Шекспир Вильям
Гамлет, принц Датский

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
по, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 7.

КРЕЩЕНСКАЯ НОЧЬ.
ГАМЛЕТЪ.
ТЩЕТНЫЙ ТРУДЪ ЛЮБВИ.
МѢРА ЗА МѢРУ.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и Комп., у Пречистенскихъ вор., д. Шиловой.
1873.

ГАМЛЕТЪ,
ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

   Клавдій, король Даніи.
   Гамлетъ, сынъ его предшественника и племянникъ ему.
   Гораціо, другъ Гамлета.
   Полоній, старшій-камергеръ.
   Лаертъ, сынъ его.
   Вольтимандъ, Корнелій, Розенкранцъ, Гильденштернъ, придворные.
   Осрикъ, придворный.
   Другой придворный.
   Священникъ.
   Марцелло, Бернардо, офицеры.
   Франциско, солдатъ.
   Рейнальдо, слуга Полонія.
   Капитанъ.
   Послы.
   Духъ отца Гамлета.
   Фортинбрасъ, принцъ Норвежскій.
   Кловны, могильщики.
   Гертруда, королева Даніи и мать Гамлета.
   Офелія, дочь Полонія.

Придворные, Офицеры, Солдаты, Актеры, Матросы, Вѣстники и свита.

Дѣйствіе въ Эльзинорѣ.

   

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Эльзиноръ. Терраса передъ замкомъ.

Франциско на стражѣ. Входитъ Бернардо.

   БЕР. Кто здѣсь?
   ФРА. Стой -- отзывъ! и самъ скажи кто ты.
   БЕР. Да здравствуетъ король!
   ФРА. Бернардо?
   БЕР. Онъ.
   ФРА. Ты аккуратенъ -- во время явился.
   БЕР. Только что пробило двѣнадцать {Въ прежнихъ изданіяхъ: 'Т is note struck twelve... По Колльеру: 'Т іs new struck twelve...}; ступай спать.
   ФРА. Спасибо, что во время смѣнилъ. Холодъ страшный, и нездоровится что-то.
   БЕР. А покойна была твоя стража?
   ФРА. Мышь не шевельнулась.
   БЕР. И прекрасно; прощай же. Встрѣтишь Гораціо и Марцелло, товарищей моей стражи,-- скажи, чтобъ шли скорѣе.

Входятъ Гораціо и Марцелло.

   ФРА. Да вотъ, кажется, и они. Стой! кто идетъ?
   ГОР. Друзья отечества.
   МАР. И вассалы короля Даніи.
   ФРА. Спокойной же вамъ ночи.
   МАР. Прощай; кто смѣнилъ тебя?
   ФРА. Бернардо. Спокойной ночи. (Уходитъ.)
   МАР. Эй, Бернардо!
   БЕР. Здѣсь. Съ тобой -- Гораціо?
   ГОР. Часть его.
   БЕР. Милости просимъ, Гораціо! милости просимъ, добрый Марцелло.
   ГОР. Ну а то-то являлось въ эту ночь?
   БЕР. Ничего не видалъ еще.
   МАР. Гораціо говоритъ, что все это игра воображенья, не даетъ никакой вѣры страшному явленью, дважды нами видѣнному -- я и упросилъ его побыть эту ночь съ нами на стражѣ, чтобъ убѣдился, если призракъ снова явится, что наши глаза не обманули насъ, чтобъ поговорилъ съ нимъ.
   ГОР. Все это вздоръ -- не явится.
   БЕР. Присядемъ пока; позволь еще разъ напасть на твой слухъ, такъ укрѣпленный противъ нашего разсказа о томъ, что два раза видѣли.
   ГОР. Присядемъ, послушаемъ что еще разскажетъ Бернардо.
   БЕР. Прошедшей ночью, когда вонъ та звѣзда, что на западѣ отъ полюса, загорѣлась на томъ самомъ мѣстѣ, на которомъ теперь горитъ, Марцелло и я -- только что колоколъ ударилъ часъ --
   МАР. Молчи!-- вонъ -- идетъ опять.

Входитъ Духъ.

   БЕР. Въ томъ же видѣ; точь въ точь покойный нашъ король.
   МАР. Ты вѣдь ученый {Знающій латинскій языкъ, на которомъ, какъ на языкѣ богослужебномъ, духовенство совершало и заклинанія нечистаго.}; заговори съ нимъ, Гораціо.
   БЕР. Похожъ на короля, Гораціо?
   ГОР. Какъ нельзя болѣе; -- цѣпенѣю отъ ужаса и изумленья.
   БЕР. Онъ хочетъ, чтобъ заговорили съ нимъ.
   МАР. Спроси его, Гораціо.
   ГОР. Что такое ты, злоупотребляющій этимъ часомъ ночи и прекрасными, военными доспѣхами, въ которыхъ ходило иногда величіе схороненнаго короля Даніи? Заклинаю тебя небомъ, говори!
   МАР. Онъ оскорбился.
   БЕР. Уходитъ.
   ГОР. Стой! говори, говори! заклинаю, говори! (Духъ уходитъ.)
   МАР. Ушелъ, отвѣчать не хочетъ.
   БЕР. Ну что, Гораціо? ты дрожишь, блѣденъ. Не болѣе это игры воображенья? Какъ ты объ этомъ думаешь?
   ГОР. Клянусь, никогда не повѣрилъ бы я этому безъ осязательнаго, несомнѣннаго свидѣтельства собственныхъ глазъ.
   МАР. И похожъ вѣдь на короля?
   ГОР. Какъ ты на самого себя. Такія точно латы были на немъ, когда онъ дрался съ надменнымъ Норвежцемъ; такъ же точно свелъ онъ однажды брови, когда, въ ярыхъ переговорахъ, вышвырнулъ Поляка изъ саней его на ледъ. Странно.
   МАР. Такъ и передъ этимъ два раза проходилъ онъ мимо насъ именно въ этотъ же глухой часъ и такой же воинственной походкой.
   ГОР. Что собственно это означаетъ -- не знаю; вообще же не могу не принять за предвѣстіе какихъ-либо необыкновенныхъ бѣдъ для нашего государства.
   МАР. Да сядемте. Объясните мнѣ, кто знаетъ, зачѣмъ эта строгая, бдительная стража по ночамъ -- народу въ тягость? зачѣмъ это ежедневное литье пушекъ и закупка въ чужихъ краяхъ военныхъ снарядовъ? зачѣмъ эта насильственная сгонка рабочихъ на верфи, гдѣ не отличаютъ воскресенья отъ будней? что грозитъ намъ, что заставляетъ обливающуюся потомъ поспѣшность дѣлать ночь сотрудницею дня? Кто объяснитъ мнѣ это?
   ГОР. Я; поговариваютъ покрайней мѣрѣ вотъ что. Покойный король нашъ, котораго образъ сейчасъ намъ являлся, былъ, какъ вамъ извѣстно, вызванъ на единоборство Фортинбрасомъ норвежскимъ, подстрекнутымъ къ тому чрезмѣру завистливой гордыней. Въ единоборствѣ этомъ доблестный нашъ Гамлетъ -- такимъ признанъ вѣдь онъ всей этой стороной извѣстнаго намъ міра -- убилъ этого Фортинбраса, и въ силу договора, снабженнаго печатями, скрѣпленнаго закономъ и геральдикой, всѣ земли, которыми онъ владѣлъ, перешли, съ его смертью, къ побѣдителю. Точно такъ же и нашимъ королемъ была назначена соотвѣтствующая часть владѣній, которая перешла бы къ Фортинбрасу, если бъ онъ остался побѣдителемъ, какъ перешли, по тому же самому договору {Въ прежнихъ изданіяхъ: by the saine co-mart... По Колльеру: by the sanie cov'nant...}, его земли къ Гамлету. Теперь же, юный Фортинбрасъ, полный неопытной отваги, набралъ тамъ и сямъ по окраинамъ Норвегіи ватагу бездомныхъ сорванцевъ, готовыхъ, изъ хлѣба, на всякое хоть сколько-нибудь прибыльное предпріятіе; а предпріятіе это, какъ сдается нашему правительству, возвращеніе вооруженной рукой, силой упомянутыхъ, потерянныхъ его отцемъ земель. И вотъ, какъ мнѣ кажется, главная причина всѣхъ этихъ приготовленій, вина усиленной стражи, попыховъ и суетни во всей странѣ.
   БЕР. Такъ оно, полагаю, и должно быть. Вяжется и съ явленіемъ въ полномъ вооруженіи зловѣщаго призрака, такъ похожаго на короля, который былъ и есть причина этихъ войнъ.
   ГОР. Песчинка это, засоряющая глазъ пониманія. Въ великомъ, побѣдоносномъ Римѣ, незадолго до паденія могучаго Юлія, пустѣли могилы, и мертвецы въ саванахъ визжали и бормотали на улицахъ; являлись звѣзды съ огненными хвостами, падали кровавыя росы, покрывалось солнце пятнами и влажное, управляющее царствомъ Нептуна свѣтило {Мѣсяцъ.} хворало почти до роковаго дня затменіемъ; такія же знаменія страшныхъ событій -- всегдашнія предтечи судебъ, прологи грядущаго бѣдствія,-- являютъ и небо и земля и въ нашей странѣ нашимъ соотечественникамъ --

Входить Духъ снова.

   Вотъ! смотрите! идетъ опять. Заступлю ему дорогу, хотя бъ пришлось погибнуть.-- Стой, призракъ! можешь издавать звуки, владѣешь голосомъ -- говори. Могу сдѣлать что-нибудь доброе, тебѣ на успокоеніе, мнѣ на спасеніе -- говори. Знаешь судьбу, грозящую странѣ твоей, можно твоимъ предвѣдѣніемъ отвратить ее -- о, говори! Зарылъ вымогательствомъ при жизни скопленныя сокровища въ нѣдра земли, за что, говорятъ, вы, духи, часто по смерти блуждаете (За сценой раздается пѣніе пѣтуха) -- говори. Стой же, говори!-- Останови его, Марцелло.
   МАР. Не ткнуть ли копьемъ?
   ГОР. Ткни, если не остановится.
   БЕР. Вонъ онъ!
   ГОР. Вонъ! (Духъ уходитъ.)
   МАР. Ушелъ. Не хорошо что прибѣгли къ насилію. Онъ такъ величественъ и невредимъ, какъ воздухъ; безполезные ваши удары злая только насмѣшка.
   БЕР. Онъ только что хотѣлъ заговорить, какъ закричалъ пѣтухъ.
   ГОР. И онъ вздрогнулъ, какъ виновный отъ страшнаго призыва. Слыхалъ я, что пѣтухъ, этотъ трубачь утра, будитъ бога дня своей звонкой гортанью и что только раздастся предостерегающій крикъ его -- блуждающій духъ, будь онъ въ морѣ, въ огнѣ, въ землѣ, или въ воздухѣ, спѣшитъ въ свои предѣлы; и вотъ, справедливость этого доказана теперь самимъ дѣломъ.
   МАР. Онъ исчезъ только что пѣтухъ крикнулъ. Говорятъ, что въ то время года, въ которое празднуется рожденіе нашего Спасителя, разсвѣтная эта птица поетъ всегда всю ночь на пролетъ; и тогда, говорятъ, ни одинъ духъ не смѣетъ уже бродить, ночи для здоровья безвредны, не оказываютъ дурнаго дѣйствія и планеты, и всякое колдовство и всѣ вѣдьмы лишаются своей силы. Такъ свято и благодатно это время.
   ГОР. Слыхалъ это и я, и отчасти вѣрю тому. Посмотрите однакожь, утро, завернувшись въ багряную свою мантію, грядетъ уже по росѣ вонъ того высокаго восточнаго холма. Кончимъ стражу; и мой совѣтъ: разсказать все, что мы въ эту ночь видѣли, молодому Гамлету; ручаюсь жизнію, что духъ, нѣмый съ нами -- съ нимъ заговоритъ. Согласны вы сообщить ему все, какъ велятъ и любовь и долгъ?
   МАР. Разскажемъ; я знаю гдѣ сегодня утромъ всего лучше сойдтись съ нимъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Пріемная во дворцѣ.

Трубы. Входятъ Король, Королева, Гамлетъ, Полоній, Лаертъ, Вольтимандъ, Корнелій, Вельможи и Свита.

   КОР. (Садясь на престолъ). Хотя память о смерти дорогаго нашего брата и свѣжа еще; хотя и подобало бы, чтобъ сердца наши были погружены еще въ горе и все наше государство являло одно скорбное лице -- борьба разсудка съ природой привела насъ однакожь къ благоразумно грустному воспоминанію о немъ, памятуя и о себѣ. Потому, и нашу бывшую сестру, теперь нашу королеву, царственную владычицу вдовьяго участка въ воинственномъ нашемъ государствѣ, нарекли мы нашей супругой съ радостью какъ бы подавленной, съ веселіемъ въ одномъ глазу, съ слезой въ другомъ, съ ликованіемъ на похоронахъ, съ заупокойною пѣснію на свадьбѣ, развѣсивъ по ровну восторгъ и горе; и въ этомъ дѣлѣ мы нисколько не стесняли вашей мудрости, свободно согласившейся съ нами -- за что и благодаримъ васъ. За симъ, нужно вамъ знать, что юный Фортинбрасъ, считая насъ слишкомъ ужь ничтожными, полагая, что со смертью дорогого нашего брата государство наше расшаталось, вышло изъ пазовъ, увлекся этимъ призракомъ благопріятныхъ для него обстоятельствъ и не преминулъ оскорбить насъ присылкой пословъ съ требованіемъ возврата земель, потерянныхъ его отцомъ, пріобретенныхъ совершенно законно доблестнымъ нашимъ братомъ. Этого о немъ достаточно.-- Теперь о насъ самихъ и о винѣ этого собранія. Дѣло вотъ въ чемъ: мы написали королю Норвегіи, дядѣ юнаго Фортинбраса, который, вслѣдствіе старческой немощности, не покидая постели, едва ли и знаетъ о замыслѣ племянника,-- чтобы онъ остановилъ дальнѣйшее осуществленіе его, тѣмъ болѣе что и наборъ людей и всѣ нужныя приготовленія производятся въ его владѣніяхъ. Тебѣ, любезный Корнелій, и тебѣ, Вольтимандъ, поручаемъ мы передать дряхлому королю нашъ привѣтъ и вести съ нимъ переговоры, не переходя за предѣлы статей подробно изложенныхъ въ этомъ наказѣ. (Подаетъ его имъ.) Прощайте; докажите вашей поспѣшностью ваше усердіе.
   КОРН. и ВОЛ. Готовы доказать его какъ въ этомъ, такъ и во всемъ.
   КОР. Не сомнѣваемся; прощайте. (Вольтимандъ и Корнелій уходятъ.) Теперь, что скажешь ты, Лаертъ? У тебя, ты говорилъ, есть какая-то до насъ просьба; какая же, Лаертъ? Дѣльная рѣчь съ королемъ Даніи не можетъ быть напрасной тратой голоса. Что можетъ попросить Лаертъ, что не сдѣлалось бы нашимъ предложеніемъ -- не просьбой твоей? И голова не такъ близка сердцу, и рука не такъ услужлива рту, какъ престолъ Даніи твоему отцу. Чего жь хотѣлось бы тебѣ, Лаертъ?
   ЛАЕР. Позволенія вашего величества возвратиться во Францію, откуда пріѣхалъ добровольно, считая присутствіе при нашей коронаціи священнѣйшимъ долгомъ. Теперь же, исполнивъ этотъ долгъ, признаюсь, и мысли и желанья опять влекутъ меня во Францію и молятъ васъ, чтобъ вы позволили.
   КОР. А отецъ позволяетъ? Что скажетъ намъ Полоній?
   ПОЛ. Неотступными просьбами, государь, онъ вынудилъ у меня неохотное позволеніе, заставилъ наконецъ къ своему желанью приложить печать нелегкаго согласія. Прошу, отпустите его.
   КОР. Пользуйся жь счастливымъ для тебя, Лаертъ, мгновеніемъ. Располагай своимъ временемъ себѣ въ угоду; убивай его какъ знаешь.-- А ты, племянникъ и сынъ мой Гамлетъ --
   ГАМ. (Про себя). Не много большій чѣмъ родня и менѣе всего радѣтель.
   КОР. Все омраченъ печали облаками?
   ГАМ. Напротивъ, государь, слишкомъ озаренъ солнцемъ.
   КОРОЛЕВ. Сбрось, добрый Гамлетъ, цвѣта ночи {Въ прежнихъ изданіяхъ: cast thy nighted colour off... По Кольеру: cast thy nightlike colour off...} и взгляни дружественно на короля Даніи. Будетъ искать потупленными очами благороднаго твоего отца въ землѣ. Ты знаешь -- общая вѣдь это участь: всему живущему суждено ужь умирать, переходить изъ этого міра въ вѣчность.
   ГАМ. Да, королева, общая это участь.
   КОРОЛЕВ. А если такъ, отчего же ты, кажется, такъ особенно поражонъ этимъ?
   ГАМ. Кажется, королева? нѣтъ, такъ оно и есть; не знаю я никакого кажется.-- Ни черная моя мантія, добрая матушка, ни обычныя траурныя одежды, ни вздохи стѣсненнаго дыханія, ни обильные потоки слезъ, ни унылое выраженіе лица, со всѣми формами, видами, знаками скорби не дадутъ еще вѣрнаго обо мнѣ понятія: все это дѣйствительно можетъ казаться, потому что можетъ быть поддѣльнымъ. Во мнѣ есть то, что выше всякаго показа; все же остальное только наряды, прикрасы скорби.
   КОР. Прекрасно и похвально, Гамлетъ, что отдаешь долгъ сѣтованія отцу своему; долженъ однакожь знать, что и твой отецъ потерялъ отца, что потерянный отецъ потерялъ своего. Оставшійся въ живыхъ, по долгу сына, обязанъ, конечно, нѣкоторое время оплакивать его; но постоянное, упорное сѣтованіе -- дѣло нечестиваго упрямства: это скорбь недостойная мужа, обнаруживающая волю крайне небу непокорную, сердце далеко не твердое, духъ нетерпѣливый, разумѣніе слабое и необразованное. Къ чему, изъ вздорнаго упорства, принимать такъ близко къ сердцу то, что, знаемъ, должно быть и такъ обыкновенно, какъ самое обыкновенное изъ всего, что видимъ. Фи! Это грѣхъ передъ небомъ, грѣхъ передъ усопшими, грѣхъ передъ природой, безуміе передъ разсудкомъ, у котораго смерть отцевъ -- обычная тема, который, отъ перваго трупа до нынѣ умершаго, постоянно провозглашалъ: "такъ должно быть". Оставь же безплодное сѣтованіе и смотри на насъ, какъ на отца; пусть знаетъ свѣтъ, что ты ближайшій къ нашему престолу и любимъ нами такой любовью, какой только нѣжно любящій отецъ можетъ любить сына. Твое измѣреніе возвратиться въ Виттенбергскую школу совершенно противно нашимъ желаніямъ, и мы просимъ тебя остаться здѣсь, намъ на радость и утѣшеніе, какъ перваго изъ нашихъ придворныхъ, племянника и сына.
   КОРОЛЕВ. Не сдѣлай, Гамлетъ, и просьбъ матери напрасными. Прошу останься съ нами; не уѣзжай въ Виттенбергъ.
   ГАМ. Готовъ отъ всей души вамъ повиноваться, королева.
   КОР. Отвѣтъ любовный и прекрасный. Будь же въ Даніи, какъ мы сами.-- Идемъ, королева; любезное, нисколько не вынужденное согласіе Гамлета улыбается нашему сердцу, и потому каждое веселое здоровье, которое выпьетъ нынче король Даніи, возвѣстится небесамъ большой пушкой, и небеса отгрянутъ кликъ заздравный короля, земные громы повторяя. Идемъ. (Уходитъ съ Королевой, Полоніемъ, Лаертомъ и свитой.)
   ГАМ. О, если бы это слишкомъ, слишкомъ крѣпкое тѣло растаяло, распустилось, разложилось въ росу! или, когда бы Предвѣчный не постановилъ закона противъ самоубійства! О, Боже, Боже! Какъ противно, черство, пошло и безплодно кажется мнѣ все, что дѣлается въ этомъ мірѣ! Гадокъ онъ мнѣ! гадокъ! садъ онъ осѣменяющійся безъ выпалыванія; грубое, вонючее природы заглушаетъ его совершенно. Зачѣмъ дошло до этого! Два только мѣсяца какъ умеръ!-- нѣтъ, менѣе: и двухъ нѣтъ. И король такой прекрасный, передъ этимъ -- Гиперіонъ передъ сатиромъ, такъ мать мою любившій, что и вѣтрамъ неба не дозволялъ дуть слишкомъ сильно въ лицо ея. Земля и небо! зачѣмъ долженъ я помнить? вѣдь и она такъ къ нему льнула, какъ будто страсть ея росла отъ того самого, что ее насыщало -- и черезъ мѣсяцъ -- лучше не думать объ этомъ.-- Слабость -- твое имя женщина!-- Черезъ коротенькой какой-нибудь мѣсяцъ -- прежде чѣмъ износились башмаки, въ которыхъ шла за трупомъ бѣднаго моего отца, вся въ слезахъ, какъ Ніобея; -- и зачѣмъ же она, именно она -- о, Боже! и звѣрь неразумный скорбѣлъ бы долѣе -- она жена моего дяди, брата моего отца, столько же на моего отца похожаго, какъ я -- на Геркулеса. Черезъ мѣсяцъ, прежде чѣмъ, отъ соли лживѣйшихъ слезъ, успѣли покраснѣть напухшія вѣки -- она замужемъ.-- Гнуснѣйшая нетерпѣливость такъ спѣшить на кровосмѣсительное ложе! Не приведетъ это, не можетъ привести къ добру; надрывайся же сердце -- вѣдь языкъ я долженъ сдерживать!

Входятъ Гораціо, Бернардо и Марцелло.

   ГОР. Здравствуйте, принцъ.
   ГАМ. Я радъ тебя видѣть. Гораціо -- или и самого себя не помню.
   ГОР. Онъ самый, слуга вашъ всегдашній.
   ГАМ. Нѣтъ,-- добрый другъ мой; обмѣняемся съ тобой этимъ именемъ. Что вызвало тебя, Гораціо, изъ Виттенберга?-- Марцелло?
   МАР. Принцъ --
   ГАМ. Очень радъ и тебя видѣть; здравствуй.-- Что же, въ самомъ дѣлѣ, вызвало тебя изъ Виттенберга?
   ГОР. Лѣнь, любезный принцъ.
   ГАМ. Не хотѣлъ бы это слышать и отъ врага твоего; и ты не заставишь мое ухо вѣрить твоей собственной клеветѣ на себя. Я знаю, ты не лѣнивъ. Что за дѣла у тебя въ Эльзинорѣ?-- Мы научимъ тебя, прежде чѣмъ уѣдешь, пить мертвую.
   ГОР. Принцъ, я пріѣхалъ на похороны отца вашего.
   ГАМ. Прошу, не смѣйся же надо мной, школьный товарищъ; скажи: на свадьбу матери.
   ГОР. Дѣйствительно, принцъ, она скоро за тѣмъ послѣдовала.
   ГАМ. Разсчетъ, разсчетъ, Гораціо; остатки похороннаго обѣда пошли, холодные, на свадебный. Лучше бы я встрѣтилъ злѣйшаго врага моего на небѣ преждѣ, чѣмъ дожилъ до этого дня, Гораціо!-- Мой отецъ -- мнѣ кажется я вижу моего отца.
   ГОР. Гдѣ, принцъ?
   ГАМ. Въ глазахъ моей души, Гораціо.
   ГОР. Видалъ и я его; прекрасный былъ король.
   ГАМ. Человѣкъ онъ былъ, былъ все во всемъ. Не видать уже мнѣ подобнаго.
   ГОР. Принцъ, мнѣ кажется, я видѣлъ его вчера ночью.
   ГАМ. Видѣлъ? кого?
   ГОР. Короля, отца вашего.
   ГАМ. Короля, отца моего?
   ГОР. Умѣрьте на минуту ваше изумленіе и выслушайте внимательно что разскажу объ этомъ чудѣ, опираясь, вотъ и на ихъ свидѣтельство.
   ГАМ. Разсказывай же, ради Бога.
   ГОР. Двѣ ночи сряду господа эти, Марцелло и Бернардо, находясь вмѣстѣ на стражѣ, видятъ въ глухой полночный часъ вотъ что: является вдругъ передъ ними фигура, похожая на вашего отца, въ полномъ отъ головы до ногъ вооруженіи, и тихо, торжественно проходитъ мимо; проходитъ три раза передъ ихъ испуганными глазами на разстояніи небольшемъ жезла, который держала въ рукѣ, между тѣмъ какъ они, обращенные страхомъ чуть не въ студень {Въ прежнихъ изданіяхъ: whilst they, disiill'd almost to jelly... По Колльеру: whilst they, bechill'd almost to jelly.}, стоятъ онѣмелые и не заговариваютъ съ ней. Они передали это мнѣ съ страшной таинственостью, и на третью ночь я пошелъ вмѣстѣ съ ними на стражу, гдѣ все что они разсказывали, каждое слово ихъ подтвердилось; въ тотъ же часъ и въ томъ же видѣ призракъ явился. Я зналъ вашего отца; и эти руки не болѣе похожи одна на другую.
   ГАМ. Гдѣ же это было?
   МАР. На террасѣ, принцъ; тамъ гдѣ стояли стражей.
   ГАМ. Говорили вы съ нимъ?
   ГОР. Я говорилъ, но онъ молчалъ; разъ только поднялъ голову и, судя по движенію, казалось, хотѣлъ заговорить; но тутъ громко крикнулъ пѣтухъ, и при этомъ звукѣ быстро понесся онъ прочь и изчезъ изъ виду.
   ГАМ. Странно.,
   ГОР. Все это такъ истинно, какъ то, что живу; и мы сочли долгомъ передать это вамъ.
   ГАМ. Такъ, такъ, господа; но это такъ сильно смущаетъ меня. Пойдете вы и въ эту ночь на стражу?
   ВСѢ. Пойдемъ, принцъ.
   ГАМ. Вооруженъ, говорите вы?
   ВСѢ. Вооруженъ.
   ГАМ. Отъ головы до пятокъ?
   ВСѢ. Отъ головы до пятокъ.
   ГАМ. Лица вы, стало, не видали?
   ГОР. Видѣли, принцъ; забрало шлема было поднято.
   ГАМ. Смотрѣлъ онъ гнѣвно?
   ГОР. Лице его было не столько грозно, сколько скорбно.
   ГАМ. Блѣдно, или красно?
   ГОР. Очень блѣдно.
   ГАМ. И взоры были устремлены на васъ?
   ГОР. Постоянно.
   ГАМ. Зачѣмъ не былъ я съ вами!
   ГОР. Онъ ужаснулъ бы васъ.
   ГАМ. Весьма, весьма вѣроятно. Долго онъ оставался?
   ГОР. Не долѣе того времени какое нужно, чтобъ, не спѣша, счесть до ста.
   БЕР. и МАР. Долѣе, долѣе.
   ГОР. Не тогда, какъ я его видѣлъ.
   ГАМ. А борода сѣдоватая?
   ГОР. Такая жь какъ при жизни -- черная съ просѣдью.
   ГАМ. Приду и я къ вамъ въ эту ночь на стражу. Можетъ быть онъ опять явится.
   ГОР. Ручаюсь, явится.
   ГАМ. Приметъ онъ опять образъ моего отца -- я заговорю съ нимъ, хотя бы и самый адъ разверзъ пасть свою и повелѣлъ молчать. Прошу васъ всѣхъ, хранили вы до сихъ поръ видѣніе это въ тайнѣ, храните и за симъ тройное о немъ молчаніе, и что бы ни случилось въ эту ночь, давайте всему смыслъ, но языка не давайте. Я вознагражу любовь вашу. Прощайте. Между одиннадцатью и двѣнадцатымъ явлюсь къ вамъ на террасу.
   ВСѢ. Свидѣтельствуемъ вамъ, принцъ, наше почтеніе --
   ГАМ. Нѣтъ, любовь, какъ и я мою къ вамъ. Прощайте. (Гораціо, Марцелло и Бернардо уходятъ.) Духъ моего отца въ полномъ вооруженіи! не все тутъ ладно; есть, подозрѣваю, что-то нечистое; когда бъ скорѣе ночь настала! Будь же пока покоенъ духъ мой. Гнусныя дѣла выступятъ на свѣтъ, хотя бъ и всей землей ихъ завалили! (Уходите.)
   

СЦЕНА 3.

Комната въ домѣ Полонія.

Входятъ Лаертъ и Офелія.

   ЛАЕР. Всѣ мои дорожныя вещи на кораблѣ ужь; прощай. Смотри же, сестра, подуетъ попутный вѣтеръ, выдетъ благопріятный случай -- не спи, шли о себѣ вѣсточку.
   ОФЕЛ. Не пришлю, думаешь?
   ЛАЕР. Чтожь касается до Гамлета и вздоровъ его любви, смотри на нихъ какъ на свѣтскую любезность, игру крови, какъ на фіалку роскошной юности природы -- раннюю, по не прочную, прекрасную, но не долговѣчную,-- благоуханіе, услада это минуты, не болѣе.
   ОФЕЛ. Не болѣе?
   ЛАЕР. Вѣрь, не болѣе; потому что развитіе нашей природы не ограничивается развитіемъ только мышцъ и тѣла; потому что вмѣстѣ съ возрастаніемъ храма разростается и внутреннее священнодѣйствіе души и разума. Можетъ быть теперь онъ и любитъ тебя дѣйствительно, и никакая черная мысль, никакая хитрость не пятнаютъ его помысловъ; но ты должна бояться, сообразивъ его высокій санъ, что онъ въ себѣ не властенъ, потому что самъ подданный своего рожденія. Не можетъ онъ, какъ простые смертные, самъ устроивать свою судьбу, потому что отъ его выбора зависитъ спокойствіе и благоденствіе цѣлаго государства; отчего выборъ его и ограничивается волей и требованіями тѣла, котораго онъ глаза. По тому самому, станетъ онъ увѣрять тебя въ любви -- благоразуміе велитъ вѣрить ей лишь на столько, на сколько, по званію и силѣ, онъ можетъ обратить слова въ дѣло; а это -- на сколько будетъ согласна съ тѣмъ вся Данія. Подумай только, какъ поэтому можетъ пострадать твоя честь, будешь слишкомъ довѣрчивымъ ухомъ слушать его напѣвы; утратишь сердце, или сдѣлаешь цѣломудренное твое сокровище доступнымъ его неукротимой навязчивости. Бойся этого, Офелія, бойся, милая сестра моя; держись подалѣе отъ страсти, внѣ выстрѣловъ опасныхъ увлеченій. И осторожнѣйшая дѣва неосторожна, разоблачая красы свои передъ мѣсяцемъ. И сама добродѣтель не избѣгаетъ царапинъ клеветы; и какъ часто дѣтей весны подъѣдаетъ червь прежде, чѣмъ успѣютъ развернуть почку; на росистой зарѣ юности заразительные порывы вѣтра опаснѣй, чѣмъ когда. Будь же осторожна; страхъ -- лучшая охрана; достаточно у юности борьбы и съ самой собою, безъ всякихъ другихъ враговъ.
   ОФЕЛ. Прекрасный этотъ урокъ будетъ стражемъ моего сердца. Но и ты, добрый братъ, смотри же, не дѣлай того, что дѣлаютъ иные строгіе проповѣдники: указывая мнѣ крутой, тернистый путь къ небу, не совращайся самъ, подобно легкомысленному, беззаботному вертопраху, на цвѣтистую стезю волокитства, наперекоръ своимъ урокамъ.
   ЛАЕР. За меня не бойся. Но я замешкался --

Входить Полоній.

   Вотъ и отецъ идетъ сюда.-- Двойное благословеніе -- двойное счастіе; случай улыбнулся второму прощанью.
   ПОЛ. Ты здѣсь еще, Лаертъ? Стыдись! скорѣй, скорѣй на корабль! Вѣтеръ надулъ ужь паруса -- тебя ждутъ. (Кладя руку на голову Лаерта.) Да пребудетъ съ тобой мое благословеніе, а вотъ эти немногія правила запиши въ свою память. Не давай языка мыслямъ и никакой необдуманной мысли не приводи въ исполненіе. Будь со всѣми обходителенъ, но никакъ не за панибрата. Друзей испытанныхъ прикрѣпи къ сердцу стальными обручами, но не мозоль руки, подавая ее каждому только что вылупившемуся, еще не оперившемуся знакомцу. Избѣгай ссоръ, а поссорившись, держись такъ чтобъ противникъ тебя боялся. Слушай всякаго, говоря съ немногими; принимай мнѣніе каждаго, удерживая свое собственное. Одѣвайся такъ богато, какъ только позволитъ кошелекъ, но не причудливо; богато, но не изысканно; платье часто опредѣляетъ человѣка, и во Франціи высшія сословія въ этомъ отношеніи весьма свѣдущи и разборчивы {Въ прежнихъ изданіяхъ: of а most select and generous chief... По Колльеру: of а most select and generous choice...}. Не занимай и не давай въ займы, потому что ссудой, вмѣстѣ съ нею, нерѣдко утрачивается и другъ, а займомъ притупляется остріе разсчета. Главное же, будь вѣренъ самому себѣ, изъ чего неминуемо, какъ день за ночью, послѣдуетъ и то, что ни съ кѣмъ не будешь лживъ. Прощай; все это да укрѣпитъ въ тебѣ мое благословеніе.
   ЛАЕР. Прощаюсь, какъ покорнѣйшій изъ сыновей.
   ПОЛ. Время не терпитъ; ступай -- слуги ждутъ тебя.
   ЛАЕР. Прощай, Офелія; не забывай же что говорилъ тебѣ.
   ОФЕЛ. Все замкнула въ моей памяти и ключъ отъ нея ввѣряю тебѣ.
   ЛАЕР. Прощай. (Уходитъ.)
   ПОЛ. Что это онъ говорилъ тебѣ, Офелія?
   ОФЕЛ. Кое-что, касающееся принца Гамлета.
   ПОЛ. А! какъ нельзя кстати. Слышалъ я, что съ нѣкоторыхъ поръ онъ часто бываетъ съ тобой наединѣ и что ты сама стала какъ-то падка, таровата на эти свиданья. Если это такъ -- такъ покрайней мѣрѣ предостерегали меня,-- я долженъ сказать тебѣ, что ты далеко не такъ ясно понимаешь себя, какъ подобало бы моей дочери, какъ требуетъ твоя честь. Что у васъ такое? скажи мнѣ всю правду.
   ОФЕЛ. Онъ недавно увѣрялъ меня въ любви --
   ПОЛ. Любви? Дичь! ты говоришь, какъ глупая, неопытная въ такомъ опасномъ дѣлѣ дѣвченка. Вѣришь ты этимъ увѣреніямъ?
   ОФЕЛ. Я, право, но знаю что думать --
   ПОЛ. А вотъ, скажу: думай что ты ребенокъ, если приняла эти увѣренія за чистую монету, тогда какъ они ничего не стоятъ. Ставь себя дороже, или -- благо пришлось къ слову -- поставишь и меня въ дураки.
   ОФЕЛ. Онъ говорилъ о своей любви такъ прилично --
   ПОЛ. Скажи лучше: такъ ловко. Поди, поди!
   ОФЕЛ. Подкрѣплялъ свои слова священнѣйшими клятвами.
   ПОЛ. Силки для куропатокъ. Знаю, когда кипитъ кровь, какъ расточительно сердце снабжаетъ языкъ клятвами; эти вспышки, дочь моя, въ которыхъ больше блеска, чѣмъ тепла, утрачивающія и то и другое во время самыхъ обѣщаній -- не слѣдуетъ тебѣ принимать за настоящій огонь. Отнынѣ будь поскупѣе на твое дѣвичье присутствіе, дорожи своей бесѣдой поболѣ -- не удостоивай ея каждаго желающаго. Чтожь касается до принца Гамлета -- вѣрь лишь тому, что онъ молодъ и гуляетъ на привязи гораздо длиннѣйшей, чѣмъ твоя. Коротко, Офелія, не вѣрь его клятвамъ -- онѣ сводчицы, совсѣмъ не то, чѣмъ представляются: чистѣйшія молельщицы нечистаго, прикрывающіяся святостію, чтобы лучше обмануть. Однажды навсегда -- хочу, чтобъ отнынѣ ты не тратила ни минуты твоего досуга {Въ прежнихъ изданіяхъ: so slander... Но Колльеру: so squander...} на болтовню съ Гамлетомъ. Слышишь -- я требую этого; можешь теперь идти.
   ОФЕЛ. Повинуюсь. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Терраса.

Входятъ Гамлетъ, Гораціо и Марцелло.

   ГАМ. Воздухъ порядкомъ пощипываетъ. Холодно.
   ГОР. Да, свѣжо.
   ГАМ. Который-то часъ теперь?
   ГОР. Двѣнадцати, я думаю, нѣтъ еще.
   МАР. Било ужь.
   ГОР. Въ самомъ дѣлѣ? я не слыхалъ; близко, стало, и время, когда духъ обыкновенно является. (За сценой раздаются звуки трубъ и пушечный выстрѣлъ.) Это что такое, принцъ?
   ГАМ. Король эту ночь бодрствуетъ -- пируетъ, бражничаетъ. Хвастливый выскочка шатается ужь, а трубы и литавры, при каждомъ его глоткѣ рейнскаго, все гремятъ еще его побѣду надъ отвѣтнымъ кубкомъ.
   ГОР. Чтожь -- такой ужь это обычай?
   ГАМ. Да; но по моему -- хоть я и родился здѣсь и привыкъ къ нему -- нарушенье этого обычая похвальнѣй соблюденья. Отуманивающіе голову ночные кутежи эти пріобрѣли худую намъ славу у всѣхъ народовъ и Востока и Запада: они зовутъ насъ пьяницами, срамятъ гадкими прозвищами; и въ самомъ дѣлѣ это лишаетъ наши дѣянія, какъ бы они велики ни были, дѣйствительно заслуженнаго довѣрія. То же бываетъ нерѣдко и съ отдѣльнымъ лицемъ, когда оно одержимо: или какимъ-нибудь природнымъ недостаткомъ, напримѣръ, чрезмѣрнымъ развитіемъ при рожденіи какой-либо склонности, ломающей палисады и оплоты разума -- въ чемъ оно нисколько не виновато, потому что рождающееся въ выборѣ качествъ не властно,-- или какой-нибудь привычкой, черезъ чуръ ужь переквашивающей обычные пріемы;-- въ такомъ, говорю, лицѣ, отмѣченномъ природнымъ или случайнымъ недостаткомъ, частный этотъ недостатокъ затемняетъ, въ общемъ мнѣніи, всѣ присущія добродѣтели -- будь онѣ такъ же чисты, какъ сама благодать, такъ велики, какъ только въ смертномъ возможно. Какая-нибудь драхма зла уничтожаетъ часто своимъ позоромъ всю доблестную сущность.

Входитъ Духъ,

   ГОР. Смотрите, принцъ, идетъ!
   ГАМ. Ангелы, силы неба, защитите насъ! (Молчаніе.) Духъ ты благости, или проклятый демонъ, несешь ли вѣяніе неба, иль вихри ада, гибельны, иль благодатны твои умыслы, ты являешься въ такомъ вызывающемъ видѣ, что я долженъ говорить съ тобой; готовъ назвать Гамлетомъ, королемъ, отцемъ, властелиномъ Даніи,-- о, отвѣчай же мнѣ, не оставляй въ убійственномъ невѣдѣніи! скажи, зачѣмъ твои святыя кости, схороненныя смертью, разорвали свой саванъ? зачѣмъ могила, въ которой мы видѣли тебя такъ покойно лежащимъ, разверзла свои тяжелыя, мраморныя челюсти, чтобъ извергнуть тебя? Что можетъ это значить, что ты, безжизненный трупъ, снова, въ полномъ вооруженіи, озаряешься лучами мѣсяца, наполняешь ночь ужасами и насъ, глупыхъ смертныхъ, потрясаешь такъ страшно недоступнымъ нашему разумѣнію? Скажи, зачѣмъ это? для чего? что должны мы дѣлать?
   ГОР. Онъ дѣлаетъ знакъ чтобъ вы шли за нимъ, какъ будто что-то хочетъ сообщить вамъ однимъ.
   МАР. Смотрите, какъ онъ привѣтно манитъ васъ въ мѣсто болѣе уединенное; но вы не ходите за нимъ.
   ГОР. Низачто.
   ГАМ. Здѣсь говорить онъ не хочетъ; пойду.
   ГОР. Не ходите, принцъ.
   ГАМ. Почему же, чего бояться? Жизнь для меня не дороже булавки; а душѣ -- что можетъ онъ сдѣлать: вѣдь она такъ же безсмертна, какъ и онъ. Манитъ опять.-- Иду.
   ГОР. Но что, если онъ заведетъ васъ въ море, или на страшную вершину скалы надъ нимъ нависшей и тамъ, принявъ другой, чудовищный образъ, лишитъ васъ владѣнія разсудкомъ, обезумитъ? подумайте объ этомъ. То мѣсто и само ужь собой, безъ всякаго другаго повода, возбуждаетъ помыслы отчаянія въ мозгу каждаго, кто только взглянетъ съ него на чернѣющее такъ далеко внизу море, услышитъ ревъ его.
   ГАМ. Онъ все манитъ.-- Иди, я слѣдую.
   МАР. Вы не пойдете, принцъ.
   ГАМ. Прочь руки!
   ГОР. Послушайтесь; мы не пустимъ. (Удерживаютъ его.)
   ГАМ. Судьба моя зоветъ, и каждую малѣйшую жилку этого тѣла дѣлаетъ такъ же мощной, какъ мышцы льва немейскаго. (Духъ манитъ.) Все зоветъ.-- Пустите, господа. (Вырываясь.) Клянусь небомъ, я сдѣлаю призракомъ и того, кто станетъ еще удерживать. Прочь!-- Иди, я слѣдую. (Уходитъ за Духомъ.)
   ГОР. Призракъ совсѣмъ обезумилъ его.
   МАР. Пойдемъ за нимъ; повиноваться ему въ этомъ намъ не слѣдуетъ.
   ГОР. Пойдемъ.-- Чѣмъ все это кончится?
   МАР. Есть какая-нибудь гниль въ Даніи.
   ГОР. Господь укажетъ.
   МАР. Идемъ же.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 5.

Другая, отдаленная часть террасы.

Входятъ Духъ и Гамлетъ.

   ГАМ. Куда ведешь ты меня? говори, не пойду я далѣе.
   ДУХ. Слушай.
   ГАМ. Готовъ.
   ДУХ. Близокъ уже часъ, въ который я долженъ возвратиться въ сѣрный, мучительный пламень.
   ГАМ. Бѣдный духъ!
   ДУХ. Не жалѣй, а слушай внимательно что повѣдаю тебѣ.
   ГАМ. Говори; я долженъ выслушать тебя.
   ДУХ. И отомстить, выслушавъ,
   ГАМ. Какъ?
   ДУХ. Духъ я твоего отца, осужденный до извѣстной поры бродить ночью, а днемъ томиться въ неугасаемомъ пламени {Въ прежнихъ изданіяхъ: confin'd to fast in fires.. По Колльеру: confin'd to lasting fires...}, пока не выгорятъ, не уничтожатся всѣ гнусные грѣхи земной жизни. Не будь запрета разсказывать тайны моей темницы, и легчайшее слово моего разсказа растерзало бы твою душу, заморозило бы юную кровь твою, заставило бы оба глаза выскочить, подобно звѣздамъ изъ сферъ своихъ, растрепало бы волнистыя кудри, поставило бъ каждый волосъ дыбомъ, какъ иглы сердитаго дикобраза; но вѣчныя эти тайны не для ушей изъ тѣла и крови.-- Слушай, слушай, о, слушай!-- Если, ты когда-нибудь любилъ твоего отца --
   ГАМ. О, Боже!
   ДУХ. Отмсти гнусное, неслыханное убійство его.
   ГАМ. Убійство?
   ДУХ. Гнуснѣйшее.-- Гнусно и всякое; но это гнуснѣе, неслыханнѣе, противоестественнѣе всѣхъ возможныхъ.
   ГАМ. Разсказывай же скорѣе, и на крылахъ быстрыхъ, какъ мысль, какъ помыслы любви, полечу я къ мести.
   ДУХ. Вижу твою готовность; безчувственнѣй былъ бы ты и жирныхъ плевелъ, гніющихъ отъ покоя на берегахъ Леты, если бы и это не расшевелило тебя. Слушай же, Гамлетъ. Распущенъ слухъ, что я, заснувъ въ саду, былъ уязвленъ змѣей, и этой выдуманной причиной моей смерти коварно обманута вся Данія. Знай, благородный юноша -- гадъ, уязвившій отца твоего на смерть, величается теперь въ его коронѣ.
   ГАМ. О, предчувствіе! дядя?
   ДУХ. Чарами ума, предательскихъ дарованій -- проклятіе уму и дарованьямъ, способнымъ на такое обольщенье!-- кровосмѣсительное, прелюбодѣйное животное это подчинило позорной своей похоти мою королеву, казавшуюся такъ добродѣтельной. О, Гамлетъ, какое это было паденіе! Отъ меня -- тогда какъ моя любовь была такъ истинна, что постоянно шла рука объ руку съ клятвой, данной въ день брака,-- унизиться до негодяя, такъ бѣднаго передо мной природными дарами! Но, какъ добродѣтель никогда не уступаетъ распутству -- прими оно даже обликъ неба, такъ похоть, соединись она и съ лучезарнымъ ангеломъ, насытившись райскимъ ложемъ, бросается и на требуху. Но вотъ пахнуло, кажется, утромъ. Сокращу разсказъ мой.-- Въ то время, какъ я, по обыкновенію, спалъ послѣ обѣда въ саду, твой дядя, пользуясь моимъ сномъ, подкрался ко мнѣ со стклянкой сока проклятой бѣлены и влилъ въ отверстіе моего уха ядовитую эту жидкость, такъ враждебную человѣческой крови: проникая съ быстротой ртути во всѣ естественныя отверстія и каналы тѣла, она заставляетъ жидкую, здоровую кровь свертываться, ссѣдаться, какъ молоко, когда прильешь въ него что-нибудь кислое. Ссѣлась и моя, и проказа покрыла тотчасъ же все мое тѣло, какъ у Лазаря, корой гадкихъ, отвратительныхъ струпьевъ. Такъ, сонный, рукой брата былъ я разомъ лишенъ {По Колльеру, вмѣсто at once dispatch'd,-- at once despoil'd...} и жизни, и короны и королевы; срѣзанъ въ цвѣту грѣха, не приготовленный, не причащенный, не соборованный; отправленъ къ отчету прежде, чѣмъ успѣлъ свести счеты -- со всѣми моими недостатками. О, страшно, страшно, страшно! Не выродился ты совершенно -- ты не оставишь этого такъ, по потерпишь чтобы царственное ложе Даніи было ложемъ разврата, мерзостнаго кровосмѣшенія; но, преслѣдуя гнусное это дѣло, не обременяй души своей, не предпринимай ничего противъ матери; предоставь ее небу и терніямъ, скрытымъ въ груди ея -- пусть они терзаютъ ее. Прощай. Свѣтлякъ возвѣщаетъ уже близость утра: блѣднѣетъ холодный блескъ его. Прощай, прощай, Гамлетъ! помни обо мнѣ. (Уходитъ.)
   ГАМ. О, воинство, все воинство неба! О, земля! Что еще? Призвать и адъ?-- О, нѣтъ!-- Тише сердце; а вы, мышцы, не дряхлѣйте тотчасъ же; поддерживайте меня какъ можно упорнѣе.-- Помни обо мнѣ! Не забуду, бѣдный духъ, пока будетъ память въ отуманенномъ этомъ черепѣ. Помни! Сотру съ скрижалей памяти всѣ пустыя, вздорныя замѣтки, всѣ книжныя поученія, всѣ впечатлѣнія прошедшаго, начертанныя на нихъ юностью и наблюденіемъ,-- и только твой завѣтъ, безъ всякой низшей примѣси, будетъ жить въ мозгу моемъ; клянусь небомъ! О, коварная, вѣроломная женщина! О, гнусный, гнусный, улыбающійся извергъ! Гдѣ мои таблички?-- надо записать, что можно улыбаться, улыбаться и быть извергомъ; покрайней мѣрѣ въ Даніи, увѣренъ, это возможно. (Записываетъ.) Ну, дядя, тутъ ты. Теперь его слова: "прощай, прощай! помни обо мнѣ". Поклялся, что не забуду.
   ГОР. (За сценой). Принцъ, принцъ!
   МАР. (За сценой). Принцъ Гамлетъ!
   ГОР. (За сценой). Спаси его Боже!
   МАР. (За сценой). Спаси!
   ГОР. (За сценой). Принцъ, принцъ!
   ГАМ. Сюда, сюда, соколики!

Входятъ Гораціо и Марцелло.

   МАР. Что, принцъ?
   ГОР. Что было съ вами?
   ГАМ. О, чудо!
   ГОР. Разскажите жь.
   ГАМ. Нѣтъ; вы разболтаете.
   ГОР. Я? Низачто, клянусь.
   МАP. И я.
   ГАМ. Предстаньте же себѣ -- и кто бы могъ подумать?-- Но вы сохраните это въ тайнѣ.
   ГОР. и МАР. Клянемся, принцъ.
   ГАМ. Нѣтъ во всей Даніи негодяя, который не былъ бы въ тоже время и безсовѣстнѣйшимъ бездѣльникомъ.
   ГОР. Принцъ, для такого сообщенья не стоило выходить изъ могилы.
   ГАМ. Правда; ты правъ; и потому, безъ дальнихъ разговоровъ, пожмемъ другъ другу руки и разойдемся: вы, куда васъ поведутъ дѣла и желанья -- вѣдь у всякаго есть какія-нибудь дѣла и желанья,-- а я, я пойду молиться.
   ГОР. Все это, принцъ, слова безъ смысла и связи.
   ГАМ. И они оскорбляютъ тебя; жалѣю, искренно жалѣю.
   ГОР. Оскорбленія тутъ нѣтъ никакого.
   ГАМ. Есть, клянусь святымъ Патрикомъ; есть, Гораціо, и большое. О духѣ -- могу вамъ сказать, что духъ это честный; желаніе жь узнать, что у меня съ нимъ было -- вы ужь какъ-нибудь превозмогите. За тѣмъ, добрые друзья мои, какъ друзья, какъ товарищи по ученью, какъ братья по оружію, обѣщайте исполнить одну, небольшую просьбу.
   ГОР. Какую, принцъ?
   МАР. Готовы.
   ГАМ. Не говорить никому о томъ, что въ эту ночь видѣли.
   ГОР. Не скажемъ никому.
   ГАМ. Поклянитесь.
   ГОР. Клянуся, принцъ.
   МАР. Клянусь и я.
   ГАМ. Поклянитесь на мечѣ моемъ.
   МАР. Да мы вѣдь поклялись ужь.
   ГАМ. Нѣтъ, на мечѣ, на мечѣ моемъ.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. А! ты здѣсь, дружище? и ты требуешь того же? Ну же,-- слышите молодца въ подвалѣ -- клянитесь.
   ГОР. Говорите въ чемъ.
   ГАМ. Никакъ не разсказывать того, что видѣли. Клянитесь мечемъ моимъ.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. Hic et ubique {Здѣсь и всюду.}? Перемѣнимъ мѣсто. Сюда, господа, кладите снова ваши руки на мечь мой. Никакъ не говорить о томъ, что слышали -- клянитесь мечемъ моимъ.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. Славно, старый кротъ! Какъ быстро ты тамъ работаешь -- лихой ты землекопъ!-- Перейдемъ, друзья, еще разъ.
   ГОР. Клянусь и днемъ и ночью, все это изумительно странно.
   ГАМ. А потому и прими это странное, какъ странника. Есть, Гораціо, и на землѣ и на небѣ много такого, о чемъ и не снилось вашей философіи. Но перейдемте же;-- клянитесь здѣсь, какъ прежде, никакъ, какъ бы странно я ни велъ себя -- можетъ быть я найду нужнымъ прикинуться даже и сумасшедшимъ,-- ни разводя вотъ такъ руками, ни покачивая головой, ни такими фразами, какъ: "хорошо, хорошо, мы знаемъ", "мы могли бы, если бъ хотѣли", "если бъ была охота говорить", "если бъ смѣли", и никакимъ другимъ намекомъ не давать знать, что вы что-нибудь обо мнѣ знаете.-- Клянитесь, какъ Господь да не оставитъ васъ въ крайности своимъ милосердіемъ и помощью, никогда ничего такого не дѣлать.
   ДУХ. (Подъ землей). Клянитесь.
   ГАМ. Успокойся, успокойся возмущенный духъ!-- Итакъ, господа, со всей моей любовью поручаю я себя вамъ. И все, что такой бѣднякъ, какъ Гамлетъ, чтобъ доказать свою любовь и дружбу, можетъ для васъ сдѣлать -- будетъ, Богъ дастъ, сдѣлано. Пойдемте жь вмѣстѣ, и перстовъ отъ устъ -- еще прошу -- никакъ не отнимайте.-- Время вышло изъ пазовъ; о, проклятіе судьбѣ, что родился на то, чтобъ сплачивать его!-- Идемъ, идемъ, господа! (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Комната въ домѣ Полонія.

Входятъ Полоній и Рейнольдо.

   ПОЛ. Эти деньги и бумаги ты отдашь ему.
   РЕЙ. Слушаю.
   ПОЛ. Было бъ весьма умно, любезный Рейнольдо, если бъ ты, прежде, чѣмъ явишься къ нему, поразвѣдалъ о его поведеніи.
   РЕЙ. Я такъ и предполагалъ.
   ПОЛ. Хорошо, очень хорошо. Прежде всего ты узнай кто теперь изъ Датчанъ въ Парижѣ, зачѣмъ, какъ и гдѣ живутъ, съ кѣмъ знаются и много ль проживаютъ. Добьешься этими побочными разспросами, что сынъ мои имъ извѣстенъ -- приступай къ дальнѣйшему, но все таки не прямо; намекни, что ты, такъ стороной, имѣешь кой-какія о немъ свѣдѣнія; скажи, напримѣръ: "знаю его отца и друзей, отчасти и его". Понимаешь?
   РЕЙ. Понимаю.
   ПОЛ. "Отчасти и его, но" -- можешь прибавить -- "плохо; впрочемъ, если это тотъ самый, такъ это извѣстный повѣса, преданный тому и тому". И тутъ ты можешь взводить на него, что хочешь; не такое однакожь, что безчестило бы -- этого ты берегись,-- а обыкновенные недостатки пылкости и легкомыслія, извѣстно, такъ свойственные предоставленной самой себѣ молодости.
   РЕЙ. Игру, напримѣръ?
   ПОЛ. Пожалуй, или кутёжь, страсть къ дуелямъ, клясть, сварливость, блудъ -- все это можно.
   РЕЙ. Но вѣдь и это безчестило бы его.
   ПОЛ. Нисколько, если все какъ слѣдуетъ приправишь. Тебѣ не нужно позорить его, представляя совершенно распутнымъ -- совсѣмъ не того хочу я,-- ты говори о его недостаткахъ такъ, чтобы они казались только брызгами свободы, вспышками, взрывами пылкаго характера, бурливостью необузданной крови, какъ это бываетъ и со всѣми.
   РЕЙ. Но, добрый господинъ мой --
   ПОЛ. Для чего же все это нужно?
   РЕЙ. Именно; хотѣлось бы знать.
   ПОЛ. А вотъ для чего -- вотъ мой разсчетъ, и, полагаю, вполнѣ вѣрный. Когда ты взведешь на моего сына легкіе эти недостатки, представишь что онъ въ дѣлахъ своихъ немного позапутался, тотъ -- замѣть это -- съ кѣмъ ты разговариваешь, кого хочешь выпытать, если только знаетъ за нимъ какой-нибудь изъ поименованныхъ пороковъ, будь увѣренъ, непремѣнно согласится съ тобой такой рѣчью: "Милостивый государь", скажетъ онъ; или "мой другъ", или "любезнѣйшій" -- какъ тамъ у нихъ, смотря по человѣку, принято.
   РЕЙ. Прекрасно.
   ПОЛ. И тогда, согласится онъ -- онъ -- Что же хотѣлъ я сказать?-- Я, право, что-то хотѣлъ сказать;-- на чемъ я остановился?
   РЕЙ. На томъ, что согласится со мной, скажетъ: "мой другъ", или "любезнѣйшій".
   ПОЛ. На томъ что согласится,-- ну, и согласится такъ: "Знаю я, скажетъ онъ, этого господина; видѣлъ его вчера, или въ какой-нибудь другой день, тогда или тогда; съ тѣмъ или другимъ; и тамъ, какъ вы говорите, онъ велъ большую игру; тамъ, въ попойкѣ, хватилъ черезъ край; тамъ, играя въ мячи, поссорился"; и можетъ быть, прибавитъ еще: "видѣлъ его входящимъ въ домъ весьма зазорный, въ домъ, videlicet, разврата", и такъ далѣе. Такъ, приманкой лжи ты тотчасъ же подцѣпишь карпа правды; такъ, мы -- люди благоразумные, смѣтливые -- хитростію, изворотливостью доходимъ и околицами прямо къ цѣли; такъ и ты, слѣдуя моимъ наставленіямъ и совѣтамъ, все узнаешь о моемъ сынѣ. Понялъ ты меня? понялъ?
   РЕЙ. Совершенно.
   ПОЛ. Господь же съ тобою.
   Прощай, РЕЙ.
   Добрый господинъ мой --
   ПОЛ. Понаблюди за нимъ и самъ.
   РЕЙ. Непремѣнно.
   ПОЛ. Да скажи, чтобъ поприлежнѣй занимался музыкой.
   РЕЙ. Слушаю. (Уходитъ.)

Входитъ Офелія.

   ПОЛ. Прощай!-- Что ты, Офелія? что тебѣ?
   ОФЕ. Ахъ, я такъ перепугалась!
   ПОЛ. Чего же, Богъ съ тобой?
   ОФЕ. Сижу я и шью въ моей комнатѣ, вдругъ входитъ принцъ Гамлетъ -- верхнее платье совсѣмъ разстегнуто; безъ шляпы на головѣ; чулки, грязные, неподвязанные, спустились до щиколокъ; блѣдный, какъ полотно рубашки; колѣна колотятся одно объ другое; выраженіе глазъ такое жалостное, какъ будто только что выпустили изъ ада разсказывать ужасы.
   ПОЛ. Спятилъ отъ любви къ тебѣ?
   ОФЕ. Не знаю; но я, право, боюсь этого.
   ПОЛ. Что же говорилъ?
   ОФЕ. Крѣпко взялъ меня за руку, отступилъ на всю длину своей и, приложивъ ладонь другой, вотъ такъ, къ бровямъ, принялся разглядывать мое лице, какъ будто хотѣлъ писать его. Долго стоялъ онъ такъ; наконецъ -- пожавъ слегка мою руку, качнувъ раза три, вотъ такъ, сверху внизъ головой,-- вздохнулъ такъ тяжко и глубоко, что, казалось, разорвется тѣло и жизнь окончится. За тѣмъ онъ выпустилъ мою руку, пошелъ къ дверямъ, обернувъ голову назадъ, ко мнѣ, и вышелъ совсѣмъ безъ помощи глазъ, потому что до конца не спускалъ ихъ съ меня.
   ПОЛ. Пойдемъ со мной. Я отыщу короля. Это явное безуміе любви; она губитъ себя своей же собственной силой, доводитъ до отчаянныхъ дѣйствій такъ же часто, какъ и всякая другая изъ земныхъ страстей, свойственныхъ нашей природѣ. Жалко,-- не наговорила ль ты ему чего-нибудь слишкомъ ужь жестокаго?
   ОФЕ. Нѣтъ; я только, какъ вы приказали, не принимала писемъ, не допускала къ себѣ.
   ПОЛ. Вотъ это и свело его съ ума. Мнѣ, право, жаль, что судилъ о немъ слишкомъ неосмотрительно, опрометчиво: я боялся, что онъ только потѣшается, замышляетъ погубить тебя; проклятая подозрительность! Видно перехватываніе въ разсчетахъ далѣе, чѣмъ слѣдуетъ такъ же свойственно нашимъ лѣтамъ, какъ неразсчетливость -- юности. Идемъ, идемъ къ королю. Необходимо сообщить это ему; утайкою можно нажить болѣе бѣдъ, чѣмъ ненависти -- огласкою любви.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2

Комната во дворцѣ.

Входятъ Король, Королева, Розенкранцъ, Гильденштернъ и Свита.

   КОР. Милости просимъ, любезные Розенкранцъ и Гильденштернъ! Помимо того, что мы давно желали васъ видѣть, и надобность заставила насъ вызвать васъ такъ поспѣшно. Вѣроятно вы ужь слышали о преображеніи Гамлета; такъ называю я это, потому что и внѣшній и внутренній человѣкъ совсѣмъ уже но тотъ что былъ. Что еще, кромѣ смерти отца, могло довести его до такой утраты самосознанья -- не могу придумать; и потому прошу васъ. такъ-какъ вы съ малыхъ лѣтъ росли съ нимъ, близки къ нему и по лѣтамъ и по склонностямъ, побыть нѣсколько времени при нашемъ дворѣ: вашимъ сообществомъ вы постараетесь расположить его снова къ удовольствіямъ и вывѣдать, какъ только представится случай, что такое, намъ неизвѣстное, такъ его разстроиваетъ;-- зная это, мы, безъ сомнѣнія, нашли бы средство помочь ему.
   КОРОЛЕВА. Онъ много говорилъ объ васъ, и я увѣрена, въ цѣломъ мірѣ нѣтъ еще двухъ человѣкъ, къ которымъ бы онъ былъ такъ привязанъ. Будете такъ добры, докажете ваше расположеніе къ намъ радушнымъ согласіемъ побыть нѣкоторое время при нашемъ дворѣ, чтобы помочь осуществленію надеждъ нашихъ -- мы отблагодаримъ, какъ подобаетъ царской признательности.
   РОЗ. Царственная власть вашихъ величествъ надъ нами можетъ, и не прося, прямо повелѣть намъ.
   ГИЛ. И мы оба повинуемся; и тутъ же съ полнѣйшей готовностью повергаемъ къ вашимъ стопамъ посильныя наши услуги -- располагайте нами.
   КОР. Благодаримъ васъ, Розенкранцъ, и васъ, любезный Гильденштернъ.
   КОРОЛЕВА. Благодаримъ васъ, Гильденштернъ, и васъ любезный Розенкранцъ, и просимъ сейчасъ же извѣстить нашего, такъ страшно измѣнившагося, сына.-- Проводите, кто-нибудь, господъ этихъ къ Гамлету.
   ГИЛ. Дай Богъ, чтобы нашъ пріѣздъ и наши старанія были пріятны и полезны ему!
   КОРОЛЕВА. Аминь. (Гильденштернъ и Розенкранцъ уходятъ съ нѣкоторыми изъ свиты.)

Входитъ Полоній.

   ПОЛ. Послы наши къ королю Норвегіи возвратились, ваше величество, и съ пріятной вѣстью.
   КОР. Ты всегда бывалъ отцомъ вѣстей хорошихъ.
   ПОЛ. Бывалъ, государь? Вѣрьте, мой повелитель, я такъ же радѣю о своемъ долгѣ, какъ и о душѣ, объ обоихъ въ отношеніи къ Господу и о первомъ въ отношеніи къ моему доброму государю; и потому полагаю -- или мой мозгъ не попадаетъ уже на стезю догадливости такъ вѣрно, какъ бывало,-- полагаю что отыскалъ настоящую причину помѣшательства Гамлета.
   КОР. О, говори же -- я такъ давно жажду узнать ее.
   ПОЛ. Примите прежде пословъ; мое открытіе будетъ дессертомъ этой роскошной трапезы.
   КОР. Почти же ихъ -- введи самъ. (Полоніи уходитъ.) Онъ говоритъ, дорогая королева, что нашелъ вину, источникъ разстройства твоего сына.
   КОРОЛЕВА. Боюсь, нѣтъ другаго, кромѣ смерти отца и нашего слишкомъ поспѣшнаго брака.
   КОР. Постараемся все вывѣдать.

Входятъ Полоній, Вольтимандъ и Корнелій.

   Привѣтствую васъ, друзья мои. Скажи, Вольтимандъ, что шлетъ намъ нашъ братъ, король Даніи.
   ПОЛ. Радушнѣйшій возвратъ привѣтствій и желаній всего хорошаго. По первому нашему заявленію, онъ тотчасъ же послалъ остановить всѣ приготовленія племянника, которыя, полагалъ, предпринимались противъ Польши. Развѣдавъ тщательно, убѣдившись, что замышляли дѣйствительно противъ вашего величества, онъ сильно огорчился такимъ злоупотребленіемъ его преклонныхъ лѣтъ, недуговъ и немощности, и послалъ Фортинбрасу строжайшее повеленіе немедленно къ нему явиться. Фортинбрасъ не замедлилъ явиться, выслушалъ жесточайшій выговоръ и поклялся наконецъ, что никогда не пойдетъ войной противъ вашего величества. За симъ старый король, чрезвычайно этимъ обрадованный, назначилъ ему три тысячи кронъ ежегоднаго содержанія и разрѣшилъ идти съ набраннымъ уже войскомъ на Польшу. По этому поводу онъ обращается къ вашему величеству съ просьбою (Подавая ему бумагу) -- подробно здѣсь изложенною,-- чтобъ вы дозволили этому войску пройдти черезъ ваши владѣнія на означенныхъ въ его письмѣ условіяхъ обезпеченія и вознагражденія.
   КОР. Мы вполнѣ этимъ довольны; и когда удосужимся прочтемъ, обсудимъ и дадимъ отвѣтъ; а пока, благодаримъ васъ за успѣшное исполненіе порученія. Ступайте, отдохните; ночью мы попируемъ съ вами. Искреннѣйшій привѣтъ вамъ на родинѣ! (Вольтимандъ и Корнелій уходятъ.)
   ПОЛ. Вотъ это дѣло и покончено какъ нельзя лучше.-- Всемилостивѣйшій повелитель мой и вы, королева, распространяться о томъ, что такое царственность, что -- долгъ, почему день -- день, ночь -- ночь, а время -- время, значило бъ убивать и день, и ночь, и время. И потому, такъ какъ краткость -- душа ума, а растянутость, разчлененіе -- внѣшнія только прикрасы его, буду кратокъ. Вашъ благородный сынъ помѣшался. Говорю помѣшался; потому что, что же такое истинное помѣшательство какъ не помѣшательство; но оставимъ это.
   КОРОЛЕВА. Скорѣе къ дѣлу и безъ всѣхъ этихъ тонкостей краснорѣчія.
   ПОЛ. Клянусь, королева, я и не думалъ прибѣгать къ нимъ. Что онъ помѣшанъ -- это правда; правда и то, что это жалко, а жалко потому что правда; глупая фигура; ну, да Богъ съ ней -- не хочу прибѣгать къ тонкостямъ краснорѣчія. Допустивъ что онъ помѣшанъ, намъ остается отыскать причину этого эффекта, или, вѣрнѣе дефекта; потому что и дефектный эффектъ этотъ не безъ причины же. Итакъ вотъ что намъ осталось, а остатокъ сей таковъ. Взвѣсьте же все хорошенько. У меня есть дочь -- есть, потому что эта дочь моя,-- и эта дочь, по долгу и повиновенію -- замѣтьте -- передала мнѣ вотъ это.-- Судите теперь сами. (Читаетъ) "Небесной, идолу души моей, всѣми прелестями изукрашенной Офеліи" -- плохая это фраза, пошлая фраза; "всѣми прелестями изукрашенная" -- пошлая фраза; слушайте однакожь далѣе. "На дивную, бѣлоснѣжную грудь ея {На передней части корсета женскихъ платьевъ временъ Елизаветы и позже, дѣлали небольшой карманъ, въ который прятали нетолько любовныя записки, но и деньги.} эти" -- и прочее.
   КОРОЛЕВА. И это пишетъ къ ней Гамлетъ?
   ПОЛ. Потерпите, королева; все передамъ. (Читаетъ).
   
   "Сомнѣвайся что блеститъ огонь въ звѣздахъ,
   Сомнѣвайся въ томъ, что ходитъ солнце въ небѣсахъ,
   Сомнѣвайся въ правдѣ истины самой,
   Не сомнѣвайся въ томъ лишь, что любима мной.
   
   "О милая Офелія, не даются мнѣ стихи. Не умѣю я приводить мои стопы въ извѣстную мѣру; но что люблю тебя, люблю истинно -- вѣрь этому. Прощай.-- Твой, безцѣнная, навсегда, пока это тѣло принадлежитъ еще ему, Гамлетъ".-- Послушная дочь моя, показавъ мнѣ это, сообщила, кромѣ того, всѣ подробности его домогательствъ: какъ, гдѣ и когда они происходили.
   КОР. Какъ же приняла она любовь его?
   ПОЛ. А какъ вы, государь, обо мнѣ думаете?
   КОР. Какъ о человѣкѣ вполнѣ мнѣ преданномъ и благородномъ.
   ПОЛ. Нотъ это-то и хотѣлось бы мнѣ доказать вамъ. Что подумали бъ вы, если бы я, видя разгаръ этой любви -- а я, надо вамъ сказать, замѣтилъ ее, еще прежде, чѣмъ услышалъ отъ дочери,-- что подумали бъ вы, или ея величество, ваша королева, если бы я ограничился при этомъ ролью конторки или записной книжки; или, прищурясь, оставался бы глухъ и нѣмъ; или смотрѣлъ бы на эту любовь совершенно равнодушно,-- что подумали бъ вы? Нѣтъ, я прямо приступилъ къ дѣлу, предупредилъ мою дочь такой рѣчью: "Гамлетъ -- принцъ, не твоей сферы; не надо этого"; и за тѣмъ внушилъ, чтобъ она замкнулась отъ его посѣщеніи, не допускала къ себѣ никакихъ посланцевъ, не принимала подарковъ. Она послушалась моихъ совѣтовъ, и онъ, отверженный -- не стану слишкомъ распространяться,-- впалъ въ уныніе, утратилъ за тѣмъ аппетитъ, за тѣмъ сонъ, за тѣмъ умственныя способности, за тѣмъ сознательность, и такъ, все понижаясь, дошелъ наконецъ и до помѣшательства, въ которомъ теперь, къ крайнему нашему прискорбію, сумасбродствуетъ.
   КОР. И ты думаешь, отъ этого? королева. Весьма возможно, очень на то похоже.
   ПОЛ. Извѣстенъ вамъ -- желалъ бы я знать -- хоть одинъ случай, что я положительно сказалъ: "это такъ", а на дѣлѣ вышло иначе?
   КОР. Нѣтъ.
   ПОЛ. (Показывая на голову и на плечи). Снимите это съ этого, если не такъ и это. Навели меня обстоятельства на слѣдъ -- отыщу истину, хотя бы она тамъ и въ самый центръ земли запряталась.
   КОР. Но какъ же намъ вполнѣ въ этомъ удостовѣриться?
   ПОЛ. Вы знаете, онъ иногда часа четыре сряду прохаживается по этой залѣ.
   КОРОЛЕВА. Дѣйствительно, онъ часто это дѣлаетъ.
   ПОЛ. Во время такого прохаживанія я выпущу къ нему дочь мою; вы же спрячетесь, вмѣстѣ со мною, за обои и подсмотрите ихъ встрѣчу. Не любитъ онъ ее, не отъ этого онъ помѣшался -- снимите съ меня санъ государственнаго сановника, пошлите управлять мызой, вощиками.
   КОР. Попробуемъ.

Входитъ Гамлетъ, читая.

   КОРОЛЕВА. Посмотрите, бѣдный идетъ сюда, читая; и какой печальный!
   ПОЛ. Уйдите же! прошу уйдите оба!-- Я сейчасъ же приступлю къ нему.-- Дайте возможность!-- (Король, Королева и свита уходятъ.) Какъ ваше здоровье, любезный принцъ Гамлетъ?
   ГАМ. Славу Богу, не дурно.
   ПОЛ. Вы вѣдь знаете меня, принцъ?
   ГАМ. Какъ нельзя лучше -- ты рыбникъ.
   ПОЛ. Нѣтъ, принцъ.
   ГАМ. Такъ желалъ бы, чтобъ ты былъ такимъ же честнымъ человѣкомъ.
   ПОЛ. Честнымъ, принцъ?
   ГАМ. Да; быть въ нашъ вѣкъ честнымъ -- быть вѣдь избранникомъ изъ десятка тысячь.
   ПОЛ. Вѣрно, весьма вѣрно, принцъ.
   ГАМ. Если и самое солнце зарождаетъ червей въ издохшей собакѣ, если и оно, бывши божествомъ, лобызаетъ падаль -- Есть у тебя дочь?
   ПОЛ. Есть, принцъ.
   ГАМ. Не пускай ее гулять на солнцѣ; зачатіе -- благодать; но не такое, какому можетъ подвергнуться дочь твоя. Береги ее, дружище.
   ПОЛ. Что хотите вы сказать этимъ? (Про себя) Все о моей дочери; сначала однакожь не узналъ меня; сказалъ что я рыбникъ. Далеко, далеко зашелъ онъ; чтожь, вѣдь въ юности и я не мало страдалъ отъ любви -- былъ близокъ къ тому же. Заговорю съ нимъ опять.-- Что вы это читаете, принцъ?
   ГАМ. Слова, слова, слова.
   ПОЛ. О чемъ собственно тутъ рѣчь, принцъ?
   ГАМ. Съ кѣмъ?
   ПОЛ. Я спрашиваю, принцъ, о содержаніи того, что читаете.
   ГАМ. Злословіе, почтеннѣйшій. Представь, насмѣшливый бездѣльникъ говоритъ, что у стариковъ бороды сѣдыя, что -- лица у нихъ сморщены, что глаза ихъ точатъ густую амбру, камедь сливнаго дерева; что сверхъ того они одержимы еще полнѣйшимъ отсутствіемъ остроумія при чрезвычайной слабости поджилокъ. Всему этому я долженъ конечно вѣрить, вполнѣ вѣрить; но писать это все-таки, полагаю, крайне неприлично, потому что вѣдь и ты самъ состарѣлся бы какъ я, еслибъ только могъ, какъ ракъ, пятиться назадъ.
   ПОЛ. (Про себя.) Сумасшествіе, а послѣдовательно. (Громко) Вы бы сошли, принцъ, со сквознаго вѣтра.
   ГАМ. Въ могилу?
   ПОЛ. Ну это совсѣмъ ужь съ вѣтру. (Про себя.) Какъ ловки иногда его возраженія! сумасшествіе часто далеко находчивѣй и самаго здраваго ума. Пойду устрою его свиданіе съ моей дочерью. (Громко) Принцъ, беру смѣлость оставить ваше высочество.
   ГАМ. Изъ всего, что ты, почтеннѣйшій, можешь взять у меня, ни съ чѣмъ не разстанусь я такъ охотно, какъ съ жизнью, какъ съ жизнью.
   ПОЛ. Прощайте, принцъ.
   ГАМ. (Про себя.) Какъ скучны старые эти дурни!

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   ПОЛ. Вы ищете, конечно, принца; вонъ онъ.
   РОЗ. (Полонію). Очень вамъ благодарны. (Полоній уходитъ.)
   ГИЛ. Принцъ!
   РОЗ. Любезнѣйшій принцъ!
   ГАМ. Добрѣйшіе друзья мои! Какъ поживаешь, Гильденштернъ? Ахъ, и ты, Розенкранцъ! Какъ же вы оба поживаете?
   РОЗ. Какъ только можно такимъ неважнымъ сынамъ земли.
   ГИЛ. Счастливы и тѣмъ, что не черезъ-чуръ ужь счастливы; не самая мы верхушка шапки Фортуны.
   ГАМ. Но и не подошвы же башмаковъ ея?
   РОЗ. И не подошвы, принцъ.
   ГАМ. Витаете, стало, около ея чреслъ, въ самомъ средоточіи ея благосклонностей?
   ГИЛ. Дѣйствительно мы пользуемся ими.
   ГАМ. Тайными прелестями Фортуны? Такъ оно и должно быть; вѣдь она извѣстная блудница. Что же новаго?
   РОЗ. Ничего, принцъ, кромѣ развѣ того, что свѣтъ сдѣлался честнѣе.
   ГАМ. Близокъ, стало, день страшнаго суда; но ваша новость-вздоръ. Позвольте пораспросить васъ подробнѣе: чѣмъ провинились вы, добрые друзья мои, передъ Фортуной, что она прислала васъ сюда, въ тюрьму.
   ГИЛ. Въ тюрьму, принцъ?
   ГАМ. Ну да; Данія тюрьма.
   РОЗ. Въ такомъ случаѣ и весь свѣтъ тюрьма.
   ГАМ. И превосходная, со множествомъ отдѣленій, застѣнковъ, темницъ -- Данія одна изъ сквернѣйшихъ.
   РОЗ. Мы не такъ о ней, принцъ, думаемъ.
   ГАМ. Такъ она и не тюрьма для васъ; потому что и дурное и хорошее -- таково по нашему только о немъ мнѣнію. Для меня она тюрьма.
   РОЗ. Оттого, можетъ быть, что слишкомъ она тѣсна для вашего честолюбія.
   ГАМ. О, Боже! я и въ скорлупѣ орѣха считалъ бы себя властелиномъ необъятнаго пространства, еслибъ только не злые сны.
   ГИЛ. А эти сны -- честолюбіе; потому что самая сущность честолюбца только тѣнь сна.
   ГАМ. Но вѣдь и самый сонъ то же тѣнь.
   РОЗ. Вѣрно; и честолюбіе такъ воздушно, такъ неуловимо, что я считаю его только тѣнью тѣни.
   ГАМ. Такимъ образомъ наши нищіе -- тѣла, а наши монархи, наши пресловутые герои -- тѣни нищихъ. Не пойтить ли намъ лучше ко двору? я, право, совсѣмъ не могу разсуждать.
   РОЗ. и ГИЛ. Какъ вамъ угодно, мы къ вашимъ услугамъ.
   ГАМ. Не говорите этого. Не хочу я смѣшивать васъ съ толпой моихъ прислужниковъ, потому что, скажу вамъ, какъ честный человѣкъ, они услуживаютъ мнѣ ужасно. Возвратимся на торную дорогу дружбы; скажите, зачѣмъ вы въ Эльсинорѣ?
   РОЗ. Чтобъ повидаться съ вами, принцъ; ни для чего другаго.
   ГАМ. Нищій, я нищь и самой благодарностью, и все-таки благодарю васъ, друзья мои, предупреждая однакожь, что моя благодарность даже и полупенса не стоитъ. А не посылали за вами? Пріѣхали вы по собственному своему, добровольному желанію? Отвѣчайте же; будьте чистосердечны со мной; ну же, ну! говорите!
   ГИЛ. Что же сказать вамъ, принцъ?
   ГАМ. Да что-нибудь, только къ дѣлу идущее. За вами посылали; въ вашихъ глазахъ виднѣется нѣчто въ родѣ признанія, чего не съумѣла скрыть ваша скромность. Я знаю, добрый король и королева посылали за вами.
   РОЗ. Для чего же, принцъ?
   ГАМ. Вотъ это-то вы и должны мнѣ повѣдать. Заклинаю васъ правами товарищества, созвучіемъ юныхъ нашихъ лѣтъ, обязанностями неизмѣнной нашей дружбы и всѣмъ еще болѣе дорогимъ, чѣмъ только можетъ заклинать человѣкъ болѣе меня краснорѣчивый -- будьте честны и чистосердечны со мной, скажите: посылали, или не посылали за вами?
   РОЗ. (Гильденштерну.) Что ты скажешь?
   ГАМ. (Про себя) О, вижу я васъ насквозь! (Громко) Не скрывайте ничего, если только любите меня.
   ГИЛ. Посылали, принцъ.
   ГАМ. И я самъ скажу вамъ зачѣмъ; избавлю такимъ образомъ вашу вѣрность отъ необходимости измѣнить королю и королевѣ -- не выронитъ она ни перушка. Съ недавнихъ поръ, и самъ незнаю отчего, я утратилъ всю мою веселость, бросилъ всѣ мои занятія; на душѣ стало, въ самомъ дѣлѣ, такъ мрачно, что и земля -- роскошное это созданіе, кажется мнѣ безплодной скалой, и небо -- превосходный этотъ наметъ, дивный этотъ навесъ, великолѣпный этотъ сводъ, убранный золотистыми огоньками, представляется мнѣ гадкимъ, заразительнымъ сгущеніемъ паровъ. Какое образцовое произведеніе человѣкъ! какъ благороденъ умомъ! какъ безконечно разнообразенъ способностями! какъ изумительно изященъ и видомъ и движеніями! какъ подобенъ дѣяніями ангеламъ, а пониманіемъ -- самому Богу! онъ -- краса міра! вѣнецъ творенія! И при всемъ этомъ, что же для меня эта квинтессенція праха? не нравится мнѣ человѣкъ; (Розенкранцъ улыбается) ни даже женщина, хотя ты, судя по твоей улыбкѣ, и сомнѣваешься въ этомъ.
   РОЗ. И не думалъ, принцъ.
   ГАМ. Зачѣмъ же улыбнулся, когда я сказалъ, что человѣкъ маѣ не нравится?
   РОЗ. Мнѣ пришло въ голову -- не нравится вамъ человѣкъ, какой же холодный пріемъ ждетъ ѣдущихъ къ вамъ актеровъ, которыхъ мы обогнали на дорогѣ сюда.
   ГАМ. Играющаго царей мы примемъ съ удовольствіемъ: отдадимъ его величеству подобающую ему честь; странствующій рыцарь найдетъ дѣло и мечу и щиту своему; любовнику не вздыхать даромъ; брюзга мирно доведетъ свою ролю до конца; шутъ разсмѣшитъ людей съ щекотливыми легкими, и героиня свободно выскажетъ свою душу, хотя бы бѣлому стиху и пришлось хромать отъ этого. Что же это за актеры?
   РОЗ. Тѣ самые, которые такъ много доставляли вамъ удовольствія -- городскіе трагики.
   ГАМ. Что же побудило ихъ къ странствованію? Пребываніе на одномъ мѣстѣ далеко вѣдь выгоднѣй какъ для славы, такъ и для кармана.
   РОЗ. Послѣднія, я думаю, нововведенія.
   ГАМ. Были они такъ же любимы, какъ въ то время когда я былъ въ городѣ? Посѣщались такъ же?
   РОЗ. Далеко не такъ.
   ГАМ. Отчего же? Начали баловаться?
   РОЗ. Нѣтъ, были по прежнему старательны; но явился выводокъ дѣтей -- безперыхъ птенцовъ, крикливый пискъ которыхъ вызываетъ громы рукоплесканій {Намекъ на состоявшій изъ мальчиковъ хоръ Елизаветинской капеллы, который въ 1569 году получилъ отъ нея позволеніе давать въ церкви Св. Павла представленія свѣтскаго содержанія.}. Теперь они въ модѣ, и такъ кричатъ противъ простонародныхъ театровъ -- такъ называютъ они всѣ другіе,-- что многіе и изъ носящихъ мечъ, убоясь гусиныхъ перьевъ, почти совсѣмъ не посѣщаютъ послѣднихъ.
   ГАМ. Какъ! дѣти? Кто же содержитъ ихъ? что же имъ платятъ? Покинутъ они это искусство какъ только утратятъ способность пѣть дискантомъ? не скажутъ они послѣ, когда выростутъ до обыкновенныхъ актеровъ -- а это весьма вѣроятно, если не найдутъ лучшихъ средствъ къ существованію,-- что ихъ писатели сдѣлали имъ большое зло, заставивъ декламировать противъ своей собственной будущности.
   РОЗ. Была страшная съ обѣихъ сторонъ перепалка, и само общество не считало за грѣхъ ихъ стравливать; нѣкоторое время ни одна піеса не давала даже сбора, если авторъ и актеры не дѣлали въ ней какихъ нибудь по этому поводу выходокъ.
   ГАМ. Возможно ли?
   ГИЛ. И чѣмъ тутъ не перебрасывались.
   ГАМ. И дѣти одержали побѣду?
   РОЗ. И надъ Геркулесомъ, и надъ его ношей {На вывѣскѣ театра Globe былъ изображенъ Геркулесъ, несущій земной шаръ (globe).}.
   ГАМ. И не удивительно; вѣдь мой дядя -- король Даніи, и корчившіе ему, при жизни моего отца, рожи даютъ теперь двадцать, сорокъ, пятьдесятъ, сто дукатовъ за крохотный портретъ его. Во всемъ этомъ есть, право, что-то сверхъ-естественнное, до чего философіи не мѣшало бы добраться. (Трубы за сценой.)
   ГИЛ. Это актеры.
   ГАМ. Господа, душевно радъ видѣть васъ въ Эльзинорѣ. Ваши руки. Ну же; привѣтъ -- часто одна только церемонія, вѣжливость; привѣтствую васъ такимъ образомъ, чтобы пріемъ актеровъ -- которыхъ, скажу вамъ, приму какъ нельзя лучше,-- не показался гораздо радушнѣе. Очень, очень вамъ радъ; но мой дядя-отецъ и тетка-мать ошибаются.
   ГИЛ. Въ чемъ же, принцъ?
   ГАМ. Помѣшанъ я только при сѣверо-сѣверо-западномъ вѣтрѣ; при южномъ же съумѣю отличить кукушку отъ ястреба {Въ подлинникѣ: сокола отъ цапли.}.

Входитъ Полоній.

   ПОЛ. Всего вамъ прекраснаго, господа.
   ГАМ. Послушай, Гильденштернъ;-- и ты;-- на каждое ухо по слушателю; большой этотъ младенецъ и до сихъ поръ не вышелъ еще изъ пеленокъ.
   РОЗ. Попалъ въ нихъ, можетъ быть, въ другой разъ; старость, говорятъ, второе дѣтство.
   ГАМ. Предсказываю, онъ пришелъ возвѣстить пріѣздъ актеровъ; увидите.-- Вы правы; это было въ понедѣльникъ утромъ; да, именно.
   ПОЛ. Скажу вамъ, принцъ, новость.
   ГАМ. Скажу вамъ, почтеннѣйшій, новость. Когда Росцій былъ актеромъ въ Римѣ --
   ПОЛ. Актеры, принцъ, и пріѣхали.
   ГАМ. Вздоръ!
   ПОЛ. Клянусь честью.
   ГАМ. Каждый, стало, на своемъ ослѣ --
   ПОЛ. И такіе актеры, лучше которыхъ не сыскать и въ цѣломъ мірѣ какъ для трагедій, такъ и для комедій, историческихъ представленій, пасторалей, пасторалей комическихъ, историческихъ пасторалей, трагико-историческихъ, трагико-комико-историческихъ пасторалей, пьесъ безъ раздѣленія или неограниченныхъ. И Сенека не будетъ для нихъ слишкомъ мраченъ и Плавтъ -- слишкомъ забавенъ. Какъ для сочиненій строго-правильныхъ, такъ и для свободныхъ, не стесняющихся правилами -- нѣтъ подобныхъ.
   ГАМ. О, Ефта, судія Израиля, какое имѣлъ ты сокровище!
   ПОЛ. Какое же имѣлъ онъ, принцъ, сокровище?
   ГАМ. Какое?
   
   Имѣлъ одну онъ дочь прекрасную.
   И любилъ онъ эту дочь отмѣнно.
   
   ПОЛ. (Про себя). Все о моей дочери.
   ГАМ. Не правъ я, старый Ефта?
   ПОЛ. Если вы, принцъ, меня называете Ефтой -- у меня дѣйствительно есть дочь, и я весьма люблю ее.
   ГАМ. Нисколько этого изъ того не слѣдуетъ.
   ПОЛ. Что же, принцъ слѣдуетъ?
   ГАМ. Что?
   
   Случайно, Богъ вѣдаетъ какъ,
   
   а тамъ, ты знаешь --
   
   Сбылось, что вѣроятно такъ было;
   
   остальное доскажетъ тебѣ первая строфа святочной пѣсни {Pious song -- святочныя пѣсни, въ родѣ колядокъ, которыя простой народъ пѣлъ, ходя по улицамъ и собирая при этомъ подаянія.}; я же --

Входятъ четыре или пятъ Актеровъ.

   видишь вину перерыва.-- Милости просимъ, господа; милости просимъ. Очень радъ, что вижу васъ всѣхъ здоровыми; милости просимъ, добрые друзья мои.-- А у тебя, старый дружище, съ тѣхъ поръ какъ видѣлъ тебя въ послѣдній разъ, лице-то окаймилось; являешься ты въ Данію, чтобъ подразнить меня бородкой {Тутъ игра значеніями слова beard -- борода и издѣваться, храбровать.}? Да и ты, юная дѣва, клянусь Пресвятой дѣвой, поднялась съ тѣхъ поръ къ небу, чуть ли не на цѣлый венеціанскій башмакъ {Chopine. Въ Венеціи была у дамъ мода, выходя изъ дома надѣвать родъ деревяныхъ калошъ, обтянутыхъ кожей съ такими высокими каблуками, что онѣ могли ходить только съ поддержкой.}. Молю Бога, чтобы твой голосъ не надтреснулъ до ободка, какъ старая, вышедшая изъ употребленія золотая монета {Женскія роли исполнялись въ то время мальчиками; мальчикъ, къ которому обращается Гамлетъ, выросъ значительно и потому онъ желаетъ, чтобъ возмужалость, испортивъ его голосъ, не сдѣлала его неспособнымъ для этихъ ролей. Монеты же того времени легко трескались и если трещина или другая подобная порча ея переходила за ободокъ, окружавшій голову короля или королевы -- монета почиталась негодною, утрачивала свою цѣну.}.-- Очень, очень радъ вамъ.-- Мы тотчасъ же и приступимъ къ дѣлу; какъ французскіе сокольники мы попускаемъ на все что ни завидимъ: намъ тотчасъ же и давай монологъ. Ну же, покажи намъ свое искусство; живо, какой-нибудь страстный монологъ.
   1. АКТ. Какой же, принцъ?
   ГАМ. Какъ-то ты читалъ мнѣ одинъ -- его никогда не произносили на сценѣ; или, если и произносили, такъ развѣ только разъ, потому что піеса -- припоминаю теперь -- большинству не понравилась: была икрой для толпы {Икра была въ то время рѣдкостью, невѣдомой для простонародья.}; но мнѣ и другимъ, болѣе меня въ этомъ дѣлѣ смыслящимъ, она казалась превосходной: сцены распредѣлены въ ней чрезвычайно обдуманно, а изложеніе столько же просто, сколько и искусно. Помню кто-то сказалъ, что ни въ стихахъ нѣтъ соли {Въ прежнихъ изданіяхъ: there were no sallets in the lines... По Колльеру: there were no salt in the lines...} для приправы содержанія, ни въ слогѣ ничего такого, что бы обличало автора въ аффектаціи, и что это самая лучшая манера, такъ же здоровая, какъ и пріятная, безъ прикрасъ прекрасная. Одинъ монологъ въ этой тесѣ особенно мнѣ нравился; это разсказъ Энея Дидонѣ, и всего болѣе съ того мѣста, гдѣ говоритъ объ убіеніи Пріама. Если ты не забылъ его, начни со стиха -- постой, дай вспомнить --
   
   Свирѣпый Пирръ, какъ звѣрь Гирканскій --
   
   Нѣтъ не такъ; а начинается съ Пирра.
   
   Свирѣпый Пирръ, въ доспѣхахъ бывшій черныхъ,
   Черныхъ какъ замыселъ его, какъ ночь,
   Когда въ конѣ онъ гибельномъ леталъ,
   Смѣнилъ уже ихъ грозный черный цвѣтъ
   Другимъ, ужаснѣйшимъ еще стократъ:
   Отъ головы до ногъ онъ сталъ багрянъ,
   Убравшись страшно кровію отцевъ
   И матерей, сыновъ и дочерей,
   Сгущенною, засушенной на немъ
   Жгучимъ пылавшихъ улицъ огнемъ,
   Такъ предательски подло свѣтившимъ
   Гнуснымъ, звѣрскимъ убійствамъ на нихъ.
   Распаленный гнѣвомъ и пожаромъ,
   Съ подобными карбункуламъ глазами,
   Ищетъ Пріама Пирръ кровожадный --
   
   Продолжай.
   
   ПОЛ. Вы, клянуся, принцъ, прочли превосходно -- съ чувствомъ, съ толкомъ.
   1 AKT.
   И вскорѣ находитъ въ тщетныхъ усильяхъ
   Грековъ отбить: рукѣ непокорный
   Мечъ его древній, веленью ослушный,
   Куды палъ -- тамъ и лежитъ. Противникъ
   Неравный, къ Пріаму ринулся Пирръ;
   Яро взмахнулъ мечемъ безпощаднымъ,
   И ужь отъ свиста, отъ размаха его
   Палъ мой дряхлый, истощенный отецъ.
   Тутъ и Иліонъ самъ, безчувственный,
   Какъ бы почувствовавъ паденье его,
   Рухнулъ къ подножью вершиной пылавшей.
   Трескомъ ужаснымъ полонилъ онъ слухъ Пирра,
   И мечъ, угрожавшій млечно-бѣлой
   Старца Пріама главѣ, сталъ въ воздухѣ.
   Стоитъ и Пирръ, какъ на картинѣ злодѣй,
   Стоитъ, межъ волей и дѣломъ въ раздумьи,
   Недвиженъ. Но какъ предъ бурей бываетъ:
   Тихо все въ небѣ, тучи недвижны,
   Бойкіе вѣтры безгласны, какъ смерть
   Въ дольнемъ покойно все мірѣ,-- и вотъ,
   Страшные громы раздираютъ вдругъ твердь;
   Такъ и тутъ -- за раздумьемъ минутнымъ,
   Пробудившейся местью подвигся
   Пирръ снова къ ярой работѣ своей.
   И никогда даже молотъ Циклоповъ,
   Несокрушимыя Марсу ковавшихъ
   Доспѣхи, не наносилъ ударовъ
   Столь жестокихъ какъ тѣ, кои теперь
   Наноситъ мечъ Пирра Пріаму.
   Позоръ, позоръ тебѣ, постудная Фортуна!
   О боги! всѣмъ соборомъ
   Лишите вы власти ее; колеса
   Коварной сломайте ободъ и спицы
   И круглую ступицу съ выси небесъ
   Скатите вы въ глубь ада.
   ПОЛ. Ну, слишкомъ ужь это длинно.
   ГАМ. Отправимъ вмѣстѣ съ бородой твоей къ брадобрѣю. Прошу, продолжай; онъ вѣдь отъ всего, кромѣ шутовскихъ пѣсенъ, да непристойныхъ разсказовъ, засыпаетъ. Продолжай; переходи къ Гекубѣ.
   1 AKT.
   Но если бы, о, если бы кто тутъ
   Полуоблаченную царицу зрѣлъ --
   ГАМ. Полуоблаченную царицу?
   ПОЛ. Чтожь, недурно; полуоблаченную царицу -- весьма недурно.
   1 AKT.
   Какъ босая, съ тряпицей на главѣ,
   Увѣнчанной за нѣсколько часовъ
   Короной, и вмѣсто платья въ простынѣ,
   Вкругъ истощенныхъ чреслъ обернутой,
   Въ испугѣ, она по улицамъ металась,
   Грозя потопомъ слезъ пожару --
   Языкомъ облитымъ злѣйшимъ ядомъ
   Корилъ бы тотъ Фортуны вѣроломство
   Безпощадно. И самые боги --
   Если не чужды смертныхъ страданьямъ --
   Услышавъ страшный взрывъ воплей ея,
   Когда узрѣла какъ Пирръ, издѣваясь,
   Крошитъ члены супруга мечемъ,--
   Заставили бъ плакать и горящія
   Очи небесъ; рыдали бъ и сами.
   ПОЛ. Посмотрите, и поблѣднѣлъ, и слезы на глазахъ! Будетъ, прошу, будетъ.
   ГАМ. Хорошо; конецъ ты дочтешь мнѣ послѣ.-- Позаботься же, почтеннѣйшій Полоній, принять ихъ хорошенько. Слышишь -- хорошенько; вѣдь они списки, краткія лѣтописи современности, а для тебя и самая скверная эпитафія по смерти будетъ лучше дурнаго ихъ отзыва при жизни.
   ПОЛ. Приму ихъ, принцъ, по заслугамъ.
   ГАМ. Сохрани тебя Боже -- гораздо лучше; если бъ всякаго принимали по заслугамъ -- кто же избѣжалъ бы розогъ? Прими ихъ соотвѣтственно своему сану и достоинству; чѣмъ менѣе они того стоятъ, тѣмъ болѣе чести добротѣ твоей. Проводи же ихъ.
   ПОЛ. Пойдемте, господа.
   ГАМ. Ступайте, друзья, за нимъ; завтра вы что-нибудь намъ сыграете. (Полоній и нѣсколько актеровъ уходятъ. Обращаясь къ 1 актеру) Скажи, старый другъ, можете вы сыграть убійство Гонзаго?
   1 АКТ. Можемъ, принцъ.
   ГАМ. Такъ завтра же вечеромъ вы и сыграете его. Можете также, если понадобится, выучить стиховъ двѣнадцать или шестнадцать, которые хотѣлось бы мнѣ написать и включить въ эту піесу -- можете?
   1 АКТ. Можемъ, принцъ.
   ГАМ. Прекрасно.-- Ступай же за тѣмъ господиномъ; да смотри, не издѣвайся надъ нимъ. (Актеръ уходитъ. Обращаясь къ Розенкранцу и Гильденштерну) Добрые друзья мои, прощаюсь съ вами до вечера; очень радъ видѣть васъ въ Эльзинорѣ.
   РОЗ. Любезнѣйшій принцъ --
   ГАМ. Да, радъ; прощайте. (Гильденштернъ и Розенкранцъ уходятъ.) Наконецъ я одинъ. О, какой же подлый, презрѣнный рабъ я! По изумительно ли что актеръ.-- въ вымыслѣ, въ грезахъ только страсти -- до того можетъ подчинять свою душу чисто воображаемому, что лице, отъ волненіи ея, блѣднѣетъ, глаза увлажаются слезами, черты дышатъ ужасомъ, голосъ надрывается и все въ немъ вполнѣ соотвѣтствуетъ его представленію? и все это ни изъ чего! Изъ-за Гекубы! Что ему Гекуба, или онъ Гекубѣ, что плачетъ о ней? Что же сдѣлалъ бы онъ, если бъ имѣлъ такой же какъ я поводъ, такое жъ побужденіе къ страсти? Затопилъ бы всю сцену слезами, растерзалъ бы страшной рѣчью слухъ всего собранья, свелъ бы съ ума виновнаго, ужаснулъ бы невиннаго, смутилъ бы ничего не вѣдающаго, ошеломилъ бы самыя способности ушей и глазъ. А я -- вялый, безчувственный негодяй, изнываю, какъ жалкій мечтатель, неспособный къ дѣлу ничего и сказать не могу; ни даже за короля, такъ гнусно лишеннаго и владѣній и драгоцѣнной жизни. Что же, трусъ я? Кто назоветъ меня подлецомъ? раскроитъ мнѣ черепъ? вырветъ клокъ изъ бороды моей и швырнетъ мнѣ въ лице? дернетъ за носъ? вобьетъ мнѣ слово лжецъ въ самыя легкія? Кто посмѣетъ это?-- А вѣдь я и это снесъ бы -- вѣдь у меня печень голубя, безъ желчи для обиды {Въ прежнихъ изданіяхъ: То make oppression bitter... По Колльеру: То make transgression bitter...}, иначе давно напичкалъ бы врановъ всей страны мертвечиной мерзавца. О гнусный, кровожадный бездѣльникъ! подлый, безсовѣстный, коварный, распутный, безчеловѣчный бездѣльникъ!-- Что же это? Какой же оселъ я! Удивительная храбрость; я -- сынъ дорогаго убитаго, призываемый и небомъ и адомъ ко мщенью -- облегчаю сердце, какъ непотребная дѣвка, словами, разражаюсь ругательствами, какъ истая торговка, судомойка. Какъ это гадко! фу!-- Къ дѣлу, мозгъ мои!-- Слыхалъ я, что преступные, сидя въ театрѣ, такъ иногда поражались искуснымъ представленіемъ, что тутъ же оглашали свои злодѣйства; убійство, хоть и не имѣетъ языка скажется другимъ, необыкновеннымъ органомъ. Заставлю актеровъ сыграть передъ дядей нѣчто подобное убійству моего отца, а самъ вопьюсь въ него глазами, проникну въ самую глубь души его. Вздрогни онъ только -- знаю что дѣлать. Видѣнный же мною духъ можетъ быть и дьяволъ; дьяволъ можетъ принять и самый обольстительный образъ; можетъ быть, разсчитывая на мое слабодушіе, на мою удрученность -- особенно могучій надъ такими -- онъ хочетъ обмануть меня, чтобы обречь на вѣчное мученье. Нѣтъ, мнѣ нужны доводы сильнѣй этого; представленіемъ я уловлю совѣсть короля.

(Уходитъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната въ замкѣ.

Входятъ Король, Королева, Полоній, Офелія, Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   КОР. И вы никакимъ образомъ не могли добиться для чего напускаетъ онъ на себя это разстройство, такъ жестоко возмущающее миръ души его бурнымъ и опаснымъ безуміемъ?
   РОЗ. Онъ сознается что чувствуетъ себя умственно разстроеннымъ, но отчего -- никакъ сказать не хочетъ.
   ГИЛ. И мы не видимъ никакой возможности, что-нибудь у него вывѣдать; хитростью безумія онъ отклонялъ всякую нашу попытку довести его до какого нибудь признанія касательно настоящаго его состоянія.
   КОРОЛЕВА. А принялъ онъ васъ хорошо?
   РОЗ. Какъ слѣдуетъ благовоспитанному человѣку.
   ГИЛ. Но съ большимъ насиліемъ своему расположенію.
   РОЗ. Скупый на вопросы, отвѣчалъ однакожь на наши весьма свободно.
   КОРОЛЕВА. Уговаривали чѣмъ нибудь развлечься?
   РОЗ. На дорогѣ сюда мы обогнали трупу актеровъ; мы сообщили это принцу, и онъ какъ будто обрадовался имъ. Они пріѣхали и, если не ошибаюсь, получили уже отъ него приказаніе сыграть что-то нынѣшнимъ вечеромъ.
   ПОЛ. Это вѣрно; и мнѣ поручилъ онъ просить и ваши величества посмотрѣть и послушать ихъ.
   КОР. Съ величайшимъ удовольствіемъ; эта склонность его весьма меня радуетъ. Прошу васъ, господа, постарайтесь усилить се, расположить его еще болѣе къ этой забавѣ.
   РОЗ. Постараемся, государь. (Уходитъ съ Гильденштерномъ.)
   КОР. Любезная Гортруда, оставь и ты насъ. Мы въ тайнѣ устроили такъ что Гамлетъ придетъ сюда и, какъ бы случайно, встрѣтится съ Офеліей; ея отецъ и я -- законные шпіоны -- займемъ такое мѣсто откуда, но бывши видимымъ, можно будетъ видѣть ихъ встрѣчу и по тому, какъ онъ будетъ вести себя, рѣшить любовь ли вина его разстройства.
   КОРОЛЕВА. Уйду.-- Желаю, милая Офелія, чтобы дѣйствительно красота твоя была счастливой причиной помѣшательства Гамлета; это дало бы мнѣ возможность надѣяться, что твоя добродѣтель, къ чести обоихъ, и возвратитъ его на прежній, обычный путь.
   ОФЕЛ. Желаю, королева, чтобъ могла. (Королева уходитъ.)
   ПОЛ. Ты ходи здѣсь, Офелія.-- А мы, угодно вашему величеству, спрячемся.-- Читай книгу, чтобъ видомъ этого занятія прикрыть вину твоей уединенности.-- Насъ часто можно бранить за это; извѣстно -- набожнымъ видомъ, дѣлами благочестія мы нерѣдко обсахариваемъ и самого даже дьявола.
   КОР. (Про себя) О, какъ справедливо!-- Какъ жестоко бичуютъ эти слова мою совѣсть! И щеки распутной дѣвки, украшенныя подмалевкой, не такъ гадки въ сравненіи съ тѣмъ, что украшаетъ ихъ, какъ мое дѣло въ сравненіи съ самой разукрашенной моей рѣчью. О, тяжкое бремя!
   ПОЛ. Онъ идетъ; спрячемтесь, государь. (Уходитъ съ королемъ. Офелія, читая остается въ глубинѣ сцены.)

Входитъ Гамлетъ.

   ГАМ. Быть, или не быть! Вопросъ въ томъ, что благороднѣй {Въ прежнихъ изданіяхъ: To be, or not to be, that is the question: Wether 'tis nobler... По Колльеру: To be, or not to be! That is the question, Wether 'tis nobler...}: сносить ли пращи и стрѣлы злобствующей судьбины, или возстать противъ моря бѣдствій и, сопротивляясь, покончить ихъ.-- Умереть,-- заснуть -- не больше; и зная, что сномъ этимъ мы кончаемъ всѣ скорби, тысячи естественныхъ, унаслѣдованныхъ тѣломъ противностей -- конецъ желаннѣйшій. Умереть,-- заснуть,-- заснуть! но можетъ быть и сны видѣть?-- вотъ препона; какія могутъ быть сновидѣнья въ этомъ смертномъ снѣ, за тѣмъ какъ стряхнемъ съ себя земныя тревоги, вотъ что останавливаетъ насъ. Вотъ что дѣлаетъ бѣдствія такъ долговѣчными; иначе кто же сталъ бы сносить бичеванье, издѣвки современности, гнетъ властолюбцевъ, обиды горделивыхъ, муки любви отвергнутой, законовъ бездѣйствіе, судовъ своевольство, ляганье, которымъ терпѣливое достоинство угощается недостойными, когда самъ однимъ ударомъ кинжала можетъ отъ всего этого избавиться? Кто, крехтя и потея, несъ бы бремя тягостной жизни, если бы страхъ чего-то по смерти, безвѣстная страна, изъ-за предѣловъ которой не возвращался еще ни одинъ изъ странниковъ, не смущали воли, не заставляли скорѣй сносить удручающія насъ бѣдствія, чѣмъ бѣжать къ другимъ, невѣдомымъ? Такъ всѣхъ насъ совѣсть дѣлаетъ трусами; такъ блекнетъ естественный румянецъ рѣшимости отъ тусклаго напора размышленья, и замыслы великой важности совращаются съ пути, утрачиваютъ названіе дѣяній.-- А, Офелія!-- О, нимфа, помяни меня въ своихъ молитвахъ.
   ОФЕЛ. (Подходя къ нему) Какъ ваше здоровье, принцъ?
   ГАМ. Покорнѣйше благодарю; хорошо, хорошо.
   ОФЕЛ. У меня, многоуважаемый принцъ есть отъ васъ подарки, которые давно хотѣлось возвратить вамъ; прошу возьмите ихъ теперь.
   ГАМ. Ни за что; я никогда никакихъ не дѣлалъ вамъ подарковъ.
   ОФЕЛ. Вы очень хорошо, принцъ, знаете, что дѣлали, и сопровождая словами такъ привѣтными, что подарки ваши становились еще драгоцѣннѣе; благоуханіе ихъ изчезло -- возьмите жь ихъ назадъ; для души благородной и богатѣйшіе дары, съ утратой расположенія дающаго, теряютъ всякую цѣну. Вотъ, возьмите, принцъ,
   ГАМ. А!-- Скажи ты цѣломудренна?
   ОФЕЛ. Принцъ!
   ГАМ. Прекрасна ты?
   ОФЕЛ. Что хотите вы сказать, принцъ?
   ГАМ. А то: если ты и цѣломудренна и прекрасна -- твоему цѣломудрію слѣдовало бы избѣгать всякихъ сношеній съ красотой твоей.
   ОФЕЛ. Какое жь сообщество, принцъ, можетъ быть для красоты лучше цѣломудрія?
   ГАМ. Да, дѣйствительно; скверно только то, что скорѣй красота преобразуетъ цѣломудріе въ сводню, чѣмъ цѣломудріе уподобитъ красоту себѣ. Это считалось прежде парадоксомъ -- теперь вполнѣ доказано. Я нѣкогда любилъ тебя.
   ОФЕЛ. Дѣйствительно, принцъ, вы заставили меня вѣрить этому.
   ГАМ. Тебѣ не слѣдовало вѣрить мнѣ; потому что добродѣтель, прививаясь къ старому нашему пню, не можетъ сдѣлать того, чтобъ онъ совсѣмъ ужь не отзывался въ насъ. Я не любилъ тебя.
   ОФЕЛ. Тѣмъ больше была я обманута.
   ГАМ. Ступай въ монастырь; зачѣмъ рождать тебѣ грѣшниковъ? Я самъ, довольно честный, могъ бы обвинить себя въ такихъ вещахъ, что лучше бы моей матери и не рождать меня. Я гордъ, мстителенъ, честолюбивъ, навьюченъ такимъ множествомъ недостатковъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: at my ѣеск... По Колльеру: at my back...}, что и мысли не вмѣстить, и воображенію не представить, и времени не осуществить ихъ. Зачѣмъ ползаютъ такіе негодяи, какъ я, между небомъ и землею? Всѣ мы отъявленные бездѣльники; не вѣрь никому изъ насъ. Ступай въ монастырь. Гдѣ твой отецъ?
   ОФЕЛ. Дома, принцъ.
   ГАМ. Запри жь за нимъ двери, чтобъ онъ разыгрывалъ дурака только дома. Прощай.
   ОФЕЛ. О, помоги ему, Господи!
   ГАМ. Выдешь замужъ -- дамъ тебѣ въ приданое такую кару: будь ты цѣломудренна какъ ледъ, чиста какъ снѣгъ -- не избѣжать тебѣ клеветы. Ступай въ монастырь; прощай. А хочешь непремѣнно выйдти замужъ -- выходи за дурака, потому что умные слишкомъ хорошо знаютъ, какихъ вы чудовищъ изъ нихъ дѣлаете. Ступай въ монастырь, и скорѣе. Прощай.
   ОФЕЛ. Изцѣлите его, благія силы неба!
   ГАМ. Наслушался я и болтовни вашей -- вдоволь наслушался. Богъ далъ вамъ походку {Въ изданіи in quarto: I have heard of your paintings too... God hath given you one fасе... По Колльеру какъ и въ in folio: I have heard of your prattlingt too... God hath given you one pace...}, а вы сочиняете себѣ другую; вы припрыгиваете, сѣмените ногами; вы перешептываетесь, даете ругательныя прозвища божьимъ твореніямъ и оправдываете легкомысліе свое невѣдѣніемъ. Поди! не нужно мнѣ болѣе этого; это-то и свело меня съума. Говорю: не будетъ у насъ браковъ; тѣ, которые женились ужь -- всѣ, кромѣ одного -- пусть живутъ себѣ; остальные останутся какъ были. Ступай, ступай въ монастырь! (Уходитъ.)
   ОФЕЛ. О, какой великій погубленъ въ немъ духъ! Глазъ, языкъ, мечъ воина, придворнаго, ученаго, надежда, цвѣтъ государства, зеркало модъ, форма, въ которую всѣ отливались, единственный предметъ наблюденій всѣхъ наблюдателей -- все, все погибло! И я, изъ всѣхъ женщинъ ничтожнѣйшая и нещастнѣйшая, всасывавшая медъ его гармоническихъ обѣтовъ, должна теперь видѣть благородный, всеобъемлющій умъ этотъ въ разладѣ, разногласящимъ, какъ разстроенная игра благозвучныхъ колокольчиковъ; дивный этотъ образъ, черты цвѣтущей юности искаженными безуміемъ! О, горе мнѣ, что видѣла что видѣла, вижу что вижу!

Входятъ Король и Полоній.

   КОР. Любовь! нѣтъ не она удручаетъ его; и то, что онъ говорилъ, хоть и не совсѣмъ связно, не походило на безуміе. Есть въ его душѣ что-то, высиживаемое его скорбью, и высидитъ она, боюсь, что-нибудь недоброе. Въ предупрежденіе этого, вотъ что, на скоро, рѣшилъ я: онъ немедленно отправится въ Англію съ требованіемъ не выплаченной намъ дани. Можетъ быть море, новая страна, разнообразіе предметовъ вытѣснятъ это засѣвшее въ его сердцѣ что-то, ломая надъ которымъ постоянно голову, онъ сталъ совсѣмъ не похожъ на себя. Какъ ты объ этомъ думаешь?
   ПОЛ. Весьма полагаю полезнымъ, и все таки остаюсь при мнѣніи, что настоящая причина его разстройства -- любовь нераздѣляемая.-- Ну, Офелія?-- впрочемъ, ты можешь и не разсказывать что говорилъ принцъ Гамлетъ; мы все слышали.-- Дѣйствуйте, ваше величество, какъ вамъ угодно; не найдете ли однакожъ пригоднымъ, чтобы королева-мать, послѣ представленія, на единѣ попросила его высказать ей свое горе; пусть поговоритъ съ нимъ откровенно, а я, если позволите, помѣщусь такъ что все услышу. Не выскажется онъ и ей -- посылайте его въ Англію, или въ заключенье, куда разсудитъ ваша мудрость.
   КОР. Быть по твоему. Безумія людей высокопоставленныхъ нельзя оставлять безъ надзора. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Зала тамъ же.

Входятъ Гамлетъ и нѣсколько актеровъ.

   ГАМ. Прошу, говори монологъ, какъ я прочелъ его тебѣ, плавно; начнешь выкрикивать, какъ это дѣлаютъ многіе изъ вашей братьи -- такъ произнесъ бы мои стихи и городской глашатай. Да не разсѣкай черезъ чуръ и воздуха рукою, вотъ такъ; пользуйся всѣмъ прилично, потому что и въ самомъ потокѣ, въ самой бурѣ, въ самомъ, можно сказать, вихрѣ страсти ты долженъ сохранять смягчающую умѣренность. Меня всегда глубоко оскорбляетъ, когда слышу какъ дюжій парень въ парикѣ рветъ страсть на части, въ клочки, чтобъ растерзать уши пискарей {Groundlings.-- Въ Шекспирово время мѣсто для простаго народа находилось внизу, было безъ пола и скамей и называлось Ground, а отсюда и занимавшіе это мѣсто зрители назывались Groundlings. Настоящее значеніе послѣдняго слова -- пискарь.}, большею частью неспособныхъ что-нибудь понимать, кромѣ развѣ необъяснимыхъ мимическихъ представленій {Dumb shows -- мимическія представленія, предшествовавшіе иногда драмѣ, а иногда каждому акту и даже нѣкоторымъ сценамъ, или для объясненія самой драмы, или для пополненія промежутка, когда мѣсто дѣйствія переносилось въ другія страны.} да крика. Такъ бы вотъ и выдралъ этого негодяя за такое переквашиваніе Термаганта, за эти усилія переиродствовать и самого Ирода {Термагантъ, собственно Тривиганте -- бурливое сарацинское божество древнихъ романсовъ. Иродъ -- всегда свирѣпое лице старыхъ мистерій.}; прошу, избѣгая этого.
   1 АКТ. За себя я ручаюсь, принцъ.
   ГАМ. Не будь и слишкомъ вялъ; тутъ твое собственное благоразуміе должно быть твоимъ наставникомъ; согласуй движеніе со словомъ, слово съ движеніемъ, но никакъ не переступая за предѣлы естественной простоты; потому что всякая чрезмѣрность противна самому представленію, цѣль котораго, какъ первоначально такъ и теперь, была и будетъ -- быть какъ бы зеркаломъ природы, показывать добродѣтели ея собственное лице, пороку -- его собственный образъ, а самому возрасту, самой плоти времени -- ихъ видъ и выраженье. Все это преувеличенное, или слишкомъ слабо переданное, хоть и смѣшитъ несвѣдущихъ, не можетъ не оскорблять свѣдущихъ; а сужденіе и одного изъ послѣднихъ, для васъ, должно перевѣшивать и цѣлый театръ первыхъ. Видалъ я актеровъ, которыхъ превозносили и пренозносили чуть не до небесъ, а они, безъ всякаго преувеличенія, не походя ни говоромъ, ни движеньями не только на Христіанъ, но даже и на язычниковъ, вообще на людей,-- такъ пыжились и лаяли, что не было никакой возможности не подумать, что людей сотворилъ какой-нибудь поденщикъ природы, и сотворилъ прескверно; такъ гнусно подражали они человѣчеству
   1 АКТ. Мы, надѣюсь, достаточно поотстали отъ этого.
   ГАМ. Совсѣмъ отстаньте. Да смотри, чтобъ играющіе кловновъ, говорили только то, что для нихъ написано; многіе изъ нихъ, чтобъ заставить невѣжественную толпу смѣяться, хохочутъ сами въ то время, когда вниманіе зрителей должно быть обращено на какое нибудь важное мѣсто самой піесы. Это гадко, показываетъ только жалкое честолюбіе глупца. Ступайте же, готовьтесь. (Актеры уходятъ.)

Входятъ Полоній, Розекранцъ и Гильденштернъ.

   Ну что, почтеннѣйшій? Угодно королю посмотрѣть піесу?
   ПОЛ. И королевѣ, и сейчасъ же!
   ГАМ. Такъ скажите жь актерамъ, чтобъ торопились. (Полоній уходитъ.) Не угодно ли и вамъ поторопить ихъ?
   ГИЛ. и РОЗ. Съ удовольствіемъ, принцъ. (Уходятъ.)
   ГАМ. Гораціо! гдѣ же ты?

Входитъ Гораціо.

   ГОР. Здѣсь, принцъ, къ вашимъ услугамъ.
   ГАМ. Гораціо, ты изъ всѣхъ людей, съ которыми мнѣ случалось сходиться, честнѣйшій.
   ГОР. Любезный принцъ --
   ГАМ. Не думай что я льщу: какой прибыли могу я ждать отъ тебя, не имѣющаго никакого достоянія, кромѣ свѣтлаго ума, который и кормитъ и одѣваетъ тебя? Къ чему льстить бѣдняку? Нѣтъ; пусть лижетъ себѣ осахаренный языкъ глупое богатство, пусть гнутся гибкія колѣна тамъ, гдѣ ползанье можетъ принести выгоду. Вѣрь, съ тѣхъ поръ, какъ душа моя сдѣлалась властной въ выборѣ, пріобрѣла способность различать людей, она сдѣлала тебя своимъ? избранникомъ; потому что ты, терпя такъ много, не терпѣлъ, казалось, нисколько; принималъ съ равной благодарностью и пинки и дары счастья. Благословенъ тотъ, въ комъ кровь и сужденіе соединены такъ благодатно, что но дѣлается онъ дудкой счастья, не издаетъ какихъ ей вздумается.звуковъ. Дай мнѣ человѣка, способнаго не быть рабомъ страстей, и я внѣдрю его въ глубь моего сердца, въ самое сердце сердца, какъ тебя. Но довольно объ этомъ.-- Король сейчасъ явится на представленіе; одна сцена въ піесѣ передаетъ довольно близко то, что я разсказалъ тебѣ о смерти моего отца; прошу тебя, когда дойдетъ до этого, напряги всѣ силы души и смотри на дядю; не выскажется его темное преступленіе и при одной изъ тирадъ -- духъ, нами видѣнный, демонъ и подозрѣнія мои черны, какъ наковальня Вулкана. Наблюдай за нимъ тщательно, и я прикую мои глаза къ лицу его, и за тѣмъ обсудимъ вмѣстѣ что увидимъ.
   ГОР. Готовъ, принцъ; если онъ хоть что-нибудь скрадетъ во время представленія и тѣмъ помѣшаетъ открытію -- плачу за украденное.
   ГАМ. Идутъ. Мнѣ надо казаться беззаботнымъ. Займи мѣсто по лучше.

Трубы. Датскій марша. Входятъ Король, Королева, Полоній, Офелія, Розекранцъ, Гильдештернъ и другіе.

   КОР. Какъ поживаетъ нашъ племянникъ Гамлетъ?
   ГАМ. Превосходно; кормлюсь пищей хамелеона; ѣмъ воздухъ, начиненный обѣщаніями. Намъ и каплуновъ не откормить такъ.
   КОР. Отвѣтъ этотъ, Гамлетъ, совсѣмъ нейдетъ ко мнѣ; не мои это слова.
   ГАМ. Нѣтъ, да теперь и не мои ужь. Почтеннѣйшій Полоній, вы какъ-то разсказывали, что и вы игрывали въ университетѣ?
   ПОЛ. Игралъ, принцъ; и хорошимъ считался актеромъ.
   ГАМ. Что жь играли вы?
   ПОЛ. Игралъ Юлія Цезаря и былъ убитъ въ Капитоліѣ; Брутъ убилъ меня.
   ГАМ. И вполнѣ заслужилъ свое названье {Brutus -- скотскій, глупый, безумный.}, убивши въ немъ такого капитальнаго теленка.-- Что жь, готовы актеры?
   РОЗ. Готовы, принцъ; ждутъ вашихъ приказаній. королева. Поди сюда, любезный Гамлетъ; сядь подлѣ меня.
   ГАМ. Нѣтъ, любезная матушка; здѣсь есть металлъ сильнѣе притягивающій.
   ПОЛ. А! Слышите, ваше величество?
   ГАМ. (.Ложась къ ногамъ Офеліи). Позволите, прекрасная, прилечь къ вамъ?
   ОФЕЛ. Нѣтъ, принцъ.
   ГАМ. Прислонить только голову къ колѣнамъ?
   ОФЕЛ. Извольте, принцъ.
   ГАМ. А вы думали что-нибудь другое?
   ОФЕЛ. Я ничего не думала, принцъ.
   ГАМ. Чтожь, и мысль полежать съ дѣвой прекрасна.
   ОФЕЛ. Что такое, принцъ?
   ГАМ. Ничего.
   ОФЕЛ. Вы въ веселомъ расположеніи.
   ГАМ. Кто, я?
   ОФЕЛ. Вы, принцъ.
   ГАМ. О Боже! вашъ только забавникъ. Что жь впрочемъ людямъ и дѣлать какъ не веселиться? посмотрите какъ весела моя мать, а мой отецъ нѣтъ и двухъ часовъ какъ умеръ.
   ОФЕЛ. Дважды ужь два мѣсяца, принцъ.
   ГАМ. Такъ давно! Пусть же самъ чертъ носитъ трауръ, я же наряжусь въ соболя. О Боже! два мѣсяца какъ умеръ, и не забытъ еще? Есть стало надежда что память о великомъ человѣкѣ переживетъ его покрайней мѣрѣ цѣлымъ полугодіемъ; но для этого, клянусь пресвятой дѣвой, ему надо настроить церквей, иначе и онъ подвергнется забвенію, какъ конекъ, эпитафія котораго гласитъ: "Но ахъ! но ахъ! конекъ забытъ" {См. Тщетный трудъ любви. Дѣй. III. Сц. I. Прим.}.
   
   (Трубы. Начинается мимическое представленіе. Выходятъ Король и Королева весьма любовно; Королева цѣлуетъ его, становится на колѣни и дѣлаетъ жесты увѣреній. Онъ поднимаетъ ее и склоняетъ голову на ея плечо; ложится потомъ на дерновую скамью; она, увидавъ что онъ заснулъ, удаляется. Вслѣдъ за тѣмъ входитъ нѣкто, снимаетъ съ него корону, цѣлуетъ ее, вливаетъ ядъ въ ухо Короля и уходитъ. Королева возвращастся, находитъ Короля мертвымъ и выражаетъ страстными жестами печаль свою. Отравитель приходитъ опятъ съ двумя или тремя недѣйствующими лицами и притворяется сѣтующимъ вмѣстѣ съ нею. Умершаго уносятъ. Отравитель предлагаетъ Королевѣ дары и любовь свою; она сначала обнаруживаетъ какъ бы отвращеніе, несогласіе, но наконецъ принимаетъ и то и другое. За симъ они уходятъ.)
   
   ОФЕЛ. Что жь это значитъ, принцъ?
   ГАМ. Темныя, безъ всякаго сомнѣнія, продѣлки; что-то, значитъ, недоброе.
   ОФЕЛ. Вѣрно это содержаніе піесы.

Входитъ Прологъ.

   ГАМ. А вотъ, узнаемъ отъ этого малаго; актеры не могутъ хранить тайны -- все выболтаютъ.
   ОФЕЛ. Онъ объяснитъ намъ что значитъ эта пантомима?
   ГАМ. Эту и всякую, даже вашу: не постыдитесь что-нибудь представить ему, и онъ не постыдится сказать вамъ что это значитъ.
   ОФЕЛ. Вы злы, злы. Буду лучше слушать піесу.
   
                       Прологъ.
   
   Для насъ и нашего представленія,
   Полагаясь на ваше снисхожденіе,
   Просимъ вниманья и терпѣнія.
   
   ГАМ. Что же это -- прологъ, или надпись колечка?
   ОФЕЛ. Коротко что-то.
   ГАМ. Какъ любовь женщины.

Входятъ театральные Король и Королева.

   
                       Т. Король.
   
   Ужь тридцать разъ объѣхалъ Фебъ златой
   Вокругъ земли и влаги соляной;
   Ужь тридцать разъ, съ заемными лучами,
   Двѣнадцать лунъ по тридцати ночей
   Своей чредой являлися надъ нами --
   Какъ связали намъ, святѣйшей изъ связей,
   Сердца -- любовь, а руки -- Гименей.
   
                       Т. Королева.
   
   Еслибъ столько жь разъ еще луна и солнце вновь
   Свой путь при насъ прошли -- наша не прошла бъ любовь.
   Но, горе мнѣ! ты столько уже дней такъ хворъ,
   Такъ чуждъ веселья и довольства прежнихъ поръ,
   Что страшно мнѣ. Но пусть мнѣ страшно, ты, мой другъ,
   Нисколько не тревожься: то, можетъ, страхъ пустой;
   Вѣдь женская боязнь любови соразмѣрна,
   Какъ любовь она ничтожна, иль безмѣрна.
   Мою любовь тебѣ ужь доказала я,
   И мой страхъ таковъ же точно какъ любовь моя.
   Гдѣ велика любовь -- страшитъ и тѣнь сомнѣнья,
   Тамъ велика любовь, ростутъ гдѣ опасенья.
   
                       Т. Король.
   
   Да, милая, покинуть долженъ я тебя,
   И скоро -- быстро гаснутъ силы у меня;
   Ты же и за тѣмъ будешь жить, мой другъ,
   Любимая, въ почетѣ; можетъ и супругъ,
   Тебя достойный --
   
                       Т. Королева.
   
                                 О, не говори!
   Измѣной было бъ то, невѣрностью любви.
   Проклятіемъ да будетъ мнѣ супругъ другой;
   Только перваго убившей нуженъ мужъ второй.
   
   ГАМ. (Про себя). Полынь, полынь.
   
                       Т. Королева.
   
   Приводитъ новый бракъ разсчетъ ужь, не любовь;
   Супруга мертваго убила бы я вновь,
   Когда бъ другаго я на ложѣ обнимала.
   
                       Т. Король.
   
   Я вѣрю: ты теперь что думаешь сказала,
   Но намѣренью мы часто невѣрны. Оно
   Рабъ памяти всегда; съ рожденія сильно,
   Затѣмъ слабѣетъ скоро; такъ плодъ -- неспѣлый
   На деревѣ виситъ и валится созрѣлый.
   Забываемъ мы невольно что себѣ должны:
   Всѣ наши обѣщанья, коль страстью рождены,
   Какъ только страсть прошла, не знаютъ исполненья:
   Горя ль, радости ль чрезмѣрность всѣ ихъ замышленья,
   Да и ихъ самихъ всегда готова извращать;
   Гдѣ радость ликовать, а горе удручать,
   Казалось, пуще бы должны -- глядишь, отъ вздора
   Омрачилась радость, веселится горе.
   Не вѣченъ самый міръ -- чему же удивляться,
   Что съ судьбою можетъ и любовь мѣняться?
   Досель еще никѣмъ, никакъ не рѣшено:
   Любовь ли счастію подвластна, или ей оно.
   Падетъ великій мужъ -- льстецы какъ разъ отпрянутъ;
   Возвысится бѣднякъ -- враги друзьями станутъ;
   Такъ объ руку любовь со счастіемъ идутъ:
   Будь только не въ нуждѣ -- друзья не отойдутъ,
   А кто въ нуждѣ позвать къ себѣ захочетъ друга
   Найдетъ ужь въ немъ врага. Такъ, добрая подруга,
   Кончу тѣмъ, чѣмъ началъ: наши помыслы съ судьбой
   Въ такомъ находятся разладѣ межь собой,
   Что рушатся всегда всѣ наши замышленья;
   Мысль-то наша, да не наше исполненье.
   И твоя такъ мысль въ другой бракъ не вступать ужь
   Умретъ -- умри лишь только первый мужъ.
   
                       Т. Королева.
   
   Пусть съ голода умру, погаснетъ свѣтъ очей,
   Покой бѣжитъ меня и днемъ и въ тмѣ ночей,
   Отчаянье замѣнитъ сладость упованья,
   И будетъ жизнь моя жильца тюрьмы страданья!
   Пусть все, что радости туманитъ свѣтлый взоръ,
   Моимъ желаніямъ идетъ наперекоръ!
   Пускай проклятіе вездѣ идетъ за мною,
   Когда, разъ овдовѣвъ, вновь сдѣлаюсь женою!
   
   ГАМ. Что, если она нарушитъ клятву --
   
                       T. Король.
   
   Клятва страшная!-- Теперь оставь меня,
   Мой другъ; я утомленъ, и сномъ желалъ бы я
   День длинный обмануть.
                       (Засыпаетъ.)
   
                       Т. Королева.
   
                                 Пусть сонъ тебя лелѣетъ
   И несчастіе подкрасться къ намъ да не посмѣетъ.
                                 (Уходитъ.)
   
   ГАМ. Какъ вамъ нравится піеса, матушка?
   КОРОЛЕВА. Королева, кажется, слишкомъ ужь много обѣщаетъ.
   ГАМ. О, она сдержитъ свое слово.
   КОР. Ты знаешь піесу? Нѣтъ ли въ ней чего-нибудь непристойнаго?
   ГАМ. Нѣтъ, нѣтъ; они шутятъ только, шутя отравляютъ; ни малѣйшей непристойности.
   КОР. А какъ называется а за піеса?
   ГАМ. Мышеловкой; впрочемъ, въ переносномъ только смыслѣ. Піеса эта воспроизводитъ убійство, совершенное въ Вѣнѣ. Имя герцога Гонзаго, а жены его Баптиста. Вы сейчасъ увидите; дѣло гнуснѣйшее, но намъ-то что до этого? вашего величества и насъ, чистыхъ совѣстью, оно нисколько не касается; лягай себѣ кляча ободранная -- наши крестцы здоровехоньки.

Входитъ Луціанъ.

   Это нѣкто Луціанъ, племянникъ короля.
   ОФЕЛ. Вы отличный Хоръ, принцъ {Во времена Шекспира Хоръ выводился въ піесахъ для поясненія темныхъ мѣстъ и для пополненія промежутковъ дѣйствія.}.
   ГАМ. О, я могъ бы быть посредникомъ и между вами и вашимъ возлюбленнымъ, имѣй я только въ виду эту кукольную комедію.
   ОФЕЛ. Вы колки, принцъ.
   ГАМ. Одинъ вашъ вздохъ -- и моя колкость притуплена.
   ОФЕЛ. Часъ отъ часу не легче.
   ГАМ. Бываетъ мужьямъ вашимъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: So you mistake your husbands... По Колльеру: So you must take your husbands...}.-- Начинай же, убійца; брось глупое кривлянье, начинай.-- Ну!-- Черный вранъ каркаетъ ужь о мщеньи.
   
                       Луцiанъ.
   
   Въ душъ черно, готовы руки, готовь и ядъ,
   Благопріятенъ мигъ; ни чей не узритъ взглядъ.
   Ты, влага травъ, въ часы полночи набратыхъ,
   Гекатой трижды заражённыхъ, заклятыхъ,
   Кончай же все своею силой отравлять
   И жизнь здоровую въ минуту прекращать.
             (Вливаетъ ядъ въ ухо спящаго.)
   
   ГАМ. Онъ отравляетъ его въ саду, чтобъ завладѣть его престоломъ. Имя его Гонзаго; повѣсть объ этомъ сохранилась, написана отличнымъ итальянскимъ языкомъ. Вы сейчасъ увидите, какъ убійца вкрался въ любовь жены Гонзаго.
   ОФЕЛ. Король встаетъ.
   ГАМ. Какъ! испуганъ ложною тревогой?
   КОРОЛЕВА. Что съ гобой, мой другъ?
   ПОЛ. Прекратите представленье.
   КОР. Посвѣтите!-- идемъ!
   ВСѢ. Огня, огня, огня! (Уходятъ всѣ, кромѣ Гамлета и Гораціо.)
   ГАМ.
   Пусть, стоная, раненный олень бѣжитъ,
             Здоровый веселится;
   Одинъ вѣдь долженъ спать, пока другой не спитъ:
             На этомъ свѣтъ вертится.
   
   А вѣдь этимъ, съ лѣсомъ перьевъ на головѣ -- если ужь ничто другое не повезетъ мнѣ,-- да съ двумя еще провенсальскими розами на башмакахъ, снабженныхъ высокими каблуками {Въ прежнихъ изданіяхъ: on my rozed shoes... По Колльеру: on my raised shoes... Актеры въ то время, чтобъ казаться выше, надѣвали башмаки съ высокими каблуками и бантами въ видѣ розъ, а шапки украшали большимъ количествомъ перьевъ.}, я могъ бы добиться пріема въ любую трупу актеровъ.
   ГОР. На половинную долю {Они получали не жалованье, а долю сбора.}.
   ГАМ. На полную.
   
   Потому что тебѣ, любезный мой Дамонъ,
             Извѣстно вѣдь, что симъ царствомъ прежде
   Самъ Юпитеръ правилъ, а оставилъ тронъ
             Сущему, сущему -- павлину.
   
   ГОР. Могли бы и срифмовать, принцъ {Въ оригиналѣ -- на осла, въ переводѣ -- на невѣжду.}.
   ГАМ. О, добрый Гораціо, теперь каждое слово Духа тысяча для меня червонцевъ. Замѣтилъ ты?
   ГОР. Какъ нельзя лучше.
   ГАМ. Во время рѣчи объ отравленіи --
   ГОР. Я не спускалъ глазъ съ него.
   ГАМ. А! Хорошо; музыку сюда! флеіициковъ!
   
   Когда король комедіи не любитъ,
   Тогда -- клянуся, онъ ее не любитъ.

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   Ну же! музыку сюда!
   ГИЛ. Принцъ, позвольте мнѣ сказать вамъ слова два.
   ГАМ. Хоть цѣлую исторію.
   ГИЛ. Король --
   ГАМ. Ну; что же онъ?
   ГИЛ. Въ своей комнатѣ и чрезвычайно разстроенъ.
   ГАМ. Виномъ?
   ГИЛ. Нѣтъ, принцъ, желчью.
   ГАМ. Ваша мудрость оказалась бы несравненно большею, еслибъ вы увѣдомили объ этомъ его врача; потому что, пропиши ему я очистительное -- можетъ быть, оно еще болѣе расшевелило бы желчь его.
   ГИЛ. Любезный принцъ, приведите ваши рѣчи въ какой-нибудь порядокъ, не отскакивайте такъ дико отъ предмета разговора.
   ГАМ. Смиряюсь; повѣствуйте.
   ГИЛ. Королева, ваша матушка, глубоко огорченная, прислала меня къ вамъ --
   ГАМ. Милости просимъ.
   ГИЛ. Нѣтъ, любезный принцъ, привѣтъ этотъ нисколько не искрененъ. Угодно вамъ дать мнѣ здравый отвѣтъ -- я исполню порученіе вашей матушки; нѣтъ -- просьба извинить и удаленіе будутъ концемъ моего дѣла.
   ГАМ. Не могу, любезнѣйшій.
   ГИЛ. Чего же, принцъ?
   ГАМ. Дать вамъ здравый отвѣтъ; умъ мой болѣнъ; но такой отвѣтъ, какой могу -- къ вашимъ, или вѣрнѣе, какъ вы говорите, къ услугамъ моей матери, и потому довольно объ этомъ; къ дѣлу. Моя мать, говорите вы --
   РОЗ. Говоритъ, что ваше поведеніе крайне удивило, поразило ее.
   ГАМ. Дивный сынъ, если могъ такъ удивить мать свою!-- Не слѣдуетъ ли, однакожь, по пятамъ за этимъ материнскимъ удивленіемъ еще что-нибудь?
   РОЗ. Она желаетъ, прежде чѣмъ пойдете почивать, поговорить съ вами въ своей комнатѣ.
   ГАМ. Повинуемся, будь она хоть десять разъ нашей матерью. Имѣете еще что передать намъ?
   РОЗ. Принцъ, вы нѣкогда любили меня.
   ГАМ. Люблю и теперь, клянусь этими ворами, этими карманниками {Ву these pickers and stealers -- то есть, этими пальцами; фраза эта порождена вѣроятно тогдашнимъ англійскимъ катехизисомъ, въ которомъ, между прочими обязанностями въ отношеніи къ своему ближнему, предписывалось воздерживать руки отъ карманныхъ выгрузокъ и воровства -- from picking and stealing.}.
   РОЗ. Что могло васъ такъ разстроить? вы сами добровольно запираете вашу свободу, скрывая ваши неудовольствія отъ друзей вашихъ.
   ГАМ. Жажда, любезный, возвышенія.
   РОЗ. Какъ же это возможно, когда самъ король назначилъ васъ наслѣдникомъ престола Даніи.
   ГАМ. Такъ, но "покуда травка подрастаетъ" {Гамлетъ не договариваетъ конца этой старой пословицы; вотъ онъ: "часто конь ужь издыхаетъ".} -- пословица эта немного позаплесневѣла.

Входитъ Музыкантъ съ флейтою.

   А! флейщикъ!-- дай-ка мнѣ свою флейту.-- Послушайте, по секрету -- что вы все вокругъ меня вертитесь, какъ бы выслѣживая, чтобъ загнать въ тенета?
   ГИЛ. Принцъ, смѣлъ мой долгъ чрезмѣру -- невѣжлива, конечно, и моя любовь къ вамъ.
   ГАМ. Я что-то плохо понимаю это. Сыграй, пожалуйста, что-нибудь на этой дудкѣ.
   ГИЛ. Не могу, принцъ.
   ГАМ. Прошу.
   ГИЛ. Повѣрьте, не могу.
   ГАМ. Сдѣлай милость.
   ГИЛ. Да я ни одной не знаю хватки.
   ГАМ. Полно, вѣдь это такъ же легко, какъ и лгать. Закрывай и открывай только пальцами эти отверстія, дуй въ это, и раздастся прекраснѣйшая музыка. Потъ всѣ пріемы.
   ГИЛ. И я все-таки не извлеку изъ нея никакой гармоніи; не съумѣю.
   ГАМ. Какой же, послѣ этого, жалкой ничтожностью считаете вы меня. Вы хотите играть на мнѣ; хотите показать что знаете какъ взяться за меня; хотите извлечь изъ меня душу моей тайны; хотите чтобъ я издавалъ всѣ звуки отъ самаго низкаго до самаго высокаго; а тутъ, въ этомъ маленькомъ инструментѣ, столько музыки, такое благозвучіе, и вы ничего не можете извлечь изъ него. Скажите жь, чертъ возьми! неужли вы думаете, что на мнѣ играть легче, чѣмъ на этой дудкѣ?-- Назовите меня какимъ угодно инструментомъ -- разстроить меня вы можете, но играть на мнѣ не можете.

Входитъ Полоній.

   Да благословитъ васъ Господь, почтеннѣйшій.
   ПОЛ. Принцъ, королева желала бы поговорить съ вами, и сейчасъ же.
   ГАМ. Видите вонъ то облако, такъ похожее на верблюда?
   ПОЛ. Вижу; дѣйствительно оно похоже на верблюда.
   ГАМ. Кажется, болѣе на ластку.
   ПОЛ. Спина точно какъ у ластки.
   ГАМ. Или у кита?
   ПОЛ. Совершенно, какъ у кита.
   ГАМ. Хорошо; приду сейчасъ же.-- Я совсѣмъ съ ними одурѣю.-- Приду сейчасъ же.
   ПОЛ. Такъ и доложу. (Уходитъ.)
   ГАМ. Сказать: сейчасъ -- не трудно.-- Оставьте меня, друзья мои. (Всѣ уходятъ.) Теперь самое чародѣйственное время ночи, когда кладбища зѣваютъ и самъ адъ навѣваетъ на міръ заразы; теперь я могъ бы упиться горячей кровью, свершить дѣла такъ страшныя, что день содрогся бы, увидавъ ихъ. Сдержись! прежде къ матери.-- О, сердце, не измѣняй своей природѣ; не впускай души Нерона въ эту грудь; пусть буду жестокъ, но не чудовищенъ; сдѣлаю мои слова кинжалами, но кинжала не коснусь; лицемѣрьте языкъ и сердце; какъ бы ни были страшны мои ей рѣчи, душа, не допускай завершить ихъ дѣломъ! (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 3.

Комната тамъ же.

Входятъ Король, Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   КОР. Недоволенъ я имъ; да и не безопасно для насъ давать волю его сумасшествію. Будьте жь потому готовы. Я сейчасъ подпишу мои вамъ порученія, и онъ отправится вмѣстѣ съ вами въ Англію. Обязанности нашего сана не дозволяютъ намъ допускать опасныя случайности, которыми ежечасно грозитъ его помѣшательство.
   ГИЛ. Мы будемъ готовы. Законна, свята заботливость о безопасности такого множества живущихъ вашимъ величествомъ.
   РОЗ. И частный человѣкъ обязанъ всѣми силами ума ограждать свою жизнь отъ всего вреднаго; тѣмъ болѣе тотъ, отъ кого зависятъ жизнь и спокойствіе тысячей. Монархъ умираетъ не одинъ: какъ водоворотъ онъ увлекаетъ за собой все близкое; это громадное, стоящее на вершинѣ высочайшей горы колесо, къ огромнымъ зубцамъ котораго прилажены, прикрѣплены тысячи меньшихъ предметовъ; пало оно -- гибнетъ и все что съ нимъ соединялось, каждый малѣйшій придатокъ. Вздохъ короля никогда не бываетъ одинокъ, всегда сопровождается стономъ всего народа.
   КОР. Поспѣшите жъ, прошу, сборами къ этому скорому отъѣзду, и мы надѣнемъ оковы на этотъ страхъ, бродящій слишкомъ ужь свободно.
   РОЗ. и ГИЛ. Не замедлимъ. (Уходятъ.)

Входитъ Полоній.

   ПОЛ. Принцъ, ваше величество, сейчасъ придетъ къ своей родительницѣ, и я, спрятавшись за ковры {Ковры замѣняли прежде обои; чтобъ охранить отъ сырости, ихъ вѣшали такъ далеко отъ стѣны, что за ними легко могъ спрятаться человѣкъ.}, все услышу. Ручаюсь, она проберетъ его; но, какъ вы сказали и сказали весьма разумно, дѣйствительно -- для большей вѣрности -- необходимо чтобъ кто-нибудь еще, кромѣ матери, отъ природы пристрастной, слышалъ его бесѣду съ ней. Прощайте же, мой повелитель; явлюсь еще къ вамъ до вашего отхода ко сну и сообщу все, что услышу.
   КОР. Благодарю, любезный Полоній. (Полоній уходитъ.) О, гнусно мое злодѣяніе, смрадъ его доходитъ до самаго неба; первое, древнѣйшее на немъ проклятіе -- проклятіе братоубійства! Не могу и молиться, хотя и расположеніе такъ же сильно, какъ желанье; громадность преступленія превозмогаетъ силу желанья, и я, какъ человѣкъ, обязанный свершить два дѣла, колеблюсь съ чего начать и ничего не дѣлаю. Неужли же, еслибъ кровь брата покрывала проклятую эту руку слоемъ, толстѣйшимъ даже ея самой, у благихъ небесъ не хватитъ на столько дождя, чтобъ вымыть ее до бѣлизны снѣга? Къ чему же милосердіе какъ не для противопоставленія грѣху? Къ чему и двойная сила молитвы, какъ не для предотвращенія паденія, но для прощенія, когда ужь палъ?-- Подниму же взоры къ небу; грѣхъ мой прошедшій. Но, Боже, какая же молитва можетъ помочь мнѣ? Прости мнѣ гнусное мое убійство?-- Невозможно; вѣдь я владѣю еще всѣмъ изъ-за чего сдѣлалъ его: и короной, и почестью, и королевой. Можно ли простить тому, кто пользуется еще плодами преступленья? Въ развратномъ этомъ мірѣ позлащенная рука преступленія можетъ, конечно, отстранять правосудіе; часто самимъ преступнымъ стяжаніемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: the wicked prize itself Buys out llie law... По Колльеру: the wicked purse itself Buys out the law...} законъ и подкупается; но тамъ не такъ. Тамъ увертки невозможны; дѣяніе является тамъ самимъ собою, и мы сами, противопоставленные грѣхамъ нашимъ, должны дать полнѣйшій отчетъ въ нихъ. Что же? что же остается мнѣ? Попробовать что можетъ сдѣлать раскаяніе; чего же оно не можетъ? По что жь можетъ оно, когда не можешь раскаяться? О, страшное это состояніе! Грудь черна, какъ смерть! Погрязшая душа силится освободиться, и вязнетъ еще болѣе! Помогите же, ангелы неба! попробуй! гнитесь упрямыя колѣна! и ты, сердце желѣзное, будь мягко, какъ мышцы младенца; все, можетъ, загладится! (Становится на колѣни.)

Входитъ Гамлетъ и останавливается съ обнаженнымъ мечемъ позади.

   ГАМ. Теперь легко могъ бы я свершить -- онъ погруженъ въ молитву; и я свершу теперь же;-- и онъ отправится на небо, и это будетъ мщенье? Сообразимъ. Бездѣльникъ умертвилъ моего отца, и за это, я, единственный сынъ, отправляю этого самого бездѣльника на небо. Да это плата, награда, а не мщенье. Онъ умертвилъ моего отца неприготовленнаго, въ пресыщеніи, въ полномъ майскомъ разцвѣтѣ грѣха, и каково отцу давать теперь отчетъ знаетъ только Богъ; по нашему же крайнему разумѣнію -- страхъ какъ трудно; отмщу ли, если убью этого изверга во время очищенія души, когда онъ приготовленъ къ переходу въ вѣчность? Нѣтъ. Въ ножны, мой мечъ; избери страшнѣйшее мгновенье. Срази пьянаго, во снѣ, въ бѣснованьи, въ наслажденьяхъ кровосмѣсительнымъ ложемъ, въ игрѣ, въ буйствѣ, въ занятьяхъ чуждыхъ всего душеспасительнаго, чтобъ летѣлъ стремглавъ, пятами къ небу, въ кромешный адъ, съ душой, какъ онъ, проклятой, черной. Мать ждетъ; это лѣкарство затягиваетъ только хворь твою. (Уходитъ.)
   КОР. (Вставая.) Слова возносятся, а мысли на землѣ; слова безъ мыслей никогда до неба не доходятъ. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Другая комната тамъ же.

Входятъ Королева и Полоній.

   ПОЛ. Сейчасъ явится. Будьте же съ нимъ построже; скажите, что его выходки слишкомъ ужь дерзки, чтобы переносить ихъ; что ваше величество, чтобъ защитить его, должны были стать между имъ и сильнымъ гнѣвомъ. Я же спрячусь вотъ здѣсь {Въ прежнихъ изданіяхъ: I'll silence me e'en here... По Колльеру: I'll sconce me e'en here...}. Будьте же, прошу, построже.
   Королева. Не безпокойтесь; можете вполнѣ положиться на меня; удалитесь же -- слышу, онъ идетъ. (Полоній прячется за ковры.)

Входитъ Гамлетъ.

   ГАМ. Что вамъ, матушка, угодно?
   КОРОЛЕВА. Гамлетъ, ты сильно оскорбилъ отца твоего.
   ГАМ. Матушка, вы сильно оскорбили отца моего.
   КОРОЛЕВА. Полно, полно; ты языкомъ безумья отвѣчаешь.
   ГАМ. А вы-то, вы вѣдь языкомъ грѣха спрашиваете.
   КОРОЛЕВА. Это что такое?
   ГАМ. Что же вамъ угодно?
   КОРОЛЕВА. Забылъ ты кто я?
   ГАМ. Нѣтъ, клянуся, нѣтъ. Вы королева, жена брата вашего супруга и -- о, зачѣмъ это такъ!-- вы мать моя.
   КОРОЛЕВА. Если такъ -- я пришлю умѣющихъ говорить съ тобою.
   ГАМ. Нѣтъ, нѣтъ, садитесь; вы не тронетесь съ мѣста, не выйдете отсюда, пока не покажу вамъ зеркала, въ которомъ увидите сокровеннѣйшіе изгибы души вашей.
   КОРОЛЕВА. Что хочешь ты? убить меня? О, помогите, помогите!
   ПОЛ. (За коврами). Помогите, помогите, помогите!
   ГАМ. А! мышь? (Пронзаетъ коверъ мечемъ.) Мертва, червонецъ объ закладъ, мертва.
   ПОЛ. (За ковромъ). О, убитъ -- (Падаетъ и умираетъ.)
   КОРОЛЕВА. О горе мнѣ! что сдѣлалъ ты?
   ГАМ. Не знаю. Король? (Поднимаетъ коверъ и вытаскиваетъ Полонія.)
   КОРОЛЕВА. Какое безумное, кровавое дѣло!
   ГАМ. Да, кровавое; такъ же почти гадкое, добрая моя матушка, какъ и убить короля, и выйдти за тѣмъ -- за его брата.
   КОРОЛЕВА. Какъ и убить короля?
   ГАМ. Да, королева, я сказалъ это. (Обращаясь къ трупу Полонія) Ну, жалкій, суетливый, навязчивый глупецъ, прощай! Я принялъ тебя за другаго, позначительнѣй тебя; вини свою судьбу; видишь, излишнее усердіе не совсѣмъ безопасно.-- Да перестаньте же ломать руки. Успокойтесь! присядьте, предоставьте мнѣ сломить наше сердце, и я сломлю его, если только оно изъ вещества пропинаемаго, если преступная привычка не закалила его до того, что сдѣлалось совершенно недоступнымъ для чувства.
   КОРОЛЕВА. Что же такое сдѣлала я, что ты такъ жестоко нападаешь на меня?
   ГАМ. Такое дѣло, которое уничтожаетъ прелесть и краску стыда скромности, называетъ добродѣтель лицемѣріемъ, срываетъ розы съ чела любви невинной и замѣняетъ ихъ прыщами, дѣлаетъ брачныя клятвы лживыми, какъ клятвы игрока; о, такое дѣло, которое лишаетъ сущность брака души его, обращаетъ сладостный обрядъ въ пустой наборъ лишь словъ. Рдѣютъ небеса, и даже сама земля, сложная эта масса, печальная, какъ передъ страшнымъ судомъ, скорбитъ, помышляя объ этомъ дѣлѣ.
   КОРОЛЕВА. О, Боже! какое жь это дѣло, такъ страшно вопіющее, вызывающее громы при одномъ уже упоминовеніи о немъ?
   ГАМ. Смотри сюда, на эту картину, и на эту, на эти изображенія двухъ братьевъ. Смотри, какой красой отличался этотъ: кудри Гиперіона, чело самого Юпитера, взоръ Марса -- грозный и повелительный, осанка вѣстника боговъ, Меркурія, только что взлетѣвшаго на лобызающую небо вершину; совокупность, созданье это, къ которому каждый изъ боговъ приложилъ, казалось, печать свою, какъ ручательство міру, что человѣкъ это. Это былъ твой мужъ; смотри же, что за тѣмъ. Вотъ твой теперешній, какъ ржавый колосъ, пожравшій здороваго брата {Сонъ Фараона.}. Есть глаза у тебя? Какъ могла ты промѣнять питаніе на прекрасной этой высотѣ на жирѣнье въ этомъ болотѣ? О, есть ли глаза у тебя? Ты не можешь назвать это любовью; въ твои лѣта кровь не бурлитъ ужь, смиренна, покорна сужденью; какое жь сужденье захочетъ перескочить отъ этого къ этому {Въ прежнихъ изданіяхъ: And what judgment would step from this to this?... По Колльеру: And what judgment would sloop from this to this?...}? Смыслъ же непремѣнно есть въ тебѣ, не имѣла бы иначе и помышленій; но онъ навѣрное парализованъ; потому что и само безуміе не ошиблось бы тутъ, да сумасшествіе никогда я не подавляло еще смысла до такой степени, чтобъ не осталось хоть крошки его для выбора при такомъ различіи. Какой же демонъ одурилъ тебя въ этой игрѣ въ жмурки? И глаза безъ осязанія, осязаніе безъ зрѣнія, уши безъ рукъ или глазъ, обоняніе безъ всего этого, даже больная часть какого-нибудь здороваго чувства не могли бы такъ промахнуться. О, стыдъ! гдѣ же твоя краска? Адъ коварный, если ты можешь бунтовать и въ костяхъ пожилой женщины, отчего же и добродѣтели пламенной юности не быть воскомъ, не таять отъ собственнаго огня; не зови же позоромъ разгула подстрекающаго пыла, когда и самый морозъ пламенѣетъ и разсудокъ сводничаетъ волю.
   КОРОЛЕВА. О, Гамлетъ, ни слова болѣе: ты обратилъ взоры мои въ самую глубь души моей, и я вижу въ ней такія пятна, такъ въѣвшіяся, что не свести ихъ.
   ГАМ. Дыша смраднымъ потомъ засаленнаго ложа, парясь въ развратѣ, любезничая, потѣшаясь любовью въ грязномъ свиномъ хлѣву.
   КОРОЛЕВА. О, ни слова болѣе! какъ кинжалы вонзаются слова твои въ мой слухъ; ни слова болѣе, любезный Гамлетъ.
   ГАМ. Убійца и бездѣльникъ; гнуснякъ, не стоющій и двадцатой частички десятой доли твоего перваго мужа; король-шутъ {А vice of Kings. Vice -- комическое лицо старыхъ комедій къ длинной курткѣ, въ дурацкой шапкѣ съ ослиными ушами, и съ тонкимъ деревяннымъ кинжаломъ.}; воришка царства и правленья, съ полки стянувшій драгоцѣнную корону и запрятавшій ее въ карманъ свой.
   КОРОЛЕВА. Довольно!

Входитъ Духъ въ домашнемъ платьѣ.

   ГАМ. Король изъ лохмотьевъ и заплатъ -- О, защитите, осѣните меня крылами своими ангелы-хранители!-- Чего хочешь ты, дивный образъ?
   КОРОЛЕВА. Боже, онъ совсѣмъ помѣшался.
   ГАМ. Явился ты съ укоромъ твоему мѣшкотному сыну, что, обуреваемый гнѣвомъ и страстью {Въ прежнихъ изданіzхъ: laps'd in time and passion... По Колльеру: laps'd in fume and passion...}, медлитъ совершить страшное твое велѣнье? О, скажи!
   ДУХ. Не забывай. Явился я, чтобъ оживить твою почти угасшую рѣшимость. Но посмотри, мать въ ужасѣ. О, стань же между ею и борьбой ея души; сильнѣй чѣмъ въ комъ работаетъ воображенье въ слабыхъ. Говори съ ней, Гамлетъ.
   ГАМ. Что съ вами, матушка?
   КОРОЛЕВА. Увы! что съ тобою, что вперяешь взоры въ пустоту, ведешь рѣчи съ безтѣлеснымъ воздухомъ? Глаза твои сверкаютъ дико, и приглаженные волосы, словно живые, поднимаются, какъ спящіе солдаты при тревогѣ, и стоятъ дыбомъ. О, милый сынъ, ороси пылъ и пламя твоего недуга прохладнымъ терпѣніемъ. На что смотришь ты?
   ГАМ. На него, на него!-- Смотри, какъ онъ блѣдненъ! Видъ и дѣло его тронули бы самые камни.-- О, не смотри на меня такъ; скорбнымъ этимъ взоромъ ты уничтожишь суровую мою рѣшимость, и то, что предстоитъ мнѣ сдѣлать утратитъ настоящее свое значенье; обольюсь, можетъ-быть, слезами вмѣсто крови.
   КОРОЛЕВА. Кому говоришь ты это?
   ГАМ. Не видишь ничего тамъ?
   КОРОЛЕВА. Ничего; но все, что есть, я вижу.
   ГАМ. Ничего и не слыхала?
   КОРОЛЕВА. Ничего, кромѣ нашихъ собственныхъ рѣчей.
   ГАМ. Да смотри жь туда! смотри -- онъ, отецъ мой, въ своей одеждѣ, какъ при жизни, удаляется! Смотри, вонъ онъ идетъ -- выходитъ въ двери! (Духъ уходитъ.)
   КОРОЛЕВА. Все это только порожденье мозга. Разстройство его удивительно какъ искусно создавать такіе безтѣлесные образы.
   ГАМ. Разстройство! но пульсъ мой, такъ же, какъ и твой, бьетъ ровно, въ тактъ, такъ же здорово-музыкаленъ. Нѣтъ, не безумье говорило мной; подвергни меня испытанью, и я повторю все до слова -- безумье же сбилось бы. Ради самого спасенья, матушка, не прикладывай къ душѣ льстящей мази: будто говоритъ не твой проступокъ, а мое безумье; она только замажетъ, затянетъ язву, и вонючій гной, роясь внутри, заразитъ тебя всю незримо. Исповѣдайся небу; раскайся въ прошломъ, избѣгай въ грядущемъ, и не удобряй земли для пущаго разростанія плевелъ. Прости мнѣ эту добродѣтель мою; въ наше ожирѣвшее, удушливое время и сама вѣдь добродѣтель должна просить прощенья у порока; кланяться, молить даже, чтобъ позволилъ помочь ему.
   КОРОЛЕВА. О Гамлетъ, ты на двое разорвалъ мнѣ сердце.
   ГАМ. О, брось же худшую часть его, и живи, чистая, другой половиной. Покойной ночи; но на ложе дяди не ходи; нѣтъ добродѣтели совсѣмъ -- хоть накинь ее на себя. Чудовище, всякій смыслъ пожирающая привычка -- обыкновенно демонъ -- ангелъ тѣмъ, что и для хорошихъ, добрыхъ дѣлъ даетъ легко надѣвающуюся одежду; воздержись въ эту ночь, и это облегчитъ тебѣ воздержанье въ другую; слѣдующее за тѣмъ будетъ еще легче, потому что навыкъ можетъ совсѣмъ почти измѣнить штемпель природы и пересилить демона, даже выбросить его дивною своей силой. Еще разъ, покойной ночи; желаешь самой себѣ благословенья -- благослови, прошу, меня.-- (Показывая на Полонія.) Что жь до этого господина, мнѣ жаль его; но такъ угодно было небу: чтобъ былъ я имъ, онъ мной наказанъ, оно сдѣлало меня и бичемъ и исполнителемъ своимъ. Я приберу его, отвѣчу и за смерть его. Еще, покойной ночи. Я долженъ быть жестокъ, чтобъ быть добрымъ. Начало это золъ -- страшнѣйшее назади еще. Еще одно слово, королева.
   КОРОЛЕВА. Что жь дѣлать мнѣ?
   ГАМ. Никакъ не то о чемъ просилъ; пусть пухлый король заманитъ васъ опять на ложе, сладострастно щиплетъ ваши щеки, зоветъ своимъ мышенкомъ; пусть парой грязныхъ поцѣлуевъ, иль щекоча проклятыми перстами вашу шею, заставитъ васъ открыть ему все, что между нами было, что, въ сущности, я нисколько не помѣшанъ, что сумасшедшимъ только притворяюсь. Все это вамъ не худо передать ему; потому что кто же, бывши прекрасной, скромной, умной королевой, скрылъ бы отъ этой жабы, летучей мыши, отъ этого кота, такъ важныя для него обстоятельства? Кто же поступилъ бы такъ? Нѣтъ, на перекоръ уму и тайнѣ, откройте корзину на вершинѣ кровли, выпустите птицъ, влѣзьте въ нее для пробы, подобно извѣстной обезьянѣ, и сломайте себѣ шею.
   КОРОЛЕВА. Вѣрь, когда слова -- дыханье, а дыханье -- жизнь, нѣтъ жизни у меня, чтобъ выдохнуть что говорилъ ты мнѣ.
   ГАМ. Я долженъ ѣхать въ Англію; извѣстно это вамъ?
   КОРОЛЕВА. Ахъ, да -- забыла -- такъ рѣшили.
   ГАМ. Письма запечатаны и поручены двумъ школьнымъ моимъ товарищамъ, которымъ вѣрю, какъ зубастымъ ехиднамъ; они должны разметать мнѣ дорогу, вести меня прямо въ пасть измѣны. Пусть работаютъ; потѣшно вѣдь поднять инженера его же орудіемъ на воздухъ, и будетъ особенное ужь несчастіе, если не подведу подъ ихъ подкопъ, какимъ нибудь аршиномъ ниже, другой и не взорву ихъ къ мѣсяцу. Наслажденье, когда двѣ хитрости такъ сталкиваются.-- А этого господина придется навьючить на себя. Я стащу эту требуху въ сосѣднюю комнату.-- Покойной ночи, матушка.-- Какъ же, однакожь, тихъ, скрытенъ и важенъ сталъ этотъ совѣтникъ, бывшій при жизни глупѣйшимъ болтуномъ. Идемъ, почтеннѣйшій, надо покончить съ тобой.-- Покойной ночи, матушка. (Уходятъ; Гамлетъ, взваливши Полонія на плечи.)
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входятъ Король и Королева.

   КОР. Есть же тяжкимъ этимъ вздохамъ причина, и ты должна сообщить ее; намъ не худо знать ее. Гдѣ сынъ твой?
   КОРОЛЕВА. Ахъ, мой другъ, что я въ эту ночь видѣла!
   КОР. Что жь, Гертруда? Что Гамлетъ?
   КОРОЛЕВА. Бѣснуется, какъ вѣтръ и море въ спорѣ кто сильнѣй. Въ дикомъ припадкѣ своемъ, услышавъ шорохъ за коврами, онъ выхватилъ вдругъ мечъ, вскрикнулъ: "Мышь! мышь!" и закололъ, въ безумномъ заблужденьи, добраго, спрятавшагося старика.
   КОР. О, какое страшное дѣло! То же было бы и съ нами, находись мы тамъ же. Грозитъ бѣдой его свобода всѣмъ: тебѣ самой, и намъ и всякому другому. Какъ объяснимъ мы кровавое это дѣло? Обвинятъ непремѣнно и насъ; наша предусмотрительность должна была подвергнуть строгому надзору, обуздать, удалить отъ всякаго сообщества молодаго безумца; а мы, увлекшись любовью, пренебрегли необходимымъ и, какъ больной сквернымъ недугомъ, скрывали его, дали ему возможность вполнѣ развиться. Куда же пошелъ онъ?
   КОРОЛЕВА. Понесъ куда-то убитаго; и тутъ самое безуміе его, какъ зерно золота въ рудѣ низшихъ металловъ, оказалось чистымъ; онъ горько оплакивалъ случившееся.
   КОР. О, Гертруда, пойдемъ! Прежде чѣмъ солнце коснется вершины горъ -- онъ будетъ уже на кораблѣ; гадкое же это дѣло намъ надо, употребивъ всю нашу власть и все наше искусство, какъ-нибудь извинить и загладить.-- Гильденштернъ!

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   Друзья мои, ступайте возьмите кого-нибудь еще на помощь. Гамлетъ убилъ, въ безумьи, Полонія и куда-то унесъ его изъ комнаты своей матери. Ступайте, отыщите его; говорите съ нимъ какъ можно вкрадчивѣе, трупъ же отнесите въ часовню. Прошу, поспѣшите. (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ.) Идемъ, Гертруда, созовемъ мудрѣйшихъ изъ нашихъ друзей и сообщимъ имъ что думаемъ сдѣлать и что, къ несчастью, уже сдѣлано. Такимъ образомъ, клевета -- ядовитый шепотъ которой и черезъ весь міръ попадаетъ въ цѣль такъ же вѣрно, какъ пушка,-- можетъ быть, и не коснется нашего имени, разразится въ неранимый воздухъ.-- О, идемъ! душа полна разлада, страховъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Другая комната тамъ же.

Входитъ Гамлетъ.

   ГАМ. Прибранъ какъ нельзя лучше.
   РОЗ. и ГИЛ. (За сценой). Гамлетъ! принцъ Гамлетъ!
   ГАМ. Тише! что это за крики?-- Кто зоветъ Гамлета? Я! идутъ сюда.

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

   РОЗ. Что сдѣлали вы, принцъ, съ трупомъ?
   ГАМ. Предалъ праху, которому сродни вѣдь онъ.
   РОЗ. Скажите же гдѣ, чтобъ мы могли перенести его въ часовню.
   ГАМ. Не думайте.
   РОЗ. Чего же?
   ГАМ. Чтобы я, умѣя хранить вашу тайну, не съумѣлъ сохранить своей. Кромѣ того, что же и отвѣчать королевскому сыну на вопросъ губки?
   РОЗ. Принимаете вы меня за губку, принцъ?
   ГАМ. Да, любезнѣйшій, за губку, всасывающую въ себя милости, награды, приказы короля. Но такіе прислужники полезны королю всего больше подъ конецъ; онъ бережетъ ихъ, какъ обезьяна за щекою первый кусокъ, чтобъ проглотить его послѣднимъ; понадобится ему всосанное вами, онъ только пожметъ васъ, и вы, губка, опять сухохоньки.
   РОЗ. Я не понимаю васъ, принцъ.
   ГАМ. Очень радъ; плутоватое слово спитъ въ глупомъ ухѣ.
   РОЗ. Принцъ, вы должны сказать намъ гдѣ тѣло, и отправиться вмѣстѣ съ нами къ королю.
   ГАМ. Тѣло при королѣ, по король не при тѣлѣ. Король есть нѣчто --
   ГИЛ. Нѣчто, принцъ?
   ГАМ. Изъ ничего; ведите меня къ королю. Прячься лиса, и всѣ за нею {Названіе дѣтской игры въ родѣ гулючекъ.}. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Другая комната тамъ же.

Входитъ Король со свитою.

   КОР. Я послалъ отыскать и его и трупъ. Свобода его опасна; но подвергнуть его всей строгости закона мы не можемъ; онъ такъ любимъ безсмысленной толпой, которая любитъ глазами, не разсудкомъ; а гдѣ это такъ, видятъ только кару виновнаго -- вины же никогда не видятъ. Чтобы уладить все мирно, внѣзапная эта отправка его должна казаться давно обдуманнымъ рѣшеніемъ; болѣзни отчаянныя излѣчиваютъ и средства только отчанныя, или ужь ничто.

Входитъ Розенкранцъ.

   Ну что?
   РОЗ. Куда дѣвалъ онъ трупъ, мы никакъ не могли добиться.
   КОР. Гдѣ же онъ самъ?
   РОЗ. Въ сосѣдней комнатѣ, подъ стражей, въ ожиданьи вашихъ приказаній.
   КОР. Ввести.
   РОЗ. Гильденштернъ, введите принца.

Входятъ Гамлетъ и Гильденштернъ.

   КОР. Гдѣ Полоній, Гамлетъ?
   ГАМ. На ужинѣ.
   КОР. Какъ на ужинѣ? Гдѣ же?
   ГАМ. Не тамъ, гдѣ онъ ѣстъ, а гдѣ его ѣдятъ; общество лакомыхъ червей {Въ прежнихъ изданіяхъ: of politick worms... По Колльеру: of palated worms...} только что принялось за него. Червь -- единственный монархъ всего съѣдобнаго; мы откармливаемъ всевозможныхъ животныхъ, чтобъ откормить себя, и сами откармливаемъ себя для червей. Жирный король и тощій нищій разныя только подачи, два только блюда къ одному столу; конецъ это всего.
   КОР. Увы!
   ГАМ. Можно удить рыбу на червя, покушавшаго короля, и кушать рыбу, съѣвшую червя этого.
   КОР. Что хочешь ты сказать этимъ?
   ГАМ. Хочу только показать, какъ король можетъ путешествовать по кишкамъ нищаго.
   КОР. Гдѣ Полоній?
   ГАМ. На небѣ; пошлите туда справиться; не найдетъ его вашъ посланный тамъ, ищите въ другомъ мѣстѣ ужь сами. Впрочемъ, не найдете его въ теченіи этого мѣсяца -- обнюхаете, всходя по ступенямъ въ сѣни.
   КОР. (Нѣкоторымъ изъ свиты.) Поищите его тамъ. (Нѣкоторые изъ свиты уходятъ.)
   ГАМ. Не уйдетъ, дождется вашего прихода.
   КОР. Гамлетъ, твое дѣло -- для твоей же собственной безопасности, о которой мы столько же заботимся, сколько и скорбимъ о томъ, что ты сдѣлалъ,-- требуетъ чтобъ ты немедленно удалился отсюда, и потому сберись. Корабль снаряженъ ужь, вѣтеръ благопріятенъ, спутники ждутъ, готово все къ твоему отъѣзду въ Англію.
   ГАМ. Въ Англію?
   КОР. Да, Гамлетъ.
   ГАМ. Хорошо.
   КОР. Что хорошо, ты вполнѣ бы убѣдился, еслибъ зналъ наши намѣренія.
   ГАМ. Я вижу херувима, который видитъ ихъ.-- Чтожь, ѣдемъ въ Англію!-- Прощайте, любезная матушка.
   КОР. Твои любящій отецъ, Гамлетъ.
   ГАМ. Матушка; отецъ и мать -- вѣдь мужъ и жена, а мужъ и жена -- одно тѣло, и потому -- матушка. Ѣдемъ въ Англію. (Уходитъ.)
   КОР. Ступайте за нимъ слѣдомъ; постарайтесь поскорѣй завлечь на корабль; не останавливайтесь ничѣмъ -- мы хотимъ чтобы онъ непремѣнно нынче же отправился. Все, что еще для этого дѣла нужно, сдѣлано и запечатано; прошу, поспѣшите. (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ.) Ну, дорожишь ты, Англія, нашей дружбой -- а дорожить ею, кажется, достаточно научило уже тебя наше могущество, потому что болятъ, красны еще рубцы, надѣланные датскими мечами и страхъ твой платитъ еще должную намъ дань уваженія,-- ты не пренебрежешь нашимъ царскимъ, такъ ясно въ письмахъ выраженнымъ желаніемъ, чтобы Гамлетъ немедленно былъ преданъ смерти. Исполни это, Англія; какъ изнурительная горячка свирѣпствуетъ онъ въ крови нашей, и ты должна изцѣлить меня. Пока не узнаю что исполнено -- ничто не можетъ меня радовать. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Равнина въ Даніи.

Входитъ Фортинбрасъ сз войскомъ.

   ФОР. Ступайте, капитанъ, передайте мой привѣтъ королю Даніи и скажите ему, что, съ его позволенія, Фортинбрасъ проситъ обѣщаннаго пропуска черезъ его королевство. Гдѣ найти насъ вы знаете. Угодно что отъ насъ его величеству -- мы сами засвидѣтельствуемъ ему наше почтеніе. Такъ и скажите ему.
   КАП. Будетъ все исполнено.
   ФОР. Съ Богомъ, впередъ. (Уходитъ съ войскомъ.)

Входятъ Гамлетъ, Розенкранцъ, Гильденштернъ и другіе.

   ГАМ. Скажите, почтеннѣйшій, что это за войско?
   КАП. Норвежское.
   ГАМ. Куда же, смѣю спросить, идетъ оно?
   КАП. На Польшу.
   ГАМ. А кто предводительствуетъ имъ?
   КАП. Фортинбрасъ, племянникъ престарѣлаго короля Норвегіи.
   ГАМ. И на самую Польшу, или только на пограничную часть ея идетъ онъ?
   КАП. Сказать правду, безъ всякихъ преувеличеній, мы идемъ завоевывать клочекъ земли доходный только именемъ. И пяти, да и пяти дукатовъ не далъ бы я за наемъ его. Не принесетъ онъ больше ни Норвегіи, ни Польшѣ, еслибъ и совсѣмъ его продали.
   ГАМ. Въ такомъ случаѣ Польша и защищать его не станетъ.
   КАП. Станетъ, заняла ужь войскомъ.
   ГАМ. И двѣ тысячи душъ и двадцать тысячь дукатовъ не рѣшатъ этого спора о соломинкѣ; нарывъ это чрезмѣрнаго благоденствія и мира, прорывающійся внутрь, ничѣмъ наружнымъ не объясняющій отчего человѣкъ умираетъ.-- Покорнѣйше благодарю васъ.
   КАП. Да хранитъ васъ Богъ. (Уходитъ.)
   РОЗ. Угодно вашему высочеству продолжать путь?
   ГАМ. Идите; я сейчасъ догоню васъ. (Розенкранцъ и Гильденштернъ уходятъ.) Какъ все меня обвиняетъ и пришпориваетъ мое мщеніе! Что же такое человѣкъ, если главныя его блага и занятія только ѣда да сонъ? животное, не болѣе. А создавшій насъ съ такимъ широкимъ пониманіемъ, глядящими и впередъ и назадъ, даровалъ намъ эту способность и умъ богоподобный ужь конечно не для того, чтобъ они плесневѣли въ насъ безъ всякаго употребленія. Не знаю, животная ли забывчивость, или какое-нибудь трусливо-совѣстливое раздумье объ исходѣ -- раздумье, въ которомъ, разсѣки его на четверо, окажется только доля смысла и непремѣнно три трусости,-- заставляетъ меня доселѣ повторять: надо это сдѣлать, тогда какъ имѣю и поводъ, и желанье, и силы и средства сдѣлать это? Примѣры, какъ земля бросающіеся въ глаза, побуждаютъ меня; вотъ, хоть это войско, такъ многочисленное и могучее, ведомое юнымъ принцемъ: вдохновенный божественнымъ честолюбіемъ, онъ смѣется надъ невѣдомымъ исходомъ, подвергая смертное и невѣрное всевозможнымъ опасностямъ и смерти изъ за какой-нибудь яичной скорлупы. Быть истинно великимъ -- не возставать, конечно, безъ достаточнаго повода, но вмѣстѣ съ тѣмъ и бороться за соломенку, когда задѣта честь. А я! у меня умерщвленъ отецъ, мать опозорена, столько побужденій ума и крови -- и все это спитъ во мнѣ, тогда какъ, къ стыду моему, вижу неизбѣжную смерть двадцати тысячъ человѣкъ, изъ-за мечты, изъ-за призрака славы, спѣшащихъ въ могилы, какъ на постели, дерущихся за клочекъ земли, на которомъ имъ всѣмъ и не умѣститься, котораго не хватитъ и на могилы убитыхъ!-- О, отнынѣ всѣ мои помыслы будутъ кровавы, иль совсѣмъ ничтожны!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 5.

Эльзиноръ. Комната во дворцѣ.

Входятъ Королева, Гораціо и Придворный.

   Королева. Не хочу и говорить съ ней.
   ПРИД. Проситъ неотступно; она рѣшительно внѣ себя; нельзя не снизойти къ ея разстройству. королева. Чего жь хочетъ она?
   ПРИД. Говоритъ много объ отцѣ, что слышала будто свѣтъ коваренъ; плачетъ, бьетъ себя въ грудь; раздражается вздоромъ; говоритъ вообще темно, на половину безсмысленно. Въ рѣчахъ ея нѣтъ, конечно, ничего, но самая безсвязность ихъ заставляетъ слушателей дѣлать разныя заключенія; они догадываются, толкуютъ ихъ, каждый на свой ладъ. Сопровождаемыя жестами, подмигиваньемъ, киваньемъ, онѣ въ самомъ дѣлѣ могутъ навесть на мысль, что въ нихъ есть что-то, хоть и неопредѣленное, но ужасное.
   ГОР. Вамъ не худо поговорить съ ней, потому что въ людяхъ неблагонамѣренныхъ она дѣйствительно можетъ возбудить весьма дурныя предположенія.
   КОРОЛЕВА. Введите ее. (Гораціо уходитъ.) Больной душѣ моей -- таково ужь свойство грѣха,-- всякая бездѣлица кажется прологомъ какого-нибудь страшнаго несчастія; преступленіе такъ глупо подозрительно, что, страшась измѣны, само же себѣ и измѣняетъ.

Гораціо возвращается съ Офеліей, помѣшанной.

   ОФЕЛ. Гдѣ же прекрасная королева Даніи?
   КОРОЛЕВА. Что съ тобой, Офелія?
   ОФЕЛ. (Поетъ):
   
   Друга сердца твоего
             Мнѣ узнать по чемъ?
   Пилигримомъ онъ одѣтъ,
             Въ шляпѣ и съ жезломъ.
   
   КОРОЛЕВА. Къ чему эта пѣсня, милая?
   ОФЕЛ. А вотъ, послушайте. (Поетъ):
   
   Умеръ, умеръ милый твой,
             Умеръ и зарытъ;
   Травка выросла надъ нимъ,
             Камнемъ онъ прикрытъ.
   
   О -- охъ!
   КОРОЛЕВА. Полно, Офелія --
   ОФЕЛ. Нѣтъ, прошу, слушайте. (Поетъ):
   
   Въ бѣломъ саванѣ, въ вѣнкѣ --

Входитъ Король.

   КОРОЛЕВА. Посмотри, мой другъ.
   ОФЕЛ. (Продолжая пѣть):
   
             Легъ онъ на покой;
   Лились слезы на него
             Теплою росой.
   
   КОР. Какъ твое здоровье, милая Офелія?
   ОФЕЛ. Хорошо, Господь да наградитъ васъ! Говорятъ, сова была дочерью хлѣбника {Есть легенда, что Спаситель обратилъ дочь одного хлѣбника въ сову, за скупость ея.}. Боже, мы знаемъ, что мы такое, но не знаемъ чѣмъ можемъ быть. Да будетъ же Господь и за вашей трапезой.
   КОР. Все думы объ отцѣ.
   ОФЕЛ. Прошу не будемъ говорить объ этомъ; а спросятъ васъ что это значитъ, скажите вотъ что: (Поетъ)
   
   Валентиновъ день сегодня!
             Утромъ, самымъ раннимъ,
   Къ твоему окну пришла и
             Валентиной быть твоей.
   
   Онъ вскочилъ, одѣлся живо,
             Дверь ей быстро отворилъ,
   Ввелъ ее къ себѣ дѣвицей --
             Не дѣвицей отпустилъ.
   
   КОР. Прекрасная Офелія?
   ОФЕЛ. Въ самомъ дѣлѣ, скажите! и безъ клятвъ -- я докончу. (Поетъ):
   
   Стыдъ, не правда ль? призываю
             Всѣхъ въ свидѣтели святыхъ!
   Таковы, знать, всѣ мущины --
             Тѣмъ позорнѣе для нихъ.
   
   Ты хотѣлъ на мнѣ жениться,
             Говоритъ ему она.
   И женился бъ, еслибъ, помнишь,
             Не пришла ко мнѣ сама.
   
   КОР. Давно она въ такомъ состояніи?
   ОФЕЛ. Надѣюсь все еще уладится. Надо быть терпеливымъ; вотъ, никакъ только не могу не плакать, когда подумаю, что его хотятъ положить въ холодную землю. Вратъ узнаетъ это, и я благодарю васъ за добрый совѣтъ вашъ.-- Подавайте жь мою карету! Покойной ночи, прекрасныя дамы; покойной ночи, мои добрыя, покойной, покойной ночи. (Уходите.)
   КОР. (Гораціо). Ступайте за ней слѣдомъ; охраняйте ее, прошу, какъ можно бдительнѣй. (Гораціо уходитъ.) Это ядъ жестокой скорби; все это отъ смерти отца. О, Гертруда, Гертруда, приходятъ бѣды -- приходятъ онѣ не одиночными шпіонами, а толпами. Сперва убійство ея отца, за тѣмъ отъѣздъ твоего сына, неистоваго творца своего, вполнѣ справедливаго, изгнанья; народъ возмущенъ, опасенъ предположеніями, толками о смерти добраго Полонія, и мы поступили страшно необдумаино, схоронивъ его тайно; бѣдная Офелія отрѣшена отъ самой себя и здраваго разсудка, безъ котораго мы просто картинки, или животныя. Наконецъ, что равняется совокупности всего этого -- ея братъ возвратился тайно изъ Франціи, откармливаетъ дивованье свое, скрывается въ тучахъ, и нѣтъ у него недостатка въ наушникахъ, способныхъ заразить его слухъ чумными разсказами о смерти его отца, въ которыхъ, по бѣдности матеріала, не посовѣстятся обвинять и насъ. Все это, любезная Гертруда, какъ убійственная пушка, наноситъ мнѣ столько, излишнихъ даже, смертельныхъ рань. (Шумъ за сценой.)
   КОРОЛЕВА. Боже! что это за шумъ тамъ?
   КОР. Эй! гдѣ мои швейцары {Во многихъ старыхъ піесахъ тѣлохранители королей называются Швейцарами безъ всякаго отношенія къ національности.}? Сказать, чтобъ охраняли двери.

Входитъ поспѣшно Придворный.

   Что тамъ такое?
   ПРИД. Спасайтесь, государь; и вздымающійся океанъ не поглощаетъ отмѣлей такъ стремительно быстро, какъ юный Лаертъ, во главѣ буйной толпы, превозмогаетъ вашихъ служителей. Толпа зоветъ его королемъ, и какъ будто міръ только начался, древность забыта, невѣдомы и обычаи, эти скрѣпители и опоры всякаго провозглашенія -- оретъ себѣ: избираемъ мы; Лаертъ будетъ королемъ! и шапки, руки, языки возносятъ къ самому небу: Лаертъ будетъ королемъ, Лаертъ король!
   КОРОЛЕВА. Какъ радостно лаютъ они по ложному слѣду. О, гадкія датскія собаки, сбились вы въ противную сторону. (Шумъ за сценой усиливается.)
   КОР. Двери выломаны.

Вбѣгаетъ Лаертъ съ обнаженнымъ мечемъ и за нимъ Датчане.

   ЛАЕР. Гдѣ король?-- Друзья, останьтесь вы за дверьми.
   ДАТЧАНЕ. Нѣтъ, мы съ тобой.
   ЛАЕР. Прошу, предоставьте уже мнѣ.
   ДАТЧАНЕ. Хорошо, хорошо.
   ЛАЕР. Благодарю васъ, стерегите двери. (Датчане уходятъ.) О, гнусный король, отдай мнѣ отца моего.
   КОРОЛЕВА. Успокойся, любезный Лаертъ.
   ЛАЕР. Каждая успокоившаяся капля моей крови провозгласитъ меня незаконнорожденнымъ, назоветъ отца рогоносцемъ, заклеймитъ чистое, цѣломудренное чело вѣрной моей матери потаскушкой.
   КОР. Что побуждаетъ тебя, Лаертъ, къ такому страшному возстанію?-- Оставь его, Гертруда; за насъ не бойся; король огражденъ такой божественностью, что измѣна можетъ только поглядывать на то, чего бы ей хотѣлось, не осуществляя желаемаго.-- Скажи, Лаертъ, что разожгло тебя такъ?-- Не мѣшай ему, Гертруда.-- Говори же.
   ЛАЕР. Гдѣ отецъ мой?
   КОР. Умеръ.
   КОРОЛЕВА. Но не отъ него.
   КОР. Пусть спрашиваетъ,
   ЛАЕР. Отчего жь умеръ онъ? Морочить я не позволю себя. Въ адъ долгъ подданнаго! клятвы къ чернѣйшему изъ дьяволовъ! совѣсть, милосердіе въ преисподнюю! не убоюсь и осужденія на вѣчныя муки. Дошелъ до того, что вполнѣ равнодушенъ и къ тому и къ этому свѣту, пусть будетъ, что будетъ; только мести за отца, полнѣйшей мести жажду я.
   КОР. Кто же остановитъ тебя?
   ЛАЕР. Кромѣ моей воли, ни даже вся вселенная. Что же до средствъ моихъ -- буду такъ ими хозяйничать, что и немногимъ добьюсь многаго.
   КОР. Любезный Лаертъ, желая узнать истину о смерти отца, такъ любимаго, хочетъ твое мщеніе и за тѣмъ, какъ узнаешь ее, заставить платиться и друзей и враговъ, и выигравшихъ и проигравшихъ?
   ЛАЕР. Никого, кромѣ враговъ его.
   КОР. Хочешь, стало, знать ихъ?
   ЛАЕР. Друзьямъ же его широко разверзну я мои объятія, и какъ нѣжный, жертвующій собою пеликанъ, насыщу ихъ моею кровью.
   КОР. Вотъ, теперь ты говоришь, какъ слѣдуетъ доброму сыну и истинному дворянину. Что я не виновенъ въ смерти твоего отца и сильно скорблю о ней, это будетъ тебѣ такъ же ясно, какъ день глазамъ.
   ДАТЧАНЕ. (За сценой). Впустите ее.
   ЛАЕР. Это что? что это за шумъ тамъ?

Входитъ Офелія, все въ помѣшательствѣ;.

   О, зной, изсуши мозгъ мои! слезы, въ семь разъ солонѣйшія, выѣшьте чувства и способности глазъ!-- Сумасшествіе твое, клянусь небомъ, будетъ оплачиваться на вѣсъ, пока наша чашка не наклонитъ стрѣлки. О, роза мая! дѣва-прелесть, добрая сестра моя, милая Офелія!-- О, Боже! возможно ли чтобъ и умъ юной дѣвы былъ такъ же смертенъ, какъ жизнь старика? Природа удивительно нѣжна въ любви, и изъ нѣжности посылаетъ какую-нибудь драгоцѣнную часть самой себя за тѣмъ что любитъ.
   ОФЕЛ. (Поетъ):
   
   Не закрывши лица его въ гробѣ несли;
             О горе, горькое горе!
   И слезы въ могилу ручьями текли --
             Прощай, мой голубчикъ!
   
   ЛАЕР. И въ здравомъ умѣ, побуждая ко мщенію, ты не возбудила бы такъ.
   ОФЕЛ. Вамъ надо пѣть: "Долой, такъ долой, коль зовете долой". О, какъ идетъ къ этому припѣвъ этотъ. Вѣдь это гнусный управитель похитилъ дочь своего господина.
   ЛАЕР. Этотъ вздоръ важнѣе дѣла.
   ОФЕЛ. Вотъ розмаринъ -- это для памяти; смотри же, помни, мой милый; а вотъ и анютины-глазки -- это для думъ.
   ЛАЕР. Поучаетъ и въ сумасшествіи; думы и память снабжены.
   ОФЕЛ. Вотъ укропъ для васъ, и колокольчики;-- вотъ для васъ рута; вотъ и для меня немножко; мы можемъ называть ее и травкой воскресной благодати,-- вашу руту вы можете носить съ отмѣткой. Вотъ маргаритка; я дала бы вамъ и фіалокъ, да онѣ всѣ, какъ только мой отецъ умеръ, завяли {На языкѣ цвѣтовъ, который во времена Шекспира былъ въ большой модѣ, розмаринъ, подаваемый Офеліей Лаерту, означалъ постоянство; кромѣ того, ему прописывали силу укрѣплять память; укропъ же, который она подаетъ королю -- лесть и притворство, а колокольчики -- неблагодарность. Рута была эмблемой горя и называлась, кромѣ того, травкой благодати, потому что ей придавали способность возбуждать раскаяніе и исправлять пороки. Маргаритка же означала коварство, а фіалка -- вѣрность.}.-- Говорятъ, онъ хорошо скончался -- (Поетъ).
   
   Вѣдь милый мой Робинъ вся радость моя...
   
   ЛАЕР. Грусть, скорбь, страсть и самый адъ, она обращаетъ въ благодушіе и прелесть, ОФЕЛ. (Поетъ):
   
   Неужли жь онъ больше не вернется?
   Неужли жь онъ больше не вернется?
             Нѣтъ, нѣтъ, умеръ онъ,
             Легъ на вѣчный сонъ 1),
   Никогда ужь больше не вернется.
   
   Борода его бѣлѣй снѣга была,
   А волосы сѣды, какъ чесанный ленъ;
             Умеръ, умеръ онъ,
             Безполезенъ нашъ стонъ.
   Сжалься же, Боже, надъ его ты душой!
   1) Въ прежнихъ изданіяхъ: Go to thy death-bed... По Колльеру: Gone to his dealh-bed...
   
   И надъ душами всѣхъ христіанъ! молю объ этомъ Господа.-- Да будетъ Господь и съ вами! (Уходитъ танцуя.)
   ЛАЕР. Видишь ты это, о Боже!
   КОР. Лаертъ, мнѣ необходимо объясниться съ твоей скорбью; отказомъ ты нарушишь мое право. Поди, избери кого хочешь изъ мудрѣйшихъ друзей своихъ, и пусть они выслушаютъ и разсудятъ насъ. Найдутъ они меня, прямо или косвенно, виновнымъ -- отдаю тебѣ, въ вознагражденіе, наше королевство, корону, жизнь и все, что мы называемъ нашимъ; не найдутъ -- подари насъ терпѣніемъ, и мы, вмѣстѣ съ тобой, поищемъ полнаго тебѣ удовлетворенія.
   ЛАЕР. Да будетъ такъ. Родъ его смерти, тайные похороны -- ни трофеевъ, ни меча, ни доспѣховъ надъ костями его; ничего обычно почетнаго, торжественнаго,-- все это вопіетъ такъ громко, что долженъ требовать отчета.
   КОР. И дадутъ его, и пусть падаетъ роковый топоръ на виновнаго. Прошу, идемъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 6.

Другая комната тамъ же.

Входитъ Гораціо съ Служителемъ.

   ГОР. Кто же это хочетъ говорить со мной?
   СЛУЖ. Какіе-то матросы; говорятъ что у нихъ есть къ вамъ письмо.
   ГОР. Введи ихъ. (Служитель уходитъ.) Не знаю изъ какихъ странъ свѣта могутъ слать мнѣ привѣтъ, если это не Гамлетъ.

Входятъ Матросы.

   1 МАТ. Да благословитъ васъ Господь.
   ГОР. Да благословитъ онъ и тебя.
   1 МАТ. И благословитъ, если захочетъ. Вотъ письмо -- оно отъ посла, отправленнаго въ Англію,-- и къ вамъ, если вы, какъ мнѣ сказали, Гораціо.
   ГОР. (Читаетъ) "Гораціо, прочтешь эти строки, доставь какъ-нибудь этимъ малымъ доступъ къ королю; у нихъ есть письма и къ нему. И двумя днями не постарѣли мы еще на морѣ, какъ на насъ напалъ отлично вооруженный пиратъ. Зная что корабль нашъ слишкомъ тяжелъ на ходу, поневолѣ пришлось положиться на нашу храбрость; во время схватки я вскочилъ на ихъ бортъ, а они въ то же самое мгновеніе отцѣпились, и я, одинъ, сдѣлался ихъ плѣнникомъ. Они обращались со мною какъ великодушные разбойники, зная впрочемъ что дѣлаютъ; вотъ и мнѣ хочется услужить имъ. Доставятъ они королю посланныя мною письма -- спѣши ко мнѣ такъ, какъ спѣшилъ бы отъ смерти. Шепну тебѣ такія слова, отъ которыхъ ты онѣмѣешь, а они все слишкомъ еще легки для своего содержанія. Добрые эти матросы проводятъ тебя туда, гдѣ нахожусь теперь. Розенкранцъ и Гильденштернъ продолжаютъ путь въ Англію; есть что и о нихъ поразсказать тебѣ. Прощай; твой, какъ тебѣ извѣстно, Гамлетъ".-- Идемте, я помогу вамъ доставить ваши письма; передайте ихъ какъ можно скорѣе, чтобъ вести меня къ тому, кѣмъ присланы. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 7.

Другая комната тамъ же.

Входятъ Король и Лаертъ.

   КОР. Твоя совѣсть должна теперь скрѣпить мое оправданіе своей печатью и дать мнѣ мѣсто въ твоемъ сердцѣ, какъ другу; ты слышалъ, и ухомъ смышленнымъ, что убійца твоего отца замышлялъ собственно на мою жизнь.
   ЛАЕР. Это ясно. Скажите, однакоже, отчего же не преслѣдовали вы это дѣло, такъ преступное, такъ достойное казни, тогда какъ и собственная безопасность, и санъ, и благоразуміе, и все прочее такъ сильно побуждало васъ къ этому?
   КОР. По двумъ весьма достаточнымъ причинамъ, которыя тебѣ покажутся, можетъ быть, ничтожными, но для меня чрезвычайно важны. Королева, мать его, только имъ и живетъ, а я -- добродѣтель это, или кара, что бы тамъ ни было,-- я такъ съ ней связанъ душой и жизнью, что, какъ звѣзда движется только въ своей сферѣ, только ей и существую. Вторая же причина, почему я не хотѣлъ предать его суду общественному -- это сильная любовь къ нему простонародья; смывая всѣ его недостатки своимъ расположеньемъ, оно, какъ источникъ обращающій дерево въ камень, превратитъ и самыя его цѣпи въ доблесть; тутъ мои стрѣлы, слишкомъ легкія для такого вѣтра, вмѣсто того чтобъ попасть въ цѣль, воротились бы къ луку, ихъ пустившему.
   ЛАЕР. Я потерялъ, однакожь, благороднѣйшаго изъ отцевъ, погублена и сестра, стоявшая, по совершенствамъ -- если хвалы могутъ обращаться назадъ,-- единственной на вершинѣ всей современности. Но часъ мщенія придетъ таки.
   КОР. Не лишай себя изъ-за этого сна; не думай, что мы созданы изъ вещества такъ ужь вялаго и слабаго, что позволимъ опасности теребить нашу бороду, принимая это за шутку. Скоро ты услышишь болѣе. Я любилъ твоего отца, люблю и самого себя, и это, надѣюсь, заставитъ тебя понять --

Входитъ Придворный.

   Что тебѣ? что новаго?
   ПРИД. Письма отъ Гамлета, государь. Это къ вашему величеству, а это къ королевѣ.
   КОР. Отъ Гамлета? кто же принесъ ихъ?
   ПРИД. Говорятъ, какіе-то матросы; я самъ не видалъ ихъ; ихъ передалъ мнѣ Клавдій, а онъ получилъ ихъ отъ того, кто ихъ принесъ.
   КОР. Лаертъ, я прочту тебѣ. (Придворному) Оставь насъ. (Придворный уходитъ. Король читаетъ.) "Великій и могущественный, да будетъ тебѣ извѣстно, что я, нагой, высаженъ на берегъ твоего королевства. Завтра я попрошу позволенія узрѣть твои царственныя очи; и тутъ, вымоливъ прощеніе, разскажу причину моего внѣзапнаго и крайне страннаго возвращенія. Гамлетъ".-- Что же это значитъ? Возвратились и всѣ прочіе? или это какой нибудь обманъ, и ничего такого не бывало?
   ЛАЕР. Знаете вы его руку?
   КОР. Почеркъ Гамлета. Нагой,-- и вотъ, въ припискѣ: одинъ. Можешь ты что-нибудь мнѣ присовѣтовать?
   ЛАЕР. Я ничего тутъ не понимаю. Но пусть явится. Недугъ моего сердца оживляется и одной уже мыслью, что доживу до возможности сказать ему въ глаза: вотъ что ты сдѣлалъ!
   КОР. Если такъ, Лаертъ -- но какъ же этому такъ быть? какъ иначе?-- хочешь чтобъ я руководилъ тобой?
   ЛАЕР. Хочу, государь, если только не поведете къ миру.
   КОР. Къ твоему только собственному миру.-- Возвратится онъ вслѣдствіе нежеланія ѣхать и не захочетъ отправиться снова къ мѣсту своего назначенія -- у меня есть для него, вполнѣ уже обдуманная потѣха, которая непремѣнно погубитъ его; и смерть его не подниметъ ни самомалѣйшаго вѣтерка осужденія, даже сама мать оправдаетъ нашу продѣлку -- назоветъ ее случайностью.
   ЛАЕР. Государь, я готовъ слѣдовать вашимъ совѣтамъ, и тѣмъ охотнѣе, если устроите такъ, что я же и буду орудіемъ.
   КОР. Именно ты и будешь. Во время твоего путешествія было много у насъ о тебѣ разговоровъ, и при Гамлетѣ; особенно превозносили одно твое искусство, и всѣ другія твои дарованія, даже вмѣстѣ, не возбудили въ немъ такой зависти, какъ это одно, по моему самое ничтожное.
   ЛАЕР. Какое же?
   КОР. Простой оно бантикъ на шапкѣ юности, однакожь нужный; потому что легкая, щеголеватая одежда такъ же прилична молодости, какъ зрѣлому возрасту -- теплая, мѣховая, дающая и здоровье и важность. Мѣсяца два тому назадъ здѣсь былъ дворянинъ изъ Нормандіи. Видалъ я Французовъ, бывалъ противъ нихъ и въ походахъ -- хорошіе они наѣздники; но этотъ просто чародѣй: приросши къ сѣдлу, онъ заставлялъ свою лошадь дѣлать такія чудеса, какъ будто воплотился въ это благородное животное, составлялъ съ нимъ одно. Всѣ, какія я только могъ придумать, пріемы и продѣлки, были ничто передъ тѣмъ, что онъ дѣлалъ.
   ЛАЕР. Нормандецъ, говорите вы?
   КОР. Нормандецъ.
   ЛАЕР. Это непремѣнно Ламордъ.
   КОР. Онъ самый.
   ЛАЕР. Я знаю его; онъ дѣйствительно краса, бриліантъ всей націи.
   КОР. Разсказывая о тебѣ, онъ превозносилъ до небесъ твое искусство фехтовать, особенно шпагой; стоило бы посмотрѣть, говорилъ онъ, еслибъ нашолся человѣкъ, способный вступить съ тобой въ единоборство; клялся что фехтовальщики его націи, выступая противъ тебя, забывали всѣ пріемы, теряли ловкость, глазъ даже. Хвалы его отравили Гамлета такой завистью, что онъ безпрестанно высказывалъ желаніе, просилъ о скорѣйшемъ твоемъ возвращеніи, чтобъ съ тобой помѣриться. Вотъ, поэтому-то --
   ЛАЕР. Что жь поэтому, мой повелитель?
   КОР. Любилъ ты своего отца, Лаертъ? или ты, какъ изображеніе скорби, лице безъ сердца?
   ЛАЕР. Къ чему вы это спрашиваете?
   КОР. Нисколько не изъ предположенія что ты не любилъ отца своего, а потому что знаю, что любовь рождается временемъ и вижу на дѣлѣ, что время же и ослабляетъ пылъ и пламень ея. Въ самомъ пламени любви есть родъ свѣтильни иль нагара, который уменьшаетъ его; и ничто не бываетъ постоянно одинаково хорошимъ, потому что и хорошее, дѣлаясь черезъ-чуръ ужь полнокровнымъ, мретъ отъ своего же преизбытка. То, что намъ хотѣлось бы сдѣлать, надо дѣлать какъ только захотѣлось, потому что это хотѣлось бы измѣнчиво, и у него столько же послабленій и отсрочекъ, сколько языковъ, рукъ, случайностей; за тѣмъ и это надо -- вздохъ расточителя, тѣмъ и вредный что облегчаетъ. Коснемся же снова больнаго нашего мѣста. Гамлетъ возвращается; что предпримешь ты, чтобъ доказать что ты сынъ твоего отца не на словахъ только, а на самомъ дѣлѣ?
   ЛАЕР. Перехвачу ему горло и въ церкви.
   КОР. Никакое мѣсто не должно, конечно, защищать убійцу; нѣтъ для мщенія предѣловъ. Но для этого ты, любезный Лаертъ, сиди покойно въ своей комнатѣ. Гамлетъ, возвратившись, узнаетъ и о твоемъ возвращеніи; мы пустимъ въ ходъ хвалы твоему искусству, придадимъ двойной лоскъ славѣ, распространенной о тебѣ Французомъ; устроимъ наконецъ между вами состязаніе и будемъ держать закладъ, кто за него, кто за тебя. Беспечный, великодушный, чуждый всякаго лукавства, онъ не станетъ осматривать шпагъ; тебѣ будетъ легко выбрать шпагу съ концемъ не притупленнымъ и отплатить ему за твоего отца однимъ ловкимъ ударомъ.
   ЛАЕР. И отплачу; для этого удостою мою шпагу даже помазанія. Я какъ-то купилъ у одного странствующаго врача мазь, такъ смертоносную, что, погрузи только въ нее остріе, и при самомалѣйшей, сдѣланной имъ ранкѣ, царапинкѣ даже, никакая припарка, хотя бы она была составлена изъ всѣхъ цѣлительныхъ снадобій цѣлаго міра, не спасетъ уже отъ смерти. Намажу ею конецъ моей шпаги, чтобъ и въ случаѣ, если слегка только оцарапаю его -- и царапина была смертью.
   КОР. Обдумаемъ же все хорошенько; обсудимъ какъ время и средства могутъ намъ благопріятствовать. Не удастся это, проглянетъ наша цѣль сквозь дурное выполненіе -- лучше и не прибѣгать бы къ нему; необходимо, поэтому подкрѣпить его другимъ, способнымъ выручить, если это измѣнитъ. Постой!-- дай сообразить,-- мы держимъ торжественный закладъ о вашей ловкости,-- нашелъ. Когда задоръ состязанья, разгорячивъ васъ, возбудитъ жажду -- а для этого ты долженъ нападать какъ можно сильнѣй,-- и онъ попроситъ пить, у меня будетъ готовъ кубокъ, изъ котораго, прихлебни онъ только, и нашъ замыселъ -- хотя бы онъ и спасся какъ нибудь отъ твоего отравленнаго желѣза,-- удался. Но тише! что это за шумъ?

Входитъ Королева.

   Что скажешь, королева?
   КОРОЛЕВА. За горемъ горе по пятамъ; такъ быстро слѣдуютъ они другъ за другомъ.-- Лаертъ, твоя сестра утонула.
   ЛАЕР. Утонула? Гдѣ?
   королева. Тамъ есть ива, такъ нависшая надъ потокомъ, что сѣдая листва ея отражается его зеркальными струями; къ этой-то мнѣ пришла она съ фантастическими вѣнками изъ дикаго хрѣна, крапивы, маргаритокъ и ятрышника, который грубые пастухи называютъ такъ неприлично {Orchis morio mas -- растеніе это имѣетъ нѣсколько довольно неприличныхъ названій.}, а скромныя дѣвы -- перстами мертваго. И тутъ, взбираясь на нее, чтобъ развѣсить по склонившимся вѣтвямъ странные вѣнки свои, она стала на коварный сукъ, вдругъ переломившійся, и вѣнки, и она сама, все упало въ плачущій потокъ. Широко вздувшееся платье держало ее, точно сирену, нѣсколько мгновеній поверхъ воды, и все это время она пѣла отрывки старыхъ пѣсенъ, какъ несчастная, не понимающая бѣды своей, или какъ созданіе, родившееся съ этой стихіи и опять въ нее возвратившееся. Но долго это не могло продолжаться; одежда намокла и, отяжелѣвъ, потянула бѣдную отъ мелодическихъ ея пѣсней къ мутной смерти.
   ЛАЕР. И она утонула?
   КОРОЛЕВА. Утонула, утонула.
   ЛАЕР. Слишкомъ много и такъ воды надъ тобой, бѣдная Офелія, и потому не дамъ воли слезамъ; а все таки -- природа беретъ свое, что бы тамъ ни говорилъ стыдъ; выплачусь -- исчезнетъ и все, что есть во мнѣ женственнаго. Прощайте, государь; было у меня много словъ огненныхъ, и вспыхнули бъ они, не затопи ихъ эта глупость. (Уходитъ.)
   КОР. Пойдемъ за нимъ, Гертруда. Трудно было мнѣ укротить его бѣшенство; а теперь, боюсь, его возбудитъ это снова; идемъ, идемъ за нимъ. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Кладбище.

Входятъ два Могильщика съ лопатами.

   1 МОГ. Да развѣ того, кто умышленно искалъ спасенія, можно хоронить по христіански?
   2 МОГ. Сказано -- можно, такъ живо и копай ей могилу; слѣдователь осматривалъ ее и присудилъ ей христіанское погребеніе.
   1 МОГ. Да вѣдь это можно только въ случаѣ, если она утопилась для собственной своей защиты.
   2 МОГ. Такъ и нашли.
   1 МОГ. Непремѣнно se offendendo {Оскорбляя себя, вмѣсто se defendendo -- защищая себя.}; никакъ не иначе. Дѣло тутъ въ томъ: топлюсь я умышленно -- это составляетъ дѣяніе, а дѣяніе состоитъ изъ трехъ частей: дѣйствованія, дѣланія и совершенія; эрга {Вмѣсто ergo -- слѣдовательно, итакъ.} -- утопилась она умышленно.
   2 мог. Послушай однакожь --
   1 мог. Нѣтъ, позволь. Здѣсь вотъ вода -- хорошо; здѣсь человѣкъ -- хорошо; идетъ этотъ человѣкъ къ этой водѣ и топится, значитъ -- хочетъ, не хочетъ, а идетъ-то онъ, замѣть это; если же вода идетъ къ нему и топитъ его -- онъ не топится; эрга -- тотъ, кто неповиненъ въ своей собственной смерти, не сокращаетъ своей собственной жизни {
   Шекспиръ осмѣиваетъ здѣсь тонкости современной ему юридической логики. Полагаютъ что онъ воспользовался для этого процессомъ вдовы утопившагося сэръ Джемса Гэльсъ. Судья Вэльшъ разсуждаетъ въ этомъ процессѣ такъ: "Дѣяніе состоитъ изъ трехъ частей: первая -- это замышленіе, которое есть но что иное какъ обдумываніе и обсужденіе ума: слѣдуетъ или не слѣдуетъ уничтожать себя и какимъ способомъ можно это сдѣлать; вторая часть -- рѣшеніе, которое есть опредѣленіе ума уничтожить себя и именно тѣмъ или другимъ способомъ; третья часть -- совершеніе, которое есть исполненіе того, что умъ рѣшилъ сдѣлать. Совершеніе же состоитъ изъ двухъ частей -- начала и конца; начало есть приведеніе въ исполненіе дѣянія, причиняющаго смерть, а конецъ -- смерть, которая только слѣдствіе дѣянія и т. д.".-- Другіе судьи (въ томъ же процессѣ) нисколько не уступаютъ ни Вэльшу, ни даже могильщику. "Сэръ Джемсъ Гэльсъ", говорятъ они, "умеръ; какимъ же образомъ? можно отвѣтить -- чрезъ утопленіе. Кто жь утопилъ его? Сэръ Джемсъ Гэльсъ. Когда жь утопилъ онъ его? Когда былъ живъ еще. Такимъ образомъ, бывши еще живымъ, сэръ Джемсъ Гэльсъ умертвилъ сэръ Джемса Гэльсъ, и дѣйствіе живаго было смертью усопшаго. Здравый смыслъ требуетъ слѣдовательно наказанія за это преступленіе живаго, совершившаго его, а не мертваго" и т. д.}.
   2 МОГ. И это такъ по закону?
   1 МОГ. Но закону; по слѣдственному закону.
   2 МОГ. А по моему дѣло-то вотъ какъ: не будь она дворянка -- ее и не похоронили бы по христіански.
   1 МОГ. Оно, пожалуй итакъ; тѣмъ вотъ и обиднѣй, что знатнымъ и топиться-то, или вѣшаться въ этомъ мірѣ сподручнѣй, чѣмъ намъ, такимъ же христіанамъ.-- Давай-ка, однакожъ, лопату. Нѣтъ дворянина древнѣе садовника, землекопа и могильщика; они продолжаютъ ремесло Адама.
   2 МОГ. Да развѣ дворянинъ онъ былъ?
   1 МОГ. Первѣйшей еще руки.
   2 МОГ. Ну, ужь руки-то у него никакой и не бывало {Тутъ непереводимая игра значеніями слова arms -- гербъ, оружіе, руки.}.
   1 МОГ. Что жь ты, язычникъ что ли? Не понимаешь стало Писанія? Писаніе говоритъ: Адамъ копалъ; какъ же безъ руки-то копалъ бы онъ? Я вотъ задамъ тебѣ другой вопросъ; не отвѣтишь какъ слѣдуетъ, признайся --
   2 МОГ. Задавай.
   1 МОГ. Кто строитъ прочнѣе всякаго каменщика, корабельщика или плотника?
   2 МОГ. Да тотъ, кто строитъ висѣлицы; его постройка переживаетъ вѣдь тысячи жильцовъ.
   1 МОГ. Вотъ это мнѣ правится; висѣлица дѣлаетъ добро, но кому дѣлаетъ она добро? она дѣлаетъ добро тѣмъ, кто дѣлаетъ зло; и ты дѣлаешь вѣдь не доброе, говоря что висѣлица прочнѣе церкви; эрга -- висѣлица и тебѣ должна сдѣлать добро.-- Нѣтъ, давай другой отвѣтъ.
   2 МОГ. Кто строитъ прочнѣе каменьщика, корабельщика или плотника?
   1 МОГ. Да, скажи-ка, и гуляй себѣ.
   2 МОГ. А вотъ, скажу теперь.
   1 МОГ. Ну!

Входятъ Гамлетъ и Гораціо и останавливаются въ отдаленіи.

   2 МОГ. Нѣтъ, не знаю.
   1 МОГ. Такъ и не ломай же надъ этимъ головы своей; лѣнивый оселъ, сколько ни бей его, не прибавитъ шагу, а спросятъ тебя опять объ этомъ, скажи: могильщикъ; его дома простоятъ вѣдь до страшнаго суда.-- Сходи ка лучше въ корчму, да принеси кварту водки. (Второй могильщикъ уходитъ, а первый, копая могилу поетъ):
   
   Какъ былъ я молодъ и любилъ, любилъ,
             Казалось сладостнѣй всего
   Такъ тратить время да избытокъ силъ --
             Не зналъ умнѣй я ничего.
   
   ГАМ. Неужли же негодяй этотъ не понимаетъ что онъ дѣлаетъ -- поетъ, копая могилу?
   ГОР. Привычка сдѣлала его равнодушнымъ къ этому занятію.
   ГАМ. Да, въ рукѣ мало работающей чувство, разумѣется, тоньше.
   1 МОГ. (Поетъ):
   
   А какъ старость воровски подкралась,
             Какъ попалъ я въ лапы къ ней --
   Сѣлъ я на мель, и со мной осталась
             Только память прежнихъ дней.

(Выбрасываетъ черепъ.)

   ГАМ. Въ этомъ черепѣ былъ языкъ, и онъ могъ нѣкогда пѣть; какъ швырнулъ его бездѣльникъ, какъ будто это челюсть Каина, перваго убійцы! Можетъ быть, оселъ помыкаетъ это головой политика, мечтавшаго провести и самого Господа -- вѣдь это возможно?
   ГОР. Очень возможно.
   ГАМ. Или придворнаго, восклицавшаго: здравствуйте, мой почтеннѣйшій! какъ поживаете, мой любезнѣйшій?-- или господина такого-то, превозносившаго лошадь господина такого-то, задумавъ выпросить ее -- вѣдь и это можетъ быть?
   ГОР. Весьма.
   ГАМ. И теперь она собственность господина червя, обглодана, и бьетъ ее по скуламъ заступъ могильщика. Какое чудное превращеніе -- еслибъ только могли подсмотрѣть его. Неужели, по своему образованію, кости эти годны только на игру въ шары? ноютъ отъ этого и мои кости.
   1 МОГ. (Поэтъ):
   
   Аль кирки желѣзной, да лопаты,
             Да савана простова,
   Да ямы, вырытой изъ платы,
             Для гостя нѣтъ такова?

(Выбрасываетъ еще черепъ.)

   ГАМ. Еще; почему же этотъ не можетъ быть черепомъ законника? Гдѣ же теперь его тонкости, его крючки, придирки, иски? Зачѣмъ же позволяетъ онъ теперь этому мужлану бить себя по башкѣ грязной лопатой, не грозитъ привлеченіемъ къ суду? Можетъ быть, въ свое время онъ былъ и большимъ пріобрѣтателемъ земель по записямъ, крѣпостямъ, закладнымъ, долговымъ обязательствамъ; неужли же, въ концѣ концовъ, всѣ его закладныя и записи не упрочили за нимъ ничего, кромѣ грязи, набившейся въ хитрый его черепъ? неужли же и всѣ его крѣпости не могли закрѣпить за нимъ болѣе клочка, и въ длину и въ ширину, не большаго двухъ какихъ нибудь договорныхъ грамотъ? Даже акты, укрѣплявшіе за нимъ земли его, едва ли умѣстятся въ этомъ ящикѣ, и не прибавится ничего самому владѣльцу ихъ?
   ГОР. Ни вершка.
   ГАМ. Пергаментъ приготовляютъ изъ бараньей вѣдь кожи?
   ГОР. И изъ телячьей.
   ГАМ. Бараны же и телята всѣ, ищущіе въ немъ обезпеченія. Заговорю съ нимъ.-- Чья это могила, любезный?
   1 МОГ. Моя. (Поетъ):
   
   Да ямы, вырытой изъ платы,
             Для гостя нѣтъ такова?
   
   ГАМ. Ужь не потому ли, что забрался въ нее?
   1 МОГ. Вы вотъ не забрались въ нее -- ну, она и не ваша; а я и не забрался въ ней, а она все таки моя.
   ГАМ. Ты заврался въ ней, утверждая что твоя она; вѣдь она для мертваго, а не для живаго, стало -- чистѣйшее вранье это.
   1 МОГ. И преживое; вѣдь какъ разъ вотъ къ вамъ опять и перескочитъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова lie -- находиться, лежать, лгать, ложь.}.
   ГАМ. Какому жь это мужу роешь ты ее?
   1 МОГ.
   Никакому.
   ГАМ. Такъ какой же женщинѣ?
   1 МОГ. Никакой.
   ГАМ. Кому жь наконецъ?
   1 МОГ. А тому что было женщиной, да и умерло -- упокой ея душу Господи.
   ГАМ. Какъ этотъ бездѣльникъ придирчивъ; съ нимъ надо говорить очень опредѣленно, а то замучитъ двусмысленностями. Въ эти три года, Гораціо, все такъ изострилось, что и носокъ мужика до того придвинулся къ пяткѣ придворнаго, что бередитъ ея разсѣдины {Мода на башмаки съ длинными, заостренными носками дошла, съ 1482 г., въ Англіи до того, что по невозможности, отъ чрезмѣрной длины, держаться, носокъ прикрѣплялся серебряной или золотой цѣпочкой къ колѣнкѣ.}. Давно ты могильщикомъ?
   1 МОГ. Да изъ всѣхъ дней года съ того, въ который покойный король Гамлетъ побѣдилъ Фортинбраса.
   ГАМ. Сколько же этому лѣтъ?
   1 МОГ. Не знаете? да каждый дуракъ скажетъ вамъ сколько. Это было въ тотъ самый день, въ который родился молодой Гамлетъ, тотъ самый, что сошелъ вотъ съ ума и отосланъ въ Англію.
   ГАМ. Зачѣмъ же отослали его въ Англію?
   1 МОГ. Зачѣмъ? затѣмъ что съ ума сошелъ; тамъ онъ образумится, а если и не образумится -- тамъ это ничего.
   ГАМ. Отчего же?
   1 МОГ. Оттого что тамъ не будетъ это замѣтно; тамъ вѣдь всѣ такіе же, какъ онъ, сумасшедшіе.
   ГАМ. Какъ же сошелъ онъ съ ума?
   1 МОГ. Престранно, говорятъ.
   ГАМ. Какъ же странно?
   1 МОГ. Такъ, взялъ да и свихнулся.
   ГАМ. На чемъ же свихнулся онъ?
   1 МОГ. Да на своей, на датской землѣ. Тридцать вотъ ужь лѣтъ что я здѣсь могильщикомъ; былъ имъ мальчишкой еще.
   ГАМ. А какъ долго можетъ человѣкъ пролежать въ землѣ, прежде чѣмъ сгніетъ?
   1 МОГ. Если не сгнилъ еще передъ смертью -- какъ это частенько теперь доказывается любострастными трупами, едва-едва дотягивающими до погребенья,-- пролежитъ лѣтъ восемь, девять; кожевникъ непремѣнно девять.
   ГАМ. Отчего жь онъ дольше другаго?
   1 МОГ. Оттого что онъ такъ продубилъ свою кожу ремесломъ своимъ, что вода долго не беретъ ее; а вода, надо вамъ сказать, злѣйшій сокрушитель гадкихъ вашихъ труповъ. Вотъ этотъ черепъ -- этотъ черепъ пролежалъ ужь въ землѣ цѣлыхъ двадцать три года.
   ГАМ. Чей же это?
   1 МОГ. Безпутнѣйшаго бездѣльника; какъ бы вы думали, чей?
   ГАМ. Не знаю.
   1 МОГ. Проклятый -- провались онъ,-- вылилъ разъ цѣлую бутылку рейнскаго на мою голову. Этотъ черепъ, этотъ самый черепъ былъ черепомъ Іорика, шута королевскаго.
   ГАМ. Этотъ?
   1 МОГ. Этотъ самый.
   ГАМ. Покажи. (Взявъ черепъ) Увы, бѣдный Іорикъ!-- Я зналъ его, Гораціо; это былъ человѣкъ чрезвычайно остроумный, изумительно потѣшливый; тысячу разъ носилъ онъ меня на спинѣ своей; а теперь -- какъ отвратителенъ! мутитъ душу. Тутъ были губы, которыя я цѣловалъ незнаю какъ часто. Гдѣ же теперь остроты твои? твои прыжки? пѣсни? потѣшныя выходки, заставлявшія всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ помирать со смѣху? Не осталось ни одной, чтобъ насмѣяться надъ своимъ собственнымъ скаленьемъ? все утратилось. Ступай же теперь въ уборную красавицы, скажи ей, что, накладывай она румяны хоть на палецъ толщиною -- лице ея все-таки будетъ такимъ же, и заставь ее этимъ разсмѣяться.-- Скажи мнѣ одно, Гораціо.
   ГОР. Что, принцъ?
   ГАМ. Неужли и Александръ въ могилѣ былъ такимъ же?
   ГОР. Точнехонько такимъ же.
   ГАМ. И такъ же вонялъ? пфу! (Бросаетъ черепъ.)
   ГОР. Точно такъ же.
   ГАМ. На какія жь низкія употребленія могутъ нами воспользоваться, Гораціо! Почему же воображенію, выслѣживая благородный прахъ Александра, не найдти его наконецъ замазывающимъ втулочное отверстіе какой-нибудь бочки?
   ГОР. Такое выслѣживаніе было бы черезъ-чуръ ужь странно.
   ГАМ. Нисколько; до этого такъ легко дойдти безъ всякихъ натяжекъ, путемъ вѣроятностей, напримѣръ такъ: Александръ умеръ, Александръ похороненъ, Александръ превратился въ прахъ, прахъ -- въ землю, въ глину; почему же этой глиной, въ которую онъ обратился, не могли замазать и пивную бочку?
   
   И грозный Цезарь, обратившись въ прахъ,
             Теперь замазка дыръ въ стѣнахъ.
   И тотъ, кто міръ собою устрашалъ,
             Защитою отъ вѣтровъ сталъ!
   
   Но вотъ -- отойдемъ въ сторону,-- сюда идутъ король, королева, придворные. Кого это провожаютъ они, и такъ скромно? Это знакъ, что провожаемый, кто-нибудь изъ знатныхъ, самъ отчаянной рукой лишилъ себя жизни. Отойдемъ въ сторону, посмотримъ. (Отходятъ.)

Входитъ погребальная процессія: впереди Священники и другіе, потомъ носильщики съ тѣломъ Офеліи, за нимъ Лаертъ и траурная свита, а за нею Король съ Королевой и ихъ свита.

   ЛАЕР. Что же будетъ еще?
   ГАМ. Это Лаертъ, благороднѣйшій юноша.
   ЛАЕР. Что же еще?
   1 СВ. Похоронный обрядъ, на сколько намъ дозволено, совершенъ. Смерть ея сомнительна, и безъ высшаго, пересилившаго уставъ, повелѣнія лежать бы ей до страшнаго суда въ землѣ неосвященной, и черепки и камни проводили бы ее, вмѣсто молитвъ, въ могилу; а она удостоена и вѣнковъ дѣвичьихъ, и осыпанія дѣвственными цвѣтами и выноса съ погребальнымъ звономъ.
   ЛАЕР. И ничего больше?
   1 СВ. Ничего. Мы унизили бы обрядъ погребенія, еслибъ и для нея стали пѣть грустный requiem и другія заупокойныя молитвы, подобающія душамъ отошедшихъ съ миромъ.
   ЛАЕР. Опускайте жь ее въ землю, и да выростутъ изъ ея прекраснаго, дѣвственнаго тѣла благоухающія фіалки!-- А тебѣ, жестокосердый попъ, вотъ что скажу я: благодатнымъ будетъ сестра моя ангеломъ, тогда какъ ты будешь ревѣть въ преисподней.
   ГАМ. Какъ! прекрасная Офелія?
   КОРОЛЕВА. (Бросая цвѣты въ могилу). Прекрасное прекрасной. Прощай. Я надѣялась видѣть тебя женой моего Гамлета, думала осыпать ими не могилу, а брачное твое ложе, прекрасная дѣва.
   ЛАЕР. О, тройное горе десять разъ трижды да отяготѣетъ надъ проклятой головой того, чье гнусное дѣло лишило тебя свѣтлаго ума твоего!-- Погодите засыпать; дайте еще разъ обнять ее. (Соскакиваетъ въ могилу) Валите теперь землю на живаго и на мертвую, пока не сдѣлаете изъ этой плоскости гору, высшую маститаго Пеліона, или, касающейся небесъ, лазурной вершины Олимпа.
   ГАМ. (Подходя къ могилѣ). Кто высказываетъ тутъ такъ страшно горе свое? заклинаетъ скорбной рѣчью блуждающія звѣзды и заставляетъ ихъ останавливаться, какъ пораженныхъ изумленіемъ слушателей? это я, Гамлетъ датскій. (Соскакиваетъ въ могилу).
   ЛАЕР. (Бросаясь на него) Да возьметъ же сатана твою душу!
   ГАМ. Плохая это молитва. Прошу, отними твои пальцы отъ моей шеи; хоть я и не золъ, не пылокъ -- есть однакожь во мнѣ что-то опасное, чего должно страшиться твое благоразуміе. Прочь руки. (Они борются.)
   КОР. Разнимите ихъ.
   КОРОЛЕВА. Гамлетъ! Гамлетъ!
   ВСѢ. Господа!
   ГОР. Успокойтесь, добрый принцъ. (Ихъ разнимаютъ и они выскакиваютъ изъ могилы.)
   ГАМ. Нѣтъ, не перестану состязаться съ нимъ въ этомъ, пока не перестанутъ мои вѣки двигаться.
   КОРОЛЕВА. Въ чемъ же сынъ мой?
   ГАМ. Я любилъ Офелію; и любовь сорока тысячъ братьевъ, всѣхъ вмѣстѣ, не сравняется съ моею. -- Что хочешь ты для нея сдѣлать?
   КОР. Онъ помѣшанъ, Лаертъ.
   КОРОЛЕВА. Ради самого Бога, пощади его.
   ГАМ. Говори, что хочешь ты дѣлать? Хочешь плакать? хочешь биться? хочешь бѣсноваться {Въ прежнихъ изданіяхъ: woul't fast!... По Колльеру: woul't storm?...}? хочешь терзать себя, пить оцетъ, ѣсть крокодиловъ? И я сдѣлаю, сдѣлаю тоже {Въ прежнихъ изданіяхъ: I'll do't... По Колльеру: I'll do't; I'll do't...}.-- Пришелъ сюда выть? думаешь превзойти меня тѣмъ, что соскочилъ въ могилу, взывая чтобъ живаго зарыли съ нею?-- и я готовъ на то же. Хвастаешь горами -- пусть валятъ на насъ милліоны акровъ, пока громада эта не спалитъ вершины своей въ жгучемъ поясѣ и самая Осса не покажется передъ ней бородавкой! Вздумалъ величаться -- не уступлю и въ этомъ.
   КОР. Припадокъ это сумасшествія -- онъ скоро у него проходитъ.
   КОРОЛЕВА. И за тѣмъ онъ такъ тихъ и терпѣливъ, какъ голубка, согрѣвающая только что вылупившихся золотистыхъ птенцовъ своихъ.
   ГАМ. Скажи, что заставляетъ тебя такъ обращаться со мной? Я всегда любилъ тебя; но не въ томъ дѣло; пусть самъ Геркулесъ дѣлаетъ что можетъ -- кошка все-таки будетъ мяукать, дождется и песъ своей очереди. (Уходитъ.)
   КОР. Добрый Гораціо, ступай, прошу тебя, за нимъ. (Гораціо уходитъ. Лаерту) Усиль свое терпѣніе послѣднимъ нашимъ разговоромъ; мы свяжемъ наше дѣло съ этой схваткой.-- Любезная Гертруда, учреди какой-нибудь надзоръ за своимъ сыномъ.-- Живымъ украсится эта могила памятникомъ; настанетъ за тѣмъ и для насъ успокоенья часъ, а до того -- терпѣнье. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Зала въ замкѣ.

Входятъ Гамлетъ и Гораціо.

   ГАМ. Объ этомъ довольно; перехожу къ другому.-- Помнишь все, что было?
   ГОР. Помню ли, принцъ?
   ГАМ. Въ душѣ моей происходила какая-то борьба, не дававшая мнѣ заснуть; казалось, лежу я хуже, чѣмъ прикованные къ желѣзному пруту возмутившіеся матросы.-- Быстро -- и благословеніе быстротѣ этой,-- надо сознаться, что опрометчивость иногда полезнѣе и самыхъ обдуманныхъ плановъ, и это доказываетъ, что есть божество, которое обдѣлываетъ наши предначертанія, какъ бы мы грубо ни обтесали ихъ.
   ГОР. Нѣтъ сомнѣнія.
   ГАМ. Быстро вскочилъ я съ койки, накинулъ плащь и въ темнотѣ, ощупью отправился ихъ отыскивать; отыскалъ, взялъ порученное имъ письмо и возвратился въ свою каюту. Тутъ мои опасенія сдѣлали меня такъ смѣлымъ, что я, забывъ всякое приличіе, вскрылъ его, и нашелъ въ немъ, Гораціо,-- о, царственное бездѣльничество!-- прошпигованное разными, касающимися безопасности какъ Даніи, такъ и Англіи, доводами, представленіями меня какимъ-то злымъ духомъ, страшилищемъ,-- положительное требованіе тотчасъ же, не давая даже времени наточить топоръ, снести мнѣ голову.
   ГОР. Возможно ли?
   ГАМ. (Подавая ему письмо). Вотъ оно; можешь прочесть его на досугѣ.-- Разсказывать что сдѣлалъ я за тѣмъ?
   ГОР. Прошу.
   ГАМ. Осѣтенный такимъ образомъ бездѣльниками, я началъ піесу, прежде чѣмъ успѣлъ составить какой-нибудь къ ней прологъ: присѣлъ къ столу, сочинилъ другое письмо и отлично переписалъ его. До этого писать хорошимъ почеркомъ и я, какъ вся наша знать, считалъ унизительнымъ, старался всячески разучиться; но тутъ онъ оказалъ мнѣ существенную услугу. Хочешь знать, что написалъ я?
   ГОР. Скажите.
   ГАМ. Убѣдительнѣйшую просьбу короля -- если Англія дѣйствительно вѣрная его данница, если желаетъ, чтобъ дружба между ними процвѣтала, какъ пальма, если хочетъ, чтобъ миръ постоянно украшался вѣнкомъ изъ зрѣлыхъ колосьевъ, стоялъ запятой межъ ихъ пріязней, и много еще подобныхъ полновѣсныхъ если,-- тотчасъ же, по полученіи и прочтеніи этого письма, предать подателей его смерти безъ всякаго предварительнаго обсужденія, не давъ даже имъ покаяться.
   ГОР. Чѣмъ же запечатали вы его?
   ГАМ. И въ этомъ помогло мнѣ небо. Въ кошелькѣ моемъ оказалась печать моего отца, по которой вырѣзана государственная Даніи. Сложивъ это письмо точно такъ, какъ было сложено настоящее, я запечаталъ его, сдѣлалъ на немъ надпись, снесъ на мѣсто, и подлогъ остался незамѣченнымъ. На другой день произошла схватка съ пиратомъ; что же было за тѣмъ ты ужь знаешь.
   ГОР. И Гильденштернъ и Розенкранцъ отправились прямо на смерть.
   ГАМ. Чтожь, вѣдь они такъ добивались этого посольства. Не ляжетъ это на мою совѣсть; ихъ гибель -- слѣдствіе ихъ же собственнаго вмѣшательства. Бѣда слабымъ, когда попадутъ межъ безпощадно яростныхъ мечей могучихъ противниковъ.
   ГОР. Каковъ же король-то!
   ГАМ. Какъ ты думаешь? не время ли и не справедливо ли отплатить наконецъ, по заслугамъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: То quit him with this arm!... По Колліеру: То quit him with his own?...}, убійцѣ моего отца, развратителю моей матери, втершемуся между избраніемъ и моими надеждами, закинувшему уду даже на самую жизнь мою, и такъ еще вѣроломно? и не грѣхъ ли допускать, чтобы этотъ ракъ нашей жизни продолжалъ разъѣдать ее?
   ГОР. Его не замедлятъ извѣстить изъ Англіи, какъ исполнено его требованіе.
   ГАМ. Не замедлятъ; но промежутокъ мой, а покончить жизнь человѣка можно такъ же скоро, какъ и промолвить слово: разъ. Во всякомъ случаѣ, добрый Гораціо, мнѣ крайне досадно, что въ отношеніи къ Лаерту я такъ забылся, потому что въ картинѣ моего дѣла вижу снимокъ съ его; я вполнѣ цѣню его достоинства; только хвастливость его печали взбѣсила меня.
   ГОР. Тише, принцъ. Кто-то идетъ сюда.

Входитъ Осрикъ.

   ОСР. Привѣтствую, принцъ, возвратъ вашего высочества въ Данію.
   ГАМ. Покорнѣйше благодарю васъ.-- Знаешь ты водяную эту блоху?
   ГОР. Нѣтъ.
   ГАМ. Тѣмъ для тебя лучше, потому что ужь и знать его -- порокъ. У него много земель, и плодородныхъ; сдѣлай скота владыкой скотовъ, и ясли его придвинутся къ столу королевскому. Это сорока, но, какъ я сказалъ, обладающая большимъ пространствомъ грязи.
   ОСР. Дражайшій принцъ, еслибъ ваше высочество могли удосужиться -- я сообщилъ бы вамъ кое-что отъ его величества.
   ГАМ. Готовъ васъ выслушать съ полнѣйшимъ вниманіемъ. Да употребите же вашу шапку на то, для чего она сдѣлана; вѣдь для головы она.
   ОСР. Премного благодаренъ -- здѣсь такъ жарко.
   ГАМ. Что вы? очень, напротивъ, холодно; вѣтеръ съ сѣвера.
   ОСР. Оно дѣйствительно холодновато, принцъ.
   ГАМ. И все таки слишкомъ, кажется, душно, и жарко для моего сложенія.
   ОСР. Чрезвычайно, принцъ; такъ душно, какъ будто -- не знаю, право, какъ и выразить.-- Его величество, многоуважаемый принцъ, поручили мнѣ извѣстить васъ, что они держатъ за ваше высочество большой закладъ. Дѣло, изволите видѣть, вотъ въ чемъ --
   ГАМ. (Побуждая его надѣтъ шляпу). Прошу не забывайте --
   ОСР. Нѣтъ, право; такъ, право, мнѣ удобнѣй. Въ недавнемъ, ваше высочество, времени возвратился ко двору Лаертъ, дворянинъ, смѣю васъ увѣрить, совершеннѣйшій, преисполненный наипрекраснѣйшихъ дарованій, необычайно обходительный и представительный; отдавая ему должное, клянусь, нельзя не сказать что онъ образецъ, календарь свѣтскости; ваше высочество сами изволите увидать, что онъ совмѣщеніе всѣхъ, подобающихъ дворянину, доблестей.
   ГАМ. Описаніе его, достолюбезнѣйшій, ничего не утрачиваетъ въ устахъ вашихъ, хотя и знаю, что перечень всѣхъ его доблестей привелъ бы въ тупикъ ариѳметику памяти; во всякомъ случаѣ, принимая въ соображеніе высоту его полета, оно только поверхностное. Безъ всякаго хвалебнаго преувеличенія, я почитаю его душой громаднаго значенія, а то, чѣмъ онъ преисполненъ, такъ дороговизнѣннымъ, такъ рѣдкимъ, что, по истинѣ, равнаго ему можно найдти только въ его зеркалѣ; всякій же, кто вздумаетъ подражать ему, будетъ только тѣнью его, никакъ не больше.
   ОСР. Ваше высочество, выразились о немъ изумительно вѣрно.
   ГАМ. А побужденіе, почтеннѣйшій? къ чему облекаемъ мы этого дворянина въ наше, далеко грубѣйшее дыханіе?
   ОСР. Принцъ?
   ГОР. Не поймете ли на другомъ языкѣ? Поймете непремѣнно.
   ГАМ. Чего ради понадобилось имя этого дворянина?
   ОСР. Лаерта?
   ГОР. Кошелекъ его пустъ уже; всѣ золотыя слова истрачены.
   ГАМ. Да, его.
   ОСР. Я знаю, вы имѣете достаточныя уже свѣдѣнія --
   ГАМ. Желалъ бы, чтобъ вы знали это, хотя, правду сказать, ваше знаніе этого нисколько не возвеличило бъ меня.-- Далѣе, любезнѣйшій.
   ОСР. Вы имѣете достаточныя уже свѣдѣнія какъ совершененъ Лаертъ --
   ГАМ. Не дерзаю признаться въ этомъ, изъ боязни что это будетъ равняніемъ себя съ нимъ; вѣдь знать хорошо человѣка -- знать самого себя.
   ОСР. Я разумѣю, принцъ, въ искусствѣ владѣть оружіемъ; по тому, что о немъ повѣствуютъ -- нѣтъ ему въ этомъ искусствѣ подобнаго.
   ГАМ. Какимъ же это оружіемъ?
   ОСР. Шпагой и кинжаломъ.
   ГАМ. Не однимъ стало; далѣе.
   ОСР. Король, принцъ, держитъ шесть варварійскихъ коней; онъ же отвѣтствуетъ, какъ я слышалъ, шестью французскими шпагами и кинжалами со всѣми ихъ принадлежностями, какъ-то: перевѣзями, прицѣпками и прочимъ. Три снаряда, клянусь, очаровательны, удивительно соотвѣтствуютъ рукоятямъ; безподобнѣйшіе снаряды, чрезвычайно изящнаго устройства.
   ГАМ. Что же называете вы снарядами?
   ГОР. Я зналъ, что вамъ придется еще, прежде чѣмъ съ нимъ кончите, поучиться у него.
   ОСР. Снаряды, принцъ, пристежки портупеи {Hangers -- ремни, идущіе отъ портупеи спереди и сзади къ той части, въ которую всовывается шпага.}.
   ГАМ. Названіе это шло бы еще, еслибъ, вмѣсто шпагъ, мы носили съ боку пушки {Тутъ игра значеніями слова carriago -- держало, лафетъ.}; останемся пока при старомъ. Но къ дѣлу; шесть варварійскихъ копей, противъ шести французскихъ мечей, ихъ принадлежностей и трехъ изящнаго устройства снарядовъ -- рѣшительно французскій закладъ противъ датскаго. Изъ чего же это отвѣтствованіе, какъ вы выразились?
   ОСР. Король утверждаетъ, что изъ двѣнадцати ударовъ онъ не нанесетъ вашему высочеству болѣе трехъ; онъ же стоитъ на томъ, что изъ двѣнадцати нанесетъ непремѣнно девять, и споръ этотъ былъ бы рѣшенъ тотчасъ же, еслибъ ваше высочество соблаговолили отвѣтить.
   ГАМ. А что, если я отвѣчу -- нѣтъ?
   ОСР. Я разумѣю, принцъ, отвѣтить противопоставленіемъ ему вашей собственной особы.
   ГАМ. Я буду здѣсь; угодно королю -- это именно часъ моего отдыха,-- распорядитесь чтобъ принесли сюда шпаги, и если Лаертъ согласенъ, а король не перемѣнилъ своего желанія -- я выиграю для него закладъ, если смогу; не смогу -- выиграю для себя стыдъ и лишніе удары.
   ОСР. Такъ и доложить?
   ГАМ. Въ этомъ именно смыслѣ, съ какими вамъ угодно прикрасами.
   ОСР. Поручаю себя, принцъ, вашей милости.
   ГАМ. Вашъ, вашъ. (Осрикъ уходитъ.) Хорошо что поручаетъ себя самъ; никто другой не сдѣлалъ бы этого.
   ГОР. Полетѣла пигалица съ скорлупой на головѣ {Намекъ на колпакъ шутовъ и на повѣрье, что у пигалицы, когда она вылупится изъ яица, на головѣ остается еще часть скорлупы.}.
   ГАМ. Онъ и грудь матери непремѣнно привѣтствовалъ прежде, чѣмъ началъ сосать ее. Онъ, и многіе еще, того же помета, которыми, я знаю, бредитъ дрянной вѣкъ нашъ, пріобрѣли лишь лоскъ времени, лишь внѣшніе пріемы обращенія -- родъ пѣнистой смѣси, озадачивающей не однихъ глупыхъ, по и умныхъ; а дунь только, для провѣрки ихъ и пузыри полопались.

Входитъ Придворный.

   ПРИД. Его величество, узнавъ отъ юнаго Осрика, что вы, принцъ, ожидаете его въ этой залѣ, поручилъ мнѣ спросить -- угодно вашему высочеству сразиться съ Лаертомъ теперь же, или какъ-нибудь въ другое время?
   ГАМ. Я всегда вѣренъ моимъ рѣшеніямъ; они сообразуются съ желаніемъ его величества; угодно ему -- я готовъ тотчасъ же, или и въ другое время, разумѣется, если буду расположенъ такъ же, какъ теперь.
   ПРИД. Король, королева и весь дворъ будутъ здѣсь сейчасъ же.
   ГАМ. Милости просимъ.
   ПРИД. Королева желаетъ, чтобъ вы, принцъ, сказали нѣсколько дружескихъ словъ Лаерту прежде, чѣмъ сразитесь съ нимъ.
   ГАМ. Совѣтъ хорошій. (Придворный уходитъ.)
   ГОР. Проиграете вы, принцъ, закладъ.
   ГАМ. Не думаю; во время его бытности во Франціи я постоянно упражнялся; выиграю, благодаря этому, непремѣнно. Но ты не можешь себѣ представить, какъ тяжело у меня въ то же время на сердцѣ; да это ничего.
   ГОР. Однакожь, принцъ --
   ГАМ. Глупость; родъ предчувствія, способнаго встревожить развѣ женщину.
   ГОР. Противно что-нибудь душѣ вашей -- послушайтесь ея; я предупрежу ихъ приходъ, скажу что вы нерасположелы --
   ГАМ. Ни подъ какимъ видомъ; смѣюсь я надъ предчувствіями; безъ особой воли провидѣнія и воробей не гибнетъ. Теперь, такъ не въ грядущемъ; не въ грядущемъ, такъ теперь; не теперь, такъ въ грядущемъ -- все дѣло въ готовности. Никто не знаетъ вѣдь съ чѣмъ онъ разстается, что же за важность разстаться и заблаговременно.

Входятъ Король, Королева, Лаертъ, Свита и Служители съ рапирами.

   КОР. Ну, Гамлетъ, подойди же, возьми эту руку изъ нашихъ рукъ. (Соединяетъ его руку съ рукой Лаерта.)
   ГАМ. Прости мнѣ, любезный Лаертъ; я оскорбилъ тебя; но ты прости, какъ дворянинъ. Всему этому собранію извѣстно, да и ты, навѣрное, слышалъ, что я наказанъ тяжкимъ умственнымъ разстройствомъ. Все, что я сдѣлалъ, что такъ жестоко должно было возмутить тебя, твою честь, исключительность твоего положенія -- я объявляю во всеуслышаніе безуміемъ. Гамлетъ ли оскорбилъ Лаерта? Никакъ не Гамлетъ. Если Гамлетъ, отрѣшенный отъ себя, не бывъ самимъ собою, оскорбляетъ Лаерта -- это дѣлаетъ не Гамлетъ. Гамлетъ отрицаетъ это. Такъ кто же? Его безуміе. А если такъ, то и самъ Гамлетъ оскорбленъ не менѣе; вѣдь его безуміе врагъ бѣднаго Гамлета. Позволь же надѣяться, что мое полнѣйшее, въ присутствіи всѣхъ, отрицаніе всякой преднамѣренности убѣдитъ благородное твое сердце, что я столько же тутъ виновенъ, сколько былъ бы, еслибъ, пустивъ стрѣлу черезъ домъ, поранилъ брата.
   ЛАЕР. Но душѣ, которая въ настоящемъ случаѣ наиболѣе должна бы побуждать меня ко мщенью, я удовлетворенъ вполнѣ; но по законамъ чести -- далекъ еще отъ этого, и не примирюсь, пока слово испытанныхъ судей чести {По Ставенсу это намекъ на четырехъ фехтмейстеровъ, которые, во времена Елисаветы были въ Лондонѣ рѣшателями всѣхъ дѣлъ, касавшихся чести.} не рѣшитъ, что миромъ нисколько не запятнаю моего имени. Принимаю, однакожь, и до того предлагаемую вами любовь, какъ любовь; не оскорблю ее.
   ГАМ. Доволенъ и этимъ; теперь свободно могу я приступить къ братскому состязанію.-- Давайте рапиры; приступимъ.
   ЛАЕР. Приступимъ; давайте и мнѣ.
   ГАМ. Твоей фольгой {Рапирой и фольгой. Тутъ непереводимая игра значеніями слова foil -- рапира и фольга.} буду я, Лаертъ; на моей неумѣлости твое искусство заблеститъ ярко, какъ звѣзда въ темнѣйшую ночь.
   ЛАЕР. Вы смѣетесь надо мной, принцъ.
   ГАМ. Нисколько; клянусь этой рукой.
   КОР. Подай имъ, любезный Осрикъ, рапиры.-- Знаешь, Гамлетъ, въ чемъ закладъ?
   ГАМ. Знаю, государь; ваше величество держите за слабѣйшаго.
   КОР. Не боюсь и этого; видѣлъ я васъ обоихъ; если онъ и искуснѣй -- на нашей сторонѣ перевѣсъ ударовъ.
   ЛАЕР. Эта слишкомъ тяжела; покажите другую.
   ГАМ. Эта по мнѣ. А длины онѣ вѣдь одной?
   ОСР. Одной, принцъ,
   КОР. Поставьте сосуды съ виномъ на этотъ столъ. Нанесетъ Гамлетъ первый, или второй ударъ, или отвѣтитъ на третій третьимъ -- грянутъ пушки всѣхъ бойницъ, выпьетъ король здоровье Гамлета, броситъ въ его кубокъ перлъ, драгоцѣннѣйшій украшавшаго корону четырехъ предшествовавшихъ королей Даніи. Подайте же мнѣ кубки, и да возвѣстятъ литавры трубамъ, трубы пушкарямъ, пушки небесамъ, а небеса землѣ, что король пьетъ Гамлета здоровье!-- Ну, начинайте;-- а вы, судьи, смотрите зорко.
   ГАМ. Начнемъ.
   ЛАЕР. Начнемте, принцъ. (Бьются.)
   ГАМ. Разъ.
   ЛАЕР. Нѣтъ.
   ГАМ. Рѣшайте.
   ОСР. Ударъ, ударъ очевиднѣйшій.
   ЛАЕР. Хорошо,-- продолжаемъ.
   КОР. Постойте; дайте мнѣ выпить. Гамлетъ этотъ перлъ твой; пью твое здоровье.-- Подайте ему кубокъ. (Трубы, за сценой пушечные выстрѣлы.)
   ГАМ. (Продолжая биться). Позвольте прежде кончить; пусть постоитъ пока.-- Ну.-- Ударъ еще; что скажешь?
   ЛАEP. Ударъ, ударъ, сознаюсь.
   КОР. Сынъ нашъ выиграетъ.
   КОРОЛЕВА. Онъ тученъ, одышливъ.-- Вотъ платокъ, оботри имъ лице, сынъ мой {Въ прежнихъ изданіяхъ: Here, Hamlet, take ту napkin, rub thy brows... По Кольеру: Here it а napkin; rub thy brows, my son...}. Королева пьетъ за твой успѣхъ, Гамлетъ.
   ГАМ. Добрая королева.--
   КОР. Не пей, Гертруда.
   КОРОЛЕВА. Выпью, вы извините, государь. (Пьетъ.)
   КОР. (Про себя). Это отравленный кубокъ! поздно.
   ГАМ. Не могу еще отвѣтить -- сейчасъ.
   КОРОЛЕВА. Подойди, дай обтереть лицо твое.
   ЛАЕР. Теперь, государь, я нанесу ему ударъ непремѣнно.
   КОР. Не думаю.
   ЛАЕР. (Про себя). Какъ ни противно это моей совѣсти.
   ГАМ. Ну же, третій, Лаертъ. Ты какъ-будто шутишь; прошу, употреби все свое искусство. Боюсь, ты потѣшаешься надо мной.
   ЛАЕР. Вы думаете, смотрите жь.
   ОСР. Ни тотъ, ни другой.
   ЛАЕР. Такъ вотъ же. (Онъ ранитъ Гамлета; за тѣмъ во пылу схватки, они мѣняются рапирами и Гамлетъ, въ свою очередь, ранитъ Лаерта.)
   КОР. Разнимите ихъ! они слишкомъ ужь разгорячились.
   ГАМ. Нѣтъ, продолжай. (Королева падаетъ.)
   ОСР. Посмотрите, посмотрите, королева!
   ГОР. Они оба въ крови.-- Что съ вами, принцъ?
   ОСР. Что съ вами, Лаертъ?
   ЛАЕР. Попался, Осрикъ, какъ глупый куликъ, въ свои собственныя сѣти; убитъ достойно своимъ собственнымъ коварствомъ.
   ГАМ. Что съ королевой?
   КОР. Дурнота отъ вида крови.
   КОРОЛЕВА. Нѣтъ, нѣтъ, кубокъ, кубокъ.-- О, мой милый Гамлетъ!-- Кубокъ, кубокъ; отравлена. (Умираетъ.)
   ГАМ. О, гнусность!-- Эй! заприте двери! Измѣна! ищите гдѣ.
   ЛАЕР. Здѣсь, Гамлетъ. Гамлетъ, ты убитъ; и никакое лѣкарство не поможетъ тебѣ; нѣтъ въ тебѣ и на полчаса жизни; измѣнническое орудіе у тебя въ рукѣ -- не притупленное и отравленное. Гнусная продѣлка обратилась на меня самого; смотри, я лежу, и не встать уже мнѣ. Твоя мать отравлена; не могу болѣе. Король, король всему виной.
   ГАМ. Остріе отравлено!-- Къ дѣлу же, отрава! (Ранитъ короля.)
   ВСѢ. Измѣна! измѣна!
   КОР. О, защитите меня, друзья мои; я только пораненъ.
   ГАМ. Такъ допей же, гнусный, проклятый кровосмѣситель, это пойло; такъ вотъ твой перлъ-то? Ступай за моей матерью. (Король умираетъ.)
   ЛАЕР. Угощенъ достойно; отраву эту онъ приготовилъ самъ.-- Обмѣняемся же прощеньемъ, благородный Гамлетъ. И моя, и моего отца смерть да не падетъ на тебя, да не падетъ и твоя на меня! (Умираетъ.)
   ГАМ. Да проститъ тебѣ ее небо; я слѣдую за тобой.-- Умираю, Гораціо.-- Прощай, несчастная королева.-- А вамъ, блѣдные, дрожащіе, нѣмые свидѣтели свершившагося -- имѣй я только время, не будь неумолимая смерть такъ строго исполнительной,-- о, я могъ бы сказать вамъ -- но такъ и быть.-- Гораціо, я умру, ты останешься въ живыхъ -- ты разскажешь недовольнымъ, оправдаешь меня и мое дѣло.
   ГОР. Нѣтъ, не жить и мнѣ. Болѣе я древній Римлянинъ, чѣмъ Датчанинъ; (Схватывая кубокъ) въ кубкѣ есть еще.
   ГАМ. Если ты мужъ -- отдай мнѣ кубокъ; отдай; клянусь, онъ будетъ у меня. (Отнимаетъ у него кубокъ) О, добрый Гораціо, скроется такимъ образомъ сущность дѣла -- въ какомъ же позорѣ будетъ жить по мнѣ мое имя! Если ты когда-нибудь любилъ меня -- откажись на время отъ блаженства, подыши еще въ этомъ гадкомъ мірѣ, чтобъ разсказать правдивую обо мнѣ повѣсть. (За сценой раздаются звуки отдаленнаго марша и выстрѣлы.) Это что за воинственные звуки?
   ОСР. Это юный Фортинбрасъ, возвращающійся съ побѣдой изъ Польши, привѣтствуетъ пословъ Англіи.
   ГАМ. Умираю, Гораціо; мощный ядъ пересиливаетъ уже духъ мой. Не доживу до вѣстей изъ Англіи, по предрекаю избранье Фортинбраса; ему и мой умирающій голосъ; скажи ему это, и все, что болѣе или менѣе вызывало,-- остальное -- молчаніе. (Умираетъ.)
   ГОР. Разорвалось благородное сердце.-- Прощай же, будь благословенъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Good night, sweet prince!... По Колльеру Good night, be blest....}, и сонмы ангеловъ да напоютъ тебѣ успокоеніе.-- Зачѣмъ близятся сюда звуки барабановъ?

Входятъ Фортинбрасъ, Англійскія посланники и другіе.

   ФОР. Гдѣ, гдѣ?
   ГОР. Чего ищешь ты? Горя, дивъ?-- прекрати свои поиски.
   ФОР. Безпощадная бойня!-- Какой же это пиръ готовишь ты, гордая смерть, въ вѣчной своей трущобѣ, что разомъ сразила столько царственностей?
   1 ПОС. Страшное зрѣлище, и не поспѣли мы съ нашимъ дѣломъ изъ Англіи; безчувственны уши того, кто долженъ былъ узнать отъ насъ что требованіе его исполнено, что Розенкранцъ и Гильдеиштернъ мертвы. Кто же поблагодаритъ насъ?
   ГОР. Не онъ, если бы и имѣлъ еще жизненную способность благодарить васъ. Никогда не требовалъ онъ ихъ смерти. Но если ужь вы явились такъ скоро за этимъ кровавымъ дѣломъ, вы -- изъ Польши, они -- изъ Англіи, велите вынести эти трупы на высокій помостъ и позвольте мнѣ разсказать всему, ничего не вѣдающему міру, какъ все это случилось; и вы услышите дѣла срамныя, кровавыя, чудовищныя, рѣшенья случайныя, убійства нечаянныя, казни коварно задуманныя и вынужденныя обстоятельствами, и въ заключеніе, какъ неудавшіеся замыслы обратились на главы самихъ злоумышленниковъ. О всемъ этомъ передамъ я вамъ сущую правду.
   ФОР. Поспѣшимъ же все это выслушать; созовемъ для этого благороднѣйшихъ сановниковъ. Что касается до меня -- съ грустію встрѣчаю я мое счастье; есть старыя у меня права на это королевство, и не могу я не заявить ихъ теперь.
   ГОР. И объ этомъ придется мнѣ сообщить нѣсколько словъ изъ устъ того, чей голосъ дастъ вамъ много другихъ. Приступимъ же къ этому {Въ прежнихъ изданіяхъ: But let this tarne... По Колльеру: But let this scene.} немедленно, чтобы коварство или невѣдѣнье, пользуясь волненіемъ умовъ, не породило еще больше бѣдъ.
   ФОР. Гамлета, какъ воина, потому что, взойди онъ на престолъ -- онъ оказался бы вполнѣ царственнымъ, нести на помостъ четыремъ капитанамъ съ громкой музыкой и со всѣми обычными воинскими почестями.-- Берите же трупы.-- Хороши они еще на полѣ битвы -- никакъ не здѣсь.-- Сказать, чтобъ начинали пальбу. (Похоронный марш], всѣ уходятъ съ трупами и за тѣмъ, за сценой раздается залпъ изъ пушекъ.)
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru