Полное собраніе сочиненій Б. М. Маркевича. Томъ третій.
С.-Петербургъ. Типографія (бывшая) А. М. Котомина, Фонтанка, д. No 93. 1885.
*) Впервые напечатана въ первыхъ трехъ книжкахъ "Русскаго Вѣстника" за 1873 годъ. Въ слѣдующемъ 1874 году книгопродавецъ-типографъ М. О. Вольфъ издалъ въ трехъ томахъ, подъ названіемъ: "На поворотѣ", "Забытый вопросъ" и "Марину изъ Алаго-Рога" и напечаталъ эту "Современную быль" въ первомъ томѣ своего изданія.
Pour soul!
Hamlet.
I.
Въ большой осьмиугольной залѣ, освѣщенной круглыми, en oeil de boeuf, только-то начисто вымытыми окнами, стояла, наклонясь надъ длиннымъ дубовымъ столомъ, занимавшимъ всю средину покоя, красивая, статная дѣвушка. Разбиваясь о широкіе переплеты оконъ, багровые лучи заката играли причудливыми бликами въ складкахъ широкихъ, узорно расшитыхъ рукавовъ ея бѣлой, украинской рубахи, скользили по ея смуглой, полной шеѣ, и, словно нить расплавленнаго золота, вились по лоснящимся изгибамъ темной, небрежно свитой въ переплетъ, съ пунцовою лентой, длинной и тяжелой косы, которую дѣвушка нетерпѣливымъ движеніемъ руки только-что перекинула себѣ со спины на грудь. Она стояла повернувшись отъ солнца и, упираясь обѣими ладонями о столъ, провѣряла глазами по лежавшему предъ ней каталогу длинный рядъ томовъ дорогихъ, преимущественно англійскихъ изданій, сейчасъ разобранныхъ и уставленныхъ ею въ порядкѣ. То были недавно прибывшія книги, какъ можно было заключить по большому деревянному ящику, стоявшему тутъ же на свѣже-навощенномъ паркетѣ, и по цѣлому вороху разорванныхъ листовъ нѣмецкихъ газетъ, въ которыя онѣ были тамъ обернуты. Дѣвушка полугромко читала ихъ названія, произнося англійскія слова какъ французскія, и при этомъ догадливо сжимала свои густыя брови, сознавая чутьемъ, что произноситъ не такъ...
-- History of Greece, by George Groot esq., читала она,-- двѣнадцать томовъ. Всѣ. Pauperism, its causes and remedias prof... то-есть профессоръ, значитъ Fawcet. Одна толстая книга. Тутъ. Dissertations and discussios... J. S. Mill... Ахъ, это вѣрно сочиненія знаменитаго Милля! съ какою-то ребяческою радостью воскликнула она.
-- Что, готово? раздался за нею хриплый, но громкій голосъ, и, мягко вступая по протянутой изъ сосѣдней комнаты холстяной дорожкѣ, вошелъ въ залу плотный, рослый и лысый какъ колѣно мужчина лѣтъ пятидесяти, во фракѣ и лѣтнемъ желтоватаго колера платкѣ на шеѣ. Это былъ Іосифъ Козьмичъ Самойленко, глинскій землевладѣлецъ и главноуправляющій малорусскими имѣніями графа Владиміра Алексѣевича Завалевскаго, котораго съ минуты на минуту ожидали въ Аломъ-Рогу, мѣстѣ настоящаго нашего разсказа.
-- Вотъ вы мнѣ никогда не хотѣли нанять англійскаго учителя, молвила вмѣсто отвѣта дѣвушка, не оборачиваясь и перелистывая взятый ею со стола томъ Милля,-- изъ десяти фразъ девять не понимаешь... срамъ просто!...
-- А ну тебя съ англійскимъ учителемъ! гнѣвно кашлянулъ Іосифъ Козьмичъ.-- Спрашиваю: убирать это можно?
Онъ толкнулъ ногой въ пустой ящикъ.
-- Можете, все также не отрывая глазъ отъ книгъ отвѣчала она.
Іосифъ Козьмичъ захлопалъ въ ладоши. Двое чисто одѣтыхъ, но довольно растрепанныхъ слугъ выбѣжали изъ передней.
-- Тащите вонъ... Да не такъ, стой! Эка порода-то сиволапая! На руки подымай, дурачье! Вамъ вѣдь, ерепеи вы вислоухіе, что мазаный полъ, что паркетъ тысячный -- одинъ чортъ!... суетился и ругался господинъ Самойленко.
-- Грубо и несовременно! громко замѣтила дѣвушка, приподымая плечи, между тѣмъ какъ "вислоухіе ерепеи", нескладно переплетая ноги и тѣсно прижимаясь боками къ сторонкамъ тяжелаго ящика, выносили его изъ залы.
-- Такъ я и посмотрю на твою современность! отгрызся Іосифъ Козьмичъ, медленно шагая за ними и не покидая ящика озабоченнымъ взглядомъ.
-- Ceschichte der neuen Philosophie von Cuno Ficher, продолжала читать дѣвушка, слѣдя за числомъ книгъ по каталогу.-- Есть. Parerga und Parallelipomena, von Arthur Schopenhauer, два тома. Тутъ. History of civilization in England by Thomas Buckle. Она прочла "Бюкль" -- и вдругъ догадалась.-- Ахъ, Боже мой, да это Бокль! Бокль въ оригиналѣ! повторила она съ торжествомъ, и на ея крупныхъ и какъ спѣлая вишня алыхъ губахъ сложилась мгновенно полуудивленная, полупрезрительная улыбка. Въ ея понятіяхъ Бокль былъ такая современная и передовая книга,-- сама она впрочемъ никогда не могла осилить "эту книгу,"-- что она никакъ не могла себѣ ее представить въ рукахъ заскорузлаго аристократа и капиталиста, какимъ несомнѣнно долженъ былъ быть этотъ противный графъ, у котораго въ одномъ ихъ уѣздѣ тридцать тысячъ десятинъ земли и три каменные дворца, какъ говорятъ въ ихъ Сѣверской сторонѣ крестьяне... А между тѣмъ нельзя было усомниться, что "этотъ Бокль" принадлежалъ тому самому графу: она сама вытащила эти два толстые тома вмѣстѣ съ другими изъ ящика и, какъ Пушкина Татьяна, могла даже замѣтить на поляхъ ихъ "слѣды его карандаша"... Она еще разъ дернула плечомъ и равнодушно зѣвнула...
-- Что же, онѣ тутъ лежать останутся, или на полки ихъ уставить? спросилъ, возвращаясь изъ передней, Іосифъ Козьмичъ, указывая на книги толстымъ перстомъ, на которомъ блестѣлъ огромный сердоликовый перстень съ вырѣзаннымъ на немъ гербомъ древняго рода Самойленковъ.-- Какъ по-вашему современнѣе, Марина Осиповна? примолвилъ онъ, уже подсмѣиваясь.
-- Какъ хотите... Вотъ здѣсь свободно, отвѣчала она,обводя глазами залу, всѣ простѣнки которой заняты были полками огромной старой библіотеки Завалевскихъ, и останавливая ихъ на одномъ пустомъ мѣстѣ.-- Только, если уставлять, -- позовите кого-нибудь: я свое дѣло сдѣлала и устала ужасно...
-- А пусть себѣ на столѣ останутся, рѣшилъ Іосифъ Козьмичъ,-- самъ пріѣдетъ, куда захочетъ, туда и ткнетъ... Только что-жь его нѣтъ до сихъ поръ?-- Главноуправляющій вынулъ часы. -- Поѣздъ приходитъ четвертаго въ половинѣ, а теперича восьмой въ началѣ; неужто-жь имъ 25 верстъ нужно тащиться четыре часа? Собственныхъ своихъ саврасыхъ подъ него послалъ съ Лаврентьемъ... Человѣкъ непьющій... Развѣ самъ не пріѣхалъ, а заставилъ меня даромъ во фракъ нарядиться? Отъ такого шелопута и этого неуваженія, пожалуй, ожидать можно! фыркнулъ въ заключеніе господинъ Самойленко, надменно выпучивая впередъ животъ свой.
-- Откудова писалъ онъ, что пріѣдетъ? спросила Марина.
-- Изъ Санктъ-Петербурга, и въ письмѣ акуратно обозначилъ день и часъ...
-- Такъ онъ въ Петербургѣ теперь живетъ? перебила его дѣвушка.
-- А кто его знаетъ! Предпослѣднее письмо изъ Лондона было... А предъ тѣмъ годъ ровно не писалъ ничего. А въ позапрошломъ годѣ изъ Америки получилъ я отъ него цыдулку: выслать ему двѣнадцать тысячъ въ Парижъ.
-- Онъ и въ Америкѣ былъ? воскликнула дѣвушка.
-- А тамъ бы ему и оставаться! прорвался на это вдругъ Іосифъ Козьмичъ. -- На что ему сюда пріѣзжать? Только путать станетъ да мѣшать.
Господинъ Самойленко не договорилъ, но его раздувшіяся ноздри и поджатыя губы говорили достаточно о досадѣ и глубокомъ безпокойствѣ, которыя причинялъ ему этотъ нежданный пріѣздъ его патрона.
Упершись головой на обѣ руки, дѣвушка внимательно слѣдила за выраженіемъ его лица, и странная улыбка блуждала на складкахъ ея рта:
-- Какъ же онъ вамъ мѣшать будетъ, сказала она, -- когда онъ совсѣмъ не реальный человѣкъ и никакой практической почвы подъ нимъ нѣту?
-- Да, толкуй себѣ -- практической почвы нѣту! качнулъ головой Іосифъ Козьмичъ.-- Всѣ они теперь за практику взялись, какъ и половины у нихъ прежнихъ доходовъ не стало... Только изъ практики-то этой пока все у нихъ одинъ пшикъ выходитъ, домолвилъ онъ, внезапно хихикнувъ.-- Вѣдь прочія-то имѣнія онъ чуть не всѣ, говорятъ, передалъ какой-то родственницѣ, княгинѣ Солнцевой; остаются у него теперь одни мои...
-- А на долго ему вашихъ хватитъ? вдругъ засмѣялась Марина.
Іосифъ Козьмичъ не понялъ и вопросительно обернулся на нее. Но глаза ея были опущены и съ какимъ-то почти печальнымъ оттѣнкомъ въ голосѣ спросила она:
-- Молодъ онъ еще?
-- Какое молодъ! Когда я, объяснялъ господинъ Самойленко,-- по просьбѣ покойнаго дяди его, графа Константина Владиміровича, вступилъ въ управленіе Алорожской экономіей,-- этому теперь двадцать первый годъ пошелъ,-- онъ ученіе свое кончалъ въ Москвѣ, въ университетѣ, потому покойный графъ, какъ теперь помню, велѣлъ ему выслать шесть тысячъ на экипировку...
-- Такъ онъ теперь ужь совсѣмъ старикъ?
-- Ну, не совсѣмъ, возразилъ, крякнувъ, Іосифъ Козьмичъ,-- а до моихъ лѣтъ, пожалуй, и не такъ далеко ему...
-- И такой-же какъ вы... облый? засмѣялась опять Марина, употребляя вычитанное ею гдѣ-то выраженіе, которое ей очень нравилось, и изображая руками по воздуху пространную округлость Іосифа Козьмича.
-- Не видалъ я его никогда, а должно-быть пожиже будетъ, самодовольно отозвался господинъ Самойленко,-- потому не тотъ ихъ родъ совсѣмъ. Я въ дѣда вышелъ, въ генералъ-поручика...
-- Опять аристократничать начали, про родъ свой и про дѣдушку генералъ-поручика! насмѣшливо воскликнула Марина.
Злобно взглянулъ на нее господинъ Самойленко, и лысина. его мгновенно побагровѣла.
-- Ты такъ глупо разсуждаешь, закричалъ онъ на дѣвушку, -- потому... потому въ тебѣ кровь... И, какъ бы спохватившись, тотчасъ же мягче примолвилъ: сумбуръ одинъ изъ книгъ-то вычитала!...
-- Ничего тутъ книги не виноваты, хладнокровно отвѣчала она, хотя лицо ея мгновенно поблѣднѣло,-- а только какъ вы себѣ тамъ ни толкуйте, а все же онъ, каковъ ни есть, графъ, а вы его управляющій...
-- А мнѣ наплевать на этого графа, совсѣмъ ужь разсвирѣпѣлъ Іосифъ Козьмичъ. -- Завтра съ нимъ попрощаюсь, такъ, можетъ, почище его самъ графъ буду!...
Онѣ были раскрыты на половину, и изъ-за нихъ господинъ Самойленко различилъ кого-то ему незнакомаго, подымавшагося по ступенькамъ лѣстницы, что вела изъ сада въ библіотеку.
-- Кого вамъ угодно? крикнулъ онъ гнѣвно подъ свѣжимъ еще впечатлѣніемъ перемолвки своей съ Мариной.
-- Я ищу здѣшняго управляющаго, отвѣчалъ густой и въ то же время мягкій, словно звукъ віолончелевой струны, голосъ, и на порогѣ залы показался человѣкъ довольно высокаго роста, въ изношенномъ сѣромъ пальто, съ блѣднымъ, усталымъ лицомъ и густыми, почти совершенно сѣдыми волосами, падавшими со всѣхъ сторонъ большими взъерошенными кольцами.
-- Кого вамъ? повторилъ свысока управляющій.
-- Осипа Кузьмича Самойленко, отвѣчалъ нововошедшій,подымая на него большіе и усталые, какъ и вся его наружность, глаза.
-- І-о-сифа Козь-мича, поправилъ его господинъ Самойленко:-- онъ передъ вами...
-- Ахъ, это вы... я очень радъ, проговорилъ тотъ, очевидно нѣсколько озадаченный такимъ пріемомъ.-- Я... я графъ Завалевскій...
Іосифа Козьмича точно черепицей съ крыши по головѣ хватило. Онъ совершенно растерялся.
-- Ваше сіятельство, помилуйте, захлопоталъ онъ, прижимая обѣ руки къ груди и топоча на мѣстѣ словно помимо его воли заходившими пятнами,-- какъ же вы такъ... пѣшкомъ... и черезъ садъ?... За вами послана... четверня, въ коляскѣ... Неужели?...
-- Очень вамъ благодаренъ, поспѣшилъ сказать графъ, лошади ждали насъ у станціи желѣзной дороги, и мы отлично ѣхали, но тутъ, верстахъ въ четырехъ, на пути, лопнула у насъ шина на колесѣ. Къ счастью, тутъ же недалеко оказалась кузница, куда мы кое-какъ дотащились... Со мною одинъ пріятель ѣдетъ, князь Пужбольскій, -- онъ тамъ остался съ людьми, пока наварятъ новую шину, а я предпочелъ дойти сюда пѣшкомъ..
Господинъ Самойленко между тѣмъ успѣлъ овладѣть собою; ему стало ужасно досадно за то невольно овладѣвшее имъ чувство приниженности и страха, которое онъ выразилъ въ первую минуту предъ графомъ, да еще въ присутствіи Марины, и закинувъ голову назадъ:
-- Такая непріятность съ каждымъ можетъ случиться, преувеличенно развязнымъ тономъ заговорилъ онъ,-- я кучеру своему далъ приказаніе запречь лошадей въ экипажъ, въ которомъ я ѣзжу самъ, и, конечно... очень жалѣю... но провѣрять вѣрность шинъ не входило въ кругъ моихъ соображеній... и, такъ-сказать, обязанностей...
Іосифъ Козьмичъ остался очень доволенъ этимъ изъявленіемъ независимости своей и достоинства и съ торжествомъ на челѣ покосился на Марину. Но она не глядѣла на него и все въ томъ же положеніи, у стола, упершись головой объ обѣ руки, съ какимъ-то нетерпѣливымъ любопытствомъ въ загорѣвшихся глазахъ слѣдила за каждымъ словомъ, за каждымъ движеніемъ Завалевскаго.
А графу понравилась выходка его управляющаго. "Не рабствуетъ по-крайней-мѣрѣ", подумалъ онъ.
-- Мнѣ было бы очень досадно, если бы этого со мною не случилось, весело сказалъ онъ. -- Я пошелъ одинъ по дорогѣ... и, вообразите, послѣ двадцати пяти лѣтъ отсутствія, узналъ мѣста, припоминалъ, угадывалъ... Я такъ былъ радъ,-- старый дубъ, другъ моего дѣтства, подъ которымъ я заучивалъ mensa, mensae, онъ все тутъ, и я -- такъ это крѣпко засѣло у меня въ памяти съ тѣхъ поръ,-- отсчиталъ 85 шаговъ отъ него до калитки сада. Вышло ровно такъ, улыбнулся Завалевскій,-- и такой доброй, сердечной улыбки никогда еще не видала Марина...
-- А не изволили вы замѣтить, смягчаясь вдругъ, спросилъ Іосифъ Козьмичъ, -- когда вы остановились у кузницы, въ какомъ видѣ былъ кузнецъ?
-- Онъ очень мраченъ, сколько я могъ замѣтить, продолжалъ улыбаться тотъ.
-- То-то, ненадеженъ, закапризничаетъ случаемъ, такъ и до самой ночи, пожалуй, провозится съ работой... Я лучше отправлю сейчасъ шарабанъ за княземъ, а вещи привезутъ на подводѣ... Вѣдь и люди съ вами?
-- Съ Пужбольскимъ его камердинеръ; со мною никого, отвѣчалъ графъ, опускаясь въ кресло и съ задумчивою улыбкой обводя взоромъ кругомъ себя.
-- Я сейчасъ прикажу... И припоминая: -- книги ваши прибыли только вчера, сказалъ г. Самойленко,-- она вотъ, по порученію моему, разобрала...
Онъ кивнулъ головой на Марину и на столъ съ книгами и вышелъ изъ покоя.
Завалевскій разсѣянно взглянулъ по направленію стола, смутно замѣтилъ женщину, машинально вскочилъ съ мѣста и, пробормотавъ "mille pardons", такъ же машинально принялся торопливо подвязывать распустившійся галстухъ. Но мысли его были далеко; онъ не замѣтилъ ни небрежнаго до невѣжливости поклона, какой сочла обязанностью своею отпустить ему Марина, ни разбиравшій ее смѣхъ, когда онъ, постоявъ нѣкоторое время на мѣстѣ, опустился снова въ кресло и, не обращая уже на нее никакого вниманія, принялся бормотать что-то про себя, какіе-то стихи, и даже нѣмецкіе, такъ какъ до ея слуха явственно донеслись слова: "schwankende Gestalten", и потомъ "Herz" и затѣмъ что-то еще непонятное...
-- Вы устали съ дороги? крикнула она ему неѳжиданно съ напускною рѣшимостью; въ сущности ей было почему-то очень неловко.
-- Я?...
Завалевскій встрепенулся словно отъ сна, поднялъ опущенныя вѣки -- и при горячемъ трепетаніи широко падавшаго на нее въ эту минуту столба свѣта увидѣлъ предъ собою странное, поразившее его своею оригинальною красою созданіе. Изъ-подъ почти черныхъ бровей, очерченныхъ красивою и смѣлою дугой, глядѣли прямо на него большіе лучистые голубые глаза, съ выраженіемъ какой-то ребяческой дерзости и простодушнаго недоумѣнія. -- Отчего ты такой совсѣмъ особенный? казалось, говорили эти недоумѣвавшіе и умные глаза. Неправильный, нѣсколько грубоватый рисунокъ слегка вздернутаго носа и пышныхъ, молодыхъ губъ, широкія плечи и, изъ-подъ шитой рубашки, роскошныя очертанія бюста, напоминавшія франкфуртскую Аріадну, матовый, безъ тѣни, но яркій, словно позолоченный цвѣтъ кожи и низкій, гладкій лобъ, по обѣимъ сторонамъ котораго, закрывая уши, свободно спускались волны русыхъ волосъ, сливавшихся гдѣ-то сзади въ одну огромную косу, все это исполнено было такой жизни, силы, своеобразія, въ этомъ молодомъ обликѣ было что-то такое свѣжее, непочатое, -- почвенное, внутренно сказалъ себѣ Завалевскій,-- что всѣ артистическія струны его существа загремѣли въ немъ вдругъ какимъ-то всезаглушающимъ аккордомъ. Онъ закинулъ голову, ударилъ рукою объ руку и воскликнулъ:
-- Ахъ, какъ вы красивы!...
-- Что-о? грубо и обиженно отрѣзала она ему въ отвѣтъ метнувъ на него гнѣвнымъ взглядомъ, между тѣмъ какъ все лицо ея озарялось пожаромъ.
Онъ покраснѣлъ еще рѣшительнѣе, чѣмъ она, взъерошилъ въ замѣшательствѣ свои волосы и проговорилъ слегка дрогнувшимъ голосомъ:
-- Ради Бога, извините меня... Я бываю иногда разсѣянъ до безобразія... Но вы, смѣю надѣяться, не можете думать, чтобъ я намѣренно... При этомъ свѣтѣ... и вашъ костюмъ... и эти волосы -- мнѣ представились...
Марина глянула на него изподлобья и вдругъ разразилась оглушительнымъ, неудержимымъ смѣхомъ.
-- Ахъ, какой вы шутъ уморительный! воскликнула она въ свою очередь.
Дико зазвучала въ первую минуту эта примитивная откровенность въ ушахъ графа. Но смѣхъ дѣвушки былъ такъ искрененъ, такъ сообщителенъ, -- онъ былъ внѣ всякаго кодекса свѣтскихъ приличій, но за то всѣ приличія, взятыя вмѣстѣ, не стоили этого свободнаго молодаго смѣха. Завалевскій почувствовалъ это -- и расхохотался въ одну ноту съ Мариной...
Онъ подошелъ къ столу со стороны противоположной той, у которой она стояла, и взявъ первую попавшуюся ему подъ руку книгу.
-- Осипъ... Іосифъ Козьмичъ, поправился онъ,-- говорилъ сейчасъ... вашъ батюшка? прервалъ онъ себя, вопросительно поведя на нее взглядомъ.
Она кивнула утвердительно, помаргивая все еще смѣявшимися глазами.
-- Онъ говорилъ сейчасъ, продолжалъ графъ, -- что вы дали себѣ трудъ привести мои книги въ порядокъ.
-- Дала себѣ этотъ трудъ и даже очень утомилась, таская ихъ изъ ящика, насмѣшливо проговорила дѣвушка; она такъ и ожидала, что "смѣшной старичекъ", какимъ сейчасъ представился ей Завалевскій, подастъ ей немедленно новый поводъ къ смѣху.
Но онъ неожиданно для нея замолкъ мгновенно, и мысль его, -- она поняла это, -- далеко отлетѣла отъ нея, отъ всего окружавшаго его въ эту минуту. Онъ безсознательно перебиралъ пальцами по книгѣ, оставшейся у него въ рукѣ, и глядѣлъ недвижно въ окно, откуда виднѣлась безконечная лѣсная даль съ ея померкавшими въ тѣняхъ набѣгавшаго вечера вершинами. Его лицо приняло опять свое усталое, чтобы не сказать унылое, выраженіе. Но Марина, одною шириной стола отдѣленная отъ него, успѣла разглядѣть его тонкія черты, его длинные блѣдные пальцы и нѣжную шею подъ помятыми воротничками цвѣтной рубашки и съ удивленіемъ спрашивала она себя: "да старикъ-ли онъ въ самомъ дѣлѣ?"...
-- У васъ, къ сожалѣнію, все больше англійскія книги, заговорила она громко, чтобы сказать что-нибудь: не то досаду, не то какую-то странную жалость подымала во днѣ ея души непонятная ей унылость этого человѣка.
Онъ опять словно проснулся и какъ бы совершенно позабылъ все, что было предъ этимъ. Онъ уложилъ локти на столъ и съ доброю своею улыбкой уставился прямо въ лицо Марины.
-- А вы по-англійски не читаете?
-- Нѣтъ, сказала она:-- я по-французски знаю порядочно, по-нѣмецки хуже, а по-англійски совсѣмъ нѣтъ,-- не учили...
Онъ помолчалъ, потомъ спросилъ:
-- А вообще вы много читаете?
-- Да, все, что попадется, я очень люблю...
Онъ покачалъ головой -- и ничего не сказалъ.
Но Марина поняла его неодобреніе и отпустила тотчасъ же колкимъ тономъ:
-- А по-вашему, разумѣется, женщина должна ничему не учиться и ничего не читать?...
Онъ не отвѣчалъ, какъ бы соображая, и продолжалъ покачивать головою.
Она было вскинулась "развивать ему свои убѣжденія" относительно "женскаго вопроса", но вдругъ пріостановилась.-- Лучше пусть онъ спрашиваетъ, подумала она, -- доказать всегда успѣю...
Онъ дѣйствительно спросилъ ее, читала-ли она поэтовъ?
-- Д-да... нѣкоторыхъ, отвѣчала она не сейчасъ, такъ какъ нѣкоторое время прошло въ колебаніи: слѣдуетъ-ли признаться въ этомъ, или нѣтъ?
На этотъ разъ графъ подумалъ, что она дѣйствительно его въ глаза дурачитъ. Но онъ ошибался. Бѣдная Марина дѣйствительно была "убѣждена", что Пушкинъ "не развитъ". Ей это преподалъ одинъ учитель изъ семинаристовъ, сосланный въ Глинскъ за участіе въ какой-то "политической агитаціи" и переведенный оттуда "за пропаганду вредныхъ соціалистическихъ ученій" -- какъ значилось въ казенной бумагѣ,-- въ дальнюю губернію. Когда онъ уѣзжалъ съ жандармами изъ города, уѣздныя почитательницы его поднесли ему у заставы букетъ изъ левкоевъ и булавку для галстуха; булавка изображала кинжалъ, по лезвею котораго микроскопическими буквами вырѣзано было одно таинственное слово: Гармодію {Гармодій, при помощи друга своего Аристогитона, умертвившій Гиппарха, одного изъ двухъ тирановъ аѳинскихъ.}. Идея кинжала и надписи принадлежала самому "мученику", а деньги на символическій подарокъ, заказанный одному жиду-мельнику, который въ то же время былъ и часовыхъ, и золотыхъ дѣлъ мастеръ, собраны были по подпискѣ, въ которой участвовала и Марина. Какъ же было ей не повѣрить на слово такому авторитету?.. А иныя стихотворенія Пушкина, какъ нарочно, такъ нравились ей, такъ забирали ее за душу... Но все-же таки "онъ былъ не развитъ", упрямо говорила она себѣ...
II.
-- Шарабанъ и подвода отправлены, возгласилъ г. Самойленко, возвращаясь въ залу, и примолвилъ офиціальнымъ тономъ:-- въ столовой собраны всѣ лица, принадлежащія къ управленію Алорожской экономіи; если вашему сіятельству угодно будетъ...
-- Ахъ, нѣтъ, ради Бога, Ос... Іосифъ Козьмичъ! воскликнулъ графъ въ какомъ-то перепугѣ! я ненавижу всякую казенщину... избавьте меня, пожалуйста!.. И -- замѣтивъ обиженное выраженіе, которое внезапно изобразилось въ чертахъ г. Самойленка:-- Позвольте, позвольте мнѣ прежде всего, поспѣшилъ онъ сказать,-- познакомиться, подъ вашимъ руководствомъ, съ самымъ дѣломъ... а затѣмъ вы мнѣ всегда успѣете представить... если это необходимо... подначальныхъ вамъ лицъ...
Іосифъ Козьмичъ самодовольно наклонилъ голову: это было даже болѣе, чѣмъ онъ ожидалъ.
"Ни съ дѣломъ, ни съ людьми во-вѣки вѣковъ не быть тебѣ знакомымъ, милый мой!" рѣшилъ онъ въ умной головѣ своей.
-- Да не угодно-ли вамъ будетъ, Владиміръ Алексѣевичъ, весело и развязно заговорилъ онъ, понявъ какъ-то сразу, en bloc, что за человѣкъ былъ Завалевскій, и почитая вслѣдствіе сего за лучшее не называть его ни "вашимъ сіятельствомъ", ни "графомъ",-- не хотите-ли съ дороги закусить чего-нибудь?...
-- Ахъ, зачѣмъ вамъ безпокоиться! живо обернулся на нее графъ.
-- Она у меня хозяйка, съ достоинствомъ произнесъ Іосифъ Козьмичъ, какъ бы желая дать ему почувствовать, что это молъ единственно изъ гостепріимства оказывается тебѣ внимательность.
-- Что, вы въ стаканѣ пьете? спросила Марина Завалевскаго, скользнувъ по немъ своимъ лучистымъ взглядомъ.
-- Въ чашкѣ, если позволите:-- я въ гусарахъ не служилъ, примолвилъ онъ, смѣясь.
Марина такъ и покатилась.
-- А кто въ стаканѣ пьетъ, тотъ непремѣнно былъ гусаромъ? спрашивала она, сама удивляясь тому, изъ-за чего сдѣлалось ей такъ вдругъ весело, и указывая пальцемъ на Іосифа Козьмича:-- то-то видно сейчасъ, что онъ былъ военнымъ прежде, проговорила она, -- стакановъ по пятнадцати дуетъ!
Завалевскаго всего покоробило отъ этого жеста, отъ этого вульгарнаго выраженія. Болѣзненно передернуло у него подъ правымъ глазомъ, точно кто подъ самымъ его ухомъ визгнулъ по стеклу мокрымъ пальцемъ. Онъ конфузливо опустилъ голову, боясь встрѣтиться глазами съ Мариной. Но она все видѣла, отгадала чутьемъ впечатлѣніе, произведенное ею на него, и, заалѣвъ по самый лобъ, сердито сдвинувъ брови и закусивъ нижнюю губу, она прянула съ мѣста и, промолвивъ скороговоркой: "я вамъ сейчасъ пришлю чаю", выпрыгнула изъ залы, словно испуганная коза...
Іосифъ Козьмичъ также все видѣлъ,-- и лукавая улыбка скользнула по его толстымъ губамъ, когда Завалевскій, проводивъ Марину какими-то весьма подозрительными, по мнѣнію г. Самойленка, глазами, поднялъ ихъ на него и сказалъ:
-- Замѣчательная наружность у вашей дочери, Іосифъ Козьмичъ!...
-- Да-съ, отвѣчалъ онъ, придвигая къ себѣ кресло ногой и усаживаясь въ немъ какъ можно спокойнѣе насупротивъ графа:-- красавица, могу сказать безъ лишней скромности... И воспитана,-- насколько это только возможно было въ нашей глухой сторонѣ. Покойница жена моя, примолвилъ онъ со вздохомъ,-- происходившая изъ рода князей Серебряныхъ-Телепневыхъ,-- въ домѣ даже ихъ воспитаніе получила,-- сама была женщина образованная... и съ другой стороны, мы ничего не жалѣли, конечно...
Іосифъ Козмичъ передохнулъ и взглянулъ на графа.
Тотъ молчалъ и загадочно глядѣлъ на него.
-- И справедливость требуетъ сказать, началъ опять г. Самойленко, и уже съ нѣкоторымъ паѳосомъ,-- сѣмена, посѣянныя такъ-сказать нами, пали не на неблагодарную почву. Училась она прекрасно, и отъ природы весьма понятлива... даже прямо надо сказать -- умна! И Іосифъ Козьмичъ кивнулъ головой самоувѣренно и рѣшительно...
-- Умна? повторилъ графъ, все такъ же загадочно глядя на него.
Г. Самойленкѣ послышалось сомнѣніе въ звукѣ его голоса.
-- Конечно, поспѣшилъ онъ добавить, какъ бы извиняясь за Марину,-- по первому разговору вы могли... можетъ быть заключить... Но съ этимъ ничего не подѣлаешь... идеи вѣка...
-- Идеи вѣка! опять повторилъ Завалевскій и вдругъ засмѣялся: очень забавнымъ зазвучало ему это выраженіе въ устахъ господина Самойленки,-- ничего съ этимъ не подѣлаешь, конечно...
Онъ тотчасъ же затѣмъ какъ бы припомнилъ что-то и, какъ бы боясь позабыть это вдругъ вспомянутое, торопливо спросилъ, подымаясь съ мѣста:
-- Кабинетъ покойнаго дяди тутъ налѣво, не правда-ли?
-- Черезъ корридоръ налѣво, отвѣчалъ озадаченный Іосифъ Козьмичъ, указывая дверь рукою и не трогаясь изъ своего кресла. Но, увидѣвъ, что Завалевскій, не оглядываясь, быстро направился въ сторону кабинета. онъ поднялся покряхтывая съ мѣста и пошелъ за нимъ.
Кабинетъ бывшаго владѣльца Алаго-Рога была пространная четырехъ-угольная подъ высокимъ сводомъ комната, оклеенная темно-малиновыми обоями съ такого же цвѣта кожаною мебелью вокругъ стѣнъ, и большимъ, съ цѣльными стеклами, венеціянскимъ окномъ, обращеннымъ къ широкому плесу -- виру, по мѣстному выраженію,-- свѣтлой и быстрой рѣчки, Алаго-Рога, отъ котораго и вся вотчина Завалевскаго принимала свое названіе... Чѣмъ-то затхлымъ, сумрачнымъ и суровымъ вѣяло въ этомъ, послѣ многихъ лѣтъ сегодня только, чувствовалось, открытомъ и провѣтренномъ покоѣ. Старинныя, пожелтѣвшія отъ времени гравюры съ Рафаэлевскихъ картинъ въ вычурныхъ, рукою самого покойнаго графа выточенныхъ рамахъ, непривѣтливо глядѣли со стѣнъ. На дубовомъ объемистомъ столѣ, такомъ же, какой стоялъ въ библіотекѣ, сиротливо лежала развернутая книга въ древнемъ пергаментномъ переплетѣ, и рядомъ съ нею бѣлѣлась акуратно сложенная кипка свѣжепереписанныхъ крупною конторскою рукою вѣдомостей и счетовъ, подготовленныхъ г. Самойленкой къ пріѣзду Завалевскаго...
-- Ничего здѣсь не тронуто; какъ застала смерть покойнаго, въ самомъ томъ видѣ велѣлъ я все оставить, доложилъ онъ, останавливаясь на порогѣ кабинета, между тѣмъ какъ графъ задумчиво подходилъ къ окну.
-- Онъ здѣсь и умеръ?
-- На этомъ вотъ самомъ мѣстѣ. Іосифъ Козьмичъ указалъ на кресло, стоявшее у окна.-- Вышелъ онъ, по обыкновенію, изъ спальни, послѣ утренняго чаю, сюда, сѣлъ за книгу и...
Но Завалевскій, какъ бы избѣгая тяжелыхъ воспоминаній, или подъ вліяніемъ другой занимавшей его въ эту минуту мысли, прервалъ его приглашеніемъ сѣсть и "вооружиться терпѣніемъ, такъ какъ онъ имѣетъ сообщить ему нѣчто, и посовѣтоваться съ нимъ относительно сего, и что собственно для этого онъ теперь и прибылъ въ Алый-Рогъ".
"Занимательно будетъ послушать -- что онъ мнѣ выкинетъ?" подумалъ управляющій, не безъ нѣкоторой однако внутренней тревоги, и молча сѣлъ у стола. По другой сторонѣ Завалевскій помѣстился въ креслѣ, въ которомъ скончался, пораженный мгновенно ударомъ, его покойный дядя.
Небо меркло; уже не совсѣмъ ясно рисовались другъ предъ другомъ лица собесѣдниковъ.
-- Скажите, пожалуйста, началъ графъ не вполнѣ твердымъ голосомъ, словно перемогалъ въ себѣ внутреннюю неохоту приступить къ разговору,-- сколько у насъ десятинъ лѣсу?
-- Лѣсу? переспросилъ г. Самойленко. -- То-есть какого именно?
-- Н-ну... хорошаго!...
-- То-есть строеваго?
-- Да, строеваго.
-- Порубки есть... На такомъ пространствѣ... двѣнадцать человѣкъ одной конной стражи держу, -- а все не усмотрѣть вездѣ. Народъ теперь какой, сами знаете... Тысячъ пятнадцать десятинъ однако добраго лѣсу пожалуй и найдется, заключилъ Іосифъ Козьмичъ.
-- А какъ цѣна?
"Вотъ оно! Спустить хочетъ", догадался тотчасъ же управляющій.
-- Цѣны небольшія, началъ онъ громко, мямля и растягивая, чтобы дать себѣ время соображать свои отвѣты,-- вѣдь вся здѣшняя сторона лѣсная... мелкопомѣстные очень сбиваютъ цѣны...
-- На триста тысячъ можно будетъ однако, продать?
-- На триста тысячъ! даже вскрикнулъ г. Самойленко:-- на что вамъ такая огромная сумма, Владиміръ Алексѣевичъ?
-- Нужно...
-- Прокутились? фамиліарно спросилъ управляющій, которому въ голосѣ Завалевскаго слышалось что-то несмѣлое, что онъ объяснялъ себѣ стыдомъ раскаявавшагося въ поступкѣ своемъ человѣка.
-- Въ мои годы не кутятъ, Осипъ Кузьмичъ: всему есть предѣлъ въ этой жизни! сухо отвѣчалъ на это графъ. И голова его исчезла въ тѣни боковой подушки кресла, въ спинку котораго онъ откинулся всѣмъ тѣломъ.
-- Ваше дѣло-съ!...
И Іосифъ Козьмичъ, такъ безцеремонно разжалованный въ Осипа Кузьмича, сложивъ руки на животѣ, принялся съ достоинствомъ вертѣть пальцемъ о палецъ, въ ожиданіи и соображеніи дальнѣйшихъ объясненій...
Нѣкоторое время прошло въ молчаніи:
-- Такъ можно будетъ? раздался наконецъ голосъ графа.
-- Чего-съ?
-- Получить триста. тысячъ отъ продажи лѣса?
-- Если желаете продать, холодно промолвилъ г. Самойленко,-- покупателей можно найти...
Настало новое молчаніе.
Но вотъ изъ глубины кресла раздался снова голосъ Завалевскаго, и въ этомъ голосѣ звучало что-то,-- какая-то тихая печаль и незлобивая и тонкая иронія,-- чего никакъ уже не въ силахъ былъ разобрать Іосифъ; Козьмичъ.
-- Вы впрочемъ весьма естественнымъ образомъ должны были придти къ заключенію, что я "прокутился", говорилъ графъ.-- И даже, съ извѣстной точки зрѣнія, это совершенно справедливо,-- жизнь моя дѣйствительно прокучена, хотя, засмѣялся онъ,-- и не совсѣмъ можетъ быть такъ, какъ понимается обыкновенно подъ этимъ словомъ... Во всякомъ случаѣ я принадлежу къ числу такъ-называемыхъ безполезныхъ... къ тѣмъ, которыхъ практическіе люди называютъ коптителями неба. А въ нашъ реальный вѣкъ -- коптить небо вѣдь это такое страшное преступленіе, что въ сравненіи съ нимъ роднаго отца зарѣзать -- дѣтская шалость. Не такъ-ли?...
Но г. Самойленко не отвѣчалъ; онъ глядѣлъ въ упоръ на графа и размышлялъ: что онъ съ пунктикомъ, или просто отъ жиру бѣсится?
-- Ну, такъ вотъ-съ, продолжалъ все тѣмъ же тономъ Завалевскій,-- чтобы спасти нѣсколько мою репутацію во мнѣніи моихъ согражданъ, я задумалъ устроить вещь полезную... И для этого мнѣ нужны деньги,-- никакъ не менѣе трехсотъ тысячъ, Іосифъ Козьмичъ!
-- Что же именно? полюбопытствовалъ узнать тотъ.
-- Очень не хитрую вещь: институтъ для образованія народныхъ учителей...
-- Я читалъ въ газетахъ. сказалъ г. Самойленко. -- что недавно правительствомъ утверждено... въ Тамбовѣ, такое именно заведеніе, основанное...
-- Да, перебилъ его графъ, -- но развѣ это исключаетъ возможность другаго подобнаго же заведенія?
-- Это такъ-съ, согласился тотъ.
-- Къ тому же учителей, которыхъ будетъ готовить Тамбовъ, не хватитъ на всю Россію... А тѣмъ болѣе въ здѣшней сторонѣ, отдаленной отъ большихъ центровъ, образованіе именно народныхъ учителей найдетъ для себя, слѣдуетъ думать, условія болѣе благопріятныя, чѣмъ въ иномъ мѣстѣ. Меня въ этомъ, во всякомъ случаѣ, увѣряли всѣ компетентные люди, съ которыми я говорилъ о моемъ предположеніи... Весьма важно и то, что о постройкѣ нечего хлопотать,-- зданіе готово...
-- А гдѣ именно?
Сердце такъ и ёкнуло у Іосифа Козьмича.
-- Да вотъ это самое,-- этотъ домъ!
Этотъ домъ!... Предчувствіе не обмануло г. Самойленку. Это жилище, дворецъ, который онъ уже такъ давно привыкъ называть "моимъ дворцомъ", гдѣ въ продолженіе четырнадцати лѣтъ хозяйничалъ онъ полнымъ властелиномъ,-- все это изъ-за каприза шальнаго человѣка должно поступить теперь подъ какую-то безсмысленную школу; по этимъ паркетнымъ поламъ, вдоль этихъ подъ мраморъ отшлифованныхъ стѣнъ будутъ ступать смазными сапожищами нечесаные хлопцы, стоять грязныя, облитыя чернилами скамьи? Воображеніе неумолимою кистью рисовало все это безобразіе предъ внутренними очами Іосифа Козьмича..
-- Начавшагося съ моего дѣда и кончающагося со мною? тихо засмѣялся Завалевскій.-- Плакать не о чемъ!...
"Ну, если ты и родомъ ужь своимъ не дорожишь!"... злобно взглянулъ на него г. Самойленко. -- Дай Богъ вамъ успѣха, заговорилъ онъ, едва сдерживая кипѣвшее въ немъ негодованіе,-- только, по моей опытности, не предвижу я ничего хорошаго отъ подобнаго заведенія...
-- Отчего, отчего? живо воскликнулъ графъ.
-- Да вотъ-съ, недалеко за примѣромъ итти,-- по вашему предписанію, отпускаю я каждый годъ 2.500 рублей на пять школъ, заведенныхъ въ окружности Алорожской экономіи,-- кромѣ отопленія школъ и ремонта на нашъ счетъ... Сумма,можно сказать, болѣе чѣмъ достаточная, и учитель вполнѣ обезпеченъ, потому, получая въ годъ до 350 рублей, онъ при здѣшней еще дешевизнѣ можетъ жить не только безбѣдно, а даже съ нѣкоторымъ, такъ-сказать, комфортомъ...
-- Ну, и что же?...
-- А то-съ, ядовито отвѣчалъ управляющій,-- что каждый годъ приходится мѣнять учителей, и что ни мѣняй, то хуже прежняго.
-- О, Боже мой, все то же! послышался тихій вздохъ Завалевскаго.
А г. Самойленко продолжалъ между тѣмъ съ злорадствомъ.
-- Или пьетъ безобразно, или и вовсе нѣтъ его въ школѣ, потому вымазалъ онъ себѣ голову розовымъ масломъ и въ городъ поѣхалъ, на городскомъ валу съ уѣздными мѣщанками таскаться... А то, коли особенно изъ семинаристовъ, -- хуже ихъ нѣтъ какъ изъ этого народа!-- начнетъ онъ это въ школѣ "развивать" хлопцевъ.... И такое это развитіе, я вамъ скажу-съ, примолвилъ въ скобкахъ Іосифъ Козьмичъ,-- что у меня, повѣрите, колотья въ животѣ дѣлаются только отъ этого слова одного... Начнетъ онъ перво-на-перво доказывать хлопцамъ, что они и батьки ихъ дурни, потому думаютъ, что свѣтъ на трехъ китахъ стоитъ, а съ этого тотчасъ и перейдетъ на "борьбу за существованіе"... Это у нихъ любимое: борьба за существованіе. А то еще про Добролюбова,-- писатель былъ такой, очень они его уважаютъ,-- такъ онъ это про него девятилѣтнему сопляку толкуетъ! И понесетъ онъ, скажу вамъ, такую ахинею, что слушаешь его, бывало, слушаешь -- и, кажется, со злости собственною бы своею рукойего, поганца, и вмѣстѣ со школою съ этою сжегъ! А вѣдь замѣтьте то, что борьба за существованіе кончается у него непремѣнно тѣмъ же, что нарѣжется онъ какъ стелька пьянымъ и три дня носа въ школу не кажетъ потомъ...
-- Ну, а священники что же? какимъ-то болѣзненно-взволнованнымъ голосомъ спросилъ графъ.
-- Священники!.. Іосифъ Козьмичъ только рукой махнулъ.
-- Но, можетъ быть, еслибы серьезно, спеціально заняться здѣшними школами, при правильномъ руководствѣ...
-- Пробовано, перепробовано! воскликнулъ управляющій.-- И самъ я, и вотъ Марина моя -- большую охоту имѣла она къ этому дѣлу сначала,-- и строгостью, и ласкою, и на всякій манеръ старались мы молодцовъ этихъ облагородить, внушить имъ чувство долга и обязанности...
"А твоя Марина, подумалъ графъ и улыбнулся, вспомнивъ о ней,-- должно быть, сама не прочь толковать хлопцамъ о борьбѣ за существованіе"...
-- И такъ и не добились мы ни до чего! заключилъ межъ тѣмъ г. Самойленко,-- причемъ, разумѣется, не счелъ нужнымъ упомянуть, что изъ пяти школъ, содержимыхъ на деньги Завалевскаго, двѣ были закрыты еще въ прошломъ году, вслѣдствіе того, что родители перестали вовсе посылать туда дѣтей своихъ; школы же значились въ вѣдомостяхъ существующими, и ассигнованныя на нихъ деньги шли, въ числѣ другихъ доходовъ, въ бездонный карманъ господина главноуправляющаго.
-- Но этотъ самый недостатокъ въ хорошихъ учителяхъ, на которой вы жалуетесь, сказалъ Завалевскій, какъ бы обрадованный представившимся ему аргументомъ,-- не говоритъ-ли онъ краснорѣчиво за полезность такого заведенія, которое могло бы подготовлять достойныхъ и надежныхъ наставниковъ для народныхъ школъ?
Достойныхъ и надежныхъ? хихикнулъ г. Самойленко.-- Да одно изъ двухъ: или вы дадите ему въ вашемъ институтѣ высшее противъ его сословія образованіе, такъ онъ у васъ полугода въ школѣ не останется, а убѣжитъ въ городъ, на желѣзную дорогу или какое тамъ другое мѣсто... А обяжете вы его, положимъ, по уставу вашему, прослужить сколько-то тамъ лѣтъ сельскимъ учителемъ, такъ онъ или съ ума сойдетъ, или пулю себѣ въ лобъ пуститъ, потому вообразите себѣ образованнаго человѣка въ нашей глуши лѣсной,-- каково ему жить съ нашими волками четвероногими и двуногими!... Если жь вы его самого на первоначальной грамотѣ да на четырехъ правилахъ ариѳметики держать будете, такъ вѣдь изъ него тотъ же пьянчужка ледащій учитель выйдетъ, что и теперь не знаемъ мы какъ съ ними быть. Такъ на что вамъ тогда для расплода этой дряни институтъ заводить!..
-- Позвольте однако, пробовалъ защищаться Завалевскій,-- вы ставите такую произвольную дилемму...
Но Іосифъ Козьмичъ расходился окончательно.
-- Позвольте вамъ сказать, Владиміръ Алексѣевичъ, что народнаго образованія, такъ какъ вы -- я очень хорошо понимаю васъ,-- такъ какъ вы бы желали, не достигнете вы никакими институтами, ниже большимъ даже жалованьемъ учителямъ!.. Человѣкомъ сдѣлать почитай изъ звѣря дикаго, какимъ приходитъ у насъ въ школу мужицкое дитя,-- не легкое дѣло, повѣрьте моему слову, и посвятить себя ему наклонность особенная нужна, все равно, что, положимъ, на флейтѣ играть или тамъ къ механикѣ что-ли,-- призваніе прежде всего нужно...
Завалевскій задумчиво улыбнулся,-- онъ словно ждалъ довода и въ душѣ своей не находилъ на него возраженія.
-- Апостолатъ нуженъ, да, тихо заговорилъ онъ про себя,забывая о присутствіи г. Самойленки и покачивая головою справа налѣво, какъ онъ это обыкновенно дѣлалъ въ минуты размышленія,-- отреченія во имя любви и высшихъ задачъ духа... Создается-ли это искусственно?.. А откуда возьмутся живыя силы тамъ, гдѣ внизу мордовскій богъ, повыше культъ мертвящаго, животнаго матеріализма... и ни традиціи, ни устоя...
Іосифъ Козьмичъ не совсѣмъ разслышалъ, но понялъ такъ, что графъ внутренно сдается на его доводы.
-- Трудно-съ, очень трудно, заговорилъ онъ онъ, -- особенно когда ни съ какой стороны дѣло это надлежащей поддержки не находитъ. Мѣры правительства въ этомъ отношеніи...
-- Правительство, такъ! вдругъ горячо прервалъ его Завалевскій, -- а вы не чувствуете, какъ смертельно обидно за страну, гдѣ и въ такомъ насущномъ, кровномъ дѣлѣ нужно, чтобы чиновникъ толкалъ васъ въ шею?...
Г. Самойленко и опѣшилъ, и обидѣлся въ одно и то же время.
-- Да-съ, язвительно прошипѣлъ онъ,-- и, смѣлымъ скачкомъ перекидываясь на противоположную сторону вопроса,-- а вотъ что можетъ легко случиться: вы вотъ, напримѣръ, доброхотно и отъ правительства совершенно самостоятельно вздумали учредить образовательный институтъ, и деньги большія на него пожертвовали, и даже самое жилище вашихъ предковъ...
-- Il n'en démord pas! засмѣялся внутренно графъ.
А тотъ продолжалъ все злѣе:
-- И, разумѣется, почитаете себя въ правѣ разсчитывать, что увѣковѣчили, такъ-сказать, ваше имя такимъ колоссальнымъ пожертвованіемъ на благое просвѣщеніе... Вдругъ-съ послѣ вашей кончины -- при жизни вашей этого, пожалуй, не сдѣлаютъ, -- вздумается тамъ въ Петербургѣ какому-нибудь департаменту, или совѣту, что институтъ вашъ вовсе никому не нуженъ, а деньги могутъ съ гораздо большею пользою быть употреблены на другое назначеніе. Хлопъ -- предписаніе!... И этотъ вашъ дворецъ отдается подъ какое-нибудь интендантское депо или сводную конюшню, а капиталъ розданъ большимъ лицамъ въ займы, съ разсрочкою платежа на 37 лѣтъ...
-- Да, пожалуй, поручиться нельзя! громко засмѣялся Завалевскій, и подумалъ: "а онъ очень уменъ однако!"...
Еще разъ настало молчаніе.
Завалевскій прервалъ его вопросомъ, который снова озадачилъ его уже, казалось, торжествовавшаго собесѣдника.
-- Скажите мнѣ однако, на какое другое учрежденіе могъ бы я съ большею пользою пожертвовать деньги мои и этотъ домъ?
-- А вы ужь непремѣнно желаете пожертвовать? растерянно пробормоталъ господинъ Самойленко.
-- Да, потому что, не почитая себя способнымъ ни на какую полезную задачу, я могу служить такимъ цѣлямъ единственно матеріальными средствами, имѣющимися у меня въ распоряженіи...
-- Но почему же, позвольте узнать, Владиміръ Алексѣевичъ, вдругъ началъ Іосифъ Козьмичъ, ласковымъ, льстивымъ голосомъ, пробуя, en désespoir de cause, и этого фортеля,-- почему же въ васъ такое недовѣріе къ собственнымъ вашимъ силамъ? При вашемъ, кажется, положеніи и образованіи польза, которую бы вы могли принести государству...
-- Да очень просто, не далъ ему кончить Завалевскій,-- потому что я вообще въ пользу не вѣрю!...
Уменъ былъ дѣйствительно господинъ Самойленко, но это было рѣшительно выше его пониманія.
Онъ не успѣлъ еще найти слова въ отвѣтъ на это странное признаніе, какъ вдругъ изъ библіотеки донесся шумъ чьихъ-то спѣшныхъ и тяжелыхъ шаговъ, и кто-то, еще невидимый, запыхавшимся и визгливымъ голосомъ прокричалъ:
-- Je veux être décapité si je vous cède sur ce point, -- никогда Абиссинцы не были Семитами! Mais où diable êtes vous?
-- Сюда, сюда! громко отвѣчалъ съ мѣста Завалевскій, засмѣявшись.-- Это Пужбольскій. объяснилъ онъ Іосифу Козьмичу,-- большой оригиналъ, какъ увидите...
Дѣйствительно, въ дверяхъ кабинета показалась здоровая и рослая фигура, съ выпуклыми грудью и животомъ, огненною, лопатою, бородой, въ мягкой, чернаго цвѣта, пуховой шляпѣ, надвинутой на самыя брови, и съ лезвеемъ сѣкиры на длинномъ топорищѣ, тускло блестѣвшемъ при послѣднемъ сіяніи дня надъ его правымъ плечомъ. Словно самъ Ричардъ-Львиное Сердце или одинъ изъ мрачныхъ героевъ Шекспировскихъ историческихъ драмъ ввалился въ комнату...
Іосифъ Козьмичъ, никогда не читавшій Шекспира, глядѣлъ, недоумѣвая, на него и на его топоръ, между тѣмъ какъ Пужбольскій, продолжая начатый съ Завалевскимъ въ коляскѣ, два часа тому назадъ, споръ о происхожденіи абиссинцевъ, возглашалъ пискливымъ фальцетомъ. которымъ, какъ бы въ насмѣшку надъ его богатырскимъ видомъ, надѣлила его причудливая природа:
-- Абиссинскія племена имѣютъ два языка, deux idiomes, qui sont le Ghise et le Tigrima; эти языки...
-- Семитическаго происхожденія, договорилъ, поддразнивая его, Завалевскій.
-- C'est faux, c'est faux! завизжалъ князь.-- Ни Бурхардъ, ни Заису...
-- За то Роллинсонъ, Форстеръ...
-- Mais laissez-moi donc achever, sacrebleu! И Пужбольскій со злостью рванулъ топоръ свой съ плеча и замахалъ имъ по воздуху.
-- Да перестань буйствовать. пожалуйста, продолжалъ смѣяться графъ, -- непремѣнно кого-нибудь изъ насъ зацѣпишь... Позвольте однако познакомить васъ, господа: князь Александръ Ивановичъ Пужбольскій, -- Іосифъ Козьмичъ Самойленко,-- здѣшній губернаторъ...
Это шутливое обозначеніе его положенія очень польстило Іосифу Козьмичу: онъ вовѣки вѣковъ не простилъ бы Завалевскому, если бы тому вдругъ вздумалось попросту сказать: "мой управляющій".
-- Невзначай сорвется, такъ, пожалуй, и... не договаривая, улыбнулся онъ князю, кивая на его орудіе.
-- Откуда ты этотъ топоръ притащилъ? спросилъ графъ.
-- Во-первыхъ, не топоръ, а сѣкира, поправилъ Пужбольскій и сунулъ ее подъ самые глаза Завалевскаго. -- Voyez donc, quelle forme, mon. cher, -- la vraie hache normande!... Я купилъ ее тамъ, у кузнеца... Очень интересно было бы слѣдить (русскія глагольныя формы были вѣчно точкою преткновенія для Пужбольскаго, воспитывавшагося за границей и который лишь на осьмнадцатомъ году своей жизни сталъ говорить на родномъ языкѣ,) -- какъ пришла эта форма въ Сѣверскую сторону, когда въ Новгородѣ, напримѣръ... .
-- Ее занесли сюда изъ Польши банды Дмитрія Самозванца, пресерьезно отвѣчалъ ему Завалевскій: -- вѣдь мы здѣсь на самомъ историческомъ пути его похода на Москву...
-- На Новгородъ-Сѣверскъ, Путивль, Рыльскъ, Трубчевскъ, Брянскъ, тотчасъ же и зарядилъ Пужбольскій. И вдругъ спохватившись:-- А что же общаго съ нормандскою сѣкирой les банды Дмитрія Самозванца? запищалъ онъ.
-- Очень просто, объяснялъ графъ, котораго страсть была дразнить и сбивать съ толку Пужбольскаго на почвѣ исторіи и археологіи,-- и еслибы ты былъ знакомъ съ учеными трудами польскаго историка Шайнохи.
-- Читалъ, читалъ Шайноху! замахалъ тотъ руками.
-- А если читалъ, такъ долженъ знать, что Поляки, или, точнѣе,-- Ляхи, Лехи, Лехиты,-- не что иное какъ Нормандское племя...
-- Quelle blague, quelle infâme sottise! И Пужбольскій, выронивъ изъ руки сѣкиру, которая, звякнувъ, грохнулась подъ ноги подскочившаго съ испуга Іосифа Козьмича, схватилъ себя въ отчаяніи за волосы.-- Допускавъ, что Лехи -- et je l'admets, je l'admets, parfaitement!-- племя не славянское, а завоюющее аборигеновъ страны, Славянъ Poloniae magnae -- то это завоеватели, sine dubio, изъ одного происхожденія съ Уграми, завоевателями Панноніи, то-есть, Гунны, des Touraniens purs, mon cher, одного семейства съ Туркмено-Турками и Финскими нашими племенами... И, помимо другихъ доказательствъ, это племенное сродство говорится въ историческихъ, неизмѣнныхъ симпатіяхъ Венгерцевъ и Поляковъ. Но, чтобы Поляки были des Normands! Какъ могъ, нѣтъ, скажи, приставалъ онъ къ графу,-- скажи, какъ могъ твой Шайноха выдумывать эту безстыдную ложь!...
-- А почему не выдумывать? передразнилъ его Завалевскій:-- поле гипотезы безконечно...
-- А Дмитрій Самозванецъ, дѣйствительно, шелъ нашею мѣстностью, поспѣшилъ г. Самойленко заявить и себя не невѣждою по части исторической науки. -- И даже пять лѣтъ тому назадъ, сколько помнится, я доставилъ графу за границу вырытый у насъ въ лѣсу крестьяниномъ кожаный кошель съ монетою его царствованія...
-- Мелочь,-- да, небольшая рѣдкость! съ нѣкоторымъ пренебреженіемъ отозвался на это князь, -- у меня штукъ пять этихъ копѣекъ Самозванца...
-- Нѣтъ-съ, тамъ была, я помню, и одна крупная монета...
-- Рубль? Рубль Дмитрія Іоанновича? такъ и взвизгнулъ Пужбольскій.-- Гдѣ, гдѣ, куда ты его дѣвалъ?
Онъ кинулся къ графу.
-- Право не знаю,-- кому-то подарилъ... Грегоровіусу въ Римѣ, кажется...
Князь только отчаянно руками всплеснулъ.
-- Грегоровіусу! повторилъ онъ задыхаясь: -- какъ матеріалъ для его исторіи Рима, probablement! Mais, par la barbe de Jupiter, -- на что ему, говори, говори! -- que diable peut entendre Gregorovius dans un рубль Лжедмитрія! Да тебѣ за это мало голову