Рунге Отто
Последняя борьба

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Эмилии Пименовой.
    Текст издания: журнал "Современный Міръ", NoNo 4-6, 1907.

   

"Послѣдняя борьба".

Отто Рунге.

Переводъ съ нѣмецкаго Э. К. Пименовой.

   Ида Клермонъ медленно подходила къ сѣткѣ, натянутой для тенниса поперекъ площадки. Ей на встрѣчу шелъ ея партнеръ. Небрежно поклонившись, онъ приказалъ мальчику собрать мячи, а затѣмъ, обращаясь къ ней, сказалъ:
   -- Мнѣ нравится играть съ вами. У васъ есть способности. Современемъ изъ васъ будетъ хорошій игрокъ. Но сейчасъ вамъ еще недостаетъ твердости, увѣренности и страсти.
   Съ этими словами онъ накинулъ на себя свой желтый плащъ и быстро пошелъ къ павильону. Ида Клермонъ посмотрѣла ему въ слѣдъ: онъ выглядѣлъ комично, когда такъ, закутавшись и согнувшись, бѣжалъ по дорогѣ.
   Но проигранная партія не давала ей покоя. Твердость, увѣренность и страсть! Этого, конечно, нужно было добиться.
   Площадки для тенниса, обнесенныя краснымъ досчатымъ заборомъ, казались ослѣпительно бѣлыми подъ пылающими лучами іюньскаго солнца. За ними одиноко возвышался павильонъ съ башней для душей.
   Видъ этой пустой, плоской равнины, безъ признака растительности кругомъ, произвелъ на Иду Клермонъ удручающее впечатлѣніе, и она вдругъ почувствовала себя уставшей и ослабѣвшей.
   Душъ немного освѣжилъ ее. Когда она вышла изъ павильона, то снова увидѣла своего партнера, который стоялъ въ тѣни дома. Онъ молча кивнулъ ей головой и пошелъ рядомъ съ ней. Она не находила причины помѣшать ему провожать ее; смущенная и молчаливая, шла она рядомъ съ нимъ, чувствуя, что внѣ игры она не представляетъ для него никакого интереса.
   Аллея, по которой они шли, привела ихъ на Корсо, а затѣмъ они вышли на широкую и совсѣмъ тихую улицу.
   Здѣсь Ида Клермонъ остановилась и протянула руку своему спутнику.-- Прощайте, г-нъ Маршнеръ. Ваша миссія кончена,-- сказала она и показала ему на ворота большого дома.
   Маршнеръ увидѣлъ огромный барскій домъ, окруженный прекрасной.рѣшеткой изъ кованаго желѣза. Онъ посмотрѣлъ на свою спутницу. Ея лицо подъ бѣлымъ вуалемъ показалось ему прекраснымъ, а ея костюмъ англійскаго покроя безукоризненнымъ. По всѣмъ признакамъ она была лэди. Въ этотъ день какъ разъ онъ былъ представленъ этой барышнѣ въ клубѣ... Ея имени онъ уже не помнилъ. Но она безъ сомнѣнія лэди, думалъ онъ, равнодушно разглядывая ее.
   Вдругъ онъ замѣтилъ, что онъ самъ подвергался такому же тщательному осмотру, и ему стало неловко.
   Прислонившись къ открытой калиткѣ, Ида Клермонъ холодно смотрѣла на его красивое, правильное лицо. Она нашла его внѣшность безукоризненной и не безъ благородства. Съ удовольствіемъ вспомнила она его бѣшеную игру; онъ былъ мужествененъ, но навѣрное не уменъ, подумала она.
   -- Прощайте!-- сказала Ида и захлопнула калитку; но когда она быстро проходила ворота, она чувствовала, что онъ смотритъ ей въ слѣдъ.
   Одну минуту она была въ нерѣшительности, но, овладѣвъ собой, свернула налѣво и быстро поднялась по широкой бѣлой лѣстницѣ съ смирнскими коврами и золочеными перилами. На площадкѣ третьяго этажа она остановилась и начала медленно спускаться внизъ. Дойдя до воротъ, она прошла на просторный дворъ, гдѣ былъ фонтанъ и вѣтеръ разбрасывалъ брызги. Не останавливаясь, она шла дальше. Она часто пользовалась этимъ проходомъ и не боялась заплутаться. Ей нужно было пройти черезъ цѣлый рядъ мрачныхъ дворовъ, вымощенныхъ острыми камнями и окруженныхъ высокими стѣнами. Дома здѣсь производили впечатлѣніе гигантскихъ сорныхъ ящиковъ, и смрадный чадъ выходилъ изъ маленькихъ черныхъ оконъ подвальныхъ этажей. Въ темномъ узкомъ проходѣ ей загородили дорогу толстыя женщины съ ведрами, а дальше на стертыхъ каменныхъ ступеняхъ, тѣсно прижавшись другъ къ другу, сидѣли маленькія золотушныя дѣти. Они посмотрѣли на Иду, когда она проходила мимо нихъ. Какой-то грязный оборванный человѣкъ вышелъ изъ подвала и крикнулъ ей вслѣдъ неприличныя слова.
   Идѣ была непріятна встрѣча съ нимъ, этимъ грязнымъ человѣкомъ. Она задержала дыханіе, чтобы не ощущать запаха, выходящаго изъ смрадныхъ подваловъ. Но это былъ послѣдній переходъ. Тамъ дальше былъ уже снова свѣжій, чистый воздухъ, и горе и нищета этихъ грязныхъ людей остались позади, но они не трогали ея сердца. Существа, ютившіяся въ этихъ подвалахъ, интересовали ее также мало, какъ крысы, живущія въ канавахъ. Она успѣла отграничить себя отъ нихъ.
   Она прошла еще черезъ одинъ узкій, темный дворъ и поднялась по черной лѣстницѣ въ третій этажъ. Здѣсь былъ пансіонъ ея кузины Цециліи Клермонъ, у которой она жила.
   Когда Ида вошла въ кухню, она глубоко вздохнула; но тутъ воздухъ былъ также тяжелый. Какъ мало часовъ въ день дышала она свѣжимъ воздухомъ!
   Здѣсь также были длинные, темные корридоры, въ которыхъ застаивался воздухъ. Въ нихъ выходили маленькія, некрасивыя комнаты, гдѣ жили одинокія, обѣднѣвшія и немолодыя дѣвицы аристократическаго происхожденія. Съ большимъ трудомъ удалось Идѣ скрыть отъ своихъ пріятелей и пріятельницъ изъ общества свое мѣстопребываніе.
   Въ корридорѣ она встрѣтила служанку, отъ которой сильно несло коньякомъ. Какъ ужасно было дышать однимъ воздухомъ съ этимъ безобразнымъ созданіемъ! Для Иды Клермонъ это казалось самымъ большимъ униженіемъ.
   Эта дѣвушка получала письма, авторы которыхъ ее называли "барышней". Ночью къ ней приходили мужчины, и ихъ тяжелые шаги раздавались по всему корридору.
   Все это терпѣлось въ домѣ по какимъ-то необходимымъ причинамъ.
   Когда служанка ей сказала, что у нея сидитъ гость, Ида въ первую минуту испугалась и тихонько отворила дверь въ свою комнату.
   На диванѣ около окна сидѣлъ мужчина. Это былъ ея братъ. Она узнала блѣдный овалъ его лица надъ красной полосой форменнаго воротника, и сейчасъ же въ ея воображеніи эта красная полоса превратилась въ кровавую рану, проходящую поперекъ горла.
   Обрадованная и растроганная, подбѣжала она къ нему. Онъ всталъ, взялъ ее за обѣ руки и улыбнулся ей. Ида сѣла въ кресло напротивъ него и долго разсматривала его, говоря ему, какъ она рада его возвращенію. Она была такъ одинока все время! У нея было столько непріятностей, столько заботъ. Потомъ она начала раскрашивать его. Она ожидала его пріѣзда днемъ позже.
   Онъ всталъ и, расхаживая взадъ и впередъ по комнатѣ, оживленно разсказывалъ ей о своемъ возвращеніи изъ гарнизоннаго городка съ юга Франціи на сѣверъ, черезъ Швейцарію и Германію. Двое съ половиной сутокъ провелъ онъ на лошади. Эльзасскіе тополя, улицы и рѣки и безчисленныя, маленькія деревни у подножья виноградниковъ быстро промелькнули мимо его взоровъ. Конечно, онъ не могъ заранѣе опредѣлить день своего возвращенія. Но теперь онъ дома и это такъ его радуетъ! Онъ такъ стосковался по службѣ и по своимъ товарищамъ. И по Идѣ!.. Онъ наклонился и съ любовью посмотрѣлъ на свою сестру.
   -- Подурнѣла я за это время?-- спросила она.
   Онъ отрицательно покачалъ головой, хотя и замѣтилъ въ ней какую-то перемѣну. Въ ея узкомъ, нѣсколько блѣдномъ лицѣ просвѣчивала какая-то постоянная нервная тревога, а въ темныхъ полузакрытыхъ глазахъ, то появлялись, то исчезали какія-то странныя искорки. Смущенный онъ отвернулся отъ нея и принялся осматривать большую, неуютную комнату.
   Но даже здѣсь, въ этой комнатѣ чувствовалось какое то безпокойство и отсутствіе гармоніи.
   -- Да,-- сказала Ида,-- здѣсь неуютно, и я понимаю, что ты себя не чувствуешь здѣсь, какъ дома. Ты даже не снялъ сабли и перчатокъ.
   Лео всталъ и осторожно поставилъ саблю въ уголъ за книжный шкафъ. Смотря на него, Ида съ грустью думала, что послѣ двухлѣтней здоровой и веселой жизни на югѣ Франціи ему предстоитъ теперь тяжелая жизнь здѣсь, полная заботъ и лишеній.
   Лео съ одушевленіемъ продолжалъ разсказывать ей о своей службѣ, о Сенъ-Сирѣ, о гарнизонной службѣ, о товарищахъ, объ ихъ экстравагантныхъ выходкахъ, объ офицерскомъ казино и, наконецъ, о школѣ верховой ѣзды въ Сеймурѣ. Тамъ понимали значеніе войска! Нація смотрѣла на нихъ, какъ на своихъ освободителей. И довѣріе націи придавало арміи блескъ и величіе, несмотря на всѣ клеветы, распространяемыя подкупленными газетами!
   Ида одобрительно кивнула ему. Онъ долженъ былъ разсказывать дальше. Хотя ее мало интересовало то, что онъ говорилъ, но ей нравилось слушать его мягкій, глубокій голосъ.
   Лео разсказывалъ дальше о безпорядкахъ, возникшихъ по поводу выборовъ, когда Максъ Режи прибылъ изъ Алжира во главѣ своего штаба мятежниковъ, о крупномъ столкновеніи, въ которомъ и онъ принималъ участіе.
   Эскадронъ получилъ приказаніе рубить. Былъ данъ пароль: бить плашмя французовъ, а евреевъ рубить. Они вскачь бросились на толпу, которая моментально окружила ихъ съ крикомъ и шумокъ. Одна часть толпы бомбардировала ихъ коробками отъ консервовъ. Красныя знамена колыхались передъ ними. Но вотъ раздался выстрѣлъ и въ отвѣтъ на него посыпались удары направо и налѣво. Товарищи вели себя превосходно; они направляли свои удары на евреевъ и съ крикомъ гнали всю эту шайку черезъ улицы.
   Въ грязныхъ лужахъ между кучами булыжника лежали павшіе: мужчины съ распростертыми руками, словно распятые, и въ сторонѣ, посерединѣ тротуара, какая то толстая дама. Она лежала на животѣ и казалась спустившимся на землю воздушнымъ шаромъ... Да, но эта веселая жизнь миновала! Теперь онъ былъ дома...
   Онъ задумчиво замолчалъ и сталъ осматривать комнату. Онъ узнавалъ старую мебель -- остатки ихъ былого величія. Столовые часы и старые дубовые стулья съ высокими спинками, съ вырѣзаннымъ на нихъ ихъ фамильнымъ гербомъ. Тамъ же стоялъ тяжелый столъ изъ желтаго мрамора, выложенный перламутромъ, а на немъ, въ углу, поставлена была старая шкатулка въ стилѣ рококо, на пузатыхъ бокахъ которой красовались блестящіе золотые цвѣты.
   Какъ мало осталось отъ ихъ прежняго богатства! Всѣ эти старыя, мелкія вещи казались ему небрежно брошенными въ этой холодной, неуютной комнатѣ.
   На стѣнѣ въ овальныхъ, выцвѣтшихъ рамахъ висѣли семь фамильныхъ портретовъ. Онъ осмотрѣлъ ихъ одинъ за другимъ. Еще ребенкомъ зналъ онъ исторію, каждаго изъ нихъ. Вотъ ихъ родоначальникъ, французскій маркизъ Лео Клермонъ. Во время террора онъ сидѣлъ цѣлый мѣсяцъ въ тюрьмѣ консъержери и только съ помощью сестры ему удалось бѣжать за границу. Купецъ Викторъ Клермонъ, снятый здѣсь на пароходномъ мостикѣ, съ подзорной трубою въ рукѣ, положилъ основаніе большому состоянію, которое сдѣлало два слѣдующихъ поколѣнія первыми аристократами страны. Онъ спекулировалъ на пониженіе во время хлѣбной войны и содержалъ капера въ сѣверномъ и балтійскомъ морѣ. Онъ же купилъ землю и выстроилъ великолѣпный домъ.
   Его внукъ, отецъ Иды и Лео Клермона, былъ послѣднимъ владѣльцемъ этой.земли. Послѣ его внезапной смерти наложенъ былъ арестъ на все его имущество, и его дѣтямъ досталась только небольшая пожизненная рента изъ материнскаго наслѣдства, да немного мебели, оставшейся непроданной послѣ аукціона.
   Лео Клермонъ всталъ. Его радостное возбужденіе пропало. Онъ понялъ, что ему предстояли тяжелые дни. Онъ посмотрѣлъ на сестру; Ида стояла у окна, скрестивъ руки, и смотрѣла на дворъ.
   Снаружи у воротъ зажгли фонарь и слабый зеленый свѣтъ освѣщалъ внутренность двора. Какой то полицейскій выбѣжалъ изъ подвальнаго этажа, закрывая себѣ лицо обѣими руками, а между его пальцами просачивалась кровь. Онъ подошелъ къ насосу, выходящему изъ грязной стѣны, и сталъ обмывать свое лицо.
   Три окна въ нижнемъ этажѣ были закрыты ставнями, а рядомъ съ ними въ широкомъ окнѣ Ида увидѣла женскую голову, склоненную надъ шитьемъ. Въ то время, какъ Ида смотрѣла на нее, она подняла голову, и Ида увидѣла блѣдное, вздутое лицо и тусклые глаза.
   Но вотъ засверкали огни во второмъ этажѣ передняго фасада и мгновенно дворъ словно погрузился въ густую непроницаемую тьму.
   Въ это же время въ корридорѣ послышались шаги. По звуку ихъ Ида догадалась, что служанка несла миску. Наступилъ обѣденный часъ..
   Передъ лейтенантомъ Клермономъ шли два барабанщика и одинъ горнистъ. Спереди шествовали музыканты, спины которыхъ мѣрно покачивались въ тактъ музыкѣ. Они, казалось, представляли изъ себя одно общее цѣлое, двигавшееся по серединѣ улицы.
   Лейтенантъ Клермонъ покорно шелъ за музыкантами, а за нимъ слѣдовалъ его отрядъ. И всѣ они двигались въ тактъ, какъ части одной машины. Съ непріятнымъ чувствомъ подумалъ онъ, что, если бы онъ вдругъ остановился, его непремѣнно столкнули бы и раздавили слѣдовавшіе за нимъ солдаты своими тяжелыми, смазанными жиромъ сапогами. По тротуару тоже въ тактъ шла публика, а впереди всѣхъ, отрывисто лая, бѣжала желтая собака.
   Лилъ сильный дождь. Суконная одежда солдатъ распространяла удушливый кислый запахъ. Барабанъ звучалъ глухо и печально.
   Наконецъ они дошли до крѣпости. Принявъ отъ дежурнаго офицера караулъ, лейтенантъ Клермонъ вошелъ въ караульную комнату и съ тяжелымъ чувствомъ сѣлъ у изцарапаннаго ножемъ стола въ темномъ альковѣ, который славился обиліемъ насѣкомыхъ. Клермонъ взглянулъ на доску, тамъ висѣли ключи отъ арестныхъ камеръ, а здѣсь сидѣли они -- пятнадцать человѣкъ -- и караулили эту пару ключей.
   Усталый и измученный, припоминалъ онъ то, что было имъ пережито со дня своего возвращенія.
   Уже въ первый день, когда онъ представлялся своему капитану, ему стало ясно, что ему предстоятъ трудныя испытанія. Капитанъ -- жалкій и придавленный человѣкъ, съ висящими внизъ усами, встрѣтилъ его въ низкой комнатѣ, въ которой чадъ изъ кухни смѣшивался съ дымомъ отъ трубки капитана. На подоконникѣ былъ разставленъ, по всѣмъ правиламъ стратегическаго искусства, рядъ оловянныхъ солдатиковъ, а мальчикъ, который передъ его приходомъ игралъ ими, теперь плакалъ въ сосѣдней комнатѣ. Капитанъ отъ времени до времени подходилъ къ двери и стучалъ въ нее ногой.
   -- Да, военная карьера совсѣмъ не легка!-- глубокомысленно говорилъ капитанъ, счищая ногтемъ съ рукава своей поношенной тужурки какое то пятно.-- Государство плохо заботится о своихъ служащихъ. Повышеніе по службѣ идетъ медленно, да къ тому же еще -- этотъ предѣльный возрастъ!
   Повышеніе по службѣ! При этихъ словахъ Лео Клермонъ выпрямился. Теперь нужно было обратить на это все свое вниманіе. Никогда не останавливаться, двигаться все выше и опередить другихъ,-- вотъ что было нужно!
   Чернь должна оставаться внизу! Развѣ въ дѣйствительности это было не такъ?
   Черезъ окно онъ увидѣлъ даму, которая вышла изъ воротъ крѣпости и хотѣла открыть калитку. Часовой остановилъ ее. Это была Ида. Онъ узналъ ее но ея изящной фигурѣ и твердой, ровной и быстрой походкѣ.
   Дверь открылась; она вошла, кивнула ему головой и молча сѣла противъ него. Она ждала, что онъ начнетъ разговоръ. И когда онъ сталъ разсказывать ей о своей службѣ, о новыхъ товарищахъ, о тупыхъ мужикахъ, которыхъ онъ долженъ былъ обучать, -- она поняла, что къ нему она не могла обратиться за совѣтомъ и помощью. Она видѣла, что ему самому было очень тяжело, что онъ, также какъ и она, былъ придавленъ жизнью. И снова ея мысли вернулись къ ея личнымъ заботамъ, которыя не давали ей покоя: къ обязательнымъ долгамъ и абсолютной невозможности достать денегъ.
   Но вдругъ Лео оборвалъ свой разсказъ и началъ настойчиво разспрашивать сестру о ея матеріальномъ положеніи и планахъ на будущее.
   -- Ты удивленъ, -- отвѣтила она, -- что я живу въ пансіонѣ у этой немного странной Цецьліи Клермонъ, которая всегда, болѣе или менѣе платонически, обожаетъ одну изъ своихъ пансіонерокъ. Ко мнѣ она была добра, не мучила меня изъявленіями своихъ чувствъ, однако предоставила мнѣ самой устраивать свою жизнь. А о томъ, какъ устроить свою жизнь, нужно иногда подумать. Но моя жизнь представляетъ еще хаосъ... Винтерштейны и другіе богатые родственники предложили мнѣ житъ у нихъ, пока я найду себѣ мѣсто компаньонки въ какомъ нибудь благородномъ домѣ. Я вѣжливо поблагодарила ихъ и объяснила, что намѣрена стать народной учительницей.
   -- Да, ты писала мнѣ,-- сказалъ Лео.-- Меня это поразило тогда. Я знаю, что значитъ обучать народъ. Себѣ на погибель передаемъ мы народу наши знанія!
   Ида улыбнулась.
   -- Я еще не дошла до соприкосновенія съ этимъ народомъ, которому хотятъ дать образованіе изъ за ложно понятаго стремленія къ справедливости. Но все таки цѣлыхъ четыре недѣли и четыре дня я пробыла взаперти съ тридцатью подругами по несчастью. Мы сидѣли на жесткихъ деревянныхъ скамьяхъ и насъ поучало какое то существо -- не то мужчина, не то женщина -- которое ненавидѣло насъ, а мы его. Среди насъ были такія, которыя никогда не говорили съ мужчинами. Это кладетъ какой то странный отпечатокъ на женщину. Онѣ передавали другъ другу записки, содержаніе которыхъ мнѣ и теперь непріятно вспомнить. Но были и другія, всегда молчаливыя, съ неопредѣленной улыбкой на устахъ, что наводило на мысль объ ихъ душевномъ равновѣсіи. Всѣ имъ завидовали и всѣ ихъ презирали. Онѣ носили бѣлые воротнички, гладкія прически и держались обособленной группой, сохраняя свое счастье только для себя...
   Она умолкла на мгновеніе, потомъ продолжала:
   -- Неправда, что трудъ облагораживаетъ! Это нарочно внушаютъ бѣдному люду, чтобы онъ не падалъ духомъ.
   Лео кивнулъ головой:
   -- Не трудъ облагораживаетъ человѣка, а родъ его дѣятельности,-- замѣтилъ онъ.
   -- Трудъ поденщика и борьба за существованіе не облагораживаютъ человѣка, хотя на эту удочку и ловятся многіе. Домогательства, старанія -- все это унижаетъ и деградируетъ. Я по крайней мѣрѣ чувствовала себя глубоко, глубоко униженной... Я стыдилась своего дѣла. Идя домой, я кралась по переулкамъ и тёмнымъ проходамъ. Я была разочарована, апатична и озлоблена. Я чувствовала, что я нравственно падаю и все больше отдаляюсь отъ той среды, въ которой я родилась. Четыре недѣли и четыре дня терпѣла я эту муку, этотъ стыдъ. Но потомъ оказалось, что за свое униженіе я еще должна была заплатить много денегъ. Я не заплатила. Я не могла; мнѣ было жалко тратить деньги на это. Больше я не являлась въ это ужасное мѣсто и меня по всей вѣроятности вычеркнули изъ списка. За то я купила себѣ модную шляпу!.. И вотъ я начала борьбу за свое положеніе. Я уже достаточно насмотрѣлась на высоко-артистическіе и знатные дома и на тотъ тѣсный аристократическій кругъ, гдѣ бы тебя, конечно, приняли очень хорошо, но который мнѣ уже не могъ быть полезенъ. Среди нихъ мнѣ нечего было добиваться, такъ какъ ихъ хорошее время уже миновало. Я отвоевала себѣ жалкое мѣстечко... въ другой компаніи, тамъ много подлости, но за то много и денегъ. И все еще я должна бороться за свое положеніе. Но, можетъ быть, подъ конецъ я все же устрою его.
   Она на мгновеніе замолчала, потомъ, пожавъ плечами, заговорила въ полголоса:
   -- Ты вѣдь понимаешь меня, Лео? Въ насъ одна и таже кровь и она горитъ той же мукой. Но мы не сдадимся. Нашъ родъ владѣлъ помѣстьями, сначала во Франціи, потомъ здѣсь. Былъ, кажется, одинъ Клермонъ, поставившій на карту цѣлую область во Франціи. Насъ это не касается, хотя до нѣкоторой степени все же опредѣляетъ нашу волю и нашу жизнь.
   -- Да,-- возразилъ Лео.-- У насъ, такъ сказать, есть обязательства по отношенію къ нашему роду.
   Ида засмѣялась.
   -- Обязательства?
   Лео отрицательно кивнулъ головой.
   -- Нѣтъ, ты права. Мы не признаемъ никакихъ обязательствъ. Но всякой волей повелѣваетъ законъ нервовъ и крови.
   Сестра удивленно и сочувственно посмотрѣла на него.
   -- Да что же наконецъ особеннаго въ томъ, что мы боремся за наше положеніе?-- сказала она.-- Ты вѣдь только поручикъ, да еще армейскій, а я барышня, не имѣющая ничего, кромѣ наружности. Что мы презираемъ чернь и выскочекъ, въ этомъ тоже нѣтъ ничего особеннаго! Это само собою разумѣется. И мы не уступимъ. Я не могу довольствоваться малымъ. Нужно всегда расширять свою задачу,-- въ этомъ все дѣло.
   -- Тебѣ это легко, -- продолжала она черезъ минуту.-- У тебя мундиръ и чинъ, которые выдѣляютъ тебя изъ толпы. Ты можешь сдѣлать карьеру; можешь попасть въ гвардію. Пойди къ баронессѣ Винтерштейнъ. Она не забыла, что она, также какъ и мы, изъ рода Клермонъ. Да, конечно, ты можешь это сдѣлать.
   Ея взоръ блуждалъ по полутемной караульной комнатѣ.
   -- Впрочемъ, нѣтъ,-- вдругъ сказала она.-- Ты все же не можешь этого сдѣлать... Какъ здѣсь темно и грязно! Смотри!-- и она показала на верхъ, -- тамъ, на полкѣ въ запечатанномъ ящикѣ, лежатъ, какъ мнѣ говорили, двѣ сотни боевыхъ патроновъ для караула.
   -- Да, на тотъ случай, если чернь вздумаетъ пойти на насъ.
   Она усмѣхнулась:
   -- Да вѣдь въ сущности не проходитъ дня, чтобы она не шла на насъ. Развѣ она не тѣснится около насъ, не наступаетъ на насъ ежечасно! А печать все остается несломанной! Да, вообще здѣсь не легко рѣшаются разламывать печати. Но если бы у меня было такихъ же тридцать вооруженныхъ автоматовъ, какими командуешь ты, то я сорвала бы печати въ одинъ прекрасный день...
   Онъ разсѣянно покачалъ головой.
   -- Ты разсуждаешь, какъ женщина,-- сказалъ онъ.
   Вдругъ раздался зовъ часового. Солдаты задвигались въ караульной комнатѣ. Лео Клермонъ соскочилъ со стула, надѣлъ перчатки и выбѣжалъ на дворъ.
   Ида подошла къ окну. Она видѣла, какъ братъ ея всталъ передъ фронтомъ солдатъ, одѣтыхъ въ толстые синіе мундиры.. Они держали ружья прямо передъ собой и, когда раздался сигналъ, быстро повернули головы направо. Ида внимательно вглядѣлась. Эти почести оказывались некрасивому старому человѣку, съ гладко выбритымъ подбородкомъ, одѣтому въ штатское платье, который двигался, волоча ноги и неся передъ собой свой вздутый животъ. Онъ разсѣянно приподнялъ руку къ шляпѣ и прошелъ мимо. Солдаты вернулись назадъ въ караульную, наступая другъ другу на пятки. Клермонъ тоже вошелъ въ комнату и остановился передъ сестрой.
   -- Это былъ начальникъ?-- спросила Ида.
   Онъ кивнулъ утвердительно:-- Генералъ-лейтенантъ.
   -- Я много о немъ слышала,-- сказала Ида:-- У него плохая репутація.
   Лео опять кивнулъ головой.
   -- И все-таки солдаты оказывали ему почести -- да и ты самъ тоже.
   Она сердито взглянула на него: -- Опять эта печать, которую нельзя сломать!
   -- Я получаю жалованье,-- отвѣчалъ Лео, и долженъ подчиняться тому, кто получаетъ еще большее жалованье....
   -- Я бы не поставила себѣ такихъ границъ, -- сказала Ида и посмотрѣла пристально на брата. Онъ покраснѣлъ.
   -- Да,-- сказалъ онъ -- такое ужъ наше положеніе! Вѣдь мы всѣ -- части одной машины. Но когда эта машина находится въ дѣйствіи, то представляетъ картину поразительной красоты. Дисциплина есть непремѣнное условіе единства и красоты формы.
   Ида покачала головой; такія разсужденія были ей чужды. Она поднялась. У нея было еще такъ много дѣла и она торопилась.
   Послѣ службы, товарищи Лео, пришли одинъ за другимъ въ караульную комнату. Они приказали принести себѣ пива и карты и начали играть въ тарокъ.

-----

   Гордонъ Маршнеръ и Ида Клермонъ ѣхали на велосипедахъ. Онъ удивленно поглядывалъ на нее, на ея ногу и на ея колѣно, которое при движеніи колеса то обрисовывалось, то опять исчезало подъ платьемъ.
   -- У васъ здѣсь большинство дамъ ѣздятъ на велосипедѣ такъ, какъ будто сидятъ за швейной машиной,-- сказалъ онъ,-- но вы составляете исключеніе.
   -- Да,-- возразила Ида,-- по дамамъ нашего круга видно сейчасъ, что ихъ бабушки или матери привыкли къ грубой физической работѣ.
   Во время ѣзды она пристально смотрѣла на блестящій руль велосипеда и на дрожащее сѣрое кольцо передняго колеса. Ей вспомнилось, какъ она, тринадцатилѣтней дѣвочкой, выѣзжала верхомъ на молодой лошади изъ отцовской усадьбы и скакала черезъ дороги, рвы и заборы. Но то время было далеко! Теперь у нея былъ только велосипедъ, да и за него еще не было уплочено и ей уже два раза присылали счетъ изъ магазина.
   Ея глаза искали глазъ Маршнера. Но онъ не оборачивался и ѣхалъ впереди, легко нажимая педали и держа одну руку въ карманѣ. Она внимательно посматривала на него и подумала, что его безукоризненная внѣшность и прекрасныя манеры, повидимому, указываютъ на то, что онъ человѣкъ изъ общества. Онъ былъ въ одно и тоже время небреженъ и вѣжливъ и какъ то всегда одинаково холоденъ. Очевидно, его нервы были всегда спокойны и онъ никогда не волновался. И она сама также иногда держала себя, когда это было необходимо. Но ей приходилось варьировать свое поведеніе, быть всегда на чеку и строго разсчитывать свои шаги.
   Сегодня ее опять забыли или нарочно обошли. Только отъ Маршнера, съ которымъ она встрѣтилась совершенно случайно на бульварѣ, она узнала о матчѣ, начавшемся уже часъ тому назадъ въ Гольфъ-клубѣ. Онъ какъ разъ ѣхалъ туда.
   Изумленіе и гнѣвъ охватили Иду. Никто ее не оповѣстилъ, несмотря на то, что она была членомъ этого клуба. Но она овладѣла собой и, сказавъ, что она ѣдетъ туда же, предложила ему ѣхать вмѣстѣ. Она знала, что въ качествѣ "неприглашенной", ей лучше всего было явиться туда въ обществѣ Маршнера.
   Они ѣхали по шоссе, между двумя рядами виллъ, окруженныхъ маленькими и большими садами.
   Маршнеръ поинтересовался узнать, кто были владѣльцы этихъ виллъ, но Ида не могла ему отвѣтить. Тѣхъ изъ нихъ, которые принадлежали къ обществу, она знала, но была тысяча другихъ, не принадлежавшихъ къ ея кругу, и о нихъ она ничего не знала. Можетъ быть, это были разбогатѣвшіе подрядчики, мясники, зеленщики или трубочисты.
   Они выѣхали въ лѣсъ и, свернувъ съ дороги на широкую тропинку, проѣхали подъ темнозеленой листвой мощныхъ вѣковыхъ деревьевъ.
   Стадо козулей перебѣжало дорогу.
   Сквозь деревья показался нарядный охотничій замокъ и обширная зеленая равнина, на которой паслись козули.
   Ида Клермонъ глубоко вдыхала свѣжій лѣсной воздухъ. Какъ хорошо было здѣсь. Вдали синѣлъ лѣсъ и широкимъ кольцомъ изъ дивно благоухающей зелени охватывалъ широкую лужайку.
   Но она не долго наслаждалась этой картиной. У подножья замка она увидѣла группу людей: всю клубную компанію. Дамы были въ снортсмэнскихъ костюмахъ, красныхъ жакеткахъ съ золотыми шнурами и блестящими пуговицами.
   -- Посмотрите,-- сказала Ида,-- вотъ Бэссъ Нельсонъ!-- Она указала на высокую худощавую даму, стоявшую въ сторонѣ отъ другихъ.-- Не напоминаетъ ли она вамъ стройную тропическую раковину? Ея лицо выступаетъ изъ тюлеваго воротника, точно маленькая, блѣдная улитка, выглядывающая на свѣтъ.
   Они поставили свои велосипеды у воротъ замка, рядомъ съ другими велосипедами, спицы которыхъ блестѣли на темномъ фонѣ стѣны, какъ нити паутины.
   Взоры всѣхъ присутствующихъ обратились къ нимъ, когда они подходили. Но въ этихъ взглядахъ Ида не замѣтила выраженія симпатій къ себѣ.
   Вся кампанія была въ сборѣ и Ида различала каждаго въ отдѣльности: Бэссъ Нельсонъ какъ всегда, была здѣсь со своими двумя пріятельницами, Розой Валь, въ шелковой кофточкѣ и необыкновенно большой шляпѣ, бросавшей на ея красивое личико теплыя фіолетовыя тѣни, и Маріей Терезой Крамеръ, которая лежала на травѣ и пристально смотрѣла на солнце.
   Къ этой группѣ подошелъ только что Гербертъ Гейеръ. Онъ молча сѣлъ между ними и облокотился назадъ, надвинувъ на глаза свою мягкую соломенную шляпу. Но Роза Валь даже не отдернула своей вытянутой руки, къ которой онъ прислонилъ голову. Немного дальше сидѣла Ольга Лавизонъ, а Гуго Якобсъ лежалъ, прислонившись къ ея колѣнямъ, и смотрѣлъ на солнце.
   -- Смотрите,-- сказала Ида,-- Иродіада съ головою Іоанна на колѣняхъ.
   Гордонъ Маршнеръ улыбнулся этому сравненію Его улыбка вызвала нѣкоторое безпокойство въ обществѣ, такъ какъ каждый боялся быть осмѣяннымъ Идой Клермонъ въ его присутствіи. Бэссъ Нельсонъ тотчасъ же привѣтливо кивнула Идѣ головой и, подойдя къ ней, взяла ее подъ руку. Она стала разсказывать ей, что чувствуетъ себя скверно, что у нея разстроены нервы и, симулируя боль въ ногѣ, она тяжело опиралась на руку своей пріятельницы. Марія Тереза Крамеръ тоже подошла къ Идѣ и, слегка кивнувъ ей головой, показала на Розу Валь и Герберта Гейера, лица которыхъ все больше и больше приближались другъ къ другу.
   Бэссъ Нельсонъ устало улыбнулась.-- Знаете, сказала она,-- вѣдь и Гордонъ Маршнеръ тоже ангажированъ. Онъ, какъ будто инстинктивно, ищетъ всегда самые вѣрные ангажименты. Опять эта французская кокотка, съ которой никто изъ насъ не можетъ конкуррировать!
   Гордонъ Маршнеръ однако стоялъ одиноко. Онъ засунулъ руки въ карманы и уставилъ глаза на обтянутыя чулками икры своихъ ногъ. Недалеко отъ него, изъ середины одной группы поднялась М-me Дюшенъ и сдѣлала ему знакъ своимъ кружевнымъ зонтикомъ. Онъ повернулъ къ ней лицо и Бэссъ Нельсонъ видѣла, что они обмѣнялись быстрымъ взглядомъ.
   -- Однако, здѣсь, не стѣсняясь, заключаютъ союзы,-- замѣтила Бзссъ. Невинныя козули со стыдомъ смотрятъ на насъ! А я то думала, что мы собрались сюда исключительно ради спорта!
   Она обернулась къ откосу. Тамъ шелъ маленькій мальчикъ съ колчанообразнымъ футляромъ за спиной. Подойдя къ обществу, онъ открылъ футляръ и вынулъ оттуда всѣ принадлежности игры въ гольфъ.
   -- Мы пришли сюда, чтобы играть,-- сказала Бэссъ.-- Но пусть играютъ другіе. Я слишкомъ устала.
   -- Посмотрите,-- прибавила она, -- вонъ тамъ идетъ мой глупый братецъ въ полномъ парадѣ!-- Она указала на Оскара Нельсонъ, вотырый въ эту минуту выходилъ изъ ресторана. На немъ былъ красный охотничій костюмъ и онъ несъ свои кіи для игры въ мячъ, которые передъ тѣмъ тщательно самъ сортировалъ.-- Развѣ онъ не похожъ на лакея изъ обезьяньяго театра?-- прошептала она и, вдругъ обернувшись къ Идѣ, сказала: -- Ида, я тебя не видѣла уже двѣ недѣли и очень соскучилось.
   Ида усмѣхнулась. Она вспомнила, что два послѣднихъ раза Бэссъ Нельсонъ не приняла ее.
   Партнеры медленно собирались на лугъ, чтобы продолжать прерванную игру.
   Адвокатъ Якобсъ подошелъ къ Идѣ, которая стояла около небольшого песочнаго холмика, куда былъ воткнутъ красный флагъ и ждала своей очереди. Онъ поклонился ей, и сказалъ.-- Я.совершенно не знаю этой игры. Но, быть можетъ, вы позволите мнѣ слѣдовать за вами, какъ луна слѣдуетъ за землей?
   Она кивнула ему въ знакъ согласія и положила маленькій бѣлый мячъ изъ твердой гутаперчи на землю. Теперь очередь дошла до нея.
   Якобсъ посмотрѣлъ на Иду. Потомъ онъ взглянулъ на опушку лѣса, синѣвшую у краевъ равнины, и сказалъ:-- Я не вижу никакой цѣли.
   -- Цѣль?-- говорила Ида,-- ее представляетъ маленькій красный флагъ. Отсюда я не могу его различить, но мнѣ указали направленіе.
   Якобсъ кивнулъ головой.-- Такъ. Всѣхъ насъ въ сущности влекутъ къ себѣ невѣдомыя цѣли, и мы лишь инстинктивно устремляемся къ нимъ, придерживаясь одного направленія.
   -- Смотрите,-- продолжалъ онъ.-- Этотъ Гордонъ Маршнеръ играетъ очень энергично. Онъ навѣрное побьетъ рекордъ!-- Ида видѣла, какъ Маршнеръ, крѣпко упершись правою ногою въ землю, взмахнулъ палкой. Мячъ взлетѣлъ. Онъ побѣжалъ за нимъ и снова ударилъ его. Такимъ образомъ съ каждымъ ударомъ онъ все подвигался впередъ и впередъ.
   -- Онъ достигаетъ своей цѣли чисто по американски,-- замѣтилъ Якобсъ.-- Про него можно сказать, что онъ играетъ, видя передъ собой цѣль. Но это заблужденіе. Тѣ, кто знаетъ, что это за цѣль, не играютъ больше. Наша жизнь вѣдь ничто иное, какъ незнаніе, несознаваніе цѣли.
   Ида засмѣялась.-- Вы не играете, а философствуете и только задерживаете насъ.
   -- Что касается меня,-- возразилъ онъ,-- я играю, какъ и вы, но на другомъ полѣ.
   -- Да, я слышала, что вы играете на биржѣ, вы спекулируете?
   -- Нѣтъ, я занимаюсь торговыми операціями. Я ощущаю направленіе въ движеніи рынка -- и слѣдую ему со страхомъ и сомнѣніемъ. Только Гордонъ Маршнеръ, этотъ побѣдитель, повидимому не сомнѣвается ни въ чемъ и не боится ничего.
   -- Правда, что онъ очень богатъ?-- спросила Ида.
   Якобсъ утвердительно кивнулъ головой.
   -- Чикагская фирма, гдѣ онъ состоитъ главнымъ акціонеромъ, убиваетъ ежегодно свиней на восемьдесятъ милліоновъ долларовъ. Это тоже рекордъ.
   -- Удивительно!-- воскликнула Ида, стараясь въ тоже время ясно представить себѣ эту сумму.
   -- Цифры импонируютъ,-- замѣтилъ Якобсъ.-- Да, въ этомъ то и заключается вся суть -- импонировать цифрами!
   Въ это время направо отъ замка собралось цѣлое общество. Въ іюнѣ здѣсь всегда происходили большія скачки. Нарядныя дамы и элегантные кавалеры толпились около четырехъ или пяти экипажей. Между ними виднѣлись также всадники, которые медленно подвигались впередъ и становились въ линію.
   Бэссъ Нельсонъ гуляла тамъ, опираясь на свой зонтикъ, а рядомъ съ ней шла Марія Тереза Крамеръ и несла ея складной стулъ.
   -- Смотри туда,-- говорила Бэссъ Нельсонъ,-- тамъ находится частный клубъ верховой ѣзды для офицеровъ и ихъ сестеръ, а также для аристократичныхъ пріятельницъ ихъ сестеръ. Всѣ мои бальные кавалеры находятся тамъ въ этомъ обществѣ, и когда они только что проѣзжали мимо меня, то еле-еле осмѣлились мнѣ поклониться.
   Она прикусила свои блѣдныя губы. Этотъ узкій аристократическій кругъ все еще оставался для нее закрытымъ. Она приглашала на свои пиры высокомѣрныхъ и далеко не богатыхъ дамъ этого круга и даже лично завозила свои карточки къ нимъ. Но все напрасно! Кавалеры же изъ общества, которые бывали иногда на ея балахъ, все же не считали ее принадлежащей къ своему кругу и совѣтывали своимъ сестрамъ избѣгать ее.
   И она съ ненавистью вспомнила маленькую лавченку, торговавшую корабельными принадлежностями, бочками съ масломъ, фонарями и канатами, которую нѣкогда содержалъ ея отецъ, въ маленькой улицѣ, около канала. Она выросла потомъ, эта лавченка, въ огромные склады, позади большой конторы, въ гавани, куда деньги стекались ежегодно сотнями тысячъ изъ кассъ иностранныхъ кораблей.
   Наверху на улицѣ показалось облако пыли и среди этого облака маленькое красное пятно, которое все росло и приближалось съ пыхтѣніемъ.
   -- Это графъ!-- воскликнула Бэссъ Нельсонъ и пошла къ нему навстрѣчу. Графъ Адамъ Кольбе остановилъ автомобиль, но не сошелъ съ него. Онъ, улыбаясь, поднялъ руку въ перчаткѣ и объявилъ ей, что торопится, такъ какъ его ждутъ въ клубѣ верховой ѣзды. Онъ и такъ опоздалъ. Бэссъ крѣпко стиснула свои руки. Это былъ самый вѣрный изъ всѣхъ пяти графовъ, бывавшихъ у нея, но и онъ торопился уѣхать!
   Безъ сомнѣнія, тамъ должна была царить скучная и тяжелая атмосфера, въ этомъ кругу, куда она не могла проникнуть. Вѣроятно, тонъ былъ натянутый и вкусы были менѣе экстравагантны. Но такъ всегда бываетъ тамъ, гдѣ денегъ мало и кредитъ очень невеликъ! Бэссъ вдругъ рѣшила, что она непремѣнно купитъ себѣ дорогой уборъ изъ сапфировъ и брилліантовъ, который она видѣла недавно въ ювелирномъ магазинѣ.
   Въ это время на ипподромѣ произошло движеніе: восемь всадниковъ въ красныхъ и голубыхъ костюмахъ, стоя въ стременахъ, мчались карьеромъ по равнинѣ и брали вскачъ препятствіе. Они скоро исчезли въ лѣсу, точно скачущіе красные и голубые огоньки, а затѣмъ появились снова. Ихъ встрѣтили апплодисментами.
   Какой-то офицеръ на черной рѣзвой полковой лошади проскакалъ мимо нихъ по лугу. Ида съ удивленіемъ узнала въ немъ своего брата. Онъ проѣхалъ совсѣмъ близко и не узналъ ее. Ему навстрѣчу ѣхала верхомъ высокая, полная блондинка въ голубой амазонкѣ. Она кивнула ему головой и они поѣхали вмѣстѣ къ остальному обществу.
   -- Это былъ мой братъ,-- сказала Ида Якобсу, а съ нимъ была кузина моего отца Сталь-Винтерштейнъ. Мужъ ея аташе при посольствѣ въ Берлинѣ. Братъ меня не узналъ. Мы съ нимъ идемъ каждый по своему пути и преслѣдуемъ каждый свою цѣль.
   Короткими энергичными ударами она вогнала свой гутаперчевый мячъ въ маленькую яму у подножья краснаго флага: эта и была цѣль!
   -- Что же дальше?-- спросилъ Якобсъ.
   -- Это ближайшая цѣль,-- сказала она.-- Теперь я должна итти дальше, къ болѣе отдаленной цѣли, а затѣмъ еще къ двумъ другимъ, пока снова не достигну своего исходнаго пунктаю
   Онъ усмѣхнулся и иронически посмотрѣлъ на неутомимыхъ людей, которые такъ серьезно и внимательно гнали въ перегонку свои маленькіе бѣлые мячи отъ одной цѣли къ другой, черезъ рвы и дороги. Мячъ Гордона Маршнера мчался впереди всѣхъ, на большомъ разстояніи отъ другихъ.
   Ида обернулась къ Якобсу:
   -- Спортъ очень привлекателенъ,-- сказала она, -- тутъ вѣдь отдаешь всѣ свои силы, не обращая вниманія на выигрышъ. Но это благородно -- такъ расточать ихъ! И это придаетъ тѣлу и новыя силы, и новую красоту.

-----

   Ворота манежа распахнулись и оттуда вышла рота солдатъ, одѣтыхъ въ бѣлыя куртки. Они вытягивали ноги на ходу, устремляли прямо впередъ неподвижные взгляды и плотно прижимали руки ко швамъ. За ихъ низкими, покрытыми потомъ лбами, повидимому, не шевелилось никакой другой мысли, кромѣ той, что худшее миновало и ихъ ожидаетъ теперь нѣчто пріятное. У нѣкоторыхъ появилось даже конкретное представленіе о вкусномъ и прохладномъ пивѣ, которое ожидало ихъ у маркитанта, около манежа.
   Когда они дошли до середины казарменнаго двора, неожиданно раздалась команда: стой! Въ одно мгновеніе они остановились. Лейтенантъ Клермонъ приказалъ фельдфебелю сформировать двѣ полуроты и пока они становились на свои мѣста, онъ всматривался въ ихъ лица. При ослѣпительномъ блескѣ солнца ему показалось, что ихъ лица искажены идіотской улыбкой. Нѣкоторые казались только унылыми, другіе, проходя мимо него, бросали искоса на него взгляды нѣмого бѣшенства. Онъ приказалъ ротѣ бѣгать гуськомъ, двумя концентрическими кругами, вокругъ казарменнаго двора. Только что окончившійся полуторачасовой урокъ гимнастики и фехтованія вновь убѣдилъ его въ трудностяхъ его задачи,-- дисциплинировать этихъ субъектовъ и такъ ихъ подготовить, чтобы они, всѣ вмѣстѣ, дѣйствовали какъ одно цѣлое. Они были строптивы, тупы и не различали ритма, самаго обыкновеннаго ритма маршировки, который чувствуютъ даже дикіе народы и вообще всѣ, живущіе обществами, группами и стадами!
   Эти люди не умѣли даже различать правой руки отъ лѣвой, различно понимали направленіе и тактъ и у нихъ не было даже общихъ понятій. Все это были пролетаріи, набранные изъ самыхъ низкихъ слоевъ городского населенія и такой среды, гдѣ люди, обитая вплотную дргугъ къ другу, живутъ въ тоже время изолировано каждый для себя.
   Лео не выносилъ ихъ. Ежедневно онъ напрягалъ усилія, чтобы овладѣть этимъ сырымъ матеріаломъ. Онъ изучалъ каждаго изъ нихъ въ отдѣльности, допрашивая ихъ. Тутъ были сидѣльцы изъ кабаковъ самаго низшаго разряда, уличные продавцы, живущіе случайнымъ заработкомъ люди и между ними нѣсколько субъектовъ, называвшихъ себя артистами, но на самомъ дѣлѣ это были просто сутенёры.
   Лейтенантъ Клермонъ посмотрѣлъ на часы. Было половина двѣнадцатаго. Солнце стояло почти въ зенитѣ и раскаленнымъ шаромъ висѣло надъ его головой, обдавая все своими жгучими лучами.
   Фельдфебель стоялъ въ центрѣ круга. Онъ подгонялъ солдатъ и заставлялъ ихъ постоянно мѣнять темпъ. При этомъ онъ, не стѣсняясь, ругалъ ихъ.
   Лео Клермонъ вошелъ въ кругъ. Улыбаясь, онъ прищурилъ глаза. Взоры солдатъ устремились на него. Рота уже хорошо знала своего командира и поэтому заранѣе предвидѣла, что ее ожидаетъ. Онъ снова посмотрѣлъ на часы и приказалъ фельдфебелю скомандовать "бѣгомъ маршъ". Его выводило изъ себя ихъ упорное сопротивленіе. Вѣдь имъ надо было научиться лишь немногимъ пріемамъ и въ сущности отъ нихъ требовалась только равномѣрность движенія! Слѣдовало ихъ проучить за ихъ упрямство.
   Оба круга вращались вокругъ него; солдаты бѣжали, выбрасывая ноги высоко впередъ и загнувъ головы назадъ. Теперь всѣ они бѣжали въ тактъ и Лео былъ доволенъ. Этотъ строптивый матеріалъ все-таки поддался ему! Онъ подумалъ, что ему удалось-таки вправить деревянный обрубокъ въ токарный станокъ, и онъ благодаря вращенію сталъ поддаваться обработкѣ. Движеніе солдатъ напоминало это вращеніе станка; оно стало общимъ и равномѣрнымъ, обращаясь вокругъ центра, и подъ рукой Лео сглаживался и формировался сырой матеріалъ.
   Но тутъ онъ замѣтилъ, что глаза ихъ упорно смотрѣли на него и, чутко настораживаясь, ожидали команды: стой! По всей вѣроятности, холодное пиво маркитанта все еще приковывало къ себѣ ихъ мысли, и они переносили въ этотъ моментъ всѣ лишенія и муки жажды. Лео представлялъ себѣ, какъ они набросятся на ящикъ съ пивомъ, поднимутъ бутылки, приложатъ ихъ къ губамъ и, захлебываясь, будутъ глотать и сосать прохладную влагу!.. О, конечно, они все еще сопротивляются обработкѣ!
   Солнце жгло ему шею. Фуражка врѣзалась въ лобъ. Губы и ротъ пересохли и онъ ощущалъ вкусъ пыли во рту. Солдаты бѣгали уже около четверти часа и усталость давала себя чувствовать. Форма круга, образуемаго солдатами, измѣнилась; она стала овальнѣе, отдѣльныя части ея покачивались; солдаты во время бѣга сгибали колѣна спотыкались и крѣпко прижимали локти къ бокамъ. Разстояніе между ними стало неравномѣрнымъ. Кругъ походилъ теперь на змѣю, тщетно старавшуюся поймать кончикъ хвоста. Причиной такой перемѣны былъ длинный фланговый солдатъ, замедлявшій свой бѣгъ и тѣмъ тормозившій остальныхъ, слѣдовавшихъ за нимъ. Лео подошелъ къ нему и, пристально глядя ему въ лицо, попытался взглядомъ заставить его подбодриться. Онъ крикнулъ при этомъ солдату нѣсколько бранныхъ словъ. Но тотъ только повернулся къ офицеру лицомъ и это лицо, съ низкимъ лбомъ и звѣрскимъ выраженіемъ, напомнило Лео кулакъ, сжатый въ безсильной злобѣ. Лео подошелъ къ фельдфебелю и приказалъ привести флангового. Солдатъ остановился передъ лейтенантомъ, но теперь лицо его выражало безнадежную тупость.
   -- Вы лѣнтяйничаете,-- сказалъ Лео,-- въ то время, какъ ваши товарищи работаютъ.-- И онъ приказалъ фланговому бѣгать одному вокругъ наружнаго круга, въ противоположномъ направленіи.
   Нужно во что бы то ни стало сломить ихъ упрямство! Ихъ нужно укротить, сжать въ тискахъ дисциплины -- это первое служебное правило. Они должны были покориться движенію этого круговращающагося колеса, которое покорно и слѣпо вертится въ какомъ-нибудь мѣстѣ большой государственной машины. Покорно и слѣпо! Гладко и равномѣрно движется эта машина, служа опредѣленнымъ цѣлямъ, установленнымъ опредѣленными причинами.
   Круги солдатъ вращались непрерывно! И вокругъ нихъ, какъ одинокій спутникъ, подавшись далеко впередъ и пригнувъ голову, кружился фланговой, какъ бы борясь противъ теченія. Скоро однако ему удалось попасть въ тактъ и онъ побѣжалъ своей дорогой, тяжеловѣсно покачиваясь, какъ большое четвероногое животное.
   И другіе бѣжали. Потъ темными пятнами просачивался сквозь ихъ свѣтлыя куртки, и было слышно ихъ мѣрное и глубокое дыханіе, звучавшее точно стоны. Нѣкоторые были блѣдны и сѣры, какъ ихъ полотняныя куртки, лица другихъ были темно-красны. Казалось, ихъ мускулы таяли и стекали съ нихъ крупными, свѣтлыми каплями. Бѣгавшіе выглядѣли спящими. Взоры ихъ потускнѣли, глаза стали похожими на какіе-то блѣдные, водяные пузыри, ротъ былъ полуоткрытъ. Совершенно безсознательно двигались они по окружности около вѣчнонеизмѣнной оси и казались выраженіемъ единой воли или незыблемаго основного принципа механизма. Глаза ихъ уже не видѣли офицера. Все тяжелѣе и тяжелѣе, звено за звеномъ, вращалась эта цѣпь. Красивое равновѣсіе ничѣмъ не нарушалось. Наконецъ-то они были въ его рукахъ, покорялись его волѣ! Кругъ, этотъ вѣчный кругъ, былъ наконецъ достигнутъ! Но и самъ Лео словно застылъ, глядя на это движеніе, всѣ подробности котораго сливались въ его сознаніи въ одинъ непрерывный блестящій кругъ вращающихся спицъ.
   Солнце палило, воздухъ казался словно насыщеннымъ мелко распыленной ртутью.-- А они все вращались безостановочно, повинуясь его волѣ!
   Рука его сжимала рукоятку сабли, какъ рычагъ машины. Ему казалось, словно въ туманѣ, что плоскость, на которой онъ стоялъ, начинаетъ накрениваться и что движеніе круга становится двойнымъ: вращающимся и въ тоже время скользящимъ по наклонной плоскости.
   Теперь они даже не могли бы остановить движенія, безъ его воли, безъ его приказанія остановиться!
   Вдругъ раздался глухой звукъ паденія какого то тѣла. Картина сразу разстроилась. Лео очнулся и увидѣлъ, что солдаты все еще бѣгали вокругъ него, но въ одномъ мѣстѣ они спотыкались, какъ будто задѣвая за какой-то барахтающійся и бьющійся въ пыли большой комокъ.
   Онъ побѣжалъ туда. Это былъ правофланговой солдатъ, онъ лежалъ на спинѣ, а ноги его все еще двигались, не касаясь земли, какъ пароходный винтъ надъ поверхностью воды. Четыре человѣка напрасно пытались удержать его. Кулаки его были сжаты, все тѣло подергивалось въ судорогахъ и пѣна выступила между стиснутыми зубами. Но его широко открытые блестящіе глаза какъ будто говорили, что онъ не потерялъ сознанія, а страдалъ и боролся со своимъ непослушнымъ тѣломъ, которое по командѣ все еще продолжало бѣжать впередъ и впередъ...
   Лео отвернулся отъ этого зрѣлища. Онъ приказалъ принести воды и одѣяло. Ему былъ противенъ видъ этого бьющагося тѣла и, встрѣтившись съ сознательнымъ, озлобленнымъ, полнымъ мести, взоромъ правофлангового. онъ почувствовалъ какой-то смутный страхъ.
   Онъ приказалъ всѣмъ разойтись.

-----

   Ида Клермонъ стояла, прижатая въ уголъ около конторки, захватанной и потертой множествомъ опиравшихся на нее въ теченіе года. Цѣлая вереница ожидавшихъ очереди людей протягивала черезъ перегородку вещи, предназначенныя для заклада. Всѣ ждали терпѣливо и и молча. На полкахъ, вдоль стѣнъ, лежали свертки, точно птицы, прижавшіяся другъ къ другу на насѣстѣ. По ту сторону перегородки различала она въ полутьмѣ неопрятную курчавую бороду и подвижные крючковатые пальцы, которые переворачивали и ощупывали принятое отъ какого-то оборванца зимнее пальто.
   Раздался звонъ надтреснутаго колокольчика. Вошли новые кліенты: толстая, блѣдная женщина, которая несла подъ разорванной шалью какой-то большой свертокъ. Она протиснулась впередъ и Ида была выдвинута изъ своего угла. Женщина пристально посмотрѣла на нее, а за нею обернулись и другіе. Ида видѣла устремленные на нее выцвѣтшіе глаза и испытывала непріятное ощущеніе, какъ будто эти взгляды постепенно скользили съ ея лица на ея шею, руки, тѣло... Но вдругъ въ дверяхъ она замѣтила чье то круглое, немного утонченное, но очень пріятное лицо. Ее успокоилъ видъ высокой, спокойной дѣвушки, которая стояла, прислонившись къ стѣнѣ, и смотрѣла куда-то вдаль. Идѣ показалось что-то знакомое въ ея округленныхъ чертахъ и ей вспомнилось, что это самое лицо, только болѣе свѣжее и дѣтское, она видѣла когда-то высовывающимся изъ за дерева во время игры въ прятки. Вспомнила она паркъ, въ которомъ онѣ обѣ играли когда-то, бѣлыя стѣны двора... Она быстро отвернулась, чтобы не быть узнанной. Безъ сомнѣнія, это была Ханна Кроль,-- маленькая дочка садовника, подруга ея дѣтства.
   Ида Клермонъ перегнулась черезъ загородку. Ей навстрѣчу придвинулась курчавая борода и въ лицо ей пахнуло запахомъ плохого табака. Залогъ, въ видѣ усѣянной жемчугомъ цѣпи, лежалъ въ открытой блѣдно-красной коробочкѣ. Оцѣнщикъ назвалъ цѣну. Ида молча кивнула головой и посмотрѣла на оцѣнщика, который, вспомнивъ вдругъ, что уже видѣлъ ея лицо, кивнулъ ей въ отвѣтъ и спросилъ, на чье имя написать квитанцію.
   -- Валь,-- сказала Ида.-- Ида Валь.
   Ей всегда было трудно придумывать фамилію.
   Черезъ перегородку ей подали два кредитныхъ билета. Она быстро взяла ихъ, а цѣпь ея исчезла въ рукѣ оцѣнщика. Эта цѣпь принадлежала когда-то матери ея прабабушки. Теперь такія украшенія были опять въ модѣ; но Ида знала, что въ ея кругу гораздо больше значенія имѣлъ покрой платья, чѣмъ такое старинное украшеніе.
   Она засунула кредитки въ перчатку и направилась къ выходу; передъ ней посторонились, глядя ей въ слѣдъ. Теперь у нея были деньги и она могла провести спокойно нѣсколько дней. Нужно было заплатить частъ долга за велосипедъ, нужно было купить всѣ необходимыя сезонныя новости, напримѣръ, тотъ некрасивый, но модный и потому столь необходимый ей жакетъ. Она съ облегченнымъ сердцемъ сбѣжала внизъ по лѣстницѣ. Не успѣла она выйти на улицу, какъ передъ нею остановился какой-то господинъ и поклонился ей. Это былъ адвокатъ Якобсъ. Въ его глазахъ блеснула иронія.
   -- Вы посѣщали своихъ бѣдныхъ?-- спросилъ онъ и указалъ при этомъ на мрачный фасадъ того дома, изъ котораго она только что вышла.
   Ида сразу опомнилась, быстро повернулась къ нему и улыбнулась ему глазами.
   -- И я тоже посѣщалъ своихъ бѣдныхъ,-- продолжалъ онъ.-- Посмотрите, вотъ на этомъ извозчикѣ ѣдетъ домой нашъ городской голова. Я же предпочелъ идти пѣшкомъ, такъ какъ увидѣлъ васъ.
   Ида еле улыбнулась.
   -- Ваши бѣдные послѣ вашего посѣщенія не стали богаче, чѣмъ мои.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ онъ,-- но за то я возвращаюсь болѣе богатымъ, чѣмъ вы.-- Онъ старался встрѣтиться съ нею взглядомъ.-- Деньги, теперь очень дороги и лежатъ чертовски крѣпко. Нужно быть очень опытнымъ, чтобы получить ихъ легко и дешево.
   Они вмѣстѣ вышли на главную улицу. Толпы людей проходили мимо нихъ. И они независимо другъ отъ друга старались читать въ встрѣчныхъ лицахъ. "Какой жалкій, изношенный типъ! думала Ида. Тупыя физіономіи безъ всякаго выраженія. Городская жизнь всѣхъ изнашиваетъ, подтачиваетъ". Въ толпѣ она узнала нѣсколько своихъ подругъ по курсамъ. Одѣтыя въ темныя платья, въ дешевенькихъ шляпкахъ они медленно шли рядомъ. Ида вспомнила, что она еще оставалась должна за посѣщеніе курсовъ и отвернулась въ сторону; стыдъ и гнѣвъ наполнили ея душу.
   Разсѣянно смотрѣла она на проходившую мимо толпу людей, на ту массу лицъ, изъ которыхъ только очень немногіе были ей знакомы. Кто были эти люди, куда они торопились, что думали, откуда шли? У каждаго были свои мелкіе интересы, исключительно въ своихъ кругахъ, въ одномъ этажѣ надъ другимъ, образуя слой надъ слоемъ... Нѣкоторые знали только своихъ сосѣдей, своихъ товарищей по службѣ, другіе просто бродили по городу, встрѣчаясь то съ тѣмъ, то съ другимъ.
   И она находилась въ одномъ изъ этихъ круговъ, и она добивалась въ немъ положенія въ то время, какъ слои общества перемѣщались, возникали новые, исчезали старые...
   И она стали развивать эти мысли передъ Якобсомъ. Въ настоящее время такъ трудно сохранить свое положеніе. Люди рождаются въ опредѣленной кастѣ, впитываютъ въ себя ея стремленія, потребности и инстинкты, которые и заставляютъ ихъ бороться за сохраненіе своего высокаго положенія. И часто дѣлаются отчаянные шаги для того, чтобы, по крайней мѣрѣ, хоть показать видъ, что находишься еще въ верхнихъ слояхъ населенія среди богатыхъ и знатныхъ.
   -- Да,-- отвѣчалъ Якобсъ глубокомысленно,-- мы всѣ работаемъ ногами и руками, чтобы удержаться на поверхности воды. Тѣмъ, кто принадлежитъ къ знатнѣйшей расѣ, приходится всего труднѣе, такъ какъ они только теряютъ и ничего не выигрываютъ. Тѣмъ же, которые принадлежатъ къ подонкамъ общества, нечего терять. Они только выигрываютъ. Это опасные конкуренты. А вы, Ида, на что въ сущности вы-то жалуетесь? Смотрите, тамъ напротивъ идетъ мадамъ Дюшенъ съ Гордономъ Маршнеромъ. Она одѣта, какъ принцесса. Есть мужчины, которые съ удовольствіемъ оплачиваютъ ея туалеты, потому что находятъ, что такое драгоцѣнное тѣло заслуживаетъ кружева и парчи. А ея голландскій другъ, навѣщающій ее разъ въ годъ, снабжаетъ ее алмазами. Несмотря на это, ее съ почестями принимаютъ даже въ такихъ кругахъ, которые пожалуй знатнѣе тѣхъ, гдѣ принимаютъ съ уваженіемъ меня съ вами, хотя я и еврей. Мадамъ Дюшенъ очень умна. Она пускаетъ въ оборотъ свой маленькій капиталъ. А вы, которая въ десять разъ красивѣе, свѣжѣе и къ тому же еще моложе ея, вы -- жалуетесь!..
   -- Въ томъ-то и дѣло, что я не могу торговать собою!-- сказала Ида и засмѣялась.
   -- Смотрите,-- сказалъ Якобсъ,-- къ намъ навстрѣчу идетъ та, которая должна служить для васъ предостерегающимъ примѣромъ -- Роза Валь! Ее выводитъ на показъ этотъ молодой повѣса, Гербертъ Гейеръ.
   Роза Валь поклонилась и слегка покраснѣла. Лиловое платье узко облегало ея красивый, тонкій станъ. На шеѣ висѣлъ на жемчужной цѣпи медальонъ, плавно качавшійся на ея груди. Гербертъ Гейеръ, маленькій, стройный и элегантный, улыбнулся въ свою очередь Идѣ своею широкой, грубой улыбкой, животное выраженіе которой выдавало его отношеніе къ Розѣ Валь.
   -- Въ одинъ прекрасный день,-- продолжалъ Якобсъ,-- это хорошенькое, маленькое животное исчезнетъ изъ общества. Мѣсяцъ или два о ней поговорятъ, потомъ забудутъ и наконецъ совершенно вычеркнуть изъ памяти. Она нигдѣ не найдетъ себѣ прибѣжища. Она пропадетъ!
   Они встрѣтили многихъ изъ своего круга. Имъ кланялись со всѣхъ сторонъ.-- Насъ все еще считаютъ своими,-- сказала Ида.-- Мы знаемъ многихъ и насъ знаютъ многіе. Вы, Гуго, даже пріобрѣли извѣстность. Васъ, вашего директора банка и еще трехъ адвокатовъ, всѣ считаютъ знаменитостями нашихъ дней.
   -- Да,-- отвѣтилъ онъ,-- но это распространили про насъ газеты, чтобы мы своими объявленіями заполняли ихъ пустыя рубрики.
   Ольга Денизонъ прошла мимо, нихъ. Она холодно поклонилась.
   -- Она все еще васъ любитъ,-- сказала Ида,-- но встрѣчаетъ васъ холоднымъ какъ ледъ поклономъ, а вы отвѣчаете ей улыбкой и насмѣшливымъ взглядомъ.
   Онъ нагнулся къ Идѣ и проговорилъ:-- Я люблю на свѣтѣ только одну -- васъ. Я уважаю только одно -- деньги!-- Она ласково взглянула на него и покачала головой. Какъ часто онъ объяснялся ей въ любви, но при этомъ никогда не повторялся и всегда выбиралъ новую форму объясненія. Мало по малу она привыкла уже не придавать большого значенія его словамъ.
   Въ открытомъ ландо, запряженномъ двумя вороными, проѣхала мимо нихъ Бэссъ Нельсонъ, заваленная свертками покупокъ. Коляска остановилась передъ однимъ магазиномъ, и Бэссъ Нельсонъ, слѣзая, выставила изъ подъ шуршащей шелковой юбки свою длинную ногу, украшенную у подъема цѣлымъ рядомъ серебряныхъ пряжекъ. Лакей съ низкимъ поклономъ держалъ дверцу коляски. На поклонъ Иды она отвѣтила только мелькомъ.
   -- Однако, въ ней уже замѣтна порода,-- сказала Ида, несмотря на то, что отецъ ея простой выскочка. Впрочемъ, она принадлежитъ вѣдь ко второму поколѣнію. Она блѣдна, высокомѣрна и капризна. Ея характеръ отражаетъ всѣ цвѣта радуги, но вкусъ ея еще не совсѣмъ установился. Инстинктъ ростовщика еще не исчезъ у нея. Она скупа и въ душѣ боится всякаго риска. Но мы, Гуго, вѣдь мы, разъ рискнувъ, уже не отступаемъ: не правда-ли? Мы оба происходимъ отъ очень древней расы. Мнѣ кажется евреи должны были бы гордиться своимъ происхожденіемъ и меня они часто удивляютъ тѣмъ, что пресмыкаются передъ нами -- готскими варварами!
   -- Это все Гетто такъ согнуло намъ спины, что мы не можемъ выпрямиться. Впрочемъ, наша раса скоро опять выпрямитъ спину. И тогда изъ нея выйдутъ первые вожди! Мы умѣемъ играть и выигрывать, рискуя смѣлыми ставками. И вы тоже, Ида,-- онъ упорно смотрѣлъ на нее,-- я знаю ваше положеніе. Я нѣкоторое время былъ повѣреннымъ кредиторовъ вашего отца. Вашъ отецъ былъ неблагоразумный человѣкъ. Онъ не эксплуатировалъ свои капиталы, также поступаете и вы, Ида. Онъ не понималъ современныхъ условій. Даже тогда, когда онъ вышелъ въ отставку, какъ министръ внутреннихъ дѣлъ, онъ доказалъ, что совершенно не понимаетъ современной экономики. Онъ владѣлъ значительнымъ помѣстьемъ вблизи столицы и продолжалъ заниматься сельскимъ хозяйствомъ, согласно традиціямъ семьи. Но когда столица разрослась и его владѣнія очутились въ чертѣ города, то ему нужно было сейчасъ же продать свои земли. И онъ могъ это сдѣлать, такъ какъ получалъ массу выгодныхъ предложеній.
   -- Это правда, -- подтвердила Ида, -- комиссіонеры ежедневно осаждали его. Но онъ ихъ прогонялъ.
   -- Я самъ былъ у него по порученію одного товарищества,-- продолжалъ Якобсъ,-- но онъ не хотѣлъ, чтобы его спасли. Ну чтоже, мы стали тогда дѣйствовать иначе: внѣ всякихъ затрудненій намъ удалось перевести на имя товарищества всѣ закладныя вашего отца, и когда приблизились сроки платежа по этимъ закладнымъ, вашъ отецъ оказался въ нашихъ рукахъ. Мы стояли твердо на своихъ требованіяхъ. Земля ничего не приносила. Точно въ городѣ можетъ процвѣтать сельское хозяйство. Вашему отцу, конечно, понадобились новые займы. Я ихъ устроилъ ему у нашего же товарищества, а вскорѣ послѣ этого вашъ отецъ умеръ.
   -- Да!-- тихо проговорила Ида и въ душѣ ея воскресли тяжелыя воспоминанія о томъ утрѣ, когда по каштановой аллеѣ парка пронесли, завернутый въ одѣяло, трупъ отца. На головѣ лежала повязка. Ей сказали, что съ нимъ сдѣлался обморокъ и онъ, падая, ударился головою о дерево.-- Да,-- повторила она,-- мой отецъ умеръ на своей землѣ!
   -- Только формально!-- возразилъ Якобсъ, -- Впрочемъ, люди нашего времени удовлетворяются формами. Фактически его владѣнія уже принадлежали намъ, т. е. товариществу, какъ владѣльцу первой закладной. Наше товарищество было очень крупнымъ, съ милліоннымъ капиталомъ. Теперь оно уже стало акціонернымъ обществомъ. И тамъ, гдѣ вашъ отецъ сажалъ свеклу и другіе овощи, а пожиналъ только чертополохъ, теперь выростаютъ огромныя зданія. Отецъ вашъ работалъ съ мертвымъ капиталомъ, а вы, Ида, неужели вы не хотите быть благоразумнѣе его?
   -- Что это значитъ?-- спросила она.
   -- Милая Ида, развѣ вы не знаете, что теперь, понемногу, всюду выступаетъ на сцену принципъ дѣйствительныхъ цѣнностей. Всѣ условія жизни опредѣляются экономически. Кажущіяся цѣнности, какъ открытыя, такъ и скрытыя, будутъ въ будущемъ удалены съ рынка. Цѣну имѣютъ только матерія и энергія. Современные люди только при ихъ помощи совершаютъ дѣла. А вы, какъ женщина, Ида, развѣ вы не самая драгоцѣнная матерія, не самая цѣнная энергія?
   Она покачала головой.-- Видно, что вы восточный человѣкъ, Гуго. Въ вашихъ глазахъ цѣна мужчины заключается въ его работѣ, а цѣну женщины исключительно составляетъ только ея полъ.
   Онъ повернулся къ ней лицомъ:
   -- Я вамъ уже много разъ говорилъ, что люблю васъ. Поэтому для меня вы имѣете цѣну гораздо болѣе высокую, чѣмъ всѣ другія драгоцѣнности, матеріальныя или иныя, и всѣ другія женщины! Кто же цѣнитъ теперь серьезно происхожденіе, облагороженный и тонкій вкусъ? Эти цѣнности упали совсѣмъ. Но вы, Ида, владѣлица очень большого капитала; и этотъ капиталъ прежде всего -- ваше чудное тѣло! Я не могу говорить о немъ безъ глубокаго волненія. Ваша рука, ваша нога, которой я любовался, когда вы бѣжали за маленькимъ, бѣлымъ мячемъ, ваши волоса, глаза, все ваше благородное тѣло и ваша глубокая, глубокая дѣвственная и нервная душа, все, что я о васъ знаю, все, что я угадываю или только предчувствую,-- все, все это для меня очень и очень цѣнно! Но у васъ это не даетъ процентовъ, какъ мертвый капиталъ! Каждый можетъ мысленно обладать вами. А вы не пользуетесь даже такими процентами со своей красоты, какими вы могли бы пользоваться. Мы, т. е. я и многіе другіе -- страдаемъ, видя, какъ вы закоулками, потихоньку пробираетесь въ какой нибудь ломбардъ; мы страдаемъ, глядя на вашу бѣдность и удрученность!
   Онъ умолкъ на мгновенье, но потомъ снова заговорилъ:-- Принимая во вниманіе вашъ запасной капиталъ, вы могли бы получить теперь очень большой кредитъ.
   -- Я не понимаю васъ, Гуго!-- возразила Ида.
   -- Я управляю дѣлами нѣсколькихъ моихъ кліентовъ, которые, какъ вы, владѣютъ имуществомъ. Мои кліенты сами дѣлаютъ свои закупки, а счета посылаютъ въ конвертѣ въ мою контору. Свою корреспонденцію я всегда открываю лично.
   Ида повернулась къ нему. Лицо ея застыло въ изумленіи.
   -- А, вотъ какъ!-- произнесла она, растягивая слова, и замолкла. И онъ тоже замолкъ. И тому, и другому показалось, что они идутъ уже врозь.
   -- Гуго,-- спросила вдругъ Ида,-- кто этотъ человѣкъ?-- Но тотъ уже прошелъ мимо. Какъ всегда при встрѣчѣ съ Идой незнакомецъ слегка обернулся къ ней и заглянулъ ей въ лицо. Ею овладѣло легкое замѣшательство, которое она всегда чувствовала, когда невольно встрѣчалась взорами съ этими темными, глубокими глазами, словно обдававшими ее тепломъ.
   -- Я не знаю его,-- отвѣтилъ Якобсъ,-- онъ не изъ нашего круга.
   Ида вздохнула. Онъ не принадлежалъ къ ихъ кругу. Она ничего не знала объ этомъ чужомъ человѣкѣ. Никто изъ ея круга не могъ бы ей сказать, кто онъ, какъ его зовутъ, но она встрѣчала его почти ежедневно въ этомъ мѣстѣ. Но и онъ и она шли отдѣльно, каждый своею дорогой. Пути ихъ не пересѣкались. Однако она чувствовала, что души ихъ соприкасаются во время этой единственной встрѣчи втеченіе дня.
   -- Какъ можетъ интересовать васъ этотъ человѣкъ, Ида?-- спросилъ Якобсъ.-- Онъ вовсе не имѣетъ элегантнаго вида, и притомъ онъ врядъ ли изъ общества! Онъ похожъ на художника, или вродѣ этого,-- можетъ быть, онъ даже ремесленникъ.
   Ида улыбнулась, но молчала. Она подумала, что въ ея воспоминаніи даже не сохранился общій видъ этого человѣка, его типъ, его одежда. Оставалось только легкое чувство стыда при воспоминаніи, что она во время этихъ случайныхъ встрѣчъ, взорами какъ будто отдавалась этому чужому ей человѣку.

-----

   Въ полумракѣ наступившихъ сумерекъ, Ида увидѣла свою кузину Софью Клермонъ на ея обыкновенномъ мѣстѣ въ углу дивана, а рядомъ съ ней ея подругу, Маделену Гоффъ, которая сидѣла прислонившись головой къ ея плечу.
   Былъ какъ разъ такой часъ, когда всѣ эти одинокія женщины выходили изъ своихъ келій или возвращались изъ мастерскихъ, конторъ и другихъ мѣстъ, гдѣ онѣ зарабатывали свой насущный хлѣбъ. Онѣ искали общества другихъ и собирались въ этой комнатѣ, въ воздухѣ которой слегка ощущался запахъ духовъ, издаваемый платьемъ сидѣвшихъ тутъ женщинъ. Онѣ разговаривали вполголоса о какой-то принцессѣ, которая заболѣла свинкой. Разсказывали другъ другу симптомы этой болѣзни и очень жалѣли принцессу.
   Изъ столовой, гдѣ Антонія Плёнъ занималась переплетнымъ мастерствомъ, доносились какіе то отрывистые металлическіе звуки.
   Софья Клермонъ поднялась навстрѣчу Идѣ, а Маделена Гоффъ, глубоко вздохнувъ, откинулась назадъ и посмотрѣла на Иду.
   -- Гдѣ ты опять пропадала?-- спросила Софья Клермонъ, проводя рукой по волосамъ Иды и усмѣхаясь.-- Въ скверномъ обществѣ, какъ обыкновенно?
   -- По обыкновенію въ обществѣ мужчинъ,-- отвѣтила Ида.
   Всѣ замолчали, словно прислушиваясь.
   -- Мужчины -- мужчины!-- Глаза Маделены испуганно блестѣли въ полутьмѣ, причемъ голова ее нервно покачивалась изъ стороны, въ сторону.-- Мужчины -- значитъ скверное общество!
   Сидя у окна, фрейленъ фонъ Шпоръ разспрашивала Иду, какъ зовутъ этихъ мужчинъ и кто они такіе? Каждый день она сидѣла у этого окна, единственнаго, изъ котораго была видна улица, и поворачивая отъ времени до времени свое строго правильное лицо, разсказывала другимъ, что она видитъ.
   Ида чувствовала, что въ ней закипаетъ злоба и негодованіе на судьбу, которая заставляла ее сидѣть въ этой комнатѣ и дышать этимъ спертымъ, пахучимъ воздухомъ.-- Мужчины -- мужчины!-- повторила она.-- Больше о нихъ нечего сказать. Я могу разсказать развѣ только одно, что тотъ, который проводилъ меня до дому, былъ еврей.
   Софья Клермонъ провела рукой по своимъ коротко остриженнымъ волосамъ; ея кошачьи глаза подстерегали взглядъ Иды.-- Да,-- сказала она,-- ты на настоящей дорогѣ. Ты навѣрное пойдешь далеко.-- И дрожа отъ возмущенія, она начала говорить о грубомъ вмѣшательствѣ мужчины въ жизнь женщины, о подчиненіи женщины.-- Мужчины хвалятся своей культурностью, но они -- грубы и вульгарны. Они называютъ себя защитниками женщинъ, рыцарями слабыхъ. О, конечно! Стоитъ только посмотрѣть, какъ во всѣхъ странахъ женщины должны бороться за свое существованіе, должны работать при ужасныхъ условіяхъ, за жалкое вознагражденіе!
   -- Да, эти рыцари!-- сказала Ида и засмѣялась.-- Они рыцари только стройныхъ, красивыхъ, хитрыхъ и умныхъ молодыхъ женщинъ!-- И она посмотрѣла вокругъ себя. Всѣ женщины здѣсь были какія-то поблекшія, грустныя и блѣдныя. Конечно, это было тяжело -- старѣться, увядать и быть забытыми!
   Она вошла въ сосѣднюю комнату и сѣла передъ старой шкатулкой изъ краснаго дерева, принадлежавшей нѣкогда ея семьѣ. Шкатулка эта всегда жила въ ея воображеніи, какъ спасательная лодка, которая должна была вынести ее на берегъ. Еще ребенкомъ и подросткомъ, она часто сидѣла передъ ней, погруженная въ неясныя мечтанія. Рядомъ въ комнатѣ сидѣлъ ее отецъ за работой и было такъ тихо, что слышно было какъ его перо скрипѣло по бумагѣ. Но то были другія комнаты, другія времена! Работа отца -- его личныя историческія воспоминанія объ офицерахъ, павшихъ въ послѣдней войнѣ -- была давно забыта и ему не удалось создать такого памятника, какъ онъ хотѣлъ, убитымъ воинамъ!
   Ида зажгла свѣчу и стала открывать одинъ за другимъ маленькіе, благоухающіе ящички шкатулки. Здѣсь всѣ женщины ея рода прятали свои сувениры, шелковыя ленточки, бальные букеты и письма. Ей было пріятно прикасаться къ этимъ истлѣвшимъ вещамъ. Она развязала уже пожелтѣвшіе отъ времени пакетики съ письмами и начала ихъ перечитывать. То были воспоминанія изъ очень старыхъ временъ французскія письма отъ Лео Клермона, бѣжавшаго съ помощью сестры изъ Парижа во время Термидора, письмо, въ которомъ ея дѣдъ объяснялся въ любви своей будущей супругѣ, и много другихъ писемъ, гдѣ говорилось о болѣзняхъ, о смерти и т. д.
   Она открыла другіе ящички. Въ нихъ лежали цвѣты съ могилъ, брачный вѣнокъ ея матери и книга въ кожаномъ переплетѣ: сборникъ грустныхъ стихотвореній, старательно написанныхъ женской рукой.
   То были воспоминанія уже отжившаго поколѣнія, глубоко вѣрившаго и любившаго, кроткаго, добраго и терпѣливаго!
   Теперь наступили другія времена. Человѣчество выросло и ушло далеко впередъ. Создалось такъ много новаго, такъ много надо было видѣть, такъ многому надо было учиться, а времени было очень мало! Было совершенно безполезной потерею времени сидѣть здѣсь и читать мертвые стихи мертвыхъ людей. Нельзя было ни на одинъ часъ терять изъ виду своей цѣли, нужно было неустанно стремиться къ ней или же, сидя въ уголкѣ, наблюдать за другими, изучать ихъ игру и придумывать новыя комбинаціи.
   Ида вспомнила слова Гордона Маршнера: сдержанность, твердость и страстность. И обдумывая свои новые планы, она, почти не отдавая себѣ отчета, снова начала внимательно разсматривать шкатулку. Она все надѣялась, что въ этой шкатулкѣ есть потайной ящикъ, въ которомъ хранятся цѣнныя бумаги, спрятанныя, быть можетъ, въ еще очень древнія времена, или же драгоцѣнности, или какое-нибудь завѣщаніе...
   Но она сейчасъ же бросила это занятіе. Времени было слишкомъ мало, чтобы тратить его на старыя бредни. Прошлое умерло и не имѣло цѣны. Традиціи, имя -- все это не имѣло уже никакого значенія! Только одно имѣло цѣну: матерія и энергія, тѣло и воля! Но въ тотъ же мигъ, она почувствовала, что воля ея была не свободна. Она была заключена въ узкомъ, жалкомъ пространствѣ, гдѣ она боролась за свое положеніе, а тамъ гдѣ-то лежалъ міръ, большой, богатый и могущественный. И ей не хотѣлось довольствоваться тѣмъ кругомъ общества, въ которомъ она вращалась.
   Она открыла еще одинъ ящикъ шкатулки и вынула оттуда связку бумагъ. Это были счета и письмо, въ которомъ ей угрожали судомъ за невыплаченные проценты. Глубоко вздохнувъ, она взвѣсила эту связку, быстро положила бумаги въ конвертъ и надписала на немъ адресъ Гуго Якобса.
   Когда Ида вернулась, она застала всѣхъ женщинъ на тѣхъ же мѣстахъ. Онѣ разговаривали о религіи и объ одномъ священникѣ, котораго Цецилія Клермонъ осуждала за то, что онъ носилъ усы. Ида приняла участіе въ спорѣ и соглашалась съ тѣмъ, что носить усы не приличествуетъ духовной особѣ. Священники должны носить длинныя одѣянія, какъ женщины или дѣти. Она продолжала говорить о священникахъ, которыхъ она никогда не видала и воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы незамѣтно вынуть изъ бювара своей кузины марку.
   -- Священнослужители древности,-- сказала она, чтобы окончить наконецъ споръ,-- были лишены своего пола. Священнослужители среднихъ вѣковъ добровольно отрекались отъ него. Въ наши же дни все распадается и мы возвращаемся опять къ старому.
   Но разговоръ на этомъ все-таки не кончился и онѣ еще долго говорили о бородѣ священника. Рабочее время дня уже прошло и передъ ними былъ долгій, скучный вечеръ...
   На одномъ раутѣ 24 іюня, который давался въ честь итальянской эскадры, въ одномъ изъ самыхъ большихъ отелей, Ида встрѣтила своего брата.
   Послѣ обѣда на корветѣ "Umberto", она вмѣстѣ съ остальнымъ обществомъ была перевезена на берегъ на морскомъ катерѣ обратно въ отель, и въ 9 часовъ долженъ былъ начаться балъ.
   Каждый шагъ Иды въ этомъ обществѣ былъ строго разсчитанъ. Она переходила отъ одной группы къ другой, прислушивалась къ разговорамъ и всюду обращала на себя вниманіе своими остроумными замѣчаніями. Затѣмъ она присоединилась къ танцующимъ. Она не любила танцевъ. Чрезмѣрно нѣжныя мелодіи вальса раздражали ее. Она предпочитала спортъ, въ которомъ все приходило въ напряженіе, и воля и мускулы. Она смотрѣла на танцующихъ офицеровъ и ихъ начальниковъ, которые сидѣли у оркестра съ толстыми декольтированными женами по правую руку и ей пришло въ голову, что, можетъ быть, и она сама современенъ будетъ походить на одну изъ этихъ толстыхъ, распухшихъ дамъ, сидящихъ у стѣны и разодѣтыхъ въ зеленые, желтые и красные шелка.
   Одинъ изъ итальянцевъ пригласилъ ее. Она чувствовала, что онъсъ видомъ знатока разсматривалъ ея голыя плечи и взглядъ его скользилъ еще дальше, подъ кружева ея лифчика. Завтра утромъ онъ долженъ былъ покинуть этотъ берегъ, и она подумала, что онъ уѣдетъ, унося представленіе о ней, какъ будто видѣлъ ее раздѣтой.
   Черные, малорослые южане окружили Иду, наперерывъ ухаживая за ней и пожирая глазами ее бѣлую кожу и золотистые волосы. Она улыбалась имъ, на половину отдаваясь ихъ вожделѣніямъ. Вѣдь съ этими мужчинами она сходилась только на одинъ вечеръ! И она понимала своихъ подругъ, которыя страстно и горячо прижимались во время танца къ итальянцамъ, какъ бы вознаграждая себя теперь за многіе дни воздержанія. Этотъ вечеръ вѣдь ни къ чему ихъ не обязывалъ.
   Но ея равнодушіе скоро смѣнилось усталостью и пресыщеніемъ, и она подумала, что напрасно здѣсь находится и танцуетъ. Можетъ быть, было бы лучше, еслибы она отдалась упоенію вечера! Вѣдь все это были только моменты, рядъ острыхъ ощущеній.
   Въ это время она увидѣла своего брата, который былъ ея визави въ кадрили.
   -- Мнѣ надо видѣть тебя по окончаніи танца, -- шепнулъ онъ ей.-- Я такъ давно не говорилъ съ тобой.
   Четверть часа спустя, они встрѣтились у входа на большую стеклянную веранду и пошли вмѣстѣ на берегъ моря.
   -- Ивановы огни!-- сказала Ида и начала считать бѣлые и красные пылающіе огоньки, которые зажигались вдоль берега и по ту сторону узкаго пролива, а надъ ними словно діадема сверкающихъ огней, возвышался городъ.
   Иду пугалъ предстоящій разговоръ съ братомъ. Были нѣкоторые вопросы, которыхъ она желала бы избѣжать, но посмотрѣвъ внимательно на Лео, она тотчасъ же успокоилась. Онъ очевидно, также какъ и она, былъ занятъ своими собственными мыслями.
   Она начала его разспрашивать объ его планахъ и его намѣреніи поступить въ гвардію и быть при дворѣ.
   Онъ пожалъ плечами: служба при дворѣ мало привлекала его. Она давала слишкомъ мало. Онъ предполагалъ теперь же сдать экзаменъ при генеральномъ штабѣ. Его привлекала военная наука, которая по его мнѣнію была конечно самой благородной, самой изысканной и самой свободной изъ всѣхъ наукъ. Это была наука, которая могла расточать цѣнности и искусство, которое еще не было отдано на поруганіе черни!
   Онъ замолчалъ. На темномъ небѣ отразились полосы свѣта изъ сверкающаго огнями стекляннаго павильона, вдали же къ югу отъ освященнаго отеля поднималось маленькое красное пламя.
   -- Я живу въ постоянной тревогѣ,-- продолжалъ Лео.-- Мнѣ кажется, что я попалъ въ чужую страну и служу чужой арміи.
   Онъ началъ разсказывать о своихъ товарищахъ. Въ ихъ новой пѣхотной формѣ они похожи на егерей или управляющихъ имѣніями. Многіе начали свою карьеру за прилавкомъ, а одинъ былъ даже раньше въ парикмахерской. Его капитанъ раздаетъ рекрутамъ во время ученія записки съ изреченіями изъ библіи. Нѣсколько аристократовъ задаютъ тонъ въ полку и относятся къ другимъ, какъ къ своимъ вассаламъ. Да собственно и товарищество состоитъ только въ томъ, чтобы имѣть общихъ портныхъ, сообща содержать женщинъ и имѣть одного и того же ростовшика.
   -- И въ этой компаніи я долженъ проводить время!-- воскликнулъ онъ.-- Да гдѣ бы я могъ искать другое общество? Они говорятъ, что согласны съ моими взглядами на армію, службу и соціальные вопросы. И въ одномъ отношеніи я чувствую, что мы сходимся, а именно: въ нашемъ негодованіи на все то, что подымается снизу, чтобы вытѣснить насъ. Плебсъ -- какъ они это называютъ, народъ -- какъ я это называю; это всѣ гѣ, которые борятся съ нами. Теперь такъ часто говорятъ о ненависти, которая подымается снизу, о ненависти угнетенныхъ противъ угнетателей!.. Но вѣдь вполнѣ естественно, что въ наши дни, въ кастѣ, которая главенствуетъ, развивается такая же сильная ненависть къ тѣмъ, которые стремятся занять ея мѣсто. Нельзя уже чувствовать одно только равнодушное презрѣніе, которымъ въ прежніе дни высшіе классы отдѣлывались отъ черни, когда она окружала ихъ дворцы, протягивая къ нимъ руки и прося милостыню, или угрожая имъ палками или камнями, -- теперь угроза выливается въ совершенно опредѣленную форму. Они уже около насъ, окружаютъ насъ, желая занять наши мѣста, сдѣлаться намъ равными и подняться на еще большую высоту. Понятно, почему мы ихъ ненавидимъ!
   Группа кадетовъ, обѣихъ національностей, спускалась шатаясь по тропинкѣ къ берегу; они пробовали пѣть, но у нихъ выходило только хриплое рычанье. Въ это время въ боковой двери стекляннаго павильона показалась парочка. Лучъ свѣта упалъ на розовое тюлевое платье дамы, и Ида узнала Розу Валь.
   Лео разсказывалъ сестрѣ объ одномъ политическомъ собраніи, на которомъ онъ недавно присутствовалъ. Онъ и нѣсколько офицеровъ были среіи приглашенныхъ. Темой былъ милитаризмъ. Одинъ изъ ораторовъ представилъ милитаризмъ, какъ классовое явленіе и какъ выраженіе стремленія высшаго класа властвовать надъ низшими. Онъ говорилъ, что милитаризмъ есть тяжеловѣсный аппаратъ, который непродуктивно, какъ чудовищное экономическое бремя, ложится на плечи народа съ цѣлью дать возможность одной только кастѣ блистать золотыми шнурами, чинами и спортсменскими подвигами. Нападки были рѣзкія и остроумныя, но это была обыкновенная буржуазная точка зрѣнія.
   -- Ораторъ былъ крупный мужчина, блондинъ, съ широкимъ, умнымъ лбомъ и почти незамѣтнымъ воротникомъ вокругъ красной, крѣпкой шеи. Онъ говорилъ на діалектѣ и постоянно клалъ свои огромныя руки съ плоскими ногтями на столъ. И всюду, куда я ни оборачивался, я видѣлъ тотъ же энергичный типъ: неподвижныя, суровыя лица и маленькіе, пристально смотрящіе голубые глаза. Эти люди представлялись мнѣ стѣной, которая воспринимала звуки, мнѣніе и содержаніе рѣчи, сохраняя ихъ въ себѣ въ формѣ скрытой энергіи. Всѣ сидѣли, тѣсно прижавшись другъ къ другу; все это были люди изъ народа и нѣкоторые изъ нихъ были даже начитаннѣе, развитѣе моихъ товарищей и меня самого. Каждый изъ нихъ твердо стоялъ на своемъ рѣшеніи пробиться впередъ, заработать деньги, завоевать власть, быть наравнѣ съ нами, надъ нами, надъ своими, стремясь возвыситься до предѣловъ возможности... Между ними были и блѣдныя, худыя лица, которыя производили впечатлѣніе своимъ выраженіемъ. Я бы могъ сказать кое что въ этомъ собраніи, но не чувствовалъ въ себѣ мужества. Одно странное ощущеніе парализовало мою энергію. Я чувствовалъ, что ни одинъ нервъ не бился здѣсь въ унисонъ съ моимъ, что здѣсь не могло быть и рѣчи о томъ глубокомъ внутреннемъ пониманіи, которое бываетъ только между родственными душами. На мой взглядъ это были все тупыя, алчныя, глухія ко всему души. И я не видѣлъ благородства, которое, по словамъ оратора, было написано на ихъ челахъ. Мнѣ казалось, что для нихъ можетъ быть только одинъ отвѣтъ...
   Онъ зашагалъ. Они медленно шли по песку. Около забора они остановились. Толпа людей тѣснымъ кольцомъ окружала пылающій востеръ по ту сторону забора.
   -- Я знаю ихъ,-- сказалъ Лео Клермонъ.-- Я ихъ хорошо изучилъ. Эти толпы людей, освященныя краснымъ пламенемъ, выглядятъ очень живописными издали. Они кажутся отверженцами общества, фалангой великановъ, вооруженныхъ палками и камнями. Вокругъ нихъ пылаетъ возмущеніе... Но это только картина! Бенгальское освѣщеніе и больше ничего!
   Въ безпрестанно волнующейся человѣческой толпѣ по ту сторону забора сталъ раздаваться глухой шумъ, громкій свистъ и трубные звуки. Въ слѣдующую минуту мимо Иды пролетѣла бутылка и разбилась о стѣну отеля въ мелкіе кусочки. Ида почувствовала; какъ одинъ изъ отскочившихъ осколковъ укололъ ее въ голую шею.
   Она испуганно схватила руку брата.-- Уйдемъ, -- сказала она, -- это дикіе звѣри!...
   Онъ кивнулъ головой.-- Они только веселятся,-- сказалъ онъ.-- Они выражаютъ свою радость такимъ страннымъ способомъ. Избытокъ своихъ жизненныхъ силъ они проявляютъ въ крикахъ. Они веселятся, а мы нѣтъ. Я думаю, что сумма нашихъ страданій перевѣшиваетъ ихъ страданія, такъ какъ удѣльный вѣсъ нашихъ впечатлѣній больше, чѣмъ у нихъ. Наша ненависть тяжелѣе, она гнететъ насъ; имъ же она придаетъ силу, вѣру въ успѣхъ, въ освобожденіе.
   Они подходили къ отелю.
   Ида взяла руку брата.-- Какое намъ дѣло до этихъ людей?-- сказала она.-- Мы идемъ своей дорогой, пускай и они идутъ своей, пока наши пути не встрѣтятся. Мы не должны оборачиваться назадъ. Мы знаемъ вѣдь, что тотъ костеръ сгоритъ и отъ него останется только пепелъ. Посмотри, въ залѣ еще танцуютъ. Пойдемъ! Этотъ танецъ ты долженъ протанцовать со мной. Я помню, что ты его хорошо танцовалъ раньше.
   -- Да,-- сказалъ онъ и засмѣялся.-- Ты женщина, тебѣ легко танцовать. Я не могу, какъ ты, танцуя, преодолѣвать препятствія. Я долженъ брать ихъ сразу.
   -- Ты Донъ Кихотъ, Лео -- сказала она и, улыбаясь, прибавила:-- Но вѣдь Донъ Кихотъ былъ послѣднимъ рыцаремъ!

-----

   Лѣтніе дни быстро проходили; Ида Клермонъ чувствовала, что они являлись и исчезали, какъ молніи, яркимъ свѣтомъ освѣщая все на одинъ мигъ и оставляя въ воспоминаніи только слабые контуры и ни одной картины...
   Цѣлый день, съ утра до вечера Ида проводила на воздухѣ; ѣздила со своими знакомыми на велосипедѣ, обѣдала въ береговыхъ отеляхъ и пила шампанское. А ночью они всѣ возвращались домой по темнымъ улицамъ, освѣщая путь фонариками велосипедовъ.
   Однажды они катались на парусной яхтѣ Нельсоновъ и изъ-за противнаго вѣтра имъ пришлось пробыть на морѣ цѣлый день и цѣлую ночь. Ида Клермонъ и Бэссъ Нельсонъ лежали, вытянувшись во весь ростъ, на палубѣ, подложивъ подъ свои распущенные волосы подушки отъ сидѣній, и смотрѣли на луну, которая то исчезала, то опять появлялась изъ-за маленькихъ облачковъ.
   Въ дни скачекъ Ида ѣздила ежедневно съ графомъ Кольбе, сидя на высокомъ сидѣньѣ его краснаго автомобиля. И графъ Кольбе водилъ ее по конюшнямъ, гдѣ они разговаривали съ длинными и тонкими жокеями, вытиравшими грубыми полотенцами блестящія репины и бока лошадей. Каждому изъ нихъ Кольбе разсказывалъ исторію со служащимъ при тотализаторѣ, который во время послѣднихъ скачекъ хотѣлъ обмануть его.
   По дорогѣ домой графъ Кольбе съ видомъ знатока ощупывалъ тонкія кружева платья Иды, восхищался ея новыми бѣлыми башмачками и разсказывалъ ей объ убранствѣ холостой квартиры, гдѣ ящики и полки были наполнены шелковыми матеріями, тафтой, голландскимъ полотномъ, юбками, кофточками, трико и наконецъ, такими тонкими чулками, что ихъ можно было смять въ комочекъ, величиной съ грецкій орѣхъ, которые прилегали къ кожѣ, какъ мелкая нѣжная татуировка. Онъ разсказывалъ, что путешествуя, онъ заходилъ во всѣ большіе магазины и закупалъ тамъ всѣ эти отборныя, дорогія вещи.
   Ида со смѣхомъ отодвигалась отъ него подальше. Въ ея воображеніи тотчасъ же возникло представленіе, какъ онъ бралъ съ улицы грязную фабричную дѣвушку, срывалъ съ нея тряпье и одѣвалъ ее въ эти юбки, трико и шелка, пока она не становилась похожей на даму изъ маскарада и не воображала себя принцессой.
   Автомобиль летѣлъ по улицамъ съ пыхтѣніемъ, и шумѣлъ. Ея спутникъ, одѣтый въ клеенчатый плащъ, съ маской и очками отъ пыли, казался ей мертвецомъ, костлявыя руки котораго управляли ходомъ машины.
   Три недѣли жила она въ атмосферѣ солнечнаго свѣта, вѣтра, соленой воды и флирта, въ одномъ изъ большихъ отелей, расположенныхъ на западныхъ дюнахъ побережья. Тамъ собралась за это время вся ея компанія. Связанные длинными веревками они всѣ вмѣстѣ купались въ волнахъ прибоя. Передъ отъѣздомъ Ида послала въ конвертѣ безъ всякаго письма всѣ свои счета Гуго Якобсу. Теперь это уже не возбуждало въ ней никакого сожалѣнія и почти никакого чувства неловкости. Она вспомнила тѣ дни, когда еще жилъ отецъ и дома никогда не было разговоровъ о цѣнѣ и деньгахъ, когда она все получала безъ всякаго усилія съ своей стороны, магазины присылали ей свои прейскуранты и ей оставалось только выбирать. Старыя привычки, послѣ краткаго перерыва, вновь вошли въ силу. Денежный вопросъ ей удалось свести на степень тѣхъ затаенныхъ жизненныхъ функцій, которыя совершаются почти безъ участія сознанія. И она безъ замѣшательства могла смотрѣть въ глаза Гуго Якобса, съ которымъ она видѣлась только изрѣдка.
   Вернувшись въ началѣ сентября въ городъ, она заказала себѣ новое платье для верховой ѣзды. Братъ досталъ ей полковую лошадь и они часто вмѣстѣ выѣзжали на прогулку. А ему она разсказывала, что своимъ благосостояніемъ и весело проведеннымъ лѣтомъ она обязана щедрости своихъ подругъ.

-----

   Лейтенантъ Клермонъ наклонился впередъ и медленно слѣзъ съ лошади. Его блестящіе ботфорты погрузились по щиколотку въ грязь. Ида осталась въ сѣдлѣ и оглянулась на дорогу, по которой они пріѣхали. Лошадь также повернула голову назадъ; и когда Ида снова обернулась, то встрѣтилась съ взглядомъ большихъ умныхъ и меланхолическихъ глазъ животнаго. Она ласково притронулась ручкой хлыста къ мордѣ лошади. Теперь она угадала намѣреніе брата. Съ чувствомъ досады и непріятности она опять увидѣла себя въ той обстановкѣ, которую, послѣ долгихъ мукъ, ей удалось почти забыть.
   Лео Клермонъ открылъ старыя ворота въ паркъ. На верху, на столбахъ все еще стояли надъ вывѣтрившимися изображеніями герба, два каменныхъ льва. Ида прошла въ ворота и Лео пошелъ за сестрой по каштановой аллеѣ парка.
   Старый Эліасъ Кролль, который все еще жилъ въ старомъ домикѣ садовника, вышелъ къ нимъ навстрѣчу и трогательно-почтительно поклонился имъ. Ида ласково отвѣтила на поклонъ старика.
   Онъ одинъ оставался вѣрнымъ ихъ семейству, почиталъ имя Клермоновъ. Она съ удивленіемъ смотрѣла на него: можетъ быть онъ былъ уже черезъ чуръ старъ и поэтому не могъ слѣдовать за временемъ, безжалостно уничтожавшимъ всякую почтительность въ людяхъ. Тамъ въ городѣ уже не было прежнихъ слугъ, а были только наемные пролетаріи!
   Она спросила Кролля о дочери, съ которой въ дѣтствѣ играла въ этомъ паркѣ. Онъ радостно кивнулъ въ отвѣтъ: дочери было хорошо. Хозяинъ ее балуетъ, писала она. Къ сожалѣнію только она никогда не можетъ освободиться, чтобы навѣстить отца.
   Ида улыбнулась; она вспомнила свою послѣднюю встрѣчу съ Ганной Кролль -- съ той Ганной Кролль, платье которой плотно облегало ея чудное тѣло -- ея капиталъ, приносившій ей проценты, съ которыхъ она жила. Да, такъ будетъ, пока не пропадетъ вдругъ капиталъ.
   Ида вздрогнула; чувство боязни охватило ее и постепенно перешло въ какую-то смутную тревогу, уже не покидавшую ее. И всѣ мысли, приходившія ей въ голову, получали этотъ оттѣнокъ безпокойства.
   Они подошли къ главному строенію, къ двухъэтажному, крытому черепицами дому, стѣны котораго были покрыты пятнами сырости и грязи.
   -- Этотъ плющъ, который прежде поднимался по стѣнѣ вплоть до моего окна, завялъ,-- сказала Ида.
   Они поднялись по гранитной лѣстницѣ; на нижней ступени стояла лужа воды. Дверь открылась со скрипомъ и имъ въ лицо пахнуло запахомъ плѣсени. Большіе гипсовые медальоны еще висѣли на стѣнахъ, но многочисленные оленьи рога, служившіе нѣкогда вѣшалками, исчезли: они были проданы.
   Лео вошелъ первымъ въ комнату, которую они когда-то называли цвѣточной; теперь на ея темныхъ стѣнахъ плѣсень разрисовала зеленыя и бѣлыя арабески. Въ комнатѣ стоялъ запахъ, слегка отдававшій хлоромъ.
   На разбитомъ стеклѣ окна, они розыскали выцарапанное алмазомъ имя матери: ея иниціалы, расчеркнутые вкривь и вкось. Глядя на эти буквы они старались представить въ своемъ воображеніи образъ матери, которая умерла послѣ родовъ и послѣ нея не осталось ни одного портрета. Но у нихъ осталось совершенно одинаковое воспоминаніе о ней: она представлялась имъ маленькимъ, нѣжнымъ и хрупкимъ созданьемъ, какъ одно изъ тѣхъ тропическихъ растеній, которыя еще послѣ ея смерти долго стояли въ этой комнатѣ и цвѣли бѣлыми и фіолетовыми цвѣтами.
   Ида прошла впередъ въ залу. Приподнявъ лѣвой рукой шлейфъ платья, она обернулась къ брату и съ гнѣвомъ и нетерпѣніемъ сказала ему:-- "Доски, подъ моими ногами, совсѣмъ сгнили. Если бы я на секунду остановилась вотъ на этомъ мѣстѣ, то провалилась бы сквозь гниль и плѣсень въ погребъ".
   Зала была совершенно пуста. На изорванныхъ обояхъ виднѣлись темныя очертанія раньше стоявшей здѣсь мебели: старыхъ шкафовъ, венеціанскаго зеркала, а надъ ними очертанія овальныхъ картинъ, портретовъ Клермоновъ. И они живо представили себѣ всю эту старую мебель, въ томъ порядкѣ, въ которомъ она стояла въ этой комнатѣ.
   Угловая комната, рядомъ, была рабочимъ кабинетомъ отца..Теперь въ ней было непріятно, пусто и голо. И въ первый разъ Лео замѣтилъ, что эта комната была шестиугольной. Раньше это было какое-то мрачное безконечное пространство, въ которомъ темные шкафы, ящики и полки завлекали взоръ и мысли все дальше, и глубже. Теперь же шесть голыхъ стѣнъ стояли другъ противъ друга и кромѣ этихъ обнаженныхъ плоскостей не было ничего.
   Кролль остановился въ дверяхъ -- "Я не люблю входить сюда,-- сказалъ онъ;-- а когда темно, я ни за какую цѣну не войду въ этотъ домъ".
   Лео старался уловить взглядъ сестры. Они оба вспомнили о странныхъ вещахъ, происходившихъ здѣсь въ темные, осенніе дни: то слышались глухіе раскаты на чердакѣ или крадущіеся шаги въ длинныхъ корридорахъ, то вдругъ надъ головой раздавался такой трескъ, какъ будто бы рушилась вся крыша, то въ пустой комнаткѣ, раздѣлявшей ихъ спальни, слышались какіе-то крики и продолжительный тихій плачъ, который прекращался, когда они входили туда и со свѣчей въ рукахъ заглядывали въ углы и въ пространства между корзинами, наполненными яблоками.
   Много легендъ было связано съ этимъ домомъ. Много лѣтъ тому назадъ здѣсь былъ заключенъ, послѣ какой-то несчастной войны, предательскій миръ. А въ планѣ дома была указана глухая комнатка, къ которой не вела ни одна дверь...
   Лео стоялъ въ дверяхъ отцовскаго кабинета. Тяжелыя мысли тѣснились въ его головѣ. Старымъ поколѣніямъ не легко дается покой. Они лежатъ въ своихъ узкихъ гробахъ и имъ снятся ихъ потерянное могущество, погибшія силы и планы, разбитые уже въ самомъ началѣ своего возникновенія.
   Пролетаріи и рабы отдыхаютъ спокойно, убитые тяжелой работой, забытые вѣками, ушедшіе безслѣдно... А властители не могутъ спокойно лежать въ своихъ склепахъ.
   Они встаютъ изъ гробовъ, набрасываются на своихъ потомковъ и гонятъ ихъ впередъ. Ихъ завѣщаніе -- это скрытое въ крови потомковъ безсознательное стремленіе, принуждающее ихъ къ погонѣ за могуществомъ, это -- манія, овладѣвающая ихъ потомками, которая принуждаетъ ихъ стоять твердо, не падать, все выносить, сопротивляться и бороться съ шумно катящейся волной времени.
   Ночью они выползаютъ изъ своихъ гробовъ и, какъ бездомные, блуждаютъ въ пустомъ разграбленномъ жилищѣ, жалуясь на свою потерянную жизнь и ломая костлявыя руки. И они натыкаются только на новыхъ мертвецовъ своего рода...
   -- Идемъ, Ида,-- сказалъ Лео,-- уйдемъ отсюда.
   Они съ трудомъ открыли стеклянную дверь. Ида вышла на терассу. Проходя мимо двухъ гипсовыхъ оленей, стоявшихъ на лѣстницѣ, она, также, какъ въ дѣтствѣ, погладила рукой ихъ бѣлыя морды. Дрожь пробѣжала по ея рукѣ, когда она почувствовала холодный камень. На ступеняхъ упавшіе листья каштановыхъ деревьевъ лежали какъ растопыренные пальцы чьей то мертвой руки. И одно только желаніе овладѣло ею въ эту минуту: оторваться и упасть, какъ эти завядшіе осенніе, листья, уснуть, покорившись судьбѣ...
   Они свернули съ аллеи и пошли по узкой, заросшей тропѣ, проходившей около фонтана. Бѣлый мраморный бассейнъ былъ наполненъ зеленой, мутной и вонючей водой. Упавшіе листья, свернувшись лежали на поверхности воды, какъ на столѣ, а въ водѣ торчала мраморная фигура: Эросъ, одѣтый въ плащъ и шапочку изъ черной тины.
   -- Да, этотъ Эросъ!-- Ида вспомнила красиваго, бѣлаго стройнаго юношу, который раньше улыбался ей со своего пьедестала. Дѣвичья кровь ея кипѣла, когда ея взоръ встрѣчался съ этой божественной улыбкой. Теперь же онъ лежалъ у подножія пьедестала, и жадная сорная трава прильнула къ его бокамъ. Обѣ ноги его были переломаны у самой ступни.
   Они прошли мимо старой каменной стѣны, около которой они такъ часто играли,-- а тамъ, дальше, стояли конюшни.
   Передъ ними открывался широкій кругозоръ. Шагахъ въ ста отъ рѣшетки сада вилась по полямъ дорожка, а за ней виднѣлась группа домовъ, образовавшихъ могучую громаду каменныхъ стѣнъ. Со всѣхъ сторонъ высовывались дома, зигзаги крышъ, трубы, церкви, фабрики, рабочія жилища, а за чертой города можно было разсмотрѣть изолированное кольцо казармъ.
   -- Когда отецъ еще былъ живъ, здѣсь ничего не было кромѣ пашней и торфяниковъ,-- сказалъ Лео.
   -- Да,-- отвѣтила Ида,-- но въ его рукахъ земля эта была мертвымъ капиталомъ.
   -- Въ дѣдушкины времена,-- продолжала она, -- на этомъ мѣстѣ былъ лѣсъ, въ которомъ паслись козули. А тамъ внизу, на берегу озера стоялъ павильонъ съ бѣлыми колоннами. Теперь городъ протягиваетъ свои щупальцы и захватываетъ всю эту землю; участокъ за участкомъ. Говорятъ, что товарищество, купившее это мѣсто послѣ смерти отца, хочетъ превратить нашъ старый домъ въ ресторанъ съ театромъ, музыкой, кегель-баномъ и пивомъ.
   Грустнымъ взглядомъ окинулъ онъ приблизившіяся вплотную каменныя знанія и къ нему опять вернулась та самая мысль, которая мучила его, когда онъ проѣздомъ осматривалъ во Франціи имѣнія, бывшія во владѣніи Клермоновъ. То были маленькіе, висѣвшіе на крупныхъ склонахъ замки въ Овернѣ, виноградники, деревни. И вотъ изъ одной страны въ другую, отъ участка къ участку, Клермоновъ оттѣсняли до тѣхъ поръ, пока у нихъ не осталось ни одной пяди земли!
   Ида остановилась у большихъ дверей каретника. Ея пальцы напрасно пытались отодвинуть задвижку. Она обернулась и нерѣшительно взглянула на брата.
   -- Я не могу открыть,-- сказала она.
   Лео быстро подошелъ и расшаталъ заржавленную задвижку. Она поддалась, тяжелая дверь покачнулась на петляхъ и ихъ обдало тучей пыли.
   Лео посмотрѣлъ внутрь.-- Да, сказалъ онъ,-- здѣсь все на старомъ мѣстѣ.
   Въ каретникѣ стояла старая карета, въ которой, по преданію, Клермоны покинули Парижъ и проѣхались по Франціи и Германіи. Несмотря на то, что толстые ремни, на которыхъ покоился кузовъ экипажа, разорвались и онъ осѣлъ на оси, карета все-таки была еще очень высока; четыре ступени вели къ дверцѣ, покрытой желтымъ лакомъ. На ней виднѣлись еще слѣды дворянскаго герба, который повидимому пытались выцарапать ножемъ, изъ боязни. Карета была покрыта толстымъ слоемъ пыли и во всѣхъ углахъ ея повисла паутина. Лео попробовалъ открыть дверцу, но вдругъ остановился. Глазами онъ искалъ сестру.
   Она же, нагнувшись впередъ, что-то разсматривала.
   -- Смотри сюда. Лео!-- сказала она и показала рядъ крупныхъ отверстій на бокахъ кареты.-- Мы вѣдь думали, что эти дырочки проѣдены какими-нибудь личинками, теперь же, когда дерево окончательно разрушилось я въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, нащупываю свинецъ. Это навѣрное остатки пуль, которыя послали въ догонку бѣглецамъ, когда на нихъ напали около Страсбурга санкюлоты и чуть не взяли ихъ въ плѣнъ. Но карета эта была сдѣлана изъ крѣпкаго дерева. Въ тѣ времена брали для всего прочный матеріалъ. Это вѣдь цѣлый домикъ на колесахъ! А теперь карета стоитъ тутъ, разваливается, разсыпается и мы должны оставить ее здѣсь!
   Они вышли изъ каретника и захлопнули дверь. Тяжелая дверь ударилась о косякъ и петли ея наполовину вышли изъ рамы.
   Лео устало подошелъ къ сестрѣ. Какъ часто въ дѣтствѣ, они вдвоемъ прятались отъ міра за этой тяжелой дверью каретника и садились, тѣсно прижавшись другъ къ другу въ глубь кареты.
   И они чувствовали, какъ подъ ними поднималась карета, раскачивалась, приходила въ движеніе и уносила ихъ далеко, далеко... Мелькали поля, дома, мельницы, деревни, высокіе зкмки, виноградники. Вотъ они съ шумомъ въѣхали на паромъ; подъ ними плескалась рѣка и переносила ихъ на другой берегъ. Они остановились. Запрягли свѣжихъ почтовыхъ лошадей, и опять защелкали кнуты, заигралъ рожекъ...
   Вдругъ звуки, крики, выстрѣлы! И они, готовые сразиться, выхватили пистолеты. Мимо нихъ бѣжалъ народъ: бородатые мужчины съ мушкетами или вилами за плечами, женщины, тащившія за собой на веревкахъ пушку.
   Малорослый мужчина въ красной шапкѣ выступилъ впередъ, поднялъ руку и крикнулъ "стой". И вся эта масса окружила карету, цѣплялась за колеса, дверцы. Пули впивались въ стѣнкѣ... Ѣхать дальше было невозможно; лошади поднимались на дыбы и громко ржали... Имъ не выѣхать изъ этой сплошной массы людей! Но они должны проѣхать, они во что бы то ни стало должны ѣхать дальше!..
   Лео повернулся къ Идѣ:-- "Ѣдемъ!-- сказалъ онъ. Онъ помогъ ей подняться въ сѣдло и самъ вскочилъ на лошадь.

-----

   Уличная грязь щелкала подъ копытами лошадей. Лошади фыркали.
   Ида Клермонъ замѣтила, что братъ что-то крикнулъ ей; но она не могла разобрать его словъ и въ отвѣтъ покачала только головой.
   Они ѣхали крупной рысью. Длинные ряды тополей казались Идѣ какъ бы волнующимися зелеными гребнями волнъ, которые шли на нихъ и разступались при ихъ приближеніи. Она видѣла, какъ братъ проскакалъ мимо, нагнувшись впередъ, какъ жокей, и крикнула, что они ѣдутъ слишкомъ быстро; но онъ не слыхалъ ея зова. Ей стало вдругъ страшно, что онъ ускачетъ отъ нея.
   Онъ былъ уже далеко впереди. Вотъ онъ обернулся къ ней, махнулъ рукой и что то сказалъ. Ида ударила каблукомъ въ бокъ лошади. Лошадь сдѣлала скачекъ и пошла галопомъ.
   -- Алло!-- крикнула она. Но смутная тревога не покидала ее. Она боялась, что въ форсированномъ галопѣ брата скрывалось какое-нибудь тайное намѣреніе, и въ то же время въ глубинѣ ея сознанія мелькнуло неясное предчувствіе, что они бѣжали, спасались отъ чего-то. Ей чудились крики за спиной; призраки прошлаго преслѣдовали ее!..
   Но она не хотѣла думать объ этомъ, старалась заглушить свою боязнь и мчалась все быстрѣе впередъ и впередъ.
   Загородныя виллы проносились мимо нихъ, словно бѣлыя пароходы съ трехъугольными парусами.
   На одномъ поворотѣ имъ преградила путь длинная желѣзная рѣшетка, выкрашенная въ бѣлую краску. Ида видѣла, какъ ея братъ все съ той же поспѣшностью перескочилъ черезъ загородку и сама послѣдовала за нимъ.
   Лео все время скакалъ впереди, а Ида пассивно слѣдовала за нимъ по дорогѣ, которая, словно длинная бѣлая лента, вилась передъ ними посреди большихъ зеленыхъ равнинъ.
   Но вотъ къ нимъ донесся звукъ духовыхъ инструментовъ и на разстояніи пятидесяти саженей, они увидѣли толпу людей, идущихъ по дорогѣ. Знамена и красные флаги развѣвались надъ ихъ головами.
   Лео вдругъ остановился и пустилъ свою лошадь шагомъ. Ида догнала его и поѣхала рядомъ съ нимъ. На встрѣчу имъ шли колонны людей по шести человѣкъ въ рядъ. Среди нихъ было много женщинъ и дѣтей, а около бѣжали большія и маленькія собаки. Всѣ они направлялись къ мѣсту торжества, гдѣ была воздвигнута красная трибуна, украшенная большимъ знаменемъ.
   Словно по командѣ, всѣ эти люди, одинъ за другимъ, осматривали обоихъ всадниковъ. Легкое замѣшательство произошло въ ихъ рядахъ. Ида погнала свою лошадь. Въ это время изъ толпы выступилъ большой толстый человѣкъ съ краснымъ флагомъ, на которомъ золотыми нитками былъ вышитъ крендель. Онъ воткнулъ флагъ въ землю и закричалъ:-- "здѣсь вы должны подождать! Прежде чѣмъ вы проѣдете, здѣсь должны пройти четыре тысячи гражданъ!" -- Въ толпѣ раздался смѣхъ и изъ нея вышли еще двадцать человѣки съ бѣлымъ плакатами на шляпахъ, и взявшись за руки, образовали живую изгородь, за которой шла процессія.
   Ида Клермонъ безпокойно посмотрѣла на своего брата. Но онъ сидѣлъ неподвижно, подбоченившись, сурово глядя на толпу изъ подъ нахмуренныхъ бровей.
   Онъ смотрѣлъ на этотъ темный потокъ людей, съ красными и свѣтлоголубыми знаменами и со множествомъ маленькихъ бумажныхъ щитовъ съ надписями, которые распредѣляли эту толпу по ремесламъ, группамъ и городскимъ округамъ. Процессія казалась безконечной. На многихъ красовались высокіе черные цилиндры; они повернули къ Лео свѣжія лица и угрожающе и насмѣшливо смотрѣли на него. Большинство было въ свѣтлыхъ пальто, нѣкоторые въ сюртукахъ. Лео поражалъ ихъ сытый видъ. Онъ видѣлъ толстыхъ женщинъ, несущихъ корзины съ провизіей и нарядныхъ маленькихъ дѣвочекъ, которыя шли рядомъ съ ними. Но всѣ они казались на одно лицо: все тотъ же грубый и примитивный типъ...
   Его ужасала эта необъятная масса людей, образующихъ безконечное множество единицъ, воодушевленныхъ одними желаніями и стремленіями. Мучительная и смутная тревога охватила его: вѣдь всѣ эти люди были еще только на пути къ своей цѣли, а уже требовали своей части!..
   Въ былые дни толпа людей, съ ружьями и дубинами, явилась однажды въ его отцовскія владѣнія требовать своей доли. И своими тяжелыми сапогами они растоптали могущество и культуру цѣлаго поколѣнія -- пока новые господа не воздвигли новой культуры на ихъ рабскихъ плечахъ.
   Всѣ эти грубыя, круглыя и скуластыя лица выражали, казалось, одно стремленіе: добиться власти и взять свою часть. Жены шли подъ руку съ своими мужьями, а молодые мужчины въ бѣлыхъ фуражкахъ маршировали рука объ руку и пѣли пѣсни.
   За ними шли семь дѣвушекъ въ бѣлыхъ платьяхъ и несли на плечахъ модель дома. Ни одна изъ нихъ не была красива или граціозна. Наиболѣе красивыя изъ нихъ проводили по всей вѣроятности время съ своими обожателями и причисляли себя къ высшему классу -- пока для нихъ лилось шампанское!..
   Семь господъ въ цилиндрахъ и бѣлыхъ галстухахъ приблизились къ ожидавшимъ всадникамъ и съ любопытствомъ смотрѣли на нихъ. Одинъ изъ нихъ поднялъ руку, а стоявшіе за нимъ стали кричать и махать шапками. Они высмѣивали и ругали военную форму, забавляясь нервно дрожащими лошадьми.
   И все больше росло въ Лео Клермонъ чувство боязни быть раздавленнымъ, растоптаннымъ этой чудовищной массой. Что значилъ онъ физически и нравственно противъ этой массы? Что значили его интересы, вкусы и инстинкты, въ сравненіи съ этимъ колоссомъ, заключавшимъ въ себѣ тысячу мелкихъ интересовъ, тысячу проклятыхъ инстинктовъ, направляющихся общими путями къ общей цѣли -- власти и могуществу!..
   Въ его ушахъ раздавался глухой шумъ, тѣло подергивалось. И вдругъ онъ понялъ, что эта людская стѣна, которую онъ видѣлъ передъ собой, была олицетвореніемъ сопротивленія, непроницаемаго, стойкаго сопротивленія, которое надвигалось на него, черезъ него и грозило раздавить его своею тяжестью.
   Онъ выпрямился въ сѣдлѣ, обернулся къ сестрѣ, слегка кивнулъ ей, поднялъ хлыстъ и свиснулъ своей лошади.
   Крики и рычанье понеслись ему на встрѣчу. Онъ видѣлъ тысячи рукъ, которые хватали его за ноги, за стремена. За спиной онъ слышалъ голосъ сестры, ея звонкій смѣхъ. Онъ хотѣлъ пробиться дальше и не могъ!..
   Онъ взмахнулъ хлыстомъ. Рядомъ съ своимъ колѣномъ онъ замѣтимъ широкое, безбородое лицо съ припухшими глазами. Онъ ничего не видѣлъ, кромѣ этого лица. И вдругъ онъ почувствовалъ себя свободнымъ. Лошадь несла карьеромъ черезъ поля. Вдали затихалъ шумъ. Онъ слышалъ только голосъ Иды, которая звала его..
   Но онъ все еще видѣлъ передъ собой это блѣдное лицо съ припухшими глазами, съ широкой кровавой полосой вдоль лба и лѣвой щеки...

-----

   Когда Лео Клермонъ сталъ подниматься по узкой и темной лѣстницѣ, которая вела въ его квартиру, онъ столкнулся съ солдатомъ, быстро спускавшимся внизъ.
   Лучъ свѣта упалъ на него и Лео узналъ высокаго фланговою номеръ 54, который теперь стоялъ передъ нимъ, неловко приставивъ руку къ козырьку.
   Лео желалъ узнать, что ему нужно было въ этой части казармъ и солдатъ съ трудомъ объяснилъ ему, что онъ исполняетъ роль пожарнаго сторожа и что ему въ это время дня нужно заводить контрольные часы. Лео удовлетворился этимъ отвѣтомъ, но прежде чѣмъ отпустить солдата, онъ спросилъ ею: -- Номеръ 54, знаете вы, что васъ предложено произвести въ унтеръ-офицеры?
   -- Точно такъ, господинъ лейтенантъ.
   -- Но не думайте, что этимъ вы обязаны своимъ качествамъ, поняли?-- Лео съ любопытствомъ посмотрѣлъ на блестящее, красное, несоразмѣрно маленькое лицо солдата и встрѣтился со взглядомъ его маленькихъ. коричневыхъ глазъ, искрившихся какимъ то особеннымъ флуоресцирующимъ блескомъ. Какія мысли должны были шевелиться въ головѣ этого индивида, стоявшаго въ принужденной позѣ подчиненнаго передъ начальникомъ, къ которому онъ едва-ли могъ чувствовать расположеніе? Лео приказалъ ему уйти и когда неуклюжее тѣло солдата пришло въ движеніе, то у него мелькнула мысль, что человѣческій организмъ все еще находится на низшей ступени развитія. И ему вспомнились скелеты тѣхъ допотопныхъ животныхъ, которыя казались ему неудавшимися опытами природы создать сочетаніе силы и подвижности...
   Онъ вошелъ въ свою квартиру. Въ его распоряженіи были двѣ комнаты во второмъ этажѣ казармы. Онъ намѣревался сначала поработать, а потомъ, переодѣвшись, пойти обѣдать въ офицерское собраніе.
   Онъ сѣлъ за свой рабочій столъ, но не могъ сосредоточиться въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ. Постепенно нароставшее ощущеніе подавленности парализовало его движенія. Онъ пытался уяснить себѣ, какъ написать рапортъ о случившемся. Ему говорили, что газеты уже кричали по поводу этого -- какъ они называли -- "военнаго скандала".
   Онъ не просмотрѣлъ ни одной газеты, несмотря на то, что купилъ ихъ нѣсколько экземпляровъ. Ему было трудно вынуть ихъ изъ кармана пальто и прочесть: онъ слишкомъ усталъ!
   Впрочемъ онъ уже сообщилъ своему капитану о случившемся. Тотъ насупилъ брови, потребовалъ письменнаго рапорта и наконецъ прибавилъ:
   -- Я боюсь, что ваша стремительность причинитъ арміи много непріятностей. Мы вѣдь живемъ въ демократическое время и мы должны стараться быть съ населеніемъ въ ладахъ. Тѣ времена, когда офицеры и чиновники были привиллегированнымъ сословіемъ, уже давно прошли!-- Тутъ онъ вздохнулъ и, теребя отпоровшійся шнуръ своей потертой тужурки, продолжалъ: -- Мы должны быть рады, когда насъ оставляютъ въ покоѣ. Безумно вызывать критику такими поступками, какъ вашъ. Наоборотъ, мы должны показывать народу, что мы тоже можемъ приносить пользу, какъ и другіе. Я вижу, напримѣръ, въ нашихъ гимнастическихъ упражненіяхъ большую пользу... Мы должны налечь въ особенности на воспитаніе и обученіе молодыхъ солдатъ, чтобы выработать здоровыхъ и понятливыхъ людей.
   Лео Клермонъ всталъ съ кресла и сталъ ходить взадъ и впередъ. Случай этотъ конечно имѣлъ значеніе, но не касался, по его мнѣнію, ни его полка, ни всей арміи. Что онъ былъ тогда въ мундирѣ, это -- не важно! Его возмущала мысль, что теперь толпа совсѣмъ чужихъ людей считаетъ себя въ правѣ вмѣшиваться въ это дѣло, которое для него самого имѣло такое важное, глубокое, отчасти еще неясное значеніе.
   И онъ старался отвлечься отъ своихъ тяжелыхъ мыслей тѣмъ, что сталъ разыскивать въ комнатѣ дорогія ему вещи: остатки унаслѣдованной мебели и разные предметы, привезенные имъ изъ Франціи. Онъ остановился передъ оружіемъ, украшавшимъ стѣну: тутъ были палаши, шпаги, мечи тропическихъ странъ, ятаганы и кинжалы. Казалось, что на этомъ мѣстѣ стѣны висѣла большая, блестящая звѣзда. Онъ притронулся пальцами къ гладкой стали и, пріятно содрогаясь, ощутилъ твердость и холодъ металла.
   Фантазія его работала и въ его воображеніи эта звѣзда изъ клинковъ превращалась въ одинъ сабельный клинокъ, сверкавшій въ рукѣ искуснаго фехтовальщика.
   Тамъ же висѣлъ старинный крупнаго калибра револьверъ, который въ то роковое утро Лео съ трудомъ вынулъ изъ окоченѣлыхъ рукъ отца...
   Лео быстро отвернулся. Имъ овладѣло странное ощущеніе, какъ будто бы за его спиной рухнуло что то тяжелое. Все погрузилось въ бездну, а то, что было внизу, поднималось вверхъ, къ нему...
   Развѣ тутъ могъ помочь ударь хлыста? Онъ погрузился въ кресло, но душевное спокойствіе не возвращалось къ нему.
   Онъ сталъ перелистывать свои любимыя книги: исторіи героевъ, собранія древнихъ легендъ и сказокъ, описанія дальнихъ тропическихъ странъ, старыя забытыя сатиры временъ шутовъ -- Тилль Эйленшпигель, Брандтъ -- и одно рѣдкое изданіе Сервантеса. Все это были старые фоліанты въ толстыхъ тисненыхъ переплетахъ. На заглавныхъ листахъ сохранялись еще надписи и имена его предковъ.
   Онъ отбросилъ книги въ сторону. Онъ вспомнилъ цѣлый рядъ книгъ, написанныхъ въ послѣднее время. Во всѣхъ этихъ книгахъ шла рѣчь о низшихъ классахъ. Университеты, семинаріи, курсы были заполнены этимъ сословіемъ, которое теперь пробуждается, растетъ и чувствуетъ себя народомъ! Крестьяне наводнили столицу, вытѣсняя ремесленниковъ; а ремесленники стали купцами, учителями и пасторами. Имъ повезло! Народъ выросъ. Лавочники спекулировали городской землей и богатѣли. Они добивались мѣстъ въ высшемъ обществѣ и воспитывали дѣтей, какъ аристократовъ. Всѣ смотрятъ вверхъ, всѣ стремятся выше!
   Лео нагнулся и вытащилъ изъ за письменнаго стола папку, въ которой онъ хранилъ свои наброски, нарисованные имъ въ тѣ давно миновавшіе годы, когда онъ еще чувствовалъ влеченіе стать художникомъ. Онъ просмотрѣлъ эти рисунки: всѣ они были блѣдны, натянуты, безжизненны. Былъ ли у него талантъ? Онъ быстро положилъ рисунки на мѣсто.
   Его судьба была предопредѣлена его инстинктами и унаслѣдованными чувствами. И эта маленькая страничка сомнѣній казалась ему и теперь еще чѣмъ то таинственнымъ и непреодолимымъ.
   Туманный полусвѣтъ наполнялъ комнату сквозь занавѣси, мягко прилегавшія къ рамамъ оконъ. Лео задремалъ. Но вдругъ онъ вздрогнулъ и лицо его выразило тревогу.
   Предаваться забвенію, прислонившись къ спинкѣ мягкаго кресла, отдаваться всѣмъ дорогимъ воспоминаніямъ, отдыхать въ мечтахъ, которыхъ было такъ много и которыя никогда не были приведены въ исполненіе! Но вѣдь такъ именно теряютъ энергію, постепенно опускаются...
   Лео рѣшительно вскочилъ, вымылъ руки и лицо, быстро переодѣлся и вышелъ изъ комнаты, которая была такъ уютна, такъ соотвѣтствовала его настроенію...

-----

   Они поднялись изъ за стола, выпрямили отяжелѣвшія отъ вина и долгаго сидѣнія ноги и полушатаясь пошли въ курительную офицерскаго собранія. Они закурили сигары, налили себѣ ликеръ и тотчасъ же всѣ окружили лейтенанта Клермона. Они принесли газеты изъ читальной комнаты. Лейтенантъ Веберъ разсказывалъ про набросокъ, только что выставленный въ витринѣ въ одной изъ редакціи газетъ: Лейтенантъ Клермонъ съ фантастическими усами à la императоръ Вильгельмъ, гнался, махая шашкой, за кучкой спасавшихся бѣгствомъ дамъ. А за нимъ ѣхала верхомъ какая то дама съ ярко-рыжими волосами.
   -- Сволочь!-- закричалъ онъ и ударилъ по столу.
   Баронъ Сьекрона, временно прикомандированный къ полку, усадилъ Клермона рядомъ съ собой на диванъ и обнялъ его за шею. Онъ устремилъ впередъ томный взоръ, но не сказалъ ни слова.
   Изъ читальной комнаты вышелъ лейтенантъ Крамеръ. Онъ съ яростью раскрылъ газету и въ выдержкахъ прочелъ оскорбительную статью, въ которой эта "подлая газетка посмѣла издѣваться надъ королевскимъ армейскимъ полкомъ!" -- "Пять женщинъ и трое дѣтей были задавлены бѣшеными лошадьми. Одинъ ребенокъ находится между жизнью и смертью. Имя лейтенанта еще не извѣстно. Но онъ и его спутница -- дама изъ высшаго свѣта, госпожа Б., имѣющая сомнительную репутацію, -- оба были пьяны. По всей вѣроятности, эта парочка здорово позавтракала въ одномъ изъ загородныхъ ресторановъ!"...
   Лео Клермонъ вскочилъ, но, пожавъ плечами, сѣлъ обратно на диванъ. Его лицо ничего не выражало, кромѣ равнодушія. Товарищи съ удивленіемъ смотрѣли на него.
   Тутъ баронъ чокнулся съ нимъ: -- "Спасибо, братъ! Спасибо за храброе дѣло! Этой сволочи полезно отъ времени до времени знакомиться съ нами"...
   Лейтенантъ Веберъ, который былъ совсѣмъ пьянъ, ударилъ Сьекрона по плечу и вскричалъ:
   -- Мы смѣлые стражи страны! Мы добрые слуги отечества!-- Онъ залпомъ выпилъ свою рюмку ликера.-- Чортъ возьми!-- прибавилъ онъ и причмокнулъ языкомъ въ знакъ величайшаго наслажденія.
   Тогда лейтенантъ Крамеръ своимъ глухимъ басомъ попросилъ товарищей успокоиться: эта исторія вѣдь не шутка! Проклятымъ газетамъ нельзя позволять безнаказанно издѣваться надъ арміей, надъ полкомъ. Онъ предложилъ устроить демонстрацію.
   Всѣ сразу согласились. Одинъ Клермонъ молчалъ. Онъ все время думалъ, что въ сущности все это вовсе не касается полка. Младшій лейтенантъ полка, баронъ Гюлденкранцъ, стоялъ въ сторонѣ отъ другихъ. Онъ, слушая, только улыбался, покручивая свои свѣтлые усики.
   -- Какъ вы всѣ кипятитесь,-- замѣтилъ онъ.-- Оставьте чернь, пускай она себѣ вопитъ. Меня это не трогаетъ.--И онъ вялыми шагами отошелъ въ другую сторону комнаты.
   Тутъ Крамеръ ударилъ кулакомъ по столу.
   -- Я думалъ, что въ нашемъ полку царствуетъ лучшій духъ товарищества!-- И понизивъ немного голосъ,-- изъ почтенія къ баронскому титулу,-- онъ продолжалъ:-- Къ счастью мы не всѣ принадлежимъ къ такому роду людей, который ничѣмъ не интересуется, за исключеніемъ...-- Онъ намекнулъ на всѣмъ извѣстныя хроническія наклонности барона.
   -- Есть нѣчто, что называется солдатской честью,-- продолжалъ онъ, обращаясь къ Веберу.-- Мы одно тѣло и у насъ одна честь. И мы твердо стоимъ плечомъ къ плечу. Никто не долженъ безнаказанно затрагивать нашу честь!
   Тутъ вдругъ баронъ сталъ однимъ изъ самыхъ ярыхъ защитниковъ воинской чести. Онъ кидалъ словами, рѣзко поворачивался то направо, то налѣво и перебивалъ каждаго новаго оратора. Евгеній Фаберъ, который тотчасъ же занялъ мѣсто рядомъ съ нимъ, пытался вставить замѣчаніе:-- "Мой другъ герцогъ Паттонъ Бетуме фонъ Клайтонъ Пріори разсказывалъ мнѣ однажды..." -- но больше ему не удавалось ничего сказать. Онъ то и дѣло вставлялъ монокль въ свой лѣвый глазъ; его тонкій фальцетъ заглушался другими голосами.
   Изъ двери читальни высовывались раздраженныя лица старшихъ офицеровъ. Лейтенантъ Терковъ изъ четвертаго батальона, зашедшій въ библіотеку, чтобы посмотрѣть читается ли его новая брошюра "Оборона и христіанство", приблизился къ группѣ молодыхъ офицеровъ, но, увидѣвъ Клермона, остановился и, приподнявшись на цыпочкахъ, сталъ внимательно смотрѣть на него, стараясь поймать его взглядъ.
   -- Мой другъ герцогъ Паттонъ...-- снова началъ было Евгеній Фаберъ, широко раскрывая ротъ, но его слова опять были заглушены другими голосами.
   Только Клермонъ молчалъ, держа въ дрожащихъ губахъ потухшую сигару...

-----

   Они вышли на стеклянную веранду одного изъ модныхъ ресторановъ и, выбравъ большой столъ, стали ударять по нему своими тросточками, чтобы обратить на себя вниманіе лакеевъ. Баронъ отсутствовалъ. Непосредственно у подъѣзда офицерскаго собранія какая-то дама позвала его по имени, взяла его подъ руку и скрылась съ нимъ въ боковомъ переулкѣ.
   Они потягивались на стульяхъ, небрежно поглядывая на публику и кивая знакомымъ. Лейтенантъ Крамеръ сидѣлъ на концѣ стола. Онъ держался необыкновенно прямо и величественно и непрерывно что-то говорилъ, сохраняя все время свой строгій, военный видъ.
   Клермонъ прижался въ уголъ дивана; ему хотѣлось бы быть дома. Какая-то неясная боязнь овладѣла имъ. И онъ придумывалъ тысячу извиненій, чтобы скрыть эту боязнь. Сначала ему мѣшалъ свѣтъ, масса людей, количество которыхъ удесятерялось благодаря отраженіямъ въ сплошныхъ стѣнныхъ зеркалахъ. Всѣ ѣли и пили, всѣ дѣлали одни и тѣ же движенія и всѣ пытались выглядѣть одинаково представительными, одинаково развязными, одинаково солидными. Всѣ хотѣли казаться людьми изъ обезпеченныхъ слоевъ общества. Тутъ были журналисты, офицеры, актеры, дамы полу-свѣта, элегантно одѣтые приказчики изъ большихъ магазиновъ, маленькая компанія альфонсовъ средней руки и наконецъ отцы семействъ, заказывавшіе большія количества бутербродовъ для всего своего семейства. Ихъ жены въ шелковыхъ кофточкахъ сидѣли, прислонившись къ мягкимъ спинкамъ диванчиковъ, и презрительно разсматривали ярко-одѣтыхъ дамъ полусвѣта.
   Ему пришло въ голову, что мысли всѣхъ тутъ были направлены въ одну сторону. И когда онъ посмотрѣлъ на своихъ товарищей, имъ овладѣло чувство глубокой грусти: они пили, посмѣиваясь надъ какой-то дѣвушкой, глаза которой какъ будто пытались завлечь кого нибудь изъ ихъ среды. При этомъ они равнодушно упоминали и о дѣлѣ Клермона. Вдругъ Веберъ ударилъ себя въ грудь и, стараясь найти сочувствіе въ глазахъ Клермона, громко крикнулъ:-- "А, чортъ возьми, je m`en fiche!"
   Недалеко отъ нихъ сидѣлъ какой-то блѣдный, толстый, далеко не изящный господинъ, который охватилъ обѣими руками стоявшую передъ нимъ кружку пива.
   Веберъ вдругъ вскочилъ:"Voilà!" Къ столу подошелъ другой господинъ съ семитскимъ типомъ лица, поклонился и сѣлъ.
   -- Проклятый жидъ!-- прошипѣлъ Веберъ.
   Клермонъ вмѣшался: -- Это адвокатъ Якобсъ, извѣстный юрисконсультъ строительныхъ обществъ. Мы знакомы поверхностно, со школьной скамьи...
   Въ это время Якобсъ поклонился ему.
   Толстый, блѣдный господинъ, сидѣвшій по сосѣдству съ ними, благодаря приходу Якобса, обратилъ вниманіе на эту группу и сталъ пристально смотрѣть на нихъ.
   -- Этотъ нахалъ насъ фиксируетъ,-- сказалъ лейтенантъ Фаберъ и повернулся. Но Веберъ остановилъ его жестами, желая вставить свое слово: -- Развѣ вы его не знаете?-- Онъ назвалъ имя извѣстнаго редактора.-- Это та самая собака, которая такъ издѣвалась оегодня надъ нашимъ полкомъ!-- И онъ вскочилъ такъ быстро, что его стулъ свалился.
   Уставивъ глаза на редактора, Веберъ пошатываясь подошелъ къ нему. Всѣ кругомъ поднялись, чтобы лучше видѣть. Дѣвушки завизжали отъ удовольствія и вскочили съ своихъ мѣстъ. Готовый защищаться редакторъ всталъ и сунулъ руки въ карманы брюкъ. Нѣсколько лакеевъ поставили блюда и съ интересомъ слѣдили за развитіемъ этой сценки.
   Но прежде чѣмъ Веберъ успѣлъ открыть ротъ, редакторъ медленно поднялъ руку и толкнулъ его отъ себя. Моментально возникъ большой шумъ: вся группа офицеровъ поднялась на ноги, стала кричать и шумѣть.
   Крамеръ схватилъ Лео Клермона за рукавъ -- Клермонъ, уйдемъ отсюда, здѣсь произойдетъ сейчасъ скандалъ. Всѣ они невмѣняемы.-- Онъ выступилъ впередъ и просилъ товарищей уйти съ нимъ и не устраивать скандала.
   Лео пытался пройти къ выходной двери, но, посторонившись, далъ пройти напиравшей сзади публикѣ. Ему казалось, что онъ до плечъ погрузился въ какую-то темную бездну, а надъ головой его виднѣется какой-то бѣлый колеблющійся свѣтъ, принимавшій фантастическія формы. И вдругъ онъ увидѣлъ опять то широкое, блѣдное лицо, лобъ и щеки котораго пронизывала изсиня красная полоса. Черты этого лица судорожно исказились какъ бы отъ сильной боли, но постепенно -- постепенно перешли въ безсмысленную улыбку и застыли, а большіе, мутные глаза упорно уставились на Лео...
   Въ слѣдующее мгновеніе Лео больше уже ничего не видѣлъ. Онъ пошатнулся и почувствовалъ, что его раза два повернули. Онъ слышалъ шумный разговоръ и голосъ Крамера, который старался перекричать всѣхъ. И снова онъ подумалъ, какъ безсильны его товарищи, какъ рискованно было ихъ положеніе!.. Да, имъ суждена была гибель, потому что они не видѣли, не понимали ничего!..
   Вдругъ онъ очутился на улицѣ. Чей-то голосъ, совсѣмъ близко около него, сказалъ:-- "Дайте руку, уйдемъ отсюда!"
   Лео оглянулся и увидѣлъ Гуго Якобса. Онъ молча поклонился и они пошли рядомъ по пустынной улицѣ.
   -- Здѣсь темно,-- сказалъ Якобсъ,-- и потому грустно идти одному. Вы вѣдь ничего не имѣете противъ того, что бы мы пошли вмѣстѣ? Помните ли вы меня?
   -- Мы вѣдь старые товарищи по гимназіи, -- отвѣтилъ Лео. Ему приносило нѣкоторое облегченіе сознаніе, что онъ не одинъ. При свѣтѣ фонаря, онъ видѣлъ лицо Гуго Якобса, острое, энергичное, узкое, какъ топоръ, поднятый для удара. Онъ вспомнилъ, какимъ онъ былъ въ гимназіи. Онъ выдавался среди всѣхъ своимъ яснымъ умомъ и недюжинными способностями. Его блѣдную, умную, насмѣшливую улыбку онъ тотчасъ же узналъ.
   -- Я васъ очень хорошо помню, господинъ лейтенантъ, несмотря на то, что вы были двумя классами ниже меня. Я помню, какъ вы каждое утро пріѣзжали въ своей коляскѣ, сидя спиной къ спинѣ съ украшеннымъ галунами лакеемъ. Вы носили всегда очень высокіе воротнички и ваши волосы красивыми локонами падали на плечи. Иногда за вами заѣзжала дѣвочка блондинка. Она одна сидѣла на козлахъ и правила лошадьми съ непоколебимой серьезностью и полнымъ достоинства лицомъ. Зимой она часто носила на плечахъ накидку изъ бѣлаго горностая. Вы были очень похожи другъ на друга.
   -- Да,-- подтвердилъ Лео,-- это была моя сестра.
   -- Вотъ какъ!-- сказалъ Якобсъ и улыбнулся.-- Я и теперь иногда встрѣчаюсь съ вашей сестрой у нашихъ общихъ знакомыхъ. Но только въ эту минуту мнѣ стало ясно, что я зналъ ее еще дѣвочкой.
   -- Тогда я не думалъ,-- продолжалъ онъ,-- что вы станете офицеромъ. Въ гимназіи я очень любилъ представлять себѣ будущее моихъ товарищей. Вы мнѣ напоминали тогда тѣхъ дѣтей, которыхъ импрессаріи возятъ на концерты. Я думалъ, что изъ васъ выйдетъ хорошій художникъ; я прекрасно помню ваши маленькія изящныя акварели.
   -- Одно время и я мечталъ сдѣлаться художникомъ,-- отвѣтилъ Лео,-- но потомъ измѣнилъ свой планъ. Быть художникомъ -- это плохая карьера, такъ какъ она влечетъ за собой не только соціальное, но главнымъ образомъ нравственное паденіе. Рисуешь, чтобы продавать и подъ конецъ продаешь самого себя, унижаешь свою идею, свои идеалы, чтобы угодить вкусамъ разбогатѣвшихъ мясниковъ. Мой отецъ пожелалъ, чтобы я сдѣлался военнымъ, какъ и онъ. Мое соціальное положеніе указывало мнѣ на эту карьеру.
   -- Я теперь вспоминаю,-- сказалъ Якобсъ,-- что вы особенно усердно занимались гимнастикой и спортомъ. Вы прекрасно фехтовали и я всегда завидовалъ вамъ. Съ этой точки зрѣнія я понимаю, что военная карьера можетъ быть соблазнительной.
   Лео кивнулъ головой.-- Значить, вы понимаете меня. Еще есть среди насъ такіе, которые наперекоръ времени чувствуютъ въ себѣ рыцарскія наклонности давно миновавшихъ столѣтій. аЧто касается меня, то я понимаю стремленія тѣхъ дней лучше, чѣмъ наши современныя мѣщанскія заботы о хозяйствѣ и производствѣ. Именно эти воззрѣнія и заставили меня сдѣлаться военнымъ. Только въ нашемъ тѣсномъ кругу вы еще найдете презрѣніе къ торгашеству и всякой работѣ въ настоящемъ смыслѣ этого слова. На тяжелый ежедневный трудъ въ нашемъ кругу смотрятъ какъ на нѣчто, пошлое и унизительное. Можетъ быть, это остатки міровозрѣнія кочевавшихъ рыцарей: когда они слѣзали со своихъ лошадей, то гнали ихъ на засѣянныя поля осѣдлаго крестьянина. Какое имъ было дѣло до чужихъ людей, до чужого имущества!
   -- И это очень понятно!-- прибавилъ Лео, помолчавъ.-- Послушайте, что говорятъ люди нашего круга о тѣхъ, которые работаютъ, производятъ, продаютъ и играютъ на биржѣ, о тѣхъ, которые не могутъ и не хотятъ, какъ мы, ѣздить верхомъ, фехтовать, сдавать въ аренду свои помѣстья, а сами управляютъ ими. Мы называемъ ихъ пошлыми, неспособными къ единодушію плебеями. Мы чувствуемъ въ нашихъ жилахъ силу и преимущества обнаженнаго меча, высшую мораль, и большое равнодушіе къ вопросамъ пропитанія, къ нуждѣ.
   -- Это такъ,-- сказалъ Якобсъ.-- И если одинъ изъ тѣхъ, которые причислюятъ себя къ высшему сословію, встрѣчается съ кучкой людей, принадлежащихъ къ производительному и торговому низшему сословію, идущихъ къ тому же въ противоположномъ направленіи, то этотъ единъ тотчасъ же заноситъ надъ ними свой хлыстъ...
   Лейтенантъ Клермонъ промолчалъ.
   Якобсъ продолжалъ: -- Такое міровозрѣніе возможно и поддерживается отдѣльными личностями, которыя смотрятъ на жизнь, какъ на спортъ; это -- непрерывный рискъ людей, не дорожащихъ своей жизнью и жертвующихъ ею ради красивыхъ состязаній. Конечно, такое міровозрѣніе должно логически приводить къ пренебреженію жизнью другихъ и къ ненависти къ тѣмъ, которые рады тянуть лямку, лишь бы кое какъ прозябать.
   -- Но если даже это рыцарское, спортсменское міровозрѣніе и проводилось сознательно въ жизнь одной опредѣленной кастой въ тѣ забытыя теперь времена, то въ наши дни оно поблекло, осталось въ видѣ нѣжной тѣни и то только, благодаря вѣковой обезпеченности высшаго сословія. Съ этимъ вы должны согласиться, -- прибавилъ Якобсъ послѣ минутнаго молчанія.
   -- Я понимаю,-- продолжалъ онъ,-- что военная карьера можетъ дать удовлетвореніе вашимъ аристократическимъ стремленіямъ. Въ наше время подвижность и сила выдвигаются опять впередъ. Вѣрно и то, что обращеніе съ оружіемъ во время войны есть самое опасное и рискованное изъ всѣхъ тѣлесныхъ упражненій. Но... въ наши дни фехтуютъ уже только тупыми шпагами, одѣвая предварительно желѣзную маску. Наше время заставляетъ всѣхъ и каждаго признавать экономическій принципъ. Все переоцѣнивается. Теперь требуются реальныя цѣнности. Паразитовъ стараются устранить. Наше время -- время здороваго матеріалистическаго пониманія жизни. И вы можете подвергнуться наказанію, если вздумаете поднять отточенную саблю надъ головой непріятнаго вамъ плебея. Даже хлыстомъ вы никого не смѣете ударить!
   Онъ замолкъ. И Лео, тоже глубоко погруженный въ свои мысли, шелъ молча рядомъ съ нимъ по темнымъ улицамъ. Только изрѣдка встрѣчались имъ люди. На каменной лѣстницѣ одного подъѣзда сидѣла старая женщина, закутанная въ платокъ, и представлялась спящей. Мимо нея быстро прошли двое мужчинъ. Одинъ изъ нихъ, проходя мимо, бросилъ ей какой-то свертокъ, который сейчасъ же исчезъ подъ ея широкимъ платкомъ.
   -- Можетъ быть, это были воры,-- сказалъ Якобсъ.-- И у нихъ, навѣрное, есть свое спортсменское презрѣніе къ тяжелой работѣ. Въ сущности всѣ мы паразиты на этой плодоносной землѣ и только даромъ поглощаемъ ея углеродъ и кислородъ.-- Онъ на минуту остановился у почтоваго ящика.-- Это письмо я посылаю одному кліенту. И это непріятное письмо. Мое положеніе часто связано съ непріятными порученіями. Не разъ я завидовалъ вамъ, что у васъ есть лошадь, сабля и... хлыстъ!
   Они перешли деревянный мостъ, который велъ черезъ крѣпостные рвы въ казарму.
   -- Теперь я дома, -- сказалъ Лео. Онъ грубоко вздохнулъ отъ сильной усталости.
   -- А мнѣ еще далеко до моего дома, -- сказалъ Якобсъ.-- У меня были свои причины, побудившія меня провожать васъ. Одна изъ нихъ: это боязнь и безпокойство, которые охватываютъ меня, когда я думаю, что мнѣ нужно идти домой. Теперь я долженъ вамъ пожелать спокойной ночи и попросить васъ передать мой привѣтъ вашей сестрѣ.
   Но Клермонъ не слышалъ его словъ. Онъ остановился, какъ вкопанный, около узкаго переулка между казарменными зданіями. Въ углу стояло четверо или пятеро солдатъ около фонаря, свѣтъ котораго падалъ на большую кучу разбитой мебели. На мостовой лежалъ опрокинутый, поломанный и полуобгорѣвшій столъ, нѣсколько разбитыхъ стульевъ и какая-то обгорѣвшая масса; по всей вѣроятности это былъ шкафъ, такъ какъ изъ него высовывалось платье. И когда Лео посмотрѣлъ на свои окна, то увидѣлъ двѣ черныя неровныя дыры. Длинные языки копоти поднимались вверхъ по стѣнѣ. А изъ входа въ казарму черезъ порогъ текла вода. Одинъ изъ солдатъ подбѣжалъ къ большой кучѣ конскаго волоса и сталъ топтать ее ногами. Тяжелый, желтый дымъ заволокъ его и въ воздухѣ распространился удушливый запахъ.
   -- Если желаете, пойдемте ко мнѣ. Вы теперь не имѣете убѣжища,-- предложилъ Якобсъ.
   Клермонъ отказался. Онъ былъ ошеломленъ, разбить. И въ это мгновеніе мысль, что у него нѣтъ крова и угла, вызвала у него нѣчто вродѣ отчаянія.
   -- Посѣтите мейя въ другой разъ,-- сказалъ Якобсъ, поклонился и пошелъ своей дорогой.
   Лео Клермонъ поднялся по полу обгорѣлой лѣстницѣ, въ сопровожденіи сержанта и остановился у дверей своей квартиры. Подъ нимъ черная яма въ два этажа глубиной. Только на самой отдаленной стѣнѣ блестѣла еще звѣзда клинковъ -- единственное, что пощадилъ огонь...
   Сержантъ показалъ ему остатки мѣшка съ соломой, подложеннаго у входа въ его квиртиру и предварительно облитаго даже керосиномъ.

-----

   Ида Клермонъ подходила къ дому Нельсонъ, старому, огромному зданію, которое было прежде торговымъ складомъ.
   Слуга отворилъ ей дверь. Его лицо выразило откровенное презрѣніе, когда енъ узналъ Иду Клермонъ.
   Ида поднялась по широкой бѣлой лѣстницѣ наверхъ. Пройдя жилую комнату, заставленную мягкой шелковой мебелью и массой бездѣлушекъ, она снова вышла на лѣстницу, ведшую во второй этажъ. Одинъ изъ братьевъ Бэссъ Нельсонъ промчался, ругаясь, мимо нея. Его лицо было блѣдно, какъ полотно. Изъ комнаты, изъ которой онъ только что вышелъ, раздавались хриплые голоса, звавшіе его по имени, по всей вѣроятности тамъ были гости, оставшіеся послѣ вчерашней попойки; такія попойки часто затягивались на нѣсколько дней.
   Ида пошла дальше и, подойдя къ комнатѣ Бэссъ Нельсонъ, постучалась и вошла.
   Эта комната была съ небольшимъ сводомъ. На потолкѣ были нарисованы голубые дэльфины и чайки.
   Стѣны были снѣжно бѣлыя: стройные пилястры въ формѣ крокусовъ возвышались между большими овальными медальонами, на которыхъ были нарисованы темные голые люди, мужчины и женщины, въ странныхъ задумчивыхъ позахъ, на берегу темно голубой извилистой рѣки.
   Окна состояли изъ бѣлыхъ деревянныхъ рѣшетокъ и, отъ ослѣпительной бѣлизны стѣнъ и потолка, улица виднѣвшаяся въ окнѣ, казалась болѣе темной, чѣмъ сама комната. Однако внизу комнаты господствовалъ мягкій, ласкающій полумракъ, обволакивавшій всѣ предметы. Полъ покрыть былъ блѣдно-зеленымъ ковромъ, а низкіе диваны и мягкія стулья, обитые чернымъ бархатомъ, трудно было отличить отъ темнаго дубоваго паркета.
   Бэссъ Нельсонъ лежала съ книгой въ рукахъ на темной медвѣжьей шкурѣ, положивъ ноги на каминную рѣшетку. Красное пламя камина освѣщало ее.
   Идѣ казалась не уютной эта комната, стиль которой былъ точно скопированъ съ одного англійскаго художественнаго журнала. Всѣ эти дорогія вещицы изъ кипарисоваго дерева и слоновой кости мало привлекали ее. Ей нравились только многочисленныя иллюстрированныя изданія въ чудныхъ сафьяновыхъ и кожанныхъ переплетахъ, небрежно брошенныя въ углу. Ей хотѣлось бы имѣть возможность брать каждый день одинъ изъ этихъ томовъ въ руки и, скользя пальцами по желтой веленовой бумагѣ, уноситься мыслями въ возвышенныя области утонченнаго искусства.
   Какъ мало въ сущности времени удѣляла она искусству! Она ничего не знала объ искусствѣ и художникахъ. Ея кругъ вращался совсѣмъ въ другой сферѣ.
   Она чувствовала себя сегодня униженной среди кричащей роскоши этой комнаты и втайнѣ соображала, какія большія суммы были затрачены на это убранство. Ея безпокойство и страхъ становились все мучительнѣе и безнадежнѣе.
   Сегодня утромъ она получила письмо отъ Гуго Якобса, который увѣдомлялъ ее, что кредитъ ея исчерпанъ и выражалъ желаніе переговорить съ ней о новомъ соглашеніи. Письмо это вызвало въ ней непріятное чувство, отъ котораго она еще до сихъ поръ не могла отдѣлаться.
   Когда Ида вошла въ комнату, Бэссъ Нельсонъ повернулась къ ней лицомъ и кивнула головой. На диванѣ лежала, свернувшись въ комокъ, какъ маленькій звѣрекъ, Роза Валь и спала.
   -- Ида, -- сказала Бэссъ Нельсонъ: -- подойди ко мнѣ и сними чулки съ моихъ ногъ. Холодъ пронизываетъ мое тѣло; мои колѣна стали совсѣмъ ледяными.
   Ида встала передъ ней на колѣни и, снявъ чулки съ ея ногъ, взяла ихъ въ свои руки. Бэссъ Нельсонъ вздрогнула отъ удовольствія. Это былъ удобный моментъ попросить у нея совѣта и помощи. Но Ида вдругъ вспомнила, какъ Бэссъ однажды предложила ей въ подарокъ одно изъ своихъ поношенныхъ шелковыхъ платьевъ, и потому молчала. Въ ея головѣ вдругъ почему то пронеслось въ этотъ моментъ воспоминаніе о маленькой драгоцѣнной шкатулкѣ изъ слоновой кости, куда Бэссъ Нельсонъ прятала свои карманныя деньги,-- свертки золотыхъ монетъ, которые такъ уютно помѣщались между бѣлыми атласными подушечками шкатулки.
   Бэссъ Нельсонъ бросила книгу на колѣни Иды. Это былъ списокъ офицеровъ арміи.
   -- Каталогъ! сказала она и засмѣялась.-- Передъ именами тѣхъ, въ жилахъ которыхъ, какъ мнѣ кажется, кровь течетъ живѣе, я поставила крестики. Но къ чему мнѣ эта бѣлая, малокровная книга? Должно быть, твои руки уже остыли, Ида! Меня они по крайней мѣрѣ больше не согрѣваютъ. Тебя смѣнитъ Роза. Она, навѣрное, запаслась тепломъ во время сна.
   Роза Валь пошевелилась и, крѣпко прижавъ руки къ груди, повернула голову къ своимъ пріятельницамъ и улыбнулась. Ида внимательно посмотрѣла на нее и слегка дотронулась до ея руки. Тогда Роза вскочила и черезъ минуту она уже стояла на колѣняхъ передъ Бессъ Нельсонъ, льстиво прижимаясь головой къ ея щекѣ. Въ тоже время она посматривала на Иду, какъ будто желая уловить выраженіе ея лица. И когда Ида пристально посмотрѣла на нее, то Роза сначала поблѣднѣла, а потомъ густо покраснѣла. Идѣ вспомнилось все, что она слышала объ этой маленькой, страстной и неосторожной женщинѣ, которая даже тутъ не могла совладать съ своими чувствами.
   Да. Роза Валь, это маленькое созданіе съ животными инстинктами, принадлежала къ тѣмъ счастливицамъ, которыя никогда не раздумываютъ, не сомнѣваются, не колеблются, а прямо бросаются въ объятія мужчинѣ, но въ одинъ прекрасный день пробуждаются въ ужасѣ и тревогѣ.
   Ида провела рукой по ея щекѣ.-- Ты больна? Ты блѣдна и дрожишь!-- сказала она. Роза Валь испуганно вскочила, подошла къ венеціанскому зеркалу и спросила, дѣйствительно ли она такъ гадко выглядитъ сегодня? Она чуть не заплакала отъ огорченія.
   -- Пойдемте, -- сказала Бэссъ Нельсонъ, -- у меня есть кое-что, что, должно быть, и васъ позабавитъ.-- И опираясь на своихъ пріятельницъ, она встала и подошла къ зеркалу, чтобы поправить туалетъ. Тамъ же она взяла красную пудру и напудрила свои щеки.
   -- Все равно,-- сказала она. Сегодня я какая-то сѣрая и руки у меня лиловыя. Quand même!
   Черезъ длинные корридоры и кухню, стѣны и полъ которой были выложены изразцами, дѣвушки вышли на чердакъ и, пройдя подъ косой черепичной крышей; подошли къ большому слуховому окну, передъ которымъ была устроена площадка.
   -- Я купила четыре выводка голубей у управляющаго магазиномъ,-- сказала Бэссъ Нельсонъ.-- Вонъ тамъ сидитъ его сынъ и ждетъ моего сигнала.
   Она взяла два ружья большого калибра и передала одно изъ нихъ Идѣ. Но Иду не занимала эта охота. Она чувствовала сильное утомленіе. Препятствія, которыя ей приходилось постоянно преодолѣвать, совсѣмъ измучили ее. Уныло поставила она ружье обратно въ уголъ.
   Между тѣмъ Роза Валь сѣла, закрывая ротъ носовымъ платкомъ. Ея большіе свѣтлые глаза блуждали, а сама она слегка вздрагивала. Ида украдкой разглядывала ее, почувствовавъ внезапно симпатію къ этой маленькой изнѣженной дѣвушкѣ, безъ сомнѣнія уже брошенной и дрожащей отъ страха передъ возможностію послѣдствій слѣпого мгновеннаго увлеченія. Впереди: открытіе, паденіе...
   Ида готова была уже предложить подругѣ свою помощь, свой совѣтъ, но тутъ же вспомнила, что ей самой надо бороться за свое положеніе и она сама нуждается въ помощи...
   На одной изъ сосѣднихъ крышъ показались три мальчика. Они осторожно подкрадывались къ голубятнѣ. Одинъ изъ нихъ, самый маленькій плакалъ.
   -- Онъ плачетъ,-- пояснила Бэссъ,-- потому что голуби, купленные мной у его отца, принадлежали ему.-- И, поднявъ ружье, она продолжала:
   -- У меня сильное желаніе попасть въ него, чтобы посмотрѣть, какъ онъ скатится съ крыши. Къ сожалѣнію это не разрѣшено!
   По данному сигналу одинъ изъ мальчиковъ открылъ голубятню. Словно бѣлый комъ, вывалился оттуда голубь, расправилъ крылья и закрутилъ надъ крышей. Бэссъ Нельсонъ подняла ружье и прицѣлилась. Раздался выстрѣлъ. Голубь сталъ кружить безпокойнѣе, подымаясь все выше и дальше.
   -- Еще одного!-- Бэссъ Нельсонъ подала сигналъ, хлопнувъ въ ладоши. И новый голубь, сизый и хохлатый, вылетѣлъ изъ голубятни и сѣлъ на крышу.
   Раздался выстрѣлъ. Показался голубой дымокъ и голубь покатился по крышѣ, повисъ на нѣсколько мгновеній на краю желоба и, наконецъ, упалъ на мостовую.
   Идѣ Клермонъ стало не до себѣ. Она отвернулась и прошла въ корридоръ. Но здѣсь было темно, сыро и пахло крысами и плѣсенью. Дрожь пробѣжала у ней по спинѣ и она снова подошла къ слуховому окну.
   Опять взлетѣлъ голубь и сейчасъ-же за нимъ другой. Ида быстро схватила ружье, прицѣлилась и выстрѣлила, но не попала. Она была разочарована и возбуждена. Вѣдь она хотѣла только попасть, а не убить это маленькое трепещущее созданіе! Но ей не везло нигдѣ и ни въ чемъ! Это письмо, этотъ отказъ!!.. Она начала подсчитывать въ умѣ свои расходы и испугалась той большой суммы, которой они достигли въ такое короткое время.
   Теперь кружилась уже цѣлая стая голубей надъ дворомъ. И они одинъ за другимъ падали, глухо ударяясь о камни мостовой.
   -- Если бы былъ кто-нибудь, кто подобралъ бы для меня этихъ голубей,-- сказала Бэссъ Нельсонъ.-- Мнѣ жалко чудныхъ перьевъ, которыя падаютъ въ грязь и будутъ ощипаны чернью. Я бы сдѣлала изъ нихъ прекрасное употребленіе. Мнѣ бы хотѣлось сдѣлать всю шляпу изъ этихъ перьевъ. А голуби пошли бы на паштетъ моимъ братьямъ на ихъ пирушкахъ.
   Ида посмотрѣла на нее съ непріязненнымъ чувствомъ. Значитъ, это дѣлалось не изъ любви къ спорту, а просто потому, что ничего не должно было пропадать даромъ?
   -- Однако это очень трудно,-- сказала Бэссъ Нельсонъ.-- Голуби напуганы и держатся въ отдаленіи. Эти глупые мальчики должны бы были пригнать ихъ сюда. Тамъ еще осталось болѣе пятидесяти голубей.
   Роза Валь предложила разсыпать ячмень передъ слуховымъ окномъ. И дѣйствительно, вскорѣ прилетѣли голуби, сначала четыре, потомъ еще пять и наконецъ еще семь, и стали клевать желтыя зерна на расстояніи нѣсколькихъ шаговъ отъ нихъ; большой зобастый голубь очутился даже совсѣмъ около нихъ.
   Ида быстро схватила ружье и выстрѣлила. Все новые и новые голуби падали на крышу. Между ними были и черные, и зеленые, и сизые, и лиловые, и бѣлые голуби. Голубятня пустѣла. Доска противъ слухового окна была залита кровью, протекавшей крупными густыми каплями сквозь трещины доски на черепицы крыши.
   Бэссъ Нельсонъ стояла на колѣняхъ передъ отверстіемъ и стрѣляла по голубямъ, клевавшимъ зерна. Мертвыхъ голубей она брала за крылья и бросала назадъ. Куча за ея спиной все возростала.
   Бэссъ Нельсонъ считала при этомъ убитую дичь:-- тридцать, тридцать два...-- Она стрѣляла только по тѣмъ голубямъ, которые садились совсѣмъ близко. Ея глаза блестѣли, волосы растрепались. Послѣ каждаго выстрѣла она мѣняла ружье; Ида и Posa должны были только заряжать. И Роза Валь неутомимо помогала ей, хотя она при каждомъ выстрѣлѣ пугалась и вздрагивала; ее охватывалъ ужасъ при видѣ такого громаднаго количества мертвыхъ птицъ и крови, которая текла повсюду.
   Бэссъ Нельсонъ никакъ не могла попасть въ одного большого бѣлаго голубя, который сидѣлъ недалеко отъ нея и клевалъ зерна. Онъ не обращалъ никакого вниманія на стрѣльбу и спокойно поглядывалъ на нее своими маленькими черными глазами.
   Бэссъ Нельсонъ подалась далеко впередъ и снова прицѣлилась. Ея пріятельницы должны были лечь ей на ноги, чтобы поддержать ея равновѣсіе. Ида чувствовала страшное напряженіе мускуловъ въ бокахъ и ногахъ Бэссъ Нельсонъ, пока не раздался выстрѣлъ и наступило освобожденіе.
   Съ помощью Иды удалось попасть въ голубя.
   Но онъ еще не былъ мертвъ. Бэссъ Нельсонъ взяла его въ свои блѣдныя руки, и кровь потекла по ея пальцамъ. Она приложила ухо къ маленькому, теплому туловищу и прислушивалась къ постепенно замирающему біенію сердца.
   Она вдыхала въ себя теплый кислый запахъ крови и смотрѣла на красную жидкость, которая все текла -- текла -- и текла...
   И Ида видѣла, какъ краснѣли ея щеки, какъ раздувались ея ноздри. Лицо Бэссъ Нельсонъ казалось теперь полнѣе, линіи нѣжнѣе, выряженіе мягче и теплѣе. Глаза загорались какимъ-то мистическимъ огнемъ, а за красными губами сверкали маленькіе, бѣлые, острые зубы...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Ида съ отвращеніемъ отвернулась отъ нея и снова подумала о томъ, какъ тяжела, некрасива и безнадежна жизнь!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   А Роза Валь все топталась на своихъ высокихъ парижскихъ каблукахъ среди мертвыхъ голубей, терзаемая своимъ страхомъ, своимъ собственнымъ тайнымъ страхомъ...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-----

   Наконецъ показался свѣтъ, освѣщенное окно дома. Это, должно быть, кабакъ. Вотъ появилась и мельница, казавшаяся въ темнотѣ большой черной шляпой съ громаднымъ крестомъ. Очертанія ея расплывались въ туманѣ дождя и ночной темноты.
   Въ. это мгновеніе на небосклонѣ показался тонкій и длинный снопъ бѣлаго свѣта; онъ спустился на землю и сталъ быстро двигаться по полямъ. Вдругъ все освѣтилось кругомъ и вдали показался большой круглый дискъ, который все приближался -- беззвучно и быстро.
   Лейтенантъ Клермонъ обернулся. Онъ увыпѣлъ свою роту: длинный развернутый рядъ освѣщенныхъ, застывшихъ, бѣлыхъ, какъ гипсъ, лицъ. Блестящія пуговицы солдатскихъ мундировъ отчетливо выдѣлялись на темномъ фонѣ, отражая сверкавшій на горизонтѣ дискъ, расположенный на высшей точкѣ холмистой линіи. Пока они бѣжали, свѣтъ преслѣдовалъ ихъ. Благодаря этому казалось, что они не двигаются съ мѣста, что они при всемъ стараніи не могутъ выйти за предѣлы этой узкой полосы свѣта.
   -- Стой!-- скомандовалъ Лео:-- Ложись!
   На юго-востокѣ раздался выстрѣлъ, короткій и сухой ударъ. И съ этого момента началась стрѣльба съ расположенныхъ впереди фортовъ; казалось, что тишина постепенно уплывала куда-то. Изрѣдка раздавались выстрѣлы тяжелыхъ крѣпостныхъ гаубицъ, заглушавшіе весь остальной шумъ, точно раздѣльные, короткіе, могучіе удары молота. И куда ни скользилъ свѣтъ электрическаго прожектора, вездѣ виденъ былъ пороховой дымъ, тяжелыя, вспыхивавшія заревомъ, облака, которыя ползли по холмистому кряжу на горизонтѣ.
   -- Впередъ!
   Рота вскочила на ноги, пробѣжала нѣсколько сотъ шаговъ и опятъ прилегла. Опять поползъ свѣтъ прожектора, обыскивая равнину, какъ будто-бы большое слѣпое животное искало добычу своимъ длиннымъ бѣлымъ хоботомъ.
   Съ юго-запада, совсѣмъ близко раздался трескъ ружейныхъ залповъ. Нужно было очистить позицію. Прибылъ рапортъ отъ главной арміи. Солдатъ, принесшій рапортъ, стоялъ, вытянувшись, передъ Клермономъ и сиплымъ голосомъ передавалъ распоряженіе.
   -- Подайте! чортъ васъ возьми!-- закричалъ Лео.-- Васъ вѣдь уже давно перестрѣляли!
   Огонь фортовъ затихалъ: пороховой дымъ сползалъ въ котловину, казалось, что горитъ весь горизонтъ. Невдалекѣ выскочили тонкія огненныя струйки сигнальныхъ ракетъ. А внизу, рядомъ съ желѣзнодорожнымъ мостомъ непрерывно появлялись изъ за крутой насыпи маленькія огненныя молніи.
   Но сама по себѣ ночь была такъ тиха! Осенняя смерть наложила уже свой отпечатокъ на все окружающее. Природа, умирая, безмолвствовала. Только люди шумѣли, стрѣляли, метали огни и разстилали вонючій дымъ по холоднымъ полямъ.
   -- Стой! Ложись!
   Лейтенантъ Клермонъ лежалъ, плотно прижавшись животомъ и грудью къ землѣ, которая издавала гнилой и кислый впаахъ.
   Тутъ и тамъ выступали изъ земли свѣжіе побѣги озимыхъ хлѣбовъ. Его солдаты перегнали его и всѣ разомъ распластались на землѣ; казалось, что тяжелые ранцы придавили ихъ къ ней Когда они поднимутся, то на сырой почвѣ, навѣрное, останутся послѣ нихъ отпечатки ихъ колѣнъ, пальцевъ и пуговицъ,-- быть можетъ, даже отпечатки ихъ носовъ и большихъ жадныхъ мордъ!.. Вѣдь они привыкли ѣсть землю, ѣсть даже навозъ съ удобренныхъ полей!-- подумалъ Лео.
   Согласно распоряженію, они пролежали въ такой позѣ цѣлый часъ. Лео Клермонъ догадывался, почему его заставили занять эту позицію. Передъ ними ползли тутъ и такъ развѣдчики. Гвардейскій полкъ, расположенный впереди нихъ, долженъ былъ развернутой пѣпью броситься на передовыя позиціи врага, огонь котораго трещалъ на юго-востокѣ. А онъ долженъ былъ со своей ротой лежать въ резервѣ. По всей вѣроятности какой нибудь генералъ думалъ имъ воспользоваться въ рѣшительный моментъ. На возвышенности, около мельницы, стояла, разговаривая и покуривая сигары, группа всадниковъ; это былъ генеральный штабъ. Онъ двигалъ своими шахматными фигурами и разсылалъ соотвѣтствующія распоряженія. Навѣрное, тамъ наверху, всѣ очень мило болтали и забавлялись этой игрой.
   А они-то все продолжали лежать! Дождь тихо падалъ имъ на спину. Капли воды проникали за воротникъ и въ рукава. Скоро они промокли до костей. Въ сущности было и глупо и безсмысленно лежать здѣсь, животомъ въ грязи, только потому, что тамъ впереди палили холостыми зарядами. Все это комедія, плохая шахматная игра!
   Но вѣдь въ этомъ то и заключалась вся суть маневровъ! Къ чему же было стремиться какъ не къ созданію красивыхъ комбинацій, неожиданныхъ эффектовъ! Въ томъ то и дѣло, что нужно было сдѣлаться выносливымъ спортсменомъ, умѣющимъ отлично обращаться съ многочисленнымъ подготовленнымъ матеріаломъ, будь то съ рискомъ жизни или только ради созданія новаго рекорда -- все равно!
   Раздался сигнальный рожокъ. Гвардія начала отступать, бѣжала такъ, какъ будто ради спасенія жизни. Она была разбита, уничтожена. А что если бы въ нихъ стрѣляли не холостыми, а боевыми патронами?-- не обратились-ли бы они въ бѣгство тогда еще раньше?
   И Лео раздражала мысль, что этимъ машинамъ, лежавшимъ передъ нимъ съ винтовками на прицѣлъ, онъ не смѣлъ отдать приказанія стрѣлять боевыми патронами.
   Впередъ!
   Солдаты грузно поднялись, неуклюже побѣжали впередъ; нѣкоторые изъ нихъ попали по поясъ въ наполненый водой широкій ровъ. Они завопили, остановились и стали выжимать свои штаны.
   Лейтенантъ Клермонъ, бранясь, подбѣжалъ къ нимъ. Почему, чортъ возьми, они не бѣжали осмотрительнѣе? И почему они остановились и вытаращили глаза, какъ будто-бы ждали, что имъ принесутъ полотенца?
   Онъ набросился на длиннаго унтеръ0офицера, который опустился на землю и намѣренъ былъ снять свои сапоги, чтобы вылить изъ нихъ воду. Лео приказалъ ему встать. И тотъ всталъ передъ нимъ въ струнку, на одной ногѣ, держа за штрипку снятый сапогъ; изъ груди его вырвался какой-то странный сердитый хрипъ.
   И опять всѣ побѣжали впередъ, одинъ за другимъ перепрыгивая черезъ заборъ. Передъ ними были высокіе ряды терновника. Лейтенантъ погонялъ солдатъ, браня ихъ и щелкая языкомъ такъ, какъ будто онъ погонялъ лошадей.
   Тамъ наверху должны быть форты. Оттуда вѣроятно хорошо была видна эта величественная картина битвы. Изрѣдка тамъ вспыхивалъ огонь выстрѣловъ. Изъ башенныхъ орудій раздался сухой выстрѣлъ.
   Здѣсь же внизу ничего не было видно. Казалось, что въ дѣйствіи находятся не тысячи, а только двадцать, тридцать солдатъ.
   Эти дома у опушки лѣса должны были бы стоять въ огнѣ; а на самомъ дѣлѣ ихъ силуэты едва были замѣтны на темномъ фонѣ тихой ночи. Впрочемъ и этотъ лѣсъ долженъ былъ бы быть вырубленнымъ, а онъ мирно стоялъ на своемъ мѣстѣ и скрывалъ за собой церковь и еще одну мельницу, которая тоже должна была быть объята пламенемъ!..
   А эти люди передъ нимъ? Вѣдь и они должны бы были падать на колѣни, стрѣлять, валиться навзничь, биться, кричать и валяться въ лужахъ крови...
   Опять вспыхнулъ передъ ними ружейный огонь, раздался трескъ, какъ будто-бы надъ ухомъ разорвали пополамъ кусокъ полотна!..
   Лео сильно вздрогнулъ и механически, какъ по приказу, скомандовалъ:-- Цѣпь стрѣлковъ -- впередъ! Прицѣлъ 400! Пли!
   Раздалось щелканье ружейныхъ замковъ. Еще нѣсколько отдѣльныхъ выстрѣловъ на лѣво, потомъ цѣлый рядъ выстрѣловъ по всей линіи и, наконецъ, непрерывная, частая пальба. Онъ послушалъ еще немного, посмотрѣлъ въ темную даль и, чувствуя сильное напряженіе нервовъ, какъ передъ опаснымъ прыжкомъ, на колѣняхъ подползъ къ ближайшему забору. А его солдаты опять обогнали его и въ безпорядкѣ забѣжали далеко впередъ...
   Вдругъ надъ его ухомъ раздался сильный свистъ; вода и грязь брызнули ему въ ротъ. Этотъ звукъ ясно и отчетливо отличался отъ остальной стрѣльбы. Онъ вскочилъ и схватился рукой за шашку. Опять онъ услышалъ такой-же протяжный рѣзкій свистъ, совсѣмъ близко отъ своего лица,-- новый выстрѣлъ -- и опять одинъ...
   Онъ шарахнулся въ сторону и упалъ подъ прикрытіе кустовъ, росшихъ около забора. Теперь онъ не слыхалъ больше ни одного такого характернаго выстрѣла боевымъ патрономъ; онъ слышалъ только перестрѣлку холостыми зарядами. Въ суставѣ лѣвой кисти онъ чувствовалъ жгучую боль и ощутилъ мокрую, липкую струйку крови, бѣжавшей по рукѣ.
   Тутъ онъ понялъ, что въ него стрѣляли четыре раза боевыми патронами, что послѣдній выстрѣлъ задѣлъ и поцарапалъ ему лѣвую руку. Онъ плотно обернулъ вокругъ руки свой носовой платокъ, поднялся и побѣжалъ за своимъ отрядомъ. И вдругъ почувствовалъ страшное уныніе, усталость, малодушіе...

-----

   Большой толстый господинъ вышелъ изъ конторы Якобса и столкнулся съ Идой, которая поднялась въ это время со стула. Онъ извинился, поднялъ цилиндръ и крикнулъ Якобсу, который показался въ дверяхъ: -- Вы еще услышите обо мнѣ, когда въ вашихъ рукахъ будетъ управленіе и контроль!-- И, уходя прибавилъ: -- Вы просто сошли съ ума! Прощайте!..
   Когда онъ ушелъ, Якобсъ подошелъ къ Идѣ и сказалъ: -- Я давно видѣлъ васъ здѣсь, но не могъ отдѣлаться отъ этого непріятнаго человѣка.-- Онъ провелъ рукой по своему блѣдному лицу.-- Войдите, Ида -- прибавилъ онъ, указывая на дверь кабинета -- сейчасъ у меня не особенно весело на душѣ. Меня одолѣваютъ акціонеры, вторые угрожаютъ мнѣ экстреннымъ общимъ собраніемъ.-- И слѣдуя за ней въ полутемную, устланную коврами комнату, онъ продолжалъ:-- Я состою еще представителемъ одного акціонернаго общества, которое покупаетъ земли въ предѣлахъ города и продаетъ ихъ. Меня раздражаетъ, что эти трусливые дураки мѣшаютъ мнѣ какъ разъ тогда, когда передо мной развертываются такія широкія перспективы. Но ваше присутствіе возбуждаетъ меня, какъ эфиръ. Спасибо, что вы пришли.
   Ида слегка кивнула головой. Она не знала, съ чего начать; мысли какъ то странно перепутались въ ея головѣ и она не находила словъ для своей бесѣды съ нимъ.
   Наконецъ онъ сказалъ: -- Ида, вы будете моею!-- Онъ улыбался, но голосъ его дрожалъ. Она вздрогнула; теплая струя прошла по всему ея тѣлу. Но когда Якобсъ всталъ и съ усталымъ видомъ сталъ ходить по комнатѣ, то Ида успокоилась.
   -- Нѣтъ,-- сказала она.-- Да и какую пользу это могло бы принести намъ?
   Онъ задумчиво отвѣтилъ: -- Если-бы и не принесло пользы, то могло бы во всякомъ случаѣ служить нашимъ планамъ. Если каждый изъ насъ и не составляетъ необходимаго условія для успѣха другого, но все же мы можемъ стать необходимыми другъ другу. Я нуждаюсь въ стимулѣ, въ поощреніи. Я дѣлаюсь сильнѣе, когда чувствую вашу маленькую, теплую ручку въ своей рукѣ. Вы должны взять мою руку Ида, какъ тогда вы брали кій, чтобы бросить мячъ, и вмѣстѣ мы достигнемъ нашей цѣли!...
   -- Вы не можете удержаться на высотѣ, у васъ нѣтъ выдержки,-- возразила Ида: -- вы скоро почувствуете утомленіе и впадете въ отчаяніе. Я вамъ не довѣряю. Вы смѣетесь надъ собой и надо мной. На васъ нельзя положиться.
   -- Дайте мнѣ вашу руку,-- возразилъ онъ:-- и вы увидите, съ какимъ восторгомъ я буду отдаваться наслажденію минуты; съ вашей рукой въ моей! Когда вы будете принадлежать мнѣ? Мы подходимъ другъ къ другу, Ида. Любите вы меня?
   -- Я не знаю,-- отвѣчала она.-- Да дѣло вѣдь не въ этомъ.-- Ея взглядъ упалъ на его волосы, которые были очень тонкіе и въ тоже время очень густые. Какое-то чувственное увлеченіе охватило ее въ это мгновеніе и она ощущала физически всѣ его желанія, направленныя къ ней.
   -- Гуго,-- спросила она наконецъ.-- Почему я вамъ такъ нравлюсь?
   -- Потому что вы блондинка,-- сказалъ онъ.-- Потому что я васъ понимаю и потому еще, что я нахожу родственныя черты между вашей свѣтлой и моей темной личностью. Долженъ ли я еще иначе объяснить вамъ это?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Ида и закрыла глаза.
   -- Слушайте, -- продолжалъ онъ: -- вѣдь нашъ союзъ былъ бы весьма разумнымъ дѣломъ. Мы дополняемъ другъ друга. Соединившись, мы будемъ очень сильны и будемъ въ состояніи заработать много денегъ.
   -- А теперь?-- спросила Ида.-- Теперь вы развѣ ничего не зарабатываете, несмотря на ваши спекуляціи?
   -- Нѣтъ, -- сказалъ онъ.-- Я теряю. Но у меня есть въ виду большое, смѣлое предпріятіе. Мои руки еще не связаны. До общаго собранія у меня не могутъ отнять управленіе дѣлами. Мнѣ извѣстны нѣкоторые факты, я подмѣтилъ симптомы и уже направилъ коммиссіонеровъ по слѣдамъ. Мы можемъ купить земли по дешевой цѣнѣ; тѣ, которые ихъ продаютъ, не подозрѣваютъ, что онѣ вскорѣ будутъ стоить милліоны. Нѣкоторыя, находящіяся пока за чертой города, общины будутъ скоро лежать въ пасти чудовища -- столицы. И раньше будущаго года они будутъ проглочены. У меня есть вѣрные источники. Но это требуетъ большой затраты денегъ; нужно рискнуть капиталомъ. Выигрышъ будетъ большой, и онъ почти вѣренъ!
   -- И вы купите?-- спросила Ида.
   Онъ пожалъ плечами.-- Къ чему? Сдѣлай я это теперь, то экстренное общее собраніе акціонеровъ отниметъ у меня управленіе и къ тому же еще надругается надо мной. Эти глупыя мелочныя головы конечно ничего не подозрѣваютъ, и я не могу растолковать имъ это. Я имъ достаточно ясно намекнулъ. Но они мнѣ не вѣрятъ!
   -- А вы купите, имъ на зло!
   -- А если окажется, что мои источники невѣрны и эти участки къ новому году будутъ имѣть только половину стоимости по закладной...
   -- Что же тогда?-- быстро спросила Ида?
   -- Уголовное дѣло! Или во всякомъ случаѣ -- на границѣ уголовнаго дѣла.-- Онъ повернулся на каблукѣ и отошелъ къ окну. Затѣмъ онъ снова подошелъ къ Идѣ и взялъ ее за обѣ руки. Ида,-- сказалъ онъ нѣжно.-- Я хочу построить большое зданіе изъ камня, стекла и желѣза и назвать его вашимъ именемъ. Вы должны быть моей или, по крайней мѣрѣ, жить нѣкоторое время со мной, должны стать моей на нѣсколько мѣсяцевъ, на одну недѣлю, на одну ночь, если вы не хотите подарить мнѣ больше времени, Ида! Я хочу чувствовать ваши поцѣлуи на моихъ губахъ, я хочу, чтобы вы мнѣ принадлежали!..
   Ида тяжело дышала.-- Нѣтъ, сказала она рѣшительно.-- Взглядомъ изъ подъ дрожащихъ рѣсницъ она разсматривала этого человѣка, который такъ сдержанно и небрежно произносилъ страстныя слова. Онъ былъ худъ, малокровенъ, какъ будто-бы весь состоялъ только изъ нервовъ. Вдругъ она вспомнила Гордона Маршнера, его здоровую, сильную фигуру... И когда она еще разъ посмотрѣла на Якобса, то у нея почему то появилось представленіе, что онъ непремѣнно долженъ быть горбатымъ или страдать вообще какимъ-нибудь физическимъ недостаткомъ, хотя она и не отдавала себѣ отчета, почему.
   -- Нѣтъ, Гуго,-- сказала она еще разъ,-- это невозможно! Я не вѣрю, что нашъ союзъ принесетъ намъ счастье.-- И принужденно улыбаясь, она прибавила: -- Вы во всякомъ случаѣ не то, что Гордонъ Маршнеръ называетъ "а moneymaker".
   Онъ засмѣялся и снова принялъ бодрый видъ.-- Можетъ быть и нѣтъ,-- сказалъ онъ.-- Не будемъ больше говорить объ этомъ. Но что же дальше? Какъ обстоитъ дѣло съ вашими счетами? Я написалъ вамъ, что вашъ кредитъ исчерпанъ. Деньги стоять теперь дорого.-- Въ этотъ моментъ онъ дѣйствительно походилъ на кредитора и выраженіе его лица было неприступное и холодное.
   -- Сколько я вамъ должна?-- спросила Ида, вставая. Страхъ сжималъ ея сердце. Что же дальше?
   Онъ вынулъ изъ конверта большую пачку счетовъ, которые она ему прислала.-- Я былъ всегда въ восторгѣ, когда получалъ эти записки,-- сказалъ онъ.-- Онѣ представляютъ маленькую главу изъ вашей жизни, посвященную спеціально мнѣ. Чero только тутъ нѣтъ: шелковыя юбки, страусовыя перья, платье, которое вы сейчасъ носите, туфельки, матеріи... А ваша лѣтняя поѣздка? Я слѣдовалъ мысленно за вами. Я видѣлъ васъ лежащей на спинѣ, и прибой разбивался у вашихъ ногъ. А затѣмъ вы стояли передо мной такая же цѣломудренная и холодная, какъ сейчасъ въ эту минуту, когда вы не хотите мнѣ принадлежать, но носите мои платья...-- Тутъ онъ прервалъ свою рѣчь.
   -- Простите меня,-- вдругъ сказалъ онъ:-- Я былъ сейчасъ грубъ и рѣзокъ. Ничего не принадлежитъ мнѣ. Вы мнѣ ничего не должны. Эти оторванные листики, эти маленькія письма, наполненныя числами, которыя вы мнѣ посылали, щедро вознаградили меня за то малое, что я могъ вамъ предложить.
   Ида смотрѣла испуганная, сконфуженная, не зная, что сказать...
   -- Помогите мнѣ, Гуго,-- тихо прошептала она наконецъ.
   -- Хорошо,-- отвѣтилъ онъ:-- Я открываю вамъ новый кредитъ.
   Она наклонила голову.-- Я все вамъ верну, если мнѣ повезетъ.
   -- А если вамъ не повезетъ?-- Его улыбка казалась такой грустной...
   -- Тогда...-- отвѣтила она.-- Если вы будете еще живы и будете находиться надъ поверхностью воды... то...
   -- То вы разрѣшите намъ вмѣстѣ пойти ко дну, подсказалъ онъ.
   Ида вздрогнула.-- Нѣтъ, зачѣмъ же? Позаботимся, чтобы жить, Гуго.
   Онъ сталъ что-то искать въ ящикѣ.
   -- Должна я подписать какую нибудь бумагу?-- спросила Ида. Онъ вынулъ изъ ящика напечатанный бланкъ.-- Ну, теперь мы заключимъ контрактъ. Здѣсь, вотъ, я поставлю ваше имя какъ должника, а здѣсь мое, какъ кредитора. Здѣсь сумму.
   Она взяла бумагу и стала читать:
   -- "Я нижеподписавшаяся" -- здѣсь стояло ея имя -- признаю мое долговое обязательство въ.....
   Она взглянула на него.-- Хорошо,-- сказала она и продолжала чтеніе.
   -- "Въ обезпеченіе этого моего долга, который я и мои наслѣдники обязуемся заплатить, даю я моему кредитору въ качествѣ залога..."
   -- Что же?-- спросила она. Я вѣдь ничего не имѣю!
   -- Конечно! кивнулъ онъ. И взявъ перо, прибавилъ къ послѣднимъ словамъ:-- себя, свое тѣло, свою волю, глаза, кожу, губы, мою честь, мою дѣвственность, всѣ мои мысли"...
   -- Теперь подпишите!-- сказалъ онъ.
   Она съ удивленіемъ посмотрѣла на него.
   -- Вы сошли съ ума? Развѣ такой документъ дѣйствителенъ? Это прямо комично!
   -- Комично это или нѣтъ,-- замѣтилъ онъ:-- но въ этомъ заключается вашъ залогъ, единственная гарантія для меня! Одна эта бумажка дастъ мнѣ необъятное счастье.
   -- Но она вѣдь не дѣйствительна,-- настаивала Ида и, обмакнувъ перо, подписала свое имя.
   Онъ приложилъ бумагу къ своимъ губамъ.
   -- Я люблю васъ!-- сказалъ онъ еще разъ.
   -- Если бы я могла положиться на это?-- возразила Ида и протянула ему руку.
   Проходя по улицамъ, Ида обдумывала свое положеніе, но не находила ни одной опорной точки! Она была смущена, угнетена, и мысли ея были невеселыя... Конечно, никто не могъ сказать, что она продалась этому человѣку, но она связала себя съ нимъ кое чѣмъ большимъ, чѣмъ симпатія. Нѣтъ, тутъ не могло быть и рѣчи о продажѣ? Она только обѣщала вознаградить его. Если она выйдетъ за него замужъ, то лишь тогда это можно будетъ назвать состоявшейся сдѣлкой. Но плечи ея нервно подергивались.
   Къ ней подошелъ графъ Кольбе и пошелъ съ нею рядомъ, стараясь прикоснуться своимъ плечомъ къ ея плечу, и вскорѣ, съ большой наглостью, предложилъ ей зайти къ нему и посмотрѣть его коллекцію. Но онъ былъ ей противенъ, какъ всѣ мужчины ея круга.
   -- Нѣтъ, отвѣчала она:-- Разумѣется, я не пойду къ вамъ. Это было бы слишкомъ опасно для меня.
   Онъ казался польщеннымъ ея отвѣтомъ и продолжалъ настаивать на своей просьбѣ. Онъ смотрѣлъ на нее, какъ на легкую добычу: бѣдная дѣвушка, безъ рессурсовъ, съ ней нечего было церемониться!
   -- Да, я приду,-- сказала она и засмѣялась.-- Я приду, когда лѣсъ снова зазеленѣетъ и я буду еще жива и буду такая же, какъ теперь.-- Про себя же она подумала:-- "Лѣсъ больше никогда не зазеленѣетъ". Теперь всѣ листья слетѣли съ деревьевъ и кружились по бульвару... Или развѣ ей не хотѣлось жить? Ахъ, какъ тяжело было продолжать жизнь!..
   И вдругъ она увидѣла въ толпѣ того самого человѣка, который, встрѣчаясь съ ней, всегда такъ пристально смотрѣлъ на нее. Снова почувствовала она его взглядъ; такой нѣжный, спокойный, увѣренный. Она ничего не знала о немъ, все еще ничего.
   Вокругъ нея кипѣла жизнь; но всѣ бродили, точно слѣпые, ища и ничего не находя, влача жалкое существованіе, пока въ одинъ прекрасный день...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Полковому штабу приказано было произвести дознаніе по поводу поступка Клермона. Со стороны же демократическихъ партій былъ сдѣланъ запросъ военному министру. Соціалистическая группа требовала энергичнаго разбирательства дѣла, а лидеръ либеральной крестьянской партіи во время обсужденія государственнаго бюджета коснулся этого случая, заявивъ, что "это -- серьезное дѣло, показывающее, насколько еще крѣпко держатся въ странѣ сословныя привиллегіи и предразсудки." Онъ спросилъ военнаго министра, не означаетъ ли поступокъ Клермона, что всякій офицеръ арміи можетъ безнаказанно бить хлыстомъ по физіономіи мирныхъ горожанъ.
   Военный министръ, передъ которымъ лежалъ уже заранѣе приготовленный набросокъ отвѣта, тотчасъ же потребовалъ слова и высказалъ свое глубочайшее сожалѣніе по поводу случившагося. Его постояннымъ желаніемъ было: создать хорошія отношенія между войскомъ и народомъ и работать надъ полнымъ уничтоженіемъ сословныхъ разграниченій. Виновный или виновные будутъ, по окончаніи предварительнаго слѣдствія, строжайше наказаны по законамъ военнаго уложенія.
   Комиссія выслушала показанія большого количества свидѣтелей. Всѣ они, какъ одинъ человѣкъ, заявили, что видѣли, какъ обвиняемый лейтенантъ Клермонъ наносилъ удары хлыстомъ, вѣроятно, тѣмъ же самымъ, который имъ показывали здѣсь... И всѣ они видѣли, что ни одинъ ударъ не пропалъ даромъ. Но кому Клермонъ разсѣкъ лицо, этого никто не могъ сказать.
   Обвиняемый выхлопоталъ частнымъ образомъ, чтобы его сестру не вызывали въ судъ для дачи показаній. Ей позволено было отвѣтить письменно на вопросы судьи.
   Въ комиссіи предсѣдательствовалъ тотъ самый судья, который велъ слѣдствіе и по поводу поджога квартиры лейтенанта Клермона.
   Предсѣдатель былъ только недавно переведенъ въ штабъ, но успѣлъ уже, благодаря своему общительному характеру, подружиться со всѣми офицерами полка. Чтобы подчеркнуть свою безпартійность, онъ допрашивалъ Клермона очень тщательно, холодно и даже строго.
   -- Можетъ-ли лейтенантъ Клермонъ указать, кѣмъ совершенъ поджогъ? Подозрѣваетъ ли онъ кого либо изъ солдатъ своей роты?-- спросилъ онъ.
   Но лейтенантъ Клермонъ отвѣтилъ, что онъ не можетъ ни на кого указать.
   -- Изъ дѣла о поджогѣ вашей квартиры я дѣлаю выводъ,-- замѣтилъ судья,-- что отношенія между вами и вашими солдатами нельзя назвать хорошими. Говорятъ, что вы очень строго относитесь къ провинившимся въ чемъ-либо солдатамъ. Это, конечно, вполнѣ правильно, но именно для даннаго случая это очень важно. Говорятъ, что вы иногда проявляли при обученія солдатъ даже излишнюю строгость. Допускаете ли вы, чтобы кто либо изъ вашихъ солдатъ питалъ къ вамъ враждебныя чувства?--
   -- Я знаю своихъ людей только какъ солдатъ, отвѣтилъ Лео. Я знаю, каковъ каждый изъ нихъ какъ солдатъ. Но я никогда не занимался изученіемъ ихъ чувствъ и характеровъ и въ этомъ отношеніи я не могу дать вамъ никакихъ показаній.--
   Судья иронически улыбнулся.
   -- Ну, такъ не соблаговолите ли вы отвѣтить мнѣ, господинъ лейтенантъ, не предполагаете ли вы какой нибудь связи между поджогомъ вашей квартиры и тѣмъ поступкомъ, въ которомъ обвиняютъ васъ?-- спросилъ онъ.
   Лео молчалъ. Вопросъ, несомнѣннно, былъ такъ поставленъ, что на него надо было отвѣтить: "нѣтъ." Судья, видимо, хотѣлъ покончить съ этимъ безнадежнымъ дѣломъ.
   -- Ну, что-же? повторилъ онъ свой вопросъ немного нетерпѣливо,-- думаете-л и вы серьезно, что эти два дѣла имѣютъ связь?--
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Лео.-- У меня нѣтъ никакихъ подозрѣній или догадокъ относительно этого.
   Судья отложилъ дальнѣйшее судопроизводство, чтобы, по истеченіи извѣстнаго срока, прекратить это безнадежное дѣло о поджогѣ.
   А Лео, возвращаясь домой отъ судьи, все раздумывалъ объ этомъ послѣднемъ вопросѣ Конечно, Лео не могъ отвѣтить иначе, вѣдь у него не было ни одного вещественнаго доказательства въ пользу существованія связи между обоими дѣлами!
   Но все же онъ чувствовалъ или, вѣрнѣе, смутно сознавалъ, что тутъ есть кое-что, какая-то внутренняя связь, и что онъ во второй разъ наткнулся опять на то же самое непреодолимое препятствіе, которое столько разъ задерживало его на пути и парализовало всѣ его усилія.
   Въ дѣйствительности онъ былъ убѣжденъ въ поджогѣ своей квартиры и не сомнѣвался также, что поджогъ совершилъ тотъ же самый солдатъ его роты, который покушался убить его темною ночью во время маневровъ. Но Лео не могъ ясно представить себѣ, какъ это произошло: ревъ орудій съ фортовъ, трескъ залповъ и вдругъ четыре отчетливыхъ выстрѣла -- и послѣ нихъ тишина! Временами онъ сомнѣвался даже, было ли тутъ что-нибудь особенное. Даже полузажившая ранка на лѣвой рукѣ не могла его вполнѣ убѣдить въ реальности случившагося. Онъ старался припомнить, какъ онъ лежалъ, прильнувъ всѣмъ тѣломъ къ размягченной дождемъ землѣ; потомъ раздались четыре выстрѣла; эти выстрѣлы не были похожи на холостые. Въ результатѣ легкое пораненіе кожи, ссадина, которая могла явиться и по другой причинѣ.
   И онъ вспомнилъ одинъ случай, который разсказывали ему, когда онъ еще служилъ во Франціи. Одинъ офицеръ, уже пожилой человѣкъ, также предполагалъ, что его преслѣдуетъ одинъ изъ его солдатъ. Однако онъ не могъ опредѣленно указать, кто его преслѣдовалъ. Вообще его не любили и считали суровымъ, даже неблагоразумно-строгимъ начальникомъ, поэтому его предположеніе имѣло основаніе. И вотъ онъ разсказывалъ, что въ темнотѣ на него напалъ солдатъ -- кажется, въ формѣ сапера -- и ударилъ его по головѣ. Офицеръ даже показывалъ большую, глубокую рану на темени. Судебный слѣдователь, производившій дознаніе, не могъ найти слѣдовъ преступника, который такъ и остался неизвѣстнымъ. Но однажды утромъ, черезъ нѣсколько недѣль послѣ этого, офицера нашли въ постели мертвымъ, съ огнестрѣльною раной въ груди. Одно стекло въ окнѣ было разбито, шкафъ и письменный столъ были взломаны и перерыты. Тѣмъ не менѣе, военный врачъ заявилъ, что умершій самъ покончилъ съ собой, предварительно устроивъ все такъ, чтобы всѣ подумали, будто его убили и ограбили. По словамъ врача, покойный страдалъ маніей преслѣдованія и подстроилъ все такъ, какъ диктовали ему воображаемыя опасности,-- причемъ онъ самъ даже наносилъ себѣ пораненія, пока наконецъ не покончилъ съ собой.
   Этотъ разсказъ повторилъ Клермону резервный врачъ нѣсколько дней тому назадъ, искоса поглядывая на него, когда зашла рѣчь о поджогѣ. Врачъ былъ небольшого роста, широкоплечій человѣкъ, сынъ крестьянина, чѣмъ онъ очень гордился, немного надменный и не особенно пріятный въ обращеніи. Онъ сопѣлъ, втягивая въ ноздри воздухъ послѣ каждой фразы и закончилъ свой разсказъ слѣдующими вдовами:
   -- Такіе психозы всего чаще встрѣчаются среди военныхъ. Они развиваются почти всегда на почвѣ высокомѣрія и самомнѣнія или вызываются стремленіемъ во чтобы то ни стало представить себя членомъ особой, болѣе высокой касты, не имѣя однако для этого никамхь разумныхъ основаній. Конечно, жизнь преподноситъ такимъ людямъ очень много разочарованій. Всюду они наталкиваются на преграды, или сами создаютъ себѣ препятствія. И такъ какъ они никогда не приписываютъ самимъ себѣ причины своихъ неудачъ, то и думаютъ, что они окружены врагами, что ихъ никто не понимаетъ, и что ихъ преслѣдуютъ. Подобная судьба всего больше угрожаетъ именно такимъ военнымъ, которые, не встрѣчая въ наше время желаемаго уваженія, руководствуются въ оцѣнкѣ собственной личности только тѣмъ фактомъ, что они еще обладаютъ извѣстной властью, занимаютъ извѣстное положеніе и могутъ командовать людьми.
   -- Вы, конечно, согласитесь со мной, что въ настоящее время въ этомъ классѣ людей, о которыхъ мы говоримъ, среди военныхъ и вообще среди старинной аристократіи, мы часто наблюдаемъ очень странныя явленія, представляющія попытку людей съ ослабленною нервною системою, принадлежащихъ къ вырождающемуся классу, противостоять чуждому и враждебному, побѣдоносно усиливающемуся теченію! Я понимаю эти попытки, но, тѣмъ не менѣе, я не могу не назвать ихъ болѣзненными проявленіями. И нахожу, что общество не должно давать свободу дѣйствія такимъ людямъ. Мы, современные врачи, давно уже отказались отъ тѣхъ старыхъ воззрѣній, которыя повелѣвали намъ стараться продлить всѣми средствами агонію тѣхъ, кто долженъ умереть. Теперь мы придерживаемся той точки зрѣнія, что преавде всего надо давать мѣсто здоровымъ и работоспособнымъ..." -- Онъ умолкъ, но ротъ его искривился улыбкой, которую можно было смѣло назвать дерзкой.
   Лео слушалъ его, не говоря ни слова, и даже не пытался возражать что-нибудь. Вспомнивъ въ эту минуту все слышанное отъ него, Лео вдругъ почувствовалъ сильную тревогу.
   Съ этой минуты онъ сталъ очень зорко слѣдить за своими солдатами; онъ упорно старался доискаться ясныхъ доказательствъ покушенія на свою жизнь. И скоро ему удалось констатировать тотъ фактъ, что незадолго передъ покушеніемъ, во время упражненій въ стрѣльбѣ "затерялись" четыре боевыхъ патрона. Вину приписали одному изъ унтеръ-офицеровъ. Но кто изъ солдатъ взвода, которымъ командовалъ этотъ унтеръ-офицеръ, скрылъ эти четыре патрона, такъ и нельзя было узнать, и поэтому рѣшено было, что патроны затерялись на стрѣльбищѣ.
   Лео даже и не думалъ измѣнять своего обращенія съ солдатами. Онъ не хотѣлъ уступать занятой имъ позиціи. Онъ вѣдь всегда питалъ чувство антипатіи къ людямъ низшаго сословія, которые, по его мнѣнію, паля такъ низко, что даже солдатская жизнь не могла освѣжить и поднять ихъ. Онъ былъ увѣренъ, что въ случаѣ соціальныхъ перемѣщеній слоевъ населенія, эти люди все же не сумѣютъ выдвинуться. Вѣдь и они подверглись уже вырожденію, были ослаблены плохимъ питаніемъ, алкоголемъ и болѣзнями. Онъ ничего не ждалъ отъ нихъ и ограничивался только стараніемъ внушить имъ слѣпое подчиненіе. Онъ не чувствовалъ ни уваженія, ни даже состраданія къ нимъ, и не обращалъ никакого вниманія на нихъ, когда они, утомленные какимъ-нибудь большимъ переходомъ, жаловались на усталость. Онъ вѣдь самъ шелъ все время рядомъ съ ними! Онъ самъ съ твердостью переносилъ всѣ лишенія, старался даже напрягать силы сверхъ мѣры, увѣряя себя при этомъ, что эти упражненія -- хорошій и благородный спортъ, въ которомъ нужно побить самый блестящій рекордъ.
   Но смутное безпокойство не покидало его...
   Послѣ пожара онъ переѣхалъ на новую квартиру. Получивъ крупную страховую премію, онъ постепенно сталъ пріобрѣтать новую обстановку. Но рѣдко онъ находилъ такія вещи, которыя нравились ему. Ему былъ чуждъ этотъ новый англійскій стиль, эти прямыя линіи, эти новоготическіе рисунки и профили. Даже у продавцовъ старинныхъ вещей онъ не могъ найти ничего подходящаго. Вѣдь эти старинныя вещи изъ краснаго дерева и изъ бѣлаго дуба принадлежали раньше людямъ, съ которыми у него не было ничего общаго и которые давно уже умерли и забыты. И долго, выбирая, онъ не могъ остановиться ни на чемъ. Какъ трудно было создать себѣ новый уютный уголокъ!
   Онъ сталъ предпочитать одиночество, сталъ скупъ на слова и скрытенъ; занимался мало, избѣгалъ товарищей, которые все еще считали его героемъ Они видѣли, какъ онъ бродилъ по полуразрушеннымъ валамъ, окружавшимъ цитадель и казармы. Имъ казалось, что онъ держалъ себя небрежно, не по военному:-- вялая походка, потухшая сигара во рту, потупленный взоръ... сабля волочилась по землѣ, переворачивая упавшіе листья... Только изрѣдка онъ оборачивался и свистомъ призывалъ своего большого датскаго дога, который недавно получилъ первый призъ на выставкѣ собакъ.
   А собака подбѣгала къ нему и ласково смотрѣла на него, когда онъ наклонялся къ ней и гладилъ ее по головѣ.
   Полковыя дамы находили Лео очень интереснымъ и старались во время прогулки встрѣтиться съ нимъ.

-----

   Въ началѣ октября всѣ полковые офицеры получили приглашеніе на балъ къ бывшему военному министру по случаю пріѣзда одного иностраннаго принца, который раньше служилъ лейтенантомъ въ этомъ самомъ полку.
   Лео Клермонъ, избѣгавшій общества послѣднее время, долженъ былъ однако явиться на этотъ балъ, такъ какъ бывшій военный министръ былъ зятемъ его родственницы баронессы Стаель-Винтерштейнъ, и раньше Лео часто бывалъ въ этомъ богатомъ и знатномъ домѣ.
   Когда Лео вошелъ въ ярко освѣщенные салоны стараго дворца, то въ первый разъ почувствовалъ себя здѣсь чужимъ. Отъ ослѣпительно бѣлыхъ стѣнъ съ золотыми бордюрами вѣяло холодомъ. Нигдѣ нельзя было найти уютнаго уголка, чтобы помечтать въ сумеркахъ. Внизу видны были прямыя симметричныя линіи, безконечно отражавшіяся въ безчисленныхъ зеркалахъ.
   Гости осторожно ступали по гладкому паркету. Всѣ говорили вполголоса и никто не жестикулировалъ. Нѣкоторые собирались маленькими группами, другіе, съ серьезнымъ выраженіемъ лица, переходили отъ одной группы къ другой, говорили нѣсколько словъ и затѣмъ уходили, улыбаясь и протягивая другъ другу руки.
   Лейтенанты въ парадной формѣ, съ касками въ рукахъ, стояли вмѣстѣ, какъ будто охраняя другъ друга. Молодыя дѣвицы также держались отдѣльно. Онѣ безостановочно разговаривали старательно избѣгая паузъ и называя другъ друга по именамъ. Пожилыя дамы сидѣли на огромныхъ стульяхъ стиля ампиръ и наблюдали за молодежью.
   Самъ принцъ стоялъ посреди залы въ своей излюбленной позѣ, въ которой онъ былъ снятъ на всѣхъ фотографіяхъ, -- слегка нагнувшись впередъ и опираясь на саблю, онъ разговаривалъ съ баронессой Стаель-Винтерштейнъ. А баронесса, высокая полная блондинка, все время улыбалась ему, показывая свои мелкіе бѣлые зубы.
   И всѣ эти улыбки, жесты и позы безконечно отражались въ зеркалахъ, расплываясь и исчезая въ нихъ.
   За ужиномъ лейтенантъ Клермонъ сидѣлъ рядомъ съ Полиной Мурель. Сосѣдство этой молодой наслѣдницы маіората казалось ему не случайнымъ, а нарочно подстроеннымъ баронессой, которая явно покровительствовала ихъ сближенію.
   Полина Мурель говорила тихимъ, беззвучнымъ голосомъ. Онъ видѣлъ ея тонкій профиль, ея ослѣпительно бѣлыя плечи и бюстъ. Но вся она производила на него впечатлѣніе чего то безжизненнаго и холоднаго.
   Только взглядъ и улыбка казались естественными, и даже на одно мгновеніе на ея неподвижномъ, словно выточенномъ лицѣ, какъ будто промелькнуло выраженіе удовольствія. Подъ этой холодной маской билось таки маленькое дѣвичье сердце въ страстномъ, полусознанномъ томленіи! Когда же онъ снова хотѣлъ уловить ея взглядъ, то она испуганно отвернулась, оставаясь все такой же холодной и неприступной. Но Лео Клермонъ инстинктивно понялъ ея мысли.
   Когда, черезъ нѣкоторое время, онъ выходилъ изъ курительной комнаты, гдѣ принцъ, вмѣстѣ съ своими старыми товарищами по полку, освѣжалъ свои воспоминанія о полковой жизни, къ нему подошла баронесса и, взявъ его подъ руку, прошла съ нимъ къ дивану, скрытому за пальмами.
   -- Слушайте, Клермонъ!-- заговорила она.-- Вы совсѣмъ не показываетесь, а между тѣмъ въ нашемъ кругу необходимо быть всегда на виду: это гораздо важнѣе, чѣмъ прославлять свое имя воинскими доблестями. Я часто говорю о васъ съ моими хорошими друзьями. Только что я говорила принцу, что вы здѣсь, но когда я искала васъ, чтобы представить его высочеству, васъ уже не было. Вы не должны пропадать въ толпѣ, милый другъ!-- И она ласково посмотрѣла на него.
   -- Иду мы никогда не видимъ,-- продолжала она.-- Она совсѣмъ ускользнула отъ насъ. Она вращается въ обществѣ, которое мнѣ совсѣмъ незнакомо, но которое стоитъ значительно ниже нашего. Я видѣла ее какъ то разъ на велосипедѣ среди дамъ и кавалеровъ этого круга, сыновей нашей денежной аристократіи, одѣвающихся по англійской модѣ и воображающихъ себя поэтому первыми джентльменами страны. Однажды я видѣла ее даже съ какимъ-то евреемъ! У насъ мы ее никогда не видимъ, хотя я и просила ее приходить къ намъ почаще. Но нѣтъ! Ида не хочетъ бывать у насъ.
   -- У Иды свои планы,-- отвѣчалъ Лео,-- я я не вмѣшиваюсь въ нихъ. Ида умна и знаетъ, чего она хочетъ. Она должна быть свободна.
   -- Я тоже носила когда то имя Клермонъ,-- вздохнула баронесса.-- Теперь же вы съ Идой послѣдніе представители этого рода. Не сомнѣвайся, во мнѣ ты всегда найдешь поддержку. А я пользуюсь большимъ вліяніемъ. Ты долженъ быть при дворѣ. У тебя есіь имя, умѣнье держать себя и красивая наружность. Я могу устроить тебя при дворѣ.
   Лео, улыбаясь, кивнулъ головой. Въ ея взорѣ было какое-то необычайно нѣжное, почти материнское выраженіе. Ему пришло въ голову, что у нея не было дѣтей, а мужъ ея былъ уже старый, дряхлый человѣкъ.
   -- Мы должны говорить другъ другу "ты",-- продолжала она.-- Вѣдь въ насъ течетъ одна кровь. Имѣй немного довѣрія ко мнѣ. У меня есть нѣкоторые планы относительно тебя...-- И она улыбнулась ему, посмотрѣвъ въ ту сторону, гдѣ стояла Полина Мурель съ другими молодыми дамами. Маленькая бѣлая фарфоровая чашка съ золотымъ ободкомъ, которую она держала въ рукахъ, казалась частью ея маленькой особы въ бѣломъ платьѣ, съ узкими золотыми лентами вокругъ плечъ и бюста.
   -- Тамъ твое счастье,-- сказала баронесса.-- Блескъ, карьера и маіоратъ! Я еще увижу возрожденіе рода Клермоновъ.
   Лео улыбнулся: "Кто знаетъ!" сказалъ онъ. Немного позже онъ уже танцовалъ съ Полиной Мурель. Онъ почти не чувствовалъ ее въ своихъ рукахъ, но слышалъ ея короткое напряженное дыханіе.
   Онъ проводилъ ее на мѣсто. Танцы все продолжались; кругомъ всѣ двигались также тихо и беззвучно.
   Только одна madame Дюшенъ нарушала эту тишину. Она шла по залѣ, волоча за собой свой длинный шлейфъ, сильно декольтированная, отъ пояса поднимались двѣ узкія, шелковыя ленты и соединялись на плечахъ брильянтовыми застежками. Она громко звала своего мужа, который стоялъ въ группѣ, гдѣ собрались представители всѣхъ посольствъ.
   -- Venez ici, monsieur Coco!
   Въ это время изъ курительной комнаты вышелъ принцъ. Онъ держалъ себя гораздо увѣреннѣе и съ большимъ изяществомъ, чѣмъ раньше. Онъ быстро подошелъ къ madame Дюшенъ и пригласилъ ее на танецъ. Глаза всѣхъ обратились на эту танцующую пару.
   Лео Клермонъ проводилъ Полину Мурель до кареты. Онъ помогъ ей сѣсть, и ея маленькая, бѣлая фигурка потонула среди бѣлыхъ атласныхъ подушекъ. Она кивнула ему головой и, казалось, ждала чего-то. Въ ея глазахъ былъ какой-то особенный блескъ, и Лео любовался ея красивымъ маленькимъ ухомъ, выглядывавшимъ изъ подъ свѣтлыхъ волосъ. А она все ждала -- страстно ждала, что онъ наконецъ заговоритъ!
   Но Лео молчалъ. Внезапный страхъ парализовалъ его. Въ это время сильный порывъ вѣтра захлопнулъ дверцы кареты, и она покатилась по мостовой. Еще одно мгновеніе Лео видѣлъ стройную, бѣлую дѣвушку и ея глаза, искавшіе его глазъ, а потомъ все потонуло во мракѣ...
   Онъ вернулся въ залу. Въ залѣ стояло жужжаніе отъ разговоровъ. У рояля сидѣла баронесса Стаель-Винтерштейнъ и играла, а принцъ стоялъ около нея и перевертывалъ ноты.
   Лео пошелъ дальше, въ большую комнату, гдѣ низко висѣвшія электрическія лампочки освѣщали столъ, обтянутый зеленымъ сукномъ.
   Вокругъ этого стола двигались молчаливыя фигуры. Онъ различалъ ихъ бѣлыя лица, когда они появлялись одно за другимъ, наклоняясь надъ зеленой поверхностью стола. Длинными гладкими кіями они ударяли по шарамъ изъ слоновой кости, которые сталкивали другіе шары и катились дальше, до полной остановки.
   Всѣ лица здѣсь были ему знакомы. Они всѣ принадлежали къ партіи, политическое могущество которой уже угасло. Какъ часто прежде видѣлъ онъ этихъ людей на ораторской трибунѣ въ рейхстагѣ! Теперь они были уже старики! Баронъ Стаель Винтерштейнъ узналъ Клермона, протянулъ ему руку и заговорилъ съ нимъ о его дѣлѣ. Онъ похвалилъ лейтенанта за его мужество и за умѣнье постоять за воинскую честь. И иронически улыбаясь, онъ прибавилъ:-- "Времена измѣнились съ тѣхъ поръ, какъ я имѣлъ честь занимать отвѣтственный постъ военнаго министра. При теперешнемъ направленіи вы, конечно, не встрѣтите мягкаго сужденія о вашемъ поступкѣ. Но мои симпатіи, во всякомъ случаѣ, на вашей сторонѣ".-- Сказавъ это, онъ представилъ Лео всѣмъ находящимся въ этой комнатѣ. Много сухихъ и блѣдныхъ рукъ протянулось къ Клермону.
   Лео Клермонъ возвращался домой съ лейтенантомъ Сьекрона, высокимъ шведомъ, лицо котораго отливало золотомъ, словно пуншъ, и который, хлопая его по плечу, называлъ его -- "Господинъ товарищъ".
   Улицы были темны и пустынны. Лео опять охватило непонятное щемящее чувство, которое такъ угнетало его. И когда шведъ предложилъ ему поискать ресторанъ, гдѣ можно было бы выпить и пріятно провести время въ обществѣ дамъ, то онъ съ радостью ухватился за этотъ планъ.

-----

   Иду Клермонъ пригласили участвовать въ состязаніи въ игрѣ въ тенисъ, которое было назначено на первыя числа октября.
   Въ назначенный день она уже рано утромъ была въ павильонѣ клуба. Погода была пасмурная и дождливая, и поэтому жюри подумывало даже отложить состязаніе. Но скоро небо прояснилось, и рѣшили все же играть, посыпавъ размякшія отъ дождя площадки сухимъ пескомъ.
   Ида встрѣтила своего партнера Гордона Мартнера. Онъ медленно подошелъ къ ней, прикоснулся пальцемъ къ своему кэпи и поклонился. Послѣднее время онъ былъ въ отъѣздѣ. Онъ посѣщалъ скотобойни Гамбурга и Штетина. И онъ качалъ разсказывать объ этихъ скотобойняхъ, проводя параллель со своими собственными скотобойнями въ Чикаго. Въ техническомъ отношеніи его скотобойни стоятъ выше всѣхъ тѣхъ, которыя онъ видѣлъ въ Германіи и Англіи. И пояснивъ преимущества своихъ скотобоенъ, онъ прибавилъ.-- "Здѣсь мнѣ нечего больше смотрѣть, и поэтому я скоро уѣду домой".
   -- Правда?-- спросила Ида и лукаво посмотрѣла ему въ глаза.
   Онъ насупилъ брови и сказалъ:-- Нѣсколько мѣсяцевъ я останусь еще здѣсь... я очень радъ, что буду сегодня вашимъ соперникомъ".
   На состязаніе явилось много людей, интересующихся спортомъ. Они плотно прильнули къ проволочнымъ рѣшеткамъ, окружавшимъ мѣста для игроковъ. По дорожкамъ, между игорными площадками проѣзжали на велосипедахъ дамы. Соскочивъ съ велосипеда и опершись на него, они смотрѣли по сторонамъ, стараясь найти кого-либо изъ своихъ знакомыхъ.
   Народу набиралось все больше и больше. Пришла, подпрыгивая на высокихъ каблукахъ Марія Тереза Крамеръ, одѣтая въ лиловое платье, въ сопровожденіи трехъ кавалеровъ въ сюртукахъ и цилиндрахъ. Женихъ ея, судья изъ Помераніи, шелъ за ней въ резиновомъ плащѣ и калошахъ. А ея братъ, лейтенантъ Крамеръ, пріѣхалъ забрызганный грязью вплоть до воротника, такъ какъ совершилъ передъ этимъ скорую много-верстную служебную поѣздку на велосипедѣ.
   Ида Клермонъ, стоявшая на верандѣ клубнаго помѣщенія, увидала ихъ и кивнула имъ головой. Притокъ публики усиливался... Всѣ тутъ знали другъ друга, обмѣнивались поклонами и собирались отдѣльными группами. Наконецъ пришла Бэссъ Нельсонъ, скрывавшая свое маленькое личико въ высокомъ мѣховомъ воротникѣ и волочившая по лужамъ шлейфъ своего платья. Рядомъ съ ней шелъ маленькій брюнетъ скрипачъ-виртуозъ, съ которымъ ее часто видѣли послѣднее время. Она громко разговаривала по итальянски съ этимъ тщедушнымъ и некрасивымъ человѣкомъ, на пальцахъ у котораго блестѣли крупные алмазы.
   Секретарь клуба, адвокатъ Якобсъ поднялся на веранду: состязаніе началось.
   На площадкѣ, находившейся непосредственно у веранды, Ида увидѣла молодую дѣвушку, фрейленъ Ганъ, которая играла красивѣе всѣхъ и за которой ухаживали больше чѣмъ за другими. Ея стройный мальчишескій станъ плавно перегибался, когда она быстро перебѣгала съ одного угла площадки въ другой. Ея гибкость удивляла всѣхъ, также какъ и ея изящная простота и грація. Большіе холодные глаза, въ нѣкоторые моменты игры, блестѣли какъ у безумной, ротъ наполовину раскрывался, и сверкали два ряда бѣлыхъ, какъ снѣгъ, зубовъ, обрамленныхъ ярко красными деснами. Она набрасывалась на мячи, какъ ястребъ на маленькихъ бѣленькихъ пташекъ.
   Ида Клермонъ прошла черезъ калитку на площадку, гдѣ она должна была играть. Земля подъ ея ногами была еще полусырая, и ей доставляло удовольствіе ступать по такой упругой почвѣ. Ея партнеръ, одѣтый въ бѣлый вязаный костюмъ, съ чернымъ шелковымъ шарфомъ вокругъ таліи вышелъ изъ за сѣтки... Онъ высоко поднялъ мѣшечекъ, развязалъ шнуръ, и дюжина новыхъ бѣлыхъ, какъ снѣгъ, мячей высыпались на песокъ и покатились во всѣ стороны.
   Ида подняла одинъ мячъ; онъ былъ такъ нѣженъ, такъ мягокъ, какъ пухъ...
   Наверху, по темно-синему небу, скользили бѣлыя, круглыя облачки.
   Гордонъ Маршнеръ посмотрѣлъ ей пристально въ глаза и, быстро нагнувшись, поднялъ одинъ изъ мячей.
   -- Play! {Играйте!}
   Ида, готовая начать игру, кивнула ему въ отвѣтъ.
   Маршнеръ увѣренно ударилъ по подброшенному мячу, затѣмъ нѣсколькими прыжками подбѣжалъ къ сѣткѣ и остановился, напряженно согнувшись, держа ракетку подъ самымъ подбородкомъ.
   Ида настигла мячъ далеко за чертой и отбила его, поставивъ ракетку почти отвѣсно на землю: мячъ полетѣлъ большой дугой черезъ сѣтку, и она уже предчувствовала, что Маршнеръ убьетъ мячъ передъ ея ногами. И вѣрно: онъ съ силой ударилъ по мячу, и мячъ, задѣвъ за верхній край сѣтки, упалъ передъ ней на землю и завертѣлся на одномъ мѣстѣ.
   Ида пожала плечами и медленно пошла обратно на свое мѣсто.
   Маршнеръ взялъ другой мячъ.-- "Play!" -- сказалъ онъ опять. И мячъ съ силой ударился о землю. Ида подбѣжала: мячъ подпрыгнулъ, и она ударила по немъ, но черезъ нѣсколько секундъ мячъ опять былъ уже по ту сторону сѣтки и на этотъ разъ далеко влѣво.
   Въ каждомъ ударѣ Маршнера она чувствовала силу, съ которой она не могла бороться. Она уже не могла слѣдить за игрой, она видѣла только Маршнера, который всѣмъ своимъ корпусомъ отражалъ ея удары; то онъ стоялъ далеко за сѣткой, то вдругъ подходилъ къ ней вплотную и, стоя на одномъ мѣстѣ, быстро и сильно ударялъ направо и налѣво, все ударялъ, ударялъ... Губы его были плотно сжаты, взглядъ холоденъ и рѣзокъ. Она чувствовала, что они остались теперь одни -- одни на этой четырехугольной площадкѣ! Онъ наступалъ на нее, изливалъ на нее всю свою силу, чувствуя, что она слабѣетъ, покоряется, хотя еще продолжаетъ сопротивляться. Она сразу поняла, что онъ увлеченъ ею, также какъ и она имъ, что онъ бурно и требовательно привлекаетъ къ себѣ ее, также какъ и она его, чувствуя прикосновеніе его рукъ, его лба, его дыханія... Она побѣжала на другой конецъ площадки, задорно засмѣялась, взглянула на него черезъ плечо, повернулась и замахала рукой, покачиваясь всѣмъ тѣломъ.-- И снова они встрѣтились.
   Она дразнила его упорными аттаками, но потомъ вдругъ опустила руки и пропустила мячъ. Онъ бросилъ на нее долгій взглядъ и со стономъ вытеръ себѣ лобъ чернымъ шелковымъ платкомъ.
   Она почувствовала еще разъ напряженіе его мышцъ и теплоту его сильнаго мужского тѣла. Онъ все выигрывалъ! Что же дальше? Она испытывала какое-то пріятное, все усиливающееся ощущеніе. Ея смутныя мысли ускользали отъ нея, руки слабѣли. Пускай онъ выигрываетъ всегда, всегда!
   И вдругъ все ей стало ясно: онъ выигралъ!.. Якобсъ всталъ, поднялъ руку, объявилъ, что игра кончена, сосчиталъ очки и поздравилъ Гордона Маршнера. А на Иду посмотрѣлъ пристально и съ упрекомъ. Потомъ онъ прищурилъ глаза и поклонился.
   Когда Ида вошла въ переднюю павильона, Маршнеръ уже стоялъ тамъ; онъ пошелъ за ней къ двери дамской комнаты и остановился, словно не находя словъ, которыя хотѣлъ сказать. Насупивъ брови, онъ наконецъ произнесъ:
   -- Вы играли дьявольски!
   -- Согласно вашимъ указаніямъ, увѣренно, твердо и страстно отвѣтила она.-- Но, несмотря на это, вы все же справились со мной.
   Онъ медленно вынулъ руки изъ кармановъ пиджака и развелъ ими:-- "Мнѣ никогда не удастся справиться съ вами".-- Глубокая серьезность, почти гнѣвъ отразились въ его прекрасныхъ чертахъ.
   Онъ мѣшалъ ей пройти въ дамскую.
   -- Пропустите хе меня,-- сказала Ида.
   -- Well!-- Но онъ не посторонился. Она видѣла, какъ поднялись его руки и приблизились къ ней, и вдругъ она почувствовала, что онъ обнялъ ее за плечи и бедра; губы его искривились, она видѣла, какъ сверкнули его зубы и голова его наклонилась къ ея шеѣ.
   Но она пристально смотрѣла ему въ глаза.-- "Не трогайте меня" -- сказала она и, пожавъ плечами, прибавила: -- "Пропустите же меня; вы вѣдь джентльменъ, не правда-ли?" -- И съ легкой улыбкой прогововорила:-- "Мы вѣдь уже перестали играть"!
   Маршнеръ отошелъ въ сторону и поклонился.-- "Прошу прощенія", сказалъ онъ и, понижая голосъ, прибавилъ:-- "Когда-нибудь вы будете въ моей власти!".
   Ида, улыбаясь, отвѣтила:-- "Что это пришло вамъ въ голову, Гордонъ? Вѣдь тутъ могли проходить люди и увидѣть"...-- Она вошла въ дверь, плотно закрыла ее и защелкнула замокъ.
   Но Гордонъ Маршнеръ еще долго стоялъ у двери...

-----

   Спустя нѣсколько дней, Ида встрѣтила на одномъ дневномъ театральномъ представленіи Якобса.
   Онъ обратилъ на себя ея вниманіе, подойдя къ ней сзади и дотронувшись до ея плеча.
   -- Я прошу у васъ разрѣшенія проводить васъ домой, Ида -- сказалъ онъ.-- Мнѣ нужно поговорить съ вами.
   Она неохотно кивнула ему головой въ знакъ согласія. Его холодный и рѣшительный тонъ испугалъ ее. Она вспомнила вдругъ, что билетъ въ театръ она купила на его деньги, и ей стало стыдно. Мысли вихремъ закружились въ ея головѣ. Она старалась разсѣяться, сосредоточиться на представленіи, но не могла.
   Якобсъ ожидалъ ее въ гардеробной. Подавая ей ея красный атласный капоръ и раскошное вечернее манто, онъ холодно улыбнулся; но его пальцы дрожали, когда онъ дотронулся до ея плечъ.
   Они, молча, шли рядомъ.
   -- Который часъ теперь?-- спросила Ида.
   -- Семь,-- отвѣтилъ Якобсъ. Ида вздрогнула. Она мечтала, вернувшись домой, и сейчасъ же лечь спать. Но было только семь часовъ! Ей предстоялъ еще длинный, скучный вечеръ.
   Они повернули въ боковую улицу.
   -- Пойдемте ко мнѣ,-- сказалъ Якобсъ
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Ида, не поднимая головы.
   -- Но вамъ ничего другого не остается!-- возразилъ Якобсъ.
   Ида молчала. Кровь била у нея въ вискахъ, и она боялась заболѣть. Все новыя и новыя мысли волновали ее, и она не знала, на которой изъ нихъ остановиться.
   -- Вы должны быть моею, Ида!-- сказалъ Якобсъ.
   -- Нѣтъ!
   -- Любите вы меня?-- спросилъ онъ.
   -- Не знаю!-- отвѣтила она. Такъ трудно было говорить въ эту минуту, такъ трудно было собрать ускользающія мысли!
   -- Ида, -- сказалъ онъ, -- будемъ идти вмѣстѣ къ нашей цѣли. Вѣдь у насъ одна цѣль! Я также борюсь, какъ и вы, играю, какъ вы -- сомнѣваюсь и проигрываю, проигрываю!... Я охваченъ страхомъ также, какъ и вы, Ида! Дайте мнѣ вашу руку.-- Она протянула ему руку изъ подъ мантильи.
   -- Идемъ-те со мною!-- просилъ онъ снова.-- Да. вы пойдете со мной, въ какой-нибудь часъ времени вы будете у меня!
   -- Нѣтъ, нѣтъ!
   -- Пойдемъ ко мнѣ, -- продолжалъ онъ.-- Поужинаемъ вмѣстѣ и побесѣдуемъ. Я такъ нуждаюсь въ васъ. Безъ васъ я тону.
   -- Не теперь, не теперь!-- молила Ида; слезы стояли у нея въ горлѣ.
   -- Ида! Пойдемъ теперь же со мной-я не могу отпустить васъ. Вы снова ускользнете отъ меня, если я дамъ вамъ свободу. Мнѣ такъ хочется имѣть васъ у себя, сидѣть рядомъ съ вами и глядѣть въ ваши умные, привѣтливые глаза. Все сговорилось противъ меня. Я нуждаюсь въ вашемъ совѣтѣ, въ вашей близости.
   -- А ваши планы?-- спросила Ида задумчиво.-- Ваши закупки земельныхъ участковъ,-- развѣ не все идетъ такъ, какъ вы желаете?
   -- Я не знаю. Я еще ничего не знаю. Я купилъ эти участки земли на деньги товарищества. Я имѣлъ право распоряжаться, но и безъ этого права я сдѣлалъ бы тоже самое. Если все пойдетъ хорошо, то не пройдетъ еще и двухъ мѣсяцевъ, какъ эти участки будутъ стоить милліоны. И эти жирные псы будутъ на колѣняхъ благодарить меня. Но я ничего не знаю и ничему не вѣрю больше. Да! я увѣренъ только въ одномъ: если вы пойдете теперь со мной, я выиграю, я долженъ выиграть!
   Ида покачала головой:-- Бѣдный другъ!
   Но Якобсъ разсердился: -- "Я требую яснаго отвѣта: да или нѣтъ"?
   -- Нѣтъ!-- сказала она.
   Онъ молчалъ нѣсколько мгновеній и затѣмъ заговорилъ снова, но уже смягченнымъ тономъ.
   -- Ида! Вы думаете, я не знаю вашихъ плановъ? Вѣдь я вижу и составляю сужденія не только на основаніи того, что видятъ мои глаза; моимъ инстинктомъ мужчины я угадываю гораздо больше. Я многое понялъ, когда увидѣлъ, какъ вы вчера во время игры были во власти вашего партнера и мысленно принадлежали ему. Я видѣлъ васъ и понималъ васъ. Каждымъ первомъ, каждымъ біеніемъ сердца принадлежали вы этому сильному, тупому, красивому человѣку.
   Ида застонала.-- "Стыдитесь, стыдитесь!" -- прошептала она. Слезы подступили ей къ горлу. Она чувствовала слабость въ колѣняхъ и была близка къ обмороку. Въ это мгновеніе она ненавидѣла Гуго Якобса, боялась и презирала его. Съ отчаяніемъ видѣла она, что ея планъ, неясный еще для нея самой и скрытый въ тайникахъ ея души, былъ открытъ!
   -- Ида!-- молилъ онъ.-- Скажите же что-нибудь! Отвѣтьте мнѣ! Идете вы ко мнѣ, со мной, сейчасъ же?
   -- Нѣтъ!
   -- Потому что я еврей?
   Она ничего не отвѣтила.
   Тогда Якобсъ сказалъ, что онъ вынужденъ воспользоваться тѣмъ орудіемъ, которое у него есть въ рукахъ.
   При этой угрозѣ страхъ Иды пропалъ. Для нея опаснѣе всего были страстныя слова, захватывающее безумное желаніе Якобса. Когда же онъ заговорилъ съ ней такимъ тономъ, то онъ уже пересталъ быть для нея привлекательнымъ.
   -- Поступайте, какъ хотите, но оставьте меня въ покоѣ!-- сказала Ида.
   -- Вы въ моей власти,-- продолжалъ онъ.-- Ваше положеніе въ обществѣ, которому вы придаете такое значеніе, находится теперь въ моихъ рукахъ.
   -- Никто вамъ не повѣритъ!-- Она посмотрѣла на него и засмѣялась.
   Онъ пожалъ плечами.-- "У меня есть долговое обязательство, написанное вашей рукой, которымъ вы мнѣ даете право первенства на вашу дѣвическую чистоту. Ида! клянусь вамъ своей головой, что я оглашу ваше письменное обязательство.
   Она засмѣялась:-- "Вотъ странная идея!"
   Якобсъ тоже улыбнулся, но затѣмъ спросилъ вполголоса:-- "Ида, вы слышали, что Роза Вааль уѣхала?"
   -- Роза Вааль!-- Ида повернулась къ нему, и новое безпокойство охватило ее.-- "Куда?"
   -- Этого никто не знаетъ! Но каждый догадывается, почему она уѣхала.
   -- Теперь я вспомнила: вы мнѣ говорили, что она должна будетъ уѣхать. Такъ оно и случилось!-- Мучительный страхъ охватилъ Иду. "Для чего жить, для чего давать и брать, когда все равно долженъ наступить день, когда придется уѣхать куда-нибудь, исчезнуть безслѣдно!... Роза Вааль, отдавшая себя, желавшая только одного... и вотъ!"...
   Якобсъ продолжалъ говорить, но Идѣ казалось, что его слова доносятся къ ней откуда то издалека:-- "Помните, Роза Вааль носила въ своихъ маленькихъ красивыхъ ушахъ по большому жемчугу?"
   -- Да,-- сказала Ида.-- Почему вы вспомнили объ этомъ въ эту минуту?
   -- Такъ, по нѣкоторымъ причинамъ -- отвѣчалъ онъ.-- Теперь я ясно представляю себѣ этотъ блестящій сѣрый жемчугъ, который она носила, почти какъ бремя. Мадонна съ жемчугомъ! И мнѣ представляется, что небо закрывается и всякій свѣтъ пропадаетъ...
   Ида выпрямилась и нервно засмѣялась: -- "Смотрите!-- сказала она.-- Несмотря на всю свою дикость и горячность, вы все же послушно довели меня до дому".
   Якобсъ посмотрѣлъ на домъ.-- "Да! Я вижу и ничего не могу больше сказать". Одно мгновеніе онъ стоялъ молча, ихъ взоры встрѣтились.-- "Спокойной ночи, Ида!" -- промолвилъ онъ и быстрыми шагами пошелъ обратно.
   Черезъ дворъ, освѣщенный электричествомъ, Ида прошла въ другіе, узкіе, мрачные дворы. Снова увидѣла она согнутыя, крадующіяся фигуры, которыя выходили изъ дверей и смотрѣли ей въ слѣдъ. Угнетенная и измученная, она воспринимала нужду, грязь, пороки и мракъ этихъ дворовъ какъ крикъ, который раздавался въ ея ушахъ: сотни ртовъ, казалось, кричали ей вслѣдъ, грязныя руки цѣплялись за ея юбки, и грязь и вонь отъ нихъ оставались на ея платьѣ. Но эта ужасная нужда, грязь и пороки не трогали ея сердца, и она продолжала идти впередъ по темнымъ корридорамъ.
   Наконецъ, она вышла на свой дворъ и быстро прошла къ воротамъ передняго дома.
   Тамъ происходилъ большой скандалъ. Какой-то экипажъ остановился передъ участкомъ. Оттуда вышелъ околодочный, а два полицейскихъ въ это время старались вытащить кого-то изъ экипажа. Они кричали и ругались и, наконецъ, выкатились изъ экипажа вмѣстѣ съ какой-то женщиной въ красномъ шелковомъ пенюарѣ. Она ухватилась руками за дверцы кареты, кричала и била ногами полицейскихъ. Пожилой человѣкъ, въ костюмѣ моряка, угрожая ей кулакомъ, требовалъ, чтобы она вернула ему его двадцать марокъ.
   На крашеныхъ губахъ женщины выступила пѣна. Полицейскіе рвали ей платье въ клочки. Околодочный же бросилъ взглядъ состраданія на Иду и сказалъ: -- "Она страшно пьяна. Обыкновенно она очень послушна. Вы не должны смотрѣть на это, барышня!..
   Ида кивнула ему головой и поспѣшила уйти. Въ неистовавшей женщинѣ она узнала Ганну Кроль, бывшую когда-то добродушной, красивой, маленькой дѣвочкой, подругой ея дѣтскихъ игръ.
   Какъ она опустилась! Но эта дѣвушка принадлежала къ низшему классу и захотѣла взять тѣ блага, которыя жизнь даетъ только избраннымъ: богатство, танцы, устрицы, шелкъ и драгоцѣнности...
   Ида вспомнила, что въ день ея конфирмаціи, Ганна Кроль была приглашена къ ней, чтобы посмотрѣть на тѣ подарки, которые Ида получила въ этотъ день. Она ясно представила себѣ выраженіе ея лица, когда она показывала ей золотыя украшенія. "Да, человѣку изъ низшаго класса опасно притрогиваться къ драгоцѣнностямъ!" -- подумала Ида.
   Не всегда все идетъ гладко въ жизни тѣхъ, кто стремится подняться на верхъ!
   И Ида почувствовала нѣчто вродѣ удовлетворенія, что низшее существо было наказано за свое желаніе добиться лучшей жизни. Ея собственные шансы на успѣхъ казались ей поэтому болѣе вѣроятными. Женщина же въ разорванномъ грязномъ пенюарѣ внушала ей только отвращеніе.
   Въ этомъ то и заключается отличительная черта плебея, что въ каждой жизненной катастрофѣ онъ всегда бываетъ отвратителенъ и безобразенъ! Полнота жизни не заключается для него въ величіи и красотѣ... Онъ кричитъ, барахтается и опускается на дно..-- думала она.
   Когда, вскорѣ послѣ этого, Ида стояла въ своей неуютной комнатѣ, она почувствовала сильнѣе, чѣмъ когда-либо, свое трудное неопредѣленное положеніе.
   Какъ пуста и убога была ея комната! Ничего, кромѣ маленькаго стола, свѣтлыхъ занавѣсокъ, умывальника и бѣлой постели.
   Все свое богатство она носила на себѣ, на показъ.
   Она посмотрѣла въ окно и увидѣла опять ту-же женщину съ работой у окна полицейскаго участка. Но теперь она отвернулась и разговаривала съ кѣмъ-то въ комнатѣ. Ида знала, что это была надзирательница арестантокъ. Оттуда доносились заглушенные крики.
   Въ это время въ корридорѣ раздались шаги. Ида быстро подбѣжала къ двери и заперла ее. Она боялась, что ея кузина опять войдетъ къ ней, усядется на постель и будетъ молча смотрѣть на нее своими большими грустными глазами.
   Ида еще разъ посмотрѣла въ окно... У воротъ зажигались уже зеленые фонари.

-----

   Ида Клермонъ медленно поднималась по широкой лѣстницѣ, освѣщенной красными и желтыми бумажными фонарями, развѣшанными между столбиками перилъ. Передъ ней вдругъ открылась пасть чудовища, нарисованнаго черными и зелеными красками, и какъ только она проскользнула въ дверь изъ разрисованнаго полотна, челюсти чудовища закрылись за ней, и на нее посыпался густой дождь конфетти.
   Въ передней стоялъ слуга Нельсоновъ въ странномъ костюмѣ, украшенный перьями. Онъ поклонился Идѣ и провелъ ее въ дамскую комнату. Обязанный носить такой смѣшной костюмъ, лакей чувствовалъ себя униженнымъ, а когда онъ увидѣлъ Иду, то лицо его выразило возмущеніе.
   Ида взглянула на себя въ высокое стѣнное зеркало и поняла, отчего лакей окинулъ ее такимъ негодующимъ взоромъ. Она была въ костюмѣ фрейлины Людовика XVI, въ такомъ же, въ какомъ когда-то позировала ея прабабушка передъ увѣковѣчившимъ ее художникомъ; ея платье было вырѣзано очень низко, и на обнаженной шеѣ красовалось жемчужное ожерелье прабабушки, которое она только что выкупила. Въ эту минуту ей стало вдругъ досадно, что кости изъ китоваго уса распираютъ ея широкую юбку, какъ воздушный шаръ, что ея шея и грудь черезъ чуръ оголены... Но когда она одѣла полумаску изъ краснаго шелка, то къ непріятному чувству присоединилась еще и боязнь, что подъ этимъ кускомъ краснаго твердаго шелка исчезнетъ ея я, ея индивидуальность.
   Когда она вошла въ залъ, ее окружили со всѣхъ сторонъ маски; мужчины въ оригинальныхъ костюмахъ дерзко заглядывали ей подъ маску, стараясь угадать, кто она, и писали невѣрные иниціалы въ ея котильонную книжечку.
   Всѣ кругомъ вели себя какъ сумасшедшіе. Коломбина расхаживала, широко разставляя ноги; въ толпѣ, возвышаясь надо всѣми, плавно кивалъ головой гигантскихъ размѣровъ аистъ. Чуть-ли не трехаршиннаго роста ребенокъ, держа въ рукѣ соску, ревѣлъ и звалъ свою няню, и няня прибѣжала, преслѣдуемая по пятамъ гвардейцемъ.
   Ида прислонилась къ краю бассейна, наполненнаго бѣлымъ виномъ, на днѣ котораго блестѣли желтыя стеклянныя рыбки. По стѣнамъ вокругъ возвышались виллы, украшенныя зеленью и тяжелыми кистями винограда. Вотъ подползъ громадный ярко красный омаръ и схватилъ ее клешней за ногу; Ида вырвалась и убѣжала. Въ оркестрѣ настраивали инструменты. Вошла Марія Стюартъ подъ руку съ Ботвеллемъ, а за ними слѣдовалъ, какъ собака по ея пятамъ, Рицціо.
   Вдругъ чья-то рука обняла Иду за талію, и надъ плечомъ ее нагнулась голова, задѣвъ парикомъ ея щеку. Она услышала шопотъ:-- "Возлюбленная! возлюбленная моя!.." -- Но фигура эта исчезла въ толпѣ другихъ масокъ. Ида съ болью въ сердцѣ закрыла глаза. Кто это назвалъ ее возлюбленной, своей возлюбленной, и послѣ этого бѣжалъ, исчезъ среди другихъ, какъ кружающіяся въ воздухѣ конфетти?..
   Гамлетъ, принцъ датскій, стоялъ передъ ней. Онъ поднесъ къ ея лицу черепъ шута Іорика.-- "Посмотри въ эти пустыя глазныя пещеры,-- сказалъ онъ,-- и ты увидишь тамъ истину".-- Ида взглянула въ двѣ круглыя впадины и увидѣла освѣщенную рельефную картину, изображавшую обнявшихся мужчину и женщину... Невольно она закрыла руками свою грудь и голыя плечи и почувствовала, что она оголена, что ей холодно, стыдно...
   Она увидѣла передъ собой широкую плоскую спину въ ярко-красномъ фракѣ, крѣпкія стройныя ноги въ черныхъ шелковыхъ чулкахъ и красивую шею съ коротко остриженными волосами. Она тотчасъ же узнала Гордона Маршнера и потихоньку удалилась. Она намѣрена была отложить встрѣчу съ нимъ до поздней ночи. Дѣвушка, одѣтая въ красный фантастическій костюмъ Мефистофеля, подошла къ ней, наклонилась къ ея уху и спросила:-- Ида?
   -- Да -- отвѣтила Ида -- это я.
   -- Кольбе сдѣлалъ мнѣ сегодня письменное предложеніе. Что я должна отвѣтить ему? Это явилось очень некстати!-- Она остановилась и послѣ короткой паузы прибавила:-- "Нужно сумѣть разрѣшить двѣ вещи"... Но въ это мгновеніе ее схватилъ маленькій мужчина, закутанный въ синій плащъ.
   Черное домино прокладывало себѣ дорогу черезъ толпу маскированныхъ, наклоняясь къ каждой встрѣчной дамѣ и заглядывая ей подъ маску. Вотъ оно очутилось около Иды, нагнулось и долго смотрѣло ей въ глаза.-- "Ида! сказало домино:-- Это я, Гуго Якобсъ. Я пришелъ только для того, чтобы обмѣняться съ вами нѣсколькими словами. Поѣдемъ со мной; времени очень мало.
   -- Маска ваша не свидѣтельствуетъ о вашей изобрѣтательности -- замѣтила Ида, смѣясь.
   -- Быть можетъ!-- Я долженъ былъ надѣть маску, чтобы проникнуть сюда. Вотъ почему я и надѣлъ первый попавшійся костюмъ. Я васъ искалъ весь день, вы вѣдь держите въ тайнѣ свое мѣстожительство. Я долженъ сообщить вамъ важныя вещи.
   -- Послушаемъ,-- отвѣтила Ида. И они вошли вмѣстѣ въ одну изъ полутемныхъ картонныхъ виллъ.
   -- Ида!-- произнесъ онъ.
   Онъ все еще пристально смотрѣлъ на нее; въ движеніяхъ его была какая-то нервность, и онъ говорилъ такъ отрывисто, что ей стало жутко. Онъ продолжалъ:
   -- Я уѣзжаю сегодня вечеромъ или, вѣрнѣе, сегодня ночью, съ поѣздомъ 12.40, въ Гамбургъ. Оттуда поѣду дальше. Я навсегда оставляю эту страну.
   Она глубоко вздохнула. На ея душѣ нагромождались тяжести, одна за другой, все возрастая и придавливая ее.
   -- Правда?-- спросила она.
   -- Ида,-- сказалъ онъ.-- Пойдите и возьмитѣ свое манто. Внизу насъ ждетъ извозчикъ. Если хотите, то я подвезу васъ къ вашему дому и подожду, пока вы перемѣните туалетъ и уложите свой саквояжъ. Впрочемъ я обо всемъ позаботился.
   Она не сразу поняла его. Все кругомъ какъ будто погружалось куда-то, исчезало, и въ ней постепенно наростяло пріятное легкое ощущеніе чего-то свѣтлаго, теплаго, какъ будто передъ ней блеснулъ свѣтъ, какъ будто ее ожидала счастливая будущность, что-то очень заманчивое.
   -- Ѣдемъ, сказалъ Якобсъ.-- Мнѣ, по крайней мѣрѣ, ничего не остается, какъ уѣхать. Но я не могу ѣхать безъ васъ! Вы должны бросить все и ѣхать со мной. И вамъ вѣдь ничего другого не остается, какъ только ѣхать со мной!
   Ида глубоко и порывисто дышала. Путешествовать! Все бросить и уѣхать... Путешествовать безъ боязни, безъ всякихъ цѣпей! Она улыбнулась и сказала:
   -- Какъ вамъ могла придти въ голову такая удивительная мысль, что я должна бѣжать съ вами?
   -- Ида! молилъ онъ,-- не мучьте меня! У насъ времени мало. Пойдемъ со мной! Новая жизнь ожидаетъ насъ обоихъ. Здѣсь же для меня все кончено.
   -- А ваши планы, ваши спекуляціи?-- спросила она нерѣшительно.-- Я желала бы, чтобы вы мнѣ ясно сказали, въ какомъ положеніи ваши дѣла!
   Онъ кивнулъ головой.-- "Хорошо! Строительное товарищество устроило сегодня тайное засѣданіе, на которомъ, послѣ ревизіи книгъ, рѣшили подать на меня въ судъ обвиненіе въ мошенничествѣ. Такимъ обвиненіемъ они, конечно, ничего не добьются. Но во всякомъ случаѣ у меня связаны руки, и я долженъ уѣхать отсюда. Возможно, что черезъ мѣсяцъ эти болваны стали бы, благодаря мнѣ, милліонерами. Я могъ бы спасти себя, если бы заблаговременно сообщилъ имъ все, т. е. свои планы, своихъ тайныхъ посредниковъ и отдалъ бы все въ ихъ неловкія и грязныя руки. Но съ меня довольно! Я измѣнилъ свои взгляды на эти дѣла. Теперь все это представляется мнѣ иначе, чѣмъ Я думалъ раньше... И такъ, Ида, позвольте проводить васъ; извощикъ ждетъ насъ внизу".
   Ида молчала. У нея сильно билось сердце и по жиламъ пробѣгалъ огонь! Да! Ѣхать, все бросить, быть свободной! Міръ открытъ! Свободный, широкій міръ!..
   -- Гуго, вы, навѣрное, хотите подшутить надо мной, сказала она наконецъ.-- Но вамъ не удастся это! Нѣтъ!
   -- Мнѣ некогда шутить, отвѣчалъ онъ тихо.-- Мнѣ дали срокъ уѣхать. И я долженъ уѣхать сегодня. И вы должны поѣхать со мной, и мои дѣла должны стать вашими!
   -- Нѣтъ! сказала она.-- Нѣтъ!-- Но все-же ее трогали и увлекали его слова.
   -- Это ваше послѣднее рѣшеніе?
   -- Да, конечно. Вы черезъ-чуръ опасный человѣкъ, и потому съ вами нельзя ѣхать. Да еще къ тому же васъ, пожалуй, преслѣдуетъ полиція... И вы безъ денегъ? Нѣтъ!
   -- У меня есть деньги, сказалъ Якобсъ.-- Но я вижу, что вы не любите меня!
   -- Нѣтъ, отвѣтила она,-- я люблю другого. Я люблю мужчину, котораго я не знаю; даже имя его мнѣ не извѣстно. Мужчину, котораго я только нѣсколько разъ видѣла ни улицѣ я глаза котораго погружались въ мои глаза.
   -- Прощайте! сказалъ онъ и отвернулся.
   Она застыла въ испугѣ, и въ головѣ ея закружились мысли:-- "Что я отвѣтила ему? Что я ему сказала? Я вѣдь хочу ѣхать съ нимъ, я хочу -- хочу -- да!"
   -- Прощайте Гуго, вдругъ сказала она.
   Онъ еще разъ внимательно взглянулъ на нее.-- Можетъ быть, и вы не та, которую я люблю, произнесъ онъ такимъ тономъ, какъ будто бы ему вдругъ стало ясно это.-- "Можетъ быть, это было только безуміе, манія, которая принуждала меня жалѣть васъ, которая заставила меня поставить жизнь на карту, чтобы выиграть! Пожалуй умнѣе поступить такъ, какъ вы хотите: разойтись!" -- Онъ протянулъ ей руку.-- "Прощайте, Ида! Пусть вамъ будетъ хорошо, пусть вамъ удастся счастливо пригнать къ цѣли вашъ маленькій бѣлый мячъ!"
   Онъ опять посмотрѣлъ на нее и прибавилъ:-- "Вы стоите того, чтобы принадлежать мужчинѣ съ очень тонкими и изысканными чувствами, который былъ бы въ состояніи вполнѣ насладиться вами, понять васъ всю, цѣликомъ..." -- Онъ остановился и, какъ бы любуясь ею, продолжалъ:-- "Вы похожи на одинъ изъ тѣхъ рѣдкихъ кристалловъ, которые преломляютъ свѣтъ въ своихъ безчисленныхъ граняхъ. И всеже тамъ -- въ вашей трепещущей, нервной, маленькой душѣ -- собирается весь свѣтъ, вся жизнь... Я ѣду одинъ, а ваше обязательство я пришлю вамъ съ распиской. Прощайте, Ида!" -- И онъ быстро ушелъ...
   Лейтенантъ Клермонъ вышелъ какъ разъ въ это время изъ офицерскаго собранія, гдѣ онъ читалъ газеты, и направился къ себѣ въ казарму.
   Онъ шелъ, какъ обыкновенно, глубоко засунувъ руки въ карманы пальто, волоча за собой саблю. За нимъ, по пятамъ, шла его собака.
   Его все еще занимали все тѣ же непріятныя мысля. Сегодня былъ послѣдній день слѣдствія. Военному министерству былъ сдѣланъ докладъ, и оно навѣрное скоро составитъ обвинительный актъ.
   Онъ еще видѣлъ передъ собой этотъ инквизиціонный трибуналъ, блѣднаго франтоватаго аудитора, раздражавшаго его своими мелкими, лукавыми вопросами; направо отъ него засѣдалъ полковникъ, съ круглымъ и краснымъ, полнымъ вниманія, лицомъ, а налѣво отъ аудитора помѣщался привѣтливый, печальный капитанъ, который взглядомъ старался иногда подбодрить Клермона. Маленькій лейтенантъ Бахъ тоже сидѣлъ за столомъ, вытянувшись такъ, какъ будто онъ стоялъ передъ своей ротой во время парада.
   Наконецъ, тутъ же находился и генералъ-лейтенантъ Цвингеръ, который почему-то явился на слѣдствіе и, садясь въ концѣ стола, приставилъ руку къ уху и напряженно слушалъ. Иногда онъ прерывалъ слѣдствіе и шептался съ аудиторомъ. Тогда аудиторъ останавливался, кивалъ, подчеркивалъ что-то въ протоколѣ и начиналъ вновь ставить вопросы, но уже по совершенно другому плану. А генералъ, послѣ этого, бросалъ пристальный взглядъ на Лео, милостиво улыбался и уходилъ. Лео понялъ, что тамъ, наверху, къ нему благоволили...
   Онъ пожалъ плечами. Чтобы его судить, тутъ были собраны эти случайные люди, которыхъ къ тому же все это дѣло мало касалось. Эти офицеры, которые не осудили бы его въ качествѣ товарищей, навѣрное теперь приговорятъ его къ наказанію.
   Мокрый снѣгъ залѣплялъ Лео глаза; на дворѣ стоялъ февраль съ холодною, сырою, мокрою погодой. Подъ ногами то хрустѣлъ ледъ, то онѣ вязли въ лужахъ, наполненныхъ полужидкимъ снѣгомъ. Люды, освѣщенные блѣднымъ свѣтомъ фонарей, скользили мимо Лео, словно тѣни. И Лео чувствовалъ себя одинокимъ среди всѣхъ этихъ людей, изъ которыхъ каждый въ отдѣльности преслѣдовалъ свою цѣль, но всѣ вмѣстѣ имѣли много общихъ стремленій, были членами одного общества, подчинялись тѣмъ или другимъ организаціямъ, группамъ, массѣ...
   Въ душѣ Лео опять выростало старое чувство страха, какъ какая-то бездна, въ которой все тонуло и исчезало: что былъ онъ? что значилъ онъ въ этой толпѣ? Какимъ образомъ могъ онъ сохранить свое привиллегированное положеніе противъ этихъ соединенныхъ массъ?..
   Какой-то господинъ быстро соскочилъ съ извозчика и, столкнувшись съ Лео, извинился. Лео узналъ адвоката Якобса. Якобсъ тоже узналъ его и поздоровался съ нимъ.-- "Пойдемъ ко мнѣ выкурить сигару; предложилъ Якобсъ.-- Я уѣзжаю съ поѣздомъ въ 12.40. А сейчасъ только одиннадцать. Сдѣлайте мнѣ одолженіе и посидите со мной этотъ часокъ".
   Лео подумалъ. Въ часъ ночи онъ долженъ былъ отравиться контролировать часовыхъ. Два скучныхъ часа было впереди.
   -- Кромѣ того,-- продолжалъ Якобсъ,-- вы мнѣ можете оказать одну услугу, передать вашей сестрѣ документъ, который я обѣщалъ вручить ей въ ея собственные руки.
   Лео кивнулъ головой и послѣдовалъ за Якобсомъ вверхъ по лѣстницѣ. Только тутъ онъ замѣтилъ, что на Якобсѣ былъ черный шелковый плащъ и домино.
   Во внутренней большой комнатѣ конторы Якобсъ зажегъ свѣтъ. Лео наткнулся ногами на какой-то низкій темный предметъ и увидѣлъ, что это былъ чемоданъ.-- Вы уѣзжаете?-- спросилъ онъ.
   -- Да, конечно; я же вамъ сказалъ, что уѣзжаю съ поѣздомъ 12. 40... на югъ.
   Тутъ Лео увидѣлъ, что всѣ ящики письменнаго стола были выдвинуты; вездѣ валялась бумага; куча ея лежала передъ каминомъ, набитымъ пепломъ. Якобсъ взялъ кипу бумагъ, пошелъ въ сосѣднюю комнату и вернулся обратно, ища спичекъ. Онъ предложилъ Лео стаканъ виски и сигару и, остановившись передъ нимъ, нѣкоторое время молча смотрѣлъ на него, погруженный въ свои мысли.
   -- Теперь тутъ не особенно уютно,-- произнесъ онъ наконецъ.-- Но я покидаю, какъ уже сказалъ, этотъ край и долженъ привести въ порядокъ всѣ свои бумаги. Было бы очень любезно съ вашей стороны, если бы вы помогли мнѣ немного.
   И онъ сбросилъ съ этажерки связки протоколовъ на полъ.
   Лео взглянулъ на него.-- "Вы покидаете эту страну навсегда?
   -- Да, навсегда. Было бы глупо скрывать это теперь, когда уже завтра это будетъ большими буквами написано въ той самой витринѣ, гдѣ еще такъ недавно виднѣлось ваше изображеніе, какъ вы, сидя верхомъ, дубасите плетью чернь. Да, я уѣзжаю. Я, такъ сказать, уже бывшій человѣкъ въ этомъ благодатномъ краѣ. И теперь я намѣренъ привести въ порядокъ мою квартиру, Тутъ есть многое, что не должно попасть въ чужія руки, и, кромѣ того, у меня здѣсь есть много милыхъ друзей, которыхъ я не желалъ бы скомпрометировать. Вотъ, напримѣръ, эта маленькая пачка бумагъ должна быть уничтожена во что-бы то ни стало! -- И онъ взялъ конвертъ, содержавшій нѣсколько листковъ, по всей вѣроятности, счета, разсѣянно просмотрѣлъ ихъ, подошелъ къ камину и сталъ шевелить золу.-- "Она уже остыла",-- сказалъ онъ, зажегъ спичку и сталъ медленно сжигать листикъ за листикомъ.
   Лео удивленно слѣдилъ за нимъ. Якобсъ обернулся и поднялъ узкій длинный листокъ бумаги.
   -- Сколько маленькихъ грѣховъ на этомъ листкѣ, длинномъ, какъ списокъ Лепорелло. Каждая строка -- милое маленькое воспоминаніе. Здѣсь противъ каждой строки поставлена стоимость, и подведенъ итогъ. Все это -- легкія блестки, которыя сгораютъ теперь передъ моими глазами.
   Онъ бросилъ горящій клочекъ бумаги, который свернулся на рѣшеткѣ въ маленькую черную трубочку. Растеревъ ее ногой въ мелкій порошокъ, онъ сказалъ:-- "Теперь мнѣ остается только попросить васъ, лейтенантъ Клермонъ, передачъ вашей сестрѣ вотъ этотъ документъ" -- и онъ вынулъ изъ своего денежнаго шкафа аккуратно сложенную бумагу.-- "Вы, безъ сомнѣнія, удовлетворитесь моимъ объясненіемъ, что въ нѣкоторыхъ особенныхъ случаяхъ сестра ваша обращалась ко мнѣ за юридическими совѣтами".Онъ положилъ бумагу въ конвертъ и хотѣлъ заклеить его, но оставилъ это намѣреніе.
   -- Какъ это ни странно,-- прибавилъ онъ,-- но все же это -- фактъ, что существуютъ люди, въ которыхъ увѣренъ, которымъ вполнѣ можно довѣрить важный и тайный документъ для передачи.
   Лео кивнулъ головой и положилъ документъ въ боковой карманъ.
   -- А теперь будьте такъ добры, помогите мнѣ при сожженіи вотъ этихъ протоколовъ. Я увѣряю васъ, что тутъ не совершается ничего противозаконнаго. Все это -- исключительно мои личныя дѣла, и я не хочу, чтобы чужіе совали въ нихъ свой носъ. Все, что касается суда, лежитъ вотъ въ этихъ трехъ перевязанныхъ и запечатанныхъ пакетахъ, которые я преподношу моимъ кредиторамъ. Какъ видите, я не особенно практиченъ. За вашу же помощь я буду вамъ очень благодаренъ.
   Пламя, треща, охватило пакеты, папки раскрылись, листы бумаги растопырились, какъ гармоника, и длинные языки пламени стали ударять въ трубу. Якобсъ стоялъ у камина и кончикомъ сапога поправлялъ огонь.
   -- Смотрите, какъ скоро все сгораетъ, даже эти протоколы, которые сначала такъ трудно загорались. Съ какой легкостью уничтожается весь мой трудъ, который состоялъ изъ чиселъ и чиселъ и кончился дефицитомъ. Мнѣ кажется теперь, что время свое можно было бы использовать гораздо лучше. Я склоненъ думать, что мы поступаемъ очень неблагоразумно, идя по той дорогѣ, на которую насъ толкаютъ окружающія насъ условія, т. е. другими словами -- наше происхожденіе, наша семья и страна, въ которой мы живемъ. Въ этомъ-то и нужно искать причину того, что только немногіе добиваются хорошихъ результатовъ. Всѣ бѣгутъ по этой уже проложенной дорогѣ, какъ будто ихъ охватила какая-то манія. И чего же они добиваются? Нужно выбирать себѣ дорогу независимо отъ этихъ условій, отъ этихъ ограничивающихъ соображеній.
   Лео кивнулъ голойой.-- "Пожалуй!" -- сказалъ онъ.
   Якобсъ ходилъ безпрестанно отъ одной полки къ другой, приводилъ въ порядокъ бумаги, однѣ связывалъ въ пачки, а другія бросалъ въ пылающій каминъ.
   -- Да, пожалуй, всякое стремленіе уже съ самаго начала безнадежно,-- продолжалъ Якобсъ^ -- и поэтому оно и является болѣзненной маніей. Но нѣкоторое чувство удовлетворенія все же испытываешь тогда, когда, придя къ концу дороги, или лучше, сойдя съ нея въ какомъ-нибудь мѣстѣ, сознаешь, что владѣешь какимъ-нибудь прекраснымъ искусствомъ. Теперь мало цѣнятъ эти искусства. У каждаго есть только одна цѣль: деньги или власть. Что же касается меня, то я долженъ признаться, что никогда ни въ какой области не умѣлъ отличиться, даже въ качествѣ юриста. Вы, можетъ быть, помните, что я какъ-то сказалъ вамъ, что завидую вашему умѣнію фехтовать. Я никогда не занимался никакимъ искусствомъ, не дающимъ доходовъ. И теперь, когда я намѣренъ сойти съ моей дороги, я сожалѣю объ этомъ всего болѣе.
   -- Недавно я видѣлъ въ циркѣ двухъ японскихъ акробатовъ, которые показывали различныя гимнастическія упражненія на бамбуковомъ шестѣ. Одинъ изъ нихъ держалъ шестъ на лбу, а другой балансировалъ на одной рукѣ, на верхнемъ концѣ шеста. Они, навѣрное, потратили много времени на это искусство, и я думаю, что они это дѣлали не только ради денегъ. Послѣ каждаго исполненія они смотрѣли другъ на друга, а не на публику, и улыбались другъ другу какъ-то особенно симпатично. Это были красивые люди, съ золотисто-желтымъ цвѣтомъ кожи. А глаза,-- я никогда не видѣлъ такихъ красивыхъ бархатныхъ коричневыхъ глазъ, такого теплаго и вмѣстѣ съ тѣмъ твердаго взгляда, какъ у нихъ. Здѣсь видишь обыкновенно только тусклые, мало замѣтные глаза, взглядъ которыхъ напоминаетъ сырую, пасмурную погоду.
   -- Осанка у этихъ акробатовъ была величественная. А вѣдь они происходили изъ низшихъ классовъ того замѣчательнаго народа, который пробуждается теперь на Востокѣ. Смотря на нихъ, я ясно сознавалъ то, что считаю теперь вѣнцомъ всѣхъ стремленій, и что мы, скорѣе вы -- европейцы -- не понимаете. Чувство радости при достиженіи успѣха въ какомъ-нибудь красивомъ искусствѣ! Чувство это стоитъ безусловно выше сознанія, что это искусство можно использовать, промѣнять на деньги! Въ тотъ день меня обуяла тоска по востоку, гдѣ солнце освѣщаетъ своими золотисто-желтыми лучами этотъ народъ прирожденныхъ артистовъ. Я думаю, что именно этой желтой расѣ суждено разрѣшить когда-нибудь вопросы производства и классовой борьбы. И, быть можетъ, мое поколѣніе будетъ жить среди этихъ желтыхъ людей и видѣть исполненіе обѣщаній, данныхъ христіанско-кавказскою расой, но не исполненныхъ ею,-- обѣщаній свободы, братства и гуманности.
   -- Правда, пока это только красивая мечта, которая служитъ мнѣ утѣшеніемъ въ моемъ пораженіи. Я уѣду и на новомъ мѣстѣ разовью новую дѣятельность. Быть можетъ, я стану учиться жонглировать шарами и горящими факелами. Для фехтованія и балансированія я сталъ уже черезъ-чуръ грузнымъ.
   А Лео Клермонъ сидѣлъ на диванѣ и думалъ:-- "Какъ было бы пріятно почувствовать себя вполнѣ свободнымъ. Гдѣ-нибудь вѣдь долженъ же быть выходъ изъ этого лабиринта, въ которомъ ежеминутно наталкиваешься на людей, путей которыхъ не понимаешь, но изъ которыхъ каждый въ отдѣльности утверждаетъ, что выбранная имъ дорога -- самая правильная. И всѣ эти люди мѣшаютъ другъ другу двигаться впередъ и вырваться на свободу.
   Якобсъ посмотрѣлъ на часы. "Навѣрное извощикъ уже пріѣхалъ за мной", -- сказалъ онъ и взглянулъ въ окно на улицу.-- "Да, онъ ждетъ уже. Я вамъ очень благодаренъ за то, что вы передадите этотъ документъ вашей сестрѣ, и за то, что вы провели со мной послѣдніе часы моего пребыванія здѣсь".-- Онъ прошелся еще разъ по всѣмъ комнатамъ, повернулъ ключи въ замкахъ дверей, взялъ изъ передней свою шубу, пришелъ обратно, глубоко задумавшись, остановился около письменнаго стола и положилъ руку на пачки документовъ, на которыхъ стояла надпись:-- "Для суда".-- Потомъ онъ обернулся, взялъ изъ угла запакованный чемоданъ и остановился опять въ нерѣшительности. На лицѣ его появилось напряженное выраженіе. Брови сдвинулись, кончикомъ языка онъ провелъ по высохшимъ губамъ.
   Лео показалъ на большой чемоданъ, который лежалъ по серединѣ комнаты, и спросилъ, не позвать ли извощика, чтобы тотъ взялъ чемоданъ на козлы, но Якобсъ отрицательно покачалъ головой.
   -- "Нѣтъ,-- произнесъ онъ:-- Этотъ чемоданъ я велѣлъ уложить, предполагая то, что не исполнилось".-- Онъ поднялъ крышку.-- Посмотрите.-- "Чемоданъ этотъ уложенъ по моему заказу въ одномъ большомъ магазинѣ. Онъ содержитъ все, что нужно въ дорогѣ одной очень избалованной молодой дамѣ, вкусы которой хорошо знакомы этому магазину. Теперь же я ѣду одинъ и могу ограничиться меньшимъ количествомъ багажа".
   -- Можно васъ попросить выйти со мной на лѣстницу? Я хочу запереть входную дверь.
   Лео вышелъ съ нимъ на лѣстницу. Здѣсь Якобсъ остановился, заперъ дверь и повѣсилъ на ней маленькій ящикъ для писемъ съ надписью: "дома нѣтъ".
   Извощикъ, стоявшій на тротуарѣ, снялъ шапку и открылъ дверцу. Но Якобсъ остановился, и Лео увидѣлъ при свѣтѣ фонаря, что онъ былъ очень блѣденъ.
   -- Прощайте Клермонъ,-- сказалъ онъ хриплымъ, надтреснутымъ голосомъ. Въ своей тяжелой шубѣ онъ показался Лео такимъ съежившимся, маленькимъ, такимъ хилымъ, поблеклымъ. Руки его опустились, и плечомъ онъ прислонился къ дверцѣ коляски. Въ его широко раскрытыхъ, неподвижныхъ глазахъ Лео увидѣлъ такое болѣзненное и испуганное выраженіе, что онъ самъ почувствовалъ себя разстроеннымъ, тронутымъ и испуганнымъ.
   -- Прощайте Клермонъ!-- повторилъ Якобсъ.-- Онъ съ трудомъ поднялся на подножку коляски и тяжело опустился на подушки сидѣнья. Извощикъ захлопнулъ дверцу и сѣлъ на козлы. Якобсъ еще разъ молча кивнулъ головой, и лицо его исказилось блѣдной улыбкой. Лошади тронулись...
   Лео же продолжалъ стоять, не будучи въ состояніи подавить въ себѣ впечатлѣніе отъ этого разстроеннаго, застывшаго взгляда. Но пробило 12 часовъ, и Лео отправился контролировать часовыхъ.

-----

   На одномъ изъ самыхъ отдаленныхъ постовъ лейтенантъ Клермонъ увидалъ часового, который стоялъ, чуть прислонившись къ будкѣ, завернувшись въ теплое пальто, съ закрытыми глазами и открытымъ ртомъ, и напоминалъ мумію въ гробу.
   Лео остановился въ удивленіи. Какъ могутъ люди спать стоя, какъ можетъ тѣло держаться въ вертикальномъ положеніи даже тогда, когда отсутствуетъ сознаніе? Но вѣдь это были не люди, а только рабы, машины; вообще всѣ они -- какая-то организованная масса, не болѣе!..
   Онъ подошелъ вплотную къ часовому,-- этотъ часовой спитъ здѣсь у входа въ пороховую башню, подумалъ Лео. Много лѣтъ тому назадъ это былъ бы непростительный проступокъ. Но теперь, когда эта башня пуста, не все ли равно, стоитъ ли передъ ней спящій или бодрствующій часовой? А все же онъ долженъ былъ доложить о томъ, что этотъ часовой спалъ на посту, и наказать его!-- Лео смотрѣлъ на этого человѣка, который стоя могъ такъ спокойно спать, и удивлялся способности здороваго организма приспособляться къ холоду, сырости и даже къ самому неудобному положенію. И вдругъ Лео тихо отошедъ, чтобы не разбудить часового...
   Становилось холодно. Подъ ногами хрустѣли смерзшіеся листья. Лео слышалъ за собой шорохъ, какъ будто кто-то пробирался за нимъ и нечаянно наступилъ на сухую вѣтку. Но онъ подумалъ, что это была его собака, которая то забѣгала впередъ, то назадъ. Вотъ она бѣжала по откосу вала внизъ къ крѣпостному рву, понюхала темную холодную воду и глухо тявкнула. Лео зажегъ спичку и посмотрѣлъ на часы. Половина второго! Мѣсяцъ вышелъ изъ-за тучъ, и обнаженныя деревья, стоявшія на валу бросали на дорожку густые узоры и тѣни...
   Когда Лео проходилъ по чернымъ, какъ смоль, дорожкамъ, окружавшимъ цитадель, ему казалось, что всѣ эти темныя тѣни подвигаются къ нему и давятъ его. И окружавшая его тьма казалась ему только пустымъ, безконечнымъ пространствомъ, не имѣвшимъ съ нимъ ничего общаго.
   Вдругъ онъ наткнулся колѣнями на что-то мягкое... то была его собака, которая почему-то вдругъ остановилась. Онъ погладилъ ее и свистнулъ. Собака побѣжала немного впередъ, но скоро вновь остановилась. Полоса луннаго свѣта упала на дорожку, и онъ замѣтилъ передъ собой свою длинную тѣнь.
   Внезапно онъ увидѣлъ какой-то темный предметъ, барахтавшійся передъ нимъ; что-то жесткое ударилось объ его колѣни. Онъ нагнулся и нащупалъ какое-то мягкое и теплое тѣло, но вдругъ получилъ ударъ, какъ будто кулакомъ, прямо въ лицо. Онъ пошатнулся, и ему показалось, что все погружается въ какой-то мракъ и исчезаетъ. Онъ почувствовалъ легкую тошноту и какое-то глубокое и смутное отвращеніе ко всему окружающему. Но черезъ секунду, онъ оправился и тутъ услыхалъ около своихъ ногъ чьи-то жалкіе стоны и глухое отрывистое ворчаніе собаки. Въ это время луна вышла изъ-за тучъ и освѣтила все кругомъ.
   На землѣ, около него барахтались какія-то два существа, которыя сплелись вмѣстѣ и боролись. Онъ ощутилъ кислый запахъ пота и увидѣлъ подъ своей собакой человѣка, который всячески старался освободиться отъ ея лапъ, старался приподняться, но скользилъ впадалъ вновь.
   Тутъ Лео сразу понялъ все. Его собака набросилась на какого-то человѣка и старалась задушить его. Лео позвалъ собаку по имени и подошелъ вплотную къ боровшимся. Толстая палка, лежавшая на землѣ, подкатилась ему подъ ноги. Онъ протянулъ руку, нащупалъ теплую сырую шерсть собаки и попытался схватить ее рукой за ошейникъ. Но въ это время борющіеся перемѣнили положеніе, и рука его скользнула мимо.
   Человѣкъ полусидѣлъ на землѣ и защищался локтями и кулаками, намѣреваясь отправить собаку въ лучшій міръ. Собака на мгновеніе отступила назадъ, чтобы тотчасъ же опять наброситься на своего противника съ новой силой.
   Въ это мгновеніе Лео узналъ этого человѣка благодаря тому, что тотъ поднялся и повернулъ къ нему свое лицо. Это былъ солдатъ, его роты! Онъ увидалъ бѣлый унтеръ-офицерскій значекъ на рукавѣ шинели -- онъ очень хорошо зналъ этого человѣка! И ему стало ясно, что этотъ человѣкъ хотѣлъ въ третій разъ совершить покушеніе на его жизнь. Онъ хорошо зналъ, вѣдь, что лейтенантъ Клермонъ долженъ былъ при повѣркѣ часовыхъ, пойти именно этой пустынной дорогой.
   Лео отступилъ на шагъ, выхватилъ саблю изъ ноженъ и поднялъ ее надъ головой унтеръ-офицера, который стоялъ передъ нимъ блѣдный, какъ смерть, и какъ бы окаменѣлый. Нѣсколько мгновеній Лео былъ въ сомнѣніи, не было ли все это галлюцинаціей, вызванной его возбужденной фантазіей. Онъ крѣпко сжалъ въ рукѣ свою саблю и былъ спокоенъ, видя передъ собой блестѣвшій при лунномъ освѣщеніи клинокъ.
   Онъ позвалъ унтеръ-офицера по имени и приказалъ ему добровольно сопровождать его на гауптвахту.
   Но не успѣлъ онъ опомниться, какъ солдатъ опустилъ руку, повернулся, наклонился впередъ и побѣжалъ. Вотъ онъ исчезъ уже въ темнотѣ, и только слышенъ былъ шумъ его бѣга по полузамерзшей землѣ.
   Лео же остался въ томъ же положеніи, съ поднятой для защиты саблей. Собака легла у его ногъ и стала лизать свои лапы. А Лео все еще прислушивался къ звуку шаговъ, раздававшихся уже гдѣ-то далеко. Черезъ нѣсколько секундъ замерли послѣдніе звуки. Тогда Лео быстро зашагалъ вперёдъ. Въ его мозгу зарождалась совсѣмъ новая мысль. Онъ старался дать ей опредѣленную форму. Нельзя-ли было объясниться и придти къ какому нибудь соглашенію съ этимъ человѣкомъ, такъ упорно покушавшимся на его жизнь? Для Лео было ясно теперь, что онъ съ самаго начала не понималъ ни этого человѣка, ни мотивовъ, руководившихъ его поступками. Нужно было, во чтобы то ни стало, сейчасъ же пойти, догнать его и поговорить съ нимъ. Упорное наступленіе врага, его отчаянные поступки имѣли, безъ сомнѣнія, очень глубокія и, пожалуй, даже очень опредѣленныя причины.
   И Лео почувствовалъ вдругъ, что между нимъ и убѣгавшимъ солдатомъ есть что-то родственное; между ними долженъ существовать союзъ, а не война и кровь!
   Лео побѣжалъ. Онъ забѣгалъ въ сторону по боковымъ дорожкамъ, раздвигалъ кусты и вѣтви, за которыми могъ бы скрываться солдатъ, упавшій отъ утомленія.
   Но кругомъ было тихо и темно. Лео побѣжалъ дальше. Собака, громко лая, бѣжала передъ нимъ. И пока онъ такъ бѣжалъ, онъ старался уяснить себѣ свои неясныя мысли. Да, онъ начиналъ понимать этого пролетарія и его поступки; онъ догадывался о причинахъ этой отчаянной борьбы.
   Этотъ человѣкъ не былъ изъ тѣхъ добродѣтельныхъ бюргеровъ, которые степенно шли и пробивали себѣ дорогу наверхъ, которые копошились и трудились въ полной увѣренности, что добьются тѣхъ высотъ, гдѣ ихъ ожидаетъ все хорошее. Онъ бродилъ во мракѣ, въ грязной житейской тинѣ, и ему ни разу не приходило въ голову, что тѣ, которые теперь находятся внизу, могутъ когда-нибудь очутиться наверху. Онъ стоялъ одинокій, съ болью ощущая на своихъ плечахъ ужасное давленіе верхнихъ слоевъ. И онъ не видѣлъ ничего дальше своего непосредственнаго начальника, на которомъ и сосредоточилъ всю свою ненависть, вызывавшую въ немъ чувство мести и разрушенія.
   Онъ проигралъ битву и теперь бѣжалъ, разбитый, уничтоженный, въ полной увѣренности, что его узнали, что объ немъ доложатъ; его схватятъ, закуютъ въ кандалы и запрутъ въ одиночную камеру...
   Лео побѣжалъ быстрѣе. Ему хотѣлось догнать этого человѣка, попробовать поговорить съ нимъ спокойно, мягко и заставить его образумиться.
   Онъ перебѣжалъ черезъ старый полугнилой деревянный мостъ. Передъ нимъ зіяла темная пасть -- крѣпостныя ворота; онъ вбѣжалъ въ нихъ, и шаги его гулко отдавались подъ сводами. И только, когда онъ пробѣжалъ уже нѣсколько переулковъ между казарменными строеніями, онъ, вдругъ вспомнилъ, почему онъ такъ бѣжитъ, и остановился. Подойдя къ часовому, онъ спросилъ его, не видѣлъ ли онъ пробѣжавшаго здѣсь унтеръ-офицера. Но прежде чѣмъ часовой отвѣтилъ ему, Лео увидѣлъ солдата, только что вышедшаго изъ казармы, который прислонился къ косяку, блѣдный какъ смерть и, повидимому, близкій къ обмороку.
   Лео подошелъ къ нему и спросилъ:-- "Что случилось? Куда вы идете въ такомъ видѣ?" -- Солдатъ былъ полуодѣтъ, въ туфляхъ, надѣтыхъ на голыя ноги. Увидѣвъ лейтенанта, онъ быстро приложилъ руку къ козырьку и сказалъ дрожащимъ голосомъ:-- "Докладываю... Я долженъ пойти на гауптвахту и доложить..."
   Въ это время пробѣжалъ по лѣстницѣ лейтенантъ Крамеръ. Лицо у него было какое то странное, торжественное.-- "Здравствуйте Клермонъ,-- сказалъ онъ.-- Тутъ есть дѣло для васъ. Случилось печальное событіе. Одинъ изъ унтеръ-офицеровъ вашей роты только что застрѣлился изъ винтовки"...
   И пока они поднимались по лѣстницѣ, Крамеръ разсказалъ, что доложилъ ему солдатъ, стоявшій на караулѣ въ корридорѣ казармы: унтеръ-офицеръ быстро вбѣжалъ въ корридоръ, взялъ одну изъ винтовокъ, стоявшихъ у стѣны, и поднялся по лѣстницѣ въ слѣдующій этажъ. Караульный, простой солдатъ, конечно не могъ воспрепятствовать своему унтеръ-офицеру. Черезъ минуту раздался выстрѣлъ...
   Тѣло самоубійцы лежитъ тамъ, гдѣ оно упало. Ожидаютъ врача; послали за капитаномъ, я на гауптвахту за санитарами и носилками. Вотъ онъ лежитъ!..
   Мертвый лежалъ на полу, вытянувшись и раскинувъ ноги. Крамеръ отдернулъ одѣяло. Голова была совершенно раздроблена; лицо превратилось въ сплошной кровавый комокъ. Крамеръ показалъ большія пятна крови и мозга на стѣнѣ и даже на потолкѣ. Вѣроятно, самоубійца, передъ тѣмъ, какъ выстрѣлить, наполнилъ стволъ водой и вложилъ дуло въ ротъ. Пуля пробила въ потолкѣ маленькое отверстіе и прошла дальше. Это было большое счастье, что наверху никто не спалъ.
   Лео Клермонъ былъ потрясенъ до глубины души. Ужасъ охва тилъ его при видѣ этого, почти безголоваго трупа. Этотъ человѣкъ, въ порывѣ отчаянія и страха раздробилъ себѣ голову и умеръ несчастнымъ и одинокимъ! И у Лео мелькнула мысль, что таковъ удѣлъ всѣхъ тѣхъ, кто не можетъ подчиниться большинству, кто не можетъ чувствовать и дѣйствовать въ сообществѣ съ массой, стремящейся пробить себѣ дорогу къ наивысшему достижимому!
   Пришелъ врачъ, всталъ на колѣни около мертваго, приподнялъ разможженную голову и, внимательно осмотрѣвъ тѣло, сказалъ:-- "Тужурка разорвана отъ лѣваго рукава до пояса. На тѣлѣ во многихъ мѣстахъ синяки. На правомъ суставѣ руки какія-то удивительныя пораненія, очень напоминающія укусы. По всей вѣроятности, онъ подрался гдѣ-нибудь съ сутенерами или что-нибудь въ этомъ родѣ." --
   Онъ взялъ большой кусокъ ваты и разрѣзалъ его на полосы. Ими онъ обложилъ голову самоубійцы и старался такимъ образомъ поддержать разваливавшійся черепъ. Остатками ваты онъ сталъ вытирать кровь съ полу.
   Обернувшись къ Клермону, онъ увидѣлъ, что тотъ еле-еле стоялъ на ногахъ, и сабля служила ему опорой. Лицо Лео было страшно блѣдно, глаза потускнѣли и были широко открыты.
   Врачъ улыбнулся какъ-то дерзко и насмѣшливо, глядя на офицера:-- "Лучше было бы вамъ уйти, господинъ лейтенантъ, разъ вы чувствуете себя нездоровымъ. Впрочемъ солдатъ долженъ умѣть смотрѣть въ лицо убитому товарищу, даже въ томъ случаѣ, если у этого убитаго мозгъ разлетѣлся вдребезги. Впрочемъ мозгъ вѣдь совершенно не нуженъ солдату"...--
   Лео встрепенулся и, тяжело ступая, вышелъ изъ корридора.

-----

   Вдругъ потухли всѣ люстры. Только лампочки въ красныхъ и зеленыхъ шелковыхъ фонаряхъ мерцали въ темнотѣ. Пять масокъ серпантинъ пропорхнули по залѣ и закружились среди танцующихъ. Лучъ электрическаго свѣта, бросаемый прожекторомъ слѣдовалъ за ними, превращая ихъ изъ пестрыхъ бабочекъ въ летучихъ мышей, въ бѣлыя водяныя лиліи, въ пляшущіе красные огни...
   Въ одно мгновеніе онѣ сорвали развѣвающійся тюль, съ своихъ плечъ и бросили его къ толпившимся зрителямъ; оставшись въ одномъ трико, онѣ, какъ змѣйки, проскользнули подъ локтями и руками людей, старавшихся ихъ схватить, и исчезли... Никто не успѣлъ даже разсмотрѣть хорошенько, кто были эти пять стройныхъ дѣвушекъ!
   Вскорѣ послѣ этого Ида Клермонъ вошла въ маленькій салонъ за танцовальнымъ заломъ. Она поправила на плечахъ узкія ленты, постоянно сползавшія съ нихъ, сняла маску и стала обмахиваться вѣеромъ. Ей было жарко, на душѣ у нея было тяжело. Она посмотрѣла въ окно. Небо было темное, беззвѣздное.
   Якобсъ былъ теперь навѣрное уже въ пути. Но онъ могъ бы подождать... Онъ долженъ былъ подождать! Можетъ быть, онъ еще и не уѣхалъ и ждетъ ея окончательнаго отвѣта? Онъ вѣдь умный человѣкъ и долженъ былъ понимать все!..
   Широкая фигура показалась въ дверяхъ: это былъ Гордонъ Маршнеръ. Ида схватилась за маску, но въ этотъ моментъ онъ снялъ свою полумаску и подошелъ къ ней.-- "Я васъ искалъ всю ночь, миссъ Ида", сказалъ онъ;-- "но не могъ угадать васъ подъ маской".
   Ида иронически улыбнулась. Его чувства были настолько тупы, что онъ не могъ, конечно, проникнуть въ то, что скрывается подъ маской!
   -- Моя маска скрываетъ только мое лицо,-- сказала она.-- Чтоже касается моего одѣянія, то, согласно требованіямъ моды, оно самое ничтожное.
   -- Я видѣлъ васъ только въ костюмѣ для гулянія, -- возразилъ онъ, пристально глядя на нее.-- Я въ самомъ дѣлѣ не узналъ бы васъ, пока не увидѣлъ вашего лица.
   -- Даже въ серпантинѣ?--спросила Ида.
   Маршнеръ быстро подошелъ къ ней и опустился на стулъ, стоящій возлѣ нея.
   -- Вы? вы были среди этихъ?.. Я искалъ васъ, -- пробормоталъ онъ хриплымъ голосомъ, но развѣ я могъ думать!..
   -- Можетъ быть, меня и не было между ними,-- сказала она насмѣшливо. Какъ слѣпо слѣдовалъ онъ каждой перемѣнѣ ея настроенія! Съ того знаменательнаго дня, когда они сражались во время тенниса у низкой сѣти, онъ неотступно искалъ ея близости. Его взглядъ преслѣдовалъ ее. Безъ сомнѣнія дѣло близилось къ развязкѣ, и сегодняшній вечеръ, какъ нельзя болѣе, подходилъ для этого. Нужно было уладить это дѣло какъ можно скорѣе; теперь, когда уѣхалъ Якобсъ -- ея единственный другъ... и она была такъ одинока! Ида вскочила.
   -- Пойдемъ танцовать!-- сказала она.
   Онъ обвилъ рукой ея талію, пронесся черезъ толпу въ залѣ и закружился въ вальсѣ, словно ища успокоенія въ его ласкающемъ ритмѣ.
   Ида тоже поддалась обаянію ритма. Этотъ вальсъ былъ удивительно красивъ, и она какъ бы сливалась съ его плавнымъ, страстнымъ ритмомъ.
   Бэссъ Нельсонъ схватила Иду за руку и потянула ее къ себѣ, а Маршнеръ опустился на стулъ, испытывая легкое головокруженіе. Бэссъ уже переодѣлась въ бѣлое декольтированное шелковое платье; короткій кружевной вуаль развѣвался на ея волосахъ, къ которымъ она прикрѣпила норвежскій брачный уборъ.
   -- Я невѣста, -- сказала она.-- Мой костюмъ правда не имѣетъ стиля; но за то ты видишь на мнѣ брачный вѣнокъ. Сегодня вечеромъ я танцую съ своимъ женихомъ.
   -- Графъ Кольбе?-- спросила Ида, Но Бэссъ громко засмѣялась. Ея глаза блестѣли; казалось, что она выпила много вина.-- "Сегодняшній вечеръ я не буду танцовать съ Адамомъ Кольбе!" -- Она наклонилась впередъ.-- "Ида!" прошептала она.-- "Сегодня ночью я отдамся мужчинѣ!" -- Въ это время изъ круга танцующихъ протянулась рука, которая обняла Бассъ и увлекла съ собой.
   Марія Тереза, въ костюмѣ пажа, маленькими осторожными шагами подошла къ Идѣ и наклонилась къ ней.
   -- Я почти полчаса носила шлейфъ Бэссъ Нельсонъ и очень устала,-- сказала она.
   -- Еще бы, -- замѣтила Ида, качая головой, -- здѣсь вѣдь нѣтъ Розы Вааль, которая бы смѣнила тебя.
   Марія Тереза испытующе посмотрѣла на Иду, и въ ея большихъ блестящихъ глазахъ Ида увидѣла отблескъ своей грусти...
   Маршнеръ снова очутился около Иды. Онъ молчалъ и пристально смотрѣлъ на нее, пока наконецъ этотъ упорный и гнѣвный взглядъ не сталъ ее безпокоить.
   -- Посмотрите, какъ здѣсь прекрасно все устроено!-- сказала она.
   Онъ оглянулся. Съ потолка свѣшивались тяжелыя грозди винограда, а между ними парили на распростертыхъ крыльяхъ зажаренные голуби и нашпигованныя куропатки, какъ живой, поросенокъ стоялъ среди грядки большой бѣлой спаржи и стеблей сельдерея. Въ бассейнѣ, окружавшемъ могучій фонтанъ, плавали только что убитыя лососки и форели.
   Среди кустовъ, откуда свѣшивались апельсины, персики и абрикосы, были устроены уютные уголки, а въ буфетѣ, въ концѣ залы, повара въ высокихъ бѣлыхъ колпакахъ готовили кушанья.
   Графъ Кольбе и его протеже, камеръ-юнкеръ Клейстъ, сидѣли другъ противъ друга у стола, заставленнаго бутылками и блюдами и молча ужинали.
   -- Что же все это означаетъ?-- спросилъ Маршнеръ. Ида подумала и сказала:-- "Сибарисъ!" -- такъ, должно быть, называется страна, гдѣ хорошо живется въ избранномъ обществѣ. Скажите, развѣ все это не производитъ величественнаго впечатлѣнія, развѣ это не великолѣпно?
   -- Oh yes, very nice, indeed!-- Онъ равнодушно посмотрѣлъ кругомъ. И Ида поняла, что на его родинѣ существуетъ иное понятіе о богатствѣ и роскоши, совсѣмъ другое, чѣмъ въ ея странѣ. Въ своемъ воображеніи она уже видѣла себя когда-нибудь, а можетъ быть, и очень скоро, окруженной такой роскошью.
   Ее хватила тревога.-- "Потанцуемъ еще", сказала она. И снова увидѣла она передъ собой правильныя черты его красиваго лица, словно искаженныя страданіемъ.
   Въ это время гдѣ-то прозвучала скрипка. Ея звукъ, тонкій вначалѣ, становился все шире и полнѣе, превращаясь въ красивую, пѣвучую мелодію.
   Танцующіе остановились. Въ мелодіи слышался страстный призывъ -- мольба...
   Снова закружились пары. И понемногу, одна за другой, эти пары выходили изъ круга и скрывались...
   Маршнеръ сжалъ руку Иды.-- "Вы устали?" -- спросилъ онъ. Она почувствовала скрытое желаніе въ его вопросѣ.
   -- Да,-- сказала она,-- я устала! Найдите мнѣ гдѣ-нибудь мѣсто.-- Они вошли въ полутемный салонъ, но онъ былъ полонъ людей. Сквозь толпу пробиралась Бэссъ Нельсонъ подъ руку съ маленькимъ итальянцемъ скрипачомъ.
   Ида улыбаясь посмотрѣла имъ вслѣдъ. Они конечно уходили вмѣстѣ. Да, ея пріятельница была права; она умѣла раздѣлять двѣ вещи, не выпуская изъ рукъ обоихъ шансовъ.
   Маршнеръ повелъ Иду въ густую бесѣдку, гдѣ горѣла только одна красная лампочка. Нѣсколько времени они сидѣли молча; черезъ листву къ нимъ доносился смѣхъ, шепотъ, звуки голосовъ, словно легкое жужжанье: и вдругъ все умолкало, какъ будто поцѣлуй замыкалъ уста говорящимъ.
   Гдѣ-то потребовали шампанскаго. Баядерка подъ руку съ арлекиномъ заглянула въ бесѣдку; она томно опиралась на его руку и говорила глухимъ голосомъ. Онъ сдѣлалъ ей знакъ, чтобы она молчала, тогда она ударила его по щекѣ, вырвалась отъ него и шатаясь, побѣжала, но тутъ же свалилась на диванъ.
   -- Миссъ Ида!-- прошепталъ Маршнеръ, сжимая ея руку. Больше онъ ничего не могъ сказать.
   Она холодно посмотрѣла на него и спросила: -- "Что вамъ угодно?"
   Тогда онъ началъ длинное объясненіе на американско-англійскомъ языкѣ, такъ что она съ трудомъ понимала его. Онъ говорилъ, что онъ не можетъ больше жить безъ нея, что онъ страдаетъ, что онъ больше не человѣкъ, что онъ ни къ чему не годенъ теперь.
   -- Хорошо!-- сказала Ида, когда онъ замолчалъ.-- Чего же хотите? что я могу вамъ отвѣтить? Вѣдь вы мнѣ еще не сказали, что вамъ отъ меня нужно?-- И она склонила голову. Она видѣла слезы въ его глазахъ, и ей было такъ тяжело, такъ тяжело...
   Она кивнула головой и сказала: -- Я охотно поѣду съ вами; вы, навѣрное, будете хорошимъ товарищемъ. Вы мнѣ нравитесь и я, охотно, отдаю себя въ ваши руки. Я поѣду съ вами, когда вы пожелаете, и куда вы пожелаете.
   Онъ быстро поднялся: "Завтра или сегодня ночью!"
   -- Да, если вы желаете!
   Маршнеръ улыбнулся.-- "Well!" -- сказалъ онъ, уже вполнѣ владѣя собой, и затѣмъ, внезапно, какъ бы охваченный новой идеей, прибавилъ:-- Но, конечно, мы подождемъ и сначала обвѣнчаемся.
   Она наклонила голову, тяжело переводя дыханіе. Теперь ей все было безразлично, ничто уже не имѣло для нея никакой цѣны, никакого значенія. Но вдругъ она почувствовала его поцѣлуи, страстные и горячіе, на своихъ губахъ, щекахъ, шеѣ и плечахъ. Онъ спряталъ свое пылающее лицо на ея груди. Ида застонала отъ стыда, боли и страха...
   -- Пустите меня!-- прошептала она.
   Онъ поднялъ голову, долго смотрѣлъ на нее и сказалъ: -- How nice you are! How extremely nice you are!
   Ида почувствовала приливъ радости.
   Конечно! Вѣдь это и было самое главное!..

-----

   Нѣсколько дней спустя, во время завтрака по случаю обрученія Бэссъ Нельсонъ съ графомъ Кольбе, Гордонъ Маршнеръ объявилъ всѣмъ присутствующимъ, что черезъ три недѣли, онъ намѣренъ обвѣнчаться съ Идой Клермонъ.
   Съ Идой онъ началъ держать себя пренебрежительно, принялъ по отношенію къ ней какой-то покровительственный тонъ, но все же не могъ скрыть своей постоянной ревности и нетерпѣнія поскорѣе довести дѣло до желаннаго конца. Онъ ежедневно ходилъ съ ней по магазинамъ, гдѣ они вмѣстѣ покупали приданое: три большихъ чемодана стояли уже биткомъ набитыя всякими платьями, предназначенными только для предстоявшаго путешествія. Остальное онъ хотѣлъ купить въ Соединенныхъ Штатахъ, находя, что тамъ все лучше и изящнѣе. Вообще, онъ очень торопилъ, говоря, что чѣмъ скорѣй будутъ улажены всѣ формальности, тѣмъ лучше.
   Пятнадцатаго марта они встрѣтились, какъ условились, въ ратушѣ и заключили тамъ, въ присутствіи свидѣтелей, Лео Клермона и Оскара Нельсона, законный гражданскій бракъ. Послѣ этого они позавтракали въ кругу ближайшихъ друзей и въ пять часовъ уѣхали въ Парижъ. Маршнеръ предложилъ устроить шестинедѣльную "прогулку" по Европѣ и поѣхать съ спокойной совѣстью прямо въ Чикаго...
   Черезъ два дня послѣ этого Клермону былъ объявленъ приговоръ военнаго суда. Принимая во вниманіе, что онъ дѣйствовалъ подъ впечатлѣніемъ обидъ и угрозъ со стороны толпы, его присудили только на два мѣсяца къ заключенію въ крѣпости.
   Приговоръ этотъ вызвалъ сильное неудовольствіе, какъ среди военныхъ, которымъ онъ казался черезъ-чуръ строгимъ, такъ и среди общества, которое считало его черезъ-чуръ мягкимъ. Спустя два дня послѣ объявленія приговора, Клермонъ выѣхалъ на сѣверъ, въ одну старую крѣпость, гдѣ онъ долженъ былъ, по распоряженію военныхъ властей, отбывать наказаніе.
   По пріѣздѣ онъ представился, въ конторѣ крѣпости, коменданту, и ему сейчасъ же отвели двѣ комнаты, изъ которыхъ одна выходила во дворъ крѣпости, а другая на море. Обѣ были очень уютно обставлены, одна была спальней, а другая должна была служить ему рабочимъ кабинетомъ.
   Когда Лео оставили одного, онъ открылъ окно и усѣлся возлѣ него. Свѣжій холодный воздухъ пахнувъ въ комнату. Лео облокотился на широкій подоконникъ и высунулся наружу. По обѣ стороны окна, онъ увидѣлъ на стѣнѣ богатые орнаменты и между прочимъ старую каменную голову въ стилѣ Барокъ, на которую опирался карнизъ.
   Онъ взглянулъ внизъ, на дворъ замка, окруженный со всѣхъ сторонъ высокими стѣнами, отливавшими блѣдно лиловымъ цвѣтомъ.
   На южной сторонѣ двора возвышалась стройная многогранная башня. А подъ крышей, надъ рядомъ оконъ выдѣлялись рельефные орнаменты изъ песчаника, какъ полосы тонкихъ нѣжныхъ кружевъ. Внизу, на острыхъ камняхъ мощенаго двора стояли солдаты, а передъ ними жестикулировалъ и топалъ ногами офицеръ! Онъ сердился, что-то выкрикивалъ, и его пронзительный, тонкій голосъ отражался всѣми четырьмя стѣнами двора.
   Въ другомъ концѣ двора шагали три солдата въ полной походной аммуниціи. Они двигались по направленію къ унтеръ-офицеру, который зорко слѣдилъ за ними и что то кричалъ -- все время кричалъ... Сцены эти совсѣмъ не подходили къ благородному стилю замка, и Лео нашелъ ихъ мало-привлекательными. Солдаты, съ ихъ дѣтскими, элементарными движеніями казались ему какими-то лилипутами среди этихъ колоссальныхъ стѣнъ!
   Фельдфебель подозвалъ къ себѣ одного изъ солдатъ, тотъ подошелъ къ нему, вытянулся во фронтъ, приложивъ руку къ козырьку, а фельдфебель сталъ ему что-то говорить. Солдатъ долго стоялъ въ этомъ утомительномъ положеніи.
   -- "Онъ все еще стоитъ!" подумалъ Лео.-- Вѣроятно, этотъ фельдфебель былъ очень доволенъ, что ему такъ раболѣпно оказывалъ почести болѣе молодой, болѣе сильный и, можетъ быть, даже болѣе умный человѣкъ!
   Солдатъ продолжалъ стоять, вытянувшись передъ начальствомъ! И это показалось Лео такимъ страннымъ и непріятнымъ зрѣлищемъ...
   На стѣнѣ висѣли наклеенныя на картонъ правила для отбывающихъ арестъ. Эти правила были единственнымъ предметомъ, напоминавшимъ Лео, что онъ отбываетъ наказаніе. Но это напоминаніе вызвало въ немъ опять прежнее чувство какого-то безсилія. Впрочемъ, теперь онъ уже не ощущалъ, какъ прежде, постояннаго раздраженія и безпокойства, а нѣчто болѣе опредѣленное. Ему казалось, что скоро должно выясниться что-то, и что тогда будетъ конецъ...
   Кто-то постучался въ дверь и тотчасъ же вошелъ офицеръ. Лео узналъ Хольгера фонъ-Теркова, который недавно былъ переведенъ въ гарнизонъ этой крѣпости.
   Терковъ пожалъ ему руку, попросилъ его сѣсть и самъ опустился въ кресло.
   -- Я радъ видѣть васъ здѣсь, лейтенантъ Клермонъ, -- сказалъ онъ -- несмотря на то, что васъ послали сюда, какъ отбывающаго наказаніе. Мы постараемся, насколько возможно, сдѣлать вамъ ваше пребываніе здѣсь легкимъ и пріятнымъ. Онъ всталъ, голосъ его, когда онъ говорилъ, показался Лео какимъ-то глухимъ, беззвучнымъ. А тамъ, за окномъ, воздухъ былъ такъ прозраченъ, какъ будто бы онъ ждалъ звуковъ нѣжныхъ, глубокихъ и чистыхъ, чтобы развить и усилить ихъ...
   -- Лейтенантъ Клермонъ! Именемъ коменданта я долженъ потребовать у васъ вашу саблю.
   Лео кивнулъ въ знакъ согласія головой, но онъ почувствовалъ, какъ покраснѣли его щеки. Онъ разстегнулъ пряжку, снялъ свою саблю и передалъ ее въ руки офицера. Онъ отдалъ ему свою саблю, тонкій блестящій клинокъ, которой былъ съ нимъ неразлученъ. Но вѣдь она была только знакомъ отличія, символомъ того, что онъ принадлежитъ къ военному, болѣе высокому сословію! Какъ далеко то время, когда клинокъ этотъ служилъ защитой!
   Лео посмотрѣлъ на свои слабыя руки, опиравшіяся на ручки кресла, и почувствовалъ вдругъ, что онъ безоруженъ, беззащитенъ!..
   И все же, гдѣ-то тамъ, въ глубочайшихъ тайникахъ его души, начало что-то развиваться, расти! Когда-нибудь все это выяснится... А теперь онъ долженъ былъ слушать этого пустого, безцвѣтнаго молодого человѣка, который сидѣлъ передъ нимъ и все говорилъ и говорилъ...
   -- Я видѣлъ васъ разъ въ офицерскомъ собраніи, въ большой и очень веселой компаніи товарищей. Вы одни сидѣли молча, задумчиво. Вашъ лобъ былъ испещренъ глубокими морщинами, и я угадалъ, что вы были заняты внутренней борьбой. Это было спустя нѣсколько дней послѣ того случая, изъ-за котораго вы теперь сидите здѣсь.
   -- Да,-- отвѣтилъ Лео, -- я тоже обратилъ на васъ вниманіе въ тотъ вечеръ.
   -- Тогда мнѣ очень хотѣлось поговорить съ вами, но не было случая. Я хотѣлъ выразить вамъ тогда, какъ я сочувствую вамъ и вполнѣ понимаю, почему вы ударили хлыстомъ, видя передъ собой демонстрацію революціонно настроенныхъ людей;-- хотя, по существу, я и не признаю такой формы протеста. Но всѣ мы, всѣ тѣ, которые еще не ослѣплены проповѣдями современныхъ пророковъ, понимаемъ васъ и вашъ гнѣвъ при видѣ этого краснаго знамени, идущаго отъ побѣды къ побѣдѣ. Наше дѣло теперь въ опасности. Я не знаю, христіанинъ ли вы Клермонъ? Нѣтъ, я не спрашиваю васъ! Я вовсе не изъ тѣхъ усердныхъ проповѣдниковъ, которые странствуютъ вездѣ и щупаютъ пульсъ у всѣхъ людей. Я хотѣлъ только сказать вамъ доброе слово, если вамъ угодно только выслушать меня?
   Лео наклонилъ голову. Онъ вдругъ почувствовалъ большую симпатію къ этому застѣнчивому человѣку, въ глазахъ котораго показался теперь лихорадочный блескъ, когда онъ пододвинулся къ нему и сталъ съ жаромъ говорить:
   -- Я сознаюсь вамъ откровенно, что я христіанинъ и что въ наши ужасныя времена, когда все стараются разрушить, когда возстаютъ противъ вѣчнаго свѣта, когда все старое отрицаютъ и не создаютъ ничего хорошаго новаго -- что въ такія времена я нахожу единственное спасеніе отъ гибели только въ ученіи Христа!
   -- Толпами напираютъ люди и требуютъ равенства и свободы. Сосѣдъ враждуетъ съ сосѣдомъ, другъ не вѣритъ другу. Встаютъ новые пророки, которые проповѣдуютъ, что пришли новыя времена; они собираютъ вокругъ себя массы и громко, во всеуслышаніе, заявляютъ, что теперь все въ мірѣ должно измѣниться. И правда, они измѣняютъ наружный міръ, они стремятся измѣнить воззрѣнія людей; они проповѣдуютъ новую религію тѣла, ощущеній, похоти...
   Вѣдь въ томъ-то и суть, что стимуломъ всего является человѣческая страсть, которую нельзя удовлетворить, стремленіе все пересоздать, что можно, и разрушить то, что не поддается перемѣнѣ, ниспровергнуть то, что стоитъ крѣпко..
   А звѣрь просыпается и все растетъ и растетъ!..
   Мы же, живущіе въ мірѣ и гармоніи съ собой, съ ужасомъ смотримъ на это броженіе тамъ внизу, на бурное кипѣніе страстей,-- если можно такъ выразиться. Но возможно, что и на насъ распространится эта зараза, несущая съ собой зло сомнѣній; можетъ быть, и наши мысли начнутъ бродить, наша кровь закипитъ -- и мы будемъ сомнѣваться въ нашемъ правѣ сопротивляться, сомнѣваться въ возможности удержаться на занятой нами позиціи, въ возможности сохранить все то хорошее, что отцы наши унаслѣдовали отъ своихъ отцовъ: правду, право и вѣру, и сомнѣваться даже въ самой вѣрѣ!..
   Но теперь -- я могу вамъ сообщить даже съ какого дня -- я чувствую себя спокойнымъ, увѣреннымъ и твердо уповающимъ. Я знаю теперь увѣренно, какія силы побѣдятъ все зло нашего времени. Эти силы торжествующе поднимаютъ теперь голову и это: вѣра и дисциплина. Союзъ меча и Креста! Вотъ что поведетъ насъ къ побѣдѣ! Я вижу уже теперь, какъ надъ всей страной распространяется сѣть, петли которой связаны соединенными силами священниковъ и солдатъ! Крѣпкая густая сѣть растягивается надъ этимъ многоголовымъ чудовищемъ, на которое указывалъ еще апостолъ Іоаннъ. Вожделѣніе, алчность, честолюбіе и властолюбіе -- все то, что лжепророки нашихъ дней называютъ красивыми именами: прогрессъ, эволюція, свободная конкурренція!
   Мы должны образовать рыцарскій орденъ съ крестомъ на спинѣ. Мы должны стоять дружно, брать возлѣ брата, связанные крѣпкими цѣпями вѣры!
   -- Понимаете ли вы меня? Успѣваете ли вы слѣдить за моими словами? Не слишкомъ ли скоро я говорю?
   -- Если же въ этомъ общемъ дѣлѣ мы всѣ будемъ единодушны, крѣпки и тверды, то побѣда не будетъ трудна, и на землѣ будетъ властвовать надъ всѣмъ одно обширное царство вѣры!
   Онъ умолкъ. Лео встрѣтилъ его осторожный, испытующій взглядъ и отвѣтилъ:
   -- Въ одномъ вы правы. Мы, дѣйствительно, стоимъ на очень слабыхъ ногахъ.
   Лейтенантъ Терковъ взялъ его за руку.
   -- Нѣтъ,-- воскликнулъ онъ.-- Наше положеніе уже теперь куда лучше, чѣмъ раньше! Я учредилъ союзъ. У насъ уже есть съ полсотни членовъ. Вы должны тоже записаться къ намъ. Чтобы стать членомъ, не нужно быть убѣжденнымъ христіаниномъ;-- достаточно, если вы стоите на этомъ пути, если вы видите опасность и гибельныя стремленія нашего времени.-- Приподнявшись и ударивъ рукой по столу, онъ продолжалъ:-- Врагъ тутъ въ странѣ! Каждый патріотъ долженъ встать на крѣпостномъ валу съ лопатой или оружіемъ въ рукахъ!!.-- И онъ опять сѣлъ.
   -- Вы, лейтенантъ Клермонъ, должны отбывать здѣсь наказаніе, которое найдете, можетъ быть, тяжелымъ я унизительнымъ. Вы, навѣрное, тоже будете чувствовать одиночество, сидя долгіе дни безъ занятій. Вы, можетъ быть, подумаете, что вы страдаете невинно. Но тогда вѣрьте, какъ вѣрю я, что все къ лучшему. Вдали отъ своихъ ежедневныхъ занятій, вы принуждены будете заняться собственными мыслями, и у васъ будетъ время многое уяснить себѣ. Вы соберете все, чѣмъ владѣете, поищите въ самыхъ глубокихъ тайникахъ своей души и постараетесь ничего не пропустить. Вы многаго не досчитаетесь и постараетесь пріобрѣсти то, чего вамъ не хватаетъ.
   -- Вы сведете свои счеты. И въ этомъ я желаю вамъ счастья, какъ товарищъ и человѣкъ!
   Онъ протянулъ руку, и Лео пожалъ ее.
   У двери лейтенантъ фонъ-Терковъ остановился и сказалъ:-- "Вы знаете вѣдь, что я выпустилъ нѣсколько брошюръ, касающихся вопросовъ, о которыхъ мы только что говорили. Позвольте мнѣ прислать вамъ ихъ?" -- И какъ бы извиняясь, онъ прибавивъ: -- "Каждая изъ нихъ содержитъ не болѣе пятидесяти страницъ и быстро читается".
   Лео отвѣтилъ, что онъ съ величайшимъ удовольствіемъ прочтетъ эти брошюры. И мысленно онъ уже рѣшилъ сказать, по прочтеніи ихъ, что они ему очень понравились и очень тронули его. Онъ уже подмѣтилъ, что изможденное и худое лицо фонъ-Теркова на мгновеніе освѣтилось лучомъ радости, а потомъ снова приняло свой обычный, нѣсколько тупой, мрачный и спокойный видъ.
   На его лбу показались двѣ глубокія горизонтальныя складки. И Лео вспомнилъ, что Теркова два раза обошли при производствѣ въ капитаны... Но въ послѣднее время, имъ кажется очень заинтересовались въ высшихъ сферахъ.
   Саблю Клермона онъ забылъ взять съ собой, и денщикъ, принесшій вечеромъ брошюры, взялъ ее, чтобы отнести въ канцелярію коменданта....

-----

   Уже въ первый мѣсяцъ своего сидѣнія въ крѣпости, Лео Клермонъ получилъ отъ коменданта разрѣшеніе выходить ежедневно на часовую прогулку на свѣжемъ воздухѣ, но, согласно правиламъ крѣпостного режима, эту прогулку онъ могъ совершать только подъ наблюденіемъ провожатаго и въ отдаленной части крѣпости.
   Въ качествѣ провожатаго, за нимъ слѣдовалъ всегда, на разстояніи десяти шаговъ, солдатъ съ шашкой на голо. Часто, когда они гуляли по наружнымъ валамъ, Лео оборачивался, и улыбаясь, смотрѣлъ на солдата, который тотчасъ же останавливался, вытягивался въ струнку и производилъ впечатлѣніе человѣка, заснувшаго стоя. Если бы Лео вздумалъ вдругъ убѣжать, то этотъ человѣкъ, вѣроятно, или остановился бы, какъ вкопанный, съ вытаращенными глазами, или же побѣжалъ бы за нимъ, стараясь все время сохранять разстояніе ровно въ десять шаговъ.
   Ежедневно Лео проходилъ по одной и той же дорожкѣ вокругъ замка, вдоль наружныхъ бастіоновъ. Иногда онъ доходилъ до послѣдняго подъемнаго моста. Это было противъ правилъ, но солдалъ не смѣлъ заявить ему объ этомъ. Лео останавливался на мосту и глядѣлъ черезъ длинный черный ровъ, изъ котораго круто поднимались стѣны замка.
   Въ отверстіи одной изъ бойницъ выросло тонкое стройное дерево; въ другомъ мѣстѣ толстый кленъ поднималъ выше стѣнъ свою еще обнаженную вершину. Корни его крѣпко вросли въ трещины стѣны, какъ бы разрывая ее, но въ то же время и скрѣпляя вывѣтрившійся камень. Никто не трогалъ этихъ деревьевъ, никто не мѣшалъ имъ, и лѣтомъ ихъ зелень красиво выдѣлялась на блѣдно-красномъ фонѣ стѣны.
   Одинъ разъ Лео, вмѣсто обычной прогулки, пошелъ осмотрѣть глубокіе казематы крѣпости. Старая женщина, освѣщавшая ему путь факеломъ, разсказывала ему о заключенныхъ, сидѣвшихъ когда-то въ этихъ сырыхъ подземныхъ казематахъ на короткой, двухъ аршинной цѣпи.
   Съ улыбкой сравнивалъ Лео эту ужасную тюрьму со своими свѣтлыми комнатами.
   Всего больше нравилось Лео стоять на главномъ бастіонѣ, на самомъ высокомъ мѣстѣ крѣпости. Тамъ онъ старался уяснить себѣ свое положеніе и собрать свои мысли. Но рѣдко удавалось ему найти выходъ изъ лабиринта своихъ мыслей.
   Его изгнали сюда, въ самый отдаленный уголокъ страны! Его прогоняли изъ одного мѣста въ другое; у него не было отечества, не было почвы подъ ногами!..
   Противъ его предковъ возсталъ народъ; собравшись толпой, онъ обрушился на нихъ, какъ лавина, все разрушающая своею тяжестью. Только немногіе изъ его рода спаслись. Въ большой каретѣ уѣхали они на сѣверъ и еле-еле нашли тамъ пристанище. Изъ поколѣнія въ поколѣніе боролись они въ новой странѣ за свое могущество, пріобрѣли новую землю и твердо стояли на ней, защищая ее пядь за пядью. Но большой городъ распростеръ свои щупальцы и проглотилъ ихъ землю!
   Тогда, несмотря на всѣ потери, Лео говорилъ себѣ: Нельзя поддаваться, нельзя падать -- нельзя! Вѣдь у него была еще комната, въ которой онъ хранилъ реликвіи своей фамиліи: оружіе и старыя книги въ тяжелыхъ тисненыхъ переплетахъ съ золотыми корешками. Но недавно все это сгорѣло до тла!.. А теперь его самого, какъ преступника, сослали сюда въ это чуждое ему мѣсто и дали ему здѣсь свободу двигаться между валами и стѣнами крѣпости. Въ какомъ крайнемъ положеніи находился онъ теперь!..
   Тамъ внизу плескалась вода, и прибой ежесекундно образовывалъ на берегу новые узоры изъ темно-голубыхъ, свѣтло-желтыхъ и темно-фіолетовыхъ полосъ.
   Лео сталъ брать съ собой бумагу и акварельныя краски и, располагаясь на валу, дѣлалъ легкіе наброски стѣнъ замка башенъ, валовъ и моря.
   И когда онъ такъ сидѣлъ и долго, долго смотрѣлъ вдаль, улавливая новыя линіи, новыя краски, его душу снова наполняло давно исчезнувшее и, казалось, забытое имъ особенное чувство удовлетворенія. И онъ думалъ тогда, что стоитъ жить, когда воспринимаешь, наблюдаешь, поглощаешь въ себѣ міръ и ничего не желаешь, кромѣ этого!
   Но иногда въ его душу врывалось безпокойство, вызванное разными, зачастую незначительными явленіями.
   Такъ одна изъ фигуръ, сдѣланная изъ песчаника и поддерживавшая тяжелые карнизы оконъ, напомнила ему только что пережитое тяжелое страданіе.
   Онъ нашелъ, что эта голова, лицо которой было наполовину раздроблено, имѣло нѣкоторое сходство съ головой фельдфебеля... И снова увидѣлъ онъ передъ собой раздробленное лицо солдата, обложенное полосами ваты: лицо того несчастнаго, который всю свою жизнь стоналъ подъ тяжестью высшихъ слоевъ, пока наконецъ, вся накопившаяся въ немъ ненависть не выразилась въ одномъ взрывѣ.
   Лео съ трудомъ превозмогалъ это воспоминаніе. Имъ овладѣвало неясное чувство недовольства и сожалѣнія, что онъ такъ долго не понималъ людей, имѣвшихъ съ нимъ много общаго, такихъ же одинокихъ, дошедшихъ до безнадежнаго отчаянія, какъ и онъ... Онъ не могъ забыть впечатлѣнія, произведеннаго на него большимъ, тяжелымъ тѣломъ, напоминавшимъ свалившійся колоссъ, съ такой странной изумленной кровавой улыбкой на лицѣ...
   Потомъ Лео увидѣлъ на стѣнѣ новую фигуру, оттѣснизшую первое изображеніе. Подъ карнизомъ окна, онъ замѣтилъ другую каменную голову: широкое гладкое лицо съ широко открытымъ толстымъ и жаднымъ ртомъ и съ длиннымъ шрамомъ, какъ бы отъ удара, поперекъ щеки, лба и подбородка. Съ безпокойствомъ и боязнью всматривался онъ въ это лицо, съ какъ бы застывшей, тупой улыбкой. Потомъ онъ быстро отвернулся и ушелъ. Но уже на другой день, онъ снова подошелъ къ окну. Тамъ на верху торчала эта неподвижная, уродливая каменная морда, стиснутая между пилястромъ и карнизомъ. Она, какъ будто, пристально смотрѣла на него и улыбалась тупой каменной улыбкой. Ему казалось, что шрамъ мѣнялъ свой цвѣтъ; то онъ былъ фіолетовымъ, то зеленымъ, а, однажды, ему даже показалось, что шрамъ, наполнился какой-то жирной, черной массой.
   Лео не могъ спокойно проходить мимо этого мѣста. Если онъ оборачивался къ нему спиной, то и тогда еще чувствовалъ какъ-бы прикосновеніе холоднаго непріятнаго взгляда. И вотъ, однажды Лео схватилъ въ ярости камень и бросилъ его въ это каменное лицо, но камень не долетѣлъ. Провожатый солдатъ застылъ отъ изумленія, вытаращивъ глаза, напоминая собой застывшее каменное лицо на стѣнѣ. Лео не рѣшился повторить попытку! И день за днемъ, онъ долженъ былъ смотрѣть на это каменное лицо, шрамъ котораго, казалось, становился съ каждымъ днемъ все глубже и шире, и снова онъ ощутилъ въ своей рукѣ такое чувство, какъ будто онъ ударилъ хлыстомъ по чьей-то упругой щекѣ...
   И каменная голова все оставалась на своемъ старомъ мѣстѣ, среди своихъ каменныхъ сосѣдей, головой или плечами подпиравшихъ карнизъ и тяжелыя стѣны замка! Казалось, что туловища эти вросли въ стѣны, упираясь ногами въ плотно утрамбованные валы. Высоко надъ ними поднимались стройныя башни, украшенныя зубчатыми коронами. А каменные великаны, потупивъ взоры, твердо стояли, упираясь ногами въ землю и выплевывая изъ своихъ ртовъ сточныя воды замка.
   Лео пристально глядѣлъ на нихъ и вдругъ нашелъ въ ихъ грубыхъ, топорныхъ чертахъ какое-то медленно пробуждающееся сознаніе. Эти каменные великаны начинали понимать, что они, именно они, держатъ на своихъ плечахъ весь замокъ, всѣ эти стѣны,-- башни, своды и блестящіе залы!
   И съ возрастающимъ чувствомъ какой-то смутной тревоги, Лео глядѣлъ на этихъ молчаливыхъ атлантовъ...

-----

   Онъ любилъ стоять на главномъ бастіонѣ, прислонившись грудью къ каменному брустверу. На высокомъ бѣломъ шестѣ развѣвался и щелкалъ флагъ. Лео рѣдко смотрѣлъ назадъ на замокъ. Черезъ темные, неподвижно стоявшіе передъ нимъ хребты крѣпостныхъ валовъ, Лео смотрѣлъ на море, на разбивавшіяся о каменные буреломы волны. На другомъ берегу залива лежалъ городъ, и Лео ясно различалъ гавань и ряды домовъ. На громадныхъ віадукахъ, красивыми дугами соединявшихъ городъ съ сушей, часто проѣзжали поѣзда, выбрасывая въ воздухъ бѣлыя струйки пара. А съ сѣверо-запада врывалось въ узкій заливъ бушующее море. Часто оно приносило съ собой громадныя глыбы льда, прибой бросалъ ихъ на буреломы, а льдины нагромождались одна на другую, какъ бѣлые моржи, вонзавшіе другъ въ друга свои твердые клыки.
   Потомъ начались бури. Они очищали фарватеръ, унося глыбы льда, которыя плясали на бѣлыхъ гребняхъ прибоя и, разбиваясь, кружились между камнями, а волны катились свободныя, дикія, грозныя и раздроблялись въ пѣну о каменную преграду.
   Съ юга и съ сѣвера стали приходить парусныя суда и пароходы. Они догоняли и перегоняли другъ друга. Парусныя суда плавно обходили крѣпость, описывая большой кругъ, или же съ шумомъ и гамомъ переставляли свои паруса и, круто повернувъ, мчались мимо. А темные остовы пароходовъ энергично прокладывали себѣ дорогу противъ теченія.
   На мачтахъ появлялись сигналы, а бастіонные сторожа записывали на свои аспидныя доски имена, національность и мѣсто назначенія судовъ.
   Лео внимательно наблюдалъ за судами и скоро научился отличать ихъ другъ отъ друга. Это было для него совсѣмъ новой областью, въ которой онъ находилъ развлеченіе и забвеніе.
   У каждаго судна была своя цѣль, свое мѣсто назначенія, которое обязательно нужно было достигнуть въ наименьшее количество дней. Въ опредѣленныхъ мѣстахъ люди нуждались въ товарахъ; вотъ этотъ лѣсъ съ нетерпѣніемъ ждали въ гаваняхъ южныхъ странъ, а уголь, маисъ, пшеницу нужно было доставить въ другія мѣста. Много людей было заинтересовано въ счастливомъ прибытіи этихъ судовъ.
   Мимо него проходила пульсирующая жизнь массъ, а онъ сидѣлъ тутъ безъ дѣла, безъ цѣли!..
   Однажды утромъ его посѣтили лейтенантъ Крамеръ и баронъ Гюльденкранцъ...Они всѣ втроемъ пошли на бастіонъ, усѣлись на скамьѣ и смотрѣли на море, на которомъ сильный сѣверо-западный вѣтеръ вздымалъ высокія волны.
   Гюльденкранцъ, который былъ недавно переведенъ въ гвардію, разсказывалъ интересныя придворныя тайны. Его бурный характеръ смѣнился осторожнымъ, мягкимъ поведеніемъ. Онъ былъ въ штатскомъ платьѣ, и походка его была поэтому совсѣмъ другая, чѣмъ тогда, когда онъ носилъ военную форму; ноги его какъ бы прилипали къ землѣ, и при каждомъ шагѣ, онъ плавно наклонялся впередъ.
   Крамеръ сидѣлъ, какъ всегда, широко и грузно, уперевшись рукой въ колѣно, и пристально смотрѣлъ на прибой, который съ шумомъ катился и разбивался о камни.
   Они сообщили ему много столичныхъ новостей, говорили о послѣднихъ производствахъ и о большомъ крахѣ строительнаго товарищества, благодаря которому Крамеръ потерялъ пять тысячъ кронъ, унаслѣдованныхъ имъ отъ одной его тетки и помѣщенныхъ въ этомъ товариществѣ подъ вторую закладную.
   Но вотъ они всѣ трое замолчали. Морской вѣтеръ дулъ Крамеру прямо въ полуоткрытый ротъ, а Гюльденкранцъ ежесекундно подносилъ указательный палецъ къ своимъ свѣтлымъ усикамъ и поглаживалъ ихъ. Онъ смотрѣлъ разсѣянно впередъ и только тогда, когда онъ разглядывалъ себя въ маленькомъ кругломъ зеркальцѣ, лицо его выражало вниманіе.
   Къ югу отъ косы стояли на якорѣ пароходы и парусныя суда. Одна шхуна, попытавшись бороться съ волненіемъ, вернулась обратно съ порванными канатами. Въ разныхъ мѣстахъ печально и протяжно гудѣли пароходы, подавая сигналы, имъ отвѣчали другіе, короткими, нетерпѣливыми свистками. По блѣдному, мутно-красному небу мчались клочки тяжелыхъ тучъ. Вода казалась мутной и темной, а пѣна, перебрасывавшаяся черезъ валы укрѣпленій, была похожа на какую-то зеленую слизь.
   Все время подходили новыя суда. На мачтахъ появлялись сигналы, и якори съ плескомъ погружались въ воду. Маленькій катеръ съ провизіей шнырялъ отъ одного судна къ другому.
   Гюльденкранцъ показалъ кончикомъ сапога на обреченныя на стоянку суда и сказалъ:-- "Пускай подождутъ. Буря ударила имъ прямо въ носъ. Да и незачѣмъ имъ, чортъ возьми, спѣшить!"
   Лео Клермонъ взглянулъ на лѣсъ покачивавшихся мачтъ и подумалъ:-- "Много цѣннаго времени пропадетъ теперь даромъ; вѣдь, можетъ быть, благодаря этой бурѣ, терялись цѣлыя состоянія! Но стихія, наперекоръ всякому прогрессу, всѣмъ усовершенствованіямъ техники, уничтожала все!"
   -- Ну, Клермонъ,-- сказалъ наконецъ Крамеръ,-- ровно черезъ мѣсяцъ ты станешь опять свободнымъ человѣкомъ и такимъ же хорошимъ офицеромъ, какъ раньше.
   -- Я рѣшилъ уѣхать,-- замѣтилъ Лео.-- Я думаю отправиться въ Конго.-- Ему только въ это мгновеніе представился этотъ выходъ. Онъ дрожалъ здѣсь на холодномъ вѣтру. И вдругъ, въ его воображеніи нарисовалась картина: обширная площадь желтаго песка и жесткихъ пластовъ глины и среди нихъ широкая рѣка -- Конго. Вотъ они лежать, одѣтые въ тропическіе костюны, въ камышахъ, на берегу широкой желто-коричневой рѣки, и стрѣляютъ изъ винтовокъ въ цѣль, въ сверкающихъ на солнцѣ негровъ, плывущихъ верхомъ на стволахъ деревьевъ внизъ по теченію Конго!
   -- Конго!-- воскликнулъ Гюльденкранцъ, а потомъ, понизивъ голосъ, торжественно прибавилъ:-- "Это вѣдь неминуемая смерть, тропическая лихорадка!"
   Лео откломился на спинку скамьи и смотрѣлъ на своихъ товарищей. Лица ихъ приняли опять спокойное выраженіе. Они сидѣли беззаботные и увѣренные и прищуривали глаза отъ вѣтра, который уже цѣлыя сутки задерживалъ въ гавани нагруженные корабли, желавшіе и обязанные плыть дальше...

-----

   Какъ-то разъ въ концѣ апрѣля, Лео сидѣлъ на валу и набрасывалъ карандашомъ сѣверную часть замка и городъ, виднѣвшійся вдали съ его стройными зданіями церквей и красной четырехъугольной башней ратуши. Потомъ онъ сталъ накладывать на рисунокъ краски. Онъ нашелъ блѣдно-серебрянный оттѣнокъ воздуха и подбавивъ къ этой краскѣ немного охры, онъ получилъ оттѣнокъ, соотвѣтствовавшій блѣдному колориту замка.
   Какой-то господинъ проходилъ въ это время по валу и попросилъ разрѣшенія сѣсть около него. Онъ взглянулъ на набросокъ.-- "Развѣ есть что-нибудь особенное въ этомъ замкѣ?" спросилъ онъ Лео.-- Всѣ срисовываютъ его! Посмотрите туда внизъ, тотъ бригъ куда красивѣе.-- И онъ показалъ на выкрашенное въ желтый цвѣтъ судно, съ дырявыми сѣрыми парусами. Судно какъ разъ въ это время начало замедлять ходъ, и можно было видѣть ясно всю палубу, покрытую разными товарами и просмоленными канатами. Матросы, одѣтые въ пропитанныя масломъ блузы, увѣренно двигались между вантами.
   -- Судно это во много разъ красивѣе, продолжалъ незнакомецъ.-- Вѣдь замку этому нарочно приданъ красивый видъ, а судно это красиво само по себѣ.
   Лео повернулся къ незнакомцу.-- "Мы кажется уже встрѣчались,-- сказалъ Лео. Въ іюнѣ прошлаго года вы читали рефератъ въ одномъ обществѣ, куда были приглашены также и мы, офицеры".
   Незнакомецъ кивнулъ головой и сообщилъ свое имя. Его широкое ясное лицо приняло вдругъ холодное выраженіе. Онъ заправилъ густые свѣтлые волосы, покрывшіе виски, подъ свою широкополую шляпу. И когда онъ вновь заговорилъ, то его слова стали какъ будто выпуклѣе и грубѣе.
   -- Я терпѣть не могу этотъ замокъ,-- сказалъ онъ.-- Онъ стоитъ здѣсь и выставляетъ свои четыре башни, какъ старый искуссно выкованный ключъ времени Возрожденія. Въ старыя времена онъ запиралъ доступъ къ странѣ. Теперь замокъ этотъ разбитъ, и все въ немъ перержавѣло. Многіе находятъ эти остатки среднихъ временъ трогательными, замѣчательными и даже достойными благоговѣнія. Съ этимъ я никакъ не могу согласиться!
   -- Для меня эти стѣны не что иное, какъ воспоминаніе о гнусныхъ и жестокихъ временахъ, когда въ странѣ еще не было народа, а только власть имущіе дворяне иностраннаго происхожденія и рабыкрестьяне. Крѣпостные таскали камни для этихъ башенъ, подвозили землю къ этимъ валамъ. А смотритель билъ ихъ плетью по согнутымъ спинамъ. Нѣтъ, этотъ замокъ противенъ! Онъ только хорошъ для казармы. Видъ его вызываетъ чувство сожалѣнія. Эти валы безъ орудій кажутся мнѣ старыми беззубыми челюстями. Нѣтъ! избушка безземельнаго мужика представляется мнѣ болѣе гордымъ замкомъ.
   Лео не возражалъ ему, незнакомецъ также долго сидѣлъ молча, смотря своими свѣтлыми, немного близорукими глазами, на холмистую линію берега, теряющагося вдали.
   -- Какъ хорошо тамъ въ глубинѣ страны!-- сказалъ онъ наконецъ.-- Эта широко раскинувшаяся передъ нами страна напоминаетъ мнѣ одну изъ нашихъ старыхъ народныхъ мелодій, которыя звучатъ такъ мягко, такъ округленно и торжественно. Къ чему намъ безплодные скалистые обрывы, ущелья и величественныя скалы, достигающія своими вершинами облаковъ? Къ чему намъ высокія горы и широкія долины? Здѣсь мы представляемъ одинъ народъ. Эта страна, окутанная легкимъ туманомъ, со своими округленными мягкими линіями кажется мнѣ самою демократической въ мірѣ. На что намъ здѣсь эти шпицы церквей, скипетры государей и штыки!
   -- Завтра я уѣзжаю отсюда на пароходѣ въ Гавръ,-- продолжалъ онъ.-- Я хочу поглядѣть на Европу. Мнѣ дали стипендію. Но теперь я испытываю такое чувство, какъ будто я не могу вырваться отсюда.
   -- Я сынъ крестьянина этой мѣстности. Отецъ мой копалъ торфъ въ болотахъ, далеко на западѣ отсюда. Тамъ, на разстояніи нѣсколькихъ миль въ окружности не было никого, кромѣ насъ, т. е. отца, двухъ моихъ сестеръ, меня и коровы. Отецъ выкапывалъ торфъ большой тяжелой лопатой. Эту самую лопату я видѣлъ еще недавно, когда былъ въ послѣдній разъ дома, и она показалась мнѣ все еще такой же тяжёлой. Мы, дѣти, раскладывали торфъ для просушки, а потомъ складывали въ правильныя кучки. Поросшіе луговой травой холмы скрывали отъ насъ весь міръ. Вечеромъ мы всѣ вмѣстѣ размѣщались на скамьѣ и блестящими глазами смотрѣли на красное пламя, пылавшаго въ печи торфа. И мнѣ кажется, что въ этомъ пламени я видѣлъ больше, чѣмъ увижу теперь въ Парижѣ, Римѣ и Палестинѣ.
   И онъ посмотрѣлъ на Клермона, который сидѣлъ, держа на колѣняхъ свою рисовальную тетрадь, а въ лѣвой рукѣ палитру и внимательно слушалъ его.
   -- Впрочемъ,-- произнесъ онъ, и въ голосѣ его прозвучало какъ-бы разочарованіе, -- васъ, едва ли интересуютъ мои разглагольствованія. Но дѣло въ томъ, что мнѣ нужно завтра уѣзжать, а душа моя такъ привязана къ моей старой родинѣ!
   -- Я понимаю васъ!-- возразилъ Лео.-- И эта теряющаяся вдали береговая линія показалась ему вдругъ такой знакомой и такой дорогой! Какія тонкія, нѣжныя очертанія! Какъ красиво она изогнута!

* * *

   На голыхъ вѣтвяхъ деревьевъ уже появились почки. Весна наступала, и дулъ мягкій, ласкающій, южный вѣтерокъ; заливъ же казался такимъ голубымъ!...
   Изъ замка вышла какая то дама въ темно-красномъ макинтошѣ и быстро направилась къ валу, гдѣ сидѣлъ Лео. Она остановилась не доходя до него, кивнула головой и стала ждать. Тутъ Лео узналъ, свою сестру.
   -- Я долженъ проститься съ вами, -- сказалъ, онъ, протягивая руку незнакомцу.-- Вы видите, ко мнѣ пришла гостья. Къ тому же, и часъ прогулки, полагающійся мнѣ по правиламъ уже кончился.
   Незнакомецъ поднялъ брови и проговорилъ.-- "Такъ, такъ! Теперь и я вспоминаю васъ. Вы сказали мнѣ, что вы Клермонъ! Такъ это вы подняли хлыстъ и ударили имъ, какъ нѣкогда это дѣлали надсмотрщики, когда крѣпостные крестьяне сгибались подъ тяжестью работы. Откровенно говоря, я не чувствую къ вамъ большой симпатіи".-- И онъ сдѣлалъ видъ, какъ будто не замѣтилъ протянутой ему руки.
   Когда Лео пошелъ по дорогѣ къ замку, онъ обернулся и увидѣлъ, еще разъ своего собесѣдника, который, остановившись на вершинѣ вала, все еще пристально смотрѣлъ на темныя холмистыя очертанія береговъ. Онъ такъ твердо стоялъ на ногахъ, какъ будто бы вросъ въ землю или держалъ на плечахъ тяжелую ношу. Но лицо его выражало спокойствіе, и онъ смотрѣлъ прямо впередъ. Вся его широкая и немного угловатая фигура была преисполнена такой гармоніи и самоувѣренности...
   Лео Клермонъ повелъ свою сестру въ комнату, выходившую окнами на дворѣ замка. Тамъ, разстегнувъ свой макинтошъ, она опустилась въ кресло. На ней было синее шевіотовое платье какого-то особеннаго покроя съ многочисленными отворотами и карманами. Она была очень блѣдна и въ первую минуту производила впечатлѣніе, какъ будто-бы была сильно напудрена. Глаза ея потеряли свой блескъ, носъ рѣзко выдавался. По привычкѣ она разсѣянно, дула въ свою вуалетку.
   -- Мужъ мой остался въ городѣ у консула, гдѣ ему нужно уладить разныя дѣла, сообщила она брату,-- Мы остаемся здѣсь только нѣсколько часовъ. И я хотѣла воспользоваться свободнымъ временемъ, чтобы еще разъ повидаться съ тобой. Мы прибыли сюда вчера поздно вечеромъ. Черезъ два дня мы поѣдемъ черезъ Гамбургъ въ Чикаго. Наконецъ-то мнѣ можно будетъ отдохнуть,-- прибавила она со вздохомъ облегченія.
   И съ неожиданной живостью она стала разсказывать про свою свадебную поѣздку. Разсказывая, она усиленно жестикулировала руками.
   -- Сначала мы поѣхали въ Гамбургъ, гдѣ мы пробыли одну ночь. На слѣдующій день въ семь часовъ утра мы поѣхали во Франкфуртъ. А оттуда на экспрессѣ въ Парижъ. Мы посѣтили тамъ "Дувръ", самый большой магазинъ! Я выбрала нужныя мнѣ вещи и велѣла отослать ихъ въ нашу виллу въ Чикаго. Если мой мужъ придетъ сюда, то я покажу тебѣ фотографію этой виллы. Затѣмъ мы проѣхали по Швейцаріи. Падалъ снѣгъ, когда мы переѣзжали Сенъ-Готардъ. Къ счастью мужъ мой подарилъ мнѣ въ Парижѣ великолѣпную соболевую шубу. Вообще онъ очень щедръ. Потомъ мы остановились на нѣсколько часовъ въ Генуѣ и пробѣжали тамъ черезъ кладбище. Оно чудно-красиво! Въ Миланѣ мы также останавливались; а оттуда ѣздили осматривать Пизу; Флоренцію-же мы не видѣли... Подожди, дай, вспомнить... Нѣтъ, во Флоренцію мы не попали, а проѣхали прямо въ Римъ, гдѣ мы были приглашены на званый завтракъ у американскаго консула. Потомъ мы пожертвовали на Неаполь и Помпею цѣлый день. Оттуда мы направились опять назадъ на сѣверъ. Мой мужъ хотѣлъ во что-бы то ни стало посмотрѣть и Вѣну, несмотря на мои увѣренія, что Вѣна мало чѣмъ отличается отъ Берлина. Но зато ему пришла въ голову мысль, что мы должны видѣть и восточную часть Средиземнаго моря. И мы побывали и въ Константинополѣ, и въ Аѳинахъ. Тутъ я почувствовала, что не могу дольше выдержать, и уговорила его оставить свое намѣреніе посѣтить еще Египетъ, хотя онъ почти уже заказалъ у Кука билеты на поѣздку къ нильскимъ порогамъ. Отстаивая свое намѣреніе ѣхать въ Египетъ, онъ настойчиво доказывалъ, что долженъ это сдѣлать, такъ какъ его зовутъ также, какъ звали англійскаго генерала Гордона, убитаго когда-то въ прошломъ столѣтіи гдѣ-то въ верхнемъ Египтѣ. Но все-же я настояла на своемъ. Когда дѣйствуешь умѣло, то его нетрудно уговорить; въ общемъ онъ очень податливъ. Потомъ мы вернулись опять въ Неаполь, вграли тамъ при тридцатиградусной жарѣ въ теннисъ. Жару онъ переносилъ хуже, чѣмъ я, и поэтому я въ первый разъ выиграла у него партію.
   -- На обратномъ пути мы останавливались въ нѣсколькихъ баварскихъ городахъ. Извѣстно, что Баварія страна колбасъ, а мужъ мой, какъ ты знаешь, изучалъ химію, и занятъ теперь изслѣдованіемъ ядовъ, образующихся въ испорченной колбасѣ. Баварскія свинобойни ему совсѣмъ не понравились. Тамъ придерживаются очень устарѣлыхъ пріемовъ. Высокіе и толстые мясники, наряженные въ высокія бархатныя шапки, за уши вытаскивали свиней изъ грязныхъ хлѣвовъ, бросали ихъ на полъ, устланный грязными полугнилыми досками, и прикалывали ихъ. Гордонъ остался очень недоволенъ. Въ Мюнхенѣ мы не успѣли побывать въ Пинакотекѣ, потому что одинъ завтракъ занялъ весь день. Да, впрочемъ, что намъ, было дѣлать въ Пинакотекѣ?--
   Она замолкла. Подперевъ голову рукой, она разсѣянно смотрѣла внизъ на дворъ замка, гдѣ солдаты только-что образовали каре. Въ серединѣ стоялъ офицеръ съ книгой въ рукахъ.
   -- Печальный-же у тебя здѣсь видъ,-- сказала она;-- этотъ закрытый со всѣхъ сторонъ дворъ похожъ на тюремный, наполненный одѣтыми въ военную форму рабами!--
   Лео открылъ дверь въ другую комнату.
   -- Отсюда я вижу море и берегъ,-- сказалъ онъ;-- здѣсь видъ всего красивѣе утромъ, когда корабли поднимаютъ якоря и на всѣхъ парусахъ выходятъ изъ залива.--
   -- Скажи-ка, Лео,-- обратилась она къ нему:-- не случилось-ли за мое отсутствіе чего-нибудь такого, что могло-бы меня заинтересовать?--
   Онъ покачалъ головой.
   -- Ахъ, нѣтъ! воскликнула она:-- и здѣсь тоже нѣтъ ничего, что могло-бы меня заинтересовать! А скажи мнѣ: этотъ большой крахъ строительнаго товарищества, о которомъ я очень много читала въ заграничныхъ газетахъ... Знаешь ты что-нибудь о Гуго Якобсѣ? Онъ былъ однимъ изъ моихъ лучшихъ друзей.--
   -- Я ничего не слышалъ о немъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ уѣхалъ. О немъ я вѣдь уже разсказывалъ тебѣ, когда передалъ какой-то документъ, который онъ просилъ доставить тебѣ изъ рукъ въ руки. Насколько мнѣ извѣстно, слѣдствіе по его дѣлу прекращено. Но на его домашнюю обстановку все-же наложили арестъ.--
   -- Да,-- сказала Ида,-- это я читала. Можетъ быть онъ уже умеръ. Онъ былъ очень умный человѣкъ. Можетъ-быть онъ умеръ гдѣ-нибудь, гдѣ никто его не зналъ.--
   Опять разговоръ прекратился. Наконецъ Ида повернулась къ брату, посмотрѣла ему въ глаза, улыбнулась и тихо, бережно спросила его:-- "Ну, Лео, а ты самъ? Какъ ты поживаешь? Какіе у тебя планы на будущее?" -- Она не спускала съ него глазъ, стоя у окна и ударяя перчатками по стеклу.
   Лео отвернулся. Онъ сталъ задумчиво смотрѣть на море, нѣжно прильнувшее къ стройнымъ извилинамъ берега. Паруса скользили мимо. Большой, нагруженный лѣсомъ пароходъ остановился передъ заливомъ. Вотъ выѣхала изъ залива лодка лоцмана. Парусъ полоскался при каждомъ поворотѣ судна... Съ верфи доносились звонкіе, равномѣрные и отрывистые удары молота...
   Лео повернулся лицомъ къ сестрѣ и, стараясь понять ея улыбающійся, но все-же боязливо-напряженный взоръ, твердо сказалъ:
   -- Позицію удержать нельзя!--
   Онъ стоялъ у освѣщеннаго солнцемъ окна, повернувшись къ нему спиной, поэтому сестра не могла видѣть его лица... Красный воротникъ казался ей кровавой раной, идущей поперекъ его шеи. Она взглянула на него и постаралась придать своей улыбкѣ легкій ироническій оттѣнокъ, но, вдругъ, какъ прежде, ее охватила чувство невыразимой тоски и безсилія.
   Тихо подошла она къ нему и, облокотившись на подоконникъ, стала пристально смотрѣть на море, на плавно покачивавшіеся буи и на небо, окрасившееся тамъ, гдѣ заходило солнце, въ ржаво-красный цвѣтъ.
   Началъ накрапывать дождь и вспаханныя поля, словно раскрывая всѣ свои борозды, жадно впитывали теплую весеннюю влагу, принесенную имъ съ юга.

Конецъ.

"Современный Міръ", NoNo 4--6, 1907

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru