Шекспир Вильям
Кориолан

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод В. А. Каратыгина (1841).

   

КОРІОЛАНЪ,
ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАГЕДІЯ

ВЪ 4-ХЪ ДѢЙСТВІЯХЪ,

Шекспира.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Каій-Марцій благородный Римлянинъ. Г-нъ Каратыгинъ.
   Титъ-Ларцій, Коминій Римскіе полководцы. Г. Ахалинъ, Г. Третьяковъ
   Мененій Агриппа, другъ Каія-Марція. Г-нъ Борецкій.
   Сициній Велютъ, Юній Брутъ, народные Трибуны. Г. Толченовъ, Г. Сосновскій.
   Марцій, сынъ Каія. Г. Песоцкій.
   Туллъ-Авфидій, полководецъ Вольсковъ. Г. Брянскій.
   Сенаторъ римскій. Г. Михайловъ.
   Сенаторъ Вольскій. Г. Радинъ.
   Вѣстникъ.
   1-й, 2-й Стражи Вольсковъ. Г-нъ Толченовъ 2, Г-нъ Фризановскій.
   1-й, 2-й Слуги Авфидіевы. Г-нъ Краюшкинъ, Г-нъ Фалѣевъ.
   Волумнія, мать Каія-Марція. Г. Каратыгина
   Виргилія, жена Каія-Марція. Г. Капылова.
   Валерія, подруга Виргиліи. Г. Бормотова.
   Рабыня. Г. Григорьева.
   1-й, 2-й, граждане римскіе. Г. Григорьевъ 2, Алексеевъ.
   Римскіе и Вольскіе Сенаторы, Патриціи, Эдилы, Ликторы, воины, граждане, слуги Авфвдія и проч.
   1-й, 2-й, 3-й, Воины римскіе.
   

ДѢЙСТВІЕ I.

ЯВЛЕНІЕ I.

Улица въ Римѣ.
Входитъ толпа Римлянъ.

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Прежде чѣмъ идти далѣе, выслушайте меня.
   

НѢСКОЛЬКО ГОЛОСОВЪ.

   Говори, говори!
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Рѣшились ли вы лучше умереть, чѣмъ терпѣть голодъ?
   

ГОЛОСА.

   Рѣшились, рѣшились.
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Хорошо! вы знаете отъ вашихъ трибуновъ, что Каій Марцій главный врагъ вашъ?
   

ГОЛОСА.

   Да, да!
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Убьемъ его -- и у насъ будетъ хлѣбъ по нашей собственной цѣнѣ.
   

2-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Постойте, братцы! вспомните, какія услуги оказалъ онъ отечеству!
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Отечеству? Все, что онъ ни сдѣлалъ славнаго, дѣлалъ, во-первыхъ, для самого себя, для насыщенія своей гордости; во-вторыхъ, изъ угожденія своей матери. О! гордость въ немъ такъ же велика, какъ и храбрость.
   

2-Й РИМЛЯНИНЪ.

   По крайней мѣрѣ ты не упрекнешь его въ корыстолюбіи?
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   И безъ этого есть довольно въ чемъ его упрекнуть. Но что болтать попустому?... въ Капитолій!
   

ГОЛОСА.

   Пойдемъ, пойдемъ!
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Постойте! кто идетъ сюда?
   

ЯВЛЕНІЕ II.

ТѢ ЖЕ И МЕНЕНІЙ АГРИППА.

2-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Достойный Мененій Агриппа.
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Онъ честнѣйшій Римлянинъ. О! если бы всѣ патриціи походили на него!
   

МЕНЕНІЙ.

   Патриціи пекутся объ васъ, друзья мои! Если вытерпите голодъ, то въ этомъ виновны не они, но боги, наславшіе неурожай. Обращайтесь къ нихъ съ теплыми мольбами, не съ оружіемъ въ рукахъ. Я разскажу вамъ при этомъ случаѣ очень умную сказку, друзья мои.
   

ГОЛОСА.

   Говори, говори, достойный Мененій!
   

МЕНЕНІЙ.

   Однажды всѣ члены человѣческаго тѣла возстали противъ желудка, обвиняя его въ томъ, что только онъ одинъ остается празднымъ и спокойнымъ, какъ пропасть, поглощая всю пищу, тогда-какъ прочіе члены трудятся безпрестанно: одни глядятъ, другіе слушаютъ, тѣ говорятъ, эти ходятъ, эти чувствуютъ... однимъ словомъ, взаимно помогаютъ цѣлому тѣлу. Знаете ли вы, что отвѣчалъ желудокъ?
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Говори, благородный Мененій, скажи скорѣе, что онъ отвѣчалъ?
   

МЕНЕНІЙ.

   Правда, друзья мои, сказалъ имъ желудокъ, хотя вы и составляете со мною одно цѣлое, но я первый пріемлю пищу, которая васъ питаетъ, и оно должно быть такъ, потому-что я запасный анбаръ и кладовая цѣлаго тѣла; вспомните же, что я отсылаю обратно пишу, струями вашей крови, до самаго сердца -- престола души, и внутрь столицы -- мозга; нѣтъ ни одной жилы, которая бы не обязана была мнѣ своею силою, ни малѣйшей вены, которая бы не жила хною; и хотя вы не можете видѣть, друзья мои... замѣтьте, вѣдь это говорить желудокъ...
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Хорошо, хорошо!
   

МЕНЕНІЙ.

   И хотя вы не можете вдругъ видѣть всего, что я удѣляю каждому порознь, но я могу заключить мой отчетъ тѣмъ, что вы получаете отъ меня назадъ все лучшее, а мнѣ остается одна только нечистота.
   

1-Й РИМЛЯНИНЪ.

   Но что же изъ всего этого слѣдуетъ?
   

МЕНЕНІЙ.

   Этотъ добрый желудокъ -- римскій сенатъ; а вы, -- прочіе члены: разберите по лучше его заботы, его попеченія объ васъ, сообразите ихъ съ пользами Рима, и вы увидите, что всякое общественное благо, которымъ вы пользуетесь, исходитъ изъ сената. (Входитъ Каій-Марцій.)
   Здравствуй, благородный Марцій!
   

ЯВЛЕНІЕ. III.

ТѢ ЖЕ, КАІЙ-МАРЦІЙ.

МАРЦІЙ.

   Здорово, другъ. (Къ Римлянамъ) Чего еще хочешь ты, подлая толпа плебеевъ, недовольная ни миромъ, не войною? Война пугаетъ ее, миръ поселяетъ въ ней дерзость. Можно ли на васъ положиться? Кто думаетъ найдти въ васъ львовъ, тотъ найдетъ лишь зайцевъ. Вы ненадежнѣе горячаго угля на льду, или града на солнцѣ. Ваша привязанность -- испорченный вкусъ больнаго, который по большей части желаетъ того, что ему вредно; полагаться на вашу привязанность -- все равно, что плавать по морю съ камнемъ на шеѣ. Еслибъ не сенатъ, то вы бы давно пожрали другъ друга О! если бы онъ отложилъ въ сторону свою кротость И позволилъ дѣйствовать моему мечу, я навалилъ бы изъ этихъ рабовъ кучу во всю вышину моего копія.
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

ТѢ ЖЕ; входятъ КОМИНІЙ, ТИТЪ-ЛАРЦ1Й и ДРУГІЕ СЕНАТОРЫ, ЮНІЙ БРУТЪ И СИЦИНІЙ BEЛЮТЪ.

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Предсказаніе твое сбылось, благородный Марцій: Вольски вооружаются.
   

МАРЦІЙ.

   Ими предводительствуетъ Туллъ-Авфидтй, съ нимъ не надо плошать. Признаюсь, я завидую его славѣ, и еслибъ я не былъ Марціемъ, я бы желалъ быть Авфидіемъ.
   

КОМИНІЙ.

   Вы, кажется, ужъ сражались другъ съ другомъ?
   

МАРЦІЙ.

   Еслибъ половина вселенной была въ войнѣ съ другою и еслибъ онъ былъ на моей сторонѣ, я бы присталъ къ другой, чтобъ только имѣть его своимъ противникомъ. Онъ левъ, и я горжусь быть его ловцомъ.
   

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Такъ, храбрый Марцій, послѣдуй за Коминіемъ на эту войну.
   

КОМИНІЙ.

   Вспомни свое обѣщаніе.
   

МАРЦІЙ.

   Я твердъ, Коминій, въ моемъ словѣ. Титъ-Ларцій! ты увидишь меня еще лицомъ къ лицу съ Тулломъ Авфидіемъ. Какъ, не ужели старость охладила тебя?.. Ты не пойдешь съ нами?
   

ТИТЪ.

   Нѣтъ, Марцій, скорѣй я обопрусь на одинъ костыль и буду сражаться другимъ, чѣмъ отстану отъ этой войны.
   

МЕНЕНІЙ.

   Истый сынъ Рима!
   

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Пойдемте въ Капитолій, гдѣ друзья ваши уже ожидаютъ васъ.
   

ТИТЪ.

   Предшествуй вамъ, Коминій, ты вполнѣ достоинъ этой чести.
   

КОМИНІЙ (идя впередъ.)

   Благородный Ларцій.
   

1-Й СЕНАТОРЪ (народу.)

   Ступайте всѣ по своимъ домамъ, разойдитесь.
   

МАРЦІЙ.

   Нѣтъ, пускай они идутъ за вами: у Вольсковъ много хлѣба; напустимъ же этихъ крысъ на ихъ житницы, -- они разомъ сожрутъ весь непріятельскій запасъ; вотъ случай вамъ доказать свою храбрость. Ступайте за нами. (Сенаторъ, Коминій, Марцій, Титъ и Мененій уходятъ;граждане расходятся.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

СИЦИНІЙ, БРУТЪ.

СИЦИНІЙ.

   Былъ ли когда нибудь на свѣтѣ такой гордецъ, какъ этотъ Марцій?
   

БРУТЪ.

   Врядъ ли.
   

СИЦИНІЙ.

   Когда мы были избраны въ народные трибуны...
   

БРУТЪ.

   Замѣтилъ ли ты его презрительную улыбку?
   

СИЦИНІЙ.

   Я слышалъ также оскорбительныя его насмѣшки надъ нами.
   

БРУТЪ.

   Въ гнѣвѣ своемъ онъ не пощадитъ даже самихъ боговъ.
   

СИЦИНІЙ.

   Наругается надъ цѣломудренной Діаной.
   

БРУТЪ.

   Да пожретъ его эта война! онъ слишкомъ надутъ своею храбростію.
   

СИЦИНІЙ.

   Я одному дивлюсь: какъ съ его надменностью онъ согласился быть подъ начальствомъ Коминія.
   

БРУТЪ.

   Чтобъ сохранить или увеличить свою славу, второстепенное мѣсто есть самое выгодное". во всѣхъ неудачахъ обвинятъ глаи нокомандующаго, хотя бы онъ сдѣлалъ болѣе, нежели сколько можетъ человѣкъ; слѣпая чернь закричитъ тотчасъ: "О! еслибъ Марцій былъ главный полководецъ!"
   

СИЦИНІЙ.

   Если же дѣла пойдутъ хорошо, то общественное мнѣніе, пристрастное къ Марцію, припишетъ ему всѣ заслуги Коминія и, повѣрь, онъ вдругъ сдѣлается консуломъ.
   

БРУТЪ.

   Тогда наша должность должна будетъ спать во все время его власти.
   

СИЦИНІЙ.

   Впрочемъ, въ почестяхъ онъ не съумѣетъ сохранить той умѣренности, которая указываетъ предѣлъ, гдѣ должно начать и гдѣ кончить.
   

БРУТЪ.

   Въ этомъ только и отрада!
   

СИЦИНІЙ.

   И тогда сбудется съ нимъ то, чего мы отъ души желаемъ: вѣрная погибель!
   

БРУТЪ.

   Такъ! необходимо погибнуть или ему, или нашей власти! Для этой цѣли мы должны внушать плебеямъ, что Марцій всегда ненавидѣлъ ихъ, что если онъ достигнетъ власти и могущества, то сдѣлаетъ изъ нихъ муловъ, заставитъ молчать ихъ ходатаевъ, лишитъ ихъ многихъ правъ; что онъ считаетъ плебеевъ, по человѣческимъ дѣйствіямъ и способностямъ, небольше одаренными душою и небольше полезными на свѣтѣ, какъ верблюды на войнѣ, которые получаютъ свой кормъ только за ношеніе тяжестей, и жестокіе удары, если они падаютъ подъ ними.
   

СИЦИНІЙ.

   И наши внушенія послужатъ огнемъ, чтобъ воспламенить плебеянъ -- этотъ сухой хворостъ, и дымъ отъ него помрачитъ навсегда Марція.
   

БРУТЪ.

   Безъ сомнѣнія.
   

СИЦИНІЙ.

   Пойдемъ, узнаемъ о распоряженіяхъ сената и посмотримъ, потерпитъ ли Марцій надъ собой начальника.
   

БРУТЪ.

   Пойдемъ! (уходятъ).
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Комната въ домѣ Марція. ВОЛУМНІЯ и ВИРГИЛІЯ (за женской работой).

ВОЛУМНІЯ.

   Прошу тебя, дочь моя, пой, или по крайней мѣрѣ будь веселѣе! Если бы сынъ мой былъ моимъ мужемъ, я бы несравненно больше радовалась его отсутствію, которое покроетъ его славою, чѣмъ пламеннымъ объятіямъ его на супружескомъ ложѣ. Когда еще онъ былъ ребенкомъ, единственнымъ сыномъ моимъ, когда всѣ восхищались его красотою, въ то время, какъ другая мать не промѣняла бы за корону и одного часа удовольствія любоваться своимъ сыномъ, я ужъ воображала себѣ, какъ пристанутъ къ нему почести, слава, безъ чего онъ казался мнѣ ни чѣмъ не лучше бездушной статуи, поставленной въ моемъ покоѣ; я съ восхищеніемъ посылала его искать опасностей всюду, гдѣ онъ могъ пріобрѣсть себѣ славу: я отправила его на кровавую войну, откуда возвратился онъ увѣнчанный дубовой вѣтвью. Признаюсь тебѣ, дочь моя, когда онъ родился и мнѣ сказали, что мой ребенокъ мальчикъ, я была въ восторгъ, но все не въ такомъ, какъ увидѣла въ первый разъ доказательство, что онъ былъ настоящій мужъ.
   

ВИРГИЛІЯ.

   А еслибъ онъ былъ убитъ на этой войнѣ?
   

ВОЛУМНІЯ.

   Тогда я усыновила бы его славу и имя его было бы моимъ потомствомъ! Слушай, дочь моя: еслибъ у меня было двѣнадцать сыновей, равно любимыхъ мною, столько же драгоцѣнныхъ, какъ мой и твой добрый Марцій, я бы желала лучше, чтобъ одиннадцать благородно легли за свою родину, нежели чтобъ одинъ изъ нихъ, избѣгая битвъ, изнывалъ въ нѣгѣ и сладострастіи.
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

ТѢ ЖЕ РАБЫНЯ (входитъ).

РАБЫНЯ.

   Благородная Валерія проситъ позволенія войдти.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Позволь мнѣ удалиться, матушка, Волумнія. Нѣтъ, дочь моя, останься здѣсь. (Въ восторгѣ) Мнѣ кажется, что я ужъ слышу звукъ трубы легіоновъ твоего мужа; вижу, какъ онъ влечетъ за власы низверженнаго въ прахъ Авфидія и устрашенные Вольски бѣгутъ отъ него, какъ робкія дѣти отъ хищнаго звѣря; слышу, какъ въ гнѣвѣ онъ укоряетъ своихъ воиновъ: "впередъ, трусы! рожденные въ Римѣ, вы зачаты въ страхѣ... За мной!.." Утирая руками, закованными въ желѣзо, окровавленное чело свое, онъ идетъ впередъ, какъ жнецъ, обязавшійся или сжать все, или лишиться платы за свою работу.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Его чело въ крови!.. О, Зевсъ! не допусти до того!..
   

ВОЛУМНІЯ.

   Безсмысленная!... кровь на челѣ воина красивѣе позолоты на его трофеяхъ..... Грудь Гекубы, питавшая мдаденца-Гектора, никогда не имѣла столько прелестей, какъ окровавленное чело Гектора-мужа, изсѣченное мечами Грековъ. (Рабынѣ) Скажи Валеріи, что мы рады ей и просимъ ее къ себѣ. (Рабыня уходить и вводить Валерію.)
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

ВОЛУМНІЯ, ВИРГИЛІЯ И ВАЛЕРІЯ.

ВОЛЮМНІЯ.

   Здравствуйте, любезная Валерія?
   

ВАЛЕРІЯ.

   Здоровы ли вы, добрыя мои хозяйки? Вы вѣчно за работой... (Виргиліи) Здоровъ ли вашъ сынъ?
   

ВИРГИЛІЯ.

   Благодарю тебя; онъ здоровъ.
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Онъ только лучше бы желалъ играть мечемъ и слушать звуки военной трубы, нежели уроки своего наставника.
   

ВАЛЕРІЯ.

   О! онъ весь въ отца!.. славный мальчикъ!.. Повѣрите ли вы? Намедни я цѣлые полчаса глазъ съ него не сводила. Въ немъ видна такая рѣшительность... онъ гонялся за золотистымъ мотылькомъ: то поймаетъ его, то снова выпуститъ; наконецъ, погнавшись за нимъ, онъ споткнулся и упалъ... это до того его разсердило, что онъ стиснулъ свои зубенки, и схвативъ несчастнаго мотылька, изорвалъ его въ куски.
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Отцовскія ухватки!
   

ВАЛЕРІЯ.

   Онъ необыкновенный ребенокъ.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Шалунъ-мальчикъ.
   

ВАЛЕРІЯ.

   Брось же свою работу, оставь свое хозяйство и прогуляемся вмѣстѣ, ныньче ввечеру.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Нѣтъ, Валерія, я не переступлю за порогъ моихъ дверей, пока мужъ мой не возвратиться съ войны.
   

ВАЛЕРІЯ.

   Ты хочешь быть затворницей?.... Это безразсудно!.. Пойдемъ навѣстить больную нашу сосѣдку.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Я желаю ей скораго выздоровленія и не забуду ее въ моихъ молитвахъ; но не могу идти къ ней.
   

ВАЛЕРІЯ.

   Ты хочешь быть второю Пенелопой. Но говорятъ, будто волна, которую она пряла въ отсутствіе Улисса, развела только моль въ Итакъ... Брось же работу,-- пойдемъ.
   

ВЕРГИЛІЯ.

   Нѣтъ, милая Валерія, извини меня, я не пойду.
   

ВАЛЕРІЯ.

   Даже и тогда, если я сообщу тебѣ добрыя вѣсти о твоемъ мужѣ?
   

ВИРГИЛІЯ.

   О!.. объ немъ еще не можетъ быть никакихъ извѣстій.
   

ВАЛЕРІЯ.

   Есть; -- въ прошлую ночь получили ихъ.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Въ самомъ дѣлѣ?
   

ВАЛЕРІЯ.

   Безъ шутокъ. Я слышали это отъ одного изъ сенаторовъ. Вольски выступили уже въ поле; главнокомандующій Коминій двинулся на нихъ съ частію нашихъ легіоновъ. Твой мужъ и Титъ-Ларцій осадили непріятельскій городъ Коріоли. Они заранѣе увѣрены въ успѣхѣ осады, которая прекратитъ эту войну!.. Пойдемъ же съ нами, прошу тебя.
   

ВИРГИЛІЯ.

   На этотъ разъ извини меня, добрая подруга моя; впередъ я не откажу тебѣ.
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Оставь ее, благородная Валерія; она сегодня не въ духѣ и будетъ только мѣшать нашимъ удовольствіямъ.
   

ВАЛЕРІЯ.

   Такъ и быть... прощай!

(расходятся.)

   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Стѣны города Коріоли, съ желѣзными воротами; передъ ними станъ.
МАРЦІЙ, ТИТЪ-ЛАРЦІЙ, (входятъ съ музыкой, за ними офицеры и солдаты, къ нимъ прибѣгаетъ вѣстникъ.)

МАРЦІЙ.

   Вотъ идетъ вѣстникъ! Я прозакладую моего коня, что наши сходились уже съ непріятелемъ.
   

ТИТЪ.

   А я-моего, -- что нѣтъ.
   

МАРЦІЙ.

   Рѣшено! (Вѣстнику) Что?.. главнокомандующій имѣлъ дѣло уже съ непріятелемъ?
   

ВѢСТНИКЪ.

   Оба войска стоятъ лицомъ къ лицу; во пока еще не вступили въ переговоры.
   

ТИТЪ.

   И такъ, Марцій, твой прекрасный конь теперь мой.
   

МАРЦІЙ.

   Я предлагаю за него выкупъ.
   

ТИТЪ.

   Нѣтъ, я не продамъ и не выдамъ его, а готовъ ссудить тебя имъ хоть на полсотню лѣтъ. Требуйте сдачи Коріоли.
   

МАРЦІЙ.

   Какъ далеко стоятъ обѣ арміи?
   

ВѢСТНИКЪ.

   За тысячу шаговъ отсюда.
   

МАРЦІЙ.

   А! такъ мы будемъ взаимно слышать воинскіе крики!... Теперь, Марцій, умоляю тебя, ускори паденіе Коріоли, чтобъ мы съ мечами, дымящимися кровью враговъ, могли летѣть на помощь нашимъ братьямъ... трубите!... (Трубы. Нѣсколько сенаторовъ съ солдатами являются на стѣнѣ для переговоровъ). Туллъ Авфвдій -- въ стѣнахъ ли этого города?
   

ЯВЛЕНІЕ X.

ТѢ ЖЕ И СЕНАТОРЫ ВОЛЬСКІЕ НА СТѢНѢ.

1-Й СЕНАТОРЪ ВОЛЬСКОВЪ.

   Нѣтъ! Но ни онъ, никто другой здѣсь не боится тебя. Слышишь ли ты эти звуки, сзывающіе нашу молодежь? Скорѣй мы сами разрушимъ эти стѣны, чѣмъ запремся въ нихъ!... Эти вороты незамкнуты, а только заложены тростникомъ: они растворятся сами собою. Слышите ли вы эти крики?... Ваша армія разбита и Туллъ-Авфидій добиваетъ остатки ея.
   

МАРЦІЙ.

   Бой начался!...
   

ТИТЪ.

   Теперь пришла и наша очередь. Эй! лѣстницы, проворнѣй. (Вольски дѣлаютъ вылазку изъ города.)
   

МАРЦІЙ.

   Какъ!... Они не боятся насъ!... Осмѣливаются выходить изъ города! Воины!... Щиты крѣпче къ груди, или, нѣтъ!... пусть ваша грудь будетъ тверже вашихъ щитовъ, впередъ!... Храбрый Марцій!... могли ли мы думать, чтобъ они презирали васъ до такой степени?... Холодный потъ выступаетъ на моемъ челѣ!... Впередъ, друзья!... Кто отступитъ, того приму а за врага, и онъ отвѣдаетъ, остеръ ли мечъ мой!...

(Тревога. Сраженіе. Римляне отбиты до своихъ укрѣпленій.)

МАРЦІЙ.

   Да всѣ заразы юга разразятся надъ вами!... Посрамленіе Рима!... Трусы! вы только носите образъ человѣческій!... Какъ!... Вы бѣжите отъ рабовъ?... Смерть и адъ!... вы всѣ изранены сзади!... спины красныя, а лица блѣдныя отъ страха и побѣга!... Загладьте стыдъ свой, ударьте снова на враговъ!... или, клянусь громами!... что я оставлю непріятеля въ покоѣ и обращу мое оружіе противъ васъ!... Впередъ!... Стойте крѣпче и мы отобьемъ Вольсковъ къ ихъ женамъ такъ же, какъ они гнали насъ до нашихъ укрѣпленій. (Снова тревога, битва возобновляется. Вольски отступаютъ въ городъ; Марцій преслѣдуетъ ихъ до самыхъ воротъ.)
   

МАРЦІЙ.

   Ворота отперты!... теперь окажите мнѣ вашу помощь!... Фортуна отверзаетъ ихъ побѣдителямъ, а не бѣглецамъ; берите примѣръ съ меня!... впередъ! (входитъ въ вороты; онѣ запираются.)
   

1-Й ВОИНЪ.

   Безумная отвага!... Нѣтъ, я не сунусь.
   

2-Й ВОИНЪ.

   Ни я!
   

3-Й ВОИНЪ.

   Смотрите, они его заперли тамъ.
   

1-Й ВОИНЪ.

   Попался въ западню! они искрошатъ его.
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

ТѢ ЖЕ И ТИТЪ-ЛАРЦІЙ.

ТИТЪ.

   Гдѣ Марцій?... что съ нимъ сдѣлалось?
   

ВСѢ.

   Вѣроятно убитъ!...
   

ТИТЪ.

   Убитъ?
   

1-Й ВОИНЪ.

   Преслѣдуя бѣгущаго непріятеля, онъ ворвался съ нимъ въ городъ, ворота тотчасъ захлопнулись: теперь онъ одинъ тамъ противъ цѣлаго города.
   

ТИТЪ.

   О храбрый собратъ ной! душа твердѣйшая безчувственной стали твоего меча!... когда она гнется, ты стоишь твердъ и неколебимъ!... Они выдали тебя, Марцій!... Алмазъ, величиною съ тебя, былъ бы менѣе драгоцѣненъ, чѣмъ ты. Ты осуществилъ собою воина, созданнаго воображеніемъ Катона; ты былъ страшенъ не только ударами меча твоего: одинъ взоръ, одинъ звукъ громоподобнаго твоего голоса ужасалъ враговъ твоихъ: они дрожали отъ нихъ такъ, какъ бы земля трепетала подъ ними.
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

ТѢ ЖЕ и МАРЦІЙ (является окровавленный, преслѣдуемый врагами).

1-Й ВОИНЪ.

   Смотрите, полководецъ!
   

ТИТЪ.

   Это Марцій: спасемъ его, или падемъ съ нимъ вмѣстѣ.

(Сраженіе. Римляне съ крикомъ входятъ въ городъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

(Римскій лагерь).
Музыка. Выходятъ Коминій, Марцій съ подвязанной рукой, воины, потомъ Титъ-Ларцій.

КОМИНІЙ.

   Еслибы я сталъ разсказывать тебѣ о всѣхъ твоихъ подвигахъ этого дня, ты самъ бы не повѣрилъ имъ; но и сберегу мой разсказъ для Рима, гдѣ сенаторы будутъ радостно улыбаться сквозь слезы, гдѣ знаменитые патриціи ваши будутъ внимать ему со страхомъ и изумленіемъ, гдѣ жены римскія встрепенутся отъ ужаса и восторга и гдѣ безсмысленные трибуны, согласно съ подлыми плебеями, ненавидящіе твою славу, скрѣпя сердце, должны будутъ воскликнуть: "хвала богамъ за то, что въ Римѣ есть такой воинъ!.."
   

ТИТЪ-ЛАРЦІЙ (входитъ съ войскомъ).

ТИТЪ (Коминію).

   Полководецъ!.. вотъ боевой конь (показывая на Марція)а мы только збруя. Видѣлъ ли ты?..
   

МАРЦІЙ (прерывая.)

   Прошу тебя, ни слова болѣе!.. Мать моя, которая имѣетъ исключительное право превозносить кровь свою, огорчаетъ меня похвалами. Я сдѣлалъ то же, что и вы, то есть, все, что могъ, увлекаемый однимъ чувствомъ съ вами -- любовью къ отечеству... тотъ, кто выполнилъ свою добрую волю, сдѣлалъ больше, нежели я.
   

КОМИНІЙ.

   Ты не будешь гробомъ заслугъ своихъ; Римъ долженъ узнать цѣну сокровища, которыми онъ обладаетъ; утаить отъ него твои подвиги было бы преступленіе. Можно прославлять ихъ, вознести на высшую степень пожалъ, не оскорбляя твоей скромности. И такъ умоляю тебя выслушать то, что я стану говорить предъ цѣлымъ воинствомъ, не въ награду твоихъ подвиговъ, но во свидѣтельство того, что ты есть.
   

МАРЦІЙ.

   Раны мои становятся больнѣе, когда мнѣ объ нихъ напоминаютъ.
   

КОМИНІЙ.

   Не вспоминать объ нихъ было бы неблагодарностью, которая можетъ воспалить ихъ и сдѣлать смертельными. Изъ всего добраго запаса коней, изъ всѣхъ сокровищъ, добытыхъ нами въ городѣ и на полѣ битвы, мы отдаемъ тебѣ десятую долю: ты властенъ избрать себѣ добычу прежде общаго раздѣла.
   

МАРЦІЙ.

   Благодарю, полководецъ; но сердце мое не можетъ согласиться принять корыстную плату мечу моему. Я отвергаю твое предложеніе и требую себѣ равной части съ тѣми, которые были со мной въ дѣлѣ. (Звуки трубъ, продолжительныя восклицанія, всѣ кричатъ: Да здравствуетъ Марцій! и бросаютъ вверхъ шлемы и копья. Коминій и Ларцій обнажаютъ свои головы.) Да не звучитъ болѣе никогда громъ музыки, опозоренной вами!.. Если ужъ военная труба превратилась въ языкъ лести, такъ пусть и воинскій станъ уподобится отнынѣ развращенному городу. Перестаньте, говорю вамъ!.. За то, что на лицѣ моемъ есть нѣсколько пятенъ кровавыхъ румянъ, которыхъ я не успѣлъ смыть еще, или побилъ безсильнаго врага, что, кромѣ меня, многіе здѣсь сдѣлали не замѣтно, вы превозносите меня безъ мѣры и границъ, какъ будто бы я любилъ, чтобъ моя ничтожныя заслуги подчивали преувеличенными похвалами съ приправой лжи и лести.
   

КОМИНІЙ.

   Ты слишкомъ скроменъ, слишкомъ жестокъ къ своей славѣ, и слишкомъ неблагодаренъ къ намъ, отдающимъ тебѣ справедливость. Да будетъ извѣстно, какъ каждому изъ насъ, такъ и цѣлому міру, что Каію-Марцію принадлежитъ вѣнокъ этой войны: въ знакъ того, я дарю ему моего благороднаго коня, извѣстнаго всему вашему стану, со всѣмъ его убранствомъ; и въ награду подвиговъ, совершенныхъ имъ предъ Коріоли, я провозглашаю его отнынѣ, при дружномъ одобреніи и восклицаніяхъ всего войска -- "Каіемъ Марціемъ Коріоланомъ"! Носи съ честью это прозваніе отнынѣ и до вѣка!

(Всеобщія восклицанія. Музыка. Всѣ кричатъ:)

   Да здравствуетъ Каій Марцій Коріоланъ!!!...
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я пойду обмыть лице мое, и вы увидите тогда -- краснѣю я, или нѣтъ. Какъ бы то ни было, благодарю васъ!... Я стану ѣздить на твоемъ благородномъ конѣ, и постараюсь во всю жизнь мою носить съ честью это прекрасное прозваніе!
   

КОМИНІЙ.

   Теперь войдемъ въ шатеръ. Прежде чѣмъ предаться отдохновенію, намъ должно написать въ Римъ о нашихъ успѣхахъ. Титъ-Ларцій, возвратись въ Коріоли и пришли въ Римъ лучшихъ гражданъ, съ которыми бы могли условиться о взаимныхъ выгодахъ, какъ побѣдителей, такъ и побѣжденныхъ.
   

ЛАРЦІЙ.

   Исполню, полководецъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Ноги начинаютъ издѣваться надо мной: я только-что сейчасъ отказался отъ богатѣйшихъ даровъ, а теперь принужденъ проситъ милости у моего полководца.
   

КОМИНІЙ.

   Все исполню; говори.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Здѣсь, въ Коріоли, останавливался я иногда въ домѣ одного бѣдняка, который принималъ меня ласково... онъ взывалъ ко мнѣ вовремя сраженія; я видѣлъ, какъ его взяли въ плѣнъ., но тогда Авфидій былъ у меня въ виду, и ярость подавила во мнѣ сожалѣніе. Теперь я прошу у васъ свободы моему бѣдному гостепріимцу.
   

КОМИНІЙ.

   Прекрасная просьба! Если бъ онъ даже былъ убійцею роднаго моего сына, то и тогда онъ былъ бы свободенъ какъ воздухъ. Титъ! освободи его.
   

ТИТЪ.

   Марцій! какъ его зовутъ?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Клянусь Юпитеромъ, забылъ. Я слишкомъ утомленъ и память моя отъ того ослабѣла; дайте мнѣ глотокъ вина.
   

КОМИНІЙ.

   Войдемъ въ шатеръ; кровь течетъ по твоему лицу: пора позаботиться о твоихъ ранахъ; пойдемъ.

(Уходитъ).

ВСѢ КРИЧАТЪ.

   Да здравствуетъ Каій Марцій Коріоланъ!!!
   

ДѢЙСТВІЕ II .

Кипитолій:

ЯВЛЕНІЕ I.

Входятъ патриціи, впереди идутъ ликторы, за ними консулъ КОМИНІЙ, МЕНЕНІЙ, КОРІОЛАНЪ, СЕНАТОРЫ, СИЦИНІЙ, БРУТЪ. Всѣ занимаютъ свои мѣста.

МЕНЕНІЙ.

   Рѣшивъ дѣла Вольсковъ и пославъ за Титомъ-Ларціемъ, мы должны еще -- это главный предметъ втораго нашего собранія -- вознаградить благородныя заслуги того, кто такъ мужественно стоялъ за свою родину. Благоволите, достопочтенные патриціи, повелѣть присутствующему здѣсь консулу и главному полководцу въ послѣдней войнѣ, оконченной съ столь блистательнымъ успѣхомъ, разсказать вамъ о чудесныхъ подвигахъ Каія Марція Коріолана, котораго мы встрѣчаемъ здѣсь, чтобы возблагодарить и осыпать почестями, достойными его.
   

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Говори, благородный Коминій. (Къ трибунамъ) Главы народа, просимъ вашего благосклоннаго вниманія и дружественнаго ходатайства за него.
   

СИЦИНІЙ.

   Мы согласны отдать справедливость виновнику нашего собранія.
   

БРУТЪ.

   И сдѣлали бы это еще охотнѣе, еслибъ онъ образумился и узналъ лучше цѣну нашимъ плебеямъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Это нейдетъ къ дѣлу. Говори, благородный Коминій. (Коріолану, который встаетъ и хочетъ уйдти) Не оставляй своего мѣста.
   

БРУТЪ.

   Надѣюсь, что не мои слова подняли тебя со скамьи?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Нѣтъ; хотя въ сраженіи я всегда бѣгалъ отъ словъ и недвижно встрѣчалъ удары мечей. Ты не льстишь мнѣ, а потому и не оскорбляешь. Чтожъ касается до плебеевъ, то я люблю ихъ столько, сколько они стоятъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Еще разъ прошу тебя, сядь.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я скорѣй соглашусь грѣться въ бездѣйствіи на солнечныхъ лучахъ въ то время, какъ ударятъ тревогу, чѣмъ, сидя здѣсь, слушать, какъ чудовищно увеличиваютъ мои ничтожныя заслуги. (Уходитъ)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

ТѢ ЖЕ кромѣ КОРІОЛАНА.

МЕНЕНІЙ.

   Трибуны! можетъ ли онъ льстить вашей толпѣ, когда, отваживая жизнь свою для славы, не хочетъ даже склонить слуха къ разсказу о своихъ подвигать? Говори, Коминій.
   

КОМИНІЙ.

   Голосъ мой слишкомъ слабъ для повѣствованія о подвигахъ Коріолана. Если храбрость призвана первою добродѣтелью воина, то въ цѣломъ свѣтѣ нѣтъ мужа, равнаго ему. На шестнадцатилѣтнемъ возрастѣ, когда изгнанный Тарквиній осаждалъ Римъ, Марцій превзошелъ въ храбрости лучшихъ воиновъ. Нѣжный безбородый юноша, гналъ передъ собой ветерановъ, посѣдѣвшихъ въ бояхъ; защищая низверженнаго своего товарища, онъ, въ виду консула., поразилъ троихъ противниковъ, и наконецъ ранилъ самого Тарквинія. Дубовая вѣтвь была наградою храброму юношѣ; онъ росъ -- и подвиги его возрастали съ нимъ; какъ море, въ семнадцати сраженіяхъ мечъ его пожиналъ лавры. Но послѣдніе подвиги его предъ Коріоли и но взятіи этого города, превосходятъ всякое описаніе: какъ волны ложатся предъ кораблемъ, летящимъ на всѣхъ парусахъ, такъ люди падали отъ его ударовъ; мечъ его, орудіе смерти, разсѣкалъ надвое все, что ему ни встрѣчалось; онъ совершенно одинъ ворвался въ градскія ворота, и въ мигъ превратилъ ихъ въ врата смерти; удары его меча, неизбѣжные, какъ судьба, раскрасили ихъ кровью враговъ. Какъ вдругъ отдаленный крикъ и звуки нашего оружія поразили чуткое его ухо: тогда онъ удвоиваетъ свою храбрость; великій духъ оживляетъ изнуренное тѣло его; онъ уже посреди насъ; облитый кровью съ головы до ногъ, онъ леталъ всюду; ничто не могло устоять противъ него; и пока не овладѣли мы полемъ битвы и городомъ, онъ не остановился даже на мигъ, чтобъ перевести дыханіе.
   

МЕНЕНІЙ.

   Великій человѣкъ!
   

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Онъ вполнѣ достоявъ тѣхъ почестей, которыя мы назначаемъ ему.
   

КОМИНІЙ.

   Онъ отвергъ предложенную ему добычу; на самыя драгоцѣнныя вещи смотрѣлъ какъ на прахъ земной,-- и желаетъ менѣе, чѣмъ самая скупость желала бы дать ему. Онъ находить награду только въ исполненія своего долга; я...
   

МЕНЕНІЙ.

   Довольно... онъ истинно великій мужъ... пусть онъ явится сюда.
   

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Позовите Коріолана... но вотъ онъ самъ.
   

ЯВЛЕНІЕ III.

ТѢ ЖЕ и КОРІОЛАНЪ.

МЕНЕНІЙ.

   Коріоланъ! сенату угодно назначить тебя консуломъ.

КОРІОЛАНЪ.

   Я посвящаю ему навсегда услуги и жизнь мою.
   

МЕНЕНІЙ.

   Тебѣ остается только собрать голоса плебеевъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Прошу васъ не подвергать меня этому обычаю; я не могу надѣть на себя одежду униженія; обнаживъ грудь, показывать плебеямъ мои раны и, именемъ ихъ, вымаливать себѣ большинство голосовъ. Позвольте мнѣ обойдтись безъ этого.
   

МЕНЕНІЙ.

   Прошу тебя, покорись обряду и получи консульское достоинство такъ же, какъ и твои предшественники.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Это такая роль, отъ которой я долженъ буду краснѣть.. Мнѣ хвастаться передъ плебеями?.. говорить: я сдѣлалъ то и то... показывать едва зажившія раны (которыя я желалъ бы скрыть) какъ будто бы я получилъ ихъ только для того, чтобъ купить себѣ ихъ голоса?!.. Будь проклято это обыкновеніе! Нѣтъ, я не могу унизить себя до такой степени, чтобъ сказать имъ: смотрите, вотъ моя раны; я получилъ ихъ, служа своему отечеству, тогда, какъ нѣкоторые изъ вашей братьи со страха не узнавали товарищей и бѣжали отъ звуковъ трубъ собственныхъ своихъ легіоновъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Не упорствуй болѣе, прошу тебя. Трибуны! мы поручаемъ вамъ передать вашимъ трибамъ намѣреніе сената, а нашему благородному консулу мы желаемъ всѣхъ благъ и почестей.

Общія восклицанія, -- трубы, воины расходятся.

БРУТЪ.

   Ты видишь, какъ онъ намѣренъ поступить съ плебеями.
   

СИЦИНІЙ.

   О! еслибъ они замѣтили его намѣреніе и отказали ему въ своихъ голосахъ!
   

БРУТЪ.

   Пойдемъ, извѣстимъ ихъ о томъ, что здѣсь было на площади (Уходятъ).
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

УЛИЦА.

Входятъ КОРІОЛАНЪ, МЕНЕНІЙ, КОМИНІЙ, ТИТЪ-ЛАРЦІЙ, СЕНАТОРЫ, ПАТРИЦІИ.

КОРІОЛАНЪ.

   Такъ Туллъ-Авфидій собралъ новое войско?
   

ТИТЪ.

   Да, консулъ; и вотъ причина столь скораго заключенія мира.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Стало быть, непріятель силенъ попрежнему и готовъ при первомъ удобномъ случаѣ напасть на насъ. Видѣлъ ли ты Авфидія?
   

ТИТЪ.

   Я обѣщалъ ему безопасность и онъ являлся ко мнѣ, проклиная Вольсковъ за то, что они такъ подло уступили свой городъ. Онъ удалился въ Анціумъ, поклявшись вѣчной ненавистью къ тебѣ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я желалъ бы имѣть поводъ отыскать его тамъ, чтобъ вполнѣ противопоставить себя его ненависти. (Входятъ Сициній и Брутъ.) (Ларцію) Смотрите, вотъ идутъ трибуны, языки многоголоваго чудовища!
   

ЯВЛЕНІЕ V.

ТѢ ЖЕ, СИЦИНІЙ, БРУТЪ.

СИЦИНІЙ.

   На слова болѣе!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Какъ? что за причина?
   

БРУТЪ.

   Лишній шагъ низвергнетъ тебя въ бездну.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Отчего такая перемѣна?
   

КОМИНІЙ.

   Не избранъ ли онъ въ консулы патриціями и плебеями?
   

БРУТЪ.

   Нѣтъ, Коминій.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Такъ я имѣлъ голоса дѣтей.
   

БРУТЪ.

   Плебеи раздражены противъ него.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Такъ вотъ стадо, которое вы пасете!.. Должны-ли имѣть голоса тѣ, которые, давъ ихъ,тотчасъ же отказываются?.. На что же вы сдѣланы трибунами? Вы уста ихъ. За чѣмъ же вы не притупите ихъ зубовъ?.. Не сами ли вы настроили ихъ?
   

МЕНИНІЙ.

   Успокойтесь, успокойтесь!
   

БРУТЪ.

   Они говорятъ, что ты, прося голосовъ ихъ, насмѣхался надъ ними, обращался съ ними съ презрѣніемъ, не показалъ имъ ранъ, полученныхъ за отечество, и въ послѣдній разъ еще, когда имъ раздавали даромъ хлѣбъ, ты негодовалъ за то на ихъ ходатаевъ, называлъ ихъ подлыми, угодниками, лжецами, врагами патриціевъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Это было извѣстно имъ и прежде.
   

БРУТЪ.

   Не всѣмъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Такъ ты теперь разгласилъ объ этомъ остальнымъ.
   

БРУТЪ.

   Я?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Да; ты съ удовольствіемъ исполнилъ эту обязанность.
   

БРУТЪ.

   Моя обязанность напомнить тебѣ о твоей.
   

КОРІОЛАНЪ.

   На что же мнѣ быть и консуломъ?.. Клянусь этими грозными облаками!.. Дайте мнѣ прежде надѣлать столько же зла, какъ вы, а потомъ ужъ сдѣлайте меня вашимъ товарищемъ -- трибуномъ.
   

СИЦИНІЙ.

   Если ты хочешь дойдти до цѣли своего пути, то спрашивай вѣжливѣе о дорогѣ, съ которой сбился; иначе не имѣть тебѣ чести быть ни консуломъ, ни нашимъ товарищемъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Успокойтесь!
   

КОМИНІЙ.

   Коріоланъ не заслужилъ столь безчестнаго препятствія, поставленнаго коварствомъ на ровномъ пути его заслугъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Говорить мнѣ о хлѣбѣ!.. да, это были мои слова, и я повторяю ихъ снова.
   

МЕНЕНІЙ.

   Не теперь, не теперь!..
   

КОРІОЛАНЪ.

   Теперь же, клянусь жизнію, я повторяю ихъ. (Сенаторамъ) Простите меня, благородные друзья мои! Что же касается доизмѣнчивой и грязной толпы, то пусть она посмотритъ мнѣ въ глаза и увидитъ въ нихъ себя, какъ въ зеркалѣ: я опять скажу, что, потворствуя плебеямъ...
   

МЕНЕНІЙ.

   Довольно, довольно!...
   

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Замолчи, умоляемъ тебя.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Замолчать?... Какъ за мое отечество проливалъ я кровь свою, не страшась вражьей силы, такъ моя грудь, дотолѣ, пока не разорвется, будетъ выковывать слова противъ этихъ язвъ, которыхъ мы гнушались бы, если бъ они поразили насъ, хотя мы всячески стараемся пріобрѣсть ихъ.
   

СИЦИНІЙ.

   Хорошо, они узнаютъ объ этомъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Какъ! объ его гнѣвѣ!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Гнѣвѣ! Если бъ я былъ столь же терпѣливъ, какъ полночный сонъ, клянусь Юпитеромъ, и тогда я буду говорить то, что чувствую.
   

СИЦИЛІЙ.

   Это чувство должно ядомъ только для того, въ комъ оно зародилось; для другихъ оно не ядъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Должно бытъ!... Слышите ли вы этого плебейскаго пигмея?... Замѣчаете ли вы его рѣшительный тонъ?
   

КОМИНІЙ (насмѣшливо).

   Это слово изъ закона.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Кто бы ни былъ тотъ, кто присовѣтовалъ раздавать даромъ хлѣбъ, какъ нѣкогда бывало въ Греціи.... онъ вскормилъ погибель отечества.
   

МЕНЕНІЙ.

   Хорошо, не станемъ болѣе говорить объ этомъ.
   

БРУТЪ.

   Какъ же Римляне могутъ дать свои голоса тому, кто такъ говоритъ?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я представлю вамъ доказательства, болѣе стоющія, нежели голоса плебеевъ... Они знаютъ, что хлѣбъ небылъ имъ наградою отъ насъ, потому-что они никогда не старались заслужить ее. Побуждаемые къ войнѣ, когда было поражено самое сердце отечества, они не хотѣли переступить за городскія ворота; безпрестанныя смуты, въ которыхъ они показывали въ военное время верхъ храбрости, также не говорили въ ихъ пользу. Частыя и неосновательныя обвиненія ихъ противъ сената не могли возбудить въ насъ такую щедрость. Хорошо; что жъ потомъ?... Какъ же этотъ безчисленный желудокъ толпы переваритъ такую угодливость сената? Плебеи скажутъ: "они дали намъ, потому-что мы этого требовали". Такъ, мы унижаемъ достоинство нашихъ званій и заставляемъ эту презрѣнную толпу называть вашу попечительности робостью. Это современемъ разрушитъ всѣ преграды на дверяхъ сената и приведетъ туда этихъ воронъ, чтобы клевать орловъ!
   

БРУТЪ.

   Явная измѣна!
   

СИЦИНІЙ.

   И это консулъ?... Нѣтъ!
   

БРУТЪ (крича).

   Эдилы!... схватите его.
   

СИЦИНІЙ.

   Ступай, зови стражу. (Брутъ уходить). Именемъ отечества я самъ задерживаю тебя, какъ измѣнника закона, нововводителя, врага общественнаго блага. Повинуйся, или со мной; ты долженъ дать отвѣтъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Прочь отъ меня, старый сатиръ.
   

СЕНАТОРЫ И ПАТРИЦІИ.

   Мы требуемъ его безопасности.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Прочь отъ меня, гнилой трупъ, или я вытрясу твои кости изъ ихъ оболочки.

(Входить Бруть со стражей).

БРУТЪ.

   Эдилы! схватите его!
   

СИЦИНІЙ.

   Влеките его на Тарпейскую скалу и низриньте оттуда на погибель.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Нѣтъ, я хочу умереть здѣсь. (Обнажаетъ мечь.) Нѣкоторые изъ васъ видали меня въ сраженіяхъ; подойдите же теперь, и испытайте на себѣ то, что вы видали отъ меня.
   

МЕНЕНІЙ.

   Вложи свой мечъ въ ножны. Трибуны! удалитесь на время.
   

БРУТЪ.

   Онъ обнажилъ свой мечъ противъ трибуновъ. Римъ будетъ судить преступника. Пойдемте. (Бруть, Сициній и стражи уходятъ.)
   

МЕНЕНІЙ.

   Ступай, уйдя въ свой домъ и предоставь намъ поправить это дѣло; уйди, прошу тебя.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я желалъ бы, чтобъ они были варвары, (они таковы и есть, хотя извержены на свѣтъ въ Римѣ), а не Римляне, (на которыхъ они не похожи, хоть и рождены близъ портиковъ Капитолія)...
   

КОМИНІЙ.

   Уйди, не влагай въ свои уста справедливаго гнѣва; одно время вознаградитъ за другое.
   

КОРІОЛАНЪ.

   На чистомъ полѣ я бы одинъ убралъ полсотню этихъ негодяевъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Прошу тебя, уйди! Я попытаюсь, не подѣйствуетъ ли мой старый умъ на тѣхъ, у которыхъ его такъ мало.
   

КОМИНІЙ.

   Пойдемъ.

(Уходить).

   

ЯВЛЕНІЕ VI.

ВЪ ДОМЪ КОРІОЛАНА.
КОРІОЛАНЪ И ПАТРИЦІИ.

КОРІОЛАНЪ.

   Пусть они всѣмъ поражаютъ мой слухъ! Пусть представляютъ мнѣ смерть на колесѣ, или подъ копытами дикихъ коней; или пусть нагромоздятъ десять холмовъ на Тарпейскую скалу, чтобъ вершина ея совершенно терялась изъ виду, -- я никогда не измѣню себѣ.
   

1-Й ПАТРИЦІЙ.

   Тѣмъ благороднѣе ты поступишь.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я удивляюсь, что мать моя не одобряетъ моего поведенія; она обыкновенно называла плебеевъ стадомъ барановъ, тварями, созданными для того, чтобы покупать и продавать ихъ на мѣдныя деньги, чтобъ показывать свои лысыя головы въ собраніяхъ, зѣвать, молчать и удивляться, когда кто нибудь изъ патриціевъ начинаетъ говорить о мирѣ или войнѣ.
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

ТѢ ЖЕ, ВОЛЮМНІЯ.

КОРІОЛАНЪ.

   Я говорю о тебѣ, матушка; зачѣмъ желаешь ты, чтобы я былъ кротче!... Неужели ты хочешь, чтобы я обманывалъ самого себя?... Пусть лучше всѣ видятъ во мнѣ такого мужа, какимъ я рожденъ тобою.
   

ВОЛЮМНІЯ.

   О Коріоланъ, Коріоланъ!... Я желала бы, чтобъ ты вполнѣ облекся одеждою своей власти, прежде чѣмъ износилъ ее.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Пропади она!
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Ты могъ бы всегда быть такимъ мужемъ, каковъ ты есть, если бъ меньше старался о томъ!... Менѣе было бы препонъ твоему нраву, если бъ ты не показалъ плебеямъ твоего своенравія.
   

КОРІОЛАНЪ.

   На висѣлицу ихъ!
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Входятъ МЕНЕНІЙ и СЕНАТОРЪ.

МЕНЕНІЙ.

   Признайся, ты былъ слишкомъ грубъ съ ними; тебѣ необходимо должно возвратиться я поправить это дѣло.
   

1-Й СЕНАТОРЪ.

   Нѣтъ другаго средства помочь ему.
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Прошу тебя, послушайся ихъ совѣта. Мое сердце такъ же неуступчиво, какъ и твое; но за то голова моя умѣетъ направлять мой гнѣвъ къ лучшему.
   

МЕНЕНІЙ.

   Хорошо сказано, благородная Римлянка!... Скорѣй я самъ возложилъ бы на себя вооруженіе, которое я на старости лѣтъ едва могу таскать, чѣмъ допустилъ бы унизиться предъ этимъ стадомъ, если бъ только сильная болѣзнь времени не требовала этого, какъ лекарства для цѣлаго Рима.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Что жъ мнѣ должно сдѣлать?
   

МЕНЕНІЙ.

   Возвратиться къ трибунамъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Хорошо; -- потомъ?
   

МЕНЕНІЙ.

   Отречься отъ своихъ словъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Отречься?... Я не могу сдѣлать этого предъ самими богами, такъ какъ же я сдѣлаю это предъ ними?
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Ты слишкомъ упрямъ; хотя никогда не можетъ быть излишка въ благородной гордости, но если требуетъ необходимость... Я слыхала отъ тебя, что честь и политика двѣ неразлучныя подруги на войнѣ; если такъ, то зачѣмъ же имъ ссориться въ мирное время?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Переставь, перестань!
   

МЕНЕНІЙ.

   Дѣльный, умный вопросъ.
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Если честь позволяетъ вамъ во время войны надѣвать на себя личину и употреблять политику для достиженія своей цѣли, то чѣмъ же хуже, или ниже для политики-быть подругою чести въ мирное время?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Зачѣмъ вы такъ настаиваете?
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Затѣмъ, что теперь лежитъ на тебѣ обязанность говорить не по собственному убѣжденію и не по внушенію твоего сердца, во такими словами, которыя раждаются только на языкѣ, за истину которыхъ не обязано отвѣчать твое сердце. Да, это ни чуть не безчестнѣе для тебя, какъ и взять городъ ласкою, когда при другихъ средствахъ успѣхъ былъ бы не. вѣренъ, или стоилъ большаго кровопролитія. Я сама, съ моимъ нравомъ, притворилась бы, еслибъ этого требовали мои выгоды и друзья, и честь моя отъ того ни сколько бы не пострадала.
   

МЕНЕНІЙ.

   Благородная женщина! продолжай, употреби все свое краснорѣчіе: ты отвратишь этимъ не только угрожающую опасность, но и исправишь прошедшее зло.
   

ВОЛЮМНІЯ.

   Прошу тебя, сынъ мой, иди, будь кротокъ и нѣженъ съ ними, какъ самый зрѣлый плодъ, который не можетъ выдержать прикосновенія руки... Или скажи имъ, что ты воинъ, воспитанъ въ бранныхъ тревогахъ и не имѣешь тѣхъ кроткихъ, вкрадчивыхъ пріемовъ, которыхъ они вправѣ была требовать отъ тебя, чтобъ заслужить ихъ благосклонность; но что впредь ты клянешься во всемъ сообразоваться съ ихъ волей.
   

МЕНЕНІЙ.

   Сдѣлай такъ, какъ она говоритъ и всѣ сердца будутъ на твоей сторонѣ.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Ступай, прошу тебя, и слѣдуй моему совѣту, хотя я знаю, что ты охотнѣе бы бросился за своимъ врагомъ въ огненную пропасть, нежели польстилъ бы ему въ розовой бесѣдкѣ. Вотъ идетъ Коминій.
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

ТѢ ЖЕ И КОМИНІЙ.

КОМИНІЙ.

   Коріоланъ! тебѣ нужно составить сильную партію или удалиться изъ Рима. Все въ бѣшенствѣ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Пусть онъ скажетъ только имъ искусную рѣчь.
   

КОМИНІЙ.

   Я думаю, что это поможетъ, если только онъ въ силахъ принудить къ тому свою душу.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Онъ долженъ и хочетъ.-- Скажи, мой сынъ, что ты согласенъ -- и скорѣе къ дѣлу.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Неужели мнѣ должно обнажить передъ ними мою голову? Неужели языкъ мой долженъ взвалить на мою душу ложь, отъ которой она должна страдать?... Хорошо, быть такъ. Но если бъ дѣло шло только о жизни Марція, то пусть бы лучше они истолкли тѣло мое въ прахъ и развѣяли его по вѣтру. Пойдемъ!... Вы дали мнѣ такую роль, которой мнѣ не сыграть во вѣки вѣковъ.
   

КОМИНІЙ

   Пойдемъ, пойдемъ, мы поможемъ тебѣ.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Послушайся меня, милый сынъ мой! Ты говаривалъ часто, что мои псхвалы сдѣлали тебя воиномъ: сыграй же теперь роль, которой ты никогда не выполнялъ еще, и ти заслужишь новую похвалу отъ меня.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Хорошо, я попытаюсь! Прочь отъ меня гордый, благородный духъ мой, уступи мѣсто душенкѣ прелестницы; да превратится громовый голосъ мой, вторившій звукамъ военной трубы, въ пискливый голосокъ евнуха или дѣвчонки, убаюкивающей ребятишекъ!... улыбка бездѣльниковъ да искривитъ мои щеки, и слезы школьника да помрачатъ зеркала моего зрѣнія; пусть языкъ нищаго шевелится за моими зубами, и закованныя въ желѣзо колѣна мои, сгибавшіяся только на стременахъ, согнутся такъ, какъ у просящихъ милостыни... Нѣтъ!... я сдѣлаю это только тогда, когда перестану чтить собственную правоту мою и дѣйствіями моего тѣла научу душу свою закоренѣлой подлости.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Дѣлай какъ хочешь!... Для меня гораздо унизительнѣе упрашивать тебя, нежели тебѣ просить плебеевъ. Пусть погибнетъ все! пусть твоя мать почувствуетъ лучше твою гордость, нежели устрашится послѣдствій твоей непреклонности. Я презираю смерть такъ же, какъ и ты!... Поступай какъ хочешь. Храбрость твоя отъ меня: ты всосалъ ее съ молокомъ моимъ; но гордость -- твоя собственность.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Успокойтесь, матушка; я иду къ нимъ. Не браните меня болѣе. Обманомъ выманю я ихъ благосклонность, лестью очарую ихъ сердца и возвращусь домой любимый всѣми ремеслами Рима. Смотрите, я иду! Поклонитесь отъ меня моей женѣ. Я возвращусь консуломъ, или ужъ никогда больше не довѣряйте ловкости и оборотливости языка моего на пути лести.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Поступай, какъ хочешь. (уходить).
   

КОМИНІЙ.

   Пойдемъ, вооружись кротостью, будь спокоенъ, заклинаю тебя.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Спокоенъ какъ конюхъ, который, за самую ничтожную монету перенесетъ названіе бездѣльника столько разъ, что этимъ можно наполнить цѣлую книгу. Пойдемъ, пусть трибуны обвиняютъ меня безчестно, я буду отвѣчать имъ честно.
   

МЕНЕНІЙ.

   Да, только кротко.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Хорошо, кротко и кратко.
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

(Входятъ БРУТЪ, СИЦИНІЙ и МНОЖЕСТВО СТРАЖЕЙ).

СИЦИНІЙ.

   Каій Марцій Коріоланъ! Граждане Рима видѣли твои поступки и слышали твои рѣчи: ты поносилъ ихъ трибуновъ, проклепалъ ихъ самихъ, противился законамъ съ мечемъ въ рукахъ и отвергалъ власть судей своихъ: это уголовное преступленіе! ты измѣнникъ и заслуживаешь самую ужасную смерть!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Да охватитъ васъ всѣхъ пламя глубочайшаго ада!... меня называть измѣнникомъ!... ты клевещешь, подлый трибунъ! Еслибъ даже въ твоихъ глазахъ сидѣло двадцать тысячъ смертей и столько жъ милліоновъ въ твоихъ рукахъ, а на твоемъ лживомъ языкѣ оба числа, то и тогда я сказалъ бы тебѣ, что ты лжешь, такъ же прямо и свободно, какъ я молюсь богамъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   То ли ты обѣщалъ матери своей?
   

КОМИНІЙ.

   Выслушай, прошу тебя.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я ничего не хочу больше слушать! Пусть ихъ произносятъ приговоръ: смерть съ крутой Тарпейской скалы, скитальческую ссылку, содраніе съ живаго кожи; пусть заключатъ меня въ темницу, чтобъ я томился тамъ съ однимъ только зерномъ хлѣба въ сутки; я не куплю ихъ милости цѣною одного ласковаго слова, не укрощу своего духа за все то, что они могутъ дать мнѣ, хотя бы для этого стоило мнѣ только сказать имъ: здравствуй.
   

СИЦИНІЙ.

   Слушай же! По силѣ нашей трибунской власти, съ самаго этого мгновенія, изгоняемъ тебя изъ нашего города, подъ опасеніемъ низверженія съ Тарпейской скалы!... ты уже не долженъ болѣе входить въ ворота нашего Рима.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Подлая стая сварливыхъ псовъ! дыханіе ваше я ненавижу, какъ испареніе гнилыхъ болотъ, любовь вашу цѣню я, какъ трупы лишенныхъ погребенія, которые заражаютъ мой воздухъ; я самъ изгоняю васъ! оставайтесь здѣсь съ вашимъ непостоянствомъ! пусть каждая пустая молва, каждый невѣрный слухъ потрясаетъ сердца ваши. Пусть враги, однимъ колебаніемъ гребней на своихъ шлемахъ, навѣваютъ на васъ отчаяніе! Удержите еще за собой власть изгонять вашихъ защитниковъ, пока наконецъ слѣпое невѣжество ваше не оставитъ въ городѣ ни кого, кромѣ васъ, всегдашнихъ враговъ самихъ себя и не предастъ васъ, какъ самыхъ униженныхъ рабовъ, въ руки какой нибудь націи, которая овладѣетъ вами безъ удара меча. Я презираю вашъ городъ и обращаюсь къ нему спиной. Есть міръ и кромѣ Рима! (Уходитъ.)
   

СИЦИНІЙ.

   Стражи! сопровождайте его до городскихъ воротъ. Да сохранятъ боги ваше отечество!
   

ДѢЙСТВІЕ III.

АНЦІУМЪ.

ЯВЛЕНІЕ I.

(Передняя въ домѣ Авфидія.-- Слышна музыка, все показываетъ большой пиръ.)

1-Й СЛУГА.

   Вина! эй, вина! что за прислуга здѣсь! мнѣ кажется, что они всѣ уснули. (Уходитъ).
   

Входить 2-й слуга (зоветъ).

   Котусъ! гдѣ онъ? господинъ зоветъ его. (Уходить).
   

ЯВЛЕНІЕ II.

КОРІОЛАНЪ (входить).

КОРІОЛАНЪ.

   Прекрасный городъ Анціумъ! Я наполнилъ тебя вдовами, сиротами; я видѣлъ, какъ многіе изъ наслѣдниковъ великолѣпныхъ зданій твоихъ, стоная, падали въ борьбѣ со мною!... не узнавай меня!.. иначе жены и дѣти твои каменьями побьютъ меня въ безславномъ сраженіи!... Какъ хорошъ домъ Авфидія! здѣсь большой пиръ, но я не гостемъ являюсь сюда.
   

1-Й СЛУГА, входить

   Что тебѣ нужно, пріятель? откуда ты? здѣсь не мѣсто тебѣ!... поди, пожалуйста, за дверь (уходить).
   

КОРІОЛАНЪ (въ сторону.)

   Коріоланъ не заслужилъ здѣсь лучшаго пріема.
   

2-Й СЛУГА (входить).

   Откуда ты, пріятель? или у придверника глазь нѣтъ, что пускаетъ сюда всякой сбродъ?... поди вонъ!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Я?
   

2-Й СЛУГА.

   Да, ты! пошелъ вонъ!
   

КОРІОЛАНЪ. (отталкивая его).

   Отстань отъ меня!
   

2-Й СЛУГА.

   Ты еще хорохоришься; постой-ка, я позову моего господина (Уходить).
   

1-Й СЛУГА.

   Что тебѣ, братъ, здѣсь нужно? убирайся пожалуйста изъ дому.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Позволь мнѣ только постоять здѣсь, я тебѣ не мѣшаю.
   

1-Й СЛУГА.

   Что ты за человѣкъ?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Благородный.
   

1-Й СЛУГА.

   Видно, очень бѣдный?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Твоя правда.
   

1-Й СЛУГА.

   Пожалуйста, благородный бѣднякъ, ищи себѣ другаго пристанища: здѣсь нѣтъ мѣста для тебя; убирайся-ка прочь.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Знай свою должность, ступай доѣдать холодные объѣдки своего господина. (Отталкиваетъ его).
   

ЯВЛЕНІЕ III.

КОРІОЛАНЪ, АВИДІЙ и 2-Й СЛУГА (входить.]

АВФИДІЙ.

   Гдѣ этотъ человѣкъ?
   

2-Й СЛУГА.

   Здѣсь; я избилъ бы его какъ собаку, еслибъ не боялся обезпокоить знаменитыхъ гостей.
   

АВФИДІЙ.

   Огкуда ты? чего ты хочешь? какъ твое имя?.. что жъ ты не отвѣчаешь?... говори: какъ твое имя?
   

КОРІОЛАНЪ (раскрывая мантію).

   Если Туллъ-Авфидій не узнаетъ меня еще, и, глядя на меня, не отгадываетъ, кто я, то необходимость принуждаетъ меня назвать себя.
   

АВФИДІЙ.

   Какъ твое имя?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Имя неблагозвучное для ушей Вольсковъ и оскорбительное для твоего слуха.
   

АВФИДІЙ.

   Кто же ты? Твой грозный взглядъ... на лицѣ твоемъ замѣтна какая-то повелительность.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Приготовься нахмурить свои брови... Ужели и теперь не узнаешь меня?
   

АВФИДІЙ.

   Не узнаю.-- Кто ты?
   

КОРІОЛАНЪ.

   Имя мое Каій Марцій, который надѣлалъ столько зла тебѣ и всѣмъ твоимъ Вольскамъ, что доказываетъ мое прозваніе -- Коріоланъ. Тяжкая служба, крайнія опасности и вся кровь, пролитая мною за неблагодарный Римъ, вознаграждены только однимъ этимъ прозваніемъ. Этотъ залогъ ненависти и вражды, которыя ты долженъ питать ко мнѣ, есть единственное мое достояніе. Все прочее пожрала зависть и злоба, дозволенная трусливыми патриціями; всѣ они покинули меня и допустили рабовъ изгнать меня изъ Рима. Эта самая крайность заставила меня придти къ твоему очагу, не въ надеждѣ спасти свою жизнь, -- не думай этого, -- нѣтъ: еслибы я страшился смерти, то больше всѣхъ людей въ мірѣ избѣалъ бы тебя; одно только злобное желаніе -- заплатить вполнѣ изгнавшимъ меня, поставило меня лицомъ къ лицу съ тобою. Если въ груди твоей бьется сердце, исполненное негодованія, которое жаждетъ отмстить личныя свои оскорбленія и залечить постыдныя раны твоего отечества, спѣши воспользоваться моимъ бѣдствіемъ; извлеки выгоды изъ мстительныхъ услугъ моихъ, потому-что я стану теперь сражаться противъ испорченнаго Рима съ яростію адскихъ духовъ. Но если ты не дерзнешь на это, если ты уже усталъ извѣдывать новое счастіе, то я повершу однимъ словомъ: мнѣ также наскучила жизнь, и я предоставляю мое горло тебѣ и твоей всегдашней злобѣ: если ты не перерѣжешь его, то будешь просто глупецъ: я преслѣдовалъ тебя съ ненавистью, выцѣдилъ цѣлыя бочки крови изъ груда твоего отечества... и могу лишь жить или для твоего стыда, или для твоихъ услугъ.
   

АВФИДІЙ.

   О Марцій! Марцій! каждое слово твое исторгаетъ изъ моего сердца корень вражды и ненависти. Еслибы Юпитеръ, -- вонъ изъ этого облака, открылъ мнѣ божественныя тайны, примолвивъ: это истина, я не больше бы повѣрилъ ему, чѣмъ тебѣ, благороднѣйшій Марцій. О! дай мнѣ обвить свои руки около этого тѣла, о которое сто разъ ломалось мое крѣпкое копье и обомками своими наносило удары лунѣ. Здѣсь обнимаю я наковальню моего меча и спорю такъ горячо и благородно съ твоею дружбою, какъ прежде, въ честолюбивой силѣ, состязался съ тобою въ храбрости. Слушай: я любилъ дѣву, взятую мною въ замужество; никогда любовникъ не вздыхалъ искреннѣе моего; но видя здѣсь тебя, существо благороднѣйшее, восхищенное сердце мое трепещетъ гораздо сильнѣе, чѣмъ тогда, какъ въ первый разъ увидѣлъ я молодую жену мою, переступившую черезъ порогъ моего дома. Богъ войны! Знай, что войско наше готово уже въ походъ, и что я покушался еще разъ или отрубить щитъ отъ крѣпкой руки твоей, или потерять свою собственную. Двѣнадцать разъ ты побѣждалъ меня, и съ тѣхъ поръ, каждую ночь мнѣ снилось будто бы оба низвергшись на землю, силились разстегнуть шлемы, душа другъ друга за горло, -- и, полумертвый, пробуждался я отъ пустаго сновидѣнія! Достойный Марцій! еслибъ мы не имѣли другой причины къ ссорѣ съ Римомъ, кромѣ твоего изгнанія, то мы собрали бы всѣхъ нашихъ гражданъ, отъ двѣнадцати до семидесяти лѣтъ, и внесли бы войну въ самое сердце неблагодарнаго Рима, нахлынувъ на него бурнымъ, неукротимымъ потокомъ! О, приди, пожми руку нашихъ сенаторовъ-друзей, которые пришли проститься со мной, готовымъ вторгнуться въ ваши области, если еще не въ самый Римъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   О боги, вы благословляете меня!
   

АВФИДІЙ.

   Такъ, самый независимый мужъ; если ты хочешь отмстить за себя, то возьми половину моей власти; дѣйствуй по собственной волѣ; назначь самъ планъ похода: постучаться ли намъ прямо въ ворота Рима, или свирѣпо наводнить отдаленные его части, и прежде чѣмъ разрушить -- потрясти крѣпкое его основаніе. Но пойдемъ; дай мнѣ сперва представить тебя тѣмъ, которые будутъ во всемъ согласны съ твоимъ желаніемъ. Тысячи привѣтовъ тебѣ отъ меня!... Ты мнѣ теперь больше другъ, чѣмъ былъ когда нибудь врагомъ; а ты былъ величайшій врагъ мой! дай мнѣ свою руку!... добро пожаловать!..... (уходятъ).
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

ПЛОЩАДЬ ВЪ РИМѢ.

СИЦИНІЙ И БРУТЪ.

СИЦИНІЙ.

   Мы не слышимъ болѣе объ немъ и нечего его бояться. Мѣры его укорочены при теперешнемъ мирѣ и всеобщемъ спокойствіи.
   

БРУТЪ.

   Хорошо, что мы догадались во время. Вотъ и Мененій.
   

ЯВЛЕНІЕ V.

ТѢ ЖЕ И МЕНЕНІЙ.

СИЦИНІЙ.

   О! онъ съ нѣкотораго времени очень присмирѣлъ. Здравствуй, Мененій!
   

МЕНЕНІЙ.

   Желаю здравія вамъ обоимъ!
   

СИЦИНІЙ.

   Вашъ Коріоланъ небольшая потеря, развѣ только для однихъ его друзей!..... Вѣдь Римъ стоитъ и будетъ стоять вѣчно, на зло его гнѣву.
   

МЕНЕНІЙ.

   Все хорошо и могло бы быть еще лучше, еслибъ онъ покорился обстоятельствамъ.
   

СИЦИНІЙ.

   Не слыхалъ ли ты, гдѣ онъ теперь?
   

МЕНЕНІЙ.

   Нѣтъ, я ничего не слыхалъ; жена и мать его также не имѣютъ объ немъ извѣстія.
   

СИЦИНІЙ.

   Вотъ онѣ сами идутъ сюда; уйдемъ прочь.
   

БРУТЪ.

   Поздно; онѣ уже замѣтили насъ.
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

ТѢ ЖЕ, ВОЛУЫНІЯ И ВИРГИЛІЯ.

ВОЛУМНІЯ.

   Вы кстати встрѣтились съ нами. Да всѣ язвы, ниспосылаемыя богами, вознаградятъ васъ за ваши дѣла!
   

МЕНЕНІЙ.

   Успокойтесь!..... умѣрьте гнѣвъ свой.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Еслибы слезы не лишали меня силъ, то вы бы услышали..... да, вы должны услышать отъ меня.... (Бруту) Ты хочешь уйдти?..... останься! (Сицинію) Будь здѣсь и ты!... О, еслибъ я могла сказать то же самое моему сыну!.....
   

СИЦИНІЙ.

   Женщина ли ты?
   

ВОЛУМНІЯ.

   Болѣе, глупецъ, -- я мать!..... Неужели и у тебя достало столько хитрости, чтобъ изгнать того, который за Римъ нанесъ врагамъ ударовъ болѣе, чѣмъ ты сказалъ умныхъ словъ.
   

СИЦИНІЙ.

   О, благія небеса!
   

ВОЛУМНІЯ..

   Да, болѣе славныхъ ударовъ, нежели ты сказалъ вовсю свою жизнь умныхъ словъ, и все для блага Рима! Я тебѣ скажу вотъ что..... впрочемъ иди!..... нѣтъ, будь здѣсь!.... я бы желала, чтобъ мой сынъ былъ въ аравійскихъ степяхъ, съ добрымъ и вѣрнымъ мечемъ своимъ, и передъ нимъ все твое отродье.
   

СИЦИНІЙ.

   Что жъ бы было?
   

ВОЛУМНІЯ.

   О! онъ истребилъ бы его въ конецъ!.... Храбрый воинъ! сколько ранъ перенесъ онъ за Римъ!
   

МЕНЕНІЙ.

   Успокойтесь!
   

СИЦИНІЙ.

   Я желалъ бы, чтобъ онъ продолжалъ служить отечеству такъ же, какъ началъ, я не расторгъ бы самъ того прекраснаго узла, которымъ онъ связалъ себя съ Римомъ.
   

БРУТЪ.

   И я желалъ бы того же.
   

ВОЛУМНІЯ.

   "И я желалъ бы того же!.." а кто же причиной его изгнанія?... Безумцы! вы столько же можете судить объ его достоинствахъ, какъ я о тайнахъ, которыя Небу не угодно было открыть землѣ. Вы совершили прекрасный подвигъ... Но прежде, чѣмъ мы разстанемся, выслушайте меня: сколько Капитолій превосходитъ самый плохой домишко въ Римѣ, столько же мой сынъ,-- мужѣ вотъ этой женщины,-- вотъ этой, видите ли вы?-- изгнанный вами, превосходитъ всѣхъ васъ.
   

СИЦИНІЙ.

   Что слушать безумную, которая оскорбляетъ васъ.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Я бы желала, чтобъ богамъ не было другаго дѣла, какъ только исполнять мои проклятія!... О, еслибъ я могла встрѣчать васъ хоть однажды въ день, это бы облегчало мое сердце отъ тяжести, гнѣгущей его!...
   

МЕНЕНІЙ.

   Ты все сказала; успокойся, пойдемъ отсюда, раздѣлимъ вмѣстѣ вечернюю трапезу.
   

ВОЛУМНІЯ.

   Гнѣвъ теперь одна моя пища!... я буду питаться ею до тѣхъ поръ, пока не умру съ голода! Пойдемъ, дочь моя, осушимъ эти дѣтскія слезы и перемѣнимъ скорбь на гнѣвъ, подобно Юнонѣ!.. Я стыжусь своей слабости!... пойдемъ, пойдемъ!..... (уходятъ съ Виргиліей).
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

БРУТЪ, СИЦИНІЙ, МЕНЕНІЙ И ВСКОРѢ ЭДИЛЪ.

БРУТЪ.

   Каій-Марцій былъ достойный военачальникъ, но чрезмѣру заносчивъ, гордъ, тщеславенъ и самолюбивъ до крайности.
   

СИЦИНІЙ.

   И домогался верховной власти, совершенно одинъ, безо всякой посторонней помощи.
   

МЕНЕНІЙ.

   Я не думаю этого.
   

СИЦИНІЙ.

   Мы, къ горю, убѣдились бы въ томъ, еслибъ онъ только былъ возведенъ въ консульское достоинство.

Входить Патрицій,

ПАТРИЦІЙ.

   Достопочтенные трибуны! какой-то рабъ, котораго мы посадили въ темницу, говоритъ, что Вольски, съ двумя отдѣльными арміями, вступила въ наши предѣлы со всѣми ужасами войны, истребляя на пути все, что имъ ни встрѣчается.
   

МЕНЕНІЙ.

   Это Авфидій, который, услышавъ объ изгнаніи Марція, снова выставляетъ свои рожки, которые были въ раковинѣ, пока Марцій защищалъ Римъ, и не осмѣливались ни разу выглянуть оттуда.
   

БРУТЪ.

   Ступай и высѣки этого обмацщика; быть не можетъ, чтобъ Вольски осмѣлились нарушить съ нами миръ!
   

МЕНЕНІЙ.

   Это очень возможно, и въ мой вѣкъ было три подобныхъ примѣра. Но разспросите этого раба, прежде чѣмъ накажете его, гдѣ онъ это слышалъ, а не то, какъ бы вамъ не случилось наказать невиннаго, который предостерегаетъ васъ отъ угрожающей опасности.
   

СИЦИНІЙ.

   Напрасныя рѣчи: я знаю, что этого быть не можетъ.
   

БРУТЪ.

   Невозможно!
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

ТѢ ЖЕ. Входитъ 1-Й БЛАГОРОДНЫЙ РИМЛЯНИНЪ.

1-Й БЛАГОРОДНЫЙ РИМЛЯНИНЪ.

   Всѣ патриціи спѣшатъ въ сенатъ: получено какое-то непріятное извѣстіе.
   

СИЦИНІЙ

   Это все тотъ же рабъ. Поди, высѣки его всенародно; это его смуты!... Онъ распустилъ ложный слухъ.
   

1-Й БЛАГОРОДНЫЙ РИМЛЯНИНЪ.

   Такъ, достойный трибунъ, всѣ вѣрятъ разсказамъ этого раба и носятся слухи еще ужаснѣе.
   

СИЦИНІЙ.

   Какіе?
   

1-Й БЛАГОРОДНЫЙ РИМЛЯНИНЪ.

   Многіе громко говорятъ (за справедливость этого я не ручаюсь), что Марцій, соединясь съ Авфидіемъ, ведетъ войско противу Рима и клянется, что месть его разразится надъ всѣми, отъ мала до велика.
   

СИЦИНІЙ (съ насмѣшкой).

   Весьма-вѣроятно.
   

БРУТЪ.

   Слухъ этотъ распущенъ только для того, что бъ слабѣйшая партія пожелала возвращенія своего любезнаго Марція.
   

СИЦИНІЙ.

   Въ этомъ-то вся ихъ и уловка.
   

МЕНЕНІЙ.

   Можетъ ли быть, что бъ онъ и Авфидій -- двѣ крайности, могли соединиться?
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

ТѢ-ЖЕ. Входитъ 2-й БЛАГОРОДНЫЙ РИМЛЯНИНЪ. и послѣ КОМИНІЙ.

2-й БЛАГОРОДНЫЙ РИМЛЯНИНЪ.

   Васъ требуютъ въ сенатъ; страшное войско, подъ предводительствомъ Каія Марція въ соединеніи съ Авфидіемъ, свирѣпствуетъ въ нашихъ предѣлахъ, истребляя все огнемъ и мечемъ.

(входитъ Коминій.)

КОМИНІЙ. (Трибунамъ.)

   Вы сдѣлали славное дѣло!
   

МЕНЕНІЙ.

   Что такое? что сдѣлалось?
   

КОМИНІЙ (Трибунамъ.)

   Вы сами помогли обезчестить вашихъ дочерей, растопить свинцовыя кровли Рима на ваши головы, и женъ своихъ предать на поруганіе.
   

МЕНЕНІЙ.

   Что такое? что такое?
   

КОМИНІЙ (Трибунамъ.)

   Сжечь храмы наши до основанія, и ваши права, за которыя вы такъ стояли, заключить въ орѣховую скорлупу.
   

МЕНЕНІЙ.

   Говори, прошу тебя, какія новости? О! если Марцій соединился съ Вольсками...
   

КОМИНІЙ.

   Если?.. онъ ихъ богъ; они идутъ съ нимъ и бьютъ насъ такъ же легко, какъ дѣти мотыльковъ. О! онъ потрясетъ весь Римъ за ваши уши!
   

МЕНЕНІЙ.

   Какъ рука Геркулеса стрясала зрѣлый плодъ.-- Вы сдѣлали прекрасное дѣло!..
   

БРУТЪ.

   Но правда ли это?
   

КОМИНІЙ.

   Такая правда, что вы поблѣднѣете преждѣ, чѣмъ убѣдитесь въ противномъ. Всѣ области наши добровольно отпадаютъ отъ васъ; надъ тѣми же, которые сопротивляются, смѣются за ихъ глупую самонадѣянность, и они гибнутъ какъ безумцы!.. Кто можетъ порицать Марція?.. Его и ваши враги находятъ въ немъ кое-какія достоинства.
   

МЕНЕНІЙ.

   Мы пропали, если только не сжалится и не помилуетъ нась этотъ великій мужъ!
   

КОМИНІЙ.

   А кто жъ будетъ просить его о пощадѣ?.. Трибуны не могутъ сдѣлать этого отъ стыда, плебеи столько же заслуживаютъ жалости, какъ волкъ отъ пастуховъ; а что до искреннихъ друзей его, то сказавъ ему: сжалься надъ Римомъ, они оскорбили бы его точно такъ же, какъ тѣ, которые заслужили его ненависть и поступили бы съ нимъ, какъ враги.
   

МЕНЕНІЙ.

   Ты правъ! Еслибъ онъ подъ мой домъ подкладывалъ огонь, чтобъ сжечь его до тла, у меня не достало бы духу сказать ему: "остановись, умоляю тебя!.." Прекрасные плоды принесла намъ ваша хитрость!..
   

КОМИНІЙ.

   Никогда еще Римъ не былъ въ столь отчаянномъ положеніи, въ какое вы привели его теперь.
   

БРУТЪ И СИЦИНІЙ.

   Не говорите, что это наша вина.
   

МЕНЕНІЙ.

   Чья же?.. неужли наша?.. Мы любили его, но вмѣстѣ съ трусливыми патриціями уступили вашимъ плебеямъ, которые выкричали его вонъ изъ города.
   

КОМИНІЙ.

   Но я боюсь, чтобъ они не завыли отъ его возвращенія. Туллъ-Авфидій, этотъ второй изъ мужей послѣ Коріолана, повинуется ему во всемъ, какъ будто бы онъ былъ его подчиненный. Отчаяніе, -- вотъ вся политика, сила и защита, которыя мы можемъ противопоставить имъ.
   

БРУТЪ.

   Въ Капитолій!.. я отдалъ бы половину своего имѣнія, чтобъ только это была ложь!

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ IV.

ПЛОЩАДЬ ВЪ РИМѢ.

ЯВЛЕНІЕ I.

МЕНЕНІЙ (входить), СИЦИНІЙ, БРУТЪ И НѢСКОЛЬКО РИМЛЯНЪ.

МЕНЕНІЙ.

   Нѣтъ, я не пойду; вы слышите, что онъ отвѣчалъ тому, кто нѣкогда былъ его начальникомъ, кто любилъ его какъ сына. Онъ звалъ меня отцомъ, но что жъ въ этомъ? (Трибунамъ). Ступайте вы, изгнавшіе его, падите ницъ за милю предъ его шатромъ и на колѣнахъ ищите пути къ его милосердію. Если же ужъ онъ отказалъ Коминію, то я не тронусь съ мѣста.
   

КОМИНІЙ.

   Онъ даже не подалъ виду, что знаетъ меня.
   

МЕНЕНІЙ.

   Слышите ли вы?
   

КОМИНІЙ.

   Однажды только онъ назвалъ меня по имени. Я напоминалъ ему о нашей старой дружбѣ, о крови, пролитой нами вмѣстѣ за родину; но Коріоланъ не удостоилъ меня отвѣтомъ, запретилъ мнѣ называть себя... "У меня нѣтъ имени, сказалъ онъ, пока я не выкую его въ огнѣ горящаго Рима!"
   

МЕНЕНІЙ.

   Вы совершили великій подвигъ, достойная чета трибуновъ: теперь уголья вздешевѣютъ въ Римѣ. О! ваша слава не умретъ въ потомствѣ.
   

КОМИНІЙ.

   Я вразумлялъ его, какъ величественно прощать тѣхъ, кто менѣе всего ожидаетъ прощенія... онъ наотрѣзъ сказалъ мнѣ, что для Римлянъ низко умолять того, кого они изгнали.
   

МЕНЕНІЙ.

   Онъ правъ. Могъ ли онъ отвѣчать иначе?
   

КОМИНІЙ.

   Я старался пробудить въ немъ состраданіе къ искреннимъ друзьямъ его; онъ отвѣчалъ мнѣ, что не можетъ терять времени на то, чтобъ отдѣлять ихъ отъ кучи гнилой и негодной мякины и что глупо было бы для одного, или двухъ бѣдныхъ зеренъ, не сжечь ее и дышать ея зловоніемъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Для одного, или двухъ бѣдныхъ зеренъ?.. Одно изъ этихъ зеренъ -- я, мать, жена, сынъ его и (показывая на Коминія) этотъ доблестный воинъ,-- мы эти зерна!.. вы же -- гнилая мякина, заражающая воздухъ, и за васъ-то должны мы быть сожжены!
   

СИЦИНІЙ.

   Будьте снисходительны! И если вы отказываетесь помочь намъ въ такой непредвидѣнной опасности, по крайней мѣрѣ не укоряйте насъ нашимъ бѣдствіемъ. Нѣтъ сомнѣнія, что если бы ты захотѣлъ только быть ходатаемъ за свою родину, то добрый языкъ твой скорѣе бы удержалъ нашего согражданина, нежели все войско, которое мы можемъ собрать ея скорую руку.
   

МЕНЕНІЙ.

   Нѣтъ, я не хочу ни во что вмѣшиваться.
   

СИЦИНІЙ.

   Иди къ нему, умоляю тебя.
   

МЕНЕНІЙ.

   Что мнѣ тамъ дѣлать?
   

БРУТЪ.

   Испытай по крайней мѣрѣ, что можетъ сдѣлать для Рима твоя привязанность къ Марцію.
   

МЕНЕНІЙ.

   Хорошо; и сказать послѣ, что Марцій отослалъ меня назадъ, не выслушавъ, такъ же какъ Комянія? Видѣть себя отверженнымъ другомъ и страдать отъ его жестокости, не такъ ли?
   

СИЦИНІЙ.

   Все жъ добрая воля твоя заслужитъ благодарность Рима въ той мѣрѣ, въ какой ты желалъ сдѣлать ему добро.
   

МЕНЕНІЙ.

   Хорошо, я попытаюсь; авось онъ выслушаетъ меня старика; однако пріемъ его Ковинію сильно меня безпокоитъ; видно пришли къ нему не во-время, натощакъ, а когда желудокъ пустъ, тогда и кровь наша холодна; особенно мы бываемъ мрачны утромъ: тогда мы не способны ни давать, ни прощать; но коль скоро наполнимъ эти каналы нашей крови виномъ и пищею, тогда и сердца наши становятся податливѣе я мягче. Я подожду, пока онъ пообѣдаетъ и потомъ уже нападу на него съ моею просьбою.
   

БРУТЪ.

   Ты знаешь вѣрный путь къ его сердцу и не можешь сбиться съ дороги.
   

МЕНЕНІЙ.

   Рѣшено, я иду, что бы изъ того ни вышло! Вы скоро узнаете объ успѣхѣ моего посольства (уходить.)
   

КОМИНІЙ.

   Онъ никакъ не согласится выслушать его.
   

СИЦИНІЙ.

   Неужели?
   

КОМИНІЙ.

   Говорю вамъ, что онъ сидитъ весь въ золотѣ; глаза его пылаютъ, какъ будто бы хотѣли сжечь Римъ; обида стоитъ на стражѣ и заграждаетъ жалости путь къ его сердцу. Я преклонилъ предъ нимъ колѣно., онъ сказалъ мнѣ слабымъ голосомъ: "встань" и выпроводилъ меня отъ себя однимъ нѣмымъ движеніемъ своей руки. Вслѣдъ за мной онъ прислалъ бумагу, въ которой написано, что согласенъ онъ сдѣлать и нѣтъ, увѣряя, что онъ обязанъ клятвою не соглашаться ни на какія новыя предложенія. Теперь остается одна надежда на его благородную мать и жену, которыя, какъ я слышалъ, намѣрены умолять его о помилованіи своего отечества. И такъ, пойдемъ отсюда и убѣдимъ ихъ нашими просьбами -- ускорить свое прекрасное намѣреніе. (Уходять.)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Передовые посты лагеря Вольсковъ передъ Римомъ; воины стоятъ на стражѣ; Мененій подходитъ къ нимъ.

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Стой!.. кто идетъ?
   

2-й ВОЛЬСКЪ.

   Назадъ!
   

МЕНЕНІЙ.

   Вы исправные часовые, это похвально; но, съ позволенія вашего, я такой же воинъ, какъ вы, и пришелъ поговорить съ Коріоланомъ.
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Откуда?
   

МЕНЕНІЙ.

   Изъ Рима.
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Назадъ! Полководецъ нашъ не хочетъ ничего слышать оттуда.
   

2-й ВОЛЬСКЪ.

   Скорѣй увидишь ты свой Римъ въ огнѣ, нежели успѣешь говорить съ Коріоланомъ.
   

МЕНЕНІЙ.

   Добрые друзья мои! если вы слыхали разсказы вашего полководца о Римѣ и тамошнихъ друзьяхъ его, то можно смѣло биться объ закладъ, что имя мое доходило до вашихъ ушей: я -- Мененій.
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Ступай назадъ! имя твое здѣсь не въ ходу.
   

МЕНЕНІЙ.

   Говорю тебѣ, другъ мой, что твой полководецъ любитъ меня; я былъ живою книгой добрыхъ дѣлъ его, въ которой читали люди объ его безмѣрной и, можетъ быть, преувеличенной славѣ.
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Ты Римлянинъ, не такъ ли?
   

МЕНЕНІЙ.

   Да, такъ же какъ и твой полководецъ.
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Стало быть, ты долженъ ненавидѣть Римъ такъ же, какъ онъ ненавидитъ его. Можете ли вы, вытолкавъ за свои ворота истиннаго защитника вашего и добровольно отдавши свой щитъ врагамъ, надѣяться удержать его мщеніе воемъ старыхъ бабъ, просьбами дѣвчонокъ, дочерей вашихъ, или безсильнымъ ходатайствомъ такого стараго болтуна., какъ ты? Не ужели вы думаете, что ваше слабое дуновеніе можетъ задуть пламя, готовое сжечь вашъ городъ! Нѣтъ! вы ошибаетесь! Возвратись же въ Римъ и приготовься къ казни: вы всѣ осуждены; полководецъ нашъ поклялся, что для васъ не будетъ ни помилованія, ни пощады.
   

МЕНЕНІЙ.

   Глупецъ! если бы начальникъ твой зналъ, что я здѣсь, онъ обошелся бы со мною съ уваженіемъ.
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Мой начальникъ не хочетъ знать тебя! Назадъ, говорятъ тебѣ, если не хочешь, чтобъ я выпустилъ небольшой остатокъ твоей крови, -- назадъ!
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Входятъ Коріоланъ и Авфидій.

КОРІОЛАНЪ.

   Что здѣсь такое?
   

МЕНЕНІЙ.

   Теперь, пріятель, я доложу и о тебѣ. Ты узнаешь, въ какомъ я здѣсь уваженіи и увидишь, что наглый стражъ не можетъ удалить меня отъ моего сына Коріолана. Взгляни теперь на мое обращеніе съ нимъ и обмирай предъ тѣмъ, что постигнетъ тебя. (Коріолану) Да сильные боги въ совѣтахъ своихъ ежечасно пекутся о твоемъ благоденствіи и любятъ тебя такъ, какъ дряхлый отецъ твой, Мененій!.. О сынъ мой! сынъ мой! Ты готовишь огонь для насъ: (показывая на свои слезы) смотри, вотъ вода, чтобъ погасить его. Съ трудомъ убѣдили меня идти къ тебѣ, и то потому только, что всѣ увѣрены, будто никто, кромѣ меня одного, не можетъ преклонить тебя на милость; вздохами своими вывѣяли они меня за городскія ворота... и я заклинаю тебя простить Римъ и умоляющихъ согражданъ твоихъ. Благіе боги да укротятъ твою ярость, и да обратятъ стрѣлы ея на этого негодяя, безчувственнаго какъ камень, который не хотѣлъ допустить меня къ тебѣ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Прочь отъ меня!
   

МЕНЕНІЙ.

   Какъ?...
   

КОРІОЛАНЪ.

   Жена, мать, сынъ! Я не знаю ихъ больше! Дни мои посвящены на службу другимъ, и простить Римъ зависитъ не отъ моей воли. Пусть лучше неблагодарное забвеніе отравитъ воспоминаніе о вашей дружбѣ, чѣмъ увидятъ доказательство, до какой степени мы были дружны. И такъ, оставь меня: слухъ мой гораздо непреклоннѣе къ мольбамъ, чѣмъ ваши ворота передъ моею силою!.. Впрочемъ, такъ какъ я любилъ тебя, то возьми вотъ это съ собою (даетъ ему письмо), изъ одной любви къ тебѣ я написалъ его и хотѣлъ переслать къ тебѣ. Не говори ни слова, Мененій, я ничего не хочу больше слушать. (Отворачивается отъ него) Этотъ мужъ, Авфидій, былъ отцомъ моимъ въ Римѣ, но ты видишь...
   

АВФИДІЙ.

   Ты твердъ въ своемъ словѣ!

(Коріоланъ и Авфій уходятъ.)

   

ЯВЛЕНІЕ IV.

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Ну, такъ твое имя Мененій?
   

2-й ВОЛЬСКЪ.

   Смотри пожалуй, какая волшебная сила въ этомъ имени?.. Ты знаешь дорогу домой?
   

1-й ВОЛЬСКЬ.

   Слышали ли вы, какъ насъ бранили здѣсь за то, чти мы не пропустили ваше величіе?
   

3-й ВОЛЬСКЪ.

   Отъ чего же обмирать-то мнѣ?
   

МЕНЕНІЙ.

   Какая мнѣ нужда до другихъ, до вашего полководца... а что до васъ, то я едва вѣрю вашему существованію,-- до такой степени вы мелки и ничтожны въ глазахъ моихъ. У кого достаетъ рѣшимости умереть отъ собственной руки своей, тотъ не боится умереть отъ руки другаго. Пусть вашъ полководецъ надѣлаетъ зла столько, сколько можетъ!..... оставайтесь навсегда тѣмъ, что вы есть и пусть бѣдствія ваши возрастаютъ съ годами! Я говорю вамъ то же, что было сказано мнѣ: "прочь отъ меня!" (уходитъ)
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Благородный человѣкъ, ручаюсь за то
   .

2-й ВОЛЬСКЪ.

   Самый благороднѣйшій человѣкъ нашъ полководецъ; это скала, дубъ, котораго не въ силахъ поколебать вѣтры! (Отходятъ въ глубину.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

(Входятъ Коріоланъ, и другіе.)

КОРІОЛАНЪ.

   Завтра, подъ стѣнами Рима, мы сокрушимъ вашего врага. Ты, какъ соучастникъ мой въ этомъ походѣ, долженъ донести Вольскимъ сенаторамъ, какъ честно я поступаю въ этомъ дѣлѣ.
   

АВФИДІЙ.

   Ты печешься только объ ихъ выгодахъ; ты заградилъ слухъ свой къ общей мольбѣ Рима, не позволилъ себѣ никогда тайныхъ сношеній, даже съ такими друзьями, которые твердо были увѣрены въ тебѣ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Этотъ послѣдній старикъ, котораго я съ растерзаннымъ сердцемъ отослалъ въ Римъ, любилъ меня болѣе, нежели отецъ. О! онъ обожалъ меня; имъ оставалась послѣдняя надежда на спасеніе -- послать его ко мнѣ; изъ любви къ нему (хоть я и сурово обошелся съ нимъ) я еще однажды предложилъ имъ первыя условія; они отвергли мое предложеніе, и теперь уже не могутъ принять его. Единственно изъ состраданія къ нему, такъ-какъ онъ надѣялся сдѣлать болѣе, согласился я на такую милость. Съ этихъ поръ я уже не склоню болѣе моего слуха къ новымъ мольбамъ и посольствамъ какъ республики, такъ и частныхъ друзей моихъ. А! что тамъ за крикъ? (За сценой крикъ) Не ужели мнѣ угрожаетъ искушеніе нарушить обѣтъ въ ту самую минуту, какъ онъ произнесенъ.. Нѣтъ!.. я не нарушу его!..
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Входятъ ВИРГИЛІЯ, ВОЛУМНІЯ, за руку СЫНА МАРЦІЯ, ВАЛЕРІЯ и другія женщины,

   Жена моя! она идетъ впереди; за нею почтенная мать моя, питавшая меня своею грудью; она ведетъ за руку роднаго своего внука.. Но прочь отъ меня всякое чувство нѣжности!.. разрушьтесь всѣ узы и всѣ права природы!.. пусть одна твердость моя будетъ непоколебима!.. кланяется ему) Чего стоитъ мнѣ этотъ поклонъ!.. или это небесные глаза, которые могли бы самихъ боговъ сдѣлать клятвопреступниками!.. мужество мое оставляетъ меня; видно, и я слѣпленъ изъ такой же рыхлой глины, какъ и другіе. (Волюмнія преклоняется предъ нимъ) Мать моя преклонилась предо мною... О! это все равно, какъ бы Олимпъ преклонилъ униженно свою вершину предъ ничтожнымъ холмомъ!... умоляющій видъ младенца, сына моего, вопіетъ ко мнѣ голосомъ великой природы: не отвергай, сжалься!.. Пусть Вольски вспашутъ Римъ, взборонятъ Италію, я не буду животнымъ, которое повинуется инстинкту; но останусь твердъ, какъ будто бы человѣкъ не имѣлъ родни и самъ былъ своимъ творцомъ.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Мой супругъ и повелитель!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Эти глаза не таковы уже, какъ бывали въ Римъ.
   

ВИРГИЛІЯ.

   Сильная горесть измѣнила ихъ!..
   

КОРІОЛАНЪ.

   Подобно плохому актеру, я забылъ теперь свою роль, весь растерялся и готовъ вполнѣ обезславить себя! (Къ женѣ) Лучшая часть моего существованія!.. прости мнѣ мое варварство, но не говори мнѣ за это: "прости нашихъ Римлянъ." О! одинъ лишь поцалуй,-- продолжительный какъ мое изгнаніе, сладостный, какъ мщеніе!.. клянусь ревнивой богинею небесъ, что послѣдній поцалуй, который я унесъ отъ тебя, сохранился еще дѣвственнымъ на вѣрныхъ губахъ моихъ!.. О, боги! я трачу слова и оставляю безъ привѣта мать, благороднѣйшую женщину въ мірѣ. Преклонитесь же на землю мои колѣна (на колѣни) и напечатлѣйте на ней знакъ сыновняго почтенія, какъ можно глубже и сильнѣе.
   

ВОЛУМНІЯ.

   О! встань, благословенный богами! я сама преклоняю колѣно предъ тобою -- и неумѣстно показываю долгъ, въ которомъ всѣ ошибались донынѣ: долгъ родителей къ дѣтямъ. (Становится на колѣни).
   

КОРІОЛАНЪ.

   Какъ! ты на колѣнахъ предо мной? предъ сыномъ, котораго ты вскормила?... Такъ пусть же камни, разбросанные по безплодному берегу моря, ударятъ въ звѣзды!... пусть буйные вѣтры, исторгнувъ гордые кедры, поразятъ ими огненное солнце..... О, послѣ этого., нѣтъ ничего невозможнаго!
   

ВОЛУМНІЯ.

   Ты мой воинъ!... я способствовала твоему образованію!... знаешь ли ты эту женщину?...
   

КОРІОЛАНЪ.

   Это благородная сестра Публиколы, луна Рима, чистая какъ ледяной кристаллъ чистѣйшаго снѣга, висящій на храмѣ Діаны, -- милая Валерія.
   

ВОЛУМНІЯ.

   А вотъ бѣдное сокращеніе самого тебя; (указывая на ребенка) когда оно выростетъ и возмужаетъ, то будетъ совершенно сходно съ тобою.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Богъ войны, съ согласія верховнаго Юпитера, да напитаетъ мысли и чувства твои благородствомъ; да никогда не уязвить тебя безславіе и да стоишь ты твердо, подобно маяку, презирая бурю и спасая тѣхъ, которые смотрятъ на тебя!...
   

ВОЛУМНІЯ.

   На колѣни, дитя мое!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Молодецъ -- мальчишка!
   

ВОЛУМНІЯ.

   Да, онъ, жена твоя, эта благородная женщина и я сама, -- всѣ мы съ просьбою къ тебѣ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Остановитесь, умоляю васъ! или если вы хотите просить, то помните напередъ, что вы не должны оскорбляться, если я откажу вамъ въ томъ, что я заклялся давать. Не требуйте, чтобъ я распустилъ свое войско или вступилъ въ переговори съ плебеями; не говорите мнѣ, что я нарушаю всѣ права природы; не старайтесь укрощать ярость и мщеніе во мнѣ вашими холодными разсужденіями!
   

ВОЛУМНІЯ.

   О! ни слова болѣе!.. ни слова! ты ужъ сказалъ, что ты ничего не хочешь дать намъ. Намъ больше нечего просить у тебя, кромѣ того, въ чемъ ты уже отказалъ; но въ такомъ случаѣ, мы будемъ просить тебя о томъ, чтобъ весь стыдъ твоего отказа палъ на твою жестокость.... Выслушай насъ!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Авѳидій и вы, Вольски, слушайте вмѣстѣ со мною; безъ васъ, мы ничего не хотимъ втайнѣ слышать изъ Рима.-- Ваша просьба?..
   

ВОЛУМНІЯ.

   Если бъ мы даже хранили молчаніе, во сказали тебѣ ни одного слова, то и тогда бъ эта одежда, изнуренныя лица наши, высказали тебѣ, что за жизнь вели мы со дня твоего изгнанія! Самъ подумай, есть ли хоть одна женщина на землѣ несчастнѣе васъ, пришедшихъ сюда? Видъ твой, который долженъ бы заставятъ глаза наши проливать слезы радости, а сердце прыгать отъ наслажденія, вынуждаетъ насъ проливать горькія слезы и трепетать отъ ужаса и скорби. Ты заставляешь свою мать, жену, сына, видѣть, какъ сынъ, мужъ и отецъ терзаетъ сердце своего отечества. А для насъ, бѣдныхъ, вражда твоя еще ужаснѣе!... ты отымаешь у насъ даже возможность возсылать къ богамъ молитвы, -- отраду, которою наслаждаются всѣ, кромѣ васъ. Какъ можемъ мы, увы!... какъ можемъ мы, по долгу своему, молиться за наше отечество и вмѣстѣ молиться о томъ, чтобъ ты одержалъ побѣду, въ чемъ также долгъ нашъ? Увы! намъ должно лишиться или отчизны, дорогой кормилицы вашей, или тебя., нашего утѣшенія въ отечествѣ. Какая бы молитва наша вы исполнилась, величайшее бѣдствіе постигнетъ насъ равно: или тебя, какъ чужеземца и измѣнника повлекутъ въ цѣпяхъ по стогнамъ вашимъ; или ты, въ торжествѣ своемъ, будешь попирать развалины своего отечества и пріобрѣтешь пальму за то, что мужественно пролилъ кровь жены и дѣтей своихъ!..... Что жъ до меня, сынъ мой, то я не намѣрена ждать, пока счастіе рѣшитъ участь этой войны, и если я не могу убѣдить тебя -- оказать лучше великодушную милость обѣимъ сторонамъ, нежели искать погибели одной изъ нихъ, то знай, что ты перейдешь за родныя ворота не иначе, какъ черезъ эту грудь, которая вскормила тебя на погибель отечества!...
   

ВИРГИЛІЯ.

   И чрезъ меня, родившую тебѣ сына, чтобъ имя твое жило въ потомствѣ!
   

СЫНЪ КОРІОЛАНА. *

   А черезъ меня онъ не пройдетъ: я убѣгу я стану прятаться до тѣхъ поръ, пока выросту, и тогда я самъ уже буду сражаться.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Чтобъ не разнѣжиться, какъ женщина, не должно видѣть ни дѣтей, ни женскаго ляпа.-- Я слишкомъ долго медлилъ! (хочетъ идти).
   

ВОЛЗИНІЯ..

   Нѣтъ, не уходи такъ отъ насъ. Еслибъ мы просили тебя спасти Римлянъ погибелью Вольсковъ, которымъ ты служишь, ты вправѣ былъ бы осудить насъ, какъ враговъ твоей чести; но мы просимъ тебя только помирить ихъ между собою. Пусть Вольски скажутъ: "мы оказали имъ эту милость"; а Римляне: "мы приняли ее".-- Тѣ и другіе осыплютъ тебя похвалами и станутъ взывать къ богамъ, да благословятъ тебя они за заключеніе мира!.... Ты самъ знаешь, великій сынъ, мой: конецъ войны не извѣстенъ; по извѣстно то, что, завоевавъ Римъ, ты не пріобрѣтешь себѣ ничего, кронѣ имени, которое будетъ повторяться съ проклятіемъ. Лѣтописи скажутъ о тебѣ: "этотъ мужъ былъ великъ, но послѣднимъ поступкомъ своимъ онъ помрачилъ всю свою славу, онъ разрушилъ свое отечество и имя его для будущихъ вѣковъ останется предметомъ ужаса." Отвѣчай мнѣ, сынъ мой! Ты, въ стремленія своемъ, домогался всегда чистѣйшей славы -- подражать богамъ въ милосердіи, разсѣкать громами воздухъ и поражать молніей одни только дубы.-- Что жъ ты не отвѣчаешь мнѣ? Не ужели ты считаешь похвальнымъ для человѣка благороднаго помнить всегда обиды?... Дочь, говори ты... нѣтъ, онъ не смотритъ на твои слезы; говоря ты, дитя мое; можетъ быть, дѣтскія рѣчи твои болѣе тронутъ его, чѣмъ наши убѣжденія. ни одинъ сынъ въ мірѣ не обязанъ своей матери болѣе его; не смотря на то, онъ заставляетъ меня расточать напрасно слова, подобно женщинѣ, привязанной къ позорному столбу!... Ты никогда, во всю жизнь свою, не оказалъ ни одной ласки нѣжной своей матери, между тѣмъ, какъ она, бѣдная, не наслаждаясь другими дѣтьми, лелѣяла тебя, призывала тебя къ войнѣ и съ войны, осыпаннаго почестями!.. Скажи, что просьба моя несправедлива и изгони меня отъ себя; но если это не такъ, то ты самъ не правъ и боги накажутъ тебя за то, что ты лишаешь меня возможности исполнить материнскій долгъ.-- Онъ отворачивается!.. на колѣна, Римлянки, пристыдимъ его нашимъ униженіемъ!..... Онъ гораздо болѣе тщеславится своимъ прозваніемъ, чѣмъ имѣетъ жалости къ мольбамъ нашимъ.... на колѣна -- и конецъ!.... Это ужъ въ послѣдній разъ!.... Такъ, мы возвратимся въ Римъ и умремъ посреди нашихъ согражданъ.-- Нѣтъ, взгляни на насъ: этотъ ребенокъ, который не въ состояніи выразить еще, чего онъ хочетъ, а только изъ подражанія другимъ стоитъ на колѣнахъ и простираетъ къ тебѣ свои рученки, подкрѣпляетъ справедливость нашей просьбы сильнѣе, нежели сколько ты имѣешь силъ отвергнуть се!... Пойдемъ!.. уйдемъ отсюда: Вольска была матерю этого человѣка, жена его въ Коріоли и этотъ младенецъ походитъ на него случайно.-- Ну, отошли же насъ!... я умолкла, пока не увижу родины моей въ огнѣ; и тогда.... тогда я еще поговорю не много.
   

КОРІОЛАНЪ.

   О, матушка, матушка! (беретъ ее за руку и нѣсколько минуть остается безмолвнымъ). Что ты сдѣлала?... посмотри, небеса отверзаются, боги взираютъ на насъ и смѣются надъ такой неестественной сценой.-- Матушка, матушка!... о! ты одержала счастливую побѣду для Рима; но для сына твоего вѣрь, вѣрь, побѣда твоя слишкомъ опасна, если не вовсе гибельна! по такъ и быть!.... Авфидій, хоть я и не могу вести надлежащей войны, но я заключу приличный миръ.-- Ну, скажи самъ, добрый Авфидій, еслибъ ты былъ на моемъ мѣстѣ, менѣе ли бы ты послушался своей матери?... менѣе ли бы ты далъ ей, Авфидій?
   

АВФИДІЙ.

   Я самъ былъ растроганъ.
   

КОРІОЛАНЪ.

   О! я готовъ поклясться въ истинѣ твоихъ словъ. Да, не такъ легко выжать изъ этихъ глазъ слезы состраданія.-- Но научи меня, добрый Авфидій, какой миръ желаешь ты заключить?... Что до меня, я ужъ не пойду въ Римъ, я возвращусь съ тобою въ Апціумъ.-- Прошу тебя, защита меня въ этомъ дѣлѣ!... Мать!.. Жена!.... (обнимаются).
   

АВФИДІЙ (про себя).

   Я радъ, что состраданіе и честь у тебя въ разладѣ; изъ этого я сооружу прежнее мое счастіе.

(Женщины хотятъ уйти).

КОРІОЛАНЪ.

   О! погодите, погодите немного. Сперва освѣжимъ себя виномъ, а потомъ вы понесете въ Римъ лучшее свидѣтельство, чѣмъ одни слова, -- миръ, который мы подпишемъ на обоюдныхъ условіяхъ. Войдите съ нами въ шатеръ!.. Благородныя Римлянка, вы заслуживаете того, чтобъ вамъ воздвигли храмъ въ Римѣ; безъ васъ всѣмъ мечамъ Италія и всѣмъ соединеннымъ силамъ ея, не удалось бы заключить этого мира. (Уходятъ).
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

ФОРУМЪ ВЪ РИМѢ.
МЕНЕНІЙ И СИЦИНІЙ.

МЕНЕНІЙ.

   Видишь ли ты вотъ тотъ уголъ Капитолія, тотъ краеугольный камень?....
   

СИЦИНІЙ.

   Ну такъ что жъ?
   

МЕНЕНІЙ.

   Если бъ ты могъ сдвинуть его съ мѣста мизинцемъ, тогда была бы еще какая нибудь надежда, что благородныя Римлянка, въ особенности мать, могутъ преклонять его; но я говорю, что нѣтъ никакой надежды на успѣхъ. Головы наши приговорены я ожидаютъ только исполненія казни.
   

СИЦИНІЙ.

   Возможно ли, чтобъ столь короткое вреня могло перемѣнить нравъ человѣка?
   

МЕНЕНІЙ.

   Есть различіе между червемъ и мотылькомъ; однако жъ вашъ мотылекъ былъ прежде червемъ. Этотъ Марцій изъ человѣка превратился въ крылатаго дракона; овг ужъ'теперь больше чѣмъ насѣкомое.
   

СИЦИНІЙ.

   Онъ нѣжно любилъ свою мать.
   

МЕНЕНІЙ.

   И меня онъ любилъ также; а теперь онъ столько же помнитъ свою матъ, какъ восьмилѣтній конь свою; гнѣвъ и гроза сверкаюгъ въ его лицѣ; онъ не ходитъ, а движется какъ стѣнобитная машина, и земля дрожитъ подъ его стопами; взоръ его пробилъ бы самые крѣпкіе латы; рѣчь его звучитъ какъ погребальный колоколъ, а голосъ -- громъ небесный. Онъ стоитъ въ своемъ величіи какъ Александръ, завоеватель вселенной; приказанія его исполняются вмѣстѣ съ его словомъ. Что бъ быть божествомъ, ему не достаетъ только вѣчности и неба для трона.
   

СИЦИНІЙ.

   Да, и милосердія, если твое описаніе вѣрно.
   

МЕНЕНІЙ.

   Я изображаю его въ собственномъ его водѣ. Вы увидите, какую милость принесетъ отъ него мать: въ немъ столько же милосердія какъ въ тигрѣ! это почувствуетъ нашъ бѣдный городъ, и вы, вы всему виною!..
   

СИЦИНІЙ.

   Да помилуютъ насъ боги!
   

МЕНЕНІЙ.

   Нѣтъ, въ этомъ случаѣ и боги не помилуютъ насъ! Когда мы изгоняли его, тогда мы не уважали ихъ, а теперь, когда онъ возвратился для нашей казни, они не уважать нашихъ молитвъ!
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Входить 1-й благородный Римлянинъ.

СИЦИНІЙ.

   Что новаго?
   

1-Й БЛАГОРОДНОЙ РИМЛЯНИНЪ.

   Добрыя вѣсти, добрыя вѣсти! Римлянки успѣли преклонить его. Вольски отступили и Марцій ушелъ съ ними. Никогда еще великій Римъ не видалъ дня веселѣе нынѣшняго!
   

СИЦИНІЙ.

   Другъ! увѣренъ ли ты, что это правда?.. вѣрно да это?
   

1-Й БЛАГОРОДНОЙ РИМЛЯНИНЪ.

   Такъ вѣрю, какъ то, что въ солнцѣ огонь. Гдѣ же вы скрывались, что до сихъ поръ сомнѣваетесь въ этомъ? Никогда сердитый потокъ не стремился такъ быстро подъ арку моста, какъ утѣшенные Римляне стремятся сквозь свои ворота.-- Чу!.. слышите ли вы? (слышны трубы, музыка, восклицанія, все вмѣстѣ) Эти трубы, кимвалы, гусли и эти восклицанія Римлянъ заставляютъ плясать самое солнце. Слышите!.. (Клики за сценой.)
   

МЕНЕНІЙ.

   Прекрасная новость! я пойду на встрѣчу благородныхъ Римлянокъ. Эта Волумнія стоитъ консуловъ, сенаторовъ, патриціевъ и цѣлаго города, а о такихъ трибунахъ, какъ вы, и говорить не чего! Знать хорошо вы мололись сегодня!... Нынче утромъ за десять тысячъ вашихъ головъ я не далъ бы и обола.-- Слышите, какъ они радуются.

(Снова музыка и веселые клики).

СИЦИНІЙ.

   Во-первыхъ, да благословятъ тебя боги за твое извѣстіе, а потомъ прими мою благодарность.
   

МЕНЕНІЙ.

   Да, мы всѣ имѣемъ причину возсылать благодареніе.
   

СИЦИНІЙ.

   Близко ли они къ городу?
   

1-Й БЛАГ. РИМЛ.

   Почти у самыхъ воротъ.
   

СИЦИНІЙ.

   Пойдемъ имъ на встрѣчу и порадуемся вмѣстѣ съ ними. (Уходятъ).
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Входять ДВА СЕНАТОРА СЪ БЛАГОРОДНЫМИ Римлянками и проходятъ по сценѣ въ сопровожденіи патриціевъ и народа.

1-й СЕНАТОРЪ.

   Смотрите на нашу заступницу, спасительницу Рима. Сзовите всѣ ваши трибы, воздайте хвалу богамъ изажгите торжественные огни; усильте ихъ дорогу цвѣтами; перекричите крикъ, изгнавшій Марція; призовите его назадъ привѣтными криками его матери! Кричите всѣ: привѣтствуемъ васъ, благородныя Римлянки, привѣтствуемъ васъ?
   

ВСѢ ГРАЖДАНЕ.

   Привѣтствуемъ васъ, благородныя Римлянки, привѣтствуемъ васъ!!! (Уходятъ, звуки трубъ, музыка и проч.)
   

ЯВЛЕНІЕ X.

ПЛОЩАДЬ ВЪ АНЦІУМѢ.

Входятъ Туллъ-Авфидій со свитой.

АВФИДІЙ.

   Ступайте, извѣстите сенаторовъ города, что я здѣсь. Отдайте имъ эту хартію, попросите ихъ, по прочтеніи ея, явиться на площадь, гдѣ я подтвержу всѣмъ и каждому истину начертаннаго здѣсь.-- Обвиняемый мною вошелъ уже въ городъ; онъ намѣренъ явиться народу -- въ надеждѣ оправдать себя хитрыми словами.-- Поспѣшите! (свита уходитъ).
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

(Входятъ трое или четверо Авфидіевыхъ приверженцевъ).

1-й ПРИВЕРЖЕНЕЦЪ.

   Какъ поживаетъ нашъ полководецъ?
   

АВФИДІЙ.

   Какъ человѣкъ, отравленный собственной своей милостыней и убитый своимъ великодушіемъ.
   

2-й ПРИВЕРЖЕНЕЦЪ.

   Благородный начальникъ! если ты еще не перемѣнилъ своего намѣренія, для котораго ты желалъ нашей помощи, то мы выручимъ тебя изъ бѣды.
   

АВФИДІЙ.

   Теперь я не могу еще ничего сказать: мы должны дѣйствовать, соображаясь съ расположеніемъ народа.
   

1-й ПРИВЕРЖЕНЕЦЪ.

   Народъ останется въ нерѣшимости, пока между тобою и Марціемъ будетъ равновѣсіе; но паденіе одного изъ васъ сдѣлаетъ другаго полнымъ наслѣдникомъ покойника.
   

АВФИДІЙ.

   Я это знаю; теперь мнѣ есть удобный предлогъ къ его пораженію; я возвысилъ его и честію своею поручился за его вѣрность. Осыпанный почестями, онъ поливалъ новыя свои растенія росою дести, и чрезъ то обольстилъ моихъ друзей; съ этой Цѣлью онъ преодолѣлъ свою природу, которая дотолѣ была сурова, непреклонна и свободна.
   

1-й ПРИВЕРЖЕНЕЦЪ.

   Эта непреклонность виною потери его консульства.
   

АВФИДІЙ.

   Объ этомъ-то я и хотѣлъ говорить: изгнанный за свою строптивость, онъ пришелъ въ мой домъ и подставлялъ горло свое подъ ножъ мой. Я принялъ его, раздѣлилъ съ нимъ власть мою, далъ ему свободу дѣйствовать произвольно, позволилъ ему выбирать изъ моихъ дружинъ самыхъ отважныхъ и бодрыхъ воиновъ, для выполненія его замысловъ; даже я самъ, лично, служилъ его планамъ; помогалъ ему пожинать славу, которую напослѣдокъ онъ всю присвоилъ себѣ. Я гордился этой обидой которую добровольно наносилъ самому себѣ, пока наконецъ увидѣлъ, что я слѣдую за нимъ какъ подчиненный, а не какъ равный ему. Онъ обходился со мною такъ, какъ будто бы я былъ не полководецъ, а наемникъ!
   

1-й ПРИВЕРЖЕНЕЦЪ.

   Вся армія была удивлена его поступками съ тобой и, къ довершенію всего, когда Римъ былъ уже у него въ рукахъ и мы надѣялись стяжать и славу и добычу.....
   

АВФИДІЙ.

   Въ этомъ будетъ главное мое обвиненіе: за нѣсколько капель женскихъ слезъ, которыя такъ же дешевы, какъ ложь, продалъ онъ и кровь и труды нашего великаго предпріятія.... онъ долженъ умереть и я обновлюсь въ его паденіи.-- Но слушайте!... (Звуки трубъ и громкія восклицанія народа).
   

1-й ПРИВЕРЖЕНЕЦЪ.

   Ты вступилъ въ родиной городъ какъ простой вѣстникъ, и никто не привѣтилъ тебя; она возвращается сюда и воздухъ потрясенъ криками народа.
   

2-й ПРИВЕРЖЕНЕЦЪ.

   И мягкосердые глупцы прославляютъ убійцу дѣтей своихъ!
   

АВФИДІЙ.

   Ни слова болѣе: сюда идутъ наши сенаторы.
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

ВХОДЯТЪ ВОЛЬСКІЕ СЕНАТОРЫ.

ВСѢ СЕНАТОРЫ ВОЛЬСКІЕ

   Привѣтствуемъ тебя съ благополучнымъ возвращеніемъ на родину.
   

АВФИДІЙ.

   Я не заслужилъ этого пріема!... но, достойные сенаторы, прочли ли вы со вниманіемъ то, о чемъ я писалъ къ вамъ?
   

1-й СЕНАТОРЪ.

   Да, мы съ горестію прочли доносъ твой; для прежнихъ проступковъ его легко найти извиненіе. Но окончить тѣмъ, чѣмъ бы онъ долженъ былъ начать; пожертвовать выгодами вашего вооруженія, заплативъ намъ за него только собственными нашими издержками и заключивъ договоръ съ Римомъ, когда онъ долженъ былъ намъ сдаться..... этого ни чѣмъ извинить нельзя.
   

АВФИДІЙ.

   Вотъ онъ!....

(Входитъ Коріоланъ въ сопровожденіи Вольсковъ съ распущенными знаменами и при звукѣ трубъ).

КОРІОЛАНЪ.

   Привѣтствую васъ, достопочтенные сенаторы! я возвращаюсь вашимъ воиномъ, столько же зараженный любовью къ своему отечеству, какъ и при отбытіи моемъ изъ этого города.-- Я остаюсь подъ вашимъ великимъ начальствомъ. Успѣхъ увѣнчалъ мое предпріятіе, и, кровавымъ путемъ, довелъ я войско ваше до самыхъ воротъ Рима. Добыча, стяжанная нами, превышаетъ цѣлою третью издержки этой войны. Мы заключили миръ честный для Анціатовъ и постыдный для Римлянъ! Здѣсь представляемъ мы договоръ, подписанный консулами и патриціями и скрѣпленный печатью Римскаго сената!
   

АВФИДІЙ.

   Не читайте его, благородные сенаторы, и скажите этому измѣннику, что онъ употребилъ во зло власть, данную ему вами!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Измѣннику?... какъ!....
   

АВФИДІЙ.

   Да, Марцій измѣнникъ!
   

КОРІОЛАНЪ.

   Марцій!
   

АВФИДІЙ.

   Да, Марцій, Каій Марцій.-- Не думаешь ли ты, что я почту тебя этимъ воровскимъ, украденнымъ въ Коріоли именемъ: Коріолалъ? Къ вамъ обращаюсь я, сенаторы и главы народа! онъ вѣроломно измѣнилъ вамъ я отдалъ за нѣсколько слезинокъ вашъ городъ Римъ, да, вашъ городъ Римъ, Своей матери Н женѣ; онъ нарушилъ свою клятву и разорвалъ всѣ узы съ нами также легко, какъ гнилую нить. Онъ не сзывалъ военнаго совѣта; но при слезахъ своей кормилицы, самъ проплакалъ и провылъ вашу побѣду.-- Наши оруженосцы краснѣли за него, а люди мужественные съ изумленіемъ глядѣли другъ на друга.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Слышишь ли ты, Марсъ!...
   

АВФИДІЙ.

   Не именуй бога войны, слезливый ребенокъ!
   

КОРІОЛАНЪ.

   А!!!
   

АВФИДІЙ.

   Да, ребенокъ и больше ничего.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Безмѣрный лжецъ!.. сердце мое не можетъ вмѣстить въ себѣ всей моей ярости!... подлый рабъ!.... Простите меня, сенаторы въ первый разъ еще въ жизни я принужденъ ругаться!.... Вашъ судъ, достойные начальники мои, и собственные рубцы его, отъ меча этого ребенка, которые онъ будетъ носить до могилы, должны вдавить эту ложь назадъ въ горло этому псу!
   

1-й СЕНАТОРЪ.

   Замолчите оба и выслушайте меня.
   

КОРІОЛАНЪ.

   Изрубите меня въ куски, Вольски, мужья, жены и дѣти!..... погрузите всѣ острія ваши въ грудь мою!... ребенокъ! лживая собака!.. если ваши лѣтописи писаны справедливо, такъ прочти тамъ, что я, какъ орелъ на голубятню, налеталъ на вашихъ Вольсковъ въ Коріоли, я одинъ разбилъ васъ!...
   

АВФИДІЙ.

   Благородные сенаторы! не ужели вы потерпите, чтобъ этотъ нечестивый хвастунъ, въ глаза, собственнымъ ушамъ вашимъ, напоминалъ о своемъ слѣпомъ счастіи, которое было стыдомъ для васъ.
   

ВСѢ ПРИВЕРЖЕНЦЫ АВФИД1Я.

   Смерть, смерть ему!
   

1-й ВОЛЬСКЪ.

   Разорвите его въ куски! онъ убилъ моего сына!...
   

2-й ВОЛЬСКЪ.

   Мою дочь!...
   

3-й ВОЛЬСКЪ.

   Моего брата Марка.
   

4-й ВОЛЬСКЪ.

   Онъ убилъ моего отца!
   

2-й СЕНАТОРЪ.

   Тише!.. не дѣлать насилія!.... этотъ человѣкъ благороденъ и слава его покрываетъ шаръ земной!.. послѣднія его оскорбленія намъ должно подвергнуть безпристрастному суду. Стой, Авфидій, не нарушай мира.
   

КОРІОЛАНЪ.

   О! еслибъ онъ былъ въ моихъ рукахъ съ шестью Авфидіями и со всѣмъ своимъ отродьемъ, я поработалъ бы этимъ мечемъ.....
   

АВФИДІЙ.

   Надменный наглецъ!... (онъ и приверженцы его бросаются и поражаютъ Марціл; Коріоланъ и, наступаетъ на него ногою).
   

СЕНАТОРЫ.

   Остановитесь! остановитесь!
   

АФВИДІЙ.

   Благородные начальники! выслушайте меня!
   

2-й СЕНАТОРЪ.

   Авфидій! ты совершилъ такое дѣло, отъ котораго сама храбрость заплачетъ.
   

4-й СЕНАТОРЪ.

   Не попирай его ногами, успокойся.
   

АВФИДІЙ.

   Властители мои! когда вы узнаете о той великой опасности, какою угрожала вамъ жизнь этого человѣка, вы сами порадуетесь его смерти.
   

1-й СЕНАТОРЪ.

   Собственная горячность его снимаетъ съ Авфидія большую часть вины и порицанія.
   

АВФИДІЙ.

   Ярость моя прошла и я пораженъ скорбію... Поднимите его, вы, трое самыхъ храбрыхъ воиновъ: я буду четвертый. Трубы, издавайте печальные звуки! Воины, преклоните копья!.. Хотя въ этомъ городѣ онъ овдовилъ и обездѣтилъ многихъ, доселѣ оплакивающихъ свою потерю; но при всемъ томъ, онъ великій человѣкъ и долженъ быть почтенъ благороднымъ воспоминаніемъ!

(Подымаютъ Коріолана и уносятъ его при погребальномъ маршѣ).

[Сокращенный прозаический перевод В. А. Каратыгина]

"Репертуаръ", 1841, т. I, кн. 2, отд. 1, с. 1--34.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru