Вирметр
Забытый Париж

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Вестник моды", 1914, No 43.

Забытый Париж

   Под этим названием Вирметр изобразил в своей книге жизнь Парижа времен Людовика-Филиппа и начало Второй империи. Мы заимствуем из нее следующий рассказ.
   
   Двадцать лет тому назад Париж был золотым веком фокусников и фланеров. Между фокусниками, особенно привлекавшими праздную толпу, был один, имевший на нее какое-то странное, чарующее влияние.
   Ему было лет тридцать; он был сильный брюнет, с гладко причесанными волосами, гордо закрученными усами, бледный, с глазами, горевшими мрачным огнем. Всегда прилично одетый, он с первого раза производил впечатление несчастного, попавшего из высшей сферы в среду своих товарищей, и все еще сохранявшего привычку и манеры светского человека.
   Всегда одинокий, он ни с кем не говорил, не посещал кабачка, но являлся на площадь с складным столиком под мышкой и бархатным черным мешком в руках.
   Расставив столик, он покрывал его скатертью с золотой бахромой, вынимал из мешка великолепную куклу, с трехлетнего ребенка величиною, одетую в шелк и кружева. Положив ее на стол, головою на вышитую подушку, он молча отходил, и начинал прохаживаться по площади. Понемногу любопытные собирались у стола, и когда он находил, что их достаточно, он вежливо раздвигал зрителей, подходил к столу, раскланивался, заворачивал рукава своего редингота и начинал сеанс чревовещателя.
   Сбор всегда был большой, хотя он ничего не просил, но деньги сыпались со всех сторон. Он подбирал их, снова кланялся, складывал свой багаж и исчезал.
   Этот загадочный человек был предметом общего любопытства, и о нем рассказывались самые невероятные вещи. Для одних он был полицейским агентом, для других -- разорившимся вельможей; еще другие говорили, что он сын одного герцога, известного в Париже своими бриллиантами и страстью к похождениям.
   Я часто присутствовал при его представлениях, и меня поражала его симпатичная физиономия. Но вдруг он исчез с своего обычного места, и я уже забыл было о нем, как однажды увидал его сидящим на террасе одного кафе.
   Усевшись за стол рядом с ним, я придумывал, как бы начать с ним разговор; он же был также молчалив, как обыкновенно.
   -- Извините, -- сказал я наконец, -- но мне кажется, я уже имел удовольствие встречаться с вами...
   -- Может быть, -- сухо отвечал он.
   -- На Бастильской площади, -- прибавил я.
   -- Вы правы, -- отвечал он совершенно спокойно, -- я был тогда "Человеком с куклой".
   -- Я не желал пробуждать в вас тягостных воспоминаний; прошу меня извинить.
   -- Ничего нет неприятного. Никакой труд не постыден, если он честен. К тому же, мне скорее лестно, что вы меня помните. Значит, моя наружность и маневры отличают меня от окружавших бродяг и шалопаев.
   -- Разумеется.
   -- И теперь вам хочется узнать мою историю, признайтесь?
   -- Признаюсь.
   -- Она самая обыкновенная. Я американец, прожил громадное состояние, приехал в Париж работать в ожидании смерти очень богатого дяди, которого я был единственный наследник; он умер недавно; получив наследство, я оставил свое прежнее занятие и занял принадлежащее мне место в свете, вот и все.
   -- Но каким способом научились вы искусству чревовещателя?
   -- Я обладаю им по природе и вздумал воспользоваться этим даром, очутившись без средств. Я могу рассказать вам о моем первом опыте, это довольно интересно. Из Нью-Йорка я прямо отправился в Лондон, и на станции Чарин-Кросс, на большой каменной лестнице подъезда, начал грубо кричать на бывшего у меня в руках маленького ребенка не разодетого как кукла Бастильской площади, а завернутого в грязные лохмотья. Около меня немедленно собралась толпа.
   -- Иди, иди, -- кричал я, -- не стану тащить тебя, лентяй!
   -- О папа, -- умоляющим голосом отвечал ребенок, -- понеси меня, ты знаешь ведь, я не могу идти по лестнице с порезанными ногами...
   -- Вздор, -- перебил я,--иди, или я тебя ударю. -- Бедный ребенок рыдал, а я безжалостно ударил его по щеке.
   Толпа пришла в полное негодование.
   -- Это ваш ребенок? -- спросил меня кто-то.
   -- Не ваше дело, -- отвечал я, -- не суйтесь, куда не спрашивают.
   -- Я позову полицию
   -- О, нет, нет, -- вскричал в ужасе ребенок, -- он убьет меня, как убил мою мать и сестру.
   Я опустил руку в карман.
   -- Берегитесь, -- раздирающим голосом закричал ребенок. -- у него нож, он вас всех зарежет.
   -- Конечно, -- сказал я, вынимая кинжал. Народ отхлынул, кроме двух отважных людей, схвативших меня за руки; но я все таки успел погрузить кинжал в бок ребенка.
   -- Помогите, убийца! -- кричал тот в невыразимой муке.
   Разъяренная толпа набросилась было на меня, но я спокойно приподнял мою жертву одной рукой, а другою протянул шляпу.
   -- Ребенок деревянный, -- сказал я. -- Это мое первое представление в Лондоне. Все засмеялись, я собрал кучу денег, и моя слава упрочилась сразу. Я сохранил свою куклу; быть может, вы увидите еще меня когда-нибудь, -- меланхолически закончил он.
   -- Не желаю вам этого, -- отвечал я.
   Но урок прошлого пропал даром; скоро он спустил все свое наследство, оставил Париж и уехал в Индию, где женился на какой-то актрисе, парижанке.
   Однажды, по возвращении из театра, жена его внезапно умерла; у него осталась маленькая дочка. Бульварная жизнь привлекала его, и он снова вернулся в Париж.
   На дороге он размыслил, что денег у него было мало, и он был не один. Во время своих странствий, он основательно изучил все индийские фокусы и мнимо-таинственные познания факиров; он решился давать представления в Европе и научил свою маленькую дочку помогать ему.
   Остановившись в Марселе, он дал там вечер, доставивший ему блестящий успех; на другой день представление должно было повториться. Между прочими номерами находилась и "индийская корзинка".
   Перед спектаклем он еще раз прочитал дочери наставление.
   -- Не забудь, моя дорогая, -- говорил он, -- что я должен убить тебя, когда ты будешь в корзинке; поэтому, перед тем как открыть трап, кричи побольше, плачь и умоляй!
   При огромном стечении народа, представление шло как нельзя лучше. Принесли и знаменитую корзинку, девочка вошла в нее, фокусник проткнул крышку своим длинным копьем. Раздался ужасный крик, оркестр заиграл тремоло, публика замерла. Фокусник подошел к корзинке и открыл крышку, и вдруг зашатался и упал с криком:
   -- Мое дитя! Мое дитя!
   На дне корзинки лежала девочка, неподвижная, обливаясь кровью: дурно приспособленный трап не открылся вовремя, и копье прошло сквозь грудь ребенка.
   Многие прибежали на сцену, подняли фокусника; открыв глаза, он начал напевать веселую песенку: несчастный помешался.

---------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Вестник моды", 1914, No 43. С. 370--371.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru