Французская_литература
Счастье во сне

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Любовь въ полномъ удовольствіи во вкусѣ Кавалера де Фоблаза".
    Переводъ съ французскаго.
    Москва. Въ Типографіи Ф. Гиппіуса. 1784

ЩАСТІЕ ВО СНѢ.

И не худо имъ спать
Когда сонъ ихъ услаждалъ.
ТО ЕСТЬ, ОНО ВОТЪ ЧТО!

Любовь въ полномъ удовольствіи.
Во вкусѣ Кавалера де Фоблаза.

   

Переводъ съ французскаго.

Изданіе второе.

МОСКВА.
Въ Типографіи Ф. Гиппіуса

<1784>

   

Съ дозволенія
Московской Цензуры 1784 года.

   

МИЛОСТИВОМУ ГОСУДАРЮ
ИВАНУ ДМИТРІЕВИЧУ
ГОСПОДИНУ
КАЛИНИНУ

   

МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ!

   Будучи столь много обязанъ я вамъ, Милостивому Государю, за первый долгѣ себѣ поставляю изъяснить мою чувствительнѣйшую вамъ благодарность; примите Милостивый Государь, сіе малое мое изданіе, посвящаемое отъ чистаго сердца въ знакъ моей искреннѣйшей благодарности, и съ каковымъ чувствованіемъ пребуду къ вамъ навсегда,

Вашъ, Милостивый Государь,
Всепокорнѣйшій слуга

Вамъ извѣстной.

   

ЩАСТІЕ ВО СНѢ.

   Быстро-крылатый Орфей удаляется, и звѣзды начали скрываться; уже врата востока отверзаются, солнце восходитъ на горизонтъ осѣняетъ земной шаръ, и чистой воздухъ услаждаетъ въ природѣ подобно жесминнымъ и розовымъ благоуханіямъ; пріятной шумъ водомета, упадающаго подъ окнами моими разбужаетъ меня. Я встаю, и, наслаждаюсь утреннимъ воздухомъ, потомъ удаляюсь въ садъ. В, хожу -- но что глазамѣ моимъ представилось? Безъ сомнѣнія богъ любви и флора, совокупно прилагали общее стараніе ко украшенію естества, цвѣты тѣмъ живѣе представлялись, и благоуханія изливались пріятнѣе ароматѣ; и ручьи протекали съ нѣжнымъ журчаніемъ и дыханіе Зефировъ, разспространяли по всему воздуху нѣжность и сладострастіе. При таковомъ блаженнѣйшемъ наслажденіи, душа моя была исполнена спокойною радостію, только не доставало къ совершеннѣйшему моему удовольствію того, чтобъ раздѣлить оное съ любезнѣйшею моего сердца, то есть, съ Клидироею.
   Воображеніе чувствуемаго Мною безъ нее увеселенія не препятствовало однакожъ возобновленію печали о причиненномъ мною ей огорченіи, когда за день предъ тѣмъ упустилъ я любимаго ее голубя. Она запретила безъ него ей на глаза казаться; но возможноль было жить ее не видя! Таковыя разсужденія повергли бы меня въ печальную задумчивость, но я не имѣлъ времени имъ предаться. Едва миновалъ я цвѣтники сего сада, вдругъ услышалъ воркующаго голубя, и вскорѣ узналъ, что онъ самой тотъ, котораго лишеніе подало причину къ нашей ссорѣ; я содрогнулъ отъ радости, и побѣжалъ къ прудамъ, подлѣ которыхъ сидѣла сія птица.
   Не знаю, не имѣетъ ли все любимому предмету принадлежащее право намъ нравится; конечно такъ! ни что столь прекрасно для меня не было, какъ сіе пернатое животное. Оно меня узнало, и махая крыльями перебирало носомъ на нихъ перья, и глядя на меня, казалось что убеждало здѣлать его невольникомъ. Я былъ уже къ нему близокъ, какъ вдругъ ужасной свистѣ побудилъ меня оглянуться: то была змѣя приближающаяся къ беседкѣ, гдѣ молодой человѣкѣ лежалъ въ глубокомъ снѣ, и долженствовалъ сему пресмыкающемуся достаться въ жертву.
   Скаль велика прежде была моя радость, въ толь чрезмѣрное приведенъ я сталъ замѣшательство; будучи съ Клидироею въ размолвкѣ, нечаянной случай подало мнѣ способѣ къ примиренію. Плавающей въ воздухѣ орелъ угрожалъ лишить меня добычи моей, естьли отъ оной удалюсь; съ другой стороны оставлялъ я погибнуть человѣка, коего бы спасти могъ, и котораго пагубная безпечность казалось и спрашивала моей помощи: мгновенія были дороги, и змѣя въ десяти только шагахъ была отъ бесѣдки. Сожалѣніе во мнѣ одержало верьхъ; я побѣжалъ напротивъ ее, вооруженъ только малымъ копьемъ; хотѣлъ ее ударить, но она изчезла, такъ какъ и голубъ Клидироинъ, и я ничего не видѣлъ, кромѣ молодаго человѣка, которому помогать пришелъ. Сколь прекрасенъ былъ онъ! оборотясь ко мнѣ, началъ говорить: нѣжная любовь возобнови въ памяти моей слова его! хочу ихъ начертить золотыми литерами. А вы смертные, да не возпрепятствуетъ вамъ никакая страсть вспомоществовать другимъ! Человѣколюбію своему обязанъ я моимъ благополучіемъ.
   Щастливой молодой человѣкѣ говорилъ онѣ мнѣ, я знаю какія чувствованія ты преодолелъ въ мю пользу. Великодушной твой поступокъ доставляетъ тебѣ мое дружество, и ты восчувствуешь мои благодѣянія. Предстоятъ тебѣ прискорбія, отъ коихъ я избавить тебя буду не силенъ, но онѣ минуютъ, и участь твоя не инако, какъ будетъ благополучна; я тебя покровительствую. Морфей (ибо онѣ то былъ самъ) сказавъ сіе:

Въ пріятной шумности простершися заснулъ.

   До сего глаза мои, какъ бы темнымъ облакомъ были покрыты; мракъ меня окружающей изчезъ, и я позналъ бога сна, ложе его состояло изъ маковыхъ цвѣтовъ; пріятные сны летали вокругъ его, и прохлаждали его своими крыльями. Въ ногахъ лежала нетерпѣливость, изъявляющая огорченіе, и печаль съ шафрановиднымъ челомъ оказывая внутренное, и никогда неоконченаемое свое терзаніе, и чтобъ мучить смертныхъ ожидали его повелѣніи, когда онъ проснется; между тѣмъ посторону сего бога, пріятное здоровье ласкало трудолюбію, которое лежа подлѣ Морфея подкрѣпило его силы. Но недолго наслаждался я симъ зрѣлищемъ; облако скрыло оное, какъ и прежде отъ глазъ моихъ.
   Съ наполненными симъ произшествіемъ мыслями бегу искать Клидирою, или лутче сказать лечу, любовь подаетъ мнѣ свои крылья. Тьма мыслей однѣ другихъ пріятностію превосходящіе представляются моему воображенію; кажется что вижу любви достойную сію дѣвицу готовую забыть свою на меня досаду, и подтверждающую миръ нашъ нѣжнѣйшимъ поцалуемъ; воображаю слышать страстные ее вздохи: но увы! въ какое несносное приведенъ былъ состояніе, когда пришедъ увидѣлъ ее плавающую въ крови и на лицѣ смертную блѣдность! Приближась къ ней упадаю подлѣ нее, и стараюсь вдохнуть душу мою въ хладное ее и безъ движенія лежащее тѣло. Клидироя, вскричалъ я, любезная Клидироя? Эпименидъ говоритъ съ тобою, а ты его не внемлешь! Нѣжная сія любовница услыша голосѣ мой, открыла глаза, и собравъ послѣднія силы: Эпименидъ говоритъ мнѣ, я умираю, за то только что тебя люблю. Въ то самое время пораженъ я сталъ ударомъ въ спину отъ Кларисы, которая неудовольствовавшись погубя Клидирою, хотѣла и меня ревности своей принести на жертву.
   Всечеловѣческая! вскричалъ я воизступленіи, такъ ты виновница моего нещастія? Забываю то что Клидирою оставляю безъ помощи, и слѣдуя движеніямъ ярости стараюсь нагнать бегущую ее убійцу; рана моя мнѣ въ томъ препятствуетъ, она уходитъ и я упадаю лишенный чувствъ. Кровь ручьемъ изъ раны моей льется, и я конечно бы умеръ, естьлибъ Кратилидѣ не зашелъ нечаянно въ то мѣсто гдѣ я находился. Онъ меня увидѣлъ, и будучи столькожъ побужденъ ко мнѣ дружествомъ, сколько и я любовію къ Клидироѣ: Эпименидъ вскричалъ, любезной Эпименидъ! Тебя ли я вижу? Ахъ естьли ты умеръ, и я за тобою въ гробѣ послѣдую. Я открылъ глаза, и взглянувъ на небо опять оные закрылъ. Великодушный сей другъ примѣтя еще во мнѣ дыханіе, перевязалъ рану мою, и остановя теченіе крови, способомъ острыхъ водъ возвратилъ мнѣ чувства. Кратилидъ! сказалъ я опамятовавшись, Клидирои уже болѣе нѣтъ, а ты избавляешь меня отъ смерти. Жестокой другъ, что я тебѣ здѣлалъ? Я разсказалъ ему тогда обо всѣмъ со мною приключившемся, и просилъ освѣдомиться о Клидироѣ. Едва онъ удалился какъ пришедшей ко мнѣ невольникъ объявилъ, что Діонисій тиранъ Сиракузскій велѣлъ отца моего взять подъ караулъ, и что я самъ не могу быть въ безопасности. Тогда уже предался я совершенно отчаянію; горесть здѣлала меня безчувственнымъ, душевные силы мои пришли въ изнеможеніе, и я остался въ мрачномъ молчаніи.
   Другъ мой, говорить мнѣ возвратившейся ко мнѣ Кратилидъ, котораго я однакожъ не видалъ, Кларисы сыскать не можно, и я ничего не разведалъ о Клидироѣ; вотъ одинъ кинжалъ, которой я нашелъ въ бесѣдкѣ гдѣ она находилась. Взглянувъ на бѣдственное сіе оружіе узналъ, что оно то самое которымъ Клариса меня поразила; убежавъ отъ меня взяла она его съ собою, и можно было заключить что послѣ возвратилась на то же мѣсто потому что кинжалъ сей тамъ найденъ. Любезной Кратилидъ сказалъ я ему, тебѣ извѣстна только половина моихъ злоключеній. Не довольно того что я лишился Клидирои, надобно было лишиться и отца моего Тиранѣ велѣлъ его взять подъ стражу: О родитель мой! о Клидироя!
   Приведенной въ жалость Кратилидъ проливаетъ слезы, а мнѣ жестокость скорби моей и сего непозваляетъ утѣшенія. Мы оба остаемся безгласны, хотимъ говорить но голосъ изчезаетъ. Немилосердые боги! вы справедливы сказываютъ, а покровительствуете мучителю, и такъ надобно только быть добродѣтельнымъ чтобъ заслужить вашъ гнѣвѣ. Но нѣтъ я не жалуюсь на тебя карающее меня небо, потому что не отъемлетъ у меня воли прекратишь бытіе мое. По сихъ словахъ бросаюсь на кинжалѣ Кларисы, и хочу пронзить себя онымъ. Кратилидъ удерживаетъ меня, и взглянувъ дружественно: Эпименидъ, говоритъ мнѣ, жестокой Епименидъ, послушай я потомъ оставлю тебя свободнымъ дѣлать что хочешь. Не представленіемъ ужаса смерти, хочу тебя отвратить отъ твоего предпріятія. Смерть для души великой, ничто иное какъ предѣлъ бренной жизни; любовь и благодарность должны надъ тобою воздѣйствовать Клидироя оставила свѣтъ, но Клариса жива; и такъ долженъ ты отмстить за твою любезную. Родитель твой находится во власти тирана, надлежитъ тебѣ его избавить изъ рукъ его, и ты не властенъ въ жизни своей доколѣ онъ въ опасности. Естьлибъ чувства дружбы могли тронуть твое сердце, старался бы о томъ тебѣ напомнить; я живъ Эдименидъ, а ты хочешь умереть! Ахъ жестокой! вообрази что я перьвой умру, и что кинжалъ сей не инако достанется въ твои руки какъ обагренной моею кровію! Я бросилъ оной на землю, а Кратилидъ схватя его, дожидался моего отвѣта.
   Не долго ему было онаго ожидать, я любилъ его, и предпріятіе его привело меня въ ужасъ. Любезной Кратилидъ говорю я ему, я предаюсь въ твою волю. Ежели я долженъ лишится жизни, то развѣ избавляя отца, которой меня горячо любитъ, и коего я почитаю. Увы! можетъ быть теперь воображеніе угрожаемой мнѣ опасности, служитъ ко умноженію его бѣдствія. О родитель мой! Не слезами приличными женщинъ, перервалъ Кратилидъ восклицанія мои, можешь ты отворить его темницу. Въ великихъ предпріятіяхъ недовольно того чтобъ не страшиться смерти, но должно знать пользоваться жизнію. Пойдемъ, послѣдуй мнѣ, оставимъ опасные для насъ мѣста. Я иду за нимъ, и мы вышли съ стороны лежащей къ морю. Нужно было тирану получить меня во власть свою, по чему и были бы мы задержаны, естьлибъ вышли съ городской стороны; но врата къ морю лежащіе, ни кѣмъ не были знаемы. Идучи нѣсколько время мы дошли мы до вѣтхой, и отъ древности почти развалившейся башни.
   Какъ не можно было ничего предпріять безъ оружія, то возвратился Кратилидъ для сего въ городѣ. Онѣ меньше нежели я подвергался опасности будучи не знакомъ, и потому надежно освѣдомиться могъ о слѣдствіяхъ заключенія родителя моего. Что говорятъ о немъ спросилъ я его съ торопостію какъ скоро онѣ возвратился, живъ ли онъ? Другъ мой отвѣтствовалъ мнѣ Кратилидъ, доселѣ пощадилъ его тиранѣ, но завтрешней день будетъ послѣдней его жизни, естьли мы не ускоримъ его избавленіемъ. Между тѣмъ не должно лишишься надежды. Народъ готовъ къ возмущенію, и недостаетъ оному только предводителя: Намъ должно сіе исполнить. По наступленіи ночи Эрмотимъ принесетъ къ намъ оружіе, и мы пойдемъ на большую площадь, гдѣ найдемъ собравшихся друзей нашихъ.
   Наконецъ наступила ночь, и Эрмотимъ къ намъ пришелъ. Рана моя не столь была опасна, чтобъ могла мнѣ препятствовать вступятъ въ сраженіе, ежели бы то надобно было. Между тѣмъ Кратилидъ и Эрмотимъ осмотревъ ее перевязали. Вооружась, вступили мы въ путь съ надлежащею предосторожностію, и будучи въ нѣкоторомъ одинъ отъ другаго разстояніи, дабы не подать случай къ подозренію.
   Мы прошли уже храмъ Минервы, и недошли токмо до надлежащаго мѣста шаговъ за двести, какъ устремились съ посланною отъ тирана стражею. Предводитель ихъ именемъ Каликратъ, которой какъ я послѣ увѣдалъ притчиною былъ нещастія отца моего, узналъ меня. Воины вскричалъ онѣ, схватите сего юношу, онъ Эпименидъ. Съ начала старался я уйти, но видя въ томѣ невозможность, выхватилъ мѣчь, и перваго ко мнѣ приближавшагося повергъ на землю. Эрмотимъ незамедлилъ со мною соединясь, послѣдовать моему примѣру. Мы напали мужественно на салдатъ, и хотя непріятели наши съ начала довольное имъ дѣлали сопротивленіе, но прибытіе Кратилида рѣшило жребій оружія.
   Не тотъ уже онъ былъ спокойной философъ, которой на все взиралъ хладокровно; угрожаемая мнѣ опасность приводитъ его въ ярость; она оказывается въ глазахъ его, и смерть вездѣ за нимъ послѣдуетъ. Пришла твоя погибель варваръ вскричалъ онъ Каликрату, сей тщетно ободряетъ людей своихъ, онъ видитъ ихъ истребленіе. Кратилидъ подобенъ разъяренному льву, поражаетъ всѣ ему встрѣчающееся; земля покрыта тѣлами, и Каликратъ самъ вскоре упалъ мертвой къ ногамъ своего побѣдителя.
   Другъ мой сказалъ мнѣ тогда Кратилидъ обнимая, не раненъ ли ты? Нѣтъ отвѣтствовалъ я ему. Естьлибъ что либо могло облегчить скорбь мою, то конечнобъ оказанная имъ радость и нѣжное участіе оное произвести могло. Шастливъ тотъ смертной, которому боги даровали истиннаго друга! Раздѣляя съ нами благополучіе и нещастіи наши, увеличиваетъ перьвое, и услаждаетъ другое, О дружба! ты одна изъ всѣхъ благъ, коимъ пользуемся спокойно; ты перьвое по добродѣтели сокровище.
   Сраженіе наше столь было щастливо, что не токмо никто изъ насъ не былъ раненъ, но и не одинъ изъ непріятелей не избавился, которой бы могъ объявя обѣ ономъ произвести смятеніе. Другъ мой сказалъ Эрмотимъ Кратилиду, я вздумалъ хитрость которая можетъ споспешествовать нашему предпріятію. Ты ростомъ сходенъ съ Каликратомъ, возми ево доспѣхи; онѣ всегда свободной имѣетъ входъ къ Діонисію; ему надлежитъ сево дни сменить стражу, и подъ симъ видомъ можемъ мы войти въ замокъ, а между тѣмъ будетъ Эпименидъ предводительствовать нашими единомышленниками. Сей совѣтъ былъ весьма для насъ полезенъ; но любя чрезмѣрно Кратилида, не могъ я въ томъ опасномъ случаѣ, отъ него удалиться. И такъ склонилъ я Ермотима чтобъ онѣ шелъ уговаривать народъ. Между тѣмъ Кратилидъ надѣвъ доспѣхи Каликратовы, достигли мы вскорѣ замка. Мы соединились съ нашими друзьями, и подъ предводительствомъ Кратилида, котораго часовые почли за Каликрата, сменили оныхъ; оставшая стража томужъ послѣдовала примѣру, и мы овладѣли замкомъ.
   Тогда побѣжалъ я съ Кратилидомъ къ темницѣ, а между тѣмъ прочіе наши единомышленные разсѣялись по замку. Мы нашли дверь темницы отворенную, а полѣ кровію обагренной, но отца моего не видно было, ужасъ лишилъ меня чувствъ, и я упалъ въ руки къ Кратилиду.
   Между тѣмъ происходившей въ замкѣ шумъ разбудилъ Діонисія, и онѣ вышелъ чрезъ заднія врата. Опамятовавшись увидѣлъ я тирана съ нѣкоторымъ числомъ людей нападающаго на Кратилида, которой болѣе старался о моей безопасности нежели о собственномъ своемъ защищеніи; прикрывая меня оборонялся стоя въ дверяхъ темницы: я хотѣлъ ему помочь, но храбрѣйшіе изъ нашихъ сообщниковъ прибѣжавъ разогнали бывшихъ съ тираномъ, а его самого обезоружили.
   Безчеловѣчной! сказалъ я ему тогда, что здѣлалось съ отцемъ моимъ, и что значитъ кровь сія? Говори: не одно ли мнѣ только печальное остается утѣшеніе, чтобъ отмстить за него?
   Я не знаю отвѣтствовалъ онъ гдѣ отецъ твой, и если-ли онъ погибъ то не по моему повелѣнію; но ты мнѣ за оное ни чемъ не обязанъ, я поспѣшалъ въ сіе мѣсто, желая самъ отнять жизнь его, и погубить вмѣстѣ съ собою. Приведенъ будучи въ бѣшенство, я бросился на него но въ тожъ самое время Эрмотимъ увѣдомился, что отецъ мой спасся при наступленіи ночи. Сіе извѣстіе укротило ярость мою, и побудило спасать жизнь Діонисію, котораго посадя на корабль, и выслали съ запрещеніемъ никогда не возвращаться въ Сицилію, подъ опасеніемъ лишенія жизни.
   Столь удачное произшествіе не могло, однакожъ вовсе истребить во мнѣ снѣдающей меня печали, а перемѣнило только предмѣтъ оной. Опасность, въ которой отецъ мой находился, такъ сказать, усыпила во мнѣ страсть къ Клидироѣ; но едва я увѣренъ сталъ о спасеніи любезнаго сего родителя, какъ горесть о лишеніи прекрасной моей Сиракузянки тѣмъ сильнѣе возобновилась. Я употребилъ всѣ способы узнать о судьбѣ ея, но не могъ о ней, ниже о Кларисѣ ни малѣйшаго получишь свѣденія; сіе умножало печаль мою. Казалось, что въ другой разъ вижу любезную мою Клидирою умирающую. Но не меньше сего чувствовалъ горести, лишаясь плачевнаго утѣшенія отдать ей послѣдній долгъ. Погруженной въ жесточайшее уныніе безпрестанно находился въ бесѣдкѣ, въ которой пораженъ былъ отъ Кларисы кинжаломъ, и единственное мое упражненіе было въ томъ, чтобъ питать горесть мою.
   Таково свойство печали, произведенной нѣжною страстію; она сама въ себѣ скрывается, отмѣтая всю надежду, уныніе намъ пріятно, и мы не столько онаго убѣгаемъ, какъ всего, что можетъ истребить печаль нашу. Я любилъ Кратилида, какъ самаго себя; но видя его старанія, чтобъ меня утѣшать, опасался и убѣгалъ его. Не трудно ему было сіе примѣтить, и узнавъ жестокость скорби моей, не старался болѣе излѣчить меня отъ оной Онъ довольно зналъ свойство человѣка, и что стараніемѣ истребить во мнѣ уныніе, тѣмъ болѣе удалитъ отъ себя; и такъ перемѣня прежній свой поступокъ, оплакивалъ вмѣстѣ со мною злоключенія мои.
   Имя Клидирои, которое составляетъ нынѣ мое блаженство, а тогда приключившее мнѣ одно мученіе непрестанно было но у стажѣ нашихъ. Кратилидъ слушалъ жалобы мои, и соединялъ слезы хвои съ моими. О другъ мой! говорилъ я ему иногда, сколъ я нещастливъ! Не токмо лишился того, что мнѣ было любезнѣйшее въ свѣтѣ, но и послѣдняго утѣшенія прахъ ее оросить моими слезами. Увы! для чего я не могу лишиться и напоминанія нашихъ утѣхѣ! Сколь нѣжны, сколь восхитительны были сіи утѣхи! но они миновались, и никакихъ болѣе для меня не остается.
   Въ одинъ день, когда я произносилъ сіи жалобы, Кратилидъ понуждаетъ меня разсказать ему любовныя мои приключенія; въ надеждѣ, какъ послѣ мнѣ въ томъ признался сыскать въ нихъ средство противу моего унынія.
   Всѣ, что касалось Клидирои, чувствительно меня трогало, такъ что съ удовольствіемъ въ томъ упражнялся. Повѣсть сію я началѣ сими словами:
   

Любовь Элименида и Клидирои.

   Тебѣ извѣстно, что Афины мои отечество. Замѣшательства, коими угрожаема была сія республика, побудили отца моего воспитать меня скрыто въ Лакедемонѣ. По окончаніи оныхъ возвратился я къ своимъ родственникамъ; умолчалъ бы я о веселостяхъ, къ коимъ возвращеніе мое подало случай, но они были причиною моего воспламененія, и составляютъ часть любовныхъ моихъ приключеній. Пагубныя веселости! Жeстокая любовь!
   Никогда не бывало столъ великолѣпнаго празднества; отецъ мой его учредилъ; и будучи онъ роскошнѣйшій изъ Грѣковъ, умѣлъ въ сей день собрать въ домъ свой всѣхъ родовъ увеселенія. По окончаніи учиненныхъ мнѣ отъ сродственниковъ моихъ привѣтствій, вошли мы въ садъ, которой былъ избранъ вмѣстилищемъ празднества, и въ коемъ приготовленъ былъ великолѣпны столъ. Отсутствіе дневнаго свѣтила, подавъ случай къ зажженію множества на деревахъ устроенныхъ огней, служило ко украшенію торжества, представляя пріятное смѣшеніе свѣта съ темнотою. Свѣтъ сей хотя безсиленъ былъ къ прогнанію совершенно темноты, довольно однакожъ освѣщалъ бесѣдующихъ, и привлекалъ взоръ къ блестящему всюды золоту и хрусталю. Пріятное согласіе музыкальныхъ орудій, прельщая слухѣ Я возбуждая движеніе въ душѣ, преклоняло оную къ нѣжности. Знатное число молодыхъ обоего полу невольниковъ наливали разныя вина въ богатые сосуды; они соединили голоса свои съ музыкальными инструментами, и привели меня тѣмъ въ восхищеніе.
   Слѣдуя разуму воздержаться можно отъ распутной жизни, но трудно сопротивляться пріятной роскоши. Суровое мое воспитаніе въ Спартѣ, не могло мнѣ препятствовать принять участіе въ веселостяхъ и радости въ собраніи господствующихъ; я удивлялся, что столь долго умедлилъ податься ихъ пріятностямъ, какъ нечаянно увидѣлъ молодую Сирикузянку; это была Клидироя. Но въ какой приведенъ я сталъ восторгѣ, когда она по прозбѣ отца моего запѣла; сами граціи отверзли уста ее, движенія ее были одушевленны, нѣжной и пріятной ее голосѣ приводилъ всѣхъ въ восхищеніе. Она пѣла похвалу богу любви, окончавъ слѣдующими строками:
   
   Прелестенъ богъ любви,
   Подвластною себѣ онъ видитъ всю вселенну;
   И смертной на земли,
   Къ кому онъ милосердъ, вкушаетъ жизнь блаженну.
   
   Сіи слова и пріятность на лицѣ ее изображенная, совершили побѣду ее надо мною. Тщетно старался бы я скрыть отъ самаго себя полученную мною рану; признаки оной весьма видимы были. Я находился въ безмолственномъ удивленіи, видѣлъ одну только Клидирою, сердце мое трепетало, и дыханіе груди спиралось: искалъ только случая изъясниться, и нашелъ оной вскорѣ.
   Столы уже усыпаны были цвѣтами, а мы увѣнчаны розами, и все общее веселіе рождало пріятную вольность. Пользуясь ею, и отведши Клидирою; Прекрасная! говорю я ей, я мятуся видя тебя, воздыхаю, говоря съ тобою робею; прошу тебя, ты мнѣ скажи, что я чувствую. Эпименидъ отвѣтствуетъ она мнѣ, ты чувствуешь то, что я изъяснить себѣ запрещаю. Любовь такой мучитель, котораго я узнать не желаю. Жестокая сказалъ я ей съ огорченіемъ, сей часъ ты о томъ инако говорила. Слова ее, въ которыхъ ничего для меня противнаго не было, требовали бы инаго отъ меня отвѣта.
   Клидироя убѣгала любви, опасаясь соединенныхъ съ сею страстію огорченій; и мнѣ надлежало стараться истребить въ ней сію робость, и изъяснить пріятности отъ нѣжной и искренней любви происходящіе. Но тебѣ извѣстно, любезной Кратилидъ, что будучи въ сей страсти скоряе удостовѣряемся о томъ, чего страшимся, нежели въ томъ чего желаемъ. Я опасаяся видѣть Клидирою нечувствительну, и воображалъ находить въ отвѣтѣ ея совершенную холодность. Я возвратился къ столу; отецъ мой примѣчая смятеніе мое и печаль, спрашивалъ меня о причинѣ оныхъ.
   Извѣстное мнѣ свойство отца моего, побудило открыться ему въ моей страсти, и въ худомъ успѣхѣ оной. Успокойся любезной сынъ, сказалъ онъ мнѣ, естьлибъ Клидироя тебя и любила, то неоткрыла бы тебѣ однакожъ сего: ибо красавица не прежде признается въ любви, какъ увѣрившись, совершенно въ нашей преданности. А естьли Клидироя теперь и не чувствуетъ еще сей страсти, то однакожъ не должно тебѣ отчаеваться; стараніемъ и заслугами можешь ты снискать ее нѣжность. Но кажется мнѣ, естьли я не обманываюсь, что она тебя любитъ.
   По сихъ словахъ сей нѣжной отецъ обнялъ меня, и подалъ кубокъ Хіожскаго вина, въ которомъ совѣтовалъ утопить мое уныніе. Я выпилъ оной, и печаль моя изчезая уступаетъ мѣсто веселію на челѣ моемъ изображающемуся; но не на долго. Я взглянулъ на Клидирою, и примѣтилъ, что она устремила на меня взорѣ свой. Сколь мы нещастливы, когда завѣса страсти скрываетъ отъ насъ точное положеніе предмѣтовъ насъ окружающихъ! На глазахъ ея показывалась печаль, а я думалъ находить въ нихъ ожесточеніе, и почиталъ тому виною учиненной мною ей выговоръ. Притворясь больнымъ, всталъ я изъ за стола. Стараніе ее въ послѣдующіе дни чтобъ убѣгать моей встрѣчи, утверждало меня во мнѣніи о ея противу меня неудовольствіи. Я узналъ послѣ того отъ любви достойной сей дѣвицы, что она убѣгала моего присутствія, опасаясь объясненій въ страсти, которой она страшилась, но которой заразы уже чувствовала. Увы развѣ она предчувствовала произшедшія отъ того нещастіи?
   Уже минуло восемь дней, въ которые я старался сыскать случай увидѣться съ нею на единѣ; и хотя мы въ одномъ домѣ жили, однако стараніи мои были безплодны. Въ одинъ день прогуливаясь въ саду подлѣ деревьевъ, услышалъ я голосъ по другую сторону оныхъ говарящаго человѣка, и хотя густота деревѣ препятствовала мнѣ его видѣть, но вслушавшись узналъ по голосу, что то была Клидироя. О небо! говорила она, я люблю его, а назначена въ супружство иному! Жестокіе законы, вы отдаете насъ во власть нашимъ родственникамъ, какъ будто сердце наше можетъ слѣдовать ихъ повелѣніямъ. Она умолкла и я хотѣлъ къ ней подойти; но на учиненной мною проходя между деревьями шумъ, она оглянулась, и увидѣвъ меня тотъ часѣ удалилась, сошедшись съ Диміасомъ, которой не подалеку отъ того мѣста прогуливался.
   Я не могъ уже Клидирою почитать нечувствительною, слышанное мною меня въ противномъ увѣряло; но я столь былъ неискусенъ, что не понималъ причину ея отъ меня удаленія, и что я предмѣтомъ былъ любви ея. Воображалъ себѣ напротивъ того, что имѣю совмѣстника, котораго мнѣ предпочитаютъ.
   На другой день увидѣлъ я Клидирою вмѣстѣ съ тѣмъ же молодымъ человѣкомъ; они сидѣли подъ деревомъ, и примѣтя, что она ласково съ нимъ разговаривала, не сомнѣвался болѣе въ томъ, что Диміасъ мой совмѣстникъ. Ярость обладаетъ мною, однако я скрываю смятеніе свое, предоставляя мщеніе до другаго дни. Сколь продолжителенъ мнѣ тотъ день казался! Едва могъ я дождаться окончанія ночи; но какъ скоро разсвѣтало, пошелъ я къ Диміасу. Мы вышли вмѣстѣ на Элезинскую дорогу, и продолжали нѣсколько времяни путь, не говоря ни слова.
   Удалившись на нѣкоторое разстояніе онъ Афинъ, изъяснилъ я ему причину нашей прогулки, и понуждалъ со мною биться Диміасъ не вдругъ на оное согласился предложеніе, не по недостатку мужества, но почитая за правило не вдаваться безъ нужды опасности, когда оную избѣжать можно. Болѣе въ удивленіе приведенъ, нежели устрашенъ моими словами, говорилъ онъ мнѣ слѣдующее: не робость Эпименидъ, побуждаетъ меня съ тобою изъяснится, но благоразуміе. Не долженъ ли ты будешь жалѣть, когда лишивъ меня жизни, узнаешь, что ни малѣйшей не имѣлъ къ тому причины. И сколь велико было бы мое разкаяніе, ежели бы умертвилъ тебя, не употребя всѣхъ способовъ ко отвращенію сего нещастія! Оставь неосновательное свое подозрѣнье, почитая меня своимъ совмѣстникомъ: сколь ни достойна любви Клидироя, я никогда не чувствовалъ къ ней страсти; желаю чтобъ ты былъ любимъ сею дѣвицею.
   Сіе изъясненіе, могущее всякаго съ разсудкомъ человѣка обезоружить, умножило мою ярость; воображалъ я, что Диміасъ отъ робости притворствуетъ, и почиталъ тѣмъ основательнѣе мое мщеніе. Не отвѣтствуя ему, отступилъ назадъ, и сказавъ, чтобъ онъ оборонялся, началъ на него нападать. Но мужественной его отпоръ увѣрилъ меня, что я несправедливо подозрѣвалъ его въ робости: онъ далъ мнѣ легкую рану, и гробился повторить ударь сей, какъ вдругъ я его поразилъ смертельно и повергъ къ ногамъ моимъ. Онъ подаетъ мнѣ руку. Думая, что онъ хочетъ встать, старался я ему вспомоществовать, но увидѣлъ съ удивленіемъ, что онъ отдаетъ мнѣ ящикъ съ портретомъ. Эдпименидъ, говоритъ онъ мнѣ слабымъ голосомъ, я чувствую приближеніе смерти, и послѣднюю испрашиваю отъ тебя милость; обѣщай увѣрить особу, которой портретъ въ семъ ящикѣ, что разставаясь съ жизнію ее обажаю. Ежели ты исполнишь прозьбу мою, я умру довольнымъ, и почту тебя моимъ благодѣтелемъ. Едва успѣлъ я его въ томъ увѣрить, какъ увидѣлъ, что онъ лишился жизни.
   Удалившись немедлѣнно, хотѣлъ посмотрѣть, какой портретъ въ ящикѣ семъ находился. Во чрезвычайномъ я тогда былъ смятеніи; хотѣлъ открыть ящикъ, но и опасался найти въ немъ портретъ Клидироинъ. Отъ сего объясненія долженъ былъ ожидать, или подтвержденія моихъ подозрѣній, или изобличенія въ злодѣйствѣ и всегдашнее угрызеніе совѣсти, ежели откроется, что Диміасъ не былъ мнѣ совмѣстникомъ. Возможно ли, говорилъ я, чтобъ я долженъ былъ себя укорять смертію его? Но нѣтъ сомнѣнія, чтобъ онъ не былъ моимъ солюбовникомъ, и портретъ сей конечно Клидироинъ, для чего обязался я возвратишь ей оной!
   Человѣкъ низкія души конечно бы воспользовался симъ случаемъ, въ отмщеніе Клидирои надъ нею ругаться, и видѣть ее отчаяніе. Но сіе самое приводило меня въ смятеніе. Могулъ я осмѣлиться, говорилъ я самъ себѣ, вручить ей сей знакъ вѣрности ея любовника, будучи обагренъ его кровію? Наконецъ преодолѣлъ я свою нерѣшимость, и открывъ ящикъ, узналъ изображеніе жены одного изъ нашихъ Архонтовъ. Изобличеніе сіе поразило меня какъ громовымъ ударомъ; я здѣлался неподвижнымъ; увѣрясь въ несправедливости своей, почувствовалъ я всю важность моего преступленія. Воображеніе смерти Диміасовой ввергло меня въ жестокое отчаяніе; я завидовалъ судьбѣ его. Завѣса отъ глазѣ моихъ ниспала, и миновалось ослеплѣніе страсти; всѣ представилось мнѣ въ настоящемъ видѣ. О небо! вскричалъ я, Диміасъ не былъ моимъ совмѣстникомъ, а я его лишилъ жизни! возможноль мнѣ было погубить человѣка, котораго всѣ преступленіе, естьлибъ онъ и былъ любовники Клидироинъ, въ томъ только бы состояло, что онъ щастливѣе меня? Безчеловѣчной Эдименидъ, какими глазами на тебя смотрѣть должна Клидироя? Можешь ли ты и самъ на себя взирать безъ омерзенія. Съ сими отчаянными мыслями возвратился я въ Афины.
   Видѣли меня съ Диміасомъ изъ города выходящаго, и что мы въ противность обыкновенія вооружены были, почему скоро узнали о нашемъ сраженіи, и о смерти его. Недошедъ дому отца моего, меня задержали. Хотя и обвиняли умершаго, приписывая ему начало ссоры; однакожъ не смотря на знатность отца моего, осудили меня изгнать на три года изъ республики, и я получилъ повелѣніе до захожденія солнца выйти изъ города. Столь близкой срокъ, не позволялъ мнѣ самому исполнять данное Диміасу обѣщаніе, по чему и препоручилъ оное родителю моему, на котораго скромность я твердо надѣяться могъ; однакожъ не смѣлъ я ему открыть истинную причину нашего сраженія, опасаясь, чтобъ не положилъ мнѣ препятствій въ страсти, которая при самомъ ея началѣ довела меня до такой чрезвычайности. Сколь я обманывался! Эпименидъ сказалъ мнѣ сей нѣжный родитель, ты скрываешь о въ меня причину вашего сраженія, но я догадываюсь. Поди утѣшь Клидирою, которая можетъ быть проникаетъ въ сію тайну ты можетъ потомъ притти со мною простится; поспѣшай, и не теряй времени. Я засталъ любезную мою въ уныніи. Оставляю тебя любезная Клидироя, сказалъ я ей, и не буду тебѣ болѣе въ тягость. Непріятна мнѣ только твоя запальчивость, отвѣчала она. О какой ты говоришь запальчивости, перехватилъ я ее рѣчь съ торопостію? Я не знаю, продолжала она говоритъ, подлинной причины вашего съ Диміасомъ сраженія, но дознаюсь о томъ по оказанному тобою мнѣ отъ того времени неудовольствію, какъ видѣлъ меня съ нимъ въ саду. Изяснись объ сномъ; желала бы я, чтобъ могла почесть тебя сожалѣнія достойнымъ, а не виновнымъ. Сколь ни чувствительна для меня была смерть Диміасова, и какое ни имѣлъ омерзеніе къ несправедливому моему противъ него поступку, однакожъ не скрылъ отъ нее постыдныхъ для меня причинѣ нашей съ нимъ ссоры. До сего казалась Кдидироя печальною и безпокойною, но вдругъ приняла видѣ суровой.
   Эпименидъ сказала она мнѣ, не справедливо ли отреклась я слушать изъясненіе твоей любви? Страсть столь не обузданная какова твоя, должна содѣлать нещастіе пріемлющей въ ней участіе. Познай Эпименидъ, какъ должно любить. Ревность бываетъ доказательствомъ любви, я то знаю; и любовникѣ, которой не ревнивъ, не чувствуетъ прямой горячности. Но сколь мало извѣстна тебѣ страсть сія! Ревность не инако быть должна, какъ въ нѣжномъ опасеніи не быть любиму, и въ стараніи здѣлаться любви достойнымъ. Ей не извѣстно никакое насиліе, и развѣ однѣ нѣжныя жалобы позволенными считаетъ. Но отнять жизнь совмѣстникову уже не ревность, а бѣшенство, которое дѣлаетъ стыдъ человѣчеству, и не можетъ имѣть истинную любовь основаніемъ. Ты дошелъ до сей крайности съ Диміасемъ, конечно для того, что воображалъ его быть щастливымъ въ любви ко мнѣ. Въ такомъ случаѣ не долженъ ли бы ты изъ почтенія ко мнѣ не препятствовать моимъ склонностямъ? Но нѣтъ жестокой! Ты не меня, а самаго себя любишь.
   Всѣ упреки Клидироины были справедливы, а послѣдніе ее слова поразили меня какъ грмовымъ ударомъ. Клидироя сказалъ я по нѣкоторомъ молчаніи, смерть Диміасову почитаю злодѣйскимъ преступленіемъ; мучуся совѣстію, узнавъ, что онъ не былъ мнѣ совмѣстникомъ, но терзался бы во всю жизнь мою разскаяніемъ, естьли бы онъ и въ самомъ дѣлѣ солюбовникомъ моимъ назваться могъ. Осуждай безчеловѣчной мой поступокъ, гнушайся имъ, я на то согласенъ, но не доводи меня до отчаянія сомнѣваясь въ любви моей; или повѣрь, что я тебя обожаю, или я при твоихъ глазахъ лишусь жизни, которая мнѣ въ предстоящей разлукѣ и безъ того будетъ въ тягость.
   Воображеніе ссылки моей и видъ отчаянія, съ коимъ произнесъ я послѣдніе слова, покалебали Клидирою. До сего смотрѣла она на меня стремительно, но вдругъ источники слезъ полились изъ глазъ ея: жестокой! сказала она, любя тебя, для чего должна я тебя лишиться собственною твоею виною?
   Удовольствіе, которое я вкушалъ при семъ изъясненіи, уподоблялось радости, какую чувствуетъ корабельщикъ, когда по долговременномъ мореплаваніи обозреваетъ землю. Забываю, что долженъ лишиться Клидирои, и отдаюсь веселію быть ею любимымъ. Ты меня любишь дражайшая! сказалъ я томнымъ голосомъ, ты любишь меня! Восхищеніе чувствъ моихъ препятствовало болѣе говорить, но безпорядокъ сей довольно изъяснялъ сердечные мои движеніи; я глядѣлъ на нее страстно, жалъ руки ее, и испускалъ вздохи.
   Такъ, я тебя люблю Эпименидъ, говорить она съ нѣжностію; но увы! сколько злоключеніи предвижу я въ любви нашей! Родственники мои назначили меня въ супружество Сиракузянину, которой въ силѣ, и наперстникъ Діонтміевъ. Какое посредство можемъ мы изыскать въ толь печальныхъ обстоятельствахъ? Я знаю одно, сказалъ я съ восторгомъ. А сіе самое то, отвѣтствовала она, которое употребить я тебѣ запрещаю; оно было было для меня величайшимъ бѣдствіемъ.
   Эпименидъ, есть ли ты меня искренне любишь, то смягчи свой запальчивой нравѣ; помни, что моя жизнь зависитъ твоей, и что по сему ты долженъ беречь себя. Сна насказала мнѣ еще множество нѣжныхъ словѣ; но время моего отшествія приближилось, и надобно было разлучиться.
   Казалось, что видя не минуемую нашу разлуку, мы съ жизнію разстаемся. Взирали другъ на друга печально, какъ бы сомнѣваясь, подлинноль мы разстаться должны; она первая прервала молчаніе: ты отъѣзжаешъ, говоришь мнѣ, и не увидишь болѣе свою Клидирою. Ахъ! не родственниковъ своихъ страшуся; разлука наша, и ты самъ Эпименидъ наводишь мнѣ боязнь. Не видя меня ты, престанешь меня любить. Сколь несносно для меня одно о томъ воображеніе! Охотнѣе соглашусь лишиться жизни, нежели любви твоей. Чтобъ я пересталъ тебя любишь, перебилъ я рѣчь ея? Одна смерть можетъ страсть мою къ тебѣ уничтожить! Но отъ тебя любезная Клидироя, могу ли я надѣяться взаимной вѣрности? Сей поцѣлуй, сказала она, прижимая уста свои къ моимъ, будетъ Тебѣ въ томъ залогомъ.
   Долго уста наши были соединены, и она оказывала мнѣ нѣжнѣйшія ласки; любви достойная сія дѣвица произносила имя мое съ восхищеніемъ; обнимала меня, и прижимала къ груди своей. Въ иное время столь нелѣстные опыты любви ея, могли бы возбудить во мнѣ желанія; но вѣдая, что она ихъ употребляла ко услажденію горестной нашей разлуки, помышлялъ, какъ и она единственно обѣ оной. Обладающая нами при такомъ случаѣ горесть занимаетъ всѣ наши чувства, и естьли смѣю сказать, составляетъ сама собою особливой родъ удовольствія, отъ всякаго другаго отвращающее.
   Наконецъ мы разстались, проливѣ источники слезъ. Ахъ! любезной Эпименидъ, сколь пріятны они при таковыхъ обстоятельствахъ! Какое различіе между оными, и нынѣ мною проливаемыми! Я надѣялся со временемъ соединиться съ обожаемою мною любовницею, и увѣренъ былъ въ любви ея; увы! я лишился ее на вѣки.
   Я простился съ родственниками моими; отецъ мой совѣтовалъ мнѣ ѣхать въ Сиракузы, къ отцу дражайшей моей Клидирои. Сіи почтенные мужи соединены были тѣснѣйшею дружбою, почему и могъ я надѣяться благосклоннаго пріему.
   На семъ мѣстѣ повѣствованія моего пресѣкъ оное пришедшей ко мнѣ невольникъ, которой принесъ письмо полученное изъ Смирны отъ отца моего, распечатавъ, читалъ въ немъ слѣдующее:
   Твоя ко мнѣ горячность, любезной сынѣ! мужественное предпріятіе, и благополучной онаго успѣхѣ, всѣмъ здѣсь извѣстны; но можетъ ли сіе успокоить родителя, которой тебя горячо любитъ, и о совершенной твоей безопасности еще сомнѣваться долженъ. Обстоятельное отъ тебя только извѣстіе можетъ прогнать страхѣ мой. Естьли то справедливо, что тиранѣ изгнанъ, и что ты спасѣ жизнь свою, не замедли отписать ко мнѣ, и о судьбѣ Клидироиной меня увѣдомить. Несоглашеніе мое, чтобъ отдать ее въ супружество за наперстника Діонисіева, озлобило его противу меня. Добродѣтельная и любви достойная сія дѣвица была виновницею спасенія Сиракузянъ отъ ига невольничества. О! естьли бы она и твое благополучіе совершить могла.
   Я показалъ письмо сіе Кратилиду. Давно уже сыскивалъ онъ способы удалить меня отъ мѣстъ возобновляющихъ ежечасно напоминаніе о нещастіяхъ моихъ; но опасался, что я на то не соглашусь. И при семъ случаѣ не говорилъ онѣ сколь нужно для меня оставить Сиракузы; но возбуждая горячность мою къ родителю, совѣтовалъ къ нему отправиться; видя меня колеблющагося, прибѣгнулъ къ хитрости. Епименидъ, говорилъ онъ, боги позволившіе тебѣ отмстить за твоего отца, конечно предоставляютъ тебѣ самому учинишь тожъ надъ Кларисою; жертва сія будетъ пріятна тѣни Клидироиной: потомъ сказалъ мнѣ умышленно, что получилъ извѣстіе, будто Клариса находится въ Клазоменахъ.
   Сильная страсть не столько разумомъ, какъ другою страстію уничтожается; почему и Кратилидъ не могъ избрать лучшаго средства ко истребленію моей горести, какъ предложенное мнѣ свиданіе съ отцемъ моимъ и отмщеніе Кларисѣ. Доселѣ одинъ мѣчтающійся мнѣ образъ, умирающей на рукахъ моихъ Клидирои, упражнялъ чувства мои, но теперь представлялась воображенію моему безчеловѣчная Клариса поражающая кинжаломъ невинную сію жертву. Ярость мною овладѣла, И дышалъ только мщеніемъ; но мѣста, въ которыхъ наслаждался Клидироиною горячностію, и гдѣ видѣлъ ее погибающую, весьма еще сильное имѣли для меня притяженіе. Кратилидъ не можетъ получить точнаго отъ меня къ отъѣзду обѣщанія, и я отложилъ оной еще на восемь дней. Опасаясь мнѣ въ томъ противурѣчить, похвалилъ намѣреніе мое; но чтобъ отвлечь меня отъ горестныхъ воображеніи, склонилъ на окончаніе повѣствованія моего, которое продолжалъ я слѣдующимъ образомъ:
   Прибывъ въ Сиракузы, остановился я у Макариса, отца Клидироина; онъ принялъ меня какъ сына истиннаго своего друга; и всѣ употреблялъ способы, чтобъ изгнаніе мое мнѣ здѣлать сноснымъ. Часто говаривали мы о Клидироѣ. Онъ дѣлалъ множество о ней вопросовъ, на которые отвѣчалъ я съ восхищеніемъ. Со всякимъ изъ Афинъ приходящимъ кораблемъ, получалъ я извѣстіе о фамиліи моей и о Клидироѣ, что служило весьма ко утѣшенію моему. Между тѣмъ иногда напоминаніе о сей прекрасной дѣвицѣ погружало меня въ задумчивость; воображалъ что лишенъ удовольствія ея видѣть, и самое увѣреніе, что ею любимъ, умножало иногда печаль о разлукѣ съ нею. Но не получа чрезъ нѣсколько времяни писемъ изъ Афинъ, впалъ въ жестокое уныніе. Естьлибъ одна Клидироя ко мнѣ не писала, то не усумнился бы почесть ее невѣрною; но и отецъ мой наблюдалъ то же молчаніе, и сіе болѣе умножало безпокойство мое.
   Уже минуло двѣ недѣли, что неполучалъ я никакого о нихъ извѣстія, какъ прогуливаясь въ одинъ день на пристани, увидѣлъ плывущей къ оной на всѣхъ парусахъ корабль; одежда на немъ бывшихъ показывала мнѣ, что они Афиняне. Приставь къ берегу и кинувъ якорь, выходятъ на берегъ. Но въ какое приведенъ я сталъ пріятное удивленіе, узнавъ отца моего, которой и съ Клидироею прибыли въ Сиракузы, чтобъ тамъ поселиться. Угрожающія вновь Афинианамъ нестройства, и желаніе быть со мною, побудили его оставить сію республику и переѣхать къ намъ. Неожидаемое сіе благополучіе, тѣмъ величайшую произвело во мнѣ радость; я бросился въ объятіи отца, а потомъ и дражайшей моей Клидирои, и всѣ пошли къ дому Макариса.
   Не буду я тебѣ говорить о чрезмѣрной его радости, при свиданіи съ дочерью и искреннымъ другомъ; скажу только съ какимъ стремленіемъ, любезная сія дѣвица поспѣшала къ отцу своему. Сколь восхитительное то было позорище, видѣть радостные слезы проливающіяся изъ прекрасныхъ ея очей, и чувствительность почтеннаго старика! Въ восторгѣ своемъ не могутъ произнести ни одного слова, и только слышны повторяемые съ нѣжностію и прерывающимся голосомъ названіи: любезной родитель! любезная дочь! По утишеніи первыхъ восхищеній, взоры нѣжной сей любовницы являли страсть ее ко мнѣ, и желаніе оказать мнѣ оную безъ свидѣтелей. Думаю что и мои глаза то же самое чувствованіе ей сообщали. Отецъ мой то примѣтя, повелъ Макариса въ садъ, подъ видомъ говорить съ нимъ о состояніи дѣлъ Афинской республики. Наконецъ остались мы однѣ.
   Какое для меня веселіе видѣть ше6я любезной Эпименидъ, сказала мнѣ тогда Клидироя! но оно еще болѣе умножается, находя тебя вѣрнымъ. Ахъ! естьлибъ ты меня забылъ, я лишилась бы тогда жизни. Не имѣлъ ли я такое же право, отвѣчалъ ей, опасаться и твоей перемѣны? Сколь долго лишенъ я былъ твоихъ писемъ. Не должна ли ты любезная Клидироя обвинять себя въ наведенномъ мнѣ чрезъ то безпокойствіи: и чѣмъ можетъ ты оное наградить? Симъ поцѣлуемъ, сказала, обнявши меня. Ахъ я долженъ тебѣ оной возвратить, отвѣчалъ я съ восхищеніемъ, онъ разпространилъ бы пламень въ крови моей.
   Пріятнымъ симъ шуткамъ послѣдовало взаимное увѣреніе вѣчной любви. Сколь ты мнѣ любезенъ, сказала она съ нѣжностію, нѣтъ ничего во всей вселенной, чѣмъ бы не могла я тебѣ жертвовать; самъ Юпитеръ не могъ бы меня побудить къ невѣрности. Эпименидъ! любезной Эпименидъ! столько ли и ты меня любишь? Любовь твоя меня восхищаетъ, пресѣкъ я рѣчь ея, но сомнѣніе наводитъ прискорбность. Познай обожанія достойная любовница, всю власть, которую ты имѣетъ надъ моимъ сердцемъ, познай неограниченнную мою къ тебѣ преданность! О! естьлибъ я хотя на одно мгновеніе способнымъ быть могъ измѣнить тебѣ, я возненавидѣлъ бы самъ себя.
   Клидироя называла меня нѣжнѣйшими имянами, и оказывала чувствительные ласки. Мы сидѣли на софѣ; одна изо ее прекрасныхъ рукъ закрывала мнѣ лице, а другою перебирала волосы мои. Наклонясь томнымъ образомъ къ груди моей, открывала шею ослѣпляющей белизны; все сіе, будучи на единѣ съ нею, возбуждало желаніи мои. Вдругъ вошедшей къ намъ невольникѣ, объявилъ прибытіе гостей, которыхъ посѣщеніе весьма было не къ стати. Мы пошли имъ на встрѣчу, и провели ихъ въ садъ, гдѣ родители наши находились.
   Когда гости разошлись по разнымъ алеямъ, сказала Клидироя отцу своему, довольно уже наслаждался Сибалисъ пріятностію вашихъ разговоровъ; теперь и мы по справедливости таковагожъ удовольствія требовать можемъ. Макарисъ обнялъ ее; а между тѣмъ отецъ мой оборотясь ко мнѣ съ улыбкою тихо сказалъ: Эпименидъ, необязанъ ли ты мнѣ благодарностію, я подалъ тебѣ случай видѣтся на единѣ съ любезною твоею. Щастіе твое въ любви возобновляетъ во мнѣ напоминаніе пріятныхъ дней моей молодости. Любезной сынѣ! О! естьли бы время благополучія твоего медлительнѣе протекало, нежели то, въ которое отецъ твой щастливъ былъ! потомъ разговоръ здѣлался общимъ, и скоро пришли насъ звать къ вечернему столу.
   Макарисъ собралъ родственниковъ и дружей своихъ, и пиршество было учреждено наилучшимъ образомъ. Но сколь ни великолѣпно все было разположено, и сколь ни отборно было общество, однакожъ не нашедъ случая, какъ за столомъ, такъ и во весь вечеръ съ Клидироею разговаривать, которая исполняя долгѣ хозяйки, потчивала гостей, не чувствовалъ я никакого удовольствія. Проводя отца моего въ назначенной для него покой, узналъ что Макарисъ призвавъ къ себѣ въ кабинетѣ дочь свою, заперся съ нею. Сей его поступокъ, необычайное время и употребленная притомъ осторожность, заключая въ себѣ нѣкоторое таинство, приводило меня въ смятеніе.
   Проводя ночь весьма безпокойно, по утру рано пошелъ въ садѣ; я засталъ тамъ Клидирою; она сидѣла на зеленой муравѣ, видъ имѣла печальной, а когда я къ ней подошелъ, начали показываться на глазахъ ея слезы.
   Сколь я сожалѣю о тебѣ, сказала она съ нѣжностію, когда я сѣлъ подлѣ нее, ты лишаешся меня! Отецъ мой призвавъ вчера въ вечеру въ свой кабинетъ сказалъ мнѣ, что обѣщалъ меня въ супружество Фалциліасу; что онъ богатой женихъ, и чтобъ я пріуготовилась на завтрее къ принятію его посѣщенія. Отъ сихъ словѣ кровь во мнѣ остановилась, и я вскорѣ лишился чувствъ. Увы любезной Криятллидъ! почто глаза мои не закрылись тогда на вѣки; не долженствовалѣ бы теперь оплакивать смерть ее!
   Чувствительная сія дѣвица, для приведенія меня въ память, употребляла нѣжнѣйшія ласки, къ которымъ страхъ о жизни моей и ея ко мнѣ горячность побуждали. Взявъ меня въ свои объятіи, и прижавъ къ груди, соединила уста свои съ моими. Казалось, что душа ея, переселяясь устами въ охладѣвающее мое тѣло, его оживляла. Открывъ наконецъ глаза: что со мною будетъ, сказалъ ей томнымъ голосомъ! Ахъ? Ежели я тебя лишуся, смерть мнѣ неизбѣжна. Отчаяніе не дозволяло мнѣ болѣе говорить, и едва неповергло въ прежнее состояніе.
   Клидироя видя, въ какую жестокую печаль меня извѣстіе сіе погрузило, сожалѣла что мнѣ открылась. Старалась меня успокоить, будучи однакожъ сама въ чрезвычайномъ смятеніи. Любезной Эпименидѣ, говоритъ она, несчастіе насъ еще не постигло; постараемся предупредить его. Не можно, чтобъ судьба соединивъ два сердца толь тѣснымъ союзомъ, разорвать оной восхотѣла. Напрасно, отвѣчалъ я, стараешся ты любвидостойная Клидироя ободрить меня надеждою; я лишился оной навсегда. Естьли отецъ мой и предложилъ бы родителю твоему о нашемъ бракѣ, а другъ его на то и согласиться бы хотѣлъ; но посмѣетъ ли онъ отказать Фалцидіасу, которой въ великой милости у Діонисія? Когдажъ бы мы и бѣгствомъ спастись хотѣли, то какимъ подвергнулъ бы я тебя опасностямъ! Принужденны оба жить въ отдаленныхъ мѣстахъ, лишенные всякой помощи, ни кѣмъ не знаемы, да и принужденные отъ всѣхъ скрываться, коль плачевная была бы наша участь! а я долженъ бы вѣчно упрекать себя твоимъ нещастіемъ. Увы! чѣмъ болѣе стараюсь изыскать средства къ нашему спасенію, тѣмъ менѣе нахожу оныхъ.
   Мы увидѣли тогда отца моего, прогуливающагося въ нѣкоторомъ отъ насъ разстояніи. Я имѣлъ къ нему полную довѣренность, и видя его одного, подошли мы къ нему, и разсказали причину нашего смущенія. Любезные дѣти, говорилъ онѣ, я не скажу о томъ ни слова Макарису, ибо мы всѣ погибнемъ, естьли Фалцидіасъ увидитъ тебя предпочтеннаго ему. Между тѣмъ дѣлу вашему еще пособить можно, ежели только Клидироя довольно отважна, чтобъ произвѣсти въ дѣйство, то что законы ей предписываютъ.
   Ахъ! ничего нѣтъ такого, вскричала она съ восторгомъ, бросясь на шѣю отцу моему, на чтобъ я не отважилась ко избѣжанію ненавистнаго мнѣ брака: твори отецъ мой, чего отъ меня требуютъ? Можетъ быть, отвѣчалъ онъ болѣе, нежели ты исполнить можешь. Потомъ объявилъ намъ, что древней въ Сиракузахъ законъ, позволяетъ дѣвицѣ отказаться отъ брака, къ которому родственники ее противъ воли принудить захотятъ. Въ день свадьбы, когда они предстанутъ олтарю, и когда женихъ подастъ невестѣ руку, должна она призвать во свидѣтельство боговъ, что противъ воли своея повинуется своимъ родственникамъ; что любя страстно другаго, его только супругою быть можетъ; что не въ силахъ будучи преодолѣть склонность свою, готова въ доказательство справедливости словъ ее и непремѣнной въ любви ея вѣрности, препроводить установленное закономъ годовое время между священницами богини Цибели: въ сіе время можетъ она видѣтся съ мущинами, кромѣ своего любовника; и естьли по окончаніи срока они оба въ любви пребудутъ вѣрными, то позволяется ей, оставя храмѣ Цибелинъ соединиться съ нимъ. Напротивужъ того въ случаѣ перемѣны склонности, должна она въ храмѣ семъ остаться.
   Увы! сказала Клидироя, какая мнѣ въ томъ будетъ польза, естьли способомъ законовъ и откажусь я отъ Фалцидіаса? Онъ узнаетъ, что Эпименидъ любовникѣ мой, и отмститъ ему; сверьхъ того можетъ быть Діонисій, не смотря на законъ сей въ пользу его рѣшитъ. Не сумнѣвайся, сказалъ ей отецъ мой; Діонисій не отважится нарушить обрядъ утвержденной священными законами, и о Эпименидѣ не безпокойся. Первосвященницѣ одной извѣстно будетъ имя твоего любовника, а на скромность ее ты можетъ надѣяться. Отецъ мой сказавъ сіе, и возврати спокойствіе душамъ нашимъ, оставилъ насъ въ бѣседкѣ.
   И такъ не будешь ты въ объятіяхъ моего совмѣстника, сказалъ я Клидирсь, зжимая руки ее; но съ какимъ жестокимъ для меня договоромъ, назначена мнѣ надежда сія? Любезной Эпименидъ, отвѣчала она, естьли мы не можемъ сократить опредѣленной намъ разлуки, то воспользуемся хотя настоящимъ времянемъ. Какія восхиnителѣныя для меня мгновенія! Медъ собираемой трудолюбивою пчелою съ цвѣтовъ, украшающихъ горы Гисмедскія, не можетъ сравняться съ нѣжными поцѣлуями дражайшей моей Клидироя! Огнь сладострастной разливается въ крови моей; она сама приходитъ въ томное изнеможеніе, и я хочу пользоваться случаемъ; но едва примѣтила намѣреніе мое, собравъ разсѣянные чувства, принимаетъ видъ суровой, которой приводитъ меня въ совершенное смятеніе. Теперь я увѣренъ въ томъ, сказалъ ей, что ты меня не любишь.
   Я тебя не люблю, отвѣчаетъ она съ наполненными слезъ глазами? Я тебя не люблю? Жестокой! можешь ли ты столь обидное для меня имѣть подозрѣніе? Но что тебѣ препятствуетъ, перебилъ я рѣчь ее, здѣлать мнѣ въ томъ доказательство? Опасность лишится тебя, продолжаетъ она. Согласясь на твои желаніи, не почла бы я сіе порокомъ, но безразсудкомъ; отсутствіе часто умаляетъ страсть, но удовольствованіе оной совершенною ей служитъ пагубою. Я должна вскорѣ тебя оставишь; въ разлукѣ со мною, не имѣя ничего болѣе желать, ты скоро меня забудешь: я хотѣлъ ей отвѣчать, но она мнѣ то запретила: Эпименидъ, сказала она, ежели ты меня любить, прекрати сей разговоръ, или я отъ тебя удалюсь; и видя, что я ей не послушенъ, въ самомъ дѣлѣ меня оставила. Но я долженствовалъ въ сей день остаться побѣдителемъ. О! Юпитеръ, для чего благополучной сей день такъ скоро окончился?
   Прогуливаясь по берегу, протекающаго въ саду ручья; зеленѣющія и цвѣтами испещренныя берега его пріятностію вида и обонянія, привлекали меня ко отдохновенію, а знойное тогдашнее время скоро и ко сну склонило: Прелѣстная мѣчта представила мнѣ любезную мою въ томъ же положеніи, вы какомъ она не задолго предъ тѣмъ находилась. Стараюсь преодолѣть ее сомнѣніе, но она отговаривается: Эпименидъ, сказала она, согласясь на желаніи твои, лишусь я твоей горячности. Но для чего бы мнѣ престать тебя любить, отвѣчалъ я? Ты будетъ въ глазахъ моихъ всегда любви достойна. А естьли бы и лишилась сихъ прелѣстей, которые толикое даютъ тебѣ преимущество предъ прочими твоего пола, но разумѣ твой, пріятная осанка, и изящныя душевныя свойства, заставятъ вѣчно обожать тебя. Сколь оскорбительно для меня сомнѣніе твое! и можешь ли ты при такой недовѣрчивости увѣришься въ томъ, что я тебя люблю? Нѣтъ сказала она, я не сумнѣваюсь въ горячности твоей, знаю что ты меня любишь, однакожъ опасаюсь твоей перемѣны. Какъ ты несправедлива, отвѣчалъ я цѣлуя руки ее, и зжимая ихъ съ нѣжностію! удовольствованіе моихъ желаній не уменшитъ никогда оныхъ стремленія; взоръ твой ихъ непрестанно возобновлять, да и самое отсутствіе умножать будетъ. Эпименидъ, говоритъ, мнѣ любви достойная сія дѣвица, въ любви удовольствованные желаніи, раждаютъ холодность, а наконецъ и забвеніе; естьли бы нещастіе сіе со мною случилось, тщетно старалась бы возбудить твою горячность, всѣ мои къ тому усиливанія, повергли бы меня тѣмъ болѣе въ отчаяніе, и учинили бы только въ глазахъ твоихъ презрѣнія достойною. Отдавая тебѣ справедливость, вѣрю, что снисхожденіе сіе почтешъ опытомъ страсти моей; стараніи мои, чтобъ сохранить любовь твою, докажутъ тебѣ сколъ несносно бы для меня было лишиться оной. Естьли ты, какъ всѣ почти мущины здѣлаешся невѣрнымъ, то думаю, что столько будешъ честенъ, что пожалѣешь о своемъ непостоянствѣ; можетъ быть и постараешья принудить себя по прежнему любить; но какъ холодность, сколько бы ни притворялась, отъ глазъ любовницы скрыться не можетъ. то примѣчая мою о томъ прискорбность, будетъ убѣгать и присутствія моего: вотъ любезной Эпименидъ слѣдствіи того снисхожденія, котораго ты столь стремительно желаешъ. Ахъ естьли бы оно не произвело надъ тобою обыкновеннаго сего дѣйствія, ты былъ бы выше смертнаго.
   Выслушай и меня, сказалъ я; и естьли можетъ справедливымъ образомъ опровергнуть доказательства мои, не услышишь болѣе никакихъ отъ меня требованій. Не спорю, что непостоянство въ любви столь многихъ нашего пола, часто служитъ подтвержденіемъ, что любовникъ, не имѣя ничего болѣе желать, дѣлается непостояннымъ. Но великія боги! какая то страсть? Сего рода любовники плѣняются только наружными пріятностью; готовое къ воспламененію воображеніе ихъ, думаетъ въ предмѣтѣ своемъ находить прелѣсти, но здѣлавъ ко оному привычку, единообразное ихъ положеніе скоро имъ скучитъ, и таковая любовь, естьли имянемъ симъ назвать можно, при самомъ рожденіи изчезаетъ.
   Но сколь различна отъ оной истинная страсть, которую достоинства, и душевные свойства любимой нами особы въ насъ производятъ! Такова покорившая сердце мое; она основана на почтеніи, какъ и дружба, слѣдовательно столь же непоколѣбима. Не отъ желаній она рождается, но ими управляетъ. Словомъ, ты не можешъ сумнѣваться въ моемъ постоянствѣ, здѣлавъ меня счастливымъ. Почто же любезная Клидироя откладывать далѣе благополучіе мое, и твое собственное.
   Мѣчта сія, чувства мои столько привела въ движеніе, что я проснулся. Но въ какое пріятное приведенъ былъ удивленіе, видя сидящую подлѣ меня Клидирою! Побуждаема горячностію, пошла она меня искать, и нашедъ спящаго сѣла подлѣ меня. Я хотѣлъ ей разсказать свой сонъ; но она всѣ, что я говорилъ слышала, и желала только знать, что она мнѣ на то отвѣчала, удовольствовавъ любопытство ее: можетъ ли ты, говорю я быть не довольна сномъ моимъ, и когда мѣчта представляла тебя столь упорною не должна ли ты наградить теперь страсть мою? Она молчала. Ты мнѣ ничего неговоритъ продолжалъ я? Что мнѣ тебѣ сказать отвѣчала она томнымъ голосомъ. Но время то настало, въ которое долженствовалъ я здѣлаться счастливымъ. Прекрасная Клидироя увенчала любовь мою.
   Не одно сіе доказательство получилъ я во страсти ее; чѣмъ болѣе приближался день предстоящей намъ разлуки, тѣмъ сильнѣе увеличивалась наша горячность. Сколь страшно для меня, говаривала она иногда, жестокое съ тобою разлученіе! ахъ естьли ты перестанетъ меня любить; не переживу я сего несчастія. О любовь! твоей я покорилась власти, въ твое и отдаюсь покровительство. Я отвѣчалъ на сіе новыми восхищеніями; поцѣлуями пресѣкалъ я ее жалобы, и мы изъяснялись одними только страстными вздохами.
   Чувствительная Клидироя, показывала во взорахъ своихъ то сладкое удовольствіе, которое она ощущала содѣлывая счастіе мое. О Клидироя! обажанія достойная Клидироя! могулъ я довольно оплакать уронъ твой; ты одна умѣла любить, ты одна достойна была быть любимою
   Наконецъ насталъ несчастной день, въ которой нѣжная сія жертва предстала олтарю; Фальцидіасъ еще туда не пришелъ: Сія его медленность произвела въ присудствующихъ роптаніе, и они тогдажъ жалѣла о Клидироѣ, долженствующей соединиться съ человѣкомъ столь мало ею уважающимъ. На глазахъ моихъ видно было огорченіе, сердце мое раздирающее; но примѣтно бы было и во взорахъ любезной моей нетерпѣливое ожиданіе Фалцидіаса, чтобъ скорѣе имъ мнѣ жертвовать, естьлибъ покрывало нелишало меня сего удовольствія; наконецъ онъ появился.
   Уже совершены были обыкновенные обряды, и онъ приближился къ жертвеннику, какъ вдругъ колѣна его подогнулись, и онъ упалъ погруженъ въ глубокомъ снѣ, отъ котораго не могли его разбудить. Когда вышли всѣ изъ храма, Фальцидіасъ проснулся. Діонисій присудствующей при семъ обрядѣ, повелѣлъ совершеніе онаго отсрочить до другаго дня. Но по особливому бѣднаго Фалцидіаса несчастію, которое никогда еще неслучалось съ молодымъ человѣкомъ, долженствующимъ соединиться съ прекраснѣйшею дѣвицею, онъ и тогда заснулъ.
   Что прежде находили только удивленія достойнымъ, почтено было теперь таинственнымъ. Отецъ мой, которому главной жрецъ знакомъ былъ, воспользовался симъ обстоятельствомъ, чтобъ разрушить соединеніе сіе. Жрецы имѣли къ намъ столько снисхожденія, что объявили бракъ сей противнымъ Богамъ; бѣдной Фалцидіасъ служилъ насмѣшичкамъ предметамъ язвительныхъ шутокъ, и не смѣлъ болѣе имъ казаться.
   Вскорѣ потомъ Макарисъ опасно занемогъ, и скончалъ жизнь. Духовною своею опредѣлилъ онъ Сибалиса отца моего, опекуномъ своей дочери. Естьли бы онъ остался живъ, то соединилъ бы меня конечно съ любезною моею. Между тѣмъ смерть его отсрочила бракъ нашъ, по тому что противно было бы благопристойности помышлять о веселостяхъ въ такое время, когда лишеніе отца повергло Клидирою въ печаль и уныніе. Жестокая отсрочка! ты притчиною была ее гибели.
   Она перешла въ домъ отца моего. Печаль ее была продолжительна; наконецъ предуспѣлъ я уменшить оную. Нѣжная сія любовница, внимая словпмъ моимъ, возобновила наши утѣхи. Замысловатая любовь, представляла намъ оные всегда въ новомъ видѣ, одинъ другаго сладострастнѣе. И ты Богъ любви! позавидовалъ бы нашему блаженству, есть ли бы не было оно самимъ же тобою устроено.
   Конечно другое какое нибудь божество возъимѣло къ намъ зависть. По прибытіи моемъ въ Сиракузы Макарисъ, чтобъ отвлечь меня отъ задумчивости, познакомилъ съ знатнѣйшими гражданами. Онъ представилъ меня Кларисѣ, весьма богатой вдовѣ Архонта; домъ ее былъ мѣсто собранія первѣйшихъ въ городѣ. Она приняла меня съ пріятностію, какъ тебѣ извѣстно ей столь свойственною, выговаривала мнѣ мою задумчивость, и приглашала къ частому съ нею свиданію.
   Клариса почувствовала ко мнѣ склонность, которую долженъ я почесть началомъ и основаніемъ моихъ нещастій, и которую неумѣдлила она мнѣ открыть. Случилось сіе вовремя Діанина торжества; оно мнѣ памятно, да и можноль когда забыть его! Клидироя была въ комнатѣ моей, когда еще лежалъ я въ постелѣ; откуда любезная сія дѣвица пошла въ храмъ. Идучи тудажъ встрѣтился я съ Кларисою, и опасаясь, чтобъ она не предложила мнѣ ей сотовариществовать. въ такое пришелъ смятеніе, что не могъ отъ нее скрыть онаго. Я посѣщалъ ее съ начала, для благопристойности, но по прибытіи Клидироя пересталъ къ ней ходить.
   Сколь опасно любезной мой Кратилидъ, оказывать излишную привязанность женщинѣ, къ которой не чувствуешь любви! а особливо, когда другую любишь. Либо съ одной стороны подашъ любовницѣ своей случай къ ревности, нарушающей обоихъ благополучіе, или особа, которая тебѣ равнодушна пріемля обыкновенныя учтивости за склонность сердечную, какъ скоро увѣриться въ противномъ тому, возненавидишь тебя, и вмѣняя оное тебѣ въ преступленіе предаешься стремленію злобнаго мщенія.
   Къ злѣйшему моему нещастію испыталъ я все сіе надъ собою. Естьлибъ я менѣе старался угождать Кларисѣ, не лишился бы несравненной моей Клидирои, и вкушалъ бы еще все блаженство жизни въ ее объятіяхъ. Клариса любя меня, и неподозревая обязательства моего съ Клидироею, почла смятеніе мое слѣдствіемъ раждающейся въ сердцѣ моемъ къ ней страсти, которую я ей открыть неотваживаюсь. Эпименидъ, сказала она, непочитаешь ли ты меня столь дикою, чтобъ разсердиться за любовное объясненіе? Говори; съ таковыми совершенствами, какія ты имѣетъ, можно ли опасаться не удачи въ любви? Сіи слова умножили мое смущеніе. По нѣкоторому предчувствованію, страшился я раздражишь Кларису, зная, сколь опасна женщина, обманувшаяся въ надеждѣ быть любимою. Между тѣмъ имѣя безпредѣльную къ Клилироѣ горячность, не могъ никакой ея соперницѣ польстить нужнымъ соотвѣтствованіемъ. Тебѣ извѣстно, сказалъ я ей, что любить не въ нашей состоитъ власти; я не знаю еще сей страсти, и никогда не желаю узнать ея. Опасаюсь и того, что плѣнясь столь любви достойною особою имѣть буду много совмѣстниковъ.
   Хотя я и старался суровость отвѣта моего смягчить нѣсколько ласкою, однако онъ ей не понравился, такъ что оказавъ свое неудовольствіе, отъ меня вдругъ удалилась. Клидироя, которой разказалъ я сіе произшествіе была тѣмъ возтревожена. Эяименидъ, говорила она, мы не довольно можемъ скрыть нашей склонности. Клариса жестокосерда, и мы должны всего опасаться, естьли она узнаешъ, что ты меня любишъ. Съ сего часа умножили мы предосторожность въ нашемъ повѣденіи, и Клидироя не разсудила за полѣзное быть при торжествѣ, опасаясь, чтобы взоры наши не измѣнили сердечной тайны. Клариса при ономъ находилась, но притворялась, что совсѣмъ на меня не глядишъ. Въ глазахъ ее не видно было ожесточенія, а только совершенное равнодушіе. Обманутый сею наружностію, начиналъ я уже тому радоваться, какъ она вдругъ подошла ко мнѣ. Удивленіе мое было чрезвычайно, видя на лице ея любовъ съ восхищеніемъ изображающуюся. Какая перемѣна!
   Эпименидъ, говорила она, хотя и притворилась я, что тебя не вижу, или смотрю на тебя равнодушно, знай что ты наблюдаемъ мною былъ болѣе прежняго. Я хотѣла симъ способомъ узнать мою совмѣстницу. Но видя, что не имѣю оной, тѣмъ довольна. Безъ сомнѣнія убѣгаешъ ты любви, не вѣдая ее пріятностей; я хочу подашь тебѣ способъ узнать оные. Она продолжала бы разговоръ сей, но прибытіе отца моего въ томъ возпрепятствовало; она оставила насъ, брося на меня взоръ неистовой, Вышедъ съ отцомъ моимъ, поспѣшалъ къ Клидироѣ, чтобъ наградить претерпѣнную мною въ ее отсутствіи скуку. Засталъ ее лежащую на кроватѣ въ глубокомъ снѣ; она казалась мнѣ въ семъ положеніи болѣе прекрасною.
   Какія прелѣсши любезной Кратилидъ! цвѣтъ лица хотя нѣсколько бледнѣе обыкновеннаго, изображалъ однакожъ смѣшеніе лилей и розѣ; прекрасныя ея глаза были закрыты, но награждали отсутствіе ихъ изрядно разположенныя и широкія вѣки, брови черныя и дугою простирающіяся, и ресницы имъ соотвѣтствующія. Трудно бы мнѣ было описывать всѣ прелѣсти, коими взорѣ мой наслаждался! Никогда еще любезная моя не представлялась глазамъ моимъ въ толь сладострастномъ видѣ; я былъ въ неописанномъ восхищеніи. Между тѣмъ не осмѣлился нарушить покой ея, который казалось и прохладной ветерокъ умѣреннымъ дыханіемъ продлить старался, играя только прекрасными ея волосами; иногда возвевалъ часть ея одѣжды и открывалъ ногу плѣняющей белизны. Славной Пракситель не изобразилъ бы резцомъ своимъ лучшаго размѣра во образѣ Венеры, поставленномъ въ книдскомъ храмѣ.
   Состояніе, въ которомъ я находился, преодолѣвая стремленіе восторга моего, сдѣлалось бы наконецъ несноснымъ, естьли бы Клидироя вскорѣ не пробудилась. Какое сладкое удовольствіе для любовника, видѣть обладательницу души его, и во снѣ имъ упражняющуюся? произнося имя мое открыла глаза. Для чего ты меня не разбудилъ, сказала она, увидя меня, ты избавилъ бы меня отъ весьма непріятнаго сновиденія. Хотѣла разсказать мнѣ сонъ свой, но я заградилъ уста ее поцѣлуемъ, которой она мнѣ съ нѣжностію возвратила, и мы предались пріятнѣйшимъ любви утѣхамъ.
   Дневное свѣтило опускалось уже къ горизонту, и готовилось охладить жаръ свой въ Окіанѣ, увы! окончаніе сего дня, возвѣщало мнѣ конецъ моего блаженства. Наступающая ночь не помѣшала бы нашимъ утѣхамъ, но нарушило ихъ прибытіе Кларисы. Я не показался ей, хотя она обо мнѣ и спрашивала. Оставшись съ Клидироею, открыла она ей любовь свою ко мнѣ; жаловалась на мою холодность, и просила стараться преодолѣть мою нечувствительность въ ее пользу. Сколь онъ любви достоинъ! сказала она; онъ былъ бы еще любезнѣе, естьлибъ испыталъ пріятности любви. Клидироя увѣрила ее, что не она въ томъ будетъ виною, ежели я въ страсти сей упорствовать стану; Клариса обняла ее, и клялась вѣчно быть ей другомъ.
   Несравненная сія дѣвица увѣдомила насъ за ужиномъ о семъ разговорѣ, которому мы долго смѣялись. Между тѣмъ увидѣлъ я отца моего погруженнаго въ размышленіи; мы старались узнать притчину онаго. Дѣти мои, сказалъ онъ, обнимая насъ, страсть Кларисина меня безпокоитъ, и утверждаетъ болѣе преждняго въ необходимости ускорить вашимъ бракомъ. Госпожа сія любовница Діонисіева; она имѣетъ неограниченную надъ нимъ власть, и весьма опасно раздражишь ее; благоразуміе того требуетъ, чтобъ скрыть еще нѣсколько времени ваше согласіе.
   Когда Клидироя пошла въ свои покои, отецъ мой говорилъ мнѣ слѣдующее: кажется мнѣ Эпименидъ, что Клариса мысли свои перемѣнила, и какъ она менѣе нѣжнымъ чувствованіямъ, нежели своему легкомыслію слѣдуетъ, то довольна будучи увѣрясь, что тебѣ донынѣ еще не извѣстна любовная страсть, воображеніе показать тебѣ пріятности оной имѣетъ для нѣе нѣчто новое и лѣстное. Находя тебя съ такими пріятностьми неискусивщимся еще въ любовной наукѣ, почитаетъ сію находку за неоцѣненное сокровище; она не столько желаетъ быть любимою, какъ толь же удовольствовать стремленіе свое! страсти. Какъ скоро неостанется ей болѣе ничего отъ тебя желать, не трудно ей будетъ тебя забыть. Удовольствуй ее желаніи, ежели хочешъ, чтобъ она не нарушила щастія, которымъ ты въ любви сигей съ Клидироею наслаждается. Ахъ! Родитель мой, я обожаю Клидирою, а ты требуешъ.... такъ, я хочу, перервалъ онъ рѣчь мою, чтобъ ты всѣ употребилъ способы, да бы ее не лишишься; и ты погубитъ себя конечно, ежели не удовольствуетъ Кларису; не можно быть невѣрнымъ, ежели не ощущая никакой къ другому предмѣту склонности, покорится только необходимости. Но что подумаетъ о семъ Клидироя? сказалъ я. Не трудно будетъ, отвѣчалъ Сибалисъ, то отъ нее скрыть. Не столь легко сіе родитель мой, повторялъ я, и когда Клариса столь неотвязна, то могули я.... отецъ мой не далъ мнѣ времяни продолжать, и какъ уже было весьма поздно, пошелъ въ свои покои.
   На другой день выходя изъ бани, увидѣлъ я вошедшую комнѣ Кларису, котороя подкупила одного изъ моихъ невольниковъ чтобъ ее впустить. Она была одѣта щегольскимъ образомъ; шѣя и дополовины открытая грудь ея, были плѣняющей белизны. Обнявши меня страстнымъ образомъ, сказывала нѣжнѣйшія ласки. Въ весьма сомнительномъ находился я положеніи; не могъ противиться ее желаніямъ не здѣлавъ ей чувствительной обиды, тѣмъ болѣе, что она сама меня предупредила. Я вспомнилъ совѣтъ отца моего; и прелѣсти Кларисы побудили меня оному послѣдовать Жаръ страстной сіяющей въ глазахъ ее, распространился во всей моей крови Клариса то примѣтила съ неумѣренною радостію; и не въ состояніи будучи скрыть жестокость своего нрава: Эпименидъ сказала она, разсуждай потому что я для тебя дѣлаю, дочегобъ я доведена быть могла, естьлибъ ты предпочелъ мнѣ другую. Ядъ или желѣзо избавили бы меня при твоихъ глазахъ сей совмѣстницы, но какъ я оной не имѣю, то оставимъ мстительные воображеніи, и предадимся любовнымъ утѣхамъ.
   Слыша сіе содрогнулъ я отъ ужаса; вообразилъ Клидирою умирающую отъ ударовъ сей бешеной; сладострастные движеніи, произведенные во мнѣ ее прелѣстями и ласками мгновенно изчезли; я вдѣлался нечувствительнымъ и окаменѣлымъ, и вырвался изъ ея объятій. Тщетно старалася она привести меня въ прежнѣе состояніе; съ начала приписывала оное моей застѣнчивости, но примѣтя наконецъ свою ошибку, оставила предпріятіе свое. Я ожидалъ отъ нее чрезвычайнаго ожесточенія и злобы, но къ нещастію моему, сокрывъ внутреннія свои движенія, приняла на себя видѣ притворной. Не думай, говорила она, чтобъ я оказала тебѣ огорченіе, котораго ты недостоинъ; я тебя столькожъ презираю, сколько прежде любила; и не трудно мнѣ будетъ истребишь даже и напоминаніе о такомъ человѣкѣ, которой одно названіе мущины имѣетъ. Сказавъ сіе, вышла она, взглянувъ на меня съ презрительною улыбкою.
   Я не примѣтилъ ее притворства, И сей недостатокъ проницанія причиною былъ всѣхъ нашихъ злополучій. Клариса вышедъ отъ меня, препоручила подкупленному ею невольнику за мною присматривать, и увѣдомлять ее о моемъ повѣденіи. Естьли бы я зналъ ее притворство, то наблюдая въ любви моей большую противу прежняго осторожность, могъ бы отвратить пріуготовляемой мнѣ ударъ. Вскорѣ узнала она о согласіи моемъ съ Клидироею, и что я почти всегда былъ съ нею; а увѣдавъ объ ономъ, старалася о произведеніи въ дѣйство безчеловѣчнаго ее намѣренія, увы! она съ лишкомъ въ томъ предуспѣла.
   Потомъ разсказалъ я Кратилиду о размолвкѣ моей съ Клидиросю, по случаю упущеннаго мною любимаго ея голубя, и что она и до того на меня досадовала, узнавъ отъ меня самого о произшествіи моемъ съ Кларисою. Я упомянулъ о явленіи Морфея, и всемъ въ саду со мною приключившемся.
   По окончанія повѣсти моей, предался я обыкновенной моей горести, и слезы текли изобильно изъ глазъ моихъ Скажи мой другъ, вопрошалъ я Кратилида, можетъ ли быть страсть нѣжнее сей, и которая имѣла бы столь Плачевной конецъ? Клидироя! любезная Клидироя! я лишился тебя и осужденъ на вѣчное страданіе. Ахъ! естьлибъ я имѣлъ хотя драгоцѣнной сосудъ, заключающій въ себѣ прахъ твой, то орошая его безпрестанно моими слезами, находилъ бы хотя отъ того въ горести моей нѣкоторое утѣшеніе.
   Кратилидъ для того только уговорилъ меня разсказать любовныя мои приключенія, чтобъ отвлечь хотя на нѣсколько времени отъ унынія моего. Онъ не пропустилъ безъ вниманія ни одного въ повѣствованіи моемъ обстоятельства, и наконецъ думалъ найти способъ вывести изъ Сиракузъ. Эпименидъ, говорилъ онъ мнѣ, я согласенъ, что не имѣя сосуда, въ коемъ хранится прахъ любезной твоей Клидирои, ты болѣе тѣмъ долженъ огорчаться; и такъ думаю, что ты весьма доволенъ будетъ, ежели я доставлю тебѣ оной. Ахъ! Кратилидъ, сказалъ я съ восторгомъ, въ самомъ моемъ злополучіи почелъ бы я себя тогда щастливымъ! но для чего ты мнѣ льстишь сею тщетною надеждою? Не столь она тщетна, какъ ты думаешь, отвѣчалъ онъ, и сказанное тобою о явленіи бога сна, открываетъ мнѣ способъ къ доставленію тебѣ желаемаго.
   Онъ напомнилъ мнѣ сонъ, предвѣщавшій обладаніе Клидироею, и чудное усыпленіе въ храмѣ Фалцидіаса, называя сіе несомнѣнными знаками благодѣяніи Морфея. Увы сказалъ я, довольно доказалъ мнѣ богъ сна щедроты своей, но какую я отъ того получилъ пользу? Другъ мой, отвѣчалъ Кратилидъ, оставимъ постигать судьбы божества, но подвергнемся съ почтеніемъ онымъ. Я не желаю утѣшить тебя о лишеніи Клидироя; но боги никогда не обманываютъ смертныхъ, и когда Морфей обнадѣжилъ тебя о своемъ покровительствѣ, то долженъ ты возлагать на него всю свою надежду. Чрезъ восемь дней въ Ефесахъ торжествовано будетъ празднество въ честь сему божеству, поѣдемъ туда, и принесемъ ему жертву въ храмѣ его. Отвѣтъ его конечно будетъ тебѣ благосклоненъ; и ты узнаешъ чрезъ то судьбу Клидироину, которая можетъ быть еще и жива.
   Я согласился послѣдовать совѣту, столь сходному съ моими желаніями: и такимъ образомъ удалось Кратилиду сею хитростію изторгнуть меня изъ мѣстъ, которые напоминая мнѣ ежечасно мои нещастія, были бы мнѣ вскорѣ могилою. И въ самомъ дѣлѣ хотѣлъ я здѣсь окончить жизнь, и готовился уже послать невольника къ отцу моему съ прозьбою, чтобъ онъ возвратился въ Сиракузы. Кратилидъ угоаорившей меня совсѣмъ къ иному, отсовѣтовалъ увѣдомить отца моего о новомъ нашемъ предпріятіи, предоставляя обрадовать его нечаянно нашимъ пріѣздомъ.
   Хотя весьма не далекъ былъ переѣздѣ нашъ изъ Сиракузъ въ Ефесъ, однако согласились мы на другой же день отправиться въ путь; ибо противные вѣтры могли бы насъ задержать, и въ разсужденіи, что храмъ Морфеевъ отворялся единожды въ году, то естьли бы мы сей разъ опоздали, надлежало бы цѣлой годѣ онаго дожидаться.
   Едва лишъ освѣтилъ Фебъ поверьхносши горѣ, какъ взошли мы на корзбль и подняли якорь. Я взошелъ на вёрьхнюю чаешь онаго, и опершись объ мачту, въ мрачномъ молчаніи устремлялъ взоръ къ тѣмъ мѣстамъ, которые мнѣ были столь любезны, и отъ которыхъ удалялся съ сожалѣніемъ. Казалось, что обитала въ нихъ часть души моей, и что вставшая въ тѣлѣ моемъ, стремилась изъ онаго соединиться съ первою. Не видно уже было Сиракузовъ, а глаза мои обращены еще были къ той сторонѣ, гдѣ домъ Сибалисовъ сокрылся отъ глазъ моихъ. Но приведенъ будучи движеніемъ корабля въ чувство, и потерявъ послѣдніе слѣды Сиракузовъ оставилъ положеніе, въ которомъ до того находился, чтобъ предаться наижесточайшей горести. Кратилидъ, которой безпрестанно со мною былъ, не токмо не удивлялся оному, но внутренно радовался. Въ самомъ дѣлѣ, ежели сильная страсть утихнувъ на нѣсколько времени, вдругъ взволнуется съ большимъ противу прежняго стремленіемъ, не имѣвъ новыхъ и важныхъ къ тому причинѣ, то окончанія ее съ вѣроятностію ожидать можно; почему и Кратилидъ надѣялся скоро увидѣть щастливую во мнѣ перемѣну. Однако снѣ обманулся; я всегда былъ печаленъ, да и нынѣ безъ крайней жалости объ ономъ вспомнить не могу.
   По благополучномъ мореплаваніи прибыли мы въ Ефесъ. Всѣ сей городѣ знающіе согласуются, что онъ богатѣйшій изъ Греческихъ городовъ. Удобность его гавани, великолѣпіе строеній, учтивость гражданъ все дѣлаетъ его величественнымъ. Въ семъ то городѣ находился славной Діанинъ храмъ. Онъ былъ, сказываютъ поддерживаемъ ста двадцатью столбами, изъ которыхъ окружающіе олтарь со особливымъ искусствомъ высѣчены; вездѣ видно было золото и богатыя украшенія. Наисильнѣйшіе Азіатскіе владѣтели вспомоществовали къ сооруженію сего храма, которой строили двѣсти дватцать лѣтъ. Безумной Эростратъ уничтожилъ великолѣпное сіе зданіе, и обратилъ въ пепелъ; мы видѣли только нѣсколько остатковъ развалинъ его.
   Въ день торжества Морфеева пошли мы съ Кратилидомъ въ его храмъ, и принесли ему въ жертву каждой по одному петуху, Сіе пернатое для того сему богу жертвуется, что оно непріятель сна; равно какъ и козлы бахусу приносятся въ жертву, потому что они гложатъ виноградѣ. Вошедъ одинъ въ олтарь возсылалъ молитву: Всесильный Боже! взысканной твоими благодѣяніями, дерзаю тебя просить о новой милости! не остается уже мнѣ инаго въ жизни утѣшенія, какъ въ оплакиваніи смерти Клидироиной, то дай мнѣ хотя сію отраду, чтобъ я могъ прахъ ея оросить моими слезами. Открой мнѣ то мѣсто, гдѣ сыскать могу сосудъ, содержащей въ себѣ сіи для меня милые остатки. Окончевая усердную сію молитву, сонъ мною овладѣлъ; Морфей мнѣ явился, и я узналъ его по образу, ибо онъ былъ тотъ самой, котораго я видѣлъ въ саду нашего дома.
   Смертной, сказалъ онъ, твой гласъ достигъ до меня, и я для тебя снизшелъ съ Олимпа. Ты чувствовалъ мои благодѣянія, но будешъ ими и впредь взысканъ. Престань проливать тщетныя слезы. Я желалъ бы исполнишь твою прозьбу, и одного бы для сего слова довольно было, но судьба предписываешъ мнѣ молчаніе. И богъ любви примирившейся со мною въ твою пользу, не властенъ болѣе для тебя здѣлать. Онъ препоручилъ утѣхамъ вспомоществовать намъ къ доставленію тебѣ щастія. Сыскивая ихъ ты найдешъ желаемое. Я проснулся весьма не доволенъ симъ откровеніемъ, которое казалось мнѣ не только не понятнымъ, но и не возможнымъ.
   Какъ! говорилъ я самъ себѣ, я не инако найти могу желаемое, какъ сыскивая утѣхи! но могу ли ихъ искать, не истребя изъ памяти Клидирои! и не того ли отъ меня требуютъ, чего исполнить я не въ силахъ? Въ сихъ горестныхъ размышленіяхъ вышедъ изъ олтаря, сыскалъ главнаго жреца. Почтенный старецъ, говорилъ я, конечно во снѣ мнѣ явившееся не происходитъ отъ бога въ семъ храмѣ почитаемаго; потомъ объявилъ я ему бывшее мнѣ откровеніе. Младый юноша, отвѣчалъ онъ, я столь же мало понять могу сіе предсказаніе; но познаю явленіе самаго Морфея изъ того, что ты сказывалъ о примиреніи его съ богомъ любви. Я открою тебѣ таинство, никому изъ смертныхъ не вѣдомое, но не сказалъ бы тебѣ онаго, естьлибъ не зналъ о отмѣнной къ тебѣ милости сего бога. Возвратясь со мною въ олтарь, и затворивъ двери, началѣ говорить слѣдующее:
   Ты конечно не знаетъ, что Купидонъ и Морфей давно въ ссорѣ, и вотъ что къ тому подало случай. Всѣмъ красавицамъ, которыхъ Юпитеръ любилъ, страсть его была бѣдственна. Отецъ боговъ еще сожалѣлъ о нещастіяхъ приключившихся Ио, Калистѣ и Семелеи, когда вознамѣрился произвести на свѣтъ Геркулеса, но опасаясь, чтобъ и Алкмену не подвергнуть мщенію Юноны, предпріялъ утѣхи свои сокрыть въ мрачности ночи, и утаить тѣмъ отъ ревнивой своей супруги, Фебу дано было отъ него повелѣніе, не освѣщать вселенную цѣлые сутки, а Морфею чтобъ на небѣ и на землѣ болѣе обыкновеннаго разсѣять маковыхъ цвѣтовъ. Купидонъ плененной тогда псишею, упросилъ Морфея остаться съ нею на сей день, чтобъ утаишь отъ нее свое отсудствіе. Онъ возвратился въ то самое время, когда ночь отзывала къ себѣ сына своего, которой присутствуетъ при покоющихся, для исполненія повелѣній Юпитеровыхъ. Стремительныя желанія соспутствующія всегда любви, не позволили Купидону выждать бога сна. Онъ бросился во объятія псиши, и повредилъ маковые цвѣты Морфеевы, отъ чего оные потеряли прежнюю свою силу, и предосторожности сына Сатурнова въ семъ случаѣ здѣлались не дѣйствительны. Тщетно остается солнце два дни и двѣ ночи въ палатахъ Амфитритиныхъ; бдящіе смертные удивляются только продолжительной ночи; вѣзде зажжены факалы, и на Олимпѣ узнали скоро о любовныхъ прохладахъ правителя небесъ; выговоры Юнонины возбуждаютъ гнѣвъ его. Скаредной сынъ ночи говоритъ онъ представшему предъ него Мрфсю, изыди отъ меня; я запрещаю тебѣ десять лѣтъ являться на Олимпѣ и вкушать Нектаръ и Амброзію, и ты одинъ лишенъ будешь покоя которой ты ниспосылаешъ на всю тварь. Съ того времяни Морфей за изгнаніе свое мститъ Купидону; его посредствомъ псиша чрезъ сновиденіе узнала того, кто подлѣ нее лежалъ; и онъ же былъ виною что она сожгла супруга своего.
   Купидонъ такъ же имѣлъ случай отплатить Морфею; весьма редко благопріятствуетъ онъ покоющимся сномъ; да и Богъ сна не покровительствуетъ предавшихся любовной страсти. И такъ смертные должны быть жертвою несогласія Боговъ. Счастливъ тотъ кому они совокупно благодѣтельствуютъ. По сихъ словахъ главной жрецъ, взявъ отъ меня клятвенное обѣщаніе о сокрытіи всего мною слышаннаго, отпустилъ меня. Тогда несомнѣвался я болѣе что сновиденіе ниспослано мнѣ отъ Морфея; и хотя прнять не могъ когда и гдѣ найду то, что для меня всего въ свѣтѣ любезнѣе, но обнадеживаніе божества, что совремянемъ возвращу желаемое, разпространило въ душе моей нѣкоторое удовольствіе.
   На другой день взошедъ съ Кратилидомъ на корабль отправились въ Смирну. Во время пути говорили только о предсказаніи Морфеевомъ, но тщетно старались постигнуть его знамѣнованіе. Другъ мой, сказалъ мнѣ наконецъ Кратилидъ, сильной Богъ тебя покровительствуетъ; предсказаніе сіе учинено имъ, и слѣдовательно долженствуетъ быть для тебя полѣзнымъ; предайся во власть безсмертнаго, и ожидай отъ него исполненія обѣщаній его. Ахъ! вскричалъ я, когда только забвеніемъ Клидирои должно достигнуть наивеличайшаго благополучія, да погибну прежде, нежели на оное соглашусь.
   Кратилидъ которой уже единожды торжествовалъ надъ моимъ отчаяніемъ, извлекши меня изъ мѣстѣ столь вредныхъ моему покою, предпріялъ вторично побѣдить упорное мое уныніе. Неужели ты говорилъ онѣ, никогда не престанешъ стекать; конечно тебѣ кажется невозможнымъ наслаждается утѣхами не истребя изъ мыслей Клидирой? Сердце твое во власти Боговъ, они обратятъ его по своему соизволенію, нездѣлавъ тебя виновнымъ въ забвеніи твоей любезной; непостижимая сила устремитъ чувства твои къ сысканію утѣхъ, и въ самомъ ихъ наслажденіи помышлять станетъ о Клидироѣ; тѣнь ее не можетъ тѣмъ быть востревожена, но на противу, удовольствіе твое ей будетъ пріятно, увидя башни смирнскія: въ стенахъ сего города, продолжалъ онъ, найдешъ ты родителя, которой столько же и Клидироѣ твоей какъ тебѣ самому былъ любезенъ. Позавидуетъ ли она удовольствію ожидающему тебя въ его объятіяхъ? Можешъ ли ты о томъ подумать нездѣлавъ обиды добродѣтельной сей дѣвицѣ? верь мнѣ мой другъ, что Клидироя никогда иной власти какъ только надъ твоимъ сердцемъ имѣть нежелаешъ; сохрани его для нее, и тѣнь ее будетъ тѣмъ довольна.
   Сіи слова въ тогдашнемъ состояній болѣе надо мною произвели дѣйствія, нежели бы то учинишь могли въ Сиракузахъ, гдѣ всѣ способствовало ко умноженію моей горести. На противу того здѣсь ожидало меня удовольствіе увидеть отца, котораго я весьма любилъ; природа и дружба, равное надомною имѣли право.
   На надобно мнѣ было искать отца моего въ городѣ; съ того времяни какъ отправилъ ко мнѣ нарочнаго въ Сиракузы, почти всегда былъ онъ въ гаванѣ, и на всякомъ прибывающемъ кораблѣ спрашивалъ обо мнѣ. Какъ скоро я его увиделъ побѣжалъ къ нему на встрѣчу, и мы устремились другъ другу въ объятіи, пребывая нѣсколько времяни безмолвны. Тебя ли я вижу говорилъ онъ наконецъ? Тебя ли я объемлю любезной сынъ? Онъ проливалъ радостные слезы, и я раздѣлялъ съ нимъ нѣжное сіе чувствованіе. Кратилидъ тронутой симъ зрѣлищемъ, не могъ такъ же отъ слезъ воздержатся.
   Слухъ скоро распространился по всему городу, что избавители республики Сиракузской находятся въ Гаванѣ. Оная наполнилась множествомъ народа, которой провожалъ насъ съ радостнымъ восклицаніемъ досамаго сената, гдѣ присутствующіе онаго, говорили намъ похвальную рѣчь. Таковую встрѣчу мы не инако какъ съ удовольствіемъ принять могли, а особливо чувствуя что мы оной не недостойны. Счастливы тѣ смертные, которые получаютъ похвалу, не чрезъ подлое ласкательство, но по добродѣтельнымъ дѣламъ своимъ! Тотъ одинъ можетъ со удовольствіемъ ощущать оказываемое ему отъ другихъ почтеніе, которой по внутреннему чувствованію себя онаго находитъ достойнымъ.
   Чрезмѣрная радость отца моего но допустила его скоро примѣтишь что небыло съ нами Клидирои. Вопросѣ его о ней разтворилъ вновь сердечныя мои раны, и мы проливали вмѣсто слезы, но совсемъ отмѣнные отъ прежднихъ. Я увѣдомилъ его о злодѣйствіи Кларисиномъ. Эпименидъ говорилъ онъ, для чего не послушалъ ты меня и не исполнилъ ее желаній? Но увы! я тебѣ пеняю, когда долженствую тебя утѣшатъ! Ты любишъ Кратилида, знаю что и я тебѣ милъ; любезной сынъ! наслаждайся пріятностями природы и дружества; познай милосердіе Боговъ, избавившихъ меня столь великой опасности; нечувствовать благодѣяній безсмертныхъ, есть способъ здѣлатся оныхъ недостойнымъ.
   Сіи слова произвели во мнѣ всѣ то дѣйствіе, котораго отецъ мой ожидать могъ. Я принудилъ себя казаться менѣе печальнымъ, и начиналъ уже въ самомъ дѣлѣ быть спокойнѣе. Клидироя всегда была въ умѣ моемъ, но напоминаніе о ней нестолько меня какъ прежде огорчало; чувствовалъ, хотя и самъ отъ себя то скрыть старался некоторое удовольствіе, находя себя способнымъ сохранить и по смерти любезной сей дѣвицы, мою къ ней вѣрность. Чудное дѣйствіе самолюбія! оно рождаетъ въ насъ, и поддерживаетъ добродѣтели наши такъ какъ и пороки.
   Я жилъ въ семъ состояніи, которое назватся могло нѣсколько спокойными: отецъ мой и другъ, радовалися видя столь полезную во мнѣ перемѣну, какъ нечаянно горесть моя возобновилась. Находилась тогда въ Смирнѣ бывшая подруга Клидироина; Сибалисъ совѣтовалъ мнѣ въ одинъ день итти къ ней. Эпименидъ говорилъ онъ, я несумнѣваюсь чтобъ знакомство съ Эйгаміею, которая была изъ числа друзей твоей Клидирои, небыло тебѣ пріятно: онъ предложилъ мнѣ ее посѣтить, и я на то согласился.
   Сибалисъ невѣдая сколь глубоко въ сердце моемъ вкоренено было напоминаніе о Клидироѣ, чаялъ что прилѣплѣніе къ другому какому предмѣту, истребитъ изъ мыслей моихъ первую мою склонность, для чего и вознамѣрился. оное чрезъ Эйгамію произвести въ дѣйство. Онъ немогъ въ самомъ дѣлѣ удобнѣйшаго избрать къ тому предмета, и ежелибы одна красота могла произвѣсти во мнѣ нѣжные чувствованіи, то по Клидироѣ, никто бы къ тому способнѣе быть не могла какъ Эйгамія; сколько бы я несчастливъ былъ, естьлибъ она столькожъ имѣла достоинствъ, сколько красоты! я плѣнился бы ею, не въ состояніи будучи однакожъ забыть Клидирсю; и не могъ бы наслаждатся ни пріятностьми новой сей любви, ниже напоминаніемъ о перьвой моей любовницѣ.
   Эйгамія приняла насъ наиучтивѣйшимъ образомъ. Я и донынѣ немогу понять, какъ возможно оказать столько скромности, имѣя такой какъ она дурной нравъ. Эпименидъ сказала она прощаясь, я надѣюсь что ты и въ предъ меня посѣщать будетъ, и раздѣлишь сомною удовольствіе разговаривая о такомъ другѣ, которая была мнѣ любезна. Предложеніе ее мнѣ было пріятно, и я продолжалъ къ ней ходить.
   Можетъ ли любезникъ здѣлатся невѣрнымъ, когда сердце его не соотвѣтствуетъ обольщеннымъ чувствамъ? я никѣмъ кромѣ Клидироя не былъ страшенъ; но красота ее друга меня прельстила, и я нечувствительно привыкъ находить удовольствіе въ ея бесѣдѣ. Съ начала разговаривали мы о достоинствахъ любезной моей Клидирои; я сравнивалъ прелѣсти ее съ красотою Эйгаміи, которая казалась тѣмъ быть тронута. Наконецъ менѣе говорилъ я о Клидироѣ, чтобъ тѣмъ болѣе заниматься Эйгаміею. Радовался сперва, что исходилъ нѣкоторое удовольствіе быть съ нею, и не удивительно мнѣ то казалось, вѣдая, что она съ Клидироею соединена была дружбою, которая, какъ я воображалѣ, была основаніемъ и моей къ ней привязанности. Но заблужденіе мое скоро изчезло, и я нашелъ великую въ себѣ перемѣну: что здѣлалось, говорилъ я самъ себѣ, съ симъ вѣрнымъ любовникомъ? Мнѣ потребно утѣшеніе, и едва предпринимаетъ сіе женщина, которая мнѣ кажется любви достойною, уже и нахожу я въ томъ потаенное удовольствіе. Не можно было мнѣ не понять произшедшей во мнѣ столь, великой перемѣны. Нѣжная страсть къ Клидироѣ, которая всегда въ сердце моемъ обитала, будучи симъ востревожена, тѣмъ сильное воспылала. По сихъ горестныхъ размышленіяхъ, произносилъ я чувствительныя жалобы: божественной Морфей, вскричалъ я, не тобою ли внушена мнѣ склонность, которой предаться страшусь? Ахъ! ежели то такъ, удержи свои благодѣянія; я оныхъ недостоинъ, потому что отъ нихъ отказываюсь. Но что я говорю? Увы! о чемъ сѣтую? убѣгай Эпименидъ, убѣгай сихъ мѣстѣ, столь опасныхъ твоей вѣрности; возвратясь въ Сиракузы, найдешь ты съ прежнею горестію и добродѣтель свою! туда божество тебя покровительствующее призываетъ; тамъ искать ты долженъ остающееся для тебя послѣдніе утѣшеніе, въ оплакиваніи невозвратнаго твоего урона. Смятеніе сердечное изображалось на лицѣ моемъ; непостижимая сила влекла меня къ Эйгаміи, которая видя въ глазахъ моихъ смущеніе, приписывала раздающейся во мнѣ къ ней любви; самолюбіе ее, и довѣренность къ красотѣ своей, не позволяли ей въ томъ сомнѣваться.
   Хотя гордая сія красавица и весьма удалена была отъ воображенія, чтобъ я тѣнь предпочелъ существеннымъ ее прелѣстямъ, однако чаемые ею признаки любви моей показались ей съ лишкомъ холодны, чтобъ быть оными довольною. Слава овладѣть сердцемъ избавителя Сиракузянъ, столь ей казалась лѣстною, что вознамѣрилась всѣ употребить способы въ томъ предуспѣть, и довести меня до объясненія; но ожиданіе ее было тщетно. Тогда узналъ я, что не въ состояніи нарушить вѣрности моей къ Клиридоѣ; неоднократно подавала мнѣ Эйгамія случай изъясниться въ страсти, которую во мнѣ быть чаяла, но всегда безъ успѣха.
   Кратилидъ хотя и примѣтилъ возобновленіе моей задумчивости, но не смѣлъ мнѣ о томъ говорить, чтобъ не умножить оной. Оецъ мой наблюдалъ совсѣмъ противной тому поступокъ, не подавая мнѣ совѣта снесши съ Эйгаміею тѣснѣйшаго знакомства, выхвалялъ только красоту ее и доброй нравъ. Удивительно, что испытаніе въ таковыхъ лѣтахъ имъ пріобрѣтенное не могло его научить тому, что большая часть сего пола къ притворству склонны; и вѣроятно, что въ молодости его, по особливому милосердію боговъ не случилось ему обращаться съ женщинами сего свойства. Но мнѣ по щасьію удались скоро узнать Эйгамію, и истребить родившуюся во мнѣ склонность, которая могла бы обратиться въ страстную любовь, и нарушить навсегда спокойствіе моей жизни.
   Въ одинъ день погруженъ будучи въ глубокомъ снѣ, вдругъ пробудился; хотѣлъ вторично заснуть, но не могъ того учинить; подобное сему въ тожъ самое время съ Кратилидомъ случилось и мы вставши согласились итти прогуливаться. Вышедъ на берегъ морской, услышали проницательной крикъ, подобной ужасному реву; изъ чего заключили мы, что празднуютъ торжество Бахусово. Я всегда желалъ узнать обряды сего торжества, а тогда побуждаемъ будучи чувствованіемъ сильнѣйшимъ обыкновеннаго любопытства, пошли мы съ Кратилидомъ къ ближайшей горѣ; крикъ продолжался еще нѣсколько времени, но вскорѣ послѣдовала глубокая тишина. Идучи далѣе, и подошедъ къ тому мѣсту, отъ котораго слышанъ былъ крикъ, увидѣли мы собравшихся при входѣ въ лѣсокъ людей. Безъ сомнѣнія говорилъ я, самъ Бахусъ присутствіемъ своимъ удостоиваетъ празднество сіе; конечно онъ является здѣсь во всемъ своемъ величествѣ, и таковымъ, каковъ онъ былъ, когда снизшелъ съ небесъ для утѣшенія Аріадны. Но пришедъ на мѣсто торжества, какое зрѣлище представилось глазамъ моимъ не видно было между симъ собраніемъ Бахуса поучающаго нимфъ и лѣсныхъ боговъ; не было тутъ и дріадъ веселящихся пляскою: но самое неистовство приводящее въ омерзеніе намъ представлялось; жезлы Бахусовы изломанные, и вездѣ разбросанные; женщины покрытыя линксовыми кожами, иныя съ нуждою на ногахъ удержаться могущія, другія подъ столами спящія; опрокинутые сосуды; всѣ присутствующіе піяные, и на глазахъ ярость изображающіе. Къ величайшему моему удивленію, увидѣлъ я между ими Эйгамію, мать и сестеръ ея въ объятіяхъ жрецовъ Бахусовыхъ. Нѣжная любовь конечно не присутствовала при толь мерзостныхъ дѣйствіяхъ. Ежели представить женщинъ съ развращеннымъ видомъ, растрепанными волосами, валяющихся въ пыли, и облитыя виномъ, то будетъ точное изображеніе сего торжества, которое гнусностію своею празднующихъ презрительнѣйшими изъ всей твари почитать заставляло; а Эйгамія ужасною глазамъ моимъ казалась.
   Она появилась въ провожаніи другихъ женщинъ, производя ужасной крикъ, и таща за собою безчеловѣчнымъ образомъ молодую дѣвицу, которой преступленіе, какъ мы послѣ у вѣдали только въ томѣ состояло, что не хотѣла вдаваться въ равные съ ними непристойности. Слезы проливаемые сею несчастною красавицею, умножая мое къ злодѣямъ ея омерзеніе, здѣлали мнѣ ихъ наконецъ ненавистными. Вотъ вскричала Эйгамія, презирающая божественные наши таинства; послѣдуемъ примѣру тому какъ наказанъ Пантей, и разорвемъ ее въ куски; а ты великій Бахусъ приими благосклонно приносимую тебѣ жертву. По сихъ словахъ, подобно лютой волчицѣ бросилась на сію невинную; но жрецы ея остановили, а мы отъ ужаса закричали. Примѣчены будучи сими бешеными, которые уже бѣжали къ намъ, надобно было спасаться отъ ихъ свирепости; мы побѣжали съ крайнею скоростію, и возвратились въ домъ, объяты будучи ужасомъ. Кратилидъ принималъ чувствительное участіе въ судьбѣ прекрасной Аглаи, такъ называлась избавившаяся изъ рукъ Эйгаміи. Когда предмѣтъ нашего сожаленія прелестенъ, то имѣя свободной духъ, рѣдко остаемся при семъ чувствованіи, и оное часто обращается въ любовь. Кратилидъ испыталъ надъ собою сіе правило; а примѣтивъ въ себѣ перемѣну сію, какъ истинной другъ открылъ мнѣ внутренность души своей, оказывая притомъ великое о слабости своей соболѣзнованіе. Бывшее съ нами приключеніе, произвело надъ нами весьма различныя дѣйствіи; омерзеніе которое возыимѣлъ я къ Эйгаміи, обратило всю мою горячность къ Клидироѣ; и внутреннѣе чувствованіе уверяющее меня что никогда непрестану ее любить столь великое дѣлало мнѣ удовольствіе, сколь много прежде печалило опасеніе чтобъ невойти въ новыя какія обязательства, Кратилидъ напротиву того, которому любовная страсть до ни то не извѣстна была, узналъ ее въ такое время когда женщины представлялись взору его въ видѣ презрительномъ. Какое положеніе для сердца, пріобыкшаго любовь вообще познавать за слабость Такъ какъ левъ избегшей преслѣдованія охотниковъ, но запутавшійся въ поставленные ему сѣти, приходишь въ ярость видя себя пойманнаго; подобно сему и Кратилидъ ужасается воображая опасности, соединенные съ овладѣвшею имъ страстію. Несчастной Кратилидъ вскричалъ онъ, что съ тобою будешь! не милосердая судьба. не уже ли ты болѣе окажешъ ко мнѣ жестокости, какъ къ послѣднимъ животнымъ? Ты не соединяешь нѣжнаго Агнца съ волкомъ; для чегожъ попускаешь чтобъ меня страсть покорила предмету презрѣнія достойному. Съ другой стороны любовь представляла ему Аглаю во образѣ невинной, напоминая отвращеніе ее, къ сему презрительному торжеству; и что стыдливость и смиренномудріе, на лицѣ ее оказавшееся, непозволяли сомнѣваться въ ее добродѣтели. Онъ готовъ былъ остановится на послѣднемъ семъ разсужденіи, какъ вспоминая притворное смиренство Эйгаміи вскричалъ: увы! ежели Аглая таковажъ! Почтеніе съ презреніемъ, и любовь съ ненавистью, сражаясь по перемѣнно въ его сердце, ввергали оное въ мучительнѣйшее состояніе.
   Когда бы человѣкъ подверженъ былъ одной только страсти, можетъ быть что предавшись оной, ее удовольствовать и самъ бы счастливъ быть могъ; но множество страстей имъ владѣющія, между собою сражаются, и только то согласное имѣютъ дѣйствіе, что безпрестанно нарушаютъ его спокойствіе. Самое дружество ко мнѣ Кратилида увеличивало смущеніе души его: Эпименидъ говорилъ онъ, для чего жизнь моя соединена столь тесно съ твоею? Сіе одно препятствуетъ мнѣ искать смерти, единственной отрады несчастныхъ. Но я заблуждаюсь; о! любезной другъ, истреби ежели можетъ изъ сердца моего, раздающуюся въ немъ страсть, которая не обѣщаетъ мнѣ иного, кромѣ горести и мученія.
   Но ежели, говорилъ я, прекрасная Аглая, въ которой добродѣтели ты сумнѣваешься, любви твоей достойна, то не долженъ ли ты почитать себя благополучнѣйшимъ изъ смертныхъ, здѣлавъ ее обладательницею твоего сердца? Конечно, отвѣчалъ онъ, не прилично разумному человѣку вдаваться неосновательной горести; однако и того нужнѣе Предостеречь себя, чтобъ не подвергнуться со временемъ поздному раскаянію. Помоги мнѣ мой другъ, продолжалъ онъ, уничтожить любовь, не совсѣмъ еще мною овладѣвшую; пусть будетъ Аглая добронравна или зла, добродѣтельна ли она, или порочна; но освобожденіе мое отъ страсти сей, будетъ возстановленіемъ благополучія жизни моей.
   Весьма бы похвально было сіе разсужденіе, когда бы Кратилидъ имѣлъ еще свободное сердце; но оно покорено уже было любви, хотя онѣ того еще и не познавалъ, и потому желаніе его ко освобожденію было уже поздно. Разсудокъ не управляетъ сердцемъ любви подверженнымъ; лучь его освѣщаетъ только нещастіи любовника, не подавая ему никакой помощи; и не редко случается, что усиливаніи его ко истребленію страсти, которую самъ опорочиваетъ, придаютъ ей новыя силы. Я не обманулся въ ложной безопасности, въ которой Кратилидъ быть чаялъ; видя, сколь сильно уязвлено сердце его любовію, не старался исцѣлишь его отъ оной, ибо предпріятіе сіе было бы тщетно, но искалъ способы къ его утѣшенію. Любезной другъ, говорилъ я, познай тайну, которую я до сего самъ отъ себя скрыть старался: я начиналъ плѣняться Эйгаміею, которую теперь проклинаю; понимаю, что Морфей для того только лишилъ меня пріятности сна, чтобъ подашь способѣ ко открытію ее мерзостныхъ дѣлѣ. Для чегожъ бы благотворительное сіе божество восхотѣло быть притчиною твоего нещастія? Не можно тому статься, чтобъ Морфей избавилъ меня отъ предстоящей опасности, дабы ввергнуть въ величайшее злополучіе, содѣлавъ гибель твою. Могу ли я быть благополученъ, когда ты нещастливъ? Свидѣтельствуюсь симъ божествомъ, что съ большею твердостію могу перенести собственныя мои злоключеніи, нежели тѣ, которые съ тобою случиться могутъ. Увѣримся мой другъ, что есть жены добродѣтельныя, которыя какъ Клидироя и Аглая достойны любви честныхъ людей. Я наслаждался симъ блаженствомъ, и напоминаніе онаго сколь для меня ни горестно, производитъ однакожъ во мнѣ иногда удовольствіе; предайся и ты пріятной сей страсти, и вѣрь, что Морфей оказалъ тебѣ благодѣяніе, подавъ способѣ къ познанію оной.
   Сіи слова успокоили нѣсколько Кратилида; но въ продолженіе дня увидѣлъ я его проливающаго слезы. Когда любовная страсть тѣхъ самыхъ, которые ей добровольно ввергаются, приводитъ въ уныніе; то удивительно ли, ежели принужденно ей отдавшееся сердце въ неволѣ своей стонетъ.
   Первое попеченіе Кратилидово было увѣдомить правительство о постыдныхъ обрядахъ видѣннаго нами торжества; къ чему наиболѣе побудило его мщеніе за оказанную Аглаѣ чувствительную обиду. Сенатъ по извѣщенію его приступилъ ко изслѣдованію сего дѣла, и началъ приниматься за жрецовъ и бывшихъ при торжествѣ; но сія обманщики, воспользовавшись случившеюся нѣсколько дней сряду непогодою, внушили народу, что Бахусъ, раздраженной не почтеніемъ его празднества, и бывшихъ на ономъ, вознамѣрился разорить ихъ винограды. Чернь роптала, и угрожала мятежемъ; почему правительство изъ благоразумія принуждено было оставить изслѣдованіе, и обнародовать, что жрецы оказались невинными. Слабые смертные, всегда ли вы будете порабощены суевѣрію, страху и заблужденію!
   Съ другой стороны поступокъ Кратилидовъ имѣлъ лучшей успѣхъ; Аглая увидала, что въ первой день послѣ нещастнаго ея приключенія освѣдомлялся оно о состояніи ея здоровья, и что присудствію его обязана она избавленіемъ своимъ изъ рукъ Эйгаміи, а можетъ быть и спасеніемъ жизни. И такъ благодарность воздѣйствовала надъ ея сердцемъ. равно какъ и сожалѣніе надъ Кратилидовымъ, и премѣнилась скоро въ любовь неменѣе страстную, каковою и онъ зараженъ былъ.
   Между тѣмъ вознамѣрился я убѣгая сообщества женщинъ удалиться въ деревню, и провождать время звѣриною ловлею, чтеніемъ книгъ и напоминаніемъ о Клидироѣ, и прешедшихъ моихъ въ любви утѣхахъ. Горелъ нетерпѣливостію туда отправишься, и каждую минуту меня удерживающую почиталъ потерянною. Однако сколь ни велико было мое желаніе изъ Смирны выѣхать, не могъ оставить друга моего погруженнаго въ задумчивости; ему потребна была моя помощь, да и уединеніе безъ него скоро бы мнѣ наскучило. Безъ притворства могу сказать, что когда истинная любовь меня побудить могла жертвовать наипріятнѣйшими утѣхами напоминанію о Клидироѣ, то думаю, что въ состояніи бы былъ и ей самой предпочесть истиннаго сего друга. А вы гордѣливыя красавицы Греціи не удивляйтесь силѣ дружества, которое Клидироя всегда чтила: великая душа обладая страстьми, занимается каждою только по мѣрѣ ея важности.
   И такъ принужденъ будучи остаться въ Смирнѣ, старался смущеніе Кратилидово по возможности уменьшить. Видя, что страсть побѣждала всѣ его усиливаніи ко истребленію оной, совѣтовалъ открыться въ любви своей; но робость ему въ томъ препятствовала, опасаясь не столько отказа, какъ того, чтобъ не огорчишь любимаго предмѣта. Какая разборчивость въ сей благородной душѣ! и сколь пріятна должна она быть для тебя прекрасная Аглая! отважность означаетъ стремительность желаній, но застенчивость въ любви доказываешь прямую нѣжность.
   Аглая не въ спокойнѣйшемъ сего была состояніи, и тѣмъ болѣе чувствовала тяжесть онаго, что по обычаю ея пола осуждена будучи къ молчаніи", не имѣла притомъ никого, кому бы смущеніе свое ввѣрить могла. Тщетно взоры ее изображали нѣжное чувствованіе сердца, тщетно увѣрялъ я его, что онъ любимъ сею прекрасною дѣвицею; Кратилидъ упорствовалъ всегда во мнѣніи, что одна благодарность основаніемъ ея къ нему ласки. Сіи два любящіяся, можетъ быть долго бы остались въ столь бѣдственномъ для спокойствія ихъ невѣдѣніи, когда бы Эйгамія желая имъ здѣлать вредъ, не послужила орудіемъ къ ихъ щастію. Кратилидъ достаткомъ своимъ и достоинствами былъ выгодной для Аглаи женихъ, почему Эйгамія изъ ненависти къ ней, а особливо узнавъ, что она его любитъ, хотѣла уничтожить союзъ сей, и воспользуясь скоропостижнымъ Аглаинымъ отъѣздомъ въ Милетъ для нѣкоторыхъ весьма нужныхъ дѣлъ, разпространила по всему городу слухъ, что сія дѣвица поѣхала туда, чтобъ вступить въ супружество съ богатымъ милетскимъ жителемъ, съ которымъ она будучи давно знакома имѣла всегда переписку. Сія печальная вѣдомость дошла и до Кратилида, хотя и не можно было вдругъ оной повѣрить, но въ глазахъ предубѣжденнаго любовника, и тѣнь справедливости почитается дѣломъ существительнымъ, а особливо когда отъѣздъ Аглаи въ Милетъ сему слуху придавалъ болѣе вѣроятности.
   Эйгамія имѣла случай нѣсколько времени радоваться успѣху своего пронырства, котораго Кратилидъ былъ жертвою. Онъ предался совершенному отчаянію; прекрасные его глаза потеряли всю живость, и глубоко впали, краска въ лицѣ его здѣлалась блѣдною, словомъ сказать, онъ походилъ болѣе на мертваго, нежели на живаго. Жрецы Бахусовы провѣдавъ, что Кратилидъ донесъ на нихъ правительству, пребывая во всегдашней противу него злобѣ, и стремясь ко отмщенію, разсѣяли слухъ, что гнѣвъ Бахусовъ очевидно надо нимъ оказывается; тогда чернь и оной подобныя, взирали на него какъ на жертву мщенія божества имъ разгнѣваннаго, поношеніемъ его жрецовъ достойныхъ почтенія по добродѣтельной ихъ жизни. Никто почти не осмѣливался явное о немъ оказанъ сожалѣніе. Вотъ каково заблужденіе человѣковъ, ввѣряясь чрезъ Мѣру душевнымъ своимъ пастырямъ, которые усердіе ихъ во зло употребляютъ! за преступленіе считаютъ сожалѣть о нещастномъ, коего жрецы ихъ объявили врагомъ божества, но которой собственно только имъ противенъ.
   Аглая возвратилась изъ Милета, куда ее болѣзнь одного изъ ея братьевъ отозвала. Мы не вѣдали о ея прибытіи, какъ въ одинъ день Кратилидъ, погруженъ въ глубокой задумчивости, прохаживаясь въ не большемъ лѣсу, увидѣлъ ее сидящую въ зеленой бесѣдкѣ, и слыша, что она довольно громко разговаривала, подошелъ съ осторожностію ближе къ тому мѣсту. Она произносила жалобы; увѣдавъ по возвращеніи своемъ домой о плачевномъ состояніи любезнаго своего Кратилида, и не воображая тогда быть никого по близости себя: нещастной Кратилидъ, продолжала довольно громко говорить, для чего не можетъ ты знать, сколь много о тебѣ жалѣю, страданіи бы твои отъ того можетъ быть уменьшилися! а ты божественный Бахусъ, которой у меня его отъемлешъ, развѣ ты вмѣняешь мнѣ въ преступленіе, что я старалась сохранить добродѣтель? удостоилъ ли бы ты своею склонностію Аріадну, когда бы она подобна была женщинамъ торжествовавшимъ празднество твое? Чѣмъ могъ тебя прогнѣвать Кратилидъ? Не тѣмъ ли, что увѣдомилъ онъ Сенатъ о потаенныхъ неистовствахъ жрецовъ твоихъ? Одно только обо мнѣ сожалѣніе побудило его къ сему поступку. Пусть мщеніе пребудетъ въ сердцахъ жрецовъ твоихъ, но ты безсмертной, проницающей во внутренность сердецъ, не можетъ карать какъ только виновныхъ; а Кратилидъ ни чемъ тебя не прогнѣвалъ.
   Другъ мой находился въ радостномъ восторгѣ, слыша столь пріятное для него признаніе. Онъ несумнѣваешся болѣе въ добродѣтели своей любезной; поспѣшаетъ къ ней и бросается къ ногамъ ея. Тебяли вижу, говоритъ въ восхищеніи, взявъ руку ее и орошая ее радостными слезами, тебя ли я слышалъ обожаемая Аглая? Ахъ! ежели глаза мои меня не обманываютъ, престань сѣтовать; смѣрть которая ко мнѣ приближалася въ отчаяніи моемъ, когда воображалъ что тебя лишился, удалилась отъ меня; увереніе что тобою любимъ спасаетъ жизнь мою, и я посвѣщаю оную на всегда любезной моей Аглаѣ! пріятная краска покрываетъ лице нѣжной сей любовницы; она не въ силахъ говорить; но того меньше можетъ отвратить взорѣ свой. Сколь нѣжны были сіи взоры! сколь уверительно самое ее молчаніе! незнаю можетъ ли что быть сего разительнѣе.
   Ты меня любишъ сказала она наконецъ, для чегожъ не открылъ ты мнѣ сего прежде? Ахъ Кратилидъ сколь чувствительной избавилъ бы ты меня пѣчали! онъ извинялся своею робостію, но сія отговорка не всегда пріемлется, Аглая непоставляла ему того въ вину; и видя его въ шоль жалостномъ состояніи, старалась его утѣшишь. Ты могъ бы продолжала она, преодолеть свою боязливость; любовникѣ уверяющей не притворно въ страсти своей, не можетъ тѣмъ обидеть. Но когда ты до нынѣ не отваживался открыть мнѣ своихъ чувствованіи, то повторяй съ сего времяни безпрестанно сіе для меня пріятное признаніе,-- и на семъ только договоре прощаю тебѣ твою застенчивость. Кратилидъ чувствовалъ всю пріятность сихъ выговоровъ; онъ уверяетъ ее нѣжнѣйшими выраженіями въ любви своей восхищеніе души его изображается налице и во всехъ его движеніяхъ; радостные слезы замѣняютъ иногда прерываемые чрезмѣрною чувствительностію слова его. По взаимныхъ клятвахъ о вечной любви они разстаются, и согласись на другой день на томъ же мѣсте быть, возвращаются въ городѣ каждой по особой дорогѣ.
   Я прогуливался въ гаванѣ, куда и Кратилидъ ко мнѣ пришедъ, разсказалъ о счастливомъ успѣхѣ любви своей, чѣмъ я несказанно былъ порадованъ. Здравіе его возстановлялось день отъ дня; и лжепророки, бахусовы жрецы, которые предъ тѣмъ вездѣ славили что гнѣвъ сего божества надъ нимъ является, принуждены были со стыдомъ замолчать. Каждой дѣнь Аглая оказывала ему новые знаки люби своей, почему видя ихъ въ толь счастливомъ положеніи заключалъ, что не нужно уже было Кратилиду мое утѣшеніе, и готовился ѣхать въ деревню. Но предпріятіе мое опровергнуто было весьма чуднымъ приключеніемъ. Наканунѣ назначеннаго къ отъѣзду дня, виделъ я во снѣ Клидирою; радость изображалась на лицѣ ея, и взирая на меня съ видомъ удовольствія: Элименидъ, говорила она, вѣрность твоя меня восхищаетъ, и я благодарю тебя,; что преодолелъ страсть которую тебѣ Эйгамія внушать старалась. Продолжай любить меня постоянно ежели хочешъ быть счастливъ; но останься въ Смирнѣ; потому что излишне бы было требовать отъ тебя воздержанія въ веселостяхъ къ коимъ молодость побуждаетъ. Пусть женщины будутъ къ тебѣ благосклонны, только сохрани мнѣ свое сердцѣ. Любовь сего рода женъ, на сладострастіи основанная, до тѣхъ поръ сильна и стремительна, пока неудовольствуешъ свои желаніи, но скоро хладѣетъ, и со всѣмъ уничтожается, не имѣя сей связи, которая во взаимномъ почтеніи и соединеніи душевномъ, сопрягая любовь съ истинною дружбою, дѣлаетъ союзъ на всегда твердымъ. Разность, которую ты найдешь между ихъ не продолжительною склонностію и моею любовію, надѣжнейшимъ будетъ средствомъ къ сохраненію твоего постоянства, нежели удаленіе отъ нихъ.
   Я проснулся съ наполненными о семъ виденіи мыслями, но сколь велико было удивленіе мое, увидя на столѣ зарукавье, на коемъ были слѣдующія слова!

Сысканіемъ утѣхъ обяжетъ ты меня.

   Оно здѣлано было изъ черныхъ волосѣ, которые не трудно было мнѣ узнать Клидироиными. Любезная Клидироя вскричалъ я, повинуюсь твоей волѣ. Преклоня колена, возсылалъ къ Богу сна усердную благодарность за оказанное имъ мнѣ вновь благодѣяніе, равно и замилосердіе его, когда лишивъ меня сна, подалъ случай освободиться постыдной моей къ Эйгаміи склонности.
   Легко я познавать могъ благодать сего Божества, безпрестанно ко мнѣ простирающуся; и въ скоре почувствовалъ новой опытъ милости его, въ доставленіи любезному моему Кратилиду желаннаго имъ благополучія. Отъ города къ западной сторонѣ, на берегу морскомъ находятся сады наипріятнѣйшаго положенія; скучное украшеніе по правиламъ размѣра, не дѣлаетъ здѣсь насилія естеству, которое оказывается во всей своей красотѣ. Извивающіяся ручьи умножая различіе предмѣтовъ, представляютъ взору берега, одѣтыя зеленью и испещренныя цвѣтами, и на коихъ плодовитыя деревья производятъ пріятную тѣнь; прозрачныя струи по камышкамъ бегущія, тихимъ журчаніемъ въ знойное время кажется привлекаютъ къ отдыхновенію. Въ сихъ прекрасныхъ мѣстахъ прогуливаясь увиделъ онъ Аглаю въ глубокой задумчивости сидящую, въ которую какъ сказывала приведена была страшнымъ сномъ. Но прибытіе ее любовника вскоре разсѣяло сіе уныніе, и она признавалась ему, что онъ никогда ей столь любезенъ не казался какъ въ сіе время.
   Слова сіи обыкновенною женщиною сказанные, можно бы почесть поощреніемъ любовника къ отважному предпріятію: но Кратилидъ зная нравъ ея не инако ихъ принять могъ, какъ изъявленіемъ удовольствія, о возстановленіи его здоровья: во снѣ, говорила она, видела я тебя укоряющаго меня холодностію, и что ты въ отчаяніи лишилъ себя жизни; овладѣвшей мною ужасъ и попробужденіи, только присудствіи твое истребить могло. Но ежели онъ въ сіе время казался ей любезенъ, то и она никогда еще взору его непредставлялась столь прелѣстною. На глазахъ его нѣжность и сладострастіе изображались; Аглая хотя тоже чувствовала, старалась однако болѣе оное скрыть. Увѣреніе, слезы и клятвы въ вѣчной вѣрности, употреблены были Кратилидомъ ко испрашиванію за любовь его награды, но всѣ тщетно, наконецъ приведенъ будучи въ отчаяніе сказалъ, что на томъ же мѣсте лишитъ себя жизни.
   Сіи угрозы при другихъ обстоятельствахъ, хотя и не могли бы ее устрашить, но видя что начало сна ее збылось, ужасалась окончанія онаго; страхѣ и горесть овладѣли ее сердцемъ, и она упала лишенна чувствѣ на руку Кратилиду. Иной бы любовникѣ воспользовался симъ состояніемъ: но другъ мой будучи удержанъ опасеніемъ прогнѣвать любезную, и примѣтя трудное ея дыханіе, принужденъ былъ разрѣзать шнуровку и открыть грудь подобной алебастру бѣлизны. Сколь ни старался привести ее въ чувство, но и нѣжнѣйшіе поцѣлуи нѣсколько времяни были тщетны. Наконецъ она открываетъ глаза, обращаетъ ихъ томно на Кратилида, которой со уваженіемъ напоминаетъ ей свою воздержность. Аглая говоритъ онъ, я могъ воспользоваться твоимъ обморокомъ, но преодолѣлъ стремленіе страсти моей; познай горячность основанную на почтеніи, и награди любовь мою; или осуди меня на смерть.
   Недовольно для тебя было отвѣчала Аглая, узнать мою слабость; жестокой! ты хочешъ довести ее до крайности, и торжествовать надъ моею невинностію. Изрядно..... Но будешъ ли ты постояненъ? Выговоря сіе вздохнула пожавъ руку его..... Такимъ образомъ, открылъ мнѣ другъ мой о счастливомъ успѣхе любви своей, ксторымъ онъ разсуждая пссисвиденно Аглаи, долженствовалъ благодѣянію Морфея. Разсказавъ ему что и я воснѣ видѣлъ! пошли мы къ отцу моему и увѣдомили его о нашемъ приключеніи. Эпименидъ говорилъ онъ, я предсказываю тебѣ, что ты скоро будетъ благополученъ; столь видимые щедроты бога тебя покровительствующаго, не позволяютъ тебѣ въ томъ сомнѣваться. Я съ своей стороны хочу искать по прежднему увеселеніи, которыми наслаждается препятствовала мнѣ печаль твоя. Завтре день рожденія моего; я намѣренъ его праздновать съ моими друзьями. Приготовлено великолѣпное пиршество, къ которому приглашены были знатнѣйшія въ Смирнѣ Гражданъ; всѣ разположено было со вкусомъ. Я имѣлъ тогда удовольствіе видеть Аглаю. Знаю говорила она мнѣ, что ты преодолелъ отвращеніе Кратилидово къ нѣжной страсти, и швоему попеченію обязана я сохраненіемъ того, что для меня всего на свѣтѣ любезнѣе; сколь много я тебѣ долженствую! поверь Эпименидъ, что ты по Кратилидѣ для меня всего милѣе. Ласковыя и пріятныя слова сей любви достойной дѣвицы, напоминая мнѣ то сладкое удовольствіе, котораго съ моею Клидироею лишился, извлекли изъ глазъ моихъ слезы, и чтобъ скрыть оные отъ бывшихъ по близости насъ гостей, принужденъ былъ на нѣсколько времяни удалится, чтобъ разсѣять произведенныя во мнѣ печальныя размышленіи.
   Преодолевъ мое смущеніе пришелъ къ столу, и предался веселію, во всѣмъ собраніи господствующему. Присудствіе столь многихъ красавицъ кои были украшеніемъ города Смирны, рождало во мнѣ до того не извѣстную къ прекрасному полу склонность; и вѣдая что таковыя движеніи, не въ состояніи истребить мою къ Клидироѣ вѣрность, оставалось бы мнѣ только избрать предмѣтъ которому посвятить мои услуги, какъ новое сомнѣніе меня остановило. Можно ли разсуждалъ я самъ съ собою, увѣрять въ любви которую не чувствую? Притворство не пристойно человѣку души благородной! Кратилидѣ, которому я въ томѣ открылся, улыбнувшись шутилъ пріятнымъ образомъ на счетѣ моей разборчивости. Сколь мало, говорилъ онѣ извѣстно тебѣ свойство женщинѣ! Не думаетъ ли ты что онѣ все подобны Клидироѣ или Аглаѣ, и что они требуютъ искренней и нѣжной страсти? Мало для нихъ нужны таковыя чувствованіи, только бы почитали ихъ любви достойными, и большая часть изъ нихъ входятъ въ любовныя обязательства по одной склонности къ сладострастію, а не для нѣжной и постоянной любви.
   Разговорѣ двухъ подлѣ меня сидящихъ женщинъ, которой я слышать могъ, подтвердилъ сказанное Кратилидомѣ, Кленусь говорила одна, что молодой Лесбіанинъ мущинка изрядной; онъ ужасъ какъ милъ, когда съ женщинами бываетъ, болтаетъ весьма пріятно всякой вздоръ, льститъ безъ мѣры хорошо; станомъ моимъ, глазами моими онъ прельщается, божится что сколько онъ ни зналъ женщинъ не находилъ такой любви достойной какова я. Признаться ли тебѣ моя дорогая, я хочу его здѣлать счастливымъ, хотя для того только, чтобъ впречь въ мою колѣсницу этова все мы женщинами любимаго болванчика; онъ тово достойнъ, по тому что знаетъ людѣй по достоинству вѣсить; повѣришь ли, что онѣ жертвовалъ мнѣ портретами и письмами шести славнѣйшихъ нашихъ красавицъ. Куда какой онѣ не отвязной! да полно это прежднихъ ево любовницъ ужасно какъ бѣситъ.
   Какъ я завидую твоему счастію отвѣчала другая! ужѣ больше месяца ходитъ ко мнѣ молодой Стебанецъ, которой очень уменъ, да не смыслитъ мнѣ ничего пріятнаго сказать; и только затвердилъ: я тебя люблю. Я охотно тому верю, онъ никогда нелюбилъ и не будетъ любить никого кромѣ меня; всѣ свое счастіе, говоритъ онъ полагаетъ въ томъ, чтобъ быть любиму женщиною съ достоинствами. Такія важныя разсказы весьма скучны, и воздухѣ въ ево отѣчествѣ нестолько тяжелъ сколько онъ самъ тягостенъ. Ахъ! моя дарагая какъ онъ несвязенъ! когда пошлетъ и мнѣ счастіе любовника подобнаго твоему Лесбіанину?.... Я не могъ долѣе слушать столь вздорныхъ рѣчей, и перешедъ на другое мѣсто, сѣлъ подлѣ одной пригожей женщины которая только что передъ тѣмъ танцевала съ отмѣнною пріятностію. Мы начали съ нею разговаривать, и Филежія, такъ называлась сія красавица, въ короткое время успѣла перецѣнить до дюжины своихъ знакомицъ! хотя я на всѣ ее рѣчи отвѣчалъ только улыбками, однако она и то толковала себѣ въ пользу.
   Я началѣ выхвалять ее пріятности, и удивляясь каждой изъ ея красотѣ, наконецъ увѣрялъ что болѣе прельщаюшѣ меня ее руки: они и въ самомъ дѣлѣ были отмѣнно хороши. Невѣдаю каковы изобразилъ славной Пракситель рѣзцомъ своимъ у статуи Венериной; но знаю что совершенно хорошая рука не можетъ быть инакова какъ Филежіина. Живое изображеніе страсти употребилъ я послѣ похвалѣ; и хотя я Филежію въ перьвой разѣ виделъ, однако просилъ о позволеніи посѣщать ее. Она казалась тѣмъ быть весьма довольна, и я примѣтилъ что когда случалось мнѣ для домашнихъ разпоряженій отъ нее удалятся, всегда обращала на меня взоры нѣжность изображающія. Я ласкался въ любовномъ моемъ предпріятіи найти утѣху, но попавшееся нечаяннымъ образомъ мнѣ въ руки, писанное отъ нее къ одной изъ ее пріятельницѣ письмо, вывело меня изъ сего заблужденія, и открывъ свойства ее нрава, научило меня какъ при такомъ случаѣ поступать. Вотъ содержаніе письма сего:
   

Филежія къ Леонтіи.

   "Сколь славная для меня побѣда, любезная Леонтія, овладѣвъ сердцемъ Эпименидовымъ! Не только то для меня лѣстно что вижу въ оковахъ своихъ избавителя Сиракузянъ, но утѣшаюсь еще и завистію нашихъ щеголихъ, которыхъ тщеславіе весьма тѣмъ потревожено. Ты конечно можешь себѣ вообразить, что я нестаралась скрытъ отъ нихъ сего произшествія; но увы! сколь дорого, мнѣ, стоила сія побѣда, лишившая меня, самой вольности! такъ любезная Леонтія, любовь сыскала путь къ моему сердцу; онъ одинъ въ мысляхъ моихъ обращается, вздыхаю и мятусь когда онъ со мною говорить, боюсь чтобъ не дознался онъ сердечныхъ моихъ движеній. Пусть онъ будешь счастливъ я на то согласна, толькобъ отважная его предпріимчивость могла послужить извиненіемъ моей слабости. Но ежели онъ когда либо отважится мнѣ дать разумѣть что открылъ мою къ нему склонность, то возненавижу его. Я не забуду никогда того, чѣмъ я должна моей славѣ, и не унижу себя, столько, чтобъ признаться предъ мущиною въ моей къ нему склонности. Что сказали бы мои завистницы, ежели бы узнали что я прежде стала Эпименидомъ страстна нежели онъ мною? Да погибну лутче сама, нежели слава моя, и вкорененное въ обществѣ мнѣніе, что имѣю множество обажателей, изъ коихъ одинъ не счастливѣе другаго!
   Сіе письмо доказывало мнѣ что Филежія не токмо любострастна, но и весьма гордая женщина, и надѣясь сіе знаніе употребишь въ свою пользу отослалъ письмо къ Леонтіи, а самъ пошелъ къ Филежіи, которая меня конечно неожидала. Вошедъ къ ней безъ докладу, засталъ ее въ глубокой задумчивости; она столь была прекрасна, что я чаялъ видеть Клидирою; развитыя ее волосы разметаны были по открытой шеѣ; легкая одежда не могла скрыть стройности тѣла ее; опершись головою на одну руку, въ другой держала платокъ, которымъ какъ казалось осушала слезы, увидя меня приняла на себя спокойной видъ, но стараніе ее утаить отъ меня свое смятеніе, тѣмъ болѣе мнѣ ево открывало. Пріятное замѣшательство, въ коемъ она тогда находилась, и котораго притчины мнѣ довольно были извѣстны, произвело во мнѣ сладострастные движеніи; трижды предпринималъ я на всѣ отважится, но всегда удержанъ былъ строгимъ взоромъ Филежіи, наконецъ примѣтя мои намѣренія, гордость ее начала уже уступать любви, оказывающейся въ глазахъ ея: тогда отдался я стремленію страсти, и не смотря на супротивленіе ее былъ близокъ къ-моему счастію, какъ вдругъ услышали мы прибытіе ея супруга. Едва успѣлъ я схватить гусли, и онѣ вошедъ засталъ меня играющаго на оныхъ, и припѣвающаго пѣсню въ похвалу Юпитера. Я хотѣлъ вытти, но онъ просилъ меня возобновить музыку мою, и мѣжду тѣмъ какъ во утѣшеніе сего не къ стати пришедшаго гостя, я игралъ припѣвая пѣснь въ похвалу аполлона, Филежія имѣла время оправится отъ своего смущенія; супругѣ ее оставилъ меня у себя ужинать, и я согласился на сіе для того, чтобъ видеть пріятное замѣшательство Филежіи, которая и взглянуть на меня не смѣла; наконецъ возвратился я домой.
   Не трудно мнѣ было вообразить себѣ сколь безпокойную ночь проводила Филежія, зная разположеніе чувствѣ ея. Послѣ послѣдняго съ нею произшествія, надлежало ей, или запретить мнѣ входѣ въ домѣ свой, либо простить отважность мою, посредствомъ между симъ не возможно было наблюдать женщинѣ, которая любя меня страстно, еще болѣе имѣла гордости.
   Хотя я и не чувствовалъ прямой къ ней нѣжности, однако казалась она мнѣ сожалѣнія достойною. Поутру послалъ къ ней навѣдаться, въ какомъ она находится состояніи, и узналъ что всю ночь препроводила въ великомъ безпокойствіи. Какъ настало пристойное къ посѣщенію время, пошелъ я къ ней. И проведенъ былъ невольницею, которая мнѣ была предана въ покой ея Госпожи, котораго дверь она по входе моемъ заперла. Супругѣ Филежіинъ будучи Архонтомъ, бывалъ посвоей должности по цѣлому дню отсутственъ, чего и тогда ожидать должно было. Я незналъ что Морфей пріуготовлялъ мнѣ новое благодѣяніе; Филежія погружена будучи въ глубокомъ снѣ, и видя себя конечно въ объятіяхъ моихъ, вскричала; Эпименилъ, что я чувствую? въ какое пpиводишь ты меня восхищеніе? По симъ словамъ, выговореннымъ прерывающимся голосомъ, позналъ я милость ко мнѣ Морфееву, и здѣлавшись отважнымъ, воспользовался симъ для меня благопріятствующимъ случаемъ, продолжая сіе и послѣ пробужденія Филежіина. Она имѣла притчину довольною быть симъ произшествіемъ, ибо удовлетворяя сердечнымъ своимъ чувствамъ, не надобно ей было себя упрекать въ излишнемъ, съ намѣренія учиненномъ снисхожденіи. Но сколь различны движеніи отъ нѣжной любви, или отъ сладострастнаго чувства происходящія! первыя восхищая душу съ наслажденіемъ умножаются, последніяже весьма скоро приходя въ безсиліе, въ короткое время изчезаютъ. Между тѣмъ продолжая знакомство мое со Филежіею, притворялся всегда къ ней страстнымъ, я думалъ ей быть тѣмъ обязанъ изъ благодарности, за предпочтеніе меня всемъ моимъ совмѣстникамъ, и за неограниченное ее комкѣ снисхожденіе. Оставя ее, отдалъ бы на посмѣяніе всѣмъ въ городѣ женщинамъ, которые завидовали ея красотѣ. Что можетъ быть сего жесточаѣ, для женщины гордаго духа! Я продолжалъ скрывать мою къ ней холодность, такъ что сама Филежія не примѣчая моего притворства, мною весьма довольна была; но нечаянной случай подалъ притчину къ нашему разрыву.
   Одна изъ смирнскихъ красавицъ, дѣвушка лѣтъ шестнатцати или осьмнатцати, именемъ Ажимона, имѣла такъ какъ и Филежія обожателей, послѣдняя хотя и чувствовала ко мнѣ отмѣнную привязанность, однако не оставляла пріумножать число своихъ почитателей, изъ которыхъ одинъ предпочелъ ей Ажимону. За таковое преступленіе Филежія возымѣла къ ней жесточайшую ненависть, и старательно искала случая къ отмщенію. Чрезъ нѣсколько дней застала она дѣйствительно молодую сію красавицу, съ ея любовникомъ въ уединенномъ мѣстѣ. Недовольна будучи разпространя вездѣ слухѣ о семъ приключеніи, желала еще чтобъ память объ ономъ осталась и на будущее время; для чего и условилась объ ономъ съ Пиріасомъ. Сей будучи не изъ числа тѣхъ стихотворцовъ кои, какъ Пиндаръ и Анакреонѣ изображали величество Бога управляющаго молніею, или сладкое возхищеніе, счастливыхъ любовниковъ; но какъ достойной послѣдователь Гипонакта и Архилоха, употреблялъ токмо стихи къ поношенію другихъ. По желанію Филежіину сочиненные имъ ругательные стихи читая онъ при мнѣ, вмѣсто ожидаемой похвалы, услышалъ отъ меня язвительнѣйшія укоризны, Филежія раздраженная тѣмъ, оказала мнѣ скоро свое неудовольствіе, но къ большему своему огорченію должна была слышать сколько я защищаю Ажимону, и что обѣщалъ заплатить стихотворцу палочными ударами, естьли не пресечетъ разпространеніе ругательнаго его сочиненія.
   Несправедливость сластолюбивой Филежіи, опорочивающей поступокъ каковой сама наблюдала, меня раздражила. Ужели сіе сказалъ я ей, почестся должно преступленіемъ ежели отдатся во власть милаго человѣка? Разве не можно быть счастливымъ не будучи порочнымъ? И можноли намъ стыдится своего благополучія? что ты чрезъ сіе разумѣешь, перервала она рѣчь мою съ досадою? Естлибъ не наглость твоя отдала меня въ твои объятія то знай, что сама любовь, отвѣтствовалъ я съ улыбкою, тоже бы учинила, хотя ты со всѣмъ о противномъ увѣряла Леонтію. Тогда вышла Филежія изъ терпѣнія, и не почитая меня болѣе любовникомъ, но видя что защищаю ее совмѣстницу, взирала на меня какъ на нѣкое чудовище. Узнавъ что я извѣстенъ былъ о внутреннихъ ея движеніяхъ доходила до бешенства; гордость ея и самолюбье, будучи доведены до крайности, отреклась она отъ всякаго впредь со мною любовнаго обхожденія. Надмѣнная сія прелѣстница незнала однакожъ, что оказала мнѣ тѣмъ совершенное удовольствіе!
   Не трудно мнѣ было утѣшится въ лишеніи предмѣта, къ которому не чувствовалъ никакой страсти. Я благодарилъ Морфея за доставленіе мнѣ благосклонности Филежіиной, однако благодѣяніе сего божества не окончилось тѣмъ что я удержанъ былъ пріятнымъ образомъ въ Смирнѣ. Въ самой тотъ день какъ мы поссорились съ Филежіею, узналъ я, что сильное землятрясеніе въ Лесбосѣ, поглотило домъ въ коемъ я жилъ въ печальномъ уединеніи. Я принесъ новыя жертвы благотворительному сему божеству, но внутренная моя благодарность не могла уже увеличится: сіе чувство водворяясь въ сердце, овладѣетъ онымъ вдругъ въ совершенство.
   Я скоро забылъ Филежію, и старался войти во новое любовное обязательство, уже я избралъ было къ тому одну любви достойную Лакедемонянку, какъ вдругъ долженствовалъ выѣхать изъ Смирны.
   Эйгамія хотя, какъ казалось меня любила, старалась однакожъ плѣнить и Кратилида, въ то самое время когда онъ заразился прелѣстьми Аглаиными: единственно для нарушенія ихъ согласія, пропустила она слухѣ о мнимомъ ея замужествѣ. Неудача коварнаго ея предпріятія, и что самымъ тѣмъ споспѣшествовала ихъ соединенію, доводила ее до отчаянія. Узнавъ чрезъ приставленнаго для наблюденія всѣхъ Кратилидовыхъ поступокъ невольника о нѣкоторыхъ его съ Аглаею свиданіяхъ, злословила ее вездѣ наиязвительнѣйшимъ образомъ. Кратилидъ провѣдавъ о томъ весьма безпокоился, и мы имѣли справедливую притчину опасаться жестокости сей злобной женщины. Мысль сія меня еще болѣе потревожила, воображая приключеніе Клидироино; боялся чтобъ и Аглая не испытала столь-же бедственной судьбины. Я открылся въ томѣ отцу моему, и мы приняли намереніе оставить Смирну, какъ скоро удастся Кратилиду уговорить Аглаю. Къ тому что бы съ нами ѣхать. Чрезъ нѣсколько дней нашедъ отправляющейся въ Сицилію корабль, взошли на оной; мы уже прошли мысъ Тенариской, и приближались къ Сиракузамъ; легкой и пріятной ветръ надувалъ наши парусы; китъ игралъ на поверхности воды; небо было ясно и всѣ обѣщало намъ благополучное окончаніе мореплаванія, какъ вдругъ море перемѣнило видъ свой. Казалось что стихіи соединенно противъ насъ возстали, сильные ветры поднимали волны ударяющіе со всѣхъ сторонъ съ жестокостію въ корабль нашъ; воздухѣ потемнелъ, и освѣщался только сіяніемъ молніи; всѣ представляло ужасное позорище. Буря продолжалась два дни съ равною свирепостію; устрашенный мореплаватель сжидалъ только приближенія смерти, а здѣлавшаяся въ корабле тѣчь представляла намъ погибель нашу неминуемою.
   Наконецъ на разсвѣтѣ погода утихла, и мы увидели въ близи финикійскій корабль, который повидимому отъ бури спасся. Известивъ ихъ чрезъ обыкновеной знакъ о угрожающей намъ опасности, прислали они вскоре къ намъ шлюпку; отецъ мой, Кратилидъ, Аглая, и большая часть нашихъ спутниковъ, вошли уже въ шлюпку, и я хотѣлъ за ними слѣдовать, какъ вдругъ корабль нашъ разсѣлся; не совсѣмъ усмирившіяся еще волны препятствовали подать мнѣ помощь, и съ стремленіемъ оторвали отъ корабля шлюпку, которая вскоре прибыла къ финикійскому Кораблю. Вынырнувъ на поверхность воды, ухватился я за плывущую мачту; озираясь на всѣ стороны ищу глазами отца моего и Кратилида; узнаю ихъ стоящихъ на финикійскомъ кораблѣ; видъ ихъ изображаетъ совершенное о лишеніи моемъ отчаяніе, и отецъ мой хотѣлъ бросится въ море, но удерженъ былъ подлѣ него стоящими.
   Наконецъ корабль удалился изъ виду моего; борясь съ волнами, и управляя мачтою старался достигнуть, показывающейся не въ дальнемъ разстояніи земли. Вышедъ счастливо на берегъ, и роздавъ благодареніе богамъ за спасеніе меня отъ Сімерши, развесилѣ я платье свое сушиьь, и подъ тѣнью растущихъ поберегу деревѣ на траве растянувшись скоро уснулъ. Мѣчта представила мнѣ Морфея, и съ нимъ какъ казалось Бога любви. Перьвой возобновилъ мнѣ тѣже почти обѣщанія, каковыя я слышалъ въ храмѣ его, Эпименндѣ говорилъ онъ мнѣ, близокъ конецъ твоихъ несчастій, и ты будешъ благополученъ; Богъ любви примирившейся со мною, споспешествовать будетъ твоему блаженству; будь бодръ Эпименидъ; приключившееся тебѣ несчастіе, не должно привести тебя въ уныніе, напротиву того долженъ ты быть онымъ доволенъ. Послѣ сего виделъ я отца моего, Кратилида и Аглаю, какъ казалось въ благополучномъ состояніи. Потомъ богъ любви показался, и повелѣвъ мнѣ за собою слѣдовать, привелъ въ богатоубранную залу, гдѣ наше лъ я молодую красавицу, лежащую на усланной цвѣтами постелѣ. Сынѣ Венеринъ оставилъ меня съ нею, обвивши насъ миртовою плетеницею; я началѣ тутъ познавать Клидирою, какъ вдругъ мечта изчезла; но и проснувшись еще утѣшался я напоминаніемъ сего пріятнаго сновидѣнія.
   Почитая сей сонъ щастливымъ предзнаменованіемъ, и простершись на землѣ: сильный богъ сна, говорилъ я съ восхищеніемъ, да будетъ благодать твоя всегда со мною! а ты любезная Клидироя внемли желаніи мои, да соединятся хотя тѣни наши, въ щастливомъ обиталище полей Елисейскихъ! Послѣ сихъ словѣ, одѣлся въ платье свое, которое на солнце высохло, и пошелъ далѣе въ островѣ, находя вездѣ наилучшія мѣстоположенія. Въ нѣкоторомъ отъ берега разстояніи вошелъ я въ пространную долину, которая съ противной стороны окружена была горами. Ежелибы боги вознамѣрились преселиться на землю, конечно бы избрали сіи прекрасныя мѣста; розы, фіоли и другіе душистые цвѣты наполняли воздухи пріятнымъ благовоніемъ; вдали видны были наилучшія плодовитыя деревья, а на пригоркахъ множество винограда, съ небольшихъ горъ упадали съ пріятнымъ шумомъ свѣтлозарные источники, и соединясь въ нѣкоторомъ разстояніи извивались въ долинѣ, составляя наконецъ рѣку, какъ будто усаженную по берегамъ цытронными деревьями. Взошедъ на одинъ изъ пригсоксвъ, увидѣлъ себя вдругъ окруженнаго множествомъ людей вооруженныхъ, которые не говоря ни слова, наложили на меня оковы, и съ поспѣшностію привели предъ свою царицу. Она сидѣла на престолѣ, окружена старцами, которыхъ почелъ я ее придворными, или знатнѣйшими изъ народа; они одѣты были по Греческому вкусу, и говорили одинакимъ со мною языкомъ, но я приведенъ былъ въ чрезмѣрное удивленіе, когда велѣли мнѣ пасть на землю предъ царицею, ибо во всей Греціи сей обрядъ не извѣстенъ. Я не хотѣлъ сего исполнить, и собраніе раздражено было моимъ сопротивленіемъ. Дерзостный, сказала мнѣ царица, знаешъ ли ты, что всѣмъ иностраннымъ возбраняется входъ въ мои владѣнія, подъ опасеніемъ лишенія жизни; ты ослушенъ моимъ законамъ, и столько отваженъ, что отказывается отъ должнаго мнѣ почтенія; ты заслужилъ казнь, и дѣйствительно умрешъ.
   Великая Государыня! отвѣтствовалъ я, поклонясь по обычаю Аѳинянъ, законы твои не для иностраннаго, которой рождено не подданнымъ твоимъ. По разбитіи нашего корабля выброшенъ я волнами на здѣшніе берега; и ежели тобою сіе почесться можетъ преступленіемъ, то произошло оно по волѣ боговъ, и могу ли я быть за то наказанъ? Не гнѣвайся, что я не палъ предъ тобою на землю, въ отечествѣ моемъ сей обрядъ наблюдается токмо одними невольниками. Я рожденъ не рябо мъ, но вольнымъ, и лучше умру, нежели здѣлаю что нибудь недостойное природѣ моей.
   Я умолкъ, и въ собраніи слышанъ былъ не большой шумъ; неустрашимость моя привела всѣхъ въ удивленіе; каждой смотря на меня пристально, желалъ знать, кто я таковъ: я сказалъ имъ о имени моемъ. Одинъ изъ стоявшихъ подлѣ престола отвѣчалъ мнѣ: Эпименидъ, слава предшествовала тебѣ, и открыла намъ, что ты избавитель Сиракузянъ. По сихъ словахъ всѣ оборотясь, глядѣли на меня съ нѣкоторымъ родомъ удивленія.
   Хотя народѣ сей и весьма отдаленъ былъ отъ-Греціи, однако все, что во оной происходило, ему было извѣстно, посредствомъ коммерціи съ разными государствами, и прибывающихъ ежегодно въ нѣкоторое время кораблей. Они слышали о бывшемъ въ Сгракузахъ возмущеніи; и любовь ихъ къ народу, отъ котораго они брали свое начало, снискала мнѣ ихъ благосклонность. Выславъ меня на малое время, позвали опять, и объявили, что я свободенъ, и что законы на сей только разъ въ разсужденіи меня остаются безъ дѣйствія. Царица отпусти всѣхъ, когда я и главной жрецѣ при ней остались, велѣла мнѣ сѣсть говоря; великодушной чужестранецъ, я любопытно хочу слышать отъ тебя самого о произшествіи, въ которомъ ты имѣлъ столько участія" приключенія славою преисполненной жизни твоей, достойны нашего вниманія. Я готовился исполнить повелѣніе сей Государыни, и примѣтилъ, что она смотритъ на меня пристально, и слушаетъ со вниманіемъ. По окончаніи повѣсти моей, выхваляла она несказанно мое мужество, дружбу мою къ Кратилиду, и нѣжную любовь къ Клидироѣ, которая даже и по смерти ее пребывала постоянна. При сихъ словахъ примѣтилъ я, что царица перемѣнилась въ Лицѣ, что и главной жрецъ усмотрѣлъ, оказывая неумѣренную о томъ радость, которой основаніе, и лукавство его мнѣ тогда непонятны были. Я продолжалъ мое повѣствованіе, но царица не внимала болѣе словамъ моимъ, будучи погружена въ чрезвычайной задумчивости, изъ которой она не прежде вышла, какъ когда я престалъ говорить. Она отпустила меня, приказавъ отвести во дворцѣ своемъ для меня покои, и чтобъ прислуживали мнѣ ея собственные офицеры.
   Начальникѣ оныхъ, которой имѣлъ при дворѣ знатной чинъ, проводилъ меня въ дворцовой садъ, соотвѣтствующей изрядствомъ своимъ великолѣпію дворца; я возвратился въ назначенные мнѣ покои по наступленіи ночи, и услыша отъ часовыхъ, что царица обо мнѣ спрашивала, пошелъ къ ней не медля.
   Не столь уже гнусные предпринимаю я описывать свойства, каковы имѣли Клариса и Эйгамія. Несравненная царица достойна похвалѣ безсмертнымъ приписуемыхъ. Есть ли бъ добродѣтель могла спасти отъ бѣдствіи, конечно бы ты любви достойная Калириса избѣгнула оныхъ, и величественная душа твоя не была бы въ Плутоновомъ царствѣ.
   Я засталъ Калирису играющую на арфѣ, и соединяющую со оною нѣжной, и какъ бы жалующейся голосъ свой. Познай Эпименидъ, сказала она съ нѣкоторымъ восторгомъ, увидя меня, познай жесточайшую страсть, которую бы я безъ тебя никогда не чувствовала. Увы! продолжала она, безжалостной богъ любви поразилъ сердце мое столь сильно, что оному никогда излечиться надежды нѣтъ. Великая Государыня! сказало я, отмсти нещастному, которой потревожилъ твой покой, и осмѣлился признаться въ любви своей къ Клидироѣ, которая вѣчно изъ сердца его не выйдетъ.
   Постой Эпименидъ, перервала она рѣчь мою, ты видѣлъ мою слабость, познай и добродѣтель мою. Хотя я стиль нещастна, что отдалась во власть безнадежи и страсти, однако не столь несправедлива, чтобъ требовать отъ тебя взаимной любви. Между тѣмъ, сколь лѣстно бы для меня было... Но нѣтъ, ты меня никогда любить не можетъ. Безъ сомнѣнія покровительствующей тебя богъ сна пріуготовляетъ для тебя лучшую участь; послѣдуй судьбѣ своей, и сохрани вѣрность свою въ любви, которая самимъ богамъ не противна, и которой здѣлать препятствіе преступленіемъ почитаю. Но по крайней мѣрѣ Эпименидъ пожалей о моемъ злополучіи, я не требую отъ тебя взаимности, въ любви только не негодуй, что я не въ силахъ будучи преодолѣть страсти, принуждена была тебѣ открыть оную; за нѣжность мою плати мнѣ хотя одною ласкою; я не хочу знать, искренная ли она будетъ, и стараться буду сама себя увѣрить, что ты меня любишь. Удивляясь великодушію Калирисину, за долгѣ почелъ исполнить ее желанія; она готова была раздѣлишь со мною любовныя восхищеніи, какъ услышанной нами трубной звукѣ возвѣстилъ приближеніе главнаго жреца, которой съ прочими духовными особами долженствовали ее проводишь во храмѣ. Эпименидъ, сказала она, оставляя меня, приди на разсвѣтѣ къ Венериной статуѣ, которая въ концѣ сада моего напротивъ дворца. Царица пошла въ храмъ для жертвоприношенія; по возвращеніи моемъ въ отведенные мнѣ покои нашелъ пріуготовленной вечерней столъ, послѣ котораго легъ я въ постѣлю. Я упражнялся нѣсколько времени въ пріятнѣйшихъ размышленіяхъ, приводя на память видѣнное мною во снѣ на берегу морскомъ, и размышляя о ожидающихъ меня Калирисою обѣщанныхъ веселостяхъ. Наконецъ засну лъ въ намѣреніи встать въ назначенное время. Какое сладкое удовольствіе чувствовалъ я во снѣ Вижу любезную свою Клидирою, и вкушаю съ нею безъ всякой умѣренности пріятности любви. Въ какое восхищеніе приводитъ и мѣчта подобная!
   Проснувшись почувствовалъ я въ себѣ великую слабость, которую пришедъ на назначенное мѣсто, и Калириса примѣтить могла, приписывая оную болѣзни, хотѣла она меня оставить. Чтобъ дашь свободу успокоиться. Но я остановя ее сказалъ: несравненная Калириса, можно ли мнѣ быть столь неблагодарну, чтобъ не соотвѣтствовать страстному твоему желанію, и взявъ за руку, проводилъ ее въ ближайшую бесѣдку. Сколь нѣжны, а притомъ сколь великую душу изъявляющіе были ея разговоры! но тщетно старался я исполнить страстное ее ожиданіе. Невозможность сія доводила меня до отчаянія; нѣжная Калириса была и при семъ случаѣ великодушна. Успокойся любезной Эпименидъ, сказала сна мнѣ, я довольно увѣрена, сколь много ты пріемлешъ участія въ нѣжности моей; судьба не всегда противиться будетъ нашему благополучію: сказавъ сіе оставила меня.
   Скоро узналъ я, что слабость, которая меня столь много огорчала, была дѣйствіемъ величайшаго благодѣянія Морфеева, сама царица имѣла при чину быть тѣмъ весьма довольною. Въ самомъ дѣлѣ, при наступленіи дня отвели меня въ темницу. Главной жрецъ, увѣдомленной о нашемъ тайномъ свиданіи, вознамѣрившись меня погубить, пропустилъ въ народѣ слухъ, что будучи поутру въ храмѣ на молитвѣ; божество во ономъ присутствующее явилось, открывъ ему преступленіе дерзновеннаго чужестранца, которой отважился съ царицею нарушить законы добродѣтели. Божество угрожаетъ все царство жестокою моровою язвою, ежели не принесутъ въ жертву сего иностранца. Народъ главнымъ жрецомъ собранный приведенъ будучи въ ужасъ симъ откровеніемъ, окружилъ палаты своей Государыни, и требовалъ, чтобъ меня выдали на смерть.
   Царица увѣдомленная о моемъ заключеніи, и слыша народное требованіе, легко узнать могла ухищренной вымыселъ главнаго жреца, которой пользуясь легковѣрностію черни, надѣялся симъ способомъ отмстить царицѣ за не соглашеніе ее вступить съ нимъ въ супружество. Сіе чудовище не довольствуясь моею смертію, говоритъ, что боги повелѣваютъ чрезъ два мѣсяца вскрывъ чрево царицы, вынуть плодъ любви богамъ ненавистной; таково было сіе кровавое прорицалище.
   Между тѣмъ царица забывая собственную свою опасность, помышляла только о пріуготовляемой мнѣ плачевной судьбинѣ. Принявъ твердое намѣреніе вышла къ народу, и обвиняя главнаго жреца въ коварномъ умыслѣ, обѣщала здѣлать тому доказательство; и томъ съ видомъ величества, которымъ боги награждаютъ своихъ помазанницъ, повелѣваешь главнаго жреца взять подъ стражу. Спрашивая прочихъ жрецовъ, заклинала ихъ именемъ божества, которому они служатъ, открыть настоящую правду. Но они вмѣсто справедливости утверждая объявленное главнымъ жрецомъ откровеніе, объявили, что оное происходило въ олтарѣ, гдѣ главной жрецъ хотя былъ и одинъ, но по выходѣ сего почтеннаго мужа, священное изступленіе на лицѣ его видимое довольно доказывало явленіе ему божества.
   Сія неудача приводила царицу въ отчаяніе, какъ вдругъ молодой человѣкѣ величественнаго вида, протершись сквозь народъ предсталъ ей, и началѣ говорить слѣдующимъ образомъ: Великая Государыня, близь морскаго берега находится пещера посвященная адскимъ богамъ; въ семъ преисполненномѣ ужасомъ мѣстѣ, богъ правды имѣетъ престолъ свой, которой сооруженъ изъ желѣза, и на коемъ лежитъ страшная книга откровеніи; однѣ государи могутъ се открывать, и находишь въ ней сокровеннѣйшія обстоятельства жизни своей симъ способомъ можно узнать, подлинно ли объявленное жрецами откровеніе было божественное.
   Калириса перемѣнилась въ лицѣ, воображая, что оказанныя ею мнѣ ласки чрезъ то откроются; но желая спасти меня, преодолѣла стыдливость сію. Пойдемъ, сказала она, удостовѣришь, что боги милосерды, и не хотятъ погибели невинныхъ; потомъ слѣдовала за молодымъ человѣкомъ, въ провожаніи всего народа.
   Царица вошедъ прежде всѣхъ въ пещеру, взяла съ престола книгу откровеніи, и открывъ отдала въ руки старшему изъ сенаторовъ. Молодой человѣкѣ видя безпокойство въ которомъ находилась Калириса, и взглянувъ на нее съ улыбкою, какъ бы давая знать что ему извѣстно всѣ въ беседкѣ случившееся, привелъ ее въ пущее замѣшательство; однако оборотясь къ сенатору сказалъ ему тихо. чтобъ пропустя излишныя обстоятельства, читалъ только строки изображающія существо дѣла. Сенаторъ увидя въ книге подробное описаніе всего въ беседкѣ между нами произшедшаго, пришелъ было въ замѣшательство, но оправившись отъ онаго при послѣднихъ строкахъ, даль народу знакъ чтобъ слушали его совниманіемъ, и возвыся голосѣ читалъ: что Калириоя не оказавъ Эпимениду послѣдней благосклонности, немогла прогнѣвать боговъ. Прочитавъ сіе бросился къ ногамъ Калирисинымъ, и проливая слезы изъявлялъ радость свою. Потомъ показавъ послѣдній сіи строки главному жрецу, сей обманщикъ едва успелъ прочитать ихъ, какъ упалъ безъ чувства близь самаго престола.
   Сей ложной богомолъ, изобличенъ будучи въ злодѣйскомъ ево умышленіи, претерпелъ достойную зато казнь. Чернь избавившись отъ ужаса наведеннаго ложными прорицалищемъ, истребила и протчихъ жрецовъ; въ восклицаніи народномъ слышно было вездѣ имя Калирисино. Искали по всюду молодаго человѣка, которой подалъ случай къ толь счастливому объясненію, но нигдѣ ево сыскать не могли. Калириса тронутая оказанною ей сенаторомъ услугою, изъ благодарности обняла его, и взошедъ снимъ на колесницу, поспѣшала въ тѣмницу чтобъ разорвать мои оковы. Взявъ меня оттуда возвратились мы во дворецъ, провожаемы тѣмъ же самымъ народомъ, которой за нѣсколько часовъ желалъ моей смерти. Оставшися однѣ съ царицею, разсказала она мнѣ какой я былъ подверженъ опасности, которой избавился посредствомъ молодаго человѣка, коего красота и величественной видъ, заставляли ево почитать болѣе божествомъ нежели смертнымъ. По описанію учиненному о немъ Калирисою, позналъ я Морфея. Сколь велико сказалъ я съ восторгомъ, благодѣяніе ко мнѣ сего божества, даже и въ самомъ препятствіи нашимъ желаніямъ! потомъ расказалъ ей бывшей предъ свиданіемъ нашимъ сонъ свой. Калириса слушая объ ономъ покраснела; она завидовала судьбѣ Клидироиной, которая и послѣ смерти еще была любима,
   Царица повелѣла всѣ приготовить въ храмѣ, для благодарственнаго молебствія. Скоро увѣдомили ее что дожидаются, токмо ея прибытія чтобъ начать жертвоприношеніе, улицы покоторымъ мы слѣдовали къ храму, усыпаны были цвѣтами, всеобщая въ народѣ являлась радость, дѣвушки, и юноши плясали предъ храмомъ, воспѣвая похвалы ихъ самодержицѣ. По выходѣ изъ храма, подалъ я Калирисѣ руку для шествія во дворецъ; она угощала вечернимъ столомъ всѣхъ Сенаторовъ, и знатнѣйшихъ своихъ придворныхъ. Какъ скоро всѣ разошлись, то провели меня вовнутреннія царицыны покои, гдѣ не находили мы уже въ увеселеніяхъ нашихъ никакого препятствія! Сколь велико было восхищеніе въ какомъ находился я съ Калирисою, въ сравненіи чувствѣ кои испыталъ съ Филежіею. Однакожъ нестоль разительно было сіе восхищеніе какъ то, которое отъ нѣжной и страстной любви происходитъ.
   Невѣдаю примѣтила ли Калириса сіе во мнѣ отмѣнное чувствованіе, только видно было что любовные прохлады не могли удовольствовать нѣжности ея; любя меня чрезмѣрно, сколь несносно было ей видѣть меня безстрастнымъ, и увереной быть что Клидироя всегда владѣла сердцемъ моимъ! но и мое при семъ случаѣ удовольствіе было не лучше; напоминаніе о Клидироѣ, о отцѣ моемъ и о Кратилидѣ, умѣншало пріятности которыми я наслаждался.
   Мы вскоре лишились оба спокойствія, и впали въ великую задумчивость; она не отпускала меня отъ себя ниначасъ, но когда бывали вмѣстѣ, печальные разговоры и вздохи, изъявляли внутреннее наше безпокойство. Препроводя въ такомъ состояніи нѣсколько времяни запретила она мнѣ входъ въ свои комнаты; но вскоре потомъ призавъ къ себѣ говорила слѣдующимъ образомъ: я весьма обманулась Эпименидъ, разсуждая что довольно къ благополучію моему одного нѣжнаго твоего дружества и безъ страстной любви; но и въ самыхъ твоихъ объятіяхъ чувствую, что не могу быть счастлива когда лишена твоего сердца. Естьли несчастнѣе меня кто на свѣте! зараженная къ тебѣ наисильнѣйшею страстію, немогу оную сообщить душе твоей. Но недумай чтобъ я хотѣла нарушить твое спокойствіе, оно для меня дорого, и я не осуждаю тебя за вѣрность твою къ Клидироѣ, съ которою боги соединили блаженство жизни твоей, я призвала тебя только чтобъ навѣкъ съ тобою проститься. Сколь ни горестна сердцу моему сія разлука, но ежели ты долѣе здѣсь останешся, то опасаюсь чтобъ-желаніе овладѣть твоимъ сердцемъ немогло для насъ обѣихъ быть бѣдственнымъ; повинуясь моей страсти могу я здѣлаться несправедливою, а тогда лишась твоего и почтенія, усугубила бы тѣмъ свое несчастіе. Бѣги, бѣги Эпьменидъ, вспомоществуй моей добродѣтели, которая еще столько сильна, чтобъ избавится вдругъ всѣхъ случаевъ которые могли бы оную нарушить По сихъ словахъ добродѣтельная Калириса обняла меня; слезы ее орошая лицо мое, смѣшивались съ моими. Испустя тяжелой вздохъ оставила меня вдругъ, и тотъ же часъ по ея повѣленію отвѣли меня на пристань, и препроводили на изготовленной къ отъѣзду моему корабль. Надругой день принесли мнѣ отъ царицы богатые подарки; штатсъ дама ее отдала мнѣ портретъ ее, осыпанной дорогими каменьями. Сія поверенная проливая источники слезъ, разсказывала, что повыходе моемъ изъ дворца, здѣлался царицѣ продолжительной обморокъ, послѣ котораго напала сильная горячка; что въ изступленіи едва ее удержать можно чтобъ нелишила сама себя жизни; что произносила безпрестанно имя мое; что поутру здѣлался сонъ, которой однакожъ болѣе походитъ на безпамятство; что жизнь ее въ великой опасности, и что по возвращеніи своемъ не надѣется застать ее въ живыхъ. Печальное сіе увѣдомленіе чувствительно меня тронуло, и я проливалъ слезы сожалѣя о несчастной ея судьбинѣ.
   Сколь величественна добродѣтель! съ сожаленіемъ удалялся я отъ Калирисы, и хотѣлъ бы еще быть съ нею. Проклиналъ часъ прибытія моего на сіи берега; увы! говорилъ я самъ себѣ, лутче бы я погибъ въ морскихъ волнахъ , тогда бы не былъ притчиною смерти несчастной сей Государыни!
   Между тѣмъ Корабль нашъ разсѣкая волны продолжалъ путь съ скоростію: прошедъ берега Италіанскія, остановлися мы у острова Зацинтскаго. Я увѣдомился тутъ, что финикійской корабль на которой взошелъ отецъ мой, отправился къ острову критскому, откуда Кратилидъ съ отцомъ моимъ долженствовали переѣхать въ Коринфъ. Принявъ намѣреніе ихъ тамъ дожидатся, пошли мы опять въ море, и прибыли къ сему городу, которой столь извѣстенъ какъ Истмійскими играми, отправляющимися въ честь Палемону, равно и положеніемъ своимъ между двумя морями. Я велелъ выгрузить со корабля полученные отъ Калирисы подарки, и наградя щедро кормщика, матросовъ и солдатѣ, отпустилъ ихъ обратно въ отечество.
   Несчастная царица долгое время не выходила изъ моихъ мыслей: оплакивалъ бѣдственную ея судьбину, и удивлялся великости души ея. Я находился чрезъ нѣсколько дней въ такомъ же почти уныніи, въ какомъ былъ по лишеніи Клидирои. Между тѣмъ надѣжда скорого возвращенія отца моего и Кратилида, уменшали день отъ дня печаль мою. День насталъ торжества праздника Венерина, и я пошелъ въ храмъ ее, надѣясь во ономъ увидеть славнѣйшихъ красавицѣ изъ всей Греціи; между оными нашелъ я молодую Лакедемонянку, съ которою познакомился я въ Смирнѣ. Она узнавъ меня оставила толпу мололыхъ людей ее окружающихъ, и подошла ко мнѣ. Бывшія съ нею смогирели на меня съ удивленіемъ, спрашивая одинъ у другаго кто бы таковъ былъ сей предпочтенной имъ незнакомецъ. Но смущеніе ихъ увеличилось, и побудило меня къ смеху, когда они увидели меня выходящаго изъ храма вмѣстѣ съ Цинарою,
   Эпименидъ сказала мнѣ прекрасная сія дѣвица, я невоображала себѣ въ сей день такого благополучія, какимъ теперь увидясь съ тобой наслаждаюсь. Я отвѣчалъ ей поцѣлуемъ, и вошедъ въ лѣсокъ, будучи одни предались любовнымъ восхищеніямъ; но едва началѣ было я оными наслаждайся, какъ вдругъ напалъ на меня сонъ. Пробудясь не виделъ болѣе Цинары, и примѣтилъ что проспалъ не малое время. Выходя изъ лѣску радовался я нечаянной и счастливой моей встрече; удивлялся только что во снѣ непредставилось мнѣ никакой пріятнѣй мѣчты. Слабые смертные непознавая почти ничего изъ окружающихъ насъ предмѣтовъ, желаемъ постигнуть таинства боговъ. Знакомой мнѣ Коринфянинъ встретясь нечаянно, звалъ меня на балѣ къ одному изъ своихъ пріятелей, куда приглашены были Цинара и лутчія красавицы тогда въ Коринфе находившіяся; балѣ и при ономъ концертѣ долженствовали продолжатся чрезъ всю ночь. Желаніе увидется съ Цинарою, наградить потерянное время, побудило меня согласится на ево предложеніе: я увиделъ ее играющую на гусляхъ съ особливою пріятностію. Прошедъ потомъ въ садѣ, посреди котораго находилась пространная беседка, застали мы тамъ многочисленное собраніе. Молодой человѣкѣ подошедъ ко мнѣ съ обыкновенною при таковыхъ празднествахъ вольностію, спросилъ виделъ ли я танцующую молодую иностранку? Услыша что я ее невидалъ сказалъ: жалею что ты лишенъ былъ сего удовольствія; она служитъ украшеніемъ всего собранія, но вотъ она примолвилъ онъ, въ конце залы танцуетъ.
   Я увидѣлъ, что не излишнія о ней сказывали похвалы; она танцевала съ отмѣнною легкостію и проворствомъ; все въ ней было одушевленно, и поступка величественная: оборотясь ко мнѣ лицомъ, смотрѣлъ я на нее съ примѣчаніемъ. О боги! какое разительное сходство съ Клидироею! Я почувствовалъ стремительное возобновленіе страсти моей къ несравненной сей любовницѣ; и въ первой разѣ по лишеніи ея отдался симъ чувствамъ безъ угрызенія совѣсти. Сердце мое порабощено будучи нѣжнѣйшей любви, не укоряло меня однакожъ въ невѣрности къ Клидироѣ. Великій богъ любви! тебѣ извѣстно, что сердце мое возспламенилось сею иностранкою по чрезвычайному ея съ Клидироею сходству. Она вышла въ садъ, я слѣдовалъ за нею, и видя, что мы одни, бросился къ ее ногамъ, говоря: любви достойная иностранка! Изъясненіе мое конечно тебя удивитъ: я обожаю тебя давно, хотя за нѣсколько минутъ въ первой разѣ увидѣлъ тебя въ беседкѣ. Совершенное сходство съ такою особою, которую я любилъ, и еще люблю страстно, хотя ее нѣтъ уже на свѣтѣ, покорило тебѣ сердце мое; позволь, чтобъ я ее во образѣ твоемъ любилъ; вѣрность моя къ ней будетъ тебѣ порукою въ постоянной моей къ тебѣ любви. Клидироя, вскричалъ я, любезная Клидироя! но стѣсненіе духа, и тяжкіе вздохи не позволяли мнѣ далѣе говорить, и я ожидалъ въ молчаніи рѣшенія судьбы моей.
   Обожаемая Клидироя! могло ли бы. что быть для тебя сего славнѣе. Ты торжествовала сама надъ собою, и видѣла себя любимою даже и послѣ мнимой смерти своей. Темнота препятствовала сперва сей любви достойной дѣвицѣ узнать меня; но слыша себя называемую по имяни, и посмотря на меня пристально, въ толь чрезмѣрную Приведена была радость, что здѣлалась безмолвна; сіе молчаніе было дѣйствіемъ различныхъ чувствованій душею ее овладѣвшихъ; но преодолѣвъ свое смущеніе: какъ сказала она со вздохомъ, тебя ли я вижу любезной Эпименидъ? Ты почитая меня мертвою, еще меня любишъ! по сихъ словахъ обняла она меня съ нѣжностію; слезы радостныя орошали лице мое, уста ее соединены были съ моими, и въ сладкомъ находясь восхищеніи не вѣдали, находимся ли мы еще въ числѣ смертныхъ; однако скоро увѣрились въ томъ самымъ опытомъ; и тогда-то позналъ я, сколь много одолженъ Морфеемъ, которой во время наслалъ на меня сонъ. Сколь чувствительно бы для меня было принуждену быть не совершенно воспользоваться симъ неожидаемымъ щастіемъ!
   По приведеніи нашихъ чувствъ нѣсколько въ порядочное состояніе, увѣдомила меня Клидироя о случившемся съ нею послѣ того, какъ я оставилъ ее Въ саду лежащую въ крови. Клариса говорила она, по совершеніи съ тобою безчеловѣчнаго того дѣйствія, велѣла меня вынести изъ саду, въ такомъ намѣреніи, чтобъ перенеся въ домъ свой, оказать надомною разные мучительства, въ отмщеніе за презренную со любовь. Пришедъ въ память, увидѣла я себя на кораблѣ съ Кларисою, которая старалась возвратишь мнѣ жизнь, и перевязывала раны мои. Щастлива бы ты была, говорила мнѣ сія злодѣйка, естьлибы лишилась жизни, но я чрезъ то не имѣла бы удовольствія возобновлять ежедневно мое надъ тобою мщеніе. Между тѣмъ боги защитили меня отъ безчеловѣчнаго се предпріятія. Въ одинъ день напившись болѣе обыкновеннаго фалернскаго вина., и уснувъ на краю корабля, упала она нечаянно въ море, такъ что не успѣли ей подашь помощь. Одинъ изъ находящихся и? кораблѣ путешественниковъ, не молодыхъ лѣтъ Аѳинянинѣ, узнавъ обо всемъ со мною приключившемся, здѣлалъ мнѣ вспоможеніе, и высадилъ меня на Азіатскихъ берегахъ; чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ переѣхала я въ Сирзкузы, гдѣ узнавъ, что ты находится въ Смирнѣ, поспѣшала къ сему городу на отправляющемся туда кораблѣ; но не получа и тамъ о тебѣ никакого извѣстія, вознамѣрилась искать тебя во всѣхъ главнѣйшихъ Греческихъ городахъ. Клидироя, будучи въ Лакедемонѣ видѣла сонъ подобной тому, въ которомъ представилась она мнѣ возбуждающею меня къ снисканію утѣхъ; пробудясь нашла на кроватѣ мой портретѣ, внизу котораго подписано было слѣдующее:

Морфей и богъ любви, васъ нѣкогда соединятъ.

   Сіе обѣщаніе, продолжала Клидироя, весьма уменьшало печаль мою, и я съ сего времяни способна была вкушать удовольствіе, поставляя однакожъ за правило не нарушать моей къ тебѣ верности. Поокончаніи ея повѣсти разсказалъ я ей обо всѣмъ что со мною случилось; потомъ покровительствующему насъ богу сна принесли должное благодареніе, за чудесное исполненіе прорицалища. Сыскивая утѣхи испыталъ я толикократъ дѣйствіе Морфеевыхъ благодѣяній, и въ таковомъ же намѣреніи будучи при торжествѣ праздника Венерина, нашелъ мою Клидирою, я не переставалъ на нее глядѣть; различныя въ душе моей движенія, одно за другимъ съ стремленіемъ слѣдуя, не позволяли мнѣ ни одного изъяснить. Оправясь отъ сего пріятнаго безпорядка мыслей, прохаживались мы по Миртовой алѣе, и не думая никѣмъ примѣчаемы быть, разговаривали о утѣхахъ, которыми мы наслаждались; но нечаянно услышали голосѣ жалостной, поблизости насъ бывшаго человѣка не молодыхъ лѣтъ: младыя любовники пользуйтесь щастіемъ своимъ. Увы! для меня никакого уже не осталось: дѣти мои, которыхъ я лишился, были вашихъ лѣтъ; они любили другъ друга страстно. О Эпименидъ! о Клидироя! знать уже мнѣ васъ никогда невидать!
   Это отецъ мой, вскричалъ я, и бросился въ ево объятіи: почтенный сей старецъ узналъ меня, и прижалъ къ груди своей. Увидя Клидирою, радость ево и удивленіе удвоились; едва онъ вѣрить могъ глазамъ своимъ, и не вѣдаетъ не тѣни ли наши явились для утѣшенія ево: но нѣжные ласки, которые мы оба ему оказывали обнадѣживали ево, что дѣйствительно то ево дѣти. Сколь велика до того была горесть ево о нашемъ лишеніи, столь много чувствовалъ радости увидя насъ. Кратилидъ съ Аглаею были въ беседкѣ, куда мы и пошли ихъ искать. Оставя балъ, пошли мы въ домъ отца моего, гдѣ я долженъ былъ разсказать имъ, какимъ образомъ избавился отъ потопленія, и что со мною послѣ того случилось. На другое утро выглянувъ въ окно къ морю, увидѣлъ прибывшей въ гавань корабль отмѣннаго построенія; паруса и веревки на немъ были черныя. Я почувствовалъ вдругъ не обычайное смущеніе, которое какъ вскорѣ открылось, было тайнымъ предвѣщаніемъ, ожидающаго меня печальнаго извѣстія. И въ самомъ дѣлѣ увидѣлъ я сошедшаго съ корабля капитана Калирисиной гвардіи, держащаго въ рукѣ сосудъ покрытой чернымъ покрываломъ; я побѣжало ему на встрѣчу, увы! сей сосудѣ содержалъ въ себѣ прахѣ добродѣтельной Калирисы: чрезмѣрная жалость мною овладѣла, и я орошалъ ево слезами. Казалось, что драгоцѣнные сіи остатки чувствовали нѣжное мое сожалѣніе; сосудъ согрѣвался въ рукахъ моихъ. Эпименидъ, сказалъ мнѣ капитанъ, царица моя государыня по отбытіи твоемъ, была въ безпрестанномъ уныніи, которое наконецъ лишило ее жизни. За день до ее смерти, призвавъ меня сказала: я видѣла во снѣ, что Эпименидъ въ Коринфе находится, и нашелъ Клидирою и отца своего; сіе почитаю я удостовѣреніемъ, что лишилась всей надежды, когда либо увидѣть его; теперь свершился рокъ мой, и я окончаю скоро несчастную жизнь свою. Потомъ повелѣла мнѣ сосудъ съ прахомъ ее отнести къ тебѣ; а на другой день она скончалась.
   Великодушная и добродѣтельная Калириса! ежели мы и совершеніи сей жизни еще существуемъ, да услышитъ великая душа твоя наши стенанія, и жалобы о лишеніи твоемъ!
   И въ самомъ дѣлѣ предался я не сносной горести, представляя безмѣрное ее ко мнѣ дружество и бѣдственную судьбу ея; одно присутствіе всего для меня въ свѣтѣ любезнѣйшаго предмѣта, могло умѣншить печаль мою. Напоминаніе плачевнаго сего произшествія, и нынѣ еще извлекаетъ изъ глазъ; моихъ слезы чувствительности: но оставимъ сіи печальные воображеніи, и воздадимъ благодареніе богу любви, за его къ намъ благодѣяніе.
   Мы препровождали съ Клидироею дни сладчайшими утѣхами преисполненные: богъ любви и Морфей изліяли на насъ блаженство, каковое токмо, въ здѣшней жизни смертные вкушать могутъ, чему не мало способствовала дружба наша съ Кратилидомъ и Аглаею. Но вдругъ изсохъ главнѣйшій источникъ нашихъ увеселеній. Я хладею весь, силы мои приходятъ въ изнеможеніе; остаются однѣ желанія, которыя удовольствовать препятствуетъ мнѣ слабость. Кратилидъ подверженъ былъ равному несчастію. Уже миновались тѣ дни, въ которыхъ каждая минута означалась новымъ увереніемъ страстной любви; они прошли сіи блаженные дни, подобно пріятному сновиденію!
   Но ты божественной Морфей, возобновилъ благополучіе мое! вечно незабуду я сего новаго и чрезвычайнаго благодѣянія твоего. Я находился въ одинъ день вмѣстѣ съ любезною моею Клидироею, оплакивая участь свою, какъ увидели мы явившагося намъ бога сна. Эпименидъ говорилъ онъ мнѣ: ты подверженъ равной всѣмъ смертнымъ участи, но желаніи твои столь велики, каковы имѣть могутъ безсмертные; между тѣмъ намѣренъ я тебѣ уделить нѣкоторую часть ихъ блаженства. Купидонъ согласись сомною въ твою пользу, изъ нѣсколькихъ дней тобою безъ утѣхи съ Клидироею провожденныхъ, составитъ для тебя цѣлой день желанный; потомъ ниспошлю я тебѣ подкрепляющей силы твои сонѣ, отъ котораго пробуждатся будетъ токмо для вкушенія новыхъ увеселеній; сказавъ сіе поднялся на Олимпѣ.
   Съ сего времяни пробужаюсь я и засыпаю въ сладчайшихъ утѣхахъ; иногда Клидироя прежде меня проснувшись, и опасаясь нарушить мой покой, довольствуется тѣмъ, что глядя на меня съ нѣжностію, какъ бы украдкою цѣлуетъ. Въ иное время я пробудившись прежде ее, во ожиданіи готовящихся мнѣ увеселеній наслаждаюсь воображеніемъ оныхъ.
   Морфей для совершенія своихъ благодѣяній, оказалъ Кратилиду туже самую какъ и мнѣ милость. Даже и отецъ мой возчувствовалъ щедроту сего божества; имѣя онъ отъ роду девяносто лѣтѣ, не чувствуетъ обыкновенныхъ въ старости припадковъ; сладкія сны его отъ оныхъ избавляютъ, и онѣ вкушаетъ такъ же иногда поцѣлому дню пріятности жизни. Тогда сей почтенный мужъ сообщаетъ намъ радость свою, которая видна на челѣ ево; иногда увенчавъ главу розами, опаражниваетъ сосудъ съ наилушчимь виномъ, и веселится жизнію своею. Можетъ ли для смертнаго быть участь блаженнѣе нашей? бытіе мое ничто иное, какъ безпрерывное наслажденіе утѣхъ и веселій; и последнія мгновенія жизни моей, будутъ жертвою любви и дружеству.
   Великій Богъ сна! да буду вообъятіяхъ Клидирои моей нечувствителенъ, ежели забуду когда либо твои благодѣянія. О купидонъ! не ожидай отъ меня жертвы приносимой на олтаряхъ твоихъ; въ любовныхъ моихъ восхищеніяхъ, воздамъ тебѣ чувствительную благодарность, какъ содѣтелю утѣхъ моихъ.
   Пользоваться ниспосылаемыми намъ отъ боговъ благодѣяніями, суть жертва безсмертныхъ достойная.

КОНЕЦЪ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru