О.Генри
Стриженую овцу ветер милует

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О. Генри.
Стриженую овцу ветер милует

   Фигура Бакингема Скиннера впервые заставила вибрировать мои зрительные нервы в Канзас-Сити. Я стоял в деловом квартале на перекрестке и вдруг увидел, что Бак высунул свою голову цвета соломы из окошка третьего этажа и заорал: "Го-го, тихо! стой! го-го!" -- словно старался удержать упряжку мулов, закусивших удила.
   Я посмотрел кругом, но не увидал никаких животных, кроме полисмена в начищенных как зеркало сапогах да пары ломовых повозок, привязанных к столбам. Че рез минуту кубарем скатывается с лестницы Бакингем Скиннер, бежит к перекрестку, останавливается и смотрит вдоль поперечной улицы на воображаемое облако пыли, поднятое сказочными копытами легендарной упряжки химерических четвероногих. Затем Б. Скиннер возвращается назад в комнату на третьем этаже, и я вижу над окна ми вывеску: "Друг фермера, компания для заклада".
   Немного спустя Соломенная Голова снова спускается, а я перехожу через улицу навстречу ему, потому что у меня родилась некоторая мысль. Да, сэр, когда я подошел вплотную, я рассмотрел, где у него прорехи. Настоящая деревенщина, если смотреть на его синий тиковый костюм и на сапоги из коровьей кожи, но руки у него как у водевильного актера, а шевелюра цвета ржаной соломы как у самого допотопного землероба. Мной овладело желание узнать, как он работает.
   -- Это ваша упряжка только что сорвалась и умчалась? -- вежливо спрашиваю я его. -- Я попробовал удержать ее, -- говорю я, -- но не смог. Теперь, я думаю, они уже на половине дороги к ферме.
   -- Нелегкая побери этих растреклятых мулов, -- говорит Соломенная Голова так натурально, что я чуть не извинился, -- норовистые, дьяволы.
   Тут он внимательно смотрит на меня, снимает свою соломенную покрышку и говорит совсем другим голосом:
   -- Я рад пожать руку Парле-Ву Пикенсу, величайшему уличному герою Запада, кроме одного только Монтегю Силвера, с чем вы, конечно, согласитесь.
   Я обмениваюсь с ним рукопожатием.
   -- Я учился у Силвера, -- сказал я, -- и не стану завидовать его первенству. Но в чем состоит ваша работа, сын мой? Признаюсь, меня несколько озадачила эта фантастическая скачка несуществующих животных, на которых вы кричали "Го-го!" Что вы зарабатываете на этом фарсе?
   Бакингэм Скиннер покраснел.
   -- Карманные деньги, -- говорит он, -- не более. Я оказался временно без финансов. Этот легкий соломенный трюк может дать в городке такого калибра до со рока долларов. Как я работаю? Вот, облекаю себя, как видите, в эти отвратительные доспехи деревенского пентюха. В таком облачении я являюсь Ионой Жнивом, -- имя, которое невозможно облагородить. Шумно влезаю в контору какой-нибудь компании для заклада недвижимости, удобно расположенную в третьем этаже налицо. Там кладу на пол шляпу и нитяные перчатки и прошу выдать мне под залог моей фермы две тысячи долларов, чтобы оплатить музыкальное образование моей сестры в Европе. Закладным компаниям такие залоги всегда кстати. Десять шансов против одного, что, когда придет срок, платежа не последует, и в новой закладной все шестнадцатые превратятся чуть не в целые ноты.
   Итак, сэр, я лезу в карман за документами, имеющимися только в абстракции; но вдруг слышу, что моя упряжка убегает. Я бегу к окошку и выкрикиваю слова или какие-нибудь восклицания вроде "Го-го!". Потом качусь кубарем с лестницы и через несколько минут возвращаюсь. "Проклятые мулы, -- говорю я, -- убежали, и оглобли сломали, и постромки порвали. Теперь придется переть домой на своих двоих, потому что денег я с собой не взял. Считайте так, что насчет заклада мы поговорим, джентльмены, как-нибудь в другой раз".
   Тут я растягиваю свой брезент, как израильтяне в пустыне, и жду, чтобы в него посыпалась манна.
   "Нет, зачем же, мистер Жниво, -- говорит мой собеседник рачьего цвета с подпалинами, в пикейном жилете с крапинками, -- сделайте нам одолжение, возьмите до завтра эту десятидолларовую бумажку. Поправьте вашу упряжь и возвращайтесь к десяти часам. Мы будем очень рады устроить вам это дельце на счет заклада".
   -- Пустяковое дело, -- скромно говорит Бакингэм Скиннер, -- но, как я уже сказал, годится только на время, на мелкие расходы.
   -- Ничего не надо стыдиться, -- говорю я из уважения к его огорченности, -- когда находишься в критических обстоятельствах. Конечно, это ничтожно по срав нению с организацией треста или партии в бридж, но ведь и Чикагский университет начал с малого.
   -- А вы чем теперь занимаетесь? -- спрашивает меня Бакингэм Скиннер.
   -- Законным предприятием, -- говорю я. -- Я торгую стразами, электрической батареей доктора Олеум Синапи от насморка, швейцарской дудкой для приманивания певчих птиц, а также набором Бонанца, в который входят два золотых кольца, обручальное и свадебное, шесть луковиц египетских лилий, комбинация из клещей и вилки для пикулей и пятьдесят гравированных визитных карточек (все на разные имена) -- всё за тридцать восемь центов.
   -- Два месяца назад, -- говорит Бакингэм Скиннер, -- я в Техасе делал хорошие дела с патентованной моментальной растопкой, приготовленной из прессован ной древесной золы и бензина. Она находила массовый сбыт в тех городах, где любят сжигать негров быстро, не ходя далеко за огнем. Но как раз, когда дела шли особенно хорошо, им пришло в голову пустить в ход нефть, и моя торговля лопнула. "Нет, братец, -- говорят они мне, -- твоя машинка работает слишком медленно. Мы, подлив нефти, можем спровадить негра в ад скорее, чем твой допотопный кремешек с трутом подогреет его до Символа веры". Таким образом, мне пришлось бросить растопку и отправиться сюда. Этот водевиль, который, как вы, мистер Пиккенс, видите, я разыгрываю, этот фарс с выдуманной фермой и гипотетической упряжкой совершенно не в моем духе, и мне стыдно, что вы застали меня за такой работой.
   -- Никто, -- ласково говорю я, -- не должен стыдиться, объегоривая ссудное общество хотя бы даже на такую малую сумму, как десять долларов, раз он находится в финансовом упадке. Впрочем, это не вполне чистое дело. Слишком похоже на заем денег в долг без отдачи.
   Я сразу полюбил Бакингэма Скиннера как превосходный образчик человека, ведущего торг с тележки. Скоро мы снюхались; я изложил ему план, который давно уже носился в моих мыслях, и предложил войти со мной в компанию.
   -- Все, что не бесчестно, -- говорит Бак, -- встретит с моей стороны полную готовность. Обсудим же ваше предложение всесторонне. Я чувствую себя униженным, когда приходится надевать на голову солому и разыгрывать буколическую роль за ничтожную сумму в десять долларов. Я сейчас чувствую себя, мистер Пиккенс, как Офелия на подмостках Великой Западной Консолидированной Театральной Ассоциации "Все звезды мира в одну ночь".
   Мой план вполне соответствовал моим наклонностям. По натуре я несколько сентиментален и всегда сочувствую нежным элементам бытия. Я склонен удивлять ся перед наукам и искусствам; нахожу время отдаваться сердцем самым гуманным произведениям природы вроде романов, чистого воздуха, зелени, поэзии, времен года. Я никогда не обдеру пентюха, не отдав дани восторга призматической красоте его корост. Я никогда не продам золотоподобного пустячка человеку с киркой, не обратив внимания на прекрасную гармоничность сочетания золота с зеленью. По тому-то и пленял меня мой план: в нем было так много воздуха, пейзажа, легких денег.
   Чтобы осуществить эту аферу, нам необходима была в качестве помощницы молодая особа; я спросил Бака, не знает ли он подходящей для полноты антуража.
   -- Надо особу, -- говорю я, -- холодную, умную, насквозь деловую, от челки до каблучков. Все эти плясуньи, болтушки, вертушки не годятся.
   Бак заявил, что он знает одну особу женского пола, вполне подходящую, и повел меня познакомиться с мисс Сарой Мэллой. Она мне с первого взгляда понравилась. Ни малейшего признака трех "п": перекиси водорода, пачули [масло из листьев кустарника пачули широко используется в парфюмерной промышленности (примеч. ред.)], притираний; около двадцати двух лет, темные волосы, приятные манеры -- как раз леди для нашего дела.
   -- Пожалуйста, в чем состоит работа? -- приступает она к делу.
   -- О, мадам, -- говорю я, -- у нас афера такая красивая, утонченная, романтическая, перед ней даже сцена на балконе из "Ромео и Джульетты" покажется второсортным произведением.
   Мы обо всем переговорили, и мисс Мэллой согласилась вступить с нами в компанию. Она сказала, что рада случаю бросить свое место стенографистки и секретаря в пригородной лотерейной компании и заняться чем-нибудь более респектабельным.
   Вот каким образом сложился наш план. Я прежде всего разработал его по образцу сочинителей водевилей-пословиц. Самые лучшие в мире аферы строятся на тетрадках с изречениями, псалмами, поговорками и баснями Исайи. Они сильнее всего действуют на человеческую природу. Наше милое, мирное мошенничество было построено на древнем изречении: "Для милого дружка и семь верст не око лица".

0x01 graphic

   В один прекрасный вечер Бак и мисс Мэллой подъезжают сломя голову к воротам какого-нибудь фермера. Она бледна и взволнованна, крепко цепляется за его руку, все время крепко цепляется. Сразу видно, что она персик, и притом из разновидности цепких, как репейник. Они объясняют, что бежали от жестоких родителей, препятствующих их браку. Спрашивают, где можно найти священника. Фермер говорит: "Хм, самый близкий священник -- достопочтенный Авелс в Кэни-Крике, в четырех милях отсюда". Фермерша вытирает руки о передник и начинает тереть свои бельма.
   Тут -- нате вам! По дороге, с другой стороны, трясется в одноколке Парле-Ву Пиккенс, в черном сюртуке, в белом галстуке; лицо у него длинное, он сопит и испускает какие-то фальшивые звуки вроде тягучих славословных напевов.
   -- Вот так штука! -- говорит фермер, -- уж не священник ли это?
   Выясняется, что я -- достопочтеннейший Авия-Грин и еду в Литтл-Бителский школьный дом говорить проповедь в ближайшее воскресенье.

0x01 graphic

   Молодые люди спрашивают, нельзя ли им сейчас же повенчаться, потому что папаша гонится за ними в телеге, запряженной рабочими мулами. И достопочтенный Грин после некоторого колебания венчает их в приемной у фермера. И фермер ухмыляется, угощает сидром и говорит: "Хм!", и фермерша слегка сопит и хлопает невесту по плечу. А Парле-Ву Пиккенс, мнимый достопочтенный, пишет брачное свидетельство, и фермер с фермершей подписываются в качестве свидетелей. Затем исполнители ролей, первой, второй и третьей, усаживаются в свои экипажи и уезжают. О, это была афера идиллическая! Верная любовь, мычащие коровы, солнце, льющее свет на красные амбары, -- это укладывало на обе лопатки все известные мне способы надувательства.
   Если не ошибаюсь, мне удалось повенчать Бака с мисс Мэллой примерно в двадцати фермах. Мне противно было думать, как скучно обернется этот роман потом, когда все эти брачные свидетельства выползут на свет божий в банках, где мы их учли, и фермерам придется платить по векселям, подписанным им собственноручно, от трехсот до пятисот долларов.
   Пятнадцатого мая мы втроем поделили сумму примерно в шесть тысяч долларов. Мисс Мэллой чуть не плакала от радости. Нечасто увидите вы девушку с таким неж ным сердцем и столь склонную к честному образу действий.
   -- Милые мои, -- говорит она, вытирая глаза носовым платочкам, -- этот куш мне будет больше кстати, чем пыльная тряпка богачу. Он даст мне возможность переменить жизнь. Я уже решила покончить с настоящим положением вещей, когда вы появились. Но если бы вы не привлекли меня в свое славное, милое предприятие по сдиранию кожицы с этих репоедов, то, боюсь, я пошла бы на дело похуже. Я уже готова была принять место в одном из тех женских благотворительных базаров, где сколачивают деньги на постройку церковного дома, продавая ложечку цыплячьего салата и пирожок со взбитыми сливками за семьдесят пять центов и называя это завтраком делового человека.

0x01 graphic

   Теперь я могу заняться порядочным, честным ремеслом, плюнув на всякую не годную службу. Поеду в Цинциннати и примусь за хиромантию и ясновидение. Под именем Сарамалой, египетской колдуньи, я буду отпускать всякому желающему хороших, честных предсказаний на один доллар. Прощайте, милые. Послушайтесь моего совета, примитесь за какое-нибудь приличное ремесло. Живите в дружбе с полицией и газетами, и все у вас пойдет ладно.
   Тут все мы обменялись рукопожатиями, и мисс Мэллой покинула нас. Мы с Ба ком тоже снялись с места и проехали несколько сот миль; мы не старались оказаться поблизости, когда наступит срок платежей по тем брачным свидетельствам.
   Имея в общей кассе около четырех тысяч долларов, мы бросили якорь в чванном городке на нью-джерсийском берегу; городок этот зовется Нью-Йорком.
   Если был когда-нибудь на свете птичник, набитый сойками, так это именно сей город на реке Гудзон. Его называют Космополисом. Хотите пари? Это липкая бумажка для мух. Прислушайтесь, как они жужжат, стараясь вытянуть лапки из клейкой массы. "Добрый старый Нью-Йорк для нас достаточно хорош", -- вот что они поют.
   По Бродвею за один час проходит достаточно пентюхов, чтобы скупить недель ное производство фабрики в Августе, штат Мэн, где изготовляют всякие Новейшие Изобретения и Ерунду вроде колечек золотовидного золота с иголкой, которая втыкается в руку вашему приятелю, когда вы с ним здороваетесь.
   Вы подумаете, что все в Нью-Йорке очень умны; ну, нет. У них нет случая на учиться чему-нибудь. Все тут слишком стиснуто. Даже газоны упакованы друг на дружку. Но чего же другого можете вы ожидать в городе, который отрезан от всего мира -- океаном с одной стороны и штатом Нью-Джерси с другой?
   Тут нет места честному аферисту с маленьким капиталом. Слишком огромный протекционный тариф на тележки. Даже если голый итальяшка Джованни хочет продать кварту горячих червяков и ореховые скорлупки, то должен вручить пинту насекомоядному фараону. И отельщики ставят за все вдвое в счетах, которые посылают в арестантской карете прямо к алтарю, где герцог собирается повенчаться с богатой наследницей.
   Но сей град -- идеал для утонченного пиратства, если только вы можете оплатить патент на тележку. Привозной аферизм обложен очень высоко. Наблюдающие за ним таможенные чиновники вооружены дубинками, и, не заплатив пошлины, трудно протащить в Бруклин даже самую младенческую плутню. Но мы с Баком являемся в Нью-Йорк с капиталом в кармане и решаем приняться за меновой торг со столичными дикарями, получать с них чистое золото за стеклянные бусы, как делали сто- двести лет назад разные Вандербильты.
   В отеле на Восточной стороне мы знакомимся с Ромулусом Дж. Этербери; такой финансистской головы я никогда еще не видал. Череп у него так и лоснится, на голо ве ни волоска, только седые бакенбарды. Увидав такую голову в конторе за решеткой, вы без всякой расписки вложите миллион. Этот Этербери одевался хорошо, хотя ку шал редко; его манера вести разговор заставила бы вас счесть песню сирен за ляганье извозчика. Он говорил, что был членом биржи, но компания крупных капиталистов позавидовала ему и общими силами заставила его продать свое место.
   Этербери возлюбил нас с Баком и начал развивать перед нами разные планы, которые заставили волосы дезертировать с его головы. Был у него один план -- основать Национальный банк с капиталом в сорок пять долларов для придания водяным пузырям на Миссисипи прочности стеклянного мрамора. Он говорил нам об этом три дня, и когда у него начало уже саднить в горле, мы сказали ему, ка кой у нас капитал. Этербери занял у нас четвертак, вышел, купил коробочку мягчительных пастилок и снова начал говорить. На сей раз он стал развивать более крупные планы с поразительнейшей наглядностью. Излагаемый им проект имел все признаки игры наверняка, и в конце концов он уговорил нас с Баком вложить наш капитал под блистательный купол его замыслов. Дело было совсем вроде мошенничества в лайковых перчатках. Оно находилось ровно на полтора дюйма за пределами досягаемости для полиции и сулило горы денег, как монетный двор. Это было как раз то, чего желали мы с Баком, -- регулярное дело с постоянным адресом, а не на перекрестках под открытым небом, где ветер играет по вечерам ангиной.
   Итак, через шесть недель вы видите на улице по соседству с Уолл-стрит красиво обставленную контору с надписью на дверях золотыми буквами: "Голкондская Золотая компания для помещения капиталов". Там, в задней комнате, дверь в которую, однако, открыта, вы видите секретаря и казначея, мистера Бакингема Скиннера, оде того как консерваторская лилия, с рукой, протянутой, чтобы взять свой шелковый цилиндр. Никто никогда не видел Бака без этого жеста -- руки, протянувшейся за цилиндром.

0x01 graphic

   Можете вы также видеть председателя и директора-распорядителя, мистера Р. Дж. Этербери, с его бесценным сияющим теменем: он очень занят в главной ком нате конторы, диктует письма короткорукой аристократической девице, разодетой в пух и в прах, -- это тоже не последняя гарантия для клиентов.
   Есть еще бухгалтер и его помощник, а также общая атмосфера лоска и преступности.
   Глаз посетителя отдыхает, видя за другой конторкой обыкновенного человека, который одет с бесстыдной простотой, ноги положил на стол, шляпу сдвинул на затылок и ест яблоки. Это не кто иной, как полковник Текумсе (прежде Парле-Ву) Пиккенс, вице-председатель компании.
   -- Для меня -- никаких изысканных тряпок, -- говорю я Этербери, когда он подбирает театральный гардероб для постановки этой разбойничьей пьесы. -- Я человек простой, -- говорю я, -- и не уважаю всякие пижамы, френчи и головные щетки. Предоставьте мне роль самородка, или я не выйду на подмостки. Если можете использовать мою природную, хотя и непривлекательную, внешность, то идет.
   -- Вас вырядить? -- говорит Этербери. -- Ни в коем случае! В вашем естествен ном виде вы для дела драгоценнее, чем целая комната, набитая субъектами с хризантемой в петличке. Вы исполните роль солидного, но косматого капиталиста с Даль него Запада. Вы презираете всякие условности. У вас столько акций, что вы можете плевать на шелковые носки. Консервативный, доморощенный, грубый, проницательный, скупой -- вот ваша роль. В Нью-Йорке всегда ставят на такой тип. Держите ноги на столе и ешьте яблоки. Когда кто-нибудь входит, грызите яблоко. Пусть они видят, как вы суете шкурки в ящик своей конторки. Примите, насколько можете, вид скупого и грубого богача.

0x01 graphic

   Я последовал указаниям Этербери и стал играть роль капиталиста со Скалистых гор, без всяких жабо и брыжей. Когда входил клиент, я складывал яблочные шкурки в свой ящик с таким видом, что сам Гарпагон показался бы рядом со мной расточителем. Я слышал, как Этербери, улыбаясь в мою сторону со снисходительной почтительностью, говорил жертвам:
   -- Это наш вице-председатель, полковник Пиккенс. большое состояние в пред приятиях на Западе. очаровательно прост в обращении, но. может подписать чек на полмиллиона. прост, как ребенок. удивительная голова. консервативен и беззаботен почти до преступной степени.

0x01 graphic

   Этербери вел все дело. Мы с Баком никогда хорошенько не понимали сущности предприятия, хотя он пространно объяснял нам ее. По-видимому, наша компания была чем-то вроде кооператива, и каждый покупавший акции участвовал в прибылях. Прежде всего мы, должностные лица, купили контрольный пакет -- он должен был оставаться в наших руках, -- шеры [акции мелкого достоинства (примеч. ред.)] достались нам по пятьдесят центов за сотню (ровно столько, сколько надо было заплатить за их печатанье), а остальные шеры пошли в публику по доллару за штуку. Компания гарантировала акционерам ежемесячную прибыль в десять процентов, которая выплачивалась в последний день месяца.
   Если акционер вносил сто долларов, то компания выдавала ему "Золотой пай", и он становился пайщиком. Я раз спросил Этербери, дают ли эти "Золотые паи" держателям особые выгоды и преимущества сравнительно с правами и привилегиями обыкновенного акционера. Этербери взял со стола один из таких "Золотых паев", весь покрытый позолотой и фигурными буквами, с большой красной печатью на голубой ленте узлом, и посмотрел на меня с таким видом, словно я оскорбил его в самых лучших чувствах.
   -- Дорогой мой полковник Пиккенс, -- говорит он, -- у вас нет художественного чутья. Подумайте о тысяче семейных очагов, осчастливленных обладаньем одного из этих прекрасных созданий литографского искусства! Подумайте о радостях семьи, где один из этих "Золотых паев" висит на этажерке, привязанный розовой ленточкой, или где такой пай жует младенец, сидя на полу и радостно распевая! А, я вижу ваши глаза, полковник, увлажнились -- я вас тронул, не правда ли?
   -- Нет, не тронули, -- говорю я, -- потому что я все время следил за вашими руками. А влага, которую вы видите, -- это яблочный сок. Нельзя же требовать от человека, чтобы он был зараз и прессом для выжимания сидра, и ценителем искусства.
   Этербери усердно занимался нашим концерном, вникая во все детали. Насколько я понимал, они были несложны. Покупатели акций вносили деньги, и. ну, кажется, больше им нечего было делать. Компания получала деньги, и. не могу вспомнить ничего больше. Мы с Баком понимали скорее насчет торговли мазями, чем насчет Уолл-стрит, но даже мы могли видеть, как зарабатывает деньги "Голкондская Золотая компания для помещения капиталов". Вы берете деньги, и десять процентов по лученной суммы возвращаете уплатившему; довольно ясно, что вы получаете чистого законного барыша девяносто процентов, не считая расходов, -- по крайней мере, пока рыба не перестает клевать.
   Этербери желал быть зараз и председателем, и казначеем, но Бак подмигнул ему и сказал:
   -- Вы вложили в дело разум. Назовете ли вы это разумным делом, если заберете деньги с места в карьер? Пораздумайте. А я сим назначаю себя казначеем, без срока и через аккламацию. Таким образом, я освобождаю много вашей мозговой силы для настоящей работы. Мы с Пиккенсом вложили капитал и желаем заполучить нетрудовую добавочную ценность, как полагается.
   Наем помещения под контору и первый взнос за взятую в рассрочку мебель взяли у нас пятьсот долларов; еще полторы тысячи долларов ушло на типографские рас ходы и объявления. Этербери свое дело понимал.
   -- Мы продержимся три месяца, минута в минуту, -- говорит он. -- Одним толь ко днем больше, и мы тем или иным способом пойдем ко дну. За это время у нас должно очиститься шестьдесят тысяч долларов. А затем -- деньги в кушак и нижнее спальное место, а желтые газеты и поставщики пусть обгрызают косточки.
   Наши объявления сделали свое дело.
   -- Местные еженедельники и жалкие газетишки, -- что же это такое? -- говорю я, когда мы приготовили их к сдаче.
   -- Человече, -- говорит Этербери, -- если б вы устраивали объявления для завода лимбургского сыра, то вы рассовали бы их так, что никто не заметил бы этого завода даже в самое жаркое лето. Наша игра ведется как раз здесь, в читальнях Нью- Йорка, Бруклина и Гарлема. Именно там собирается тот сорт публики, для которого созданы предохранительные решетки на трамваях, отдел ответов корреспондентам в газетах, равно как и жульнические рекламные заметки. На кой прах нам объявления в больших столичных газетах вверху страницы, рядом с передовицами о радии и изображениями девиц, занимающихся гигиенической гимнастикой?
   Деньги начали притекать очень скоро. Баку не приходилось жаловаться на отсутствие работы; на его конторке горами высились ордера, чеки и зеленые бумажки. Публика начала каждодневно приливать в контору и покупать акции.
   По большей части брали шеры на небольшие суммы -- по десять, двадцать пять и пятьдесят долларов, очень много также по два и по три доллара. Лысый и безупречный череп председателя Этербери сияет энтузиазмом и преступностью, а полковник Текумсе Пиккенс, сей грубый и почтенный Крез с Запада, съедает такое количество яблок, что до самого пола висят шкурки из мусорного ящика красного дерева, который он называет своей конторкой.
   Как предсказывал Этербери, мы около трех месяцев продолжали дело без по мех. Бак прятал все бумаги, какие получались, в кассу, а деньги держал в несгораемом ящике примерно за квартал от нашей конторы. Банкам в таком деле Бак отнюдь не доверял. Мы регулярно выплачивали проценты по всем проданным акциям, значит, никому не было повода плакаться. У нас на руках скопилось около пятидесяти тысяч долларов, и мы втроем жили широко, как премированные борцы, удалившиеся на покой.

0x01 graphic

   Раз утром, когда мы с Баком пришли в контору после завтрака, сытые и веселые, мы встретились в дверях с выходившим оттуда развязным молодым человеком, востроглазым и с трубкой в зубах. Этербери мы застали в странном состоянии: у него был вид человека, застигнутого проливным дождем за целую милю от дома.
   -- Знаете этого человека? -- спросил он нас.
   Мы сказали, что не знаем.
   -- И я тоже, -- говорит Этербери, вытирая пот с лысины, -- но готов прозакладывать достаточное число "Золотых паев" на оклейку тюремной камеры, что это газетный репортер.
   -- Что ему надо? -- спрашивает Бак.
   -- Информацию, -- говорит наш председатель. -- Он сказал, что хочет купить не сколько акций, и задал мне не менее девятисот вопросов, причем каждый из них по падал в какое-нибудь больное место нашего дела. Я знаю, он из газеты. Меня не надуете. Если вы видите человека полуоборванного, с глазами, как буравы, сосущего дрянной табак, с перхотью на воротнике и знающего больше, чем Дж. Морган и Шекспир вместе взятые -- и если это не репортер, то я никогда не видел репортера. Меня это перепугало. Сыщиков и почтовых инспекторов я не боюсь -- поговорю с ними восемь минут да суну пачку акций, -- но эти репортеры -- вот где у меня сидят. Милые мои, рекомендую поделить дивиденды и испариться. Все признаки указывают на такой выход.
   Мы с Баком поговорили с Этербери; порекомендовали ему, чтобы он перестал потеть и успокоился. Этот малый совсем не показался нам похожим на репортера. Ре портеры всегда вытаскивают перед вами карандаш и записную книжку, рассказывают вам истории, которые вы уже слыхали, и сдирают с вас на выпивку. Однако Этербери весь день трясся и нервничал.
   На следующий день мы с Баком выходим из отеля примерно в десять часов сорок минут. По дороге покупаем газету, и первое, что попадает нам на глаза, -- столбец на первой странице, посвященный описанию нашего маленького плутовства. Просто срам, как этот репортер намекал, что мы не состоим ни в каком кровном родстве с покойным Ротшильдом. Он во всех подробностях излагал наш план богатым, сочным, балагурным стилем, который мог позабавить кого угодно, только не акционеров. Этербери был прав; шикарно одетому кассиру, жемчужноголовому председателю и грубому вице-председателю "Голкондской Золотой компании для помещения капиталов" надлежало улетучиться, не теряя ни минуты, если они желают пожить еще на земле.
   Мы с Баком спешим к конторе. На лестнице и в подъезде находим толпу, все стараются протиснуться в нашу контору, но она уже вплотную забита народом до самых решеток. Почти у всех в руках голкондские акции и "Золотые паи". Мы с Баком догадываемся, что они тоже прочитали газету.
   Мы остановились и с некоторым удивлением смотрели на наших акционеров. Мы думали, что к нам вкладывают деньги люди совсем не такого сорта. Все это были люди явно бедные: масса старух и много молодых девушек, которых легко было счесть за работниц с фабрик и заводов. Были и старики, похожие на ветеранов войны, были и калеки, и хороший процент детей -- чистильщиков сапог, газетчиков, рассыльных. Было некоторое количество рабочих в блузах с засученными рукавами. Никто во всей толпе ничем не походил на обычного акционера, разве только тем, что у всех был ошарашенный вид. Но все держали в руках голкондские акции и были взволнованы до последней степени.

0x01 graphic

   Когда Бак оценил эту толпу, физиономия у него как-то скривилась и побледнела. Он подошел к одной женщине с измученным лицом и говорит:
   -- Мадам, у вас есть эти акции?
   -- Я вложила сто долларов, -- говорит женщина, чуть не падая в обморок. -- Это все, что я скопила за целый год. Один из моих ребят сейчас лежит дома при смерти, а у нас нет ни одного цента. Я пришла посмотреть, нельзя ли что-нибудь вынуть от сюда. В циркулярах писали, что можно вынимать, когда угодно. А теперь говорят, что я все потеряю.
   Был в толпе один божий мальчуган -- наверное, газетчик.
   -- Я, мистер, вложил двадцать пять, -- говорит он, с надеждой глядя на шелко вый цилиндр и на костюм Бака. -- Они выплачивали мне по два пятьдесят в месяц. Скажите, один человек говорит мне, что они не могут столько платить, если ведут дело честно. Верно это? Как вы думаете, выручу я свои двадцать пять?
   Некоторые старухи плакали. Девушки с фабрик стояли совсем ошеломленные. Они потеряли все свои сбережения, и с них еще вычтут за то время, которое они про пускают, придя сюда посмотреть, в чем дело.
   Была тут одна девушка -- красивая, в красной шали; она плакала в уголку, словно сердце у нее разрывалось. Бак пробрался к ней и спросил, в чем дело.

0x01 graphic

   -- Не так горько потерять деньги, мистер, -- говорит она, а сама вся трясется, -- хотя я копила их два года, но Джеки теперь не женится на мне. Он возьмет Розу Стейнфилд. Я знаю Дже... Дже... Джеки. У нее четыреста долларов в сберегательной кассе. Ай-ай-ай... -- завопила она.
   Бак смотрит кругом, а на физиономии у него все то же забавное выражение. И тут мы видим: стоит, прислонясь к стене, попыхивая своей трубкой да посверкивая на нас глазами, этот самый газетный репортер. Мы с Баком подходим к нему.
   -- Вы очень интересно пишете, -- говорит Бак. -- Долго собираетесь продолжать в этом духе? Еще что-нибудь вытряхните из рукава?
   -- О, я как раз тут поджидаю, -- говорит репортер, не выпуская трубки из зубов, -- не подвернется ли чего-нибудь новенького. Теперь дело за вашими акционерами. Знаете, ведь они могут подать жалобу. Что это, не арестантская карета? -- говорит он, прислушиваясь к шуму на улице. -- Нет, -- продолжает он, -- это старая повозка для трупов доктора Уитлфорда из Рузвельта. Я знаю ее звонок. Да, думаю, что иногда пишу довольно интересные вещи.
   -- Подождите, -- говорит Бак, -- я собираюсь выкинуть запас новостей в вашем духе.
   Бак достает из кармана и передает мне ключ. Я знаю, что он думает, еще раньше, чем он скажет. Выбитый из седла старый разбойник -- я знаю, что он думает. Такого парня, как Бак, не скоро разыщешь.
   -- Пик, -- говорит он и смотрит на меня в упор, -- не вышло ли тут аферы не много не в нашем духе? Желаете вы, чтоб Джеки женился на Розе Стейнфилд?
   -- Я уже подал свой голос, -- говорю я. -- Через десять минут они будут здесь.
   И отправляюсь к несгораемому шкафу.
   Я возвращаюсь с деньгами, сложенными в толстые пачки. Мы с Баком проводим журналиста кругом к другим дверям и входим в одну из комнат в конторе.
   -- Теперь, мой литературный друг, -- говорит Бак, -- возьмите кресло и сидите смирно; я дам вам интервью. Вы видите перед собою двух жуликов из Жульнического города Жульнического графства в Арканзасе. Мы с Пиком продавали медные драгоценности, средства для укрепления волос, песенники, крапленые карты, патентованные средства, коннектикутско-смирнские ткани, глянец для мебели, альбомы, продавали во всех городах, по всей стране, от края и до края. Мы подцепляли доллар, когда встречали человека, у которого этот доллар явно лишний. Но никогда не подкрадывались мы на цыпочках, без сапог, чтобы поймать сверчка под выпавшим кирпичом в уголке очага на кухне. Вы, может быть, слышали, есть такая старая поговорка: от ящика с товарами уличного торгаша-обдувалы до конторки на Уолл-стрит расстояние невелико. Мы проделали этот путь, но в точности не знали, в чем тут штука. Да, вам следовало бы быть мудрыми, но вы немудры. Вы мудры нью-йоркской мудростью, это значит, что вы судите о человеке по лицевой стороне его одежи. Это неверно. Смотрите на подкладку, на швы, на петли. Пока мы ждем арестантской кареты, вы можете вынуть свой карандашный огрызок и делать заметки для другой забавной статьи в газету.
   Затем Бак повернулся ко мне и сказал:
   -- Мне все равно, что думает Этербери. Он вложил только мозги, и если спас этот свой капитал, то его счастье. Но вы, Пик, что скажете?
   -- Я? -- говорю я. -- Вы должны знать меня, Бак. Я не знал, кто покупал наши акции.
   -- Правильно, -- говорит Бак.
   Затем он проходит боковой дверью в главную комнату конторы и глядит на толпу, которая пытается протиснуться через решетки. Этербери и его шляпа исчезли бесследно. Бак обращается к толпе с краткой речью.
   -- Ну, вы, овцы, выстраивайтесь в линию. Вы получите обратно свою шерстку. Не толкайтесь так. Выстраивайтесь в линию -- в линию -- не в толпу. Леди, не угодно ли вам прекратить ваше блеяние? Ваши деньги ждут вас. Эй, ты, сынок, не карабкайся на решетку; твои десятки в целости и сохранности. Не плачьте, сестрица, вы не потеря ли ни одного цента. Выстраивайтесь в линию, говорю я. Эй, Пик, выровняй их, про пускай по очереди и выпускай в другую дверь.
   Бак снял сюртук, сдвинул шелковый цилиндр на затылок и запалил регалию [здесь: сорт дорогих сигар (примеч. ред.)]. За тем уселся за стол и разложил перед собою нашу добычу, заделанную в аккуратные пачки. Я вытягиваю акционеров в хвост и пропускаю одного за одним через главную комнату; репортер выпускает их через боковую дверь обратно в подъезд, Бак принимает у них акции и "Золотые паи" и выплачивает им наличностью, доллар в доллар, всю сумму, какую они в свое время внесли.
   Акционеры "Голкондской Золотой компании для помещения капиталов" едва верят глазам своим. Чуть не вырывают деньги из рук Бака. Некоторые женщины продолжают реветь, -- таков уж обычай их пола: реветь от горя, плакать от радости, лить слезы, когда нет ни горя, ни радости.

0x01 graphic

   У старух пальцы трясутся, когда они засовывают бумажки за пазуху в свои грубые платья. Девушки с фабрик останавливаются, заворачивают на минуточку верхнюю юбку, и вы слышите, как бумажки опускаются с шуршаньем в женское отделение "Старого Домашнего Чулочно-Нитяного банка".
   У некоторых акционеров, которые сначала громче всех предавались иеремиадам [длинное литературное произведение, в котором автор горько оплакивает состояние общества и предрекает его скорый упадок (примеч. ред.)], теперь происходит припадок возвратного доверия, и они желают оставить деньги в деле.
   -- Прячьте скорей этот цыплячий корм к себе в тряпье, -- говорит Бак, -- и проваливайте. Много вы заработали на том, что накупили паев? Жестянка из-под чаю или дыра в стене за часами -- там место для ваших грошовых сокровищ.
   Когда получает свои деньги красивая девушка в красной шали, Бак вручает ей лишних двадцать долларов.
   -- Свадебный подарок от Голкондской компании, -- говорит наш кассир. -- И слушайте. Если когда-нибудь Джеки покажет свой нос, хотя бы и на почтенной дистанции, в окрестностях перекрестка, где живет Роза Стейнфилд, вы сим уполномочиваетесь обломить пару дюймов сказанного носа.
   Когда все получили свои деньги и ушли, Бак подозвал газетного репортера и пододвинул к нему все деньги, какие остались.
   -- Вы это начали, -- говорит Бак, -- вы и кончайте. Вот вам книги, где записаны все проданные шеры и паи. Вот вам и деньги на оплату полностью, кроме того, что мы прожили. Получайте и ликвидируйте. Я уверен, что газета поможет вам сбалансировать счета. Мы не можем придумать лучшего способа уладить это дело. Мы с нашим крепким, но уставшим от яблок вице-председателем намерены последовать примеру нашего почтенного председателя и улизнуть. Ну, хватит с вас новостей на сегодня, или вы желаете еще проинтервьюировать нас по всем правилам искусства и добросовестно оборвать нам все фалды?
   -- Новости! -- говорит газетчик, вынимая на сей раз трубку изо рта, -- вы думаете, что я могу это использовать? Я не хочу потерять свое место. Предположим, я пойду в редакцию и расскажу все, что случилось. Что скажет главный редактор? Он прямо вручит мне мандат в сумасшедший дом и прикажет не возвращаться, пока не вылечусь. Я мог бы загнуть сказку о морской змее, ползающей по Бродвею, но у меня не хватит смелости приступить к ним с такой дудкой, как здешний казус. Компания жуликов -- извините --возвращает добычу! О, нет. Я не на комических ролях.
   -- Действительно, вам этого не понять, -- говорит Бак, взявшись уже за ручку двери. -- Мы с Пиком не принадлежим к знакомому вам типу дельцов с Уолл стрит. Мы никогда не позволяли себе обобрать больную старуху и рабочую девушку или отнять грош у ребенка. Аферы, какими мы занимались, такого сорта, что мы брали деньги только с людей, которых сам Господь велел обирать, -- с игроков, со всякой шпаны, с вертлявых грекосов, с уличных завсегдатаев, у которых всегда есть несколько бросовых долларов, с фермеров, которые стали бы совсем несчастными, если б бродячие аферисты не объегоривали их, когда они продадут свой урожай.
   Мы никогда не забрасывали удочку на такую рыбу, какая клюет здесь. Нет, сэр. Мы слишком уважаем и себя, и свою профессию. До свидания, мистер Ликвидатор.
   -- Стойте, -- говорит репортер, -- подождите минутку. Здесь, этажом выше, живет маклер. Дайте мне сдать эти деньги в его несгораемую кассу. Мне хочется поста вить вам, ребята, выпивку.
   -- Поставить? -- говорит Бак, торжественно подмигивая. -- И вы пойдете в редакцию и станете там уверять, что вы сказали такое слово? Спасибо. Нет, нам нельзя терять времени. До свидания.
   И мы с Баком выскользнули за дверь. Вот как совершилась невольная ликвидация "Голкондской компании".

* * *

   Если б вы хотели увидать нас в Баком в эту ночь, то вам надо было бы отправить ся в маленькую захолустную гостиницу поблизости от пристани парома на Западную сторону. Мы сидели в комнатенке на двор, и я разливал в двенадцать дюжин шести-унцевых склянок жидкую воду, подцвеченную красной анилиновой краской и сдобренную корицей. Бак курил с довольным видом; на нем вместо шелкового цилиндра была приличная темная жокейская фуражка.
   -- Очень удачно, Пик, -- говорит он, затыкая склянки пробками, -- что нам уда лось достать у Брэди на неделю его лошадь и тележку. Это даст нам возможность выскочить. Твое средство для ращения волос хорошо пойдет в Джерси. Лысины здесь непопулярны вследствие обилия москитов.
   Как раз в этот момент я вытащил свой чемодан и стал разыскивать в нем этикетки.
   -- Этикетки для ращения волос все вышли, -- говорю я. -- Осталось не больше дюжины.
   Мы обследовали свои карманы и убедились, что денег у нас осталось в обрез -- покрыть утром счет гостиницы и заплатить за перевоз на пароме.
   -- Масса ярлыков для средства от трясучей лихорадки, -- говорю я, пересмотрев свои запасы.
   -- Чего же вам больше? -- говорит Бак. -- Наклеивайте их. Сейчас как раз начинается сезон лихорадок на низких местах в Хэкенсеке. Да и к чему волосы, если их все равно стрясет лихорадка?
   С полчаса мы наклеивали ярлыки для средства от лихорадки. Потом Бак говорит:
   -- Честно зарабатывать хлеб лучше, чем этот Уолл-стрит, не правда ли, Пик?
   -- Бесспорно, -- говорю я.

-------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: О. Генри. Милый жулик. Сборник рассказов. -- Ленинград, Мысль, 1925.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru