Испанская_литература
Лазарильо из Тормес и его удачи и неудачи

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    La Vida de Lazarillo de Tormes: y de sus Fortunas y Adversidades.
    Перевод Ивана Гливенко
    Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", NoNo 11-12, 1893.

   

ЛАЗАРИЛЬО ИЗЪ ТОРМЕСЪ И ЕГО УДАЧИ И НЕУДАЧИ.

(Переводъ съ испанскаго).

ПРЕДИСЛОВІЕ ПЕРЕВОДЧИКА.

   Въ 1554 г. въ Бургосѣ появилась небольшая книжечка безъ имени автора, озаглавленная такъ: "La vida de Lazarillo de Tormes y de sus fortunas y adversidades". Этому небольшому изданію суждено было играть очень видную роль въ литературѣ, какъ первому реалистическому роману. Повѣсть эта, вызвавшая цѣлый рядъ продолженій и подражаній, представляетъ собой первое произведеніе такъ называемаго ".gusto рісаresco",-- "novela picaresca", "плутовской новеллы", прототипа современнаго реальнаго романа. Такимъ образомъ "Лазарильо" стоитъ въ началѣ той длинной цѣпи, крупныя звенья которой составляютъ въ Испаніи: Матео Алеманъ, Антоніо Перецъ, Кеведо, Сервантесъ, Гевара, во Франціи Лесажъ, въ дальнѣйшемъ развитіи въ Англіи: Фильдингъ, Диккенсъ и наконецъ у насъ Гоголь съ его "Мертвыми душами". Лазарильо снискалъ себѣ громадный успѣхъ не только на родинѣ, но и за предѣлами Испаніи. Когда въ 1559 г. романъ этотъ подвергся гоненію со стороны духовенства и, по приказанію архіепископа севильскаго Фернандо, великаго инквизитора, былъ внесенъ въ такъ называемый "Index Expurgatorius", "очистительный" списокъ книгъ, запрещенныхъ инквизиціей, то его стали издавать заграницей, и онъ въ огромномъ количествѣ экземпляровъ проникалъ въ Испанію. Филиппъ II, сознавая, что запрещеніе только усиливаетъ распространеніе книги, рѣшилъ обезвредить ее посредствомъ очистки и исправленія, которое и было поручено придворному исторіографу Хуану Лопецъ де-Веласко. Для насъ небезъинтересно будетъ прочесть мнѣніе этого человѣка объ этомъ романѣ. Въ предисловіи къ своему изданію (вышедшему въ 1573 г.) де-Веласко между прочимъ говоритъ: "Произведеніе это съ такою живостью, умомъ, совершенствомъ и изяществомъ представляетъ намъ вещи, описаніе которыхъ было цѣлью автора, что оно во всякомъ случаѣ заслуживаетъ той цѣны, которую ему всѣ и всегда придавали". Вскорѣ появилась къ Лазарильо вторая часть, но она не принадлежитъ автору первой части и никакими достоинствами не отличается.
   Романъ этотъ представляетъ собой образчикъ прозы, написанной на чисто-кастильскомъ нарѣчіи и, не смотря на форму, Лазарильо скорѣе сатирическій, нравоописательный, чѣмъ автобіографическій романъ. Наблюдательный и остроумный авторъ очевидно имѣлъ въ виду только общественную сатиру, такъ что въ его произведеніи самый герой, его характеръ, его чувства отходятъ на второй планъ, а весь интересъ романа сосредоточенъ на томъ обществѣ, въ которомъ вращается picaro, и куда авторъ вводитъ читателя для того, чтобы показать ему слабости и пороки окружающей его среды. Не смотря на то, что романъ появился почти четыре съ половиной вѣка тому назадъ, онъ и теперь представляетъ интересъ не только для историка литературы, какъ историческій памятникъ, но и для всякаго читателя, какъ произведеніе, безусловно остроумно и талантливо написанное.
   

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.

   Я считаю не безполезнымъ, чтобы столь знаменательныя и случайно никѣмъ не виданныя и не слыханныя событія стали извѣстны многимъ и не были погребены въ могилѣ забвенія. Ибо можетъ статься, что кто-нибудь, читая о нихъ, найдетъ что-нибудь, что развлечетъ его и доставитъ удовольствіе. Плиній говоритъ по этому поводу, что нѣтъ книги, какъ бы дурна она ни была, въ которой не нашлось бы чего-нибудь хорошаго; особенно потому, что вкусы не у всѣхъ одинаковы, и часто изъ-за того, чего одинъ въ ротъ не возьметъ, другой готовъ загубить себя. Вотъ почему ничто не должно пропадать и ничѣмъ не должно пренебрегать, если только оно не особенно скверно, а сообщать всѣмъ, особенно если это не причинитъ никому ущерба, а даже дастъ возможность извлечь какую-нибудь выгоду. Вѣдь не будь это такъ, нашлось бы очень мало людей, которые стали бы писать для одного, такъ какъ это дѣлается не безъ труда. Писатели, разъ ужъ они идутъ на это, хотятъ, чтобы ихъ награждали не только деньгами, но чтобы смотрѣли и читали ихъ произведенія, и, если есть за что, хвалили. Туллій (Цицеронъ) говоритъ по этому поводу: жажда славы создаетъ искусства. Развѣ кто-нибудь станетъ думать, что воинъ, сражающійся въ первыхъ рядахъ, болѣе другихъ тяготится жизнью? Конечно, нѣтъ, но жажда славы побуждаетъ его подвергаться опасности; то-же самое и въ искусствахъ и въ наукахъ. Проповѣдникъ очень хорошо проповѣдуетъ, и это человѣкъ, который больше всего заботится о спасеніи душъ,-- а спросите у его милости, значитъ-ли для него что-нибудь, когда ему скажутъ: "О! ваше преподобіе, какъ удивительно вы сказали это!" И во всемъ такъ: поэтому каюсь, что я не болѣе святъ въ этомъ, чѣмъ мои ближніе, поэтому рѣшаюсь писать такимъ неумѣлымъ слогомъ и не буду огорченъ, если всѣ, кому придется въ моемъ произведеніи что-нибудь по вкусу, примутъ въ немъ участіе и получатъ нѣкоторое развлеченіе и узнаютъ, какъ жилъ одинъ человѣкъ, какія были у него удачи, злоключенія и неудачи.
   

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Лазарь разсказываетъ о своей жизни и о томъ, чей онъ былъ сынъ.-- Жизнь его у слѣпого.

   Итакъ, прежде всего, да будетъ извѣстно вашей милости, что зовутъ меня Лазаремъ изъ Тормесъ, а сынъ я Томе Гонзалеца и Антоньи Перецъ, техаресскихъ уроженцевъ изъ предмѣстья Саламанки. Рожденіе мое произошло въ рѣкѣ Тормесъ, отъ которой я и получилъ свое прозвище. А случилось это такъ:
   Отецъ мой, царство ему небесное, больше пятнадцати лѣтъ былъ мельникомъ на водяной мельницѣ, что стоитъ на берегу рѣки Тормесъ, гдѣ его обязанностью было наблюденіе за помоломъ. Вотъ однажды ночью, когда мать моя, беременная мной, была на мельницѣ, пришло ей время родить, и она тамъ-же и разрѣшилась мной. Такимъ образомъ я совершенно справедливо могу утверждать, что родился изъ рѣки.
   Когда я былъ ребенкомъ лѣтъ восьми, моего отца уличили въ нѣкоторыхъ, неловко сдѣланныхъ имъ въ мѣшкахъ пріѣзжавшихъ молоть на мельницу, кровопусканіяхъ. Онъ былъ отданъ подъ судъ, не запираясь, сознался во всемъ и потерпѣлъ наказаніе во имя справедливости. Я надѣюсь, что онъ пребываетъ въ блаженствѣ.
   Въ это время случился извѣстный походъ противъ мавровъ, между которыми былъ и мой отецъ, въ то время изгнанный изъ отечества вслѣдствіе упомянутаго несчастія; онъ исполнялъ обязанности оруженосца при одномъ рыцарѣ и, какъ вѣрный слуга, окончилъ жизнь вмѣстѣ со своимъ господиномъ.
   Моя овдовѣвшая мать, очутившись безъ мужа и безъ крова, рѣшилась прибѣгнуть къ помощи добрыхъ людей, чтобы поступить къ кому-нибудь изъ нихъ въ услуженіе, и перебралась на житье въ городъ.
   Она наняла тамъ домишко, стала готовить кушанье нѣсколькимъ студентамъ и стирать бѣлье нѣкоторымъ конюшимъ командора Магдалины.
   Такимъ образомъ ей приходилось часто бывать въ конюшняхъ, гдѣ она познакомилась съ какимъ-то мавромъ, однимъ изъ ходившихъ за лошадьми. Этотъ мавръ нѣсколько разъ приходилъ къ намъ домой и уходилъ по утрамъ; иногда онъ и днемъ. подходилъ къ дверямъ нашего домика и входилъ подъ предлогомъ покупки яицъ. Первое время меня стѣснялъ его приходъ, я чувствовалъ страхъ передъ нимъ, видя его безобразіе и темный цвѣтъ кожи; но когда я увидѣлъ, что съ его появленіемъ улучшается наша ѣда, то сталъ желать его посѣщеній, потому что онъ всегда приносилъ съ собой хлѣба, мяса, а зимой даже и дровъ, которыми мы согрѣвались. При дальнѣйшемъ продолженіи знакомства съ нимъ, мать подарила меня премиленькимъ негритенкомъ, котораго я качалъ въ люлькѣ и помогалъ няньчить. Помнится мнѣ, какъ однажды, когда мой черный отчимъ сталъ играть съ ребенкомъ, мальчуганъ, увидѣвши, что я и моя мать бѣлы, а отецъ его нѣтъ, со страхомъ бросился къ матери и, указывая на него пальцемъ, сказалъ: "мама, кокосъ!" А тотъ смѣясь, отвѣтилъ: "Плутишка!" Я, хоть и былъ тогда еще совсѣмъ маленькимъ, однако замѣтилъ слова своего братишки и сказалъ самъ себѣ: "Сколько должно быть въ мірѣ людей, которые избѣгаютъ другихъ потому, что не видятъ самихъ себя".
   Судьбѣ было угодно, чтобы слухи о связи Занда, такъ звали мавра, дошли до ушей управителя; сдѣлали обыскъ и оказалось, что половину овса, отпускаемаго ему для лошадей, онъ воровалъ; мякина, дрова, скребницы, передники, мѣшки для корма, лошадиныя попоны оказались утерянными; а когда ужъ ничего не оставалось, то онъ сталъ расковывать лошадей.-- и все это своевременно отправлялось къ моей матери на воспитаніе моего братишки.
   Онъ былъ уличенъ во всемъ, что я сказалъ, и даже въ большемъ, потому что когда стали съ угрозами допрашивать меня, то я отвѣчалъ, какъ ребенокъ, и со страху выдалъ все, что зналъ, до извѣстныхъ подковъ, которыя были мной проданы по приказанію матери одному кузнецу. Моего несчастнаго отчима наказали розгами, а на мою мать наложили пеню сверхъ обычной сотни, чтобы она не входила въ домъ вышеупомянутаго командора и не принимала къ себѣ пострадавшаго Занда. Чтобы не опустить за ведромъ и веревки (т. е. чтобы не потерять всего), мать моя скрѣпя сердце подчинилась приговору; а чтобы избѣжать опасности и уйти отъ злыхъ языковъ, она поступила въ гостиницу Солнца, въ услуженіе постояльцамъ. И здѣсь среди тысячи неудобствъ и лишеній окончилось воспитаніе моего братишки, пока онъ сталъ ходить, и мое, когда я сталъ уже бойкимъ мальчуганомъ и бѣгалъ постояльцамъ за виномъ и за свѣчками и за другимъ чѣмъ нибудь, что ему прикажутъ.
   Случилось въ это время поселиться въ гостиницѣ одному слѣпому, который, видя, что я гожусь ему въ проводники, выпросилъ меня у моей матери и та отдала ему меня, сказавши, что я сынъ почтеннаго человѣка, который для возвеличенія истинной вѣры умеръ въ сраженіи съ маврами, и что она надѣется на Бога, что слѣпой будетъ для меня не хуже отца, и проситъ его хорошо обращаться со мной и смотрѣть за мной, потому что я сирота. Слѣпой отвѣчалъ на это, что онъ такъ и будетъ дѣлать и беретъ меня не какъ слугу, а какъ сына. Такъ вотъ и сталъ я служить моему новому старому хозяину. Послѣ того какъ мы нѣсколько дней пробыли въ Саламанкѣ, ему показалось, что заработокъ его недостаточенъ, и онъ рѣшилъ уйти оттуда. Передъ тѣмъ, какъ уходить, я побѣжалъ къ матери повидаться на прощанье; мы оба расплакались, и она, благословивши меня, сказала:
   -- Я чую, сынокъ, что больше не видать мнѣ тебя! Старайся быть хорошимъ; помоги тебѣ Богъ! Я тебя воспитала, пристроила къ хорошему хозяину, а теперь справляйся самъ.
   Я побѣжалъ къ хозяину, который поджидалъ меня. Мы вышли изъ Саламанки и подходили къ мосту; при входѣ на него стоитъ какой-то каменный звѣрь, по виду какъ будто быкъ. Слѣпой велѣлъ мнѣ подвести себя къ этому звѣрю, и когда я подвелъ его, сказалъ мнѣ:
   -- Лазарильо! Приложи-ка ухо къ этому быку, ты услышишь сильный гулъ внутри.
   Я спроста повѣрилъ, что это правда, и приложился; а онъ, услышавши, что я держу голову у статуи, хватилъ меня, что было силы, рукой по головѣ и ударилъ объ этого проклятаго быка такъ, что у меня больше трехъ дней ныла шишка отъ удара. А онъ сказалъ мнѣ:
   -- Учись, дурачекъ! Мальчикъ у слѣпого долженъ знать больше самого чорта.
   И онъ долго смѣялся своей шуткѣ. Мнѣ показалось, что въ эту минуту я какъ будто очнулся отъ той простоты, которая свойственна дѣтямъ, и сказалъ себѣ:
   -- Правду онъ говоритъ, что мнѣ нужно глядѣть въ оба и думать, какъ бы стать сильнѣй, потому что я одинокъ.
   Мы начали нашъ путь, и онъ въ нѣсколько дней научилъ меня своему языку. Видя, что я очень понятливъ, онъ очень обрадовался и сказалъ:
   -- Ни золота, ни серебра я тебѣ дать не могу, а совѣтовъ, пригодныхъ въ жизни, дамъ тебѣ много.
   И дѣйствительно послѣ Бога я ему болѣе всѣхъ обязанъ своей жизнью. Будучи самъ слѣпымъ, онъ просвѣтилъ меня и направилъ на жизненномъ пути. Я радъ разсказать вашей милости объ этихъ ребяческихъ продѣлкахъ, чтобы показать, какая добродѣтель заключается въ томъ, что люди низкіе умѣютъ возвыситься, и какой порокъ въ тѣхъ, которые, будучи высоко, допускаютъ себя опуститься. Ну, такъ вотъ, возвращаюсь къ моему доброму слѣпому и разскажу вамъ о его штукахъ. Да будетъ извѣстно вашей милости, что съ тѣхъ поръ, какъ Богъ сотворилъ міръ, онъ не создавалъ человѣка хитрѣе и пронырливѣе его. Въ своемъ дѣлѣ онъ былъ просто орелъ: онъ зналъ на память сотни молитвъ; голосъ его низкій, спокойный, внятный и очень звучный раздавался по всей церкви, когда онъ молился; лицо смиренное, благочестивое, на которомъ онъ строилъ подобающее выраженіе, когда произносилъ молитвы, не дѣлая ни жестовъ, ни гримасъ ртомъ или глазами, какъ обыкновенно дѣлаютъ другіе. Кромѣ этого онъ зналъ тысячи способовъ для выманиванія денегъ. Такъ онъ утверждалъ, что знаетъ молитвы на много всякихъ случаевъ: для женщинъ, которыя не рожаютъ, и для женщинъ, которымъ предстоитъ родить; и для тѣхъ, которыя несчастны въ замужествѣ, зналъ такія молитвы, чтобы мужья ихъ любили; беременнымъ онъ предсказывалъ, родится у нихъ мальчикъ или дѣвочка. Потомъ, въ медицинѣ, онъ увѣрялъ, что даже Галенъ не зналъ такого средства, какъ. онъ, отъ зубовъ, обмороковъ и нѣкоторыхъ женскихъ болѣзней. Однимъ словомъ всякому, кто только говорилъ ему, что онъ чѣмъ-нибудь боленъ, онъ говорилъ:
   -- Сдѣлайте то-то!-- Вотъ сдѣлать-бы это! Наберите такой-то травы! Возьмите такой-то корешокъ!
   Поэтому за нимъ бѣгали всѣ, въ особенности женщины, вѣрившія ему во всемъ, что-бы онъ имъ ни сказалъ. Отъ нихъ-то онъ и получалъ большіе барыши тѣми способами, о которыхъ я говорю, и въ одинъ мѣсяцъ зарабатывалъ больше, чѣмъ сто слѣпыхъ въ годъ. И все-таки, да будетъ угодно знать вашей милости, что не смотря на все, что онъ получалъ и имѣлъ, я никогда не видѣлъ человѣка болѣе скупого и жаднаго: меня онъ морилъ голодомъ и не давалъ мнѣ. самаго необходимаго. Я говорю истинную правду: не умѣй я самъ себѣ помочь своей хитростью и изворотливостью, много-бы разъ мнѣ пришлось умереть съ голоду. Но не смотря на все его умѣнье и предусмотрительность, я такъ проводилъ его, что всегда, или въ большинствѣ случаевъ, на мою долю доставалось всего больше и лучше.
   Для этого мнѣ приходилось прибѣгать къ дьявольскимъ плутнямъ. Я разскажу вамъ про нѣкоторыя изъ нихъ, хотя и не всѣ были мнѣ на пользу.
   Хлѣбъ и другія вещи онъ носилъ въ холщевомъ мѣшкѣ, отверстіе котораго заковывалось желѣзнымъ кольцомъ, съ висячимъ замкомъ. Когда нужно было что-нибудь положить въ мѣшокъ или вынуть оттуда, то онъ дѣлалъ это такъ осторожно и черезъ такую дырочку, что во всемъ мірѣ не нашлось бы человѣка, способнаго уменьшить содержимое хоть на крошку. Между тѣмъ я получалъ такую порцію, которая исчезала менѣе, чѣмъ въ два глотка. Лишь только онъ, заперевъ замокъ, успокаивался, думая, что я чѣмъ нибудь занятъ, я начиналъ черезъ шовъ, который подпарывалъ съ одной стороны и потомъ снова зашивалъ, потрошить скупой мѣшокъ, вытаскивая изъ него хлѣбъ, кусочки получше ветчины, колбасы, и такимъ образомъ вознаграждалъ себя за то, чего не додавалъ мнѣ скупой хозяинъ.
   Все, что только я могъ урвать и украсть изъ денегъ, я держалъ въ полубланкахъ, и когда слѣпого просили помолиться и давали ему бланку, то дававшій не успѣвалъ показать ее, какъ она попадала ко мнѣ въ ротъ, а полубланка, бывшая уже на готовѣ, появлялась на ея мѣстѣ; такъ что, прежде чѣмъ онъ протягивалъ руку за монетой, она, пройдя чрезъ мой размѣнъ, уменьшалась вполовину настоящей цѣны, потому что самъ онъ былъ слѣпъ, а дававшій никогда не говорилъ, какую монету онъ даетъ. Злой слѣпецъ тотчасъ-же узнавалъ монету на ощупь, и, ощущая не цѣлую бланку, жаловался, говоря:
   -- Что за дьяволъ? Съ тѣхъ поръ, какъ ты со мной, мнѣ даютъ только полубланки, а прежде сколько разъ платили и по цѣлой, и даже по мараведи! Это отъ тебя мнѣ не везетъ.
   Онъ сокращалъ свои молитвы и останавливался на серединѣ, приказавши мнѣ дергать себя за полу, когда заказавшій молитву уходилъ прочь. Я такъ и дѣлалъ. Тогда онъ снова принимался зазывать уже другихъ, говоря:
   -- Прикажите прочитать такую-то и такую-то молитву.
   У него было обыкновеніе во время обѣда ставить около себя кувшинъ съ виномъ; я, очень быстро схвативши кувшинъ, потихоньку раза два прикладывался къ нему и ставилъ на свое мѣсто. Но это продолжалось не долго, потому что онъ по числу глотковъ узнавалъ нехватки, и съ этихъ поръ, чтобы сохранить въ цѣлости свое вино, не выпускалъ кувшина изъ рукъ, держа его передъ собой за ручку. Но не было магнита, который-бы такъ притягивалъ желѣзо, какъ я тянулъ вино черезъ длинную ржаную соломину, припасенную для этого случая; я опускалъ ее въ горлышко кувшина и, потягивая винцо, оставлялъ слѣпого въ дуракахъ. Но такъ какъ злодѣй былъ очень хитеръ, то, думается мнѣ, что онъ догадался, потому что опять измѣнилъ свой образъ дѣйствій и сталъ ставить кувшинъ между ногъ и прикрывать его рукой, и тогда уже пилъ спокойно. Я, привыкши къ вину, умиралъ по немъ. Видя, что средство съ соломинкой не помогаетъ и ничего не стоитъ, я придумалъ проковырять на днѣ кувшина маленькую дырочку и легонько залѣпить ее тоненькой восковой заплаткой. Во время обѣда, притворяясь, что мнѣ холодно, я приближался къ ногамъ горемычнаго слѣпого, чтобы погрѣться будто-бы на жалкомъ огонькѣ, который мы разводили. Отъ жару воскъ, слой котораго былъ очень тонокъ, скоро таялъ, и струйка вина лилась мнѣ въ ротъ, который я подставлялъ такъ, чтобы ни одна несчастная капелька не пропала даромъ. Когда бѣдняга собирался выпить, онъ не находилъ ничего: онъ бѣсился, ругался, посылалъ къ чорту и кувшинъ, и вино, не понимая, въ чемъ дѣло.
   -- Теперь не будете говорить, дядинька, что я у васъ выпиваю вино, потому что вы не выпускаете кувшина изъ рукъ, -- говорилъ я.
   Онъ сталъ вертѣть и ощупывать кувшинъ со всѣхъ сторонъ, нашелъ дырку и открылъ мою продѣлку, но притворился, будто ни о чемъ не догадывается. И вотъ на другой день, когда я по обыкновенію, присосавшись къ своему кувшину, не чуя несчастія, висѣвшаго надъ моей головой и не подозрѣвая, что слѣпой меня слышитъ, расположился, какъ всегда, и сталъ впитывать сладчайшіе глотки вина, обративъ лицо къ небу и прикрывъ немного глаза, чтобы лучше ощущать вкусъ пріятной влаги,-- отчаянный слѣпой рѣшилъ, что теперь самый удобный моментъ для того, чтобы отомстить мнѣ, и, поднявъ обѣими руками этотъ сладкій (прежде) и горькій (потомъ) кувшинъ, со всего размаху опустилъ его мнѣ на лицо. Бѣдному Лазарю, который ничего подобнаго не ожидалъ, а напротивъ, какъ и всегда, былъ веселъ и беззаботенъ, показалось на самомъ дѣлѣ, будто небо со всѣмъ, что на немъ есть, обрушилось ему на голову.
   Ударъ былъ такъ силенъ, что я потерялъ сознаніе и лишился чувствъ, а кувшинъ настолько великъ, что его обломки, падая мнѣ на лицо, порѣзали его въ нѣсколькихъ мѣстахъ и выбили нѣсколько зубовъ, безъ которыхъ я остался и до сего дня.
   Съ этого времени я сталъ желать зла злому слѣпцу; и хотя онъ любилъ меня, и ласкалъ и ухаживалъ за мной,-- я отлично видѣлъ, что онъ радъ моему жестокому наказанію. Онъ промылъ мнѣ порѣзы, сдѣланные осколками кувшина, и, подсмѣиваясь, говорилъ:
   -- Каково тебѣ это кажется, Лазарильо. Чѣмъ ты ушибся, тѣмъ и лечишься?
   И другія шутки вродѣ этой были мнѣ вовсе не по вкусу. Когда я сталъ поправляться отъ порѣзовъ и мои синяки стали подживать, я иногда подумывалъ, что еще нѣсколько такихъ ударовъ можетъ избавить слѣпого отъ меня, и мнѣ захотѣлось прежде избавиться отъ него. Но я не дѣлалъ этого тотчасъ-же, чтобы уходъ мой былъ болѣе выгоденъ и полезенъ для меня. Я сдержалъ-бы свое сердце и простилъ-бы ему кувшинъ, но о прощеніи не могло быть мѣста при томъ дурномъ обращеніи, которымъ я съ тѣхъ поръ пользовался у слѣпого, безо всякой вины и безо всякой причины бившаго меня, колотившаго по головѣ и трепавшаго за волосы. А если кто-нибудь говорилъ ему, зачѣмъ онъ такъ дурно со мной обходится, то онъ разсказывалъ случай съ кувшиномъ, прибавляя при этомъ:
   -- Вы думаете, что этотъ мальчишка ужъ такое невинное существо? Такъ послушайте, и скажите: можетъ-ли самъ дьяволъ придумать такую штуку?
   Слышавшіе, крестясь, говорили:
   -- Удивительно, кто-бы подумалъ, что такой крошечный мальчикъ можетъ быть такъ испорченъ.
   И они очень смѣялись надъ моимъ художествомъ, приговаривая:
   -- Наказывайте, наказывайте его! Богъ наградитъ васъ, а онъ больше не будетъ дѣлать этого!
   За это я всегда водилъ его по самой худой дорогѣ, нарочно, чтобы досадить ему и сдѣлать непріятность. Если на пути попадались камни, то я велъ его по нимъ; если грязь, то выбиралъ, гдѣ она была глубже. Положимъ, что и самому мнѣ не приходилось идти по совсѣмъ сухому, но я съ радостью согласился-бы потерять одинъ глазъ, чтобы заставить потерять два того, у кого ихъ не было ни одного. Онъ за это постоянно длиннымъ концомъ своей палки тыкалъ меня въ затылокъ, такъ что я всегда былъ въ шишкахъ и щипкахъ отъ его рукъ. Я клялся и божился, что дѣлаю это вовсе не по злобѣ, а выискивая дорогу получше, но клятвы ни къ чему не вели, потому что онъ мнѣ не вѣрилъ; злодѣй былъ очень чутокъ и въ высшей степени догадливъ. А чтобы показать, вашей милости, на сколько широкъ былъ умъ у этого хитраго слѣпца, я разскажу вамъ случай, одинъ изъ многихъ, происшедшій при мнѣ, который, мнѣ кажется, можетъ дать хорошее понятіе о его великой хитрости.
   Когда мы вышли изъ Саламанки, онъ намѣренъ былъ отправиться въ Толедо, потому что народъ тамъ, по его словамъ, былъ богаче, хотя и не очень щедръ на милостыни. Онъ основывался на поговоркѣ: "со скупого возьмешь больше чѣмъ съ голаго". Мы отправились въ путь и шли по отличнымъ мѣстамъ. Гдѣ встрѣчали хорошій сборъ и заработокъ, останавливались; гдѣ -- нѣтъ, оттуда на третій день давали стрекача. Случилось намъ зайти въ одно мѣстечко, по имени Альмороцъ, во время сбора винограда. Одинъ сборщикъ подалъ слѣпому милостыню виноградной кистью. Такъ какъ съ корзинами, наполненными виноградомъ, обращаются небрежно, и такъ какъ виноградъ въ это время бываетъ особенно спѣлъ, то кисть осыпалась въ рукѣ и вытекла-бы вся, если бы ее положить въ мѣшокъ. Поэтому слѣпой рѣшилъ сдѣлать изъ нея угощенье: столько же потому, что не могъ сохранить ее, сколько и для того, чтобы доставить мнѣ удовольствіе, такъ какъ въ этотъ день на мою долю выпало очень много пинковъ и колотушекъ. Мы усѣлись на заборѣ, и онъ сказалъ:
   -- Я сегодня буду особенно щедръ съ тобою. Мы съѣдимъ эту кисть вдвоемъ, и ты получишь изъ нея такую-же долю, какъ и я. А дѣлить мы станемъ такъ: ты сорвешь разъ, я -- другой, но только съ тѣмъ, что ты обѣщаешь мнѣ всякій разъ не брать больше одной ягоды. Я буду дѣлать также, пока не окончимъ. Такимъ образомъ не будетъ обмана ни съ чьей стороны.
   Заключивъ такое условіе, мы начали ѣсть; но ужъ на второмъ разѣ злодѣй измѣнилъ порядокъ, и сталъ отрывать по двѣ ягоды, подозрѣвая, что и я дѣлаю то же самое. Увидѣвши, что онъ нарушилъ условіе, я не удовольствовался тѣмъ, чтобы идти съ нимъ рядомъ. И отрывая сперва по двѣ, потомъ по три ягоды, сталъ ѣсть, какъ попало. Когда кисть была окончена, то онъ, подержавши нѣсколько времени стебель въ рукѣ, проговорилъ, качая головой:
   -- Лазарь, ты меня надулъ: клянусь Богомъ, что ты ѣлъ по три ягоды!
   -- Нѣтъ, не ѣлъ, -- сказалъ я, -- но почему вы подозрѣваете меня въ этомъ?
   Хитрѣйшій слѣпецъ отвѣчалъ:
   -- Знаешь, почему я вижу, что ты ѣлъ по три? Потому что ты ничего не говорилъ, когда я ѣлъ по двѣ.
   Я засмѣялся про себя и, хотя былъ ребенкомъ, хорошо замѣтилъ смѣкалку слѣпого. Но чтобы не быть очень длиннымъ, я не стану разсказывать многаго столько-же остроумнаго, сколько и интереснаго изъ всего того, что случилось мнѣ увидать съ моимъ первымъ хозяиномъ. Я разскажу послѣднюю исторію и этимъ закончу.
   Остановились мы какъ то въ Ескалонѣ (городѣ герцога ескалонскаго) въ одной харчевнѣ, и далъ онъ мнѣ кусокъ колбасы, чтобы я его поджарилъ. Когда колбаса жарилась, онъ, вытащивъ изъ кошелька мараведи, велѣлъ мнѣ сбѣгать въ таверну ему за виномъ. Дьяволъ видно ввелъ меня въ искушеніе; правду вѣдь говорятъ: "плохо не клади, вора въ грѣхъ не вводи". На краю очага лежала небольшая брюква, продолговатая, порченая, такая, что должно быть не годилась въ супъ, и потому была брошена тамъ.
   Въ то время кромѣ насъ никого тамъ не было. Я почувствовалъ страшный аппетитъ, когда вкусный запахъ колбасы дошелъ до моего обонянія и сознавалъ только одно, что долженъ ее попробовать, не взирая ни на что. Забывши всякій страхъ, только-бы добиться исполненія желанія, -- то въ то самое время, какъ слѣпой доставалъ деньги изъ кошелька, я схватилъ колбасу и какъ можно быстрѣе воткнулъ на вертелъ упомянутую брюкву, а мой хозяинъ, давши мнѣ денегъ на вино, взялъ ее и сталъ вертѣть надъ огнемъ, желая поджарить то, что за свои достоинства было избавлено отъ варки. Я побѣжалъ за виномъ и вмѣстѣ съ этимъ не замедлилъ уничтожить колбасу, и, вернувшись, засталъ многогрѣшнаго слѣпого съ положенной между двумя ломтями хлѣба брюквой въ рукахъ, которую онъ не узналъ еще, потому что не ощупалъ ее. Когда онъ сталъ ѣсть и, откусивши отъ ломтя, разсчитывалъ вмѣстѣ съ хлѣбомъ откусить кусокъ колбасы, то похолодѣлъ, ощутивъ во рту сырую, холодную брюкву. Онъ разозлился и закричалъ:
   -- Это что, Лазарильо?
   -- Развѣ я не бѣгалъ за виномъ?-- сказалъ я.-- Кто-нибудь былъ здѣсь и сдѣлалъ это въ насмѣшку.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- сказалъ онъ, -- я не выпускалъ вертела изъ рукъ, это невозможно!
   Я клялся и божился, что неповиненъ въ этой подмѣнѣ; но это ни къ чему не повело, такъ какъ ничто не могло укрыться отъ прозорливости проклятаго слѣпого. Онъ вскочилъ и, схвативши меня за голову, сталъ нюхать подобно охотничьей собакѣ, чѣмъ пахнетъ мое дыханіе; а чтобы лучше убѣдиться въ истинѣ и отчасти отъ волненія, овладѣвшаго имъ, онъ раскрылъ руками мнѣ ротъ больше, чѣмъ слѣдуетъ, и довольно неучтиво всунулъ туда свой носъ; а онъ у него былъ длинный и острый и въ тотъ моментъ отъ непріятности еще удлинился на цѣлый вершокъ, такъ что кончикъ его доходилъ до моей глотки. Итакъ все это: страхъ, испытываемый мной, непродолжительность времени, бывшая причиной тому, что колбаса не улеглась въ моемъ желудкѣ, а главное, неизмѣримый носъ, почти душившій меня -- всѣ эти причины, соединившись вмѣстѣ, были въ свою очередь причиною тому, что преступленіе открылось: лакомство появилось наружу, и утерянное было по принадлежности возвращено своему господину. А именно, прежде чѣмъ слѣпой успѣлъ вытащить свой хоботъ изъ моего рта, мой желудокъ до того растревожился, что его носъ выскочилъ изъ моего рта одновременно съ несчастной, плохо разжеванной колбасой. Великій Боже! О если-бы я въ этотъ часъ былъ уже похороненъ! Мертвъ я уже былъ. Ярость обозленнаго слѣпого дошла до того, что, если-бы во-время не прибѣжали на шумъ, то я увѣренъ, что распрощался-бы съ жизнью.
   Меня вырвали изъ его рукъ, полныхъ клочьевъ тѣхъ немногихъ волосъ, что у меня еще оставались, съ расцарапаннымъ лицомъ и ободранной шеей и горломъ; и я дѣйствительно заслужилъ это, и за злонравіе мое случилось это со мной. Злой слѣпой сталъ всѣмъ, кто проходилъ, разсказывать о моихъ злоключеніяхъ, принимаясь нѣсколько разъ за повѣствованіе и о кувшинѣ съ виномъ, и о виноградной вѣткѣ, и о только что происшедшемъ случаѣ. Слушавшіе такъ хохотали, что весь народъ, проходившій по улицѣ, входилъ взглянуть на празднество. Слѣпой такъ ловко и остроумно разсказывалъ мои продѣлки, что даже мнѣ, хотя я потерпѣлъ такъ жестоко и былъ въ слезахъ, казалось несправедливымъ не смѣяться надъ этимъ. Пока все это происходило, мнѣ пришла въ голову сдѣланная мною глупость: я проклиналъ себя за то, что прозѣвалъ оставить его безъ носу, когда къ этому представлялся такой удобный случай: половина пути была уже пройдена, мнѣ стоило только стиснуть зубы, чтобы носъ остался въ капканѣ, и можетъ быть мой желудокъ лучше-бы удержалъ его, чѣмъ колбасу.
   Хозяйка гостиницы и тѣ, что тамъ были, примирили насъ и промыли мнѣ лицо и шею виномъ, которое онъ держалъ для питья. Слѣпой по этому поводу отпускалъ разныя шуточки, говоря:
   -- Право, этотъ мальчуганъ изводитъ у меня вина на промыванія въ годъ гораздо больше, чѣмъ я выпиваю въ два. Во всякомъ случаѣ, Лазарь, ты вину обязанъ больше, чѣмъ своему отцу, потому что онъ только одинъ разъ далъ тебѣ жизнь, а вино тысячу разъ возвращало тебя къ ней.
   Тутъ онъ расказывалъ, сколько разъ разбивалъ мнѣ голову и ранилъ лицо, и какъ скоро вылечивалъ виномъ.
   -- Я тебѣ скажу,-- говорилъ онъ,-- что, если есть на свѣтѣ человѣкъ, которому вино даетъ счастье, такъ это ты.
   И очень смѣялись отъ этого тѣ, что промывали мнѣ раны. И предсказаніе слѣпого не оказалось ложнымъ. Послѣ того я много разъ вспоминалъ этого человѣка, и меня мучитъ совѣсть за тѣ огорченія, которыя я ему причинилъ, хотя и не безнаказанно. Тому, что онъ сказалъ мнѣ въ тотъ день, суждено было совершиться на дѣлѣ, о чемъ, ваша милость, услышите дальше.
   Вслѣдствіе такихъ издѣвательствъ надо мной слѣпого я рѣшилъ во всякомъ случаѣ бросить его; я думалъ объ этомъ уже и раньше и желалъ этого, но послѣдняя шутка, которую онъ сшутилъ со мной, окончательно утвердила меня въ моемъ рѣшеніи.
   Случилось такъ, что на другой день мы ходили по городу просить милостыню, а наканунѣ ночью шелъ сильный дождь; а такъ какъ днемъ тоже шелъ дождь, то слѣпой молился подъ порталомъ, гдѣ было больше народу, и мы не мокли отъ дождя. Когда наступилъ вечеръ, а дождь не переставалъ, то слѣпой сказалъ мнѣ:
   -- Лазарильо, дождь однако идетъ очень упорно, и чѣмъ ближе къ ночи, тѣмъ онъ сильнѣе; заберемся-ка заблаговременно въ харчевню.
   Чтобы дойти туда, намъ нужно было перейти одинъ ручей, который отъ сильнаго дождя раздулся. Я сказалъ слѣпому:
   -- Дядинька, ручей здѣсь очень широкъ; но если вы хотите, то я вижу мѣсто, гдѣ мы можемъ перейти не замочившись, потому что тамъ ручей очень съуживается, такъ что мы, прыгнувши, останемся съ сухими ногами.
   Совѣтъ мой ему понравился и онъ сказалъ:
   -- Ты очень догадливъ. За это я тебя люблю. Веди меня къ тому мѣсту, гдѣ ручей уже. Теперь зима, и вода опасна, особенно, если промочитъ ноги.
   Я, видя приближеніе исполненія моего желанія, вывелъ слѣпого изъ подъ портала, привелъ его противъ каменнаго столба, стоявшаго на площади, на которомъ вмѣстѣ съ другими были укрѣплены своды домовъ, и сказалъ:
   -- Дядинька, въ этомъ мѣстѣ ручей уже всего.
   Такъ какъ шелъ сильный дождь, и несчастный слѣпой мокъ, и такъ какъ мы очень торопились уйти отъ воды, падавшей на насъ сверху, а главное, такъ какъ Господь въ тотъ часъ ослѣпилъ разсудокъ слѣпого, чтобы дать мнѣ возможность отомстить ему, -- то онъ повѣрилъ мнѣ, сказавши:
   -- Поставь меня, какъ слѣдуетъ, и прыгай черезъ ручей.
   Я поставилъ его прямо противъ столба и прыгнулъ. Остановившись за колонной, какъ дѣлаютъ, когда ожидаютъ нападенія быка, я сказалъ ему:
   -- Прыгайте, какъ только можете выше, если хотите попасть на эту сторону.
   Не успѣлъ я договорить, какъ бѣдняга подскочилъ, какъ козелъ, отступивши шагъ назадъ, чтобы увеличить прыжекъ, и ринулся со всей силы. Ударившись головой объ столбъ, который зазвенѣлъ, будто огромная тыквенная бутыль, и полумертвый, съ разбитой головой, упалъ навзничь.
   -- Что? Каково? Вы нюхали колбасу, не угодно-ли понюхать столбъ? Понюхайте, понюхайте, сказалъ я, оставляя его въ распоряженіи цѣлой толпы, сбѣжавшейся на помощь, и безъ оглядки бросился къ городскимъ воротамъ. Раньше, чѣмъ наступила ночь, я уже былъ въ Торрихо.
   Не знаю, что сталось съ слѣпымъ, да я и не пытался этого узнавать.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у клерика, и что съ нимъ произошло.

   Такъ какъ мое мѣстопребываніе (въ Торрихо) не казалось мнѣ достаточно безопаснымъ, я ушелъ въ мѣстечко, называемое Македа, гдѣ грѣхи мои столкнули меня съ попомъ, пришедшимъ туда собирать милостыню. Онъ спросилъ меня, не умѣю-ли я прислуживать при богослуженіи. Я сказалъ, что да,-- и это была правда, потому что многогрѣшный слѣпецъ, хотя и худо обращался со мной, но научилъ меня тысячѣ полезныхъ вещей, въ томъ числѣ и этому. Кончилось тѣмъ, что священникъ взялъ меня къ себѣ, и я попалъ изъ огня да въ полымя. Не смотря на всю свою скупость, о которой я разсказывалъ, слѣпой былъ Александръ Великій, въ сравненіи этимъ. Какъ будто скупость всего міра была собрана въ немъ. Не знаю только, была-ли она ему врожденна, или онъ пріобрѣлъ ее вмѣстѣ съ платьемъ клерика.
   У него былъ старый ларь, который запирался на замокъ, и ключъ отъ него онъ носилъ съ собой, привязавъ его на ремешокъ. Когда приходилъ хлѣбъ изъ церкви, то онъ тотчасъ своими руками опускалъ его въ ларь, и ключъ поворачивался, чтобы защелкнуть замокъ. Во всемъ домѣ не было ничего съѣдобнаго, какъ обыкновенно бываетъ въ другихъ домахъ: какого-нибудь сала, повѣшеннаго въ трубѣ (для копченія), или сыру, положеннаго гдѣ нибудь въ столѣ или въ шкафу, или корзиночки съ объѣдками хлѣба, собраннаго со стола. Мнѣ кажется, что если-бы мнѣ даже не удалось попользоваться ничѣмъ этимъ, то ужъ одинъ видъ съѣстного меня бы утѣшилъ.
   Только и было въ домѣ, что связка луку, да и та подъ ключемъ въ чуланѣ наверху. Изъ этой связки мнѣ выдавалась порція въ одну луковицу на каждые четыре дня. Если кто-нибудь бывалъ у насъ въ то время, когда я просилъ у попа ключъ, чтобы сходить за своей порціей, онъ, протянувъ руку къ поясу, осторожно отвязывалъ ключъ и, передавая его мнѣ, говорилъ:
   -- Возьми и принеси его сейчасъ же! Ты только и дѣлаешь, что лакомишься!
   Какъ будто-бы подъ этимъ ключемъ сохранялись консервы всей Валенсіи! А между тѣмъ въ этомъ проклятомъ чуланѣ не было ничего, кромѣ луковицъ, повѣшенныхъ на гвоздѣ; да и тѣ были у него на счету, и дорого-бы мнѣ стоило, еслибъ грѣхъ попуталъ меня преступить положенное число. Я окончательно помиралъ съ голоду.
   Не отличаясь особенной милостью въ отношеніи ко мнѣ, онъ былъ гораздо щедрѣе къ себѣ самому. Его обыкновенной порціей на обѣдъ и на ужинъ было пять бланкъ мяса; правда, что изъ этого онъ удѣлялъ мнѣ супу, въ которомъ, впрочемъ, было столько же мяса, сколько въ глазу бѣлка, и кромѣ того немножко хлѣбца, и только Богу было угодно, что онъ поддерживалъ меня. Въ той мѣстности каждую субботу ѣдятъ бараньи головки. И вотъ попъ послалъ меня купить одну, которая стоила три мараведи. Онъ сварилъ ее, съѣлъ изъ нея глаза, языкъ, затылокъ, мозги, мясо, которое было на щекахъ, потомъ отдалъ мнѣ всѣ обглоданныя кости, и подавая ихъ мнѣ на тарелкѣ, сказалъ:
   -- На, кушай и радуйся, что ты живешь на свѣтѣ; жизнь твоя лучше, чѣмъ жизнь самого папы!
   -- Дай Богъ тебѣ такой! сказалъ я про себя.
   Къ концу трехъ недѣль, что я у него пробылъ, я дошелъ до такой слабости, что отъ голода не могъ держаться на ногахъ. Я видѣлъ ясно, что долженъ буду сойти въ могилу, если только Богъ и мое умѣнье не помогутъ мнѣ. У меня не было ничего подъ руками, чтобы я могъ пустить ихъ въ дѣло, да хотя-бы и было что-нибудь, я вѣдь не могъ ослѣпить его, подобно моему прежнему хозяину (царство ему небесное, если онъ скончался отъ моего удара), который никогда не видѣлъ меня, будучи лишенъ драгоцѣннаго чувства зрѣнія. А этотъ,-- не было человѣка, у котораго было-бы еще такое острое зрѣніе, какъ у него. Когда мы стояли у алтаря, то ни одна бланка, опущенная въ кружку, не ускользала отъ его глазъ незамѣченной. Однимъ глазомъ онъ смотрѣлъ на народъ, другимъ на меня; его глаза бѣгали въ своихъ впадинахъ, какъ ртуть; онъ всегда держалъ на счету, сколько было дано бланкъ, и лишь только кончалъ служить, тотчасъ же вырывалъ у меня кружку изъ рукъ и ставилъ на жертвенникъ. Такимъ образомъ за все время, которое я у него жилъ, или лучше сказать умиралъ, у меня не было возможности стащить ни одной бланки. Я никогда не покупалъ ему вина изъ таверны, ни на одну бланку; онъ обыкновенно пользовался тѣмъ, что оставалось отъ службы, и спрятавъ его въ ларь, дѣлилъ такъ, что хватало на всю недѣлю. Чтобы скрыть свою страшную жадность, онъ говорилъ:
   -- Смотри, мальчикъ,-- священники должны быть умѣренны въ пищѣ и питьѣ, вотъ почему я не распускаю себя, какъ другіе.
   Злодѣй нагло вралъ, потому что на обѣдахъ братій или на поминкахъ, гдѣ мы служили, на чужой счетъ онъ ѣлъ, какъ волкъ, а пилъ хуже любого изъ гостей.
   Я вотъ сказалъ о поминкахъ: да проститъ меня Богъ за то, что я, никогда не бывши врагомъ рода человѣческаго, тогда желалъ и молилъ Бога, чтобы каждый день умиралъ хоть одинъ человѣкъ, потому что на поминкахъ мы хорошо ѣли: онѣ доставляли мнѣ пропитаніе. Когда мы молились за больныхъ, особенно при соборованіи, когда священникъ внушаетъ предстоящимъ молиться, моя молитва не была изъ послѣднихъ: я отъ всего сердца и отъ всей души молилъ Бога,-- не о томъ, чтобы, какъ говорятъ обыкновенно, была надъ больнымъ воля Его, а о томъ, чтобы Онъ взялъ его изъ этого міра. Когда нѣкоторые изъ больныхъ поправлялись, то я, прости мнѣ Господи, тысячи разъ посылалъ ихъ къ чорту, а сколько, напротивъ, благословеній посылалъ я тому, кто умиралъ! За все время, которое я пробылъ тамъ, а это было шесть мѣсяцевъ, умерло только двадцать человѣкъ, и я увѣренъ, что я убилъ ихъ, или, лучше сказать, они умерли по моему настоянію, потому что Господь, видя, вѣроятно, мое страшное и продолжительное умираніе, рѣшилъ убить ихъ, чтобы спасти меня. Отъ того, что я терпѣлъ тогда, не было никакого средства, потому что, если я и жилъ въ тотъ день, какъ мы хоронили, за то въ тѣ дни, когда не было покойника, который-бы доставилъ мнѣ хорошее угощеніе, я, возвращаясь Такимъ образомъ къ моему ежедневному голоду, еще сильнѣе чувствовалъ его. Я ни въ чемъ не надѣялся найти утѣшенія, кромѣ смерти, которую я и просилъ иногда у Бога и для себя, какъ для другихъ; но я никогда не видалъ ее, хотя она и всегда была около меня.
   Я частенько подумывалъ уйти отъ этого жаднаго хозяина, но по двумъ причинамъ оставлялъ это намѣреніе. Во-первыхъ, потому что я не надѣялся на свои ноги, ослабѣвшія отъ постоянной голодовки; а во-вторыхъ, я раздумывалъ такъ:
   "У меня было два хозяина; первый морилъ меня голодомъ, и я оставивши его, напалъ на этого, который голодомъ же держитъ меня на краю, могилы,-- поэтому, если я уйду отъ этого и наткнусь на еще худшаго,-- что меня ожидаетъ, кромѣ смерти?". Вотъ почему я боялся двинуться, будучи убѣжденъ, что дальше пойдетъ хуже, и что наконецъ я очутюсь тамъ, откуда уже и не слышно будетъ о Лазарильо. Такъ вотъ когда я былъ въ такомъ удрученномъ состояніи, Богу, который облегчаетъ страданія всякаго истиннаго христіанина, было угодно послать мнѣ спасеніе. Однажды, когда я, не умѣя помочь себѣ, видѣлъ, какъ мои дѣла идутъ все къ худшему, хозяинъ мой вышелъ изъ дому, а въ это время случайно подошелъ къ нашей двери какой-то слесарь. Я думаю, что это былъ ангелъ, посланный мнѣ Богомъ, въ одеждѣ слесаря. Онъ спросилъ меня, нѣтъ-ли чего-нибудь починить.
   "Надо мной есть что поработать, и тебѣ не мало было бы хлопотъ, если-бы ты сталъ чинить меня", сказалъ я про себя, чтобы онъ не слышалъ. Но такъ какъ времени не было такъ много, чтобы тратить его на разговоры, я, внезапно сообразивъ, сказалъ:
   -- Дядинька, я потерялъ ключъ отъ этого ларя, и боюсь, что мой хозяинъ будетъ бить меня. Умоляю васъ, посмотрите, нѣтъ-ли между тѣми, что вы носите, такого, который-бы годился, а я вамъ заплачу.
   Ангелъ-слесарь сталъ пробовать ключи одинъ за другимъ изъ большой связки, которая была у него, а я помогалъ ему своими слабыми молитвами. Наконецъ, ящикъ былъ открытъ, и я сказалъ ему:
   -- У меня нѣтъ денегъ заплатить вамъ за ключъ, такъ вы отсюда возьмите плату.
   Онъ выбралъ пшеничный хлѣбъ, который показался ему получше, и очень довольный отдалъ ключъ мнѣ, еще болѣе довольному, чѣмъ онъ. Я однако въ его присутствіи не прикоснулся ни къ чему изъ боязни быть заподозрѣннымъ; да и кромѣ того, когда я увидѣлъ себя властелиномъ такого состоянія, мнѣ казалось, что голодъ не осмѣлится приблизиться ко мнѣ.
   На другой день, какъ только хозяинъ вышелъ изъ дому, я открылъ свой райскій сундукъ и, ухвативши одинъ хлѣбъ и руками и зубами,-- не забывая, что чуланъ открытъ скорѣе, чѣмъ въ два credo уничтожилъ его, и съ великой радостью сталъ подметать комнату; мнѣ казалось, что этимъ средствомъ я разъ навсегда поправилъ свою печальную жизнь. Поэтому я весь тотъ день и слѣдующій пребывалъ въ радостномъ настроеніи. Но не таково было мое счастье, чтобы ему долго продолжаться: на третій день меня схватила настоящая лихорадка, когда я увидѣлъ совершенно неожиданно того, кто морилъ меня голодомъ, надъ нашимъ ларемъ: онъ копался и рылся въ немъ, считая и пересчитывая хлѣбы. Я, дѣлалъ видъ, что не обращаю вниманія, но втайнѣ произносилъ заклинанія и молитвы: "Св. Хуанъ, затми его". Прошло много времени, пока онъ производилъ счетъ, высчитывая дни по пальцамъ. Окончивъ, онъ сказалъ:
   -- Если-бы этотъ сундукъ не былъ на такомъ надежномъ замкѣ, я сказалъ-бы, что у меня изъ него украли хлѣбы. Съ сегодняшняго дня не только буду слѣдить хорошенько, чтобы замокъ былъ запертъ, но и буду вести счетъ хлѣбамъ. Остается девять цѣлыхъ и одинъ кусокъ.
   -- Девять несчастій дай тебѣ Господи!-- сказалъ я про себя.
   Мнѣ казалось, что при его словахъ въ сердце мое вонзилась стрѣла, и мой желудокъ сталъ заранѣе страдать отъ голода, видя себя обреченнымъ на обычную діэту. Хозяинъ ушелъ изъ дому, а я, чтобы утѣшиться, открылъ ларь и, видя хлѣбы, сталъ созерцать ихъ съ благоговѣніемъ, не смѣя взять ихъ. Я пересчиталъ ихъ, не ошибся-ли злодѣй на мое счастье; но его счетъ оказался правильнѣе, чѣмъ я того желалъ. Самое большее, что я могъ сдѣлать,-- это -- тысячу разъ поцѣловать ихъ, и отрѣзать отъ начатого хлѣба самый тоненькій кусочекъ. Такимъ образомъ провелъ я тотъ день уже не такъ радостно, какъ прошедшій. Однако голодъ возрасталъ, особенно потому, что желудокъ мой за послѣдніе два или три дня привыкъ къ большему количеству хлѣба, и я просто помиралъ, и будучи одинъ, только и дѣлалъ, что открывалъ и запиралъ сундукъ, созерцая эти изображенія Бога (какъ говорятъ дѣти про жертвенный хлѣбъ). Но Господь, который приходитъ на помощь угнетеннымъ, видя меня въ такомъ стѣсненномъ положеніи, привелъ мнѣ на память одно средство, и я сталъ разсуждать такимъ образомъ:
   "Ларь этотъ старъ, великъ и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ поломанъ, и въ немъ есть дырки, хотя и небольшія: можно подумать, что крысы, влѣзши въ него, портятъ хлѣбъ. Утащить цѣлый хлѣбъ не годится, потому что хозяинъ замѣтитъ недочетъ". Этотъ планъ обѣщалъ удачу, и я началъ крошить хлѣбъ на одну изъ не особенно драгоцѣнныхъ, бывшихъ тамъ, скатертей; потомъ я оставилъ этотъ хлѣбъ и взялъ другой, и такимъ образомъ покрошилъ понемногу отъ каждаго изъ трехъ или четырехъ; потомъ съѣлъ крошки, на подобіе пилюль, и нѣсколько утѣшился. Но хозяинъ, придя обѣдать и открывши ларь, увидѣлъ непріятное происшествіе и, безъ всякаго сомнѣнія, подумалъ на крысъ, что это онѣ повредили хлѣбъ, потому что поддѣлано было очень похоже на то, какъ обыкновенно дѣлаютъ крысы.
   Онъ осмотрѣлъ весь ларь сверху до низу и увидѣлъ въ немъ нѣсколько дырокъ; онъ подозрѣвалъ, что черезъ нихъ крысы прошли въ ларь; онъ позвалъ меня и сказалъ:
   -- Посмотри, Лазарь, посмотри, какому нападенію подвергся сегодня ночью нашъ хлѣбъ.
   Я притворился очень удивленнымъ и спросилъ его, что бы это могло быть? Онъ отвѣтилъ:
   -- Что это можетъ быть? Крысы, которыя ничего въ жизни не оставятъ.
   Мы стали обѣдать, и Господу было угодно, чтобы и въ этомъ мнѣ была удача: хозяинъ отрѣзалъ мнѣ больше хлѣба, чѣмъ обычные объѣдки, которые онъ мнѣ давалъ, потому что онъ вырѣзалъ ножомъ все, что считалъ опоганеннымъ крысами, и отдалъ мнѣ, сказавши:
   -- Ѣшь это: вѣдь крыса -- чистое животное.
   Такимъ образомъ въ тотъ день порція моя увеличилась, что было дѣломъ моихъ рукъ или, лучше сказать, ногтей, и мы кончили обѣдъ, хотя я по настоящему и не принимался за него. Вскорѣ новый ударъ поразилъ меня, когда я увидѣлъ, какъ мой хозяинъ ходитъ по комнатѣ, тщательно вытаскивая гвозди изъ стѣнъ и розыскивая дощечки, чтобы ими закрыть и забить всѣ дыры въ старомъ ларѣ.
   -- О, Господи! воскликнулъ я тогда,-- на какую горькую участь и несчастіе рождаемся мы, и какъ непродолжительны удовольствія нашей многострадальной жизни! Увы! Я думалъ, что такимъ жалкимъ и несчастнымъ средствомъ буду въ состояніи сколько-нибудь умѣрить свои недостатки и быть счастливымъ; но моя злая судьба не пожелала этого, и пробудила бдительность моего злого хозяина, внушивъ ему большую осторожность, чѣмъ онъ могъ-бы имѣть самъ по себѣ. Теперь, заколачивая дырки въ ларѣ, онъ закрываетъ этимъ дверь моему единственному утѣшенію и открываетъ ее моимъ страданіямъ.
   Такъ жаловался я въ то время, какъ мой заботливый плотникъ закончилъ свою работу со множествомъ гвоздей и дощечекъ, и сказалъ:
   -- Теперь, вѣроломные господа крысы, вамъ придется измѣнить свой образъ дѣйствій, потому что здѣсь вы немногаго добьетесь.
   Какъ только онъ ушелъ изъ дому, я отправился посмотрѣть его работу и увидѣлъ, что въ старомъ несчастномъ ларѣ не осталось ни одной дырочки, даже такой, черезъ которую могъ-бы пробраться въ него комаръ. Своимъ теперь безполезнымъ ключемъ я открылъ его, не надѣясь извлечь изъ этого какую-нибудь пользу. Я увидѣлъ два или три начатыхъ хлѣба, тѣ самые, которые хозяинъ считалъ попорченными крысами; я, все-таки, очень осторожно взялъ отъ нихъ по кусочку. Испытывая такой сильный голодъ, я дни и ночи проводилъ въ размышленіяхъ о томъ, какимъ образомъ поддержать свое существованіе, и думаю, что голодъ былъ мнѣ лучемъ свѣта въ изобрѣтеніи этихъ средствъ; говорятъ, что голодъ обостряетъ умъ и, наоборотъ, обжорство притупляетъ его, -- такъ было и со мной.
   Однажды ночью, когда, разбуженный своими мыслями, я думалъ какъ-бы мнѣ овладѣть и воспользоваться находящимся въ сундукѣ, то услышалъ, что хозяинъ мой спитъ, что было замѣтно по его храпѣнію и громкому сопѣнію, издаваемому имъ во время сна. Я осторожно всталъ и, обдумавши еще днемъ, какъ мнѣ дѣйствовать, взялъ старый ножъ, который оставилъ въ извѣстномъ мѣстѣ, и отправился къ несчастному ларю, и тамъ, дѣйствуя ножомъ, какъ-буравчикомъ, напалъ на него съ той стороны, гдѣ встрѣтилъ меньше всего сопротивленія. Такъ какъ дряхлый ларь, служившій столько лѣтъ, оказался безсильнымъ и слаоымъ, кромѣ того былъ очень гнилъ и источенъ червями, то онъ скоро сдался, и я продѣлалъ у него сбоку соотвѣтственно своему плану больгую дыру. Сдѣлавши это, я потихоньку открылъ раненный сундукъ, и найдя ощупью начатой хлѣбъ, поступилъ съ нимъ, какъ было выше описано. Утѣшившись этимъ нѣсколько и закрывши ларь, я отправился на свою солому, на которой отдохнулъ и поспалъ немного, что мнѣ рѣдко удавалось, я приписывалъ это своему голоданію. Да такъ оно и было, потому что теперь даже заботы короля Франціи не лишили-бы меня сна.
   На другой день господинъ мой увидѣлъ убытокъ, нанесенный мной его хлѣбу, и дыру, продѣланную въ ларѣ, и сталъ проклинать крысъ, говоря:
   -- Ну, что сказать на это? До сихъ поръ въ этомъ домѣ никогда не водилось крысъ!
   И онъ, безъ сомнѣнія, говорилъ правду, потому что, если бы какой-нибудь домъ въ государствѣ и былъ дѣйствительно застрахованъ отъ крысъ, такъ это былъ нашъ, потому что онѣ обыкновенно не живутъ тамъ, гдѣ нечего ѣсть. Онъ сталъ разыскивать по всему дому, по всѣмъ стѣнамъ гвоздей и дощечками задѣлывать дырки. Наступила ночь, а съ ней и его покой. Я скоро былъ на ногахъ со своимъ приборомъ, и все, что онъ задѣлалъ днемъ, я раздѣлывалъ ночью. Такимъ образомъ мы такъ ревностно принялись за это, что можно было безъ сомнѣнія сказать: гдѣ одна дверь закрывается, тамъ двѣ открываются. Это походило на то, будто мы подрядились вдвоемъ работать надъ полотномъ Пенелопы, потому что все, что онъ, такъ сказать, ткалъ днемъ, я распускалъ ночью. Въ нѣсколько дней мы привели несчастную кладовку въ такой видъ, что всякій, кто сталъ-бы говорить о ней, назвалъ-бы сундукъ скорѣе старой кирасой давнишняго времени, а не ларемъ,-- такъ онъ былъ разубранъ гвоздиками.
   Когда хозяинъ мой увидѣлъ, что ни одно изъ его средствъ не помогаетъ, онъ сказалъ:
   -- Этотъ ларь такъ испорченъ и сдѣланъ изъ такого стараго и гнилого матеріала, что не въ состояніи противостоять никакой крысѣ. Но, какъ-бы онъ плохъ ни былъ, у меня не хватитъ двухъ или трехъ реаловъ, которыхъ будетъ стоить новый. Лучшее средство, какое я нашелъ, это -- разъ нельзя дѣйствовать снаружи, -- вооружиться.на проклятыхъ крысъ извнутри.
   Вскорѣ онъ занялъ крысоловку, и съ этихъ поръ она постоянно находилась вооруженная внутри ларя, а для приманки были положены кусочки сыру, выпрошенные имъ у сосѣдей. Сыръ этотъ былъ мнѣ большимъ подспорьемъ, потому что хотя мнѣ и не было особенной нужды въ соусѣ, для возбужденія аппетита, однако я съ удовольствіемъ пользовался этими кусочками сыра, которые я доставалъ изъ крысоловки, причемъ никогда не забывалъ погрызть и хлѣба. Хозяинъ, видя, что хлѣбъ изгрызенъ крысами и сыръ съѣденъ, а между тѣмъ крыса, пожиравшая все, не попадается, проклиналъ свою судьбу и спрашивалъ сосѣдей:
   -- Какъ это можетъ быть, что сыръ съѣденъ и вытащенъ изъ крысоловки, а между тѣмъ крыса не попала туда, и ея тамъ нѣтъ, хотя защелка и захлопнута?
   Сосѣди утверждали, что это не крыса причиняетъ ему столько вреда, потому что иначе она должна-бы была попасться хоть одинъ разъ. Одинъ сосѣдъ сказалъ:
   -- Я припоминаю, что въ вашемъ домѣ водилась змѣя, и это безъ сомнѣнія должна быть она. И оно понятно, что такъ какъ она очень длинна, то можетъ схватить приманку и вылѣзти прочь, хотя защелка и захлопнута надъ ней, потому что она вся не входитъ въ ловушку.
   Слова его убѣдили всѣхъ и такъ сильно напугали моего хозяина, что съ этихъ поръ онъ уже спалъ очень плохимъ сномъ, принимая за змѣю всякаго червячка, который по ночамъ слышится въ деревѣ, тотчасъ поднимался на ноги и палкой, которую онъ, съ тѣхъ поръ, какъ ему сказали это, всегда клалъ въ изголовьѣ, начиналъ наносить страшные удары многогрѣшному ларю, желая испугать змѣю. Шумомъ, который онъ производилъ, онъ будилъ сосѣдей и мнѣ не давалъ уснуть. Онъ подходилъ къ моему сѣннику и переворачивалъ его и меня вмѣстѣ съ нимъ, предполагая что змѣя уползла ко мнѣ и завернулась въ мою солому или мое платье, такъ какъ ему сказали, что этимъ животнымъ случается по ночамъ въ поискахъ за тепломъ заползать даже въ люльки, гдѣ находятся дѣти, и даже кусать ихъ и подвергать опасности. Я въ большинствѣ случаевъ притворялся спящимъ, а на другое утро онъ говорилъ мнѣ:
   -- Нынче ночью ты, мальчикъ, ничего не слышалъ? Я ходилъ за змѣей, и даже думаю, что она ушла къ тебѣ въ постель, потому что онѣ очень холодны и ищутъ тепла.
   -- Избави Господи, чтобы она какъ-нибудь меня не укусила,-- говорилъ я, -- я очень ее боюсь.
   Такимъ образомъ ночью я уже не рѣшался, благодаря змѣѣ, или, лучше сказать змѣю, грызть хлѣбъ или вставать къ ларю, но за то днемъ, когда хозяинъ былъ въ церкви или въ приходѣ, я производилъ свои нападенія. Видя постоянныя поврежденія и не будучи въ состояніи противоставить имъ сколько-нибудь дѣйствительныя средства, онъ ходилъ по ночамъ. какъ домовой. Я боялся, чтобы онъ въ своихъ поискахъ не поймалъ меня съ ключемъ, который я клалъ подъ сѣнникъ, и потому мнѣ показалось болѣе надежнымъ класть его на ночь въ ротъ: когда я жилъ у слѣпого, я сдѣлалъ изъ него такой кошелекъ, что иногда мнѣ случалось держать въ немъ по двѣнадцати или пятнадцати мараведи, все въ полубланкахъ, и такъ, что онѣ не мѣшали мнѣ ѣсть. Иначе я не могъ-бы завладѣть ни одной бланкой, потому что проклятый слѣпой непремѣнно напалъ-бы на нее, обыскивая у меня во всѣхъ подробностяхъ всѣ швы и заплаты.
   Итакъ, какъ я уже сказалъ, я каждую ночь клалъ ключъ себѣ въ ротъ и спокойно засыпалъ, не предполагая, что мой хитрый хозяинъ нападетъ на него у меня. Но когда нужно случиться несчастью, напрасны всѣ предосторожности.
   Судьбѣ моей или, лучше сказать, грѣхамъ моимъ было угодно, чтобы однажды ночью, когда я спалъ, положивъ ключъ себѣ въ ротъ, то онъ, должно быть, открылся, и ключъ при этомъ принялъ такое положеніе, что воздухъ отъ дыханія, издаваемаго мною во время сна, проходилъ чрезъ отверстіе ключа, пустого внутри, и издавалъ очень громкій свистъ, что и требовалось для моего несчастья. Хозяинъ мой, внезапно пробудившись отъ сна, услышалъ звукъ, и безъ сомнѣнія подумалъ, что это свистъ змѣи; конечно такъ и должно было ему показаться.
   Онъ потихонько всталъ и со своимъ оружіемъ въ рукахъ ощупью направился на свистъ змѣи ко мнѣ, съ великой осторожностью, чтобы не быть услышаннымъ змѣей. Подойдя ближе, онъ подумалъ, что она, ища тепла забралась въ солому, на которой я лежалъ, и поднявши выше палку съ такимъ разсчетомъ, чтобы змѣя находилась подъ ней и могла быть убита съ одного удара, со всей силы нанесъ мнѣ по головѣ такой сильный ударъ, отъ котораго я со страшно разбитой головой лишился чувствъ. Онъ разсказывалъ послѣ, что, понявши, что онъ ударилъ меня, такъ какъ я должно быть отъ сильно ужаснаго удара застоналъ, онъ подошелъ ко мнѣ, и громко зовя меня и называя по имени, старался привести меня въ чувство. Но дотронувшись до меня рукой, онъ ощутилъ кровь, лившую изъ меня, понялъ, какую рану нанесъ онъ мнѣ, и поспѣшно побѣжалъ за огнемъ. Подойдя ко мнѣ съ огнемъ, онъ увидѣлъ меня съ ключомъ во рту, который я не покидалъ ни на минуту; половина его торчала изо рта такимъ образомъ, какъ и тогда, когда я свистѣлъ имъ.
   Истребитель змѣй, изумленный и испуганный, не могъ понять, что за ключъ могъ это быть; но вытащивши его весь изо рта, осмотрѣлъ его и понялъ, въ чемъ дѣло, потому что перемычки на немъ нисколько не отличались отъ его ключа: онъ тотчасъ побѣжалъ примѣрить его и вмѣстѣ съ этимъ открылъ мое преступленіе. Жестокій охотникъ должно быть сказалъ:
   -- Нашелъ я крысъ и змѣю, которыя воевали со мной и уничтожали мое добро.
   О томъ, что случилось въ слѣдующіе три дня, я не могу дать достовѣрнаго разсказа, потому что я провелъ ихъ, такъ сказать, во чревѣ китовѣ. А то, что я разсказалъ, я слышалъ, придя въ себя, какъ мой хозяинъ разсказывалъ самымъ подробнымъ образомъ всѣмъ, кто-бы ни пришелъ къ нему.
   Спустя три дня я пришелъ въ чувство и, увидѣвъ, что я лежу на своемъ сѣнникѣ, голова вся въ пластыряхъ и мази, я съ ужасомъ воскликнулъ:
   -- Что это такое? жестокій попъ отвѣчалъ:
   -- Ей-Богу, я охотился за крысами и змѣями, которыя меня разоряли.
   Я взглянулъ на себя, и, увидѣвъ себя въ такомъ жалкомъ видѣ, догадался о своемъ несчастіи. Въ это время пришла какая-то старуха, которая умѣла заговаривать, и нѣсколько сосѣдей. Они стали снимать съ моей головы тряпки и залечивать расшибленныя палкой мѣста. Найдя меня въ сознаніи, они очень радовались и говорили:
   -- Ну, вотъ, онъ пришелъ въ чувство! Богъ дастъ, ничего не будетъ.
   Тогда они снова начали разсказывать о моихъ злоключеніяхъ, и очень надъ ними смѣялись, а я, грѣшный, плакалъ. Они въ то же время давали мнѣ ѣсть, потому что я очень ослабѣлъ отъ голода, и имъ едва удалось меня вылечить. Такъ по-маленьку я, полуздоровый, могъ встать недѣли черезъ двѣ, и былъ внѣ опасности, но не избавился отъ голода.
   На другой-же день, какъ только я всталъ, господинъ мой хозяинъ взялъ меня за руку, вывелъ за дверь и, поставивши на улицѣ, сказалъ:
   -- Лазарь, съ сегодняшняго дня ты уже не мой, а свой; ищи себѣ хозяина и ступай съ Богомъ; а мнѣ не нуженъ такой ревностный слуга. Тебѣ только и можно быть поводыремъ у слѣпого.
   И открещиваясь отъ меня, какъ отъ одержимаго бѣсами, онъ вернулся домой и заперъ за собою дверь.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Какъ Лазарь поступилъ къ рыцарю, и что съ нимъ случилось.

   Такимъ образомъ я былъ вынужденъ извлекать силы изъ своей слабости и мало-по-малу, при помощи добрыхъ людей, добрался до знаменитаго города Толедо, гдѣ, благодаря милости Божіей, черезъ двѣ недѣли закрылась моя рана. Пока я былъ боленъ, мнѣ еще подавали кой-какую милостыню, но съ тѣхъ поръ, какъ я поправился, всѣ стали говорить мнѣ:
   -- Ты лѣнтяй, бездѣльникъ! Ищи, ищи себѣ хозяина. Наймись въ услуженіе!
   "А гдѣ его найдешь"? разсуждалъ я самъ съ собой, -- "если только Богъ не сотворитъ его вновь, какъ онъ сотворилъ міръ".
   И вотъ, когда я странствовалъ такимъ образомъ, переходя отъ одной двери къ другой, выпрашивая довольно скудное пропитаніе (такъ какъ милость уже улетѣла на небо), натолкнулъ меня Богъ на какого-то кавалера. Онъ шелъ по улицѣ въ приличномъ, хорошо сшитомъ платьѣ, и его манеры и походка обличали порядочнаго человѣка. Онъ посмотрѣлъ на меня, я на него, и онъ спросилъ меня:
   -- Мальчикъ, ты ищешь себѣ хозяина?
   Я отвѣтилъ:
   -- Да, господинъ.
   -- Ну, такъ ступай за мной, -- сказалъ онъ мнѣ.-- Богъ оказалъ тебѣ великую милость, пославъ тебя мнѣ навстрѣчу. Вѣроятно, ты сегодня очень хорошо помолился.
   Я послѣдовалъ за нимъ, благодаря Бога за то, что онъ услышалъ меня. Рыцарь по своей внѣшности и по своему платью казался мнѣ именно такимъ, какой мнѣ былъ нуженъ. Было еще утро, когда я встрѣтился со своимъ третьимъ господиномъ, и онъ повелъ меня за собой черезъ весь почти городъ. Мы проходили мимо рынковъ, гдѣ продавался хлѣбъ и другая провизія. Я думалъ только и мечталъ, что вотъ мой хозяинъ пожелаетъ навьючить на меня то, что тамъ продавалось, такъ какъ часъ былъ именно такой, когда обыкновенно запасаются провизіей. Но господинъ мой, широко шагая, проходилъ мимо.
   Очевидно онъ здѣсь не находитъ по своему вкусу, думалъ я, и думаетъ купить въ другомъ концѣ.
   Такъ проходили мы, покуда не пробило одиннадцать часовъ. Тогда онъ вошелъ въ большую церковь, и я за нимъ. Тамъ я увидѣлъ, съ какимъ благочестивымъ видомъ слушалъ онъ обѣдню и прочія церковныя службы до тѣхъ поръ, пока не кончилось все и, народъ не сталъ расходиться. Тогда и мы вышли изъ церкви и скорымъ шагомъ пустились въ обратный путь. Я превесело бѣжалъ за нимъ, радуясь, что мы не занимаемся покупкой провизіи: я навѣрное разсчитывалъ, что новый мой хозяинъ принадлежитъ къ такимъ людямъ, которые закупаютъ провизію сразу, такъ что кушанье уже приготовлено на мѣстѣ. Въ это время часы пробили часъ пополудни, и мы подошли къ дому, предъ которымъ мой хозяинъ остановился; и я тоже. Поднявъ лѣвую полу плаща, онъ вытащилъ изъ кармана ключъ и отперъ имъ калитку. Мы вошли въ домъ съ темнымъ и мрачнымъ входомъ, внушавшимъ какой-то страхъ входившимъ въ него. Внутри находился небольшой дворикъ и довольно умѣренной величины комнаты. Когда мы вошли, онъ снялъ съ себя плащъ, спросивъ, чисты-ли мои руки, чтобы встряхнуть его и сложить, что мы и сдѣлали. Сдувъ начисто пыль со стоявшей подлѣ скамейки, онъ положилъ на нее плащъ и послѣ этого сѣлъ на нее самъ и сталъ подробно разспрашивать меня о томъ, откуда и какъ я попалъ въ этотъ городъ. Разсказъ мой былъ длиннѣе, чѣмъ-бы я того желалъ, такъ какъ мнѣ казалось, что гораздо болѣе подходящимъ къ данному времени было-бы приказать накрыть столъ и подать супъ, чѣмъ заниматься разспросами. Тѣмъ не менѣе я удовлетворилъ его желаніе, выдумывая, какъ могъ, лучше свѣдѣнія о своей жизни, разсказывая о своихъ достоинствахъ и скрывая все остальное, въ чемъ мнѣ казалось неумѣстнымъ откровенничать.
   Послѣ этого онъ нѣсколько времени сидѣлъ молча; я видѣлъ въ этомъ плохой знакъ, такъ какъ было уже почти два часа, а между тѣмъ онъ проявлялъ не большее желаніе поѣсть, чѣмъ мертвецъ. Я сталъ разсматривать комнату: дверь была заперта на ключъ, и ни сверху, ни снизу не было слышно шаговъ живого человѣка въ домѣ: предъ моими глазами были однѣ голыя стѣны; не видать было ни стула, ни скамейки, ни стола, ни даже ларя, какъ у прежняго хозяина. Домъ казался заколдованнымъ.
   Просидѣвъ нѣсколько времени молча, господинъ спросилъ меня:
   -- Ты ѣлъ, мальчикъ?
   -- Нѣтъ, господинъ, сказалъ я, потому что когда я съ вами повстрѣчался еще не было восьми часовъ утра.
   -- Однако, хотя и было рано, я ужъ позавтракалъ, отвѣтилъ онъ, и во всякомъ случаѣ я тебя предупреждаю, что я не буду ѣсть до вечера; поэтому устраивайся, какъ хочешь; а потомъ будемъ ужинать.
   Повѣрите, ваша милость, что я едва устоялъ на мѣстѣ, чтобъ не упасть, когда услышалъ отъ него эти слова, не столько отъ голода, сколько отъ постепенной увѣренности, что судьба такъ враждебна ко мнѣ. Снова представились мнѣ мои лишенія, и я сталъ заранѣе оплакивать свои невзгоды. Вспомнились мнѣ мои размышленія въ то время, когда я не рѣшался уйти отъ священника, думая, что, несмотря на то, что этотъ хозяинъ и очень плохъ и несчастенъ, случай могъ столкнуть меня съ еще худшимъ. Я горько оплакивалъ свою многотрудную прошлую жизнь и предстоящую близкую смерть. Но тѣмъ не менѣе я притворился какъ только могъ, и сказалъ ему:
   -- Господинъ, я вѣдь еще мальчикъ, такъ что особенно не тоскую о ѣдѣ, благодаря Богу: я могу похвастаться самой скромной глоткой между своими сверстниками, за что меня всегда очень хвалили всѣ мои хозяева, у которыхъ я служилъ.
   -- Это большое достоинство, -- сказалъ онъ, и за это я буду тебя больше любить. Обжираться свойственно только свиньямъ, а порядочные люди должны ѣсть въ мѣру.
   -- Я отлично тебя понимаю, -- сказалъ я себѣ.-- Но будь проклята та добродѣтель, что всѣ мои хозяева, которыхъ я пріобрѣтаю, находятся въ голодѣ.
   Я забился въ уголъ и вытащилъ изъ-за пазухи нѣсколько кусковъ хлѣба, оставшихся у меня отъ того, что мнѣ подали Христа-ради. Онъ, увидѣвъ это, сказалъ мнѣ:
   -- Поди сюда, мальчикъ, что ты ѣшь?
   Я подошелъ къ нему и показалъ ему хлѣбъ. Онъ выбралъ себѣ изъ трехъ кусковъ, что у меня были, одинъ, побольше и получше, и сказалъ:
   -- Ей-Богу, это кажется недурной хлѣбъ!
   -- Какое ужъ хорошъ, -- сказалъ я..
   -- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ!-- воскликнулъ онъ: Да откуда онъ у тебя? Чистыми-ли руками онъ сдѣланъ?
   -- Ужъ этого я не знаю, -- отвѣтилъ я, но только его вкусъ не внушаетъ у меня къ нему отвращенія.
   -- Видно такъ Богу угодно, -- сказалъ мой бѣдный господинъ, и, поднеся кусокъ ко рту, съ такимъ-же ожесточеніемъ принялся кусать его, съ какимъ я уписывалъ другой кусокъ.
   -- Превкусный, однако, этотъ хлѣбъ, -- говорилъ онъ.-- Ей-Богу!
   Я догадался, на какую онъ ногу хромаетъ, и видя, что онъ въ такомъ расположеніи, что примется помогать мнѣ доканчивать оставшійся у меня хлѣбъ, если окончитъ ѣсть свой раньше меня, поторопился, и такимъ образомъ мы окончили ѣсть почти вмѣстѣ. Онъ тщательно смахнулъ рукой нѣсколько мельчайшихъ крошечекъ, оставшихся у него на груди. Затѣмъ, войдя въ сосѣднюю комнату, онъ вынесъ оттуда довольно старый кувшинъ съ отбитымъ горлышкомъ и, попивъ изъ него, пригласилъ меня послѣдовать его примѣру. Я изъ приличія сказалъ:
   -- Господинъ, я не пью вина!
   -- Это вода, -- отвѣтилъ онъ мнѣ, можешь пить смѣло.
   Я взялъ кувшинъ и отпилъ изъ него немного, потому что вовсе не жажда мучила меня.
   Такъ просидѣли мы до ночи, разговаривая о разныхъ вещахъ. Онъ меня разспрашивалъ, и я, какъ умѣлъ лучше, отвѣчалъ на его вопросы.
   Потомъ онъ привелъ меня въ ту комнату, гдѣ стоялъ кувшинъ, изъ котораго мы пили, и сказалъ мнѣ.
   -- Постой здѣсь, мальчикъ, ты посмотришь, какъ я дѣлаю эту постель, чтобы на будущее время ты умѣлъ дѣлать ее самъ.
   Я сталъ съ одного конца, онъ съ другого, и мы скоро сдѣлали несчастную постель, въ которой нечего было и дѣлать. Она состояла изъ камышевой циновки, положенной на скамейкахъ; сверхъ цыновки на матрасъ простилалась простыня; матрасъ слишкомъ долго не былъ мытъ и потому потерялъ всякій видъ, причемъ шерсти въ немъ было гораздо меньше, чѣмъ того требовалось. Мы постлали его, попытавшись взбить, чтобы сдѣлать мягче; но это было невозможно, потому что изъ жесткаго трудновато сдѣлать мягкое.
   Проклятый матрасъ такъ мало содержалъ въ себѣ, что когда мы положили его на циновку, то всѣ ея камыши придали ему такой видъ, какъ будто это были настоящія ребра самой тощей свиньи. Когда постель была приготовлена, уже наступила ночь и мой господинъ сказалъ мнѣ:
   -- Лазарь, уже поздно, а отсюда до рынка разстояніе немаленькое; кромѣ того въ этомъ городѣ шляется множество бродягъ, которые ночью занимаются воровствомъ. Потерпимъ какъ-нибудь до утра, а когда наступитъ день, Богъ насъ вознаградитъ. Я не запасался провизіей, такъ какъ былъ одинъ, а раньше всѣ эти дни я не обѣдалъ дома. Теперь мы будемъ устраиваться иначе.
   -- Господинъ, -- сказалъ я, пусть ваша милость ничуть обо мнѣ не безпокоится, потому что я съумѣю провести безъ пищи одну ночь, и даже больше, если этого будетъ нужно.
   -- И ты будешь здоровѣе, -- отвѣтилъ онъ мнѣ,-- потому что, какъ мы сегодня еще говорили, для того чтобы прожить дольше, нѣтъ лучше средства, какъ ѣсть меньше.
   -- Ну, если въ этомъ секретъ.-- сказалъ я самъ себѣ,-- то я никогда не умру, потому что я всегда усиленно соблюдалъ это правило, и, благодаря своему несчастію, надѣюсь придерживаться его всю свою жизнь.
   Господинъ мой улегся на кровати, а мнѣ приказалъ лечь у него въ ногахъ, что я и сдѣлалъ. Но проклятъ былъ вѣроятно тотъ сонъ, которымъ я думалъ уснуть: тростникъ въ матрасѣ и мои торчащія кости (я думаю, что отъ утомленія, болѣзней и голода въ моемъ тѣлѣ не было и, фунта мяса) всю ночь не переставали воевать между собой и биться другъ о друга. Къ тому-же въ этотъ день я почти ничего не ѣлъ, а потому мучился отъ голода, который не въ очень-то большой дружбѣ со сномъ. Я тысячу разъ проклиналъ себя (прости меня Господи!) и свою злую судьбу, и боясь пошевельнуться, чтобы не разбудить своего господина, многократно молилъ себѣ у Бога смерти.
   Какъ только наступило утро, мы встали, и онъ принялся трясти и начищать свои панталоны, кафтанъ, шляпу, плащъ, причемъ я ревностно прислуживалъ ему, подалъ ему воды на руки, онъ одѣлся, причесался и вдѣлъ свою шпагу въ портупею, говоря въ это время:
   -- О! Если-бы ты зналъ, мальчуганъ, что это за вещь! Нѣтъ такого количества золота въ мірѣ, за которое я отдалъ бы ее. Ни въ одной шпагѣ изо всѣхъ, которыя сдѣлалъ Антоніо, нѣтъ такой прекрасной стали, какъ въ этой.
   Онъ вытащилъ ее изъ ноженъ и, трогая пальцами, сказалъ:
   -- Посмотри вотъ это. Я ручаюсь, что перерѣжу ею пукъ шерсти.
   А я подумалъ про себя:
   -- А я ручаюсь, что своими зубами, хоть они и не изъ стали, перекушу хлѣбъ въ четыре фунта.
   Онъ снова вложилъ шпагу въ ножны, опоясался ею, одѣлъ широкую шляпу и, держась прямо, увѣреннымъ шагомъ направился къ двери, придавъ головѣ и всѣму тѣлу благородную осанку. Закинувъ конецъ плаща на плечо и частью на руку и приложивъ правую руку къ боку, онъ вышелъ, сказавъ мнѣ:
   -- Лазарь, пока я хожу къ обѣднѣ, ты смотри за домомъ, сдѣлай постель, принеси кувшинъ воды съ рѣки, которая тутъ не подалеку; да запри дверь на ключъ, чтобы у насъ чего-нибудь не украли, и повѣсь его тутъ на крючекъ, чтобы я могъ найти его, если приду въ то время, какъ тебя не будетъ.
   И онъ пошелъ вдоль улицы съ такимъ благороднымъ видомъ и осанкой, что, кто не зналъ его, подумалъ-бы, что это самый близкій родственникъ графу де-Аркосъ или, по крайней мѣрѣ, его первый приближенный.
   Да будетъ благословенъ Господь, говорилъ я, оставшись, за то, что Онъ, посылая болѣзнь, даетъ и лекарство. Кто, встрѣтившись съ моимъ господиномъ, не подумаетъ, судя по тому довольству, съ какимъ онъ себя держитъ, что онъ вчера вечеромъ отлично поужиналъ, выспался на хорошей постели, и даже сегодня утромъ хорошо подзакусилъ? Великими тайнами владѣешь Ты, Господи, которыхъ люди не вѣдаютъ. Кого не обманетъ это хорошее расположеніе и приличное платье и плащъ? И кто подумаетъ, что этотъ благородный человѣкъ провелъ весь вчерашній день съ жалкимъ нищенскимъ кускомъ хлѣба, который его слуга, Лазарь, день и ночь носилъ за пазухой, такъ что къ нему не могло пристать особенно много чего-нибудь чистаго? И что сегодня, вымывши себѣ лицо и руки, за неимѣніемъ полотенца, онъ долженъ былъ обойтись полою своего платья? Конечно, никто объ этомъ не догадается. О, Господи, сколько должно быть разсѣяно по свѣту такихъ, которые терпятъ за какую-то, какъ они говорятъ, честь, то, чего ни потерпѣли-бы за Тебя!
   Съ такими мыслями стоялъ я у двери, смотря вслѣдъ моему господину, который проходилъ по длинной и узкой улицѣ. Я вернулся въ домъ и въ одно credo обѣжалъ его сверху до низу, безъ остановки, не найдя ничего. Я сдѣлалъ несчастную жесткую постель, взялъ кувшинъ и отправился съ нимъ на рѣку. Тамъ въ одномъ огородѣ я увидѣлъ своего господина въ жаркомъ разговорѣ съ двумя наряженными женщинами, по виду похожими на тѣхъ, въ какихъ въ этомъ мѣстѣ нѣтъ недостатка. У многихъ изъ нихъ вошло въ обычай въ лѣтнее утро приходить на эти свѣжіе берега, чтобы освѣжиться и позавтракать, не принося однако съ собой ничего, въ надеждѣ на то, что навѣрное найдется кто-нибудь, кто угоститъ ихъ, такъ какъ многіе мѣстные идальго поддерживаютъ ихъ въ этой привычкѣ.
   Такъ вотъ онъ стоялъ между ними, какъ я сказалъ, наговаривая имъ больше любезностей, чѣмъ написалъ Овидій. Когда онѣ увидѣли что онъ уже достаточно разнѣженъ, то онѣ попросили его безо всякой застѣнчивости угостить ихъ завтракомъ за обычную плату. Онъ, зная, что у него въ кошелькѣ гуляетъ вѣтеръ, похолодѣлъ отъ волненія такъ, что у него сбѣжала краска съ лица, сталъ путаться въ разговорѣ и приводить ничего не значущія извиненія. Онѣ, должно быть ужъ ученыя, догадавшись о его несостоятельности, оставили его съ тѣмъ, что было. Я въ это время грызъ какія-то кочерышки, замѣнившія мнѣ завтракъ, и вернулся домой, чтобы мой хозяинъ не видѣлъ меня. Я хотѣлъ подмести домъ, но не нашелъ, чѣмъ. Я сталъ раздумывать, что мнѣ дѣлать, и рѣшилъ дожидаться своего господина, пока наступитъ полдень, не придетъ-ли онъ и не принесетъ-ли случайно чего-нибудь поѣсть. Но надежды мои были напрасны. Когда я увидѣлъ, что уже два часа прошло, а онъ все не возвращается, а между тѣмъ голодъ мучилъ меня, то, заперши дверь и положивши ключъ куда онъ мнѣ приказалъ, я прибѣгнулъ снова къ своему ремеслу. Глаза обративъ къ небу, а языкомъ призывая имя Божіе, я тихимъ и слабымъ голосомъ сталъ просить хлѣба у дверей домовъ, казавшихся мнѣ болѣе важными. Дѣло это я всосалъ съ молокомъ матери: я хочу сказать, что научилъ меня ему великій учитель -- слѣпой и я вышелъ такимъ способнымъ ученикомъ, что. не смотря на то, что люди въ этомъ городѣ и не особенно щедры, да и годъ-то былъ не особенно плодороденъ, я такъ ловко повелъ дѣло, что еще не пробило и четырехъ часовъ, какъ у меня уже было фунта четыре хлѣба въ желудкѣ, да фунта два въ рукавахъ и за пазухой. Я поворотилъ къ дому и, проходя мимо того ряда, гдѣ продаютъ рубцы, попросилъ милостыни у одной изъ продававшихъ женщинъ, и она дала мнѣ кусокъ коровьей ноги и немного варенаго рубца.
   Когда я пришелъ домой, мой добрый господинъ уже былъ тамъ. Его плащъ былъ сложенъ и лежалъ на скамьѣ, а самъ онъ ходилъ по двору. Когда я вошелъ, онъ направился ко мнѣ. Я думалъ, что онъ станетъ бранить меня за то, что я опоздалъ, но Господь послалъ ему доброе расположеніе. Онъ спросилъ меня только, откуда я пришелъ. Я сказалъ ему:
   -- Господинъ, я былъ тутъ до двухъ часовъ, а такъ какъ ваша милость не приходили, то я и пошелъ по городу, чтобы обратиться къ добрымъ людямъ; и вотъ, что они мнѣ дали, посмотрите.
   При этомъ я показалъ ему хлѣбъ и рубцы, принесенные мной въ полѣ.
   Онъ снисходительно посмотрѣлъ на это и сказалъ:
   -- А я ждалъ тебя обѣдать, а потомъ, видя, что ты не идешь, пообѣдалъ самъ. Но ты въ этомъ случаѣ поступилъ какъ порядочный человѣкъ, потому что лучше попросить Христа-ради, чѣмъ украсть. Только смотри, чтобы не узнали, что ты живешь у меня, потому что это касается моей чести. Я, положимъ, увѣренъ, что это останется втайнѣ, такъ какъ въ этомъ городѣ меня мало знаютъ: иначе я никогда не пришелъ бы сюда.
   -- Объ этомъ вы не безпокойтесь, господинъ. Объ этомъ спрашивать меня никому нѣтъ дѣла, а мнѣ отвѣчать нѣтъ никакой цѣли.
   -- Ну, такъ ѣшь теперь, бѣдняга. Если Богу будетъ угодно, то скоро мы не будемъ терпѣть недостатка, и я тебѣ скажу, что съ тѣхъ поръ какъ я вошелъ въ этотъ домъ, не было мнѣ ни въ чемъ удачи. Должно быть онъ построенъ на недоброй землѣ, потому что есть такіе несчастливые дома, не въ добрый часъ построенные, которые приносятъ несчастіе всѣмъ, кто въ нихъ живетъ. И этотъ безъ сомнѣнія изъ такихъ, и я тебѣ обѣщаю, что, какъ только кончится этотъ мѣсяцъ, я ни за что дольше не останусь въ немъ, хотя бы мнѣ его даромъ отдали.
   Я сидѣлъ съ краю скамейки и, чтобы онъ не счелъ меня за обжору, скрылъ отъ него, что я ужъ позавтракалъ, и сталъ обѣдать, покусывая хлѣбъ и рубцы. Я потихоньку посматривалъ на своего неудачливаго господина, который глазъ не сводилъ съ полъ моего платья, въ тотъ часъ служившихъ мнѣ вмѣсто блюда. Пожалѣй меня, Господи, такъ, какъ я жалѣлъ его въ то время: я чувствовалъ, что онъ чувствуетъ, много разъ испытавши то, что онъ испытываетъ, и испытывалъ каждый день. Я раздумывалъ, хорошо ли, что я воздерживаюсь отъ того, чтобы пригласить его поѣсть. Съ другой стороны я боялся, что онъ не приметъ моего приглашенія, такъ какъ онъ сказалъ, что ужъ поѣлъ. Однако мнѣ хотѣлось, чтобы бѣдняга моимъ заработкомъ помогъ своей бѣдѣ, позавтракалъ бы, какъ за день до того; тѣмъ болѣе, что и обстоятельства тому благопріятствовали, такъ какъ пища была лучше, и голодъ мой слабѣе. Богу угодно было исполнить мое (и думаю, что и его) желаніе, потому что, когда я началъ ѣсть, то онъ, прохаживаясь мимо, подошелъ ко мнѣ и сказалъ:
   -- Я скажу тебѣ, Лазарь, что я первый разъ въ жизни вижу человѣка, который бы такъ аппетитно ѣлъ, какъ ты. Такъ что у всякаго, кто даже вовсе не имѣетъ желанія ѣсть, возбудится аппетитъ, когда онъ увидитъ, какъ ты ѣшь.
   Мнѣ казалось необходимымъ помочь ему, такъ какъ онъ своими словами открывалъ мнѣ путь для этого, и я сказалъ ему:
   -- Господинъ, по дѣлу и мастеръ. Хлѣбъ этотъ до того вкусенъ, а эта нога такъ хорошо и вмѣру сварена, что врядъ ли кого не соблазнитъ ея вкусъ.
   -- Это коровья нога?
   -- Да, господинъ.
   -- Я тебѣ скажу, что это лучшее кушанье въ мірѣ, и никакой фазанъ не былъ бы мнѣ такъ по вкусу.
   -- Такъ попробуйте,-- господинъ, и вы увидите, что она именно такая.
   Я сунулъ ему въ руки коровью ногу и три или четыре куска самаго бѣлаго хлѣба. Онъ сѣлъ со мной рядомъ и сталъ ѣсть, какъ человѣкъ, у котораго очень возбужденъ аппетитъ, обгладывая каждую косточку лучше, чѣмъ это сдѣлала бы его собака.
   -- А съ соусомъ это совсѣмъ особенное блюдо!-- Ей-Богу, я съ такимъ аппетитомъ съѣлъ это, какъ будто сегодня еще не ѣлъ ни крошки.
   Онъ спросилъ у меня кувшинъ съ водой и я, подавая его ему, замѣтилъ, что воды въ немъ столько, сколько я принесъ; признакъ того, что господинъ мой не особенно со вкусомъ пообѣдалъ, если въ кувшинѣ. была не тронута вода.
   Мы попили и очень довольные отправились спать, какъ и наканунѣ. Чтобы не слишкомъ распространяться, скажу, что такъ мы прожили дней восемь-десять. Каждое утро мой бѣдняга-господинъ съ своей важной осанкой, медленной походкой отправлялся подышать воздухомъ по улицамъ, оставляя на бѣднаго Лазарильо заботы о добычѣ. Я частенько раздумывалъ надъ своей несчастной судьбой. Избавившись отъ худыхъ хозяевъ, бывшихъ у меня прежде, и ища лучшаго, мнѣ пришлось столкнуться съ такимъ, который не только не содержалъ меня, но еще мнѣ же приходилось содержать его. Не смотря на это, я любилъ его, видя, что у него ничего нѣтъ, и онъ не можетъ дать больше, и скорѣе чувствовалъ къ нему жалость, чѣмъ вражду, и потому зачастую обходился безъ пищи самъ, чтобы имѣть возможность принести домой что-нибудь, чтобы онъ могъ поѣсть. Однажды рано утромъ, когда онъ по своимъ надобностямъ отправился наверхъ въ одной рубашкѣ, я, чтобы избавиться отъ всякихъ сомнѣній, развернулъ его кафтанъ, и панталоны, положенные имъ подъ изголовье, и нашелъ тамъ кошелекъ изъ гладкаго бархата, весь въ складкахъ, въ которомъ не только небыло ни одной бланки, но даже и признака, что она тамъ когда то была. "Онъ, говорилъ я себѣ, бѣденъ, а никто не можетъ дать того, чего у него нѣтъ. А вотъ скупой слѣпой и злосчастный скряга клерикъ морили меня голодомъ, хотя Богъ и посылалъ имъ, одному только за цѣлованіе руки, а другому за ловкій языкъ. Вотъ тѣхъ стоитъ ненавидѣть, а этого только -- жалѣть". И теперь вотъ, Богъ мнѣ свидѣтель, когда я вижу кого нибудь изъ его сословія, съ такой же важной походкой, мнѣ всегда жаль станетъ, когда я подумаю, не терпитъ ли онъ того же, что, какъ я видѣлъ, терпѣлъ.мой господинъ, которому, при всей его бѣдности, я сталъ бы служить съ большимъ удовольствіемъ, чѣмъ другимъ, именно за то, что я сказалъ. Только одно мнѣ въ немъ немного не нравилось: я не хотѣлъ, чтобы онъ былъ такъ спѣсивъ и чтобы его воображеніе спустилось немного ниже къ тому, что болѣе соотвѣтствовало его бѣдности. Но, повидимому, у людей подобнаго рода существуетъ обычай строго соблюдаемый и хранимый, высокомѣрно держать голову, даже если-бы въ карманѣ не было ни гроша. Излечи ихъ, Господи, отъ этого, а то иначе они пропадутъ отъ своего предразсудка.
   Такъ вотъ, когда я, будучи въ такомъ положеніи, проводилъ жизнь, какъ разсказываю, злой судьбѣ моей, какъ будто еще не достаточно меня преслѣдовавшей, захотѣлось, чтобы даже это многотрудное и позорное житье продолжалось недолго. А именно, когда въ этомъ мѣстѣ случился неурожайный годъ, то городское правленіе рѣшило, чтобы всѣ чужіе бѣдняки оставили городъ, причемъ возвѣщалось, что кто попадется послѣ объявленія приговора, тотъ будетъ наказанъ ударами. Такъ черезъ четыре дня послѣ объявленія указа я видѣлъ, какъ во исполненіе закона цѣлую процессію нищихъ гнали ударами по улицамъ. Это нагнало на меня такого страху, что я никогда не рѣшился нарушить указъ и просить милостыни. Тогда всякій, кто могъ-бы посмотрѣть на это, увидѣлъ-бы, въ какомъ воздержаніи находились обитатели нашего дома и какое хранили между собою молчаніе. Намъ иногда случалось проводить два или три дня не съѣвши ни кусочка и не промолвивши ни слова. Жизнь мою поддерживали какія-то женщины, которыя занимались пряжей хлопка и изготовленіемъ колпаковъ и жили противъ насъ. Я свелъ съ ними знакомство, и онѣ удѣляли мнѣ частичку изъ того, что приносили, и этимъ то я и пробавлялся. Мнѣ не такъ было жаль себя, какъ моего горемычнаго господина, который съѣлъ-ли въ недѣлю маленькій кусочекъ чего-нибудь; по крайней мѣрѣ дома мы всю недѣлю ничего не ѣли. Я не знаю, куда онъ ходилъ, откуда приходилъ и что онъ ѣлъ. Я смотрѣлъ на него, какъ онъ проходилъ въ полдень вдоль улицы съ вытянутымъ длиннѣе, чѣмъ у борзой собаки, тѣломъ. Онъ бралъ одну изъ соломинокъ, которыхъ не особенно много было дома, и ковыряя ею въ зубахъ (этого требовала его несчастная честь), въ которыхъ, конечно, ничего не было, входилъ на крыльцо, и постоянно обращаясь, такъ сказать, къ своей несчастной звѣздѣ, говорилъ:
   -- Ясно, что этотъ несчастливый домъ тому причиной. Ты самъ видишь, какъ онъ мраченъ, теменъ и унылъ. Придется терпѣть, пока мы здѣсь. Я только и жду, когда кончится этотъ мѣсяцъ, чтобы выбраться изъ него.
   Итакъ въ то время, какъ мы пребывали въ такомъ угнетеніи отъ преслѣдующей насъ голодовки, не знаю, по какому счастливому случаю, въ распоряженіи моего господина очутился реалъ. Онъ пришелъ такой радостный домой съ этимъ реаломъ, какъ будто у него въ рукахъ находились сокровища Венеціи, и съ сіяющимъ радостью лицомъ отдалъ его мнѣ со словами:
   -- Возьми, Лазарь! Богъ открылъ свою щедрую руку. Ступай на рынокъ, купи хлѣба, вина, мяса. Надо сегодня утереть носъ чорту. И еще къ твоей радости я тебѣ сообщу, что я нанялъ другой домъ и въ этомъ злосчастномъ намъ придется пробыть только до конца мѣсяца. Будь проклятъ онъ, и тотъ, кто положилъ на немъ первую черепицу! Не въ добрый часъ вошелъ я въ него. Клянусь Богомъ, что за все время, которое я тутъ живу, я не выпилъ глоѣка вина и не съѣлъ ни куска мяса, и не имѣлъ ни минуты покоя, -- такой у него мрачный и унылый видъ. Ну бѣги и возвращайся скорѣй, и мы пообѣдаемъ съ тобой сегодня по-графски.
   Я схватилъ реалъ и кувшинъ и съ радостью и удовольствіемъ во всѣ лопатки пустился по улицѣ, по направленію къ рынку.
   Но что-же дѣлать, если цнѣ на роду было написано, чтобы никакой радостью я не насладился безъ помѣхи. Такъ было и тутъ. Идя по улицѣ я разсчитывалъ, чѣмъ заполнить свой реалъ, чтобы лучше и выгоднѣе издержать его, вознося безконечные хвалы Богу за то, что онъ послалъ такія деньги моему господину. Вдругъ на мое несчастье мнѣ на встрѣчу покойникъ, котораго несли на носилкахъ по улицѣ въ сопровожденіи множества духовенства. Я прижался къ стѣнѣ, чтобы дать имъ мѣсто пройти. Тѣло пронесли мимо, и вслѣдъ за гробомъ шла женщина, должно быть жена, умершаго, удрученная горемъ, и громко плача; она, а за нею и многія другія женщины, приговаривали:
   -- О! Супругъ и господинъ мой! Куда васъ уносятъ отъ меня? Въ домъ несчастія и печали! въ домъ унынія и тьмы! Въ тотъ домъ, гдѣ никогда не пьютъ и не ѣдятъ.
   Когда я услышалъ это, то небо въ моихъ глазахъ смѣшалось съ землей и я воскликнулъ:
   -- О, я несчастный! Въ нашъ домъ несутъ этого покойника!
   Я бросилъ дорогу, по которой направлялся, влѣзъ въ середину толпы, и вернулся назадъ по улицѣ бѣгомъ, что было мочи, домой; войдя въ домъ, я поспѣшно заперъ его, призывая на помощь своего господина, упрашивая его, чтобы онъ помогъ мнѣ защитить входъ.
   Онъ, немного смутившись, подозрѣвая что-то другое, спросилъ меня:
   -- Въ чемъ дѣло, мальчикъ? Отчего ты кричишь? Зачѣмъ ты такъ неистово запираешь дверь?
   -- Ахъ, господинъ!-- сказалъ я, -- будьте здѣсь, намъ несутъ сюда покойника!
   -- Какъ такъ?-- спросилъ онъ.
   -- Я встрѣтилъ его тамъ, и жена его говорила: -- о, супругъ и господинъ мой! Куда васъ уносятъ отъ меня? Въ домъ несчастія и печали! Въ домъ унынія и тьмы! Въ тотъ домъ, гдѣ никогда не пьютъ и не ѣдятъ. Ахъ, господинъ, сюда несутъ его!
   Конечно, когда господинъ мой услышалъ это, то хотя и не было причины быть особенно веселымъ, но онъ такъ смѣялся, что долгое время не могъ говорить отъ смѣху. А я въ это время закрылъ дверь на крюкъ и для лучшей защиты упирался въ нее плечомъ. Ужъ народъ съ покойникомъ прошелъ мимо, а я все думалъ, что его поставятъ къ намъ въ домъ, а такъ какъ мой добрый господинъ покуда былъ болѣе сытъ смѣхомъ, чѣмъ пищей, то и сказалъ мнѣ:
   -- Правда, Лазарь, судя по словамъ вдовы, ты могъ совершенно справедливо подумать то, что ты подумалъ; но, такъ какъ Богу угодно было все устроить лучше, чѣмъ ты думалъ, и они ушли впередъ, то открой дверь и ступай за обѣдомъ.
   -- Пусть, господинъ, они пройдутъ улицу, -- просилъ я его.
   Наконецъ мой господинъ подошелъ къ двери на улицу, и насильно отперъ ее, что было необходимо, такъ какъ я очень перепугался и растерялся, и заставлялъ меня идти. И хотя въ тотъ день мы и поѣли хорошо, но я ѣлъ не съ особеннымъ вкусомъ, и цѣлыхъ три дня не могъ оправиться, а мой господинъ всякій разъ, какъ вспоминалъ объ этомъ, очень смѣялся.
   Такъ провелъ я нѣсколько дней съ рыцаремъ, этимъ третьимъ и, бѣднымъ моимъ господиномъ, все время пытаясь узнать цѣль его прибытія и поселенія въ этой мѣстности; съ перваго же дня, какъ только я поселился у него, я узналъ, что онъ не здѣшній, по незначительному числу знакомства съ мѣстными жителями. Наконецъ, желаніе мое исполнилось, и я узналъ то, что хотѣлъ. Однажды, когда мы довольно прилично пообѣдали, онъ былъ въ хорошемъ расположеніи и разсказалъ мнѣ свои дѣла, сказавши, что онъ изъ Старой Кастильи и покинулъ свою родину, чтобы не снимать шляпы передъ сосѣдомъ-кабальеро.
   -- Господинъ, -- сказалъ я,-- если онъ, какъ вы говорите, былъ богаче васъ, такъ не обидно поклониться ему первому, тѣмъ болѣе, что и онъ, какъ вы говорите, кланялся вамъ.
   -- Да, это правда, и онъ мнѣ кланялся, но такъ какъ я много разъ раскланивался съ нимъ первый, то вовсе не худо было-бы иной разъ предупредить меня.
   -- Мнѣ кажется, господинъ, я не посмотрѣлъ-бы на это, въ особенности съ тѣми, кто старше и кто богаче меня.
   -- Ты ребенокъ,-- сказалъ онъ мнѣ,-- и не понимаешь вопросовъ чести, въ которой заключается теперь все богатство благороднаго человѣка. Я скажу тебѣ, что, какъ ты видишь, я рыцарь, и клянусь тебѣ Богомъ что, если я встрѣчусь на улицѣ съ графомъ и онъ не сниметъ самымъ вѣжливымъ образомъ передо мною шляпы, то другой разъ при встрѣчѣ, прежде чѣмъ онъ поравняется со мной, я стараюсь войти въ какой-нибудь домъ, дѣлая видъ, что у меня тамъ есть какое-нибудь дѣло, или перехожу въ другую улицу, если она есть, только чтобы не кланяться ему. Кромѣ Бога и короля идальго ни кому ничѣмъ не обязанъ, и не слѣдуетъ, будучи благороднымъ человѣкомъ, быть небрежнымъ въ отношеніи сохраненія достоинства своей личности. Я помню, какъ однажды, я сконфузилъ одного чиновника на родинѣ, и даже хотѣлъ побить его, за то, что всякій разъ при встрѣчѣ онъ говорилъ мнѣ:
   -- Да поможетъ Господь вашей милости.
   -- Вы, господинъ жалкій вилланъ,-- сказалъ я ему,-- дурно воспитаны? Что вы говорите "помоги вамъ Господь", какъ будто-бы это кому-нибудь нужно?
   Съ этихъ поръ разъ навсегда онъ снималъ передо мной шляпу и говорилъ, какъ надо.
   -- А развѣ не хорошо, здороваясь съ другимъ, сказать ему: "помоги вамъ Господи"?-- спросилъ я.
   -- Подумай ты, мальчикъ,-- сказалъ онъ.-- Вѣдь людямъ низкаго происхожденія говорятъ такъ, но людямъ болѣе высокопоставленнымъ, какъ я, не говорятъ иначе, какъ: цѣлую руки вашей милости, или по крайней мѣрѣ: цѣлую вамъ руки, господинъ, если тотъ, кто обращается ко мнѣ -- кабальеро. Такимъ образомъ я не могъ выносить, чтобы этотъ кабальеро на моей родинѣ, обращался ко мнѣ съ подобнымъ привѣтствіемъ, и не потерплю ни отъ кого въ мірѣ, кромѣ короля, чтобы мнѣ говорили: помоги вамъ Господи!
   -- Отъ того-то, -- подумалъ я, -- Богъ такъ мало и помогаетъ тебѣ, что ты не выносишь, когда кто-нибудь объ этомъ проситъ Его.
   -- Я совсѣмъ не такъ бѣденъ, -- продолжалъ онъ.-- У меня есть кусокъ земли, въ шестнадцати миляхъ отъ мѣста моей родины, среди прекрасныхъ холмовъ Вальядолида, на которой если-бы построить дома, то они стоили-бы болѣе двухъсотъ тысячъ мараведи, такъ какъ ихъ можно было-бы отлично и пышно отдѣлать. Кромѣ того у меня есть голубятня, которая давала-бы каждый годъ болѣе двухъсотъ голубей, если-бы не была разрушена. О многомъ другомъ я ужъ и не говорю. И все это я бросилъ, потому что честь моя была задѣта. Я пришелъ въ этотъ городъ съ намѣреніемъ хорошо устроиться, но не такъ вышло, какъ я думалъ. У меня есть много канониковъ и служителей церкви; но это все люди такіе отсталые, что никто въ мірѣ не въ состояніи измѣнить ихъ образа жизни. И кабальеро средней руки приглашаютъ меня. Но служить имъ очень трудно, потому что изъ человѣка придется обратиться въ вьючное животное.
   Въ противномъ случаѣ вамъ скажутъ: идите съ Богомъ. Что касается платы, то въ большинствѣ случаевъ ее приходится получать послѣ долгихъ препирательствъ, а чаще служить за пропитаніе. А когда они хотятъ успокоить свою совѣсть и наградить васъ за труды, то подарятъ вамъ засаленный кафтанъ, или плащъ или шляпу. Если же кому удастся пристроиться къ важной особѣ, тогда еще можно прожить сносно. Ей-Богу, еслибы мнѣ удалось напасть на такого, я думаю, что скоро заслужилъ-бы его благоволеніе. Я бы оказывалъ ему тысячи услугъ,-- потому что я съумѣлъ-бы соврать ему не хуже другого, и угодить ему тысячью диковинокъ. Я сталъ-бы одобрительно смѣяться надъ всѣми его дѣйствіями, даже если-бы они были не особенно удачны; я никогда не сказалъ-бы ему ничего, что могло-бы разсердить его, хотя-бы это и очень слѣдовало. Въ его присутствіи я былъ-бы очень рачителенъ и на словахъ и на дѣлѣ. Я не сталъ-бы убиваться надъ тѣмъ, что онъ не могъ видѣть, но бранился-бы съ прислугой тамъ, гдѣ онъ могъ-бы это слышать, чтобы ему казалось, что меня очень заботитъ все, что его касается. Если-бы онъ бранилъ какого-нибудь слугу, то я съумѣлъ-бы подлить масла въ огонь, чтобы при томъ казалось, что я заступаюсь за виновнаго. Я отзывался-бы хорошо о всемъ, что онъ считаетъ хорошимъ, и наоборотъ относился-бы враждебно, насмѣшливо къ тѣмъ, кто ему не нравился; старался-бы разузнавать свѣдѣнія о жизни другихъ, чтобы разсказывать ему, изучить разныя пріемы, которые нынче въ модѣ при дворѣ и нравятся придворнымъ господамъ, не любящимъ видѣть въ своихъ домахъ людей добродѣтельныхъ, даже избѣгающимъ ихъ. Ихъ не очень высоко цѣнятъ и зовутъ обыкновенно людьми недалекими, не дѣльными, съ которыми даже нельзя развлечься. У такихъ господъ ловкіе люди, какъ я говорю, устраиваются такъ, какъ и я съумѣлъ-бы устроиться. Но нѣтъ мнѣ счастья на это.
   Такъ жаловался на свою горькую участь мой господинъ, разсказывая мнѣ о своей личности. Въ это время въ дверь вошелъ какой-то мужчина и какая-то старуха. Мужчина сталъ требовать у него плату за наемъ дома, а старуха за постель. Они стали считать и за два мѣсяца насчитали на него столько, что ему не собрать и въ годъ: около двѣнадцати или тринадцати реаловъ. Онъ находчиво отвѣтилъ имъ, что пойдетъ на рынокъ размѣнять одну монету на двѣ, и чтобы они пришли попозже. Но онъ ушелъ и не вернулся; такъ что когда они пришли позже, было ужъ слишкомъ поздно... Я сказалъ имъ, что онъ еще не приходилъ. Наступила ночь, а его все нѣтъ. Я побоялся остаться одинъ въ домѣ и убѣжалъ къ сосѣдкамъ, разсказалъ имъ, что случилось, и заснулъ тамъ. Съ наступленіемъ утра пришли кредиторы и стали спрашивать у сосѣдокъ про моего господина, но напрасно. Женщины отвѣтили имъ:
   -- Вотъ видите; здѣсь его мальчикъ, и у него ключъ отъ двери.
   Они стали меня разспрашивать про него, и я сказалъ имъ, что не знаю, гдѣ онъ, что онъ не возвращался домой съ тѣхъ поръ, какъ ушелъ мѣнять деньги, и что я думаю, онъ подъ предлогомъ размѣна удралъ и отъ нихъ и отъ меня.
   Услышавъ это отъ меня они отправились за альгвазиломъ и писцомъ, и вскорѣ вернулись съ ними. Они взяли ключъ, позвали меня, свидѣтелей, открыли дверь и вошли, чтобы наложить запрещеніе на имущество моего господина, пока не будетъ уплоченъ долгъ. Они обошли весь домъ, и видя, что онъ пустъ, какъ я уже разсказывалъ, стали спрашивать меня:
   -- Гдѣ-же имущество твоего господина? Гдѣ его сундуки, мебель, картины?
   -- Я этого не знаю, -- отвѣчалъ я имъ.
   -- Безъ сомнѣнія сегодня ночью все должно быть спрятано или унесено въ другую часть дома. Господинъ альгвазилъ примитесь за этого мальчика: онъ знаетъ, гдѣ вещи.
   Тогда подошелъ альгвазилъ и, взявши меня за шиворотъ, сказалъ:
   -- Ну, мальчуганъ, если ты не скажешь, гдѣ имущество твоего господина, ты будешь арестованъ.
   Такъ какъ со мной еще не было такого случая, чтобы меня хватали за шиворотъ (положимъ, слѣпой часто бралъ меня за воротъ, но онъ держался довольно нѣжно, чтобы я могъ указать ему дорогу, которой онъ не видалъ), то я очень испугался и съ плачемъ обѣщалъ имъ говоритьвсе, о чемъ меня спросятъ.
   -- Хорошо. Ну, такъ не бойся и разскажи, что ты знаешь.
   Писецъ, сѣвъ на скамью, чтобы записать инвентарь, спросилъ меня, что у него есть.
   -- Господа, -- сказалъ я, у моего господина, какъ онъ самъ мнѣ говорилъ, есть хорошій кусокъ земли подъ постройки и разломанная голубятня.
   -- Хорошо, -- сказали они.-- Хоть и не дорого это стоитъ, однакоможно будетъ покрыть наши долги. Ну, а въ какой части города эта. земля находится?-- спросили они меня.
   -- У него на родинѣ, -- отвѣчалъ я.
   -- Ей-Богу, это не дурно,-- сказали они.--.А гдѣ-же его родина?
   -- Онъ говорилъ мнѣ, что въ Старой Кастильи, -- отвѣтилъ я.
   Альгвазилъ и писецъ долго смѣялись надъ этимъ, говоря:
   -- Этого, конечно, достаточно, чтобы покрыть вашъ долгъ, даже если-бы онъ былъ и больше.
   Сосѣдки, которыя присутствовали при этомъ, сказали:
   -- Господа, ребенокъ этотъ невиновенъ. Онъ только недавно живетъ у рыцаря и знаетъ о немъ не больше вашей милости. Бѣдняжка очень, часто приходилъ къ намъ и мы давали ему поѣсть, что можемъ, Христа ради; а ночью онъ обыкновенно уходилъ спать къ нему.
   Видя, что я невиненъ, они отпустили меня на свободу. Альгвазилъ и писецъ стали требовать у мужчины и старухи плату за издержки, изъ-за чего поднялся страшный споръ и шумъ. Одни утверждали, что не обязаны платить, потому что было не съ чего, такъ какъ опись не состоялась,-- другіе говорили, что они изъ-за этого оставили другое дѣло, которое было для нихъ важнѣе этого. Наконецъ, послѣ продолжительныхъ пререканій, старый матрасъ старухи былъ взваленъ на плечи полицейскому, и хотя, онъ не былъ очень тяжелъ, однако они всѣ впятеромъ держались за него, и ушли громко крича. Не знаю, чѣмъ это кончилось. Я увѣренъ, что несчастный матрасъ расплатился за всѣхъ. Такъ вотъ оставилъ меня мой третій бѣдный господинъ, такъ что я окончательно узналъ свою горькую долю. Моя судьба, дѣйствуя во всемъ противъ меня, какъ-то вывернула всю мою жизнь, потому что обыкновенно слуги оставляютъ своихъ хозяевъ, а со мной случилось наоборотъ: мой хозяинъ оставилъ меня и убѣжалъ отъ меня прочь.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у монаха, и что съ нимъ случилось.

   Нужно было искать четвертаго хозяина, которымъ и оказался монахъ. Меня свели къ нему тѣ женщины, о которыхъ я говорилъ. Онѣ называли его своимъ родственникомъ. Это былъ большой врагъ Клира и общей трапезы въ монастырѣ, большой любитель мірскихъ дѣлишекъ и гостей, который, я думаю, сносилъ больше башмаковъ, чѣмъ весь монастырь. Онъ далъ мнѣ первыя въ моей жизни башмаки, которыя не продержались у меня и недѣли, да и не могло быть иначе при такомъ постоянномъ шляньи. По этой и по другимъ причинамъ, о которыхъ я не говорю, я ушелъ отъ него.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Какъ Лазарь былъ у продавца папскихъ буллъ, и о томъ, что съ нимъ произошло.

   Пятый хозяинъ, посланный мнѣ судьбой, былъ продавецъ буллъ, умѣвшій замѣчательно ловко сбывать ихъ, самый развращенный и беззастѣнчивый человѣкъ, какого я когда-либо видѣлъ, и ужь больше не надѣюсь увидѣть, и думаю, что никому не удавалось видѣть подобныхъ. Онъ изощрялся въ подъискиваніи всевозможныхъ способовъ для этого и прибѣгалъ къ самымъ тонкимъ ухищреніямъ. Входя въ мѣстечко, гдѣ предполагалось продавать буллы, онъ прежде всего подносилъ мѣстнымъ клерикамъ и священникамъ какія-нибудь, положимъ, не особенно существенныя и недорого стоющія, вещички: мурсійскій салатъ, если на него была пора; пару лимоновъ или апельсинъ, персикъ или что-нибудь подобное. Такимъ путемъ онъ старался снискать ихъ расположеніе, чтобы они покровительствовали ему при продажѣ буллъ и поощряли своихъ прихожанъ покупать ихъ. Заручившись ихъ милостью, онъ старался узнать и степень ихъ познаній. Если они говорили, что понимаютъ по латински, то онъ, чтобы не споткнуться, не говорилъ на этомъ языкѣ и пользовался самымъ изящнымъ и чистымъ испанскимъ языкомъ. Если-же оказывалось, что вышеупомянутые клерики гораздо болѣе расположены къ деньгамъ, чѣмъ къ наукѣ, то онъ строилъ изъ себя св. Ѳому и битыхъ два часа говорилъ имъ по латыни, которая была на самомъ дѣлѣ только кажущеюся. Когда у него не брали буллъ по хорошему, онъ прибѣгалъ къ хитрѣйшимъ выдумкамъ. Такъ какъ долго было-бы разсказывать о всѣхъ его продѣлкахъ, которыя я видѣлъ, то я разскажу объ одной изъ нихъ, очень тонкой и остроумной, которая докажетъ вамъ его находчивость.
   Въ одномъ мѣстечкѣ епископства толедскаго онъ проповѣдывалъ два или три дня, съ обычнымъ ему прилежаніемъ, а между тѣмъ у него не взяли ни одной буллы, и повидимому и не думали брать. Съ досады онъ лѣзъ изъ кожи вонъ, и раздумывая, что сдѣлать, рѣшилъ на другой день созвать народъ, чтобы распродать буллы. Въ тотъ-же вечеръ послѣ ужина онъ сталъ играть съ альгвазиломъ. Во время игры они поссорились, и дѣло дошло до крупной брани. Онъ назвалъ альгвазила разбойникомъ, тотъ его обманщикомъ. Послѣ этого мой хозяинъ схватилъ какой-то ломъ, подвернувшійся тамъ, гдѣ они играли, а альгвазилъ взялся за шпагу. На крикъ и шумъ, который мы всѣ производили, сбѣжались гости и сосѣди и бросились разнимать ихъ. Они же, страшно разозленные, пытались освободиться отъ разнимавшихъ ихъ, чтобы драться; но такъ какъ на шумъ собралось много народа, такъ что вскорѣ комната была наполнена людьми и они, видя, что имъ нельзя помѣряться оружіемъ, стали поносить другъ друга бранными словами. Альгвазилъ крикнулъ моему хозяину, что онъ обманщикъ, что буллы, которыя онъ продаетъ, фальшивыя. Тогда нѣкоторые изъ толпы, видя что они не перестаютъ браниться рѣшили вывести альгвазила изъ комнаты, чтобы возстановить спокойствіе. Такимъ образомъ мой хозяинъ остался одинъ, страшно разсерженный. Посѣтители и сосѣди стали упрашивать его перестать сердиться и идти спать, что мы и сдѣлали.
   На другой день мой хозяинъ отправился въ церковь, чтобы во время службы проповѣдывать и сбыть буллы. Сталъ собираться народъ, и многіе роптали, что буллы фальшивыя, потому что альгвазилъ во время ссоры открылъ это. Благодаря этому, даже тѣ, которые имѣли хотя слабое желаніе купить ихъ, теперь отказались отъ него.
   Тогда мой хозяинъ взошелъ на каѳедру и сталъ проповѣдывать, внушая толпѣ не лишать себя блага прощенія, которое можетъ даровать святая булла. Когда проповѣдь его дошла до самаго интереснаго мѣста, въ церковь вошелъ альгвазилъ. Когда хозяинъ мой кончилъ свою рѣчь, то альгвазилъ заговорилъ громкимъ голосомъ, медленно и внятно произнося слова:
   -- Добрые люди, выслушайте, что я скажу, и выслушавши, судите, какъ хотите. Я пришелъ сюда съ этимъ бездѣльникомъ, который проповѣдовалъ вамъ, и который обошелъ меня, прося меня помочь ему въ этомъ дѣлѣ, и барыши раздѣлить пополамъ. Теперь-же, понявши, какой вредъ принесетъ это моей совѣсти, и какой убытокъ причинитъ вашему имуществу, я раскаялся и объявляю вамъ, что буллы, которыя продаетъ онъ, поддѣльныя, чтобы вы не вѣрили ему и не брали ихъ, и что я ни прямо, ни косвенно не участвую въ этомъ дѣлѣ. И если онъ будетъ уличенъ въ обманѣ, то вы всѣ будьте свидѣтелями, что я не былъ съ нимъ и не помогалъ ему, о чемъ я заранѣе объявляю, желая обнаружить его злыя намѣренія.
   Такъ онъ окончилъ свою рѣчь. Нѣкоторые почтенные люди, стоявшіе возлѣ, пытались вывести альгвазила, чтобы предупредить скандалъ; но мой хозяинъ удержалъ ихъ; и подъ страхомъ отлученія запретилъ всѣмъ мѣшать ему, и приказывалъ дать ему высказать все, что онъ хочетъ.
   Такимъ образомъ онъ достигъ того, что всѣ молчали, пока говорилъ альгвазилъ. Когда онъ умолкъ, мой хозяинъ спросилъ его, не хочетъ-ли онъ прибавить еще что-нибудь къ тому, что сказалъ. Альгвазилъ отвѣтилъ:
   -- Много я могу сказать и о васъ, и вашемъ мошенничествѣ, но на сегодня довольно.
   Тогда мой хозяинъ, ставши на колѣни у каѳедры, поднявши руки и обративши взоры къ небу, началъ говорить:
   -- О Господи! Ты, отъ котораго ничто не можетъ скрыться, который видишь все! Ты Всемогущій, для котораго ничего нѣтъ невозможнаго! Ты знаешь правду и видишь, сколь несправедливо я обиженъ. Я прощаю ему, Господи, свои обиды, дабы и Ты меня простилъ. Прости его, не вѣдаетъ-бо, что творитъ. Но я молю Тебя, чтобъ Ты, но имя справедливости, не скрылъ обиды, нанесенныя Тебѣ, Господи, чтобъ кто-нибудь изъ предстоящихъ здѣсь, кто думалъ взять эту святую буллу, повѣривъ лживымъ словамъ этого человѣка, не оставилъ своего благаго намѣренія. Я молю Тебя, о Господи, явить здѣсь чудо, и да будетъ оно такъ: если истинны слова этого человѣка, которыя я считаю лживыми и вызванными злобой, то пусть я провалюсь съ этой каѳедрой, погрузившись на семь саженей въ землю, чтобы никогда не возвратиться оттуда. Но если справедливо то, что говорю я, и этотъ служитель діавола произнесъ хулу, чтобы лишить здѣсь предстоящихъ великаго блага, то да понесетъ онъ наказаніе, и да знаютъ всѣ его злонамѣренія.
   Едва успѣлъ мой благочестивый господинъ окончить свое моленіе, какъ альгвазилъ свалился съ своего мѣста, такъ сильно ударившись объ полъ, что пошелъ звонъ по всей церкви, и сталъ какъ-то мычать, испуская пѣну изъ рта, дѣлая разныя гримасы лицомъ, искрививши ротъ, билъ себя руками и ногами, вертѣлся на полу во всѣ стороны. Замѣшательство и шумъ толпы были такъ велики, что никто никого не слышалъ. Одни стояли молча, объятые ужасомъ и страхомъ, другіе говорили: Господи помоги, и укрѣпи его; другіе: это хорошая награда ему за то, что онъ произнесъ ложное свидѣтельство. Наконецъ нѣкоторые, стоявшіе вблизи, подходили къ нему, повидимому не безъ сильнаго страха, брали его за руки, которыми онъ надѣлялъ увѣсистыми ударами окружающихъ его. Другіе тащили его за ноги, крѣпко, крѣпко держа ихъ, потому что ни одна ослица не лягалась такъ неистово. Такъ продолжалось довольно долгое время. Человѣкъ пятнадцать возились надъ нимъ, и всѣмъ онъ давалъ работу, а если кто зазѣвается, то онъ попадалъ прямо по физіономіи. Все это время мой господинъ стоялъ на колѣняхъ, съ воздѣтыми руками и глазами, обращенными къ небу, до того предавшись божественному настроенію, что ни плачъ, ни крики, ни шумъ, раздававшіеся въ церкви не могли отрѣшить его отъ божественнаго созерцанія.
   Нѣкоторые добрые люди подошли къ нему и, обратясь къ нему, пробудили его отъ божественнаго экстаза, умоляя его снизойти до помощи этому несчастному, который почти умиралъ, и прося его забыть все происшедшее и не обращать вниманія на его злыя рѣчи, за которыя онъ уже получилъ возмездіе. Если онъ можетъ помочь и облегчить страданія, которыя онъ претерпѣваетъ, то ради Бога, пусть онъ сдѣлаетъ это, такъ какъ теперь всѣ видятъ вину виновнаго и правоту его, и помолится Богу, чтобы Онъ по его просьбѣ прекратилъ наказаніе несчастнаго. Господинъ мой, какъ будто проснувшись отъ чуднаго сна, обвелъ взоромъ присутствующихъ, взглянулъ на преступника, и на всѣхъ стоящихъ вокругъ, и медленно проговорилъ:
   -- Добрые люди, вы никогда не стали-бы просить за человѣка, на которомъ Господь такъ ясно показалъ свое могущество. Но такъ какъ Онъ повелѣваетъ намъ не воздавать зломъ за зло и прощать обиды, то мы можемъ обратиться къ Нему съ мольбой, вѣря, что Онъ исполнитъ то, что намъ повелѣваетъ, и что Его божественное величіе проститъ тому, кто оскорбилъ Его, желая помѣшать святой вѣрѣ въ Него.
   Онъ сошелъ съ каѳедры и попросилъ предстоящихъ смиренно помолиться, чтобы Господь Нашъ соблаговолилъ простить грѣшника и вернулъ ему здоровье и здравый разсудокъ, изгнавъ изъ него бѣса, если Онъ допустилъ, чтобы діаволъ за великое прегрѣшеніо этого человѣка вошелъ въ него.
   Всѣ преклонили колѣна и вмѣстѣ съ клериками стали тихимъ голосомъ пѣть предъ алтаремъ литанію; а мой господинъ, подойдя къ альгвазилу съ крестомъ и святой водой, послѣ пѣнія надъ нимъ, простеръ руки и такъ закатилъ глаза къ небу, что чуть-чуть только были видны ихъ бѣлки, и произнесъ молитву, столь же длинную, какъ благочестивую, отъ которой заставилъ плакать весь присутствующій народъ, что удается обыкновенно только проповѣдникамъ, говорящимъ слово благочестивымъ слушателямъ въ страстную недѣлю. Онъ молилъ Господа Нашего, чтобы Онъ не пожелалъ смерти грѣшнику, а даровалъ ему жизнь для раскаянія, ибо онъ соблазненъ діаволомъ и дѣйствовалъ подъ вліяніемъ смертнаго грѣха; чтобы Господь простилъ ему и возвратилъ ему жизнь и спасеніе, дабы онъ могъ покаяться въ своихъ грѣхахъ.
   Съ этими словами онъ приказалъ подать буллу и возложилъ ее ему на голову. Тотчасъ же грѣшному альгвазилу стало лучше, и онъ мало-по-малу сталъ приходить въ себя. Когда-же онъ совершенно пришелъ въ сознаніе, то, павъ къ ногамъ продавца буллъ, онъ сталъ молить его о прощеніи, сознаваясь, что все сказанное имъ онъ говорилъ по наущенію и устами діавола, во-первыхъ для того, чтобы причинить ему убытокъ и отмстить за обиду, а во-вторыхъ и главнымъ образомъ потому, что діаволу слишкомъ тягостно было видѣть то благо, которое получалъ покупавшій буллу. Господинъ мой простилъ его и снова миръ и дружба заключены были между ними. Тогда всѣ такъ стремительно стали разбирать буллы, что во всемъ мѣстечкѣ не было живой души, у которой-бы не оказалось буллы, и у мужей и у женъ, и у сыновей и у дочерей, и у слугъ и у служанокъ. Слухъ о происшедшемъ разнесся по сосѣднимъ мѣстамъ, такъ что когда мы приходили туда, то ужъ не было нужды ни въ проповѣди, ни въ церкви, потому что всѣ приходили за буллами туда, гдѣ мы стояли, какъ будто за плодами, раздаваемыми даромъ. Поэтому въ десяти или двѣнадцати мѣстахъ въ той окрестности, мой господинъ сбылъ безъ всякихъ проповѣдей тысячи буллъ. Сознаюсь, что я, подобно многимъ другимъ, попался на эту штуку, и вѣрилъ, что происходившее въ церкви была правда. Но когда послѣ я замѣтилъ, какъ альгвазилъ съ моимъ хозяиномъ подсмѣивались и подшучивали надъ своей продѣлкой, я понялъ, какъ былъ проведенъ моимъ ученымъ и изобрѣтательнымъ хозяиномъ, и подумалъ:
   "Сколько подобныхъ буллъ распускается такими мошенниками среди довѣрчиваго народа"!
   Я пробылъ у этого пятаго хозяина около четырехъ мѣсяцевъ, въ которые мнѣ пришлось претерпѣть не мало трудовъ.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у капеллана, и что съ нимъ произошло.

   Послѣ этого я попалъ къ живописному мастеру, который разрисовывалъ бубны; я растиралъ ему краски, и много перенесъ тамъ страданій. Я въ это время уже былъ добрый парень и, когда однажды вошелъ въ большую церковь, то увидѣвшій меня тамъ капелланъ взялъ меня къ себѣ.
   Онъ далъ въ мое распоряженіе добраго осла, четыре боченка и кнутъ, и я сталъ возить воду по городу. Это была первая ступень, на которую я сталъ, чтобы идти къ хорошей жизни. Каждый день я отдавалъ своему господину тридцать заработанныхъ мараведи, все же сверхъ тридцати и весь субботній заработокъ я получалъ себѣ. Мнѣ такъ выгодно было это занятіе, что я откладывая часть заработка на сбереженіе, къ концу четырехъ лѣтъ скопилъ себѣ достаточно деньжонокъ, чтобы одѣться въ очень порядочно подержанное платье. Я купилъ себѣ кафтанъ, шляпу и шпагу. Когда я увидѣлъ себя въ платьѣ порядочнаго человѣка, то сказалъ своему господину, чтобы онъ взялъ отъ меня своего осла, потому что я не хочу болѣе заниматься этимъ дѣломъ.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у альгвазила и что съ нимъ случилось.

   Уйдя отъ капеллана я поступилъ къ альгвазилу. Но я не долго прожилъ у него, потому что эта служба показалась мнѣ опасной, особенно послѣ того, какъ однажды ночью за нами съ господиномъ гнались бѣглые арестанты, съ палками и каменьями, и избили моего господина, который остановился подождать; но меня они не догнали. Поэтому я отказался отъ этой должности. Когда я раздумывалъ надъ тѣмъ, какой образъ жизни избрать, чтобы имѣть покой и скопить что-нибудь подъ старость, Богъ просвѣтилъ меня, указавъ мнѣ истинный путь и выгодный образъ жизни. Благодаря помощи друзей и благоговоленію господъ всѣ труды и лишенія, перенесенные мною до сихъ поръ, были вознаграждены тѣмъ, что я достигъ того, къ чему стремился, а именно коронной службы, такъ какъ я видѣлъ, что никто не живетъ такъ хорошо, какъ занимающіе какую-нибудь государственную должность. Я и до сего дня состою въ своей должности, служа Господу Богу и вашей милости. Обязанность моя заключается въ объявленіи о винахъ, которыя должны продаваться въ этомъ городѣ, объ аукціонахъ, о потерянныхъ вещахъ, сопровождать тѣхъ, кто приговоренъ по суду, и вслухъ объявлять ихъ преступленія: и я объявляю, на чистомъ испанскомъ языкѣ. Я такъ наловчился въ своемъ дѣлѣ, и такъ легко освоился съ нимъ, что почти всѣ дѣла, относящіяся до моей обязанности, проходятъ черезъ мои руки, такъ что всякій, кто въ городѣ хочетъ сбыть вино или продать что-нибудь, не разсчитываетъ на выгодную продажу, если Лазарь изъ Тормесъ не приметъ въ этомъ участія.
   Въ это время настоятель церкви Санъ-Сальвадора, мой господинъ и другъ вашей милости, потому что я объявлялъ вамъ о его винахъ, видя мою расторопность, добропорядочный образъ жизни, позаботился женить меня на своей служанкѣ. Увидѣвъ, что отъ такой особы ничего, кромѣ добра и пользы, не можетъ быть, я согласился на эту свадьбу, женился на этой дѣвушкѣ и до сихъ поръ не раскаивался въ этомъ; кромѣ того, что она добрая дѣвушка и хорошая работница, я пріобрѣлъ въ господинѣ настоятелѣ покровителя и помощника. Такъ каждый годъ онъ даетъ намъ иногда муки, каждую Пасху мяса, иногда пару хлѣбовъ, старые панталоны, которые онъ ужъ не носитъ. Онъ велѣлъ намъ нанять квартиру вблизи своего дома, и почти всѣ праздники и воскресенья мы всѣ обѣдаемъ у него. Конечно злые языки, въ которыхъ никогда нѣтъ недостатка, не оставляютъ насъ въ покоѣ, и говорятъ не знаю, что, по поводу того, что моя жена ходитъ къ нему дѣлать постель и готовить обѣдъ. Помоги имъ Господи, чтобъ они лучше говорили правду. Моя жена не изъ такихъ женщинъ, что станетъ обращать вниманіе на эти шутки, а мой покровитель обѣщалъ мнѣ кое-что, что я надѣюсь онъ и исполнитъ. Однажды онъ очень долго при ней говорилъ со мной:
   -- Лазарь изъ Тормесъ, никогда не будетъ хорошо тому, кто обращаетъ вниманіе на болтовню злыхъ языковъ. Я говорю это къ тому, что меня нисколько не удивитъ, если кто-нибудь станетъ болтать что-нибудь, увидѣвши что жена твоя ходитъ ко мнѣ въ домъ. Я ручаюсь тебѣ, что она приходитъ сюда, безъ всякаго ущерба для твоей и ея чести. Поэтому, не смотри на то, что могутъ сказать, а обращай вниманіе только на то, что тебя касается. Я говорю это тебѣ же на пользу.
   -- Господинъ мой,-- сказалъ я ему,-- я рѣшилъ послѣдовать доброму совѣту. Правда, нѣкоторые изъ моихъ друзей говорили мнѣ кое-что, и даже больше трехъ разъ увѣряли меня, что раньше, чѣмъ выйти за меня замужъ, моя жена родила три раза, говоря почтительно о вашей милости.
   При этихъ словахъ жена стала такъ клясть себя, что я думалъ весь домъ провалится съ нами; потомъ она стала плакать и посылать тысячу проклятій тому, кто женилъ меня на ней, такъ что я жалѣлъ, что не умеръ раньше, чѣмъ эти слова вырвались изъ моихъ устъ. Наконецъ я съ одной стороны, господинъ мой съ другой, стали уговаривать и вразумлять ее, и она перестала плакать, когда я поклялся ей, что никогда въ жизни больше не буду упоминать объ этомъ, и что я радуюсь и считаю за счастье, что она уходитъ къ нему и днемъ и ночью, потому что я вполнѣ увѣренъ въ ея честности.
   Такъ мы и устроились очень хорошо всѣ втроемъ, и до сего дня никто не слышалъ отъ насъ ничего о происшедшемъ. Напротивъ, когда я подозрѣваю, что кто-нибудь собирается сказать что-нибудь о ней, я останавливаю его словами:
   -- Послушайте если вы мнѣ другъ, то не говорите того, что можетъ мнѣ быть непріятнымъ. Я не могу считать своимъ другомъ того, кто дѣлаетъ мнѣ непріятности, особенно если хотятъ поссорить меня съ моей женой, которую я люблю больше всего на свѣтѣ, больше себя самого. И съ нею Господь посылаетъ мнѣ слишкомъ много милостей, гораздо больше, чѣмъ я заслуживаю, и я готовъ покляться на священномъ жертвоприношеніи, что она честная жена. А кто будетъ говорить иначе, съ тѣмъ я буду драться.
   Такимъ образомъ мнѣ ничего не рѣшаются говорить, и я спокойно живу своей семьей.

Конецъ.

"Сѣверный Вѣстникъ", NoNo 11--12, 1893

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru