Капуана Луиджи
Мимолетное счастье

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Луиджи Капуана

Мимолетное счастье

   Переведенный по долгу службы в маленькое местечко Сицилии, заброшенное, как он говорил, и Богом, и людьми, Пиетро Ветере нашел способ продолжать и здесь свой прежний ленивый образ жизни, несмотря на то, что он занимал должность почтово-телеграфного чиновника.
   Правда, что корреспонденция и количество принимаемых и отправляемых телеграмм были не настолько велики, чтобы заставлять его работать с утра до вечера. Передав почтальону в семь часов утра сумку с письмами, чтобы тот успел приехать в гостиницу Коломбаччио раньше, чем проедет почта -- помещение и конюшни гостиницы служили почтовою станциею для смены лошадей, -- Пиетро Ветере должен был ждать до девяти часов, чтобы открыть почтово-телеграфную контору, состоящую из огромной комнаты, разделенной двумя грубыми перегородками на три части: одно переднее отделение с окошечками для обслуживания публики и два внутренних, отведенных для разбора писем, счетоводной части и работы телеграфного аппарата.
   В течение полутора лет он редко утруждал себя по утрам, чтобы спускаться в контору из комнат верхнего этажа, предоставленных ему городскою думою для личного пользования. Он посвятил свою молодую жену во все мельчайшие тайны почтовой администрации, научил ее в весьма короткое время прекрасно отправлять и принимать телеграммы и, благодаря благосклонному содействию городского головы и местного депутата, добился назначения своей жены помощницею; таким образом он снял с себя ответственность перед начальством. Положим, о назначении он подумал немного поздно, а именно через шесть или семь месяцев после того, как его жена уже исполняла незаконным образом все его обязанности и даже подписывала за него все, что следовало, с поразительною ловкостью подделывая его почерк.
   Потому он оставался в постели в ожидании, пока жена, отправив почтальона, не принесет ему обычной чашки кофе с молоком вместе с трубкою и одною или двумя газетами, пришедшими накануне, которые он прочитывал от доски до доски прежде, чем передать их подписчикам.
   Кончив утренний завтрак, он преспокойно отправлялся напротив в аптеку Руссо сражаться с аптекарем в карты. Их воинственные партии привлекали к ним кружок бездельников, ярых сторонников того или другого, не менее яро державших пари за того или за другого.
   По возвращении почтальона с корреспонденцией Пиетро Ветере делал вид, что он торопится вернуться в контору для исполнения своих обязанностей. На самом же деле он только аккуратно набивал свою глиняную трубку и спокойно курил в углу, поглядывая на работавшую за него жену и бегло просматривая иллюстрированные журналы "Гражданское Обозрение" и "Рабочее Общество", за которыми присылали, как только приходила почта.
   Время от времени жена брала кончиками пальцев письмо и показывала его мужу с хитрою улыбкою.
   -- Еще?
   -- Еще. Вот уже месяц, что ответы так и сыплются.
   -- Какие это ответы, раз баронесса никогда не пишет!
   -- Как ты глуп! Она пишет, но посылает свои письма из другого места.
   -- Конечно, это возможно.
   -- Иногда у меня является поползновение...
   -- О, Деа, Деа!
   (Синьору Ветере звали Доротея, но это имя попросту сокращалось в Деа).
   -- А, ведь, ты же сам сказал мне...
   Делая строгим тоном упрек жене, Пиетро Ветере совершенно забыл, что он сообщил ей раз по секрету, как подобное же любопытство овладевало им несколько раз, и объяснил ей тогда, каким образом, можно было бесследно вскрывать и снова заклеивать письмо без печати.
   -- Вдобавок, -- коротко отрезал он: -- есть вещи, которые делаются, но о которых не говорят.
   Ему показалось, что это была необычайно красивая фраза.
   К счастью любопытство синьоры Деи не шло так далеко; с нее достаточно было знать, что любовная затея баронессы Торони все еще продолжалась. Теперь она узнавала даже издали почерк ее возлюбленного; его образ жизни и чудеса были известны всем кругом. Только барон по-видимому, не знал еще ничего, и только он один верил или делал вид, что верит, будто баронесса не уехала со своим возлюбленным, но отправилась гостить в имение к своим дальним родственникам.
   При словах мужа синьора Деа пожала плечами, желая показать этим, что в сущности ей не было никакого дела до вольного поведения баронессы, и продолжала распределять по отделениям письма и газеты.
   -- Я пойду опять в аптеку. Если что-нибудь понадобится...
   -- Ступай, ступай..
   В голове Пиетро Ветере, ленивого эгоиста, ни разу не возникал вопрос: -- Неужели это прекрасное и молодое бедное создание не скучает, оставаясь всегда одиноким?
   По правде сказать синьора Деа не скучала, особенно в течение последних трех месяцев. Как только муж уходил из дому, телеграф начинал стучать: тик- так, тик-так...
   -- Свободно?
   -- Свободно.
   Эго были условные знаки, и бумажная лента начинала свертываться с колеса, зажигая на лице молодой женщины пламя удовольствия и вызывая прелестную улыбку на ее губах.
   -- Не забудь штепсель.
   -- Мы уже выключились. А твое письмо?
   -- Только что брошено в ящик. Я получил твое. Благодарю и целую.
   -- Как жаль, что мы не можем видеться и даже познакомиться!
   -- Мы скоро познакомимся. Я подал прошение о двухнедельном отпуске.
   -- Ты приедешь? О, это нехорошо. Почему бы нам не остаться по-прежнему незнакомыми?
   -- Как, ты уже раскаиваешься?
   -- Нет... Но ради чего мы будем знакомиться?
   -- Ради одного удовольствия знать друг друга.
   -- Я всегда боюсь какого-нибудь недоразумения.
   -- Из-за писем?
   -- Нет, но что, если мой муж...
   -- Я сразу понял бы, не беспокойся.
   -- Подожди минутку.
   Эта бедная женщина, явившаяся за письмом от сына, которое, по ее словам, должно было непременно придти из Америки, никак не могла понять, что никакого письма нет. Телеграф же продолжал нетерпеливо стучать: тик-так, тик-так. В эти часы он обыкновенно бездействовал, но все-таки нельзя было слишком долго оставаться выключенными.
   -- Тик-так, тик-так.
   Это значило: -- Прощай, до завтра.
   И немедленно вслед за тем раздавалось бешеное тик-так!
   -- Я уже давно барабаню! У меня уже полчаса лежит телеграмма для передачи. Ушей у вас нет, что ли? Я только из вежливости не подаю на вас жалобы.
   -- Я к вашим услугам.
   Во время передачи телеграммы, тот снова начинал свое. Она торопилась поставить штепсель.
   -- Я понял, -- говорил он. -- Чего хочет этот дурак?
   -- Тише, потом скажу.
   В течение трех месяцев воображение синьоры Деи неутомимо работало над этим сном наяву; бедная молодая женщина не понимала всей опасности, которой она подвергалась. Этот ухаживатель находился на расстоянии примерно двадцати миль; весьма вероятно, что им никогда не придется познакомиться, думала она; их разговор, начинаемый и прерываемый по нескольку раз в день, составлял единственное развлечение в ее одинокой трудовой жизни. Муж... Господи, они поженились по желанию родных, без всяких сантиментальностей, а тем более без любви. Место Пиетро Ветере не было очень доходным, но это было уже нечто, начало, как он говорил, и давало ему надежду на быстрое повышение с переводом в главный город провинции, а при помощи депутата даже может быть в столицу. Пиетро Ветере, лентяй на деле, становился пылким мечтателем в разговорах о будущем и часто принимал за действительность легкие полеты своего бюрократического ума.
   Его мечтания подкреплялись упорною верою в лотерею, в которой он участвовал каждую неделю в течение трех лет, и которая воплощала единственное идейное стремление, освещавшее его почтово-телеграфную жизнь.
   Муж и жена любили друг друга, насколько это полагается при совместной жизни. Надо добавить, что и у жены не было другого идеала кроме относительного, весьма относительного довольства, которое давало им служба.
   В этом отношении они прекрасно подходили друг другу, и дни, месяцы и годы протекли бы для них бесцветно, однообразно и без волнений, потому что даже материнство не нарушило их течения, если бы...
   Она прекрасно помнила этот назойливый тик-так... Далекий коллега воображал, что обращается к коллеге, желая поболтать немного по телеграфу, несмотря на запрещение. Ей пришлось открыть свою личность, потому что коллега сообщал предполагаемому коллеге такие вещи, на которые она не могла отвечать из чувства стыдливости. И с того разу он перешел понемногу от шутливых фраз к серьезным разговорам, сперва осторожно, потом свободно.
   -- Вы брюнетка или блондинка?
   -- Не все ли вам равно?
   -- О, если бы вы знали! Днем я мечтаю и стараюсь представить себе ваш облик, а ночью вы мне снитесь... всегда блондинкою.
   -- Вы угадали.
   . -- Ах, как я рад! А вы?
   -- Я? Я ничего не думаю.
   -- Какая вы гадкая!
   Затем почти незаметным для них образом вы перешло в ты, и слова любви длинными рядами стали появляться на ленте, которую синьора Дея рвала и бросала тотчас же по прочтении. За лентою последовали и письма.
   -- Кто этот Паоло Бони до востребования? -- спросил однажды муж, случайно помогавший ей в разборе корреспонденции.
   -- Почем я знаю? Может быть кто-нибудь собирается приехать сюда.
   Ей пришлось отвернуться, чтобы не выдать себя; сперва она вспыхнула, потом лицо ее покрылось бледностью.
   Так она испытала прелести любви, которых ей не пришлось узнать в качестве невесты и жены.
   Этот далекий незнакомец, который мог говорить с нею, точно какая-то волшебная сила делала его близким и невидимым, овладел ее сердцем может быть главным образом потому, что он был далек и невидим при своих пылких излияниях любви, ее честь не была оскорблена. Только угроза свидания и визита глубоко волновала ее, тем более, что муж уже несколько дней не выходил из конторы и против обыкновения принимал участие в разборе писем, ведении книг, приеме и отправке телеграмм. Она испугалась и вообразила, что у него явились подозрения, и он следит за нею. Каким-то чудом ей удалось быстро устранить из наваленной на столике кучи корреспонденции письмо к мифическому Паоло Бони, вызвавшее у нее холодный пот.
   И вдруг тик-так, тик-так. Это было уже в третий раз за короткий промежуток времени. Пиетро Ветере сухо ответил:
   -- Что случилось? Вам верно, делать нечего?
   -- Извините пожалуйста; скажите, который теперь час. Мои часы остановились.
   Она почувствовала себя нехорошо и должна была уйти из комнаты выпить глоток воды. У нее не хватило духу спросить мужа: -- Почему ты не ходишь больше играть в карты? -- Подобный вопрос мог показаться ему назойливым и возбудить в нем еще худшие подозрения, если они действительно были у него.
   Продолжая ворчать, Пиетро Ветере распечатал письмо местного почтового Управления.
   -- Что такое? Да они с ума сошли! Штраф?
   -- За что?
   -- За нарушение правил... Они с ума сошли! Мне и коллеге... этому дураку, что сейчас стучал. Разговоры... выключатель... Я отвечу им... А пока..
   И он побежал к аппарату: тик-так, тик-так.
   -- Штраф с вас и с меня. Вы что-нибудь понимаете?
   -- Тут, очевидно, ошибка.
   -- Какая ошибка? Я буду протестовать...
   -- Дорогой коллега, тут виноват, главным образом, я... Я объясню вам. Видите ли, в сущности штраф должен быть уплачен мною... и другим лицом. Вышло недоразумение. Но вы не беспокойтесь. Я заплачу и за вас. Больше этого не случится. Когда стараешься выгородить себя перед начальством, то всегда выходит только хуже...
   -- Но штраф?
   -- Какой-нибудь шпион-коллега... Эта дрянь...
   -- Кто же именно?
   -- Я уже знаю, кто.
   -- А ты, -- сказал он, обращаясь к жене: -- ты никогда ничего не замечала?
   -- Ты же знаешь, что ставился штепсель... Но теперь, раз он платит весь штраф...
   -- Я не желаю принимать ни от кого милостыни!
   -- Что с тобою эти дни? Тебе нельзя слова сказать... Ты, верно, много проиграл с аптекарем?
   -- Я? Я никогда не проигрываю... Но с ним я никогда больше не буду играть, никогда, никогда! Мне все теперь ясно. Я разорвал карты перед его носом. Нино Паче глядел в мой карты и делал ему знаки... Я заметил это... Никогда больше, никогда!
   Несколько друзей вмешались в их ссору. Нино Паче поклялся, что это была сущая ложь, будто он делал знаки,, подмигивая глазами, подергивая носом и сжимая губы с целью указать аптекарю тузы, тройки, короли...
   Но ужас и страдания, испытанные синьорою Деа за эти дни, были так велики, что, когда она осталась одна в конторе, у нее даже не хватило мужества ответить на назойливый тик-так коллеги, чтобы сказать: -- Довольно, перестаньте. -- Слезы навертывались на ее глазах от этого настойчивого приглашения. Она чувствовала, как что-то умирает в ее сердце, мечта, даже меньше, чем мечта, немного света, немного благоухания, которые болезненно и бесшумно исчезали из ее жизни.
   И когда она впоследствии покорно вспоминала прошлое, вздрагивая при каждом тик-так, то ей казалось, что она жила только за эти три с половиною месяца. Так мало счастья выпадает на долю некоторых душ.

----------------------------------------------

   Источник текста: Итальянские сборники / Пер. с итал. с критико-биогр. очерками Татьяны Герценштейн; Кн. 1. -- Санкт-Петербург: Primavera, 1909. -- 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru