Конопницкая Мария
Прометей и Сизиф

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Мария Конопницкая.
Прометей и Сизиф

Переводчик: Мария Моравская

Во тьме веков

Abyssus abyssum vocat

Звездная ночь. Скалы. Слышен грохот катящихся камней.
Во время разговора звезды гаснут. Светает.
Прометей во фригийской шапке и короткой хламиде.

   Прометей.
Проклятый грохот! Опять погибшая ночь! Даже человеку трудно было бы заснуть при таком шуме, не только богу! А мне так нужен сон, так нужен! Из пропасти снова доносится грохот. Хотел бы я знать, по крайней мере, какой из сынов бездны играет там в диск с преисподней... Кричит: Эй, эй!
   Сизиф. Голос из бездны.
И этот скатился.
   Прометей.
Голос как будто человеческий. Ты слышишь меня, человек?
   Сизиф.
И этот скатился тоже. Ух!
   Прометей.
Он, должно быть, богатырь. Быть может один из тех белокурых великанов, которых Зевс заковал в цепи и каждому взвалил на плечи по скале. Говорят, что если цепи слишком жмут, и великан пошевельнется, дрожит земля и рушатся горы. А может быть, это простой каменщик? Кричит: Эй! Эй!
   Сизиф.
Меня зовут? Или это лишь камни гремят, ударяясь о скалы?
   Прометей.
Эй! Эй!
   Сизиф.
Да, кто-то зовет. Но я его не вижу. Каменная пыль засыпала мне глаза. Кажется, что надо мною бьются, чьи-то огромные крылья... Или быть может, это лишь порывы ветра? Нет, это орел.
   Прометей.
Эй! Эй! Человек!
   Сизиф.
Говорящий орел. Ну, ну! Называет меня человеком. Должно быть, он очень высоко~ не видать, что я титан. Сверху никогда нельзя разглядеть, как следует, что делается внизу. Рука титана кажется оттуда веткою хвороста, голова горчичным зерном, туловище величиной с тыкву, а ноги кажутся двумя камышинками, которые могут расти, где угодно. Он не может меня видеть. Кричит: Чего тебе надо, Орел?
   Прометей.
Он называет меня орлом. Странное представление имеют о нас эти существа, живущие внизу. Из бездны, куда его столкнул Зевс, этот человек не может меня видеть. Мою одежду, развевающуюся по ветру, он принимает за крылья... Крылья! Чего бы я не дал за них! Во всяком случае, это хорошая примета. Орел -- птица Зевса. Кричит: Что ты там делаешь, брат?
   Сизиф.
Он меня называет братом. Это прекрасно сказано, но это не верно. Брат! Гм! Если бы ты, братец, был мне действительно братом, ты бы вместе со мной ворочал камни, а не парил бы на высотах. Ишь, брат!.. Чуть только там, наверху, понадобится наша помощь, нас называют братьями. Не доверяю я тебе, милая пташка. Но послушать могу. Кричит: Чего тебе надо?
   Прометей.
Прекрати этот шум, что исходит из пропасти. Мне необходима тишина.
   Сизиф.
Ну, не прав ли я был? Ему кое-что понадобилось.
   Прометей.
Зевс не может заснуть.
   Сизиф.
Это Зевс прислал тебя ко мне?
   Прометей.
Вот простак! Впрочем, это мне на руку. Кто знает, стал ли бы он меня слушать, если бы я говорил от своего имени? А впрочем, говоря по существу, разве это не верно? Во всяком случае, место на котором я стою, ближе к трону Зевса, чем дыра, в которой сидит он~ и хотя Зевс не беседует ни со мной, ни с ним, я лучше и отчетливее расслышал бы его слова, если бы он заговорил. Кричит: Вот именно, Зевс прислал меня к тебе.
   Сизиф.
О, это плохо!.. Надо выказать ему побольше уважения.
   Прометей.
Почему там такой грохот? Что ты, собственно говоря, делаешь?
   Сизиф.
Он этого не знает... Быть может Зевс и не думал посылать его сюда? Во всяком случае, надо быть с ним поосторожнее. Кричит: Я камни вкатываю на гору! Камни осыпаются, и обломки падают вниз.
   Прометей.
Обломки? Я никогда не думал, что обломки могут производить такой страшный шум. Такой невыносимый, всезаглушающий шум!
   Сизиф.
Это так. Когда они сваливаются в пропасть... Часто они разбивают скалу, по которой катятся.
   Прометей.
А скоро ты окончишь свою работу?
   Сизиф.
Окончу ли я ее? Неизвестно. Я не предвижу конца. Да и возможен ли конец? Я вкатываю камни наверх, а они скатываются вниз. Я опять тащу их наверх... Какой тут может быть конец? Ну, скажи, можно ли такую работу довести до конца? Я смеялся бы над твоим вопросом, если бы каменная пыль не ведалась в глаза -- до слез...
   Прометей.
Несчастный! Какую вину искупаешь ты своей работой?
   Сизиф.
Искупаю? Мне тебя не понять...
   Прометей.
Я спрашиваю, провинился ли ты перед Зевсом? Быть может он повелел тебе вкатывать на гору камни, чтобы ты почувствовал всю тяжесть его гнева?
   Сизиф.
Я об этом ничего не знаю. С тех пор, как я почувствовал, что у меня сильные руки, я стою здесь и вкатываю наверх камень за камнем~ из самого дна пропасти. Но камни неустанно скатываются на дно. И всегда мой лоб покрыт потом. И спина тоже покрыта потом... Если бы я мог... хоть раз... на самую вершину... Слышен грохот. Но я не могу. Это -- не искупление. Это -- жизнь.
   Прометей.
О, слепая, вечно действенная сила!
   Сизиф.
Что ты говоришь, орел?
   Прометей.
Я преклоняюсь перед тобой, как перед богом, и топчу тебя, как червя. Понимай как хочешь!
   Сизиф.
Мы слышим друг друга, но не понимаем.
   Прометей.
Присматривает ли кто-нибудь за твоей работой?
   Сизиф.
Я плохо слышу. Когда я впервые открыл глаза, мой взгляд упал на эти неподвижные камни, и руки сами собой напряглись, чтобы их сдвинуть с места. Это все. Охотники за сернами выдумали обо мне какую-то сказку, но все в ней ложь. Правда лишь то, что камни неустанно падают.
   Прометей.
Я тебя спрашиваю, присматривает ли кто-нибудь за твоей работой?
   Сизиф.
Нет. Кто стал бы этим заниматься? И зачем? Надо ли присматривать за живущим чтобы он жил? Это делается само собой.
   Прометей.
Но какая цель твоей работы?
   Сизиф.
Я не совсем понимаю, о чем ты спрашиваешь?
   Прометей.
Я спрашиваю, почему ты вкатываешь наверх эти камни?
   Сизиф.
Как почему? Потому что они падают. Это очень просто.
   Прометей.
Ну, не совсем. Ты точно так же мог бы сказать: камни падают оттого, что я их вкатываю наверх. Понял?
   Сизиф.
Не очень...
   Прометей.
Оба эти объяснения похожи друг на друга, как два хлебных шарика.
   Сизиф.
Я их вкатываю оттого что... оттого... Раздается сильный грохот. Оттого что я их вкатываю. Ух!
   Прометей.
Ты глупее, чем я думал. Скажи, чего ради ты взялся за такое трудное дело? Были же у тебя для этого свои причины?
   Сизиф.
Да, несомненно.
   Прометей.
Ну, какие?
   Сизиф.
Сейчас... погоди... Я это знал когда-то, а теперь забыл. Минута молчания. Нет, не могу припомнить. Грохот камней оглушил мою память.
   Прометей.
Но раньше ты знал? Не годится так бесцельно работать.
   Сизиф.
Несомненно, несомненно, я должен был знать. Только это у меня выветрилось из головы. Неудивительно, при такой работе... теряешь память. Сейчас... погоди... Снова минута молчания. Нет, не могу! Но вот что я тебе скажу, это все равно. Это даже -- слышишь ли -- к лучшему. Помнится, для меня когда-то был важным вопрос: почему? Но кроме ломоты в костях у меня тогда трещала голова на придачу. А теперь я качу камни... как ты это объяснил?
   Прометей.
Ах, глупец!
   Сизиф.
... Оттого, что они падают. Снова раздается грохот. Ф-фу!
   Прометей.
Могучим голосом наградил тебя отец Зевс. Он слышен даже среди этого грохота. Зевс дал тебе голос!
   Сизиф.
Меня родила земля.
   Прометей.
Верно, земля. И меня тоже. Но она лишь мать моего тела. Мысли мои -- от Бога.
   Сизиф.
Но меня целиком родила земля.
   Прометей.
Речь твоя тяготеет к земле, словно твои камни, которые вечно скатываются. И ты это называешь жизнью?
   Сизиф.
Но ведь я живу. А ты что делаешь там, наверху? Я вообще не понимаю, что можно делать на этих высотах. Здесь другое дело. Здесь -- полные руки работы. Но там, вверху?
   Прометей.
О, проклятая вечная рознь между вершинами и низом! И я живу, брат мой.
   Сизиф.
Значит, и ты ворочаешь камни?
   Прометей.
Ты вызвал улыбку на мои губы, которые давно отвыкли улыбаться. Жаль, что я не могу тебя видеть...
   Сизиф.
А скажи: твои камни очень тяжелы? И подойди поближе, чтобы я лучше мог тебя слышать.
   Прометей.
Я живу, но я не таскаю камней. Жизнь моя -- это бессмертное движение мысли. Это у меня от Бога.
   Сизиф.
Но что ты, собственно говоря, делаешь?
   Прометей.
Ищу истину.
   Сизиф.
Разве она пропала?
   Прометей.
Она никогда не была найдена.
   Эхо.
Никогда...
   Повторное эхо.
Никогда...
   Сизиф.
Откуда же ты знаешь, что существует нечто ненайденное?
   Прометей.
Я ее чувствую.
   Сизиф.
Тебе от нее больно?
   Прометей.
Да, потому что я ее не знаю.
   Сизиф.
Не понимаю: каким образом может быть больно от того, чего нет. Когда у меня изранена спина и ободрана кожа, мне тоже больно, но я отлично знаю, что у меня болит, могу назвать свою боль. Я знаю также, как назвать камень, который изранил меня. Я толкаю его ногой и кричу: проклятый!
   Эхо.
... Проклятый...
   Прометей.
Это так. Но нечто непознанное острее болит, чем знакомая боль.
   Сизиф.
Бедный орел.
   Прометей.
Что ты сказал?
   Сизиф.
Говорю: бедный.
   Эхо.
... Бедный.
   Прометей.
Эта бездна, кажется, осмеливается жалеть меня?
   Сизиф.
Не обращай внимания. Она повторяет чужие слова, как ребенок, который сам еще не умеет говорить. У моего племени есть предание, что и это со временем придет: бездны станут перекликаться друг с другом через толщу земли. Дна океанов, шепотом сговаривающиеся между собою... А? Как тебе это нравится?
   Прометей.
Твои слова ближе к истине, нежели ты предполагаешь. Когда я думаю о убожестве этого мира, мне кажется, что я уже слышу такие голоса... И шепоты бездны нарушают мой сон.
   Сизиф.
Тебе так только кажется. Предание говорит, что это наступит лишь тогда, когда ослабеют мои руки. А они еще крепкие. Они поддержат мир, если он будет падать. Но скажи мне, как это у тебя выходить с твоими поисками?
   Прометей.
Я иду за светом. За светом, который нужен людям и вещам, я иду к первоисточнику, к началу всех начал, к Зевсу.
   Сизиф.
А ты откуда знаешь, что свет именно там находится?
   Прометей.
Ах, богохульник! Неудивительно, что боги столкнули тебя в пропасть.
   Сизиф.
Уверяю тебя, что никто меня не сталкивал. Я здесь был всегда. Что касается света, то знаешь ли, эта штука находится или везде, или нигде.
   Прометей.
Это интересно, -- бездна пробует рассуждать! это мне нравится.
   Сизиф.
Видишь ли, если человек идет куда-то за светом, значит света у него нет, т. е. он идет впотьмах и может заблудиться, и попасть совсем не туда, куда нужно. Огонь, видишь ли, надо добывать самому, а не искать его бог знает где.
   Прометей.
Не понимаю...
   Сизиф.
Сейчас объясню. Когда здесь, в моей пропасти, ударяется камень о камень, выскакивает искра и становится светло. Правда, на минуту только, а все же светло. Вот я тебе и советую: ударяй друг о друга сходные вещи, и ты добудешь свет. Только смотри, ударяй крепко. Не важно, если кое-что разобьется, потрескается... Ударь человеком Зевса, например. Если человек такой удар выдержит, у тебя будет столько света!.. Ого!
   Прометей.
Ты говоришь, как безумный. Ты, как видно, понятия не имеешь ни о свете, ни о его источниках. Скажи, ты можешь поднять голову?
   Сизиф.
Как это? Я всегда подымаю ее так высоко, что вижу камень, только что вкаченный наверх... Но это ни к чему, -- падает...
   Прометей.
Камень или голова?
   Сизиф.
Камень. И тогда я нагибаюсь, чтобы поднять его снова. Знаешь ли, вся спина у меня в поту, и лоб тоже потный. Голова, это неважно, но она тоже падает...
   Прометей.
Но когда ты вкатываешь наверх камень и следишь за ним глазами, ты видишь в вышине золотое сиянье?
   Сизиф.
Тогда я закрываю глаза, потому что осыпается щебень. К тому же, если бы я взглянул повыше, то и камни пришлось бы выше подымать... Благодарю покорно.
   Прометей.
О, добровольная слепота бездны! Но быть может хоть сбоку, хоть сквозь узкую щель ты замечаешь тонкий луч света? Золотое, трепещущее, живое сияние? Это -- Солнце!
   Сизиф.
Да? Может быть. Но пот не высыхает на моей спине, а камни все катятся на дно.
   Прометей.
Каждый день оно встает над морем и сыплются на землю розы с его золотых волос. Оно подымается все выше, наполняет виноградники силой и сладостью, умножает в лугах стада, наливает соком ягоды лесные, румянит губы девушек. Подымается все выше. Покрывает потом чело жнецов, распаляет пламя в груди мужей, гонит оленя за ланью в лесной чаще, точит смолу из сикоморы. Подымается еще выше. Земля пышет жаром, волнуется грудь ее, покрытая хлебами и цветами, муравейники дышат запахом мирры, реки разливаются расплавленным сапфиром, воздух напоен томительным сладострастием. Солнце достигает вершины своей и стоит над миром лучистое, божественное, благословенное, великое!
   Сизиф.
Очень красивая сказка. Ух!
   Прометей.
Но и ночью горят на небе божественные светила. Горит сладостная Селена, подобная пламеннобелой розе. Горит блистающий Орион, красный Арес, Венера, жизнедарная Гера, и Аполлон с Лирою. Горят пятирогие звезды, благосклонная к людям, навевающие добрые сны, и треугольная звезды, на которые лучше не глядеть... Бесконечность серебряных светил... Но это все -- ничто в сравнении с вечным огнем, за которым я иду. Зевс им владеет, Зевс держит его в мощных, бессмертных руках. Но он ревнив, и не дал человеку ни единого луча. Лишь издали показал нам сияние, на грозовых тучах начертав огнем свое имя, и человек как очарованный, идет за ним, идет без конца. Зевс дрожит, Зевс боится... Если бы я мог знать, чего он боится?
   Эхо.
Боится...
   Прометей.
Ведь он дал мне зрение для того, чтобы я видел ясно. Кто не видит ясно, тот слеп. Неужели Зевс хочет, чтобы человек был слеп?
   Эхо.
... Слеп...
   Прометей.
Меня раздражает этот голос. Он кажется вещим и отвечает на то, о чем его никто не спрашивает.
   Сизиф.
Я тебе уже говорил, не обращай на это внимания. Скала повторяет лишь то, что слышит.
   Прометей.
Но ведь я не сказал, что Зевс боится. Я не говорил: Зевс хочет, чтобы человек был слеп. Я лишь спрашивал.
   Сизиф.
Уверяю тебя, все что повторяет этот голос, было сказано когда-то. Раньше, или позже, теперь или тысячу лет тому назад, -- безразлично. Но скажи на милость: неужели вы там у себя так счастливы, что наглядеться не можете на свое счастие, и чтобы им любоваться, вам нужно такое множество ярких божественных светил?
   Прометей.
О нет. Племя мое несчастно. Оно приниженное и жалкое.
   Сизиф.
Вы тоже катите камни?
   Прометей.
Хуже! мы катим кверху свои мысли, а мысли падают на дно. Мы возвышаем свою волю, а воля падает на дно. Мы возвышаем свою душу, а душа скатывается на дно. Вершиною нашей -- Зевс, скалою -- жизнь, дном -- пучина ничтожества.
   Сизиф.
И вы не устаете?
   Прометей.
Не устаем.
   Сизиф.
В таком случае вы не люди, вы -- титаны!
   Эхо.
... Титаны... Слышен длительный грохот.
   Прометей.
Зевс, внемли свидетельству бездны!
    

Века минули.

I.

Широкая равнина, освещенная зарей.
В глубине горы, повитые мглою. Светает.
Прометей, в образе крылатого гения, окруженный сиянием.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Прометей.
Наконец-то я владею тобой, божественный огонь! Ты моя, искра бессмертия! Ты мой, гром Зевса, один из семи громов, лижущих стопы его. Я владею тобой, пламя мировой жизни, мирового движения, труда и мощи.
   На груди несу тебя я, питающий мир, на голой груди, опаленной твоей божественной силой, несу тебя и не чувствую боли.
   Я -- орел земли -- в когтях своих несу тебя, несу в обожженных когтях и не чувствую боли.
   Ибо эта боль--жизнь миллионов людей. Ибо моя боль -- избавление миллионов. И триумф рода человеческого зачат от страдания моего.
   Я пролетал над морем, облитый золотом твоего пламени, божественная искра, и море казалось осиянным зарею. И вышли из его тяжелых волн чудовища и подняли свои плоские головы и глядели на меня. И увидя, что я несу свет, со страшным шумом скрылись на дно Эгейского моря.
   Я пролетал над чащей, что выросла по склонам Олинта и Эты, и чаща осветилась рассветною зарею. И огромные утренние птицы очнулись в гнездах своих и с громким криком кружились над вершинами древних дубов, оплетенных священной омелой.
   И съежился барс и выгнул свой пестрый хребет и плотнее сощурил узкие щели своих желтых зрачков. А медведь поднялся с ревом и, встряхнув кудлатою шерстью, помчался к тайным пещерам. А когда я стал на землю, светлое кольцо легло вокруг моих ног и двигалось вослед за мной, как раб
   за своим господином. И от сияния этого светлого круга цветы раскрыли свои лазурные очи и глядели на меня. Куда я ступал, там рождалась красота.
   Отныне имя мое будет -- Повелитель света.
   Отныне имя мое будет -- Дарующий силу и Указующий путь.
   Именем моим будут перекликаться века, и народы будут нести мой призыв, как звезду на челе.
   И отныне имя мое будет -- Пророк и Искупитель.
   И придут темные толпы людей и окружат меня, и я научу их созерцать лик солнца. И если даже они ослепнут от света, все же будут благословлять меня.
   И будет имя мое -- Вождь и Пророк.
   И пойдут за мной толпы людей, куда бы я ни повел их.
   И назовут смерть победою, а раны -- бальзамом.
   А если даже их рати падут и погибнут, -- умирая, они будут воспевать меня, и эта песнь будет их воскресением.
   И будет имя мое Восстанавливающий и Обновляющий.
   И ринутся ко мне толпы еще нерожденных людей и будут строить новый мир во имя мое.
   И будет имя мое -- Разрешитель и Избавитель.
   Я отменю все кары, наложенные на человечество, и люди, повергнутые Зевсом во прах, подымут головы к солнцу.
   Как жжет!
   Это пламя прожгло мою кожу, прожигает мясо до кости. Но я не выпущу его. Не отниму от груди руки, держащей огонь. Зевс мог бы увидеть его и послать за мною погоню!
   Как жжет!
   Слышу запах своей сожженной кожи и шипение горящего тела....
   Скорей! Скорей!
   Скорее к жилищам людей. Раньше, чем увидит меня Гелиос и донесет господину своему, я буду далеко, далеко!
   Словно огненный столп, словно зажженный факел, добегу я до цели.
   И из дыхания моего родится свет и пламя. Дух мой в теле моем подобен огню в алебастровом светильнике. От жары алебастр растрескивается... И гибнет тело мое...
   Велико и неугасимо пламя мое.
   Благословляю тебя, страдание мое! Триста и триста три раза благословляю тебя! Я так страдаю, что лишаюсь чувств от наслаждения болью.
   Дальше! Вперед! Все вперед! Неизменно вперед!
   Огонь несу я, огонь, из которого Зевс создал перуны своей власти!
   Огонь, который сделает людей равными богам.
   Огонь несу я, -- во тьму, в холод, в смертную стужу я несу огонь!
   Войду в города, в жилища людей, поделю огонь между всеми четырьмя странами света, четыре ветра развеют его, четыре солнца зажгутся от него!
   И придут люди, и зажгут множество костров, и каждый нищий сможет зажечь от них свой трут, и уйдет, неся перед собою божественное пламя, равное твоей божественности, о вечный, бессмертный Зевс!
   Я вижу народы и века... Идут люди, проходят века под знаменем огня.
   Словно огненная арфа звенит на всем земном шаре, звенит с вечера до рассвета, от утренней зари до вечерней, от восхода до заката солнца.
   Светлее... Все светлее... Уходит ночная тьма, и редеют туманы. Словно фата новобрачной, спадает сизая мгла с лица земли. Все светлее, светлее...
   Что это маячит вдали?
   Неужели это сизый Кавказ? Неужели это его вечные снега, озаренные светом?
   Как странно легла моя тень. Она похожа на человека, прикованного к скале... Какое отчетливое видение!
   Коршун, что кружится над моей головой, обманутый сходством падает сверху на грудь призрака, рожденного утренней зарею, и ударяет в эту грудь голодным клювом. Видно, этой ночью у него не было добычи.
   Должно быть, я сделал движение, ибо призрак дрожит, бьется в судорогах, словно от боли... Что я вижу! На груди его зияет рана...
   Что я вижу! Из раны льется свет, льется и затопляет весь мир!
   Ах, это играют лучи восходящего солнца! Изумительно ясное видение! Что, если...
   Что со мной? Дальше! Дальше! Вперед!
    

II.

Та же окрестность, что и в первой части.
Летние сумерки. Прометей в сандалиях и дорожном плаще.
На голове крылатая шляпа Гермеса, лицо частью закрыто.

   Прометей.
Тихо. Неужели он бросил работу? Или быть может, его придавило камнем? Каменщик! Эй! Каменщик!
   Какая тишина! Если бы не стрекотанье цикады, можно было бы слышать, как движется по небу круг времен.
   Эй! Каменщик!..
   Никого тут, как видно, нет. Быть может, я не туда попал?
   О, как я измучен! До сих пор придти в себя не могу со времени проклятой кары, которая меня постигла.
   Ослабел до крайности. О, эта скала, вихри, оковы...
   А главное -- Океаниды! Особенно эти Океаниды!
   Что за мысль -- оплакивать судьбу Прометея.
   Ах эти водяные женщины, этот вопль волн с утра до ночи! Брр!.. Как я скучал! Я погиб бы от тоски, если бы не коршун. Коршун... он меня развлекал, разрывая...
   Но мне необходимо говорить с этой бездной. Эй, каменщик. Aу! Слышен стон. Отчего ты стонешь, друг?
   Сизиф.
Я проклинаю тебя!
   Прометей.
За что?
   Сизиф.
Погоди, дай мне приподняться немного.
   Прометей.
Тебя придавила скала?
   Сизиф.
Нет, я сам упал. Упал от отчаянья. Бросился на дно пропасти и головой зарылся в прахе. Ты меня обидел, Орел.
   Прометей.
Я? Тебя? Как же я тебя обидел?
   Сизиф.
Своей речью. Своим лукавым языком. С тех пор, как ты говорил мне о свете, о миллионах светил, я лишился покоя. Ищу их, жажду, хочу увидеть. Прошли века, на ресницах моих отвердела каменная пыль, а я гляжу вверх, все гляжу... Но не вижу светил. Быть может, они уже погасли?
   Прометей.
Они светят, как всегда.
   Сизиф.
Но я их не вижу. Когда я вкатываю камень на гору, я слежу, не блеснет ли золотое светило... Как ты его называл?
   Прометей.
Солнце.
   Сизиф.
Да, да. Чудесное имя! Так вот, я высматриваю, не видно ли солнца. Но его нет!
   Прометей.
О, вечная слепота бездны! Солнце весь день горело над моей головой, как шар из белого пламени. Воздух и доныне трепещет от дневного зноя.
   Сизиф.
Я пытался разглядеть ночные светила, и тоже напрасно.
   Прометей.
Но ведь они светят, как и прежде. Серебряная Селена указывала мне путь всю ночь.
   Сизиф.
Мне они не светят. Не знаю я твоей Селены. Может быть, она и серебряная, но я ее не знаю. Зачем ты говорил мне о красивых и ярких вещах, которых я не могу увидеть?
   Прометей.
Но ведь и прежде ты жил во тьме.
   Сизиф.
Прежде я жил спокойно. Тьма была для меня, и я для тьмы. Я ее знал и она меня знала. Она заполняла собой все углы, все впадины этой ямы. Все, что не было мною или камнем, не существовало вовсе. Я был частью тьмы. Я ощущал ее вокруг себя, видел ее, не глядя!
   Теперь я таскаю камни, и гляжу. Не на камни гляжу, а ищу глазами светила. И камни ранят меня. И кроме того, они стали теперь тяжелее... Быть можёт, углубилась пропасть?
   О, зачем я тебя узнал!
   Раньше, когда я не знал о существовании светил, я катил камень за камнем и не тяготился этой работой.
   Теперь я раздумываю. Теперь у меня слабеют руки, теперь я колеблюсь, сам не знаю, отчего...
   Эхо.
...Отчего...
   Сизиф.
О, лучше бы я тебя не знал. Ты вселил голос в эти молчаливые скалы, голос, который остался навсегда и сделал их говорящими. Прежде они лишь повторяли гул камней и мой крик, или вторили моему молчанию. В этом была сила. Уверяю тебя, что в этом была сила и жизнь. Теперь они шепчутся. Они научились странному шепоту, который похож на человеческий лик. Порою лик этот грозен, порою насмешлив, порою залит слезами.
   Тревога этих голосов, принявших облик человеческий, разрывает мне душу. Все они лишены покоя. Иногда в темноте они бьются о скалы, как летучие мыши, иногда высовывают из углов свои длинные-длинные жала и шипят: зачем?
   Эхо.
...Зачем...
   Сизиф.
Ты слышишь?
   Скорпионы и медведки ходили по моему телу и не жалили меня, змея обвивалась вокруг моих ног, и не причиняла мне вреда, а одно это слово убило меня.
   Иногда оно маленькое, словно песчинка, попадающая в глаз, и царапающая его до крови~ порою оно так огромно, что могло бы разрушить эту пещеру.
   Иногда оно подобно клину, вбитому в мозг, а иногда оно, как трещина в груди, из которой уходит жизнь.
   Я изнемог, я измучен.
   Я хотел бы не быть! Минута молчания.
   Еще вот что я тебе скажу:
   Прежде мне казалось, что я таскаю камни добровольно. Качу их потому, что качу. Но теперь это не так.
   Теперь я знаю, что исполняю чей то приказ. В этом кроется какая то неизбежность. Мою волю подавляет другая, более могучая воля.
   Подумай только! Чувствовать, что чья то рука сжимает твою грудь и заставляет тебя дышать. А? Что ты думаешь об этом?
   Я ненавижу ее!
   А может быть, ничего и нет?
   Если бы я хоть мог знать, что нечто существует! Но если нет ничего? В темноте нельзя знать, что есть, и чего нет. Но если нет, значит, существует ничто. Ничто, которому я служу. Ничто, которое мной повелевает. Ничто, которое господствует над чем то... Но тогда я сам хочу превратиться в ничто! Это ясно, это так очевидно, как дубина, которою разбойник разбивает головы!
   Прометей.
Ты кончил?
   Сизиф.
Ты думаешь, что эта такая вещь, которая может окончиться? Она может только не начинаться.
   Прометей.
Лучший утешитель тот, кто молча слушает, когда страдалец говорить ему о своем страдании. Боги знают такое молчание. Их молчание -- не равнодушие, а успокоение. Все, что молчит -- успокаивает. И Смерть, и Бог...
   Если бы смерть заговорила, она стала бы жизнью. Если б заговорил Бог, он стал бы человеком. Они выше всех, ибо они молчат.
   Я хотел тебя утешить...
   Сизиф.
Очень мне нужно такое утешение! Чем же ты был тогда, когда говорил мне о светилах... О божественном огне?
   Прометей.
Путем к смерти...
   Эхо.
... Смерти ...
   Повторное эхо.
...Смерти...
   Прометей.
Пусть будет так! Это -- одно. А теперь приблизься и слушай.
   От огня, который я похитил у Зевса, осталась одна искра. Она очень маленькая, очень светлая и жгучая. Она сияет синим светом, как звезда первой величины~ но порою превращается в солнце.
   Я прятал ее на груди, когда лежал, прикованный к вершине Кавказа за похищение огня. Лишь заковав меня, Зевс заметил, что вместе со мною приковал искру, и тотчас послал за нею своего коршуна.
   Это неправда, что коршун разрывал только мою печень! Нет! Он посягал на мое сердце. Он хотел вырвать из сердца искру, пылающую там. Но не смог. Она осталась и спасла меня.
   Сто раз мог Зевс убить меня громом своим, если бы не боялся, что искра погаснет... Ради нее он оставил меня в живых, чтобы я страдал. Но я не страдал.
   Утром она горела на моей груди, как утренняя звезда, а ночью, как звезда полярная.
   Ослепительным заревом освещала она старый Кавказ, и его вечные снега пылали, как на рассвете...
   И пробуждались люди, и подымали головы, и глядя на вершины Кавказа, говорили:
   Жив Прометей! Прометей несет там свою кару! Прометей осиян страданьем!
   И стало так, что понятия жизни и муки, муки и света, кары и высшей славы соединились в представлении людей, и стали неразлучными навсегда.
   К четырем стихиям мира прибавилась новая -- стихия боли.
   Она была сильнее и содержательнее первых четырех: в ней был вихрь стонов, море слез, огонь страдания и земля, -- могильная земля... Что построено на могилах, то вечно. Что напоено слезами -- живет. А все, закаленное огнем страдания -- крепнет. Миллионы людей укрепляются душой, слушая музыку черной Арфы Страдания.
   И укрепила новая стихия сердца людей, и была она жизненным фундаментом для новых поколений. Они делились хлебом страдания и пили из единой чаши слез, и новыми силами обогатились их закаленные души.
   И видя все это, Зевс повелел снять с меня оковы и отпустить меня на волю.
   Ибо -- сказал он -- тогда перестанет сияющая вершина мучить мои взоры славою этого страдальца.
   И я восстал. А из моей израненной груди вышла Искра Жизни, и шла передо мною, освещая мне путь. Я протянул к ней руки и шел за нею следом.
   А утром она зазвенела тысячами жизненных голосов, и засияла тысячами красок и форм жизни. И дрогнули мои руки, и проснулись мысли мои, и сердце мое забилось от надежды.
   Но вдруг я услышал карканье коршуна, и тень его крыльев перерезала мне дорогу. Птица Зевса гналась за искрой моей, за искрой жизни.
   Меня охватил испуг и я привлек к себе искру дыханием~ я вдохнул в грудь ее, золотую, и шел, закрыв грудь плащом.
   И не надежда вела меня теперь, а жажда избавления. Как сеятель, который скрывает в земле свой посев, так я хочу скрыть в этой пещере искру моего духа. Ибо я сказал себе: буду искать того, кто силен и слеп, кто трудится и ждет, кто неосознанно страдает.
   В бездну страдания и тьмы, в обитель семи гладов и семи потов, в обитель бескрайной нужды кину я искру свою.
   Кину ее тому, кто обижен и не ропщет, чтобы дозрел к жизни, словно плодоносный росток.
   Я кину ее на твердую грудь, на мускулистый плечи, пусть освещает мозг крепкий и свежий, словно невспаханная новь.
   Я дам ее тому, кто молчит, и тому, кто терпелив.
   Я дам ее тому, кто не помнить начала своей работы, и не предвидит ей конца. Обогащу того, на ком не высыхает пот, кто ходит, покрытый росою зноя. Я выбрал тебя.
   Разрываю свой плащ и отдаю тебе божественную искру.
   Иди и возьми! Внезапный тихий свет.
   Сизиф.
А!..
    

III.

Та же местность. Знойный полдень. На обломке скалы сидит Сизиф~
на нем короткая блуза каменщика, руки и ноги обнажены~
его мощная фигура отбрасывает короткую черную тень.
Из города, то затихая, то возрастая, доносится шум.

   Отдаленные голоса.
Поджигатель! Поджигатель! Ловите поджигателя!
   Голоса вблизи.
Он шел сюда... Отсюда убегал...
   Сизиф.
Ищи ветра в поле! Ого, как валит дым!
   Голос глашатая.
Сто унций золота за голову поджигателя! Сто унций золота!
   Сизиф.
Глупец, сунь лучше руку в огонь, это будет благоразумнее, чем посягать на мою голову.
   Голос глашатая (удаляясь).
Сто унций золота за голову... Сто унций...
   Сизиф.
Ого, какое зарево! Ловко я их подкурил!
   Голоса, замирающие вдали.
Лови!... Хватай!...
   Приближается Прометей в образе светлого духа.
   Прометей.
Снова вопли несчастья и преступления! Неужели никогда не отзвучат они над землей?
   Сизиф.
Кто-то идет.... Идет не со стороны города. Какой-то прохожий. Довольно странный прохожий! Неужели и этот что-то строит и ходит сюда за камнями, как циклопы. Он не похож на силача, много не поднимет. Но есть в нем что-то такое, ради чего камни сами пошли б за ним вослед... Ну, и дым!...
   Прометей.
Он... Сила! Освобожденная сила бездны! Он... Великий, суровый, мощный! От него исходит дыхание нового мира... Он! Глина для всех статуй, которые воздвигнут века, фундамент высочайших зданий, спайка всех стен... Он, узнаю его! Привет тебе, титан!
   Сизиф.
Мое имя Сизиф. Мне кажется, я тебя уже слышал.
   Прометей.
Да. Я быль уверен...
   Сизиф.
Где я тебя слышал?.. Слышал, не видя?..
   Отдаленные голоса.
Поджигатель!.. Поджигатель!.. Сто унций золота! Хватай!.. Лови!..
   Прометей.
Я был уверен, что это он. Стопы, которыми шествуют в грядущее. Руки, которые овладеют жизнью. Грудь, из которой вырвется последний победный клич, прежде чем на земле настанет великое молчание. Он, строитель грядущего...
   Но искра, где моя искра!
   Сизиф.
А, это ты, раздающий праздничные свечки? И тебя я принимал за орла! Ха-ха! Я никогда не думал, что ты такой невзрачный! Я думал, ты больше, полнее, а главное -- крепче. Я представлял себе тебя гораздо более сильным! И что же оказывается? Ха-ха! Забавно! Я считал его орлом, да еще орлом Зевса! До чего я глуп. Бедняга! На нем лишь кожа да кости. Откуда ты бредешь, несчастный? Быть может, опять какой-нибудь фонарик несешь за пазухой? Я еще не пришел в себя от чада того, первого. Видишь, сколько чаду он наделал? Взгляни-ка на город.
   И подумать только! Я с ним говорил, как с богом! О, жалкое ничтожество!
   Прометей.
Великий, могучий, сознающий свою мощь! Таким я жаждал его видеть. О таком человеке я мечтал! Родоначальник племен, создатель эпох! Это он!
   Сизиф.
Болтает, как безумный. Жужжит над моим ухом, словно одуревший комар. Ты бредишь, голубчик?
   Прометей.
Скорее... скорее надо вдохнуть божественный огонь в эту мощную глину! Надо воспламенить эту грудь. Искра... Где искра, которую я тебе доверил?
   Сизиф.
Искра мне уже не нужна. Но, признаться, отменное зрелище она мне доставила.
   Когда ты ее бросил туда, в мою нору, стало так светло, что я чуть не ослеп от этого сияния. Но потом привык. И увидел, что камни это была моя нищета, а вершина была моей собственной глупостью, а то что казалось мне пропастью, было извечной обидой моей. Тогда я упал на землю и горько заплакал. Знай, до конца мира не впитает земля всех слез, которые я пролил тогда.
   А потом слезы внезапно высохли, и я сказал себе: бремя нужды никогда не бывает больше глупости того, кто нуждается, и обида тоже всегда меньше глупости того, кто позволяет себя обижать. И я встал.
   А когда поднялся, то увидел, что пещера, которая впотьмах казалась мне целым миром, просто ветхая конура, которую ничего не стоит разрушить.
   Я ее тотчас разрушил и вылез на свет Божий.
   Было светло. Было отчаянно светло.
   То огромное светило, о котором ты говорил, что оно правит миром, глядело мне прямо в глаза, сначала подымаясь вверх, потом скатываясь вниз.
   Я все глядел.
   И встало над влажными долинами бледное светило, которое правит ночью. И оно подымалось все выше над моей головой, а потом скатилось вниз.
   Я глядел... все глядел...
   И выступили на небе мелкие светила, и дрожащими огоньками сияли над моей головой. Но и они погасли. Я глядел целый день и всю ночь... И еще один день, и еще ночь... И еще, еще...
   Знаешь, что я тебе скажу? Я убедился, что небо, Олимп, это такая же пропасть, где жил я, только перевернутая вверх дном. И Зевс в ней такой же работник, как я в моей дыре, а все светила, -- просто большие и маленькие камни, которые он вкатывает наверх, и которые вечно падают.
   Ну, -- думаю, -- это другое дело. Быть может я не открыл ничего нового, но знаешь... Мне стало так смешно! Со мной сделались судороги от смеха!
   А потом на меня напала такая грусть, такая печаль, что я упал и снова заплакал. Я упал на эти камни и столько слез пролил, что можно было бы ими наполнить моря, соленые и горькие моря, где передохли бы все чудовища морские.
   И почему я, глупый, плакал тогда, убей меня Бог, не знаю! Что то гибло, разрывалось, распадалось во мне. Но и это прошло.
   Боль -- тоже камень, который наваливается на грудь, а потом спадает. И все, все...
   И тогда я увидел многое...
   Ведь и время -- камень. Оно катится и падает, а пыль, которая осыпается при этом, зовется жизнью. Эта серая, едкая пыль...
   Подымаешь горсть пыли и дует на нее.
   П-фу!!!
   Но я уже ни о чем не жалел. Только свет дневной жег меня. Так жег, словно глаза мои были в огне.
   И мозг мой был в огне. Ибо если жизнь лишь пыль от камня, который катят миллионы людей, и если миллионы падают и гибнут, думая, что камень этот куда то докатится, и мечут его куда то вверх, а он не долетает и долететь ему никогда не суждено, то стоит всю эту конуру... понимаешь? Вот так...
   Делает в воздухе толчок.
   Понял?
   Прометей.
Ничтожество! Из этой тины я хотел строить миры! Но Искра? Где искра, которую я тебе доверил?
   Ослепительная вспышка пламени над горящим городом. Слышны крики ужаса.
   Отдаленные голоса.
Смерть! Смерть поджигателю!
   Голоса приближаются.
   Сто унций золота за голову! Сто унций!.. Хватай! Лови!
   Сизиф.
Ух, жарко! Ух!..
   Прометей. Трясет его за плечи.
Где моя искра, безумный?
   Сизиф.
Корчится, указываешь пальцем на город и шепчет:
Там... там твоя искра...
   Голоса, удаляясь:
Лови... Хватай...
   Прометей, поднимая магический жезл:
За то, что ты не вместил божественного огня, и учинил им земные пожары... За то, что ты не тянулся ввысь, к свету, а все возвышенное принижал до себя... На сто... на двести... на две тысячи лет обрекаю тебя на неподвижность и каменный сон!
   Сизиф превращается в бесформенную статую.
   Прометей, исчезая в тумане.
Ты отомщен, Зевс, Бог грома!

Конец.

   Мария Конопницкая. Прометей и Сизиф. Перевод Марии Моравской. СПб.: Книгоиздательство "Прометей" Н. Н. Михайлова. Типография Акционерного Общества "Брокгауз-Ефрон", 1915.
   Исходник здесь: https://literator.info/prometej-i-sizif-wppost-41235/
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru