Кок Анри Де
Фрина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Phryné.

Анри де Кок.
Фрина

0x01 graphic

Фрина на празднике Посейдона. Художник Г. И. Семирадский

   Фрина, Аспазия, Лаиса, Глицерия, Ламха, Миррина, Леонтия, Сафо, Каликсена, Вакха, -- в истории насчитываются мириады подобных женщин, среди которых историку остается только выбирать только портреты знаменитых греческих куртизанок, которые сделали из своего постыдного ремесла такой промысел, который был уважаем в античное время.
   Не имея возможности говорить обо всех, мы скажем об одной из самых знаменитых (Фрине) -- о той, которая на свои собственные деньги, доставленные ей ее поцелуями, предложила построить город Фивы, разрушенный македонскими войсками.
   Целый город значит побольше, чем пирамида Родопы! Однако ей отказали в её предложении, быть может потому, что она постановила условием, чтоб на главных воротах новых Фив было выбито следующее изречение:
   "Разрушены Александром и построены Фриной".
   Фрина родилась за 328 лет до P.X. в Беотии т. е, в центральной Греции. Кто был ее отец -- неизвестно. Мать ее жила продажей каперсов. Как Фрина решилась или скорее возымела идею отдаться культу Венеры стоит того, чтобы быть рассказанным.
   Ей было тогда 16 лет; она уже была очен красива, но никто еще не говорил ей об этом.
   В один из жарких летних дней, когда она купалась в обществе молодых девушек ее лет в прозрачных водах небольшого озера, находившаяся в деревне Феспи, один незнакомый молодой человек просил ее поговорить с ней по секрету.
   Он был молод и по-видимому честен. Фрина без всякого колебания согласилась на его желание.
   -- Ступайте, -- сказала она своим подругам, -- я вас догоню.
   Она осталась одна с незнакомцем.
   -- Дорогая Фрина! -- сказал он ей.
   -- Вы знаете мое имя? -- с удивлением сказала она.
   -- Да, я раз двадцать слышал как называли тебя твои товарки.
   -- Где же?
   -- А когда ты купалась.
   -- Когда я купалась? Но где ж ты был?
   -- Я был скрыт под теми кустами, где ты и твои подруги оставляли свои одежды.
   Фрина отвернула свое лицо, покрасневшее от стыда. Молодой человек преследовал ее страстным возгласом:
   -- Не обвиняй богов за то, что они позволили очам моим, подивиться такой обольстительной красоте! Напротив! благодари их за то счастье, не зная которого я был восхищен!. Я хочу возблагодарить тебя добрым советом, Фрина! Ты прекрасна, прекраснее всех красавиц, прекрасна такой красотой, которая для тебя будет источником богатства и почестей, ты мне можешь поверить. Я называюсь Эвтиклесом, я поэт, а поэты читают в будущем!.. Но не в этой печальной стране ты достигнешь назначенного тебе высокого назначения... Для этого ты должна, немедля, завтра же. вечером отравиться в Афины, в пристанище всяческой славы, всяческого богатства и всяческого сладострастия.
   -- Э! э! -- возразила Фрина несколько насмешливо,-- уж не поэт ли Эвтиклес доставит мне почести и богатства?
   Эвтиклес меланхолически улыбнулся.
   -- Нет, -- возразил он,-- я беден: я могу тебе доставить только наслаждение.
   Если бы Фрина была более опытна, она бы ответила; но она была еще совершенно невинна, однако по инстинкту, глядя на прелестную голову поэта, подумала о нем.
   И в то же время слова Эвтиклеса ее поразили, и после небольшого молчания она сказала:
   -- Да ведь я не знаю ни кого в Афинах, к чему же я приду в этот город! (если только приеду в него) И к кому обращусь я в нем?
   Эвтиклес быстро написал, несколько слов на табличках, которые отдал Фрине.
   -- Ты придешь сюда, -- ответил он,-- твой путеводитель и твой покровитель будут там же.
   И она громко прочла слова: "Порт Керамик".
   -- Что это такое Керамик? -- спросила она.
   -- Предместье Афин, где назначаются любовные свидания.
   -- А когда мне нужно быть там?
   Поэт думал несколько секунд.
   -- Через неделю, день в день.
   -- А этого путеводителя-- защитника ты знаешь.
   Эвтиклес вздохнул.
   -- Диниас, мой господин.
   -- Он молод?
   -- Да.
   -- Любезен?
   -- Да.
   -- Богат?
   -- Да.
   -- И ты думаешь, что он меня полюбит?
   -- Я уверен.
   Снова наступило молчание.
   -- А ты? -- прошептала Фрина, подавая руку поэту. -- Разве мы с тобой не встретимся?
   Он запечатлел долгий поцелуй на этой руке и вперил в ее улыбающиеся глаза благодарный взгляд, проговорив:
   -- Да, моя милая Фрина, мы увидимся. -- И быстро удалился.
   Афинские вельможи имели при себе юношей, -- в большинстве случаев поэтов, обязанность которых состояла в добыче любви. И эта обязанность не имела в то время в себе ничего постыдного и позорного. Обожатели сладострастия, греки находили совершенно естественным, что те, которые умели рисовать его, могли и доставлять оное.
   Диниас, господин Эвтиклеса, один из самых богатых вельмож Афин, скучал; уже давно красота самых прелестных гетер Акрополиса не была для него тайной. Ради рассеяния он испробовал наслаждение с дектериадами т. е.. с самым низшим классом проституток; однажды вечером в сопровождении не-- скольких своих друзей он отправился в один из самых постыдных предместий Катополиса, где матросы бесчинствовали с публичными женщинами самого низшего разряда.
   Ничто его не заняло.
   Он пришел в отчаяние! И он был прав: обладая громадным богатством, он не находил женщины, которая могла бы ему понравиться.
   Возвращение Эвтиклеса возбудило надежду и радость в душе Диниаса.
   -- Господин, -- сказал Эвтиклес,-- я открыл сокровище.
   -- Где?
   -- В Беотии девушку шестнадцати лет.
   -- Красивую?
   -- Восхитительную, и не столько вследствие чистоты ее черт, но особенно вследствие идеального совершенства ее форм. Сама Венера позавидовала бы Фрине.
   -- Каким же образом ты мог судить об этом?
   -- Уставь от ходьбы, сожженный солнцем, я прилег, чтобы отдохнуть под тенью лавровой и миртовой рощи на берегу одного озера. Фрина пришла купаться со многими из своих подруг. Никогда не видал я, никогда! и не мог видеть такой женщины, как она... возле нее другие не существовали!
   Глаза Диниаса заблистали.
   -- Ты с ней говорил? спросил он. -- Она согласна?...
   -- В сказанный день и час она будет в Керамике, -- отвечал Эвтиклес.
   Диниас бросил поэту кошелек.
   -- Возьми! -- проговорил он -- И, если ты не обманул меня, если эта Фрина и впрямь так хороша, как ты, уверяешь я тебе дам столько золотых монет, сколько она от меня получит в первую ночь поцелуев!..
   Фрина явилась на свидание, назначенное Эвтиклесом. В сопровождении старой служанки, в назначенный вечер, она сидела под деревьями близ порта Керамика, отыскивая из под своих длинных ресниц того могущественного покровителя который был ей обещан; но мимо нее проходили, не удостаивая ее взглядом: ее, более чем простая, одежда была не в состоянии прельстить.
   Наконец один мужчина лет сорока, великолепно одетый, приблизился к ней, внимательно посмотрел на нее и, коснувшись её плеча, проговорил:
   -- Встань и следуй за мной Фрина. Я -- тот, кого ты ждешь.
   То был действительно Диниас. Явившись вместе со своим господином в Керамик, Эвтиклес издалека показал ему молодую девушку и удалился, не желая быть свидетелем того, что должно было происходить.
   Фрина повиновалась Диниасу. В нескольких шагах нетерпеливо ожидали два мула, которых держали под уздцы служители; девушка вскочила на одного из них, на другого вскочил Диниас. Вскоре они достигли красивого дома, построенного близ моря. Переданная в руки невольниц, Фрина прежде всего приняла ароматную ванну, потом ее переодели в столу или в длинное платье из легкой ткани, причесали и надели на нее всякого рода драгоценности. Когда ее привели в таком виде к Диниасу, он вскрикнул от восхищения.
   -- Правду сказал Эвтиклес! -- воскликнул он. -- Ты, Фрина, удивительно прекрасна.
   Диниасу оставалось только увидеть, что найденное им столь же прекрасно, сколь виденное.
   И он был согласен с убеждением поэта, ибо на другой день весело сказал ему:
   -- Ступай к моему казначею, мой милый, и возьми тысячу золотых монет.
   "Что тысяча! -- подумал Эвтиклес, подавляя вздох, в котором было больше алчности, нежели сожаления.-- О Фрина! если б я был Диниасом, то платя не только по золотой монет, а по одному оболу за поцелуй всех твоих прелестей в эту первую ночь любви,-- как бы я ни был богат вчера, сегодня бы я разорился.
   И Фрина между прочим не забыла, что обещала Эвтиклесу. По случаю ли или по ревнивому предчувствию в течение той недели, когда Диниас обладал прекрасной феспиянкой, он не доставил ни одного случая поэту, приблизиться к ней.
   Она не выходила из того маленького домика, в котором он поместил ее, он сам ни покидал ее ни на минуту.
   Но в одно утро Диниас был призван за важным делом в Саламин. Он еще не уехал, когда Эвтиклес был предупрежден одним из невольников, что Фрина желала бы с ним поговорить. Он не шел, а летел.
   Она была одета в тоже самое платье, в котором он встретил ее в поле,-- и был удивлен, снова встретив ее в такой простой одежде.
   -- Ты не понимаешь? -- сказала она с нежной улыбкой.-- Тебя принимает не любовница Диниаса, а простая девушка из Феспи.
   Против воли поэт склонил голову при этих словах. Как будто читая в его мыслях, Фрина возразила:
   -- Ах, правда! любовница Диниаса, быть может, не похожа на ту девушку. Я не кажусь тебе столь же привлекательной, как в то время, когда ты следил взглядами за моим веселым плесканьем в воде озера?
   Эвтиклес вздрогнул при сладостном воспоминании о первому свидании. Закрыв глаза, как будто для того, чтоб оживить это воспоминание, он упал перед молодою женщиной и сжал ее в своих объятиях.
   -- Так что же, -- продолжала она, отдаваясь его восторгам. -- Разве роза, потеряв свои шипы, потеряла и свой аромат? И кроме того, -- в эту минуту она подарила его пламенным поцелуем,-- клянусь тебе, что Диниас не научил меня...
   -- Чему?
   -- Любить.
   Фрина умерла 55-ти лет, и во все время своего существования она была очень любима; вокруг себя она всегда видела толпу обожателей, и потому только, что довольствовалась быть обожаемой за то, что дала ей природа, никогда не прибегая к помощи искусства; только раз в день она принимала ванну и ванну из чистой воды; ее красота имела потребность только в ваннах красоты.
   И манеры и голос Фрины не имели ничего общего с другими подобными ей женщинами. В театре, на прогулке, в академии никогда не слыхивали чтоб она смеялась с целью привлечь на себя внимание. Получив самое посредственное образование, она говорила мало, но, обладая умом, она говорила только умные вещи. Она одевалась со вкусом и вместе с тем просто; кроме того она была нравственна, она была скромна, но когда ее встречали на улице, то платье всегда плотно прикрывало ее шею.
   И кроме того она никогда не бывала в публичных банях.
   Только однажды она явилась голой: то было на празднике Нептуна в Элевзисе. Она сбросила свои одежды, распустила свои длинные волосы и вошла в море, как вышедшая из него Венера. Но подобный поступок пред лицом всего народа был вовсе не бесстыдством а грандиозным великодушием.
   Народ знал ее за красавицу, но знал ее только по слухам, она делала ему честь открытием своей красоты, и народ благодарил ее громкими рукоплесканиями.
   Апеллес находившийся в это время там, до такой степени был восторжен таким соединением совершенств, что тогда же написал свою Венеру выходящую из воды. После этого приключения Фрина стала любовницей Гиперида.
   Он был уже давно в нее влюблен, но был беден, а куртизанка назначала за свои ласки высокую цену, и он не осмеливался явиться к ней.
   Случай, при котором ему пришлось присутствовать со всем народонаселением Афин, придал ему смелости.
   Вечером Фрина была одна на одной из террас своего жилища, выходящего на маленькую речку, когда один из ее невольников возвестил ей о Гипериде.
   Он любил ее, а она не знала даже его по имени.
   Но в этот день она была великодушна.
   -- Зови! -- сказала она невольнику.
   Гиперид явился.
   Ему было лет двадцать восемь или тридцать; не будучи красавцем, он не был и дурен. Он смело приблизился к ней, как человек готовый победить или умереть...
   Она показала ему на седалище и спросила.
   -- Кто ты?
   -- Тебе сказали, что меня зовут Гиперидом.
   -- Твоё занятие?
   -- Я адвокат.
   -- Адвокат! -- и Фрина сделала гримасу, повторив это слово.
   -- Ты их не любишь? -- заметил Гиперид.
   -- Нет.
   -- Почему?
   -- Потому, что один адвокат меня любит.
   -- Разве любить тебя преступление.
   -- Конечно, когда дурен, глуп и зол, как Евтихий.
   -- А так это Евтихий, я разделяю с тобой твое отвращение, но не все же адвокаты дурны, глупы и злы.
   -- Наконец, чего же ты от меня хочешь?
   -- Я люблю тебя.
   -- О! о! и ты тоже.
   -- Тоже?.. нет я люблю тебя не так как Евтихий. У меня есть сердце; у меня есть разум: я тебе посвящаю их.
   Куртизанка презрительно пожала плечами.
   -- Сердце, разум, да что же я из них сделаю? Больше ты ничего не можешь мне предложить?
   -- Нет, я имею еще нечто.
   -- Что же?
   -- Мою кровь, Фрина. Я предлагаю тебе торг!
   -- Какой?
   -- Ты ненавидишь Евтихия; отдай мне одну ночь,-- одну только... и я убью его.
   Фрина нисколько секунд смотрела в глаза Гипериду.
   -- Если б я тебя поймала на слове, то тебе было бы очень не ловко.
   -- Попробуй.
   -- Хорошо я принимаю, только я хочу назначить порядок условий. Убей Евтихия, тогда я подарю тебе не одну, а десять ночей.
   -- Десять невозможно, -- возразил Гиперид. -- Евтихий подлец: он не будет драться, что бы ни сказал я ему и что бы не сделал; а потому я должен буду убить его без борьбы -- следовательно меня арестуют и заключат в тюрьму, а потом умертвят как виновного в убийстве.
   -- А! ты уж трусишь.
   -- Я не страшусь смерти; я страшусь только того, что приобретя награду, не буду, вследствие смерти, иметь возможности получить ее... Но ты приказываешь...
   Гиперид встал.
   -- Куда идешь ты? сказала Фрина.
   -- К Евтихпо.
   -- Нет; я раздумала; я не хочу, чтоб его убивали. Я хочу предложить совершенно иной торг, чтобы принадлежать тебе.
   -- Говори.
   -- Не здесь. Вечерний воздух начинает быть холоден. Дай мне руку и взойдем в дом. -- Фрина провела адвоката в свою спальню, которых в ее доме было множество; но эта, как позже узнал Гиперид, сохранялась для самых близких друзей.
   Фрина возлегла на ложе.
   Вслед за тем, смотрясь в медное зеркало, она обратилась к своему сотоварищу, сказав ему:
   -- Ты сейчас мне сказал, что ты образован; докажи же мне сначала каким образом можно быть мне приятным,-- мне, которая сделала ремесло из очень дорогой продажи своего тела?
   Гиперид вздохнул.
   -- Увы, Фрина! -- ответил он. -- Твое требование слишком трудно.
   -- Так трудно, что ты отказываешься. Ты удивляешь меня! Однако ты мог бы доказать это.
   -- Любовь бессловесна.
   -- Каким же образом?
   -- Я дозволяю тебе испробовать все те отношения, вследствие которых я могу быть счастлива, будучи любимой тобой.
   Гиперид приблизился к постели и склонился к куртизанке таким образом, что его дыхание взвевало ее душистые волосы.
   -- Да, -- прошептал он,-- да, Фрина, ты можешь быть счастлива моею любовью, ибо она такова, подобной которой ты не встретишь. Ты улыбаешься... ты полагаешь, что я хвастаюсь... Искусная в науке любить, ты не веришь, что есть люди, способные чему-нибудь научить тебя?..
   Ты заблуждаешься! Истинная любовь обладает наслаждениями, принадлежащими только ей... Закрой на минуту свои насмешливые глаза и сожми свои улыбающаяся губы.. Потом когда я скажу тебе: "взгляни!" если ты сама не увидишь в зеркале какого то особенного выражения на своем лице,-- тогда я солгал и пожирающий меня огонь бессилен оживить тебя, жестокая статуя.
   Уступая желанно Гиперида, Фрина закрыла глаза и согнала с лица улыбку. Через нисколько минут, открыв свои длинные ресницы, куртизанка взглянула в зеркало и вскрикнула от изумления.
   На самом деле, ее физиономия говорила, что-то новое; она чувствовала что-то, чего никогда не ощущала.
   Никогда!.. Нет, некогда поцелуи Евтиклеса производили на нее такое же сладостное ощущение...
   Но ей сейчас было уже двадцать четыре года; восемь лет прошло с того времени; она позабыла.
   -- Ну? -- спросил Гиперид.
   -- Ты прав, -- ответила она, снова сделавшись госпожой самой себе.-- Ты любишь меня, и я думаю, что я могла бы тебя полюбить. Ты доказал мне, что ты смышлен. Это хорошо. Но это еще не все. Я требовательна! Мне нужно иное доказательство твоей страсти. Я его потребую от твоего сердца.
   -- Требуй! оно готово!
   -- Мы увидим.
   Она как то особенно ударила в ладоши. Вошел невольник и по ее знаку поставил около постели стол из полированного дерева,-- ножки которого были из слоновой кости и имели форму львов,-- а на этот стол чашу и сосуд. Потом он удалился.
   Тогда, указывая на них рукой Гипериду, который следил любопытными глазами за этой сценой, Фрина сказала ему:
   -- Знаешь, что в этом сосуде!
   -- Откуда я могу знать! -- возразил Гиперид.-- Икарское или Корцирское вино, которого ты любишь выпить вечером нисколько глотков.
   -- Нет, там не вино. Слушай Гиперид, минуту назад ты считал меня за жестокую статую. Я не статуя, но я жестока. Ты предложил мне жизнь Евтихия за одну ночь счастья... Я отказалась... Но ты также предлагал свою: я принимаю... В этом сосуде яд, страшный и приятный яд; он не причиняет страдания. Через несколько часов после приёма ты тихо заснешь... А мне хочется, чтоб завтра все Афины повторяли: "У Гиперида не было денег, чтоб заплатить Фрине, он заплатил ей своею жизнью!"
   Гиперид взял твердой рукой чашу.
   -- Лей! -- сказал он.
   Она налила.
   Он хотел выпить, но она остановила его.
   -- Погоди, -- проговорила она.-- Подумай... Это не пустая игра: ты умрешь.
   -- Через сколько часов?
   -- Через пять или шесть.
   -- Пять или шесть вечностей наслаждешя!.. За нашу любовь, Фрина! -- и он сразу осушил чашу, далеко отбросив ее.
   -- Теперь я достоин тебя?
   -- Да, -- ответила она, подавая ему руку. -- Я люблю тебя! Я твоя...
   На рассвете Гиперид проснулся.
   Первый взгляд его встретил улыбку Фрины.
   -- Так я не умер? -- весело вскричал он.
   -- Ты пожалеешь об этом!
   -- Нет, потому что в могиле, я бы не мог бы уже любить тебя..
   Эта ночь любви имела много, сестер. И Фрина не скрывала нежной привязанности к Гипериду: она повсюду являлась с ним.
   Это было неблагоразумно, потому что она знала злость Евтихия. К печали причиненной презрением Фрины прибавилась ярость при виде ее любовником собрата по профессии. Однажды, когда она прогуливалась с одной своей подругой, к ней подошел Евтихий.
   Она хотела удалиться.
   -- Только два слова, -- сказал он голосом, который выражал и мольбу и угрозу.
   -- Ну что?
   Он наклонился к ней ж прошептал:
   -- Моя любовь и пять талантов... или ненависть и смерть... выбирай!
   Фрина вздрогнула, при объявлении этой войны, но силой воли сдержав движение, выражавшее боязнь, она иронически ответила, смотря прямо в лицо Евтихию:
   -- Так, значит, это правда, что змея свистит перед тем как ужалить... Свисти же, Евтихий, но чтоб ужалить, верь мне, сначала вставь зубы; это не повредит тебе.
   И она удалилась.
   Через две недели Евтихий представил Фрину пред трибунал Гелиастов, как виновную в профанации величия Тесмофоров, так назывались праздники в честь Цереры, торжествуемые ночью. Обвиненная в осмеянии священного культа, Фрина могла всего страшиться; ибо хотя куртизанки были очень любимы в Афинах,-- однако трибуналы держали их в строгой подчиненности, наблюдая, чтоб они не разрушали общественный порядок, возбуждая презрение к богам.
   Трибунал Гелиастов состоял из двухсот членов, из которых каждый получал по три обола и платил штраф, если являлся поздно.
   Естественно, что Гиперид был защитником своей любовницы; но хотя по виду он был уверен в ее оправдании, однако в глубине души чувствовал беспокойство, припоминая, что несколько лет назад куртизанка Феориса, жрица Венеры и Нептуна, была приговорена к смерти.
   Фрина должна была явиться пред судилищем в десятый день месяца каргелиона . Накануне этого дня, утром, когда молодой адвокат резюмировал главные доводы защитительной речи; к нему вошла Вакха, подруга Фрины. Лицо ее было печально.
   -- Что с тобой, -- вскричал Гиперид, подбегая к молодой женщине.-- Фрина беспокоится и прислала тебя?...
   Вакха сделала отрицательный знак.
   -- Нет, -- возразила она;-- Фрина продолжает надеяться на тебя, как на оратора и любовника.
   -- Так что же?
   -- А я, признаюсь, не так спокойна.
   Гиперид хотел вскрикнуть.
   -- О! пойми меня! -- продолжала Вакха, -- я не сомневаюсь в твоем таланте и в твоей любви. Но я боюсь... боюсь, что талант и любовь не послужат удостоверением для судей... Мне кажется, чтоб достичь, этого ты имеешь надобность в могущественном покровительстве.
   -- Могущественное покровительство?.. Если ты кого-нибудь знаешь, кто за все, что я имею, уверил бы меня в спасении Фрины,-- назови,-- я готов...
   Вакха вздохнула.
   -- Я тебе сказала бы, чтобы я сделала на твоем месте, -- ответила она,-- но вы, мужчины,-- вы, ученые,-- вы всего чаще отрицаете наши советы, советы невежественных и слабых женщин.
   -- Да объяснись же, чтобы ты сделала на моем месте.
   -- Ты будешь считать меня безумной.
   -- Безумная может бросить луч света мудрецу.
   -- Слышал ты о Лизандре, о пастухе горы Гиметты...
   -- Который читает в будущем посредством зеркала, подаренного ему персидским магом Осоранесом в благодарность за то, что он помешал ему погибнуть. Да, я слыхал о Лизандре и его волшебном зеркале. И ты хочешь, чтоб к нему я отправился за советом?
   Гиперид засмеялся. Вакха склонила голову.
   -- Я была уверена,  прошептала она, -- что ты посмеешься надо мной, но что это доказывает? Что ты имеешь менее любви к ней, чем я дружбы, потому что при малейшей надежде быть ей полезной, я не остановилась бы ни перед каким поступком, каким бы он ни показался смешным и странным.
   Гиперид перестал смеяться, и сжав руку куртизанки, вскричал:
   -- Вакха, клянусь Юпитером, ты права! Я увижу Лизандра.
   Вакха радостно воскликнула.
   -- Но, -- возразил Гиперид , -- в какой местности Гиметты живет он?
   -- Я знаю, -- ответила Вакха.
   -- Ты уже спрашивала его!
   -- Да; я хотела узнать долго ли будет меня любить Тимей.
   -- А что он сказал тебе?
   -- Правду!.. Он. отвечал мне, что Тимей будет любить меня до тех пор, пока я буду любить его. Я первая бросила его.
   -- О! о! На самом деле, после такого верного предсказания нельзя сомневаться в науке пастыря.
   -- Ты еще смеешься?
   -- Что тебе до этого, если я готов за тобой следовать?
   -- В путь же!
   -- В путь!
   Лизандр, счастливый обладатель волшебного зеркала, подарка персидского мага, жил в хижине на вершине Гиметты.
   Ему было от двадцати пяти до двадцати шести лет; его манеры и разговор согласовались с его личностью, покровительствуемой богами, хотя были несколько быстры и фантастичны.
   Он сидел за крынкой молока и куском хлеба, когда Гиперид и Вакха явились к нему. Он ни мало не смешался от их прихода, и когда закончил завтрак сказал им:
   -- Что вам от меня нужно?
   -- Посоветоваться с тобой, -- отвечал Гиперид.
   -- О чем?
   -- Об участи женщины, которую мы любим.
   -- Ее имя?
   -- Фрина!
   -- Фрина!?
   Лизандр повторил это имя с странной улыбкой. Было ясно, что он слышал его и благодаря, его зеркалу, давно уже познакомился с нею. Смотря на Гиперида и Вакху он продолжал:
   -- А что вы желаете знать? Жизнь ее разве в опасности? Разве она путешествует где-нибудь? Больна ли она?
   -- Твой вопрос меня удивляет, Лизандр, -- возразил Гиперид; -- как можешь ты не знать того, что уже две недели как не тайна для Афин. Фрина обвинена в богохульстве и на завтра должна по этому случаю предстать пред судилищем гелиастов.
   Пастух пожал плечами.
   -- Если б мне было нужно припоминать и беспокоиться обо всем, что я слышу о вашем свете,  отвечал он, -- мне некогда было бы заниматься собой.
   -- Какой же твой мир, что ты не заботишься о нашем? -- возразил Гиперид, рассерженный презрительным тоном пастуха.
   Но этот последний сжал ему руку.
   -- Кто из нас имеет один в другом нужду? -- спросил он. -- Ты или я? Так как ты затрудняешь меня своими рассуждениями, то поспеши объяснить мне какую услугу должен я тебе оказать моей наукой или уходи.
   Гиперид, у которого терпение не составляло главной добродетели, хотел возразить дерзостью, но Вакха не дала ему произнести ни слова.
   -- Лизандр прав, -- воскликнула она, сопровождая эти слова умоляющим взглядом, обращенным к своему товарищу. -- Мы имеем в нем нужду; скажи же ему, что нам надо знать и пусть он удовлетворить наше желание.
   -- А что стоит твой совет, о том, что я, ее адвокат, должен сделать, ради спасения Фрины? -- спросил Гиперид у пастуха.
   -- Две мины.
   Это было дорого, по мнению Гиперида; очень дорого за то, чтоб услышать какую-нибудь глупость. Но он находил невозможным отступить.
   -- Вот твои две мины, -- сказал он, подавая Лизандру деньги.
   -- Хорошо. Следуй за мною.
   Адвокат и его подруга повиновались. Пастух провел их в сад, находившийся сзади его хижины, под громадную сень виноградников. Посреди виноградника, в большом ящике находилось волшебное зеркало, сделанное из лавы, в металлической рамке. Лизандр сел на землю, поставив зеркало себе на колена, пред своими посетителями и приказав им молчать, начал свое колдовство произнесением вслух нескольких слов на непонятном языке.
   Вакха и Гиперид смотрели в зеркало, безмолвные и неподвижные. Она -- потому, что верила в искусство волшебника; он -- потому, что не хотел услыхать упрека в том, что был помехой волшебным чарам.
   Прошло несколько минут и ничего необыкновенного не случилось. Адвокат начинал утомляться своим долгим вниманием.
   Но вдруг глухой гнев Гиперида уступил место живому удивлению. В центре черного стекла появилось белое пятно, которое все увеличивалось и приняло форму женщины, в которой нельзя было не узнать Фрины. Да, то была Фрина во всем блеске своей красоты, такая, какой она явилась на празднике Нептуна восхищенному народу, совершенно обнаженной...

0x01 graphic

   Гиперид и Вакха вскрикнули в одно и тоже время ж в одно же время они обернулись, как будто под влиянием той мысли, что изображение, явившееся им в зеркале, было воспроизведение самой Фрины, пришедшей тайком за своим любовником.
   Но образца не было, и когда Адвокат и куртизанка снова взглянули в зеркало, изображение исчезло.
   Но что это значило? Гиперид просил у Лизандра совета, как спасти Фрину от жестокой опасности, а Лизандр показал ему обнаженную Фрину. К чему? Какой смысл заключался в этом явлении?..
   Тщетно адвокат допрашивал пастуха; он уже положил зеркало в ящик и на все вопросы неизменно отвечал:
   -- Она прекрасна! Фрина восхитительно прекрасна!
   Гиперид и Вакха возвратились в город, оба изумленные видением, и оба не понимали, какую пользу можно извлечь из этого колдовства.
   На другой день Фрина явилась пред судилищем.
   Главным обвинителем, как мы сказали, явился Евтихий, обвинявший Фрину в оскорблении величия праздника Цереры; кроме этого, очень важного, обвинения Евтихий развил пред судилищем и другое...
   Он говорил, что Фрина, не довольствуясь оскорблением установленного культа, хотела ввести в государство поклонение новым богам.
   -- Я доказал вам, -- говорил он, оканчивая речь,-- нечестие Фрины, бесстыдно предающейся оргиям, на которых присутствуют мужчины и женщины, обо-- боготворящие Изодэтес . Преступление ее явно, оно доказано. За это преступление назначается смерть. Пусть же Фрина умрет. Так повелевают боги; ваш долг повиноваться им.
   Гиперид возражал Евтихию.
   Он прежде всего настаивал на том, что поведение Фрины гораздо выше поведения других женщин из того же класса, что она не могла обращать в смешное -- уважаемые всеми церемонии, и никогда не думала вводить нового культа. Речь была красноречива, но она не убедила судей, не смотря на заключение, в котором Гиперид вдохновенно воскликнул, что вся Греция будет рукоплескать оправдательному вердикту, постоянно повторяя: "Слава вам, что вы пощадили Фрину"! Не смотря на остроумное сравнение Евтихия с жабой, вызвавшее улыбку лицах некоторых из судей, большинство Гелиастов имело во взглядах, в самом положении нечто угрожающее.
   Гиперид не ошибался.
   "Что сделать, чтоб убедить их? -- думал он, испуганный этими пагубными признаками.-- Что делать?
   И чтоб рассеять зародившееся беспокойство; молодой адвокат, как будто отирая лоб закрыл лицо платком.
   Вдруг он вздрогнул при одном воспоминании.
   -- О! да будет благословен гиметский пастух!-- Его совет под видом изображения совершенно обнаженной Фрины, только сей час был понят Гиперидом. В зале раздавался глухой шум, произведенный разговорами судей.
   Гиперид величественным движением руки заставил их замолкнуть. И обернувшись к обвиняемой, сидевшей около него на скамьё, сказал ей:
   -- Встань, Фрина.
   Затем, обратившись к Гелиастам, проговорил:
   -- Благородные судьи, я еще не окончил своей pечи! Нет! Еще осталось заключение, и я заключу так: посмотрите, смотрите все, поклонники Афродиты,-- а потом приговорите, если осмелитесь, к смерти ту, которую сама Венера признала бы сестрою...
   Говоря эти слова, Гиперид быстро сбросил с Фрины все одежды и обнажил пред глазами всех прелести куртизанки.
   Крик восторга вылетел из груди двухсот судей.

0x01 graphic

Фрина перед ареопагом. Фрагмент картины Ж.Л. Жерома. 1861 г.

   Охваченные суеверным ужасом, но еще более восхищенные удивительной красотой, предстоявшей перед ними,-- сладострастно округленною шеей, свежестью и блеском, тела,-- гелиасты, как один человек, провозгласили невинность Фрины.
   Жаба Евтихий был покрыт стыдом... его ярость удвоилась при виде радостной гетеры, свободно уходившей под руку со своим милым адвокатом. Исход процесса Фрины был событием в Афинах.

0x01 graphic

   Афинские куртизанки все явились к Фрине с поздравлениями.
   Одна из них, Фивена, от всех написала Гипериду письмо сочиненное поэтом Альцифроном, в котором от имени всех афинских куртизанок было предложено воздвигнуть ему статую. Но Гиперид отказался от подобной чести, быть может, потому, что в глубине души он считал Лизандра достойнее этой почести.
   Во всяком случае, после подобного успеха, он, да простят нам это выражение, -- встречал любовь на каждом шагу.
   В тот день в который он разошелся бы с Фриной, каждая гетера сочла бы за счастье предложить себя спасителю всей корпорации.

* * *

   Будем продолжать историю жизни Фрины и рассказ о любви ее к Праксителю-ваятелю.
   Праксителю достаточно было увидать Фрину, чтоб представить ее смертным под видом богини любви. Говорят, что сам Пракситель влюбился в свое создание, и продав оное, просил его за себя за муж. И никто не был оскорблен безумной страстью артиста, видя в этом поклонении невольную почесть красоте богини.
   По-видимому, со стороны Праксителя было бы гораздо проще жениться на модели, принадлежавшей ему. Но существовали причины, почему ваятель, не хотел этого союза, -- серьезные причины, которые мы объясним впоследствии. Как женщина, Фрина была совершенством красоты; но ей не доставало выражения, выражения, которое художник должен был заимствовать у другой женщины...
   И это заимствование было причиной разрыва Праксителя с Фриной. Фрина не простила ваятелю, что он осмелился оживить воспроизведение ее тела посторонней душой.
   Но в первые месяцы любви Пракситель и Фрина обожали друг друга. Они посвящали один другому все свое время, но должно сознаться, что большая часть издержек приходилась не на долю ваятеля, в котором искусство господствовало над любовью. Это так справедливо, что однажды Пракситель сказал Фрине.
   -- Я тебе много обязан, Фрина, за доставленные наслаждения, за славу; мне хочется поквитаться с тобой... Но золота ты не захочешь; выбирай прекраснейшую из моих статуй: она твоя.
   Фрина вскрикнула от радости при этом предложении; но после краткого размышления сказала:
   -- Прекраснейшую из статуй?.. А которая из них самая прекрасная?
   -- Это меня не касается, -- возразил, смеясь, Пракситель.-- Я тебе сказал: выбирай...
   -- Но, я ничего не смыслю.
   -- Тем хуже для тебя.
   Фрина обвела жадным взглядом мастерскую, наполненную мрамором и бронзой.
   -- Ну? -- спросил артист.
   -- Я беру твое слово, -- ответила молодая женщина. -- Я имею право взять, отсюда статую. Мне этого достаточно: я в другое время воспользуюсь моим правом.
   -- Хорошо.
   Несколько дней спустя Пракситель ужинал у своей любовницы. Во время ужина быстро вошел невольник, исполнявший свой урок.
   -- Что случилось?  спросила Фрина.
   -- У Праксителя, в его мастерской, пожар, -- отвечал он.
   -- В моей мастерской! -- вскричал Пракситель, быстро поднявшись с своего места. -- Я погиб, если пламя уничтожит моего Сатира или Купидона.
   И он бросился вон.
   Но Фрина, удерживая его, сказала, с лукавой усмешкой:
   -- Дорогой мой, успокойся: пламя не уничтожит ни Сатира, ни Купидона; оно даже не коснулась твоей мастерской, все это пустяки. Я хотела узнать только, какой из статуй ты отдаешь предпочтение... теперь я знаю, С твоего позволения, я возьму Купидона.
   Пракситель закусил губу, но хитрость была так остроумна, что сердиться было невозможно.
   Фрина получила Купидона, которого через нисколько лет она подарила своему родному городу.
   -- Я обессмерчу тебя! -- сказал Пракситель Фрине в одну из восторженных минут любви и благодарности. -- Обожаемая при жизни, я хочу, чтоб ты была обожаема и после смерти. Я хочу, чтоб через тысячи лет люди в восторге перед твоим образом, спрашивали самих себя: женщина ли это или скорее сама Венера, которая ради моей славы и их восхищения, сошла на землю и явилась ко мне?..
   Прельщенная идеей пережить себя и внушать еще на земле желания в то время, когда она ее покинет, Фрина не отказала Праксителю; то были сладостные сеансы, во время которых художник часто уступал место любовнику, забывая триумф будущего для наслаждений настоящего. Тем не менее работа над статуей статуя продвигалась: еще несколько дней работы, и Пракситель мог бы отдать свое новое произведете на всеобщее восхищение. Тело было совсем окончено; только лицо не удовлетворяло ваятеля. Фрина удивлялась; она находила лицо столь же прекрасным, как и все остальное; оно было похоже на неё.
   -- Что же ты еще хочешь здесь делать? -- спрашивала она Праксителя.
   -- Не знаю. Но голова эта не должна быть такою.
   И целые часы он проводил в задумчивости, созерцая эту голову, отыскивая чего в ней не достает.
   Ей не доставало выражения. Нельзя дать того, чего нет. Фрина по природе была меланхолична, недаром ее называли плачущей. А Венера, мать любви, не умела быть печальной; если в глазах ее когда-либо блистала слеза, то была слеза наслаждения.
   В нетерпении от бесконечной мечтательности ваятеля, Фрина начала на него дуться.
   -- Если ты не находишь в моих чертах того, что нужно для твоего мрамора, говорила она ему, -- то мне совершенно бесполезно сидеть здесь.
   Однажды утром, Пракситель, уже два дня не видавший Фрины, прогуливался в своем саду, преследуя свою неотвязную мечту, отыскивая это неизвестное, которого не доставало статуе, когда серебристый смех, вылетевший из группы миртов и роз, привлек его внимание. Он тихо приблизился. Под ароматной сенью, лежа на траве, спала его молодая невольница Крамина, которую он купил с месяц назад за чистоту ее форм, но поэтому же он стал любовником Фрины; красота Крамины была уже не нужна ему более. Молоденькая девушка смеялась во сне, без сомнения убаюкиваема счастливыми грезами, быть может видя во сне какое-нибудь дорогое и любимое существо, оставшееся на родине. Как бы то ни было, Пракситель был восхищен при виде этого лица, прекрасного уже и без того и сделавшегося еще прекраснее вследствие отражения на нем радости.
   -- Клянусь богами! -- вскричал он;-- на этих пунцовых устах я отыскал улыбку моей Венеры.
   И увлеченный непреодолимым порывом он поцеловал Крамину, и она проснулась. Она встала покрасневшая и застыдившаяся. Но господин -- всегда господин, к тому же он был прекрасен. Пропавшая было улыбка снова появилась на губках девушки.
   В тот же вечер, после сеанса, на котором невольница с успехом заменяла куртизанку, Пракситель, отправился к Фрине, чтоб сказать ей:
   -- Не сердись. Я нашел.
   Фрина последовала за своим любовником; она вместе с ним вошла в мастерскую, где возвышалась блещущая Венера.
   -- Ну, что ты скажешь? -- спросил Пракситель.
   Фрина была очень бледна.
   -- Я говорю, -- возразила она,-- что это лицо мое, но не мое на нем выражение. Где ты взял эту улыбку, Пракситель?
   -- К чему тебе знать?
   -- Я желаю.
   -- Я взял ее у одной из моих невольниц.
   -- Позови ее.
   Пракситель позвал Крамину; прекрасная невольница явилась. Она остановилась в нескольких шагах от любовницы своего господина, в скромной и почтительной позе.
   Но женщины при известных обстоятельствах имеют удивительный такт. Пускай Крамина стала в позе невольницы, Фрина по ее глазам, опущенные ресницы которых плохо скрывали пламя, узнала в ней свою соперницу, -- она узнала это по закрытым, но трепещущим губам.
   -- На самом деле, эта девушка должна лучше меня улыбаться, когда ей говорят: "я тебя люблю!" -- проговорила она. -- И это понятно... Непривычка слышать!.. Мой привет Праксителю! Ты хорошо сделал, что решился отыскать в навозе жемчужину!
   И так как ваятель хотел протестовать, она продолжала, не дав ему проговорить ни слова:
   -- Неужели ты думаешь, что я могу ошибиться? От этой девчонки пахнет поцелуями... Ты был прав, возвысив ее до себя, потому что это было тебе полезно... Но я не унижусь до того, чтоб принимать последки после невольницы. Прощай!
   И она удалилась, чтоб никогда не возвращаться.

* * *

   Фрина приближалась к тридцатилетнему возрасту; она была во всем блеске красоты, на вершине богатства и, мы могли бы сказать, на вершине своего могущества, ибо греки смотрели на нее как на свою царицу, и где бы она ни показывалась, все головы склонялись перед нею.
   Богатая, обожаемая, осыпаемая лестью, все еще молодая, всё еще прекрасная, Фрина должна бы быть счастлива. Нет, в глубине души она питала мрачную скорбь. В Афинах был один человек, который не занимался ею. Этого человека звали Ксенократом. Он был философом.
   Родившись в Халкедоне, Ксенократ сделался учеником Платона, который почтил его своим уважением и дружбой; он сопровождал его в Сицилии, и когда тиран Дионисий с угрозой сказал Платону, что ему "срубят голову", -- Ксенократ ответил ему: "Сначала нужно отрубить мою!.."
   Ксенократ гнушался развратом, против которого он гремел без устали. Он пил только воду, не играл ни в какую игру, носил грубую одежду и отворачивался при встрече с женщиной.
   Таков был тот, презрение которого приводило в отчаяние Фрину, -- то была прихоть. Насытившись глупцами, она желала мудреца.
   На Ксенократ был последователен в своих убеждениях. Он жил один, говоря что человеку достаточно и самого себя, в маленькой избушке в отдаленном квартал города.
   Однажды вечером, во время грозы, в двери к нему постучалась женщина и попросила гостеприимства. Эта женщина дрожала от холода, насквозь промоченная дождем.
   -- Войди, -- сказал Ксенократ.
   И чтоб согреть ее, он зажег огонь.
   -- Ты добр, -- сказала женщина;-- благодарю тебя.
   -- Благодарить меня не за что; ты страдала,-- я тебя принял. Тоже самое я сделал бы для собаки.
   Фрина, ибо то было она, улыбнулась этому более чем грубому ответу. Однако она сняла покрывало, которым была обернута . голова и явилась своему хозяину во всем блеске красоты,.
   Он даже не взглянул на нее.
   Прошел час, прошло два; Ксенократ читал при свете лампы, Фрина продолжала греть ноги и руки у очага.
   Наконец, закрыв книгу, философ, сказал:
   -- Приближается ночь; тебе пора удалиться.
   -- Удалиться? -- ответила она.-- Ты шутишь! Не ты ли сейчас сказал, что то, что ты сделал для меня, ты сделал бы для собаки. Разве ты не слышишь как стучит дождь в стены твоей хижины. В такую погоду ты не выгнал бы на улицу и собаки, зачем же гонишь меня? Я остаюсь. Если тебе хочется спать, ложись; я тебя не стесняю.
   -- О! я тоже не стану стесняться.
   Философ улегся на своей постели.
   -- Я не люблю красивых женщин! -- заметил он.
   -- Каких же ты любишь? дурных?
   -- Ни тех и ни других.
   -- Ба! Твоя добродетель-- ложь! Поспорим на этот золотой браслет против этого тома сочинений твоего учителя. О чем говорится в этой книге? О Гиппие или рассуждение о красоте ... Да разве Платон смыслил что-нибудь в красоте, когда он никогда не видывал меня!.. Поспорим, что если я захочу, ты меня полюбишь?...
   Ксенократ, приподнявшись на постели, смотрел на куртизанку.
   -- Ты Фрина! -- вскричал он.
   -- Да.
   -- Я не должен бы ни минуты сомневаться в этом, судя по твоему бесстыдству.
   -- И защититься от обольщения, выгнав меня, не правда ли?...
   Философ пожал плечами.
   -- К чему я тебя выгоню? -- ответил он. -- Твои обольщения не испугают меня. Ты уверена, что заставишь меня полюбить тебя? Попробуй.
   -- Хорошо. Дай же мне место на твоей постели, мудрец.
   -- Ложись. Но скорее, а то я засну.

0x01 graphic

   Улыбаясь иронически на эту браваду, Фрина сняла одну за другой, с расчитанной медленностью, свою одежду и легла рядом с философом, совершенно, если верить легенде голая!
   Но какое искусство ни употребляла Фрина в этой маленькой комедии,-- всё было тщетно. Когда она подошла к постели, Ксенократ спал. О ужас! Он храпел.
   Фрина поспешно оделась!..
   На листке бумаги, который она вложила между страниц сочинения Платона, она написала:
   "Я спорила, что оживлю человека, а не статую. Я тебе ничего не должна."
   И она удалилась.
   Фрина умерла пятидесяти лет и до конца жизни имела любовников. По этому поводу она говорила:
   -- Мое вино так хорошо, что хотят выпить его до донышка.
   В дельфийском храме в честь нее была поставлена статуя с следующею надписью:
   "Фрине -- любовь"
   Циник Кратес, проходя однажды перед этой статуей вскричал:
   -- Это не "Фрине -- любовь", а сверху следовало бы начертать: "Грекам -- стыд".
   Но Кратес был неправ. Если куртизанки был слишком любимы в Греции, то должно сознаться, что они часто возвышались до этой симпатии своими великими поступками. Лехна вместе с Гармодием и Аристогитоном стремилась уничтожить тиранию, и достойная возлюбленная этих героев свободы она предпочла смерть бесчестию, Аспазия, любовница Перикла, давала уроки мудрости Сократу; куртизанка Гиппарета помогала Евклиду; Леонтия написала с Эпикуром свод сладострасмя, Лаиса украсила свой родной город Коринф великолепными монументами.
   Фрина намеревалась перестроить Фивы на свои деньги и ее имя было достойно того, чтоб перейти в потомство! Благодеяние облагораживает, и куртизанка, предлагая воздвигнуть город, стоила солдат, который его разрушили.

0x01 graphic

Фрина. С картины Буланже

----------------------------------------------------------------

   Первое издание русского перевода: История знаменитых куртизанок. Пер. с фр., доп. примеч. переводчика. Ч. 1--2 / Соч. Генриха Кока. Ч. 1. -- Москва: Типография Ф. Иогансон, 1872. -- 654 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru