Маколей Томас Бабингтон
Сэр Джемс Макинтош

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    History of lhe Revolution in, 1688. Comprising а View of the Reign of James the Second, from his Accession lo the Enterprise of lhe Prince of Orange, by tbe late Right Honourable Sir James Mackintosh: and completed lo the Settlement of the Crown, by the Editor. To which is prefixed, а Notice of the Life, Writings, and Speeches, of Sir James Mackintosh. 4-to: London, 1834.

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

   Томъ II. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленное изданіе.
   Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена
   Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1866
   OCR Бычков М. Н.
     

СЭРЪ ДЖЕМСЪ МАКИНТОШЪ.

(Іюль, 1835.)

History of lhe Revolution in, 1688. Comprising а View of the Reign of James the Second, from his Accession lo the Enterprise of lhe Prince of Orange, by tbe late Right Honourable Sir James Mackintosh: and completed lo the Settlement of the Crown, by the Editor. To which is prefixed, а Notice of the Life, Writings, and Speeches, of Sir James Mackintosh. 4-to: London, 1834.

"Исторія революціи въ Англіи въ 1688 содержащая обзоръ царствованія Іакова II-го отъ его восшествія на престолъ до предпріятія принца Оранскаго. Сочиненіе покойнаго достопочтеннаго сэра Джемса Макинтоша, дополненное издателемъ до Акта о престонаслѣдіи. Изданію предпосланы замѣтки о жизни, сочиненіяхъ и рѣчахъ сэра Джемса Макинтоша. 4-to, Лондонъ. 1834 (1).

   (1) Въ этой статьѣ, въ первоначальномъ ея видѣ, издатель "Революціи" былъ жертвою такихъ жестокихъ нападковъ, которые не могутъ быть оправданы ни литературными недостатками, ни разницею теоретическихъ воззрѣній и которыя должны бы преслѣдовать только нарушенія законовъ нравственности и чести. Авторъ не былъ побуждаемъ чувствомъ какого-нибудь личнаго нерасположенія, потому что, писавъ эту статью въ отдаленной странѣ, онъ не зналъ и не подозрѣвалъ даже, на кого нападалъ. Единственнымъ его побужденіемъ было почтеніе къ памяти превосходнаго человѣка, котораго онъ любилъ и уважалъ, и съ которымъ, казалось ему, обходились не по заслугамъ.
   Издатель умеръ теперь: но при жизни своей онъ объявилъ, что былъ дурно понятъ и что онъ писалъ отнюдь не во враждебномъ духѣ противъ сэра Джемса Макинтоша, къ которому онъ питалъ глубочайшее уваженіе.
   Многія мѣста поэтому смягчены, а нѣкоторыя совершенно выпушены. Строгій приговоръ, сдѣланный литературному исполненію "введенія" и "продолженія", не могъ быть, безъ насилованія истины, взятъ назадъ. Но все, что могло подать поводъ къ нападкамъ на нравственныя свойства издателя, тщательно устранено.
  
   Съ непритворною недовѣрчивостью отваживаемся мы подать наше мнѣніе о послѣднемъ трудѣ сэръ Джемса Макинтоша. Мы напрасно старались сдѣлать то, что для критика должно быть легкимъ и привычнымъ дѣломъ. Мы напрасно старались отдѣлить книгу отъ писателя и судить о ней, какъ будто бы она носила какое-нибудь неизвѣстное имя. Это было тщетно. Всѣ черты почтеннаго лица передъ нами. Въ нашихъ ушахъ звучатъ еще всѣ мелкія особенности переливовъ того голоса, отъ котораго ученые и государственные люди любили принимать наставленіе свѣтлаго и благосклоннаго разума. Мы попытаемся сохранить строгое безпристрастіе. Но мы не стыдимся сознаться, что приближаемся къ этимъ останкамъ добродѣтельнаго и достойнѣйшаго человѣка съ чувствами уваженія и благодарности, которыя, можетъ быть, сдѣлаютъ наше сужденіе ошибочнымъ.
   Едва-ли возможно избѣгнуть сравненія между этимъ сочиненіемъ и другимъ знаменитымъ отрывкомъ. Читатели легко догадаются, что мы намекаемъ на "Исторію Іакова II-го" м-ра Фокса. Обѣ книги относятся къ одному и тому же предмету. Обѣ книги были изданы послѣ смерти авторовъ. Ни та, ни другая не получили послѣднихъ поправокъ. Авторы принадлежали къ одной и той же политической партіи и были однихъ и тѣхъ же мнѣній относительно достоинствъ и недостатковъ англійской конституціи и относительно большей части выдающихся характеровъ и событій англійской исторіи. Оба много размышляли о принципахъ правленія, однако они не были исключительно теоретиками. Оба перерыли архивы соперничествующихъ королевствъ и углублялись въ Фоліанты, которые въ продолженіе вѣковъ плеснѣли въ забытыхъ библіотекахъ, однако они не были исключительно антикваріями. Они имѣли одно превосходное качество для занятія исторіею: они говорили въ исторія, дѣйствовали въ исторіи, переживали исторію. Перемѣны политическаго счастья, приливъ и отливъ народнаго чувства, скрытый механизмъ, которымъ движутся партіи -- все это было предметомъ постоянныхъ ихъ размышленій и обычныхъ разговоровъ. Гиббонъ замѣтилъ, что онъ былъ обязанъ счастью своего успѣха, какъ историкъ, наблюденіямъ, которыя онъ дѣлалъ какъ офицеръ милиціи и членъ палаты общинъ. Замѣчаніе весьма вѣрное. Мы не имѣемъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что его кампанія, хотя онъ никогда не видалъ непріятеля, и его бытность въ парламентѣ, хотя онъ никогда не произнесъ ни одной рѣчи, принесли ему несравненно болѣе пользы, чѣмъ могли бы дать годы уединенія и ученыхъ занятій. Если 6ы время, которое онъ провелъ на парадахъ и за обѣденнымъ столомъ въ Гампширѣ или на скамьѣ казначейства и у Брукса во время бурь, низвергнувшихъ лорда Норта и лорда Шельборна, было проведено въ Бодлеянской библіотекѣ {Brookes былъ хозяинъ дома, гдѣ помѣщался вигскій клубъ того же имени.-- Sir Thomas Bodley дипломатъ и ученый XVI ст., пожертвовавшій свою библіотеку Оксфордскому университету.}, то онъ могъ бы избѣгнуть нѣкоторыхъ неточностей, могъ бы Обогатить свои примѣчанія большимъ числомъ ссылокъ, но никогда не произвелъ бы такой живой картины двора, лагеря и сената.
   Въ этомъ отношеніи м-ръ Фонсъ и сэръ Джемсъ Макинтошъ имѣли большія преимущества почти предъ каждымъ англійскимъ историкомъ, писавшимъ со временъ Борнета; Лордъ Литльтонъ, правда, имѣлъ тѣже преимущества, но былъ неспособенъ пользоваться ими. Педантизмъ такъ глубоко вкоренимся въ его натуру, что выборы, министерство Финансовъ, казначейство, палата общинъ, палата лордовъ оставили его такимъ же мечтательнымъ школьникомъ, какимъ нашли его.
   Когда мы сравниваемъ два занимательныя, сочиненія, о которыхъ говорили, намъ не трудно отдать предпочтеніе сочиненію сэра Джемса Макинтоша. Въ самомъ дѣлѣ превосходство м-ра Фокса надъ сэромъ Джемсомъ, какъ ораторомъ, едва-ли очевиднѣе превосходства сэра Джемса надъ м-ромъ Фоксомъ, какъ историкомъ. М-ръ Фоксъ съ, перомъ въ рукѣ, и сэръ Джемсъ, говорящій рѣчь въ нижней палатѣ, были, мы:думаемъ, каждый внѣ своей сферы. Они были, правда, "людьми слишкомъ большаго ума и слишкомъ большихъ" способностей, чтобы потери пѣть постыдную, неудачу въ какомъ бы то ни было предпріятіи къ которому они приложили всю силу своего ума; "Исторія Іакова II-го" всегда удержитъ свое мѣсто въ нашихъ библіотекахъ, какъ цѣнная книга; а сэръ Джемсъ Макинтошъ успѣлъ занять и удержать высокое мѣсто между парламентскими ораторами своего времени. Однако мы никогда не могли прочесть страницы, написанной м-мъ Фоксомъ, мы никогда не могли въ продолженіе четверти часа слушать рѣчь сэра Джемса, не почувствовавъ присутствія постояннаго усилія и напряженія. Натура или привычка, обратившаяся въ натуру, заявляла свои права. М-ръ Фоксъ писалъ пренія, сэръ Джемсъ Макинтошъ говорилъ статьи.
   Что касается собственно слога, то м-ръ Фоксъ сдѣлалъ, правда, все, что могъ, чтобы избѣжать ошибокъ, которыя можетъ породить привычка говорить публично. Онъ такъ болѣзненно опасался впасть въ какую-нибудь разговорную погрѣшность, унизить свой слогъ примѣсью парламентскаго языка, что впалъ въ противоположную ошибку и очистилъ свой словарь съ щепетильностью, неизвѣстною ни одному пуристу. "Ciceronem Allobroga dixit" {"Цицерона называлъ онъ аллоброгомъ". (Ювеналъ. VII, 214).-- Аллоброги -- грубое воинственное племя, жившее въ окрестностяхъ нынѣшней Савои и покоренное римлянами въ 122 г. до P. X.}. Онъ не считалъ Аддиссона, Болингброка или Миддльтона достаточнымъ авторитетомъ для какого-нибудь выраженія. Онъ объявилъ, что не употребитъ ни одного слова, котораго нельзя найти у Драйдена. Во всякомъ другомъ человѣкѣ мы назвали бы эту заботливость просто Фатовствомъ, и, не смотря на все наше удивленіе къ м-ру Фоксу, мы не можемъ не думать, что крайняя внимательность къ мелочнымъ тонкостямъ языка едва-ли была достойна столь мужественнаго и обширнаго ума. Такого рода пуристы были въ Римѣ, и ихъ брезгливость была порицаема Гораціемъ съ тѣмъ особенно-здравымъ смысломъ и хорошимъ вкусомъ, которыми отличаются всѣ его сочиненія. Такого рода пуристы были въ эпоху возрожденія наукъ, и два величайшихъ ученыхъ того времени, одинъ по ту, другой по сю сторону Альпъ, возвысили свой голосъ противъ столь неразумной щепетильности. "Carent, говоритъ Полиціанъ, qnæ scribunt isti yiribus et vite, carent acta, carent effectu, ca-rent indole.... Nisi liber ille præsto sit ex quo quid excerpant, colligere tria yerba non posssunt.... Horum semper igitur oratio tremula, vacilla ns, infirma.... Quæso ne ista superstitione te alliges -- Ut bene currere non potest qui pedem ponere studet in alienis tantum yestigiis, ita nec bene scribere qui tanquam de præ scripto non audet egredi" {"Тому, что они пишутъ, недостаетъ силы и жизни, недостаетъ дѣйствія, недостаетъ эффекта, недостаетъ таланта... Если нѣтъ книги подъ рукою, изъ которой они дѣлаютъ извлеченія, они не могутъ связать трехъ словъ... Поэтому рѣчь ихъ всегда колеблющаяся, шаткая, слабая... Прошу тебя, не связывай себя этимъ предразсудкомъ... Какъ не можетъ хорошо бѣжать тотъ, кто старается ставить свою ногу только въ чужіе слѣды, такъ не можетъ хорошо писать тотъ, кто не осмѣливается отступить сколько-нибудь отъ предписанныхъ правилъ."}.-- "Posthac, восклицаетъ Эразмъ, non licebit episcopos appellare patres reverendos, nec in calce literarum scribere annum а Christo naio, quod id uusquam faciat Cicero. Quid autera ineptius qnam, toto seculo novato, religions, imperiis, magistratibus, locorum vocabulis, ædificiis, cul tu, moribus, non aliter andere loqni quam locutus est Cicero? Si reyivisceret ipse Cicero, rideret hoe Ciceronianorum genus". {"Послѣ этого нельзя будетъ называть епископовъ преподобными отцами, не слѣдуетъ въ концѣ письма писать годъ послѣ Рождества Христова, потому что Цицеронъ никогда этого не дѣлалъ. Но что же можетъ быть нелѣпѣе, какъ, послѣ измѣненія всего вѣка, религіи, государствъ, властей, названій мѣстъ, строеній, нравовъ, не осмѣливаться говорить иначе, какъ говорилъ Цицеронъ. Если воскреснулъ бы Цицеронъ, онъ насмѣхался бы надъ этою цицероновскою породою."}
   Между тѣмъ какъ м-ръ Фоксъ сѣялъ и просѣивалъ свою Фразеологію съ заботливостью, которая кажется едва совмѣстною съ простотою и возвышенностью его ума и которая, на самомъ дѣлѣ, только унизила и ослабила его слогъ, онъ мало остерегался тѣхъ болѣе важныхъ недостатковъ въ пріемахъ, опасность впасть въ которыя угрожаетъ великому оратору, принимающемуся писать исторію. Вся книга отличается пылкимъ, спорнымъ, полемическимъ характеромъ. Почти каждый доводъ облеченъ въ Форму вопроса, восклицанія или сарказма. Писатель точно обращается къ какой-то воображаемой аудиторіи, точно рветъ на части защиту Стюартовъ, только-что произнесенную воображаемымъ торіемъ. Возьмите, напримѣръ, его отвѣтъ на замѣчанія Юма о казни Сидни; замѣните имя Юма словами: "почтенный джентльменъ" или "благородный лордъ". Все это мѣсто звучитъ, какъ могучій отвѣтъ, гремѣвшій въ три часа утра со скамьи оппозиціи. Пока мы его читаемъ, мы почти можемъ себѣ вообразить, видимъ и слышимъ великаго англійскаго дебатера въ полномъ разгарѣ вдохновенія, волнующимся, кричащимъ, задыхающимся отъ потока безчисленныхъ его словъ,-- такимъ, какимъ описали намъ его немногіе, помнящіе еще Вестминстерское слѣдствіе и Очаковскіе переговоры {Westminster scrutiny -- слѣдствіе, возникшее по поводу неправильнаго избранія лорда Трентгама членомъ парламента за Вестминстерское Сити.}.
   Правда, что мѣсто, которое мы привели и нѣсколько другихъ мѣстъ, которыя мы могли бы указать, удивительны, если смотрѣть на нихъ единственно^ какъ на проявленія умственной силы. Мы сразу узнаемъ въ нихъ того истиннаго мастера всего искусства умственнаго гладіаторства, коего рѣчи,-- какъ несовершенно онѣ ни переданы намъ,-- должны быть денно и нощно изучаемы каждымъ, кто желаетъ изучать науку логической защиты. Мы находимъ во многихъ мѣстахъ "Исторіи Іакова II" превосходные образчики того, что было по нашему мнѣнію великою характеристическою чертою Димосеви а у грековъ и Фокса между ораторами Англіи; разумъ, проникнутый и, если можно такъ выразиться, раскаленный до-красна страстью. Но это достоинство не такого рода, которое прилично исторіи, и можно почти безъ преувеличенія сказать, что все, что только есть поразительно-хорошаго въ отрывкѣ м-ра Фокса, неумѣстно.
   Съ сэромъ Джемсомъ Макинтошемъ было наоборотъ. Настоящимъ его мѣстомъ была библіотека, кругъ литераторовъ, или каѳедра нравственной и политической философіи. Онъ значительно отличался въ парламентѣ. Но тѣмъ не менѣе парламентъ не былъ вполнѣ его сферою. Дѣйствіе самыхъ удачныхъ его рѣчей было незначительно въ сравненіи съ количествомъ дарованія и учености, которое было потрачено на нихъ. Мы легко могли бы назвать людей, которые, не обладая и десятою частью его умственныхъ способностей, почти никогда не обращаются къ палатѣ общинъ, не производя болѣе сильнаго впечатлѣнія, чѣмъ то, которое было производимо его самыми блестящими s обработанными рѣчами. Его свѣтлое и Философское разсужденіе относительно билля о реформѣ было говорено пустымъ скамьямъ. Тѣ, правда, которые были на столько разумны, что остались на своихъ мѣстахъ, подбирали нѣкоторые намёки, которые, искусно употребленные, были причиною успѣха не одной рѣчи. Но "для массы это была икра" {"... 't, was caviare to the general". Выраженіе это взято у Шекспира ("Гамлетъ", дѣйс. II, явл. 2). Оно равносильно извѣстному русскому выраженію о свиньяхъ и апельсинахъ.}. И даже тѣ, которые слушали сэръ Джемса съ удовольствіемъ и удивленіемъ, не могли не сознаться, что онъ скорѣе читалъ лекцію, чѣмъ велъ споръ. Художникъ, который потратилъ бы на панораму, на декорацію или на транспарантъ то изящество отдѣлки, которымъ мы любуемся въ нѣкоторыхъ маленькихъ картинахъ изъ домашняго быта голландцевъ, не расточалъ бы своихъ силъ болѣе того, какъ слишкомъ часто дѣлалъ этотъ замѣчательный человѣкъ. Слушатели его походили на мальчика въ "Heart of Lotian", который съ презрѣніемъ отталкиваетъ гинеи дамы и настаиваетъ на томъ, чтобы имѣть бѣлыя деньги. Они предпочитали серебро, къ которому привыкли и которое постоянно передавали изъ рукъ въ руки, золоту, котораго никогда прежде не видали, и съ цѣнностью котораго не были знакомы.
   Очень жаль, что сэръ Джемсъ Макинтошъ не посвятилъ вполнѣ послѣднихъ годовъ своихъ филфсофіи и литературѣ. Его зашиты были не изъ тѣхъ, которые даютъ оратору возможность производить съ быстротою рядъ поразительныхъ, но преходящимъ впечатлѣній и возбуждать въ часъ поду ночи умы пятисотъ джентльменовъ, не сказавъ ничего такого, что кто-либо изъ нихъ могъ вспомнить на слѣдующее утро. Его доводы были совершенно инаго чекана нежели тѣ, какіе представляются въ парламентѣ минутному ветшанію, какіе отуманиваютъ простаго человѣка, который, будь они передъ нимъ на бумагѣ, скоро открылъ бы ихъ ложность и о какихъ великій дебатеръ, пользующійся ими, забываетъ чрезъ полчаса и никогда больше не вспоминаетъ. Все цѣнное въ произведеніяхъ сэра Джемса Maкинтоша было зрѣлымъ плодомъ изученія и размышленія. Tо же было и съ его разговоромъ. Въ самой обыкновенной его бесѣдѣ не было странности, противурѣчія, забавной безсмыслицы, преувеличенія ради мгновеннаго эффекта. Умъ его былъ обширнымъ магазиномъ, удивительно устроеннымъ. Все было тамъ, и все было на своемъ мѣстѣ. Его сужденія о людяхъ, сектахъ, книгахъ были часто и тщательно испытываемы и взвѣшиваемы и тогда только размѣщались каждое на свое мѣсто въ самой обширной и точно-организованной памяти, какою когда-либо обладалъ какой-либо человѣкъ. Странно было бы, въ самомъ дѣлѣ, если бы вы "спросили что-нибудь, чего нельзя было бы найти въ этой громадной житницѣ. Вещь, которую требовали, не только была тамъ. Она была готова. Она была въ своемъ надлежащемъ отдѣленіи. Въ одно мгновеніе она была доставаема, распаковываема и показываема. Если тѣ, которые наслаждались привилегіею слушать сэра Джемса Макинтоша,-- а это было въ самомъ дѣлѣ привилегіею, сбывали расположены найти какую-нибудь ошибку въ его разговорѣ, то они, можетъ быть, замѣтили бы, что онъ слишкомъ мало поддавался минутному влеченію. Онъ, вязалось, припоминалъ, а не создавалъ;
   Ему никогда, по-видимому, не являлся предметъ неожиданно въ новомъ свѣтѣ. Вы никогда не увидѣли бы его мнѣній еще выробатывающимися, еще грубыми, еще непослѣдовательными и требующими отдѣлки помощью мысли и обсужденія. Они появлялись, подобно колоннамъ того храма, въ которомъ не слышно было звука топоровъ или молотовъ, оконченными, округленными и точно-пригнанными по мѣсту. То, что м-ръ Чарльзъ Дамбъ сказалъ съ большимъ юморомъ и нѣкоторою справедливостью о разговорѣ шотландцевъ вообще, было, конечно, справедливо въ отношеніи этого замѣчательнаго шотландца. Онъ ничего не подыскивалъ, а подавалъ все готовымъ, будучи въ его обществѣ, нельзя было ничего присвоитъ себѣ изъ того, о чемъ шла рѣчь.
   Умственными и нравственными свойствами, особенно важными въ историкѣ, онъ обладалъ въ весьма замѣчательной степени. Онъ былъ удивительно кротокъ, спокоенъ и безпристрастенъ въ своихъ сужденіяхъ о людяхъ и партіяхъ. Почти всѣ знаменитые писатели, работавшіе по англійской исторіи, суть адвокаты. Только м-ръ Галламъ и сэръ Джемсъ Макинтошъ имѣютъ право быть названы судьями. Но крайняя суровость м-ра Галлама уменьшаетъ нѣсколько удовольствіе чтенія его ученыхъ, краснорчивыхъ и умныхъ произведеній. Онъ судья, но судья вѣщающій, Педжъ или Боллеръ Верховнаго суда литературной юстиція. Черная шапка {Англійскій судья, произнося смертный приговоръ, надѣваетъ черную шапку.} его въ постоянномъ употребленіи. Въ длинномъ спискѣ тѣхъ, которыхъ онъ судилъ, едва-ли найдется одинъ, который, не смотря на свидѣтельства въ пользу обвиняемаго и и ходатайства о его помилованіи, не былъ бы приговоренъ и преданъ казни. Сэръ Джемсъ грѣшилъ, можетъ быть, немного въ противоположную сторону. Онъ любилъ дѣвственныя ассизы {Maiden assizes -- такіе ассизы, на которыхъ никто не былъ приговоренъ къ смертной казни, буквально -- дѣвственные.} и уходилъ съ бѣлыми перчатками, просидѣвъ въ судѣ надъ различными сортами самыхъ отъявленныхъ преступниковъ. Онъ быстро угадывалъ искупающія стороны характера и отличался большою снисходительностью къ недостаткамъ людей, подвергающихся сильнымъ искушеніямъ. Но эта снисходительность происходила не отъ незнанія нравственныхъ оттѣнковъ или пренебреженія ими. Хотя онъ придавалъ, можетъ быть, слишкомъ много значенія всякому смягчающему обстоятельству, которое могло бы быть приведено въ пользу преступника, но никогда не оспаривалъ авторитета закона и не выказывалъ своей изобрѣтательности въ послабленіи его предписаній. Онъ являлся твердымъ, во всякомъ случаѣ, гдѣ дѣло шло о принципахъ, но полнымъ милосердія къ отдѣльнымъ личностямъ.
   Мы не колеблемся признать этотъ отрывокъ рѣшительно лучшею нынѣ существующею исторіею правленія Іакова II. Онъ содержитъ въ себѣ много новыхъ и интересныхъ свѣдѣній, изъ которыхъ сдѣлано прекрасное употребленіе. Но мы не увѣрены, чтобы книга не была подвержена въ нѣкоторой степени обвиненію, которое праздный гражданинъ въ "Spectator" привелъ противъ своего пудинга: "N. В. слишкомъ много коринокъ и вовсе нѣтъ сала". Въ ней можетъ бытъ слишкомъ много изслѣдованія и слишкомъ мало повѣствованія; и въ самомъ дѣлѣ, судя по складу ума сэра Джемса, это ошибка, впасть въ которую мы считали бы его наиболѣе способнымъ. Чего мы, однако, никакъ не ожидали -- это, чтобы повѣствованіе было лучше исполнено, нежели изслѣдованія. Мы ожидали найти -- и нашли -- много вѣрныхъ очертаній характеровъ, и много полныхъ интереса эпизодовъ, каковы напр., описаніе ордена іезуитовъ и состоянія тюремъ въ Англіи полтораста лѣтъ тому назадъ. Мы ожидали найти -- и нашли -- много размышленій, проникнутыхъ духомъ покойной и гуманной философіи. Но мы, признаемся, не ожидали, чтобы сэръ Джемсъ могъ такъ же хорошо разсказывать исторію, какъ Вольтеръ или Юмъ. Между тѣмъ это фактъ,-- и тому, кто сомнѣвался бы въ немъ, мы посовѣтуешь прочесть описаніе событій, слѣдовавшихъ за появленіемъ деклараціи короля Іакова: собранія духовенства, бурной сцены въ тайномъ совѣтѣ, заточенія, суда и оправданія епископовъ. Самый поверхностный читатель долженъ, по нашему мнѣнію, быть очарованъ живостью повѣствованій. Но никто, кому не знакома та обширная масса непослушныхъ матеріаловъ, изъ коихъ извлечена сгруппирована наиболѣе интересная и цѣнная часть, не можетъ вполнѣ оцѣнить искусство писателя. Въ этихъ мѣстахъ, да и во всей книгѣ, находимъ мы нѣкоторыя грубыя и небрежныя выраженія, которыя авторъ, вѣроятно, исключалъ бы, если бы дожилъ до окончанія своего труда. Но, не смотря на эти недостатки, мы должны сказать, что затруднились бы указать въ какой-либо новой исторіи отрывокъ такой же длины и, въ то же время, такого же достоинства. Мы находимъ прилежаніе, точность, и разсудительность Галлана, соединенными съ живостью и колоритомъ Соути. Исторія Англіи, написанная цѣликомъ въ такомъ родѣ, была бы самою очаровательною книгою на нашемъ языкѣ. На нее былъ бы въ летучихъ библіотекахъ большій спросъ нежели на новѣйшій романъ.
   Сэръ Джемсъ не былъ, кажется, одаренъ поэтическимъ воображеніемъ. Не тѣмъ, низшаго рода, воображеніемъ, которое нужно историку, онъ обладалъ въ значительной степени. Создавать новые міры и населять ихъ новыми родами существъ -- не есть дѣло историка. Относительно Гомера и Шекспира, относительно Данте и Мильтона, онъ то же, что былъ Ноллекенсъ относительно Кановы, или Лоренсъ относительно Микель Анджело {Joseph Nollekens -- замѣчательный англійскій скульпторъ, изъ произведеній котораго, особенно славятся бюсты, снятые имъ съ разныхъ современниковъ (1737--1823).-- Sir Thomas Lawrence -- извѣстный англійскій портретистъ. (ум. 1830).}. Предметъ, которому подражаетъ историкъ, находится не не въ немъ, онъ доставляется извнѣ. Это не есть видѣніе красоты и величія, созерцаемыя лишь его умственнымъ оконъ; но настоящая модель, которую не онъ сдѣлалъ и измѣнить которую онъ не въ силахъ. Однако дѣло его не одно лишь механическое подражаніе. Верхъ его искусства -- выбрать такія части, которыя могутъ произвести дѣйствіе цѣлаго, выставятъ рельефно всѣ характеристическія черты и распредѣлить свѣтъ и тѣнь такъ, чтобы усилить впечатлѣніе. Этимъ искусствомъ, сколько можно судить по неоконченному сочиненію, лежащему теперь предъ нами, сэръ Джемсъ Макинтошъ обладалъ въ замѣчательной степени.
   Слогъ этого отрывка полновѣсный, мужественный и непринужденный. Встрѣчаются, какъ мы сказали, нѣкоторыя выраженія, которыя кажутся намъ грубыми, и нѣкоторыя, которыя мы считаемъ неточными. Они, вѣроятно, были бы исправлены, еслибъ сэръ Джемсъ имѣлъ возможность наблюдать за изданіемъ. Мы должны прибавить, что типографъ отнюдь не исполнилъ своей обязанности. Одна опечатка, въ особенности, такъ важна, что заслуживаетъ замѣчанія. Сэръ Джемсъ Макинтошъ оказывалъ высокое и заслуженное уваженіе генію, честности и мужеству добродѣтельнаго и великаго человѣка, замѣчательному украшенію англійской литературы, безстрашному защитнику англійской свободы, Томасу Ботнету, директору Чартеръ-Гауса {Пріютъ въ Лондонѣ, учрежденъ въ 1611 г. изъ бывшаго картезіанскаго монастыря.} и автору въ высшей степени краснорѣчиваго и богатаго фантазіею произведенія "Teilluris Theoria Sacra". Вездѣ, гдѣ встрѣчается имя этого знаменитаго человѣка, оно напечатано "Беннетъ" какъ въ текстѣ, такъ и въ указателѣ. Это не можетъ быть одною лишь небрежностью. Ясно, что о Томасѣ Борнетѣ и его сочиненіяхъ никогда не слыхалъ джентльменъ, которому поручено было изданіе этого тома, и который, не довольствуясь искаженіемъ текста сэра Джемса Макинтоша подобными промахами, предпослалъ ему плохое "введеніе", приложилъ къ нему плохое "продолженіе" и успѣлъ такимъ образомъ сдѣлать этотъ томъ однимъ изъ самыхъ толстыхъ и унизить его до одного изъ самыхъ худшихъ, когда-либо видѣнныхъ нами. Никогда не встрѣчали мы столь удивительнаго осуществленія древней греческой пословицы, которая говоритъ, что половина бываетъ иногда болѣе цѣлаго. Никогда не видѣли мы случая, въ которомъ увеличеніе объема было бы такимъ очевиднымъ уменьшеніемъ цѣнности.
   Почему выбрали подобнаго художника, чтобы обезобразить столь прекрасный торсъ, мы не беремся дѣлать предположенія. Говорятъ, что когда консулъ Муммій, послѣ взятія Коринѳа, готовился отправить въ Римъ нѣсколько произведеній величайшихъ греческихъ ваятелей, онъ сказалъ укладчикамъ, что если они сломаютъ его Венеру или его Аполлона, то онъ заставитъ ихъ возстановите члены, которыхъ будетъ недоставать. Голова, высѣченная каменотесомъ верстовыхъ столбовъ и приставленная къ туловищу работы Праксителя, не болѣе удивила бы и, поразила бы насъ, чѣмъ это прибавленіе.
   "Введеніе" содержитъ въ себѣ много достойнаго прочтенія, потому что содержитъ много извлеченій изъ сочиненій сэра Джемса Макинтоша. Но когда переходимъ отъ того, что біографъ сдѣлалъ ножницами, къ тому, что онъ сдѣлалъ перомъ, мы не находимъ ничего достойнаго похвалы въ его трудѣ. Каково бы ни было намѣреніе, съ которымъ онъ писалъ, повѣствованіе его клонится произвести впечатлѣніе, что сэръ Джемсъ Макинтошъ изъ своекорыстныхъ видовъ отказался отъ ученій "Vindiciœ Gallicœ". Если бы подобныя обвиненія появились въ естественномъ ихъ мѣстѣ, мы предоставили бы ихъ естественной ихъ участи. Мы бы не унизились до защиты сэра Джемса Макинтоша отъ нападковъ журналовъ четвертаго разряда и газетъ питейныхъ домовъ. Но здѣсь собственная его слава обращена противъ него. Книга, ни одинъ экземпляръ которой не былъ бы раскупленъ, если бы не носилъ его имени на заглавной страницѣ, сдѣлана проводникомъ обвиненія. При такихъ обстоятельствахъ мы не можемъ не воскликнуть словами одного изъ лучшихъ героевъ Гомера:
  
   "Νῦν τις ἐνηείης Πατροκλῆος δειλοῖο
   Μνησάσϑω' πᾶσιν γὰρ ὲπίστατο μείλχος εῖναι
   Ζωος ἐῶν' νῦνδ' αῦ Θἀνατος καὶ Μοῖρα κιχάνει". (1)
   (1) Вспомните кротость душевную бѣднаго друга Патрокла,
   Вспомните всѣ вы; доколѣ дышалъ, привѣтенъ со всѣми
   Быть онъ умѣлъ; но теперь онъ постигнутъ судьбою и смертью!"
   (Слова Менелая, "Иліада" XVII, 670--2. Перев. Гнѣдича.)
  
   Мы легко допускаемъ, что въ теченіе десяти или двѣнадцати лѣтъ, слѣдовавшихъ за появленіемъ "Vindiciœ Gallicœ", мнѣнія сэра Джемса Макинтоша подверглись нѣкоторому измѣненію. Но развѣ перемѣна произошла въ немъ одномъ? Развѣ она была необыкновенна? Развѣ она не была почти всеобщею? Былъ ли хоть одинъ честный другъ свободы въ Европѣ или Америкѣ, котораго рвеніе не было бы охлаждено, котораго вѣра въ высокія назначенія человѣчества не была бы потрясена? Былъ-л и хоть одинъ наблюдатель, которому Французская революція, или революціи вообще, представлялись совершенно въ томъ же самомъ свѣтѣ въ день, когда пала Бастилія, и въ день, когда жирондистовъ тащили на эшафотъ,-- въ день, когда Директорія отправила главныхъ противниковъ своихъ въ Гвіану, и въ день, когда законодательное собраніе было выгнано изъ своей залы штыками? Мы не говоримъ о легкомысленныхъ и восторженныхъ людяхъ, объ острякахъ, какъ Шериданъ, или о поэтахъ, какъ Альфіери; но о самыхъ добродѣтельныхъ и проницательныхъ, практическихъ государственныхъ людяхъ и о самыхъ глубокомысленныхъ, самыхъ спокойныхъ, самыхъ безпристрастныхъ политическихъ мыслителяхъ того времени. Каковы были языкъ и поведеніе лорда Спенсера, лорда Фитцвилліама, м-ра Граттана? Каковъ былъ тонъ мемуаровъ г. Дюмона, писанныхъ въ самомъ исходѣ XVIII столѣтія? Какой тори могъ бы говорить съ большимъ отвращеніемъ и презрѣніемъ о Французской революціи и ея виновникахъ? Мало того, этотъ писатель, республиканецъ и самый прямодушный и ревностный изъ республиканцевъ, дошелъ до того, что высказалъ, что сочиненіе м-ра Борка о революціи спасло Европу. Имя г. Дюмона естественно напоминаетъ имя м-ра Бентама. Онъ не былъ, кажется, переметчикомъ ради мѣста; а каковъ былъ его языкъ въ то время? Взгляните на его небольшое разсужденіе подъ заглавіемъ "Sophismes Anarchiques". Въ трактатѣ этомъ онъ говоритъ, что жестокости революціи были естественными послѣдствіями нелѣпыхъ принциповъ, на основаніи которыхъ она была начата; что въ то время, какъ предводители Учредительнаго собранія величались мыслью, что они низвергали аристократію, они вовсе не замѣчали, что ученіе ихъ стремилось произвести зло во-сто разъ болѣе страшное -- анархію; что теорія, изложенная въ Деклараціи правъ, была въ значительной мѣрѣ причиною преступленій царства террора; что никто, кромѣ очевидца, не могъ себѣ представить ужасовъ такого состоянія общества, въ которомъ толкованіе этой деклараціи дѣлалось людьми, неимѣвшими пищи въ желудкахъ, съ лохмотьями на спинахъ и съ копьями въ рукахъ. Онъ хвалитъ англійскій парламентъ за нелюбовь, которую онъ всегда выказывалъ къ отвлеченнымъ разсужденіямъ и къ установленію общихъ принциповъ. Въ предисловіи г. Дюмона къ "Разсужденію о началахъ законодательства", предисловіи, написанномъ съ вѣдома м-ра Бентама и изданномъ съ его одобренія, находятся слѣдующія, еще болѣе замѣчательныя выраженія. "Г. Бентамъ далекъ отъ того, чтобы отдавать исключительное предпочтеніе какой-либо формѣ правленія. Онъ думаетъ, что лучшая конституція для народа та, къ которой онъ привыкъ.... Коренной недостатокъ теорій о государственномъ устройствѣ тотъ, что онѣ начинаются нападками на существующее устройство и возбуждаютъ, но меньшей мѣрѣ, безпокойства и подозрѣнія власти. Такое настроеніе неблагопріятно усовершенствованію законовъ. Единственное время, въ которое можно съ успѣхомъ предпринимать великія реформы законодательства, то, когда народныя страсти спокойны и когда правительство пользуется полнѣйшею прочностью. Цѣлью г. Бентама, при изысканіи въ недостаткахъ законовъ причины большей части золъ, постоянно было устраненіе величайшаго изъ золъ -- переворота въ управленіи, революцій въ собственности и во власти."
   Вотъ до какого консервативнаго настроенія духа довели крайности Французской революціи самыхъ славныхъ преобразователей того времени. И почему же выбирать изъ милліоновъ одного человѣка и обвинять его предъ потомствомъ, какъ измѣнника своимъ мнѣніямъ, только потому, что событія произвели на него дѣйствіе, которое они произвели на цѣлое поколѣніе? Люди, которые подобно м-ру Бротерсу въ предыдущемъ поколѣніи и м-ру Персивалю въ настоящемъ, удостоились небесныхъ откровеній, могутъ стоять совершенно независимыми отъ обыкновенныхъ источниковъ познанія. Но такія жалкія созданія какъ Макинтошъ, Дюмонъ и Бентамъ не имѣли ничего, кромѣ наблюденія и разума, для своего руководства, и они были послушны указаніямъ наблюденія и разума. Какъ бываетъ въ естествознаніи? Путешественникъ встрѣчаетъ ягоду, которой онъ никогда прежде не видалъ. Онъ отвѣдываетъ и находитъ ее сладкою и освѣжительною. Онъ хвалитъ ее и рѣшается ввести ее въ своемъ отечествѣ. Но чрезъ нѣсколько минутъ онъ сильно заболѣваетъ; съ нимъ дѣлаются судороги, онъ при-смерти. Разумѣется, мнѣніе его перемѣняется; онъ объявляетъ, что эта отмѣнная пища -- ядъ; порицаетъ свою глупость, что отвѣдалъ ея и предостерегаетъ своихъ друзей. Послѣ продолжительной, жестокой борьбы онъ выздоравливаетъ и находитъ себя весьма истощеннымъ отъ страданій, но вылеченнымъ отъ нѣкоторыхъ хроническихъ болѣзней, которыя были мученіемъ его жизни. Тогда онъ опять перемѣняетъ свое мнѣніе и признаетъ этотъ плодъ очень сильнымъ средствомъ, которое должно быть употребляемо лишь въ крайнихъ случаяхъ и съ большою осторожностью, но которое не должно быть безусловно исключено изъ Фармакопеи. И не было-ли бы верхомъ нелѣпости -- называть такого человѣка измѣнчивымъ и непослѣдовательнымъ потому, что онъ неоднократно перемѣнялъ свое мнѣніе? Если бы онъ не перемѣнялъ своего мнѣнія, былъ-ли бы онъ разумнымъ существомъ? Совершенно то же было съ Французскою революціею. Событіе это было новымъ явленіемъ въ политикѣ. Въ прошломъ не было ничего, что давало бы кому-нибудь возможность съ достовѣрностію судить о направленіи, какое могли принять дѣла. Первоначально, дѣйствіемъ ея было устраненіе большихъ злоупотребленій, и честные люди радовались. Затѣмъ слѣдовали: волненія, изгнанія, конфискація, банкротство, ассигнаціи, maximum {Такса, установленная Національнымъ Конвентомъ за разные предметы.}, междоусобная война, внѣшняя война, революціонные суды, guillotinades, noyades и fusillades. Немного спустя, выросъ изъ безпорядка военный деспотизмъ и угрожалъ независимости любаго государства Европы. И еще немного спустя, возвратилась старая династія, сопровождаемая толпою эмигрантовъ, спѣшившихъ возстановить старыя злоупотребленія. Теперь, кажется, все цѣликомъ предъ нами. Мы были бы, слѣдовательно, справедливо обвинены въ легкомысліи или неискренности, если бы мнѣнія наши относительно этихъ событій безпрестанно мѣнялись, бъ насъ выработалось убѣжденіе, что французская революція, несмотря на всѣ ея преступленія и безразсудства, была великимъ благодѣяніемъ для человѣчества. Между тѣмъ было не только естественно, но даже неизбѣжно, чтобы тѣ, которые видѣли только первое дѣйствіе, оставались въ невѣдѣніи относительно катастрофы и поперемѣнно воодушевлялись и унывали по мѣрѣ того, какъ завязка раскрывалась передъ ними. Человѣкъ, который былъ бы совершенно одинаковаго мнѣнія о революціи въ 1789, въ 1794, въ 1804, въ 1814 и въ 1834 годахъ, былъ бы или чудесно-вдохновенный ясновидящій, или упрямый дуракъ. Макинтошъ не былъ ни тѣмъ, ни другимъ. Онъ былъ просто умный и хорошій человѣкъ; и перемѣна, которая произошла въ его умѣ, была перемѣна, которая произошла въ умѣ почти каждаго умнаго и хорошаго человѣка въ Европѣ. Въ сущности, немногіе изъ его современниковъ перемѣнились такъ мало. Рѣдкая умѣренность и спокойствіе его нрава сохранили его, какъ отъ безразсудныхъ надеждъ, такъ и отъ 6ез-г разсуднаго унынія. Онъ никогда не былъ якобинцемъ. Онъ никогда не былъ анти-якобинцемъ. Умъ его, безъ сомнѣнія, колебался; но крайнія точки колебанія не были очень удалены одна отъ другой. Въ этомъ отношеніи онъ много отличался отъ нѣкоторыхъ замѣчательно-талантливыхъ людей, вступившихъ на жизненное поприще почти въ одно время съ нимъ. Мы видѣли какъ эти люди бросались изъ одной крайности въ другую, дѣлались большими Пэнами, чѣмъ самъ Пэнъ, большими Кастльре, чѣмъ самъ Кастльре {Lord Castlereagh, Robert Stewart, Marquis of Londonderry -- секретарь иностранныхъ дѣлъ, одинъ изъ наименѣе преданныхъ дѣлу свободы государственныхъ людей Англіи (ум. 1822).}, становились пантисократистами, ультра-торіями, еретиками, преслѣдователями, нарушали старые законы противъ возмущенія, требовали новыхъ и строжайшихъ законовъ противъ возмущенія, писали демократическія драмы, писали лавреатскія оды, писали панегирики Мартену, писали панегирики Доду, были послѣдовательны только въ нетерпимости, которая была бы достойна осужденія въ любомъ человѣкѣ, но которая совершено непростительна въ людяхъ -- по собственному ихъ признанію столь сильно убѣдившихся въ собственной погрѣшительности. Мы охотно признаемъ за нѣкоторыми изъ этихъ личностей краснорѣчіе и поэтическую изобрѣтательность; мы также нимало не расположены, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда они были въ выигрышѣ отъ своего обращенія, заподозривать ихъ искренность. Было бы крайне недобросовѣстно приписывать гнуснымъ побудительнымъ причинамъ такіе поступки, которые допускаютъ менѣе безславное истолкованіе. Мы думаемъ, что поведеніе этихъ лицъ было совершенно такое, какого должно было ожидать отъ людей, одаренныхъ сильнымъ воображеніемъ и живою чувствительностью, но не бывшихъ ни точными наблюдателями, ни логичными мыслителями. Естественно было, что такіе люди видѣли въ побѣдѣ третьяго сословія Франціи зарю новаго сатурнова вѣка. Естественно было, что ярость ихъ разочарованія была пропорціональна несбыточности ихъ надеждъ. Хотя направленіе ихъ страстей было измѣнено, сила этихъ страстей осталась та же. Сила отраженія была пропорціональна силѣ первоначальнаго толчка. Маятникъ сильно качнулся влѣво потому, что былъ слишкомъ далеко вздернутъ направо.
   Мы признаемся, что ничто не даетъ намъ столь высокаго понятія объ умѣ и нравѣ сэра Джемса Макинтоша, какъ путь, которымъ онъ руководилъ собою въ тѣ времена. Послѣдовательно подвергнутый двумъ противоположнымъ заразамъ, онъ схватилъ и ту и другую въ самомъ умѣренномъ ихъ видѣ. Складъ его ума былъ таковъ, что ни одна изъ болѣзней, которыя произвели такое опустошеніе вокругъ него, не могли въ сколько-нибудь значительной степени или на сколько-нибудь продолжительное время разстроить его умственное здоровье. Какъ всякій честный и просвѣщенный человѣкъ въ Европѣ, онъ съ восторгомъ смотрѣлъ на великое пробужденіе Французскаго народа. Но онъ никогда, во время самаго пылкаго своего энтузіазма, не провозглашалъ ученій, несовмѣстныхъ съ безопасностью собственности и справедливою властью правительствъ. Подобно почти всякому честному и просвѣщенному человѣку, онъ былъ приведенъ въ уныніе и смущенъ страшными событіями, которыя послѣдовали. Но онъ никогда, въ самыя мрачныя времена, не покидалъ дѣла мира, свободы и терпимости. Въ великомъ судорожномъ движеніи, которое потрясло до основанія почти всѣ другіе умы, онъ былъ, правда, до того поколебленъ, что сталъ наклоняться то въ одну сторону, то въ другую,у-но никогда не терялъ равновѣсія. Убѣжденія, на которыхъ онъ, наконецъ, остановился и которыхъ, не смотря на сильныя искушенія, онъ придерживался съ твердою, безкорыстною, дурно-вознагражденною вѣрностью, составляли точную средину между тѣми, которыя онъ съ юношескимъ пыломъ и съ болѣе чѣмъ мужественною доблестью защищалъ противъ м-ра Борка, и тѣми, къ которымъ онъ склонялся въ теченіе самыхъ мрачныхъ и печальныхъ годовъ въ исторіи новой Европы. Мы сильно ошибаемся, если это можетъ быть характеристикой слабаго или безчестнаго ума.
   Каковы были политическія мнѣнія сэра Джемса Макинтоша въ позднѣйшіе годы его жизни -- видно изъ лѣтописей его страны. Лѣтописи эти достаточно опровергнутъ то, что издатель отважился утверждать въ самомъ объявленіи объ этомъ сочиненіи. "Сэръ Джемсъ Макинтошъ, говоритъ онъ, былъ явно я вполнѣ вигомъ революціи: и съ тѣхъ поръ, какъ движеніе религіозной свободы и парламентской реформы сдѣлались народнымъ движеніемъ, великое событіе 1688 г. было болѣе безстрастно, болѣе вѣрно и менѣе высоко оцѣнено." Если эти слова означаютъ что-нибудь, то они должны означать, что мнѣнія сэра Джемса Макинтоша относительно религіозной свободы и парламентской реформы шли не далѣе мнѣній виновниковъ революціи: другими словами -- что сэръ Джемсъ Макинтошъ противился эманципацій католиковъ и одобрялъ старое устройство палаты общинъ. Это показаніе опровергается двадцатью томами парламентскихъ преній, да и безчисленными мѣстами въ самомъ отрывкѣ, который исказилъ этотъ писатель. Мы осмѣливаемся сказать, что сэръ Джемсъ Макинтошъ часто дѣлалъ болѣе для религіозной свободы и парламентской реформы въ четверть часа, чѣмъ большая часть тѣхъ изувѣровъ, которые имѣютъ привычку унижать его, сдѣлали или сдѣлаютъ въ теченіе всей своей жизни.
   Ничто въ "введеніи" или въ "продолженіи" исторіи не поразило насъ въ такой степени какъ презрѣніе, съ которымъ писатель считаетъ нужнымъ говорить о всѣхъ вещахъ, которыя дѣлались до появленія новѣйшихъ модъ въ политикѣ. Мы, помнится, замѣчали иногда склонность къ той же ошибкѣ въ писателяхъ, обладавшихъ умомъ гораздо высшаго разряда. Намъ хочется поэтому воспользоваться случаемъ, чтобы сдѣлать нѣсколько замѣчаній 'о заблужденіи, которое, мы опасаемся, становится общимъ и которое кажется намъ не только нелѣпымъ, но и настолько пагубнымъ, насколько можетъ быть почти всякое заблужденіе относительно происшествій минувшаго вѣка.
   Насъ, надѣемся, не заподозрятъ въ изувѣрной привязанности къ ученіямъ и дѣяніямъ минувшихъ поколѣній. Наше вѣрованіе то, что наука государственнаго управленія -- наука опытная, и что, подобно всѣмъ другимъ опытнымъ наукамъ, она пребываетъ вообще въ состояніи прогресса. Нѣтъ человѣка, который былъ бы въ такой степени упрямымъ почитателемъ старыхъ временъ, что сталъ бы отрицать, что медицина, хирургія, ботаника, химія, инженерное искусство, мореплаваніе лучше понимаются теперь, нежели въ какомъ-либо предшествовавшемъ вѣкѣ. Мы думаемъ, что то же самое и въ политической наукѣ. Подобно тѣмъ физическимъ наукамъ, о которыхъ мы упомянули, она всегда выработывалась яснѣе и яснѣе и отдѣляла недостатокъ за недостаткомъ. Было время, когда могущественнѣйшіе изъ человѣческихъ умовъ были обманываемы тарабарщиною астролога и алхимика, и такъ же точно было время, когда самые просвѣщенные и добродѣтельные государственные люди считали первымъ долгомъ правительства преслѣдовать еретиковъ, основывать монастыри, воевать съ сарацинами. Но время идетъ впередъ: Факты накопляются, сомнѣнія возникаютъ. Слабые проблески истины начинаютъ появляться и свѣтлѣютъ все болѣе и болѣе, пока не наступитъ совершенный день. Высшіе умы, подобно вершинамъ горъ, первые принимаютъ и отражаютъ зарю. Они сіяютъ, между тѣмъ какъ равнина внизу все еще во мракѣ. Но вскорѣ свѣтъ, который сперва освѣщалъ только самыя высокія возвышенности, спускается на равнину и проникаетъ въ самую глубокую долину. Сперва появляются намёки, потомъ отрывки системъ, потомъ недостаточныя системы, потомъ полныя и гармоническія системы. Здравое мнѣніе, принадлежавшее одно время одному смѣлому мыслителю, дѣлается мнѣніемъ небольшаго меньшинства, сильнаго меньшинства, большинства человѣческаго рода. Такимъ образомъ подвигается великій прогрессъ, пока школьники не начинаютъ смѣяться надъ языкомъ, который смущалъ Бэкона, пока сельскіе священники не начинаютъ осуждать нелиберальность и нетерпимость сэра Томаса Мора.
   Видя это. видя, что по признанію самыхъ упрямыхъ враговъ нововведеній, родъ нашъ до сихъ поръ почти постоянно подвигался впередъ въ знаніи и не видя причины вѣрить тому, чтобы въ то самое время, какъ мы появились на свѣтъ, произошла перемѣна въ способностяхъ ума человѣческаго или въ способѣ раскрытія истины,-- мы преобразователи, мы на сторонѣ прогресса. Изъ великихъ успѣховъ, которые сдѣлало европейское общество въ теченіе послѣднихъ четырехъ столѣтій во всѣхъ родахъ знанія, мы не заключаемъ, что нѣтъ болѣе мѣста улучшенію; но что въ каждой наукѣ, заслуживающей этого названія, можно съ увѣренностью ожидать огромныхъ улучшеній.
   Но тѣ самыя соображенія, которыя побуждаютъ насъ смотрѣть съ пылкою надеждою на будущность, препятствуютъ намъ смотрѣть съ презрѣніемъ на прошедшее. Мы не обольщаемся мыслью, что достигли совершенства и что не остается болѣе истинъ, требующихъ открытія. Мы полагаемъ, что мы умнѣе нашихъ предковъ. Мы полагаемъ также, что наши потомки будутъ умнѣе насъ. Было бы грубою несправедливостью со стороны вашихъ внуковъ говорить о насъ съ презрѣніемъ, только потому, что они превзошли насъ,-- называть Вата глупцомъ потому, что могутъ быть открыты механическія силы, могущія замѣнить употребленіе пара,-- смѣяться надъ усиліями, которыя были сдѣланы въ наше время для улучшенія тюремъ и для просвѣщенія бѣдныхъ, потому, что будущіе Филантропы могутъ придумать лучшія мѣста заключенія, чѣмъ Паноптиконъ м-ра Бентама, и лучшія мѣста воспитанія, чѣмъ школы м-ра Ланкастера {Въ сочиненіи "Panopticon or the inspection house" изложилъ Бентамъ планъ новаго устройства тюремъ, рабочихъ домовъ и т. п. заведеній. Сущность этого плана состоитъ въ одиночномъ заключеніе преступниковъ и въ возможности, помощью особаго устройства зданія, наблюдать за заключенными, не входя въ ихъ кельи.-- Joseph Lancaster былъ основатель громаднаго числа народныхъ школъ въ Англія и Америкѣ. Преподаваніе въ этихъ школахъ происходило на основаніи ихъ системы взаимнаго обученія, которая и называется "ланкастерскою".}. Какъ мы желали бы, чтобы наши потомки судили насъ, такъ должны мы судить нашихъ отцовъ. Чтобы сдѣлать вѣрную оцѣнку ихъ заслугъ, поставить себя въ, ихъ положеніе, удалить на время изъ нашей головы все то знаніе, котораго они не могли имѣть, какъ бы они ни были ревностны въ изысканіи истины, и котораго мы не можемъ не имѣть, какъ бы ни были мы небрежны. Двѣсти лѣтъ тому назадъ было не только трудно, но совершенно невозможно, лучшимъ и величайшимъ людямъ быть тѣмъ, чѣмъ весьма обыкновенный человѣкъ въ наше время легко можетъ быть и, въ сущности, необходимо долженъ быть. Но это уже чрезъ-чуръ много, чтобы благодѣтели рода Человѣческаго, послѣ того, какъ они подвергались поруганію глупцовъ ихъ собственнаго поколѣнія за то, что зашли слишкомъ далеко, подвергались бы еще поруганію глупцовъ слѣдующаго поколѣнія за то, что шли не довольно далеко.
   Истина лежитъ между двумя нелѣпыми крайностями. Съ одной стороны изувѣръ, который указываетъ на мудрость нашихъ предковъ, какъ на основаніе не дѣлать того, что они на нашемъ мѣстѣ первые сдѣлали бы; который противится биллю о реформѣ, потому что лордъ Сомерсъ не видѣлъ необходимости парламентской реформы; который воспротивился бы революціи потому, что Ридли и Кранмбръ исповѣдывали неограниченное повиновеніе королевской прерогативѣ, и который воспротивился бы Реформаціи потому, что Фицвальтеры и Маришали, которыхъ печати приложены къ Великой Хартіи, были искренними приверженцами Римской церкви. Съ другой стороны, полу ученый, который говоритъ съ презрѣніемъ о Великой Хартіи, потому что она не преобразовала церкви,-- о реформаціи, потому что она не ограничила королевской прерогативы,-- и о революціи, потому что она не преобразовала палаты общинъ. Первое изъ этихъ заблужденій мы часто опровергали и всегда будемъ готовы опровергать. На послѣднемъ, хотя и быстро распространяющемся, мы, кажется, не останавливали нашего вниманія. Первое заблужденіе касается прямо практическихъ вопросовъ и задерживаетъ полезныя реформы. Оно, поэтому, можетъ казаться наиболѣе вреднымъ, да, вѣроятно, и есть наиболѣе вредное изъ двухъ. Но послѣднее точно столько же нелѣпо; оно служитъ по крайней мѣрѣ такимъ же признакомъ мелкаго ума и дурнаго нрава и, если когда-нибудь сдѣлается общимъ, то, мы убѣждены, произведетъ весьма вредныя послѣдствія. Его направленіе состоитъ въ томъ, чтобы лишить благодѣтелей рода человѣческаго ихъ честной славы и поставить лучшихъ и худшихъ людей минувшихъ временъ на одинъ уровень. Виновникъ великой реформы бываетъ почти всегда непопуляренъ въ свой вѣкъ. Онъ обыкновенно проводитъ жизнь свою въ безпокойствѣ и опасности. Поэтому въ интересѣ человѣческаго рода, чтобы память о такихъ людяхъ почиталась и чтобы они поддерживались противъ пренебреженія и ненависти своихъ современниковъ надеждою оставить великое и непреходящее имя. Быть передовымъ поборникомъ истины -- опасная служба. Кто возьмется за нее, если она не будетъ также почетною службою? Когда валы уже взяты, тогда легко найдти людей, чтобы водрузить флагъ на самой высокой башнѣ. Трудность состоитъ въ томъ, чтобы найти людей, готовыхъ первыми войти на брешь,-- и право плохою политикою было бы, оскорблять останки этихъ людей потому, что они пали на брешѣ, а не успѣли проникнуть въ цитадель.
   Книга, разбираемая нами, отнюдь не удачный образецъ англійской литературы XIX столѣтія, она не обнаруживаетъ ни обширнаго знанія, ни большихъ мыслительныхъ способностей. И если бы мы стали судить по состраданію, съ которымъ писатель говоритъ о великихъ государственныхъ людяхъ и философахъ прежняго вѣка, мы должны бы предположить, что самъ онъ авторъ оригинальнѣйшихъ и важнѣйшихъ изобрѣтеній въ политической наукѣ. Но оно не такъ, ибо люди, которые способны дѣлать открытія, обыкновенно бываютъ расположены признавать чужія заслуги. Люди, которые ревностно пробиваются впередъ въ изысканіи истины, бываютъ благодарны всякому, кто очистилъ для нихъ хоть одинъ дюймъ пути. По большей части бываетъ такъ, что человѣкъ, у котораго ровно на столько способностей, чтобы подбирать и повторять общія мѣста, которыя въ модѣ въ его время, смотритъ съ презрѣніемъ на тѣ самые умы, благодаря которымъ эти общія мѣста не считаются болѣе поразительными парадоксами или достойными проклятія ересями. Этотъ писатель именно такой человѣкъ, который, если бы онъ жилъ въ XVII столѣтіи, благоговѣйно повѣрилъ бы, что паписты сожгли Лондонъ; который повѣрилъ бы всей исторіи Отса о 40,000 солдатъ, переодѣтыхъ пилигриммами, которые должны были собраться въ Галиціи и отплыть оттуда, чтобы вторгнуться въ Англію; который носилъ бы протестантскій цѣпъ {Во время ужаса, наведеннаго сказкою Отса, протестанты считали необходимымъ для безопасности своей имѣть постоянно при себѣ небольшой цѣпъ, налитый свинцомъ, чтобы защищаться отъ папистскихъ убійцъ.} подъ своею одеждою и который разсердился бы, еслибъ исторія о грѣлкѣ подвергнулась сомнѣнію. Совершенно естественно, что такой человѣкъ говоритъ съ презрѣніемъ о великихъ преобразователяхъ того времени, потому что они не знали нѣкоторыхъ вещей, которыхъ онъ никогда бы не зналъ, если бы не полезныя послѣдствія ихъ усилій. Надъ людьми, которымъ мы обязаны тѣмъ, что имѣемъ палату общинъ, насмѣхаются за то, что они не дозволяли обнародованія преній палаты. О виновникахъ Акта терпимости говорятъ какъ объ изувѣрахъ, потому что они не дошли до полной католической эманципаціи. Точно такъ слышали мы, какъ ребенокъ, взобравшись на плечи своего отца, кричалъ "на сколько я выше папаши!"
   Этому джентльмену никогда не будетъ недостатка въ поводѣ къ гордости, если онъ находитъ его такъ легко. Онъ можетъ хвастаться неоспоримымъ превосходствомъ надъ всѣми величайшими людьми всѣхъ минувшихъ вѣковъ. Онъ можетъ читать и писать: Гомеръ же вѣроятно не зналъ ни одной буквы. Его учили, что Земля обращается вокругъ солнца: Архимедъ полагалъ, что солнце обращалось вокругъ земли. Ему извѣстно, что есть мѣсто, называемое Новою Голландіею: Колумбъ и Гама сошли въ могилу въ невѣдѣніи этого факта. Онъ слышалъ о Georgium Sidus: Ньютонъ не зналъ о существованіи такой планеты {Гершель назвалъ открытую имъ планету Уранъ -- Georgium Sidus. Названіе Урана утвердилось за ней впослѣдствіи.}. Онъ знакомъ съ употребленіемъ пороха: Ганнибалъ и Цезарь одерживали своя побѣды мечемъ и копьемъ. Но полагаемъ, что не такимъ образомъ должно оцѣнивать людей. Мы полагаемъ, что wooden spoon нашего времени не могъ бы быть оправданъ, если бы назвалъ Галилея и Напира болванами, потому что они никогда не слыхали о дифференціальномъ исчисленіи. Мы полагаемъ, что на печатный станокъ Какстона {William Caxton -- первый англійскій типографъ, переводчикъ "Recueil des histoires de Troyes", первой книги, напечатанной на англійскомъ языкѣ (ум. 1491).} въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, какъ онъ ни грубъ, должно смотрѣть съ совершенно такимъ же почтеніемъ, какъ на наилучше-устроенную машину, которая когда-либо въ наше время отпечатала самый отчетливый шрифтъ на самой лучшей бумагѣ. Сидентамъ первый открылъ, что голодное леченіе давало прекрасные результаты при леченіи оспы. Этимъ открытіемъ онъ спасъ жизнь сотнямъ тысячъ людей, и мы чтимъ его память, хотя онъ никогда не слыхалъ о прививаніи. Леди Мери Монтагю ввела въ употребленіе прививаніе, и мы уважаемъ ее за это, хотя она никогда не слыхала о прививаніи коровьей оспы. Дженнеръ ввелъ въ употребленіе прививаніе коровьей оспы, и поэтому мы удивляемся ему и будемъ продолжать удивляться ему, даже если будемъ открыто какое-нибудь еще болѣе безопасное и болѣе пріятное предохранительное средство. Такимъ образомъ должны мы судить о событіяхъ и людяхъ прошлыхъ временъ. Они были позади насъ. Иначе не могло быть. Но вопросъ въ отношеніи къ нимъ не въ томъ, гдѣ они были, но какимъ путемъ они шли. Направлялись ли они по вѣрному или по ложному пути? Были-ли они въ переднихъ или заднихъ рядахъ своего поколѣнія? Старались- ли они помочь великому движенію рода человѣческаго или остановить его? Это не снисожденіе, а простая справедливость и здравый смыслъ. Это основный законъ міра, въ которомъ мы живемъ, что правда должна рости, сперва стеблемъ, потомъ колосомъ, послѣ того полнымъ зерномъ въ колосѣ. Тотъ, кто сѣтуетъ на людей 1688 года, что они не были людьми 1835 года, могъ бы точно такъ же сѣтовать на боевой снарядъ, что онъ описываетъ параболу, или на ртуть, что она тяжелѣе воды.
   Безъ сомнѣнія, мы должны смотрѣть на минувшее при свѣтѣ новаго знанія. Безъ сомнѣнія, между первыми обязанностями историка лежитъ обязанность указывать на ошибки замѣчательныхъ людей прежнихъ поколѣній. Нѣтъ заблужденій, которыя могли бы легче быть обращены въ прецедентъ и которыя поэтому крайне необходимо раскрывать, какъ заблужденія людей, имѣющихъ справедливое право на благодарность и удивленіе потомства. Въ политикѣ, какъ и въ религіи, есть ханжи, которые выказываютъ свое благоговѣніе предъ усопшимъ святымъ тѣмъ, что обращаютъ его могилу въ убѣжище для преступленій. Притонамъ несчастія дозволяютъ оставаться нетронутыми въ сосѣдствѣ церкви, которая славится мощами какого-нибудь мученика-апостола. На томъ основаніи, что онъ былъ милосерденъ, кости его доставляютъ убѣжище убійцамъ. На томъ основаніи, что онъ былъ цѣломудренъ, окрестности его храма наполнены дозволенными непотребными домами. Привилегіи равно нелѣпыя были поставлены противъ юрисдикціи политической философіи. Гнусныя злоупотребленія густо толпятся вокругъ каждаго великаго событія, вокругъ каждаго почтеннаго имени; и это это, конечно, требуетъ сильныхъ мѣръ литературной полиціи. Но надлежащій способъ состоитъ въ томъ, чтобы уменьшить зло, не обезображивая раки; выгнать шайки воровъ и непотребныхъ женщинъ, не причиняя гнусной и трусливой несправедливости праху знаменитыхъ усопшихъ.
   Въ этомъ отношеніи два историка нашего времени могутъ быть выставлены образцами. Сэръ Джемсъ Макинтошъ и м-ръ Милль. Расходясь во многомъ, они въ этомъ отношеніи близко походятъ другъ на друга. Сэръ Джемсъ снисходителенъ, м-ръ Милль строгъ. Но ни одинъ изъ нихъ никогда не забываетъ, въ распредѣленіи хвалы и порицанія, сдѣлать полную уступку состоянію политической науки и политической нравственности въ минувшіе вѣка. Въ разбираемомъ нами сочиненіи сэръ Джемсъ Макинтошъ говоритъ съ должнымъ уваженіемъ о вигахъ революціи, но никогда не упускаетъ осуждать поведеніе этой партіи въ отношеніи къ членамъ Римской церкви. Его ученія -- либеральныя и благосклонныя ученія XIX столѣтія. Но онъ никогда не забываетъ, что люди, которыхъ онъ описываетъ, были люди XVII вѣка.
   Отъ м-ра Милля можно было бы менѣе ожидать этого снисхожденія или, говоря точнѣе, этой справедливости. Джентльменъ этотъ въ нѣкоторыхъ изъ своихъ сочиненій, кажется, смотритъ на политику не какъ на опытную и, слѣдовательно, прогрессивную науку, но какъ на науку, всѣ трудности которой могутъ быть разрѣшены краткими синтетическими положеніями, выведенными изъ истинъ самой обыкновенной извѣстности. Будь это мнѣніе основательно, люди одного поколѣнія имѣли бы мало или вовсе не имѣли бы преимуществъ надъ людьми другаго поколѣнія. Хотя м-ръ Милль въ нѣкоторыхъ изъ своихъ статей и былъ такимъ образомъ введенъ въ заблужденіе, какъ мы полагаемъ, страстью къ отчетливымъ и точнымъ Формамъ доказательствъ, но было бы грубою несправедливостью не признать, что въ своей исторіи онъ съ замѣчательнымъ искусствомъ и успѣхомъ употребилъ совершенно иной способъ изслѣдованія. Мы не знаемъ писателя, который находитъ столько удовольствія въ истинно полезномъ, благородномъ и философскомъ занятіи слѣдить за прогрессомъ здравыхъ понятій отъ ихъ зародыша до полной ихъ зрѣлости. Онъ ревностно выбираетъ изъ старыхъ депешъ и протоколовъ каждое выраженіе, въ которомъ онъ можетъ усмотрѣть несовершенный зародышъ какой-нибудь великой истины, которая съ тѣхъ поръ совершенно развилась. Онъ никогда не забываетъ воздать хвалу тѣмъ, которые, хотя далеко не подошли подъ его мѣрило совершенства, однако поднялись въ незначительной степени надъ обыкновеннымъ уровнемъ своихъ современниковъ. Такъ должны быть писаны лѣтописи минувшихъ временъ. Такъ, въ особенности, должны быть писаны лѣтописи нашей собственной страны.
   Исторія Англіи есть явнымъ образомъ исторія прогресса. Это исторія постояннаго движенія общественнаго мнѣнія, постоянной перемѣны въ учрежденіяхъ великаго общества. Мы видимъ это общество въ началѣ XII столѣтія въ болѣе жалкомъ состояніи, чѣмъ состояніе, въ которомъ находятся теперь самые уничиженные народы Востока. Мы видимъ его подверженнымъ тиранніи горсти вооруженныхъ иноземцевъ. Мы видимъ рѣзкое отличіе касты, отдѣляющее побѣдителя нормана отъ побѣжденнаго саксонца. Мы видимъ огромную массу народонаселенія въ состояніи личнаго рабства. Мы видимъ, какъ самое низкое и жестокое суевѣріе пользуется неограниченною властью надъ самыми возвышенными и благосклонными умами. Мы видимъ толпу, погруженную въ скотское невѣжество, и нѣсколькихъ жаждущихъ знанія людей занятыми пріобрѣтеніемъ того, что не заслуживало и имени знанія. Въ теченіе семи столѣтій несчастное и униженное племя стало величайшимъ и наиболѣе образованнымъ народомъ, какой когда-либо видѣлъ свѣтъ; распространило свое владычество по всѣмъ частямъ земнаго шара; разбросало сѣмяна могущественныхъ имперій и республикъ по обширнымъ материкамъ, о которыхъ ни одинъ темный намёкъ не достигалъ когда-либо Птоломея или Страбона; создало морскую силу, которая уничтожила бы въ четверть часа флоты Тира, Аѳинъ, Карѳагена, Венеціи и Генуи, взятые вмѣстѣ; довело науку врачеванія, способы передвиженія и сообщенія, всѣ механическія искусства, всю мануфактурную промышленность, все, что способствуетъ удобству жизни, до совершенства, которое предки наши сочли бы волшебнымъ; произвело литературу, которая можетъ гордиться произведеніями, не уступающими самымъ благороднымъ изъ завѣщанныхъ намъ Греціею; открыло законы, которые управляютъ движеніями небесныхъ тѣлъ; чрезвычайно тонко анализировало отправленія человѣческаго духа; было общепризнаннымъ вождемъ рода человѣческаго на поприщѣ политическаго совершенствованія. Исторія Англіи есть исторія этой великой перемѣны въ нравственномъ, умственномъ и физическомъ состояніяхъ обитателей нашего острова. Она содержитъ въ себѣ много занимательныхъ и назидательныхъ эпизодовъ, но послѣднее -- главное дѣйствіе. Для насъ, мы сознаемся, нѣтъ ничего занимательнѣе и пріятнѣе созерцанія тѣхъ шаговъ, которыми Англія Поземельной книги, Англія законовъ Вечерняго колокола и Лѣсныхъ законовъ, Англія крестоносцевъ, монаховъ, схоластиковъ, астрологовъ, крѣпостныхъ и изгнаній, сдѣлалась Англіею, какою мы ее знаемъ и любимъ, классическою страною свободы и философіи, школою всякаго знанія, рынкомъ всякой торговли. Хартія Генриха Боклерка, Великая Хартія, первое собраніе палаты общинъ, уничтоженіе личнаго рабства, отдѣленіе отъ Римскаго престола, Прошеніе о правѣ, Habeas Corpus Act, Революція, введеніе свободы печати, уничтоженіе религіозныхъ неправоспособностей, реформа представительной системы -- все это кажется намъ послѣдовательными ступенями одной великой революціи, и мы не можемъ вполнѣ понять одно какое-либо изъ этихъ достопамятныхъ происшествій иначе, какъ разсматривая его въ связи съ тѣми, которыя предшествовали ему, и съ тѣми, которыя слѣдовали за нимъ. Каждое изъ этихъ великихъ и вѣчно памятныхъ бореній саксонца противъ норманна, вилана противъ барона, протестанта противъ паписта, круглоголоваго противъ кавалера, диссентера противъ церковника, Манчестера противъ Ольдъ-Сарума -- было, на своемъ мѣстѣ и въ свое время, борьбою, отъ исхода которой зависѣли самые дорогіе интересы рода человѣческаго, и каждый человѣкъ, который въ распрѣ, раздѣлявшей въ его время страну нашу, отличался на правой сторонѣ, имѣетъ право на нашу благодарность и уваженіе.
   Что бы ни думалъ издатель этой книги, но тѣ лица, которыя наиболѣе вѣрно цѣнятъ важность улучшеніи, недавно произведенныхъ въ нашихъ учрежденіяхъ, суть именно лица, которыя наименѣе расположены говорить съ презрѣніемъ о томъ, что было сдѣлано въ 1688 году. Такіе люди смотрятъ на Революцію, какъ на реформу, конечно несовершенную, но все-таки крайне благотворную для англійскаго народа и для человѣчества; какъ на реформу, бывшую обильнымъ родникомъ другихъ реформъ; какъ на реформу, счастливыя послѣдствія которой чувствуются въ эту минуту не только по всей нашей странѣ, но и въ половинѣ монархій Европы, и въ глубинѣ лѣсовъ Огейо. Насъ извинятъ, надѣемся, если мы обратимъ вниманіе нашихъ читателей на причины и на послѣдствія этого великаго событія.
   Мы сказали, что исторія Англіи есть исторія прогресса, и, если мы разсматриваемъ ее вообще, то она дѣйствительно такова. Но если разсматривать ее по небольшимъ отдѣльнымъ частямъ, она съ большой точностью можетъ быть названа исторіею дѣйствій и противодѣйствій. Мы часто думали, что движеніе общественнаго ума въ нашей странѣ походитъ на движеніе моря во время прилива. Каждая изъ слѣдующихъ одна за другою волнъ стремится впередъ, ломается и убѣгаетъ назадъ; но масса воды постепенно прибываетъ. Кто смотрѣлъ на воду только одно мгновеніе, тотъ могъ бы вообразить себѣ, что она отступаетъ. Кто смотрѣлъ бы на нее только пять минутъ, тотъ могъ бы вообразить себѣ, что она причудливо бросается туда и сюда. Но если не сводить съ нея глазъ четверть часа и видѣть, какъ морскіе знаки исчезаютъ одинъ за другимъ, то невозможно будетъ сомнѣваться на счетъ общаго направленія, въ которомъ движется океанъ. Совершенно таковъ былъ ходъ событій въ Англіи. Въ исторіи національнаго духа, которая составляетъ въ сущности исторію націи, мы должны дѣлать тщательное различіе между тѣмъ обратнымъ движеніемъ, которое постоянно слѣдуетъ за каждымъ движеніемъ впередъ, и великимъ общимъ отливомъ. Если мы возьмемъ короткіе промежутки, если мы сравнимъ 1640 и 1660, 1680 и 1685, 1708 и 1712, 1782 и 1794, мы найдемъ обратное движеніе. Но если мы возьмемъ столѣтія, если бы напримѣръ, мы сравнили 1794 годъ съ 1660 или съ 1685, мы не могли бы сомнѣваться, въ какомъ направленіи подвигается общество.
   Время, которое протекло между Реставраціею и Революціею, естественнымъ образомъ раздѣляется на три періода. Первый простирается отъ 1660 до 1678, второй отъ 1678 до 1681, третій отъ 1681 до 1688.
   Въ 1660 году вся нація отдалась вѣрноподданническимъ чувствамъ. Если бы намъ пришлось выбрать себѣ жребій изъ той массы жребіевъ, которые съ начала свѣта были вынуты людьми, мы выбрали бы жребій Карла II въ день его возвращенія. Онъ находился въ положеніи, въ которомъ внушенія честолюбія совпадали съ внушеніями благоволенія; въ которомъ легче быть добродѣтельнымъ, нежели порочнымъ, быть любимымъ, нежели ненавидимымъ, заслужить чистую непреходящую славу, нежели сдѣлаться безчестнымъ. На этотъ разъ путь добра былъ отлогимъ склономъ. Король ничего не сдѣлалъ, чтобы заслужитъ любовь своего народа. Но народъ платилъ ему впередъ безъ мѣры. Елисавета, послѣ уничтоженія Армады или послѣ отмѣны монополій, не возбудила тысячной доли того энтузіазма, съ которымъ молодой изгнанникъ былъ привѣтствованъ въ отчизнѣ. Онъ не былъ, какъ Людовикъ XVIII, возведенъ на престолъ отчизны чужеземными побѣдителями; онъ не возвращался, какъ Людовикъ XVIII, въ страну, которая претерпѣла совершенное преобразованіе. Домъ Бурбоновъ былъ поставленъ въ Парижѣ, какъ трофей побѣды европейской конфедераціи. Возвращеніе старыхъ государей было неразрывно соединено въ общественномъ мнѣніи съ уступкою обширныхъ провинцій, съ уплатою огромной дани, съ опустошеніемъ цвѣтущихъ департаментовъ, съ занятіемъ королевства враждебными арміями, съ пустотою тѣхъ нишъ, въ которыхъ боги Аѳинъ и Рима сдѣлались предметами новаго идолопоклонства, съ наготою тѣхъ стѣнъ, на которыхъ Преображеніе {Въ 1815 г. Рафаэлево Преображеніе было обратно перевезено въ Ватиканъ.} сіяло свѣтомъ столь же славнымъ, какъ тотъ, который озарялъ гору Ѳаворъ. Они возвращались въ страну, въ которой ничего не могли узнать. Семеро спящихъ легенды, которые закрыли свои глаза когда язычники преслѣдовали христіанъ и проснулись когда христіане преслѣдовали другъ друга, не увидѣли бы себя въ мірѣ столь совершенно новомъ для нихъ. Двадцать лѣтъ совершили дѣло двадцати поколѣній. Событія нагрянули толпою. Люди жили быстро. Старыя учрежденія и старыя чувства были вырваны съ корнями. Явилась новая церковь, основанная и обогащенная узурпаторомъ; новое дворянство, котораго титулы были заимствованы отъ полей сраженій, гибельныхъ для старой линіи; новое рыцарство, котораго кресты были заслужены подвигами, дѣлавшими, казалось, изгнаніе эмигрантовъ вѣчнымъ. Новый кодексъ былъ прилагаемъ новою магистратурою. Новый классъ собственниковъ владѣлъ землею въ силу новыхъ правъ. Самыя древнія мѣстныя различія изгладились. Самыя знакомыя имена вышли изъ употребленія. Не было болѣе Нормандіи или Бургундіи, Бретани или Гвіени. Франція Людовика XVI исчезла, такъ же полно, какъ какой-нибудь изъ до-адамовскихъ міровъ. Ея окаменѣлости могли еще иногда возбуждать любопытство. Но вдохнуть жизнь въ старыя учрежденія было такъ же возможно, какъ оживить скелеты, которые сокрыты въ нѣдрахъ первобытныхъ слоевъ земли. Было такъ же нелѣпо думать, что Франція могла бы быть опять поставлена подъ Феодальную систему, какъ думать, что нашъ земной шаръ могъ бы быть опустошенъ мамонтами. Переворотъ въ законахъ и въ образѣ правленія былъ лишь внѣшнимъ признакомъ того болѣе могущественнаго переворота, который произошелъ въ сердцѣ и въ мозгу народа и который ч касался всѣхъ отправленій жизни, промышленности, фермерства, образованія, женитьбы и выдачи въ замужество. Французы, которыми долженъ былъ управлять государь-эмигрантъ, походили на французовъ его молодости не болѣе, нежели французы его молодости походили на французовъ Jaquerie. Онъ возвратился къ народу, который не зналъ его ни его, дома; къ народу, для котораго Бурбонъ былъ тѣмъ же, чѣмъ Карловингъ или Меровингъ. Онъ могъ замѣнить трехцвѣтное знамя бѣлымъ; онъ могъ замѣнить пчелъ лиліями; онъ могъ приказать, чтобы вензель императора былъ тщательно стертъ. Но онъ никуда не могъ обратить своихъ глазъ, не встрѣтивъ какого-нибудь предмета, который напоминалъ бы ему, что онъ чужой во дворцѣ своихъ отцовъ. Онъ возвращался въ страну, въ которой каждая минута напоминала даже проѣзжему путешественнику, что недавно происходило здѣсь великое разложеніе и перестроеніе общественной системы. Привлечь сердца народа при такихъ обстоятельствахъ было бы не совсѣмъ легкою задачею даже для Генриха IV.
   Съ англійскою революціею дѣло было совершенно иное. Карлъ не былъ навязанъ своимъ соотечественникамъ, но призванъ ими. Возвращеніе его не было сопровождаемо никакимъ обстоятельствомъ, которое могло бы нанести рану ихъ національной гордости. Уединенные нашимъ географическимъ положеніемъ,уединенные нашимъ характеромъ, мы сами покончили наши ссоры и сами произвели наше примиреніе. Наши великіе внутренніе вопросы никогда не смѣшивались съ еще болѣе великимъ вопросомъ народной независимости. Политическія ученія круглоголовыхъ не были, подобно ученіямъ французскихъ философовъ, ученіями всеобщаго примѣненія. Наши предки опирались по большей части не на какой-нибудь общей теорія, а на особенномъ устройствѣ королевства. Они утверждали права не людей, а англичанъ. Ихъ ученія не были поэтому заразительны, да если бы оно было и иначе, то ни одна сосѣдняя страна не была тогда расположена къ заразѣ. Языкъ, на которомъ обыкновенно происходили наши пренія, былъ едва-ли извѣстенъ хоть одному литератору внѣ острововъ. Наше мѣстное положеніе дѣлало совершеніе великихъ завоеваній на материкѣ почти невозможнымъ. Короли Европы не имѣли, поэтому, причины опасаться, что подданные ихъ послѣдуютъ примѣру англійскихъ пуританъ и, съ равнодушіемъ, можетъ быть, съ удовольствіемъ, смотрѣли на смерть монарха и уничтоженіе монархической власти. Кларендонъ горько жалуется на ихъ апатію. Но мы полагаемъ, что апатія эта оказала величайшую услугу дѣлу королевской власти. Если бы французская или испанская армія вторгнулась въ Англію и если бы эта армія была изрублена въ куски,-- какъ, мы не сомнѣваемся, дѣйствительно случилось бы съ нею въ первый день, когда она сошлась бы лицомъ къ лицу съ солдатами Престона и Донбара, съ полковникомъ Fight-the-good-Fight и капитаномъ Smite-them-hiq-and-thigh {Пуританскія имена.},-- домъ Кромвелля царствовалъ бы, вѣроятно, теперь въ Англіи. Нація позабыла бы всѣ злодѣянія человѣка, который очистилъ прчву отъ внѣшнихъ враговъ.
   Къ счастью для Карла, никакое европейское государство, даже если оно было въ войнѣ съ республикою, не сочло нужнымъ связать своего дѣла съ дѣломъ скитальцевъ, которые на чердакахъ Парижа и Кёльна играли роли государей и канцлеровъ. Подъ управленіемъ Кромвелля Англію болѣе уважали и болѣе страшились ея, чѣмъ всякой другой державы въ христіанскомъ мірѣ, и даже при эфемерныхъ правительствахъ, которыя слѣдовали за его смертью, ни одно чужеземное государство не отважилось обращаться съ нею съ презрѣніемъ. Такимъ образомъ Карлъ возвратился не какъ посредникъ между своимъ народомъ и побѣдоноснымъ врагомъ, но какъ посредникъ между внутренними партіями. Онъ нашелъ шотландскихъ ковенантеровъ и ирландскихъ папистовъ равно покорными. Онъ нашелъ Дюнкирхенъ и Ямайку присоединенными къ государству. Онъ былъ наслѣдникомъ завоеваній и вліянія искуснаго узурпатора, который нарушилъ его права.
   Старое правленіе Англіи, такъ какъ оно было несравненно кротче стараго правленія Франціи, было и несравненно менѣе насильственно и менѣе полно ниспровергнуто. Народныя учрежденія были пощажены или не вполнѣ искоренены. Законы подверглись незначительному измѣненію. Права поземельной собственности все еще должно было изучать по Литльтону и Коку {Sir Edward Coke и Thomas Littleton, знаменитые англійскіе юристы; 1-й -- XVI и начала XVII вѣка, а 2-й -- XV вѣка.}. О Великой Хартіи отзывались съ такимъ же уваженіемъ въ парламентахъ республики, какъ и въ парламентахъ какого-либо изъ предшествовавшихъ, или позднѣйшихъ вѣковъ. Новое исповѣданіе вѣры и новый церковный уставъ были введены въ церковь. Но масса церковной собственности все еще оставалась. Коллегіи все еще владѣли своими имѣніями. Священникъ все еще получалъ свою десятину. Лорды были, въ критическую минуту раздраженія, изгнаны военною силою изъ своей палаты; но они удержали свои титулы и значительную долю общественнаго уваженія. Когда аристократъ являлся въ палату общинъ онъ былъ принимаемъ съ церемоннымъ уваженіемъ. Тѣ немногіе перы, которые согласились присутствовать при посвященіи протектора, были помѣщены около него и самыя почетныя обязанности того дня были предоставлены имъ. Изъ преній Ричардова парламента видно, какою сильною любовью народа пользовалась старая аристократія. Одинъ изъ членовъ палаты общинъ дошелъ до того, что сказалъ, что если лорды не будутъ мирно возстановлены, страна можетъ быть скоро потрясена войною бароновъ. Не было, на самомъ дѣлѣ, большой партіи, враждебной верхней палатѣ. Въ организаціи этого сословія не было ничего исключительнаго. Оно правильнымъ образомъ пополнялось самыми замѣчательными изъ провинціальныхъ джентльменовъ, законовѣдовъ и духовенства. Самые могущественные аристократы столѣтія, предшествовавшаго междоусобной войнѣ, герцогъ Сомерсетъ, герцогъ Нортумберландъ, лордъ Сеймуръ Содли, графъ Лейстеръ, лордъ Борлей. графъ Салисбери, герцогъ. Боккингамъ графъ Страффордъ, всѣ были коммонерами и возвысились придворными талантами или парламентскими дарованіями не только до мѣстъ въ палатѣ лордовъ, но и до высшаго вліянія въ этомъ собраніи. И поведеніе перовъ вообще не было таковымъ, чтобы сдѣлать ихъ непопулярными. Они, правда, не выказали въ оппозиціи произвольнымъ мѣрамъ столько ревности и настойчивости, какъ палата общинъ. Но все же они противились этимъ мѣрамъ. Интересы ихъ, при началѣ неудовольствій, были общіе съ интересами народа. Если бы Карлъ успѣлъ въ своемъ планѣ -- управлять безъ парламентовъ, значеніе перовъ было бы сильно уменьшено. Если бы онъ имѣлъ возможность собственною властью взимать подати, имѣнія перовъ столько же зависѣли бы отъ его произвола, какъ имѣнія купцовъ или Фермеровъ. Если бы онъ получилъ право, по одному желанію своему, заключать подданныхъ въ тюрьму, перъ подвергался бы гораздо большей опасности навлечь на себя королевское неудовольствіе и быть снабженнымъ квартирою въ Тоуэрѣ, чѣмъ всякій торговецъ въ Сити или сельскій сквайръ. Поэтому Карлъ нашелъ, что великій совѣтъ перовъ, который онъ созвалъ въ Іоркѣ, ничего не хотѣлъ для него сдѣлать. Въ самыхъ полезныхъ реформахъ, которыя сдѣланы были въ теченіе первой сессіи Долгаго парламента, пёры усердно дѣйствовали за-одно съ нижнею палатою и значительное меньшинство англійскихъ дворянъ стояло на сторонѣ народа въ первые годы войны. При Эджигилѣ, Ньюбери, Марстонѣ и Незби арміи парламента были предводительствуемы членами аристократіи. Что перъ послѣдовалъ примѣру Гампдена, отказавшись платить корабельныя деньги, или что перъ былъ въ числѣ шести человѣкъ законодательнаго собранія, которыхъ Карлъ протизаконно обвинилъ -- это не было забыто.
   Такимъ образомъ старая конституція Англіи была безъ труда возстановлена, и, изъ всѣхъ частей старой конституціи, монархическая часть была въ то время самою дорогою для массы народа. Она была неблагоразумно унижена и вслѣдствіе этого была незаслуженно превознесена. Со дня заточенія Карла I началась реакція въ пользу его особы и его сана. Со дня, когда топоръ упалъ на его шею предъ окнами его дворца, реакція эта сдѣлалась быстрою и сильною. При Реставраціи она достигла степени, далѣе которой нельзя было идти. Народъ готовъ былъ отдать въ распоряженіе своего государя всѣ свои самыя древнія и драгоцѣнныя права. Самыя крайнія ученія этого направленія были всенародно исповѣдуемы. Самая умѣренная и конституціонная оппозиція была осуждаема. О сопротивленіи говорили съ большимъ ужасомъ, чѣмъ о какомъ-либо преступленіи, которое человѣческое существо можетъ совершить. Общины были болѣе ревностны, чѣмъ самъ король, въ отмщеніи за обиды, нанесенныя королевскому дому; желали болѣе самихъ епископовъ возстановить церковь; были болѣе готовы давать деньги, чѣмъ министры просить о нихъ. Они отмѣнили превосходный законъ, изданный въ первую сессію Долгаго парламента, съ общаго согласія всѣхъ честныхъ людей, для обезпеченія частыхъ собраній великаго совѣта націи. Ихъ, вѣроятно, можно было бы склонить пойти еще далѣе и возстановить Верховную коммиссію и Звѣздную палату. Всѣ современныя повѣствованія представляютъ націю въ состояніи истерическаго раздраженія, упоенной радости. Въ несмѣтной толпѣ, тѣснившейся на взморьѣ въ Дуврѣ и окаймлявшей дорогу, по которой король ѣхалъ въ Лондонъ, не было ни одного человѣка, который бы не плакалъ. Потѣшные огни пылали. Колокола гудѣли. Улицы были наполнены ночью гуляками, которые заставляли всѣхъ прохожихъ выпивать, стоя на колѣняхъ, налитые до края стаканы за здоровье Его Священнѣйшаго Величества и на проклятіе Красноносаго Ноля Е {Кромвелля,-- Noll -- уменьшительное отъ Оливера.}. Та нѣжность къ павшимъ, которая въ теченіе ряда поколѣній была отличительною чертою національнаго характера, была на время едва замѣтна. Весь Лондонъ толпился съ крикомъ и смѣхомъ вокругъ висѣлицы, на которой висѣли гніющіе останки правителя, который сдѣлалъ Англію грозою свѣта, который былъ главнымъ основателемъ ея морскаго величія и ея колоніальнаго владычества, который покорилъ Шотландію и Ирландію, который унизилъ Голландію и Испанію; страхъ имени котораго служилъ какъ бы стражею вокругъ каждаго англійскаго путешественника въ отдаленнѣйшихъ странахъ и вокругъ каждой протестантской конгрегаціи среди католическихъ государствъ. Когда нѣкоторыхъ изъ этихъ храбрымъ и честныхъ, хотя и введенныхъ въ заблужденія людей, которые засѣдали въ судѣ надъ своимъ королемъ, волокли на мучительную смерть, ихъ послѣднія молитвы были прерываемы свистомъ и проклятіями тысячъ.
   Такова была Англія въ 1660 году. Въ 1678 году все положеніе дѣлъ измѣнилось. Въ первую изъ этихъ эпохъ, 18 лѣтъ волненія сдѣлали большинство народа готовымъ купить спокойствіе всякою цѣною. Въ послѣднюю эпоху, 18 лѣтъ дурнаго управленія сдѣлали то же большинство жаждущимъ пріобрѣсть обезпеченіе своихъ вольностей во что бы то ни стало. Сила ихъ вернувшагося чувства вѣрноподданничества истощилась при первомъ взрывѣ. Въ нѣсколько мѣсяцевъ они достаточно вѣшали, душили, четвертовали и вырывали внутренности, чтобы насытиться. Партія круглоголовыхъ казалась не только побѣжденною, но слишкомъ разбитою и разсѣянною, чтобы когда-либо опять собраться. Тогда начался отливъ общественнаго мнѣнія. Нація начала понимать, какому человѣку она безгранично ввѣрила всѣ свои самые дорогіе интересы, на какого человѣка она излила всю свою нѣжнѣйшую любовь. На низкую природу возстановленнаго изгнанника злополучіе тщетно истощало всѣ свои поученія. Онъ имѣлъ одно огромное преимущество предъ большею частью другихъ государей. Хотя рожденный въ порфирѣ, онъ гораздо лучше былъ знакомъ съ превратностями жизни и разнообразіемъ характеровъ, чѣмъ большая часть его подданныхъ. Онъ узналъ стѣсненіе, опасность, нужду и зависимость. Онъ часто терпѣлъ отъ неблагодарности, дерзости и измѣны. Онъ видѣлъ много замѣчательныхъ доказательствъ вѣрной и героической привязанности. Если кто-либо видѣлъ обѣ стороны человѣческой природы -- такъ это онъ. Но одна только сторона оставалась въ его памяти. Онъ научился лишь презирать людей и недовѣрять имъ; считать честность въ мужчинахъ и скромность въ женщинахъ лишь притворствомъ И полагалъ, что не стоитъ труда скрывать это мнѣніе. Онъ былъ неспособенъ къ дружбѣ, а между тѣмъ былъ постоянно управляемъ любимцами, не будучи ни въ малѣйшей степени ими обманываемъ. Онъ зналъ, что ихъ заботливость о его интересахъ была вполнѣ притворная, но по какой-то легкости, не имѣвшей ничего общаго съ человѣколюбіемъ, онъ позволялъ, полусмѣясь надъ самимъ собою, дѣлать изъ себя орудіе всякой женщины, которой наружность привлекала его, или всякаго мужчины, котораго болтовая развлекала его. Онъ мало думалъ и еще менѣе заботился о религіи. Онъ, кажется, провелъ свою жизнь въ робкой нерѣшимости между гоббизмомъ и папизмомъ. Онъ былъ коронованъ въ юности съ Ковенантомъ въ рукѣ; онъ умеръ, наконецъ, съ непроглоченнымъ во рту Причастіемъ, и въ продолженіи большей части промежуточныхъ годовъ былъ занятъ преслѣдованіемъ, какъ ковенантеровъ, такъ и католиковъ. Онъ не былъ тираномъ по обыкновеннымъ побудительнымъ причинамъ. Онъ мало цѣнилъ власть, ради самой власти, а славу еще менѣе. Онъ не былъ, кажется, мстителенъ и не находилъ пріятнаго раздраженія въ жестокости. Чего желалъ онъ -- это имѣть развлеченіе и пріятно провести 24 часа, не садясь за сухія занятія. Ротозѣйничанье, какъ выражается Шеффильдъ, было настоящею царственною султаншею между привязанностями его величества. Засѣданіе въ совѣтѣ было бы для него невыносимо, если бы герцогъ Боккингамъ не былъ тамъ, чтобы корчить гримасы канцлеру. Говорили,-- и это весьма правдоподобно,-- что въ изгнаніи онъ былъ совершенно расположенъ продать свои права Кромвеллю за хорошую круглую сумму. До самаго конца единственная ссора его съ парламентами состояла въ томъ, что они часто безпокоили его и не всегда хотѣли давать ему денегъ. Если существовалъ человѣкъ, къ которому онъ чувствовалъ истинное уваженіе, такъ это былъ его братъ. Если былъ пунктъ, относительно котораго въ немъ существовала въ самомъ дѣлѣ сознательная и честная совѣстливость, такъ этотъ пунктъ былъ переходъ короны. Однако, онъ готовъ былъ согласиться на Билль объ исключеніи за 600,000 фунтовъ стерлинговъ, и переговоры были прерваны только потому, что онъ настаивалъ на томъ, чтобы деньги были уплачены впередъ. Отдавая ему справедливость, должно сказать, что нравъ его былъ хорошъ, обращеніе пріятно, его природныя дарованія стояли выше посредственности. Но онъ былъ чувственнѣе, суетнѣе, вѣроломнѣе и холоднѣе сердцемъ, нежели любой изъ государей, о которыхъ упоминаетъ исторія.
   Подъ управленіемъ такого человѣка англійскій народъ не могъ не оправиться скоро отъ крайняго увлеченія чувствомъ вѣрноподданничества. Онъ былъ тогда, какъ и нынѣ, храбрымъ, гордымъ и благородно-мыслящимъ племенемъ, непривыкшимъ къ пораженію, къ стыду или къ рабству. Блистательное правленіе Оливера научило его считать свою страну равною величайшимъ государствамъ земли, первою изъ морскихъ державъ, главою протестантскаго интереса. Хотя въ день энтузіазма преданности, онъ превозносилъ иногда королевскую прерогативу въ выраженіяхъ, которыя лучше приличествовали бы царедворцамъ Ауренгзеба, онъ не былъ народомъ, котораго было бы совершенно безопасно взять за-слово. Англичане были гораздо сильнѣе по части теоріи страдательнаго повиновенія, нежели по части практики. Хотя они и осмѣивали суровыя манеры и библейскія фразы пуританъ, но все-таки были въ сердцѣ религіознымъ народомъ. Большинство не видѣло большаго грѣха въ охотѣ и скачкѣ, въ театральныхъ представленіяхъ, общественныхъ танцахъ, картахъ, ярмаркахъ, въ крахмалѣ и фальшивыхъ волосахъ. Но на грубое нечестіе и распутство они смотрѣли со всеобщимъ ужасомъ и католическая религія возбуждала величайшую ненависть въ 9/10 средняго класса.
   Такова была нація, которая, очнувшись отъ своего восторженнаго настроенія, увидѣла себя проданною чужеземному, деспотическому, папистскому двору, побѣжденною на собственныхъ моряхъ и рѣкахъ государствомъ съ несравненно меньшими силами и отданною во власть сводниковъ и шутовъ. Предки наши видѣли, какъ лучшихъ и способнѣйшихъ духовныхъ лицъ того вѣка прогоняли сотнями съ ихъ мѣстъ. Они видѣли, какъ тюрьмы наполнялись людьми, невиновными ни въ какомъ другомъ преступленіи, кромѣ преступленія почитанія Бога сообразно обрядамъ, повсюду преобладающимъ въ протестантской Европѣ. Они видѣли королеву-папистку на тронѣ и наслѣдника-паписта на ступеняхъ трона. Они видѣли, какъ за несправедливымъ нападеніемъ послѣдовала жалкая война и какъ жалкая война кончилась постыднымъ миромъ. Они видѣли, какъ голландскій флотъ торжественно стоялъ на якорѣ въ Темзѣ. Они видѣли тройственный союзъ расторгнутымъ, казначейство запертымъ, общественный кредитъ потрясеннымъ, войска Англіи, постыдно подчиненныя Франціи, направленными противъ страны, которая казалась послѣднимъ убѣжищемъ гражданской и религіозной свободы. Они видѣли Ирландію недовольною и Шотландію возмутившеюся. Въ то же время видѣли они Вайтголль кишащимъ плутами и блудницами. Они видѣли, какъ непотребныя женщины, одна за другою, и побочные сыновья, одинъ за другимъ, были не только возвышаемы до высшихъ почестей перства, но и снабжаемы изъ денегъ, награбленныхъ у честнаго, трудолюбиваго и раззореннаго государственнаго кредитора, большими средствами для поддержанія новаго достоинства. Правительство становилось съ каждымъ днемъ ненавистнѣе. Даже въ нѣдрахъ той самой палаты общинъ, которая была избрана націею въ порывѣ раскаянія, радости и надеждъ, возникла оппозиція и сдѣлалась могущественною. Вѣрноподданничество, которое выдержало всѣ бѣдствія, междоусобной войны, которое пережило пораженія при Незби и Вустерѣ, которое никогда не отступало предъ секвестромъ и изгнаніемъ, которое протекторъ никогда не могъ застращать или обольстить, начало изнемогать въ этомъ послѣднемъ и труднѣйшемъ испытаніи. Буря долго собиралась. Наконецъ она разразилась съ яростью, грозившею распаденіемъ всему обшественному организму.
   Когда произведены были всеобщіе выборы въ январѣ 1679 года, нація уже прошла обратно по пути, который она совершила съ 1640 по 1660 годъ. Она снова была въ томъ же расположеніи духа, въ которомъ была, когда, послѣ 12 лѣтъ дурнаго управленія, собрался Долгій парламентъ. Въ каждой части страны имя придворный сдѣлалось укорительнымъ прозвищемъ. Старые воины Ковенанта опять рѣшились выйти изъ тѣхъ убѣжищъ, гдѣ они во время Реставраціи скрывались отъ оскорбленій торжествующихъ "Злыхъ" {Злыми (Malignants) называли пуритане кавалеровъ во времена Кромввлля.} и гдѣ, въ продолженіе 20 лѣтъ, они сохранили во всей силѣ:
  
             "The unconqueradle will
   And sludy of revenge, immortel hate,
   With courage never to submit or yield.
   And what is else not to be overcome (1)."
   (1) "Непобѣдимую волю
   И науку мщенія, вѣчную ненависть
   И мужество никогда не подчиняться и не уступать,
   И все вообще, чего нельзя преодолѣть".
  
   Тогда опять показались на улицахъ лица, которыя вызывали странныя и страшныя воспоминанія о дняхъ когда святые съ великою хвалою Богу на устахъ и обоюдоострымъ мечемъ въ рукахъ, связывали королей цѣпями и аристократовъ желѣзными кольцами. Тогда опять послышались голоса, которые кричали "привилегія" возлѣ кареты Карла і-то во время его тиранніи и требовали "правосудія" въ Вестминстерской залѣ въ день суда надъ нимъ. Существовало обыкновеніе представлять раздраженіе этого періода, какъ слѣдствіе Папистскаго заговора. Намъ кажется яснымъ, что Папистскій заговоръ былъ скорѣе слѣдствіемъ, нежели причиною всеобщаго волненія. Онъ не былъ болѣзнью, но симптомомъ, хотя подобно многимъ другимъ симптомамъ, онъ усилилъ тяжесть болѣзни. Въ 1660 или 1661 годахъ было бы совершенно не во власти такихъ людей, какъ Отсъ или Бедло, причинить какое-либо серьёзное безпокойство правительству. Они были бы осмѣяны, выставлены у позорнаго столба, порядкомъ преслѣдуемы швырками, сильно высѣчены и скоро забыты. Въ 1678 или 1679 годахъ произошелъ бы взрывъ, если бы даже эти люди никогда не родились. Годами все постоянно клонилось къ такому исходу. Общество было одною большою массою горючаго вещества. Никогда столь большая и столь горючая масса не ждала долго искры.
   Разсудительные люди, полагаемъ мы, вполнѣ согласны теперь, что несравненно-большая часть исторіи Отса, если не вся она, была чистою выдумкою. Правда, весьма вѣроятно, что во время своихъ сношеній съ іезуитами, онъ могъ слышать много дикой болтовни о лучшихъ средствахъ возстановленія католической религіи въ Англіи и что отъ нѣкоторыхъ нелѣпыхъ грёзъ изувѣровъ, съ которыми онъ тогда знался, онъ могъ заимствовать намёки для своего разсказа. Но мы не думаетъ, чтобы онъ зналъ о чемъ-нибудь, заслуживающемъ названія заговора. И совершенно достовѣрно, что если есть какая-нибудь, малая доля истины въ его показаніи, то эта доля такъ глубоко зарыта во лжи, что никто не можетъ теперь отдѣлить ихъ другъ отъ друга. Мы не должны однако забывать, что видимъ его исторію при свѣтѣ многихъ свѣдѣній, которыми современники его не обладали сначала. Мы ничего не можемъ сказать въ защиту свидѣтелей, но можетъ представить нѣчто, смягчающее вину общества. Мы признаемся, что легковѣріе, которое нація выказала при этомъ случаѣ, кажется намъ хотя, конечно, достойнымъ порицанія, но не вполнѣ неизвинительнымъ.,
   Наши предки знали по опыту нѣсколькихъ поколѣній внутри страны и внѣ ея, какъ безпокойно и наступательно было направленіе Римской церкви. Вѣроятный наслѣдникъ короны былъ изувѣрный членъ этой церкви. Царствующій король казался гораздо болѣе расположеннымъ покровительствовать этой церкви, нежели пресвитеріанамъ. Онъ былъ тѣсный союзникъ или, лучше сказать, наемный слуга могущественнаго короля, который выказалъ уже свою рѣшимость не терпѣть въ предѣлахъ своихъ владѣній никакой другой религіи кромѣ религіи Рима. Католики начали говорить болѣе смѣлымъ языкомъ, чѣмъ прежде, и ожидать возстановленія своего богослуженія во всемъ его древнемъ достоинствѣ и великолѣпіи. При стеченіи такихъ обстоятельствъ распространяется слухъ объ открытіи заговора папистовъ. Знатный католикъ арестованъ по подозрѣнію. Оказывается, что онъ уничтожилъ почти всѣ свои бумаги. Нѣкоторыя письма избѣгли, однако, пламени и найдено, что письма эти содержатъ много тревожнаго, странныя выраженія о субсидіяхъ изъ Франціи, намёки на обширный планъ, который "нанесъ бы сильнѣйшій ударъ протестантской религіи, какой она когда-либо получила, и который "совершенно подавилъ бы заразительную ересь". Естественно было, чтобы видѣвшіе эти выраженія въ письмахъ, которыя уцѣлѣли, подозрѣвали что-нибудь ужасное въ тѣхъ письмахъ, которыя были заботливо уничтожены. Таково было настроеніе палаты общинъ, что "къ отвѣту, къ отвѣту, письма Кольмана"!-- были крикомъ, подавлявшимъ голоса меньшинства {Эдуардъ Кольманъ былъ католическій интригантъ, у котораго произведенъ былъ обыскъ и найдены были помянутыя письма. О подробностяхъ заговора см. "Исторію Англіи", часть I, стр. 529 и слѣд.}.
   Тотчасъ послѣ открытія этихъ бумагъ, судья, отличавшійся независимостью характера и отбиравшій показанія доносчика, найденъ убитымъ при обстоятельствахъ, которыя дѣлаютъ почтя невѣроятнымъ, чтобы онъ погибъ отъ разбойниковъ или отъ собственныхъ рукъ. Многіе изъ нашихъ читателей могутъ но" мнить состояніе Лондона тотчасъ послѣ убійства Мара и Вилліамсона, ужасъ, который выражался на каждомъ лицѣ, тщательное запираніе дверей, заготовленіе мушкетоновъ и трещотокъ ночныхъ сторожей. Мы знаемъ одного лавочника, продавшаго при этомъ случаѣ триста трещётокъ въ теченіе десяти часовъ. Тѣ, которые помнятъ этотъ паническій страхъ, могутъ составить себѣ нѣкоторое понятіе о состояніи Англіи послѣ смерти Годфри. По истинѣ мы должны вмазать, что, прочитавъ и взвѣсивъ всѣ нынѣ существующія свидѣтельства объ этомъ таинственномъ предметѣ, мы склоняемся къ тому мнѣнію, что судья умерщвленъ, и умерщвленъ католиками, конечно, не католиками какого-либо значенія или знатности, но нѣкоторыми изъ тѣхъ болѣзненныхъ и мстительныхъ фанатиковъ, которые встрѣчаются во всякой большой сектѣ и которыхъ въ особенности легко найти въ преслѣдуемой сектѣ. Нѣкоторые изъ рьяныхъ камероніанцевъ {Пресвитеріанская секта въ Шотландіи, основанная Ричардомъ Камерономъ. Камероніанцы называются также, по имени одного изъ своихъ проповѣдниковъ, Каргилитами.} совершили недавно въ подобномъ же изступленіи подобныя же злодѣянія.
   Естественно было, что явился паническій страхъ и естественно было, что люди въ паническомъ страхѣ стали безразсудны и легковѣрны. Должно помнить также, что они не имѣли сначала, какъ имѣемъ мы, средствъ сравнивать показанія, которыя давались при различныхъ процессахъ. Они не знали десятой части тѣхъ противорѣчій и нелѣпостей, который сдѣлалъ Отсъ. Ошибки, напримѣръ, въ которыя онъ впалъ, находясь предъ совѣтомъ, его ошибки о личности Донъ Жуана Австрійскаго и о положеніи іезуитскаго коллегіума въ Парижѣ, не были извѣстны въ обществѣ. Онъ былъ дурной человѣкъ; но лазутчики и переметчики, которые извѣщаютъ правительства о заговорахъ, обыкновенно бываютъ дурнями людьми. Его исторія была странна и романтична; но она была не болѣе странна или романтична, чѣмъ тотъ достовѣрно-засвидѣтельствованный папистскій заговоръ, который могли еще помнить нѣкоторые изъ жившихъ тогда -- Пороховой заговоръ. Сообщеніе Отса о сожженіи Лондона не было само по себѣ болѣе неправдоподобно, чѣмъ планъ взорвать на воздухъ короля, лордовъ и общины, планъ, который не только былъ задуманъ весьма замѣчательными католиками, но который былъ на-волосъ отъ того, чтобы осуществиться. Что касается покушенія на личность короля, весь міръ зналъ, что не прошло еще столѣтія съ тѣхъ поръ, какъ два короля Франціи и принцъ Оранскій были умерщвлены католиками чисто изъ религіознаго энтузіазма; что Елисаветѣ постоянно угрожала опасность подобной участи и что такія попытки, по меньшей мѣрѣ, не оставались неободряемыми высшею властью Римской церкви. Нѣкоторыя изъ обвиненныхъ лицъ пользовались хорошею славою, но то же самое было съ Антоніемъ Бабингтономъ и Эверардомъ Дигби. Тѣ, которые пострадали, до послѣдней минуты отрицали свою виновность; но ни одинъ человѣкъ, знакомый съ уголовными процессами, не придастъ какого-либо значенія этому обстоятельству. Было также хорошо извѣстно, что самые замѣчательные католическіе казуисты много писали въ защиту цареубійства, такъ называемой reservatiomentalis и увертливаго способа выраженія. Не невозможно было, чтобы люди, умы которыхъ пропитаны были сочиненіями подобныхъ казуистовъ, могли считать себя правыми, когда отрицали обвиненіе, которое, при признаніи, навлекало бы большой позоръ на церковь. Процессы обвиненныхъ католиковъ были совершенно такими, какими были всѣ государственные процессы того времени, то есть, позорны до-нельзя. Они были не болѣе, ни менѣе безпристрастны, чѣмъ процессы Альджернона Сидни, Розвелля, Корниша, короче -- всѣхъ несчастныхъ людей, которыхъ преобладающая партія предала въ руки того, что тогда въ шутку называлось правосудіемъ. Пока Революція не очистила нашихъ учрежденій я нашихъ нравовъ, политическій процессъ былъ лишь убійствомъ, которому предшествовало произнесеніе извѣстнаго рода тарабарщины и совершеніе извѣстнаго рода фиглярства.
   Оппозиція имѣла теперь большинство націи на своей сторонѣ. Король трижды распускалъ парламентъ, и избиратели трижды присылали ему назадъ представителей, твердо рѣшившихся имѣть бдительный надзоръ за всѣми его мѣрами и устранить брата его отъ трона. Если бы характеръ Карла походилъ на характеръ его отца, этотъ внутренній раздоръ неминуемо кончился бы междоусобною войною. Упрямство и горячность были бы его погибелью. Легкомысліе и апатія были его спасеніемъ. Онъ походилъ на одну изъ тѣхъ легкихъ индійскихъ лодокъ, которыя остаются невредимы, потому что онѣ гибки, которыя поддаются напору каждой волны и поэтому безопасно пробираются сквозь бурунъ, въ которомъ судно съ ребрами изъ дубовой сердцевины неизбѣжно погибло бы. Единственнымъ предметомъ, относительно котораго окончательно установилось его мнѣніе, было то, что -- употребляя собственное его выраженіе -- онъ ни для кого и ни за что не отправится опять путешествовать. Его спокойное, безпечное поведеніе произвело всѣ дѣйствія самой искусной политики. Онъ предоставилъ дѣламъ идти своимъ путемъ, и если бы Ахитофель {Совѣтникъ царя Давида.} былъ у него у одного уха, а Макіавелли у другаго, они не могли бы дать ему лучшаго совѣта, нежели совѣтъ предоставить дѣламъ идти своимъ путемъ. Онъ уступилъ силѣ движенія и ждалъ соотвѣтствующей силы отраженія. Онъ выставилъ себя предъ своими подданными въ интересной роли притѣсненнаго короля, который готовъ былъ все сдѣлать, чтобы угодить имъ и просить у нихъ, взамѣнъ того, только нѣкотораго уваженія къ угрызеніямъ его совѣсти и къ его чувствамъ естественной любви; который готовъ былъ принять всякихъ министровъ, дать всякія гарантіи общественной свободѣ, но которому сердце не позволяло отнять у брата его право по рожденію. Больше ничего не было нужно. Онъ имѣлъ дѣло съ народомъ, у котораго всегда была благородная слабость не слишкомъ упорно тѣснить побѣжденнаго; съ народомъ, въ которомъ самые низкіе и звѣрскіе люди кричатъ "срамъ!" если видятъ, что лежачій подвергается побоямъ. Озлобленіе, которое нація питала противъ двора, начало уменьшаться, какъ скоро дворъ былъ очевидно не въ состояніи оказывать какое-либо сопротивленіе. Паническій страхъ, который возбудила смерть Годфри, началъ постепенно спадать, каждый день выводилъ на свѣтъ какую-нибудь новую ложь или новое противорѣчіе въ сказкахъ Отса и Бедло. Народъ былъ пресыщенъ кровью папистовъ, какъ 20 лѣтъ предъ тѣмъ онъ былъ пресыщенъ кровью цареубійцъ. Когда первые мученики наговора предстали предъ судомъ, свидѣтели въ пользу обвиняемой стороны были въ опасности быть растерзанными. Судьи, присяжные и зрители казались одинаково равнодушными, къ справедливости и одинаково жаждущими мщенія. Лордъ Стаффотдъ, послѣдній мученикъ, былъ признанъ невиннымъ значительнымъ меньшинствомъ перовъ и, когда онъ на эшафотѣ утверждалъ свою невинность, народъ кричалъ: "Благослови васъ Богъ, милордъ; мы вѣримъ вамъ, милордъ." Попытка сдѣлать сына Люси Вальтерсъ королемъ Англіи была равно оскорбительна для гордости аристократіи и для нравственнаго чувства средняго класса. Старая партія кавалеровъ, значительное большинство помѣстной джентри, духовенство и университеты почти всѣ до одного начали сближаться и составлять тѣсный строй вокругъ трона.
   Подобная же реакція начала происходить въ пользу Карла I во время второй сессіи Долгаго парламента и если бы этотъ государь былъ достаточно честенъ или проницателенъ, чтобы держать себя въ строгихъ предѣлахъ закона, то мы не имѣемъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что онъ въ нѣсколько мѣсяцевъ оказался бы по крайней мѣрѣ столь же могущественнымъ, сколько того желали лучшіе друзья его, лордъ Фокллидъ, Кольпеперъ или Гайдъ. Противузаконно обвинивъ предводителей оппозиціи и сдѣлавъ лично злодѣйское покушеніе противъ палаты общинъ, онъ остановилъ и поворотилъ вспять тотъ приливъ вѣрноподданническаго чувства, который только-что началъ входить въ силу. Сынъ,-- котораго законъ и честь такъ же мало стѣсняли, какъ и отца,-- былъ, къ счастью своему, человѣкомъ празднаго, беззаботнаго нрава и, вслѣдствіе нрава скорѣе, кажется, чѣмъ вслѣдствіе политики, избѣгнулъ той великой ошибки; которая такъ дорого стоила отцу. Вмѣсто того, чтобы пытаться сорвать плодъ прежде нежели онъ созрѣлъ, онъ покойно лежалъ пока плодъ этотъ не упалъ перезрѣлый прямо ему въ ротъ. Если бы онъ арестовалъ лорда Шафтебёри и лорда Росселя недозволеннымъ закономъ путемъ, то не лишено вѣроятности, что онъ окончилъ бы жизнь свою въ изгнанія. Онъ вошелъ по безопасному пути. Онъ употребилъ въ дѣло только свои законныя прерогативы и нашелъ ихъ совершенно достаточными дли своей цѣли.
   Въ теченіе первыхъ 18 или 19 лѣтъ своего правленія онъ служилъ дѣлу своихъ враговъ. Съ 1678 во 1861 годъ враги его служили его дѣлу. Они обязаны были своею властью его дурному управленію. Онъ обязанъ былъ возвращеніемъ своей власти ихъ насилію. Масса народа возвратилась къ нему, послѣ своего отчужденія, съ пылкою любовью. Онъ едва-ли былъ популярнѣе, когда высадился на берегъ Кента, чѣмъ когда, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ стѣсненія и униженія, онъ распустилъ свой послѣдній парламентъ.
   Тѣмъ не менѣе, пока происходилъ этотъ приливъ и отливъ общественнаго мнѣнія, дѣло общественной свободы постоянно преуспѣвало. Во время Реставраціи была сильная реакція въ пользу престола. Но Звѣздная палата, Верховная коммиссія, Корабельная подать исчезли навсегда. Теперь была еще подобная реакція. Но актъ Habeas Corpus прошелъ въ кратковременное преобладаніе оппозиціи и не былъ отмѣненъ.
   Король, между тѣмъ, будучи поддерживаемъ націею, былъ вполнѣ достаточно силенъ, чтобы страшно отомстить партіи, которая недавно держала его въ неволѣ. Въ 1681 году начался третій изъ тѣхъ періодовъ, на которые мы раздѣлили исторію Англіи отъ Реставраціи до Революціи. Въ теченіе этого періода произошла третья сильная реакція. Крайности тиранніи возвратили дѣлу свободы тѣ сердца, которыя отчуждены были отъ этого дѣла крайностями партій. Въ 1681 году король имѣлъ почти всѣхъ своихъ враговъ у ногъ своихъ. Въ 1688 году король былъ изгнанникомъ въ чужой странѣ.
   Весь тотъ механизмъ, который былъ недавно направленъ противъ папистовъ, былъ теперь направленъ противъ виговъ: наглые судьи, подобранные присяжные, лживые свидѣтели, шумные зрители. Самый способный предводитель этой партіи бѣжалъ въ чужую страну и умеръ тамъ. Самый добродѣтельный человѣкъ этой партіи былъ обезглавленъ. Другой замѣчательный членъ предпочелъ добровольную смерть стыду всенародной казни {Шафтсбёри, Россель и Эссексъ см. "Исторія Англіи" ч. I, стр. 261 и слѣд.}. Бурги, на которые правительство не могло положиться, были посредствомъ юридическаго крючкотворства лишены своихъ грамотъ, а устройство ихъ было такъ передѣлано, что почти обезпечивало выборъ представителей, преданныхъ двору. Всѣ части королевства съ соревнованіемъ присылали самыя пылкія увѣренія въ любви, которую они питали къ своему государю и въ отвращеніи, съ которымъ взирали на тѣхъ, кто заподозривалъ божественное происхожденіе или неограниченность его власти. Едвали нужно говорить, что въ жаркомъ соперничествѣ людей этого разбора, Оксфордскому университету принадлежало неоспоримое первенство. Слава быть далѣе, чѣмъ какая-либо другая часть британскаго народа, позади своего вѣка, была рано снискана этимъ ученымъ собраніемъ и никогда не утрачена имъ.
   Карлъ умеръ, и братъ его взошелъ на престолъ; но хотя особа государя перемѣнилась, любовь и благоговѣніе, которыя внушалъ санъ, не уменьшились. Въ сущности, кажется, что изъ двухъ государей, Іаковъ, не смотря на его вѣроисповѣданіе, былъ скорѣе любимцемъ высокоцерковной партіи. На него виги устремили свои нападенія, этого обстоятельства было достаточно, чтобы сдѣлать его идоломъ торіевъ. Онъ созвалъ парламентъ. Вѣрное джентри графствъ и подобранные избиратели переобразованныхъ бурговъ дали ему парламентъ, какого не видала Англія въ продолженіе цѣлаго столѣтія, парламентъ, помимо всякаго сравненія, самый услужливый, какой-либо засѣдалъ при государѣ изъ дома Стюартовъ. Было, правда, одно мятежное движеніе въ Англіи, а другое въ Шотландіи. Но оба были легко подавлены и наказаны съ ужасною жестокостью. Даже послѣ того кроваваго объѣзда, который никогда не будетъ забытъ, пока существуетъ англійская раса въ какой-либо части земнаго шара, ни одинъ членъ палаты общинъ не отважился прошептать даже малѣйшее порицаніе Джеффриза. Эдмондъ Воллеръ, ободренный своею глубокою старостью и своею большою извѣстностью, напалъ на жестокость военачальниковъ, и это самая блестящая часть его долгой и пестрой общественной жизни. Но даже и Воллеръ не отважился напасть на еще болѣе ненавистную жестокость главнаго судья. Мы едва-ли преувеличимъ дѣло, если скажемъ, что въ это время Іаковъ имѣлъ мало причинъ завидовать размѣру власти, которою обладалъ Людовикъ XIV.
   Какими средствами эта обширная власть была разрушена въ три года, какимъ извращеннымъ и безумно-дурнымъ управленіемъ тиранъ вдохнулъ жизнь въ побѣжденныхъ виговъ, превратилъ нейтралитетъ вертушекъ {См. "Исторію Англіи", ч. I, стр. 240.} въ рѣшительную вражду и оттолкнулъ отъ себя поземельное джентри, церковь, армію, собственныхъ клевретовъ, собственныхъ дѣтей -- все это хорошо извѣстно нашимъ читателямъ. Но мы хотимъ сказать кое-что объ одной части вопроса, которая въ наше время нѣсколько затруднила иныхъ очень достойныхъ людей, и о которой авторъ находящагося предъ нами "Продолженія", высказалъ многое, съ чѣмъ мы отнюдь не можемъ согласиться.
   Іаковъ, говорятъ, объявилъ себя защитникомъ терпимости: 'Если онъ нарушилъ конституцію, онъ во крайней мѣрѣ вару* шилъ ее для одной изъ самыхъ благородныхъ цѣлей, какія когда-либо имѣлъ въ виду государственный человѣкъ. Цѣль его была освободить милліоны своихъ подданныхъ отъ уголовныхъ законовъ и неправоспособностей, которые теперь едва-ли кто считаетъ справедливыми. Его не слѣдуетъ, поэтому, считать заслуживающимъ порицанія или, если и считать виновнымъ, такъ только лишь въ употребленіи неправильныхъ средствъ для осуществленія весьма достохвальнаго намѣренія. Одинъ весьма остроумный писатель, какъ мы полагаемъ католикъ, м-ръ Банимъ, съ цѣлью распространить это мнѣніе написалъ историческій романъ, о литературномъ достоинствѣ котораго мы не можемъ сказать много хорошаго. Издатель труда Макинтоша увѣряетъ насъ, что знамя Іакова имѣю болѣе благородную надпись,-- и такъ далѣе. Все это имѣетъ тотъ смыслъ, что Вильгельмъ и другіе виновники Революціи были низкіе виги, которые прогнали Іакова за то, что онъ былъ радикалъ; что преступленіе короля состояло въ томъ, что онъ зашелъ далѣе двоихъ подданныхъ въ либеральности; что онъ былъ истинный поборникъ свободы и что Сомерсъ, Локкъ, Ньютонъ и другіе ограниченные люди того же рода были настоящими ханжами и притѣснителями.
   Мы допускаемъ, что если можно доказать такія посылки, то заключеніе слѣдуетъ само собою. Если можетъ быть доказано, что Іаковъ искренно желалъ установить волную свободу совѣсти, то мы сочтемъ его поведеніе заслуживающимъ снисхожденія, если не похвалы. Мы не будемъ расположены строго осуждать даже его незаконные поступки. Мы полагаемъ, что столь благородная и полезная цѣль оправдала бы сопротивленіе со стороны подданныхъ. Мы поэтому едва-ли можемъ отрицать, что она, по меньшей мѣрѣ, извинила бы превышеніе власти со стороны короля. Но можетъ, кажется, быть доказано самыми убѣдительными доводами, что Іаковъ вовсе не имѣлъ такой цѣли въ виду и что, подъ предлогомъ установленія полной религіозной свободы, онъ пытался установить преобладаніе и исключительное господство Римской церкви.
   Правда, что онъ объявилъ себя защитникомъ терпимости. Всякая секта требуетъ терпимости, когда она угнетена. Мы не имѣемъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что Боннеру, когда онъ былъ въ Маршальси {Боннеръ (см. "Исторію Англіи", ч. І, стр. 76), отказавшись принести Елисаветѣ супрематическую присягу, былъ заключенъ въ Маршальси, гдѣ и умеръ по прошествіи 10 лѣтъ.}, казалось весьма несправедливымъ, чтобы человѣкъ долженъ былъ быть заключенъ въ тюрьму за то, что не въ состояніи понимать слово: "сіе есть тѣло мое", одинаковымъ образокъ съ лордами совѣта. Не очень-то разумно было бы заключить, что нищій исполненъ христіанскаго милосердія, потому что онъ увѣряетъ, что Богъ наградитъ васъ, если вы дадите ему пенни, или что солдатъ человѣколюбивъ, потому что громко проситъ пощады, когда штыкъ приставленъ ему къ горлу. Ученіе, котораго съ самаго перваго возникновенія религіозныхъ раздоровъ держались всѣ ханжи всѣхъ сектъ, выраженное въ немногихъ словахъ и лишенное риторической личины, состоитъ просто въ слѣдующемъ: я правъ, а вы не правы. Когда вы сильнѣе, вы должны оказывать мнѣ терпимость, ибо долгъ вашь -- оказывать терпимость истинѣ. Но когда я буду сильнѣе, я буду васъ преслѣдовать, ибо кой долгъ -- преслѣдовать заблужденіе.
   Католики подвержены были въ Англіи строгимъ стѣсненіямъ. Іаковъ желалъ устранить эти стѣсненія, и поэтому говорилъ въ пользу свободы совѣсти. Но вся исторія его жизни доказываетъ, что это было лишь притворство. Въ 1679 году онъ говорилъ въ такомъ же смыслѣ во время бесѣды съ властями Амстердама, и авторъ "Продолженія" ссылается на это обстоятельство, какъ на доказательство, что въ королѣ давно уже установилось рѣшительное мнѣніе касательно этого предмета. Къ несчастью оно доказываетъ только совершенную не искренность всѣхъ позднѣйшихъ увѣреній короля. Если бы онъ сталъ утверждать, что обратился къ ученію терпимости послѣ восшествія своего на престолъ, то могъ бы заслуживать нѣкотораго довѣрія. Но намъ извѣстно самымъ достовѣрнымъ образомъ, что. въ 1679 году и долго послѣ того, Іаковъ былъ самый кровожадный и безсовѣстный гонитель. Послѣ 1679 года онъ былъ поставленъ въ главѣ управленія Шотландіи. И каково было его поведеніе въ этой странѣ? Онъ преслѣдовалъ разсѣянные остатки ковенантеровъ съ варварствомъ, на которое ни одинъ государь новыхъ временъ, исключая Филиппа II, никогда не выказалъ себя способнымъ. Онъ наслаждался удовольствіемъ смотрѣть, какъ подвергали пыткѣ сапога несчастныхъ энтузіастовъ, которыхъ гоненіе довело до сопротивленія. Почти первымъ дѣломъ послѣ его восшествія за престолъ было истребованіе отъ подобострастнаго парламента Шотландіи закона о преданіи смерти проповѣдниковъ, появляющихся на сходбищахъ, въ домахъ какъ проповѣдниковъ, такъ и слушателей, появляющихся на сходбищахъ на открытомъ воздухѣ. Все это онъ сдѣлалъ для религіи, которая не была его религіею. Все это онъ сдѣлалъ не въ защиту истины противъ заблужденія, а въ защиту одной, достойной проклятія, ошибки противъ другой, въ защиту эпископальнаго вѣроотступничества противъ пресвитеріанскаго. Людовика XIV справедливо осуждаютъ за попытку, съ помощью драгунъ, отправить своихъ подданныхъ на небо. Но Іакову предназначено было пытать и убивать за различіе между двумя путями въ адъ. И этого человѣка, столь глубоко пропитаннаго ядомъ нетерпимости, что онъ преслѣдовалъ людей изъ одной ереси въ другую, ради того только чтобы не оставить ихъ вовсе непреслѣдуемыми,-- этого человѣка выставляютъ какъ поборника религіозной свободы. Этотъ человѣкъ, который преслѣдовалъ въ защиту дѣла скверной пантеры, не сталъ бы, говорятъ намъ, преслѣдовать ради бѣлой какъ молоко и безсмертной лани {Въ поэмѣ Драйдена: "The Hind and Panther" Англиканская церковь представляется въ образѣ пантеры, а Католическая -- въ образѣ лани.}.
   И каково было поведеніе Іакова въ то самое время, когда онъ исповѣдовалъ ревность къ правамъ совѣсти? Не преслѣдовалъ-ли онъ даже и тогда, на сколько было ему возможно? Не употреблялъ-ли онъ всѣхъ своихъ законныхъ прерогативъ и многихъ прерогативъ, не бывшихъ законными, съ цѣлью принудить своихъ подданныхъ сообразоваться съ его вѣрою? Въ то время, какъ онъ толковалъ объ отвращеніи своемъ къ законамъ, устраняющимъ диссентеровъ отъ занятія должностей, не удалялъ-ли онъ отъ должностей своихъ способнѣйшихъ, вѣрнѣйшихъ слугъ, вслѣдствіе ихъ религіозныхъ убѣжденій? За какой проступокъ былъ лордъ Рочестеръ удаленъ изъ казначейства? Онъ былъ тѣсно связанъ съ королевскимъ домомъ. Онъ былъ во главѣ торійской партіи. Онъ твердо стоялъ на сторонѣ Іакова въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Но онъ не хотѣлъ перемѣнить вѣроисповѣданіе -- и былъ удаленъ. Дабы насъ не заподозрили въ преувеличеніи дѣла, докторъ Лингард;ь, очень компетентный и, конечно, не очень охотный свидѣтель, будетъ говорить за насъ. "Король,-- говоритъ этотъ даровитый, ко пристрастный писатель,-- былъ обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ: онъ жаловался Карильону на упрямство и неискренность казначея, и послѣдній получилъ отъ французскаго посла очень понятный намёкъ, что потеря должности будетъ слѣдствіемъ преданности его своему вѣроисповѣданію. Онъ оставался, однако, непоколебимымъ, и Іаковъ, послѣ долгаго отлагательства, сообщилъ ему, съ большимъ замѣшательствомъ и обильными слезами, свое окончательное рѣшеніе.. Онъ надѣялся, говорилъ онъ, что присоединеніемъ къ Римской церкви Рочестеръ избавитъ его отъ непріятной обязанности, но короли должны жертвовать своими чувствами своему долгу." И это былъ король, желавшій, чтобы всѣ люди всѣхъ сектъ были сдѣланы равно правоспособными къ занятію должностей. Однихъ этихъ поступковъ было достаточно для уничтоженія всякой вѣры въ его либеральныя увѣренія, и таково дѣйствительно, какъ мы видимъ изъ депешъ папскаго нунція, было ихъ послѣдствіе. "Pare, пишетъ D'аdda чрезъ нѣсколько дней послѣ удаленія Рочестера, pare che gii animi sono inaspriti della voce che corre trа il popolo, d'esser cacciato il detto ministro per non essere Catiolico, percio tirarsi al esterminio de' Protestanti" {"Кажется, что умы ожесточены распространившимся въ народѣ слухомъ, что сказанный министръ удаленъ за то, что онъ не католикъ. слѣдовательно, дѣло клонится къ истребленію протестантовъ".}. Развѣ отрицалось когда-либо, что милости двора раздавались и удерживались только ради религіозныхъ убѣжденій искателей? И если съ зеленѣющимъ деревомъ дѣлалось это, то съ сухимъ что было бы {Еванг. отъ Луки, XXIII, 30.}? Если Іаковъ поступалъ такъ, когда онъ имѣлъ сильнѣйшія основанія ласкать своихъ протестантскихъ подданныхъ, то выбора какого пути слѣдовало отъ него ожидать, когда бы онъ получилъ отъ нихъ все, чего просилъ?
   Кто былъ, притомъ, его тѣснѣйшимъ союзникомъ? И какова была политика этого союзника? Подданные Іакова не звали, правда, и половины пороковъ своего государя. О ни не знала, какъ мы знаемъ, что, проповѣдуя о благодѣяніяхъ общей терпимости, онъ постоянно поздравлялъ добраго своего брата Людовика съ успѣхомъ въ той политикѣ нетерпимости, которая превратила прекраснѣйшія полосы Франціи въ пустыни и угнала въ ссылку миріады самыхъ миролюбивыхъ, трудолюбивыхъ и искусныхъ ремесленниковъ въ свѣтѣ. Но англичане знали, что оба государя были связаны между собою тѣснѣйшимъ союзомъ. Они видѣли, какъ государь ихъ съ терпимостью на устахъ, отдѣлился отъ тѣхъ государствъ, которыя первыя подали примѣра терпимости, и связалъ себя тѣснѣйшими узами съ самымъ вѣроломнымъ и безпощаднымъ гонителемъ, какого можно было найти на которомъ-либо изъ троновъ континента.
   Далѣе, какими совѣтами былъ руководимъ Іаковъ? Кто были лица, къ которымъ онъ питалъ наибольшее довѣріе и которыя принимали живѣйшее участіе въ его планахъ? Посланникъ Франціи, нунцій Рима и іезуитъ отецъ Петре {Edward Petrе -- одинъ изъ старшихъ членовъ ордена іезуитовъ.-- Маколей даетъ подробную его характеристику во 2-й ч. "Исторіи Англіи".}. Развѣ недостаточно этого, чтобы доказать, что установленіе общей вѣротерпимости не было его планомъ? Развѣ Людовикъ былъ за терпимость? Развѣ Ватиканъ былъ за терпимость? Развѣ орденъ іезуитовъ былъ за терпимость? Мы знаемъ, что либеральныя увѣренія Іакова были вполнѣ одобряемы тѣми самыми правительствами, тѣми самыми обществами, которыхъ теорія и практика явно заключались въ томъ, чтобы не быть вѣрными своему слову въ отношеніи къ еретикамъ и не давать имъ пощады. Ужъ не слѣдуетъ ли намъ,-- для того, чтобы спасти репутацію искренности Іакова,-- повѣрить, что эти правительства и эти общества вдругъ перемѣняли свою природу, открыли преступность всего прежняго своего поведенія, приняли начала гораздо болѣе либеральныя, чѣмъ начала Локка, Лейтона или Тиллотсона? Какое предложеніе болѣе правдоподобно -- что король, отмѣнявшій Нантскій эдиктъ; папа, на основаніи санкціи котораго инквизиція сажала тогда въ тюрьмы и сожигала; религіозный орденъ, который во всякомъ спорѣ,въ который онъ когда-либо вступалъ, прибѣгалъ къ помощи или судьи, или убійцы,-- сдѣлались такими же истыми друзьями религіозной свободы, какъ д-ръ Франклинъ и м-ръ Джефферсонъ, или, что управляемый іезуитами изувѣръ былъ вынуждаемъ притворяться для блага церкви?
   Игра, въ которую играли іезуиты, была не новою игрою. За сто лѣтъ предъ тѣмъ они прославляли политическую свободу точно такъ, какъ теперь прославляли религіозную свободу. Они пытались возмутить республиканцевъ противъ Генриха IV и Елисаветы точно такъ же, какъ теперь пытались возмутить протестантскихъ диссентеровъ противъ установленной церкви. Въ XVI столѣтіи клевреты Филиппа II постоянно проповѣдовали ученія, граничившія съ якобинизмомъ, постоянно настаивали на правѣ народа низлагать королей, на правѣ каждаго частнаго гражданина вонзать кинжалъ въ сердце порочнаго правителя. Въ XVII столѣтіи преслѣдователи гугенотовъ вопили противъ тиранніи установленной церкви Англія и отстаивали съ необычайнымъ рвеніемъ права каждаго человѣка поклоняться Богу по-своему. Въ обоихъ случаяхъ они были равно неискренны. Въ обоихъ случаяхъ глупецъ, который повѣрилъ бы имъ, увидѣлъ бы себя жалкимъ образомъ обманутымъ, Честный и умный человѣкъ, безъ сомнѣнія, порицалъ бы произвольныя мѣры Елисаветы, но поддаться увѣреніямъ римскихъ казуистовъ, присоединиться въ ихъ партіи и принять участіе въ возстаніи Нортумберланда или заговорѣ Бабингтона -- значило-ли бы это дѣйствительно служить дѣлу политической свободы? Не значило-ли бы это помогать установленію гораздо худшей тиранніи, чѣмъ та, которую старались низвергнуть. Такимъ же образомъ честный и умный человѣкъ, безъ сомнѣнія, нашель бы многое заслуживающее осужденія въ поведеніи членовъ Англиканской церкви при Стюартахъ. Но развѣ онъ долженъ былъ поэтому соединиться съ королемъ и католиками противъ этой церкви? И не ясно ли было бы, что, поступая такъ, онъ помогъ бы утвержденію духовнаго деспотизма, въ сравненіи съ которымъ деспотизмъ установленной церкви былъ тѣмъ же, чѣмъ мизинецъ въ сравненіи съ чреслами, или розга въ сравненіи со скорпіономъ {III Царствъ, XII, 15.}.
   Людовикъ имѣлъ гораздо болѣе мощный умъ, чѣмъ Іаковъ. Онъ имѣлъ, по меньшей мѣрѣ, столь же развитое чувство чести. Онъ былъ въ гораздо меньшей степени рабомъ своего духовенства. Его протестантскіе подданные имѣли все то обезпеченіе своихъ правъ совѣсти, которое законъ и торжественный договоръ могли дать. Были-ли это обезпеченіе найдено достаточнымъ? И не довольно-ли было одного такого примѣра для одного, поколѣнія?
   Планъ Іакова кажется намъ совершенно понятнымъ. Терпимость, которую онъ, при содѣйствіи и одобреніи всѣхъ самыхъ жестокихъ гонителей въ Европѣ, предлагалъ своему народу, имѣла цѣлью раздѣлить народъ. Это самая попятная, и обыкновенная изъ политическихъ хитростей. Мы видѣли, какъ, на нашей памятникъ ней прибѣгали сто разъ. Въ настоящую минуту мы видимъ, какъ карлисты во Франціи кричатъ на крайней лѣвой сторонѣ противъ лѣваго центра. Четыре года тому назадъ та же самая уловка была употреблена, въ Англіи. Мы слышали, какъ старые, покупщики и продавцы бурговъ, люди, которые засѣдали въ палатѣ общинъ, благодаря, безразсудному употребленію права прогонять, своихъ фермеровъ, и которые всю жизнь свою, противились всякой мѣрѣ, клонившейся къ увеличенію власти демократіи,-- нападали на билль о реформѣ, какъ на не довольно демократическій, взывали къ рабочимъ классамъ, проклинали тираннію десяти-фунтовыхъ домовладѣльцевъ {Домъ, приносящій 10 ф. с. чистаго дохода, есть норма для права избирателя.} и мѣнялись комплиментами и нѣжностями съ самыми извѣстными и рьяными агитаторами нашихъ временъ. Крикъ о всеобщей терпимости былъ употребленъ Іаковомъ точно такъ же какъ крикъ о всеобщей подачѣ голосовъ былъ недавно употребленъ нѣкоторыми ветеранами-торіями. Цѣль лжедемократовъ нашего времени состояла въ томъ, чтобы произвести столкновеніе между средними классами и чернью и тѣмъ воспрепятствовать всякой реформѣ. Цѣль Іакова состояла въ томъ, чтобы произвести столкновеніе между церковью и протестантскими диссентерами, и тѣмъ облегчить побѣду католиковъ надъ обоими.
   Мы не думаемъ, чтобы онъ могъ успѣть въ этомъ. Но мы не считаемъ его планъ столь совершенно безразсуднымъ и безнадежнымъ, какъ его обыкновенно считали, и увѣрены, что если бы ему дозволили сдѣлать первый шагъ, народу не осталось бы никакою другаго средства, какъ прибѣгнуть къ физической силѣ, что произошло бы при самымъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Онъ полагалъ, что торіи, связанные своимъ ученіемъ а страдательномъ повиновеніи, подчинятся его волѣ, и что диссентеры; обольщенные его обманчивыми обѣщаніями облегченій, окажутъ ему ревностную помощь. Такимъ путемъ онъ надѣялся добиться закона, отмѣняющаго, по-видимому, всѣ религіозныя неправоспособности, но, въ сущности, устраняющаго всѣхъ протестантовъ отъ всякихъ должностей. Никогда не должно забывать, что государь, въ рукахъ котораго находится право раздачи всѣхъ должностей въ государствѣ, можетъ; не нарушая буквы закона, сдѣлать, какое ему угодно исповѣданіе обязательнымъ для полученія должности. И судя по всему поведенію Іакова, мы не имѣемъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что онъ воспользовался бы своею властью сколь возможно болѣе. Книга статутовъ могла бы объявить всѣхъ англичанъ равно правоспособными къ занятію должностей, но къ чему послужило бы это, если всѣ должности зависѣли отъ государя, рѣшившагося не допускать къ нимъ ни одного еретика? Мы твердо увѣрены, что ни одно мѣсто въ правительствѣ, въ арміи, во флотѣ, на судейской скамьѣ, въ адвокатурѣ, ни одно перство, даже ни одно духовное мѣсто, находящееся въ распоряженіи государя, не было бы предоставлено какому-либо протестанту какого бы то ни было толка. Даже въ то время, когда король имѣть сильныя побудительныя причины притворяться, онъ сдѣлать католика деканомъ Christ Church и католика президентомъ Magdalen College. Нѣтъ, кажется, сомнѣнія въ томъ, что Іоркское архіепископство оставалось вакантнымъ для другаго католика. Если бы допустили Іакова слѣдовать по этому пути въ продолженіе 20 лѣтъ, каждый военный, отъ генерала до барабанщика, каждый офицеръ во флотѣ, каждый судьи, каждый королевскій адвокатъ, каждый лордъ-намѣстникъ графства, каждый мировой судья, каждый посланникъ, каждый министръ, каждый состоящій въ придворномъ штатѣ, въ таможнѣ, въ почтамтѣ, въ акцизномъ управленіи были бы католики. Катодная имѣли бы большинство голосовъ въ палатѣ лордовъ, хотя бы это большинство пришлось произвести, какъ грозилъ Сондерландъ, пожалованіемъ дворянскихъ коронъ цѣлому отряду гвардейцевъ. Католики имѣли бы, мы полагаемъ, преобладающее вліяніе даже въ конвокаціи. Каждый епископъ, каждый деканъ, каждый священникъ кореннаго прихода, глаза каждаго коллегіума, подчиненнаго королевской власти, принадлежали бы къ Римской церкви. Почтя всѣ заведенія для полученія высшаго образованія находились бы подъ управленіемъ католиковъ. Вся цензура книгъ находилась бы въ рукахъ католикомъ. Вся эта громадная масса власти была бы твердо поддерживаема оружіемъ и золотомъ Франціи и перешла бы къ наслѣднику, все воспитаніе котораго было бы направлено къ достиженію одной цѣли: совершеннаго возстановленія католической религіи. Палата общинъ была бы единственнымъ законнымъ препятствіемъ. Но права большей часта избирателей были въ полкой зависимости отъ короны. Мы не въ правѣ, поэтому, считать совершенно невозможнымъ, чтобы могла быть подобрана палата, которая возстановила бы дай Маріи.
   Мы конечно, не думаемъ, чтобы это было смиренно перенесено. Но думаемъ, что если бы нація была сбита съ пути-королевскими изъявленіями терпимости, все это было бы испытано и могло бы быть предотвращено лишь посредствомъ весьма кровавой и разрушительной борьбы, въ которой все протестантское населеніе было бы противупоставлено католикамъ. На одной сторонѣ было бы огромное численное превосходство. Но на другой сторонѣ была бы вся организація правительства и двѣ большія дисциплинированныя арміи: армія Іакова и армія Людовика. Мы не сомнѣваемся, что нація съумѣла бы освободиться. Но думаемъ, что борьба потрясла бы весь строй общества и что мщеніе побѣдителей было бы ужасно и безпощадно.
   Но Іаковъ былъ остановленъ въ самомъ началѣ. Онъ считалъ себя обезпеченнымъ со стороны торіевъ потому, что они объявляли, что считаютъ всякое сопротивленіе преступнымъ, а со стороны протестантовъ диссентеровъ потому, что онъ предлагалъ имъ облегченіе. Онъ ошибался въ отношеніи обояхъ. Ошибка, въ которую онъ впалъ относительно диссентеровъ, была весьма естественна. Но довѣріе, которое онъ питалъ къ вѣрноподданническимъ увѣреніямъ высокоцерковной партія, было самымъ смѣшнымъ доказательствомъ безумія, какое когда-либо выказалъ государственный человѣкъ.
   Представьте себѣ человѣка, дѣйствующаго въ продолженіе только одного дня на основаніи предположенія, что всѣ его сосѣди вѣрятъ во все, что они исповѣдуютъ и поступаютъ во всемъ согласно ихъ вѣрованіямъ. Представьте себѣ человѣка, дѣйствующаго на основаніи предположенія, что онъ можетъ безопасно наносить смертельный вредъ и оскорбленія всякому, кто говоритъ, что мщеніе грѣшно, или что онъ можетъ безопасно ввѣрить, безъ обезпеченія, все свое имущество всякому, кто говоритъ, что воровать грѣшно. Подобный характеръ былъ бы слишкомъ нелѣпъ для самаго дикаго Фарса. Между тѣмъ безуміе Іакова было не далеко отъ этой невѣроятной степени. На томъ основаніи, что духовенство объявило сопротивленіе притѣсненію во всѣхъ случаяхъ незаконнымъ, онъ полагалъ, что могъ притѣснять его сколько душѣ угодно, безъ малѣйшей опасности сопротивленія. Онъ совершенно забылъ, что когда оно величало королевскую прерогативу, прерогатива дѣйствовала на его сторонѣ; что когда оно проповѣдывало терпѣніе, ему нечего было терпѣть; что когда оно объявило незаконнымъ сопротивленіе злу, никто кромѣ виговъ и диссентеровъ не терпѣлъ отъ зла. Ему никогда не приходило на мысль, что человѣкъ чувствуетъ бѣдствія своихъ враговъ одного рода чувствительностью, а свои собственныя -- чувствительностью совершенно другаго рода. Ему никогда не проходила на мысль возможность, чтобы почтенное духовное лицо считало обязанностью Бакстера и Боніана переносить оскорбленія и сидѣть въ темницахъ безъ ропота, и чтобы между тѣмъ, если оно видѣло малѣйшую вѣроятность передачи собственной, пребенды какому-нибудь лукавому отцу изъ Италіи или Фландріи, оно могло начать находить много пищи для полезнаго размышленія въ текстахъ касательно меча Аода и молота Іаили {Книга Судей, гл. III.}. Его величество не зналъ, кажется, что люди иногда провѣряютъ свои мнѣнія, и что ничто болѣе не располагаетъ человѣка провѣрять свои мнѣнія, какъ подозрѣніе, что, если онъ будетъ держаться ихъ, то очень легко можетъ сдѣлаться нищимъ или мученикомъ. Странно однако, что эти истины ускользнули отъ ума короля. Тѣ церковники, которые подписали Оксфордскую декларацію въ пользу страдательнаго повиновенія, подписали, также, и 39 пунктовъ {Декларація 1622 г., на основаніе которой студенты Оксфордскаго университета, предъ полученіемъ ученой степени, должны были давать письменное обязательство въ постоянномъ соблюденіи ученія о страдательномъ повиновеніи.-- О 39 пунктахъ говорится въ 1-мъ томѣ "Опытовъ" и въ 1 ч. "Исторіи Англіи", стр. 53.}. И все-таки тотъ самый человѣкъ, который съ увѣренностью ожидалъ, что помощью небольшаго ласкательства и острастки, онъ склонятъ ихъ отречься отъ пунктовъ, 'былъ какъ громомъ пораженъ, когда увидѣлъ, что они были расположены смягчить ученіе Деклараціи. Наконецъ, вовсе не было необходимымъ, чтобы, даже если теорія торіевъ не подверглась измѣненію, ихъ практика согласовалась бы съ ихъ теоріею.. Могло бы, кажется, придти на мысль человѣку пятидесяти лѣтъ, видѣвшему весьма многое въ свѣтѣ, что люди иногда дѣлаютъ то, что считаютъ дурнымъ. Хотя бы прелатъ и утверждалъ, что Павелъ учитъ насъ повиноваться даже Нерону, но изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы можно было совершенно безопасно обращаться съ высоко-преподобнымъ святымъ отцомъ, такъ какъ Неронъ, въ надеждѣ, что девятой отецъ продолжалъ бы повиноваться согласно ученію Павла. Королю слѣдовало, въ сущности только взглянуть на себя. Онъ былъ, по крайней мѣрѣ, столь же привязанъ къ Католической церкви, сколько любой торійскій джентльменъ или священникъ могъ "быть привязавъ къ Англиканской церкви. Прелюбодѣяніе было, по крайней мѣрѣ, столь же ясно и строго осуждаемо его церковью, сколько сопротивленіе -- Англиканскою церковью. Однако его священники не могли удержать его отъ Арабаллы Сёдли. Въ то время, какъ онъ рисковалъ своею короною ради своей души, онъ расковалъ своею душою ради безобразной, грязной любовницы: что-то восхитительно-смѣшное въ человѣкѣ, который, живя въ обыденномъ нарушеніи собственныхъ, извѣстныхъ ему обязанностей, не въ состояніи повѣрить, чтобы какое-нибудь покушеніе могло совратить кого-нибудь другаго съ пути добродѣтели.
   Іаковъ обманулся во всѣхъ своихъ разсчетахъ. Онъ надѣялся, что торіи будутъ слѣдовать своимъ принципамъ, а нонконформисты своимъ интересамъ. Случилось совершенно наоборотъ. Масса торіевъ пожертвовала для своихъ интересовъ началомъ несопротивленія; масса нонконформистовъ отвергла обманчивыя предложенія короля и стояла твердо за свои начала. Объ партіи, борьба которыхъ потрясала государство въ продолженіе полу столѣтія; соединились на одно мгновеніе, и вся та громадная королевская власть, которая три года назадъ казалась непоколебимо-установленною, исчезла съ разу, какъ мякина во время урагана.,
   Весьма обширный объемъ, до котораго уже разрослась эта статья, дѣлаетъ для насъ невозможнымъ разобрать, какъ мы намѣревались, характеры и поведеніе передовыхъ англійскихъ государственныхъ людей во время этого кризиса. Но мы должны предложить нѣсколько замѣчаній о духѣ и направленіи революціи 1688 года.
   Издатель этого тома цитируетъ Декларацію правъ и говоритъ намъ, что, глядя на нее, мы можемъ тотчасъ же судить, совершили-ли виновники Революціи все, что могли и должны были совершить въ положеніи, исполняли-ли общины Англіи свои обязанности въ отношеніи къ своимъ избирателямъ, къ своей странѣ, къ потомству и къ всеобщей свободѣ". Мы не въ состояніи составить себѣ понятія, катимъ образомъ онъ могъ прочесть и переписать Декларацію правъ и все-таки, такъ совершенно превратно понять ея сущность. Этотъ знаменитый документъ, какъ показываетъ и самое названіе его, есть документъ деклараціонный, а не преобразовательный. Онъ никогда не предназначался быть мѣрою реформы. Онъ не содержалъ и не долженъ былъ содержать какой-либо намёкъ на тѣ нововведенія, которыя виновники Революціи считали желательными и къ осуществленію которыхъ они быстро проступили. Декларація была однимъ лишь исчисленіемъ нѣкоторыхъ старыхъ и благодѣтельныхъ законовъ, которые были нарушены Стюартами, и торжественнымъ протестомъ противъ дѣйствительности всякаго прецедента, который могъ бы быть приведенъ противъ этихъ законовъ. Подлинныя слова гласятъ такъ: "Они предъявляютъ притязаніе, требуютъ и настаиваютъ на всемъ, предыдущемъ, какъ на несомнѣнныхъ своихъ правахъ и вольностяхъ." Прежде нежели человѣкъ начнетъ дѣлать улучшенія въ своемъ имѣніи, онъ долженъ знать его границы. Прежде нежели законодательная власть приступитъ къ реформѣ конституціи, слѣдуетъ опредѣлить, въ чемъ именно состоитъ эта конституція. Вотъ все, что должна была сдѣлать Декларація, и ссориться съ нею за то, что она не ввела прямо какія-нибудь благотворныя перемѣны, значитъ ссориться съ пищею за то, что она не топливо.
   Относительно принципа, на основаніи котораго дѣйствовали виновники Революція, ошибиться нельзя. Они очень хорошо знали, что англійскія учрежденія нуждались въ реформѣ. Но они знали также, что важный пунктъ былъ бы достигнутъ, еслибы они могли, посредствомъ торжественнаго договора, порѣшить разъ навсегда вопросы, бывшіе въ продолженіе нѣсколькихъ поколѣній спорными между парламентомъ и короною. Поэтому они весьма благоразумно воздержались отъ смѣшенія раздражающаго и затруднительнаго вопроса о томъ, что должно было быть закономъ, съ яснымъ вопросомъ о томъ, что было закономъ. Требованія, выраженныя въ Деклараціи, не могли подать повода къ большимъ преніямъ. Виги и торіи были, вообще, согласны между собою относительно незаконности разрѣшающей власти и налоговъ, установляемыхъ королевской прерогативой. Пункты были поэтому приведены въ порядокъ въ нѣсколько дней. Но если бы парламентъ рѣшился пересмотрѣть всю конституцію и установить, до провозглашенія новыхъ государей, новыя обезпеченія противъ дурнаго правленія,-- мѣсяцы были бы потеряны въ спорахъ. Коалиція, освободившая страну, была бы тотчасъ расторгнута. Виги ссорились бы съ торіями, лорды съ общинами, церковь съ диссинтерами, и вся эта буря сталкивающихся интересовъ и сталкивающихся теорій свирѣпствовала бы вокругъ незанятаго трона. Между тѣмъ могущественнѣйшая держава на материкѣ нападала на нашихъ союзниковъ я замышляла высадку въ наши собственныя владѣнія. Донди готовился возмутить горную Шотландію. Власть Іакова все еще признавалась ирландцами. Если бы виновники Революціи были столь безразсудны, что послѣдовали бы этому пути, мы почти не сомнѣваемся, что Люксанбургъ застигъ бы ихъ среди ихъ дѣланія конституціи. Среди преній о теоріяхъ правленія Фильмера и Сидни они были бы прерваны входомъ мушкетеровъ гвардіи Людовика и отправлены по-парно устроивать воображаемыя монархіи и республики въ Тоуэрѣ. Мы пріобрѣли въ наше время обширную опытность въ послѣдствіяхъ подобнаго безумія. Мы видѣли, какъ нація за націей была порабощена потому, что друзья свободы тратили въ разсужденіяхъ объ отвлеченныхъ вопросахъ время, которое должно было быть употреблено на приготовленіе къ энергической народной защитѣ. Издатель разбираемой книги желалъ бы, по-видимому, чтобы англійская революція 1688 года кончилась такъ же, какъ, въ наше время, кончились революціи Испаніи и Неаполя. Благодаря Бога, избавители наши были людьми совершенно другаго рода, нежели испанскіе и неаполитанскіе законодатели. Они могли имѣть о многихъ предметахъ мнѣнія, которыя въ XIX столѣтіи не считались бы либеральными. Но они не были мечтающими педантами. Они были государственными людьми, привыкшими къ веденію важныхъ дѣлъ. Ихъ планы реформы не были столь обширны, какъ планы реформы законодателей Кадикса; но то, что они предположили, они осуществили, и что осуществили, то отстояли противъ самой свирѣпой вражды внутри и внѣ страны.
   Первою ихъ цѣлью было посадить Вильгельма на тронъ; и они были правы. Мы говоримъ это безъ всякаго отношенія къ замѣчательнымъ личнымъ качествамъ Вильгельма или къ глупостямъ и преступленіямъ Іакова. Если бы оба государя помѣнялись характерами, мнѣніе наше все-таки осталось бы то же. Для Англіи было въ то время даже болѣе необходимо, чтобы король ея былъ узурпаторомъ, нежели чтобы онъ былъ героемъ. Никакого обезпеченія въ хорошемъ правленіи не могло быть пріобрѣтено безъ перемѣны династіи. Уваженіе къ наслѣдственному праву и ученіе о страдательномъ повиновеніи въ такой степени овладѣли умами торіевъ, что если бы Іакову была возвращена власть на какихъ бы то ни было условіяхъ, привязанность ихъ к" нему, по всей вѣроятности, возобновилась бы по мѣрѣ того, какъ негодованіе, возбужденное недавнимъ притѣсненіемъ, исчезло бы изъ ихъ умовъ. Необходимымъ стало имѣть государя, котораго право на престолъ было бы тѣсно связано съ правомъ націи на ея вольности. Въ договорѣ между принцемъ Оранскимъ и Конвенціею была одна весьма важная статья, которая хотя и не была выражена, но была совершенно ясна обѣимъ сторонамъ, и въ исполненіи которой страна имѣла обезпеченія, несравненно лучшія, чѣмъ всѣ обязательства, которыя Карлъ I или Фердинандъ VII когда-либо брали на себя во дни своей слабости и нарушали во дни своего могущества. Статья, на которую мы намекаемъ, заключалась въ томъ, что Вильгельмъ будетъ во всемъ сообразоваться съ тѣмъ, что будетъ казаться рѣшительнымъ и обдуманнымъ мнѣніемъ его парламента. Обезпеченіе въ исполненіи этого заключалось въ томъ, что онъ не имѣлъ никакихъ притязаній на престолъ, кромѣ выбора парламента, и никакихъ другихъ средствъ удержаться на престолѣ, кромѣ поддержки парламента. Всѣ великія и неоцѣненныя реформы, которыя быстро слѣдовали за Революціею, заключались въ этихъ простыхъ словахъ: "Духовные и свѣтскіе лорды и общины, собранные въ Вестминстерѣ, постановляютъ, чтобы Вильгельмъ и Марія, принцъ и принцесса Оранскіе, сдѣлались и были провозглашены королемъ и королевою Англіи."
   А каковы были реформы, о которыхъ мы говоримъ? Мы вкратцѣ перечислимъ тѣ, которыя считаемъ наиболѣе важными, и предоставимъ тогда нашимъ читателямъ разобрать, кто правильнѣе судилъ о сущности Революціи: тѣ ли, которые считаютъ Революцію одною лишь перемѣною династіи, выгодною для немногихъ аристократовъ, но безполезною для массы народа, или тѣ, которые считаютъ ее счастливою эрою въ исторіи британской націи и человѣческаго рода.
   Въ спискѣ благодѣяній, которыми страна наша обязана Революціи, мы ставимъ первымъ -- Актъ Правда, что мѣра эта не удовлетворила вполнѣ желаній предводителей виговъ. Правда также, что тамъ, гдѣ дѣло шло о католикахъ, даже самые просвѣщенные изъ предводителей виговъ держались мнѣній отнюдь не столь либеральныхъ, какъ тѣ, которыя къ счастью обыкновенны въ настоящее время. Однако эти государственные люди выдержали благородную и, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, успѣшную борьбу за права совѣсти. Желаніе ихъ состояло въ томъ, чтобы привести большую массу протестантскихъ диссентеровъ на лоно церкви благоразумными измѣненіями въ литургіи и Статьяхъ Вѣры {Тѣ же 39 пунктовъ.} и даровать тѣмъ, которые все еще оставались внѣ этой церкви, самую полную терпимость. Они составили планъ возсоединенія, который удовлетворилъ бы значительное большинство сектаторовъ, и предложили довершить уничтоженіе нелѣпой и ненавистной присяги {Присяга, приносимая въ силу Test Act'а.}, которая, бывъ въ продолженіе полутора столѣтія соблазномъ для благочестиваго и посмѣшищемъ для нечестиваго, была, наконецъ, отмѣнена въ наше время. Громадная власть духовенства и торійскаго джентри сдѣлала эти превосходныя намѣренія тщетными. Виги, однако, сдѣлали много. Они успѣли достигнуть закона, въ опредѣленіяхъ котораго философъ, безъ сомнѣнія, нашелъ бы многое, что достойно было осужденія, но который имѣлъ то практическое послѣдствіе, что далъ возможность почти каждому протестантскому нонконформисту слѣдовать безъ стѣсненій внушеніямъ своей совѣсти. Едва-ли есть въ книгѣ статутовъ законъ, который, въ теоретическомъ отношеніи, вызывалъ бы болѣе возраженій, чѣмъ Актъ терпимости. Но мы сомнѣваемся, есть ли во всей этой обширной массѣ законодательства, отъ Великой Хартіи до нашего времени, хоть одинъ законъ, который столь же много уменьшилъ бы сумму человѣческихъ страданій; который столь же много сдѣлалъ бы для смягченія дурныхъ страстей; который подложилъ бы конецъ такой же массѣ мелкой тиранніи и мелкихъ притѣсненій; который внесъ бы радость, миръ и чувство безопасности въ такое же множество частныхъ жилищъ.
   Второю изъ этихъ великихъ реформъ, произведенныхъ Революціею, было окончательное установленіе Пресвитеріанской церкви въ Шотландіи. Мы не станемъ теперь разбирать, какая форма церковнаго устройства, епископальная или кальвинистская, ближе подходитъ къ первобытной церквѣ? Мы далеки отъ желанія потревожить нашими сомнѣніями спокойствіе какого-нибудь Оксфордскаго баккалавра богословія, который думаетъ, что англійскіе прелаты, съ ихъ баронскими помѣстьями и дворцами, ихъ багряницами и тонкимъ бѣльемъ, ихъ каретами, украшенными митрою, и ихъ роскошнымъ столомъ -- истинные преемники тѣхъ древнихъ епископовъ, которые жили, ловя рыбу и чиня шатры. Мы говоримъ только, что шотландцы, конечно, вслѣдствіе ихъ собственной закоренѣлой глупости и злобы, не были епископалами; что вся власть правительства была тщетно потрачена на ихъ обращеніе; что самыя полныя наставленія о таинственныхъ вопросахъ апостольскаго преемства и рукоположенія были сообщены чрезвычайно логическимъ процессомъ вставленія ногъ учащихся въ деревянные сапоги и вбиванія двухъ или болѣе клиньевъ между ихъ колѣнами; что курсъ лекцій богословія самаго назидательнаго рода былъ прочтенъ на Grass-market въ Эдинбургѣ {Лѣсъ, гдѣ производились казни.}; что все-таки не смотря на всѣ усилія этихъ великихъ богословскихъ профессоровъ, Лодердаля и Донди, ковенанторы были такъ же упрямы, какъ когда-либо. Борьбѣ между шотландскою націею и Англиканскою церковью должны быть приписаны почти 30 лѣтъ самаго страшно-дурнаго управленія, когда-либо видѣннаго въ какой бы то ни было части Великобританія. Если бы Революція не имѣла никакого другаго послѣдствія, кромѣ освобожденія шотландцевъ отъ ига такого установленія, которое они ненавидѣли, и дарованія имъ другаго, къ которому они были привязаны,-- она была бы однимъ изъ счастливѣйшихъ событій въ нашей исторіи.
   Третье великое благодѣяніе, которое страна извлекли изъ Революціи, состояло въ перемѣнѣ способа ассигнованія субсидій. Принято было назначать каждому государю, въ началѣ его правленія, сборъ съ извѣстныхъ налоговъ, который, полагали, далъ бы сумму, достаточную для покрытія обыкновенныхъ издержекъ правительства. Распредѣленіе доходя было вполнѣ предоставлено монарху. Онъ могъ быть вынужденъ войною или собственною расточительностью просить экстра-ординарнаго ассигнованія. Но если политика его была бережлива и миролюбива, онъ могъ править въ теченіе многихъ лѣтъ, не будучи поставленъ ни разу въ необходимость созывать свой парламентъ или слѣдовать его совѣтуй созвавши его. Это было не все. Естественное стремленіе всякаго общества, въ которомъ собственность пользуется изрядною безопасностью, заключается въ накопленіи богатства. Съ народнымъ богатствомъ доходъ съ пошлинъ, акциза и почтъ естественно увеличивается, и такимъ образомъ, легко могло бы случиться, что налоги, которые въ началѣ продолжительнаго правленія были едва достаточны на содержаніе бережливаго правительства во время мира, могли бы еще до конца этого правленія, дать государю возможность подражать расточительности Нерона или Геліогабала, набирать большія арміи, вести дорого обходящіяся войны. Нѣчто въ этомъ родѣ дѣйствительно случилось при Карлъ II, хотя царствованіе его, считая отъ Реставраціи, продолжалось только 25 лѣтъ. Его первый парламентъ назначилъ ему налоги, сборъ съ которыхъ оцѣненъ былъ въ 1.200.000 фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Этого считали достаточнымъ, такъ какъ на содержаніе постоянной арміи въ мирное время ничего не полагалось. Ко времени смерти Калаа годовой сборъ съ этихъ налоговъ значительно превышалъ полтора милліона, и король, который въ годы, непосредственно слѣдовавшіе за его восшествіемъ на престолъ, былъ безпрестанно въ нуждѣ и безпрестанно просилъ у своихъ парламентовъ денегъ, былъ, наконецъ, въ состояніи содержать корпусъ регулярныхъ войскъ безъ всякаго пособіи отъ палаты общинъ. Если бы царствованіе его было столь же продолжительно какъ царствованіе Георга III, онъ вѣроятно, до всхода его, обладалъ бы нѣсколькими милліонами ежегоднаго дохода сверхъ того, чего требовали обыкновенныя издержки гражданскаго управленія, и былъ бы такимъ же полнымъ господиномъ этихъ милліоновъ, какимъ является теперь король относительно суммъ, назначенныхъ для его приватнаго кошелька. Онъ могъ бы издержать ихъ на роскошь, на подкупы, на плату, войскамъ для устрашенія своего народа или на приведеніе въ исполненіе дикихъ плановъ внѣшняго завоеванія. Виновники Революціи нашли средства противъ этого великаго злоупотребленія. Они назначили королю не колеблющійся сборъ съ извѣстныхъ опредѣленныхъ налоговъ, но опредѣленную сумму, достаточную на содержаніе его королевскаго штата. Они постановили за правило, чтобы всѣ расходъ по арміи, флоту и артиллеріи представлялись ежегодно на разсмотрѣніе палаты общинъ, и чтобы каждая вотированная сумма была употребляема согласно ея назначенію. Прямое послѣдствіе этой перемѣны было важно. Косвенное послѣдствіе было еще важнѣе. Съ этого времени палата общинъ была дѣйствительно главною властью въ государствѣ. Она на самомъ дѣлѣ назначала и отрѣшала министровъ, объявляла войну и заключала миръ. Никакой союзъ короля и лордовъ никогда не былъ въ состояніи сдѣлать что-либо противъ нижней палаты, поддерживаемой ея избирателями. Три или четыре раза былъ государь, правда, въ состояніи сломить силу оппозиціи распущеніемъ парламента. Но если бы этотъ опытъ не удался, если бы народъ былъ одинаковаго мнѣнія съ своими представителями, ему очевидно не оставалось бы другаго пути, какъ уступать, отречься отъ престола или сражаться.
   Слѣдующимъ великимъ благодѣяніемъ, которымъ мы обязаны Революціи, было очищеніе отправленія правосудія въ политическихъ дѣлахъ. О важности этой перемѣны не можетъ судить никто изъ тѣхъ, кто не. знакомъ хорошо съ прежними томами политическихъ процессовъ. Эти томы, мы не колеблемся сказать, есть самая ужасная лѣтопись низости и разврата, какая существуетъ на свѣтѣ. Наша ненависть совершенно отвращается отъ преступленій и преступниковъ и направляется противъ закона и его исполнителей. Мы видимъ подлости, столь же гнусныя, какъ тѣ, въ которыхъ когда-либо обвинялся преступникъ въ какомъ-либо судѣ, ежедневно совершающимися на судейской скамьѣ и въ ложѣ присяжныхъ. Самыя худшія изъ преступленій, покрывшихъ безславіемъ старые парламенты Франціи, осужденіе Лалли, напримѣръ, или даже осужденіе Кала {Графъ Томасъ Артуръ Лалли былъ родомъ ирландецъ и переселился во Францію съ Іаковомъ II. При Людовикѣ XV вступилъ онъ на службу Франціи и былъ назначенъ главнокомандующимъ Французскими войсками въ Остъ-Индія. Геройски выдержавъ 10-ти мѣсячную осаду Пондишери, онъ вынужденъ былъ, наконецъ, сдать городъ англійскому генералу и, по возвращеніи во Францію, былъ казненъ въ 1766 г. какъ измѣнникъ.-- Jean Calas былъ тулузскій купецъ протестантскаго исповѣданія. Сынъ его, сдѣлавшійся католикомъ, повѣсился въ припадкѣ болѣзни. Происками католическаго духовенства Calas обвиненъ былъ въ дѣтоубійствѣ и подвергся жестокой казни.}, могутъ казаться похвальными въ сравненіи съ жестокостями, которыя безконечнымъ рядомъ слѣдуютъ одна за другою, когда перелистываешь эту громадную хронику стыда Англіи. Судьи Парижа и Тулузы были ослѣплены предразсудками, страстью или изувѣрствомъ. Но распутные судьи нашей страны совершали убійства сознательно. Причина тому ясна. Во Франціи не было конституціонной оппозиціи. Если человѣкъ говорилъ языкомъ, оскорбительнымъ для правительства, онъ былъ тотчасъ же отправляемъ въ Бастилью или въ Венсенъ. Но во Англіи, по крайней мѣрѣ, послѣ Долгаго парламента, король не могъ единственнымъ вліяніемъ своей прерогативы избавиться отъ безпокойнаго общественнаго дѣятеля. Онъ принужденъ былъ устранять тѣхъ, которые мѣшали ему, посредствомъ клятвопреступныхъ свидѣтелей, подобранныхъ присяжныхъ и продажныхъ, жестокосердыхъ, наглыхъ судей; оппозиція, естественно, отплачивала когда брала верхъ. Всякій разъ, какъ власть переходила отъ одной партіи къ другой, возникали проскрипція и рѣзня, скудно прикрытыя внѣшностью судейской процедуры. Суды должны быть священными мѣстами убѣжища, гдѣ, при всякихъ превратностяхъ общественныхъ дѣлъ, невинные всѣхъ партій могутъ найти защиту. До революціи они были грязными бойнями, на которыя каждая Партія тащила въ свою очередь своихъ противниковъ, и гдѣ каждая находила однихъ и тѣхъ-же продажныхъ и свирѣпыхъ мясниковъ, ожидавшихъ обычныхъ посѣтителей. Папистъ или Протестантъ, тори или вигъ, священникъ или ольдерменъ,-- все было одинаково для этихъ жадныхъ и дикихъ натуръ, лишь бы была возможность наживать деньги и проливать кровь.
   Весьма естественно, что эти недостойные судьи скоро образовали вокругъ себя породу доносчиковъ, болѣе злодѣйскихъ, если возможно, чѣмъ они сами. Судъ присяжныхъ оказывалъ мало или вовсе не оказывалъ защиты невинному. Присяжные назначались шерифами. Шерифы въ большей части Англія назначались короною. Въ Лондонѣ, на великой сценѣ политической борьбы, эти должностныя лица выбирались народомъ. Самые яростные парламентскіе выборы нашего времени дадутъ лишь слабое понятіе о бурѣ, свирѣпствовавшей въ Сити въ день, когда двѣ разъяренныя партіи, каждая со своимъ отличительнымъ знакомъ, сходилась, чтобы избрать людей, отъ которыхъ должны были зависѣть жизнь, и смерть въ наступающемъ году. Въ этотъ день аристократы самаго высокаго происхожденія не считали для себя унизительнымъ заискивать и руководить низшими классами, предводительствовать процессіею наблюдать за подачею голосовъ. Въ такой день великіе вожди партій находились въ мучительныхъ ожиданіяхъ гонца, который долженъ былъ принести изъ Гильдголля извѣстіе о томъ, будутъ ли ихъ жизнь и имущества въ слѣдующіе 12 мѣсяцевъ во власти друга или врага. Въ 1681 году были выбраны вигскіе шерифы и Шафтсбёри презиралъ всю власть правительства. Въ 1682 году шерифами были торіи: Шафтесбёри бѣжалъ въ Голландію. Другіе предводители партій прекратили свои совѣщанія и поспѣшно удалились въ свои имѣнія. Сидни на эшафотѣ сказалъ этимъ шерифамъ, что кровь его падаетъ на ихъ головы. Никто имъ нихъ не могъ отрицать обвиненія, и только одинъ изъ нихъ плакалъ отъ стыда и угрызеній совѣсти.
   Такимъ образомъ каждый человѣкъ, который принималъ участіе въ общественныхъ дѣлахъ, рисковалъ своею жизнью. Послѣдствіемъ этого было то, что люди кроткаго права держались въ отдаленіи отъ распрь, въ которыхъ они не могли принять участія, не рискуя собственною шеею и достояніемъ своихъ дѣтей. Это былъ путь, которому послѣдовали сэръ Вилліамъ Теминь, Эвелинъ и многіе другіе, бывшіе во всѣхъ отношеніяхъ удивительно способными служить государству. Съ другой стороны, тѣ рѣшительные и предпріимчивые люди, которые рисковали своими головами и имѣніями въ политической игрѣ, естественно пріобрѣтали, вслѣдствіе привычки играть на такую высокую ставку, беззаботное и отчаянное направленіе ума. Мы серьёзно думаемъ, что столь же безопасно было быть разбойникомъ на большой дорогѣ, какъ замѣчательнымъ вождемъ оппозиціи. Это можетъ служить объясненіемъ и, въ нѣкоторой степени, оправданіемъ насилія, въ которомъ справедливо упрекаютъ партіи того вѣка. Они боролись не только изъ-за должности, но и изъ-за жизни. Если они на одно мгновеніе отдыхали отъ своей роли агитаторовъ, если они допускали небольшое ослабленіемъ общественномъ раздраженіи, они были пропащими людьми. Юмъ, описывая это положеній дѣлъ, употребилъ образъ, который кажется, едва-ли согласуется съ общею простотою слога, но который, въ этомъ случаѣ, отнюдь не слишкомъ рѣзокъ. "Такъ, говоритъ онъ, обѣ партіи, движимыя взаимною яростью, но заключенныя въ узкихъ предѣлахъ закона, наносили ядовитыми кинжалами самые смертельные удары другъ другу въ грудь и погребли въ своихъ мятежныхъ раздорахъ всякое уваженіе къ правдѣ, чести и человѣколюбію."
   Отъ этого страшнаго зла освободила насъ Революція. Законъ, который обезпечилъ судьямъ ихъ мѣста на всю жизнь или на все время хорошаго поведенія, сдѣлалъ кое-что. Законъ, изданный за тѣмъ въ видахъ преобразованія суда во дѣламъ объ измѣнѣ, гораздо болѣе. Опредѣленія итого закона показываютъ, правда, весьма мало законодательнаго такта. Онъ былъ, начертанъ не на основаніи принципа обезпеченія невиннаго, но на основаніи принципа доставленія большей возможности спасенія обвиняемому, будь онъ невиненъ или виновенъ. Но это рѣшительно ошибка въ правую сторону. Зло, произведенное случайнымъ освобожденіемъ дурнаго гражданина, не можетъ быть сравнено съ бѣдствіями того царства террора, которое предшествовало Революціи. Со времени изданія этого закона едва-ли одинъ человѣкъ въ Англіи былъ казненъ, какъ измѣнникъ, если онъ не былъ осужденъ на основаніи поразительныхъ доказательствъ, къ общему удовлетворенію всѣхъ партій, и за величайшее преступленіе противъ государства. Бывали попытки, во времена сильнаго раздраженія, обвинить людей въ государственной измѣнѣ за поступки, которые, хотя иногда и были вполнѣ достойны порицанія, во не заключали въ себѣ непремѣнно умысла, подходящаго подъ законное опредѣленіе измѣны. Всѣ эти попытки не удались. Въ продолженіе 140 лѣтъ ни одинъ государственный человѣкъ, находясь въ конституціонной оппозиція правительству, не страшился топора. Самое большое меньшинство, борясь противъ самаго могущественнаго большинства, въ самыя смутныя времена, чувствовало себя совершенно безопаснымъ. Полыни и Фоксъ были двумя самыми знаменитыми вождями оппозиціи послѣ Революціи. Оба были лично ненавистны двору. Но величайшій вредъ, какой самое сильное нерасположеніе двора могло сдѣлать имъ, состоялъ въ томъ, что вычеркнутъ былъ "Достопочтенный" передъ ихъ именами.
   Но изъ всѣхъ реформъ, произведенныхъ Революціей, самое главное, можетъ быть, было установленіе свободы печати. Цензура, въ томъ или другомъ видѣ, существовала съ рѣдкими и короткими промежутками, при всѣхъ правительствахъ. Со временъ Генриха VIII она исчезла и съ тѣхъ, поръ не была болѣе возстановлена.
   Мы знаемъ, что улучшенія, перечисленныя здѣсь, были во многихъ отношеніяхъ несовершенно и неискусно выполнены. Виновники этихъ улучшеній, устраняя или смягчая какое-нибудь великое практическое зло, продолжали иногда признавать ложный принципъ, изъ котораго это зло проистекало. Иногда, когда они принимали здравое начало, они опасались слѣдовать ему во всѣхъ заключеніяхъ, къ которымъ оно привело бы ихъ. Иногда они упускали изъ виду, что средства, которыя они примѣняли къ одной болѣзни государства, должны были навѣрное породить другую болѣзнь и сдѣлать необходимымъ другое средство. Познанія ихъ были ниже нашихъ, и они не всегда были въ состояніи дѣйствовать согласно своимъ познаніямъ. Гнётъ обстоятельствъ, необходимость соглашенія различій въ мнѣніяхъ, власть и насилія партіи, бывшей совершенно враждебною новому порядку, должны быть приняты въ разсчетъ. Если все это справедливо взвѣсить, то мы думаемъ, что мало будетъ различія во мнѣніяхъ либеральныхъ и здравомыслящихъ людей относительно дѣйствительной цѣны того, что сдѣлали великія событія 1688 года для этой страны.
   Мы перечислили перемѣны, кажущіяся вамъ самыми важными изъ тѣхъ, которыя революція произвела въ нашихъ законахъ. Однакожъ перемѣны, которыя она произвела въ нашихъ законахъ, были не болѣе важны, чѣмъ перемѣна, которую она косвенно произвела въ общественномъ мнѣніи. Вигская партія въ продолженіе 70 лѣтъ имѣла почти непрерывное обладаніе властью. Основнымъ ученіемъ этой партіи всегда было, что власть довѣряется для блага народа, что она ввѣряется должностнымъ лицамъ не для ихъ собственной, а для общественной выгоды, что когда ею злоупотребляютъ должностныя лица, даже самыя высшія, она можетъ бытъ законно отнята. Совершенно справедливо, что виги не были болѣе другихъ людей изъяты отъ пороковъ и слабостей нашей природы и что, когда они имѣли власть, они никогда злоупотребляли ею. Но все-таки они твердо держались своей теоріи. Эта теорія была отличительнымъ знакомъ ихъ партіи. Она была нѣчто болѣе. Она была фундаментомъ, на которомъ основывалась власть Нассаускаго и Брауншвейгскаго домовъ. Такимъ образомъ явилось правительство совершенно исключительнаго свойства, правительство, смотрѣвшее съ удовольствіемъ ни всѣ умозрѣнія, благопріятствующія общественной свободѣ и съ крайнимъ отвращеніемъ на всѣ умозрѣнія, благопріятствующія самопроизвольной власти. Явился король, который, предпочиталъ республиканца послѣдователю ученія о божественномъ правѣ королей; который принималъ каждую попытку превозносить его прерогативу за нападеніе на его достоинство и который направлялъ всѣ свои милости на тѣхъ, кто проповѣдовали объ естественной равноправности людей. Таково было положеніе дѣлъ отъ Революціи до смерти Георга II. Дѣйствіе было таково, какого можно было ожидать. Даже въ томъ сословіи, которое обыкновенно было наиболѣе расположено превозносить прерогативу, произошла большая перемѣна. Епархія за епархіей и деканство за деканствомъ были розданы вигамъ: и латитудинаріямъ {Умѣренная партія въ Англійской церкви, члены которой старались быть примирителями между строгими епископалами и дессидентами.}. Послѣдствіемъ было то, что вигизмъ и латитудинаріанизмъ были исповѣдуемы самыми способными и самыми честолюбивыми церковниками.
   Юмъ горько жалуется на это въ концѣ своей исторія. "Вигская партія, говоритъ онъ, около 70 лѣтъ пользовалась, почти безъ перерыва, всею властью правительства, и никакихъ почестей и должностей нельзя было достигнуть иначе, какъ при ея поддержкѣ и покровительствѣ. Но это явленіе, которое въ нѣкоторомъ отношеніи было выгодно для государства, оказалось гибельнымъ для исторической истины и установило много грубыхъ басенъ, непонятно какъ усвоенныхъ просвѣщенною націею относительно внутреннихъ событій ея исторіи. Сочиненія самыя презрѣнныя и по слогу и по содержанію, въ примѣчаніи онъ приводитъ сочиненія Локка, Сидни, Годля и Рапина,-- били превозносимы, распространяемы и читаемы, какъ будто бы они были равны самымъ знаменитымъ остаткамъ древности. И забывая, что уваженіе къ свободѣ, хотя и похвальная страсть, должна обыкновенно быть подчинена благоговѣнію предъ установленнымъ правительствомъ, господствующая партія прославляла только приверженцевъ первой." Мы не станемъ входить здѣсь въ разсужденіе о достоинствѣ исторіи Рапина или политическихъ теорій Локка. Мы призываемъ Юма лишь въ свидѣтеля Файта, хорошо извѣстнаго всѣмъ читающимъ людямъ, что литература, которой прокровительствовали англійскій дворъ и англійское министерство въ теченіе первой половины XVIII столѣтія, была литературою такого свойства, которую царедворцы и министры вообще изо всѣхъ силъ стараются остановить, и которая стремилась скорѣе внушитъ ревность къ вольностямъ народа, чѣмъ уваженіе къ власти правительства.
   Существовала все еще весьма сильная торійская партія въ Англіи. Но эта партія была въ оппозиціи. Многіе изъ ея членовъ все еще держались ученія страдательнаго повиновенія. Но они не допускали, чтобы существующая династія имѣла какое-нибудь право на такое повиновеніе. Они осуждали сопротивленіе. Но подъ сопротивленіемъ они разумѣли устраненіе Іакова III, а не изгнаніе Георга II. Никакой радикалъ вашихъ временъ не могъ бы сильнѣе ворчать объ издержкахъ королевскаго хозяйства, не могъ бы ревностнѣе толковать объ ограниченія военныхъ учрежденій, не могъ бы противиться съ большею серьёзностью каждому предложенію расширить права исполнительной власти, или болѣе безцеремонно относиться къ чиновникамъ и царедворцамъ. Въ наше время никакой вигъ не сталъ бы говоритъ языкомъ, какой Джонсонъ, самый изувѣрный изъ торіевъ и высокоцерковниковъ, употреблялъ во время управленія Вальполя и Пельгама.
   Такимъ образомъ ученія, благопріятствующія общественной свободѣ, были равно распространяемы тѣми, которые обладали, властью, и тѣми, которые были въ оппозиціи. Только посредствомъ этихъ ученій первые могли доказывать, что они имѣли короля de jure. Рабскія теоріи послѣднихъ не препятствовали имъ причинять всякія безпокойства тому, кого они считали королемъ лишь de facto. Привязанность одной партіи къ Ганноверскому дому, а другой къ дому Стюартовъ побуждали обѣ партіи говорить языкомъ гораздо болѣе благопріятнымъ народнымъ правамъ, нежели монархической власти. То, что произошло въ первое представленіе "Катона" {Произведеніе Аддисона.} недурно изображаетъ почти постоянный образъ дѣйствія двухъ великихъ отдѣловъ общества. Обѣ партіи стремятся въ театръ. Каждая притворяется, что считаетъ любую строку комплиментомъ себѣ и нападкомъ на своихъ противниковъ. Занавѣсъ опускается среди единодушнаго грома рукоплесканій. обнимаютъ автора и увѣряютъ это, что онъ оказалъ неоцѣнимую услугу свободѣ. Торійскій государственный секретарь вручаетъ кошелекъ главному актеру за столь хорошую защиту дѣла свободы. Исторія этой ночи была въ миньятюрѣ исторіей двухъ поколѣній.
   Мы хорошо знаемъ, сколько было софистики въ разсужденіяхъ и сколько преувеличенія въ декламаціяхъ обѣихъ партій. Но когда мы сравниваемъ состояніе, въ которомъ находилась политическая наука въ концѣ правленія Георга II, съ состояніемъ, въ которомъ она была, когда Іаковъ II вступилъ на престолъ,-- невозможнымъ становится не согласиться, что произошелъ огромный прогрессъ. Мы не принадлежимъ къ числу почитателей политическихъ ученій, изложенныхъ въ комментаріяхъ Блакстона. Но если мы примемъ въ разсчетъ, что эти комментаріи читались съ большимъ одобреніемъ въ тѣхъ самыхъ школахъ, гдѣ 70 или 80 лѣтъ назадъ, книги были публично сожигаемы по приказанію Оксфордскаго университета, какъ содержащія достойное проклятія ученіе о томъ, что англійская монархія есть ограниченная и смѣшанная монархія,-- мы не можемъ отрицать, что произошла благотворная перемѣна. "Іезуиты,-- говоритъ Паскаль, въ послѣднемъ изъ своихъ несравненныхъ писемъ,-- получили папскій декретъ, осуждающій ученье Галилея о движеніи земли. Все это напрасно. Если міръ дѣйствительно вращается кругомъ, весь человѣческій родъ не будетъ въ состояніи остановить его движеніе или не обращаться вмѣстѣ съ нимъ". Декреты Оксфорда были также недѣйствительны для удержанія великой нравственной, и политической революцій, какъ декреты Ватикана -- для удержанія движенія нашей планеты. Этотъ ученый университетъ увидѣть себя не только неспособнымъ препятствовать движенію массы, но неспособнымъ самому удержаться отъ движенія вмѣстѣ съ массою. И дѣйствіе преній и теорій не ограничилось нашею собственною страною. Въ то время какъ якобитская партія была на послѣдней степени нравственной и физической немощи паралитической старости, политическая философія Англіи начала производить могущественное дѣйствіе на Францію и, чрезъ Францію, на Европу.
   Здѣсь открывается предъ нами другое обширное поле. Но мы рѣшительно должны повернуть прочь отъ него. Мы заключимъ статью совѣтомъ всѣмъ нашимъ читателямъ внимательно изучать отрывокъ сэра Джемса Макинтоша, и надѣемся, что они скоро будутъ въ состояніи изучать его безъ прибавленій, которыя до сихъ моръ мѣшали его распространенію.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru