Шекспир Вильям
Отелло, венициянский мавр

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Ив. П-ва.

Отелло, Вениціянскій мавръ.

Драма въ пяти дѣйствіяхъ
Шекспира

  

Переводъ съ англійскаго.

Ив. П--ва

  

"Le génie appartient à l'humanité entière,
et sa gloire doit avoir pour théâtre le monde entier."
C. Alf. de Vigni.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1836.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   ВЕНЕЦІЯНСКІЙ ДОЖЪ.
   БРАБАНЦІО, Сенаторъ, отецъ Дездемоны.
   ОТЕЛЛО, Мавръ.
   КАССІО, лейтенантъ.
   ЯГО, знаменоносецъ при Отелло.
   ЛОДОВИКО, родственникъ Брабанціо.
   ГРАЦІАНО, братъ Брабанціо.
   РОДРИГО, молодой Венеціанскій дворянинъ.
   МОНТАНО, Кипрскій Намѣстникъ отъ Венеціи до пріѣзда Отелло.
   СЛУГА Отелло.
   ГЕРОЛЬДЪ.
   ДЕЗДЕМОНА, дочъ Брабанціо, жена Отелло.
   ЭМИЛІЯ, жена Яго.
   БІАНКА, любовница Кассіо.
  

Сенаторы, офицеры, посланники, матросы и свита.

  

Первый Актъ въ Венеціи, остальные на островѣ Кипрѣ.

  

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

   съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи, представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра.

Санктпетербургъ, Сентября 29, 1836 года.
Ценсоръ П. КОРСАКОВЪ.

  

ПРИМѢЧАНІЯ.

  
   1 Въ подлиг. Even now, very now, an old black ram
   Is tupping your white ewe.......
   2 Въ подлин. You'll have your daughter covered with а Barbary horse; you'll have your nephews neigh to you: you'll base courses for cousins, and geanels for germaus.
   3 Въ подлин. Your daughter and the Moor are now making the beast with two backs.
   4 Полагаютъ, что это названіе Венеціянской гостинницы. Sagittary -- воображаемое чудовище, входившее въ составъ Троянскихъ войскъ, по словамъ Гвидо-де-Колонна. Страшный стрѣлокъ, полу-человѣкъ и полу-животное (Кентавръ), который ржетъ, какъ лошадь, котораго глаза сверкаютъ, какъ огонь -- и посылаютъ смерть, какъ молнія (См. Critical Glossary to Shakspeare, Leipsic 1826, стр. 164.) Прим. Перев.
   5 Въ тѣ времена вѣрили въ могущество: любовныхъ зелій, и обвиненія въ этомъ преступленіи допускалось Венеціянскими судилищами. Этотъ родъ преступленія имѣлъ даже особенное наказаніе, означенное въ народномъ законѣ: De i maleficii ed herbaria гл. 17 уложенія наименованнаго: Delia promission del maleficio: Statuimo etamdio che se alcun homo o fernina harra fatto malefcii, i quali же dimandano vulgarraeute amatorie, o veramenle alcuni alti'i maleficii, che alcun homo o femiua se liavessuu in odio, sia frustra e bollado, e che hara cousegliato patisca simile pena. Въ Англіи во времена Шекспира, также существовалъ законъ, который осуждалъ на годъ въ тюрьму и на 6 часовъ къ позорному столбу, кто первый разъ былъ обвиненъ въ томъ, что какимъ-нибудь колдовствомъ, или какими-нибудь чарами, возбудилъ незаконную любовь; уличенные въ этомъ другой разъ, наказывались смертью. (Warburton.)
   6 Яго говоритъ о Брабанціо.
   7 Намекъ на обрядъ сочетанія Венеціянскихъ Дожей съ моремъ (Johnson).
   8 Нобили, составляющіе великій совѣтъ Венеціи (Theobald).
   9 Въ подлин. carack. Джонсонъ полагаетъ, что это слово означаетъ корабль дорогой цѣны, и думаетъ, что оно замѣняется вполнѣ словомъ: galleon (родъ большаго Испанскаго корабля); другіе комментаторы (Месонъ и Мелонъ) думаютъ, что слово carack происходитъ отъ Испанскихъ колоній въ Каракасѣ, или отъ самаго Испанскаго слова caraca, означающаго корабль большаго размѣра, или-же отъ Испанскаго carico -- грузъ. Это истолкованіе достаточно характеризуетъ комментаторовъ Шекспира.
   10 Въ подл. in these cases where the aim reports.... Слово aim всѣ комментаторы единогласно принимаютъ въ смыслѣ: догадки.
   11 Путешествіе Мондевилля въ Азію, -- книга, очень цѣнившаяся во времена Шекспира. (Johnson.)
   Каннибалы и Антропофаги извѣстны были до Шекспира на Англійской сценѣ. О нихъ упоминается въ первой сценѣ исторіи Orlando Furioso, которая была играна при Елисаветѣ.
   Ралейфъ (Raleigh) говорить также о народѣ, у котораго головы ниже плечъ. (Reed.)
   12 Въ изданіи W. Chetwood (Prompter to His Majesty's Company of Comedians at the Theatre-Royal in Drury-Lane, 1734) которое, между прочими, было у меня подъ рукою -- послѣднія слова Дожа: Въ эту ночь самъ надобно отправиться (...you must hence to-Night) говоритъ Сенаторъ, а слѣдующій за симъ вопросъ Дездемоны и отвѣтъ на оный Дожа, вовсе не находится. Вѣроятно это измѣненіе и пропускъ для сцены, потому-что изданіе 1734 г. печатано съ театральной рукописи. Прим. Перев.
   13 Въ подл. а Guinea-hen -- выраженіе, употреблявшееся во времена Шекспира. Такъ называли женщинъ дурнаго поведенія.
   14 Въ подл. Муза (But my muse labours, and thus she is deliver'd....) и весь слѣдующій за симъ разговоръ Яго съ Дездемоной рифмованными стихами. Прим. Перев.
   15 То change the cod's head for the salmons tail. Пословица.
   16 То suckle fools, and chronicle small beer. Яго хочетъ сказать этимъ, что достойная женщина годится только для своего хозяйства, для кормленія дѣтей, да для того, чтобы сидѣть у прилавка гостинницы, болтать съ покупателями и записывать пол-пиво, выпитое ими.
   17 Это смѣшеніе вы и ты въ разговорѣ Яго съ Родриго я сохранилъ такъ какъ въ подлинникѣ. Прим. Пер.
   18 Въ подл. And let me the canakin clink, clink &... Can (canne, Saxe) А cup of metal, as tin or copper, (металлическій кубокъ оловянный или мѣдный. См. Шекспира и Драйдена.)
   Dictionary of the Englisch Language by the Author Samuel Johnson, London MDCCLXXXIII. Canakin -- Acan, a small cup. (металлическій кубокъ, чарочка.) А critical pronouncing Dictionary and Expositor of the English Language by John Walker, London. (Изд. 1836 г. стр. 71.) Гизо, не знаю почему, перевелъ слово canakin -- колоколомъ. Et que la cloche Sonne, sonne. etc. Это противно и смыслу пѣсни и самому содержанію сцены. Въ переводѣ Фосса: Drum laszt mir das Glaselein klingen &. Пр. Пep.
   19 Les meitleur buveurs en Angleterre -- старинная Французская пословица. (Steevens.)
   20 Эти стихи взяты изъ старинной Англійской пѣсни, которая сохранена въ любопытномъ собраніи сочиненій, подъ заглавіемъ: Relics of Ancient Poetry, 3 ч. in 12. (Johnson.) Въ переводѣ, по необходимости, она измѣнена нѣсколько.
   21 Венерическая болѣзнь впервые появилась при осадѣ Неаполя. (Johnson.) Она долгое время называлась у Французовъ: mal de Naples.
   22 Здѣсь уклоненіе отъ подлинника, за невозможностію удержать игру словъ: -- въ подл. игра словами: tail и tale.
   23 У Шекспира: Excellent wretch -- выраженіе, свойственное только Англійскому языку.
   24 Not а jot. Гаррикъ говорить, что въ эту страшную минуту, онъ почувствовалъ блѣдность на лицѣ своемъ, подъ своей черной оболочкой и слышалъ выраженіе ужаса во всемъ собраніи.
   25 Въ подл. I did say so. Яго, увидѣвъ Отелло задумчиваго и мрачнаго говорить самому себѣ, что все сказанное имъ передъ этимъ о ревности, справедливо. (Steevens.)
   26 Растеніе въ родъ белладоны, чрезвычайно усыпительное, корни странной формы.
   27 Одинъ изъ комментаторовъ говоритъ, что піонеры, по большей части, были самые негодные изъ солдатъ.
   28 Во времена Шекспира флейты были въ употребленіи у Англичанъ на войнѣ; потомъ онѣ вышли изъ онаго, до предъ-послѣдней войны, въ которую Англійскія войска снова ввели въ употребленіе этотъ инструментъ. Вообще полагаютъ, что они заимствовали флейты у Горцевъ. Впервые звукъ ихъ раздался въ Англійскомъ войскѣ, по повелѣнію Герцога Кумберландскаго, подъ Местрихтомъ, въ 1647; впослѣдствіи они перешли во всѣ пѣхотные полки.... (Warton.)
   20 Здѣсь, по мнѣнію Генлея (Henley), не нужно пояснять текста, потому-что разговоръ слуги умышленно запутанъ.
   30 Португальская монета, стоющая около трехъ луидоровъ. (Grey.)
   Эта монета называлась такъ, потому-что на ней изображенъ былъ крестъ. (Johnson.)
   31 Намекъ на обстоятельства того времени. Іаковъ I, взойдя на престолъ учредилъ новое достоинство Баронета, которое пріобрѣталось деньгами. Шекспиръ хочетъ сказать, что эти Баронеты имѣли руки, а не сердце. Руки -- т. е. деньги, чтобы покупать титло и никакой заслуги и никакихъ почестей. Драматическіе поэты сего времени часто дѣлали сатирическіе намеки на безчестное царствованіе Іакова I. (Warburton.)
   32 Въ подлинникѣ Яго говоритъ: With her, on her; what you will -- и Отелло повторяетъ послѣ этого: -- Lie with her! lie on her!-- We say, lie on her, when they belie her: Lie with her!..
   33 Въ подлин. -- Cuckold me.
   34 Въ подл. О ay; as summer Hies are in the shembles. That quicken even with blawing.
   35 Если сохранить сосудъ сей & -- выраженіе, заимствованное изъ Св. писанія. См. Посл. къ Солунянамъ I, гл. IV, ст. 4. (Malone.)
   36 Въ Англіи ива, такъ какъ и мирта, посвящена любви и почти всегда несчастной.
   37 Эта пѣсня напечатана въ послѣднемъ старинномъ собраніи балдадъ; -- въ ней есть нѣсколько измѣненій противъ подлинника, найденнаго собирателемъ этихъ балладъ. (Johnson.)
   38 Это начало, можетъ-быть, покажется нѣкоторымъ безсвязнымъ, но въ этой безсвязности заключена величайшая мысль. Оно въ связи съ тяжкою думою Отелло, и первыя слова его при входъ въ спальню Дезд.: Вотъ причина, вотъ причина.... (It is the cause, it is the cause) есть продолженіе этой тяжкой, безнадежной думы, невольно вырвавшееся изъ его устъ. "Безпорядокъ этихъ первыхъ словъ, какъ справедливо говоритъ Альфредъ-де-Виньи (въ замѣч. къ его переводу Отелло) можетъ-быть поясненъ тѣмъ только, кто самъ носилъ на сердцѣ язвы, а не схоластическими комментаторами Шекспира -- Джонсономъ и Стивенсомъ."
   39 Переведено по Блекстону (Blackstone.) Попе говоритъ, что воды Эбро славились свойствомъ закалять сталь.
   40 Отелло принимаетъ Яго за дьявола и смотритъ нѣтъ-ли копытъ на ногахъ его.
   41 Намекъ на Ирода, который въ припадкѣ слѣпой ревности убилъ Маріамъ -- свою супругу, также совершенно невинную. (Stevens.) Въ 1613 г. Леди Елисавета Керью издала Трагедію, подъ названіемъ: Маріамъ, или прекрасная Царица Іудейская. (Theobald.)
   42 О Spartan dog.... Собаки Спартанской породы отличались отъ другихъ своею свирѣпостью и дикостію. (Hanmer.)
   45 Содержаніе Отелло заимствовано, по мнѣнію Попе, изъ Цинтіевыхъ Новеллъ. Драма сія сочинена, какъ полагаетъ Медонъ, въ 1611 г. Дѣйствіе должно было происходить въ 1570 г.
  

-----

  
   Все что въ переводѣ отмѣчено знакомъ:" у Шекспира прозой.
   Ни въ одномъ изъ комментаторовъ Шекспира не нашелъ я замѣчанія, которое вѣроятно сдѣлаетъ каждый читатель при чтеніи Отелло, но о которомъ упомянуть здѣсь, можетъ-быть, будетъ не безполезно. Разговоръ Отелло рѣзко отличенъ отъ другихъ разговоровъ. Онъ цвѣтистъ и фигуренъ, даже въ тѣ минуты, когда сердце Отелло растерзано страстію, когда весь составъ его потрясенъ ревностью. Шекспиръ не забылъ, что Отелло -- Мавръ. Его рѣчи, полныя восточной поэзіи въ устахъ Европейца, разумѣется, были-бы странны и смѣшны; но какъ хороши эти рѣчи въ устахъ Мавра! Прим. Перев.
  

ДѢЙСТВІЕ I.

  

СЦЕНА I.

УЛИЦА ВЪ ВЕНЕЦІИ.

Входятъ РОДРИГО и ЯГО.

РОДРИГО.

   О, не говори мнѣ объ этомъ. Это низко: ты, располагая моимъ кошелькомъ, какъ будто шнурки отъ него въ рукахъ твоихъ, -- ты, Яго, зналъ, что произошло.....
  

ЯГО.

   Но вы не хотите меня выслушать. Если когда-либо, даже во снѣ, я видѣлъ что-нибудь подобное, то возненавидьте меня.
  

РОДРИГО.

   Ты говорилъ мнѣ, что будешь питать къ нему вѣчную ненависть?
  

ЯГО.

   Презирайте меня, если я солгалъ. Трое изъ здѣшнихъ Нобилей удостоили сами просить его о доставленіи мнѣ званія его Лейтенанта, и клянусь честью, я знаю цѣну самому себѣ: мои заслуги, право, не ниже этого званія; но онъ, обуянный гордостью, упрямый и непреклонный, онъ отдѣлался отъ нихъ пустыми, напыщенными отговорками, которыя забросалъ военными терминами, и наконецъ отказалъ моимъ покровителямъ. "Я не могу исполнить вашу просьбу", сказалъ онъ имъ; "я выбралъ себѣ Лейтенанта." И этотъ Лейтенантъ, кто онъ? Въ самомъ дѣлѣ, великій мудрецъ, какой-то Микель Кассіо, Флорентинецъ, мальчишка, который готовъ повѣситься за какую-нибудь красавицу, никогда не предводившій эскадрономъ въ полѣ, и не лучше пряхи понимающій распорядокъ битвы; но ужь за то ученый съ книгой въ рукахъ! Наши Сенаторы въ своихъ тогахъ такіе же теоретики, какъ и онъ. Простая и безсмысленная болтовня -- вотъ вся его военная наука. Таковъ-то человѣкъ, избранный Мавромъ! А я, котораго онъ видѣлъ съ мечемъ въ Родосѣ, въ Кипрѣ и въ другихъ земляхъ Христіанъ и невѣрныхъ, я принужденъ быть доволенъ только одними словами; какъ заимодавецъ, успокоенъ только одними обѣщаніями. Между тѣмъ какъ Кассіо, въ добрый часъ, будетъ его Лейтенантомъ, -- я, синьоръ, останусь покуда, благодаря Бога, простымъ знаменоносцемъ Его Мавританства!
  

РОДРИГО.

   Клянусь небомъ, я желалъ-бы лучше сдѣлаться его палачемъ.
  

ЯГО.

   Но къ этому нѣтъ ни какихъ средствъ. Впрочемъ, таковъ въ наше время ходъ службы. Повышеніе добывается происками и благосклонностію; оно не идетъ, какъ прежде, по ступенямъ старшинства, по которому второй непремѣнно заступалъ мѣсто перваго. Посудите-же сами, синьоръ, и скажите, можно-ли на моемъ мѣстѣ любить Мавра?
  

РОДРИГО.

   Въ такомъ случаѣ, я не остался-бы при немъ.
  

ЯГО.

   О, синьоръ, подождите. Выслушайте прежде..... Я остаюсь при немъ, чтобы заплатить ему мой долгъ. Вѣдь каждый изъ насъ не можетъ быть начальникомъ, а каждый начальникъ не можетъ имѣть вѣрнаго слугу. Вы найдете множество слугъ, покорныхъ и пресмыкающихся, которые, благоговѣя передъ собственной неволей, изнашиваютъ свою жизнь, какъ господскіе ослы, служащіе изъ одного дневнаго корма. Устарѣютъ они, -- ихъ выгоняютъ и бьютъ этихъ вѣрныхъ слугъ. Есть другіе, которые носятъ маску и знаки глубокой приверженности, но которые любятъ только самихъ себя. Если они расточаютъ передъ своими господами наружную привязанность, то это для того, чтобы потомъ обогатиться на ихъ-же счетъ, и только-что успѣютъ набить карманъ, какъ уже чествуютъ только самихъ себя. Вотъ въ этихъ людяхъ, еще есть не много души, и я одинъ изъ нихъ. Будь я Мавромъ, синьоръ, я не захотѣлъ-бы быть Яго: это такъ вѣрно, какъ вы Родриго. Служа ему, я служу самому себѣ. -- И пусть небо будетъ моимъ судіею! я вовсе не привязанъ и не вѣренъ ему, а только кажусь такимъ для моихъ собственныхъ видовъ. Думаете-ли вы, что мои дѣйствія открыто, простодушно будутъ выражать мои мысли, что моя наружность отразитъ глубину души моей? Не все ли это равно, что выставить на ладони сердце на расщипку воронамъ? Нѣтъ, нѣтъ, я не то, чѣмъ кажусь.
  

РОДРИГО.

   Какъ должно быть высоко блаженство этого толстогубаго Мавра, если онъ успѣлъ похитить ее изъ отцовскаго дома!
  

ЯГО.

   Разбудите отца ея, бросьте тревогу въ домъ его.... Отравите радость Мавра, оглушите улицы его именемъ, возмутите родственниковъ красавицы; въ нѣдрахъ рая, гдѣ покоится онъ, предайте его на съѣденіе ядовитымъ гадамъ; истерзайте его наслажденіе, и если ужь суждено ему вкусить счастье, -- по крайней-мѣрѣ, пусть онъ вкуситъ его пополамъ съ горечью и смутой.
  

РОДРИГО.

   Вотъ домъ отца ея. Я разбужу его моимъ крикомъ.
  

ЯГО.

   Да, крикомъ ужаса, отчаяннымъ воплемъ, который раздается ночью въ разливѣ пожара и безпорядка, среди многолюднаго города.
  

РОДРИГО.

   Эй, эй, Брабанціо! синьоръ Брабанціо! эй!
  

ЯГО.

   Проснитесь! скорѣе, Брабанціо! воры! воры!... обѣгайте весь домъ вашъ, ищите дочь вашу. Осмотрите все!... воры! воры!

(Входить БРАБАНЦІО, пробужденный).

  

БРАБАНЦІО.

   Что значитъ этотъ ужасный крикъ? Кто тамъ?
  

РОДРИГО.

   Синьоръ, всѣ-ли ваши дома?
  

ЯГО.

   Ваши двери хорошо-ли заперты?
  

БРАБАНЦІО.

   Что такое? Къ чему эти вопросы?
  

ЯГО.

   Синьоръ, васъ обокрали. Заклинаю васъ честью, одѣньтесь скорѣй. Сердце ваше растерзано, вы потеряли половину души своей: въ этотъ самый часъ, въ эту минуту черный коршунъ захватилъ въ свои когти вашу юную, бѣлую голубицу.1 Вставайте! вставайте! звоните въ набатъ, пробудите уснувшій городъ, или дьяволъ въ эту-же ночь пожалуетъ васъ въ дѣдушки. Вставайте, говорю я вамъ!
  

БРАБАНЦІО.

   Что такое? Не помѣшались-ли вы?
  

РОДРИГО.

   Почтенный синьоръ, узнаёте ли вы мой голосъ?
  

БРАБАНЦІО.

   Я? нѣтъ! Кто ты такой?
  

РОДРИГО.

   Меня зовутъ Родриго.
  

БРАБАНЦІО.

   Тѣмъ хуже. Я уже запретилъ тебѣ бродить около дверей моихъ. Не объявилъ ли я тебѣ съ благородною откровенностью, что моя дочь не можетъ принадлежать тебѣ? И сегодня, вѣрно въ безумствѣ опьянѣнія, пресыщенный ужиномъ, распаленный губительнымъ виномъ, ты осмѣливаешься безпокоить меня и злобно тревожить сонь мой!
  

РОДРИГО.

   Синьоръ, синьоръ, синьоръ --
  

БРАБАНЦIО.

   .....Но будь увѣренъ, что я имѣю столько мужества, и, по моему званію, столько могущества, что заставлю тебя въ томъ раскаяться.
  

РОДРИГО.

   Терпѣніе, добрый синьоръ!
  

БРАБАНЦІО.

   Что говоришь ты мнѣ о воровствѣ? Мы въ Венеціи, и мой домъ не въ лѣсу.
  

РОДРИГО.

   Почтенный Брабанціо, я прихожу къ вамъ съ чистою душою и намѣреніями.....
  

ЯГО.

   "Синьоръ! вы одинъ изъ тѣхъ людей, которые готовы покинуть Бога, когда дьяволъ зоветъ ихъ. Вы почитаете насъ разбойниками, когда мы приходимъ оказать вамъ услугу. Если вы хотите видѣть дочь свою матерью Африканскихъ чудовищъ, это другое дѣло. Чудесно! пестрые внуки будутъ ползать вокругъ васъ..... Славное будетъ ваше поколѣніе!2.
  

БРАБАНЦІО.

   "О, несчастный, презрѣнный, кто ты?
  

ЯГО.

   "Человѣкъ, синьоръ, который пришелъ объявить вамъ, что въ эту самую минуту, когда онъ говоритъ съ вами, ваша дочь и Мавръ, въ объятіяхъ другъ друга.....3.
  

БРАБАНЦІО.

   "Ты -- подлецъ.
  

ЯГО.

   "Вы -- Сенаторъ!"
  

БРАБАНЦІО.

   Ты мнѣ будешь отвѣчать за твою наглость. Я тебя знаю, Родриго.
  

РОДРИГО.

   Синьоръ, я готовъ отвѣтствовать вамъ за все. -- Но умоляю васъ, будьте благоразумны, утвердитесь въ моемъ подозрѣніи. Развѣ по вашему приказанію, съ вашего согласія, прекрасная дочь ваша -- въ этотъ мрачный и глухой часъ ночи, не имѣя никого проводникомъ своимъ, кромѣ низкаго наемника, гондольера, -- перенесена въ грубыя объятія сладострастнаго Мавра? О, если это вамъ извѣстно, если это совершилось по вашей волѣ, мы сознаемся, что нанесли вамъ кровавую обиду; но если вы этого не знаете, мой поступокъ самъ говоритъ за меня и уничтожаетъ вашу недовѣрчивость. Не подумайте, чтобы я, чуждый уваженія и вѣжливости, дерзнулъ посмѣяться надъ вашимъ саномъ. Если, повторяю вамъ, дочь ваша ушла безъ вашего согласія, она сдѣлала непростительный проступокъ, жертвуя своимъ долгомъ, своею красотою, своими дарованіями, своимъ богатствомъ, всѣмъ -- этому прошлецу, который чуждъ здѣсь и чуждъ всему міру. Увѣрьтесь скорѣй. Если она въ своей комнатѣ, или еще въ вашемъ домѣ, за такой ужасный обманъ обрушьте на голову мою правосудіе, законы государства!
  

БРАБАНЦІО.

   Вырубите огня! О, скорѣй зажгите свѣточь! Сзовите всѣхъ людей моихъ.... Это происшествіе сходно съ моимъ сномъ... Одна мысль объ немъ щемитъ мое сердце.... Огня! говорю вамъ, огня!

(Уходитъ).

  

ЯГО.

   Прощайте; теперь я долженъ покинуть васъ. Оставаясь здѣсь, я буду свидѣтелемъ противъ моего Генерала, а такая роль для меня и неприлична и опасна. Положимъ, что это дѣло навлечетъ на него невзгоду, все-таки въ нынѣшнее бурное время, Сенатъ не посмѣетъ отрѣшить его. Опасность Кипрской войны, въ эту минуту, заставляетъ дорожить имъ: его опытность придаетъ ему столько важности, что, по признанію всѣхъ Сенаторовъ, у нихъ нитъ ни одного человѣка, который-бы въ состояніи былъ совершить съ полною отчетливостію эту экспедицію. И такъ, не смотря на то, что я не терплю его, какъ адскія муки, -- мое положеніе, необходимость принуждаютъ меня скрываться подъ личиной вѣрности, показывать ему наружную привязанность наружную, клянусь душею моей, не болѣе! Чтобы вѣрнѣе отыскать его, укажите старику на Саджиттери4. -- Я буду съ Мавромъ. Прощайте.

(Уходить).

   (Входитъ БРАБАНЦЮ, сопровождаемый людьми, несущими факелы.)
  

БРАБАНЦІО.

   Мое несчастіе слишкомъ вѣрно! Она ушла.... Куда годится теперь поруганная жизнь моя? На добычу горя!.... Родриго, гдѣ ты ее видѣлъ? -- -- -- О несчастная дочь! Съ Мавромъ, говоришь ты? -- Кто послѣ этого захочетъ быть отцемъ! -- Какъ ты узналъ, что это была она? -- -- О, ты обманула меня.... и какъ отъ меня была далека мысль...... А что она сказала тебѣ?-- Еще огня! еще! -- Разбудите всѣхъ родныхъ моихъ -- -- -- Обвѣнчаны-ли они, какъ ты думаешь?
  

РОДРИГО.

   Я такъ полагаю.
  

БРАБАНЦІО.

   О небо! Какимъ образомъ она ушла?... О стыдъ! О кровавая измѣна! Отцы, не судите отнынѣ о сердцахъ дочерей вашихъ по ихъ поступкамъ! -- Но нѣтъ-ли тутъ волшебства, чародѣйства, которымъ обольщаютъ юность и дѣвственность5? Не читалъ-ли ты чего-нибудь объ этомъ, Родриго?
  

РОДРИГО.

   Да, синьоръ, я читалъ.
  

БРАБАНЦIО.

   Позови моего брата.... О, если-бы ты ею обладалъ!... Разослать во всѣ стороны... Не знаешь-ли, -- гдѣ мы можемъ найти ее и Мавра?
  

РОДРИГО.

   Я надѣюсь открыть ихъ убѣжище, если вамъ будетъ угодно дать намъ надежныхъ людей и слѣдовать за мною.
  

БРАБАНЦІО.

   О, ради Бога, веди насъ. Я буду стучаться у каждаго дома. -- Я могу повелѣвать въ необходимости. Возьмите мечи, -- побѣжимте. Соберите нѣсколько человѣкъ стражи. -- Пойдемте.... Добрый Родриго, я постараюсь заслужить чѣмъ-нибудь за твои труды для меня.

(Они уходятъ).

  

СЦЕНА II.

ДРУГАЯ УЛИЦА.

Входятъ ОТЕЛЛО, ЯГО и служители.

  

ЯГО.

   Съ-тѣхъ-поръ, какъ я ношу оружіе, мнѣ таки-случалось убивать людей, но не смотря на это, я твердо увѣренъ, что совѣсть возстаетъ противъ умышленнаго убійства. Я чувствую, мнѣ часто не достаетъ злобы на услугу самому себѣ. Девять, или десять разъ покушался я пронзить его остріемъ6.
  

ОТЕЛЛО.

   О, гораздо лучше, что обошлось безъ этого.
  

ЯГО.

   Пусть такъ. Но онъ наговорилъ столько дерзкихъ, столько оскорбительныхъ рѣчей противъ вашей чести, что только та небольшая доброта, которою надѣленъ я, могла удержать меня -- Скажите мнѣ пожалуйста, Генералъ, законенъ-ли вашъ бракъ? Подумайте хорошенько. Вельможный Брабанціо очень любимъ: его голосъ въ Совѣтѣ вдвое сильнѣе голоса Дожа; онъ васъ принудить къ разводу, онъ васъ подавитъ всею тяжестью законовъ, которые усилитъ еще своимъ личнымъ вліяніемъ и могуществомъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Пускай онъ дѣлаетъ что хочетъ. Услуги, которыя оказалъ я республикѣ, заглушатъ его жалобы. Еще до-сихъ-поръ никому не извѣстно, и я объявлю, если узнаю, что есть какая нибудь честь въ суетности, объявлю, что мои предки носили корону. Мои заслуги будутъ громогласны, какъ то горделивое счастіе, которое завоевалъ я.... Знай, Яго, что если-бы не любовь къ прекрасной Дездемонѣ, ни за какія сокровища моря7 не захотѣлъ-бы я мою свободную, бездомную участь опутать зависимостью.... Но смотри, что это за огни сверкаютъ тамъ?

(Входятъ КАССІО и нѣсколько офицеровъ со свѣтильниками. Они сначала въ отдаленіи.)

  

ЯГО.

   Это встревоженный отецъ бѣжитъ съ своими друзьями. Вы лучше сдѣлаете, если уйдете.
  

ОТЕЛЛО.

   Нѣтъ, я долженъ остаться. Мои характеръ, мое званіе и моя совѣсть безукоризненны. Они покажутъ меня тѣмъ, что я есть.... Точно ли это Брабанціо?
  

ЯГО.

   Клянусь Янусомъ, кажется я ошибся.
  

ОТЕЛЛО.

   Служители Дожа и Лейтенантъ мой..... Друзъя! да осѣнитъ васъ ночь своимъ покровомъ. Какія новости?
  

КАССІО.

   Генералъ! Дожъ поручилъ вамъ кланяться и просить васъ къ себѣ не медля, сію-же минуту.
  

ОТЕЛЛО.

   Не знаешь ли ты, зачѣмъ?
  

КАССІО.

   Вѣроятно, извѣстія изъ Кипра; дѣло не терпящее отсрочки. Въ эту ночь съ нашихъ галеръ прибыло двѣнадцать вѣстниковъ -- одинъ за другимъ. Уже всѣ Совѣтники8 собрались къ Дожу. За вами нѣсколько разъ посылали, но не находя васъ дома, Сенатъ отправилъ три различные отряда, чтобы отыскать васъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Хорошо, что со мною встрѣтились. Я войду въ домъ, сказать одно слово -- и потомъ иду съ вами.

(Уходитъ).

  

КАССІО (къ Яго).

   Скажи, что Генералъ здѣсь подѣлываетъ?
  

ЯГО.

   О, въ эту ночь онъ завладѣлъ богатымъ гальономъ9, и если призъ объявится законнымъ, то дѣло кончено.
  

КАССІО.

                       Я не понимаю тебя.
  

ЯГО.

                                           Онъ женатъ.
  

КАССІО.

                                                               На комъ?

(Отелло возвращается).

  

ЯГО.

   Женатъ на..... Итакъ, Генералъ, мы отправляемся?
  

ОТЕЛЛО.

                       Пойдемте, друзья.
  

КАССІО.

   Вотъ другая толпа, которая также васъ ищетъ.

(Входятъ БРАБАНЦІО, РОДРИГО, стражи и вооруженные служители съ свѣтильниками).

  

ЯГО.

   Это Брабанціо! Генералъ, будьте осторожны; онъ идетъ съ недобрыми умыслами.
  

ОТЕЛЛО.

                       Эй! ни шагу впередъ.
  

РОДРИГО (къ Брабанціо).

                                 Синьоръ, вотъ Мавръ!
  

БРАБАНЦІО.

                       Схватите его. Разбойникъ!

(Съ обѣихъ сторонъ обнажаютъ мечи).

  

ЯГО.

   А, Родриго! начинайте, синьоръ, вы со мной.
  

ОТЕЛЛО.

   Вложите ваши блестящіе мечи: они заржавѣютъ отъ ночной росы. Добрый синьоръ, сѣдины ваши могутъ повелѣвать здѣсь съ большимъ успѣхомъ, чѣмъ ваше оружіе.
  

БРАБАНЦІО.

   О низкій похититель! гдѣ ты скрылъ дочь мою? Проклятый! ты околдовалъ ее! Ссылаюсь на всѣхъ благомыслящихъ, -- если-бъ не власть волшебства обаяла ее своими чарами, рѣшилась ли-бы она, юная, прекрасная, счастливая, ненавидѣвшая бракъ -- она, презиравшая жениховъ самыхъ знатныхъ и самыхъ богатыхъ изо всей Венеціи, -- рѣшилась-ли-бы она, предать себя общему посмѣянію и бѣжать изъ отцовскаго дома на твою черную грудь? Ты можешь ужасать, а не нравиться. Вселенная, будь моимъ судьею! Не ясно-ли, что ты дѣйствовалъ на нее нечестивыми чарами, что ты околдовалъ ее какими-нибудь зельями, быліями, омрачающими разсудокъ? -- Это будетъ разсмотрѣно, будетъ.... Все это очень вѣроятно.... Я беру тебя, я задерживаю тебя, какъ соблазнителя невинности, какъ человѣка, занимающагося чернокнижіемъ, нетерпимымъ въ государствѣ..... Возьмите его; если онъ будетъ сопротивляться, съ опасностью его собственной жизни, схватите!
  

ОТЕЛЛО.

   Остановитесь -- и вы, которые хотите защищать меня, остановитесь. Если-бы мнѣ нужно было прибѣгнуть къ оружію, я-бы это сдѣлалъ безъ васъ. (Къ Брабанціо). Куда прикажите мнѣ явиться, чтобы отвѣтствовать на ваше обвиненіе?
  

БРАБАНЦІО.

   Въ тюрьму, до-тѣхъ-поръ, покуда время, предписанное закономъ, и нормы суда не призовутъ тебя защищаться.
  

ОТЕЛЛО.

   Если я буду повиноваться вамъ, то какимъ образомъ исполню повелѣніе Дожа? Онъ призываетъ меня по одному государственному дѣлу, которое не терпитъ отлагательства. Вотъ, съ обѣихъ сторонъ, его посланные ожидаютъ меня къ нему.
  

ОФИЦЕРЪ (къ Брабанціо).

   Точно, достойный Синьоръ. Дожъ въ Совѣтѣ, и я увѣренъ, что уже тамъ ожидаютъ и васъ.
  

БРАБАНЦІО.

   Какъ! Дожъ въ Совѣтѣ? Въ такой поздній часъ ночи? -- Ведите его туда тотчасъ. Мое дѣло не маловажно. Самъ Дожъ и всѣ благородные сочлены мои не потерпятъ этого оскорбленія, нанесеннаго имъ въ лицѣ моемъ. Если такіе поступки будутъ оставаться безъ казни, то скоро рабы и невѣрные сдѣлаются повелителями республики и нашими.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

  

ЗАЛА СОВѢТА.

Входятъ ДОЖЪ, СЕНАТОРЫ и ОФИЦЕРЫ.

ДОЖЪ.

   Въ этихъ донесеніяхъ нѣтъ никакого согласія, и потому врядъ-ли они вѣроятны.
  

1-й СЕНАТОРЪ.

   Въ самомъ дѣлѣ, они не сообразны; въ моихъ письмахъ значится сто семь галеръ.
  

ДОЖЪ.

   А въ моихъ сто сорокъ.
  

2-й СЕНАТОРЪ.

   А въ моихъ двѣсти; и хотя донесенія не совсѣмъ согласны, потому-что когда судятъ по однѣмъ догадкамъ10, то часто бываетъ противорѣчіе; однако всѣ утверждаютъ, что Турецкій флотъ стремится къ Кипру.
  

ДОЖЪ.

   Да, намъ должно хорошенько подумать объ этомъ. Я не могу себя считать безопаснымъ, основываясь на какихъ-нибудь ошибкахъ, а долженъ вникать въ сущность донесенія, чтобы предупредить бѣдствіе.
  

МАТРОСЫ (извнѣ).

                       Эй, эй -- новости! новости!
  

ОФИЦЕРЪ (вводя въ залу одного изъ матросовъ).

                       Нарочный отъ флота.
  

ДОЖЪ.

                       Еще! Что такое?
  

МАТРОСЪ.

   Турки осаждаютъ островъ Родосъ. Синьоръ Анжело приказалъ мнѣ донести объ этомъ республикѣ.
  

ДОЖЪ.

   Что думаете вы о такой перемѣнѣ?
  

1-й СЕНАТОРЪ.

   Это несбыточно, это не имѣетъ здраваго смысла, это ложь, которою насъ хотятъ морочить. Когда размыслишь, какъ важенъ для Турокъ Кипръ, какъ онъ занимаетъ ихъ, какъ легка его осада и какъ грозны укрѣпленія Родоса, -- то необходимо выводишь изъ всего этого -- невѣроятность, чтобы, оставивъ позади себя мѣсто, требующее самыхъ важныхъ заботъ, пренебрегая богатой и легкой побѣдой, устремляясь на безплодную опасность, -- Турки были-бы до такой степени безсмысленны.
  

ДОЖЪ.

   Нѣтъ, точно не можетъ быть, чтобы они осадили Родосъ.
  

ОФИЦЕРЪ.

                       Вотъ и еще извѣстіе!

(Входитъ другой вѣстникъ).

  

ВѢСТНИКЪ.

   Свѣтлѣйшій Дожъ! Оттоманы, владѣя Родосомъ, получили тамъ второе подкрѣпленіе, которое должно присоединиться къ ихъ флоту.
  

1-й СЕНАТОРЪ.

   Да, я предвидѣлъ это. А какъ сильно, полагаютъ, это подкрѣпленіе?
  

ВѢСТНИКЪ.

   До тридцати парусовъ. Турки ведутъ свои линіи прямо, безъ всякаго обмана, къ Кипру. Синьоръ Монтано, вашъ вѣрный и храбрый слуга, исполняя свою обязанность, приказалъ васъ извѣстить объ этомъ и удостовѣрить въ истинѣ этого донесенія.
  

ДОЖЪ.

   Итакъ, теперь мы навѣрно знаемъ, что они хотятъ осаждать Кипръ. Марко-Люккезе не въ Венеціи-ли?
  

1-й СЕНАТОРЪ.

   Онъ во Флоренціи.
  

ДОЖЪ.

   Напишите ему отъ нашего имени, чтобы онъ, не медля ни минуты, прибылъ сюда.
  

1-й СЕНАТОРЪ.

   Вотъ Брабанціо, сопровождаемый доблестнымъ Мавромъ.

(Входятъ БРАБАНЦІО, ОТЕЛЛО, ЯГО, РОДРИГО и ОФИЦЕРЫ).

  

ДОЖЪ.

   Храбрый Отелло! мы не медля снова должны отрядить васъ противъ всеобщихъ враговъ -- Оттомановъ.

(Къ Брабанціо).

   А, я васъ не видѣлъ.....Здравствуйте, почтенный синьоръ; только васъ не доставало здѣсь, а эту ночь намъ необходимы ваши совѣты и помощь.

БРАБАНЦІО

   А мнѣ -- ваши. Да проститъ мнѣ, Свѣтлѣйшій Дожъ! Не для исполненія моего долга, поднялся я съ ложа: польза общественная не имѣетъ болѣе вліянія на мою душу..... Моя собственная скорбь слишкомъ ужасна, слишкомъ глубока: она поглощаетъ всѣ другія горести и не находитъ ни въ чемъ утоленія.
  

ДОЖЪ.

                       Какъ! Что такое?
  

БРАБАНЦІО.

                       Моя дочь! о, моя дочь!.....
  

2-й СЕНАТОРЪ.

                       Что, она умерла?
  

БРАБАНЦІО.

   Да, для меня. Ее соблазнили, ее похитили у меня, ее испортили чародѣйствомъ, зельями. Природа не можетъ впасть въ такое заблужденіе въ полной силѣ и чистотѣ, имѣя глаза, чтобы видѣть, смыслъ, чтобы судить..... Нѣтъ! это дѣйствіе чародѣйства.
  

ДОЖЪ.

   Кто-бы ни былъ человѣкъ, который такъ беззаконно лишилъ дочь вашу разсудка, а васъ лишилъ дочери, -- кто-бы ни былъ онъ, -- вы сами прочтете ему кровавую книгу законовъ, одни вы произнесете суровый приговоръ, начертанный въ этой книгѣ, -- да! будь преступникъ хоть собственный сынъ нашъ.
  

БРАБАНЦІО.

   Благодарю, Свѣтлѣйшій Дожъ.. Человѣкъ этотъ здѣсь: это Мавръ, котораго вы нарочно повелѣли призвать сюда по дѣламъ государственнымъ.
  

ДОЖЪ и СЕНАТОРЫ.

   Онъ! Намъ это очень прискорбно.
  

ДОЖЪ (къ Отелло).

   А вы, что вы скажете противъ этаго обвиненія?
  

БРАБАНЦІО.

   Ничего, потому-что оно справедливо.
  

ОТЕЛЛО.

   Могущественные и достойные синьоры! благородные и великодушные повелители мои! Я похитилъ дочь этого старца изъ его дома: это совершенная правда; правда и то, что я женился на ней. Но въ этомъ заключается вся моя вина, не болѣе. Мой слова грубы; я не умѣю говорить краснорѣчиво въ мирное время, потому-что съ семи лѣтъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ руки эти стали наливаться силою, ихъ любимое занятіе, -- кромѣ послѣднихъ девяти лунъ, -- было подъ военными шатрами и на полѣ битвъ. Мало я знаю объ этомъ великомъ мірѣ, но и въ этомъ маломъ, нѣтъ ничего, кромѣ осадъ да битвъ: итакъ, вы видите, что я не съумѣю хорошо защитить самаго себя. Но, если у васъ есть благосклонное терпѣніе выслушать меня, я безъ приготовленій, просто разскажу вамъ повѣсть любви моей; и разскажу вамъ -- въ отвѣтъ на мое обвиненіе, -- какими талисманами, какими чарами и какою волшебною силою я овладѣлъ сердцемъ его дочери.....
  

БРАБАНЦІО.

   Дѣвушкѣ такой застѣнчивой, такой скромной, робкой, краснѣвшей при каждомъ малѣйшемъ движеніи, ей поругаться надъ природой, надъ своею юностью, надъ своимъ отечествомъ, надъ своимъ именемъ -- и полюбить человѣка, на котораго она не могла взглянуть безъ страха! Боже мой! кто въ здравомъ смыслѣ можетъ утверждать, что такое совершенное существо попрало всѣ законы природы? Это ужасное заблужденіе ясно показываетъ, что источникъ его должно отыскивать въ таинствахъ адскаго искусства. Подтверждаю снова, что не иначе, какъ зельемъ, воспламѣняющимъ кровь, какимъ-нибудь заклятымъ напиткомъ, онъ привлекъ ее къ себѣ.
  

ДОЖЪ.

   Утверждать -- не значитъ доказывать; намъ надобны доводы болѣе убѣдительные и болѣе очевидные, а не эти темныя и жалкія догадки, основанныя на простонародныхъ предразсудкахъ, которыя вы противъ него представляете.
  

1-й СЕНАТОРЪ.

   Но что скажешь ты, Отелло? Противозаконными-ли, насильственными-ли средствами, похитилъ и обаялъ ея дѣвственное сердце, или вымолилъ любовь ея, или просто въ ея сердцѣ нашелъ отзывъ на свое сердце?
  

ОТЕЛЛО.

   Умоляю васъ, пошлите за нею въ Саджиттери. И пусть сама она говоритъ обо мнѣ передъ лицемъ своего отца. Если ея рѣчи обвинятъ меня, то не только лишите меня довѣрія, сана и званія, которые получилъ я отъ васъ; но пусть приговоръ вашъ лишитъ меня самой жизни.
  

ДОЖЪ.

   Послать за Дездемоной.
  

ОТЕЛЛО.

   Яго, проводи ихъ; ты лучше знаешь это мѣсто.

(Яго и нѣкоторые Офицеры уходятъ).

   А до ея прихода, съ тою искренностью, съ какою небу исповѣдую заблужденія моей жизни, разскажу вамъ, какъ овладѣлъ я сердцемъ ея и какъ она овладѣла моимъ.
  

ДОЖЪ.

                       Говори, Отелло!
  

ОТЕЛЛО.

   Ея отецъ любилъ меня; часто зывалъ къ себѣ, распрашивалъ меня о приключеніяхъ моей жизни, о каждомъ годѣ отдѣльно, о войнахъ, объ осадахъ, о происшествіяхъ, которыя случались со мною. Съ нимъ я пробѣгалъ все, начиная отъ младенческихъ лѣтъ моихъ до послѣднихъ минутъ моего разсказа. Я говорилъ ему о моихъ бѣдствіяхъ, о трогательныхъ приключеніяхъ на мори и на сушѣ: какъ однажды, въ страшномъ, гибельномъ проломѣ я былъ на волосокъ отъ смерти, какъ въ другой разъ буйный непріятель увлекъ меня въ плѣнъ и продалъ въ неволю, и потомъ, какъ освободился я изъ этого плѣна. Я передалъ ему всю исторію моихъ путешествій, описывалъ глубокія пещеры, безплодныя пустыми, мрачныя подземелья, утесы, горы, главами досягающія небесъ. Я говорилъ также о Каннибалахъ, пожирающихъ другъ друга, объ Антропафагахъ -- и о людяхъ, у которыхъ плечи выше ихъ головъ11. Дездемона просто полюбила мои разсказы; и когда заботы по хозяйству, вызывали ее изъ комнаты, она спѣшила, какъ можно скорѣй, ихъ выполнитъ и, возвратившись, съ жадностью прислушивалась къ словамъ моимъ. Я замѣтилъ это, и скоро дождался минуты, въ которую она сама попросила меня снова пересказать всѣ мои странствованія по свѣту; прежде, ей были извѣстны только одни отрывки изъ разсказовъ моихъ. Я согласился -- и въ продолженіе моего повѣствованія часто замѣчалъ слезы на очахъ ея, когда говорилъ о какомъ-нибудь несчастіи, претерпѣнномъ мною въ юныхъ лѣтахъ. Когда я кончилъ мою исторію, она наградила меня за мои бѣдствія -- несчетными вздохами; она воскликнула: "Какія странныя приключенія, престранныя! Какъ это достойно участія, самаго нѣжнаго участія!" Она уже сожалѣла, что выслушала разсказъ мой -- и вмѣстѣ съ тѣмъ, желала сама быть мужчиной, чтобы испытать. все это; она благодарила меня и сказала, что если между друзьями моими найдется человѣкъ, любящій ее, то, для того, чтобы она полюбила его взаимно, онъ долженъ выучиться разказывать мою исторію. И когда такимъ образомъ, она открыла мнѣ сердце свое, я сказалъ: она полюбила меня за опасности, перенесенныя мной, я полюбилъ ее за участіе, которое возбудили въ ней мои страданія. Вотъ все мое колдовство. Дездемона приближается, пусть она сама подтвердитъ слова мои.

(Входятъ ДЕЗДЕМОНА, ЯГО и сановники).

  

ДОЖЪ.

   Я не желалъ-бы, чтобы дочь моя слышала этотъ разсказъ..... Добрый Брабанціо, лучше смотрѣть съ хорошей стороны на вещи, которыя нельзя исправить. Человѣкъ съ обломкомъ оружія, все-таки сильнѣе, чѣмъ вовсе безоружный.
  

БРАБАНЦІО.

   Выслушайте ее, Свѣтлѣйшій Дожъ, и если она признается, что добровольно участвовала въ этомъ союзѣ, пусть на главу мою падетъ разрушеніе, когда послѣ того уста мои еще разъ произнесутъ противъ него упреки. Приближься, достойная дочь. Говори. Отличи того, кому въ этомъ блестящемъ собраніи ты обязана повиновеніемъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Батюшка! я вижу, что моя обязанность должна здѣсь раздѣлиться: вамъ -- я одолжена жизнью и воспитаніемъ; жизнь и воспитаніе, которыя вы мнѣ даровали, внушаютъ мнѣ къ вамъ уваженіе..... Какъ отецъ -- вы были до-сихъ-поръ повелителемъ моимъ, но вотъ -- мой супругъ. И я должна исполнять мои обязанности къ Мавру, теперешнему моему повелителю, также, какъ мать моя, предпочтительно передъ отцемь, исполняла свои обязанности къ вамъ.
  

БРАБАНЦІО.

   Богъ съ вами! я кончилъ (къ Дожу). Не угодно-ли, синьоръ, перейти теперь къ дѣламъ государственнымъ? О, лучше имѣть пріемыша, чѣмъ родное дитя! Мавръ, приближься: я оставляю ее тебѣ отъ чистаго сердца, -- это существо, которымъ уже ты обладаешь и которое-бы я хотѣлъ, отъ чистаго сердца, отнять у тебя. А ты, дитя мое, -- сокровищница разума, ты заставила меня почувствовать радость, что я не имѣю другихъ дѣтей. Твой побѣгъ научилъ меня, что отецъ долженъ быть деспотомъ, что онъ долженъ держать дѣтей своихъ въ желѣзныхъ цѣпяхъ. Я кончилъ, Свѣтлѣйшій Дожъ.
  

ДОЖЪ.

   Позвольте мнѣ говорить за васъ и произнести приговоръ, который возвратитъ вашу милость этимъ супругамъ. Когда уже нѣтъ средствъ къ помощи, когда роковой ударъ, висѣвшій надъ нами, разгромитъ душу -- всѣ горести кончены. Оплакивать минувшее несчастіе, не значить-ли снова накликать его на себя? Когда нельзя спасти благо, которое отнимаетъ у насъ судьба, то перенося съ терпѣніемъ жестокости ея -- ужъ однимъ этимъ уничтожаешь ихъ. Человѣкъ, котораго обокрали и который смѣется, самъ кое-что похищаетъ у вора; а безполезно сѣтующій, только обкрадываетъ самаго себя.
  

БРАБАНЦІО.

   Пусть-же Турки отнимутъ у насъ Кипръ: пока мы смѣемся, мы еще не потеряли его. Тому легко перенести наставленія, кто ищетъ въ нихъ облегченія; но тотъ, кто расчитывается съ горестію, тотъ -- принужденъ быть должникомъ терпѣнія, перенося въ одно время и горе и наставленія. Услаждать, или отравлять назначены эти наставленія: во всякомъ случаѣ, они произвольны и двусмысленны; слова все-таки слова; я никогда не слыхивалъ, Свѣтлѣйшій Дожъ, чтобы раны горести излечивались рѣчами утѣшенія. Умоляю васъ, перейдемте къ дѣламъ государственнымъ.
  

ДОЖЪ.

   Турки, для осады острова Кипра, дѣлаютъ огромныя приготовленія. Отелло, вы лучше чѣмъ кто-нибудь знаете мѣстное положеніе. Правда, у насъ есть офицеръ, достойный своего званія, но общій голосъ -- этотъ неограниченный властелинъ событій, избирая васъ, завѣряетъ въ успѣхѣ. Подумайте: мы васъ отрываемъ отъ вашего настоящаго счастія для трудовъ и тревогъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Благородные сенаторы! Самовластительная привычка обратила для меня желѣзный одръ и грязь лагерей въ пуховую постель. Въ трудахъ и буряхъ военныхъ, -- все мое наслажденіе. Я готовъ итти на Оттомановъ, но теперь, преклоняясь предъ вами, я испрашиваю только одного, чтобы вы призрили и обезпечили участь жены моей, прилично ея роду.
  

ДОЖЪ.

                       Вы можете оставить ее въ домѣ отца.
  

БРАБАНЦІО.

                       Я не согласенъ на это.
  

ОТЕЛЛО.

                       Ни я.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Ни я. Для чего раздражать родителя и гнѣвить его моимъ присутствіемъ? Великодушный Дожъ! обратите свое милостивое вниманіе на мои доводы и согласитесь на мое простодушное желаніе.
  

ДОЖЪ.

   Чего хотите вы, Дездемона?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я не могу разлучиться съ Мавромъ. Пусть цѣлый свѣтъ видитъ, что для него я готова на всѣ пожертвованія, что для него предала я бурямъ мою жизнь. Сердце мое покорилось его рѣдкимъ достоинствамъ: въ душѣ Отелло, я видѣла его образъ, и мою душу, мою участь посвятила его славѣ и воинскимъ доблестямъ. Оставаясь спокойно здѣсь, когда онъ пойдетъ на войну, я буду лишена того, что меня къ нему привязываетъ; я должна буду переносить въ его отсутствіи тяжкое одиночество..... Позвольте мнѣ ему сопутствовать.
  

ОТЕЛЛО.

   Ваши голоса, синьоры! Я прошу васъ, согласитесь на ея желаніе. Я молю васъ объ этомъ, не для выгодъ любви моей, не въ нетерпѣніи утолить жажду своей страсти..... Нѣтъ! для нея, для того чтобы успокоить ее! Не подумайте, чтобы любовь довела меня до забвенія моихъ обязанностей. Когда въ бездѣйствіи, упоенный нѣгою, я пренебрегу распоряженіями или битвами, пусть ваши жены поставятъ мой обезславленный шлемъ на ряду съ своей домашней утварью, и пусть стыдъ падетъ на мое имя!
  

ДОЖЪ.

   Вы условитесь между собой: оставаться-ли ей, или слѣдовать за вами. Опасность ростетъ. Ваша поспѣшность успокоитъ государство. Въ эту ночь вамъ надобно отправиться12.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Въ эту ночь, Свѣтлѣйшій Дожъ?
  

ДОЖЪ.

                       Да, въ эту самую ночь.
  

ОТЕЛЛО.

                       Отъ всего сердца.
  

ДОЖЪ.

   Завтра, Синьоры, мы соберемся въ девять часовъ утра. Отелло, оставьте здѣсь одного офицера; онъ принесетъ вамъ наши порученія и возьметъ на себя другія заботы, касающіяся до вашего назначенія, или до вашихъ дѣлъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Я оставлю, если позволите, моего знаменоносца Яго. Это человѣкъ честный и вѣрный; на его попеченіе отдаю я жену мою; ему ввѣряю всѣ бумаги, которыми вы разсудите снабдить меня.
  

ДОЖЪ.

   Да будетъ по вашему. Доброй ночи, синьоры. (Къ Брабанціо.) Повѣрьте, благородный синьоръ, если справедливо, что добродѣтель украшаетъ человѣка, то вашъ зять больше прекрасенъ, чѣмъ черенъ.
  

1-й СЕНАТОРЪ.

   Прощайте, храбрый Мавръ. Составьте счастіе Дездемоны.
  

БРАБАНЦІО.

   Стереги ее, Мавръ; слѣди за ея шагами: она обманула отца своего, она можетъ обмануть и тебя.
  

ОТЕЛЛО.

   Я ручаюсь за нее жизнью! (Дожъ, Сенаторы и проч. уходятъ). Честный Яго, я оставляю тебя при Дездемонѣ. Пусть жена твоя будетъ также при ней; избери удобное время, чтобы принести ее ко мнѣ. Пойдемъ, Дездемона..... мнѣ остается только одинъ часъ для любви и для нѣжныхъ о тебѣ попеченій. Надобно покоряться обстоятельствамъ.

(ДЕЗДЕМОНА и ОТЕЛЛО уходятъ).

  

РОДРИГО.

                                                                                   Яго.
  

ЯГО.

   "Ну, честная душа, что ты на это скажешь?
  

РОДРИГО.

   "Угадай, что я хочу сей-часъ сдѣлать?
  

ЯГО.

   "Разумѣется, какъ-бы добраться до постели и лечь спать.
  

РОДРИГО.

   "Сію минуту утопиться.
  

ЯГО.

   "Прекрасно! да если ты это сдѣлаешь, я перестану любить тебя -- и для чего-же, безумный?
  

РОДРИГО.

   "Не безумство-ли жить, когда жизнь -- мученье; и если только одна смерть можетъ исцѣлить насъ, мы, по неволѣ, должны искать смерти.
  

ЯГО.

   "О малодушный! вотъ уже четырежды семь лѣтъ, какъ я наблюдаю за этимъ міромъ -- и съ-тѣхъ-поръ какъ сталъ различать благодѣяніе отъ обиды, я, право, еще не встрѣчалъ человѣка, истинно самолюбиваго..... Да я согласился-бы скорѣе низойти отъ достоинства человѣка на степень обезьяны, чѣмъ утопиться за какую-нибудь прелестницу15.
  

РОДРИГО.

   "Что-же мнѣ дѣлать? Правда, я самъ стыжусь своей слабости, но ее не можетъ исправить никакая добродѣтель.
  

ЯГО.

   "Добродѣтель! какой вздоръ: быть тѣмъ или другимъ всегда зависитъ отъ нашей воли. Наше тѣло -- садъ, а воля -- садовникъ, который его обработываетъ. Сѣетъ-ли онъ крапиву или латукъ, ѵссопъ или тминъ, различныя или одинаковыя растенія; тощаютъ-ли они отъ его праздности, или дѣлаются плодородными отъ заботливости, все-таки это зависитъ отъ него. Если-бы тяжесть разума не уравновѣшивала тяжести страстей на вѣсахъ жизни, -- горячка крови и наши низкія наклонности всегда-бы влекли насъ къ самымъ безразсуднымъ дѣяніямъ; но мы надѣлены разумомъ, который усмиряетъ буйство чувствъ, укрощаетъ порывы нашихъ желаній, побѣждаетъ необузданность страстей. Итакъ то, что вы зовете любовью -- есть дикій тернъ, сухая вѣтвь нашего сердца.
  

РОДРИГО.

                       "Какая нелѣпость.
  

ЯГО.

   "Да, любовь -- одно кипѣніе крови, прихоть воли. Полно, будь человѣкомъ. Топиться! топятъ только кошекъ и слѣпыхъ щенятъ. Я твой другъ -- и клянусь, что привязанъ къ твоимъ пользамъ крѣпчайшими узами. Я вѣрно никогда не встрѣчу случая быть тебѣ болѣе полезнымъ..... Набей кошелекъ свой потуже деньгами..... слѣдуй за нашимъ войскомъ; старайся казаться старѣе своихъ лѣтъ..... Повторяю, набей кошелекъ деньгами. Любовь Дездемоны къ Мавру не можетъ быть продолжительна..... запасись деньгами..... ни любовь Мавра къ ней. Вспышка этой любви была слишкомъ сильна, и ты увидишь такое-же сильное охлажденіе..... Наполни свой кошелекъ, говорю я тебѣ. -- Эти Мавры такъ непостоянны въ своихъ желаніяхъ..... главное, чтобы кошелекъ былъ полонъ..... плоды, которые сегодня находятъ они слаще меда, завтра покажутся имъ горче колаквинты. Она молода, ей нужна перемѣна. Дай ей только насытиться ласками Мавра, она тотчасъ почувствуетъ свое заблужденіе. Ей нужна перемѣна, да, нужна -- и потому запасись золотомъ. А если ужъ тебѣ непремѣнно хочется отдать свою душу чорту, такъ избери какую-нибудь смерть получше. Забери денегъ какъ можно больше..... И если святость ломкихъ обѣтовъ, связующихъ этого пройдоху-дикаря съ лукавой Венеціянкой, не будетъ черезъ-чуръ неодолима для моего генія, подкрѣпляемаго всѣми силами ада, -- то ты ужъ будешь обладать ею. Только денегъ, денегъ! Прочь мысль топиться. Она оскорбляетъ здравый смыслъ. Поищи-ко лучше средствъ, какъ бы утопать отъ наслажденія въ объятіяхъ твоего божества, чѣмъ топиться вдали и отъ нея!
  

РОДРИГО.

   "Обѣщаешься-ли ты осуществить мои надежды, если я соглашусь ждать успѣха?
  

ЯГО.

   "Положись на меня. Поди, собирай деньги. Я безпрестанно говорилъ тебѣ, говорю теперь, и и еще-таки повторяю, что не терплю Мавра. Мои причины исходятъ изъ сердца, и твои не менѣе законны. Соединимся-же для мщенія. Если успѣешь поругаться надъ нимъ, то доставишь себѣ наслажденіе, а мнѣ нѣсколько пріятныхъ минутъ. Еще совершится много событій, которыя теперь таятся въ лонѣ времени..... Ступай! Доставай денегъ..... Завтра, мы поговоримъ объ этомъ подолѣе. Прощай.
  

РОДРИГО.

   "Гдѣ-же мы встрѣтимся утромъ?
  

ЯГО.

                                                               У меня.
  

РОДРИГО.

                       "Я приду къ теби поранѣе.
  

ЯГО.

   "Ступай съ Богомъ!.... Слышишь, Родриго?
  

РОДРИГО.

                                                     "Что?
  

ЯГО.

                       "Не топись-же. Слышишь?
  

РОДРИГО.

   "Я перемѣнилъ намѣренье: продаю всѣ мои помѣстья.
  

ЯГО.

   "Ступай съ Богомъ, набивай какъ можно потуже свой кошелекъ.... (Родриго уходитъ).
   Такъ-то всегда провожу я простаковъ для выгодъ моего собственнаго кошелька. Да, въ самомъ-дѣлѣ, я худо-бы употреблялъ пріобрѣтенную мной опытность -- мое дорогое достояніе, если-бы безъ всякаго для себя удовольствія и пользы сталъ расточать время съ такимъ глупцомъ!.... Я ненавижу Мавра. Ктому-же всѣ кричатъ, будто онъ выполнялъ мою обязанность за занавѣсами моего ложа. Не знаю, правда-ли это, но и при одномъ только подозрѣніи, я поступлю какъ-бы совершенно увѣренный. Онъ уважаетъ меня -- и мои внушенія вѣрнѣе всѣхъ будутъ дѣйствовать на его сердце..... Кассіо -- именно человѣкъ, который мнѣ нуженъ. Потомъ увидимъ..... Получить его мѣсто и совершить мщеніе. Двойная ловкость..... Но какимъ образомъ? какимъ образомъ?.... Посмотримъ..... Спустя нѣсколько времени обмануть Мавра, шепнувъ ему, будто Кассіо слишкомъ коротокъ съ его женою..... Онъ такъ свѣжъ, въ такихъ лѣтахъ и силѣ, что легко можетъ возбудить подозрѣніе..... Онъ созданъ для того, чтобъ доводить женщинъ до преступленія..... Мавръ откровененъ, довѣрчивъ къ честнымъ людямъ: стоитъ только прикинуться такимъ. Онъ съ кротостью, какъ оселъ, позволитъ водить себя за носъ..... Такъ..... планъ готовъ..... Адъ и ночь выкажутъ передъ свѣитомъ это чудовищное порожденіе моей мести.
  

ДѢЙСТВІЕ II.

  

СЦЕНА I.

  

ГОРОДСКОЙ ПРИМОРСКІЙ ПОРТЪ ВЪ КИПРѢ. ПЛАТФОРМА.

МОНТАНО и ДВА ОФИЦЕРА.

МОНТАНО.

   Что съ мыса вы различаете въ морѣ?
  

1-й ОФИЦЕРЪ.

   Совершенно ничего: море такъ высоко разыгралось, что между нимъ и небомъ некуда вставить паруса.
  

МОНТАНО.

   Кажется земля страшно огласилась воемъ вѣтровъ; никогда свирѣпѣе этого ураганъ не потрясалъ нашихъ стѣнъ; если онъ также бушуетъ въ морѣ, то какой дубовый тесъ выдержитъ напоръ холмящейся влаги? Чѣмъ-то это кончится?
  

2-й ОФИЦЕРЪ.

   Разстройствомъ Турецкаго флота. Пройдите-ко не много ближе къ морю по этому опѣненному берегу. Видите-ли, волны, бушуя, хлещутъ въ черныя тучи; страшные валы, гонимые вѣтромъ, надуваются, вздымаются выше и выше и, кажется, хотятъ залить холодными струями огненную медвѣдицу, потушить яркія звѣзды, стерегущія вѣчно-недвижный полюсъ. Я еще не видалъ, чтобы море стонало когда-нибудь подъ бичемъ жесточайшаго истязанія,
  

МОНТАНО.

   Если Турецкій флотъ не успѣлъ стать на рейдъ -- то онъ потопленъ, потому-что невозможно въ эту бурю устоять на морѣ.

(Входитъ 3-й офицеръ).

  

3-й ОФИЦЕРЪ.

   Вѣсти, господа! Наши походы кончены. Буря такъ разбила Турковъ, что однимъ разомъ уничтожила всѣ ихъ замыслы. Одно изъ Вереціянскихъ, судовъ было свидѣтелемъ ужаснаго кораблекрушенія, уничтожившаго большую половину ихъ флота.
  

МОНТАНО.

   Какъ! неужели въ самомъ дѣлѣ?
  

3-й ОФИЦЕРЪ.

   Этотъ корабль здѣсь у нашихъ береговъ: онъ Веронскій. Микель Кассіо -- Лейтенантъ Отелло, воинственнаго Мавра, высадился на берегъ; Мавръ самъ еще въ морѣ и идетъ къ Кипру, уполномоченный править имъ.
  

МОНТАНО.

   Я очень радъ. Это достойный правитель.
  

3-й ОФИЦЕРЪ.

   Кассіо хотя и радуется злополучію Турковъ, но еще въ немъ замѣтно безпокойство, грусть. Онъ возсылаетъ мольбы о сохраненіи жизни Мавра. Ихъ корабли были разлучены этою роковою, ужасною бурею.
  

МОНТАНО.

   Да спасетъ его небо!-- Я служилъ подъ его начальствомъ, и онъ повелѣваетъ, какъ истинный воинъ. Подойдемъ еще къ морскому берегу, чтобы посмотрѣть на прибывшій корабль, и будемъ тамъ ожидать храбраго Мавра до-тѣхъ-поръ, покуда синева воздуха не сольется съ волнами.
  

1-й ОФИЦЕРЪ.

   Конечно, пойдемте; въ этотъ часъ ожиданія, -- происшествія, будто мгновенія, могутъ слѣдовать одно за другимъ.

(Входитъ Кассіо).

  

КАССІО.

   Благодарность храброму офицеру этого воинственнаго острова, умѣющему цѣнить Мавра..... О! да защитятъ его небеса противъ стихій: я потерялъ его изъ виду.
  

МОНТАНО.

   На надежномъ-ли кораблѣ онъ?
  

КАССІО.

   Судно довольно прочное; кормчій человѣкъ опытный, неустрашимый и закаленный въ битвахъ, -- все это заставляетъ меня не терять надежды, а укрѣпляться въ ней.

(голосъ внѣ: парусъ! парусъ! парусъ!)

  

КАССІО.

                       Что это за крикъ?
  

4-й ОФИЦЕРЪ.

   Городъ опустѣлъ, морской берегъ унизанъ рядами народа; всѣ кричатъ: "парусъ! "
  

КАССІО.

   За этимъ парусомъ я надѣюсь увидѣть Генерала.

(выстрѣлъ изъ орудія).

  

2-й ОФИЦЕРЪ.

   Насъ привѣтствуютъ выстрѣлами. Это наши друзья!
  

КАССІО.

   Подите -- и узнайте пожалуйста, кто именно пріѣхалъ?
  

2-й ОФИЦЕРЪ.

                                                               Я бѣгу.

(убѣгаетъ).

  

МОНТАНО.

   Скажите мнѣ, добрый лейтенантъ, что Генералъ вашъ женатъ?
  

КАССІО.

   И какъ нельзя счастливѣе! Онъ завладѣлъ дѣвушкой, которая превосходитъ всѣ описанія и даже разсказы о его кочующей славѣ: красота, недоступная самой искусной кисти, облеченная всѣми чарами природы, существо самое совершенное.....

(входитъ Офицеръ).

                       .....Что-же?.... Кто прибылъ?
  

ОФИЦЕРЪ.

   Нѣкто именемъ Яго, служащій при Генералъ.
  

КАССІО.

   Скоро и счастливо съѣздилъ онъ! Видно самъ ураганъ и бурное море, и ревущіе вѣтры, и острые рифы и наносныя мѣли -- эти вѣроломцы, скрытыя на погибель невинныхъ судовъ, кои они, забыли свое роковое назначеніе и допустили проплыть невредимо божественную Дездемону, будто обезоруженные красотой ея.
  

МОНТАНО.

                       А кто эта Дездемона?
  

КАССІО.

   Та самая, объ которой я только-что говорилъ вамъ, повелительница нашего повелителя, который ввѣрилъ ее попеченію смѣлаго Яго. Его пріѣздъ сюда предупредилъ наши ожиданія. Семь дней походу! Великій Юпитеръ! сохрани Отелло! Надуй парусъ его твоимъ могучимъ дыханьемъ. Обрадуй здѣшній рейдъ появленьемъ корабля его! Да ощутитъ онъ сладкій трепетъ любви въ объятіяхъ Дездемоны. Да новымъ огнемъ воспламенитъ онъ нашъ упавшій духъ! Да успокоитъ онъ Кипръ!....

(Входятъ ДЕЗДЕМОНА, ЭМИЛІЯ, ЯГО, РОДРИГО и ОФИЦЕРЫ).

   О, глядите! сокровище, принесенное кораблемъ, уже ступило на берегъ. Кипрскій народъ! преклони предъ нею колѣна! Привѣтствую васъ, благородная Дездемона! Да осѣнитъ васъ небесное милосердіе!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Благодарю, храбрый Кассіо! Какія новости сообщите вы мни о моемъ супругѣ?
  

КАССІО.

   Онъ еще не прибылъ; но я знаю на-вѣрно, что онъ внѣ опасности, и что вы скоро увидите его здѣсь.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Однако, я еще боюсь..... Какимъ образомъ вы разстались съ нимъ?
  

КАССІО.

   Ужасная борьба моря съ небесами разлучила наши корабли..... Но, послушайте: корабль!

(голоса внѣ: корабль! корабль! слышны выстрѣлы изъ орудій).

  

ОФИЦЕРЪ.

   Вѣрно наши соотечественники: они салютуютъ крѣпости.
  

КАССІО.

   Узнайте..... Да будетъ благословенъ пріѣздъ вашъ, Яго. (Къ Эмиліи) И вашъ, синьора. (онъ цѣлуетъ Эмилію) Добрый Яго, не оскорбляйся моею смѣлостью: мое воспитаніе пріучило меня къ свободному обращенію.
  

ЯГО.

   Если-бы она была для васъ такъ щедра на поцѣлуи, какъ для меня на слова, -- вы-бы скоро пресытились.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Увы! она никогда не говоритъ.
  

ЯГО.

   Слишкомъ много, клянусь честью. Я это всегда испытываю, когда меня клонитъ ко сну. Правда, при васъ, синьора, языкъ ея нѣмъ, зато говорливо сердце; а мнѣ она противорѣчитъ мысленно.
  

ЭМИЛІЯ.

   Твой упрекъ не очень основателенъ.
  

ЯГО.

   Полно, полно, за порогомъ вашихъ дверей вы всѣ нѣмы, какъ картинки, за то въ своихъ комнатахъ -- настоящіе колокольчики; въ кухняхъ -- дикія кошки; вы -- ангелы, когда оскорбляете; фуріи -- когда оскорблены въ хозяйствѣ вашемъ вы вовсе не экономны, а умѣете только хозяйничать на своихъ постеляхъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Какое злословіе!
  

ЯГО.

   Нѣтъ, это правда. Зовите меня Туркомъ, если солгалъ я. Съ постели встаете вы для забавы, а ложитесь въ постель для трудовъ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Не трудись, пожалуйста, оцѣнять меня.
  

ЯГО.

   Да, ужъ лучше и не поручай мнѣ этого.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       А обо мнѣ, какъ ты судишь?
  

ЯГО.

   Прекрасная синьора, увольте меня отъ этого. Я -- или насмѣшливъ, или нѣмъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Все равно, скажи.....Кажется, вѣдь послали къ пристани?
  

ЯГО.

                                 Да, синьора.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Мнѣ что-то грустно. Увы! стараясь казаться веселою, я только обманываю самое себя..... Что-же ты скажешь обо мнѣ?
  

ЯГО.

   Я думаю, но мысль моя не повинуется мнѣ; она будто прикована къ мозгу; надобно ее оторвать съ усиліемъ..... Однако, позвольте..... воображеніе, мое разрѣшается -- и вотъ вамъ плоды его:
   Если женщина соединяетъ умъ съ красотою, красота создана для того, чтобы наслаждаться ею, а умъ, чтобы ее руководствовать.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Странное сужденіе. А когда она безобразна и умна?
  

ЯГО.

   Безобразна и съ умомъ? Она вѣрно отыщетъ себѣ красавца, который примирится съ ея безобразіемъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Это еще хуже.
  

ЭМИЛІЯ.

   Но, представь себѣ прекрасную дурочку.
  

ЯГО.

   Прекрасную дурочку? Ихъ нѣтъ на свѣтѣ. У самой глупой всегда достанетъ столько смысла, чтобы сдѣлаться матерью.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Это старые разговоры, которые годны только для того, чтобы смѣшить дураковъ въ гостиницахъ..... А какое злое замѣчаніе бережешь ты для той, которая и безобразна и глупа?
  

ЯГО.

   Какъ-бы ни была глупа и безобразна, но ей все таки знакомы хитрыя уловки, которыя употребляютъ умныя красавицы.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Какая нелѣпость! Ты отдалъ предпочтеніе всѣхъ менѣе заслуживающей. Какъ-же ты станешь судить о той женщинѣ, добродѣтель которой заставляетъ даже и самую злобу отдавать ей справедливость?
  

ЯГО.

   Та, которая прекрасна безъ тщеславія, краснорѣчива безъ болтливости, богата безъ суетности; та, которая подавляетъ свои желанія при одной мысли: я могу; которая въ минуту оскорбленія, имѣя въ рукахъ своихъ есть средства для мести -- прощаетъ обиду; которая не будетъ такъ легкомысленна, чтобы промѣнять голову щуки на хвостъ семги15; которая можетъ мыслить, не открывая своихъ мыслей; которая влечетъ за собою толпу обожателей и никогда не оборачивается назадъ, что-бы броситъ на нихъ свой взглядъ, -- ну такая женщина точно фениксъ, если только, когда-нибудь существовалъ фениксъ."
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "А какое должно быть ея назначеніе?
  

ЯГО.

   Кормить глупцовъ и записывать расходъ пол-пива16.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Что за странное и глупое заключеніе! Эмилія, хоть ты и жена его, но не слушай его уроковъ.....Что скажете вы, Кассіо, -- неправда ли, онъ судья чрезвычайно свободный и рѣзкій?
  

КАССIО.

   "Его языкъ дерзокъ, синьора. Вы-бы полюбили его лучше, какъ солдата, нежели, какъ человѣка мудрствующаго.
  

ЯГО (въ сторону).

   ".....Онъ беретъ ее за руку. А! хорошо, наклоняйся къ ея уху. -- Да, какъ ни слаба, эта сѣтка, -- я уловлю ею большаго мотылька -- Кассіо!.... Восхищайся Дездемоной, восхищайся. -- Я опутаю тебя твоимъ волокитствомъ..... Ты хорошо говоришь, о это совершенно справедливо..... Право, за такіе вздоры не стоитъ терять лейтенантства: лучше-бы тебѣ порѣже цаловать свои пальцы, которые касаются прекрасной руки ея -- и потомъ снова ищутъ ее. -- Превосходно! поцѣлуй пламененъ! Славное волокитство, право, славное!..... Какъ, еще! Твои пальцы опять у губъ твоихъ! -- О, я-бы желалъ, чтобы они превратились въ горячія головни, -- вотъ какъ я люблю тебя!

(звукъ трубы).

   "Мавръ прибылъ. Я слышу звукъ трубы его.
  

КАССІО (приближаясь).

   "Да, это именно онъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Побѣжимте къ нему на встрѣчу; пойдемте принять его.
  

КАССІО.

                       "Вотъ онъ приближается.

(Входитъ ОТЕЛЛЛО и свита).

  

ОТЕЛЛО.

                       О моя прекрасная воительница!
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Мой милый Отелло!
  

ОТЕЛЛО.

   Я и удивленъ и восхищенъ въ одно время. Ты здѣсь прежде меня. О, радость души моей! О, если послѣ бури всегда бывать такое спокойствіе, -- пусть бушуютъ вѣтры и пусть своимъ бушеваньемъ, они пробудятъ самую смерть въ нѣдрахъ ея пучины; пусть легкое судно, разрѣзая море, взбѣгаетъ на горы валовъ, какъ Олимпъ высокихъ и потомъ низвергается въ преисподнюю! О, если-бы пришла ко мнѣ смерть, теперь -- я умеръ-бы, переполненный счастіемъ. Я боюсь, что послѣ этой минуты, мнѣ уже не будетъ суждено такого наслажденья въ грядущемъ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Да не допуститъ этого небо! Да возрастаетъ наша любовь и радость съ каждымъ днемъ нашей жизни.
  

ОТЕЛЛО.

   Услышьте мольбу ея, силы небесныя!-- Я не могу передать такъ, какъ-бы я хотѣлъ, блаженство, которое чувствую. Оно задушаетъ мой голосъ..... О, вдругъ слишкомъ много радости. О, пусть этотъ поцѣлуй -- и еще вотъ этотъ (онъ цѣлуетъ ее), пусть только они одни будутъ всегда единственною причиною нашего спора!
  

ЯГО (въ сторону).

   О, какъ они слились въ гармоніи; но я порву струны, которыя звучатъ этой музыкой.
  

ОТЕЛЛО.

   Ну, теперь отправимтесь къ крѣпости. Друзья, наши войны кончены. Турки потоплены -- Какъ-то поживаютъ здѣсь наши старые знакомые? О мой милый другъ! ты можешь быть увѣрена, что тебя хорошо примутъ въ Кипрѣ: жители ко мнѣ очень привержены. О моя милая! Я не перестаю говорить, мнѣ кажется, я въ бреду отъ восторга.... Добрыи Яго, пожалуйста, сходи къ пристани, вели выгрузить мою поклажу и приведи съ собой въ крѣпость кормчаго: онъ храбрый матросъ, онъ стоитъ того, чтобы объ немъ позаботиться..... Приди ко мнѣ, Дездемона: какое счастіе, что я нашелъ тебя въ Кипрѣ!

(Всѣ уходятъ, кромѣ РОДРИГО и ЯГО).

  

ЯГО.

   "Мы сойдемся въ гавани: приходи туда, если ты увѣренъ въ себѣ. Говорятъ, что малодушные, въ то время, когда любовь завладѣваетъ ими, чувствуютъ болѣе благородства и смѣлости, чѣмъ обыкновенно имъ свойственно. Слушай -- Лейтенантъ сегодняшнюю ночь въ караулѣ..... прежде всего, я долженъ предупредить тебя, что Дездемона рѣшительно влюблена въ него.....
  

РОДРИГО.

   "Въ него? это невозможно.
  

ЯГО.

   "Молчи..... Я тебѣ все открою. Замѣть, какъ неестественна была ея любовь къ Мавру. И за что она полюбила его? За его хвастовство, за тѣ нелѣпыя выдумки, которыя онъ передавалъ ей. Но можетъ-ли она всегда любить его за эту болтовню? Съ твоимъ-ли умомъ повѣрить этому? -- Для ея глазъ нужна пища, а развѣ они могутъ насытиться, взирая на дьявола? Когда горячка крови потухнеть, истомленная наслажденіями, тогда, чтобы снова возжечь ея пламя и возвратить пресыщенію новыя желанія, для этихъ желаній необходимы красота и пріятность, сходство въ лѣтахъ и въ нравѣ, надобно все то, чего не достаетъ Мавру. Лишенная всего этого, она скоро почувствуетъ, что ея нѣжное сердце обманулось; потомъ въ ней зародится отвращеніе и наконецъ ненависть къ Мавру. Природа, одна природа будетъ руководить ею и заставитъ ее сдѣлать новый выборъ.-- Теперь, Родриго, послѣ такого очевиднаго и простаго заключенія, скажи -- кто ближе Кассіо къ этой цѣли? Онъ хитеръ и ловокъ. Совѣсть внушаетъ ему только одно: скрывать себя подъ маской приличія и доброты, чтобы вѣрнѣе удовлетворить своимъ страстямъ и своимъ низкимъ наклонностямъ. Этотъ тонкій и увертливый плутъ умѣетъ пользоваться обстоятельствами, умнетъ украшаться наружно такими достоинствами, которыхъ во-все не имѣетъ. Онъ адскій плутъ, ктому-же прекрасенъ, молодъ, да, онъ надѣленъ такою наружностью, которая очаровываетъ неопытныя и незрѣлыя сердца; онъ опаснѣе чумы! Онъ совершенный плутъ -- и уже женщина успѣла отличить его.
  

РОДРИГО.

   "Можно-ли повѣрить словамъ твоимъ? Она проникнута самою высокою добродѣтелью!
  

ЯГО.

   "Фальшивая монета! Вѣдь вино, которое пьетъ она, сдѣлано изъ винограда. Она никогда не полюбила-бы Мавра, если-бы въ самомъ дѣлѣ была такъ добродѣтельна..... Обманъ!-- Развѣ ты не видалъ, какъ рука ея сжимала руку Кассіо? Замѣтилъ-ли ты это?
  

РОДРИГО.

   "Да, видѣлъ; но то была съ ея стороны только обычная вѣжливость.
  

ЯГО.

   "Развратъ, клянусь тебѣ этою рукою. Это ужъ признакъ, тайное зарожденіе сладострастныхъ побужденій и нечистыхъ мыслей. Губы ихъ такъ сближались, что даже дыханія смѣшивались..... Порокъ, Родриго, съ его безстыдными помыслами. Отъ этихъ безмолвныхъ нѣжностей, знаменующихъ начало, до развязки и роковаго условія -- недалеко..... Да, да! Но, синьоръ, я укажу вамъ, какъ дѣйствовать. Я васъ вызвалъ сюда изъ Венеціи..... Бодрствуйте эту ночь -- вотъ мой приказъ вамъ. Кассіо васъ не знаетъ. -- Я буду недалеко отъ васъ. Придумайте какой-нибудь предлогъ для того, чтобы взбѣсить Кассіо, или тономъ презрѣнія, или смѣясь надъ его дисциплиной, или чѣмъ вы захотите и какъ найдете удобнѣе17.
  

РОДРИГО.

                       "Хорошо. Ну чтожь?
  

ЯГО.

   "Онъ заносчивъ и неукротимъ въ минуту гнѣва..... можетъ быхъ, онъ дойдетъ до того, что ударитъ васъ. -- Доведите его до этого..... но если ударъ будетъ нанесенъ, о! тогда я подвигну весь островъ къ такому бунту, который утишить можно будетъ только одною смертію Кассіо. Этимъ вы пособите мнѣ, оказать вамъ услугу и достигнете своихъ желаній. Препятствія будутъ разрушены, а съ ними нѣтъ никакой надежды на успѣхъ!...
  

РОДРИГО.

   "Я готовъ и на это, если ты мнѣ только доставишь удобный случай.
  

ЯГО.

   "О, я тебѣ ручаюсь.... Постой..... Нѣтъ, лучше сей-часъ-же приходи въ крѣпость..... Я тамъ буду. Мавръ поручилъ мнѣ перенесть его поклажу на берегъ. До свиданья.
  

РОДРИГО.

   Прщай.

(Уходитъ).

  

ЯГО.

   Какъ не повѣрить тому, что Кассіо любитъ ее? Не должно-ли казаться правдоподобнымъ то, что и она любитъ Кассіо? Мавръ имѣетъ душу постоянную, благородную; душу, созданную для любви; это такъ вѣрно, какъ-то, что я ненавижу его..... Онъ будетъ нѣжный мужъ, за это можно отвѣчать. Я также люблю красавицу..... правда, въ моей любви къ ней нѣтъ страстнаго жара, горячности, и хотя, можетъ быть, я беру на себя грѣхъ слишкомъ тяжкій, но мое влеченіе къ ней -- это жажда мщенія.-- Я подозрѣваю, что сладострастный Мавръ нѣкогда подкрался къ моему ложу! Мысль эта, какъ ядовитый минераллъ точитъ грудь мою и ничто не можетъ, ничто не будетъ съ состояній удовлетворить меня до-тѣхъ-поръ покуда Отелло станетъ рядомъ со мною: жена за жену; когда-же это не удастся, я волью въ него адскую ревность, отъ которой онъ потеряетъ разсудокъ. Если этотъ дуракъ, котораго притащилъ я сюда изъ Венеціи, и который нуженъ мнѣ, какъ горячій охотникъ, если онъ, пойдетъ по слѣдамъ, указаннымъ мною: цѣль моя достигнута. Микель Кассіо введетъ Мавра въ славное заблужденіе на свой счетъ..... Да, я боюсь: Кассіо что-то слишкомъ нѣжно поглядываетъ и на мою жену..... О, я доведу Мавра до того, что онъ будетъ обожать меня, благодарить за то, что я взбунтую душу его и погружу въ бѣшенство. Это здѣсь (сморщивъ лобъ), но еще смутно. Коварство сначала выказывается только съ одной стороны: оно обнаруживаетъ себя вполнѣ при развязкѣ.

(Уходитъ).

  

СЦЕНА II.

  

УЛИЦА ВЪ ГОРОДѢ.

  

ГЕРОЛЬДЪ (съ объявленіемъ). НАРОДЪ.

  
   "Нашъ храбрый и благородный Генералъ Отелло, получивъ извѣстіе о совершенномъ потопленіи Оттоманскаго Флота, желаетъ, чтобы жители ознаменовали празднествомъ эту радостную новость; пусть раздѣлятся -- одни для танцевъ, другіе для зажженія потѣшныхъ огней; словомъ, пусть каждый веселится какъ можетъ, потому-что въ этотъ радостный день будетъ также празднована и женитьба Отелло. Вотъ его приказанія, которыя велѣно обнародовать. Всѣ работы отложены, и предоставляется полная свобода гулять отъ пяти часовъ вечера до-тѣхъ-поръ, пока колоколъ Замка не пробьетъ одиннадцати часовъ. Слава и благоденствіе жителямъ Кипрскимъ и нашему знаменитому Генералу Отелло!"

(уходитъ).

  

СЦЕНА III.

  

ВЪ КРѢПОСТИ.

ОТЕЛЛО, ДЕЗДЕМОНА, КАССІО и свита.

ОТЕЛЛО.

   Добрый Миrель, ты будешь въ карауле сегоднишнюю ночь; занимая такой почетный постъ, мы должны сами показывать примѣръ порядка и не забывать своей обязанности въ удовольствіяхъ.
  

КАССІО.

   Яго уже получилъ приказаніе, но не смотря на это, я хочу еще самъ осмотрѣть все.
  

ОТЕЛЛО.

   На Яго можно положиться. Добрая ночь, Микель; завтра утромъ мнѣ еще нужно будетъ переговорить съ тобой. (къ Дездемонѣ) Пойдемъ, другъ мой; договоръ заключенъ: надобно вкусить плоды его; наше блаженство еще впереди..... Добрая ночь.

(ОТЕЛЛО и ДЕЗДЕМОНА уходятъ съ ихъ свитой; ЯГО входитъ).

  

КАССІО.

   "Ты пришелъ очень кстати, Яго: намъ пора отправиться къ нашему посту.
  

ЯГО.

   "Кчему такая поспѣшность, лейтенантъ? еще нѣтъ десяти часовъ. Нашъ генералъ оставилъ насъ прежде срока изъ любви къ Дездемонѣ. Мы не будемъ осуждать его за это: еще онъ не испыталъ упоенія брачныхъ ночей, а она цвѣтокъ, достойный Юпитера.....
  

КАССІО.

   "Да, твоя правда: она существо совершенное.
  

ЯГО.

   "И я вамъ отвѣчаю за нее: эта женщина жаждущая наслажденій.
  

КАССІО.

   "Красота въ образѣ: самомъ нѣжномъ и роскошномъ.
  

ЯГО.

   "Какой у нея взглядъ! И какъ много пророчитъ онъ!
  

КАССІО.

   "Какой страстный, взглядъ -- и, вмѣстѣ съ этимъ такой скромный.
  

ЯГО.

   "А когда она говоритъ, то неправда-ли пробуждаетъ любовь?
  

КАССІО.

   "Въ самомъ дѣлѣ: все въ ней -- очарованіе.
  

ЯГО.

   "Очень хорошо. Да осѣнитъ ночь своимъ покровомъ таинства любви ихъ. Пойдемте-ко, лейтенантъ, у меня есть бутылочка вина, а два шага отсюда ватага храбрыхъ островитянъ, которые готовы всегда чокаться во-славу чернаго Отелло.
  

КАССІО.

   "Я не расположенъ сегоднишній вечеръ, добрый Яго. Ктому-же я со-всѣмъ почти не могу пить вина: я желалъ-бы, чтобы общество придумало какое-нибудь другое средство повеселиться вмѣстѣ.
  

ЯГО.

   "О, вѣдь это друзья наши..... Вы осушите только одинъ стаканъ, а тамъ, пожалуй, я готовъ пить за васъ.
  

КАССІО.

   "Я сегодня вечеромъ и безъ того уже выпилъ цѣлый стаканъ послѣ долгихъ убѣжденій, и, то съ условіемъ, чтобы въ вино подмѣшали не много воды; но меня, кажется, обманули: посмотри -- мои глаза уже мутны. Что дѣлать? признаюсь, это несчастіе -- быть такимъ слабымъ, и я не рѣшусь ни съ кѣмъ, въ этомъ случаѣ, испытывать силы свои.
  

ЯГО.

   "Стыдитесь -- вы мужчина! Эта ночь должна быть посвящена веселью: наши друзья приглашаютъ васъ.
  

КАССІО.

                                 "Гдѣ они?
  

ЯГО.

   "За этой дверью. Попросите ихъ сюда.
  

КАССІО.

   "Пожалуй, но мнѣ-бы этого не хотѣлось.

(уходитъ).

  

ЯГО.

   Если-бы я могъ убѣдить его выпить еще стаканъ, послѣ выпитаго имъ, онъ сдѣлался-бы сердитѣе и сварливѣе собаки, которая у моей молодой госпожи..... А мой безсмысленный Родриго, который, кажется, еще болѣе поглупѣлъ отъ любви, ужъ порядочно-таки осушилъ за здоровье Дездемоны..... и онъ теперь не далеко отъ караульни. Три Кипріота, характера смѣлаго и кипучаго, готовые ежеминутно защищать честь свою -- достойные представители этого воинственнаго острова, воспламененные сегодняшней попойкой, которую я подготовилъ, также на часахъ..... И среди этого стада пьяныхъ людей, я, спокойный и трезвый, подвигну Кассіо на какое-нибудь безразсудство, чтобы принести въ волненье весь островъ...... Но они идутъ сюда..... Когда грезы мои осуществятся, о! тогда ладья моя быстро помчится, по теченью, на крылахъ вѣтра.

(Входятъ МОНТАНО, КАССІО и ОФИЦЕРЫ).

  

КАССІО (полу-пьяный).

   "Да..... Небо свидѣтель, что они черезъ-край наливали мнѣ.
  

МОНТАНО.

   "Что за вздоръ! клянусь честью солдата, едва только одну кружку.
  

ЯГО.

                                 "Вина! Эй!

(онъ поетъ:)

   Пусть, чарочка18 наша звенитъ, да звенитъ,
             Пусть чарочка наша звенитъ!
                       Солдатъ -- человѣкъ;
   &nbs p;                   Коротокъ его вѣкъ, --
   Таки пустъ-же онъ чаркою жизнь веселитъ!
                                 Еще вина!
  

КАССІО.

   "Клянусь небесами... вотъ чудесная пѣсня!
  

ЯГО.

   "Я выучилъ ее въ Англіи, гдѣ право чудо молодцы въ попойкахъ19. О, куда этимъ Германціамъ, Датчанамъ и толстобрюхимъ Голландцамъ...... эй, вина!.... тягаться въ разгулѣ съ Англичаниномъ!
  

КАССІО.

   "Будто-ужъ Англичанинъ такой знаменитый пьяница?
  

ЯГО.

   "Да разумѣется. Онъ легко перещеголяетъ Датчанина записнаго пьяницу; онъ свалитъ съ ногъ Германца, а на лицѣ его не покажется и капли пота; онъ еще не успѣетъ налить себѣ другую кружку, какъ ужъ у Голландца закружится голова.
  

КАССІО.

   "За здоровье Генерала!
  

МОНТАНО.

   "Я готовъ, лейтенантъ! я не отстану отъ васъ.
  
  

ЯГО.

                                 "О, любезная Англія!.

(онъ поетъ;)

      &n bsp;      Славный былъ Король Стефанъ!
             Дешевъ былъ его кафтанъ;
             Но кафтанъ дешевле стоилъ, --
     & nbsp;       И за этотъ за обманъ,
             Онъ портнаго бить изволилъ
             Собственной своей рукой.....
  
             Ты-же, съ низкою душой,
             Ты еще гордишься барствомъ
             И одеждой дорогой:
     &nb sp;       Гордость разрушаетъ царства,
             Вознесенныя судьбой!
             Лучше сдѣлаешь -- смирись;
             Въ старый плащъ свой завернись20.
  
                                 Вина! вина!
  

КАССІО.

   "Еще лучше чѣмъ первая!
  

ЯГО.

   "Хотите, я повторю?
  

КАССІО.

   "Нѣтъ, тотъ кто сдѣлаетъ такое злоупотребленіе, не достоинъ своего званія..... Да!.... Небо выше всего -- и тамъ будутъ души спасенныя, и души не спасенныя.
  

ЯГО.

   "Это совершенно справедливо, добрый лейтенантъ.
  

КАССІО.

   "Что-же касается до меня... не оскорбляя моего Генерала, -- и никого изъ моихъ начальниковъ..... я причисляю себя къ спасеннымъ.
  

ЯГО.

   "Я также и себя причисляю къ нимъ.
  

КАССІО.

   "Такъ, -- однако, пожалуй-ста, не прежде меня..... Вѣдь лейтенантъ выше знаменоносца.....Довольно.....Примемся за наши дѣла..... Боже, прости грѣхи наши..... Господа, къ своимъ постамъ..... Господа, не подумайте, чтобы я былъ пьянъ..... (показываетъ на Яго). Это мой знаменоносецъ.... вотъ моя правая рука, а вотъ лѣвая..... Я совсѣмъ не пьянъ..... я могу твердо стоять и не запинаясь говорить.
  

ВСѢ.

                       "Чрезвычайно хорошо!
  

КАССІО.

   "Ну да, очень хорошо. Такъ не подумайте-же, что я пьянъ.

(уходитъ).

  

МОНТАНО.

   "На платформу, товарищи! Выводите смѣну.
  

ЯГО.

   Вы замѣтили этого офицера, который прежде всѣхъ вышелъ отсюда. Храбрый воинъ! онъ, пожалуй, какъ Цесарь обдумаетъ вамъ планъ битвы, но за то имѣетъ несчастную слабость, которая въ совершенномъ равновѣсіи съ его достоинствами. Нельзя не сожалѣть объ этомъ! Я боюсь, не слишкомъ-ли довѣряетъ ему Отелло. Что, если рано или поздно, въ припадкѣ опьяненія, онъ нарушитъ спокойствіе острова?
  

МОНТАНО.

   Развѣ эти припадки съ нимъ часты?
  

ЯГО.

   Это предисловіе всѣхъ ночей его. Если-бы даже сутки длились сорокъ восемь часовъ, и тогда-бы не склонило его ко-сну до-тѣхъ-поръ, покуда-бы хмѣль не убаюкалъ.
  

МОНТАНО.

   Теперь-бы кстати предупредить Генерала. Можетъ-быть, онъ не замѣчаетъ въ немъ этой слабости, или, по добротѣ своей, видитъ въ Кассіо одни только достоинства, и смотритъ сквозь пальцы на его недостатки. Не правда-ли?

(входитъ Родриго).

  

ЯГО (тихо).

   Какъ, Родриго..... еще здѣсь? Умоляю тебя, бѣги за лейтенантомъ, бѣги скорѣй.....

(РОДРИГО уходитъ).

  

МОНТАНО.

   Какъ жаль, что благородный Мавръ довѣрилъ такое важное мѣсто человѣку, подверженному слабости, которая видно закоренѣла въ немъ. Предувѣдомить объ этомъ Отелло было-бы благодѣяніемъ.
  

ЯГО.

   Нѣтъ, я не рѣшусь, хоть давайте въ награду мнѣ этотъ прекрасной островъ. Моя любовь къ Кассіо безпредѣльна, и я готовъ употребить все, чтобы только излѣчить его отъ этого зла..... Но что это за шумъ? послушайте.

(Слышны крики извнѣ: -- помогите..... Кассіо вбѣгаетъ, преслѣдуя Родриго).

  

КАССІО.

   Ты негодяй, ты подлецъ!
  

МОНТАНО.

   Что такое, лейтенантъ?
  

КАССІО.

   Уродъ! онъ меня учитъ моей обязанности. Я приколочу его!
  

РОДРИГО.

   Меня приколотить?
  

КАССІО.

   Ты еще разговариваешь, презрѣнный?
  

МОНТАНО.

   Придите въ себя, любезный лейтенантъ. Удержите вашу руку.
  

КАССІО.

   Оставьте меня, или, клянусь, я разрублю вамъ лице.
  

МОНТАНО.

   Полноте, полноте..... Вы пьяны.
  

КАССІО.

   Пьянъ? (Кассіо на него нападаетъ; они дерутся).
  

ЯГО (къ Родриго.)

   Бѣги отсюда, бѣги отсюда, я говорю тебѣ. Кричи! бунтуй! (Родриго уходитъ)..... Что съ вами, любезный лейтенантъ! Ахъ! друзья! помогите..... о! лейтенантъ!.... Благородный Монтано! товарищи помогите!.... Признаться, вотъ славные часовые..... (звукъ набата)..... Звонятъ въ набатъ? Чортъ возьми, дѣло идетъ не на шутку. Городъ встревожился. Ахъ, лейтенантъ, остановитесь. Вы хотите погубить на-всегда свое имя! (Входятъ ОТЕЛЛО и служители).
  

ОТЕЛЛО.

   Что такое? Въ чемъ дѣло?
  

МОНТАНО.

   Я истекаю кровью, я раненъ смертельно. Пусть умретъ онъ!
  

ОТЕЛЛО.

   Заклинаю жизнію, остановитесь.
  

ЯГО.

   Остановитесь, остановитесь, лейтенантъ, Монтано, -- офицеры, развѣ вы забыли вашъ долгъ и то мѣсто, въ которомъ находитесь? Остановитесь, остановитесь! съ вами говоритъ -- Генералъ. Заклинаю васъ честью, остановитесь!
  

ОТЕЛЛО.

  
   Что это такое? Какъ! Что за причина этого позора? Развѣ мы сдѣлались Турками и будемъ надъ собою совершать то -- до чего небо не допустило Оттомановъ?-- Взываю къ вамъ именемъ Христа: окончите эту безумную распрю. Кто сдѣлаетъ одинъ шагъ, для удовлетворенія своего бѣшенства -- тотъ не дорожитъ своею головою. Одно движеніе его будетъ стоить ему жизни. Пусть смолкнетъ этотъ страшный колоколъ: онъ нарушаетъ спокойствіе острова..... Что все это значитъ? Честный Яго, ты, кажется, пораженъ горестью, скажи -- кто первый зачалъ ссору? Я требую этого именемъ твоей дружбы.
  

ЯГО.

   Я не знаю. За минуту передъ этимъ, даже въ эту самую минуту, они, сидя здѣсь въ залѣ караульни, разговаривали такъ дружно между собою, какъ женихъ и невѣста, которыхъ раздѣваютъ передъ брачнымъ ложемъ, какъ вдругъ, будто зловѣщая планета обезумѣла ихъ: шпаги на-голо, съ жаждою крови они бросились другъ на друга..... Я не могъ замѣтить, чѣмъ началась эта роковая ссора, и право, желалъ-бы потерять въ какомъ-нибудь славномъ дѣлѣ мои ноги, которыя принесли меня сюда, чтобы быть свидѣтелемъ этого происшествія.
  

ОТЕЛЛО.

   Какъ ты могъ, Микель, забыться до такой степени?
  

КАССІО.

   Умоляю васъ, простите меня..... я не могу говорить.
  

ОТЕЛЛО.

   Храбрый Монтано, вы всегда славились вашею кротостью; свѣту извѣстны ваши строгія правила, ваша скромность въ юности; имя ваше всегда съ похвалой выходило изъ устъ мудрѣйшихъ людей. Что-же? развѣ вы наскучили вашей славой и хотите промѣнять блестящее мнѣніе, которое имѣютъ объ васъ, на имя ночнаго разбойника? Отвѣчайте мнѣ.
  

МОНТАНО.

   Благородный Отелло, я опасно раненъ. Прошу васъ, увольте меня отъ объясненья, которое только еще больше увеличитъ мои страданія. Вашъ офицеръ -- Яго можетъ разсказать все, что я знаю. Кажется, въ эту ночь я ничего не сказалъ и не сдѣлалъ предосудительнаго, если только не порокъ -- любовь къ самому себѣ, и не преступленіе -- защищаться, когда на насъ нападаютъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Клянусь небесами, не разумъ, а бѣшенство будетъ руководить мною въ сію-минуту..... О, когда страсти отуманятъ разсудокъ мой, когда я подниму эту руку, тогда самый надмѣнный изъ васъ, падетъ подъ гнѣвомъ моимъ..... Я хочу знать причину этого постыднаго безпорядка. Скажите: кѣмъ, какъ начался онъ, -- и тотъ, кто будетъ уличенъ въ преступленіи, если-бы даже вышелъ изъ одной утробы, сплетенный со мною, потерялъ меня безвозвратно!-- Какъ! въ городѣ еще не совершенно избавившемся отъ войны, когда сердца народа еще трепещутъ отъ страха, -- заводить здѣсь домашнія, личныя ссоры, въ полночь, въ караульни, въ мѣстѣ назначенномъ для охраненія безопасности, -- это ужасно! говори, Яго, кто началъ?
  

МОНТАНО.

   Если какія-либо связи по дружбѣ или по должности, заставятъ тебя однимъ словомъ, болѣе или менѣе исказить истину -- ты не солдатъ!
  

ЯГО.

   Не касайтесь моей слабой струны. Я скорѣе позволю вырвать себѣ языкъ, чѣмъ заставить его быть обвинителемъ моего друга..... Но, я полагаю..... Кассіо ни можетъ быть оскорбленъ словами правды. Вотъ въ чемъ дѣло, Генералъ..... Монтано и я, мы разговаривали между собою..... вдругъ, вбѣжалъ человѣкъ съ криками, призывая на помощь..... Кассіо слѣдовалъ за нимъ съ обнаженной шпагой, готовый совершить свою кровавую угрозу..... Этотъ офицеръ (указывая на Монтано) бросается на встрѣчу Кассіо, онъ его заклинаетъ остановиться, а я бѣгу за кричащимъ бѣглецомъ, боясь, что и случилась, чтобы эти крики не напугали горожанъ. Но я не могъ догнать его: онъ бѣжалъ гораздо скорѣе меня. Я возвращаюсь назадъ скорымъ шагомъ -- и слышу звукъ шпагъ и голосъ Кассіо, гремящій ругательствами..... О, я не слыхалъ, чтобы когда-нибудь подобныя выходили изъ устъ его! Когда я вошелъ..... все это было одно мгновенье..... они уже были другъ противъ друга: одинъ нападая, другой защищаясь, въ томъ самомъ положеніи, въ которомъ вы сами застали ихъ и остановили. Вотъ все, что я могу передать объ ихъ ссорѣ; но люди все-таки люди..... самые благоразумные иногда забываются..... Хотя Кассіо не много оскорбилъ его, что можетъ случиться со всякимъ человѣкомъ: въ бѣшенствѣ можно ударить своего лучшаго друга; но, должно полагать, и навѣрное, что незнакомецъ, который бѣжалъ отъ Кассіо, нанесъ ему кровавое оскорбленіе, которое онъ не могъ снести.
  

ОТЕЛЛО.

   Я вижу, Яго, что твоя благородная душа, изъ привязанности къ другу, хочетъ уменьшить его преступленіе. -- Кассіо, я люблю тебя, но никогда ты не будешь при мнѣ офицеромъ. (Входитъ ДЕЗДЕМОНА.) Вотъ видите..... мою возлюбленную пробудила эта тревога..... О, я примѣрно накажу васъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Что здѣсь случилось, мой другъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Все спокойно, милая. Возвратись къ своему ложу. Монтано! я беру на себя заботу исцѣлить твои раны. -- Выведите его отсюда.....

(Монтано уводятъ).

   Ты, Яго, обойди дозоромъ городъ и успокой тѣхъ, которыхъ напугала эта постыдная ссора..... Пойдемъ, Дездемона..... Вотъ какова жизнь солдатъ: часто самые счастливые часы ихъ сна нарушаетъ тревога.

(Уходятъ всѣ, кромѣ Яго и Кассіо).

  

ЯГО.

                       "Что, лейтенантъ, вы ранены?
  

КАССІО.

                       "Безъ надежды исцѣленія.
  

ЯГО.

                       "Слава Богу, что не такъ!
  

КАССІО.

   "Моя честь, мое доброе имя! О, я потерялъ мое доброе имя! Я потерялъ часть самого себя, которая была безсмертна; остающаяся мнѣ смѣшиваетъ меня съ животными..... О, моя честь, Яго; моя честь!
  

ЯГО.

   "Какъ честный человѣкъ, я думалъ, что ваша рана на тѣлѣ: такія раны гораздо чувствительнѣе уязвленной чести..... Честь! пустое, обманчивое слово, часто добытое безъ заслуги, отнятое безъ правосудія! Но вы клеплете на самого себя: вы ни мало не потеряли вашей чести, ни мало..... Помилуйте, вы мужчина!.... Еще вамъ остается много средствъ для возвращенія милости Генерала; вы просто отрѣшены въ минуту его гнѣва: вѣдь онъ наказалъ васъ не изъ ненависти къ вамъ, а такъ, болѣе для примѣра, какъ всадникъ, который иногда бьетъ послушнаго коня своего, для того, чтобы задать острастку упорному и бѣшеному. Умолите его -- и онъ снова вашъ.
  

КАССІО.

   "Я скорѣе готовъ молить о еще большемъ презрѣніи, чѣмъ обманывать такого достойнаго начальника, навязывая ему офицера безразсуднаго, вѣтренаго, склоннаго къ пьянству..... Пить? болтать? ссориться? хвастать? браниться "и безумно толковать съ собственною своею тѣнью?.... О, незримая сила вина, если ты еще не имѣешь имени, которое-бы тебя отличало, мы назовемъ тебя -- демономъ!
  

ЯГО.

   "Кого это вы преслѣдовали со шпагой въ рукѣ? что онъ вамъ сдѣлалъ?
  

КАССІО.

                                 "Я ничего не знаю.
  

ЯГО.

                                                     Возможно-ли?
  

КАССІО.

   "Въ моей памяти начинаютъ приходить безчисленные, но смутные, безотчетные образы..... ссора..... да, но причины я не знаю. О, какъ могутъ люди вливать въ себя ядъ, лишающій ихъ разума, и съ безумнымъ самодовольствіемъ, съ наслажденіемъ превращаться въ животныхъ?
  

ЯГО.

   "Ну вотъ теперь вы становитесь хладнокровнѣе. Какъ это вы такъ скоро пришли въ себя?
  

КАССІО.

   "Демонъ гнѣва вздумалъ смѣнить демона пьянства: такъ одно безуміе открываетъ мнѣ другое, чтобы заставить меня еще болѣе презирать самого себя.
  

ЯГО.

   "Полно-те, -- вы слишкомъ строгій нравоучитель. Конечно мѣсто, часъ, теперешнее положеніе острова..... Я-бы желалъ отъ всей души, что-бы этой ссоры не было, но если зло совершенно, то старайтесь только о томъ, что бы поправить его, для вашей собственной пользы.
  

КАССІО.

   "Я пойду умолять его о возвращеніи мнѣ моего званія..... онъ будетъ называть меня пьяницей!.... Нѣтъ! будь у меня столько ртовъ какъ у гидры -- такой попрекъ закроетъ ихъ всѣ!-- Теперь казаться чувствительнымъ, послѣ безумнымъ, а потомъ дуракомъ!.... Да! будь проклятъ каждый лишній стаканъ, потому-что дьяволъ таится въ немъ.....
  

ЯГО.

   "Полно-те, полно-те..... хорошее вино -- вещь благодѣтельная, если только вовремя пользоваться имъ. Не ораторствуйте противъ вина. Вѣдь я полагаю, любезный лейтенантъ, что вы увѣрены въ моей къ вамъ дружбѣ?
  

КАССІО.

   "Я имѣлъ случай испытать ее..... Я пьянъ!
  

ЯГО.

   "Вы, какъ и всѣ живыя существа, можете иногда быть пьянымъ..... Но я васъ научу, что вы должны предпринять: жена нашего Генерала -- въ эту минуту нашъ Генералъ. Я смѣло могу ее называть такъ, потому-что онъ весь предался ей; потому-что онъ безпрестанно созерцаетъ ея прелести, любуется ея талантами..... Откровенно изъяснитесь съ нею, потомъ надоѣдайте ей просьбами, чтобы она помогла вамъ возвратить ваше мѣсто..... Она такъ снисходительна, такъ добра, такъ благосклонна, что если не дѣлаетъ больше чѣмъ ее просятъ, то думаетъ, что и со-всѣмъ не выполняетъ добраго дѣла. Заклинайте ее снова связать узелъ дружбы, разорванный между вами и ея мужемъ..... Закладую все мое состояніе противъ какой-нибудь ничтожной вещи, что вашъ союзъ, такимъ-образомъ возобновленный, сдѣлается еще крѣпче и надежнѣе, чѣмъ былъ когда-либо.
  

КАССІО.

   "Въ самомъ-дѣлѣ, это хорошій совѣть.
  

ЯГО.

   "Клянусь, онъ данъ вамъ, по моей искренней къ вамъ дружбѣ и приверженности.
  

КАССІО.

   "Я вѣрю этому. Итакъ, -- завтра-же утромъ я стану просить добродѣтельную Дездемону, чтобы она что-нибудь предприняла въ мою пользу..... Но если и это не удастся, то я совсѣмъ отчаюсь въ своемъ счастіи!
  

ЯГО.

   "Совершенно справедливо. Прощайте, лейтенантъ; я еще имѣю приказанье обойти городъ дозоромъ.
  

КАССІО.

   "Добрая ночь, благородный Яго.

(Уходитъ).

  

ЯГО.

   Кто-же скажетъ теперь, что я разыгрываю роль коварнаго, послѣ такого чистосердечнаго, благороднаго совѣта; совѣта, который такъ сходенъ съ моею мыслію и, въ самомъ-дѣлѣ, единственнаго, чтобы завладѣть Мавромъ? И ничего нѣтъ легче, какъ подвигнуть Дездемону къ великодушному поступку: это наклонность ея сердца. Какъ стихіи природы, она создана быть источникомъ блага. Трудно-ли ей убѣдить въ чемъ-нибудь Мавра, если-бы даже она захотѣла отвлечь его отъ святыхъ символовъ его вѣры? Она такъ оковала любовью его душу, что можетъ вознести ее и низвергнуть, какъ-хочетъ повелѣвать ею. Причуды Дездемоны -- имѣютъ безграничную власть надъ слабою волею Maвpa..... И развѣ я коварствую, когда указываю Кассіо самый легкій путь, который прямо поведетъ къ его пользѣ?-- Силы ада! Демоны прежде совершенія самыхъ черныхъ своихъ замысловъ, облекаютъ ихъ въ небесные образы, какъ это я дѣлаю теперь..... Покуда этотъ легковѣрный дуракъ будетъ приставать къ Дездемонѣ, чтобы ему возвратили прежнюю милость; покуда она будетъ съ жаромъ защищать его передъ Мавромъ, -- я волью въ ухо супруга ядовитое подозрѣніе. Я скажу ему, что она просить за Кассіо, для удовлетворенія собственнаго желанія, и чѣмъ болѣе, бѣдная, будетъ употреблять усилій, для возстановленія его, тѣмъ болѣе будетъ терять довѣренность Отелло..... Такъ ея добродѣтель станетъ причиною ея гибели; самая доброта ея сплететъ сѣть, которая опутаетъ всѣхъ ихъ..... (Входитъ Родриго) Что, Родриго?
  

РОДРИГО.

   "Я бѣгу не какъ охотникъ, видящій свою добычу, а какъ животное, котораго слѣпой инстинктъ наводитъ на слѣдъ. Кошелекъ мой тощѣеть; въ эту ночь я перенесъ жестокое оскорбленіе -- и вѣрно плодомъ всего этого будетъ только одна опытность. За деньги, которыя я оставляю здѣсь, пріобрѣтя немного побольше ума, я долженъ буду воротиться въ Венецію.
  

ЯГО.

   Какъ мнѣ жалки нетерпѣливые! Какія раны и когда могли излечиваться вдругъ? Ты знаешь, что въ нашихъ дѣйствіяхъ, мы руководствуемся только однимъ умомъ, а не сверхъ-естественною силою. А умъ человѣческій въ своемъ ходѣ зависитъ отъ времени. Вѣдь, кажется, все идетъ хорошо: Кассіо тебя ударилъ -- и ты за это небольшое оскорбленіе, погубилъ Кассіо. Пускай солнце возращаетъ и терновникъ, который попадается на пути твоемъ, но растенія, прежде цвѣтущія, должны принести и плоды прежде. Умѣй только владѣть собою..... Вотъ ужъ совсѣмъ разсвѣло. Удовольствія и дѣла сокращаютъ длинноту часовъ. Отправляйся-ко, ступай, куда назначено тебѣ по запискѣ..... Иди, говорю я тебѣ..... Впослѣдствіи, ты узнаешь болѣе..... Ступай, ступай.....

(Родриго уходить).

   Теперь, мнѣ остается сдѣлать двѣ вещи: прежде всего, сказать женѣ, чтобы она просила госпожу свою за Кассіо..... Я тотчасъ-же бѣгу къ ней..... А самъ въ это время удалю Мавра; потомъ, въ ту минуту, когда Кассіо будетъ молить ее о заступленіи за себя, я приведу Мавра, чтобы онъ, какъ громъ внезапно обрушился надъ ними..... Да! вотъ мой планъ, вотъ мой путь..... О предпріятіе мое! не онѣмѣй въ бездѣйствіи и отсрочкахъ!
  

ДѢЙСТВІЕ III.

  

СЦЕНА I.

  

ПЕРЕДЪ ЗАМКОМЪ.

Входятъ КАССІО, МУЗЫКАНТЫ и СЛУГА.

  

КАССІО.

   Играйте здѣсь. Я подарю вамъ за труды. Пожалуй-ста, выберите что-нибудь повеселѣе, чтобы привѣтствовать пробужденіе Генерала.
  

СЛУГА.

   "Э, господа, видно ваши инструменты побывали въ Неаполѣ, что они такъ гнусять21?
  

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   "Что такое, синьоръ?
  

СЛУГА.

   "Можно-ли назвать ваши инструменты духовыми?
  

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   "Да конечно, это духовая музыка, синьоръ.
  

СЛУГА.

   "А все вѣдь лучше, коли она отъ насъ уйдетъ.
  

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   "Кто, синьоръ, съ ума сойдетъ22?
  

СЛУГА.

   "Тотъ, кто будетъ слушать такихъ музыкантовъ, какъ вы. Ну вотъ вамъ деньги. -- Генералу такъ понравилась ваша музыка, что онъ проситъ васъ перестать.
  

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   "Хорошо-съ, мы перестанемъ.
  

СЛУГА.

   "А если вы можете сыграть такъ, чтобы не было ничего слышно, то, пожалуй, начинайте. Говорятъ, Генералъ не большой охотникъ до музыки.
  

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   "Нѣтъ, мы такъ не умѣемъ играть.
  

СЛУГА.

   "Ну такъ спрячьте ваши трубы въ мѣшокъ; мнѣ надо итти. Съ Богомъ, прощайте.

(Музыканты уходятъ).

  

КАССІО (къ слугѣ).

                       "Слышишь, мой любезный?
  

СЛУГА.

   "Нѣтъ, я не слышу вашего любезнаго, я слышу васъ.
  

КАССІО.

   "Пожалуй-ста перестань острить. Вотъ тебѣ золотая монета. Если дама, которая находится при супругѣ Генерала, уже проснулась, то скажи ей, что нѣкто Кассіо проситъ ее удѣлить ему нисколько минутъ. Хочешь-ли оказать мнѣ эту услугу?
  

СЛУГА.

   "Она встала, синьоръ. Если она захочетъ вамъ оказать эту услугу, то я, пожалуй, передамъ ей вашу просьбу.
  

КАССІО.

                       "Ступай-ко, мой другъ.....

(Слуга уходитъ. Входить Яго.)

                       "А, Яго! очень кстати.
  

ЯГО.

   Какъ! вы и не ложились въ постель?
  

КАССІО.

   Нѣтъ; прежде чѣмъ мы разстались, уже начинало свѣтать. Я рѣшился просить, чтобы вызвали жену твою: она, вѣрно, такъ добра, что не откажется просить за меня Дездемону.
  

ЯГО.

   Я сей-часъ пошлю ее къ вамъ и попытаюсь удалить Мавра, чтобы разговоръ вашъ могъ быть свободнѣе и чтобы ваше дѣло устроилось.
  

КАССІО.

   Я чрезвычайно благодаренъ тебѣ.....

(Яго уходитъ).

   Никогда не знавалъ я Флорентинца услужливѣе и честнѣе этого.

(входитъ Эмилія).

  

ЭМИЛІЯ.

   Здравствуйте, храбрый лейтенантъ; я принимаю живѣйшее участье въ вашемъ огорченіи, но будьте увѣрены, все скоро поправится. Генералъ говорилъ объ васъ съ своей супругой -- и она горячо защищала васъ. Мавръ возражалъ, что раненый офицеръ пользуется большимъ уваженіемъ на островъ, что онъ изъ знатнаго рода, и потому благоразуміе заставляетъ его отказать ей въ просьбѣ за васъ. Но онъ увѣряетъ, что любитъ васъ и, что безъ всякихъ просьбъ, воспользуется первымъ случаемъ, который ему представится, чтобы возвратить вамъ мѣсто.....
  

КАССІО.

   Все таки я умоляю васъ когда-нибудь, кстати, если вы найдете возможнымъ, доставить мнѣ случай поговорить съ Дездемоной на-единѣ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Пойдемте со-мной..... Войдите..... Я устрою такъ, чтобы вы воспользуясь минутой, свободно открыли ей свою душу.
  

КАССІО.

   Какъ я обязанъ вамъ!

(уходитъ).

  

СЦЕНА II.

  

КОМНАТА ВЪ ЗАМКѢ.

Входятъ ОТЕЛЛО, ЯГО и ОФИЦЕРЫ.

  

ОТЕЛЛО.

   Яго, отдай эти письма кормчему, и скажи ему, чтобы онъ отвезъ мой привѣтъ Сенату. Когда исполнишь это, приходи ко мнѣ..... Я буду осматривать работы въ крѣпости.
  

ЯГО.

   Слушаю, Генералъ.
  

ОТЕЛЛО (къ офицерамъ).

   Итакъ, друзья, мы идемъ осматривать укрѣпленія.
  

ОФИЦЕРЫ.

   Мы готовы слѣдовать за вами.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

  

ПЕРЕДЪ ЗАМКОМЪ.

ДЕЗДЕМОНА приближается съ КАССІО и ЭМИЛІЕЙ.

  

ДЕЗДЕМОНА.

   Будьте увѣрены, добрый Кассіо, что я все сдѣлаю, чтобы только помочь вамъ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Пожалуй-ста, синьора. Это такъ огорчаетъ моего мужа, какъ-будто собственное его несчастіе.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О, онъ добрый человѣкъ. Не сомнѣвайтесь, Кассіо; я увижусь съ мужемъ -- и надѣюсь, что вы сойдетесь по-прежнему.
  

КАССІО.

   Великодушная моя покровительница! что бы ни случилось съ Микелемъ Кассіо, онъ всегда будетъ исполненъ благодарности къ вамъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О, я увѣрена -- и благодарю васъ. Вы такъ любите моего мужа, вы такъ давно его знаете. Удаленіе ваше отъ него продолжится до-тѣхъ только-поръ, покуда потребуетъ этого необходимость.
  

КАССІО.

   О, синьора, эта необходимость можетъ очень длиться, поддерживаться слабыми отговорками и возрождаться отъ враждебныхъ обстоятельствъ и случаевъ! Мѣсто мое будетъ занято, и въ отсутствіе мое, Генералъ забудетъ мои услуги и мою къ нему преданность.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Не бойтесь этого. Здѣсь, передъ Эмиліей, я вамъ отвѣчаю за ваше место. Я употреблю все, чтобы выполнить обѣщаніе, данное другу; я не дамъ покоя моему Отелло; я буду непрестанно говорить ему объ васъ: нарушать его сонъ, утомлять его терпѣнье; днемъ и ночью, всегда и вездѣ, повторять ему имя Кассіо. Будьте по-прежнему веселы. Вашъ ходатай скорѣе умретъ, чѣмъ перестанетъ защищать васъ.

(Входитъ ОТЕЛЛО и ЯГО, они на нѣкоторомъ разстояніи).

  

ЭМИЛІЯ.

                                 Генералъ идетъ.
  

КАССІО.

                       Позвольте мнѣ удалиться, синьора.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Зачѣмъ? Останьтесь, послушайте: я буду говорить съ нимъ.
  

КАССІО.

   Только не сію-минуту, синьора. Я слишкомъ чувствую неловкость моего положенія -- и не въ состояніи защищать самого себя.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Поступайте такъ, какъ велитъ вамъ благоразуміе.

(Кассіо уходитъ).

  

ЯГО.

                       О! это мнѣ не нравится.
  

ОТЕЛЛО.

                       Что ты говоришь?
  

ЯГО.

   Ничего, синьоръ, если..... Я не знаю.....
  

ОТЕЛЛО.

   Не Кассіо-ли это отошелъ отъ моей жены?
  

ЯГО.

   Кассіо, синьоръ? Врядъ-ли; я не думаю, чтобы онъ, увидя васъ, бѣжалъ, какъ преступникъ.
  

ОТЕЛЛО.

                       Кажется, что это онъ.

(Приближается).

  

ДЕЗДЕМОНА.

   Ты ужь возвратился? А я разговаривала здѣсь съ человѣкомъ, который ужасно страдаетъ, обремененный твоимъ гнѣвомъ.
  

ОТЕЛЛО.

                       Объ комъ говоришь ты?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Боже мой, объ Кассіо, объ твоемъ лейтенантѣ..... Другъ мой, если я сколько-нибудь мила тебѣ, если я имѣю сколько-нибудь власти надъ твоею душою, помирись съ нимъ, -- и не отлагай этого! -- -- Если онъ любитъ тебя не искренно, если онъ сдѣлалъ проступокъ съ намѣреніемъ, а не по слабости, о! тогда я перестану судитъ о благородствѣ человѣка по лицу его..... Пожалуй-ста, прости Кассіо.
  

ОТЕЛЛО.

                       А кто это сей-часъ ушелъ отсюда?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Это онъ, такой жалкій, печальный. Онъ даже навелъ и на меня грусть. Я страдаю не меньше его. Милый другъ мой, прости его.....
  

ОТЕЛЛО.

   Не теперь, Дездемона..... черезъ нѣсколько времени.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Но скоро-ли придетъ это время?
  

ОТЕЛЛО.

   Очень скоро, моя милая, чтобы угодить тебѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Сегодня за ужиномъ?
  

ОТЕЛЛО.

                                 Нѣтъ, не сегодня.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Завтра за обѣдомъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Завтра я не обѣдаю дома; меня пригласили офицеры въ крѣпость.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Ну такъ вечеромъ, когда ты возвратишься, или во вторникъ утромъ, или хоть вечеромъ..... только не позже середы.....пожалуйста назначь самъ срокъ -- и ужь никакъ не позже трехъ дней. Ты не знаешь, какъ онъ раскаявается..... ктому-же его проступокъ со всѣмъ не такъ великъ. Если-бы не строгость, которая, говорятъ, наблюдается въ военное время, то, казалось-бы, за свою вину онъ заслуживалъ не болѣе, какъ тайный выговоръ..... Когда ты прикажешь ему возвратиться? Скажи мни, Отелло? -- -- Право, ты удивляешь меня. Знаешь-ли, я теперь думаю, нашлась-ли-бы такая просьба съ твоей стороны, въ которой-бы я могла отказать тебѣ, или колебаться такъ долго, избѣгая отвѣта. Не забудь, что Микель Кассіо былъ повѣреннымъ любви твоей; что онъ всегда былъ съ тобой, когда ты приходилъ къ намъ; что не одинъ разъ, когда я еще хорошо не знала тебя и нескромно отзывалась объ тебѣ, онъ съ жаромъ защищалъ тебя..... И послѣ этого, тебя нужно такъ молить о его прощеніи? Я думала, что ты гораздо.....
  

ОТЕЛЛО.

   Довольно! Довольно! Ни слова болѣе, я прошу тебя. Пусть онъ возвратится, когда хочетъ. Я не могу ни въ чемъ отказать тебѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Развѣ такъ не-хотя даруютъ прощеніе? Твое согласіе слишкомъ равнодушно, какъ будто я просила тебя, чтобы ты взялъ свой шлемъ, или укрылся отъ зимняго холода, или принялъ что-нибудь цѣлительное..... О, когда я буду просить тебя о какой-нибудь милости, когда я захочу тронуть твое сердце, неужели прежде полученія этой милости, я еще должна буду трепетать отъ страха? Неужели ты будешь всегда такъ дорого цѣнить ее и такъ долго оспоривать?
  

ОТЕЛЛО.

   Я не хочу ни въ чемъ отказать тебѣ; но я также прошу тебя..... оставь меня теперь на одну минуту.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Откажу-ли я тебѣ въ чемъ-нибудь?-- О, нѣтъ! прощай, другъ мой.
  

ОТЕЛЛО.

   Прощай, моя Дездемона..... Я скоро возвращусь къ тебѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Эмилія, пойдемъ..... Слѣдуй всегда собственнымъ чувствамъ, собственнымъ желаніямъ: каковы-бы они ни были, я покорна имъ.

(Дездемона уходить съ Эмиліей.)

  

ОТЕЛЛО.

   Милое созданіе25! Если я не люблю тебя, пусть душа моя лишится вѣчнаго блаженства; если я перестану любить тебя -- я обращусь въ хаосъ.
  

ЯГО.

                       Благородный синьоръ.....
  

ОТЕЛЛО.

                       Что скажешь, Яго?
  

ЯГО.

   Зналъ-ли Микель Кассіо съ самаго начала о взаимной любви вашей?
  

ОТЕЛЛО.

   Да, -- съ первой минуты ея до нашего брака..... но кчему этотъ вопросъ?
  

ЯГО.

   Такъ, изъ одного только любопытства, безъ всякаго намѣренія.
  

ОТЕЛЛО.

   Кчему-же это любопытство, Яго?
  

ЯГО.

   Я не думалъ, чтобы онъ былъ знакомъ съ нею.
  

ОТЕЛЛО.

   О! да; онъ часто былъ даже нашимъ посредникомъ.

ЯГО.

                       Въ самомъ-дѣлѣ?
  

ОТЕЛЛО.

   Въ самомъ-дѣлѣ? Да..... въ самомъ-дѣлѣ. Развѣ ты что-нибудь замѣчаешь въ этомъ? Развѣ онъ не благороденъ?
  

ЯГО.

                       Благороденъ, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Благороденъ, ну да, благороденъ!
  

ЯГО.

   Синьоръ, столько, сколько я знаю.....
  

ОТЕЛЛО.

   Какъ! Что-же ты думаешь?
  

ЯГО.

                       Что я думаю, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Что ты думаешь! Кчему это повтореніе словъ моихъ? Клянусь небомъ, въ мысляхъ твоихъ таится что-то чудовищное, что-то ужасное..... и вотъ почему ты боишься мнѣ обнаружить ихъ. -- У тебя что-то есть въ головѣ! Сей-часъ, сію-минуту, когда Кассіо уходилъ отъ жены моей, я слышалъ, что ты сказалъ: это мнѣ не нравится. Что такое тебѣ не нравится? И когда я сказалъ, что онъ былъ повѣреннымъ, во все время любви нашей, ты воскликнулъ: въ самомъ-дѣлѣ?.... Я видѣлъ, какъ ты нахмурилъ брови, сморщилъ лобъ, будто затаилъ въ головѣ какое-нибудь ужасное подозрѣніе. Если ты любишь меня, открой мнѣ мысль свою.
  

ЯГО.

   Синьоръ, вы знаете, что я люблю васъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Я думаю..... Я увѣренъ въ твоей честности и въ твоей ко мнѣ привязанности, потому-то молчаніе твое и безпокоитъ меня..... Я знаю, что ты прежде обдумываешь, а потомъ уже говоришь. Въ человѣкѣ вѣроломномъ и низкомъ -- это хитрыя, привычныя уловки, чтобы скорѣе осѣтить легковѣрнаго; въ прямодушномъ -- это тайныя истины, которыя съ тяжкою болью вырываются изъ сердца.
  

ЯГО.

   .....Что касается до Кассіо..... я, кажется, могу поручиться за его благородство.
  

ОТЕЛЛО.

                       Я такъ-же думаю.
  

ЯГО.

   Люди должны быть такими, какими они кажутся -- и дай Богъ, чтобы та, которые притворствуютъ -- казались притворщиками.
  

ОТЕЛЛО.

   Да, разумѣется: люди должны быть такими, какими они кажутся.
  

ЯГО.

   Слѣдовательно, я увѣренъ, что Кассіо человѣкъ благородный.
  

ОТЕЛЛО.

   Нѣтъ, нѣтъ, -- ты не хочешь мнѣ высказать всего. Я прошу тебя, говори со мной, какъ-бы ты говорилъ съ самимъ собою, открой мнѣ все. Вырази самую чудовищную мысль -- самыми чудовищными словами.
  

ЯГО.

   Мой достойный начальникъ! простите меня. Я во-всемъ, кромѣ этого, готовъ повиноваться вамъ; но такое непослушаніе прощается самымъ рабамъ..... Угадайте мысли мои!-- Какъ!.... вообразить, что она клятвопреступница, обманщица!.... Впрочемъ, кому иногда не приходятъ нелѣпыя мысли? Къ какому человѣку, самому чистому, не закрадывались порой дерзкія подозрѣнія и не овладѣвали его разсудкомъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Яго, ты замышляешь что-нибудь противъ своего друга, если, боясь нанести ему оскорбленіе, таишь отъ него свои мысли.
  

ЯГО.

   Я васъ умоляю..... тѣмъ болѣе..... что можетъ быть догадки мои неосновательны..... признаюсь вамъ -- мой порокъ, видѣть во-всѣхъ дѣйствіяхъ только одну дурную сторону; часто моя подозрительность создаетъ преступленія тамъ, гдѣ они вовсе не существуютъ. Будьте благоразумны, не полагайтесь на невѣрныя сужденія человѣка, который имѣетъ такую несчастную слабость..... Не тревожьтесь, не смущайтесь моими одинокими, неясными, неосновательными наблюденіями. Они могутъ нарушить ваше спокойствіе, ваше счастіе..... И моя честь, мое званіе, мое благоразуміе, -- все запрещаетъ мнѣ открыть вамъ мои мысли.....
  

ОТЕЛЛО.

                       Кчему ведутъ всѣ эти рѣчи?
  

ЯГО.

   Любезный и благородный синьоръ, для женщинъ, точно также какъ и для насъ, должно быть первымъ сокровищемъ -- доброе имя. Тотъ, кто крадетъ мой кошелекъ -- лишаетъ меня только ничтожной вещи: чего-нибудь, или даже ничего; онъ принадлежалъ мнѣ, потомъ принадлежитъ ему, а прежде принадлежалъ тысячѣ другимъ; -- но кто похищаетъ у меня мое доброе имя, тотъ оставляетъ меня совершенно нищимъ, и, между тѣмъ, не обогащается самъ.....
  

ОТЕЛЛО.

   О, я хочу узнать твои мысли!
  

ЯГО.

   Вы ихъ узнаете только тогда, когда сердце мое будетъ въ рукахъ вашихъ. До-тѣхъ-поръ, вы ничего не узнаете.
  

ОТЕЛЛО.

                                                                                   А!
  

ЯГО.

   Синьоръ! берегитесь ревности. Это чудовище съ ядовитыми взглядами: оно отравляетъ собственную пищу и потомъ гнушается ею. Обманутый мужъ, увѣренный въ обманѣ -- не любитъ невѣрную, и только; но какими адскими, страдальческими часами измѣряется жизнь того, кто боготворитъ и сомнѣвается, подозрѣваетъ и любить страстно.
  

ОТЕЛЛО.

  
                                 О, несчастіе!
  

ЯГО.

   Бѣдный, который доволенъ всѣмъ -- богатъ и очень богатъ; но самое несмѣтное богатство безплодно, какъ зима, для того, кто непрестанно трепещетъ, чтобы не обѣднѣть. Небесное милосердіе! защити отъ ревности сердца тѣхъ, которые близки ко мнѣ!
  

ОТЕЛЛО.

   Какъ! что такое? Неужели ты думаешь, что я захочу влачить жизнь въ ревности, измѣняться ежеминутно по вліянью луны, блуждать отъ подозрѣнія къ подозрѣнію? Нѣть! участь моя рѣшена безвозвратно, если оно единожды западетъ въ грудь мою. -- Считай меня ниже всякаго животнаго, если твое болтанье -- эти мечты, надутыя какъ мыльные пузыри, измѣнятъ расположеніе души моей. Я не почувствую ревности, если мнѣ скажутъ, что жена моя прекрасна, что она наряжается, поетъ и играетъ, что она любитъ танцы, общество, веселье; если она добродѣтельна -- добродѣтель озаритъ своими лучами всѣ эти удовольствія. Хоть я не надѣленъ большими достоинствами, хоть я не привлекателенъ, но ни малѣйшее безпокойство, ни тѣнь подозрѣнія, не потревожатъ меня въ этомъ случаѣ: она имѣла глаза, она сама избрала меня. Нѣтъ, Яго, прежде чѣмъ сомнѣваться, я захочу видѣть; послѣ сомнѣнія я захочу доказательствъ, -- а послѣ доказательствъ остается одно: навсегда проститься или съ любовью или съ ревностью.
  

ЯГО.

   Вотъ какъ должно чувствовать!.... Теперь, отбрасывая всякое сомнѣніе, я могу гораздо свободнѣе выказать вамъ мою преданность. Выслушайте-же совѣтъ мой..... я долженъ сказать вамъ..... я еще не завѣряю васъ..... но..... смотрите за вашей женой, слѣдите за нею въ тѣ минуты, когда она съ Кассіо; будьте простымъ наблюдателемъ, безъ ревности, безъ увѣренности. Я не хотѣлъ-бы видѣть сердце ваше -- открытое и великодушное, низко обманутымъ, ужасною жертвой собственной доброты..... Слѣдите за нею..... Наши Венеціянки повѣряютъ небу то, чего не смѣютъ повѣрить своимъ супругамъ..... Знаете-ли, въ чемъ заключается ихъ добродѣтель? Не въ воздержаніи отъ грѣха, со-всѣмъ нѣтъ! а въ непроницаемой тайнѣ, въ которую они облекаютъ грѣхъ.
  

ОТЕЛЛО.

                       Такъ-то говоришь ты?
  

ЯГО.

   Она обманула отца своего, выходя за васъ, и въ тѣ минуты, когда, казалось, отвергала васъ, когда боялась вашихъ взоровъ, -- въ тѣ-то минуты, она и искала ихъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Въ-самомъ-дѣлѣ, да, такъ она притворствовала.
  

ЯГО.

   Та, которая въ юности съумѣла выдержать подобную роль и скрывала свое сердце отъ отца, какъ дубъ скрываетъ свою сердцевину..... Добрый старикъ думалъ, что тутъ было чародѣйство..... Но я вполнѣ стою вашихъ упрековъ..... О, простите меня за мою безмѣрную къ вамъ привязанность......
  

ОТЕЛЛО.

   Я никогда не забуду, чѣмъ я обязанъ тебѣ.
  

ЯГО.

   Мнѣ кажется, эти замѣчанія немного смутили ваши мысли?
  

ОТЕЛЛО.

                       Нисколько, нисколько24.
  

ЯГО.

   Признайтесь..... я боюсь, что они встревожили васъ? О, вы видите, что всему виною, -- моя дружба къ вамъ..... но вы въ волненіи?-- Умоляю васъ, не придавайте важности словамъ моимъ: вѣдь это одни только подозрѣнія.....
  

ОТЕЛЛО.

   Я не хочу болѣе ничего слышать.
  

ЯГО.

   Боже мой, если откровенность моя пагубна, если она поведетъ къ ужаснымъ слѣдствіямъ..... и какъ отъ меня были далеки эти мысли..... Кассіо -- мой искренній другъ..... Синьоръ, вы встревожены?
  

ОТЕЛЛО.

   Нѣтъ, ничего..... Во мнѣ только одна мысль: Дездемона добродѣтельна.
  

ЯГО.

   Да не измѣнится мысль эта; да будетъ она всегда неразлучна съ вами!
  

ОТЕЛЛО.

   .....Однако какъ природа, нарушая свои обычные законы....
  

ЯГО.

   А..... въ самомъ дѣлѣ..... Ужь если рѣшиться говорить все, то признаться, ея отказъ многимъ женихамъ изъ соотечественниковъ, одинаковаго съ нею званія, одинакихъ лѣтъ, немного противорѣчить законамъ природы..... Иной увидѣлъ-бы- въ этомъ зародышъ испорченности, странность вкуса, шагъ къ пороку.... но, простите меня! я не хочу ничего утверждать, я не говорю собственно объ ней, хоть и боюсь, чтобы сердце ея не возвратилось къ прежнимъ впечатлѣніямъ, чтобы она не вздумала сравнивать ваши черты, цвѣтъ лица вашего, съ людьми своей земли, и потомъ, можетъ быть, раскаяваться.....
  

ОТЕЛЛО.

   Прощай, прощай..... Если ты еще что-нибудь откроешь, дай мнѣ знать тотчасъ. Пусть надзираетъ за ней, жена твоя. Оставь меня, Яго.
  

ЯГО.

                       Синьоръ, я пойду.

(Хочетъ итти).

  

ОТЕЛЛО.

   Зачѣмъ я женился?-- Вѣрно, этотъ честный человѣкъ видитъ и знаетъ гораздо болѣе, нежели сколько открылъ мнѣ!
  

ЯГО (возвращаясь).

   Синьоръ, я хочу, я долженъ просить васъ, достойный синьоръ, чтобы вы не увеличивали моихъ подозрѣніи..... Предоставьте все времени. Вы, разумѣется, возвратите Кассіо его званіе, потому-что онъ всегда выполнялъ съ величайшимъ усердіемъ свои обязанности; но не худо, если-бы еще на нѣсколько дней вы оставили его въ удаленіи, когда-бы вы лучше узнали и человѣка и надежды, которыми онъ питается.-- Замѣчайте, не будетъ-ли Дездемона докучливо, настоятельно просить объ немъ? Вѣдь это можно замѣтить по разнымъ вещамъ..... Ну, а до-тѣхъ-поръ считайте меня человѣкомъ, который отъ страха все увеличилъ..... я и самъ боюсь этого..... Оставьте вашу супругу въ полной свободѣ, заклинаю васъ честью.
  

ОТЕЛЛО.

   Положись на мое благоразуміе.
  

ЯГО.

                       До свиданья, синьоръ.

(уходитъ).

  

ОТЕЛЛО.

   Этотъ человѣкъ необыкновенно честенъ! У него разумъ просвѣщенный: онъ понимаетъ людей и проникаетъ во всѣ причины ихъ дѣйствій..... О, когда я увѣрюсь въ ея измѣнѣ, -- тогда, тогда, будь тесьмы волосъ ея сплетены съ вѣтвями моего сердца, -- я далеко оттолкну ее отъ себя, какъ отталкиваютъ сокола на охотѣ и пускаютъ его на вѣтеръ искать добычи..... Да, оно возможно..... Мое лице черно, въ моихъ рѣчахъ нѣтъ этой вкрадчивости, которую имѣютъ горожане..... Ктому-же, хоть я и не совсѣмъ старъ, однако ближусь къ сѣдинамъ.....
   Въ-самомъ-дѣлѣ: я потерялъ ее, я обманутъ -- и мнѣ остается только одна ненависть!.... О будь проклятъ бракъ! Мы зовемъ себя повелителями этихъ слабыхъ созданій, а въ нашей-ли воли ихъ страсти?....
   Я соглашусь лучше быть жабою, дышать темничнымъ воздухомъ, чѣмъ видѣть, какъ другой похищаетъ твое сокровище, сердце того сущѣства, которое любишь, видѣть -- и сносить это!
   И такова-то участь всѣхъ сильныхъ характеровъ!-- Люди обыкновенные счастливѣе ихъ!.... Этотъ жребій неотклонимъ какъ смерть..... Это тяжкое бѣдствіе, предназначенное намъ въ минуту рожденія..... А..... вотъ Дездемона!

(Входятъ Дездемона и Эмилія).

   Нѣтъ! -- Если она измѣнила мнѣ, то сами небеса участвовали въ ея вѣроломствѣ! Я не хочу вѣрить этому.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Что-же ты нейдешь, мой милый Отелло? Обѣдъ готовъ, и благородные островитяне, приглашенные тобою, ожидаютъ тебя.
  

ОТЕЛЛО.

                       Виноватъ, я забылъ.....
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Отчего твой голосъ такъ слабъ? Не боленъ-ли ты?
  

ОТЕЛЛО.

   Да..... у меня очень болитъ голова.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Ахъ, вѣрно оттого, что потревожили сонъ твой..... Эта боль скоро пройдетъ.....

(Она подаетъ ему платокъ).

   Позволь, я покрѣпче обвяжу тебѣ голову этимъ платкомъ..... черезъ нѣсколько минутъ боль перестанетъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Твой платокъ слишкомъ малъ!

(Дездемона не замѣчая роняетъ платокъ).

   Эта боль пройдетъ сама-собою. Мы идемъ вмѣстѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Какъ мнѣ грустно, что ты не здоровъ. (Отелло и Дездемона уходятъ вмѣстѣ.)
  

ЭМИЛІЯ.

   Ахъ, какое счастье! Наконецъ-таки этотъ платокъ въ моихъ рукахъ: это первый подарокъ, который Мавръ сдѣлалъ Дездемонъ. Чудакъ -- мужъ мой сто разъ приставалъ ко мнѣ, чтобы я достала ему этотъ платокъ..... Но она никогда не разстается съ нимъ: объ этомъ просилъ ее Мавръ. Она такъ любитъ этотъ платокъ; безпрестанно цѣлуетъ его, даже иногда говоритъ съ нимъ. Я возьму его -- и отдамъ Яго. Что онъ хочетъ съ нимъ сдѣлать? Богъ знаетъ, я не знаю. Я только должна выполнить прихоть моего мужа.

(Входитъ Яго.)

  

ЯГО.

   А, ты здѣсь! Что-жь ты дѣлаешь одна?
  

ЭМИЛІЯ.

   Не сердись..... у меня есть для тебя подарокъ!
  

ЯГО.

   Для меня? Гм, это не рѣдкость.
  

ЭМИЛІЯ.

                       А!
  

ЯГО.

   Да, безмозглая баба.
  

ЭМИЛІЯ.

   Такъ это-то моя награда?.... А что ты мнѣ дашь за этотъ платокъ?
  

ЯГО.

   Какой платокъ?
  

ЭМИЛІЯ.

   Тотъ самый, который Мавръ подарилъ Дездемонѣ въ первыя минуты ихъ любви, и который ты такъ просилъ меня достать.
  

ЯГО.

   А наконецъ-то ты унесла его?
  

ЭМИЛІЯ.

   Нѣтъ, я не унесла. Она нечаянно уронила его, а я, къ счастію, была тутъ въ эту минуту -- и подняла. Посмотри, вотъ онъ!
  

ЯГО.

   Какая ты добрая! подай-ко его сюда, подай.
  

ЭМИЛІЯ.

   Что ты хочешь съ нимъ сдѣлать? ты такъ упрашивалъ меня, чтобы я унесла его.
  

ЯГО.

   А тебѣ что за дѣло?

(онъ вырываетъ у нея платокъ)

  

ЭМИЛІЯ.

   Отдай его мнѣ, если онъ тебѣ не очень нуженъ. Моя бѣдная госпожа! Она будетъ въ отчаяніи, когда узнаетъ, что потеряла его!
  

ЯГО.

   Будь осторожна, чтобы тебя не подозрѣвала..... этотъ платокъ мнѣ нуженъ..... поди, оставь меня.

(Эмилія уходитъ).

   Я брошу этотъ платокъ въ комнату Кассіо; пусть онъ самъ найдетъ его. Въ глазахъ ревнивца и самыя ничтожныя вещи имѣютъ такое-же важное значеніе, какъ доводы священныхъ книгъ..... Это можетъ сильно подѣйствовать на Мавра. Ужь ядъ, который я влилъ въ него, начинаетъ въ немъ дѣйствовать.-- Эти страшныя подозрѣнія имѣютъ совершенно одинаковое дѣйствіе съ ядомъ: сначала они производятъ слабое впечатлѣніе, но стоитъ имъ только проникнутъ до сердца..... о! тогда..... они запылаютъ какъ сѣрныя жилы..... Это совершится..... Да, это такъ28.

(Входитъ Отелло).

   Вотъ онъ приближается. Нитъ, ни опіумъ, ни мандрагора29, ни какія усыпительныя средства на свѣтѣ, не возвратятъ тебѣ больше отраднаго сна, который ты вкушалъ вчера въ послѣдній разъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Обмануть меня, меня!....
  

ЯГО.

   Неужели васъ еще занимаютъ эти пустыя мысли, Генералъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Прочь, бѣги..... ты привязалъ меня къ колесу! Клянусь, лучше быть рѣшительно обманутымъ, чѣмъ влачить жизнь съ одною только тѣнью подозрѣнія!
  

ЯГО.

   Какъ, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Развѣ я зналъ, что она, какъ тать, похищала у меня часы для преступленія? -- Нѣтъ. Я не видѣлъ этого, я не думалъ объ этомъ.-- Я не предчувствовалъ ни малѣйшаго несчастія; я сладко спалъ прошедшую ночь; меня ни-что не безпокоило, я былъ веселъ..... Я не нашелъ на устахъ ея поцѣлуя Кассіо. -- До-тѣхъ-поръ, покуда не знаешь о покражи, ничего не теряешь.
  

ЯГО.

   Какъ мнѣ больно слышать это.
  

ОТЕЛЛО.

   Когда-бы цѣлое войско: піонеры27 и всѣ раздѣляли ея ложе..... и я-бы оставался въ невѣденіи, вѣдь я все-таки былъ-бы счастливъ! О! теперь прости навсегда, спокойствіе души моей, прости самодовольствіе! -- Простите блестящіе строи, и ты, гордая война, превращающая честолюбіе въ добродѣтель, о прости навсегда!.... Прости ржущій конь и звукъ трубный; громъ барабана, пробуждающій мужество и пронзительный свистъ флейты28! Прости царственное знамя, величіе, торжественность и достоинство благородной войны!.... И вы, орудія смерти, вы, которыхъ громовыя уста вопіютъ, какъ голосъ Бога безсмертнаго, простите! простите! Назначеніе Отелло совершилось!
  

ЯГО.

   Возможно-ли это, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Презрѣнный! знаешь-ли ты, что мнѣ нужны доказательства ея преступленія?-- Смотри, представь мнѣ доказательства очевидныя..... (онъ хватаетъ Яго за горло.) или, клянусь душою безсмертною, лучше-бы родиться тебѣ собакою, чѣмъ отвѣтствовать на мое бѣшенство.....
  

ЯГО.

   Неужели вы доведены до такой степени?
  

ОТЕЛЛО.

   Я хочу удостовѣриться собственными глазами, или, по-крайней-мѣрѣ, дай мнѣ такое доказательство, въ которомъ-бы не было и тѣни сомнѣнія. Дѣло идетъ о твоей жизни.
  

ЯГО.

   Благородный начальникъ мой.....
  

ОТЕЛЛО.

   Если-же ты клевещешь на нее, если ты терзаешь меня -- отрекись отъ молитвы, задуши угрызенія совѣсти, громозди злодѣянія на злодѣянія; совершай дѣла, отъ которыхъ содрогается земля, смущаются небеса -- и тогда ты не можешь болѣе погубить души своей!
  

ЯГО.

   О пощадите! небеса, будьте моею защитой!-- Человѣкъ-ли вы? Гдѣ вашъ разсудокъ? Богъ съ вами..... возьмите назадъ мою должность -- -- -- О несчастный безумецъ! ты дожилъ до-того, что правоту твою принимаютъ за порокъ..... О развратный свѣтѣ! Я служу тебѣ примѣромъ, какъ опасно быть честнымъ и откровеннымъ..... Благодарю васъ за урокъ: онъ будетъ полезенъ мнѣ. Отнынѣ-же я перестаю любить людей, потому-что дружба наноситъ мнѣ такое оскорбленіе!

(Онъ хочетъ уйти).

  

ОТЕЛЛО.

   Нѣтъ, останься..... Ты долженъ быть честенъ!
  

ЯГО.

   Я долженъ быть уменъ, а честность -- безумство, которое служитъ неблагодарнымъ.
  

ОТЕЛЛО.

   То я увѣренъ въ добродѣтели жены моей, то она кажется мнѣ преступницей, то я готовъ ручаться за твою честность, то сомнѣваюсь въ ней..... О, я хочу доказательствъ! Имя ея, прежде столь чистое, какъ ликъ Діаны, теперь, кажется мнѣ обезображеннымъ, чернымъ, какъ лице мое! -- -- -- О, если есть ядъ, петли, кинжалы, пламя..... я не буду терпѣть..... Я хочу удостовѣриться.....
  

ЯГО.

   Страсть ваша пожираетъ васъ, синьоръ. Я раскаяваюсь, что навелъ васъ на эти мысли...... Вы хотите доказательствъ?
  

ОТЕЛЛО.

                       Я хочу, да..... я хочу.
  

ЯГО.

   И вы будете имѣть ихъ..... Но какія увѣренія нужны вамъ, синьоръ?.... Захотите-ли вы сами быть свидѣтелемъ..... устремить на нее безчувственный взоръ, смотрѣть на нее въ минуту преступленія?....
  

ОТЕЛЛО.

                       Смерть и проклятіе! о!
  

ЯГО.

   Я думаю, слишкомъ трудно-бы было навести васъ на нихъ въ такую минуту..... Умертвите ихъ, если когда-нибудь чьи-либо взоры застанутъ ихъ на ложѣ, на которомъ они покоятся въ объятьяхъ другъ друга..... Какъ? что я говорю? Можно-ли представить вамъ доказательства?.... Можно-ли видѣть..... если-бы они даже были сладострастны, какъ обезьяны и волки, и безумны, какъ только можно быть въ пьянствѣ. Впрочемъ, если обвиненіе, основанное на признакахъ преступленія, на обстоятельствахъ, который поведутъ прямо къ открытію истины, будетъ достаточно для вашего удовлетворенія, то вы можете быть удовлетворены.
  

ОТЕЛЛО.

   Представь мнѣ живое доказательство ея вѣроломства.
  

ЯГО.

   Мнѣ не нравится роль, которую я теперь разыгрываю; -- но увлеченный, глупою честностію и моею къ вамъ привязанностью, я ужь слишкомъ далеко зашелъ и не могу остановиться. Прошлую ночь я легъ возлѣ Кассіо, мучился ужасною зубною болью -- и не могъ заснуть..... Знаете-ли вы, что есть люди, которымъ душа измѣняетъ во время сна -- и спящіе, они открываютъ все, что съ ними случается днемъ? Этому подверженъ и Кассіо. Я слышалъ, какъ онъ бормоталъ во снѣ: "Милая Дездемона, будемъ осторожны, употребимъ все, чтобы скрытъ любовь нашу". -- И тогда, синьоръ, -- онъ схватилъ мою руку, сжалъ ее и вскрикнулъ: "Ангелъ мой!" и вдругъ бросясь къ губамъ моимъ, напечатлѣлъ на нихъ огненный поцѣлуй, вдыхалъ въ себя мое дыханіе, началъ стонать и говорилъ: "О роковая судьба, отдавшая тебя Мавру!"
  

ОТЕЛЛО.

                       Это чудовищно, чудовищно!
  

ЯГО.

                       Вѣдь это былъ только сонъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Но сонъ, обнаружившій дѣйствіе, которое ему предшествовало. О, это постыдная существенность, хоть это только и сонъ.
  

ЯГО.

   И который прибавляетъ новое доказательство къ другимъ, и безъ того яснымъ.....
  

ОТЕЛЛО.

                       Я ее растерзаю на части.
  

ЯГО.

   Нѣтъ. Будьте благоразумны. Мы ничего не видали своими глазами..... Еще очень можетъ быть, что она невинна. Скажите мнѣ только, не замѣтили-ли вы когда-нибудь въ рукахъ ея платка, вышитаго цвѣтами?
  

ОТЕЛЛО.

   Я подарилъ ей такой платокъ: то былъ мой первый подарокъ.
  

ЯГО.

   Я не знаю, но я видѣлъ сегодня въ рукахъ Кассіо точно такой: онъ отиралъ имъ лице свое -- и я почти увѣренъ, что это платокъ вашей супруги.
  

ОТЕЛЛО.

   О, если это тотъ самый!
  

ЯГО.

   Тотъ-ли самый, или какой-нибудь другой, принадлежавшій ей, -- но это еще новая улика противъ нее.
  

ОТЕЛЛО.

   О, за чѣмъ презрѣнный не имѣетъ тысячи жизней..... я-бы лишилъ его всѣхъ..... одна..... одна..... это слишкомъ мало, для моего мщенія! Теперь я вижу, что это правда. Посмотри на меня, Яго: одно дуновеніе освободило меня отъ глупой любви. Эта любовь испарилась въ воздухѣ, она исчезла..... Воздвигнись-же, ты, черное мщеніе, выходи изъ роковой утробы своей!-- Прочь любовь! Дай мѣсто въ сердцѣ моемъ чудовищу-ненависти!.... Чтожь ты не расширяешься, грудь моя? О, ты полна змѣинымъ ядомъ!
  

ЯГО.

                       Удержите себя до времени.
  

ОТЕЛЛО.

                       О, крови, Яго! крови!
  

ЯГО.

   Будьте терпѣливы, говорю я вамъ. Вѣдь ваши мысли еще могутъ измѣниться.
  

ОТЕЛЛО.

   Никогда, Яго. Какъ Эвскинскій понтъ, котораго хладныя и стремительныя волны не знаютъ отливу, бурно напирая на Пропонтиду и Геллеспонтъ, такъ и мои кровавые замыслы въ своемъ стремленьи, не обратятся назадъ, до-тѣхъ-поръ -- покуда месть моя не поглотитъ этихъ любящихся.

(Онъ становится на колѣна.)

   Да, я даю торжественный обѣтъ передъ этими вѣчно-неизмѣнными небесами!
  

ЯГО.

   Погодите. Не вставайте еще. (онъ также становится на колѣна) Будьте свидѣтелями, вы, свѣтильники, вѣчно горящіе надъ главами нашими, и вы, стихіи, окружающія насъ ото-всюду, будьте свидѣтелями, что Яго съ этой минуты отдаетъ свои способности, свою руку и свое сердце на служеніе оскорбленному Отелло! Пусть повелѣваетъ онъ, и, какъ-бы ни были кровавы его повелѣнія -- я повинуюсь, заглушивъ угрызенія совѣсти.
  

ОТЕЛЛО.

   Принимая обѣтъ твой, -- отъ полноты сердца, а не пустыми словами, благодарю тебя за привязанность -- и сію-же минуту воспользуюсь этимъ обѣтомъ..... Прежде трехъ дней, ты долженъ объявить мнѣ, что Кассіо ужь не существуетъ болѣе.
  

ЯГО.

   Итакъ -- мой другъ долженъ умереть! Вы хотите этого..... Рѣшено..... но она..... вы вѣдь оставите ей жизнь?
  

ОТЕЛЛО.

   Умертвить лицемѣрку, презрѣнную! О, умертвить ее, умертвить! Слѣдуй за мною..... Мы вмѣстѣ изобрѣтемъ для этой адской красоты какой-нибудь родъ смерти ужасной, внезапной..... Съ этой минуты -- ты лейтенантъ мой.
  

ЯГО.

   Я на-всегда преданъ вамъ.

(Они уходятъ).

  

СЦЕНА IV.

  

ДРУГАЯ КОМНАТА ВЪ ЗАМКѢ.

ДЕЗДЕМОНА, ЭМИЛІЯ и СЛУГА.

  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Не знаешь-ли, любезный, гдѣ обыкновенно ложится спать лейтенантъ Кассіо?
  

СЛУГА.

   "Гдѣ-бы онъ ни ложился, я не смѣю сказать.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       "Какъ?
  

СЛУГА.

   "Онъ солдатъ, а по мнѣ, сказать гдѣ ложится солдатъ -- это нѣсколько щекотливо.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Ну полно. Гдѣ живетъ онъ?
  

СЛУГА.

   "Если сказать вамъ, гдѣ онъ живетъ, то это значитъ сказать ложь.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Можно-ли изъ этого что-нибудь понять?
  

СЛУГА.

   "Я не знаю гдѣ онъ живетъ и, мнѣ кажется, указать жилище и сказать: ложе его тамъ, или ложе его здѣсь, -- значило-бы сказать, что ложь въ моей собственной глоткѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Не можешь-ли ты отыскать его и принести намъ отвѣтъ?
  

СЛУГА.

   "Я буду развѣдывать у всѣхъ, то есть -- буду дѣлать вопросы и по нимъ отвѣчать29.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Пожалуй-ста отыщи его; скажи ему, чтобы онъ пришелъ сюда, что я просила объ немъ моего мужа: онъ, кажется, тронулся моей просьбой -- и надѣюсь, что все пойдетъ хорошо.
  

СЛУГА.

   "Я попытаюсь исполнить это приказаніе, потому-что тутъ не много надо ума.

(уходитъ).

  

ДЕЗДЕМОНА.

   Гдѣ я потеряла этотъ платокъ, Эмилія?
  

ЭМИЛІЯ.

                       Я не знаю, синьора.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я-бы желала лучше потерять мой кошелекъ, наполненный крузадами30. Что если-бы мой благородный Мавръ не имѣлъ такой прекрасной души и не былъ-бы гораздо выше жалкихъ подозрѣній ревности, вѣдь, право, послѣ этого, въ немъ могли-бы зародиться ненавистныя подозрѣнія.
  

ЭМИЛІЯ.

                                           А онъ не ревнивъ?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Кто, онъ? Я думаю, что солнце его родины выжгло въ его сердцѣ этотъ порокъ.
  

ЭМИЛІЯ.

                       Ахъ, вотъ онъ идетъ сюда!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я до-тѣхъ-поръ не оставлю его, покуда онъ дастъ мнѣ обѣщаніе простить Кассіо.

(Входитъ ОТЕЛЛО).

   Что, другъ мой, какъ ты себя чувствуешь?
  

ОТЕЛЛО.

   Хорошо, моя добрая супруга.....(въ сторону) О, какъ тяжко притворствовать!.... А. какъ твое здоровье, Дездемона?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Я здорова, мой добрый синьоръ.
  

ОТЕЛЛО.

   Дай мнѣ твою руку. Эта ручка очень нѣжна, синьора.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Потому-что до нея не касались еще ни лѣта, ни труды.
  

ОТЕЛЛО.

   Нѣтъ. Это признакъ цвѣтущаго здоровья и страстнаго сердца; тѣлосложенія горячаго, горячаго и сильнаго! Эта рука говоритъ мнѣ, что для тебя необходимо лишеніе свободы, постъ, молитва и покаяніе, да..... потому-что тутъ есть юный и пылкій демонъ, который непрестанно волнуется. Вотъ откровенная ручка! добренькая ручка!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О, ты очень можешь сказать это, потому-что эта рука отдала тебѣ мое сердце.
  

ОТЕЛЛО.

   Какая щедрая ручка! Прежде сердце давало руку, а наша новая геральдика -- отъ рукъ, а не отъ сердца31.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я не понимаю этого различія..... а чтожь твое обѣщаніе?
  

ОТЕЛЛО.

                       Какое обѣщаніе, моя милая?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я послала сказать Кассіо, чтобы онъ пришелъ къ тебѣ.
  

ОТЕЛЛО.

   Меня ужасно какъ безпокоитъ эта несносная головная боль; дай-ко мнѣ платокъ твой.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Вотъ онъ.....
  

ОТЕЛЛО.

   Нѣтъ; тотъ, который я подарилъ тебѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Его нѣтъ со мной.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Нѣтъ?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ; право, нѣтъ, синьоръ.
  

ОТЕЛЛО.

   Напрасно. Этотъ платокъ подарила никогда моей матери цыганка. Она была чародѣйка; она проникала даже самыя сокровенныя мысли человѣка. Цыганка сказала матери моей, что, до-тѣхъ-поръ, покуда она будетъ хранить этотъ платокъ, она постоянно будетъ любима отцемъ моимъ и безраздѣльно владѣть его сердцемъ; но если, по несчастью, потеряетъ, или отдастъ кому-нибудь, то въ ту-же минуту отецъ мой почувствуетъ къ ней отвращеніе и прихотливо предастся новой любви. Моя мать умирая, подарила мнѣ этотъ платокъ, и сказала, чтобы я отдалъ его женѣ своей, если судьбѣ угодно будетъ когда-нибудь, даровать мнѣ жену. Я исполнилъ ея волю. Смотри, береги его, храни, какъ зѣницу своего ока..... Потерять, или отдать его -- значитъ навлечь на себя несчастье, выше всѣхъ несчастій.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Возможно-ли?
  

ОТЕЛЛО.

   Да, это слишкомъ справедливо. Сила чаръ заключена въ этой ткани. Жрица которая двѣсти разъ видѣла обращеніе солнца около годоваго круга, приготовляла основу для этой ткани въ минуту своего пророческаго вдохновенія; черви, которые дѣлали шелкъ, были околдованы, и основа окрашена въ крови сердецъ дѣвственницъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Неужели это правда?
  

ОТЕЛЛО.

   Какъ нельзя больше. Смотри-же, береги его.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О, лучше-бы я никогда не видала его.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Какъ, отчего?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Боже мой, зачѣмъ ты говоришь со мной такимъ сердитымъ голосомъ, такъ сурово?
  

ОТЕЛЛО.

   Чтожь, онъ потерянъ? Ты отдала его кому-нибудь? Говори; у тебя его изъ болѣе?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Боже!
  

ОТЕЛЛО.

                                           Отвѣчай!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ, онъ не потерянъ; но..... если-бы я потеряла его?
  

ОТЕЛЛО.

                                                     А!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ, я говорю тебѣ, -- онъ не потерянъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Отыщи..... я хочу его видѣть.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я покажу его тебѣ, но не въ эту минуту. -- А! я понимаю, -- это твоя хитрость: ты хочешь, чтобы я забыла мою просьбу. Умоляю тебя возврати Кассіо прежнюю милость.
  

ОТЕЛЛО.

   Отыщи мнѣ платокъ; сердце мое говорихъ.....
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Пожалуй-ста; ты не найдешь другаго офицера съ такими способностями.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Платокъ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Ради Бога, дай мнѣ отвѣтъ объ Кассіо.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Платокъ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Человѣкъ, который такъ любилъ тебя, который раздѣлялъ съ тобой всѣ опасности.....
  

ОТЕЛЛО.

                                           Платокъ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О, право, ты стоишь упрековъ.....
  

ОТЕЛЛО.

                                 Прочь отъ меня!

(Уходитъ.)

  

ЭМИЛІЯ.

   Что, онъ не ревнивъ?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я еще никогда не видала его такимъ. О, вѣрно въ этомъ платкѣ есть что-нибудь сверхъестественное. Какое несчастье, что я потеряла его.
  

ЭМИЛІЯ.

   Нѣтъ, не одинъ и не два года могутъ открыть сердце мужчины! Ктому-же, они такіе алчные, мы -- ихъ добыча: ихъ страсть пожираетъ насъ; когда они пресытятся наслажденіями, то отвергаютъ насъ съ отвращеньемъ. А, посмотрите: вотъ Кассіо съ моимъ мужемъ.

(Входятъ Яго и Кассіо.)

  

ЯГО (къ Кассіо).

   Вамъ не остается другаго средства. Она одна можетъ выпросить вамъ прощеніе. (увидя Дездемону) Ахъ, какое счастье! Подите къ ней, просите ее, приставайте къ ней.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       А, Кассіо? Что вы мнѣ скажете?
  

КАССІО.

   Я съ моей прежней просьбой къ вамъ, синьора. Заклинаю васъ, окажите мнѣ великодушную помощь; заставьте меня снова существовать, умолите о возвращеніи мнѣ моего мѣста и дружбы начальника, котораго я уважаю и которому преданъ всѣмъ сердцемъ. Я не могу сносить отсрочекъ. Если такъ велико мое преступленіе, что ни мое настоящее горе, ни мои прошедшія заслуги, ни тѣ, которыя намѣреваюсь сдѣлать въ будущемъ, ничто не можетъ возвратить мнѣ его дружбы; -- по-крайней-мѣрѣ, я-бы желалъ знать мою участь и милость, которую для меня сдѣлаютъ. Тогда, сроднившись съ тяжкою необходимостью, я брошусь по какой-нибудь другой дорогѣ, на произволъ судьбы.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Увы, милый Кассіо! Ходатайство мое теперь не сильно. Мой Отелло -- ужь не прежній Отелло! Я-бы не узнала его, если-бы черты его измѣнились также, какъ нравъ. Пусть такъ предстательствуютъ за меня всѣ небесныя силы, какъ я предстательствовала у него за васъ, но моя просьба навлекла только на меня гнѣвъ его..... Потерпите еще нѣсколько времени. Что могу -- сдѣлаю; попытаюсь просить за васъ хотя-бы не смѣла просить за себя. Пусть успокоитъ васъ хоть это увѣреніе.
  

ЯГО.

                       Такъ синьоръ разсерженъ?
  

ЭМИЛІЯ.

   Онъ только-что вышелъ и въ какомъ-то странномъ волненіи.
  

ЯГО.

   Можетъ-ли быть онъ взволнованъ? Я видѣлъ, какъ ядра низлагали ряды его войска, какъ одно изъ нихъ, точно демонъ исторгнуло изъ мощныхъ его объятій -- роднаго его брата..... Онъ взволнованъ!.... Видно причина очень важная. Пойду къ нему..... Да, если онъ взволнованъ, то это недаромъ.....
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Поди къ нему, пожалуй-ста.

(Яго уходитъ).

   Вѣрно какія-нибудь важныя новости изъ Венеціи помрачили его свѣтлую душу, или можетъ-быть, заговоръ, скрытно ковавшійся на островѣ и тайну котораго открылъ онъ. Въ такомъ случаѣ гнѣвъ людей никогда не разражается на большихъ вещахъ, онъ всегда ищетъ предметовъ незначительныхъ и опрокидываетъ все, что ему встрѣчается на пути. Таковы всѣ мы: у насъ болитъ одинъ палецъ, а отъ него распространяется чувство боли на весь здоровый составъ нашъ. Вѣдь мы должны знать, что люди -- не боги..... Намъ нельзя всегда ожидать тѣхъ попеченій, того вниманія, которыя очаровываютъ насъ въ первые дни брака. О, Эмилія, я стою упрековъ за-то, что жаловалась на его невниманіе. Теперь я чувствую, что употребила во-зло мои рѣчи и несправедливо обвинила его.
  

ЭМИЛІЯ.

   Дай Богъ, чтобы это было такъ, какъ вы думаете, -- чтобы Государственныя дѣла, а не подозрѣніе, не ревность раздражила его противъ васъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О несчастный день! Я никогда не подавала ему повода ревновать меня.
  

ЭМИЛІЯ.

   Но этого мало для ревнивцевъ; для ихъ подозрѣній не всегда нужны причины: они ревнивы, потому-что ревнивы. Ревность -- чудовище, которое образуется само собою, родится изъ самого-себя.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Небо, исторгни это чудовище изъ сердца Отелло.
  

ЭМИЛІЯ.

                       Аминь, синьора.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я пойду искать его, а вы, Кассіо, побудьте пока здѣсь. Если онъ не будетъ сердитъ, я возобновлю мою просьбу -- и употреблю послѣднее усиліе, чтобы успѣть въ вашемъ дѣлѣ.
  

КАССІО.

                       Благодарю васъ, синьора.

(Дездемона и Эмилія уходятъ.)
(Входитъ Біанка.)

  

БІАНКА.

                       А, здравствуй, другъ Кассіо.
  

КАССІО.

   Ты здѣсь? Что тебѣ надобно? Здорова-ли ты, прелестная Біанка? Право, моя милая, я только что хотѣлъ итти къ тебѣ.
  

БІАНКА.

   А я шла къ тебѣ, Кассіо. Какъ! бѣгать отъ меня цѣлую недѣлю, семь дней и семь ночей, цѣлыхъ семь сутокъ! А часы разлуки любовниковъ сто разъ длиннѣе солнечныхъ часовъ. О какъ скучно считать ихъ!
  

КАССІО.

   Прости меня, Біанка; все это время сердце мое сжато тяжкими мыслями; но наступятъ радостные дни -- и тогда я изглажу изъ твоей памяти эту продолжительную разлуку. Милая Біанка! (подавая ей платокъ Дездемоны) вышей мнѣ такой-точно платокъ.
  

БІАНКА.

   Ахъ, Кассіо, откуда ты взялъ этотъ платокъ? Это вѣрно подарокъ какого-нибудь новаго друга. А, теперь я понимаю причину твоего отсутствія, которое я такъ мучительно чувствовала. Вотъ какъ! очень хорошо.
  

КАССІО.

   Полно, полно; брось свои глупыя подозрѣнія, которыя нашептываетъ тебѣ дьяволъ. Ты ревнива и воображаешь, что это подарокъ отъ любовницы на память? Ну, божусь, это неправда, Біанка.
  

БІАНКА.

                       Чей-же это платокъ?
  

КАССІО.

   Я самъ не знаю. Я нашелъ его въ моей комнатѣ; работа мнѣ очень нравится. Прежде чѣмъ возьмутъ его назадъ, что очень можетъ случиться, мнѣ-бы хотѣлось, чтобы ты сняла этотъ рисунокъ. -- Возьми его, вышей мнѣ точно такой, -- а покуда оставь меня.
  

БІАНКА.

                       Оставить тебя? А зачѣмъ?
  

КАССІО.

   Я жду здѣсь Генерала и, право, мнѣ не хотѣлось-бы, чтобы онъ засталъ меня съ женщиной.
  

БІАНКА.

                       Отчего-же, смѣю спросить васъ?
  

КАССІО.

   Это не потому, чтобы я не любилъ тебя.
  

БІАНКА.

   Нѣтъ, нѣтъ; ты меня ужь больше не любишь. По-крайней-мѣрѣ проводи меня -- и скажи, увижу-ли я тебя сего-дня вечеромъ?
  

КАССІО.

   Я не могу тебя проводить, потому-что жду Генерала именно здѣсь; -- но мы скоро увидимся.
  

БІАНКА.

   Нечего дѣлать, я должна довольствоваться и этимъ!
  

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА I.

  

ПЛОЩАДЬ ПРОТИВЪ ЗАМKА.

ОТЕЛІО и ЯГО.

ЯГО.

   Неужели васъ еще безпокоитъ эта мысль?
  

ОТЕЛЛО.

                       Эта мысль, Яго?
  

ЯГО.

   Чтожь? поцѣловать украдкою.....
  

ОТЕЛЛО.

                       Преступный поцѣлуй!
  

ЯГО.

   Или запереться наединѣ съ любовникомъ, ночью, часа на два, безъ всякаго дурнаго намѣренія?....
  

ОТЕЛЛО.

   Запереться наединѣ, Яго, безъ всякаго дурнаго намѣренія? Да это -- лицемѣріе болѣе дьявольскаго; добродѣтель тѣхъ, которые поступаютъ такъ съ чистыми мыслями, искушается дьяволомъ, а сами они искушаютъ небо.
  

ЯГО.

   Если они не пойдутъ далѣе, то это еще ничего..... но когда я подарю женѣ моей платокъ.....
  

ОТЕЛЛО.

                                           Чтожь тогда?
  

ЯГО.

   Чтожь, вѣдь онъ будетъ принадлежать ей, синьоръ, -- и съ той минуты, какъ онъ принадлежитъ ей, я думаю, она въ правъ подарить его кому затотетъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Ея честь также принадлежитъ ей, но развѣ она можетъ отдать свою честь?
  

ЯГО.

   Честь -- это вещь невидимая. Сколько женщинъ, лишенныхъ ея, кажутся намъ честными; но платокъ.....
  

ОТЕЛЛО.

   Клянусь Богомъ, я хочу позабыть объ немъ, а ты безпрестанно напоминаешь..... О! какъ черный воронъ -- предвѣстникъ несчастія, прилетаетъ къ дому, обреченному на гибель, такъ эта мысль приходитъ мнѣ на память..... У него былъ мой платокъ!
  

ЯГО.

                                                     Чтожь такое?
  

ОТЕЛЛО.

                                                     О, это ужь не шутка.
  

ЯГО.

   Но если-бы я сказалъ вамъ, что самъ я былъ свидѣтелемъ оскорбленія, которое онъ нанесъ вамъ, что я слышалъ, какъ онъ разглашалъ объ этомъ. Вѣдь на свѣтѣ есть мерзавцы, которые, соблазнивъ женщину и насытивъ страсть свою, не могутъ удержаться, чтобы не хвастать потомъ своею побѣдою.
  

ОТЕЛЛО.

                       Развѣ онъ разглашалъ что-нибудь?
  

ЯГО.

   Да, синьоръ; но будьте увѣрены, что онъ, въ случай нужды, готовъ и отпереться отъ словъ своихъ.
  

ОТЕЛЛО.

                       Чтожь онъ говорилъ?
  

ЯГО.

   Что онъ сдѣлалъ, -- я не знаю, что онъ сдѣлалъ.
  

ОТЕЛЛО.

                                                     Что, что?
  

ЯГО.

                                                     Лежалъ.....
  

ОТЕЛЛО.

                                                     Съ ней?
  

ЯГО.

                       Съ ней..... возлѣ нея, какъ хотите32.
  

ОТЕЛЛО.

   "Съ ней?.... на ея ложѣ?.... съ ней..... возлѣ нея..... на ея ложѣ..... Если это клевета!-- о позоръ!-- платокъ!.... его признанія! платокъ! платокъ!-- вымучить у него признанія и повѣсить его за преступленіе.....Нѣтъ, преждезадушить, а потомъ..... О, заставить его признаться..... Я весь дрожу..... Нѣтъ, страсть не могла-бы такъ завладѣть природою, такъ сжать ее, если-бы внутренній голосъ не говорилъ мнѣ о ея преступленіи. Нѣтъ, это не слова измѣняютъ меня..... Ея глаза! ея уста!-- Возможно-ли?.... признайся!.... платокъ!.... о демонъ! (Съ нимъ дѣлаются судороги).
  

ЯГО.

   Дѣйствуй, мой ядъ, дѣйствуй! -- Вотъ, какъ ловятъ легковѣрныхъ, и вотъ что переносятъ многія женщины, не смотря на свою невинность. Эй, синьоръ! синьоръ, говорю вамъ! Отелло!

(Входить Кассіо).

   А, Кассіо, что новаго?
  

КАССІО.

                       Что такое случилось?
  

ЯГО.

   Генералъ въ, обморокѣ; это, ужь въ другой разъ; съ нимъ тоже было вчера.
  

КАССІО.

                       Потремъ ему виски.
  

ЯГО.

   Нѣтъ; оставьте, оставьте: не надобно мѣшать дѣйствію этой летаргіи, а не то -- вы его увидите съ пѣною у рта, въ страшномъ бѣшенствѣ. Посмотрите..... онъ шевелится..... Удалитесь на никоторое время; онъ придетъ въ чувство. Когда онъ оставитъ меня, мнѣ нужно будетъ поговорить съ вами объ одномъ важномъ дѣлѣ.

(Кассіо уходитъ).

   Что, Генераль, какъ вы теперь себя чувствуете? Не ушибли-ли вы себѣ голову?....
  

ОТЕЛЛО.

   Что, ты смѣешься надо мною?
  

ЯГО.

   Я смѣюсь надъ вами? Нѣтъ, клянусь небесами! Нѣтъ!.... мужайтесь.....
  

ОТЕЛЛО.

   Обманутый мужъ -- это чудовище, звѣрь!
  

ЯГО.

   Такъ по этому въ большихъ городахъ много звѣрей и чудовищъ.
  

ОТЕЛЛО.

                       Признался-ли онъ?
  

ЯГО.

   Добрый синьоръ! вооружитесь твердостью. Повѣрьте, всѣ, несущіе на себѣ иго брака, терпятъ одинаковую съ вами участь. Тысячи мужей которые спять ночью на постеляхъ, измятыхъ другими, клянутся, что эти постели доступны только имъ однимъ, и между-тѣмъ -- живутъ преспокойно. Ваша доля гораздо лучше. О! съ довѣрчивостью ласкать преступницу на опозоренномъ ложѣ, и считать ее добродѣтельною -- да это нестерпимая насмѣшка ада! Нѣтъ, ужь лучше всѣ видать: если однажды я узнаю, что сталось со мною, то я -- узнаю, что и съ ней будетъ.
  

ОТЕЛЛО.

   О какъ ты мудръ! Да, это справедливо.
  

ЯГО.

   Хотите-ли вы нѣсколько минутъ постоять въ отдаленіи и терпѣливо прислушаться? -- Въ то время, когда вы лежали здѣсь, подавленный вашимъ горемъ, въ положеніи не достойномъ такого человѣка, какъ вы, сюда приходилъ Кассіо. Я отослалъ его, растолковавъ ему очень естественно причину вашего обморока; онъ обѣщалъ воротиться сюда, чтобы поговорить со мной. -- Спрячьтесь въ этомъ углубленіи и замѣчайте оттуда его насмѣшливый видъ, пренебреженіе, презрительные знаки, которые будутъ рисоваться въ каждой чертѣ лица его..... Я наведу разговоръ на его любовныя похожденія, буду спрашивать: какъ, въ какомъ мѣстъ, съ котораго времени, сколько разъ принимала его къ себѣ ваша супруга? когда онъ надѣется быть у нея? Но еще разъ -- владѣйте собой и замѣчайте всѣ его тѣлодвиженія. Терпѣніе, благородный Отелло! или вы меня заставите сознаться, что вы весь -- страсть и гнѣвъ, и что въ васъ нѣтъ мужества.
  

ОТЕЛЛО.

   Послушай, Яго..... я хочу показать собой образецъ терпѣнія, но -- слышишь-ли? -- чтобы сдѣлаться потомъ еще кровожаднѣе.
  

ЯГО.

   И это не будетъ безъ основанія -- однако пусть время идетъ своимъ чередомъ.....Неугодно-ли вамъ занять теперь ваше мѣсто?

(Отелло скрывается.)

   Теперь я буду распрашивать Кассіо объ его Біанкѣ. Эта дѣвчонка цѣною покупныхъ ласкъ расцвѣчаетъ свои наряды и свои прелести..... Она безъ памяти влюблена въ Кассіо: распутная женщина всегда обманываетъ сто человѣкъ въ пользу одного, который ее обманываетъ..... Когда заговоришь съ нимъ объ ней, онъ всегда приходитъ въ самое веселое расположеніе...... Вотъ онъ идетъ..... При первой улыбкѣ его, Отелло придетъ въ бѣшенство -- и, въ чаду слѣпой ревности, непремѣнно будетъ принимать по своему веселость бѣднаго Кассіо!

(Кассіо возвращается.)

   Что, лейтенантъ, какъ идутъ дѣла ваши?
  

КАССІО.

   Мои дѣла? Мнѣ становится еще тяжелѣе, когда ты меня величаешь званіемъ, лишеніе котораго убиваетъ меня.
  

ЯГО.

   Попросите хорошенько Дездемону -- и вы можете быть увѣрены въ успѣхи. (тихо) О, еслибы эта милость зависѣла отъ Біанки, -- ваши желанія были-бы тотчасъ удовлетворены.
  

КАССІО.

                       Она такъ добра и мила!
  

ОТЕЛЛО (въ отдаленіи тихо.)

                       Посмотрите, какъ онъ веселъ!
  

ЯГО (громко.)

   Я никогда не видалъ женщины такъ сильно влюбленной.
  

КАССІО.

   Бѣдняжка! Въ-самомъ-дѣли, кажется, она меня любитъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Понимаю. Да..... онъ будто хочетъ разувѣрить его и потомъ смѣется.....
  

ЯГО.

                       Слышите-ли, Кассіо?
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   Теперь онъ заставитъ его разсказать все..... Хорошо, продолжай..... хорошо сказано, хорошо сказано.
  

ЯГО.

   Она вездѣ хвастаетъ, будто вы хотите жениться на ней. Неужели это правда?
  

КАССІО.

                                 Ха, ха, ха!
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   О, ты торжествуешь, Римлянинъ! ты торжествуешь!
  

КАССІО.

   "Мнѣ жениться на ней? Жениться на этой прелестницѣ? Ради Бога, за-кого-же ты меня "принимаешь? Пожалуй-ста, не считай меня такимъ развратнымъ..... Ха, ха, ха!
  

ОТЕЛЛО (тихо).

                       "Да, да..... радость послѣ побѣды!
  

ЯГО.

   "Право, носится слухъ, будто вы на ней женитесь.
  

КАССІО.

                       "Нѣтъ, скажи въ-самомъ-дѣлѣ?
  

ЯГО.

   "Пусть я буду самый презрѣнный изъ людей, если васъ обманываю.
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   "А! ты ужь считаешь дни мои? Хорошо, хорошо.
  

КАССІО.

   "Это ея выдумка. Въ упоеніи страсти она увѣрена, что я женюсь на ней. Такая мечта, разумѣется, льститъ ей, -- но, чтобы я обѣщалъ.....
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   "Яго дѣлаетъ мнѣ знакъ: вѣрно, онъ хочетъ начать.....
  

КАССІО.

   "Она за минуту передъ этимъ была здѣсь, она преслѣдуетъ меня повсюду. Какъ-то на дняхъ, я былъ на морскомъ берегу и разговаривалъ съ нѣкоторыми изъ Венеціянцевъ, какъ вдругъ прибѣгаетъ вѣтреница -- и вотъ точно такъ бросается ко мнѣ на шею.....
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   "И вскрикиваетъ: о мой милой Кассіо! вотъ что говорятъ его жесты.
  

КАССІО.

   "Сжимаетъ меня въ своихъ объятіяхъ, обливаетъ слезами, мучитъ меня и -- увлекаетъ съ собою. Ха, ха, ха!
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   "Вотъ онъ разсказываетъ, какъ она завлекла его въ мою спальню. О! я теперь вижу твое ненавистное лице, но еще не нахожу собакъ, которымъ-бы я бросилъ его!
  

КАССІО.

   "Я буду стараться избѣгать ея встрѣчи.
  

ЯГО.

   "При мнѣ!.... А да вотъ она идетъ.

(входитъ Біанка).

  

КАССІО.

   "Пламенна, какъ дикая кошка! Но эта еще раздушена..... Скажи, пожалуй-ста, съ какою цѣлію ты меня такъ преслѣдуешь?
  

БІАНКА.

   "Пусть всѣ адскія фуріи преслѣдуютъ тебя! А ты, съ какою цѣлью ты отдалъ мнѣ этотъ платокъ? Я была такъ глупа, что взяла его! Тебѣ надобно вышить точно-такой? Да, конечно; это очень правдоподобно, что ты нашелъ его въ своей комнаті. и не знаешь кто-бы могъ его оставить! -- Это любовный залогъ какой-нибудь дѣвчонки, а я еще должна снимать рисунокъ! Возьми, отдай его своей красавицѣ. Откуда-бы онъ ни былъ, мнѣ все равно, я не вышью ни точки.
  

КАССІО.

   "Какъ, милая Біанка, что такое? что такое?
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   "Клянусь небесами, о! это долженъ быть мой платокъ.
  

БІАНКА.

   "Пожалуйста, если ты хочешь, приходи ко мнѣ сего-дня ужинать, или когда тебѣ будетъ угодно.

(уходитъ).

  

ЯГО.

                       "Подите за ней, подите за ней.
  

КАССІО.

   "Надобно пойти, а то она опять что-нибудь насплетничаетъ въ городѣ.
  

ЯГО.

                                 "Вы ужинаете у нея?
  

КАССІО.

                                 "Да, я думаю.
  

ЯГО.

   "Не могу-ли я тамъ видѣться съ вами? Мнѣ-таки нужно сообщить вамъ кое-что.
  

КАССІО.

   "Приходи, я прошу тебя.-- Ты придешь?
  

ЯГО.

   "Отправляйтесь..... ни слова болѣе.....

(Кассіо уходить).

  

ОТЕЛЛО (подходя къ Яго).

   "Какую смерть я изобрѣту для него, Яго?
  

ЯГО.

   "Замѣтили-ли вы, какъ онъ радовался своему низкому поступку?
  

ОТЕЛЛО.

                                                     "О, Яго!
  

ЯГО.

  
                       "А платокъ..... вы его видѣли?
  

ОТЕЛЛО.

                       "Точно-ли это былъ мой?
  

ЯГО.

   "Вашъ, я даю вамъ клятву..... И видѣть какъ онъ дорожитъ вашею супругою -- этою безумною женщиной! Она подарила ему платокъ, а онъ отдаетъ его своей любовницѣ!
  

ОТЕЛЛО.

   "Я-бы хотѣлъ, чтобы онъ девять лѣтъ сряду каждую минуту умиралъ подъ рукой моей..... "Вотъ совершенная женщина! вотъ прелестная, кроткая женщина!
  

ЯГО.

   "Вамъ надобно стараться забыть все это.
  

ОТЕЛЛО.

   "Да! она погибнетъ, она умретъ въ эту ночь. О! ей ужь не жить больше..... Сердце мое превратилось въ камень -- и я чувствую боль въ рукѣ, когда ударяю по немъ..... О! во всей вселенной не было существа очаровательнѣе!.... "она была достойна раздѣлять Царское ложе и повелѣвать.
  

ЯГО.

   "Э, да вы отклонились отъ вашего предмета.
  

ОТЕЛЛО.

   "Да будетъ она проклята!-- я только говорю, чѣмъ надѣлена она..... Какъ ловка въ рукодѣльи! какая превосходная музыкантша! О, звуки ея голоса укротили-бы свирѣпость звѣря. Столько благородства! столько игривости въ умѣ!
  

ЯГО.

                       "Тѣмъ болѣе она преступна.
  

ОТЕЛЛО.

   "О тысячу разъ, тысячу разъ болѣе!.... И такого благороднаго происхожденія.....
  

ЯГО.

                       "Слишкомъ благороднаго.
  

ОТЕЛЛО.

   "Да, теперь я вижу..... Послушай, Яго, -- какая жалость! О, Яго, какая жалость, Яго!....
  

ЯГО.

   "Если вы обожаете ее и въ самомъ преступленіи, то предоставьте ей полную свободу оскорблять васъ. Если оскорбленіе не трогаетъ васъ, -- оно не трогаетъ никого.
  

ОТЕЛЛО.

   "Я разорву ее на части..... обезславить меня55!
  

ЯГО.

                       "Это очень низко съ ея стороны.
  

ОТЕЛЛО.

                       "Съ моимъ офицеромъ!
  

ЯГО.

                       "Это еще ниже.
  

ОТЕЛЛО.

   "Яго! Приготовь мнѣ ядъ къ этой ночи! Я не стану допрашивать ее: я боюсь, что могущество красоты ея укротитъ мою душу, обезоружитъ ее..... Эту-же ночь, Яго!
  

ЯГО.

   "Кчему ядъ? Задушите ее лучше въ постели, да, въ постели, которую она осквернила.
  

ОТЕЛЛО.

   "Прекрасная мысль! прекрасная мысль! я люблю правосудіе..... Превосходная мысль!
  

ЯГО.

   "А Кассіо предоставьте мни: около полуночи вы узнаете болѣе.

(Звукъ трубы).

  

ОТЕЛЛО.

   "О превосходная мысль!.... Какую вѣсть подаетъ эта труба?
  

ЯГО.

   Вѣрно какія-нибудь новости изъ Венеціи. А! это Лодовико, посланникъ Дожа. И, посмотрите, ваша супруга сопровождаетъ его.

(Входятъ Лодовико, Дездемона и ихъ свита).

  

ЛОДОВИКО.

   Здравствуйте, храбрый Генералъ.
  

ОТЕЛЛО.

                       Здравствуйте, синьоръ.
  

ЛОДОВИКО.

   Дожъ и Сенаторы Венеціи шлютъ вамъ привѣтъ.

(онъ отдаетъ Отелло письма).

  

ОТЕЛЛО.

                       Цѣлую эти орудія ихъ воли,

(Онъ разламываетъ печать и читаетъ).

  

ДЕЗДЕМОНА.

   Есть-ли какія новости, любезный братецъ Лодовико?
  

ЯГО.

   Какъ я радъ, что васъ вижу, синьоръ. Да будетъ благословенъ пріѣздъ вашъ въ Кипръ.
  

ЛОДОВИКО.

   Благодарю тебя. Здоровъ-ли лейтенантъ Кассіо?
  

ЯГО.

                       Онъ живъ, синьоръ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Любезный братецъ, между имъ и мужемъ моимъ произошла непріятная ссора. Вы помирите ихъ?
  

ОТЕЛЛО.

                       Увѣрены-ли вы въ этомъ?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   "Въ точности соображайтесь съ этимъ, если вы хотите.....
  

ЛОДОВИКО (къ Дездемонѣ).

   Онъ не обращался ни къ кому; вѣрно, онъ занятъ письмомъ..... Такъ Генералъ въ ссоръ съ Кассіо?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Да, такое несчастье! мнѣ-бы такъ хотѣлось помирить ихъ, потому-что я люблю Кассіо.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Огнь и громъ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

                                           Въ умѣ-ли ты?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Какъ онъ взволнованъ.....
  

ЛОДОВИКО.

   Можетъ-быть, причиною этого волненья письмо. Кажется, Сенатъ вызываетъ его въ Венецію и поручаетъ Кассіо его должность.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Повѣрьте мнѣ, я этому очень рада.
  

ОТЕЛЛО.

                       Въ-самомъ-дѣлъ?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Я очень радъ, что вижу тебя въ помѣшательствѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Отчего-же, милый Отелло?
  

ОТЕЛЛО.

                                           Демонъ!

(Онъ бьетъ ее).

  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я не заслужила такого обращенія.
  

ЛОДОВИКО.

   Синьоръ, вотъ чему никакъ не повѣрили-бы въ Венеціи, если-бы даже я сталъ клясться, что видѣлъ собственными глазами. Это уже слишкомъ. Утишьте ее, по крайней мѣръ: она плачетъ.
  

ОТЕЛЛО.

   О демонъ, демонъ! Если-бы слезы женщины могли оплодотворять землю, каждая падающая слеза твоя породила-бы крокодила! Прочь съ глазъ моихъ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я и не хочу оставаться, потому-что оскорбляю васъ своимъ присутствіемъ.
  

ЛОДОВИКО.

   Вотъ образецъ покорной супруги! Пожалуйста, синьоръ, воротите ее.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Синьора!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Что угодно вамъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Зачѣмъ вы ее спрашивали?
  

ЛОДОВИКО.

                                           Кто?.... Я?
  

ОТЕЛЛО.

   Да, вы; вы хотѣли, чтобы я воротилъ ее. Она можетъ воротиться, уйти и опять воротиться..... и она можетъ плакать, синьоръ, плакать..... и она покорна, какъ говорите вы, покорна; о! чрезвычайно покорна!.... Продолжай, лей, лей слезы..... Что-же касается до этого письма, синьоръ.... О любовь, славно сыгранная!.... Мнѣ велятъ возвратиться..... Поди отсюда; я сей-часъ дамъ тебѣ приказаніе..... Синьоръ, я готовъ исполнить повелѣніе и отправиться въ Венецію. Прочь отсюда, прочь!

(Дездемона уходитъ).

   Кассіо заступитъ мѣсто мое..... Будь такъ и..... (Къ Лодовико) Синьоръ, я прошу васъ сегодня ко мнѣ на-ужинъ..... Вы добрый гость въ Кипрѣ..... Развратъ и вѣроломство!

(уходитъ).

  

ЛОДОВИКО.

   Такъ это-то знаменитый Мавръ, котораго Сенатъ нашъ въ одинъ голосъ нарекаетъ всеобъемлющимъ? Такъ это тотъ великій человѣкъ, неколебимый страстями, одаренный добродѣтелью, мужествомъ, непроницаемый стрѣлами и ударами рока?
  

ЯГО.

                       Онъ очень перемѣнился.
  

ЛОДОВИКО.

   Не поврежденъ-ли его разсудокъ? Не находятъ-ли на него минуты безумія?
  

ЯГО.

   Онъ то, что есть; но я не смѣю произнести объ немъ моего мнѣнія. Если онъ не то, чѣмъ-бы могъ быть, -- я молю небеса, чтобы онъ былъ тѣмъ.
  

ЛОДОВИКО.

   Какъ! ударить жену свою?
  

ЯГО.

   Въ-самомъ-дѣлѣ, это не очень-то хорошо, и не смотря на то, я-бы хотѣлъ думать, что ужь ничего не можетъ быть хуже этого.
  

ЛОДОВИКО.

   Уже-ли таково его обращеніе? Или письма Сената разожгли въ немъ кровь и довели его до такого бѣшенства?
  

ЯГО.

   Охъ, охъ! я-бы поступилъ безчестно, еслибы сталъ пересказывать то, что видѣлъ и знаю.-- Вы будете наблюдать -- и онъ выкажетъ самъ себя, а меня избавитъ отъ пересказовъ: смотрите за нимъ хорошенько, вы увидите, что будетъ дальше.
  

ЛОДОВИКО.

   Мнѣ жаль, что я обманывался на его счетъ.

(Они уходятъ).

  

СЦЕНА II.

  

КОМНАТА ВЪ ЗАМКѢ.

ОТЕЛЛО и ЭМИЛІЯ.

  

ОТЕЛЛО.

                       Такъ ты ничего не видала?
  

ЭМИЛІЯ.

   И ничего не слыхала и никогда ничего не подозрѣвала.
  

ОТЕЛЛО.

   Но ты ихъ видѣла -- ее и Кассіо вмѣстѣ?
  

ЭМИЛІЯ.

   Но я ничего не замѣчала подозрительнаго, а между-тѣмъ не пропустила ни одного звука изъ разговора ихъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Какъ? развѣ они никогда не шептались?
  

ЭМИЛІЯ.

                                           Никогда.
  

ОТЕЛЛО.

   Развѣ они никогда не старались удалить тебя?
  

ЭМИЛІЯ.

                                           Никогда.
  

ОТЕЛЛО.

   Напримѣръ, подъ предлогомъ принести вѣеръ, перчатки, маску, или что-нибудь другое.....
  

ЭМИЛІЯ.

                                           Никогда, синьоръ.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Это странно.

ЭМИЛІЯ.

   Я осмѣлюсь отвѣчать вамъ за ея вѣрность, синьоръ. Я ручаюсь въ этомъ моею жизнью..... Если васъ гнететъ другая мысль, изгоните ее; она обманываетъ ваше сердце. Если какой-нибудь презрѣнный заставилъ васъ подозрѣвать ее, то пусть въ наказаніе, небеса отягчатъ его проклятьемъ змѣи. Если она не добродѣтельна, не цѣломудренна, не праведна, -- такъ послѣ этого на землѣ нѣтъ счастливаго мужа. Самую чистую изъ женъ осквернить клеветою!
  

ОТЕЛЛО.

   Скажи ей, чтобы она пришла сюда. Поди. (Эмилія уходитъ). Она много сказала, но вѣдь это наперсница ея связи! Можно-ли вѣрить словамъ ея? Это опытная интригантка, у которой хранилище и ключъ отъ низкихъ тайнъ. Она, пожалуй, сейчасъ готова пасть на колѣна и возсылать мольбы къ небесамъ. О, я видѣлъ, какъ она разыгрываетъ такія роли!

(Входятъ Дездемона и Эмилія).

  

ДЕЗДЕМОНА.

   Что вамъ угодно приказать мнѣ, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Пожалуй-ста подойди поближе, моя милая.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Что вамъ угодно?
  

ОТЕЛЛО.

   Я хочу смотрѣть въ твои очи..... Посмотри на меня прямо.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Что это за ужасная мысль?
  

ОТЕЛЛО (къ Эмиліи).

   Женщины твоего ремесла, красавица, оставляютъ чету любовниковъ глазъ-на-глазъ и затворяютъ дверь; потомъ кашляютъ, или дѣлаютъ вотъ этакъ: гм., если кто-нибудь входитъ нечаянно. Къ своей должности, къ своей должности..... Вонъ, вонъ отсюда!

(Эмилія уходитъ).

  

ДЕЗДЕМОНА.

   О, я у вашихъ ногъ, синьоръ! Что означаютъ эти рѣчи? Я только вижу гнѣвъ въ словахъ вашихъ, но не понимаю словъ.
  

ОТЕЛЛО.

                                                     Кто ты?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Ваша жена, синьоръ; ваша вѣрная, ваша честная жена.
  

ОТЕЛЛО.

   Хорошо; клянись въ этомъ, губи свою душу..... Ты знаешь, что демоны, увидѣвъ эти небесныя черты, не будутъ смѣть овладѣть тобой. Опутывай себя двойнымъ преступленьемъ..... клянись, что ты вѣрна мнѣ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Небо знаетъ, что я говорю истину.
  

ОТЕЛЛО.

   Небо знаетъ, что ты вѣроломна, какъ адъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Противъ кого, синьоръ? Съ кѣмъ? Какъ я вѣроломна?
  

ОТЕЛЛО.

   О, Дездемона! Прочь, прочь, прочь отъ меня!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Увы! горестный день!-- Отчего вы плачете? Не я-ли причиной слезъ вашихъ, синьоръ? Если вы подозрѣваете, что мой отецъ виной такого скораго вызова васъ отсюда, не упрекайте меня! И вы и я -- равно потеряли его!
  

ОТЕЛЛО.

   Если-бы небо испытывало меня немилостями, если-бы на обнаженную главу мою оно обрушило всѣ муки презрѣнія и униженія: погрузило-бы меня въ тину бѣдности, заключило въ оковы меня и всѣ отрадныя надежды мои, -- я еще отыскалъ-бы въ какомъ-нибудь сгибѣ души моей остатокъ терпѣнія..... Но, увы! выставить меня на поруганіе, и остановить на мнѣ его недвижный перстъ..... о! я еще могъ-бы снести и такое поношеніе, да, да, я могъ-бы..... но быть изгнаннымъ изъ убѣжища, въ которомъ хранились сокровища моего сердца, изъ одного, гдѣ я только могъ жить, если-бы хотѣлъ сносить жизнь; смотрѣть на источникъ изъ котораго я черпалъ свое существованіе, и безъ котораго оно-бы изсякло.... смотрѣть на него, какъ на лужу, въ которой совокупляются нечистыя жабы..... Да! при такомъ зрѣлище -- и ты -- терпѣніе, само ты измѣнишь лице свое, само ты -- розовый херувимъ, сдѣлаешься отвратительнѣе ада!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Кажется, я смѣю надѣяться, что мой благородный супругъ считаетъ меня добродѣтельною?
  

ОТЕЛЛО.

   Да, какъ лѣтнихъ мухъ, которыя безпрестанно соединяются, расправляя свои крылышки34. О, ты дикій цвѣтокъ! Ты такъ хороша! Твое благоуханіе такъ сладко, что чувства упоеваются тобою! Лучше-бы тебѣ никогда не родиться!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Боже мой! да что-же за преступленіе, сдѣланное мной, котораго я не знаю?
  

ОТЕЛЛО.

   Неужели это чело, которое свѣтлѣетъ добродѣтелью, это прекрасное чело создано для того, чтобы быть заклеймену позоромъ?.... Что ты сдѣлала? что ты сдѣлала? безчестная женщина! -- да одинъ разсказъ объ твоихъ дѣйствіяхъ зажжетъ мои щеки, и отъ ихъ жара стыдливость обратится въ пепелъ!.... Что ты сдѣлала? Отъ твоихъ проступковъ небеса скрываютъ чело свое; луна облекается въ тучи отъ омерзенія; сладострастный вѣтеръ, лобзающій все, что ему ни встрѣчается -- останавливается и углубляется въ нѣдра земныя, только чтобы ничего не знать. Что ты сдѣлала? безстыдная!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Богъ свидѣтель, какъ ты оскорбляешь меня!
  

ОТЕЛЛО.

                       Развѣ ты не преступница?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ, -- и это такъ вѣрно, какъ то, что я Христіанка. Если сохранитъ сосудъ сей для своего супруга чистъ и непороченъ56, -- не значитъ быть преступницей, то я не преступна.
  

ОТЕЛЛО.

                       Какъ! ты не преступна?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ, клянусь вѣчнымъ блаженствомъ души моей.
  

ОТЕЛЛО.

                                 Возможно-ли?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О Боже, умилосердись надъ нами!
  

ОТЕЛЛО.

   Ну, если такъ, то я прошу у тебя прощенія. Вѣдь я, право, принималъ тебя за ту развратную Венеціянку, которая вышла за-мужъ за Отелло!

(Эмилія возвращается).

   Ты не служишь небу, -- красавица. Ты привратница ада, -- ты! ты! да, ты! что? Мы выполнили свою обязанность..... (онъ бросаетъ ей золота) Вотъ плата за труды твои. Пожалуй-ста, поверни ключъ и храни тайну.

(уходитъ).

  

ЭМИЛІЯ.

   Ахъ! что за мысли въ головѣ этого человѣка?.... Какъ вы себя чувствуете, синьора? Ахъ, добрая синьора, что съ вами?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       О, я какъ будто во снѣ!
  

ЭМИЛІЯ.

   Синьора! о чешь вы разговаривали съ моимъ господиномъ?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                                     Съ кѣмъ?
  

ЭМИЛІЯ.

                       Боже мой, съ моимъ господиномъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Кто твой господинъ?
  

ЭМИЛІЯ.

   Тотъ-же, кто и вашъ, синьора.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   У меня его нѣтъ болѣе..... Не спрашивай меня, Эмилія..... я не могу говорить..... я не съумѣю отвѣчать иначе, какъ слезами. Пожалуйста положи сегодня вечеромъ на мою постель мое вѣнчальное платье, не позабудь -- и поди попроси сюда твоего мужа.
  

ЭМИЛІЯ.

                       Какъ все измѣнилось!

(Уходитъ).

  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я сама заслужила такую участь, да, я сама заслужила! -- -- Но какіе-же поступки мои заставили его подозрѣвать меня и въ самомъ малѣйшемъ забвеніи моихъ обязанностей?

(Входитъ Яго и съ нимъ возвращается Эмилія).

  

ЯГО.

   Что будетъ угодно приказать вамъ, синьора? Съ вами ничего не случилось?

ДЕЗДЕМОНА.

   Я право не знаю..... Вѣдь тѣ, которые учатъ дѣтей, Яго, обращаются съ ними кротко, ласкаютъ, браня ихъ? Неправда-ли? Онъ могъ-бы также побранить меня, потому-что я, похожа на ребенка, когда на меня сердятся.....
  

ЯГО.

                       Что такое случилось?
  

ЭМИЛІЯ.

   Ахъ, Яго, -- Генералъ такъ оскорбительно обращался съ нею; онъ подавилъ ее презрѣніемъ и обидами, которыя не можетъ перенести ни какое сердце.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Это-ли имя мое, Яго?
  

ЯГО.

                       Какое имя, благородная Дездемона?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   То, которое сей-часъ произнесла она и которымъ назвалъ меня супругъ мой.
  

ЭМИЛІЯ.

   Онъ назвалъ ее развратной. И пьяный бродяга не сказалъ-бы этого женѣ своей!
  

ЯГО.

                       Отчего-же онъ такъ разсердился?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я ничего не знаю. Я чувствую только, что не заслужила этого.
  

ЯГО.

   Не плачьте, не плачьте..... Увы! роковой день.
  

ЭМИЛIЯ.

   Для того-ли отказалась она отъ знатныхъ жениховъ, отъ своего отца, отъ своей родины, отъ всего милаго сердцу, чтобы слышать, какъ онъ назвалъ ее развратной! Можно-ли не плакать?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Это несчастная судьба моя!
  

ЯГО.

   Да накажетъ его небо за такую горячность..... Отъ чего-бы это безумство?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Ахъ, Богъ знаетъ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Пусть умру я, если неправда, что это наговорилъ на васъ какой-нибудь опытный плутъ, негодяй, какой-нибудь подлый и низкій наушникъ, для того чтобы выслужиться черезъ эту клевету. Ну пусть я умру, если это не такъ.
  

ЯГО.

   Фуй! такого человѣка нѣтъ на свѣтѣ. Это невозможно.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   А если есть, пусть небо проститъ его!
  

ЭМИЛІЯ.

   Висѣлицу ему -- вмѣсто прощенія и чтобы адъ, -- поглотилъ его..... Почему онъ назвалъ ее развратной? Развѣ онъ видѣлъ ее съ кѣмъ-нибудь неразлучно? Гдѣ? Когда? Какимъ образомъ? Если тутъ хоть тѣнь, хоть какой-нибудь видъ истины? Да. Вѣрно, какое-нибудь гнусное чудовище, какой-нибудь подлый извергъ, или какая-нибудь зараза ослѣпила Мавра. О небо! для чего ты не влагаешь бичь въ руку каждаго честнаго человѣка, чтобы онъ могъ пройти черезъ весь міръ отъ востока до запада, казня презрѣннаго?
  

ЯГО.

                       Потише.....
  

ЭМИЛІЯ.

   О мщенье этимъ злодѣямъ! Ужь навѣрно тоже какой-нибудь обманщикъ въ этомъ родѣ, заставилъ и тебя подозрѣвать, будто я была въ связи съ Мавромъ.
  

ЯГО.

                       Перестань, безсмысленная!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Увы, Яго! Какъ возвращу я сердце моего супруга? Добрый Яго, поди, отыщи его. Клянусь небеснымъ огнемъ, я не знаю какъ я могла его лишиться? Я преклоняю колѣна:-- если въ моихъ дѣйствіяхъ, въ моихъ рѣчахъ или въ мысляхъ моихъ, если когда-нибудь только я измѣняла любви его; если когда-нибудь глаза мой, слухъ мой, или какое-либо изъ моихъ чувствъ услаждалось кѣмъ-нибудь другимъ, кромѣ его; если не правда, что я еще люблю его, что я всегда любила его, что я никогда не перестану любить его нѣжно, хоть-бы онъ оттолкнулъ меня далеко отъ себя, довелъ до нищеты..... О, если все это неправда -- утѣшеніе, оставь меня!-- Жестокость его страшно дѣйствуетъ на сердце мое -- и эта жестокость можетъ разрушить жизнь мою; но не искоренить любви моей къ нему. Нѣтъ, никогда!-- -- Я едва могу произнести это слово: развратная..... одно это слово приводитъ меня въ ужасъ, когда я произношу его; но самый проступокъ, за который такъ называютъ..... О! ни за какія сокровища міра я не въ состояніи-бы была покуситься на него.....
  

ЯГО.

   Успокойтесь, ради Бога. Это случилось вѣрно въ ту минуту, когда онъ былъ раздосадованъ, раздраженъ государственными дѣлами..... и вотъ гнѣвъ его палъ на васъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Ахъ, если-бы не было другой причины.
  

ЯГО.

                                 Я васъ увѣряю, ничего болѣе.

(Звукъ трубы).

   Слышите-ли, эти трубы зовутъ къ ужину. Послы Венеціянскіе ожидаютъ васъ.....Подите -- и вытрите ваши слезы. Все будетъ хорошо!

(Дездемона и Эмилія уходятъ.)
(Входитъ Родриго).

                       "Что скажешь, Родриго?
  

РОДРИГО.

   "Да вотъ что: я не нахожу, чтобы ты поступалъ со мной благородно.
  

ЯГО.

                       "Почему-же ты это думаешь?
  

РОДРИГО.

   "Ты меня хочешь провести, Яго. Каждый день какой-нибудь новый предлогъ; и вмѣсто того, чтобы доставить мнѣ средство достичь моей цѣли, -- ты, какъ я примѣчаю, скорѣе отнимаешь у меня всѣ средства и надежду. Я не намѣренъ терпѣть болѣе и въ молчаньи, сносить то, что имѣлъ глупость сносить до-сихъ-поръ.
  

ЯГО.

                       "Хочешь-ли ты выслушать меня?
  

РОДРИГО.

   "Я ужь слишкомъ много слушалъ тебя. Твои слова не согласны съ поступками.
  

ЯГО.

   "Вы несправедливо обвиняете меня.
  

РОДРИГО.

   "Напротивъ, я говорю то, что есть. Я теперь лишенъ всего. Подарки, которые ты получалъ отъ меня для Дездемоны, могли-бы поколебать даже Весталку. Ты вѣдь говорилъ, что она приняла ихъ? Ты, возвратясь отъ нея, принесъ мнѣ надежду на близкое свиданіе и благосклонный пріемъ; но я изъ всего этого ничего не вижу.
  

ЯГО.

   "Хорошо, продолжайте, очень хорошо.
  

РОДРИГО.

   "Очень хорошо, продолжайте. Нѣтъ, я не могу продолжать, слышишь-ли ты? И это совсѣмъ не очень хорошо, -- напротивъ, я подозрѣваю во всемъ подлогъ и начинаю думать, что я обманутъ.
  

ЯГО.

                                 "Очень хорошо.
  

РОДРИГО.

   "Совсѣмъ нѣтъ, я повторяю тебѣ. Я хочу, чтобы Дездемона все узнала. Если она отдастъ всѣ мои подарки, тогда я перестану ее преслѣдовать -- и буду только раскаяваться въ неудачномъ покушеніи. А если мнѣ не отдадутъ ихъ, въ такомъ случаѣ, повѣрь, я съумѣю раздѣлаться съ тобой.
  

ЯГО.

                                 "Вы все сказали?
  

РОДРИГО.

   "Да, -- и объявляю тебѣ, что я ничего не сказалъ такого, что-бы не рѣшился твердою исполнить.
  

ЯГО.

   "Э, да я вижу, что въ тебѣ есть душа и начинаю о тебѣ думать гораздо выше, чѣмъ думалъ прежде. Дай мни твою руку, Родриго! Ты имѣлъ на мой счетъ очень справедливыя подозрѣнія -- и не смотря на то, я клянусь тебѣ, что всегда неуклонно велъ твои выгоды къ ихъ цѣли.
  

РОДРИГО.

                       "Это не казалось такъ.
  

ЯГО.

   "Я самъ признаюсь, что это не казалось такъ -- и потому-то твои сомнѣнія не безъ основанія..... Итакъ, Родриго, если въ самомъ дѣлѣ въ тебѣ есть то, что я въ сію минуту расположенъ видѣть болѣе чѣмъ когда-либо: я говорю о силѣ предпринять, рѣшить, исполнить, -- то докажи это сегоднишнюю ночь..... И -- если въ слѣдующую ночь Дездемона не будетъ твоею, тогда -- воздвигай противъ меня козни, умышляй на жизнь мою, -- убей меня!
  

РОДРИГО.

   "Какъ? -- Что ты хочешь сказать? Если въ этомъ обѣщаніи какой-нибудь отблескъ, какая-нибудь тѣнь смысла?
  

ЯГО.

   "Синьоръ! изъ Венеціи прибыли нарочныя приказанія: Кассіо заступаетъ мѣсто Отелло.
  

РОДРИГО.

   "Возможно-ли? Такъ Отелло и Дездемона возвратятся въ Венецію?
  

ЯГО.

   "Нѣтъ, нѣтъ..... онъ возвращается въ Мавританію и беретъ съ собою прекрасную Дездемону, если только какое-нибудь обстоятельство не замедлитъ его пребыванія здѣсь..... а для этого самое вѣрное средство -- сбыть съ рукъ Кассіо.
  

РОДРИГО.

   "А какимъ-бы образомъ отъ него избавиться?
  

ЯГО.

   "Какимъ образомъ? Поставить его въ совершенную невозможность заступить мѣсто Отелло..... отправить его на тотъ свѣтъ!
  

РОДРИГО.

   "Такъ для этого ты назначаешь меня?
  

ЯГО.

   "Именно, если только у васъ достанетъ мужества въ одно и та же время оказать и правосудіе и услугу самому себѣ. Сегодня онъ ужинаетъ у одной красавицы -- и я долженъ тамъ съ нимъ видѣться. Онъ еще ничего не знаетъ о своемъ блистательномъ повышеніи. Когда вы подстережете его при выходѣ оттуда, -- а я постараюсь устроить такъ, чтобы онъ вышелъ между двенадцатью и часомъ, -- то тутъ и же и схватите его и воспользуетесь выгодой своего положенія. А я буду не много въ отдаленіи, сей-часъ готовый къ вамъ на помощь: онъ падетъ между нами..... Подите-же..... Ну чтожь? Вы остолбенѣли отъ удивленья? Только смѣло слѣдуйте за мною. Я вамъ такъ ясно докажу необходимость его смерти, что вы сочтете обязанностью -- отправить его на тотъ свѣтъ. Пойдемте. Уже время; теперь часъ ужина; ночь идетъ быстро. Къ дѣлу.
  

РОДРИГО.

   "Сначала я еще хочу доказательствъ посильнѣе этихъ.
  

ЯГО.

   "И вы будете удовлетворены.

(Они уходятъ).

  

СЦЕНА III.

  

ДРУГАЯ КОМНАТА ВЪ ЗАМКѢ.

ОТЕЛЛО, ЛОДОВИКО, ДЕЗДЕМОНА, ЭМИЛІЯ и свита.

ЛОДОВИКО.

   Не безпокойтесь провожать меня далѣе. Я васъ прошу, синьоръ.....
  

ОТЕЛЛО.

   Ничего; я чувствую, что мнѣ надо пройтиться.
  

ЛОДОВИКО.

   Покойная ночь, синьора; благодарю за вашъ пріёмъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

             Мы всегда вамъ рады, синьоръ.
  

ОТЕЛЛО.

   Неугодно-ли вамъ пройти?.... (тихо) О!.... Дездемона!
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Синьоръ?
  

ОТЕЛЛО (тихо).

   Поди и ложись сію минуту въ постель. -- Я скоро возвращусь. -- Отпусти Эмилію до моего прихода. -- Слышишь-ли? Не позабудь.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я исполню ваше приказаніе, синьоръ.

(Отелло, Людовико и другія уходятъ).

  

ЭМИЛІЯ.

   Ну что, какъ теперь? Его лице, кажется, не такъ сердито.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Онъ сказалъ, что тотчасъ возвратится; онъ велѣлъ мнѣ ложиться и отпустить тебя.
  

ЭМИЛІЯ.

                                 Отпустить меня?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Да, это его приказаніе. Такъ, пожалуй-ста, добрая Эмилія, подай мнѣ мое ночное платье и потомъ уходи. Намъ теперь надобно очень остерегаться, чтобы не разгнѣвать его.
  

ЭМИЛІЯ.

   О, я-бы желала, чтобы вы его никогда не видали!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   А я, напротивъ. Въ немъ мнѣ все мило, до того, что даже гнѣвъ его, его пренебреженіе, его грубость..... развяжи, пожалуй-ста эти узлы..... очаровываютъ меня, заставляютъ любить его.
  

ЭМИЛІЯ.

   Я положила на постель платье, которое вы приказывали.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Все равно..... О, мой добрый батюшка! какъ сердца наши слѣпы и безразсудны! -- Если я умру прежде тебя, положи меня въ гробъ въ этомъ самомъ платьѣ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Полноте, полноте. Кчему эти пустыя слова?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   У моей матери жила молодая дѣвушка; ее звали Барбарой. Она любила -- и ея милый сошелъ съ ума и покинулъ ее. -- Она всегда пѣла пѣсню къ ивѣ. Это была старинная пѣсня, но эта пѣсня сильно выражала ея несчастье, и она умирала и пѣла! Сего-дня у меня въ мысляхъ все эта пѣсня..... Мнѣ что-то грустно; мнѣ все хочется пѣть эту пѣсню, какъ пѣла ее бѣдная Барбара..... Пожалуй-ста, поторопись.
  

ЭМИЛІЯ.

   Прикажете-ли принесть ваше ночное платье?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ; лучше раздѣнь меня..... Какой милый человѣкъ этотъ Лодовико.
  

ЭМИЛІЯ.

                       Какъ онъ хорошъ собой.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                       Онъ очень пріятью говоритъ.
  

ЭМИЛІЯ.

   "Я знала въ Венеціи одну знатную даму, которая согласилась-бы итти пѣшкомъ на поклоненіе въ Палестину только за одинъ поцѣлуй его!
  

ДЕЗДЕМОНА (поетъ).

  
                                 I.
             Бѣдняжка сидѣла подъ ивой густой,
             Съ мучительной думой, съ поникшей главой.
                       Пойте зеленую иву"36!
             Тоскѣ ея вторили струйка ручья,
             Утесы смягчились слезами ея.
                        Пойте зеленую иву!
  
   Пожалуй-ста поскорѣй; онъ долженъ притти.
  
                                 II.
             Да! изъ ивы зеленой -- сплету я вѣнокъ!....
             Не вините его, что ко мнѣ онъ жестокъ.
  
   Нѣтъ, кажется, не такъ..... но, послушай, кто это стучитъ?
  

ЭМИЛІЯ.

                                 Это вѣтеръ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

             Я винила его, и корила его.
             Что-же онъ на укоръ отвѣчалъ?
      &nbs p;                Пойте зеленую иву!
             Я одну вѣкъ любилъ, и одною дышалъ, --
          ;    Такъ люби-же и ты одного37.
  
   Теперь ты можешь итти. Добрая ночь. Глаза мои что-то горятъ. Не предвѣщаетъ-ли это слезы?
  

ЭМИЛІЯ.

             О, это ничего не предвѣщаетъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Я такъ слышала. О люди! люди! Скажи мнѣ, Эмилія, отъ чистаго сердца, неужели есть женщины, которыя въ состояніи такъ безстыдно обманывать своихъ мужей?
  

ЭМИЛІЯ.

             Есть-ли? Конечно есть, синьора.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Если-бы давали тебѣ цѣлый міръ, захотѣлали-бы ты покуситься на это преступленіе?
  

ЭМИЛІЯ.

   А вы, синьора, неужели-бы вы не захотѣли?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ! нѣтъ! я призываю въ свидѣтели, это свѣтило небесное.
  

ЭМИЛІЯ.

   А я-бы не призвала его въ свидѣтели, потому-что рѣшилась-бы на преступленье въ темнотѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Неужели-бы ты согласилась на это, если-бы тебѣ давали цѣлый міръ?
  

ЭМИЛІЯ.

   Цѣлый міръ!-- О, это чудесное предложенье. Это слишкомъ дорогая цѣна за такую небольшую вольность.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Право, я думаю, что ты не захотѣла-бы.
  

ЭМИЛІЯ.

   "Право, я такъ думаю, напротивъ; впрочемъ, я послѣ-бы раскаялась. Меня-бы не могла прельстить какая-нибудь игрушка, платье, или какой-нибудь другой нарядъ..... Но цѣлый міръ!.... Э! да ктожь-бы не согласился измѣнить своему мужу, чтобы послѣ сдѣлать его Царемъ? Я только-бы подверглась за это пробыть нѣсколько лѣтъ въ чистилищѣ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "Прокляни меня, если-бы за эту цѣну я рѣшилась на преступленіе.
  

ЭМИЛІЯ.

   "Помилуйте, -- преступленіе есть собственность здѣшняго міра, и когда-бы вы получили за него этотъ міръ, то оно-бы сдѣлалось тогда вашею собственностью, и отъ вашей воли зависѣло-бы сдѣлать изъ него добродѣтель.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   "А я все думаю, что такихъ женщинъ нѣтъ на свѣтѣ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Повѣрьте, ихъ очень много и почти столькоже сколько можетъ вмѣстить въ себѣ этотъ цѣлый міръ, -- который былъ-бы цѣной ихъ преступленія; но, я думаю, виноваты мужья, если жены ихъ впадаютъ въ искушенье. Они часто не брегутъ своими обязанностями, отдаютъ другимъ наше сокровище, или впадаютъ въ своенравные припадки ревности и мучатъ насъ неволей; или вообще дурно обращаются съ нами, безсовѣстно расточаютъ наше приданое..... Вѣдь мы не лишены желчи, и если бываемъ иногда снисходительны, то за то, право, умѣемъ чувствовать и негодованіе. Мужья не должны забывать, что ихъ жены надѣлены такими-же чувствами, какъ они: мы имѣемъ также осязаніе, зрѣніе, смыслъ; мы также ощущаемъ и наслажденье и горесть. Отчего мы предаемся другимъ? Оттого, что это намъ пріятно; я такъ думаю. Изъ страсти-ли мы дѣлаемся невѣрными? Разумѣется. Вѣтренность-ли вводитъ насъ въ заблужденіе? Конечно. Развѣ мы безстрастны, не желаемъ веселиться, не можемъ быть также непостоянны, какъ мужчины?.... Пусть-же они хорошенько ухаживаютъ за нами, а не то такъ пусть знаютъ, что ихъ собственныя ошибки научаютъ и насъ дѣлать ошибки.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Прощай, Эмилія, прощай. О, пусть небо внушитъ мнѣ чувство: не увлекаться примѣромъ зла, а глядя на него, еще болѣе сродняться съ добродѣтелью.

(уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ V.

  

СЦЕНА I.

  

УЛИЦА.

ЯГО и РОДРИГО.

  

ЯГО.

   Здѣсь. Стань за этой оградой. Сію-минуту онъ будетъ проходить. Держи мечь на-голо, на-готовѣ; прямо вонзи его въ грудь ему. Будь твердъ, ничего не бойся: я буду возлѣ тебя. Отъ этого удара зависитъ или наше счастье, или наша гибель. Подумай хорошенько, утвердись въ своемъ намѣреньи.
  

РОДРИГО.

   Стань поближе ко мнѣ: я могу промахнуться.
  

ЯГО.

   Я буду возлѣ тебя. Ободрись -- и вынь свой мечь.

(Онъ отходитъ на никоторое разстояніе).

  

РОДРИГО (всторону).

   Я что-то не имѣю большой охоты къ убійству. Но онъ представилъ мнѣ такіе убѣдительные доводы..... впрочемъ, чтожь? вѣдь только однимъ человѣкомъ будетъ меньше! Ну, выходи изъ ноженъ: онъ умретъ! (становится на свое мѣсто).
  

ЯГО.

   Я такъ ударялъ по-душѣ этого вѣтренаго мальчишки, что наконецъ добился-таки искры чувства, разгорячилъ его..... Теперь, убьетъ-ли онъ Кассіо, или Кассіо его убьетъ, или они убьютъ другъ друга, -- чтобы ни случилось, -- я извлеку изъ этого свою пользу. Если Родриго останется живъ, -- онъ у меня потребуетъ назадъ свое золото и всѣ эти игрушки, которыя я умѣлъ выманить у него именемъ Дездемоны. Нѣтъ..... я-бы не хотѣлъ этого. Если-же Кассіо переживетъ, то правота и благородство его поступковъ освѣтятъ безобразіе моей жизни. Ктому-же Мавръ можетъ потомъ объясниться съ нимъ: тутъ есть для меня опасность. Да, его смерть необходима..... Я слышу чьи-то шаги..... а! это онъ.

(Кассіо приближается).

  

РОДРИГО.

                       Я узнаю его походку..Это онъ!

(Онъ нападаетъ на Кассіо).

                       Сгинь, несчастный!
  

КАССІО.

   Этотъ ударъ былъ-бы смертеленъ, если-бы мои латы не были потверже, чѣмъ ты воображаешь. Я хочу попробовать твоихъ!

(Вынимаетъ мѣчь и ранитъ Родриго).

  

РОДРИГО.

                                 О, я убитъ!

(Яго подходитъ сзади, ранитъ Кассіо подъ колѣно и исчезаетъ).

  

КАССІО.

   Я изуродованъ навѣки..... О, помогите, помогите!.... Разбой! Рѣжутъ!....

(Кассіо падаетъ).

  

ОТЕЛЛО (въ отдаленіи).

   Голосъ Кассіо! Яго сдержалъ свое слово.
  

РОДРИГО.

                                 О я презрѣнный!
  

ОТЕЛЛО.

                                           Да, точно.....
  

КАССІО.

                       О! помогите! хирурга! огня!
  

ОТЕЛЛО.

   Да; это онъ, это онъ! -- О храбрый Яго, благородный и правосудный Яго, какъ ты великодушно сочувствуешь оскорбленію своего друга! Ты меня учишь моей обязанности. -- Развратная, -- твой любовникъ мертвъ..... скоро пробьетъ и твой часъ..... Презрѣнная, я иду..... Твоя красота, твои очи..... все стерлось съ моего сердца. Твоя нечистая кровь -- капля по каплѣ -- вытечетъ на твое опозоренное ложе!....

(Уходитъ).

(Входятъ Лодовико и Граціано; они въ отдаленіи).

  

КАССІО.

   О Боже! ни стражи, ни одного проходящаго. Разбой! Разбой!
  

ГРАЦІАНО.

   Здѣсь вѣрно случилось что-нибудь ужасное. Право, этотъ голосъ приводитъ въ содроганіе.
  

КАССІО.

                                 Охъ!.... Помогите!
  

ЛОДОВИКО.

                                 Прислушайся.
  

РОДРИГО.

                                 Измѣнникъ! злодѣй!
  

ЛОДОВИКО.

   Нѣсколько голосовъ.....прислушайся. Ночь -- ни-зги не видно -- и можетъ-быть это притворные крики. Повѣрь, что не безопасно итти на эти голоса безъ стражи.
  

РОДРИГО.

   Никто нейдетъ. Я долженъ истечь кровью и умереть!

(Входитъ Яго со свѣтильникомъ).

  

ЛОДОВИКО.

                       Прислушаемся хорошенько.
  

ГРАЦІАНО.

   Вотъ кто-то идетъ полу-одѣтый со свѣтильникомъ и съ оружіемъ.
  

ЯГО.

   Кто тутъ? чьи это голоса? Кто это кричитъ объ убійствъ?
  

ЛОДОВИКО.

                                           Мы не знаемъ.
  

ЯГО.

                                 Не слышали-ли вы крикъ?
  

КАССІО.

                                 Сюда, сюда! ради Бога помогите!
  

ЯГО.

                                 Что такое случилось?
  

ГРАЦІАНО.

   Это, мнѣ кажется, знаменоносецъ Отелло?
  

ЛОДОВИКО.

             Да, точно онъ: храбрый воинъ!
  

ЯГО.

             Кто это здѣсь такъ жалобно стонетъ!
  

КАССІО.

   Яго! О, я погибъ, зарѣзанъ измѣннически. Помоги мнѣ.
  

ЯГО.

   О, это вы, лейтенантъ! Кто эти негодяи, которые нанесли вамъ ударъ?
  

КАССІО.

   Вотъ одинъ изъ нихъ, кажется, на нѣсколько шаговъ отсюда: онъ ужь не въ состояніи скрыться.
  

ЯГО.

   О гнусные убійцы! Кто-бы ни-были вы, приближьтесь сюда на помощь.
  

РОДРИГО.

                       Сюда! сюда! Помогите мнѣ!
  

КАССІО.

                       Вотъ онъ, тотъ-что кричитъ.
  

ЯГО.

                       Подлый убійца! Презрѣнный!

(Онъ наносить ударъ Родриго).

  

РОДРИГО.

   О проклятый Яго! безчеловѣчный, чудовище! о! о!
  

ЯГО.

   Рѣзать людей по ночамъ! Гдѣ-же эти кровопійцы, разбойники? и какая тишина въ городѣ! Разбой! разбой! (обращаясь къ Лодовико и Граціано). Кто вы такіе? Доброе, или злое на умѣ у васъ?
  

ЛОДОВИКО.

   Ты увидишь это по нашимъ поступкамъ.
  

ЯГО.

                                           Синьоръ Лодовико!?
  

ЛОДОВИКО.

                                           Онъ самый.
  

ЯГО.

   Прошу извинить меня, синьоръ. Кассіо здѣсь умерщвленъ разбойниками,!
  

ГРАЦІАНО.

                                           Кассіо?
  

ЯГО (къ Кассіо).

                                 Какъ вы себя чувствуете?
  

КАССІО.

                                 У меня нога раздвоена.
  

ЯГО.

   А! Да не попуститъ этого небо! (онъ дѣлаетъ, какъ Граціано) Другъ мой, посвѣти-ко, покуда я лоскуткомъ отъ моей рубашки завяжу его рану.

(Входитъ Біанка.)

  

БІАНКА.

   Что такое? Что за несчастье случилось? Ахъ! Кто это такъ кричалъ?
  

ЯГО.

                                           Кто кричалъ?
  

БІАНКА.

   О мой другъ, мой милый Кассіо! О Кассіо! Кассіо! Кассіо!
  

ЯГО.

   Наглая дѣвчонка!.... Кассіо, подозрѣваете-ли вы, кто васъ такъ ранилъ?
  

КАССІО.

                                           Нѣтъ.
  

ГРАЦІАНО.

   Какъ мнѣ горько видѣть васъ въ такомъ состояніи. Я искалъ васъ на вашей квартирѣ.
  

ЯГО.

   Дайте мнѣ какой-нибудь лоскутокъ для перевязки. (онъ обвязываетъ ногу Кассіо) Хорошо.....Ахъ, если-бы у насъ были носилки, мы тихонько перенесли-бы его.
  

БІАНКА.

   Боже мой, онъ въ обморокѣ. О Кассіо! Кассіо! Кассіо!
  

ЯГО.

   Знаете-ли, благородные синьоры, я подозрѣваю, что эта несчастная соучастница въ преступленіи..... Ободритесь Кассіо. Пойдемте-ко, посвѣтите мнѣ, пожалуй-ста. Посмотримъ, знакомое-ли это лице, или нѣтъ?.... Какъ!! мой другъ!.... мой любезный соотечественникъ Родриго!.... Нѣтъ, быть не можетъ!-- Увы! Это точно онъ, это Родриго!
  

ГРАЦІАНО.

                       Неужели? Родриго Венеціянскій?
  

ЯГО.

                       Тотъ самый. Вы знали его?
  

ГРАЦІАНО.

                                 Зналъ-ли я его!
  

ЯГО.

   Синьоръ Граціано!.... Умоляю, простите меня..... Я такъ дерзко обращался съ вами, но эти кровавыя сцены могутъ служить мнѣ извиненіемъ.....
  

ГРАЦІАНО.

   Я очень радъ, что тебя встрѣтилъ.
  

ЯГО.

   Что, Кассіо, какъ вы себя чувствуете? Носилки! носилки!
  

ГРАЦІАНО.

                                           Родриго!
  

ЯГО.

   Это онъ, это онъ. (голосъ вдали: носилки! носилки!) А вотъ хорошая вѣсть: носилки. Добрые люди, -- кто-ни есть изъ васъ положите его и отнесите осторожно, а я побѣгу за генеральскимъ хирургомъ..... (къ Біанкь) Сдѣлай милость, не притворяйся, красавица!.... Знаете-ли, Кассіо, вѣдь тотъ, кто безъ чувствъ лежитъ тамъ, былъ мой задушевный другъ? Что за ужасная ссора произошла между вами?
  

КАССІО.

   Ни какой. Я во-все не знаю этого человѣка.
  

ЯГО (къ Біанкѣ).

   Что? Ты блѣднѣешь? -- (къ носильщикамъ) Идите: ему не хорошо оставаться на ночномъ воздухъ. (Кассіо уносятъ) А вы, почтенные синьоры, останьтесь. (къ Біанкѣ) Что, красавица, ты еще больше поблѣднѣла? Замѣтьте, какъ помутились глаза ея? А! если ты ужь трепещешь теперь, то скоро мы узнаемъ отъ тебя болѣе. Посмотрите на нея, пожалуй-ста, замѣтьте: видите-ли, синьоры? Когда языкъ нѣмъ, тогда говоритъ совѣсть.

(Входитъ Эмилія).

  

ЭМИЛІЯ.

   Ахъ, Боже мой, что такое? Что случилось, милый Яго?
  

ЯГО.

   На Кассіо напали во мракѣ Родриго и еще какіе-то неизвѣстные люди, которые скрылись. Онъ почти бездыханенъ, а Родриго мертвъ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Увы, благородный лейтенантъ! Увы, храбрый Кассіо!
  

ЯГО.

   Вотъ плоды распутства. Эмилія, пожалуйста поди -- узнай, гдѣ Кассіо ужиналъ сегодня вечеромъ. (къ Біанкѣ) Что, этотъ вопросъ заставляетъ трепетать тебя?
  

БІАНКА.

   Онъ у меня ужиналъ, да я не боюсь сказать объ этомъ.
  

ЯГО.

   А! у тебя? Я обвиняю тебя. Я тебѣ приказываю слѣдовать за мной.
  

ЭМИЛІЯ.

   Пусть посрамленіе будетъ неразлучно съ тобою, безчестная!
  

БІАНКА.

   Я совсѣмъ не безчестная. Я такого-же поведенія, какъ и ты, которая такъ изволишь оскорблять меня.
  

ЭМИЛІЯ.

                       Кто? Я? Позоръ на твою голову!
  

ЯГО.

   Великодушные и благородные синьоры, пойдемте посмотрѣть на несчастнаго Кассіо. Надобно перевязать его рану..... иди, иди красавица, ты еще признаешься..... Эмилія, бѣги въ замокъ; объяви Генералу и супругѣ его о случившемся здѣсь..... Неугодно-ли вамъ итти? Я слѣдую за вами. (всторону) Эта ночь или создастъ, или разрушитъ мое счастье!
  

СЦЕНА II.

СПАЛЬНЯ ДЕЗДЕМОНЫ.

ДЕЗДЕМОНА спитъ на кровати. Свѣтъ лампады. Входитъ ОТЕЛЛО.

  

ОТЕЛЛО.

   Вотъ причина, вотъ причина58..... о моя душа! Я не осмѣлюсь назвать ее передъ вами стыдливыя звѣзды!.... Вотъ причина!.... Но я не хочу проливать кровь ея; я не хочу разорвать грудь ея, -- эту грудь, которая бѣлѣе снѣга; роскошнѣе и глаже мрамора гробницъ. (онъ снимаетъ съ себя мечь) Однако она должна умереть, а иначе вѣдь она еще будетъ измѣнять другимъ..... Потушу этотъ свѣтильникъ, -- а потомъ потушу свѣтильникъ ея жизни. Если я потушу тебя, пламенный стражъ, то потомъ раскаявшись, могу возвратить теби твое первое пламя. Но если единожды я погашу свѣточъ твоей жизни, твоей, дивное созданіе самовластительницы-природы, то гдѣ-же найти мнѣ этотъ Прометеевъ огонь, который-бы могъ одушевить тебя снова?
   Когда я сорву розу, я ужь не буду въ состояніи заставить ее снова разцвѣсть; она погибнетъ! -- Я хочу надышаться ароматомъ твоимъ, роза, покуда ты еще на стеблѣ. (онъ цѣлуетъ ее) О благовонное дыханіе, упоительное дыханіе -- ты заставишь самое правосудіе переломить мечь!.... Еще поцѣлуй!.... Еще одинъ!.... Будь и мертвою какъ ты теперь -- и я убью тебя, и послѣ опять стану любить тебя..... Еще одинъ поцѣлуй: это послѣдній! Никогда не было вмѣстѣ такого сладкаго и такого роковаго поцѣлуя! Я плачу: тяжкія слезы! -- Это гнѣвъ небесъ, онъ поражаетъ то, что любитъ..... Она пробуждается.....
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Кто здѣсь? Отелло?
  

ОТЕЛЛО.

                                           Да, Дездемона.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Вы хотите ложиться, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Молилась-ли ты сегодня вечеромъ, Дездемона?
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Да, синьоръ.
  

ОТЕЛЛО.

   Если на душѣ твоей есть преступленіе, о которомъ еще ты не молила небесъ и не получила отпущенія, -- то молись сію минуту, молись.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   С Боже мой! Кчему эта рѣчь, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

   Исполняй то, что я говорю тебѣ -- и скорѣй. Я буду ходить вотъ здѣсь, покуда ты приготовишься. Я не хочу убить твою душу! Да избавитъ меня небо отъ этого..... Нѣтъ! я не хочу убить твою душу!
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Вы говорите объ убійствѣ?
  

ОТЕЛЛО.

                                           Да, я говорю.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О, да умилосердится надо мною Создатель!
  

ОТЕЛЛО.

   Аминь -- отъ всего моего сердца.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Если такъ говоритъ ваше сердце, то я надѣюсь, что вы не захотите убить меня.
  

ОТЕЛЛО.

                                                                         Гм.!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Однако вы меня заставляете трепетать..... Ваши глаза всегда предвѣщаютъ что-нибудь роковое, когда они въ такомъ движеніи, какъ теперь.-- Отчего мнѣ страшно, право, я не знаю; хоть я не совершила ни какого преступленія, однако мни все что-то страшно.
  

ОТЕЛЛО.

                                 Помышляй о грѣхахъ твоихъ.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Всѣ грѣхи мои -- любовь къ вамъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Да оттого-то ты и должна умереть!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О эта смерть противуестественна...... Убить за любовь!.... Ахъ, зачѣмъ вы такъ кусаете ваши губы? Какая-нибудь кровавая мысль заставляехъ васъ трепетать всѣми членами..... это страшное предзнаменованіе, -- но я надѣюсь, что оно грозитъ не мнѣ.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Замолчи, замолчи!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Да, я повинуюсь. Что хотите вы сказать?
  

ОТЕЛЛО.

   Этотъ платокъ, который былъ мнѣ такъ дорогъ и который я отдалъ тебѣ........ ты подарила его Кассіо?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Нѣтъ, клянусь жизнью и душею! Нѣтъ! позовите его сюда, спросите его сами.
  

ОТЕЛЛО.

   Кроткая душа! берегись, берегись клятвопреступленія: вѣдь ты на своей смертной постели.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Но не для того, чтобы умереть?
  

ОТЕЛЛО.

   Сію минуту. -- Итакъ, чистосердечно, исповѣдуй свое преступленіе. Ты не убѣдишь меня клятвами, не обманешь меня, не задушишь во мнѣ твердаго убѣжденія, которое подавляетъ меня горемъ. -- Ты умрешь!
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Небеса! сжальтесь надо мною.
  

ОТЕЛЛО.

                                                     Аминь.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   И вы, сжальтесь надо мною! Я никогда не оскорбляла васъ въ моей жизни; я никогда не любила Кассіо иначе, какъ этою общею Христіанскою любовью. Я никогда ничѣмъ не дарила его.
  

ОТЕЛЛО.

   Клянусь небомъ, я видѣлъ мой платокъ въ рукахъ его!.... Клятвопреступница! ты превращаешь сердце мое въ мраморъ и заставляешь меня совершить убійство, когда я только хотѣлъ принести жертву..... Я видѣлъ платокъ!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Такъ онъ нашелъ его; я никогда не отдавала ему платка..... Позовите его сюда: пусть онъ самъ скажетъ правду.
  

ОТЕЛЛО.

                                 Онъ уже сказалъ ее.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Что-же, синьоръ?
  

ОТЕЛЛО.

                                 Что онъ -- -- обладалъ -- -- тобой!
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Какъ, онъ?
  

ОТЕЛЛО.

                                                               Да.
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                 Онъ не скажетъ этого.
  

ОТЕЛЛО.

   Теперь, -- нѣтъ, потому-что уже уста его закрыты навѣки. Честный Яго выполнилъ мое приказаніе.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Страхъ мой выясняетъ слова ваши. Какъ! онъ мертвъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Если-бы онъ имѣлъ столько жизней, сколько волосъ на головѣ, онъ-бы и тогда не могъ насытить моего мщенія.
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О предательство! Увы! Онъ умерщвленъ, а я..... погибла!
  

ОТЕЛЛО.

   Какъ, безстыдная, ты еще осмѣливаешься оплакивать его въ глазахъ моихъ?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   О! изгоните меня, синьоръ, но не убивайте.
  

ОТЕЛЛО.

                       Ты умрешь, развратная!
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Убейте меня завтра; оставьте мнѣ жизнь только на эту ночь.....
  

ОТЕЛЛО.

   Нѣтъ, если ты будешь сопротивляться.....
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Только пол-часа!
  

ОТЕЛЛО.

   Ужь рѣшено..... Нѣтъ отсрочекъ.....
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Только минуту, чтобы прочитать молитву!
  

ОТЕЛЛО.

                                           Ужь поздно!

(Онъ душитъ ее).

  

ЭМИЛІЯ (внѣ спальни).

   Синьоръ! синьоръ! ради Бога, синьоръ!
  

ОТЕЛЛО.

   Что это за шумъ?.... Она не мертва еще? -- Какъ я ни жестокъ, однако чувствую жалость. О, я не хотѣлъ-бы еще продолжитъ твои страданія. Нѣтъ! нѣтъ!
  

ЭМИЛІЯ (внѣ спальни).

                                 Синьоръ, синьоръ!
  

ОТЕЛЛО.

                                           Кто тамъ?
  

ЭМИЛІЯ (внѣ).

   О, мой добрый синьоръ, и только хочу сказать вамъ одно слово.
  

ОТЕЛЛО.

   Да, это Эмилія! Сей-часъ..... Она мертва..... Она вѣрно хочетъ говорить со мной о смерти Кассіо; на улицъ былъ большой шумъ..... А! недвижна?-- недвижна, какъ гробница? -- -- Войти-ли ей? Хорошо-ли я сдѣлаю?.... Мнѣ кажется, она еще дышитъ. -- Нѣтъ. -- На что рѣшиться?-- Если она взойдетъ, то захочетъ говорить съ моей женой..... Моя жена? Моя жена? Какая жена? -- У меня нѣтъ болѣне жены! Тяжкая, безотрадная минута!-- Мнѣ кажется, необыкновенный мракъ затмитъ солнце и мѣсяцъ -- и устрашенная земля разверзнетъ свои нѣдра.
  

ЭМИЛІЯ (внѣ).

   Умоляю васъ; я хочу только сказать вамъ два слова, мой добрый синьоръ.
  

ОТЕЛЛО.

   Ахъ, я позабылъ о тебѣ: войди Эмилія; сію минуту, сей-часъ -- -- Надобно закрыть занавѣски..... Гдѣ ты? (онъ отворяетъ дверь) Что тебѣ надобно?

(Эмилія входитъ.)

  

ЭМИЛІЯ.

   О, мой достойный синьоръ, на площади сейчасъ совершено ужасное убійство.
  

ОТЕЛЛО.

                                 Что?.... Сей-часъ?
  

ЭМИЛІЯ.

                                 Сей-часъ, синьоръ.
  

ОТЕЛЛО.

   Это вліяніе луны: она нисходитъ къ землѣ и мутитъ разумъ человѣческій.
  

ЭМИЛІЯ.

   Кассіо, синьоръ, убилъ молодого Венеціянца, именемъ Родриго.
  

ОТЕЛЛО.

   Родриго убитъ! -- И Кассіо также?
  

ЭМИЛІЯ.

                       Нѣтъ; Кассіо не убитъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Кассіо не убитъ! Такъ убійцы ошиблись..... О мщеніе, сладкое сердцу, ты превращаешься для меня въ ядовитую горечь.
  

ДЕЗДЕМОНА. (въ смертной истомѣ).

   О! несправедливо, несправедливо умерщвленная!
  

ЭМИЛІЯ.

                                 Боже! что это за голосъ?
  

ОТЕЛЛО.

                                           Что? Какой голосъ?
  

ЭМИЛІЯ.

   О правосудный Боже! это голосъ госпожи моей. Помогите! Помогите!.... О говорите, синьора! Кроткая Дездемона! Милая госпожа моя, говорите!
  

ДЕЗДЕМОНА.

                                           Я умираю невинною.
  

ЭМИЛІЯ.

                                 О! Кто совершилъ это убійство?
  

ДЕЗДЕМОНА.

   Никто, -- я сама. Прощай. Оправдай меня передъ моимъ милымъ супругомъ. О! прощай!

(Она умираетъ).

  

ОТЕЛЛО.

   Что? какъ она могла быть умерщвлена?
  

ЭМИЛІЯ.

                                           Увы! кто знаетъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Ты слышала, вѣдь она сказала, что она сама..... а не я убилъ ее.
  

ЭМИЛІЯ.

                       Да, это правда; она сказала.
  

ОТЕЛЛО.

   Она обманщица: -- она добыча адскаго пламени. Я убилъ ее!
  

ЭМИЛІЯ.

   О, такъ она чистѣйшій ангелъ, а ты чернѣе демона.
  

ОТЕЛЛО.

   Она была порочна; она была распутна.
  

ЭМИЛІЯ.

                       Ты лжешь..... ты демонъ!
  

ОТЕЛЛО.

   Она была измѣнчива, какъ вода.
  

ЭМИЛІЯ.

   А ты бѣшенъ, какъ пламя! Осмѣлиться называть ее измѣнницей! О, -- она была небесноправедна!
  

ОТЕЛЛО.

   Кассіо обезчестилъ ее: спроси у твоего мужа. О! я былъ-бы достоинъ проклятія, преисподней ада, если-бы, безъ явныхъ уликъ, дошелъ до этой послѣдней крайности. Твой мужъ зналъ все.
  

ЭМИЛІЯ.

                                                     Мой мужъ?
  

ОТЕЛЛО.

                                           Да, твой мужъ.
  

ЭМИЛІЯ.

                                 Что она была въ связи?....
  

ОТЕЛЛО.

   Съ Кассіо. Ахъ! иначе, если-бы Богъ создалъ для меня вторую вселенную изъ цѣлаго и чистаго брильянта, -- я-бы не промѣнялъ ея и на эту вселенную!
  

ЭМИЛІЯ.

                                                     Мой мужъ!
  

ОТЕЛЛО.

   Да. Онъ мнѣ первый сказалъ объ ея преступленіи. Онъ человѣкъ честный: для него отвратителенъ гной, который покрываетъ мерзостныя дѣянія.
  

ЭМИЛІЯ.

                                                     Мой мужъ!
  

ОТЕЛЛО.

   Кчему эти повторенія, женщина? Твой мужъ, говорю я тебѣ.
  

ЭМИЛІЯ.

   О бѣдная госпожа моя! злодѣйство жестоко посмѣялось надъ слѣпою любовью. Мой мужъ сказалъ, что она неверна!
  

ОТЕЛЛО.

   Онъ, женщина; твой мужъ, повторяю тебѣ. Слышишь-ли ты? -- Мой другъ, твой мужъ, благородный, благородный Яго.
  

ЭМИЛІЯ.

   Если онъ сказалъ это, -- тогда пусть злое сердце его съ каждымъ днемъ становится преступнѣе. Онъ лжетъ, онъ говоритъ противъ своей совѣсти. Она была слишкомъ ослѣплена своимъ недостойнымъ выборомъ.
  

ОТЕЛЛО.

                                                               А!
  

ЭМИЛІЯ.

   Оставь свое бѣшенство. Это убійство столько-же достойно неба, сколько ты былъ достоинъ ея.
  

ОТЕЛЛО.

                                           Замолчи! замолчи!
  

ЭМИЛІЯ.

   О, у тебя не достанетъ столько силы сдѣлать миѣ зла, сколько я чувствую въ себѣ, чтобы перенести это зло. Глупецъ! Безумный! Безсмысленный, какъ тина! Твой поступокъ..... Мнѣ не страшенъ твой мечь..... Я изобличу тебя, хоть-бы я должна была лишиться двадцати жизней. -- Помогите! Помогите! Эй, помогите! Мавръ убилъ госпожу мою!.... Убійство! убійство!

(Входятъ Монтано, Граціано и Яго).

  

МОНТАНО.

   Что такое? Что случилось, Генералъ?
  

ЭМИЛІЯ.

   А! вотъ и ты Яго. Видно, что поступки твои были очень чистосердечны, когда люди слагаютъ на тебя свои убійства.
  

ГРАЦІАНО.

                                 Въ чемъ дѣло?
  

ЭМИЛІЯ.

   Изобличи этого презрѣннаго, если ты человѣкъ. Онъ увѣряетъ, будто ты сказалъ, что его жена не вѣрна ему; я знаю, что ты не говорилъ этого; нѣтъ! ты не до такой степени вѣроломенъ. Отвѣчай, о сердце мое полно.....
  

ЯГО.

   Я сказалъ то, что думалъ и ничего не говорилъ такого, чтобы онъ съ своей стороны не находилъ приличнымъ и истиннымъ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Но говорилъ-ли ты когда-нибудь, что она не вѣрна ему?
  

ЯГО.

                                           Я сказалъ.
  

ЭМИЛІЯ.

   Ты сказалъ ложь -- ненавистную, адскую ложь, клянусь душею моею, ужасную ложь! Она въ связи съ Кассіо! сказалъ-ли ты: что съ Кассіо?
  

ЯГО.

   Да, съ Кассіо, жена; поудержи немножко язычекъ свой.
  

ЭМИЛІЯ.

   Удержать языкъ мой! -- Нѣтъ! онъ будетъ говорить; я должна говорить. Госпожа моя здѣсь умерщвлена на своей постели.
  

ВСѢ.

   О, да спасетъ насъ отъ этого небо!
  

ЭМИЛІЯ.

   И это твои доносы подвигнули его къ убійству?
  

ОТЕЛЛО.

   Не содрогайтесь; нѣтъ, не содрогайтесь: это правда.
  

ГРАЦІАНО.

                                 Это ужасная правда!
  

МОНТАНО.

                       Чудовищный поступокъ!
  

ЭМИЛІЯ.

   О, злодѣйскій, злодѣйскій, злодѣйскій!.... Я думаю, думаю..... разгадываю..... О, злодѣйскій!.... Мнѣ только сей-часъ пришла мысль..... Я убью себя съ отчаянія..... О, злодѣйскій поступокъ!
  

ЯГО.

   Что это? не помѣшалась-ли ты? -- Я тебѣ приказываю итти домой.
  

ЭМИЛІЯ.

   Достойные синьоры, позвольте мнѣ говорить; я должна повиноваться ему, но только не въ эту минуту. -- Можетъ быть, Яго, я уже никогда не возвращусь домой.
  

ОТЕЛЛО.

                                           О, о, о!

(онъ упадаетъ на постель.)

  

ЭМИЛІЯ.

   Да, бросайся на эту постель, рыдай отъ отчаянія: ты убилъ самую кроткую, самую неповинную изъ женъ, которая когда-либо существовала на свѣтѣ.
  

ОТЕЛЛО (подымаясь.)

   О! она была преступна! (къ Граціано)Я не узналъ васъ, дядюшка. (Онъ отдергиваетъ занавѣсъ постели.) Вотъ ваша илемянница! Она мертва! Да..... Эти самыя руки задушили въ ней жизнь. Я знаю, что этотъ поступокъ безчеловѣченъ и ужасенъ.
  

ГРАЦІАНО.

   Бѣдная Дездемона! -- Какъ я радъ, что отца твоего уже нѣтъ на свѣтѣ. Твой бракъ для него былъ смертеленъ -- и горесть перервала слабую нить его жизни. Если-бы онъ жилъ еще, -- это зрѣлище вѣрно погрузило-бы его въ отчаяніе; онъ проклиналъ бы своего Ангела-Хранителя -- и за то небеса отвергли-бы несчастнаго!
  

ОТЕЛЛО.

   Это раздираетъ душу, да..... но Яго знаетъ, что она была давно въ связи съ Кассіо. Кассіо признался въ этомъ -- и она, въ награду восторженной любви его, отдала ему мой первый подарокъ. Я его видѣлъ въ рукахъ Кассіо: то былъ платокъ, который нѣкогда мать моя получила въ даръ отъ отца моего.
  

ЭМИЛІЯ.

   О небо! О силы небесныя!
  

ЯГО.

                                 Замолчишь-ли ты?
  

ЭМИЛІЯ.

   Истина откроется; она должна открыться. Чтобы я молчала! Нѣтъ, -- Яго, нѣтъ! я буду говорить, свободна, какъ воздухъ..... Когда небо, люди, демоны -- когда все сольется въ одинъ голосъ противъ меня, -- я и тогда буду говорить.
  

ЯГО.

   Берегись. Приказываю тебѣ, выйди вонъ отсюда.
  

ЭМИЛІЯ.

                                                     Не хочу.

(Яго грозитъ ей мечемъ).

  

ГРАЦІАНО.

   Не стыдно-ли тебѣ обнажать мечь противъ женщины!
  

ЭМИЛІЯ.

   О безумный Мавръ! Знаешь-ли ты, что этотъ платокъ, о которомъ говоришь, я нашла нечаянно и отдала моему мужу. Онъ такъ часто приставалъ ко мнѣ, чтобы я достала его, и съ такою важностью, которая, право, во-все не заслуживала эта бездѣлица.
  

ЯГО.

                                                     Презрѣнная!
  

ЭМИЛІЯ.

   Она отдала его Кассіо!.... Увы! вѣдь это я нашла его, вѣдь это я отдала его моему мужу.
  

ЯГО.

                                 Ты лжешь, несчастная.
  

ЭМИЛІЯ.

   Клянусь небомъ, я не лгу, я не лгу, синьоры..... О глупый убійца! Зачѣмъ у тебя, безумецъ, была такая достойная жена!

(Мавръ бросается на Яго. Яго ранитъ жену свою и убѣгаеть).

  

ОТЕЛЛО.

   Неужели на небесахъ нѣтъ камней? Къ чему-же служитъ громъ? Неслыханный извергъ!
  

ГРАЦІАНО.

   Его жена падаетъ. Вѣрно онъ убилъ ее.
  

ЭМИЛІЯ.

   Да, да. О, положите меня возлѣ госпожи моей.
  

ГРАЦІАНО.

   Онъ скрылся, а жена его зарѣзана.
  

МОНТАНО.

   Рѣдкій злодѣй! -- -- Возьмите этотъ мечъ, который я отнялъ у Мавра. Охраняйте дверь съ той стороны, не выпускайте его отсюда; лучше убейте, если онъ будетъ сопротивляться. Я бѣгу за этимъ чудовищемъ. О, проклятый рабъ!

(Монтано и Граціано уходятъ.)

  

ОТЕЛЛО.

   Я лишился моего мужества! Ученикъ въ военномъ дѣлѣ отнимаетъ у меня мой мечъ! -- Но для чего-же честь будетъ переживать добродѣтель? Пусть разомъ погибнетъ все!
  

ЭМИЛІЯ.

   Какое предчувствіе въ твоей грустной пѣсни, о моя милая госпожа! Послушай; можешь-ли ты еще слышать меня? -- Я какъ лебедь, умру съ пѣснію: Ива! ива! ива! -- Мавръ, она была непорочна, она любила тебя, жестокій Мавръ!.... О, пусть душа моя также вѣрно воспаритъ къ блаженству, какъ вѣрно то, что я говорю правду -- и говоря то, что думаю -- я умираю, умираю!

(Умираетъ.)

  

ОТЕЛЛО.

   Въ этой комнатѣ у меня есть другой мечъ; Испанскій мечъ, лезвіе его закалено въ Эбро39. А! онъ въ рукѣ моей!.... Граціано! я требую, чтобы меня выпустили.
  

ГРАЦІАНО (извнѣ).

   Если ты покусишься, то это будетъ дорого стоить тебѣ: ты безъ оружія -- и долженъ покориться противъ воли.
  

ОТЕЛЛО.

   Посмотри на меня -- и говори, или я безоружный нападу на тебя.

(Граціано входитъ).

  

ГРАЦІАНО.

                                 Что тебѣ надобно?
  

ОТЕЛЛО.

   Видишь-ли? -- У меня мечъ. Никогда надежнѣе этого оружія не покоилось на бедрѣ солдата. Я еще вижу то время, когда съ этой слабой рукой и съ этимъ добрымъ мечемъ, я разрушалъ преграды, въ двадцать разъ сильные тѣхъ, которыя ты поставляешь мнѣ. Но тщетная храбрость! Кто можетъ итти противъ своего назначенія? -- Я уже не таковъ какъ прежде. Не страшись глядѣть на меня вооруженнаго: я дошелъ до своего предѣла. -- Вотъ гдѣ граница моего поприща; вотъ скала, гдѣ кончается мой послѣдній путь. Ты отступаешь отъ страха?-- Не страшись напрасно.-- Наведи на грудь Отелло только тростинку, и онъ обратится въ бѣгство!.... Куда итти теперь Отелло?....

(Граціано уходитъ).

   Въ какомъ состояніи ты предо мною? Несчастное дитя, ты родилась подъ роковой звѣздой..... Блѣдна, какъ саванъ!-- Когда мы встрѣтимся съ тобой тамъ, въ день судный, -- одинъ взглядъ твой низринетъ душу мою съ небесъ, и въ ту же минуту демоны схватятъ ее! Холодна, холодна, дитя мое! тиха, какъ твоя непорочность.....О проклятый, проклятый, злодѣй!.... Вы демоны -- отнимите у меня это небесное существо, бросьте меня въ вихри бури, сожгите въ сѣрномъ потокѣ, потопите въ преисподней глубинѣ огненныхъ валовъ..... О, Дездемона! Дездемона! Мертва! Мертва! О, о!

(Входитъ Лодовико, Кассіо приносятъ раненаго на носилкахъ, Монтано, Яго пойманный, за нимъ стража).

  

ЛОДОВИКО.

   Гдѣ этотъ бѣшеный, несчастный человѣкъ?
  

ОТЕЛЛО.

   Тотъ кто былъ никогда Отелло -- вотъ онъ!
  

ЛОДОВИКО.

   Гдѣ эта змѣя?-- Скажите, чтобы приблизился извергъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Я смотрю на его ноги40: видно это сказка! Если ты дьяволъ, то я не могу тебя зарѣзать. (Онъ бросается на Яго и ранитъ его).
  

ЛОДОВИКО.

   Возьмите у него этотъ мечь.
  

ЯГО.

   Кровь моя течетъ, но я живъ.
  

ОТЕЛЛО.

   Я не сожалѣю объ этомъ: я хочу, чтобы ты жилъ, я чувствую, что смерть -- счастіе.
  

ЛОДОВИКО.

   Что скажутъ про васъ нѣкогда, добросердечный Отелло, про васъ, упавшаго въ западню этого проклятаго раба?
  

ОТЕЛЛО.

   Все, все. Скажите, пожалуй, что я убійца, но честный убійца, потому-что я дѣлалъ все по внушенію чести, а не по ненависти.
  

ЛОДОВИКО.

   Этотъ негодяй открылъ часть своихъ замысловъ. Правда-ли, что вы посягали вмѣстѣ съ нимъ на жизнь Кассіо?
  

ОТЕЛЛО.

                                                     Да.
  

КАССІО.

   Любезный Генералъ, я не заслуживалъ этого.
  

ОТЕЛЛО.

   Теперь я все вижу. Я прошу у тебя прощенія.-- Заставьте его говорить, этого демона. Для чего онъ такъ осѣтилъ и тѣло и душу мою?
  

ЯГО.

   Не спрашивайте у меня ничего. Вы, знаете то, что знаете -- и отъ сей минуты, я не произнесу ни слова.
  

ЛОДОВИКО.

   Какъ! даже и для молитвы?
  

ГРАЦІАНО.

   Пытка разниметъ уста твои.
  

ОТTЛЛО.

   Да, это хорошо. Его надо пытать.
  

ЛОДОВИКО.

   Отелло, вѣрно вы еще не знаете того, что сей-часъ услышите. -- Вотъ письмо, найденное въ карманъ Родриго, и вотъ другое, одно изъ нихъ говоритъ, что Родриго взялъ на себя убійство Кассіо.
  

ОТЕЛЛО.

                                                     Извергъ!
  

КАССІО.

   Звѣрскій заговоръ! Безбожный поступокъ!
  

ЛОДОВИКО.

   Вотъ другое письмо, найденное въ его-же карманѣ, въ которомъ Родриго упрекаетъ злодѣя. Кажется, что Родриго хотѣлъ послать къ нему это письмо, но вѣрно онъ предупредилъ его и успокоилъ.
  

ОТЕЛЛО.

   О ядовитый бичъ!.... Кассіо, какимъ образомъ попалъ къ тебѣ платокъ, который принадлежалъ женѣ моей?
  

КАССІО.

   Я его нашелъ въ своей комнатѣ -- и онъ сей-часъ признался, что оставилъ тамъ этотъ платокъ съ намѣреніемъ, чтобы вѣрнѣе достичь своей цѣли.
  

ОТЕЛЛО.

   О безумецъ, безумецъ, безумецъ!
  

КАССІО.

   Родриго также упрекаетъ Яго въ письмѣ, что онъ заставилъ его нанесть мнѣ оскорбленіе въ караульнѣ; эта ссора навлекла на меня немилость. И самъ Родриго, котораго долго считали мертвымъ, сказалъ: "Яго совратилъ меня съ пути, и Яго зарѣзалъ меня."
  

ЛОДОВИКО.

   Вы должны слѣдовать за ними. Ваша власть и должность снимается съ васъ. Теперь Кассіо правитель въ Кипръ. А если жестокость можетъ изобрѣсть для этого раба самое мучительное наказаніе, -- то оно будетъ его удѣломъ!.... Вы -- Отелло, вы остаетесь нашимъ плѣнникомъ до тѣхъ поръ, покуда ваше преступленіе доведено будетъ до свѣдѣнія Венеціянскаго Сената. Уведите его.
  

ОТЕЛЛО.

   Остановитесь, еще одно или два слова прежде вашего удаленія отсюда. Я оказалъ Государству небольшія услуги, -- это всѣмъ извѣстно, такъ не будемъ говорить объ нихъ. Я васъ прошу только объ одномъ: когда въ донесеніяхъ вашихъ вы будете описывать это горестное происшествіе -- выставьте меня тѣмъ, что я есть, ничего не смягчая, ничего не прибавляя изъ злобы. Изобразите человѣка, который умѣлъ горячо любить, но не умѣлъ любить благоразумно; человѣка, который не могъ вдругъ предаться ревности, -- но однажды запутанный въ заговорѣ, дошелъ до послѣдней степени; человѣка, котораго рука подобна рукѣ подлаго жида41, раздавила перлъ который былъ драгоцѣннѣе всего его племени; человѣка, котораго глаза не были привычны къ слезамъ, и который проливалъ ихъ болѣе, чемъ въ Аравіи льется мѵрры.-- Вотъ какимъ изобразите меня! Къ этому прибавьте еще, что однажды въ Алеппѣ дерзкій челмоносецъ-Турокъ ударилъ одного Венеціянца и оскорблялъ Республику. Я схватилъ за горло собаку-обрѣзанника и вотъ точно такъ поразилъ его!

(Онъ закалывается).

  

ЛОДОВИКО.

   О кровавое событіе!
  

ГРАЦІАНО.

   Онъ разрушилъ наши намѣренія.
  

ОТЕЛЛО.

   Я запечатлѣлъ на тебѣ поцѣлуй передъ тѣмъ, какъ умертвилъ тебя..... Теперь, (падая на тѣло Дездемоны) убивая себя, я не могу, нѣтъ, я не могу иначе умереть, какъ на устахъ твоихъ.

(умираетъ).

  

КАССІО.

   Вотъ чего-бы боялся я, если бы зналъ, что при немъ было оружіе: онъ имѣлъ великую душу!
  

ЛОДОВИКО (къ Яго).

   О Спартанская собака43, ты ужаснѣе скорби, голода, и бури!-- Взгляни на эту постель, отягченную жертвами: вотъ дѣла твои!-- Это зрѣлище отравляетъ взоры: задерните занавѣсъ. Граціано, вы останетесь въ этомъ домъ и наслѣдуете Мавру. Вамъ Синьоръ-Намѣстникъ, вамъ должно казнить этого изверга: назначьте время, мѣсто, изберите пытку..... О, удвойте пытку!-- Я сейчасъ сажусь на корабль и съ сердцемъ, уязвленнымъ горестью, объявлю Сенату объ этомъ бѣдственномъ происшествіи44.

(уходятъ).

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru