О.Генри
Постскриптумы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О.Генри

Постскриптумы

O. Henry. Postscripts, 1923

   Источник текста: О. Генри. Собрание сочинений в 5 т. Т. 5.: Под лежачий камень; Остатки; Постскриптумы: Сборники рассказов; Еще раз О. Генри: Рассказы. М.: Литература, Престиж книга; РИПОЛ классик, 2006 -- 544 с. -- с. 255-344.
   OCR: sad369 (19.11.2011)
  

ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ ПОЛКОВНИК

   Солнце ярко светит, и птицы весело поют на ветвях. Во всей природе разлиты мир и гармония. У входа в небольшую пригородную гостиницу сидит приезжий и, тихо покуривая трубочку, ждет поезда.
   Но вот высокий мужчина в сапогах и в шляпе с широкими, опущенными вниз полями выходит из гостиницы с шестизарядным револьвером в руке и стреляет. Человек на скамье скатывается с громким воплем. Пуля оцарапала ему ухо. Он вскакивает на ноги в изумлении и ярости и орет:
   -- Почему вы в меня стреляете?
   Высокий мужчина приближается с широкополой шляпой в руке, кланяется и говорит:
   -- П'ошу п'ощения, сэ'. Я полковник Джей, сэ', и я понял, что вы оско'бляете меня, сэ', но вижу, что я ошибся. Очень 'ад, что не убил вас, сэ'.
   -- Я оскорбляю вас -- чем? -- вырывается у приезжего. -- Я не сказал ни единого слова.
   -- Вы стучали по скамье, сэ', словно хотели сказать, что вы дятел, сэ', а я п'инадлежу к д'угой по'оде. Я вижу тепе'ь, что вы п'осто выколачивали пепел из вашей т'убки, сэ'. П'ошу вашего п'ощения, сэ', а также, чтобы вы вошли и де'нули со мною по стаканчику, сэ', дабы показать, что у вас нет никакого осадка на душе п'отив джентльмена, кото'ый п'инес вам свои извинения, сэ'.
  

НЕ СТОИТ РИСКОВАТЬ

   -- Посмотрим, -- сказал жизнерадостный импресарио, наклоняясь над географическим атласом. -- Вот город, куда мы можем завернуть на обратном пути. Антананариво, столица Мадагаскара, имеет сто тысяч жителей.
   -- Это звучит обещающе, -- сказал Марк Твен, запуская руки в густые кудри. -- Прочтите, что там есть еще по этому вопросу.
   -- Жители Мадагаскара, -- продолжал читать жизнерадостный импресарио, -- отнюдь не дикари, и лишь немногие из племен могут быть названы варварскими. Среди мадагаскарцев много ораторов, и язык их полон фигурами, метафорами и притчами. Есть много данных, чтобы судить о высоте умственного развития населения Мадагаскара.
   -- Звучит очень хорошо, -- сказал юморист. -- Читайте дальше.
   -- Мадагаскар, -- продолжал импресарио, -- родина огромной птицы -- эпиорнис, -- кладущей яйца величиной в сто пятьдесят один с половиной на девяносто один с половиной дюймов, весом от десяти до двенадцати фунтов. Эти яйца...
   -- Не стоит читать дальше, -- сказал Марк Твен. -- Мы не поедем на Мадагаскар.
  

ЗЕЛЕНЫЙ

   -- Я впредь буду иметь дело только с опытными приказчиками, освоившимися со всеми особенностями ювелирной торговли, -- сказал вчера хаустонский ювелир своему другу. -- Видите ли, на Рождество мы обычно нуждаемся в помощи и часто берем на эти дни людей, которые являются прекрасными приказчиками, но не посвящены в тонкости именно ювелирного дела. И вот тот вон молодой человек чрезвычайно исполнителен и вежлив со всеми, но благодаря ему я только что потерял одного из лучших своих клиентов.
   -- Каким образом? -- спросил друг.
   -- Господин, всегда покупающий у нас, зашел с женой неделю тому назад, дал ей выбрать великолепную брилльянтовую булавку, обещанную им в качестве рождественского подарка, и просил этого молодого человека отложить ее для него до сегодня.
   -- Понимаю, -- сказал друг, -- он продал ее кому-то другому, к великому разочарованию вашего клиента.
   -- Вы, по-видимому, недостаточно хорошо знаете психологию женатых людей, -- сказал ювелир. -- Этот идиот действительно сохранил отложенную булавку, и тому пришлось купить ее.
  

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА

   Все газеты обошло одно утверждение, касающееся хорошо известного женского недостатка -- любопытства. Оно гласит, что, если мужчина принесет домой номер газеты, из которого вырезан кусочек, жена его не успокоится до тех пор, пока не достанет другого экземпляра и не убедится, что именно было вырезано.
   Один из хаустонских жителей настолько заинтересовался этим утверждением, что решил проверить его на опыте. Как-то вечером на прошлой неделе он вырезал из утренней газеты объявление о новом средстве против катара -- так, дюйма на два -- и оставил искалеченный номер на столе, где жена не могла его не заметить.
   Он взял книгу и сделал вид, что поглощен ею, в то же время наблюдая за женой, просматривавшей газету. Когда той попалось место, откуда была вырезана заметка, она нахмурилась, и серьезное раздумье отразилось на ее лице.
   Однако она ни слова не сказала, и муж никак не мог решить наверняка, возбуждено в ней любопытство или нет.
   На следующий день, когда он вернулся к обеду, жена встретила его с пылающими глазами и зловещим дрожанием губ.
   -- Жалкий, лживый негодяй! -- вскричала она. -- После стольких лет совместной жизни узнать, что ты низко обманывал меня, ведя двойную жизнь и навлекая позор и горе на твою ни в чем не повинную семью! Я всегда подозревала, что ты мерзавец и подлец, а теперь у меня в руках неоспоримое доказательство этого!
   -- Что-что-что ты имеешь в виду, Мария? -- вырвалось у него. -- Я ничего не сделал!
   -- Конечно, ты готов добавить и ложь к списку твоих пороков! Раз ты делаешь вид, что не понимаешь меня, -- погляди на это!
   Она держала перед ним неповрежденный экземпляр вчерашней утренней газеты.
   -- Ты рассчитывал скрыть от меня твои поступки, вырезав часть газеты, но я умнее, чем ты думал!
   -- Но это всего лишь шутка, Мария. Я не думал, что ты отнесешься к этому серьезно.
   -- Ты называешь это шуткой, бессовестный негодяй! -- вскричала жена, развертывая перед ним газету.
   Муж взглянул -- и прочел в смущении и ужасе. Вырезая объявление о катаре, он ни на минуту не подумал взглянуть, что стояло на оборотной стороне его, -- и вот какая заметка должна была представиться глазам того, кто встретился с вырезкой, читая другую страницу листа:
   "Один из жителей города, видный делец, весьма весело проводил вчера время в одном из ресторанов, ужиная вместе с двумя хористками из гастролирующей в настоящее время у нас комической оперы. Излишне громкий разговор и битье посуды привлекли внимание посторонних, но все было улажено, благодаря видному положению, занимаемому упомянутым джентльменом".
  
   -- Ты называешь это шуткой, старая ты гадина? -- визжала возбужденная дама. -- Я уезжаю к маме сегодня же вечером и намерена остаться там. Думал надуть меня, вырезав заметку, да? Ты низкая, транжирящая деньги змея! Я уже упаковала свои сундуки и еду сию же минуту домой... не подходи ко мне!
   -- Мария! -- пролепетал не находивший слов муж -- Клянусь, что я...
   -- Не прибавляйте кощунства к вашим преступлениям, сэр!
   Муж сделал три-четыре тщетных попытки заставить себя выслушать, а затем схватил шляпу и помчался в город. Через четверть часа он вернулся с двумя шелковыми платьями, четырьмя фунтами конфет, бухгалтером и тремя приказчиками, чтобы доказать, что в упомянутый вечер он был по горло занят у себя в магазине.
   Дело в конце концов было улажено к удовлетворению обеих сторон, но зато один из хаустонских жителей больше не испытывает любопытства по вопросу о женском любопытстве.
  

СПОРТИВНЫЙ ИНТЕРЕС

   На задах одной из крупнейших мануфактурных фабрик Хаустона кипит оживленная работа. Целый ряд рабочих хлопочет, подымая тяжести с помощью блоков и талей. Каким-то образом канат перетирается, и подъемный кран летит вниз. Толпа с быстротой молнии рассеивается, кто куда. Сильный, режущий уши грохот, туча пыли -- и труп человека под тяжелыми лесами.
   Остальные окружают его и геркулесовыми усилиями стаскивают балки с исковерканного тела. Из грубых, но добрых грудей вырывается хриплый ропот жалости, и вопрос обегает все уста:
   -- Кто скажет ей?
   В маленьком аккуратном домике близ железной дороги, который они стоя видят отсюда, ясноглазая, каштанововолосая молодая женщина работает напевая, и не знает, что смерть в мгновение ока вырвала ее мужа из числа живых.
   Работает, счастливо напевая, в то время как рука, которую она выбрала для защиты и поддержки в течение всей ее жизни, лежит неподвижная и быстро холодеет холодом могилы!
   Эти грубые люди, как дети, стараются уклониться от необходимости сообщить ей. Их страшит принести весть, которая сменит ее улыбку на горе и плач.
   -- Иди ты, Майк, -- говорят одновременно трое или четверо из них. -- Ты, брат, ученее, чем кто-либо из нас, и будешь чувствовать себя, после того как скажешь ей, как ни в чем не бывало. Пошел, пошел -- и будь поласковее с женкой бедного Тима, пока мы попробуем привести его труп в порядок!
   Майк -- приятного вида мужчина, молодой и дюжий. Кинув последний взгляд на злополучного товарища, он медленно направляется вниз по улице к домику, где живет молодая жена -- теперь, увы, вдова.
   Прибыв на место, он не колеблется. Сердце у него нежное, но закаленное. Он поднимает щеколду калитки и твердым шагом идет к двери. Прежде чем он успевает произнести хоть одно слово, что-то в его лице говорит ей всю правду.
   -- Что это было? -- спрашивает она. -- Внезапный взрыв или укус змеи?
   -- Подъемный кран сорвался, -- говорит Майк.
   -- В таком случае я проиграла пари, -- говорит она. -- Я не сомневалась, что это будет виски.
   Жизнь, господа, полна разочарований.
  

УМЕНЬЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ

   Сильный запах лука и того сорта виски, который рекомендуется в рекламах "для технических целей", проникли сквозь замочную скважину, а немедленно за ними появился индивидуум, неся под мышкой внушительную рукопись, напоминавшую величиной скатанный кусок обоев. Индивидуум принадлежал к типу, определяемому нашими английскими кузенами как "представитель низших классов", а демагогической прессой как "кости и нервы страны"; местом же его вторжения была святая святых великого техасского еженедельника.
   Редактор сидел за письменным столом, вцепившись руками в свои скудные волосы и глядя с отчаянием на письмо, полученное от фирмы, у которой он брал в кредит бумагу.
   Индивидуум пододвинул стул к самому креслу редактора и положил тяжелую рукопись на стол -- так что последний даже затрещал под ее весом.
   -- Я работал над этим девятнадцать часов, -- сказал он, -- но наконец оно кончено.
   -- Что это такое? -- спросил редактор. -- Травокосилка?
   -- Это ответ, сэр, на послание президента: развенчание каждой и всех из его проклятых доктрин, полный и уничтожающий обзор каждого из утверждений и каждой из лживых и предательских теорий, им выдвинутых.
   -- Приблизительно сколько... гм... сколько фунтов оно содержит, по-вашему? -- спросил в раздумье редактор.
   -- Пятьсот двадцать семь страниц, сэр, и...
   -- Написано карандашом на одной стороне листа? -- спросил редактор со странным блеском в глазах.
   -- Да, и здесь затронуто...
   -- Можете оставить рукопись, -- сказал редактор, вставая со своего кресла. -- Полагаю, что мы сумеем использовать ее надлежащим образом.
   Индивидуум отчаянным усилием перевел дух и удалился, чувствуя, что решительный удар уже нанесен -- тем, наверху.
   Не прошло и десяти минут, как были приобретены шесть лучших резинок, и весь состав конторы приступил к работе над рукописью.
   Великий еженедельник вышел вовремя, но редактор задумчиво взглянул на непогашенный с прошлого месяца счет за бумагу и сказал:
   -- Пока что хорошо. Но хотел бы я знать, на чем мы будем печатать следующий выпуск!
  

ПРИМИРЕНИЕ

Одноактная драма

   Действующие лица: хаустонская супружеская чета. Место действия: будуар супруги.
  
   Он. А теперь, Виола, раз мы понимаем друг друга, не станем повторять этого еще раз. Забудем горькие слова, сказанные нами друг другу, и решим жить всегда в любви и в мире. (Берет ее за талию).
   Она. Ах, Чарлз, ты не представляешь, как я счастлива! Разумеется, мы никогда больше не будем ссориться. Жизнь слишком коротка для того, чтобы изводить ее на мелкие дрязги и стычки. Будем идти по светлому пути любви и никогда больше не сойдем с него. Ах, какое блаженство сознавать, что ты любишь меня и что ничто никогда не встанет между нами! Как будто вернулись прежние дни наших встреч у сиреневой изгороди, не правда ли? (Кладет голову ему на плечо).
   Он. Да, и я еще срывал тогда гроздья, и вплетал в твои волосы, и называл тебя царицей Титанией.
   Она. Ах, это было прелестно! Я помню. Царица Титания? Ах, это одна из шекспировских героинь, которая еще полюбила человека с ослиной головой.
   Он. Гм!
   Она. Не надо. Я не имела в виду тебя. Ах, Чарлз, прислушайся к этим рождественским колоколам! Что за веселый день это будет для нас! Ты уверен, что любишь меня так же, как любил раньше?
   Он. Больше! (Чмок!)
   Она. Мои губки сладки?
   Он. (Чмок! Чмок!)
   Она. Ты хочешь их съесть?
   Он. Все без остатка. Чья ты женушка?
   Она. Моего собственного маленького мальчика.
   Оба. (Чмок!)
   Он. Слушай, колокола зазвонили опять. Мы должны быть вдвойне счастливы, любовь моя, потому что мы переплыли бурные моря сомнения и гнева. Но теперь близок рассвет: розовая заря любви вернулась!
   Она. И вечно останется. Ах, Чарлз, ни словом, ни взглядом не причиним больше боли друг другу!
   Он. Никогда! И ты не будешь больше бранить меня?
   Она. Нет, любимый. Ты знаешь, я никогда не браню тебя, если ты не даешь мне повода.
   Он. Иногда ты злишься и говоришь неприятности без всякого повода.
   Она. Может быть, ты так думаешь, но это не так. (Отрывает голову от его плеча).
   Он. Я знаю, о чем я говорю. (Снимает руку с ее талии).
   Она. Ты приходишь домой раздраженным, потому что не умеешь вести свои дела как следует, и срываешь зло на мне.
   Он. Я устаю от тебя. Ты наступаешь сама себе на уши, потому что ты принадлежишь к такой уж бездумной широкоротой породе и не в силах не делать этого.
   Она. Ты старый беспардонный лгун из лгуньего рода, и не смей разговаривать так со мной, или я выцарапаю твои глаза!
   Он. Ты проклятая бешеная кошка! Жалею, что меня не убило молнией прежде, чем я встретил тебя.
   Она (хватая щетку). Бах! Бах! Тррах!
   Он (после того, как выбрался на тротуар). Интересно, прав ли полковник Ингерсоль, утверждая, что самоубийство не грех?
  

Занавес.

ПЕРЕМУДРИЛ

   Есть в Хаустоне человек, идущий в ногу с веком. Он читает газеты, много путешествовал и хорошо изучил человеческую натуру. У него естественный дар разоблачать мистификации и подлоги, и нужно быть поистине гениальным актером, чтобы ввести его в какое-либо заблуждение.
   Вчера ночью, когда он возвращался домой, темного вида личность с низко надвинутой на глаза шляпой шагнула из-за угла и сказала:
   -- Слушайте, хозяин, вот шикарное брильянтовое кольцо, которое я нашел в канаве. Не хочу наделать себе хлопот с ним. Дайте мне доллар и держите его.
   Человек из Хаустона с улыбкой взглянул на сверкающий камень кольца, которое личность протягивала ему.
   -- Очень хорошо придумано, паренек, -- сказал он. -- Но полиция наступает на самые пятки таким, как ты. Лучше выбирай покупателей на свои стекла с большей осторожностью. Спокойной ночи!
   Добравшись до дому, человек нашел свою жену в слезах.
   -- О Джон! -- сказала она. -- Я отправилась за покупками нынче днем и потеряла свое кольцо с солитером! О, что мне теперь...
   Джон повернулся, не сказав ни слова, и помчался по улице -- но темной личности уже нигде не было видно.
   Его жена часто размышляет на тему, отчего он никогда не бранит ее за потерю кольца.
  

ПОКУПКА ФОРТЕПЬЯНО

   Человек из Хаустона решил несколько дней тому назад купить своей жене фортепьяно в качестве рождественского подарка. Надо при этом сказать, что между агентами по распространению фортепьяно больше соперничества, соревнования и обставливания друг друга, нежели между людьми всех остальных профессий. Страховое дело и разведение фруктовых садов -- беззубые младенцы по сравнению с фортепьянной промышленностью. Человек из Хаустона -- он видный адвокат -- знал это и постарался посвятить в свои намерения самый ограниченный круг людей, опасаясь, что агенты станут досаждать ему. Он всего один раз справился в музыкальном магазине о ценах и т. п. и решил через неделю-другую сделать свой выбор.
   Выйдя из магазина, он по пути в свою контору завернул на почту.
   Придя в контору, он нашел трех агентов, примостившихся в ожидании его в кресле и на письменном столе.
   Один из них раскрыл рот первым и сказал:
   -- Слышал, что вы хотите купить фортепьяно, сэр. "Стейнвей" славится своими нежностью звука, прочностью, изяществом отделки, тоном, работой, стилем, качеством и...
   -- Чепуха! -- сказал второй агент, проталкиваясь между ними и хватая адвоката за воротник. -- Возьмите "Читтерлинг". Единственное фортепьяно в мире. Нежностью звука, прочностью, изяществом отделки, тоном, работой...
   -- Виноват! -- сказал третий агент. -- Не могу стоять рядом и видеть, как человека обжуливают. Фортепьяно "Кроник и Барк" нежностью звука, прочностью, изяществом отделки...
   -- Убирайтесь вон, все трое! -- завопил адвокат. -- Когда я хочу купить фортепьяно, я покупаю то, которое мне нравится. Вон из комнаты!
   Агенты удалились, и адвокат занялся выпиской из какого-то дела. В течение дня пятеро из его личных друзей заходили порекомендовать различные марки инструментов, и адвокат начал раздражаться.
   Он вышел, чтобы дернуть стаканчик Хозяин бара сказал ему:
   -- Послушайте, мистер, мой братан работает на фортепьянной фабрике, и он сболтнул мне, что вы хотите купить одно из этих тамтамов. Братан говорит, что по нежности звука, прочности, изяществу от...
   -- Черт побери вашего братана! -- сказал адвокат.
   Он влез в вагон трамвая, направляясь домой, и там внутри уже было четверо агентов, поджидавших его. Он отпрянул назад прежде, чем они его заметили, и остался на площадке. В ту же минуту вагоновожатый наклонился к нему и шепнул:
   -- Дружище, эпперсоновские фортепьяны, которые мой дядька распространяет в Южном Техасе, по нежности звука, прочности...
   -- Остановите вагон! -- рявкнул адвокат.
   Он слез и забился в темный подъезд, так что четверо агентов, также покинувших вагон, промчались, не заметив, мимо. Тогда он поднял с мостовой тяжелый булыжник, положил его в карман, задами пробрался к своему дому и, чувствуя себя в полной безопасности, направился к калитке.
   Священник его прихода был сегодня с визитом у его семьи. В ту минуту, когда адвокат достиг калитки, он выходил из нее. Адвокат был гордым отцом новехонького, всего двух недель от роду, ребенка, и священник, только что восхищавшийся адвокатским отпрыском, захотел поздравить его.
   -- Дорогой брат мой! -- сказал священник. -- Ваш дом скоро будет наполнен радостной музыкой. Это будет великое прибавление к вашей жизни. И вот -- во всем мире нет ничего, что по нежности звука...
   -- Черт побери вас! И вы тоже будете бубнить мне про фортепьяно! -- завопил адвокат, извлекая булыжник из кармана.
   Он швырнул камень и сбил высокую шляпу священника, так что она отлетела на другую сторону улицы, и пнул его в голень. Но священник верил в то, что церковь -- Христов воин, и он двинул адвоката кулаком по носу, и они сцепились и покатились с тротуара на кучу сваленных кирпичей.
   Соседи услышали шум, прибежали с фонарями и ружьями, и в конце концов недоразумение разъяснилось.
   Адвокат был порядочно-таки избит, и пришлось послать за обслуживающим его семью врачом, чтобы малость починить его. Когда доктор наклонился к нему с липким пластырем в одной руке и свинцовой примочкой в другой, он сказал:
   -- Через день-два вы сможете выходить, и тогда я хотел бы, чтобы вы завернули насчет покупки фортепьяно к моему брату. Те, представителем коих он является, считаются лучшими по нежности звука, прочности, изяществу отделки, качеству и стилю -- во всем мире.
  

СЛИШКОМ ПОЗДНО

   Юный лейтенант Болдуин ворвался вне себя в комнату генерала и хрипло крикнул:
   -- Ради бога, генерал! Скорей, скорей -- и в путь! Орлиное Перо увез вашу дочь Инессу!
   Генерал Сплашер в ужасе вскочил на ноги.
   -- Как, -- вскричал он, -- Орлиное Перо, вождь киомов самого мирного племени в округе?
   -- Он самый.
   -- Милосердное небо! Вы знаете, что представляет из себя это племя, когда его затронут?
   Лейтенант бросил на своего начальника понимающий взгляд.
   -- Это самое мстительное, кровожадное и вероломное племя из всех индейцев Запада, когда оно воюет, -- ответил он. -- Но в течение многих месяцев они были мирны, как никто.
   -- В путь, -- сказал генерал. -- Мы не можем терять ни минуты. Какие меры приняты?
   -- Пятьдесят кавалеристов готовы броситься в погоню, а Билл Острый Нож, знаменитый следопыт, готов указывать путь.
   Десять минут спустя генерал и лейтенант, в сопровождении Билла Острого Ножа, помчались галопом во главе кавалерийского эскадрона.
   Билл Острый Нож с тренированным чутьем пограничной ищейки шел по следу лошади Орлиного Пера с безошибочной быстротой.
   -- Помоги Бог, чтобы мы не опоздали, -- сказал генерал, пришпоривая своего задыхающегося скакуна. -- Из всех вождей племени судьба выбрала именно Орлиное Перо! Он всегда казался нашим другом!
   -- Вперед! Вперед! -- вопил лейтенант Болдуин. -- Может быть, время еще не ушло!
   Милю за милей оставляли за собой преследователи, не останавливаясь ни есть, ни пить, почти до самого заката солнца.
   Билль Острый Нож показал на тоненькую струйку дыма вдали и сказал:
   -- Вот их лагерь!
   Сердца всех людей готовы были выпрыгнуть от возбуждения по мере приближения к указанному месту.
   -- Поспели ли мы вовремя? -- был немой вопрос в каждой голове.
   Они вынеслись на открытый простор прерии и натянули поводья перед палаткой Орлиного Пера. Завеса у входа была опущена. Солдаты соскочили с коней наземь.
   -- Если случится то, чего я боюсь, -- хрипло прошептал генерал лейтенанту, -- это будет означать войну с племенем киомов. О, почему он не выбрал кого-нибудь другого вместо моей дочери?
   В это мгновение завеса над входом приподнялась, и Инесса Сплашер, генеральская дочь, дева тридцати восьми весен, показалась, неся в руке окровавленный скальп Орлиного Пера.
   -- Слишком поздно! -- вскричал генерал, без чувств падая с лошади.
   -- Я знал это, -- сказал Билл Острый Нож, скрещивая на груди руки, со спокойной улыбкой. -- Меня удивляет только, как он ухитрился добраться живым досюда.
  

НЕМНОГО МОКРО -- И ТОЛЬКО

   Когда пароход вошел в Аранзасскую бухту, пассажир -- родом из Гальвестона -- упал за борт. Ему был брошен спасательный круг, но он отпихнул его с презрением. Была поспешно спущена шлюпка, которая и настигла утопающего, когда он во второй раз всплыл на поверхность. Десятки рук протянулись к нему, но он отверг их помощь. Он выплюнул с добрую пинту соленой воды и прокричал:
   -- Уходите и оставьте меня в покое! Я шагаю по дну. Ваша шлюпка сию минуту врежется в песок. Я достигну берега вброд и немедленно отправлюсь в парикмахерскую, чтобы из меня выбили пыль. Здесь немного мокро, но насморк меня не пугает!
   Тут он окончательно пошел ко дну, и шлюпка повернула обратно. Житель Гальвестона обнаружил до конца свое презрение ко всем другим портам, которые тоже имели дерзость считать себя глубоководными!
  

ОНА УБЕДИЛАСЬ

   Хаустон -- то самое место, где живет некая молодая особа, забросанная по горло дарами богини Фортуны. Она прелестна с виду, блестяща, остра и обладает тем грациозным очарованием -- не поддающимся описанию, но совершенно неотразимым, -- которое обычно называют личным магнетизмом.
   Как ни одинока она в этом огромном мире и как ни преисполнена достоинств наружных и внутренних, однако она -- не пустая, порхающая бабочка, и лесть бесчисленных вздыхателей не вскружила ей головы.
   У ней есть близкий друг -- молодая девушка, простая с виду, но наделенная тонким практическим умом, к которой она обычно и прибегает, как к мудрой советчице и наставнице, когда дело касается запутанных жизненных проблем.
   Однажды она сказала Марианне -- этой самой умной подруге:
   -- Как бы мне хотелось узнать, кто из моих льстивых поклонников честен и правдив в своих комплиментах! Мужчины ужасные обманщики, и они все расточают мне такие безоговорочные похвалы и произносят такие сладкие речи, что я так и не знаю, кто из них говорит честно и искренно -- и, вообще, говорит ли честно и искренно хоть один из них!
   -- Я укажу тебе путь, -- сказала Марианна. -- В следующий раз, когда у тебя будут гости, продекламируй что-нибудь драматическое и потом скажи мне, как отзовется об этой попытке каждый из них.
   Юной леди очень понравилась эта идея, и в ближайшую пятницу, когда с полдюжины молодых людей собрались вечером в ее гостиной, она вызвалась что-нибудь продекламировать.
   У нее не было ни малейшего драматического дарования. Но она встала и дочитала до самого конца длинную поэму с массой жестов, вращанием глаз и прижиманием рук к сердцу. Она проделала это очень скверно, обнаружив полное незнание правил дикции и экспрессии. Позже ее подруга Марианна справилась у нее, как была встречена ее попытка.
   -- Ах, -- сказала та, -- они все столпились вокруг меня и, казалось, были восхищены до последней степени. Том и Генри, и Джим, и Чарли -- все были в восторге. Они сказали, что Мэри Андерсен не может и сравниться со мной. Они говорили, что никогда в жизни не слышали такой степени драматизма и чувства!
   -- Все до одного хвалили тебя? -- спросила Марианна.
   -- За одним исключением. Мистер Джудсон откинулся в кресле и ни разу не аплодировал. Когда я кончила, он сказал мне, что боится, что мое драматическое дарование очень невелико.
   -- Теперь, -- спросила Марианна, -- ты знаешь, кто из них правдив и искренен?
   -- Еще бы! -- сказала прекрасная девушка, и глаза ее блеснули энтузиазмом. -- Испытание было как нельзя более удачным. Я ненавижу этого гадкого Джудсона и намерена немедленно начать готовиться к сцене!
  

СПРАВЕДЛИВАЯ ВСПЫШКА

   Он источал запах джина, и его бакенбарды походили на цилиндрики музыкального ящичка. Он вошел вчера в игрушечный магазин на главной улице города и с убитым видом прислонился к прилавку.
   -- Что-нибудь прикажете? -- холодно спросил владелец.
   Он вытер глаза красным платком далеко не первой свежести и сказал:
   -- Ничего решительно, благодарю вас. Я просто зашел сюда пролить слезу. Я не люблю делать свидетелями моего горя случайных прохожих. У меня есть маленькая дочка, сэр, пяти лет от роду, с золотыми вьющимися волосиками. Ее зовут Лилиан. Она говорит мне нынче утром: "Папа, рождественский дед принесет мне на Рождество красный вагончик?". Это лишило меня последних сил, сэр, потому что, увы, я без работы и не имею ни гроша. Подумайте только, один красный вагончик сделает ее счастливой, а ведь есть дети, у которых сотни красных вагонов!
   -- Прежде чем вы покинете магазин, -- сказал владелец, -- а вы это сделаете через какие-нибудь пятнадцать секунд, я считаю долгом довести до вашего сведения, что мой магазин имеет отделение на Трэйнс-стрит, в каковом отделении я вчера и находился. Вы вошли и сообщили то же самое о вашей маленькой девочке, которую вы назвали Дэйзи, и я дал вам вагон. По-видимому, вы плохо помните имя вашей маленькой девочки.
   Человек с достоинством выпрямился и направился к двери. Достигнув ее, он повернулся и сказал:
   -- Ее имя Лилиан-Дэйзи, сэр, а в вагоне, который вы мне дали, одно колесо соскакивает и с ручки сцарапана краска. У меня есть друг, владелец бара на Виллоу-стрит, который хранит его для меня до Рождества, но мне будет стыдно за вас, сэр, когда Лилиан-Дэйзи увидит этот старый, исцарапанный, дребезжащий, из вторых рук, оставшийся с прошлого года вагон. Но, сэр, когда Лилиан-Дэйзи опустится вечером на колени перед своей маленькой кроваткой, я скажу ей, чтобы она помолилась за вас и попросила Небо смилостивиться над вами. Есть у вас под рукой карточка с названием и адресом фирмы, чтобы Лилиан-Дэйзи правильно указала ваше имя в своей молитве?
  

ФАКТЫ, ФАКТЫ И ФАКТЫ

   Было далеко за полдень, и дневной штат уже разошелся по домам. Ночной редактор только что вошел, снял пиджак, жилетку, воротничок и галстук, закатал рукава сорочки, спустил с плеч подтяжки и приготовился засесть за работу.
   Кто-то робко постучался в дверь снаружи, и ночной редактор гаркнул:
   -- Войдите!
   Красивая молодая леди с умоляющими голубыми глазами и прической Психеи вошла со скатанной в трубку рукописью в руке.
   Ночной редактор молча взял трубку и раскатал ее. Это была поэма, и он стал читать ее вполголоса, судорожно кривя челюсть, так как его органы речи были частично закупорены доброй четвертью плитки жевательного табаку.
   Поэма гласила:
  
   РЕКВИЕМ
  
   Рассвет в окна немую муть
   Проник, развеяв тьму,
   Где он лежит, закончив путь, Назначенный ему.
   О, сердце, рвись от тяжких мук,
   Рыдая и стеня:
   Мой alter ego, ментор, друг --
   Оторван от меня!
   Когда в восторге он творил
   В часы ночной тиши --
   Он слишком много в масло лил
   Огня своей души.
   И взрыв пришел. И яркий свет
   Погас: не вспыхнуть вновь.
   И не проснется мой поэт
   Принять мою любовь!
  
   -- Когда это случилось? -- спросил ночной редактор.
   -- Я написала это вчера ночью, сэр, -- сказала молодая леди. -- Оно годится для печати?
   -- Вчера ночью? Гм... Материал немного лежалый, но все равно, в другие газеты он не попал. Теперь, мисс, -- продолжал ночной редактор, улыбаясь и выпячивая грудь, -- я намерен дать вам урок, как надо писать для газеты. Мы воспользуемся вашей заметкой, но не в такой форме. Сядьте в это кресло, и я напишу ее заново, чтобы показать вам, в какую форму надо облекать факт для печати.
   Юная писательница уселась, а ночной редактор сдвинул брови и два-три раза перечел стихотворение, чтобы схватить главные черты. Он написал затем несколько строк на листе бумаги и сказал:
   -- Вот, мисс, та форма, в какой ваша заметка появится в нашей газете:

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

В ночь на вчера мистер Альтер Эго из нашего города, обладающий недюжинным поэтическим дарованием, был убит взрывом керосиновой лампы во время работы у себя в комнате.

   -- Как видите, мисс, заметка содержит все существенное, и, однако...
   -- Сэр! -- воскликнула с негодованием юная леди. -- Ничего этого абсолютно нет в стихотворении! Сюжет его вымышлен, и целью стихотворения является изобразить горе друга поэта по поводу его безвременной смерти.
   -- Но, мисс, -- сказал ночной редактор, -- стихотворение ясно говорит о том, что в масло было подлито слишком много огня -- или, вернее, в огонь слишком много масла -- и что последовал взрыв, и что когда свет погас, джентльмен остался в положении, после которого он никогда уже больше не проснется.
   -- Вы прямо ужасны! -- сказала юная леди. -- Отдайте мне мою рукопись. Я занесу ее, когда здесь будет редактор литературного отдела.
   -- Очень жаль, -- возразил ночной редактор, возвращая ей свернутую в трубку рукопись. -- У нас мало происшествий сегодня, и ваша заметка была бы весьма кстати. Может быть, вам пришлось слышать о каких-нибудь несчастных случаях по соседству: рождениях, увозах, грабежах, разорванных помолвках?
   Но хлопнувшая дверь была единственным ответом юной поэтессы.
  

РОКОВАЯ ОШИБКА

   -- Что ты такой мрачный сегодня? -- спросил один из жителей Хаустона, завернув в сочельник в контору своего приятеля.
   -- Старая дурацкая штука с перепутанными письмами -- и я боюсь теперь идти домой. Жена прислала мне час тому назад с посыльным записку, прося отправить ей десять долларов и подождать ее здесь в три часа, чтобы пойти вместе за покупками. В это же время я получил счет на десять долларов от торговца, которому я должен, с просьбой погасить его. Я нацарапал торговцу ответ: "Никак не могу выполнить просьбы. Десять долларов нужно для одной штучки, от которой не считаю возможным отказаться". Я сделал обычную ошибку: торговцу послал десять долларов, а жене -- записку.
   -- Разве ты не можешь пойти домой и объяснить жене ошибку?
   -- Ты не знаешь моей жены. Я уже принял все меры, какие мог. Я застраховался на десять тысяч долларов от несчастного случая сроком на два часа и жду ее сюда в течение ближайших пятнадцати минут. Передай всем моим приятелям мой прощальный привет, и если, когда будешь спускаться вниз, встретишь даму на лестнице -- держись ближе к стенке!
  

ТЕЛЕГРАММА

   Место действия: телеграфная контора в Хаустоне. Входит очаровательное манто из черного велюра, отделанное шнурками и выпушками, с воротником из тибетской козы, заключающее в себе не менее очаровательную юную леди.
   Юная леди. О, мне нужно немедленно послать телеграмму -- будьте так добры, дайте мне, пожалуйста, бланков -- штук шесть. (Пишет в течение 10 минут). Сколько это будет стоить? -- пожалуйста!
   Телеграфист (Подсчитывает слова). Шестнадцать долларов девяносто пять центов, мэ'эм.
   Юная леди. Господи боже мой! У меня с собой только тридцать центов. (Подозрительно) Каким образом вы берете так много, когда почтой это стоит всего два цента?
   Телеграфист. Мы берем за то, что доставляем корреспонденцию быстрее, чем почта, мэ'эм. Вы можете послать телеграмму в десять слов всего за двадцать пять центов.
   Юная леди. Дайте мне еще один бланк, пожалуйста. Я думаю, одного хватит.
   Через пять минут напряженной работы она представляет следующее:
   "Кольцо ужасно красиво. Приходите ко мне, как только сумеете. Ваша Мэми".
   Телеграфист. Здесь одиннадцать слов. Это будет стоить тридцать центов.
   Юная леди. Ах, какая жалость! Я как раз хотела на эти пять центов купить жевательную резинку.
   Телеграфист. А вот посмотрим. Вы можете выбросить слово "ужасно" -- и все будет в порядке.
   Юная леди. Но я не могу его выбросить! Вам следовало бы посмотреть на это кольцо. Я лучше дам вам тридцать центов.
   Телеграфист. Кому вы посылаете телеграмму?
   Юная леди. Вы, кажется, слишком любопытны, сэр!
   Телеграфист. Уверяю вас, мой вопрос не носит личного характера. Нам необходимы имя и адрес, чтобы знать, куда доставить телеграмму.
   Юная леди. Ах, да! Я не подумала об этом.
   Она надписывает имя и адрес, платит тридцать центов и уходит. Через двадцать минут она появляется снова, задыхаясь от быстрой ходьбы.
   -- Ах, я совсем забыла... Вы уже отослали?
   Телеграфист. Да. Десять минут тому назад.
   Юная леди. Такая жалость! Я совсем не то хотела сказать. Вы не можете протелеграфировать, чтобы изменили?
   Телеграфист. Что-нибудь очень важное?
   Юная леди. Да, я хотела, чтобы вы подчеркнули слова: "ужасно красиво". Вы можете это сделать сейчас же?
   Телеграфист. Конечно. И у нас есть прелестные духи: фиалка. Не прикажете ли спрыснуть телеграмму?
   Юная леди. О да! Вы так любезны! Я непременно буду посылать все свои телеграммы через вашу контору -- вы до такой степени обязательны! Всего хорошего.
  

ОТКЛОНЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ

   Фермер, живущий приблизительно в четырех милях от Хаустона, как-то на прошлой неделе заметил во дворе незнакомца, который вел себя не совсем обычным образом. На нем были парусиновые штаны, засунутые в сапоги, а нос у него был цвета прессованного кирпича. Он держал в руке заостренную палку фута в два длиной, втыкал ее в землю и, поглядев через нее в разных направлениях, переносил ее в другое место и повторял ту же процедуру.
   Фермер вышел во двор и справился, что ему здесь нужно.
   -- А вот обождите минутку, -- сказал незнакомец и, прищурившись, поглядел через палку на курятник. -- Так. Это будет пункт Т. Видите ли, я принадлежу к разведывательному отряду инженеров, который проводит новую линию из Колумбуса, Огайо, до Хаустона. Понимаете? Остальные парни там за холмом с обозом и багажом. Свыше миллиона основного капитала. Понимаете? Меня послали вперед, чтобы найти место для большого узлового вокзала стоимостью в двадцать семь тысяч долларов. Стройка начнется как раз от вашего курятника. Я даю вам намек -- соображаете? Требуйте основательно за этот участок. Тысяч пятьдесят они выложат. Почему? Потому, что деньги у них есть, и потому, что они должны строить вокзал в том самом месте, которое я укажу. Понимаете? Мне нужно ехать сейчас в Хаустон оформить заявку, а я забыл взять пятьдесят центов у казначея. Казначей -- низенький человек в светлых брюках. Вы можете дать мне пятьдесят центов, а когда парни подъедут попозже, скажете им, и они вам вернут доллар. Вы можете даже спросить с них пятьдесят пять тысяч, если...
   -- Брось эту палку через забор, возьми топор и наколи ровно половину этих вот дров -- и я дам тебе четверть доллара и ужин, -- сказал фермер. -- Улыбается тебе это предложение?
   -- Вы хотите отклонить возможность отдать часть своей земли под вокзал и получить за нее?..
   -- Да. Эта часть земли мне нужна под курятник.
   -- Вы, значит, отказываетесь взять за нее пятьдесят тысяч долларов?
   -- Значит. Ты будешь колоть дрова или мне свистнуть собаку?
   -- Давайте ваш топор, мистер, и покажите, где дрова. Да велите вашей миссис поджарить лишнюю сковородку оладий к ужину. Когда эта железнодорожная линия Колумбус-Хаустон пройдет перед самым вашим забором, вы пожалеете, что не воспользовались моим предложением. Да скажите ей, чтобы она не пожалела к оладьям патоки и топленого масла. Понимаете?
  

НЕЛЬЗЯ ТЕРЯТЬ НИ МИНУТЫ

   Молодая мать из Хаустона влетела на этих днях в страшном возбуждении к себе в квартиру и крикнула своей матери, чтобы та как можно скорее поставила на плиту утюг.
   -- Что случилось? -- спросила та.
   -- Томми укусила собака, и я боюсь, что она бешеная. Ах, поторопись, мама! Не теряй ни минуты!
   -- Ты хочешь попробовать прижечь ранку?
   -- Нет, я хочу отутюжить голубую юбку, чтобы ее можно было надеть к доктору. Скорее, мама! Скорее!
  

ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ ОПЫТ ЧТЕНИЯ МЫСЛЕЙ

   Как ужасно было бы жить, если бы мы умели читать в мыслях друг друга! Можно с уверенностью сказать, что при таком положении вещей люди думали бы не иначе, как шепотом!
   В качестве примера этому можно привести случай, имевший место в Хаустоне. Несколько месяцев тому назад очаровательная юная леди посетила наш город и дала ряд публичных сеансов чтения мыслей, проявив в этом отношении настоящие чудеса. Она легко разгадывала мысли любого из присутствовавших, находила спрятанный предмет после того, как брала за руку человека, его спрятавшего, и читала фразы, написанные на маленьких клочках бумаги людьми, отстоявшими от нее на значительном расстоянии.
   Один из молодых людей Хаустона влюбился в нее, и после продолжительного ухаживания дело кончилось браком. Они занялись домашним хозяйством и некоторое время были счастливейшими из смертных.
   В один прекрасный вечер они сидели на веранде своего домика, держа друг друга за руки, охваченные тем чувством близости и взаимного понимания, которое может дать только разделенная любовь. Вдруг она вскочила на ноги и сшибла его с веранды огромным цветочным горшком. Он поднялся в полнейшем изумлении, с чудовищной шишкой на голове, и попросил ее -- если это ей нетрудно -- дать объяснения.
   -- Тебе не удастся одурачить меня, -- сказала она, сверкая глазами. -- Ты думал сейчас о рыжеволосой девушке по имени Мод с золотой коронкой на одном из передних зубов, одетой в легкую розовую кофточку и черную шелковую юбку. Ты представлял ее стоящей на Руск-авеню под кедровым деревом, и жующей резинку, и называющей тебя "душечкой", и играющей твоей часовой цепочкой, и чувствующей, как твоя рука обвивает ее талию, и говорящей: "Ах, Джордж, дай же мне перевести дыхание!" -- в то время как мать зовет не дозовется ее ужинать. Пожалуйста, не отрицай этого! И не являйся на порог дома прежде, чем заставишь себя думать о чем-нибудь лучшем!
   Тут входная дверь захлопнулась, и Джордж остался наедине с разбитым цветочным горшком.
  

ЕГО ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС

   На прошлой неделе труппа, делающая турне с пьесой "Громовержцы", дала в Хаустоне два спектакля -- дневной и вечерний. На последнем видный политический деятель Хаустона занял одно из мест в самом первом ряду. В руках он держал блестящий шелковый цилиндр и казался страшно напряженным: так и ерзал в кресле, держа цилиндр перед собой обеими руками. Один из его приятелей, сидевший как раз сзади, наклонился к нему и справился о причинах такой возбужденности.
   -- Я скажу вам, Билли, -- ответил политический деятель конфиденциальным шепотом, -- в чем, собственно, дело. Я уже десять лет принимаю участие в политической жизни, и меня за это время столько раз оклеветывали, обкладывали, смешивали с грязью и называли крепкими именами, что я подумал, что хорошо было бы, если бы ко мне хоть один раз прежде, чем я помру, обратились приличным образом -- а нынче, кажется, представляется единственная возможность к этому. Сегодня в одном из антрактов состоится сеанс престидижитатора, и профессор черной магии, конечно, спустится в публику и скажет: "Не будет ли кто-либо из джентльменов так любезен, что одолжит мне шляпу?" Тогда я встану и протяну ему свою -- и после этого я буду чувствовать себя хорошо целую неделю. Меня уже столько лет никто не называл джентльменом! Боюсь только, что разрыдаюсь, пока он будет брать у меня цилиндр... А теперь извините, я должен быть наготове, чтобы кто-нибудь не опередил меня. Я отсюда вижу одного из гласных города со старым котелком в руке -- и готов держать пари, что он здесь с этой же целью!
  

БУДЕМ ЗНАКОМЫ

   Пальто его порыжело, и шляпа давно уже вышла из моды, но пенсне на черной ленте придавало ему внушительный вид, а в манере держать себя были изысканность и непринужденность. Он вошел в новую бакалейную лавку, недавно открывшуюся в Хаустоне, и сердечно приветствовал ее владельца.
   -- Я должен представиться, -- сказал он. -- Мое имя Смит, и я живу дверь в дверь с квартирой, куда вы только что переехали. Видел вас в церкви в это воскресенье. Наш священник также обратил на вас внимание и после службы сказал мне: "Брат Смит, вы должны обязательно узнать, кто этот незнакомец с таким интеллигентным лицом, что так внимательно слушал меня сегодня". Как вам понравилась проповедь?
   -- Очень хороша, -- сказал торговец, извлекая из банки какие-то смешные (точно с крылышками) ягодки.
   -- Да, это богобоязненный и красноречивый человек. Вы недавно занялись коммерцией в Хаустоне, не правда ли?
   -- Недели три, -- сказал торговец, перекладывая нож для сыра из ящика на полку.
   -- Жители нашего города, -- сказал порыжелый господин, -- радушны и гостеприимны. К новоприезжим они относятся даже сердечнее, чем к своим согражданам. А члены нашей церкви особенно внимательны к тем, кто заходит разделить с нами служение Господу. У вас прекрасный подбор товаров.
   -- Так-так, -- сказал торговец, поворачиваясь спиной и рассматривая жестянки с консервированными калифорнийскими фруктами.
   -- Всего лишь неделю назад у меня был целый спор с моим бакалейщиком из-за того, что он поставляет мне второсортные продукты. У вас, надо полагать, есть хорошие окорока и такие вещи, как кофе и сахар?
   -- Н-да, -- сказал торговец.
   -- Моя жена заходила нынче утром навестить вашу и с большим удовольствием провела время. В какие часы ваша повозка объезжает нашу улицу?
   -- Послушайте, -- сказал торговец. -- Я скупил тут весь остаток одной из бакалейных лавок и дополнил его массой новых товаров. В одной из старых книг я вижу против вашего имени сумму долга в восемьдесят семь долларов десять центов. Вам угодно еще что-нибудь взять сегодня?
   -- Нет, сэр, -- сказал порыжелый субъект, выпрямляясь и сверкая глазами через пенсне. -- Я просто зашел из чувства долга, присущего каждому христианину, чтобы приветствовать вас, но вижу, что вы не тот, за кого я вас принял. Мне не нужно вашей бакалеи. Черви в вашем сыре видны даже с той стороны улицы, а жена моя говорит, что ваша жена носит нижнюю юбку, сшитую из старой скатерти. Многие из наших прихожан заявляли, что от вас несло грогом в церкви и что вы немилосердно храпели во время службы. Моя жена вернет занятую сегодня утром у вашей жены чашку шпига, как только я получу продукты из лавки, которая мне их поставляет. Всего хорошего, сэр.
   Торговец тихо напевал про себя: "Никто играть со мной не хочет!" -- и машинально отколупывал свинец от одной из гирь, к вящему ущербу ее полновесности.
  

ОПАСНОСТИ БОЛЬШОГО ГОРОДА

   Иеремия К. Дилуорти живет в конце Сан-Джасинто-стрит. Он каждый вечер возвращается домой пешком. Первого января он пообещал жене, что в течение года ни разу не выпьет. Он тут же забыл свое обещание, и второго января мы сошлись веселой компанией, так что, когда он направился домой, он чувствовал себя несколько беззаботно.
   Мистер Дилуорти -- хаустонский старожил и в дождливые ночи всегда ходит посередине улицы, где мостовая лучше всего.
   Увы! Если б только мистер Дилуорти помнил обещание, данное им жене!
   Он пустился в путь в полном порядке, но когда он шел уже по Сан-Джасинто-стрит, ноги отнесли его к одной из сторон улицы.
   Полисмен, стоявший на углу, услышал громкий крик ужаса и, обернувшись, заметил, как какой-то человек судорожно взмахнул руками и затем исчез из виду. Прежде чем полисмен мог кликнуть кого-либо, кто добрался бы до несчастного вплавь, человек всплыл в третий и последний раз и исчез уже навсегда.
   Мистер Иеремия К. Дилуорти утонул в тротуаре.
  

ВЗДОХ ОБЛЕГЧЕНИЯ

   Джентльмен из Хаустона, стоящий сотни тысяч и живущий на одиннадцать долларов в неделю, спокойно сидел в своей конторе несколько дней тому назад, как вдруг вошел человек самого отчаянного вида и осторожно прикрыл за собой дверь. У посетителя было лицо типичного негодяя, а в руке он чрезвычайно бережно держал продолговатый четырехугольный сверток.
   -- Что вам угодно? -- справился капиталист.
   -- Мне угодно денег, -- прошипел незнакомец. -- Я умираю с голода, в то время как вы катаетесь в миллионах. Видите этот пакетец? Знаете, что в нем?
   Богач выскочил из-за стола, бледный от ужаса.
   -- Нет, нет! -- вырвалось у него. -- Не может быть, чтобы вы были так жестоки, так бессердечны!
   -- Этот пакет, -- продолжал отчаянный человек, -- содержит количество динамита, достаточное -- если уронить его на пол, -- чтобы превратить все здание в бесформенную груду развалин.
   -- Только и всего? -- сказал капиталист, опускаясь в свое кресло и со вздохом облегчения подымая выпущенную им из рук газету. -- Вы даже не представляете, как вы меня перепугали. Я думал, что это слиток золота и что вы хотите под него денег!
  

НИЗКИЙ ТРЮК

   Когда актеру по ходу пьесы требуется написать письмо, он по установившемуся обычаю читает вслух слово за словом по мере занесения их на бумагу. Это необходимо для того, чтобы зрители знали его содержание, иначе фабула пьесы будет для них недостаточно ясна. Письмо, которое пишется на сцене, чаще всего имеет существенное значение для развития драматической интриги, и, конечно, пишущий должен читать вслух то, что он пишет, чтобы довести об этом до сведения аудитории.
   Но во время представления пьесы "Монбарс" в Хаустоне, несколько дней тому назад, джентльмен, играющий роль отъявленного негодяя, воспользовался упомянутой выше особенностью писания сценических писем самым недостойным образом.
   В последнем акте мистер Мантель, в роли Монбарса, пишет имеющее решающее значение письмо и -- по обычаю -- читает его по мере писания, строка за строкой. Негодяй прячется за пологом алькова и прислушивается с низкой радостью к тому, что мистер Мантель сообщает публике совершенно конфиденциально. Затем он пользуется полученными таким недостойным образом сведениями, чтобы привести в исполнение свои дьявольские планы.
   Пусть мистер Мантель незамедлительно обратит на это свое внимание. Человек, принадлежащий к его труппе и получающий, несомненно, очень приличное содержание, должен стоять выше этого и не злоупотреблять выгодами обыкновенно сценического приема.
  

ПАСТЕЛЬ

   Надо всем распростерла свои крылья черная ночь.
   Он умоляет ее.
   Его рука лежит на ее руке.
   Они стоят в холодной торжественной тьме и смотрят в ослепительно освещенную комнату. Его лицо бледно от ужаса. На ее лице написаны желание и презрительный упрек, и оно бледно от волнения перед неизбежным.
   В десяти милях, на Гаррисбургском шоссе, уже прокричал свое "ку-ка-реку" петух с выщипанным хвостом, но женщина непоколебима.
   Он умоляет ее.
   Она стряхивает его руку со своей жестом, ясно говорящим об отвращении, и делает шаг по направлению к освещенной комнате.
   Он умоляет ее.
   Хрустальные блики луны дрожат на ветвях деревьев над ними. Звездная пыль осыпала грань, за которой начинается Непостижимое. Что-бы-там-ни-было Абсолютного царит надо всем.
   Грех -- внизу. Наверху -- мир.
   Порыв норда хлестнул их резким ударом хлыста. Мимо проносятся экипажи. Изморозь ползет по камням, ложится, хрустя, вдоль перил и отбрасывает, как северное сияние, назад к луне ее вызывающие лучи.
   Он умоляет ее.
   Наконец, она поворачивается, убежденная.
   Он настоял на своем отказе угостить ее устрицами.
  

КОМНАТА С ПРЕДКАМИ

   Пройдоха-репортер "Техасской почты" направлялся вчера ночью к себе домой, когда к нему подошел худой, голодного вида человек с дикими глазами и изнуренным лицом.
   -- Не можете ли сказать мне, сэр, -- спросил он, -- где мне найти в Хаустоне семью самого что ни на есть низкого происхождения?
   -- Я вас не совсем понимаю, -- сказал репортер.
   -- Позвольте объяснить вам, как обстоит дело, -- сказал истощенный человек -- Я приехал в Хаустон месяц тому назад и стал искать меблированную комнату с пансионом, так как гостиницы мне не по средствам. Мне попался прелестный аристократического вида особнячок, и я зашел туда. Хозяйка комнат вышла в гостиную: очень представительная дама с римским носом. Я справился о цене, и она назвала цифру:
   -- Восемьдесят долларов в месяц!
   Я с таким глухим стуком ударился, отшатнувшись, о дверь, что она сказала:
   -- Вы, по-видимому, удивлены, сэр. Имейте, пожалуйста, в виду, что я вдова бывшего губернатора штата Виргиния. У моей семьи очень высокие связи. Иметь в моем доме комнату с пансионом чрезвычайно лестно, сэр. Я не считаю никакие деньги достаточным эквивалентом пребыванию в моем обществе. Вы хотите комнату с отдельным входом?
   -- Я зайду еще раз, -- сказал я и сам не помню, как выбрался оттуда и направился к другому красивому трехэтажному особнячку с вывеской: "Комнаты с пансионом и без".
   У следующей дамы были седые кудри и нежные, как у газели, глаза. Она была кузиной генерала Магона из Виргинии и хотела пятнадцать долларов в неделю за маленькую боковую комнатку с розовой вышивкой и олеографией, изображающей битву при Чанселорсвиле на стене.
   Я пошел дальше по меблированным комнатам.
   Следующая дама сообщила, что она произошла от знаменитого проповедника Аарона Бэра, с одной стороны, и от знаменитого пирата капитана Кидда -- с другой. В деловой жизни в ней проявлялись наследственные черты капитана Кидда. Она хотела получать с меня за помещение и пансион по шестьдесят центов в час. Я обошел весь Хаустон и столкнулся: с девятью вдовами судей Верховного суда, с двенадцатью отпрысками губернаторов и генералов, с двадцатью двумя развалинами, состоявшими в счастливом браке с полковниками, профессорами и мэрами, -- и все они оценивали свое общество в огромные цифры, а комнату и стол давали, по-видимому, как бесплатное приложение.
   Но я к этому времени буквально умирал с голода, и потому снял на неделю комнату с пансионом в одном из красивых, стильных домов. Хозяйка была высокой представительной дамой. Одну руку она постоянно упирала в бок, а в другой держала молитвенник и крюк для льда. Она говорила, что она тетка Дэви Крокета и до сих пор носит по нем траур. Ее семья считалась одной из первых в Техасе. Когда я въехал, был как раз час ужина, и я сразу же отправился к столу. Ужин подавался между шестью часами пятьюдесятью минутами и семью и состоял из покупного хлеба, молитвы и холодной подошвы. Я так устал за день, что немедленно после ужина попросил показать мне мою комнату.
   Я взял свечу, вошел в указанное помещение и быстро замкнул за собой дверь. Комната была меблирована в стиле поля битвы при Аламо. Стены и пол были голы, как камень, а кровать была как монумент -- только жестче.
   Около полуночи мне приснилось, будто я упал в куст шиповника, который страшно колется. Я вскочил и зажег свечу. Оглядев постель, я быстро оделся и воскликнул:
   -- Фермопилы имели одного вестника несчастья, но в Аламо таких вестников тысячи.
   Я выскользнул за дверь и был таков.
   Так вот, дорогой мой сэр, я недостаточно богат, чтобы платить за аристократическое происхождение и за предков содержателей пансионов. Я больше дорожу обыкновенными коронками своих зубов, чем геральдическими коронками своих хозяев. Я голоден, и в отчаянии, и ненавижу всякого, чья родословная восходит дальше отца с матерью. Я хочу найти комнату и стол у такой хозяйки, которая была в детстве подкинута сердобольным людям, чей отец имел пять судимостей и у которой вовсе не было никакого деда. Я хочу найти низкую по происхождению, вульгарную, нечистокровную, санкюлотную семью, в которой никогда не слышали о хорошем тоне, но которая может подать к обеду кусок жаркого по обычной рыночной цене. Есть хоть одна такая в Хаустоне?
   Репортер печально покачал головой в ответ.
   -- Ни разу не слыхал о такой, -- сказал он. -- Здешние содержательницы пансионов сплошь аристократичны и цены заламывают выше любой примадонны.
   -- В таком случае, -- сказал худосочный господин в полном отчаянии, -- угостите хоть стаканом грога!
   Репортер надменно сунул руку в жилетный карман, но почему-то презрительно отвернулся и исчез во тьме плохо освещенной улицы.
  

ПРИТЧА ОБ Х-ЛУЧЕ

   И случилось так, что Некто с Катодным Лучом обходил страну и показывал одним людям, за приличное вознаграждение, содержимое голов других людей и то, о чем они думают. И он ни разу не сделал ошибки.
   И в одном из городов жил человек по имени Рюбен и дева по имени Руфь. И оба они любили друг друга и вскоре должны были стать мужем и женой.
   И Рюбен пришел к Некоему и заказал у него за плату снимок с головы Руфи, чтобы узнать, кого в действительности она любит.
   И позже пришла Руфь и также заказала Некоему, чтобы он узнал, кого в действительности любит Рюбен.
   И Некто сделал так, как они просили, и получил два хороших негатива.
   Тем временем Рюбен и Руфь признались друг другу в том, что они сделали, и на следующий день они пришли рука об руку, чтобы Некто дал им ответ. И он, увидев их, написал каждое из имен на отдельном клочке бумаги и дал им их в руки.
   -- На этих клочках бумаги, -- сказал Некто, -- вы найдете имена тех, кого каждый из вас любит в действительности, как это обнаружено моим чудесным Катодным Лучом.
   И человек и дева взглянули на клочки бумаги и увидели, что на одном написано: "Рюбен", а на другом: "Руфь", и были они преисполнены радости и счастья, и ушли, обнимая друг друга.
   Но Некто с Лучом забыл им сказать, что сделанные им снимки показывали, что голова Рюбена была полна глубокой и неувядающей любовью к Рюбену, а голова Руфи -- глубокой и неувядающей любовью к Руфи.
   Мораль этой притчи в том, что владелец Луча, по-видимому, хорошо знал свое дело.
  

ВСЕОБЩАЯ ЛЮБИМИЦА

   Наиболее популярная и повсеместно любимая девушка в Соединенных Штатах -- мисс Анни Вильямс из Филадельфии. Нет такого человека, который не имел бы хоть раз в жизни ее изображения. Его добиваются иметь больше, нежели фотографии самых выдающихся красавиц. На него больший спрос, чем на портреты всех знаменитейших мужчин и женщин мира, взятые вместе. И тем не менее это -- скромная, милая и, пожалуй, даже предпочитающая одиночество молодая девушка с лицом далеко не чисто классического типа.
   Мисс Вильямс скоро выйдет замуж, но полагаем, что борьба за обладание ее изображениями будет идти по-прежнему.
   Она -- та самая девушка, чей профиль послужил моделью для головы Свободы, выбитой на серебряной монете достоинством в один доллар.
  

СПОРТ И ДУША

   -- Литературный редактор принимает?
   Редактор отдела спорта поднял глаза от газеты, которую он читал, и увидел перед собой воплощение женственной прелести, лет двадцати от роду, с нежными голубыми глазами и с тяжелой массой коричневато-золотистых волос, собранных в самую модную и как нельзя более идущую прическу.
   -- Ни-ни, -- сказал спортивный редактор. -- Можете поставить сто против одного, что его нет. Вы зашли насчет стихотвореньица или хотите, чтобы он спер для вас пару лишних купонов на получение в премию велосипеда?
   -- Ни то и ни другое, -- сказала юная леди с достоинством. -- Я секретарь Хаустонской Лиги Этической Культуры для Молодых Девиц, и меня делегировали к редактору литературного отдела вашей газеты, чтобы он порекомендовал нам, как лучше и шире всего развить наши функции.
   -- Вот это хорошая штука, -- сказал спортивный редактор. -- Не улавливаю в точности, что такое этическая культура, но если это нечто похожее на физическую, то вы, барышня, попали как раз на нужного человека. Я могу за одну минуту дать вам больше ценных сведений для развития ваших функций, чем литературный редактор за целый час. Он знает все решительно о происхождении пирамид, но он не сделает ни одного удара и не сумеет научить вас, как увеличить размеры вашей груди хотя бы на полдюйма. Сколько времени ваша лига занимается тренировкой?
   -- Мы организовались в прошлом месяце, -- ответила посетительница, рассматривая жизнерадостное лицо редактора с некоторым сомнением.
   -- Ну-с, а как вы, девицы, дышите -- легкими или диафрагмой?
   -- Сэр?!
   -- О, вы должны приниматься за дело немедленно и вам надо знать, какой способ дыхания правильный и какой нет. Первое дело -- держать грудь вперед, плечи назад, и в течение нескольких дней проделывать упражнения с руками. Затем попробуйте вот что: выпрямьте верхнюю часть туловища и, стоя на одной ноге, постарайтесь...
   -- Сэр! -- сурово воскликнула юная леди. -- Вы слишком самоуверенны. Я не понимаю, о чем вы говорите. Наше общество не имеет никакого отношения к гимнастике. Наша цель -- поощрение социальной этики.
   -- О! -- разочарованно протянул спортивный редактор. -- Так это все-таки общество -- и чай в розовых чашечках... В таком случае это не по моей специальности. Полагал, что вы интересуетесь атлетикой. Вы смело могли бы! Послушайтесь моего совета и проделывайте это упражнение каждое утро в течение недели. Вы будете изумлены, когда увидите, насколько оно разовьет вашу мускулатуру. Как я уже говорил, станьте на одну ногу...
   Бах! -- хлопнула дверь, и голубоглазое видение исчезло.
   -- Ужасно жалко, -- сказал спортивный редактор, -- что наши девицы никак не хотят заниматься саморазвитием без... без этой самой этики!
  

ГОТОВНОСТЬ НА КОМПРОМИССЫ

   Подойдя к бару, он подтянул обеими руками воротник и выровнял старый красный галстук, который упорно хотел заползти ему за ухо.
   Владелец бара взглянул на него и продолжал крошить в посудину лимонную корку.
   -- Послушайте, -- сказал субъект с красным галстуком, -- мне прямо-таки больно думать об этом.
   -- О чем? -- спросил владелец. -- О воде?
   -- Нет, сэр. Об индифферентизме, проявляемом населением штата в вопросе о поднесении достойного подарка дредноуту "Техас". Это позор для нашего патриотизма! Я беседовал с Вудро Вильсоном по этому поводу, и мы оба решили, что что-нибудь необходимо предпринять немедленно. Вы дадите два доллара в фонд на приобретение подарка дредноуту?
   Владелец бара протянул руку назад и снял с полки стакан.
   -- Я, может быть, дам вам и десять долларов, -- сказал он, -- но вот стакан виски, в который я по ошибке капнул скипидаром нынче утром и забыл выплеснуть. Это может заменить?
   -- Может, -- сказал субъект в красном галстуке, потянувшись к стакану, -- и я также собираю пожертвования в пользу голодающего населения Кубы. Если вы хотите поддержать гуманное начинание, но не располагаете свободной наличностью, фужер пива со случайно попавшей мухой...
   -- Катись дальше, -- сказал владелец бара. -- В заднюю дверь заглядывает член евангелической конгрегации, а он не войдет, пока кто-нибудь здесь есть.
  

ИСПОРЧЕННЫЙ РАССКАЗ

   Недавно вечером в довольно грязный ресторанчик в небольшом городке на линии Центральной железной дороги вошел верзила самого отчаянного вида, имевший вообще малозавидную репутацию. Он подошел к бару и громко потребовал, чтобы все находившиеся в ресторанчике присоединились и выпили вместе с ним. Толпа быстро двинулась к бару при этом приглашении, так как субъект был почти вдребезги пьян и, несомненно, опасен в таком состоянии.
   Лишь один человек не откликнулся на приглашение. Это был невысокого роста господин, чисто одетый, который спокойно сидел в кресле и лениво разглядывал толпу. Внимание физиономиста было бы привлечено выражением его лица, соединявшим в себе холодную решимость и силу воли. У него была плотная квадратная челюсть и пристальные серые глаза с тем своеобразным оттенком серого цвета, который больше говорит о таящейся за ним опасности, нежели какой-либо другой.
   Хулиган обернулся и увидел, что нашелся один, который не откликнулся на его приглашение.
   Он повторил его во всю силу своих легких.
   Невысокий господин встал и спокойно подошел к пьяному верзиле.
   -- Виноват, -- сказал он негромким, но решительным голосом. -- Я несколько туг на ухо и не расслышал, что вы сказали в первый раз. Гоните сюда виски! Живо!
   И еще один рассказ был испорчен для печати.
  

НИКАКОГО ИСХОДА

   -- Джон, -- сказал на этих днях хаустонский бакалейный торговец одному из своих приказчиков, -- вы были мне верным и исполнительным служащим, и, чтобы показать вам свою признательность, я решил взять вас в дело компаньоном. С этого дня вы имеете часть в деле и являетесь участником фирмы.
   -- Но, сэр, -- сказал обеспокоенный Джон, -- у меня семья на плечах. Я ценю оказанную мне честь, но боюсь, что я слишком молод для столь ответственного положения. Я предпочел бы остаться в прежних условиях.
   -- Ничего не могу поделать, -- сказал торговец. -- Времена теперь тяжелые, и с целью сократить расходы я не остановлюсь даже перед тем, чтобы сделать всех своих приказчиков компаньонами!
  

СТРЕЛЯНЫЙ ВОРОБЕЙ

   В прошлую субботу субъект без воротничка, в белом жилете и с дырявыми локтями, бодро вошел в бакалейную лавку на Конгресс-стрит с пакетом в руке и сказал:
   -- Вот, Фриц, я купил у вас сегодня две дюжины яиц, и, должно быть, ваш приказчик ошибся...
   -- Поди сюда, Эмиль, -- закричал торговец, -- ты надул этого джентльмена, подсунув ему гнилые яйца. Дай ему еще дюжину и...
   -- Вы меня не так поняли, -- сказал покупатель с приятной улыбкой. -- Ошибка не в этом. Яйца хороши -- но вы положили их больше, чем нужно. Я уплатил всего за две дюжины, а дойдя до дому, обнаружил, что их в мешке тридцать шесть штук. Я хочу возвратить лишнюю дюжину и для этого вернулся назад. Я...
   -- Эмиль! -- снова крикнул мальцу торговец. -- Немедленно дай этому господину две дюжины яиц. Ты подсунул ему гнилые яйца. Не делай этого больше, или я уволю тебя.
   -- Но, сэр, -- сказал человек в белом жилете с нотками беспокойства в голосе. -- Вы дали мне больше яиц, чем следует на мои деньги, и я хочу вам вернуть дюжину. Я слишком честен, чтобы...
   -- Эмиль, -- сказал торговец, -- дай этому господину три дюжины самых свежих яиц, и пусть он уходит. Если мы отпускаем плохие яйца, мы их заменяем хорошими. Поспеши, да положи на всякий случай три-четыре штуки лишних.
   -- Но выслушайте меня, сэр, -- сказал человек. -- Я хочу...
   -- Вот что, мой друг, -- сказал тихо торговец, -- вы лучше забирайте эти яйца и идите домой. Я знаю, для чего вы принесли яйца назад. Если я их возьму у вас, я скажу: ну, это очень хороший человек, он честно поступил с этими яйцами, не правда ли? А потом вы придете в понедельник и возьмете у меня на девять долларов муки, и ветчины, и консервов и скажете, что заплатите в субботу вечером. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Вы лучше заберите эти три дюжины яиц и считайте, что сделали хорошее дело. Мы всегда исправляем мелкие ошибки, если нам случится их сделать. Эмиль, клади уж прямо три с половиной дюжины -- да прибавь штук пять леденцов для ребят!
  

ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ

   -- Как я удерживаю Джона дома по вечерам? -- сказала хаустонская дама своей подруге. -- Видишь ли, я однажды по вдохновению придумала способ -- и он прекрасно действует до сих пор. Джон ежедневно уходил из дому после ужина и возвращался не раньше десяти-одиннадцати часов. В один прекрасный вечер он ушел как всегда, но, пройдя несколько кварталов, заметил, что забыл взять зонтик, и вернулся за ним. Я сидела и читала в гостиной, и он, подойдя сзади на цыпочках, закрыл мне руками глаза. Джон ожидал, вероятно, что я перепугаюсь, но я только спросила тихо:
   -- Это ты, Том?
   С тех пор Джон все вечера проводит дома.
  

ПОЧЕМУ КОНДУКТОРА НЕОБЩИТЕЛЬНЫ

   Трамвайных кондукторов бестактная публика часто выводит из себя; но им запрещено возражать и тем облегчать свою душу. Вот рассказ одного из кондукторов о случае, имевшем место несколько дней назад.
   В числе пассажиров -- а вагон был переполнен -- находилась чрезвычайно изящно одетая дама с маленьким мальчиком.
   -- Кондуктор, -- сказала она томно, -- дайте мне знать, когда будет Роу-стрит.
   Когда вагон поровнялся с этой улицей, кондуктор дернул веревку звонка и остановил вагон.
   -- Роу-стрит, мэм, -- сказал он, проталкиваясь ближе, чтобы помочь даме выйти.
   Дама поставила маленького мальчика на колени и указала ему в окно на дощечку с названием улицы, прикрепленную к забору.
   -- Посмотри, Фредди, -- сказала она, -- вот эта высокая прямая буква со смешной завитушкой вверху -- "Р". Постарайся запомнить. Можете пускать вагон, кондуктор. Мы выходим на Грэй-стрит.
  

ПО ВДОХНОВЕНИЮ

   Он сидел на перевернутом пустом ящике под холодным моросящим дождем. Это было вчера, поздно вечером, на главной улице Хаустона. Одет он был бедно, и его толстое пальто с поднятым воротником было застегнуто доверху. На его лице застыло выражение горестного замешательства, и во всем его виде было что-то такое, что отличало его от обыкновенного бродяги, строящего свою жизнь на обманах и надувательствах.
   Журналист из "Техасской почты" почувствовал к нему жалость и подойдя сказал:
   -- Сейчас же за углом есть место, где вы сможете найти еду и ночлег за сравнительно небольшую плату. Как давно вы попали в Хаустон?
   Человек посмотрел на репортера своими маленькими острыми глазками и спросил:
   -- Вы новый человек в газете, не так ли?
   -- Да, более или менее.
   -- Видите этот квартал, застроенный сплошь трехэтажными домами?
   -- Вижу!
   -- Так вот, все эти дома принадлежат мне, и я сижу здесь и размышляю, что мне делать.
   -- Что именно вас беспокоит?
   -- А видите ли, стены дают трещины и расползаются, и я боюсь, что мне придется всадить уйму денег в ремонт. У меня свыше ста квартиронанимателей во всех этих зданиях.
   -- Я вам скажу, что делать.
   -- Ну?
   -- Вы говорите, стены расползаются?
   -- Да.
   -- В таком случае жилая площадь квартир увеличивается. Повысьте на этом основании квартирную плату.
   -- Молодой человек, вы гений! Я завтра же увеличу ее на двадцать процентов.
   И таким образом был спасен еще один капиталист.
  

РАЗГАДКА

   В оранжерее одного из роскошнейших особняков Хаустона стоял со сложенными на груди руками и улыбкой сфинкса на лице Роланд Пендергэст и глядел сверху вниз на сидевшую в кресле Габриэль Смитерс.
   -- Почему, -- говорил он, -- меня так влечет к вам? Вы не прекрасны, вам не хватает апломба, грации и Savoir faire. Вы холодны, несимпатичны, и у вас кривые ноги. Я пытался проанализировать вашу власть надо мной -- и не мог. Мы связаны друг с другом таинственной цепью телепатических явлений, но какова их природа? Мне противно думать, что я влюблен в женщину, у которой нет ни шика, ни передних зубов, но рок судил так. Все в вас отталкивает меня, но я не в силах вырвать вас из своего сердца. Днем вы наполняете мои мысли; ночью -- кошмары. Вы сложены уродливо; но когда я прижимаю вас к своему сердцу, странный восторг наполняет его. Я не могу вам сказать, почему я люблю вас, как не могу сказать, почему парикмахер может скоблить бритвой чью-нибудь голову целых пятнадцать минут и не задеть воспаленного места. Говорите, Габриэль, скажите мне, в чем заключаются чары, которыми вы околдовали меня?
   -- Я скажу вам, -- ответила Габриэль с мягкой улыбкой. -- Я уже многих мужчин очаровывала этим. Когда я помогаю вам надеть пальто, я никогда не засовываю под него руку и не пытаюсь сдернуть вниз ваш пиджак.
  

ДОРОГО, КАК ПАМЯТЬ

   -- Предложенная цена?
   Аукционист высоко поднял детскую лошадь-качалку, поломанную и грязную. Она принадлежала кому-то из младших членов семьи человека, чья движимость продавалась с молотка.
   Он был разорен вконец. Он отдал все, что у него было, своим кредиторам -- дом, обстановку, лошадей, товары и землю. Он стоял в толпе и смотрел, как вещи, составлявшие его домашний очаг и доставшиеся ему от родителей, расходились по сотням незнакомых рук.
   Женщина в густой вуали опиралась на его руку.
   -- Предложенная цена?
   Аукционист высоко поднял игрушку, чтоб ее было видно всем. Детские ручонки оборвали и без того скудную гриву; уздечка была перекручена и потерта от прикосновений нежных пальчиков. Толпа молчала.
   Женщина под густой вуалью зарыдала и протянула руки.
   -- Нет, нет, нет! -- вырвалось у ней.
   Мужчина был бледен от волнения. Маленькое существо, когда-то скакавшее на этой лошадке, много лет назад ушло и потерялось в широком мире. Это было все, что осталось в воспоминание о счастливых днях детства. Аукционист со странным влажным блеском в глазах передал мужчине игрушку, не говоря ни слова. Тот схватил ее жадными руками и вместе с женщиной под густою вуалью поспешил прочь.
   По толпе пробежал шепот сочувствия.
   Мужчина и женщина вошли в одну из пустых комнат и поставили на пол лошадь-качалку. Он вынул перочинный нож, вспорол грудь лошади и извлек оттуда пачку кредиток. Он пересчитал их и сказал:
   -- Меня мороз подирает по коже при мысли, что кто-нибудь мог предложить за нее несколько центов! Восемь тысяч пятьсот долларов -- но этот аукционист чуть не испортил всей штуки!
  

НИКАК НЕ МОГ УГАДАТЬ

   Субъект с длинным, острым носом и с огромным тюком на ремне поднялся по ступенькам на крыльцо мрачного кирпичного дома, скинул тюк, дернул звонок, а потом снял шляпу и вытер со лба пот.
   Женщина открыла дверь, и он сказал:
   -- Мэм, я имею предложить целый ряд не только полезных, но прямо необходимых вещей, которые я хотел бы показать вам. Во-первых, попрошу вас взглянуть на эти изумительные жизнеописания великих людей и путешествий в разные страны в роскошных переплетах самых лучших авторов. Продаются исключительно по подписке. Переплет сделан...
   -- Мне нечего их смотреть. У нас ос...
   -- Особые вкусы, а? В таком случае, мэм, вот кубики для маленьких детей под названием "Юный строитель". Чрезвычайно полезно и занимательно. Нет? Тогда разрешите показать вам прелестные кружевные шторы для гостиной, ручной работы и совершенно даром. Могу...
   -- Не надо! Не надо! У нас ос...
   -- Осторожное отношение к торговцам в разнос? Все, что я продаю, мэм, я продаю с гарантией. Вот, например, остроумнейшее приспособление, чтобы будить по утрам ленивых слуг. Стоит только нажать эту кнопку...
   -- Говорю вам, у нас ос...
   -- Острая нужда в деньгах? Пусть это не беспокоит вас, мэм. Я могу предоставить кредит до следующего посещения этого района или на любой указанный вами срок. Взгляните, мэм, на эту веревку для белья. Она не требует никаких прицепок и может быть прикреплена к чему угодно -- забору, дереву, шесту. Ее можно снимать и натягивать в одну секунду, и для большой стирки это совершенно незаменимое...
   -- Я все пытаюсь сказать вам, -- перебила женщина, -- что у нас оспа в доме, и мы...
   Длинноносый субъект судорожно схватил свои товары и скатился со ступеней крыльца в две секунды. Женщина тихо закрыла за ним дверь, а подъехавший в эту минуту мужчина вылез из экипажа и прикрепил к дому желтый флаг.
  

НЕСМОТРЯ НИ НА КАКУЮ НАУКУ

   Человек, следящий за всеми новейшими открытиями и достижениями, -- тот же "пророк в своем отечестве". Он знает все решительно о бациллах и микробах и обо всем многообразии вновь открытых врагов человечества. Он читает все газеты и наматывает на ус все предостережения, необходимые для долголетия и здоровья как физического, так и умственного. Он остановил вчера на Мэйн-стрит приятеля, который спешил на почту, и сказал вне себя от волнения:
   -- Минуточку, Браун. Вы когда-нибудь кусали ногти?
   -- Полагаю, что да -- нет, впрочем, не знаю! Извините меня, пожалуйста, я должен вскочить в трамвай.
   -- Погодите вы! Боже милосердный, вы не представляете, какая вам грозит опасность! Если острая частица ногтя попадет к вам в легкие, начнется воспалительный процесс, который завершится поражением тканей, упадком сил, кровохарканьем, припадками, летаргией, туберкулезом и смертью. Подумайте об этом! И, между прочим, обнаружена очень опасная бацилла, возникающая в воде, в которой стояли розы. Хочу предостеречь вас. Знаете ли вы, что...
   -- Послушайте, старина, премного вам обязан, но это письмо...
   -- Что значит письмо в сравнении с вашей жизнью! В ложке обыкновенной ключевой воды находится свыше десяти миллионов живых существ; науке известны две тысячи их разновидностей. Вы солите пиво, когда пьете?
   -- Не знаю. Право же, я должен идти. Я...
   -- Не делайте меня ответственным за вашу жизнь -- я пытаюсь ее спасти. Да знаете ли вы, что всякий прожитый нами день есть уже чудо! В каждом стакане пива находится бесконечно малое количество хлористоводородной кислоты. Соединение ее с солью дает чистый хлор. Вы поглощаете хлористый газ каждый день вашей жизни. Остановитесь, пока не поздно!
   -- Я не пью пива!
   -- Но вы дышите через рот во время сна. Вы знаете, к чему это ведет? К грудной жабе и бронхиту. Или вы твердо решили, чтобы невежество привело вас к могиле? Подумайте о жене и детях! Известно ли вам, что обыкновенная комнатная муха носит на подушечках своих ног сорок тысяч микробов и служит распространителем холеры, тифа, дифтерита, скарлатины и...
   -- К черту микробов! У меня ровно три минуты, чтобы успеть сдать письмо. Всего!
   -- Одну секундочку! Доктор Пастер говорит, что...
   Но жертва исчезла.
   Десять минут спустя живой каталог новейших открытий был сбит с ног трамваем в то время, как пересекал улицу, поглощенный чтением о вновь изобретенном фильтре, и сочувствующие друзья отнесли его домой на руках.
  

"ДУРНОЙ" ЧЕЛОВЕК

   Один смелый и "дурной" человек привлек на этих днях всеобщее внимание в одном из городов Техаса. По-видимому, он поглотил такое количество спиртных напитков, что им овладело желание во что бы то ни стало продемонстрировать свои особенности "дурного" человека. А когда полиция захотела арестовать его, он встал спиной к стене здания и предложил полиции "попробовать". Значительная толпа горожан -- в том числе несколько коммивояжеров из находившейся неподалеку гостиницы -- собралась поглазеть на происходящее.
   "Дурной" человек был огромным свирепого вида парнем с длинными курчавыми волосами, ниспадавшими на плечи, в широкополой шляпе, в плаще из лосины с бахромой внизу и с весьма образным лексиконом. Он играл громадным шестизарядным револьвером и клялся костьми Дэви Крокета, что продырявит каждого, кто попробует его схватить.
   Шериф города вышел на середину улицы и стал было уговаривать его, но "дурной" человек гаркнул и поднялся на носки -- и вся толпа очутилась на противоположной стороне улицы. Полисмены устроили совещание, но ни один из них не хотел начинать военные действия первым.
   В это время маленький, худосочный, чахоточного вида вояжерчик, разъезжавший от одной из обувных фабрик Коннектикута, протискался через толпу на противоположной стороне улицы, чтобы взглянуть на бандита. Он весил каких-нибудь девяносто фунтов и носил двойные очки в золотой оправе. В эту самую минуту бандит гаркнул еще раз и проорал:
   -- Черт вас передери, почему никто из вас не подойдет и не попробует взять меня? Я проглочу любых пятерых из вас, даже не разжевывая, хотя я совсем не голоден -- га! га!
   Толпа подалась назад еще на несколько ярдов, а полисмены побледнели еще больше. Но худосочный человечек поправил обеими руками очки, шагнул с тротуара на мостовую и внимательно оглядел "дурного" человека. Затем он спокойно направился через улицу смешной подпрыгивающей походкой -- прямо туда, где стояло воплощение ужаса.
   Толпа завопила, чтобы он вернулся, а бандит еще раз потряс своим револьвером, но маленький человечек подошел к нему вплотную и сказал что-то. Зрители затрепетали, ожидая, что смельчак полетит наземь с пулей сорок пятого калибра в животе -- но он не полетел. Все с изумлением увидели, как бандит опустил револьвер, сунул руку в карман и передал что-то маленькому человечку.
   После этого бандит робко поплелся по тротуару, а человечек пересек улицу и присоединился к толпе.
   -- "Дурной" человек? -- сказал он. -- Полагаю, что нет. Он не способен обидеть и муху. Это -- Зеке Скиннер. Он вырос на ферме в Коннектикуте по соседству со мной. Он представитель какого-то дутого средства от печени, и это его обычный уличный трюк, чтобы привлечь внимание толпы. Я дал ему взаймы восемь долларов в Гартфорде лет девять тому назад и думал, что уж никогда больше его не увижу. Его голос показался мне знакомым. Уплатил? Надо думать, что уплатил. Я всегда получаю то, что мне следует.
   После этого толпа рассеялась, а двенадцать полисменов перехватили Зеке на ближайшем углу и избивали его до самого участка.
  

МАЛЕНЬКАЯ ОШИБКА

   Самого обыкновенного вида субъект в сорочке-неглиже, вышедшей из моды еще в прошлом году, вошел в контору газеты и развернул рукопись длиною в добрых три фута.
   -- Я хотел повидать вас относительно этой небольшой вещицы, которую я собираюсь поместить у вас в газете. Здесь пятнадцать четверостиший, помимо прозаического материала. Стихи трактуют о весне. Мой почерк немного неразборчив, и мне придется прочесть вам это самому. Благоволите прослушать.
  
   ВЕСНА
  
   Воздух полон нежных зефиров,
   Трава в зеленые коврики вяжется.
   Зима ушла из наших квартиров,
   А весна пришла, как мне кажется.
   Когда солнце заходит, туманы
   Ползут из низких болот,
   А когда звезды зажигаются, освещая заоблачные страны,
   Холодный ветер дует, принося много хлопот.
  
   -- Отнесите эту ерунду в редакцию, -- сказал заведующий конторой коротко.
   -- Я там уже был, -- возразил обыкновенного вида субъект, -- и они направили меня сюда. Это заполнит целый столбец. Я хочу поговорить с вами о цене. Последнее четверостишие читается так:
  
   Весенняя томность, чему есть примеры,
   Закупоривает нашу кровь в сердцах --
   И мы должны немедленно принимать меры,
   Чтобы не обратиться в то, чему имя: "Прах".
  
   За этим следует прозаический материал, который написан на машинке, как вы можете видеть, и вполне разборчив. Теперь я...
   -- К черту! -- сказал заведующий конторой. -- Нечего вам тут шляться и читать ваш старый весенний бред. Мне и так все утро досаждали представители фабрик, вырабатывающих бумагу и краску. Почему вам не заняться делом вместо того, чтобы валять дурака таким образом?
   -- Я не имел в виду отнять у вас время, -- сказал посетитель, скатывая в трубку рукопись. -- В городе имеются еще другие газеты?
   -- Да. Несколько. Семья у вас есть?
   -- Есть, сэр.
   -- Тогда какого черта не займетесь вы приличным делом, вместо того чтобы кропать гнусные вирши и читать их занятым людям? Мужчина вы или нет?
   -- Очень извиняюсь за беспокойство, -- сказал самого обыкновенного вида субъект, направляясь к выходу, -- я вам сейчас объясню, как обстоит дело. Я заработал за прошлый год свыше восьмидесяти тысяч долларов на этих самых маленьких вещицах, которые я пишу. Я помещаю свои весенние и летние рекламки для фирмы, вырабатывающей патентованное средство "Сарсапарилла", одним из совладельцев коей я являюсь.
   Я решил затратить около тысячи долларов на рекламу в этом городе. Я побываю в других газетах, о которых вы упомянули. Всего хорошего!
   Заведующий конторой стал после этого случая настолько осторожен, что все начинающие поэты города читают ему теперь свои стихи и он безропотно их выслушивает.
  

ВЫШЕ СИЛ ЖУРНАЛИСТА

   -- Вы дали заметку о самоубийстве, как я вас просил вчера вечером? -- спросил редактор у новичка-репортера, только что окончившего школу журнализма.
   -- Я видел труп, сэр, но не нашел возможным дать его описание.
   -- Почему?
   -- Каким бы образом мог я написать, что горло несчастного было перерезано от уха до уха, когда у него всего-то было одно ухо?
  

ЧТОБЫ ИЗБЕЖАТЬ КРИКА

   Это был большой мистификатор, никогда не пропускавший случая подшутить над кем-нибудь.
   Несколько дней тому назад он встретил приятеля на Мэйн-стрит и конфиденциально шепнул ему:
   -- Я никогда бы не поверил этому, но полагаю своим долгом сделать факт общеизвестным. Мистер Джонсон, гласный нашей части города, принял деньги с определенной целью избежать крика.
   -- Невозможно! -- сказал приятель.
   -- Говорю вам, что это правда, так как я случайно подслушал разговор и своими глазами видел, как деньги были переданы ему и как он взял их и положил в карман.
   Затем он продолжал свой путь, не сообщив никаких подробностей, и целых два дня город только об этом и говорил.
   Он совсем забыл об этом и не вспоминал до того дня, когда столкнулся с мистером Джонсоном и понес ущерб в виде двух фонарей под глазами и разорванного сверху донизу пальто.
   После чего ему пришлось обходить всех и объяснять, что под деньгами, данными гласному во избежание крика, он разумел десять центов, переданные последнему его женой, чтобы купить успокоительного для младенца.
  

ПАМЯТНИК СЛАДКОГО ДЕТСТВА

   Он был стар и слаб, и песок в часах его жизни почти истек. Он двигался неверными шагами вдоль одной из самых фешенебельных улиц Хаустона. Он оставил город двадцать лет тому назад, когда последний был немногим больше влачащей полунищее существование деревни, и теперь, устав странствовать по свету и полный мучительного желания поглядеть еще раз на места, где протекло его детство, он вернулся и нашел, что шумный деловой город вырос на месте дома его предков. Он тщетно искал какого-нибудь знакомого предмета, какого-нибудь привычного вида, могущего напомнить ему минувшие дни. Все изменилось. Там, где стояла хижина его отца, высились стены стройного небоскреба; пустырь, где он играл ребенком, был застроен современными зданиями. По обе стороны расстилались великолепные лужайки, подбегавшие к роскошным особнякам.
   Внезапно, с радостным криком, он бросился вперед с удвоенной энергией. Он увидел перед собой -- не тронутый рукой человека и не измененный временем -- старый знакомый предмет, вокруг которого он бегал и играл ребенком. Он простер руки и кинулся к нему с глубоким вздохом удовлетворенности.
   Позже его нашли спящим с тихой улыбкой на лице на старой мусорной куче посередине улицы -- единственном памятнике его сладкого детства!
  

КОЕ-ЧТО ДЛЯ РЕБЕНОЧКА

   Это всего только легкий диссонанс в радостной праздничной музыке. Минорная нотка под пальцами Рока, скользнувшими по клавишам, в то время как рождественские славословия и песни наполняют весельем святочные дни.
   Журналист из "Техасской почты" стоял вчера в одном из крупнейших мануфактурных и галантерейных магазинов на Мэйн-стрит, наблюдая за толпой разодетых покупателей, главным образом дам, рывшихся в предпраздничных безделушках и предметах для подарков.
   Но вот маленькая, тоненькая, бледненькая девочка робко пролезла к прилавку сквозь осадившую его толпу. Она была в слишком холодном для Рождества пальтишке, а ее сношенные башмачки были сплошь в заплатках.
   Она оглядывалась с видом наполовину печальным, наполовину испуганным.
   Приказчик заметил ее и подошел.
   -- Ну, чего тебе? -- спросил он, пожалуй, слишком резко.
   -- Пожалуйста, сэр, -- ответила тоненьким голоском девочка, -- мама дала мне десять центов, чтобы купить кое-что для ребеночка.
   -- Кое-что для ребеночка, на десять центов? Рождественский подарок, а? А не находишь ли ты, что тебе лучше сбегать за угол, в игрушечный магазин? У нас этих вещей нету. Тебе нужно жестяную лошадку, или мячик, или петрушку на веревочке, верно ведь?
   -- Пожалуйста, сэр, мама сказала, чтобы я зашла сюда. Ребеночка уже нет с нами, сэр. Мама велела мне купить -- на... десять... центов... крепа, сэр, пожалуйста!
  

СИЛА РЕПУТАЦИИ

   В один из вечеров на прошлой неделе в Сан-Антонио, высокий торжественного вида господин в шелковом цилиндре вошел в бар при гостинице и остановился около камина, где уже сидели -- куря и болтая -- несколько человек. Толстяк, видевший, как он входил, справился у конторщика гостиницы, кто это такой. Конторщик назвал его имя, и толстяк последовал за незнакомцем в бар, бросая на него взгляды восторженного восхищения.
   -- Довольно холодная ночь, джентльмены, для теплого пояса, -- сказал господин в шелковом цилиндре.
   -- Ха-ха-ха-ха-ха-ха! -- проревел толстяк, разражаясь оглушительным хохотом. -- Это недурно!
   Торжественного вида господин был изумлен этим, но продолжал стоять и греться у камина.
   Вскоре один из людей, сидевших подле огня, заметил:
   -- Старуха Турция там, в Европе, по-видимому, приутихла в настоящее время.
   -- Да, -- сказал торжественный господин, -- похоже, что обязанность шуметь взяли на себя все другие нации.
   Толстяк издал громкий вопль, и лег на пол, и начал кататься по нему.
   -- Вот умора! -- вопил он. -- Лучшее, что я слышал когда-либо! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Давайте, джентльмены, дернем по этому поводу!
   Приглашение дернуть показалось всем достаточным удовлетворением за такую ничем не оправданную веселость, и они сгрудились у стойки. Пока смешивались напитки, толстяк успел шепнуть что-то на ухо каждому из присутствующих, за исключением господина в шелковом цилиндре. Когда он кончил, все лица растянулись в широкие улыбки.
   -- Ну-с, джентльмены, если в чем и заключается шутка, то в этом! -- произнес торжественный господин, поднимая стакан.
   Вся компания единодушно разразилась в буквальном смысле ревом от хохота, расплескав половину содержимого стаканов на стойку и на пол.
   -- Когда-нибудь слышали такой поток остроумия? -- спросил один.
   -- Он битком набит шутками, разве ж нет?
   -- Такой же, каким он был всегда!
   -- Лучшее, что мы имели здесь за год!
   -- Джентльмены, -- сказал торжественный господин, -- вы, по-видимому, сговорились разыграть меня. Я сам не прочь от хорошей шутки, но мне хотелось бы знать, насчет чего вы проходитесь?
   Трое лежали, вывалянные в опилках, на полу и взвизгивали, а остальные попадали в кресла или держались за стойку в пароксизмах хохота. Затем трое или четверо чуть не подрались за честь собрать всех снова у стойки. Торжественного вида господин держал себя подозрительно и осторожно -- но пил каждый раз, когда кто-нибудь заказывал угощение. Стоило ему произнести слово, как вся орда выла от хохота, пока слезы не брызгали из глаз.
   -- Ну, -- сказал торжественный господин, когда его собутыльники оплатили, по крайней мере, двадцать круговых, -- даже лучшие друзья расстаются. Мне нужно спешить к моему жесткому ложу.
   -- Здорово! -- проревел толстяк. -- Ха-ха-ха-ха-ха! Жесткое ложе, это -- здорово! Лучшее, что я когда-либо слышал. Вы так же неистощимы, черт подери, каким были всегда! Ни разу не слышал такого экспромтного острословия! Техас гордится вами, старина!
   -- Спокойной ночи, джентльмены! -- сказал торжественный господин. -- Мне нужно встать очень рано и приняться за работу.
   -- Послушайте только! -- взвыл толстяк. -- Говорит, что ему надо приняться за работу. Ха-ха-ха-ха-ха!
   Вся толпа разразилась прощальным ревом хохота вслед направлявшемуся к выходу торжественному господину. Последний остановился на минуту и сказал:
   -- Провел (ик!) чрезвычайно приятный вечер (ик!), джентльмены. Надеюсь увидеться еще с вами (ик!) утром. Вот моя карточка. Доброй ночи!
   Толстяк схватил карточку и потряс торжественному господину руку. Когда тот исчез за дверью, толстяк взглянул на карточку, и лицо его вдруг стало серьезным.
   -- Джентльмены, -- сказал он, -- вы все знаете, кто такой наш друг, которого мы только что угощали?
   -- Еще бы! Вы сказали, что это Алекс Сладкий из "Техасского весельчака".
   -- Так я думал, -- сказал толстяк. -- Конторщик гостиницы сказал, что это Алекс Сладкий.
   Он протянул им карточку и исчез через боковой выход. Карточка гласила:

Л. X. УИТТ

Канзас-Сити

Представитель фирмы "СМИТ и ДЖОНС"

ГРОБА. ВЕНКИ. ПАМЯТНИКИ

   Угощение стоило -- всем по совокупности -- тридцать два доллара. Толпа вооружилась чем попало и села в засаду в ожидании толстяка.
   Когда теперь в Сан-Антонио незнакомцу приходит желание пошутить, он может вызвать улыбку не прежде, чем представит оформленные по всем правилам письменные данные.
  

ВО ИСПРАВЛЕНИЕ СТРАШНОЙ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ

   Недавно было сделано открытие, которое не замедлит пробудить в каждом джентльмене нашей страны чувство живейшего раскаяния. В течение долгого времени мужчины полагали, что обыкновение дам надевать в театр высокие шляпы есть просто результат невнимания к тем несчастным, которым судьба предоставила места непосредственно сзади них.
   Ныне выясняется, что такое предположение было по отношению к прекрасному полу глубочайшей несправедливостью. Известная женщина-врач раскрыла болезненное явление, от которого женская половина человечества уже давно и мучительно страдает, но которое ей удавалось сохранить до настоящего времени в полнейшей тайне. Обыкновение дам появляться в публичных местах в шляпах есть результат печальной необходимости -- и следовательно, с них должно быть снято обвинение, столь часто против них выдвигавшееся, в эгоистическом невнимании к удобствам других.
   Оказывается, дамы, перешагнувшие за тридцать пять лет, особливо чувствительны к действию световых лучей, падающих им на головы сверху. Женский череп существенно отличается от мужского, главным образом в верхней своей части, и, начиная с тридцатипятилетнего возраста теменные ткани женского черепа утончаются. Лучи света -- особенно электрического -- производят, проникая, чрезвычайно раздражающее действие на мозговые центры.
   Как ни странно, этот недостаток черепного устройства совершенно не замечается женщинами в молодости; но стоит им перешагнуть за грань юности, как он немедленно дает себя почувствовать. Сами женщины знают об этом и часто толкуют на эту тему, но они ревностно оберегали свой секрет даже от самых близких мужчин. Женщина-врач, разоблачившая его на столбцах научного журнала, первая представительница их пола, заговорившая об этом вопросе открыто.
   Если кто-либо даст себе труд проделать опыт, он незамедлительно убедится в соответствии изложенного истине. Начните разговор с дамой, перешагнувшей средний возраст, стоя под ярко светящей лампой, и через несколько минут ей станет не по себе и вскоре боль, причиняемая светом, заставит ее отодвинуться от его источника. На молодых здоровых девушек лучи света не оказывают никакого заметного действия. Таким образом, если мы видим в театре даму в высокой и громоздкой шляпе, мы можем смело сделать вывод, что ей больше тридцати пяти лет и что она просто предохраняет себя от болезненного явления, постигшего ее с годами. Напротив, где бы мы ни увидели даму, носящую небольшой и никому не мешающий головной убор, мы должны заключить, что она все еще молода и очаровательна и может сидеть под пронизывающими лучами света, не испытывая никаких неудобств.
   Нет такого человека, на чьей совести лежит грех осуждения женщины за ее предполагаемое пренебрежение к удобству ее ближних, который бы теперь не высказал искреннейшего сожаления о своем заблуждении. Американцам присуще уважать старость -- особенно женскую, -- и когда изложенные здесь факты станут общеизвестными, терпимость и сочувствие заменят негодование и упреки. С этих пор впредь высокие шляпы с ниспадающими перьями и торчащими цветами и отделкой, встающие между нами и сценой, будут рассматриваться не с неудовольствием, но с уважением -- коль скоро мы поймем, что их носительницы уже не молоды и идут быстрыми шагами к могиле и что они вынуждены принимать предосторожности, необходимые в таком возрасте для их хрупких организмов.
  

РАССКАЗ-ЗАГАДКА С ПРЕМИЕЙ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ

   Наиболее распространенный и модный способ для увеличения тиража наших газет -- помещение в них романов-загадок с премиями для читателей. Публика приглашается принять участие в разгадывании, чем все это закончится, -- и следовательно, вынуждается покупать или выписывать газету.
   Нет ничего легче в мире, как написать загадочный рассказ, который устоял бы против изощренности самых гениальных отгадчиков страны.
   В доказательство этого -- вот рассказ, за расшифровку которого до прочтения последней главы мы предлагаем премию в 10.000 долларов любому мужчине и в 15.000 долларов любой женщине.
   Мы даем только конспект рассказа, потому что литературный стиль нас не интересует -- загадочность нам нужна, а не стиль!
  

Глава I

   Судья Смит, высокочтимый житель города Плунквилля, найден убитым в постели у себя дома. Его грудь пронзена парой ножниц, отравленных крысиным ядом. Его горло перерезано бритвой с ручкой из слоновой кости, артерия на одной из рук вскрыта, и в него всажен добрый фунт дроби из охотничьей двустволки.
   Следователь вызван, и комната подвергнута осмотру. На потолке обнаружен кровавый след ноги, а на полу найдены: дамский кружевной платочек с инициалами "Д. Б.", пачка папирос и бутерброд с ветчиной. Следователь считает самоубийство доказанным.
  

Глава II

   После судьи остается его дочь, Мэйбл, восемнадцати лет, необычайно красивая. Вечером, накануне убийства, она показывала в одном из лучших ресторанов города револьвер и топор и говорила о намерении "прикончить старикашку". Жизнь судьи была застрахована на 100 000 долларов в ее пользу. Никто не подозревает ее в преступлении.
   Мэйбл обручена с молодым человеком по имени Чарли, которого в ночь убийства многие граждане видели вылезающим из окна судьи с окровавленной бритвой и ружьем в руках. Общество не обращает никакого внимания на Чарли.
   Бродяга попадает под трамвай и прежде, чем умереть, сознается в совершении преступления. На похоронах судьи его брат, полковник Смит, не выдерживает и кается, что убил судью с целью завладеть его часами. Мэйбл посылает в Чикаго и нанимает для расследования дела искусного сыщика.
  

Глава III

   Прелестная незнакомка в глубоком трауре приезжает в Плунквилль и называет администрации отеля свое имя: Джен Бумгартнер. (Инициалы на платке!)
   На следующий день сыщик натыкается на китайца, отрицающего, что он убил судью, и арестовывает его. Незнакомка встречает на улице Чарли и, услышав запах его сигары, падает в обморок. Мэйбл порывает с Чарли и обручается с китайцем.
  

Глава IV

   Во время следствия над китайцем Джен Бумгартнер показывает, что она видела, как сыщик убил судью Смита по наущению священника, руководившего похоронами, и что Мэйбл -- мачеха Чарли. Китаец уже готов сознаться, как вдруг раздаются приближающиеся шаги. Следующая глава -- последняя, и можно с уверенностью сказать, что никому не удастся предугадать ее содержание. Чтобы показать, как это трудно, даем теперь последнюю главу.
  

Глава V

   Шаги оказываются принадлежащими Томасу Р. Хеффлбомеру из Вашингтонского округа, который представляет исчерпывающие доказательства, что судью убил он в припадке временного помешательства, а Мэйбл выходит замуж за человека по имени Томпкинс, которого она встретила двумя годами ранее в Горячих Ключах.
  

Конец.

  

ПРАВО НА ПЕНСИЮ

   -- Кстати, о ста сорока миллионах долларов, выплачиваемых ежегодно правительством в виде пенсий, -- сказал один видный деятель представителю "Техасской почты". -- Мне рассказывали, что один человек из Индианы заявил месяц тому назад свое право на пенсию на основании операции, которой он подвергся в прошлую войну. И как вы думаете, о какой операции шла речь?
   -- Не имею ни малейшего представления!
   -- Ему отрезали отступление во время битвы при Геттисберге!
  

ПОСЛЕ УЖИНА

   Мистер Шарп. -- Мне кажется, дорогая моя, что каждый год, пролетающий над твоей головой, приносит тебе лишь новое очарование, выявляет скрытую красоту, увеличивает твою душевную грацию. В твоих глазах сегодня есть что-то пленительно-девическое -- как в тот день, когда я впервые увидел тебя. Какое счастье, когда два сердца делаются лишь нежнее друг к другу по мере того, как годы проносятся над ними. Ты сейчас столь же прекрасна, как тогда...
   Миссис Шарп. А я и забыла, что у тебя сегодня заседание в масонской ложе. Постарайся вернуться не позже двенадцати, пожалуйста!
  

УМЕНЬЕ ХРАНИТЬ СЕКРЕТ

   Пора положить конец распространению старой шутки о том, что женщины не умеют хранить секрета. Ни в чем черная неблагодарность мужчин к прекрасному полу не проявилась так ярко, как в распространении этой клеветы. Где бы и когда бы человек, считающий себя наделенным чувством юмора, ни вернулся к этой более древней, чем сам мир, теме, которой его братья мужчины считают своим священным долгом аплодировать, на лице женщины появляется странная, непостижимая, полная жалости усмешка, понятная лишь очень немногим из мужчин.
   Правда в том, что только женщины и умеют хранить секреты. Одному Богу понятна та изумительная сила, с какой девяносто девять из ста замужних женщин ухитряются скрыть от всего прочего мира, что они связали себя с существом, не достойным их чистой и полной самопожертвования любви к нему. Женщина может шепнуть соседке, что миссис Джонс уже второй раз перелицовывает свое старое шелковое платье, но если в ее груди есть что-либо, касающееся любимого ею человека, сами боги не вырвут это оттуда.
   Слабый мужчина заглядывает в чашу с вином -- и смотрите: вот он уже выболтал свои сокровеннейшие мысли развесившему уши случайному встречному! Женщина может щебетать о погоде и глядеть своими детскими глазами в очи хитрейшего из дипломатов, без труда пряча в это время в своей груди важнейшие государственные тайны.
   Адам был праотцем болтунов, первым из сплетников -- и нам нечего им гордиться. Под грезящим, взывающим к нему взглядом Евы -- той, что была создана для его удобства и удовольствия -- в ту самую минуту, когда она стояла рядом с ним, любящая, и юная, и прекрасная, как весенняя луна, он, жалкий приживальщик, сказал:
   -- Женщина дала мне, и я вкусил!
   Этот отвратительный поступок нашего прародителя не может быть извинен ни одним джентльменом, знающим свой долг по отношению к леди!
   Поведение Адама должно было бы повести к исключению его имени из списков каждого порядочного клуба страны. И тем не менее с того дня женщина идет рука об руку с мужчиной -- верная, преданная и готовая на все жертвы ради него. Она скрывает от света его жалкие пороки, она перетолковывает в обратную сторону его позорные проступки и -- главное -- она молчит... когда одного слова достаточно, чтобы пронзить его дутое величие и обратить его в скоробившуюся плоскую тряпку!
   А мужчина говорит, что женщина не умеет хранить секретов!
   Пусть он будет благодарен, что она умеет их хранить, -- иначе бы все воробьи на крышах чирикали про его ничтожество!
  

ПОБЕДИТЕЛЬ

   После того как в пятницу вечером была поставлена пьеса "В старом Кентукки", трое стариков-приятелей отправились в ресторанчик с непреклонным решением "вспрыснуть". "Вспрыснув" один раз, они "вспрыснули" и другой, и третий.
   Когда они почувствовали, что доспели, они сели за стол и начали врать. Не со злой целью, а естественно, по-приятельски, о том, что им приходилось видеть и делать. Каждый из них приводил случаи из своей жизни, и так как небо было безоблачно, то никакого дневного повторения трагедии с Ананием не состоялось.
   Наконец, судья внес предложение заказать огромный бокал мятного грога -- напитка, исключающего всякую необходимость в щипцах для завивки волос! -- и тот, кто расскажет наиболее невероятную историю, получит возможность выдуть весь бокал через соломинку!
   Мэр и судья выступили первыми с парой изумительных рассказов на тему о галстуках. Полковник облизнул губы, пересохшие при взгляде на огромный бокал, сверкавший алмазами и янтарем и увенчанный благоуханной мятой, и начал свой рассказ:
   -- Случай, который я собираюсь вам поведать, не только изумителен, но и правдив. Он имел место в этом самом городе, в субботу после обеда. Я встал в этот день очень рано, ибо мне предстояло много работы. Жена закатила мне добрый стаканчик виски, так что я чувствовал себя довольно недурно. Когда я спускался по лестнице, она подала мне кредитку в пять долларов, выпавшую у меня из кармана, и сказала:
   -- Джон, тебе нужно найти горничную помиловиднее. Джен настолько буднична, что ты никогда не посмотришь на нее нежно. Попробуй, не найдешь ли ты служанки покрасивее -- и, Джон, милый, ты уж слишком много работаешь! Тебе, право же, надо отдохнуть. Почему бы тебе не прокатиться сегодня после обеда с мисс Муггинс, твоей машинисткой? Ты бы, кстати, мог заехать в шляпный магазин и сказать там, чтобы мне не присылали шляпы, которую я отобрала, и...
   -- Довольно, полковник! -- сказал судья. -- Можете приступать к этому мятному грогу сию же минуту. Вам нет надобности доканчивать ваш рассказ.
  

ГОЛОДНЫЙ ГЕНРИ И ЕГО ПРИЕМ

   Голодный Генри. Мэм, я представитель новейших, на роликах, не рвущихся, двойных подтяжек. Разрешите показать?
   Миссис Лоунстрит. Нет, у нас в доме нет мужчин.
   Голодный Генри. В таком случае я имею предложить нечто единственное в своем роде -- собачьи ошейники из русской кожи, с серебряными инкрустациями, с именем, которое мы вырезаем за ту же цену в виде премии. Быть может...
   Миссис Лоунстрит. Не надо, не надо. У меня нет собаки.
   Голодный Генри. Вот это мне и надо было знать. Подай-ка мне, тетка, самый лучший ужин, какой только можешь, да поворачивайся живее, не то это плохо отразится на твоем здоровье. Понятно?
  

ЕДИНСТВЕННОЕ УТЕШЕНИЕ

   Завтрак был кончен, и Адам вернулся к своей постоянной работе: наклеиванию ярлыков с именами на клетки, в которых сидели звери.
   Ева взяла на руку попугая и сказала ему:
   -- Дело было так. Он устроил целый скандал по поводу пирога, который был к завтраку...
   -- А что ты сказала? -- спросил попугай.
   -- Я сказала, что у меня есть во всем этом одно утешение: он не может ткнуть мне в глаза, что у его матери пирог всегда выходил лучше!
  

НЕУДАЧНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

   В Техасе есть старый проповедник-негр, большой поклонник его преподобия Сэма Джонса. В прошлое воскресенье он решил отказаться от обычного увещевания чернокожих братьев и кинуться очертя голову и самую гущу своей паствы по способу, столь успешно практикуемому знаменитым евангелистом Джорджии. Когда вступительный гимн был пропет и собрание прочло положенные молитвы, старый проповедник положил свои очки на Библию и сразу же бросился в атаку.
   -- Горячо любимые братья, -- сказал он, -- я проповедую вам уже больше пяти лет, а милосердие Божие так и не проникло в ваши беспокойные сердца. Я никогда еще не видел худшей банды, чем это горячо любимое собрание. Вот, например, Сэм Уоткинс на первой скамейке налево. Может кто-нибудь указать мне более низкого, жульнического, продувного, грязного негра во всей округе? Откуда те куриные перья, которые я видел у него на заднем дворе сегодня утром? Пусть брат Уоткинс встанет и ответит на это!
   Брат Уоткинс сидел на скамье, вращал глазами и тяжело дышал. Но он был застигнут врасплох и не мог дать ответа.
   -- А вот Эльдер Хоскинс, на правой стороне. Все знают, что это лживая, беспомощная, налитая пивом бочка. Его содержит жена, стирая белье. Что хорошего принесла ему кровь агнца? Он, должно быть, думает, что сможет околачиваться вокруг чужих кухонь и в Новом Иерусалиме!
   Эльдер Хоскинс, пришпоренный этими обвинениями, поднялся с места и сказал:
   -- Это мне приводит на ум одну штуку. Не помню, чтобы я когда-нибудь работал тридцать дней на починке дорог в Бастропском графстве за кражу тюка хлопка.
   -- А кто работал? Кто работал? -- возопил проповедник, вздевая очки и сверкая глазами на Эльдера. -- Кто украл этот хлопок? Заткни твой рот, негр, не то я спущусь вниз и раскрою его так, что шире некуда. А вон сидит мисс Джинни Симпсон. Поглядите, как она разрядилась! Поглядите на ее желтые башмаки, да на страусовые перья, да на шелковую кофту, да на белые перчатки. Откуда она берет деньги на все это? Она нигде не работает. Но Господь видит эту суетную неряху, и Он бросит ее в кипящую серу и в смердящий кладезь.
   Мисс Симпсон поднялась, и каждое из ее страусовых перьев дрожало от негодования.
   -- Старая, лживая, черномазая морда -- ты! -- сказала она. -- Ты, что ли, платишь за мои тряпки? Может, ты скажешь всему собранию, кто вчера утром передал через забор огромный букет и жбан с сидром Лиззи Джаксон, когда ее старик ушел на работу?
   -- Ты лжешь, ехидная, низкая, шпионская дщерь диавола! Я был у себя дома, погруженный в молитву за порочных братьев и сестер во Христе. Я сейчас спущусь вниз и лягну тебя в рот, если ты не заткнешь его! Вы все обречены геенне огненной! Вы все до единого -- только грязные отбросы земли! Я вижу отсюда Билла Роджерса, который, как известно, налил свинцом кости для того, чтобы играть наверняка, и который не тратит ни единого цента на прокорм своей семьи. Господь скоро переломает ему все ребра! Праведный суд духа святого скоро притянет его к ответу!
   Билл Роджерс поднялся с места и заложил большие пальцы рук за жилетку.
   -- Я мог бы назвать, -- сказал он, -- некоторых игроков, которых выгнали с фермы полковника Якси за игру краплеными картами -- если бы захотел.
   -- Вот это уж ложь! -- сказал проповедник, захлопывая Библию и засучивая рукава. -- Берегись, Билл Роджерс, я сейчас спущусь к тебе!
   Проповедник слез с кафедры и направился к Биллу, но мисс Симпсон успела по дороге запустить пальцы в шерсть на его голове, а Сэм Уоткинс и Эльдер Хоскинс не замедлили прийти к ней на помощь. Затем вступили остальные братья и сестры. И летающие во все стороны книги гимнов, вместе с треском разрываемых одежд, красноречиво засвидетельствовали, что свойственный Сэму Джонсу стиль проповедей мало подходит именно этому приходу.
  

СКОЛЬКО СТОИТ ПРАВДА

   На одного из жителей Хаустона, прослушавшего целый ряд проповедей Сэма Джонса, произвело особенное впечатление осуждение всяких сделок с совестью и ложью всех цветов и оттенков.
   Так повлияло это на него, и на такую плодородную почву упало зерно, брошенное великим евангелистом, что этот самый житель Хаустона, неоднократно грешивший до тех пор против правдивости, решил в одно прекрасное утро начать жизнь сызнова и говорить правду во всех случаях, больших и малых, ни на йоту не отступая от голой неприкрашенной истины.
   Во время завтрака жена спросила его:
   -- Как ты находишь бисквит, Генри?
   -- Тяжеловат, -- ответил он, -- и невыпечен.
   Жена выскочила из столовой, и он доел завтрак наедине с детьми. Прежде Генри сказал бы:
   -- Бисквит очень хорош, душечка!
   И все сошло бы хорошо.
   Когда он позже выходил из калитки, к дому подъехала его богатая старуха тетка, любимчиком которой он всегда был. Она была завита, напудрена и в корсете, чтобы казаться как можно моложе.
   -- О, Генри, -- оскалила она зубы в глупейшей улыбке. -- Как поживают Элла и детки? Я бы зашла, но у меня такой ужасный вид сегодня, что мне совсем нельзя показываться!
   -- Это верно, -- сказал Генри, -- вид у вас ужаснейший. Хорошо, что ваша лошадь в шорах, а то она могла бы случайно увидеть вас, и понести, и сломать вам шею.
   Тетка свирепо взглянула на него и, не говоря ни слова, взялась за вожжи.
   Генри перевел это впоследствии в цифры и рассчитал, что каждое слово, сказанное им тетке, обошлось ему в восемь тысяч долларов.
  

ЕЩЕ ОДНА ЖЕРТВА СЭМА ДЖОНСА

   Унылого вида человек, с отвисшими каштановыми баками, вошел вчера днем в участок и сказал дежурному:
   -- Хочу отдать себя в руки правосудия. Лучше наденьте на меня наручники и посадите в самую темную камеру, где будет побольше пауков и мышей. Я один из худших людей в мире и уклоняюсь от суда. Велите, пожалуйста, тюремщику дать мне заплесневевшего хлеба и воды из самой грязной лужи.
   -- Что именно вы сделали? -- спросил дежурный.
   -- Я жалкий, опустившийся, изолгавшийся, ни на что не годный, на всех клевещущий, пьяный, вероломный, святотатственный мерзавец -- и я не достоин даже умереть! Вы можете также велеть тюремщику приводить к моей камере маленьких детей, чтобы они глядели через решетку, как я буду скрежетать зубами и клясться в бесовском исступлении!
   -- Мы не вправе посадить вас в тюрьму, если вы не совершили никакого определенного преступления. Не можете ли вы выдвинуть против себя более конкретное обвинение?
   -- Нет, я хочу отдаться в руки правосудия на принципиальных основаниях. Видите ли, я слушал вчера вечером Сэма Джонса, и он заметил меня в толпе и вынес мне приговор. Я думал, что я, на худший конец, старая кляча, но Сэм показал мне обратное изображение и убедил меня. Я старый, грязный, паршивый, блудливый пес -- вы можете смело пнуть меня несколько раз, прежде чем посадите под замок, да пошлите сообщить моей жене, что старый негодяй, который в течение двадцати лет измывался над нею, получил наконец по заслугам.
   -- Чего там, бросьте это, -- сказал дежурный. -- Не верю, чтобы вы были так плохи, как вам кажется. Откуда вы знаете, что Сэм Джонс имел в виду именно вас? Он мог целить в кого-либо другого. Подтянитесь, и пусть это вас не трогает!
   -- Погодите-ка, -- сказал унылого вида человек в раздумье. -- Если подумать, то как раз сзади меня сидел один из соседей, гнуснее которого нет во всем Хаустоне. Это шелудивый щенок -- и никаких гвоздей! Он лупит свою жену и отказывал мне в трех долларах целых пять раз. Все, что Сэм говорил, подходит к нему точка в точку. Если подумать...
   -- Вот это правильный способ смотреть на вещи, -- сказал дежурный. -- Все шансы за то, что Сэм имел вовсе не вас в виду.
   -- Черт побери, если я сам так не думаю теперь, когда я вспомнил про этого соседа, -- сказал кающийся, начиная оживляться. -- Вы не представляете себе, какую тяжесть вы сняли с меня. Мне уже совсем казалось, что я самый худший грешник в мире. Держу пари на десять долларов, что он говорил как раз про того жалкого, презренного негодяя, что сидел сзади меня. Слушайте, пойдем и двинем по стаканчику по этому поводу, а?
   Дежурный отклонил предложение, и унылого вида человек запустил палец за шею, извлек наружу воротничок и сказал:
   -- Никогда не забуду, сэр, как вы любезно помогли мне выбраться из этого. Я чувствовал себя не на месте с самого утра. Иду сию же минуту на ипподром и поставлю на фукса против фаворита. Всего хорошего, сэр, никогда не забуду вашей любезности!
  

ПОСТЕПЕННО

   -- Вы не туда попали, -- сказал Цербер. -- Эти ворота ведут в глубины ада, а на паспорте, который вы предъявили, помечен рай.
   -- Я это знаю, -- устало сказала тень, -- но билет разрешает здесь остановку. Я, видите ли, из Гальвестона, и мне надо менять обстановку постепенно.
  

ЕЩЕ ХУЖЕ

   Двое жителей Хаустона пробирались домой в одну из дождливых ночей на прошлой неделе, и когда они, спотыкаясь, переправлялись через лужи на одной из главных улиц, один сказал:
   -- Это и есть ад, не правда ли?
   -- Хуже, -- сказал другой. -- Даже ад вымощен благими намерениями.
  

УДАР

   Бледный как смерть человек, с шерстяным кашне вокруг шеи и тоненькой тростью в руке, вошел вчера, спотыкаясь, в один из аптекарских магазинов Хаустона и прислонился к прилавку, крепко прижимая другую руку к груди.
   Фармацевт взял стаканчик с делениями, быстро влил туда унцию spirit! frumenti и подал вошедшему. Человек выпил его залпом.
   -- Немного лучше? -- спросил фармацевт.
   -- Чуть-чуть. Мне еще не приходилось испытывать подобного удара. Едва стою на ногах. Еще немножко, пожалуйста...
   Фармацевт налил ему еще одну унцию виски.
   -- Кажется, пульс у меня возобновился, -- сказал человек -- Но это было ужасно!
   -- Выпали из экипажа? -- осведомился фармацевт.
   -- Нет, не совсем.
   -- Поскользнулись на банановой кожуре?
   -- Если бы это! Я, кажется, опять лишусь чувств, если вы...
   Обязательный фармацевт подал третью дозу возбудительного напитка.
   -- Попали под трамвай? -- спросил он.
   -- Нет, -- сказал бледный человек. -- Я расскажу вам, как было дело. Видите того краснорожего типа, что пляшет и изрыгает проклятия там на углу?
   -- Да.
   -- Это по его вине. Боюсь, что не смогу держаться дальше на ногах. Я... спасибо!
  
   Посетитель хлопнул четвертую порцию и начал оправляться.
   -- Может быть, позвать доктора? -- спросил фармацевт.
   -- Нет, пожалуй, не надо. Ваша любезность оживила меня. Я расскажу вам, в чем дело. У меня был привязан к трости игрушечный паук, и я увидел этого краснорожего типа, который сидел на пороге, спиной ко мне, и я опустил паука прямо ему на нос. Я тогда еще не знал, кто он! Он упал от испугу на спину, и порезал ухо о скобу для чистки сапог, и сломал вставную челюсть, стоящую шестьдесят долларов. Этот тип -- мой домовладелец, и я должен ему тридцать семь долларов, и у него закладная в десять долларов на мою корову, и он уже однажды грозился переломать мне ребра. Я шмыгнул сюда, и он не заметил меня. Удар для моих чувств, когда я увидел, кто это такой, был прямо ужасен! Если у вас есть немного еще этого возбудителя, я...
  

ЦИНИК

   Младший компаньон. Вот честная фирма "Шарп и Симон" посылают нам чек на пятьдесят долларов в добавление к расчету за этот месяц, чтобы возместить разницу в цене, ввиду того, что им в прошлом месяце были по ошибке посланы товары высшего качества!
   Старший компаньон. Они делают при этом новый заказ?
   Младший. Да! Больший, чем когда-либо.
   Старший. Отправить его наложенным платежом!
  

ГОВОРЯ О ЦИКЛОНАХ

   Человек с бронзовым лицом и импонирующей осанкой был великим путешественником и только что вернулся из кругосветного плавания. Он сидел у камина в Ламлоре, а несколько заезжих коммивояжеров да зашедших в гостиницу горожан слушали с большим интересом его рассказы.
   Он говорил о жестоких бурях, бывающих в Южной Америке, когда длинные стебли травы в пампасах сначала переплетаются, а потом с такой силой прибиваются к земле порывами ветра, что их режут квадратами и продают как соломенные циновки высшего качества.
   Он также рассказывал о чудесном инстинкте дикого скота, который, говорил он, хотя его бросает во все стороны жестоким ураганом и хотя ему преграждают путь раздувшиеся от дождей потоки -- никогда, ни ночью, ни днем, не теряет верного направления.
   -- У них есть какой-нибудь орган, приспособленный для этого? -- спросил представитель мукомольной компании из Топеки.
   -- Конечно. Вымя, -- сказал путешественник.
   -- Не вижу, над чем тут смеяться, -- заговорил человек из Канзаса. -- Но если говорить о страшных ветрах, мы имеем нечто в этом роде у нас в штате. Вы все слыхали о канзасских циклонах, но весьма немногие из вас знают, что это такое. У нас они нередки и выдаются между ними очень сильные, но большинство рассказов, которые вам приходилось читать, преувеличены. Однако хороший, зрелого возраста циклон может иногда поднимать вещи на изрядную высоту. Единственное, обо что их ярость разбивается безрезультатно, это -- агенты по продаже земельных участков. Я знаю некоего парня, Боба Лонга, который работает в качестве земельного агента с незапамятных времен. Боб скупил огромное пространство степи и перепродает его небольшими участками под фермы. Однажды он повез в своей тележке человека, чтобы показать ему землю.
   -- Только погладите на нее, -- говорил он. -- Это лучший, богатейший кусок земли в Канзасе. Стоит он много больше, но для почину, да принимая во внимание необходимые улучшения, я уступлю вам сто шестьдесят акров по сорок долларов за...
   Прежде чем Боб успел сказать "акр", налетел циклон и унес Боба вверх. Его увлекало все выше и выше, и он превратился наконец в еле заметное пятнышко, а покупатель стоял и следил до тех пор, пока Боб не исчез совсем из виду.
   Земля покупателю понравилась, так что он купил ее у наследников Боба, и вскоре через нее прошла железная дорога, и на этом месте вырос и стал процветать прекрасный город.
   Ну-с, этот самый человек стоял однажды на тротуаре и размышлял о том, как ему повезло, и -- кстати -- как не повезло Бобу, как вдруг он поднял глаза и увидел, что что-то падает. Оно делалось все больше и больше, и вскоре оказалось, что это человек.
   Он свалился вниз, ударился о тротуар со звуком, который был слышен на четыре квартала в окружности, подскочил вверх, по крайней мере, на десять футов, встал на ноги и крикнул:
   -- Ногу вперед!
   Это был Боб Лонг. Борода у него стала седее и длиннее, но он остался таким же дельцом, как и был. Он заметил перемены, происшедшие за то время, пока он летел вниз, и, когда он заканчивал фразу, прерванную циклоном, он соответственно изменил ее содержание. Боб был спекулянтом. Вскоре после этого он...
   -- Погодите, -- сказал путешественник. -- Подойдем к стойке и спрыснем это происшествие. Я требую законной передышки перед началом второго раунда.
  

ЦИФРЫ

   Джентльмен с большой шевелюрой и с выражением на лице, свидетельствующем об отрешении от всего земного, сошел с двенадцатичасового поезда на Центральном вокзале. Он нес в руках кипу брошюр о воздержании и, почуяв острый запах, пошел в его направлении и уперся в красноносого субъекта, прислонившегося к сундуку близ багажного отделения.
   -- Друг мой, -- сказал длинноволосый джентльмен, -- знаете ли вы, что, если бы вы поместили стоимость трех стаканчиков виски под сложные проценты в год сооружения Соломонова храма, у вас был бы сейчас капиталец в 47 998 645 долларов 22 цента?
   -- Знаю, -- сказал красноносый субъект. -- Я сам немного математик. Я также вычислил -- за тот промежуток времени, пока доктор мазал мне йодом нос, чтобы вылечить эту болячку, -- что первый криворотый, гнилокостный, резиновошеий собачий сын из ханжеской округи Меддльсомского графства, который позволит себе замечание по этому поводу, должен будет сделать прыжок на семнадцать футов в девять секунд или получить тринадцать пинков под брюхо. У вас осталось ровно четыре секунды.
   Длинноволосый джентльмен совершил блестящее отступление, не превысив данного ему срока, и насел со своими брошюрами о воздержании на показавшегося ему подозрительным жителя Хаустона, который нес домой завернутую в газету бутылку минеральной воды для тещи.
  

ОРИГИНАЛЬНАЯ ИДЕЯ

   Есть одна леди в Хаустоне, которой вечно приходят в голову оригинальные идеи.
   Для женщины это -- очень большой недостаток, заслуживающий всяческого порицания. Женщина должна узнать, как смотрит на вещи ее муж, и построить свое мировоззрение соответственно. Конечно, неплохо, если у ней есть и свой взгляд на вещи, который она держит про себя, но кому приходилось встречать женщину, которая поступала бы таким образом?
   Эта леди, в частности, имела обыкновение применять свои оригинальные идеи на практике, и не только ее семья, но и соседи вечно были настороже против каких-нибудь ошарашивающих сюрпризов с ее стороны.
   В один прекрасный день она прочла в газете статью, не замедлившую внушить ей оригинальную идею. Статья указывала на то хорошо известное обстоятельство, что, если бы мужчины могли найти у себя дома удовлетворение своих нужд и прихотей, у них не являлось бы потребности покидать домашний очаг и шляться по кабакам. Это утверждение показалось нашей леди разительнейшей истиной, и она смело позаимствовала идею и решила немедленно применить ее на практике как свое собственное изобретение.
   Когда в этот вечер ее муж вернулся домой, он заметил, что один конец гостиной отделен занавеской, но он уже так привык ко всякого рода новшествам, что даже побоялся расспрашивать, в чем тут дело.
   Здесь будет кстати упомянуть, что у мужа нашей леди была слабость к пиву. Он не только любил -- он обожал пиво. Пиво смело могло никогда ни к чему не ревновать этого джентльмена.
   После ужина леди сказала:
   -- А теперь, Роберт, у меня есть маленький сюрприз для тебя. Тебе не нужно уходить в город сегодня. Я приспособила наш дом к тому, чтобы доставлять тебе все удовольствия, которых ты ищешь на стороне.
   С этими словами она отдернула занавеску, и Роберт увидел, что один конец гостиной превращен в бар -- или, вернее, в представление его жены о баре.
   Несколько дорожек, из числа составлявших ковер, были сняты, и пол посыпан опилками. Кухонный стол был поставлен наискось в одном из углов. Сзади на полке красовалась внушительная батарея бутылок всех размеров и форм, а в центре было артистически приспособлено лучшее из туалетных зеркал его жены.
   На козлах помещался непочатый бочонок пива, и жена его, надев кокетливую наколку и передничек, грациозно прыгнула за стойку и, смущенно протягивая ему кружку пива, сказала:
   -- Вот идея, пришедшая мне в голову, Роберт. Мне казалось, что будет гораздо лучше, если ты станешь тратить деньги дома и в то же время иметь все удовольствия и развлечения, которые ты получаешь в городе. Что прикажете, сэр? -- продолжала она с милой деловой вежливостью.
   Роберт прислонился к стойке и тщетно двинул три или четыре раза носком сапога, пытаясь найти перекладину для ног. Он был до некоторой степени ошеломлен, как всегда, оригинальной идеей своей жены. Затем он взял себя в руки и изобразил на лице мрачное подобие улыбки.
   -- Мне пива, пожалуйста, -- сказал он.
   Его жена нацедила пива, положила пятицентовик на полку и, облокотившись о бар, стала непринужденно болтать на темы дня, как это делают все рестораторы.
   -- Вы должны сегодня много пить, -- сказала она лукаво, -- так как сегодня вы мой единственный посетитель.
   Настроение у Роберта было подавленное, но он пытался не обнаруживать этого. Если не считать пива -- действительно первоклассного, -- мало что напоминало ему здесь те места, где он имел обыкновение тратить деньги.
   Яркого света, блеска хрусталя, стука игральных костей, смешных анекдотов Брауна, Джонса и Робинзона, оживленного движения и специфически ресторанного колорита -- ничего из того, что он находил там, здесь не было. Некоторое время Роберт был задумчив -- и вдруг оригинальная идея пришла ему в голову.
   Он вытащил из кармана пригоршню мелочи и начал заказывать пиво кружку за кружкой. Леди за стойкой вся так и сияла от успеха своей идеи. Обычно она устраивала целую бучу, если от ее супруга несло по возвращении домой пивом, но теперь, когда прибыль шла ей в руки, она и не думала жаловаться.
   Неизвестно, сколько в точности кружек подала она своему мужу, но на полке уже красовалась целая стопка пяти- и десятицентовиков и даже две или три монетки в двадцать пять центов.
   Роберт почти уже лежал на стойке, время от времени выбрасывая ногу, чтобы попасть на перекладину, которой там не было, но говорил очень мало. Его жене следовало бы не допустить до этого, но прибыльность предприятия вскружила ей голову.
   Наконец Роберт выговорил чрезвычайно повышенным тоном:
   -- Ччерт ппоодери, ггоните ссюда еще ппару ссклянок и ззапишите их на ммой ссчет!
   Жена посмотрела на него с удивлением.
   -- Конечно же, я не сделаю этого, Роберт, -- сказала она. -- Ты должен платить за все, что берешь. Я думала, что ты это понял.
   Роберт посмотрел в зеркало так прямо, как только мог, пересчитал отражения и затем гаркнул голосом, который можно было услышать за квартал:
   -- Кк ччерту вссе этто, ггони сюда шшесть ккружек ппива, дда ппоставь их на ллед, Ссюзи, ккрасавица моя, или я ссброшу к ччерту всю ттвою ммузыку. Га-га!
   -- Роберт! -- сказала его жена тоном, обнаруживающим растущее подозрение. -- Ты пил сегодня!
   -- Этто ннаглая лложь! -- возразил Роберт, запуская пивной кружкой в зеркало. -- Ббыл в кконторе, ппомогал пприятелю отправлять ккниги и оппоздал на ттрамвай. Слушай, Ссюзи, ккрассавица, ты ддолжна мне две крружки с прошшлого рраза. Ггони их ссюда, или я ссброшу к ччерту всю сстойку!
   Жену Роберта звали Генриеттой. В ответ на последнее замечание она вышла из-за стойки и двинула его в глаз штукой для выжимания лимона. Тогда Роберт пнул стол, перебил половину бутылок, пролил пиво и заговорил языком, не пригодным для печатного издания.
   Десять минут спустя жена связала его бельевой веревкой и, мерно нанося ему удары теркой для картофеля, обдумывала в промежутках способ ликвидации своей последней блестящей оригинальной идеи.
  

ЕЕ НЕДОСТАТОК

   То были две хаустонские барышни, совершающие прогулку на велосипедах. Они встретили третью барышню, не признающую велосипеда, которая катила с молодым человеком в шарабане.
   Конечно, они должны сделать какое-нибудь замечание о ней -- потому что это рассказ из жизни и потому что они настоящие живые барышни! -- и вот одна из них сказала:
   -- Мне никогда не нравилась эта особа.
   -- Почему?
   -- О, она слишком женственна!
  

РАЗНОГЛАСИЕ

   -- Этот мистер Бергман, оперный антрепренер, -- сказал один из хаустонских граждан, -- он поступил со мной несправедливо. Когда я недавно пошел брать билет на оперетту "Паук и муха", я просил его взять с меня полцены, потому что я глух на одно ухо и могу услышать только половину спектакля, а он сказал мне, что я должен заплатить вдвойне, так как мне, чтобы прослушать пьесу, требуется вдвое больше времени, чем кому-либо другому!
  

ПРИЧИНА БЕСПОКОЙСТВА

   Во время гастролей оркестра Суза в Хаустоне на прошлой неделе профессор Суза был приглашен отобедать у одного из выдающихся жителей города, с которым он встречался раньше на севере.
   Джентльмен этот -- хотя он занимал видное положение и имел высокую репутацию -- составил свое состояние благодаря чрезвычайной бережливости. Его мелочная экономия была предметом вечных разговоров среди соседей, и один-двое из его знакомых доходили даже до того, что называли его скаредом.
   После обеда профессора попросили сыграть на рояле -- он владел этим инструментом мастерски, -- и Суза сел и сыграл несколько очаровательных бетховенских сонат и других вещиц лучших композиторов.
   Во время исполнения прекраснейшего адажио в миноре профессор заметил, что хозяин дома бросает в окно беспокойные взгляды и вообще имеет тревожный и удрученный вид. Вскоре джентльмен из Хаустона подошел к роялю и тронул профессора за плечо.
   -- Послушайте, -- сказал он, -- сыграйте, пожалуйста, что-нибудь поживее. Дайте нам джигу или квикстеп -- что-нибудь быстрое и веселое!
   -- Ах, -- сказал профессор, -- эта печальная музыка, очевидно, действует на вас удручающе?
   -- Не то, -- сказал хозяин. -- У меня на заднем дворе человек пилит дрова поденно, и он вот уже полчаса держит темп вашей музыки.
  

ЧТО ЭТО БЫЛО

   Во вторник вечером что-то случилось с электричеством, и в Хаустоне царил такой же мрак, как в Египте, когда Моисей выключил газ. Они находились в это время на Руск-авеню, сидели на травке в сквере и извлекали все выгоды из создавшегося положения.
   Вдруг она сказала:
   -- Джордж, я знаю, что вы меня любите, и уверена, что ничто на свете не изменит вашего расположения ко мне, но я чувствую все-таки, что что-то есть между нами, и это что-то, хотя я долго колебалась сказать вам, -- причиняет мне боль!
   -- Что именно, драгоценная? -- спросил Джордж в агонии ожидания. -- Скажите, любимая, что такое находится между вами и мной?
   -- Мне кажется, Джордж, -- нежно вздохнула она, -- это ваши часы.
   И Джордж ослабил на секунду объятия и переложил свой хронометр из жилетного кармана в задний карман брюк.
  

ТОРЖЕСТВЕННЫЕ МЫСЛИ

   Золотой рог молодого месяца висел над городом, и ночь была холодная, но прекрасная, как ночи ранней весны.
   Пять или шесть человек сидели перед гостиницей Хутчинса, и они до тех пор придвигали, переговариваясь, свои стулья, что составили наконец тесную группу.
   То были люди из разных концов страны, некоторые из городов, отстоявших на тысячи миль отсюда. Судьба побренчала ими, как игральными костями в чашечке, и швырнула в случайной комбинации в гостеприимные ворота города Магнолии.
   Они курили и болтали, связанные тем чувством товарищества, которое с особенной силой проявляется в людях, встречающихся в чужом месте далеко от родных очагов.
   Они пересказали все анекдоты и поделились случаями из личного опыта, и затем наступило непродолжительное молчание. И пока висевшие в воздухе струйки голубого дыма делались толще, их мысли стали обращаться к прошлому -- подобно тому, как скот тянется к вечеру домой -- к иным сценам и лицам.
  
   Всплыть спешит над волнами заката
   Молодого месяца ладья,
   И тускнеют, отпылав богато,
   Неба беспредельные края, --
  
   процитировал коммивояжер из Нью-Йорка. -- А-ха-ха! Хотел бы я быть сейчас у себя дома!
   -- То же со мной, -- сказал маленький человечек из Сент-Луиса. -- Я так и вижу, как мои чертенята катаются по полу и выделывают штуки, пока Лаура еще не уложила их спать. Хорошо хоть, что я попаду домой к празднику!
   -- Я получил нынче письмо из дому, -- сказал седобородый филадельфиец, -- и мне захотелось к своим. Я не отдам и одного фута корявой мостовой на Спрюс-стрит за все это благорастворение воздухов и рулады пересмешников на юге. Я двину прямиком к своим квакерам, чтобы попасть как раз к праздничной индейке, и мне все равно, что скажет моя фирма.
   -- Вы только прислушайтесь к этому оркестру! -- вставил толстый джентльмен с сильным немецким акцентом. -- Мне почти кажется, что я у себя в Цинциннати, "у берегов Рейна", рядом с очаровательной девчоночкой с шляпной фабрики. По-моему, вот эти вот дивные ночи и заставляют нас вспоминать про "дом, сладкий дом"!
   -- Что тут толковать! -- сказал представитель железного и медного товара из Чикаго. -- Я хотел бы сидеть сейчас в ресторане француза Петэ за большой бутылкой пива, да порцией кишок, да лимонным пирогом. Я сам нынче вечером что-то обсантименталился!
   -- Хуже всего то, -- сказал человек в золотом пенсне и зеленом галстуке, -- что наших близких отделяет от нас много длинных и унылых миль и что мы ничего не знаем о тех преградах, которые, в виде бурь, наводнений, крушений, предстоят нам на пути. Если б можно было хоть на пять минут уничтожить время и пространство, многие из нас могли бы прижать сейчас к сердцу тех, кого они любят. Я тоже -- муж и отец.
   -- Этот ветерок, -- сказал человек из Нью-Йорка, -- в точности такой же, как те, что дули над старой фермой в графстве Монтгомери, и все эти "сад, и луг, и сумрак бора" и прочее так и вертятся у меня в памяти нынче вечером.
   -- Многие ли из нас, -- сказал человек в золотом пенсне, -- отдают себе отчет в том, сколько волчьих ям рок вырыл на нашем пути? Самый ничтожный случай может перервать нить, привязывающую нас к жизни. Сегодня -- здесь, завтра -- навсегда ушел из этого мира...
   -- Более чем верно! -- сказал человек из Филадельфии, вытирая стекла очков.
   -- ...и покинул тех, кого любил! -- закончил тот. -- Привязанности, длившиеся всю жизнь, любовь самых крепких сердец обрывались в мгновение ока! Объятия, которые удержали бы вас, размыкаются, и вы уходите в печальный, неизвестный, иной мир, оставляя за собой израненные сердца, чтобы неутешно оплакивать вас. Жизнь кажется сплошной трагедией!
   -- Черт подери, если вы не попали в самую точку! -- сказал вояжер из Чикаго. -- Наши чувства хуже, чем свиньи на бойне: бац -- и нету! Лопнули!
   Остальные с неудовольствием покосились на вояжера из Чикаго, потому что человек в золотом пенсне собирался продолжать.
   -- Мы утверждаем, -- заговорил тот снова, -- что любовь живет вечно, и однако, когда мы исчезаем, наши места занимают другие, а раны, причиненные нашей смертью, заживают. Тем не менее, у смерти есть еще одно жало, которое наиболее умные из нас могут обезвредить. Есть возможность уменьшить удар, наносимый смертью, умалить победу разверстой могилы. Когда мы узнаём, что наши часы сочтены, и когда дыхание слабеет и делается реже, и когда начинает проникать в уши, тронутые смертью, трепетанье райских крыл, в очи, тронутые смертью, блеск раскрывшихся светил, -- есть сладкое утешение в сознании, что те, кого мы оставляем в этом мире, защищены от нужды. Джентльмены! Мы все -- далеко от своих очагов, и вы знаете опасности путешествий. Я представитель лучшей в мире страховой компании от несчастных случаев, и я хочу занести в ее списки каждого из вас. Я предлагаю вам на случай смерти, потери трудоспособности, утраты пальца на ноге или руке, нервного потрясения, острого заболевания...
   Но человек в золотом пенсне обращался к пяти пустым стульям, и луна с саркастической усмешкой скользнула за черный контур здания.
  

СОМНЕНИЕ

   Они жили в чистеньком маленьком домике на Прэри-авеню и были женаты около года. Она была молода и сентиментальна, а он был клерком на жалованье в пятьдесят долларов в месяц. Она сидела, качая колыбель и не отрывая глаз от чего-то, завернутого в розовое и белое, что крепко спало, а он читал газету.
   -- Чарли, -- вдруг сказала она, -- ты должен подумать о необходимости начать экономить и откладывать понемногу каждый месяц на будущее. Ты должен понять, что следует позаботиться о прибавлении к нашему дому, которое принесет с собой радость и удовольствие и зазвенит веселой музыкой у нашего очага. Ты должен приготовиться к обязательствам, которые падут на тебя, и помнить, что не о нас одних придется подумать. И в то время, как наши пальцы будут прикасаться к струнам, из которых по желанию могут быть извлечены чудные мелодии или диссонансы, и в то время, как звуки будут расти выше и громче, мы должны не забывать о долге, нами на себя принятом. Ты представляешь всю ответственность?
   Чарли сказал:
   -- Да.
   А потом пошел в сарайчик для дров, бормоча себе под нос.
   -- Интересно: она болтала о младенце или имеет в виду купить фортепьяно в рассрочку?
  

УДОСТОВЕРЕНИЕ ЛИЧНОСТИ

   Незнакомый человек вошел на днях в хаустонский банк и предъявил кассиру к оплате именной чек.
   -- Кто-нибудь должен удостоверить, -- сказал кассир, -- что ваше имя действительно Генри Б. Саундерс.
   -- Но я никого в Хаустоне не знаю, -- сказал незнакомец -- Вот целая пачка писем, ко мне адресованных, и телеграмма от моей фирмы, и мои визитные карточки. Разве они не могут служить достаточным доказательством?
   -- Сожалею, -- сказал кассир, -- но хотя я нисколько не сомневаюсь, что вы именно нужное лицо, однако наши правила требуют лучших доказательств.
   Человек расстегнул жилет и показал инициалы "Г. Б. С." на сорочке.
   -- Это сойдет? -- спросил он.
   Кассир покачал головой.
   -- У вас могут быть письма Генри Б. Саундерса, и его бумаги, и даже его сорочка, и все-таки вы можете не быть им. Нам приходится проявлять максимальную осторожность.
   Незнакомец распахнул сорочку и показал огромный горчичник, покрывающий почти всю его грудь.
   -- Вот, -- вскричал он, -- если бы я не был Генри Б. Саундерсом, я, по-вашему, носил бы по всему телу его горчичники? По-вашему, я согласился бы покрывать себя всего волдырями, чтобы изображать какое-либо лицо? Гоните сюда монету, мне некогда валять дольше дурака!
   Кассир поколебался, но потом выложил деньги. Когда незнакомец ушел, чиновник мягко потер себе подбородок и пробормотал:
   -- Эти горчичники могли быть в конце концов и чужими, но, без всякого сомнения, все в порядке. Он -- он.
  

ЯБЛОКО

   Юноша держал в руке круглое, румяное, до приторности сладкое яблоко.
   -- Съешь его, -- сказал Дух. -- Это -- яблоко Жизни.
   -- Я не хочу его, -- сказал юноша и отбросил яблоко далеко от себя. -- Я хочу успеха. Я хочу славы, богатства, власти и знания.
   -- Тогда идем, -- сказал Дух.
   Они пошли рука об руку по крутым каменистым тропинкам. Солнце жгло, мочил дождь, окутывали горные туманы, и снег падал, такой прекрасный и предательски мягкий, скрывая тропу, по которой они карабкались вверх. Быстро летело время, и золотые кудри юноши приняли белую окраску снега. Его стан согнулся от вечного карабканья вверх, рука его ослабела, и голос стал высоким и дрожащим.
   Дух не изменился, и на его лице была непроницаемая улыбка мудрости.
   Они достигли наконец высочайшей вершины. Старик, который некогда был юношей, сказал, обращаясь к Духу:
   -- Дай мне яблоко Успеха. Я взошел на вершины, на которых оно растет, и оно принадлежит мне. Но поторопись, потому что странная мгла заволакивает мои глаза.
   Дух протянул ему яблоко -- круглое, румяное, прекрасное на вид.
   Старик откусил от него и увидел, что оно сгнило внутри и обратилось в пыль.
   -- Что это? -- спросил он.
   -- Это было когда-то яблоком Жизни, -- сказал Дух. -- Теперь это яблоко Успеха.
  

ОТКУДА ЭТО ПОШЛО

   -- Вы бы лучше подвинули кресло немного назад, -- сказал старожил. -- Я видел, как один из Джудкинсов только что вошел в редакцию газеты с ружьем в руке, и возможно, что будет маленькая перестрелка.
   Репортер, собиравший в это время в городе кое-какие сведения для большого издания, быстро укрылся вместе со своим креслом за колонной и спросил о причинах такого возбуждения страстей.
   -- Это старая война, длящаяся уже несколько лет, -- сказал старожил, -- между редактором и семейством Джудкинсов. Приблизительно раз в два месяца они палят друг в дружку. Нет человека в окрестности, который не знал бы этой истории. Вот откуда это пошло. Джудкинсы живут в другом городе, и однажды хорошенькая барышня из их семейства приехала сюда погостить у некой миссис Браун. Миссис Браун дала бал -- как в самом высшем свете! -- чтобы показать свою гостью молодым людям города. Один из них влюбился в барышню и послал маленькое стихотвореньице в нашу газету "Наблюдатель". Вот как оно читалось:
  
   ПОСВЯЩЕНИЕ МИСС ДЖУДКИНС
   (Гостящей у миссис Т. Монткальм Браун)
   В ту ночь ты на себе имела
   Манто на царственных плечах,
   Лишь розу, воткнутую смело,
   Являя в черных волосах.
   Вся -- воплощение экстаза,
   В румянце робкого стыда
   Под яркими лучами газа
   Стояла в зале ты тогда!
  
   Это-то стихотвореньице и послужило поводом к войне!
   -- Не вижу ничего плохого в этом стихотворении, -- сказал репортер. -- Оно довольно коряво, но не содержит в себе ничего оскорбительного!
   -- Ну, -- сказал старожил, -- само по себе стихотвореньице в том виде, как его написал автор, было в полном порядке. Беда началась в редакции. После того как его получили, первой, кому оно попалось на глаза, была заведующая отделом "В городе и в свете". Это -- старая дева, и она нашла "царственные плечи" нескромностью и вычеркнула всю вторую строку. Затем заведующий объявлениями перенюхал, по обыкновению, всю корреспонденцию, полученную на имя редактора, и увидел это стихотвореньице. В номере должно было как раз идти объявление о том, что каждая дама может легко и навсегда стать блондинкой, и он нашел, что одобрительный отзыв о шевелюре иного цвета едва ли уместен. И он выбросил четвертую строку.
   Затем заявилась жена редактора, чтобы проверить, нет ли среди его писем квадратных надушенных конвертов, и пробежала стихотворение. Она сама была на балу у миссис Браун и, когда она прочла строку, где мисс Джудкинс определялась как "вся -- воплощение экстаза", то вздернула нос и выцарапала строку прочь.
   Наконец, взял стихотворение в руки сам редактор. Он лично заинтересован в нашей новой электрической сети, и его синий карандаш быстро вцепился в строку: "Под яркими лучами газа". Позже зашел человек из типографии, схватил груду материала, в том числе и это стихотвореньице. Вы знаете, на что способна типография, если только ей представится случай, так что вот в каком виде стихотворение появилось в газете:
  
   ПОСВЯЩЕНИЕ МИСС ДЖУДКИНС
   (Гостящей у миссис Т. Монткальм Браун)
   В ту ночь ты на себе имела
   Лишь розу, воткнутую смело,
   В румянце робкого стыда
   Стояла в зале ты тогда.
  
   -- Ну и, -- закончил старожил, -- Джудкинсы взбесились!
  

КРАСНОРЕЧИЕ РЕДА КОНЛИНА

   Они говорили о силе убеждения великих ораторов, и каждый имел что сказать в защиту своего фаворита.
   Вояжер готов был выставить мировым чемпионом в ораторском искусстве Бурка Кокрэна, молодой адвокат полагал самым убедительным говоруном сладкого Ингерсолла, а страховой агент поддерживал кандидатуру магнетического В. К. П. Брекенбриджа.
   -- Они все болтают немного, -- сказал старый скотопромышленник, пыхтевший своей трубкой и прислушивавшийся к разговору, -- но ни один из них и в подметки не годится Реду Конлину, который орудовал скотом под Сэнтоном в восьмидесятом. Знали когда-нибудь Реда?
   Никто из присутствующих не имел этой чести.
   -- Ред Конлин был прирожденный оратор. Он не был перегружен науками, но слова из него текли так же легко и свободно, как виски из полного бочонка через новый кран. Он был вечно в прекрасном настроении, улыбался до ушей, и если просил передать ему хлеба, так делал это, как будто защищал свою жизнь. Он был-таки человеком с даром речи, и этот дар никогда не изменял ему.
   Помню, одно время в округе Атаскоза на нас здорово наседали конокрады. Их была целая шайка, и они угоняли по жеребцу почти каждую неделю. Несколько человек собрались вместе, составили компанию и решили покончить с этим. Главарем шайки был парень по имени Мулленс -- и кряжистый же пес он был! Готовый драться -- и при этом когда угодно. Двадцать человек из нас оседлали коней и стали лагерем, нагруженные шестизарядниками и винчестерами. У этого Мулленса хватило дерзости попытаться угнать наших верховых коней в первую же ночь, но мы услыхали, вскочили в седла и бросились по горячему следу. Вместе с Мулленсом было еще человек пять-шесть.
   Ночь была -- зги не видать, и скоро мы настигли одного из них. Лошадь под ним была хромая, -- и мы узнали в нем Мулленса по огромной белой шляпе и черной бороде. Мы до такой степени были обозлены, что не дали ему сказать ни слова, и через две минуты у него на шее была веревка, и вот уже Мулленс вздернут наконец! Мы подождали минут десять, пока он перестал дрыгать ногами, и тогда один парень зажигает из любопытства спичку и вдруг ка-ак взвизгнет:
   -- Боже праведный, ребята, мы повесили не того, кого надо!
   И так оно и было.
   Мы отменили приговор, и провели процесс еще раз, и оправдали его -- но это уже не могло ему помочь. Он был мертв, как Дэви Крокет.
   То был Сэнди Мак-Нэй, один из спокойнейших, честнейших и самых уважаемых людей в округе и -- что всего хуже -- он всего три месяца, как женился.
   -- Что нам теперь делать? -- говорю я, и действительно, тут было, над чем подумать.
   -- Мы, должно быть, где-нибудь поблизости от дома Сэнди, -- говорит один из парней, пробуя вглядеться во тьму и вроде как определить место нашего блестящего -- как это принято говорить -- куп-детата.
   В эту минуту мы видим освещенный четырехугольник открывшейся двери, и оказывается, что дом всего в двухстах ярдах, и женщина, в которой мы не могли не узнать жену Сэнди, стоит на пороге и высматривает его.
   -- Кто-нибудь должен пойти и сказать ей, -- говорю я. Я вроде как был предводителем. -- Кто это сделает?
   Ни один не спешил отозваться.
   -- Ред Конлин, -- говорю я, -- ты этот человек. Ты единственный из всех, кто сможет раскрыть рот перед несчастной женщиной. Иди, как подобает мужчине, и пусть Господь научит тебя, что сказать, потому что, будь я проклят, если я могу.
   Малый ни одной минуты не колебался. Я видел в темноте, что он вроде как плюнул на руку и пригладил назад свои рыжие кудри, и я подметил, как блеснули его зубы, когда он сказал:
   -- Я пойду, ребята. Подождите меня.
   Он ушел, и мы видели, как дверь открылась и закрылась за ним.
   -- Да поможет Бог несчастной вдове, -- говорили мы друг дружке, -- и черт побери всех нас -- слепых кровожадных мясников, которые не имеют даже права называть себя людьми!
   Прошло, должно быть, минут пятнадцать, прежде чем Ред вернулся.
   -- Ну как? -- прошептали мы, почти боясь, что он заговорит.
   -- Все улажено, -- сказал Ред, -- вдова и я просим вас на свадьбу в следующий вторник вечером.
   Этот Ред Конлин умел-таки говорить!
  

ПОЧЕМУ ОН КОЛЕБАЛСЯ

   Человек с усталым, исхудавшим лицом, которое ясно обнаруживало следы глубокого горя и страданий, взбежал в волнении по лестнице, ведшей в редакцию "Техасской почты".
   Редактор литературного отдела сидел один у себя в углу, и посетитель бросился в кресло рядом и заговорил:
   -- Извините, сэр, что я навязываю вам свое горе, но я должен раскрыть душу перед кем-нибудь. Я несчастнейший из людей. Два месяца тому назад в маленьком тихом городке восточного Техаса жила в мире и довольстве одна семья. Хезекия Скиннер был главой этой семьи, и он почти боготворил свою жену, которая, по-видимому, платила ему тем же. Увы, сэр, она обманывала его. Ее уверения в любви были лишь позлащенной ложью с целью запутать и ослепить его. Она влюбилась в Уильяма Вагстафа, соседа, который вероломно задумал пленить ее. Она вняла мольбам Вагстафа и сбежала с ним, оставив своего мужа с разбитым сердцем у разрушенного очага. Чувствуете ли вы ужас всего этого, сэр?
   -- Помилуйте, еще бы! -- сказал редактор. -- Я ясно представляю себе агонию, горе, глубокие страдания, которые вы должны были испытывать!
   -- Целых два месяца, -- продолжал посетитель, -- дом Хезекии Скиннера пустовал, а эта женщина и Вагстаф метались, спасаясь от его гнева.
   -- Что вы намерены делать? -- спросил круто литературный редактор.
   -- Я совершенно теряюсь. Я не люблю больше этой женщины, но я не могу избежать мучений, которым я подвергаюсь все больше день ото дня.
   В эту минуту в соседней комнате раздался резкий женский голос, о чем-то спрашивающий редакционного мальчика.
   -- Боже правый, ее голос! -- вскричал посетитель, в волнении вскакивая на ноги. -- Я должен скрыться куда-нибудь. Скорее! Разве нет выхода отсюда? Через окно, через боковую дверь, через что угодно, пока она еще не нашла меня.
   Литературный редактор встал с негодованием на лице.
   -- Стыдитесь, сэр, -- сказал он. -- Не играйте такой недостойной вас роли. Встретьте лицом к лицу вашу неверную жену, мистер Скиннер, и обвините ее в разрушении вашего дома и вашей жизни. Почему вы колеблетесь встать на защиту своих прав и чести?
   -- Вы меня не поняли, -- сказал посетитель, вылезая, с бледным от страха лицом, через окно на крышу прилегающего сарайчика. -- Я -- Уильям Вагстаф.
  

ИЗУМИТЕЛЬНОЕ

   Мы знаем человека, который является, пожалуй, самым остроумным из всех мыслителей, когда-либо рождавшихся в нашей стране. Его способ логически разрешать задачу почти граничит с вдохновением.
   Как-то на прошлой неделе жена просила его сделать кое-какие покупки и, ввиду того, что при всей мощности логического мышления, он довольно-таки забывчив на житейские мелочи, завязала ему на платке узелок. Часов около девяти вечера, спеша домой, он случайно вынул платок, заметил узелок и остановился как вкопанный. Он -- хоть убейте! -- не мог вспомнить, с какой целью завязан этот узел.
   -- Посмотрим, -- сказал он. -- Узелок был сделан для того, чтобы я не забыл. Стало быть, он -- незабудка. Незабудка -- цветок Ага! Есть! Я должен купить цветов для гостиной.
   Могучий интеллект сделал свое дело.
  

ПРИЗЫВ НЕЗНАКОМЦА

   Он был высок, угловат, с острыми серыми глазами и торжественно-серьезным лицом. Темное пальто на нем было застегнуто на все пуговицы и имело в своем покрое что-то священническое. Его грязно-рыжеватые брюки болтались, не закрывая даже верхушек башмаков, но зато его высокая шляпа была чрезвычайно внушительна, и вообще можно было подумать, что это деревенский проповедник на воскресной прогулке.
   Он правил, сидя в небольшой тележке, и когда поравнялся с группой в пять-шесть человек, расположившейся на крыльце почтовой конторы маленького техасского городка, остановил лошадь и вылез.
   -- Друзья мои, -- сказал он, -- у вас всех вид интеллигентных людей, и я считаю своим долгом сказать несколько слов касательно ужасного и позорного положения вещей, которое наблюдается в этой части страны. Я имею в виду кошмарное варварство, проявившееся недавно в некоторых из самых культурных городов Техаса, когда человеческие существа, созданные по образу и подобию Творца, были подвергнуты жестокой пытке, а затем зверски сожжены заживо на самых людных улицах. Что-нибудь нужно предпринять, чтобы стереть это пятно с чистого имени вашего штата. Разве вы не согласны со мной?
   -- Вы из Гальвестона, незнакомец? -- спросил один из людей.
   -- Нет, сэр. Я из Массачусетса, колыбели свободы несчастных негров и питомника их пламеннейших защитников. Эти костры из людей заставляют нас плакать кровавыми слезами, и я здесь для того, чтобы попытаться пробудить в ваших сердцах сострадание к чернокожим братьям.
   -- Полагаю, вы можете смело ехать дальше, -- сказал один из группы. -- У нас на этот счет свой взгляд на вещи, и до тех пор, пока негры будут совершать свои гнусные преступления, мы будем их наказывать.
   -- И вы не будете раскаиваться в том, что призвали огонь для мучительного отправления правосудия?
   -- Нисколько.
   -- И вы будете продолжать подвергать негров ужасной смерти на кострах?
   -- Если обстоятельства заставят.
   -- В таком случае, джентльмены, раз ваша решимость непоколебима, я хочу предложить вам несколько гроссов спичек, дешевле которых вам еще не приходилось встречать. Взгляните и убедитесь. Полная гарантия. Не гаснут ни при каком ветре и воспламеняются обо все что угодно: дерево, кирпич, стекло, чугун, железо и подметки. Сколько ящиков прикажете, джентльмены?
  

РОМАН ПОЛКОВНИКА

   Они сидели у камина с трубками. Их мысли стали обращаться к далекому прошлому.
   Разговор коснулся мест, где они провели свою юность, и перемен, которые принесли с собой промелькнувшие годы. Все они уже давно жили в Хаустоне, но только один из них был уроженцем Техаса.
   Полковник явился из Алабамы, судья родился на болотистых берегах Миссисипи, бакалейный торговец увидел впервые Божий свет в замерзшем Мэйне, а мэр гордо заявлял, что его родина -- Теннесси.
   -- Кто-нибудь из вас, ребята, ездил на побывку домой, с тех пор как вы поселились здесь? -- спросил полковник.
   Оказалось, что судья побывал дома дважды за двадцать лет, мэр -- один раз, бакалейщик -- ни разу.
   -- Это забавное ощущение, -- сказал полковник, -- посетить места, где вы выросли, после пятнадцатилетнего отсутствия. Увидеть людей, которых вы столько времени не видели, все равно что увидеть привидения. Что касается меня, то я побывал в Кросстри, в Алабаме, ровно через пятнадцать лет со дня своего отъезда оттуда. Я никогда не забуду впечатления, которое на меня произвел этот визит.
   В Кросстри жила некогда девушка, которую я любил больше, чем кого-либо на свете. В один прекрасный день я ускользнул от приятелей и направился в рощу, где когда-то часто гулял с ней. Я прошел по тропинкам, по которым ступали наши ноги. Дубы по обеим сторонам почти не изменились. Голубенькие цветочки могли быть теми же самыми, которые она вплетала себе в волосы, выходя ко мне навстречу.
   Особенно мы любили гулять вдоль ряда густых лавров, за которыми журчал крохотный ручеек. Все было точно таким же. Никакая перемена не терзала мне сердца. Надо мной высились те же огромные сикоморы и тополя; бежала та же речушка; мои ноги ступали по той же тропе, по которой мы часто гуляли с нею. Похоже было, что, если я подожду, она обязательно придет, легко ступая во мраке, со своими глазами-звездами и каштановыми кудрями, такая же любящая, как и прежде. Мне казалось тогда, что ничто не могло бы нас разлучить -- никакое сомнение, никакое непонимание, никакая ложь. Но -- кто может знать?
   Я дошел до конца тропинки. Там стояло большое дуплистое дерево, в котором мы оставляли записки друг другу. Сколько сладких вещей могло бы рассказать это дерево, если б только оно умело! Я считал, что после щелчков и ударов жизни мое сердце огрубело -- но оказалось, что это не так.
   Я заглянул в дупло дерева и увидел что-то, белевшее в глубине его. То был сложенный листок бумаги, желтый и запыленный от времени. Я развернул и с трудом прочел его.
   -- "Любимый мой Ричард! Ты знаешь, что я выйду за тебя замуж, если ты хочешь этого. Приходи пораньше сегодня вечером, и я дам тебе ответ лучше, чем в письме. Твоя собственная Нелли".
   Джентльмены, я стоял там, держа в руке этот маленький клочок бумаги, как во сне. Я писал ей, прося стать моей женой, и предлагал положить ответ в дупло старого дерева. Она, очевидно, так и сделала, но я не нашел его в темноте, и вот все эти годы промчались с тех пор над этим деревом и этим листком...
   Слушатели молчали. Мэр вытер глаза, а судья забавно хрюкнул. Они были пожилыми людьми теперь, но и они знали любовь в молодости.
   -- Вот тогда-то, -- сказал бакалейный торговец, -- вы и отправились в Техас и никогда больше не встречались с нею?
   -- Нет, -- сказал полковник, -- когда я не пришел к ним в ту ночь, она послала ко мне отца, и через два месяца мы поженились. Она и пятеро ребят сейчас у меня дома. Передайте табак, пожалуйста.
  

НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ

   Кроткого вида человек с одним глазом и робкой виляющей походкой вошел в один из хаустонских баров в то время, когда там никого не было, кроме владельца, и сказал:
   -- Прошу прощения, сэр, не позволите ли вы мне зайти на одну секунду за стойку? Вы можете не спускать с меня глаз. Я хочу взглянуть на одну вещь там.
   Содержателю бара делать было нечего, и он из любопытства удовлетворил просьбу посетителя.
   Кроткого вида человек зашел за стойку и подошел к одной из полок.
   -- Не будете ли вы любезны снять на минутку эту бутылку с вином и стаканы?
   Владелец сделал это и обнаружил расщепленную часть задней доски и в ней маленькую дырку, довольно глубоко идущую внутрь.
   -- Спасибо, больше ничего, -- сказал кроткий человек, выходя из-за стойки.
   Он в раздумье прислонился к ней и сказал:
   -- Я прострелил эту дырку в полке девять лет тому назад. Я пришел сюда со страшной жаждой и без единого цента в кармане. Хозяин отказал мне в выпивке, и я начал палить. Эта пуля пробила ему ухо и пять бутылок шампанского прежде, чем попасть в полку. Я так громко гаркнул после этого, что двое людей сломали себе руки, пытаясь выбраться за дверь, а хозяин так дрожал, когда смешивал для меня виски с содовой, что можно было подумать, что он наливает лекарство, которое надо взбалтывать перед употреблением.
   -- Да? -- сказал владелец.
   -- Да, сэр, мне сегодня что-то не по себе, а такое самочувствие всегда делает меня резким и вспыльчивым. Немного джина и английской горькой хорошо помогает в этих случаях. Раз шесть, помнится, я выпалил в тот день, про который я вам рассказываю. Виски без всяких примесей вполне годится, если нет джина.
   -- Если бы у меня была липкая бумага для мух, -- сказал владелец бара нежным голосом, -- я бы посадил вас на нее и повесил в заднем окне. Но она у меня вся вышла, и, следовательно, я вынужден принять более крутые меры. Я завяжу узел на конце этого полотенца, потом сосчитаю до десяти и только после этого выйду из-за стойки. Таким образом, у вас будет достаточно времени, чтобы начать пальбу, да смотрите не забудьте гаркнуть так, как вы тогда гаркнули!
   -- Обождите минутку, -- сказал кроткого вида человек. -- Я припоминаю, что доктор запретил мне употреблять горячительные напитки в течение шести недель. Но все одно -- вы были на волосок от смерти. Я, пожалуй, дойду до ближайшего аптекарского магазина и упаду в припадке на тротуар. Это даст немного мятной эссенции и ароматической настойки, во всяком случае.
  

ХВАТИТ НА ГОД

   Он был одним из богатейших граждан города, но он не любил тыкать в глаза своим богатством. Маленькая, худенькая, плохо одетая девочка стояла, глядя в окно магазина, где было выставлено столько вкусных вещей.
   -- Как тебя зовут, крошка? -- спросил он.
   -- Сюзи Томпкинс, сэр, -- отвечала она, взглядывая на него большими преследующими голубыми глазами.
   В ее невинном, умоляющем голоске было что-то, пробудившее в сердце старого миллионера странное чувство. Впрочем, это мог быть результат несварения желудка.
   -- У тебя есть отец? -- спросил он.
   -- Ах, нет, сэр, только я одна поддерживаю свою маму.
   -- Разве твоя мать так бедна?
   -- О, да, сэр.
   -- Как зовут твою мать?
   -- Сюзанной, сэр. Как и меня.
   -- Скажи мне, дитя, -- сказал богач, хватая ее руку в агонии напряжения, -- у твоей матери бородавка на носу и от нее вечно пахнет луком?
   -- Да, сэр.
   Миллионер на мгновение закрыл руками лицо и затем сказал дрожащим голосом:
   -- Дитя мое, твоя мать и я некогда знали друг друга У тебя ее голос, ее волосы и ее глаза. Если бы не недоразумение, то, может быть... Впрочем, это уже все прошло и не вернется!
   Человек расстегнул пальто и вынул из кармана пиджака сверток.
   -- Возьми это, -- сказал он. -- У меня их больше, чем нужно. Тебе и твоей матери этого хватит на год.
   Маленькая девочка схватила сверток и радостно побежала домой.
   -- Посмотри, мама! -- вскричала она. -- Мне дал это один джентльмен. Он сказал, что этого нам хватит на целый год.
   Бледная женщина вскрыла сверток дрожащими руками.
   То был прелестный новый отрывной календарь.
  

ЛЕГКАЯ СМЕСЬ

   Некий хаустонский житель, любитель рысистого спорта, женился несколько месяцев тому назад. Он является также гордым собственником прелестной кобылы-двухлетки, которая сделала 5 1/2 стадий в 1.09 минут и от которой он ждет еще большей резвости в следующем сезоне. Он назвал кобылу по имени своей жены, и обе они дороги его сердцу. Представитель "Техасской почты", завернувший к нему вчера, нашел его очень разговорчивым.
   -- Да, -- сказал он, -- я счастливейший человек в Техасе. Бесси и я живем теперь своим домком и устраиваемся довольно недурно. Эта моя кобылка еще покажет чудеса! Бесси так же интересуется ею, как и я. Вы знаете, я назвал ее как жену. Она чистокровка. Говорю вам, глаза радуются, когда видишь, как Бесси трусит ко мне навстречу...
   -- Вы имеете в виду кобылу?
   -- Нет, жену. Она собирается держать пари на двенадцать дюжин лайковых перчаток на Бесси следующий раз. У меня только одно возражение против нее. Она держит голову набок, и заплетает ноги на ходу, и вечно рвет чулки.
   -- Ваша ж... жена?
   -- Нет, что с вами такое? Кобыла. Мне очень приятно, когда мои друзья справляются о Бесси. Она делается всеобщей любимицей. Мне такого труда стоило добыть ее. Я готов окружить ее царственным уходом...
   -- Вашу кобылу?
   -- Нет, жену. Мы с Бесси отправились на днях проездить кобылу. Бесси -- очарование. У нее одно плечо чуть-чуть выше другого и небольшое затвердение в одной из ног, но зато как развита грудь! А что вы скажете об ее заде?
   -- Я... я... я, право, не имел чести встречаться с вашей супругой, но я не сомневаюсь...
   -- О чем вы толкуете? Я имею в виду кобылу. Бега состоятся как раз в годовщину нашей свадьбы. Это будет целое празднество! Вы знаете, мы ровно год, как женаты. Я считаю, что Бесси скоро покажет себя! Мы ждем одного новенького, которым мы все заранее очень интересуемся. Вы, право же, должны завернуть и присутствовать при этом событии!
   -- Я... я... право, это будет неделикатно... вы должны извинить меня! Я ни при чем таком ни разу не присутствовал. Я... я...
   -- О, бега -- это такое невинное зрелище! Прекрасный вид спорта! Ну, пока. Мне нужно выйти и проветрить Бесси немного.
  

ВЕРНЫЙ СПОСОБ

   Редактор сидел в своем роскошно меблированном святилище, склонившись над грудой рукописей и опираясь на руку высоким челом. До сдачи полос в машину оставалось не более часа, а надо еще было написать передовую по вопросу о революции в Венесуэле.
   Бледный, одухотворенный юноша приблизился, держа в руке свернутую в трубку рукопись, перевязанную розовой ленточкой.
   -- Вот небольшая вещица, -- сказал юноша, -- которую я набросал в минуты досуга.
   Редактор развернул рукопись и взглянул на бесконечные строчки стихов. Затем он вынул из кармана бумажку в двадцать долларов и протянул ее поэту. Послышался глухой стук падения, и, в ответ на звонок редактора, вбежали курьеры и вынесли из кабинета безжизненное тело поэта.
   -- Третий за сегодня, -- пробормотал великий публицист, кладя обратно в карман кредитный билет. -- Действует лучше пули и дубины, и следователь всегда выносит приговор: смерть от разрыва сердца.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

   ПОСТСКРИПТУМЫ (Postscripts), 1923. На русском языке "Постскриптумы", М.-Л., Френкель, 1924, пер. А. д'Актиля.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru