Маколей Томас Бабингтон
Отрывки из римской повести

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1870.

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

   III. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленное изданіе.
   Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена
   Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1870
   Переводъ подъ редакціею г. Резенера.
  

Отрывки изъ римской повѣсти.
(Іюнь, 1823).

   Былъ часъ пополудни. Лигарій возвращался съ Марсова поля. Онъ шелъ по одной изъ улицъ, ведшихъ къ Форуму; драпируя складки своей тоги и осуждая положеніе гладіаторовъ, назначенныхъ для боя во время приближавшихся сатурналій, онъ нагналъ Фламинія, который тяжелою поступью и съ печальнымъ лицомъ шелъ по тому же направленію. Веселый юноша схватилъ его за рукавъ.
   -- Добрый день, Фламиній. Будешь вечеромъ у Катилины?
   -- Нѣтъ.
   -- Почему? Ты сокрушишь свою тарентскую дѣвочку.
   -- Нужды нѣтъ. У Катилины -- лучшіе повара и лучшія вина въ Римѣ. У него собираются прелестныя женщины. Но 12-ти линейный столъ {Duodecim scripta, игра, основанная на случаѣ и искусствѣ, которая, кажется, была въ большой модѣ въ высшемъ кругу Рима. Знаменитый юристъ Муцій былъ извѣстенъ своимъ искусствомъ въ этой игрѣ. (Сіc, Orat, 1. 50).} и ящикъ съ костями расплачиваются за все. Будь я проклятъ богами, если вечеромъ не проигралъ 2-хъ милліоновъ сестерцій! Моя тибурская вилла и всѣ статуи, которыя мой отецъ, преторъ, привезъ изъ Эфеса, попадутъ къ аукціонисту. Сознайся, что это высокая цѣна даже за красныхъ Фламинго, хіосское вино и Каллинику.
   -- Дѣйствительно, высокая,-- клянусь Поллуксомъ!
   -- И это еще не самое худшее. Сегодня поутру я видѣлся со многими изъ сенаторовъ, пользующихся наибольшимъ вліяніемъ. Странныя вещи передаются шепотомъ въ высшихъ кружкахъ.
   -- Будь прокляты эти политическіе кружки. Я ненавижу имя политика со времени изгнанія Суллы, когда одинъ политикъ чуть не перерѣзалъ мнѣ горла, принявши меня за другаго политика. Пока въ Кампаніи есть хоть бочка Фалернскаго, а въ Субурѣ хоть одна дѣвочка, мнѣ некогда думать объ этихъ вещахъ.
   -- Ты не худо сдѣлаешь, если обратишь на нихъ теперь немного вниманія,-- съ важностью сказалъ Фламиній. Иначе, боюсь, тебѣ скоро придется возобновить знакомство съ политиками не менѣе непріятнымъ образомъ.
   -- Боги-спасители! что ты хочешь этимъ сказать?
   -- Я объясню тебѣ. Носятся слухи о заговорѣ. Порядокъ вещей, установленный Луціемъ Суллой, возбудилъ неудовольствіе народа и большой партіи патриціевъ. Ожидаютъ какого-нибудь сильнаго переворота.
   -- Мнѣ что до этого? Я полагаю, что врядъ-ли они изгонятъ виноторговцевъ и гладіаторовъ или проведутъ законъ, принуждающій каждаго гражданина жениться.
   -- Ты не понимаешь. Предполагаютъ, что Катилина питаетъ революціонные замыслы. Тебѣ, вѣрно, не разъ приходилось слышать за его столомъ смѣлыя сужденія.
   -- Я никогда не слушаю ни смѣлыхъ, ни робкихъ сужденій объ этомъ предметѣ.
   -- Будь остороженъ. Упоминалось и твое имя.
   -- Мое! Милосердые боги! призываю небо въ свидѣтели, что въ домѣ Катилины я не говорилъ ни слова ни о сенатѣ, ни о консулѣ, ни о кониціяхъ.
   -- Никто не подозрѣваетъ, чтобы ты участвовалъ въ совѣщаніяхъ болѣе тѣснаго кружка этой партіи. Но наши сановники считаютъ тебя въ числѣ тѣхъ, кого онъ такъ сильно закупилъ красавицами или довелъ до такой крайности, что они уже не владѣютъ собою. Я никогда болѣе не переступлю за его порогъ. Меня торжественно предостерегли люди, знакомые съ общественными дѣлами; совѣтую и тебѣ бытд осторожнѣе.
   Друзья между тѣмъ завернули на Форумъ, на которомъ толпилась веселая и щегольская молодежь Рима.
   -- Я могу сообщить тебѣ еще болѣе, продолжалъ Фламиній:-- кто-то замѣтилъ вчера консулу, какъ свободно одинъ изъ нашихъ знакомыхъ завязываетъ свой поясъ. "Пусть бережется, сказалъ Цицеронъ, чтобъ государство не прибрало для его шеи поясъ потуже."
   -- Милосердые боги! кто это? не можетъ быть, чтобъ ты говорилъ о...
   -- Вотъ онъ.
   Фламиній показалъ на человѣка, который прогуливался взадъ и впередъ по Форуму въ небольшомъ отъ нихъ разстояніи. Онъ былъ въ лучшей порѣ возмужалости. Красота его была поразительна, а щегольской до крайности, но въ то же время граціозный костюмъ дѣлалъ ее еще замѣтнѣе. Его тога падала свободными складками; длинныя, черныя кудри, причесанныя чрезвычайно тщательно и искусно, лоснились, пропитанныя благовоніями; его походка и тѣлодвиженія, при изяществѣ и повелительности, отличались лѣнивою томностью. Но лицо представляло удивительный контрастъ съ общимъ видомъ его Фигуры. Высокій, царственный лобъ, рѣзкія, орлиныя черты, сжатый ротъ, проницательные глаза -- выказывали могучій умъ и рѣшительность. Онъ, казалось, былъ погруженъ въ глубокую думу. Устремивши глаза въ землю и шевеля, въ напряженномъ мышленіи, губами, онъ бродилъ по площади, не сознавая, повидимому, сколько молодыхъ римскихъ щеголей завидовали изяществу его одежды и непринужденности его модной походки.
   -- Милосердое небо! сказалъ Лигарій.-- Кай Цезарь, кажется, такъ же мало участвуетъ въ заговорѣ, какъ и я.
   -- Вовсе нѣтъ.
   -- Онъ занятъ только игрою, пирами, интригами, читаетъ греческихъ авторовъ и пишетъ стихи.
   -- Ты совсѣмъ не знаешь Цезаря. Хотя онъ рѣдко говоритъ въ сенатѣ, но считается однимъ изъ его лучшихъ ораторовъ, послѣ консула. Его вліяніе на толпу -- огромно. Онъ одолжитъ своихъ общественныхъ соперниковъ точно такъ же, какъ вчера, у Каталины, одолжилъ меня. Мы играли въ 12 линій. Ставки были огромныя. Онъ все время смѣялся, болталъ съ Валеріей, смотря на нее черезъ плечо, цѣловалъ ея руку между каждыми двумя ходами и почти не смотрѣлъ на столъ. Я думалъ, что онъ попался. Вдругъ оказалось, что всѣ мои шашки загнаны въ уголъ. Не Оставалось ни одного хода,-- клянусь Геркулесомъ! Это мнѣ стоило 2-хъ милліоновъ сестерцій. Будь онъ проклятъ за это всѣми богами и богинями!
   -- Кстати о Валеріи, сказалъ Лигарій:-- я забылъ спросить, слышалъ ли ты новость?
   -- Ни слова. Что такое?
   -- Мнѣ разсказали сегодня въ баняхъ, что Цезарь проводилъ эту даму домой. Къ несчастію, старый Квинтъ Лутацій, въ припадкѣ ревности, вернулся изъ своей виллы въ Кампаній домой. Его не ожидали раньше трехъ дней. Шумъ былъ порядочный; старый дуракъ потребовалъ свой мечъ и рабовъ, проклялъ жену и поклялся перерѣзать горло Цезарю.
   -- А Цезарь?
   -- Онъ смѣялся, декламировалъ Анакреона, накинулъ тогу на лѣвую руку, схватился съ Квинтомъ, сбросилъ его, вырвалъ мечъ изъ руки, прорвался сквозь толпу слугъ, ранилъ одного вольноотпущенника въ плечо и черезъ минуту очутился на улицѣ.
   -- Славно! Вотъ онъ. Добрый день, Кай!
   Цезарь, услышавъ привѣтствіе, поднялъ голову. Видъ глубокаго раздумья исчезъ съ его лица. Онъ протянулъ руку каждому изъ друзей.
   -- Какъ ты себя чувствуешь послѣ вчерашняго подвига?
   -- Какъ нельзя лучше, сказалъ Цезарь, смѣясь.
   -- По правдѣ, намъ нужно бы спросить, какъ чувствуетъ себя Квинтъ Лутацій?
   -- Я думаю, настолько хорошо, насколько можно ожидать отъ человѣка съ невѣрной супругой и проломленной головой. Его вольноотпущенникъ серьезно раненъ. Бѣднякъ! онъ получитъ половину того, что я сегодня выиграю. Фламивій, я дамъ тебѣ отыгрышъ у Катилины.
   -- Ты весьма любезенъ. Я не намѣренъ идти къ Катилинѣ, пока не захочу разстаться со своимъ городскимъ домомъ. Моя вилла уже уплыла.
   -- Не будешь у Катилины -- мелкая душа! Ты не таковъ, доблестный Лигарій. Кости, хіосское вино и прелестнѣйшая греческая пѣвица, какую когда-либо видѣлъ міръ. Подумай объ этомъ, Лигарій. Кляпусь Венерой, она чуть не заставила меня обожать ее, сказавши, что я говорю по-гречески съ самымъ аттическимъ акцентомъ, слышаннымъ ею въ Италіи.
   -- Сомнѣваюсь, чтобы она сказала то же самое обо мнѣ, сказалъ Лигарій. Я столько же способенъ разобрать надпись на обелискѣ, сколько прочесть строчку изъ Гомера.
   -- Ахъ, ты, варваръ, скифъ! Кто тебя воспитывалъ?
   -- Старый дуракъ, греческій педантъ, стоикъ. Онъ говорилъ мнѣ, что боль не зло, и сѣкъ такъ, какъ будто въ самомъ дѣлѣ думалъ это. Наконецъ, однажды, во время урока, я зажегъ его огромную гадкую бороду, опалилъ ему лицо и выгналъ вопившаго изъ дому. Тѣмъ окончилось мое ученье. Съ того времени и до настоящаго во мнѣ столько же греческаго, сколько въ винѣ, которое твой бѣдный пріятель старикъ Лутацій называетъ своимъ чуднымъ санійскимъ.
   -- Хорошо сдѣлалъ, Лигарій. Я ненавижу стоиковъ. Я бы желалъ, чтобъ у Марка Катона была борода, которую ты могъ бы спалить. Дуракъ говорилъ вчера битыхъ два часа въ сенатѣ, и ни одинъ мускулъ не шевельнулся на его лицѣ. Оно было такъ же диво и неподвижно, какъ маска, въ которой Росцій игралъ Алекто. Я ненавижу все, связанное съ его именемъ.
   -- Исключая его сестры, Сервиліи.
   -- Правда, она прелестная женщина.
   -- Говорятъ, что ты сказалъ ей это, Кай?
   -- Сказалъ.
   -- И что, она не разсердилась?
   -- Какая жъ женщина за это разсердится?
   -- Да; но говорятъ....
   -- Пусть говорятъ. Молва лжетъ, какъ греческіе риторы. Ты долженъ бы это знать, Лигарій, и не читая философовъ. Но пойдемъ, я представлю тебя маленькой, черноглазой Зоѣ.
   -- Говорю тебѣ, что не знаю по-гречески.
   -- Тѣмъ стыднѣе для тебя. Давно пора начать. Такой прелестной учительницы, другой, не найдешь. О чемъ думалъ твой отецъ, когда взялъ тебѣ въ учителя стараго стоика съ длинной бородой? Хорошенькая женщина -- лучшая учительница языка. Бывши въ Аѳинахъ, я выучился по-гречески больше отъ хорошенькой цвѣточницы въ Пиреѣ, чѣмъ въ Портикѣ и Академіи. И она,-- знаетъ небо,-- не была стоикомъ. Но пойдемъ къ Зоѣ. Я буду твоимъ переводчикомъ. Объяснись ей на прямодушномъ латинскомъ, а я, въ промежуткахъ игры въ кости, переведу твои слова на изящный греческій. Я могу любезничать и играть въ одно и то же время,-- спроси у Фламинія.
   -- Ну, такъ скажу тебѣ правду, Цезарь: Фламиній говорилъ мнѣ о заговорахъ, подозрѣніяхъ и политикахъ. Я никогда не мучу себя такими вещами со временъ Марія и Суллы; да и тогда я не могъ найдти большой разницы между партіями. Я увѣренъ только въ одномъ: что тѣ, которые мѣшаются въ такія дѣла, бываютъ обыкновенно или заколоты или задушены. И, хотя я люблю греческое вино и хорошенькихъ женщинъ, но не желаю рисковать изъ-за нихъ головой. Теперь, Кай, скажи мнѣ какъ другъ: нѣтъ опасности?
   -- Опасности! повторилъ Цезарь съ короткимъ, свирѣпымъ и презрительнымъ смѣховЬ": -- какой опасности ты боишься?
   -- Это ты долженъ знать лучше меня, замѣтилъ Фламиній:-- ты гораздо короче съ Катилиной. Но совѣтую тебѣ быть осторожнымъ. Люди значительные находятся въ состояніи сильнаго подозрѣнія.
   Обыкновенно лѣниво-граціозная фигура Цезаря выпрямилась съ повелительнымъ достоинствомъ, и онъ отвѣчалъ голосомъ, котораго глубокая и страстная мелодія представляла странный контрастъ съ шутливымъ и притворнымъ тономъ его обычнаго разговора.
   -- Пусть подозрѣваютъ. Они подозрѣваютъ, потому что знаютъ, чего они достойны. Что они сдѣлали для Рима?-- Что они сдѣлали для человѣчества?-- Спроси гражданъ. Спроси провинціи. Была ли у нихъ какая-нибудь иная цѣль, кромѣ той, чтобъ увѣковѣчить свою собственную, исключительную власть и держать насъ подъ игомъ олигархической тираніи, которая заключаетъ въ себѣ сильнѣйшее зло всѣхъ другихъ системъ и соединяетъ нѣчто худшее, чѣмъ буйство аѳинянъ и деспотизмъ персовъ.
   -- Милосердые боги! Цезарь, тебѣ опасно говорить, а намъ слушать такія вещи, въ такое критическое время
   -- Рѣшай самъ, слушать ли тебѣ, или нѣтъ; а можно ли мнѣ говорить, про это знаю я. Мнѣ не было еще и 20 лѣтъ, когда я не побоялся Луція Суллы, окруженнаго копьями легіонеровъ и кинжалами убійцъ. Неужели ты думаешь, что я устрашусь его жалкихъ преемниковъ, которые наслѣдовали власть, какой никогда бы не могли пріобрѣсти сами, и которые хотѣли бы подражать его проскрипціямъ, хотя никогда не сравняются съ нимъ въ побѣдахъ?
   -- Съ Помпеемъ штуки такъ же плохи, какъ и съ Суллой.
   Я слышалъ, какъ одинъ изъ сенаторовъ говорилъ, что вслѣдствіе тревожнаго положенія дѣлъ, Помпея вѣроятно отзовутъ отъ командованія войскомъ, врученнаго ему закономъ Манилія.
   -- Пусть онъ пріѣдетъ -- воспитанникъ Сулловскихъ боенъ, собиратель Лукулловыхъ трофеевъ, сенатскій съищикъ!
   -- Ради неба, Кай! еслибъ ты зналъ, что сказалъ вчера консулъ....
   -- Что нибудь о себѣ, безъ сомнѣнія. Жаль, что такіе таланты соединяются съ подобной трусостью и Фанфаронствомъ" Это лучшій изъ ораторовъ настоящаго времени, безконечно выше Гортензія, въ его лучшую пору,-- очаровательный собесѣдникъ, исключая случаевъ, когда въ двадцатый разъ повторяетъ шутки, которыя позволялъ себѣ во время суда надъ Берресомъ. Но онъ презрѣнное орудіе презрѣнной партіи.
   -- Твои слова, Кай, убѣждаютъ меня, что слухи, которые носятся, не лишены основанія. Я рѣшаюсь предсказать, что втеченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ республики пройдетъ цѣлую Одиссею необыкновенныхъ приключеній.
   -- Я думаю то же; въ этой Одиссеѣ, Помпей будетъ играть роль Полноема, а Цицеронъ -- Сирены. Я бы хотѣлъ, чтобъ государство послѣдовало примѣру Улисса, не имѣло состраданія къ первому, но, если можно, прислушивалось бы къ обворожительному голосу послѣдней, не подвергаясь изъ-за этого гибели"
   -- Но кого ваша партія можетъ поставить соперниками этимъ двумъ знаменитымъ вождямъ!
   -- Время покажетъ. Я надѣюсь, что явится человѣкъ, который силой своей способности покорять, примирять и управлять, направитъ къ одной цѣли раздѣленный и угнетенный народъ, сдѣлаетъ все, что сдѣлалъ бы Сулла, и представитъ нашимъ взорамъ чудное зрѣлище великаго народа, управляемаго великимъ умомъ.
   -- А гдѣ найти такого человѣка?
   -- Можетъ быть, тамъ, гдѣ вы менѣе всего ожидаете его найти. Можетъ быть, онъ одинъ изъ тѣхъ, чьи силы до сихъ поръ скрывались въ тиши семейной жизни или литературныхъ занятій. Можетъ быть, онъ, ожидая соразмѣрнаго побужденія, достойнаго случая выказать ихъ, тратитъ на мелочи геній, передъ которымъ могутъ еще преклониться мечъ Помпея и тога Цицерона. Можетъ быть, онъ теперь споритъ съ софистомъ; можетъ быть, болтаетъ съ любовницей; можетъ быть,-- произнося послѣднія слова, Цезарь отвернулся и пошелъ опять гулять,-- можетъ быть, бродитъ по Форуму.

* * *

   Общество разошлось почти въ полночь. Катилина и Цетегъ все еще бесѣдовали въ столовой, которая, по обычаю, находилась въ верхней части дома. Она составляла куполъ съ окнами, которыя выходили на окружавшую его плоскую кровлю. На эту террасу удалилась Зоя. Опершись о балюстраду, чтобъ въ послѣдній разъ взглянуть на уходившаго Цезаря, она слѣдила глазами, отуманенными слезой любви и грусти, за его фигурой, которая освѣщалась луннымъ свѣтомъ и постепенно становилась менѣе и менѣе ясной. Думалъ ли онъ о ней? любилъ ли ее сколько нибудь? Онъ, любимецъ знатныхъ римскихъ красавицъ, онъ, самый блестящій, самый граціозный, самый краснорѣчивый изъ римскихъ патриціевъ! Этого не могло быть. Правда, въ. его голосѣ, когда онъ говорилъ съ нею, была трогательная мягкость, и въ самой живости его взгляда и разговора заключалась обаятельная нѣжность. Но такова была всегдашняя манера Цезаря относительно женщинъ. Когда она пѣла, онъ вплелъ вѣтку мирты въ ея черные локоны; она вынула ее изъ нихъ, поцѣловала, поплакала надъ ней и задумалась о прелестныхъ легендахъ своей дорогой Греціи -- объ юношахъ и дѣвушкахъ, которые изнывали отъ безнадежной любви и были обращены сострадательными богами въ цвѣты; она сама захотѣла сдѣлаться цвѣткомъ, къ которому Цезарь могъ бы иногда прикасаться, хотя бы только для того, чтобъ вплести его въ вѣнокъ другой, болѣе счастливой и болѣе гордой любовницы.
   Громкій голосъ и шаги Цетега, яростно расхаживавшаго взадъ и впередъ по столовой, вывели ее изъ задумчивости.
   -- Будь я проклятъ всѣми богами, если Деверь не самый коварный измѣнникъ или не самый жалкій идіотъ, который когда-либо вмѣшивался въ заговоръ!
   Зоя содрогнулась и подошла ближе къ окну. Ее скрывала тонкая сѣтчатая занавѣсъ, висѣвшая надъ окномъ для защиты отъ свойственныхъ климату докучливыхъ насѣкомыхъ.
   -- И ты тоже, продолжалъ Цетегъ, запальчиво обернувшись къ своему сообщнику: -- принимаешь его сторону противъ меня! ты, который самъ предложилъ этотъ планъ!
   -- Мой милый Кай Цетегъ, ты не хочешь понять меня. Я предложилъ планъ и помогу привести его въ исполненіе; но для этого столько же необходима политика, сколько и смѣлость. Я не желалъ испугать Цеваря,-- потерять его сообщничество,-- можетъ быть, отослать его къ Цицерояу и Катулу, съ доносомъ на насъ. Онъ пришедъ въ такое негодованіе при твоемъ предложеніи, что всего моего лицемѣрія едва достало на то, чтобы предупредить полный разрывъ!
   -- Негодованіе! Будь онъ проклятъ!-- Онъ болталъ о человѣколюбіи, о великодушіи, объ умѣренности. Клянусь Геркулесомъ, а не слыхалъ подобной лекціи съ тѣхъ поръ, какъ былъ у Ксенонеара въ Родосѣ.
   -- Цезарь полонъ непослѣдовательностей. У него безграничное честолюбіе, несомнѣнное мужество, удивительная проницательность. Но я часто замѣчалъ въ немъ слабость женщины при видѣ страданія. Я помню, какъ однажды одинъ изъ его рабовъ заболѣлъ, неся его въ носилкахъ. Онъ сошелъ, посадилъ больнаго на свое мѣсто, а самъ пошелъ домой пѣшкомъ, подъ снѣгомъ. Я удивляюсь, что ты такъ необдуманно загово~ рилъ съ нимъ объ убійствахъ, грабежахъ и поджогахъ. Ты долженъ былъ предвидѣть, что подобныя предложенія должны оттолкнуть человѣка съ его характеромъ.
   -- Не знаю. У меня нѣтъ твоего самообладанія, Луцій. Я ненавижу подобныхъ заговорщиковъ! Какая въ нихъ польза? Намъ нужна кровь и кровь, рубка и рѣзня -- кровавая работа.
   -- Не скрежещи такъ зубами, мой милый Кай, и положи ножъ. Клянусь Геркулесомъ, ты разрѣзалъ всю шерсть, которой набито ложе.
   -- Нужды нѣтъ. У насъ скоро будетъ довольно ложъ, и пуху для набивки ихъ, и пурпуру дли покрышки, и хорошенькихъ женщинъ для отдыха на нихъ,-- если только этотъ дуракъ и ему подобные не испортятъ нашего дѣла. Но я хочу поговорить о другомъ. Надушенный щеголь хочетъ отвлечь отъ меня Зою.
   -- Невозможно! Ты ложно объясняешь обыкновенныя любезности, съ которыми онъ обращается во всякой хорошенькой женщинѣ.
   -- Проклятіе за его обыкновенныя любезности, стихи и миртовыя вѣтки! Если Цезарь осмѣлится,-- клянусь Геркулесомъ, я разорву его на части среди Форума.
   -- Поручи его уничтоженіе мнѣ. Мы должны воспользоваться его талантами и вліяніемъ, бросать его во всякую опасность, сдѣлать его нашимъ орудіемъ во время борьбы, нашей примирительной жертвой сенату въ случаѣ неудачи и первой же жертвой въ случаѣ успѣха.
   -- Чу! что это за шумъ?
   -- Кто-то на террасѣ! дай твой кинжалъ.-- Катилина бросился къ окну. Зоя стояла въ тѣни. Онъ вышелъ на террасу. Она ринулась въ комнату, какъ молнія пронеслась мимо изумленнаго Цетега, сбѣжала съ лѣстницы, черезъ дворъ, черезъ сѣни на улицу, преслѣдуемая смѣшаннымъ шумомъ шаговъ и голосовъ людей, которые съ огнями гнались за нею; но любовь и ужасъ придали ей силы, и ей удалось оставить погоню далеко за собою. Она бѣжала по пустыннымъ, темнымъ и неизвѣстнымъ ей улицамъ, пока, запыхавшись и обезсилѣвъ, не очутилась среди толпы молодыхъ людей, которые, съ вѣнками на головахъ и Факелами въ рукахъ, шатаясь, выходили изъ портика величественнаго дома.
   Впереди толпы шелъ юноша, мягкій станъ котораго и женственно-тонкія черты прекраснаго лица не соотвѣтствовали его полу. Но тѣмъ ужаснѣе было на этомъ лицѣ смѣшанное выраженіе жестокости и чувственности. Сладострастная наглость его неподвижнаго взгляда и шутовская щеголеватость костюма заставляли предполагать, по крайней мѣрѣ, полупомѣшательство. Обхвативъ Зою одной рукой, другой сорвавши ея покрывало, онъ открылъ взорамъ своихъ тѣснившихся вокругъ спутниковъ правильныя черты и большіе темные глаза, отличающіе аѳинскихъ красавицъ.
   -- Клодію вездѣ удача сегодня! вскричалъ Лигарій.
   -- Нѣтъ, клянусь Геркулесомъ! сказалъ Маркъ Целій:-- эта дѣвушка, по чести, ваша общая добыча. Мы разъиграемъ ее въ кости. Жетонъ Венеры {Жетонъ Венеры -- терминъ, которымъ означалось въ Римѣ высшее число очковъ на костяхъ.} прилично рѣшитъ дѣло.
   -- Пустите меня, пустите ради самаго неба,-- кричала Зоя, борясь съ Клодіемъ.
   -- Что у ней за обворожительный греческій акцентъ! Войди въ домъ, мой маленькій аѳивскій соловей.
   -- О! что будетъ со мной? Если у васъ есть матери... если у васъ есть сестры...
   -- У Клодія есть сестра, пробормоталъ Лигарій: -- или его сильно обманываютъ.
   -- Клянусь небомъ, она плачетъ, сказалъ Клодій.
   -- Еслибъ не было очевидно, что она гречанка, я бы принялъ ее за дѣвственную весталку, сказалъ Целій.
   -- А хоть бы она была и весталка, свирѣпо вскричалъ Клодій:-- это меня не остановитъ. Сюда -- полно бороться и кричать!
   -- Бороться? кричать? воскликнулъ веселый и повелительный голосъ. Ты очень грубо объясняешься въ любви, Клодій.
   Все общество изумилось. Цезарь вмѣщался въ толпу, не замѣченный никѣмъ. Звукъ его голоса проникъ до самаго сердца Зои. Съ судорожнымъ усиліемъ она вырвалась изъ рукъ своего дерзкаго обожателя, бросилась къ ногамъ Цезаря и охватила его колѣни. Лунный свѣтъ падалъ прямо на ея взволнованное и умоляющее лицо; ея губы шевелились, но она не произносила ни одного звука. Онъ посмотрѣлъ на нее съ секунду -- поднялъ и прижалъ къ своей груди.
   -- Не бойся ничего, моя милая Зоя.
   Потомъ, со сложенными руками и улыбкой спокойнаго вызова, онъ сталъ между нею и Клодіемъ. Послѣдній бросился впередъ, красный отъ вина и ярости, и заговорилъ, перемѣшивая слова проклятіями и икотой:
   -- Клянусь Поллуксомъ, это ужъ не шутка. Цезарь, какъ ты смѣешь такъ оскорблять меня?
   -- Шутка! Я серьезенъ какъ жидъ въ шабашъ. Оскорблять тебя! Да за пару такихъ глазъ я готовъ оскорбить всю консульскую скамью; иначе во мнѣ было бы столько же чувства, сколько въ муміи царя Псаммиса.
   -- Милосердые боги! Цезарь, сказалъ Маркъ Цэлій, вступаясь между ними: -- неужели ты готовъ начать ссору изъ-за маленькой гречанки; стоитъ ли?
   -- Почему же нѣтъ? Гречанки были такъ же добры ко мнѣ, какъ и римлянки. Кромѣ того, вся моя репутація, какъ поклонника женщинъ, на ставкѣ. Уступить такую прелестную женщину этому пьяному мальчику! Моя репутація погибла бы навсегда, я съ нею и надушенныя дощечки, полныя обѣтовъ и восторговъ, и объясненія на пальцахъ въ циркѣ, и вечернія прогулки вдоль Тибра. Тогда мнѣ не придется болѣе прятаться въ сундуки и, прыгать изъ оконъ. Я, счастливый поклонникъ по крайней мѣрѣ половины бѣлыхъ туникъ въ Римѣ, не буду имѣть права думать о комъ нибудь выше вольноотпущенной. Стыдясь, мой дорогой Целій; тебѣ ли говорить подобныя вещи! Постарайся, чтобъ Клодія не слыхала объ этомъ.
   Говоря это, Цезарь отстранялъ отъ себя Клодія рукой. Ярость развратнаго безумца усиливалась по мѣрѣ того, какъ продолжалась борьба.
   -- Назадъ, если дорожишь жизнью, кричалъ онъ:-- я хочу пройти.
   -- Не здѣсь, милый Клодій. Я слишкомъ люблю тебя, чтобъ позволять тебѣ объясняться въ любви при такихъ невыгодныхъ обстоятельствахъ. Отъ тебя теперь слишкомъ сильно пахнетъ Фалернскимъ. Развѣ ты хочешь задушить свою любовницу? Клянусь Геркулесомъ, ты теперь годенъ цѣловать только стараго Пи8она, когда онъ поутру бредетъ домой изъ винныхъ погребовъ {Циц. въ Пизонѣ.}.
   Клодій запустилъ руку за пазуху и вытащилъ маленькій кинжалъ, вѣрнаго спутника во многихъ отчаянныхъ предпріятіяхъ.
   -- О боги! онъ будетъ убитъ! вскричала Зоя.
   Вся толпа пришла въ волненіе; на улицѣ виднѣлись огни и поднятыя руки. Но это продолжалось не болѣе мгновенія. Цезарь не спускалъ глазъ съ руки Клодія, остановилъ ударъ, схватилъ своего противника за горло и съ такой силой швырнулъ его объ одну изъ колоннъ портика, что Клодій, оглушенный и безъ чувствъ, покатился на землю.
   -- Онъ убитъ! закричало нѣсколько голосовъ.
   -- Это честная оборона, клянусь Геркулесомъ! сказалъ Маркъ Цэлій. Будьте свидѣтелями; всѣ видѣли, какъ онъ вынулъ кинжалъ.
   -- Онъ не умеръ -- онъ дышитъ, сказалъ Лигарій. Унесите его въ домъ, онъ страшно разбитъ.
   Остальные ушли за Клодіемъ. Цэлій обратился къ Цезарю.
   -- Клянусь всѣми богами, Кай! Ты честно пріобрѣлъ себѣ красавицу. Великолѣпная побѣда! Ты заслуживаешь тріумфа.
   -- Какимъ сумасшедшимъ сталъ Клодій!
   -- Невыносимъ. Но приходи ужинать со мной къ день Нонъ. Ты ничего не имѣешь противъ встрѣчи съ консуламъ?
   -- Цицерономъ? Ничего; намъ незачѣмъ говорить, о политикѣ. Нашъ старый споръ о Платонѣ и Эпикурѣ доставитъ довольно предметовъ для разговора. И потому разсчитывай на меня, мой милый Маркъ; а теперь прощай.
   Цезарь и Зоя пошли въ другую сторону, и когда ихъ нельзя было услышать, она начала съ большимъ волненіемъ:
   -- Цезарь, ты въ опасности. Я знаю все. Я подслушала разговоръ Катилины и Цетега. Ты участвуешь въ планѣ, который ведетъ къ вѣрной гибели.
   -- Моя прекрасная Зоя, я живу только для славы и удовольствія. Изъ-за нихъ я никогда не колебался рисковать жизнью, которую они одни дѣлаютъ для меня цѣнной. Въ настоящемъ случаѣ я могу увѣрить тебя, что нашъ планъ представляетъ полнѣйшую надежду на успѣхъ.
   -- Тѣмъ хуже. Ты не знаешь, ты не понимаешь меня. Я не говорю объ открытой опасности, но о тайной измѣнѣ. Каталина ненавидитъ тебя, Цетегъ тоже -- и они рѣшили твою погибель. Если ты переживешь борьбу, то погибнешь въ первый часъ побѣды. Они ненавидятъ тебя за твою умѣренность; они хотятъ крови и грабежа. Я рискнула жизнью, чтобъ предостеречь тебя; но это не важно. Прощай! Будь же счастливъ!
   Цезарь остановилъ ее.
   -- Ты бѣжишь моей благодарности, дорогая Зоя?
   -- Я хочу не благодарности твоей, а безопасности. Я не желаю лишать Валерію или Сервилію ни единой ласки: ее вынудили бы у тебя благодарность и состраданіе. Каковы бы ни были мои чувства, я въ страшной школѣ научилась терпѣть и подавлять ихъ. Я выучилась смирять гордый духъ до аплодисментовъ и свиста черни; улыбаться поклонникамъ, которые соединяли оскорбленія, внушенныя ихъ презрѣнной гордостью, съ омерзительными нѣжностями; казаться веселой съ больной головой и накипающими слезами, притворяться любящей съ проклятьемъ на губахъ и безуміемъ въ головѣ. Кто чувствуетъ ко мнѣ какое-нибудь уваженіе? какую-нибудь нѣжность? Кто прольетъ слезу надъ безъименной могилой, которая скоро укроетъ отъ жестокости и презрѣнія разбитое сердце бѣдной аѳинской дѣвушки? Но ты, одинъ, говорившій съ ней, въ ея униженіи, ласково и почтительно,-- прощай! Думай иногда обо мнѣ, но не съ печалью; нѣтъ, я могу перенести твою неблагодарность, но не твое горе. Однако, если это не будетъ тебѣ слишкомъ тягостно, въ далекомъ будущемъ, когда твои высокія надежды и судьбы совершатся, въ вечеръ какой-нибудь могучей побѣды, въ день какого-нибудь блистательнаго торжества, на тріумфальной колесницѣ, вспомни о той, которая любила тебя безмѣрной любовью, какую могутъ ощущать одни презрѣнные. Вспомни, что гдѣ бы ея усталое тѣло ни пало подъ тяжестью истерзаннаго духа, въ какой бы лачугѣ или въ какомъ бы подвалѣ она ни закрыла глаза, какія бы дикія сцены ужаса и разврата ни окружали ее на смертномъ одрѣ, твой образъ былъ послѣднимъ образомъ, который пронесся передъ ея глазами, твой голосъ послѣднимъ звукомъ, прозвучавшимъ въ ея ушахъ. Но оберни ко мнѣ твое лицо, Цезарь. Дай мнѣ унести послѣдній взглядъ на эти черты, и потомъ...
   Онъ повернулся къ ней, посмотрѣлъ на нее, скрылъ свое лицо на ея груди и залился слезами. Долгія, громкія, неудержимыя, какъ у испуганнаго ребенка, рыданія были данью бурному и непреодолимому душевному волненію. Онъ поднялъ голову; но напрасно усиливался возвратить спокойствіе челу, которое безстрашно встрѣчало гнѣвный взоръ Суллы, и губамъ, которыя соперничали въ краснорѣчіи съ Цицероновыми. Онъ нѣсколько разъ пытался говорить, но тщетно; наконецъ, послѣ молчанія, продолжавшагося нѣсколько минутъ, онъ сказалъ ей голосомъ, который еще прерывался отъ глубокаго чувства.
   -- Моя Зоя, моя милая, ты отдала свою любовь тому, кто, если не можетъ ее заслужить, то можетъ, по крайней мѣрѣ, цѣнить и обожать тебя. Во всѣхъ моихъ отроческихъ мечтахъ о величіи, существа подобной красоты и преданности смѣшивались съ призраками курульныхъ креселъ, колесницъ изъ слоновой кости, легіоновъ, построенныхъ къ бою, и увѣнчанныхъ лаврами лицъ. Я старался найдти эти существа въ свѣтѣ, но, вмѣсто нихъ, встрѣтился съ себялюбіемъ, тщеславіемъ, суетностью и ложью. Жизнь, которую ты спасла, даръ менѣе цѣнный, чѣмъ привязанность....
   -- О Цезарь, прервала краснѣя Зоя: -- думай теперь только о собственной безопасности. Если ты чувствуешь то, что высказываешь.... но ты только смѣешься надо мной.... или, можетъ быть, твое состраданіе....
   -- Клянусь небомъ!-- клянусь всякой клятвой, которая связываетъ....
   -- Увы! Увы! Цезарь, не тѣ же ли клятвы произносилъ ты вчера Валеріи? Но я хочу тебѣ вѣрить, по крайней мѣрѣ на столько, чтобъ раздѣлять твои настоящія опасности. Бѣгство, можетъ быть, необходимо; обдумай свое будущее. Каково бы ни было твое рѣшеніе, есть существо, которое въ изгнаніи, въ бѣдности, въ опасности проситъ только позволенія скитаться, просить милостыню, умереть съ тобой.
   -- Моя Зоя, я не предвижу такой необходимости. Отказаться отъ заговора, не отказываясь отъ началъ, на которыхъ онъ былъ первоначально составленъ; избѣгнуть мщенія сената, не теряя довѣренности народа,-- задача трудная, но не невозможная. Я обязанъ себѣ и моей родинѣ попытаться это сдѣлать. Еще много времени для размышленія. Теперь я слишкомъ счастливъ въ любви, чтобъ думать о честолюбіи или опасности.
   Они подошли къ двери величественнаго дворца. Цезарь ударилъ въ нее, и она немедленно была отворена рабомъ. Зоя очутилась въ великолѣпной залѣ, окруженной колонами изъ зеленаго мрамора, между которыми стояли статуи длинной линіи патриціевъ Юліева рода.
   -- Позови Эндиміона, сказалъ Цезарь.
   Вошелъ довѣренный вольноотпущенникъ. При видѣ красавицы аѳинянки онъ улыбнулся, ободряемый добродушіемъ своего патрона.
   -- Вооружи моихъ рабовъ, Эндиміонъ; есть причины быть осторожнымъ. Пусть они въ теченіе ночи смѣняются на стражѣ. Зоя, моя любовь, мой спаситель, отчего ты такъ блѣдна? Позволь мнѣ поцѣлуями вызвать румянецъ на твои щеки. Какъ ты дрожишь! Эндиміонъ, фляжку самьянскаго и плодовъ! Отнеси ихъ въ мои комнаты. Сюда, дорогая Зоя....
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru