О.Генри
Полисмен и антифон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О. Генри.
Полисмен и антифон [*]

   [*] -- Антифон -- "звучащий попеременно"; церковное песнопение (примеч. ред.).
   
[]   Сопи беспокойно ворочался на скамье на Мэдисон-сквере. Когда дикие гуси начинают звонко стрекотать в вышине, жены, у которых еще нет котиковых манто, -- ласкаться к мужьям, а Сопи -- беспокойно ворочаться на своей скамье в парке, то вы можете быть вполне уверены, что зима не за горами.
   Мертвый лист упал на колено Сопи. Это была визитная карточка Дедушки Мороза. Дедушка всегда ласково относится к аборигенам Мэдисон-сквера и аккуратно каждый год дает им знать о своем приближении. На углах четырех улиц он вручает свои визитные карточки Северному Ветру, верному стражу Замка Бездомных, и, таким образом, все обитатели этого замка получают своевременное предупреждение.
   Сопи вполне уяснил себе тот факт, что пришло время, когда он должен образовать единоличный комитет по изысканию мер и средств для борьбы с наступающей стужей. Вот почему он и начал беспокойно ворочаться на своей скамье.
   Не надо думать, что в изысканиях этих мер и средств Сопи возносился слишком высоко. Ничего подобного! Его не соблазняли ни турне по Средиземному морю, ни бальзамическое южное небо, ни экскурсии вдоль Неаполитанского залива.
   Нет, три месяца на Острове [Тюрьма на острове Блэквелла в Нью-Йорке (ныне -- остров Рузвельт) (примеч. ред.)], -- вот где начинались и кончались все его мечты. Три месяца обеспеченных харчей, крова и подходящего общества, три месяца полной независимости от Борея и полисменов в голубых куртках представляли верх его стремлений.
   Уже в продолжение многих лет гостеприимный Блэквелл служил ему зимней квартирой. Как раз в то время, когда его более счастливые сограждане по Нью-Йорку запасались билетами на Ривьеру и другие Господом Богом благословенные места, Сопи начинал свои скромные приготовления к ежегодному "хаджу" [хадж -- паломничество, связанное с посещением Мекки (примеч. ред.)] на Остров.
   И вот сейчас наступил этот период. В прошедшую ночь он потратил целых три субботние газеты на то, чтобы подложить их под пиджак и обмотать лодыжки и колени, и все-таки ему было очень холодно спать на скамье около неугомонного фонтана в старинном сквере. Вот почему Остров стал окрашиваться в его глазах во все более радужные и теплые тона. Он всегда пренебрегал городскими благотворительными учреждениями, пекущимися о неимущих. По его мнению, закон всегда милостивее филантропии. В городе имелось бесконечное множество муниципальных и частных ночлежек, в которых он мог получить пищу и кров согласно своим весьма скромным запросам. Гордость его духа никогда не принимала даров милосердия. Человек, который не может платить деньгами, всегда вынужден платить моральным унижением за каждую мелочь, подносимую ему рукой филантропа. Подобно Цезарю, имевшему своего Брута, каждая "благотворительная кровать" имеет свою ванну, а каждый кусок хлеба компенсируется самым подробным допросом о личности. Уже по этому одному гораздо лучше быть гостем Закона, который хоть и руководствуется известными правилами, все же не всегда влезает грязными сапогами в душу джентльмена.
   Решив отправиться на Остров, Сопи тут же на месте разработал план действий. Собственно говоря, таких планов было очень много, и все они никаких особых трудностей не представляли. Самый приятный способ заключался в том, чтобы шикарно пообедать в одном из лучших ресторанов, после обеда объявить полную свою материальную несостоятельность и спокойно, без скандала, отдаться в руки полисмена. Все же остальное будет проделано благодетелем-судьей.
   Задумано -- сделано. Сопи оставил скамью, побрел вдоль сквера и вышел на ровное море асфальта в том месте, где Бродвей сливается с Пятой авеню. Он направился по Бродвею и остановился около шикарного кафе, в котором ежедневно собирались сливки плодоводства, шелководства и протоплазмы.
   Сопи нисколько не сомневался в полной комильфотности своего наряда -- от нижней пуговицы жилета и выше. Он был побрит, пиджак его производил вполне приличное впечатление, а черный галстук, готовый бантик-бабочка, был подарен ему в День благодарения одной дамой-патронессой. Если только ему удастся сесть за столик, то его затея увенчается самым несомненным успехом. Та часть его тела, которая будет возвышаться над столиком, не возбудит ни малейших сомнений в официанте. Жареная дикая утка, подумал Сопи, будет в самый раз. Сюда же надо будет прибавить бутылочку шабли, затем камамбер, полчашки кофе и сигару. Сигару стоимостью в один доллар, не выше! Общая сумма окажется настолько незначительной, что вряд ли вызовет какую-либо особую ярость со стороны хозяина кафе. А зато он наестся вдоволь и в самом чудесном настроении отправится на свою зимнюю квартиру.
   Но только Сопи переступил порог ресторана, как многоопытный глаз метрдотеля упал на его поношенные брюки и развалившиеся ботинки. Сильная рука, проявившая большое знание дела, схватила его за шиворот, спокойно, но вместе с тем торопливо выставила его на тротуар и тем предупредила печальную судьбу, которая угрожала дикой утке.
   Сопи свернул с Бродвея. По некоторым данным можно было судить, что его путь на желанный Остров не будет эпикурейским. Необходимо было придумать какой-нибудь другой способ, который дал бы ему полное право войти в тюрьму.
   На одном из углов Шестой авеню его внимание привлекли многочисленные электрические фонари и искусно расположенные в витрине товары. Сопи схватил камень и запустил его в стекло. Тотчас же со всех сторон сбежались люди, во главе которых явился полисмен. Сопи стоял совершенно спокойно, заложив руки в карманы и с улыбкой глядя на медные пуговицы.
   -- Кто это сделал? -- нервно спросил полисмен.
   -- Уж не думаете ли вы, что это дело моих рук? -- спросил Сопи не без сарказма, но очень дружелюбно, как человек, увидевший свою счастливую судьбу.

[]

   Полисмен никак не мог подумать, что все это натворил Сопи: ему и в голову это не пришло. Люди, расшибающие стекла, никогда не остаются на месте и не вступают в беседу с блюстителями тишины и порядка! Они немедленно испаряются. Полисмен вдруг увидел человека, который мчался к трамваю. С поднятой в воздух палкой он бросился вдогонку. А бедный Сопи с отвратительным осадком в душе побрел дальше, сознавая, что ему уже дважды не повезло.
   На противоположной стороне улицы стоял ресторан, весьма простой на вид. Он был рассчитан на нескромные аппетиты и скромные кошельки. Его посуда и атмосфера были очень тяжелы, но супы и скатерти чрезвычайно тонки. В это учреждение Сопи беспрепятственно ввел свои вызывающие ботинки и красноречивые брюки. Он сел за столик и плотно закусил бифштексом, паштетом и яблоком, запеченным в тесте, после чего поставил в известность лакея, что в настоящее время между ним и самой мелкой монетой нет абсолютно ничего общего.
   -- Ну, милейший мой, пошевеливайтесь поскорее и зовите фараона, -- сказал он, -- покорнейше прошу вас не заставлять ждать джентльмена!
   -- Ну вот еще! Стану я из-за такого типа беспокоить фараона, -- отозвался лакей, голос которого был как нежнейший кекс, а глаза -- как вишня в манхэттенском коктейле. -- Эй, Кон!
[]   Сопи как раз упал на левое ухо, когда два лакея выбросили его на каменную мостовую. Он поднял свое тело сустав за суставом, точно так же, как плотник вытягивает свой складной аршин, а затем начал выбивать из себя пыль. Арест стал витать в далеких странах розовых грез. Остров вознесся так высоко, что терялось всякое представление о нем. Полисмен, стоявший у аптекарского склада, на две двери выше, усмехнулся и побрел дальше.
   Сопи прошел целых пять кварталов, прежде чем снова отважился на деяние, которое было сопряжено с надеждой на лишение свободы. На этот раз судьба преподнесла ему кое-что, что он по собственной глупости назвал удачей. Молодая женщина, очень скромно, но мило одетая, стояла у витрины с огромным количеством приборов для бритья и чернильниц. На расстоянии двух ярдов от витрины, опираясь на пожарный кран, красовался огромный полисмен со строгим выражением лица.
   Теперь план Сопи заключался в том, чтобы самым подлым образом пристать к женщине. Изящная внешность соседки и близость строгого блюстителя порядка вселяли в него бодрую уверенность, что в самом непродолжительном времени он почувствует на своей руке длань начальства, которая наконец-то обеспечит его зимней квартиркой на маленьком прелестном Острове.
   Сопи расправил галстук-бабочку, подаренный ему дамой-патронессой, вытянул из-под рукавов короткие манжеты, лихо заломил шляпу и подскочил к молодой женщине. Он начал строить ей глазки, подмигивать и выразительно кашлять, -- словом, проделал весь богопротивный и гнусный ритуал типичного "ухажера". В то же самое время одним уголком глаза он видел, что полисмен не спускает с него бдительного взора. Молодая женщина сделала один-два шага в сторону и снова погрузилась в созерцание мисок и стаканчиков для бритья. Сопи, недолго думая, последовал за ней, нахально остановился рядом, снял шляпу и сказал:
   -- Ах, Беделия, ты уж здесь! Что ж, пойдем ко мне и побалуемся!
   Полисмен все еще не спускал с них взора. Преследуемой женщине стоило только поднять палец, и Coпи направил бы свой руль на обетованную островную гавань. Он уже почувствовал тепло и прелестную атмосферу острога, но вдруг женщина внимательнее прежнего посмотрела на него, протянула вперед руку и схватила его за рукав.
   -- Конечно, Майк, если ты угостишь меня парой кружечек пивка! -- воскликнула она. -- Я уже давно заговорила бы с тобой, но фараон все время не спускает с нас глаз!
   С этими словами она обвилась вокруг него, как плющ вокруг дуба, и Сопи, полный невыразимого отчаяния, прошел мимо полисмена. Можно было подумать, что он без всякого снисхождения приговорен к свободе.
   На ближайшем углу он стряхнул прочь свою попутчицу и убежал. Он остановился в таком районе, где по ночам можно найти легкомысленнейшие улицы, сердца, клятвы и мелодии. Женщины в мехах и мужчины в шубах с веселым видом двигались в морозном воздухе.
   Вдруг Сопи овладела страшная мысль, что, быть может, какое-нибудь злое колдовство сделало его иммунным к бациллам ареста. Эта мысль нагнала на него такую панику, что, подойдя поближе к какому-то залитому огнями театру и увидев там другого полисмена, величественно прохаживающегося взад и вперед, он, как утопающий, ухватился за соломинку "нарушения общественной тишины и порядка". Выйдя на тротуар, он затянул хриплым голосом отвратительнейшую пьяную песнь, затем начал танцевать, выть, стонать и всякими другими способами оскорблять небесные силы.
   Полисмен повертел палочкой, повернулся к Сопи спиной и заметил какому-то случайному прохожему:
   -- Это один из студентов Хартфордского колледжа. Они сегодня празднуют что- то. Здорово шумят, это правда, но вреда от них никакого! Нам даны инструкции не задерживать их.
   Окончательно расстроенный, Сопи прекратил свое бесполезное гримасничание. Неужели же никогда больше полиция не наложит на него своей лапы? Остров превратился уже в недосягаемую Аркадию. Желая хоть кое-как защититься от пронизывающего ветра, Сопи поднял выше воротник своего худенького пиджака.
   Подойдя к табачной лавке, он увидел хорошо одетого господина, который закуривал сигару от слабо мерцающего огонька. При входе в лавку господин поставил у дверей свой шелковый зонтик. Сопи последовал за ним, в свою очередь вошел в лавку, схватил зонтик, вышел наружу и, не торопясь, пошел по тротуару. Человек с сигарой бросился за ним.
   -- Позвольте, это мой зонтик! -- строго сказал он.
   -- Ах, вот как! -- усмехнулся Сопи, отягчив значительной руганью свое незначительное преступление. -- Значит, это ваш зонтик? Почему же в таком случае вы не потрудитесь позвать полисмена? Да, я взял зонтик! Ваш зонтик, скажите, пожалуйста! Почему вы не зовете полисмена? Вон стоит один на углу! Вон!
   Собственник зонтика замедлил шаги. Сопи последовал его примеру с мучительным предчувствием, что судьба и на сей раз сыграет с ним скверную шутку. Полисмен с большим интересом следил за обоими.
   -- Конечно, -- сказал владелец зонтика, -- вы понимаете... что такие случаи иногда бывают... Если это действительно ваш зонтик. то, надеюсь, вы великодушно простите. меня. Я сегодня утром. взял его в одном ресторане. Но, раз вы говорите. что это ваш зонтик. я не стану спорить и надеюсь, как я уже сказал, что вы. того.
   -- Конечно, мой зонтик! -- с непередаваемой злостью промолвил Сопи.
   Экс-собственник зонтика постыдно ретировался. А полисмен поспешил помочь какой-то высокой блондинке в шикарном манто перейти улицу, ввиду того что трамвай был уже совсем близко, на расстоянии каких-нибудь двух кварталов.
   Сопи побрел в восточном направлении, пробираясь по улице, сплошь загражденной ремонтными приспособлениями. Зонтик он с яростью швырнул в первую попавшуюся яму и предал проклятию всех, кто носит шлемы и не знает, что делать со своими палочками. Именно потому, что он всячески норовил попасть в их лапы, они все, словно по уговору, смотрели на него, как на короля, который, конечно, ничего дурного не сделает.
[]   Наконец он вышел на одну из тех восточных авеню, где блеск и шум всегда слабее. Тут он повернулся лицом к Мэдисон-скверу, потому что инстинкт домовитости берет верх над всем, даже в том случае, если весь дом ограничивается пределами одной парковой скамьи. На каком-то необычайно тихом углу Сопи остановился. Здесь стояла высокая, тоненькая, шпилем своим убегающая в далекое небо церковь. Сквозь фиолетовое стекло струился мягкий ровный свет, и можно было безошибочно сказать, что за этим стеклом сидит органист, который перебирает клавиши органа и репетирует хорал к предстоящей субботней службе, потому что слух Сопи уловил нежнейшую музыку, которая буквально приковала его к железной ограде церкви.
   Высоко в небе стояла луна, задумчивая и хрустально-светлая. Экипажей и пешеходов было тут совсем мало. Где-то под карнизами чирикали засыпающие воробьи. На одно коротенькое мгновенье Сопи показалось, что он попал на идиллически- мирное сельское кладбище. Хорал, который наигрывал органист, пригвоздил его к железной решетке, потому что он был памятен ему по тем чудесным дням, когда в его жизнь входили такие вещи, как мать, розы, высокие честолюбивые мечты, друзья и безупречные мысли и воротнички...
   Крайняя восприимчивость Сопи в связи с воздействием, оказанным близостью церкви, произвели внезапный и удивительный переворот в его душе. С мгновенно набежавшим ужасом он заглянул в пропасть, в которую погрузился, и увидел свои загубленные дни и годы, постыдные желания, угасшие надежды, позорно направленные способности и низкие побуждения, на которых строилась вся его жизнь в последнее время.
   И так же быстро сердце трепетно забилось в унисон его новому настроению. Настойчивый и сильный импульс бросил его вперед, на отважную борьбу с безжалостной, отчаянной судьбой.
   Он приложит все силы, чтобы вылезти из грязи, и снова станет человеком, причем не остановится ни перед чем, когда будет вырывать из своей души все то дьявольски злое, что всегда владело им. Он еще не упустил время, потому что он еще сравнительно молод! Он воскресит былые мечты, чаяния и надежды и неотступно будет стремиться к воплощению их в жизнь. Эти торжественные, но сладчайшие звуки органа произвели настоящую революцию в его душе. Завтра же он отправится в шумный загородный район и во что бы то ни стало найдет там работу! Крупный меховщик как-то предложил ему место кучера. Завтра он найдет его. И попросит взять на службу. О, он займет еще подобающее место в свете! Он станет.
   В эту минуту Сопи почувствовал, что на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Он быстро оглянулся и увидел прямо перед собой широкое лицо полисмена.
   -- Что вы тут делаете? -- спросил страж порядка.
   -- Ничего! -- ответил Сопи.
   -- В таком случае идем со мной! -- сказал полисмен.
   -- Три месяца на Острове! -- был приговор судьи на следующее утро.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru