Вильям Шекспир
  
                  Отелло, венецианский мавр (Пер.М.М.Морозова)
  
  ----------------------------------------------------------------------------
       Перевод М.М.Морозова
       М.М.Морозов. Избранные статьи и переводы
       М., ГИХЛ, 1954
  ----------------------------------------------------------------------------
  
               Подстрочный комментированный перевод с английского
  
                              ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА {1}
  
       Дож Венеции.
       Брабанцио - сенатор.
       Другие сенаторы.
       Грациано - брат Брабанцио.
       Лодовико - родственник Брабанцио.
       Отелло - благородный мавр {2}, на службе у Венецианской республики,
       Кассио - его лейтенант (заместитель) {3}.
       Яго - его знаменосец {4}.
       Родриго - одураченный господин {5}.
       Монтано - предшественник Отелло по управлению Кипром.
       Простофиля {6} - слуга Отелло.
       Дездемона {7} - дочь Брабанцио и жена Отелло.
       Эмилия - жена Яго.
       Бьянка - куртизанка {8}.
       Матрос, гонец, герольд, офицеры, господа, музыканты и слуги.
  
   Место действия - первый акт в Венеции, остальные акты - в порту на Кипре.
  
  
                                     АКТ I
  
                                    СЦЕНА 1
  
                     Венеция. Улица. Входят Родриго и Яго.
  
       Родриго. Вздор! Что ни говори, не поверю. Я очень обижен тем,  что  ты,
  Яго, который располагал моим кошельком, как своей собственностью  {9},  знал
  об этом {То есть о том, что Дездемона  собирается  бежать  к  Отелло  (Прим.
  перев.)}.
       Яго. Черт побери! Да ведь вы слушать не хотите. Если мне снилось  такое
  дело, можете гнушаться мной.
       Родриго. Ты говорил мне, что ненавидишь его.
       Яго. Презирайте меня, если это не так Трое знатных вельмож Венеции били
  ему челом и лично просили, чтобы он сделал меня своим  лейтенантом.  Клянусь
  честностью человека, я себе знаю цену, я достоин не меньшего места.  Но  он,
  влюбленный в свою гордость и раз принятые решения, дает им уклончивый  ответ
  в  напыщенной  речи,  до  ужаса  напичканной  военной  терминологией,  и   в
  заключение отказывает моим ходатаям. "Дело в том, - говорит он, - что я  уже
  выбрал себе лейтенанта". А кто же это  такой?  Конечно,  великий  арифметик,
  некий Микаэль Кассио, флорентинец, до чертиков влюбленный в  одну  смазливую
  бабенку {10}, который никогда не вел эскадрона в бой и  понимает  в  военной
  тактике не больше пряхи, за исключением книжной теории, в которой  болтливые
  сенаторы {11} могут отстаивать свои предложения с таким мастерством,  как  и
  он. Болтовня без практики - вот и все его  военные  достоинства.  Но  выбор,
  сударь, пал на него. А я, кто на глазах мавра показал себя и на Родосе, и на
  Кипре, и  в  других  землях,  христианских  и  языческих,  обойден  и  лишен
  попутного ветра {12} этой  бухгалтерской  книгой,  этим  счетоводом.  Он,  в
  добрый час, его лейтенант, а я - прости господи! - знаменосец  его  маврства
  {13}.
       Родриго. Клянусь небом, я бы охотнее был его палачом.
       Яго. Что ж, тут ничего не поделаешь. Это проклятие службы.  Продвижение
  по службе происходит благодаря рекомендательным письмам и личным  симпатиям,
  а не по старшинству, как в былое время,  когда  второй  наследовал  первому.
  Теперь судите сами, обязан ли я, по справедливости, любить мавра.
       Родриго. В таком случае я бы не стал ему служить.
       Яго. О, не беспокойтесь. Я служу ему, чтобы извлечь личную  выгоду.  Не
  всем быть господами, не всем и господам иметь верных  слуг.  Заметьте:  есть
  много  услужчивых,  преклоняющих  колена  дураков,  которые,  влюбившись   в
  собственное подобострастное  рабство,  тратят  жизни,  подобно  ослам  своих
  хозяев, за один только корм. Когда они состарятся, их  выгоняют.  Пороть  бы
  таких честных холуев! Есть и другие, которые, приняв  облик  и  лицо  честно
  исполняемого долга, в глубине сердца служат  самим  себе;  угождая  господам
  видимой услужливостью, они благоденствуют за их счет, а  когда  набьют  себе
  карманы, "воздают почет себе самим. В таких парнях есть толк. И я  причисляю
  себя к ним. Ибо, сударь, - это так же верно, как то, что  вы  -  Родриго,  -
  будь я мавром, я не был бы Яго. Служа ему, я служу  себе.  Пусть  будет  мне
  небо свидетелем, что служу не из любви и долга, а делаю тут  вид,  преследуя
  свою личную цель. Ибо если мое наружное поведение выказывало бы на людях то,
  что действительно происходит в моем сердце и каким оно является, то вскоре я
  стал бы ходить с душой нараспашку и меня заклевал бы любой простак  {14};  я
  не то, что я есть.
       Родриго. Как везет этому толстогубому, что он одерживает такие победы.
       Яго. Разбудите ее отца.  Начните  охоту  за  мавром,  преследуйте  его,
  отравите  его  блаженство,  ославьте  на  весь  город,  возбудите  гнев   ее
  родственников. Пусть живет он в благодатном краю  счастья  -  докучайте  ему
  мелкими пакостями {15}. Пусть радость его - истинная радость,  -  досаждайте
  ему всевозможными неприятностями, чтобы радость его несколько поблекла.
       Родриго. Вот дом ее отца. Я его громко позову.
       Яго. Отлично. Будите его испуганным криком и ужасным  воплем,  подобным
  тем, которые слышатся, когда  пожар  благодаря  ночному  часу  и  недосмотру
  распространяется по многолюдному городу.
       Родриго. Эй, Брабанцио! Синьор Брабанцио!
       Яго. Проснитесь! Эй, Брабанцио! Воры! Воры! Смотрите за вашим домом, за
  дочерью, за денежными мешками! Воры! Воры!
  
                      Брабанцио появляется наверху в окне.
  
       Брабанцио. Что это за ужасная тревога? Что случилось?
       Родриго. Синьор, вся ли ваша семья дома?
       Яго. Заперты ли двери?
       Брабанцио. К чему эти вопросы?
       Яго. Черт возьми, вас обокрали! Стыдно, надевайте  халат.  Сердце  ваше
  разбито, половина души вашей потеряна. Вот сейчас, как раз в данную  минуту,
  старый черный баран кроет вашу белую  овечку.  Спешите,  спешите!  Разбудите
  набатом храпящих граждан, иначе  черт  сделает  вас  дедушкой.  Говорю  вам,
  спешите!
       Брабанцио. Что вы, с ума сошли?
       Родриго. Почтеннейший синьор, вы узнали мой голос?
       Брабанцио. Нет. Кто вы такой?
       Родриго. Имя мое - Родриго.
       Брабанцио. Для тебя нет у меня привета. Я запретил тебе  шляться  возле
  моих дверей. С честной прямотой я тебе сказал, что дочь моя не для  тебя.  И
  вот, в  безумии,  за  ужином  до  отвала  наевшись  и  напившись  опьяняющих
  напитков, в злонамеренной дерзости ты пришел сюда, чтобы нарушить мой покой.
       Родриго. Синьор, синьор, синьор...
       Брабанцио. Но будь уверен: мой нрав и мое положение - достаточная сила,
  чтобы заставить тебя горько раскаяться.
       Родриго. Выслушайте, добрый синьор.
       Брабанцио. Что ты мне говоришь о ворах? Мы в Венеции. Мой дом не хутор.
       Родриго. Достопочтенный Брабанцио, я пришел к вам в простоте и  чистоте
  душевной.
       Яго. Черт возьми, синьор, вы один из тех,  которые  не  станут  служить
  богу, если их даже дьявол попросит. Мы пришли, чтобы оказать вам услугу;  но
  так как вы думаете, что мы негодяи, вы допускаете, чтобы  вашу  дочь  покрыл
  берберийский жеребец, чтобы ваши внуки ржали вам  в  ответ  и  чтобы  вашими
  потомками были рысаки и иноходцы.
       Брабанцио. Ты что за сквернословящий мерзавец?
       Яго. Я человек, синьор, который пришел сказать вам,  что  ваша  дочь  и
  мавр сейчас представляют собой зверя о двух спинах.
       Брабанцио. Ты негодяи!
       Яго. А вы - сенатор.
       Брабанцио. За это ты ответишь. Тебя, Родриго, я знаю {16}.
       Родриго. Синьор, я готов за все ответить. Но позвольте  спросить:  если
  имеется ваше желание и мудрейшее согласие, - как я уже отчасти подозреваю, -
  на то, чтобы ваша прекрасная дочь отправилась в глухой час  ночи,  когда  ни
  зги не видно, без всякой охраны {17}, кроме наемного  гондольера,  в  грубые
  объятия похотливого мавра, - если все это вам известно и  сделано  с  вашего
  согласия, в таком случае мы  виноваты  перед  вами  в  нахальном  и  дерзком
  поведении. Но если вы об этом ничего не знаете, призываю  мое  воспитание  в
  свидетели, что вы напрасно упрекаете нас.  Не  думайте,  что,  забыв  всякое
  приличие, я стал бы смеяться над таким почтенным  человеком.  Дочь  ваша,  -
  если на то нет  вашего  согласия,  -  повторяю,  преступно  восстала  против
  родительской воли,  связав  свой  долг,  красоту,  ум,  судьбу  с  бродячим,
  кочующим чужеземцем, который живет то  здесь,  то  в  любой  другой  стране.
  Убедитесь собственными глазами. Если она у себя в комнате или в вашем  доме,
  обрушьте на меня правосудие республики за то, что я вас так обманул.
       Брабанцио. Высекайте огонь! Эй, дайте мне  свечу!  Созовите  всех  моих
  домочадцев! Это несчастье сходно с моим сном. Одна мысль о возможности этого
  угнетает меня. Огня, говорю вам, огня! (Удаляется от окна.)
       Яго. Прощайте! Я должен оставить вас. По моему положению неприлично, да
  и невыгодно выступить свидетелем против мавра,  чего  не  миновать,  если  я
  останусь. Я знаю, что правительство,  хотя  оно,  возможно,  и  сделает  ему
  досадный для него выговор, не сможет, в интересах собственной  безопасности,
  отстранить его от должности. Ведь он срочно отправляется в Кипр  в  связи  с
  начавшейся войной. Дож и сенат ни  за  какие  сокровища  не  найдут  другого
  человека такого масштаба {18}, как он, чтобы руководить  их  делом.  В  силу
  этого, - хотя  я  и  ненавижу  его,  как  муки  ада,  -  однако,  исходя  из
  необходимости настоящей жизни, я принужден выкинуть флаг в  знак  любви,  но
  это только знак. Чтобы наверняка найти его, ведите погоню к "Стрельцу" {19}.
  Я буду там вместе с ним. Итак, прощайте! (Уходит.)
  
                   Входят Брабанцио {20} и слуги с факелами.
  
       Брабанцио. Несчастье слишком верно: она бежала. И в грядущем  для  моей
  опозоренной жизни не  осталось  ничего,  кроме  горечи.  Где  ты  видел  ее,
  Родриго? О несчастная девочка! С  мавром,  говоришь  ты?  Кто  захочет  быть
  отцом? Как ты узнал, что то была она? О, мысль о ее обмане  и  в  голову  не
  могла прийти! Что она сказала вам? Достаньте еще свечей, разбудите всех моих
  родственников. Вы думаете, что они уже обвенчались?
       Родриго. По правде говоря, думаю, что да.
       Брабанцио. О небо! Как она вышла из дому? О, измена собственной  крови!
  Отцы, отныне не полагайтесь на душу ваших дочерей  и  не  садите  о  них  по
  внешнему  поведению.  Разве  нет  таких  чар,  посредством   которых   можно
  обольстить юность и девственность? Вам не приходилось,  Родриго,  читать  об
  этом?
       Родриго. Конечно, приходилось, синьор.
       Брабанцио. Позовите моего брата. О, лучше бы она  досталась  вам!  Одни
  идите в одну сторону, другие - в другую. Вам известно, где мы можем схватить
  ее и мавра?
       Родриго. Думаю, что смогу  накрыть  его,  если  вы  изволите  дать  мне
  сильную стражу и сами пойдете со мной.
       Брабанцио. Прошу вас, ведите погоню. Я буду заходить в  каждый  дом.  В
  большинстве домов я могу приказывать. Достаньте оружия, эй!  Созовите  людей
  из ночных дозоров. Вперед, добрый Родриго! Я отплачу вам за  ваши  старания.
  (Уходит.)
  
  
                                    СЦЕНА 2
  
                             Там же. Другая улица.
                     Входят Отелло, Яго и слуги с факелами.
  
       Яго. Хотя по ремеслу я и убивал людей, но я  считаю  противным  совести
  совершить обдуманное убийство. Мне не хватает порочности, чтобы иной раз она
  мне сослужила службу. Раз девять или десять мне  хотелось  пырнуть  его  под
  ребро.
       Отелло. Хорошо, что этого не случилось.
       Яго. Но он так кичился и говорил о вашей чести такие гнусные и  дерзкие
  слова, что мне, многогрешному {21}, стоило большого труда пощадить его.  Но,
  прошу вас, скажите, вы  крепко  связали  себя  браком?  Не  забывайте,  что,
  сиятельный сенатор весьма любим и  голос  его  вдвое  могущественней  голоса
  дожа. Он разведет вас. Или будет вас притеснять и делать  вам  неприятности,
  насколько у него будет силы повернуть закон, куда он захочет.
       Отелло. Пусть даст волю своей злобе. Услуги, которые я оказал синьории,
  перекричат его жалобы. Еще все должны узнать,  -  о  чем  я  оповещу,  когда
  увижу, что похвальба послужит к чести, - что я  получил  жизнь  и  бытие  от
  людей царского рода и что я достоин той гордой удачи {22},  которой  достиг.
  Ибо знай, Яго, не люби я милой Дездемоны, я не стеснил  бы  своей  бездомной
  вольной жизни за все сокровища моря. Но посмотри: что за  огни  приближаются
  сюда?
       Яго. Это поднявшийся с постели ее отец и его друзья. Вам бы лучше войти
  в дом.
       Отелло. Я не намерен скрываться. Пусть найдут  меня.  Мои  достоинства,
  звание, моя безупречная совесть вполне оправдают меня. Это они?
       Яго. Клянусь Янусом {23}, кажется - нет.
  
                 Входят Кассио и несколько офицеров с факелами.
  
       Отелло. Это офицеры из свиты дожа и мой  лейтенант.  Доброй  вам  ночи,
  друзья! Что нового?
       Кассио. Дож приветствует вас, генерал. Он требует, чтобы  вы  поспешили
  срочно явиться к нему.
       Отелло. Не знаете, для чего?
       Кассио.  Насколько  могу  догадаться,  какие-то  вести  с  Кипра.  Дело
  довольно горячее. Этой ночью с галер  прибыло  подряд  двенадцать  вестников
  один за другим. Многие из сенаторов поднялись с постели и собрались у  дожа.
  Вас ожидали с горячим нетерпением. Дома вас не застали. Тогда  сенат  послал
  три отряда в разные места города, чтобы разыскать вас.
       Отелло. Хорошо, что вы нашли меня. Я только скажу несколько слов в этом
  доме и пойду с вами. (Уходит {24}.)
       Кассио. Что он здесь делает?
       Яго. Этой ночью он, честное слово, взял на  абордаж  сухопутную  галеру
  {25}. Если добычу признают законной {26}, счастье его составлено навсегда.
       Кассио. Я не понимаю.
       Яго. Он женился.
       Кассио. На ком?
  
                                 Входит Отелло.
  
       Яго. Черт возьми, да на... {27} Ну что ж, начальник, пойдемте?
       Отелло. Идем.
       Кассио. А вот другой отряд, который вас разыскивает.
       Яго. Это Брабанцио. Генерал, берегитесь! Он с недобрым умыслом.
  
          Входят Брабанцио, Родриго и вооруженные дозорные с факелами.
  
       Отелло. Эй, стойте.
       Родриго. Синьор, это мавр.
       Брабанцио. Хватайте вора!
  
                        С обеих сторон обнажают оружие.
  
       Яго. Вы, Родриго! Я к вашим услугам, синьор {28}.
       Отелло. Вложите ваши светлые мечи в ножны, не то они поржавеют от росы.
  Добрый синьор, вы годами внушите больше повиновения, чем оружием.
       Брабанцио. О гнусный вор, куда  ты  спрятал  дочь  мою?  Проклятый,  ты
  околдовал  ее!  Сошлюсь  на  здравый  смысл:  не  будь  она  опутана  цепями
  колдовства,  возможно  ли,  чтобы  такая  нежная,  прекрасная  и  счастливая
  девушка, настолько отрицательно относившаяся к мысли о браке,  что  избегала
  богатых кудрявых баловней своей страны, возможно ли, чтобы она, на  всеобщее
  посмеяние, бежала из-под отцовской опеки на черную, как сажа,  грудь  такого
  существа, как ты, способного внушить страх, а не дать наслаждение! Суди меня
  весь мир, если не ясно, что ты околдовал ее гнусными  чарами,  развратил  ее
  хрупкую юность расслабляющими зельями или снадобьями. Я добьюсь,  чтобы  это
  было расследовано. Это возможно и  правдоподобно.  Я  поэтому  задерживаю  и
  арестую  тебя,  всесветного  развратителя,  прибегающего  к  запрещенным   и
  незаконным средствам. Схватите его! Если он  будет  сопротивляться,  смирить
  под страхом смерти.
       Отелло. Сдержите руки, вы, сочувствующие  мне,  и  остальные.  Если  бы
  репликой мне тут было сражаться, я бы знал это  без  суфлера.  Куда  хотите,
  чтобы я пошел, чтобы ответить на ваше обвинение?
       Брабанцио. В тюрьму, пока не пройдет положенного по закону времени и не
  соберется судебное заседание; которое призовет тебя к ответу.
       Отелло. Что, если я повинуюсь? Как в  таком  случае  исполнить  желание
  дожа, посланные которого стоят здесь рядом со мной и зовут меня  к  нему  по
  срочному государственному делу?
       1-й офицер. Это правда, достойнейший синьор. Дож в совете, и я  уверен,
  что и за вами, благородный синьор, посылали.
       Брабанцио. Как! Дож в совете! В такое время ночи! Ведите его. Мое  дело
  не  пустое:  сам  дож  и  любой  из  моих  братьев-сенаторов  не  могут   не
  почувствовать нанесенной мне обиды, как своей собственной. Ибо, если, давать
  свободный пропуск таким поступкам, руководителями нашего государства  станут
  рабы и язычники.
  
  
                                    СЦEHA 3
  
                              Там же. Зал совета.
    Дож и сенаторы сидят за столом, на котором горят свечи {29}. Офицеры из
                                  свиты дожа.
  
       Дож.  Нет  в  этих  новостях  согласия,   которое   придавало   бы   им
  достоверность.
       1-й сенатор. В самом деле,  они  разноречивы.  Мне  пишут  о  ста  семи
  галерах.
       Дож. А мне - о ста сорока.
       2-й сенатор. А мне - о двухстах. Но хотя письма точно и не  сходятся  в
  числе,  -  в  тех  случаях,  когда  сообщают  по  догадкам,   часто   бывают
  расхождения, - однако все письма подтверждают, что это турецкий  флот  и  он
  движется к Кипру.
       Дож. Конечно, все это вполне возможно. Ошибки в числах  не  успокаивают
  меня, наоборот - главное содержание донесений  я  считаю  правдой  и  потому
  страшусь.
       Матрос (за сценой). Эй, там! Эй! Эй!..
       1-й офицер. Гонец с галер {30}.
  
                                 Входит матрос.
  
       Дож. Ну что, как дела?
       Матрос. Турецкий флот направляется к Родосу. Так приказано мне  донести
  сенату синьором Анджело.
       Дож. Что скажете об этой перемене?
       1-й сенатор. Это невозможно и противно уму. Это -  демонстрация,  чтобы
  отвести нам глаза. Не следует забывать о том,  как  важен  для  турок  Кипр.
  Кроме того, не будем терять из виду, что, насколько Кипр  для  турок  важнее
  Родоса, настолько же легче взять его, ибо у Кипра нет тех военных укреплений
  и оборонных средств, какими обладает Родос. Нам следует принять все  это  во
  внимание. Мы не должны  считать  турок  настолько  безыскусными,  чтобы  они
  оставили напоследок то, что интересует их в первую  очередь,  и  пренебрегли
  легкой и сулящей  выгоды  попыткой,  пустившись  в  опасное  и  неприбыльное
  предприятие.
       Дож. Нет, конечно, они плывут не к Родосу.
       1-й офицер. Вот новые вести.
  
                                 Входит гонец.
  
       Гонец. Почтенные и благородные  синьоры!  Оттоманы,  плывшие  к  Родосу
  прямым курсом, соединились там с вспомогательным флотом.
       1-й сенатор. Я так и предполагал. Как велик этот вспомогательный флот?
       Гонец. В тридцать  кораблей.  Теперь  турки  повернули  обратно  и,  не
  скрывая своих намерений, плывут  к  Кипру.  Синьор  Монтано,  ваш  верный  и
  доблестный слуга, изъявляя готовность исполнить свой долг, сообщает  вам  об
  этом и просит вас верить этому сообщению.
       Дож. Итак, теперь несомненно, что они плывут к Кипру. В городе ли  Марк
  Лучикос? {31}
       1-й сенатор. Он уехал во Флоренцию.
       Дож. Напишите  ему  от  нашего  имени.  Срочно  пошлите  ему  депешу  с
  курьером.
       1-й сенатор. Вот Брабанцио и доблестный мавр.
  
               Входит Брабанцио, Отелло, Яго, Родриго и офицеры.
  
       Дож. Доблестный Отелло, мы должны  немедленно  употребить  вас  в  дело
  против всеобщих врагов  -  оттоманов.  (К  Брабанцио.)  Я  не  заметил  вас.
  Здравствуйте, благородный синьор! Этой ночью нам не хватало вашего совета  и
  вашей помощи.
       Брабанцио. А мне - вашей. Простите меня, ваша светлость: не сан мой, не
  то, что я  слышал  о  государственных  делах,  заставило  меня  подняться  с
  постели; общая забота не волнует меня, ибо  личное  горе  разливается  таким
  бурным и всесокрушающим потоком, что оно поглощает все другие печали  и  все
  же остается тем же горем.
       Дож. Как? Что случилось?
       Брабанцио. Моя дочь! О моя дочь!
       Дож и сенаторы. Скончалась?
       Брабанцио. Да, для меня.  Она  обманута,  похищена  у  меня,  испорчена
  колдовством и купленными у шарлатанов зельями. Ибо, если  природа  не  имеет
  врожденного изъяна, если она не слепа и не хрома рассудком, она не может так
  нелепо заблуждаться без колдовства.
       Дож. Кто бы ни был тот, который этим гнусным способом похитил вашу дочь
  у нее самой и у вас, вы сами прочтете кровавую книгу закона  и  сами  дадите
  истолкование его горькой букве, хотя бы  наш  собственный  сын  был  обвинен
  вами.
       Брабанцио. Покорно благодарю, ваша светлость. Вот он, этот человек: это
  мавр, которого, кажется, особым приказом вы вызвали сюда по государственному
  делу.
       Все присутствующие {32}. Мы весьма сожалеем об этом.
       Дож (к Отелло). Что со своей стороны можете вы сказать?
       Брабанцио. Ничего, кроме того, что это так.
       Отелло. Могущественные,  важные  и  уважаемые  синьоры,  благородные  и
  испытанные добрые хозяева мои. То, что я увел дочь этого старика, -  правда;
  правда и то, что я женился на ней. Этим ограничивается мой проступок. Груб я
  в речах. Не одарен я мягкой речью мирной жизни. Ибо с тех пор, как  эти  мои
  руки имели силу семилетнего возраста,  вплоть  до  последних  проведенных  в
  праздности девяти  лун  эти  руки  проявляли  главную  свою  деятельность  в
  лагерном поле. Мало могу сказать я об этом великом  мире,  кроме  того,  что
  относится к подвигам, военным стычкам и сраженьям. И поэтому, говоря в  свою
  защиту, я мало смогу представить дело в выгодном для себя свете. Но если  вы
  милостиво выслушаете меня, я передам вам прямо, без прикрас  весь  ход  моей
  любви; я расскажу вам, какими зельями, какими чарами и  заклинаниями,  каким
  могучим колдовством - ибо я обвинен в применении этих средств -  я  завоевал
  его дочь.
       Брабанцио.  Девушка,  такая  робкая,  столь  тихая  и  спокойная,   что
  собственные душевные порывы заставляли ее краснеть от стыда, - и  чтоб  она,
  наперекор природе, возрасту, отечеству, молве, наперекор всему, влюбилась  в
  то, на что боялась  смотреть.  Лишь  больной  и  несовершенный  разум  может
  утверждать, что совершенство может до такой степени  заблуждаться  наперекор
  всем законам природы. Разум вынужден здесь искать лукавых козней ада,  чтобы
  найти объяснение. Я поэтому  снова  утверждаю,  что  он  действовал  на  нее
  снадобьями, воспламеняющими кровь, или  напитком,  заговоренным  с  этой  же
  целью.
       Дож.  Утверждать  -  это  еще  не  значит  доказать,  не   имея   более
  исчерпывающих и явных улик, чем эти поверхностные малостоящие  предположения
  и общие места, которые здесь выдвинуты против него.
       1-й сенатор. Скажите, Отелло, покорили ли вы и  отравили  чувства  этой
  юной девушки тайными и насильственными средствами, или произошло  это  путем
  мольбы и той прекрасной беседы, которую душа дарит душе?
       Отелло. Прошу вас, пошлите за синьорой к  "Стрельцу",  и  пусть  она  в
  присутствии  отца  все  обо  мне  расскажет.  Если  из  слов  ее  я  окажусь
  бесчестным, не только отнимите у меня доверие и ту должность, которую  я  от
  вас получил, но пусть ваш приговор падет на самую жизнь мою.
       Дож. Приведите сюда Дездемону.
       Отелло. Яго, проводи их; ты знаешь, где она.
  
                           Яго и офицеры уходят {33}.
  
  Пока  она  придет,  с той же правдивостью, с какой исповедуюсь я небу в моих
  греховных  страстях,  я  изложу  строгому  собранию, как я обрел любовь этой
  прекрасной синьоры, а она - мою.
       Дож. Расскажите об этом, Отелло.
       Отелло.  Ее  отец  любил  меня,  часто  приглашал  к  себе,   постоянно
  расспрашивал про повесть моей жизни: как жил я из года в  год,  о  битвах  и
  осадах, превратностях судьбы, которые я пережил. Я пробегал все это, начиная
  от детских дней до того мгновения, когда он просил меня рассказать об  этом.
  Я говорил о злосчастных неудачах, о волнующих случаях на море и на поле боя,
  как в проломе стен ускользал я от смерти, бывшей от меня на волосок; о  том,
  как я был взят в плен наглым врагом и продан в рабство;  о  том,  как  снова
  получил свободу, и о том, как поступал я во время моих странствий. Я говорил
  об огромных пещерах, бесплодных пустынях, бесформенных нагромождениях  скал,
  утесах и горах, касающихся вершинами небес, - обо всем этом  рассказывал  я;
  также о каннибалах, которые едят друг друга, антропофагах; и  о  людях,  чьи
  головы растут ниже плеч {34}. Дездемона была расположена внимательно слушать
  мои рассказы. Но домашние дела постоянно отзывали ее. Она поспешно старалась
  их закончить, снова возвращалась и жадным ухом пожирала мой рассказ. Заметив
  это, я выбрал благоприятный час и нашел способ  извлечь  у  нее  просьбу  от
  чистого сердца, чтобы я подробно рассказал о моих странствиях, о которых она
  слышала урывками и не сосредоточившись. Я согласился. И часто вызывал у  нее
  слезы, когда я говорил о бедственных ударах,  которые  претерпел  в  юности.
  Когда я закончил свой рассказ,  она  меня  наградила  за  труд  целым  миром
  вздохов {35}; она клялась, что, ей-богу, это удивительно, поразительно;  это
  жалостно, невыразимо жалостно! Она желала бы и не  слышать  про  это,  но  и
  желала бы, чтобы небо создало ее таким мужчиной {36}. Она благодарила  меня.
  И просила меня, если есть  у  меня  друг,  который  любит  ее,  научить  его
  рассказывать мою повесть, и это заставит ее согласиться выйти за него замуж.
  Услыхав этот намек, я сказал, что она полюбила меня  {37}  за  те  бедствия,
  которые я пережил,  а  я  ее  -  за  сострадание  к  ним.  Это  единственное
  колдовство,  к  которому   я   прибег.   Вот   идет   синьора.   Пусть   она
  засвидетельствует мои слова.
  
                        Входят Дездемона, Яго и офицеры.
  
       Дож. Думаю, и мою дочь  покорил  бы  этот  рассказ.  Добрый  Брабанцио,
  примиритесь с тем, чего уж не поправишь. Люди предпочитают сражаться хотя бы
  сломанным оружием, чем голыми руками {38}.
       Брабанцио. Прошу вас, выслушайте ее:  если  она  признается,  что  сама
  наполовину способствовала их сближению, да падет гибель на голову мою, когда
  я стану укорять этого человека. Подойдите сюда, сударыня. Усматриваете вы  в
  этом благородном собрании того, кому обязаны вы наибольшим повиновением?
       Дездемона. Мой благородный отец,  я  усматриваю  здесь,  что  долг  мой
  раздвоен: вам обязана я жизнью и воспитанием. Жизнь и воспитание учат  меня,
  как почитать вас. Вы - господин моего долга, и, насколько мне велит долг,  я
  - ваша дочь. Но вот мой  муж.  И  я  утверждаю,  что  тот  долг,  который  в
  отношении вас исполняла моя мать, предпочитая  вас  своему  отцу,  я  вправе
  исполнить в отношении мавра, моего господина.
       Брабанцио. Бог с тобой!  Я  все  сказал.  Прошу  вас,  ваша  светлость,
  обратимся к государственным делам.  Лучше  бы  я  имел  приемную  дочь,  чем
  родную. Подойди сюда, мавр. От всей души отдаю тебе то, что, если бы ты этим
  уже не владел, от всей души схоронил бы от тебя.  (К  Дездемоне.)  Благодаря
  вам, сокровище мое, я душевно рад, что у меня нет других детей.  Твой  побег
  научил бы меня быть тираном, и я надел бы на них колодки. Я все сказал.
       Дож. Разрешите мне выступить от вашего имени и высказать афоризм  {39},
  который  сможет   послужить   любящим   ступенькой   к   достижению   вашего
  расположения. Когда нет средств исправить случившееся и когда убеждаешься  в
  худшем, тогда  исчезает  скорбь,  которая  еще  недавно  питалась  надеждой.
  Оплакивать минувшее несчастье - вернейшее средство накликать  новое.  Нельзя
  спасти то, что отнимает судьба, но  терпение  превращает  обиду,  нанесенную
  судьбой, в шутку. Обворованный, если он улыбается, тем самым крадет  кое-что
  у вора; предающийся же бесполезной скорби обворовывает самого себя.
       Брабанцио. Так пусть же турки отнимут  у  нас  Кипр:  ведь  мы  его  не
  потеряем, если будем улыбаться. Тому легко выслушивать такие  афоризмы,  кто
  ничего не переживает, а только слушает щедрые утешения. Но тому, кто,  чтобы
  расплатиться со своей  скорбью,  должен  брать  взаймы  у  нищего  терпения,
  приходится переносить вдвойне: и афоризмы и собственное горе. Такие афоризмы
  двусмысленны, так как в одинаковой степени способны  и  подсластить  горе  и
  растравить раны. Но слова - только слова. Я еще  не  слыхал,  чтобы  раненое
  сердце можно было  излечить  словами.  Покорнейше  прошу  вас  обратиться  к
  государственным делам {40}.
       Дож. Турки, закончив мощную подготовку, плывут  к  Кипру.  Отелло,  вам
  лучше, чем кому-либо, известна обороноспособность этого острова.  И  хотя  у
  нас там есть наместник признанных  достоинств,  однако  общее  мнение,  этот
  верховный властелин успеха, считает вас более надежным.  Вы  должны  поэтому
  согласиться омрачить блеск вашей удачи более суровым и шумным предприятием.
       Отелло. Почтенные сенаторы, тиран-привычка  превратила  для  меня  ложе
  войны, сделанное из кремня  и  стали,  в  трижды  взбитую  пуховую  постель.
  Сознаюсь, что я нахожу в тяжелых испытаниях естественную и живую радость.  Я
  готов принять участие в настоящей войне против оттоманов.  Поэтому,  покорно
  склоняясь перед вашим собранием, я прошу вас должным  образом  устроить  мою
  жену, предоставив ей жилище и содержание, удобства и прислугу соответственно
  ее воспитанию.
       Дож. Если вы не возражаете, она может жить у отца.
       Брабанцио. Я не согласен.
       Отелло. Ни я.
       Дездемона. Ни я. Я не хочу находиться там, чтобы,  постоянно  попадаясь
  отцу на глаза, возбуждать его нетерпеливые мысли. Светлейший  дож,  склоните
  благосклонный слух к моей искренней речи, и пусть ваш голос окажет поддержку
  моей простоте.
       Дож. Чего хотите вы, Дездемона?
       Дездемона. О том, что я полюбила мавра,  чтобы  жить  с  ним,  открытое
  нарушение мной отцовской воли и презрение к  житейским  выгодам  {41}  пусть
  трубят на весь мир. Сердце мое покорено достоинствами {42}  моего  господина
  {43}. Я увидала лицо Отелло в его душе. Его чести и  его  воинской  доблести
  посвятила я душу и судьбу мою. Итак, дорогие синьоры, если я останусь  здесь
  мирным мотыльком, а он отправится на войну, я лишусь того, за что люблю его,
  и в его отсутствие переживу тяжелое время. Позвольте мне ехать с ним.
       Отелло. Подайте голоса, сенаторы. Прошу вас  -  пусть  воля  ее  найдет
  свободный путь. Да будет мне свидетелем небо, не потому прошу об этом, чтобы
  удовлетворить свою чувственность, утолить жар  -  ведь  чувства  юности  уже
  угасли во мне - и доставить себе личное наслаждение, но  чтобы  дать  щедрую
  свободу ее душе. И да сохранит вас небо от мысли, чтобы я стал  пренебрегать
  вашим важным и великим делом потому, что она будет вместе со мной. Нет, если
  легкие  игры  крылатого  Купидона  затемнят  сладостной   беспечностью   мои
  умственные способности и умение  нести  службу,  если  развлечения  повредят
  возложенному на меня делу, пусть хозяйки обратят мой шлем в кухонный котелок
  и пусть моя слава подвергнется недостойным и постыдным неудачам.
       Дож. Пусть будет так, как вы решите меж собой - оставаться ли  ей,  или
  ехать. Дело требует поспешности, и нужно действовать быстро.
       1-й сенатор. Вам нужно ехать сегодня в ночь {44}.
       Отелло. Готов от всей души.
       Дож.  В  девять  утра  мы  снова  здесь  соберемся.  Отелло,   оставьте
  кого-нибудь из ваших офицеров, он отвезет вам наши поручения, а также  такой
  приказ о вашем назначении, который внушит к вам должное уважение.
       Отелло. С разрешения вашей светлости я оставлю  своего  знаменосца.  Он
  человек верный и честный. Ему поручаю я привезти жену мою, а также  все  то,
  что ваша светлость найдет нужным переслать ко мне.
       Дож. Пусть будет так. Всем  доброй  ночи!  (К  Брабанцио.)  Благородный
  синьор, если душевные качества равноценны чарующей красоте, ваш зять гораздо
  более светел, чем черен.
       1-й сенатор. Прощайте, храбрый мавр! Будьте ласковым к Дездемоне.
       Брабанцио. Смотри за ней, мавр, если есть у тебя глаза,  чтобы  видеть.
  Она обманула своего отца, может обмануть и тебя.
  
                    Дож, сенаторы, офицеры и другие уходят.
  
       Отелло. Жизнью ручаюсь за ее верность. Честный Яго, тебе оставляю я мою
  Дездемону; прошу тебя, пусть жена твоя находится при ней. Приезжай  с  ними,
  когда  представится  наиболее  благоприятный  случай...  Пойдем,  Дездемона.
  Только час могу я провести с тобой и посвятить его  любви,  делам  и  нужным
  распоряжениям. Мы должны повиноваться требованиям времени.
  
                           Отелло и Дездемона уходят.
  
       Родриго. Яго...
       Яго. Что скажешь, благородная душа?
       Родриго. Как ты думаешь, что я собираюсь сделать?
       Яго. Лечь в постель и заснуть.
       Родриго. Я немедленно утоплюсь.
       Яго. Если ты это сделаешь, я тебя разлюблю. К чему это, глупая голова?
       Родриго. Глупо жить, когда жизнь - страдание. Нам  предписано  умереть,
  если смерть - наш врач.
       Яго. О гнусная чепуха! Я гляжу на белый свет четыре семилетия. И с  тех
  пор как я научился различать выгоду от убытка,  я  еще  не  нашел  человека,
  умеющего любить себя. Прежде чем решить утопиться из-за любви к  проститутке
  {45}, я обменялся бы своей человеческой природой с павианом.
       Родриго. Что же мне делать? Признаюсь, мне самому  стыдно,  что  я  так
  влюблен. Но мне не дано исправить это {46}.
       Яго. Не дано... Ерунда! Быть тем или другим зависит от нас самих.  Наше
  дело - сад, а садовник в нем - наша воля. Захотим ли  мы  засеять  этот  сад
  крапивой или салатом, растить в нем иссоп или полоть в нем тмин; иметь в нем
  один сорт трав  или  несколько  разных;  сделать  его  бесплодным  благодаря
  запущенности или заботливо его обрабатывать, - сила и  власти  изменить  все
  это зависит от нашей воли. Если бы у весов нашей жизни  {47}  не  было  чаши
  рассудка для уравновешивания чаши  чувственности,  наши  страсти  и  низость
  нашей природы довели бы нас до самых нелепых  последствий.  Но  у  нас  есть
  рассудок,  чтобы  охлаждать  наши  неистовые  порывы,  побуждения  плоти   и
  необузданную похоть; поэтому я считаю то, что вы  называете  любовью,  всего
  лишь побегом или ростком {48}.
       Родриго. Этого не может быть.
       Яго. Просто похотливая страсть и потворство воли. Полно, будь мужчиной.
  Утопиться! Топи кошек  и  слепых  щенят.  Я  объявил  себя  твоим  другом  и
  признаюсь, что привязан к твоим достоинствам канатами  прочной  крепости.  Я
  еще никогда не мог быть тебе настолько полезным, как теперь. Насыпь денег  в
  кошелек. Отправляйся на войну, измени свое лицо поддельной  бородой.  Говорю
  тебе, насыпь денег в кошелек. Невозможно, чтобы  любовь  Дездемоны  к  мавру
  продолжалась долго, - насыпь денег в кошелек, - невозможно, чтобы и он долго
  любил ее. Начало любви было бурным, и ты увидишь  столь  же  бурный  разрыв,
  насыпь только денег в кошелек. Эти мавры изменчивы в своих желаниях, - набей
  кошелек деньгами. Пища, которая для него теперь вкусна,  как  саранча  {49},
  скоро будет для него горька, как колоквинт {50}. И она должна  по  молодости
  измениться. Когда она пресытится его  телом,  она  увидит,  как  ошиблась  в
  выборе. Ей нужна будет перемена,  непременно  будет  нужна.  Поэтому  насыпь
  денег в кошелек. Если ты непременно хочешь погубить свою  душу,  выбери  для
  этого более приятный способ, чем утопиться. Собери  денег,  сколько  можешь.
  Если лицемерная святость и пустые клятвы бродячего  варвара  и  сверхлукавой
  венецианки  не  пересилят  моей  смышлености  и  стараний  целого  ада,   ты
  насладишься ею. Поэтому достань денег. К черту топиться! Это совершенно не к
  месту.  Скорее  уж  старайся,  чтобы  тебя  повесили  после  того,  как   ты
  удовлетворишь свое желание, чем утопиться, не обладав ею.
       Родриго. Ты будешь мне помогать, если я буду надеяться на успех?
       Яго. Положись на меня. Ступай достань денег. Я  часто  говорил  тебе  и
  повторяю снова: я ненавижу мавра. Это крепко сидит в моем сердце. И  у  тебя
  имеется не меньше оснований. Давай объединимся  в  нашей  мести.  Если  тебе
  удастся  наставить  ему  рога,  ты  доставишь  себе  удовольствие,   мне   -
  развлеченье. Во чреве времени скрыто много событий, которые явятся на  свет.
  Марш! Ступай! Доставай денег. Мы еще завтра поговорим об этом. Прощай!
       Родриго. Где мы встретимся утром?
       Яго. У меня.
       Родриго. Я приду к тебе пораньше.
       Яго. Ступайте. Будьте здоровы. Слышите, Родриго?
       Родриго. Что такое?
       Яго. О том, чтобы утопиться, больше ни слова. Слышите?
       Родриго. Я теперь - другой человек. Пойду  и  продам  все  свои  земли.
  (Уходит.)
       Яго. Так-то всегда делаю я одураченного мною глупца кошельком моим. Ибо
  это было бы осквернением лично приобретенного мною опыта,  если  бы  я  стал
  тратить время с такой вороной не ради потехи и выгоды. Я ненавижу  мавра.  И
  многие полагают, что он исполнял мою службу  в  моей  постели.  Я  не  знаю,
  правда ли это. Но я  из  одного  лишь  подозрения  в  подобного  рода  делах
  поступлю, как если бы был убежден в самом факте. Он хорошо относится ко мне.
  Тем легче поддастся он моему намерению. Кассио красив собою.  Подумаем,  как
  поступить. Занять должность Кассио и дать торжествовать моей воле в  двойной
  подлости...  Но  как,  как?..  Подумаем...  Через  некоторое  время   начать
  отравлять слух Отелло словами о том, что Кассио слишком короток с его женой.
  У  него  такая  внешность  и  такое  приятное  обхождение,  что  его   можно
  заподозрить. Он создан, чтобы толкать женщин на измену. Мавр  -  по  природе
  человек свободной и открытой души  {51}.  Он  считает  честными  тех  людей,
  которые такими только кажутся, и позволит так же покорно  провести  себя  за
  нос, как осел... Найдено! Зачатие свершилось. Ад и ночь произведут  на  свет
  это чудовищное порождение. (Уходит.)
  
  
                                     АКТ II
  
                                    СЦЕНА 1
  
                    Кипр {62}; Входят Монтано и два офицера.
  
       Монтано. Не видно ли чего на море с мыса?
       1-й офицер. Ничего. Волны вздымаются высоко. Между небом и водой  я  не
  могу различить ни одного паруса.
       Монтано. Громко поговорил ветер и на суше. Еще никогда не потрясал наши
  укрепления такой шторм. Если он так же буйствовал и на  море,  разве  смогут
  выдержать дубовые ребра, когда на них рушатся водяные горы? Что в результате
  этого услышим мы?
       2-й офицер. Что турецкий флот рассеян. Ведь только стань  на  пенящийся
  берег,  кажется,  что  разгневанная  волна  бьет  в  облака;  кажется,   что
  потрясаемый ветром вал с высокой и чудовищной гривой  обдает  водой  горящую
  Большую Медведицу и гасит стражей вечно  неподвижного  полюса  {53}.  Я  еще
  никогда не видал такого смятения на разгневанном море.
       Монтано. Если турецкий флот не укрылся в бухту, он потонул. Он не  смог
  выдержать такой бури...
  
                               Входит 3-й офицер.
  
       3-й офицер.  Новость,  ребята!  Война  закончена!  Отчаянная  буря  так
  ударила по туркам, что предприятию их конец. Благородный корабль из  Венеции
  был свидетелем того, как  большая  часть  их  флота  претерпела  бедственную
  гибель или пострадала.
       Монтано. Как! Неужели это правда?
       3-й офицер. Корабль  вошел  в  гавань.  Веронец  Микаэль  Кассио  {54},
  лейтенант воинственного мавра Отелло, сошел на берег. Сам мавр еще  в  море.
  Он назначен правителем Кипра со всеми полномочиями.
       Монтано. Я этому рад. Он достойный правитель.
       3-й офицер. Но этот самый Кассио, хотя он и  говорит  с  облегчением  о
  гибели турок, смотрит печально и молится о спасении  мавра.  Ибо  мрачная  и
  свирепая буря разлучила их.
       Монтано. Да спасет его небо! Я служил под его начальством; этот человек
  умеет начальствовать, как совершенный воин. Идемте на берег.  Эй!  Посмотрим
  на корабль, который вошел в гавань,  и  будем  всматриваться  вдаль,  ожидая
  храброго Отелло, - туда, где море сливается с воздушной синевой.
       3-й офицер. Пойдемте. Ибо каждую минуту можно ожидать его прибытия.
  
                                 Входит Кассио.
  
       Кассио. Благодарю храбрых мужей этого воинственного острова за то,  что
  вы цените мавра! О, да подаст ему небо защиту против стихий, ибо  я  потерял
  его в опасном море!
       Монтано. Его корабль надежен?
       Кассио. Судно построено из крепкого дерева, а капитан опытен и испытан.
  Поэтому моя надежда, еще не пресытившаяся до смерти  ожиданием,  смело  ждет
  исцеления {55}.
  
                  Крики за сценой {56}: "Парус! Парус! Парус!"
                               Входит 4-й офицер.
  
  Что это за шум?
       4-й офицер. Город опустел.  На  морском  берегу  люди  стоят  рядами  и
  кричат: "Парус!"
       Кассио. Надежда подсказывает мне, что это правитель.
  
                               Пушечный выстрел.
  
       2-й офицер. Приветственный  салют  с  корабля.  Во  всяком  случае  это
  друзья.
       Кассио. Прошу вас, синьор, пойдите и узнайте, кто  прибыл,  и  сообщите
  нам.
       2-й офицер. Иду. (Уходит.)
       Монтано. Скажите, любезный лейтенант, ваш генерал женат?
       Кассио. И весьма  счастливо.  Он  добыл  девушку,  которая  превосходит
  описания и шумную славу и которая выше  стилистических  ухищрений  хвалебных
  стихов. В природной одежде мироздания она украшает творца {57}.
  
                            Возвращается 2-й офицер
  
  Что нового? Кто прибыл?
       2-й офицер. Некий Яго, знаменосец генерала.
       Кассио.  Он  совершил   плавание   под   благоприятным   и   счастливым
  покровительством: самые бури, взволнованное море, воющие ветры,  зазубренные
  скалы и собравшиеся вместе пески - предатели, погрузившиеся в глубину, чтобы
  захватить безвинный киль корабля, - как  бы  обладая  чувством  прекрасного,
  изменили своей смертоносной  природе  и  пропустили  безопасно  божественную
  Дездемону.
       Монтано. Кто это такая?
       Кассио.  Та,  о  которой  я  говорил,  -  начальница  нашего   великого
  начальника.  Сопровождать  ее  поручено  храброму  Яго,  чье  прибытие  сюда
  предвосхищает наши ожидания  на  семь  дней.  Великий  Юпитер  {58},  охрани
  Отелло, наполни паруса его твоим мощным дыханием, чтобы он смог осчастливить
  эту бухту своим гордым кораблем, дышать порывистым дыханием любви в объятиях
  Дездемоны, оживить наш упавший дух новым пылом и принести  успокоение  всему
  Кипру! О, смотрите!
  
                    Вошли Дездемона, Эмилия, Яго и Родриго.
  
  Богатство  корабля  сошло  на  берег.  О  мужи  кипрские, склоните перед ней
  колена!  Привет  тебе,  госпожа!  Да  окружит  тебя  со всех сторон небесная
  благодать!
       Дездемона. Благодарю вас, доблестный Кассио. Что вы скажете мне о  моем
  муже?
       Кассио. Он еще не прибыл. Знаю только, что  он  здоров  и  скоро  будет
  здесь.
       Дездемона. Ах, я боюсь... Как разлучились вы с ним?
       Кассио. Великая борьба моря и небес разлучила нас... Но чу! корабль!
  
               Крики за сценой: "Парус! Парус!" Пушечный выстрел.
  
       2-й офицер. Корабль приветствует нашу крепость. Это тоже друзья.
       Кассио. Узнайте, кто приехал.
  
                               Входит 2-й офицер.
  
  Добрый   знаменосец,  привет  вам.  (Эмилии.)  Привет,  сударыня.  Пусть  не
  раздражит  вас, добрый Яго, что я дозволю себе эту вольность. Мое воспитание
  разрешает мне это смелое выражение галантности. (Целует Эмилию {59}.)
       Яго. Синьор, если бы она угостила вас губами  так  же  щедро,  как  она
  постоянно угощает меня языком, вам бы это опротивело.
       Дездемона. Бедняжка, она совсем неговорлива.
       Яго. Слишком говорлива, честное слово. Я постоянно  в  этом  убеждаюсь,
  когда хочу спать. Черт возьми, это только в вашем  присутствии,  синьора,  -
  ручаюсь в этом, - она придерживает язык и ругается мысленно.
       Эмилия. У вас нет оснований так говорить.
       Яго. Ну, ну!.. Вне дома все вы  -  картинки,  колокольчики  в  гостиных
  {60}, дикие кошки на кухне,  святые,  когда  обижаете,  дьяволы,  когда  вас
  обижают, бездельницы в хозяйстве, зато хозяйки в постели.
       Дездемона. Фу, стыдно, клеветник!
       Яго. Нет, это правда, назовите меня иначе  турком.  Вы  встаете,  чтобы
  бездельничать, а ложитесь, чтобы работать.
       Эмилия. Вы мне не напишите похвального слова.
       Яго. Нет, уж лучше мне его не писать.
       Дездемона. Что бы ты написал обо мне {61}, если бы сочинял в мою  честь
  похвальное слово?
       Яго. О благородная синьора!  не  принуждайте  меня  к  этому.  Ибо  вне
  критики я - ничто.
       Дездемона. Полно, попробуй. Кто-нибудь пошел в гавань?
       Яго. Да, синьора.
       Дездемона. Мне невесело. Но я обманываю себя кажущейся веселостью.  Ну,
  как бы ты хвалил меня?
       Яго. Сейчас. Но, честное слово, моя фантазия так же  трудно  отделяется
  от башки, как птичий клей {62} от сукна: вырывает вместе с собой мозги и все
  прочее. Однако моя муза рожает, и  вот  что  она  произвела  на  свет.  Если
  женщина красива и умна, если в ней красота и  ум,  то  красота  создана  для
  использования, ум - чтобы использовать красоту.
       Дездемона. Замечательная похвала! А если она черна, да умна?
       Яго. Если она черна, но умна, она  найдет  белого  красавца  под  стать
  своей черноте.
       Дездемона. Час от часу не легче.
       Эмилия. А если она красива и глупа?
       Яго. Та, что красива, не может быть  глупа.  Ведь  ее  безумие  {63}  и
  помогло ей родить наследника.
       Дездемона. Все это старые глупые парадоксы, которые заставляют смеяться
  дураков в пивных. Какую жалкую похвалу воздашь ты уродливой и глупой?
       Яго. Нет женщины столь уродливой и глупой, которая не умела  бы  делать
  те же гнусные шалости, которые делают умные и красивые.
       Дездемона. О глубокое невежество! Худшему ты воздаешь  лучшую  похвалу.
  Но как бы восхвалил ты действительно достойную женщину - ту, за  безусловные
  качества которой поручилось бы само злословие?
       Яго. Та, что красива и нетщеславна, владеет даром речи, но не болтлива,
  имеет избыток золота, но  не  одевается  в  яркие  платья,  сдерживает  свои
  желания и вовремя говорит: "Теперь можно"; та, которая, если рассердить  ее,
  готова вспыхнуть гневом, но умеет подавить обиду и отогнать от себя  чувство
  недовольства;  та,  которая  в  мудрости  своей  никогда  не  бывала   столь
  непостоянной, чтобы заменить голову трески хвостом лосося 64; та, что  умеет
  думать, но никогда не открывает своих мыслей,  видит,  что  за  ней  следуют
  поклонники, но не оглядывается, - вот такой человек,  если  только  есть  на
  свете такой человек...
       Дездемона. Годен на что?
       Яго. На то, чтобы кормить грудью дураков и вести счет выпитому  жидкому
  домашнему пиву {65}.
       Дездемона. О, какое слабое и бездарное заключение!  Не  учись  у  него,
  Эмилия, хотя он и твой муж. Что вы скажете, Кассио? Разве это не  бесстыдный
  и распутный советчик?
       Кассио. Синьора, он говорит без прикрас. Его легче оценить как солдата,
  чем как ученого.
       Яго (в сторону). Он берет ее  за  кисть  руки.  Прекрасно,  продолжайте
  шептаться. В эту маленькую паутину я поймаю такую большую муху, как  Кассио!
  Да, улыбайся ей, улыбайся. Я запутаю тебя в твоей  собственной  галантности.
  (Вслух.) Вы говорите правду: это так в самом деле {66}.  (В  сторону.)  Если
  эти фокусы лишат вас места лейтенанта, вам бы лучше не  целовать  так  часто
  кончики  трех  пальцев  {67},   щеголяя   галантностью   манер.   Прекрасно,
  замечательный поцелуй! Великолепная галантность! Это в самом деле так  {68}.
  Снова пальцы к губам? Я хотел  бы  для  вашей  же  пользы,  чтобы  они  были
  клистирными трубками {69}.
  
                             Звук трубы за сценой.
  
  Это мавр. Я знаю звук его трубы.
       Кассио. В самом деле, это он.
       Дездемона. Встретим его, примем его!
       Кассио. Смотрите, вот он идет.
  
                            Входит Отелло со свитой.
  
       Отелло. О мой прекрасный воин!
       Дездемона. Мой дорогой Отелло!
       Отелло. Я охвачен столь же великим удивлением, как и  великой  радостью
  видеть вас здесь перед собой. О радость моей души! Если  после  каждой  бури
  наступает такая тишь, пусть дуют  ветры,  пока  не  разбудят  смерть;  пусть
  борющийся корабль забирается на водяные горы, высокие, как  Олимп,  и  снова
  ныряет в бездну, столь же глубокую, как бездна, отделяющая рай от ада.  Если
  бы нужно было сейчас умереть, это было бы величайшим  счастьем.  Ибо  боюсь,
  радость души моей настолько  совершенна,  что  другого  утешения,  подобного
  этому, уже не последует в неведомой грядущей судьбе.
       Дездемона. Да подаст небо, чтобы наша любовь и наше счастье  возрастали
  вместе с днями нашей жизни.
       Отелло. Аминь, сладостные силы неба! Я  не  могу  высказать  всей  моей
  радости. Слова останавливаются здесь {70}. Слишком много радости.
  
                               Они целуются {71}.
  
  Пусть это и это {72} будет единственным раздором наших сердец!
       Яго (в сторону). О, вы хорошо настроены! Но я спущу колки,  от  которых
  зависит эта музыка, клянусь своей честностью.
       Отелло.  Пойдем  в  замок.  Новость,  друзья:  война  закончена,  турки
  потонули. Как поживают мои старые знакомые на этом острове? Медовая моя,  вы
  будете желанной на Кипре. Меня здесь очень любили. О сладость моя, я  болтаю
  беспорядочно, я заговариваюсь от радости. Прошу тебя, добрый  Яго,  сходи  в
  бухту и выгрузи с корабля мои сундуки. Отведи капитанам замок.  Это  хороший
  капитан, и его достоинства заслуживают уважения.  Пойдемте,  Дездемона,  еще
  раз приветствую вас на Кипре.
  
                       Отелло, Дездемона и свита уходят.
  
       Яго. Немедленно ступай в гавань. Мы там встретимся. Поди сюда.  Если  в
  тебе есть доблесть, - ведь говорят, что в природе низких  людей,  когда  они
  влюбляются,  пробуждается  благородство  большее,  чем  свойственно  им   от
  рождения, - слушай меня. Лейтенант  сегодня  ночью  дежурит  в  кордегардии.
  Во-первых, должен сказать тебе следующее: Дездемона  решительно  влюблена  в
  него.
       Родриго. В него? Это невозможно.
       Яго. Положи палец так, и пусть душа  твоя  внемлет  поучению.  Ведь  ты
  знаешь, как бурно она влюбилась в мавра только за то, что он хвастал  и  нес
  перед ней фантастическую ложь. Значит ли это, что она  всегда  будет  любить
  его за болтовню? Пусть мудрое сердце твое этого не думает. Глазам  ее  нужна
  пища.  А  какая  ей  радость  смотреть  на  черта?  Когда  кровь   охладится
  наслаждением, необходимо, чтобы  вновь  воспламенить  кровь  и  возбудить  у
  пресыщенности свежий аппетит, - приятное лицо, соответствие возраста, уменье
  держать себя, внешняя привлекательность: все то, чего недостает мавру. И вот
  благодаря отсутствию  этих  условий  ее  тонкие  и  нежные  ощущения  начнут
  подсказывать ей, что она обманулась. Она начнет  чувствовать  тошноту,  мавр
  разонравится ей, станет ей противен. Сама природа ее этому научит и заставит
  ее сделать второй выбор. Если  допустить  это,  поскольку  это  очевидный  и
  естественный вывод, спрашивается: кто ближе всех к  удаче,  как  не  Кассио?
  Весьма красноречивый плут, у которого совести  хватает  лишь  на  то,  чтобы
  напускать на себя притворную любезность и человечность и  тем  самым  вернее
  осуществить свои похотливые и глубоко скрытые развратные  желания.  Конечно,
  никто  иной;  конечно,  никто  иной.   Скользкий,   тонкий   плут,   умеющий
  пользоваться  случаем  и   обладающий   способностью   чеканить   поддельные
  достоинства, не обладая  настоящими.  Дьявольский  плут!  Кроме  того,  плут
  красив, молод и обладает всеми теми  качествами,  на  которые  заглядываются
  распутство и неопытность. Отвратительный, законченный плут. Она уже  выбрала
  его.
       Родриго. Я этому не поверю. Она полна благословенных качеств.
       Яго. Благословенная  чушь.  То  вино,  которое  она  пьет,  сделано  из
  виноградных лоз {73}. Если бы она обладала благословенными  качествами,  она
  не полюбила бы мавра. Благословенная колбаса! Разве ты  не  видел,  как  она
  играла его рукой? Ты заметил это?
       Родриго. Да, заметил. Но ведь это была галантность.
       Яго. Похоть, клянусь этой рукой! {74}  Вступление  и  темный  пролог  к
  повести о сладострастии и гнусных помыслах. Их губы  были  так  близки,  что
  дыхание их сливалось. Мерзостные помыслы, Родриго! Когда  взаимности  такого
  рода становятся нашими руководителями, за ними вскоре  последует  главное  и
  основное действие: физическое завершение. Фу! Слушайтесь, сударь, меня, ведь
  я привез вас из Венеции. Будьте сегодня ночью в числе стражи.  Что  касается
  вашего назначения на ночное дежурство, то я это устрою: ведь Кассио  вас  не
  знает.  Я  буду  недалеко  от  вас.  Найдите  какой-нибудь  предлог,   чтобы
  рассердить  Кассио:  болтайте  слишком  громко  или  издевайтесь   над   его
  распоряжениями.  Или  найдите  другой  способ,  по  вашему  усмотрению,  как
  подскажут время и обстоятельства.
       Родриго. Хорошо.
       Яго. Он, сударь, горяч и вспыльчив в гневе и, весьма  возможно,  ударит
  вас. Побудите его это сделать. Ибо по этому поводу я подыму возмущение среди
  жителей Кипра, которые не успокоятся  до  тех  пор,  пока  Кассио  не  будет
  смещен.  Таким  образом  сократится  путь  к   достижению   ваших   желаний,
  осуществлению которых я буду помогать всеми средствами,  и  весьма  выгодным
  образом  будет  устранена  помеха,  без  удаления  которой   мы   не   можем
  рассчитывать на успех.
       Родриго. Я это сделаю, если только представится случай.
       Яго. Можешь не сомневаться, что представится. В  самом  скором  времени
  жди меня у замка. Я должен выгрузить на берег пожитки мавра. Будь здоров.
       Родриго. До свидания. (Уходит.)
       Яго. Что Кассио любит ее, этому я охотно верю. Что она любит  Кассио  -
  естественно и весьма вероятно.  Мавр,  хотя  я  и  не  выношу  его,  человек
  благородный, постоянной в любви  природы.  И  я  полагаю,  что  он  окажется
  любящим  мужем  Дездемоны.  Но  ведь  и  я  ее  люблю.  Не  с   безграничной
  похотливостью, - хотя, возможно, я и  ответственен  за  столь  великий  грех
  {75}, - но отчасти побуждаемый желанием  удовлетворить  свою  месть.  Ибо  я
  подозреваю, что похотливый мавр взбирался на мое ложе. Мысль  об  этом,  как
  ядовитое зелье, гложет мне внутренности. И ничто не  принесет  и  не  сможет
  принести успокоения моей душе, пока я не расквитаюсь с ним  женой  за  жену,
  или если это не удастся, то вызову по крайней мере такую сильную ревность  в
  мавре, которую не сможет излечить рассудок. Для  достижения,  моей  цели,  -
  если только этот жалкий, дрянной венецианец, которого я, как пса,  держу  на
  привязи, потому что  он  слишком  стремительно  гонится  за  дичью,  сумеет,
  побуждаемый мной, совершить нападение, - я затравлю нашего Микаэля Кассио. Я
  представлю его мавру в гнусном виде. Ибо боюсь, что и Кассио знаком  с  моим
  ночным  колпаком.  Я  заставлю  мавра   благодарить   меня,   любить   меня,
  вознаградить меня за то, что я постыднейшим образом превратил его в осла  и,
  обдуманно нарушив его мир и спокойствие, довел его  до  настоящего  безумия.
  Замысел у меня в голове, но он  все  еще  неясен.  Уродливое  лицо  подлости
  становится зримым только на деле. (Уходит.)
  
  
                                    СЦЕНА 2
  
  Улица. Входит герольд Отелло {76} и читает объявление; за ним следует народ.
  
       Герольд. Отелло, нашему благородному  и  доблестному  генералу  угодно,
  чтобы по случаю только  что  полученных  верных  известий  о  полной  гибели
  турецкого флота каждый житель Кипра праздновал это событие: одни бы плясали,
  другие зажигали потешные огни, и  каждый  предался  веселью  и  развлечениям
  согласно  своей  склонности,  ибо,  кроме  этих  благих  вестей,  это  также
  празднование его бракосочетания, о чем ему угодно  объявить.  Все  служебные
  помещения замка  {77}  открыты,  и  в  них  дана  полная  воля  пировать  от
  настоящего времени, от пяти часов, до  тех  пор,  пока  колокол  не  пробьет
  одиннадцать. Да благословит небо  остров  Кипр  и  нашего  генерала  Отелло!
  (Уходит.)
  
  
                                    СЦЕНА 3
  
          В замке {78}. Входят Отелло, Дездемона, Кассио и свита {79}.
  
       Отелло. Дорогой Микаэль,  присматривайте  за  стражей  этой  ночью.  Мы
  должны учиться достойной сдержанности, чтобы  в  развлечениях  не  прогулять
  рассудка.
       Кассио. Яго получил нужные приказания. Но, несмотря на это, я лично  за
  всем буду наблюдать.
       Отелло. Яго - честнейший человек. Доброй ночи,  Микаэль.  Завтра  утром
  как можно раньше приходите поговорить со мной. (К Дездемоне.)  Идем,  любовь
  моя; сделка совершена, теперь должны последовать ее плоды; еще в будущем  та
  прибыль, которую мы должны с тобой разделить. Доброй ночи!
  
                 Отелло, Дездемона и свита уходят. Входит Яго.
  
       Кассио. Привет, Яго. Пора в караул.
       Яго. Еще не  время,  лейтенант,  еще  нет  десяти  часов.  Наш  генерал
  отпустил нас так рано из любви к своей Дездемоне. Его за это нельзя  винить.
  Он еще не провел  с  ней  сладострастной  ночи.  А  ведь  она  доставила  бы
  развлечение самому Юпитеру.
       Кассио. Восхитительная женщина!
       Яго. И, ручаюсь за нее, игривая.
       Кассио. Правда, это такое свежее и нежное создание.
       Яго. А какие у нее глаза! По-моему, вот так и трубят, призывая вступить
  в переговоры и возбуждая сладострастные мысли.
       Кассио. Да, ее взор  как  бы  приглашает  вас;  но  вместе  с  тем  он,
  по-моему, полон исключительной скромности.
       Яго. А когда она говорит, разве это не сигнал, призывающий к любви?
       Кассио. Она в самом деле совершенство.
       Яго. Что ж, пожелаем им счастливого ложа. Слушайте, лейтенант:  у  меня
  есть сосуд вина, и тут же, за дверью, на улице, находится несколько кипрских
  кавалеров, которые охотно выпили бы за здоровье черного Отелло {80}.
       Кассио. Не в этот вечер, добрый Яго. Бедная голова  моя,  к  несчастью,
  плохо переносит вино. Я бы желал, чтобы для  выражения  взаимной  любезности
  придумали бы другой обычай развлечения.
       Яго. Ах, да ведь эти кипрские кавалеры наши друзья. Один лишь кубок.  Я
  буду пить за вас.
       Кассио. Я  уже  выпил  один  кубок  этим  вечером,  притом  значительно
  разбавленный водой, а вот посмотри, какая со мной перемена. Эта  слабость  -
  мое несчастье, и я не решусь испытать ее еще раз.
       Яго. Э, полноте!  Сегодня  ночь  ликований,  и  этого  желают  кипрские
  кавалеры.
       Кассио. Где они?
       Яго. Здесь, за дверью. Прошу вас, пригласите их войти.
       Кассио. Хорошо, но это мне не по душе. (Уходит.)
       Яго. Если мне не удастся заставить  его  выпить  хоть  один  кубок,  не
  считая того, который он уже  выпил  сегодня  вечером,  он  станет  таким  же
  задорным и готовым лезть в драку,  как  пес  моей  молодой  хозяйки.  А  мой
  больной любовью дурак Родриго, которого любовь  почти  вывернула  наизнанку,
  выпил сегодня вечером за здоровье Дездемоны не одну кварту вина. А  ведь  он
  будет дежурить ночью в числе стражи. Трех кипрских парней, духом благородных
  и надменных, готовых немедленно вступить в  бой,  если  только  затронут  их
  честь, воплощающих самый дух этого воинственного острова, я сегодня  вечером
  разгорячил обильными кубками вина. А ведь они тоже  будут  дежурить.  И  вот
  среди этого стада пьяниц мне нужно заставить Кассио  совершить  какой-нибудь
  поступок, который вызовет негодование жителей острова... Но  вот  они  идут.
  Если последствия оправдают мою мечту, корабль мой поплывет свободно по ветру
  и по течению.
  
            Входят Кассио, Монтано и офицеры, а также слуги с вином.
  
       Кассио. Клянусь богом, они уже дали мне полный кубок.
       Монтано. Честное слово, маленький, не больше пинты. Это так  же  верно,
  как то, что я солдат.
       Яго. Вина, эй! (Пьет.) "Пусть кубки звенят, клинк, клинк!  Пусть  кубки
  звенят! Солдат - мужчина, жизнь - краткий  миг,  пусть  же  выпьет  солдат".
  Слуги, вина!
       Кассио. Клянусь богом, отличная песня!
       Яго. Я выучил ее в Англии, где здорово  умеют  пить:  датчанин,  немец,
  голландец с отвисшим  брюхом  -  пейте  же,  эй!  -  ничто  по  сравнению  с
  англичанином.
       Кассио. Неужели англичане такие мастера пить?
       Яго. Еще бы! Англичанин легко перепьет датчанина и будет пить, пока тот
  не свалится замертво; он, не потея, уложит на обе лопатки немца; а голландца
  начнет рвать уже после второй кварты.
       Кассио. За здоровье нашего генерала!
       Монтано. Присоединяюсь, лейтенант. Я от вас не отстану.
       Яго. О сладостная Англия! (Поет.) "Король  Стефан  {81}  был  достойный
  вельможа, штаны ему стоили только одну крону; но он  решил,  что  переплатил
  шесть пенсов, и поэтому назвал портного плутом.  Он  был  человеком  высокой
  славы, а ты - низкого положения. Роскошь губит страну. Завернись же  в  свой
  старый плащ". Эй, вина!
       Кассио. Это еще более восхитительная песня, чем та.
       Яго. Хотите еще раз ее послушать?
       Кассио. Нет, ибо я думаю, что тот, кто так поступает, недостоин  своего
  места {82}. Впрочем, над всеми  бог.  Есть  души,  которые  предназначены  к
  спасенью, и есть души, которые не предназначены к спасенью.
       Яго. Это правда, добрый лейтенант.
       Кассио. Что касается меня, - не в обиду будь  сказано  нашему  генералу
  или другому знатному лицу, - я надеюсь, что буду спасен.
       Яго. Также и я, лейтенант.
       Кассио. Да, но, с вашего разрешения, не прежде меня.  Лейтенант  должен
  войти в царствие небесное прежде знаменосца... Довольно  об  этом.  Пора  за
  дело. Прости нам прегрешения наши! К  служебным  обязанностям,  господа!  Не
  думайте, господа, что я пьян. Это мой знаменосец, это - моя правая рука, это
  - левая. Сейчас я не пьян. Я могу  достаточно  твердо  стоять  и  достаточно
  твердо говорить.
       Все. Как нельзя лучше!
       Кассио. Что ж, пусть будет как  нельзя  лучше.  Поэтому  вы  не  должны
  думать, что я пьян. (Уходит.)
       Монтано. На эспланаду {83}, господа! Пойдемте расставлять часовых.
       Яго. Вы теперь разглядели этого малого, который  сейчас  вышел  отсюда!
  Как воин он мог бы сравняться с Цезарем. Он мог бы быть полководцем.  Однако
  обратите внимание на его порок. Он относится к его достоинствам, как ночь ко
  дню во время равноденствия. Одно  равняется  другому.  Боюсь,  что  доверие,
  которое  ему  оказывает  Отелло,  когда-нибудь  в  недобрый  час,  когда  он
  предастся своей слабости, приведет к потрясениям на Кипре.
       Монтано. Он часто бывает в таком состоянии?
       Яго. Это его всегдашний пролог ко сну. Он не будет спать круглые сутки,
  если вино не укачает его колыбели.
       Монтано. Хорошо бы предупредить  генерала.  Может  быть,  он  этого  не
  видит. Или, по доброте своей природы, ценит  достоинства  Кассио  и  смотрит
  сквозь пальцы на его пороки. Разве это не так?
  
                                Входит Родриго.
  
       Яго  (тихо  Родриго).  Что  такое,  Родриго?  Прошу  вас,  следуйте  за
  лейтенантом! Ступайте!
  
                                Родриго уходит.
  
       Монтано. Очень жаль, что благородный мавр вверил такой пост,  как  пост
  своего заместителя {84},  человеку  с  закоренелым  пороком.  Долг  честного
  человека сказать об этом мавру.
       Яго. Только  не  я  возьмусь  за  такое  дело,  хоть  подари  мне  этот
  прекрасный остров. Я очень люблю Кассио и дал бы многое, чтобы излечить  его
  от этого порока. Но слушайте!.. Что это за шум?
  
                     Крики за сценой: "Помогите! Помогите!"
                       Входит Кассио, преследуя Родриго.
  
       Кассио. Черт возьми! Негодяй! Подлец!
       Монтано. В чем дело, лейтенант?
       Кассио. Чтобы мошенник учил меня исполнению  воинских  обязанностей!  Я
  вобью этого мошенника в дорожную фляжку!
       Родриго. Меня бить?
       Кассио. Ты еще рассуждаешь, негодяй!
       Монтано. Постойте, добрый лейтенант!  Прошу  вас,  синьор,  не  давайте
  рукам воли.
       Кассио. Пустите меня, синьор. Или я вам дам по башке!
       Монтано. Тише, тише, вы пьяны!
       Кассио. Пьян!
  
                                 Они сражаются.
  
       Яго (к Родриго). Прочь отсюда, говорю тебе! Беги на улицу и кричи,  что
  начался бунт!
  
                                Родриго уходит.
  
  Стойте,  добрый  лейтенант...  увы,  синьоры!.. Эй! Помогите... Лейтенант...
  синьор  Монтано...  синьор...  Помогите,  господа!..  Хорош  караул,  нечего
  сказать!
  
                                 Звон колокола.
  
  Кто  это  звонит  в  набатный  колокол?.. Диабло! {85} Эй! В городе начнется
  восстание...  Ради  бога,  лейтенант,  прекратите  это.  Вы будете опозорены
  навек.
  
                             Входят Отелло и свита.
  
       Отелло. Что здесь случилось?
       Монтано. Черт возьми! Я истекаю кровью. Я смертельно ранен.
       Отелло. Остановитесь, если дорога вам жизнь!
       Яго. Эй! Остановитесь.  Лейтенант...  синьор...  Монтано...  господа...
  Неужели вы позабыли и место  и  долг?  Остановитесь!  Генерал  обращается  к
  вам... Позор!
       Отелло.  Эй,  вы,  что  такое?  Из-за  чего  возникла  ссора?  Или   мы
  превратились в турок и делаем  с  собой  то,  что  небо  не  дало  совершить
  Оттоману? Во имя  христианской  совести  прекратите  эту  варварскую  драку.
  Следующий, кто шевельнется, чтобы предаться  личному  своему  гневу,  дешево
  ценит жизнь:  он  умрет  при  первом  движении.  Прекратите  звон  колокола,
  наводящий ужас! Он волнует жителей острова. Что случилось, господа?  Честный
  Яго, от огорчений ты выглядишь мертвецом. Скажи, кто это начал? Во имя твоей
  любви ко мне, приказываю тебе.
       Яго. Я не знаю. Ведь сейчас, только что сейчас  все  были  друзьями,  в
  поведении и на словах друг с другом  напоминая  новобрачных,  раздевающихся,
  чтобы лечь в постель. А затем, вот только  что,  точно  какая-нибудь  звезда
  лишила людей рассудка {86}, мечи вон {87}, давай пырять друг друга в  грудь,
  и началась кровавая  схватка.  Я  ничего  не  могу  сказать  о  начале  этой
  бессмысленной ссоры. Ах, почему в славных битвах  не  лишился  я  этих  ног,
  которые привели меня сюда, чтоб сделать свидетелем чести того, что было!
       Отелло. Как случилось, Микаэль, что вы так забылись?
       Кассио. Прошу вас, простите меня: я не могу говорить.
       Отелло. Достойный Монтано, вы всегда отличались благонравием. Строгость
  и смирение  вашей  юности  заметил  свет,  и  имя  ваше  прославилось  среди
  мудрейших людей. Что же случилось, что заставило вас запятнать  свое  доброе
  имя и растратить богатое  мнение  о  вас,  чтобы  получить  взамен  прозвище
  ночного буяна? Дайте мне ответ.
       Монтано. Достойный  Отелло,  я  опасно  ранен.  Ваш  офицер  Яго  может
  рассказать вам все, что мне известно: я не в  силах  говорить,  речь  тяжела
  мне. Я не знаю, что я сказал или сделал дурного этой ночью, если  милосердие
  к самому себе не является  пороком  и  самозащита  не  грех,  когда  насилие
  совершает на нас нападение.
       Отелло. Клянусь небом, кровь моя начинает брать  верх  {88}  над  более
  надежными  руководителями  поступков,  и  страсть,  затемняя  способность  к
  суждению, стремится захватить первенство. Если я шевельнусь или  подыму  эту
  руку, достойнейший из вас падет от моего наказующего удара.  Объясните  мне,
  как началась эта гнусная драка, кто зачинщик? И тот, виновность  которого  в
  этом преступлении  будет  доказана,  хотя  бы  мы  с  ним  были  близнецами,
  одновременно  появившимися  на  свет,  потеряет  меня.   Ка<к!   В   городе,
  находящемся на военном  положении,  еще  не  усмиренном,  где  сердца  людей
  переполнены страхом, заводить  частные  домашние  ссоры  ночью,  находясь  в
  карауле и охраняя порядок? Это чудовищно!.. Яго, говори, кто начал!
       Монтано. Если по личной склонности или потому, что связан  с  обидчиком
  по службе, ты преувеличишь или преуменьшишь правду, ты не солдат.
       Яго. Не задевай меня за живое. Я бы предпочел, чтобы  у  меня  вырезали
  язык, чем повредить им Микаэлю Кассио. Но - я стараюсь убедить себя в этом -
  если я скажу правду, я не причиню ему этим  никакого  вреда.  Вот  как  было
  дело, генерал... Мы с Монтано беседовали,  когда  вбегает  какой-то  парень,
  громким криком взывая о помощи, а следом Кассио с обнаженным мечом,  готовый
  с ним расправиться. Тогда Монтано, сударь, подходит к Кассио  и  просит  его
  остановиться. Я же бросился вдогонку за вопящим парнем, чтобы крик его,  как
  это и случилось, не встревожил города. Но он бежал  очень  быстро,  и  я  не
  догнал его. Я предпочел вернуться, ибо услыхал звон и удары мечей, а  также,
  как  громко  ругался  Кассио,  чего  я  никогда  не  слыхал  до  этой  ночи.
  Вернувшись, - все это произошло очень быстро,  -  я  застал  их  в  схватке,
  рубящих и колющих друг друга мечами, точь-в-точь как  вы  застали  их  сами,
  когда розняли их. Больше ничего не могу  доложить  об  этом  деле.  Но  люди
  всегда люди. Даже лучшие иногда забываются. Хотя  Кассио  слеша  и  оскорбил
  Монтано, - ведь люди, охваченные бешенством,  бьют  прежде  всего  по  своим
  доброжелателям, - однако, конечно,  Кассио,  как  я  полагаю,  подвергся  от
  убежавшего человека исключительно сильному оскорблению,  которое,  при  всем
  своем терпении, не мог вынести.
       Отелло. Я знаю, Яго, по  честности  и  любви  к  Кассио  ты  стараешься
  преуменьшить это дело и выгородить Кассио. Кассио, я люблю тебя, но отныне и
  навсегда ты уже не в числе моих офицеров.
  
                        Входит Дездемона со свитой {83}.
  
  Смотрите,  моя  нежная  любовь  поднялась  с  постели. (К Кассио.) На тебе я
  покажу пример другим.
       Дездемона. Что случилось?
       Отелло. Теперь все в порядке, радость моя. Иди  ложись  в  постель.  (К
  Монтано.) Синьор, что касается ваших ран, я сам буду вашим хирургом. Уведите
  его {90}. Яго, тщательно обойди весь город и успокой тех,  кого  встревожила
  эта гнусная схватка... Пойдем, Дездемона. "Такова  уж  жизнь  солдата  -  от
  сладкой дремы пробуждаться для битвы.
  
                        Уходят все, кроме Яго и Кассио.
  
       Яго. Как! Вы ранены, лейтенант?
       Кассио. Да, и неизлечимо!
       Яго. Что вы, помилуй бог!
       Кассио. Доброе имя, доброе имя, доброе имя! О,  я  потерял  мое  доброе
  имя! Я потерял бессмертную часть самого себя, осталась только животная.  Мое
  доброе имя, Яго, мое доброе имя!
       Яго. Клянусь честью, я думал, что  вы  получили  какую-нибудь  телесную
  рану. Это почувствительней, чем потеря доброго имени. Доброе имя -  праздная
  и лживая выдумка. Его часто получают не по достоинствам и теряют  без  вины.
  Вы нисколько не потеряли вашего доброго имени, если только сами  не  убедите
  себя, что потеряли его. Полно, дружище! Есть много  средств,  чтобы  вернуть
  расположение генерала. Он дал вам отставку в минуту раздражения и скорее для
  поддержания дисциплины, чем потому, что злился на вас. Совсем  так  же,  как
  бьют невинную собаку, чтобы устрашить могущественного льва. Попросите его  -
  и он ваш.
       Кассио. Я скорее сам буду настаивать, чтобы он презирал меня, чем стану
  обманывать такого хорошего  начальника,  навязывая  ему  такого  ничтожного,
  такого  ненадежного  пьяницу-офицера.  Напиться  и  болтать,  как   попугай!
  Ссориться из-за пустяков, заноситься, ругаться  и  рассуждать  о  вздоре  со
  своей же собственной тенью! О ты, незримый дух вина, если  у  тебя  нет  еще
  имени, по которому могли бы узнать тебя, пусть назовут тебя дьяволом!
       Яго. Что это за человек, которого вы преследовали с обнаженным мечом  в
  руке? Что он вам сделал?
       Кассио. Я не знаю.
       Яго. Как не знаете?
       Кассио. Я помню множество вещей, но ничего не помню  отчетливо.  Помню,
  что была ссора, но не помню причины. О боже, и  зачем  эти  люди  вкладывают
  себе в рот врага, который похищает у них мозг? И подумать только, что  мы  с
  радостью, с наслаждением, ликуя и рукоплеща, превращаем себя в зверей!
       Яго. Ну что вы! Вы теперь в достаточно здравом состоянии.  Как  это  вы
  так быстро протрезвились?
       Кассио. Дьявол пьянства пожелал уступить  место  дьяволу  ярости.  Один
  порок повлек за собой другой, чтобы заставить меня искренне презирать самого
  себя.
       Яго. Полноте, вы слишком строгий моралист. Принимая во внимание  время,
  место и условия, которые создались на этом острове,  я  желал  бы  от  всего
  сердца, чтобы этого не случилось. Но  что  сделано,  то  сделано,  и  потому
  старайтесь все уладить в свою пользу.
       Кассио. Попроси я о возвращении мне моего места, он мне скажет,  что  я
  пьяница. Если бы у меня было столько же ртов, как у гидры {91}, такой  ответ
  заткнул бы все эти  рты.  Быть  разумным  человеком,  вдруг  превратиться  в
  дурака, а затем в зверя! О, как  нелепо!  Каждый  лишний  кубок  проклят,  и
  составная часть напитка в нем - дьявол.
       Яго. Полноте, полноте, доброе вино - доброе, дружелюбное существо, если
  умело с ним обращаться. Перестаньте бранить его. Добрый лейтенант, я  думаю,
  что вы думаете, что я вас люблю.
       Кассио. Это, сударь, я показал на деле: я напился пьяным.
       Яго. И вы, друг, и всякий другой вправе иногда напиться. Я  скажу  вам,
  что вы должны сделать. В настоящее  время  наша  генеральша  является  нашим
  генералом. Я вправе так говорить, потому что он  посвятил  и  целиком  отдал
  себя созерцанию, рассмотрению и обожанию ее качеств и достоинств. Откровенно
  излейте перед ней душу. Настойчиво просите ее, чтобы она помогла вернуть вам
  место лейтенанта. Она женщина столь свободного,  доброго,  впечатлительного,
  богом благословенного нрава, что по доброте своей считает пороком не сделать
  больше того, о чем ее просят. Умолите ее восстановить порванную связь  между
  вами и ее мужем, и я готов заложить все, что имею, против самой пустой вещи,
  что этот разрыв только укрепит дружбу между вами.
       Кассио. Вы мне даете хороший совет.
       Яго.  Уверяю  вас,  советую  от  искренней  любви  к  вам  и   честного
  доброжелательства.
       Кассио. Охотно этому верю. Рано  утром  я  буду  молить  добродетельную
  Дездемону заступиться за меня. Я отчаюсь в моем счастии, если  оно  мне  тут
  изменит.
       Яго. Вы правы. Доброй ночи, лейтенант. Я должен обойти стражу.
       Кассио. Доброй ночи, честный Яго. (Уходит.)
       Яго. Ну кто вправе сказать, что я поступаю, как  злодей,  когда  я  даю
  невинный, честный, разумный совет и когда указываю  на  лучший  путь,  чтобы
  вернуть  расположение  мавра?  Ведь  очень  легко  прямодушным  ходатайством
  убедить охотно нисходящую к просьбам Дездемону. Она по своей  природе  столь
  же щедрая, как свободные стихии. Кроме того, ей ничего не стоит склонить  на
  свою сторону мавра, хотя бы убедить его отказаться от  крещения  и  от  всех
  обрядов христианской веры {92}. Он окован душой с любовью к ней так  крепко,
  что она может все устроить, расстроить, сделать все, что ей угодно,  ибо  ее
  желание является божеством его ослабевшей силы {93}. Так можно  ли  сказать,
  что я злодей, если я показываю Кассио путь, соответствующий его  желаниям  и
  ведущий прямо к его благу? Божественный образ ада! {94} Когда дьяволы  хотят
  поощрить чернейший грех, они соблазняют  сначала  небесной  видимостью,  как
  поступаю и я сейчас. Ибо пока этот честный  дурак  будет  просить  Дездемону
  исправить случавшееся, а она будет настойчиво ходатайствовать за него  перед
  мавром, я волью мавру отраву  в  ухо  {95},  намекнув,  что  она  добивается
  возвращения Кассио из-за плотской похоти. И чем больше будет  она  стараться
  сделать добро Кассио, тем больше будет терять доверие мавра. Так превращу  я
  ее добродетель в деготь и из ее же доброты сплету сеть, в которую  попадутся
  они все.
  
                                Входит Родриго.
  
  Что такое, Родриго?
       Родриго. Я участвую в этой охоте не  как  собака,  которая  гонится  за
  дичью, но которая нужна только для того, чтобы пополнить свору.  Мои  деньги
  почти все истрачены; сегодня ночью меня здорово поколотили. Я думаю,  что  в
  результате я получу за все свои старания  всего  лишь  некоторое  количество
  житейского опыта и, потеряв все свои деньги  и  приобретая  небольшой  запас
  ума, снова вернусь в Венецию.
       Яго. Как жалки те, в ком нет терпения! Где та рана, которая  зажила  бы
  сразу? Ты знаешь, мы действуем умом, а не колдовством; деятельность  же  ума
  зависит от медлительного времени. Разве все не  идет  хорошо?  Кассио  побил
  тебя, зато ты ценой легкой боли лишил  Кассио  места.  Хотя  на  солнце  все
  хорошо растет,  первыми  созревают  плоды,  которые  зацвели  первыми  {96}.
  Потерпи немного... Однако, ей-богу, уже утро.  Удовольствия  и  деятельность
  сокращают время. Ступай домой. Ступай, говорю тебе.  Потом  узнаешь  больше.
  Нет, и слушать не хочу, уходи.
  
                                Родриго уходит.
  
  Нужно  сделать два дела: моя жена должна попросить свою госпожу за Кассио, -
  я подобью ее на это, - а между тем я уведу куда-нибудь мавра и вернусь с ним
  как раз в то время, когда Кассио будет упрашивать жену. Да, это верный путь!
  Не притупляй острия замысла равнодушным отношением к делу и отсрочкой.
  
  
                                    АКТ III
  
                                    СЦЕНА 1
  
                   Перед замком. Входит Кассио с Музыкантами.
  
       Кассио. Играйте здесь, господа. Я  вознагражу  вас  за  труд.  Сыграйте
  что-нибудь покороче и провозгласите: "Доброе утро, генерал!" {97}
  
                                    Музыка.
                               Входит Простофиля.
  
       Простофиля. Что это,  господа,  уже  не  были  ли  ваши  инструменты  в
  Неаполе? Они что-то уж слишком гнусавят {98}.
       1-й музыкант. Как так?
       Простофиля. Скажите, пожалуйста, это духовые инструменты?
       1-й музыкант. Ну да, сударь, духовые.
       Простофиля. Значит, возле них висит хвост {99}.
       1-й музыкант. Где это, сударь, висит хвост?
       Простофиля. Да возле многих мне известных духовых инструментов. Однако,
  господа, вот вам деньги! Генералу так нравится ваша музыка, что он  от  всей
  души просит вас перестать.
       1-й музыкант. Хорошо, сударь, мы больше не будем играть.
       Простофиля. Если у вас есть такая музыка, которой не слышно, играйте  с
  богом. Ведь, как говорят, слушать музыку толпа не очень любит {100}.
       1-й музыкант. У нас нет такой музыки, сударь.
       Простофиля. В таком случае спрячьте дудки в сумки, ибо мне  пора  идти.
  Ступайте. Аминь, аминь, рассыпьтесь, проваливайте!
  
                               Музыканты уходят.
  
       Кассио. Послушай, мой честный друг.
       Простофиля. Нет, послушаю я, а не ваш честный друг {101}.
       Кассио. Сделай милость, брось свои каламбуры. Вот тебе  один  ничтожный
  золотой. Если та дама, которая состоит при жене генерала, встала, скажи  ей,
  что некто Кассио молит ее оказать ему небольшую милость - поговорить с  ним.
  Ты это сделаешь?
       Простофиля. Она уже встала. И если она направится сюда, я  сделаю  вид,
  что сообщаю ей {102}.
       Кассио. Пожалуйста, мой добрый друг.
  
                               Простофиля уходит.
                                  Входит Яго.
  
  Час добрый, Яго!
       Яго. Итак, вы не ложились?
       Кассио. Ну конечно, нет; ведь уже  рассвело,  когда  мы  расстались.  Я
  осмелился, Яго, послать за  вашей  женой.  Я  буду  просить  ее,  чтобы  она
  доставила мне доступ к добродетельной Дездемоне.
       Яго. Я сейчас же пришлю ее к вам. И я придумаю  способ  удалить  мавра,
  чтобы вам было свободнее поговорить и обделать дело.
       Кассио. Покорно благодарю вас.
  
                                  Яго уходит.
  
  Я не знавал более доброго и честного флорентинца {103}.
  
                                 Входит Эмилия.
  
       Эмилия. С добрым утром, добрый лейтенант! Я сожалею о том, что вы впали
  у генерала в немилость. Но все, конечно, уладится. Генерал и его жена сейчас
  говорят об этом, и она горячо заступается за вас; мавр возражает,  что  тот,
  кого вы ранили, пользуется большой  известностью  на  Кипре  и  имеет  здесь
  большие связи и что благоразумие требовало удалить вас. Но он  уверяет,  что
  любит вас и что, кроме любви к вам, ему  не  нужно  другого  ходатая,  чтобы
  ухватиться за первый подходящий случай и вернуть вам ваше место.
       Кассио. Однако, прошу вас, - если вы считаете это удобным  и  если  это
  возможно сделать, - дайте мне возможность несколько минут поговорить наедине
  с Дездемоной.
       Эмилия. Пожалуйста, войдите. Я проведу  вас  туда,  где  вам  никто  не
  помешает высказаться откровенно.
       Кассио. Я вам премного обязан.
  
                                    Уходят.
  
  
                                    СЦЕНА 2
  
                 Комната в замке. Входят Отелло, Яго и офицеры.
  
       Отелло. Яго, отдай эти письма капитану корабля и передай через него мой
  почтительный привет сенату. Я буду находиться на укреплениях; приходи ко мне
  туда.
       Яго. Хорошо, мой добрый господин, я все исполню.
       Отелло. Что касается этой фортификации, господа, - осмотрим ее?
       Офицеры. Мы следуем за вами, ваша милость.
  
                                    Уходят.
  
  
                                    СЦЕНА 3
  
             В саду замка {104}. Входят Дездемона, Кассио и Эмилия.
  
       Дездемона. Будь уверен, добрый Кассио, я сделаю все, что  смогу,  чтобы
  помочь тебе.
       Эмилия. Постарайтесь, добрая госпожа. Уверяю вас, мой муж  так  огорчен
  этим, как будто он сам был на месте Кассио.
       Дездемона. О, это честный малый! Не сомневайтесь, Кассио, я сделаю так,
  что вы и мой господин станете такими же друзьями, какими были прежде.
       Кассио. Милостивая госпожа, что бы ни случилось с Микаэлем  Кассио,  он
  прежде всего - ваш преданный слуга.
       Дездемона. Я знаю это и благодарю вас. Вы любите  моего  господина,  вы
  давно его знаете. Не сомневайтесь в  том,  что  он  отдалился  от  вас  лишь
  настолько, насколько этого потребуют политические соображения.
       Кассио. Так, госпожа. Но эта политика может затянуться  надолго,  найти
  новые поводы  в  мелочах  повседневной  жизни  {105},  укрепиться  благодаря
  обстоятельствам, а между тем я буду отсутствовать, место  мое  будет  занято
  другим и генерал позабудет мою любовь и службу.
       Дездемона. Этого не будет. При Эмилии ручаюсь тебе в том, что ты  снова
  получишь должность лейтенанта. Будь уверен, что если я даю  обет  дружбы,  я
  держу свое слово до последней буквы. Я не дам покоя моему  господину;  я  не
  дам моему соколу спать, пока он не станет ручным  {106};  я  буду  говорить,
  пока он не потеряет терпения, постель  его  станет  школой,  обеденный  стол
  исповедальней; во все, за что бы он  ни  принялся,  я  прибавлю  просьбу  за
  Кассио. Поэтому будь весел, Кассио. Твой ходатай скорее умрет, чем откажется
  от твоего дела.
       Эмилия. Госпожа, вот идет мой господин.
       Кассио. Госпожа, я ухожу.
       Дездемона. Зачем, же, останься и послушай, как я буду говорить.
       Кассио. Нет, не теперь, госпожа. Мне не по себе, и я сейчас не способен
  действовать в интересах собственного дела.
       Дездемона. Хорошо, поступайте, как хотите.
  
                                 Кассио уходит.
                              Входят Отелло и Яго.
  
       Яго. Ха! Это мне не нравится.
       Отелло. Что ты говоришь?
       Яго. Ничего, генерал... Но если... Я, право, не знаю...
       Отелло. Не Кассио ли сейчас расстался с моей женой?
       Яго. Кассио, генерал? Нет, конечно, я никак не  думаю,  чтобы  он  стал
  удаляться крадучись, с таким виноватым видом при вашем приближении.
       Отелло. Мне кажется, что это был он.
       Дездемона. Что случилось, господин мой? Я говорила здесь с  просителем,
  с человеком, который томится тем, что вы недовольны им.
       Отелло. С кем же это?
       Дездемона. Как с кем? Да с вашим  лейтенантом,  с  Кассио.  Мой  добрый
  господин, если во мне  есть  хоть  сколько-нибудь  благодатной  силы,  чтобы
  влиять на вас, примиритесь с ним сейчас же. Ибо, если он  не  один  из  тех,
  которые  искренне  любят  вас,  если  он  совершил  проступок  не  благодаря
  заблуждению, а по злому умыслу, значит я не умею  распознать  честное  лицо.
  Прошу тебя, вороти его.
       Отелло. Это он вышел сейчас отсюда?
       Дездемона. Ну да, он. Такой приниженный, что он оставил мне часть своей
  скорби, и я страдаю вместе с ним. Любовь моя, позови его, чтобы он вернулся.
       Отелло. Нет, не сейчас,  сладостная  Дездемона  {107};  когда-нибудь  в
  другой раз.
       Дездемона. А это будет скоро?
       Отелло. Ради вас, моя сладостная, я приближу срок.
       Дездемона. Этим вечером за ужином?
       Отелло. Нет, не этим вечером.
       Дездемона. В таком случае завтра за обедом?
       Отелло. Я не буду обедать дома. У меня назначена встреча в  крепости  с
  офицерами.
       Дездемона. Ну, так, значит, завтра вечером или  во  вторник  утром,  во
  вторник в полдень или вечером, в среду утром, - прошу тебя назначить  время.
  Но пусть оно не превысит трех дней. Право, он полон  раскаяния.  Да  и  весь
  проступок его, - хотя и говорят, что на  войне  нужно  выбирать  лучших  два
  примера, - по мнению людей непосвященных, едва ли заслуживает выговора  даже
  с глазу на глаз. Когда же можно будет  прийти  ему?  Скажи  мне,  Отелло.  Я
  дивлюсь всей душой. Разве я отказала бы вам или стояла бы, как вы сейчас,  в
  нерешительности, если бы вы меня о чем-нибудь просили? Как, Микаэль  Кассио,
  который приходил вместе с вами сватать вас за меня? И часто, когда я дурно о
  вас отзывалась, вступался за вас. Сколько усилий приходится  тратить,  чтобы
  вернуть ему его место! Поверьте мне, я могла бы много сделать...
       Отелло. Прошу тебя, довольно. Пусть приходит, когда захочет. Я не  хочу
  тебе ни в чем отказывать.
       Дездемона. Да разве я что-нибудь выпрашиваю? Ведь это то же самое,  как
  если бы я просила вас носить перчатки, есть питательные  кушанья,  одеваться
  потеплее, - словом, сделать что-нибудь полезное для вас же самих. Нет, когда
  у меня будет просьба, которой я  захочу  испытать  вашу  любовь,  она  будет
  касаться важного дела и будет ужасно трудной для исполнения.
       Отелло. Я не хочу тебе ни в чем отказывать. Поэтому и  ты  исполни  мою
  просьбу: оставь меня на несколько минут наедине с самим собой.
       Дездемона. Мне ли отказать вам? Нет! Прощайте, мой господин.
       Отелло. Прощай, моя Дездемона. Я сейчас приду к тебе.
       Дездемона. Эмилия, пойдем. Поступайте так, как вздумаете. Что бы вы  ни
  решили, я вам послушна. (Уходят с Эмилией.)
       Отелло. Дивное создание! Да погибнет моя душа, но я тебя люблю! И  если
  я разлюблю тебя, вернется снова хаос.
       Яго. Мой благородный господин...
       Отелло. Что ты говоришь, Яго?
       Яго. Когда вы искали руки госпожи моей, Микаэль  Кассио  знал  о  вашей
  любви?
       Отелло. От начала и до конца. Почему ты спрашиваешь?
       Яго. Лишь для того, чтобы подтвердить свою  мысль.  Без  всякого  злого
  умысла.
       Отелло. Какую мысль, Яго?
  
       Яго. Я не думал, что он был знаком с нею.
       Отелло. О да! И не раз бывал посредником между нами.
       Яго. В самом деле?
       Отелло. В самом деле? Да, в самом деле, - ты разве что-нибудь видишь  в
  этом? Разве он не честен?
       Яго. Честен, господин мой?
       Отелло. Честен? Да, честен?
       Яго. Насколько мне известно, господин мой.
       Отелло; Ты хочешь этим что сказать?
       Яго. Что сказать, господин мой?
       Отелло. "Что сказать, господин мой!" Клянусь небом, он вторит мне,  как
  будто в  мыслях  его  скрывается  чудовище,  слишком  отвратительное,  чтобы
  показать его. В твоих словах подразумевается что-то. Я слышал, как ты только
  что сейчас сказал, что это тебе не нравится, когда  Кассио  отошел  от  моей
  жены. Что тебе не понравилось? И когда я сказал, что он был посвящен в тайну
  моей  любви  к  Дездемоне  и  знал  все  подробности  моего  ухаживания,  ты
  воскликнул: "В самом деле?" - и нахмурил и  свел  брови,  как  будто  в  эту
  минуту ты замкнул в мозгу какую-то  ужасную  мысль.  Если  ты  любишь  меня,
  покажи мне эту мысль.
       Яго. Мой господин, вы знаете, что я люблю вас.
       Отелло. Думаю, что любишь. И так как я знаю, что ты  исполнен  любви  и
  честности и взвешиваешь свои слова,  прежде  чем  высказать  их,  тем  более
  пугают меня твои недомолвки. У  лживых,  вероломных  плутов  -  это  обычная
  проделка. Но у честного человека такие недомолвки  -  тайные  доносы  {108},
  идущие от сердца, над которым не властвует страсть.
       Яго. В отношении Микаэля Кассио я  готов  поклясться,  что  считаю  его
  честным человеком.
       Отелло. Я тоже так считаю.
       Яго. Люди должны быть такими, какими кажутся. А те, которые не  таковы,
  какими кажутся, лучше бы они такими не казались.
       Отелло. Конечно, люди должны быть такими, какими кажутся.
       Яго. Ну вот, поэтому-то я и думаю, что Кассио честный человек.
       Отелло. Нет, тут кроется что-то большое. Прошу тебя,  говори  со  мной,
  как со своими мыслями, передай весь ход твоих  размышлений  и  найди  худшие
  слова для худших мыслей.
       Яго. Мой добрый господин, простите меня. Хотя я по долгу  и  подвластен
  вам в делах службы, я не  подвластен  в  том,  в  чем  даже  рабы  свободны.
  Высказать свои мысли? Но предположим, что они подлы и лживы? Ведь где  найти
  такой дворец, куда бы порой не проникала гнусность? Чье  сердце  так  чисто,
  чтобы в нем не участвовали в сессиях и судебных  заседаниях  {109}  нечистые
  помыслы вместе с законными размышлениями?
       Отелло. Ты становишься заговорщиком против  своего  друга,  Яго,  если,
  думая, что его обидели, скрываешь от его слуха свои мысли.
       Яго. Прошу вас, - ведь я, возможно, ошибаюсь в своей догадке, так  как,
  признаюсь, у меня от природы проклятая склонность следить за преступлениями,
  и часто моя подозрительность видит проступки там, где их  не  существует,  -
  прошу вас, чтобы вы пока что, по мудрости своей,  не  обращали  внимания  на
  слова  человека,  который  так  несовершенно  строит  предположения;  и   не
  смущайтесь его случайными и непроверенными наблюдениями. Не послужило бы  на
  пользу вашему спокойствию и не было бы вам на благо,  не  было  бы  достойно
  меня как мужчины, моей честности, не было бы мудрым с моей стороны, если  бы
  я открыл вам мои мысли.
       Отелло. Что ты хочешь этим сказать?
       Яго. Доброе имя для мужчины и женщины, мой дорогой  господин,  -  самое
  первое сокровище души. Тот, кто крадет мой кошелек, крадет хлам.  Это  сущий
  пустяк. Кошелек был моим, теперь принадлежит ему, а до того был рабом тысяч.
  Но тот, кто ворует у меня доброе имя, - крадет у меня то, что  не  обогащает
  его, но воистину обращает меня в бедняка.
       Отелло. Клянусь небом, я непременно узнаю твои мысли!
       Яго. Вы не смогли бы этого сделать, если бы держали мое сердце в  своей
  руке; и не сделаете этого, пока я храню его в моей груди.
       Отелло. Ха!
       Яго.  О,  остерегайтесь,  господин  мой,  ревности.  Это   зеленоглазое
  чудовище, которое издевается над своей жертвой {110}. Тот рогоносец живет  в
  блаженстве, который сознает то, что выпало ему на долю,  и  не  любит  своей
  обидчицы. Но, о, каково же считать проклятие минуты жизни тому, кто обожает,
  но сомневается, подозревает, но сильно любит!
       Отелло. О, это бедствие!
       Яго. Тот, кто беден, но доволен, - богат, вполне достаточно богат. Но и
  безграничные богатства бесплодны, как зима, для того, кто вечно боится стать
  бедняком. Благие небеса, сохрани души всех сынов моего рода от ревности!
       Отелло. Зачем, зачем это так?.. Ты думаешь, что я буду жить  ревностью,
  вечно  следуя  за  изменениями  луны  новыми   подозрениями?   Нет.   Начата
  сомневаться - значит принять решение. Считай  меня  козлом,  если  я  обращу
  деятельность своей души  на  пустые,  раздутые  подозрения,  на  которые  ты
  намекаешь. Меня не сделать ревнивым, если сказать, что жена моя красива, ест
  с удовольствием {111}, любит общество, свободна в речах, хорошо поет, играет
  на музыкальных инструментах  и  танцует.  Там,  где  есть  добродетель,  эти
  качества лишь увеличивают ее. Тоже и то, что сам я беден  достоинствами,  не
  возбудит во мне ни малейшего опасения, ни сомнения в ее верности. Ведь у нее
  были глаза, и она сама выбрала меня. Нет, Яго: я должен увидеть, прежде  чем
  усомниться; усомнившись -  доказать,  а  когда  доказано,  остается  сделать
  только одно, не больше - разом прочь и любовь и ревность.
       Яго. Я этому рад. Теперь я могу откровенней показать вам мою  любовь  и
  преданность. Поэтому выслушайте то, что я считаю своим долгом высказать вам.
  Я пока что не говорю о доказательствах. Следите за вашей  женой.  Наблюдайте
  за ней, когда она будет с Кассио. Наблюдайте без ревности, но и без излишней
  уверенности. Я не хотел бы, чтобы вы, человек свободной и благородной  души,
  из-за вашего благодушия были  обмануты.  Следите  за  тем,  чтобы  этого  не
  случилось. Я хорошо знаю нравы нашей страны {112}:  в  Венеции  только  небо
  видит проделки, которые они не осмеливаются показывать мужьям. Совесть их, в
  лучшем случае, состоит не в том, чтобы не делать, но чтобы скрывать.
       Отелло. Неужели это так?
       Яго. Она обманула отца, выйдя за вас замуж. Когда она делала  вид,  что
  дрожит и боится вашего вида, тогда-то она вас особенно сильно любила.
       Отелло. Да, это правда.
       Яго. Ну, вот я и говорю! Она, такая еще молодая, сумела притвориться  и
  отвести отцу глаза, - ведь он думал, что  это  колдовство...  Но  я  достоин
  порицания. Покорно прошу вас простить меня за то, что я вас слишком люблю.
       Отелло. Я тебе обязан навсегда.
       Яго. Я замечаю, что это немного смутило вас.
       Отелло. Нисколько, нисколько.
       Яго. Честное слово, боюсь, что да. Надеюсь, вы сочтете,  что  сказанное
  мной было сказано из любви к вам. Но я вижу, что вы  взволнованы.  Я  должен
  просить вас  не  насиловать  смысла  моих  слов,  не  делать  из  них  более
  существенных выводов  и  не  вкладывать  в  них  чего-нибудь  большего,  чем
  подозрение.
       Отелло. Хорошо.
       Яго. Если бы вы это сделали, господин мой, моя речь привела бы к  таким
  гадким последствиям, которых я и в мыслях не имел. Кассио  -  мой  достойный
  друг. Мой господин, я вижу, что вы взволнованы.
       Отелло. Нет, не очень... Я вполне уверен в том, что Дездемона честна.
       Яго. Пусть долго живет она в таком случае! И вы живите долго за то, что
  так думаете!
       Отелло. И, однако, как же это природа, изменяя самой себе...
       Яго. Да, в этом-то и все дело.  Ведь,  говоря  с  вами  откровенно,  не
  ответить  взаимностью  многим  искателям  ее  руки,  ее   соотечественникам,
  одинакового с ней цвета, равным ей по  знатности,  наперекор  тому,  к  чему
  природа всегда стремится {113}, - фу!.. От этаких разит  порочным  желанием,
  гнусной извращенностью, противоестественными мыслями... Но, простите меня, я
  не утверждаю этого определенно о ней. Хотя я и  боюсь,  как  бы  она,  вновь
  подчинившись  здравому  смыслу,  не  начала  сравнивать  вашу  внешность   с
  внешностью ее соотечественников и - что возможно - раскаялась бы.
       Отелло. Прощай, прощай! Заметишь еще что-нибудь -  сообщи  мне.  Устрой
  так, чтобы и жена твоя наблюдала. Оставь меня, Яго.
       Яго. Мой господин, позвольте откланяться,
       Отелло. Зачем я женился? Этот честный малый, несомненно, видит и  знает
  больше, гораздо больше, чем говорит.
       Яго. Мой господин, прошу вас разрешить  мне  просить  вашу  милость  не
  углубляться в это дело.  Предоставьте  все  времени.  Хотя  и  следовало  бы
  вернуть Кассио его должность, ибо, конечно, он исполняет ее весьма умело,  -
  однако, если вы его отдалите на некоторое время, вы тем самым лучше  сможете
  наблюдать и его и те средства, к которым он прибегает. Замечайте,  будет  ли
  ваша жена настаивать  на  возвращении  ему  должности  с  упорной  и  пылкой
  настойчивостью. Это  многое  обнаружит.  А  между  тем  думайте,  что/'я  уж
  чересчур поддался страхам, - а у меня есть  серьезные  основания  опасаться,
  что я уж слишком им поддался, - и считайте ее невинной, умоляю вашу милость.
       Отелло. Будь уверен в моем умении владеть собой.
       Яго. Еще раз позвольте откланяться. (Уходит.)
       Отелло. Этот малый исключительно честен, опытной душой он понимает  все
  оттенки человеческих отношений. Если я найду доказательство тому, что  сокол
  мой дичится и не поддается учению, хотя путы его и сделаны из самых  крепких
  жил моего сердца {114}, - свистну и пущу его по ветру {115}: пусть  питается
  тем, что пошлет ему судьба. Быть может, оттого, что  я  черен  и  не  владею
  даром приятной речи, как опытные волокиты, или оттого,  что  я  перевалил  в
  долину лет, хотя и не настолько, - она ушла,  я  обманут,  и  утешением  мне
  должно быть презрение к ней. О проклятие брака! Оно - в том, что мы получаем
  право назвать своими эти нежные создания, но не желания их! Я  бы  предпочел
  быть жабой и питаться испарениями темницы, чем представить  то,  что  люблю,
  уголок для других. Но таково уже несчастие знатных людей,  -  у  них  меньше
  преимуществ, чем у людей низшего состояния; таков уж  их  удел,  неизбежный,
  как смерть:  этот  рогатый  недуг  предопределен  нам  от  самого  рождения.
  Дездемона идет. Если она лжива, - о, тогда значит, небо посмеялось над самим
  собой! Я не верю этому!
  
                           Входят Дездемона и Эмилия.
  
       Дездемона. Что случилось, мой дорогой Отелло?  Обед  готов,  и  знатные
  жители острова, которых вы пригласили, ждут вас.
       Отелло. Я виноват.
       Дездемона. Почему вы говорите так тихо? Вы нездоровы?
       Отелло. У меня болит лоб, вот здесь {116}.
       Дездемона. Ей-богу, это от бессонницы. Это сейчас же пройдет, позвольте
  только покрепче перевязать ваш лоб; в течение часа и следа не останется.
       Отелло. Ваш платок слишком мал, не надо его.  (Отстраняет  платок,  она
  его роняет.) Пойдемте вместе.
       Дездемона. Мне очень жалко, что вам нездоровится.
       Отелло и Дездемона уходят.
       Эмилия. Я рада, что нашла этот платок. Это был  первый  подарок  ей  на
  память от мавра. Мой своенравный муж сотню раз приставал ко мне  с  просьбой
  украсть его; но она так любила этот знак его любви, ибо он заклинал ее вечно
  его хранить, что она всегда носит этот платок при себе, целует его и говорит
  с ним. Я закажу платок с таким же узором и  подарю  его  мужу.  Только  небо
  знает, что он хочет с ним сделать, я этого не знаю. Я  поступаю  так  только
  для того, чтобы удовлетворить его прихоть.
  
                                  Входит Яго.
  
       Яго. Ну что? Что вы здесь делаете одна?
       Эмилия. Не ругайтесь. У меня для вас есть вещица.
       Яго. Вещица для меня? Вещь обычная...
       Эмилия. А?
       Яго. Иметь глупую жену.
       Эмилия. Ах, вот как, и это все? А что вы мне дадите за этот платок?
       Яго. Какой платок?
       Эмилия. Какой платок? Да тот самый, первый  дар  мавра  Дездемоне,  тот
  самый, который вы так часто просили меня украсть.
       Яго. И ты его у нее украла?
       Эмилия. Честное слово - нет. Она  уронила  его  по  небрежности,  а  я,
  находясь здесь и воспользовавшись случаем, его подняла. Посмотрите, вон он.
       Яго. Молодец девка! Отдай его мне.
       Эмилия. Что вы хотите с ним  сделать,  если  так  серьезно  настаивали,
  чтобы я выкрала его?
       Яго. А какое вам дело? (Вырывает у нее платок.)
       Эмилия. Если это не для какой-нибудь  важной  цели,  отдайте  мне  его.
  Бедная госпожа, она сойдет с ума, когда хватится и не найдет его.
       Яго. Молчите о том, что  вы  нашли  платок.  Он  мне  нужен.  Ступайте,
  оставьте меня.
  
                                 Эмилия уходит.
  
  Я  оброню  этот  платок  в  квартире Кассио, пусть он его найдет. Безделицы,
  легкие, как воздух, - для ревнующих подтверждения столь же убедительные, как
  доводы  священного  писания.  И  этот  платок  может подействовать. Мавр уже
  меняется под влиянием моего яда. Опасные подозрения по самой природе своей -
  яды,   которые   сначала   едва   ли   не  приятны,  но,  начиная  понемногу
  воздействовать на кровь, горят, как рудники серы.
  
                                 Входит Отелло.
  
  Я  так и говорил. Смотрите, вот он идет! Ни мак, ни мандрагора {117}, ни все
  снотворные  снадобья,  которые  существуют  в  мире,  не возвратят тебе того
  сладкого сна, которым ты еще вчера владел.
       Отелло. Ха! Не верна мне?
       Яго. Что с вами, генерал? Довольно думать об этом.
       Отелло. Прочь! С глаз долой! Ты вздернул меня на дыбу.  Клянусь,  лучше
  быть во многом обманутым, чем немного знать об обмане.
       Яго. Ну что вы, мой господин!
       Отелло. Разве я ощущал похищенные ею у меня и проводимые  ею  в  похоти
  часы? Я этого не видел, не думал об этом, это  мне  не  причиняло  вреда.  Я
  хорошо спал ночью, много ел, был  свободен  духом  и  весел.  Я  не  находил
  поцелуев Кассио на ее губах. Тот, кто ограблен, если он  не  хватится  того,
  что у него украли, пусть только не знает о грабеже, - не ограблен ни в чем.
       Яго. Мне очень жаль, что я это слышу.
       Отелло. Я был бы счастлив, если бы весь  лагерь,  саперы  {118}  и  все
  остальные солдаты вкусили ее сладостного тела, лишь бы я не знал об этом. О,
  теперь навек прощай, спокойный дух! Прощай, душевное  довольство!  Прощайте,
  пернатые войска и великие войны,  превращающие  честолюбие  в  доблесть!  О,
  прощай, прощай, ржущий конь {119} и звонкая труба, возбуждающий дух барабан,
  пронзительная флейта, царственное знамя и  все  достоинства  -  великолепие,
  пышность и блестящий церемониал славных войн! И вы, о  смертоносные  орудия,
  чьи грубые глотки подражают ужасным громам бессмертного  Юпитера,  прощайте!
  То, что было деятельностью Отелло, ушло навсегда!
       Яго. Возможно ли, мой господин?
       Отелло. Негодяй, ты обязан доказать, что жена моя шлюха, ты обязан! Дай
  мне наглядное доказательство. Или, клянусь бессмертной душой человека,  тебе
  бы лучше родиться псом, чем отвечать моему пробужденному гневу!
       Яго. Уже до этого дошло?
       Отелло. Сделай так, чтобы я увидел. Или по  крайней  мере  докажи  так,
  чтобы в доказательстве не  было  ни  петли,  ни  крючка,  где  бы  прицепить
  сомнение. Иначе - горе тебе!
       Яго. Мой благородный господин!..
       Отелло. Если ты клевещешь на нее и подвергаешь пытке  меня,  не  молись
  больше никогда, отрекись от  совести,  громозди  злодейства  на  злодейства,
  совершай дела, от которых заплачет небо и которым изумится земля, ибо ничего
  большего, чем это, ты не можешь прибавить на погибель своей души.
       Яго. О милосердие божье! Помилуй меня, о небо! Или вы не человек?  Есть
  ли у вас душа  и  чувства?  Господь  с  вами!  Увольте  меня  со  службы.  О
  несчастный глупец, доживший до того, что твоя  честность  стала  пороком!  О
  чудовищный мир! Смотри, смотри, о мир, - небезопасно быть прямым и  честным.
  Благодарю вас за этот урок. Отныне я  больше  не  буду  любить  друзей,  раз
  любовь порождает такое оскорбление.
       Отелло. Нет, не уходи. Ведь ты как будто должен быть честным человеком.
       Яго. Мне следовало бы быть умным человеком,  ибо  честность  -  дура  и
  теряет то, чего добивается.
       Отелло. Клянусь миром, я думаю, что моя жена честна, и думаю,  что  она
  нечестна; я думаю, что ты прав, и думаю, что ты  не  прав.  Я  должен  иметь
  какое-нибудь доказательство. Ее имя, прежде чистое в свежести своей, как лик
  Дианы, теперь запачкано и черно, как мое лицо. Если есть на свете веревки  и
  ножи, яд, огонь или удушливые пары, я этого не  потерплю.  Как  хотел  бы  я
  убедиться!
       Яго. Я вижу, сударь, вас пожирает страсть. Я раскаиваюсь,  что  поселил
  ее. Вы хотели бы получить доказательства?
       Отелло. Хотел бы?.. Нет, я их получу!
       Яго. Вы можете их получить. Но как? Какие доказательства, мой господин?
  Или  вам  хотелось  бы  подглядывать  и  грубо  глазеть  на  то,   как   она
  совокупляется?
       Отелло. Смерть и проклятие!.. О!..
       Яго. Потребовалось бы много времени, и очень трудно найти случай, чтобы
  подсмотреть их, когда они представят это зрелище. Пусть будут они  прокляты,
  если глаза смертных, кроме их собственных глаз, увидят их  лежащими  вдвоем.
  Что же делать? Как быть? Что мне сказать?  Где  доказательство?  Невозможно,
  чтобы вы это увидали, если  бы  они  были  даже  возбужденными,  как  козлы,
  горячими, как обезьяны, похотливыми, как волки во время течки, и  глупыми  и
  грубыми, как пьяные невежды. Но, однако,  послушайте:  если  доказательства,
  основанные на убедительных косвенных уликах, ведущих прямо к дверям  истины,
  смогут убедить вас, вы можете их получить.
       Отелло. Предоставь живое доказательство ее неверности.
       Яго. Мне не по душе это поручение. Но, поскольку я так далеко  зашел  в
  этом деле, подстрекаемый глупой честностью и любовью, пойду и далее. Недавно
  я ночевал рядом с Кассио. Страдая от зубной боли, я  не  мог  заснуть.  Есть
  люди, которые столь распущенны и так мало владеют своей душой,  что  во  сне
  выбалтывают все свои дела. К таким людям принадлежит Кассио. Я услышал,  как
  он говорит во сне: "Сладостная Дездемона, будем  осторожны,  будем  скрывать
  нашу любовь". И затем, сударь, он схватил мою руку, сжал ее, воскликнув:  "О
  сладостное создание!", и стал крепко  целовать  меня,  как  будто  с  корнем
  вырывал поцелуи, росшие на моих губах. Затем он положил ногу мне на бедро  и
  вздохнул и поцеловал меня, а затем воскликнул: "Пусть будет проклята судьба,
  отдавшая тебя мавру!"
       Отелло. О, чудовищно! Чудовищно!
       Яго. Да нет же, ведь это было только его сном.
       Отелло. Но такой сон обнаруживает, что  происходило  прежде  наяву.  Он
  родит дурные подозрения, пусть это только сон.
       Яго. И этот сон может пригодиться в подкрепление других  доказательств,
  которые сами по себе слабы.
       Отелло. Я разорву ее на куски!
       Яго. Нет, будьте рассудительны. Мы пока еще не видим дела.  Еще  вполне
  возможно, что она невинна. Но скажите; вы никогда не видели  в  руках  вашей
  жены платка с вышитыми на нем ягодами земляники?
       Отелло. Я подарил ей такой платок. Это был мой первый подарок.
       Яго. Я этого не знал. Но сегодня видел, как таким платком, - я  уверен,
  что это был платок вашей жены, - Кассио вытирал себе бороду.
       Отелло. Если это тот платок...
       Яго. Если это тот платок или другой,  принадлежащий  ей,  он  наряду  с
  другими уликами свидетельствует, против нее.
       Отелло. О, если бы у этого раба было сорок тысяч жизней!  Одна  слишком
  бедна, слишком ничтожна для моего мщения! Теперь я  вижу,  что  это  правда.
  Смотри сюда, Яго: так сдуваю я  к  небу  свою  глупую  любовь.  Ее  уж  нет.
  Вставай, черное мщение,  из  бездны  ада!  Уступи,  о  любовь,  тиранической
  ненависти свой венец и утвержденный в сердце престол!  Распухай,  грудь,  от
  груза своего, ибо груз этот - сердца  престол!  Распухай,  грудь,  от  груза
  своего, ибо груз этот - жало аспидов.
       Яго. Погодите, успокойтесь!
       Отелло. О, крови, крови, крови!
       Яго. Говорю вам, спокойствие! Вы еще, может быть, передуваете?
       Отелло. Никогда, Яго!  Подобно  Понтийскому  морю,  чье  ледяное  и  не
  зависящее от него течение не возвращается обратно и продолжает движение свое
  в  Пропонтиду  и  Геллеспонт  {120},  мои  кровавые  мысли,  движущиеся   со
  стремительной быстротой, никогда не  оглянутся  назад  и  не  возвратятся  в
  отливе своем к смиренной любви, пока  не  поглотит  их  обширная  н  широкая
  месть. (Становится на колени.) Клянусь этим мраморным небом {121},  со  всем
  должным благоговением перед священной клятвой, я здесь  даю  обет  исполнить
  то, что сказал,
       Яго. Погодите, не вставайте! (Становится на колени.) Будьте свидетелями
  вы, вечно горящие небесные светила, и вы,  окружающие  нас  со  всех  сторон
  стихии {122}, будьте свидетелями того, как Яго здесь отдает всю деятельность
  своего ума, своих рук, своего сердца на службу оскорбленному  Отелло!  Пусть
  он приказывает. И не будет во мне раскаяния, будет одно  повиновение,  каким
  бы кровавым ни было дело.
       Отелло. Приветствую твою любовь не пустой благодарностью,  но  полнотой
  ее приятия и немедленно употребляю тебя в дело. Пусть в  течение  этих  трех
  дней я услышу, как ты скажешь мне, что Кассио нет в живых.
       Яго. Мой друг умер. Это сделано по вашему приказу. Но пусть она живет.
       Отелло. Да будет проклята она, похотливая распутница! О, да  будет  она
  проклята! Пойдем, уединимся с тобой. Я удалюсь,  чтоб  обдумать,  где  найти
  скоро действующее средство, чтобы убить прекрасную дьяволицу. Отныне ты  мой
  лейтенант.
       Яго. Я ваш собственный навеки.
  
                                    Уходят.
  
  
                                    СЦЕНА 4
  
                     Входят Дездемона, Эмилия и Простофиля.
  
       Дездемона. Не знаешь ли, малый, где живет лейтенант Кассио?
       Простофиля. Я не смею сказать, что он где-нибудь лжет {123}.
       Дездемона. Как так?
       Простофиля. Он военный. А если сказать про военного, что  он  лжет,  он
  заколет кинжалом.
       Дездемона. Брось вздор болтать. Где он квартирует?
       Простофиля. Сказать, где он квартирует, - значит солгать.
       Дездемона. Это каким образом?
       Простофиля. Я не знаю, где он квартирует. А  выдумать  адрес,  сказать,
  что он живет здесь или живет там {124}, - значило бы нагло соврать.
       Дездемона. Можешь  ли  ты  расспросить  и  узнать  от  других,  где  он
  находится?
       Простофиля. Ради него я поведу со всем миром нравоучительную беседу  по
  катехизису, то есть буду задавать вопросы и сам давать ответы {125}.
       Дездемона. Найди его,  попроси  его  прийти  сюда;  скажи  ему,  что  я
  расположила моего господина в его пользу и надеюсь, что все будет хорошо.
       Простофиля. Сделать это  -  в  силах  ума  человеческого,  и  потому  я
  попытаюсь это сделать. (Уходит.)
       Дездемона. Где же могла я потерять этот платок, Эмилия?
       Эмилия. Не знаю, синьора.
       Дездемона. Поверь, я бы охотней потеряла мой кошелек,  полный  крузадов
  {126}. Если бы мой благородный мавр  не  был  человеком  неподдельной  души,
  сделанным не  из  того  низкого  материала,  из  которого  сделаны  ревнивые
  создания, этого было бы достаточно, чтобы навести его на дурные мысли.
       Эмилия. Он не ревнив?
       Дездемона. Кто? Он?  Я  думаю,  что  солнце  его  родины  иссушило  его
  ревность.
       Эмилия. Посмотрите, вот он идет.
       Дездемона. Я его теперь не оставлю в покое, пока он не призовет к  себе
  Кассио.
  
                                 Входит Отелло.
  
  Как вы себя чувствуете, мой господин?
       Отелло.  Хорошо,  добрая  госпожа  моя.  (В  сторону.)  О,  как  тяжело
  притворяться! Как вы, Дездемона?
       Дездемона. Хорошо, мой добрый господин.
       Отелло. Дайте мне вашу руку. Это влажная рука, госпожа моя {127}.
       Дездемона. Она еще не испытала старости и не знала печали!
       Отелло.  Это  указывает   на   предрасположение   к   щедрости   и   на
  расточительность сердца. Горячая,  горячая  и  влажная.  Ваша  рука  требует
  ограничения свободы,  поста  и  молитвы,  постоянного  умерщвления  плоти  и
  упражнения в благочестии. Ибо вот здесь, в этой руке, живет  молодой  потный
  дьявол {128}, который всегда готов бунтовать. Это хорошая рука,  откровенная
  рука.
       Дездемона. Вы вправе это сказать, потому что эта рука  отдала  вам  мое
  сердце.
       Отелло. Расточительная рука. В старину руку отдавали вместе с  сердцем,
  теперь, согласно нашей новой геральдике {129}, отдают руку без сердца.
       Дездемона. Не мне судить об этом. Скажите лучше, как с вашим обещанием?
       Отелло. Каким обещанием, цыпочка? {130}
       Дездемона. Я послала за Кассио, чтобы он пришел поговорить с вами.
       Отелло. Мне не дает покоя сильный насморк: одолжи мне свой платок.
       Дездемона. Вот, мой господин.
       Отелло. Тот, который я подарил тебе.
       Дездемона. У меня его нет с собой.
       Отелло. Нет?
       Дездемона. Нет, в самом деле, мой господин.
       Отелло. Плохо. Этот платок  подарила  моей  матери  цыганка.  Она  была
  колдунья и могла почти свободно читать мысли людей. Она сказала моей матери,
  что, пока она будет хранить этот платок, она  сохранит  привлекательность  и
  отец мой будет всецело покорен ее любви; но  что,  если  она  потеряет  этот
  платок или подарит его, она станет отвратительна в его глазах,  и  душа  его
  устремится в погоню за новыми любовными мечтами. Моя мать, умирая,  подарила
  мне этот платок и просила меня, когда судьба пошлет мне жену,  подарить  его
  ей. Так я и поступил; берегите же его, храните его как зеницу ока.  Потерять
  или отдать его - значит навлечь беду, не сравнимую ни с чем.
       Дездемона. Возможно ли?
       Отелло. Это правда. В  самой  ткани  его  заключена  магия.  Пророчица,
  которая насчитала в этом мире двести обращений солнца, шила на  нем  узор  в
  пророческом исступлении. Священны были черви, которые произвели шелк. Платок
  был смочен в зелье {131}, которое люди сведущие изготовили из сердец умерших
  дев.
       Дездемона. Неужели? Это правда?
       Отелло. Истинная правда. А потому берегите его.
       Дездемона. О боже, лучше бы я его никогда не видала!
       Отелло. Ха! Почему?
       Дездемона. Отчего вы говорите так порывисто и стремительно?
       Отелло. Он потерян? Его нет? Говорите, он пропал?
       Дездемона. Да сохранит нас небо!
       Отелло. А? Что?
       Дездемона. Он не потерян. Но что из того, если бы даже он был потерян?
       Отелло. Как?
       Дездемона. Говорю вам, что он не потерян.
       Отелло. Достаньте его, дайте мне взглянуть на него.
       Дездемона. Я могла бы это сделать, но сейчас не хочу. Это все хитрость,
  чтобы отделаться от моей просьбы. Прошу вас, примите Кассио.
       Отелло. Принесите и покажите мне платок. Моя душа предчувствует дурное.
       Дездемона. Ну же, ну! Вы нигде не найдете более достойного человека.
       Отелло. Платок!
       Дездемона. Прошу вас, поговорим о Кассио.
       Отелло. Платок!
       Дездемона. О человеке, который всю жизнь свою основывал свое счастье на
  вашем расположении к нему, делил с вами опасности.
       Отелло. Платок!
       Дездемона. Честное слово, вы достойны порицания.
       Отелло. Прочь! (Уходит.)
       Эмилия. И этот человек не ревнив?
       Дездемона. Я этого раньше никогда не видала. Есть,  повидимому,  что-то
  чудесное в этом платке. Потеря его для меня несчастье.
       Эмилия. Мужчину не узнаешь ни в год, ни в два. Они желудки, мы -  пища.
  Они жадно съедают нас, а когда насытятся - изрыгают. Посмотрите -  Кассио  и
  мой муж.
  
                              Входят Кассио и Яго.
  
       Яго. Нет другого средства. Сделать  это  должна  она.  Посмотрите,  вот
  удача! Ступайте и настойчиво просите ее.
       Дездемона. Ну как, добрый Кассио? Какие у вас новости?
       Кассио. Все с прежней  просьбой,  синьора.  Умоляю  вас  благодетельным
  заступничеством вашим вернуть мне существование, а также любовь того, кого я
  во всех отношениях почитаю, насколько только способно мое сердце. Я не хотел
  бы  дольше  оставаться  в  неизвестности.  Если   мой   проступок   является
  смертельным грехом и ни прошлая  служба,  ни  горесть  в  настоящем,  ни  те
  услуги, которые я собираюсь оказать в будущем,  не  могут  быть  достаточным
  выкупом, чтобы вернуть мне его любовь, одно уже знание этого будет для  меня
  благодеянием: тогда я возьму себя в руки и выберу какой-нибудь  другой  путь
  жизни, в надежде на подаяние судьбы.
       Дездемона. Увы, трижды благородный Кассио! Сейчас мое заступничество не
  звучит, как должно. Мой господин уже не прежний господин мой. Я бы не узнала
  его, если бы  он  так  же  изменился  лицом,  как  изменилось  его  душевное
  состояние. Да молят за меня святые духи так,  как  я  просила  за  вас,  как
  только могла. За свои свободные речи я попала под  обстрел  его  гнева.  Вам
  нужно на время запастись терпением. Что я смогу сделать,  я  сделаю.  Сделаю
  больше, чем осмелилась бы сделать для себя. Удовольствуйтесь этим.
       Яго. Мой господин в гневе?
       Эмилия.  Он  только  что  сейчас  вышел  отсюда  в  каком-то   странном
  беспокойстве.
       Яго. Неужели он может разгневаться?  Я  видел,  как  пушка  взметала  в
  воздух ряды его солдат и, подобно дьяволу, подхватила у  него  из-под  локтя
  его собственного брата, - и чтоб он мог разгневаться? Значит, это что-нибудь
  важное.  Пойду  повидаю  его.  Это  уж  действительно  неспроста,  если   он
  разгневался.
       Дездемона. Прошу тебя, ступай к нему.
  
                                  Яго уходит.
  
  Его  ясный  дух,  верно, замутили государственные заботы, - вести из Венеции
  или  какой-нибудь  раскрытый  здесь,  на Кипре, заговор, о котором ему стало
  известно.  В  таких  случаях люди готовы раздражаться по пустяковым поводам,
  хотя  в сущности взволнованы важными. Это, несомненно, так: заболит палец, и
  чувство боли распространяется на другие здоровые части тела. К тому же мы не
  должны  думать,  что  мужчины  -  боги,  и  не должны ждать от них такого же
  ласкового  внимания,  как  во время свадебного пира. Какая я, право, Эмилия!
  Я, недостойный воин {132}, в душе обвиняла его за недоброе ко мне отношение.
  Теперь  я  вижу,  что  подослала  ложных  свидетелей  и что он несправедливо
  обвинен.
       Эмилия. Дай бог, чтобы это были государственные дела, как вы думаете, а
  не какие-нибудь ревнивые фантазии или причуды, касающиеся вас.
       Дездемона. Помилуй бог, я никогда не давала ему повода.
       Эмилия. А для ревнивых душ этого и не нужно. Они ревнуют не потому, что
  есть причина, но ревнуют потому,  что  они  ревнивы.  Ревность  -  чудовище,
  которое само себя зачинает и само себя порождает.
       Дездемона. Да охранит небо душу Отелло от этого чудовища.
       Эмилия. Аминь, синьора!
       Дездемона. Пойду и  найду  его.  Кассио,  побудьте  здесь.  Если  он  в
  подходящем состоянии духа, попрошу его за вас  и  сделаю  все  зависящее  от
  меня, чтобы добиться результата.
       Кассио. Покорно вас благодарю, синьора!
  
                   Дездемона и Эмилия уходят. Входит Бьянка.
  
       Бьянка. Спаси вас бог, друг Кассио!
       Кассио. Почему ты  не  дома?  Как  поживаете,  моя  прекрасная  Бьянка?
  Честное слово, любовь моя, я собирался идти к вам.
       Бьянка. А я шла к вам, Кассио! Как! Не  приходить  целую  неделю!  Семь
  дней и ночей? Сотню, шесть десятков и восемь часов? А  для  влюбленных  часы
  разлуки в сто шестьдесят раз длиннее, чем на циферблате. Ах, как  скучно  их
  считать!
       Кассио. Простите меня, Бьянка! Все это время я был  подавлен  тяжелыми,
  как свинец,  мыслями.  Но  в  более  свободное  время  я  возьму  счет  моих
  отсутствий. (Дает ей платок Дездемоны.) Сладостная Бьянка, вышейте мне такой
  платою.
       Бьянка. Кассио, откуда это? Это подарок новой подруги. То я чувствовала
  разлуку,  теперь  чувствую  ее  причину.  Уже  до  этого  дошло?  Прекрасно,
  прекрасно!
       Кассио. Полно!  Бросьте  свои  глупые  догадки  в  лицо  наславшему  их
  дьяволу. Вы ревнуете, полагая, что это подарок  на  память  от  какой-нибудь
  любовницы. Это не так, честное слово, Бьянка.
       Бьянка. Ну, так чей же он?
       Кассио. Я сам не знаю. Я нашел его в своей комнате. Мне нравится  узор.
  Прежде чем его потребуют обратно, - а вполне вероятно, что его потребуют,  -
  я бы хотел, чтобы с него сняли узор. Возьмите его  и  вышейте  такой  же,  а
  покамест оставьте меня.
       Бьянка. Оставить вас! Почему?
       Кассио. Я здесь ожидаю генерала и не думаю, что мне послужит на пользу,
  если он увидит меня в обществе женщины, да и не хочу этого.
       Бьянка. Почему, смею спросить?
       Кассио. Не потому, чтобы я вас не любил.
       Бьянка. Но потому, что вы меня не любите.  Прошу  вас,  проводите  меня
  немного. И скажите, скоро ли я увижу вас ночью?
       Кассио. Я провожу вас, но только недалеко: я должен ждать здесь. Но  мы
  скоро увидимся.
       Бьянка. Вот это хорошо. Мне приходится покориться обстоятельствам.
  
                                    Уходят.
  
  
                                     АКТ IV
  
                                    СЦЕНА 1
  
                 Кипр. Перед замком {133}. Входят Отелло и Яго.
  
       Яго. И вы в самом деле продолжаете так думать?
       Отелло. Так думать, Яго!
       Яго. Да что тут особенного - целоваться тайком?
       Отелло. Это недозволенный поцелуй.
       Яго.  Или  полежать  часок-другой  голой  с  дружком  в   постели,   не
  намереваясь сделать ничего дурного?
       Отелло. Голой в постели, Яго, и не намереваясь сделать ничего  дурного?
  Это лицемерие перед дьяволом. Те, которые хотят быть добродетельными, но так
  поступают, подвергают  свою  добродетель  искушению  дьявола,  сами  же  они
  искушают небо.
       Яго. Если они при этом ничего не делают, это  простительный  проступок.
  Но если я дарю моей жене платок...
       Отелло. Что тогда?
       Яго. Ну что ж, тогда, значит,  он  принадлежит  ей,  господин  мой.  И,
  поскольку он принадлежит ей, я думаю, что она  вправе  подарить  его  любому
  мужчине.
       Отелло. Она также  обладательница  и  своей  чести.  Разве  она  вправе
  подарить и ее?
       Яго. Ее честь - незримая сущность {134}. Честью часто  обладают  те,  у
  которых нет чести. Но что касается платка...
       Отелло. Клянусь небом, я бы с радостью забыл о нем!  Ты  говорил...  О,
  этот платок возникает в  памяти  моей,  как  ворон  над  зачумленным  домом,
  предвещающий всем гибель... Ты говорил, что мой платок у него.
       Яго. Ну и что ж из этого?
       Отелло. Хорошего в этом нет.
       Яго. А что, если бы я сказал, что видал, как он вам  нанес  обиду?  Или
  что слышал, как он говорил, - мало ли на свете плутов, которые,  настойчивым
  ухаживанием или  по  ее  любви  и  добровольному  выбору  склонив  любовницу
  уступить их желанию или дав ей то, чего та сама хотела, не могут  удержаться
  от болтовни...
       Отелло. Он что-нибудь сказал?
       Яго. Да, господин мой. Но, будьте уверены, не более того,  от  чего  он
  готов клятвенно отречься.
       Отелло. Что он сказал?
       Яго. Честное слово, он сказал, что он... Я, право, не знаю...
       Отелло. Что? Что?
       Яго. Лежал...
       Отелло. С ней?
       Яго. С ней, на ней, как вам угодно.
       Отелло. Лежал с ней, лежал на ней! Мы говорим - лежать  на  ней,  когда
  хотим сказать, что ее оболгали {135}. Лежать с ней!  Это  гнусно.  Платок...
  Признания... Платок.... Пусть признается, и затем повесить его  за  труды...
  Сначала повесить его, а потом пусть признается... Я дрожу при одной мысли об
  этом... Природа не без причины наслала на меня эту омрачающую рассудок  бурю
  чувств... {136} Не слова заставляют меня так содрогаться. Фу!.. Носы, уши  и
  губы... {137} Возможно ли?.. Признавайся... Платок...  О  дьявол!..  (Падает
  без чувств {138}.)
       Яго. Действуй, мое лекарство, действуй! Так ловят доверчивых глупцов, и
  именно так многие достойные и целомудренные дамы, хотя они и  ни  в  чем  не
  повинны, становятся предметом осуждения... Что с  вами?  Мой  господин!  Мой
  господин, говорю я! Отелло!
  
                                 Входит Кассио.
  
  А, Кассио!
       Кассио. Что случилось?
       Яго. С моим господином припадок падучей. Это уже второй. Вчера  у  него
  тоже был припадок.
       Кассио. Потрите ему виски.
       Яго. Нет, не надо. Нужно дать припадку спокойно  развиваться.  Иначе  у
  него выступит пена на губах и он мгновенно  впадет  в  неистовое  бешенство.
  Посмотрите, он шевелится. Прошу вас,  удалитесь  на  минутку,  -  он  сейчас
  придет в себя. Когда он уйдет, мы поговорим с вами о весьма важном деле...
  
                              Кассио уходит {139}.
  
  Как вы себя чувствуете, генерал? Вы не ушибли себе лба? {140}
       Отелло. Ты издеваешься надо мной?
       Яго. Я издеваюсь над вами! Нет, клянусь небом! Мне бы только  хотелось,
  чтобы вы переносили вашу участь как мужчина.
       Отелло. Рогатый мужчина - чудовище и зверь.
       Яго. В таком случае в населенном городе много зверей и благовоспитанных
  чудовищ.
       Отелло. Он признался в этом?
       Яго. Будьте мужчиной, сударь. Подумайте только, что любой из  бородатой
  породы, стоит ему лишь впрячься в ярмо брака,  тянет,  возможно,  наравне  с
  вами. Среди живущих сейчас людей имеются миллионы, которые еженощно  ложатся
  в постель, являющуюся общим достоянием, но, по их убеждению, - они готовы  в
  этом поклясться, - принадлежащую только им. Ваше  положение  лучше.  О,  это
  проклятие, посланное адом, сверхиздевательство сатаны - целовать  распутницу
  на ложе,  которое  уверенно  считаешь  неприступным,  и  считать  распутницу
  непорочной. Нет, уж лучше позвольте мне знать. И зная, что я  такое,  я  тем
  самым знаю, чем будет она {141}.
       Отелло. О, ты мудр; это несомненно.
       Яго. На минуту встаньте в  сторонку.  Превратитесь  весь  в  терпеливый
  слух. Когда вас  здесь  обуревала  скорбь,  -  страсть,  недостойная  такого
  человека, - сюда пришел Кассио. Я удалил его  отсюда,  придумал  благовидное
  объяснение  вашему  исступлению  и  попросил   Кассио   поскорее   вернуться
  поговорить здесь со мною, что он и обещал. Вы только спрячьтесь и наблюдайте
  за усмешками, издевательскими улыбками и явным презрением, которые выразятся
  в каждой черте его лица. Ибо я заставлю его снова пересказать рассказ о том,
  где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся  с  вашей  женой  и
  когда он снова собирается совокупиться с ней. Говорю вам, наблюдайте за  его
  движениями. Черт возьми, терпение! Иначе я скажу, что вы  целиком  поддались
  гневному настроению и перестали быть мужчиной.
       Отелло. Слышишь, Яго? Я буду хитер в своем терпении, но буду - слышишь!
  - и кровожаден.
       Яго. Это не помешает. Но всему свое время. Спрячьтесь же.
  
                                Отелло прячется.
  
  Теперь  я  расспрошу  Кассио  о  Бьянке, проститутке, которая, продавая свою
  похоть, покупает на это для себя хлеб и одежду. Эта тварь влюблена в Кассио,
  ибо  таково  уж  проклятие  проституток - обманывать многих и быть обманутой
  одним. Кассио, когда он слышит о ней, не может удержаться от бурного хохота.
  Вот  он  идет. Когда он станет улыбаться, Отелло сойдет с ума, и его наивная
  ревность  даст  улыбкам,  жестам  и легкомысленному поведению бедного Кассио
  совершенно ошибочное толкование.
  
                                 Входит Кассио.
  
  Ну как вы себя чувствуете, лейтенант?
       Кассио. Тем хуже оттого, что вы  придаете  мне  то  звание,  отсутствие
  которого убивает меня.
       Яго. Домогайтесь своего у Дездемоны, и дело  ваше  -  верное.  (Понизив
  голос {142}.) Если бы это дело зависело от Бьянки, как быстро вы добились бы
  удачи!
       Кассио. Ах, бедняжка!
       Отелло. Смотрите, он уже смеется!
       Яго. Я никогда еще не видел, чтобы женщина так любила мужчину.
       Кассио. Бедняжка! Мне кажется, что она действительно меня любит.
       Отелло. Он и на словах не слишком  отрицает,  а  смех  его  выдает  всю
  правду.
       Яго. Послушайте, Кассио...
       Отелло.  Теперь  он  заставит  его  пересказать  все  дело.  Продолжай.
  Прекрасно, прекрасно.
       Яго. Она распускает слухи, что вы женитесь на  ней.  Вы  в  самом  деле
  намерены на ней жениться?
       Кассио. Ха-ха-ха!
       Отелло. Ты торжествуешь, римлянин? {143} Торжествуешь?
       Кассио. Мне жениться на ней! Как!  На  проститутке?  Прошу  тебя,  будь
  помилосердней к моему уму. Не считай меня сумасшедшим. Ха-ха-ха!
       Отелло.  Так,  так,  так,  так...  Хорошо  смеется  тот,  кто   смеется
  последним.
       Яго. Честное слово, ходит слух, что вы женитесь на ней.
       Кассио. Будь добр, брось шутить.
       Яго. Будь я подлец, если это не правда.
       Отелло. А меня уже сбросили со счетов? Прекрасно!
       Кассио. Это она сама, обезьянка, распустила слух. Она  уверена,  что  я
  женюсь на ней, потому что любит меня и самообольщается, а не потому,  что  я
  ей обещал.
       Отелло. Яго делает мне знак. Сейчас он начинает свой рассказ.
       Кассио. Она только что была здесь. Она повсюду преследует меня. На днях
  я беседовал на морском берегу с несколькими венецианцами, как вдруг приходит
  эта дурочка и бросается мне на шею вот так...
       Отелло. Восклицая: "О дорогой Кассио" или что-нибудь в этом  роде.  Его
  жест показывает это.
       Кассио. И висит у меня на шее, и склоняется ко мне на грудь, и плачет у
  меня на груди, и вот так влечет и тащит за собою, Ха-ха-ха!
       Отелло. Он сейчас рассказывает, как она втащила его в мою комнату. О, я
  вижу твой нос, но не вижу собаки, которой брошу его.
       Кассио. Да, мне нужно ее оставить.
       Яго. Ей-богу, посмотрите, вот она идет.
       Кассио. Настоящий хорек! {144} И вдобавок, черт возьми, надушенный!
  
                                 Входит Бьянка.
  
  Что значит это преследование?
       Бьянка. Пусть вас преследуют дьявол  и  его  мамаша!  Что  значит  этот
  платок, который вы мне только что дали? Дура я, что  взяла  его.  Вышей  ему
  такой же! Вишь, нашли его в своей комнате и не знаете, кто его там  оставил!
  Это подарок какой-нибудь шлюхи, а я вышивай с него  узор.  Возьмите  отдайте
  его своей зазнобе. Откуда бы вы его ни достали, я вышивать узор  с  него  не
  буду!
       Кассио. Что с вами, моя сладостная Бьянка, что с вами, что с вами?
       Отелло. Клянусь небом, это, несомненно, мой платок!
       Бьянка. Если хотите прийти сегодня вечером ужинать -  можете;  если  не
  хотите - приходите, когда будете расположены. (Уходит.)
       Яго. Идите вслед, идите вслед.
       Кассио. Честное слово, придется, иначе она начнет ругаться на улице.
       Яго. Вы будете ужинать у нее?
       Кассио. Да, собираюсь.
       Яго. Хорошо, мы, может быть, там увидимся. Мне очень хочется поговорить
  с вами.
       Кассио. Приходите, прошу. Придете?
       Яго. Ступайте. Приду, ладно.
  
                                 Кассио уходит.
  
       Отелло. Как мне его убить, Яго?
       Яго. Вы заметили, как он радовался своим мерзостям?
       Отелло. О Яго!
       Яго. А платок вы видели?
       Отелло. Это был мой платок?
       Яго. Ваш, клянусь этой рукой! И подумать только, во что он  ставит  эту
  беспутную женщину, жену вашу. Она подарила ему  платок,  а  он  подарил  его
  своей шлюхе.
       Отелло. Мне хотелось бы девять лет подряд убивать его {145}. Прекрасная
  женщина, красивая женщина, сладостная женщина! {146}
       Яго. Нет, про это вам нужно забыть.
       Отелло. Да, пусть погибнет, пусть отдаст душу на вечное проклятие  этой
  же ночью. Не жить ей! Нет! Сердце мое обратилось в камень. Я ударяю по нему,
  и руке моей больно... О, во всем мире нет более  сладостного  создания.  Она
  достойна делить ложе с императором и руководить его деятельностью {147}.
       Яго. Нет, это не тот путь, который вам нужен {148}.
       Отелло. К черту  ее!  Я  только  говорю,  какая  она.  Такая  мастерица
  вышивать. Чудесная музыкантша. О, пение ее укротило  бы  свирепого  медведя!
  Такой высокий и богатый ум и изобретательность!
       Яго. Тем хуже,
       Отелло. О, в тысячу тысяч раз хуже! И притом она так приветлива.
       Яго. Да, слишком приветлива.
       Отелло. Нет, это, конечно, так, но все же как жаль.  Яго!  О  Яго!  Как
  жаль! Яго!
       Яго. Если вы уж так влюблены в ее порочность, пожалуйте ее патентом  на
  то, чтобы невозбранно грешить. Ибо, если это не трогает вас, никому до этого
  нет дела.
       Отелло. Я изрублю ее в мелкие куски. Сделать меня рогоносцем!
       Яго. О, это гнусно с ее стороны.
       Отелло. И с моим подчиненным.
       Яго. Это еще гнуснее.
       Отелло. Достань мне яду, Яго, к ночи. Я не  стану  объясняться  с  ней,
  чтобы ее тело и красота не поколебали моей решительности. К ночи, Яго.
       Яго. Не убивайте ее ядом, задушите ее в постели, в той  самой  постели,
  которую она осквернила.
       Отелло. Отлично, отлично. Мне нравится  справедливость  этого  решения.
  Превосходно.
       Яго. Что касается Кассио, позвольте мне с ним порешить. Вы  кой  о  чем
  услышите приблизительно в полночь.
       Отелло. Великолепно!
  
                                  Звук трубы.
  
  Что это за трубные звуки?
       Яго.  Вероятно,  вести  из  Венеции.  Это  Лодовико,  посланный  дожем.
  Посмотрите, ваша жена с ним.
  
                      Входят Лодовико, Дездемона и свита.
  
       Лодовико. Да хранит вас бог, достойный генерал.
       Отелло. От всего сердца приветствую вас, сударь.
       Лодовико. Дож и сенаторы Венеции шлют вам привет. (Вскрывает пакет.)
       Отелло (целуя пакет). Целую посредника  их  воли.  (Вскрывает  пакет  и
  читает.)
       Дездемона. Какие новости, милый кузен Лодовико? {149}
       Яго. Я очень рад вас видеть, синьор. Добро пожаловать на Кипр!
       Лодовико. Благодарю вас. Как поживает лейтенант Кассио?
       Яго. Живет, сударь.
       Дездемона. Кузен,  между  ним  и  моим  господином  произошел  недобрый
  разлад. Но вы все это уладите.
       Отелло. Вы уверены в этом?
       Дездемона. Что вы сказали, мой господин?
       Отелло (читает). "Непременно исполните это, раз вы хотите".
       Лодовико. Он не обращался к вам: он занят  чтением  документа.  Значит,
  между генералом и Кассио произошла ссора?
       Дездемона. Да, к несчастию. Я бы сделала много, чтобы помирить их, ради
  любви, которую я чувствую к Кассио.
       Отелло. Огонь и сера! {150}
       Дездемона. Что вы сказали, мой господин?
       Отелло. Вы в своем уме?
       Дездемона. Как, он сердится?
       Лодовико. Может быть, его взволновало письмо. Как  я  предполагаю,  ему
  приказано вернуться в Венецию {151} и сдать начальство Кассио.
       Дездемона. Поверьте, я этому рада.
       Отелло. Вот как?
       Дездемона. Что, господин мой?
       Отелло. Я рад, что вы сошли с ума.
       Дездемона. Что вы, милый Отелло...
       Отелло. Дьявол! (Ударяет ее {152}.)
       Дездемона. Я этого не заслужила.
       Лодовико. Генерал, этому не поверили бы  в  Венеции,  если  бы  я  даже
  поклялся, что видел собственными глазами. Это  уж  слишком.  Просите  у  нее
  прощения: она плачет.
       Отелло. О дьявол, дьявол! Если бы земля была  полна  женскими  слезами,
  каждая капля, которую она роняет, превратилась бы в крокодила {153}. Прочь с
  глаз моих!
       Дездемона. Я уйду, чтобы не раздражать вас.
       Лодовико. Воистину послушная жена. Верните прошу вас, генерал.
       Отелло. Сударыня!
       Дездемона. Да, господин мой!
       Отелло. Что вы хотите с ней делать, сударь?
       Лодовико. Кто, я, генерал?
       Отелло. Да, ведь вы же сами хотели,  чтобы  я  заставил  ее  вернуться.
  Сударь, она умеет вертеться, вертеться {154}, идти вперед и снова вертеться.
  И она умеет плакать, сударь,  плакать.  И  она  послушна,  как  вы  сказали,
  послушна, весьма послушна...  Продолжай  плакать!  Что  же  касается  этого,
  сударь, - о, как искусно подделано ее отчаяние! - мне приказано вернуться  в
  Венецию {155}. Убирайся! Я сейчас пришлю за  тобой...  Сударь,  я  повинуюсь
  приказу и возвращусь в Венецию... Прочь, сгинь!
  
                               Дездемона уходит.
  
  Кассио  займет  мое место. А сегодня вечером, сударь, прошу вас отужинать со
  мной. Добро пожаловать, сударь, на Кипр. Козлы и обезьяны! {156} (Уходит.)
       Лодовико. Это ли  благородный  мавр,  которого  наш  сенат  единогласно
  называет во всех отношениях  совершенным?  Это  ли  натура,  не  потрясаемая
  никакой страстью? Чью прочную силу не могла ни поранить, ни пронзить ни пуля
  случая, ни стрела судьбы?
       Яго. Он очень изменился.
       Лодовико. В здравом ли он уме? Не в беспамятстве ли он?
       Яго. Он таков, каков он есть. Я не смею высказать ему  осуждение.  Если
  он не таков, каким он мог бы быть. Я готов молиться, чтобы  он  стал  таким,
  каким бы мог быть.
       Лодовико. Как! Ударить жену!
       Яго. Честное слово, это нехорошо, Однако я хотел бы  быть  уверенным  в
  том, что он не сделает ничего худшего.
       Лодовико. Он всегда таков? Или письмо из Венеции взволновало его  кровь
  и впервые вызвало такой проступок?
       Яго. Увы, увы! Нечестно было бы с моей стороны рассказывать о том,  что
  я видел и знаю. Вы сможете наблюдать за ним. Его собственное поведение и без
  слов моих обнаружит его вполне. Следите же за ним и замечайте, как он  будет
  дальше вести себя.
       Лодовико. Мне жаль, что я ошибся в нем.
  
                                    Уходят.
  
  
                                    СЦЕНА 2
  
                 Комната в замке {157}. Входят Отелло и Эмилия.
  
       Отелло. Вы, значит, ничего не видали?
       Эмилия. И не слыхала и не замечала ничего подозрительного.
       Отелло. Однако вы видели ее вдвоем с Кассио?
       Эмилия. Но не видела при этом ничего  дурного.  К  тому  же  я  слышала
  каждое их слово.
       Отелло. Как, разве они никогда не шептались?
       Эмилия. Никогда, мой господин.
       Отелло. И не отсылали вас куда-нибудь?
       Эмилия. Никогда.
       Отелло. Принести ее веер, перчатки, полумаску {158} или  за  чем-нибудь
  еще?
       Эмилия. Никогда, мой господин.
       Отелло. Это странно.
       Эмилия. Я готова, господин мой, отдать душу в заклад, что  она  честна.
  Если вы думаете иначе, прогоните эти мысли: они оскверняют ваше сердце. Если
  какой-нибудь мерзавец внушил вам это, пусть небо  воздаст  ему  за  это  тем
  проклятием, которым был проклят змей-искуситель. Уж если она не  честна,  не
  целомудренна и не верна, тогда нет счастливых мужей, тогда чистейшая  из  их
  жен гнусна, как клевета.
       Отелло. Попросите ее прийти сюда. Ступайте.
  
                                 Эмилия уходит.
  
  Наговорила!  Но  ведь только уж очень глупая сводня не сумела бы всего этого
  наплести.  Эта  хитрая  шлюха  -  замкнутая  на  ключ  и уединенная комната,
  скрывающая в, себе отвратительные тайны. И, однако, она становится на колени
  и молится. Я сам видел.
  
                          Входят Дездемона  и Эмилия.
  
       Дездемона. Что вам угодно, господин мой?
       Отелло. Прошу вас, цыпочка, подойдите сюда.
       Дездемона. Что вы желаете?
       Отелло. Дайте мне взглянуть в ваши глаза. Глядите, мне в лицо.
       Дездемона. Что это за ужасная причуда?
       Отелло (к  Эмилии).  Принимайтесь  за  свое  дело,  сударыня,  оставьте
  производителей  потомства  наедине  и  затворите  дверь.   Если   кто-нибудь
  подойдет, кашляните или скажите: "гм!" Принимайтесь  за  ваше  ремесло!  Ну,
  поскорей!
  
                                 Эмилия уходит.
  
       Дездемона. Умоляю вас на коленях, скажите,  что  значат  ваши  речи?  Я
  понимаю, что в ваших словах заключена ярость, но не понимаю самих слов.
       Отелло. Говори, что ты такое?
       Дездемона. Ваша жена, мой господин; ваша честная и верная жена.
       Отелло. Ну, клянись же в этом и погуби  свою  душу,  чтобы  дьяволы  не
  побоялись схватить тебя, столь похожую на небесное существо. Так  погуби  же
  свою душу вдвойне {159}: клянись, что ты честна.
       Дездемона. Воистину, то знает небо.
       Отелло. Воистину небо знает, что ты лжива, как ад!
       Дездемона. Перед кем, господин мой, с кем, в чем я лжива?
       Отелло. Ах, Дездемона! Прочь, прочь, прочь!
       Дездемона. О, какой тяжелый день! Почему вы плачете? Я ли причина  этих
  слез, мой  господин?  Если  вы,  быть  может,  подозреваете,  что  мой  отец
  содействовал тому, что вас отзывают в Венецию, не вините в этом  меня.  Если
  вы лишились его благосклонности, так ведь и я ее тоже лишилась.
       Отелло. Если бы небу было угодно испытать меня горестями; если  бы  оно
  послало  на  мою  непокрытую  голову  дождь  всяческих  болезней  и  позора;
  погрузило бы меня в бедность по самые губы; отдало бы меня в плен без всякой
  надежды на освобождение, - я бы нашел в каком-нибудь уголке моей души  каплю
  терпения.   Но,   увы,    превратить    меня    в    мишень    для    нашего
  презрительно-насмешливого  времени,  чтобы  оно  указывало  на  меня  своими
  ленивыми, неподвижными перстами... {160} О-о! Однако я смог бы  перенести  и
  это, и легко, очень легко. Но там, где я храню свое  сердце,  там,  где  мне
  суждено жить, ибо без этого я должен умереть,  -  тот  источник,  где  берет
  начало  поток  моего  существования,  который  без  этого  источника  должен
  иссякнуть, - быть изгнанным оттуда!.. Или хранить этот источник, как водоем,
  в котором кучами гнездятся и размножаются омерзительные жабы!.. Так изменись
  же в лице, терпение, ты юный розовогубый херувим, да стань мрачным, как ад!
       Дездемона.  Я  надеюсь,  что  мой  благородный  господин  считает  меня
  честной.
       Отелло. О  да,  точно  так  же,  как  летних  мух  на  бойнях,  которые
  размножаются, кладя свои яички в мясо и делая его гнилым.  О  плевел  {161},
  что так очаровательно прекрасен и  пахнешь  так  сладко,  что  одурманиваешь
  чувства... Уж лучше бы ты не рождалась вовсе!
       Дездемона. Увы, какой совершила я грех, о котором сама не знаю?
       Отелло. Неужели эта  прекрасная  бумага,  эта  красивейшая  книга  были
  сделаны для того, чтобы написать слово "шлюха"? Что ты совершила? {162}  Что
  совершила? О уличная тварь, я превратил  бы  мои  щеки  в  плавильную  печь,
  которая сожгла бы скромность в золу, если бы я рассказал о твоих делах.  Что
  ты совершила?  Небо  затыкает  нос  от  твоих  дел,  луна  закрывает  глаза,
  распутный ветер, который целует все, что бы  ему  ни  встретилось,  замер  в
  подземной  пещере  {163},  чтобы  не  слышать  о  твоих  поступках.  Что  ты
  совершила? Бесстыдная шлюха!
       Дездемона. Клянусь небом, вы оскорбляете меня напрасно.
       Отелло. Разве вы не шлюха?
       Дездемона. Нет, клянусь верой Христовой.  Если  хранить  это  тело  для
  моего господина от чужого гнусного беззаконного прикосновения не значит быть
  шлюхой - я, не шлюха.
       Отелло. Как, вы не распутница?
       Дездемона. Нет, клянусь спасением своей души!
       Отелло. Неужели?
       Дездемона. О небо, защити нас!
       Отелло. В таком случае прошу вашего прощения. Я принял  вас  за  ловкую
  венецианскую шлюху, которая вышла замуж за Отелло.
  
                                 Входит Эмилия.
  
  Вы  же,  сударыня,  исполняющая  обязанность,  противоположную  той, которую
  исполняет  апостол Петр {164}, и, охраняющая врата ада... Вы, вы, да, вы! Вы
  сделали  свое  дело.  Вот вам деньги за ваши труды. Прошу вас, замкнитесь на
  ключ и сохраните нашу тайну. (Уходит.)
       Эмилия. Ах, боже мой, что это он вообразил?  Как  вы  себя  чувствуете,
  сударыня? Как вы себя чувствуете, моя добрая госпожа?
       Дездемона. Честное слово, как в полусне.
       Эмилия. Сударыня, что приключилось с моим господином?
       Дездемона. С кем?
       Эмилия. Как с кем? С моим господином {165}, сударыня.
       Дездемона. Кто твой господин?
       Эмилия. Тот, кто и ваш господин, сладостная госпожа.
       Дездемона. У меня нет господина. Не говори со мной, Эмилия. Я  не  могу
  плакать, а отвечать могла бы  только  слезами.  Прошу  тебя,  сегодня  ночью
  постели мне брачные простыни {166}, не забудь. И позови сюда твоего мужа.
       Эмилия. Вот действительно перемена! (Уходит.)
       Дездемона. Так мне и надо, что со мной так обращаются. Поделом мне; как
  я вела себя, если у него  могло  родиться  хотя  бы  малейшее  подозрение  в
  проступке с моей стороны.
  
                              Входят Яго и Эмилия.
  
       Яго. Что вам угодно, сударыня? Что с вами?
       Дездемона. Я сама не знаю. Те, кто наказывает маленьких  детей,  делают
  это кроткими средствами и задают им нетрудные уроки {167}. Так и он  мог  бы
  побранить меня, потому что я, честное слово, как ребенок, когда меня бранят.
       Яго. В чем дело, госпожа?
       Эмилия. Ах, Яго, мой господин  обзывал  ее  шлюхой,  осыпал  ее  такими
  злобными и грубыми словами, которых не в силах перенести честные сердца.
       Дездемона. Я заслужила это название, Яго?
       Яго. Какое название, прекрасная госпожа?
       Дездемона. Которое, как она сказала, дал мне мой господин.
       Эмилия. Он назвал ее шлюхой. Пьяный нищий  не  стал  бы  ругать  такими
  словами свою девку.
       Яго. Почему же он это сделал?
       Дездемона. Я не знаю. Я не знаю. Я уверена, что я не  такая,  какой  он
  меня назвал.
       Яго. Не плачьте, не плачьте. Какой несчастный день!
       Эмилия. Неужели же она отказалась от стольких благородных  женихов,  от
  отца, от родины, от своих друзей - лишь для того, чтобы ее  назвали  шлюхой?
  Как тут не заплакать!
       Дездемона. О моя злосчастная судьба!
       Яго. Как ему не стыдно! Что это на него нашло?
       Дездемона. Это знает только небо.
       Эмилия. Пусть меня повесят,  если  какой-нибудь  отъявленный  мерзавец,
  какой-нибудь вмешивающийся не в свои дела  и  умеющий  втереться  в  доверие
  негодяй, обманщик, лживый раб не изобрел этой клеветы, чтобы заполучить себе
  должность. Пусть иначе повесят меня!
       Яго. Фу, брось! Таких людей не бывает. Это невозможно.
       Дездемона. Если есть такой человек, да простит ему небо!
       Эмилия. Да простит ему висельная веревка, да гложет ад  его  кости!  За
  что же он назвал ее шлюхой? Кто проводит с  ней  время?  Где?  Когда?  Каким
  образом? Разве это похоже на правду? Мавр  обманут  каким-нибудь  гнуснейшим
  подлецом, низким, отменным подлецом, паршивым малым... О небо,  если  бы  ты
  только разоблачало  таких  проходимцев  и  вкладывало  бы  каждому  честному
  человеку бич в руку {168}, чтобы гнать, бичуя, этих негодяев голыми по всему
  миру, с востока на запад!
       Яго. Не кричи на весь дом.
       Эмилия. Тьфу на него! Вот один из таких же молодчиков вывернул  и  тебе
  ум наизнанку и заставил подозревать меня в связи с мавром.
       Яго. Ты - дура! Убирайся!
       Дездемона. Увы, Яго, что мне делать, чтобы  вернуть  себе  расположение
  моего господина? Добрый друг, ступайте к нему. Клянусь небесным светом, я не
  знаю, почему я потеряла его. Вот я преклоняю колени. Если  когда-нибудь  моя
  воля согрешила против любви его, в помыслах или на деле, или если мои глаза,
  уши или другое из моих чувств наслаждались  кем-нибудь  другим,  если  я  не
  люблю его, не любила и не буду всегда его любить, хотя бы он отверг  меня  и
  обрек меня на жалкую участь разведенной жены,  -  да  лишусь  я  покоя  души
  навек! Недоброе отношение может многое сделать. Его недоброе отношение может
  разбить мою жизнь, но никогда не запятнает моей любви к нему. Я не  в  силах
  произносить слово "шлюха". Сейчас, когда я  произношу  это  слово,  оно  мне
  отвратительно. Совершить же поступок, который заслужил бы это  название,  не
  заставило бы меня все то количество роскоши, которое содержится в мире.
       Яго. Умоляю вас, успокойтесь. Это лишь его мимолетное  настроение.  Его
  раздражили государственные заботы, и потому он бранится с вами.
       Дездемона. Если бы это было так!
       Яго. Только так, ручаюсь вам.
  
                            Музыка за сценой {169}.
  
  Слышите,  как  эти  инструменты  приглашают  к  ужину.  Послы  Венеции ждут.
  Ступайте и не плачьте. Все уладится.
  
                           Дездемона и Эмилия уходят.
                             Входит Родриго {170}.
  
  Ну что, Родриго?
       Родриго. Я не нахожу, что ты честно со мной поступаешь.
       Яго. В чем же я поступаю нечестно?
       Родриго.  Каждый  день,  Яго,  ты  откладываешь  мое  дело  при  помощи
  какой-нибудь выдумки и, как мне теперь  кажется,  скорее  стремишься  лишить
  меня всяких возможностей успеха,  чем  предоставить  мне  хотя  бы  малейший
  обнадеживающий шанс. Я это больше терпеть не хочу. И я отнюдь не  убежден  в
  том, что должен спокойно примириться с тем, что я претерпел так глупо.
       Яго. Вы меня выслушаете, Родриго?
       Родриго. Честное слово, я  слышал  слишком  много.  Ибо  ваши  слова  и
  поступки не в родстве друг с другом.
       Яго. Вы несправедливо обвиняете меня.
       Родриго.  Совершенно  справедливо.  Я  истратил  все  свое   состояние.
  Драгоценности, которые  вы  получили  от  меня,  чтобы  передать  Дездемоне,
  совратили бы и принесшую обет целомудрия. Вы сказали мне,  что  она  приняла
  их, обнадеживала и ободряла меня, говоря, что  скоро  она  обратит  на  меня
  внимание. Но до сих пор я ничего не вижу.
       Яго. Хорошо, продолжайте, отлично.
       Родриго. Отлично! Продолжайте! Я, любезный, продолжать не могу.  И  все
  это  совсем  не  отлично.  Я  думаю,  что  все  это  препаршиво,  и  начинаю
  убеждаться, что одурачен во всем этом деле.
       Яго. Отлично.
       Родриго. Говорят вам, что это не отлично. Я все открою Дездемоне.  Если
  она мне вернет мои драгоценности, я откажусь от ухаживания за ней и раскаюсь
  в своем противозаконном домогательстве. Если же нет, будьте уверены -  я  от
  вас потребую расчета.
       Яго. Вы все сказали?
       Родриго. Да, и я заявляю: все то, что я сказал, я намерен сделать.
       Яго. Ну вот, теперь я вижу, что у тебя есть характер. И с этого момента
  я становлюсь лучшего о тебе мнения, чем раньше. Дай мне  руку,  Родриго.  Ты
  имеешь полное право обижаться на меня, и, однако, я заявляю, что  действовал
  честно в твоем деле.
       Родриго. Это было незаметно.
       Яго. Не могу не согласиться, что это было незаметно. И ваше  подозрение
  не лишено ума и здравого смысла. Но, Родриго, если в тебе действительно есть
  то, что я теперь с большей, чем когда-либо,  уверенностью  надеюсь  найти  в
  тебе, - я имею в виду решимость, храбрость и мужество, - докажи это  сегодня
  ночью. Если в следующую ночь ты  не  насладишься  Дездемоной,  отправь  меня
  предательством на тот свет, изобрети  искусный  способ,  чтобы  лишить  меня
  жизни.
       Родриго. Ну, что же это такое? Это что-нибудь  разумное  и  в  пределах
  возможного?
       Яго. Сударь, из Венеции прибыл чрезвычайный приказ, назначающий  Кассио
  на место Отелло.
       Родриго.  Это  правда?  Значит,  в  таком  случае  Отелло  и  Дездемона
  возвращаются в Венецию.
       Яго. О нет. Он едет в Мавританию  {171}  и  берет  с  собой  прекрасную
  Дездемону, если только какой-нибудь случай  не  продлит  его  пребывания  на
  Кипре; а что здесь найти более верного, чем устранение Кассио?
       Родриго. Что вы называете его устранением?
       Яго. Как что? Да сделать его неспособным занять место Отелло,  вышибить
  у него мозги.
       Родриго. И вы хотите, чтобы это сделал я?
       Яго. Да, если в вас есть решимость принести себе пользу и отстоять свои
  права. Он вечером ужинает у одной шлюхи. Я пойду к  нему  туда.  Он  еще  не
  знает о своем счастии и высокой чести, ему оказанной. Если  вы  подкараулите
  его, когда он будет возвращаться домой, - а я устрою так, что  это  случится
  между двенадцатью часом ночи, - вы сможете напасть на него врасплох. Я  буду
  находиться поблизости, чтобы помочь вам, и ему придется иметь  дело  с  нами
  обоими. Ну, не стойте же с таким изумленным видом,  идите  со  мной.  Я  так
  докажу вам необходимость его смерти, что вы  сочтете  себя  обязанным  убить
  его. Сейчас уже время ужина, а ночь проходит быстро. За дело!
       Родриго. Я хотел бы получить дальнейшие основания для этого.
       Яго. Вы будете удовлетворены.
  
                                    Уходят.
  
  
                                    СЦЕНА 8
  
    Другая комната в замке {172}. Входят Отелло, Лодовико, Дездемона, Эмилия
                                    и свита.
  
       Лодовико. Прошу вас, сударь, не утруждайте себя и дальше не идите.
       Отелло. О, разрешите! Мне полезно прогуляться.
       Лодовико. Сударыня, доброй ночи. Покорно благодарю вашу милость.
       Дездемона. Вы, ваша честь, желанный гость.
       Отелло. Пойдемте_ же, сударь. О Дездемона...
       Дездемона. Что, мой господин?
       Отелло. Немедленно ложитесь в постель. Я сейчас же вернусь. И отпустите
  прислуживающую вам женщину. Непременно сделайте это.
       Дездемона. Хорошо, мой господин.
  
                        Уходят Отелло, Лодовико и свита.
  
       Эмилия. Ну, как теперь дела? Он, кажется, смягчился.
       Дездемона. Он сказал, что сейчас же вернется. Он приказал  мне  лечь  в
  постель и просил меня отпустить вас.
       Эмилия. Отпустить меня?
       Дездемона. Это была его просьба. Поэтому, добрая Эмилия, дайте мне  мою
  ночную одежду и прощайте. Нам теперь не следует сердить его.
       Эмилия. Хотелось бы мне, чтобы вашей встречи с ним не бывало никогда.
       Дездемона. Мне бы этого не хотелось. Моя любовь во всем  одобряет  его,
  так что даже его резкость, упреки, нахмуренные брови, - прошу  тебя,  отколи
  вот здесь, - для меня благодатны и привлекательны.
       Эмилия. Я постелила вам те простыни, о которых вы говорили.
       Дездемона. Все равно. Ей-богу, как мы иногда глупы! Если я умру  раньше
  тебя, прошу тебя, заверни меня вместо савана в одну из этих простынь.
       Эмилия. Полно, полно, не говорите глупостей.
       Дездемона. У матери моей была служанка, по имени Варвара.  Она  любила.
  Но тот, кого она любила, оказался беспутным человеком и бросил ее. Она знала
  песню об иве. Это была старинная песня, но выражала ее участь, и она умерла,
  напевая ее. Сегодня весь вечер эта песня нейдет у меня из ума.  Я  с  трудом
  удерживаюсь от того, чтобы не склонить голову набок и не петь эту песню, как
  бедная Варвара. Прошу тебя, поторопись.
       Эмилия. Подать ваш халат? {173}
       Дездемона. Нет, отколи вот здесь. Этот Лодовико красив.
       Эмилия. Красавец!
       Дездемона. Он хорошо говорит.
       Эмилия. Я знаю в Венеции одну  даму,  которая  прошлась  бы  босиком  в
  Палестину за одно прикосновение его нижней губы.
       Дездемона (поет). "Бедняжка сидела, вздыхая, под кленом, -  все  пойте:
  зеленая ива {174}, - с рукой на груди, склонив голову на  колени,  -  пойте:
  ива, ива, ива. Рядом с ней бежал свежий ручей и бормотанием  своим  повторял
  ее вздохи, - пойте: ива, ива, ива. Ее соленые слезы падали  и  смягчали",  -
  убери эти вещи, - "пойте: ива, ива, ива". Прошу тебя, поторопись. Он  сейчас
  придет. "Все пойте: зеленая ива будет мне венком. Пусть  никто  не  осуждает
  его, я одобряю его презрение".  Нет,  тут  раньше  другая  строка  в  песне.
  Слушай! Кто это стучит?
       Эмилия. Это ветер.
       Дездемона. "Я назвала своего любимого неверным. Что же сказал он мне  в
  ответ? - Пойте: ива, ива, ива. - Если я буду ухаживать за другими женщинами,
  что ж, и ты ляжешь с другими мужчинами". Ну,  уходи.  Доброй  ночи.  У  меня
  чешутся глаза. Это к слезам?
       Эмилия. Какие пустяки!
       Дездемона. Так говорят, я  сама  слышала.  О  мужчины,  мужчины!  И  ты
  думаешь, - скажи по совести, Эмилия, - что есть женщины, которые  так  грубо
  обманывают своих мужей?
       Эмилия. Есть такие, несомненно.
       Дездемона. Ты бы сделала такую вещь, если бы  тебе  за  это  предложили
  целый мир?
       Эмилия. А вы бы разве не сделали?
       Дездемона. Нет, клянусь небесным светом!
       Эмилия. И я бы не сделала при небесном свете. Можно сделать это  с  тем
  же успехом и в темноте.
       Дездемона. И ты бы это сделала, если бы тебе предложили целый мир?
       Эмилия. Мир - вещь огромная. "Это большая цена за малый грех" {175}.
       Дездемона. Честное слово, я думаю, что ты не сделала бы.
       Эмилия. Честное слово, я думаю, что сделала бы. И, сделав, забыла бы об
  этом. Черт возьми, я не сделала бы этого ради колечка  или  нескольких  штук
  тонкого полотна, ради платьев, юбок, чепцов или ради пустяковых подарков. Но
  за целый мир - ах, да кто бы не сделал своего мужа рогоносцем, чтобы сделать
  его монархом? Я бы ради этого рискнула пребыванием в чистилище {176}.
       Дездемона. Позор мне, если бы я совершила такую неправду за целый мир.
       Эмилия. Да ведь эта неправда - неправда только в глазах мира. Когда  вы
  получите весь мир  за  свой  труд,  это  будет  неправдой  в  глазах  вашего
  собственного мира и вы сможете мгновенно обратить ее в правду.
       Дездемона. Я не думаю, что есть такие женщины.
       Эмилия. Есть, сколько угодно. Их столько, что они переполняют  мир,  за
  обладание которым они ведут игру. Но я считаю, что  когда  жены  доходят  до
  падения, виноваты мужья, - скажем, потому ли, что  они  пренебрегают  своими
  обязанностями и льют принадлежащие нам богатства в чужие подолы; или  же  на
  них находит глупая ревность  и  они  стесняют  нашу  свободу;  или,  скажем,
  потому, что они бьют нас и со злости уменьшают количество выдаваемых нам  на
  личные расходы денег. Ведь и в нас может разыграться желчь. При  всей  нашей
  способности прощать и нам не чуждо чувство мщения. Пусть знают мужья, что  и
  у их жен есть чувства, как и у них: они видят, обоняют, различают сладкое от
  горького, как и их мужья. Что  делают  они,  когда  меняют  нас  на  других?
  Развлекаются? Думаю, что так. Или увлечение является  тут  причиной?  Думаю,
  что да. Или слабость плоти вводит в грех? И это  так.  А  разве  у  нас  нет
  увлечений, желания развлечься, слабости плоти, как и у мужчин? Так пускай же
  они хорошо обращаются с нами, иначе  пусть  знают,  что  если  мы  поступаем
  дурно, то потому, что учимся этому у них.
       Дездемона. Покойной ночи, покойной ночи! Да пошлет мне небо  уменье  не
  брать от плохого плохое, но благодаря плохому исправляться.
  
  
                                     АКТ V
  
                                    СЦЕНА 1
  
                                  Кипр. Улица.
                             Входят Яго и Родриго.
  
       Яго. Вот стань позади выступа этого дома. Он сейчас придет. Обнажи свой
  добрый меч и заколи его. Скорей, скорей! Не бойся ничего.  Я  буду  рядом  с
  тобой. Либо мы победим, либо мы пропали. Подумай об этом и укрепись в  своей
  решимости.
       Родриго. Будь поближе, - мне, может, не удастся.
       Яго. Я буду здесь, с тобой рядом. Будь смелым, становись {177}.
       Родриго. Я  не  очень  расположен  к  этому  делу.  Но  он  привел  мне
  убедительные доводы. Всего только одним человеком меньше. Наружу,  меч  мой.
  Он умрет {178}.
       Яго. Я растравил этот молодой прыщ {179} почти до боли, и  он  начинает
  злиться. Ну, а убьет ли он Кассио, или Кассио убьет его, или они убьют  друг
  друга, я в любом случае буду в выигрыше. Если Родриго останется в живых,  он
  потребует от меня на большую сумму возмещения  за  золото  и  драгоценности,
  которые я выудил у него в качестве подарков для Дездемоны; этого  не  должно
  быть. Пока останется жир Кассио, день за днем в его жизни будет существовать
  красота, которая делает меня уродом. И к тому же мавр может  рассказать  ему
  то, что я говорил, и тогда мне будет грозить большая беда.  Нет,  он  должен
  умереть. Пусть будет так. Я слышу, он идет.
  
                                 Входит Кассио.
  
       Родриго. Я знаю его шаги {180}. Это он. Злодей, умри!  (Наносит  Кассио
  колющий удар мечом.)
       Кассио. Этот удар оказался бы мне врагом, если бы  мой  камзол  не  был
  лучше, чем ты думал {181}. Теперь я испробую твой.  (Обнажает  меч  и  ранит
  Родриго {182}.)
       Родриго. О, я убит!
  
                 Яго сзади ранит Кассио в ногу и уходит {183}.
  
       Кассио. Я изувечен навсегда {184}. Эй,  помогите!  На  помощь.  (Падает
  {185}.)
  
                                 Входит Отелло.
  
       Отелло. Это голос Кассио. Яго сдержал слово.
       Родриго. О, какой я подлец!
       Отелло. Это так {186}.
       Кассио. О, помогите, эй! Огня! Врача!
       Отелло. Это он! О достойный Яго, честный и справедливый,  в  тебе  есть
  благородное сочувствие нанесенной твоему другу  обиде;  ты  показываешь  мне
  пример. Потаскуха, твой возлюбленный  лежит  мертвым,  и  твоя  злая  гибель
  приближается быстро. Шлюха, я иду! Чары твоих глаз стерты  с  моего  сердца;
  твоя постель, запятнанная похотью, запятнанная похотливой кровью. (Уходит.)
  
                          Входит Лодовико и Грациано.
  
       Кассио. Кто там? Эй! Ни дозора, ни прохожих! На помощь! На помощь!
       Грациано. Это какое-нибудь несчастье: крик полон отчаяния.
       Кассио. О, помогите!
       Лодовико. Слышите?
       Родриго. О жалкий подлец!
       Лодовико. Здесь стонут двое или трое.  Ночь  темна:  это,  может  быть,
  ловушка. Я думаю, небезопасно идти на крик, не имея подмоги.
       Родриго. Никто не идет! Я истеку кровью.
  
                                  Входит Яго.
  
       Лодовико. Слышите?
       Грациано. Кто-то идет без камзола, в рубашке, с  факелом  и  оружием  в
  руках.
       Яго. Кто там? Кто это так шумно звал на помощь?
       Лодовико. Мы не знаем.
       Яго. Разве вы не слышали крика?
       Кассио. Сюда, сюда! Во имя неба, помогите мне!
       Яго. Что случилось?
       Грациано. Если не ошибаюсь, это знаменосец Отелло.
       Лодовико, Да, это он. Он очень храбрый малый.
       Яго. Кто вы, что испускаете такой страдальческий крик?
       Кассио. Яго? О, меня искалечили, погубили мерзавцы! Окажите мне помощь.
       Яго. Вот несчастие, лейтенант! Какие же мерзавцы сделали это?
       Кассио. Кажется, один из  них  находится  здесь  поблизости.  Он  не  в
  состоянии бежать.
       Яго. О предатели, злодеи!  (К  Лодовико  и  Грациано.)  Кто  вы  такие?
  Подойдите сюда и помогите.
       Родриго. О, помогите мне!
       Кассио. Это один из них.
       Яго. О убийца! О злодей! (Наносит Родриго удар.)
       Родриго. О проклятый Яго! О бесчеловечный пес! О-о-о!
       Яго. Убивать людей во мраке! Где эти кровожадные воры? Город как вымер!
  Эй, на помощь! На помощь! (К Лодовико и Грациано.) Что вы  за  люди,  добрые
  или злые?
       Лодовико. Какими нас найдете, такими назовите.
       Яго. Синьор Лодовико?
       Лодовико. Он самый, сударь.
       Яго. Прошу вашего прощения. Здесь Кассио ранен какими-то злодеями.
       Грациано. Кассио?
       Яго. Ну, как, брат?
       Кассио. Моя нога рассечена.
       Яго. Не дай бог! Посветите мне, господа! Я перевяжу рану моей рубашкой.
  
                                 Входит Бьянка.
  
       Бьянка. Что случилось? Кто это кричал?
       Яго. Кто это кричал?
       Бьянка. О мой дорогой Кассио! Мой сладостный Кассио! О Кассио,  Кассио,
  Кассио!
       Яго. О отъявленная шлюха! Кассио, не подозреваете ли вы,  кто  вас  так
  искалечил?
       Кассио. Нет.
       Грациано. Мне жаль, что я нашел вас в таком положении. Я как раз  искал
  вас.
       Яго. Одолжите мне подвязку... Так... О, носилки бы сюда, чтобы  покойно
  его перенести.
       Бьянка. Увы, он лишается чувств! О Кассио, Кассио, Кассио!
       Яго. Все  присутствующие  здесь  господа,  я  подозреваю  эту  дрянь  в
  соучастии в преступлении. Терпение, добрый Кассио.  Ну  же,  ну,  дайте  мне
  факел! Знакомое ли  это  лицо?  Увы,  мой  друг  и  дорогой  соотечественник
  Родри-го... Нет... Да, он самый... О боже! Родриго.
       Грациано. Как! Венецианец Родриго?
       Яго. Он, сударь. Вы знали его?
       Грациано. Знал ли я его? Еще бы!
       Яго. Синьор Грациано. Умоляю вас извинить меня.  Эти  кровавые  события
  должны служить мне оправданием в том, что я не оказал вам должной учтивости.
       Грациано. Я рад вас видеть.
       Яго. Как вы себя чувствуете, Кассио? О, вот бы носилки, носилки!
       Грациано. Родриго?
       Яго. Он, он, это он!
  
                                Вносят носилки.
  
  О,  вот  легки  на  помине:  носилки!  Кто-нибудь из добрых людей, осторожно
  отнесите  его.  Я схожу за врачом генерала. (К Бьянке.) Что же касается вас,
  сударыня,  не  утруждайте  себя понапрасну. Тот, кто лежит здесь убитым, был
  моим близким другом, Кассио. Что это за ссора произошла между вами?
       Кассио. Да решительно никакой. Я даже и не знал его.
       Яго (к Бьянке). Ага! Вы бледны?.. О, унесите его с открытого воздуха  в
  дом!
  
                            Кассио и Родриго уносят.
  
  Постойте,  добрые  господа!  Вы бледны, сударыня? Вы замечаете, каким ужасом
  полны  ее  глаза?  Раз  вы  так  таращите  глаза,  мы вскоре кое-что узнаем.
  Всмотритесь пристальней; прошу вас, смотрите на нее. Вы видите, господа? Да,
  дурная совесть заговорит и без языка.
  
                                 Входит Эмилия.
  
       Эмилия. Увы, что здесь случилось? Что случилось, супруг мой?
       Яго. На Кассио в темноте  напали  Родриго  и  какие-то  парни,  которые
  скрылись. Он чуть жив, а Родриго мертв.
       Эмилия. Ах, добрые господа! Ах, добрый Кассио!
       Яго. Вот плоды распутства. Прошу  тебя,  Эмилия,  сходи  и  узнай,  где
  ужинал сегодня ночью Кассио. (К Бьянке.) Ага! Вы задрожали при этих словах?
       Бьянка. Он ужинал у меня, но не поэтому я дрожу.
       Яго. Ах, вот как! Приказываю вам, следуйте за мной.
       Эмилия. Тьфу, тьфу тебя, шлюха!
       Бьянка. Я не шлюха. Я такая же честная, как и вы,  кто  так  оскорбляет
  меня.
       Эмилия. Такая же честная, как я? Тьфу! Тьфу на тебя!
       Яго. Любезные  господа,  пойдемте  посмотрим,  как  будут  перевязывать
  бедного Кассио. (К Бьянке.)  Пойдемте,  сударыня,  вы  нас  не  проведете...
  Эмилия, беги в замок и расскажи моему господину  и  госпоже  обо  всем,  что
  случилось... Прошу идти вперед... Эта ночь приведет меня либо к победе, либо
  к гибели.
   
                                    Уходят. 
   
   
                                    СЦЕНА 2 
   
                 Дездемона спит в постели. Входит Отелло {187}. 
   
       Отелло. Этого требует дело, этого требует дело, моя душа  {188},  я  не
  назову его вам, целомудренные звезды, - этого требует дело. Но я  не  пролью
  ее крови и не оцарапаю кожи ее, которая  белее,  чем  снег,  и  гладка,  как
  алебастр надгробных памятников. Однако она должна умереть, иначе она обманет
  и других. Погасить свет, а затем погасить твой  свет  {189}.  Погасив  тебя,
  пламенный прислужник {190}, я могу  восстановить  твой  прежний  свет,  если
  передумаю, но если я погашу твой свет, хитрейший образец  превзошедшей  себя
  природы, я не знаю, где тот  Прометеев  огонь  {191},  который  может  снова
  возжечь твой свет. Сорвав розу, я не могу вернуть ей жизненного роста, и она
  неизбежно должна увянуть. Я понюхаю  ее  на  кусте.  (Целует  Дездемону.)  О
  благовонное дыхание, ты почти убеждаешь правосудие сломить свой  меч!  {192}
  Еще раз, еще раз... Будь такой же, когда ты будешь мертва, когда я убью тебя
  и буду любить тебя потом. Еще раз, и это последний. Столь сладостное никогда
  еще не бывало столь гибельным. Я не могу не плакать, но это жестокие  слезы.
  Эта  печаль  божественна;  она  поражает  там,  где   любит...   {193}   Она
  просыпается.
       Дездемона. Кто там? Отелло?
       Отелло. Да, Дездемона.
       Дездемона. Вы ляжете, мой господин?
       Отелло. Вы молились на ночь, Дездемона?
       Дездемона. Да, мой господин.
       Отелло.  Если  вы  вспомните  о  каком-нибудь  преступлении,   еще   не
  примиренном  с  небом  и  милосердием  божиим,  немедленно  молитесь  о  его
  отпущении.
       Дездемона. Увы, мой господин, что вы хотите этим сказать?
       Отелло. Ну, молитесь же,  и  поскорей.  Я  отойду  в  сторону.  Мне  не
  хотелось бы убить твой неподготовленный дух. Нет,  избавь  небо!  -  мне  не
  хотелось бы убить твою душу.
       Дездемона. Вы говорите об убийстве?
       Отелло. Да, об убийстве.
       Дездемона. Да умилосердится же надо мною небо!
       Отелло. Аминь - от всей души!
       Дездемона. Раз вы говорите так, я надеюсь, что вы не убьете меня.
       Отелло. Гм...
       Дездемона. И, однако, я боюсь вас. Ибо вы становитесь  зловещим,  когда
  так вращаете глазами. Чего мне бояться, я не знаю, так как не знаю за  собой
  вины; но, однако, я чувствую, что боюсь.
       Отелло. Подумай о своих грехах.
       Дездемона. Мои грехи - моя любовь к вам.
       Отелло. Да, и за это ты умрешь.
       Дездемона. Противоестественна та смерть,  которая  убивает  за  любовь.
  Увы, почему кусаете вы так свою  нижнюю  губу?  Какая-то  бушующая  в  крови
  страсть сотрясает  все  ваше  существо.  Это  страшные  предвестники,  но  я
  надеюсь, я надеюсь, что они не для меня.
       Отелло. Молчи, больше ни слова!
       Дездемона. Я замолчу. Но что произошло?
       Отелло. Тот платок, который я так любил и отдал тебе, ты отдала Кассио.
       Дездемона. Нет, клянусь жизнью и спасением своей души! Пошлите за  ним,
  спросите его.
       Отелло. Голубка, берегись, берегись клятвопреступления: ты на  смертном
  одре.
       Дездемона. Да, но ведь не теперь же я умру.
       Отелло. Сейчас же. Поэтому добровольно покайся в грехе.  Ибо,  если  ты
  будешь клятвенно отрицать каждый пункт обвинения, это  не  поколеблет  и  не
  задушит во мне того крепкого убеждения в твоей виновности, которое исторгает
  у меня стоны. Ты умрешь.
       Дездемона. Так пусть же смилуется надо мной господь!
       Отелло. Аминь, говорю я.
       Дездемона. Смилуйтесь надо мной и вы. Я за всю мою жизнь ни  в  чем  не
  провинилась перед вами. Я никогда не питала к  Кассио  другой  любви,  кроме
  той, всем разрешенной небом, которой я вправе  была  любить.  Я  никогда  не
  делала ему подарка.
       Отелло.  Клянусь  небом,  я  видел  мой   платок   в   его   руках.   О
  клятвопреступница! Ты обращаешь мое сердце в камень  и  заставляешь  назвать
  убийством то, что я намерен сделать, тогда как я считаю, что приношу жертву.
  Я видел платок.
       Дездемона. Значит, он нашел его. Я ему никогда его не  дарила.  Пошлите
  за ним. Пусть он скажет по правде.
       Отелло. Он уже признался.
       Дездемона. В чем, мой господин?
       Отелло. В том, что он был с тобою в связи.
       Дездемона. Как? В незаконной?
       Отелло. Да.
       Дездемона. Он этого не скажет.
       Отелло. Нет, не скажет, - его рот закрыт: честный  Яго  получил  приказ
  сделать это.
       Дездемона. О, страх объясняет мне все! Как, он мертв?
       Отелло. Если  бы  все  его  волосы  были  жизнями,  моя  великая  месть
  поглотила бы их все.
       Дездемона. Увы, он стал жертвой предательства, и я погибла!
       Отелло. Шлюха! Ты при мне плачешь о нем?
       Дездемона. О, прогоните меня, мой господин, но не убивайте меня!
       Отелло. Смерть тебе, шлюха!
       Дездемона. Убейте меня завтра, позвольте прожить эту ночь!
       Отелло. Если вы будете сопротивляться...
       Дездемона. Хоть полчаса!
       Отелло. Раз дело уже сделано {194}, нечего медлить.
       Дездемона. Хоть пока прочту одну молитву!
       Отелло. Поздно. (Душит ее.)
       Дездемона. О господи, господи, господи! {195}
       Эмилия (за сценой). Мой господин! Мой господин! Эй! Мой  господин!  Мой
  господин!
       Отелло. Что это за шум?.. Не мертва? Еще не совсем мертва? Я жесток, но
  все же милосерд. Я не хочу, чтобы ты томилась в мучениях. Так, так {196}.
       Эмилия (за сценой). Эй, мой господин! Мой господин!
       Отелло. Кто там?
       Эмилия (за сценой). О  мой  добрый  господин,  мне  нужно  сказать  вам
  несколько слов!
       Отелло. Да это Эмилия... Сейчас... Она мертва... Вероятно,  она  пришла
  рассказать  о  смерти  Кассио...  Здесь  какой-то  шорох   {197}.   Ха!   Не
  шевельнется. Тиха, как могила... Впустить ее? Хорошо ли это?.. Мне  кажется,
  что она снова шевельнулась.  Нет...  Что  нужно  теперь  сделать?  Если  она
  войдет, она, конечно, заговорит с моей женой. Моей женой! Моей женой!  Какой
  женой? У меня нет жены. О, невыносимо!  О  тяжелый  час!  Мне  кажется,  что
  сейчас наступит огромное затмение солнца  и  луны  и  что  земля  разверзнет
  пасть, дивясь происходящему.
       Эмилия (за сценой). Прошу вас - разрешите  мне  поговорить  с  вами,  о
  добрый мой господин!
       Отелло. Я забыл про тебя. Войди, Эмилия. Тише. Сейчас. Сначала  задерну
  полог. Где ты? (Отпирает дверь.)
   
                                 Входит Эмилия. 
   
  Что тебе нужно? 
       Эмилия. О мой добрый господин, там совершено гнусное убийство.
       Отелло. Как! Сейчас?
       Эмилия. Только что, мой господин.
       Отелло. Это луна уклонилась от своего пути {198}; она подошла  к  земле
  ближе, чем обычно, и сводит людей с ума,
       Эмилия. Мой господин, Кассио убил молодого венецианца по имени Родриго.
       Отелло. Родриго убит! И Кассио убит!
       Эмилия. Нет, Кассио не убит.
       Отелло. Кассио не убит? Тогда,  значит,  фальшивит  убийство  и  хрипло
  звучит сладостное мщение.
       Дездемона. Без вины, без вины убита!..
       Эмилия. Увы, что за крик это?
       Отелло. Это? Какой крик?
       Эмилия. Беда! Увы! Это был  голос  моей  госпожи!  Помогите!  Помогите!
  Помогите!  О  госпожа!  Подайте  голос  еще  раз!  Сладостная  Дездемона!  О
  сладостная госпожа, говорите!
       Дездемона. Я умираю невинной.
       Эмилия. О, кто же сделал это?
       Дездемона.  Никто.  Я  сама.  Прощай!  Передай  привет  моему   доброму
  господину. О, прощай! (Умирает.)
       Отелло. Как же могло случиться, что ее убили?
       Эмилия. Увы, кто это знает?
       Отелло. Вы слышали, как она сама сказала, что это не я?
       Эмилия. Да, она сказала. Я обязана сообщить всем правду.
       Отелло. Лгуньей отправилась она в пылающий ад. Это я убил ее.
       Эмилия. О, тем более она ангел, а вы - тем более черный дьявол!
       Отелло. Она стала распутной, она была шлюхой.
       Эмилия. Ты лжешь на нее.
       Отелло. Нет. Она была вероломна, как вода {199}.
       Эмилия. А ты необдуманно скор, как огонь, говоря, что она была неверна.
  О, она была верна, как небо!
       Отелло. Кассио совокуплялся с ней, спроси у своего  мужа.  О,  мало  бы
  низвергнуть меня в самые  глубокие  недра  ада,  если  бы  я  пошел  на  эту
  крайность, не имея справедливых оснований. Твой муж все узнал.
       Эмилия. Мой муж?
       Отелло. Твой муж.
       Эмилия. Что она изменила брачному обету?
       Отелло. Да, с Кассио. Будь она верна, если бы небо создало  другой  мир
  из цельного, не имеющего пороков хризолита, я бы не продал ее за него,
       Эмилия, Мой муж?
       Отелло. Да, это он первый мне об этом  сказал.  Он  честный  человек  и
  ненавидит тину, которая липнет к грязным делам.
       Эмилия. Мой муж?
       Отелло. К чему это повторение, женщина? Говорят тебе: твой муж.
       Эмилия. О госпожа! Подлость насмеялась над любовью!  Мой  муж  говорит,
  что она была неверна?
       Отелло. Он, женщина. Говорят тебе - твой муж. Ты понимаешь  это  слово?
  Мой друг, твой муж, честный, честный Яго. -
       Эмилия. Если он  это  сказал,  пусть  вредоносная  душа  его  гниет  по
  полкрупинке в день! Он сказал отъявленную  ложь.  Она  слишком  любила  свое
  гнусное приобретение.
       Отелло. Ха!
       Эмилия. Сделай худшее, на что ты только способен.  Этот  твой  поступок
  так же достоин неба, как ты был достоин ее.
       Отелло. Замолчите, вам лучше будет.
       Эмилия. У тебя нет силы причинить мне и половины того зла, которое я  в
  состоянии перенести. О глупец! Я не боюсь твоего меча. Я изобличу тебя, хотя
  бы пришлось потерять двадцать жизней.  Помогите!  Помогите!  Помогите!  Мавр
  убил мою госпожу! На помощь! На помощь!
   
                    Входят Монтано, Грациано, Яго и другие. 
   
       Монтано. В чем дело? Что случилось, генерал?
       Эмилия. Ах, вы пришли, Яго! Хороши вы,  если  могут  сваливать  на  вас
  убийства.
       Грациано. В чем дело?
       Эмилия. Если ты мужчина, опровергни слова этого злодея. По его  словам,
  ты ему сказал, что его жена не верна. Я знаю, что ты этого не сделал, ты  не
  такой негодяй. Говори, ибо сердце мое готово разорваться.
       Яго. Я сказал ему то, что думал; не  более  того,  что  он  сам  считал
  естественным и правдивым.
       Эмилия. Но вы говорили ему когда-нибудь, что она не верна?
       Яго. Говорил.
       Эмилия. Вы сказали ложь, отвратительную, проклятую ложь; клянусь  душой
  - ложь, злую ложь! Она изменила с Кассио? Вы говорили - с Кассио?
       Яго. С Кассио, сударыня. Ну, ну, придержите язык!
       Эмилия. Не придержу. Я должна говорить. Моя  госпожа  лежит  здесь,  на
  своей постели, убитая.
       Монтано.  |
                 } Помилуй бог!
       Грациано. |
       Эмилия (к Яго). И ваши наветы вызвали это убийство.
       Отелло. Не глядите так изумленно, господа. Это правда.
       Грациано. Поразительная правда!
       Монтано. О, чудовищный поступок!
       Эмилия.  Злодейство,  злодейство,  злодейство!  Я  припоминаю  это,   я
  припоминаю; я чую, в чем здесь дело. О, злодейство! Я так и думала тогда.  Я
  покончу с собой с горя. О, злодейство, злодейство!
       Яго. Что вы, с ума сошли? Приказываю вам, ступайте домой!
       Эмилия.  Добрые  господа,  разрешите   мне   говорить.   Мне   надлежит
  повиноваться ему, но не сейчас. Может быть, Яго, я больше никогда не вернусь
  домой.
       Отелло. О-о-о!.. (Падает на постель.)
       Эмилия. Что ж, валяйся и рычи. Ибо ты  убил  сладчайшую  невинность  из
  всех, смотревших на мир.
       Отелло (вставая). О, она была гнусна! (К  Грациано.)  Мы  с  вами  мало
  знакомы, дядя. Вот лежит ваша племянница, чье дыхание только что  остановили
  эти руки. Я знаю, что этот поступок кажется ужасным и мрачным.
       Грациано. Бедная Дездемона! Я рад, что твой отец умер. Твой  брак  убил
  его, а горе разрубило надвое старую нить его жизни. Если бы он был жив,  это
  зрелище заставило бы его совершить отчаянный поступок, проклятиями  отогнать
  от себя своего лучшего ангела {200} и быть отвергнутым богом.
       Отелло. Все это достойно сожаления. Но Яго знает, что  она  тысячу  раз
  совершила постыдное  деяние  с  Кассио.  Кассио  признался  в  этом.  И  она
  вознаградила его любовные труды тем знаком  и  залогом  любви,  который  был
  первым моим подарком ей. Я видел его в его руках. Это был платок,  старинная
  вещь, которую мой отец подарил моей матери.
       Эмилия. О небо! О силы небесные!
       Яго. Черт возьми, молчите!
       Эмилия. Рвется наружу,  рвется  наружу!  Мне  замолчать?  Нет,  я  буду
  говорить так же свободно, как свободен северный ветер {201}. Пусть небеса, и
  люди, и дьяволы, пусть все, все, все позорят меня!.. Я буду говорить.
       Яго. Будьте благоразумны и ступайте домой.
       Эмилия. Не пойду!
   
                         Яго пытается заколоть Эмилию. 
   
       Грациано. Фу! На женщину - с мечом!
       Эмилия. О глупый мавр! Этот платок, о  котором  ты  говоришь,  я  нашла
  случайно  и  отдала  моему  мужу,  потому   что   часто,   с   торжественной
  серьезностью, - большей, чем соответствовала такой  безделке,  -  он  просил
  меня украсть его.
       Яго. Подлая шлюха!
       Эмилия. Она подарила его Кассио! Нет, увы, это я нашла его и отдала его
  моему мужу.
       Яго. Грязь, ты лжешь!
       Эмилия. Клянусь небом, я не лгу, я не лгу, господа! О кровавый шут!  Да
  что же было и делать такому дураку с такой прекрасной женой?
       Отелло. Неужели нет камней на небе, кроме тех, которые производят гром?
  {202} Отменный  злодей!  (Бросается  к  Яго,  который  закалывает  Эмилию  и
  уходит.)
       Грациано. Она падает. Он убил свою жену.
       Эмилия. Да, да. О, положите меня подле моей госпожи...
       Грациано. Он бежал, жена его убита.
       Монтано. Это отъявленный  злодей.  (К  Грациано.)  Возьмите  этот  меч,
  который я отобрал у мавра. Ступайте, охраняйте дверь снаружи; не  выпускайте
  его, хотя бы пришлось убить, а я - в погоню за этим самым мерзавцем, ибо это
  проклятый раб.
   
                       Уходят все, кроме Отелло и Эмилии. 
   
       Отелло. Я утратил и мужество. Любой ничтожный мальчишка отнимает у меня
  меч. Но к чему чести переживать честность? Пусть пропадает все.
       Эмилия. Что предвещала песня твоя, госпожа? Чу, можешь  ли  ты  слышать
  меня? Я сыграю роль лебедя и умру с песней. (Поет.) "Ива, ива,  ива".  Мавр,
  она была чиста. Она любила тебя, жестокий мавр. Да будет спасение моей  души
  так же верно, как верно то, что я говорю. И, говоря то, что думаю, я умираю,
  я умираю, я умираю. (Умирает.)
       Отелло. У меня в этой комнате  есть  другой  меч.  Это  испанский  меч,
  закаленный в ручье, холодном, как лед. О, вот он! Дядя, я выйду.
       Грациано (за дверью).  Если  ты  попытаешься  это  сделать,  ты  дорого
  заплатишь за это; у тебя нет оружия, покорись необходимости.
       Отелло. Тогда загляни ко мне сюда,  поговорим,  иначе  и  безоружный  я
  нападу на тебя.
   
                                Входит Грациано. 
   
       Грациано. Ну что?
       Отелло. Смотрите, у меня есть меч; лучший никогда еще не висел на бедре
  воина. Я видел дни, когда этой ничтожной рукой {203} и этим добрым  мечом  я
  пролагал  себе  путь  через  препятствия,  в  двадцать  раз   большие   того
  сопротивления,  которое  вы  способны  оказать.  Но   к   чему   бесполезное
  хвастовство! Кто может управлять своей судьбой? Теперь уже не то  {204}.  Не
  бойтесь, хотя я и вооружен. Здесь конец моего путешествия, здесь  -  цель  и
  маяк моего последнего плавания. Вы пятитесь в ужасе?  Это  напрасный  страх.
  Направьте хоть тростинку в грудь Отелло, и он отступит.  Куда  идти  Отелло!
  Как выглядишь ты теперь? О злосчастная! Бледна, как твоя рубашка!  Когда  мы
  встретимся в Судный день, этот взгляд твой низринет мою душу с небес,  и  ее
  подхватят  бесы.  Холодна,  холодна,  девочка  моя,  как  твоя  чистота!   О
  проклятый, проклятый раб! Бичуйте меня, дьяволы, прочь  от  этого  небесного
  видения! Крутите в вихрях! Жарьте в сере! Купайте в сере! Купайте  в  крутых
  безднах жидкого огня! О Дездемона! Дездемона! Мертва! О-о-о!..
   
         Входят Лодовико, Монтано, Кассио на носилках и офицеры; вводят 
                               арестованного Яго. 
   
       Лодовико. Где этот опрометчивый и несчастнейший человек?
       Отелло. Тот, кто прежде был Отелло? Я здесь.
       Лодовико. Где эта ехидна? Подведите этого злодея.
       Отелло. Я смотрю на его ноги {205}, но ведь это сказки. Если ты дьявол,
  я не смогу тебя убить. (Ранит Яго.)
       Лодовико. Вырвите у него меч.
       Яго. У меня течет кровь, сударь, но я не убит.
       Отелло. Тем лучше. Я бы хотел, чтобы  ты  жил.  Потому  что,  по-моему,
  умереть - счастье.
       Лодовико. О ты, Отелло, который некогда был таким хорошим  человеком  и
  который попался в сети этого проклятого раба, что сказать тебе?
       Отелло. Что угодно. Если хотите, назовите честным убийцей:  ибо  ничего
  не сделал я ради ненависти, но сделал все ради чести.
       Лодовико.  Этот  мерзавец  частично  сознался  в  своей  подлости.   Вы
  сговорились с ним о смерти Кассио?
       Отелло. Да.
       Кассио. Дорогой генерал, я никогда не давал вам повода.
       Отелло. Верю и прошу вашего прощения.  Спросите,  прошу  вас,  у  этого
  полудьявола, для чего он так опутал мою душу и тело?
       Яго. Ни о чем не спрашивайте меня.  Что  знаете,  то  знайте.  С  этого
  мгновения я не скажу ни слова.
       Лодовико. Как, и для того, чтобы помолиться?
       Грациано. Пытки вам откроют рот.
       Отелло. Да, лучше тебя этого никто не сможет сделать {206}.
       Лодовико. Сударь, вы должны узнать о том, что случилось, - о  чем,  как
  мне кажется, вы еще не знаете.  Вот  письмо,  найденное  в  кармане  убитого
  Родриго, а вот еще другое. Из одного явствует, что  убийство  Кассио  должен
  был совершить Родриго.
       Отелло. О злодей!
       Кассио. Достойно язычников и низко!
       Лодовико. А вот другое,  полное  неудовольствия  письмо,  которое  тоже
  нашли в его кармане. Следует предположить, что Родриго собирался послать это
  письмо проклятому подлецу, но как раз в это время, повидимому, Яго пришел  к
  нему и успокоил его.
       Отелло. О вредоносный негодяй! Как вам попал в  руки,  Кассио,  платок,
  который принадлежал моей жене?
       Кассио. Я нашел его в моей комнате. И он только что сам  сознался,  что
  он обронил его с умыслом, который осуществился согласно его намерению.
       Отелло. О глупец! глупец! глупец!
       Кассио. Кроме того, в своем письме Родриго укоряет Яго за  то,  что  он
  подбил его на ссору со мной, когда  мы  были  на  карауле,  следствием  чего
  явилось смещение меня с должности. И вот он только что сказал, - после  того
  как долго казался мертвым {207}, - что Яго ранил его, что Яго подстрекал его
  {208}.
       Лодовико. Вы должны оставить эту комнату  и  следовать  за  нами.  Ваша
  власть и пост начальника отняты у вас, и Кассио теперь правитель Кипра.  Что
  же касается этого раба, если только есть на  свете  такая  хитрая,  жестокая
  казнь, которая заставит его сильно мучиться и долго не  умирать,  она  будет
  его уделом. Вы же останетесь под строгой стражей, пока сущность совершенного
  вами преступления  не  станет  известной  правительству  Венеции.  Пойдемте.
  Ведите их.
       Отелло.  Погодите,  -  слова  два  прежде,  чем  вы  уйдете.  Я  оказал
  правительству услуги, и оно об этом знает. Довольно об этом.  Прошу  вас,  в
  ваших письмах, когда вы будете рассказывать  об  этих  несчастных  событиях,
  скажите обо мне то, чем я на самом деле являюсь {209}. Ничего не  смягчайте,
  ничего не припишите и по злобе. И вы должны будете сказать о том, кто  любил
  не мудро,  но  слишком  любил;  о  том,  кто  не  легко  ревнив,  но,  когда
  воздействовали на него, дошел до крайнего смятения чувств; о том, кто  своей
  рукой, подобно невежественному  индейцу  {210},  выбросил  жемчужину,  более
  драгоценную, чем все богатства его племени; о  том,  чьи  смягченные  глаза,
  хотя и не привыкшие к слезам, роняют  капли  столь  же  быстро,  как  роняют
  аравийские деревья целебную мирру {211}. Напишите об этом.  И,  кроме  того,
  скажите, что однажды в Алеппо, где злой турок в  чалме  побил  венецианца  и
  поносил Венецианскую республику,  я  схватил  за  горло  обрезанного  пса  и
  поразил его так. (Закалывается.)
       Лодовико. О, кровавое заключение!
       Грациано. Здесь бессильны слова.
       Отелло. Я поцеловал тебя прежде, чем убить. У меня  нет  другого  пути,
  как, умертвив себя, умереть с поцелуем. (Падает на постель и умирает {212}.)
       Кассио. Я боялся этого, но думал, что у него нет  оружия.  Ибо  он  был
  велик сердцем.
       Лодовико  (к  Яго).  О  спартанский  пес  {213},  более  свирепый,  чем
  страдание, голод и море! Взгляни на трагический груз этой постели: это  твоя
  работа. Вид этого отравляет зрение, пусть это будет скрыто {214}.  Грациано,
  храните дом и примите все состояние  мавра,  ибо  оно  переходит  к  вам  по
  наследству.  (К  Кассио.)  Вам  же,  господин  правитель,  остается  вынести
  приговор  этому  адскому  злодею  и  назначить  время,  место  и  самый  род
  мучительной казни. О, осуществите его со всей строгостью!  Я  же  немедленно
  отправляюсь в Венецию и с тяжелым сердцем  донесу  дожу  и  сенату  об  этом
  тяжком событии.
   
                                  Уходят все. 
   
   
                                  КОММЕНТАРИИ 
   
       Основными  источниками  принятого  текста  трагедии  являются:   текст,
  напечатанный в вышедшем отдельной книжкой в 1622 г.  издании  трагедии,  так
  называемое "первое кварто", которое мы  сокращенно  обозначаем  кв.;  текст,
  напечатанный в первом собрании пьес Шекспира 1623 г., так называемое "первое
  фолио", которое мы сокращенно обозначаем фол.
   
       1 "Действующие лица". - Список действующих лиц впервые напечатан в фол.
  в конце текста.
       2 "Благородный мавр". - В эпоху Шекспира слово "мавр"  употреблялось  в
  широком  значении  "чернокожий"   и   "темнокожий".   Шекспир,   повидимому,
  представлял себе Отелло с черным, а не смуглым  лицом.  Заметим  также,  что
  Родриго называет его "толстогубым".
       3 "Лейтенант" - т. е. заместитель командующего  (таково  первоначальное
  значение слова "лейтенант"). (Ср. прим. 84.)
       4 "Знаменосец" исполнял должность адъютанта командующего (генерала) и в
  то  же  время  занимал  пост,  следующий  по  старшинству  за   заместителем
  (лейтенантом) командующего. Некоторые комментаторы полагают, что  Яго,  судя
  по имени, испанец. (Ср. прим. 85.)
       5 "Одураченный господин". - Так в фол. Мы не переводим "дворянин",  так
  как  слово,  стоящее  в  подлиннике,  "джентльмен",  уже  в  эпоху  Шекспира
  употреблялось в более широком значении (ср. русское дореволюционное "барин",
  "господин").
       6  "Простофиля".  -  Так  переводим  мы  слово  "клоун"  (возможно,  от
  древнескандинавского   "клунни"   -   "деревенщина").   Это   слово    часто
  употреблялось в эпоху Шекспира в значении "деревенщина", "простота"  (ср.  в
  commedia dell'arte комический  слуга  "дзанни",  в  первоначальном  значении
  "Иванушка"). В этом же значении в старинной ремарке могильщики  в  "Гамлете"
  названы "клоунами". Но многие комментаторы считают, что "клоун" в "Отелло" -
  профессиональный шут, хотя для обозначения последнего  обычно  употреблялось
  другое слово (fool). Шуты входили в число челяди знатных господ. Но  "клоун"
  в "Отелло", согласно нашему толкованию, комический слуга, как и  "дзанни"  в
  итальянской комедии масок.
       7 Дездемона - по-гречески это имя значит "злосчастная".
       8 Куртизанка - так в фол. В позднейших изданиях - "любовница Кассио".
   
                                     АКТ I 
   
                                    СЦЕНА 1 
   
       9 "...который располагал моим кошельком, как своей собственностью". - В
  подлиннике: "словно шнурки моего  кошелька  принадлежали  тебе".  Кошельками
  служили сумочки, стягивавшиеся шнурками.
       10  "...до  чертиков  влюбленный  в  одну  смазливую  бабенку".  -  Так
  переводим мы эту  фразу,  вызвавшую  множество  различных  толкований.  Яго,
  повидимому, намекает на Бьянку. Но можно также предположить,  что  он  здесь
  метит в Дездемону.
       Слово "wife", которое мы перевели "бабенка", употреблялось  в  значении
  "проститутка".  Яго  в  течение  первого  акта  дважды  называет   Дездемону
  "проституткой".
       11 "...болтливые сенаторы" - так в фол. В кв.  -  "сенаторы,  одетые  в
  тогу".
       12 "...лишен попутного ветра". - В роли Яго  больше  флотских  метафор,
  чем в любой другой шекспировской роли.
       13 В подлиннике "his Moorship's",  т.  е.,  как  мы  и  перевели:  "его
  маврства" - в смысле титулования,  подобно  "его  превосходительству",  "его
  светлости" и т. д.
       14  "...и  меня  заклевал  бы  любой  простак".  -  В  подлиннике:  "на
  расклевание галкам". Ни в шекспировских  словарях,  ни  у  комментаторов  не
  объяснено, насколько нам известно, это место. А между тем в  комедии  Юдолла
  "Ральф Роистер Дойстер" (XVI в.) нам встретилось слово  "галка"  в  значении
  "глупец" (ср. русск. "ворона").
       15 "...мелкими пакостями". - В подлиннике: "мухами".
       16 "Тебя, Родриго, я знаю" - т. е., зная тебя, я смогу установить,  кто
  этот негодяй, который пришел вместе с тобой.
       17 "...без всякой охраны". - В эпоху Шекспира не только женщины,  но  и
  мужчины редко рисковали выходить из дому  ночью.  Ночное  освещение  улиц  в
  Лондоне впервые появилось в конце XVII  века.  Эта  деталь,  таким  образом,
  свидетельствовала для зрителей шекспировской эпохи о смелости Дездемоны.
       18 "... другого человека  такого  масштаба".  -  Мы  не  нашли  лучшего
  перевода. Дословно в подлиннике: "другого человека такого фатома"  (фатом  -
  морская мера глубины).
       19 "...к "Стрельцу". - Стрелец (созвездие,  а  также  знак  зодиака)  -
  кентавр, стреляющий из лука. Имеется в виду гостиница,  на  вывеске  которой
  был изображен Стрелец и в которой находились Отелло  и  Дездемона.  Название
  гостиницы обычно соответствовало тому, что было изображено на вывеске.  Одни
  написанные вывески не достигали цели: читать умели немногие.
       20 "Входят Брабанцио..." (фол.) - "Входит Брабанцио в ночном халате..."
  (кв.).
   
                                    СЦЕНА 2 
   
       21  "...что  мне,  многогрешному".   -   Дословно:   "при   той   малой
  божественности, которая есть во мне".
       22 "...я достоин той гордой удачи". - Дословно: "Мои достоинства  могут
  говорить без шапки с той гордой удачей". Выражение "без  шапки"  объяснялось
  комментаторами различно. Согласно принятому одно  время  толкованию,  Отелло
  имеет в виду сенаторскую шапку: последняя наряду  с  тогой  была  в  Венеции
  признаком сенаторского достоинства. Отелло, согласно этому толкованию, хочет
  сказать, что, даже не имея сенаторской шапки, он достоин  Дездемоны.  Однако
  новейшие комментаторы отвергли это  толкование  и  интерпретируют  выражение
  "без шапки" в значении "открыто", "смело". В таком случае фраза значит: "Мои
  достоинства могут смело говорить с той гордой удачей", т. е. "я достоин этой
  гордой удачи", как мы и перевели. Возможно, что "без шапки"  здесь  является
  вводным  словосочетанием,  на  что,  как   полагает   автор   шекспировского
  "Лексикона" Шмидт, указывает тот факт, что в некоторых старых  изданиях  это
  словосочетание заключено в скобки. Шмидт  толкует:  "Мои  достоинства  могут
  говорить (заявляю,  сняв  шапку,  т.  е.  со  всей  скромностью  говорю  без
  надменности)  с  той  гордой   удачей..."   Нам   это   толкование   кажется
  искусственным.
       23 "Клянусь Янусом". - Типично, что Яго клянется этим двуликим, богом.
       24 "(Уходит)". - Ни в кв., ни в фол. этой ремарки нет.
       25 "...он... взял на абордаж сухопутную галеру".  -  На  языке  моряков
  шекспировской Англии "сухопутной галерой" называли  проститутку.  Кассио  не
  понимает этого выражения.
       26 "Если добычу признают законной" - т. е.  если  сенат  признает  брак
  законным. Английским  пиратам  было  официально  разрешено  грабить  корабли
  конкурирующих с Англией стран, в первую очередь  -  испанские.  Часть  своей
  добычи они должны были сдавать в королевскую казну. В  сомнительных  случаях
  "законность" грабежа решалась верховным судом Адмиралтейства.
       27 "Черт возьми, да на..." - После этих слов в стихе не хватает  слога.
  Его заменяет пауза. Яго, увидав входящего Отелло, вдруг  оборвал  свою  речь
  (так толкует Делиус). Возможно и другое объяснение паузы. Яго шепчет  Кассио
  на ухо непристойное слово. Ни в кв., ни в фол. нет ремарки: "Входит Отелло".
  (Ср. выше, прим. 24.)
       28 "Я к вашим услугам..." - В подлиннике яснее  двойное  значение  этой
  фразы: "Я готов сражаться с вами" и "я стою за вас", "я на вашей стороне".
   
                                    СЦЕНА 3 
   
       29 "Дож и сенаторы сидят за столом, на котором горят свечи".  -  В  кв.
  читаем: "Входят дож и сенаторы и садятся за стол, на котором горят свечи". В
  фол.: "Входят дож, сенаторы и офицеры".
       30 "Гонец с галер". - Согласно кв., эти слова говорит входящий матрос.
       31 "В городе ли Марк Лучикос?" - К чему это упоминание о каком-то Марке
  Лучикосе? Высказываем следующее предположение: первая мысль дожа - назначить
  командующим этого Лучикоса. Но  так  как  он  уехал,  остается  один  выход:
  назначить мавра Отелло.
       32  "Все  присутствующие".  -  Заменено  позднейшим  редактором  текста
  (Мэлоном) словами "дож и сенаторы".
       33 "Яго и офицеры уходят" (фол.) - "Уходят двое или трое" (кв.).
       34  "...чьи  головы  растут  ниже  плеч".  -  В  Лондоне  того  времени
  мореплаватели рассказывали всевозможные чудеса, которым охотно верили. Верил
  в них и во всяком случае сам  рассказывал  о  них  знаменитый  мореплаватель
  Уолтер Ролей. Достоверным рассказом  считалась  старинная  книга  XIV  века,
  полная фантастических вымыслов, "Путешествия сэра Джона де Мандевиля".
       35 "...целым миром вздохов" (кв.) - "Целым миром поцелуев" (фол.).
       36 "...чтобы небо создало ее таким мужчиной". - Некоторые  комментаторы
  по-иному толкуют смысл этой фразы: "Чтобы небо послало ей такого мужа".
       37 "...я сказал, что она полюбила меня". - По нашему мнению,  мы  здесь
  имеем дело с косвенной речью, а не с афористической формой, как у нас обычно
  переводили. Например, у Вейнберга:
   
                                         При этом 
                          Намеке я любовь мою открыл. 
                          Она меня за муки полюбила, 
                          А я ее - за состраданье к ним. 
   
       36 "Люди предпочитают сражаться хотя бы сломанным оружием,  чем  голыми
  руками". - Вероятно, поговорка: лучше примириться со случившимся несчастьем,
  чем впадать в отчаяние.
       39 "...высказать  афоризм".  -  В  подлиннике  -  в  двойном  значении:
  "высказать афоризм" и "вынести приговор".
       40 "Покорнейше прошу вас обратиться к государственным  делам".  -  Весь
  монолог Брабанцио идет в стихах  и  в  рифму.  В  этой  последней  фразе  он
  переходит на прозу.
       41 "...презрение к житейским выгодам". - Этот перевод основан на тексте
  кв. ("scorn of fortunes"). Согласно разночтению - "буря судьбы". Высказываем
  и другое предположение  -  "штурм  судьбы",  хотя  слово  "storm"  нигде  не
  встречается у Шекспира в значении "штурм".  Согласно  этому  гипотетическому
  толкованию, Дездемона говорит  о  том,  что  пошла  на  штурм  своей  судьбы
  (позднее Отелло назовет Дездемону "прекрасным воином").
       42 "Сердце  мое  покорено  достоинствами..."  -  В  подлиннике:  "самим
  качеством". Некоторые комментаторы понимают "качество" в значении  "воинская
  доблесть": "Сердце мое покорено воинской доблестью Отелло".  Другие  толкуют
  здесь слово "качество" как  "своеобразная  особенность":  "Я  полюбила  даже
  черного Отелло".
       43 "...моего господина". - Так обычно жена называла мужа.
       44 "1-й сенатор. Вам нужно ехать сегодня в ночь". -  Мы  здесь  следуем
  фол.; в кв. эти слова говорит дож. После этих слов в  тексте  кв.  Дездемона
  спрашивает: "Сегодня ночью, ваша светлость?", на  что  дож  отвечает:  "Да".
  Отелло: "Готов от всей души" и т. д.
       45 "...из-за любви к проститутке". - Дословно: "Из-за любви к цесарке".
  "Цесарками" называли проституток.
       46 "...мне не дано исправить эго". - Дословно: "Не  по  моим  свойствам
  исправить это". Здесь, конечно, "virtue"  не  "добродетель",  но  "свойство"
  (как,   например,   в   выражении:   "свойства    целебных    трав").    Яго
  противопоставляет словам Родриго об отсутствии у него врожденной способности
  побороть в себе любовь, свою концепцию воли.
       47 "Если бы у весов нашей жизни" (кв.) - "Если бы у мозга' нашей жизни"
  (фол.).
       48 "...я считаю то, что вы называете любовью, всего  лишь  побегом  или
  ростком" - т. е. чем-то таким, что можно при желании легко вырвать.
       49 "...вкусна, как саранча", - На Востоке саранча употребляется в пищу.
  Однако Онионс в  своем  "Шекспировском  глоссарии"  переводит  "locusts"  не
  "саранча", а "леденцы", указывая, что слово сохранило и поныне это  значение
  в Девоншире и Корнвалисе. Мы, однако, предпочитаем старое  толкование  этого
  слова.
       50 "...горька, как колоквинт". - Колоквинт  -  горький  на  вкус  овощ,
  растет  в  Африке.  Употребляется  как  сильно  действующее  слабительное  и
  глистогонное средство.
       51 "Мавр - по природе человек свободной и открытой души". -  Любопытно,
  что, вспоминая о Шекспире, Бен Джонсон охарактеризовал его  буквально  этими
  же словами.
   
                                     АКТ II 
   
                                    СЦЕНА 1 
   
       52 "Кипр". - В обычно принятом теперь тексте читаем пространную ремарку
  позднейших  редакторов  текста:  "Порт  на  Кипре.  Открытое   место   возле
  набережной". Или: "Порт на  Кипре.  Площадка  (эспланада)".  Такие  площадки
  (эспланады) сооружались вокруг замка: атакующим  замок  войскам  приходилось
  пересекать  открытое  пространство  площадки  и  становиться   мишенью   для
  артиллерийского и мушкетного обстрела из замка.  Но  нам  кажется,  что  эта
  сцена происходит в помещении. Монтано расспрашивает кипрских офицеров о том,
  что делается на море. Если бы он находился на морском  берегу,  он  сам  бы,
  вероятно, описал бурю в монологе. А главное: вряд ли Яго и  Дездемона  стали
  бы  вести  шуточный  разговор  и  Кассио  стал  бы  галантно  любезничать  с
  Дездемоной под открытым  небом.  Ведь  буря  еще  продолжается!  Поэтому  мы
  ограничились краткой ремаркой: "Кипр".
       53 "...стражей... полюса". - Так назывались  две  звезды  из  созвездия
  Малой Медведицы.
       54 "Веронец Микаэль Кассио". -  Спорное  место  в  тексте.  Большинство
  современных редакторов  текста  относит  слово  "веронец"  к  предшествующей
  фразе: "В гавань вошел веронский корабль". Однако Верона не стоит на морском
  берегу. Комментаторы пускаются на ухищрения: это-де корабль, построенный  на
  средства города Вероны. Но не совсем ясно, к  чему  такая  деталь  в  данном
  контексте. Судя по пунктуации  кв.  и  фол.,  слово  "веронец"  относится  к
  Кассио, хотя, с другой стороны, оно как в кв., так и в фол. дано  в  женском
  роде (слово "корабль" в английском языке - женского рода). В  изд.  1632  г.
  оно - в мужском роде и по пунктуации, как и во  всех  других  изданиях  XVII
  века, относится к Кассио. Исходя  из  непосредственного  восприятия  данного
  контекста, естественней предположить, что  это  слово  относится  к  Кассио.
  Правда, мы знаем из предыдущего, что Кассио флорентинец, а  не  веронец,  но
  разве и в других пьесах Шекспира не встречаются такого рода противоречия?
       55 "Поэтому моя надежда...  ждет  исцеления".  -  Заметьте  витиеватую,
  пышную речь Кассио, этого военного теоретика, несомненно, судя по языку его,
  начитанного в поэзии, представителя флорентийской академии эпохи  Ренессанса
  или  же  увлекавшихся  кончетти  и  эвфуизмами  просвещенных  молодых  людей
  шекспировской Англии.
       56 "Крики за сценой". - Это ремарка фол. Согласно кв., входит  гонец  и
  сообщает: "Парус! парус! парус!" Все это лишний раз  подтверждает,  что  эта
  сцена происходит в помещении.
       57 "В природной одежде мироздания она украшает творца". -  Можно  также
  перевести:  "В  субстанциональной  одежде  творения..."  Смысл  этих   слов,
  казавшихся темными многим комментаторам, на  наш  взгляд,  достаточно  ясен.
  Кассио, повидимому, пантеист. Мир в его  представлении  "одежды  творца",  и
  Дездемона является в  этой  одежде  украшением.  Отсюда  -  "божественность"
  Дездемоны для Кассио. Все это типично  для  тех  людей  Ренессанса,  которые
  поклонялись "божественной красоте".
       58  "Великий  Юпитер".  -  Известный   английский   шекспировед   Мэлон
  предполагал, что Шекспир написал здесь слово "бог", но что  церемониймейстер
  двора, возглавлявший  цензуру,  заставил  заменить  "бог"  словом  "Юпитер":
  пуритане требовали, чтобы было запрещено произносить слово "бог"  на  сцене.
  Однако для такого типичного  человека  Ренессанса,  как  Кассио,  характерно
  обращение к Юпитеру.
       59  "(Целует  Эмилию)".  -  Поцеловать  при  встрече  знакомую  женщину
  считалось  выражением   дружеского   расположения   и   признаком   светской
  галантности.
       60 "...колокольчики в гостиных" - т. е. "болтаете в гостиных".
       61 "Что бы ты написал обо мне". - Эмилия, как жена к мужу, обращается к
  Яго на "вы". Дездемона обращается к нему то на "вы", то, как к  подчиненному
  своего мужа, на "ты".
       62 "..птичий клей" - клейкое вещество, при помощи которого ловили птиц.
  Возможно, что в самом этом слове скрыт намек:  Яго  уже  приготовил  "птичий
  клей" для Кассио и Дездемоны. Во всяком случае  в  дальнейших  репликах  Яго
  ощутим скрытый смысл: ум Дездемоны подтолкнет ее  на  "использование"  своей
  красоты, "она найдет белого красавца", ее  "безумие"  (с  оттенком  значения
  "распутство") поможет ей "родить наследника" (не рожать  же  ей  от  черного
  Отелло!), - не быть же ей скучной "добродетельной" женой, которая всю  жизнь
  только и ведет счет выпитому мужем пиву.
       63 "...ее безумие". - Слово "folly" употреблено здесь в двух значениях:
  "глупость" и "распутство".
       64 "...заменить голову трески хвостом лосося" - т. е.  заменить  одного
  мужчину другим.
       65 "На то, чтобы кормить грудью дураков и вести счет  выпитому  жидкому
  домашнему пиву". - По мнению Яго, добродетельная женщина годна только на то,
  чтобы рожать детей и заниматься домашним хозяйством.
       66 "...это так в самом деле". - Яго говорит эти слова вслух, в ответ на
  последнюю реплику Кассио.
       67 "...кончики трех пальцев". - Кассио целует  кончики  своих  пальцев.
  Это галантный жест: он, повидимому, восхваляет перед Дездемоной ее красоту.
       68 "Это  в  самом  деле  так".  -  Эти  слова  Яго,  повидимому,  также
  произносит вслух.
       69 "Я хотел  бы  для  вашей  же  пользы,  чтобы  они  были  клистирными
  трубками". - Вполне возможно, что оборот "для вашей же пользы",  который  мы
  перевели дословно, здесь является  непереводимым  идиомом,  выражающим  злое
  раздражение Яго.  В  таком  случае  можно  передать  смысл  фразы  следующем
  образом: "Я хотел бы, чтобы они (ваши пальцы) были  клистирными  трубками  и
  чтобы вы подавились ими".
       70 "Слова останавливаются здесь". - Повидимому,  Отелло  показывает  на
  горло: радостное волнение не дает ему говорить.
       71 "Они целуются". - Даем ремарку по тексту кв. Теперь  обычно  принята
  ремарка позднейшего происхождения: "Он целует ее".
       72 "...это и это" - т. е. этот и этот поцелуй.
       73 "То вино, которое она пьет, сделано из виноградных лоз" - т. е.  она
  такая же, как и все мы, грешные.
       74 "...клянусь этой рукой". - При этом поднимали правую руку.
       75 "...я и ответственен за столь великий грек". - Заметьте  пуританские
  черты в образе Яго.
   
                                    СЦЕНА 2 
   
       76 "...герольд Отелло". - Так по тексту фол.  По  тексту  кв.:  "Входит
  джентльмен и читает объявление".
       77 "Все служебные помещения замка" - т. е. кухни, помещения для  челяди
  и пр. (Ср. русск. "службы".)
   
                                    СЦЕНА 3 
   
       78 "В замке". - Обычно принятая здесь ремарка: "Зал в замке", вписана в
  XVIII веке. Как в кв., так и в фол. ремарка  здесь  отсутствует.  Однако  из
  дальнейшего текста ясно, что действие происходит внутри замка.
       79 "Свита". - О свите упоминает ремарка  фол.  В  ремарке  кв.  сказано
  только: "Входят Отелло, Кассио и Дездемона".
       80 "...черного Отелло". - Типично, что Яго, когда говорит  об.  Отелло,
  почти во всех случаях называет  его  "мавром"  (не  без  оттенка  презрения,
  конечно). Здесь, называя его по имени, он прибавляет эпитет "черный".
       81  "Король  Стефан".  -  В  Англии  времени  Шекспира  как   пуритане,
  осуждающие лишние расходы и всяческую роскошь, так и джентльмены  старинного
  склада, а также и гуманисты, возмущенные резким контрастом между  богатством
  одних и бедностью других, обличали  новомодную  роскошь  и  расточительность
  нового поколения. Пышно одетый щеголь,  "выскочка",  был  обычным  предметом
  сатиры. Легендарный король Стефан, царствовавший в Англии в XII веке, не раз
  упоминается в  литературных  произведениях  и  памфлетах  того  времени  как
  образец  бережливости  стародавних  патриархальных  времен.  Ср.,  например,
  следующее  место  из  памфлета  Роберта  Грина,   драматурга,   современника
  Шекспира: "Хорошее и благословенное время было в Англии, когда король Стефан
  платил за штаны всего один золотой и считал это чрезвычайно дорогой  ценой".
  (Роберт Грин, Шутка  для  придворного  выскочки,  или  Странный  спор  между
  бархатными и холщовыми штанами, 1592.)
       82 "...недостоин своего места" - т. е. недостойно  здесь  сидеть,  пить
  вино и слушать песенки, когда давно пора идти проверять стражу.
       83 "На эспланаду". - См. прим. 52.
       84  "...пост  своего  заместителя".  -  Мы  уже  объясняли,  что  слово
  "лейтенант" значило заместитель командующего. Здесь Монтано  прямо  называет
  Кассио заместителем ("second") Отелло.
       85 Диабло - черт  (исп.).  Мы  уже  говорили  о  том,  что,  по  мнению
  некоторых комментаторов, Яго, судя по имени, испанец.
       86 "...точно какая-нибудь звезда лишила  людей  рассудка".  -  Согласно
  астрологическим  воззрениям,  не  только  судьба  человека,  но  и  душевные
  состояния зависели от влияния звезд и планет.
       87 "...мечи вон". - Действующие лица вооружены не  шпагами,  а  мечами,
  напоминавшими современный эспадрон, но более длинными. Такие мечи служили  и
  рубящим и колющим оружием.
       88 "Клянусь небом, кровь моя начинает  брать  верх".  -  Здесь  "кровь"
  отнюдь не обязательно связывать с "африканской породой". Дело  в  том,  что,
  согласно  воззрениям  шекспировской  эпохи,   кровь   была   той   "влагой",
  господством  которой  в  человеческом  организме  определялась   страстность
  человека  (как  "флегма"  определяла  флегматичность,   "черная   желчь"   -
  меланхолию и пр.). Шекспир часто употребляет слово "кровь" в  связи  с  этим
  общепринятым в его эпоху представлением.
       89 "Входит Дездемона со свитой" (фол.) - "Входят  Дездемона  и  другие"
  (кв.).
       90 "Уведите его". - Возможно, что  эти  слова  -  сценическая  ремарка,
  вкравшаяся в текст по недосмотру наборщика старинного издания. Ремарки часто
  писались на  полях  рукописи  "режиссером",  если  только  это  наименование
  применимо к "хранителю книг" театра шекспировской эпохи, и часто ставились в
  повелительном наклонении ("уведите его", "бейте в  колокол"  и  пр.).  Таким
  образом,  возможно,  эту  фразу  правильней  перевести  ремаркой:   "Монтано
  уводят".
       91 "...столько же ртов, как у гидры". - Гидра -  многоголовое  чудовище
  древнегреческой мифологии.
       92 "...от всех обрядов христианской веры". - Дословно: "...всех печатей
  и символов искупленного греха".
       93  "...ее  желание  является  божеством  его  ослабевшей  силы".  -  В
  подлиннике вместо "желание" - "аппетит", вместо "ослабевшей силы" -  "слабой
  функции". Комментаторы толкуют "аппетит" в значении  "каприз",  "двоевольное
  желание", а слово "функция" расшифровывают как "умственные способности".  Но
  гораздо проще и естественней, по нашему мнению, понимать эти слова в  прямом
  физическом смысле. Ведь в пьесе говорится о том, что Отелло уже  не  молодой
  человек.
       94 "Божественный образ ада!" - Эти слова можно понять и как  обращение:
  "Божество преисподней!" Но наше толкование кажется нам более соответствующим
  контексту:  Яго  как  бы  сам  удивлен   "божественному   образу",   т.   е.
  "божественной" видимости, внешности зла, прикидывающегося добром.
       95 "...я волью мавру отраву в ухо".  -  Эта  метафора,  вероятно,  была
  подсказана использованием в ту эпоху особых  ядов,  которые  вливали  в  ухо
  (ср., например,  убийство  старого  Гамлета  и  убийство,  Гонзаго  в  сцене
  "Мышеловка" в "Гамлете".).
       96 "Хотя на солнце все  хорошо  растет,  первыми  созревают  те  плоды,
  которые зацвели первыми". - Вероятно, поговорка, означавшая  -  "всему  свой
  черед", "каждому овощу свое время".
   
                                    АКТ III 
   
                                    СЦЕНА 1 
   
       97 "Доброе утро, генерал!" - Во времена Шекспира в  Англии  существовал
  обычай  исполнять  ранним  утром  веселую  приветственную  песню  под  окном
  новобрачных.  Распространенный  мотив  содержания  таких  песенок  -   охота
  началась, охотник гонится за ланью.
       93  "Они  что-то  уж  слишком  гнусавят".  -  Намек  на  носовой  говор
  неаполитанцев.
       99 "Значит, возле них висит хвост". - Каламбур на созвучии слов  "tail"
  - хвост и "tale" - рассказ, история. Фраза звучит двусмысленно:  "возле  них
  висит хвост" и "об этом можно кое-что рассказать".
       100 "...слушать музыку толпа не  очень  любит".  -  Каламбур  на  слове
  "general", которое употреблялось в значении "генерал" и в значении  "толпа".
  Фраза поэтому имеет два значения: "слушать музыку генерал не очень любит"  и
  "слушать музыку толпа не очень любит" (повидимому, имеются  в  виду  зрители
  партера театра "Глобус"). Мы даем в тексте второе значение, так  как  только
  оно имеет реальный смысл. У нас  нет  никаких  оснований  предполагать,  что
  Отелло не любит музыки, - наоборот, он, как мы знаем из текста,  восхищается
  тем, что Дездемона хорошо играет на музыкальных инструментах и хорошо поет.
       101 "...послушаю я, а не ваш честный друг". - Непереводимая игра  слов.
  Так как в английском языке нет падежных  окончаний,  то  предыдущая  реплика
  Кассио может значить: "слышишь, мой честный друг" и "слышишь моего  честного
  друга", на что Простофиля отвечает: "Нет, я слышу вас, а не вашего  честного
  друга".
       102 "...я сделаю вид, что сообщаю ей". - Комментатор  Делиус  полагает,
  что клоун говорит  здесь  нарочито  витиеватую  фразу,  а  комические  слуги
  Шекспира любят щеголять витиеватыми  фразами,  подражая,  повидимому,  своим
  господам. Так, например,  слуга  в  "Ромео  и  Джульетте"  (1,  3)  говорит,
  обращаясь к леди Капулетти: "Сударыня,  гости  собрались,  ужин  подан,  вас
  зовут, о моей молодой госпоже спрашивают, няньку ругают в кладовой и  все  в
  чрезвычайности".
       103 "Я не знавал более  доброго  и  честного  флорентинца".  -  Неясная
  фраза. Мы уже указывали, что, по мнению некоторых комментаторов, - Яго, судя
  по имени, испанец (ср. также  прим.  85).  Значит  ли  эта  фраза,  что  Яго
  флорентинец, как и Кассио? Противоречия подобного рода часто  встречаются  у
  Шекспира. Но вполне возможно, что фраза Кассио имеет следующее значение: "Во
  Флоренции (у себя на  родине)  я  не  встречал  такого  честного  и  доброго
  человека".
   
                                    СЦЕНА 2 
   
       104 "В саду замка". - Как в кв., так и  в  фол.  ремарка,  обозначающая
  место действия, здесь отсутствует. Различные комментаторы различно варьируют
  ремарку: "Комната в замке" или: "Перед замком".
       105 "...найти новые поводы в мелочах повседневной жизни".  -  Дословно:
  "питаться такой тощей и водянистой пищей".
       106 "Я не дам моему соколу спать, пока он не  станет  ручным".  -  Если
  сокол дичился, сокольничий не давал ему спать ни днем, ни ночью, пока он  не
  подчинялся воле человека.
       107 "Сладостная Дездемона". - В тексте фол. здесь  не  "Дездемона",  но
  сокращенно: "Дездемон".  Некоторые  комментаторы  видят  а  этом  сокращении
  выражение ласковости.  Вряд  ли  это  так,  поскольку  такое  же  сокращение
  встречается и в речи Кассио (по английскому тексту - III, 1, 55)  и  в  речи
  Грациано отнюдь не в ласковую минуту (V, 2,  204).  В  тексте  кв.  во  всех
  случаях полностью "Дездемона".
       108 "...такие недомолвки - тайные доносы". -  Так  по  тексту  фол.  По
  тексту кв. - "тайные знаки".
       109 ?...в сессиях и  судебных  заседаниях".  -  Яго  сравнивает  сердце
  человека с залом судебных заседаний.
       110 "Это зеленоглазое чудовище, которое издевается над своей  жертвой".
  - Дословно:  "Это  зеленоглазое  чудовище,  которое  издевается  над  пищей,
  которой оно питается". Так и в "Венецианском купце": "Зеленоглазая ревность"
  (III, 2, 110). По  мнению  некоторых  комментаторов,  эпитет  "зеленоглазый"
  здесь значит "видящий все в унылом, мрачном свете".
       111 "...ест с удовольствием". - Русские переводчики почему-то  избегали
  этого упоминания об аппетите Дездемоны.
       112 "Я хорошо знаю нравы чашей страны". - Мы уже говорили  о  том,  что
  Яго,  как  полагают  некоторые  комментаторы,  испанец  (см.  прим.  85).  В
  зависимости  от  истолкования  слов  Кассио,  можно  предположить,  что   он
  флорентинец (см. прим. 103). Здесь Яго  называет  Венецию  "нашей  страной".
  Значит ли это, что Яго венецианец? Неточность ли это  Шекспира,  или  Яго  -
  кочующий кондотьер, не имеющий отечества?
       113  ""...к  чему  природа  всегда  стремится".  -   Имеется   в   виду
  распространенное  в  ту  эпоху  воззрение,  согласно  которому  всю  природу
  проникает "симпатия". В силу этой "симпатии" родственные вещества  стремятся
  друг к другу.
       114 "Хотя путы его и сделаны из самых крепких жил моего сердца". - Путы
  - шелковые  или  кожаные  ремешки,  которыми  привязывали  сокола.  Согласно
  воззрениям древней анатомии, сердце было подвешено в сети жил.
       115 "...свистну и пущу его по ветру".  -  "Сокольничие  всегда  пускают
  сокола против ветра. Если пустить сокола по ветру,  он  редко  возвращается.
  Поэтому, когда хотят по какой-либо причине избавиться от сокола, его пускают
  по ветру" (Сэмюэль Джонсон, редактор издания сочинений Шекспира 1765 г.).
       116 "У меня болит лоб, вот здесь". - Отелло намекает на то, что у  него
  прорезаются "рога".
       117 "Ни мак, ни  мандрагора"?  -  Мак  является  снотворным  средством.
  Корень мандрагоры считался одним из самых сильно  действующих  наркотических
  средств.
       118 "Саперы". - Саперы, обязанность которых заключалась главным образом
  в том, чтобы вести подкопы под стенами осажденных крепостей  и  подкладывать
  под эти стены бочки с порохом; считались низшим разрядом войск.
       119 "О, прощай, прощай, ржущий конь..." - Большинство редакторов текста
  читает: "О, прощайте! Прощай, ржущий конь..."
       120  "Подобно  Понтийскому  морю...  в  Пропонтиду  и  Геллеспонт".   -
  Понтийское море - Черное море, Пропонтида -  Мраморное  море,  Геллеспонт  -
  Дарданеллы. Еще со времен античной древности  существовало  представление  о
  том, что, поскольку в Черное море впадают большие реки,  воды  Черного  моря
  вечно текут через Дарданеллы  в  Мраморное  море,  не  возвращаясь  обратно.
  Шекспир мог прочитать об этом у Плиния, перевод которого был издан в  Англии
  в 1602 году. "Море Понтийское, - пишет Плиний, - вечно течет в Пропонтиду  и
  никогда не возвращается обратно к Понту".
       121 "Клянусь этим мраморным небом".  -  Комментаторы  различно  толкуют
  эпитет "мраморный": "сияющий обликами, как мрамором", или  "вечный"  (мрамор
  как бы является воплощением прочности, неизменяемости). Но не  ближе  ли  по
  контексту значение "жесткий", "неумолимый"?  Ср.  "с  мраморным  сердцем"  в
  значении "жестокосердый" - "Король Лир" (I, 4, 283).
       122 "...окружающие нас со всех сторон стихии" - т.  е.  огонь,  воздух,
  земля и вода,  из  которых,  согласно  воззрению  эпохи  Шекспира,  состояла
  вселенная.
       123 "...что он где-нибудь лжет". - Незамысловатый каламбур,  основанный
  на созвучии  английских  глаголов  to  lie  -  лежать,  обитать  (теперь  не
  употребляется в последнем значении) и лгать.
       124 "...живет здесь или живет там".  -  Та  же  игра  слов.  Эта  фраза
  благодаря указанному созвучию глаголов может быть понята и так: "лжет  здесь
  и лжет там".
       125 "...буду задавать вопросы  и  сам  давать  ответы".  -  Повидимому,
  насмешка над всевозможными религиозными проповедниками, которыми в ту  эпоху
  кишела Англия.
       126 "...кошелек, полный крузадов".  -  Крузад  -  португальская  монета
  (равная 3 шиллингам).
       127 "Это влажная рука..." - По распространенному  в  ту  эпоху  мнению,
  горячие и влажные руки были признаком чувственности.
       128  "..молодой  потный  дьявол".  -  Потливость  считалась   признаком
  чувственности.
       129 "...согласно нашей новой геральдике". - Возможно,  намек  на  новое
  дворянство, которое, по мнению Отелло, служит только для выгоды.
       130 "Каким обещанием, цыпочки?" - это дословный перевод.
       131 "Платок был смочен  в  зелье",  -  Дословно:  "в  мумии".  "Мумией"
  называлось знахарское средство, которое было якобы  изготовлено  из  трупов.
  Его считали универсальным средством против всех болезней.
       132 "Я, недостойный воин". - Быть может,  Дездемона  здесь  вспоминает,
  как Отелло назвал ее "прекрасным воином".
   
                                     АКТ IV 
   
                                    СЦЕНА 1 
   
       133 "Кипр. Перед замком". - В других редакциях текста находим следующие
  ремарки: "Торжественный зал", "Двор перед дворцом".
       134 "Ее честь - незримая сущность". - По  представлению  того  времени,
  мир состоял из четырех "сущностей"  ("эссенций"):  воды,  земли,  воздуха  и
  огня. Моральные категории составляли "пятую сущность" ("квинтэссенцию").
       135 "Мы говорим - лежать на ней, когда хотим сказать, что ее оболгали".
  - Непереводимое  место.  В  английском  языке  глаголы  "лежать"  и  "лгать"
  созвучны (to lie), поэтому слова "лежать на ней" могут также значить  "лгать
  на нее". Но слова "лежать  с  ней"  имеют  только  один  несомненный  смысл.
  Отелло, повидимому, цепляется, как утопающий за соломинку, за каждое  слово,
  которое может доказать невинность Дездемоны: может быть, Яго хотел  сказать,
  что Дездемону оболгали? Может быть, он, Отелло, не так понял? Заметьте,  что
  в подлиннике здесь внезапный переход от стихов к  прозе.  Наиболее  сильные,
  несдержанные взрывы чувств в "Отелло", как и в "Лире",  выражены  иногда  не
  стихами, а прозой как замечает автор "Шекспировской грамматики" Эббот.
       136 "Природа не без причины наслала на  меня  эту  омрачающую  рассудок
  бурю чувств". - В подлиннике крайне хаотическая фраза, как, впрочем, и самое
  состояние Отелло. Некоторые комментаторы по-иному понимают смысл этой фразы:
  "В охватившей меня буре чувств, которую  наслала  на  меня  природа,  таится
  предчувствие".  Дословный  перевод:  "Природа  не  облеклась  бы   в   такую
  омрачающую страсть без побуждения"  (или  "без  предчувствия",  но  значение
  "предчувствие"  кажется  нам  здесь  сомнительным).  Повидимому,   в   самой
  охватившей его буре чувств  (страсти)  Отелло  видит  наличие  вызвавшей  ее
  причины  (побуждения),  т.  е.  в  самих  своих  душевных  страданиях  видит
  доказательство измены Дездемоны,
       137 "Носы, уши и губы". - "Отелло думает о ласках Кассио  и  Дездемоны.
  Или  же  он  думает  о  том  жестоком  наказании,  которое  ждет  преступных
  любовников" (Стивенс, редактор издания сочинений Шекспир а 1766 года).
       138 "(Падает без чувств)". - Непонятно, на каком основании Кетчер, а за
  ним Вейнберг и некоторые другие переводчики переводили "падает в судорогах",
  между тем как слово "trance" (фол.) значит "беспамятство" или "неистовство",
  и ни о каких "судорогах" не говорится. В  кв.  ремарка  гласит  просто:  "Он
  падает". Неужели переводчики приняли слова Яго о том,  что  Отелло  страдает
  припадками падучей, за чистую монету?
       139 "Кассио уходит". - Этой ремарки нет ни в кв., ни в фол., хотя  она,
  конечно, логически вытекает из контекста. В одном из изданий XVII  века  она
  поставлена после слов: "Ты издеваешься надо мной?"
       140 "Вы не ушибли себе лба?" - Яго, повидимому, намекает на растущие  у
  Отелло "рога".
       141 "И зная, что я такое, я тем самым знаю, чем  будет  она".  -  Смысл
  этих слов,  повидимому,  следующий:  и  она  будет  так  же  обманута  своим
  любовником.
       142 "(Понизив голос)". - Эта ремарка впервые вставлена в XVIII веке.
       143 "Ты торжествуешь, римлянин?" - Это  место  кажется  нам  далеко  не
  ясным, хотя комментаторы, если не  ошибаемся,  не  останавливались  на  нем.
  Значит ли это, что флорентинец Кассио вдруг сказался римлянином? Такого рода
  неточности, как мы уже видели, встречаются у Шекспира. Но возможно, что  это
  - цитата, ставшая своего рода поговоркой.  В  таком  случае,  возможно,  "Ты
  торжествуешь,  римлянин?"  равносильно  восклицанию:   "Погоди!   рано   еще
  торжествовать!"
       144  "Настоящий  хорек!"  -  В  литературе  шекспировской  эпохи  хорек
  неоднократно упоминается как воплощение распутства и сладострастия.
       145 "Мне хотелось бы девять лет подряд убивать его". -  Число  "девять"
  встречается в народных поверьях. Согласно старинной английской поговорке, "у
  кошки девять жизней". Можно поэтому раскрыть подтекст этой  фразы  следующим
  образом: "Мне хотелось бы, чтобы Кассио оказался живучим, как кошка, и долго
  мучить его".
       146 "Прекрасная женщина, красивая женщина, сладостная женщина!" - В кв.
  в конце фразы здесь просто точка,  а  не  восклицательный  знак;  в  фол.  -
  вопросительный знак.
       147 "...руководить его деятельностью".  -  Дословно:  "приказывать  ему
  задания".
       148 "Нет, это не тот путь, который вам нужен". - Дословно: "Нет, это не
  ваш путь".
       148 "...милый  кузен  Лодовико".  -  Слово  "кузен"  вообще  обозначало
  родственника, а не исключительно двоюродного брата, как в современном языке.
       150 "Огонь и сера!" - т. е.  адское  пламя.  Вспомним  также,  что,  по
  предсказанию Яго, яд, которым (он отравил Отелло, возгорится  в  крови  его,
  как рудник серы.
       151 "...вернуться в  Венецию".  -  Итак,  черного  Отелло,  как  только
  миновала в нем надобность, смещают с поста командующего.
       152 "(Ударяет ее)". - Эта ремарка вставлена только в XVIII веке, но она
  оправдана контекстом.
       153 "...каждая капля, которую она роняет, превратилась бы в крокодила".
  - Ср.  "крокодиловы  слезы",  т.  е.  лицемерные  слезы.  Согласно  древнему
  поверью, крокодил плачет, пожирая свою жертву. У Шекспира -  ср.  2-ю  часть
  "Генриха VI" (III, 1, 226).
       154 "...она умеет вертеться..." - Непереводимо, так как глагол to turn,
  "вертеться", употреблялся также и в значении быть непостоянным, неверным.
       155 "... мне  приказано  вернуться  в  Венецию".  -  В  так  называемом
  "Девонширском экземпляре" кв. после этих слов  почерком  XVII  века  вписана
  ремарка: "Он ударяет ее".
       156 "Козлы и обезьяны!" - Отелло, возможно, вспоминает слова Яго, когда
  тот сравнил Кассио и Дездемону с похотливыми козлами и обезьянами.
   
                                    СЦЕНА 2 
   
       157 "Комната  в  замке".  -  Эта  ремарка,  принадлежащая  шекспироведу
  Мэлону, является теперь общепринятой. Но не ближе ли  к  контексту  была  бы
  ремарка: "Спальня Отелло и Дездемоны"?
       158 "...полумаску". - Как в Италии, так и в Англии XVI века дамы  часто
  носили на улице и в публичных местах полумаску.
       159 "Так погуби же свою душу вдвойне" - т. е. содеянным грехом (изменой
  мужу) и лживой клятвой.
       160   "Но,   увы,    превратить    меня    в    мишень    для    нашего
  презрительно-насмешливого  времени,  чтобы  оно  указывало  на  меня  своими
  ленивыми, неподвижными  перстами".  -  Пожалуй,  одно  из  самых  сложных  в
  текстологическом отношении мест во всей трагедии.  Дело  в  том,  что  слово
  figure, которое мы перевели "мишень", имеет также значение  "цифра"  (помимо
  основного значения "фигура"), а  слово  finger,  помимо  основного  значения
  "палец", также  значит  "часовая  стрелка".  "Превратить  меня  в  цифру  на
  циферблате мира" - так объясняют  некоторые  комментаторы.  В  таком  случае
  "насмешливо-презрительное  время"  приобретает  абстрактное  значение.   Это
  толкование легче согласуется с фол.: "чтобы оно указывало на меня  медленным
  и движущимся перстом (часовой стрелкой)",  чем  с  кв.,  которому  мы  здесь
  следовали: "чтобы оно указывало  на  меня  своими  медленными  (мы  перевели
  "ленивыми"),  неподвижными  перстами".  Итак,  возможен  следующий   вариант
  перевода:  "Но,  увы,  -  превратить  меня  в  цифру  на  циферблате,  чтобы
  насмешливо-презрительное  время  указывало  на  меня   медленно   движущейся
  стрелкой". Нам, однако, это толкование кажется  искусственным.  Мы  перевели
  "время" как "наше время", т. е. "люди нашего времени"  (у  Шекспира  "время"
  часто употребляется в значении "наша  эпоха",  "наша  современность",  "люди
  нашего времени"), и  поэтому  сохранили,  следуя  кв.,  множественное  число
  "перстами". После этих слов мы дали, согласно  кв.,  восклицание:  "О-о!"  В
  фол. этого восклицания нет.
       161 "О плевел..." - так в фол. В кв. - "О черный плевел..."
       162 "Что ты совершила?" - Глагол "to commit", "совершать", употреблялся
  также в  значениях  "совершать  грех"  (см.  "Два  веронца",  V,  4,  77)  и
  "прелюбодействовать" (см. "Король Лир", III, 4,  80).  Возможно,  что  здесь
  имеется этот подтекст.
       163  "...ветер...  замер  в  подземной  пещере".  -  Согласно   древним
  мифологическим воззрениям, ветры находились  в  огромной  подземной  пещере,
  откуда боги рассылали их во все стороны света.
       164 "...апостол Петр..." - Согласно  церковной  легенде,  апостол  Петр
  является сторожем у врат рая.
       165 "С моим господином..." - Эмилия называет Отелло "своим господином",
  так как она жена его подчиненного.
       166  "...постели  мне  брачные  простыни".  -  Простыни  брачной   ночи
  сохранялись  в  доме  как   реликвии.   Непонятно,   как   могли   некоторые
  исследователи, забыв об этих словах Дездемоны, утверждать, что  у  Отелло  и
  Дездемоны еще не было брачной ночи.
       187 "...задают им  нетрудные  уроки".  -  В  виде  наказания  мальчикам
  задавали выучить наизусть латинские стихи, девочкам  -  вышить  какой-нибудь
  узор и т. п. Все детали такого рода отражают быт Англии эпохи Шекспира.
       168 "...вкладывало бы. каждому честному  человеку  бич  в  руку".  -  В
  шекспировскую эпоху преступника, в виде наказания, гнали через город или  от
  одного города до другого по большой дороге, причем  каждому  предоставлялось
  право нанести ему удар бичом.
       169 "Музыка за сценой". - В принятом  теперь  тексте  находим  ремарку:
  "Трубы за сценой". Но Яго говорит об "инструментах". Ни в  кв.,  ни  в  фол.
  ремарки здесь нет.
       170 "Входит Родриго". - Непонятно, как Родриго мог оказаться  в  замке.
  Если предположить, что вся эта сцена происходит  в  спальне  Дездемоны  (ср.
  прим. 157), то появление Родриго еще необоснованней. Но не  забудем,  что  в
  театре эпохи Шекспира переход актеров из "алькова" ("задней сцены") на сцену
  или со сцены  на  просцениум  означал  изменение  места  действия.  Один  из
  редакторов текста "Отелло", знаменитый английский поэт XVIII века  Александр
  Поп, начинал здесь новую сцену.
       171 "Он едет в  Мавританию".  -  Это  название  было,  вероятно,  взято
  Шекспиром из древних римских авторов. В  начале  нашей  эры  так  называлась
  страна в Северной Африке  (включая  современное  Марокко  и  часть  Алжира),
  населенная предками  современных  берберов.  Эта  страна  была  завоевана  и
  обращена в римскую провинцию при  императоре  Клавдии.  На  основании  этого
  слова нельзя, конечно, делать никаких этнографических  выводов  в  отношении
  Отелло.
   
                                    СЦЕНА 8 
   
       172 "Другая комната в замке". - Эта  ремарка  принадлежит  шекспироведу
  Мэлону.
       173 "Подать ваш халат?" - Во времена Шекспира обычно спали, надев халат
  на голое тело. Ночных рубашек не было.
       174 "все пойте: зеленая ива". - Согласно народным представлениям  эпохи
  Шекспира, плакучая ива была эмблемой девушки или женщины, покинутой  любимым
  человеком. Так и на берегу того ручья, в  котором  утопилась  Офелия,  росла
  плакучая  ива.  Песня  Дездемоны  является  вариацией   на   тему   народной
  песни-баллады.
       175 "Это большая цена за малый грех". - Вероятно, цитата из известной в
  то время песенки или эпиграммы.
       176 "...чистилище". - По учению католической церкви,  место,  где  души
  умерших очищались от грехов посредством страданий.
   
                                     АКТ V 
   
                                    СЦЕНА 1 
   
       177 "Будь смелым, становись". - После этих  слов  некоторые  позднейшие
  редакторы текста вставляют ремарку: "Отходит в сторону:".
       178 "Он умрет". - И здесь  иногда  вставляют  ремарку:  "Становится  на
  указанное ему место".
       179 "Я растравил этот молодой прыщ". - "Прыщом"  презрительно  называли
  молодого человека; приблизительно соответствует русскому "молодчик".
       180 "Я знаю его шаги". - Дословно: "Я  знаю  его  походку"  (gait).  Мы
  здесь следуем принятому тексту, канонизировавшему исправление,  внесенное  в
  XVIII веке. Но и первоначальный текст, возможно, приемлем. Как в кв., так  и
  в фол. находим здесь слово "gate"  -  ворота.  "Я  знаю  его  ворота".  Если
  принять этот вариант, то следует предположить, что действие происходит перед
  воротами того дома, в котором живет Бьянка.  Но  разве  Родриго  знает,  где
  живет Бьянка и что Кассио навещает именно ее?
       181 "...если, бы мой камзол не был лучше, чем ты думал". -  Повидимому,
  Кассио носит под камзолом панцырь.
       182 "(Обнажает меч и ранит Родриго)". - Ни в кв., ни в фол.  здесь  нет
  ремарки. Она вставлена Кэпелем в XVIII  веке.  До  Кэпеля  в  первом  научно
  редактированном издании пьес Шекспира  (1709)  Роу  вписал  здесь  следующую
  ремарку: "Они сражаются и оба падают".
       183 "Яго сзади ранит Кассио в ногу и уходит". -  Эта  ремарка,  которой
  нет ни в кв., ни в фол., также вставлена в XVIII веке. Мы сохранили ее,  так
  как она, как нам кажется, оправдана контекстом.
       184 "Я изувечен навсегда". - Стройные ноги считались признаком  мужской
  красоты.
       185 "(Падает)". - Также вставка, сделанная в XVIII веке.
       186 "Это так". - Отелло принимает Родриго за Кассио.
   
                                    СЦЕНА 2 
   
       187 "Дездемона спит в постели. Входит Отелло". - Даем ремарку  согласно
  тексту фол. В тексте кв.: "Входит Отелло со светильником" (или "свечой", или
  "факелом").  В  позднейших  вариантах  ремарки:   "Дездемона   спит.   Горит
  светильник (или свеча, или факел). Входит Отелло".
       188 "Этого требует дело, этого требует дело, моя душа". - Отелло как бы
  беседует со своей душой. Слово "case" имеет два значения.  Значение  "дело",
  как, например, в выражениях  "дело  справедливости",  "дело  нашей  борьбы".
  Отелло говорит, что дело борьбы с пороком требует умерщвления Дездемоны. Так
  мы и перевели это место. Но данное  слово  может  также  значить  "причина".
  Можно также  понять  эту  фразу  следующим  образом:  "В  этом  причина"  (с
  ударением на слове "этом"), т. е. причина  совершаемого  Отелло  поступка  -
  совершенное Дездемоной преступление. Итак, возможен  следующий  вариант:  "В
  этом причина, в этом причина, моя душа, - я не назову ее вам,  целомудренные
  звезды, - в этом причина".
       189 "Погасить свет,  а  затем  погасить  твой  свет".  -  Слово  "твой"
  вставлено в XVIII веке. Мы здесь следуем этому исправленному тексту.  Как  в
  кв., так и в фол.: "Погасить свет, а затем погасить свет" -  крайне  неясная
  строка,  вызвавшая  множество  споров,  над  которыми  еще  в   XVIII   веке
  иронизировал Филдинг. Данную фразу можно прочитать и так: "Погасите свет,  а
  затем  погасите  свет".  Высказывалось  предположение,  что  эта  строка   -
  режиссерская ремарка, принятая наборщиком за часть текста монолога.
       190 "...пламенный прислужник" - так  Отелло  называет  светильник  (или
  свечу, или факел).
       191 "Прометеев огонь". - Повидимому,  здесь  имеется  в  виду  один  из
  древнегреческих мифов о титане Прометее, который сделал изваяние из глины, а
  затем, наперекор воле богов,  похитил  огонь  с  неба.  Этот  огонь  сообщил
  изваянию жизнь: так появился первый человек на земле.
       192  "...правосудие  сломить  свой  меч!"   -   Аллегорическая   фигура
  правосудия часто изображалась с карающим мечом в руке.
       193 "Эта печаль божественна: она поражает там, где любит".  -  Согласно
  существующему на многих языках изречению, боги карают тех, кого они любят.
       194 "Раз дело уже сделано". - Шекспировед  Брэдли  тонко  заметил,  что
  Отелло говорит об уже сделанном поступке. Он уже  принял  решение  и  теперь
  только выполняет его, а не убивает Дездемону в припадке неистовой  ревности,
  как обычно играли эту сцену многие трагики.
       195 "О господи, господи, господи!" - так согласно тексту кв.  В  тексте
  фол. этих слов нет. Интересно, что этот возглас Дездемоны "перекликается" со
  словами Эмилии: на английском языке "господь" и "господин" - одно  и  то  же
  слово.
       196 "Так, так". - Возможно, что на сцене эпохи  Шекспира  Отелло  здесь
  разил Дездемону кинжалом. Во всяком случае на английской  сцене  XVIII  века
  кинжал обычно фигурировал в руке Отелло. Не отказался от кинжала и Гаррик.
       197 "Здесь какой-то шорох" - так согласно тексту  кв.  Согласно  тексту
  фол. - "Шум был велик" (вероятно,  относится  к  громким  крикам  Эмилии  за
  дверью).
       198 "Это луна уклонилась от своего пути". -  Согласно  воззрениям  того
  времени, одной из причин безумия было влияние луны, уклонившейся  от  своего
  обычного пути.
       199 "Она была  вероломна,  как  вода".  -  Это  сравнение  встречается,
  вероятно, в литературе всех народов: вода  вечно  течет,  вечно  изменяется,
  тихие и глубокие воды таят в себе гибель и пр.
       200 "...своего лучшего  ангела"  -  т.  е.  ангела-хранителя,  который,
  согласно верованиям того времени, стоял по правую руку человека; по левую же
  руку стоял ангел зла (ср. трагедию Марло "Доктор Фауст").
       201 "...как  свободен  северный  ветер"  -  так  согласно  тексту  фол.
  Согласно тексту кв. - "Как свободен воздух".
       202 "Неужели нет камней на небе, кроме тех, которые производят гром?" -
  По современным Шекспиру представлениям,  причиной  грома  было  столкновение
  метеоров. Сопоставьте это место с упоминаниями  о  "мрачной  ночи"  в  сцене
  ранения Родриго и о ветре в той сцене,  где  Дездемона  ложится  в  постель.
  Возможно, что, по замыслу Шекспира, постепенно надвигалась  гроза,  которая,
  наконец, разразилась громовыми раскатами. Буре в Душе человека вторит бури и
  природе (ср. "Король Лир").
       203 "...этой ничтожной рукой". - Дословно, "этой маленькой  рукой".  Из
  данных слов заключали, что Отелло был мал ростом. Но, как  давно  разъяснили
  комментаторы, "маленький" употреблено здесь в  значении  "ничтожный":  рука,
  даже и большая, будет маленькой по сравнению с обширным полем битвы.
       204 "Теперь уже не то" - т. е. "теперь уж я не тот".
       206 "Я смотрю на его ноги". - Считалось, что у черта на ногах копыта.
       206 "Да, лучше тебя этого никто не сможет сделать". -  Повидимому,  эти
  слова  обращены  к  Грациано.  Если  так,  то  это  интересный   штрих   для
  характеристики этого сурового венецианца.
       207 "...после  того  как  долго  казался  мертвым".  -  Итак,  Родриго,
  повидимому, остается в живых.
       205 "...что Яго ранил его, что Яго подстрекал его". - Хотя  и  логичней
  было бы сказать, что "Яго подстрекал его,  что  Яго  его  и  ранил",  но  мы
  сохранили порядок подлинника.
       209 "...скажите обо мне то, чем я на  самом  деле  являюсь".  -  Так  в
  тексте фол. В тексте кв.: "скажите о них (о событиях) то, чем они  на  самом
  деле являются".
       210 "...подобно  невежественному  индейцу".  -  Можно  также  перевести
  "индусу". Вероятней всего, что имеются в  виду  туземцы  новооткрытых  стран
  Западного полушария, поражавшие английских купцов-путешественников тем,  что
  не понимали ценности драгоценных камней. Мы переводим по тексту кв.  и  всех
  других изданий XVII века, за исключением фол., где находим вместо "индеец" -
  "иудей". По толкованию некоторых комментаторов, Шекспир здесь имеет  в  виду
  царя Ирода, возревновавшего невинную жену свою Мариамну.
       211 "...целебную мирру". - Итак, узнав о невинности  Дездемоны,  Отелло
  перед смертью плачет "целебными", слезами облегчения, слезами радости.
       213 "(Падает на постель и умирает)". - В кв. лаконично: "Он умирает"; в
  фол. еще лаконичней: "Умирает".
       213 "...спартанский пес". - У Шекспира и современных ему писателей  псы
  древней Спарты упоминаются как воплощение кровожадной свирепости. *
       214 "...пусть это будет скрыто".  -  В  глубине  сцены  эпохи  Шекспира
  находился альков ("задняя сцена") с занавесом. Повидимому, постель Дездемоны
  стояла в алькове, и при этих словах Лодовико задергивает занавес.
   
   
                            ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА 
   
       Этот сделанный мною  с  английского  языка  перевод  "Отелло"  Шекспира
  отнюдь не претендует на художественно-литературные  качества.  Главной  моей
  целью было - по мере сил,  с  максимальной  точностью  и  полнотой  передать
  смысловое содержание великой трагедии Шекспира. Эту  же  цель  преследует  и
  написанный мною комментарий к переводу, поясняющий отдельные места.  Перевод
  сделан мною целиком в прозе, между тем  как  в  подлиннике  основной  формой
  является  "белый  стих"  (нерифмованный  пятистопный  ямб),  чередующийся  с
  прозой.
       При  художественном  переводе  подлинник,  проходя   через   творческое
  сознание  переводчика,  неизбежно  видоизменяется.  Можно   даже   высказать
  следующее положение:  художественному  переводчику  необходимо  "отойти"  от
  подлинника,  чтобы  с  наибольшей  ясностью  уловить  его  общие  типические
  контуры. Художественный переводчик как бы пишет картину с подлинника,  а  не
  переводит  ее  на  свое   полотно   дюйм   за   дюймом,   как   это   делает
  копиист-ремесленник. Но для того чтобы  написать  картину,  художнику  нужно
  видеть  подлинник.  Художественный  переводчик,  даже   являющийся   крайним
  сторонником "вольного" перевода, должен понять подлинник во всех его деталях
  и оттенках смысла. Если он идет на "вольности", то делает это сознательно, а
  не  по  невежеству.   Между   тем   шекспировский   -   текст   представляет
  исключительные трудности даже для  тех,  кто  прекрасно  владеет  английским
  языком. Нужна многолетняя кропотливая работа, чтобы разобраться в поражающих
  своим богатством лексике, семантике и  идиоматике  языка  Шекспира  и  чтобы
  уметь критически подойти к тем  бесчисленным  комментариям,  которыми  оброс
  шекспировский текст, но без которых многие детали этого текста  остались  бы
  для нас темными загадками. Мы надеемся поэтому, что настоящая работа  окажет
  помощь нашим художественным переводчикам и  позволит  большему  числу  наших
  поэтов  и   драматургов   испробовать   себя   в   качестве   художественных
  истолкователей Шекспира. В особенности это относится к переводчикам на языки
  народов Советского Союза, в большинстве случаев отправляющимся  от  русского
  переводного текста.
       Нужен "подстрочник" Смыслового содержания и для актеров  и  режиссеров.
  Актер и режиссер прежде всего стремятся понять текст, постигнуть его во всех
  деталях. Часто та деталь, мимо  которой  прошел  художественный  переводчик,
  может оказаться отправной точкой для создания  актерского  образа,  "ключом"
  режиссерского  разрешения  спектакля.  В  этом  отношении  мы  не   случайно
  остановили свой выбор на "Отелло", поскольку, судя по количеству постановок,
  "Отелло" является самой популярной из пьес Шекспира на нашей  сцене.  Нужен,
  наконец, дословно точный перевод и  для  теоретиков  искусства,  не  знающих
  английского языка или не владеющих им в достаточной  степени,  чтобы  читать
  Шекспира в подлиннике. В частности, мы  имеем  в  виду  историков  театра  и
  театральных критиков,  научающих  актерские  и  режиссерские  интерпретации.
  Очевидно,  что  при  таком  изучении   возникает   необходимость   постоянно
  справляться с текстом подлинника.
       Из сказанного, конечно,  не  следует,  чтобы  мы  считали  наш  перевод
  идеальным по точности. В нем, несомненно, найдутся промахи и  недостатки,  и
  мы будем благодарны за все указания, которые помогут нам в дальнейшем внести
  необходимые исправления и улучшения.
       В шекспировском тексте встречаются неясные места, по-разному  толкуемые
  комментаторами. Можно, например,  перевести  те  слова,  с  которыми  Отелло
  входит к спящей Дездемоне (V акт,  2-я  сцена),  следующим  образом:  "Этого
  требует дело, этого требует дело, душа моя". Отелло, обращаясь к своей душе,
  как бы беседуя с ней, утверждает, что дело уничтожения порока требует смерти
  Дездемоны. Можно понять эти слова и так: "В этом причина,  в  этом  причина,
  душа моя" (с ударением на слове "этом"), т. е. причина умерщвления Дездемоны
  в совершенном ею преступлении. В подобных случаях мы либо выбирали  одно  из
  существующих толкований, либо выдвигали новое, руководствуясь, помимо  общей
  логики контекста, соображениями  лексическими  и  грамматическими,  а  также
  учитывая казавшуюся нам наиболее естественной интонацию  данной  фразы.  При
  этом,  однако,  мы  приводим  в  нашем  комментарии  наиболее   обоснованные
  параллельные толкования.
       Не меньшей трудностью является и проблема самого текста. Как  известно,
  авторские рукописи Шекспира до нас не  дошли.  Принятый  в  настоящее  время
  текст "Отелло", далеко не устойчивый и до сего дня варьируемый  в  различных
  изданиях, создан многими поколениями комментаторов путем сличения вышедших в
  XVIII веке изданий  "Отелло"  и  исправления  изобилующих  в  этих  изданиях
  неточностей и опечаток. Основными источниками текста являются  издания  1622
  года, так называемое "первое кварто", и издание 1623  года,  так  называемое
  "первое фолио". В отдельных местах эти тексты расходятся.
       Мы  не  будем  излагать  здесь  различные  гипотезы,  объясняющие   эти
  расхождения. Ограничимся  следующими.  По  нашему  мнению,  эти  два  текста
  являются двумя "режиссерскими экземплярами", в основе которых лежит  одна  и
  та же авторская рукопись. Во всяком случае оба эти текста в  равной  степени
  авторитетны, и мы,  таким  образом,  получаем  ряд  одинаково  "правомочных"
  разночтений.  Так,  например,  в  конце  трагедии  Отелло  сравнивает  себя,
  согласно тексту "кварто", с выбросившим драгоценную жемчужину индейцем (или,
  что тоже возможно, индусом), а  согласно  тексту  "фолио"  -  с  выбросившим
  драгоценную жемчужину  иудеем,  причем,  как  толковали  еще  в  XVIII  веке
  Варбуртон и Теобальд, здесь имеется в виду царь  Ирод,  возревновавший  свою
  невинную жену Мариамну.  Вполне  вероятно,  что  в  данном  случае  причиной
  расхождения является неясность в авторской рукописи, так как  на  английском
  языке есть сходство в начертании этих двух слов. Точно решить, какой из двух
  вариантов принадлежит Шекспиру, невозможно. Логика контекста и  эстетическая
  оценка отнюдь не всегда являются достаточными критериями авторства. В  своем
  знаменитом монологе  в  сенате  Отелло  говорит,  что  Дездемона,  прослушав
  повесть его жизни, подарила ему "мир  вздохов"  -  согласно  "кварто",  "мир
  поцелуев" - согласно "фолио". Конечно,  "мир  вздохов"  логичней,  поскольку
  Отелло и Дездемона еще не объяснились друг другу в любви. Но кто знает? Быть
  может, Шекспир  написал  "мир  поцелуев",  а  "хранитель  книг"  (должность,
  соответствовавшая помощнику режиссера)  или  актер  Ричард  Бербедж,  первый
  исполнитель роли Отелло, "исправили" Шекспира? Когда Эмилия разоблачает Яго,
  она говорит, что речь ее будет так же свободна,  "как  свободен  воздух",  -
  согласно  "кварто",  "как  свободен  северный  ветер"  -  согласно  "фолио".
  Сравнение с северным ветром, несомненно, конкретней. Но отсюда  не  следует,
  что именно этот образ принадлежит Шекспиру и что текст его в данном месте не
  был "улучшен" в процессе репетиций. В нашем переводе мы  следовали  наиболее
  авторитетным изданиям принятого текста. Мы, однако, постоянно заглядывали  в
  указанные источники этого текста и в некоторых отдельных случаях решились на
  самостоятельный  выбор  варианта.  Само  собой  разумеется,   что   наиболее
  "правомочные" разночтения приводятся нами в комментарии.
       Что касается ремарок,  то  всего  вероятней,  что  они  не  принадлежат
  Шекспиру, а созданы по ходу действия,  как  режиссерские  пометки  во  время
  работы над пьесой в театре. Количество ремарок в "первом кварто"  и  "первом
  фолио" не совпадает.  Кроме  того,  сравнение  самих  ремарок  показывает  с
  достаточной, как нам кажется, ясностью, что мы в данном случае имеем дело не
  с двумя редакциями одного текста. Эти два ряда  ремарок  "кварто"  и  фолио"
  возданы, несомненно, разными лицами, и, всего вероятней, в разное время.
       Ремарки "кварто" и "фолио" подверглись достаточно вольной  редакции  со
  стороны  позднейших  редакторов  текста.   Так,   например,   в   знаменитом
  "Кембриджском издании" Шекспира находим следующую ремарку: "Отелло бросается
  к Яго; Яго поражает Эмилию в спину и уходит". Этот удар в спину, несомненно,
  очень эффектен и весьма типичен для Яго. Но в  "первом  кварто"  мы  находим
  всего лишь следующую ремарку: "Мавр бросается к Яго; Яго убивает свою жену".
  В "первом фолио" ремарка тут вообще отсутствует.  Удар  "в  спину"  является
  вставкой, сделанной в XIX веке. В подобных случаях, если в самом  тексте  не
  было  достаточного  оправдания  позднейшей  вставки,   мы   возвращались   к
  лаконичности первоначальной  ремарки.  Большинство  ремарок  просто  вписано
  позднейшими  редакторами.  Значительная   часть   этих   ремарок   бесспорно
  необходима и с очевидностью вытекает из контекста. Но  в  некоторых  случаях
  ремарки являются весьма спорными.  Так,  например,  в  начале  второго  акта
  ремарка как в "кварто", так и в "фолио" отсутствует. Мы находим здесь  целый
  ряд позднейших интерполяций: "Столица Кипра" (Роу); "Столица Кипра. Площадка
  перед замком" (Кэпель); "Портовый  город  на  Кипре.  Открытое  место  возле
  набережной" (Райт) и т. д. Цель подобных интерполяций -  облегчить  читателю
  восприятие трагедии. Лично мы предполагаем, что второе  действие  начинается
  внутри помещения. Но само собой разумеется, что это личное мнение отнюдь  не
  обязательно. Мы поэтому  максимально  сжали  ремарку  и  ограничились  одним
  словом, бесспорно оправданным контекстом: "Кипр". Чем  скупее  ремарка,  тем
  легче развернуться фантазии режиссера  и  художника.  Наиболее  существенные
  разночтения ремарок даны нами в комментарии.
       Если принятое в настоящее время деление "Гамлета" на  акты  встречается
  впервые в издании 1676  года,  т.  е.  через  шестьдесят  лет  после  смерти
  Шекспира, то в отношении  "Отелло"  дело  обстоит  иначе,  и  нет  оснований
  предполагать, что существующее  деление  "Отелло"  на  акты  не  принадлежит
  самому Шекспиру. Это деление имеется не только в "первом  фолио"  (где  дано
  также деление на сцены), но  и  в  "первом  кварто",  хотя  и  с  некоторыми
  неточностями. Кстати сказать, это единственный случай во всех изданиях  пьес
  Шекспира, вышедших раньше "первого фолио" (первого собрания  пьес  Шекспира,
  выпущенного в 1623  году  его  товарищами  по  сцене,  актерами  Хемингом  и
  Конделлом), где имелось бы деление на акты. Само по себе это деление  весьма
  логично и стройно; в композиционном отношении  "Отелло",  пожалуй,  наиболее
  стройная из пьес Шекспира. В нашем переводе мы полностью сохранили  принятое
  деление на акты и сцены.
       Трагедия была написана Шекспиром в 1604 или 1605 году, после  "Гамлета"
  (1601) и до "Короля Лира" (1606). Общие  контуры  сюжета  были  заимствованы
  Шекспиром из новеллы итальянца Чинтио. изданной в Венеции в 1565  году.  Эта
  новелла не была  переведена  на  английский  язык.  Шекспир  знал  о  сюжете
  понаслышке или же читал новеллу в подлиннике.
       Первым исполнителем роли Отелло был знаменитый трагик  Ричард  Бербедж.
  "Опечаленный Мавр" был отнесен в элегии  на  смерть  Бербеджа  к  числу  его
  лучших ролей. Заметим мимоходом что первой крупной женской ролью,  сыгранной
  в Англии актрисой, а не переодетым в женское  платье  мальчиком,  была  роль
  Дездемоны (1660).
       В течение XVII века мы не находим ни одной попытки проникнуть в идейное
  содержание  великой  трагедии.  И  лишь  в  следующем   столетии   у   "отца
  шекспироведения",  комментатора  Теобальда  (1668-1744),  находим  следующие
  замечательные слова. Сравнивая Чинтио и Шекспира,  Теобальд  указывает,  что
  новелла первого - наглядное поучение молодым девицам, предостерегающее их от
  неравных  браков.  "Такого  поучения  нет  у  Шекспира.  Наоборот,   Шекспир
  показывает нам, что женщина способна полюбить человека за его достоинства  и
  блестящие качества, невзирая на цвет его кожи".
       Судя по  количеству  постановок,  "Отелло"  является  самой  популярной
  пьесой в шекспировском репертуаре на советской сцене. Трагедия переведена на
  шестнадцать языков народов Советского Союза.
                                                                                                     
                                   ПРИМЕЧАНИЯ                                                                                                   
                        
       Напечатано впервые в книге "Отелло - венецианский  мавр"  В.  Шекспира.
  Материалы и исследования", изд. Всероссийского  те  трального  общества,  М.
  1946.
  









Оставить комментарий
Шекспир Вильям
 (bmn@lib.ru)
Год: 1604
Обновлено: 17/01/2019. 310k. Статистика.
Пьеса: Драматургия, Переводы








 
 Ваша оценка: 

шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать








Связаться с программистом сайта.