Аннотация: Hearts and Crosses. Перевод Эвы Бродерсен (1925).
О. Генри. Сердца и кресты
Бэлди Вудз потянулся за бутылкой виски и налил себе стаканчик. Когда Бэлди нужно было решать что-нибудь, он обыкновенно... но герой этого рассказа не Бэлди, а потому не будем о нем распространяться.
Он налил себе третий стаканчик полнее первых двух. Бэлди, очевидно, считал, что он в качестве консультанта вполне заслуживает свой гонорар.
-- Будь я на твоем месте, я был бы давно уже королем, -- сказал Бэлди так энергично, что кобура его револьвера затрещала и звякнули шпоры.
Уэб Игер отодвинул соломенную, с широкими полями шляпу на затылок и взъерошил свои и без того растрепанные светлые волосы. Но этот маневр не помог ему понять слов Бэлди, и он счел полезным последовать примеру Бэлди и тоже выпить стаканчик.
-- Если человек женится на королеве, это еще не значит, что он должен сделаться королем, -- объявил Уэб со вздохом.
-- Конечно, нет, -- сочувственно произнес Бэлди, наливая себе еще стаканчик. -- Но ты, как в карточной игре, по праву должен быть королем. Если бы я был на твоем месте, я потребовал бы новой сдачи. Тебе подсунули не те карты... Я тебе скажу, кто ты такой, Уэб Игер.
-- Кто? -- спросил Уэб, и в его голубых глазах блеснула надежда.
-- Ты -- принц-консорт.
-- Полегче, -- сказал Уэб. -- Я никогда тебя не ругал такими словами.
-- Это титул, -- объяснил Бэлди. -- Это тоже фигурная карта, которая взяток не берет. Это клеймо, которое ставят на некоторых животных и людей. Положим, что ты, или я, или один из голландских герцогов взял бы себе в жены принцессу королевской крови. Со временем она сделалась бы королевой. Что ж, стали бы и мы королями? Никогда на свете. На коронационных торжествах мы выступали бы среди всякой шушеры -- охранителей королевской опочивальни и тому подобное. Мы были бы нужны только на то, чтобы фигурировать на фотографиях и нести ответственность за появление наследника престола. Это недостойное существование. Да, сэр Уэб, ничего не поделаешь, ты принц-консорт; но будь я на твоем месте, я бы устроил дворцовый переворот, или habeas corpus [Habeascorpus-- термин английского права, которым обозначается основная гарантия личной свободы (примеч. ред.)], или что-нибудь в этом роде, и сделался бы королем, настоящим королем, если бы даже для этого пришлось повернуть все вверх дном.
И в знак ратификации своего плана Бэлди осушил еще стаканчик виски.
-- Бэлди, -- сказал Уэб торжественно, -- мы с тобой много лет пасли коров в одних и тех же лагерях. Еще мальчишками мы карабкались вместе с тобою по одним и тем же горам и ездили верхом по одним и тем же тропинкам. Ни с кем другим, кроме тебя, я не стал бы говорить о своих семейных делах. Ты был объездчиком на ранчо Нопалито, когда я женился на Санте МакАллистер. Я был тогда надсмотрщиком; а кто я теперь? Я значу не больше узла на лассо.
-- Когда старик Мак-Аллистер был коровьим королем западного Техаса, -- сказал Бэлди, -- ты был большой шишкой. Ты имел на ранчо такое же значение, как и он.
-- Да, -- подтвердил Уэб, -- до того времени, как он заметил, что я собираюсь накинуть лассо на голову Санты. Но после этого он старался меня не подпускать близко к своему дому.
Когда старик умер, Санту стали называть "коровьей королевой", а меня -- главным приказчиком, вот и все. Она ведет все дело, она распоряжается всеми деньгами, я не могу продать даже вола без ее согласия. Санта -- королева, а я -- ничто.
-- Будь я на твоем месте, я был бы королем, -- повторял свое роялист [роялист -- сторонник монархической формы правления (примеч. ред.)] Бэлди Вудз. -- Когда человек женится на королеве, он должен возвыситься до нее. Многие смеются над тобою, Уэб, что ты ничего не значишь в Нопалито. Я ничего дурного не могу сказать о миссис Игер, -- она самая прелестная женщина в Техасе, но, по-моему, мужчина должен быть хозяином в своем доме.
Гладко выбритое загорелое лицо Игера вытянулось, на нем застыло выражение оскорбленного самолюбия. Это выражение, взъерошенные светлые волосы и простодушные голубые глаза делали его похожим на школьника, у которого более молодой, но сильный товарищ узурпировал первенство. Но его огромная мускулистая фигура и револьверы за поясом не допускали такого сравнения.
-- Как ты меня назвал, Бэлди? -- спросил он. -- Каким это концертом?
-- Консортом, -- поправил Бэлди, -- принц-консорт. Это название для мелкой карты. В игре в покер ты был бы этак немного выше четырех карт одной масти.
Уэб Игер вздохнул и поднял с пола ремень от револьверной кобуры.
-- Я вернусь сегодня на ранчо, -- сказал он уныло. -- Завтра утром я должен отправить партию быков в Сан-Антонио.
-- Нам, значит, по пути до Сухого озера, -- заявил Бэлди. -- У меня пасутся двухлетки около Сан-Маркоса.
Оба приятеля сели верхом на своих пони и отъехали рысью от железнодорожной харчевни, где они встретились в это жаркое утро.
У Сухого озера, где пути их расходились, они попридержали коней, чтобы выкурить на прощанье папиросу. Весь путь они проехали в полном молчании; слышен был только мягкий топот копыт по густой траве и шорох кустарника, задевающего за деревянные стремена. Но в Техасе разговор редко бывает продолжительным. Вы можете между двумя фразами проехать милю, съесть обед или совершить даже убийство, не теряя нити разговора. Поэтому Уэб без всяких вступлений продолжал разговор, начатый за десять миль от этого места.
-- Ты помнишь, Бэлди, что было время, когда Санта не держала себя так самостоятельно. Ты помнишь то время, когда старик Мак-Аллистер нарочно разлучил нас, и каким образом она давала мне знать, когда хотела меня видеть? Старик Мак грозил превратить меня в решето, если я осмелюсь приблизиться к ранчо на расстояние ружейного выстрела. Ты помнишь знак, который она мне посылала, Бэлди, -- сердце с крестом посередине?
-- Помню ли я? -- воскликнул насмешливо Бэлди. -- Как же мне не помнить воркующих голубков! Все ребята в лагере знали значение этих иероглифов. Мы привыкли видеть их на телеге, которая приезжала из ранчо. Эти знаки помечались углем на мешках с мукой и карандашом на газетах. Однажды я увидел этот знак на спине нового повара, которого Мак-Аллистер отправил из ранчо в лагерь. Будь я проклят, если я это не видел сам, своими глазами.
-- Отец Санты, -- тихо пояснил Уэб, -- взял с нее обещание не писать мне ни слова. Она и придумала эти знаки с сердцем и крестом. Как только она желала видеть меня наедине, она ставила эти знаки на чем-нибудь, что должно было попасться мне на глаза. И как только я замечал этот знак, я в ту же ночь мчался на ранчо быстрее ветра. Мы виделись с ней всегда в кустах позади лошадиного корраля [корраль -- огороженное место, куда загоняют на ночь лошадей (примеч. ред.)].
-- Мы это знали, -- весело подхватил Бэлди, -- и никогда вам не мешали. Мы все были за тебя. Мы знали, почему ты в лагере держал всегда быстроногого скакуна. И когда мы видели на телеге, приезжавшей с ранчо, мешок со знаком, мы знали, что в эту ночь быстроногому Пинто придется жарить во весь опор. Ты помнишь Скэрри, -- того ученого объездчика, которого любовь к виски довела до службы на ранчо? Так вот, Скэрри, как только видел ваш любовный знак, махал вот этак рукой и говорил: "Наш друг Ли-Андрюс снова переплывет сегодня Геллиспункт [Ли-Андрюс и Геллиспункт -- перевранные слова "Леандр" и "Геллеспонт". Леандр -- юноша из древнегреческого Абида, который полюбил жрицу Афродиты и переплывал к ней каждую ночь через Геллеспонт (примеч. ред.)]".
-- В последний раз, -- сказал Уэб, -- Санта послала мне этот знак, когда она была больна. Я заметил его сразу, как приехал в лагерь, и в эту ночь проскакал на Пинто сорок миль. Санты не было на месте свиданий, позади лошадиного корраля. Я отправился в дом, и старик Мак-Аллистер встретил меня у дверей.
"Ты пришел сюда, чтобы я тебя убил? -- сказал он. -- Но на этот раз ты ошибся. Я только что послал за тобой мексиканца. Санта хочет тебя видеть. Ступай в ту комнату повидать ее. А затем приходи сюда, я поговорю с тобой".
Санта лежала в постели совсем больная. Но она улыбнулась мне, и руки наши соединились. Я уселся у ее постели, -- в пыли, со шпорами, так, как был. "Мне все время чудилось, что ты мчишься по степи, Уэб, -- сказала она. -- Я была уверена, что ты приедешь. Ты видел знак?" -- прошептала она. "В тот самый момент, как приехал в лагерь, -- сказал я. -- Знак был на мешке с картофелем и луком". -- "Они всегда вместе, -- тихо сказала она, -- они всегда в жизни вместе". -- "Они хорошо подходят друг к другу, -- сказал я, -- особенно в похлебке". -- "Я говорю про сердце и крест, -- сказала Санта, -- про наш знак. Он обозначает любовь и страдание".
В комнате находился старый доктор Мэсгров, который усердно пил виски и обмахивался опахалом из пальмового листа. Санта понемногу заснула. Доктор встал, ощупал ей лоб и сказал мне: "Вы представляете собою довольно хорошее жаропонижающее средство. Однако теперь лучше будет, если вы удалитесь, потому что больших доз не требуется. Она проснется совсем здоровой".
Выйдя из комнаты, я столкнулся с Мак-Аллистером. "Она спит, -- сказал я. -- А теперь можете приняться за свою работу и превратить меня в решето. Пользуйтесь случаем, потому что я оставил свое ружье на седле".
Старик Мак засмеялся и сказал мне:
"Угостить пулей лучшего управляющего во всем Западном Техасе было бы, конечно, не умно. Не знаю, кем бы я смог его заменить. Что мне в тебе не нравится, Уэб, так это твоя кандидатура в зятья. Ты мне, по правде сказать, не особенно приятен как член семьи. Но я очень рад иметь тебя в Нопалито, если ты будешь держаться на почтительном расстоянии от моего дома. Ступай теперь наверх и ложись, а когда ты выспишься, мы еще поговорим об этом".
Бэлди Вудз надвинул шляпу и выпрямился на седле. Уэб натянул поводья, и пони под ним нетерпеливо заплясал, желая тронуться в путь. Оба всадника пожали друг другу руки с западной церемонностью.
-- Adios, Бэлди, -- сказал Уэб, -- я рад, что повидал тебя и поговорил с тобой.
С мерным шумом, напоминающим взлет стаи перепелов, всадники помчались в разные стороны. Проехав сто ярдов, Бэлди остановил лошадь на вершине холма и громко крикнул. Он покачивался в седле. Если бы он шел пешком, то наверно не удержался бы на ногах и упал бы; но, сидя в седле, он хорошо сохранял равновесие и смеялся над виски и законом тяготения.
Уэб услышал крик и повернулся в седле.
-- Будь я на твоем месте, -- донесся резкий и задорный голос Бэлди, -- я был бы королем!
На следующее утро, в восемь часов, Бэд Тэрнер соскочил со своего седла перед главным домом в Нопалито и, звеня шпорами, неуверенной походкой человека, не привыкшего ходить пешком, направился к веранде. Бэд должен был в это утро отправить стадо быков в Сан-Антонио. Миссис Игер была на веранде и поливала куст гиацинтов, растущий в красном глиняном горшке.
"Король" Мак-Аллистер оставил дочери в наследство много черт своего сильного характера, -- свою решимость, бодрость, непоколебимую самоуверенность и гордость царствующего монарха над рогатыми подданными. Allegro и fortissimo [allegro-- быстро, весело, fortissimo-- очень громко (итал.)] были темпом и тоном Мак-Аллистера. В Санте они тоже доминировали, но были транспонированы на женский голос. Наружно она походила на мать, которой суждено было переселиться в другие, безграничные пастбища задолго до того, как все увеличивающиеся стада коров возвели ее мужа в королевское достоинство. Санта унаследовала от матери стройную фигуру и нежное выражение лица, смягчавшее в ней строгий взгляд властного Мак-Аллистера.
Уэб стоял в другом конце веранды и давал приказания двум или трем подручным, прибывшим за инструкциями из разных лагерей.
-- Доброе утро, -- сказал Бэд. -- Кому мне сдать скот в городе, -- Барберу, как обыкновенно?
Отвечать на такие вопросы было прерогативой королевы. Все бразды правления: продажа, покупка, получение денег, -- были сосредоточены в ее умелых руках. Управление же скотом было полностью возложено на ее мужа. При жизни "короля" МакАллистера Санта была его помощницей и секретарем, и она продолжала так же умело распоряжаться и после его смерти.
Но раньше, чем она могла ответить, принц-консорт заговорил со спокойной решимостью:
-- Вы сдадите это стадо Циммерману и Несбиту. Я уже говорил об этом Циммерману некоторое время назад.
Бэд повернулся на своих высоких каблуках и собрался уйти.
-- Подождите! -- быстро крикнула Санта. Она взглянула на мужа с выражением удивления в ее твердых серых глазах.
-- Что это значит, Уэб? -- спросила она, слегка нахмурив лоб. -- Я никогда не имела дела с Циммерманом и Несбитом. Уже пять лет, как Барбер получает все головы скота из нашего ранчо. Я и не собираюсь передавать это дело другим. -- Она повернулась к Бэду Тэрнеру. -- Вы сдадите этот скот Барберу, -- решительно заключила она.
Бэд бесстрастно посмотрел на рукомойник, висевший на веранде, переступил с ноги на ногу и стал жевать мескитный [мескитовое дерево (прозопис сережкоцветный) -- кустарник или небольшое дерево семейства бобовые (примеч. ред.)] лист.
-- Я хочу, чтобы это стадо быков было отправлено Циммерману и Несбиту, -- сказал Уэб с холодным блеском голубых глаз.
-- Глупости, -- нетерпеливо сказала Санта. -- Лучше отправляйтесь сейчас же в дорогу, Бэд, чтобы к полудню поспеть к водопою у маленького вяза. И скажите Барберу, что через месяц мы приготовим для него еще партию быков.
Бэд бросил украдкой нерешительный взгляд на Уэба, и взоры их встретились. Уэб прочитал в его взгляде не то сострадание, не то презрение.
-- Вы сдадите это стадо... -- начал он угрюмо.
-- Барберу, -- резко докончила Санта. -- И разговаривать больше нечего. Вы чего еще ждете, Бэд?
-- Ничего, миссис, -- сказал Бэд. Но, прежде чем уйти, он несколько замешкался, правда, не дольше, чем корова могла трижды взмахнуть своим хвостом. Мужчина всегда стоит за мужчин, и даже филистимляне, вероятно, постыдились, когда схватили Самсона.
-- Слушайтесь хозяина, -- иронически сказал Уэб и, сняв свою шляпу, отвесил такой глубокий поклон своей жене, что коснулся шляпой пола.
-- Уэб, -- укоризненно сказала Санта, -- ты очень глупо ведешь себя сегодня.
-- Придворный шут, ваше величество, -- сказал Уэб своим обычным тихим голосом, но тон его звучал иначе. -- Чего другого могла ты ожидать? Но вот что я тебе скажу. Я был мужчиной до того, как женился на коровьей королеве. А что я теперь? Посмешище всего ранчо. Я снова хочу стать мужчиной.
Санта пристально на него взглянула.
-- Будь благоразумен, Уэб, -- спокойно сказала она. -- Тебе всегда оказывали должное уважение. Разве я когда-нибудь вмешивалась в твои распоряжения насчет надзора за скотом? Но деловую сторону я знаю лучше тебя. Я научилась этому от отца. Будь же благоразумен.
-- Королевства, -- сказал Уэб, -- подходят мне только в том случае, если и я что-нибудь в них значу. Я смотрю за скотом, а ты носишь корону. Отлично. Лучше я буду великим канцлером в коровьем лагере, чем восьмеркой в колоде, где высшая карта королева. Это твое ранчо, и Барбер получит быков.
Лошадь Уэба была привязана к столбу у веранды. Он прошел в дом и вынес сверток одеял, который он брал с собою только в дальние поездки, парусиновый дождевик и свое самое длинное лассо из сыромятной кожи. Все эти вещи он стал не торопясь привязывать к седлу. Санта, слегка побледнев, последовала за ним.
Уэб вскочил на лошадь. Его серьезное гладко выбритое лицо было почти бесстрастным, только в глазах блестел упрямый огонек.
-- Около затона на Фрио, -- сказал он, -- пасется стадо коров и телят; их надо увести из леса. Волки унесли уже трех телят. Я забыл отдать распоряжение. Скажи Симмсу, чтобы он позаботился об этом.
Санта положила руку на поводья лошади и взглянула мужу в глаза.
-- Ты меня покидаешь, Уэб? -- спросила она его спокойным тоном.
-- Я хочу снова стать мужчиной, -- ответил он.
-- Желаю тебе успеха в этой похвальной попытке, -- сказала она с внезапной холодностью. Она повернулась и прошла прямо в дом.
Уэб Игер поехал на юго-запад, держась прямого направления, насколько ему позволяла топография Западного Техаса. И когда он достиг горизонта, он, казалось, исчез в голубом пространстве, и с того времени до Нопалито не доходило никаких вестей от него. И дни с воскресеньями во главе выстраивались в недельные роты, и недели под предводительством луны смыкали ряды в месячные батальоны, носящие знамена с надписью "Tempus fugit" [время бежит (лат.)], и месяцы направлялись к обширному лагерю годов, а Уэб Игер все еще не возвращался во владения своей королевы.
Однажды человек по имени Бартоломью, овцевод с низовьев Рио-Гранде, проезжая мимо ранчо Нопалито, почувствовал голод. Согласно обычаю гостеприимного королевства, его радушно приняли и усадили за обеденный стол. Слова лились из его уст, как вода, -- можно было подумать, что Аарон ударил его своим посохом; таковы все овцеводы, если им попадается аудитория, у которой уши не заросли шерстью.
-- Миссис Игер, -- болтал он, -- я видел на днях на ранчо Сэко человека, который носит ваше имя, -- его звали Уэб Игер. Его как раз наняли на должность управляющего. Он высокий мужчина, со светлыми волосами и очень неразговорчивый. Не родственник ли он вам?
-- Это мой муж, -- сказала спокойно Санта. -- Сэко хорошо сделал, что взял его. Мистер Игер -- лучший скотовод в Техасе.
Исчезновение принца-консорта редко дезорганизует монархию. Королева Санта сделала управляющим ранчо одного надежного своего верноподданного, бывшего верного вассала ее отца. И на ранчо Нопалито продолжали царить тишь да гладь, разве только морской ветер поднимал легкую рябь на широких поросших травою пастбищах.
Уже в течение многих лет на ранчо Нопалито производились опыты с английской породой скота, взиравшей с аристократическим презрением на техасских длиннорогих коров. Опыты были признаны удовлетворительными, и для аристократов с голубой кровью было отведено особое пастбище. Слава о них разнеслась далеко по Техасу. На других ранчо проснулись, протерли глаза и с чувством неудовольствия взглянули на свой длиннорогий скот.
Одним из последствий этого обстоятельства было то, что в один прекрасный день к ранчо Нопалито подъехал загорелый молодой человек с шелковым платком вокруг шеи и с револьвером за поясом, в сопровождении трех мексиканских вакеро [испанское название западно-американских пастухов (примеч. ред.)]. Он спрыгнул с лошади и передал королеве ранчо следующее деловое письмо:
Миссис Игер. Ранчо Нопалито.
Сударыня!
Владельцы ранчо Сэко поручили мне купить сто голов двух и трехлетних коров породы сэссекс, принадлежащих вам. Если вы можете исполнить заказ, то будьте добры сдать скот подателю сего письма. Следуемые деньги будут немедленно вам высланы.
С почтением Уэбстер Игер, управляющий на ранчо Сэко.
Дело остается делом даже в королевстве.
В эту ночь сто голов породистого скота были пригнаны с пастбища и заперты в корраль около хозяйского дома, с тем чтобы сдать их утром.
Когда спустилась ночь и в доме все стихло, бросилась ли Санта Игер на постель, прижимая к груди официальное письмо, плача и призывая того, чье имя столько времени не позволяла ей произносить гордость? Или же она приложила письмо к общей массе деловых бумаг и сохранила свою королевскую уравновешенность и самообладание?
Ломайте голову, если хотите. Королевские особы священны, а потому пусть остается это во мраке неизвестности. Но вот что мы вам поведаем.
В полночь Санта тихо выскользнула из дома; на ней было темное простое платье. На минуту она остановилась под большим дубом. Прерии тонули во мгле, и бледно-оранжевый лунный свет пробивался сквозь дрожавший туман. Но на каждой ветке свистали пересмешники, и воздух был напоен ароматом цветов, а на открытой ближней лужайке играла и прыгала целая семья кроликов. Санта повернулась лицом к юго-западу и послала туда три воздушных поцелуя, хотя там никого не было видно.
Затем она бесшумно поспешила в кузницу, находившуюся в пятидесяти ярдах от дома. Можно только догадываться, что она там делала. Видно было, как горн запылал красным пламенем, и слышен был слабый стук молотка, такой, какой мог бы произвести Купидон, оттачивая наконечники стрел.
Вскоре Санта вышла из кузницы, неся в одной руке какой-то странного фасона предмет с ручкой, а в другой -- переносной горн, какой употребляется для клеймения скота. С этими вещами она быстро поспешила при лунном свете к корралю, где были заперты предназначенные для продажи коровы.
Она открыла ворота и проскользнула в корраль. Скот сэссекской породы был большею частью темно-красный. Но среди этого стада заметно выделялась одна корова молочно-белого цвета.
Санта скинула со своею плеча нечто, чего мы раньше не заметили, -- веревочное лассо. Она освободила петлю, смотала лассо кольцом и, держа его в левой руке, прошла в середину стада.
Белая корова была объектом ее исканий. Санта метнула лассо, оно зацепилось за один рог и соскользнуло. Она метнула во второй раз -- лассо обвилось вокруг передних ног животного, и оно тяжело упало на землю. Санта бросилась на него, как пантера, но корова вскочила на ноги, бросилась на нее и свалила ее, как былинку.
Снова Санта метнула лассо, в то время как разбуженное стадо сгрудилось по четырем сторонам корраля. На этот раз лассо было брошено метко. Белая корова снова упала наземь, и, раньше, чем она могла подняться, Санта крепко обмотала конец лассо вокруг столба коралла и завязала его узлом, а сама бросилась к корове с кожаными ремнями.
В одну минуту ноги коровы были связаны ремнями, и Санта прислонилась к забору корраля, чтобы немного отдышаться.
Затем она побежала к оставленному у ворот горну и вернулась с раскаленным добела железом.
Рев несчастной белой коровы, когда к ней приложили раскаленное железо, должен был бы разбудить спящих обитателей ранчо, но этого не случилось. И Санта в глубочайшей ночной тишине прибежала обратно домой, бросилась на постель и зарыдала. Она рыдала так, как будто королевы имеют такое же сердце, как жены простых пастухов, и как будто она с радостью сделала бы королем принца-консорта, если бы он приехал обратно из-за далеких гор.
Утром загорелый молодой человек с револьверами и со своими вакеро двинулся в путь, уводя с собою через прерии стадо сэссекских коров на ранчо Сэко. Путь был длинный, около девяноста миль, и им предстояли шесть дней пути, считая вместе с остановками, чтобы накормить и напоить скот.
Стадо прибыло на ранчо Сэко вечером, в сумерки. Управляющий ранчо принял коров и пересчитал их.
На следующее утро, в восемь часов, из кустов, прилегающих к хозяйскому дому в Нопалито, выскочил всадник. Он с трудом слез с лошади, так как члены его онемели от долгой езды, и направился, звеня шпорами, к дому. Покрытая мылом лошадь тяжело вздохнула и грохнулась наземь.
Но не проливайте напрасно слез над гнедым Бельсхазаром. Он и по сей день живет на пастбище на ранчо Нопалито, откормленный, лелеемый, балованный и любимый.
Всадник, спотыкаясь, вошел в дом. Две женские руки обвились вокруг его шеи и взволнованный голос прошептал:
-- Уэб... о, Уэб!
-- Я был чудовищем, -- сказал Уэб Игер.
-- Тише, -- сказала Санта. -- Ты видел?
-- Да, я видел, -- сказал Уэб.
Бог знает, о чем они говорили, но и вы должны знать, если внимательно прочли начало рассказа.
-- Будь коровьей королевой, -- сказал Уэб, -- и прости мне, если можешь. Я был скверным, завистливым волком.
-- Тише, -- снова сказала Санта и приложила палец к его губам. -- Здесь больше нет королевы. Знаешь, кто я такая? Я Санта Игер, гофмейстерина королевской опочивальни. Идем сюда.
Она потащила его с веранды в комнату направо. Там стояла колыбель с наследным принцем -- здоровым, красным, лопочущим на непонятном языке младенцем. Он бесцеремонно раскинулся в колыбельке и плевал на жизнь самым неприличным образом.
-- На ранчо нет больше королевы, -- снова повторила Санта. -- Взгляни на короля. У него твои глаза, Уэб. На колени перед ним, и полюбуйся на его величество.
На веранде послышался звон шпор, и Бэд Тэрнер снова ввалился с тем же вопросом, как без малого год тому назад:
-- Доброе утро. Я пригнал быков. Должен ли я их отвести к Барберу или...
Он увидел Уэба и остановился, разинув рот от удивления.
-- Ба-ба-ба-ба-ба! -- завизжал король в люльке, размахивая по воздуху своими кулачками.
-- Слушайтесь вашего хозяина, Бэд, -- с широкой радостной улыбкой сказал Уэб Игер совершенно так же, как он сказал год назад.
Вот и все, за исключением того, что, когда старик Куин, владелец ранчо Сэко, вышел посмотреть на стадо сэссекских коров, купленных им в ранчо Нопалито, он спросил своего нового управляющего:
-- Какое клеймо на ранчо Нопалито, Уилсон?
-- X, черта, Y, -- сказал Уилсон.
-- Мне тоже так казалось, -- сказал Куин. -- Но взгляните на эту белую корову. У нее другое клеймо -- сердце с крестом посредине. Чье же это клеймо?