Карамзин Николай Михайлович
Волшебный фонарь или картина Парижа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Волшебный фонарь или картина Парижа

   Во всех газетах писали о страшном волнении, которое произвела в Париже... не новая Бонапартиева конституция, а Дикарова комедия les Provinciaux à Paris. Автор представляет столицу Франции со всех дурных сторон; если ему верить, то она справедливо может назваться столицею пороков. Журналисты немилосердно бранили сочинителя, а зрители свистали, однако теснились в партере и в ложах. Вот извлечение из первой сцены второго акта, которое представляет некоторые черты дурной картины Парижа. Жером показывает в волшебном фонаре своем (lanterne magique) разные сцены одному богатому жителю провинции, Гулару, и дочери его, Фаншете, недавно приехавшим в столицу. Театр представляет темную комнату с занавесом, на котором изображаются предметы, описываемые Жеромом.
   Жером. Хотя мы не имеем власти Хромого беса (Diable boiteux), который снимал кровли с домов, однако можем некоторым образом подражать ему. (На занавесе виден большой дом в пять этажей.) Смотрите: в этом доме более жителей, нежели в иной деревне. Там, в антресоли, дают деньги на ручные заклады; в первом этаже играют в карты; во втором живет на одной стороне прокурор, а на другой адвокат; в третьем ворожея и журналист, в четвертом портретный живописец и актер, в пятом савояры, разносчики и слуги. Передняя стена в минуту исчезнет, и вы тотчас увидите, что делается в каждом этаже.
   Гулар. Боже мой! этот дом есть совершенно Ноев ковчег! -- (На полотне изображается комната лихоимца.)
   Жером. Здесь, государи мои, занимаются деньги. Смотрите -- чего тут нет! какая смесь! Бриллианты и рубашки, картины и старые кафтаны, дорогие кружева и худой тафтяной передник, часы и запонки! Смотрите, как гордо приказчики слушают бедных людей, которые хотят занять ливров 12 и по несколько часов ждут смиренно своей очереди! Смотрите, как учтиво господин дома, лихоимец в рыжем парике, подает кресла модной щеголихе, которая на 25 тысяч закладывает бриллиантов! Тут видите вы нежного Адониса, желающего знать, сколько дадут ему на портрет его любовницы, оправленный золотом; там бывший эмигрант со вздохом расстается с крестом Св. Людовика, чтобы нынешний день не умереть с голоду. Видите ли беспрестанное беганье между антресолями и первым этажом, где играют в карты? Таким образом сближаются люди, имеющие нужду друг в друге! Рассыльщики живут недалеко от прокуроров, аптекари от докторов, торгующие винами от красильщиков, а лихоимцы от игроков... Один, проиграв деньги, бежит заложить свою табакерку, чтобы отыграться; другой, взяв пароли, спешит выкупить свой перстень, и смотрит гордо как победитель... Теперь ввожу вас в зал игры. На одной стороне банк, на другой квинтич и рулета -- изобретения адского духа! Кто с полным кошельком отходит от одного стола, тот на другом оставляет все свои луидоры. На доме нет вывески но он, к несчастью, известнее приходской церкви. Заметьте сих господ, хорошо одетых, которым дают в день 56 ливров за то, чтобы они в картежных домах раз сорок в час повторяли слова: faites votre jeu, le jeu est fait (ставьте -- нельзя ставить {Это говорит банкир рулеты, или кто заступает его место.}). Взгляните со вниманием на игроков; смотрите, как проворно этот зритель хватает луидор, оставленный на столе задумчивым игроком; как равнодушно и гордо этот богач проигрывает пук своих ассигнаций и груды золота, и с каким отчаянием комиссар таможни ставит на карту последний талер свой!
   Гулар. Подле банкира сидит крестьянин, беспрестанно вынимающей деньги из кожаного кошелька.
   Жером. Он приехал в город отдать деньги за наем земли своей, но вместо того их проигрывает; а дочь между тем читает романы; а мать умильно смотрит на работника, и проч. Так город действует на деревни, и нравы его мало-помалу заражают сельских жителей. -- Теперь перейдем во второй этаж, в комнаты прокурора и адвоката. В старину писцы важного прокурора бывали обыкновенно молодые люди богатых фамилий; теперь они все инвалиды. Между ими видите только одного молодого человека, отданного родителями к нему в науку; что ж он делает? Сочиняет водевили для бульваров, и пишет ошибкою последний каламбур свой на гербовой бумаге. Но что делает и сам прокурор? играет в карты у соседа своего, адвоката, с нотариусом и доктором: один забыл дела, а другой больных своих...
   Гулар. Может быть они скорее от этого выздоровеют. -- (На занавесе представляется с одной стороны актер, а с другой журналист.)
   Фаншета. Ах! как ужасно кривляется этот человек!
   Жером. Он готовится играть роль нежного отца в новой драме, где в самых жарких сценах ему должно молчать и красноречивой пантомимой трогать зрителей до слез. Автор того хочет, а вы согласитесь, что это нелегко. Человек, который в другой горнице пишет так скоро, есть журналист. Он хвалит все новые романы одной фразою, говоря, что автор соединяет тонкость мыслей с приятностью выражения и даже в самых безобразных произведениях госпожи Радклиф сей добродушный слуга книгопродавцов находит нежные оттенки чувствительности. Всякий парижский литератор есть для него великий чeлoвек; а их 6663 по веpномy исчислению полиции.
   Гулар. Боже мой! это целая армия!
   Жером. Один сочинил 10 романов, другой -- шараду, третий -- оперу или календарь. Поэты эпические, лирические, водевилисты, мадригалисты, эпиграмматисты, сочинители девизов и надписей для шинков -- все называются литераторами. Одни вмешивают стихи в прозу, другие прозу в стихи; у всякого есть свой лицей, свой музеум, где он играет великую роль. -- (На занавесе является Пале Рояль, называемое ныне Пале дю Трибюна.)
   Гулар. Ах! как я рад, что вижу это здание! Об нем уже давно нам прожужжали уши.
   Жером. Взгляните на аркады, кофейные дома, аукционные залы, большие вывески с золотыми буквами, голубые, красные, желтые, белые объявления, которыми залеплены стены; взгляните на портреты, висящие над лавками: тут изображены бабушки в роб-рондах, дочери их в полопезах, внуки в туниках, а дети их в мамелюкской одежде; тут видите парик трехбукольный 1786 года подле страшного пучка 1789 года, Титовой головы седьмого республиканского лета, фаворитов и пет-ан-леров девятого лета. -- Заметьте этого итальянца с огненными глазами, англичанина с наблюдательным взором, турка в шароварах, шотландца в юбке, толстого поставщика, бледного заимодавца республики, глубокомысленных политиков, которые греются на солнце, и глупых людей, которые их слушают со вниманием -- несправедливо ли назвали Париж столицей мира, а Пале Рояль столицею Парижа?
   Фаншета. Здесь люди теснятся как у нас в церковных дверях, когда отойдет вечерня.
   Жером. Взгляните на высокого человека в поношенном кафтане: это объедала. Прежде у них был общий мундир: черный кафтан и белые шелковые чулки. Они более всего отличались искусством прыгать с камня на камень, не марая ног в грязи; за столом обыкновенно раздают кушанье; едят с удивительною скоростью и платят за обед комплиментами. Говорят даже, что некоторые из них нашли средство большую часть дня проводить за столом: в час являются в предместье Сен Марсо, в два часа идут в Маре, в три бегут в улицу Сен-Дени, а там в Сент-Оноре, и наконец в 6 часов заключают дневной подвиг свой в Шоссе д'Антен {В Сен-Марсо живут по большой части ремесленники и всегда обедают в час; Маре славится набожностью своих жителей, которые садятся за стол в 2 часа, чтобы не опоздать к вечерне; в Сен-Дени живут лавочники, в Сент Оноре -- богатые купцы, а в Шоссе д Антен -- банкиры и нынешние миллионщики.}.
   Гулар. Вот действие парижского воздуха! У нас в провинции не умеют так есть.
   Жером. Взгляните на этого лавочника, который меряет фальшивым аршином, но стыдится не заплатить денег в срок по векселю. Для чего во всяком состоянии добродетельные люди служат исключением! Каждое ремесло имеет правила для обманов и чести. Игрок платит долги, но ворует в картах; слуга крадет из тех денег, которые вы даете ему на покупку, но не тронет кошелька, лежащего у вас на столе; самый разбойник грабит иногда по выбору! -- Видите ли этого молодого провинциала, которого лицо изображает легковерие и спокойствие беспечной невинности? Он дожидается пушечного выстрела, чтобы поверить часы свои {Там в полдень всегда стреляет пушка.}; а вокруг его собираются между тем плуты, в надежде как-нибудь обмануть неосторожного. Теперь час биржи. Все улицы вокруг Пале-дю-Трибюна заставлены каретами, фиакрами, кабриолетами. С шести часов утра маклеры и ценовщики скакали по всему Парижу; записные книжки их наполнены векселями на Гамбург, Лондон, Кадикс, а карманы пробами сахара, кофе, пшена, шоколада, и проч.
   Гулар. Их можно назвать подвижными лавками.
   Жером. Смотрите, как они ходят взад и вперед; останавливают и расспрашивают друг друга с беспокойным видом. А там видите ажиотеров, тайных маклеров, не имеющих патента на свое ремесло. Они бегают пешком едва ли не скорее товарищей своих, которые ездят в каретах и продают, покупают и снова продают дома, земли, контракты; дают деньги за бумагу и бумагу за деньги. -- Бьет шесть часов: они все спешат к рестораторам, не жалеют ни луидоров, ни желудков своих, и выбирая любые из семидесяти восьми блюд, не думают, что может быть в двух саженях от них умирает человек с голоду!
   Фаншета. Какое удивительное место! Как мне хочется побывать в нем!
   Жером. Честные женщины в ясный полдень едва смеют там показаться, и то на минуту -- и то с кем-нибудь.
   Фаншета. Что вы говорите! Я вижу множество женщин, прекрасно одетых, которые там гуляют.
   Жером. Я не могу и не хочу сказать вам всего...

-----

    05017. Волшебной фонарь или Картина Парижа: [Из журн. "London und Paris". 1802. St.3] / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. -- 1802. -- Ч.5, N 19. -- С.169-179.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru