Когда человек любит искусство, то нет такой жертвы, которая показалась бы ему слишком тяжелой.
Это наша предпосылка.
Нижеследующий рассказ даст заключение и в то же время покажет вам, что эта предпосылка совершенно неправильная. Для логики это абсолютно новый факт, а для беллетристики -- фокус, который почитается древнее Великой Китайской стены.
Джо Лэрреби родился на Среднем Западе и с самых юных лет стал проявлять гениальные способности к изобразительному искусству. Шести лет от роду он нарисовал замечательный пожарный насос, мимо которого с чрезвычайной поспешностью проходит какой-то важный гражданин. Этот опус был вставлен в рамку и повешен в окне москательной [москательная -- лавка по продаже москатели (устаревшее название предметов бытовой химии) (примеч. ред.)]. В двадцать лет он оставил родину и уехал в Нью-Йорк со свободно развевающимся галстуком и туго стянутым кошельком.
Дилия Кэрузер так многообещающе брала шесть октав в одной из южных деревушек, расположенных среди сосновых рощ на Юге, что родные собрали немного денег и отправили ее на север для того, чтобы она закончила образование.
Только теперь начинается наш рассказ.
Джо и Дилия встретились в студии, где большое количество студентов собирались для того, чтобы толковать о светотенях, Вагнере, музыке, произведениях Рембрандта, рисунках, Вальдтейфеле [Эмиль ВальДтейфель (1837-1915) -- французский композитор, автор многих известных вальсов (примеч. ред.)], обоях, Шопене и так далее.
Молодые люди очень скоро влюбились друг в друга и, не теряя драгоценного времени, поженились, потому что, когда человек любит искусство, нет такой жертвы, которая показалась бы ему слишком тяжелой.
Мистер и миссис Лэрреби начали хозяйничать в своей квартирке. Это была маленькая, совсем крохотная квартирка, но юные супруги были очень счастливы, потому что они любили свое искусство и друг друга. И мой совет всем молодым богатым мужчинам заключается в следующем: продай все, что имеешь, а деньги раздай бедным! А затем поселись в маленькой квартирке наедине со своим искусством и своей Дилией!
Обитатели таких квартир должны всегда помнить, что только они поистине счастливы. Если домашний очаг счастлив, он никогда не может быть слишком тесен. В таких случаях часто случаются чудеса. Буфет может осесть и превратиться в бильярд.
Камин -- в диван. Письменный стол -- в дополнительную спальню. Умывальник -- в пианино. Пусть все четыре стены сойдутся, -- лишь бы вы с Дилией были внутри них. Если же нет счастья в вашем доме, дом этот может быть велик и высок сверх всякой нормы и нужды, а радости это не прибавит. Не прибавит в том случае, если вы войдете к себе через нью-йоркские Золотые Ворота, повесите вашу шляпу на мыс Гаттерас, пальто -- на мыс Горн, а выйдете через Лабрадор.
Джо занимался в классе великого Маэстри, -- кто же не знает этого славного имени. Дилия брала уроки у Розенштока, слава которого столь же велика. Муж и жена были бесконечно счастливы вплоть до тех пор, пока хватало денег на жизнь. Если бы я не боялся быть циничным, я сказал бы, что так всегда бывает в жизни. Их цели были ясны и определенны. Джо обещал в самом непродолжительном времени превратиться в художника, студия которого будет всегда полна старых джентльменов с тощими бакенбардами и толстыми бумажниками, стремящихся наперерыв приобрести последнее произведение маэстро. И от Дилии можно было ожидать, что она через несколько лет станет настолько музыкальной и важной, что при виде непроданных лож и мест в оркестре на спектакль с ее участием она откажется от выступления, сославшись на болезнь горла, и предпочтет провести вечер за обедом в отдельном кабинете.
На мой взгляд, лучшими часами для них были те, когда они сидели в своей квартире и после студийных часов горячо и страстно ворковали о делах. Очаровательны были уютные обеды и легкие свежие завтраки, во время которых они обменивались своими планами и чаяниями, неизменно общими и тесно переплетающимися: взаимная поддержка! взаимное вдохновение! И -- простите мою безыскусность! -- бесподобны были моменты, когда они ели фаршированные оливки и сэндвичи с сыром в одиннадцать часов утра!
Но через некоторое время искусство потеряло свою чарующую власть над ними. Это иногда случается. Выражаясь вульгарным языком, расходы были большие, а доходов -- никаких! Не хватало денег на уплату мистеру Маэстри и герру Розенштоку. Но когда человек любит искусство, нет такой жертвы, которая показалась бы ему слишком тяжелой. И вот почему Дилия решила, что для поддержания домашнего очага ей необходимо давать уроки музыки.
Два-три дня она странствовала по городу в поисках уроков. Однажды вечером она вернулась домой в восторженном настроении.
-- Джо, дорогой мой! -- радостно воскликнула она. -- У меня есть ученица! Ах, ах, какие прекрасные люди! Дочь генерала. генерала А. Б. Пинкни. на Семьдесят первой улице! Какой прекрасный дом! Ах, Джо, тебе надо было бы посмотреть на парадную дверь. Я думаю, что она в византийском стиле. А внутри как красиво! Просто чудо! Никогда, Джо, никогда я не видела ничего подобного! Ученица моя -- родная дочь генерала, и ее зовут Клементина. Я уже почти влюбилась в нее. Прелестное создание, всегда в белом! Какие у нее прекрасные, тонкие манеры! Ей восемнадцать лет. Я буду давать ей три урока в неделю. И подумай, Джо: по пять долларов за урок! Я понимаю, что это, в общем, не так уж много, но когда я получу еще два-три таких урока, то я смогу возобновить занятия с герром Розенштоком. А теперь, дорогой мой, прогони морщинки между бровями, и давай хорошенько поужинаем!
-- Ну, Дили, ты, значит, устроилась, -- сказал Джо, открывая с помощью ножа и маленького топорика банку с бобами, -- а как же будет со мной?.. Неужели же ты думаешь, что я позволю тебе бегать по урокам, в то время как я буду странствовать в областях высокого искусства? Нет, не будет этого: клянусь костями Бенвенуто Челлини! Я думаю, что смогу продавать газеты или мостить улицы. Это даст мне один- два доллара в день.
Дилия подбежала и повисла у него на шее.
-- Джо, дорогой мальчик мой, ты совсем с ума сошел! Ты во что бы то ни стало должен продолжать свои занятия в студии! Ведь я же не бросила моей музыки и не стала заниматься чем-то, что не имеет ничего общего с моим искусством! В то время как я учу, я сама учусь! Я всегда неразлучна с моей музыкой. Ведь на пятнадцать долларов в неделю мы можем жить, как миллионеры! Ты не смеешь думать о том, чтобы оставить Маэстри!
-- Ладно! -- ответил Джо, доставая голубое изогнутое блюдо для овощей. -- Пусть будет по-твоему, но имей в виду, что я очень недоволен тем, что ты даешь уроки! Это не искусство! Но ты молодец все-таки, и я очень люблю тебя за это.
-- Когда человек любит искусство, то нет такой жертвы, которая показалась бы ему слишком тяжелой! -- ответила Дилия.
-- Маэстри очень похвалил небо на моем эскизе "Парк"! -- сказал Джо. -- А Тинкл разрешил мне повесить в его окне [т. е. на витрине (примеч. ред.)]. Если найдется такой особый сорт идиота-богача, то он, пожалуй, купит эскиз.
-- Я нисколько не сомневаюсь, что он купит, -- нежно заметила Дилия. -- А теперь давай поблагодарим Бога за генерала Пинкни и за телячье жаркое.
В продолжение всей следующей недели супруги Лэрреби очень рано завтракали. Джо вдруг начал страстно интересоваться замечательными утренними красками в Центральном парке, и Дилия умудрялась до семи часов утра наградить своего супруга изрядным количеством закусок, ласк, поцелуев и похвал. Искусство -- очень требовательный владыка! В большинстве случаев Джо возвращался домой только к семи часам вечера. В конце недели Дилия с очень горделивым и торжественным, хотя и усталым видом бросила три пятидолларовые бумажки на стол восемь на десять дюймов, который стоял в гостиной восемь на десять футов.
-- Иногда, -- произнесла она с легким вздохом, -- Клементина утомляет меня. Я боюсь, что она недостаточно много занимается сама, и я очень часто указываю ей на это. Затем, она всегда носит белое, и это производит страшно монотонное впечатление. Но сам генерал Пинкни -- очаровательнейший старик! Мне ужасно хотелось бы, Джо, чтобы ты видел его! Он иногда заходит к нам, когда я занимаюсь с Клементиной -- ведь я, кажется, говорила тебе, что он вдовец? -- и он стоит около нас и все время дергает свою козлиную бородку. "Ну-с, -- частенько спрашивает он, -- как поживают наши шестнадцатые и тридцать вторые ноты?" Я хотела бы еще, чтобы ты взглянул на панели в комнате и на эти ковровые астраханские портьеры. У Клемет- нины страшно забавный кашель! Впрочем, я надеюсь, что она крепче, чем кажется на первый взгляд. Ты понятия не имеешь, как я уже привязалась к ней. Она -- очень изящная девочка, и порода дает себя знать в ней. Брат генерала Пинкни был как-то министром в Боливии!
И тогда Джо с видом Монте-Кристо вынул из кармана чистенькие, изящные ассигнации в десять, пять, два и один доллар и положил эти деньги рядышком с заработком Дилии.
-- Я продал эту акварель с обелиском одному приезжему из Пеории! -- объявил он.
-- Не шути со мною! Он не из Пеории! -- сказала Дилия.
-- Это все равно! Мне тоже, Дилия, хотелось бы, чтобы ты взглянула на него. Жирный такой парень, с шерстяным кашне и черепаховой зубочисткой. Он увидел эскиз в окне у Тинкла и сначала подумал, что это ветряная мельница. Но, так или иначе, он все-таки молодец, потому что купил мое замечательное произведение. Он заказал мне еще одну акварель: товарный железнодорожный склад в Лэкуоне. Он заберет эти эскизы с собой, когда уедет домой.
-- Я очень рада, что ты продолжаешь заниматься своим делом! -- сердечно сказала Дилия. -- И вот увидишь, дорогой, что ты добьешься своего! Тридцать три доллара! Да мы никогда до сих пор не тратили так много денег! Мы можем позволить сегодня себе устрицы!
-- И даже филе-миньон с шампиньонами! -- воскликнул Джо. -- Где вилка для маслин?
В следующую субботу вечером Джо первым вернулся домой. Он снова выложил на стол восемнадцать долларов и начал усиленно стирать что-то чересчур черное со своих рук.
Через полчаса пришла Дилия. На ее правой руке была бесформенная повязка из тряпок и бандажей.
-- Что это? -- спросил Джо, после того как поздоровался с женой.
Дилия усмехнулась, но не очень весело.
-- Клементина, -- начала она свое объяснение, -- настаивала, чтобы я во что бы то ни стало попробовала блюдо, которое называется "уэльский кролик". Она такая странная девушка! Этот "уэльский кролик" был назначен на пять часов пополудни, после урока. Генерал тоже присутствовал. Интересно было видеть, как он доставал блюдо! Ну совершенно так, точно он был не хозяин в доме, а простой слуга!
Между прочим, я говорила тебе, что здоровье Клементины неважное? Она страшно нервная девочка! Когда она раздавала нам на тарелки, то пролила огромную часть кролика на мою руку и кисть. Ох, страшно болело, Джо! Бедная девушка была очень огорчена. А генерал Пинкни, -- ну, он буквально с ума сошел! Он бросился вниз по лестнице и послал кого-то (мне потом сказали, что он послал истопника из подвала) в москательную, откуда принесли немного масла и перевязочный материал. Теперь уже не так болит.
-- А что это такое? -- спросил Джо, нежно взяв руку Дилии и вытащив из-под бандажа что-то белое.
-- А это какое-то маслянистое вещество! -- коротко ответила Дилия. -- Скажи, Джо, ты продал и второй эскиз? -- и с этими словами она указала на деньги, лежавшие на столе.
-- Я продал? -- спросил Джо. -- Ах, да! Этот самый человек из Пеории получил свой железнодорожный склад и, кажется, закажет еще "Парк" и "Гудзонов залив". Скажи, Дили, в каком часу ты обожгла себе руку?
-- Если не ошибаюсь, это было около пяти часов дня! -- сказала Дилия. -- Утюг. нет, кролик был снят с плиты приблизительно в это время. Ах, тебе надо было видеть, что творилось с генералом Пинкни, когда.
-- А ну-ка, Дили, присядь на одну минутку! -- предложил молодой человек. Он подвел ее к кушетке, сел рядом и обнял ее плечи. -- Скажи, Дили, чем ты занималась последние две недели?
В продолжение одной или двух минут она храбро выдерживала натиск, не спускала с мужа глаз, полных любви и упорства, и произнесла какую-то невнятную фразу относительно генерала Пинкни. Наконец она опустила головку, и на свет божий выступили правда и слезы.
-- Никаких учениц у меня не было, -- призналась она. -- Но я не могла стерпеть, чтобы ты прекратил свои уроки у Маэстри. Я получила место в большой прачечной на Двадцать четвертой улице. Меня поставили на крахмальные рубашки. Мне казалось, что будет остроумно, если я выдумаю этого самого генерала Пинкни и его дочку. Ведь это было недурно, Джо? Сегодня моя соседка по столу обожгла меня утюгом, и всю дорогу домой я не переставала думать, чтобы как-нибудь обмануть тебя, и придумала "уэльского кролика". Ведь ты не сердишься на меня, Джо -- ну, -- да, нет? Ведь подумай, дорогой мой, если бы я не занялась этой работой, ты ни в коем случае не мог бы продать свои акварели приезжему из Пеории.
-- Он был не из Пеории! -- медленно возразил Джо.
-- Ну, это совершенно неважно, откуда он там! Но какой ты умный у меня, Джо! Поцелуй меня! Как это вдруг ты догадался, что я не даю уроков Клементине? Просто странно даже!
-- Я не догадывался об этом до сегодняшнего вечера! -- ответил Джо. -- Я не догадался бы вообще, если бы случайно сегодня мне не пришлось послать из кочегарки белый перевязочный материал и масло наверх в прачечную, где какую-то девушку обожгли раскаленным утюгом! Последние две недели я работал в прачечной в качестве кочегара.
-- И ты, значит?..
-- И мой покупатель из Пеории, и твой генерал Пинкни с Семьдесят первой улицы -- произведения одного и того же искусства, которое ничего общего не имеет ни с музыкой, ни с живописью!
Тут оба расхохотались, и Джо начал:
-- Когда человек любит искусство, то нет такой жертвы...
Но Дилия остановила его, приложив свой пальчик к его губам:
-- Нет, не так ты говоришь! Правильнее будет так: "Когда двое любят друг друга."