Гершензон Михаил Абрамович
История Тома и Гека

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ИСТОРИЯ ТОМА И ГЕКА

М. Гершензон

   Очерк написан по материалам автобиографии М. Твена и трехтомной биографии великого писателя, написанной Альбертом Пэйном. Книги эти на русский язык не переведены.
   
   Американский писатель Альберт Пэйн работал над биографией Марка Твена. Он приходил к создателю "Тома Сойера" и "Геккельберри Финна" почти ежедневно, и старик рассказывал ему о прошедших днях. В теплом, просторном фланелевом костюме в мягких домашних туфлях, Марк Твен шагал по веранде взад и вперед, и говорил, говорил -- без всякого порядка, о чем вздумается: то о недавнем прошлом, то о встречах с Брет-Гартом и Бичер-Стоу, то о лоцманах на реке Миссисипи, то о школьных годах и жизни в маленьком рабовладельческом городке Ганнибале.
   Альберту Пэйну не легко было работать над биографией, потому что он никогда не знал, о чем сегодня будет рассказывать старик. "Автобиографию нельзя рассказывать подряд, -- говорил Марк Твен. -- Начинай, где придется; колеси по своей жизни, как взбредет на ум: говори только о том, что тебя интересует в эту минуту, и прекращай рассказ, как только эта тема перестанет тебя волновать".
   Альберт Пэйн слушал и записывал, а перед ним все время, то вперед, то назад двигалась фигура в белой фланели; иногда рассказчик садился в кресло и, закурив, останавливал взгляд на далекой зеленой полоске леса. Он сидел неподвижно, и только глаза, горящие под мохнатыми бровями, говорили о том, как много образов, событий и лиц встает в памяти старика.
   -- Расскажите, как написали вы Тома и Гека, -- оросил Альберт Пэйн.
   Он просил об этом не раз и однажды старик кивнул головой.
   -- Хорошо, -- сказал он.-- Я пороюсь в памяти, и завтра же расскажу вам о них.
   На другой день, когда Пэйн пришел, он застал Марка Твена в необычном волнении. Беспокойно перебегали морщинки на лбу. Брови топорщились больше, чем всегда, и нервнее была походка. На столе лежали две книги -- "Приключения Тома Сойера" и "Приключения Геккельберри Финна".
   Марк Твен перехватил взгляд Альберта Пэйна.
   -- Поговорим, поговорим о мальчиках, -- сказал он. -- Видите, я даже разыскал тетрадку Сюзи.
   Очень часто в рассказах старик возвращался к любимой дочери Сюзи, которая умерла десять лет назад.
   -- Я никогда не рассказывал вам об этой тетрадке? -- спросил Марк Твен.-- Вам, как биографу, обязательно нужно знать ее. Когда Сюзи было тринадцать лет, она была стройной девчуркой с бронзовыми косичками, самой хлопотливой пчелкой в нашем домашнем улье. И среди всех занятий и развлечений она потихоньку, из одной только любви ко мне, принялась писать мою биографию. Она писала тайком у себя в спальне и прятала от нас свои записки. Она прислушивалась к нашим разговорам с матерью и сама расспрашивала меня о прошлом, -- а я и не подозревал, зачем ей это. Вот посмотрите, как начинается эта маленькая биография:
   "Мы -- очень счастливая семья. Мы -- это папа, мама, Джен, Клара и я. Я буду писать про папу, и мне всегда хватит, о чем рассказывать, потому что он -- очень удивительный человек. Каков папа с виду, -- это описывали часто, но всегда совсем неправильно. У него красивые седые волосы, не слишком густые и не слишком длинные,-- как раз такие, как надо; римский нос, который очень украшает черты его лица; добрые синие глаза и маленькие усы. Голова и профиль у него чудесной формы. Коротко говоря, он -- исключительно красивый человек. Только зубы у него обыкновенные... Он всегда рассказывает самые замечательные истории. Мы с Кларой всегда любили сидеть на ручках его кресла и слушать, как он придумывает истории про картины, что висят на стене..."
   Дальше Сюзи рассказывала о том, как папа любит кошек и какие смешные сочиняет для них имена. Какая чудесная книга "Принц и нищий". Какая милая походка у папы...
   Читая эти страницы, Марк Твен улыбался счастливой улыбкой. Даже орфографические ошибки радовали его,-- в неправильных оборотах, в описках он узнавал свою торопливую, ласковую, шуструю дочурку.
   -- Она меня видела насквозь и не давала мне спуску! -- Старик поднял ясные смеющиеся глаза на Альберта Пэйна. -- Как вам это нравится, а? "Мы с Кларой уверены, что папа сыграл эту штуку с нашей бабушкой, когда она хотела его высечь, -- ту штуку, про которую говорится в "Приключениях Тома Сойера": "Том, дай-ка сюда этот прут". Розга свистнула в воздухе. Опасность была неминуемая. "Ай! Гляньте-ка, тетя, назад!" Старушка испуганно повернулась на каблуках и подняла свои юбки, чтобы спастись от грозящей беды, а мальчишка пустился бежать, вскарабкался на высокий досчатый забор -- и был таков!"
   -- Ведь так и есть! -- сказал Марк Твен. -- Клара и Сюзи не ошиблись в этом. Они угадали, что я рассказывал в "Томе Сойере" о собственных проделках. Я был озорным мальчуганом и доставлял моей матери немало хлопот. Но я думаю, что ей это нравилось. У нее не было никаких хлопот с братом моим Генри, который был двумя подами, моложе меня. Мне кажется, его неизменное послушание, правдивость и добропорядочность утомляли бы ее своей монотонностью, если б я не вносил разнообразия своим озорством. Гегари -- это Сид в "Томе Сойере". Но Генри был гораздо тоньше и умнее Сида. Это Генри обратил внимание моей матери, что нитка, которою она зашила мне ворот рубашки чтобы я не купался, изменяла свой цвет. Я был наказан, но зато и досталось же от меня Генри! Ему доставалось частенько за такие дела вперед авансом. А эту историю вы помните!
   "Тетка ушла на кухню, и Сид тот час же потянулся к сахарнице, как бы издеваясь над Томом. Это было прямо нестерпимо! Но сахарница выскользнула у Сида из пальцев, упала на пол и разбилась. Том был в восторге, в таком восторге, что удержал свой язык и даже не вскрикнул от радости. Он решил не говорить ни слова, даже когда войдет тетка, а сидеть тихо и смирно, пока она не спросит, кто эти сделал. И тогда он расскажет все, и весело ему будет глядеть, как она расправится со своим примерным любимчиком..."
   Марк Твен отложил в сторону "Тома Сойера". Теперь, через шестьдесят лет, старик помнил все подробности этого ужасного дня, точно вот только вчера Генри разбил эту сахарницу.
   -- Генри никогда не крал сахару,-- сказал он.-- Он брал его открыто, и мать знала, что он не возьмет сахару в ее отсутствие. Но во мне -- во мне она не была уверена. Вернее, она был уверена в том, что я возьму. И вот однажды Генри брал сахар, когда ее не было в комнате, и разбил ее любимую старинную сахарницу. Я обещаю ему, что расскажу, когда мать придет, но это его нисколько не смутило. Мать пришла и онемела на мгновенье при виде осколков, лежащих на полу. Я молчал, чтобы усилить эффект. Я ждал, -- вот сейчас она опросит: "Кто это сделал?" Но я ошибся в расчете. Она ничего не стала спрашивать. Очнувшись от оцепенения, она сразу стукнула меня наперстком по голов: так, что боль пронизала меня до самых пят. Я думал, она горько раскается, когда узнает, что это не я, это Генри, но она сказала без всякого волнения: "Не беда. Это будет тебе за какие-нибудь проделки, про которые я еще не знаю"...
   Старый писатель забыл о своем собеседнике. Перед ним проходили картины детства. Маленький городок Ганнибал, дремлющий на солнце. Великолепная Миссисипи, в милю шириной, плоты и лодки. Густой лес на том берегу. И эта пещера, бесконечный лабиринт подземных галлерей, зал, переход...
   -- Она ведь не выдумана мной,-- обернулся Марк Твен к своему другу.-- Сколько раз отправлялся я туда, в эту пещеру, ловить летучих мышей! Мать моя -- это ее я изобразил в "Томе Сойере" под именем тетушки Полли,-- она никак не могла привыкнуть к этим славным, шелковистым зверькам. Я говорил: "У меня подарок для тебя в кармане". По своей доверчивости она запускала руку в карман моей куртки и тотчас в испуге выдергивала ее. Так мне и не удалось научить ее любить летучих мышей. В этой пещере очень легко было заблудиться. И я действительно заблудился в ней однажды с моей повелительницей, Бекки Течер. Последняя свечка у нас догорала, когда вдали показались факелы людей, что отправились нас искать. Только по правде эту девочку звали не Бекки Течер, ее звали Лаура Хоукинс... Она жила в доме напротив, дом был новый, там вволю было кирпичей и обрезков досок. Мы с ней строили из этих досок домики, играли "в хозяйство".
   -- А индеец Джо? -- спросил Пэйн своего старого друга.
   -- Индеец Джо -- это тоже чистая правда, -- отвечал Марк Твен. -- Он действительно заблудился в пещере, и умер бы там с голоду, если б не летучие мыши, которыми он питался. А летучих мышей там было мириады. В "Томе Сойере" я уморил его до смерти, потому что так нужно было в повести, чтобы было интересней. На самом же деле он остался жив. И клады мы там искали с закадычным моим другом Томом Бленкеншипом, сыном местного пьяницы. Том Бленкеншип -- это Геккельберри Финн. Я совершенно точно описал его в книге: "Геккельберри одевался в обноски с плеча взрослых людей; одежда его во всякое время года цвела разноцветными пятнами и висела лохмотьями... В хорошую погоду он ночевал на ступенях чужого крыльца, а в дождливую -- в пустых бочках. Ему не надо было ходить ни в школу, ни в церковь, ему некого было слушаться, над ним не было господина. Он мог удить рыбу или купаться, когда и где ему было угодно, и сидеть в воде, сколько ему заблагорассудится. Никто не запрещал ему драться... Ему не надо было ни мыться, ни надевать чистое платье, а ругаться он умел удивительно. Словом, он обладал всеми радостями, которые делают жизнь прекрасной..."
   Это -- правдивый, неприкрашенный портрет моего друга, Тома Бленкеншипа. Бленкеншипы добывали себе пропитание охотой и рыбной ловлей и жили в лачуге из древесной коры, под деревом; позже они перебрались в старый, заброшенный амбар. Говорят, он жив и сейчас, Том Бленкеншип; я слышал, что он стал мировым судьей в каком-то городишке, в штабе Монтана, и слывет там добропорядочным, уважаемым, человеком. Никогда не забуду, как он пришел однажды и рассказал, что отправляется искать клад. Ему приснилось, где этот клад зарыт, и он обещал, что поделится со мной и Джоном Бриггсом, если мы поможем ему открыть сокровище. Мы крепко верили в сны; запаслись лопатами и киркой, и копали, копали. А Том сидел под деревом и командовал... На следующий день мы принесли с собой два железных прута, и втыкали и вбивали их в землю, пока они не упрутся во что-нибудь твердое; тогда мы снова начинали рыть, но так и не нашли клада...
   Старик разошелся, и Альберту. Пэйну не приходилось задавать ему вопросы, не приходилось подзадоривать его. Он рассказывал случай за случаем, так живо и ярко, как умел он один. Он вспомнил школу в Ганнибале, -- точно такую школу, какую описал в "Томе Сойере". Совеем маленьким он еще был, когда учительница, мисс Хорр, сказала ему: "Ты опять вертишься? Сходи, принеси прут, я тебя накажу". Он вышел на улицу и стал искать розгу. Все леса Миссури были перед ним; но даже самый тонкий прут казался ему страшным. Перед каким-то домом лежали стружки, -- тонкие сосновые стружки. И мальчика вдруг осенило. Он схватил завитую, легкую стружку и принес ее строгой учительнице. "Сэмюэль Ленгхорс Клеменс! -- грозно сказала она ему, -- потому что это было его настоящее имя. -- Мне стыдно за тебя! Джимми Данлен, принеси настоящую розгу!" И Джимми пошел, и принес "настоящую" розгу, и эта розга навсегда отбила у маленького Сэма любовь к школе...
   Потом он подрос, и какая чудесная дружба завелась у него с Джоном Бриггсом, -- тем самым, с которым искал он клад, и с Биллем Боуэном, который впоследствии стал лоцманом. Они вместе ловили рыбу, вместе плавали по Миссисипи. Они забирались на гору и скатывали вниз на дорогу камни, чтобы пугать прохожих. Однажды они подрыли огромный камень, целую скалу, величиной в омнибус. По дороге ехал негр в повозке. Камень медленно сдвинулся с места. И вдруг эта глыба свернула и, в облаке пыли, как живая, запрыгала прямо к повозке! Мальчики оцепенели от ужаса. Камень словно гнался за несчастным возницей. Камень несся скачками, все быстрей и быстрей. Сэмюэль Клеменс зажмурил уже глаза, чтобы не видеть катастрофы. Но чудесный случай предотвратил несчастье: ударившись о край дороги, огромная глыба подпрыгнула и пронеслась как раз над повозкой, не задев ни возницы, ни лошадей. Камень пролежал на этом месте сорок лет. А мальчики -- они никогда больше не развлекались опасной забавой...
   Летние месяцы маленький Сэм проводил, обычно на ферме у дяди. Как ясно он помнил эту ферму, и каждое дерево в саду, и каждую курицу в курятнике! Таинственный сумрак густых лесов, перестукивание дятлов вдали, осеннюю, багряную и золотую листву дубов и кленов; и частую дробь по крыше, и чудесные вечера на кухне, в гостях у ласкового негра, дядюшки Даниэля; и сказки, которые рассказывал дядюшка Даниэль, -- чудесные сказки про храброго Братца Кролика, про Мистера Сверчка и про медвежонка, который няньчил маленьких крокодилов...
   -- Этого дядюшку Даниэля я назвал в книге "Джимом", и увез на плоте вниз по Миссисипи. Его доброе черное лицо я люблю и сейчас, как люба шестьдесят лет назад...
   Опять зашелестели страницы книги и Марк Твен стал читать:
   "-- Но каким образом ты попал сюда, Джим?
   Он смущенно взглянул на меня, и не отвечал ни слова.
   Через минуту он сказал:
   -- Джим лучше промолчит.
   -- Отчего, Джим?
   -- Джим знает почему. Ты не выдашь старого Джима, Гек, никогда не выдашь?
   -- Провались я на этом месте, если я выдам тебя, Джим!
   -- Джим тебе верит, старый Джим верит тебе! Гек, Джим.... бедный, старый Джим убежал.
   -- Джим!!!"
   Марк Твен закрыл книгу.
   -- А история о том, как мальчики прятали Джима, -- это тоже правда?-- спросил писателя его собеседник.
   -- Да, и это правда. У Гека Финна,-- я хотел сказать, у Тома Бленкеншипа был брат по имени Бен. Однажды Бен отправился на рыбную ловлю и посреди болота набрел на негра-раба, который убежал от своего хозяина. В те времена считалось преступлением скрыть беглого негра. К тому же за поимку беглеца назначена была награда в пятьдесят долларов -- огромное богатство для оборвыша, каким был Бен Бленкеншип. Но Бен не соблазнился наградой. Он не выдал бедного негра и все лето укрывал его на болоте. Негр ловил рыбу, а Бен приносил ему хлеба, и все, что только мог раздобыть. Но понемногу история вышла наружу. Какие-то дровосеки погнало за беглецом и загнали его в трясину. Там он и утонул несчастный... Через несколько дней мы нашли его там -- я, Джон Бриггс и Боуэн. Мы испугались мертвеца и кинулись бежать...
   Марк Твен насупил седые, мохнатые брови. В своей книге он рассказал об этом эпизоде иначе. В книге он избавил от смерти несчастного негра и освободил его от цепей. И Том подарил Джиму сорок долларов, и Джим ужасно обрадовался. И все кончилось хорошо, -- потому что Марк Твен в своих книгах не любил и не хотел говорить о тяжелом и грустном. И даже сейчас он только на минуту нахмурился, вспомнив страшное впечатление детства Альберт Пэйн не успел еще записать этот эпизод, как вдруг услышал тихий, заразительный смех старика.
   -- Нет, ничего, просто так, -- сказал он, подмигивая своему биографу.-- Просто я вспомнил, как Гек, то-есть Том Бленкеншип, продавал шкуру енота. В лавке старого Сельмса за шкуру платили десять центов. Но нам этого было мало. Окно в лавке было открыто, и тут же у окна лежала куча мехов. Гек, то-есть Том, вышел в дверь и продал Сельмсу своего енота за десять центов. Сельмс швырнул шкурку на кучу. Через часок Том вернулся, подполз к окну и стащил свою шкурку с кучи, и продал ее Сельмсу еще раз. Так делал он несколько раз. Вдруг приказчик Сельмса и говорит:
   -- Что за странная штука! Весь день этот мальчишка продает нам енотов.
   Сельмс посмотрел на свою кучу: там были всякие шкурки, но енот -- только один, -- тот, которого он только что купил...
   Тут Марк Твен рассмеялся так звонко, как умеют смеяться только очень хорошие люди. Но больше он ничего не рассказывал в этот день про Тома и Гека. Он снова стал перелистывать тетрадку Сюзи, и ему опять попалась на глаза фраза: "Мы с Кларой всегда любили сидеть на ручках его кресла; и слушать, как он придумывает истории про картины, что висят на стене".
   -- Это была трудная задача, -- сказал Марк Твен. -- У меня в комнате над камином висели три картины -- голова кошки, потом -- красивая девушка, по имени Эммелина, и холст с изображением "Юной Медузы". Я должен был по первому требованию придумать рассказ, каждый раз новый. И непременно должен был начать с кошки, а кончить Эммелиной. А слушатели у меня были очень, очень требовательные...
   Все дальше и дальше уводили воспоминания старого писателя. Из стройной девчурки с бронзовыми косичками Сюзи превратилась в милую маленькую крошку. Ей только шесть, лет, и каждую ночь ей снится страшный сон: ее съедает огромный злой; медведь. И Сюзи расплакалась однажды: "Это нечестно. Почему всегда он меня ест, а я его ни разу".
   Летние месяцы Сюзи проводила на ферме возле Нью-Йорка, где она родилась.
   -- Они ведь ровесники, мой "Том Сойер" и Сюзи, -- разве я не говорил: вам? -- сказал Марк Твен, положив сухую, горячую руку на плечо Альберту Пэйну. -- Ведь Сюзи родилась в тот год, когда я писал "Тома". Ни одну книгу не писал я так легко -- по-сорок, по пятьдесят страниц в день. Да, это был самый счастливый год в моей жизни...
   Старик задумался и долго сидел молча, глядя на далекий лес. Альберт Пзйн встал и тихонько спустился с веранды. Он еще раз обернулся перед уходом. Марк Твен продолжал сидеть неподвижно, откинув назад седую голову, -- очень красивую голову -- в этом права была Сюзи.

"Детская литература", No 1, 1939

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru