Шекспир Вильям
Генрих IV (Часть вторая)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,

ВЫПРАВЛЕННЫЙ И ПОПОЛНЕННЫЙ ПО НАЙДЕННОМУ ПЭНЪ КОЛЬЕРОМЪ, СТАРОМУ ЭКЗЕМПЛЯРУ IN FOLIO 1632 ГОДА.

  

ЧАСТЬ 1.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

РИЧАРДЪ II.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 1-Я.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 2-Я.

  

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.

ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
1862.

ГЕНРИХЪ IV.

ЧАСТЬ I.

  

ГЕНРИХЪ IV.

ЧАСТЬ II.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

  
   Король Генрихъ IV.
   Генрихъ, принцъ вэльсскій, Томасъ, герцогъ Кларенсъ, Іоаннъ Лэнкэстеръ, потомъ герцогъ Бедфордъ, Гомфри, герцогъ Глостеръ -- сыновья его.
   Графъ Варвикъ, Графъ Вестморлэндъ, Гооръ, Гаркортъ -- приверженцы короля.
   Графъ Норсомберлэндъ, Скрупъ, архіепископъ іоркскій, Лордъ-маршалъ Мовбрэй, Лордъ Гастингсъ, Лордъ Бардольфъ, Сэръ Джонъ Кольвилль -- враги короля.
   Верховный судья и подчиненный ему джентльменъ.
   Траверсъ и Мортонъ, служители Норсомберлэнда.
   Фольстафъ.
   Бардольфъ.
   Пистоль.
   Пажъ.
   Пойнсъ и Пето, изъ свиты принца Генриха.
   Шало и Сайленсъ, мирные судьи.
   Дэви, слуга Шалло.
   Заплесневѣлый, Тѣнь, Бородавка, Слабость, Волъ -- рекруты.
   Фангъ и Спарре, прислужники шерифа.
   Молва, Привратникъ, Гонецъ, Танцовщикъ.
   Леди Норсомберлэндъ.
   Леди Перси.
   Хозяйка Квикли и Доль Тиршитъ.
  

Лорды, офицеры, Солдаты, Стража и др.

Дѣйствіе въ Англіи.

  

ПРОЛОГЪ.

  

Варкворзъ. Передъ замкомъ Норсомберлэнда.

Входить Молва, вся расписанная языками.

  
   МОЛВА. Навострите уши; да и кто же изъ васъ заткнетъ отдушины слуха, когда говоритъ громкогласная Молва? Я сѣдлаю вѣтеръ, скачу отъ востока къ унылому западу, все разглашая, что затѣвается на земномъ шарѣ; клевета не сходитъ съ моего языка: я распускаю ее на всѣхъ нарѣчіяхъ и наполняю уши людей ложными вѣстями. Я говорю о мирѣ, тогда какъ скрытая вражда язвитъ свѣтъ, подъ личиной улыбающагося благосостоянія; и кто же, кромѣ Молвы, кромѣ меня, собираетъ страшныя ополченія, готовитъ грозныя обороны, заставляетъ думать, что пузатый годъ, раздутый какой-нибудь другой скорбью, чреватъ дѣтищемъ жестокой, безпощадной войны, -- тогда какъ этого ничего и не бывало? Молва -- дудка, которую надуваютъ догадки, подозрѣнія, предположенія; а пріемы игры такъ легки и просты, что на ней можетъ играть даже глупое чудовище съ безчисленными головами -- толпа вѣчно разногласящая, вѣчно волнующаяся. Но къ чему же анатомирую я мое слишкомъ извѣстное тѣло, для моихъ же челядинцевъ? Зачѣмъ явилась сюда Молва? Я скачу передъ побѣдой короля Генриха, который на кровавомъ полѣ при Шросбери побилъ молодаго Горячку и все его войско, затушилъ пламя дерзкаго бунта кровью самихъ же бунтовщиковъ. Однакожь, что же это? я вдругъ заговорила правду; моя обязанность разглашать всюду, что Генрихъ Манмозъ палъ отъ яростнаго меча благороднаго Горячки, что король, полумертвый, склонилъ свою помазанную голову передъ бѣшенымъ Догласомъ. Все это я разгласила уже во всѣхъ веселыхъ городахъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: through the peasant towns... По экземпляру Кольера: through the pleasant towns....} между царственнымъ шросберійскимъ полемъ и этой дряхлой, источенной червями, каменной твердыней, гдѣ отецъ Горячки, старый Норсомберлэндъ лежитъ трудно больной. Утомленные гонцы являются одинъ за другимъ, и всѣ съ новостями, которыя я имъ повѣдала; изъ устъ Молвы несутъ они ему лживое утѣшеніе, которое хуже самого несчастія. (Уходитъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ I.

  

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входить лордъ Бардольфъ.

  
   БАРД. Эй, привратникъ! -- Гдѣ графъ?
   ПРИВ. (Съ верху). Какъ доложить о васъ?
   БАРД. Скажи, что его ждетъ здѣсь лордъ Бардольфъ.
   ПРИВ. Графъ прогуливается въ саду; не угодно ли вашей милости постучать въ ворота, и онъ самъ отвѣтитъ вамъ.
  

Входитъ Норсомберлэндъ.

  
   БАРД. Да вотъ и онъ.
   НОРС. Что новаго, лордъ Бардольфъ? теперь каждая минута мать какого-нибудь важнаго событія. Время такое сумасбродное; раздоръ, какъ разкормленный конь, взбѣсился, вырвался и ломятъ все передъ собою.
   БАРД. Благородный графъ, я съ вѣрными вѣстями о шросберійскомъ дѣлѣ.
   НОРС. Дай Богъ, съ хорошими!
   БАРД. Лучше нельзя желать. Король раненъ почти на смерть; счастіе вашего благороднаго сына сразило принца Генриха въ самомъ началѣ битвы; оба Блёнта убиты рукой Догласа; принцъ Іоаннъ, Вестморлэндъ и Стэффордъ бѣжали, а боровъ Генриха Манмозъ, толстый сэръ Джонъ -- плѣнникъ вашего сына. Такого дня, такой битвы, такой славной побѣды не видывали со временъ Цезаря.
   НОРС. Но какъ же узнали вы это? Вы видѣли поле сраженія? вы изъ Шросбери?
   БАРД. Мнѣ пересказалъ все это человѣкъ, возвращавшійся оттуда, человѣкъ благородный, извѣстнаго имени; онъ завѣрилъ меня, что все это совершенно справедливо.
   НОРС. Да вотъ и Траверсъ, котораго я еще во вторникъ послалъ за новостями.
   БАРД. Лордъ, я обогналъ его на дорогѣ; онъ вѣрно знаетъ не болѣе того, что слышалъ отъ меня же.
  

Входитъ Траверсъ.

  
   НОРС. Что хорошаго, Траверсъ?
   ТРАВ. Лордъ, сэръ Джонъ Юмфревиль вернулъ меня назадъ радостными вѣстями, и тотчасъ же обогналъ, потому что его лошадь была лучше моей. Вскорѣ за тѣмъ догналъ меня джентльменъ, скакавшій во весь опоръ, совсѣмъ почти выбившійся изъ силъ отъ спѣха; поровнявшись со мной, онъ далъ вздохнуть своей окровавленной лошади, чтобъ спросить о дорогѣ въ Честеръ, и я спросилъ его, что дѣлается въ Шросбери. Онъ только сказалъ, что возстаніе не удалось, что молодой Гарри Перси охладѣлъ, и не дожидаясь другихъ вопросовъ, опустилъ поводья, нагнулся впередъ и, вонзивъ вооруженныя пятки почти по самое раздвоеніе шпоръ въ сильно вздымавшіеся бока бѣдной лошади, помчался такъ быстро, что, казалось, пожиралъ дорогу.
   НОРС. Такъ онъ сказалъ, что молодой Гарри Перси охладѣлъ, что изъ Горячки сдѣлался хладнокровнымъ, что возстаніе не удалось?
   БАРД. Послушайте, лордъ, если вашъ благородный сынъ не побѣдитель -- клянусь честью, я отдамъ мое баронство за шелковый шнуръ; и не говорите объ этомъ.
   НОРС. Но для чего жь джентльмену, обогнавшему Траверса, выдумывать такія подробности проиграннаго сраженія?
   БАРД. Кому, ему-то? Да это навѣрное какой-нибудь бродяга, стянувшій лошадь, на которой скакалъ, и навравшій все на обумъ. Но вотъ еще вѣстникъ.
  

Входитъ Мортонъ.

  
   НОРС. И чело его, какъ заглавный листъ, предсказываетъ печальное содержаніе {Въ Шекспирово время заглавные листы элегій и даже всѣ промежуточные покрывались чернымъ цвѣтомъ.-- Стивенсъ.}. Таковъ видъ берега, на которомъ грозныя волны оставили слѣды своего буйнаго напора. -- Скажи, Мортонъ, ты съ шросберійскаго поля?
   МОРТ. Благородный лордъ, я бѣжалъ съ этого поля, на которое ненавистная смерть явилась въ своей ужаснѣйшей маскѣ, чтобъ запугать нашихъ.
   НОРС. Что мой сынъ, мой братъ? Ты трепещешь, и эта блѣдность щекъ высказываетъ твою вѣсть скорѣй языка. Точно такой же человѣкъ, такъ же изнуренный, запыхавшійся, тамъ же мрачный, съ такимъ же зловѣщимъ, мертвеннымъ взглядомъ, отдернулъ въ глубокую полночь пологъ одра Пріамова, чтобъ возвѣстить ему, что половина Трои пылаетъ; но Пріамъ увидалъ пламя, прежде чѣмъ вѣстникъ нашелъ слово, -- и я узналъ о смерти моего Перси, прежде чѣмъ ты успѣлъ извѣстить о ней. Ты хотѣлъ сказать: вашъ сынъ сдѣлалъ то и то, вашъ братъ это, такъ сражался благородный Догласъ, -- ты хотѣлъ сперва наполнить мой жадный слухъ ихъ славными подвигами и потомъ оглушить меня совершенно, свѣявъ всѣ эти похвалы однимъ вздохомъ, однимъ словомъ: вашъ сынъ, братъ, и всѣ -- мертвы.
   МОРТ. Догласъ живъ, и вашъ братъ живъ; но вашъ сынъ --
   НОРС. Мертвъ. Видишь ли, какъ скоръ языкъ опасенія! Кто боится узнать, чего такъ не хотѣлось бы знать, узнаетъ инстинктивно, по глазамъ другаго, что свершилось чего онъ страшился.-- Да говори же, Мортонъ; скажи, что твой графъ лжетъ, что его догадка несправедлива, -- и я приму это за и сладостный упрекъ, и обогащу тебя за такое оскорбленіе.
   МОРТ. Вы слишкомъ велики, чтобъ я осмѣлился противорѣчить вамъ; ваше предчувствіе слишкомъ вѣрно, ваша боязнь слишкомъ справедлива.
   НОРС. Но ты все-таки не говоришь, что Перси мертвъ. Я вижу престранное признаніе въ твоемъ взорѣ. Ты качаешь головой, почитая опаснымъ, или грѣхомъ говорить правду. Если онъ убитъ, говори прямо; вѣсть о его смерти не обида; грѣшитъ, кто лжетъ на мертваго, а не тотъ, кто говоритъ, что мертвый мертвъ. Конечно передача дурныхъ вѣстей неблагодарнѣйшая изъ обязанностей; языкъ передавшаго ихъ и за тѣмъ всегда уже звучитъ погребальнымъ колоколомъ, напоминаетъ унылый звонъ по усопшемъ другѣ.
   БАРД. Но я, лордъ, все-таки никакъ не могу повѣрить, чтобъ вашъ сынъ былъ убитъ.
   МОРТ. Мнѣ больно, что я долженъ убѣдить васъ въ томъ, чего, клянусь небомъ, никогда не желалъ бы видѣть; но мои глаза видѣли его въ кровавомъ величіи, какъ, утомленный, едва переводя дыханіе, онъ давалъ слабый отпоръ Генриху Манмозъ, -- видѣли, какъ быстрая ярость Генриха повергла никогда никому неуступавшаго Перси на землю, съ которой никогда не вставать уже ему живому. Коротко, только что разнесся слухъ о смерти того, кто своимъ духомъ придавалъ пылъ даже бездушнѣйшему рабу, и храбрѣйшіе изъ его сподвижниковъ лишились и огня и пыла; уничтожился металлъ всѣхъ останавливавшій, и все стало самимъ собою -- тупымъ, тяжелымъ свинцомъ. И какъ вещи сами по себѣ тяжелыя, приведенныя однажды въ движеніе, летятъ тѣмъ быстрѣе, чѣмъ тяжеле, -- такъ и наши, отяжелѣвъ отъ потери Горячки, придали этой тяжести, своимъ страхомъ, такую легкость, что и стрѣлы не летятъ къ своей цѣли такъ быстро, какъ они полетѣли съ поля битвы, думая объ одномъ спасеніи. Тутъ, и благороднаго Ворстера взяли въ плѣнъ, къ несчастію, слишкомъ скоро, -- и бѣшеный Шотландецъ, кровожадный Догласъ, неутомимый мечъ котораго три раза сражалъ подобіе короля, упалъ духомъ и украсилъ собою позоръ показавшихъ тылъ, но на бѣгу споткнулся отъ страха, и взятъ также. А итогъ всего этого: король одержалъ побѣду, и тотчасъ же послалъ противъ васъ, благородный лордъ, сильное войско подъ предводительствомъ молодаго Лэнкэстера и Вестморлэнда. Вотъ и всѣ мои вѣсти.
   НОРС. Будетъ у меня довольно еще времени и для сѣтованія. Но теперь -- въ самомъ ядѣ и лѣкарство; застань меня эти вѣсти здоровымъ, они сдѣлали бы меня больнымъ; застали больнаго, и почти совсѣмъ возвратили здоровье. Какъ бѣднякъ, котораго суставы, разслабленные горячкой, гнутся, какъ безсильныя петли, подъ бременемъ жизни, выведенный наконецъ изъ себя ожесточеніемъ болѣзни, вырывается вдругъ съ быстротой пламени изъ рукъ своихъ сторожей, -- такъ точно и мои разслабленные скорбью члены, скорбью же теперь разъяренные, получили тройную силу. Прочь же, глупый костыль! чешучайтый нарукавникъ съ стальными суставами долженъ покрывать эту руку; прочь и ты, повязка хвори! ты слишкомъ слабая защита для головы, которой домогаются, ожесточенные побѣдой, властители! Покройте мое чело желѣзомъ, и пусть настаетъ жесточайшій часъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: The ragged'st hour... По экземпляру Кольера: The rugged'st hour...}, какой только время и злоба могутъ наслать на яростнаго Норсомберлэнда! Пусть небо цѣлуется съ землей; пусть десница природы не сдерживаетъ бурныхъ водъ; пусть умретъ всякое устройство; пусть этотъ міръ не будетъ болѣе поприщемъ медлительнаго вскармливанія раздоровъ; пусть духъ перворожденнаго Каина воцарится въ груди каждаго, пусть всѣ вступятъ въ кровавую схватку, чтобъ кончить разомъ эту адскую сцену, и пусть тогда вѣчная тьма погребаетъ мертвыхъ!
   ТРАВ. Лордъ, эта горячность повредитъ вамъ.
   БАРД. Любезный графъ, не разводите чести съ благоразуміемъ.
   МОРТ. Жизнь всѣхъ вашихъ друзей зависитъ отъ вашей жизни, а ваша сократится поневолѣ, если вы будете предаваться бурной горячности. Прежде, чѣмъ вы сказали: "возстанемъ", вы обдумали, взвѣсили всѣ случайности войны. Вы предполагали, что и вашъ сынъ можетъ пасть въ этомъ раздѣлѣ ударовъ; знали, что онъ пойдетъ по стезѣ опасностей, по краю бездны, въ которую упасть гораздо легче, чѣмъ перескочить; вы знали, что его тѣло способно принимать раны и порубы, что смѣлый духъ повлечетъ его туда, гдѣ болѣе опасностей, и несмотря на то вы сказали: "ступай"; -- и ни одно изъ этихъ, такъ для васъ страшныхъ, предположеній не остановило вашего твердаго рѣшенія. Что жь породило это смѣлое предпріятіе новаго, чего бы вы не предполагали прежде?
   БАРД. Мы всѣ, пострадавшіе отъ этой потери, мы всѣ знали, что отваживаемся въ такое опасное море, на которомъ сохранить жизнь, одна изъ десяти вѣроятностей, -- и несмотря на то, мы отважились, потому что предполагаемыя выгоды подавили страхъ видимыхъ опасностей. Не удалось -- попробуемъ еще; пустимъ все въ дѣло, и жизнь и достоянія.
   МОРТ. И время. Благородный лордъ, я слышалъ за вѣрное и говорю вамъ сущую правду -- доблестный Архіепископъ іоркскій собралъ сильное войско; а это человѣкъ, который вдвойнѣ привязываетъ къ себѣ своихъ сподвижниковъ. Вашъ сынъ, мой повелитель, велъ на битву только формы, оболочки, призраки людей, потому что слово возмущеніе разъединяло тѣло съ душой, и они сражались принужденно, съ отвращеніемъ, какъ больной принимаетъ лѣкарство; казалось, что только ихъ оружіе принимало нашу сторону, душа же и воля были заморожены словомъ "возмущеніе", какъ рыба въ прудѣ. Архіепископъ же превращаетъ теперь возмущеніе въ святое дѣло; уважаемый за правоту и добродѣтель, онъ влечетъ за собой и души и тѣла, усиливая свою сторону кровью доблестнаго Ричарда, соскобленной съ камней Помфрета; опирается въ этомъ дѣлѣ на самое небо; говоритъ, что вступается за отечество истекающее кровью, задыхающееся подъ гнетомъ великаго Болинброка, и все, отъ мала до велика, стекается къ нему.
   НОРС. Я зналъ это; но, признаюсь, настоящее горе все изгладило изъ моей памяти. Войдемте ко мнѣ, посовѣтуемся какъ лучше обезопасить себя и отмстить. Посылайте гонцовъ и письма, собирайте скорѣй друзей; никогда не были еще они такъ рѣдки и такъ нужны, какъ теперь.
  

СЦЕНА 2.

Лондонъ.-- Улица.

Входитъ Фольстафъ съ Пажемъ, который несетъ его мечъ и щитъ.

  
   ФОЛЬС. Ну, великанъ, что же сказалъ докторъ на счетъ моей мочи?
   ПАЖЪ. Сказалъ, сэръ, что сама по себѣ она хорошая, здоровая моча; но что въ томъ, кому она принадлежитъ, болѣзней гораздо больше, чѣмъ онъ думаетъ.
   ФОЛЬС. Всякій такъ вотъ и лезетъ изъ кожи, чтобъ придать себѣ какое-нибудь значеніе насмѣшками надъ моей особой. Мозгъ этой глупо-сваленной глины, называемой человѣкомъ, не въ состояніи родить ничего, что бы такъ сильно располагало къ смѣху, какъ то, что выдумаю я, или что выдумаютъ на мой счетъ; я не только самъ остроуменъ, но и причина остроумія другихъ. Вотъ и теперь, не прогуливаюсь ли я передъ тобою, какъ свинья, сожравшая весь свой пометъ, кромѣ одного. Я совершеннѣйшая тупица, если принцъ не отдалъ мнѣ этого поросенка въ услуженіе только для того, чтобъ моя фигура выказывалась еще болѣе. Ну что мнѣ въ этой мандрагорѣ {Корень бѣлой мандрагоры состоитъ изъ двухъ шишекъ, похожихъ на голову и животъ, и изъ послѣдней выходятъ два тоненькіе корешечка въ видѣ ногъ.}? ее гораздо удобнѣе носить на шапкѣ, чѣмъ водить за собою. До сихъ поръ у меня никогда не бывало еще агата {На агатахъ и другихъ камняхъ, употребляющихся для печатей, вырѣзывались маленькія человѣческія фигурки.} въ услугахъ; но я оправлю тебя, любезнѣйшій, не въ серебро и не въ золото, а въ лохмотья, и отошлю, вмѣсто бриліянта, назадъ къ твоему любезнѣйшему господину, къ этому принцу-юношѣ съ неоперившимся подбородкомъ. Вѣдь и на твоей ладони борода выростетъ скорѣй, чѣмъ на его подбородкѣ, а онъ все-таки не совѣстится увѣрять, что у него лице королевское. Конечно, можетъ-быть, Господу когда-нибудь и вздумается докончить его; но по крайней мѣрѣ до сихъ поръ на немъ ни волоска, и оно въ самомъ дѣлѣ королевское лице реала, потому что брадобрею никогда не сжать съ него и шести пенсовъ. А вѣдь туда же пѣтушится, словно слылъ мужемъ я тогда какъ отецъ его былъ еще холостякомъ. Ну, да пусть его думаетъ о себѣ что хочетъ, въ моемъ мнѣніи онъ упалъ совершенно; я и ему скажу это.-- А что сказалъ мэстеръ Домбльтонъ, на счетъ атласа для моей короткой епанчи и для штановъ.
   ПАЖЪ. Сказалъ, сэръ, чтобъ вы представили поручительство повѣрнѣе Бардольфа, что онъ не приметъ ни его, ни вашей расписки; что онъ не любитъ такихъ обезпеченій.
   ФОЛЬС. Да будетъ же онъ проклятъ, какъ прожорливый богачъ! чтобъ языкъ его запекся еще сильнѣе! Подлый Ахитофель! безпутный мерзавецъ съ вѣчнымъ: право-ей-богу! имѣть дѣло съ дворяниномъ, и требовать обезпеченія! Непотребныя эти лысины таскаются въ огромныхъ башмакахъ, со связками ключей за поясомъ, и если кому вздумается попросить у нихъ взаймы на честное слово -- давай обезпеченіе. Да для меня заткнуть ротъ обезпеченіемъ хуже, чѣмъ набить его мышьякомъ! Я думалъ, что онъ пришлетъ мнѣ, какъ честному рыцарю, двадцать два аршина атласа, а онъ шлетъ за обезпеченіемъ. Пусть же спитъ себѣ покойно; рогъ-то изобилія у него, да сквозь этотъ рогъ проглядываетъ распутство его жены, а онъ и не видитъ этого, даромъ что есть свой собственный роговой фонарь. Гдѣ Бардольфъ?
   ПАЖЪ. Пошолъ на Смисфильдскій рынокъ, чтобъ купить вашей милости лошадь.
   ФОЛЬС. Я добылъ его въ церкви св. Павла, а онъ хочетъ купить мнѣ лошадь въ Смисфильдѣ; добуду еще жену изъ дома разврата -- буду я съ женой, и съ слугой, и съ лошадью {Церковь св. Павла была въ то время сборнымъ мѣстомъ тунеядцевъ, ложныхъ свидѣтелей и мошенниковъ. Вся эта рѣчь перифраза старой пословицы: "Кто пойдетъ въ Вестминстеръ за женой, въ церковь св. Павла за слугой, а на Смисфильдскій рынокъ за лошадью, добудетъ: непотребную, мошенника и клячу".}.
  

Входитъ Верховный Судья съ однимъ изъ своихъ подчиненныхъ.

  
   ПАЖУ. Сэръ, вотъ идетъ лордъ, посадившій принца и тюрьму, за то, что онъ ударилъ его за Бардольфа.
   ФОЛЬС. Иди за мной, я не хочу его видѣть.
   СУДЬЯ. Это кто тамъ идетъ?
   ПОДЧ. Фольстафъ, лордъ.
   СУДЬЯ. Что былъ замѣшавъ въ грабежѣ?
   ПОДЧ. Точно такъ, лордъ; но потомъ онъ отличился при Шросбери, и, какъ я слышалъ, отправляется теперь съ какимъ-то порученіемъ къ лорду Іоанну Лэнкэстеръ.
   СУДЬЯ. Какъ въ Іоркъ? Вороти его.
   ПОДЧ. Сэръ Джонъ Фольстафъ!
   ФОЛЬС. Малый, скажи ему, что я глухъ.
   ПАЖЪ. Говорите громче, мой господинъ глухъ.
   СУДЬЯ. Знаю, на все хорошее. Поди, дерни его за рукавъ; мнѣ надо поговорить съ нимъ.
   ПОДЧ. Сэръ Джонъ!
   ФОЛЬС. Какъ, такой молодой парень, и нищитъ? Развѣ нѣтъ войны, нѣтъ никакой службы? Развѣ король не нуждается въ подданныхъ, а бунтовщики въ солдатахъ? Пусть позорно служить всякой, кромѣ одной изъ этихъ сторонъ, но нищить все-таки позорнѣе, чѣмъ служить и позорной сторонѣ, если бы даже самое слово возмущеніе было недостаточно, чтобъ выразить, какъ она позорна.
   ПОДЧ. Сэръ, вы ошибаетесь во мнѣ.
   ФОЛЬС. Какъ, сэръ, развѣ я сказалъ, что вы честный человѣкъ? несмотря на мое рыцарство, на мое воинское званіе -- я солгалъ, рѣшительно солгалъ, если я сказалъ это.
   ПОДЧ. Въ такомъ случаѣ, сэръ, несмотря на ваше рыцарство и на ваше воинское званіе, позвольте вамъ сказать, что вы солжете, рѣшительно солжете, если назовете меня нечестнымъ человѣкомъ.
   ФОЛЬС. Я позволю тебѣ сказать это? я отрекусь отъ того, что срослось со мной? да я скорѣй позволю повѣсить себя, чѣмъ дамъ тебѣ такое позволеніе. Если же ты позволишь себѣ самъ, лучше бы для тебя болтаться уже на висѣлицѣ. Прочь, негодяй! убирайся!
   ПОДЧ. Сэръ, лордъ желаетъ говорить съ вами.
   СУДЬЯ. Сэръ Джонъ Фольстафъ, на одно слово.
   ФОЛЬС. Ахъ, мой добрый лордъ! -- Господь да даруетъ вамъ, мой лордъ, долгіе дни! Я такъ радъ, что вижу васъ, мой лордъ, на чистомъ воздухѣ; я слышалъ, мой лордъ, вы были нездоровы; надѣюсь, мой лордъ, вышли съ позволенія врачей. Хотя, мой лордъ, вы и не совсѣмъ еще утратили свою юность, все однакожь ваши лѣта отзываются уже солью времени, и я униженнѣйше прошу васъ, мой лордъ, не пренебрегать вашимъ драгоцѣннымъ здоровьемъ.
   СУДЬЯ. Сэръ Джонъ, я посылалъ за вами передъ походомъ въ Шросбери.
   ФОЛЬС. Вотъ точно также слышалъ я, мои лордъ, что и его величество возвратились изъ Вэльса не такъ здоровы.
   СУДЬЯ. Я говорю не объ его величествѣ. Вы не явились, когда я васъ требовалъ.
   ФОЛЬС. Слышалъ, что его величество подверглись опять этой проклятой апоплексіи.
   СУДЬЯ. Да сохранитъ Господь его величество! Прошу однакожь отвѣчать на мой вопросъ.
   ФОЛЬС. Эта апоплексія -- сколько я понимаю ее, мой лордъ, -- родъ летаргіи, родъ сонливости крови, проклятый зудъ --
   СУДЬЯ. Къ чему все это? не въ томъ дѣло.
   ФОЛЬС. Все это отъ сильныхъ печалей, отъ чрезмѣрныхъ занятій, отъ потрясеній мозга. Я читалъ о причинахъ этой болѣзни въ Галенѣ; это родъ глухоты.
   СУДЬЯ. Мнѣ кажется, что вы сами страждете ею, потому что рѣшительно не слышите, что вамъ говорятъ.
   ФОЛЬС. Прекрасно, мой лордъ, прекрасно; но съ позволенія сказать, мнѣ кажется, что я стражду болѣе недугомъ неслушанія, болѣзнью невниманія.
   СУДЬЯ. Кандалы на ноги тотчасъ возвратили бы вашимъ ушамъ вниманіе; и я никакъ не затруднюсь, если сдѣлаюсь вашимъ врачомъ.
   ФОЛЬС. Мой лордъ, я бѣденъ, какъ Іовъ, но совсѣмъ не такъ терпѣливъ; взявъ въ разсчетъ мою бѣдность, вы, мой лордъ, могли бы предписать мнѣ микстуру заключенія, но буду ли я столько терпѣливъ, чтобъ исполнить ваше предписаніе, это подвержено еще сомнѣнію.
   СУДЬЯ. Я посылалъ за вами, чтобъ поговорить о дѣлѣ, за которое вы могли поплатиться жизнью.
   ФОЛЬС. И я не явился по совѣту моего, очень опытнаго въ нашихъ законахъ, стряпчаго.
   СУДЬЯ. Послушайте, сэръ Джонъ, вы живете въ ужаснѣйшемъ развратѣ.
   ФОЛЬС. Кому мой поясъ будетъ въ пору, не можетъ жить въ меньшемъ.
   СУДЬЯ. Ваши средства очень невелики, а траты огромны.
   ФОЛЬС. Я бы желалъ, чтобъ это было наоборотъ, чтобъ мои средства были огромны, а талія {Тутъ непереводимая игра значеніями словъ waste -- трата, издержки, и waist -- талія.} потоньше.
   СУДЬЯ. Вы совратили съ пути молодаго принца.
   ФОЛЬС. Напротивъ, онъ совратилъ меня. Я бѣднякъ съ огромнымъ брюхомъ, а онъ моя вожатая собаченка.
   СУДЬЯ. Довольно, мнѣ не хочется растравлять рану только что залѣченную. Услуги, которыя вы оказали въ день сраженія при Шросбери, позолотили нѣсколько ваши ночные подвиги при Гадсхилѣ; только смутамъ нашего времени обязаны вы, что избавились тяжелой отвѣтственности.
   ФОЛЬС. Лордъ --
   СУДЬЯ. Но такъ какъ теперь все уладилось -- ведите же себя хорошенько; не будите спящаго волка.
   ФОЛЬС. Будить волка, такъ же скверно, какъ и нюхать лисицу.
   СУДЬЯ. Вы подобны свѣчѣ, лучшая часть которой сгорѣла.
   ФОЛЬС. Большой, праздничной свѣчѣ, мой лордъ, и притомъ изъ одного сала; впрочемъ можно бы сказать и восковой, потому что я все еще росту въ ширь {Тутъ непереводимая игра значеніями словъ wax -- воскъ и wax -- рости.}.
   СУДЬЯ. Каждый бѣлый волосъ вашей бороды долженъ бы придавать вамъ болѣе степенности.
   ФОЛЬС. Вѣсу, мой лордъ, вѣсу.
   СУДЬЯ. Вы всюду слѣдуете за молодымъ принцемъ, какъ его злой ангелъ.
   ФОЛЬС. Ну нѣтъ, лордъ, дурной ангелъ {Монета.} легокъ, а меня, надѣюсь, возьметъ всякой не взвѣшивая, только что взглянетъ; и несмотря на то, признаюсь, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ я какъ-то не въ ходу. Не знаю какъ это, но добродѣтель въ нашъ скаредный вѣкъ такъ мало уважается, что истинное мужество сдѣлалось вожакомъ медвѣдей, а остроуміе шинкаремъ, и тратитъ свои летучія остроты на счеты; всѣ же прочіе человѣческіе дары искажены этимъ злобнымъ временемъ до того, что не стоятъ и выѣденнаго орѣха. Вы состарѣвшіеся -- вы не хотите знать способностей врожденныхъ вамъ молодымъ, вы мѣрите пылъ вашего сердца горечью вашей желчи; впрочемъ, надобно признаться, что и мы, передовые юности, въ самомъ дѣлѣ, немного шаловливы.
   СУДЬЯ. И вы включаете себя въ число молодыхъ, тогда какъ обозначены всѣми признаками старости? Развѣ ваши глаза не слезятся, руки не высохли, лице не пожелтѣло, борода не побѣлѣла, ноги не убываютъ, животъ не прибываетъ? развѣ голосъ вашъ не надорванъ, дыханіе не одышляво, подбородокъ не увеличился, а умъ не уменьшился? развѣ старость не отяжелѣла надъ вами съ головы до ногъ? И мы все еще хотите слыть молодымъ? Стыдитесь, сэръ Джонъ, стыдитесь!
   ФОЛЬС. Лордъ, я родился около трехъ часовъ по полудни, съ бѣлыми волосами и съ нѣсколько кругловатымъ животомъ; что жь касается до голоса -- я надорвалъ его крикомъ и усерднымъ пѣніемъ антифоновъ. Далѣе доказывать мою молодость, я не намѣренъ; я старъ только сужденіемъ и разумѣніемъ, а угодно кому выпрыгать у меня тысячу маркъ, -- пусть только вручитъ мнѣ деньги, и я дамъ ему звать себя. На счетъ же оплеухи, которую далъ вамъ принцъ, онъ далъ ее, какъ принцъ не совсѣмъ вѣжливый, а вы приняли ее какъ лордъ весьма благоразумный. Я порядкомъ пожурилъ его за это, и юный левъ, въ раскаяніи, истязаетъ теперь свою плоть, но, разумѣется, не власяницей и не пепломъ, а новымъ шелкомъ и старымъ хересомъ.
   СУДЬЯ. Дай Богъ принцу товарища получше!
   ФОЛЬС. Дай Богъ товарищу принца получше! Я никакъ не могу отвязаться отъ него.
   СУДЬЯ. Утѣшьтесь, король разлучаетъ васъ съ принцемъ. Я слышалъ, вы отправляетесь съ лордомъ Іоанномъ Лэнкэстеръ противъ архіепископа и графа Норсомберлэнда.
   ФОЛЬС. Да; и этимъ я обязанъ вашему прекрасному предупредительному остроумію. Но молите же вы всѣ, остающіеся дома въ объятіяхъ покоя, чтобъ наши войска не встрѣчались въ жаркій день; -- вѣдь я, клянусь Богомъ, беру съ собой только двѣ рубашки, и не намѣренъ потѣть больше обыкновеннаго. Встрѣтимся въ жаркій день -- пусть мнѣ никогда не плевать болѣе бѣлой слюной {Ею плюютъ отъ внутренняго жара, особенно вслѣдствіе перепоя.}, если я махну чѣмъ-нибудь кромѣ бутылки. Странное, право, дѣло: вынырни только какое-нибудь опасное дѣло -- тотчасъ и за меня; да вѣдь не вѣчно же мнѣ за всѣхъ работать! Это впрочемъ всегдашняя привычка нашей англійской націи -- попалось что-нибудь путное, такъ и давай совать всюду. Но если вы такъ ужь убѣждены, что я старикъ -- почему жь бы не оставить меня въ покоѣ? Я, ей-богу, желалъ бы даже, чтобъ мое имя не было такъ страшно непріятелю. Лучше быть изъѣдену до смерти ржавчиной, чѣмъ истереться до ничтожества отъ безпрестаннаго движенья.
   СУДЬЯ. Будьте честны, будьте честны, и Господь да увѣнчаетъ вашъ походъ успѣхомъ!
   ФОЛЬС. Лордъ, не одолжите ли вы мнѣ тысячу фунтовъ на экипировку?
   СУДЬЯ. Ни одного пенса; вы слишкомъ нетерпѣливы чтобы нести какой-нибудь крестъ {Судья подразумѣваетъ тутъ монету крейцеръ съ изображеніемъ креста.}. Прощайте! Кланяйтесь отъ меня брату Вестморлэндъ. (Уходитъ съ подчиненнымъ.)
   ФОЛЬС. Да пусть щелкаютъ меня по носу огромнѣйшей колотушкой, если поклонюсь. Старость такъ же нераздѣльна съ скряжничествомъ, какъ молодость съ распутствомъ; за это одну дергаетъ подагра, а другую пощипываетъ венера, и такимъ образомъ двѣ эти болѣзни предупреждаютъ моя проклятія {Въ прежнихъ изданіяхъ: and so both the decrees prevent my curses... По Колльеру: and so both the diseases prevent my curses...}. Пажъ!
   ПАЖЪ. Сэръ.
   ФОЛЬС. Что въ моемъ кошелькѣ?
   ПАЖЪ. Семь гротовъ и два пенса.
   ФОЛЬС. Я рѣшительно не знаю лѣкарства противъ этой проклятой чахотки кошелька; займы только облегчаютъ, и облегчаютъ совершенно, а все-таки не излѣчиваютъ. Ступай, отнеси это письмо къ лорду Лэнкэстеръ, это къ принцу, это къ графу Вестморлэндъ, а это къ старой мистрисъ Урсулѣ, на которой еженедѣльно клянусь жениться, съ тѣхъ поръ, какъ показался первый сѣдой волосъ на моемъ подбородкѣ. Затѣмъ, ты знаешь гдѣ меня найдти. (Пажъ уходить.) Эхъ -- чтобъ чортъ наслалъ подагру на эту проклятую венеру или венеру на эту проклятую подагру! которая-то изъ нихъ заигрываетъ дьявольски съ моимъ большимъ пальцемъ. А впрочемъ, что жь если и охромѣю -- свалимъ все на войну; это тѣмъ скорѣй обезпечитъ мой пенсіонъ. Умная голова изъ всего извлечетъ пользу; я и болѣзнь обращу въ выгоду.
  

СЦЕНА 3.

Іоркъ. Комната во дворцѣ Архіепископа.

Входятъ Архіепископъ іоркскій, лорды Гастингсъ, Мовбрэй и Бардольфъ.

  
   АРХІЕП. Теперь вамъ извѣстны и наше дѣло и наши средства; прошу же васъ, благородные друзья, чистосердечно высказать свое мнѣніе на счетъ надеждъ нашихъ. Начните вы, лордъ-маршалъ; какъ вы думаете?
   МОВБР. Поводъ къ возстанію я нахожу вполнѣ достаточнымъ; но касательно возможности противостать съ нашими средствами многочисленнымъ силамъ короля -- на это я желалъ бы доказательствъ поубѣдительнѣе.
   ГАСТ. По спискамъ у насъ на лице до двадцати пяти тысячъ отборнаго войска; кромѣ того, мы можемъ надѣяться на помощь великаго Норсомберлэнда, грудь котораго сжигается ярымъ пламенемъ оскорбленій.
   БАРД. Лордъ Гастингсъ, вопросъ въ томъ: могутъ ли наши наличныя двадцать пять тысячъ устоять безъ Норсомберлэнда?
   ГАСТ. Съ нимъ, могутъ.
   БАРД. Вотъ въ этомъ-то и дѣло. Мое мнѣніе: если безъ него мы слабы, никакъ не заходить слишкомъ далеко, пока онъ не пришлетъ подкрѣпленія; въ такомъ кровавомъ предпріятіи не слѣдуетъ допускать ни предположеній, ни вѣроятій, ни надеждъ на невѣрную помощь.
   АРХІЕП. Совершенная правда, лордъ Бардольфъ; доказательство -- неудача молодаго Горячки при Шросбери.
   БАРД. Именно, лордъ; онъ убаюкалъ себя надеждами, положился на обѣщанное вспоможеніе, обольстилъ себя мощью, которая на дѣлѣ вышла меньше самаго умѣреннѣйшаго изъ его помысловъ, и, движимый пламеннымъ воображеніемъ, свойственнымъ безумцамъ, повелъ свои войска на смерть, ринулся на гибель, закрывъ глаза.
   ГАСТ. Позвольте однакожь замѣтить, что изчисленіе вѣроятій и надеждъ, никогда еще не вредило.
   БАРД. Но можетъ повредить въ этомъ случаѣ. Начать военныя дѣйствія сейчасъ же -- все равно, что понадѣяться на почки ранней весны, когда гораздо болѣе вѣроятій что ихъ побьютъ морозы, чѣмъ надежды на плодъ. Когда мы задумываемъ сооружать, мы осматриваемъ сперва мѣсто, начертываемъ планъ и потомъ, опредѣливъ видъ зданія, составляемъ смѣту издержекъ; находимъ, что онѣ превышаютъ ваше состояніе -- мы чертимъ другой планъ въ меньшихъ размѣрахъ, или отказываемся отъ постройки совершенно. Тѣмъ болѣе въ такомъ великомъ предпріятіи, гдѣ дѣло почти въ уничтоженіи королевства и въ замѣненіи его другимъ, мы должны разсмотрѣть и мѣстность, и положеніе, и планъ, пообдумать какъ упрочить основаніе, посовѣтоваться съ строителями, опредѣлить всѣ наши средства, коротко -- взвѣсить всѣ возможности и невозможности такого начинанія. Осторожный вождь беретъ въ разсчетъ только силы, которыя дѣйствительно можетъ противопоставить врагу {Въ прежнихъ изданіяхъ: How able such а work to undergo, То weigh against bis opposite... По экземпляру Колльера: How able such а work to undergo. А careful leader sums what force he brings То weigh against bis opposite...}; иначе, разсчитывая, вмѣсто людей, на одни имена ихъ, мы будемъ сильны только на бумагѣ, только цифрами; уподобимся человѣку, который, начертивъ планъ дома не по состоянію, бросаетъ постройку на половинѣ и оставляетъ полувыведенное уже зданіе, безъ всякой защиты, въ добычу плачущимъ тучамъ и буйной злобѣ зимы.
   ГАСТ. Пусть даже всѣ ваши надежды, теперь такъ много обѣщающія, окажутся мертворожденными; пусть мы не усилимся болѣе ни однимъ человѣкомъ -- я все-таки думаю, что и того войска, которое имѣемъ, достаточно чтобъ уравновѣсить силы короля.
   БАРД. Какъ! развѣ у короля только двадцать пять тысячъ?
   ГАСТ. Противъ насъ, лордъ Бардольфъ, не болѣе; можетъ быть даже и менѣе. По настоящему положенію дѣлъ, онъ долженъ раздѣлить свои силы на три части: долженъ выставить войско противъ французовъ {Во время возстанія Норсонберлэнда и Архіепископа, 12 тысячъ французовъ прибыли въ Майльфордскую гавань на помощь Глендоверу.}, другое противъ Глендовера и третье противъ насъ. Это тройственное раздѣленіе и безъ того не слишкомъ огромныхъ силъ короля, неизбѣжно; сундуки же его звучатъ жалкой пустотой и бѣдностью.
   АРХІЕП. Чтобъ онъ стянулъ всѣ свои войска и напалъ на насъ соединенными силами, опасаться нечего.
   ГАСТ. Стянувъ ихъ, онъ обнажитъ свой тылъ, и тогда французы и Вэльссцы погонятся за нимъ по пятамъ; онъ никогда этого не сдѣлаетъ.
   БАРД. А не знаете, кто поведетъ его войско противъ васъ?
   ГАСТ. Герцогъ лэнкэстерскій и Вестморлэндъ. Противъ Глендовера онъ идетъ самъ съ Генрихомъ Манмозъ; кто же назначенъ противъ французовъ -- не знаю.
   АРХІЕП. Такъ приступимъ же къ дѣлу, обнародуемъ причину нашего возстанія. Государству прискучилъ его собственный избранникъ, оно пресытилось своей чрезмѣрной любовью.-- О, какъ шатко, какъ невѣрно жилище, сооружаемое на сердцахъ толпы. Безумная! какъ громко оглашала ты небо благословеніями Болинброку, когда онъ еще не былъ тѣмъ, чѣмъ ты захотѣла его сдѣлать! и теперь, когда онъ увѣнчался твоими желаніями -- ты, прожорливое животное, пресытилось имъ до того, что само же силишься изрыгнуть его. Точно такъ же извергла ты, гнусная собака, изъ своей прожорливой груди царственнаго Ричарда, и теперь тебѣ хотѣлось бы возвратить свое мертвое изверженіе, и ты воешь, не имѣя возможности. Что же вѣрнаго въ эти времена? Тѣ, которые при жизни Ричарда жаждали его смерти, влюбились теперь въ его могилу; тѣ, которые бросали соръ на его прекрасную голову, когда онъ, вздыхая, ѣхалъ за торжествующимъ Болинброкомъ по горделивому Лондону -- кричатъ теперь: "земля, возврати намъ его и возьми этого". Таково ужь непостоянство человѣческихъ помысловъ; прошедшее и будущее всегда кажутся лучшими, настоящее -- всегда худшимъ.
   МОВБР. Соберемъ же войска, и въ походъ!
   ГАСТ. Мы рабы времени, а время требуетъ дѣйствій.
  

ДѢЙСТВІЕ II.

  

СЦЕНА 1.

Лондонъ. Улица.

Входятъ Квикли, Фангъ съ своимъ мальчикомъ и вскорѣ за ними Снэре.

   КВИКЛ. Такъ моя просьба принята, мэетеръ Фангъ?
   ФАНГЪ. Принята.
   КВИКЛ. Гдѣ жь вашъ помощникъ? Силенъ ли онъ? постоитъ ли за себя?
   ФАНГЪ. Э, да гдѣ же Снэре?
   КВИКЛ. Ахъ, Боже мой, гдѣ же добрый мэстеръ Снэре?
   СНЭРЕ. Здѣсь, здѣсь.
   ФАНГЪ. Снэре, намъ надо арестовать сэръ Джона Фольстафъ.
   КВИКЛ. Да, добрый мэстеръ Снэре; я подала на него, и на всѣхъ.
   СНЭРЕ. Это можетъ стоить кому-нибудь изъ насъ жизни; вѣдь онъ тотчасъ же и давай колоть.
   КВИКЛ. Ахъ да, берегитесь; онъ не разъ прнимался колоть и меня, въ моемъ собственномъ домѣ, да еще какъ звѣрски. Ему нипочемъ, что бы тамъ ни случилось, -- обнажитъ оружіе и пыряетъ, какъ дьяволъ; не пощадитъ ни мущины, ни женщины, ни ребенка.
   ФАНГЪ. Мнѣ только бы сцѣпиться съ нимъ, а тамъ я не боюсь его колонья.
   КВИКЛ. И я, и я! Я не отстану отъ васъ.
   ФАНГЪ. Мнѣ только бы схватить, облапить его --
   КВИКЛ. Я въ конецъ разорена, если онъ уѣдетъ; вы и представить себѣ не можете, какъ безконечно записанъ онъ въ моей книгѣ.-- Ради Бога, добрый мэстеръ Фангъ, задержите его; не дайте ему улизнуть, добрый мэстеръ Снэре. Онъ, съ позволенія вашей милости, сейчасъ пойдетъ къ Пирожному углу покупать сѣдло, а оттуда на Ломбардскую улицу обѣдать къ мэстеру Смусъ, шелковому торговцу въ Леопардовой-головѣ. Прошу васъ, такъ какъ моя жалоба принята и мое дѣло извѣстно цѣлому свѣту, -- вы ужь непремѣнно заставьте его расплатиться. Сто маркъ вѣдь не шутка для бѣдной, одинокой вдовы, и я терпѣла, терпѣла, терпѣла, а меня проводили, проводили, проводили день за днемъ, такъ что я подумать стыдно. Нѣтъ, тутъ ужь нѣтъ никакой честности; развѣ женщина оселъ или какое животное, чтобъ сносить обиды всякаго мерзавца --
  

Входятъ сэръ Фольстафъ, Бардольфъ и Пажъ.

  
   Идетъ, идетъ, и съ нимъ Бардольфъ, этотъ негодный носъ, красный какъ мальвазія. Исполняйте же, исполняйте вашу обязанность, мэстеръ Фангъ и мэстеръ Снэре; исполняйте, исполняйте вашу обязанность.
   ФОЛЬС. Что тутъ? чья кляча пала? въ чемъ дѣло?
   ФАНГЪ. Сэръ Джонъ, я арестую васъ по жалобѣ мистрисъ Кинкли.
   ФОЛЬС. Прочь, бездѣльники! Бардольфъ, снеси голову этому негодяю, брось эту шкуру въ канаву!
   КВИКЛ. Меня бросить въ канаву? да я сама брошу тебя въ канаву! Хочешь? хочешь, непотребный бездѣльникъ? -- Разбой, разбой! О, кровососный подлецъ, ты хочешь убить служителей Господа и короля? О, кровопійный мошенникъ! ты кровопійца, бичъ мущинъ, бичъ женщинъ!
   ФОЛЬС. Гони ихъ, Бардольфъ.
   ФАНГЪ. Помогите! помогите!
   КВИКЛ. Помогите, помогите, добрые люди! Такъ ты хочешь, хочешь? хорошо, попробуй, подлецъ! попробуй, душегубецъ ты этакой!
   ФОЛЬС. Прочь, судомойка, мерзавка, шкура, или я вздую твою катастрофу --
  

Входитъ Верховный судья со свитой.

  
   СУДЬЯ. Что тутъ такое? тише, перестаньте!
   КВИКЛ. О, мой высокопочтенный лордъ, будьте милостивы ко мнѣ! помогите мнѣ!
   СУДЬЯ. Что это значитъ, сэръ Джонъ, вы еще здѣсь, и чуть не въ дракѣ. Сообразно ли это съ вашимъ званіемъ, назначеніемъ, съ самимъ временемъ? вамъ бы слѣдовало быть уже на дорогѣ въ Іоркъ. -- Оставь его! Что пристала къ нему?
   КВИКЛ. О, мой почтенный лордъ, я, съ позволенія вашей милости, бѣдная вдова изъ Истчипа, и онъ арестованъ по моей жалобѣ.
   СУДЬЯ. За какую сумму?
   КВИКЛ. Ахъ, лордъ, болѣе чѣмъ за какую {Тутъ игра созвучіями сломъ sum -- сумма и some -- нѣчто.}, за все, за все, что имѣю. Онъ съѣлъ меня и съ домомъ и съ хозяйствомъ; онъ упряталъ всю мою сущность въ это жирное пузо! -- Да нѣтъ! я вырву изъ тебя, хоть что-нибудь, или примусь давить тебя, по ночамъ, какъ домовой.
   ФОЛЬС. Ну, я скорѣй задавлю домоваго {Тутъ игра словами mare -- домовой и mare -- кляча, кобыла.}, если только удастся на него вскарабкаться.
   СУДЬЯ. На что это похоже, сэръ Джонъ? какой порядочный человѣкъ навлечетъ на себя такую бурю ругательствъ? И не стыдно вамъ довести бѣдную вдову до необходимости прибѣгнуть къ такимъ непріятнымъ средствамъ, чтобъ возвратить свою собственность?
   ФОЛЬС. Какую жь это огромную сумму я тебѣ долженъ?
   КВИКЛ. Еслибъ ты былъ честный человѣкъ, ты зналъ бы, что задолжалъ мнѣ и собой, не только что деньгами. Развѣ ты не клялся мнѣ вызолоченной чашей, сидя въ моей дельфиновой-комнатѣ, за круглымъ столомъ, передъ раскаленными каменными угольями, въ среду пятидесятницы, когда принцъ проломилъ тебѣ голову за то, что ты сказалъ, что его отецъ похожъ на виндзорскаго пѣвчаго, -- развѣ ты не поклялся мнѣ, тогда какъ я промывала твою рану, что женишься на мнѣ, что сдѣлаешь меня своей леди?-- Отопрешься что ли? -- Развѣ не вошла тутъ добрая мистрисъ Кичь, жена мясника, не назвала меня кумушкой Квикли, не попросила въ займы чашку уксуса, не сказала, что у ней славное блюдо раковъ, -- а тебѣ тутъ и не захотѣлось поѣсть ихъ, и не сказала я тебѣ, что при свѣжей ранѣ это нездорово? И не говорилъ ты мнѣ, когда она сошла съ лѣстницы, чтобъ я не обходилась такъ дружески съ такими низкими людьми; что скоро они должны будутъ называть меня сударыней? И не цѣловалъ ты меня, и не попросилъ принести тридцать шилинговъ? -- Ну, отопрись отъ своей клятвы, если можешь.
   ФОЛЬС. Это бѣдная сумасшедшая, лордъ; представьте, она разглашаетъ по всему городу, встрѣчному и поперечному, что ея старшій сынъ похожъ на васъ, какъ двѣ капли воды. Прежде она имѣла порядочное состояніе, потомъ обѣднѣла, и, сказать правду, бѣдность-то и лишила ее разсудка.-- Что жь касается до этихъ глупыхъ чиновниковъ, лордъ, я требую удовлетворенія.
   СУДЬЯ. Сэръ Джонъ, сэръ Джонъ, мнѣ очень хорошо извѣстна ваша способность искажать истину. Меня не обманутъ ни эта самоувѣренность, ни эта куча словъ, которыми вы сыпите съ такой наглостью, болѣе чѣмъ безстыдной; по всему видно, что вы воспользовались легковѣріемъ этой женщины, и употребляли на свои потребности и кошелекъ и ее самое.
   КВИКЛ. Такъ, лордъ; ей-богу, такъ.
   СУДЬЯ. Молчи. -- Возвратите, что вы у нее забрали и загладьте ваши съ ней гнусности; первое можно сдѣлать ходячей монетой, а второе -- чистосердечнымъ раскаяніемъ.
   ФОЛЬС. Лордъ, я никакъ не приму этого выговора безъ нѣкоторыхъ возраженій. Вы называете благородную смѣлость безстыдною наглостью; по вашему, кто изгибается и не прекословитъ, тотъ и добродѣтеленъ. Нѣтъ, лордъ, несмотря на все уваженіе къ вамъ, ползать передъ вами я не стану; повторяю еще разъ: я требую, чтобъ вы избавили меня отъ этихъ господъ, потому что имѣю королевское порученіе, которое не терпитъ никакой остановки.
   СУДЬЯ. Вы говорите, какъ будто властны дѣлать всякое зло; не лучше ли поступить сообразно съ вашимъ званіемъ и удовлетворить эту бѣдную женщину.
   ФОЛЬС. Поди сюда, хозяйка. (Отводитъ ее съ сторону.')
  

Входитъ Гооръ.

  
   СУДЬЯ. Что новаго, мэстеръ Гооръ?
   ГООРЪ. Король и принцъ Генрихъ вэльсскій возвращаются; остальное, лордъ, доскажетъ вамъ эта бумага.
   ФОЛЬС. (Хозяйкѣ). Какъ дворянинъ --
   КВИКЛ. Нѣтъ, вы говорили это я прежде.
   ФОЛЬС. Какъ дворянинъ. -- Ну полно же, ни слова больше объ этомъ.
   КВИКЛ. Клянусь же этой небесной землей, что теперь у меня подъ ногами, мнѣ придется заложить и серебро и обои моихъ столовыхъ.
   ФОЛЬС. Что жь такое, вѣдь настоящее питье изъ стекла, а для стѣнъ -- какая-нибудь хорошенькая картинка, исторія блуднаго сына, или раскрашенная германская охота, въ тысячу разъ пристойнѣе всѣхъ твоихъ спальныхъ занавѣсокъ, всѣхъ этихъ изъѣденныхъ молью обой. Только десять фунтовъ, если можешь. Еслибъ не эти проклятые капризы, право, и во всей Англіи не было бъ женщины лучше тебя. Умой же лице и возьми назадъ свою жалобу. Полно, со мной не къ чему такъ капризничать; развѣ ты не знаешь меня? Полно же, вѣдь я знаю, что тебя получили.
   КВИКЛ. Ради Бога, сэръ Джодъ, довольно и двадцати ноблей; мнѣ, право, не хочется закладывать моего серебра, право, не хочется.
   ФОЛЬС. Такъ оставимъ это; я извернусь какъ-нибудь иначе; ты никогда не поумнѣешь.
   КВИКЛ. Ну, хорошо, вы получите десять фунтовъ, хоть бы мнѣ пришлось заложить даже и мое платье. Вы вѣдь прядете ужинать? Заплатите мнѣ все вдругъ?
   ФОЛЬС. Тамъ вѣрно, какъ хочу жить! (Бардольфу.) Ступай за ней, да не отставай, не отставай.
   КВИКЛ. Не позвать ли къ ужину Доль Тиршитъ?
   ФОЛЬС. Позвать, я ни слова болѣе. (Хозяйка, Бардольфъ и Полицейскіе уходятъ.)
   СУДЬЯ. Я слышалъ новости получше этихъ.
   ФОЛЬС. Какія же, добрый лордъ?
   СУДЬЯ. Гдѣ останавливался король прошедшую ночь?
   ГООРЪ. Въ Бэзнистокѣ, лордъ.
   ФОЛЬС. Надѣюсь, лордъ, все обстоитъ благополучно? Что же новаго, лордъ?
   СУДЬЯ. И онъ возвращается со всѣмъ войскомъ?
   ГООРЪ. Нѣтъ; тысяча пятьсотъ пѣшихъ и пятьсотъ конниковъ отправлены къ лорду Лэнкэстеръ противъ Норсомберленда и Архіепископа.
   ФОЛЬС. Такъ король, мой лордъ, возвращается?
   СУДЬЯ. Я сейчасъ приготовлю вамъ письма. Пойдемте со мной, добрый мистеръ Гооръ.
   ФОЛЬС. Лордъ!
   СУДЬЯ. Что вамъ угодно?
   ФОЛЬС. Мэстеръ Гооръ, угодно вамъ со мной откушать?
   ГООРЪ. Благодарю васъ, добрый сэръ Джонъ, я долженъ идти съ благороднымъ лордомъ.
   СУДЬЯ. Сэръ Джонъ, вы слишкомъ здѣсь медлите, имѣя предписаніе вербовать въ графствахъ, черезъ которые поѣдете.
   ФОЛЬС. Такъ неугодно ли вамъ, мэстеръ Гооръ, отужинать со мной?
   СУДЬЯ. Скажите, сэръ Джонъ, какой глупецъ научилъ васъ такому обращенію?
   ФОЛЬС. Если оно нейдетъ ко мнѣ, мэстеръ Гооръ, такъ ужь конечно тотъ глупецъ, кто научилъ меня ему. -- Вотъ настоящее-то фехтовальное искусство, лордъ; ударъ за ударъ, и за тѣмъ прощайте.
   СУДЬЯ. Да просвѣтитъ тебя Господь! ты величайшій изъ глупцовъ.
  

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Другая улица. Входятъ Принцъ Генрихъ и Пойнсъ.

  
   П. ГЕН. Я ужасно усталъ.
   ПОЙНС. Вотъ до чего дошло; а я думалъ, что усталость никакъ не посмѣетъ пристать къ человѣку такого высокаго происхожденія.
   П. ГЕН. Пристаетъ однакожь; сознаюсь въ этомъ, хотя такое сознаніе и бросаетъ въ краску мое величіе. Ну не срамъ ли, напримѣръ, пожелать полпива?
   ПОЙНС. Принцу не слѣдовало бы, кажется, быть такъ распущеннымъ, чтобъ помышлять о такомъ жалкомъ напиткѣ.
   П. ГЕН. Вѣрно я ужь отъ самаго рожденія одаренъ не принцевскимъ вкусомъ; мнѣ въ самомъ дѣлѣ пришло въ голову жалкое питье, называемое полпивомъ. Какъ бы то ни было, эти низкіе помыслы рѣшительно ссорятъ меня съ моимъ величіемъ. Ну, не срамъ ли для меня помнить твое имя? узнавать тебя на другой день, или замѣчать сколько паръ у тебя шелковыхъ чулковъ, то есть эту, что на тебѣ, и ту, что была нѣкогда персиковаго цвѣта? вести счетъ твоимъ сорочкамъ, то есть одной необходимой и другой излишней, которыя, еще лучше, чѣмъ мнѣ, извѣстны хозяину дома, гдѣ играютъ въ мячъ? Вѣдь въ бѣльѣ у тебя всегда ужаснѣйшій отливъ, если не дѣйствуешь ракеткой; а ты давно уже не бралъ ея въ руки, потому что остатокъ твоего понизовья постарался поглотить твою Голландію, и Богъ знаетъ, наслѣдуютъ ли еще его царствіе тѣ, что визжатъ изъ развалинъ твоего бѣлья. Впрочемъ, повитухи говорятъ, что дѣти не виноваты, что такъ населяется міръ, распространяются родственныя связи.
   ПОЙНС. Я, право, не понимаю, какъ послѣ всѣхъ, понесенныхъ трудовъ, можно говорить подобный вздоръ. Скажите, какой порядочный принцъ, станетъ болтать, какъ вы, когда отецъ такъ трудно болѣнъ?
   П. ГЕН. Знаешь ли, что я тебѣ скажу, Пойнсъ?
   ПОЙНС. Скажите, но что-нибудь дѣльное.
   П. ГЕН. О, для остряковъ не выше тебя рожденіемъ и это будетъ дѣльнымъ.
   ПОЙНС. Говорите же, я готовъ на любую изъ вашихъ выходокъ.
   П. ГЕН. Я не долженъ показывать, что меня огорчаетъ болѣзнь отца, хотя и могъ бы сказать тебѣ, какъ человѣку, котораго -- за недостаткомъ лучшаго -- мнѣ угодно называть другомъ, что въ самомъ-то дѣлѣ она огорчаетъ меня.
   ПОЙНС. Сомнительно.
   П. ГЕН. Клянусь этой рукой, ты думаешь, что я точно такъ же записавъ въ книгѣ дьявола, какъ ты и Фольстафъ за вашу упрямую закоснѣлость; конецъ покажетъ. Повѣрь, внутренно мое сердце обливается кровью, что мой отецъ такъ болѣнъ, и только гнусное товарищество съ людьми, подобными тебѣ, заставляетъ меня воздерживаться отъ всякаго обнаруженія моей печали.
   ПОЙНС. Почему же?
   П. ГЕН. А что подумалъ бы ты обо мнѣ, если бы я сталъ плакать?
   ПОЙНС. Что вы лицемѣрнѣйшій изъ принцевъ.
   П. ГЕН. Это подумалъ бы каждый, и ты счастливѣйшій смертный, что можешь думать одинаково со всѣми; я не знаю въ цѣломъ мірѣ человѣка, котораго мысль держалась бы такъ постоянно большой, торной дороги, какъ твоя. Да, всѣ приняли бы меня за лицемѣра. Теперь скажи же, что заставляетъ твою чудную мыслительную способность такъ думать?
   ПОЙНС. Ваше распутство и тѣсная связь съ Фольстафомъ.
   П. ГЕН. И съ тобой.
   ПОЙНС. О нѣтъ, клянусь дневнымъ свѣтомъ, толки обо мнѣ не такъ дурны, чтобъ я не могъ слушать ихъ собственными ушами. Самое худшее, что обо мнѣ могутъ сказать, это только, что я младшій сынъ, но самъ по себѣ славный малой, -- и этого, признаюсь, я ужь никакъ не могу перемѣнить. Однакожь, вѣдь это Бардольфъ идетъ сюда.
   П. ГЕН. И съ нимъ мальчикъ, котораго я далъ Фольстафу. Онъ поступилъ къ нему христіяниномъ, а жирный негодяй, навѣрное, сдѣлалъ ужь его обезьяной.
  

Входитъ Бардольфъ и Пажъ.

  
   БАРД. Да здравствуетъ, мой благородный принцъ!
   П. ГЕН. Да здравствуетъ, мой благородный Бардольфъ!
   БАРД. (Пажу). Ну, подходи же добродѣтельный оселъ, подходи, застѣнчивый глупецъ, чего краснѣть-то? Что прикинулся новичкомъ? Неужели такая ужь важность завладѣть дѣвственностью стопки въ четыре пинты?
   ПАЖЪ. Лордъ, онъ сейчасъ звалъ меня изъ-за красной рѣшотки {Красныя рѣшотки у оконъ замѣняли вывѣски у тавернъ и домовъ разврата.}, и я долго не могъ отличить отъ нея ни одной части его лица; наконецъ какъ-то удалось подмѣтить глаза, и мнѣ показалось, что онъ продырилъ въ двухъ мѣстахъ новую красную юбку {Въ прежнихъ изданіяхъ: in the ale-wife's new petticoat... По экземпляру Колльера: in the ale-wife's new red petticoat.} шинкарки, да и выглядываетъ.
   П. ГЕН. Вѣдь успѣлъ.
   БАРД. Молчи мерзкой, двуногой кроликъ!
   ПАЖЪ. Молчи безпутный сонъ Алтеи!
   П. ГЕН. Это что за сонъ?
   ПАЖЪ. А вотъ, видите ли, лордъ, Алтеѣ привидѣлось во снѣ, что она разрѣшилась отъ бремени пылающей головней, такъ я и назвалъ его сномъ Алтеи.
   П. ГЕН. Объясненіе стоитъ кроны. Возьми. (Даетъ ему деньги.)
   ПОЙНС. О, еслибы можно было сберечь этотъ цвѣтокъ отъ гусеницъ! На всякой случай, вотъ тебѣ шесть пенсовъ для предохраненія.
   БАРД. Если вы не доведете его до петли, вы обездолите висѣлицу.
   П. ГЕН. Какъ поживаетъ твой господинъ, Бардольфъ?
   БАРД. Хорошо, лордъ. Онъ слышалъ, что ваше высочество прибудете въ городъ; вотъ письмо къ вамъ.
   ПОЙНС. Передано съ должною почтительностью. Такъ какъ же поживаетъ праздникъ св. Мартина {11-ое Ноября -- позднее лѣто, старикъ съ юношескими страстями.} -- господинъ твой?
   БАРД. Слава Богу, въ вожделенномъ здравіи тѣла.
   ПОЙНС. А часть бессмертная сильно нуждается во врачѣ, но это нисколько не беспокоитъ его; вѣдь она, сколько ни хворай, не умретъ.
   П. ГЕН. Я позволяю этому волдырю, какъ моей собакѣ, обходиться со мной запросто, и онъ вполнѣ пользуется этимъ. Посмотри что онъ пишетъ.
   ПОЙНС. (читаетъ). "Джонъ Фольстафъ, рыцарь", -- никакъ не обойдется безъ этого прибавленія, всякій разъ, какъ только выдетъ случай назвать себя. Точь въ точь какъ дальніе родственники короля, которые не уколятъ пальца безъ восклицанія: "полилась кровь королевская!" -- И если вздумавшій не понять спроситъ: "какъ же это?" -- отвѣтъ тутъ, какъ поклонъ занимающаго: "Да вѣдь я же бѣдный двоюродный братъ короля".
   П. ГЕН. Дѣйствительно, всѣмъ хочется быть намъ родственниками, хоть даже по Іафету. Читай далѣе.
   ПОЙНС. "Сэръ Джонъ Фольстафъ, рыцарь, сыну короля, ближайшему къ своему отцу, Генриху, принцу вэльсскому -- привѣтъ". Да это аттестатъ.
   П. ГЕН. Дальше.
   ПОЙНС. "Я буду подражать доблестному Римлянину въ краткости" -- вѣрно дыханія, въ одышкѣ. -- "Я препоручаю себя въ твое расположеніе, тебя -- въ мое, и оставляю тебя. Не будь слишкомъ коротокъ съ Пойнсомъ, потому что онъ до того употребляетъ твое расположеніе во зло, что клянется будто ты женишься на его сестрѣ Нелли. Кайся на досугѣ, какъ можешь, и затѣмъ прощай. Твой на да и нѣтъ -- то есть, смотря по твоему со мной обращенію, -- Джэкъ Фольстафъ съ моими близкими, Джонъ съ моими братьями и сестрами, и сэръ Джонъ со всей Европой." -- Лордъ, я обмокну это письмо въ хересъ и заставлю негодяя съѣсть его.
   П. ГЕН. И заставишь его только съѣсть десятка два своихъ собственныхъ словъ. Послушай, однакожь, Недъ, неужели ты въ самомъ дѣлѣ такъ пользуешься моимъ расположеніемъ? неужели я долженъ жениться на твоей сестрѣ?
   ПОЙНС. Желалъ бы ей не меньшаго счастія; но никогда не говорилъ ничего подобнаго.
   П. ГЕН. Довольно; мы убиваемъ здѣсь время глупостями, а тѣни мудрецовъ сидятъ на облакахъ и смѣются надъ нами. -- (Бардольфу) Твой господинъ въ Лондонѣ?
   БАРД. Точно такъ, мой лордъ.
   П. ГЕН. А гдѣ онъ ужинаетъ? все въ старомъ что ли хлевѣ откармливается старый боровъ?
   БАРД. Все тамъ же, лордъ, въ Истчипѣ.
   П. ГЕН. Съ кѣмъ же?
   ПАЖЪ. Съ эфессцами {Эфессцами называли весельчаковъ, гулякъ.}, мой лордъ; и все стараго прихода.
   П. ГЕН. Будутъ и женщины?
   ПАЖЪ. Ни одной, лордъ, кромѣ мистрисъ Квикли и мистрисъ Доль Тиршитъ.
   П. ГЕН. Это что еще за язычница?
   ПАЖЪ. Прекраснѣйшая дѣвица, сэръ, и нѣсколько сродни моему господину.
   П. ГЕН. Какъ приходскія коровы городскому быку.-- Недъ, не посмотрѣть ли намъ, какъ они будутъ ужинать?
   ПОЙНС. Я ваша тѣнь, мой лордъ; я всюду за вами.
   П. ГЕН. Слушайте, ты мальчуганъ, и ты Бардольфъ, не говорите вашему господину, что я въ городѣ. Вотъ за ваше молчаніе.
   БАРД. Сэръ, у меня нѣтъ языка.
   ПАЖЪ. А что до моего, сэръ, я умѣю владѣть имъ.
   П. ГЕН. Прощайте же. (Бардолъфь и Пажъь уходятъ.) Эта Доль Тиршитъ, вѣрно какая-нибудь проѣзжая дорога.
   ПОЙНС. Ручаюсь, такъ же торная, какъ между Лондономъ и Сентъ-Альбаномъ.
   П. ГЕН. Какъ же бы увидать намъ Фольстафа во всей красѣ, но такъ, чтобъ онъ не зналъ этого?
   ПОЙНС. Надѣнемъ кожаныя куртки, да фартуки, и станемъ прислуживать ему за ужиномъ, какъ поднощики.
   П. ГЕН. Изъ бога въ вола? тяжелый переходъ! это было съ Юпитеромъ. Изъ принца въ поднощика? подлое превращеніе! это будетъ со мной. Во всякомъ случаѣ, вмѣстѣ съ глупостью надо взвѣшивать и цѣль. Идемъ, Недъ.
  

СЦЕНА 3.

Варкворзъ. Передъ замкомъ.

Входятъ: Норсомберлэндъ, леди Норсомберлэндъ и леди Перси.

  
   НОРС. Прошу тебя, любезная жена, и тебя, милая дочь, не усиливайте и безъ того тягостныхъ заботъ моихъ: не придавайте вашимъ лицамъ выраженія настоящаго времени, и не тревожьте, какъ оно, вашего Перси.
   Л. НОР. Я отступаюсь, не скажу ни слова болѣе. Дѣлай что хочешь, пусть твое благоразуміе будетъ твоимъ вожатымъ.
   НОРС. Добрая жена, моя честь въ залогѣ, и, кромѣ выступленія въ походъ, я ничѣмъ не могу выкупить ее.
   Л. ПЕР. И все-таки, ради Бога, не выступай! Было время, отецъ, что ты измѣнилъ своему слову, когда оно было для тебя еще дороже, когда твой Перси, когда мой милый Перси все поглядывалъ на сѣверъ, не идетъ ли отецъ его съ войсками; но онъ ждалъ напрасно. Кто жь тогда уговорилъ тебя остаться дома? тогда погибали двѣ чести -- твоя и твоего сына. Твоя -- да блеститъ она небеснымъ сіяніемъ! его -- сверкала, какъ солнце на голубомъ сводѣ неба, побуждая блескомъ своимъ все рыцарство Англіи на славные подвиги; онъ былъ настоящимъ зеркаломъ, передъ которымъ убиралось благородное юношество. Только безногіе не перенимали его походки; скороговорка -- природный недостатокъ его -- сдѣлалась говоромъ храбрыхъ, потому что даже тѣ, которые могли говорить тихо и плавно уничтожали въ себѣ это преимущество, чтобъ только уподобиться ему; такъ что, по говору и походкѣ, по образу жизни, по забавамъ, по воинскому искусству, по причудамъ -- онъ былъ цѣлью и зеркаломъ, образцемъ и книгой, образовывавшими другихъ. И его -- его, дивнаго, прекраснѣйшаго, никому не уступавшаго, ты оставилъ, безъ помощи, безъ средствъ, бороться съ ненавистнымъ богомъ войны; удерживать поле, для защиты котораго не было ничего, кромѣ звука имени Горячки, -- вотъ какъ ты оставилъ его. О, нѣтъ! ты никогда, никогда не оскорбишь его тѣни, сдержавъ слово, данное другимъ, вѣрнѣе, совѣстливѣе, даннаго ему; оставь ихъ. Лордъ-маршалъ и архіепископъ сильны; когда бы у моего милаго Перси была хоть половина ихъ войска, я могла бы нынче, прижимаясь къ груди его, болтать о могилѣ Манмоза.
   НОРС. Чортъ возьми, любезная дочь! новымъ сѣтованіемъ о старыхъ ошибкахъ, ты рѣшительно лишаешь меня мужества. Я долженъ ѣхать, долженъ встрѣтить опасность, или она отыщетъ меня и, можетъ-быть, не такъ готоваго.
   Л. НОР. Бѣги въ Шотландію; пусть прежде дворянство и вооруженныя общины попробуютъ свои силы.
   Л. ПЕР. Устоятъ -- тогда присоединись къ нимъ, какъ желѣзная полоса, чтобъ усилить самую силу; но, заклинаю тебя нашею любовью, дай имъ прежде испытать самихъ себя. Вѣдь ты допустилъ же до этого своего сына, и я овдовѣла, и жизнь моя никакъ не продлится на столько, чтобъ, орошая моими слезами воспоминаніе {Намекъ на растеніе розмаринъ, которое было символомъ воспоминанія, и потому употреблялось при свадьбахъ и погребеніяхъ.}, я могла возростить его до неба, въ память моего благороднаго супруга.
   НОРС. Пойдемте, пойдемте въ замокъ. Съ моей волей тоже что съ приливомъ, когда онъ достигнетъ послѣдней высоты -- сталъ и не течетъ никуда. Мнѣ хотѣлось бы соединиться съ архіепископомъ, и тысячи причинъ удерживаютъ. Отправлюсь въ Шотландію; подожду тамъ, пока вызовутъ время и обстоятельства.
  

СЦЕНА 4

Лондонъ. Комната въ тавернѣ Кабаньей головы.

Входятъ два Прислужника.

   1 прис. Какого тамъ дьявола принесъ ты печеныя яблоки? вѣдь ты знаешь, что сэръ Джонъ терпѣть не можетъ печеныхъ яблоковъ.
   2 прис. А вѣдь ты правду говоришь. Какъ-то разъ принцъ поставилъ передъ нимъ тарелку печеныхъ яблоковъ, сказавъ, что тутъ еще пять сэръ Джоновъ {Печеныя яблоки -- apple-Johns.}, и потомъ, снявъ шапку, прибавилъ: прощайте шесть круглыхъ, старыхъ, сморщенныхъ рыцарей. Тогда сэръ Джонъ сильно обидѣлся, но теперь вѣрно забылъ ужь объ этомъ.
   1 прис. Такъ прикрой и поставь; да ступай, посмотри, не услышишь ли гдѣ Сника съ товарищами: мистрисъ Тиршитъ захотѣлось музыки. Ну, поворачивайся. Въ комнатѣ, въ которой они ужинали, слишкомъ жарко; они сейчасъ перейдутъ сюда.
   2 прис. Скоро явится и принцъ съ мэстеромъ Пойнсъ; они надѣнутъ наши куртки и фартуки, и сэръ Джонъ не долженъ знать этого. Такъ наказывалъ Бардольфъ.
   1 прис. Вотъ будетъ потѣха-то.
   2 прис. Посмотрю, не отыщу ль гдѣ Сника. (Уходитъ).
  

Входятъ Квикли и Доль Тиршитъ.

  
   КВИКЛ. Право, я нахожу что вы, мое сокровище, въ прекраснѣйшемъ теперь темпераментѣ; вашъ пульсъ бьется такъ чрезвычайно, какъ только можно желать, и лице краснѣе всякой розы. Повѣрьте, вы только слишкомъ поналегли на канарское, а это такое чудное, разбирательное вино, что проникаетъ въ кровь прежде, чѣмъ успѣешь спросить: что это такое? -- Какъ вы теперь себя чувствуете?
   ДОЛЬ. Лучше.
   КВИКЛ. И прекрасно; здоровье вѣдь дороже золота. Вотъ и сэръ Джонъ идетъ сюда.
  

Входитъ Фольстафъ распѣвая.

  
   ФОЛЬС. "Когда Артуръ былъ при дворѣ впервые", -- опростай горшокъ.-- (Прислужникъ уходитъ.) "Онъ былъ вполнѣ достойнымъ королемъ!" Ну что, мистрисъ Доль? что съ тобой?
   КВИКЛ. Прихворнула маленько отъ покоя {Отъ духоты въ комнатѣ.}.
   ФОЛЬС. Таковъ ужь весь вашъ полъ; оставь только васъ въ покоѣ, и -- больны.
   ДОЛЬ. Ахъ ты, жирный негодникъ, такъ-то ты утѣшаешь меня?
   ФОЛЬС. Вы, мистрисъ Доль, и жирныхъ дѣлаете негодными.
   ДОЛЬ. Врешь! это дѣлаютъ прожорство и болѣзни, а не мы.
   ФОЛЬС. Если повара родятъ прожорство, такъ вы, Доль, родите болѣзни. Вѣдь мы получаемъ ихъ отъ васъ, Доль, отъ васъ; допусти хоть это, чистѣйшая моя добродѣтель {Въ прежнихъ изданіяхъ: my poor virtue... По экземпляру Колльера: my pure virtue...}.
   ДОЛЬ. Никогда; развѣ наши цѣпи, наши бриліянты.
   ФОЛЬС. Ну да, ваши ожерелья, перлы, рубины; потому что, ты вѣдь знаешь, служа храбро, лазя на проломъ съ отчаянно поднятымъ копьемъ -- мудрено ли попасть прямо къ хирургу, въ больницу {Venture upon the charged chambers. -- Тутъ игра значеніями словъ chamber -- больница и chambers -- маленькія пушки, которыя употреблялись при празднествахъ и въ театрахъ.}?
   ДОЛЬ. Чтобъ тебѣ повѣситься, гадкой, мерзкой угорь!
   КВИКЛ. Все-то по старому: сойдутся, и непремѣнно поссорятся. Вы, право, такъ оба задорны, какъ два безъ масла поджаренные ломтя хлѣба; ничего-то не уступятъ другъ другу. На что жь это похоже? кому-нибудь надобно же сносить, и это тебѣ, Доль; ты вѣдь, какъ говорится, сосудъ слабѣйшій, сосудъ пустѣйшій.
   ДОЛЬ. Да гдѣ же слабому, пустому сосуду снести такую огромную, полную бочку? вѣдь въ немъ цѣлый грузъ Бордоскаго; ты и корабля не найдешь такъ нагруженнаго.-- Ну полно же, помиримся, Джэнъ; ты отправляешся на войну, и Богъ знаетъ, увидимся или не увидимся мы опять.
  

Входитъ Прислужникъ.

  
   ПРИС. Сэръ, знаменосецъ Пистоль внизу, и желалъ бы переговорить съ вами.
   ДОЛЬ. На висѣлицу безпутнаго буяна" не впускай его сюда; это злорѣчивѣйшій бездѣльникъ Англіи.
   КВИКЛ. Если онъ буянъ, не впускай его; вѣдь у меня есть сосѣди; мнѣ не надо буяновъ. Я и съ наилучшими въ чести и въ ладахъ. Запри дверь, -- буяны здѣсь не бываютъ; не для того прожила я столько, чтобъ принимать теперь буяновъ. Запри дверь, прошу тебя.
   ФОЛЬС. Да ты, оглохла что ли?
   КВИКЛ. Сдѣлайте милость, успокойтесь, сэръ Джонъ; я не пускаю буяновъ.
   ФОЛЬС. Не слышишь, развѣ, что это мой знаменосецъ?
   КВИКЛ. Нѣтъ, нѣтъ, сэръ Джонъ, и не говорите мнѣ этого; буянъ знаменосецъ вашъ не войдетъ въ мои двери. Вотъ, на дняхъ еще, призываетъ меня къ себѣ мэстеръ Тизикъ, коммиссаръ нашъ, и говоритъ, -- это было не дальше какъ въ прошедшую середу;-- Сосѣдка Кевикли, говоритъ, -- тутъ былъ и мэстеръ Домбъ, пасторъ нашъ;-- Сосѣдка Квикли, говоритъ, принимай людей порядочныхъ, потому что, говоритъ, ты пользуешься дурной славой; -- и я могу вамъ сказать, почему онъ сказалъ это; потому, говоритъ, что ты честная женщина и всѣ хорошаго о тебѣ мнѣнія, и потому смотри кого принимаешь къ себѣ; не принимай, говоритъ, буяновъ. -- И они не бываютъ у меня; да, и вы поблагодарили бы Бога, еслибъ послушали, какъ онъ все это говорилъ мнѣ.-- Нѣтъ, не надо мнѣ буяновъ.
   ФОЛЬС. Да онъ нисколько не буянъ, хозяйка; онъ смиреннѣйшій весельчакъ; ты можешь гладить его, какъ борзаго щенка; онъ не забуянитъ и съ курицей, если она подниметъ перья въ знакъ сопротивленія. -- Позови его, прислужникъ.
   КВИКЛ. Вы говорите, что онъ шулеръ {Слово cheater употреблялось прежде вмѣсто gamester и имѣло два значенія: весельчакъ и шулеръ. Хозяйка принижаетъ его въ послѣднемъ. Кромѣ того этимъ словомъ назывались особеннаго рода чиновники, бывшіе очень въ дурной славѣ у народа. Можетъ-быть она принимаетъ его и въ этомъ смыслѣ и ставитъ въ противуположность честному человѣку.}? я не запираю моего дома, ни для честнаго человѣка, ни для шулера; но я не люблю буяновъ; ей-богу, ужь и отъ одного слова: буянъ, мнѣ дѣлается дурно. Вотъ и теперь, пощупайте, господа, какъ я дрожу; видите ли -- я не обманываю.
   ДОЛЬ. Ты въ самомъ дѣлѣ дрожишь.
   КВИКЛ. Дрожу? Ну да, дрожу какъ осиновый листъ. Я никакъ не могу выносить буяновъ.
  

Входятъ Пистоль, Бардольфъ и Пажъ.

  
   ПИСТ. Да здравствуетъ, сэръ Джонъ!
   ФОЛЬС. Милости просимъ, знаменосецъ Пистоль. Ну, Пистоль, я заряжаю тебя кубкомъ хереса; стрѣляй въ хозяйку.
   ПИСТ. Сэръ Джонъ, я выстрѣлю въ все двумя ядрами.
   ФОЛЬС. Сэръ, пистоль ей не страшенъ; вы имъ не испугаете ее.
   КВИКЛ. Подите, не хочу пить ни изъ-за пистолей, ни изъ-за ядеръ; я ни для кого не стану пить болѣе, чѣмъ мнѣ нужно.
   ПИСТ. Такъ я вызываю васъ, мистрисъ Доротея!
   ДОЛЬ. Меня? да я плюю на тебя, паршивый негодяй. И этотъ жалкій, подлый, скверный, лживый, безрубашечный голышь туды же! Убирайся, заплесневелый бездѣльникъ, убирайся! я приглашена не для тебя, а для твоего господина.
   ПИСТ. О, я знаю васъ, мистрисъ Доротся.
   ДОЛЬ. Убирайся, гадкой воришка! убирайся, мерзкая затычка! Клянусь этимъ виномъ, вздумай только разыграть наглаго, на мой счетъ, клеветника -- я воткну мой ножъ въ вонючую пасть твою. Убирайся, пивной бездѣльникъ! непотребный, износившійся плутъ! -- Съ какихъ это поръ, осмѣлюсь васъ спросить, сэръ? -- Это что еще? два шнура на плечѣ! Вотъ важная-то штука!
   ПИСТ. За это я разтерзаю вашъ воротъ.
   ФОЛЬС. Довольно, Пистоль; я не хочу, чтобъ ты разразился 8дѣсь. Выстрѣли себя, Пистоль, вонъ изъ нашей компаніи.
   КВИКЛ. Да, добрый капитанъ Пистоль; не здѣсь, любезный капитанъ.
   ДОЛЬ. Капитанъ! и тебѣ, гнусный, проклятый мошенникъ, не стыдно, что тебя называютъ капитаномъ? Еслибъ капитаны думали по моему, они отваляли бы тебя порядкомъ, чтобъ ты не смѣлъ, не заслуживъ, присвоивать чинъ ихъ. Ты капитанъ! да за что же, подлецъ? за то, что разорвалъ воротникъ бѣдной дѣвки въ домѣ разврата? -- Онъ капитанъ! На висѣлицу его, бездѣльника! Онъ кормится только заплесневѣлымъ варенымъ черносливомъ, да черствыми пирожками. Капитанъ! эти подлецы сдѣлаютъ и слово капитанъ такъ же гадкимъ, какъ слово употребятъ, а это было славное слово, пока его не стали употреблять, чортъ знаетъ какъ; капитанамъ слѣдовало бы вступиться.
   БАРД. Сдѣлай милость, ступай, добрый знаменосецъ.
   ФОЛЬС. Мистрисъ Доль, на одно слово.
   ПИСТ. Не пойду; я вотъ что скажу тебѣ, капралъ Бардольфъ: я бы могъ разорвать ее, -- я отомщу ей.
   ПАЖЪ. Сдѣлай одолженіе, ступай внизъ.
   ПИСТ. Никогда, пока не увижу ее въ тартарѣ, въ проклятомъ озерѣ Плутона, въ гееннѣ, въ Эребѣ, въ ужаснѣйшихъ мукахъ. Держи крюкъ и шнуръ, говорю я. Внизъ! внизъ, собаки, внизъ измѣнники! Развѣ нѣтъ у насъ здѣсь Ирены {Вѣроятно это фразы изъ какой-нибудь старой трагедіи, а Ирена названіе меча.}?
   КВИКЛ. Успокойтесь добрый капитанъ Пизель; ей-богу, очень ужь поздно. Прошу васъ, укротите гнѣвъ вашъ.
   ПИСТ. Хороши, право, штуки! Вьючныя лошади и тощія, изнѣженныя азіятскія клячи, которыя не пройдутъ болѣе тридцати миль въ день, будутъ равняться съ Цезарями, съ Канибалами {Вмѣсто Ганибала.}, съ троянскими Греками? нѣтъ, скорѣй осудите ихъ на вѣчныя муки вмѣстѣ съ королемъ Церберомъ, и пусть реветъ твердь небесная. Неужели мы вздуримся изъ такой дряни?
   КВИКЛ. Ей-богу, капитанъ, все это такія крайне обидныя рѣчи.
   БАРД. Ступай, добрый знаменосецъ, а то дойдетъ, пожалуй, и до драки.
   ПИСТ. Пусть люди дохнутъ какъ собаки; бросаютъ кроны какъ булавки. Развѣ нѣтъ у насъ здѣсь Ирены?
   КВИКЛ. Ей-богу, капитанъ, здѣсь нѣтъ такой. Ахъ ты, Господи! неужели вы думаете, что я спрячу ее отъ васъ? ради Бога успокойтесь.
   ПИСТ. Такъ ѣшь же и толстѣй, моя прекрасная Калиполисъ {Пародія на стихъ изъ драмы: The battle of Alcazar (1544), въ которой Мулей Магомедъ подходитъ къ своей женѣ съ кускомъ львинаго мяса, воткнутымъ на мечъ, и говоритъ: feed then and faint not, my fair Calipolis.}. Ну, малую толику хересу. Si fortuna me tormenta, sperato me contenta! -- Развѣ мы боимся залповъ? нисколько, пусть непріятель открываетъ огонь. Дай же мнѣ малую толику хересу; -- а ты, мое сокровище, полежи покамѣстъ здѣсь. (Кладетъ свой мечь на столъ.) Неужели все ужь кончено, и нѣтъ никакихъ et ceteras?
   ФОЛЬС. Пистоль, я хочу покоя.
   ПИСТ. Цѣлую твой кулакъ, сладчайшій рыцарь. Вѣдь мы видали большую медвѣдицу!
   ДОЛЬ. Сбросьте его съ лѣстницы; я не могу выносить такого хвастливаго бездѣльника.
   ПИСТ. Сбросьте его съ лѣстницы! знаемъ мы васъ, водовозныхъ клячъ.
   ФОЛЬС. Бардольфъ, сбрось его, какъ негодную игорную марку; на что онъ намъ, когда, кромѣ вздорной болтовни, ни на что не способенъ.
   БАРД. Ступай, ступай внизъ.
   ПИСТ. Какъ! стало не миновать надрѣзовъ, кровопролитія? (Схватывая мечь.) О, такъ убаюкивай же меня смерть, сокращай мои горестные дни! такъ разсучивайте же вы, три сестры, тяжелыя, ужасныя, зіяющія раны! Приди же, взываю я, Атропосъ!
   КВИКЛ. Ну, пойдетъ теперь!
   ФОЛЬС. Подай мой мечъ, мальчуганъ!
   ДОЛЬ. Сдѣлай милость, Джэкъ, сдѣлай милость, не обнажай меча.
   ФОЛЬС. (Обнажая мечь и гоня Пистоля.) Убирайся!
   КВИКЛ. Ахъ, Господи, да что же это такое? Да лучше отказаться, не держать таверны, чѣмъ подвергаться такимъ страхамъ и ужасамъ. Теперь не миновать убійства. -- Ахъ, Боже, Боже ты мой! да воткните же ваши мечи, воткните ваши мечи. (Пистоль и Бардольфъ уходятъ.)
   ДОЛЬ. Ради Бога, успокойся Джэкъ; бездѣльникъ вѣдь ушолъ. Ахъ, безпутная, безстрашная ты крошка моя.
   КВИКЛ. Ужь не поранилъ ли онъ васъ въ пахъ? мнѣ в#казалось, онъ страшно ткнулъ васъ въ животъ.
  

Входитъ Бардольфъ.

  
   ФОЛЬС. Вытолкалъ?
   БАРД. Вытолкалъ, сэръ. Мерзавецъ пьянъ. Вы, сэръ, поранили его въ плечо.
   ФОЛЬС. Негодяй! вздумалъ еще противиться мнѣ!
   ДОЛЬ. Ахъ ты, милый, крошечный плутишка! Какъ же ты однакожь вспотѣла, бѣдная моя обезьянка! Дай, я оботру тебѣ лице;-- ну, давай же безпутную свою морду.-- А вѣдь я, ей-богу, люблю тебя, плутишка! Ты храбръ, какъ Гекторъ троянскій, ты стоишь пяти Агамемноновъ, и въ десять разъ лучше девяти героевъ. О, злодѣй!
   ФОЛЬС. Подлый бездѣльникъ! я закачаю мерзавца на простынѣ.
   ДОЛЬ. Сдѣлай милость; сдержишь слово -- я поспорю съ тобой промежь двухъ.
  

Входятъ Музыканты.

  
   ПАЖЪ. Сэръ, музыканты.
   ФОЛЬС. Пусть играютъ. -- Играйте, господа. -- Сядь ко мнѣ на колѣни, Доль. Гнусный, хвастливый рабъ! бездѣльникъ побѣжалъ отъ меня, какъ ртуть.
   ДОЛЬ. Дѣйствительно, а ты за нимъ, какъ колокольня. Безпутная ты, варфоломеевская свинка {На Варѳоломеевскую ярмарку билось множество свиней, которыхъ жъ этому дню откармливали и продавали въ особенныхъ шалашахъ.-- Стивенсъ.}, когда жь ты перестанешь рубиться днемъ и колоться ночью, примешься вычинивать свое старое тѣло для того свѣта?
  

Входятъ Принцъ и Пойнсъ, переодѣтые прислужниками, и останавливаются съ глубинѣ сцены.

  
   ФОЛЬС. Полно, любезная Доль! не говори какъ черепъ; не напоминай мнѣ о смерти.
   ДОЛЬ. Скажи, милашка, какой же человѣкъ принцъ?
   ФОЛЬС. Добрый, пустой малой; изъ него вышелъ бы препорядочный хлѣбодаръ: онъ славно подчищалъ бы хлѣбы.
   ДОЛЬ. А Пойнсъ, говорятъ, очень остеръ?
   ФОЛЬС. Пойнсъ остеръ? -- Къ чорту этого павіана! его острота тупа, какъ тьюксберійская горчица {Тьюксбери, городъ въ Глостерширѣ, славившійся въ то время горчицей.}; въ немъ ума столько же, какъ и въ колотушкѣ.
   ДОЛЬ. За что же принцъ такъ любитъ его?
   ФОЛЬС. Зато, что у него такія же тоненькія ноги; за то, что хорошо играетъ въ палетъ, жретъ морскихъ угрей и укропъ, глотаетъ огарки вмѣсто драконовъ {And drinks off candle's ends for flap-dragons. Глотаніе равныхъ веществъ, которыя при попойкахъ клали въ горячее вино. Обыкновенно это былъ изюмъ, но иногда и огарки, которые, при тостѣ за возлюбленную, должно было глотать, не обнаруживая ни малѣйшаго отвращенія.}, валяетъ въ чехарду съ мальчишками, скачетъ по скамьямъ, клянется съ особенной пріятностью, носитъ сапоги такіе гладкіе, какъ тѣ, что выставляютъ вмѣсто вывѣсокъ, -- не заводитъ ссоръ, разбалтывая тайныя продѣлки, и за другія, подобныя шутовскія способности, которыя обнаруживаютъ только слабоуміе и гибкость тѣла. И принцъ терпитъ его въ своемъ обществѣ, потому что самъ -- другой онъ; поставить ихъ на вѣсы, такъ довольно и волоска, чтобъ одинъ перевѣсилъ другаго.
   П. ГЕН. Не обрѣзать ли уши этой ступицѣ?
   ПОЙНС. Отдуемъ его при его стервѣ.
   П. ГЕН. Смотри, дряхлый старичишка, какъ попугай, заставляетъ ее щекотать свою лысину.
   ПОЙНС. Не странно ли, что сластолюбіе на столько лѣтъ переживаетъ средства?
   ФОЛЬС. Цѣлуй же меня, Доль.
   П. ГЕН. Вѣрно въ нынѣшнемъ году соединеніе Сатурна и Венеры! что говорятъ объ этомъ календари?
   ПОЙНС. Смотрите, и огненный Тритонъ {Trigonum igneum.}, неразлучный его спутникъ, шепчется съ старыми счетами своего господина, съ его записной книжкой, съ его повѣренной.
   ФОЛЬС. А вѣдь ты притворно цѣлуешь меня.
   ДОЛЬ. Нѣтъ, ей-богу, отъ души.
   ФОЛЬС. Вѣдь я старъ, старъ.
   ДОЛЬ. А я все-таки люблю тебя больше, чѣмъ кого-либо изъ паршивыхъ этихъ молокососовъ.
   ФОЛЬС. Какой же матеріи хочешь ты на платье? Въ четвергъ я получу деньги; завтра подарю тебѣ шапочку. Ну, веселую какую-нибудь пѣсню! ужь поздно; пора и на постель. -- ты забудешь меня, какъ только уѣду.
   ДОЛЬ. Я, право, заплачу, если ты будешь говорить такое; знай, что я ни разу и не наряжусь, пока ты не воротишься -- вотъ увидишь.
   ФОЛЬС. Фрэнсисъ, хересу.
   П. ГЕНРИХЪ и ПОЙНСЪ (выходя впередъ). Сейчасъ, сейчасъ, сэръ.
   ФОЛЬС. А, побочный сынъ короля! -- И Пойнсъ, родный братъ его!
   П. ГЕН. О, глобусъ грѣховныхъ материковъ, что это за жизнь ведешь ты?
   ФОЛЬС. Да получше твоей; я дворянинъ, а ты поднощикъ.
   П. ГЕН. Совершенная правда, сэръ, и я пришелъ, чтобъ вытащить васъ отсюда за уши.
   КВИКЛ. Ахъ, Боже мой, какъ же я рада, что ваша милость опять въ Лондонѣ. -- Да благословитъ Господь это прекрасное личико! Такъ вы возвратились изъ Вэльса?
   ФОЛЬС. Клянусь, непотребная, взбалмошная смѣсь величія, (кладя руку на плечо Долъ) клянусь этимъ распутнымъ тѣломъ и этой развратной кровью, я радъ тебя видѣть.
   ДОЛЬ. Ахъ ты, жирный мерзавецъ! да я плюю на тебя!
   ПОЙНС. Лордъ, онъ хочетъ смягчить вашъ гнѣвъ, обратить все въ шутку; куйте желѣзо пока горячо.
   П. ГЕН. Какъ же смѣлъ ты, непотребный рудникъ сала, говорить обо мнѣ такъ скверно, и еще въ присутствіи этой честной, добродѣтельной, обходительной дѣвицы.
   КВИКЛ. Господь наградитъ васъ за ваше доброе сердце; она въ самомъ дѣлѣ такая, хоть побожиться.
   ФОЛЬС. А развѣ ты слышалъ, что говорилъ я?
   П. ГЕН. Ты узналъ меня точно такъ же, какъ при Гадсхилѣ, когда бѣжалъ безъ оглядки; ты зналъ, что я стою позади тебя, и говорилъ, чтобъ испытать мое терпѣніе.
   ФОЛЬС. Нѣтъ, нѣтъ, рѣшительно нѣтъ; я никакъ не думалъ, чтобъ ты могъ слышать меня.
   П. ГЕН. Я заставлю тебя признаться въ преднамѣренномъ желаніи оскорбить меня, и затѣмъ знаю, какъ съ тобой за это раздѣлаться.
   ФОЛЬС. Нѣтъ, Галь, клянусь честью, я не думалъ оскорблять тебя.
   П. ГЕН. Не думалъ, унижая меня, называя хлѣбодаромъ, годнымъ только подчищать хлѣбы, я еще Богъ знаетъ чѣмъ!
   ФОЛЬС. Безъ всякаго желанія обидѣть, Галь.
   ПОЙНС. Безъ всякаго?
   ФОЛЬС. Безъ всякаго, Недъ; безъ всякаго, честный Недъ. Я унижалъ его передъ нечестивыми, чтобъ нечестивые не влюбились въ него; дѣйствовалъ тутъ какъ заботливый другъ и вѣрный подданный, и твой отецъ долженъ благодарять меня за это. Нѣтъ, я не думалъ оскорблять тебя, Галь, -- не думалъ, дѣти мои, -- рѣшительно не думалъ.
   П. ГЕН. Ну скажи, не страхъ ли, не рѣшительная ли трусость заставляютъ тебя срамить эту честную дѣвицу, чтобъ только уладить съ нами? Развѣ она изъ нечестивыхъ? Развѣ твоя хозяйка изъ нечестивыхъ? развѣ этотъ мальчикъ, или честный Бардольфъ, котораго ревность такъ и пылаетъ на носу, изъ нечестивыхъ?
   ПОЙНС. Отвѣчай же, старый, сгнившій вязъ.
   ФОЛЬС. Бардольфа, сатана отмѣтилъ ужь неотмѣнно, и его лице -- домашняя кухня Люцифира для поджариванія пьяницъ. Что до мальчишки, надъ нимъ витаетъ еще добрый ангелъ, но демонъ и тутъ начинаетъ пересиливать.
   П. ГЕН. А женщины?
   ФОЛЬС. Одна и теперь ужь въ аду, и горитъ себѣ, бѣдняжка. Другая -- я задолжалъ ей, а попадетъ ли она за это въ адъ, не знаю.
   КВИКЛ. Никогда, ручаюсь тебѣ.
   ФОЛЬС. Я тоже думаю; думаю, что это, пожалуй, и отпустится тебѣ. Но есть еще обвиненіе; ты позволяешь, въ противность закона, ѣсть въ твоемъ домѣ мясо {Многіе изъ законовъ, изданныхъ Елизаветой и Іаковомъ I, для того, чтобъ точнѣе соблюдались постные дни, запрещали трактирщикамъ продавать мясо въ постъ.}; вотъ за это, полагаю, повоешь и ты.
   КВИКЛ. Да всѣ трактирщики дѣлаютъ тоже. Что за важность часть или двѣ баранины въ цѣлый постъ?
   П. ГЕН. Вы, дѣвица --
   ДОЛЛ. Что угодно сказать вашей милости?
   ФОЛЬС. Его милости угодно сказать такое, противъ чего возстаетъ вся плоть его. (Слышенъ стукъ.)
   КВИКЛ. Посмотри, Фрэнсисъ, кто это стучитъ такъ сильно въ двери?
  

Входитъ Пето.

  
   П. ГЕН. Пето! что новаго?
   ПЕТО. Король, вашъ родитель, въ Вестминстерѣ, куда прибыли до двадцати усталыхъ гонцевъ съ сѣвера; на дорогѣ же сюда я встрѣтилъ и обогналъ съ дюжину капитановъ, бѣгающихъ безъ шляпъ, въ поту, изъ таверны въ таверну и спрашивающихъ всякаго гдѣ сэръ Джонъ Фольстафъ.
   П. ГЕН. Клянусь небомъ, Пойнсъ, чувствую, что поступаю гадко, убивая благородное время такъ глупо, тогда какъ буря возмущенія, какъ полуденный вѣтеръ, наноситъ черныя тучи, и онѣ начинаютъ уже накрапывать на наши неприкрытыя, невооруженныя головы. Отыщи мой мечъ и плащъ. -- Доброй ночи, Фольстафъ. (Уходитъ съ Пойнсомъ, Пето и Бардольфомъ).
   ФОЛЬС. Вотъ тебѣ и разъ, только что дошло до самаго лакомаго куска ночи, и ступай, не отвѣдавъ его. (Стучатъ въ двери). Опять!
  

Входитъ Бардольфъ.

  
   Что тамъ еще?
   БАРД. Сэръ, васъ требуютъ сейчасъ ко двору; съ дюжину капитановъ ждутъ-васъ у дверей.
   ФОЛЬС. (Пажу.) Заплати музыкантамъ.-- Прощай, хозяйка;-- прощай, Доль.-- Видите ли, милыя мои бабёшки, какъ гоняются за людьми достойными; недостойный спи себѣ покойно, а дѣловой ступай. Прощайте. Не ушлютъ меня сію же минуту, до отъѣзда я еще повидаюсь съ вами.
   ДОЛЬ. Я не могу говорить. Сердце мое такъ вотъ и готово разорваться. -- Смотри же, береги себя, мой милый, мой ненаглядный Джэкъ!
   ФОЛЬС. Прощайте, прощайте! (Уходить съ Бардольфомъ.)
   КВИКЛ. Будь же здоровъ! -- Вотъ съ новымъ горохомъ будетъ двадцать девять лѣтъ, какъ я знаю его, и не знаю человѣка честнѣе и вѣрнѣе.-- Прощай, прощай!
   БАРД. (За сценой). Мистрисъ Тиршитъ!
   КВИКЛ. Что такое?
   БАРД. (За сценой). Скажи мистрисъ Тиршитъ, чтобъ она шла къ моему господину.
   КВИКЛ. Бѣги, Доль, бѣги скорѣй, моя добрая Доль!
  

ДѢЙСТВІЕ III.

  

СЦЕНА 1.

Комната во дворцѣ.

Король Генрихъ, въ спальной одеждѣ, и Пажъ.

   К. ГЕН. Поди, позови графовъ Серрея и Варивка; скажи, чтобъ прежде они прочли однакожь эти письма и хорошенько обдумали ихъ содержаніе. Ступай, да проворнѣй. -- (Пажъ уходитъ). Сколько тысячь бѣднѣйшихъ изъ моихъ подданныхъ спятъ теперь покойно!-- О, сонъ! о, сладостный сонъ! кроткая нянька природы, чѣмъ запугалъ я тебя такъ сильно, что ты не хочешь сомкнуть вѣкъ моихъ, погрузить мои чувства въ забвеніе? Отчего же спускаешься ты въ дымныя лачуги, на жесткія койки, убаюкиваешься жужжаньемъ мухъ охотнѣе, чѣмъ звуками сладостныхъ мелодій въ благоухающихъ чертогахъ великихъ, подъ высокими, великолѣпными пологами? О, глупое божество, зачѣмъ же укладываешься ты съ подлымъ простолюдиномъ на гадкую постель, и бѣжишь королевскаго ложа, какъ часоваго футляра, или набатнаго колокола? Ты смыкаешь глаза юнги на вершинѣ высокой мачты; ты укачиваешь его чувства въ колыбели бурнаго моря, когда бѣшеные вѣтры, схватывая ярые валы за макушки, взъерошиваютъ ихъ чудовищныя головы, взбрасываютъ ихъ къ чернымъ тучамъ съ такимъ ревомъ и шумомъ, что и самая смерть пробудилась бы! Пристрастный сонъ, ты даруешь успокоеніе промокшему юнгѣ въ такія жестокія мгновенія, и отказываешь въ немъ королю въ самые тихіе, безмолвные часы ночи, когда все зоветъ тебя. -- Спите же, счастливые простолюдины! покой бѣжитъ чела увѣнчаннаго короной.
  

Входятъ Варвикъ и Серрей.

  
   ВАРВ. Добраго утра вашему величеству!
   П. ГЕН. Какъ, лорды, неужели утро?
   ВАРВ. Слишкомъ часъ за полночь.
   К. ГЕН. Такъ добраго утра и вамъ, лорды. Прочли письма, что я послалъ къ вамъ?
   ВАРВ. Прочли, мой повелитель.
   К. ГЕН. Стало быть, знаете, какъ заражено тѣло нашего королевства, какія гнусныя болѣзни въ немъ разростаются и какая опасность грозитъ самому сердцу?
   ВАРВ. Оно въ самомъ дѣлѣ хвораетъ, какъ тѣло, и, какъ тѣлу, ему можно возвратить прежнее здоровье хорошимъ совѣтомъ и приличнымъ лѣкарствомъ.-- Лордъ Норсомберлэндъ простынетъ скоро.
   П. ГЕН. О, еслибъ можно было читать въ книгѣ судебъ, видѣть, какъ перевороты временъ сравниваютъ горы, какъ материки, прискучивъ своей постоянной твердостью, распускаются въ океаны, -- какъ, въ иный времена, береговой поясъ океана вдругъ дѣлается слишкомъ широкимъ для чреслъ Нептуна, -- какъ издѣваются случайности и перемѣны наполняютъ чашу измѣнчивости все разными жидкостями! О, когда бы это было возможно, и счастливѣйшій юноша, обозрѣвая свой путь, видя сколько миновало опасностей и сколько еще крестовъ впереди -- захлопнулъ бы книгу, и сѣлъ бы поодаль, да и умеръ. Нѣтъ еще и десяти лѣтъ, какъ Ричардъ и Hopсомберлэндъ, друзья задушевные, пировали вмѣстѣ, и черезъ два года они въ войнѣ другъ съ другомъ; какіе-нибудь восемь лѣтъ назадъ -- Перси ближайшій человѣкъ моему сердцу, хлопочетъ обо мнѣ какъ братъ, повергаетъ къ моимъ ногамъ и любовь и жизнь свою, изъ-за меня открыто возстаетъ даже противъ Ричарда. Кто изъ васъ былъ при томъ -- (обращаясь къ Варвику) кажется вы, братъ Невиль, -- когда Ричардъ, укоряемый и порицаемый Норсомберлэндомъ, съ слезами на глазахъ, произнесъ зловѣщія слова, которыя теперь оказываются пророческими? "Норсомберлэндъ", сказалъ онъ, "ты лѣстница, по которой мой братъ Болинброкъ взбирается на мой престолъ"; -- а я, Богу извѣстно, совсѣмъ тогда и не помышлялъ объ этомъ; сама необходимость, за тѣмъ уже, пригнула ко мнѣ государство такъ, что ни я, ни королевская власть не могли не обняться. -- "Придетъ время", говорилъ онъ, "нарывъ гнуснаго грѣха назрѣетъ и прорвется гноемъ"; -- и предсказалъ и скорый разрывъ нашей дружбы, и все что теперь дѣлается.
   ВАРВ. Въ жизни всѣхъ людей много такого, что необходимо вытекаетъ изъ временъ усопшихъ, и соображеніе этого даетъ возможность предсказывать довольно близко большую часть событій еще не осуществившихся, скрытыхъ еще въ своихъ сѣмечкахъ, въ своихъ слабыхъ зачаткахъ, но которыя время высидитъ, выведетъ непремѣнно. По этой-то необходимости, и королю Ричарду не мудрено было предъугадать, что могущественный Норсомберлэндъ, измѣнивъ ему, не остановится на этомъ, что изъ этого сѣмечка разовьется еще большая измѣна, и что ей не укорениться ни на какой почвѣ, кромѣ вашей.
   К. ГЕН. Такъ это все необходимости? примемъ же все это за необходимость; она-то и теперь тревожитъ насъ. Говорятъ, что у епископа и Норсомберлэнда до пятидесяти тысячь войска.
   ВАРВ. Не можетъ быть, государь. Молва, какъ волосъ и отголосокъ, удвоиваетъ число тѣхъ, кого мы боимся.-- Прошу ваше величество, ложитесь и спите покойно; клянусь жизнію, и высланное уже вами войско справится съ ними безъ всякаго затрудненія. А, чтобъ успокоить васъ еще болѣе, узнайте: я сейчасъ получилъ вѣрное извѣстіе, что Глендоверъ умеръ.-- Вѣдь четырнадцать уже дней, какъ ваше величество все прихварываете: ночное бдѣніе разстроитъ васъ еще болѣе.
   К. ГЕН. Быть по вашему. О, только бы намъ избавиться этихъ междоусобныхъ воинъ, и тогда, благородные лорды, тогда тотчасъ же въ Палестину.
  

СЦЕНА 2.

Дворъ передъ дономъ мирнаго судьи Шалло въ Глостерѣ.

Шалло и Сайленсъ, встрѣчаются. Заплѣсневѣлый, Тѣнь, Бородавка, Слабость, Бычокъ и Служители остаются въ глубинѣ сцены.

   ШАЛЛ. Милости, милости просимъ, сэръ; руку, вашу руку, сэръ; раненько встаете, нечего сказать. Какъ поживаете, любезный братъ Сайленсъ?
   CАЙЛ. Добраго утра, любезный братъ Шалло.
   ШАЛЛ. А сестрица, ваша сопостельница? а ваша прекрасная дщерь, а моя крестница, Елена?
   САЙЛ. Увы, все та-же сорока, братъ Шалло.
   ШАЛЛ. Ну, а братъ Вилльямъ навѣрное сдѣлался славнымъ ученымъ. Вѣдь онъ все еще въ Оксфордѣ, не такъ ли?
   САЙЛ. Такъ, сэръ, и все на моемъ содержанія.
   ШАЛЛ. Пора бы ему и въ школу правовѣдѣнія. Я самъ былъ въ школѣ св. Климента; тамъ, я думаю, я теперь поговариваютъ еще о бѣшеномъ Шалло.
   САЙЛ. Да, братъ, васъ звали тогда удалымъ Шалло.
   ШАЛЛ. Э, чортъ возьми, мало ли какъ меня тогда называли; и я на все былъ готовъ; ей-богу, на все, и сейчасъ же. Тамъ были я, да крошка Джонъ Дойтъ изъ Стэфордшира, да черный Джорджъ Барнсъ, да Фрэнсисъ Пикбонъ, да Виль Скиль изъ Коствольда, -- такихъ четырехъ удальцевъ вамъ не набрать теперь и во всѣхъ школахъ, и скажу вамъ, намъ были извѣстны всѣ bonarobas {Дѣвы радости.}, и лучшія изъ нихъ были къ нажимъ услугамъ. Джакъ Фольстафъ, что теперь сэръ Джонъ, былъ тогда еще мальчишкой, пажемъ Томаса Мовбрэя, герцога норфолькскаго.
   САЙЛ. Тотъ самый сэръ Джонъ, что нынче пріѣдетъ за рекрутами?
   ШАЛЛ. Тотъ самый, тотъ самый сэръ Джонъ. Я видѣлъ, какъ онъ у воротъ школы проломилъ голову Скогэну, бывши вотъ такимъ крошкой, и въ этотъ же самый день я дрался, за дворомъ Грея, съ разнощикомъ Самсономъ Стокфишемъ. О, да попроказилъ же я на своемъ вѣку! и какъ подумаешь теперь, сколькихъ изъ моихъ старыхъ знакомыхъ нѣтъ уже и въ живыхъ!
   САЙЛ. И мы, братъ, мы всѣ за ними послѣдуемъ.
   ШАЛЛ. Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія; это вѣрно, совершенно вѣрно; смерть, какъ говоритъ псалмопѣвецъ, неизбѣжна для всѣхъ; всѣ умрутъ. А что стоитъ пара хорошихъ бычковъ на Стэмфордской ярмаркѣ?
   САЙЛ. Сказать правду, любезнѣйшій братъ, я еще и не былъ тамъ.
   ШАЛЛ. Да, смерть неизбѣжна. -- А живъ ли старый Добль, землякъ вашъ?
   САЙЛ. Умеръ.
   ШАЛЛ. Скажите пожалуста, умеръ! онъ такъ славно владѣлъ лукомъ -- и умеръ! онъ чудесно стрѣлялъ. Джонъ Гаунтъ очень любилъ его; держивалъ за него огромныя пари. Умеръ!-- онъ попалъ бы вамъ въ самую цѣль и на разстояніи двухъ-сотъ сорока шаговъ, а легкую стрѣлу пустилъ бы и съ двухъ-сотъ восьмидесяти, и даже двухъ сотъ-девяноcта, такъ что любо-дорого. -- А цѣны овецъ, не знаете?
   САЙЛ. Каковы овцы; два десятка хорошихъ не обойдутся менѣе десяти фунтовъ.
   ШАЛЛ. И старый Добль умеръ!
  

Входитъ Бардольфъ съ однимъ изъ своихъ.

  
   САЙЛ. Сюда идутъ, какъ полагаю, двое изъ людей сэръ Джона Фольстафъ.
   ШАЛЛ. Добраго утра, почтенный джентльменъ.
   БАРД. Скажите, кто изъ васъ мирный судья Шалло?
   ШАЛЛ. Сэръ, Робертъ Шалло, бѣдный эсквайръ этого графства и одинъ изъ королевскихъ мирныхъ судей -- я. Что вамъ угодно?
   БАРД. Сэръ, вамъ кланяется мой капитанъ; мой капитанъ, сэръ Джонъ Фольстафъ, доблестный джентльменъ, и вождь, клянусь небомъ, наихрабрѣйшій.
   ШАЛЛ. Весьма, весьма пріятно, сэръ; я зналъ его, отличнѣйшимъ рубакой. Какъ поживаетъ онъ? могу спросить, какъ поживаетъ и благородная леди, его сожительница?
   БАРД. Извините, сэръ; солдатъ безъ жены акомодированъ какъ-то лучше.
   ШАЛЛ. Прекрасно сказано, сэръ; ей-богу, прекрасно. Акомодированъ какъ-то лучше! -- прекрасно, право, прекрасно; хорошія фразы были и всегда будутъ прекрасны. Акомодированъ! -- это отъ слова accommodo; превосходно; отличная фраза.
   БАРД. Извините, сиръ, я слыхалъ что это слово, а вы говорите, что это фраза. Клянусь этимъ днемъ, фразы я не знаю, но что до слова -- готовъ отстаивать мечемъ, что это истинно солдатское слово, и слово чрезвычайно сильное. Акомодированъ -- это, когда человѣкъ, какъ они говорятъ, акомодированъ; или когда человѣкъ будучи -- находясь -- почему и можно подумать, что онъ акомодированъ; что чрезвычайно хорошее дѣло.
  

Входитъ Фольстафъ.

  
   ШАЛЛ. Вполнѣ справедливо. -- А вотъ и добрый сэръ Джонъ. Вашу благородную руку, вашу доблестную, благородную руку. Да вы молодецъ-молодцомъ; лѣта вамъ просто нипочемъ. Милости просимъ, любезнѣйшій сиръ Джонъ.
   ФОЛЬС. Я радъ видѣть васъ въ вожделѣнномъ здравіи, добрый мастеръ Робертъ Шалло. -- Мэстеръ Шюръ-кардъ, если не ошибаюсь?
   ШАЛЛ. Нѣтъ, сэръ Джонъ; это мой двоюродный братъ Сайленсъ и мой сослуживецъ.
   ФОЛЬС. Добрый мистеръ Сайленсъ, вамъ такъ идетъ эта мирная должность.
   САЙЛ. Мы очень рады вашей милости.
   ФОЛЬС. Фу, какая жара однакожь!-- А приготовили вы для меня штукъ шесть дюжихъ рекрутъ?
   ШАЛЛ. Какъ же, сэръ. Не угодно ли присѣсть?
   ФОЛЬС. Прошу же показать ихъ.
   ШАЛЛ. Гдѣ же списокъ? гдѣ же, гдѣ же списокъ? -- Позвольте взглянуть, позвольте взглянуть. Да, да, да. Точно такъ, сэръ. -- Ральфъ Заплѣсневѣлый! -- пусть всѣ выходятъ по моему вызову; да, да, выходите, выходите. -- Ну, посмотримъ, -- гдѣ же Заплѣсневѣлый?
   ЗАПЛ. Здѣсь, съ вашего позволенія.
   ШАЛЛ. Что скажете, сэръ Джонъ? славный вѣдь малой; молодъ, дюжъ и изъ хорошей фамиліи.
   ФОЛЬС. Ты Заплѣсневѣлый?
   ЗАПЛ. Точно такъ, съ вашего позволенія.
   ФОЛЬС. Такъ тебя болѣе чѣмъ пора употребить въ дѣло.
   ШАЛЛ. Ха, ха, ха! ей-ей, превосходно; что заплѣсневѣло -- скорѣй въ дѣло. Удивительно хорошо! -- Ей-богу, прекрасно сказано, сэръ Джонъ; превосходно сказано.
   ФОЛЬС. Отмѣтьте же его.
   ЗАПЛ. Да меня столько ужь отмѣчали, что теперь можно бы, кажется, и оставить въ покоѣ; моя старушонка пропадетъ безъ меня, потому что кто жь будетъ за нее работать и хозяйничать. Вамъ не зачѣмъ отмѣчать меня; вѣдь есть другіе, которымъ идти способнѣе чѣмъ мнѣ.
   ФОЛЬС. Молчи Заплѣсневѣлый, пойдешь и ты; тебя давно пора употребить въ дѣло.
   ЗАПЛ. Въ дѣло?
   ШАЛЛ. Молчи, дурень, молчи! стань къ сторонкѣ. Развѣ ты не знаешь, гдѣ ты? -- Теперь другихъ, сэръ Джонъ. Посмотримъ: Симонъ Тѣнь!
   ФОЛЬС. Давайте, давайте его сюда: онъ защититъ меня отъ солнца; изъ него навѣрное выдетъ препрохладный воинъ.
   ШАЛЛ. Гдѣ же Тѣнь?
   ТѢНЬ. Здѣсь, сэръ.
   ФОЛЬС. Чей ты сынъ?
   ТѢНЬ. Моей матушки, сэръ.
   ФОЛЬС. Сынъ твоей матушки! весьма вѣроподобно, и тѣнь твоего отца; стало сынъ женщины -- тѣнь мущины. Такъ оно и въ самомъ дѣлѣ бываетъ; не всегда только отцовской плоти.
   ШАЛЛ. Нравится онъ вамъ, сэръ Джонъ?
   ФОЛЬС. Тѣнь будетъ пригодна для лѣта, -- отмѣтьте и его; хотя въ нашихъ спискахъ тѣней-то и безъ того не мало.
   ШАЛЛ. Томасъ Бородавка!
   ФОЛЬС. Гдѣ жь она?
   БОРОД. Здѣсь, сэръ.
   ФОЛЬС. Ты Бородавка?
   БОРОД. Точно такъ, сэръ.
   ФОЛЬС. Ты пребезобразная бородавка.
   ШАЛЛ. Подчеркнуть и его, сэръ Джонъ?
   ФОЛЬС. Совершенно излишне; вѣдь онъ весь спина на двухъ черточкахъ; онъ и безъ того подчеркнутъ.
   ШАЛЛ. Ха, ха, ха!-- вы знатокъ, рѣшительный знатокъ, сэръ. Не могу не признать этого. Фрэнсисъ Слабость!
   СЛАБ. Здѣсь, сэръ.
   ФОЛЬС. Твое ремесло, Слабость?
   СЛАБ. Женскій портной, сэръ.
   ШАЛЛ. Отмѣтить его?
   ФОЛЬС. Можете; а будь онъ мужской портной, онъ отмѣтилъ бы васъ. -- Сдѣлаешь ты столько прорѣхъ въ непріятельскомъ строю, сколько надѣлалъ въ женскихъ юбкахъ?
   СЛАБ. Сколько смогу, сэръ, столько и сдѣлаю, -- больше не требуйте.
   ФОЛЬС. Хорошо сказано, добрый женскій портной! хорошо сказано, храбрая Слабость! Ты будешь такъ же доблестенъ, какъ ярый голубь, или великодушнѣйшая мышь.-- Отмѣтьте, мэстеръ Шалло женскаго портнаго; да хорошенько, мэстеръ Шалло.
   СЛАБ. Мнѣ бы хотѣлось, сэръ, чтобъ и Бородавка шолъ также.
   ФОЛЬС. Мнѣ бы хотѣлось, чтобъ ты былъ мужскимъ портнымъ, вычинилъ и сдѣлалъ его способнымъ къ походу. Я не могу сдѣлать простымъ солдатомъ, вождя столькихъ тысячь. Удовлетворись и этимъ, могущественная Слабость.
   СЛАБ. Удовлетворяюсь, сэръ.
   ФОЛЬС. Много обязанъ тебѣ, высокопочтеннѣйшая Слабость. -- Слѣдующій.
   ШАЛЛ. Питеръ Бычокъ съ луга!
   ФОЛЬС. Посмотримъ Бычка.
   БЫЧОК. Здѣсь, сэръ.
   ФОЛЬС. Клянусь, славный малой! -- Качайте Бычка, пока не заревѣлъ снова.
   БЫЧОК. О, лордъ! о, добрый лордъ капитанъ --
   ФОЛЬС. Это что, не успѣли еще и отмѣтить, а ты ужь ревешь?
   БЫЧОК. О, лордъ, я больной человѣкъ.
   ФОЛЬС. Чѣмъ же ты болѣнъ?
   БЫЧОК. Проклятый насморкъ, сэръ; я получилъ его на службѣ королю, звоня въ день его коронованія.
   ФОЛЬС. Ничего, ты пойдешь въ халатѣ. Мы избавимъ тебя отъ насморка; а звонить за тебя, я ужь распоряжусь, будутъ твои друзья. -- Всѣ?
   ШАЛЛ. Я вызвалъ двумя болѣе, чѣмъ требовалось; вѣдь вамъ слѣдуетъ взять здѣсь только четверыхъ; -- засимъ прошу откушать со мной.
   ФОЛЬС. Выпить готовъ, а обѣдать не могу остаться.-- Клянусь честью, я очень радъ васъ видѣть, мэстеръ Шалло.
   ШАЛЛ. А помните ли, сэръ Джонъ, какъ мы провели цѣлую ночь въ вѣтренной мельницѣ на Сентъ-Джорджскомъ полѣ?
   ФОЛЬС. Не говорите, не говорите объ этомъ, любезнѣйшій мэстеръ Шалло.
   ШАЛЛ. Вотъ веселая-то была ночка! -- Что, жива еще Жанна Найтворкъ?
   ФОЛЬС. Жива, мэстеръ Шалло.
   ШАЛЛ. Она никогда не могла со мной справиться.
   ФОЛЬС. Никогда, никогда; она всегда говорила, что терпѣть не можетъ мэстера Шалло.
   ШАЛЛ. Клянусь честью, я всегда умѣлъ разсердить ее ужаснѣйшимъ образомъ. Славная bona-roba была она въ то время. Какова-то она теперь?
   ФОЛЬС. Стара, стара, мэстеръ Шалло.
   ШАЛЛ. Да, она должна быть стара; не можетъ не быть стара; безъ сомнѣнія стара; вѣдь у ней былъ ужь Робинъ Найтворкъ отъ стараго Найтворка прежде, чѣмъ я поступилъ въ школу Климента.
   САЙЛ. А это пятьдесятъ пять лѣтъ тому назадъ.
   ШАЛЛ. Да, братъ Сайленсъ, еслибъ ты видѣлъ, что видали этотъ рыцарь и я! -- А, сэръ Джонъ, не такъ ли?
   ФОЛЬС. Слыхали мы куранты и въ полночь, мэетеръ Шалло.
   ШАЛЛ. Слыхали, слыхали; ей-богу, слыхали, сэръ Джонъ; нашъ лозунгъ былъ: "ну, ребятушки!" -- Пойдемте же обѣдать; пойдемте, пойдемте обѣдать. Да, да, было время! Пойдемте, пойдемте. (Фольстафъ, Шалло и Сайленсь уходятъ.)
   БЫЧОК. Добрый мэстеръ капралъ, будьте моимъ другомъ; вотъ вамъ четыре десятишилинговые Генриха, французскими кронами. По истинѣ, сэръ, для меня идти въ походъ все равно, что повѣситься; оно конечно, собственно для себя, я не сталъ бы хлопотать; но болѣе потому, что не хочется, и что, собственно для себя. хотѣлось бы остаться съ моими друзьями; а впрочемъ, собственно для себя, я не сталъ бы хлопотать.
   БАРД. Ладно, стань въ сторону.
   ЗАПЛ. Добрый мэстеръ капральный капитанъ, ради моей старушонки, будьте моимъ другомъ; безъ меня некому за ней ухаживать, а она стара, ничего сама не сдѣлаетъ; сорокъ дамъ и я, сэръ.
   БАРД. Ладно, стань въ сторону.
   СЛАБ. А мнѣ все равно; -- умирать вѣдь только разъ, и это нашъ долгъ Господу.-- Никогда не дозволю себѣ низкихъ помысловъ; суждено -- хорошо; нѣтъ -- и то хорошо. Всякой долженъ служить своему государю; а тамъ, что бы ни привелось: умеръ въ этомъ году -- отдѣлался на слѣдующій.
   БАРД. Славно сказано; ты лихой малой.
   СЛАБ. Клянусь, не дозволю себѣ низкихъ помысловъ.
  

Входятъ Фольстафъ, Шалло и Сайленсъ.

  
   ФОЛЬС. Итакъ, сэръ, кого жь отдадите вы намъ?
   ШАЛЛ. Четверыхъ по вашему выбору.
   БАРД. Сэръ, на одно слово.-- Я получилъ три фунта за свободу Бычка и Заплѣсневѣлаго.
   ФОЛЬС. Хорошо.
   ШАЛЛ. Выбирайте же, сэръ Джонъ.
   ФОЛЬС. Выберите ужь вы за меня.
   ШАЛЛ. Извольте; я выбираю Заплѣсневѣлаго, Бычка, Слабость и Тѣнь.
   ФОЛЬС. Заплѣсневѣлаго и Бычка?-- Ты, Заплѣсневѣлый, оставайся дома, пока сдѣлаешься совершенно негоднымъ для службы, а ты, Бычокъ, рости пока сдѣлаешься годнымъ; не нужно мнѣ мы того, ни другаго.
   ШАЛЛ. Сэръ Джонъ, сэръ Джонъ, вы обездоливаете себя. Вѣдь это лучшіе; я хотѣлъ услужить вамъ лучшими.
   ФОЛЬС. Вы, кажется, учите меня, какъ выбирать людей, мистеръ Шалло?-- Что мнѣ въ тѣлѣ, въ дородности, въ крѣпкомъ и сильномъ сложеніи? Мнѣ нуженъ духъ, мэстеръ Шалло.-- Вотъ Бородавка, -- видите что это за жалкая фигура, а онъ будетъ у меня заряжать и разряжать съ быстротой молотка оловянишника; будетъ выступать и подаваться проворнѣе человѣка, который возится съ пивоварной бадьей. А Тѣнь, этотъ полулицевой человѣкъ, -- вотъ его-то и давайте мнѣ; онъ не представитъ собой никакой цѣли непріятелю: цѣлить въ него -- все равно, что въ остріе перочиннаго ножа. А въ случаѣ отступленія -- какъ быстро побѣжитъ эта Слабость, этотъ женскій портной! -- Нѣтъ, давайте мнѣ людей невидныхъ, а видныхъ берегите для себя. -- Бардольфъ, дай-ка Бородавкѣ мушкетъ.
   БАРД. Ну, Бородавка, маршъ! -- Такъ, такъ, такъ.
   ФОЛЬС. Стой! покажи теперь, какъ ты будешь дѣйствовать мушкетомъ. Такъ, -- хорошо, -- продолжай, -- очень хорошо, -- превосходно! -- О, давайте мнѣ всегда маленькаго, худенькаго, стараго, лысаго стрѣлка! Прекрасно, Бородавка; клянусь, ты отличный малой; вотъ тебѣ шесть пенсовъ.
   ШАЛЛ. Онъ все-таки не мастеръ еще въ этомъ дѣлѣ, дѣйствуетъ не совсѣмъ какъ слѣдуетъ. Вотъ, я вспомнилъ, въ Майль-эндъ-гринѣ, когда я еще былъ въ школѣ Климента, -- тогда въ играхъ Артура, я представлялъ сэръ Дагонета, -- ну, такъ вотъ тамъ былъ крошечный, проворный человѣчекъ -- вотъ такъ дѣйствовалъ мушкетомъ: повернетъ вамъ и такъ и этакъ, и туда и сюда, и пифъ, пифъ, и отскочитъ и выскочитъ опять. -- Такого молодца не видать уже мнѣ.
   ФОЛЬС. И эти пригодятся, мэстеръ Шалло. Желаю вамъ всякаго счастія, мэстеръ Сайленсъ; я не стану съ вами распространяться.-- Прощайте, почтеннѣйшіе джентльмены; благодарю васъ; мнѣ нынче же необходимо проѣхать еще миль двѣнадцать. -- Бардольфъ, раздай солдатамъ одежду.
   ШАЛЛ. Сэръ Джонъ, да благословитъ небо и васъ и ваши дѣянія, и да даруетъ вамъ миръ! Заѣзжайте на возвратномъ пути ко мнѣ; возобновимъ старое знакомство; можетъ-быть и я отправлюсь съ вами ко двору.
   ФОЛЬС. Это было бы очень пріятно, мэстеръ Шалло.
   ШАЛЛ. Будьте покойны, сказалъ и сдержу слово. Прощайте. (Шалло и Сайленсъ уходятъ.)
   ФОЛЬС. Прощайте, любезнѣйшіе джентльмены. Бардольфъ, веди новобранцевъ. (Бардольфъ уходитъ съ рекрутами.) Да, на возвратномъ пути обдѣлаю я этихъ судей. Судью Шалло я знаю вдоль и поперегъ. -- Господи, Боже мой, что это какъ преданы мы, старые люди, пороку лганья! Чего вотъ ни нахвасталъ мнѣ этотъ чахлый судья о своей буйной молодости, о подвигахъ на торнбульской улицѣ {Улица Turnbull или Turnmill была искони сборнымъ мѣстомъ мошенниковъ, гулякъ и всякой сволочи.}; каждое третьи слово было ложь, выплачиваемая слушателю акуратнѣе, чѣмъ дань Турку. Помню я его и въ школѣ Климента: онъ и тогда походилъ на человѣчка сдѣланнаго, послѣ ужина, изъ сырной корки; нагого же -- весь міръ принималъ за раздвоенную редиску съ фантастической головой, вырѣзанной ножичкомъ на верхушкѣ; онъ былъ такъ худъ, что размѣры его, для близорукихъ, были рѣшительно незримы; онъ былъ истымъ духомъ голода, притомъ сластолюбивъ какъ обезьяна, а дѣвы радости называли его мандрагорой; у моды онъ всегда бывалъ въ аріергардѣ, и напѣвалъ своимъ сѣченнымъ и сѣченнымъ хозяйкамъ пѣсни, которыя, подслушавъ у извощиковъ, выдавалъ потомъ за свои собственныя. И этотъ мечъ шута, теперь сквайръ и говоритъ о Джонѣ Гаунтъ, такъ за просто, какъ будто онъ былъ его задушевный другъ; а я готовъ присягнуть, что онъ только разъ и видѣлъ его на турнирѣ, когда Гаунтъ прошибъ ему голову, за то, что онъ втерся въ толпу служителей маршала. Я видѣлъ это, и сказалъ Джону Гаунтъ, что онъ бьетъ свое собственное имя {Смотри примѣч. къ Ричарду II. стр. 117.}, потому что его и со всѣмъ его убранствомъ можно было всунуть въ шкуру угря; гобойный же футляръ былъ бы для него и домомъ и дворомъ, -- а теперь у него и земли и скотъ. Ну, да хорошо, на возвратномъ пути я сближусь съ нимъ, и было бы очень странно, еслибъ, для своей потребы, я не сдѣлалъ его двумя философскими камнями {Одинъ служилъ универсальнымъ лѣкарствомъ; а другой для превращенія всякаго метала въ золото.}. Если молодая плотица можетъ быть завтракомъ для старой щуки -- не вижу въ законахъ природы никакой причины, почему жь бы и мнѣ не закусить имъ. -- Придетъ время, увидимъ.
  

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лѣсъ въ Іоркширѣ.

Входятъ Архіепископъ Іорскій, Мовбрэй, Гастингсъ и другіе.

  
   АРХІЕП. Какъ называется этотъ лѣсъ?
   ГАСТИН. Хольтри.
   АРХІЕП. Остановимся же здѣсь и пошлемъ лазутчиковъ развѣдать о числѣ непріятеля.
   ГАСТИН. Посланы ужь.
   АРХІЕП. Прекрасно. Друзья и братья по этому великому дѣлу, я долженъ сообщить вамъ, что недавно получилъ еще письма отъ Норсомберлэнда. Сухое, холодное содержаніе ихъ таково: онъ желалъ присоединиться къ намъ съ силами, соотвѣтствующими его сану, но не могъ собрать ихъ, и потому, въ ожиданіи пока созрѣетъ его счастіе, удалился въ Шотландію, -- и все это, заключается молитвой, чтобъ наша попытка пережила и страшную встрѣчу со врагомъ и всякую опасность.
   МОВБР. И всѣ ваши надежды на него паля, разлетѣлись въ дребезги.
  

Входитъ Гонецъ.

  
   ГАСТИН. Что новаго?
   ГОНЕЦ. Съ запада, не далѣ какъ въ одной милѣ отъ лѣса, непріятель выдвигается въ стройномъ порядкѣ. Судя по пространству, которое онъ занимаетъ, я думаю, что число его простирается до тридцати тысячь или около того.
   МОВБР. Точно то число, которое мы предполагали. Двинемся же и мы {Въ прежнихъ изданіяхъ: Let us sway on... По экземпляру Коньера: Let's away on....}, противустанемъ ему на полѣ.
  

Входитъ Вестморлэндъ.

  
   АРХІЕП. Что это за вождь приближается къ намъ въ полномъ вооруженіи?
   МОВБР. Кажется лордъ Вестморлэндъ.
   ВЕСТМ. Благосклонный привѣтъ нашего предводителя, принца Іоанна, герцога лэнкэстерскаго.
   АРХІЕП. Благородный лордъ Вестморлэндъ, говорите съ миромъ, какая вина вашего посланія.
   ВЕСТМ. Итакъ, лордъ, я обращаюсь съ моей рѣчью предпочтительно къ вашему преподобію. Еслибъ возмущеніе явилось тѣмъ, что оно есть -- низкими, подлыми толпами, предводимыми кровожадной юностью, окаймленными всякимъ отребіемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: guarded with rage... По экземпляру Колльера: guarded with rags...}, подстрекаемыми мальчишками и нищими; еслибы, говорю я, проклятое возстаніе явилось такъ, въ своемъ настоящемъ, истинномъ видѣ -- ни вы, преподобный отецъ, ни эти благородные лорды не были бы здѣсь, не прикрыли бы своей свѣтлой честью гнусныхъ формъ подлаго, кроваваго бунта. Лордъ архіепископъ, гражданственный миръ опора вашего престола; серебристая рука мира убѣлила уже вашу бороду; миръ взлелѣялъ и ваши знанія и вашу глубокую ученость; бѣлая ваша одежда знаменуетъ невинность, голубя, благословенный духъ мира, -- зачѣмъ же переводите вы себя, такъ несоотвѣтственно съ языка мира, полнаго благости, на грубый, суровый языкъ войны, обращая ваши книги въ мечи {Въ прежнихъ изданіяхъ: Turning your books to graves... По экземпляру Колльера: Turning your books to glaives...}, ваши чернила въ кровь, ваши перья въ копья, а вашъ божественный языкъ въ громкую трубу, въ глашатая брани {Въ прежнихъ изданіяхъ; and а point of war... По экземпляру Колльера: and report of war...}?
   APХІЕП. Вы спрашиваете -- зачѣмъ? мы вамъ скажемъ.-- Мы всѣ больны; пресыщеніемъ и блудной жизнью, мы довели себя до жгучей горячки, и кровопусканіе сдѣлалось необходимымъ. Покойный король нашъ, Ричардъ, умеръ, заразившись этой самой болѣзнью. Но я, мой благородный лордъ Вестморлэндъ, я не выдаю себя за врача и не втѣсняюсь въ ряды воиновъ, какъ врагъ мира; нѣтъ, скорѣе я только принимаю на нѣкоторое время видъ грозной войны, чтобъ выдержать на діэтѣ умы пересытившіеся, больные счастіемъ, чтобъ уничтожить завалы, которые начинаютъ останавливать обращеніе самыхъ жизненныхъ соковъ нашихъ. Выскажусь еще яснѣе. Я взвѣсилъ съ величайшею точностію на однѣхъ и тѣхъ же вѣсахъ и зло нашего возстанія и зло васъ угнетавшее, и нашолъ, что неправды, которыя мы терпѣли, перевѣшиваютъ неблаговидность вашихъ теперешнихъ дѣйствій. Мы видимъ, куда течетъ рѣка времени, и противъ воли срываемся съ покойнѣйшихъ креселъ бурнымъ потокомъ обстоятельствъ; улучимъ благопріятную минуту, мы покажемъ перечень всѣхъ нанесенныхъ намъ оскорбленій, -- перечень, который еще задолго до этого пытали представить королю, и не могли, несмотря на всѣ старанія. Всякій разъ, когда мы хотѣли жаловаться на причиняемыя вамъ оскорбленія -- насъ никакъ не допускали къ нему, и именно тѣ самые люди, которые наиболѣе насъ оскорбляли. Слишкомъ недавно миновавшія опасности, память о которыхъ врѣзана въ землю и теперь еще видною кровью, -- событія каждой минуты настоящаго времени, заставили насъ прибѣгнуть къ этому неблаговидному возстанію; но не для того, чтобъ уничтожить миръ, чтобъ сломить хоть одну вѣтку его, а чтобъ упрочить его, чтобъ онъ существовалъ не по одному только имени.
   ВЕСТМ. Когда жь отвергали ваши жалобы? чѣмъ же обижалъ васъ король? кто же изъ перовъ былъ настроенъ оскорблять васъ? Приведите хоть что-нибудь такое, что давало бы вамъ право скрѣплять беззаконную; кровавую книгу возмущенія божественною печатью, освящать гибельное лезвее бунта.
   АРХІЕП. А угнетеніе нашего общаго брата -- государства и частная, жестокая несправедливость съ моимъ братомъ по рожденію {Казнь лорда Скрупъ. Мѣсто это несмотря на всѣ старанія коментаторовъ все-таки остается темнымъ.}.
   ВЕСТМ. Но поправить этого такимъ образомъ невозможно; а еслибъ и было возможно, то не вамъ.
   МОВБР. Почему жь не ему, да и не всѣмъ намъ вообще? Мы всѣ чувствуемъ еще удары прошедшаго времени, чувствуемъ и гнетъ настоящаго, налагающаго тяжелую, пристрастную руку на честь нашу.
   ВЕСТМ. Любезный, лордъ Мовбрэй, разсматривайте время въ соотношеніи съ его необходимостями, и вы увидите, что васъ гнететъ не король, а время. А потомъ, именно вы-то, какъ мнѣ кажется, и не отыщете и вершка земли, на которомъ бы могли основать какую-нибудь жалобу не только на короля, но даже и на настоящее время. Развѣ вамъ не возвратили всѣхъ владѣній герцога Норфолька, вашего благороднаго, блаженной памяти, родителя?
   МОВБР. Да развѣ мой отецъ утрачивалъ когда что-либо изъ своей чести, чтобъ ее надобно было оживлять, воскрешать во мнѣ? Король любилъ его, я изгналъ противъ воли, вынужденный тогдашнимъ положеніемъ дѣлъ; когда Генрихъ Болянброкъ и мой отецъ, вскочивъ на лошадей, укрѣпясь въ седлахъ, возбуждая ржущихъ коней шпорами, склонивъ копья на перевѣсъ, опустивъ забрала, сверкали огненными взорами сквозь желѣзныя отверстія, -- когда громкіе звуки трубъ устремили ихъ другъ на друга, -- когда ничто уже не могло отвлечь моего отца отъ груди Болинброка -- тогда король бросилъ жезлъ, а вмѣстѣ съ нимъ и свою собственную жизнь и жизнь всѣхъ, погибшихъ за тѣмъ, когда Болинброкъ вступилъ на престолъ, по доносамъ и по самоуправству меча.
   ВЕСТМ. Лордъ Мовбрэй, вы сами не знаете что говорите. Графъ Гирфордъ {Герцогъ, а не графъ.} почитался тогда храбрѣйшимъ джентльменомъ Англіи; кто знаетъ, кому еще улыбнулось бы счастіе? Но и въ случаѣ, еслибъ вашъ отецъ одержалъ побѣду -- никогда не вынесъ бы онъ ее изъ Ковентри, потому что народъ негодовалъ на него громко и единодушно, и съ любовію молилъ за Гирфорда, котораго уважалъ, благословлялъ, чествовалъ болѣе даже, чѣмъ короля. Но мы отклонились отъ дѣла. -- Я посланъ отъ его высочества, моего предводителя, узнать причину вашего возстанія, извѣстить васъ, что онъ готовъ васъ выслушать, и что, если найдетъ ваши требованія справедливыми -- исполнитъ ихъ, подавивъ всякое помышленіе о вашихъ враждебныхъ замыслахъ.
   МОВБР. Онъ заставилъ насъ вынудить у него это предложеніе; тутъ не любовь, а разсчетъ.
   ВЕСТМ. Мовбрэй, думая такъ, вы слишкомъ уже много воображаете о себѣ. Предложеніе это внушено милосердіемъ, а не страхомъ; посмотрите -- вѣдь ваше войско въ виду, -- клянусь честью, оно слишкомъ въ себѣ увѣрено, чтобъ допустить даже и мысль о страхѣ. Въ вашихъ рядахъ гораздо болѣе именъ, чѣмъ въ вашихъ; въ ратномъ дѣлѣ наши воины искуснѣе, наши доспѣхи лучши, дѣло правѣе, а потому, естественно, и въ мужествѣ не можетъ быть недостатка, -- не говорите же, что наши предложенія вынуждены.
   МОВБР. Какъ бы то ни было, еслибъ это зависѣло отъ меня, я не вступилъ бы въ переговоры.
   ВЕСТМ. Это доказываетъ только, что вы сами стыдитесь вашего возстанія; гнилое не терпитъ прикосновенія.
   ГАСТИН. Но имѣетъ ли принцъ Іоаннъ полномочіе принять и заключить условія, которыя мы предложимъ.
   ВЕСТМ. Это полномочіе заключается уже въ самомъ словѣ: предводитель. Я удивляюсь, что вы могли сдѣлать такой излишній вопросъ.
   АРХІЕП. Такъ возьмите же эту записку; въ ней изложены всѣ наши требованія. -- Когда все означенное здѣсь будетъ исправлено; когда всѣ участники въ нашемъ предпріятія, какъ присутствующіе, такъ и отсутствующіе, будутъ оправданы законнымъ образомъ; когда исполненіе всѣхъ нашихъ требованій будетъ опредѣлено и подписано -- мы тотчасъ же возвратимся въ предѣлы долга и окуемъ наше оружіе рукою мира.
   ВЕСТМ. Я покажу ее моему предводителю. За тѣмъ, сойдетесь, благородные лорды, въ виду обоихъ войскъ, и, будетъ это угодно Богу -- покончимъ все мирно; нѣтъ -- предоставимъ рѣшеніе мечамъ.
   АРХІЕП. Мы явимся. (Всстморлэндъ уходитъ).
   МОВБР. Въ груди моей есть какое-то предчувствіе, что во всякомъ случаѣ міръ этотъ не будетъ проченъ.
   ГАСТИН. Не опасайтесь этого; заключимъ его на такихъ широкихъ и такъ опредѣленныхъ условіяхъ, какъ наши -- онъ будетъ твердъ, какъ каменныя горы.
   МОВБР. Такъ, но расположеніе къ намъ все-таки будетъ таково, что и всякаго ничтожнаго, ни на чемъ не основаннаго повода, всякой бездѣлки будетъ достаточно, чтобъ напомнить королю наше возстаніе; что сдѣлайся мы даже мучениками нашей вѣрноподданности -- и тогда насъ будутъ провѣтривать такимъ жестокимъ вѣтромъ, что и самое зерно покажется не тяжеле мякины, и добра не отличатъ отъ зла.
   АРХІЕП. Нѣтъ, нѣтъ, лордъ. Возьмите въ разсчетъ, что король утомился уже вздорными наушническими навѣтами; увидалъ наконецъ, что уничтожить одно подозрѣніе смертью -- родить два еще большія къ наслѣдникамъ жизни, -- и потому вытретъ своя таблички начисто {Записныя таблички которыя дѣлались изъ слоновой кости, или пергамента.}, уничтожитъ всѣхъ наушниковъ своей памяти, чтобъ болтовня ихъ не оживляла воспоминанія о его потеряхъ. Онъ вполнѣ убѣдился теперь въ совершеннѣйшей невозможности выполоть государство такъ чисто, какъ бы хотѣлось его подозрительности; потому что враги его до того срослись съ его друзьями, что, вырывая врага, онъ надрываетъ и друга; потому что государство, какъ строптивая жена, раздражившая своего мужа {Въ прежнихъ изданіяхъ: That hath enrag'd him on... По экземпляру Колльера: That hath enragd her man...} до готовности поколотить ее, подставляетъ тотчасъ же своего ребенка, и тѣмъ останавливаетъ поднятую уже руку.
   ГАСТИН. Кромѣ того, король извелъ уже всѣ свои розги на нашихъ предшественниковъ, лишился даже орудій наказанія, и сила его, какъ левъ безъ когтей, грозитъ, но не схватываетъ.
   АРХІЕП. Совершенно справедливо, и потому будьте увѣрены, добрый лордъ-маршалъ, если мы поладимъ теперь, миръ, какъ переломленный и сросшійся опять членъ, будетъ еще крѣпче.
   МОВБР. Да будетъ такъ. Вотъ и лордъ Вестморлэндъ возвратился.
  

Входитъ Вестморлэндъ.

  
   ВЕСТМ. Принцъ приближается. Угодно вамъ, лорды, сойтись съ нимъ на равномъ разстояніи отъ войскъ.
   МОВБР. Итакъ двинемся, съ Божіей помощью, и мы, почтеннѣйшій Іоркъ.
   АРХІЕП. Лордъ, передайте прежде нашъ привѣтъ его высочеству; мы явимся въ слѣдъ за вами.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА 2.

Другая часть лѣса.

Входятъ съ одной стороны: Мовбрэй, Архіепископъ, Гастингсъ и другіе; съ другой: принцъ Іоаннъ, Вестморлэндъ и свита.

  
   П. ІОАН. Братъ Мовбрэй, мы рады васъ видѣть. Добраго дня, почтеннѣйшій лордъ архіепископъ; того же и вамъ, лордъ Гастингсъ, -- и всѣмъ. -- Почтенный лордъ Іоркъ, вамъ гораздо приличнѣе стоять посреди вашей паствы, собранной колокольнымъ звономъ и благоговѣйно внимающей вашему толкованію священнаго писанія, чѣмъ здѣсь, въ желѣзныхъ доспѣхахъ, возбуждать громомъ барабановъ толпу бунтовщиковъ, обращая слова въ мечи, жизнь въ смерть. Сколько зла можетъ надѣлать подъ покровомъ царскаго величія человѣкъ, живущій въ сердцѣ монарха, возрастающій въ солнечномъ сіяніи его милостей, если только вздумаетъ употребить во зло любовь своего повелителя. Такъ точно и вы, лордъ архіепископъ. Кто не знаетъ, какъ далеки вы въ милости Господа? Для насъ вы предсѣдатель его парламента; для васъ вы гласъ самого Господа, истинный истолкователь и посредникъ между благодатью, святыми таинствами неба и нашими неразумными помыслами, -- кому жь придетъ въ голову, что вы употребляете во зло святость вашего сана, пользуетесь покровительствомъ и благостью неба точно такъ же, какъ коварный любимецъ именемъ своего государя на дѣла нечестныя. Вы возбудили подложною ревностію къ Богу подданныхъ его намѣстника, подданныхъ моего отца, и согнали ихъ сюда, чтобы ратовать и противъ его и противъ мира небеснаго.
   APХIЕП. Добрый лордъ Лэнкэстэръ, я здѣсь не противъ мира и вашего отца; мы, какъ я уже говорилъ и лорду Вестморлэндъ, согнаны, втиснуты въ эту чудовищную форму только безъурядицей настоящаго времени, только необходимостью обезопасить себя. Я послалъ вашему высочеству подробное изложеніе нашихъ требованій, которыя дворъ отвергъ съ пренебреженіемъ, и тѣмъ самымъ породилъ страшную гидру войны. Удовлетворите наши вполнѣ правдивыя и законныя желанія, и смертоносные взоры ея сомкнутся, и повиновеніе, освободившись отъ этого безумія, преклонится смиренно къ ногамъ величія.
   МОВБР. Отвергнутъ -- мы буденъ биться до послѣдняго человѣка.
   ГАСТИН. Падемъ -- наши союзники заступятъ наше мѣсто; падутъ и они -- ихъ замѣнятъ ихъ союзники, и такъ родится цѣлый рядъ несчастій: борьба эта будетъ переходить изъ рода въ родъ, пока будутъ роды въ Англіи.
   П. ІОАН. Вы слишкомъ близоруки, Гастингсъ, слишкомъ недальновидны, чтобъ прозрѣвать глубь грядущаго.
   ВЕСТМ. Не угодно ли вашему высочеству, высказать прямо ваше мнѣніе на счетъ ихъ требованій.
   П. ІОАН. Я одобряю ихъ, соглашаюсь на всѣ, и клянусь честью моей крови -- намѣреній моего отца не поняли; нѣкоторые изъ окружающихъ искажали его мнѣнія, злоупотребляли его властью слишкомъ уже произвольно. Ваши требованія, лорды, будутъ исполнены въ наискорѣйшемъ времени; будутъ исполнены, клянусь душой моей. Достаточно для васъ этого обѣщанія -- распустите ваше войско по графствамъ; то же сдѣлаемъ и мы, но прежде выпьемъ здѣсь, въ виду обоихъ войскъ, дружественную чашу и обнимемся, чтобъ всѣ возвратились къ домамъ очевидцами совершеннаго возстановленія нашей прежней любви и дружбы.
   АРХІЕП. Я беру ваше царственное слово въ поруки исполненія вашихъ требованій.
   П. ІОАН. И я даю мое слово, и сдержу его; и за тѣмъ, ваше здоровье, почтеннѣйшій архіепископъ.
   ГАСТИН. (одному изъ офицеровъ) Капитанъ, возвѣстите нашимъ, что миръ заключенъ; выдайте жалованье и распустите ихъ; а знаю, что они не огорчатся этимъ. Спѣшите капитанъ. {Капитанъ уходитъ.)
   АРХІЕП. Ваше здоровье, благородный лордъ Вестморландъ!
   ВЕСТН. Отвѣчаю тѣмъ же вашей свѣтлости. Если бъ вы знали, сколькихъ трудовъ стоило мнѣ улаженіе этого мира, вы пили бы еще радушнѣй; но моя любовь къ вамъ будетъ въ послѣдствіи еще очевиднѣе.
   АРХІЕП. Я не сомнѣваюсь.
   ВЕСТМ. Очень радъ. Ваше здоровье, благородный братъ Мовбрей.
   МОВБР. И очень кстати; не знаю, мнѣ вдругъ сдѣлалось какъ-то не совсѣмъ хорошо.
   АРХІЕП. Передъ несчастіемъ люди всегда веселы; счастливымъ же событіямъ обыкновенно предшествуетъ тоска.
   ВЕСТМ. Будь же веселъ, братъ; вѣдь безпричинная, внезапная тоска предвѣстница грядущаго счастья.
   АРХІЕП. Вы не повѣрите, какъ мнѣ теперь легко, весело.
   МОВБР. Тѣмъ хуже, если ваше замѣчаніе справедливо. (Крики за сценой).
   П. ІОАН. Слово миръ отозвалось. Слышите, какъ они ликуютъ?
   МОВБР. Эти клики были бы пріятны послѣ побѣды.
   АРХІЕП. Миръ своего рода побѣда; тутъ обѣ стороны побѣждены, и ни одна не проиграла.
   П. ІОАН. (Вестморленду.) Лордъ, распустите же и наше войско. (Вестморлэндъ уходитъ.) А что, благородные лорды, не велѣть ли вашимъ войскамъ пройдти мимо насъ, чтобъ мы могли взглянуть на людей, съ которыми хотѣли сражаться?
   АРХІЕП. Лордъ Гастингсъ, распорядитесь, чтобъ они прошли мимо насъ, прежде чѣмъ разойдутся. (Гастингсъ уходитъ.)
   П. ІОАН. Надѣюсь, лорды, что мы проведемъ эту ночь вмѣстѣ.
  

Вестморлэндъ возвращается.

  
   Что же это значитъ, лордъ? отчего наше войско не трогается съ мѣста?
   ВЕСТМ. Предводители получили отъ васъ приказаніе стоять, и не тронутся, пока вы сами, лично, не отмѣните этого приказанія.
   П. ІОАН. Они знаютъ свою обязанность.
  

Входитъ Гастингсъ.

  
   ГАСТИН. Лордъ, ваше войско разсѣялось уже. Всѣ спѣшатъ, какъ молодые быки выпряженные изъ ярма -- кто на востокъ, кто на западъ, кто на сѣверъ, кто на югъ; или какъ распущенные школьники -- кто домой, кто на игры.
   ВЕСТМ. Добрая вѣсть, лордъ Гастингсъ, и за нее я арестую тебя, какъ государственнаго измѣнника. И васъ, лордъ архіепископъ, и васъ, лордъ Мовбрэй, я беру подъ стражу за государственную измѣну.
   МОВБР. Какъ честенъ, какъ благороденъ этотъ поступокъ.
   ВЕСТМ. А развѣ вашъ благороднѣе?
   АРХІЕП. И вы нарушите данное слово?
   П. ІОАН. Я не давалъ вамъ его. Я обѣщалъ исправить несправедливости, на которыя вы жаловались, я клянусь честью, исполню мое обѣщаніе съ христіянской заботливостью. Чтожь касается до васъ, бунтовщики, васъ ждетъ должное возмездіе за бунтъ и за поступки, подобные вашимъ. Безразсудно начали вы это возстаніе, привели сюда войска ваши необдуманно, распустили ихъ безумно. -- Бейте въ барабаны! преслѣдуйте разсѣявшуюся сволочь! Не мы, небо одержало за насъ сегодня побѣду.-- Отдѣлите стражу, чтобъ она хранила измѣнниковъ для плахи, этого достойнаго ложа, быстро пресѣкающаго дыханіе измѣны!
  

СЦЕНА 3.

Другая часть лѣса.

Барабанный бой; сшибки. Фольстафъ и Кольвиль встрѣчаются.

  
   ФОЛЬС. Ваше имя, сэръ? кто вы и откуда?
   КОЛЬВ. Я рыцарь, сэръ, а имя мое Кольвиль изъ долины.
   ФОЛЬС. Такъ ваше имя Кольвиль, ваше званіе рыцарь, а мѣсто жительства -- долина? Имя Кольвиль и за симъ останется при васъ, но ваше званіе будетъ уже измѣнникъ, а тюрьма будетъ вашей долиной -- достаточно глубокой долиной {Въ прежнихъ изданіяхъ: and the dungeon your place -- a place deep enough... По изданію Колльера: and the dungeon your dale -- a dake deep enough...}; такимъ образомъ вы все-таки будете Кольвилемъ изъ долины.
   КОЛЬВ. Вы сэръ Джонъ Фольстафъ?
   ФОЛЬС. Кто бы я ни былъ, во всякомъ случаѣ человѣкъ, который ни въ чемъ не уступитъ ему. Сдаетесь, сэръ, или заставите еще вспотѣть изъ-за васъ? Вспотѣю -- каждая капля пота будетъ слезою вашихъ друзей, оплакивающихъ смерть вашу; а потому, возбудите въ себѣ страхъ и трепетъ, и просите пощады.
   КОЛЬВ. Я полагаю, что вы сэръ Джонъ Фольстафъ, и въ этой увѣренности сдаюсь.
   ФОЛЬС. Въ этомъ животѣ цѣлая школа языковъ, и всѣ они только и знаютъ, что болтать мое имя. Да, будь у меня, хоть немного сносный животъ, я былъ бы проворнѣйшимъ малымъ въ цѣлой Европѣ; животъ, животъ губитъ меня. -- Вотъ и нашъ предводитель.
  

Входятъ Принцъ Іоаннъ, Вестморлэндъ и другіе.

  
   П. ІОАН. Пылъ укротился; остановите преслѣдованіе, добрый лордъ Вестморлэндъ. (Вестморлэндъ уходитъ.) А, Фольстафъ! гдѣ же вы были все это время? Когда все кончено -- вы являетесь. Такими продѣлками, клянусь честью, вы переломите когда-нибудь перекладину висѣлицы.
   ФОЛЬС. Мнѣ будетъ очень досадно, лордъ, если не случится ничего подобнаго; я вѣдь знаю, что хула и упреки обыкновенная награда мужества. Не воображаете ли вы, что я ласточка, стрѣла или ядро? что мое бѣдное, старое тѣло можетъ двигаться съ быстротою мысли? Я летѣлъ сюда со всевозможною поспѣшностью, надсадилъ болѣе ста восьмидесяти лошадей, и вотъ -- несмотря ни на усталость, ни на изнуреніе, благодаря моей чистой, незапятнанной храбрости -- взялъ въ плѣнъ сэръ Джона Кольвиль изъ долины, отчаяннѣйшаго рыцаря и доблестнѣйшаго непріятеля. Но для меня все это нипочемъ; онъ увидалъ меня, и сдался, -- и я, безъ всякаго хвастовства, могу теперь сказать, вмѣстѣ съ горбоносымъ Римляниномъ: пришолъ, увидѣлъ, побѣдилъ.
   П. ІОАН. Благодаря, конечно, не столько вашей храбрости, сколько его вѣжливости.
   ФОЛЬС. Какъ бы то вы было, онъ сдался, и я передаю его вамъ. Прошу ваше высочество включить этотъ подвигъ въ число славныхъ дѣлъ нынѣшняго дня; или, клянусь Богомъ, я добьюсь, что о немъ напишутъ особенную балладу, съ изображеніемъ въ заголовкѣ моей собственной особы и Кольвиля, лобызающаго мои ноги. Принудите меня прибѣгнуть къ такой мѣрѣ -- не вѣрьте честному слову дворянина, если вы всѣ не покажетесь передо мной вызолоченными двухъ-пенсовыми монетами; если и на свѣтломъ небѣ славы не затемню васъ, какъ полный мѣсяцъ блестки небесной тверди, которыя передъ нимъ, просто, булавочныя головки. Воздайте мнѣ должное, пусть доблести возвышаются.
   П. ІОАН. Ваши слишкомъ грузны, чтобъ возвышаться.
   ФОЛЬС. Такъ пусть сіяютъ.
   П. ІОАН. Ваши слишкомъ тучны, чтобъ сіять,
   ФОЛЬС. Ну, такъ позвольте же, добрый лордъ, чтобъ онѣ, хоть что-нибудь дѣлали въ мою пользу; а тамъ говорите что хотите.
   П. ІОАН. Твое имя Кольвиль?
   КОЛЬВ. Точно такъ, лордъ.
   П. ІОАН. Ты отчаяннѣйшій изъ бунтовщиковъ, Кольвиль.
   ФОЛЬС. И отчаяннѣйшій изъ вѣрноподданныхъ взялъ его.
   КОЛЬВ. Я тоже самое, лордъ, что мои предводители; начальствуй я -- побѣда обошлась бы вамъ подороже.
   ФОЛЬС. Я не знаю, какъ дорого они себя продали; но ты, какъ добрый малой, отдался даромъ, и за это я очень благодаренъ тебѣ.
  

Входитъ Вестморлэндъ.

  
   П. ІОАН. Кончили преслѣдованіе?
   ВЕСТМ. Кончили, кончено и кровопролитіе.
   П. ІОАН. Отправить Кольвиля и его товарищей въ Іоркъ, и тамъ казнить немедленно. Возьмите его, Блёнтъ, и смотрите, чтобъ онъ не ускользнулъ. (Нѣкоторые уходятъ ее Кольвилемъ.) Теперь, лорды, скорѣй ко двору. Меня извѣщаютъ, что король, мой родитель, сильно болѣнъ. Пусть вѣсть о вашей побѣдѣ предупредитъ насъ, и вамъ, лордъ Веетморлэндъ, поручаемъ мы обрадовать ею его величество. Мы отправимся вслѣдъ за вами.
   ФОЛЬС. Лордъ, позвольте мнѣ идти черезъ Глостерширъ; когда же прибудете ко двору -- прошу васъ, добрый лордъ, не забыть меня своимъ милостивымъ предстательствомъ.
   П. ІОАН. Прощайте, Фольстафъ. По моему сану, я долженъ отнестись о васъ лучше, чѣмъ вы заслуживаете. (Уходитъ).
   ФОЛЬС. Желалъ бы, чтобъ у тебя достало на столько ума; это было бы гораздо лучше твоего герцогства.-- Чортъ возьми, этотъ благонравный молокососъ не жалуетъ однакожь меня, и нѣтъ человѣка, который заставилъ бы его улыбнуться; да и не удивительно впрочемъ, -- вѣдь онъ не пьетъ вина. Кто жь изъ этихъ скромниковъ отличался, когда-нибудь, истиннымъ мужествомъ? Водянистые напитки и частое употребленіе рыбной пищи, такъ расхолаживаютъ кровь, что они впадаютъ въ какую-то особенную мужскую дѣвичью немощь и, женившись, производятъ только дѣвченокъ. Вообще они глупцы и трусы; точно такъ я нѣкоторые изъ нашихъ сдѣлались бы тѣмъ же, еслибъ не возбудительныя. Хорошій хересъ имѣетъ двоякое дѣйствіе: онъ бросается въ голову, разгоняетъ всѣ глупые, густые, черные пары, которые окружаютъ мозгъ; придаетъ ему особенную живость, смѣтливость, изобрѣтательность; наполняетъ его помыслами летучими, пламенными, очаровательными, и эти помыслы, переходя въ голосъ, на языкъ -- что составляетъ рожденіе -- дѣлаются превосходнѣйшими остротами. Второе дѣйствіе хорошаго хереса -- нагрѣваніе крови, которая, осѣдая отъ охлажденія, дѣлаетъ печень блѣдною, почти бѣлой, что служитъ вѣрнымъ признакомъ трусости и слабодушія; хересъ же разогрѣваетъ ее и устремляетъ изнутри къ самымъ крайнимъ оконечностямъ. Лице пламенѣетъ и, какъ сигнальный огонь, призываетъ къ оружію всѣ остальныя части маленькаго королевства, что зовутъ человѣкомъ; тутъ всѣ жизненные простолюдины, всѣ внутреннія второстепенныя силы собираются вокругъ своего генерала -- сердца, которое, усилясь и раздувшясь этой свитой, рѣшается на всякій отчаянный подвигъ. Такимъ образомъ, и храбрость рождается хересомъ. Безъ хереса -- вздоръ и самое искусство въ ратномъ дѣлѣ, потому что только онъ приводитъ его въ дѣйствіе; потому что искусство -- не больше какъ куча золота, хранимая демономъ, пока хересъ не почнетъ ее и не пуститъ въ ходъ и въ дѣло. Вотъ, по этой-то самой причинѣ и принцъ Генрихъ храбръ; холодную кровь, которую, натурально, долженъ былъ наслѣдовать отъ отца, онъ пахалъ, оралъ, удобрялъ, какъ тощую, безплодную землю, ревностнымъ питьемъ плодоноснаго хереса, до того, что сдѣлался наконецъ весьма пылкимъ и храбрымъ. Да, еслибъ у меня была тысяча сыновей -- первымъ человѣческимъ правиломъ, которому я научилъ бы ихъ, было бы отреченіе отъ всѣхъ водянистыхъ пойлъ и совершенная преданность хересу.
  

Входитъ Бардольфъ.

  
   Ну что, Бардольфъ.
   БАРД. Войско распущено и разбрелось.
   ФОЛЬС. Счастливый путь. Я пойду черезъ Глостерширъ, чтобъ навѣстить мэстеръ Роберта Шалло. Я ужь поразмялъ его между большимъ и указательнымъ пальцами; примусь скоро я печатать имъ {Прежде печатали мягкимъ сургучемъ.}. Идемъ.
  

СЦЕНА 4.

Вестминстеръ. Комната во дворцѣ.

Входятъ Король Генрихъ, принцы Кларенсъ и Гомфри, Варвикъ и другіе.

  
   К. ГЕН. Теперь, благородные лорды, даруй только небо счастливое окончаніе раздоровъ, источающихъ кровь передъ нашимъ порогомъ -- и мы поведемъ наше юношество на поля славнѣйшія, обнажимъ мечи освященные. Корабли готовы, войско собрано, намѣстники на время нашего отсутствія назначены и все клонится къ исполненію нашего давняго желанія; только наша собственная хворь заставляетъ насъ отложить этотъ походъ до возстановленія нашего здоровья и совершеннаго покоренія бунтовщиковъ законной власти.
   ВАРВ. Мы убѣждены, что и то и другое, не замедлитъ обрадовать ваше величество.
   К. ГЕН. Гомфри, сынъ мой Глостеръ, гдѣ же принцъ, братъ твой?
   ГОМФР. Кажется, отправился на охоту въ Виндзоръ.
   К. ГЕН. Съ кѣмъ?
   ГОМФР. Не знаю, лордъ.
   К. ГЕН. Съ нимъ братъ его Томасъ Кларенсъ?
   ГОМФР. Нѣтъ, добрый лордъ; онъ здѣсь.
   КЛАР. Что угодно моему отцу и государю?
   К. ГЕН. Только твоего счастья, Томасъ Кларенсъ. Какъ же это случилось, что ты не съ принцемъ, братомъ твоимъ? Онъ любитъ тебя, а ты отдаляешься отъ него, Томасъ. Онъ расположенъ къ тебѣ больше, чѣмъ къ другимъ братьямъ; не пренебрегай этимъ, сынъ мой: по смерти моей, ты много добра можешь сдѣлать твоимъ посредничествомъ между его величествомъ и твоими братьями. Не чуждайся его, не притупляй его любви, не лишай себя выгодъ его расположенія холодностью, равнодушіемъ, потому что онъ само снисхожденіе, когда къ нему внимательны. У него есть слеза для состраданія, и рука его отверзта, какъ день, для кроткаго милосердія; но въ минуты раздраженія, -- онъ камень, суровъ какъ зима, неукротимъ какъ ледяные порывы передразсвѣтнаго вѣтра. Необходимо по этому соображаться съ расположеніемъ его духа, Замѣтилъ что онъ веселъ -- брани его проступки, не выходя однакожь изъ границъ должнаго уваженія; угрюмъ -- не трогай, пока страсти его не уходятся, какъ китъ на мели, отъ своихъ собственныхъ усилій. Научись этому, Томасъ, и ты будешь щитомъ твоихъ друзей, золотымъ обручемъ, сдерживающимъ твоихъ братьевъ, чтобы въ общемъ сосудѣ ихъ крови, отъ примѣси яда наговоровъ, который время рано или поздно, а подольетъ таки непремѣнно, -- никогда не сдѣлалось течи, хотя бы ядъ этотъ и дѣйствовалъ какъ жестокій аконитъ или взрывистый порохъ.
   КЛАР. Старательно, съ любовью стану я за нимъ ухаживать.
   К. ГЕН. Зачѣмъ же ты не съ нимъ, не въ Виндзорѣ?
   КЛАР. Онъ не тамъ; онъ обѣдаетъ въ Лондонѣ.
   К. ГЕН. Не знаешь, съ кѣмъ?
   КЛАР. Съ Пойнсомъ и другими, обыкновенными его товарищами.
   К. ГЕН. Чѣмъ плодороднѣе почва, тѣмъ болѣе плевелъ, и онъ, благородное подобіе моей юности, усѣянъ ими совершенно; и потому скорбь моя простирается далѣе смертнаго часа. Сердце обливается кровью, какъ воображу смуты, безпорядки, которые вы увидите, когда я буду спать съ моими предками. Когда не будетъ уже узды на его упрямое распутство, когда своевольство и пылъ крови сдѣлаются его единственными совѣтниками, когда средства соединятся съ расточительностью -- о, какъ быстро помчится онъ тогда на крылахъ страстей къ бѣдамъ и гибели!
   ВАРВ. Государь, вы несправедливы къ нему. Принцъ только изучаетъ своихъ товарищей какъ чуждый языкъ, для полнаго овладѣнія которымъ необходимо обратить вниманіе даже и на непристойнѣйшее слово; но это, какъ извѣстно и вашему величеству, ведетъ лишь къ тому, чтобъ знать его и гнушаться имъ. Точно такъ, придетъ время, и принцъ покинетъ своихъ товарищей, какъ покидаютъ непристойныя выраженія, и память о нихъ послужитъ для него обращикомъ или мѣркой, чтобъ судить о другихъ, и прежніе безпорядки обратятся въ пользу.
   К. ГЕН. Рѣдко оставляетъ пчела и мертвую падаль, однажды положивъ въ нее свои соты. -- Это кто? Вестморлэндъ!
  

Входитъ Вестморлэндъ.

  
   ВЕСТМ. Благо моему повелителю и еще болѣе счастья въ придатокъ къ тому, которое я долженъ возвѣстить! Принцъ Іоаннъ, вашъ сынъ, цѣлуетъ руку вашего величества: Мовбрай, архіепископъ Скрупъ, Гастингсъ и всѣ прочіе преданы карѣ закона; мечи бунтовщиковъ вложены въ ножны, и миръ водружаетъ всюду свою оливу. Какъ все это сдѣлалось, ваше величество можете прочесть, въ свободное время, въ этомъ подробномъ донесеніи.
   К. ГЕН. О, Вестморлэндъ, ты лѣтняя птичка, воспѣвающая восходъ дня въ исходѣ зимы. -- Смотрите! вотъ и еще вѣстникъ.
  

Входитъ Гаркортъ.

  
   ГАРК. Небо да избавитъ твое величество отъ всѣхъ враговъ, и если они возстанутъ противъ тебя, да падутъ, какъ пали тѣ, о которыхъ являюсь возвѣстить тебѣ! Графъ Норсомберлэндъ и лордъ Бардольфъ съ сильнымъ войскомъ Англичанъ и Шотландцевъ разбиты шерифомъ Іоркшира на голову. Подробности сраженія изложены въ этомъ донесеніи.
   К. ГЕН. Отчего же эти радостныя вѣсти лишаютъ меня силъ? Неужели счастіе не приходитъ никогда съ полными руками, всегда пишетъ свои прекраснѣйшія слова сквернѣйшими буквами? Оно или даетъ позывъ на пищу -- безъ пищи, какъ случается съ здоровыми бѣдняками; или пиръ -- безъ позыва на пищу, какъ бываетъ съ богачами: всего вдоволь, и нѣтъ возможности пользоваться. Я бы такъ хотѣлъ порадоваться этимъ прекраснымъ вѣстямъ, а зрѣніе тускнѣетъ, и голова кружится.-- О, Боже! поддержите меня, -- мнѣ очень дурно. (Лишается чувствъ.)
   ГОМФ. Успокойтесь, ваше величество!
   КЛАР. О, мой царственный отецъ!
   ВЕСТМ. Государь, ободритесь, взгляните!
   ВАРВ. Успокойтесь, принцы; вы знаете, эти припадки случаются съ его величествомъ довольно часто. Отойдите, дайте ему побольше воздуха -- онъ сейчасъ оправится.
   КЛАР. Нѣтъ, нѣтъ; онъ не вынесетъ! -- Безконечныя заботы, безпрестанное напряженіе, протерли стѣну, окружающую духъ, до того что жизнь проглядываетъ уже сквозь нее и готова вырваться.
   ГОМФ. Меня страшатъ народные толки о преемникахъ безъ родителей, о чудовищныхъ порожденіяхъ. Времена года измѣнили свое теченіе, какъ будто бы годъ нашелъ нѣсколько мѣсяцевъ спящими и перескочилъ черезъ нихъ.
   КЛАР. Рѣка приливала три раза, безъ промежуточнаго отлива, и старики, эти сумазбродныя лѣтописи временъ, говорятъ, что тоже было не задолго передъ тѣмъ, какъ захворать и умереть нашему прадѣду Эдуарду.
   BAPB. Принцы, говорите тише -- король приходитъ въ себя.
   ГОМФ. Этотъ ударъ пресѣчетъ его жизнь.
   К. ГЕН. Прошу васъ, перенесите меня въ другую комнату, да пожалуйста потише. (Короля переносятъ въ глубину комнаты и кладутъ на постель). Друзья мои, скажите, чтобъ не шумѣли; хорошо, еслибы теперь чья-нибудь услужливая рука успокоила мой утомленный духъ тихими звуками музыки.
   ВАРВ. Позвать музыкантовъ въ сосѣднюю комнату.
   К. ГЕН. Положите мою корону ко мнѣ на подушку.
   КЛАР. Глаза его впали, онъ сильно перемѣнился.
   ВАРВ. Тише, тише.
  

Входитъ Принцъ Генрихъ.

  
   П. ГЕН. Гдѣ герцогъ Кларенсъ?
   КЛАР. Здѣсь, братъ, и въ тяжкой грусти.
   П. ГЕН. Что это! дождь въ домѣ, а на дворѣ ни капли! Что король?
   ГОМФ. Очень дуренъ.
   П. ГЕН. Дошли ль до него радостныя новости? Передайте ему ихъ.
   ГОМФ. Когда онъ выслушалъ ихъ, ему сдѣлалось хуже.
   П. ГЕН. Если онъ болѣнъ отъ радости, такъ выздоровѣетъ безъ лѣкарствъ.
   ВАРВ. Тише, лорды! -- Любезный принцъ, говорите потише король, вашъ родитель, засыпаетъ.
   КЛАР. Выдемъ въ другую комнату.
   ВАРВ. Угодно вашему высочеству съ вами?
   П. ГЕН. Нѣтъ; я останусь, побуду съ нимъ. (Всю, кромѣ него выходятъ.) -- зачѣмъ же положили на его подушку корону, безпокойную эту сопостельницу? О, блестящая смутница! золотая забота! сколько безсонныхъ ночей оставляешь ты врата успокоенія распахнутыми настежь, -- и онъ спитъ съ тобою! Но не такъ крѣпко, и въ половину не такъ усладительно крѣпко, какъ тотъ, кто, повязавъ голову дряннымъ платчишкомъ, храпитъ себѣ цѣлую ночь напролеть. О величіе! когда ты гнетешь твоего ношатая, ты тоже, что въ знойный день богатые доспѣхи, какъ кипяткомъ обдающіе своей охраной.-- У вратъ его дыханія лежитъ пушинка, и не шелохнется. Дыши онъ -- эта легкая, невѣсомая пушинка шевелялась бы. -- Государь! отецъ мой! -- крѣпокъ этотъ сонъ въ самосъ дѣлѣ; это совъ, разведшій съ этимъ золотымъ вѣнцемъ столькихъ королей Англіи. Тебѣ отъ меня -- слезы, глубокая сердечная скорбь, и природа, любовь и сыновняя нѣжность выплатятъ тебѣ, о, дорогой мой отецъ, эту дань вполнѣ. Мнѣ отъ тебя -- эта царственная корона, какъ къ ближайшему къ твоему сану и къ твоей крови. Вотъ, она на мнѣ, и да сохранитъ ее Господь на челѣ моемъ! Теперь соедините всѣ силы міра въ одну гигантскую руку, и ей не сорвать съ меня этого наслѣдственнаго украшенія! Полученное отъ тебя, и я оставлю моимъ, такъ же, какъ оно оставлено мнѣ. (Уходитъ).
   К. ГЕН. (просыпаясь.) Варвикъ! Глостеръ! Кларенсъ!
  

Входятъ Варвикъ и прочіе.

  
   КЛАР. Король, кажется, зоветъ?
   ВАРВ. Что угодно вашему величеству? Какъ вы себя чувствуете?
   К. ГЕН. Зачѣмъ оставили вы меня здѣсь одного, лорды?
   КЛАР. Мы оставили здѣсь, мой повелитель, принца, моего брата; онъ сказалъ, что посидитъ, посмотритъ за вами.
   К. ГЕН. Принцъ вэльскій!? Гдѣ же онъ? дайте мнѣ взглянуть на него. Его нѣтъ здѣсь.
   ВАРВ. Эта дверь отворена; вѣроятно онъ вышелъ въ эту дверь.
   ГОМФ. Онъ не проходилъ черезъ комнату, въ которой мы были.
   К. ГЕН. Гдѣ же корона? кто взялъ ее съ моей подушки?
   ВАРВ. Когда мы выходили, она была на ней.
   П. ГЕН. Ее унесъ принцъ; подите, отыщите его. Неужели его нетерпѣніе такъ велико, что онъ и сонъ мой принимаетъ за смерть? Отыщите его, лордъ Варвикъ, пугните сюда хорошенько. (Варвикъ уходитъ.) Эта продѣлка соединяется съ болѣзнью, чтобъ ускорить конецъ мой. Вотъ вы каковы, дѣти! видите ли какъ скоро возмущается природа, когда золото становится цѣлью! И вотъ для чего глупые, черезъ-чуръ попечительные отцы гонятъ сонъ отъ глазъ думами, ломаютъ голову заботами, кости трудами; вотъ для чего копятъ, громоздятъ развращающія груды тяжело пріобрѣтеннаго золота; вотъ для чего стараются научить своихъ сыновей искусствамъ и воинскому дѣлу. Подобно пчелѣ, собирающей съ каждаго цвѣтка дань сладкими его соками, съ ножками облѣпленными воскомъ, съ рыльцемъ полнымъ меда, мы возвращаемся въ улей -- и, какъ пчелъ, насъ убиваютъ за всѣ труды наши. И эту горечь долженъ еще испытать отецъ умирающій.
  

Входитъ Варвикъ.

  
   Гдѣ же нетерпѣливецъ, не хотѣвшій дождаться, пока его подруга -- болѣзнь, окончитъ дни мои?
   ВАРВ. Государь, я нашолъ принца въ сосѣдней комнатѣ въ слезахъ, въ такой глубокой печали, что и всегда упивавшееся кровью злодѣйство, гладя на него, омыло бы свой ножъ росой состраданія. Онъ сейчасъ придетъ сюда.
   К. ГЕН. Зачѣмъ же взялъ онъ корону?
  

Входитъ Принцъ Генрихъ.

  
   Вотъ и онъ. Подойди ко мнѣ, Гарри.-- Выдьте, оставьте насъ однихъ. (Кларенсъ, Гомфри и другіе уходятъ.)
   П. ГЕН. Я думалъ, что уже никогда не услышу васъ.
   К. ГЕН. Гарри, твое желаніе -- отецъ этой думы. Я слишкомъ для тебя мѣшкаю; я надоѣлъ тебѣ. Неужели ты такъ сильно алчешь моего престола, что не могъ не облечься въ мои регаліи еще до времени? О, глупый юноша! величіе, котораго ты жаждешь, задавитъ тебя! Подожди немного; облако моей царственноcти удерживается отъ паденія такимъ слабымъ вѣтромъ, что должно пасть въ скоромъ времени; день мой меркнетъ. Ты похитилъ то, что черезъ нѣсколько часовъ было бы твоимъ безъ преступленія; при концѣ моемъ ты скрѣпилъ своей печатью мои предположенія. Вся твоя жизнь показывала, что ты не любишь меня, я тебѣ хотѣлось, чтобы я умеръ вполнѣ убѣжденный въ этомъ. Въ твоихъ помыслахъ тысячи кинжаловъ, наточенныхъ на твоемъ каменномъ сердцѣ, чтобъ уничтожить послѣдніе полчаса моей жизни. И какіе-нибудь полчаса, ты не можешь потерпѣть меня? -- Ступай же, копай самъ мою могилу, и пусть веселый колокольный звонъ возвѣщаетъ твоему уху не смерть мою, а твою коронацію. Пусть всѣ слезы, которыя должны бы оросить гробъ мой, будутъ мѵромъ для помазанія головы твоей; меня же смѣшай съ забытымъ прахомъ, отдай червямъ, что даровало тебѣ жизнь. Смѣняй моихъ сановниковъ, уничтожай мои постановленія; настало время издѣвокъ надъ всякимъ порядкомъ, -- Генрихъ пятый воцарился! -- Возвышайся теперь, тщеславіе! долой, царственность! вонъ, мудрые совѣтники! Собирайтесь къ англійскому двору, безпутныя обезьяны всѣхъ странъ! освобождайтесь сосѣднія государства отъ своихъ изчадій! есть у васъ бездѣльникъ, способный клясть, пьянствовать, плясать, буйствовать напролетъ цѣлыя ночи, грабить, убивать, совершать древнѣйшіе грѣхи, на новѣйшій манеръ -- радуйтесь, онъ уже не потревожитъ васъ болѣе. Англія покроетъ двойной позолотой тройную его гнусность; Англія дастъ ему и мѣсто, и почетъ, и власть, потому что Генрихъ пятый снимаетъ намордникъ воздержанія съ обузданнаго своеволія, и лютый песъ примется терзать все невинное. О, мое бѣдное, больное отъ междоусобій королевство! если и моя заботливость не могла воздержать тебя отъ безпорядковъ, что же станется съ тобой, когда самъ безпорядокъ будетъ твоимъ попечителемъ? Ты опять превратишься въ пустыню, населенную волками, твоими прежними обитателями.
   П. ГЕН. (преклоняя колѣно). О, простите мнѣ, мой повелитель! Еслибъ не слезы, еслибъ не это влажное препятствіе слову -- я предупредилъ бы этотъ нѣжный и жестокій упрекъ; не далъ бы вашей грусти высказать его, не выслушалъ бы его до конца. Вотъ ваша корона, и тотъ, кто носитъ вѣчную, да сохранитъ вамъ ее на долго! Если она для меня дороже вашей чести, вашей славы -- да не выду я никогда изъ этого покорнаго положенія, не оставлю этого униженнаго колѣнопрекловенія, которому научаетъ духъ истинной и глубокой преданности! Небо свидѣтель, какъ сильно сжалось мое сердце, когда, вошедши сюда, я нашелъ ваше величество безъ всякаго дыханія. Если я притворствую -- о, пусть я умру въ моемъ теперешнемъ сумазбродствѣ, лишусь возможности показать недовѣрчивому свѣту, какъ тверда моя рѣшимость исправиться! Я подошелъ взглянуть на васъ -- мнѣ показалось, что вы умерли, -- самъ полумертвый отъ этой мысли, я обратился къ коровѣ съ укорами. "Заботы, неразлучныя съ тобой", говорилъ я ей, какъ будто бы она могла понимать меня, "пожрали тѣло моего отца; и что жь въ томъ, что ты лучшее золото? для меня ты самое худшее; другое и низшей пробы гораздо драгоцѣннѣе, поддерживая жизнь своимъ цѣлебнымъ растворомъ {Прежде приписывали раствору золота особенныя цѣлебныя, укрѣпляющія тѣло силы. -- Джонсонъ.}; но ты, наилучшее, наиболѣе уважаемое, наиболѣе прославляемое -- ты пожрало своего ношатая". Такъ укоряя, я надѣлъ ее, мой повелитель, на голову, чтобъ, по долгу достойнаго преемника, вступить съ ней въ борьбу, какъ со врагомъ, умертвившимъ моего отца въ глазахъ моихъ. Но если въ это мгновеніе она заразила мою кровь радостью, или пробудила во мнѣ хотя малѣйшій горделивый помыселъ; если хоть одно какое-нибудь неестественное, суетное желаніе встрѣтило ее хоть малѣйшимъ привѣтомъ -- да не попуститъ Господь, чтобъ она когда-нибудь коснулась чела моего; да содѣлаетъ меня бѣднѣйшимъ вассаломъ, который когда-либо преклонялся предъ ней въ тоскѣ и въ трепетѣ!
   К. ГЕН. О, сынъ мой! само небо надоумило тебя унести ее, чтобъ усилить еще болѣе любовь твоего отца этимъ умнымъ оправданіемъ. Подойди, Гарри, сядь подлѣ моей постели, и выслушай, какъ мнѣ сдается, послѣдній совѣтъ мой. Богу извѣстно, сынъ мой, какими извилистыми путями, околицами добрался я до этой короны, и я самъ знаю очень хорошо какъ тревожно держалась она на головѣ моей. Къ тебѣ она перейдетъ покойнѣе, прямѣе, законнѣе, потому что все черное достиженія сойдетъ со мной въ могилу. На мнѣ она казалась почестью, похищенной рукой возмущенія; многіе жили еще, чтобъ напоминать мнѣ, что она добыта ихъ содѣйствіемъ, и это терзало предполагаемый миръ ежедневными раздорами и кровопролитіями. Ты знаешь какимъ опасностямъ подвергало меня все это; все мое царствованіе было драмой такого содержанія. Моя смерть измѣняетъ многое, потому что то, что казалось на мнѣ добычей {Въ прежнихъ изданіяхъ: for what in me was purchased... По экземпляру Колльера: for what in me was purchase...}, -- переходитъ къ тебѣ путемъ законнѣйшимъ: по праву наслѣдственности. Ты станешь тверже, чѣмъ я; но все-таки не достаточно твердо, потому что притязанія слишкомъ свѣжи еще, и всѣ мои друзья, которыхъ ты долженъ сдѣлать своими друзьями, лишены зубовъ и жалъ такъ еще недавно. Кровавыми своими услугами они, конечно, помогли мнѣ возвыситься, но ихъ могущество могло точно также и низвергнуть меня; чтобъ предъотвратить это, нѣкоторыхъ я уничтожилъ, другихъ думалъ вести въ Палестину, чтобъ покой и праздность не дали имъ возможности заглянуть въ мои права слишкомъ ужь глубоко. И потому, Гарри, поставь себѣ за правило, занимать непостоянные умы иноземными войнами, чтобъ битвы въ странахъ отдаленныхъ изгладили память прошедшаго. Мнѣ хотѣлось бы сказать тебѣ еще многое; но грудь моя такъ истощена, что не могу продолжать разговора. О, Господи! прости мнѣ способы, которыми я достигъ короны, и укрѣпи ее за нимъ безмятежно!
   П. ГЕН. Moй повелитель, вы пріобрѣли ее, носили, хранили, передали мнѣ -- мое право на нее несомнѣнно, и я отстою ее противъ цѣлаго міра!
  

Входятъ Принцъ Іоаннъ, Варвикъ и прочіе.

  
   К. ГЕН. Посмотри, посмотри, вотъ и Іоаннъ Лэнкестеръ.
   П. ІОАН. Здоровье, миръ и счастіе моему царственному отцу!
   К. ГЕН. Сынъ мой, ты приносишь мнѣ и миръ и счастіе; но здоровье -- увы, оно отлетѣло на юношескихъ крылахъ отъ этого обнаженнаго, изсохшаго пня; со взглядомъ на тебя кончаются и мои мірскія заботы! -- Гдѣ, лордъ Варвикъ?
   П. ГЕН. Лордъ Варвикъ!
   К. ГЕН. Комната, въ которой я въ первый разъ лишился чувствъ, имѣетъ, кажется, какое-то названіе?
   ВАРВ. Государь, ее называютъ Іерусалимомъ.
   К. ГЕН. Хвала Господу! -- именно тамъ должна кончиться жизнь моя. Много лѣтъ тому назадъ мнѣ предсказали, что я умру въ Іерусалимѣ, и я все думалъ, что это въ Палестинѣ. -- Перенесите меня въ ту комнату -- положите меня тамъ; Генрихъ умретъ въ этомъ Іерусалимѣ.
  

ДѢЙСТВІЕ V.

  

СЦЕНА I.

Глостерширъ. Комната въ домѣ Шалло.

Входятъ Фольстафъ, Шалло, Бардольфъ и Пажъ.

  
   ШАЛЛ. Нѣтъ, сэръ, клянусь, пѣтухомъ и сорокой, въ эту ночь, вы не уѣдете. -- Эй, Дэви!
   ФОЛЬС. Вы извините меня, мэстеръ Робертъ Шалло.
   ШАЛЛ. Не извиню; нѣтъ вамъ извиненія; извиненія недопускаются; не надо никакихъ извиненій; никакъ не извиню.-- Дэви! да что жь ты?
  

Входить Дэви.

  
   ДЭВИ. Здѣсь, сэръ.
   ШАЛЛ. Дэви, Дэви, Дэви, -- постой, Деви, что бишь такое? -- Да, да, позови Вильяма повара. Нѣтъ, сэръ Джонъ, не извиню.
   ДЭВИ. Слушаю, сэръ; -- а тѣ позывы-то къ суду не дѣйствуютъ, а потомъ, сэръ, чѣмъ же мы засѣемъ огороженный клочекъ -- пшеницей что ли?
   ШАЛЛ. Красной пшеницей, Дэви. Касательно же Вилльяма повара -- нѣтъ ли тамъ голубковъ молоденькихъ?
   ДЭВИ. Есть, сэръ, но вотъ еще счетъ кузница за ковку лошадей и сошниковъ.
   ШАЛЛ. Провѣрь и заплати.-- Нѣтъ, нѣтъ, сэръ Джонъ, не извиню.
   ДЭВИ. Еще, сэръ, намъ непремѣнно надо новое звѣно къ бадьѣ; -- да еще, сэръ, не угодно ли вамъ будетъ вычесть что-нибудь изъ жалованья Вилльяма за мѣшокъ, что ономѣднясь потерялъ на Гинклейскомъ базарѣ?
   ШАЛЛ. Онъ заплатитъ за него. -- Нѣсколько голубковъ, Дэви, парочку коротконогихъ курочекъ, ножку баранинки, да еще какихъ-нибудь хорошенькихъ бездѣлушекъ; -- скажи Вилльяму, чтобъ онъ занялся этимъ.
   ДЭВИ. Стало, сэръ, воинственный господинъ этотъ останется ночевать?
   ШАЛЛ. Да, Дэви. Я хочу хорошенько угостить его. Другъ при дворѣ лучше, чѣмъ пенсъ въ кошелькѣ. Угости хорошенько и его прислужниковъ, Дэви; это такія бестіи, -- какъ разъ очернятъ тебя.
   ДЭВИ. А чернѣе себя все-таки не сдѣлаютъ; бѣлье на нихъ -- и не приведи Господи какъ черно.
   ШАЛЛ. Хорошо сказано, Дэви. Но за дѣло, за дѣло, Дэви.
   ДЭВИ. Еще я попросилъ бы васъ, сэръ, поддержать Вилльяма Визора винкотскаго противъ Клемента Перкса съ горы.
   ШАЛЛ. Но, Дэви, на этого Визора такъ много жалобъ; этотъ Визоръ, сколько я знаю, рѣшительный бездѣльникъ.
   ДЭВИ. Согласенъ, сэръ, что бездѣльникъ; но, Господи ты Боже мой, почему жь и не поддержать бездѣльника по просьбѣ его пріятеля. Честный человѣкъ, сэръ, и самъ постоитъ за себя, а бездѣльнику куда же? Восемь лѣтъ служу я вашей милости вѣрой и правдой, и не много же выслужилъ я, если и какой-нибудь разъ или два въ четверть года не могу отстоять бездѣльника, противъ честнаго человѣка. Этотъ бездѣльникъ, мой честный другъ, сэръ, и потому прошу -- помогите ему.
   ШАЛЛ. Ну, ну, будь покоенъ; ему ничего не сдѣлаютъ. Ступай же, похлопочи о чемъ я говорилъ тебѣ. (Дэви уходитъ.) Гдѣ же вы, сэръ Джонъ? Снимайте-ка сапоги. -- Вашу руку, мэстеръ Бардольфъ.
   БАРД. Очень радъ видѣть вашу милость.
   ШАЛЛ. Отъ души благодарю васъ, любезнѣйшій мэстеръ Бардольфъ; (Пажу) здорово и ты, великанъ. Идемте же, сэръ Джонъ: (Уходитъ.)
   ФОЛЬС. Я сейчасъ за вами, добрый мэстеръ Шалло.-- Бардольфъ, взгляни на нашихъ лошадей. (Бардольфъ и Пажъ уходятъ.) Еслибъ меня распилили на части, изъ меня вышло бы дюжины четыре такихъ бородатыхъ отшельническихъ посоховъ, какъ мастеръ Шалло. Чудное, право, дѣло, какъ посмотришь на эту удивительную связь его ума съ умами его прислужниковъ; подражая ему, они ведутъ себя, какъ глупые мирные судьи; обращаясь съ ними, онъ превратился въ похожаго на мирнаго судью служителя. Отъ постоянныхъ бесѣдъ другъ съ другомъ, они такъ слились умами, что составляютъ какъ бы одно стадо дикихъ гусей. Имѣй я нужду до мэстера Шалло -- я подбился бы къ его людямъ увѣреніемъ, что они чрезвычайно близки въ своему господину; нуждайся я въ нихъ -- я польстилъ бы мэстеру Шалло клятвою, что лучше его никто не управляетъ своими людьми. Извѣстное дѣло, что и благоразумное и глупое обращеніе заимствуется людьми, какъ заразительныя болѣзни другъ отъ друга; потому-то всякій и долженъ беречься своего общества. Я выдумаю на этого Шалло столько, что прозабавлю имъ принца Генриха, по крайней мѣрѣ, въ продолженіи шести модъ, а это равняется четыремъ судебнымъ срокамъ или двумъ долговымъ искамъ; и онъ будетъ у меня хохотать безъ intervallums. О, это удивительно, какъ сильно дѣйствуетъ ложь, приправленная небольшой клятвой, и шутка съ нахмуреннымъ челомъ -- на молокососовъ, еще не узнавшихъ, что такое ломъ въ плечахъ. Вы увидите, онъ будетъ смѣяться до тѣхъ поръ, пока его лице сморщится, какъ промокшая, скверно сложенная епанча.
   ШАЛЛ. (за сценой). Сэръ Джонъ!
   ФОЛЬС. Иду, мэстеръ Шалло; иду, иду.
  

СЦЕНА 2.

Вестминстеръ. Комната во дворцѣ.

Входятъ Варвикъ и Верховный Судья.

  
   ВАРВ. Здравствуйте, добрый лордъ; куда вы?
   СУДЬЯ. Что король?
   ВАРВ. Какъ нельзя лучше; всѣ его заботы кончены.
   СУДЬЯ. Надѣюсь не умеръ?
   ВАРВ. Выплатилъ долгъ природѣ; для насъ не существуетъ.
   СУДЬЯ. О, еслибъ онъ взялъ меня съ собою! Моя вѣрная служба ему въ теченіи всей его жизни, сдѣлаетъ меня теперь жертвою всевозможныхъ гоненій.
   ВАРВ. Молодой король въ самомъ дѣлѣ, кажется, не любитъ васъ.
   СУДЬЯ. Знаю и потому готовъ на все, что бы ни родило настоящее время; хуже того, какъ его рисуетъ мое воображеніе, оно не можетъ быть.
  

Входятъ принцы Іоаннъ, Гомфри и Кларенсъ, Вестморлэндъ и другіе.

  
   ВАРВ. Вотъ идетъ печальное поколѣніе мертваго Генриха; о, еслибы живой походилъ хотя на худшаго изъ этихъ трехъ принцевъ! Сколько сановниковъ остались бы на своихъ мѣстахъ, тогда какъ теперь должны подобрать паруса передъ подлѣйшими душами!
   СУДЬЯ. Боюсь, все пойдемъ вверхъ дномъ.
   П. ІОАН. Здравствуйте, добрый Варвикъ.
   П. ГОМФРИ и КЛАРЕНСЪ. Здравствуйте, любезный лордъ.
   П. ІОАН. Мы сходимся, какъ люди разучившіеся говорить.
   ВАРВ. Не разучились, но предметъ разговоровъ такъ горекъ, что не допускаетъ многихъ толковъ.
   П. ІОАН. Миръ огорчившему насъ!
   СУДЬЯ. Миръ намъ, чтобъ не пришлось испытать еще сильнѣйшихъ огорченій!
   П. ГОМФ. О, добрый лордъ, вы въ самомъ дѣлѣ лишились друга, и я готовъ поклясться, что на вашемъ лицѣ не маска, а истинная печаль.
   П. ГОМФ. Хотя никто не знаетъ, что ждетъ его; но вы болѣе, чѣмъ кто-нибудь, можете ожидать худшаго. Больно мнѣ это; желалъ бы чтобъ было иначе.
   КЛАР. Теперь вамъ надо угождать сэръ Джону Фольстафъ, а это -- плыть противъ потока вашего характера.
   СУДЬЯ. Добрые принцы, руководимый духомъ безпристрастія, я всегда дѣйствовалъ честно; вы и теперь не увидите, чтобъ я сталъ молить жалкаго, унизительнаго помилованія. Если истина и очевидная невинность не помогутъ, я отойду къ королю, моему умершему повелителю, и скажу ему, кто отправилъ меня вслѣдъ за нимъ.
   ВАРВ. Король.
  

Входитъ Король Генрихъ V.

  
   СУДЬЯ. Добраго утра, и да хранитъ Господь, ваше величество!
   КОРОЛ. Эта новая пышная одежда называемая величествомъ, сидитъ на мнѣ совсѣмъ не такъ покойно, какъ вы думаете. Братья, къ вашей грусти примѣшивается доля страха. Полноте, вѣдь это англійской, а не турецкой дворъ; не Амуратъ наслѣдуетъ Амурату, а Генрихъ -- Генриху {Амурату IV, умершему въ 1596 году, наслѣдовалъ второй его сынъ Амуратъ, который умертвилъ всѣхъ своихъ братьевъ, пригласивъ ихъ къ себѣ на обѣдъ, прежде нежели они узнали о смерти отца своего.}. Грустите, добрые братья; ваша грусть такъ прекрасна, обнаруживается такъ царственно, что и я буду грустить такъ же, какъ вы, заключивъ ее въ моемъ сердцѣ. Грустите, но не предавайтесь же ей вполнѣ; не забывайте, что это бремя всѣмъ намъ общее. Что до меня, клянусь небомъ, я буду вамъ и отцомъ и братомъ; любите только меня, и я возьму на себя всѣ ваши заботы. Плачьте о Генрихѣ умершемъ, буду плакать о немъ и я; живой Генрихъ обратитъ всѣ эти слезы въ часы счастія.
   П. ІОАННЪ И ДРУГІЕ. Мы другаго и не ожидаемъ отъ вашего величества.
   КОРОЛ. Вы всѣ смотрите на меня какъ-то странно; (Судьѣ) вы въ особенности; вы, я думаю вполнѣ убѣждены, что я не люблю васъ?
   СУДЬЯ. Я убѣжденъ, что, разсмотрѣвъ безпристрастно всѣ мои дѣйствія, ваше величество не найдете никакой достаточной причины ненавидѣть меня.
   КОРОЛ. Въ самомъ дѣлѣ? И вы думаете, что король можетъ забыть, какъ сильно оскорбляли вы принца? Неужели жестокая журьба и наконецъ дерзкое заключеніе въ тюрьму наслѣдственнаго принца Англіи все такой вздоръ, что можно погрузить его въ Лету, забыть?
   СУДЬЯ. Я былъ тогда представителемъ вашего отца; все его могущество сосредоточивалось тогда въ моемъ лицѣ. И въ то время, какъ я приводилъ въ исполненіе его законы, заботясь только о благѣ общественномъ, вашему величеству было угодно забыть мой санъ, величіе и мощь закона и правосудія, лице короля, котораго я былъ представителемъ, -- вы ударили меня, когда я сидѣлъ на судейскомъ мѣстѣ, и я смѣло воспользовался моей властью, и заключилъ васъ въ тюрьму, какъ оскорбителя вашего отца. Если мой поступокъ дуренъ -- желайте же теперь, когда вы сами носите корову, сына, который пренебрегалъ бы вашими постановленіями, сталкивалъ судей съ ихъ священныхъ скамей, подставлялъ ногу законамъ, притуплялъ мечъ, охраняющій ваше же собственное спокойствіе и безопасность, -- мало этого, который, пренебрегая вашей царственностію, ругался бы надъ вами въ лицѣ вашихъ представителей. Поставьте себя въ это положеніе: вообразите, что вы отецъ, что у васъ есть сынъ, что вы слышите какъ онъ унижаетъ ваше величіе, видите какъ будто попираетъ ваши грозные законы, какъ пренебрегаетъ вами; представьте потомъ, что я принимаю вашу сторону, и вашею же властью укрощаю вашего сына. Представьте себѣ все это, и скажите безпристрастно, какъ король: сдѣлалъ я что-либо не соотвѣтствующее моему мѣсту, сану или чести моего повелителя?
   КОРОЛ. Вы вполнѣ правы; вы доказали это какъ нельзя лучше. И потому я оставляю въ вашихъ рукахъ и вѣсы и мечъ; желаю, чтобъ вы росли почестями до тѣхъ поръ, пока доживете, что мой сынъ оскорбятъ васъ и покорится вамъ точно такъ же, какъ я. Тогда мнѣ можно будетъ повторить слова моего отца: "Счастливъ я, что имѣю человѣка, такъ смѣлаго, что не боится осудить моего сына; счастливъ и тѣмъ, что имѣю сына, который, несмотря на свой санъ, умѣетъ покоряться закону!" Вы присудили меня къ тюремному заключенію, и за это самое я присуждаю вамъ чистый мечъ, которымъ вы такъ долго владѣли, съ просьбою -- дѣйствовать имъ такъ же смѣло, правосудно и безпристрастно, какъ нѣкогда противъ меня. Вотъ вамъ моя рука. Вы будете отцомъ моей юности; мой голосъ будетъ отголоскомъ того, что вы внушите моему уху; я смирю, подчиню всѣ мои желанія вашей мудрой опытности.-- Прошу и васъ, принцы, повѣрьте, всѣ мои заблужденія сошли вмѣстѣ съ моимъ отцомъ въ могилу; но духъ его мудрости оживетъ во мнѣ, обманетъ всѣ ожиданія міра, обратятъ въ ложь всѣ предсказанія, уничтожитъ дурное мнѣніе, составленное о мнѣ по тому, чѣмъ я казался. Потокъ страстей моихъ, вздымавшійся до сихъ поръ гордымъ приливомъ суетности, обратился назадъ и отливаетъ въ море; смѣшавшись съ царственными волнами, отнынѣ онъ потечетъ съ должнымъ величіемъ.-- Мы созовемъ парламентъ, изберемъ въ нашъ совѣтъ такихъ людей, которые поставятъ наше великое государство въ уровень съ націями наилучше управляемыми, сдѣлаютъ что и война и миръ, или и то и другое вмѣстѣ, будутъ намъ сподручны и не затруднятъ насъ ни въ какомъ случаѣ; (Судьѣ) и тутъ, мой отецъ, вы будете однимъ изъ главныхъ. Тотчасъ послѣ коронаціи, мы сзываемъ, какъ я сказалъ, парламентъ, и если Всевышній поможетъ, ни одинъ принцъ, ни одинъ перъ, не будетъ имѣть справедливой причины пожелать, чтобы Господь сократилъ, хотя однимъ днемъ, счастливую жизнь Генриха! (Уходятъ.)
  

СЦЕНА 3.

Глостирширъ. Садъ при домѣ Шало.

Входятъ Фольстафъ, Шалло, Сайленсъ, Бардольфъ, Пажъ и Дэви.

  
   ШАЛЛ. Нѣтъ, вы посмотрите мой садъ; засядемъ въ бесѣдку и попробуемъ прошлогоднихъ ранетъ моей собственной прививки, съѣдимъ тарелку тмина {Обсахаренный тминъ подавался тогда къ десерту. Стивенсъ.}, и такъ далѣе.-- Идемъ, братъ Сайленсъ, -- а тамъ и спать.
   ФОЛЬС. А мѣстечко-то у васъ, ей-ей, славное, богатое.
   ШАЛЛ. Безплодное, безплодное; всѣ нищіе, нищіе, сэръ Джонъ; только воздухъ хорошій.-- Накрывай же, подавай же, Деви! А сказано то вѣдь не дурно, Дэви.
   ФОЛЬС. Этотъ Дэви у васъ хоть куда; и слуга и хозяинъ.
   ШАЛЛ. Славный малой, славный малой, отличный малой, сэръ Джонъ.-- А я слишкомъ ужь выпилъ хересу за ужиномъ;-- славный малой. Садитесь же, садитесь!-- Ну, братъ.
   САЙЛ. Э, чортъ возьми! (Поетъ.)
   Только ѣшь, веселись! да почти похвалой
   Небеса, что намъ годъ дали славный такой,
   Годъ дешевый на мясо, на дѣвъ дорогой!
   Живо парни лихіе гуляютъ гурьбой,
                       Веселягся!
             Чудо, какъ веселятся!
   ФОЛЬС. Да онъ весельчакъ. Ваше здоровье, любезный мэстеръ Сайленсъ.
   ШАЛЛ. Дэви, подай же выпить и мэстеру Бардольфъ.
   ДЭВИ (усаживая Бардольфа и Пажа за другой столъ). Садитесь, почтеннѣйшій сэръ; я сейчасъ же явлюсь къ вамъ; -- садитесь, любезнѣйшій сэръ. -- Садитесь, мэстеръ Пажъ, садитесь, прекраснѣйшій мэстеръ Пажъ; покорнѣйше прошу! Недостанетъ чего изъ кушанья -- вознаградимъ напитками. Да вы не взыщете; главное чтобъ отъ души только шло. (Уходитъ.)
   ШАЛЛ. Веселѣй, мэстеръ Бардольфъ;-- веселѣй и ты, мой крошечный воинъ. Веселѣй!
   САЙЛ. (поетъ)
                       Веселѣй, веселѣй!
   Какъ всѣ жены, жена довелася и мнѣ.
   А и крошки и дылды -- всѣ вѣдьмы онѣ;
   Лихо лишь тамъ, гдѣ бороды пляшутъ однѣ!
             Здравствуй же, веселая сырная!
                       Веселѣй, веселѣй!
   ФОЛЬС. Я никакъ не думалъ, чтобъ мэстеръ Сайленсъ былъ такой весельчакъ.
   САЙЛ. Кто я? Я и до этого былъ разъ или два веселъ.
  

Дэви возвращается.

  
   ДЭВИ. (Бардолъфу.) Вотъ и для васъ тарелка яблокъ.
   ШАЛЛ. Дэви, --
   ДЭВИ. Сейчасъ!-- я сію минуту явлюсь и къ вамъ. (Бардольфу.) Прошу васъ, сэръ, объ этомъ кубкѣ.
   САЙЛ. (поетъ)
   Живо, кубокъ веселый наполнимъ виномъ!
   За здоровье любовницы, други, мы пьемъ,
   А веселому сердцу и вѣкъ долговѣчный!
   ФОЛЬС. Отлично, мэстеръ Сайленсъ.
   САЙЛ. И мы повеселимся; лучшее ночи только что начинается.
   ФОЛЬС. Здравія и долгоденствія, мэстеру Саіленсъ.
   САЙЛ. (поетъ)
   Наливай же мнѣ въ кубокъ вина,
   Будь онъ съ милю -- допьюся до два!
   ШАЛЛ. Твое здоровье, честный Бардольфъ. Если тебѣ чего недостанетъ и ты не спросишь, сердись на самого себя. (Пажу.) И твое, крошечный плутишка, и твое. -- Пью здоровье мэстеръ Бардольфа и всѣхъ кавалеровъ Лондона {Кавалерами называли вообще веселыхъ, расточительныхъ повѣсъ.}.
   ДЭВИ. А я прежде чѣмъ умру, побываю въ Лондонѣ.
   БFРД. Желалъ бы тамъ съ тобой встрѣтиться, Дэви --
   ШАЛЛ. Вы, клянусь честью, осушили бы тамъ цѣлую кварту. Не такъ ли, мэстеръ Бардольфъ?
   БАРД. Непремѣнно, сэръ, и четырехъ-пинтной мѣры.
   ШАЛЛ. Спасибо. Бездѣльникъ, повѣрь, прильнетъ къ тебѣ, -- не отстанетъ; онъ славный малой.
   БАРД. Да и я, сэръ, не отстану отъ него.
   ШАЛЛ. Вотъ это королевски сказано. Чтобъ ни въ чемъ не было недостатка; веселитесь. (Слышенъ стукъ.) Посмотри, кто это. (Дэви уходитъ.) Эй! кто тамъ.
   ФОЛЬС. (Сайленсу, который выпиваетъ въ это время кубокъ.) Вотъ, вы и отвѣтили мнѣ.
   САЙЛ. (поетъ)
             Отвѣчай!
             Посвящай
             Меня въ рыцари!
             Саминго *)!
   Не таки ли?
   *) Do me right -- обыкновенное выраженіе при питьѣ здоровья, которымъ приглашали того, чье пили здоровье, отвѣчать тѣмъ же, выпивая тоже самое количество. -- Dub me knight, -- на пирушкахъ того времени было въ обычаѣ выпивать, стоя на колѣняхъ, за здоровье своихъ любезныхъ огромный кубокъ вина, а иногда и не совсѣмъ вкусной смѣси, не переводя духа; совершившій такой подвигъ, посвящался на этотъ вечеръ въ рыцари.-- Samingo, -- вѣроятно Сантъ-Доминго, въ насмѣшку надъ Доминиканцами.
   ФОЛЬС. Такъ.
   САЙЛ. Того же -- такъ! -- Такъ и признайтесь же, что и старикъ кой на что годится еще.
  

Дэви возвращается.

  
   ДЭВИ. Съ позволенія вашей милости, тамъ какой-то Пистоль, съ новостями отъ двора?
   ФОЛЬС. Отъ двора? -- впускай.
  

Входитъ Пистоль.

  
   ПИСТ. Да сохранитъ васъ Господь, сэръ Джонъ!
   ФОЛЬС. Какой вѣтеръ примчалъ тебя, Пистоль?
   ПИСТ. Да не дурной, не такой что никому не надуетъ хорошаго. -- Любезнѣйшій рыцарь, ты теперь одинъ изъ величайшихъ людей въ государствѣ.
   САЙЛ. Ей-богу, величайшій; только все не больше моего кума Пуфа барсонскаго.
   ПИСТ. Пуфа? -- пуфъ тебѣ въ зубы, подлѣйшая, трусливѣйшая тварь! Сэръ Джонъ, я твой Пистоль и твой другъ! я скакалъ къ тебѣ сломя голову; я привезъ тебѣ дивныя вѣсти, счастливѣйшія радости, золотыя времена, чудныя, безцѣнныя новости.
   ФОЛЬС. Разсказывай же ихъ, какъ человѣкъ сего міра.
   ПИСТ. Къ чорту и этотъ міръ и всѣхъ подлыхъ завистниковъ! Вѣщай объ Африкѣ, о золотыхъ радостяхъ.
   ФОЛЬС. О, подлый ассирійскій рабъ, высказывай же свои новости! Король Кофетуа {Король старинной баллады, влюбившійся въ нищую Пенелофонъ.} хочетъ знать ихъ?
   САЙЛ. (поетъ.) "И Робингудъ, и Скарлетъ, и Джонъ!"
   ПИСТ. Какъ! и подлыя навозныя кучи дерзаютъ равняться съ Геликонами, издѣваться надъ добрыми вѣстями? О, такъ склонись же, Пистоль, челомъ своимъ на лоно фурій!
   ШАЛЛ. Благородный джентльменъ, я не понимаю вашего обращенія --
   ПИСТ. Такъ стенай же.
   ШАЛЛ. Извините, сэръ; -- если вы, сэръ, пріѣхали съ новостями отъ двора, то по моему разсужденію, тутъ два пути: или разсказать, или не разсказывать ихъ. Я, сэръ, пользуюсь здѣсь нѣкоторою властію, дарованною мнѣ королемъ --
   ПИСТ. Какимъ королемъ, негодяй? Вѣщай, или умри!
   ШАЛЛ. Королемъ Генрихомъ.
   ПИСТ. Четвертымъ или пятымъ?
   ШАЛЛ. Четвертымъ.
   ПИСТ. Чортъ же въ твоей власти!-- Сэръ Джонъ, теперь твой нѣжный агнецъ -- король, король Генрихъ пятый. Я говорю истину, и если Пистоль лжетъ, сдѣлай хоть вотъ это -- покажи кукишъ, какъ хвастливому Испанцу {То fig, по-Испански -- higas dar, значило оскорбить, показавъ большой палецъ, просунувъ его между четвертаго и средняго.}.
   ФОЛЬС. Какъ! развѣ старый король умеръ?
   ПИСТ. Мертвъ, какъ дверной гвоздь {As nail in door. Въ старинныхъ дверяхъ былъ особенный гвоздь, въ шляпку котораго ударяли колотушкой, когда надо было постучаться.}; все что я сказалъ -- истина.
   ФОЛЬС. Скорѣй, Бардольфъ, сѣдлай мою лошадь! -- Мэстеръ Робертъ Шалло, выбирай любое мѣсто въ цѣломъ государствѣ, ты получишь его.-- Пистоль, я заряжу тебя двойнымъ зарядомъ почестей.
   БАРД. О, радостный день! -- теперь я и на рыцарство не промѣняю своего счастья.
   ПИСТ. Что? дурны мои новости?
   ФОЛЬС. Стащите, мэстеръ Сайленса на постель. -- Мастеръ Шалло, лордъ Шалло, будь чѣмъ угодно, -- я главный управляющій счастья! Надѣвай сапоги; мы проскачемъ всю ночь. -- О, любезнѣйшій Пистоль!-- Поворачивайся же, Бардольфъ. (Бардольфъ уходить.) -- Ну, Пистоль, разсказывай далѣе, а между тѣмъ придумай и для себя что-нибудь хорошенькое. -- Надѣвай же, надѣвай сапоги, мэстеръ Шалло. Я знаю, молодой король болѣнъ отъ нетерпѣнія меня видѣть. Возьмемъ чьихъ бы то ни было лошадей; законы Англіи въ моемъ распоряженіи. Счастливъ, кто былъ мнѣ другомъ, и горе, горе Верховному судьѣ!
   ПИСТ. Пусть подлые коршуны растреплютъ его легкія! -- "Гдѣ моя прежняя жизнь!" говорятъ они; вотъ она; привѣтъ тебѣ день радости {Въ прежнихъ изданіяхъ: welcome these pleasant days... По экземпляру Колльера: welcome this pleasant day...}!
  

СЦЕНА 4.

Лондонъ. Улиа.

Тюремщики тащутъ Хозяйку Квикли и Доль Тиршитъ.

  
   КВИКЛ. Нѣтъ, подлецъ; хоть умереть, да только бы увидать тебя повѣшеннымъ; ты совсѣмъ выдернулъ мнѣ руку.
   ТЮРЕМ. Мнѣ передали ее констабли, и повѣрь, мы не пожалѣемъ розогъ. Вотъ еще недавно изъ-за нея убили одного или двухъ человѣкъ.
   ДОЛЬ. Врешь, врешь, гадкій крюкъ! Я жь тебѣ говорю, проклятая ты требушинная рожа: выкини я только ребенка, которымъ теперь беременна -- ужь лучше бы тебѣ выпороть родную мать свою, глупая ты образина.
   КВИКЛ. О, Господи, будь сэръ Джонъ здѣсь -- быть бы этому дню кой для кого кровавымъ днемъ. Дай-то Богъ, чтобъ она выкинула.
   ТЮРЕМ. Выкинетъ -- подсунете опять, да ужь не одиннадцать, какъ теперь, а двѣнадцать подушекъ. Ну, идемте же, идемте -- вѣдь человѣкъ, котораго вы и Пистоль такъ жестоко приколотили, умеръ.
   ДОЛЬ. Я жь тебѣ говорю, гадкая ты каракулька съ курильницы, синяя ты навозная муха, подлый, заморенный палачъ -- добьюсь же я, что тебя вздуютъ за это на славу. Не вздуютъ -- не носить мнѣ болѣе короткаго платья.
   ТЮРЕМ. Идемъ, идемъ, блуждающая рыцарша.
   КВИКЛ. Что жь это, такъ сила-то и задавитъ право? Да ничего -- вѣдь горе родитъ радость.
   ДОЛЬ. Идемъ, бездѣльникъ, идемъ; веди меня къ судьѣ.
   КВИКЛ. Да, идемъ, тощая, кровожадная собака!
   ДОЛЬ. Безносая смерть, обглоданная кость!
   КВИКЛ. Скелетъ!
   ДОЛЬ. Идемъ, спичка; идемъ, бездѣльникъ!
   ТЮРЕМ. Идемъ.
  

СЦЕНА 5.

Площадь близь Вестминстерскаго аббатства.

Входятъ два Служителя, усыпая площадь осокой.

  
   1 служ. Больше, больше осоки.
   2 служ. Трубили ужь два раза.
   1 служ. Раньше двухъ часовъ они не воротятся съ коронаціи. Ну, живѣй же, живѣй. (Уходятъ.)
  

Входятъ Фольстафъ, Шалло, Пистоль, Бардольфъ и Пажъ.

  
   ФОЛЬС. Станьте здѣсь подлѣ меня, мэстеръ Робертъ Шалло; я заставлю короля оказать вамъ какую угодно милость. Только что онъ поровняется со мной, я взгляну на него, и вы увидите, какъ онъ мнѣ обрадуется.
   ПИСТ. Господь да благословитъ твои легкія, добрый рыцарь.
   ФОЛЬС. Подойди сюда, Пистоль; стань позади меня. (Обращаясь къ Шалло.) О, еслибы только было время сдѣлать новыя ливрея, я употребилъ бы на нихъ занятую у васъ тысячу фунтовъ. Впрочемъ, ничего; эта жалкая наружность еще лучше: она покажетъ мое нетерпѣніе видѣть его.
   ШАЛЛ. Такъ.
   ФОЛЬС. Покажетъ силу моей любви.
   ШАЛЛ. Такъ.
   ФОЛЬС. Мою преданность.
   ШАЛЛ. Такъ, такъ, такъ.
   ФОЛЬС. Скакать день и ночь, и не захотѣть, не подумать, не имѣть на столько терпѣнія, чтобъ перемѣнить бѣлье!
   ШАЛЛ. Совершенная правда.
   ФОЛЬС. Стоять въ грязи отъ дороги, потѣя отъ нетерпѣнія его видѣть; не думать ни о чемъ больше, предать забвенію все прочее, какъ будто у меня только одно дѣло -- увидать его.
   ПИСТ. Это semper idem, потому что absque hoc nihil est. Это все въ каждой части.
   ШАЛЛ. Дѣйствительно такъ.
   ПИСТ. Но я, мой доблестный рыцарь, я воспламеню твою благородную печень, приведу тебя въ ярость. Твоя Доль, эта Елена твоихъ благородныхъ помысловъ, въ подломъ заключеніи, въ заразительной темницѣ, ввергнута въ нее рукой наигрязнѣйшей, наипрезрѣннѣйшей! -- Подними же мщеніе изъ гебеневой берлоги съ змѣями свирѣпой Алекто, потому что Доль заключена; Пистоль вѣщаетъ одну имтину.
   ФОЛЬС. Я освобожу ее. (Трубы и крики за сценой.)
   ПИСТ. Слышишь ревъ моря, громъ трубныхъ звуковъ?
  

Входятъ Король со свитой, въ которой и Верховный Судья.

  
   ФОЛЬС. Да хранитъ тебя Господь, король Галь! мой королевственный Галь!
   ПИСТ. Да хранитъ и лелѣетъ тебя небо, королевственнѣйшій отпрыскъ славы!
   ФОЛЬС. Да хранятъ тебя Господь, мое сокровище!
   КОРОЛ. (Судьѣ). Лордъ, образумьте этого наглеца.
   СУДЬЯ. Въ умѣ ли вы? помните ли, что говорите?
   ФОЛЬС. Moй король, мой Юпятеръ! я говорю съ тобой, сердце мое!
   КОРОЛ. Я не знаю тебя, старикъ. Займись молитвами; бѣлые волосы нейдутъ къ шуту и забавнику! Мнѣ долго снился такой же человѣкъ, тамъ же распухшій отъ распутства, такъ же старый и тамъ же безчинный; я проснулся, и гнушаюсь моимъ сномъ. Уменьшай, отнынѣ, тѣло свое и увеличивай благодать духа; откажись отъ обжорства; знай, что могила разверзла уже для тебя пасть свою, и втрое шире, чѣмъ для всякаго другаго. Не возражай мнѣ глупой шуткой; не думай, что я тотъ же, чѣмъ былъ прежде. Небо знаетъ, узнаетъ и весь міръ, что я отрекся отъ моего прежняго я, такъ какъ теперь отрекаюсь отъ моихъ прежнихъ товарищей. Услышишь, что я таковъ же, какимъ былъ, приходи ко мнѣ, и ты будешь тѣмъ же, чѣмъ былъ -- учителемъ и попечителемъ моего безпутства. А до тѣхъ поръ, я изгоняю тебя, какъ изгналъ уже прочихъ моихъ развратниковъ, -- запрещаю, подъ опасеніемъ смертной казни, всякое, меньшее десятимильнаго разстоянія, приближеніе къ нашей особѣ. Касательно же средствъ существованія, чтобъ недостатокъ ихъ не побудилъ васъ на злое, -- вы будете вполнѣ обезпечены; а услышимъ, что вы исправились, мы и повысимъ васъ, смотря по вашимъ силамъ и способностямъ. (Судьѣ.) Поручаю вамъ, мой лордъ, чтобъ сказанное нами было исполнено въ точности.-- Идемъ. (Уходитъ со cвumoй.)
   ФОЛЬС. Я, мэстеръ Шалло, долженъ вамъ тысячу фунтовъ?
   ШАЛЛО. Какъ же, сэръ Джонъ, и я покорнѣйше прошу васъ дать мнѣ возможность возвратиться съ ними домой.
   ФОЛЬС. Ну, это едва ли возможно, мэстеръ Шалло. Вы пожалуста нисколько этимъ не безпокойтесь; меня непремѣнно позовутъ съ нему тайкомъ. Ему, видите ли, необходимо показать себя такимъ народу. Вамъ рѣшительно нечего опасаться за свое повышеніе; я все-таки въ силѣ возвеличить васъ.
   ШАЛЛ. Не постигаю какимъ же образомъ -- развѣ дадите мнѣ свое платье и набьете соломой. Нѣтъ, сэръ Джонъ, прошу васъ -- возвратите хоть пятьсотъ изъ моей тысячи.
   ФОЛЬС. Сэръ, я сдержу мое слово; все что вы слышали, -- чистое притворство, личина.
   ШАЛЛ. Личина, которую, боюсь, сэръ Джонъ, не сбросятъ прежде вашей смерти.
   ФОЛЬС. Э, не бойтесь личинъ; пойдемте со иной обѣдать. Идемъ, лейтенантъ Пистоль; идемъ, Бардольфъ; за мной непремѣнно пришлютъ только что смеркнется.
  

Входятъ Принцъ Іоаннъ, Верховный Судья и стража.

  
   СУДЬЯ. Отправьте сейчасъ же сэръ Джона Фольстафъ во Флитъ, и со всѣми его товарищами.
   ФОЛЬС. Лордъ, лордъ, --
   СУДЬЯ. Мнѣ теперь нѣкогда. Я выслушаю васъ послѣ. Возьмите ихъ.
   ПИСТ. Si fortuna me tormenta, spero me contenta.

(Стража уводитъ Фольстафа и его товарищей.)

   П. ІОАН. Мнѣ нравится великодушіе короля. Онъ хочетъ, чтобъ всѣ его прежніе товарищи были обезпечены, но жили въ изгнаніи, пока не докажутъ цѣлому свѣту, что исправились.
   СУДЬЯ. И они изгнаны.
   П. ІОАН. Скажите, лордъ, король созвалъ парламентъ?
   СУДЬЯ. Созвалъ.
   П. ІОАН. Держу пари, что еще до истеченія этого года, мы перенесемъ наши гражданственные мечи и нашу врожденную храбрость въ предѣлы Франціи. Я слышалъ, пѣла птичка что-то такое, и пѣснь ея, какъ мнѣ показалось, королю понравилась. Что жь, идемте.
  

ЭПИЛОГЪ,
КОТОРЫЙ ПРОИЗНОСИТЪ ОДИНЪ ИЗЪ ТАНЦОВЩИКОВЪ.

  
   Сперва моя боязнь, потомъ мой поклонъ, а за тѣмъ моя рѣчь. Моя боязнь -- ваше неудовольствіе, мой поклонъ -- моя обязанность, а рѣчь -- просьба извиненія. Если вы ожидаете хорошей рѣчи -- я пропалъ, потому что она моего сочиненія, и все что надо бы сказать, я навѣрно моей рѣчью испорчу. Однакожь къ дѣлу, попробуемъ. -- Да будетъ вамъ вѣдомо -- что впрочемъ уже и вѣдомо вамъ, -- недавно я вышелъ точно такъ же въ концѣ неудавшейся піесы, съ просьбой вашего къ ней снисхожденія и съ обѣщаніемъ на предки лучшей. Этой -- я думалъ выплатить вамъ мой долгъ; но если и эта, какъ товаръ, пущенный на удачу, возвратится домой не совсѣмъ благополучно -- я обанкрутился, и вы, мои любезные кредиторы, потерпите также. Тогда я сказалъ вамъ, что выду опять, и вотъ я здѣсь, и предаю себя въ вашу милость; сбавьте мнѣ что-нибудь, и я заплачу вамъ что-нибудь, и въ добавокъ, какъ это дѣлаетъ большая часть должниковъ, наобѣщаю вамъ Богъ знаетъ чего.
   Если мой языкъ не убѣдитъ васъ простить мнѣ, не угодно ли приказать, чтобъ я воспользовался моими ногами? Конечно, уплата ногами не мудрена, вытанцоваться у васъ изъ долгу не трудно; но чистая совѣсть ищетъ всевозможнаго удовлетворенія, и я постараюсь удовлетворять васъ по возможности. Впрочемъ, всѣ дамы, я вижу, простили уже мнѣ; не хотятъ джентльмены сдѣлать то же -- джентльмены не соглашаются съ дамами, чего до сихъ поръ никогда не случалось еще въ такомъ собраніи.
   Теперь, съ вашего позволенія, еще одно слово. Если вы еще не пресытились жирной пищей, то нашъ покорный авторъ продолжитъ эту исторію, съ сэръ Джономъ, и позабавитъ васъ прекрасной французской Екатериной. Въ этомъ продолженіи, сколько мнѣ извѣстно, сэръ Джонъ, если онъ не убитъ уже вашимъ неудовольствіемъ, запотѣетъ на смерть, потому что онъ не Ольдкэстль, умершій мученикомъ. Мой языкъ утомился; когда утомятся и ноги, я пожелаю вамъ доброй ночи, и за тѣмъ преклоню передъ вами колѣна, но собственно для того, чтобъ помолить за Королеву.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru