Юм Дэвид
О красноречии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

О краснорѣчіи.

   Родъ человѣческій, разсматриваемый въ различныхъ своихъ измѣненіяхъ, представляетъ уму приятное и весьма разнообразное зрѣлище: мы съ удивленіемъ видимъ, что нравы, обычаи и мнѣнія одного и того же народы могутъ въ разное время быть совершенно различны; но въ исторіи политической мы замѣчаемъ гораздо болѣе однообразія, нежели въ исторіи наукъ и просвѣщенія; войны, государственныя сношенія и политика менѣе измѣняющей въ теченіи вѣковъ, нежели нравственность, вкусъ и правила умозрѣнія. Во всякое время главнѣйшими пружинами всѣхъ произшествій общественныхъ бываютъ личная выгода и честолюбіе, честь и стыдъ, дружество и вражда, благодарность и мщеніе: страсти сіи не столь перемѣнчивы, какъ чувство и разсудокъ, подверженныя вліяніямъ воспитанія или примѣра. Готѳы были гораздо ниже Римлянъ вкусомъ и просвѣщеніемъ, нежели мужествомъ и добродѣтелію.
   Не сравнивая народовъ, столь отличныхъ одинъ отъ другаго, замѣтимъ, что настоящее просвѣщеніе, со многихъ сторонъ, противуположно просвѣщенію древнихъ; и что мы, будучи превосходнѣе ихъ въ философіи, при всей нашей образованности, должны уступить имъ первенство въ краснорѣчіи.
   Рѣчи, произносимыя передъ народомъ, почитались у древнихъ самымъ труднѣйшимъ и самымъ высокимъ произведеніемъ генія; нѣкоторые знаменитые писатели древности утверждаютъ, что всякое дарованіе, въ томѣ числѣ и дарованіе философа и дарованіе стихотворца, должно уступить дарованію оратора. И Греція и Римъ произвела по одному только превосходному оратору; всѣ прочіе, хотя по многимъ причинамъ достойные уваженія, весьма далеки отъ сихъ великихъ образцовъ краснорѣчія. Древніе критики съ трудомъ находятъ двухъ ораторовъ современныхъ, могущихъ стоять на ряду и имѣющихъ одинакое дарованіе. Кальвъ, Целій, Куріонъ, Гортенсій, Кесарь, всѣ выше одинъ другаго: но величайшій изъ нихъ помраченъ Цицерономъ, совершеннѣйшимъ изъ ораторовъ Римскихъ. И люди со вкусомъ, признаваясь, что Димосѳенъ и Цицеронъ превосходятъ всѣхъ ораторовъ, прежде и послѣ ихъ существовавшихъ, утверждаютъ, что и сіи великіе люди далеки еще отъ совершенства въ своемъ искусствѣ, которое безпредѣльно, которое выше человѣческой силы, и едва можетъ постигнуто быть воображеніемъ. Самъ Цицеронъ говоритъ, что онъ не доволенъ ни произведеніями Димосѳена, ни собственными своими.
   Между новѣйшими просвѣщенными націями, одни Англичане имѣютъ правленіе народное; въ Англіи законодательная власть ввѣрена собраніямъ многочисленнымъ, которыя всѣ естественно принадлежатъ къ владычеству краснорѣчія. Но Англія, имѣя превосходныхъ философовъ и стихотворцевъ, не можетъ гордиться ни однимъ превосходнымъ ораторомъ? Гдѣ ея Цицероны и Димосѳены? Ея исторія сохранила имена нѣкоторыхъ великихъ людей, которыхъ краснорѣчіе управляло парламентомъ, но рѣчи ихъ не перешли къ потомству; и властію своею по видимому были они обязаны болѣе опытности, мудрости, силѣ, нежели могуществу краснорѣчія. И нынѣ находимъ какъ и въ нижнемъ, такъ и въ верхнемъ парламентъ нѣсколькихъ ораторовъ, которые сходны дарованіями; но никому не приходитъ въ голову предпочитать изъ нихъ одного другому: неоспоримое доказательство, что ни одинъ изъ нихъ не перешелъ за границу посредственнаго, и что краснорѣчіе, въ которомъ они усовершенствовать себя стремятся, не требуетъ, чтобы высокія качества ума приведены были въ движеніе, и можетъ приобрѣтено быть съ малымъ трудомъ и съ дарованіемъ посредственнымъ.
   Извѣстно, что всякой разъ, когда Димосѳенъ говорилъ передъ народомъ, изъ всѣхъ странъ Греціи стекались образованные люди въ Аѳины, дабы насладиться величественнѣйшимъ въ мірѣ зрѣлищемъ. Напротивъ въ Лондонѣ вы найдете людей очень спокойно разговаривающихъ обѣ охотѣ въ палатѣ судебной (the court of request) въ то самое время, когда въ обоихъ парламентахъ разсуждаютъ о важнѣйшихъ дѣлахъ государственныхъ; и нѣкоторые изъ самыхъ присутствующихъ, слушая пренія, болѣе сожалѣютъ о потерянномъ обѣдѣ, нежели наслаждаются краснорѣчіемъ ораторовъ. Старый Цибберъ, являясь на сцену, возбуждаетъ гораздо болѣе любопытства въ Лондонскихъ жителяхъ нежели какой нибудь Министръ, защищающій себя противъ обвиненій противной партіи.
   И не будучи коротко знакомымъ съ ораторами древними, можно судить, что они и слогомъ и свойствомъ краснорѣчія своего далеко превзошли новѣйшихъ. Наши спокойные и флегматическіе ораторы показались бы весьма смѣшными, когда бы употребили въ рѣчи своей то превосходное воззваніе Димосѳеново, которое столь превозносятъ Квинтиліанъ и Лонгинъ. Аѳинскій ораторъ, стараясь оправдать неуспѣхъ сраженія Херонейскаго, вдругъ восклицаетъ: Нѣтъ, братія сограждане! вы не виновны. Клянусь тѣнями оныхъ героевъ, которые за сію же свободу пали на поляхъ Мараѳонскихъ и Платейскихъ. Кто бы изъ нынѣшнихъ ораторовъ позволилъ себѣ употребить ту смѣлую и стихотворную фигуру, которую употребилъ Цицеронъ, описавши превосходнымъ образомъ пригвожденіе ко кресту Римскаго гражданина. "Когда бы надлежало мнѣ, восклицаетъ онъ, изобразить сіе ужасное зрѣлище, не говорю для гражданъ Римскихъ, не говорю для нашихъ союзниковъ, не говорю для тѣхъ отдаленныхъ народовъ, до которыхъ достигло имя Римлянъ, но для животныхъ грубыхъ; или, скажу болѣе, когда бы среди ужасной пустыни воззвалъ я въ горамъ и утесамъ; тогда безъ сомнѣнія: сіи дикія, безчувственныя созданія природы подвиглись бы ужасомъ и гнѣвомъ при слышаніи толикихъ злодѣяній." -- Сколь много надлежитъ имѣть краснорѣчія, дабы приготовить зрителя къ такому неожиданному и смѣлому восклицанію; сколь много искусства и дарованія потребно, дабы постепенно и нечувствительно возвести его на такую степень страсти; дабы перелить въ него столь сильныя чувства; дабы вознести душу его до столь высокихъ понятій; и притомъ, дѣйствуя на него столь сильно, необнаружить всей хитрости своего искусства. И если подобныя чувства по справедливости могутъ показаться намъ чрезмѣрными, то это самое не даетъ ли намъ истиннаго понятія о свойствѣ древняго краснорѣчія, которое столь сильныхъ выраженіи не причисляло ни къ чудовищнымъ, ни къ надутымъ.
   Силѣ мыслей и выраженій соотвѣтствовали и самыя тѣлодвиженія древнихъ ораторовъ.-- Supplosio pedis, удареніе въ землю ногою было обыкновеннымъ ихъ жестомъ и однимъ изъ самыхъ умѣренныхъ. Нынѣ такое движеніе показалось бы слишкомъ сильнымъ и въ парламентѣ и на каѳедрѣ; оно прилично только на сценѣ, и то единственно для изображенія самой сильной страсти.
   Весьма трудно опредѣлить, почему новѣйшее краснорѣчіе въ такомъ упадкѣ. "Человѣческій геніи во всякое время долженъ быть одинъ и тотъ же. Новѣйшіе съ большимъ успѣхомъ обработали всѣ другія науки и искусства; одна изъ самыхъ просвѣщенныхъ новѣйшихъ націи имѣетъ правленіе народное, весьма способствующее краснорѣчію; отъ чего же сіе краснорѣчіе, въ сравненіи съ другими частями наукѣ и словесности, усовершенствовано столь мало?
   Утверждаютъ, что высокость древняго краснорѣчія неприлична нашему времени, и что новѣйшіе ораторы не должны брать его за образецъ; но я недумаю, чтобы такое мнѣніе можно было поддержать доказательствами убѣдительными и неотрицаемыми.
   Намъ скажутъ, первое: что въ древнія времена, въ самомъ цвѣтущемъ періодѣ Греческаго и Римскаго просвѣщенія, гражданскихъ законовъ было, очень мало, что рѣшеніе тяжебъ по большей части зависѣло отъ праздолюбія и здраваго смысла судей. Изученіе законовъ не было тяжкимъ трудомъ, пожирающимъ цѣлую жизнь я несовмѣстнымъ уже ни съ какимъ постороннимъ занятіемъ. Всѣ великіе полководцы и правители Римскіе были совершенно свѣдущи и въ законахъ; и Цицеронъ, въ доказательство что весьма не трудно приобрѣсти сіе свѣденіе, говоритъ, что онъ, не прерывая обыкновенныхъ своихъ упражненій, въ короткое время узнаетъ всѣ законы своего отечества. Слѣдовательно оратору гораздо болѣе представляется случаевъ блеснуть своимъ краснорѣчіемъ тогда, когда имѣетъ дѣло съ однимъ праздолюбіемъ судей, нежели тогда, когда онѣ долженъ свои доказательства поддерживать точными законами, постановленіями, примѣрами. Въ первомъ случаѣ онѣ можетъ упоминать о такихъ обстоятельствахъ, которыя будутъ совсѣмъ не у мѣста; въ послѣднемъ хитростію краснорѣчія онъ можетъ и самому снизхожденію дать наружность правосудія. Напротивъ законовѣдецъ временъ новѣйшихъ имѣетъ ли довольно досуга для собиранія цвѣтовъ парнасскихъ? и можетъ ли онъ украшать ими сухіе доводы или опроверженія, извлекаемыя имъ изъ законовъ? Въ наше время величайшій геній, величайшій ораторѣ, у потребивъ не болѣе мѣсяца на изученіе законовъ, сдѣлался бы совершенно смѣшнымъ, когда бы съ такимъ запасомъ знаній вздумалъ витійствовать передъ судилищемъ.
   Я готовъ признаться, что смутность и безконечное множество законовъ, затрудняютъ успѣхи краснорѣчія временъ новѣйшихъ; но также не думаю, чтобы сіи обстоятельства были причиною его упадка. Пускай краснорѣчіе изгнано будетъ изъ залы Вестминстерской; но почему не быть ораторамъ и въ верхнемъ и въ нижнемъ парламентѣ? Мы знаемъ, что у Аѳинянъ запрещено было прибѣгать къ краснорѣчію передъ судилищемъ Ареопага; и Греческія рѣчи, имѣющія форму судебную, писаны уже не тѣмъ риторскимъ, цвѣтущимъ слогомъ, какимъ писаны Римскія. Но краснорѣчіе разбирательное на какую высоту восходило у Грековъ, когда передѣ собраніемъ безчисленнаго народа, разсуждали о дѣлѣ общемъ когда предметомъ оратора были свобода, спокойствіе, слава республики? Такого рода пренія возносили геній превыше всѣхъ другихъ, и были обширнымъ поприщемъ для краснорѣчія.
   Второе. Могутъ сказать, что краснорѣчіе потеряло цѣну свою отъ здраваго ума новыхъ народовъ, которые презираютъ всѣ риторическія хитрости, употребляемыя для обольщенія судей, и требуютъ однихъ только ясныхъ, убѣдительныхъ доказательствъ. Убійцу надлежитъ уличить или свидѣтельствомъ или очевидностію: тогда и законъ произнесетъ строгій приговоръ. Но весьма было бы смѣшно, когда бы ораторъ вздумалъ описывать живыми красками ужасныя обстоятельства убійства; привелъ предъ судилище вдову и дѣтей убіеннаго; когда бы они по данному имъ знаку упали на колѣни и воплями своими качали требовать правосудія; еще бы смѣшнѣе было изобразить на картинѣ убійство со всѣми его страшными подробностями, дабы симъ зрѣлищемъ поразишь и судей и слушателей. Такія хитрости употребляли ораторы древніе; но исключите ихъ изъ всякой публичной рѣчи -- для васъ останется то единственно краснорѣчіе, которое знакомо народамъ новѣйшимъ, то есть краснорѣчіе здраваго смысла и ясныхъ, простыхъ убѣжденій.
   Замѣчанія сіи отчасти справедливы; наши обычаи, или если хотите, превосходство нашего здраваго смысла сдѣлали нашихъ ораторовъ осторожнѣе и умѣреннѣе въ употребленіи тѣхъ способовъ, которыми пользовались ораторы древніе, дабы воспламенить страсти и оживить воображеніе своихъ слушателей; но я невижу еще здѣсь ничего такого, чтобы отнимало у нихъ всю надежду достигнуть къ етой цѣли. Они должны, напротивъ, не отказываться отъ искусства, и, удвоивъ силы свои, его усовершенствовать. И древніе ораторы имѣли слушателей разборчивыхъ, но для обольщенія ихъ не тѣ употребляли способы, какіе мы употребляемъ; поразивъ возвышенностію и силою краснорѣчія, они не оставляли свободы замѣтить той хитрости, которою были обмануты слушатели, или, говоря справедливѣе, слушатели не были обмануты никакою хитростію; самъ ораторъ наполненъ былъ негодованіемъ, жалостію, печалію, и собственныя чувства его, изображенныя сильно, переливались въ душу судіи и слушателя.
   Юлій Цезарь конечно имѣлъ превосходный умѣ; но краснорѣчіе Цицероново столь сильно подѣйствовало на сего великаго завоевателя, что онъ принужденъ былъ перемѣнить собственное намѣреніе, и простить того преступника, которому, неслыхавъ еще Цицероновой рѣчи, опредѣлилъ уже строгое наказаніе.
   Несмотря на признанное всѣми Цицероново превосходство, можно замѣтить въ рѣчахъ его нѣкоторые недостатки. Слогъ его иногда слишкомъ украшенъ; иногда слишкомъ является въ немъ ораторъ; фигуры его слишкомъ разительны и замѣтны; его раздѣленія по большей части школьныя; иногда излишне предается онъ остроумно, играетъ словами, прибираетъ рифмы, заботится о размѣрѣ. Димосѳенъ говорилъ передѣ слушателями не столь образованными, какъ судіи и сенаторы Римскіе: Аѳинская чернь была его властителемъ и цѣнила его краснорѣчіе. Но слогъ его имѣетъ болѣе простоты и важности, нежели слогъ Цицероновъ. Пускай новѣйшіе возьмутъ его за образецъ, и они будутъ имѣть успѣхъ несомнѣнный. Гармонія быстрая, всегда соотвѣтствующая смыслу; умствованія сильныя безъ всякаго признака искусства; смѣлость, негодованіе, гнѣвѣ, свобода, стремительный потокѣ доказательствѣ -- таковъ Димосѳеновъ слогъ изъ всѣхъ произведеній ума человѣческаго ближайшими къ совершенству должны безъ сомнѣнія признаны Димосѳеновы рѣчи.
   Наконецъ третье: могутъ сказать, что безпорядки, возмущавшіе древнія республики, и чрезвычайныя преступленія нѣкоторыхъ гражданъ представляли болѣе пищи для краснорѣчія, нежели въ наше время: безъ Катилины и Берреса не было бы вѣроятно и Цицерона. Едва ли такое замѣчаніе справедливо. Въ послѣднихъ вѣкахъ мы видѣли нѣсколькихъ Филипповъ, но гдѣ же Димосѳены?
   И такъ остается намъ приписать упадокъ новѣйшаго краснорѣчія недостатку дарованій или разсужденія въ нашихъ ораторахъ: или они неспособны сравниться съ древними, или воображаютъ, что древнее краснорѣчіе не соотвѣтствуетъ духу новѣйшихъ народныхъ собраній. Но нѣсколько удачныхъ опытовъ въ етомъ родѣ возвысили бы геній націи, пробудили бы соревнованіе въ юношахъ, и приучили бы слухъ нашъ къ языку возвышеннѣйшему и сильнѣйшему.
   Надобно признаться, что случая имѣетъ большое вліяніе на рожденіе и успѣхи искусствъ, въ какомъ бы то ни было народѣ. Едва ли можно объяснить удовлетворительнымъ образомъ, почему въ древнемъ Римѣ, который заимствовалъ образованность свою отъ Грековъ, искусства живописи, ваянія, и архитектуры не процвѣтали, и почему въ новомъ Римѣ находимъ такое множество художниковъ превосходныхъ, образованныхъ одними только остатками древняго искусства, найденными посреди развалинъ? Пускай бы во время Англійскихъ междоусобій, когда начинала укореняться свобода, когда правленіе государственное сдѣлалось предметомъ собраній народныхъ, родился человѣкъ съ такимъ же дарованіемъ для краснорѣчія, какое Вадлеръ имѣлъ для поезіи: я увѣренъ, что славный примѣръ его далъ бы совсѣмъ иное направленіе краснорѣчію Британцевъ, и что они достигнули бы въ етомъ искусствѣ до превосходства Аѳинянъ и Римлянъ; тогда ораторы ихъ столь же прославили бы свою націю какъ и философы, стихотворцы, геометры; Британнія, имѣющая своихъ Архимедовъ и Виргиліевъ, имѣла бы тогда и своихъ Димосѳеновъ.
   Никогда неслучалось, и едва ли можетъ случиться, чтобы ложный вкусъ какъ въ краснорѣчіи такъ и стихотворствѣ могъ предпочтенъ быть, по сравненію, истинному вкусу: первый существуетъ только тогда, когда неизвѣстенъ послѣдній, когда еще нѣтъ образцовъ, могущихъ распространить понятія лучшія и дашь большую разборчивость уму и чувству. Превосходные образцы производятъ впечатлѣніе всеобщее: ихъ всемогущая прелесть побѣждаетъ самые закоренѣлые предразсудки; тогда истребляется ложный вкусъ. Зародыши каждой страсти и каждаго чувства скрываются въ душѣ каждаго человѣка; прикоснись въ нимъ искусною рукою, они оживятся, согрѣютъ сердце, наполнятъ его тѣмъ удовольствіемъ, которое всегда поселяютъ въ немъ произведенія истиннаго дара, удовольствіе, совершенно отличное въ насъ отъ того чувства, которое возбуждаетъ красоты ложныя, безобразные вымыслы разстроеннаго воображенія. Если ето справедливо въ отношеніи ко всѣмъ изящнымъ искусствамъ, то въ особенности справедливо въ отношеніи къ краснорѣчію. Краснорѣчіе, дѣйствуя на цѣлое общество, на людей свѣтскихъ, подлежитъ неограниченно ихъ суду, и не можетъ имѣть прибѣжища къ судіямъ болѣе образованнымъ. Кто отъ цѣлаго общества признанъ, по сравненію, ораторомъ превосходнѣйшимъ, тотъ будетъ такимъ и въ глазахъ людей ученыхъ. Ораторъ посредственный монетѣ нѣсколько времент наслаждаться первенствомъ и быть совершеннымъ въ глазахъ народа; но его будутъ признавать такимъ единственно по незнанію лучшаго; явись настоящій геній, отъ овладѣетъ всеобщимъ вниманіемъ, и прежній идолъ останется во прахѣ.
   Основываясь на сихъ правилахъ, мы должны сказать, что краснорѣчіе древнее, страстное и разительное, совершеннѣе новаго, которое ограничиваетъ себя простымъ умствованіемъ и убѣжденіемъ; оно всегда будетъ сильнѣе дѣйствовать на человѣческую душу. Мы довольны своею посредственностію единственно отъ того, что намъ неизвѣстно ничто превосходнѣйшее. Но древніе имѣли и то и другое; они могли сравнивать и слѣдственно избирать. Наше краснорѣчіе есть точно такое по своему свойству, какое древніе критики разумѣли подъ именемъ Аттическаго, то есть спокойное, приятное, тонкое, болѣе дѣйствующее на умъ, нежели на страсти, и никогда не выходящее за предѣлы простаго, яснаго разсужденія. Таково было краснорѣчіе Лизіаса у Аѳинянъ и Кальва у Римлянъ. Ихъ уважали; но въ сравненіи съ Цицерономъ и Димосѳеномъ они исчезаютъ какъ блѣдное сіяніе факела при блескѣ полуденнаго солнца. И Цицеронъ и Димосѳенъ имѣютъ такой же ясный слогъ, такой же здравый умъ какъ и Лизіасъ и Кальвъ; но превосходство ихъ состоитъ въ той силѣ чувства и той высокости, которыми оживляли они въ приличныхъ случаяхъ свои рѣчи, которыми побѣждали умы своихъ слушателей.
   Народные ораторы Англіи (не говоря уже о другихъ націяхъ) не имѣютъ въ произведеніяхъ своихъ ничего подобнаго, а успѣхи нѣкоторыхъ писателей Британскихъ могли бы воспламенить юношей и устремить честолюбіе ихъ на приобрѣтеніе краснорѣчія древнихъ. Сочиненія Бодингброка, хотя впрочемъ и замѣчается въ нихъ иногда недостатокъ методы и связи, писаны сильнымъ слогомъ, которому рѣдкія изъ Англійскихъ ораторовъ подражаютъ. Но такой возвышенный слогѣ для слушателя былъ бы еще приятнѣе нежели для читателя; его усиливали бы и тѣлодвиженіе и голосѣ; чувства переходили бы отъ оратора къ слушателямъ, отъ слушателей къ оратору, который воспламененъ будучи присутствіемъ внимательнаго собранія, могъ бы возвыситься духомъ, и самыя смѣлыя фигуры, произведенія восторга, въ эту минуту не показались бы ни странными, ни неприличными. Правда, приготовленныя рѣчи всегда возмущаютъ нѣкоторую недовѣрчивость; и тотъ ораторъ всегда покажется смѣшнымъ, которой вдругъ начнетъ читать свою рѣчь, какъ ученикъ вытверженный наизусть урокъ, и не обратитъ никакого вниманія на тѣ предметы, о которыхъ говорено было во время пренія. Но кто же велитъ быть столь оплошнымъ? Публичный ораторъ заранѣе долженъ знать о тѣхъ дѣлахъ, которыми займется собраніе; онъ долженъ заранѣе приготовишь всѣ мысли, доказательства и возраженія, къ предмету его относящіяся; если же неожиданно встрѣтится ему что нибудь новое, то онъ необходимо долженъ прибѣгнуть къ своему воображенію и безъ всякаго замедлѣнія въ порядокъ старыхъ, уже обработанныхъ мыслей, ввести новую, родившуюся на мѣстѣ; сія послѣдняя конечно небудетъ отмѣнна отъ первыхъ: умъ, однажды приведенный въ движеніе, надолго сохраняетъ и силу свою и живость, подобно ладіи, которая, будучи двигнута весломъ, продолжаетъ нѣсколько времени стремиться впередъ, хотя сила, ее устремившая, уже исчезла.
   Остается сдѣлать одно замѣчаніе: наши ораторы могутъ совсѣмъ отказаться отъ возвышенности слога и вообще отъ всякаго соперничества съ древними; но есть въ произведеніяхъ ихъ важный недостатокъ, который они могутъ исправить, и не выходя за предѣлы умѣреннаго, просто понятнаго слога: я говорю о недостаткѣ методы въ разсужденіяхъ; пѣть порядка и связи въ мысляхъ -- нѣтъ полнаго убѣжденіе для разсудка. Нетребую никакихъ школьныхъ раздѣленій: они были бы совсѣмъ не у мѣста въ публичной рѣчи. Но если доказательства будутъ непринужденно изливаться одно изъ другаго, то вы овладѣете вниманіемъ слушателя, и совершенное убѣжденіе будетъ произведено мыслями, представленными въ тѣсной связи, въ естественномъ порядкѣ.

Изъ Essays and Treatises, by D. Hume.

Ж.

   Юм Д. О красноречии / [Из Essays and treatises, [N 16] by D.Hume]; [Пер.] Ж. [В.А.Жуковского] // Вестн. Европы. -- 1811. -- Ч.57, N 9. -- С.14-31.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru