Аннотация: The Romance of a Busy Broker. Перевод Зиновия Львовского (1925).
О. Генри. Роман биржевого маклера
Питчер, старший клерк в конторе биржевого маклера Гарви Максуэла, милостиво разрешил выражению некоторого интереса и удивления посетить его обычно бесстрастное лицо. Это случилось в тот момент, когда в половине десятого утра его шеф вошел в контору в сопровождении молодой леди, стенографистки. С кратким и сухим "Доброе утро, Питчер!" Максуэл так стремительно бросился к своему бюро, точно хотел перепрыгнуть через него, а затем с головой ушел в огромную кучу писем и телеграмм, которые ждали его.
Молодая женщина в продолжение целого года работала в конторе в качестве личной стенографистки Максуэла. Она была очень красива -- и вовсе не по-стенографистски, так как была счастливо лишена всякой красивости в стиле "помпадур" и никогда не носила ни цепочек, ни браслетов, ни каких-либо подвесок. Сразу чувствовалось, что эту девушку нельзя пригласить позавтракать или пообедать. На ней было очень простенькое серое платье, которое чудесно облегало ее фигурку и очень шло к ней. На изящной черной шляпке-тюрбане красовалось только одно золотисто-зеленое крыло попугая.
В это утро она излучала какой-то особенный, чарующе мягкий блеск. Затянутые поволокой глаза сияли, нежные щеки были как персик, и вся она хранила выражение необыкновенного счастья, увитого воспоминаниями о чем-то недавнем и прекрасном.
Питчер, не переставая следить за ней с прежним мягким интересом, сразу заметил в ней какую-то перемену. Вместо того чтобы, по обыкновению, направиться в соседнюю комнату, где стояло ее бюро, она с некоторой нерешительностью замешкалась в кабинете шефа. Она даже сделала несколько лишних шагов по направлению к Максуэлу и остановилась так близко, что тот, конечно, не мог не почувствовать ее присутствия.
Но машина, сидевшая теперь за столом, уже не был больше мужчиной. Это был ушедший в дело нью-йоркский биржевой маклер, приводимый в действие и движение многочисленными жужжащими колесиками и сжимающимися и разжимающимися пружинами.
-- А? Что? В чем дело? -- резко спросил Максуэл.
Он читал свою корреспонденцию, которая грядами белоснежных гор залегла на его столе. Его острые серые глаза с бесстрастным и безличным выражением нетерпеливо остановились на лице стенографистки.
-- Ничего! -- ответила та и с легкой улыбкой на лице отошла.
-- Мистер Питчер, -- тут же обратилась она к старшему клерку, -- мистер Максуэл сказал вам вчера насчет того, чтобы вы пригласили другую стенографистку?
-- Да, сказал! -- ответил Питчер. -- Он сказал мне, чтобы я вызвал стенографистку. Вчера после обеда я дал знать в контору и велел прислать нам несколько барышень на пробу. Я жду их сегодня утром. Теперь девять сорок пять, но до сих пор я еще не видел ни единой шляпки и ни единой франтихи со жвачкой во рту.
-- Ну, в таком случае я займусь пока своей обычной работой, -- сказала молодая женщина, -- я посижу до тех пор, пока явится моя заместительница.
С этими словами она направилась к своему бюро и повесила тюрбан с золотисто-зеленым крылом на обычном месте.
Тот, кому не приходилось видеть манхэттенского биржевого маклера в разгар его работы, не имеет никакого права на звание профессионального антрополога, хотя бы все остальные данные были за него. Поэт прославил "полноту часа прекрасной жизни". Но у биржевого маклера переполнен до последней возможности не только час его жизни, но все минуточки и секундочки его висят на подножках и ступеньках обоих площадок вагона жизни.
А сегодня у Гарви Максуэла был чрезвычайно деловой день. Бюллетени приносились и уносились с молниеносной быстротой, а настольный телефон стал проявлять все признаки хронического гудения. Контора начала переполняться людьми, которые весело, резко, зло, возбужденно, громко переговаривались с хозяином через решетку. Курьеры летали взад и вперед с поручениями и телеграммами. Клерки в конторе скакали по всем направлениям, точно матросы на судне во время шторма. Даже бесстрастное лицо мистера Питчера отражало некоторое возбуждение.
На бирже в это время гремели ураганы, и землетрясения, и снежные обвалы, и наводнения, и все эти стихийные пертурбации воспроизводились в миниатюре в конторе биржевого маклера. Максуэл придвинул кресло совсем близко к стене и совершал свои операции, точно балерина, которая танцует на пуантах. С ловкостью натренированного арлекина он скакал от телефона к стойке, от стойки к бюро, от бюро к двери, от двери к бюро и т. д.
Но в самом разгаре этой сутолоки, которая, казалось, росла с каждым мгновением, маклеру вдруг бросились в глаза высоко взбитая прядь золотых волос под качающимся балдахином из бархата и страусовых перьев, сак из поддельного котика и нитка кораллов величиной с большой орех и кончающаяся чуть ли не у пола серебряным сердечком. Тут же стояла очень самоуверенная молодая девушка, имеющая самое непосредственное касательство ко всем этим аксессуарам. Рядом с ней торчал Питчер, который что-то объяснял ей.
-- Барышня из конторы, стенографистка. желает поговорить с вами относительно работы! -- доложил Питчер.
Максуэл полуобернулся, не выпуская из рук бумаг и телефонной трубки.
-- Какая работа? О какой работе вы говорите? -- бросил он, нахмурив брови.
-- Она -- стенографистка! -- ответил клерк. -- Ведь вы сами велели мне позвонить в контору и сказать, чтобы сегодня утром прислали стенографистку.
-- А знаете, Питчер, вы, кажется, совсем голову потеряли, -- сказал Максуэл. -- Ну, чего ради я вдруг отдам такое приказание? В продолжение всего года мисс Лесли обнаруживала прекрасные качества стенографистки, и это место останется за ней до тех самых пор, пока она сама не покинет это. Простите, мадам, но у нас нет места для вас. А вы, Питчер, немедленно позвоните в контору и передайте, чтобы нам ничего больше не присылали!
Серебряное сердечко плавающими движениями и с независимым видом оставило контору, причем успело до того несколько раз наскочить на мебель. Питчер улучил момент и шепнул главному бухгалтеру, что "старичок-то" с каждым днем все больше и больше теряет память.
Между тем деловая суматоха продолжала расти. На полу уже валялось с полдюжины акций, в которых клиенты Максуэла здорово влипли. Приказы "Купить!" и "Продать!" приходили и уходили с такой быстротой, какой позавидовала бы любая ласточка. Некоторая опасность коснулась уже его собственного портфеля, но маклер продолжал работать, как первоклассная, тонкая и мощная машина -- с полной нагрузкой, с максимальной скоростью, аккуратно, не останавливаясь ни на миг, находя нужное слово и должное решение с точностью и скоростью часового механизма. Акции и облигации, займы и ипотеки, залоги и обеспечения -- здесь было царство финансов, в которое не допускалось ничего из мира человеческого или же мира естественного.
Когда приблизился час завтрака, в конторе наступило некоторое затишье. Максу- эл стоял у окна, руки его были полны телеграмм и меморандумов, знаменитое "фун-тен-перо" [Fountain Pen -- перьевая ручка (англ.)] было заткнуто за правое ухо, а волосы беспорядочными прядями нависли на лбу. Окно было раскрыто настежь, потому что прекрасная привратница-весна уже пропускала первое легкое тепло через отдушины в земле.
И через то же окно в комнату ворвался случайный -- может быть, заблудившийся? -- тонкий, сладкий аромат сирени, от которого наш маклер на миг замер на месте. Ибо этот аромат принадлежал мисс Лесли. Это был ее собственный, индивидуальный аромат, который мог принадлежать только ей и никому больше.
Этот аромат приблизил мисс Лесли к нему настолько, что он почти осязал ее присутствие. Мир финансов мгновенно уменьшился до самой незаметной величины. И она была так близко, в соседней комнате, на расстоянии каких-нибудь двадцати шагов.
-- Клянусь богом, что я это сделаю сейчас! -- вполголоса произнес Гарви Максу- эл. -- Я сейчас же сделаю ей предложение. Я просто удивляюсь, как я до сих пор не сделал этого!
Он с непередаваемой быстротой бросился в соседнюю комнату и направился к бюро стенографистки.
Мисс Лесли глядела на него с улыбкой. Легкий румянец залил ее щеки, а глаза загорелись мягким и ясным огнем. Максуэл облокотился на ее стол. В обеих руках у него по-прежнему были деловые бумаги, а перо все еще торчало за ухом.
-- Мисс Лесли! -- торопливо начал он. -- У меня сейчас имеется свободная минутка. Я хочу воспользоваться ею и сказать вам кое-что. Вам угодно быть моей женой? У меня нет времени сделать вам предложение, как это вообще принято, но верьте, что я искренно люблю вас. Ну, отвечайте быстро, мне некогда: эти люди опять прибегут сейчас ко мне за Тихоокеанскими акциями! Ну!
-- Ах, господи, что вы говорите! -- воскликнула молодая женщина. -- Я не понимаю вас!
Она поднялась с места и огромными, совсем круглыми глазами посмотрела на него в упор.
-- Неужели же вы не понимаете, что я говорю вам? -- в свою очередь воскликнул Максуэл. -- Я прошу вас выйти за меня замуж. Я люблю вас, мисс Лесли. Я давно собираюсь сказать это вам и вот улучил минуту, когда я сравнительно свободен. Сейчас меня позовут к телефону. Вот видите, уже звонят! Питчер, скажите там, чтобы меня подождали минуту. Итак, мисс Лесли, вам угодно принять мое предложение?
Стенографистка ответила довольно странно. В первую минуту она, казалось, была изумлена до испуга. Затем из ее удивленных глаз потекли слезы, и только после того солнечная улыбка озарила ее прелестное личико, и одна ее рука обвилась вокруг шеи биржевого маклера Гарви Максуэла.
-- А, теперь я понимаю, в чем дело! -- мягко произнесла она. -- Во всем виноваты эти дела, которые вытесняют все остальное из вашего ума. Ах, как испугалась я в первую минуту! Неужели же вы не помните, Гарви? Милый мой, да ведь вчера вечером, в восемь часов, мы обвенчались с вами в Маленькой церкви за углом! [Маленькая церковь за углом -- церковь Преображения в Нью-Йорке, близ Пятой авеню (примеч. ред.)]