Lib.ru/Классика: Географические Исследования_и_путешестви. Персия. Тегеран и Испагань

ПЕРСІЯ.

ТЕГЕРАНЪ И ИСПАГАНЬ.

(Изъ путевыхъ записокъ.)

Съ мѣсяцъ мы подвигались медленно и съ трудомъ по снѣгамъ Арменіи. Это утомительное шествіе прерывалось лишь рѣдкими днями отдыха, и по мѣрѣ того, какъ мы приближались къ персидской границѣ, вмѣстѣ съ усталостью отъ дороги, увеличивалось въ насъ желаніе придти скорѣе къ концу ея. Наконецъ мы выѣхали изъ оледенѣлыхъ пустынь, гдѣ, при 25 градусахъ холода, ураганы съ овраговъ Тавра подвергли наше терпѣніе столь жестокимъ испытаніямъ. Отрядъ всадниковъ ожидалъ насъ при опушкѣ двухъ владѣній, Турціи и Персіи. Они были посланы Мегеметомъ-Шахомъ намъ навстрѣчу, и должны были служить намъ проводниками по землямъ владыки Ирана. Въ главѣ ихъ находились сынъ и племянникъ правителя провинціи, въ которую мы входили. Мы погнали нашихъ лошадей, и вскорѣ мы были посреди гостепріимной свиты, съ которою обмѣнялись обычными саламалеками. Начальники отряда пригласили насъ потомъ продолжать путь по владѣніямъ шаха, ихъ господина.

Во-время исполненія этихъ формальностей я внимательно наблюдалъ физіономіи и странныя одѣянія, насъ окружавшія. Сынъ и племянникъ правителя, стоявшіе въ главѣ отряда, были два молодые человѣка съ почти дѣтскимъ лицомъ, рѣзко отличавшимся отъ ихъ мундировъ, сшитыхъ по образцу европейскому. Одинъ изъ нихъ, имѣвшій не болѣе тринадцати или четырнадцати лѣтъ, былъ одѣть въ зеленый сюртукъ съ серебряными пуговицами, съ отворотами изъ амарантоваго бархата; на плечахъ у псго была огромная пара золоченыхъ эполетъ, а на поясѣ болталась большая сабля, поддерживаемая аграфами эмальированнаго золота; его маленькія ноги были спрятаны въ широкія панталоны, заткнутыя въ ботфорты съ кисточками. Другой, немного старше, имѣлъ такое же платье, какъ его товарищъ, исключая цвѣта сюртука, бывшаго алымъ; онъ имѣлъ чинъ полковника. Подъ начальствомъ этихъ двухъ командировъ шелъ отрядъ во сто угрюмыхъ всадниковъ, окружившихъ насъ, но обмѣнѣ первыхъ привѣтствій, въ видѣ обширнаго круга. Такъ, заключенные со всѣхъ сторонъ, мы походили болѣе на плѣнниковъ, чѣмъ на посольство, защищаемое почетною стражею.

Одѣяніе этихъ всадниковъ было весьма странное и разнообразное. Особенно замѣчательны были Курды оригинальною дикостью своего костюма; почти у всѣхъ ихъ были куртки яркаго цвѣта, свѣтло-голубаго, желтаго, пурпуроваго; каждый всадникъ быль перетянуть широкимъ черной кожи кушакомъ или шалью, придерживающей съ правой стороны выпуклый щитъ изъ носороговой кожи, украшенный позолотою, а съ лѣвой очень выгнутую саблю безъ чашки, въ чорно-сафьянныхъ ножнахъ. Нѣкоторые изъ всадниковъ прибавили къ этому воинскому убранству пистолетъ, прикладъ котораго, торчавшій за спиной въ кушакѣ, былъ обмотанъ длиннымъ шнуркомъ, повязаннымъ крестъ-на-крестъ около ихъ шеи. Два или три мѣшечка, висѣвшіе на этомъ шнуркѣ, заключали порохъ, пули и кремни. Широкія панталоны, синія или бѣлыя, сверху покрытыя маленькимъ полукафтаньемъ, развѣвались около ноги, или были стянуты лентою у лодыжки. Обувь состояла въ красной кожи сапогахъ или башмакахъ, съ продолговатою и вверхъ концомъ поднятою подошвою, напоминавшихъ форму бабушей китайскихъ. Всѣ эти Курды имѣли остроконечныя шапки изъ рыжаго войлока, придерживаемыя тюрбаномъ, или большія красныя ермолки, окруженныя желтымъ съ чорными крапинами лоскутомъ, разорванные концы котораго развевались довольно красиво по ихъ голой и загорѣлой шеѣ. Всѣ они также держали въ правой рукѣ пику, сдѣланную изъ длиннаго бамбука, оканчивавшуюся желѣзнымъ остріемъ, окруженнымъ двумя маленькими пучками мирныхъ перьевъ. Одежда Персовъ, смѣшанныхъ въ маломъ числѣ съ Курдами, была проще. Сверхъ длиннаго платья, узкаго и стянутаго у таліи, драпировалось платье болѣе широкое, открытое и съ сборчатыми по локоть рукавами. Нѣкоторые имѣли широкій плащъ, аббахъ, изъ верблюжьей шерсти, съ коричневыми по бѣлому фону полосами. Остроконечная шапка изъ черной овчины была надвинута до ушей и касалась густой бороды, разстилавшейся по ихъ груди. Почти всѣ были вооружены длинными ружьями, прислоненными къ лѣвому плечу, или положенными впереди, поперегъ сѣдла.

Таковы были странные сателлиты, долженствовавшіе вести насъ по Персіи. Едва мы тронулись съ мѣста, какъ они представили намъ зрѣлище одной изъ тѣхъ fantasias, въ которыхъ восточныя войска любятъ выказывать свою ловкость и быстроту. Намъ сказали, что этотъ воинскій праздникъ давали въ честь нашу, и что мы должны считать это за выраженіе большаго отличія. Сначала спокойная масса всадниковъ пришла мало-по-малу въ движеніе; нѣкоторые отдѣлились и понеслись въ галопъ по нашимъ сторонамъ, потрясая своими бамбуковыми пиками и выдѣлывая блестящія штуки своими длинными ружьями. Вскорѣ, возбужденные этимъ началомъ, избѣгая другъ-друга, сближаясь, показывая видъ то нападенія, то бѣгства, они представили, со смѣлостію и свободою совершенныхъ всадниковъ, картину сраженія, давшую намъ большую идею о персидской конницѣ. Подобный отрядъ конечно будетъ ужасенъ въ войну стрѣлковъ и партизановъ, гдѣ непріятель, измученный, преслѣдуемый безостановочно этими воинскими труппами, истощится въ напрасныхъ усиліяхъ настичь и поразить своихъ неуловимыхъ наступателей.

Видъ этихъ воинскихъ игръ одинъ напоминалъ намъ, что мы были въ другой странѣ, и что турецкое народонаселеніе важныхъ и медленныхъ привычекъ уступило мѣсто обществу характера болѣе живаго и бойкаго. Что касается до природы, то она представлялась скучною, и опустошенною. Дома, въ которыхъ мы ночевали, были грязны. Однако мало-по-малу мы приближались къ менѣе дикой части страны, и вскорѣ могли замѣтить значительное улучшеніе въ жизни, въ матеріальныхъ средствахъ жителей. Удобные и чистые дома замѣнили жалкія пастушескія хижины Въ городахъ, проходимыхъ нашимъ караваномъ, также замѣтны были слѣды болѣе развитой образованности, и въ нравахъ народонаселенія, рядомъ съ нѣкоторыми нескладностями, много сторонъ симпатичныхъ и почти увлекательныхъ. Необходима была вся привѣтливость этихъ нравовъ, чтобы сдѣлать для насъ сносными трудности путешествія, долженствовавшаго продолжиться еще три мѣсяца до Тегерана, посреди снѣговъ, оставленныхъ нами лишь невдалекѣ отъ этой столицы.

Наконецъ мы увидѣли стѣны Тегерана, и съ этой минуты всѣ наши непріятности были забыты. Новый отрядъ вышелъ намъ навстрѣчу, чтобы выполнить формальность, называемую Персами истанбаломъ, что буквально значитъ дѣйствіе идти навстрѣчу, Истанбалъ отдается только значительнымъ путешественникамъ. Посреди всадниковъ, вышедшихъ къ намъ навстрѣчу, замѣтны были главные офицеры бегліера-бея (гражданскаго начальника) и сердара (военнаго начальника) города. Эти офицеры пригласили насъ сойти съ лошадей предъ входомъ въ великолѣпную изъ краснаго сукна палатку, украшенную богатою вышивкою, гдѣ ожидалъ посланника завтракъ. Но послѣ продолжительнаго отдыха мы отправились по дорогѣ въ Тегеранъ, и наше вниманіе вскорѣ было совершенно поглощено зрѣлищемъ народа, толпившагося, чтобы видѣть насъ, съ криками, которые превышали хриплые голоса дервишей. Этихъ фанатиковъ можно было узнать по ихъ длиннымъ волосамъ, тигровымъ или шакаловымъ кожамъ, покрывавшимъ ихъ плечи. Вооруженные длинными палками или палицами, утыканными толстыми гвоздями, выходившими наружу остріемъ, они возбуждали энтузіазмъ толпы, крича повременамъ я -- Али!

Какой смыслъ имѣлъ этотъ крикъ? Былъ ли онъ въ нашу честь, или призывалъ на головы наши гнѣвъ зятя пророка?

Въ присутствіи возбужденнаго народонаселенія, насъ окружавшаго, трудно было намъ удержаться отъ нѣкоторой недовѣрчивости. Особенно при видѣ дикаго лица и яростныхъ взгля: довъ дервишей, мы были въ-правѣ не вѣрить въ доброту этихъ сомнительныхъ изъявленій симпатіи, сопровождаемыхъ религіознымъ крикомъ я -- Али! Однако намъ не было до этого большаго дѣла; народонаселеніе, тѣсныя волны котораго раздѣляла наша кавалькада, отвлекало на каждомъ шагу наше вниманіе отъ этого мало успокоительнаго фиглярства. Плясуны, музыканты, жонглеры, переодѣтые въ кожи звѣрей, смѣшивались съ толпою любопытныхъ, охотно разступавшихся, чтобы допустить ихъ до насъ. Нѣкоторые изъ этихъ жонглеровъ вели на веревкѣ, или несли на плечахъ молодыхъ тигровъ, медвѣдей и обезьянъ. Подлѣ, бойцы, обнаженные до пояса, ломались во всѣ стороны, и описывали большіе круги огромными палицами, оборачиваемыми около всего ихъ тѣла, выказывая своими кривляніями силу своихъ членовъ и эластичность своихъ мускуловъ. Далѣе, кондиторы разбивали передъ посланникомъ банки съ копфектами, разсыпавшимися подъ ноги его лошади. Потомъ, какъ-будто для того, чтобы очистить землю и прибить пыль, поднятую толпою, шли сакка или носильщики воды, неся въ рукахъ огромные мѣха, и проливая находящуюся въ нихъ воду по песку дороги. Все было употреблено, чтобы принять насъ достойнымъ образомъ: -- пирожники, продавцы плодовъ, конфетчики пришли съ базара, и всякъ старался подать свои пироги или свои сласти, свои апельсины или свои гранаты. Выслали даже львовъ шаха привѣтствовать васъ своимъ рычаніемъ. Львовъ этихъ держали за простую желѣзную цѣпь, продѣтую сквозь ошейникъ, два человѣка, имѣвшіе, вмѣсто всякаго оружія, маленькій хлыстикъ изъ зеленаго дерева.

Не доѣзжая немного городскихъ воротъ, мы поочередно встрѣчали секретарей различныхъ посольствъ, посланныхъ ихъ начальниками привѣтствовать посланника Франціи. Мы вступили въ Тегеранъ при пушечной пальбѣ, посреди двойнаго ряда солдатъ, стоявшихъ въ проходимыхъ нами улицахъ. Громъ начиналъ грохотать, и его глухіе раскаты сопровождали удары артиллеріи; молнія быстро смѣнялась; нѣсколько большихъ капель дождя упало въ ту самую минуту, какъ мы прибыли ко дворцу, назначенному для посольства, и Персы говорили, что намъ покровительствуетъ Аллахъ, допустившій посольство дойти до дворца до начатія грозы. Жилище посланника было немедленно наполнено всѣми высшими сановниками города; оно не опросталось въ-продолженіе многихъ часовъ. Пріемъ былъ сдѣланъ по правиламъ восточнаго этикета, и каждый посѣтитель занималъ мѣсто по своему чину, около большихъ ковровъ, на которыхъ были разставлены огромные подносы, нагруженные сорбетами и лакомствами.

Мы разсчитывали пробыть нѣсколько дней въ Тегеранѣ. Мы должны были встрѣтить шаха въ Испагани, куда онъ былъ призванъ довольно важными интересами внутренней политики. Освободясь отъ пріемовъ и обычныхъ представленій, мы воспользовались остававшимся у васъ временемъ, для посѣщенія всѣхъ замѣчательныхъ мѣстъ оффиціяльной столицы Персіи. Первою нашею заботою было пріискать удобную квартиру, потому-что дворецъ, отведенный для посольства, не могъ помѣстить всей его свиты. Были принуждены искать для насъ помѣщенія въ сосѣднихъ домахъ, и съ трудомъ нашли его. Наконецъ удалось помѣстить насъ довольно удобно, и мы неочень дурно провели остававшіеся для насъ въ Тегеранѣ дни отдохновенія.

