Глейх Ф.
Встреча при Луизином утесе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Вестник Европы". -- 1819. -- Ч. 104, Nо 6.

   

Встрѣча при Луизиномъ утесѣ (*).

Повѣсть.

(*) Такъ называется одна изъ прекраснѣйшихъ высотъ въ саду Верлицкомъ, по имени покойной Королевы Прусской.

Отъ Карла Вернера къ Леопольду фонъ Винтеру.

Тифенталь.

   Я здѣсь уже двѣ недѣли. Двѣ недѣли прошли, другъ мой, а еще ничего не сдѣлано! На сердцѣ лежитъ у меня такъ много, а я несказалъ еще ни слова! Десять разъ собирался идти къ нему, и непреодолимая сила всегда меня удерживала. Холодный приемъ его не выходитъ изъ моихъ мыслей; безчувственность его ужасаетъ мою душу.
   Снова поклявшись по взаимной, священной дружбѣ, разстались мы съ тобою за воротами Вѣны, можетъ быть въ послѣдній разъ въ здѣшней жизни. Ты поѣхалъ на западъ, въ страну милой родины; мнѣ предлежалъ путь на сѣверъ. Мы прощались взорами и знаками, пока даль несокрыла отъ меня твоей коляски, между тѣмъ какъ темное предчувствіе увеличивало грусть моего сердца; внутренній голосъ безпрестанно повторялъ мнѣ: "И ты ѣдешь въ то мѣсто, гдѣ спокойно и весело протекли дни твоего дѣтства; но ты найдешь тамъ другія обстоятельства, другія чувства!" Такъ и случилось. Я нашелъ матушку, нашелъ сестру свою. Матушка, переживъ втораго мужа, съ которымъ должна была соединиться не по склонности сердца, а въ слѣдствіе торговаго разсчета, возвратилась въ домъ своего брата и принуждена была снова подвергнуться той же зависимости, которою тяготилась по смерти моего родителя. Дядюшка взялся быть для насъ вторымъ отцемъ; но можемъ ли быть имъ тотъ, кто не имѣетъ нѣжныхъ чувствъ родительскихъ! и такъ, любезный другъ, тебѣ не трудно догадаться, весело ли мнѣ или грустно, смотря на печальное лице матушки, видя всегдашнюю холодность ея брата. Часто я самъ себѣ говаривалъ: все войдетъ иначе, когда только я выросту. Вотъ я выросъ, и, говорю объ одномъ себѣ, ни отъ кого не завишу; а между тѣмъ все остается по прежнему! Отъ чегожъ это? Ахъ, Леопольдъ! о себѣ я не забочусь! Но матушка, но сестра, лишь только начинаю давать отдаленныя намеки о низверженіи тяготящаго насъ ига, устремляютъ на меня своя взоры и, кажется, говорятъ ими: Подумай объ насъ, Карлъ, прежде нежели рѣшиться! Вотъ, другъ мой, что меня удерживаетъ! Я прикованъ, какъ Прометей къ утесу. Въ утренній голосъ вопіетъ во мнѣ: Освободи себя; ты мущина, а свѣтъ просторенъ! Но узы притягиваютъ меня сильнѣе, и я чувствую боль нестерпимую.
   Мои вѣрной Фридрихъ сказалъ мнѣ, когда ѣхали мы послѣднюю станцію къ Тифенталю: "Дома вамъ будетъ очень весело; я бы хотѣлъ только, чтобы матушка наша и сестрица были однѣ, и чтобы господинъ Камерратъ сегодня гостилъ въ Вильденфельсѣ у стараго Барона; только нестаточное дѣло! сего дня еще понедѣльникъ!" Знаешь ли, что въ онъ словахъ простодушнаго слуги заключается описаніе характера моего дяди? Все дѣлается у него по часамъ. Всѣ уважаютъ его честность; на слова его надѣйся, какъ на каменную гору: ни противъ кого не хитритъ, никого не обижаетъ; даже помогаетъ инымъ нетолько безъ всякихъ видовъ корысти, но еще не рѣдко и съ утратою собственныхъ выгодъ: со всѣмъ тѣмъ, каждой, какъ я сказалъ, его уважаетъ, но никто неможетъ любить его. Въ точности, въ порядкѣ онъ совершенный педантъ: часто бываетъ онъ жестокъ вразсужденіи другихъ отъ того, что слишкомъ строгъ къ самому себѣ; будучи нечувствителенъ, всѣ нѣжныя движенія сердца называетъ онъ сентиментальными и смѣшными. Все идетъ у него по росписанію; что въ ето время дѣлалъ онъ за двадцать лѣтъ прежде, то же самое дѣлаетъ теперь, и будешь дѣлать еще въ продолженіе двадцати лѣтъ, ежели только проживешь ихъ. Съ той самой поры, какъ оставилъ хлопотливую жизнь и началъ, какъ онъ говоритъ, наслаждаться отдыхомъ, которой въ самомъ дѣлѣ отнюдь не есть отдыхъ, возъимѣлъ онъ привычку всякую среду; ровно въ десять часовъ, отправляться въ Вильденфельсъ, къ владѣльцу помѣстья, живущему въ двухъ миляхъ отсюда. Ничего въ свѣтѣ не заставитъ его отмѣнить сей поѣздки, и не было еще примѣра, чтобы онъ часомъ опоздалъ сѣсть въ коляску. Желаешь знать причину столь правильнаго, непреложнаго путешествія? Никакой другой нѣтъ, кромѣ что въ каждую среду тамъ съѣзжаются знакомые сосѣди толковать о политическихъ происшествіяхъ, Каждой говоритъ свое, всѣ спорятъ, никто неубѣждается, и часа въ четыре каждой, съ досадою на упрямыхъ спорщиковъ, отправляется домой, чтобы спустя недѣлю снова играть ту же шутку.
   Такимъ образомъ каждой день, каждой часъ имѣютъ у насъ непремѣнное свое предназначеніе, и что бы мы случилось, порядокъ остается всегда одинъ и тотъ-же. Всѣ домашніе къ нему привыкли, и послѣдній даже служитель также твердъ въ своей ролѣ, какъ и холодный, непреклонный господинъ его.
   Я нарочно старался приѣхать въ такой часъ, когда можно говорить съ дядюшкой; хотѣлъ прямо идти къ нему, какъ къ своему благодѣтелю, благодѣтелю матушки и сестры моей; хотѣлъ излить предъ нимъ чувства благодарнаго сердца, пока еще не охладила его несносная принужденность. Сестра выбѣжала на крыльцо и прижала меня къ трепещущему отъ радости своему сердцу. Потомъ я и она поспѣшили на встрѣчу матушкѣ, которая не могла такъ скоро сойти съ лѣстницы. Какая минута, Леопольдъ! Матушка сказала слова два, неболѣе; родительское сердце ея желало знать, таковъ ли я возвращаюсь, какимъ разстался съ нею. Другъ любезный! я могъ бы отвѣчать ей утвердительно; но я не началъ разговора обманомъ, какъ дѣлаютъ многіе другіе при первомъ послѣ разлуки свиданіи, я за ето обязанъ благодарить тебя, другъ мой, и Емму.
   Я тотчасъ спросилъ о дядюшкѣ. Бывшій тутъ старый его камердинеръ отвѣчалъ съ обыкновенною сухостію: "Господинъ Камерратъ изволитъ находиться въ своемъ кабинетѣ; у него теперь управитель." Смотритъ на часы и продолжаетъ: "Четверть часа уже господинъ Камерратъ разсматриваетъ отчетъ, поданный управителемъ." -- Вѣдь сего дня понедѣльникъ, -- примолвила матушка -- а ты знаешь, милой Карлъ....-- "Очень знаю;" сказалъ я съ досадою: "однакожъ, мнѣ кажется, можно бы..." -- Черезъ одну четверть часа -- прервалъ камердинеръ, сдѣлалъ нѣчто похожее на поклонъ и вышелъ. Нѣсколько лѣтъ былъ я въ отсутствіи, я, который заступаю мѣсто сына у дядюшки; и дядюшка могъ весьма спокойно повѣрять пустой, еженедѣльной счетъ, зная что я пріѣхалъ!
   Наконецъ прошла ета несносная четверть часа, которою я обсчитался; ибо я дорогою помнилъ, что около сего времени управитель является съ отчетомъ. Лишь только пробили часы, отворяется дверь -- мы были въ комнатѣ матушкиной -- и Каммерратъ входитъ. Я встрѣтилъ его; божусь тебѣ Леопольдъ, съ сыновнею горячностію чуть было не упалъ я на грудь его. Дядюшка остановился; онъ держалъ себя прямо и вытянувшись, точно какъ, прежде бывало въ передней Владѣтельнаго Князя; медленно, осторожно протянулъ ко мнѣ руку и сказалъ: "Ты у меня изомнешь брыжи я косынку." Подумай, Леопольдъ! ето были первыя слова его при свиданій со мной послѣ продолжительной разлуки! Не помню, что я отвѣчалъ ему, за то только, что радостныя мечты мои совсѣмъ исчезли, и что мы любимъ другъ друга. Онъ пробылъ у насъ недолго; звонъ часоваго колокольчика отозвалъ его къ другому, опредѣленному въ росписи упражненію, и дядюшка, оставляя насъ съ тою же неизъяснимою холодностію, сказалъ мнѣ: "Къ вечеру въ шесть часовъ мы поговоримъ съ тобою о твоемъ путешествіи; ты знаешь, Карлъ, что въ ето время..." -- Знаю! -- сказалъ я со вздохомъ, и хотѣлъ было говорить еще; но суровой взоръ его остановилъ меня. Онъ сказалъ, выходя изъ комнаты: "Ты, все еще не покинулъ дурной привычки перебивать чужія рѣчи; я не люблю етаго; но ввечеру болѣе."
   Скажи самъ, любезный другъ, могла ли утѣшить меня такая встрѣча въ домѣ почти родительскомъ, послѣ двухлѣтняго отсутствія! Чего могъ я надѣяться отъ человѣка холоднаго, которой всю жизнь свою расчиталъ по часамъ и минутамъ, и которой посѣдѣлъ въ своихъ предразсудкахъ! Я твердо рѣшился было въ первой же день облегчить свое сердце, открыть ему душу; но языкъ мой одеревянѣлъ, и Богъ знаетъ, когда, гдѣ и какъ могу съ нимъ изъясниться! Впрочемъ я медлить не въ моей волѣ; сердце кипитъ во мнѣ отъ нетерпѣнія.
   По законамъ здѣшняго дома за обѣдомъ позволяется говорить единственно объ дѣлахъ, касающихся до хозяйства; для всякой же другой надобности предназначено время чая, которой подаютъ ровно въ шесть часовъ по полудни. Желаніе мое было непримѣтнымъ образомъ нарушать существующій порядокъ; я думалъ, что начавши говорить о сдѣланныхъ мною наблюденіяхъ по части сельскаго домоводства, могу склонить рѣчь къ знакомству моему съ Еммою, и такимъ образомъ объявить рѣшительное свое намѣреніе. Препятства непобѣдимыя остановили меня, и я долженъ былъ отложить до вечера. Послѣ обѣда, въ дружескомъ, откровенномъ разговорѣ съ сестрою я далъ ей случай угадать состояніе моего сердца. Неопытность и сельская простота не мѣшаютъ ей быть проницательною, какъ всѣ дѣвушки, и она совѣтовала мнѣ лучше подождать нѣсколько дней со своимъ объясненіемъ, а между тѣмъ стараться проникнуть мысли дядюшки; ибо, говорила она, легко можетъ статься, что дядюшка вразсужденіи меня сдѣлалъ уже свои распоряженія. Какъ громомъ поразила меня ея догадка!
   Пробило шесть часовъ, и насъ позвали. Дядюшка самъ началъ спрашивать о моемъ путешествіи и моихъ занятіяхъ; я разсказывалъ ему о многомъ, но ни какъ не могъ объявить того, чѣмъ наполнена душа моя! Лишь только хотѣлъ я рѣшиться, каждой разъ представлялись мнѣ или слова сестры моей, или опасеніе дядюшки, чтобы я не измялъ его брыжей, и косынки, изъявленное имъ, когда я готовъ былъ упасть на грудь его.
   

Отъ того же къ тому же.

   Свершилось, любезный мой Леопольдъ! Я говорилъ съ дядюшкой; предчувствіе не обмануло меня, и сестра неошиблась въ своей догадкѣ!
   Не предъусматривая ничего добраго и щадя матушку, для которой мое объясненіе могло бы имѣть слѣдствія весьма неприятныя, я откладывалъ его отъ одного дня до другаго, и такимъ образомъ прошло двѣ недѣли. Вдругъ сестра изумила меня неожиданнымъ извѣстіемъ, что къ намъ черезъ нѣсколько дней приѣдутъ званые гости и что къ принятію ихъ дѣлаются великія въ домѣ приготовленія. Случай вовсе необыкновенный! ибо дядюшка ничего такъ не боится какъ собранія чужихъ людей, которыми естественно долженъ нарушиться порядокъ упражненій, расписанныхъ по минутамъ. Увидишь, прибавила сестра, что ето и до тебя касается: ожидаемъ Вильденфельса съ дочерью.
   Слова сестры, прежнія намеки, слышанныя мною отъ матушки, приготовленія въ домѣ къ принятію гостей и въ томъ числѣ Вильденфельса съ дочерью возбудили во мнѣ сильное безпокойство, и я твердо рѣшился, что ни случилось бы исполнять свое намѣреніе. Лишь только насталъ часъ возможности говорить съ дядюшкой, я пошелъ къ нему въ комнату, и сильно, съ пламеннымъ чувствомъ, но и съ должнымъ къ особѣ его почтеніемъ открылъ ему тайну моего сердца. Я сказалъ, какъ познакомился съ Еммою, какъ люблю ее, какъ любимъ ею; прибавилъ наконецъ, что любовь, должность, честь и обѣтъ священный навѣки привязали меня къ той, которая одна можетъ сдѣлать меня счастливымъ. Дядюшка слушалъ спокойно; въ продолженіе моей рѣчи онъ стоялъ неподвиженъ и неизъяснилъ ниже однимъ словомъ ни одобренія, ни неудовольствія. Онъ спросилъ, о комъ я говорю, и какъ прозывается та особа, которой я упоминалъ одно только имя.-- Леопольдъ! я искалъ отвѣта, запинался, и самъ чувствовалъ, что въ ету минуту походилъ на ребенка. "Что же ты не отвѣчаешь мнѣ, Карлъ?" продолжалъ дядюшка: "развѣ неимѣетъ она никакого прозванія? Что значитъ твое молчаніе, твое замѣшательсгиво?" Тутъ я разсказалъ ему все происшествіе. Онъ слушалъ холодно, и даже съ видомъ насмѣшливымъ; потомъ сказалъ: "Мнѣ давно извѣстна была твоя мечтательность; но я никакъ не могъ полагать, чтобы ты, забывъ должное къ особѣ моей почтеніе, вздумалъ важнымъ образомъ разсказывать мнѣ романическія бредни о какой-то дѣвушкѣ, которая неимѣетъ прозванія, и съ которою повстрѣчался ты гдѣ-то на дорогѣ! Но я тебѣ ето прощаю, и надѣюсь, что впредь будешь благоразумнѣе. Чрезъ три дня приѣдетъ сюда другъ мой Вильденфелсъ съ дочерью; ты ее знаешь: вы игрывали въ ребячиствѣ. Я высваталъ ее за тебя, и черезъ три дня будетъ ваше обрученіе. Теперь оставь меня, Карлъ; я занятъ дѣлами." Повернулся, и ушелъ въ кабинетъ свой. Представь же себѣ мое положеніе!
   Прошелъ день; уже оканчивался другой. Уже близокъ былъ третій, а я ничего еще рѣшительнаго не сдѣлалъ! Не удивляйся, Леопольдъ! Есть минуты, есть обстоятельства, въ которыя самый твердый, рѣшительный человѣкъ остается въ недоумѣніи и теряетъ обыкновенную свою бодрость. Ничто непоколеблетъ меня въ роковую минуту. Ввечеру ужаснаго дня сидѣлъ я въ своей комнатѣ, и ломалъ голову надъ выборомъ лучшаго изъ множества плановъ, мною придуманныхъ. Вдругъ слышу, остановилась у крыльца коляска, и толстой, громкой голосъ спрашиваетъ о дядюшкѣ, о матушкѣ, объ всѣхъ насъ порознь за однимъ духомъ, потомъ бранится на вытянутыхъ въ струну деревянныхъ слугъ и проклинаетъ церемоніальные ихъ отвѣты. Етотъ грубый голосъ показался мнѣ ангельскимъ въ сію минуту. "Приѣхалъ Товія!" воскликнулъ я, вскочивши съ мѣста. "Братецъ! братецъ!" сказала сестра, отворивши дверь ко мнѣ и улыбаясь отъ радости: "Товія приѣхалъ!" и бранится со всѣми въ домѣ! Ступай скорѣе!" И съ быстротою вихря побѣжала внизъ по лѣстницѣ; я за нею.
   Полковникъ все еще сидѣлъ въ коляскѣ у подъѣзда, между тѣмъ какъ два ливрейные тунеядца стояли у дверецъ, ничего недѣлая, а только посматривая то одинъ на другаго, то на приѣхавшаго гостя. Я подскочилъ съ радостнымъ привѣтствіемъ. "Чортъ ли въ учтивостяхъ!" кричалъ Полковникъ: "спрячь ихъ въ карманъ, и помоги мнѣ выдти изъ коляски! У васъ, какъ видно, все еще по старому: много словъ, а мало дѣла; вашъ строгой порядокъ хуже суматохи!" Тотчасъ помогъ я хромому сойти, и повелъ его по лѣстницѣ. "Веди въ назначенную мнѣ комнату!" говорилъ Товія: "вѣдь твоего дядю нескоро увидишь; знаю, онъ теперь сидитъ надъ планомъ объ исправленіи системы государственной; а нужно ли ето кому, Богъ вѣдаетъ! или веди меня къ себѣ, Карлъ! слышишь ли? Какова мать твоя, ты, сестра?" -- Слава Богу, слава Богу, господинъ Полковникъ! радуясь вашему посѣщенію, мы...-- "Вздоръ, братецъ, вздоръ! Кого я теперь могу радовать? я калека тѣломъ и душою! Да, Kapлъ! и душою калека!" Скоро опять дошло бы до брани и до чорта; но матушка встрѣтила насъ, и мой Полковникъ Рейнфельдъ (которой любитъ, чтобы просто называли его Товіею) привѣтствовалъ ее со всею вѣжливостію ловкаго кавалера, какъ ты можешь себѣ представить.
   Приѣздъ его насъ чрезвычайно обрадовалъ; при немъ дядюшка бываетъ доступнѣе и оставляетъ нѣкоторыя причуды свои и странности. Онъ въ самомъ дѣлѣ сократилъ время безконечной работы своей надъ системою финансовъ, которая занимаетъ его уже многіе годы, и поспѣшилъ къ намъ, чтобъ увидѣться: съ гостемъ, для всѣхъ насъ любезнымъ. Послѣ первыхъ привѣтствій, тотчасъ рѣчь зашла о томъ; что будетъ происходить у насъ на другой день. Можешь представить себѣ, какія чувства волновали душу мою въ ето время; Рейнфельдъ замѣтилъ мое смущеніе. "И такъ ты завтра обручаешься, Карлъ?" сказалъ онъ: "ну, поздравляю, поздравляю! Только, братъ, лице у тебя не свадебное, и кажется мнѣ..." -- Племянникъ мой не во всемъ перемѣнился, -- подхватилъ Камерратъ -- и за нимъ бываетъ иногда....-- Тутъ я почувствовалъ, что настала для меня благоприятная минута, и я не имѣлъ нужды собираться съ мыслями. "Господинъ Полковникъ!" сказалъ я: "хотя дядюшка изволилъ назначить завтрешній день для моего обрученія; но я уже открылъ ему, по какой причинѣ долженъ отказаться отъ предлагаемаго мнѣ счастія, а потому и думаю, что дядюшка сказалъ вамъ объ етомъ не для чего инаго, какъ только, чтобы позабававить васъ приятельскою шуткой." Я кончилъ, и мнѣ показалось, будто въ ту же минуту освободился отъ тяжкаго бремени: ни укоризненное молчаніе испугавшейся матери моей, ни гнѣвный взоръ дядюшки не могли поколебать моей твердости. "Что тутъ у васъ дѣлается?" спросилъ наконецъ Рейфельдъ, и смотрѣлъ всѣмъ въ глаза поперемѣнно, какъ бы желая отгадать загадку, для него вовсе непонятную. Видя, что всѣ молчатъ, онъ всталъ съ креселъ, подошелъ къ дядюшкѣ, и сказалъ ему важнымъ, значительнымъ тономъ: "Мы давнишніе съ тобою друзья; я зналъ тебя прежде, и теперь знаю, не правда ли? Не уже ли же въ ету минуту я въ тебѣ ошибаюсь?" Потомъ кивнулъ мнѣ: я долженъ былъ подать ему руку и проводить его въ комнату, для него приготовленную; Камерратъ вышелъ въ слѣдъ за нами, ни сказавъ ни слова ни матушкѣ, ни сестрѣ моей; но мнѣ велѣлъ объявить, что на другой день по утру намѣренъ говорить со мною.
   Онъ встрѣтилъ меня съ лицемъ холоднымъ по обыкновенію. Признаюсь тебѣ, Леопольдъ, я не ожидалъ такого равнодушія, и ето привело меня въ большое замѣшательство. Еще когда я шелъ къ нему по лѣстницѣ, матушка кликнула меня къ себѣ, и словами и взорами предувѣдомила о томъ, чего мнѣ ожидать должно. Ужасное положеніе! Съ одной стороны мать, страдающая душею, умоляющіе взоры ея, съ другой -- любовь, всѣ мои надежды, все счастіе!.. Еще болѣе изумилъ меня голосъ дядюшки, тихій, спокойный, какъ прежде, и даже показывающій кроткое движеніе сердца. Етаго еще недоставало къ моему мученію! Я ожидалъ укоризнъ, ругательствъ; вмѣсто того дядюшка никогда еще неговорилъ со мною такъ снисходительно! "Вчера ввечеру" такъ онъ началъ "ты сказалъ опять, и сказалъ передъ всѣми, что нехочешь исполнить моего желанія. Я было думалъ, что любовь твоя ко мнѣ, твоя благодарность помогутъ тебѣ уважить мои планы, но вижу теперь, что пустыя мечты воображенія болѣе для тебя значатъ нежели, мой совѣтъ мое желаніе. Такъ и быть! Даю тебѣ еще одинъ годъ сроку; надѣюсь, что ты поступишь тогда благоразумнѣе для своей собственной пользы; до того времени все останется по старому; между тѣмъ прошу тебя выкинуть изъ головы своей етотъ вздоръ, о которомъ ты говорилъ мнѣ за нѣсколько передъ симъ времени." Что мнѣ было отвѣчать ему? И всякой другой сдѣлалъ бы то же на моемъ мѣстѣ; неговоря ни слова, я низко поклонился и вышелъ изъ комнаты,
   Лишь только возвратился я въ свою комнату, какъ вошелъ Рейнфельдъ. Онъ видѣлъ состояніе души моей, зналъ причину моего смущенія. Долженъ ли я былъ отъ добраго Товіи скрывать тайну сердца стѣсненнаго, въ которомъ принялъ онъ благородное участіе? Онъ слушалъ неперерывая, и смотрѣлъ на меня пристально, его вниманіе удвоилось, когда говорилъ я о знакомствѣ моемъ съ Еммою, когда описывалъ душевную и тѣлесную красоту ея; иногда призадумывался онъ, клалъ руку на подбородокъ, и дѣлалъ движеніе годовою, какъ будто о чемъ-то догадывается. "И ты ничего болѣе незнаешь объ етой дѣвушкѣ?" спросилъ Товія, когда я кончилъ". -- Къ несчастію, ничего! -- "Только одно ея имя?" -- Только! "Мудрено же тебѣ будешь найти ее! Ну, ежели..." -- Ахъ! -- прервалъ я, ежели найду ее; то никогда уже съ нею не разстанусь!-- Онъ прошелъ раза три по комнатѣ, остановился передо мною, положивъ руку свою на плечо мнѣ и сказалъ; "Ну, ежели я укажу тебѣ дорогу, по которой отыщешь ты свою любезную?" -- Вы знаете Емму?" -- воскликнулъ я въ восторгѣ: какъ зовутъ ее? гдѣ находится? О Боже! вы знаете? -- "Кто сказалъ тебѣ ето?" отвѣчалъ онъ, улыбаясь: "ты недаешь мнѣ кончить." -- Молчу; говорите! продолжайте! -- "Слушаешь? ладно! У меня есть приятель, по имени Гольмъ..." -- Я знаю его! -- перервалъ я, онъ мнѣ и объ васъ сказывалъ! -- "Ты знаешь Гольма? Какъ ето случилось? Ты не молвилъ мнѣ объ немъ ниже одного слова!" Я замолчалъ и закраснѣлся. Полковникъ подошелъ ко мнѣ близко, посмотрѣлъ на меня пристально и сказалъ тихимъ голосомъ: "Я думаю Карлъ, онъ тебя знаетъ также хорошо, какъ и я." -- Мы съ нимъ хорошіе приятели.-- "Разскажи же мнѣ прежде о знакомствѣ съ Гольмомъ, сердечной другъ мой, а потомъ уже и отъ меня кое-что услышишь." И я началъ разсказывать. Тебѣ самому, Леопольдъ, не извѣстны всѣ подробности такого происшествія, которое оставило по себѣ глубокіе, неизгладимые слѣды въ жизни твоего друга. Но теперь поздно, завтра все узнаешь.

(Окончаніе въ слѣд. книжк.)

-----

   [Глейх Ф.] Встреча при Луизином утесе: Повесть // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч.103, N 4. -- С.250-267.
   

Встрѣча при Луизиномъ утесѣ.

(Продолженіе.)

Отъ Карла Бернера къ Леопольду Фонъ Винтеру.

   Вспомни, въ послѣднее время пребыванія нашего въ Гейдельбергѣ я чаще нежели прежде отлучался изъ города. Ты говаривалъ, что теряю драгоцѣнное время ученія; много разъ спрашивалъ меня о причинахъ, и немогъ не замѣтить умышленной моей скрытности. Прости мнѣ, Леопольдъ! Моя довѣренность къ тебѣ неизмѣнялась; но я былъ связанъ честнымъ словомъ никому неоткрывалъ моего счастія, ниже вѣрнѣйшему другу. Послѣ уже ты узналъ мою тайну, когда печальное сердце имѣло нужду въ утѣшеніи.
   Однажды поѣхалъ я верхомъ въ Фульбахъ увидѣть славную ярмарку и шумное празднество народа; удержанный дѣлами, ты не могъ мнѣ сопутствовать. Было еще довольно рано: я вздумалъ на нѣсколько времени завернуть въ Ербахъ, полюбоваться мѣстоположеніемъ сего мѣста, которое достойно особеннаго вниманія и по прелестнымъ своимъ окрестностямъ, и по разнообразію рѣдкостей и по древнимъ памятникамъ замка. Въ гостинницѣ городка нашелъ я множество посѣтителей, отправляющихся на ярмарку; ими были наполнены боковыя комнаты и зала. Хозяинъ, по-видимому замѣтивши, что мнѣ не могъ нравиться веселой шумъ гостей его, сказалъ: "Въ верхней комнатѣ отдыхаютъ путешествующіе господа; можетъ статься вамъ будетъ тамъ спокойнѣе, не угодно ли?" Я пошелъ за нимъ, и увидѣлъ... ахъ, другъ любезный! въ первый разъ я здѣсь ее увидѣлъ?
   Въ небольшой красивой комнаткѣ сидѣли двѣ дамы и одинъ пожилой мущина. Я было почелъ ихъ за одно семейство -- за отца, мать и дочь; но первыя слова начавшагося разговора вывели меня изъ заблужденія. Съ благородною простотою, съ непринужденной вѣжливостію приняли меня незнакомыя особы, я извинялся не безъ замѣшательства; но мущина и старшая дама умѣли завести разговоръ такъ легко и такъ приятно, что спустя четверть часа мнѣ казалось, будто я сто разъ уже бывалъ съ ними вмѣстѣ, и будто нахожусь въ сообществѣ такихъ людей, къ которымъ по давней привычкѣ имѣю довѣренность. Младшая дама сперва мало участвовала пр разговорѣ, стояла у окна, и по видимому единственно занималась великолѣпною картиной окрестностей. Они также намѣрены были осмотрѣть замокъ Ербахъ съ его достопамятными предметами, и ты легко можешь себѣ представить, что я рѣшился идти съ ними.
   Дорогою узналъ я въ спутникѣ своемъ, Гольмѣ, весьма приятнаго человѣка съ рѣдкимъ умомъ и свѣдѣніями; каждая рѣчь его увеличивала во мнѣ почтеніе къ просвѣщенному образу его мыслей и характеру, которой отчасу болѣе открывался предо мною содержаніемъ нашей бесѣды. Мы говорили объ исторіи отдаленныхъ предковъ нашихъ по весьма натуральному поводу; ибо черезъ нѣсколько минуть намъ надлежало обозрѣвать древній замокъ и другія достопамятности вѣковъ среднихъ.
   Въ наше время было много писано и говорено объ етой матери: много сказано истиннаго, прекраснаго, но также много и несправедливаго, излишняго; тѣмъ приятнѣе слышать основательныя замѣчанія и сужденія безпристрастнаго человѣка, неувлекаемаго ложнымъ патріоnизмомъ, не словами, а любовію къ истинѣ доказывающаго честность свою, прямо Германскую -- и Гольмъ былъ точно такимъ человѣкомъ.
   Мы прошли многія комнаты замка, съ удовольствіемъ осмотрѣли разныя древности, были въ рыцарской залѣ, посѣтили такъ называемую часовню мертвыхъ, и уже находились въ боковомъ придѣлѣ, гдѣ хранится гробъ Егингарда, славнаго Секретаря и мнимаго зятя Карла Великаго, -- гробъ, вмѣщающій въ себѣ будто бы кости Егингарда, его любезной Еммы и сестры ея Гизеллы, и принесенный сюда изъ монастыря. Гейлигенштатскаго въ началѣ прошлаго вѣка. Здѣсь младшая дама въ первый разъ приняла ревностное участіе въ нашемъ разговорѣ.
   Ты знаешь, Леопольдъ, мое мнѣніе касательно такихъ преданій, каково на примѣръ объ Егингардѣ и Еммѣ; знаешь, какъ дорожу исторической критикой. Прекраснѣйшая поема, сложенная изъ подобныхъ преданій, доставляя мнѣ впрочемъ удовольствіе весьма приятное, никакъ не заставитъ меня забыть о важности Исторіи, которая есть зерцало истины. Прежній разговоръ, бывшій между Гольмомъ и мною, возобновился, и вѣкъ Карла, называемаго у насъ Великимъ, сдѣлался главнымъ его предметомъ. Водившій насъ надзиратель привычнымъ голосомъ разсказывая дамамъ, безъ сомнѣнія давно уже извѣстную имъ, исторію о дочери Карла и о молодомъ Секретарѣ его; онъ обращался иногда ко мнѣ, какъ бы требуя моего подтвержденія. Я не могъ не изъявить своихъ сомнѣній, подтверждаемыхъ современными хрониками, и въ жару словопренія вѣроятно сказалъ бы что нибудь неучтивое упрямому надзирателю, еслибъ Емма не приняла, его стороны и не вступилась за соименитую Принцессу и за мѣсто ея супруга, почти сердитымъ голосомъ, почти съ гнѣвомъ, оживившимъ кроткое лице ея, защищала она піитическое достоинство прекраснаго преданія отъ историческихъ моихъ сомнѣній. Можешь себѣ представить, что я не вдругъ уступилъ побѣду, и что на пути въ Фульбахъ, куда отправился я вмѣстѣ съ любезнымъ обществомъ, споръ нашъ продолжался нѣсколько времени. Такимъ образомъ началось знакомство мое съ Еммою! Началось споромъ, которой отчасу болѣе сближалъ сердца наши, соединялъ ихъ крѣпкимъ, неразрывнымъ союзомъ.
   Прелестный, незабвенный для меня день проведемъ въ Фульбахѣ! Послѣ того мы разстались... только на короткое время: часы блаженства, чистѣйшихъ, райскихъ наслажденій послѣдовали за первымъ свиданіемъ.
   Отъ Гольма получилъ я нѣкоторое свѣдѣніе какъ о немъ самомъ, такъ и объ его спутницахъ. Онъ достаточной человѣкъ, и живетъ независимо; старшая дама -- вдова Шварцбергъ, а Емма дальняя ей родственница. Желалъ бы я знать и болѣе, но явно спрашивать запрещалъ законъ приличія; не прямыя же съ моей стороны развѣдыванія казались невразумительными сперва Гольму, потомъ госпожѣ Шварцбергъ: онъ и она нехотѣли, какъ я замѣтилъ, угадывать мои вопросы, и обыкновенно старались отклонить ихъ. Такимъ образомъ не удалось мнѣ получить извѣстія о фамиліи Еммы и о нѣкоторыхъ обстоятельствахъ ея жизни; ибо и она сама нехотѣла, а можетъ быть и не могла, ничего мнѣ сказывать.
   Подлѣ Швецингена, въ одной изъ окрестныхъ деревенъ, жила моя Емма съ добродѣтельною Шварцбергъ и старою служанкой. Хижина ихъ была для меня раемъ. Только я и Гольмъ, иногда приходившій изъ Мангейма, посѣщали сію обитель тишины и уединенія. Не стану описывать тебѣ дней моего счастія: гдѣ любовь непорочная, чистѣйшая награждаетъ дарами своими взаимныя чувства, тамъ слова недостаточны.
   Почти полгода былъ я дѣйствующимъ лицемъ въ сей прелестной идилліи. Не проходило недѣли безъ того, чтобы я не посѣтилъ моей Еммы; не было дня, не было минуты, въ которую образъ ея оставлялъ бы мою душу. Вдругъ замѣчаю нѣкоторую перемѣну! Легкокрылая веселость, казалось мнѣ, хотѣла слетѣть со смѣющихся ланитъ ея, и ясныя очи омрачались тѣнью печали. Нужно ли упоминать тебѣ, другъ мой, что я въ то же время желалъ узнать о причинѣ столь ужасной для меня перемѣны: тѣмъ болѣе мучительной, что и сама госпожа Шварцбергъ казалась уже мнѣ не тою. Прежде обыкновенію встрѣчали меня съ веселымъ, откровеннымъ дружелюбіемъ; теперь въ ласковомъ приемѣ ихъ видна была прежняя любовь, но ихъ взоры, ихъ слова показывали какую-то скрытность, которая возбуждала во мнѣ мрачныя предчувствія. Путникъ, возвратившійся позднею осенью въ страну, которую посѣщалъ весною, находитъ тѣ же храмы и долины, тѣ же поля и деревья; но гдѣ плѣняющая пестрота цвѣтовъ благовонныхъ, нѣжная зелень, оживляющее вѣяніе зефира?
   Долго думалъ я, соображалъ, выводилъ заключенія, и ни однимъ не былъ доволенъ. Пытался развѣдать у Еммы, у ея покровительницы; тщетно! Одна или молчала, или называла мои вопросы мечтами воображенія; другая каждой разъ умышленно уклонялась отъ матеріи, лишь только догадывалась, куда склоняю рѣчь мою. Гольмъ не такъ часто уже являлся въ нашемъ обществѣ; я замѣтилъ: но развѣ ето могло быть причиною перемѣны? При первомъ же свиданіи я со всею осторожностію далъ ему разумѣть о моемъ замѣчаніи; но Гольмъ объявилъ мнѣ весьма спокойно, что нѣкоторыя, до него собственно касающіяся дѣла, иногда удерживаютъ его долѣе обыкновеннаго.
   Въ одно прекрасное утро пріѣхалъ я къ обиталищу моей любезной, моего счастія, поѣхалъ съ душею исполненной сладостныхъ мечтаній. Давно знакомыя окрестности казались мнѣ новою, прекрасною картиной: дорогой все восхищало меня -- и прохлада утра, и веселые холмы, и сверкающіе струи потока. Еще въ дали я видѣлъ мысленно Емму, идущую ко мнѣ на встрѣчу, -- видѣлъ нѣжную улыбку первой любви на устахъ ея, видѣлъ и исчезалъ въ восторгахъ,
   Быстрой конь мой остановился у дверей домика, и я очутился въ существенномъ мірѣ. Никого не вижу! стучу: не отпираютъ! Еще стучу: нѣтъ никакого отвѣта! Кровь начала застывать въ моихъ жилахъ. Въ сію минуту проходящій крестьянинъ изъ деревни говоритъ мнѣ: "Вы недостучитесь; жильцы третьяго дня уѣхали." -- Уѣхали? повторялъ я: невозможное дѣло! -- "Еще третьяго дня; спросите у Пастора, коли мнѣ не вѣрите." Я пошелъ, едва передвигая ноги. Почтенный священникъ, съ которымъ я прежде уже познакомился, вышелъ ко мнѣ за двери. Онъ видѣлъ меня; въ окно, и могъ догадаться, о моемъ состояніи. "Я имѣю письмо къ вамъ!" сказалъ онъ, положивъ руку на плечо мнѣ и желая меня успокоить. Съ нетерпѣніемъ и боязнію сорвалъ я печать. Ето была записка отъ Еммы. "Насъ разлучаютъ, Карлъ, и можетъ быть навѣки! Не предавайся печали!" Я не могъ читать далѣе: глаза мои помутились, я оперся объ стѣну. Пасторъ ввелъ меня въ комнату.-- Ободритесь! -- сказалъ онъ: за чѣмъ отчаеваться! -- Вмѣсто всякаго отвѣта, я качалъ головою въ знакъ отрицанія, и продолжалъ: "Мой любезный Карлъ! не изнемогай, будь твердымъ! Что бы ни случилось, я твоя; твоя, хотя бы мы уже болѣе неувидѣлись въ здѣшнемъ свѣтѣ! Не освѣдомляйся ни обо мнѣ, ни о благодѣтельной моей приятельницѣ, ниже объ Гольмѣ, и если иы гдѣ нибудь съ нимъ встрѣтишься, то не объявляй ему горестной тайны нашей: ето не сдѣлало бы тебя счастливымъ, а меня нескромность твоя можетъ сдѣлать еще болѣе нещастною."
   Не буду описывать тебѣ мукъ моихъ. Ввечеру съ растерзаннымъ сердцемъ возвращался я по той же дорогѣ, по которой ѣхалъ утромъ исполненный надежды и сладостныхъ мечтаній! Ты старался утѣшить меня въ горести; нѣжная дружба твоя изливала цѣлебный бальзамъ на язвы бѣднаго сердца. Не освѣдомляйся ни обо мнѣ, ни о благодѣтельной моей приятельницѣ; ниже объ Гольмѣ -- сіи ужасныя слова безпрестанно гремѣли въ ушахъ моихъ, когда я выходилъ изъ безчувственности, и они же, утешивъ меня, снова ввергали въ безчувствіе.
   Наконецъ собрался я съ силами и поѣхалъ въ Мангеймъ. Я питалъ себя тайною, отрадною надеждой получить письмо отъ моей Еммы -- тщетно! И Гольма не нашелъ я въ Мангеймѣ! Нашелъ по крайней мѣрѣ слабое утѣшеніе въ прежнемъ жилищѣ Еммы, куда на обратномъ пути я заѣхалъ. Несчастному, погибающему въ волнахъ, и легкая доска обѣщаетъ спасеніе, и она питаетъ въ немъ сладкую надежду!
   Скрывшіяся дамы оставили у Пастора нѣкоторые пожитки свои впредь до извѣщенія. Онъ въ самомъ дѣлѣ получилъ письмо, впрочемъ безъ означенія мѣста и времени, написанное рукою Еммы: отъ имени госпожи Шварцбергъ просила она вещи поберечь еще нѣсколько времени, пока рано или поздно не будетъ прислано окончательнаго объ нихъ распоряженія. Сто разъ перечитивалъ я драгоцѣнную бумагу, сто разъ лобызалъ, прижималъ къ сердцу слова, начертанныя любезною рукою, не смотря на горестное чувства мое при мысли, что обо мнѣ ниже одного слова не было упомянуто! "Она забыла тебя!" шепталъ мнѣ злой демонъ: "Нѣтъ, незабыла!" вопіялъ утѣшительный голосъ сердца: "незабыла! и никогда не забудетъ!" и надежда одержала верхъ надъ мучительнымъ сомнѣніемъ. Пожитки велитъ беречь; слѣдственно онѣ хотятъ возвратиться, слѣдственно возвратятся скоро или не скоро; по крайней мѣрѣ дадутъ о себѣ извѣстіе! Обо мнѣ прилично ли было упоминать въ письмѣ къ постороннему человѣку! Такъ я утѣшалъ себя, такъ успокоивалъ бѣдную мою душу.
   Печальная зима прошла въ приливѣ и отливѣ внутреннихъ движеній: то мучительное отчаяніе растравляло свѣжія раны сердца, то неизъяснимое чувство обѣщало скорую, внезапную счастливую перемѣну. Часто ѣздилъ я въ деревню, навѣщалъ Пастора, въ надеждѣ что нибудь свѣдать -- ахъ, все тщетно! Между тѣмъ надлежало разстаться съ Гейдельбергомъ. Дядюшка желалъ, чтобы я отправился путешествовать для дальнѣйшаго себя образованія. Прежде путешествіе было любимою моей мечтою; теперь... Но надлежало исполнять его волю!
   Чего не сдѣлало время, то произвела перемѣна мѣста: не могъ я забыть образъ Еммы, непереставалъ почитать ея необходимымъ условіемъ для счастія моей жизни; но движенія сердца нѣсколько утихли и мрачные взоры мои прояснялись, я снова нашелъ себя въ Вѣнѣ... Ахъ! счастливъ, стократъ счастливъ тотъ, въ комъ холодное сердце согрѣвается рукою нѣжнаго друга!
   Вотъ, Леопольдъ, что разсказалъ я Рейнфельду по его желанію; старикъ слушалъ меня съ великимъ вниманіемъ, и при всей живости своей ни однажды непрервалъ моего повѣствованія. Кончивши, я просилъ исполнить данное мнѣ обѣщаніе. "Карлъ!" сказалъ онъ: "отсрочь мнѣ до завтра, или можетъ быть до послѣ-завтра." Я изумился, а онъ прибавилъ: "пpoшy же тебя потерпѣть ето время! Ты узнаешь все... но теперь... теперь я не могу!" и вышелъ въ другую комнату, говоря что-то самъ съ собою -- такова привычка сего чуднаго старика, когда бываетъ онъ сильно растроганъ.
   Я ничего не умѣлъ объяснить себѣ, скрѣпилъ сердце и ушелъ въ свою комнату, чтобы описать тебѣ мою исторію.

(Окончаніе въ слѣд. книжк.)

-----

   [Глейх Ф.] Встреча при Луизином утесе: (Продолжение) // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч.104, N 5. -- С.3-15.
   

Встрѣча при Луизиномъ утесѣ.

(Окончaнiе.)

Отъ Гольма къ Полковнику Рейнфельду.

   Ты упрекаешь меня, что я несовѣстно поступалъ съ тобою, что многое скрывалъ отъ тебя, моего добраго Товіи! Но скажи намъ, къ чему послужило бы, еслибъ сталъ я тѣшиль сердце твое сладкими, но пустыми надеждами! Развѣ недовольно, что я и себя нерѣдко забавляю одною лишь мечтою, обманываю себя увѣренностію въ скоромъ достиженіи къ цѣли, которая, какъ видно, съ каждымъ днемъ отъ насъ удаляется? О, вѣрь мнѣ, другъ Товія! неизвѣстность судьбы твоей мучительно тяготитъ и мою душу; не безъ намѣренія шатаясь по бѣлому свѣту, никогда неперестаю думать о средствахъ поднять завѣсу при вечерѣ твоей жизни.
   Я познакомился съ Вернеромъ; гдѣ, и какъ -- онъ самъ объявилъ тебѣ. Но могъ ли я знать, что етотъ молодой человѣкъ, котораго я душевно полюбилъ, нечужой и воему сердцу? Видались мы съ нимъ рѣдко; почти еще рѣже получалъ я твои коротенькія письма: откуда же мнѣ было узнать, къ кому ты столько привязанъ? Еще пишешь ты о женщинѣ и дѣвушкѣ. А что пользы, еслибъ я тебя извѣстилъ объ нихъ? Я думалъ о твоей дочери, освѣдомлялся прилѣжно, всячески развѣдывалъ, и со всѣмъ тѣмъ молчалъ; молчалъ сперва, потому что нехотѣлъ возбудить въ тебѣ пустой надежды, а послѣ, потому что знакомки мои были не то, чего искалъ я. Теперь, по участію въ судьбѣ юнаго приятеля нашего, требуеть ты, чтобъ я сообщилъ тебѣ подробное объ нихъ свѣдѣніе; охотно повинуюсь.
   Выѣхавши въ послѣдній разъ изъ Швейцаріи -- гдѣ я искалъ твоей дочери, и гдѣ, самъ незнаю почему, надѣялся найти ее -- ѣхалъ я въ дилижансѣ черезъ Ельзасъ, общую нашу отчизну, ѣхалъ одинъ почти до самаго Стразбурга, Ты знаешь, что въ путешествіи терпѣть я не могу одиночества, равно какъ и сообщества молчаливыхъ Британцевъ. Вотъ я и рѣшился было продолжать путь пѣшкомъ, по старой своей привычкѣ; остановишься, гдѣ угодно; поговоришь, съ кѣмъ захочешь. Вдругъ нахожу въ гостинницѣ двухъ женщинъ, приѣхавшихъ также изъ Швейцаріи, хотя другою дорогой; узнаю, что онѣ отправляются въ ту же, куда и я, сторону, и предлагаю себя въ сопутники. Не нужно тебѣ сказывать, что, встрѣчаясь съ женщинами извѣстнаго возраста, обыкновенно стараюсь я объ нихъ развѣдать, въ надеждѣ когда нибудь найти то, чего мы оба такъ прилѣжно ищемъ. Изъ Стразбурга я поѣхалъ въ Мангеймъ вмѣстѣ съ ними.
   Счастіе благоприятствовало моему плану: я приобрѣлъ довѣренность обѣихъ спутницъ, и вотъ что успелъ узнать во время нашего путешествія. Младшая изъ нихъ по имени Емма, -- представъ себѣ мое любопытсгиво, когда я въ первой разъ услышалъ, что такъ зовутъ ее -- прекраснѣйшая дѣвица, съ такою наружностью, съ такими качествами ума и сердца, что еслибъ только былъ я моложе тридцатью годами, то приятель Вернеръ нашелъ бы во мнѣ злѣйшаго соперника; она дочь одного Швейцарскаго офицера, убитаго на войнѣ во время бурь революціи; будучи вдовъ, онъ ввѣрилъ сироту попеченіямъ родной сестры своей госпожи Шварцбергъ, также вдовы, притомъ бездѣтной, которая и взяла безпомощную на свои руки.
   Ето слышалъ я отъ нихъ самихъ. Свободно и чистосердечно разсказывали онѣ о прежнихъ своихъ приключеніяхъ, которыхъ по видимому не выдавали за важныя -- вотъ что запрещало мнѣ сомнѣваться въ справедливости ихъ показанія. Не съ такою довѣренностію и не вдругъ объявили онѣ о цѣли своего путешествія; уже по приѣздѣ въ Мангеймъ, когда я имѣлъ многія случаи показать имъ опытъ дружескаго участія, онѣ дозволили мнѣ узнать о своемъ намѣреніи; но и тутъ старшая была ко мнѣ гораздо откровеннѣе своей спутницы.
   Городъ и окрестности мнѣ очень знакомы. Какъ я располагался провести въ немъ нѣсколько времени и замѣтилъ въ спутницахъ моихъ такое же намѣреніе; то и не излишнимъ счелъ познакомить ихъ съ нѣкоторыми домами, извѣстными мнѣ по честности ихъ и гостепріимству. Нѣсколько мѣсяцовъ проведено приятнымъ образомъ. Я былъ ежедневнымъ собесѣдникомъ госпожи Шварцбергъ и Еммы, былъ помощникомъ ихъ, и такъ сказать покровителемъ. Скоро узналъ я, что приятельницы мой, впрочемъ не бѣдныя, имѣли причину вести жизнь болѣе расчетливую; и когда старшая однажды въ дружескомъ разговорѣ призналась, что желала бы долѣе остановиться въ прелестной нашей отчизнѣ, но что въ Мангеймѣ жить слишкомъ дорого: я предложилъ ей избрать по близости уединенное сельское жилище. Мое предложеніе обѣими принято было весьма охотно, и мнѣ оставалось только произвести его въ дѣйство. Скоро удалось мнѣ найти приличный домикъ въ одной деревнѣ близь Швецингена, на прекраснѣйшемъ мѣстѣ, куда и переселились обѣ мои прнятельницы.
   Вернеръ познакомился съ ними. Мнѣ и въ голову неприходило препятствовать раждающейся между двумя любезными существами взаимной склонности... тѣмъ болѣе что сама госпожа Шварцбергъ, сія вторая мать Еммы, по видимому, невраждебнымъ окомъ взирала на связь сердецъ ихъ. Я же въ молодомъ Вернерѣ нашелъ такого человѣка, какихъ въ наше время встрѣчаешь немного между людьми его возраста; нашелъ въ немъ человѣка, у котораго голова и сердце были на своемъ мѣстѣ, и въ которомъ неиспорченный вкусъ ручался за чистоту его жизни.
   Конечно и мнѣ, неменѣе какъ Вернеру, показалось приятнымъ лѣтнее время, проведенное въ етой деревнѣ. Почти въ каждую недѣлю приходили туда я изъ Мангейма, онъ изъ Гейдельберга, и признаюсь тебѣ, любезной другъ мой, что сіи часы причисляю къ лучшимъ въ цѣлой моей жизни.
   Тебѣ извѣстно всегдашнее мое одиночество; ты знаешь, какъ много бродилъ я одинъ со странническимъ посохомъ, какъ часто изъявлялъ нетерпѣливое желаніе успокоться въ нѣдрѣ счастія, въ кругу добраго семейства; знаешь и то, какъ чудесная судьба жизни моей всегда отказывала мнѣ въ семъ непреодолимымъ, пламенномъ желаніи... Но за чѣмъ касаться струны, которой звуки болѣзненно отзываются въ моемъ сердцѣ! Довольно, если скажу, что съ печальнымъ удивленіемъ услышалъ я отъ самой госпожи Шварцбергъ о ея намѣреніи удалиться изъ етаго мѣста. "Братъ покойнаго моего мужа" говорила она, когда я спросилъ о причинѣ столь нечаяннаго предприятія "человѣкъ своенравный и страннаго характера, отъ насъ етаго требуетъ. Емма и я, не имѣя никакой помощи въ мірѣ, живемъ его благодѣяніями. Безъ него обѣ мы сдѣлались бы жертвами, бѣдности, сдѣлались бы игрою случайностей. Теперь зоветъ онъ къ себѣ меня и Емму, единственную его наслѣдницу. Я не могу не исполнить его желанія." -- А Емма? -- сказалъ я: чему подвергнетъ ее ета разлука? -- "У нее сердце крѣпкое и доброе;" отвѣчала моя приятельница: "она знаетъ свою должность, и постарается исполнитъ ее, хотя бы даже...." Она остановилась, и я видѣлъ, съ какимъ усиліемъ хотѣла тяжкой вздохъ удержать въ стѣсненной груди своей. -- Хотя бы даже -- повторилъ я: ради Бога продолжайте! хотя бы даже...-- "Хотя бы даже надлежало ей пожертвовать сладчайшимъ, главнѣйшимъ желаніемъ." -- Развѣ етаго вы опасаетесь? спросилъ я. "Не только опасаюсь, но даже почти увѣрена, что она должна будетъ принести сію жертву." Я прошелъ нѣсколько разъ по комнатѣ, подумалъ; потомъ опять обратился къ госпожѣ Шварцбергъ: -- А Вернеръ? не уже ли вы объ немъ до сихъ поръ не вспомнили? -- Помолчавши нѣсколько, она тихо, какъ бы про себя, сказала: "Вернеръ мущина; а мущинамъ извѣстны средства себя утѣшить." Я никакъ нечаялъ услышать отъ нее такого отвѣта; началъ догадываться, что она невсегда искренне вразсужденіи меня поступала, и въ немногихъ словахъ далъ ей замѣтить мои мысли.-- Какъ бы то ни было -- говорилъ я далѣе: никакого права неимѣю проникать ваши тайны, которыя вы не безъ основательныхъ причинъ отъ меня скрываете; но ежели, сударыня, одна только воля своенравнаго родственника должна разрушитъ навѣки счастіе Еммы и друга нашего Вернера; то прошу васъ незабыть, что я имѣю всю возможность удалить сію причину, и -- -- "Бога ради, перестаньте!" прервала госпожа Шварцбергъ: "есть печальные случаи въ жизни, когда никакъ не можемъ за благородную довѣренность достойныхъ людей воздавать такою же довѣренностію!" Она хотѣла было говорить болѣе; но въ сію минуту вошла Емма, и госпожа Шварцбергъ умоляющимъ взглядомъ дала мнѣ знать, чтобы я непродолжалъ разговора. Я рѣшился идти въ садъ и тамъ предаться своимъ мыслямъ; выходя изъ комнаты, увидѣлъ я въ зеркалѣ приятельницъ моихъ въ объятіяхъ другъ друга; я угадалъ, что обѣ онѣ искали утѣшенія, въ которомъ имѣли нужду въ сію минyту.
   Ввечеру при прощаньи госпожа Шварцбергъ снова просила меня избѣгать упомянутаго выше разговора въ присутствій Еммы, которой и безъ того уже предстоитъ борьба ужасная. Причина священная: во время немногихъ посѣщеній моихъ я воздерживался даже отъ самыхъ отдаленнѣйшихъ напоминаній. Но съ госпожею Шварцбергъ былъ я откровеннѣе, даже нѣсколько, разъ предлагалъ ей дружеское посредство. Со всею осторожностію предлагалъ ей мою помощь, и видѣлъ каждой разъ, что она все отклоняла, и что имѣла непреложную рѣшимость покориться водѣ судьбины; то же самое предприняла и Емма: въ етомъ ручались ея безмолвное спокойствіе, тихое, но и мужественное терпѣніе внутреннея горести. Мнѣ должно было оставить свое намѣреніе; уважая причины милыхъ моихъ приятельницъ, я старался только по возможности смягчать жестокость предстоящаго испытанія, и направлялъ мысли Еммы на отрадные виды въ будущемъ времени.
   Между тѣмъ къ душевному прискорбію долженъ я былъ на нѣсколько недѣль отлучиться изъ Мангейма. Предвидя, что возвратившись не найду уже ихъ въ семъ мѣстѣ, я простился съ обѣими, хотя госпожа Шварцбергъ, а особливо Емма, какъ можно было замѣтить, полагали, что еще ихъ застану.
   По непредвидѣннымъ обстоятельствамъ отсутствіе мое продлилось нѣсколько мѣсяцовъ. Возвратившись въ Мангеймъ, нашелъ я письмо отъ госпожи Шварцбергъ, которая, въ немногихъ словахъ извѣщая о своемъ отъѣздѣ, просила о продолженій моей дружбы. Было нѣсколько строкъ и отъ Еммы; она изъявляла трогательное желаніе, чтобъ я утѣшалъ Карла.
   Вотъ все! Мое ожиданіе, мои развѣдыванія были тщетны. И Вернера уже я невидалъ болѣе; послѣ узналъ, что онъ уѣхалъ изъ Гейдельберга. Такимъ образомъ скрылись отъ меня люди, принадлежавшіе къ сей епохѣ моей жизни; уже новыя приключенія удаляли ихъ даже и отъ моихъ мыслей, какъ вдругъ слѣдующій поводъ, а потомъ письмо твое возобновили ихъ въ моей памяти.
   "Зналиль вы сестру Князя Зоммерфельда?" недавно спросилъ меня одинъ знакомецъ, когда я былъ въ увеселительномъ домѣ, принадлежавшемъ етой фамиліи.-- Нѣтъ; отвѣчалъ я: но къ чему вопросъ? -- "Къ тому, что не только она была любезнѣйшая изъ особъ своего пола, но что достойно примѣчанія плачевною своей судьбою." Я сталъ разспрашивать далѣе, и услышалъ слѣдующее, можешь себѣ представить, съ какимъ изумленіемъ.
   "Амалія, Дочь Графа Кленау, имѣла братомъ своимъ человѣка самаго высокомѣрнаго, тщеславнаго, единственно мечтавшаго о почестяхъ и величіи. Оба они, рано осиротѣвши, воспитывались подъ надзоромъ тетки, преданной тѣмъ же предразсудкамъ. Никто не любилъ гордаго, напыщеннаго знатностью брата, благорожденнаго, но неблагороднаго душею, которой качества нимало не соотвѣтствовали честолюбивымъ его видамъ. Напротивъ того сестра была точное подобіе невиннаго существа временъ пастушескихъ, золотаго вѣка. Въ простой сельской хижинѣ была бы она гораздо счастливѣе, нежели въ роскошномъ, великолѣпномъ замкѣ. Братъ и сестра не одинаково думали, различно поступали, и Амалія, какъ легко догадаться можешь, была лице страждущее.
   "Братъ, достигши совершеннолѣтія, немедленно приступилъ къ исполненію перваго и главнаго своего желанія, во что бы то ни стало: онъ успѣлъ къ древнему Графскому имени прибавишь купленный за деньги Княжескій титулъ, между тѣмъ какъ добрая, чувствительная Амалія, изнемогая подъ бременемъ гордыни его, душею стремилась къ тихимъ, невиннымъ радостямъ уединенія и простоты сельской, съ нѣкотораго времени оба они жили при ....скомъ Дворѣ, и братъ почиталъ себя чрезвычайно счастливымъ, что озаряемый немногими доходящими до него лучами отъ престола, могъ ярче блистать своею знатностію и богатствомъ.
   "Мудрый и прозорливый Государь скоро увидѣлъ всю незначительнасть, всю ничтожность того человѣка, котораго по разнымъ побужденіямъ возвелъ было на видную степень, и неудовольствіе Владѣтеля нескрылось отъ Зоммерфельда, хотя изъ всѣхъ придворныхъ онъ послѣдній его замѣтилъ. Напротивъ того Амаліа всѣхъ плѣняла качествами ума и сердца.
   "Почти въ ето время прибылъ въ столицу одинъ чужестранный посланникъ. Въ свитѣ его находился молодой человѣкъ привлекательной наружности и души прекрасной. Я ничего не могъ узнать ни объ имени его, ни о происхожденіи. Приятель, разсказавшіи мнѣ всю эту исторію, по видимому, съ намѣреніемъ утаилъ отъ меня то и другое; впрочемъ, быть можетъ, я ошибаюсь. Какъ бы то ни было, Албертъ (назовемъ такъ молодаго человѣка) по мѣсту своему и другимъ отношеніямъ скоро получилъ доступъ во всѣ общества, въ которыхъ блистала Амалія,
   "Существа, одно для другаго судьбою предназначенныя, скоро спознаются, и никакая власть разлучить уже ихъ невозможеть. То же случилось съ Амаліей и Албертомъ. Въ очаровательныя минуты первой любви счастливцы невспомнили, какая пропасть раздѣляетъ ихъ желанія. Философъ равнодушно смотритъ на неравенство происхожденія; гражданинъ имѣетъ свои, часто справедливыя, причины разсуждать другимъ образомъ. Но какое любящее сердце внимаетъ голосу разума? Кто любитъ, тотъ живетъ совсѣмъ въ другомъ мірѣ -- не въ томъ, гдѣ производится купля и продажа; для сердца пылающаго любовію приличія здѣшняго свѣта невразумительны, и правила жизни для него то же, что слова безъ значенія.
   "Сокроемся! сказалъ пламенный Албертъ своей любезной: тамъ, далеко за морями есть земля свободная, гостепріимная, зовущая насъ въ обитель счастія. Сокроемся, возлюбленная, пока еще жестокіе люди насъ неразлучили! -- И два счастливые года прожили они на берегу Америки; но только два года: тамъ разстались они навѣки!
   "Одна дочь была залогомъ любви ихъ; похищенная у родителей не смертію, не людьми, она рано осиротѣла, и вѣрная служительница, или лучше сказать подруга Амаліи, сдѣлалась второю матерью невинной малютки.-- Объ Албертѣ съ тѣхъ поръ ничего неслышно; несчастная супруга его долго, долго страдала въ горести безутѣшной, пока непредсталъ передъ нею утѣшитель всѣхъ несчастныхъ въ здѣшнемъ мірѣ, Ангелъ смерти, смежившій отягченныя вѣжды злополучной Амаліи."
   Вотъ тебѣ, другъ, короткая исторія одной жертвы братниной гордыни. Но въ сей повѣсти моего знакомца всего болѣе то меня поразило, что въ Амаліиной дочери находилъ я Емму, а въ ея спутницѣ подругу и повѣренную несчастной матери, особливо же судя по отвѣтамъ на подробнѣйшіе вопросы мои разскащика, которому, какъ видно, вся ета исторія должна быть хорошо извѣстна, хотя онъ и старался наблюдать нѣкоторую скромность.
   Нѣтъ нужды сказывать, что я и безъ твоихъ напоминаній все вниманіе мое направляю на то, чтобъ отыскать слѣды скрывшихся приятельницъ; и ты столько знаешь меня, что невижу надобности увѣрять въ готовности моей не пощадить никакихъ трудовъ и усилій, лишь бы только объяснилось все, что остается еще для насъ темнымъ. Первое за симъ письмо ежели не принесетъ тебѣ и юному другу нашему совершеннаго открытія тайны; по крайней мѣрѣ, надѣюсь, доставитъ вамъ отрадныя вѣсти. А до того времени будъ здоровъ.
   

Отъ Карла Вернера къ Леопольду Фонъ Винтеру.

Тифенталъ.

   Какъ чудесно переплетены приключенія въ жизни, какъ чудесно развязываются узлы, которые казались вамъ неразрѣшимыми вовѣки. Читай и удивляйся.
   Мое послѣднее письмо окончилось извѣщеніемъ тебя о томъ, что именно разсказывалъ я Рейнфельду касательно знакомства съ Еммою и разлуки съ нею. Продолжаю повѣствованіе. Спустя два дня послѣ моего разговора, я слегка напомнилъ Полковнику о данномъ обѣщаніи; съ важностію, даже съ печальнымъ видомъ и съ необыкновеннымъ движеніемъ сердца отвѣчалъ онъ, положивъ руку на грудь свою: "Дай же ты мнѣ получишь письмо отъ Гольма; прежде нельзя, никакъ нельзя!"
   Тебѣ должно быть понятно, съ какимъ нетерпѣніемъ дожидался я сихъ непостижимыхъ для меня извѣстій. Наконецъ, спустя нѣсколько недѣль, привозять письма. При мнѣ подали ихъ Рейнфельду, при мнѣ онъ ихъ распечаталъ. Я видѣлъ, какъ быстро взорами пробѣгалъ онъ бумагу, какъ черты лица его измѣнялись, какъ силы его слабѣли. Письма выпали изъ рукъ Полковника, и я долженъ былъ поддержалль его. "Неоставляй меня, Карлъ!" сказалъ онъ, когда я хотѣлъ было позвать служителя: "не оставляй меня; теперь, въ сію минуту, нуженъ мнѣ другъ, а не слуга. Прочти, Карлъ, я не все понялъ."
   Я поднялъ бумагу и сталъ читать письма, съ которыхъ прилагаю для тебя списки {Предыдущее письмо отъ Гольма къ Рейнфельду.}; при каждой строкѣ, при каждомъ словѣ сердце мое билось сильнѣе; а Полковникъ, держа мою руку въ своей, жалъ ее отчасу крѣпче.
   Когда прочиталъ я слова: "Зналиль вы сестиру Князя Зоммерфельда" и проч. {См. тамъ же.}. Полковникъ мои вскочилъ съ мѣста. "Что ето?" воскликнулъ онъ, устремивъ на меня почти дикіе взоры; потомъ скоро успокоился, сказалъ тихо, "ее звали Амаліей! зналъ ли я ее?" и прибавилъ: "читай, любезный Карлъ! сдѣлай милость, читай!"
   Я читалъ, смотря то на бумагу, то на лице Рейнфельда, и внутренняя борьба ого нѣкоторымъ образомъ объясняла мнѣ приключенія его молодости. Кончивъ письмo, а и онъ молчали минуты двѣ, и терялисъ въ размышленіяхъ. Полковникъ первой началъ говорить. Онъ всталъ, притянулъ меня къ себѣ близко, положилъ обѣ руки на плеча мнѣ, и сказалъ тихимъ, прерывающимся голосомъ: "Ты прочиталъ мою исторію!" Я уже и прежде догадывался; но слова его столько меня изумили, что мнѣ казалась мысль ета совершенно для меня новою.
   Вотъ тебѣ въ короткихъ словахъ приключенія Рейнфельда, начавшіяся съ тѣхъ поръ, какъ за дальнимъ Океаномъ утратилъ онъ счастіе своей жизни. Въ отчаяніи непремѣнно разстался бы онъ съ ненавистымъ міромъ, еслибъ неудерживалъ его на землѣ обѣтъ, данный незабвенной Амаліи въ священную минуту ея кончины. Избѣгая лютой скорби, онъ долженъ былъ броситься въ свѣтъ, отъ котораго прежде отказался. Надлежало познакомиться со смертію, съ ея ужасами, и Рейнфельдъ удобно могъ найти къ тому средства. Корабли Coединенныхъ Областей плавали тогда до всѣмъ морямъ; флагъ ихъ развѣвался во всѣхъ странахъ земнаго шара- Рейнфельдъ вступилъ въ морскую службу, и нашелъ въ ней свою стихію, соотвѣтствующую бурнымъ волненіямъ сердца: мѣсяцы, даже годы могъ быть между небомъ и водою, находиться во всѣхъ климатахъ, недотрогиваясь до земли вѣроломной, поглотившей единственное его счастіе. Когда бури свирѣпствовали на поверхноcти моря, когда ярыя волны грозно ударяли по слабой преградѣ, отдѣлявшей его отъ глубины бездонной: въ тѣ минуты грудь его нѣсколько облегчалась при утѣшительной мысли: о воможности скоро прекратиться всѣмъ бѣдствіямъ. Но смерть невнимала усерднымъ мольбамъ его, я отягченный жизнію долженъ былъ носить свое бремя. Наконецъ протекли многіе годы; язва сердца исцѣлилась, но остался признакъ, которой не можетъ изгладиться въ здѣшнемъ свѣтѣ.
   Израненный на сраженіяхъ Рейнфельдъ не могъ служишь болѣе, возвратился въ свое отечество, и жилъ въ уединеніи, питаясь единственнымъ желаніемъ хотя однажды аще прижать Емму къ родительскому своему сердцу. До сихъ поръ неимѣлъ онъ сего счастія. Опасеніе подвергнуть память Амаліи новымъ ругательствамъ бездушнаго ея брата заставило его скрывать прежнія приключенія даже отъ самыхъ вѣрныхъ друзей своихъ; по сей же причинѣ и о дочери освѣдомлялся! онъ непрямо отъ себя, но чрезъ посредство другихъ людей. Послѣднія извѣстія отъ Гольма озарили новымъ лучемъ душу несчастнаго родителя. Но читай далѣе.
   Камерратъ, мой дядюшка, однажды уже принявши намѣреніе соединить меня съ дочерью своего сосѣда, и почитая единственными къ тому средствами время и убѣжденну совершенно: перемѣнилъ свои поступки со мною: такимъ добрымъ, нѣжнымъ, снисходительнымъ и никогда еще его невидывалъ... Матушка чрезвычайно обрадовалась этому; но изъ словъ сестры заключаю, что проницательная дѣвушка сія умѣла отгадать причину такой, по видимому, благоприятной перемѣны.
   Если въ моей Еммѣ найдете вы дочь свою?.... однажды спросилъ я Рейнфельда. "Въ такомъ случаѣ ты будешь моимъ сыномъ," прервалъ онъ "и я никогда неразлучуся съ вами." Полковникъ и я незамедлили написать къ Гольму, ожидали отвѣтовъ его съ крайнимъ нетерпѣніемъ, со страхомъ и надеждою. Черезъ двѣ недѣли получена коротенькая записка слѣдующаго содержанія:
   "Въ 16 й день Іюня буду я въ Берлинѣ. Надѣюсь тамъ увидѣть тебя и Карла Вернера. Гольмъ."
   Полковникъ въ тужъ минуту сообщило мнѣ ето приглашеніе. Однажды всѣ мы сидѣли на свѣжемъ воздухѣ, подъ зеленымъ сводомъ сплетшихся вѣтвей: Рейнфельдъ, Камерратъ, матушка, сестра и я. Шестьнадцатое Іюня уже недалеко было. "Вѣдь никто еще незнаетъ, что я скоро отправлюсь въ Берлинъ!" сказалъ полковникъ: "Ты поѣдешь со мною, Карлъ?" -- Въ Берлинъ? спросилъ дядюшка: что тебѣ тамъ дѣлать? -- "Хочу еще однажды взглянутъ! на то мѣсто," отвѣчалъ старикъ, на силу удерживая внутреннее движеніе сердца, гдѣ въ младенчествѣ и юношескомъ возрастѣ такъ часто бывалъ я счастливъ!" -- я самъ уже очень давно непосѣщалъ Берлина; сказалъ Камерратъ, и прибавилъ, обратившись къ матушкѣ: а ты? Помнится, ты никогда еще невидывала тамошняго мѣстоположенія?-- Матушка. Неудалось ни однажды. Сестра. И мнѣ также; а я давно уже очень желала. Камерратъ. И ты хочешь? (Онъ прошелъ нѣсколько разъ вдоль галлереи.) Слушай, Рейнфельдъ! и мнѣ пришла охота... "Ѣхать съ нами?" сказалъ Полковникъ съ нѣкоторою досадою: "Пожалуй поѣзжай! только напередъ тебѣ сказываю: прошу не мучить меня своими церемоніями, своею точностію, своимъ назначеніемъ дѣлъ по часамъ и минутамъ; не то я поѣду по другой дорогѣ."
   Противъ ожиданія нашего дядюшка, ни мало не сердясь, шуткою отклонилъ укоризну Полковника. Уже въ самой день отъѣзда объяснилась для насъ мудреная загадка, отъ чего дядюшка поступилъ съ такою умѣренностію, почему одобрилъ планъ путешествія и даже самъ захотѣлъ, въ немъ участвоватъ -- подвигъ безпримѣрный! ибо время, употребленное на путешествіе только для одного удовольствія, почитаетъ онъ совершенно потеряннымъ. Вотъ въ чемъ дѣло. Камерратъ объявилъ намъ, что сосѣдъ и другъ его Вильденфельсъ дорогою съ семействомъ своимъ присоединится къ нашему обществу. Весьма неприятно для меня было это извѣстіе, со всѣмъ тѣмъ я не могъ не улыбнуться при мысли, что дядюшка почитаетъ случай сей весьма благоприятнымъ для своихъ видовъ. Короткое обхожденіе въ дорогѣ, думалъ онъ, произведетъ то, въ чемъ не успѣли ни его приказанія, ни убѣжденія матушки.
   Не стану занимать тебя подробностями сего, нѣсколько дней продолжавшагося путешествія. Всѣ мы сдѣлались, такъ сказать, другими людьми. Дядюшка мой былъ олицетворенное дружелюбіе: ниже признаковъ этой церемоніальности, тѣхъ причудъ, которыми онъ мучалъ всѣхъ приближенныхъ! Кроткая, добрая, привыкшая къ страданіямъ матушка моя, здѣсь, по видимому, ожила снова. Рейнфельдъ и я были въ странномъ положеніи неизвѣстности: Гольмъ назначилъ намъ только мѣсто свиданія, и ничего болѣе; со всѣмъ тѣмъ немногія слова его возбудили въ насъ какое-то темное ожиданіе нечаянности. О другихъ спутникахъ неупоминаю.
   День былъ ясный, восхитительный, когда вошли мы въ прелестный садъ, съ искусствомъ знатока украшенный достойно чтимымъ его Владѣтелемъ; и всѣ вмѣстѣ и раздѣлясь на партіи, ходили мы по аллеямъ; уже осмотрѣли большую половину сада; Рейнфельдъ и я тщетно озирались на всѣ стороны, тщетно спрашивали въ гостинницѣ о Гольмѣ. Случилось, что я, разсматривая одно прекрасное мѣсто, нѣсколько отсталъ отъ своего товарища; шелъ одинъ медленно, отягченный мыслями, и очутился у подошвы утеса, названнаго по имени благородной, прекрасной Луизы, Королевы Прусской. Уже хотѣлъ было я взбираться на утесъ, какъ вдругъ, взглянувши вверхъ, увидѣлъ двѣ женскія фигуры. Леопольдъ! я невѣрилъ глазамъ своимъ. Одна изъ нихъ была Емма! я узналъ ее! Невольно простираю къ ней руки, и вопль вырывается изъ стѣсненной груди моей.
   Она услышала мой голосъ, взглянула на меня; спустя четверть минуты, уже я видѣлъ ее на послѣднихъ ступеняхъ! еще мгновеніе, и Емма была уже въ моихъ объятіяхъ! Я не зналъ, гдѣ я, что я! Обремененный избыткомъ чувства, склонился къ стопамъ ея. Въ сію минуту послышались голоса: являются дядюшка и Рейнфельдъ! Представь себѣ ету единственную сцену! изумленный Камерратъ сверкающими отъ гнѣва глазами смотритъ то на меня, то на робкую, стыдящуюся Емму. Рейнфельдъ хочетъ подступить ближе, и въ замѣшательствѣ не можетъ управлять костылемъ своимъ. "Ето Емма!" воскликнулъ я, не находя словъ для выраженія душевнаго чувства.-- Емма! Емма Нордтонъ! громко произнесъ Полковникъ. "Ето мое подлинное имя!" отвѣчала Емма: "такъ нѣкогда назывался мой родителъ." Я долженъ былъ подскочить къ восхищенному старику и подать помощь. "Дитя мое! моя дочь, моя Емма!" другихъ словъ не могъ онъ говорить отъ радости. Ето она! произнесъ вблизи голосъ, и мы увидѣли передъ собой Гольма и госпожу Шварцбергъ.-- Ето она! повторилъ Гольмъ: пусть скажетъ тебѣ моя приятельница! -- и Емма бросилась въ объятія своего родителя. Для изображенія такихъ сценъ нѣтъ словъ ни на какомъ языкѣ человѣческомъ.
   Прочіе спутники наши подходили къ намъ одинъ за другимъ, привлекаемые шумомъ разговора. Не спрашивай меня, Леопольдъ, что дѣлали здѣсь, что говорили; я занять былъ только одною мыслію и однимъ чувствомъ. Когда Рейнфельдъ подвелъ дочь свою къ твоему другу, соединилъ руки обѣихъ, между тѣмъ какъ матушка молила Небеса о благословеніи дѣтей своихъ, дядюшка, подобно всѣмъ растроганный, подошелъ къ намъ и съ дружелюбною улыбкой изъявилъ согласіе на бракъ племянника своего съ дочерью добраго приятеля. Всѣ были довольны; даже Вильденфедьсъ и его семейство, видя счастіе столъ многихъ людей, по добротѣ своего сердца, нежалѣли о неудачѣ такого плана, которой выдуманъ былъ моимъ дядюшкой, и на которой согласились было они единственно по его прозьбѣ.
   Два дня провели мы въ Берлинѣ. и его окрестностяхъ; потомъ возвратились всѣмъ обществомъ сюда, гдѣ счастливный другъ твой съ нетерпѣніемъ ожидаетъ дня, въ которой соединиться съ Еммою навѣки. Гордый, бездушный братъ Амаліи, по приказанію котораго моя Емма, съ покровительницей своею должна была, удалиться изъ страны, гдѣ я познакомился съ ними, уже несуществуетъ болѣе. Емма носитъ теперь подлинное имя своего родителя, а не то, которымъ назвался въ Америкѣ, чтобы тѣмъ лучше, какъ онъ тщетно надѣялся, укрыть свое счастіе отъ поисковъ вражескихъ.

-----

   [Глейх Ф.] Встреча при Луизином утесе: С нем.: (Окончание) // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч. 104, Nо 6. -- С. 81-104.
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru