Потанин Григорий Николаевич
Верный друг

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Литературное наследство Сибири, том 5
   Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1980.
   

[ВЕРНЫЙ ДРУГ]

   Зимой 1859 года я жил в Томске и собирался в Петербург & университет. Нередко мне приходилось проходить по тротуару около двухэтажных каменных домов госпожи Гуляевой, и которых помещалась мужская гимназия, и иногда мне приходила в голову мысль: "Кто знает, может быть, за этими стенами в настоящую минуту учится будущая сибирская знаменитость, сибирский поэт или писатель, который своими вдохновенными статьями вызовет пробуждение Сибири!" И в самом деле, в это время в числе, гимназистов находился Николай Михайлович Ядринцев, который потом всю свою жизнь посвятил служению этой русской области и в течение целого тридцатилетия был почти единственным сибирским публицистом, в котором, в нем почт одном, выразилась вся умственная жизнь, воплотилась вся общественная жизнь Сибири. По какой-то причине сибирская жизнь не течет широким и непрерывным потоком, а, как степная река, течет порывисто, омутами. Личности, в которых бьется общественный пульс, появляются в ней одиночками. За тридцать лет до Ядринцева такой одиночкой был Словцов, это не был публицист, но он был местный деятель, историк и статистик. Тогда не было еще в Сибири никаких ученых учреждений, ни географических обществ, ни университета. В одном Словцове сосредоточивалась вся умственная жизнь Сибири, вся ее наука; он совмещал в себе целое географическое общество, целый исторический институт. Таким же, почти одиночкой, является впоследствии и Николай Михайлович Ядринцев после тридцатилетнего затишья. Правда, в это время появились в Сибири и писатели, ученые люди и ученые общества, но все-такй ни одно лицо не соединило в себе столько разнородных видов литературной деятельности, как Ядринцев. Чем только он не был для своей Сибири! Он был и издатель, и публицист, и статистик, и фельетонист, и рассказчик, и сатирик, и этнограф, и археолог.
   С гимназистом Ядринцевым я не встретился. Я познакомился с ним уже в Петербурге, куда я приехал за год до него. Он приехал с матерью, которая очень любила и баловала его и не хотела с ним расстаться. Чрезвычайно юный, более похожий на мальчика, чем на юношу, он уже мечтал о литературной деятельности, уже тогда у него был план: в будущем сделаться издателем журнала в Сибири.
   Через несколько месяцев по приезде в Петербург мать Николая Михайловича умерла, оставив сыну капитал в 8000 рублей. Эти деньги Николай Михайлович отдал взаймы одному богатому гвардейцу в расчете сохранить капитал в целости, а проживать только проценты с него. По окончании же университетского курса он имел намерение на эти восемь тысяч основать сибирскую типографию. Оказалось, что деньги были ужасно неудачно помещены, они пропали почти целиком, и не более как через год после смерти матери Николай Михайлович обратился в богему.
   Третью зиму по приезде в Петербург Николай Михайлович жил на Васильевском острове в Воронинском переулке; тут у одной и той же хозяйки жила целая сибирская колония. Одну комнату занимал Николай Михайлович вместе с Николаем Ивановичем Наумовым, известным сибирским беллетристом, в другой жил Ф. Н. Усов, казачий офицер, слушавший лекции в Академии Генерального штаба, впоследствии административный деятель в Омске, в третьей жил я со студентом Куклиным, иркутским уроженцем, который впоследствии несчастно кончил свою жизнь в Иркутске, и, наконец, тут была еще крошечная комната, ее занимал Иван Алексеевич Худяков, молодой мифолог, собиратель и издатель сказок, ученик московского профессора Буслаева, уроженец Тобольска. Самый бедный из нас был Худяков. Он питался только хлебом с маслом, и больше у него ничего не было. Мы были побогаче; четверо: Ядринцев, Наумов, Куклин и я -- обедали вместе; мы покупали картофель, варили в кухне у хозяйки и ели его с маслом -- вот и весь обед наш в течение целой зимы.
   После этой зимы мы по очереди потянулись в Сибирь. Сначала уехали я и Усов в Омск, вскоре туда же приехал и Ядринцев, предварительно побывав на своей родине в Томске. Из Томска -- я помню -- он мне написал очень веселое письмо. Он сообщал в нем приятную новость -- в его родном городе была открыта публичная библиотека. Тогда повсюду было оживление общественной жизни: в городках основывались библиотеки, которых ранее совсем не было, читались лекции, что было также новостью в провинции, особенно такой, как Сибирь. Это просветительное движение, главным образом, производилось учителями гимназий; в Томске учитель словесности Дмитрий Львович Кузнецов, кончивший курс в Казанской духовной академии, открыл публичную библиотеку при гимназии. В этой библиотеке Николай Михайлович случайно встретился с удивительным человеком Пичугиным. Это был мелкий торговец, жизнь которого была полна приключений. Он обанкрутился, бедствовал, скрывался в притонах с подонками томского населения, поступал на театральную сцену, спасался в раскольничьих скитах, искал там истину и объяснения загадок жизни в творениях святых отцов, а в это время снова обратился к прежней жизни, имел лавку, занимался торговлей и увлекался чтением переводной литературы 60-х годов и грезил об открытии какой-то социологической "формулы", выписывал много книг и раздавал их для чтения учащейся молодежи. Ходил он в больших сапогах с засунутыми штанами за голенища; за эти сапоги Ядринцев в своих письмах называл его "томским Чичероваккио".
   В Омске Николай Михайлович устроился гувернером в доме жандармского полковника Рыкачева; он должен был заниматься с мальчиком, его сыном. За обедом -- Ядринцев, кажется, имел постоянный обед у Рыкачева -- Рыкачев и Ядринцев часто спорили. Ядринцев горячо защищал перемены, которые тогда проводились в русской жизни. Тот же Рыкачев потом был членом следственной комиссии; председателем комиссии был Пилино, но действительным заправилой ее был Рыкачев.
   Получив приглашение из Томска принять участие в "Томских губернских ведомостях", Николай Михайлович не задумался оставить "город Акакиев Акакиевичей", как в газете "Сибирь" был однажды назван Омск, и бросить место, которое ou уже имел у Рыкачева, оставив в нем память о себе, как о горячем стороннике новых течений.
   Ядринцев явился в Томск и опять очутился без средств к дальнейшему существованию. Он поселился у сестры, которая была замужем за чиновником Смирновым; некоторое время спустя он нашел несколько уроков, которые очень скудно оплачивались,, и с увлечением отдался интересам губернской газеты По субботам собирались немногочисленные сотрудники газеты в квартире редактора Д. Л. Кузнецова вместе с его друзьями и обсуждали назначенные в недельный номер статьи.
   Вот в каком виде осуществлялась мечта Николая Михайловича издавать газету для родного края, которая у него родилась еще в Томске до отъезда в Петербург. Он имел в руках сумму, с которою он мог бы начать это дело, но она уплыла из его детских неопытных рук; его деньги ушли на кутежи какого-то гвардейского офицера с куртизанками, и юному сибирскому писателю пришлось дебютировать со своей публицистикой в печатном органе местной администрации. Желание поделиться своими мыслями с сибирской публикой было велико и непреклонно; не приходило в голову задуматься об уместности или неуместности появления в официальном органе, и "Губернские ведомости" на короткое время озарились живым светом от горячо написанных статей Ядринцева, что было тогда же замечено в одной столичной, газете, издававшейся, кажется, при сотрудничестве Гайдебурова.
   Ядринцев был создан журналистом; он быстро ориентировался в направлениях и событиях и работал необыкновенно легко и много. День проводил в беготне и сношениях с людьми, забегал в редакции, сновал по канцеляриям, а работал преимущественно по ночам. Фельетон зарождался у него мгновенно и за один присест выкладывался на бумагу. Случалось иногда, что перед самым выходом газеты к нему бегут из типографии с известием, что цензор зачеркнул статью и опроставшееся место нечем наполнить: нет ли готовой статьи? Сначала несколько минут смущения -- никакой готовой статьи в портфеле редактора нет -- потом оживление в глазах от пришедшей идеи, и Николай Михайлович пишет в типографию с посыльным успокоительную депешу и просит обождать полчаса; проходит полчаса, и от Николая Михайловича в типографию несут фельетон, сюжет которого был взят из разговора, прерванного посыльным из типографии.
   В частной беседе Николай Михайлович был увлекателен; он был живой рассказчик, пересыпал беседу остроумными замечаниями и каламбурами; умел схватывать и передавать чужую речь и чужой говор, набрасывать карандашом меткие карикатуры с виденных лиц. С трибуны, на которую ему изредка приходилось всходить, как нервный человек, говорил он не всегда хорошо, удачною речь бывала только когда он был в ударе, в одушевлении, и тогда говорил стремительно и горячо.
   В частной жизни это был верный друг и нежный отец. Впоследствии, когда он сделался издателем, я был обязан ему неоднократно тем, что, благодаря его статьям, мои экспедиции получали такие денежные пособия от богатых сибиряков, какие редко давались частными лицами на ученые экспедиции. В молодости, когда друзья Ядринцева были бедны, он делился с ними последним, что имел. Он был слишком непоседлив и неугомонен для того, чтобы из него вышел ученый; он мог быть журналистом, но не кабинетным ученым; ему недоставало усидчивости, умственной сосредоточенности и ровности в характере. По той же причине он не мог быть и педагогом; но он был любящим отцом; он любил играть со своими детьми и доставлять им удовольствие. В разлуке с ними, где-нибудь на границе с Китаем, он не забывал послать им китайских игрушек. Ом умел ниспускаться до детских интересов и их понимания. Я припоминаю, как мы однажды поздно вечером возвращались домой с ним и его женой Аделаидой Федоровной по Садовой или по Фонтанке в Петербурге. Шли по тротуару, он нес под мышкой купленный для детей картонный дом; в узком месте пришлось протискиваться между встретившимися рабочими, один рабочий локтем задел за трубу картонного здания и оторвал ее. "Ах, господин,-- сказал Николай Михайлович, обращаясь со своей речью скорее к нам, чем к простому человеку,-- вы изломали трубу! Как же мы теперь будем топить печку?" Эти слова были сказаны тоном такого искреннего детского огорчения, что прошмыгнувший виновник этого несчастья, вероятно, подумал, что барин помешанный и сам играет кукольными домами.
   

Г. Потанин

   Впервые опубликовано без заглавия в кн. Б. Глинского "H. М. Ядринцев". М., изд. Д. И. Тихомирова, 1895.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru