Маколей Томас Бабингтон
Граф Чатам

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Октябрь, 1844).
    "Correspondence of William Pitt, Earl of Chatham". 4 voll. London, 1840.- "Lettlers of Horace Walpole, Earl of Orford to Horace Mann". 4 vols. London, 1843-44.
    "Переписка Вилліама Питта, графа Чатама". 4 тома. Лондонъ, 1840.- "Письма Горація Вальполя, графа Орфорда, къ Горацію Манну". 4 тома. Лондонъ, 1843-1844.

   Маколей. Полное собраніе сочиненій.
   Томъ V. Критическіе и историческіе опыты
   Изданіе Николая Тиблена.
   Переводъ подъ редакціей H. М. Латкиной.

(Октябрь, 1844).

"Correspondence of William Pitt, Earl of Chatham". 4 voll. London, 1840.-- "Lettlers of Horace Walpole, Earl of Orford to Horace Mann". 4 vols. London, 1843--44.
"Переписка Вилліама Питта, графа Чатама". 4 тома. Лондонъ, 1840.-- "Письма Горація Вальполя, графа Орфорда, къ Горацію Манну". 4 тома. Лондонъ, 1843--1844.

   Болѣе чѣмъ десять лѣтъ назадъ, {См. 2-й томъ этого изданія, стр. 258.} мы начали очеркъ политической жизни великаго лорда Чатама. Мы тогда остановились на смерти Георга II, съ намѣреніемъ вскорѣ возвратиться къ прерванному труду. Обстоятельства, излагать которыя было бы скучно, не позволили намъ исполнить это намѣреніе. Впрочемъ мы нисколько не сожалѣемъ объ отсрочкѣ, ибо матеріалы, которыми мы могли располагать въ 1834 году, были скудны и неудовлетворительны въ сравненіи съ тѣмъ, что теперь находится у насъ въ рукахъ. Даже теперь, хотя мы имѣли доступъ ко многимъ весьма важнымъ источникамъ свѣдѣній, которые еще не были открыты для публики, нельзя не сознаться, что исторія первыхъ десяти лѣтъ царствованія Георга III извѣстна намъ далеко не вполнѣ; тѣмъ неменѣе мы убѣждены, что можемъ представить нашимъ читателямъ разсказъ, не лишенный интереса и поучительности. Вотъ почему мы съ удовольствіемъ возвращаемся къ работѣ, давно прерванной.
   Мы оставили Питта въ зенитѣ его славы и благосостоянія, идоломъ Англіи, страшилищемъ Франціи, предметомъ удивленія всего образованнаго міра. Со всѣхъ сторонъ приносились въ Англію извѣстіе объ одержанныхъ побѣдахъ, взятыхъ приступомъ крѣпостяхъ, провинціяхъ, присоединенныхъ къ англійскимъ владѣніямъ. Въ самой Англіи партіи погрузились въ летаргическій сонъ, которому ничего подобнаго не бывало съ тѣхъ поръ, какъ великій религіозный расколъ XVI в. пробудилъ духъ націи.
   Чтобы событія, о которыхъ ламъ предстоитъ разсказывать, были ясно поняты, нужно указать на причины, временно сдержавшія оживленіе обѣихъ великихъ англійскихъ партій.
   Если, откинувъ все чисто случайное, взглянуть на существенныя черты виговъ и торіевъ, то можно считать каждую изъ этихъ партій представительницею великаго начала, необходимаго для благосостоянія народовъ. Одна изъ нихъ главнымъ образомъ -- охранительница свободы, другая -- порядка; одна изъ нихъ -- сила движенія, другая -- сила охраненія въ государствѣ; одна -- парусъ, безъ котораго общество не могло бы двигаться впередъ, другая -- балластъ, безъ котораго въ бурю слишкомъ мало безопасности. По въ первыя сорокъ-шесть лѣтъ, слѣдовавшія за вступленіемъ на престолъ Ганноверскаго дома, эти отличительныя особенности, казалось, сгладились. Вигъ понялъ, что онъ не могъ лучше служить дѣлу гражданской и религіозной свободы, какъ энергически поддерживая протестантскую династію; тори понялъ, что не могъ лучше выразить свою ненависть къ революціи, какъ нападая на правительство, которое создано революціей. Обѣ партіи мало-по-малу стали приписывать болѣе важности средствамъ, чѣмъ цѣли; обѣ были поставлены въ неестественное положеніе, и обѣ, подобно животнымъ, переселеннымъ въ несвойственный имъ климатъ, слабѣли и вырождались. Тори, удаленный отъ придворнаго солнца, былъ въ положеніи верблюда, переселеннаго въ снѣга Лапландіи; а вигъ, согрѣваемый лучами королевской милости, похожъ былъ на оленя въ пескахъ Аравіи.
   Дантъ разсказываетъ намъ, что видѣлъ въ Малебольгѣ страшную борьбу между человѣческою тѣнью и змѣемъ. Враги, нанесши другъ другу жестокіи раны, останавливались на время и пристально смотрѣли другъ на друга. Большое облако тумана окружало ихъ, и тогда начиналось изумительное превращеніе. Каждое существо обращалось въ нѣчто похожее на своего врага: хвостъ змѣя раздѣлялся на двѣ части и обращался въ двѣ ноги; ноги человѣка сходились и образовывали хвостъ; изъ тѣла змѣя выростали двѣ руки, руки человѣка приростали къ тѣлу. Наконецъ змѣй, ставъ на ноги, какъ человѣкъ, заговорилъ; а человѣкъ, какъ змѣй, упалъ на землю и, шипя, поползъ. Нѣчто подобное этому превращенію случилось въ царствованіе Георга I съ двумя англійскими партіями. Каждая изъ нихъ постепенно принимала видъ и цвѣтъ своего врага, пока наконецъ тори не всталъ ревнителемъ свободы, а вигъ не поползъ, цѣлуя прахъ у ногъ власти.
   Правда, что когда эти выродившіеся политиканы разсуждали о предметахъ чисто отвлеченныхъ, особенно когда они вели пренія объ образѣ дѣйствій ихъ дѣдовъ, они, казалось, различались между собою именно тѣмъ, чѣмъ различались и ихъ дѣды. Вигъ, который въ продолженіе трехъ парламентскихъ сессій вы разу не подавалъ голоса противъ двора, готовъ былъ отдать душу за жезлъ контролера или должность гардеробмейстера, по-прежнему утверждалъ, что его политическія начала идутъ отъ Локка или Мильтона, по-прежнему благоговѣлъ предъ памятью Пима и Гампдена, по-прежнему 30-го января {День смерти Карла I.-- Палачъ, исполнявшій приговоръ, былъ въ маскѣ.} пилъ сначала за человѣка въ маскѣ, потомъ за того, кто сдѣлалъ бы то же самое и безъ маски. Тори, съ другой стороны, осуждая кроткаго и умѣреннаго Вальполя, какъ смертельнаго врага свободы, не видалъ ничего предосудительнаго въ желѣзной тиранніи Страффорда и Лода. Но каковы бы ни были сужденія, которыя произносилъ вигъ или тори того вѣка о дѣлахъ давноминувшмхъ, не подлежитъ сомнѣнію, что въ современныхъ практическихъ вопросахъ тори былъ реформаторомъ, да еще неумѣреннымъ и неосторожнымъ, а вигъ былъ консервативенъ до ханжества. Мы сами видѣли подобныя слѣдствія, произведенныя въ сосѣдней странѣ подобными же причинами. Кто повѣрилъ бы пятнадцать лѣтъ тому назадъ, что Гизо и Вильпену придется защищать собственность общественный порядокъ отъ нападеній враговъ, подобныхъ Жинеду и ла-Рошъ-Жаклену.
   Такимъ образомъ, потомки прежнихъ кавалеровъ обратились въ демагоговъ, а потомки прежнихъ круглоголовыхъ сдѣлались придворными. Взаимное нерасположеніе ихъ долго не начинало смягчаться,-- партіямъ свойственно хранить крѣпче свою вражду, чѣмъ основный начала. Въ продолженіе многихъ лѣтъ поколѣніе виговъ, которыхъ Сидни презиралъ бы, какъ рабовъ, вело смертельную борьбу съ поколѣніемъ торіевъ, которое Джеффризъ перевѣшалъ бы, какъ республиканцевъ.
   Во все царствованіе Георга I и въ первую половину царствованіи Георга II на торіевъ смотрѣли какъ на враговъ царствующаго дома и лишали ихъ всѣхъ милостей двора. Хотя большая часть сельскихъ джентльменовъ принадлежала къ торіямъ, только виги возводились въ званіе перовъ и баронетовъ. Хотя большая часть духовенства принадлежала къ той же партіи, деканы и епископы постоянно назначались изъ виговъ. Въ каждомъ графствѣ богатые и знатные торійскіе сквайры жаловались, что ихъ имена не допускаются въ списокъ мировыхъ судей, между тѣмъ какъ люди менѣе богатые и не столь славные, стоящіе за терпимость, акцизы, семилѣтній срокъ парламента и постоянный войска, предсѣдательствовали на четвертныхъ засѣданіяхъ судовъ и назначались помощниками лордовъ-намѣстниковъ.
   Мало-по-малу начались попытки къ сближенію. Пока Вальполь стоилъ во главѣ управленіи, ненависть къ его власти побудила значительную и могущественную часть виговъ, предводительствуемую наслѣдникомъ престола, вступить въ союзъ съ торіими и даже заключить перемиріе съ якобитами. Послѣ паденіи сэра Роскрта проклятіе, лежавшее на торіяхъ, было снято; но главныя должности въ администраціи по-прежнему замѣщались вигами, да, по правдѣ, едвали и могли замѣщаться иначе, потому что торійскія знать и джентри, хотя и сильныя числомъ и богатствомъ, едвали заключали въ своихъ рядахъ хоть одного человѣка, отличавшагося способностями къ дѣламъ или преніямъ. Впрочемъ нѣкоторые изъ нихъ были допущены ко второстепеннымъ должностямъ; это снисхожденіе произвело смягчающее дѣйствіе на настроеніе цѣлой партіи. Первое levée Георга II послѣ отставки Вальполя представляло замѣчательное зрѣлище. Между постоянными приверженцами Брауншвейгскаго дома, Росселями, Кавендишами и Пельгамами появилась толпа лицъ, совершенно неизвѣстныхъ пажамъ и церемоніймейстерамъ, владѣтели помѣстій, которыхъ эль и гончія собаки славились въ окрестности Мединскихъ холмовъ или близъ Рекина, но которые не переступали за порогъ дворца съ того дня, какъ Оксфордъ съ бѣлымъ жезломъ въ рукѣ стоялъ за королевою Анною.
   Въ продолженіе послѣдовавшихъ за тѣмъ восьмнадцати лѣтъ обѣ партіи постепенно все болѣе и болѣе предавались покою. Общественная апатія можетъ отчасти быть объяснена несправедливою жестокостью, съ которою нападали на управленіе Вальполя. Въ политическомъ, какъ и въ физическомъ тѣлѣ, болѣзненная слабость слѣдуетъ обыкновенно за болѣзненнымъ раздраженіемъ. Народъ былъ доведенъ до безумія софистикою, клеветою, реторикою, возбужденіемъ національной гордости. При полномъ изобиліи, общество приходило въ отчаяніе, какъ будто въ странѣ свирѣпствовалъ голодъ. Пользуясь политическою и религіозною свободой въ степени, дотолѣ невѣдомой ни одному большому обществу, они призывали Брута или Тимолеона поразить въ сердце утѣснителя. Въ такомъ настроеніи были они, когда послѣдовала перемѣна министерства; но скоро замѣтили, что въ системѣ управленія не произошло перемѣны. Естественныя послѣдствія немедленно оказались: Фанатическая ревность перешла въ мрачное равнодушіе. Патріотическіе толки не только перестали плѣнять общество, но стали ему такъ же противны, какъ и гнусливыя сказки пуританъ послѣ паденія "Охвостья". Параксизмъ горячки прошелъ; начался пароксизмъ лихорадки; много времени должно было пройти, чтобъ не только различные способы обольщенія, но даже дѣйствительное неудовольствіе могли снова вызвать то возбужденіе, которое, достигнувъ высшей своей степени, окончилось.
   Сдѣланы были двѣ попытки нарушить это спокойствіе. Изгнанный наслѣдникъ дома Стюавтовъ сталъ во главѣ возстанія; недовольный наслѣдникъ дома Брауншвейгскаго сталъ во главѣ оппозиціи. Но и возстаніе и оппозиція кончились ничѣмъ. Битва при Кудлоденѣ {Въ этой битвѣ разбитъ Карлъ-Эдуардъ, 27-го апрѣля 1746 г.} уничтожила якобитскую партію. Смерть принца Фридриха уничтожила ту факцію, которая, подъ его предводительствомъ, стремилась. хотя и слабо, противиться правительству его отца. Ея главные члены спѣшили примириться съ министерствомъ, и политическое усыпленіе сдѣлалось полнымъ.
   Черезъ пять лѣтъ послѣ смерти принца Фридриха общественное мнѣніе на-время было сильно взволновано. Но это возбужденіе не имѣло ничего общаго со старою враждою между вигами и торіями. Англія была тогда въ войнѣ съ Франціею. Война была ведена очень слабо. Мы лишились Минорки; флотъ нашъ долженъ былъ отступить передъ бѣлымъ"лагомъ Бурбонскаго дома. Горькое чувство униженія, новое для самаго гордаго и самаго мужественнаго изъ народовъ, заглушило всѣ другія чувства. Во всѣхъ графствахъ и большихъ городахъ королевства раздавалось требованіе такой администраціи, которая возстановила бы честь англійскаго оружія. Два самые могущественные человѣка въ странѣ были -- герцогъ Ньюкастль и Питтъ. Поперемѣнныя побѣды и пораженія дали имъ понять, что ни одинъ изъ нихъ не можетъ держаться безъ другаго. Интересъ государственный, въ соединеніи съ интересомъ ихъ личнаго честолюбія, принудилъ ихъ вступить въ союзъ. Министерство, составившееся вслѣдствіе этой коалиціи, управляло страною, когда Георгъ III вступилъ на престолъ.
   Чѣмъ внимательнѣе мы разсматриваемъ составъ этого знаменяа то министерства, тѣмъ болѣе видимъ причинъ удивляться тому умѣнью или тому счастью, которое соединило въ одно гармоническое цѣлое столь разнообразные и повидимому столь несогласимые элементы силы. Вліяніе, основанное на неподкупной честности, и вліяніе, поддерживаемое самыми позорными подкупами, сила аристократическихъ связей и сила демократическаго энтузіазма -- все это въ первый разъ слилось вмѣстѣ. Ньюкастль внесъ въ коалицію громадную силу, наслѣдованную имъ отъ Вальполя и Пельгама. Общественныя должности, церковь, суды, армія, флотъ, дипломатія кишѣли его креатурами. Бурги, много лѣтъ спустя составившіе знаменитые списки A и B {Въ биллѣ о реформѣ.}, имѣла представителей, назначенныхъ имъ. Важнѣйшія вигскія семейства, которыя много поколѣній сряду изучали тактику партій и привыкли составлять одну твердую фалангу, признали его своимъ вождемъ. Питтъ, съ другой стороны, владѣлъ тѣмъ, чего недоставало Ньюкастлю: краснорѣчіемъ, способнымъ возбуждать страсти и плѣнять воображеніе, репутаціей высокаго безкорыстія, довѣріемъ и пламенною любовью милліоновъ.
   Раздѣленіе власти, которое сдѣлали между собою эти два министра, было необыкновенно счастливо. Каждый изъ нихъ завѣдывалъ тою отраслью управленія, къ которой былъ особенно способенъ; ни одинъ изъ нихъ не выказалъ наклонности вмѣшиваться въ дѣла другаго. Ньюкастль принялъ на себя казначейство, раздачу гражданскихъ и духовныхъ мѣстъ и распоряженіе тою частью секретныхъ суммъ, которая шла на подкупы членовъ парламента. Питтъ былъ статсъ-секретаремъ, управлявшимъ военными и иностранными дѣлами. Такимъ образомъ грязь изъ зловонныхъ и заразительныхъ административныхъ клоакъ стекала въ одну трубу; черезъ другую проходило только все блестящее и чистое. Низкіе и эгоистическіе политиканы, искатели государственныхъ и придворныхъ должностей, стекались къ огромному дому на углу Линкольнзъ-Иннъ-Фильдза. Здѣсь, при каждомъ levée, появлялось до 18--20 батистовыхъ рукавовъ; ибо, какъ говорятъ, не было ни одного прелата, не обязаннаго Ньюкастлю или своимъ первоначальнымъ назначеніемъ, или послѣдующимъ повышеніемъ. Сюда приходили и тѣ члены палаты общинъ, которые, молчаливо подавая свои голоса, составляли главную силу правительства. Одинъ просилъ мѣста по акцизу для своего эконома. Другой -- пребенды для своего сына. Третій шепталъ, что онъ постоянно стоялъ за его милость и протестантское наслѣдство; что послѣдніе его выборы были крайне раззорительны; что избиратели теперь совершенно безсовѣстны, что онъ принужденъ былъ заложить имѣніе, чтобы достать денегъ, и теперь не знаетъ, къ кому обратиться за 500 ф. ст. Герцогъ жалъ всѣмъ имъ руки, трепалъ ихъ по плечу, обнималъ ихъ и однихъ отпускалъ съ деньгами, другихъ съ обѣщаніями. Питтъ держалъ себя горделиво, вдали отъ всѣхъ подобныхъ сдѣлокъ. Онъ не только самъ былъ неподкупенъ, но съ ужасомъ отворачивался отъ гнусной обязанности подкупать другихъ. Тѣмъ неменѣе, засѣдая двадцать лѣтъ въ парламентѣ и десять лѣтъ въ министерствѣ, онъ не могъ не знать, какъ ведутся правительственныя дѣла. Онъ ясно видѣлъ, что товарищи его употребляютъ подкупъ въ широкихъ размѣрахъ. Ненавидя подкупъ, но отчаяваясь въ возможности искоренить его и сомнѣваясь, чтобы безъ него могло въ то время держаться какое-нибудь министерство. онъ рѣшился закрыть глаза. Ему хотѣлось ничего не знать, ничего не видѣть, ничему не вѣрить. Лица, приходившія къ нему говорить объ участіи въ какомъ-нибудь выгодномъ предпріятіи, или о пріобрѣтеніи голосовъ какой-нибудь Корнваллійской корпораціи, скоро смущались его горделивымъ смиреніемъ. Онъ говорилъ имъ, что они дѣлаютъ ему много чести, во что подобные вопросы превышаютъ его способности; что, конечно, милостивый король благосклонно выслушиваетъ его скромное мнѣніе по предметамъ, касающимся войны и договоровъ; что если родится вопросъ о томъ, кому начальствовать въ сѣверной Америкѣ или быть посланникомъ въ Берлипѣ, то его товарищи, вѣроятно, освѣдомятся о его мнѣніи. Но онъ не имѣетъ ни малѣйшаго вліянія на дѣла казначейства и не можетъ хлопотать о назначенія даже ничтожнѣйшаго таможеннаго чиновника.
   Можно еще сомнѣваться въ томъ, чему онъ болѣе обязанъ своею популярностью: неподкупности ли, которую онъ любилъ выставлять на показъ, или краснорѣчію и искусству управлять военными дѣлами. Вездѣ говорили съ удовольствіемъ и изумленіемъ, что "великій коммонеръ", не пользуясь привилегіями знатности или богатства, не смотря на нерасположеніе двора и аристократіи, сдѣлался первымъ человѣкомъ въ Англіи и сдѣлалъ Англію первою страною въ мірѣ; что имя его произносится съ уваженіемъ во всѣхъ дворцахъ -- отъ Лиссабона до Москвы; что трофеи его разсѣяны по четыремъ странамъ свѣта,-- но что онъ остается просто Вилліамомъ Питтомъ, не имѣетъ ни титула, ни ленты, ни пенсіи, ни синекуры. Когда ему придется удалиться отъ дѣлъ, онъ, спаситель отечества, долженъ будетъ продать своихъ упряжныхъ лошадей и серебряные подсвѣчники. Какъ ни широко развилась язва подкуповъ, его руки оставались чисты. Онъ никогда по принималъ и не давалъ платы за безчестіе. Такимъ образомъ, коалиція находила поддержку и въ высшихъ и въ низшихъ сторонахъ человѣческой природы и была сильна соединенными силами добродѣтели и мамоны.
   Питтъ и Ньюкастль были первыми министрами на равныхъ правахъ. Для замѣщенія второстепенныхъ должностей принято было начало допущенія въ министерство всѣхъ партій и цвѣтовъ, за исключеніемъ открытыхъ якобитовъ, -- даже каждаго общественнаго дѣятеля, который по своимъ способностямъ или по своему положенію могъ быть полезенъ въ должности или грозенъ въ оппозиціи.
   Виги, согласно съ тѣмъ, что тогда считалось ихъ неотъемлемымъ правомъ, удержали за собой самую значительную долю власти. Главную поддержку себѣ министерство находило въ такъ-называемомъ великомъ союзѣ виговъ, который, въ теченіе почти пятидесяти лѣтъ, пользовался сильною властью въ странѣ и громадный авторитетъ котораго основывался на знатности, богатствѣ, вліяніи на бурги и полномъ согласіи между членами. Къ этому союзу, главой котораго былъ Ньюкастль, принадлежали семейства Кавендишей, Леноксовъ, Фицроевъ, Бентниковъ, Маннерзовъ, Конвеевъ, Вентвортовъ и многія другія, очень извѣстныя.
   Были еще два вигскіе союза, изъ которыхъ каждый могъ бы стать зерномъ сильной оппозиціи; но для обоихъ нашлось мѣсто въ правительствѣ. Они извѣстны подъ именемъ Гренвиллейи Бедфордовъ.
   Главой Гренвиллей былъ Ричардъ, графъ Темпль. Его способности къ администраціи и преніямъ были вовсе не высоки. По богатство, безпокойный, несвязанный нравственными началами характеръ, безустанная дѣятельность, ловкость въ самыхъ безчестныхъ продѣлкахъ, свойственныхъ тактикѣ партій,-- дѣлали его самымъ опаснымъ врагомъ министерства. Онъ былъ назначенъ хранителемъ малой печати. Его братъ Джорджъ былъ казначеемъ флота. Предполагали, что оба они -- въ весьма дружескихъ отношеніяхъ къ Питту, который женился на ихъ сестрѣ и былъ крайне угодливымъ супругомъ.
   Бедфорды или, какъ ихъ звали враги, блумсберійская шайки, выдавала за своего предводителя Джона, герцога Бедфорда; по въ сущности они направляли его куда хотѣли и нерѣдко заставляли дѣлать то, на что онъ самъ никогда бы не рѣшился. У него было много хорошихъ нравственныхъ и умственныхъ свойствъ; онъ могъ бы быть почтеннымъ и даже замѣчательнымъ человѣкомъ, если бы только менѣе подчинялся вліянію друзей или былъ счастливѣе въ выборѣ ихъ. Нѣкоторые изъ нихъ, надо отдать имъ справедливость, были люди талантливые; но я боюсь, что этимъ и должна ограничиться похвала имъ. Сандвичъ и Ригби были искусны въ преніяхъ, отличались пріятностью въ бесѣдѣ, ловкостью въ интригѣ, знали до тонкости всѣ продѣлки биржи и выборовъ и были какъ въ общественной, такъ и въ частной жизни нагло безнравственны. Веймутъ обладалъ природнымъ краснорѣчіемъ, иногда удивлявшимъ тѣхъ, кто звалъ, какъ мало онъ былъ образованъ; онъ былъ лѣнивъ и развратенъ; еще въ ранней молодости потерялъ онъ отличное состояніе въ игорномъ домѣ и разстроилъ въ попойкахъ крѣпкое здоровье. Богатство и значеніе герцога, таланты и смѣлость нѣкоторыхъ изъ его сторонниковъ могли бы составлять предметъ серьёзныхъ опасеній для самаго прочнаго министерства. Но ихъ содѣйствіе было обезпечено: герцогъ сдѣланъ былъ лордомъ-намѣстникомъ Ирландіи, а Ригби -- его секретаремъ; такимъ образомъ, вся партія благоговѣйно поддерживала мѣры правительства.
   Еще незадолго передъ тѣмъ всѣ полагали, что два человѣка способны оспаривать у Питта мѣсто вождя палаты общинъ -- Вилліамъ Моррей и Генри Фоксъ. Но Моррей перешелъ въ палату лордовъ и получилъ мѣсто главнаго судьи въ судѣ королевской скамьи. А Фоксъ хотя и оставался въ палатѣ общинъ, но найдено было средство обезпечить если не энергическое содѣйствіе, то молчаливое согласіе съ его стороны. Онъ былъ бѣдный человѣкъ и чрезчуръ нѣжный отецъ. Должность военнаго казначея въ продолженіе раззорительной войны была въ то время, можетъ быть, самымъ прибыльнымъ мѣстомъ, какимъ только могло распоряжаться правительство. Это мѣсто было дано Фоксу. Возможность составить въ нѣсколько лѣтъ значительное состояніе и тѣмъ обезпечить будущность своего милаго Чарльза была неотразимымъ соблазномъ для Фокса. Занять второстепенное, хотя и выгодное, мѣсто, для человѣка, бывшаго вождемъ палаты общинъ и нѣкогда получившаго порученіе составить министерство, было, по правдѣ, значительнымъ паденіемъ; но щекотливое чувство собственнаго достоинства не было въ характерѣ Фокса.
   Вамъ нѣтъ времени исчислять всѣхъ другихъ людей съ вѣсомъ, тѣмъ или другимъ способомъ привлеченныхъ на сторону правительства. Мы можемъ упомянуть о Гардвикъ, считавшемся первымъ законовѣдомъ того времени,-- о Леггъ, считавшемся первымъ знатокомъ финансоваго дѣла,-- о проницательномъ и ловкомъ Освальдѣ, -- о смѣломъ и остроумномъ Ноджентѣ, о Чарльзъ Таунзгендѣ, самомъ блистательномъ и непостоянномъ человѣкѣ въ мірѣ,-- объ Элліотѣ, Баррингтонѣ, Аортѣ и Праттѣ. Дѣйствительно, сколько мы можемъ припомнить, въ палатѣ общинъ только два талантливые человѣка не были въ связи съ министерствомъ, но оба стояли такъ низко въ общественномъ мнѣніи, что единственною услугой, какую они могли оказать какому-нибудь правительству, было стать въ оппозицію. Мы говоримъ о лордѣ Джорджъ-Саквиллъ и Боббъ Додингтонъ.
   Хотя большая часть оффиціальныхъ лицъ и всѣ члены кабинета считались вигами, но и торіи нисколько не были исключены изъ администраціи. Питтъ доставилъ многимъ изъ нихъ начальство надъ милиціей, что увеличило ихъ доходы и усилило ихъ значеніе въ графствахъ; вотъ почему они никогда не были въ такомъ хорошемъ настроеніи со смерти королевы Анны. Нѣкоторые изъ торіевъ продолжали роптать, сидя за пуншемъ въ кофейнѣ "Кокосовое дерево"; но въ палатѣ общинъ никто изъ недовольныхъ не смѣлъ поднять своихъ глазъ выше пряжки Питтова башмака.
   Такимъ образомъ, оппозиціи вовсе не было; даже не было признаковъ, по которымъ бы можно было узнать, съ какой стороны возникнетъ оппозиція. Прошло нѣсколько лѣтъ, въ теченіе которыхъ парламентъ, казалось, отрекся отъ своихъ главнѣйшихъ обязанностей. Протоколы палаты общинъ за четыре сессіи не представляютъ ни одного разногласія по вопросамъ партій. Дополнительные кредиты, которые далеко превосходили прежніе, были утверждаемы даже безъ преній. Самыми оживленными были въ то время пренія о дорожныхъ и межевыхъ билляхъ.
   Старый король былъ доволенъ; да мало было и дѣла до того, доволенъ ли онъ, или нѣтъ: ему было невозможно, еслибъ онъ даже и хотѣлъ этого, освободится отъ вліянія столь могущественнаго министерства. Впрочемъ онъ и не имѣлъ этого намѣренія; правда, что однажды онъ былъ сильно предубѣжденъ противъ Питта и постоянно терпѣлъ непріятности отъ Ньюкастля; но энергія и успѣхъ, съ которыми велась война въ Германіи, и отличное состояніе общественныхъ дѣлъ произвели благопріятное измѣненіе въ мысляхъ короля.
   Таково было положеніе дѣлъ, когда 25-го октября 1760 г. Георгъ II скоропостижно умеръ и королемъ сдѣлался Георгъ III, которому было тогда двадцать-два года. Положеніе Георга III значительно отличалось отъ положенія его дѣда и прадѣда. Много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, когда англійскій король пользовался любовью какой-нибудь части своихъ подданныхъ. Первые два короля изъ Ганноверскаго дома не имѣли ни наслѣдственныхъ правъ, которыя часто замѣняютъ личныя достоинства, ни личныхъ качествъ, которыя часто замѣняютъ наслѣдственныя права. Государь можетъ быть любимъ народомъ, даже имѣя мало добродѣтелей и способностей, если онъ наслѣдовалъ свою власть отъ длиннаго ряда предковъ. Похититель престола также можетъ быть любимъ, если его геній спасъ народъ, которымъ онъ управляетъ, или увеличилъ владѣнія народа. Можетъ быть, ни одинъ изъ государей нашего времени не былъ любимъ подданными болѣе императора Франца и его зятя -- императора Наполеона I. Но представьте себѣ владѣтеля, права котораго были бы такъ же нетверды, какъ и права Наполеона, и который своими умственными способностями не превосходилъ бы императора Франца. Таковъ былъ Ричардъ Кромвеллъ, и едва лишь поднялась на него рука, онъ палъ безъ борьбы, при общихъ насмѣшкахъ. Георги I и II были въ положеніи, похожемъ на положеніе Ричарда Промвилля. Отъ участи послѣдняго они были спасены только энергичнымъ и искуснымъ образомъ дѣйствій виговъ и общимъ убѣжденіемъ, что народу остается выборъ только между Брауншвейгскимъ домомъ и папизмомъ. Но никакой классъ народа не смотрѣлъ на гвельфовъ {Родоначальникомъ Ганноверскаго дома былъ Генрихъ Гордый, гвельфъ.} съ тѣмъ чувствомъ благоговѣйной преданности, многочисленныя доказательства котораго видѣли Карлъ I, Карлъ II и Іаковъ II, несмотря на свои величайшія ошибки и посреди самыхъ страшныхъ своихъ неудачъ. Тѣ виги, которые такъ мужественно поддерживали новую династію деньгами и мечомъ, дѣйствовали по началамъ, не только независимымъ отъ чувства преданности, но даже вообще несогласнымъ съ нимъ. Умѣренные торіи смотрѣли на иностранную династію какъ на великое зло, которое надо было переносять во избѣжаніе еще большаго. Въ глазахъ крайнихъ торіевъ курфюрстъ былъ самымъ ненавистнымъ изъ похитителей и тирановъ: на головѣ его была корона, принадлежащая другому, на рукахъ -- кровь мужественныхъ и вѣрныхъ. Такимъ образомъ, въ теченіе многихъ лѣтъ короли англійскіе были предметомъ сильной ненависти большинства своихъ подданныхъ, и никто не чувствовалъ къ нимъ сильной привязанности. Правда, что они находили твердую и искреннюю поддержку противъ претендента на ихъ корову; но ихъ поддерживали вовсе не для нихъ самихъ, а ради той политической и религіозной системы, которая подверглась бы опасности въ случаѣ ихъ паденія. За эту поддержку они должны были платить постояннымъ жертвованіемъ своихъ личныхъ наклонностей въ пользу той партіи, которая посадила ихъ на престолъ и поддерживала на немъ.
   Въ концѣ царствованія Георга II, чувство ненависти, съ которымъ половина народа смотрѣла на Брауншвейгскій домъ, исчезло; но чувство преданности этому дому не зародилось. Дѣйствительно, въ характерѣ стараго короля было мало того, что могло бы внушить уваженіе или преданность къ нему. Онъ не былъ нашимъ соотечественникомъ и не бывалъ въ нашей странѣ до тридцатилѣтняго возраста; его рѣчь указывала на его иностранное происхожденіе и воспитаніе. Его любовь къ родинѣ -- самая любезная сторона его характера -- но могла привлечь къ нему британскихъ подданныхъ. Онъ никогда не былъ такъ счастливъ, какъ когда ему удавалось промѣнять Сенъ-Джемсъ на Герренгаузенъ. Ежегодно нашъ флотъ употребляемъ былъ на то, чтобы провожать его на континентъ; и интересы королевства казались ему ничтожными въ сравненіи съ интересами курфюршества. Наконецъ, у него не было ни одного изъ тѣхъ качествъ, за которыя прощаютъ слабость умственныхъ способностей, или -- изъ тѣхъ, которыя дѣлаютъ привлекательною легкость поведенія. Онъ былъ дурной сынъ и еще худшій отецъ, невѣрный супругъ и непривлекательный любовникъ. О немъ не разсказывается ни одного великодушнаго или человѣколюбиваго поступка, по разсказывается много примѣровъ его пошлости и жестокости, а эти качества -- еслибъ ихъ не сдерживали крѣпкій конституціонныя ограды -- могли бы послужить источникомъ бѣдствій дли народа. Онъ умеръ -- и открылся новый міръ; молодой король былъ уроженецъ Англіи. Всѣ его вкусы и привычки, хорошіе или дурные, были чисто-англійскіе. Ни одна часть его подданныхъ не могла въ чемъ-либо упрекнуть его; даже оставшіеся приверженцы Стюартовъ едвали могли поставить ему въ вину похищеніе престола. Онъ не могъ нести отвѣтственности ни за революцію, ни за актъ о престолонаслѣдіи, ни за усмиреніе возстаній 1715 и 1745 гг. Онъ былъ невиненъ въ крови Дервентвотера и Кильмарнока, бальмерино и Камерона. Родившись черезъ пятьдесятъ лѣтъ послѣ изгнаніи прежней династіи, правнукъ перваго изъ королей Ганноверскаго дома и наслѣдникъ втораго, онъ имѣлъ уже за себя нѣчто въ родѣ наслѣдственнаго права. Его возрастъ, наружность и все, что знали объ его характерѣ, пріобрѣло ему общую любовь. Онъ былъ въ цвѣтѣ лѣтъ; его наружность и обращеніе были привлекательны. Сплетня не приписывала ему никакого порока, и лесть безъ очевидной нелѣпости могла находить въ немъ многія, приличныя государю, добродѣтели.
   Вотъ почему немудрено, что чувство преданности, -- чувство, казавшееся столь же несогласнымъ съ вѣкомъ, какъ вѣра въ колдуновъ или обычай пилигримства, должно было начать возрождаться со дня его вступленія на престолъ. Торіи, въ особенности всегда наклонные къ обожанію королей и давно мучившіеся отсутствіемъ идола, передъ которымъ могли бы упасть ницъ, были такъ же исполнены радости, какъ жрецы Аписа, когда они послѣ долгаго промежутка находили новаго быка для поклоненія. Скоро сдѣлалось яснымъ, что на Георга III часть его подданныхъ смотрѣла совершенно съ другимъ чувствомъ, нежели на двухъ его предшественниковъ. Тѣ были просто первыми сановниками, дожами, штатгальтерами: онъ же торжественно явился королемъ, помазанникомъ божіимъ, ненагляднымъ сокровищемъ своего народа. Годы вдовства, печали миновали для торіевъ. Дидона довольно долго хранила вѣрность къ хладному праху своего перваго супруга; теперь она нашла утѣшителя и созвала въ себѣ признаки прежняго пламени. Золотые дни Гарли возвращаются снова; снова Соммерсеты, Ли и Виндгамы будутъ окружать тронъ; прелаты-латитудинаріи, которые не стыдились переписываться съ Доддриджемъ и жать руку И и стону, будутъ замѣщены духовными лицами въ духѣ Соута и Аттербери. Преданность къ дому Стюартовъ, которая выдержала испытаніе пораженій, конфискацій и проскрипцій, которую не утомили коварство, угнетеніе и неблагодарность, -- перешла теперь вполнѣ къ дому Брауншвейнгскому. Если Георгъ Ш приметъ выраженіе преданности кавалеровъ и высоко-церковниковъ, то онъ станетъ для нихъ тѣмъ же, чѣмъ были Карлъ I и Карлъ II.
   Государь, котораго восшествіе на престолъ было встрѣчено, такимъ образомъ, великою партіею, постоянно уклонявшеюся отъ сношеній съ его домомъ, получилъ отъ природы твердую волю, энергію характера, которой, пожалуй, можно было бы придать другое, болѣе суровое, названіе, и умъ -- если не острый и просвѣщенный -- то такой, который образуетъ хорошаго дѣловаго человѣка. Но характеръ его еще не развился вполнѣ. Онъ былъ воспитанъ въ строгомъ уединеніи. Враги вдовствующей принцессы Валлійской утверждали, будто она нарочно отдаляла своихъ дѣтей отъ соприкосновенія съ обществомъ, чтобы имѣть нераздѣльную власть надъ ихъ умами; но она объясняла свой образъ дѣйствій иначе. По ея словамъ, она охотно допускала бы своихъ сыновей и дочерей обращаться въ свѣтѣ, еслибы при этомъ не подверглась опасности ихъ нравственность, но ее тревожилъ развратъ знатныхъ людей. Молодые люди были всѣ развратны; молодыя женщины влюблялись, не ожидая, когда за ними начнутъ ухаживать. Она не могла согласиться подвергнуть тѣхъ, кого наиболѣе любитъ, заразительному вліянію подобнаго общества. Нравственныя выгоды системы, по которой воспитаны были герцоги Іоркскій и Кумберландскій и королева датская, быть можетъ, подлежатъ сомнѣнію. Георгъ III, конечно, не былъ развратенъ; но когда онъ взошелъ на престолъ, умъ его не былъ развитъ и нѣкоторое время былъ подъ исключительнымъ вліяніемъ своей матери и своего каммергера Джона Стюлрта, графа Бьюта.
   Графъ Бьютъ едвали былъ извѣстенъ даже по имени той странѣ, которою былъ призванъ теперь управлять. Правда, что вскорѣ по достиженіи совершеннолѣтія онъ былъ выбранъ на мѣсто выбывшаго посреди сессіи шотландскаго пера. Подавая нѣсколько разъ голосъ вмѣстѣ съ торіями, Бьютъ оскорбилъ вигское министерство; вслѣдствіе чего при ближайшемъ распущеніи парламента потерялъ свое мѣсто и никогда не былъ снова выбранъ. Прошло почти 20 лѣтъ, въ которыя онъ не игралъ никакой политической роли. Нѣкоторые изъ этихъ годовъ онъ провелъ въ своемъ замкѣ на одномъ изъ Гебридскихъ острововъ; это уединеніе онъ оставилъ, чтобы вступить въ службу принца Фридриха. Лордъ Бьютъ, лишенный возможности участвовать въ политической жизни, нашелъ много способовъ услаждать свой досугъ. Онъ былъ сноснымъ актеромъ на домашнихъ театрахъ и особенно успѣшно игралъ роль Лотаріо. Прекрасная нога, которой живописцы и сатирики дали такую знаменитость, была однимъ изъ главныхъ его преимуществъ на сценѣ. Онъ искусно изобрѣталъ маскарадные костюмы. Онъ занимались немного геометріею, механикою и ботаникою; обращалъ нѣкоторое вниманіе на древности и произведеніе искусства: въ своемъ кругу онъ считался знатокомъ живописи, архитектуры и поэзіи. Говорятъ, что онъ писалъ неправильно. Но хотя въ наше время неправильное правописаніе справедливо считается признакомъ грубаго невѣжества, несправедливо было бы прилагать то же правило къ людямъ, жившимъ сто лѣтъ назадъ. Романъ "Сэръ Чарльзь Грандисонъ" вышелъ въ свѣтъ почти въ то же время, какъ лордъ Бьютъ появился въ Лейстеръ-Гаусѣ. Наши читатели помнятъ, можетъ быть, отзывъ Шарлотты Грандисонъ о двухъ влюбленныхъ въ нее: одинъ изъ нихъ, фешьёнебельный баронетъ, говорившій бѣгло по-французски и по-итальянски, не могъ написать строчки на своемъ родномъ языкѣ безъ орѳографической ошибки; о другомъ, который выставляется замѣчательнѣйшимъ образцомъ аристократической молодежи, чѣмъ-то въ родѣ виртуоза, говорится, что онъ писалъ очень хорошо для лорда. Вообще графа Бьюта по справедливости можно было назвать человѣкомъ образованнымъ. Онъ былъ также человѣкъ несомнѣнной честности; но пониманіе его было узко, манеры холодны и высокомѣрны. Его способности къ роли государственнаго человѣка были очень хорошо оцѣнены принцемъ Фридрихомъ, который часто дозволялъ себѣ недостойную принца забаву -- подсмѣиваться надъ своими приближенными. "Бьютъ, -- говорилъ его королевское высочество, -- вы какъ будто созданы для того, чтобы быть посланникомъ при одномъ изъ германскихъ дворовъ, при которыхъ нечего дѣлать."
   Сплетня выдавала каммергера за счастливаго любовника вдовствующей принцессы. Въ томъ, что онъ былъ ея другомъ и повѣреннымъ, нѣтъ никакого сомнѣнія. Соединенное вліяніе этихъ двухъ лкцъ на короля было въ первое время неограниченно. Принцесса, женщина и притомъ иностранка, не могла быть основательнымъ совѣтникомъ въ дѣлахъ государственныхъ. О графѣ едвали можно сказать, что онъ достигъ хоть бы познаній новичка въ политическихъ дѣлахъ. Его понятія о правленіи составились въ обществѣ, которое обыкновенно собиралось вокругъ Фридриха въ Кью и Лейсгеръ-Гаусѣ. Это общество состояло главнымъ образомъ изъ торіевъ, примиренныхъ съ Ганноверскимъ домомъ благосклонностью къ нимъ принца Фридриха и надеждою получить высокое назначеніе, когда онъ вступитъ на престолъ. Ихъ политическія вѣрованія составляли особое видоизмѣненіе торизма. То не были ни убѣжденія торіевъ XVII в., ни убѣжденія торіевъ XIX в.; то не были убѣжденія ни Фильмера и Сачеверелля, ни Персеваля и Эльдона, но убѣжденія той секты, главнымъ учителемъ которой можно назвать Болингброка. Эта секта заслуживаетъ похвалы за то, что указала и справедливо осудила нѣкоторыя важныя Злоупотребленія, возникшія во время продолжительнаго правленія виговъ. Но замѣтить и указать злоупотребленія легче, чѣмъ предложить благодѣтельныя реформы; реформы же, которыя предлагалъ Болингброкъ, были или вовсе неприложимы, или вели ко злу, гораздо сильнѣйшему, чѣмъ то, которое онѣ должны были излечить.
   Революція избавила народъ отъ золъ одного рода, но въ то же время -- таково несовершенство всего человѣческаго -- породила или усилила бѣдствія другаго рода, противъ которыхъ потребовались новыя лекарства. Свобода и собственность были обезпечены отъ покушеній власти; совѣсть была уважаема. Никакое правительство не рѣшилось бы нарушить правъ, торжественно признанныхъ актомъ, призвавшимъ Вильгельма и Марію на престолъ. Но нельзя отрицать, что, при новой системѣ, общественные интересы и общественная нравственность подверглись сильной опасности отъ подкупа и духа партій. Во время продолжительной борьбы противъ Стюартовъ главною заботой всѣхъ, наиболѣе просвѣщенныхъ, государственныхъ людей было укрѣпленіе власти палаты общинъ. Когда борьба была окончена, побѣда одержана, палата общинъ заняла высшее мѣсто въ государствѣ, недостатки въ представительной системѣ, скрывавшіеся до тѣхъ поръ, быстро раскрылись. Лишь только исполнительная власть сдѣлалась дѣйствительно отвѣтственною передъ палатой общинъ, оказалось, что отвѣтственность палаты общинъ передъ народомъ вовсе недѣйствительна. Многія изъ избирательныхъ коллегій находились подъ безусловнымъ контролемъ частныхъ лицъ; другія, какъ всѣмъ было извѣстно, подчинялись тому, кто платилъ болѣе. Пренія не публиковались; за дверями парламента рѣдко было извѣстно, за что подалъ свой голосъ тотъ или другой членъ. Такимъ образомъ, министерство было отвѣтственно передъ парламентомъ, а парламентское большинство ни передъ кѣмъ не было отвѣтственно. При такихъ обстоятельствахъ, очень естественно было, что члены потребовали платы за свои голоса, что начали составлять между собою кружки, съ цѣлью -- поднять цѣну на свои голоса, и въ критическихъ обстоятельствахъ требовали большія суммы, угрожая ударомъ. Такимъ образомъ, вигскія министерства Георга I и Георга II принуждены были обратить подкупъ въ систему и пользоваться имъ въ обширныхъ размѣрахъ.
   Если мы правы касательно причинъ этихъ злоупотребленій, то едвали можемъ ошибаться въ средствахъ противъ нихъ. Средство это состояло, конечно, не въ томъ, чтобы лишить палату общинъ ея значенія въ государствѣ. Такой образъ дѣйствій, безъ сомнѣнія, положилъ бы конецъ и парламентскимъ подкупамъ и парламентскимъ факціямъ, ибо когда мнѣнія членовъ палаты потеряютъ свое значеніе, ихъ перестанутъ подкупать; когда стачки продажныхъ людей не будутъ ни къ чему вести, они перестанутъ стакиваться. Но уничтожить подкупъ и духъ партій введеніемъ деспотизма -- значило бы лечить одно зло другимъ, большимъ. Дѣйствительнымъ лекарствомъ, очевидно, было бы сдѣлать палату общинъ отвѣтственною передъ народомъ. Этого можно было достигнуть двумя путями: вопервыхъ -- обнародованіемъ дѣйствій парламента и такимъ образомъ ставя каждаго члена передъ судъ общественнаго мнѣнія; вовторыхъ -- такъ преобразовавъ весь составъ палаты, чтобы никто не могъ засѣдать въ ней, не бывъ выбранъ почтенною независимою избирательною коллегіей.
   Болингброкъ и ученики его указывали совершенно иной способъ леченія болѣзней государства. По ихъ мнѣнію, энергическое употребленіе прерогативы, въ рукахъ патріотическаго короля, могло бы заразъ уничтожить всѣ стачки, основанныя на духѣ партій, и превозмочь воображаемую необходимость подкупать членовъ палаты. Королю стоило только рѣшиться быть повелителемъ, показать, что онъ не желаетъ оставаться въ зависимости отъ какой-нибудь горсти людей; что онъ будетъ назначать министрами только тѣхъ, къ кому имѣетъ довѣріе, безъ различія партій; что онъ не позволятъ своимъ служителямъ дѣйствовать безнравственными средствами ни на избирательныя коллегіи, ни на парламентъ. Этотъ ребяческій планъ свидѣтельствуетъ, что предлагавшіе его не имѣли никакого понятія о сущности зла, которое собирались исцѣлить. Истинная причина преобладанія подкуповъ и духа факцій состояла въ тонъ, что палата общинъ, ни передъ кѣмъ не отвѣтственная, была сильнѣе короля. Лекарство, предлагаемое Болингброкомъ, могло быть употреблено только королемъ, который былъ бы сильнѣе палаты общинъ. Какъ можетъ управлять патріотическій король, враждуя съ палатой, безъ согласія которой ему нельзя ни снарядить шлюпки, ни вооружить батальона солдатъ, ни послать посольства, ни даже платить жалованье чинамъ собственнаго двора? Распуститъ ли онъ парламентъ? Но тогда что же можно пріобрѣсти воззваніемъ къ Содбёри и Ольдъ-Саруму {Гнилые бурги.} противъ продажности ихъ представителей? Прибѣгнетъ ли онъ къ королевскимъ декретамъ или собиранію Корабельной подати? Но въ такомъ случаѣ хваленная реформа должна бы была, по всей вѣроятности, начаться съ междоусобной войны и, еслибъ была совершена, привела бы къ торжеству неограниченной власти. Или патріотическій король склонитъ палату идти къ его благороднымъ цѣлямъ? Но какими средствами? Отказываясь отъ дѣйствія подкупами, съ чѣмъ онъ обратится къ Додинггонамъ и Виннингтонамъ? Неужели нѣсколькими изящными сентенціями о добродѣтели и согласіи можно усыпить корысть, усиленную привычкой?
   Какъ ни была нелѣпа эта теорія, она находила многихъ поклонниковъ, особенно между литераторами. Оставалось приложить ее къ практикѣ: въ результатѣ, -- какъ могъ предвидѣть каждый проницательный человѣкъ,-- оказались самыя жалкія и смѣшныя неудачи.
   Въ самый день вступленія молодаго короля на престолъ, показалось нѣсколько признаковъ, предвѣщавшихъ наступленіе важной перемѣны. Рѣчь, которую онъ долженъ былъ произнести въ совѣтѣ, не была сообщена министрамъ. Она была составлена Бьютомъ и заключала въ себѣ нѣсколько выраженій, которыя можно было счесть за осужденіе мѣръ предшествующаго царствованія. Питтъ возсталъ противъ этихъ выраженій и просилъ смягчить ихъ въ печати; только послѣ нѣсколькихъ часовъ спора Бьютъ уступилъ; но даже и тогда король все-еще не соглашался до полудня слѣдующаго дня. Въ тотъ же день, когда происходилъ этотъ странный споръ, Бьютъ не только былъ сдѣланъ членомъ тайнаго совѣта, но и введенъ въ министерство.
   Вскорѣ послѣ того, лордъ Гольдернессъ, одинъ изъ статсъсекретарей, въ исполненіе плана, составленнаго по соглашенію съ дворомъ, отказался отъ должности хранителя печати. Бьютъ немедленно былъ назначенъ на открывшееся мѣсто. Когда начались общіе выборы, новый статсъ-секретарь вступилъ въ парламентъ единственнымъ возможнымъ для него путемъ: онъ былъ избранъ въ число 16 шотландскихъ перовъ {Въ царствованіе Анны, палата лордовъ постановила, на основаніи ст. 23 акта о соединеніи, что шотландскій перъ не можетъ быть возведенъ въ достоинство пера Великобританіи. Это постановлено не было отмѣнено до 1782 г.}.
   Еслибъ министры были прочло связаны между собою, то едвали можно сомнѣваться, что они были бы въ состояніи противодѣйствовать двору. Парламентское вліяніе вигской аристократіи, соединенное съ геніемъ, добродѣтелью и славой Пятта, было бы несокрушимо. Но между министрами Георга II существовали скрытая зависть и ненависть, которыя теперь начали выказываться. Питтъ удалился отъ своего стараго союзника -- Легга, канцлера казначейства. Нѣкоторые изъ министровъ завидовали популярности Питта. Другимъ не безъ основанія не нравился гордый и повелительный образъ его дѣйствіи. Нѣкоторые вели честную оппозицію противъ извѣстныхъ сторонъ его политической дѣятельности; они соглашались, что Питтъ нашелъ страну въ глубокомъ униженіи и возвелъ ее на вершину славы, что онъ велъ войну энергически, искусно и съ блистательнымъ успѣхомъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, они намекали, что средства страны были истощены дотого безпримѣрно, и національный долгъ возросъ такъ быстро, что Монтетъю или Годольфинъ совершенно растерялись бы. Нѣкоторыя изъ пріобрѣтеній, сдѣланныхъ нашими арміями и флотами, они считали полезными и почтенными. Но теперь, когда умеръ Георгъ II, придворный могъ спросить, почему Англія приняла участіе въ распрѣ двухъ германскихъ государствъ? Что ей до того, Габсбургскій или Бранденбургскій домъ будутъ владѣть Силезіей? Къ чему лучшимъ англійскимъ полкамъ сражаться на берегахъ Майна? Почему прусскимъ батальонамъ платятъ англійскимъ золотомъ? Великій министръ, казалось, считалъ недостойнымъ себя разсчитывать, чего стоитъ побѣда. Пока съ Тоуэра гремѣли пушечные выстрѣлы, пока улицы были иллюминованы и Французскія знамена возились съ торжествомъ по Лондону, Питтъ оставался равнодушнымъ къ тому, до какой степени увеличились общественныя тягости. Напротивъ, онъ, казалось, даже гордился тѣми жертвами, которыя народъ, обвороженный его краснорѣчіемъ и успѣхомъ, спѣшилъ принести и о которыхъ долженъ былъ потомъ долго и горько сожалѣть. Растратамъ и похищеніямъ общественныхъ суммъ не было предѣла. Наши коммиссары, возвращаясь изъ лагеря принца Фердинанда, {Герцогъ Брауншвейгскій, бывшій предводителей прусскихъ войскъ въ Семилѣтнюю войну.} покупали бурги, строили дворцы и въ великолѣпіи соперничали съ старинною аристократіей королевства. Въ четыре года войны, мы сдѣлали такой долгъ, какого не можетъ заплатить самое искусное и бережливое правительство въ сорокъ лѣтъ мира. Надежда на миръ была такъ же далека, какъ и прежде. Франція, печальная и униженная, безъ сомнѣнія, согласилась бы помириться на выгодныхъ условіяхъ; но не того было нужно Питту; война сдѣлала его сильнымъ и популярнымъ; съ войной соединялось все, что было блестящаго въ его жизни: для войны его таланты были особенно пригодны. Наконецъ онъ началъ любить войну для войны и скорѣе готовъ былъ начать войну съ нейтральными странами, чѣмъ примириться съ врагами.
   Таковы были взгляды герцога Бердфорда и графа Гардвика; но во всемъ министерствѣ никто не держался этого мнѣнія такъ крѣпко, какъ Джорджъ Гренвиллъ, морской казначей. Гренвиллъ былъ зять Питта и постоянно считался его личнымъ и политическимъ другомъ; но трудно представить двухъ талантливыхъ и честныхъ людей, болѣе несходныхъ между собой. Питтъ, какъ часто говорила сестра его, не зналъ ничего, кромѣ Спенсеровой поэмы: "Царица фей". Онъ никогда ревностно не занимался никакою отраслью наукъ, онъ былъ плохой финансеръ; онъ никогда не могъ познакомиться близко даже съ правилами той палаты, которой былъ блистательнѣйшимъ украшеніемъ. Онъ никогда не изучалъ международнаго права въ системѣ и былъ дотого невѣжественъ въ этомъ предметѣ, что разъ Георгъ II горько жаловался, что человѣкъ, никогда не читавшій Ваттиля, изъявляетъ притязанія управлять иностранными дѣлами. Но всѣ эти недостатки искупались высокими и рѣдкими качествами: необычайною способностью внушать массамъ любовь и довѣріе, -- краснорѣчіемъ, которое не только ласкало ухо, но воспламеняло кровь и вызывало слезы, -- оригинальностью въ составленіи плановъ, энергіей въ ихъ исполненіи. Гренвиллъ, съ другой стороны, по природѣ и привычкамъ, былъ человѣкомъ частностей. Онъ получилъ юридическое образованіе и внесъ трудолюбіе и точность Тимиля въ оффиціяльную и парламентскую жизнь. Его считали глубоко знакомымъ съ фискальною системою страны. Онъ обращалъ особенное вниманіе на уставъ парламента и такъ хорошо зналъ всѣ привилегіи и постановленія палаты общинъ, что люди, наименѣе любившіе его, считали его единственнымъ достойнымъ преемникомъ Онсло на предсѣдательскомъ креслѣ. Его рѣчи были вообще поучительны, а иногда и производили впечатлѣніе, по той важности и серьёзности, съ которой онъ говорилъ; но онѣ никогда не были блистательны и вообще были вялы. Дѣйствительно, Гренвиллю трудно было поддержать вниманіе палаты даже тогда, когда онъ стоялъ во главѣ управленія. Какъ по склонностямъ, такъ и по уму онъ совершенно не походилъ на своего зятя. Питтъ былъ совершенно беззаботенъ въ отношенія въ деньгамъ, онъ едвали протянулъ бы руку, чтобы взять ихъ; а когда онѣ появлялись, онъ бросалъ ихъ съ ребяческою щедростью. Гренвиллъ, будучи строго безкорыстенъ, былъ скупъ и разсчетливъ. Питтъ былъ человѣкъ нервный, легко поддающійся надеждѣ, легко увлекающійся успѣхомъ и популярностью, чувствительный къ обидѣ, но скорый на прощеніе. Гренвилль по характеру былъ суровъ, меланхоличенъ и упрямъ. Самая замѣчательная черта его -- склонность всегда искать черную сторону. Въ палатѣ общинъ онъ былъ ворономъ, каркающимъ отраженіи посреди побѣдъ,-- о банкрутствѣ, когда сундуки казначейства полны. Боркъ возбудилъ общія рукоплесканія, сравнивъ его, во времена тишины и довольства, съ описаннымъ у Овидія злымъ духомъ, который, смотря на пышные храмы и богатую гавань Аѳинъ, едва могъ удержаться отъ слезъ о томъ, что не нашелъ ничего достойнаго оплакиванія. Такой человѣкъ не могъ сдѣлаться популярнымъ; но Гренвилль противопоставлялъ своей непопулярности такую упорную рѣшимость, что нерѣдко принуждалъ уважать себя даже людей, ненавидѣвшихъ его.
   Естественно, что Питтъ и Гренвилль, будучи такими, какими были, должны были смотрѣть съ совершенно различныхъ точекъ зрѣнія на положеніе дѣлъ. Питтъ видѣлъ только трофеи, Гренвилль только издержки. Питтъ хвастался, что Англія заразъ торжествовала въ Америкѣ, Индіи и Германіи,-- стала властительницей судебъ континента, владычицею морей. Гренвилль упрекалъ въ субсидіяхъ, вздыхалъ о чрезвычайномъ увеличеніи войскъ и содрогался при мысли, что народъ въ одинъ годъ сдѣлалъ долгу восемь милльоновъ фунтовъ стерлинговъ.
   Съ министерствомъ, несогласнымъ до такой степени, Бьюту было легко сладить. Первый палъ Леггъ. Онъ оскорбилъ короля еще до вступленія его на престолъ тѣмъ, что отказался поддерживать креатуру Бьюта на гампширскихъ выборахъ. Онъ не только принужденъ былъ выйдти въ отставку, но при сдачѣ должности былъ еще оскорбленъ грубымъ обращеніемъ.
   Літтъ, не любившій Легга, смотрѣлъ на это событіе равнодушно, но опасность была близка и къ нему самому. Карлъ III, король испанскій, давно уже смертельно возненавидѣлъ Англію. За двадцать лѣтъ передъ тѣмъ, бывши королемъ Обѣихъ Сицилій, онъ готовъ былъ вступить въ союзъ противъ Маріи Терезы, но англійскій лотъ неожиданно явился въ Неаполитанскомъ заливѣ. Англійскій капитанъ высадился, пришелъ во дворецъ, положилъ часы на столъ и сказалъ королю, что если черезъ часъ не подпишетъ онъ трактата о нейтралитетѣ, то городъ будетъ бомбардированъ. Трактатъ былъ подписанъ, и эскадра вышла изъ залива черезъ двадцать четыре часа послѣ того, какъ вошла въ него. Съ тѣхъ поръ преобладающею страстью униженнаго государя сдѣлалась ненависть къ англійскому имени. Наконецъ онъ достигъ положенія, подававшаго надежды на удовлетвореніе этой страсти. Онъ только-что сдѣлался королемъ Испаніи и Индій. Съ завистью и страхомъ смотрѣлъ онъ на успѣхи вашего флота и расширеніе нашихъ колоній. Онъ былъ Бурбонъ и сочувствовалъ печальному положенію того дома, котораго былъ членомъ. Онъ былъ испанецъ, а ни одинъ испанецъ не могъ перенести мысли, что Гибралтаръ и Минорка находятся въ рукахъ иностранной державы. Побуждаемый такими чувствами, Карлъ Ш заключилъ секретный трактатъ съ Франціей. По смыслу этого трактата, извѣстнаго подъ именемъ фамильнаго, обѣ державы обязались вести сообща войну съ Англіей. Испанія отложила объявленіе войны только до возвращенія своего флота, нагруженнаго сокровищами Америки.
   Существованіе трактата не могло оставаться тайною для Питта. Онъ дѣйствовалъ въ этомъ случаѣ, какъ слѣдовало ожидать отъ человѣка съ его способностями и энергіею. Онъ предложилъ объявить войну Испаніи и въ то же время захватить флотъ, идущій изъ Америки. Онъ рѣшился безъ замедленія напасть на Гаванну и острова Филиппинскіе.
   Этотъ благоразумный и энергическій совѣтъ былъ отвергнутъ. Первый воспротивился ему Бьютъ и былъ поддержанъ почти всѣмъ кабинетомъ. Нѣкоторые министры сомнѣвались, или показывали видъ, будто сомнѣваются въ точности извѣстій, полученныхъ Питтомъ. Другіе отступили передъ отвѣтственностью, связанною съ поддержкой столь смѣлаго и энергическаго образа дѣйствій. Инымъ надоѣло преобладаніе Питта, и они рады были всякому предлогу избавиться отъ него. Изъ всѣхъ министровъ только зять Питта, графъ Темпль, соглашался съ нимъ.
   Питтъ и Темпль вышли въ отставку. Съ Питтомъ молодой король простился самымъ милостивымъ образомъ. Питтъ, всюду гордый и надменный, но кроткій и смиренный въ кабинетѣ короля, былъ тронутъ даже до слезъ. Король и любимецъ его настаивали, чтобы онъ принялъ существенный знакъ королевской благодарности. Не желаетъ ли онъ быть назначеннымъ губернаторомъ въ Канаду? Въ такомъ случаѣ, онъ будетъ получать 6.000 ф. ст. жалованья въ годъ; пребываніе въ Кападѣ будетъ для него вовсе не обязательно. Правда, что, по тогдашнимъ законамъ, губернаторъ Канады не могъ быть членомъ палаты общинъ. Но можно предложить билль, дозволяющій Дину соединить губернаторство съ мѣстомъ въ палатѣ; во вступленіи къ биллю можно изложить права Питта на благодарность страны. Питтъ деликатно отвѣчалъ, что онъ болѣе заботится о своей женѣ и дѣтяхъ, чѣмъ о самомъ себѣ, и что для него самымъ пріятнымъ знакомъ королевской милости было бы все, могущее принести пользу для лицъ, самыхъ дорогихъ ему. Намекъ былъ понятъ. Въ томъ же нумеръ газеты, гдѣ извѣщали объ отставкѣ статсъ-секретаря, извѣщали также, что, въ уваженіе его великихъ общественныхъ заслугъ, супруга его лично возводится въ перское достоинство, а ему самому назначается пенсія въ 3.000 ф. ст. ежегодно, имѣющая распространиться на три поколѣнія. Безъ сомнѣнія, полагали, что почести и награды, данныя великому министру, будутъ имѣть примирительное вліяніе на общественное мнѣніе. Можетъ быть, думали также, что популярность, которою онъ обязанъ отчасти постоянно выказываемому имъ презрѣнію къ деньгамъ, будетъ нѣсколько потрясена тѣмъ, что онъ получилъ пенсію. И дѣйствительно, появилось множество пасквилей, въ которыхъ обвиняли его въ томъ, что онъ продалъ свою страну. Многіе изъ его искреннихъ друзей думали, что онъ лучше сохранилъ бы достоинство своего характера, еслибы отказался отъ денежной награды двора. Тѣмъ неменѣе, общее мнѣніе о его талантахъ, добродѣтеляхъ и заслугахъ нисколько не измѣнилось. Изъ многихъ большихъ городовъ были посланы къ нему адресы. Лондонъ выразилъ свое сочувствіе и одобреніе болѣе осязательнымъ образомъ. Вскорѣ послѣ его отставки, наступилъ праздникъ лорда-мера. Король и королевское семейство обѣдали въ Гильдголлѣ. Питтъ былъ въ числѣ гостей. Молодой государь, ѣхавшій со своею супругой въ парадной коляскѣ, получилъ памятный урокъ: на него едва обратили вниманіе; всѣ глаза были обращены на павшаго министра, всѣ восклицаніи относились къ нему. Народъ, стоившій на улицахъ, балконахъ, крышахъ, привѣтствовалъ его восторженными кликами; дамы махали изъ оковъ платками; простолюдины цѣплялись за колеса кареты, жали руку лакею и даже цѣловали лошадей. Клики: "Не нужно Бьюта! ненужно сома-Ньюкастля!" -- смѣшивалось съ кликами: "Да здравствуетъ Питіъ" на-вѣки!" Когда Питтъ вошедъ въ залу, его встрѣтили громкими криками и рукоплесканіями, въ которыхъ приняли участіе и члены городоваго управленія Сити. Въ то же время, Бьютъ былъ сопровождаемъ свистками и бранью черезъ весь Чипсайдъ; думали даже, что жизнь его подверглась бы опасности, если бы онъ не окружилъ своего экипажа сильнымъ отрядомъ боксёровъ. Многіе осуждали образъ дѣйствій Питта въ этомъ случаѣ, видя въ немъ неуваженіе къ королю. Даже самъ Питтъ признавался послѣ, что поступилъ дурно. Въ это заблужденіе, какъ послѣ въ болѣе серьёзныя заблужденія, ввелъ его буйный и злостный зять его Темпль.
   Событія, непосредственно послѣдовавшія за отставкой Питта, возвысили славу его до такой степени, какой она никогда не достигала. Война съ Испаніей оказалась неизбѣжною, какъ онъ и предсказывалъ. Изъ Вестъ-Индіи получено было извѣстіе, что Мартиника взята экспедиціей, которую онъ снарядилъ. Гаванна пала, а извѣстно было, что онъ составилъ планъ нападенія на Гаванну. Манилья сдалась: предполагали, что онъ замышлялъ нанести ударъ Манильѣ. Американскій флотъ, который онъ намѣревался захватить, вошелъ въ кадикскую гавань съ огромнымъ грузомъ драгоцѣнныхъ камней прежде, чѣмъ Бьютъ успѣлъ убѣдиться во враждебныхъ намѣреніяхъ мадритскаго двора.
   Парламентская сессія, слѣдовавшая за удаленіемъ Питта, прошла безъ сильной бури. Лордъ Бьютъ принялъ на себя самую значительную роль въ верхней палатѣ. Онъ сдѣлался статсъ-секретаремъ и въ сущности былъ первымъ министромъ, хотя ни разу не говорилъ передъ публикою, кромѣ какъ съ подмостковъ театра. Вотъ почему всѣ интересовались узнать, какъ онъ исполнитъ свою роль. Члены палаты общинъ собрались у рѣшетки палаты лордовъ и тѣснились у ступеней трона. Всѣ ожидали, что ораторъ падетъ; во даже самые предубѣжденные слушатели должны были сознаться, что онъ оказался талантливѣе, чѣмъ предполагали. Правда, что многіе смѣялись надъ его дикціею, слишкомъ театральною, надъ его слогомъ, слишкомъ напыщеннымъ. Особенно забавны были слишкомъ долгія паузы, происходившія не отъ колебанія, а изъ аффектаціи -- при всякомъ словѣ, на которое онъ хотѣлъ обратить особенное вниманіе; и Чарльзъ Таунзгендъ кричалъ: "Минутный выстрѣлъ!" Впрочемъ, по общему мнѣнію, Бьютъ могъ бы сдѣлаться ораторомъ, способнымъ производить впечатлѣніе, еслибы раньше началъ упражняться въ преніяхъ.
   Въ палатѣ общинъ мѣсто вождя было поручено Джорджу Гренвиллю. Задача тогда не была трудною, ибо Питтъ не считалъ нужнымъ поднимать знамя оппозиціи. Его рѣчи той эпохи отличаются не только даромъ слова, которымъ онъ превосходилъ всѣхъ своихъ соперниковъ, но и умѣренностью и скромностью -- качествами, которыхъ часто недоставало его характеру. Когда была объявлена война Испаніи, онъ справедливо требовалъ признанія за нимъ чести предвидѣнія того, что потомъ для всѣхъ сдѣлалось яснымъ, но онъ тщательно воздерживался отъ высокомѣрныхъ и желчныхъ выраженій. Такое воздержаніе было тѣмъ почтеннѣе, что его характеръ, никогда не отличавшійся спокойствіемъ, подвергся тогда тяжкому испытанію я отъ подагры, и отъ клеветы. Придворные избрали тогда такой способъ борьбы, который скоро съ громаднѣйшимъ успѣхомъ былъ обращенъ противъ нихъ самихъ. Половина населенія Грёбъ-Стрита {Гдѣ жили мелкіе писатели того времени.} заплатила счетъ своимъ молочницамъ и выкупила изъ залога свои рубашки нападеніями на Питта. Его война въ Германіи, субсидіи, пенсія, полученная имъ, перство жены -- все это для голодныхъ стихоплетовъ Флита обратилось въ куски говядины, въ джинъ, въ одѣяла на постели и въ корзины угля для отопленія. Даже въ палатѣ общинъ, во время этой сессіи, онъ подвергся разъ наглому и злостному нападенію, возбудившему негодованіе людей всѣхъ партій; но онъ сносилъ оскорбленія съ величавымъ терпѣніемъ. Въ свои молодые годы, онъ былъ скоръ на отмщеніе тѣмъ, кто нападалъ на него; но теперь, сознавая свои заслуги и мѣсто, которое онъ занималъ во мнѣніи цѣлаго міра, онъ не останавливался на личныхъ оскорбленіяхъ. "Теперь, -- говорилъ онъ при преніяхъ по поводу Испанской войны,-- не время для перебранокъ и взаимныхъ обвиненій. Насталъ день, когда каждый англичанинъ долженъ защищать свою страну. Вооружимся всѣ, будемъ дѣйствовать единодушно, забудемъ все, кромѣ общаго дѣла! Я могу служить вамъ примѣромъ:преслѣдуемый клеветой, мучимый болѣзнью, я забываю для общественнаго блага и личныя оскорбленія и недугъ." Обозрѣвая всю его жизнь, мы склоняемся къ тому мнѣнію, что его геній и добродѣтель никогда не сіяли болѣе чистымъ блескомъ, какъ во время сессіи 1762 г.
   Сессія приближалась къ концу, и Бьютъ, поощренный покорностью палаты, рѣшился на другой важный шагъ -- стать первымъ министромъ и по имени и на дѣлѣ. Коалиція, которая, за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ, казалась всемогущею, распалась. Отставка Питта лишила министерство популярности. Ньюкастль былъ чрезвычайно доволенъ паденіемъ своего славнаго товарища, которому онъ завидовалъ и котораго боялся, и не предвидѣлъ, что готовится его собственное паденіе. Онъ старался обольстить себя мыслью, что стоитъ во главѣ правленія; но оскорбленіе за оскорбленіемъ, наносимыя ему, скоро разубѣдили его. Должности, назначеніе на которыя онъ считалъ своимъ правомъ, теперь замѣщались безъ сношенія съ нимъ. Его жалобы только вызывали ясные намеки, что ему пора удалиться. Однажды, когда онъ представлялъ Бьюту права одного прелата изъ виговъ на санъ архіепископа іоркскаго, тотъ сказалъ ему: "Если вы, ваша милость, такъ высоко цѣните этого человѣка, то я удивляюсь, почему вы не дали ему мѣста, когда власть была въ вашихъ рукахъ." Но старикъ, подобно утопающему, отчаянно хватался за каждую щепку. Дѣйствительно, рѣдко кротость и смиреніе истиннаго христіанина могли равняться съ кротостью и смиреніемъ его терпѣливаго и низкаго честолюбія. Наконецъ, онъ принужденъ былъ понять, что все миновало. Онъ покинулъ дворъ, при которомъ, въ теченіе сорока пяти лѣтъ занималъ высокое положеніе, и скрылъ свой позоръ и сожалѣніе подъ тѣнью клермонтскихъ кедровъ. Бьютъ сдѣлался первымъ лордомъ казначейства.
   Фаворитъ, безъ сомнѣнія, сдѣлалъ важную ошибку. Невозможно представить себѣ орудіе болѣе годное для его цѣли, чѣмъ то, которое онъ отбросилъ Или, лучше сказать, предалъ въ руки враговъ. Еслибы Ньюкастля оставить разыгрывать роль перваго министра, то Бьютъ спокойно и безопасно могъ бы пользоваться сущностью власти. Постепенное введеніе торіевъ во всѣ отрасли управленія могло быть совершено безъ сильнаго шума, еслибы предводитель великаго вигскаго союза оставался по имени во главѣ правительства. Это было энергически высказано Бьюту лордомъ Мансфилѣдомъ, человѣкомъ, котораго по справедливости можно назвать отцомъ новѣйшаго торизма, торизма, принаровленнаго къ порядку дѣлъ, при которомъ палата общинъ -- самая сильная власть въ государствѣ. Теоріи, ослѣплявшія Бьюта, не могли имѣть вліянія на тонкій умъ Мансфильда. Смѣлость, съ которой Бьютъ вызывалъ на бой могущественные и глубокоукоренившіеся интересы, не нравилось Maнсфильду, холодному и робкому отъ природы. Представленія его, впрочемъ, остались тщетными. Бьютъ нетерпѣливо слушалъ совѣты; успѣхъ опьянилъ его, и онъ спѣшилъ поскорѣе стать какъ по внѣшности, такъ и въ дѣйствительности главой администраціи. Онъ отважился на предпріятіе, въ которомъ ширмы были безусловно необходимы не только для успѣха, но даже для личной его безопасности. Онъ нашелъ эти ширмы именно тамъ, гдѣ онѣ были необходимы, и грубо оттолкнулъ ихъ.
   Тогда новая правительственная система вступила въ полное дѣйствіе. Еще въ первый разъ со времени вступленія на престолъ Ганноверскаго дома, преимущество было на сторонѣ торіевъ. Самъ первый министръ былъ тори. Лордъ Эгремонтъ, занявшій мѣсто Питта въ должности статсъ-секретаря, былъ тори и сынъ торія. Сэръ Франсисъ Дашвудъ, человѣкъ, способный только къ незначительнымъ ролямъ, малоопытный, извѣстный своею безнравственностью, былъ назначенъ канцлеромъ казначейства, только на томъ основаніи, что онъ тори и былъ когда-то якобитомъ. Придворныя должности были замѣщены по большей части людьми, которыхъ любимый тостъ еще недавно былъ "за короля за моремъ". Относительное положеніе двухъ національныхъ центровъ учености быстро измѣнилось. Оксфордскій университетъ давно былъ центромъ недовольныхъ. Въ смутныя времена, Гай-Стритъ былъ обставленъ штыками; въ коллегіяхъ производились обыски королевскими посланными. Важные доктора цицероновскимъ тономъ проповѣдывали измѣну; учащееся юношество пило якобитскіе тосты и пѣло якобитскія пѣсни. Изъ четверыхъ канцлеровъ университета одинъ открыто находился въ службѣ у претендента, а трое остальныхъ были подозрѣваемы въ тайной перепискѣ съ изгнанной династіей. Вотъ почему Кембриджскій университетъ пользовался особенною милостью государей изъ Ганноверскаго дома и былъ признателенъ за это покровительство. Георгъ I обогатилъ его библіотеку, Георгъ II щедро помогалъ Сенатъ-Гаусу. Епископства и деканства отдавались преимущественно его воспитанникамъ. Канцлеромъ его былъ Ньюкастлъ, глава вигской аристократіи; его оберъ-сенешаломъ былъ Гардвикъ, глава вигскихъ юристовъ; оба его парламентскіе депутата занимали мѣста въ вигскомъ управленіи. Времена перемѣнились. Кембриджскій университетъ былъ принятъ въ Сентъ-Джемсѣ съ холодностью, отвѣтъ на адресъ Оксфордскаго былъ чрезвычайно благосклоненъ и радушенъ.
   Лозунгомъ новаго министерства были королевская прерогатива и неподкупность. Государь не долженъ быть игралищемъ одного подданнаго или нѣсколькихъ подданныхъ, соединенныхъ вмѣстѣ. Георгъ III не долженъ быть принуждаемъ принять неугоднаго ему министра, какъ дѣдъ его былъ принужденъ принять Питта. Онъ не обязанъ увольнять тѣхъ, кого хотѣлъ бы наградить, какъ дѣдъ его бы іъ принужденъ разстаться съ Картеретомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, система подкуповъ, развившаяся въ предшествующее царствованіе, должна прекратиться. Было хвастливо провозглашено, что со вступленія на престолъ Георга III ни избиратели, ни представители не получали ничего изъ секретныхъ суммъ. Освободить Великобританію отъ подкуповъ и олигархическихъ партій, оторвать ее отъ котинентальныхъ союзовъ, окончить кровопролитную и дорого стоющую войну съ Испаніей и Франціей -- вотъ благовидныя цѣли, достигнуть которыхъ Бьютъ выразилъ намѣреніе.
   Нѣкоторыхъ изъ этихъ цѣлей онъ достигъ. Англія прервала свой германскій союзъ, что стоило ей нарушенія даннаго обѣщанія. Война съ Франціей и Испаніей окончилась миромъ, конечно, почетнымъ и выгоднымъ, но менѣе почетнымъ и выгоднымъ, чѣмъ можно было ожидать послѣ длиннаго и почти непрерывнаго ряда побѣдъ во всѣхъ частяхъ свѣта, какъ на морѣ, такъ и на сушѣ. Но во внутреннихъ дѣлахъ единственнымъ результатомъ правленія Бьюта было то, что партіи сдѣлались еще ожесточеннѣе, а подкупъ -- еще грязнѣе.
   Взаимная вражда виговъ и торіевъ начала ослабѣвать послѣ паденія Вальполя и, казалось, совсѣмъ угасла въ концѣ царствованія Георга И. Теперь она воскресла во всей своей силѣ. Правда, что многіе виги еще сохраняли свои мѣста. Герцогъ Бедфордъ подписалъ трактатъ съ Франціей. Герцогъ Девонширъ, хотя далеко не довольный, оставался лордомъ-каммергеромъ. Гренвилль, вождь нижней палаты, и Фоксъ, въ тишинѣ пользовавшійся огромными выгодами своего мѣста въ казначействѣ, считались постоянно рѣзкими вигами. По большинство партіи, разсѣянное въ странѣ, съ отвращеніемъ глядѣло на новаго министра. Дѣйствительно, не было недостатка въ поводахъ къ успѣшному нападенію на него. Онъ былъ фаворитъ, а фавориты всегда были ненавистны въ странѣ. Еще ни одинъ фаворитъ не стоялъ -- единственно только въ силу фаворитства -- во главѣ правительства съ тѣхъ поръ, какъ кинжалъ Фельтона поразилъ герцога Боккингама. Послѣ этого событія, самый деспотическій и самый легкомысленный изъ Стюартовъ понялъ необходимость вручить главное завѣдываніе дѣлами страны людямъ, представившимъ доказательства своихъ парламентскихъ или административныхъ способностей. Страффордъ, Фокландъ, Кларендонъ, Клиффордъ, Шафтсбёри, Лодердаль, Данби, Темпль, Галифаксъ, Рочестеръ, Сондерландъ, каковы бы ни были ихъ недостатки, всѣ отличались признанными талантами. Своимъ возвышеніемъ они не обязаны были милости государя; но милостью государя они были обязаны своимъ достоинствамъ. Дѣйствительно, многіе изъ нихъ обратили на себя вниманіе двора способностями и энергіей, выказанными въ оппозиціи. Революція, казалось, навсегда обезпечила страну отъ управленія какого-нибудь Карра или Вилльерза. Теперь однако, личная привязанность короля возвысила человѣка, ничего не понимавшаго въ государственныхъ дѣлахъ, ни разу не открывшаго рта въ парламентѣ, надъ цѣлою толпою отличныхъ ораторовъ, финансеровъ и дипломатовъ. Изъ частнаго человѣка этотъ счастливый любимчикъ сдѣлался вдругъ статсъ-секретаремъ. Свою "дѣвственную" рѣчь {Maiden Speech -- называется первая рѣчь, произнесенная ораторомъ въ парламентѣ.} онъ произнесъ уже будучи во главѣ администраціи. Масса объяснила этотъ феноменъ самымъ пошлымъ образомъ, и грубѣйшіе нападки на принцессу-мать появились въ памфлетахъ, прибитыхъ на стѣнахъ, въ пѣсняхъ, распѣваемыхъ по улицамъ.
   Мало этого, духъ партій, неполитичнымъ вызовомъ пробужденный отъ долгаго сна, поднялъ фурію, еще болѣе дикую, еще болѣе жестокую -- духъ народной вражды. Съ ненавистью виговъ къ торіямъ соединилась ненависть англичанъ къ шотландцамъ. Двѣ вѣтви великаго британскаго народа еще не были слиты нераздѣльно. Событія 1715 и 1745 гг. оставили тяжелое и трудно изгладимое впечатлѣніе. Купцы корнгильскіе жили въ постоянномъ опасеніи видѣть свои конторки и магазины разграбленными голоногими грампіанскими горцами; они помнили ту "черную пятницу", когда получено было извѣстіе, что мятежники въ Дерби; когда лавки въ Сити были закрыты и англійскій банкъ началъ производить платежи шестипенсовыми монетами. Шотландцы, съ другой стороны, припоминали съ естественною злобою строгое наказаніе мятежниковъ, оскорбленія солдатъ, унизительные законы, головы, воткнутыя на Темпль-Барѣ, костры и четвертованія на Кеннингтонъ-Коммонѣ. Фаворитъ какъ будто не хотѣлъ, чтобы англичане забыли, изъ какой части острова онъ явился. Весь югъ поднялъ крикъ, что общественныя должности, армія и флотъ наводнены полнощекими Друммондами, Эрскинами, Макдональдами и Макгилливреями, которые не говорятъ христіанскимъ языкомъ и только недавно надѣли панталоны, какъ прилично христіанину. Всѣ старыя шутки о холмахъ безъ деревьевъ, дѣвушкахъ безъ чулокъ, людяхъ, питающихся лошадинымъ фуражемъ, ведрахъ, выливаемыхъ изъ четырнадцатаго этажа -- были направлены противъ этихъ счастливыхъ искателей приключеній. Къ чести шотландцевъ надо замѣтить, что благоразуміе и гордость мѣшали имъ мстить тѣмъ же оружіемъ. Подобно принцессѣ въ "Арабской сказкѣ", они крѣпко заткнули уши; не обращая вниманія на рѣзкіе крики оскорбленія и, не смотря по сторонамъ, прямо пошли къ источнику золота.
   Бьютъ, котораго всегда считали человѣкомъ со вкусомъ и начитаннымъ, принялъ на себя со времени возвышенія роль мецената. Если онъ надѣялся покровительствомъ литературѣ и искусствамъ примирить съ собою общественное мнѣніе, то жестоко ошибся. Дѣйствительно, выборъ лицъ, осыпаемыхъ его милостями, за исключеніемъ Джонсона, нельзя назвать удачнымъ, и публика естественно приписывала выборъ Джонсона болѣе политическимъ предразсудкамъ, чѣмъ литературнымъ достоинствамъ доктора, ибо ничтожный писака, по имени Шеббиръ, который сходился съ Джонсономъ только въ яромъ якобитизмѣ и который стоялъ у позорнаго столба за памфлетъ противъ Революціи, былъ удостоенъ такихъ же знаковъ королевской милости, какъ и составитель "Англійскаго словаря" и авторъ поэмы: "Суетность человѣческихъ желаній". Всѣ замѣтили, что шотландецъ Адамъ сдѣланъ былъ придворнымъ архитекторомъ, а шотландецъ Рамсей -- придворнымъ живописцемъ и предпочтенъ Рейпольдзу. Маллетъ, шотландецъ, не пользовавшійся высокою литературною славой и извѣстный своимъ безчестнымъ характеромъ, былъ сильно облагодѣтельствовавъ дворомъ. Джонъ Томъ, тоже шотландецъ, за трагедію "Дугласъ" получилъ и пенсію и синекуру. Но когда авторъ "Барда" и "Элегіи на сельскомъ кладбищѣ" {Томасъ Грей, котораго элегія была два раза переведена Жуковскимъ.} явился просить мѣсто профессора, въ жалованьи котораго онъ такъ сильно нуждался и для обязанностей котораго онъ былъ способнѣе всякаго другаго,-- ему отказали; мѣсто это занялъ педагогъ, подъ надзоромъ котораго въ сэрѣ Джкмсѣ Лоутерѣ, любимомъ зятѣ лорда Бьюта, развились въ такой замѣчательной степени грація и всѣ человѣческія добродѣтели.
   Такимъ образомъ, многіе ненавидѣли въ первомъ лордѣ казначейства торія, другіе -- Фаворита, а ипые -- шотландца. Всѣ эти враждебныя чувства, исходящія изъ различныхъ источниковъ, скоро слились и цѣлымъ потокомъ устремились на мирный трактатъ. Герцогъ Бедфордъ, заключавшій его, былъ освистанъ на улицѣ. На Бьюта напали, когда онъ ѣхалъ въ экипажѣ и его едва выручилъ отрядъ гвардіи. Онъ едва ли могъ ходить по улицамъ, не переряжаясь въ чужой костюмъ. Джентльменъ, умершій нѣсколько лѣтъ назадъ, разсказывалъ, что онъ разъ встрѣтилъ графа-временщика у Ковентъ-гарденскаго театра, закутаннаго въ широкій плащъ, со шлмной и парикомъ, надвинутыми на лобъ. Толпа обыкновенно олицетворила его милость въ ботфортѣ (jackboot) -- жалкая игра словъ надъ его именемъ и титуломъ {Boot -- Bute. Jack -- уменьшительное отъ John.}. Такой ботфортъ, по большей части вмѣстѣ съ юбкой {Намекъ на шотландское происхожденіе.}, то вѣшали на висѣлицу, то кидали въ огонь. Пасквили на дворъ въ стихахъ и прозѣ, смѣлостью и негодованіемъ превосходившіе все, написанное въ этомъ родѣ, появлялись ежедневно. Вильксъ дерзко и живо сравнивалъ мать Георга П1 съ матерью Эдуарда III, а шотландца-министра съ граціознымъ Мортимеромъ. Чорчилль со всею энергіей ненависти оплакивалъ судьбу своей страны, наводненной новымъ дикимъ племенемъ, болѣе жестокимъ и свирѣпымъ, чѣмъ пикты или датчане, бѣдные, гордые сыны проказы и голода. Замѣчательно и то незначительное обстоятельство, что въ этомъ году впервые начали вполнѣ выписывать имена тѣхъ важныхъ особъ, на которыхъ нападали. Георга II, обыкновенно, обозначали буквою к (King, король); его министровъ буквами: sir R. W. (Робертъ Вальполь), Mr. Р. (Польтни), Duck of N. (герцогъ Ньюкастль), но порицатели Георга III, его матери и лорда Бьюта не выпускали ни одной буквы изъ ихъ именъ.
   Предполагали, что лордъ Темпль втайнѣ поощрялъ самыхъ яростныхъ враговъ правительства. Дѣйствительно, тѣ, кто хорошо зналъ его, слѣдили за нимъ, какъ люди слѣдятъ за кротомъ: онъ былъ способенъ къ подземной работѣ. Когда летѣлъ комокъ грязи, можно было предполагать, что Темпль приготовилъ его въ какомъ-нибудь подземномъ лабиринтѣ. Питтъ отвернулся отъ грязныхъ дѣлъ оппозиціи съ такимъ же презрѣніемъ, съ какимъ отворачивался отъ грязныхъ дѣлъ министерства. Онъ величаво высказывалъ повсюду то презрѣніе, съ которымъ смотрѣлъ, какъ его же приверженцы оскорбляли шотландскій народъ, и не пропускалъ случая похвалить мужество и вѣрность, оказанныя полками гайлендеровъ во все продолженіе войны. По, хотя онъ презиралъ всякое другое оружіе, кромѣ законнаго и честнаго, хорошо было извѣстно, что его открытые удары гораздо опаснѣе ранъ, наносимыхъ изъ-за угла кинжаломъ его зятя.
   Мужество начало оставить Бьюта. Засѣданія парламента скоро должны были открыться. Трактатъ долженъ былъ немедленно подвергнуться обсужденію. Было весьма вѣроятно, что Питтъ, великая вигская коалиція и большинство станутъ на одну сторону. Фаворитъ показывалъ пренебреженіе къ тѣмъ средствамъ, при помощи которыхъ предшествующіе министры поддерживали доброе расположеніе палаты. Теперь онъ началъ думать, не былъ ли онъ слишкомъ разборчивъ. Его утопическія грезы разсѣялись. Необходимо стало не только подкупать; но для вознагражденія потеряннаго времени приходилось дѣйствовать безстыднѣе и позорнѣе прежнихъ министровъ. Нужно было обезпечить себѣ большинство какими-бы то-ни-было средствами. Можетъ ли Гренвиллъ сдѣлать это? Захочетъ ли онъ дѣйствовать? Его твердость и искусство еще не подвергались испытанію въ опасныхъ кризисахъ. Его, обыкновенно, считали скромнымъ послѣдователемъ своего брата Темпля и своего зятя Питта, и предполагали, хотя и не совсѣмъ основательно, что онъ слишкомъ благосклонно расположенъ къ нимъ, и нужно искать помощи въ другихъ. Къ кому же обратиться?
   Былъ человѣкъ, твердая и сильная логика котораго нерѣдко выдерживала соперничество съ гордою и страстною рѣчью Питта, котораго талантъ къ интригѣ равнялся таланту къ преніямъ, -- котораго смѣлый духъ не отступалъ ни предъ затрудненіемъ, ни предъ опасностью,-- который такъ же мало смущался нравственными началами, какъ и страхомъ. Если Генри Фоксъ не отвратитъ угрожающей бури, то никто не въ состояніи сдѣлать этого. Тѣмъ неменѣе дворъ даже въ крайности неохотно бы обратился къ нему. Его всегда считали вигомъ изъ виговъ. Онъ былъ другомъ и ученикомъ Вальполя; онъ долго былъ связанъ тѣсными узами съ герцогомъ Вилліамомъ Кумбирландомъ. Торіи ненавидѣли его болѣе, чѣмъ кого-либо другаго. Отвращеніе ихъ къ нему было такъ сильно, что когда, въ послѣднее царстирваніе, онъ пытался составить коалицію противъ Ньюкастля, торіи всѣми своими силами поддержали Ньюкастля. Шотландцы ненавидѣли Фокса, какъ друга и повѣреннаго Куллоденскаго побѣдителя. Принцесса-мать имѣла личныя причины не любить Фокса, ибо, по смерти ея супруга, онъ совѣтовалъ покойному королю взять изъ ея рукъ воспитаніе ея сына, наслѣдника престола. Не задолго до того Фоксъ нанесъ ей обиду, можетъ быть, еще болѣе чувствительную: онъ питалъ честолюбивую, нелишенную нѣкотораго основаніе, надежду на то, что его прекрасная свояченица -- леди Сарра Ленноксъ сдѣлается англійскою королевой. Замѣчено было, что король, одно время, ежедневно проѣзжалъ близъ Голландъ-Гауса, а леди Сарра, въ маскарадномъ нарядѣ пастушки, собирала траву на лугу, тогда не отдѣлавшемся оградой отъ дороги. По извѣстности роли, которую принялъ на себя Фоксъ въ этой странной любовной исторіи, одинъ только онъ изъ членовъ тайнаго совѣта не былъ приглашенъ на собраніе, на которомъ его величество объявлялъ о своемъ предполагаемомъ бракѣ съ мекленбургскою принцессою. Казалось, что изъ всѣхъ государственныхъ людей того времени съ Фоксомъ менѣе, чѣмъ съ кѣмъ-либо другимъ, могъ дѣйствовать за одно, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, Бьютъ -- тори, шотландецъ, любимецъ принцессы-матери. Тѣмъ неменѣе, Бьютъ долженъ былъ обратиться къ Фоксу.
   У Фокса было много благородныхъ и любезныхъ качествъ, проявлявшихся въ полномъ блескѣ въ частной жизни и возбуждавшихъ въ дѣтяхъ, слугахъ и друзьяхъ любовь къ нему; но, какъ человѣкъ общественный, Фоксъ вовсе не заслуживалъ уваженія. Свойства, общія всей вальполевской школѣ, выразились въ немъ, если не въ самой худшей, то въ самой выпуклой формѣ, ибо парламентскія и административныя способности его придавали болѣе рельефности его недостаткамъ. Мужество, необузданность характера и пренебреженіе къ внѣшности -- побуждали его выставлять на видъ то, что люди, столь же нещекотливые, какъ и онъ, прятали подъ покровомъ приличія. Онъ былъ самымъ непопулярнымъ изъ государственныхъ людей своего времени -- не потому, что болѣе другихъ грѣшилъ, а потому, что менѣе лицемѣрилъ.
   Онъ сознавалъ свою непопулярность, по сознавалъ, какъ сознаютъ люди, сильные духомъ. Онъ сдѣлался не осторожнѣе, а беззаботнѣе, и принималъ негодованіе всей страны съ гордымъ видомъ человѣка, вызывающаго на бой. Онъ былъ отъ природы мягокъ и великодушенъ; но, подстрекаемый и оскорбляемый, онъ сдѣлался свирѣпъ, что вовсе не было въ его характерѣ и что изумляло и огорчало людей, близко звавшихъ его.-- Таковъ былъ человѣкъ, къ которому Бьютъ, въ крайности, обратился за помощью.
   Фоксъ вовсе не былъ не расположенъ подать помощь. Хотя отъ природы нисколько не завистливый, онъ, безъ сомнѣнія, смотрѣлъ на успѣхъ и популярность Питта съ горькимъ чувствомъ. Онъ считалъ себя равнымъ Питту въ преніяхъ и выше его въ веденіи дѣлъ. На нихъ привыкли смотрѣть, какъ на достойныхъ противниковъ. Долго они крѣпко держались на пути честолюбія и шли не отставая другъ отъ друга. Наконецъ, перевѣсъ оказался на сторонѣ Фокса: Питтъ палъ. Потомъ послѣдовала быстрая перемѣна счастья, какъ въ бѣгѣ, описанномъ Виргиліемъ. Фоксъ оступился въ грязи и не только былъ побѣжденъ, но и размаранъ. Питтъ достигъ цѣли и получилъ призъ. Жалованье казначея могло принудить государственнаго человѣка, потерпѣвшаго неудачу, молча покориться преимуществу своего соперника, но оно не могло успокоить духъ, сознающій въ себѣ великія силы, духъ, впавшій отъ множества оскорбленій въ болѣзненное состояніе. Вотъ почему, лишь только поднялась партія, противившаяся войнѣ и преобладанію великаго военнаго министра, надежды Фокса начали оживляться. Онъ былъ готовъ забыть свою борьбу съ принцессой-матерью, шотландцами, торіями, если только, съ помощью своихъ старыхъ враговъ, онъ можетъ возвратить себѣ потерянное значеніе и вступить въ борьбу съ Питтомъ на равныхъ правахъ.
   Вотъ почему союзъ былъ скоро заключенъ. Фокса увѣрили, что если онъ выведетъ правительство изъ затруднительнаго положенія, то получитъ перство, чего онъ давно желалъ. Онъ взялся всѣми позволительными и непозволительными средствами побуждать палату благосклонно принять мирный трактатъ. Вслѣдствіе этого условія онъ сдѣлался вождемъ нижней палаты; Гренвиліь, проглотивъ, какъ умѣлъ, обиду, печально принялъ это измѣненіе.
   Фоксъ надѣялся своимъ вліяніемъ обезпечить двору искреннюю поддержку нѣкоторыхъ замѣчательныхъ виговъ, бывшихъ личными его друзьями, особенно герцоговъ Комбирлаида и Девоншира. Онъ скоро разочаровался и увидѣлъ, что ко всѣмъ другимъ затрудненіямъ онъ долженъ еще присоединить оппозицію самаго способнаго изъ принцевъ крови и семейства великаго дома Кавендишей.
   Но онъ далъ себѣ слово побѣдить, а къ отступленію онъ былъ неспособенъ. Деликатничать было не время. Бьютъ далъ ему понять, что министерство можетъ быть спасено только употребленіемъ тактики Вальполя въ размѣрахъ, передъ которыми остановился бы самъ Вальполь. Казначейство обратилось въ рынокъ для покупки голосовъ. Сотни членовъ палаты, поочередно, запирались съ Фоксомъ и, каждый, надо полагать, выносилъ оттуда плату за свой позоръ. Лица, имѣвшія возможность получить свѣдѣнія изъ лучшихъ источниковъ, утверждали, что 25000 ф. ст. было роздано въ одно утро. Самая меньшая сумма равнялась банковому билету въ 200 ф. ст.
   Устрашеніе было соединено съ подкупомъ. Всюду старались внушить мысль, что король требуетъ повиновенія своей волѣ. Лорды намѣстники нѣсколькихъ графствъ были отставлены. Герцогу Девонширу суждено было сдѣлаться жертвой, судьба которой должна служить предостереженіемъ для другихъ англійскихъ вельможъ Ни богатство, ни званіе, ни вліяніе, ihi безукоризненный характеръ "го, ни постоянная преданность его семейства Ганноверскому дому -- не могли спасти его отъ грубаго, личнаго оскорбленія. Извѣстно было, что онъ не одобряетъ образа дѣйствій правительства, и потому было рѣшено смирить "князя виговъ", какъ его называла, въ насмѣшку, принцесса-мать. Онъ явился во дворецъ, представиться. "Передайте ему, сказалъ король пажу, что я не хочу видѣть его." Пажъ колебался.-- "Ступайте же, сказалъ король, и передайте именно этими словами!" -- Приказаніе было исполнено. Герцогъ бросилъ свой золотой ключъ и вышелъ съ гнѣвомъ. Его родственники, бывшіе на службѣ, немедленно вышли въ отставку. Нѣсколько дней спустя, король велѣлъ принести къ себѣ списокъ членовъ тайнаго совѣта и собственноручно вычеркнулъ имя герцога.
   Этотъ поступокъ, хотя и неблагоразумный и недобродушный, показываетъ, по крайней мѣрѣ, присутствіе мужества. Но если высокое положеніе не спасало отъ мщенія двора, то не спасало также и низкое. Преслѣдованіе, въ размѣрахъ, неизвѣстныхъ ни прежде, ни послѣ, свирѣпствовало во всѣхъ отрасляхъ государственнаго управленія. Множество скромныхъ и дѣятельныхъ чиновниковъ было лишено куска хлѣба, не потому, чтобы они пренебрегали своими занятіями или дѣйствовали противъ министерства, а просто потому, что были обязаны своими мѣстами рекомендаціи какого-нибудь нобльмена или джентльмена, который былъ теперь противникомъ мира. Преслѣдованіе распространилось на таможенниковъ, досмотрщиковъ, швейцаровъ и т. п. Одинъ бѣднякъ, получавшій пенсію за мужество въ стычкѣ съ контрабандистами, лишился ея, потому что ему покровительствовалъ герцогъ Графтонъ. Престарѣлая вдова, получившая за заслуги мужа, бывшаго моряка, мѣсто экономки въ одномъ общественномъ заведеніи, лишилась этого мѣста, потому, что, какъ полагали, она была въ свойствѣ съ семействомъ Кавендишей. Общественный ропотъ становился, какъ и надо было полагать, день-это-дня громче. Но чѣмъ громче онъ раздавался, тѣмъ энергичнѣе продолжалъ Фоксъ идти по избранному пути. Старые друзья его не могли понять, что имъ овладѣло. "Я могу простить Фоксу, говорилъ герцогъ Кумберландъ, его политическую измѣнчивость, но я совершенно сбитъ съ толку его безчеловѣчіемъ: до сихъ поръ, онъ, безъ сомнѣнія, былъ добрѣйшимъ изъ людей." Наконецъ, Фоксъ зашелъ такъ далеко, что поднялъ юридическій вопросъ: обязываютъ ли Георга III патенты, подписанные Георгомъ II?-- т. е., еслибы его товарищи не поколебались, онъ заразъ изгналъ бы всѣхъ контролеровъ казначейства и объѣздныхъ судей.
   Между тѣмъ собрался парламентъ. Министры, болѣе чѣмъ когда-либо ненавидимые народомъ, были увѣрены, что большинство станетъ за нихъ, и имѣли причины расчитывать на успѣхъ въ преніяхъ и подачѣ голосовъ, ибо сильный припадокъ подагры задерживалъ Питта въ комнатѣ. Друзья его старались-было отсрочить пренія о трактатѣ до его выздоровленія, но ихъ предложеніе было отвергнуто. Наступилъ великій день. Пренія уже начались, какъ вдругъ раздался, на дворѣ парламента, громкій крикъ, который все болѣе и болѣе приближался по лѣстницѣ и въ галлереѣ. Дверь отворилась и, посреди рукоплесканій толпы, слуги Питта внесли его на рукахъ. Лице его было худо и блѣдно, ноги обернуты во Фланель, въ рукахъ онъ держалъ костыль. Несшіе Питта оставили его у рѣшетки. Друзья немедленно окружили его, и съ помощью ихъ онъ добрался до своего мѣста близъ стола. Въ такомъ положеніи, онъ 3 1/2 часа говорилъ противъ мира. Впродолженіе этого времени, онъ принужденъ былъ постоянно садиться и принимать подкрѣпительныя лекарства. Легко понять, что голосъ его былъ слабъ, мимика -- неудовлетворительна, и самая рѣчь его, хотя мѣстами блестящая и эффектная, не могла выдержать сравненія съ лучшими его рѣчами. Но кто помнилъ, что онъ сдѣлалъ, и видѣлъ, что онъ теперь терпѣлъ, тотъ слушалъ его съ волненіемъ, болѣе сильнымъ, нежели можетъ произвести одно краснорѣчіе. Онъ не могъ дождаться подачи голосовъ и былъ вынесенъ изъ собранія при рукоплесканіяхъ, столь же громкихъ, какъ и тѣ, которыми его встрѣтили.
   Огромное большинство одобрило миръ. Восторгъ двора былъ безпредѣленъ. "Теперь, говорила принцесса-мать, сынъ мой настоящій король." Самъ молодой государь говорилъ, что онъ свободенъ отъ тѣхъ узъ, которыя связывали его дѣда. Объявлено было, что въ одномъ отношеніи онъ всегда будетъ непоколебимъ: ни при какихъ обстоятельствахъ онъ не допуститъ, чтобы вигскіе вельможи, порабощавшіе его предшественника и старавшіеся поработить его самого, снова получили власть.
   Это хвастовство было преждевременно. Истинная сила фаворита нисколько не соотвѣтствовала числу голосовъ, которыми онъ могъ бы располагать въ данномъ случаѣ. Скоро онъ снова испыталъ затрудненія. Самою важною статьей бюджета была подать съ сидра. Мѣра эта встрѣтила противодѣйствіе не только въ тѣхъ, кто былъ въ постоянной оппозиціи къ правительству, но и во многихъ изъ его приверженцевъ. Самое имя акциза было постоянно ненавистно торіямъ. Одно изъ главнѣйшихъ преступленій Вальполя, въ глазахъ ихъ, состояло въ его пристрастіи къ этому способу собиранія доходовъ. Тори Джонсонъ опредѣлилъ слово акцизъ въ своемъ "Словарѣ" такимъ оскорбительнымъ образомъ, что акцизные коммиссары серьёзно считали нужнымъ преслѣдовать автора. Графства, на которыя падала эта новая подать, всегда отличались торійскими мнѣніями. Джонъ Филипсъ, поэтъ англійскихъ виноградниковъ, хвастался тѣмъ, что эти округи постоянно были вѣрны престолу и что каждый садовый ножъ тысячи ихъ садовъ обращался въ мечъ на службу злополучной семьѣ Стюартовъ. Слѣдствіемъ финансоваго плана, предложеннаго Бьютомъ, было то, что джентри и йомены этихъ графствъ соединились со столичными вигами. Герфордширъ и Вустерширъ были объяты пламенемъ. Лондонское Сити, хотя и не такъ прямо заинтересованное въ дѣлѣ, волновалось, если это возможно еще болѣе. Пренія по этому вопросу нанесли непоправимый вредъ министерству. Дживудовы финансовыя соображенія были дотого неясны и невѣроятно нелѣпы, что палата встрѣтила ихъ взрывомъ хохота. Онъ имѣлъ достаточно смысла, чтобы понять свою неспособность для занимаемой имъ должности, и воскликнулъ съ комическимъ отчаяніемъ: "что я буду дѣлать? Мальчики станутъ указывать на меня пальцами на улицахъ и кричать: вотъ идетъ самый худшій изъ когда-либо бывшихъ канцлеровъ казначейства." Джорджъ Гренвилль подоспѣлъ къ нему на помощь и энергически говорилъ на свою любимую тему о расточительности, съ которой ведена послѣдняя война. Вслѣдствіе этой расточительности, по его словамъ, необходимы были налоги. Отъ противной партіи онъ требовалъ указанія, какіе налоги она предпочитаетъ; на этомъ вопросѣ онъ остановился и, съ обычной велерѣчивостью, сказалъ: "Пусть они мнѣ укажутъ, съ чего надо взимать налоги? Я говорю, сэръ, пусть они укажутъ. Я повторяю это, сэръ; я считаю себя обязаннымъ повторить это: пусть они мнѣ укажутъ." Къ несчастью для него, Питтъ пришелъ, въ этотъ вечеръ, въ палату и былъ сильно раздраженъ замѣчаніями о войнѣ. Онъ отомстилъ за себя тѣмъ, что произнесъ жалобнымъ голосомъ, подобнымъ голосу Гренвилла, стихъ изъ извѣстной пѣсни: "Gentle shepherd! tell me where?" {"Милый пастушокъ! скажи мнѣ: гдѣ"} -- "Если, вскричалъ Гренвилль, такъ будутъ обходиться съ джентльменомъ...." Питтъ, какъ онъ всегда дѣлалъ въ тѣхъ случаяхъ, когда желалъ высказать свое презрѣніе, покойно всталъ, поклонился и вышелъ изъ залы, оставивъ своего зятя въ припадкѣ бѣшенства, а всю палату въ припадкѣ хохота. Гренвилль надолго сохранилъ за собой названіе: "милаго пастушка".
   Но министерству предстояло перенести еще болѣе серьёзныя непріятности. Ненависть торіевъ и шотландцевъ къ Фоксу была неумолима. Только въ минуту крайней опасности рѣшились они признать его своимъ вождемъ. Но отвращеніе къ нему высказалось, лишь только можно было предположить, что кризисъ миновалъ. Одни изъ нихъ нападали на управленіе его казначействомъ, другіе прерывали рѣчь его смѣхомъ и ироническими рукоплесканіями. Онъ естественно хотѣлъ выйти изъ положенія, столь непріятнаго, и требовалъ званія пера, которое было обѣщано ему въ награду за услуга.
   Ясно было, что въ составѣ министерства должно произойти измѣненіе. Но едвали кто-нибудь, даже изъ лицъ, казавшихся посвященными во всѣ тайны управленія, могъ предсказать то, что дѣйствительно случилось. Къ удивленію парламента и народа, вдругъ было объявлено, что Бьютъ отказался отъ своей должности.
   Этотъ странный поступокъ подалъ поводъ къ десяткамъ различныхъ объясненій. Иные приписывали его обдуманному намѣренію, другіе-внезапному страху. Иные говорили, что памфлеты оппозиціи принудили графа оставить свое поприще, другіе утверждали, что онъ хотѣлъ только прекратить войну, а потомъ, достигнувъ цѣли, удалиться. Въ обществѣ онъ объяснялъ свою отставку разстроеннымъ здоровьемъ; людямъ близкимъ онъ говорилъ, что товарищи вовсе не поддерживали его въ палатѣ; въ особенности лордъ Maнсфильдъ, введенный имъ въ министерство, нисколько не помогалъ ему въ палатѣ перовъ. Дѣйствительно, лордъ Мансфильдъ былъ слишкомъ проницателенъ, чтобы не видѣть опасность положенія Бьюта, и слишкомъ робокъ, чтобы подвергаться опасности для пользы другаго.
   Вѣроятно, что образъ дѣйствій Бьюта въ этомъ случаѣ, какъ это почти всегда бываетъ, опредѣлялся смѣшанными побужденіями. Мы подозрѣваемъ, что управленіе надоѣло ему, ибо это чувство встрѣчается у министровъ гораздо чаще, чѣмъ думаютъ люди, издали смотрящіе на общественную дѣятельность. Весьма естественно, что это чувство овладѣло душой Бьюта. Обыкновенно, государственные люди возвышаются медленно и постепенно. Много трудныхъ годовъ проходитъ прежде, чѣмъ они достигнутъ высшей степени административной лѣстницы. Въ раннюю пору своей дѣятельности, государственный человѣкъ постоянно завлекается тѣмъ, что видитъ людей, стоящихъ выше его. По мѣрѣ своего возвышенія, онъ мало-по-малу привыкаетъ къ непріятностямъ жизни, посвященной честолюбію. Когда онъ достигаетъ высшей степени, онъ дѣлается терпѣливымъ къ труду и способнымъ переносить оскорбленія. На своемъ поприщѣ, не смотря на всѣ его неудобства, онъ поддерживается сначала надеждой, потомъ привычкой. Съ Бьютомъ было иначе, ея общественная жизнь его продолжалась немного болѣе двухъ лѣтъ. Съ того дня, какъ онъ сталъ политическимъ дѣятелемъ, онъ сталъ и кабинетъ-министромъ. Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, и по имени и на дѣлѣ онъ былъ главою министерства. Болѣе возвыситься онъ не могъ. Если то, чѣмъ онъ владѣлъ до сихъ поръ, оказалось тщетнымъ обольщеніемъ ума, то теперь ему не оставалось никакой приманки. Онъ пресытился удовольствіями, доставляемыми честолюбіемъ, прежде, чѣмъ познакомился съ приносимыми имъ страданіями. Привычки его были вовсе не таковы, чтобы укрѣпить духъ противъ насмѣшекъ и общей ненависти. Онъ достигъ сорока восьми лѣтъ въ спокойной жизни, не зная но опыту, что значитъ быть осмѣяннымъ и оклеветаннымъ Сразу, безъ всякаго приготовленія, долженъ былъ онъ выдержать такой нотокъ насмѣшекъ и оскорбленій, какой никогда не проливался на голову одного государственнаго человѣка. Жалованье было теперь для него не важно, ибо, по смерти своего тестя, онъ получилъ громадное состояніе. Всѣ почести, какія онъ могъ получить, онъ получилъ. Ему данъ былъ орденъ Подвязки, а сыну его -- званіе пера Англіи. Онъ полагалъ, кажется, также, что, оставляя казначейство, онъ только избѣгаетъ опасности и нападеній, не отрекаясь отъ дѣйствительной власти и сохраняя возможность имѣть въ частной жизни главное вліяніе на умъ короля.
   Каковы бы ни были его побужденія, онъ вышелъ въ отставку; Фоксъ удалился въ палату лордовъ, а Джорджъ Гренвиллъ сдѣлался первымъ лордомъ казначеемъ и канцлеромъ казначейства.
   Мы полагаемъ, что тѣ, кто такимъ образомъ устроивалъ министерство, имѣли въ виду, чтобы Гренвиллъ былъ игрушкой въ рукахъ Бьюта, ибо Гренвилль не былъ вполнѣ извѣстенъ даже тѣмъ, кто долго наблюдалъ за нимъ. Его считали простымъ канцелярскимъ работникомъ: онъ имѣлъ прилежаніе, мелочную точность, формализмъ, скучноватость -- всѣ качества, свойственныя этому типу. Но у него были и другія качества, которыя до сихъ поръ еще не проявлялись: всепожирающее честолюбіе, неустрашимое мужество, самоувѣренность, доходящая до заносчивости, и характеръ, не выносящій никакого сопротивленія. Онъ нисколько не былъ расположенъ стать чьей-нибудь игрушкой и не имѣлъ никакой привязанности къ Бьюту -- ни личной, ни политической. Дѣйствительно, между этими двумя лицами не было ничего общаго, кромѣ стремленія къ рѣзкому непопулярному образу дѣйствій. Ихъ основныя начала были совершенно различны: Бьютъ былъ тори, Гренвилль разсердился бы на того, кто сталъ бы отрицать его притязанія на названіе вига. Онъ болѣе Бьюта былъ склоненъ къ деспотическимъ мѣрамъ, но любилъ деспотизмъ только подъ покровомъ формъ конституціонной свободы. Онъ смѣшивалъ, какъ дѣлали тогда многіе, теоріи республиканцевъ XVII в. съ техникой англійской юриспруденціи, и такимъ образомъ ему удалось соединить анархическія воззрѣнія съ деспотическою практикой. Онъ думалъ, что гласъ народа гласъ Божій; но что единственнымъ законнымъ органомъ для выраженія народной воли былъ парламентъ. Вся власть сосредочивается въ народѣ; но эта власть народа вполнѣ передана парламенту. Ни одинъ оксоніанецъ, даже въ годы, немедленно слѣдовавшіе за Реставраціей, не требовалъ такого униженнаго, неразумнаго поклоненія королю, какое Гренвилль, на основаніи началъ, считаемыхъ чисто-вигскими, требовалъ въ пользу парламента. Но какъ онъ желалъ видѣть парламентъ деспотически преобладающимъ надъ народомъ, точно такъ же онъ требовалъ преобладанія парламента надъ дворомъ. По его понятіямъ, первый министръ, пользующійся довѣренностью палаты общинъ, долженъ-быть полатнымъ меромъ. Король не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ Хильперикомъ или Хильдерикомъ, который долженъ считать себя счастливымъ, что ему дозволено пользоваться такимъ прекраснымъ дворцомъ, какъ Сентъ-Джемсъ, и такимъ прекраснымъ паркомъ, какъ виндзорскій.
   Такимъ образомъ, мнѣнія Бьюта и Гренвилля были діаметрально противоположны. Личной дружбы тоже не было между этими двумя государственными людьми. Гренвилль былъ по природѣ злопамятенъ. Онъ очень хорошо помнилъ, какъ за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ онъ былъ принужденъ уступить Фоксу мѣсто вождя въ палатѣ общинъ.
   Мы вообще готовы думать, что министерство, во главѣ котораго стоялъ Джорджъ Гренвилль, было самымъ худшимъ изъ министерствъ, управлявшихъ Англіею со времени революціи. Его общественныя дѣйствія можно подвести подъ два разряда: оскорбленіе народной свободы и оскорбленіе достоинства короны.
   Онъ началъ съ объявленія войны печати. Джонъ Вилькзъ, членъ парламента за Эйльсббри, первый подвергся гоненію. Вилькзъ незадолго передъ тѣмъ пріобрѣлъ репутацію одного изъ самыхъ развратныхъ, безпощадныхъ, но съ тѣмъ вмѣстѣ пріятныхъ въ обществѣ лондонскихъ повѣсъ. Онъ былъ человѣкъ со вкусомъ, начитанный и съ привлекательными манерами. Его оживленный разговоръ составлялъ наслажденіе кофеенъ и тавернъ, нравился даже болѣе серьёзнымъ слушателямъ, когда разскащикъ воздерживался отъ повѣствованій о подробностяхъ своихъ любовныхъ похожденій и отъ шутокъ надъ христіанствомъ. Его разорительныя выходки принудили его обращаться за деньгами къ евреямъ. Скоро онъ совершенно раззорился и рѣшился попробовать счастья на поприщѣ политическаго авантюриста. Въ парламентѣ онъ не имѣлъ успѣха. Рѣчь его, хотя оживленная, была слаба и никакъ не могла заставить слушателей забыть безобразіе его лица, которое было такъ велико, что каррикатуристы волею-неволею должны были льстить ему. Какъ писатель, онъ стоитъ выше. Онъ началъ издавать еженедѣльную газету, подъ заглавіемъ "North-Brilon". Этотъ журналъ, издававшійся съ остроуміемъ, огромною смѣлостью и безстыдствомъ, имѣлъ значительное количество читателей. Сорокъ-четыре нумера этого журнала появились еще до отставки Бьюта; хотя въ каждомъ нумеръ были страшные пасквили, журналъ не подвергался преслѣдованію. Сорокъ-пятый нумеръ былъ невиненъ въ сравненіи съ большинствомъ предшествующихъ и, по правдѣ, не заключалъ въ себѣ ничего такого, что могло бы равняться въ энергіи съ руководящими статьями, которыя мы ежедневно находимъ въ "Times" или "Morning-Chronicle". Но Гренвилль стоялъ тогда во главѣ управленія; администрація была проникнута новымъ духомъ. Прибѣгли къ власти. Правительство не должно было болѣе безнаказанно подвергаться нападенію. Вилькзъ былъ арестованъ, посаженъ по особому предписанію въ Тоуэръ и содержался съ величайшею строгостью. Его бумаги были захвачены переданы статсъ-секретарю. Эти строгія беззаконныя мѣры вызвали сильный взрывъ общественнаго негодованія, которое скоро перешло въ чувство радости и восторга: судъ общихъ тяжбъ, въ которомъ предсѣдательствовалъ главный судья Праттъ, объявилъ арестъ незаконнымъ, и заключенный былъ освобожденъ. Эта побѣда надъ правительствомъ съ равнымъ энтузіазмомъ торжествовалась въ Лондонѣ и въ сидровыхъ графствахъ.
   Въ то время, какъ министерство становилось день-это-дня ненавистнѣе народу, оно употребляло всѣ средства, чтобы сдѣлаться ненавистнымъ и двору. Министры ясно высказали королю, что не намѣрены быть креатурами лорда Бьюта и вынудили у короля обѣщаніе, что тайные совѣты не будутъ имѣть къ нему доступа. Скоро однако министры получили поводъ думать, что это обѣщаніе не исполняется. Они сдѣлали представленіе въ выраженіяхъ менѣе почтительныхъ, нежели тѣ, къ какимъ привыкъ государь, и дали ему двѣ недѣли на размышленіе, кого предпочесть, фаворита или министровъ.
   Георгъ III былъ сильно смущенъ. За нѣсколько недѣль передъ тѣмъ, онъ съ восхищеніемъ говорилъ о своемъ освобожденіи отъ ига великой вигской коалиціи. Онъ объявилъ даже, что честь не дозволяетъ ему снова принять на службу кого-либо изъ членовъ этой партіи. Теперь онъ замѣтилъ, что промѣнялъ однихъ властителей на другихъ, еще болѣе жесткихъ и повелительныхъ. Въ своей бѣдѣ онъ вспомнилъ о Питтѣ: съ Питтомъ, казалось, можно было сойдтись на болѣе выгодныхъ условіяхъ, чѣмъ съ Гренвиллемъ или тою партіею, во главѣ которой стоялъ Ньюкастль.
   Гренвилль, возвратясь изъ поѣздки въ деревню, появился въ Боккингамъ-Гаусѣ. При входѣ онъ удивленъ былъ видомъ портшеза, хорошо знакомаго какъ ему, такъ и всему Лондону: портшезъ имѣлъ особое приспособленіе для больной ноги Великаго Коммонера. Гренвилль понялъ все: его зять былъ въ то время въ кабинетѣ короля. Бьють, оскорбленный тѣмъ, что считалъ недружественнымъ и неблагодарнымъ въ образѣ дѣйствій своихъ преемниковъ, самъ предложилъ пригласить Питта во дворецъ.
   Въ два дня Питтъ имѣлъ двѣ аудіенціи. То, что происходило въ первое свиданіе, подавало ему надежду на благопріятный исходъ переговоровъ; но на другой день онъ нашелъ короля менѣе сговорчивымъ. Лучшій, и въ сущности единственный достовѣрный разсказъ объ этомъ свиданіи, былъ слышанъ лордомъ Гардвикомъ изъ устъ самого Питта. Кажется, что Питтъ энергически настаивалъ на необходимости сближенія съ тѣми вождями партіи виговъ, которые имѣли несчастіе заслужить неблаговоленіе короля. Они, говорилъ Піитъ, были постоянными приверженцами Ганноверскаго дома; ихъ вліяніе сильно; они давно привыкли къ общественнымъ дѣламъ. Если ихъ исключить, то нельзя составить прочнаго министерства. Король не могъ помириться съ мыслью отдать себя въ руки тѣхъ, кого еще недавно изгналъ изъ дворца съ энергическимъ выраженіемъ неудовольствія. "Мнѣ очень жаль, м-ръ Питтъ,-- говорилъ онъ,-- но я вижу, что дѣло не сдѣлается, тутъ замѣшана моя честь. Я долженъ поддержать свою честь." -- Мы скоро увидимъ, какъ удалось его величеству поддержать свою честь.
   Питтъ удалился, и король былъ вынужденъ упрашивать министровъ, которыхъ готовился уволить, остаться въ должности. Въ теченіе двухъ слѣдующихъ годовъ, Гренвилль, тѣсно сошедшійся теперь съ Бедфордами, былъ повелителемъ двора,-- и суровымъ повелителемъ выказалъ онъ себя. Онъ зналъ, что его удерживали въ должности потому только, что не было иного выбора, какъ между нимъ и вигами, а примиреніе короля съ вигами казалось ему невозможнымъ ни въ какомъ случаѣ. Послѣдняя попытка избавиться отъ него вызвала въ немъ негодованіе, и неудача этой попытки освободила его отъ всякихъ опасеній. Онъ никогда не отличался вѣжливостью; теперь онъ началъ говорить такимъ языкомъ, какого со временъ корнета Джойса и президента Брадшо, не приходилось слышать ни одному англійскому королю.
   Въ одномъ отношеніи Гренвилль, въ ущербъ справедливости и свободѣ, удовлетворилъ страстямъ двора, удовлетворяя вмѣстѣ съ тѣмъ и своимъ собственнымъ. Началось горячее преслѣдованіе Вилькза. Онъ написалъ пародію на поэму Попа: "Опытъ о человѣкѣ". Пародія эта, носившая заглавіе: "Опытъ о женщинѣ", сопровождалась комментаріями, имѣвшими цѣлью осмѣять знаменитые комментаріи Варбортона.
   Это произведеніе было крайне неприлично; но въ этомъ отношеніе не уступали ему нѣкоторыя изъ произведеній самого Попа, напримѣръ, "Подражаніе второй сатирѣ первой книги Горація." Надобно отдать справедливость Вилькзт: онъ не выдалъ своей грязной поэмы въ свѣтъ, какъ это дѣлалъ Попъ, а только напечаталъ ее, частнымъ образомъ, въ небольшомъ количествѣ экземпляровъ для нѣкоторыхъ изъ своихъ добрыхъ товарищей, которые такъ же мало подвергались опасности испортить свою нравственность чтеніемъ грязной книги, какъ кожа негра подвергается опасности почернѣть подъ лучами палящаго солнца. Правительственный агентъ, подкупивъ типографа, досталъ бракованный экземпляръ книжки и передалъ его министрамъ. Министры рѣшились наказать Вилькза, по всей строгости законовъ, за оскорбленіе приличій. Какъ мало участія въ этомъ рѣшеніи принимали благочестіе и уваженіе къ нравственности, читатели могутъ судить по тому, что за это дѣло, за преданіе уголовному суду распутнаго поэта, никто не взялся энергичнѣе лорда Морча, впослѣдствіи герцога Квинсбёри. Въ первое же засѣданіе парламента, книжка, пріобрѣтенная такимъ неблаговиднымъ образомъ, была представлена палатѣ лордовъ графомъ Сандвичемъ, получившимъ, по ходатайству герцога Бедфорда, мѣсто статсъ-секретаря. Несчастный авторъ до того времени, пока его соблазнительная поэма не была представлена въ полномъ засѣданіи парламента, ни мало не подозрѣвалъ, чтобы кто-нибудь, кромѣ типографа и нѣсколькихъ развратныхъ товарищей, зналъ объ ея существованіи. Хотя это былъ человѣкъ спокойнаго характера, не охотникъ до борьбы съ опасностями и не слишкомъ щекотливый, но неожиданность, позоръ и возможность конечнаго раззоренія привели его въ отчаяніе. Онъ затѣялъ ссору съ однимъ изъ приближенныхъ лорда Бьюта, дрался на дуэли, былъ серьёзно раненъ и, полуоправившись, бѣжалъ во Францію. Его врагамъ былъ теперь полный просторъ и въ парламентѣ и въ судѣ королевской скамьи. Онъ былъ осужденъ, исключенъ изъ палаты общинъ, поставленъ внѣ покровительства законовъ. Его сочиненіе предписано было сжечь рукою палача. Толпа, впрочемъ, оставалась преданною ему. Въ глазахъ даже многихъ людей нравственныхъ и религіозныхъ преступленіе его казалось легкимъ сравнительно съ преступленіемъ его обвинителей. Въ особенности общее негодованіе возбудилъ образъ дѣйствій Сандвича. Его собственные пороки были извѣстны всѣмъ, и еще за двѣ недѣли предъ тѣмъ, какъ онъ представилъ палатѣ лордовъ "Опыта о женщинѣ", онъ пьянствовалъ съ Вилькзомъ и распѣвалъ непристойныя пѣсни въ одномъ изъ самыхъ грязныхъ лондонскихъ клубовъ. Вскорѣ послѣ открытія засѣданій парламента на ковентгарденскомъ театрѣ давали оперу "Нищій". Лишь только Maкетъ произнесъ слова: "признаюсь, самого меня удивляетъ, что Джемми Твичеръ свидѣтельствуетъ противъ меня", -- въ партерѣ, ложахъ и галлереяхъ раздались такія рукоплесканія, что, казалось, крыша театра готова была провалиться. Съ этого дня Сандвичъ былъ извѣстенъ всѣмъ подъ прозвищемъ Джемми Твичера. Церемонія сожженія "North Brilon'а" была прервана народнымъ волненіемъ. Констабли были избиты, листки вырваны изъ пламени, и вмѣсто нихъ брошены туда ботфорты и куртки. Вилькзъ началъ процессъ противъ помощника статсъ-секретаря за конфискацію своей газеты. Присяжные приговорили послѣдняго къ уплатѣ тысячи фунтовъ въ вознагражденіе за ущербъ. Но ни эти факты и ни какік другія выраженія общественнаго мнѣнія не могли поколебать Гренвилля. За него былъ парламентъ, а, по его политическимъ убѣжденіямъ, только парламентъ могъ выражать мнѣніе всего народа.
   Вскорѣ, однако, онъ нашелъ достаточныя причины опасаться, что парламентъ отпадетъ отъ него. Оо вопросу о законности предписаній объ арестѣ оппозиція, имѣвшая на своей сторонѣ всѣ здравыя начала, всѣ конституціонные авторитеты и голосъ всего народа, явилась въ значительныхъ силахъ: къ ней примкнули многіе, въ обыкновенномъ порядкѣ не подававшіе голосовъ противъ правительства. При одномъ случаѣ у министерства, въ полномъ собраніи палаты, оказалось большинство только въ четырнадцать голосовъ. Буря, однакожъ, пронеслась мимо. Пылъ оппозиціи, Богъ знаетъ отъ какой причины, началъ ослабѣвать въ ту самую минуту когда успѣхъ казался почти вѣрнымъ. Сессія закончилась безъ всякихъ перемѣнъ. Питтъ, котораго краснорѣчіе во всѣхъ главныхъ преніяхъ являлось въ обыкновенномъ своемъ блескѣ и котораго популярность была теперь сильнѣе, нежели когда-нибудь, оставался все еще частнымъ человѣкомъ. Гренвилль, равно ненавидимый при дворъ и въ народѣ, все еще былъ министромъ.
   Лишь только палаты разошлись, Гринвилль принялъ мѣру, которая еще яснѣе, нежели всѣ предшествовавшія его дѣйствія, показала, въ какой степени деспотична, злобна и безстрашна была его натура. Въ числѣ людей, въ обыкновенное время не принадлежавшихъ къ оппозиціи и подававшихъ голосъ вмѣстѣ съ меньшинствомъ по великому конституціонному вопросу объ арестахъ, находился Генри Конвей, братъ лорда Гертфорда, храбрый солдатъ, сносный ораторъ и благонамѣренный, хотя и не мудрый и не энергичный политикъ. У него отняли теперь полкъ -- заслуженную награду за вѣрную и храбрую службу въ двухъ войнахъ. Конфиденціально увѣряли, что этой насильственной мѣрѣ усердно содѣйствовалъ король.
   Но какое бы удовольствіе ни доставили королю преслѣдованіе Вклькза или отставка Конвея, несомнѣнно, что отвращеніе его величества къ министрамъ возрастало съ каждымъ днемъ. Гренвиллъ былъ столько же скупъ на деньги государственныя, какъ и на свои собственныя, и угрюмо отказалъ на просьбу короля израсходовать нѣсколько тысячъ фунтовъ на покупку полей, лежавшихъ къ западу отъ садовъ Боккингамскаго дворца. Вслѣдствіе этого отказа поля вскорѣ покрылись зданіями, и изъ верхнихъ оконъ сотни домовъ можно было наблюдать за королемъ и королевою во время ихъ самыхъ интимныхъ прогулокъ. Но это было еще не самое худшее. Гринвилль былъ столько же щедръ на слова, сколько скупъ на гинеи. Вмѣсто того, чтобъ выражаться ясно, живо, точно, чѣмъ только и можно привлечь вниманіе молодаго, неопытнаго въ дѣлахъ ума, онъ говорилъ въ кабинетѣ короля точно тѣмъ же языкомъ, какъ и въ палатѣ общинъ. Проговоривъ часа два, онъ смотрѣлъ на часы, подобно тому, какъ въ парламентѣ онъ привыкъ смотрѣть на часы, висѣвшіе за кресломъ спикера, извинялся за длинноту своей рѣчи, и затѣмъ продолжалъ говорить еще часъ. Члены палаты общинъ могутъ или слушать оратора, или уйти обѣдать, и они, ни мало не стѣсняясь, пользовались этой привилегіей, когда Гренвиллъ стоялъ на йогахъ. Но бѣдный молодой король принужденъ былъ, хотя съ досадою, но вѣжливо выслушивать весь этотъ потокъ краснорѣчія. До конца жизни своей онъ говорилъ съ ужасомъ о рѣчахъ Гренвилля.
   Къ этому времени относится одно изъ страннѣйшихъ событій въ жизни Питта. Былъ нѣкто сэръ Вилліамъ Пинсентъ, сомерсетширскій баронетъ изъ партіи виговъ; онъ былъ членомъ палаты общинъ во дни королевы Анны, и удалился къ частной, деревенской жизни, когда партія торіевъ, къ концу этого царствованія, получила перевѣсъ въ совѣтѣ королевы. Въ поступкахъ своихъ онъ былъ эксцентрикъ. Его нравственность подергалась страшнымъ нареканіямъ. Но вѣрность его своимъ политическимъ мнѣніямъ была непоколебима. Въ теченіе пятидесяти лѣтъ своей уединенной жизни онъ продолжалъ раздумывать о тѣхъ обстоятельствахъ, которыя заставили его удалиться съ общественнаго поприща: объ увольненіи вигскаго министерства, объ Утрехтскомъ мирѣ, о томъ, какъ союзники насъ оставили. Ему казалось теперь, что существуетъ близкая аналогія между хорошо-памятными ему событіями его юности и событіями, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ въ послѣдніе годы своей жизни: между отставкою Марльборо и отставкою Питта, между возвышеніемъ Гарли и возвышеніемъ Бьюта, между трактатомъ, заключеннымъ Сентъ-Джономъ, и трактатомъ, заключеннымъ Бедфордомъ, между неправдами австрійскаго дома въ 1712 и неправдами бранденбургскаго дома въ 1762 году. Эта мысль такъ крѣпко засѣла въ умѣ старика, что онъ рѣшился оставить въ наслѣдство все свое имущество Питту. Такимъ образомъ, Питтъ неожиданно получилъ почти три-тысячи фунтовъ ежегоднаго дохода. И вся злоба враговъ не могла найдти никакого повода къ осужденію его въ этомъ дѣлѣ. Никто не могъ назвать его искателемъ наслѣдствъ; никто не могъ обвинить его въ присвоеніи того, на что другіе имѣли бы болѣе права: онъ въ жизнь свою ни разу не видалъ сэра Вилліама, и сэръ Вилліамъ не оставилъ послѣ себя родственниковъ столь-близкихъ, чтобы они были въ правѣ объявить какія-нибудь притязанія на оставшееся имущество.
   Благосостояніе Питта, казалось, процвѣтало; но его здоровье было хуже, нежели когда-либо. Мы не знаемъ, являлся ли онъ хотя одинъ разъ въ парламентѣ въ продолженіи сессіи, начавшейся въ январѣ 1765 года. Нѣсколько мѣсяцевъ онъ провелъ въ самомъ глубокомъ уединеніи, въ Гейзѣ, своей любимой виллѣ, едва передвигаясь отъ кресла къ постели, отъ постели къ креслу, и часто въ своей наиболѣе-конфиденціальной перепискѣ пользуясь, вмѣсто секретаря, услугами своей жены. Нѣкоторые изъ его враговъ распускали слухъ, что это уединеніе его въ такой же степени должно быть приписано аффектаціи, какъ и подагрѣ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ ни былъ высокъ и блестящъ его характеръ, ему недоставало простоты. Съ талантомъ, который не нуждался въ помощи сценическихъ прикрасъ, и съ умомъ, который, казалось бы, долженъ былъ поставить его выше охъ, онъ, однакоже, въ продолженіи всей своей жизни прибѣгалъ къ немъ. Вотъ отчего теперь явились догадки, что, достигши всего того значенія, которое можетъ быть пріобрѣтено краснорѣчіемъ и великими заслугами, оказанными государству, онъ рѣшился не сбавлять себѣ цѣны частнымъ появленіемъ въ обществѣ, но, подъ предлогомъ болѣзни, окружить себя таинственностью, появляться только въ длинные промежутки и при особенныхъ случаяхъ, а въ остальное время передавать свои верховные приговоры только нѣсколькимъ близкимъ приверженцамъ, которымъ дозволено ходить на поклоненіе къ его ракѣ. Если такова была его цѣль, то нѣкоторое время она была вполнѣ достигнута. Никогда магическое вліяніе его имени не было такъ сильно, никогда страна не смотрѣла на него съ такою суевѣрною почтительностью, какъ въ продолженіи этого года молчанія и уединенія.
   Между-тѣмъ, какъ Питтъ находился такимъ-образомъ вдали отъ парламента, Гренвилль предложилъ мѣру, долженствовавшую произвести великую революцію, которой послѣдствія долго будетъ ощущать весь родъ человѣческій. Мы говоримъ о законѣ, налагавшемъ штемпельныя пошлины на сѣвероамериканскія колоніи. Проектъ отлично характеризуетъ своего творца. Въ дѣтищѣ можно найти каждую черту его отца. Робкій государственный человѣкъ отступилъ бы со страхомъ передъ мѣрой, о которой въ то время, когда колоніи далеко еще не были такъ могущественны, Вальноль сказалъ: "Кто рѣшится предложить это, тотъ будетъ много смѣлѣе меня." Но натура Гренвилля была недоступна страху. Дальновидный государственный человѣкъ почувствовалъ бы, что въ Вестминстерѣ налагать подати на Новую Англію и Ньюйоркъ было дѣломъ, хотя, правда, и непротивнымъ буквѣ узаконеній, или какому-нибудь рѣшенію, содержащемуся въ судебныхъ протоколахъ, но противнымъ принципамъ хорошаго правительства и духу конституціи. Дальновидный государственный человѣкъ почувствовалъ бы также, что даже вдесятеро большій доходъ отъ предложенной имъ американской штемпельной пошлины былъ бы все-таки дорого купленъ, еслибъ, вслѣдствіе его, возникла даже временная распря между метрополіей и колоніями. Но Гренвилль не понималъ различія духа учрежденій отъ буквы законовъ, не имѣлъ понятія о національныхъ интересахъ, исключая тѣхъ, которые выражаются фунтами, шиллингами и пенсами. Что его политика можетъ возбудить глубокое неудовольствіе во всѣхъ провинціяхъ, начиная отъ береговъ Великихъ Озеръ и до Мексиканскаго Залива, что Франція и Испанія могутъ воспользоваться удобнымъ случаемъ къ мести, что Британская имперія можетъ быть раздроблена" что государственный долгъ, тотъ долгъ, котораго итогомъ онъ постоянно упрекалъ Питта, вслѣдствіе его собственной политики можетъ быть удвоенъ -- надъ возможностью всего этого никогда не задумывался этотъ узкій, хотя и острый умъ.
   О штемпельномъ актѣ не забудетъ до тѣхъ поръ, пока продлится существованіе земнаго шара. Но въ то время онъ не возбуждалъ въ странѣ такого сильнаго вниманія, какъ другой актъ, теперь почти совершенно позабытый. Король сдѣлался болѣнъ и распространился слухъ, что его положеніе очень опасно. Его болѣзнь, мы думаемъ, была та же самая, отъ которой, въ послѣдующій періодъ своей жизни, онъ безпрестанно становился неспособнымъ къ отправленію королевскихъ обязанностей. Его наслѣднику было только два года отъ роду. Было какъ-нельзя-болѣе кстати позаботиться объ управленіи государствомъ на случай вступленія на престолъ несовершеннолѣтнаго короля. Разсужденія объ этомъ вопросѣ довели распрю между дворомъ и министерствомъ до кризиса. Король желалъ, чтобы ему предоставлено было право назначить регента въ духовномъ завѣщанія. Министры боялись, или показывали видъ, будто боятся, что въ случаѣ, если это право будетъ предоставлено королю, онъ назначитъ принцессу-мать, или даже, можетъ-быть, графа Бьюта. Они, поэтому, настаивали на томъ, чтобы въ билль были внесены слова, ограничивавшія королевскій выборъ членами королевскаго семейства. Исключивъ такимъ-образомъ Бьюта, они самымъ замѣтнымъ образомъ побуждали короля исключить также и вдовствующую принцессу. Они увѣряли его, что палата общинъ, безъ сомнѣнія, вычеркнетъ ея имя, и этою угрозою вырвали у него принужденное согласіе. Чрезъ нѣсколько дней оказалось, что представленія ихъ, которыми они довели короля до нанесенія такой грубой и публичной обиды своей матери, были не основательны. Друзья принцессы въ палатѣ общинъ предложили вставить ея имя. Министры, соблюдая приличіе, не смѣли нападать на мать своего государя. Они надѣялись, что на помощь къ нимъ явится оппозиція и силою принудитъ ихъ къ тому, на что они охотно были бы готовы согласиться. Но большинство оппозиціи, которое хотя ненавидѣло принцессу, но еще болѣе ненавидѣло Гринвилла, смотрѣло съ удовольствіемъ на его затруднительное положеніе я вовсе не хотѣло вывести его изъ этого затрудненіи. Вслѣдствіе этого, имя принцессы было внесено въ списокъ лицъ, получившихъ право принять на себя регенство.
   Неудовольствіе короля достигло теперь своей высшей степени. Настоящій ударъ казался ему болѣе невыносимымъ, нежели всѣ другіе. Даже союзъ знатныхъ виговъ не могъ обращаться съ нимъ хуже, чѣмъ обращались его настоящіе министры. Въ этомъ горестномъ состояніи онъ раскрылъ всю свою душу предъ своимъ дядею, герцогомъ Комверландомъ. Герцогъ былъ не такой человѣкъ, котораго можно было любить, но принадлежалъ къ числу тѣхъ, которымъ можно довѣряться. Онъ отличался мужественнымъ характеромъ, сильнымъ умомъ и высокимъ чувствомъ чести и долга. Какъ генералъ, онъ принадлежалъ къ замѣчательному разряду полководцевъ, которымъ, мы думаемъ, уже какъ бы суждено проигрывать всѣ битвы и, несмотря на то, все-таки сохранить репутацію храбраго и искуснаго солдата. Такими полководцами были Колиньи и Вильгельмъ III. Намъ можно бы, конечно, прибавить къ этому списку и маршала Сульта. Храбрость герцога Комберланда была такого рода, что отличала его даже въ ряду принцевъ дома, знаменитаго своею храбростью. Хладнокровіе, съ которымъ онъ разъѣзжалъ подъ градомъ пуль и ядеръ, не служило еще высшимъ доказательствомъ его храбрости. Безнадежныя болѣзни, страшныя хирургическія операціи не только не наводили на него ужаса, но даже не разстраивали его. Съ мужествомъ онъ соединялъ добродѣтели, родственныя мужеству. Онъ говорилъ правду, былъ искренъ во враждѣ и дружбѣ и честенъ во всѣхъ своихъ поступкахъ. Но его натура была сурова, и то, что казалось ему справедливымъ, рѣдко смягчалось милостью. Онъ, поэтому, впродолженіе многихъ лѣтъ былъ однимъ изъ самыхъ непопулярныхъ. людей въ Англія. Строгость, съ которою онъ обошелся съ бунтовщиками послѣ битвы при Куллоденѣ, доставила ему прозвище мясника. Его попытка ввести въ англійскую армію. находившуюся тогда въ самомъ безпорядочномъ состояніи, строгую потсдамскую дисциплину, навлекла на него еще болѣе-сильное неудовольствіе. Не было такой дурной мѣры, которой бы ему не приписывали. Многіе достойные люди были такъ нелѣпы, что думали, будто, если онъ будетъ регентомъ во время малолѣтства своихъ племянниковъ, въ Тоуэрѣ снова настанутъ сцены удушенія {Какъ это было съ дѣтьми Эдуарда IV, которыхъ задушили по приказанію ихъ дяди, Ричарда III.}. Подобное настроеніе умовъ, однако, прошло. Герцогъ нѣсколько лѣтъ прожилъ въ уединеніи. Англичане, злобно-расположенные къ шотландцамъ, упрекали теперь его королевское высочество только за то, что онъ оставилъ въ живыхъ значительное количество Камероновъ и Макферсоновъ, которые занимаютъ должности таможенныхъ смотрителей и сборщиковъ податей. Онъ, поэтому, былъ любимъ теперь своими земляками и въ особенности жителями Лондона.
   У него было мало причинъ любить короля, и онъ ясно, хотя и ненастойчиво, показывалъ свое нерасположеніе къ той системѣ, которой слѣдовали въ послѣднее время; но у него были высокія и почти романтическія понятія о долгѣ, которымъ, какъ принцъ крови, онъ былъ обязанъ главѣ своего дома. Онъ рѣшился освободить своего племянника отъ ига и, на условіяхъ, равно почетныхъ для обѣихъ сторонъ, содѣйствовать примиренію партіи виговъ съ престоломъ.
   Съ такимъ намѣреніемъ онъ отправился въ Гейзъ и былъ допущенъ въ комнату больнаго Питта, потому что Питтъ не хотѣлъ выйти изъ своей комнаты и не хотѣлъ вести переговоровъ чрезъ посредника, чрезъ какое-нибудь лицо низшаго достоинства. Теперь начался длинный рядъ заблужденій для знаменитаго государственнаго человѣка, заблужденій, вовлекшихъ страну въ затрудненія и бѣдствія, даже болѣе серьёзныя, нежели тѣ, отъ которыхъ его геній нѣкогда избавилъ ее. Его языкъ былъ гордъ, неразуменъ, почти непонятенъ. Въ туманѣ неопредѣленныхъ и несовсѣмъ любезныхъ фразъ можно было распознать только то, что онъ въ это время не хотѣлъ вступать въ должность. Истина же, по нашему мнѣнію, заключалась въ слѣдующемъ. Лордъ Темпль, бывшій злымъ духомъ Питта, только-что придумалъ новый планъ политики. Ненависть къ Бьюту и къ принцессѣ-матери, какъ кажется, вполнѣ овладѣла душею Темпля. Онъ разсорился съ своимъ братомъ Джорджемъ за то, что тотъ вступалъ въ сношенія съ Бьютомъ съ принцессой. Теперь же, когда этотъ самый Джорджъ явился врагомъ Бьюта и принцессы, Темпль старался довести дѣло до общаго семейнаго примиренія. Три брата, какъ называли обыкновенно Темпля, Гренвилля и Питта, могли бы составить министерство, не обращаясь за помощью ни къ Бьюту, ни къ партіи виговъ. При такихъ намѣреніяхъ Тимиль употребилъ все свое вліяніе, чтобы отклонить Питта отъ принятія предложеній герцога Комверланда. Питтъ не былъ убѣжденъ, но Темпль имѣлъ на него такое вліяніе, какимъ никто никогда не пользовался. Это были старинные друзья, очень близкіе родственники. Если таланты и слава Питта были полезны для Темпля, то въ былыя времена, во времена крайней бѣдности, кошелекъ Темпля былъ полезенъ для Питта. Въ политическихъ принципахъ они никогда не разъединялись. Дважды они вмѣстѣ вступили въ кабинетъ, дважды они вмѣстѣ оставили его. Питтъ не могъ вынести мысли вступить въ должность безъ своего главнаго союзника; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ чувствовалъ, что дѣлалъ дурно, отказываясь служить странѣ въ самую удобную для того минуту. Темный и неудовлетворительный складъ отвѣтовъ, данныхъ имъ на предложенія герцога Комберланда, можетъ быть приписанъ затруднительности я душевному безпокойству человѣка, который не былъ въ мирѣ съ самимъ собою. Говорятъ, что онъ съ грустью сказалъ Темплю:
   
   "Extinxi te meque, soror, populumque, patresque
   Sidonios, urbemque taam." (*)
   (*) "Я сгубилъ, сестра, тебя себя, народъ, сидонкихъ отцовъ и твой городъ."
   
   Предсказаніе было слишкомъ вѣрно.
   Найдя Питта несговорчивымъ, герцогъ Комберландъ посовѣтовалъ королю подчиниться необходимости -- удержать Гринвилла и Бедфордовъ. Конечно, не такое было время, чтобы безопасно можно было оставить государственныя должности незанятыми. Неустановившееся положеніе правительства производило общее разслабленіе во всѣхъ отрасляхъ государственной администраціи. Митинги, которые въ другое время были бы безвредны, теперь превратились въ мятежныя скопища и быстро возрастали почти до степени возмущеній. Парламентъ былъ блокируемъ спитальфильдскими ткачами. На Бедфордъ-Гаусъ напали со всѣхъ сторонъ разъяренныя толпы черни; его надобно было занять сильнымъ гарнизономъ изъ конницы и пѣхоты. Нѣкоторые приписывали эти безпорядки друзьямъ Бьюта, а другіе приписывали ихъ друзьямъ Вилькза. Но какова бы ни была причина, слѣдствіемъ ихъ было то, что общая безопасность исчезла. При такихъ обстоятельствахъ король не могъ дѣлать выбора. Съ горькимъ чувствомъ оскорбленія онъ извѣстилъ министровъ, что намѣренъ ихъ удержать.
   Они отвѣчали на это требованіемъ, чтобы онъ своимъ королевскимъ словомъ обѣщался никогда не призывать въ совѣтъ лорда Бьюта. Обѣщаніе было дано. Тогда они потребовали еще большаго. Братъ лорда Бьюта, мистеръ Маккензи занималъ доходную должность въ Шотландіи. Мистера Маккензи слѣдовало отставить. Король возразилъ, что эта должность была поручена ему при особенныхъ обстоятельствахъ и что онъ обѣщалъ никогда не отнимать ея, пока живъ. Гренвиллъ былъ непреклоненъ, и король съ горечью уступилъ.
   Парламентская сессія кончилась. Торжество министровъ было полное? Король былъ почти плѣнникомъ, находился почти въ такомъ же положеніи, какъ Карлъ I на островѣ Вайтѣ. Таковы были плоды политики, о которой, только за нѣсколько мѣсяцевъ предъ тѣмъ, были того убѣжденія, что она навсегда обезопаситъ тронъ отъ необходимости повиноваться наглымъ подданнымъ.
   Весьма естественное раздраженіе короля высказывалось въ каждомъ взглядѣ, въ каждомъ словѣ. Въ этомъ затруднительномъ положеніи онъ съ томительной надеждой обратился къ коалиціи виговъ, бывшей нѣкогда предметомъ его страха и ненависти. Герцогъ Девонширъ, съ которымъ поступили съ такою неизвинительною строгостью, умеръ незадолго предъ этимъ, оставивъ наслѣдникомъ послѣ себя несовершеннолѣтняго сына. Король снизошелъ до того, что выразилъ свое прискорбіе о случившемся и пригласилъ молодаго герцога ко двору. Благородный юноша явился въ сопровожденіи своихъ дядей и былъ принятъ съ замѣтною благосклонностью.
   Это обстоятельство и многіе другіе подобнаго же рода симптомы раздражали министровъ. У нихъ въ запасѣ было еще одно оскорбленіе для ихъ государя, оскорбленіе, которое заставило бы его дѣда вытолкать ихъ изъ комнаты. Гренвилль и Бедфордъ потребовали у него аудіенціи и прочли ему длинное представленіе, составленное ими весьма старательно. Это было обвиненіе его величества въ нарушеніи слова и въ грубомъ обращеніи съ своими совѣтниками. О принцессѣ упоминалось въ выраженіяхъ далеко нелестныхъ. Вставлены были намеки на то, что голова Бьюта находится въ опасности. Королю было прямо сказано, что онъ не долженъ вести себя такъ, какъ онъ велъ себя до сихъ поръ, что онъ не долженъ показывать своего неудовольствія на то положеніе, въ которое поставленъ; что онъ долженъ хмуриться на оппозицію и публично оказывать благосклонность своимъ министрамъ. Онъ нѣсколько разъ прерывалъ чтеніе, говорилъ, что прекратилъ всѣ сношенія съ Бьютомъ; но министры, не обращая никакого вниманія на его слова, продолжали чтеніе, и король слушалъ его молча, почти задыхаясь отъ бѣшенства. Когда они окончили чтеніе, онъ сдѣлалъ только движеніе, выражавшее желаніе остаться наединѣ. Впослѣдствіи онъ сознавался, что въ эти минуты былъ почти близокъ къ обмороку.
   Доведенный до отчаянія, онъ снова обратился къ герцогу Комберланду, а герцогъ Комберландъ снова обратился къ Питту. Питтъ въ душѣ желалъ принять на себя управленіе государственными дѣлами и въ почтительныхъ выраженіяхъ сознавался, что условія, предлагаемыя королемъ, заключали въ себѣ все, чего только можетъ желать кто-либо изъ подданныхъ. Но Темпль былъ несговорчивъ, и Питтъ, къ крайнему своему прискорбію, объявилъ, что безъ содѣйствія своего зятя онъ не можетъ принять на себя управленіе.
   Герцогъ видѣлъ теперь только одно средство освободить своего племянника. Надобно было составить правительство изъ оппозиціонныхъ виговъ, безъ помощи Питта. Трудности казались почти непреодолимыми. Смерть и отступничество сильно разстроили ряды партіи, незадолго предъ тѣмъ господствовавшей въ государствѣ. Тѣхъ, между которыми предстояло дѣлать выборъ герцогу, можно было раздѣлить на два разряда: одни были люди слишкомъ старые для занятія важныхъ должностей, другіе никогда до сихъ поръ не занимали никакой значительной должности. Кабинетъ предстояло составить изъ разбитыхъ инвалидовъ или изъ незрѣлыхъ рекрутъ.
   Это было зло -- однакожъ не такое зло, къ которому бы не примѣшивалось ничего хорошаго. Если новые государственные люди изъ партіи виговъ имѣли мало опытности въ дѣлахъ и преніяхъ, то, съ другой стороны, они свободны были отъ заразы той политической безнравственности, которою сильно страдали ихъ предшественники. Продолжительный успѣхъ испортилъ великую партію, изгнавшую Стюартовъ, ограничившую прерогативы короны и обуздавшую нетерпимость іерархіи. Неудача произвела уже спасительное дѣйствіе. Въ день вступленія на престолъ Георга III перевѣсъ вигской партіи кончился, и съ этого дня начинается ея очищеніе. Выдающіеся теперь вожди этой партіи были люди совершенно другаго рода, чѣмъ Сандисъ, Виннингтонъ, чѣмъ сэръ Вилліамъ Іонджъ и Генри Фоксъ. То были люди, достойные стать бокъ-о-бокъ съ Гампденомъ при Чальгровѣ или въ послѣдній разъ обняться съ Росселемъ на эшафотѣ Линкольнзъ-Иннъ-Фильдза. Въ политическую жизнь они внесли тѣ же высокія начала добродѣтели, которыя опредѣлили ихъ частный образъ жизни; они не хотѣли унижаться до того, чтобъ достигать самыхъ благородныхъ и спасительныхъ цѣлей средствами, противными чести и справедливости. Такими людьми были лордъ Джонъ Кавендишъ, сэръ Джорджъ Савиль и другіе, которыхъ мы считаемъ достойными чести называться вторыми основателями вигской партіи, возстановителями ея первоначальной силы и энергіи послѣ полувѣковаго упадка.
   Вождемъ этого достойнаго союза былъ маркизъ Роккингамъ, человѣкъ съ блестящимъ состояніемъ, отличнаго ума и незапятнанной репутаціи. Онъ, правда, былъ до такой степени нервенъ, что до конца своей жизни никогда не поднимался, чтобы говорить въ палатѣ лордовъ безъ затрудненія и сильнаго отвращенія. Но, не будучи великимъ ораторомъ, онъ въ значительной степени обладалъ нѣкоторыми изъ качествъ государственнаго человѣка. Онъ умѣлъ выбирать себѣ друзей и владѣлъ въ необыкновенной степени искусствомъ привязывать ихъ къ себѣ самыми чистыми и достойными узами. Непоколебимая вѣрность, съ которою они были преданы ему впродолженіе многихъ лѣтъ почти безнадежной оппозиціи, еще не такъ удивительна, какъ то безкорыстіе и та деликатность, который они показали, когда онъ достигъ власти.
   Мы склоняемся въ пользу той мысли, что нѣтъ лучшаго средства разъяснить искусство пользоваться силами партіи и злоупотреблять ею, какъ проведя параллель между двумя сильными коалиціями этого времени, между Роккингамами и Бедфордами. Партія Роккингама была въ нашихъ глазахъ именно тѣмъ, чѣмъ должна быть партія. Она состояла изъ людей, связанныхъ между собою общими мнѣніями, общими государственными цѣлями, взаимнымъ уваженіемъ. Что они желали честными и конституціонными средствами достигнуть власти, въ этомъ они признавались открыто. Но хотя часто и являлись къ нимъ предложенія воспользоваться почестями и доходами, соединенными съ должностью, они упорно отказывались отъ этого, если условія не были согласны съ ихъ принципами. Партія Бедфорда, насколько мы можемъ судить,-- не имѣла, какъ партія, никакого принципа. Ригби и Сандвичъ нуждались въ общественныхъ деньгахъ и думали, что вдвоемъ могутъ больше получить, нежели поодиночкѣ. Они дѣйствовали поэтому сообща и привлекали къ содѣйствію себѣ людей, болѣе значительныхъ и лучшихъ, нежели сами.
   Къ Роккингаму-то теперь и обратился герцогъ Комбирландъ. Маркизъ согласился принять на себя казначейство. Ньюкастль, столь долгое время признаваемый главою виговъ, не могъ быть исключенъ изъ министерства; онъ былъ назначенъ хранителемъ малой печати. Весьма почтенный, умный джентльменъ, по имени Доудззвелль, сдѣлался канцлеромъ казначейства. Генералъ Конвей, служившій подъ начальствомъ герцога Комберланда и сильно преданный его королевскому высочеству, сдѣлался статсъ-секретаремъ и вмѣстѣ вождемъ палаты общинъ. Сильный аристократъ изъ виговъ, человѣкъ въ самой цвѣтущей порѣ мужества, отъ котораго въ это время ожидали очень многаго, герцогъ Августъ Графтонъ, былъ назначенъ другимъ статсъ-секретаремъ.
   Изъ жившихъ въ то время людей, самые дряхлые старики не могли припомнить правительства, столь слабаго ораторскими талантами и опытностью въ дѣлахъ государственныхъ. Господствовало мнѣніе, что министры останутся у дѣлъ только до тѣхъ поръ, пока соберется парламентъ; но что первый день парламентскихъ преній будетъ вмѣстѣ съ тѣмъ и послѣднимъ днемъ ихъ власти. У Чарльза Тоунзгенда спросили: "что думаетъ онъ о новомъ министерствѣ?" -- "Это просто люстринъ: красивая лѣтняя матерія", отвѣчалъ онъ: "для зимы она никакимъ образомъ не годится."
   При такомъ положеніи дѣлъ лордъ Роккингамъ имѣлъ достаточно благоразумія оцѣнить и обезпечить себѣ помощь союзника, который съ краснорѣчіемъ, превосходившимъ краснорѣчіе Питта, и съ трудолюбіемъ, приводившимъ въ стыдъ трудолюбіе Гренвилля, соединялъ широту пониманія, до которой ни Питтъ, ни Гренвилль не могли подняться. Молодой ирландецъ прибылъ незадолго предъ этимъ въ Лондонъ искать тамъ счастья. Онъ много писалъ для книгопродавцевъ; но болѣе всего сдѣлался извѣстенъ небольшимъ трактатомъ, въ которомъ съ удивительнымъ искусствомъ подражалъ языку и способу мышленія Болингброка, и болѣе остроумною, нежели основательною теоріей наслажденій, доставляемыхъ изящнымъ. Онъ достигъ также большой извѣстности, какъ собесѣдникъ, и литераторы, сходившіеся ужинать въ "Головѣ Турка", смотрѣли на него какъ на единственнаго человѣка, способнаго въ этомъ отношеніи помѣриться силами съ докторомъ Джонсономъ. Онъ сдѣлался теперь частнымъ секретаремъ лорда Роккингама, и вліяніемъ своего патрона получилъ мѣсто въ парламентѣ. Эти сдѣлки совершились, однакоже, не безъ затрудненій. Герцогъ Ньюкастль, во все вмѣшивавшійся и обо всемъ болтавшій, заклиналъ перваго лорда казначейства быть насторожѣ противъ авантюриста, котораго настоящее имя было О'Буркъ, и который, какъ его милости извѣстно, ни что иное, какъ дикій ирландецъ, якобитъ, папистъ, тайный іезуитъ. Лордъ Роккингамъ отнесся къ этой клеветѣ надлежащимъ образомъ, и партія виговъ была усилена и украшена вступленіемъ въ нее Эдмонда Борка.
   Партія, безъ сомнѣнія, нуждалась въ усиленіи, ибо въ это время она понесла невознаградимую потерю. ГерцогъКомберландъ образовалъ министерство и былъ, его главною опорою. Его высокое положеніе и великое имя уравновѣшивали въ нѣкоторой мѣрѣ славу Питта. Какъ посредникъ между вигами и дворомъ, онъ занималъ мѣсто, которое никто другой не могъ занять. Сила характера его восполняла то, что составляло главный недостатокъ въ новомъ министерствѣ. Конвей, въ особенности, при всѣхъ своихъ прекрасныхъ намѣреніяхъ и почтенныхъ дарованіяхъ самый несамостоятельный и нерѣшительный изъ людей, почерпалъ въ совѣтахъ этого твердаго и мужественнаго человѣка ту рѣшимость, которой ему недоставало. Предъ началомъ засѣданій парламента герцогъ скоропостижно умеръ. Всѣ смотрѣли на эту смерть, какъ на знаменіе большихъ тревогъ, и вслѣдствіе этого, равно какъ изъ уваженія къ его личнымъ качествамъ, сильно оплакивали его. Замѣчено, что въ Лондонѣ былъ такой всеобщій и глубокій трауръ, какого никогда небывало, и что онъ продолжался долѣе, нежели было предписано "Газетой".
   Между тѣмъ каждая почта изъ Америки приносила тревожныя извѣстія. Жатву, посѣянную Гренвиллемъ, должны были теперь пожать его преемники. Колоніи находились въ состояніи, близкомъ къ возмущенію. Штемпеля были сожжены; сборщики податей облиты дегтемъ и облѣплены перьями. Всѣ сношенія между недовольными провинціями и метрополіею были прерваны. Страхъ овладѣлъ лондонскою биржей. Половинѣ торговыхъ домовъ въ Бристолѣ и Ливерпулѣ угрожало банкротство. Въ Лидсѣ, Манчестерѣ, Ноттингамѣ изъ десяти работниковъ тремъ, какъ говорили, угрожала голодная смерть. Гражданская война, казалось, была близка, и не могло быть сомнѣнія, что, если когда-нибудь произойдетъ разъединеніе въ британскомъ народѣ, Франція и Испанія не замедлятъ принять участіе въ распрѣ.
   Открыто было три пути для министровъ. Первый -- подкрѣпить оружіемъ штемпельный актъ. Въ пользу этого пути равно склонялись и король и Гренвиллъ, хотя король и ненавидѣлъ его болѣе, чѣмъ всякое другое живое существо. Натуры обоихъ были деспотичны и упрямы. Они дотого были похожи другъ на друга, что никогда не могли сдѣлаться друзьями, но вмѣстѣ съ тѣмъ они дотого были похожи другъ на друга, что почти на всѣ важные практическіе вопросы смотрѣли съ одной и той же точки зрѣнія. Ни одинъ изъ нихъ не могъ позволить другому управлять собой; но оба они вполнѣ были согласны относительно вопроса, какимъ способомъ лучше всего управлять народомъ.
   Второй путь былъ предложенъ Питтомъ. Онъ стоилъ на томъ, что англійскій парламентъ, не уполномоченъ конституціей налагать подати на колоніи. Онъ смотрѣлъ, поэтому, на штемпельный актъ какъ на недѣйствительный, какъ на актъ, имѣвшій не болѣе значенія, чѣмъ предписаніе Карла о корабельной подати, или прокламація Іакова, отмѣнявшая дѣйствіе уголовныхъ законовъ. Это воззрѣніе, мы должны сознаться, кажется намъ во всѣхъ отношеніяхъ несостоятельнымъ.
   Между этими двумя крайними путями лежалъ третій. Наиболѣе благоразумные и умѣренные государственные люди той эпохи были того мнѣнія, что британская конституція не положила никакихъ предѣловъ законодательной власти британскаго короля, лордовъ и общинъ надъ всѣмъ британскимъ государствомъ. Парламентъ, думали они, имѣлъ законное право наложить подати на Америку, такъ-какъ парламентъ имѣетъ законное право совершать другаго рода глупости и насилія, конфисковать имущество у всѣхъ купцовъ Ломбардъ-Стрита, или объявить кого угодно виновнымъ въ государственномъ преступленіи, не выслушавъ свидѣтелей и не давая ему средствъ защитить себя. Самый возмутительный актъ конфискаціи, или обвиненія, въ такой же точно мѣрѣ имѣетъ дѣйствительную силу, какъ актъ о терпимости, или Habeas Corpus-Act. Но что касается актовъ о конфискаціи или актовъ обвинительныхъ, то законодатели нѣкотораго рода нравственнымъ долгомъ обязаны систематически обуздывать себя. Подобнымъ же образомъ британское законодательство обязано было удержаться отъ наложенія податей на американскія колоніи. Штемпельнаго акта нельзя защищать не потому, чтобы онъ былъ внѣ предѣловъ конституціонныхъ правъ парламента, но потому, что онъ несправедливъ и не политиченъ, давалъ мало доходовъ и порождалъ иного неудовольствій. Это здравое воззрѣніе было принято лордомъ Роккингамомъ и его товарищами и въ продолженіе многихъ лѣтъ было повторяемо Боркомъ въ его рѣчахъ, изъ которыхъ нѣкоторыя будутъ жить до тѣхъ поръ, пока живъ будетъ англійскій языкъ.
   Пришла зима, собрался парламентъ, и положеніе колоній сдѣлалось тотчасъ же предметомъ жаркихъ споровъ. Питтъ, котораго здоровье отъ Батскихъ водъ нѣсколько поправилось, снова явился въ палатѣ общинъ и съ пылкимъ и страстнымъ краснорѣчіемъ не только порицалъ штемпельный актъ, но даже одобрялъ сопротивленіе Macсачузется и Виргиніи и, должно сознаться, вопреки разуму и всякому авторитету, упорно утверждалъ, что, на основаніи британской конституціи, высшая законодательная власть не имѣетъ права налагать подати. Языкъ Гренвилля, съ другой стороны, былъ похожъ на тотъ, которымъ Страффордъ говорилъ въ совѣтѣ Карла I, когда пришло извѣстіе объ эдинбургскомъ возстаніи противъ литургіи. Колонисты, по его словамъ, измѣнники; кто оправдываетъ ихъ, тотъ не лучше. Фрегаты, мортиры, штыки и сабли -- приличнѣйшія средства отъ подобныхъ болѣзней.
   Министры завяли посредствующее положеніе: они предложили объявить, что законодательный авторитетъ британскаго парламента надъ всѣмъ государствомъ есть высшій авторитетъ во всѣхъ случаяхъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ предложили отмѣнить штемпельный актъ. Противъ первой мѣры возражалъ Питтъ, но она была принята почти единогласно. Отмѣну штемпельнаго акта Питтъ сильно поддерживалъ; но противъ правительства поднялась страшная оппозиція. Гренвилль и Бедфордъ пылали яростью. Темпль, тѣсно соединившійся теперь съ братомъ и отдѣлившійся отъ Питта, былъ не изъ такихъ противниковъ, которыхъ можно было презирать. Но не въ этомъ однако заключалось главное зло. Министерство было лишено своей естественной силы; оно принуждено было бороться не только противъ своихъ открытыхъ враговъ, но и противъ тайнаго недоброжелательства короля и нѣкоторыхъ лицъ, которыхъ въ это время начали называть друзьями короля.
   Характеръ этой Факціи обрисованъ Боркомъ съ силою и живостью, даже у него необыкновенными. Тѣ, кто знаетъ, какъ сильно втеченіе всей жизни сужденіе его зависѣло отъ страсти, могутъ впасть въ весьма естественное подозрѣніе, что онъ оставилъ намъ скорѣе каррикатуру, нежели изображеніе; однако, во всемъ изображеніи нѣтъ ни одной черты, вѣрность которой не была бы доказана несомнѣнно достовѣрными фактами.
   Публика смотрѣла вообще на друзей короля какъ на факцію, въ которой руководящею силою былъ Бьютъ. Напрасно графъ объявлялъ, что онъ пересталъ заниматься дѣлами политическими, что онъ годъ-отъ-году болѣе I болѣе удаляется отъ двора, что онъ ѣздилъ на сѣверъ, ѣздилъ въ Римъ. Представленіе о томъ, что какимъ-то непонятнымъ образомъ онъ внушаетъ всѣ мѣры двору, было крѣпко не только въ умахъ толпы, но даже и тѣхъ, которые имѣлъ полную возможность получать достовѣрныя свѣдѣнія о положеніи дѣлъ и которые, поэтому, могли быть выше обыкновенныхъ предразсудковъ. Мы думаемъ, что эти предположенія неосновательны и что, незадолго до отставки Джорджа Гренвилля, онъ прекратилъ всѣ сношенія съ королемъ по дѣламъ политическимъ. Нѣтъ, конечно, никакой надобности предполагать вліяніе Бьюта для объясненія тогдашнихъ событій. Въ 1763 году король не былъ уже тѣмъ несвѣдущимъ и неопытнымъ юношей, которымъ въ 1760 году руководили его мать и камергеръ. Въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ онъ наблюдалъ борьбу партій и ежедневно разсуждалъ о важныхъ государственныхъ вопросахъ съ способными и опытными государственными людьми. Теперь онъ не былъ болѣе куклою въ рукахъ другихъ, но у него сложились довольно рѣшительныя мнѣнія и о людяхъ, и о предметахъ. Весьма естественно, что у него явились высокія понятія о своихъ собственныхъ правахъ, что онъ не могъ выносить оппозиціи и питалъ желаніе, чтобы всѣ общественные дѣятели были разъединены между собою и находились въ зависимости только отъ него одного; весьма естественно было далѣе, что при состояніи, въ которомъ тогда находился политическій міръ, онъ нашелъ достаточно орудій для выполненія своихъ намѣреній.
   Такимъ образомъ возникъ и обозначился особый разрядъ пресмыкающихся политиковъ, никогда ни прежде ни послѣ того невиданный въ нашей странѣ. Эти люди отреклись отъ всѣхъ политическихъ связей, исключая тѣхъ, которыя соединяли ихъ съ трономъ; они готовы были при первомъ удобномъ случаѣ сойтись съ какою-угодно партіей, оставить какую-угодно партію, подкопать каждую партію, напасть на каждую партію. Для нихъ всѣ министерства и всѣ оппозиціи были равнозначущи. Они смотрѣли на Бьюта, Гренвилля, Роккингама, Питта безъ особеннаго чувства расположенія и безъ отвращенія. Они были друзьями короля. Должно замѣтить, что эта дружба не вела къ личной интимности. Эти люди никогда не жили съ своимъ повелителемъ, какъ Доддингтонъ жилъ нѣкогда съ его отцемъ, или какъ Пири данъ впослѣдствіи жилъ съ его сыномъ. Они никогда не охотились съ нимъ по утрамъ, никогда не играли съ нимъ въ карты по вечерамъ, никогда не ѣли вмѣстѣ съ нимъ жареной баранины, не ухаживали вмѣстѣ съ нимъ за его рѣпою. Только одному или двумъ изъ нихъ случаюсь видѣть его не въ торжественные дни. Но тѣмъ неменѣе вся фикція получала прежде всѣхъ, и самыя точныя, свѣдѣнія о его личныхъ желаніяхъ. Никто изъ этихъ людей не занималъ высокаго мѣста въ администраціи. Они обыкновенно занимали мѣста съ хорошимъ доходомъ, съ ничтожнымъ количествомъ работы и безъ всякой отвѣтственности, и эти мѣста они продолжали удерживать за собою въ то время, пока шесть или семь разъ смѣнялся кабинетъ. Ихъ спеціальнымъ назначеніемъ было не поддерживать министерство противъ оппозиціи, но поддерживать короля противъ министерства. Если его величество бывалъ вынужденъ давать противъ воли согласіе на внесеніе въ парламентъ какого-нибудь билля, который его конституціонные совѣтники считали необходимымъ, то можно было сказать навѣрное, что его друзья въ палатѣ общинъ будутъ говорить противъ билля, будутъ противъ него подавать голосъ, будутъ ставить на пути ему всякаго рода препятствія, совмѣстныя съ парламентскими формами. Если его величество находилъ необходимымъ допустить въ свой кабинетъ статсъ-секретаря, или перваго лорда казначейства, котораго онъ не могъ выносить, то можно было сказать навѣрное, что его друзья не упустятъ ни одного случая повредить такому нелюбимому министру или унизить его. Въ награду за эти услуги король бралъ ихъ подъ свое покровительство. Напрасно отвѣтственные слуги короля жаловались ему, что ежедневно предаютъ ихъ и мѣшаютъ имъ люди, живущіе на хлѣбахъ у правительства. Онъ то оправдывалъ оскорбителей, то извинялъ ихъ, то сознавался, что они заслуживаютъ порицанія, но говорилъ, что потребно время для разсмотрѣнія, можно ли ему отъ нихъ отдѣлаться. Онъ никогда не хотѣлъ ихъ выгнать; я между-тѣмъ, какъ все въ государствѣ безпрестанно мѣнялось, этимъ сикофантамъ, казалось, суждено было оставаться вѣчно при своихъ должностяхъ.
   Друзьямъ короля было хорошо извѣстно, что хотя его величество и согласился на отмѣну штемпельнаго акта, но онъ далъ это согласіе съ весьма недовольнымъ видомъ, и что хотя онъ ревностно благопріятствовалъ вигамъ, когда они, въ крайнемъ его положеніи и по его усердной просьбѣ, взяли на себя освободить его отъ невыносимаго ига, но онъ нисколько не перемѣнилъ прежнихъ своихъ предубѣжденій противъ своихъ освободителей. Предъ министрами вскорѣ открылось, что, между-тѣмъ какъ съ фронта имъ предстоитъ бороться со всѣми силами могущественной оппозиціи, съ тыла на нихъ нападаетъ многочисленная толпа тѣхъ самыхъ людей, которыхъ они считали своими союзниками.
   Тѣмъ неменѣе лордъ Роккингамъ и его приверженцы рѣшительно шли впередъ съ своимъ биллемъ объ отмѣнѣ штемпельнаго акта. На ихъ сторонѣ были всѣ промышленные и торговые интересы въ государствѣ. Въ преніяхъ правительство нашло могущественную поддержку. Двое великихъ ораторовъ и государственныхъ людей, принадлежавшихъ къ двумъ различнымъ поколѣніямъ, поочередно пускали въ ходъ всѣ свои силы, защищая билль. Палата общинъ слушала Питта въ послѣдній разъ, а Борка въ первый, и находилась въ сомнѣніи, которому изъ нихъ слѣдуетъ вручить пальму первенства въ краснорѣчіи. Везъ сомнѣнія, это былъ блестящій закатъ и блестящій восходъ.
   Нѣкоторое время исходъ дѣла казался сомнительнымъ. По нѣкоторымъ отдѣльнымъ пунктамъ министры были сильно стѣснены. При одномъ случаѣ не менѣе двѣнадцати друзей короля, все люди должностные, подали голоса противъ правительства. Напрасно лордъ Роккингамъ дѣлалъ представленія королю: его величество сознавался, что было достаточно причинъ жаловаться, но изъявлялъ надежду, что кроткими средствами можно привести этихъ противниковъ въ лучшее настроеніе духа. Если же они будутъ упорствовать въ своемъ дурномъ поведеніи, то онъ ихъ отставитъ.
   Наконецъ насталъ рѣшительный день. Галлерея, сѣни, совѣстный судъ, ступеньки лѣстницы были наполнены купцами изъ всѣхъ большихъ портовыхъ городовъ острова. Пренія продолжались далеко за полночь. При подачѣ голосовъ министры получили значительное большинство. Страхъ гражданской войны и вопли всѣхъ торговыхъ городовъ королевства превозмогли соединенныя силы двора и оппозиція.
   При полусвѣтѣ занимавшагося февральскаго утра отворились двери палаты общинъ, и вожди враждебныхъ партій показались предъ толпой. Конвей былъ принятъ съ громкими рукоплесканіями. Но когда явился Питтъ, глаза всѣхъ устремились на него. Всѣ шляпы полетѣли вверхъ. Громкіе и продолжительные крики восторга сопровождали его до экипажа и толпа поклонниковъ слѣдовала за нимъ до самаго дома. Затѣмъ вышелъ Гренвиллъ. Какъ-скоро его узнали, поднялась цѣлая буря свистковъ и проклятій. Онъ съ яростью бросился на толпу и схватилъ одного человѣка за горло. Окружавшіе были въ большомъ безпокойствѣ. Еслибъ началась схватка, то никто не могъ сказать, чѣмъ бы она кончилась. Къ-счастью, человѣкъ, котораго онъ схватилъ такимъ образомъ, сказалъ только: "Если я не смѣю свистать, сэръ, то, надѣюсь, мнѣ позволительно смѣяться", и засмѣялся Гркивиллю въ лицо.
   Большинство было столь рѣшительное, что всѣ члены парламента, стоявшіе въ оппозиція министерству, за исключеніемъ одного, были готовы пропустить билль безъ всякихъ дальнѣйшихъ споровъ. Но всѣ увѣщанія и представленія были отвергнуты Гркивиллимъ. Его неукротимый духъ подъ тяжестью общественной ненависти только разгорячался сильнѣе и сильнѣе; онъ упорно велъ борьбу до конца. При заключительномъ чтеніи билля онъ велъ рѣзкій споръ съ своимъ зятемъ -- послѣдній изъ многочисленныхъ рѣзкихъ споровъ между ними. Питтъ энергически громилъ человѣка, который желалъ окунуть Горностаеву мантію британскаго короля въ крови британскаго народа. Гренвиллъ возражалъ съ своимъ обыкновеннымъ безстрашіемъ и рѣзкостью. "Еслибъ теперь, сказалъ онъ, можно было еще наложить подать, то я наложилъ бы ее. За тѣ бѣдствія, къ которымъ она повела бы, отвѣчаетъ мой обвинитель. Его расточительность сдѣлала ее необходимою; высказанныя имъ мнѣнія противъ конституціонныхъ правъ короля, лордовъ и общинъ сдѣлали ее вдвойнѣ необходимою. Я не завидую тѣмъ восторженнымъ крикамъ, съ которыми его встрѣчаютъ. Я горжусь свистками. Еслибъ надобно было сдѣлать снова то же самое, я сдѣлалъ бы."
   Отмѣна штемпельнаго акта была главною мѣрою правительства лорда Роккингама. Но это правительство заслуживаетъ похвалы за то, что положило конецъ двумъ стѣснительнымъ обычаямъ, которые, въ дѣлѣ Вилькза, привлекли общее вниманіе и вызвали неудовольствіе публики. Подъ вліяніемъ министровъ палата общинъ приняла два закона: одинъ, которымъ отмѣнялось постановленіе объ арестахъ, другой, которымъ запрещалась конфискація газетъ по дѣламъ о пасквиляхъ.
   Для прочной славы лорда Роккингами должно прибавить, что въ длинномъ ряду годовъ, его администрація была первая, имѣвшая достаточно честности и мужества, чтобы удерживаться отъ подкупа парламентскихъ членовъ. Враги обвиняли его и его друзей въ слабости, въ высокомѣріи, въ служеніи духу партіи; но даже клевета никогда не осмѣливалась связать его имя съ подкупомъ.
   Къ сожалѣнію, это правительство, одно изъ лучшихъ, бывшихъ когда-либо въ нашей странѣ, было вмѣстѣ съ тѣмъ и одно изъ самыхъ слабыхъ. Друзья короля, при каждомъ удобномъ случаѣ, нападали на министровъ и мѣшали имъ. Если они въ такихъ случаяхъ обращались къ королю, то это вело только къ новымъ обѣщаніямъ и новымъ отговоркамъ. Его величество былъ убѣжденъ, что тутъ существуютъ какія-нибудь недоразумѣнія. Лордъ Роккингамъ пусть лучше самъ переговоритъ съ джентльменами. При слѣдующемъ проступкѣ они будутъ уволены. Слѣдующій проступокъ скоро совершался, и его величество продолжалъ лукавить. "Это слишкомъ дурно; это вполнѣ отвратительно, говорилъ онъ; но что за дѣло до этого? скоро парламентъ будетъ отсроченъ." Онъ желаетъ дать виновнымъ еще возможность исправиться. Если въ ближайшую сессію они не измѣнятъ своего поведенія, то въ защиту ихъ онъ не скажетъ ни слова. Онъ ужъ рѣшилъ, что задолго до начала покой сессіи лордъ Роккингамъ не будетъ министромъ.
   Мы пришли теперь къ той эпохѣ въ нашей исторіи, которую, при всемъ вашемъ удивленіи къ генію и многимъ благороднымъ качествамъ Питта, не можемъ излагать безъ особенной скорби. Мы вѣримъ, что въ это время въ его власти было даровать побѣду партіи виговъ или друзьямъ короля. Что-бы оставалось дѣлать двору, еслибъ Питтъ тѣсно соединился съ лордомъ Роккингамомъ? Тогда возможно было бы одно изъ двухъ: или виги, или Гренвилль, и не могло быть сомнѣнія въ томъ, каковъ будетъ выборъ короля. Онъ помнилъ еще съ крайнею горечью -- и имѣлъ еще основаніе помнить -- о томъ рабствѣ, отъ котораго освободилъ его дядя, и около этого времеои сказалъ съ сильною раздражительностью, что скорѣе согласится видѣть въ своемъ кабинетѣ дьявола, нежели Гренвилла.
   И что могло бы помѣшать Питту соединиться съ лордомъ Роккингамонъ? Относительно всѣхъ наиболѣе важныхъ вопросовъ мнѣнія ихъ были одинаковы; они равно порицали миръ, штемпельный актъ, постановленія объ арестахъ, конфискацію газетъ. Пункты, въ которыхъ они расходились, были немногочисленны и неважны. Въ честности, въ безкорыстіи, въ ненависти къ подкупамъ они были похожи одинъ на другаго. Личные ихъ интересы не могли сталкиваться. Они засѣдали въ различныхъ палатахъ, и Питтъ всегда говорилъ, что ничто не можетъ заставить его вступить въ должность перваго лорда казначейства.
   Если былъ упущенъ удобный случай образовать коалицію, благодѣтельную для государства и честную для всѣхъ участниковъ, то въ этомъ не слѣдуетъ обвинять вигское министерство. Министры держали себя относительно Питта съ такою почтительностью, которая, еслибъ не была слѣдствіемъ искренняго уваженія и заботливости объ общественныхъ интересахъ, съ достаточнымъ основаніемъ могла бы назваться рабскою. Они безпрестанно давали понять ему, что если онъ рѣшится примкнуть къ ихъ рядамъ, то они готовы принять его не какъ союзника, но какъ вождя. Они доказали свое уваженіе къ нему, возведя въ званіе пера человѣка, пользовавшагося въ то время значительною долею его довѣрія, главнаго судью Пратта. Что же такое отдѣляло тогда Питта отъ виговъ? Что, съ другой стороны, было общаго между нимъ и друзьями короля? отчего онъ отдался ихъ цѣлямъ, онъ, никогда не обязанный ничѣмъ лести или интригѣ, онъ, краснорѣчіе и независимый духъ котораго держали въ страхѣ два поколѣнія рабовъ и наемниковъ, и который дважды энтузіазмомъ удивлявшагося ему народа былъ, противъ воли короля, поставленъ во главѣ управленія?
   Къ сожалѣнію, дворъ привлекъ къ себѣ Питта, правда, не тѣми недостойными средствами, которыя употреблялись въ дѣло, когда надобно были соблазнить такихъ людей, какъ Ригби и Веддерборнъ, но тѣми приманками, на которыя поддается натура, благородная въ самыхъ заблужденіяхъ своихъ. Король поставилъ себѣ задачею обольстить единственнаго человѣка, который могъ столкнуть виговъ и, однакожъ, не отдать управленіи въ руки Гренвилля. Похвалы, любезности, обѣщанія расточаемы были предъ идоломъ народа. Онъ, и только онъ одинъ, можетъ положить конецъ раздорамъ партій, можетъ съ презрѣніемъ отнестись ко всѣмъ могущественнымъ партіямъ въ странѣ, къ вигамъ и торіямъ, къ Роккингамамъ, Бедфордамъ и Гренвиллямъ, ко всѣмъ имъ вмѣстѣ. Подобнаго рода льстивыя рѣчи произвели сильный эффектъ, ибо хотя умъ Питта былъ возвышенный и мужественный, хотя его краснорѣчіе часто съ поразительнымъ эффектомъ боролось противъ двора, хотя его правительственная теорія была почерпнута изъ школы Локка и Сидни, но онъ постоянно смотрѣлъ на лицо государя съ глубокимъ уваженіемъ. Какъ скоро онъ становился лицомъ къ лицу съ королевскою властью, его воображеніе и его чувствительность брали перевѣсъ надъ его принципами. Его вигизмъ таялъ и испарялся, и, на это время, онъ дѣлался торіемъ стараго ормондовскаго закала. Съ другой стороны, онъ нисколько не противился идеѣ помочь дѣлу разложенія всѣхъ политическихъ партій. Собственное его значеніе въ государствѣ находилось въ полной независимости отъ всѣхъ партій. Онъ, поэтому, расположенъ былъ смотрѣть на нихъ съ неудовольствіемъ и находилъ слишкомъ мало различія между скопищами мошенниковъ, собравшихся единственно съ цѣлью грабежа, и собраніями почтенныхъ людей для содѣйствія великимъ общественнымъ цѣлямъ. У него не было настолько проницательности, чтобы замѣтить, что энергическія усилія, поднятыя имъ для уничтоженія всѣхъ партій, поведутъ только къ утвержденію перевѣса одной, и именно самой дурной изъ нихъ и самой ненавистной.
   Можно сомнѣваться въ томъ, увлекся ли бы онъ въ такое заблужденіе, еслибъ его духъ находился въ полнотѣ своихъ здоровыхъ и свѣжихъ силъ. Но дѣло въ томъ, что съ нѣкоторыхъ поръ онъ былъ въ ненормальномъ состояніи раздраженія. До сихъ поръ еще не возникало подозрѣній, что онъ находится въ такомъ болѣзненномъ состояніи. Его краснорѣчіе никогда не выказывалось въ 661маемъ блескѣ, какъ въ продолженіе послѣднихъ преній. Только впослѣдствіи силы припоминать множество обстоятельствъ, которыя были способны возбудить подозрѣнія. Его привычки постепенно становились болѣе и болѣе эксцентричными; онъ, подобно Валленштейну, началъ бояться всякаго слишкомъ сильнаго шума. Будучи всегда самымъ нѣжнымъ отцомъ, онъ въ это время не могъ выносить голоса своихъ собственныхъ дѣтей и въ Гейзѣ расходовалъ значительныя суммы на покупку домовъ только для того, чтобъ сосѣди не мѣшали ему своимъ шумомъ. Затѣмъ онъ продалъ Гейзъ и купилъ виллу въ Гампстидѣ, гдѣ снова началъ скупать дома направо и налѣво. Издержками онъ, безъ сомнѣнія, въ эту эпоху своей жизни соперничалъ съ богатѣйшими изъ завоевателей Бенгала и Танджора. Въ Бортонъ-Пипсентѣ онъ приказалъ засадить кедрами значительное пространство земли. Для этой цѣли достаточнаго количества кедровъ нельзя было найти въ Сомерсетширѣ; ихъ, поэтому, набрали, сколько могли, въ Лондонѣ и отвезли въ повозкахъ. Наняты были работники, смѣнявшіе другъ друга поочердно, и работа шла даже ночью при свѣтѣ факеловъ. Не было человѣка воздержнѣе Питта, однакожъ, для кухни своей онъ расходовалъ такъ много, что это могло возбудить удивленіе даже въ эпикурейцахъ: постоянно было заготовлено по нѣскольку обѣдовъ, потому что вкусъ его былъ капризенъ и прихотливъ, и, когда бы ни захотѣлось ему ѣсть, надобно было, чтобы обѣдъ тотчасъ же являлся на столѣ. Мы могли бы привести и другія обстоятельства, которыя, будучи разсматриваемы въ отдѣльности, имѣютъ ничтожное значеніе, но взятыя вмѣстѣ и приведенныя въ соотношеніе съ послѣдующими его странными поступками оправдываютъ наше убѣжденіе, что его разсудокъ уже находился въ болѣзненномъ состояніи.
   Вскорѣ послѣ закрытія засѣданій парламента, лордъ Роккипгамъ получилъ увольненіе. Онъ удалился, сопровождаемый вѣрною толпою друзей, которыхъ постоянству и честности даже сами враги принуждены были отдать должное. Ни одинъ изъ нихъ не пожелалъ и не получилъ пенсіона или синекуры, ни даже права выжидать ихъ. Подобное безкорыстіе было тогда явленіемъ рѣдкимъ между людьми государственными. Ихъ глава, при всемъ томъ, что былъ человѣкъ не съ блестящими талантами, пріобрѣлъ себѣ почетное имя, до послѣднихъ поръ остававшееся чистымъ. Несмотря на трудности, казавшіяся почти непреодолимыми, онъ устранилъ большія злоупотребленія и отклонилъ гражданскую войну. Впослѣдствіи, спустя шестьнадцать лѣтъ, въ тяжелое и страшное время, онъ снова былъ призвавъ спасти государство, стоявшее почта на краю гибели вслѣдствіе такого же коварства и такого же упорства, которыя затрудняли я наконецъ сокрушили его первое министерство.
   Питтъ сажалъ въ то время свои кедры въ Сомерсетширѣ, какъ собственноручное письмо короля призвало его ко двору. Онъ тотчасъ поспѣшилъ въ Лондонъ. Болѣзненное состояніе его духа и тѣла усилилось вслѣдствіе той быстроты, съ которою онъ ѣхалъ; достигнувъ цѣли своей поѣздки, онъ занемогъ лихорадкою. Больной, онъ имѣлъ свиданіе съ королемъ въ Ричмондѣ и взялся составить министерство.
   Питтъ находился въ положеніи человѣка, принужденнаго вести щекотливые и трудные переговоры. Въ письмахъ къ женѣ онъ жалуется, что конференціи, въ которыхъ онъ долженъ былъ принимать участіе, разгорячаютъ его кровь и ускоряютъ біеніе пульса. Изъ другихъ источниковъ мы знаемъ, что его тонъ даже съ тѣми, которыхъ содѣйствіе онъ желалъ пріобрѣсти, былъ настойчивъ и деспотиченъ. Нѣкоторыя изъ записокъ, написанныхъ имъ въ это время, сохранились до сихъ поръ; онѣ написаны въ такомъ топѣ, что самъ Людовикъ XIV постыдился бы употребить его въ письмѣ къ какому-нибудь Французскому дворянину.
   Въ своей попыткѣ разстроить всѣ партіи Питтъ встрѣтилъ нѣкоторыя затрудненія. Нѣкоторые виги, которыхъ дворъ охотно желалъ бы отвлечь отъ лорда Роккингама, отвергли всѣ предложенія. Бедфорды были совершенно готовы разорвать свою связь съГренвпллимъ; но Питтъ не желалъ согласиться на предлагаемыя ими условія. Ткмиль, котораго Питтъ сначала хотѣлъ поставить во главѣ казначейства, явился непреклоннымъ. Въ самомъ дѣлѣ, въ послѣднее время охлажденіе между зятьями, такъ долго и такъ тѣсно связанными между собою по вопросамъ политическимъ, усиливалось все болѣе и болѣе. Питтъ сердился на Темпля за его оппозицію при отмѣнѣ штемпельнаго акта. Темпль сердился на Питта за то, что онъ отказался пристать къ семейной лигѣ, которая теперь была самымъ любимымъ планомъ въ Стоу. Наконецъ графъ предложилъ раздѣлить поровну власть и вліяніе въ парламентѣ и хотѣлъ на этомъ условіи пожертвовать своимъ братомъ Джорджемъ. Питтъ нашелъ требованіе чрезмѣрнымъ и положительно отказался принять его. Затѣмъ послѣдовалъ сильный споръ. Каждые изъ родственниковъ оставался вѣрнымъ своему характеру. Въ дулѣ Темпля поднялась злоба; душа Питта наполнилась презрѣніемъ. Темпль видѣлъ въ Питтѣ самаго ненавистнаго изъ лицемѣровъ и вредителей. Питтъ говорилъ въ другомъ тонѣ, можетъ быть, еще болѣе оскорбительномъ. Темпль, но его словамъ, былъ изъ числа тѣхъ людей, которыхъ единственное право на извѣстность заключается въ томъ, что они владѣютъ обширнымъ садомъ съ большими прудами, съ значительнымъ количествомъ павильоновъ и увеселительныхъ домиковъ. Счастливой своей связи съ великимъ ораторомъ и государственнымъ человѣкомъ онъ обязанъ значеніемъ въ государствѣ, котораго никогда не пріобрѣлъ бы одними собственными талантами. Это значеніе вскружило ему голову: онъ вообразилъ себѣ, что можетъ составлять министерства и управлять государствами. Очень прискорбно видѣть разсудительнаго человѣка въ подобномъ заблужденіи.
   Не смотря на всѣ эти затрудненія, министерство составилось въ томъ видѣ, въ какомъ желалъ король, министерство, въ которомъ расположились весьма комфортабельно всѣ друзья его величества и въ которомъ, за исключеніемъ друзей его величества, не было и четырехъ человѣкъ, привыкшихъ дѣйствовать вмѣстѣ. Люди, ни разу не подававшіе вмѣстѣ голосовъ, теперь засѣдали въ совѣтѣ за однимъ столомъ. Должность казначея была раздѣлена между двумя лицами, которыя никогда не обмѣнялись между собою словомъ. Большая часть важнѣйшихъ должностей была занята или личными приверженцами Потта, или членами послѣдняго министерства, которыхъ убѣдили остаться на своихъ мѣстахъ послѣ отставкѣ лорда Роккингама. Къ первому разряду принадлежали Праттъ, теперь лордъ Камденъ, получившій большую печать, и лордъ Піельворнъ, назначенный однимъ изъ государственныхъ секретарей. Къ послѣднему разряду принадлежали герцогъ Графтонъ, сдѣлавшійся первымъ лордомъ казначейства, и Конвей, удержавшій свое прежнее положеніе въ правительствѣ и въ палатѣ общинъ. Чарльзъ Таунзгендъ, принадлежавшій къ каждой партія и ни объ одной не заботившійся, сдѣлался канцлеромъ казначейства. Питтъ самъ былъ объявленъ первымъ министромъ, но отказался взять на себя какую-нибудь должность съ портфелемъ. Ему пожалованъ былъ титулъ лорда Читана и ввѣрена была тайная печать.
   Почти нѣтъ надобности говорить, что паденіе, полное и позорное паденіе этой сдѣлки не должно быть приписываемо недостатку способностей въ тѣхъ людяхъ, которыхъ мы назвали. Ни у одного изъ нихъ не было недостатка въ способностяхъ, и четверо изъ нихъ, самъ Питтъ, Шельборнъ, Камденъ и Таунзгендъ, были люди высокихъ умственныхъ дарованій. Слабость заключалась не въ матеріалахъ, но въ принципѣ, по которому эти матеріалы были вмѣстѣ сложены. Питтъ смѣшалъ эти несоединимые элементы въ томъ полномъ убѣжденіи, что онъ будетъ въ силахъ сдерживать ихъ въ совершенномъ повиновеніи себѣ и въ совершенной гармоніи между собою. Мы скоро увидимъ, какъ удался опытъ.
   Въ тотъ самый день, когда новый первый министръ совершилъ обрядъ цалованія руки, его покинули три четверти той популярности, которою онъ такъ долго пользовался безъ всякаго соперничества и которой онъ былъ одолженъ значительною частью своего авторитета; поднялись сильные крики не противъ той части его поведенія, которая дѣйствительно заслуживала строгаго порицанія, но противъ поступка, въ которомъ мы не можемъ видѣть ничего достойнаго осужденія. Принятіе имъ перства произвело общій взрывъ негодованія. Конечно, никогда званіе пера не было пріобрѣтено болѣе достойнымъ образомъ, и никогда не было государственнаго человѣка, болѣе нуждавшагося въ томъ отдыхѣ, который доставляетъ верхняя палата. Питтъ становился старъ; его состарили скорѣе болѣзни, чѣмъ годы. Съ величайшей опасностью для своей жизни онъ исполнялъ при нѣкоторыхъ важныхъ случаяхъ свои обязанности въ парламентѣ. Въ продолженіе сессіи 1764 года онъ не былъ въ силахъ принять участіе ни въ одномъ преніи. Ночная работа, правительственныя занятія въ палатѣ общинъ становились для него дѣломъ невозможнымъ. Его желаніе перейти, при подобныхъ обстоятельствахъ, въ менѣе занятое и менѣе шумное собраніе было весьма естественно и благоразумно. Народъ, однакоже, не обращалъ вниманія на всѣ эти соображенія. Тѣ самые люди, которые отличались наибольшею любовью и наибольшимъ почтеніемъ къ "великому коммонеру". разразилась теперь самою громкою бранью противъ вновь пожалованнаго лорда. До сихъ поръ Лондонъ, при всѣхъ перемѣнахъ судьбы былъ ему вѣрно преданъ. Когда граждане Лондона узнали, что его вызвали изъ Сомерсетшира, что онъ имѣлъ въ Ричмондѣ тайное совѣщаніе съ королемъ и что онъ будетъ первымъ министромъ, они были внѣ себя отъ радости. Начались приготовленіи къ великому празднеству и къ всеобщей иллюминаціи. Фонари были дѣйствительно разставлены вокругъ Монумента, когда Лондонская Газета" объявила, что предметъ всего этого энтузіазма сдѣлался графомъ. Внезапно былъ отмѣненъ праздникъ; фонары были сняты. Газеты подняли вопль упрека. Памфлеты, пропитанные клеветой и грубыми остротами, наполнили лавки всѣхъ книгопродавцевъ, и изъ этихъ памфлетовъ самые желчные были написаны подъ руководствомъ злобнаго Темпля. Вошло въ моду теперь сравнивать двухъ Вилліамовъ, Вилліама Польтви и Вилліама Питта. Оба -- говорили тогда -- своимъ краснорѣчіемъ и притворнымъ патріотизмомъ пріобрѣли огромное вліяніе въ палатѣ общинъ и въ цѣлой странѣ; обоимъ поручено было преобразовать правительство; оба, находясь на высшей ступени власти и популярности, были соблазнены блескомъ графской короны; оба сдѣлались лордами и оба, вмѣстѣ съ тѣмъ, сдѣлались предметомъ отвращенія и насмѣшекъ народа, который, за нѣсколько часовъ предъ тѣмъ, смотрѣлъ на нихъ съ чувствомъ любви и уваженіи.
   Крики противъ Питта имѣли, казалось, серьёзное вліяніе на внѣшнія отношенія нашей страны. Его имя до сихъ поръ дѣйствовало магически на Версаль и Сентъ-Ильдефонсо. Англичане, путешествовавшіе на континентѣ, замѣчало, что ничѣмъ лучше нельзя было заставить замолчать хвастливыхъ французовъ, какъ намекнувъ на возможность возвращенія къ власти мистера Питта: въ одно мгновеніе въ комнатѣ, наполненной людьми, воцарялось глубокое молчаніе; у всѣхъ поднимались плечи и вытягивались лица. Теперь каждый иностранный дворъ, узнавъ, что онъ снова призванъ къ власти, къ сожалѣнію, узналъ вмѣстѣ съ тѣмъ, что онъ не владѣетъ болѣе сердцами своихъ согражданъ. Переставъ возбуждать любовь на своей родинѣ, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, пересталъ возбуждать страхъ внѣ ея предѣловъ. Имя Питта было нѣкогда чарующимъ именемъ. Наши посланники напрасно старались теперь заколдовать кого-нибудь именемъ Чатама.
   Трудности, представившіяся Питту, возрастали съ каждымъ днемъ вслѣдствіе того деспотическаго обращенія, съ которымъ онъ относился ко всѣмъ окружавшимъ. Лордъ Роккингамъ, вовремя министерской смѣны, дѣйствовалъ съ большою умѣренностью, выразилъ надежду" что новое правительство будетъ дѣйствовать въ смыслѣ принциповъ прежняго правительства, и даже самъ старался отклонить многихъ изъ своихъ друзей отъ выхода въ отставку. Такъ Сондерзу и Кеппелю, двумъ отличнымъ флотскимъ капитанамъ, онъ присовѣтовалъ остаться въ адмиралтействѣ, гдѣ сильно нуждались въ ихъ услугахъ. Герцогъ Портландъ остался лордомъ -- камергеромъ, а лордъ Бесборо почтмейстеромъ. Но въ три мѣсяца лордъ Чатамъ нанесъ этимъ людямъ столько оскорбленій, что они, раздраженные, вышли въ отставку. Въ самомъ дѣлѣ, его тонъ, покорный въ тайномъ совѣтѣ предъ королемъ, былъ въ то же время невыносимъ своею тиранніей въ засѣданіяхъ совѣта министровъ. Его товарищи были простыми его клерками по дѣламъ флота, финансовъ и дипломатіи. Какъ ни былъ кротокъ Конвей, но при одномъ случаѣ и его поставили въ необходимость замѣтить, что такого языка, какимъ выражается лордъ Чатамъ, до тѣхъ поръ не слыхали къ западу отъ Константинополя, и только съ трудомъ могъ отговорить его Горацій Вальполь отъ выхода въ отставку и отъ присоединенія къ знамени лорда Роккингама.
   Брешь, образовавшуюся въ правительствѣ съ отпаденіемъ отъ него столькихъ людей изъ партіи Роккингама, Чатамъ думалъ завалить приверженцами Бедфорда; но съ ними онъ не могъ поступать такъ, какъ поступалъ съ другими партіями. Напрасно онъ предлагалъ значительныя выгоды одному или двумъ членамъ партіи, въ надеждѣ отдѣлить ихъ отъ остальныхъ: ихъ можно было привлечь къ себѣ, но не иначе, какъ привлечь всѣхъ вмѣстѣ. Конечно, одно время было нѣкоторое колебаніе и нѣкоторое разъединеніе между ними; но подъ конецъ превозмогли совѣты хитраго и рѣшительнаго Ригби. Они положили стоять крѣпко за одно, и прямо объявили Чатаму, что онъ долженъ взять ихъ всѣхъ, или же онъ не получитъ ни одного изъ нихъ. Исходъ дѣла доказалъ, что въ это время они были умнѣе всякой другой партіи въ государствѣ. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ они была въ состоянія предписывать своя собственныя условія.
   Самою важною государственною мѣрою въ миннстерство горда Чатама было его знаменитое вмѣшательство въ дѣла хлѣбной торговли. Жатва была очень дурна; цѣны на съѣстные припасы возвысились, и онъ счелъ необходимымъ принять на себя отвѣтственность за наложеніе запрещенія на вывозъ хлѣба. Когда парламентъ собрался, оппозиція напала на эту мѣру, какъ на противную конституціи; министры защищали ее, какъ вызванную крайнею необходимостью. Наконецъ, постановлено было вознаградить всѣхъ тѣхъ, кто потерпѣлъ отъ этого запрещенія.
   Первыя слова, произнесенныя лордомъ Чатамомъ въ палатѣ лордовъ, были направлены въ защиту его образа дѣйствій при этомъ случаѣ. Онъ говорилъ съ спокойствіемъ, умѣренностью и достоинствомъ, вполнѣ соотвѣтствовавшими характеру того собранія, къ которому слова его были обращены. Вторая рѣчь, произнесенная имъ о томъ же предметѣ, была менѣе удачна. Къ аристократическимъ связямъ онъ отнесся презрительно, съ такимъ высокомѣріемъ, къ которому перы не привыкли; говорилъ онъ въ такомъ тонѣ и съ такими жестами, которые скорѣе были у мѣста въ многочисленномъ и шумномъ собраніи, чѣмъ въ той спокойной корпораціи, которой онъ теперь сдѣлался членомъ. Затѣмъ послѣдовали краткія пренія, и прямо было сказано, что ему не позволятъ отзываться съ презрѣніемъ о старой англійской аристократіи.
   Мало-по-малу становилось ясно, что онъ страдалъ разстройствомъ ума. Его вниманіе было обращено на территоріальныя пріобрѣтенія Остъ-Индской Компаніи, и онъ рѣшился все это великое дѣло представить на разсмотрѣніе парламента. Однакожъ онъ не хотѣлъ переговорить объ этомъ дѣлѣ ни съ однимъ изъ своихъ товарищей. Напрасно Конвей, которому поручено было веденіе дѣлъ въ палатѣ общинъ, и Чарльзъ Таунзгендъ, лицо отвѣтственное по управленію финансами, просили его бросить какой-нибудь лучъ свѣта на то, что онъ имѣетъ въ виду: отвѣты Чатама были загадочны и темны. Онъ долженъ уклоняться отъ всякихъ разсужденій съ ними; онъ не нуждается въ ихъ помощи; онъ назначилъ лицо, которое должно проводить его мѣры въ палатѣ общинъ. Это былъ ольдерменъ Бекфордъ, членъ парламента, вовсе не принадлежавшій къ правительству, не имѣвшій значенія въ палатѣ и не заслуживавшій его, шумливый, гордый своимъ богатствомъ и необразованный демагогъ, котораго уличное лондонское произношеніе и дурно-выговариваемые обрывки изъ латинскихъ авторовъ служили предметомъ насмѣшекъ для газетъ. Легко можно представить себѣ, что этотъ странный поступокъ возбудилъ волненіе во всемъ политическомъ мірѣ. Сити было взволновано. Остъ-Индская Компанія взывала къ непоколебимости и вѣрному исполненію хартій. Боркъ гремѣлъ противъ министровъ. Министры смотрѣли другъ на друга и не знали, что имъ говорить. Посреди этой тревоги лордъ Чатамъ объявилъ, что у него припадокъ подагры и удалился въ Батъ. Спустя нѣсколько времени было объявлено, что ему лучше, что онъ скоро все приведетъ въ порядокъ. Былъ назначенъ день прибытія его въ Лондонъ. Но, пріѣхавъ въ гостинницу "Замка" въ Марльборо, онъ тамъ остановился, заперся въ комнатѣ и остался въ теченіе нѣсколькихъ недѣль. Кто проѣзжалъ по этой дорогѣ, не могъ не изумляться многочисленности его свиты. Лакеи и конюха, одѣтые въ его фамильную ливрею, наполнили всю гостинницу, одну изъ огромнѣйшихъ въ Англіи, и толпились по улицамъ маленькаго города. Дѣло объяснялось просто: больной настоялъ на томъ, чтобы во время его пребыванія всѣ слуга и конюха въ гостинницѣ носили его ливрею.
   Его товарищи были въ отчаяніи. Герцогъ Графтонъ предложилъ-было отправиться въ Марльборо, чтобы посовѣтоваться съ оракуломъ. Но ему дали знать, что лордъ Чатамъ долженъ уклоняться отъ всѣхъ дѣловыхъ разговоровъ. Между тѣмъ, всѣ партіи, не стоявшія у государственнаго кормила, партіи Бедфорда, Гренвилля, Роккингама, соединились въ оппозиціи разстроенному правительству при подачѣ голосовъ относительно поземельной подати. Онѣ были поддержаны почти всѣми представителями графствъ и имѣли на своей сторонѣ значительное большинство. Со времени паденія сэра Роберта Вальполя министерство въ первый разъ потерпѣло такое важное пораженіе въ палатѣ общинъ. Министерство, подверженное извнѣ такимъ яростнымъ нападеніямъ, было разъединено внутри разногласіемъ мнѣній. Его составъ не основывался ни на какомъ принципѣ. Съ самаго начала только авторитетъ Чатама могъ удерживать отъ схватокъ враждебные элементы, изъ которыхъ состояли ряды. Этотъ авторитетъ былъ теперь далеко, и все пришло въ движеніе. Конвей, храбрый солдатъ, но въ дѣлахъ гражданскихъ самый робкій и нерѣшительнѣйшій изъ людей, боялся досадить королю, боялся подвергнуться насмѣшкамъ и оскорбленіямъ въ газетахъ, боялся, что его сочтутъ мятежникомъ, если онъ выйдетъ въ отставку, боялся, что его сочтутъ корыстолюбивымъ, если останется, боялся всего, боялся наконецъ, что узнаютъ, что онъ всего боится; Конвей, какъ воланъ, перелеталъ то въ ту, то въ другую сторону, отъ Горація Вальполя, который хотѣлъ сдѣлать его первымъ министромъ, къ лорду Джону Кавендишу, который хотѣлъ привлечь его на сторону оппозиціи. Чарльзъ Таунзгендъ, человѣкъ съ блестящими талантами, съ шаткими правилами, съ безграничнымъ тщеславіемъ и высокомѣріемъ, не хотѣлъ подчиняться ничьему контролю. Еще не раскрылась вся полнота его дарованій, его честолюбія и надменности, ибо онъ постоянно преклонялся предъ геніемъ и гордымъ характеромъ Питта; но теперь Питгъ оставилъ палату общинъ и, казалось, отказывался отъ должности перваго министра; теперь всѣ преграды разступались предъ Таунзгендомъ.
   Въ такомъ положеніи были дѣла, когда Чатамъ, наконецъ, возвратился въ Лондонъ. Впрочемъ, оставайся онъ въ Марльборо, дѣла все-таки шли бы не хуже: онъ никого не хотѣлъ видѣть, онъ не хотѣлъ говорить, не хотѣлъ высказывать своихъ мнѣній объ общественныхъ дѣлахъ. Герцогъ Графтонъ усердно просилъ впустить его для переговоровъ къ Питту на одинъ часъ времени, на полчаса, на пять минутъ: ему отвѣчали, что это невозможно. Самъ король нѣсколько разъ снисходилъ до представленій, до просьбъ. "Вашъ долгъ,-- писалъ онъ,-- ваша собственная честь требуютъ, чтобъ вы сдѣлали усиліе." Отвѣты на всѣ эти представленія было обыкновенно написаны рукою леди Чатамъ подъ диктовку лорда, ибо онъ былъ не въ силахъ держать перо въ рукѣ. Онъ повергается къ ногамъ короля; онъ проникнутъ сознаніемъ королевской доброты, которая такъ ясно доказана несчастнѣйшему изъ людей, онъ умоляетъ продлить еще на нѣкоторое время снисхожденіе; онъ теперь еще не можетъ заниматься дѣлами, онъ не можетъ видѣть своихъ товарищей. Менѣе всего онъ можетъ вынесть напряженіе при свиданіи съ его величествомъ.
   Многіе были недалеки отъ подозрѣній, что онъ напускалъ на себя болѣзнь. Онъ сдѣлалъ, говорили они, большую ошибку и созналъ это. Его огромная популярность, высокая слава его, какъ государственнаго человѣка, погибли навсегда. Упоенный гордостью, онъ взялъ на себя задачу, превышавшую его силы. Теперь онъ не видитъ впереди себя ничего, кромѣ бѣдствій и униженій, и оттого онъ притворился больнымъ съ цѣлью избѣжать огорченій, которымъ противостоять недостаетъ у него мужества. Это подозрѣніе, хотя и получало нѣкоторое вѣроятіе отъ той слабости, которая была самымъ рѣзкимъ недостаткомъ его характера, но, безъ сомнѣнія, было неосновательно. Еще прежде, нежели онъ сдѣлался первымъ министромъ, его разсудокъ, какъ мы сказали, находился въ болѣзненномъ состояніи; а теперь присоединились физическія и нравственныя причины, вполнѣ разстроившія его умственныя способности. Подагра, служившая мученіемъ всей его жизни, была подавлена сильными врачебными средствами. Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ, будучи еще мальчикомъ, въ Оксфордѣ, онъ почувствовалъ признаки этой болѣзни, провелъ онъ теперь нѣсколько мѣсяцевъ безъ мученій; но его рука и ноги поправились въ ущербъ его нервамъ. Онъ впалъ въ меланхолію, сдѣлался капризенъ, раздражителенъ. Затруднительное положеніе государственныхъ дѣлъ, тяжкая отвѣтственность, на немъ лежавшая, сознаніе собственныхъ ошибокъ, ссоры его товарищей, дикіе крики, поднятые его порицателями, совершенно разстроили его ослабѣвшій духъ. Одно только, говорилъ онъ, можетъ спасти его: ему слѣдуетъ снова купить Гейзъ. Согласіе на это было кое-какъ исторгнуто у новаго владѣльца просьбами и слезами леди Чатамъ, и ея супругъ сдѣлался нѣсколько покойнѣе. Но когда напоминали ему о дѣлахъ, онъ, нѣкогда самый гордый и самый смѣлый изъ людей, велъ себя какъ истерическая дѣвушка, дрожалъ съ головы до пятокъ и разражался потокомъ слезъ.
   Его товарищи нѣкоторое время поддерживали въ себѣ убѣжденіе, что здоровье его скоро поправится и что онъ выйдетъ изъ своего заключенія; но цѣлые мѣсяцы уходили одинъ за другимъ, а онъ все оставался въ своемъ таинственномъ уединеніи, и, насколько можно было узнать, впадалъ въ самое глубокое умственное разстройство. Наконецъ перестали и надѣяться на него и бояться его; и хотя онъ все еще былъ номинально первымъ министромъ, товарищи его. нисколько не стѣсняясь, принимали мѣры, которыя -- имъ было достовѣрно извѣстно -- діаметрально-противоположны его мнѣніямъ и чувствамъ, соединялись съ тѣми, кого онъ преслѣдовалъ, увольняли тѣхъ, кого онъ въ особенности уважалъ, и, несмотря на сильныя выраженія, въ которыхъ онъ недавно говорилъ о штемпельномъ актѣ, наложили подати на колоніи.
   Послѣ того, какъ онъ провелъ въ мрачномъ уединеніи почти годъ и девять мѣсяцевъ, король получилъ нѣсколько строчекъ, написанныхъ рукою леди Чатамъ. Въ нихъ заключалась написанная со словъ лорда просьба о томъ, чтобъ король дозволилъ ему отказаться отъ званія хранителя малой печати. Послѣ нѣкотораго учтиваго, для вида сдѣланнаго сопротивленія, отказъ былъ Ѣринятъ. На самомъ же дѣлѣ Чатамъ въ это время уже былъ забытъ всѣми, онъ какъ-будто лежалъ уже въ Вестминстерскомъ аббатствѣ.
   Наконецъ тучи, собравшіяся надъ его умомъ, разразились и прошли. Подагра возвратилась и освободила его отъ болѣе жестокой болѣзни; нервы снова укрѣпились; расположеніе духа сдѣлалось покойно. Онъ какъ-будто проснулся отъ тяжкаго сна. Это было очень странное выздоровленіе. Всѣ привыкли говорить о немъ, какъ о покойникѣ; и когда онъ въ первый разъ явился при дворѣ, всѣ пришли въ изумленіе, какъ-будто предъ ними предстало привидѣніе. Съ тѣхъ поръ, какъ въ послѣдній разъ видѣли его въ обществѣ, прошло болѣе двухъ лѣтъ съ половиною.
   И у него, съ своей стороны, были причины придти въ изумленіе. Міръ, въ который онъ теперь вступалъ, не былъ похожъ на тотъ міръ, который онъ оставилъ. Министерство, имъ образованное, не подверглось измѣненіямъ въ цѣломъ своемъ составѣ; но столько членовъ его оставило и столько новыхъ членовъ въ него вступило, что онъ едва могъ узнать свое собственное созданіе. Чарльзъ Таунзгендъ умеръ. Лордъ Шельборнъ былъ уволенъ. Конвей впалъ въ полное ничтожество. Герцогъ Графтонъ попалъ въ руки къ Бедфордамъ. Бедфорды оставили Гренвилля, заключили миръ съ королемъ и съ друзьями короля и были допущены къ должностямъ. Лордъ Нортъ былъ канцлеромъ казначейства и быстро возрасталъ въ своемъ значеніи. Корсика была безъ борьбы отдана Франціи. Споры съ американскими колоніями снова оживились. Произведены были новые общіе выборы. Вилькзъ возвратился изъ изгнанія и, несмотря на то, что былъ лишенъ покровительства законовъ, былъ избранъ представителемъ Миддльсексшира; толпа была на его сторонѣ; дворъ унарно желалъ погубить его и собирался ради жалкой мести поколебать самыя основы конституціи. Палата общинъ, присвоивъ себѣ авторитетъ, который по праву принадлежалъ только всей законодательной власти, объявила Вилькза неспособнымъ засѣдать въ парламентѣ; но что не впустили его въ парламентъ, этого одного еще не считали достаточнымъ: другой долженъ былъ войти въ него. Такъ-какъ миддльсекскіе землевладѣльцы упорно отказывались выбрать представителя, угоднаго двору, то за нихъ выбрала себѣ члена сама палата. Это было не единственное, можетъ-быть, не самое позорное доказательство закоренѣлой испорченности двора. Раздраженные упорною оппозиціею роккингамовской партіи, друзья короля рѣшились у одного знатнаго дворянина изъ партіи виговъ отнять его частную собственность и, въ своей низкой злобѣ, настаивали на этомъ до тѣхъ поръ, пока, изъ отвращенія и стыда, не возстало противъ этого ихъ же собственное рабское большинство. Неудовольствіе распространилось во всемъ народѣ и было поддерживаемо возбудительными средствами, которыя рѣдко волнуютъ общественное мнѣніе. Юніусъ выступилъ въ поле, забилъ въ прахъ сэра Вилліама Драпера, почти надорвалъ сердце Блакстона и дотого разбилъ репутацію герцога Графтона, что его милость почувствовалъ утомленіе отъ своей должности и началъ тосковать по тѣнистымъ рощамъ Юстона. Не было ни одного принципа внѣшней, внутренней и колоніальной политики, дорогаго сердцу Чатама, котораго бы въ теченіе того времени, когда его духъ находился въ затмѣніи, не нарушило министерство, имъ же образованное.
   Остальные годы его жизни прошли въ безплодной борьбѣ противъ роковой политики, которую его заставили принять подъ свою защиту, когда онъ могъ нанести ей смертельный ударъ. Его усилія возстановили его славу, но мало принесли пользы его родинѣ.
   Онъ нашелъ двѣ партіи, дѣйствовавшія противъ правительства, партію своего зятя, Гренвиллей, и партію лорда Роккингама. По вопросу о миддльсекскихъ выборахъ эти партіи дѣйствовали вмѣстѣ; но во множествѣ другихъ важныхъ вопросовъ онѣ далеко расходились и въ дѣйствительности между ними было не менѣе взаимной вражды, нежели вражды ко двору. Гренвилля, въ продолженіе многихъ лѣтъ, преслѣдовали Роккингамовъ цѣлымъ рядомъ желчныхъ памфлетовъ. Такъ шло дѣло долго, прежде нежели Роккингамы рѣшились отплатить тѣмъ же. Но одна гнусная брошюра, написанная подъ вліяніемъ Гренвилля и носившая заглавіе "Положеніе Народа", истощила ихъ терпѣніе Боркъ взялъ на себя защиту и месть за своихъ друзей и выполнилъ свою задачу съ удивительнымъ искусствомъ и силою. На всѣхъ пунктахъ онъ былъ побѣдителемъ и никогда не наносилъ онъ болѣе полнаго пораженія, какъ въ томъ случаѣ, когда подвелъ итоги къ тѣмъ сухимъ и мелочнымъ вопросамъ о статистическихъ и финансовыхъ подробностяхъ, въ которыхъ заключалась главная сила Гренвилля. Дѣловой труженикъ, даже на собственномъ своемъ полѣ, имъ самимъ избранномъ, оказался совершенно не въ силахъ поддерживать борьбу противъ великаго оратора и философа. Когда Чатамъ снова явился, Гренвилля все-еще корчило отъ недавняго позора и жгучей боли, нанесенныхъ этою заслуженною карою. Сердечное согласіе между двумя вѣтвями оппозиціи было невозможно, и нелегко могъ Чатамъ соединиться съ которой-либо изъ нихъ. Его чувства, несмотря на множество нанесенныхъ и полученныхъ оскорбленій, притягивали его къ партіи Гринвилля; ибо онъ отличался сильными семейными привязанностями, и его натура, какъ ни была надменна, никогда не была способна ожесточиться, а теперь, вслѣдствіе страданій, была расположена къ мягкимъ чувствамъ. Но отъ родственниковъ его отдѣляло рѣзкое различіе въ мнѣніяхъ по вопросу о колоніальныхъ податяхъ. Несмотря на то, настало примиреніе. Онъ посѣтилъ Стоу; онъ пожалъ руку Джорджу Гренвиллю, и виги-землевладѣльцы боккингамширскіе, за своими публичными обѣдами, выпили много стакановъ вина въ честь союза трехъ братьевъ.
   По мнѣніямъ своимъ Чатамъ стоялъ несравненно ближе къ партіи Роккингама, нежели къ своимъ родственникамъ; но между нимъ и Роккингамами лежала пропасть, которую нелегко было перейти. Онъ нанесъ этой партіи глубокое оскорбленіе, и, оскорбляя ее, въ то же время глубоко оскорбилъ свою страну. Когда вѣсы колебались между ними дворомъ, онъ всю силу своего генія, своей славы, своей популярности бросилъ на чашку дурной правительственной системы. Къ этому должно прибавить, что многіе изъ значительныхъ членовъ этой партіи все-еще сохранили горькое воспоминаніе о жесткости и презрѣніи, съ которыми онъ обходился съ ними въ то время, когда вступилъ въ управленіе дѣлами. Ясно изъ памфлетовъ и рѣчей Борка и еще болѣе ясно изъ его частныхъ писемъ и изъ бесѣдъ, что онъ смотрѣлъ на Чатама съ чувствомъ, весьма недалекимъ отъ ненависти. Чатамъ, безспорно, сознавалъ свои ошибки и желалъ ихъ загладить; но его дружественныя предложенія, сдѣланныя, хотя и съ искренностью и даже съ непривычнымъ смиреніемъ, было вначалѣ приняты лордомъ Роккингамомъ съ холодною и строгою сдержанностью. Только мало-по-малу сношенія между двумя государственными людьми сдѣлались вѣжливы и даже дружественны. Но прошлое никогда не было вполнѣ забыто.
   Чатамъ, однакожъ, не стоялъ одинокъ: вокругъ него собралась партія, слабая по числу, но сильная великими и разнообразными талантами. Лордъ Камдепъ, лордъ Шельборцъ, полковникъ Барре и Доннигъ, впослѣдствіи лордъ Ашбортонъ, были главными членами этой партіи.
   Нѣтъ основаній думать, чтобы въ слѣдовавшее за этомъ время и до своей предсмертной болѣзни Чатамъ страдалъ разстройствомъ умственныхъ способностей. Почти до конца жизни онъ говорилъ все съ тѣмъ же краснорѣчіемъ. Его слушали все съ тѣмъ же восторгомъ. По это не было краснорѣчіе, къ которому привыкла палата лордовъ. Эта отрывочная и страстная, по несовсѣмъ послѣдовательная, декламація, въ которой онъ превосходилъ всѣхъ и которую онъ украшалъ взглядами, выраженіями голоса и жестами, достойными Гаррика и Тальмы, была не на мѣстѣ въ маленькой залѣ, гдѣ слушателями часто были три или четыре сонливые прелата, три или четыре старые судьи, въ теченіе многихъ лѣтъ пріобрѣвшіе привычку не обращать вниманія на ораторское искусство и смотрѣть только на факты и доказательства, и три или четыре беззаботные и надменные фешьёнебельные джентльмена, которыхъ все, что имѣло видъ энтузіазма, возбуждало къ презрительной насмѣшкѣ. Въ палатѣ общинъ брошенный имъ взглядъ, движеніе его рука по временамъ стращали Моррея; во въ палатѣ перовъ самый горячій его пылъ и паѳосъ производили меньшее дѣйствіе, нежели умѣренность, разсудительность, ясный порядокъ и спокойное достоинство, отличавшій рѣчи лорда Мансфильда.
   По вопросу о миддльсекскихъ выборахъ всѣ три вѣтви оппозиціи дѣйствовали сообща. Ни въ одной палатѣ, ни одинъ ораторъ не защищалъ этого конституціоннаго дѣла -- въ чемъ теперь не можетъ быть никакихъ сомнѣній -- съ такимъ жаромъ и краснорѣчіемъ, какъ Чатамъ. Прежде чѣмъ этотъ вопросъ пересталъ занимать общественное мнѣніе, умеръ Джорджъ Гренвилль. Его партія быстро разложилась и въ скоромъ времени большая часть его приверженцевъ явилась на министерскихъ скамьяхъ.
   Еслибъ Джорджъ Гренвилль прожилъ нѣсколько мѣсяцевъ долѣе, то дружественныя связи между нимъ и его зятемъ, которыя, послѣ нѣсколькихъ годовъ охлажденія и непріязни, были возобновлены недавно, по всей вѣроятности снова расторглись бы насильственно: распря между Англіей и сѣверо-американскими колоніями приняла теперь мрачный и угрожающій видъ. Угнетеніемъ было вызвано сопротивленіе, сопротивленіе сдѣлалось предлогомъ новыхъ угнетеній. Предостереженія всѣхъ величайшихъ, современныхъ той эпохѣ, государственныхъ людей прошли безъ всякой пользы для властолюбиваго двора и для ослѣпленнаго народа. Скоро колоніальный сенатъ выступилъ противъ британскаго парламента; затѣмъ колоніальная милиція скрестила свои штыки съ британскими полками. Наконецъ, весь государственный порядокъ разстроился. Два милліона англичанъ, которые, за пятнадцать лѣтъ предъ тѣмъ, были такъ же вѣрны своему государю и такъ же гордились честью своей страны, какъ жители Кента или Іоркшира, торжественнымъ актомъ провозгласили свое отдѣленіе отъ англійскаго государства. Нѣкоторое время казалось, что инсургенты будутъ бороться съ ничтожнымъ успѣхомъ противъ огромныхъ финансовыхъ и военныхъ средствъ метрополіи; но бѣдствія, быстро слѣдовавшія одно за другимъ, скоро разогнали иллюзіи національнаго тщеславія: большое британское войско, истощенное, проголодавшееся, со всѣхъ сторонъ тревожимое враждебнымъ населеніемъ, было принуждено сложить оружіе. Всѣ правительства, доведенныя Англіею въ предшествовавшую войну до новаго униженія и въ продолженіе многихъ лѣтъ злобившіяся при воспоминаніяхъ о Квебекѣ, Минденѣ, Моро, теперь съ восторгомъ увидѣли, что насталъ для нихъ день мщенія. Франція признала независимость Соединенныхъ Штатовъ, и не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія, что ея примѣру вскорѣ послѣдуетъ Испанія.
   Чатамъ и Роккингамъ дѣйствовали единодушно, противясь во всѣхъ пунктахъ роковой политикѣ, приведшей государство въ такое опасное положеніе. Но ихъ нути разошлись теперь. Лордъ Роккингамъ думалъ и, какъ доказали послѣдствія, думалъ весьма справедливо, что взбунтовавшіяся колоніи должны будутъ навсегда отдѣлиться отъ государства и что единственнымъ слѣдствіемъ продленія войны на американскомъ континентѣ будетъ разъединеніе силъ, которыя желательно по-возможности сосредоточить. Еслибъ были оставлены, безнадежныя попытки подчинить англійской власти Пенсильванію и Виргинію, то легко можно было бы избѣгнуть войны противъ дома Бурбоновъ, или же, если эта война была неизбѣжна, ее можно бы вести съ большимъ успѣхомъ и большей славой. Мы даже отчасти могли бы вознаградить себя за потерянное насчетъ нашихъ внѣшнихъ враговъ, начавшихъ войну въ надеждѣ поживиться отъ насъ, вслѣдствіе нашихъ домашнихъ раздоровъ. Поэтому лордъ Роккингамъ и его приверженцы думали, что для Англіи въ то время не было ничего лучшаго, какъ поступить слѣдующимъ образомъ: признать независимость Соединенныхъ Штатовъ и обратить всѣ свои силы противъ европейскихъ враговъ.
   Чатамъ, повидимому, долженъ былъ бы принять ту же самую точку зрѣнія. Пока Франція не принимала никакого участія въ нашей распрѣ съ колоніями, онъ говорилъ безпрестанно и съ величайшей энергіей, что невозможно покорить Америку, и, не впадая въ нелѣпость, онъ не могъ бы доказывать теперь, что легче побѣдить Францію и Америку вмѣстѣ, нежели одну Америку. Но у него страсти преобладали надъ сужденіемъ и закрыла ему глаза предъ собственною его непослѣдовательностью. Именно тѣ самыя обстоятельства, по которымъ отдѣленіе колоній являлось неизбѣжнымъ, дѣлали для него это отдѣленіе вполнѣ невыносимымъ. Распаденіе государства казалось ему менѣе пагубнымъ и унизительнымъ, если оно произойдетъ вслѣдствіе домашнихъ раздоровъ, нежели въ томъ случаѣ, когда къ этому принудитъ иноземное вмѣшательство. Его кровь кипѣла отъ чувства униженія его отечества. Все, что унижало его страну въ средѣ другихъ народовъ, онъ принималъ за оскорбленіе, нанесенное лично ему самому. И это чувство было весьма естественно: онъ сдѣлалъ ее столь великою, онъ такъ гордился ею и она такъ гордилась имъ. Онъ припоминалъ, какъ, болѣе двадцати лѣтъ назадъ, въ день скорби и страха, когда ея владѣнія были отъ нея оторваны, когда флагъ ея былъ обезчещенъ, она призвала его на спасеніе свое. Онъ вспоминалъ о внезапной и славной перемѣнѣ, произведенной его энергіей, о длинномъ рядѣ тріумфовъ, о тѣхъ дняхъ, когда народъ приносилъ ему благодарность, о тѣхъ ночахъ, когда въ честь его горѣли огни. Волнуемый подобными воспоминаніями. онъ рѣшился отстать отъ тѣхъ, кто совѣтовалъ призвать независимость колоній. Что онъ заблуждался -- это, по нашему мнѣнію, съ трудомъ можетъ быть оспориваемо самыми жаркими его поклонниками. Въ самомъ дѣлѣ, трактатъ, которымъ, нѣсколько лѣтъ спустя, была признана республика Соединенныхъ Штатовъ, былъ дѣломъ самыхъ преданныхъ его приверженцевъ и его любимаго сына.
   Герцогъ Ричмондъ предложилъ подать адресъ королю противъ дальнѣйшаго продолженія непріязненныхъ дѣйствій съ Америкою. Чатамъ нѣкоторое время, вслѣдствіе усилившагося болѣзненнаго разстройства, не присутствовалъ въ парламентѣ. Онъ рѣшился при этомъ случаѣ явиться на своемъ мѣстѣ и объявить, что его мнѣнія совершенно расходятся съ мнѣніями партіи Роккнигама. Онъ находился въ состояніи сильнаго раздраженія; понадобилась даже помощь врача. Его сильно уговаривали успокоиться и остаться дома, но удержать его не было возможности. Его сынъ, Вилліамъ, и зять, лордъ Магопъ, сопровождали его въ Вестминстеръ. Онъ отдохнулъ въ комнатѣ канцлера до тѣхъ поръ, пока начались пренія, и тогда, опираясь на двухъ своихъ молодыхъ родственниковъ, дотащился до своего мѣста. Малѣйшія подробности этого дня запомнились и заботливо переданы памяти потомства. Онъ кланялся, какъ было замѣчено, съ величайшею учтивостью тѣмъ перамъ, которые привстали, чтобъ дать дорогу ему и его опорамъ. Костыль свой онъ держалъ въ рукахъ. Одѣтъ онъ былъ, по обыкновенію, въ богатый бархатный кафтанъ. Ноги были обернуты въ фланель. Парикъ его былъ такъ великъ и лицо его такъ исхудало, что нельзя было распознать ни одной его черты, исключай высокаго изгиба его носа и глазъ, въ которыхъ все-еще сохранялся блескъ прежняго огня.
   Когда герцогъ Ричмондъ кончилъ говорить, Чатамъ всталъ. Нѣкоторое время голоса его нельзя было разслышать; наконецъ звуки сдѣлались явственны и дикція оживилась. По временамъ его слушатели ловили мысль или выраженіе, напоминавшія имъ Вилліама Питта; но ясно было, что то уже не былъ Вилліамъ Питтъ: онъ терялъ нить своей рѣчи, останавливался, повторялъ одни и тѣ же слова по нѣскольку разъ и былъ дотого разсѣянъ, что, говоря объ актѣ о престолонаслѣдія, не могъ припомнить имени курфирстины Софьи. Палата слушала въ торжественномъ молчаніи и съ видомъ глубокаго уваженія и сожалѣнія. Въ залѣ царствовала такая глубокая тишина, что слышно было бы паденіе носоваго платка. Герцогъ Ричмондъ возражалъ съ большою мягкостью и приличіемъ; но въ то время, какъ онъ говорилъ, замѣтили, что старикъ сдѣлался безпокоенъ и раздражителенъ. Герцогъ сѣлъ. Чатамъ всталъ снова, приложилъ руку къ груди и упалъ, въ припадкѣ апоплексіи. Три или четыре лорда, сидѣвшіе возлѣ, поддержали его въ паденіи. Палата разошлась въ смущеніи. Умирающій былъ перенесенъ въ жилище одного изъ парламентскихъ чиновниковъ и такъ поправился, что былъ въ силахъ вынести поѣздку въ Гейзъ. Въ Гейзѣ, послѣ томленій, продолжавшихся нѣсколько недѣль, онъ скончался на семидесятомъ году. На смертномъ одрѣ до послѣдней минуты за нимъ ухаживали съ самой заботливой нѣжностью его жена и дѣти, и онъ вполнѣ заслуживалъ ихъ попеченій: слишкомъ часто надменный и деспотичный съ другими, къ нимъ онъ былъ добръ до нѣжности. Въ продолженіе своей жизни онъ внушалъ страхъ своимъ противникамъ на политическомъ поприщѣ, даже и самые союзники смотрѣли на него скорѣе со страхомъ, нежели съ любовью. Но никакой страхъ, казалось, не примѣшивался къ тому расположенію, которое внушала маленькому кружку въ Гейзѣ его нѣжность, постоянно выражавшаяся въ тысячѣ привлекательныхъ формъ.
   У Чатама, во время его смерти, въ обѣихъ палатахъ парламента не было и десяти личныхъ приверженцевъ. Половина государственныхъ людей той эпохи покинула его вслѣдствіе его заблужденій, а другая половина -- вслѣдствіе его стараній загладить свои ошибки. Послѣдняя его рѣчь была въ одно и то же время нападеніемъ на политику, которой слѣдовало правительство, и на политику, которую предлагала оппозиція. Но смерть возвратила ему прежнее мѣсто въ сердцахъ его согражданъ. Кто можетъ слышать безъ волненія о паденіи того, что было такъ велико и стояло такъ долго? Самыя обстоятельства его смерти принадлежатъ, кажется, скорѣе трагической сценѣ, нежели дѣйствительной жизни. О великомъ государственномъ человѣкѣ, обремененномъ годами и почестями, приведенномъ въ зданіе сената сыномъ, подававшимъ рѣдкія надежды, и сраженномъ въ полномъ собраніи въ то время, когда онъ напрягалъ свой слабый голосъ, чтобы возбудить падавшій духъ своей страны,-- нельзя не вспоминать безъ особеннаго уваженія и сочувствія. Всѣ враги его замолкли отъ страха; замолкъ даже голосъ справедливаго и умѣреннаго осужденія. Ни о чемъ другомъ не вспоминали, какъ о высокомъ геніи, незапятнанной честности, безспорныхъ заслугахъ того, кого уже не было болѣе. Въ этомъ одномъ пунктѣ всѣ партія были Между собою согласны. Торжественныя похороны и памятникъ были присуждены ему съ общимъ энтузіазмомъ. Долги покойника были заплачены. Особенныя попеченія были приняты о его семействѣ. Лондонское Сити просило, чтобы останки великаго человѣка, котораго оно такъ долго любило и уважало, покоились подъ сводомъ его великолѣпнаго собора; но просьба явилась слишкомъ поздно: уже все было приготовлено для погребенія его въ Вестминстерскомъ аббатствѣ.
   Хотя люди всѣхъ партій соединились въ рѣшеніи назначить посмертныя почести Чатаму, но прахъ его провожали въ могилу почти исключительно противники правительства. Знамя лордства Чатама несъ полковникъ Барре, въ сопровожденіи герцога Ричмонда и лорда Роккингама. Боркъ, Савиль и Доннингъ держали покровъ. Въ похоронной процессіи участвовалъ лордъ Камденъ. Погребальное шествіе велъ молодой Вилліамъ Питтъ. Спустя болѣе двадцати-семи лѣтъ, въ столь же мрачное и опасное время, его собственное изнуренное тѣло и растерзанное сердце были съ такою же великолѣпною обстановкою положены въ ту же самую освященную землю.
   Чатамъ покоится недалеко отъ сѣверныхъ дверей храма, на мѣстѣ, которое съ тѣхъ поръ было присвоено государственнымъ людямъ, подобно тому, какъ другой конецъ того же предѣла назначенъ для поэтовъ. Тамъ лежатъ Ma нсфи ль дъ, второй Вилліамъ Питтъ, Фоксъ, Граттанъ, Каннингъ и Вильберфорсъ. Нѣтъ другаго кладбища, на которомъ бы такъ много великихъ гражданъ лежало на такомъ тѣсномъ пространствѣ. Высоко надъ этими почтенными могилами поднимается величественный памятникъ Чатама, и его изображеніе, художественно исполненное, своимъ орлинымъ взглядомъ и поднятою рукою, все-еще какъ будто взываетъ Англію къ мужеству и презрѣнію своихъ враговъ. Поколѣніе, воздвигшее этотъ памятникъ, уже исчезло. Пришло время, когда поспѣшныя и безъ надлежащей оцѣнки составленныя сужденія, господствовавшія у современниковъ о его характерѣ, могутъ быть спокойно провѣрены исторіей. И хотя исторія, въ предостереженіе пылкимъ, надмѣннымъ и смѣлымъ натурамъ, замѣтитъ его многочисленныя заблужденія, но по здравомъ соображеніи, она же признаетъ, что среди знаменитыхъ людей, которыхъ останки лежатъ рядомъ съ его прахомъ, едва ли кто-нибудь оставилъ по себѣ имя болѣе незанятнанное, и ни одинъ не оставилъ имени болѣе блестящаго.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru