Гауф Вильгельм
Корабль призрак

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Вильгельм Гауф.
Корабль призрак

   У отца моего была небольшая лавочка в Бальсоре. Он был и не богат, и не беден, и принадлежал к разряду тех людей, которые неохотно на что-нибудь решаются из боязни потерять то, что имеют. Воспитал он меня прилично и довел до того, что я рано стал ему помощником. Мне только что исполнилось восемнадцать лет, а он только что затеял первую крупную спекуляцию, как неожиданно скончался. Вероятно, тут не малое имела влияние непосильная для него тревога насчет участи тысячи золотых, вверенных им коварному морю. Мне скоро пришлось порадоваться за него, что он вовремя умер, так как через месяц пришло известие, что корабль, уносивший достояние отца, погиб. Мою юношескую бодрость это, положим, не убило. Я обратил в золото все, что только осталось после отца и решил отправиться на чужбину искать счастья. Со мною отправился старый слуга: он был слишком привязан ко мне, чтобы отпустить меня одного. Мы выехали из гавани с попутным ветром. Корабль, на который мы сели, должен был идти в Индию. Мы плыли уже недели две, как вдруг капитан возвестил нам приближение бури. При этом он казался очень озабоченным, так как, по-видимому, плохо знал фарватер той области. Собрали паруса и мы еле двинулись вперед. Наступила ночь, светлая, прохладная; капитан начал надеяться, что ошибся насчет бури. Вдруг мимо нас на всех парусах пронесся корабль, которого мы раньше не заметили; он пронесся так близко, что чуть ли не задел бортом о борт. С палубы раздавались дикие возгласы и крики, что крайне удивило меня в торжественный для моряка час перед бурею. Капитан наш стоял бледный как полотно. "Пропал мой корабль!" -- воскликнул он, -- "там мчится смерть!" Не успел я расспросить его, что это значит, как уже со всех сторон сбегались матросы с криком: "Видели, видели его? Теперь пропали мы!"
   Капитан распорядился, чтоб для успокоения экипажа читали изречения из Корана, а сам сел у руля. Все напрасно! Буря заметно надвигалась и не прошло часа, как раздался оглушительный треск и корабль наш сел. Спустили лодки; только успели сойти последние матросы, как корабль на наших глазах погрузился в море. Мы очутились нищими среди безбрежного водного пространства.

0x01 graphic

   Но бедствие этим не кончилось. Все сильнее и сильнее свирепела буря; не было возможности управлять лодкою. Я крепко обхватил руками верного слугу, и мы поклялись не отставать один от другого. Наступало утро. Заря только что занялась, когда порыв вихря подхватил нашу лодку, закрутил и опрокинул ее. Я никогда больше не видал своих спутников. Падение оглушило меня; когда я очнулся, я очутился в объятиях своего старика, который спасся на опрокинутой лодке и втащил меня за собою. Буря улеглась. От нашего корабля ничего не осталось, но вдали виднелось другое судно, к которому нас гнало волною. Когда мы очутились ближе, я узнал корабль; это был тот самый, что ночью промчался мимо нас и так напугал капитана. Мне как-то страшно жутко стало от этого корабля. Пророчество капитана, которое таким ужасным образом сбылось, пустынный вид корабля, на котором никто не показывался, несмотря на наши призывные крики, все это наводило какой-то непонятный ужас. Но раздумывать нам было некогда; это было единственное средство спасения. Нам оставалось только благодарить Пророка за его попечения о нас.
   У носа корабля висел длинный канат. Мы принялись грести и руками и ногами, чтобы подъехать к нему. Нам посчастливилось поймать канат. Я громко крикнул, но на корабле по-прежнему было тихо. Тогда мы стали подниматься; я, как младший, впереди.

0x01 graphic

Мы поклялись не отставать один от другого.

   Но, о, ужас! Какое зрелище представилось мне, когда я вступил на палубу! Весь пол был залит кровью, от двадцати до тридцати трупов в турецкой одежде лежали распростертыми на земле; у средней мачты стоял человек в богатой одежде, с саблею в руках. Лицо его было бледно и искажено страданием, во лбу торчал большой гвоздь, которым он был пригвожден к мачте: он тоже был мертв. Ужас приковал меня к месту, я едва смел дышать.

[]

   Тем временем подоспел мой спутник. Его тоже ошеломил вид ужасного побоища. Но что было делать? Мы усердно помолились пророку и двинулись вперед. Мы шли по палубе и оглядывались, нет ли чего нового, чего-нибудь еще более страшного. Все оставалось по-прежнему. Ни тут, ни там ничего живого, одни мы и безбрежное море! Мы не смели даже громко говорить из боязни, что тот у мачты обратит на нас свой неподвижный взор, или что который-нибудь из убитых повернет к нам голову. Так дошли мы до лестницы вниз, в каюты. Тут мы невольно остановились и переглянулись. Никто не решался первый высказать своих мыслей.
   -- "Господин мой", -- сказал верный слуга, -- "здесь произошло что-то ужасное. Но, будь корабль внизу полон убийц, я лучше доварюсь им, чем оставаться здесь среди трупов". Я был того же мнения и потому мы собрались с духом и спустились в каюту. И там было безмолвно как в могиле и шаги наши глухо отдавались по лестнице. Мы остановились у дверей каюты. Я приложил ухо к двери: ни звука. Я открыл дверь. Странный вид представляло помещение. Все было разбросано: одежда, оружие, всевозможная утварь валялись в перемежку. Ничего не было на месте. Экипаж, или, по крайней мере, капитан, вероятно, недавно пировали тут, судя по остаткам убранства. Мы обошли все каюты, все закоулки; всюду были сложены богатые запасы шелковых тканей, жемчуга, сахара и пр. и пр. Я был страшно доволен, так как полагал, что раз на корабле никого нет, я свободно могу себе присвоить оставшееся добро. Ибрагим нисколько разочаровал меня, напомнив, что земля, по-видимому, еще очень далеко и что одним без посторонней помощи вряд ли удастся нам добраться до нее.
   Мы подкрепили себя пищею и напитками, которые нашли в изобилии, потом снова поднялись на палубу. Но тут у нас мороз по коже пошел при виде трупов. Мы решили избавиться от них. Не тут-то было! Невозможно было сдвинуть их с места. Они лежали как прикованные к палубе; пришлось бы доски вырубать, чтобы их сбросить в море, а для этого у нас инструментов не было под рукою. Капитана тоже оказалось невозможным оторвать от мачты; даже саблю нельзя было вынуть из окоченевшей руки. День прошел в печальном обсуждении нашего положения. Когда настала ночь, я разрешил Ибрагиму лечь спать, а сам решил караулить на палубе, не подвернется ли какое-нибудь средство спасения. Но когда взошел месяц, и я по звездам рассчитал, что наступил одиннадцатый час, меня стало так непреодолимо клонить ко сну, что я невольно растянулся за бочкою, стоявшею тут же на палубе. Положим, то был скорее не сон, а какое-то оцепенение; я все время ясно слышал, как волны хлестали о бок корабля, а паруса трещали и свистели надо мною. Вдруг послышались мне как бы голоса и шум шагов на палубе. Я хотел вскочить, но неведомая сила сковала мои члены; я даже глаз не мог открыть. Голоса раздавались все яснее; шаги звучали громче; казалось, что весь корабельный экипаж беззаботно двигался по палубе. Порою до меня долетал резкий голос командующего; я слышал ясно, как скрипели канаты и натягивались паруса. Потом я стал постепенно терять сознание и, наконец, крепко заснул. Лишь сквозь сон, напоследок, почудился мне лязг оружия, а проснулся я когда уже солнце высоко стояло на небе и лучи его нестерпимо жгли мне лицо. Я озирался с удивлением. Буря, корабль призрак, все, что я слышал ночью -- все это мне казалось сном. Однако когда осмотрелся, я убедился, что все по-вчерашнему. Так же неподвижно лежали трупы, так же неподвижно стоял капитан у своей мачты. Я посмеялся над своим пылким воображением и спокойно пошел разыскивать старика Ибрагима.
   Тот сидел задумавшись в каюте "Лучше сто раз лежать на дне морском, чем еще ночь провести на этом чертовском корабле!" -- воскликнул он, как только я вошел. -- В чем дело? -- спросил я. "Видите ли, с вечера я улегся и проспал нисколько часов, вдруг проснулся и слышу, словно кто бегает над моею головою. Сначала я подумал, что это вы, но потом я разобрал, что слышен топот многих ног; временами долетали возгласы и крики. Наконец, послышались тяжелые шаги вниз по лестнице. Тут уж я больше не помню, что со мною было, сознание только временами возвращалось ко мне и тогда я видел того человека что к мачте пригвожден. Он сидел тут за столом, ел и пил. Против него сидел тот что лежит на палубе у ног его. Он тоже ел и пил обильно". Так закончил рассказ старый слуга.
   Можете себе представить, друзья, каково у меня было на душе! Очевидно, то был не обман чувств: я действительно слышал мертвецов.
   Ибрагим долго сидел в раздумье. "Вспомнил!" -- воскликнул он внезапно. Оказалось, он вспомнил заклинание, которому учил его когда-то дед, опытный много путешествовавший моряк. Это заклинание уничтожало всякое наваждение; даже, по его уверению, могло предотвратить ту неестественную дремоту, которая нас одолевала. Надо было только усердно читать стихи из Корана. Предложение старика мне очень понравилось. Мы с нетерпением стали ждать ночи.
   Рядом с каютой приходилась маленькая комнатка; мы решили запереться там. Мы проделали в двери несколько отверстий, чтобы удобно было видеть всю каюту, затем, насколько могли, крепко заперли дверь изнутри, а Ибрагим на всех четырех углах начертал имя пророка.
   Наступила ночь. Около одиннадцати меня стало снова клонить ко сну. Спутник мой посоветовал мне читать скорее стихи из корана и это помогло. Вот оживилось вверху; раздалась беготня, заскрипели канаты, затрещали снасти, ясно слышались голоса. Несколько минут мы напряженно вслушивались, наконец, послышались шаги по лестнице. Старик тотчас же стал произносить свое заклинание:
   
   Духи тьмы и духи света,
   Духи скрытые в волнах,
   Духи огненной пучины,
   Духи, спящие в скалах!
   Все смиритесь.
   Преклонитесь.
   Повелитель ваш Аллах!
   
   Надо сознаться, что я не слишком верил в силу заклинания, и у меня волосы стали дыбом, когда вдруг распахнулась дверь и на пороге показался тот рослый мужчина, что стоял пригвожденный к мачте. У него и теперь торчал гвоздь во лбу, но меч был вложен в ножны. За ним шел другой, в более скромной одежде; я его тоже видел среди трупов. Капитан -- это несомненно был капитан -- был очень бледен; большая черная борода окаймляла его лицо, глаза беспокойно блуждали по сторонам. Нам легко было рассмотреть его, когда он проходил мимо нашей двери; он же, казалось, даже не заметил ее. Оба сели за стол посреди каюты и заговорили громко, почти крича, на незнакомом языке. Голоса звучали все громче и резче, наконец, капитан так ударил кулаком по столу, что все в комнате задребезжало. Другой с диким смехом вскочил и кивнул капитану следовать за ним. Тот выхватил саблю из ножен и бросился из каюты. Мы вздохнули свободнее, когда они исчезли. Но на этом не суждено еще было кончиться тревоге. Все шумнее и шумнее становилось на палубе. Слышно было, как там бегали и кричали, смеялись и вопили. Наконец, поднялся такой действительно адский шум, что нам казалось, что вся палуба со всеми снастями рушится на нас; звенело оружие, дикие крики, стоны -- потом разом все смолкло. Когда, много спустя мы решились выйти из своей засады, все было по-прежнему. Все лежали в прежнем положении, все были тверды как дерево.
   Так продолжалось несколько дней. Корабль все шел к востоку, где по нашим расчетам приходилась земля, но, хотя днем он, и подвигался, на нисколько миль, ночью он, по-видимому, шел настолько же назад: мы всегда оказывались к утру на том же месте, где стояли с вечера. Другого объяснения не было, кроме того, что ночью мертвецы на всех парусах гнали обратно. Мы решили этому воспротивиться и употребить то же средство, как на дверях каюты. Мы написали на кусках пергамента имя пророка и дедовское заклинание, и привязали их к мачтам вкруг сложенных парусов. С тревогою ждали мы в своей каморке, что дальше будет. Возня на палубе продолжала неистовствовать, но на утро паруса оказались в том виде, как мы их оставили. Днем мы натянули столько парусов, сколько требовалось для спокойного хода, и дней в пять прошли порядочное пространство.
   Наконец, на шестой день вдали показалась земля и мы воздали хвалу Аллаху и его пророку за чудесное спасение. Этот день и следующую ночь мы шли вдоль берега, а на седьмые сутки увидели вдали какой-то город. Мы спустили якорь, не без труда, конечно, и корабль встал. На палубе нашлась лодочка; мы ее отцепили, сели в нее и, что было силы, стали грести к городу. Через полчаса мы уже были на берегу. Оказалось, что это какой-то индийский город, недалеко от той местности, куда я первоначально отправлялся. Мы зашли в караван-сарай и освежились там немного. Там я осторожно расспросил, нет ли в городе какого-нибудь умного и знающего человека, сведущего сколько-нибудь в колдовстве. Мне указали на одного старика. Он жил в отдаленной улице, в невзрачном домике. Я постучался; меня впустили. Я спросил старика Мулея. Ко мне вышел старичок с седою бородою и длинным носом и спросил, что мне требуется. Я рассказал ему свои приключения и спросил его совета, что мне делать с мертвецами и как снять их с корабля. Он отвечал, что, вероятно, люди эти за какой-нибудь важный проступок заколдованы на воде, но что вероятно чары рушатся, если вынести их на берег. Только для этого, полагал он, придется вынуть их вместе с досками, на которых они лежат. Он считал также, что мне по всем правам принадлежит корабль и все, что там найдется; просил лишь уделить ему хоть небольшой подарок, а он даст мне своих невольников, чтоб помочь убрать трупы. Мы отправились на корабль, забрали с собою пять невольников с топорами и пилами, и принялись за работу. Мулей очень одобрил счастливую мысль закрепить паруса заклинанием, так как без этого мы бы никогда не достигли берега.
   Было еще довольно рано, когда мы взошли на корабль, и через час уже четверо трупов лежали в лодке. Два невольника повезли их на берег. Они потом рассказывали, что мертвецы избавили их от труда погребения, так как рассыпались в прах при первом прикосновении с землею. Мы усердно продолжали свое дело и к вечеру палуба очистилась. Оставался лишь один капитан. С ним мы положительно не знали что делать. Мы все поочередно пытались вытащить гвоздь, но он не поддавался ни на волос. Не рубить же было мачту, чтоб везти его с нею на берег! Тут помог нам Мулей. Он велел привезти с берега горшок земли, затем произнес нисколько слов и бросил щепотку земли на голову мертвеца. Тот тотчас открыл глаза, вздохнул полною грудью, и рана на лбу его стала сочиться кровью. Мы уж без труда вынули гвоздь и раненый упал на руки невольника.

0x01 graphic

Мы уж без труда вынули гвоздь и раненый упал на руки невольника.

   -- "Кто привез меня сюда?" -- спросил он глухим голосом. Мулей указал на меня. Я подошел ближе. "Благодарю тебя, незнакомец, ты избавил меня от страшных мучений. Пятьдесят лет носится мое тело по этим волнам и дух мой заклят возвращаться к нему каждую ночь. Теперь земля коснулась главы моей; я могу, примиренный с небом, вернуться к праотцам". Я умолял его сообщить нам, как он дошел до такого ужасного состояния. Он еще раз вздохнул и начал: "Пятьдесят лет тому назад был я всеми уважаемый человек и жил в Алжире; погоня за наживою побудила меня снарядить корабль и заняться морским разбоем. Некоторое время дела мои шли успешно, но раз мы взяли на борт дервиша, которому нечем было платить за проезд. Мы с товарищами были люди грубые. Святость старика не останавливала нас, и мы все насмехались над ним. Но раз он так увлекся благочестивым рвением, что стал укорять меня в грешной жизни. Ночью, когда я пировал в каюте с моим штурманом, на меня напала такая злость на несчастного дервиша, который смел говорить мне то, что я ни одному султану не позволил бы сказать, что я бросился на палубу и всадил ему кинжал в самую грудь. Труп мы бросили в море и смеялись над его угрозами. Но уже на следующую ночь исполнились его предсказания. Часть экипажа возмутилась против меня. Завязалась битва, битва отчаянная. Все мои приверженцы были убиты, а сам я пригвожден к мачте. Но и мятежники все погибли от ран и скоро весь корабль превратился в открытую могилу. У меня тоже закрылись глаза, дыханье остановилось, и я думал, что умираю. Но то была не смерть, а оцепенение; на следующую же ночь, в тот же час, как мы бросили в море дервиша, очнулся я и очнулись мои товарищи. Жизнь вернулась к нам, но мы не могли ничего другого ни делать, ни говорить как то, что мы делали и говорили в ту ужасную ночь. Так носились мы по волнам пятьдесят лет; мы не оживали, но не в силах были и умереть; как могли мы достичь земли? С бешеною радостью неслись мы на всех парусах навстречу буре, мы жаждали разбиться о какую-нибудь скалу и сложить усталые головы на дно морское. Тщетная надежда! Теперь же я чувствую, что умираю. Благодарю еще раз, неизвестный спаситель. Если могут сокровища наградить тебя, бери мой корабль в знак моей признательности".
   Он поник головою и скончался. Тут же, на глазах наших, он рассыпался прахом, как и его товарищи. Мы собрали прах в ящичек и похоронили его на берегу; после этого я нанял рабочих и привел в порядок поврежденный корабль. Мне удалось выменять мой товар с большим барышом; нанял я матросов, щедро одарил друга своего Мулея и поплыл обратно на родину. Я немного свернул с дороги, объехал несколько островов и стран, всюду выставлял на рынок свой товар и пророк благословил мои труды. Я вернулся на родину вдвое богаче, чем наградил меня умирающий капитан. Сограждане страшно дивились моему богатству, и решили, что я, по меньшей мере, наткнулся на алмазную долину знаменитого мореплавателя Синбада. Я не стал разуверять их и с тех пор вошло в обычай в нашей местности, чтоб молодые люди не позднее восемнадцати лет пускались в свет искать счастья. Я же живу себе мирно и каждые пять лет направляюсь в Мекку благодарить Аллаха за свое спасете и помолиться за упокой души грешного капитана и его товарищей.

* * *

   На следующий день караван беспрепятственно продолжал путь, а когда снова остановились для отдыха, Селим, незнакомец, сказал Мулею, младшему из купцов: "Вы хотя и младший, но зато запас веселости у вас большой. Наверное у вас найдется рассказать что-нибудь забавное. Скорее выкладывайте, освежите нас после дневного зноя!" -- "Пожалуй, нашлось бы что-нибудь подходящее", -- отвечал Мулей, -- "но юности приличествует скромность и потому отдадим предпочтете старшим товарищам. Зулейко, всегда такой мрачный и сосредоточенный, пусть расскажет нам, что так сильно жизнь его омрачило? Может быть, нам удастся смягчить его тоску. Мы от всей души готовы помочь собрату, будь он даже другой веры". Тот, к кому обращались эти слова, был человек среднего возраста, мужественный и красивый, но, действительно, мрачного вида. Хотя он был не мусульманин, спутники любили его; он сумел своим благородством заслужить их уважение и доверие. У него не было одной руки и товарищи именно этим объясняли его тяжелое настроение духа.
   На приветливое обращение Мулея Зулейко отвечал: "Я искренне почтен вашим доверием. Особой заботы у меня нет, по крайней мере, нет такой, которую вы, при всем желании, могли бы устранить. Но так как Мулей упрекает меня в мрачности, я вам расскажу кое-что и вы поймете, почему я мрачнее, чем многие другие. Вы видите, у меня нет левой руки. Она отсутствует не от рождения: я лишился ее в те ужасные дни моей жизни. Прав ли я или неправ, что с тех пор, может быть, стал печальнее, чем подобает в моем положении, сами судите, когда выслушаете повесть об отрубленной руке".

------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сказки В. Гауфа / Пер. О.М. Коржинской. -- Санкт-Петербург: А. Ф. Девриен, 1904. -- 386 с., 18 л.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru