Lib.ru/Классика: О.Генри. Афазия

О. Генри.
Афазия

Мы простились утром с женою совершенно так, как обыкновенно. Она не допила своей второй чашки чая, чтобы проводить меня до парадных дверей. Здесь она сняла с отворота моего пальто пылинку или нитку (обычный жест женщины, чтобы доказать свое право собственности) и просила не забывать о своей простуде (я не был совершенно простужен). Затем последовал прощальный поцелуй -- обычный домашний поцелуй, приправленный вкусом китайского чая. Не надо было опасаться каких-нибудь неожиданностей, которые внесли бы некоторое разнообразие в этот ежедневный обычай. Как всегда, она поправила булавку на моем галстуке, и, когда я закрыл дверь, я услышал шарканье туфель жены, возвращавшейся к своему остывшему чаю.

Когда я выходил, у меня не было никакого предчувствия того, что должно было произойти. Припадок случился внезапно.

В течение многих недель я работал почти круглые сутки над громким железнодорожным судебным делом, которое я блестяще выиграл несколько дней тому назад. По правде сказать, я работал почти без перерыва уже в продолжение многих лет. Один или два раза мой старый приятель доктор Волни предостерегал меня.

-- Если вы будете работать таким темпом, то вас надолго не хватит, Белфорд, -- говорил он мне. -- Или ваши нервы не выдержат, или пострадает ваш мозг. Скажите, проходит ли неделя, в которой вы не читали бы в газетах о случае афазии -- мозговой болезни, вызванной переутомлением или горем, -- когда человек теряет память [строго говоря, потеря памяти -- это амнезия, а афазия -- это локальное отсутствие или расстройство уже сформировавшейся речи (примеч. ред.)], забывает свое имя и местожительство и бродит беспомощно по городу, в то время когда родные его ищут?

-- Я всегда думал, -- ответил я, -- что эти рассказы -- плод фантазии газетных репортеров.

Доктор Волни покачал головой.

-- Эта болезнь существует, -- сказал он. -- Берегитесь ее. Вам нужна перемена или отдых. Вы только и знаете: суд, контора и дом. В свободные часы вы читаете только судебные книги. Лучше примите вовремя меры.

-- По вечерам в четверг, -- сказал я в свою защиту, -- мы играем с женой в криббедж. По воскресеньям она читает мне письмо своей матери, которое она получает каждую неделю.

В то утро, когда я вышел из дома, я думал о словах доктора Волни. Я чувствовал себя так же хорошо, как обычно -- может быть, я был даже в лучшем расположении духа, чем обыкновенно.

* * *

Я проснулся в вагоне поезда. Члены мои онемели и были сведены судорогой от неудобного лежания. Я прислонился головой к спинке дивана и хотел что-то вспомнить. После долгого времени я сказал себе: "У меня, наверное, должно быть какое-нибудь имя". Я обыскал карманы. Я не мог найти ни одной карточки, ни одного письма, ни одной бумаги или монограммы. Но в кармане пальто я нашел около трех тысяч долларов в крупных кредитках. "Я должен быть кем-нибудь", -- повторял я про себя, и снова начал размышлять.

Вагон был полон мужчин, которые, должно быть, были связаны общими интересами, потому что они свободно болтали между собою и, казалось, были в самом лучшем расположении духа. Один из них -- толстый джентльмен в очках и с определенным запахом корицы и алоэ -- присел на свободное место около меня, дружески кивнул мне и развернул газету. В промежутках между его чтением мы разговаривали, как обычно разговаривают путешественники, о текущих делах. Я нашел, что могу поддерживать довольно хорошо такой разговор. Вскоре мой спутник сказал:

-- Вы, конечно, тоже один из наших. На этот раз западные штаты послали очень много делегатов. Я рад, что съезд назначен в Нью-Йорке. Я никогда не был на востоке. Мое имя Болдер -- "Болдер и сын" из Ореховой Рощи в штате Миссури.

0x01 graphic

Вежливость требовала от меня назвать свое имя. Хотя я и не был приготовлен, но я быстро применился к обстоятельствам, как это часто делают люди в критические минуты. Я должен был окрестить себя, быть в одно и то же время младенцем, священником и родителем. Мои внешние чувства пришли на помощь моему переутомленному мозгу. Сильный запах аптекарских товаров, распространяемый моим спутником, дал мне блестящую мысль. Взгляд на его газету, где мне бросилось в глаза подходящее объявление, тоже помог мне выйти из затруднения.

-- Мое имя, -- сказали, не запинаясь, -- Эдвард Пинкхаммер. Я провизор и живу в Корнополисе, в штате Канзас.

-- Я знал, что вы провизор, -- сказал приветливо мой спутник. -- Я заметил мозоль на вашем правом указательном пальце от ручки пестика. Вы, конечно, тоже делегат на съезд провизоров?

-- Все эти пассажиры провизоры? -- спросил я удивленно.

-- Да. Этот поезд идет с самого Запада. И это все старые прежние провизоры, не те современные, которые торгуют патентованными пилюлями, сделанными машиной. Мы сами процеживаем парегорик, который сами приготовляем, и сами скатываем пилюли, и мы не считаем ниже своего достоинства продавать весною цветочные семена. Я говорю вам, Хэмпинкер, я хочу внести несколько предложений съезду -- нужны новые идеи. Вы знаете, например, склянки с винокаменной солью и антимонием -- одна безвредная, вы знаете, а другая ядовитая. Очень легко спутать один ярлык с другим. Где провизоры обыкновенно хранят эти склянки? Как можно дальше друг от друга, на разных полках. Это неправильно. Я говорю, что нужно держать их рядом; в таком случае, когда вам понадобится одна из них, вы можете всегда сравнить с другой и избежать ошибки. Понимаете мою мысль?

-- Мне она кажется очень хорошей, -- сказал я.

-- Отлично. Когда я предложу ее съезду, вы поддержите меня. Мы покажем этим восточным профессорам, которые знают только свои массажи, кремни и фосфаты и воображают себя умнее всех.

-- Если я могу быть чем-нибудь полезен, -- сказали горячо, -- обе склянки... гм...

-- Винокаменная соль из антимония и винокаменная соль из соды...

-- Должны с этих пор стоять рядом, -- закончил я решительно.

-- А теперь еще другая вещь, -- сказал мистер Болдер. -- Когда вы делаете массу для пилюль, какое связывающее средство вы предпочитаете -- magnesia carbonica или radix glycerrhizae?

-- Гм... магнезию, -- сказал я. Мне легче было выговорить это слово, чем другое. Мистер Болдер с укоризной посмотрел на меня.

-- Конечно, glycerrhizae, -- сказал он. -- Магнезия крошится.

-- Опять один из случаев афазии, -- сказал он через некоторое время, передавая мне газету и показывая пальцем на одну статью. -- Я не верю в них. Я считаю, что в девяти случаях из десяти это одно притворство. Человеку приедается его дело и родные, и он хочет отдохнуть и повеселиться. Он удирает куда-нибудь, и, когда его находят, он делает вид, что потерял память: не знает своего собственного имени и даже не хочет признать родинки на левом плече своей жены. Афазия? Ерунда! Почему они не остаются дома и не теряют там свою память?

Я взял газету и прочел нижеследующее:

Денвер, 12 нюня. Известный адвокат Элвин С. Белфорд таинственно исчез три дня тому назад, и все усилия установить место его нахождение оказались напрасными. Мистер Белфорд хорошо известен в Денвере и имел большую практику. Он женат, имеет хороший собственный дом и самую обширную частную библиотеку в нашем штате. В день своего исчезновения он вынул из банка порядочную сумму денег. Не могли найти никого, кто видел бы его после того, как он вышел из банка. Мистер Белфорд вел удивительно спокойный, семейный образ жизни и, казалось, находил свое счастье в своей семье и в профессии. Если вообще существует какой-либо ключ к разгадке этого странного исчезновения, то его можно найти в том факте, что в течени нескольких месяцев мистер Белфорд усиленно работал над сложным судебным делом в связи с К. железнодорожным обществом. Опасаются, что переутомление повлияло на его мозг. Прилагают все старания, чтобы обнаружить, где находится исчезнувший?..

-- Мне кажется, что вы несколько преждевременно судите, мистер Болдер, -- сказал я, прочитав телеграмму. -- Мне этот случай кажется подлинным. Почему бы этот человек, богатый, всеми уважаемый, счастливый в семейной жизни, вздумал внезапно все это бросить? Я знаю, что такие случаи потери памяти случаются и что человек может вдруг очутиться без имени, дома и прошлого.

-- Обман, и больше ничего! -- сказал мистер Болдер. -- Они ищут только развлечений. Слишком уж все стали образованны в наши дни. Мужчины знают про афазию и пользуются ею для оправдания своих проказ. Женщины тоже очень умные. У них другая отговорка -- гипнотизм. Когда блажь у них проходит, они смотрят вам в глаза с самым научным видом и говорят: "Он меня загипнотизировал".

Мы прибыли в Нью-Йорк около десяти часов вечера. Я поехал в гостиницу и записался там под именем Эдварда Пинкхаммера. И меня вдруг охватило необычайно приятное, одурманивающее чувство -- чувство безграничной свободы, новых открывающихся передо мною возможностей. Я чувствовал себя так, как будто только что родился на свет. Старые оковы -- каковы бы они ни были -- спали с моих рук и ног. Будущее лежало передо мною, как открытый путь, так, как оно лежит перед младенцем, но я вступал в него с познаниями и опытом мужчины.

Мне показалось, что заведующий гостиницей глядел на меня пристальнее, чем это допускалось правилами приличия. У меня не было никакого багажа.

-- Я приехал к съезду провизоров, -- сказал я. -- Мой чемодан где-то задержался. -- Я вытащил из кармана сверток денег.

-- А, -- сказал заведующий, показывая золотой зуб, -- у нас здесь остановилось очень много делегатов. -- Он позвонил коридорного.

Я постарался придать правдоподобность моей роли.

-- Между нами, западными делегатами, возникло очень важное движение, -- сказал я, -- в пользу того, чтобы бутыли, содержащие винокаменную соль из антимония и поташа и винокаменную соль из поташа и соды хранить рядом на одной полке.

-- Проведи джентльмена в триста четырнадцатый, -- поспешил заведующий сказать коридорному, и меня увели в мою комнату.

На следующий день я купил чемодан и одежду и начал жить жизнью Эдварда Пинкхаммера. Я не утруждал свой мозг решением загадок прошлого.

Нью-Йорк преподнес к моим губам пикантную и искрящуюся чашу, и я пил из нее с радостью и увлечением.

Последующие дни были так прекрасны, так упоительны... Эдвард Пинкхаммер, считавший со дня моего рождения лишь несколько часов, познал редкую радость явиться в этот увлекательный мир вполне оперившимся и свободным от всех уз. Я с упоением поддавался очарованию театров и руфгарденов, переносивших меня в волшебную, чудную страну с игривой музыкой, красивыми женщинами и смешными пародиями на людей. Я ходил то в одно, то в другое злачное место, руководствуясь только своим желанием, не связанный ни временем, ни местом, ни приличиями.

Я обедал в веселом кабаре, за еще более веселыми табльдотами, под звуки венгерской музыки и под шутки и хохот художников и скульпторов. Или же я шел туда, где ночная жизнь переливается всеми цветами радуги при ослепительном электрическом свете и где можно видеть умопомрачительные туалеты, ослепительные брильянты, обворожительных женщин и мужчин, которые все это оплачивают. И среди всех этих перечисленных сцен я узнал то, чего никогда не знал ранее. Среди всего этого блеска, кажущегося беспорядка, показной пышности, распущенности господствовал железный, хотя и не тягостный закон. Нужно было подчиниться раз установленным правилам приличия, и вам открывался доступ в страну свободы, вы делались самым свободным из граждан. Если же вы отказывались связать себя правилами приличия, вы тем самым надевали на себя кандалы.

Иной раз на меня находило настроение посещать фешенебельные рестораны, с их величавыми, тихо шепчущими залами, где царила стеснительная благопристойность высшего общества...

Иногда же я садился на пароходы, наполненные разряженными, несдержанными, кричащими служащими, девушками и приказчиками, отправляющимися на Кони-Айленд, где их ждали грубые развлечения...

Но больше всего притягивал меня соблазнительный, разнообразный Бродвей...

Однажды, когда я вошел в свой отель, полный мужчина с большим носом и черными усами преградил мне дорогу в коридоре. Я захотел обойти его, но он остановил меня с оскорбительной фамильярностью.

-- Алло, Белфорд! -- громко закричал он. -- Что вы здесь делаете, в Нью-Йорке? Я думал, что никто и ничто в мире не вырвет вас из вашего кабинета. Что, миссис Белфорд тоже здесь, или вы приехали один по делу?

-- Вы, ошиблись, сэр, -- сказал я холодно, освобождая свою руку из его. -- Меня зовут Пинкхаммер. Простите меня.

Мужчина отошел в сторону, видимо пораженный. В то время как я направлялся к конторке заведующего, я слышал, как незнакомец позвал коридорного и что-то ему сказал насчет телеграфных бланков.

-- Подайте мне счет, -- сказал я заведующему, -- и распорядитесь, чтобы через полчаса снесли мой багаж вниз. Я не хочу оставаться в отеле, где ко мне пристают посторонние люди.

В тот же день я переехал в другую гостиницу на Пятой авеню, очень тихую и старомодную.

На Бродвее был небольшой ресторан, зал которого так утопал в тропической зелени, что почти был превращен в сад. Тишина, роскошь, идеальные официанты, -- все это делало этот ресторан лучшим местом для завтрака. Однажды я пробирался между пальмами к свободному столику, когда почувствовал, что меня схватили за рукав.

-- Мистер Белфорд! -- воскликнул изумительно приятный голое.

Я быстро обернулся, увидел женщину лет около тридцати с необычайно красивыми глазами, которые смотрели на меня так, как будто я был ее самым близким другом. Женщина сидела одна.

-- Вы едва не прошли мимо меня, -- сказала она с упреком. -- Не говорите, что вы меня не узнали. Почему бы нам не пожать друг другу руки, -- по крайней мере, раз в пятнадцать лет?

Я сразу пожал ей руку и уселся за ее столик напротив нее. Движением бровей я подозвал к себе ожидающего официанта. Молодая женщина кокетливо кушала апельсиновое мороженое. Я заказал себе crème de menthe [мятный ликер (примеч. ред.)]. Волосы ее были красновато-бронзовые. Нельзя было на них смотреть, потому что нельзя было оторвать взгляда от ее глаз. Но красота волос ощущалась так, как ощущается солнечный закат, когда в сумерках заглядываешь в глубину леса.

-- Вы уверены, что вы меня знаете? -- спросил я.

-- Нет, -- сказала она, улыбаясь, -- я никогда не была в этом уверена.

-- Что бы вы подумали, -- сказали озабоченно, -- если бы я вам сказал, что меня зовут Эдвард Пинкхаммер и что я из Корнополиса, штат Канзас?

-- Что бы я подумала? -- повторила она с веселым блеском глаз. -- Очень просто: что вы не взяли с собою в Нью-Йорк миссис Белфорд. Мне очень жаль, что это так. Я очень охотно повидала бы Мэриан. -- Она слегка понизила голое. -- Вы не очень изменились, Элвин.

Я чувствовал, как ее чудесные глаза пристальнее взглянули на меня.

-- Нет, вы изменились, -- поправилась она, и в ее словах прозвучала торжествующая нотка. -- Я это вижу теперь... Вы не забыли. Вы все эти годы помнили... каждый день, каждый час, я вам говорила, что вы не сможете забыть.

Я со смущением опустил соломинку в crème de menthe.

-- Простите меня, -- сказал я, чувствуя себя несколько неловко от ее взгляда. -- Но в этом-то и есть вся штука. Я забыл. Я все забыл.

Она восхитительно засмеялась. Казалось, ей доставляло удовольствие то, что она видела на моем лице.

-- Мне иногда приходилось слышать о вас, -- продолжала она. -- Вы, оказывается, крупный адвокат на Западе, -- кажется, в Денвере или в Лос-Анджелесе? Мэриан, вероятно, гордится вами. Вы знали, наверное, что я вышла замуж полгода спустя после вашей женитьбы? Вы, должно быть, читали в газетах про мою свадьбу. Одни цветы стоили две тысячи долларов...

Она упомянула о пятнадцати годах. Пятнадцать лет -- большой срок.

-- Может быть, слишком поздно, -- сказал я несколько робко, -- принести вам свои поздравления?

-- Если вы только посмеете это сделать, -- ответила она с такой смелостью, что я замолчал и начал ногтем проводить узоры по скатерти.

-- Скажите мне одно, -- сказала она, наклоняясь ко мне через стол, -- я хотела бы знать... конечно, просто из женского любопытства, -- имели ли вы смелость после той ночи трогать, нюхать или смотреть на белые розы, -- белые розы, мокрые от дождя и росы?

Я втянул через соломинку глоток crème de menthe.

-- Было бы бесполезно, думаю, -- сказали со вздохом, -- повторить, что я совсем не помню обо всех этих вещах. Моя память мне совершенно изменила. Мне не нужно говорить, как я жалею об этом...

Молодая женщина облокотилась на стол, и снова ее глаза не поверили моим словам, а проникли прямо в мою душу. Она тихо засмеялась, и странная нотка прозвучала в этом смехе -- в нем было счастье, и довольство, и горе... Я постарался отвернуться от нее.

-- Вы, лжете, Элвин Бедфорд, -- прошептала она в упоении. -- О, я знаю, вы лжете.

Я мрачно уставился на пальмы.

-- Меня зовут Эдвард Пинкхаммер, -- сказал я. -- Я приехал с делегатами на съезд провизоров. Между ними сильное течение за то, чтобы на новый манер хранить бутылки с винокамменной солью из антимония и винокаменной солью из поташа. Но, по всей вероятности, вас это не интересует.

Нарядная коляска остановилась у входа в ресторан. Молодая женщина встала. Я взял ее руку и отвесил поклон.

-- Мне крайне жаль, -- сказал я ей, -- что я не могу вспомнить. Я мог бы объяснить, но боюсь, что вы не поймете. Вы не захотите признать Пинкхаммера, а я, правда, не могу припомнить... розы и все остальное.

-- Прощайте, мистер Бедфорд, -- сказал она со своей счастливо-печальной улыбкой и вошла в экипаж.

В этот вечер я пошел в театр. Когда я вернулся в свой отель, ко мне подошел скромный джентльмен в темном костюме.

-- Мистер Пинкхаммер, -- сказал он, -- могу ли я попросить вас на несколько слов? Вот сюда, в комнату.

-- Конечно, -- ответил я.

Он повел меня в небольшую приемную. Там находились леди и джентльмен. Я заметил, что леди была бы необычайно привлекательна, если бы лицо ее не было омрачено выражением глубокой печали и усталости. Ее внешность -- фигура и лицо -- были в моем вкусе. Она была в дорожном костюме. Она устремила на меня серьезный взгляд, выражавший необычайную тревогу, и приложила дрожавшую руку к груди. Я думаю, она бросилась бы мне на шею, но джентльмен остановил ее властным движением руки. Затем он сам подошел ко мне. Это был мужчина сорока лет, с легкой сединой на висках и с энергичным вдумчивым лицом.

-- Белфорд, дружище, -- сказал он радушно, -- я рад вас снова увидеть. Конечно, мы знаем, что все в порядке. Вы помните, я предостерегал вас не переутомляться. А теперь вы вернетесь с нами и в самое короткое время опять станете самим собой.

Я иронически улыбнулся.

-- Меня так часто "белфордировали", -- сказал я, -- что это мне кажется совсем не остроумно и, в конце концов, это может надоесть. Не будете ли вы так любезны согласиться, что меня зовут Эдвард Пинкхаммер и что я во всей своей жизни никогда с вами раньше не встречался?

Раньше, чем мужчина успел ответить, горестный крик вырвался из груди женщины. Не обращая внимания на удерживающую ее руку, она подбежала ко мне.

-- Элвин! -- зарыдала она и бросилась на меня, крепко прижимаясь. -- Элвин ! -- снова закричала она. -- Не разбивай моего сердца! Я твоя жена. Назови меня по имени один разочек, хотя бы один разочек. Лучше мне видеть тебя мертвым, чем в таком виде.

Я почтительно, но решительно разнял ее руки.

-- Сударыня, -- сказал я серьезно, -- простите меня, но я полагаю, что тут какое-то недоразумение. Очень жаль, -- продолжал я с веселой усмешкой, -- что этого Белфорда нельзя поставить рядом со мною на одну полку, как винокаменную соль с антимонием и поташем, чтобы нас не путали.

Женщина обернулась к своему спутнику и схватила его за руку.

-- Что это, доктор Волни? О, что это такое? -- простонала она.

Он повел ее к дверям.

-- Пройдите пока в вашу комнату, -- услышал я его голое. -- Я останусь и поговорю с ним. Рассудок? Нет, не думаю, -- только часть мозга. Да, я уверен, что он поправится. Идите в вашу комнату и оставьте меня с ним.

Женщина исчезла. Мужчина в темном костюме тоже вышел из комнаты. Я думаю, он ждал в коридоре.

-- Я хотел бы побеседовать с вами немного, мистер Пинкхаммер, если вы позволите, -- сказал оставшийся в комнате джентльмен.

-- Если хотите, -- ответил я. -- Но вы позволите мне расположиться поудобнее? Я немного устал. -- Я растянулся на диване у окна и зажег сигару Он придвинул себе стул.

-- Будем говорить откровенно, -- сказал он мягким голосом. -- Вас зовут не Пинкхаммер.

-- Я это знаю так же хорошо, как и вы, -- холодно ответил я. -- Но человеку нужно какое-нибудь имя. Могу уверить вас, что я совершенно не восхищен именем Пинкхаммер. Но когда приходится окрестить себя самому и быстро, то красивые имена как-то не приходят на ум. Но могло бы быть еще и хуже. Я нахожу, что я еще очень хорошо выбрал имя Пинкхаммера.

-- Ваше имя, -- сказал мой собеседник серьезным тоном, -- Элвин Белфорд. Вы один из первых адвокатов в Денвере. Вы страдаете припадком афазии, который заставил вас забыть вашу личность. Причина припадка -- переутомление и, может быть, отсутствие естественных развлечений. Дама, которая только что вышла из комнаты, ваша жена.

-- Я назвал бы ее красивой женщиной, -- сказал я после небольшой паузы. -- В особенности мне нравится оттенок ее коричневых волос.

-- Это жена, которой можно гордиться. Со времени вашего исчезновения почти две недели тому назад она не сомкнула глаз. Мы узнали, что вы в Нью-Йорке, из телеграммы, посланной Айсидором Ньюманом, коммивояжером из Денвера. Он сказал, что встретил вас здесь, в отеле, но что вы его не узнали.

-- Мне кажется, я помню этот случай, -- сказал я. -- Если не ошибаюсь, он назвал меня "Белфорд". Но не думаете ли вы, что пора было бы теперь и вам представиться?

-- Я Роберт Волни, доктор Волни. Я был вашим другом в течение двадцати лет, а вашим доктором -- в течение пятнадцати. Я приехал с миссис Белфорд разыскать вас, как только мы получили телеграмму. Постарайтесь, Элвин... постарайтесь, дружище, вспомнить.

-- К чему стараться? -- сказал я, нахмурившись. -- Вы говорите, что вы доктор? Излечима ли афазия? Когда человек теряет память, возвращается ли она медленно или внезапно?

-- Иногда постепенно и не вполне; иногда же память возвращается так же внезапно, как пропадает.

-- Возьмете ли вы на себя вылечить меня, доктор Волни? -- спросил я.

-- Друг мой, -- сказал он, -- я сделаю все, что в моих силах, и постараюсь, чтобы было сделано все, что может сделать наука, чтобы вылечить вас.

-- Отлично, -- сказал я. -- В таком случае смотрите на меня как на вашего пациента. Все должно остаться в тайне -- вы знаете, профессиональная тайна.

-- Конечно, -- сказал доктор Волни.

Я встал с дивана. Кто-то поставил вазу с белыми розами на круглый стол, стоявший посреди комнаты, -- букет белых роз, недавно обрызганный водой и благоуханный. Я вышвырнул розы из окна и затем снова улегся на диван.

-- Будет лучше, Бобби, -- сказал я -- излечиться от этой болезни внезапно. Во всяком случае, я устал от всего этого. Теперь вы можете пойти и привести Мэриан. Но, доктор, -- сказал я со вздохом, дружески подтолкнув его, -- милейший доктор, это было восхитительно!

-----------------------------------------------------------------------

Первое издание перевода: О. Генри. Новый Багдад. Сборник рассказов. -- Ленинград: Мысль, 1925 г.

Оставить комментарий О.Генри (перевод: Эва Бродерсен) (yes@lib.ru) Год: 1905 Обновлено: 09/02/2024. 25k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы, Юмор и сатира Деловые люди Иллюстрации/приложения: 3 штук.	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: A Ramble in Aphasia. Перевод Эвы Бродерсен (1925).

О.Генри Афазия

О. Генри. Афазия

О.Генри
Афазия

О. Генри.
Афазия