Городъ этотъ имѣетъ четыре или пять километровъ въ окружности. Стѣны, по обычаю Персовъ, обставлены башнями, и нависли надъ крутизною рва. Ворота, украшенныя кирпичами разныхъ цвѣтовъ, защищены бастіономъ, выстроенномъ впереди стѣнъ. Но почти всѣ эти сооруженія падаютъ въ развалины, и не могутъ принести никакой пользы въ случаѣ правильной аттаки. При первомъ взглядѣ, Тегеранъ представляетъ глазу длинную линію стѣнъ изъ желтаго кирпича, надъ которыми возвышаются нѣсколько куполовъ мечетей и кіосковъ шахова дворца. Зданія мало замѣчательны, базары дурно выстроены и жалкой наружности. Мечети въ общемъ видѣ не имѣютъ ничего величественнаго, въ подробностяхъ ничего изящнаго. Видно, что Тегеранъ сталъ лишь случайно столицею. Принцы Каджяры, сдѣлавшіе изъ этого второстепеннаго города первопрестольный градъ своего царства, не имѣли ни вкуса ни средствъ, увѣковѣчившихъ въ Испагани память о славной династіи Софіевъ. Единственная часть города, достойная замѣчанія, есть называемая Аркомъ. Здѣсь находятся дворецъ шаха съ его службами, домы нѣсколькихъ принцевъ царской крови и важныхъ придворныхъ. По восточному обыкновенію, Аркъ находится въ центрѣ города и отдѣленъ отъ прочихъ частей стѣною, укрѣпленною и обнесенною рвами, съ висячими чрезъ нихъ мостами.

Главныя ворота этой царской ограды обращены на югъ; пройдя ихъ, вступаете въ длинную, мрачную галлерею, гдѣ стоять солдаты и нѣсколько кагунджей. (Тѣ, которые курятъ кагунъ или кальянъ.) Оттуда выходишь на большую площадь, по имени Меиданъ-и-Шахъ или Царская Площадь. Она окружена стѣнами, съ башнями и пушками, казармами и внѣшнею стороною сераля. Поставленныя по сторонамъ дворцоваго подъѣзда пушки, кажется, защищаютъ приступъ къ царской резиденціи; но разсмотрѣвъ ихъ ближе, замѣтишь, что онѣ негодятся къ употребленію, что у одной недостаетъ колеса, у другой лафета, и что онѣ скорѣе служатъ эмблемою царскаго могущества, чѣмъ средствомъ къ защитѣ. Посрединѣ Меидана возвышается на одинъ метръ высоты платформа, на которой поставлена, неизвѣстно для чего, огромная пушка. Она однако не остается совершенно безполезною, и сдѣланное изъ нея употребленіе слѣдуетъ упомянуть здѣсь, какъ черту мѣстныхъ нравовъ. Положено, что совершившій какое бы ни было преступленіе, если ему удастся забиться подъ ея разломанный ляфетъ, становится неприкосновеннымъ; онъ здѣсь выжидаетъ когда пройдетъ шахъ, всегда оказывающій ему помилованіе. Тегеранъ имѣетъ и другія убѣжища, по большей части въ мечетяхъ или извѣстныхъ гробницахъ имамовъ, находящихся въ большомъ уваженіи у богомольцевъ; по трудно повѣрить, что и конюшни пользуются тѣмъ же правомъ неприкосновенности. Это обыкновеніе основывается на предразсудкѣ, перешедшемъ въ пословицу, которая говоритъ, что лошадь не приведетъ никогда къ побѣдѣ провинившагося въ измѣнѣ. Однако право убѣжища не распространяется на всѣ конюшни; злоупотребленіе было бы слишкомъ велико; оно соблюдается относительно конюшенъ шаха, важныхъ сановниковъ и иностранныхъ министровъ.

Сераль состоитъ изъ многихъ зданіи или отдѣльныхъ дворцовъ, возвышающихся посреди большихъ садовъ. Входъ въ нихъ со стороны Меидана; онъ называется вратами блаженства,-- Деріемъ-са-Алетомъ, Надъ нимъ выстроенъ павильонъ, имѣющій въ центрѣ залу съ огромнымъ окномъ, откуда шахъ смотритъ на маневры войскъ или увеселенія Байрама, Входъ въ сераль Тегерана запрещенъ всѣмъ. Единственная доступная часть въ немъ есть первая послѣ карауленъ и залъ, гдѣ стоятъ дежурные офицеры. Входишь на дворъ, усаженный большими деревьями; подъ тѣнью течетъ свѣжая вода въ бассейнахъ и мраморныхъ каналахъ. Дворъ этотъ обнесенъ стѣною, на которой, въ видѣ украшенія, изображены аркады съ разнообразными въ нихъ рисунками, сдѣланными съ помощію маленькихъ раскрашенныхъ кирпичей. На противуположномъ концѣ этой парадной ограды возвышается тахтъ-и-канехъ или тронная зала. Тахтъ-и-канехъ составляетъ центръ маленькаго зданія; два флигеля по сторонамъ заключаютъ залы, назначенныя для лицъ, удостоенныхъ шахомъ быть зрителями придворныхъ церемоній.

Тронная зала остается незатворенною; отверстіе во всю ея ширину и во всю ея высоту выказываетъ ее въ цѣлости. Двѣ колонны, каждая изъ трехъ кусковъ алебастра, поддерживаютъ антаблементъ фасада: шэфтъ этихъ колоннъ изъ одного куска; въ нихъ около 9 метровъ высоты. На спираляхъ нѣжно нарисованы, зеленою краскою съ золотомъ, гирлянды цвѣтовъ; около вьются ползучія растенія. Стойки или бока передней части покрыты зеркалами въ золотыхъ рамахъ, вдѣланныхъ въ стѣну. Капитальная стѣна фасада украшена изваяннымъ алебастромъ. Въ верхней части зданія, во всю его длину, сдѣланъ навѣсъ изъ рѣзнаго и выкрашеннаго дерева, для защиты внутренности царской залы отъ вертикальныхъ солнечныхъ лучей. Огромный занавѣсъ или пердахъ изъ двойной холстины, украшенной рисованными арабесками, поднимающійся и опускающійся на блокахъ, образуетъ надъ залою родъ палатки, пропускающей лишь полусвѣтъ. Царская зала чрезвычайно великолѣпна: портреты царей, героевъ, женщинъ, картины сраженіи покрываютъ стѣны; арабески, зеркала всевозможныхъ величинъ и формъ, золоченные и лазуревые карнизы, соединяютъ между собою всѣ картины. Въ глубинѣ залы находится большая ниша, достоточно глубокая для помѣщенія въ ней бассейна, изъ котораго вода поднимается и упадаетъ тонкимъ дождемъ; надъ бассейномъ окно со стеклами, представляющими цвѣты голубые, красные, желтые и зеленые, распространяетъ пріятный полусвѣтъ; полъ скрытъ подъ богатымъ и мягкимъ ковромъ. Потолокъ, для согласія съ столь роскошнымъ цѣлымъ, раздѣленъ на части скульптурною работою и прекрасными рисунками.

Посреди такъ великолѣпно убранной залы возвышается тронъ, обращенный къ отверстію. Трудно вообразить что-либо оригинальнѣе и изящнѣе этого трона. Онъ весь изъ алебастра и состоитъ изъ большаго стола, на концѣ котораго находится часть возвышенная, гдѣ садится шахъ. Здѣсь кладутъ подушки изъ золотой парчи, удерживаемыя родомъ рѣзной спинки на двухъ маленькихъ колоннахъ. Эту эстраду окружаетъ галлерея, украшенная скульптурою и статуетками. Всходятъ на эту галлерею, имѣющую около одного метра высоты, по двумъ ступенямъ, утвержденнымъ на спинѣ двухъ лежащихъ львовъ; по сторонамъ ихъ стоятъ два сфинкса. Другія части царской эстрады опираются въ центрѣ на колонны, а по бокамъ на сидящихъ львовъ или каріатидовъ, представляющихъ пишкетметовъ, то есть пажей въ костюмѣ гарема. Всѣ части этого трона изъ алебастра, съ золотыми украшеніями; на помъ возсѣдаетъ шахъ въ большіе праздники, во всемъ величіи царскаго великолѣпія, предъ своими придворными и привилегированными зрителями, получившими милость быть допущенными въ сосѣднюю ограду тахтъ-и-капеха. Во-время этихъ церемоній, шахъ присутствуетъ одинъ въ тройной залѣ; никто не можетъ стоять подлѣ него; онъ долженъ являться въ ней, какъ бы въ сферѣ, особенной отъ смертныхъ. Воздухъ, которымъ онъ дышетъ, долженъ быть чистъ отъ всякаго другаго человѣческаго дыханія. Въ этомъ уединеніи, и благодаря искусному и фантастическому расположенію, среди котораго онъ представляется, шахъ кажется взорамъ своихъ подданныхъ высшимъ существомъ. Персидское воображеніе, быстро воспламеняемое, думаетъ видѣть божественный знакъ въ ореолѣ, окружающемъ государя, и священный ужасъ соединяется съ уваженіемъ, внушаемымъ царскою особою.

Входъ въ другія части жилища шаха запрещенъ. Рѣдко первыя двери открываются для близкихъ къ монарху, или лицъ, находящихся въ милости, удостоенныхъ быть допущенными къ солнцу, освѣщающему міръ, полюсу вселенной, яркой звѣздѣ, блистающей надъ судьбою Персіи. Въ неприступномъ отдѣленіи сераля находятся комнаты женъ, дѣтей и невольниковъ всякаго рода, населяющихъ этотъ маленькій царскій городъ. Мегеметъ-Шахъ, царствовавшій во время нашего пребыванія въ Тегеранѣ, не былъ такимъ великолѣпнымъ принцемъ, какъ его предшественникъ: дворъ и, особенно, внутренніе покои его были очень просты: Болѣзненная жизнь его проходила незамѣтно, въ исполненіи частныхъ добродѣтелей, достаточныхъ развѣ для снисканія ему уваженія его народа, по совершенно отрицательныхъ для величія и славы его царствованія.

Дома въ Тегеранѣ рѣзко отличаются видомъ своимъ, большею частію бѣднымъ и жалкимъ, отъ великолѣпія царскаго жилища. Они очень низки. Едва можно насчитать нѣсколько, имѣющихъ два этажа. Персіяне, употребляя въ своихъ постройкахъ только сырой кирпичь, соединенный грязью, не могутъ имъ дать большихъ размѣровъ, не подвергая опасности ихъ прочности. Мы сами удостовѣрились, въ нашу бытность въ Тегеранѣ, что несмѣлость персидскихъ архитекторовъ была отчасти благоразуміемъ. Время сдѣлалось очень дурнымъ, а, что обыкновенно случается послѣ зимы, проливные дожди продолжались четыре дня. Тогда большая часть домовъ пошатнулась и обрушилась, заваливъ улицы. Повсюду работники разчищали и поднимали эти импровизированныя развалины. Спустя два дни послѣ опустошенія, погода стала прекрасною, и только по свѣжей замазкѣ можно было узнать разрушенные дома. Отчего происходитъ, что Персіяне, вообще столь промышленные и смышленные, имѣя вокругъ себя въ изобиліи камень и известку, упорствуютъ строить изъ грязи своихъ ручьевъ дряхлыя жилища, съ минуты на минуту грозящія подавить ихъ въ своихъ развалинахъ? Причина этого заключается въ обычаѣ, почти общемъ на Востокѣ,-- обычаѣ строить для себя, а не для своихъ потомковъ. Дѣти рѣдко остаются жить въ жилищахъ своихъ родителей. Потому, исключая домовъ богатыхъ, обыкновенно выстроенныхъ изъ прочныхъ матеріаловъ, совершенно невидно въ Персіи, ни въ городахъ, ни въ деревняхъ, жилищъ кромѣ тѣхъ, прочность которыхъ, разсчитанная на малое число лѣтъ, не всегда даже достигаетъ срока, назначеннаго архитекторомъ.

Климатъ Тегерана считается не безъ причины чрезвычайно нездоровымъ. Городъ этотъ, расположенный при подошвѣ горъ, защищающихъ сю отъ свѣжихъ вѣтровъ, подверженъ, въ низменныхъ мѣстахъ, солнечнымъ лучамъ, невыносимымъ почти въ продолженіе шести мѣсяцевъ. Съ юга дустъ жгучій вѣтеръ, а недостатокъ воды поддерживаетъ пагубную нечистоту. Улицы, базары, гдѣ лѣтняя жара превращаетъ въ пары грязь зараженныхъ лужъ, образуемыхъ непрестанно небрежностію, наполнены зловредными міазмами, порождающими лихорадку и другія опасныя болѣзни. Чтобы избавиться отъ нихъ, дворъ, богатые люди, и вообще всѣ тѣ, которыхъ не удерживаютъ въ городѣ ежедневныя занятія, удаляются изъ него, начиная съ мая. Они уѣзжаютъ въ долшзы сосѣднихъ горъ, на скатѣ которыхъ ставятся палатки. Персіяне, какъ вообще всѣ восточные жители, имѣютъ большое расположеніе къ жизни номадной. Самъ Мегеметъ-Шахъ любилъ ее, и для него было удовольствіемъ жить въ палаткѣ на скалѣ Шимранѣ, на берегу маленькаго ручья, текущаго но кремнистой почвѣ, подъ тѣнью нѣсколькихъ изъ. Дѣдъ его Фетъ-Али-Шахъ не имѣлъ такихъ простыхъ вкусовъ, и потому для лѣта выстроилъ себѣ большой дворецъ, у подошвы горы. Это загородное мѣсто называется Касръ-э-Наджяръ (замокъ Каджяровъ) или Тахтъ и-Каджяръ (тронь Каджяровъ.) Планъ его сдѣланъ не безъ величія, и частности его замѣчательны. Сады, расположенные амфитеатромъ, и нѣсколько террасообразныхъ этажей, съ многочисленными лѣстницами, отдѣляютъ замокъ отъ парка, растительность котораго удивительной красоты для страны, большею частію безплодной.

У городскихъ воротъ есть другая царская резиденція, нынѣ необитаемая, называемая Негаристанъ. Дворецъ этотъ замѣчателенъ залою, на стѣнахъ которой изображено представленіе шаху персидскому пословъ Франціи и Англіи, прибывшихъ ко двору Фетъ-Али-Шаха въ началѣ этого столѣтія. Въ глубинѣ залы представленъ шахъ, на тронѣ, окруженный своими сыновьями. На стѣнѣ по правую руку генералъ Гарданнъ съ сопровождавшими его офицерами; на стѣнѣ по лѣвую -- сэръ Джонъ Малколмъ съ тремя лицами изъ своей свиты. Около нихъ, въ различныхъ положеніяхъ, важные государственные сановники, присутствовавшіе при церемоніи. Исполненіе этой картины весьма посредственно: перспектива фигуръ и предметовъ дурно понята; но цвѣта имѣютъ силу и рельефность, доказывающія, что персидскіе артисты, за неимѣніемъ знанія, которое пріобрѣтается, владѣютъ живымъ чувствомъ искусства, трудомъ недостигаемымъ. Они рисуютъ по вдохновенію, безъ приготовленія. Они не умѣютъ соблюдать разстоянія и соединять подробности въ маломъ пространствѣ по законамъ перспективы. Побуждаемые къ искусству рисованія природнымъ вкусомъ, они стараются подражать предметамъ по одиначкѣ, не отдавая себѣ отчета въ отношеніяхъ, существующихъ между ними. Оттого они отличаются частною отдѣлкою: они выдѣлываютъ, напримѣръ, маленькіе цвѣты и украшенія съ вѣрностью и отчетливостью превосходными; но лишь только оставляютъ этотъ родъ, для представленія большихъ видовъ, ихъ незнаніе вредитъ ихъ дѣйствительнымъ качествамъ, неразвитымъ изученіемъ. Однако, надо согласится, что удивительно найти у народа, имѣющаго столь мало сношенія съ Европою, произведенія, столь замѣчательныя, какъ картины Негаристана.

Какъ о самыхъ оригинальныхъ и любопытныхъ сценахъ нравовъ, какія только можно видѣть въ Персіи, должно упомянуть о религіозныхъ праздникахъ, справляемыхъ при началѣ каждаго года, въ первый день мѣсяца могаррема. Во-время нашего пребыванія въ Тегеранѣ, мы имѣли случай присутствовать при этихъ торжествахъ, извѣстныхъ вообще подъ именемъ тазіэховъ. Цѣль піазіэховъ есть почитаніе памяти Али, зятя пророка, и сыновей его Гуссейна и Гассана, трагическая смерть которыхъ произвела расколъ, раздѣляющій мусульманъ на суннитовъ или послѣдователей Омара, и шіитовъ или послѣдователей Али. Расколъ этотъ, нисколько неизмѣнившій сущности ученія Магомета, основывается на правѣ наслѣдства Али, какъ зятя, и Гуссейна и Гассана, какъ внуковъ Магомета, въ ущербъ Абубекру и Омару, считаемымъ Персіянами за узурпаторовъ. Благочестивый философъ, мечтатель, жившій въ XIV столѣтіи въ Ардебилѣ подъ именемъ Сеффи-ед-Дина (чистота вѣры) основалъ секту шіитовъ или послѣдователей Али. Воодушевленный ревностнымъ благочестіемъ, экзалтированный мыслію оживить права зятя Магомета, анахоретъ ардебильскій съумѣлъ воспламенить воображеніе Персовъ краснорѣчивымъ разсказомъ о несчастіяхъ Али и его сыновей, жертвъ жестокости Омара. Секта шіасовъ или шіитовъ вскорѣ выразила, не только религіозное вѣрованіе Персіи, но и ея желаніе освобожденія отъ династіи татарской, управлявшей тогда Ираномъ. Внукъ шейка Сеффи-ед-Дина, Измаилъ, поднялъ наконецъ знамя бунта, доставившаго власть въ руки его поколѣнія, сдѣлавшагося знаменитымъ на персидскомъ тронѣ подъ именемъ династіи Соффіевъ или Сеффевіевъ. Съ этого времени образовалась между суннитами и шіасами непреодолимая пропасть, и религіозная нетерпимость, раздѣлившая съ этой эпохи двѣ секты, есть начало смертельнаго отвращенія, продолжающагося донынѣ между Турками и Персами, болѣе сильнаго, чѣмъ ненависть, раздѣляющая христіанъ и мусульманъ.

Назначенные для возобновленія памяти о большой религіозной революціи, освободившей Персію отъ владычества послѣдователей Омара, праздники, называемые тазіэхами, составляютъ для всѣхъ Персіянъ эпоху волненія или скорѣе религіозной лихорадки, во-время которой неблагоразумно было бы дать малѣйшій предлогъ ихъ фанатизму. Церемоніи, употребляемыя при этомъ, напоминаютъ мистеріи, представлявшіяся въ Европѣ въ средніе-вѣка. Эти драматическія представленія даются подъ большими палатками, поставленными на общественныхъ площадяхъ, на дворахъ мечетей, или во внутренности дворцовъ вельможъ, принимающихъ, въ послѣднемъ случаѣ, на себя издержки, изъ религіознаго рвенія. Палатки эти украшены съ большою роскошью: въ нихъ выставляютъ кашемиры, богатыя матеріи, доставляемыя для этого благочестивыми людьми; въ нихъ вѣшаютъ кожи звѣрей, брони, щиты, кинжалы и разнаго рода оружіе. Посрединѣ возвышается эстрада, назначенная для сцены, также кафедра, съ которой, предъ каждымъ представленіемъ, проповѣдуетъ мулла, приготовляющій присутствующихъ къ кровавой драмѣ, вслѣдъ за тѣмъ разыгрываемой. Здѣсь представляютъ предъ многочисленными зрителями, привлеченными благочестіемъ, сраженія, вынесенныя двумя внуками Магомета, ихъ смерть и плѣненіе ихъ семейства. Является посланникъ Франковъ, ходатайствующій о женѣ и дѣтяхъ Гуссейна у Калифа, и убиваемый въ награду за свое великодушное заступничество. Въ одеждѣ лицъ проявляется историческая точность, которую не ожидаешь найти у распорядителей этихъ грубыхъ трагедій. Франкъ, имѣющій такую прекрасную роль, носить современный костюмъ, доставаемый отъ находящихся въ этой странѣ Европейцевъ. Послѣдніе тѣмъ охотнѣе даютъ ихъ, что Персіяне кажутся чрезвычайно разстроганными смертію европейскаго посла, заплатившаго головою за свои требованія въ пользу несчастнаго семейства Гуссейна. Дѣйствующія лица одного изъ этихъ театровъ воспользовались нашимъ присутствіемъ въ Тегеранѣ и заняли у насъ трехугольныя шляпы и другія части костюма, въ которыя они одѣли воображаемыхъ Френговъ; самъ начальникъ ихъ былъ въ англійской каскѣ. Этотъ маскарадъ произвелъ большой эффектъ, и всѣ Персіане нашли чрезвычайно блестящею свиту импровизированнаго посланника.

Нѣсколько дней спустя, мы присутствовали при второмъ представленіи этого эпизода. Но въ этотъ разъ соединили въ одну раму всѣ относящіяся къ нему происшествія. Этаго рода религіозныя трагедіи слишкомъ подробны, чтобы ихъ можно было представить въ одинъ сеансъ: обыкновенно бываетъ три представленія для окончанія піесы. Потомъ дѣлаютъ краткое повтореніе, возвѣщающее заключеніе этой серіи печальныхъ" торжествъ, и предшествующее Байраму, эпохѣ увеселеній, слѣдующихъ за днями печали. Мы были приглашены на одно изъ такихъ повтореній. Представленіе было на чистомъ воздухѣ, на площади; зрители были размѣщены въ окошкахъ и на террассахъ окружающихъ домовъ. Одна сцена меня особенно поразила: это было сраженіе между послѣдователями Али и отрядомъ Іезида. Подобіе этой битвы имѣло такой характеръ вѣроятности, что была минута, въ которую можно было думать, что будутъ нанесены настоящіе удары. Сражающіеся воодушевлялись болѣе и болѣе, и дошли до того, что нужно было употребить силу, чтобы раздѣлить стычку, готовую превратиться въ кровопролитную. Происшествіе, которое могло имѣть важныя послѣдствія, но произведшее одинъ смѣхъ, внезапно окончило эти драматическія представленія. Одинъ изъ домовъ, съ находившимися на немъ зрителями, рушился въ минуту самаго живаго интереса. Это произвело большое смятеніе въ толпѣ и даже между представлявшими; послѣдніе сочли за нужное удалиться. Поспѣшили къ развалинамъ, на помощь тѣмъ, которыхъ полагали погребенными подъ ними; но они уже высвободились безъ всякаго вреда, какъ люди, привычные къ этаго рода случаямъ.

Эти драмы производятъ удивительное дѣйствіе на толпу, стекающуюся на нихъ, каждый день съ страстнымъ любопытствомъ, и добивающуюся иногда того, что ихъ продолжаютъ гораздо за десять дней, назначенныхъ для этихъ праздниковъ. Эти тазіэхи суть настоящія поэмы, читаемыя предъ народомъ, слушающимъ ихъ съ благочестивымъ вниманіемъ. Нѣкоторыя мѣста, переведенныя для насъ, показались намъ исполненными чувства и энергіи. Актеры поютъ и декламируютъ ихъ съ краснорѣчивымъ выраженіемъ, и жесты, сопровождающіе ихъ декламацію, живо дѣйствуютъ на слушателей, отвѣчающихъ на самыя патетическія строфы раздирающими рыданіями. Въ эпоху, посвященную этимъ празднествамъ, благочестивые люди налагаютъ на себя тяжкія испытанія: они не ходятъ въ баню, избѣгаютъ путешествій и не занимаются своими дѣлами. Нѣсколько дней до и послѣ этой эпохи, самые большіе фанатики, или находящіеся подъ строгимъ покаяніемъ, ходятъ по городу, воспѣвая хвалу Али и раздирая себѣ грудь. Одни прокалываютъ себѣ тѣло желѣзнымъ вертеломъ, и обнаженные до пояса, покрытые добровольными ранами, возбуждаютъ состраданіе, показывая свои страшныя язвы; другіе, вооруженные съ головы до ногъ, орошенные кровію, съ почернѣлымъ лицомъ, представляютъ Гуссейна, его битвы и его страданія въ пустынѣ, гдѣ, говоритъ преданіе, онъ претерпѣлъ подавляющій жаръ и жажду. Впродолженіе тазіэховъ, благодаря заступничеству французскаго посланника и покровительствующей роли, признаваемой за нимъ весьма кстати, оказываютъ большое уваженіе Европейцамъ; но Турки и вообще сунниты всѣхъ націй не пользуются тѣмъ же расположеніемъ и должны поступать съ большою осторожностью, пока но окончится этотъ періодъ, ибо, еслибы, къ несчастію, кто-либо изъ нихъ подалъ поводъ къ какой-нибудь жалобѣ, то подвергнулся бы опасности смерти. Народъ, возбужденный воспоминаніемъ о трагическомъ концѣ Гуссейна и Гассана, не зналъ бы мѣры; раздраженный недавнимъ зрѣлищемъ ихъ мученій, онъ безжалостно убилъ бы несчастнаго суннита, въ искупленіе убійства, совершеннаго, нѣсколько вѣковъ тому назадъ, фанатическими спутниками Омара. Впрочемъ, Персіяне не оставляютъ ничего, что только можетъ возбудить мусульманскій фанатизмъ, и вывести изъ терпѣнія противную секту. Они не избавляютъ ее ни отъ какой обиды; они доходятъ до того, что дѣлаютъ грубое изображеніе, представляющее въ самыхъ отвратительныхъ чертахъ Омара; потомъ, обращаясь къ статуѣ, они издѣваются надъ нею, и попрекаютъ ее въ отнятіи у семейства Али его правъ на наслѣдство. Они истощаютъ въ этомъ случаѣ весь словарь своихъ ругательствъ, и когда не находятъ, что еще прибавить къ этому потоку обидъ, то разбиваютъ въ куски статую, камнями и палками. Этотъ искуственный Омаръ заключаетъ въ пустой срединѣ своей множество сластей и разнаго сорта конфектъ, которыя тогда спѣшитъ подобрать народъ.

Праздники Али составили главный эпизодъ нашего пребыванія въ Тегеранѣ. Городъ, выведенный на время изъ своего обычнаго спокойствія этими религіозными торжествами, принялъ вскорѣ свою всегдашнюю физіономію. Ничто не удерживало васъ болѣе въ скучной резиденціи принцевъ Каджяровъ, и мы отправились въ Испагань, гдѣ дворъ шаха долженъ былъ представить намъ новыя сцены изъ жизни персидской.

Въ продолженіе пяти дней по выѣздѣ нашемъ изъ Тегерана, мы ѣхали въ обнаженной странѣ, во почвѣ, покрытой густымъ слоемъ соли. Жаръ былъ удушливый; пары поднимались съ поверхности земли и образовывали какъ бы покрывало, скрывавшее горизонтъ. Исключая немногихъ виднѣвшихся вдали горъ, глазъ не отличалъ никакого очертанія, въ неопредѣленной массѣ, за которую онъ не могъ проникнуть. Родъ миража царствовалъ кругомъ насъ, и мѣшалъ намъ видѣть настоящій горизонтъ. Однако мы все подвигались, и наши ослѣпленные глаза начинали усматривать, въ скопленіи голубоватыхъ паровъ, блестящую точку, походящую на солнце, отражаемое зеркаломъ: это былъ золотой куполъ мечети Кумъ. Сіяющій куполъ долго сверкалъ предъ нашими нетерпѣливыми взорами, прежде нежели мы достигли города, приближеніе къ которому обозначилось для насъ нѣсколькими мавзолеями, обрамлявшими дорогу. Кумъ считается священнымъ городомъ, и многіе благочестивые люди избираютъ въ немъ мѣсто своего погребенія. Въ гробницахъ, возвышающихся на границахъ этого города, покоются имами задеки, или потомки Али, признаваемые святыми. Два вѣка тому назадъ, видно было у Кумъ болѣе четырехъ сотъ этихъ гробницъ; но число ихъ нынѣ значительно уменьшилось.

Было два часа пополудни, когда мы прибыли къ берегу рѣки, омывающей городскія стѣны; чрезъ нее переходятъ по мосту о двѣнадцати аркахъ, на концѣ котораго открываются ворота, ведущія на базаръ, а оттуда въ улицы Кума. Насъ помѣстили въ большомъ дворцѣ, нѣкогда чрезвычайно изящномъ, но выпѣ пришедшемъ въ ветхость. Шіиты весьма много уважаютъ Кумъ. Названію священнаго города Кумъ обязанъ всѣмъ своимъ значеніемъ, ибо онъ не имѣетъ другой промышлености, кромѣ производства мыла и обыкновенныхъ горшковъ. Однако религіозное чувство не спасло, его отъ разрушенія, и нынѣ Кумъ наполненъ развалинами. Фетъ-Али-Шахъ оказывалъ этому городу столь благоговѣйное уваженіе, что не ходилъ по его улицамъ иначе, какъ пѣшкомъ. Когда еще царствовалъ его дядя, и онъ былъ вѣроятнымъ наслѣдникомъ столь дурно упроченнаго трона, онъ далъ обѣтъ, если достигнетъ престола, украсить Кумъ богатыми зданіями, и избавить жителей отъ всякаго налога. Сдѣлавшись шахомъ, государь исполнилъ съ точностію свой обѣтъ. Онъ пытался даже возвысить Кумъ, и возвратить ему блескъ, потерею котораго это мѣсто пилигримства, нѣкогда посѣщаемое, казалось униженнымъ; несмотря на это городъ Сеидовъ, городъ, населенный потомками Али, палъ подобно другимъ городамъ Персіи. До сего времени гробница Фатме, называемой Персами Массумою или Чистою, привлекаетъ еще въ Кумъ значительное число богомольцевъ. Эта Фатме была внукою Али, привезенною въ Кумъ отцемь своимъ, имамомъ Муссою, желавшимъ избавить ее отъ преслѣдованій калифовъ Багдада. По смерти ея, народъ увѣровалъ, что Бргъ взялъ ее на небо. Гробница ея, хотя и пустая, пользуется тѣмъ неменьшимъ уваженіемъ. Мавзолей, весь изъ мрамора и золота, окруженъ огромною рѣшеткою изъ массивнаго серебра. Со всѣхъ сторонъ видны приношенія, состоящія въ оружіи, драгоцѣнныхъ камняхъ и дорогихъ одѣяніяхъ. Фетъ-Али-Шахъ покрылъ куполъ ея листами золота. Я пробовалъ здѣсь, какъ во многихъ другихъ мѣстахъ, проникнуть по внутренность и поднять завѣсу, опущенную фанатизмомъ мусульманъ. Я дошелъ до послѣдняго двора памятника, руководимый по лабиринту феррахомъ или городскимъ чичероне, рѣшившимся нарушить правило въ надеждѣ на награду, но едва я оставилъ послѣднюю ступень лѣстницы, ведущей въ самую потаенную часть, и бросилъ любопытный взглядъ на дверь гробницы, какъ одинъ мулла поспѣшилъ съ гнѣвомъ мнѣ на встрѣчу. Онъ не осмѣлился напасть на меня, но сталъ бранить моего проводника, приказавъ ему немедленно увести христіанина, одно присутствіе котораго марало полъ.... Надо было тотчасъ воротиться назадъ.

Между царями Персіи, повелѣвшими похоронить себя въ Кумѣ, были Шахъ-Аббасъ и Шяхъ-Софи. Фетъ-Али-Шахъ, вѣрный своему благочестію, выбралъ мѣстомъ для своего погребенія маленькую мечеть, вблизи мечети Фатме. Онъ украсилъ ее мраморомъ, золотомъ и зеркалами. Онъ погребенъ въ алебастровой гробницѣ, четырехугольной формы, покрытой доской, на которой изваянъ его портрет і. во весь ростъ. Имамъ Джумахъ, глава городскихъ муллъ, какъ-будто желая заставить меня забыть обиду, претерпѣнную мною въ одномъ изъ дворовъ этой ограды, пригласилъ меня съ моими товарищами, на другой день моего посѣщенія мечети Фатме, прійти пить чай во внутренности могилы, гдѣ положено тѣло царя, и угостилъ насъ съ отличною вѣжливостью.

Изъ Кумъ мы отправились въ Каханъ. Почти на половинѣ дороги, мы остановились въ каравансараѣ, называемомъ Пастнаноми. Это было мѣсто совершенно необитаемое. Чтобы достать провизію, надлежало мелмандару послать своего брата, съ нѣсколькими всадниками, въ деревню, скрытую позади сосѣдней горы.

На слѣдующій день мы вошли въ Каханъ. Городъ этотъ замѣчателенъ своими фабриками узорчатой шелковой матеріи, атласа, парчи удивительной работы и совершенной плотности. Здѣсь выдѣлываютъ также бархатъ и обыкновенныя шали, но ввозъ англійскихъ произведеніи, все увеличивающійся въ Персіи съ послѣднихъ тридцати лѣтъ, нанесъ мануфактурамъ Кахана смертельный ударъ. Насчитываютъ лишь малое число ремеслъ въ дѣйствіи; не находятъ болѣе фабрикъ, употребляющихъ тысячу работниковъ, какъ два вѣка тому назадъ. Это печальное состояніе есть слѣдствіе насильственнаго введенія европейскихъ товаровъ, продающихся по меньшей цѣпѣ, чѣмъ національныя произведенія. Персія долгое время боролась съ этимъ нашествіемъ европейской торговли; но побѣжденная упорствомъ и настойчивостію интересовъ, она уступила. Она открыла двери своихъ базаровъ, уменьшила пошлину въ своихъ таможняхъ для тюковъ съ товаромъ, всякаго рода, ввозу кототорыхъ агенты дипломатическіе помогали давно своимъ вліяніемъ. У Индіи не были ли свои кисеи, свои шелковыя матеріи, повсемѣстно распространенныя? Если ей остаются еще ея кашемиры, рисунокъ и оригинальная красота которыхъ все болѣе и болѣе теряются, то и этимъ она обязана однимъ своимъ стадамъ. Эта обширная и богатая страна повсюду покрыта остатками изящнаго и величественнаго искусства, которые вскорѣ надо будетъ отыскивать въ развалинахъ. Персія, удивлявшая и возбуждавшая зависть Европейцевъ своими ситцами, бархатами, золотою парчею, оставила эти богатыя матеріи, чтобы одѣваться въ грубыя сукна и англійскія бумажныя холстинки.

Мы проѣхали Каханъ, не останавливаясь въ немъ, и вскорѣ прибыли на нашу послѣднюю станцію, въ деревнѣ Гецѣ, на разстояніи трехъчасоваго пути отъ Испагани. Надо было остановиться въ этой деревнѣ, чтобы дать время персидскимъ властямъ приготовиться къ нашему пріему. Передъ нами рисовался, на чистомъ небѣ, строгій силуетъ горъ, у подошвы которыхъ разстилается великолѣпный городъ Шаха-Аббаса. Крестьяне Геца, для проведенія воды въ свои поля исполнили работы, дѣйствительно достойныя удивленія, заставивъ ее пройти полъ землею значительныя пространства; мы уже имѣли случаи во многихъ мѣстахъ замѣтить эти каналы; по нигдѣ мы не видѣли ихъ проведенными на столь большое протяженіе и съ такимъ искусствомъ. Эти водопроводы называемые нериджами, суть огромныя подземелья, иногда имѣющія въ длину нѣсколько фарсаковъ; {Фарсакъ равняется почти шести верстамъ.} они достаточно широки и высоки, чтобы работники могли въ нихъ обращаться свободно; они просто прорыты или какъ-бы пробуравлены въ грунтѣ, и обдѣланы въ видѣ свода въ верхней части, для большей прочности; на извѣстномъ разстояніи сдѣланы отверстія, подобныя колодезямъ, чрезъ которыя можно сходить въ водопроводъ и производить необходимыя поправки или, скорѣе, очищать его отъ земли, часто падающей въ него и заграждающей теченіе воды. Въ этихъ искусственныхъ источникахъ земледѣльцы достаютъ воду, необходимую для поливки ихъ полей.

Въ Персіи, вообще лишенной воды, надо было искусствомъ замѣнить природу. Рѣки въ ней очень рѣдки; ихъ встрѣчаешь только въ гористыхъ мѣстахъ; весьма немногія текутъ по долинамъ, и почти безъ исключенія всѣ образовавшія въ нихъ свое русло рано или поздно изсякаютъ. Эту странность должно приписать многимъ причинамъ: чрезвычайная сухость климата дѣлаетъ почву жадною, оттого она поглощаетъ при берегахъ рѣкъ большое количество воды и на столько уменьшаетъ объемъ рѣки. Земледѣліе, при всей своей ограниченности, не въ состояніи будучи производить иначе, какъ подъ условіемъ безчисленныхъ ирригацій, составляетъ вторую и значительную причину уменьшенія потоковъ воды. Наконецъ, всѣ рѣки, невпадающія въ береговыя персидскія моря или въ большія рѣки, распространяются въ огромныхъ равнинахъ, гдѣ, не находя ни истока, ни покатости для теченія, теряются въ землѣ, или испаряются подъ жгучими лучами солнца.

Проведя цѣлый день въ Гецѣ, мы отправились въ Испагань, и вскорѣ встрѣтили ѣдущую намъ навстрѣчу, значительную толпу всадниковъ. ѣхавшіе впереди имѣли богатый костюмъ;'по великолѣпнымъ ихъ кашемировымъ платьямъ, наброшеннымъ сверхъ маленькихъ сюртуковъ по Франкской модѣ, мы узнали въ нихъ лицъ высокаго сана. Это были шахзадехи, посланные шахомъ привѣтствовать отъ него елчи-бея; {Титулъ посланника на туземномъ языкѣ.} они исполнили возложенное на нихъ порученіе въ вѣжливыхъ выраженіяхъ, выражавшихъ счастіе Ирана имѣть своимъ гостемъ посланника короля Франціи. Предводимые шахзадехами, мы прибыли къ палаткамъ, поставленнымъ около дороги; при входѣ въ нихъ принцы пригласили насъ сойти съ лошадей. Въ этихъ палаткахъ были разложены ковры и подушки, на которыхъ и мы сѣли вокругъ подносовъ со сластями. Когда мы усѣлись всѣ кругомъ, комплименты начались снова, и въ тоже время разносили пирожное, чай, кофо, кальянъ; потомъ мы сѣли опять на лошадей, сопровождаемые принцами и тремя стами всадниками. По мѣрѣ нашего приближенія къ городу, толпа росла, и пѣшеходы смѣшивались съ конными. Гуланы, открывавшіе шествіе, съ трудомъ прокладывали дорогу для нашей свиты, производившей поразительный эффектъ.

Такимъ образомъ окруженные слугами шаха, мы прибыли къ воротамъ Иснагани. Всѣ подробности разнообразныхъ сценъ, смѣнявшихся предъ нашими глазами во-время этого медленнаго шествія по одному изъ великолѣпнѣйшихъ городовъ востока, остались запечатлѣнными въ нашей памяти. Испагань представляла длинную линію низкихъ зданій, надъ которыми кой гдѣ господствовали куполы съ пестрыми минаретами. Рѣдкія групы деревъ прибавляли въ промежуткахъ свою зелень къ тонамъ этой картины, имѣвшей фономъ большія горы, темносинія покатости которыхъ удивительно выставляли весь освѣщенный городъ. Въ первыхъ воротахъ Испагани мы встрѣтили, при многочисленномъ стеченіи народа, взводъ царскихъ офицеровъ, назакигчей шаха, родъ исполнителей его воли, или герольдовъ, сопровождающихъ его при всѣхъ церемоніяхъ и образующихъ авангардъ, когда онъ переѣзжаетъ на другое мѣсто. Они были одѣты въ длинныя, влачащіяся красныя платья, и имѣли на головѣ очень высокій тюрбанъ изъ шали равномѣрно красной. Послѣ обычныхъ привѣтствій, они выстроились въ два ряда, и предшествуемые назактчи-бачи, вооруженнымъ длиннымъ жезломъ, открыли шествіе нашей пышной свиты.

Пройдя первыя ворота, непредставляющія ничего замѣчательнаго, мы вошли въ родъ длинной улицы, усаженной деревьями. Улица за а съ обѣихъ сторонъ заключена въ большія стѣны, служащія заборомъ садамъ, и надъ которыми виноградъ и фиги, созрѣлые отъ ранней весны, распространяли свои мощныя вѣтви. По временамъ мы проходили мимо бассейновъ, но наполнявшая ихъ большая трава говорила ясно, что воды въ нихъ не было. Посреди этой аллеи возвышается маленькая красивая мечеть, показавшаяся мнѣ драгоцѣнною бездѣлушкой персидской архитектуры. Этотъ граціозный памятникъ былъ для насъ предвѣстникомъ великолѣпія столицы Софи, и въ тоже время опустѣнія и разрушенія, повсемѣстно царствовавшихъ въ этомъ большомъ городѣ. Однако наша свита все подвигалась впередъ, и мы прошли мимо прелестной мечети съ сожалѣніемъ, что нельзя было разсмотрѣть ее на свободѣ. На концѣ аллеи мы нашли вторыя вороты, съ двумя львами по сторонамъ, дурно высѣченными изъ мрамора. Отсюда начинался настоящій городъ. Пройдя въ полумракѣ подъ ротондою, гдѣ стояло нѣсколько сербасовъ, {Сербасъ, пѣхотный солдатъ.} мы вошли въ первую улицу Испагани. Это не была открытая улица, но родъ огромнаго пассажа со сводами, въ промежуткахъ открывавшими небо. Эта часть города показалась намъ малонаселенною; обломки домовъ валялись подъ ногами лошадей, разбивавшихъ ихъ, поднимая густую пыль. Нѣсколько бѣдныхъ, дурно снабженныхъ, еще хуже посѣщаемыхъ лавокъ показывали, что это былъ одинъ изъ концовъ большаго рынка. Дѣйствительно, лавки умножались по мѣрѣ того, какъ мы подвигались, и вскорѣ мы очутились посреди базара; но купцы вышли навстрѣчу посольству, и все было заперто, какъ въ день праздника или отдохновенія.

Мы ѣхали почти въ продолженіе цѣлаго часа, подъ мрачными сводами, мимо безконечной анфилады базаровъ. Наконецъ мы выѣхали на большую площадь, наконцѣ которой, Другъ подлѣ друга возвышались превосходная мечеть и гигантскій павильонъ, оканчивающійся галлерею, составленною изъ легкихъ колопнъ. Площадь эта называлась, какъ въ Тегеранѣ, Меиданомъ-и-Шахомъ или Площадью Царскою, мечеть была Maтшитъ-Джумахъ, а павильонъ принадлежалъ ко дворцу Шаха-Аббаса. Мы были въ самой лучшей части Испагани, царской части, для которой Шахъ-Аббасъ и другіе принцы его поколѣнія расточили золото персидское, употребляя его на великолѣпнѣйшія сооруженія восточнаго искусства.

Съ этой площади входятъ подъ сводъ большаго базара, гдѣ вырабатываютъ мѣдь, служащую для приготовленія посуды для всего города. Переходя изъ пассажа въ пассажъ, съ площади на площадь и изъ улицы въ улицу, мы прибыли такимъ образомъ къ превосходной аллеѣ, называемой Чаръ-Бахомъ. Четыре ряда гигантскихъ чинаръ, чудовищный стволъ которыхъ несъ величественно макушку въ видѣ зонта, открывали предъ нами пять широкихъ и прямыхъ аллей, буквально терявшихся изъ виду. Въ средней былъ проведенъ каналъ, чистыя воды котораго, отъ двухъ сотъ до двухъ сотъ шаговъ, изливались въ большіе бассейны, и составляли такимъ образомъ рядъ прекрасныхъ каскадовъ. По обѣимъ сторонамъ этихъ бассейновъ были кіоски, выкрашенные или покрытые фаянсомъ, а между кіосками -- пространные сады выказывали свои деревья надъ длиными стѣнами, расположенными аркадами и кончавшими дорогу.

За Чаръ-Бахомъ, мы вступили на длиную и широкую мостовую, заключенную между двумя стѣнами. Мы воображали себя въ новой улицѣ, когда аркады, открытыя мѣстами, показали намъ, что мы были на мосту, и проходили Зенѣерудъ, рѣку, омывающую Испагань съ южной стороны. На концѣ моста былъ выстроенъ пѣхотный корпусъ въ боевомъ порядкѣ. Видъ этого Войска, въ полуевропейскомъ, въ полуперсидскомъ одѣяніи, былъ чрезвычайно живописенъ. Оно отдало намъ честь, когда мы проходили мимо его рядовъ, и фанфара, немного дикой, но воинскаго ритма музыки, слилась съ боемъ барабановъ. Предъ нами виднѣлось нѣсколько куполовъ, а вблизи ихъ колокольни обозначали христіанскій городъ. Это былъ Джулфахъ, предмѣстіе, обитаемое Армянами, и мы сошли съ лошадей передъ довольно красивымъ домомъ, назначеннымъ для посланника.

Толпа, встрѣтившая насъ при нашемъ въѣздѣ въ Испагань, мало-по-малу разсѣялась. Съ нами осталась одна оффиціальная свита царскихъ людей, обязанныхъ насъ сопровождать до нашего жилища. Тѣже вѣжливости, которыя мы встрѣчали во всѣхъ городахъ Персіи, ожидали насъ въ Джулфахѣ. По окончаніи всѣхъ обычныхъ церемоній, каждый изъ насъ удалялся въ приготовленные для него покои, съ удовольствіемъ путешественниковъ, утомленныхъ пяти-мѣсячнымъ переходомъ и прибывшихъ наконецъ къ цѣли.

Пребываніе шаха въ Испагани было слѣдствіемъ важныхъ причинъ. Путешествіе это было нѣкоторымъ образомъ военною экспедиціею противъ этого города, гдѣ давно царствовали безпорядокъ и анархія, подвергавшіе опасности не только жизнь и имущество честныхъ гражданъ, но и власть царскую. Великій мухтаидъ Испагани, глава религіи и всѣхъ муллъ Персіи, вѣроятно, ослѣпленный своею важностью и своимъ чрезмѣрнымъ богатствомъ, возымѣлъ намѣреніе освободиться отъ царской власти. Чтобы успѣть въ своемъ предпріятіи, онъ собралъ подъ свое знамя и содержалъ на жалованьѣ шайки негодяевъ, воровъ и убійцъ, пришедшихъ со всѣхъ сторонъ Персіи, стать подъ знамя, укрывавшее ихъ преступленія. Эти бандиты назывались лути. Они начали съ того, что изгнали слишкомъ слабый гарнизонъ Испагани, и завладѣли городомъ, подвергая безжалостно выкупу трусливыхъ жителей. Взимая, съ кинжаломъ въ рукѣ, произвольную подать со всѣхъ купцевъ, грабя домы, обижая женъ и дочерей сопротивлявшихся имъ лицъ, эти разбойники доводили жестокость до того, что брали въ свидѣтели мужей и отцовъ жертвъ своего варварства. Отъ четырехъ до пяти тысячь неистовцевъ приводили въ трепетъ цѣлый большой городъ. Несмотря однако на страшное могущество мухтаида, несмотря на ужасъ, внушаемый его наемными убійцами, нѣсколько разъ жалобы доходили до слуха государя; но апатическое равнодушіе, свойственное восточнымъ правительствамъ, останавливало употребленіе сильныхъ мѣръ, требуемыхъ отчаяннымъ положеніемъ Испагани. Въ продолженіе многихъ лѣтъ не обращали вниманія на безпорядки, которыхъ театромъ былъ этотъ городъ; но настало время, когда это страдательное положеніе не было болѣе возможнымъ. Рѣшились прекратить его, и самъ шахъ отправился, чтобы наказать негодяевъ, ободренныхъ слишкомъ продолжительною безнаказанностью. Вооруженныя шайки мугтаида хотѣли сопротивляться, и правительство имѣло сначала великодушіе или слабость вступить съ ними въ переговоры. Это была ошибка, потому-что часть шайки воспользовалась этимъ временемъ, чтобы скрыться. Однако, не всѣ разбойники, долженствовавшіе опасаться слѣдствія своихъ злодѣяніи, оставили городъ, и самые дерзкіе или медлившіе спасаться были еще въ Испагани, когда шахъ приказалъ произвести розыскъ во всѣхъ притонахъ, гдѣ предполагали, что злодѣи могли укрыться. Открыли нѣкоторыхъ изъ нихъ, заплатившихъ за прочихъ. Между ними нашлись начальники, отличившіеся особенно своею жестокостію. Для суда надъ ними шахъ немедленно назначилъ диванъ-и-канэмъ или судилище. Въ то время, какъ мы пріѣхали въ Испагань, царскій судъ не собралъ еще всѣхъ нужныхъ для него свѣдѣній. Тысячи жертвъ приходили свидѣтельствовать противъ виновныхъ; женщины съ лихорадочнымъ чувствомъ разсказывали о преступленіяхъ. Приговоръ былъ быстръ и наказаніе безотлагательно. Казалось, персидская справедливость рѣшилась состязаться въ варварствѣ съ виновными. Одни, брошенные между отрядомъ солдатъ, были заколоты штыками; у другихъ выкололи глаза, вырвали ногти; третьи были дополовины зарыты, всѣ въ рядъ, головою внизъ, ногами вверхъ, связанными однѣ съ другими, такъ чтобы составить то, что Персіяне называютъ виноградниками. Изобрѣтательная жестокость исполнителя выразилась съ большимъ остервенѣніемъ на одномъ предводителѣ этихъ лути: отрѣзавъ у него носъ, языкъ и вырвавъ зубы, онъ возымѣлъ мысль вколотить ихъ ему въ пятки; потомъ, чтобы докончить, какъ говорилъ онъ, сходство его съ осломъ, онъ ему повѣсилъ на шею мѣшокъ, наполненный соломою, и привязалъ къ осламъ. Несчастный умеръ лишь на третій день, въ самыхъ ужасныхъ мученіяхъ. Я видѣлъ самъ, какъ приходили женщины, со слезами просить диванъ позволить имъ отрубить руки и голову злодѣямъ, ихъ обидѣвшимъ. Можно по этимъ казнямъ судить о персидскомъ характерѣ. Справедливость Ирана не удовлетворяется иначе, какъ когда наказаніе равняется жестокостію съ наказываемымъ преступленіемъ. Кровожадные инстинкты этого народа не выражаются въ однихъ преступленіяхъ убійцы и вора, но и въ приговорахъ судьи, вредящаго ужаснымъ утонченіемъ благотворному дѣйствію строгаго наказанія.

Прошло три дня послѣ пріѣзда нашего въ Испаганъ; этикетъ требовалъ, чтобы посланникъ представился шаху; астрономы должны были назначить благопріятное для этой церемоніи время. Посовѣтовавшись со звѣздами, они объявили, что четвертый день, обычный для сего срокъ, являлся подъ дурными предзнаменованіями, и что надлежало избрать другой. Однако, по настояніямъ посланника, остались въ границахъ, назначенныхъ обычаями этикета, и мы немедленно Должны были предстать предъ шахомъ-ин-шахомъ или царемъ царей, предъ свѣтиломъ міра. Намъ привели лошадей съ Царской конюшни, предшествуемые авангардомъ гуламовъ, сербасовъ и назактчіевъ, мы отправились въ лагерь, гдѣ насть приняли съ большими почестями. Мы сошли съ лошадей подлѣ кіоска, называемаго Гаинехомъ-Ханехомъ, или кіоскомъ зеркалъ, выстроеннаго вблизи дворца, занимаемаго шахомъ. Мы были встрѣчены министромъ иностранныхъ дѣлъ, Мирзою-Али, молодымъ человѣкомъ двадцати двухъ лѣтъ, весьма привѣтливымъ и говорящимъ прекрасно по-французски. Этикетъ не позволялъ шаху, подать намъ въ своемъ присутствіи кальянъ и чай, но какъ мы не могли выйти изъ царскаго жилища, не получивъ этого знака гостепріимства, Мирзѣ-Али была поручена эта забота. Мы пробыли въ кіоскѣ зеркалъ съ полчаса, въ-продолженіе котораго многочисленные пишкетметы {Пажи, находящіеся на службѣ въ покояхъ шаха.} разносили отличные кальяны, чай и кофе.

Министръ иностранныхъ дѣлъ, предувѣдомленный, что шахъ насъ ожидаетъ, повелъ насъ въ маленькій дворецъ Гафтъ-Дестъ. Мы вошли въ него, пройдя длинную галлерею, по сторонамъ которой были выстроены толпы офицеровъ, мирзъ, гуламовъ и ферраховъ. Предшествуемые оберъ-церемонимейстеромъ, мы вступили въ прекрасный садъ, и пошли по его аллеямъ, между двумя рядами солдатъ, отдававшихъ намъ честь. Въ глубинѣ сада былъ открытый павильонъ, въ немъ находился шахъ; но мы еще не могли видѣть его. Мы были отъ него въ большомъ разстояніи, когда насъ заставили сдѣлать низкій поклонъ, который надо было повторить, пройдя немного далѣе. Мы доійли мѣрнымъ шагомъ до высоты павильона, гдѣ ожидалъ насъ шахъ; въ этотъ разъ мы его видѣли. Тутъ, естественно, начались персидскія колѣнопреклоненія; потомъ мы были допущены въ присутствіе полюса вселенной. Мы выстроились одинъ подлѣ другаго, вдоль стѣны, почти противъ шаха, каждый занявъ мѣсто, слѣдовавшее ему по іерархіи состава миссіи. Мы сдѣлали еще два поклона шаху, и церемонимейстеръ сказалъ нѣсколько словъ для нашего представленія, послѣ чего шахъ сдѣлалъ знакъ елчи садиться. Другіе члены посольства стояли.

Зала, гдѣ мы находились, была небольшая; стѣны ея были сверху до низу украшены картинами и позолотою, равно и потолокъ. Каналъ проточной воды, образуя посрединѣ бассейнъ съ фонтаномъ, раздѣлялъ эту комнату во всю ея длину. Въ глубинѣ возвышалась эстрада, на которую всходили по маленькой лѣстницѣ въ четыре ступени. Надъ этою эстрадою былъ родъ ниши или аркады, не столь широкой, какъ зала, оканчивавшейся полу-куполомъ, украшеннымъ рисунками. Три окна, съ желѣзною рѣшеткою, выходили на царскій лагерь. Шахъ сидѣлъ на этой эстрадѣ, на креслѣ съ инкрустаціею изъ слоновой кости, перламутра и золота. Онъ держался неподвижно. Одѣяніе его было чрезвычайно богато: маленькій изъ краснаго кашемира сюртукъ, застегнутый на груди, быль стянутъ около таліи кушакомъ, блиставшимъ брилліантами, обшлага и отвороты были вышиты жемчугомъ. Равно на плечахъ и верхнихъ частяхъ рукавовъ жемчугъ обрисовывалъ прекрасные узоры. Голова его была покрыта шапкою изъ кожи чорнаго барана, характеризующею династію Каджяровъ и сдѣлавшеюся народною. Эта шапка была обтянута гирляндою или короною изъ большихъ бриліантовъ, и имѣла такое же брилліантовое перо. Никакое другое украшеніе, ни атрибутъ царскій не отличалъ шаха. Онъ намъ показался еще молодымъ; лицо его, прекрасное, но мало выразительное, обозначало скорѣе доброту, чѣмъ энергію.

Этикетъ требовалъ, чтобы посланникъ заговорилъ первый. Его переводчикъ приготовил и на этотъ случай отдѣланную со всѣмъ стараніемъ, цвѣтущую рѣчь, надутую и наполненную метафорическихъ ласкательствъ, по всѣмъ требованіямъ языка персидскаго. Онъ произнесъ ее съ совершенно восточною декламаціею, оказавшею, повидимому, благопріятное впечатлѣніе на шаха. Мегеметъ-Шахъ отвѣчалъ кратко, но столь привѣтливо, какъ только допускалъ это обычай. Послѣ этихъ предварительныхъ дѣйствіи, посланникъ вручилъ шаху свою вѣрительную грамоту; она была на прекрасной веленевой бумагѣ, обогащенной разрисованными и позолоченными арабесками, въ превосходномъ шелковомъ, съ золотомъ, мѣшечкѣ. Одинъ изъ секретарей взялъ ее въ обѣ руки, и взойдя по маленькой лѣстницѣ, положилъ къ ногамъ шаха. Посланникъ воспользовался этою минутою, чтобы представить насъ, одного за другимъ, шаху, казавшемуся удивленнымъ разнообразнымъ и спеціальнымъ назначеніемъ членовъ этого маленькаго общества Европейцевъ, пришедшихъ столь издалека изучать его страну. Почти вслѣдъ за тѣмъ мы удалились, поклонившись и отступая задомъ. Церемоніймейстеръ размѣстилъ насъ по одиначкѣ лицомъ къ окну, гдѣ былъ шахъ, и мы повторили неизбѣжный саламаленъ.

За царскою аудіенціею долженъ былъ слѣдовать немедленно визитъ первому министру. Поэтому, выйдя изъ тронной залы, мы отправились къ визирю Гаджи-Мирзѣ-Агасси, жившему во дворцѣ. Онъ принялъ насъ безъ пышности, съ простотою, которая, нарушая приличіе, могла бы показаться обидною для посланника, еслибы она не была въ характерѣ этого лица, чванившагося своею скромною жизнью. Министръ этотъ былъ мулла. Ему, въ этомъ качествѣ, было поручено воспитаніе Мегемета-Шаха. Онъ привязалъ къ себѣ своего воспитанника, я измѣнивъ свое положеніе въ одно время съ нимъ, когда послѣдній взошелъ на тронъ, онъ сдѣлался его первымъ министромъ. Шахъ не занимался никакими дѣлами, и скипетръ былъ настоящимъ образомъ въ рукахъ Гаджи-Мирзы-Агасси.

Вообразите носъ чрезмѣрно длинный, выгнутый надъ беззубымъ ртомъ, съ дурнаго цвѣта жидкими усами, глаза съ красными жилками, но живые и умные, движенія рѣзкія, выраженіе лица тонкое или, скорѣе, хитрое, и вы будете имѣть точный портретъ этой странной особы. Этотъ маленькій, еще свѣжій старикъ былъ, въ качествѣ Персіянина, до крайности тщеславенъ, сверхъ-того поэтъ и хорошій разскащикъ. Гаджи-Мирза-Агасси былъ слишкомъ уменъ, чтобы не понять европейскаго превосходства, но онъ былъ и слишкомъ большой фанатикъ, чтобы признать это превосходство. Онъ имѣлъ характеръ слишкомъ слабый, или душа его была слишкомъ продажная, чтобы не подвергаться иностранному вліянію, когда оно являлось въ формѣ угрозъ или подарковъ. Впрочемъ, онъ ничего не зналъ, кромѣ буквы Корана, и употреблялъ почти все свое время на исполненіе религіозныхъ обязанностей. У него было оттого не менѣе претензіи на знаніе дѣлъ; честолюбіе его было не казаться что-либо незнающимъ, и, что замѣчательно въ духовномъ лицѣ, онъ выдавалъ себя за искуснаго артиллериста. На этомъ основаніи, онъ оставилъ за собою званіе фельдцейгмейстера.

Наше посѣщеніе Гаджи-Мирзы-Агасси было непродолжительно; разговоръ его не былъ въ состояніи разсѣять предубѣжденія, неслишкомъ благопріятныя для его особы, овладѣвшія нами до этого представленія. Незнаніе муллы выказывалось каждый разъ, какъ онъ удалялся отъ обычныхъ мѣстъ вѣжливости къ предметамъ немного ссрьознымъ. Мы съ трудомъ выдерживали нашу важность при видѣ этого маленькаго человѣка, пояснявшаго свои слова смѣшными жестами и ударявшаго каждую минуту кулакомъ по своей шапкѣ, которую онъ сдвигалъ такимъ образомъ то на одинъ, то на другой бокъ. Эта странная пантомима обозначала, смотря по расположенію лица, гнѣвъ или удивленіе. Гаджи впрочемъ принялъ насъ чрезвычайно ласково, присоединивъ къ своимъ привѣтливымъ рѣчамъ множество чаю и пирожковъ.

Выйдя изъ дворца Гафти-Деста, мы прошли по царскому лагерю. Онъ былъ расположенъ вокругъ жилища шаха, на правомъ берегу Зендеруда и въ виду города. Палатки солдатъ были разбиты въ порядкѣ, совершенно военномъ, по оружію или полкамъ, къ которымъ они принадлежали. Нѣсколько палатокъ, большихъ и красивѣйшихъ, были назначены для министровъ, придворныхъ офицеровъ и хановъ или генераловъ, входившихъ въ составь свиты. Видъ этого войска былъ воинственъ; служба отправлялась по-европейски. Артиллерія имѣла пушки, расположенныя въ хорошемъ порядкѣ и охраняемыя часовыми съ саблею въ рукахъ. Лошади были привязаны позади палатокъ, къ исламъ, устроеннымъ весьма искусно и весьма дешево изъ сырой земли. Кавалерія стояла позади артиллеріи. По лѣвую сторону дворца, гдѣ находился шахъ, пѣхота разбила свои палатки подъ деревьями. Полки различались между собою цвѣтомъ мундира. Царская гвардія, въ красныхъ мундирахъ, стояла въ первомъ ряду; за нею слѣдовала армія, въ синихъ или желтыхъ курткахъ. По среди всего этого войска раздавался повременамъ барабанъ, труба или голосъ муллы, провозглашавшаго часъ молитвы. Здѣсь видны были также гашпассы или повара, проходившіе съ блюдами пилава и хебаба {Изжаренный баранъ, изрѣзанный на маленькіе куски.} на головѣ и также кальянджи, предлагавшіе изъ палатки въ палатку свой томбекиніиразъ, табакъ ширазскій. Встрѣчали еще саккивъ, носившихъ со всѣхъ сторонъ свои большіе чорные мѣха, наполненные водою, образчикъ которой они предлагали прохожимъ въ мѣдной чашкѣ, во имя Али. Этотъ лагерь могъ содержать около шести тысячъ человѣкъ и двухъ тысячъ лошадей, сопровождавшихъ Мегемета -- Шаха изъ Тегерана.

Въ Испагани, какъ въ Тегеранѣ, мы сдѣлали лишь самые необходимые визиты, посвятивъ лучшую часть дня на посѣщеніе города и наблюденіе надъ жителями. Мы начали съ вопросовъ, какое было начало Испагани и какую роль игралъ этотъ городъ въ древности, и мы убѣдились, что эти два вопроса были одинаково трудно разрѣшаемы. Съ одной стороны, древніе географы даютъ названіе Аспы или Аспадами городу, топографическое положеніе котораго, кажется, соотвѣтствуетъ столицѣ Персіи; съ другой, они не даютъ объ этомъ городѣ никакого свѣдѣнія, могущаго служить намъ помощью въ удостовѣреніи этого тождества, такъ что мы не рѣшаемся принять за вѣрное показаніе сходство именъ Аспадани и Испагани. Что же касается восточныхъ писателей, то одни относятъ происхожденіе этого города къ баснословнымъ временамъ династіи Пихдадіеновъ, и увѣряютъ, что она была столицею Ирана за 700 лѣтъ до P. X. Другіе полагаютъ, что Испагань обязана своимъ происхожденіемъ соединенію двухъ деревень, Шехеристана, укрѣпленнаго Александромъ, и Яудиха (жидовская слобода), основаннаго Навуходоносоромъ. При столь разнорѣчивыхъ показаніяхъ, эрудиція принуждена признать свое безсиліе.

Какъ бы то ни было, Испагань, безпорно, есть одинъ изъ важнѣйшихъ городовъ въ свѣтѣ. Мѣсто, имъ занимаемое, имѣетъ не менѣе 40 километровъ въ окружности; но въ этотъ огромный периметръ должно включить предмѣстья, деревни, дворцы и сады, одни обитаемые, другіе въ развалинахъ, находящіеся у городскихъ стѣнъ, и вмѣстѣ съ ними составляющіе одинъ лишь городъ. Эта обширность заставила Персовъ сказать то, что, несмотря на все восточное преувеличеніе, вошло въ народное употребленіе -- Испагань -- это полсвѣта. Народонаселеніе его значительно бы уменьшилось въ послѣднія два столѣтія, еслибы цифра шестисотъ тысячъ душъ, приписываемая ему путешественниками XVII столѣтія, была вѣрною; нынѣ считаютъ въ Испагани лишь сто тысячъ душъ, и притомъ чрезвычайно трудно основать это исчисленіе на вѣрныхъ данныхъ. Постоянное передвиженіе народонаселенія, частыя во всей Персіи эмиграціи, составляютъ причину погрѣшностей, дѣлающихъ чрезвычайно труднымъ примѣненіе статистики къ народонаселенію Ирана. Къ тому же надо присоединить почти совершенный недостатокъ ревизскихъ сказокъ и росписей о рожденіи и смерти гражданъ. Это отсутствіе статистики заставило прибѣгать къ вычисленіямъ, слишкомъ остроумнымъ, нѣкоторыхъ путешественниковъ, искавшихъ въ числѣ барановъ, убитыхъ на бойнѣ Испагани, приблизительную цифру ея народонаселенія. Невозможно оказать довѣрія исчисленію, сдѣланному на такомъ основаніи. Сверхъ-того, что Персіяне ѣдятъ мало говядины, должно замѣтить, что большая часть жителей слишкомъ бѣдна, чтобы употреблять ее, и питается однимъ хлѣбомъ, молокомъ и овощами. Нельзя также принимать за основаніе протяженіе города или число его домовъ. Если подобное вычисленіе могло быть достовѣрнымъ во времена Шахъ-Аббаса, тогда, какъ онъ призывалъ къ себѣ народонаселеніе, и Испагань процвѣтала, то въ настоящее время оно поведетъ къ заблужденію, ибо пять шестыхъ домовъ или дворцовъ находятся въ развалинахъ и совершенно покинуты.

Несмотря на это значительное уменьшеніе народонаселенія, Испагань тѣмъ не менѣе сохранила величественный видъ. Можно даже сказать, что эффектъ, производимый нынѣ этимъ городомъ, не долженъ быть менѣе производимаго имъ во дни самаго блестящаго ея состоянія. Въ Персіи, оставленные лома и кварталы не имѣютъ снаружи и не представляютъ взору такого печальнаго вида разрушенія, какъ въ нашихъ странахъ. Дома не имѣютъ фасада на улицу, и все, что способствуетъ къ сдѣланію жилища спокойнымъ и пріятнымъ, все, что составляетъ его украшеніе, находится внутри и спрятано за стѣнами, недопускающими любопытство прохожаго. Отъ этого происходитъ, что можно проходить по нѣкоторымъ кварталамъ Испагани, не замѣчая, что дома ихъ оставлены и падаютъ въ развалины. Путешественникъ еще скорѣе подвергается иллюзіи, когда смотритъ издали на городъ и видитъ его величественныя мечети, блестящія надъ тысячью куполовъ базаровъ и множествомъ дворцовъ и домовъ. Лишь проникнувъ въ этотъ большой городъ, гдѣ слишкомъ свободно движется уменьшенное народонаселеніе, и идя по его пустыннымъ улицамъ, понимаешь, что онъ потерялъ послѣ трагической смерти послѣдняго изъ династіи Софи.

Самые замѣчательные памятники новой Персіи, особенно въ Испагани, представляютъ мечети. Еслибы кто сталъ опредѣлять степень благочестія народовъ по украшеніямъ, дѣлаемымъ ими въ мѣстахъ почитанія высшаго существа, тотъ не могъ бы не признать народы Востока гораздо болѣе религіозными, чѣмъ народы Запада. Въ Европѣ, дворцы, музеи, ратуши, даже частные дома спорятъ въ богатствѣ архитектуры и всякаго рода украшеній съ христіанскими храмами, въ готическомъ, равно какъ и греческомъ стилѣ; у народовъ мусульманскихъ, архитекторы употребили все свое знаніе, примѣнили самыя изящныя изобрѣтенія своего воображенія, на постройку и убранство мечетей; послѣднія господствуютъ повсюду надъ городами, и ихъ славные куполы величественно возвышаются между высокими минаретами, надъ всѣми жилищами, простыми домами или дворцами. Въ мечетяхъ находится самый лучшій мраморъ, египетскій алебастръ, красный гранить, изящныя колонны изъ змѣевиковаго камня или порфира, золоченныя и прекрасно изваянныя капители; арабески, изображающія на эмали стихи изъ Корана блестящими буквами, своды на золотыхъ сталактитахъ, высокія аркады, образующія, перекрещиваясь между собою, стрѣлку свода арабскаго или византійскаго. Повсюду господствуетъ помышленіе о Богѣ, повсюду почитаніе его бросается въ глаза, и человѣческая мысль обращается къ небу....

Главныя зданія сосредоточены въ южной части города. Тамъ, на огромномъ пространствѣ, разстилается большая площадь, называемая Меиданомъ и-Шахомъ или Царскою Площадью. Въ обыкновенное время, большая часть Меидана-и-Шаха, безспорно, одной изъ самыхъ большихъ площадей въ свѣтѣ, бываетъ занята множествомъ пріѣзжихъ купцовъ, производящихъ торговлю простыми товарами и особенно вещами, по случаю продаваемыми, это родъ постояннаго рынка для бѣдныхъ потребителей. Тутъ, тряпичники, продавцы желѣзной всякой всячины, плодовъ, перепродавцы всевозможныхъ вещей разставляютъ, подъ защитою навѣсовъ., на разорванныхъ коврахъ или рогожахъ, пожитки послѣ умершихъ, старое заржавленное оружіе, инструменты, сѣдла и узды, приобрѣтенныя по случаю, арбузы, виноградъ и сушеные плоды. Далѣе, барышники лошадьми и верблюдами исчисляютъ качества своихъ лошадей и расхваливаютъ тихій правъ своихъ верблюдовъ. Вблизи раздаются удары молота кузнецовъ, подковывающихъ лошадей или муловъ отправляющагося въ путь каравана. Посреди этого шумнаго міра находятся болѣе спокойныя лавки, въ которыхъ важно засѣдаютъ писцы и врачи или хекимы. Послѣдніе въ тоже время и аптекаря, и продаютъ прописанное ими лекарство, что побуждаетъ ихъ усиливать пріемы, съ опасностію уморить больныхъ. Что же до писцовъ, то они имѣютъ мало практики, ибо въ Персіи весьма немного совершенно безграмотныхъ. Подлѣ хекимовъ располагаются повара, жарящіе въ маленькихъ печкахъ, на ярко пылающемъ огнѣ, хебабъ. Въ этихъ рестораціяхъ на открытомъ воздухѣ легко можно хорошо пообѣдать: всегда готовый пилавъ, жареная баранина, огурцы или салатъ, смоченный медомъ, финики или виноградъ вотъ -- роспись кушаньямъ, которыми могутъ угощаться, безъ большихъ издержекъ, замѣшкавшіеся покупщики. На одномъ концѣ площади, дервиши проповѣдуютъ во имя Али, или сказочники читаютъ эпикурейскіе стихи Гафица, Гулистанъ {Гулистанъ есть самая замѣчательная поэма Саади.} или подвиги Рустама-Геркулеса и Роланда Персовъ. Посреди этого шумнаго народа покунщиковъ и продавцевъ возвышается, на эстрадѣ, бюро надзирателя надъ рынкомъ.. Онъ окруженъ гайдуками, обязанными колотить палкою нарушителей порядка. Этотъ базаръ на открытомъ воздухѣ занятъ бѣдными торговцами, неимѣющими средствъ нанять лавку въ закрытыхъ базарахъ. Однако мѣста имъ не даются даромъ: они платятъ пошлину за выставку товаровъ, конечно чрезвычайно умѣренную, до 1 ¹/₂ коп. сер. въ день Этотъ сборъ взимается въ пользу царской мечети, и составляетъ ея самый вѣрный доходъ, потому-что сборщики, не довѣряя бѣдности тамошнихъ купцевъ, взимаютъ его ежедневно или, по-крайней-мѣрѣ, каждую недѣлю, не оказывая никогда кредита. Ввечеру товары собираютъ, покрываютъ навѣсомъ или рогожами, и ввѣряютъ храненію полицейскихъ сторожей.

На эту площадь выходятъ и постоянные базары. Въ азіатскомъ городѣ, эти большіе рынки образуютъ, такъ-сказать, отдѣльный городъ, имѣющій свои улицы, свое народонаселеніе, свою полицію и свою отличную физіономію. Базары въ Испагани достойны этого прекраснаго города: они раздѣляются на нѣсколько кварталовъ, прорѣзываемыхъ безчисленными улицами или галереями, прекрасно выстроенными и украшенными рисунками. Требуется болѣе часа, чтобы проѣхать на лошади центральную дорогу, къ которой примыкаютъ всѣ остальныя. Ни что въ нашихъ странахъ не можетъ дать понятія о восточномъ базарѣ. Представьте длинныя аллеи, со сводами, имѣющія въ ширину отъ двѣнадцати до пятнадцати футовъ, освѣщенныя сверху и обрамленныя во всю длину лавками, съ разложенными на боковыхъ полкахъ товарами. Въ каждомъ изъ этихъ магазиновъ, имѣющихъ не болѣе семи или восьми футовъ въ ширину и глубину, важно сидятъ на своихъ пяткахъ купцы, которые курятъ, считаютъ, мѣряютъ или торгуются съ продавцами. Между этими лавками, проходъ загражденъ толпою людей, въ костюмахъ разнообразныхъ формъ и цвѣтовъ, пѣшихъ и на лошадяхъ, ремесленниковъ, мѣщанъ, мирзъ, носильщиковъ, солдатъ, погонщиковъ муловъ, сикковъ, калъянджей, женщинъ въ покрывалахъ, дервишей, призывающихъ Али, или навьюченными тяжелыми тюками верблюдами. Весь этотъ народъ движется, толпится, толкается или предостерегаетъ криками: кабардахъ, кабардахъ (берегись)!

Въ базарахъ на Востокѣ, промышленники несмѣшаны между собою; всѣ роды торговли несоединены одинъ съ другимъ, они отдѣлены и имѣютъ особенныя части. Такъ, есть базаръ продавцовъ сукнами, базаръ оружейниковъ, базаръ сапожниковъ, портныхъ, пирожниковъ и проч.. и этотъ послѣдній не меньшей важности, чѣмъ другіе. Персіяне, дѣйствительно, большіе лакомки и ѣдятъ много сластей. Это раздѣленіе базаровъ, основанное на различіи вѣтвей торговли, даетъ имъ весьма живописный видъ. Ни что, напримѣръ, не можетъ быть любопытнѣе базара, гдѣ сложены, безъ порядка, со всѣмъ разнообразіемъ случайности, дамаскія сабли Хорассана и дамаскированныя пушки Шираза, подлѣ крашенныхъ стрѣлъ Туркоманіи или курдскихъ щитовъ. Далѣе, торговцы коврами или испаганскимъ кадокомъ {Цвѣтная бумажная матерія.} раскладываютъ свои прекрасные седжіадехи, {Ковры для молитвы.} о тысячи искусно оттѣненныхъ краскахъ или, свои длинные куски ситца съ большими узорами, представляющими цвѣты и птицъ; здѣсь проходитъ улица Гашпасъ, въ которую купцы приходятъ обѣдать; обѣдъ же ихъ состоитъ изъ небольшаго количества пилава и нѣсколькихъ кусковъ хебаба; рядомъ, кальянджи приготовляютъ имъ трубки, увѣряя, что ихъ тамбэки настоящій ніирадзи. Эта часть базара не менѣе прочихъ живописна: свойственные ей рѣзкіе тоны производятъ дѣйствія свѣта и тѣни, не недостойныя палитры Рембранта. Изящныя лавки финифтяныхъ дѣлъ мастеровъ составляютъ удачный контрастъ съ длиннымъ оттѣнкомъ этого кухоннаго базара. Тутъ искусно разставлены, для приманки любителей, прекрасные кальяны изъ золота, серебра, съ голубою и зеленою эмалью, гирляндами изъ жемчуга и съ рѣзными чубуками. За финифтяныхъ дѣлъ мастерами слѣдуютъ живописцы, искусные ремесленники ящиковъ и каламдановъ или чернильницъ, на которыхъ они изображаютъ, съ удивительною точностью и деликатностью отдѣлки, птицъ, цвѣты, арабески или сцены изъ гаремной жизни. Въ этой части базара находятся также привлекательные гаинехи, маленькія зеркала, стекло въ которыхъ сокрыто подъ восхитительными рисунками: этою работою Персіяне славятся; они производятъ ее съ отчетливостью, искусствомъ и нѣжностью, дѣлающими эти зеркала совершенными.

Въ этихъ галлереяхъ, на извѣстныхъ разстояніяхъ, открываются большія ворота каравапсараевъ. Подобно базарамъ, каравансараи имѣютъ каждый свою спеціальность: одни принимаютъ пряности, красильныя вещества, другіе шелкъ, бархатъ или фарфоръ, стекло, камни, металлы, и проч. Это родъ гостинницъ, гдѣ останавливаются съ своими товарами оптовые купцы, находящіе въ нихъ магазинъ и квартиру за умѣренную плату. Сюда приходятъ запасаться мелкіе торговцы; здѣсь фискальные чиновники считаютъ тюки и взимаютъ пошлину съ ихъ владѣльцевъ.

Базары отворяются и затворяются рано. По солнечномъ закатѣ, купцы расходятся по домамъ, гдѣ, пока они были заняты своими дѣлами, оставались однѣ женщины и дѣти. Въ продолженіе дня, этотъ родъ торговаго города содержитъ въ себѣ большую часть народонаселенія; здѣсь встрѣчаются и разсуждаютъ о своихъ интересахъ мѣщане и работники Испагани. Лица же высшаго сословія здѣсь не показываются, Они проходятъ, окруженные свитою своихъ ферраховъ, если тутъ лежитъ имъ дорога, но не останавливаются; иначе они унизили бы свое достоинство. Съ наступленіемъ ночи базары пустѣютъ, и лавки, крѣпко запертыя, ввѣряются охраненію многочисленныхъ агентовъ полиціи.

На площади Меиданъ-и-Шаха находятся три самые характеристическіе памятника восточнаго города: окруженная съ одной стороны базарами, она оканчивается съ другой самою лучшею мечетью и самымъ лучшимъ дворцомъ Испагани. Мечеть, какъ мы сказали, называется, Матшитомъ-Джу махомъ или Матшитомъ-и-Шахомъ, что значитъ главная мечетъ или царская мечетъ. Само-собою разумѣется, что нельзя составить себѣ понятія по нашимъ европейскимъ храмамъ греческаго или готическаго стиля о персидскихъ мечетяхъ. Въ этой странѣ, искусство и тысячи подробностей, составляющихъ цѣлое въ ея архитектурныхъ сооруженіяхъ, имѣютъ особенный характеръ, оригинальныя качества, нснаходимыя ни въ Египтѣ, ни въ Константинополѣ, и начинающіяся лишь по ту сторону Тигра. Ни одинъ зародышъ этого персидскаго искусства не пустилъ корня на западномъ берегу этой рѣки, представляющей въ Азіи какъ бы непроницаемую границу, поставленную между двумя природами, между двумя образованностями, совершенно различными: Арабовъ Каира, потомъ западныхъ Турокъ и Арабовъ Багдада и восточныхъ Персовъ; образованностью калифовъ фатимитовъ съ одной стороны, и образованностью кэлифофъ аббассидовъ съ другой.

Между образцами священной архитектуры, получившей начало во времена послѣднихъ, находятъ принадлежащія къ царствованію Гарунъ-ель-Решида Багдадскаго, жившаго въ VIII столѣтіи; но зданіе, представляющее самый лучшій типъ этихъ благочестивыхъ сооруженій, безспорно, есть царская мечеть Испагани. Она находится, какъ я сказалъ, на концѣ Царской площади. Защищенная отъ толпы продавцевъ, покунщиковъ или всадниковъ маленькою стѣною, въ длину которой идетъ скамья, она имѣетъ впереди дворъ, представляющій правильную форму половины пятиугольника. На одной изъ сторонъ этого двора возвышается порталъ между двумя высокими минаретами, голубая эмаль которыхъ теряется въ лазури неба. Высокая аркада, украшенная рисунками, обличающими превосходный вкусъ, служитъ ему папертью. Гигантская стрѣлка этой аркады обрисована пукомъ изящныхъ торсадъ, покрытыхъ эмалью и идущихъ вверхъ, поднимаясь, съ основанія, изъ куска алебастра, обточеннаго въ видѣ большой вазы. Длинныя таблицы изъ голубаго фарфора, съ написанными на нихъ, бѣлыми буквами, стихами Корана, служатъ блестящею рамою этому величественному входу. Подъ этою гигантскою аркадою, кипарисныя двери, покрытыя украшеніями и толстыми серебряными листами, прозрачно вычеканенными, ведутъ въ мечеть.

Надъ этою дверью укрѣплена цѣпь, раздѣляющаяся, на нѣсколько футовъ отъ земли, на два конца, прикрѣпленные къ косякамъ для того, чтобы не допускать входъ животнымъ. Благодаря полезнымъ связямъ, сдѣланнымъ мною въ Испагани, я имѣлъ счастіе получить позволеніе переступить за этотъ баррьеръ, остающійся недоступнымъ для каждаго христіанина. За порогомъ, столь тщательно оберегаемымъ отъ посѣтителя-профана, находятся сѣни, куда приходятъ курить и разговаривать правовѣрные, только что очистившіе свою душу молитвою. Муллы, утомленные продолжительною проповѣдью, могутъ почерпать здѣсь изъ огромной яшмовой чаши воду, всегда въ ней содержимую благочестивыми щедротами какого-либо набожнаго лица. Съ этой паперти входишь во внутренній монастырь. Это большой четвероугольный дворъ, посреди котораго находится бассейнъ для совершенія омываній. Аркады, расположенныя вокругъ площади, заключаютъ въ себѣ кельи и школы; въ послѣднихъ муллы преподаютъ астрономію и соединяютъ чтеніе философическихъ стиховъ Саади съ самыми утонченными толкованіями Корана. На одной изъ сторонъ этого обширнаго монастыря стоитъ таинственное святилище, съ находящимся внутри его мерабомъ или мистическою нишею, къ которой должны обращаться мусульмане, чтобы быть въ направленіи къ Меккѣ, во-время своихъ молитвъ.

Это мѣсто для молитвы оканчивается обширнымъ куполомъ. Полусвѣтъ, располагающій къ обращенію мыслей къ Богу, едва освѣщаетъ его. Сюда ревностные правовѣрные приходятъ проводить по нѣскольку часовъ, погруженные въ созерцательное благочестіе, весьма часто экзалтированное неумѣреннымъ употребленіемъ опіума. Высокія стѣны и толстые пилястры, на которыхъ опирается гигантскій куполъ мечети, покрыты, при основаніи, яшмою и алебастромъ и украшены богатой мозаикою. Подъ куполомъ поставлена кафедра, трибуна священной проповѣди и эмблема понтификальнаго тропа, съ высоты котораго Магометъ обнародовалъ свои законы.

Большая мечеть Испагани была заложена при началѣ XVII ст. шахомъ Аббасомъ, употребившимъ на построеніе ея болѣе 50,000 царскихъ тумановъ или одного съ половиною милліона руб. асс., сумму, огромную для страны, въ которой такъ дешевы работники. Въ этой столицѣ есть много другихъ мечетей; однѣ возвышаютъ свои куполы посреди раскрашенныхъ минаретовъ; другія, болѣе скромныя, имѣютъ простые кирпичные своды; но ни одна не равняется богатствомъ и красотою съ большой царской мечетью.

Дворецъ, построенный шахомъ Аббасомъ подлѣ мечети, представляетъ настоящій городъ. Въ немъ сосредоточено нѣсколько дворцовъ, кіосковъ, безчисленное множество жилищъ, расположенныхъ одно подлѣ другаго, раздѣленныхъ обширными садами и заключенныхъ въ особенную ограду, чрезвычайно пространную. Это великолѣпное зданіе владычествуетъ надъ площадью Мепдана всею высотою кіоска или обширнаго портика, имѣющаго болѣе пятидесяти метровъ высоты. Въ верхней части находится сквозная галлерея, легкія колонны которой поддерживаютъ крышу изъ крашеннаго и рѣзнаго дерева. Отсюда государь могъ видѣть однимъ взглядомъ всю свою столицу и сосѣднюю мѣстность, на столь далекое разстояніе, на какое только могъ простираться его взоръ, останавливаемый лишь ущельями Эендеруда или теряющійся еще далѣе, въ миражахъ пустыни Іезда.

Главный ходъ во дворецъ съ площади. Это двери большаго размѣра, изъ порфира и кедроваго дерева, унизаннаго серебряными гвоздиками. Они называются Алахъ-капи, то-есть высокою дверью или дверью священною. Вступивъ за царскій порогъ, не находишь болѣе великолѣпія и пышности, расточаемыхъ нѣкогда и въ этомъ обширномъ дворцѣ восточною роскошью. Блуждаешь между развалинами, спотыкаешься тамъ и сямъ объ позолоченные обломки и отбитые куски порфира, покрытые пылью разрушенія. Между причинами, произведшими такое опустошеніе, одна произвела повсюду на востокѣ одно и тоже дѣйствіе: это отвращеніе восточныхъ жителей къ жилищамъ своихъ отцовъ. Они строются для самихъ себя, и недостатокъ средствъ или неимѣніе искуссныхъ художниковъ заставляютъ ихъ часто убирать свою новую резиденцію украшеніями, обобранными въ мѣстахъ, обитаемыхъ ихъ предками. Вѣрные этому обыкновенію или этому предразсудку, наслѣдники шаха Аббаса допустили упасть въ развалины большей части его дворца. Не столь роскошные, какъ этотъ государь, они удовольствовались менѣе пышными жилищами и удалились въ одинъ изъ кіосковъ этого царскаго города. Однако, какъ бы въ свидѣтельство пышности роскошнаго двора Софи, остается еще посреди этихъ развалинъ дворецъ, въ которомъ жилъ шахъ Аббасъ Великій. Онъ построенъ посреди многихъ садовъ, называемыхъ за прелестное свое положеніе Гехтъ-Беихтомъ или восьмью раями. Этотъ кіоскъ состоитъ изъ одного зданія, заключающаго нѣсколько маленькихъ, изящныхъ и уединенныхъ комнатъ, которыя сообщаются съ залою, имѣющею не менѣе тридцати метровъ въ длину на шесть ширины. Эта зала имѣетъ весьма замѣчательную орнаментацію: стѣны, окна, двери и потолокъ въ ней всѣ золоченные и покрыты прекрасно исполненными рисунками. Особенно рисунки на дверяхъ отличаются изяществомъ: на половинкахъ ихъ представлены женщины, танцовщицы въ прелестномъ одѣяніи, или букеты цвѣтовъ, артистически расположенные и нарисованные съ удивительною нѣжностію кисти.

Но что еще превосходнѣе и дѣйствительно замѣчательно въ этой царской залѣ, такъ это шесть большихъ картинъ, въ пять метровъ длины при трехъ или четырехъ высоты, представляющія событія изъ исторіи Персіи. Шахъ Аббасъ, основатель этой великолѣпной резиденціи, любилъ сохранять воспоминаніе о славныхъ эпизодахъ жизни своихъ предковъ. Онъ и себя не забылъ: подлѣ шаха Измаила, сражающагося съ Турками, шаха Тамаса, принимающаго индѣйскаго императора Гумайнена, которому онъ оказалъ совершенно царское гостепріимство, видѣнъ шахъ Аббасъ, разбивающій на голову войско Татаръ-Узбековъ. Другія картины представляютъ царскіе праздники. Эта зала была тронная. Въ нее входили черезъ другую залу, сообщавшуюся съ нею двумя прекрасными дверями. Послѣдняя зала также великолѣпію украшена безчисленными венеціанскими зеркалами и картинами. Въ ней, съ основанія до потолка, золото, гипсъ, лазурь и алебастръ соединяются и перемѣшиваются между собою для очарованія глаза. Большой бассейнъ воды, безпрестанно возобновляемой, находится посрединѣ. Одна изъ сторонъ этихъ царскихъ сѣней, расположенная на сѣверъ, со вершенно открыта и выходитъ на портикъ, составленный изъ восемнадцати вызолоченныхъ и представляющихъ спираль колоннъ, поддерживающихъ крышу, подъ которой, защищенный отъ солнца, распространяется и безпрепятственно обращается воздухъ. Отъ этого портика, резиденція шаха Аббаса получила свое имя.

Между рѣдкостями восточнаго искусства, заключенными въ Испагани, мы упомянемъ еще о другомъ дворцѣ по имени Амаратъ-Серпухетъ, очаровательномъ убѣжищѣ, посвященномъ тайнымъ удовольствіямъ сына Фета-Али-Шаха и служившемъ, въ наше время, резиденціею правителю Испагани. Все въ этомъ дворцѣ дышетъ очарованіемъ восточной жизни, какъ воображали ее и описываютъ иногда поэты. Входишь въ маленькій садъ, благоухающій душистыми цвѣтами, всегда прекрасными, всегда освѣженными пріятною росою, разсѣкаемою фонтаномъ, никогда неумолкающимъ. Тутъ душистая жимолость и роза, прелестная чаша, изъ которой пьетъ соловей {Метафора, употребляемая арабскими и персидскими поэтами для обозначенія розы.}, образуютъ длинныя гирлянды, ниспадающія надъ алебастромъ изящныхъ вазъ. Прозрачная вода бассейна выливается за края и падаетъ прихотливыми фестонами, смывая гіацинты и туберозы, наполняющіе воздухъ своимъ благоуханіемъ. Мраморный полъ, всегда чистый, всегда свѣжій, отражаетъ, какъ въ зеркалѣ, лиліи и мирты. Воображаешь себя перенесеннымъ какою-либо благодѣтельною феею въ одинъ изъ очаровательныхъ дворцовъ арабскихъ сказокъ. Еще шагъ, и находишься посреди фантастическихъ чудесъ баснословнаго Востока. Взойдемъ на эти ступени, поднимемъ эту изящную занавѣсъ; мы входимъ въ комнату, гдѣ ослѣпленные глаза съ трудомъ раскрываются. Дневной свѣтъ пропускаетъ лишь нѣсколько слабыхъ лучей сквозь стекла, на которыхъ нарисованы и вырѣзаны фигуры цвѣтовъ. Нога ступаетъ безъ шума по мягкому и богатому ковру. Все въ этомъ очаровательномъ убѣжищѣ возбуждаетъ пріятныя мечтанія. Отворяется дверь; вамъ представляется зала, полуосвѣщенная голубоватымъ свѣтомъ: это самый потаенный пріютъ красоты. Сибаритъ, основавшій это убѣжище, въ которомъ нѣга скрывалась для него въ тысячи видахъ, создалъ самыя прелестныя творенія, придумалъ самыя искусныя утонченности наслажденія. Въ широкомъ бассейнѣ, всегда наполненномъ чистою и прозрачною водою, купаются шестнадцать мраморныхъ каріатидъ, групированныхъ по четыре и поддерживающихъ четыре золотые и стеклянные столбика, по которымъ скользитъ пріятный свѣтъ. На его спокойной поверхности широкія водяныя лиліи изъ хрусталя, выбрасываютъ изъ своихъ длинныхъ пестиковъ фонтаны, брызги которыхъ освѣжаютъ залу. Повсюду яркіе рисунки, прекрасныя изваянія, богатая мозаика. Сто зеркалъ повторяютъ восхитительныя подробности этого чарующаго цѣлаго. Дворецъ Амаратъ-Серпухетъ новѣйшей постройки. Онъ выстроенъ государемъ Сеиф-Уд-Довлетъ-Мирзою, сыномъ Фета-Али-Шаха, получившимъ въ удѣлъ правленіе Испагани. Государь не имѣлъ честолюбія соперничать съ великолѣпною пышностью Чехелъ-Сутуна. У Шахзадека, человѣка со вкусомъ и любящаго удовольствіе, эпикурейца изъ школы Гафица, родилась мысль о построеніи небывалаго зданія и онъ привелъ ее въ исполненіе. Окруженный развалинами Софіевъ, отвращаясь отъ зрѣлища опустошенія и бѣдности, умножавшихся въ Персіи, онъ успѣлъ забыть ихъ, очаровавъ взоръ свой всѣмъ, что только искусство и воображеніе могли произвести самаго прелестнаго и самаго изящнаго. Но сколько поборовъ уплатили цѣну удовольствій принца! Вотъ, что я не узналъ и что могутъ сказать Испаганцы. Лишенный владѣнія, какъ большая часть принцевъ его семейства, вслѣдствіе политики, принятой Мегеметомъ-Шахомъ при восшествіи его на тронъ, Шахзадекъ живетъ нынѣ скромно въ Тегеранѣ, мечтая печально о своемъ восхитительномъ Амаратѣ.

Вблизи царской ограды, посреди большой аллеи Чар-Баха, стоитъ еще памятникъ, о которомъ слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ: это послѣднее зданіе Софіевъ, мечеть, сооруженная шахомъ Султаномъ-Гуссейномъ. Скрывая куполъ спой и изящные минареты въ вершинахъ гордыхъ платанъ, зданіе это не назначено исключительно для молитвы. Это то, что Персіане называютъ медрессехомъ, то есть школа, въ которой муллы вос: питываютъ молодыхъ мирзъ и толкуютъ, для религіознаго наставленія, арабскій текстъ Корана. Большія двери, огражденныя по обычаю, цѣпію, служатъ входомъ въ медрессехъ, и вводятъ посѣтителя въ обширный портикъ, богато-украшенный мозаикою. Напротивъ, открывается аркада изъ-за нея виднѣются деревья большаго сада; по правую и по лѣвую сторону идутъ жилища муллъ. Здѣсь стоятъ также торговцы, привлеченные стеченіемъ учениковъ. Ихъ лотки отягчены плодами и огурцами; кувшины съ кислымъ молокомъ или согуртомъ соперничаютъ съ шербетомъ, медъ, пахучій пилавъ съ шафраномъ возбуждаютъ аппетитъ учениковъ, колеблющихся при видѣ привлекательныхъ вертеловъ съ хебабомъ, щедро посыпаемымъ перцемъ гагипассами. Рядомъ кальянджи приготовляютъ свои лучшія тамбеки и пробуютъ свои трубки. Къ этимъ-то буфетамъ приходятъ подкрѣплять себя студенты. Ихъ хорошо здѣсь угощаютъ; цѣны недороги, и прекрасное небо Испагани придаетъ умѣренному ихъ полднику вкусъ, къ которому и я не остался равнодушенъ. Въ центрѣ портика поставлена широкая порфировая ваза, наполненная водою; по краямъ, для желающихъ пить, расположены мѣдныя чашки.

Внутренность медрессеха похожа на внутренности вообще всѣхъ мечетей; мы ее описывать не будемъ; замѣтимъ только, что особенная прелесть этой мечети заключается въ ея великолѣпныхъ садахъ. Повсюду въ нихъ жасмины и розы льнутъ къ деревьямъ, достигаютъ ихъ вѣтвей и распространяютъ пріятное благоуханіе. Въ этомъ мѣстѣ, ученіе есть удовольствіе, и молодые Персіяне, приходящіе сюда, охотно забываются. Оттого эту школу посѣщаютъ болѣе всѣхъ.

Описавъ памятники Испагани, будемъ ли мы говорить объ ея народонаселеніи? То, что мы сказали о безпорядкахъ, причиненныхъ лути, достаточно показываетъ, до какой степени довели жители Испагани столь свойственное восточнымъ народамъ соединеніе фатализма и насилія, оцѣпененія и экзалтаціи. Весь интересъ пребыванія въ Испагани сосредоточивается въ посѣщеніи удивительныхъ зданій, воздвигнутыхъ могуществомъ Софіевъ и въ такомъ множествѣ представляющихся путешественнику. Жизнь самихъ Персовъ проводится между базарами, мечетями и дворцами. Здѣсь мы наблюдали ихъ въ наше пребываніе во второй столицѣ Персіи; здѣсь мы нашли ея прошедшее въ самыхъ великолѣпныхъ формахъ, и настоящее въ наименѣе печальномъ видѣ.

"Сынъ Отечества", No 1, 1852

Оставить комментарий Географические Исследования_и_путешестви (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1852 Обновлено: 14/10/2021. 97k. Статистика. Очерк: Переводы, Путешествия, География Азия	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Изъ путевыхъ записокъ.) Текст издания: журнал "Сынъ Отечества", No 1, 1852.

Географические Исследования_и_путешестви Персия. Тегеран и Испагань

ПЕРСІЯ.

ТЕГЕРАНЪ И ИСПАГАНЬ.

Географические Исследования_и_путешестви
Персия. Тегеран и Испагань