Аннотация: The Lost Mountain.
Русский перевод 1908 г. (без указания переводчика).
Томас Майн Рид
Затерянная гора
ГЛАВА I Без воды
-- Mira! Mira! El Cero Perdidi! (Смотрите, смотрите! Затерянная гора!) Вот она! Хотя мы еще не подошли к ней, но уже видим ее! Она кажется частью неба, облаком, но это она, наверное она! Всадник, говоривший это, был не один. На серой в яблоках лошади ехал он с двумя другими всадниками во главе каравана, состоявшего из большого числа людей и фургонов, крытых темным брезентом. Каждую из этих неуклюжих, тяжелых, нагруженных тысячами разных предметов повозок с трудом тащили восемь мулов. Это были настоящие подвижные дома, в которых жили целые семьи переселенцев. Арьергард составляло стадо, вьючных мулов, растянувшихся на целую милю, и, наконец, стадо рогатого скота, которое гнали пастухи, заключавшие шествие.
Все люди были верхом. Путешествие, которое они предприняли, не могло бы совершаться иным способом. Они вышли из мексиканского города Ариспе и проходили по обширным пустынным долинам, окаймляющим северные границы штата Сонора и известным под именем Lianos.
Караван состоял почти исключительно из рудокопов; об этом можно было догадаться по одежде этих людей, по массе веревок, инструментов и машин, которые высовывались из-под брезентов. Словом, это был отряд рабочих-рудокопов, которые под предводительством своих руководителей из иссякшей "vetaН направлялись к другой, вновь открытой. Их сопровождали жены и дети, так как они намеревались пробыть месяцы, а может быть, и годы в одной из отдаленных пустынь Сонора.
За исключением двух всадников, светлые волосы которых указывали на саксонское происхождение, все были мексиканцы; но все они принадлежали к различным расам, так как тут мелькали лица всевозможных оттенков, начиная с пергаментного и кончая медно-красным цветом туземцев. Некоторые из них были чистокровные индейцы из племени опата, одного из племен, называемых manses, иначе говоря, побежденных и, так сказать, оцивилизованных; они столь же мало походят на своих диких собратьев, как домашняя кошка на тигра.
Известное отличие костюмов при первом же взгляде обличало сословие путешественников. Рабочие-рудокопы и их надсмотрщики составляли большую часть отряда; были также и возницы -- arrieros и moros, на которых возложена была забота о фургонах, погонщики стада и несколько человек прислуги.
Всадник, слова которого мы привели в начале нашего рассказа, отличался от товарищей своим общественным положением и костюмом. Это был искатель золота gambusino, по мексиканскому выражению, один из тех, которые от отца к сыну получают способность находить в недрах земли желтый металл, приносящий людям столько счастья и горя; его имя было Педро Виценте. Он отличался оригинальностью общего типа и лица, черные глаза его так же, казалось, проникали в сердце, как и в глубь земли.
Это он несколько недель тому назад открыл руду, к которой направлялся караван. Он поспешил объявить о своей находке властям Ариспе и зарегистрировать свой участок, что по законам страны обеспечивало ему исключительное право на эти золотые россыпи. Зная об этих обстоятельствах, мы могли бы принять gambusino за начальника каравана, но, думая таким образом, мы бы ошиблись: его состояние не позволяло ему предпринять разработку найденного богатства, так как она требовала непосильных для него затрат, и он вынужден был передать свои права богатому торговому дому, фирме Вилланнева и Тресиллиан; благодаря договору, заключенному между ними, он получил от названной фирмы значительную сумму и некоторую часть в будущих барышах.
Дело казалось выгодным; Вилланнева и Тресиллиан покинули свою старую руду, не приносившую большого дохода, и двинулись в путь не только со всеми служащими, но и со всеми их женами и детьми и даже со всем материалом, необходимым для устройства завода, всеми нужными инструментами для изысканий и раскапывания земли при добывании золота, а также и предметами заводского обихода. Это и был их караван, остановившийся для привала в льяносах, когда проводник Педро закричал:
-- Смотрите, вот Затерянная гора!
Люди, к которым Педро главным образом обращался, были оба компаньона: один дон Эстеван Вилланнева -- человек лет пятидесяти, мексиканец, благородные, гордые черты которого напоминали его андалузских предков; второй, высокий, худой блондин, был англичанин, ролом из Корнваллиса, Роберт Тресиллиан. покинувший после смерти жены свою родину, чтобы поселиться в Мексике.
В этот момент, который мы описываем, все путники, от первого до последнего, были мрачны, озабочены и видимо обеспокоены. Достаточно было бросить взгляд на их мулов и лошадей, чтобы понять причину. Животные находились в самом жалком состоянии: можно было сосчитать ребра на их отощавших боках; головы их почти безжизненно повисли, животные еле-еле волочили ноги; их впавшие глаза и высунутые пересохшие языки выражали сильное страдание: вот уже три дня, как они не имели воды, и бедная растительность льяносов не могла утолить их голода.
Это было время засухи в Соноре; в течение нескольких месяцев с неба не упало и одной капли воды, и все источники, ручьи, болота совершенно высохли. Поэтому не было ничего удивительного в том, что животные были обессилены, а их хозяева полны самых черных предчувствий: еще сорок восемь таких часов и они погибнут, если не все, то большинство.
Услышав восклицание проводника, путешественники облегченно вздохнули. Они хорошо знали, что в этих словах было обещание травы для животных и воды для всех! Уже давно Педро говорил им о Затерянной горе, как о цели их перехода и о прекрасном бивуаке, который представляла великолепная местность у подошвы этой возвышенности; проводник рисовал этот уголок в самых привлекательных красках; по его словам, этот оазис в пустыне был маленьким земным раем, и там именно гамбузино должен был указать одному ему известное место богатых залежей золота.
Достигнув горы, нечего было больше бояться недостатка в воде, какова бы ни была засуха; нечего бояться и голода, так как на горе был и источник, и озеро, окруженное пастбищами, покрытыми круглый год густой, сочной травой, как роскошным изумрудным ковром.
-- Уверены ли вы, что это Затерянная гора? -- спросил дон Эстеван, глядя пристально на высоты, которые Педро указывал на горизонте.
-- Да, сеньор,-- ответил немного обиженный Педро,-- я в этом уверен так же, как в том, что моего отца зовут Педро Виценте; а как могу я сомневаться в этом, когда мать моя рассказывала мне сто раз о моих крестинах? Бедная женщина никогда не могла забыть, во что я в этом случае ей обошелся! Подумайте же, господа, двадцать pesos деньгами и две свечи, две громадные свечи, притом самого белого воска!.. И все для того, чтобы вместе с именем передать мне таланты отца, такого же бедного проводника, как и я!..
-- Послушайте, Педро, не сердитесь,-- возразил, смеясь, дон Эстеван.-- Это все должно быть погребено и забыто, потому что вы теперь настолько богаты, что можете не сокрушаться о маленьком расходе на ваших крестинах.
Дон Эстеван говорил сущую правду. Со дня своего счастливого открытия, Педро стал богат. Те, кто видели его три месяца назад, теперь бы не узнали его, так он изменился к лучшему в своей наружности. Прежде он был бледным, изможденным, оборванным человеком, запятнанное ветхое платье еле держалось на нем и ездил он на старой кляче, достойной имени Россинанта. Теперь же он сидел на породистом коне, сам он сверкал теми украшениями, которыми отличается мексиканская одежда, носимая raneheros.
-- Довольно шуток,-- нетерпеливо воскликнул Тресиллиан,-- гора, которую мы перед собой видим, Затерянная гора? Да или нет? Отвечайте.
-- Я уже сказал,-- ответил лаконично проводник, задетый за живое сомнением, которое осмеливался выразить какой-то иностранец ему, Педро, знавшему пустыню, как свои пять пальцев.
-- Тем лучше,-- продолжал Тресиллиан,-- если мы скоро попадем туда; я думаю, что мы находимся от нашей цели еще милях в десяти.
-- Сосчитайте два раза десять, кабальеро, и прибавьте еще несколько метров,-- сказал Педро.
-- Как? Двадцать миль?! -- воскликнул удивленный англичанин.-- Я не могу этому поверить!
Проводник спокойно ответил:
-- Если бы вы так много ездили по этим странам, как я, вы бы знали, что расстояние всегда кажется меньше, чем оно на самом деле.
-- О, коль скоро вы это утверждаете, я вам верю,-- проговорил англичанин,-- и не сомневаюсь в ваших способностях; вы уже доказали их, как отличный золотоискатель.
Рана, нанесенная самолюбию Педро, была заживлена этим комплиментом.
-- Mil gracias, дон Роберт,-- сказал он кланяясь.-- Вы можете вполне мне верить, сеньор; прежде чем привести вас сюда, я долго изучал местность и хорошо помню это большое дерево, которые вы видите слева.
Говоря таким образом, Педро указывал на дерево с огромным стволом, на котором пучками росли заостренные листья, напоминавшие штыки; это растение необыкновенно больших размеров принадлежало к юккам.
-- Если вы сомневаетесь в моих словах,-- прибавил проводник,-- осмотрите это дерево поближе. На его коре вы найдете две буквы П. и В.-- инициалы вашего покорного слуги. Это маленькая памятка, оставленная мною три месяца тому назад.
-- Я вам и так верю,-- ответил Тресиллиан, смеясь странности подобного сувенира среди пустыни.
-- В таком случае позвольте мне заметить, что мы подойдем к горе до захода солнца.
-- Да, Педро,--дружественным тоном сказал ему Эстеван,-- нам нельзя терять ни минуты; будьте добры, поторопите наших людей.
-- Я к вашим услугам,--раскланялся Педро; он пришпорил лошадь и поскакал к концу каравана, мимо небольшой группы людей, с которой мы еще не познакомили наших читателей. Группа эта состояла из самых замечательных членов всего общества.
Двое из них принадлежали к прекрасному полу: старшая женщина, лет сорока, сохранила следы редкой красоты; другая была прелестная девушка, почти дитя, сходство которой со старшей дамой позволяло, не сомневаясь, узнать в ней ее дочь; прекрасные черные глаза этого прелестного создания блестели как две звезды из-под венца ее черных, отливавших синевой волос, а ее маленький ротик складывался в обворожительную улыбку; никогда испанское кружево не украшало более красивой головки. Девушку звали Гертрудес, а ее мать была госпожа Вилланнева. Из litera, особого паланкина, каким обыкновенно пользуются знатные дамы Мексики, путешествуя по дорогам, слишком узким для коляски, виднелись только головы и бюсты дам.
Носилки эти были выбраны как наиболее удобный способ передвижения в подобном путешествии. Их несли два великолепных мула, впряженных один впереди, другой сзади между двумя оглоблями. Управлял мулами молодой мексиканец.
Четвертым в группе был Генри, сын Тресиллиана; это был стройный, красивый блондин, лет девятнадцати, с тонко очерченным лицом, вместе с тем весьма мужественным. Вся его осанка выражала отвагу, решительность и недюжинную силу; чтобы удобнее разговаривать с путешественницами, он слегка пригнулся к седлу; дамы отдернули занавески своей "литерыН и, казалось, вели с юношей очень оживленную беседу. По всей вероятности, Генри передавал им весть, сообщенную проводником, так как личико Гертрудес выражало радость.
Караван приближался к горе, и все почувствовали прилив бодрости.
-- Anda! Adelante! (Вперед!) -- кричал Педро.
Крик этот подхватили погонщики мулов, загромыхали повозки, и все двинулось вперед под аккомпанемент бичей и колес.
ГЛАВА II Койоты
Несчастьем для рудокопов Ариспе было то, что не только их караван проходил в этот день по пустыне Сопоры. Когда они подходили к возвышенности, которую Педро назвал Затерянной горой, то, по необыкновенной случайности, с другой стороны приближались к тому же месту другие человеческие фигуры. Наши знакомцы не могли быть ими замечены: этому мешало значительное расстояние и неровности местности.
Второй караван нисколько не походил на тот, который мы только что описали нашим читателям. Начать с того, что он был многочисленнее, хотя и занимал гораздо меньше места: в нем не было ни повозок, ни скота, ни какой-либо клади; люди эти не были связаны присутствием женщин и детей, а тем более не приходилось возиться с паланкином для такого нежного и хрупкого создания, как мы это видели в первой группе. Их отряд состоял исключительно из всадников, вооруженных с ног до головы; на крупе каждой лошади был прикреплен мешок с провиантом и мех с водой.
Их костюмы были также просты и не блестящи. Большая часть из них носила полотняные панталоны, гетры из оленьей кожи, мокасины и "серапэН на запас для ночи.
Серапэ -- это самое обыкновенное шерстяное одеяло.
Человек шесть составляли исключение. В них с первого взгляда можно было узнать начальников; среди них особенно выделялся своими внешними украшениями и знаками отличия один; вероятно, это был самый главный предводитель. Рисунок его знаков отличия был гораздо замысловатее любого каббалистического, но интереснее всего было то, что все они были вытравлены на его собственном теле. Огненно-красная гремучая змея, свернувшись кольцами и только подняв голову и хвост, покоилась на его обнаженной бронзовой груди; змея была изображена с раскрытым ртом и высунутым жалом; казалось, что вот-вот она поразит какого-то невидимого врага; внутри колец виднелось множество каких-то ужасных, диких символов: отвратительная жаба, пантера, более или менее хорошо нарисованная, а на самом видном месте, в центре крута, была намалевана мелом известная всему миру эмблема -- мертвая голова с двумя перекрещенными костями. На голове этого дикаря с варварской, отталкивающей физиономией развевалось множество перьев.
Вся эта ватага принадлежала к самому кровожадному и хищному племени апахов или койотов, получивших последнее название по нравственному сходству с койотом -- шакалом Нового Света. Отсутствие семей и клади указывало, что предпринятая ими экспедиция имела воинственные цели. Это еще более подтверждалось вооружением; оно состояло из пистолетов, ружей и коротких пик; некоторые индейцы имели карабины и револьверы самых усовершенствованных систем: это была единственная сторона цивилизации, которую они усвоили; кроме того, на поясах их висели скальпировальные ножи.
Вся группа продвигалась правильной линией, по двое в ряд; уже давно они оценили военную тактику своих бледнолицых собратьев и переняли ее. Все индейские племена сумели воспользоваться уроками, которые им преподали белые. В Северо-АмериканскихШтатах, например, в Тамолипас, Чихуахуа и Сонора были примеры, когда племена команчей, навахов и апахов, благодаря своим атакам в европейски стройном военном порядке, разбивали наголову полчища мексиканцев. Но здесь, в льяносах, они не могли ожидать встречи с врагом и поэтому двигались в своем излюбленном строе -- гуськом.
Краснокожие были далеки от тех страданий, которые претерпели в бесплодной пустыне рудокопы за свой трехдневный переход; им был хорошо известен каждый кустик, каждый источник этой местности; благодаря этому они могли наперед ручаться за безопасность своего похода: теперь они имели в виду источник Rio San-Miguel, который мексиканцы называют Хорказитас. За час до захода солнца на горизонте перед ними появилась Затерянная гора, называвшаяся у них Наукампа-Тепетль.
Целью похода койотов было ограбление одного из туземных селений опата или белых, которые поселились на берегах Хорказитас. При виде Затерянной горы, они занялись другим вопросом: безопасно ли здесь останавливаться на ночевку; мнения разделились, одни были за, другие против. Педро Виценте был прав, говоря, что расстояния обманчивы в прозрачной атмосфере Соноры, и, хотя до горы казалось не более десяти-двенадцати миль, надо было пройти вдвое больше, чтобы только достичь озера. Но туземцы, привыкшие к этим обманам зрения, умели рассчитывать верно, к тому же они шли сюда не впервые; единственное затруднение для них представляли лошади, которые уже прошли пятьдесят миль и были сильно утомлены.
Это были мустанги или дикие лошади прерий, которые, несмотря на малый рост, очень сильны и выносливы; но теперь они были так обессилены целым днем беспрерывного перехода, что, дойдя до Хорказитас, могли прийти совершенно истощенными; благоразумнее было бы сделать привал по дороге, у горы Наукампа-Тепетль, и дать измученным животным отдохнуть, а на следующее утро двинуться дальше. Вероятно, все эти мысли промелькнули в голове вождя диких, который соскочил с лошади и начал ее привязывать. Этим движением вопрос был решен, и все последовали примеру Гремучей змеи.
Следуя своему обычаю, дикие позаботились раньше о лошадях, а потом уже о самих себе. Затем они развели огонь, чтобы приготовить пищу, которая в это время была еще в живом виде: ее представляли собой старые лошади.
Один из индейцев быстро справился с этим делом: удар ножом по горлу одной из них заставил через мгновение животное лежать на земле в луже собственной крови; в следующий момент туша была разорвана на несколько кусков, куски насажены на небольшие шесты и изжарены над огнем, как на вертеле.
На огне были приготовлены собранные с соседних деревьев зелень и плоды, из них лучшими были плоды кактуса питахая; это растение очень напоминает канделябр: голый прямой стебель, заканчивающийся вверху целым пучком веток. Равнина была усеяна этими растениями. Таким образом, пустыня доставляла индейцам весь обед до десерта включительно.
Подкрепившись едой, индейцы стали готовить к завтраку на следующий день свое любимое кушанье. Mezcaleros -- одно из индейских племен, которое питается почти исключительно этим кушаньем и даже получило свое название от растения mezcal.
Это растение, которое в ботанике известно под именем мексиканского алоэ, в изобилии встречается в пустыне; способ приготовления из него кушанья очень прост. Койоты поступают следующим образом: собрав достаточное количество растений, они обрезают жесткие, острые, растущие пучком из сердцевины листья; потом обдирают кожицу с сердцевины, а последняя, представляющая собой беловатую рыхлую массу в форме яйца и величиной с человеческую голову, и есть часть, употребляемая в пищу. В то время, как одни индейцы занимались обрезанием и приготовлением Mezcaleros, другие вырыли яму и обложили ее стены камнями; потом набросали туда горячих углей и дали им сгореть совершенно, так что осталась одна зола. Очищенную зелень смешали с кусочками сырого мяса и, плотно завернув массу в лошадиную шкуру шерстью вверх, осторожно опустили ее в яму, когда она достаточно нагрелась. Отверстие импровизированной печи прикрыли толстым слоем дерна, благодаря которому жар держался всю ночь. Покончив с этой операцией, дикари спокойно ушли отдыхать, предвкушая удовольствие вкусно поесть на следующее утро. Они завернулись в свои серапэ и, не ожидая встретить какого-либо врага, спокойно заснули; ложем им служила голая земля, а пологом -- звездное небо. Краснокожим и в голову не приходило, что в нескольких шагах от них находился их белый враг, иначе они вскочили бы на своих мустангов и понеслись бы к Затерянной горе.
ГЛАВА III Наконец, вода!
В это самое время при громких хлопаньях бича и энергичных восклицаниях "Вперед, мулы проклятые!Н тяжело продвигались рудокопы к Затерянной горе. Они не шли, а буквально тащились; ослабленные долгой жаждой мулы выбивались из сил, а вьючные животные шатались под ношей.
Рудокопы были того же мнения, что и Роберт Тресиллиан, относительно тех двадцати миль, которые им еще оставалось сделать. Вообще, такой народ, как рудокопы, которые всю жизнь проводят под землей, или, например, моряки, постоянно плавающие, очень плохо знакомы со всеми явлениями, происходящими на поверхности твердой земли. Но погонщики мулов, надсмотрщики и другие знали хорошо, что гамбузино их не обманывал.
Скоро и все пришли к этому заключению. Вот уже час, как они шли, но казалось, гора осталась на прежнем расстоянии, и только после второго часа оно едва-едва уменьшилось.
День близился к концу, когда караван подошел к Затерянной горе, контуры которой ясно предстали перед взорами наших измученных путников.
Эта гора по внешней форме представляла собой колоссальный катафалк овальной формы с неровной вершиной: горизонтальная ее линия на каждом шагу нарушалась силуэтами деревьев, которые вырисовывались на голубом фоне неба. Странное дело, наверху эта возвышенность, казалось, была шире, чем у основания; это происходило вследствие того, что на склонах ее был целый ряд выступов; некоторые из них по своей величине и крутизне представляли маленькие, самостоятельные вершины. Между тем вся эта картина не носила мрачного характера, так как все бесчисленные пропасти были в зелени; если встречался какой-нибудь клочок земли, будь то плоская поверхность или расселина,-- какое-нибудь растение спешило пустить тут свои корни.
Затерянная гора по своей большой оси имеет приблизительно направление с севера на юг. Наибольшая ее длина четыре мили, при ширине немного болееодной мили и высоте в пятьсот футов. Собственно говоря, такая высота не давала бы ей права называться горой, но там, где она одиноко возвышается, не имея никаких соперниц, ей вполне можно дать это название; впечатление получается такое, будто она случайно забрела и потерялась в этой равнине,-- отсюда и ее имя Затерянная гора.
-- С какой стороны находится озеро, сеньор Виценте? -- спросил Роберт Тресиллиан, который все время был во главе каравана с доном Эстеваном и гамбузино.
-- С южной,-- ответил тот,-- и для нас это большое счастье, иначе нам пришлось бы сделать еще несколько лишних миль.
--Как так?! Я думаю, что вся эта гора никак не длиннее четырех миль!
-- Это верно, сеньор, но окружающая ее местность покрыта сплошь такими скалами, что мы с нашими колымагами никогда не пройдем. Я могу себе представить, что эти глыбы скатились с горы, но каким образом они отошли на сотни метров от подошвы, для меня совершенно непонятно, хотя я изучил много гор прежде, чем занялся этой...
-- Ваши занятия, видимо, пошли вам впрок,-- перебил дон Эстеван,-- но оставим пока всякие геологические вопросы: меня беспокоят другие мысли.
-- А в чем дело? -- спросил Тресиллиан.
-- Я слышал, что иногда индейцы подходят к Затерянной горе; кто знает, может быть мы как раз попадем на них?
-- В этом нет ничего невозможного,-- пробормотал гамбузино.
-- Пока в подзорную трубу ничего похожего не видно,-- продолжал дон Эстеван,-- но мы видим только одну сторону горы, а что делается с другой, нам совершенно неизвестно. Нужно всегда ожидать худшего. Мне кажется, что было бы недурно, если бы те, у кого лошади свежее остальных, поехали на разведку. Если они обнаружат краснокожих в значительном числе, то мы, будучи предупреждены, сможем защититься, устроив загон.
Дон Эстеван был старый солдат. Прежде чем заняться золотыми приисками, он совершил не один поход против трех больших враждебных индейских племен: команчей, апахов и навахов. Гамбузино одобрил его совет и только попросил взять его в число разведчиков. Ему дали в распоряжение полдюжины храбрых людей, у которых лошади были достаточно сильны, чтобы уйти, если дикие вздумают их преследовать. Генри Тресиллиан был в том числе. Он предложил свои услуги с первых же слов дона Эстевана, потому что был уверен в своем коне; он знал, что Крузадер -- так звали его лошадь -- настолько силен, что проскачет какое угодно расстояние и унесет его от любого врага. Крузадер был великолепный арабский жеребец, которому подобного не было на свете. Черная без отметин масть, нервные и красивые, словно выточенные ноги, грациозная голова, легкое и вместе с тем сильное туловище -- все выражало породистую кровь. Генри любил свою лошадь как дорогого друга. В то время, как все животные казались больными, полумертвыми от жажды, Крузадер сохранил свой бодрый вид. Правда, его юный хозяин поделился с ним своим последним остатком воды.
Через несколько минут разведчики, получив необходимые указания, ускакали.
Роберт Тресиллиан ничего не имел против участия сына в разведке. Он был счастлив, видя смелость Генри, который проявлял ее при всяком удобном случае, и проводил сына долгим немым взглядом.
Были и другие глаза, устремленные на молодого человека со страхом и гордостью -- глаза Гертрудес Вилланнева. Она была горда отвагой того, кого ее молодое сердце начинало любить, но ее женское нежное чувство страдало от тех опасностей, каким он себя всегда подвергал.
Двадцать минут спустя вид каравана совершенно изменился: животные, раздувая ноздри, потягивали воздух, поднимали голову и настораживали уши. Мычанье рогатого скота смешивалось с ржанием лошадей и мулов. Что за звуки! Какой оглушающий рев! Однако голос вожака каравана покрывал все.
-- Вода! Вода! -- кричал он со всей силой своих легких.
Беспокойные животные почуяли воду. Теперь не требовалось никаких понуканий, наоборот, погонщики еле-еле удерживали их.
Наконец, весь караван пустился галопом. Это была какая-то бешеная скачка до самого озера. Мулы и лошади, повозки и вьючные животные,-- все сбилось в одну общую кучу, над которой стоял невообразимый шум Тяжелые, нагруженные возы неслись со скоростью курьерского поезда. Но на дороге то и дело попадались обломки скал, отчего телеги получали ужасные толчки; из них слышались крики испуганных женщин и детей, которые с минуты на минуту ждали своей гибели, но, к счастью, все это окончилось благополучно, если не считать нескольких легких ушибов.
Таким аллюром караван быстро продвинулся к озеру. Путешественники, подхваченные этим вихрем, увидели перед собой необозримую водную поверхность, освещенную последними лучами солнца и окаймленную зелеными прериями.
Разведчики, не заметив ничего опасного, спокойно ожидали всех у подошвы горы. С неописуемым изумлением глядели они на мчавшийся мимо них караван и хотели спросить, что это значит, но товарищи безнадежно махали руками, увлекаемые этой лавиной. Гонка продолжалась до тех пор, пока животные по горло не вошли в воду. Тогда сразу утихли рев и ржание, и только изредка слышавшееся фырканье указывало на их удовольствие.
ГЛАВА IV На охоте
На заре следующего дня животным, населявшим Затерянную гору, представилось необыкновенное зрелище: в первый раз в этих отдаленных скалах появилась телега. Единственные люди, которые сюда заходили раньше, были охотники или одинокие золотоискатели. Чаще всех сюда наезжали краснокожие, так как озеро Затерянной горы лежит на их пути к Орказитас.
Мексиканские разведчики, посланные накануне, не обнаружили никаких признаков, внушавших серьезную опасность. Ни на траве, ни на песке, серебряным поясом окружавшем озеро, не было свежих следов, кроме тех, которые оставили дикие звери, идя на водопой.
Поэтому рудокопы спокойно расположились бивуаком, не забыв, однако, принять меры предосторожности, необходимые в пустыне. Дон Эстеван был слишком опытный солдат, чтобы сделать хоть малейшую ошибку, и ничего не забыл из того, что предпринимается в подобных случаях: все шесть фургонов были поставлены так, что образовывали кольцо, в котором могли поместиться все путешественники. Этот род укрепления назывался "corralН. Лошадей и животных пустили пастись снаружи: после перенесенных голода и жажды можно было оставаться уверенным, что они не уйдут с этих роскошных лугов.
Все огни были потушены, так как никто не боялся прохлады ночи. Но с раннего утра жены рудокопов развели огонь, чтобы приготовить завтрак.
Раньше всех был на ногах Педро, но не для кулинарных занятий. Он в качестве гамбузино презирал их всей душой, у него были другие цели, которые он никому не мог доверить. Только Генри Тресиллиану, своему неизменному другу, сообщил он о своем намерении подняться на гору и поохотиться за дичью. Гамбузино, испытанный охотник, договорился поставлять каравану свежее мясо, но до сих пор не имел случая исполнить обещания, так как вся дичь бежала от засухи. Надо было наверстать теперь упущенное. Ему был известен источник, вливавшийся в озеро, у которого четвероногие и различные птицы собирались на водопой. Он сказал молодому англичанину, что наверху они могут встретить антилоп, горных баранов и, может быть, даже медведей, но во всяком случае найдут диких индюков, которые то и дело перекликались между собой.
Этих объяснений было вполне достаточно, и Генри нисколько не сомневался в их верности. Он и не воображал, что у Педро могли быть более серьезные причины. Сам он был большим любителем естественной истории и охоты и одобрил предложение проводника. Он так интересовался природой горы, что забыл а трудностях подъема.
Если быть нескромным и сказать о молодом англичанине все, мы прибавим, что его личной целью было взобраться на гору и принести сеньорите Гертрудес редкий цветок для ее коллекции или какого-нибудь интересного представителя царства пернатых; взамен этих трофеев он рассчитывал получить милую улыбку молодой девушки.
Все эти мысли пронеслись в голове Генри Тресиллиана в то время, как Педро вылезал из-под телеги, под которой провел ночь. Сам молодой человек также вышел из своей палатки в английском охотничьем костюме, который был ему удивительно к лицу. Через плечо был перекинут ягдташ, а в руке он держал двуствольное ружье; у него был скорее вид охотника на фазанов или тетеревов в каком-либо прекраснейшем парке Европы, чем смельчака, отправлявшегося на хищных зверей. Гамбузино был в своей прежней странной одежде, вооруженный великолепным карабином и короткой шпагой, которая в этой стране называется мачете, или кортанте. Обо всем было переговорено накануне, так что теперь друзья ограничились коротким приветствием и принялись завтракать.
Одна из женщин подала им по чашке шоколада и tortilla enchilada, сказав при этом несколько любезностей. Молодые люди поспешно закусили маисовыми лепешками, сухими и твердыми как подошва -- необходимая принадлежность мексиканской еды,-- допили стаканы и бесшумно выскользнули из загона.
Педро, казалось, был в большом нетерпении. Он находился недалеко от найденной им золотой руды; но, очевидно, он был озабочен и занят другими мыслями; он был мрачен и рассеян; обычно разговорчивый, он был молчалив и задумчив. Генри молча следовал за ним.
Выйдя из лагеря, они стали подниматься на гору. Оба охотника вынуждены были лезть по лощине, выдолбленной источником, стекавшим с лощины. В сухое время года он тонкой лентой извивался в камнях и скалах отвесного склона, а в периоды зимних дождей несся кипучим потоком, сокрушая все на своем пути.
-- Уф! -- вздохнул Генри.-- Я с большой охотой лучше полез бы по веревочной лестнице!
-- Это правда, идти довольно трудно,--ответил Педро,-- но это единственный путь добраться до вершины!
-- И нет другой дороги? -- спросил Генри.
-- Никакой! Со всех других сторон эта гора по капризу природы представляет собой неприступную крепость, защищенную со всех сторон глубочайшими пропастями; даже ловкие антилопы не могут пробраться через них, и те, которых мы там найдем, пришли этой же лощиной или родились там!
-- Да, эта дорога, действительно, только для горных баранов и годится! -- сказал Генри, которого забавляли камешки, катившиеся из-под ног.
-- Берегитесь, сеньор! -- воскликнул Педро, заметив, как смело молодой человек ступал по скользким камням.-- Берегитесь, перемещение маленьких камней может вызвать падение больших, а они, слетев вниз, могут раздавить там кого-нибудь.
Молодой человек побледнел при мысли о том несчастье, которое могла вызвать его рассеянность. Он уже видел своих друзей, подвергнутых великой опасности.
-- Успокойтесь,-- сказал ему проводник.-- Если бы произошло несчастье, мы бы о нем услышали!
--Ах, как вы меня напугали, но вы правы: надо следить за каждым шагом!
Подъем стал еще медленнее.
Сравнительно короткое время спустя они прошли пятьсот футов и достигли плоскости, поросшей деревьями. Пройдя по этой плоскости шагов триста-четыреста, они подошли ко входу пещеры. При виде ее, мексиканец воскликнул: "el ojo de aguaН.
Это те слова: "el ojo de aguaН (око воды), которые мексиканцы употребляют для обозначения какого-нибудь источника. Генри уже знал это поэтическое прозвище и тотчас понял своего спутника.
Посреди пещеры из щели скалы, пенясь, вырывался ручей, и чистая кристальная вода образовывала маленький бассейн, из которого вытекал ручей, уже замеченный путешественниками. Проводник схватил свой рог и наклонился над источником.
-- Я не могу не поддаться искушению! -- И он в одну секунду наполнил и осушил рог.
-- Delicioso! -- сказал Педро, наполняя его снова.
Генри последовал его примеру, зачерпнув воды своим серебряным массивным кубком, что не было редкостью у золотоискателей Сонора. В тот момент, когда они двинулись дальше, они услышали шум крыльев и увидели каких-то больших птиц, время от времени клевавших какое-нибудь насекомое. Это были чалоты, индейские петухи, о которых говорил Педро, так похожие на своих домашних собратьев, что Генри тотчас узнал их. Старый петух возглавлял шествие; он медленно выступал, гордый своим ростом и роскошными перьями, которые в лучах встававшего солнца отливали всеми цветами радуги. Со своими индюшками и индюшатами, которые за ним шли, он напоминал султана в серале. Но вдруг он поднял голову и тревожно закричал. Слишком поздно. Грянули четыре выстрела, и старый петух с тремя другими лежал распростертый на земле. Остальные улетели с дикими криками и с шумом крыльев, подобным шуму молотилки. Им, очевидно, первый раз приходилось иметь дело с такими существами.
-- Мы недурно начали! Что вы на это скажете, Генри?
-- О, я только хотел бы продолжить! -- отвечал Генри, знавший, что перья этих птиц оценит его друг Гертрудес. -- Но как нам быть,-- прибавил он,-- ведь мы не можем их тащить с собой?!
--К чему? -- возразил мексиканец.-- Оставим их пока тут, а на обратном пути возьмем. А! -- спохватился он,-- здесь могут быть койоты, и надо наших птиц получше спрятать.
В мгновение ока они связали птиц за ноги и повесили их на ветке колючего питахаи. Мудрено было бы койоту достать эту дичь.
-- Ну, вот, наших птичек теперь никто не тронет! -- проговорил гамбузино, заряжая ружье.-- А теперь вперед; нам еще попадется много интересной дичи, но не скоро, так как она испугана нашими выстрелами.
-- Но ведь эта плоскость совсем небольшая! -- сказал Генри.
-- Она обширнее, чем вы думаете, сеньор, так как это чередование холмов и долин в миниатюре. Поспешим, юноша: у меня есть причины как можно скорее достигнуть вершины!
-- Какие причины? -- спросил англичанин, удивленный встревоженным лицом Педро.-- Могу ли я их узнать?
-- Конечно. Я бы вам сказал их давно, так же, как другим, если бы был уверен в своих догадках. Впрочем,-- проговорил он как бы про себя,-- я, может быть, и ошибаюсь; может быть, это был не дым!
-- Дым?! -- повторил Генри.-- Что вы хотите этим сказать?
-- То, что мне показалось вчера, когда мы подъезжали к озеру.
--В каком месте?
--На северо-запад, довольно далеко отсюда!
--Хорошо, допустим, что то был дым! Что же из этого следует?
--В этой части света из этого очень многое следует: это может означать опасность!
--Как, вы хотите меня напутать, сеньор Виценте?!
--Ничуть, muchachio. Нет дыма без огня, не правда ли?
Кивком головы Генри признал эту истину, установленную всеми странами.
-- Итак,-- продолжал Педро,-- огонь в льяносах может быть зажжен только индейцами. Надеюсь, теперь вы меня поняли?
-- Совершенно. Но я думал, что в части Соноры, где мы теперь находимся, есть только племя опата, известное своим тихим нравом и обычаями; на них всегда смотрели как на друзей, с тех пор как им привили христианство и цивилизацию!
--Поселки опата далеко отсюда и находятся в стороне противоположной той, где я заметил дым. Если я не ошибаюсь, огонь, от которого шел этот дым, был разведен не племенем опата, а людьми, схожими с ними только по цвету кожи!
-- Индейцы тоже?
-- Апахи!
-- Это было бы ужасно! -- пробормотал молодой человек, достаточно проживший в Ариспе, чтобы знать о кровожадности этого племени и той опасности, которую представляет встреча с ними.-- Надеюсь, они от нас далеко!
-- От всей души присоединяюсь к этому пожеланию! -- ответил Педро.-- Если бы они нас заметили,то нам бы угрожала опасность быть скальпированными! Но, юноша, не будем ужасаться прежде, чем не уверимся в присутствии краснокожих, как я вам уже говорил, я совсем не уверен в этом. Estampedo началось сейчас же после того, как я что-то заметил; и я больше уже не думал. Когда я посмотрел опять, было слишком темно, чтобы различить что-нибудь.
-- Это, может быть, была пыль, поднятая ветром! -- заметил Генри.
-- Хотелось бы так думать. Несколько раз ночью я всматривался в горизонт, не замечая ничего подозрительного, но все-таки я неспокоен. Это выше моих сил; кто был пленником апахов, muchachio, хотя бы один час, тот уже со страхом ездит в тех местах, где может их встретить. Лично у меня есть веские причины, чтобы не забыть своего плена. Взгляните!
Мексиканец распахнул одежду, и глазам товарища представился ожог в виде мертвой головы.
-- Вот что со мной сделали апахи; это их очень забавляло, и они выбрали меня предметом своих развлечений. Я вовремя удрал. Понимаете ли вы теперь, muchachio, отчего я с таким нетерпением хочу выяснить свои подозрения. Ах, черти! Поймать бы мне одного такого молодца! Как бы я отомстил за себя!
Разговаривая так, охотники продвигались вперед, хотя с большим трудом: цепкий кустарник и спутанные лианы замедляли их ход; они часто встречали хищных зверей, а проходя по песку, Педро указал спутнику на следы, принадлежавшие дикому барану сагnего.
-- Я хорошо знал, что мы наткнемся на его след, и если сегодня весь караван не будет есть дикого барана, значит, я не зовусь Педро Виценте; но оставим его пока в стороне, сеньор, подождем и подумаем о нашей судьбе; день наш, начавшийся с охоты, может кончиться битвой. Ах, что это такое?..
Где-то недалеко слышался шум копыт какого-то животного. Это явление повторилось несколько раз вместе с каким-то храпом.
Гамбузино внезапно остановился, положил руку на плечо Генри и шепнул ему на ухо:
-- Это карнеро. Воспользуемся тем, что глупый баран сам отдается в наши руки!
Генри приготовил ружье. Тихонько пробирались охотники за деревьями и подошли к другой пещере, у которой паслось стадо четвероногих, похожих с виду на оленей.
Генри, наверное, принял бы их за таковых, если бы вместо оленьих рогов не увидел простые бараньи. Эти дикие бараны так же непохожи на наших домашних, как такса на левретку. У них нет ни коротких ног, ни толстого хвоста, ни густой шерсти. Их кожа гладкая, нежная; все члены удлиненные, нервные и гибкие, как у лани.
Стадо состояло из самцов и самок. Один из первых, баран почтенного возраста, отличался спирально закрученными рогами, толще, чем у остальных, и такими длинными, что надо было удивляться, как он с поднятой головой носил подобную тяжесть. Он выступал с большой важностью. Он еще повторил движение, услышанное охотниками, но оно было последним. За ним следили из чащи, и сквозь листья пролетела пуля, положившая его на месте. Его товарищи были более счастливы. Две пули Генри скользнули по их коже, как по стальным латам, и уцелевшие животные убежали здоровыми и невредимыми.
-- Ужас! -- вскричал гамбузино, подбирая дичь.-- На этот раз нам не повезло. Этот удар пропал.
--Почему? -- изумился молодой англичанин.
-- Как вы можете спрашивать, сеньор? Разве ваше обоняние ничего не говорит? Тысяча чертей, какой гнилой запах!
Приблизившись, Генри разделил мнение Педро. От барана шло ужасное зловоние.
-- Нельзя выдержать,-- сказал он в свою очередь.
-- Какое легкомыслие тратить пулю на негодное животное! -- продолжал гамбузино.-- Не за его рост, не за его феноменальные рога застрелил я его, а только потому, что голова моя занята другим.
--А о чем же вы думали? -- спросил Генри.
-- О дыме... Ну, что сделано, то сделано. Бросим говорить и предоставим нашу добычу койотам. Чем раньше они нас от нее избавят, тем лучше. Фу, уйдем отсюда поскорей!
ГЛАВА V Необыкновенная пища
Краснокожие поднялись значительно раньше белых. Подобно животному, имя которого они носят, койоты предпочитают ночь для своих хищничеств. Но еще по другой причине поднялись они до зари: они желали достигнуть Наукампа-Тепетль до полуденного зноя. Дикие вовсе не равнодушны к комфорту, и так как экспедиция зависела от состояния лошадей, то они старались уберечь их от жары. Поэтому задолго до рассвета койоты были уже на ногах; они двигались в полутьме, как красноватые тени, и хранили глубочайшее молчание, не потому, что боялись выдать свое присутствие врагу, так как не подозревали его близости, но согласно установленному обычаю.
Первой мыслью дикарей было перевести лошадей на другое пастбище, так как на прежнем они съели всю траву; второй -- позавтракать самим. Для этого, благодаря вечерним приготовлениям, им нужно было только приподнять дерн, прикрывавший печь, и вынуть готовое кушанье из мецкаля.
Пять или шесть индейцев взялись за это не особенно приятное дело. Они подняли обуглившийся и дымившийся дерн. Земля, обратившаяся в пепел, требовала большой осторожности, так как жгла руки, но дикари-повара умели обходиться с ней, и вскоре показалась лошадиная шкура, хотя обуглившаяся, но достаточно крепкая, чтобы ее можно было поднять и перенести на середину лагеря. Ударом ножа она была вспорота, и пахучее блюдо распространило аппетитный запах, который приятно щекотал обоняние краснокожих.
Действительно, это было восхитительное кушанье, даже и на вкус недикаря: не говоря уже о лошадином мясе, которое многие считают очень вкусным, когда оно приготовлено таким способом, мецкаль также своеобразно вкусен. Он имеет вкус засахаренного лимона, но более упруг и темнее цветом. Когда его едят в первый раз, то получается впечатление, будто язык колют тысячи иголок, и непривычному это ощущение кажется неприятным; но кто хоть раз попробовал мецкаль, тот скоро оценит его по достоинству. Многие мексиканские гастрономы считают его деликатесом, и за дорогую цену мецкаль можно достать в некоторых больших мексиканских городах.
Мецкаль -- любимое блюдо апахов; поэтому как только повара крикнули "готовоН, все жадно бросились на дымящееся кушанье и стали рвать его руками и губами, без всякого опасения обжечься. Скоро ничего не осталось, кроме лошадиной шкуры, на этот раз пожертвованной в добычу шакалам, так как краснокожие были сыты. В ином случае они, конечно, с удовольствием съели бы и ее.
После этого своеобразного завтрака индейцы закурили. У всех индейских племен развито употребление табака, который был известен им еще задолго до Колумба. Индейцы курили, как всегда, молча, величаво и, выкурив трубку, прятали ее и направлялись к лошадям. Освободив коней от пут, индейцы легко вскочили на них и, по двое в ряд, гуськом двинулись мелкой рысью вперед, но разговаривая и смеясь. Они чувствовали себя прекрасно: хорошо поспали, еще лучше поели, не опасались нападений. Тем не менее, по привычке, они то и дело оглядывали кругом всю окрестность, наблюдая малейшие подробности.
Вот что-то привлекло их внимание: стая черных птиц. Собственно, что же тут могло обеспокоить их? А то, что это были ястребы, и что, вместо концентричных кругов, которые они обычно описывают в полете, они быстро и определенно направлялись в ту же сторону, куда продвигались краснокожие. Очевидно, птицы чуяли добычу.
Что могло привлечь их к Затерянной горе. Это был вопрос, волновавший койотов, ответ на который они могли только предполагать. Для того, чтобы приманить целую стаю этих хищных птиц, нужна какая-нибудь особенная, крупная добыча. Краснокожие нисколько не беспокоились, но их одолевало любопытство.
Приблизившись к Затерянной горе, они остановились. Что привлекло их внимание? Красноватый дым, поднимавшийся с южной стороны горы. Был ли то пар, поднявшийся над озером? Нет. Их зоркие глаза тотчас же узнали дым костра, и индейцы мгновенно сообразили, что какие-то другие люди обогнали их и расположились лагерем у подошвы Наукампа.
Но что это были за люди? Опата? Маловероятно. Опата -- "рабыН, как их с презрением называли другие индейцы, пираты пустыни, опата -- рабочий народ, мирно занимающийся земледелием и скотоводством. Не было никакой причины бросить им свои жилища и прийти в это дикое, бесплодное место. Кто же эти пришельцы? Вероятнее всего, это были белые, которые пришли искать блестящий металл; они его ищут везде и доходят до индейских селений и пустынь, где зачастую находят самую ужасную, мучительную смерть.
"Если мы имеем дело с бледнолицыми, то мы жестоко накажем этих дерзких чужестранцевН.
Таково было твердое решение сынов пустыни.
Пока они наблюдали дым и по его силе старались определить количество людей, разведших огонь, они увидели внезапно появившийся на вершине белый дымок. Хотя звука не было слышно, но каждый из них сообразил, что на горе кто-то выстрелил из ружья. В чистой атмосфере льяносов зрение гораздо легче и скорее воспринимает явления, чем слух, и только на очень близком расстоянии можно что-нибудь услышать. Индейцы были в десяти милях от горы, и поэтому до них едва-едва донесся легкий треск.
Они успели обменяться мнениями. В это время появилось второе облачко, которое так же скоро исчезло, как и первое. Теперь индейцы окончательно уверились в присутствии своих белых недругов. Очевидно, это они расположились у озера. Теперь койотам оставалось выяснить себе характер и цель своих врагов. Это могли быть рудокопы, а может быть, отряд мексиканских войск, что совсем меняло дело. Не то чтобы они боялись солдат, нет, они были далеки от этого. Их племя имело свои счеты с солдатами. Во всяком случае, индейцам необходимо было выведать, какого рода враг перед ними, чтобы знать, как с ним обойтись: встретившись с простыми золотоискателями, им можно было напасть беспорядочной толпой, но с солдатами нужно было бы построиться в боевом порядке, по всем правилам военного искусства.
Поэтому они разделились на два отряда, из которых один пошел направо, а другой налево, чтобы окружить бледнолицых.
Ястребы, кружившиеся около Затерянной горы, имели полное основание ожидать себе богатой добычи.
ГЛАВА VI Индейцы
Мы покинули наших охотников в тот момент, когда они поспешно уходили от убитого вонючего барана.
Генри не разделял мнения своего товарища. Он находил, что рога карнеро стоило взять с собой, но присвоить их казалось ему неблагородным, потому что добыча была по охотничьим правилам не его, поэтому он попросил позволения у гамбузино взять себе рога. Что за эффект произвели бы эти гиганты в гостиной старой Англии!
Но, взглянув на проводника, Генри сразу очнулся от приятных мечтаний и сам обеспокоился, потому что мексиканец был необыкновенно мрачен. Ни тот, ни другой не проронили ни слова. Правда, сам путь их далеко не благоприятствовал беседам: ветки деревьев, цепкие лианы то и дело запутывались в ногах, даже не было видно следов хищных зверей. Дорога была так трудна, что Педро вынужден был все время работать ножом, причем падение каждой ветки сопровождалось энергичными ругательствами с его стороны.
Останавливаясь на каждом шагу, они не могли сделать больше мили в час. Наконец, они добрались до вершины. Там открылся им горизонт на три стороны света,-- северную, восточную и западную; везде на двадцать миль вокруг тянулись льяносы.
Им недолго пришлось искать то, что они хотели увидеть. В десяти милях столбом крутилась пыль желтоватого цвета.
-- Это не дым, -- сказал гамбузино, -- а пыль, поднятая сотней лошадей!
-- А это не синие мустанги? -- спросил Генри.
-- Нет, сеньор; на них есть всадники; в противном случае пыль поднималась бы другим образом; это индейцы!
Педро живо оглянулся в сторону лагеря.
-- Carrai! -- воскликнул он.-- Как неосторожно было стрелять! Лучше было бы лишиться завтрака! Я виноват в этом! Но теперь уже слишком поздно, индейцы, вероятно, заметили и дым, и выстрелы! -- сказал он, покачивая головой.-- Ах, мы сделали громадную ошибку!
Генри не ответил, да и что мог он сказать?
-- Как жаль, что я не попросил у дона Эстевана его подзорную трубу,-- продолжал Педро,-- хотя я и простым глазом вижу, что мои опасения справедливы. Нам сегодня не избежать битвы до захода солнца, а может быть, и до полудня!.. Смотрите, вот они разделяются.
В самом деле: облако пыли раздвоилось. Постепенно стали обрисовываться какие-то тени, все яснее и яснее определялись очертания лошадей и всадников, оружие которых блестело на солнце.
-- Это индейцы bravos,-- сказал гамбузино серьезным голосом,-- если это апахи, чего я побаиваюсь, то помилуй нас Бог! Я не понимаю, что значат их маневры: они видели наш дым и хотят застать врасплох с двух сторон. Бежим скорее в лагерь, нам нельзя терять ни минуты, ни секунды.
На этот раз, совершая обратный путь, охотники двигались быстро, как только было можно. Они пробежали мимо индеек, мимо ручья.
В лагере пробудилась жизнь. Мужчины, женщины, дети -- все были на ногах, все за работой. Дети поливали колеса, чтобы они плотнее стали на земле; мужчины исправляли повреждения запряжек; другие сдирали кожу и разрезали бычью тушу.
Женщины стояли около разведенных огней и приготавливали шоколад. Другие на коленях растирали между камней вареный маис для лепешек.
Дети постарше ловили в озере рыбу, которой оно изобиловало. Поставили три палатки: одну четырехугольную побольше и две небольшие в виде колокола; стоявшая посередине служила дону Эстевану и сеньоре Вилланнева; в правой палатке помещалась Гертрудес со своей горничной-индианкой, а в левой Генри Тресиллиан с отцом. Пока в палатках никого не было. Роберт Тресиллиан осматривал лагерь, а сын его с гамбузино, как мы знаем, остался на вершине горы. Семья Вилланнева гуляла по берегу озера.
Они уже намеревались возвратиться в лагерь, как вдруг наверху лощины послышался крик, наполнивший страхом весь лагерь.
-- Индейцы!
Все с тревогой подняли головы.
Педро и Генри Тресиллиан стояли на скале, повторяя свое предостережение. Затем, рискуя сломать себе шею, они быстро скатились вниз в лагерь; тут их встретила взволнованная толпа людей и засыпала вопросами. Но они отвечали только два слова: "LosIndiosН. Отделавшись от вопросов товарищей, они поспешили к Вилланнева и его компаньону.
-- Где вы видели индейцев, дон Педро? -- спросил Роберт Тресиллиан.
-- В льяносах, на северо-западе.
-- Уверены ли вы, что это были индейцы?
-- Да, сеньор. Мы видели вооруженных всадников. Это могут быть только краснокожие.
-- На каком расстоянии от нас находятся они, приблизительно? -- спросил дон Эстеван.
-- Когда мы их заметили, они были милях в десяти, может быть, и дальше; с тех пор они не могли очень приблизиться, так как на спуск мы употребили едва полчаса.
Возбужденное дыхание и покрасневшие лица свидетельствовали о том, как спешили вестники. Их обратный путь был настоящей скачкой.
-- Какое счастье, что вы увидели их так далеко,-- заметил дон Эстеван.
-- Ах, сеньор,-- сказал Педро,-- они не заставят себя долго ждать. Они почуяли наше присутствие и уже начали действовать. При их великолепных лошадях и при такой хорошей дороге десять миль -- сущие пустяки.
-- Что вы нам посоветуете предпринять, дон Педро? -- спросил старый воин, теребя свои усы.
-- Прежде всего, не оставаться здесь,-- ответил гамбузино. -- Надо как можно скорее сняться с лагеря.
-- Объясните точнее, Педро, я вас не понимаю; куда же нам направиться?
-- Наверх! -- и Педро указал на вершину Затерянной горы.
-- Но тогда ведь придется оставить животных, и, наконец, когда успеем мы перевезти туда вещи?
-- Все равно! Прежде всего мы должны спасти себя, а это возможно только там.
-- Так вы считаете нужным бросить все здесь?
-- Да, сеньор, и не теряя ни одной минуты!
-- Как? -- воскликнул Роберт Тресиллиан. -- Бросить наши вещи, животных, машины? Но наши люди храбры, хорошо вооружены, и мы можем защищаться!
-- Это невозможно, дон Роберт, невозможно! Индейцев раз в десять больше, чем нас, и если даже мы устояли бы днем, то они подожгли бы нас ночью. Все так высушено, что одной искры достаточно, чтобы все загорелось. Ведь с нами женщины и дети, и только наверху они будут вне опасности.
-- Но почему эти индейцы должны быть обязательно нашими врагами? Разве это не могут быть опата?
-- Нет, -- раздраженно воскликнул гамбузино, -- это индейцы апахи.
-- Апахи? -- повторили все голосом, в котором слышался ужас, наводимый этим племенем на жителей Сонора.
-- Они двигаются из области апахов, не везут ни семей, ни клади, и я бьюсь об заклад, что они вооружены с ног до головы и имеют хищнические намерения.
-- В таком случае, -- проговорил дон Эстеван, сумрачно сдвигая брови, -- нам не следует ждать от них ничего хорошего.
-- И особенно, мягкого обращения, -- прибавил гамбузино, -- после того, как с ними повстречался капитан Жюль Перес и его товарищи.
Случай, упомянутый Педро, был известен всем присутствующим. Мексиканские солдаты недавно перебили отряд апахов. Это была настоящая бойня, жестокая, беспощадная резня.
-- Я уверен,-- продолжал гамбузино,-- что нас атакует изрядное число диких, и было бы безумием ожидать их здесь. Поднимемся на гору, втащим с собой то, что возможно, и бросим остальное.
-- А там мы будем в безопасности? -- спросил Тресиллиан.
-- Как в крепости,-- ответил Педро.-- Ни один форт не может сравниться с этой горой. Двадцать солдат могут держаться на ней против сотен людей. Мы должны благодарить Бога за такое близкое и верное убежище!
-- Однако, нечего мешкать,-- сказал дон Эстеван, обменявшись несколькими словами со своим компаньоном.-- Мы теряем свое имущество, но у нас нет другого выхода. Командуйте, сеньор Виценте, мы вам будем повиноваться во всем!
--Я могу отдать только одно приказание: Arriba! (Все наверх!) Оставляйте внизу только то, чего никак не можете втащить.
При словах Педро "ArribaН лагерь до того почти спокойный, стал неузнаваем. Все засуетилось, заволновалось. Все забегали, расспрашивая, крича, плача. Матери собирали детей, прижимали их к сердцу и рыдали. Им чудились уже скальпировочный нож или стрела, поражающая их ребенка. Все было так внезапно и неожиданно, что сначала стоял какой-то хаос, но когда дело выяснилось, то все толпой устремились к лощине, ведущей к вершине горы.
Вскоре крутой склон сверху донизу покрылся людьми. Можно было принять его за гигантский муравейник.
Первым делом надо было подумать о женщинах и детях. Рудокопы с удивительной заботливостью помогали им взбираться по скалистому пути. Многие падали, ушибались, но все так спешили уйти от индейцев, что не замечали боли.
Достигнув вершины горы, мужчины снова возвратились к лагерю. Им нелегко было расставаться с имуществом, и потому они старались забрать все, что было возможно.
В первые минуты все думали только о личном спасении, и бегство было всеобщим; но, узнав от разведчиков, что краснокожих еще не видно, рудокопы пытались спасти хоть часть своих богатств.
Тащите оружие и провизию,-- кричал Педро, которого дон Эстеван облек всеми полномочиями.-- После мы заберем, если успеем, и все остальное, но начать надо с пороха и припасов.
Все в точности повиновались. Спустя короткое время лощина представляла еще более интересное зрелище. Беспрерывная нить людей двигалась от горы к долине и обратно. Как трудолюбивые пчелы, взбирались и спускались они без отдыха, унося с новым подъемом новые сокровища. Часть людей работала под начальством инженера. Некоторые из оставшихся в лагере разгружали телеги и выбирали более ценные вещи; затем укладывали их, облегчая таким образом работу переносчиков. Другие открывали сундуки и ящики; разрезали ремни, разрывали чехлы и вываливали содержимое на землю. Они распоряжались так умно, что вскоре в лагере остались лишь машины и фургоны, которые было бы слишком трудно втащить наверх.
Были собраны последние вещи, в том числе и палатки, и совершился последний подъем.
Многие поспешили в луга, чтобы увести лошадей, но это оказалось невозможным, так как животные не могли подыматься по узким крутым тропинкам. С тяжелым сердцем разлучались люди со своими друзьями. В какие руки попадут они?..
Старший погонщик смотрел на мулов, как на своих детей, и питал особую нежность к "мулу с колокольчикамиН. Как он привык к их звону! И неужели он никогда больше не услышит эту родную его душе музыку?
Но медлить было легкомыслием, и надо было поторопиться с прощаниями. Все обращались к животным, как к разумным существам, с ласковыми словами: "Caball, caballito mio! Mulam mulita gueridaН. К этому присоединялись тысячи ругательств и проклятий в адрес индейцев.
Педро был взволнован больше всех. Все его состояние зависело от разработки руды, и вот он увидел свои надежды обманутыми: даже если золотоискателям удастся избежать смерти, их машины будут уничтожены разъяренными индейцами, а кто знает, сможет ли фирма Вилланнева и Тресиллиан перенести подобный убыток? Эта мысль, к которой присоединялась ненависть к апахам, разжигала в нем жажду мести. Потеря коня его не очень печалила, и он был готов подняться. Все его товарищи были далеко, за исключением Генри Тресиллиана, не решавшегося покинуть своего Крузадера. Стоя около верного коня, он водил рукой по его блестящей шерсти. Слезы катились по его щекам. Увы! Это была последняя ласка... Он больше никогда не увидит своего любимца. Казалось, благородное животное понимало своего господина; оно смотрело на него умным взглядом и глухо ржало.
-- Мой дорогой Крузадер,-- говорил юноша,-- подумать только, что я должен отдать тебя этим дикарям! Ах, как это тяжело! Как тяжело!..
Крузадер отвечал тихим ржанием. Он точно разделял горе своего господина.
-- Пусть нашим последним прощанием будет поцелуй,-- сказал Генри, прикасаясь к красивой голове лошади.
Затем он удалился, стараясь победить свое волнение.
Когда Генри вошел в лощину, рудокопов уже не было видно. Пройдя шагов сто, он услыхал быстрый топот. Кто бы это мог быть? Отделившийся индеец? Нет, то был Крузадер, догонявший своего хозяина. Подбежав к подошве горы, преданное животное пыталось взобраться на скалу; но все его усилия были тщетны. Каждый раз, когда оно ступало на склон, камни катились из-под его копыт и оно падало на задние ноги. Его тщетные старания сопровождались жалобным ржанием, раздиравшим душу Генри.
Чтобы не видеть этих мучений, молодой человек поспешил наверх, но, прежде чем уйти, оглянулся и бросил последний взгляд на своего верного друга. Крузадер неподвижно стоял на своем прежнем месте; он, видимо, отказался от намерения следовать за своим хозяином и только следил за ним грустными глазами.
ГЛАВА VII Эль Каскабель
Генри нашел отца и дона Эстевана занятыми работами по укреплению. Часть рудокопов внизу собирала огромные камни; другие поднимали их наверх. Как говорил Педро, Затерянная гора действительно не уступала лучшим крепостям и могла противостоять самой сильной артиллерии. Камни предназначались для защиты от атаки краснокожих.
Все работали с таким жаром, что вскоре наверху лощины образовался род прикрытия в форме подковы. Мексиканцы решили отстаивать позицию всеми возможными способами.
Остальная часть рудокопов с женщинами и детьми прятала в пещере принесенные из лагеря вещи. Некоторые, еще не оправившись от волнения, ходили взад и вперед, обсуждая опасность своего положения; другие, более смелые или спокойные, приводили в порядок сундуки и ящики, разбросанные по земле, спокойно ожидая дальнейших событий.
Сеньор Вилланнева с дочерью, окруженные прислугой, составляли отдельную группу. Юная Гертрудес пристально вглядывалась в лощину и рассматривала прибывших рудокопов. Она казалась очень взволнованной. Ей сообщили, что Генри Тресиллиан покинул лагерь последним, и она дрожала при мысли, что он подвергается опасности.
Никто еще не думал расставлять палаток, надеясь, что вся тревога окажется напрасной.
Так как мнение гамбузино о племени индейцев не имело никаких веских оснований, то дон Эстеван послал его снова на разведку. На этот раз он снабдил его подзорной трубой, и они условились о сигналах, которые будут подавать друг другу. Один выстрел должен был означать приближение врагов к Затерянной горе; два -- они очень близки; три -- индейцев нечего опасаться; а четыре -- наоборот, что это было враждебное, опасное племя. Судя по этому условию, можно предположить, что у Педро был целый запас оружия, тогда как у него был только жалкий карабин и два пистолета старого образца; но Генри, который хотел его сопровождать и в этот раз, имел великолепное двуствольное ружье, которое могло оказать помощь проводнику. Оба разведчика пошли по тропинке, ведущей к makis. Проходя мимо Гертрудес и ее матери, они обменялись несколькими словами.
-- Не беспокойтесь, мы находимся здесь в полной безопасности.
Сказав это, Генри устремился по следам гамбузино.
Гертрудес любовалась каждым движением своего друга. Она считала его героем за то, что он последним покинул долину, а поведение Крузадера показалось ей вполне естественным. Она лучше всех знала, как сильно любил англичанин свою лошадь, и сама полюбила красавца Крузадера, который так мило брал сахар из ее рук и весело скакал по диким льяносам и улицам Ариспе; она, кажется, с удовольствием отдала бы все, что имела, чтобы освободить из рук краснокожих это прелестное животное.
Через несколько минут Педро и его товарищ пришли на площадку, которая должна была служить им наблюдательным пунктом. Отсюда они увидели, что индейцы были уже очень близко.
-- Дайте два выстрела,-- сказал гамбузино, глядя в подзорную трубу.-- Постарайтесь сделать их отчетливо, чтобы не могло быть недоразумений.
Едва успело эхо повторить выстрел Генри, как Педро закричал:
-- Carambo! Я не ошибся, это апахи!.. И еще койоты, самые кровожадные и страшные из всех индейцев! Живее берите мои пистолеты и стреляйте еще два раза!