни брата грѣхъ -- позволь мнѣ, небо, нести его! грѣхъ и ваше согласіе на мою просьбу -- я сдѣлаю моей утренней молитвой мольбу о причисленіи его къ моимъ собственнымъ, о томъ, чтобы онъ никакъ вамъ не вмѣнялся.
   АНДЖ. Нѣтъ, послушайте; вы не слѣдите вашей мыслью за моей; вы или дѣйствительно ничего не знаете, или прикидываетесь только не понимающей, а это нехорошо.
   ИЗАБ. Пусть буду невѣждой, пусть не будетъ во мнѣ ничего хорошаго, было бы только благодатное сознаніе, что я но лучше того, что есть.
   АНДЖ. Такъ, желая проявиться въ большемъ блескѣ, коритъ самое себя мудрость; такъ черными масками оглашается прикрываемая ими красота {Въ прежнихъ изданіяхъ: an enshield beauty... По Колльеру: an inshell'd beauty...} въ десять разъ громче, чѣмъ красота выставляемая. Слушайте же; чтобъ вы вполнѣ могли понять меня, буду говорить прямѣе. Братъ вашъ осужденъ на смерть.
   ИЗАБ. Да.
   АНДЖ. И преступленіе его оказывается, по закону, подлежащимъ именно этому наказанію.
   ИЗАБ. Такъ.
   АНДЖ. Предположите же, что спасти ему жизнь одно только средство -- я не предлагаю впрочемъ его, и никакого другаго, привожу только такъ, для примѣра {Въ прежнихъ изданіяхъ: in the lots of question... По Колльеру: in the force of question...},-- чтобы вы, сестра его, плѣнили лице, вліяніе котораго на судей, или собственное высокое значеніе, могутъ вырвать вашего брата изъ узъ все-связующаго закона {Въ старыхъ изданіяхъ: all-building law... По Колльеру: all-binding law...}, что вамъ, видя тщету всѣхъ другихъ средствъ, остается только предоставить сокровища вашего тѣла этому предполагаемому; что безъ того не спасти его; что сдѣлали бы вы?
   ИЗАБ. То же, что и для самой себя. Будь я приговорена къ смерти, я скорѣй приняла бы и рубцы жестокаго бичеванья за рубины, и разоблачилась бы на смерть, какъ на страстно желанное ложе, чѣмъ предала бы тѣло мое позору.
   АНДЖ. Братъ вашъ долженъ, стало, умереть?
   ИЗАБ. Это легче. Лучше умереть брату временно, чѣмъ сестрѣ, спасая его, на вѣки.
   АНДЖ. Не будете ли вы въ такомъ случаѣ такъ же жестоки, какъ приговоръ, который такъ осуждали?
   ИЗАБ. Выкупъ позоромъ и безкорыстное прощенье не одного происхожденія; законное милосердіе никакимъ образомъ не съ родни безчестному избавленію.
   АНДЖ. Сейчасъ называли вы, кажется, законъ тираномъ; старались доказать, что проступокъ вашего брата скорѣй шалость, чѣмъ преступленье.
   ИЗАБ. О, простите мнѣ это; мы часто, чтобъ добиться желаемаго, говоримъ не то, что думаемъ. Я нѣсколько извиняю ненавистное для меня, чтобъ помочь горячо любимому.
   АНДЖ. Всѣ мы слабы.
   ИЗАБ. Казните же моего брата, когда никто, только онъ одинъ будетъ данникомъ слабости.
   АНДЖ. Слабы также и женщины.
   ИЗАБ. Какъ зеркала, въ которыя смотрятся, такъ же легко, какъ отражаютъ, и разбивающіяся. Женщины!-- О, будь имъ, Боже, помощникомъ! мущины губятъ ихъ, пользуясь этимъ. Да, мы въ десять разъ слабѣе; потому что нѣжны, какъ наше сложеніе, довѣрчивы и къ ложнымъ впечатлѣніямъ.
   АНДЖ. Вѣрю, и не такому свидѣтельству о вашемъ собственномъ полѣ -- такъ какъ полагаю, что мы созданы не на столько сильными, чтобы наши недостатки не могли преодолѣвать насъ,-- буду смѣлѣе; заручусь вашими же словами. Будь тѣмъ, что ты есть, то есть женщиной; будешь большимъ -- не будешь ею; женщина ты -- какъ это такъ хорошо обнаруживается всей внѣшностью,-- докажи это теперь, надѣвъ предопредѣленную ливрею.
   ИЗАБ. У меня одинъ языкъ; прошу и васъ говорить прежнимъ языкомъ.
   АНДЖ. Скажу же прямо; пойми -- я люблю тебя.
   ИЗАБ. Мои братъ любилъ Джульету; и вы говорите мнѣ, что онъ умретъ за то.
   АНДЖ. Не умретъ, Изабелла, если ты меня полюбишь.
   ИЗАБ. Я знаю, вашъ санъ дозволяетъ вамъ, чтобъ испытать другихъ, представляться и нѣсколько худшими, чѣмъ вы есть.
   АНДЖ. Вѣрь, клянусь честью, слова мои прямое выраженье моего намѣренія.
   ИЗАБ. Я! слишкомъ же мала эта честь, чтобъ стоить вѣры, и какъ гадко намѣреніе!-- О, лицемѣріе, лицемѣріе!-- Берегись; я оглашу тебя, Анджело. Подпиши сейчасъ же прощеніе брату, или, не щадя гортани, громко возвѣщу всему міру, что ты такое!
   АНДЖ. Кто же повѣритъ тебѣ, Изабелла? Незапятнанное мое имя, строгость моей жизни, мое противъ тебя свидѣтельство и занимаемое мною въ государствѣ мѣсто перевѣсятъ такъ твое обвиненіе, что ты задохнешься въ своемъ доносѣ, сочтешься клеветницей. Началъ -- дамъ теперь поводья чувственному моему бѣгу. Приспособь свое согласіе къ силѣ моей страсти; брось всякое жеманство, скучную стыдливость, отгоняющія и то, чего жаждутъ; спаси своего брата, предоставивъ мнѣ свое тѣло; иначе не только что не миновать ему смерти -- твоя жестокость растянетъ еще смерть его въ медленную пытку. Дай завтра же отвѣтъ, или страсть, вполнѣ теперь овладѣвшая мной, сдѣлаетъ меня его тираномъ. Что же до твоихъ угрозъ -- разсказывай что хочешь: моя ложь пересилитъ твою правду. (Уходитъ.)
   ИЗАБ. Комуже жаловаться мнѣ? Стану разсказывать -- кто повѣритъ? О гибельныя уста, однимъ и тѣмъ же языкомъ и осуждающія и оправдывающія, заставляющія законъ угождать ихъ произволу, пристегивающія и правду и неправду къ своей прихоти, чтобы онѣ слѣдовали за пей, куда бъ ни повлекла. Пойду къ брату. Хоть онъ и палъ отъ пыла крови -- столько въ немъ все-таки чести, что, имѣй онъ двадцать головъ, обреченныхъ двадцати кровавымъ плахамъ, онъ скорѣй сложилъ бы ихъ всѣ, чѣмъ допустилъ бы, чтобъ сестра его подвергла тѣло свое такому страшному оскверненію. Живи же, Изабелла, цѣломудренной, умри мой братъ; дороже брата наше цѣломудріе. Скажу однакожь ему о требованіи Анджело, и приготовлю, для спасенія души его, къ смерти. (Уходитъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ Герцогъ, Клавдіо и Профосъ.

   ГЕРЦ. Такъ ты надѣешься еще, что Анджело проститъ тебя?
   КЛАВ. Надежда единственное вѣдь утѣшеніе несчастнаго. Надѣюсь жить, готовь и умереть.
   ГЕРЦ. Разсчитывай на одну только смерть; и смерть и жизнь будутъ тогда сноснѣе. Веди такую бесѣду съ жизнью: лишусь я тебя -- лишусь того, о чемъ никто, кромѣ глупцевъ, не пожалѣетъ; раболѣпное ты всякому воздушному вліянію дыханіе, ежечасно тревожащее жилище, въ которомъ пребываешь; прямая шутиха ты смерти, потому что, стараясь спастись отъ нея бѣгствомъ, постоянно на нее натыкаешься; и не благородна ты, потому что и все, что есть въ тебѣ обаятельнаго, вскармливается самымъ низкимъ; нисколько ты и не мужественна, потому что боишься даже нѣжнаго, раздвоеннаго жала жалкаго червя; лучшій твой отдыхъ -- сонъ, который ты часто и призываешь, и трепещешь смерти, тогда какъ она тотъ же сонъ. Ты и не сама, потому что существуешь многими тысячами порошинокъ, порождаемыхъ перстью; не можешь назваться и счастливой, потому что безпрестанно добиваешься того, чего не имѣешь, а то, что имѣешь -- забываешь. И невѣрна ты, потому что здоровье твое страшно мѣняется по мѣсяцу; и бывши богатой, бѣдна ты, потому что, подобно ослу, выгибающему спину подъ слитками, несешь тяжелыя свои сокровища какой-нибудь только день, и смерть развьючиваетъ уже тебя; нѣтъ у тебя и друга, потому что твои собственныя внутренности, зовущія тебя матерью, прямое порожденіе твоихъ собственныхъ нѣдръ, клянутъ ломоту, проказу и простуду за то, что не кончаютъ тебя скорѣе. Нѣтъ у тебя ни юности, ни старости -- есть только нѣчто въ родѣ послѣобѣденнаго сна, о той и о другой грѣзящаго; потому что и пресловутая твоя юность {Въ прежнихъ изданіяхъ: thy blessed youth... По Колльеру: thy boasted youth...} также старѣется, прося милостыни у параличной дряхлости, а состарилась и разбогатѣла -- нѣтъ уже ни пыла, ни страстности, ни силъ, ни красоты для наслажденія богатствомъ. Что же есть еще въ томъ, что называется жизнью? Тысячи еще смертей кроются въ этой жизни, а мы боимся смерти, весь этотъ разладъ кончающей.
   КЛАВ. Благодарю, святый отецъ. Вижу теперь, что, вымаливая жизнь, ищешь смерти, что, ища смерти, находишь жизнь; пусть же приходитъ она!
   ИЗАБ. (За сценой). Миръ дому сему; благодать и согласіе пребывающимъ въ немъ!
   ПРОФ. Кто это тамъ? Входите; такое желаніе стоитъ привѣта.

Входитъ Изабелла.

   ГЕРЦ. Я скоро опять навѣщу тебя, сынъ мой.
   КЛАВ. Благодарю, святый отецъ.
   ИЗАБ. Мнѣ нужно сказать два, три слова Клавдіо.
   ПРОФ. Милости просимъ. Синьоръ, сестра ваша.
   ГЕРЦ. На одно, Профосъ, слово.
   ПРОФ. На сколько угодно.
   ГЕРЦ. Спрячь меня такъ, чтобъ я могъ ихъ слышать. (Уходитъ съ Профосомъ.)
   КЛАВ. Ну что же, сестра, съ какимъ ты утѣшеньемъ?
   ИЗАБ. Съ такимъ какъ всѣ утѣшенья: съ прекраснѣйшимъ; право, прекраснѣйшимъ. Всемогущій Анджело, имѣя дѣла на небесахъ назначаетъ тебя туда своимъ спѣшнымъ посломъ, и на вѣчное притомъ тамъ пребываніе; спѣши же какъ слѣдуетъ приготовиться; ты завтра же отправляешься.
   КЛАВ. И никакого средства къ спасенію?
   ИЗАБ. Никакого, кромѣ разрывающаго сердце, спасая голову.
   КЛАВ. Какое нибудь есть, стало?
   ИЗАБ. Да, братъ, ты можешь еще жить; въ твоемъ судьѣ есть дьявольское милосердіе, которое, если ты прибѣгнешь къ нему, даруетъ тебѣ жизнь, но по гробъ скованную.
   КЛАВ. Вѣчной тюрьмой?
   ИЗАБ. Да, именно вѣчной тюрьмой; заключеніемъ, хотя бы и весь міръ, во всей его необъятности, былъ отверзтъ тебѣ.
   КЛАВ. Какимъ же образомъ?
   ИЗАБ. А такимъ, что, согласись только, и оно сдеретъ съ тебя кору чести, оставитъ нагимъ совершенно.
   КЛАВ. Да скажи же, въ чемъ именно дѣло.
   ИЗАБ. О, боюсь я за тебя, Клавдіо; боюсь, что захочешь сохранить горячешную жизнь, что шесть или семь лѣтъ лишнихъ предпочтешь вѣчной чести. Достанетъ у тебя духу умереть? Ощущеніе смерти болѣе всего вѣдь въ опасеніи; въ отношеніи же физической боли и бѣдный жукъ, на котораго мы наступаемъ, подвергается такимъ же, какъ и гигантъ, предсмертнымъ страданіямъ.
   КЛАВ. Зачѣмъ же ты такъ меня позоришь? Неужли ты думаешь, что могу добыть рѣшимость изъ цвѣточной только нѣжности? Долженъ я умереть -- я встрѣчу вѣчную ночь, какъ невѣсту, и сожму ее въ своихъ объятіяхъ.
   ИЗАБ. Это говоритъ мой братъ; это могила отца подаетъ голосъ! Да, ты долженъ умереть. Ты слишкомъ благороденъ, чтобъ сохранить жизнь низкимъ средствомъ. Наружно-святый намѣстникъ, суровое лице и разумныя рѣчи котораго забиваютъ юность и распугиваютъ, какъ соколъ птицъ, проказы -- воплощенный демонъ; вздумаютъ выбрасывать внутреннюю грязь его, окажется глубокой, какъ адъ, трясиной.
   КЛАВ. Какъ, святѣйшій Анджелло {Въ прежнихъ изданіяхъ: The princely Angelo?... По Колльеру: The priestly Angelo?...}?
   ИЗАБ. Все это хитрая уборка ада, нарядившаго грѣховнѣйшее тѣло, чтобъ скрыть это, въ ризы благочестія {Въ прежнихъ изданіяхъ: In princely guards!.. По Колльеру: In priestly garb!...}. Повѣришь ли, Клавдіо, пожертвуй я ему моей дѣвственностью, ты былъ бы спасенъ.
   КЛАВ. О, Боже! не можетъ это быть.
   ИЗАБ. Можетъ; за гнусный этотъ грѣхъ онъ далъ бы тебѣ полную свободу постоянно, точно такимъ же образомъ передъ нимъ провиняться. Нынѣшней ночью я должна сдѣлать то, что и выговорить противно, или завтра же умрешь ты.
   КЛАВ. Ты не сдѣлаешь этого.
   ИЗАБ. Будь это только жизнь моя, я отдала бы ее, для спасенія твоей, такъ же легко, какъ какую-нибудь булавку.
   КЛАВ. Благодарю, дорогая моя Изабелла.
   ИЗАБ. Приготовся же завтра умереть, Клавдіо.
   КЛАВ. Да.-- Такъ и въ немъ есть страсти, заставляющія его обходить законъ, имъ же возстановляемый? Вѣрно не грѣхъ это; или изъ семи смертныхъ -- наималѣйшій.
   ИЗАБ. Какой наималѣйшій?
   КЛАВ. Будь это такъ ужь преступно, онъ, такъ мудрый, захотѣлъ ли бы за минутное наслажденіе подвергнуться вѣчному осужденію?-- О, Изабелла!
   ИЗАБ. Что хочетъ сказать братъ мой?
   КЛАВ. Страшна смерть.
   ИЗАБ. А жизнь позорная гнусна.
   КЛАВ. Такъ, но умереть, отправиться невѣдомо куда; лежать и гнить подъ холодной насыпью; утратить эту теплую, полную ощущеній жизненность, чтобъ обратиться въ сваленный комъ, между тѣмъ какъ ликовавшему духу придется купаться въ огненныхъ волнахъ, или пребывать въ бросающихъ въ дрожь пространствахъ толсто-ребраго льда, или, заключенному въ незримые вѣтры, носиться безъ устали вкругъ висящаго въ воздухѣ міра; или сдѣлаться худшимъ изъ тѣхъ худшихъ, которыхъ своевольное, безпорядочное воображеніе представляетъ воющими!-- Слишкомъ это ужасно! И тягчайшая, горестнѣйшая жизнь, на какую только могутъ осудить лѣта, болѣзни, нищета и заключеніе -- рай въ сравненіи съ тѣмъ, чего мы въ смерти боимся.
   ИЗАБ. Боже!
   КЛАВ. Даруй мнѣ жизнь, сестра! Какой бы ты грѣхъ ни совершила для спасенія жизни брата -- природа отпуститъ его тебѣ на столько, что и онъ будетъ добродѣтелью.
   ИЗАБ. О, животное! о, низкій трусъ! о, подлый негодяй! Ты отъ грѣха моего хочешь сдѣлаться человѣкомъ? 11е кровосмѣшеніе своего рода -- получить жизнь отъ позора родной сестры? Что должна я подумать? Подшутила, чего не дай Боже, моя мать подъ отцомъ моимъ; потому что отъ его крови такой безобразный отпрыскъ беспутства никакъ не мыслимъ. Отрекаюсь отъ тебя. Умри! погибни! если бъ мнѣ стоило только нагнуться чтобъ спасти тебя, я и тогда предоставила бы тебя судьбѣ твоей. Тысячами молитвъ буду я молить тебѣ смерти; ни слова не вымолвлю для спасенія.
   КЛАВ. Полно, послушай, Изабелла.
   ИЗАБ. О, какъ гадко, гадко, гадко! Не случайно, а свойственно тебѣ твое преступленіе. Милосердіе къ тебѣ сдѣлало бы себя сводней. (Уходя) Лучше скорѣй умереть тебѣ.
   КЛАВ. О, послушай, Изабелла!

Входитъ Герцогъ.

   ГЕРЦ. Позволь, юная сестра, сказать тебѣ слово, одно только слово.
   ИЗАБ. Что вамъ угодно?
   ГЕРЦ. Мнѣ хотѣлось бы, если есть у тебя свободное время, сейчасъ поговорить съ тобой; твое согласіе на мою просьбу будетъ и для тебя самой полезно.
   ИЗАБ. Лишняго времени нѣтъ у меня; мое промедленіе здѣсь похититъ его у другихъ дѣлъ; но для васъ, не надолго я останусь.
   ГЕРЦ. (Клавдіо). Сынъ мой, я слышалъ все, что было между тобой и сестрой твоей. Анджело вовсе не имѣлъ намѣренія соблазнить ее; хотѣлъ только, изучая свойства человѣка вообще, испытать ея добродѣтель, и ея прекрасный, истинной честью внушенный отказъ очень его порадовалъ. Я духовникъ Анджело, и знаю, что это такъ; а потому приготовься къ смерти. Не тѣшь своей рѣшимости пустыми надеждами: ты долженъ завтра умереть; ступай преклони колѣна и готовься къ смерти.
   КЛАВ. Дай мнѣ прежде попросить прощенія у сестры моей. Я до того разладилъ съ жизнью, что буду молить, чтобы меня отъ нея избавили.
   ГЕРЦ. При этомъ и оставайся; прощай. (Клавдіо уходитъ.)

Входитъ Профосъ.

   Профосъ, слово и съ тобой.
   ПРОФ. Что угодно святому отцу?
   ГЕРЦ. Чтобы ты, такъ какъ ты пришелъ, ушелъ опять. Оставь меня на минуту наединѣ съ этой дѣвицей. Мой образъ мыслей и одежда ручаются что бесѣда со мной не повредитъ ей.
   ПРОФ. Въ часъ добрый. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Рука, содѣлавшая тебя прекрасной, сдѣлала тебя и доброй; доброта, ограничивающаяся красотой только {Въ прежнихъ изданіяхъ: The goodness, that is cheap in beauty... По Колльеру: The goodness that is chief in beauty. }, дѣлаетъ красоту добромъ весьма недолговѣчнымъ; но такъ какъ благолѣпіе душа существа твоего, то она и тѣло свое сохранитъ навсегда прекраснымъ. О посягательствѣ Анджело на твою честь я узналъ случайно, и, не представляй человѣческая слабость примѣровъ подобнаго паденія, подивился бы паденію Авджело. Что же сдѣлаешь ты, чтобъ удовлетворить намѣстника и спасти брата?
   ИЗАБ. Сейчасъ же пойду и скажу ему мое рѣшеніе. Лучше ужъ брату умереть по закону, чѣмъ сыну моему родиться незаконно. Какъ же однакожь ошибся добрый нашъ Герцогъ въ Анджело! Возвратится онъ и найду я доступъ къ ному, не раскрывать мнѣ никогда рта, если не обличу его намѣстника.
   ГЕРЦ. Хорошо бы это было; но, въ настоящемъ положеніи дѣла, онъ непремѣнно увернется отъ твоего обвиненія: скажетъ, что хотѣлъ только попытать тебя. Послушай по этому моего совѣта, моей любви дѣлать добро. Средство къ спасенію представляется само собою. Я убѣжденъ, что ты честнѣйшимъ образомъ, нисколько не запятнавъ своей прелестной личности, можешь оказать вполнѣ заслуженное благодѣяніе одной бѣдной, оскорбленной дѣвицѣ, избавить твоего брата отъ кары гнѣвнаго закона и весьма еще угодить отсутствующему Герцогу, если онъ когда нибудь возвратится и услышитъ объ этомъ.
   ИЗАБ. Скажи же, святой отецъ, какъ? У меня хватитъ духа на все, что только не противно честности моего духа.
   ГЕРЦ. Добродѣтель смѣла, не знаетъ доброта страха. Слыхала ты о Маріанѣ, сестрѣ Фредерика, доблестнаго, погибшаго на морѣ воина?
   ИЗАБ. Слыхала, и только хорошее.
   ГЕРЦ. На ней долженъ былъ жениться Анджело; онъ былъ обрученъ съ ней, и день брака былъ уже назначенъ; но въ промежутокъ между днемъ обрученія и днемъ брака, братъ ея Фредерикъ гибнетъ на морѣ вмѣстѣ съ кораблемъ, на которомъ находилось и приданое его сестры. Представь же себѣ, какъ жестоко отозвалось это на бѣдной дѣвушкѣ: она лишилась тутъ не только благороднаго, прославившагося уже брата, горячо и нѣжно ее любившаго, но и своей части, основы своего счастія -- своего приданаго; а съ тѣмъ и съ другимъ -- и жениха, такъ честнымъ казавшагося Анджело.
   ИЗАБ. Возможно ли? Покинулъ ее Анджело въ такомъ положеніи?
   ГЕРЦ. Покинулъ лить слезы; ни слезинки не осушилъ своимъ утѣшеніемъ; отрекся отъ всѣхъ клятвъ своихъ подъ предлогомъ открытія чего-то ее безчестящаго; коротко, предоставилъ гореванью, и она доселѣ горюетъ о немъ; а онъ остается камнемъ, обливаемымъ, но не смягчаемымъ ея слезами.
   ИЗАБ. Какой же благодатью была бы смерть, если бъ взяла эту бѣдную изъ этого міра! Какая же гадость жизнь, дозволяющая жить этому человѣку! Какъ тутъ помочь ей?
   ГЕРЦ. Это разрывъ, который ты легко можешь заживить, и заживленіе его не только что спасетъ жизнь твоего брата, но и сохранитъ тебя отъ безчестія.
   ИЗАБ. Скажи же какъ, святый отецъ.
   ГЕРЦ. Дѣвушка эта и теперь пылаетъ еще прежней страстью; возмутительная его жестокость, которая, по всей справедливости, должна бы погасить ея любовь, сдѣлала ее, какъ препона потокъ, еще сильнѣе и необузданнѣй. Ступай ты къ Анджело; отвѣть на его требованіе притворной покорностью; согласись на его желаніе, но только съ условіемъ, чтобъ тебѣ но долго съ нимъ оставаться; чтобы все совершилось въ глубочайшемъ мракѣ и безмолвіи, и въ соотвѣтственномъ тому мѣстѣ; согласится онъ на это -- уладимъ и все остальное. Мы посовѣтуемъ оскорбленной дѣвушкѣ занять твое мѣсто, пойдти вмѣсто тебя; огласится за тѣмъ ихъ свиданіе -- это самое, можетъ, заставитъ его вознаградить ее; такимъ образомъ братъ твой будетъ спасенъ, твоя честь не запятнана, бѣдная Маріана осчастливлена, а преступный намѣстникъ обличенъ. Я уговорю и приготовлю ее къ тому. Согласишься ты все это, какъ слѣдуетъ, продѣлать -- двойная польза этого обмана защититъ его отъ всякаго нарѣканія. Какъ ты думаешь?
   ИЗАБ. И одна уже мысль объ этомъ вполнѣ успокоиваетъ меня; убѣждена въ благодатнѣйшемъ успѣхѣ.
   ГЕРЦ. Все зависитъ отъ твоей ловкости. Ступай же сейчасъ къ Анджело; попроситъ онъ, чтобъ ты въ эту же ночь раздѣлила съ нимъ его ложе -- согласись. А я, между тѣмъ, отправлюсь въ предмѣстіе святаго Луки; тамъ, въ окруженномъ рвомъ загородномъ домѣ, живетъ покинутая Маріана; тамъ ты меня и найдешь. Кончай же скорѣй съ Анджело, чтобы скорѣе все покончить.
   ИЗАБ. Благодарю васъ за ваше утѣшительное содѣйствіе. До свиданія, святый отецъ. (Уходятъ въ разныя стороны.)
   

СЦЕНА 2.

Улица передъ тюрьмой.

Входятъ Герцогъ, въ монашеской одеждѣ, и ему навстрѣчу Локоть, Кловнъ и Полицейскіе.

   ЛОК. Ну нѣтъ, не будь тамъ средствъ противъ этого, торгуй вы мущинами и женщинами, какъ скотомъ, безпрепятственно, всему міру пришлось бы распивать бѣлый да темный бастардъ {Тутъ игра значеніями слова bastard -- родъ сладкаго винограднаго вина и незаконнорожденный.}.
   ГЕРЦ. Это что еще такое?
   КЛОВ. Конецъ всякому въ мірѣ веселью, когда изъ двухъ промысловъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: since of two usuris... По Колльеру: sinco of two usances...} веселѣйшій преслѣдуютъ, а сквернѣйшій, чтобъ было потеплѣй ему, самъ законъ жалуетъ подбитой мѣхомъ хламидой, и подбитой не однимъ еще, а лисьимъ и овечьимъ, для обозначенія, что лукавство, какъ красивѣйшій, превосходно для опушки.
   ЛОК. Иди же, иди, любезный,-- Божье вамъ благословеніе, почтеннѣйшій отче-брате.
   ГЕРЦ. И тебѣ, почтеннѣйшій брате-отче. Чѣмъ это провинился передъ тобой человѣкъ этотъ?
   ЛОК. Провинился это онъ, видите ли, передъ закономъ; полагаемъ, что онъ къ тому же и воръ, потому что престранную нашли при немъ отмычку, которую и препроводили къ намѣстнику.
   ГЕРЦ. Стыдись, негодяй; ты вѣдь сводникъ, гнусный сводникъ! живешь грѣхомъ, на который наводишь. Подумай только, что такое набивать брюхо, или прикрывать спину такимъ грязнымъ порокомъ; скажи самому себѣ: вѣдь я пью, ѣмъ, одѣваюсь, живу, благодаря только ихъ гадкому, животному вожделѣнію. Неужли ты думаешь, что такое вонючее существованіе можно назвать жизнію. Ступай, исправься, исправься.
   КЛОВ. Дѣйствительно, святой отецъ, припахиваетъ оно нѣсколько; но я могъ бы доказать --
   ГЕРЦ. Если дьяволъ удовлетворился испытаніемъ тебя въ грѣхахъ -- что ты вполнѣ принадлежишь ему. Веди же его въ тюрьму, констебль; безъ наказанія и поученія такое грубое животное не исправится.
   ЛОК. Онъ долженъ предстать предъ намѣстника; онъ предупреждалъ ужь его; намѣстникъ не терпитъ развратниковъ; промышляетъ онъ развратомъ и попалъ къ нему -- лучше бы ему сбѣгать за милю по своему дѣлу.
   ГЕРЦ. О, если бы всѣ мы были такими, какими нѣкоторые хотятъ казаться: чуждыми грѣховъ, какъ его грѣхъ -- кажущагося!

Входитъ Люціо.

   ЛОК. Стянется и его шея, святой отецъ, какъ ваши чресла, веревкой.
   КЛОВ. Чую спасеніе; представляю поручителя. Вотъ вамъ дворянинъ, и одинъ изъ друзей моихъ.
   ЛЮЦ. Что это, благороднѣйшій Помпей? Ужь не за Цезаремъ ли ты? не въ тріумфальномъ ли его шествіи? Нѣтъ ужь развѣ, только что сдѣлавшихся женщинами, Пигмаліоновыхъ красотокъ, для пріобрѣтенія которыхъ достаточно, всунувъ руку въ карманъ, вынуть ее сжатой? Какой же будетъ отвѣтъ на это? А? Что скажешь объ этомъ напѣвѣ, этой пѣснѣ, манерѣ? Не затопилъ ли ихъ послѣдній дождь? А? Что же скажешь, дружище {Въ прежнихъ изданіяхъ: What say'st thou, trot!... По Колльеру: What say'st thou, troth!...}? Таковъ ли свѣтъ, какъ былъ? Что въ ходу? Пасмурность и неговорливость? Или еще что-нибудь? Въ чемъ дѣло?
   ГЕРЦ. Все въ томъ же и томъ же! все въ сквернѣйшемъ!
   ЛЮЦ. Какъ поживаетъ мое сокровище, хозяйка твоя? Все сводничаетъ? А?
   КЛОВ. Съѣла, синьоръ, всю свою солонину, и сама усѣлась теперь въ кадку {При тогдашнемъ потогонномъ лѣченіи извѣстныхъ болѣзней кадки замѣняли ванны.}.
   ЛЮЦ. И прекрасно, такъ и слѣдуетъ. Всегда, пока свѣжа -- блудница, а просолилась -- сводня; неизбѣжное это послѣдствіе; такъ и должно быть. Ты въ тюрьму, Помпей?
   КЛОВ. Точно такъ, синьоръ.
   ЛЮЦ. Что жь, нельзя сказать, что это некстати, Помпей. Прощай же. Ступай; говори, что я отправилъ тебя туда; за долги, или за что-нибудь другое.
   ЛОК. За сводничество, за сводничество.
   ЛЮЦ. Прекрасно, и заключите его. Если заключеніе -- должное своднику, полное имѣетъ онъ на него право, потому что сводникъ онъ несомнѣнный, и старый еще, родился имъ. Прощай, любезный Помпей; поклонись отъ меня тюрьмѣ, Помпей. Какимъ же отличнымъ будешь ты теперь, Помпей, хозяиномъ; все будешь дома.
   КЛОВ. Я все таки надѣюсь, что ваша милость будете такъ добры, что поручитесь за меня.
   ЛЮЦ. Нѣтъ, не буду я такъ добръ, Помпей; не въ модѣ это теперь. Попрошу, напротивъ, продлить твое заключеніе; не покоришься ему терпѣливо -- тѣмъ задорнѣе окажешься. Прощай, любезный Помпей.-- Да благословигь васъ Господь, святой отецъ, ГЕРЦ. И васъ также.
   ЛЮЦ. А что Гриппа, все еще малюется, Помпей?
   ЛОК. Идемъ же, идемъ, любезный.
   КЛОВ. Такъ не поручитесь вы за меня?
   ЛЮЦ. Ни такъ, ни сякъ.-- Что на бѣломъ свѣтѣ новаго, святой отецъ? что новаго?
   ЛОК. Идемъ, идемъ, любезный.
   ЛЮЦ. Ступай, ступай въ кануру, Помпей. (Локоть, Кловнъ и Полицейскіе уходить.) Что новаго, отецъ, о герцогѣ?
   ГЕРЦ. Ничего. Можетъ быть вы что-нибудь слышали?
   ЛЮЦ. Одни говорятъ, что онъ у русскаго императора; другіе -- что въ Римѣ; а вы, какъ вы полагаете, гдѣ онъ?
   ГЕРЦ. Не знаю; гдѣ бы онъ однакожъ ни былъ, желаю ему всего хорошаго.
   ЛЮЦ. Дикое, съ его стороны, сумасбродство улизнуть изъ государства и присвоитъ нищенство, для котораго никогда не былъ рожденъ. Анджело отлично герцогствуетъ въ его отсутствіи; пробираетъ пороки.
   ГЕРЦ. И хорошо дѣлаетъ.
   ЛЮЦ. Немного побольше снисхожденья къ блуду было бы весьма не дурно. Въ отношеніи къ нему слишкомъ ужь онъ строгъ, отецъ святой.
   ГЕРЦ. Да слишкомъ ужь порокъ-то этотъ распространился; только строгостью и можно уничтожить его.
   ЛЮЦ. Дѣйствительно родство у него обширное, богатъ онъ и связями; но вѣдь совершенное его уничтоженіе, пока не уничтожатъ питья и ѣды, невозможно. Говорятъ, Анджело этотъ родился не отъ мущины и женщины, не обычнымъ порядкомъ; правда это, отецъ?
   ГЕРЦ. Какъ же иначе могъ онъ родиться?
   ЛЮЦ. Одни говорятъ, что изъ икры сирены; другіе -- что зачатъ парой трески; вѣрно только, что моча его, когда онъ мочится, оказывается льдомъ; это несомнѣнно; непреложно и то, что онъ существо совершенно непроизводительное.
   ГЕРЦ. Шутникъ вы, бойки на языкъ.
   ЛЮЦ. Да скажите же, не безчеловѣчіе, за возмущеніе какого-нибудь гульфа, лишать человѣка жизни! Сдѣлалъ ли бы это отсутствующій Герцогъ? Не повѣсилъ бы онъ человѣка и за сотню незаконнорожденныхъ; выдалъ бы скорѣй изъ своего кармана на вскормленіе тысячи. Онъ и самъ былъ нѣсколько склоненъ къ этимъ проказамъ, самъ пошаливалъ, и это научило его снисхожденью.
   ГЕРЦ. Никогда не слыхалъ я, чтобы отсутствующій Герцогъ былъ падокъ до женщинъ; не имѣлъ онъ этой слабости.
   ЛЮЦ. О, какъ же вы, отецъ, ошибаетесь.
   ГЕРЦ. Не могу.
   ЛЮЦ. Онъ-то? Герцогъ-то не имѣлъ? Возьмите хоть пятидесятилѣтнюю вашу нищенку -- и въ ея пустую коробку имѣлъ онъ обыкновеніе класть дукатъ. Были и въ Герцогѣ задоринки; любилъ онъ и понатянуться; могу это сообщить вамъ.
   ГЕРЦ. Вы, право, несправедливы къ нему.
   ЛЮЦ. Я, отецъ, былъ однимъ изъ его близкихъ. Герцогъ былъ человѣкъ очень осторожный, и я, полагаю, знаю причину его удаленія.
   ГЕРЦ. Какая жь это, скажите пожалуйста, причина?
   ЛЮЦ. Ну нѣтъ -- извините,-- это тайна, которую крѣпко должно держать за зубами; могу только намекнуть -- большинство подданныхъ считало Герцога мудрымъ.
   ГЕРЦ. Мудрымъ? чтожь, никто въ этомъ и не сомнѣвался.
   ЛЮЦ. А онъ человѣкъ страшно поверхностный, невѣжественный и безразсудный.
   ГЕРЦ. Это съ вашей стороны или зависть, или глупость, или какое нибудь недоразумѣніе; вся его жизнь, его правленіе дадутъ ему, въ случаѣ надобности, далеко лучшее свидѣтельство. Если судить о немъ только но дѣламъ его, и сама зависть признаетъ его и ученымъ, и государственнымъ, и военнымъ человѣкомъ. Поэтому вы говорите совершенно не зная его, а если зная, то сильно омраченные злобой.
   ЛЮЦ. Я, почтеннѣйшій, знаю и люблю его.
   ГЕРЦ. Любовь говоритъ съ большимъ знаніемъ, а знаніе съ большей любовью.
   ЛЮЦ. Подите, знаю я, что знаю.
   ГЕРЦ. Трудно мнѣ повѣрить этому; не знаете вы, что говорите. Возвратится когда нибудь Герцогъ, чего всѣ мы молимъ, я попрошу васъ къ отвѣту предъ лицемъ его; говорили вы по чистому убѣжденію, у васъ достанетъ мужества и поддержать сказанное. Я обязанъ потребовать васъ къ нему, и потому позвольте узнать ваше имя.
   ЛЮЦ. Я Люціо, хорошо извѣстный Герцогу.
   ГЕРЦ. Онъ еще лучше узнаетъ васъ, если доживу до возможности сообщить ему объ васъ.
   ЛЮЦ. Не боюсь я тебя.
   ГЕРЦ. Потому что надѣетесь, что Герцогъ никогда не возвратится, или считаете меня слишкомъ ужь не опаснымъ противникомъ. Впрочемъ, и въ самомъ дѣлѣ большаго-то вреда я не могу вамъ сдѣлать; вѣдь вы отъ всего отопретесь.
   ЛЮЦ. Скорѣй позволю повѣсить себя; ты, отецъ, очень во мнѣ ошибаешься. Но довольно объ этомъ. Можешь сказать мнѣ: умретъ, или не умретъ завтра Клавдіо?
   ГЕРЦ. Зачѣмъ же умирать ему?
   ЛЮЦ. Зачѣмъ? за тѣмъ, что воронкой наполнилъ бутылку. Желалъ бы, чтобъ Герцогъ, о которомъ сейчасъ говорили, возвратился ужь; обезлюдитъ безплотный его намѣстникъ все государство воздержностью; даже и воробьи, потому что блудливы, не должны вить гнѣздъ подъ его кровлей. Дѣла мрака, Герцогъ и оставлялъ бы во мракѣ, не выводилъ бы на свѣтъ; право, желалъ бы чтобъ онъ возвратился. Клавдіо, въ самомъ дѣлѣ, осужденъ за подъемъ юбки. Прощай, почтенный отецъ; прошу, помолись за меня. А Герцогъ, скажу тебѣ еще разъ, и по пятницамъ но брезгалъ бараниной. Время его, конечно, прошло ужь, но онъ и теперь не прочь еще полобызаться даже съ нищей, хотя бы отъ нея и припахивало ржанымъ хлѣбомъ и лукомъ; скажи, что я говорилъ это. Прощай. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. ни власть, ни сапъ не избавляютъ въ этомъ мірѣ отъ нареканья; не щадитъ, разящая съ тыла, клевета и чистѣйшей добродѣтели. Какой король могучь на столько, что можетъ связать желчный языкъ клеветника?-- Это кто идетъ сюда?

Входятъ Эскалъ, Профосъ, Надсаженая и Полицейскіе.

   ЭСК. Веди, веди ее въ тюрьму.
   НАД. О, мой добрый господинъ, будьте же ко мнѣ милостивы; вы, мой добрый господинъ, слывете вѣдь самымъ милосерднымъ человѣкомъ.
   ЭСК. Двойное, тройное предостереженіе, и опять та же провинность! Это и само милосердіе выведетъ изъ себя, заставитъ быть жестокимъ.
   ПРОФ. Одиннадцать уже лѣтъ, осмѣлюсь доложить вашей чести, занимается она сводничествомъ.
   НАД. Все это, ваша милость, наговоры нѣкоего Люціо. Госпожа Кэтъ Смиряй забеременѣла отъ него еще въ бытность здѣсь Герцога; онъ обѣщалъ жениться на пей; ребенку ея въ день Филиппа и Якова будетъ годъ съ четвертью. Я сама вскормила его, а онъ вотъ какъ обижаетъ меня.
   ЭСК. Это человѣкъ дѣйствительно страшно распущенный -- потребовать его ко мнѣ.-- Ведите же ее въ тюрьму! Ступай; ни слова болѣе. (Полицейскіе уводятъ Надсаженую). Профосъ, мой собратъ Анджело неумолимъ, Клавдіо долженъ завтра умереть; пошли за духовникомъ, позаботься обо всемъ нужномъ для того, чтобъ онъ могъ, какъ слѣдуетъ христіанину, приготовиться; имѣй мой собратъ мою жалостливость, не было бы съ нимъ этого.
   ПРОФ. Почтенный этотъ отецъ былъ уже, ваша милость, у него и приготовилъ его къ смерти.
   ЭСК. Добраго вечера, святой отецъ.
   ГЕРЦ. Миръ вамъ и благословеніе.
   ЭСК. Вы откуда?
   ГЕРЦ. Не здѣшній; здѣсь я только на время. Я членъ благочестиваго ордена, недавно прибывшій изъ-за моря по особенному порученію святѣйшаго отца.
   ЭСК. Что же новаго за-моремъ?
   ГЕРЦ. Ничего, кромѣ развѣ того, что честность подверглась такой жестокой лихорадкѣ, что только, уничтожась, и можетъ отъ нея избавиться; требуется только новость, и такъ какъ состарѣться на какомъ-либо одномъ поприщѣ такъ же опасно, какъ выгодно во всякомъ предпріятіи постоянство, то и правды {Въ прежнихъ изданіяхъ: and it is as dangerous to be aged in any kind of course, as it is virtuous to be constant in any undertaking. There is scarce truth enough... По Колльеру: and as it is as dangerous to be aged in any kind of course, as it is virtuous to be constant in any undertaking, there is scarce truth enough...} едва ли уцѣлѣло на столько, чтобъ обезпечить общества; безпечности же вдоволь, чтобъ проклясть всякое товарищество; и эта-то загадка сильно занимаетъ людскую мудрость. Новость эта довольно ужь стара, и все таки новость это каждаго дня.-- Скажите, пожалуйста, какой человѣкъ былъ вашъ Герцогъ?
   ЭСК. Человѣкъ, предпочтительно предъ всѣмъ другимъ, старавшійся познать самого себя.
   ГЕРЦ. Какимъ удовольствіямъ былъ онъ преданъ?
   ЭСК. Веселился онъ скорѣй весельемъ другихъ, чѣмъ своими собственными потѣхами; онъ былъ удивительно воздерженъ. По предоставимъ его судьбѣ его, съ молитвой, чтобы она была благодатна ему; позвольте узнать, какъ нашли вы Клавдіо? Вы вѣдь, слышу, навѣщали его.
   ГЕРЦ. Онъ призналъ, что судья его нисколько не былъ несправедливъ къ нему, и безропотно покоряется рѣшенію правосудія. При всемъ этомъ, человѣческая слабость обольщала еще его обманчивыми надеждами на жизнь, но я, мало по малу, убѣдилъ его въ тщетѣ ихъ, и онъ готовъ теперь умереть.
   ЭСК. Вы исполнили вашу обязанность въ отношеніи къ небу {Въ прежнихъ изданіяхъ: You have paid the heavens your function... По Колльеру: You have paid the heavens the due of your function...} и долгъ вашего призванія въ отношеніи къ узнику. Я, сколько это было мнѣ возможно, хлопоталъ за бѣднаго; но мой собратъ оказался такъ строгимъ, что вынудилъ даже сказать ему, что въ самомъ дѣлѣ -- само онъ правосудіе.
   ГЕРЦ. Соотвѣтствуетъ его собственная жизнь его строгости -- благо ему; но согрѣши только -- самъ и осудилъ себя.
   ЭСК. Иду извѣстить узника. Прощайте.
   ГЕРЦ. Миръ вамъ! (Эскали и Профосъ уходятъ.) Кто хочетъ дѣйствовать мечемъ неба, долженъ быть столько же и святъ, сколько строгъ; долженъ сознавать себя образцомъ умѣнья сдерживать благость, давать ходъ добродѣтели {Въ прежнихъ изданіяхъ: Grace to stand and virtue go... По Колльеpy: Grace to stand, virtue to go...}, карать слабости другихъ не сильнѣе и не слабѣе своихъ собственныхъ. Позоръ тому, чья жестокость казнитъ за проступки, имъ самимъ лелѣемые! Дважды тронной позоръ Анджело за то, что, выпалывая чужіе пороки, запускаетъ свои! О, чего не скрываетъ человѣкъ подъ ангело-подобной наружностью! Какъ ловко, надувая весь міръ {Въ прежнихъ изданіяхъ. Makiny practice, on the limes. По Колльеру: Matking practice on lhe limes...}, притягиваетъ къ себѣ, выработанная пороками внѣшность, ничтожными паутинными нитями и самое вѣское и существенное! Что дѣлать, вооружимся противъ порока хитростью. Анджело проведетъ эту ночь съ своей покинутой невѣстой; такъ обманъ обманутой заплатитъ ложью за ложь, и старый договоръ выполнится. (Уходитъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Комната въ домъ Маріаны.

Маріана сидитъ, Мальчикъ поетъ.

ПѢСНЯ.

             Оторви, оторви ты уста,
                       Такъ сладостно вѣроломные;
             Отведи, отведи и глаза,
                       Утро разсвѣтомъ обманувшіе;
             Лобзанья жъ мои возврати, возврати,
             То печати любви, но ея не скрѣпившія, не скрѣпившія.
   
   МАР. Перестань и уходи скорѣй; ко мнѣ идетъ мой утѣшитель, часто, своими совѣтами, укрощавшій ворчливое мое горе. (Мальчикъ уходитъ.)

Входитъ Герцогъ.

   Прошу, святой отецъ, прощенія; не желала я, чтобъ вы нашли меня за пѣснями. Примите въ извиненіе, что угождаютъ онѣ, вѣрьте, не веселью, а горю.
   ГЕРЦ. Ничего; хотя музыка, имѣя чародѣйную силу дѣлать дурное хорошимъ, и хорошее побуждаетъ нерѣдко къ дурному.-- Скажите, однакожь, сегодня никто здѣсь не спрашивалъ меня? Это самое время назначилъ я для свиданія здѣсь со мною.
   МАР. Никто. Я весь день сижу здѣсь.

Входитъ Изабелла.

   ГЕРЦ. Вѣрю.-- Время это пришло, именно теперь. Попрошу насъ не надолго удалиться; можетъ быть я сейчасъ же и позову васъ, ради вашей пользы.
   МАР. Вы всегда такъ добры ко мнѣ. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Весьма вамъ радъ, милости просимъ. Что новаго о добрѣйшемъ нашемъ намѣстникѣ?
   ИЗАБ. У него есть, обнесенный кирпичною стѣною, садъ, западная сторона котораго прилегаетъ къ винограднику; въ виноградникъ этотъ ведутъ деревянныя ворота, отпираемыя вотъ этимъ большимъ ключемъ, а вотъ этотъ отпираетъ маленькую калиточку, ведущую изъ виноградника въ садъ; тамъ обѣщала я сойтись съ нимъ въ глухую полночь.
   ГЕРЦ. Но на столько ли извѣстна вамъ дорога, чтобъ и въ темнотѣ найдти ее?
   ИЗАБ. Получила самыя точныя и вѣрныя о ней свѣдѣнія; два раза показывалъ онъ мнѣ ее, съ преступнымъ стараніемъ, шепотомъ и жестами, обращая на все мое вниманіе.
   ГЕРЦ. По условились ли еще въ чемъ-нибудь, что ей знать необходимо?
   ИЗАБ. Только въ томъ, что сойдусь съ нимъ въ темнотѣ; предупредила при этомъ, что долго не могу оставаться, потому что приду съ служанкой, которая, въ полномъ убѣжденіи, что я отправилась просить о братѣ, будетъ ждать меня.
   ГЕРЦ. Прекрасно придумано; но я ни слова не сказалъ еще объ этомъ Маріанѣ.-- Маріана, послушайте, пожалуйте сюда!

Маріана возвращается.

   Прошу познакомиться съ этой дѣвицей. Она пришла помочь вамъ.
   ИЗАБ. Отъ души желаю.
   ГЕРЦ. Убѣждены вы, что я уважаю васъ?
   МАР. Вполнѣ, добрый отецъ! Вы вѣдь доказали это.
   ГЕРЦ. Такъ возьмите жь новую вашу знакомую подъ руку и послушайте, что она раскажетъ вамъ. Я подожду васъ; не заговоритесь только -- парная ночь близится.
   МАР. Пройдемтесь. (Уходитъ съ Изабеллой.)
   ГЕРЦ. О санъ, величіе! милліоны коварныхъ глазъ устремлены на тебя! кучи росказней, по гадкимъ, лживымъ и самымъ противорѣчивымъ слухамъ, ходятъ о дѣлахъ твоихъ; тысячи выходокъ остроумія дѣлаютъ тебя отцомъ праздныхъ грезъ своихъ {Въ прежнихъ изданіяхъ; Run with these false.... the father of their idle dream... По Колльеру: Run with base, false... the father of their idle dream...}, втискиваютъ тебя въ свои фантазіи!

Маріана и Изабелла возвращаются.

   Ну что? Согласна?
   ИЗАБ. Готова взять все на себя, если только вы, отецъ, посовѣтуете.
   ГЕРЦ. Не только посовѣтую, попрошу даже.
   ИЗАБ. Вамъ немного придется говорить съ нимъ; только, разставаясь, скажите тихо и нѣжно: "не забудь же теперь брата моего".
   МАР. Не бойтесь.
   ГЕРЦ. Не бойтесь нисколько и вы, дочь моя. Онъ вашъ мужъ по предшествовавшему договору. Такое соединеніе васъ нисколько не грѣхъ, потому что вашимъ несомнѣннымъ на него правомъ обманъ оправдывается тутъ вполнѣ. Идемте же; чтобъ пожать -- необходимо прежде посѣять.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2.

Комната въ тюрьмъ.

Входятъ Профосъ и Кловнъ.

   ПРОФ. Поди сюда, негодяй. Можешь ты отрубить человѣку голову?
   КЛОВ. Если это холостякъ -- могу; если жь женатый, такъ онъ глаза вѣдь своей жены, а главу жены никакъ не отрубить мнѣ.
   ПРОФ. Полно, прошу оставить прибаутки, отвѣчай прямо. Завтра утромъ Клавдіо и Бернардино должны умереть, а у нашего палача нѣтъ необходимаго помощника. Возьмешься помогать ему -- тебя освободятъ; нѣтъ -- высидишь полный срокъ, и при выпускѣ выдержишь жесточайшую еще порку, потому что отъявленнымъ былъ сводникомъ.
   КЛОВ. Былъ, благодѣтель, беззаконнымъ сводникомъ, и съ незапамятныхъ временъ; но теперь готовъ сдѣлаться законнымъ палачемъ. Желательно было бы, однакожь, получить кой какія наставленія отъ моего сотоварища.
   ПРОФ. Эй, Абхорсонъ! Куда же это Абхорсонъ запропастился?

Входитъ Абхорсонъ.

   АБХ. Вы, ваша милость, меня зовете?
   ПРОФ. Вотъ этотъ малый согласенъ быть завтра твоимъ помощникомъ. Найдешь удобнымъ -- найми его на годъ, и пусть живетъ здѣсь съ тобою; не найдешь -- воспользуйся имъ на этотъ разъ, и за тѣмъ отпусти. Величаться ему передъ тобой нечѣмъ; онъ былъ сводникомъ.
   АБХ. Сводникомъ? Помилуйте, да онъ обезчеститъ наше художество.
   ПРОФ. Ну полно; вы другъ друга постоите; взвѣсить, такъ я перушко перетянетъ. (Уходитъ.)
   КЛОВ. Такъ вы, съ позволенія вашего благообразія -- потому что вы. несмотря на висѣльный вашъ взглядъ, несомнѣнно благообразны,-- называете ваше занятіе художествомъ?
   АБХ. Да, художествомъ, любезнѣйшій.
   КЛОВ. Слыхалъ я, почтеннѣйшій, что вотъ малеванье художество; и блудницы -- матеріалъ моего промысла -- занимаясь малеваньемъ, доказываютъ, что и мой промыселъ художество; но какое художество въ вѣшаньи, повѣсьте, не знаю.
   АБХ. Художество оно, любезнѣйшій, художество.
   КЛОВ. Докажите.
   АБХ. Всякаго честнаго человѣка платье вору вѣдь впору?
   КЛОВ. Узко оно вору -- честный человѣкъ находитъ его все таки слишкомъ широкимъ; слишкомъ оно широко для вора -- воръ находитъ его достаточно узкимъ; такимъ развѣ образомъ платье всякаго честнаго человѣка вору впору.

Профосъ возвращается.

   ПРОФ. И у что, сошлись?
   КЛОВ. Я, ваша милость, готовъ служить ему, такъ какъ нахожу, что палачь, по ремеслу своему, признательнѣй сводника; чаще онъ проситъ прощенія {Въ Англіи палачь, передъ совершеніемъ казни, проситъ прощенія у казнимаго.}.
   ПРОФ. (Палачу). Такъ приготовь же плаху и топоръ къ четыремъ часамъ утра.
   АБХ. Идемъ сводникъ; я научу тебя ремеслу моему; идемъ.
   КЛОВ. Я, ваша милость, научусь ему, и надѣюсь, придется и вамъ, въ свою очередь, на себѣ испытать меня, останетесь мною довольны; потому что, сказать если правду, долженъ же я, за вашу доброту ко мнѣ, отблагодарить какъ слѣдуетъ.
   ПРОФ. Пошлите сюда Бернардино и Клавдіо. (Кловнъ и Абхорсонъ уходятъ.) Одного мнѣ жаль; другаго -- убійцу, будь онъ даже братъ мнѣ -- нисколько.

Входитъ Клавдіо.

   Потъ вашъ смертный приговоръ, Клавдіо; теперь мертвая полночь, а съ разсвѣтомъ васъ сдѣлаютъ безсмертнымъ. Гдѣ же Бернардино?
   КЛАВ. Закованъ въ сонъ такъ же крѣпко, какъ невинная усталость, пересилившая кости странника. Не разбудишь его.
   ПРОФ. Кто же можетъ помочь ему?-- Ступайте, готовьтесь. (Стукъ за сценой.) Стучатся!-- Да укрѣпитъ васъ Господь! (Клавдіо уходитъ.) Сейчасъ,-- можетъ, это прощенье, или отсрочка милѣйшему Клавдіо.

Входитъ Герцогъ.

   Милости просимъ, отецъ.
   ГЕРЦ. Лучшіе и благодатнѣйшіе духи ночи да окружаютъ тебя, добрый Профосъ! Приходилъ, передо мной, кто-нибудь сюда?
   ПРОФ. Съ тѣхъ поръ какъ прокричали гасить огонь, никто не приходилъ.
   ГЕРЦ. И Изабелла?
   ПРОФ. И она.
   ГЕРЦ. Такъ придутъ еще, не замедлятъ.
   ПРОФ. Есть что-нибудь утѣшительное для Клавдіо?
   ГЕРЦ. Есть кой-какія надежды.
   ПРОФ. Жестокъ, однакожь, нашъ намѣстникъ.
   ГЕРЦ. Нѣтъ, нѣтъ; жизнь его соотвѣтствуетъ во всемъ строгому его правосудію. Святой воздержностью подавляетъ онъ въ себѣ то, что ревностно, властію своей, въ другихъ караетъ; будь онъ самъ замаранъ тѣмъ, что казнитъ -- онъ былъ бы тираномъ; но такъ -- онъ только правосуденъ. (За сценой стучатся.) Вотъ наконецъ и они.-- (Профосъ уходитъ.) Какой, однакожь, добрый этотъ Профосъ; человѣколюбіе въ суровомъ тюремщикѣ такъ вѣдь рѣдко. (Стукъ за сценой усиливается.) Что же это? Какъ громко! Сильнымъ спѣхомъ одержимъ духъ, разящій такими ударами неподатливую дверь {Въ прежнихъ изданіяхъ: That wounds the unsistiny postern... По Колльеру: That wounds the resisting postern...}.

Профосъ возвращается.

   ПРОФ. (Кому-то, находящемуся за дверью). Пусть подождетъ пока привратникъ встанетъ и отопретъ; разбудили его.
   ГЕРЦ. Не получилъ ли, касательно Клавдіо, какой отмѣны?
   ПРОФ. Никакой, отецъ, никакой.
   ГЕРЦ. Какъ ни близокъ разсвѣтъ -- получишь еще что-нибудь до разсвѣта.
   ПРОФ. Можетъ быть вы что нибудь знаете; но я полагаю, что никакъ это не съ отмѣной; не бывало еще такого примѣра. Кромѣ того, намѣстникъ публично, съ судейскихъ креселъ, заявилъ противное.

Входитъ Гонецъ.

   Это отъ него.
   ГЕРЦ. Съ прощеніемъ Клавдіо {Въ оригиналѣ это говоритъ Профосъ, предшествующую же фризу Герцогъ. Я измѣнилъ это по Найту (Knight) и другимъ коментаторамъ, потому что за нѣсколько словъ передъ этимъ Профосъ отрицаетъ возможность ожидаемой Герцогомъ отмѣны.}.
   ГОН. Мой повелитель посылаетъ валъ это предписаніе, поручивъ мнѣ, сверхъ того, передать вамъ, чтобы вы, ни въ малѣйшей подробности: ни въ отношеніи времени, ни въ самомъ дѣлѣ, ни въ чемъ, нисколько отъ него не отклонялись. За симъ, добраго вамъ утра, потому что, вижу, совсѣмъ разсвѣло ужь.
   ПРОФ. Все будетъ исполнено. (Гонецъ уходитъ.)
   ГЕРЦ. (Про себя). Это прощеніе, даруемое грѣхомъ самого прощающаго. Какъ проворно преступленіе, въ нѣдрахъ самой власти зарождающееся; милуетъ порокъ -- милость доходитъ, изъ любви къ преступленію, и до покровительства преступникамъ.-- Ну, что новаго?
   ПРОФ. Я говорилъ вамъ. Намѣстникъ, какъ бы опасаясь какого-либо, съ моей стороны, послабленія, напоминаетъ мнѣ о моихъ обязанностяхъ этимъ небывалымъ подтвержденіемъ. Странно это; никогда онъ прежде этого не дѣлывалъ.
   ГЕРЦ. Прочти, пожалуйста.
   ПРОФ. (Читаетъ). "Что бы, противное этому, ни услыхалъ ты -- казни Клавдіо въ четыре часа утра, а Бернардино -- по полудни; для полнаго же успокоенія меня, въ пять пришли голову Клавдіо ко мнѣ. Исполни это въ точности, такъ какъ отъ этого зависитъ большее того, что могу сообщить тебѣ. Не уклоняйся отъ исполненія своей обязанности подъ опасеніемъ строжайшей отвѣтственности".-- Что вы на это скажете?
   ГЕРЦ. Кто этотъ Бернардино, котораго ты долженъ казнить по полудни?
   ПРОФ. Цыганъ по происхожденію, но здѣсь рожденный и вскормленный; девять ужь лѣтъ сидитъ онъ въ тюрьмѣ.
   ГЕРЦ. Какъ же это случилось, что отсутствующій Герцогъ не освободилъ, или не казнилъ его? Слыхалъ я, что онъ всегда такъ дѣйствовалъ.
   ПРОФ. Его друзья постоянно выхлопатывали ему отсрочки; кромѣ того, и преступленіе его, до принятія правленія доблестнымъ Анджело, не было еще вполнѣ доказано.
   ГЕРЦ. А теперь доказано?
   ПРОФ. Совершеннѣйшимъ образомъ, да и онъ самъ не отпирается отъ него.
   ГЕРЦ. Довело его заключеніе до какого-либо раскаянія? Какъ оно подѣйствовало на него?
   ПРОФ. Это человѣкъ, которому смерть не страшнѣе сна отъ опьяненія; беззаботный, безпечный, не боится онъ ни прошедшаго, ни настоящаго, ни будущаго; безчувственный къ смертности, онъ страшно смертоносенъ.
   ГЕРЦ. Недоставало, вѣрно, надлежащаго назиданія.
   ПРОФ. Не слушаетъ никакого; онъ всегда пользовался здѣсь большой свободой; дайте ему возможность бѣжать отсюда -- и не подумаетъ; напивается себѣ нѣсколько разъ въ день, если не пьянъ безъ просыпу нѣсколько дней сряду. Часто разбуживали мы его какъ бы для того, чтобъ тащить на казнь, показывали поддѣльное на это предписаніе -- не производило это ни малѣйшаго на него впечатлѣнія.
   ГЕРЦ. Послѣ мы поговоримъ еще о немъ.-- На твоемъ челѣ, любезный Профосъ, начертаны честность и рѣшимость; читаю невѣрно -- старое искусство мое измѣняетъ мнѣ; полагаясь однакожь на него, пущусь на удачу. Клавдіо, казнить котораго ты сейчасъ получилъ предписаніе, виновенъ передъ закономъ не болѣе самого Анджело, его осудившаго. Для разъясненія тебѣ этого самимъ дѣломъ, прошу только четырехдневной отсрочки; и для этого ты долженъ сейчасъ же оказать мнѣ не совсѣмъ безопасную услугу.
   ПРОФ. Какую же, отецъ?
   ГЕРЦ. Отложить казнь его.
   ПРОФ. Увы! могу ли, когда часъ ея назначенъ, и къ тому же, получилъ еще особое предписаніе, подъ страхомъ сильнѣйшей отвѣтственности, прислать его голову къ всемогущему Анджело. Малѣйшее уклоненіе отъ этого можетъ и меня подвергнуть участи Клавдіо.
   ГЕРЦ. Клянусь обѣтомъ моего ордена, будешь руководствоваться моими наставленіями -- охраню отъ всего. Казни утромъ Бернардино и пошли его голову къ Анджело.
   ПРОФ. Анджело видѣлъ ихъ обоихъ -- узнаетъ но лицу.
   ГЕРЦ. О, смерть великая вѣдь мастерица переряживать, а ты можешь еще помочь ей въ этомъ. Обстриги голову, сбрей бороду и скажи, что это но предсмертному желанію самого осужденнаго. Такое желаніе, ты знаешь, весьма обыкновенно. Навлечешь на себя этимъ что нибудь, кромѣ благодареній и большихъ милостей, клянусь моимъ святымъ, отстою, хотя бы это стоило и самой жизни моей.
   ПРОФ. Простите мнѣ, святой отецъ; противно это моей присягѣ.
   ГЕРЦ. Кому присягалъ ты: Герцогу, или намѣстнику?
   ПРОФ. Ему и его намѣстникамъ.
   ГЕРЦ. А если Герцогъ одобритъ твой поступокъ, ничего ты не найдешь вѣдь въ немъ преступнаго?
   ПРОФ. Какое жь вѣроятіе этого?
   ГЕРЦ. Не только вѣроятіе, полнѣйшая это достовѣрность. Но такъ какъ, вижу, ты до того боязливъ, что ни моя одежда, ни честь моя, ни мои убѣжденія не могутъ склонить тебя, пойду дальше, чѣмъ хотѣлось, чтобъ разсѣять всѣ твои страхи. Вотъ, смотри, подпись и печать Герцога. Ты, безъ сомнѣнія, знаешь его руку; не безъизвѣстна тебѣ и печать его.
   ПРОФ. Знаю обѣ.
   ГЕРЦ. Это извѣщеніе о возвращеніи Герцога; прочти его, если хочешь, сейчасъ же -- увидишь, что онъ будетъ здѣсь дня черезъ два. Анджело не знаетъ этого, потому что сегодня же получитъ письма страннаго содержанія: можетъ быть о смерти Герцога, можетъ быть о поступленіи его въ какой нибудь монастырь; но никакъ не о томъ, что здѣсь написано. Смотри, передразсвѣтная звѣзда поднимаетъ уже пастыря. Не смущайся недоумѣніемъ какъ все это уладится; всѣ затрудненія, когда они извѣстны, легче. Позови палача, и долой голову Бернардино. И сейчасъ исповѣдаю и приготовлю его къ переселенію въ мѣсто лучшее. Ты все недоумѣваешь еще; но это окончательно разсѣетъ всѣ твои сомнѣнія. Идемъ; совсѣмъ разсвѣло ужь. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

ДРУГАЯ КОМНАТА ТАМЪ ЖЕ.

Входитъ Кловнъ.

   КЛОВ. Я и здѣсь какъ дома, какъ бы въ нашемъ заведеніи; можно, пожалуй, подумать, что это тотъ же домъ госпожи Надсаженой -- такъ много здѣсь ея старыхъ, обычныхъ посѣтителей. Во первыхъ, здѣсь господинъ Скорый; онъ тутъ за то, что, взявъ на сто девяносто семь фунтовъ оберточной бумаги {Ростовщики, какъ бываетъ еще и въ наше время, давали занимаемую сумму не сполна наличными, а и товаромъ, большею частію не лучшимъ оберточной бумаги, почему и назывались торговцами оберточной бумагой.} да стараго имбиря, выручилъ пять только марокъ чистоганомъ; разумѣется, оттого что имбирь мало тогда требовался, такъ какъ всѣ старыя карги перемерли. За тѣмъ, здѣсь и господинъ Прыгунъ, по иску господина Бархатова -- торговца шелковыми матеріями -- за какія-нибудь четыре атласныя, персиковаго цвѣта платья, сдѣлавшіяся неоплатными {Тутъ непереводимая игра значеніями словъ: suit -- жалоба, искъ и платье; peach-colored -- персико-цвѣтный и peach -- обвинять, доносить.}. За тѣмъ, здѣсь и юный Сорванецъ, и юный господинъ Горланъ, и господинъ Мѣдная-шпора, и господинъ Издыхай -- мужъ меча и кинжала, и юный Пройда, убившій веселаго Пудинга, и господинъ Тычь-прямо -- лихой боецъ, и доблестный господинъ Башмачная-застежка -- великій путешественникъ, и буйный Полужбанъ, заколовшій Кружку, и еще, полагаю, человѣкъ сорокъ; все народъ, но нашей части, лихой, обреченный теперь кричать: не забудьте насъ бѣдныхъ.

Входитъ Абхорсонъ.

   АБХ. Ну, дружище, давай-ка Бернардино!
   КЛОВ. Господинъ Бернардино! надо вамъ, господинъ Бернардино, встать, идти на висѣлицу.
   АБХ. Эй, Бернардино!
   БЕРН. (За сценой). А чертъ васъ возьми! Кто это такъ оретъ тамъ? Кто вы такіе?
   КЛОВ. Ваши друзья, почтеннѣйшій; палачи. Будьте же такъ добры, встаньте и позвольте предать себя смерти.
   БЕРН. (За сценой). Убирайся, бездѣльникъ, убирайся; смерть спать хочется.
   АБХ. Скажи, что надо встать, и сейчасъ же.
   КЛОВ. Прошу васъ, господинъ Бернардино, побудьте пробужденнымъ только до совершенія казни, а тамъ спите себѣ сколько угодно.
   АБХ. Поди, вытащи его оттуда.
   КЛОВ. Идетъ, идетъ; шумитъ, слышу, солома его.

Входитъ Бернардино.

   АБХ. А топоръ положилъ на плаху?
   КЛОВ. Готовъ.
   БЕРН. Ну что, Абхорсонъ? что у тебя новаго?
   АБХ. Сказать вамъ правду, желалъ бы застать васъ погруженнымъ въ молитву; такъ какъ, видите ли, приказъ казнить пришелъ ужь.
   БЕРН. Вздоръ, бездѣльникъ; я всю ночь пилъ -- не выспался еще.
   КЛОВ. Тѣмъ лучше, почтеннѣйшій; кто всю ночь пилъ и ранехонько утромъ попалъ на висѣлицу, заснетъ тѣмъ крѣпче на весь слѣдующій день.

Входитъ Герцогъ.

   АБХ. Вотъ, видите, и духовникъ идетъ къ вамъ. Думаете и теперь -- мы шутимъ?
   ГЕРЦ. Другъ мой, узнавъ какъ скоро долженъ ты покинуть этотъ свѣтъ, я пришелъ, но христіанскому чувству, наставить, утѣшить тебя, и помолиться съ тобой.
   БЕРН. Не со мной; я жестоко пилъ всю эту ночь; чтобъ приготовиться -- должны дать мнѣ побольше времени, или выбить мозгъ мой дубинами. Не согласенъ я умереть нынче же -- это вѣрно.
   ГЕРЦ. Долженъ однакожь; и потому, прошу, взгляни впередъ на путь, тебѣ предстоящій.
   БЕРН. Клянусь, не хочу умирать сегодня; не уступлю ничьему уговариванью.
   ГЕРЦ. Послушай однакожь.
   БЕРН. Ничего не слушаю; нужно тебѣ что-нибудь сказать мнѣ -- приходи въ мою кутузку; не выйду изъ нея нынче. (Уходитъ.)

Входитъ Профосъ.

   ГЕРЦ. И для жизни, и для смерти негоденъ. Гнусное пресмыкающееся животное {Въ прежнихъ изданіяхъ: О, gravel heart!... По Колльеру: О, grovelling beast!..}! За нимъ, вы; тащите его на плаху. (Абхорсонъ и Кловнъ уходятъ.)
   ПРОФ. Ну что, отецъ, какъ нашли вы узника?
   ГЕРЦ. Нисколько не приготовленнымъ, не приспособленнымъ къ смерти; отправить его въ такомъ состояніи -- преступно.
   ПРОФ. Нынче утромъ, отецъ, умеръ у насъ въ тюрьмѣ, отъ жестокой горячки, извѣстный разбойникъ Рагоцино; онъ однихъ лѣтъ съ Клавдіо; и борода и волосы у него точнехонько такія же. Что, если мы дадимъ закоснѣлому время покаяться и удовлетворимъ намѣстника головой Рагоцино, болѣе схожей съ головой Клавдіо?
   ГЕРЦ. Само небо посылаетъ намъ этотъ случай! Воспользуемся имъ, такъ какъ назначенный намѣстникомъ часъ торопитъ, сію же минуту. Ступай, снаряди и отошли ее къ нему согласно его требованію, а я, между тѣмъ, постараюсь убѣдить упрямаго негодяя умереть покаявшись.
   ПРОФ. Все это будетъ, святой отецъ, сейчасъ же сдѣлано. Но вѣдь Бернардино долженъ сегодня же но полудни умереть, и какъ же продолжить мнѣ жизнь Клавдіо такъ, чтобъ не подвергнуться опасности, неизбѣжной, когда узнаютъ что онъ живъ еще?
   ГЕРЦ. А вотъ какъ: заключи обоихъ, и Бернардино и Клавдіо, въ какое нибудь сокровенное мѣсто; прежде чѣмъ солнце дважды совершитъ свое дневное привѣтствіе нашимъ антиподамъ ты увидишь, что ты въ полной безопасности.
   ПРОФ. Вполнѣ на васъ полагаюсь.
   ГЕРЦ. Поспѣши же отправкой головы къ Анджело. (Профосъ уходитъ.) Напишу теперь къ нему письмо -- его доставитъ Профосъ;-- извѣщу имъ, что возвращаюсь, и что, по причинамъ особой важности, долженъ вступить въ городъ торжественно; потребую, чтобы онъ встрѣтилъ меня у находящагося въ верстѣ за городомъ святаго источника, откуда, съ надлежащимъ соблюденіемъ всѣхъ обычныхъ порядковъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and weal-balanced form... По Колльеру: and will-balanced form...}, и начнемъ вмѣстѣ съ нимъ наше шествіе.

Профосъ возвращается.

   ПРОФ. Вотъ голова; я самъ снесу ее.
   ГЕРЦ. Это еще лучше. Поскорѣе только возвращайся, потому что мнѣ надо переговорить съ тобой о такомъ, что только въ твоихъ ушахъ нуждается.
   ПРОФ. Не замѣшкаюсь. (Уходитъ.)
   ИЗАБ. (За сценой). Миръ дому!
   ГЕРЦ. Это голосъ Изабеллы.-- Она за тѣмъ, чтобы узнать пришло ль прощенье брату; но я скрою его спасенье, чтобъ обратить ея отчаяніе въ райскую радость, тогда какъ наименѣе можно будетъ ожидать этого.

Входитъ Изабелла.

   ИЗАБ. Съ вашего позволенія.
   ГЕРЦ. Добраго утра, добрая и прекрасная дочь.
   ИЗАБ. Добраго дѣйствительно, когда желаетъ его такой святой отецъ. Прислалъ намѣстникъ прощеніе брату?
   ГЕРЦ. Онъ совсѣмъ высвободилъ его, Изабелла, изъ этого міра; голова его снесена и отправлена къ Анджело.
   ИЗАБ. Не можетъ это быть.
   ГЕРЦ. Не можетъ ужь не быть. Докажи, дочь моя, тихимъ терпѣніемъ твое благоразуміе.
   ИЗАБ. О, бѣгу къ нему, вырву глаза!
   ГЕРЦ. Не допустятъ тебя къ нему.
   ИЗАБ. Бѣдный Клавдіо! Злощастная Изабелла! Вѣроломный міръ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Injurious world!... По Колльеру: Per jurious world!...}! Проклятый Анджело!
   ГЕРЦ. Все это нисколько ему не повредитъ, да и тебѣ никакой пользы не принесетъ, и потому, воздержись отъ этого; предоставь свое дѣло небу. Слушай, что я скажу, и вѣрь -- увидишь, что каждое мое слово было непреложная истина. Герцогъ возвратится завтра -- да полно же, осуши глаза свои,-- мнѣ сообщилъ это одинъ изъ нашихъ отцевъ, духовникъ его. Извѣщенные имъ же, Эскалъ и Анджело готовятся встрѣтить Герцога у воротъ города и сдать ему тамъ свои полномочія. Согласишься пойдти по стезѣ, которую укажу -- дойдешь и до желаннаго торжества надъ негодяемъ: не только отомстишь, но и пріобретешь еще милость Герцога и общее уваженіе.
   ИЗАБ. Послѣдую вашимъ совѣтамъ.
   ГЕРЦ. Передай же это письмо брату Петру; это то самое, которымъ онъ извѣстилъ меня о возвращеніи Герцога. Скажи, что оно ручательство моего желанія повидаться съ нимъ нынѣшнею же ночью въ домѣ Маріаны. Тамъ я сообщу ему во всей подробности и ея и твое дѣло; онъ проведетъ васъ къ Герцогу, и вы обвините передъ нимъ Анджело прямо въ лице, смѣло и рѣшительно. Что же до меня -- связанный священнымъ обѣтомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: combined by a sacred vow... По Колльеру: confined by a sacred vow...}, я не могу быть съ вами. Неси письмо это, осушивъ облегченнымъ сердцемъ, ѣдкую влагу глазъ; не вѣрь никогда святому моему ордену, если я сбиваю тебя съ пути.-- Это кто?

Входитъ Люціо.

   ЛЮЦ. Добраго вамъ вечера! Гдѣ же Профосъ, святой отецъ?
   ГЕРЦ. Вышелъ.
   ЛЮЦ. Прелестнѣйшая Изабелла, блѣднѣетъ мое сердце, видя твои глаза такъ красными; надо вооружиться терпѣніемъ. Я самъ вотъ принужденъ ограничить и обѣдъ и ужинъ мой водой да отрубями; не смѣю, ради головы, переполнить желудокъ; одинъ сытный обѣдъ -- и пропала она; но говорятъ, Герцогъ завтра возвратится. Клянусь, Изабелла, я любилъ твоего брата; сиди нашъ старый, такъ потемочки любящій, Герцогъ дома -- твой братъ жилъ бы еще. (Изабелла уходитъ.)
   ГЕРЦ. Синьоръ, не поблагодаритъ васъ Герцогъ, за ваши отзывы о немъ; хорошо еще, что нѣтъ въ нихъ ничего съ нимъ общаго.
   ЛЮЦ. Не знаешь ты, отецъ, такъ, какъ я, Герцога; гораздо онъ большій, чѣмъ ты предполагаешь, охотникъ.
   ГЕРЦ. Отвѣтите вы когда-нибудь за это. Прощайте.
   ЛЮЦ. Нѣтъ, постой; пойдемъ вмѣстѣ; могу чудеса поразсказать тебѣ о Герцогѣ.
   ГЕРЦ. Вы и такъ поразсказали ихъ слишкомъ ужь много, если они справедливы; а несправедливы -- никакое не будетъ достаточнымъ.
   ЛЮЦ. Разъ потребовали меня къ нему за то, что сдѣлалъ одной дѣвушкѣ ребенка.
   ГЕРЦ. Сдѣлали?
   ЛЮЦ. Ну да, сдѣлалъ; долженъ былъ однакожъ клятвенно отъ этого отрѣчься; женили бы они меня иначе на гнилой сливѣ.
   ГЕРЦ. Синьоръ, ваше, сообщество болѣе занятно, чѣмъ пристойно. Прощайте.
   ЛЮЦ. Нѣтъ, я пройдусь съ тобой до конца улицы. Возмущаютъ тебя скоромные разговоры -- посократимъ ихъ. Скажу тебѣ, отецъ, я нѣчто въ родѣ репейника, во все вцѣпляюсь. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Комната въ домъ Анджело.

Входятъ Анджело и Эскалъ.

   ЭСК. Каждое его письмо опровергалось слѣдующимъ.
   АНД. Самымъ страннымъ и несообразнымъ образомъ. Всѣ его дѣйствія сильно смахиваютъ на помѣшательство; что если -- чего не дай Боже!-- умъ его разстроился? Зачѣмъ это должны мы встрѣтить его у воротъ города и сдать тамъ наши полномочія?
   ЭСК. Не догадываюсь.
   АНД. Зачѣмъ, за часъ до его вступленія въ городъ, должны обнародовать, что всякій, имѣющій поводъ жаловаться на какую нибудь несправедливость, можетъ подать просьбу прямо на улицѣ.
   ЭСК. Это-то онъ объясняетъ; онъ хочетъ разомъ порѣшить всѣ жалобы, оградить насъ, такимъ образомъ, отъ всякихъ послѣдующихъ обвиненій, которыя за тѣмъ не будутъ уже имѣть никакой противъ насъ силы.
   АНД. Прекрасно; прикажите же объявить. Утромъ я зайду пораньше за вами. Обвѣстите и всѣ чины, долженствуюшіе встрѣтить его.
   ЭСК. Все будетъ сдѣлано; прощайте.
   АНД. Доброй ночи!-- (Эскалъ уходитъ.) Дѣло это совершенно обезображиваетъ меня, дѣлаетъ глупымъ, неспособнымъ ко всякому дѣйствію. Дѣва лишена невинности, и высокимъ, усиливающимъ законъ противъ этого, сановникомъ!-- Не мѣшай ей нѣжная ея стыдливость жаловаться на дѣвственную свою утрату, какъ страшно опозорила бы она меня! Но, можетъ, разсудокъ и осмѣлитъ ее?-- Нѣтъ; потому что власть моя такъ велика довѣріемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: For my authority bears оf а credent bulk... По Колльеру: For my authority bears such а credent bulk...}, что никакое частное обвиненіе не можетъ ея коснуться, но погубивъ произнесшаго его. Онъ же жилъ бы, если бъ не мысль, что буйная его юность можетъ со временемъ разразиться опасной местью за жизнь, такимъ позорнымъ выкупомъ обезчещенную. И все таки, лучше если бы онъ жилъ! Увы, сбился разъ, и все идетъ не такъ; хотѣлось бы, и не хочется. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 5.

ПОЛЕ ЗА ГОРОДОМЪ.

Входитъ Герцогъ, въ своемъ собственномъ платьѣ, и Братъ Петръ.

   ГЕРЦ. (Давая ему письма). Эти письма ты подашь мнѣ въ свое время. Профосъ знаетъ наши планы и намѣренія. Пустили дѣло въ ходъ -- слѣдуй моимъ наставленіямъ, постоянно стремясь къ предположенному и при вынужденномъ обстоятельствами туда или сюда уклоненіи. Ступай теперь къ Флавію и скажи ему гдѣ я остановился; передай это также Валентину, Рокленду, и Крассу, которые должны явиться къ воротамъ съ трубачами; но прежде всего пришли ко мнѣ Флавія.
   ПЕТР. Все будетъ исполнено. (Уходитъ.)

Входитъ Варрій.

   ГЕРЦ. Благодарю тебя, Варрій; пріятна мнѣ такая торопливость. Пойдемъ; сейчасъ явятся съ привѣтомъ и другіе друзья, любезный Варрій. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 6.

Улица близь воротъ.

Входитъ Изабелла и Маріана.

   ИЗАБ. Говорить такъ неопредѣленно противно мнѣ; хотѣлось бы сказать всю правду; но обвинять его такимъ образомъ, прямо, предназначено вамъ. Это для благой, говоритъ, цѣли.
   МАР. Послушайтесь его.
   ИЗАБ. Кромѣ того, онъ сказалъ, чтобъ не смущалась, если, паче чаянія, заговоритъ противъ меня, въ пользу противной стороны; что это лѣкарство горечью цѣлебное.
   МАР. Хотѣлось бы, чтобъ братъ Петръ --
   ИЗАБ. Да вотъ и онъ.

Входитъ Братъ Петръ.

   ПЕТР. Идемте; я нашелъ для васъ мѣсто, гдѣ Герцогъ никакъ не минуетъ васъ. Дважды прогремѣли ужь трубы, знатнѣйшіе и богатѣйшіе граждане собрались у воротъ; вступленіе Герцога близехонько; поспѣшимъ же.

(Уходитъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ V

СЦЕНА 1.

Площадь близь городскихъ воротъ.

Маріана, подъ покрываломъ, Изабелла и Братъ Петръ стоитъ въ отдаленіи. Входитъ съ одной стороны Герцогъ, Варрій и Вельможи; съ другой Анджело, Эскалъ, Люціо, Профосъ, Сановники и Граждане.

   ГЕРЦ. Привѣтствую тебя, доблестный братъ мой.-- Старый и вѣрный другъ, мы рады тебя видѣть.
   АНД. и ЭСК. Счастливаго вашему царственному высочеству возвращенія!
   ГЕРЦ. Тысячи сердечныхъ благодареній обоимъ. Мы развѣдывали о васъ, и слышали столько хорошаго о вашемъ правосудіи, что не можемъ не предпослать должной наградѣ всенароднаго, тутъ же, заявленія нашей вамъ благодарности.
   АНД. Вы постоянно увеличиваете тѣмъ мои обязанности.
   ГЕРЦ. О, твои заслуги громко говорятъ за себя; и съ моей стороны, крайне было бы несправедливо замыкать ихъ въ сокровенную темницу груди, когда онѣ вполнѣ заслуживаютъ, письменами на мѣди, упрочиться противъ зуба времени и ржи забвенія. Руку; пусть видятъ и знаютъ наши подданные, какъ этими внѣшними привѣтами хотѣлось бы намъ выразить наше внутреннее къ вамъ благорасположеніе.-- И ты, Эскалъ, и ты долженъ идти, по другую сторону, рядомъ съ нами: славныя вы опоры.
   ПЕТР. (Изабеллѣ, выступая съ нею впередъ). Теперь время; говорите громче, павъ предъ нимъ на колѣни.
   ИЗАБ. (Преклоняя колѣна). Правосудія, царственный Герцогъ! Склони взоръ на оскорбленную, хотѣлось бы сказать, дѣву! О, не срами, доблестный властитель, глазъ своихъ, обративъ ихъ на что-нибудь другое, прежде чѣмъ выслушаешь правдивую мою жалобу и окажешь мнѣ правосудіе, правосудіе, правосудіе, правосудіе!
   ГЕРЦ. Разскажи чѣмъ оскорблена ты. Какъ? Кѣмъ? Короче только. Вотъ, доблестный Анджело окажетъ тебѣ правосудіе. Передай ему все.
   ИЗАБ. (Вставая). О, благородный Герцогъ, ты у дьявола заставляешь меня искать возмездія. Выслушай меня самъ; потому что то, что мнѣ надо сказать, должно или подвергнуть меня, если не дадутъ вѣры, наказанію, или вынудить у тебя должное возмездіе. (Преклоняя снова колѣна) О, выслушай меня, выслушай здѣсь же!
   АНД. Ваше высочество, она, боюсь, повреждена въ умѣ. Она просила меня за брата, казненнаго по закону.
   ИЗАБ. (Вставая). По закону!
   АНД. Заносчиво и странно будетъ говорить она.
   ИЗАБ. Да, странно, но вполнѣ правдиво буду говориться. Что Анджело клятвопреступникъ -- не странно это? Что Анджело убійца -- не странно это? Что Анджело прелюбодѣйственный воръ, лицемѣръ, растлитель дѣвъ -- не двойная это странность?
   ГЕРЦ. Десятерная.
   ИЗАБ. По и то, что онъ Анджело, нисколько не справедливѣе того, что все это сколько странно, столько же и истинно; потому что, въ концѣ концевъ, правда все таки правда.
   ГЕРЦ. Удалите ее!-- Она, бѣдная, въ помѣшательствѣ говоритъ это.
   ИЗАБ. О, Герцогъ, заклинаю, если вѣришь что благо не въ этомъ только мірѣ, не пренебрегай моими словами, полагая что я помѣшана; не почитай невозможнымъ того, что только кажется неправдоподобнымъ; невозможно развѣ и величавшему изъ существующихъ негодяевъ казаться такъ же воздержнымъ, такъ же степеннымъ, такъ же справедливымъ, такъ же совершеннымъ, какъ Анджело? точно такъ же и Анджело, при всей своей блестящей обстановкѣ, при всемъ величіи и почетѣ, можетъ быть страшнѣйшимъ бездѣльникомъ; повѣрь, царственный властитель, будь онъ меньшимъ -- онъ былъ бы ничто; но онъ еще большій, знай я больше названій сквернаго.
   ГЕРЦ. Клянусь честью, если она сумасшедшая, въ чемъ не сомнѣваюсь, сумасшествіе ея имѣетъ весь видъ здравомыслія; такой связной послѣдовательности никогда не замѣчалъ я еще въ сумасшедшихъ.
   ИЗАБ. О добрый Герцогъ, не прицѣпляйся къ этому, не отрицай во мнѣ разсудка по невѣрію {Въ прежнихъ изданіяхъ: For inquality... По Колльеру: For incredulity...}; напряги напротивъ свой на обнаруженіе скрытой истины и устраненіе лжи, кажущейся истиной.
   ГЕРЦ. Многіе, нисколько не сумасшедшіе, страдаютъ, навѣрное, гораздо большимъ недостаткомъ ума.-- Что же хотѣла разсказать ты?
   ИЗАБ. Я сестра Клавдіо, осужденнаго на смерть за прелюбодѣяніе, осужденнаго намѣстникомъ. Братъ мой прислалъ за мной, бывшей тогда бѣлицей; приходилъ отъ него какой-то Люціо --
   ЛЮЦ. Это я, съ позволенія вашего высочества. Я приходилъ къ ней отъ Клавдіо и просилъ похлопотать у намѣстника о прощеніи бѣднаго ея брата.
   ИЗАБ. Да, это онъ дѣйствительно.
   ГЕРЦ. Васъ никто не просилъ говорить.
   ЛЮЦ. Никто, мой добрый повелитель; да и молчать никто не просилъ.
   ГЕРЦ. Такъ я же прошу теперь васъ объ этомъ; прошу принять это къ свѣдѣнію; придется говорить за себя -- молите Бога, чтобъ не пришлось запнуться.
   ЛЮЦ. Увѣряю ваше высочество --
   ГЕРЦ. Увѣряйте себя; берегитесь.
   ИЗАБ. Сказанное этимъ дворяниномъ, часть моего разсказа.
   ЛЮЦ. Это вѣрно.
   ГЕРЦ. Оно можетъ быть и вѣрно, да скверно, что снова прежде времени заговорили.-- Продолжай.
   ИЗАБ. Я пришла къ этому зловредному, подлому намѣстнику --
   ГЕРЦ. Это опять нѣсколько отзывается помѣшательствомъ.
   ИЗАБ. Простите; эти выраженія идутъ къ дѣлу.
   ГЕРЦ. Къ дѣлу -- опять поправилась.-- Къ дѣлу же; продолжай.
   ИЗАБ. Коротко, опуская ненужныя подробности: какъ я убѣждала его, какъ молила и преклоняла колѣна, какъ онъ опровергалъ мои доводы, какъ я отстаивала ихъ -- потому что все это было очень длинно,-- приступаю, со стыдомъ и скорбью, къ гнусному заключенію. Только тогда, когда предамъ цѣломудренное мое тѣло его необузданной постыдной похоти, соглашался онъ пощадить моего брата; и послѣ долгой борьбы, сестринская любовь моя заглушила честь, и я уступила ему. Но въ слѣдующее же утро, ранехонько, насытивъ свое сладострастіе, онъ посылаетъ приказъ обезглавить бѣднаго моего брата.
   ГЕРЦ. Какъ все это правдоподобно!
   ИЗАБ. О, если бъ это было только такъ правдоподобно, какъ справедливо!
   ГЕРЦ. Клянусь небомъ, безумная, ты или не знаешь, что говоришь, или подкуплена какой нибудь гнусной противъ него злонамѣренностью. Во первыхъ, честность его безукоризненна;-- за тѣмъ, нѣтъ никакого смысла преслѣдовать такъ жестоко порокъ, которому самъ подверженъ; грѣши онъ такъ же, онъ по себѣ судилъ бы и твоего брата, и не казнилъ бы его. Тебя кто-нибудь подучилъ; говори правду, скажи но чьему паущепью пришла ты сюда съ твоей жалобой?
   ИЗАБ. И это все? такъ подкрѣпите же, благія силы неба, мое терпѣніе, и, когда созрѣетъ время, разоблачите зло, скрывающееся подъ личиной святости!-- Да хранитъ небо ваше высочество отъ такого горя, съ какимъ, такъ жестоко оскорбленная, не добившись вѣры, ухожу я!
   ГЕРЦ. Знаю, тебѣ очень хотѣлось бы уйдти.-- Взять ее; въ тюрьму.-- Дозволимъ мы ядовитому, такъ позорящему дыханію нападать на того, кто такъ близокъ къ намъ? Тутъ непремѣнно заговоръ. Кто зналъ о твоемъ намѣреніи, о томъ, что идешь сюда?
   ИЗАБ. Человѣкъ, котораго такъ желала бы видѣть здѣсь; отецъ Лодовико.
   ГЕРЦ. Духовникъ, вѣрно.-- Кто знаетъ этого Лодовико?
   ЛЮЦ. Я, ваше высочество; это во все ввязывающійся монахъ. Не люблю я этого человѣка; будь онъ свѣтскій, за нѣкоторыя рѣчи противъ вашей милости во время вашего отсутствія, я на славу отдулъ бы его.
   ГЕРЦ. Рѣчи, противъ меня? Хорошъ же, думаю! И натравить еще эту несчастную на нашего намѣстника!-- Отыскать этого монаха.
   ЛЮЦ. Не дальше какъ вчера видѣлъ я ихъ, его и ее, въ тюрьмѣ; пренаглый это монахъ, страшный негодяй.
   ПЕТР. Да благословитъ васъ Господь, ваше высочество! Я, государь, стоялъ поблизости, и слышалъ какъ злоупотребляли ваше царское ухо. Во первыхъ, эта женщина обвиняла вашего намѣстника совершенно несправедливо; онъ такъ же неповиненъ въ грѣхѣ съ нею, какъ она съ порожденнымъ еще.
   ГЕРЦ. Мы такъ и думали. Знаешь ты того Лодовико, о которомъ она говорила?
   ПЕТР. Знаю какъ человѣка въ высшей степени добродѣтельнаго и святаго; нисколько не наглаго и отнюдь во все не ввязывающагося, какъ повѣтствуетъ дворянинъ этотъ; честью ручаюсь {Къ прежнихъ изданіяхъ: on my trust... По Колльеру: on my truth...}, что никогда и не позорилъ, какъ онъ увѣряетъ, вашей милости.
   ЛЮЦ. Гнуснѣйшимъ, государь, образомъ; вѣрьте мнѣ.
   ПЕТР. Хорошо; въ свое время онъ явится, и самъ оправдаетъ себя; теперь же, государь, онъ боленъ престранной горячкой. По его настоятельному требованію -- такъ какъ до него дошло, что на доблестнаго Анджело хотятъ жаловаться,-- я и пришелъ сюда сообщить, какъ бы его устами, что, по его свѣдѣніямъ, правда и что ложь, и что онъ самъ, когда бы его ни потребовали, подтвердитъ присягой и вполнѣ достаточными доводами. По первыхъ, касательно этой женщины -- въ оправданіе этого достойнаго сановника, такъ всенародно въ глаза обвиняемаго,-- я буду изобличать ее во лжи прямо въ лице, пока она сама въ этомъ не сознается.
   ГЕРЦ. Послушаемъ ваше, святой отецъ, обличеніе. (Изабеллу уводитъ, а Маріана, подъ покрываломъ, выступаетъ впередъ.) Не смѣшно это тебѣ, любезный Анджело? Тоже! какъ самонадѣянны жалкіе глупцы!-- Дайте намъ на что присѣсть.-- Ну, братъ Анджело, будь же -- такъ какъ мы хотимъ быть тутъ совершенно безпристрастными,-- судьей въ своемъ собственномъ дѣлѣ.-- Это твой, святой отецъ, свидѣтель? Вели же ей прежде показать лице свое, и за тѣмъ говори.
   МАР. Простите, государь; не открою я лица, пока супругъ мой не прикажетъ мнѣ.
   ГЕРЦ. Ты замужемъ?
   МАР. Нѣтъ, государь.
   ГЕРЦ. Дѣвица?
   МАР. Нѣтъ, государь.
   ГЕРЦ. Такъ вдова?
   МАР. И не вдова, государь.
   ГЕРЦ. Ничто, стало?-- Ни дѣва, ни вдова, ни жена?
   ЛЮЦ. Должно быть блудница, государь; изъ нихъ вѣдь многія ни дѣва, ни вдова, ни жена.
   ГЕРЦ. Заставьте молчать этого человѣка. Желалъ бы, чтобъ ему за себя привелось болтать, ЛЮЦ. Готовъ, государь.
   МАР. Государь, я признаюсь, что никогда не была замужемъ; признаюсь, кромѣ того, что и не дѣва. Я знала моего мужа; но мужъ не знаетъ, что зналъ меня какъ жену.
   ЛЮЦ. Былъ, стало, пьянъ, ваше высочество; не можетъ быть иначе.
   ГЕРЦ. Ради молчанья, желалъ бы, чтобъ и ты былъ въ такомъ же состояніи.
   ЛЮЦ. Готовъ, государь.
   ГЕРЦ. По это нисколько не свидѣтельство въ пользу Анджело.
   МАР. Сейчасъ приступлю къ нему, мой повелитель. Обвинявшая его въ прелюбодѣяніи, обвиняетъ въ томъ моего мужа, и вину его относитъ, государь, къ тому самому времени, когда онъ, наслаждаясь любовью, находился въ моихъ объятіяхъ.
   АНД. Обвиняетъ она, кромѣ меня, еще кого?
   МАР. Нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно.
   ГЕРЦ. Нѣтъ? но ты говоришь твоего мужа.
   МАР. Такъ, государь, и это Анджело, который думаетъ знать, что никогда не зналъ меня, и хорошо знаетъ, что думаетъ знать Изабеллу.
   АНД. Странное это заблужденіе.-- Покажи намъ лице свое.
   МАР. Супругъ приказываетъ -- повинуюсь. (Отбрасываетъ покрывало.) Вотъ, жестокій Анджело, лице, на которое, какъ ты нѣкогда божился, невозможно наглядѣться; вотъ рука, которая была почти что замкнута въ твоей клятвеннымъ договоромъ; вотъ тѣло, взявшее на себя обѣщаніе Изабеллы и удовлетворившее тебя, въ твоей бесѣдкѣ, ея воображаемой особой.
   ГЕРЦ. Знаешь ты эту женщину?
   ЛЮЦ. Плотски, какъ говоритъ она?
   ГЕРЦ. Ни слова болѣе, негодяй.
   ЛЮЦ. Достаточно, государь.
   АНД. Долженъ, государь, признаться, что знаю эту женщину; лѣтъ пять тому назадъ были кой-какіе переговоры о бракѣ между ею и мною, и тогда же оставлены, частію потому что приданое не соотвѣтствовало обѣщанному; главнымъ же образомъ оттого что добрая ея слава омрачалась вѣтренностью; съ тѣхъ поръ, въ эти пять лѣтъ я ни разу не говорилъ съ ней, не видалъ ее и не слыхалъ о ней, клянусь вамъ честью.
   МАР. (Преклоняя колѣна). О, государь, такъ вѣрно, какъ свѣтъ исходитъ съ неба, а слово изъ дыханія, какъ есть смыслъ въ правдѣ, а правда въ добродѣтели, жена я этого человѣка, помолвленная клятвами, какъ только слова могутъ сдѣлать ихъ крѣпкими. Не дальше какъ ночью прошедшаго вторника, въ своей садовой бесѣдкѣ обнималъ онъ меыя, мой повелитель, какъ жену. Правда это -- поднимусь съ колѣнъ благополучно; неправда -- пусть навсегда останусь на нихъ, какъ мраморное изваяніе.
   АНД. До сихъ поръ я только улыбался; теперь, добрый мой властитель, дозвольте дать волю правосудію. Достаточно испытано мое терпѣніе. Я вижу, что эти бѣдныя, безумныя женщины только орудія какого-нибудь, болѣе сильнаго, ихъ настроивающаго, лица. Позвольте, государь, приступить къ разоблаченію этихъ козней.
   ГЕРЦ. Сдѣлай милость, и за тѣмъ наказывай, какъ тебѣ угодно.-- Глупый монахъ, и ты, коварная женщина, сговорившаяся съ ушедшей, неужели вы думаете, что ваши клятвы, хотя бы созвали ими всѣхъ святыхъ съ неба, могутъ быть достаточнымъ свидѣтельствомъ противъ доблестей и чести, скрѣпленныхъ печатью нашей довѣренности?-- Любезный Эскалъ, займись вмѣстѣ съ нимъ этимъ дѣломъ, помоги ему разыскать откуда эти козни вытекаютъ.-- Ихъ подстрекалъ еще какой-то монахъ.
   ПЕТР. Желалъ бы, государь, чтобъ онъ былъ здѣсь, потому что именно онъ и надоумилъ ихъ жаловаться. Вашъ Профосъ знаетъ, гдѣ онъ пребываетъ, можетъ привести его.
   ГЕРЦ. Ступай, приводи сейчасъ же. (Профосъ уходитъ.) А ты, мой благородный, вполнѣ испытанный братъ -- для тебя вѣдь болѣе, чѣмъ для кого важно, разъясненіе этого дѣла,-- суди и осуждай нанесенное тебѣ оскорбленіе, какъ найдешь лучшимъ. Я, на нѣсколько минутъ оставлю васъ; вы же не оставляйте его, пока окончательно не рѣшите судьбы клеветниковъ.
   ЭСК. Разберемъ, государь, все самымъ обстоятельнымъ образомъ. (Герцогъ уходитъ.) Синьоръ Люціо, вы, кажется, говорили, что отецъ Лодовико безчестный человѣкъ?
   ЛЮЦ. Cucullus non facit monachuin {Клобукъ не дѣлаетъ еще монахомъ.}, честенъ только одеждой; велъ притомъ прескверныя рѣчи о Герцогѣ.
   ЭСК. Мы попросимъ васъ побыть здѣсь до его прихода, и привести ихъ противъ него; монахъ этотъ навѣрное большимъ окажется негодяемъ.
   ЛЮЦ. Не уступитъ, увѣряю, ни одному во всей Вѣнѣ.
   ЭСК. (Одному изо свиты.) Приведите Изабеллу; хочется мнѣ поговорить съ ней. Позвольте, достойнѣйшій Анджело, мнѣ допросить ее; вы увидите, какъ я ее обработаю.
   ЛЮЦ. Не лучше его, по ея собственному разсказу.
   ЭСК. Что вы сказали?
   ЛЮЦ. Нашей милости было бы, полагаю, лучше заняться ею съ глазу на глазъ; такъ вы скорѣй довели бы ее до признанія, а всенародно она, пожалуй, постыдится.

Возвращаются Полицейскіе съ Изабеллой и потомъ Герцогъ, по монашеской одеждѣ, со Профосомъ.

   ЭСК. Я начну темными намеками.
   ЛЮЦ. Такъ и слѣдуетъ; темнота всегда вѣдь дѣлаетъ женщинъ сговорчивѣе.
   ЭСК. (Изабеллѣ). Подойдите сударыня; явилась другая дѣвица, опровергающая все, что вы говорили.
   ЛЮЦ. Потъ, синьоръ, и бездѣльникъ, о которомъ я говорилъ, идетъ; вонъ съ Профосомъ.
   ЭСК. Прекрасно;-- вы не говорите съ нимъ, пока мы не попросимъ васъ.
   ЛЮЦ. Безмолвствую.
   ЭСК. Подойди, любезный. Это ты подговорилъ этихъ женщинъ клеветать на доблестнаго Анджело? Онѣ признались что ты.
   ГЕРЦ. Неправда.
   ЭСК. Какъ! Знаешь, гдѣ ты?
   ГЕРЦ. Полнѣйшее уваженіе къ высокому занимаемому вами мѣсту; чествуютъ вѣдь иногда и дьявола ради его пылающаго тропа. Гдѣ же Герцогъ? ему слѣдовало бы выслушать меня.
   ЭСК. Герцогъ въ насъ, и мы выслушаемъ тебя. Смотри же, говори правдиво.
   ГЕРЦ. По всякомъ случаѣ буду говорить смѣло. Но вы, бѣдныя, пришли вы сюда требовать ягненка у лисицы? Прощай возмездіе. Удалился Герцогъ -- пропало ваше дѣло. Со стороны Герцога крайняя это несправедливость устраниться отъ прямаго вашего обращенія къ нему и передать рѣшеніе вашей просьбы тому самому негодяю, котораго пришли обвинять.
   ЛЮЦ. Это тотъ бездѣльникъ -- тотъ самый, о которомъ говорилъ я.
   ЭСК. Какъ, дерзкій, позорящій свое званіе монахъ, мало тебѣ, что подучалъ этихъ женщинъ обвинять достойнаго этого человѣка, ты еще и своими скверными устами, дѣлая его собственныя уши свидѣтелями, называешь его негодяемъ? и за тѣмъ, перескакивая отъ него къ самому Герцогу, укоряешь и его несправедливостью? Взять его; пытать. Вытянемъ мы у тебя членъ за членомъ, пока не узнаемъ твоего замысла.-- Несправедливъ!
   ГЕРЦ. Не горячися такъ; твой Герцогъ такъ же не дерзнетъ вытянуть и пальца моего, какъ не захочетъ вытянуть свой; не подданный я его, не туземецъ. Мои дѣла въ его владѣніяхъ дали мнѣ возможность видѣть многое въ Вѣнѣ, и я видѣлъ, что развратъ кипитъ, бьетъ ключемъ, пока не перельетъ черезъ край; что законы есть для всякаго проступка, но проступки такъ покровительствуются, что и строжайшія постановленія, какъ правила цирюленъ {Въ цирюльняхъ собиралось много тунеядцевъ, и потому хозяева ихъ, для предотвращенія безчинствъ и для поддержаніи хоть какого побудь порядка, составляли нѣчто въ родѣ правилъ, и большею частію въ стихахъ. Правила эти прибивали къ дверямъ, и нарушеніе ихъ наказывалось штрафомъ.}, не останавливаютъ, а смѣшатъ только.
   ЭСК. Клевещетъ и на государство! Тащите въ тюрьму его.
   АНД. Что можете привести противъ него вы, синьоръ Люціо? Вѣдь это тотъ человѣкъ, о которомъ вы намъ говорили?
   ЛЮЦ. Тотъ самый. Подойди-ка сюда, почтеннѣйшій плѣшакъ. Знаешь ты меня.
   ГЕРЦ. Припоминаю, синьоръ, по голосу. Я видѣлъ васъ въ тюрьмѣ, когда Герцогъ былъ въ отсутствіи еще.
   ЛЮЦ. А, видѣлъ? А помнишь, что ты говорилъ про Герцога?
   ГЕРЦ. Какъ нельзя лучше.
   ЛЮЦ. Въ самомъ дѣлѣ? Такъ какъ же -- дѣйствительно Герцогъ сластолюбецъ, дуракъ и трусишка, какъ ты увѣрялъ тогда?
   ГЕРЦ. Прежде чѣмъ мнѣ это приписывать, вамъ, синьоръ, слѣдовало бы помѣняться со мной ужь и личностью; вы дѣйствительно говорили это о немъ, и гораздо еще больше, и гораздо хуже.
   ЛЮЦ. Ахъ ты, проклятый! Да не рванулъ я еще тебя за носъ за такія твои рѣчи?
   ГЕРЦ. Клянусь, я люблю Герцога, какъ самого себя.
   АНД. Слышите, чѣмъ, бездѣльникъ, хочетъ отдѣлаться отъ предательскаго своего злорѣчія?
   ЭСК. Нечего съ такимъ негодяемъ много и разговаривать. Въ тюрьму его.-- Гдѣ Профосъ?-- Тащи въ тюрьму его; закуй хорошенько; не давай больше говорить. Захвати и этихъ мерзавокъ, и другаго ихъ соумышленника. (Профоса хочетъ взять Герцога.)
   ГЕРЦ. Постой, любезный; погоди немного.
   АНД. Какъ! сопротивляться! Помогите ему, Люціо.
   ЛЮЦ. Ну же, ну! полно, не противься. Да зачѣмъ это понадобилось тебѣ, плѣшивый, лгущій бездѣльникъ, такъ закутать голову? зачѣмъ? Покажи-ка намъ, чертъ тебя возьми, плутовское твое лице! покажи воровскую свою рожу, и повиси себѣ часокъ на висѣлицѣ {Повѣшенный, по англійскимъ законамъ, долженъ висѣть никакъ не менѣе часа.}. Не хочешь? (Срываетъ капитанъ съ головы Герцога.)
   ГЕРЦ. Ты первый бездѣльникъ, дѣлающій герцогомъ.-- Прежде всего, Профосъ, прими мое поручительство за этихъ трехъ честныхъ.-- (Люціо). Нѣтъ, погодите, не ускользайте, синьоръ; монаху необходимо слова еще два съ вами перемолвить.-- Задержать его.
   ЛЮЦ. (Про себя). Ну, это кончится, пожалуй, и хуже, чѣмъ висѣлицей.
   ГЕРЦ. (Эскалу). Что ты говорилъ, я прощаю; садись.-- Мы же займемъ его мѣсто.-- (Анджело) Съ вашего, синьоръ, позволенія. Хватитъ у тебя еще словъ, или хитрости, или наглости, чтобъ оправдываться -- прибѣгай къ нимъ прежде, чѣмъ услышатъ мой разсказъ, и за тѣмъ не распространяйся болѣе.
   АНД. О, грозный мой повелитель, я былъ бы преступнѣе и самого моего преступленія, если бъ думалъ еще, что могу быть не разгаданнымъ, когда вижу, что мои продѣлки, какъ божественному всевѣдѣнію, ясны вашему высочеству. А потому, не длите моего позора дальнѣйшимъ разбирательствомъ, да будетъ мое признаніе и осужденіемъ; немедленнаго приговора и за тѣмъ смерти -- вотъ вся милость, которой молю я.
   ГЕРЦ. Подойди, Маріана. (Анджело) Скажи, былъ ты на ней помолвленъ?
   АНД. Былъ, государь.
   ГЕРЦ. Ступай же и обвѣнчайся на ней сейчасъ же. Ты, святой отецъ, свершишь обрядъ этотъ и за тѣмъ пришлешь ихъ сюда назадъ.-- Иди, Профосъ, съ ними. (Анджело, Маріана, Братъ Петръ и Профосъ уходитъ.)
   ЭСК. Я, государь, изумленъ его безчестностью болѣе, чѣмъ странностью всего этого.
   ГЕРЦ. Поди сюда, Изабелла. Твой монахъ -- твой государь теперь; но, такъ какъ не перемѣнилъ я вмѣстѣ съ одеждой и сердца, я и теперь, какъ былъ тогда совѣтчикомъ и ревнителемъ твоего дѣла, все еще твой преданный ходатай.
   ИЗАБ. О простите мнѣ, что я, ваша подданная, не зная, безпокоила, утруждала ваше высочество.
   ГЕРЦ. Прощаю, Изабелла. Будь же и ты, прелестная дѣва, такъ же къ намъ снисходительна. Смерть твоего брата, я знаю, на сердцѣ у тебя; ты можешь дивиться для чего я, стараясь спасти ему жизнь, скрывался; зачѣмъ тотчасъ же, обнаруженіемъ утаиваемой власти, не предотвратилъ его гибели. О, моя добрая, нежданная быстрота казни, которую никакъ не предполагалъ такъ скорой, разрушила мой планъ; но -- миръ ему! Жизнь, которой нечего бояться смерти, лучше той, которая живетъ для того, чтобъ ея бояться; утѣшься хоть тѣмъ, что этимъ твой братъ вполнѣ счастливъ.

Анджело, Маріана, Братъ Петръ и Профосъ возвращаются.

   ИЗАБ. Стараюсь, мой повелитель.
   ГЕРЦ. Вотъ и идущаго сюда новобрачнаго, грязный помыселъ котораго посягалъ на твою, такъ хорошо защищаемую честь, ты, ради Маріаны, также должна простить. По такъ какъ онъ казнилъ твоего брата, бывши самъ виновнымъ въ двойномъ нарушеніи: и священнаго цѣломудрія и вызваннаго тѣмъ обѣщанія даровать жизнь твоему брату -- само милосердіе закона громко вопіетъ, даже собственными его устами: Анджело за Клавдіо, смерть за смерть. Спѣхъ платитъ спѣху, медленность отвѣчаетъ медленности, такое такимъ и поверстывается, мѣра за мѣру всегда. Поэтому, Анджело, такъ какъ твое преступленіе до того очевидно, что всякое отрицаніе отрицало бы свое собственное значеніе -- мы и осуждаемъ тебя умереть на той же самой плахѣ, на которой кончилъ жизнь Клавдіо, и такъ же скоро. Возьмите его.
   МАР. О, мой добрый повелитель, надѣюсь, не насмѣяться же надо мной хотѣлъ ты мужемъ!
   ГЕРЦ. Насмѣялся надъ тобой мужемъ твой мужъ. Иракъ этотъ я полагалъ необходимымъ для огражденія твоей чести; потому что безъ того вся твоя жизнь, сближеніемъ съ нимъ, была бы опозорена; было бы невозможно и то хорошее, которое ожидаетъ еще тебя, такъ какъ его достояніе, дѣлающееся, въ силу конфискаціи, нашимъ, намѣрены мы сдѣлать твоимъ вдовьимъ участкомъ. Это поможетъ тебѣ пріискать лучшаго мужа.
   МАР. Но ни другаго, ни лучшаго не желаю я, государь.
   ГЕРЦ. Не проси; неизмѣнно наше рѣшеніе.
   МАР. (Становясь на кольни). О, добрый повелитель --
   ГЕРЦ. Всѣ твои просьбы будутъ напрасны.-- Ведите его на казнь.-- (Люціо) Теперь съ вами, синьоръ.
   МАР. О, государь!-- Милая Изабелла, моли за меня, даруй мнѣ твои колѣна, и вся будущая моя жизнь -- твоя; всю мою жизнь посвящу я на службу тебѣ.
   ГЕРЦ. Безумно твое обращеніе къ ней. Преклонитъ она колѣна, чтобъ молить прощенія этому преступленію, духъ ея брата разверзнетъ каменное домовище свое и, въ ужасѣ, увлечетъ ее отсюда.
   МАР. Изабелла, милая Изабелла, стань все-таки рядомъ со мной на колѣни; подними руки, не говори ничего, я одна буду говорить. Говорятъ, лучшіе люди вылѣпливаются изъ проступковъ; что многіе, оттого что были немного дурными, дѣлаются тѣмъ лучше; то же можетъ быть и съ моимъ мужемъ. О, Изабелла, не преклонишь ты колѣнъ?
   ГЕРЦ. За смерть Клавдіо умираетъ онъ.
   ИЗАБ. (Становясь на колѣни). Милосердый государь, смотрите на этого осужденнаго такъ, какъ бы живъ еще былъ братъ мой. Я отчасти думаю, что онъ дѣйствовалъ, пока не увидалъ меня, добросовѣстно; если это такъ -- не казните его. Братъ мой наказанъ справедливо, потому что свершилъ то, за что умеръ; проступокъ же Анджело только скверное, до осуществленія не дошедшее намѣреніе, и долженъ быть преданъ землѣ, какъ намѣреніе на пути погибшее; мысли не дѣла, а намѣренія -- просто мысли.
   МАР. Не больше, государь.
   ГЕРЦ. Безполезны всѣ ваши просьбы; встаньте. (Онѣ встаютъ.) Вспомнилъ я еще другое преступленіе.-- Профосъ, какъ это случилось, что Клавдіо казненъ въ часъ необычный?
   ПРОФ. Такъ было приказано.
   ГЕРЦ. Было на это форменное предписаніе?
   ПРОФ. Нѣтъ, мой добрый повелитель; черезъ особаго гонца.
   ГЕРЦ. За это мы увольняемъ тебя отъ твоей должности. Отдай ключи.
   ПРОФ. Простите, государь. Я думалъ, но не былъ вполнѣ увѣренъ, что не совсѣмъ это какъ слѣдуетъ; пообсудивъ же хорошенько, раскаялся, и въ доказательство: и теперь въ темницѣ есть человѣкъ, который, по секретному повелѣнію, долженъ былъ умереть, и живъ еще.
   ГЕРЦ. Кто же это?
   ПРОФ. Нѣкто Бернардино.
   ГЕРЦ. Жалѣю, что не сдѣлалъ того же и для Клавдіо.-- Ступай, приведи его сюда; дай взглянуть-на него. (Профосъ уходитъ.)
   ЭСК. Крайне прискорбно мнѣ, синьоръ Анджело, что вы, всегда слывшіе такъ учеными и такъ мудрыми, могли такъ страшно поскользнуться, благодаря пылу чувствъ, а потомъ, недостатку здраваго сужденія.
   АНД. Еще прискорбнѣй мнѣ, что такую скорбь причиняю; и это такъ глубоко засѣло въ моемъ кающемся сердцѣ, что желаю скорѣй смерти, чѣмъ прощенія; я заслужилъ, и прошу ея.

Профосъ возвращается съ Бернардино, Клавдіо, и Джульетой.

   ГЕРЦ. Который же Бернардино?
   ПРОФ. Вотъ этотъ, государь.
   ГЕРЦ. Мнѣ говорилъ объ этомъ человѣкѣ одинъ монахъ.-- Говорятъ, негодяй, твоя душа закоснѣла до того, что далѣе земнаго ничего не предполагаетъ и что согласно этому и живешь ты. Ты осужденъ; но я прощаю тебѣ всѣ твои земныя преступленія; прошу только -- воспользуйся этой милостью, чтобъ пріуготовить себѣ лучшую будущность.-- Ты, отецъ, не оставишь его своимъ назиданіемъ; тебѣ поручаю я его.-- Кто же этотъ, такъ закутавшійся?
   ПРОФ. А это другой спасенный мною преступникъ, долженствовавшій умереть въ то самое мгновеніе, какъ Клавдіо лишился головы, и такъ на Клавдіо, какъ самъ на себя, похожій. (Открываетъ лице его.)
   ГЕРЦ. (Изабеллѣ). Похожъ онъ на твоего брата -- ради его, прощенъ онъ; ради же тебя, прекрасная, дай руку и скажи, что хочешь быть моей, и онъ будетъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и моимъ братомъ. Но объ этомъ въ другое, болѣе удобное время.-- По всему этому, синьоръ Анджело начинаетъ догадываться, что и онъ спасенъ; оживляются, вижу, глаза его; -- твое преступленіе, Анджело, разыгралось для тебя весьма не дурно: смотри же, люби жену свою; ея достоинства не уступятъ твоимъ.-- Я такъ расположенъ прощать, а тутъ есть еще человѣкъ, котораго никакъ не могу простить. (Люціо) Ты, негодяй, знавшій меня глупцомъ и трусомъ, человѣкомъ вполнѣ развратнымъ, осломъ, сумасшедшимъ, скажи, чѣмъ заслужилъ я такое отъ тебя прославленіе меня?
   ЛЮЦ. Клянусь честью, государь, все это говорилось по господствующей только модѣ. Угодно вамъ повѣсить меня -- можете; но было бы, право, лучше, еслибъ соблаговолили только высѣчь.
   ГЕРЦ. Спорна высѣчемъ, синьоръ, а за тѣмъ и повѣсимъ. Объяви, Профосъ, по всему городу: есть какая-нибудь обиженная этимъ распутнымъ человѣкомъ женщина -- онъ самъ клялся мнѣ, что одну сдѣлалъ даже матерью,-- пусть явится, и онъ обвѣнчается съ ней. По совершеніи же брака -- выпори и повѣсь его.
   ЛЮЦ. Умоляю ваше высочество, не жените меня на потаскушкѣ! Ваше высочество сейчасъ сказали, что я сдѣлалъ васъ герцогомъ; не награждайте жь за это, мой добрый повелитель, тѣмъ, что сдѣлаете рогоносцемъ.
   ГЕРЦ. Клянусь честью, ты на ней женишься. Клеветы твои я прощаю тебѣ, избавляю, съ тѣмъ вмѣстѣ, и отъ другихъ наказаній. Взять его въ тюрьму, и исполнить что приказано.
   ЛЮЦ. Женить, ваше высочество, на потаскушкѣ то же, что задушить, высѣчь и повѣсить.
   ГЕРЦ. Клевета на государя стоитъ этого.-- Возстанови же, Клавдіо, честь обезчещенной тобой.-- Будь счастлива, Маріана!-- люби ее Анджело; я былъ ея духовникомъ -- знаю какъ она добродѣтельна.-- Благодарю тебя вѣрный, другъ мой Эскалъ, за великую доброту твою; есть у меня для тебя въ запасѣ и другія доказательства моей благодарности.-- Благодарю и тебя, Профосъ, за твои хлопоты и за умѣнье молчать; мы дадимъ тебѣ мѣсто, болѣе тебя достойное. Прости ему, Анджело, что, вмѣсто головы Клавдіо, онъ принесъ тебѣ голову Рагузанца -- проступокъ самъ себя прощающій.-- Дорогая Изабелла, есть у меня и до тебя просьба, весьма и до твоего счастія касающаяся; склонишь къ ней благосклонное ухо -- все мое будетъ твоимъ, а твое моимъ.-- Ведите теперь насъ въ нашъ дворецъ; тамъ, что вамъ знать слѣдуетъ, мы доскажемъ. (Уходитъ.)
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru