Дюма Александр
Маркиза д'Эскоман

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Les Drames galants = La Marquise d'Escoman.
    Текст издания: журнал "Русское Слово", NoNo 9-12, 1860, No 1, 1861.

   

МАРКИЗА Д'ЭСКОМАНЪ

(Les Drames Galants)

Романъ А. Дюма (отца).

Изданіе "Русскаго Слова."
1860
САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ типографіи С. Сѣдинкина, въ Торговой ул. No 17.

   

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
ПОХОЖАЯ НА ВСѢ ПЕРВЫЯ ГЛАВЫ.

   Просимъ позволенія у читателей перенестись съ нами въ Шатодёнъ.
   "Но что такое Шатодёнъ?" спрашиваютъ меня, нѣсколько нѣжныхъ дамскихъ голосовъ.
   Шатодёнъ, милостивыя государыни, -- древняя столица графства Дюнуа, въ Босе; а Босе заключаетъ въ себѣ Шартре, Дюнуа и Вердамуа.
   Страна эта довольно дикая, если смотрѣть на нее глазами художника, поэта и вообще мечтателя, необращающаго вниманія на производительность земли; но для людей практическихъ, предпочитающихъ самымъ очаровательнымъ видамъ Швейцаріи, Тироля и Пиренеи, -- плодородную почву, тучныя пажити и привольные луга, -- для такихъ людей Босе есть лучшая изъ лучшихъ странъ.
   Мѣстность ея дотого однообразна и скучна, что нѣсколько островковъ зелени, встрѣчаемыхъ у ея волнистыхъ нивъ, кажутся роскошными оазисами, что далеко не такъ красиво въ дѣйствительности.
   Если кто подъѣзжаетъ отъ Шартре, то глазамъ его представляется надъ верхушками тополей, окаймляющихъ рѣку Луару, гребень горы, на которомъ построенъ Шатодёнъ и древній великолѣпный замокъ Монморанси.
   Пропасти, скалы, деревья и свѣжая растительность -- вотъ чѣмъ встрѣчаетъ Босе; можно было бы подумать, что все это -- театральная обстановка, приготовленная для средневѣковой драмы.
   Страна эта, подобно окрестностямъ Парижа, усѣяна замками и загородными домиками, съ тѣмъ же развитіемъ и одушевленіемъ общественной жизни, какъ и тамъ. Въ-особенности она была оживлена вначалѣ царствованія Лудовика-Филиппа, -- въ ту эпоху, когда насъ ввели въ нѣкоторые кружки шатодёнскаго общества, гдѣ мы и узнали о событіяхъ, послужившихъ нитью настоящаго разсказа.
   Все, что мы намѣрены разсказать здѣсь, совершилось въ то время, когда нынѣшнее поколѣніе, полное жизни и блеска юности, еще не было заковано въ супружескія цѣпи. Мы говоримъ о поколѣніи, которое, явившись нѣсколькими годами позже нашего, было выдвинуто на сцену соціальной дѣятельности революціей 1830 года.
   Капризное и блѣдное, пылкое, безпокойное и раздражительное,-- рожденное подобно солдатамъ Кадма изъ зубовъ дракона; зачатое между двумя битвами, воспитанное подъ громомъ барабановъ, -- оно вмѣсто дѣтскихъ игръ съ своими сверстниками, стало подъ ружье на защиту Парижа, не успѣвъ еще скинуть куртки школьника.
   А отцы его, -- отцы этого поколѣнія пали на полѣ битвы за Францію!
   Этому поколѣнію случалось только урывками видѣть своихъ отцевъ, которые подобно Донъ-Родригу, пріѣзжавшему на свиданіе съ своей Хименою, только повременамъ являлись на окровавленныхъ лошадяхъ и, не вставая съ сѣдла, не сходя на землю, -- обнимали своихъ женъ, прижимали къ груди, обвѣшанной крестами, своихъ малютокъ и потомъ, кинувъ ихъ на руки матерей, снова неслись на зовъ защищаемой ими Франціи.
   Бѣдныя сироты славы!
   Наконецъ человѣкъ, котораго геній былъ душею храбрыхъ полчищъ, погибъ, подобно Ромулу, въ ураганѣ безпрерывныхъ битвъ, оставивъ послѣ себя атмосферу, зараженную порохомъ и озаренную молніями. Новое поколѣніе споткнулось о развалины имперіи. Рожденное для войны, оно было осуждено на миръ и только во снѣ мечтало о пескахъ Египта и снѣгахъ Россіи.
   А пробуждаясь, оно напрасно ожидало военнаго клика, напрасно хотѣло увидѣть этихъ исполиновъ кровавыхъ бурь, -- грозно промелькнувшихъ, какъ мгновенный блескъ молніи; новому поколѣнію выпала другая доля: оно съ восторгомъ бѣжало за огромной раззолоченной каретой, влекомой шестерикомъ тяжелыхъ и разукрашенныхъ перьями лошадей, съ дряхлымъ подагрикомъ-королемъ, который только перемѣнилъ старыя мантіи на новыя и вмѣсто прежнихъ пчелъ, украсилъ ихъ лиліями.
   И такъ, два поколѣнія встрѣтились лицомъ къ лицу: старое -- вело свое прошедшее со временъ Людовика-Святаго, -- новое только-что началось съ эпохи Наполеона.
   А между ними стояла смутнымъ, но гордымъ и грознымъ призракомъ -- революція.
   То время было эпохой лихорадочной, тревожной, но богатой независимыми личностями и сильными убѣжденіями. Горячка спекуляціи еще не коснулась нашего общества, и перъ Франціи еще не рѣшался подать руку биржевому барышнику, изъ опасенія уронить себя въ публичномъ мнѣніи.
   Все это какъ-то вредно дѣйствовало тогда на молодежь. Смутно сознавая свое неестественное положеніе, съ неясными и неопредѣленными стремленіями въ сердцѣ, съ поникшею головой, отягченною гиганскими, но не исполнимыми замыслами,-- бѣдные юноши, очертя голову, предавались или суетнымъ занятіямъ или буйнымъ забавамъ, растрачивая всѣ свои силы, все мужество и нѣжныя чувства въ бѣшеныхъ оргіяхъ, на разорительныя пари, азартныя игры, на безпрерывныя скачки, охоты и на содержаніе женщинъ.
   Въ эту эпоху всеобщаго мотовства, жители провинцій ни въ чемъ не уступали Парижанамъ: что доказывается множествомъ развалинъ до-сихъ-поръ еще уцѣлѣвшихъ.
   Общество города Шатодёнъ также не отставало отъ прочихъ провинціи. Въ самомъ городѣ и его окрестностяхъ считалось до двадцати ни чемъ незанятыхъ матушкиныхъ сынковъ. Они много способствовали развитію въ шатодёнскомъ обществѣ разгульной, праздной и веселой жизни.
   Замѣчательнѣйшимъ изъ всѣхъ львовъ того времени -- слово левъ только-что вошло тогда въ употребленіе, -- считался маркизъ д'Эскоманъ.
   Онъ былъ женатъ; но женитьба служила ему только средствомъ размашисто жить -- и надо отдать ему справедливость -- онъ жилъ на -- славу.
   Какъ вѣтряный Французъ, женившись по разсчету, маркизъ моталъ жениными деньгами также легко, какъ и своими, или, лучше сказать, отцовскими.
   Іюльская революція застала его подпоручикомъ гвардейскихъ драгунъ. Ему было тогда тридцать лѣтъ. Маркизъ, пріятный и любезный товарищъ, но не служака, чаще бывалъ записанъ въ дамскихъ таблеткахъ на вальсъ, кадрили и польку, чѣмъ въ наградныхъ спискахъ военнаго министра. По рожденію онъ принадлежалъ къ старшей отрасли аристократической фамиліи, что и давало ему право надѣяться на блестящую будущность, какъ вдругъ іюльская революція неожиданно опрокинула всѣ его надежды.
   Гордый маркизъ почелъ унизительнымъ для своего сановитаго рода служить мѣщанину-королю, ходившему пѣшкомъ съ зонтикомъ въ рукахъ и въ бумажныхъ перчаткахъ, который по требованію ремесленниковъ, показывался на балконѣ, чтобы раскланяться съ народомъ и спѣть Marseillaise. Маркизъ д'Эскоманъ вышелъ въ отставку и уѣхалъ въ свои помѣстья.
   Тамъ онъ зѣвалъ себѣ отъ скуки до наступленія охотничьяго сезона, открывшагося ровно черезъ мѣсяцъ по восшествіи на престолъ новаго короля. Съ ружьемъ и собакой маркизъ отправился на охоту и охотился цѣлыхъ три мѣсяца, т. е., до-тѣхъ-поръ, пока не исчезли куропатки и гололедица не покрыла полей.
   Возвратившись домой, онъ вдругъ очутился въ провинціи, въ обществѣ знатныхъ вдовъ и кавалеровъ св. Людовика прошлаго столѣтія, среди разгульныхъ студентовъ; -- маркизъ д'Эскоманъ невыносимо скучалъ и долго осматривался, придумывая какъ бы убить время и предпринять что-нибудь хорошее или дурное.
   Провинціальное одиночество было для маркиза такъ тягостно, что онъ ни какъ не могъ съ нимъ сжиться и, во что бы то ни стало, рѣшился преодолѣть его, т. е., какъ говорятъ Испанцы: взятъ быка за рога. Первой заботой маркиза д'Эскоманъ было -- составить себѣ веселой кружокъ, гдѣ бы онъ былъ, какъ у себя, и онъ началъ съ того, что обзавелся прехорошенькой любовницей, на права которой, впослѣдствіи, женитьба его не имѣла никакого вліянія. Манганита какъ звали ее первая вошла въ интимный кружокъ маркиза, въ ней не было типа куртизанки, но она еще не сложилась въ лоретку. ней соединилась и та и другая форма французской женщины.
   Мы упомянули о женѣ маркиза д'Эскоманъ; скажемъ теперь, что это за женщина, почему онъ женился на ней и, затѣмъ возвратимся опять къ прерванному нами разсказу.
   Маркизъ д'Эскоманъ разстроилъ свое родовое имѣніе, находясь еще на службѣ короля Карла X, и окончательно разорилъ его въ два послѣдніе года передъ революціей. Къ концу перваго года всѣ помѣстья его были уже заложены, къ концу втораго -- обширный кредитъ, которымъ обыкновенно пользуются богатые помѣщики, видимо упалъ.
   Однажды нотаріусъ, доказывая маркизу совершенную невозможность новаго займа, сказалъ рѣшительно, что ему остается только два средства выйдти изъ критическаго положенія -- или не занимать болѣе денегъ, или выгодно жениться.
   Но маркизъ д'Эскоманъ не согласился на первое предложеніе нотаріуса и нашелъ возможнымъ только исполнить послѣднее.
   -- Быть по вашему! Жените меня, сказалъ онъ, вздохнувъ и пожавъ плечами.
   Нотаріусъ, придерживаясь пословицы куй желѣзо пока горячо, тотчасъ же предложилъ ему невѣсту съ сорока пятью тысячами ливровъ годоваго дохода. Предложеніе было такъ заманчиво, что маркизъ, недолго думая, тутъ же согласился принять милльоны, прежде чѣмъ увидѣлъ ту руку, которая должна была принесть богатую ренту.
   Судьба не оскорбила маркиза и на этотъ разъ; рука, избранная имъ, была маленькая, бѣленькая и прехорошенькая.
   Невѣста принадлежала къ послѣдней отрасли извѣстной фамиліи въ Блазуа. Восьмнадцати лѣтъ, прелестная собою, съ прекраснымъ воспитаніемъ, она не могла не нравиться маркизу, чѣмъ болѣе что была сиротой, а это обстоятельство удвоило цѣнность ея милльоновъ въ глазахъ жениха; ему не угрожалъ ни процессъ съ какими-нибудь кляузными родителями, ни вліяніе ихъ на дѣла дочери.
   Спустя нѣсколько дней послѣ разговора нотаріуса съ маркизомъ, молодые люди познакомились и черезъ два мѣсяца, довольно скучныхъ и слишкомъ сентиментальныхъ для жениха, д'Эскоманъ обвѣнчался съ дѣвицею Нантёль въ церкви св. Петра, въ Шатодёнѣ.
   Въ бракахъ по разсчету, въ которыхъ, обыкновенно, не обращаютъ вниманія на сходство характеровъ жениха и невѣсты, на симпатію въ образѣ ихъ мыслей и чувствъ, все зависитъ отъ случая. Они могутъ быть счастливымъ исключеніемъ, но гораздо чаще въ нихъ скрывается полное равнодушіе партій, если только не рѣшительное отвращеніе ихъ другъ-къ-другу.
   Не таковъ быть бракъ маркиза д'Эскоманъ. Взамѣнъ его равнодушія къ женѣ, Эмма -- такъ звали дѣвицу Нантёль -- принесла въ замужество любовь чистую, готовую на всѣ пожертвованія и полную преданности.
   Свѣтскимъ дѣвушкамъ случается испытывать въ молодости тайныя влеченія и увлекаться надеждами; но, чтобъ ни говорили, а надежды ихъ рѣдко осуществляются, тѣмъ рѣже бываетъ, чтобъ строгость воспитанія и приличія свѣта, стѣсняющія молодыя страсти, могли имъ дать правильное развитіе. Современная жизнь готовитъ женщину для лицемѣрной и рабской роли съ самого дѣтства. Дѣвушкѣ до замужества приходится много перечувствовать, много испытать страстныхъ порывовъ, но постоянно ихъ сдерживать и таить отъ наблюденія и взора общества. Положеніе ихъ въ свѣтѣ еще тягостнѣе: съ одной стороны онъ волнуетъ ихъ воображеніе, горячитъ чувства, а съ другой не позволяетъ выразить, внѣ искусственныхъ условій, ни одного натуральнаго біенія сердца, ни одного задушевнаго звука. Такое ложное положеніе дотого искажаетъ женскую натуру, что она, при самыхъ богатыхъ задаткахъ природы, привыкаетъ къ своему гнету исподволь и, обманывая свое собственное сердце, обманывается и въ другихъ. Оттого можетъ быть, любовь свѣтской дѣвушки почти никогда не бываетъ искренней.
   Переносясь отъ видѣнія къ видѣнію, ограничиваясь одними только желаніями, въ постоянной нерѣшимости, -- она живетъ въ за-облачномъ пространствѣ и мечты ея витаютъ, какъ шелковистыя ткани прозрачной паутины, которыя носятся въ знойномъ воздухѣ, не имѣя на столько плотности, чтобы удержаться на землѣ.
   Эмма Нантёль, воспитанная въ монастырѣ, еще только начинала мечтать о мужѣ и потому когда опекунъ представилъ ей жениха, рекомендованнаго нотаріусомъ и вполнѣ отвѣчавшаго ея пенсіонерскимъ грезамъ, она увидѣла въ этомъ назначеніе провиденія. Она была слишкомъ неопытна, чтобъ взвѣсить всю важность своего будущаго положенія и слишкомъ довѣрчива, чтобъ усомниться въ его горькой дѣйствительности.
   При видѣ своего будущаго мужа Эмма испытала ощущенія еще невѣдомыя ей, -- до того живыя и сладкія, что онѣ, подобно электрическому току, мгновенно зажгли въ ея сердцѣ любовь.
   Чувства оказываютъ особенное вліяніе на любовь именно тогда, когда мы всего менѣе подозрѣваемъ ихъ присутствіе и дѣйствіе. Прислушиваясь какъ Эмма съ какимъ-то томнымъ восторгомъ произносила: "мой милый Рауль!" легко было убѣдиться, что при всей чистотѣ, искренности и невинности ея чувствъ -- въ этомъ изліяніи дѣвственной души заключалось, невѣдомо для нее самой, что-то матеріальное; и что въ этой любви, которую долженъ былъ скоро освятить бракъ, принимало участіе не одно сердце, не одна душа цѣломудренной дѣвушки, но и страстное желаніе чувственныхъ инстинктовъ.
   Демонъ страсти отуманилъ ясный взглядъ молодой души, и никакая рука не могла спасти де-Нантёль отъ пропасти, приготовленной ей маркизомъ д'Эскоманъ.
   Не станемъ говорить о безъименныхъ письмахъ, о совѣтахъ, которые получала Эмма -- и того и другаго всегда бываетъ тѣмъ болѣе, чѣмъ городъ менѣе. Она могла бы имъ не вѣрить, подозрѣвая въ нихъ происки своихъ наслѣдниковъ; но желаніе сдѣлаться маркизой д'Эскоманъ было въ Эммѣ такъ велико и неодолимо, что она не только пренебрегла безъименными письмами и совѣтами, но даже отвергла всѣ благоразумныя, истинно материнскія убѣжденія женщины, всегда имѣвшей на нее большое вліяніе. Мы говоримъ о кормилицѣ Эммы, Сусаннѣ Моле, которая своими попеченіями и преданностію замѣнила молодой дѣвушкѣ родную мать, преждевременно умершую..
   Сусанна Моле сперва служила горничною у дѣвицы Ренваль, вышедшей замужъ за графа де-Нантёль, т. е., у матери Эммы а потомъ, спустя восемь дней послѣ свадьбы своей барышни, она обвѣнчалась съ камердинеромъ господина де-Нантёль. Родивъ ребенка шестью мѣсяцами ранѣе своей госпожи, Сусанна просила у нея позволенія кормить маленькую Эмму. Графиня де-Нантёль, увѣренная въ ея преданности, доказанной вѣрной десятилѣтней службой, не имѣла ни какого повода отказать такой просьбѣ, тѣмъ болѣе, что Сусанна, какъ двадцати восьми-лѣтняя женщина, гораздо была крѣпче и здоровѣе самой графини.
   Ребенокъ Сусанны былъ отнять отъ груди и его мѣсто заняла маленькая Эмма; съ этой минуты добрая женщина раздѣлила свою материнскую привязанность между двумя малютками. Дочь Сусанны, хворая, слабая дѣвочка, скоро умерла отъ крупа, и тогда Сусанна обратила всю материнскую любовь и нѣжность на одну Эмму. Бѣдной женщинѣ казалось, что душа умершей перенеслась въ тѣло пережившей ея малютки, и если когда-нибудь мать утѣшалась о потери своего ребенка, кормя, лаская и укачивая чужое дитя, -- то Сусанна Моле нашла это утѣшеніе у колыбели Эммы.
   Любовь ея къ питомицѣ перешла въ страсть. Дикая и суровая натура ея смягчалась при одномъ взглядѣ на дѣвочку; заботы и попеченія ея объ Эммѣ далеко превосходили материнскія. При самомъ ничтожномъ приключеніи съ ребенкомъ, при малѣйшемъ его огорченіи раздавались крики и плачъ, -- но прежде всего крики и плачъ самой кормилицы, а не Эммы.
   Чувство любви одного существа къ другому, часто опредѣляютъ словами: "она пожертвовала бы за нее жизнью". Эта поговорка сдѣлалась пошлой фразой, но она была истиной при видѣ горячей любви Сусанны къ ея питомицѣ, для которой дѣйствительно она не пожалѣла бы жизни.
   Любовь Сусанны, или лучше сказать страсть, зашла такъ далеко, что возбудила безпокойство въ самой графинѣ де-Нантёль. Ревность матери тоже не безъ эгоизма. Графиня опасалась, чтобы юное сердце ея дочери, обманутое ласками, не предалось ошибочно чужой женщинѣ и, желая предупредить это, рѣшилась удалить отъ Эммы кормилицу.
   На этотъ разъ уже не было ни криковъ, ни плача; но вмѣсто ихъ заступило нѣмое отчаяніе, столь глубокое и ужасное, что графиня де-Нантёль поняла всю несправедливость своего поступка и сочла себя не вправѣ губить бѣдную женщину, единственное преступленіе которой заключалось въ томъ, что ея привязанность къ дитяти превзошла привязанность матери.
   Сусанна Моле, оставленная при Эммѣ, угадала, благодаря необыкновенной инстинктивной проницательности, причину, которая едва не разлучила ее съ малюткой.
   Съ своей стороны она тоже почувствовала завистливую ревность, смотря на ласки дитяти къ матери. Испугавшись такого чувства, она старалась скрыть, на сколько было возможно, отъ графини де-Нантёль, отъ прислуги и даже отъ постороннихъ лицъ, -- эту страстную любовь къ своей питомицѣ, и, пересиливъ себя, мало-по-малу успѣла затаить въ глубинѣ сердца искреннее чувство.
   Не смотря на то, оно постоянно высказывалось во всей его истинѣ. Какъ только оставалась на единѣ съ ребенкомъ, она давала полную волю своей радости, прижимала его къ своему сердцу, душила въ своихъ объятіяхъ и цѣловала или, правильнѣе сказать, впивалась въ его свѣженькія щечки.
   Ребенокъ, съ своей стороны, тоже былъ нѣженъ къ Сусаннѣ. Никого еще не зная, кромѣ матери и кормилицы, онъ раздѣлялъ между ними свою привязанность, съ легкимъ оттѣнкомъ въ пользу первой.
   По мѣрѣ того какъ Эмма подростала, она все больше и больше сближалась съ матерью; когда же отняли малютку отъ груди и перенесли кроватку ея изъ комнаты кормилицы въ большой кабинетъ, смѣжный съ спальною графини де-Нантёль; это время было самымъ тяжкимъ и ужаснымъ испытаніемъ для бѣдной Сусанны: ей казалось, что у нея похитили половину ея счастія и что нѣтъ больше ночей въ ея жизни.
   Нерѣдко въ потемкахъ, когда графиня уже спала, Сусанна, затаивъ дыханіе, дрожа всѣмъ тѣломъ, какъ будто бы она замышляла преступленіе, на цыпочкахъ прокрадывалась тѣнью въ комнату малютки только для того, чтобы хоть разъ поцѣловать свою милую Эмму. Но иногда, не смотря на всѣ ея предосторожности, графиня де-Нантёль пробуждалась, и тогда испуганная Сусанна, не зная какъ выпутаться, увѣряла, что слышала крикъ ребенка.
   Все это происходило во время кровавыхъ битвъ имперіи, когда графъ де-Нантёль -- полковникъ кирасирскаго полка -- участвовалъ и въ побѣдахъ и въ пораженіяхъ, предшествовавшихъ паденію Наполеона.
   Раненый подъ Бородино, подъ Лейпцигомъ и Монмиралемъ -- онъ былъ убитъ подъ Ватерлоо.
   Когда графиня де-Нантёль получила отъ военнаго министра за черною печатью извѣстіе о смерти мужа -- Эммѣ было только два года.
   При потерѣ близкихъ сердцу, пораженные страшнымъ горемъ, мы обыкновенно привязываемся еще болѣе къ своимъ роднымъ, оставшимся въ живыхъ. Такъ было и съ графиней де-Нантёль. Любовь ея къ дочери видимо усилилась со смерти мужа и сердце бѣдной Сусанны Моле стало еще болѣе страдать. Съ трехъ и до десяти лѣтъ ребенокъ почти не разлучался съ матерью, и хотя онъ былъ еще нѣсколько привязанъ къ Сусаннѣ, но очень естественно, что съ каждымъ днемъ все болѣе и боже отвыкалъ отъ нея.
   Такое положеніе было невыносимо-тягостно для Сусанны; сердце ея разрывалось на части, и бѣдная женщина двадцать разъ собиралась просить графиню, чтобы она отпустила ее на родину, и двадцать разъ отмѣняла свое намѣреніе, не имѣя на то ни силъ, ни энергіи. Въ ту самую минуту, когда ей казалось, что она готова уже сказать о томъ графинѣ, присутствіе духа ея оставляло и бѣдная женщина печально говорила про себя: "подожду еще денекъ". Но проходилъ день-за-днемъ и ни одинъ изъ нихъ не придалъ ей рѣшимости покинуть Эмму.
   Однажды вечеромъ, воротившись съ прогулки, графиня де-Нантёль вдругъ почувствовала нестерпимую боль въ боку. Она каталась въ открытой коляскѣ и сильно прозябла: опасаясь, чтобы ребенокъ также не озябъ, графиня сняла съ себя салопъ, укутала въ него Эмму и, вѣроятно, въ то самое время простудилась. Не обращая особеннаго вниманія на свою болѣзнь, она не послала за докторомъ и тѣмъ дала ей усилиться: черезъ сутки у ней развилось сильное воспаленіе въ легкихъ и болѣзнь ея шла быстро, принявъ такой опасный характеръ, что черезъ три дня графини де-Нантёль уже не было на свѣтѣ. Умирая, она благословила дочь свою и поручила ее Сусаннѣ Моле. Въ послѣднія торжественныя минуты жизни, графиня вполнѣ оцѣнила любовь и преданность этой рѣдкой женщины. сердцѣ человѣческомъ есть много непонятнаго: хотя Сусанна Моле искренно любила графиню, но едва послѣдняя закрыла глаза, какъ уже Сусаннѣ показалось, что какой-то таинственный голосъ шепталъ ей въ глубинѣ души: "Теперь только Эмма твоя; уже никто не полюбитъ ее сильнѣе тебя". Голосъ этотъ испугалъ Сусанну, она заплакала и крѣпко прижала ребенка къ своему любящему сердцу.
   Родной дядя графини де-Нантёль, по матери, -- закоренѣлый роялистъ, никогда почти не видавшій своей племянницы единственно потому, что мужъ ея служилъ подъ знаменами похитителя престола, -- сталъ опекуномъ Эммы. Онъ отдалъ ее въ лучшій пансіонъ въ Парижѣ и, припомнивъ рекомендацію покойной графини, позволилъ Сусаннѣ Моле остаться при ненаглядной ея питомицѣ. Этого только и хотѣлось бѣдной женщинѣ.
   Прошло шесть лѣтъ. Воспитаніе Эммы окончилось и, благодаря честному и разумному управленію дяди-опекуна, состояніе ея впродолженіе этихъ шести лѣтъ удвоилось.
   Однажды, бесѣдуя о дѣлахъ съ своимъ нотаріусомъ, дядя Эммы, между прочимъ, сказалъ: -- Да, любезнѣйшій Прево, знаете ли вы, что моя воспитанница уже невѣста: ее пора выдать замужъ. Я не ищу ей богатаго жениха, но желалъ бы выдать ее за человѣка старой дворянской фамиліи и съ хорошимъ направленіемъ.
   Спустя дня три послѣ этого разговора, маркизъ д'Эскоманъ пріѣхалъ къ г-ну Прево, чтобы занять денегъ; но онъ вмѣсто займа предложилъ ему жениться на дѣвицѣ де-Нантёль, какъ мы уже сказали выше.
   При первомъ слухѣ о предположенномъ замужствѣ Эммы, Сусанна Моле бросилась разузнавать о женихѣ съ усердіемъ самой заботливой матери. Она не искала истины въ фёшенабельныхъ салонахъ, между свѣтскими людьми, которые большею частію скрываютъ ее изъ собственныхъ видовъ или, по-крайней-мѣрѣ, затушевываютъ, нѣтъ, Сусанна искала ее въ лакейскихъ -- въ этомъ строгомъ судилищѣ, гдѣ не многіе господа пользуются одобреніемъ тѣхъ, которыхъ судьба назначила имъ въ услуженіе.
   Кормилица Эммы была поражена разсказами лакеевъ о нравѣ и привычкахъ маркиза д'Эскоманъ. Ей представилось, что ея милое дитя сдѣлается жертвой одного изъ чудовищъ, описываемыхъ въ волшебныхъ сказкахъ; и Сусанна просила, молила, заклинала Эмму нейдти добровольно на вѣрную гибель; но, къ несчастію, похожденія маркиза были такого рода, что не было ни какой возможности разсказать молодой дѣвушкѣ именно тѣ изъ нихъ, которыя могли бы произвесть на ея умъ или, лучше сказать, на ея сердце самое сильное впечатлѣніе.
   Бѣдная женщина должна была молчать; она не смѣла быть откровенной, и потому на всѣ ея мольбы Эмма отвѣчала только веселымъ и беззаботнымъ смѣхомъ; она, какъ сумасшедшая, хохотала надъ опасеніями своей няньки и, указывая на красивое лицо своего жениха, насмѣшливо спрашивала Сусанну: "похожъ ли онъ на Рауля съ синей бородой?"
   Эмма вышла замужъ.
   Прошла недѣля съ той минуты, когда она произнесла упоительное и, вмѣстѣ съ тѣмъ, страшное слово: да, отвергнувъ мольбы своей няньки, которой пасмурное лицо и заплаканные глаза ясно выражали сомнѣніе на счетъ будущаго счастія молодой; но Эмма и сама стала уже печальна.
   Она начинала грустить, видя что замужество ея неоправдало ни одной изъ тѣхъ свѣтлыхъ надеждъ, которыя сулило пылкое воображеніе юному ея сердцу. Она напрасно ждала той идеальной любви, тѣхъ сладкихъ наслажденій, которыя она считала своимъ непремѣннымъ удѣломъ.
   Эмма надѣялась жить жизнью нѣжно-любящаго мужа, какъ своею собственною; она хотѣла раздѣлить съ нимъ и горе и радости, слиться съ его душою, какъ соединилась съ его существомъ и -- увы!-- къ величайшему ея изумленію она оставалась всегда одна, и постоянно одна.
   Несообщительность, холодность и равнодушіе, которыхъ Рауль не скрывалъ и въ то время, когда былъ женихомъ, Эмма принимала за необходимыя условія приличій высшаго круга и все это ей даже нравилось, какъ признакъ аристократическаго тона; но она скоро разочаровалась, увидавъ, что и послѣ свадьбы, мужъ ея остался по прежнему равнодушнымъ къ ней.
   Какъ путникъ, на минуту увлеченный появленіемъ миража, принимаетъ его за благотворный источникъ, надѣется утолить нестерпимую жажду и, вдругъ видитъ вокругъ себя одни только необозримыя степи съ раскаленными песками; -- такъ и очнувшейся Эммѣ стало страшно не маркиза д'Эскомана, но жизни, ведущей къ такимъ ужаснымъ разочарованіямъ, предъ которыми опасенія Сусанны казались ей теперь ребяческимъ страхомъ.
   Напротивъ того, женитьба нисколько не измѣнила прежней жизни маркиза: она шла своимъ чередомъ и только на конюшнѣ прибавилось двѣ лошади, да въ кухни лишній поваръ.
   Маргаритѣ Жели, какъ любовницѣ маркиза, разумѣется не совсѣмъ была пріятна эта свадьба, и потому, чтобы сколько нибудь утѣшить ее, маркизъ д'Эскоманъ, какъ истый дворянинъ, подарилъ ей одну изъ трехъ превосходныхъ шалей, положенныхъ имъ въ свадебную корзинку его невѣсты. Когда мѣщанки города Шатодёна увидѣли такую чудную вещь на плечахъ Маргариты, -- онѣ чуть не умерли съ досады.
   Женившись, маркизъ продолжалъ по прежнему посѣщать Маргариту, любить лошадей, собакъ, и по прежнему проигрывался въ карты.
   За всѣмъ тѣмъ Шатодёнъ былъ для него самымъ скучнымъ городомъ, и потому, какъ мы уже сказали, маркизъ старался развлечься, составивъ для себя особый веселый кружекъ.
   Съ кавалерами св. Лудовика ему нечего было дѣлать: все ихъ вниманіе и всѣ способности поглощались газетными статьями и большую часть свободнаго времени они проводили въ безконечныхъ толкахъ о политикѣ; слѣдовательно маркизу д'Эскоманъ оставались одни студенты, общество которыхъ представляло его дѣятельности обширное поле. Онъ рѣшился быть наставникомъ этой молодежи.
   Прошло полгода и маркизъ могъ смѣло гордиться успѣхами своихъ учениковъ: городъ Шатодёнъ совершенно преобразился. Едвали когда удавалось посланнику выполнить такъ успѣшно свое порученіе или миссіонеру достигнуть такихъ скорыхъ и блестящихъ результатовъ.
   По всѣмъ гульбищамъ забороздили щегольскіе экипажи; звонъ колоколовъ, который въ прежнее время только одинъ нарушалъ ночной покой мирныхъ обитателей города, заглушался по утрамъ охотничьими рогами; веселыя пѣсни разгульной толпы смѣняли роговую музыку и заставляли горожанъ проводить безсонныя ночи. Ситцевыя платья горожанокъ съ каждымъ днемъ все больше стали замѣнятся шелковыми и бархатными; множество матерей оплакивали своихъ погибшихъ дочекъ. Наконецъ ханжи, ужасаясь и крестясь, перечисляли огромныя суммы, проигрываемыя молодыми сорванцами въ клубѣ.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Лудовикъ де-Фонтанье.

   Разсказъ нашъ, которому предъидущая глава служитъ прологомъ, начинается съ третьяго года супружества маркиза д'Эскоманъ и Эммы де-Нантёль. Все что только можно было ожидать отъ такого брака -- сбылось въ эти два года.
   Всякая рана, не перевязанная во время, растравляется и гноится, -- это законъ нравственной и физической природы, по которому и пороки и несчастія никогда не остаются въ одномъ положеніи. Втеченіе двухъ лѣтъ, огорченія Эммы съ каждымъ днемъ увеличивались; пороки же маркиза шли своимъ чередомъ и даже часто выходили изъ границъ, допускаемыхъ приличіемъ; потерявъ даже внѣшній лоскъ, они явились въ отвратительномъ цинизмѣ и не могли извиняться даже молодостію лѣтъ. Наконецъ дошло дотого, что общество обыкновенно столь равнодушное къ супружескому горю, прониклось негодованіемъ къ поведенію маркиза, который явно пренебрегалъ всѣми приличіями и далъ полную волю своимъ страстямъ.
   Бѣдная Эмма отъ печали перешла къ унынію, отъ уныніяхъ безнадежному отчаянію и, наконецъ, отъ отчаянія -- къ задумчивой и грустной покорности судьбѣ своей.
   Не разъ говорили, и такъ какъ великія истины требуютъ повторенія, то и мы еще разъ скажемъ, что несчастія не сокрушаютъ людей съ твердымъ характеромъ; напротивъ, они возвышаютъ и облагораживаютъ ихъ испытаніями. Такъ было и съ Эммой. Съ самой ранней юности она узнала горе; еще ребенкомъ она видѣла свою мать въ траурѣ, трауръ же преслѣдовалъ бѣдняжку и въ дѣвичьемъ возрастѣ. Весьма понятно, что любовь къ ней Сусанны Моле могла служить ей только матеріальной опорой: совершенное одиночество, въ которомъ она выросла, расположило душу ея къ особенной энергіи, между тѣмъ какъ тяжелые опыты, придали этому сердцу твердость чувства. Поэтому, когда прошли первые порывы супружескаго увлеченія и наступило разочарованіе, -- она перенесла несчастіе съ наружнымъ спокойствіемъ и съ достоинствомъ; она съумѣла скрыть слезы горести подъ личиною равнодушія, убить въ себѣ любовь презрѣніемъ, считая ее недостойной себя; когда же любовь въ ней умерла, то она не искала уже на землѣ никакихъ утѣшеній и являлась среди своихъ поклонниковъ такой беззаботной, остроумной, съ видомъ такого пренебреженія къ окружавшей ее лести, что казалось, будто ни что не въ состояніи возмутить эту женщину. За то всѣ называли ее холодной какъ мраморъ, съ которымъ она соперничала бѣлизной своей кожи.
   Но подлѣ Эммы было существо, не имѣвшее столько силы воли, чтобы подражать ей въ покорности судьбѣ. Мы говоримъ о Сусаннѣ Моле. Она считала страшнымъ преступленіемъ со стороны маркиза, что онъ не съумѣлъ оцѣнить прекрасныхъ качествъ Эммы и пренебрегъ ея красотой, что онъ заставилъ плакать эти голубые глазки, краше которыхъ Сусанна не находила въ цѣломъ мірѣ; что онъ причинилъ столько горя молодой женщинѣ, которую она иногда все еще про, должала по старой привычкѣ качать на своихъ колѣняхъ, какъ маленькое дитя. За все это Сусанна стала смертельнымъ врагомъ маркиза д'Эскоманъ.
   Ненависть ея обратилась въ бѣшенство съ того дня, когда она встрѣтила мужа своей госпожи, нагло разгуливающимъ подъ руку съ Магаритой Жели. Сусанна бросила на него взоръ полный презрѣнія, ожидая этимъ смутить его, но въ отвѣть на безсильную ея злобу маркизъ толко расхохотался.
   Эмма показывалась въ свѣтѣ неохотно и безъ всякаго удовольствія; тишина и уединеніе шли къ ея грустному и серьезному настроенію духа, болѣе чѣмъ шумъ свѣтской жизни; но Сусанна не одобряла въ ней такого затворничества, напротивъ, не имѣя возможности чѣмъ-нибудь отмстить маркизу, она наивно желала, чтобы успѣхи ея питомицы въ обществѣ выводили изъ терпѣнія ея мужа.
   Когда Эмма рѣшалась выѣхать куда-нибудь на вечеръ съ мужемъ, Сусанна одѣвала ее, какъ заботливая мать, охорошивала и убирала ее съ преданностію и благоговѣніемъ Брамина къ своему идолу; она наслаждалась полнотой красоты своей питомицы, и это еще болѣе усиливало ея нѣжность къ одной и ненависть къ другому.
   Часто случалось ей сопровождать свою госпожу на дружескіе вечера: тамъ она проталкивалась черезъ толпу прислуги и въ полу открытую дверь любовалась молодой маркизой, не теряя изъ виду ни одного ея движенія, улыбаясь машинально тѣмъ, кому та улыбалась; гордая ея успѣхами, она была тѣмъ счастливѣе, чѣмъ тѣснѣе становилась толпа обожателей Эммы и, подъ вліяніемъ ненависти къ маркизу, Сусанна казалось, была бы готова поощрить ихъ и движеніемъ и голосомъ.
   Впрочемъ маркизъ д'Эскоманъ оставался совершенно равнодушенъ къ тому, что происходило у него въ домѣ; онъ даже не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на злобу, которой Сусанна такъ щедро его надѣляла.
   Вотъ въ какомъ положеніи были дѣла, когда вдругъ, въ первыхъ числахъ 1835 года, случилось происшествіе, надѣлавшее много шуму въ шатодёнской аристократіи.
   Окружный субъ-префектъ опредѣлилъ къ себѣ секретаремъ молодаго человѣка, -- одного изъ потомковъ древняго норманскаго дворянства. Тотъ явился на службу съ рекомендательнымъ письмомъ къ своему родственнику -- одному изъ старожиловъ Босе. Письмо было отъ матери молодаго человѣка: она просила въ немъ своего двоюроднаго брата не оставить ея сына родственнымъ расположеніемъ, руководить его и ввести въ общество.
   Такимъ образомъ Лудовикъ де-Фонтанье -- такъ звали пріѣхавшаго секретаря -- незамѣтно и безъ всякихъ затрудненій попалъ въ самый аристократическій кружекъ, куда не могъ проникнуть ни одинъ изъ чиновниковъ, служившихъ новому королю.
   Большая часть этого замкнутаго и надутаго круга нашла не приличнымъ видѣть въ средѣ своей должностное лицо. Дѣйствительно, что могло быть непріятнѣе для этого дворянскаго гнѣзда, какъ встрѣтить въ своей средѣ какого-нибудь де-Фонтанье -- слугу іюльскаго правительства. Нельзя было безъ сожалѣнія смотрѣть на молодаго человѣка, который могъ бы имѣть общественное значеніе, а между тѣмъ сдѣлался слугой королевскаго чиновника.
   Въ то время, всякое снисхожденіе къ человѣку, такимъ образомъ пренебрегавшему своею честію и своимъ именемъ, -- считалось преступленіемъ.
   Самые горячіе противники настаивали, чтобы исключить le prémier-venu изъ среды своего общества. Молва объ этомъ не могла не распространиться по всюду и не дойдти до ушей родственника Лудовика де-Фонтанье, г. де-Морой, который ввелъ молодаго человѣка въ общество шатодёнской аристократіи.
   Послѣдній горячо принялся защищать своего родственника и старался оправдать его въ глазахъ общества, напоминая своимъ противникамъ, что отецъ Лудовика де-Фонтанье носилъ имя чистое и, можетъ быть, болѣе благородное, чѣмъ ихъ отцы.
   Онъ служилъ въ 1830 году полковникомъ королевской гвардіи и пожертвовалъ своею жизнію за короля. Мѣсто, полученное его сыномъ, было дано въ видѣ вознагражденія заслугъ стараго роялиста -- воина, чтобъ обезпечить осиротѣвшее его семейство, которое состояло изъ матери и кузины Лудовика де-Фонтанье.
   Но тупоумная камарилья нисколько не убѣдилась доводами г. де-Морой; мнѣніе его раздѣляли только одни домашніе, да близкіе его знакомые; большая же часть шатодёнской аристократіи была на сторонѣ оппозиціи и рѣшила не допускать молодаго человѣка въ свой кружекъ.
   Однимъ изъ самыхъ ожесточенныхъ непріятелей г. де-Фонтанье оказался маркизъ д'Эскоманъ.
   Мы спѣшимъ оговориться, что маркизъ въ этомъ случаѣ примкнулъ къ оппозиціи вовсе не изъ непреклонности своихъ убѣжденій, а единственно потому, чтобъ найдти только какой-нибудь поводъ къ столкновенію.
   Но позвольте, читатель, познакомить васъ съ личностію Лудовика де-Фонтанье.
   Этотъ молодой человѣкъ, щедро надѣленный всѣми дарами природы, былъ двадцати четырехъ лѣтъ. Высокаго роста, хорошо сложенной, онъ имѣлъ правильныя, даже слишкомъ рѣзко обрисованныя черты лица; наружность его не лишена была нѣкотораго достоинства, но недостатокъ граціозности и мягкости въ манерахъ портили первое хорошее впечатлѣніе. Онъ казался мѣшковатымъ и неловкимъ, какъ вообще военные, только недавно надѣвшіе фракъ.
   И дѣйствительно Лудовикъ де-Фонтанье, какъ и большая часть молодыхъ людей того времени, готовился къ военному званію, и навѣрно служилъ бы въ арміи, еслибъ только былъ живъ отецъ его. Воспитаникъ Сенъ-Сира, Людовикъ лишь по убѣжденію матери измѣнилъ военному поприщу и согласился принять мѣсто секретаря у субъ-префекта. Вотъ почему до двадцати лѣтъ онъ не снималъ съ себя военнаго мундира и, разумѣется, перемѣнивъ его недавно на фракъ, казался неразвязнымъ въ статскомъ платьѣ.
   Описавъ физическія качества молодаго человѣка, мы перейдемъ къ нравственнымъ.
   Владѣя въ высшей степени изумительною способностью къ наукамъ, онъ не имѣлъ терпѣнія и усидчивости, такъ, что его прекрасная способность болѣе вредила, чѣмъ была полезна; слегка занимаясь всѣмъ, онъ во всемъ останавливался тамъ, гдѣ предметъ становился серьезнымъ и требовалъ какихъ-нибудь усилій для его изученія.
   Онъ имѣлъ чрезвычайно доброе, кроткое и преданное сердце; но всѣ эти хорошія качества, развитыя въ немъ до крайности, много вредили какъ ему, такъ и его приближеннымъ, сдѣлавъ его нервнымъ и слишкомъ раздражительнымъ. По временамъ у него проявлялись какіе-то судорожные и бурные порывы, которые, исключая минуты сильнаго гнѣва, выказывали въ немъ характеръ болѣе женскій, чѣмъ мужскій.
   Лудовикъ де-Фонтанье, ко всѣмъ довѣрчивый, до того вѣровалъ въ возможность всеобщаго сочувствія, что готовъ былъ назвать весь родъ человѣческій своимъ другомъ. Онъ, какъ и Калигула, желавшій римскому народу имѣть одну голову, чтобы удобнѣе было отсѣчь ее съ одного размаха, -- желалъ того же цѣлому міру, но только для того, чтобы разцѣловать его въ обѣ щеки.
   При такомъ постоянномъ настроеніи ему, разумѣется, все казалась въ розовомъ цвѣтѣ, и потому впродолженіе недѣли со дня своего вступленія въ префектуру, онъ написалъ къ матери два письма, выхваляя въ нихъ съ юношескимъ увлеченіемъ пріемъ, сдѣланный ему шатодёнскимъ обществомъ. Ему казалось, что мужчины и женщины на-перерывъ другъ-передъ-другомъ стараются изобрѣтать для него удовольствія, и сколько восторженныхъ похвалъ онъ расточалъ уму однихъ и красотѣ другихъ, желая такимъ образомъ заплатить имъ долгъ благодарности.
   Но минута разочарованія была отъ него уже недалека.
   И какъ онъ изумился, когда однажды утромъ, субъ-префектъ, отведя его въ сторону, объяснилъ ему настоящее положеніе дѣла и передалъ всѣ оскорбительные слухи, ходившіе въ обществѣ, на счетъ его мужества, -- слухи, которыхъ въ простотѣ души молодой человѣкъ и неподозрѣвалъ. Субъ-префектъ, открывъ ему истину, вмѣстѣ съ тѣмъ потребовалъ отъ него во имя фамиліи де-Фонтанье, которой всегда былъ другомъ, и во имя правительства, котораго служилъ представителемъ, чтобы новый секретаръ вышелъ съ честью изъ непріятныхъ отношеній къ противникамъ власти.
   Еслибъ молнія упала у самыхъ ногъ Лудовика, то вѣроятно она не ошеломила бы его такъ, какъ извѣстіе, переданное ему начальникомъ. Не слушая его болѣе и даже не посовѣтовавшись съ своимъ двоюроднымъ братомъ г. де-Морой, де-Фонтанье бросился прямо въ клубъ, съ твердымъ намѣреніемъ вызвать на дуэль перваго встрѣчнаго.
   Все это происходило въ часъ по полудни, когда залы клуба бываютъ почти пусты; на этотъ разъ тамъ находился только маркизъ д'Эскоманъ съ двумя своими знакомыми: одинъ былъ Жоржъ де-Гискаръ -- двадцати лѣтній вѣтреникъ, -- другой шевалье де-Монгла -- шестидесяти лѣтній повѣса; они стояли, опершись на перилы балкона, въ ожиданіи лошадей для прогулки.
   Проходя мимо ихъ, или, лучше сказать, подъ ихъ ногами, Лудовикъ де-Фонтанье услыхалъ смѣхъ, какъ будто бы относившійся къ нему. Смѣхъ этотъ еще болѣе возмутилъ его и привелъ въ ярость, какъ ударъ копья разъяряетъ выходящаго на арену быка.
   Лудовикъ де-Фонтанье вбѣжалъ въ домъ и быстро поднялся по лѣстницѣ.
   Надо сказать, что за нѣсколько дней предъ тѣмъ онъ былъ только-что предложенъ въ члены клуба, а потому его имя, вмѣстѣ съ именами его рекомендовавшихъ, было выставлено на дощечкѣ, по обыкновенію вывѣшиваемой въ клубахъ до дня балотировки.
   Молодой человѣкъ прямо подошелъ къ стѣнѣ, сорвалъ съ нее объявленіе и растопталъ ногами дощечку.
   Въ это самое время маркизъ д'Эскоманъ объяснялъ Жорзцу де-Гискару достоинства недавно купленной имъ лошади, которую держалъ передъ балкономъ грумъ. Занятые такимъ важнымъ дѣломъ, никто изъ нихъ не видалъ, какъ прошелъ мимо де-Фонтанье, какъ онъ вбѣжалъ въ клубъ и никто бы изъ нихъ не слыхалъ треска раздавленной ногами дощечки, если бы не обернулся шевалье де-Монгла, вовсе ненаходившій особеннаго удовольствія любоваться чужими лошадями, не имѣя собственныхъ.
   Мы уже сказали, что ему было шестьдесятъ лѣтъ. Не смотря на то, шевалье былъ единственный человѣкъ изъ всѣхъ старыхъ шатодёнскихъ холостяковъ, котораго маркизъ д'Эскоманъ съумѣлъ разлучить и съ реверси и съ политикою. Въ-самомъ-дѣлѣ, де-Монгла, нисколько не жалѣя себя, усерднѣе всѣхъ содѣйствовалъ маркизу въ его человѣколюбивой цѣли.
   Старикъ былъ не большаго роста и тученъ; но тучность -- первый признакъ старости -- нисколько не повредила его подвижности, столь рѣдкой въ такія лѣта. Его икры еще не утратили своей упругости и округлости; ноги были еще легки и тверды; руки бѣлы и нѣжны. Не смотря на преклонныя лѣта и невоздержность жизни, на угреватомъ лицѣ его еще можно было отъискать черты того хорошенькаго пажа, который когда-то заставлялъ молодыхъ герцогинь не только мечтать, но даже проводить безсонныя ночи.
   Во время своей молодости онъ слылъ хорошимъ танцоромъ; но и съ приближеніемъ старости въ немъ не утратился этотъ талантъ, нынѣ забытый въ нашихъ безжизненныхъ салонахъ.
   Смотря на нынѣшніе танцы, шевалье де-Монгла никакъ не могъ понять, съ какою цѣлію двѣ пары различнаго пола становятся одна передъ другой и, начинаютъ расхаживать небольшими шагами впередъ и назадъ, потомъ вправо и влѣво, затѣмъ переходятъ на другую сторону, чтобы наконецъ снова вернуться на прежнее мѣсто, исполнивъ все это съ той веселостью, съ которой, обыкновенно, провожаютъ похоронныя дроги.
   Ученикъ Вестриса 1-го, старый шевалье вполнѣ сохранилъ юношескую любовь къ свѣтской жизни и салоннымъ собраніямъ. Каждый балъ становился событіемъ въ его жизни, такъ-что еще за недѣлю впередъ онъ мечталъ уже о немъ и готовился къ нему какъ будто-бы къ какому-нибудь хореографическому представленію, репетируя всѣ танцы на дому. Многіе даже разсказывали, что когда его приглашали на балъ въ окрестности Шатодёна, то онъ, миновавъ городъ, выходилъ изъ кареты, становился на запятки, гдѣ никогда не было лакея, и всю дорогу выдѣлывалъ тамъ вычурныя па, подобно любителю фехтованія, который постоянно упражняется въ своемъ искусствѣ, наступая на стѣну.
   Молодость свою шевалье де-Монгла провелъ очень разсѣянно, но шестьдесятъ лѣтъ безпутной жизни ни сколько не изнурили его крѣпкаго тѣла и не охладили его пылкихъ страстей.
   Никто не успѣвалъ ранѣе его явиться одѣтымъ на сборное мѣсто, когда собирались охотиться на оленей; никго проворнѣе и ловчѣе его не перескакивалъ черезъ заборы и рвы, гоняясь за звѣремъ; а провести десять часовъ сряду на охотѣ не составляло для него большаго труда и даже не утомляло его на, столько чтобы онъ потомъ не былъ въ силахъ пропьянствовать всю ночь. Въ-особенности за обѣдомъ выказывалась во всемъ своемъ блескѣ слава стараго титана оргій! Никто изъ шатодёнскихъ кутилъ не могъ припомнить, чтобы когда-нибудь на лицѣ шевалье де-Монгла проявились хотя малѣйшіе слѣды утомленія, не смотря на то, что онъ никогда и ни отъ чего не отказывался; никому еще не случалось подмѣтить на его вѣчно веселой физіономіи, хотя малѣйшую тѣнь заботъ и огорченій. Наконецъ, чтобы полнѣе очертить личность стараго шевалье, мы прибавимъ, что бывали случаи въ его жизни, когда онъ не смотря на свои сѣдины чрезвычайно искусно выпутывался изъ любовныхъ похожденій съ женщинами и изъ враждебныхъ столкновеній съ мужчинами.
   Но такъ какъ идеальные герои встрѣчаются только въ романахъ, а разсказъ нашъ не романъ, но быль; то мы обязаны сознаться, что шевалье де-Монгла имѣлъ и свои недостатки; между ними главнымъ была смѣшная привычка слишкомъ часто вспоминать о миломъ прошедшемъ времени, казавшемся еще милѣе, когда ему случалось видѣть подвиги новаго, щедушнаго, какъ онъ называлъ, поколѣнія, посягавшаго идти по слѣдамъ знаменитыхъ повѣсъ стараго времени. Онъ слишкомъ любилъ разсказывать о завидной роли, которую будто бы игралъ въ то миѳическое время, когда между дѣйствительной жизнью и сказкой не было почти различія.
   Но какъ все на свѣтѣ надоѣдаетъ, такъ и постоянные разсказы стараго шевалье, правдивые или ложные, о его похожденіяхъ, наконецъ прискучили шатодёнскому обществу. Эти разсказы обыкновенно оканчивались слѣдующей фразой:
   -- "Эфесъ моей шпаги послужилъ ему вмѣсто пластыря".
   Фраза эта была причиной того, что въ обществѣ его называли въ глаза кавалеръ де-Монгла, а за-очно величали кавалеръ пластыря.
   При всемъ томъ потребность въ шумной и бурной жизни, пробудившаяся въ немъ съ-тѣхъ-поръ, какъ маркизъ д'Эскоманъ первый подалъ тому примѣръ, и въ-особенности страсть къ игрѣ, увлекли стараго шевалье слишкомъ далеко.
   Онъ былъ бѣденъ, и тѣмъ сильнѣе чувствовалъ свою бѣдность, чѣмъ дальше шелъ по пути разгула и мотовства.
   Наконецъ, онъ пришелъ въ такое положеніе, что вынужденъ былъ занимать деньги у кого ни попало, разумѣется, безъ отдачи, и сталъ несостоятельнымъ плательщикомъ карточныхъ долговъ; все это роняло его въ глазахъ молодыхъ людей, хотя въ нравственномъ отношеніи они ни сколько не были выше его.
   Подобное положеніе де-Монгла оскорбляло его искреннихъ друзей; но въ его ошибкахъ, къ которымъ подавали поводъ его привычки и запальчивость, было столько добродушія, что смѣясь надъ его выходками, никто и не думалъ негодовать на поведеніе стараго повѣсы.
   Мы ужъ сказали, что онъ обернулся, услыхавъ трескъ дощечки, растоптанной Лудовикомъ де-Фонтанье
   По блѣдности лица и взволнованному виду молодаго человѣка, шевалье де-Монгла тотчасъ догадался, въ чемъ дѣло. Въ головѣ его мелькнула мысль, что это обстоятельство предоставляетъ ему удобный случай востановить свое значеніе въ дружескомъ кружкѣ, который сталъ уже насмѣхаться надъ его непомѣрной болтливостью и безпрестанными разсказами о романическихъ подвигахъ въ молодости. "Дуэль въ такихъ преклонныхъ лѣтахъ, подумалъ шевалье, надѣлаетъ много шуму и заставить общество снова обратить на меня вниманіе"
   -- Par Dieu, милостивый государь! вы заставляете меня чрезвычайно жалѣть, что мы только-что отпустили своихъ лакеевъ, вскричалъ шевалье де-Монгла, покачиваясь съ тѣмъ нахальнымъ видомъ, который исключительно принадлежалъ дворянамъ прошлаго столѣтія.
   При этихъ словахъ Лудовикъ де-Фонтанье почувствовалъ, какъ будто скорпіонъ или пчела вонзили въ него свое жало.
   -- А почему такъ, милостивый государь? спросилъ онъ съ гордостію.
   -- А потому, милостивый государь, что теперь некому попросить одного безумца умѣрить свой гнѣвъ дома или въ префектурѣ.
   -- Напрасно вы сожалѣете о нихъ, возразилъ Лудовикъ де-Фонтанье, забывъ въ азартѣ всякое чувство приличія; Вы сами какъ нельзя больше способны исполнить ихъ обязанность.
   -- О-о! вскричалъ шевалье де-Монгла, припрыгнувъ какъ будто-бы онъ получилъ пощечину. Знаете ли вы, милостивый государь, цѣну этого грубаго оскорбленія.
   -- Понимайте, какъ хотите, вы лучше чѣмъ кто-нибудь въ состояніи рѣшить это.
   -- Итакъ.... началъ было шевалье де-Монгла, но тутъ, забывъ всю важность полученнаго имъ оскорбленія, онъ увлекся по обыкновенію своимъ конькомъ и заболтался:-- Нужно вамъ сказать, что однажды Англичанинъ -- капитанъ Джервиль -- нанесъ мнѣ оскорбленіе, гораздо меньшее, чѣмъ вы, но я все-таки дрался съ нимъ и выказалъ себя превосходнѣйшимъ дуэлистомъ. Въ то самое время, какъ онъ готовился нанести мнѣ ударъ, я подался назадъ и, отпарировавъ, такъ глубоко всадилъ въ него...
   -- Что ефесъ вашей шпаги послужилъ для него пластыремъ. Намъ это давно уже извѣстно, monsieur шевалье, и хотя я здѣсь не больше недѣли, но уже въ состояніи также хорошо, какъ и вы, досказывать всѣ ваши розсказни.
   -- Розсказни, вскричалъ шевалье, розсказни! О, за это словечко я готовъ положить тысячу человѣкъ!
   И дѣйствительно, при такомъ новомъ доказательствѣ всеобщей недовѣрчивости къ его разсказамъ, де-Монгла изъ притворнаго гнѣва перешелъ въ совершенное бѣшенство.
   -- И я надѣюсь, продолжалъ онъ, что вы не откажете мнѣ въ удовлетвореніи.
   -- Готовъ, милостивый государь; но прежде всего мнѣ хотѣлось бы разсчитаться съ нахалами, искавшими случай меня унизить, -- съ нахалами, скрывавшими подъ привѣтливой личиной благосклонности, самую вѣроломную измѣну.
   Во время спора къ нимъ подошелъ маркизъ д'Эскоманъ.
   -- Позвольте спросить, милостивый государь, на что вы жалуетесь? спросилъ онъ хладнокровно.
   -- Я жалуюсь на то, милостивый государь, что нѣкоторыя особы осмѣлились требовать моего исключенія изъ среды здѣшняго общества, въ которомъ я имѣю полное право занимать не послѣднее мѣсто по моему рожденію и общественнымъ связямъ. Я обвиняю этихъ людей въ низости за то, что они задумали тайно оскорбить меня, не смѣя нанести мнѣ оскорбленія явно.
   -- Никто не отвергаетъ древности вашего рода, милостивый государь, отвѣчалъ иронически маркизъ д'Эскоманъ: -- каждый знаетъ, что фамилія де-Фонтанье одна изъ самыхъ почетныхъ въ Нормандіи; но какъ бы ни было знаменито ваше происхожденіе, все-таки оно не даетъ вамъ права на доступъ въ кружекъ тѣхъ людей, которые считаютъ вѣрность одною изъ первыхъ доблестей дворянства.
   Не смотря на всю свою неопытность и ожесточеніе, Лудовика де-Фонтанье понялъ однакожъ, что ему трудно было бы защищать законность своихъ дѣйствій; онъ понялъ, что денежный вопросъ, связанный съ пропитаніемъ его семейства, будетъ смѣшенъ передъ рыцарскими фразами, которыя маркизъ д'Эскоманъ высказывалъ съ гордостію и простосердечіемъ феодальнаго донъ-Кихота.
   Но гнѣвъ Лудовика де-Фонтанье былъ такъ силенъ, что, обѣжавъ одинъ промахъ, онъ тотчасъ же впалъ въ другой.
   -- А! еслибъ я зналъ, кто эти низкіе клеветники, отвѣчалъ онъ, -- то доказалъ бы имъ, что шпага, завѣщанная мнѣ отцомъ и еще покрытая свѣжей кровью враговъ, досталась въ руки, умѣющія честно владѣть ею.
   -- Берегитесь, милостивый государь! насмѣшливо возразилъ маркизъ д'Эскоманъ: -- вы, конечно, не забыли, что служите въ префектурѣ королю мѣщанину, который вовсе не раздѣляетъ рыцарскихъ убѣжденій. Но это до меня не касается. Ближе къ дѣлу: вамъ угодно знать кто именно подалъ мнѣніе, что г. секретарь субъ-префекта вовсе не на мѣстѣ, являясь въ наши салоны?
   -- Назовите его! воскликнулъ Лудовикъ де-Фонтанье, не понявъ, что скрывалось подъ холоднымъ и равнодушнымъ видомъ маркиза д'Эскоманъ.-- Назовите его, милостивый государь, и вы пріобрѣтете право на полную мою благодарность и дружбу.
   -- И то и другое для меня такъ драгоцѣнно, что я не могу не исполнить вашей просьбы.
   Лудовикъ де-Фонтанье сдѣлалъ движеніе, выражавшее величайшее нетерпѣніе.
   -- Итакъ -- это я милостивый государь! сказалъ маркизъ съ самымъ невозмутимымъ спокойствіемъ; огненный и строгій взглядъ его ясно доказывалъ, что онъ не только не отступалъ передъ дуэлью, а напротивъ на нее напрашивался.
   Лудовикъ де-Фонтанье сдѣлалъ такую наивную мину удивленія, что Жоржъ де-Гискаръ никакъ не могъ удержаться отъ взрыва смѣха, а за нимъ расхохотался и шевалье де-Монгла.
   Общій смѣхъ убѣдилъ де-Фонтанье въ неловкости его объясненія, и молодой человѣкъ сдѣлался немного хладнокровнѣе.
   -- Ваше оружіе, часъ и мѣсто! отрывисто проговорилъ онъ, обращаясь къ маркизу д`Эскоманъ.
   -- Потише, потише, милостивый государь! вы слишкомъ скоры; повсему видно, что вы новичекъ въ подобныхъ дѣлахъ. Все это рѣшатъ наши секунданты. Потомъ отступивъ назадъ, чтобы выставить впередъ Жоржа де-Гискара и шевалье де-Монгла, маркизъ прибавилъ: -- вотъ мои секунданты.
   Жоржъ де-Гискаръ молча поклонился, но шевалье де-Монгла приблизился съ видомъ просителя къ маркизу д'Эскоману и сказалъ:
   -- Извините меня, извините, любезнѣйшій маркизъ! но у насъ съ господиномъ секретаремъ завязалось дѣльцо десятью минутами прежде вашего.
   -- Довольно, monsieur де-Монгла, довольно! небрежно отвѣчалъ маркизъ д'Эскоманъ -- я буду имѣть съ господиномъ де-Фонтанье серьезное дѣло;-- я въ томъ увѣренъ. Ваши шутки теперь неумѣстны: довольно съ васъ, если вы, въ ожиданіи удобнѣйшаго случая, по старому будете поражать враговъ вашихъ на словахъ.
   Такой новый намекъ на недовѣрчивость къ разсказамъ шевалье де-Монгла, окончательно вывелъ старика изъ себя.
   -- А! когда такъ, маркизъ! вскричалъ онъ:-- такъ чортъ побери! чтожъ?-- я вамъ докажу, что проколовъ нѣсколько человѣкъ, моя шпага еще не притупилась. И я постою за мое первенство.
   -- Знаешь ли что, д'Эскоманъ, сказалъ де-Гискаръ:-- предложи-ка ты ему поставить на карту его первенство противъ двадцати луидоровъ и повѣрь, что тогда упорство де-Монгла растопится какъ воскъ. Мы вѣдь знаемъ такого рода упрямства.
   -- Я вовсе не хочу брать на себя такого труда. Я напомню только шевалье де-Монгла, что онъ столько же занялъ у меня денегъ, сколько и проигралъ мнѣ -- сумму довольно порядочную. Она обезпечивается единственно его личностью и съ его стороны было бы слишкомъ не деликатно рисковать моимъ залогомъ.
   Хотя все это говорилось въ піуточномъ тонѣ, но де-Монгла видимо былъ оскорбленъ, тѣмъ болѣе, что разговоръ происходилъ въ его присутствіи.
   Лудовикъ де-Фонтанье дрожалъ отъ радости, чуствуя себя вовсе не способнымъ высказать даже врагу своему то, что такъ безцеремонно говорили д'Эскоманъ и де-Гискаръ прямо въ глаза своему пріятелю.
   -- Милостивый государь, сказалъ Лудовикъ, подходя къ шевалье де-Монгла: -- если я могу быть вамъ полезенъ, предложивъ на нѣсколько дней мой кошелекъ, къ несчастію довольно тощій, то вы можете имъ располагать.
   шевалье де-Монгла безцеремонно взялъ бумажникъ, поданный ему Лудовикомъ де-Фонтанье, и поблагодарилъ его только взглядомъ; -- до того дворянскія его понятія находили обыкновеннымъ поступокъ молодаго человѣка. Шевалье спокойно открылъ бумажникъ; тамъ лежало два банковыхъ билета: одинъ въ тысячу -- другой въ пять сотъ франковъ и нѣсколько луидоровъ. Вынувъ билетъ въ тысячу франковъ и четыре луидора, онъ отдалъ ихъ де-Гискару, а бумажникъ съ остальными деньгами положилъ себѣ въ карманъ.
   -- Сначала мы покончимъ наши счеты, сказалъ онъ де-Гискару, подавая ему деньги.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ тотъ, принимая ихъ: -- и если вы, шевалье, будете также исправны со всѣми вашими кредиторами, какъ со мной, то вы этимъ много выиграете.
   -- Я долженъ вамъ тысячу восемьдесятъ франковъ; теперь вы ихъ получили, -- неправда ли?
   -- Разумѣется, отвѣчалъ Жоржъ де-Гискаръ.
   -- Но, въ такомъ случаѣ за мною еще остается въ долгу хорошій ударъ шпаги и -- завтра вы его получите.
   -- Право? иронически спросилъ Жоржъ де-Гискаръ.
   -- Будьте увѣрены: съ этой минуты я буду точенъ какъ часы, чтобъ только доставить вамъ удовольствіе.
   -- Я получилъ отъ васъ деньги въ уплату вашего долга; что же касается до удара вашей шпаги, то позвольте увѣрить васъ, что я не останусь въ долгу и расплачусь съ вами сполна.
   Затѣмъ маркизъ д'Эскоманъ и Жоржъ де-Гискаръ молча раскланялись и вышли изъ зала.
   Когда шевалье де-Монгла и Лудовикъ де-Фонтанье остались одни, то первый, подойдя къ послѣднему, протянулъ ему руку и сказалъ:
   -- Ну, молодой человѣкъ, теперь мы одни: неугодно ли вамъ извиниться передъ мной?
   -- Извиниться! вскричалъ Лудовикъ де-Фонтанье съ негодованіемъ: -- извиниться!.... никогда!
   -- Чертъ возьми! Правду-жъ говорятъ, что нѣтъ въ мірѣ совершенства, вскричалъ шевалье де-Монгла, встряхнувъ головой: -- Вы только-что поступили, какъ благородный человѣкъ, и нужно же вамъ было испортить теперь вашъ прекрасный поступокъ!.. Я занялъ у васъ деньги -- и не могу уже обнажить моей шпаги противъ васъ, а вы, между-тѣмъ, заставляете меня же бѣдняка говорить вамъ о моемъ сожалѣніи и другихъ подобныхъ пошлостяхъ, которыя было бы гораздо приличнѣе сказать вамъ, а съ моей стороны они вовсе неумѣстны. Гм! Неужели революція испортила и васъ!
   -- Вы не поняли меня, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье: -- если я рѣшился быть вашимъ кредиторомъ, такъ это единственно потому, чтобы какой-нибудь ничтожный денежный разсчетъ, поднятый маркизомъ д'Эскоманомъ, не помѣшалъ нашей дуэли.
   -- А если я рѣшился быть вашимъ должникомъ, милостивый государь, отвѣчалъ шевалье де-Монгла: -- то потому только, что не желалъ болѣе считать васъ личнымъ моимъ врагомъ. Было время, когда ваша услуга не измѣнила бы нашихъ взаимныхъ отношеній. Да, чертъ возми! въ то время дворянинъ и не подумалъ бы справляться съ положеніемъ своего кошелька, прежде чѣмъ стать лицомъ къ лицу съ своимъ товарищемъ. Но нынче не то..... совершенно все измѣнилось!... И теперь, если бы мнѣ случилось васъ убить на дуэли, то навѣрно ужъ сказали бы, что я васъ просто-на-просто зарѣзалъ, не желая платить долгъ.-- Остантесь же, молодой человѣкъ при первомъ движеніи вашей благородной души, -- преклониться предъ сѣдинами вовсе нестыдно... А я вѣдь сѣдъ, чертъ возми! и мнѣ не разъ уже приходилось въ этомъ сознаваться.
   Въ обществѣ слабыя стороны людей также скоро узнаются, какъ ихъ имена; полагаясь на слухи, Лудовикъ де-Фонтанье считалъ шевалье де-Монгла человѣкомъ осмѣяннымъ за его хвастовство и ничтожнымъ по его порокамъ. Но жалкое положеніе этого старика, открывшееся теперь глазамъ Лудовика де-Фонтанье, возбудило въ немъ сожалѣніе къ несчастному старику и полное презрѣніе къ тѣмъ, которые такъ безпощадно издѣвались надъ его несчастіемъ. Прямая, откровенная рѣчь, открытое лицо шевалье де-Монгла вдругъ обратили состраданіе Лудовика въ симпатію. Онъ взялъ руку, протянутую ему старикомъ, и отъ души высказать искреннее сожалѣніе, что не оказалъ должнаго почтенія къ его лѣтамъ.
   -- Такъ, это такъ, бормоталъ шевалье де-Монгла: -- я понимаю, что мнѣ не слѣдуетъ быть очень взыскательнымъ. Завтра, а можетъ быть черезъ нѣсколько дней, наши отношенія измѣнятся. И, Боже мой! очень можетъ статься, что мы будемъ друзьями; но до-тѣхъ-поръ, пока моя благодарность и ваше уваженіе дадутъ мнѣ на то право, -- располагайте мною: если я могу быть чѣмъ-нибудь вамъ полезенъ, то просто приказывайте. Мнѣ помнится, что я былъ зачинщикомъ всѣхъ этихъ непріятностей -- я виноватъ и мнѣ хотѣлось бы загладить мою вину какой-нибудь услугой.
   -- Благодарю васъ за такое желаніе, и чтобы доказать вамъ какъ я цѣню его -- сейчасъ же имъ воспользуюсь... Растолкуйте мнѣ, пожалуйста, за что маркизъ д'Эскоманъ такъ сильно меня ненавидитъ?... Нельзя же предположить, что бы поводомъ такой ненависти послужило только несходство нашихъ политическихъ мнѣній?
   шевалье де-Монгла лукаво улыбнулся.
   -- А знаете ли вы любовницу маркиза? спросилъ онъ Людовика де-Фонтанье.
   -- Нѣтъ, не знаю.
   -- Маргариту Жели?
   -- Даже никогда не слыхалъ такой, фамиліи.
   -- Тѣмъ хуже для васъ, молодой человѣкъ.
   -- Почему такъ?
   -- А потому, что если не лишне знать любовницъ нашихъ друзей, то тѣмъ болѣе необходимо знать любовницъ нашихъ враговъ.
   -- Но къ чему ведетъ ваша рѣчь?
   -- А вотъ вы сейчасъ узнаете. Маркизъ д'Эскоманъ не отказался бы отъ удовольствія пронзить васъ насквозь своею шпагою, потому что вы, хотя и не умышленно, но сильно задѣли его самолюбіе. Вотъ уже съ недѣлю какъ его любовница, Маргарита Жели, надоѣдаетъ ему безпрестанными похвалами вашей наружности. Вы, какъ кажется, сильно ей понравились.
   Такое открытіе озадачило Людовика де-Фонтанье, представивъ ему совершенно въ иномъ свѣтѣ всѣ утреннія непріятности, и онъ задумался.
   -- Еще одну услугу, шевалье, сказалъ онъ, помолчавъ съ минуту:-- Что она -- въ самомъ дѣлѣ очень хороша... какъ ее? Маргарита Жели...
   -- Гм! значительно произнесъ шевалье де-Монгла. Хороша ли?-- это дѣло вкуса!.. Но красавица ли она или безобразна -- я во всякомъ случаѣ отвѣчаю за одно....
   -- За что?
   -- Да за то, что на вашемъ мѣстѣ и въ ваши лѣта я въ одни сутки довелъ бы до страшнаго бѣшенства маркиза д'Эскомана, но только не однимъ нелѣпымъ подозрѣніемъ, а дѣйствительнымъ успѣхомъ. Дѣло, дѣло! прибавилъ шевалье, какъ будто разсуждая самъ-съ-собою: -- Вотъ ты опять старый хрычъ сдѣлался наставникомъ молодежи, а кажется, да еще недавно, подъ клятвой отрекся отъ сатаны, отъ его соблазнительныхъ жертвъ и искушеніи.
   Тутъ шевалье де-Монгла ловко повернулся на каблучкахъ съ тою граціей, тайна которой была извѣстна только свѣтскимъ людямъ восьмнадцатаго столѣтія, и вышелъ изъ зала, легко ступая и прищелкивая пальцами.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Наканунѣ поединка.

   Людовикъ де-Фонтанье вернулся въ префектуру. Онъ шелъ туда не торопясь, и потому о такомъ важномъ происшествіи, какъ дуэль его, слухъ быстро распространился по городу и достигъ префектуры еще прежде прихода молодаго человѣка, благодаря услужливости многочисленныхъ и слишкомъ предупредительныхъ вѣстовщиковъ, въ маленькихъ городкахъ.
   Вотъ почему господинъ де-Морой съ нетерпѣніемъ ожидалъ въ префектурѣ своего двоюроднаго брата. Онъ вызвался съ однимъ изъ своихъ хорошихъ знакомыхъ повидаться съ секундантами маркиза д'Эскомана и переговорить съ ними объ условіяхъ поединка.
   Такимъ образомъ, устранивъ отъ себя всѣ хлопоты по дуэли. Лудовикъ де-Фонтанье остался одинъ съ своими заботами, -- а ихъ было у него не мало.
   Не подумайте, читатель, чтобы нашъ герой былъ отъ природы лишенъ мужества -- совсѣмъ нѣтъ! но согласитесь, что какъ бы храбры мы ни были, простительно почувствовать какое-то невольное безпокойство наканунѣ первой дуэли; -- кто не смутится передъ мыслью: сегодня живъ, а завтра мертвъ!
   Чтобы нѣсколько разсѣять грусть свою, Лудовикъ де-Фонтанье вышелъ изъ дому и безъ всякой цѣли пошелъ все прямо и прямо; мало-по-малу, онъ дошелъ наконецъ до рѣки Луары.
   Такъ продолжая свою прогулку по берегу, вдоль канавы, за которою тянулось сплошная стѣна тополей, отдѣлявшихъ дорогу отъ рѣки, Лудовикъ мечталъ о всемъ томъ, о чемъ обыкновенно мечтаютъ въ подобныя минуты жизни. Онъ мечталъ о своей родинѣ, о своихъ друзьяхъ и, въ-особенности, о своей престарѣлой матери, которая, вѣроятно, въ это самое время была далека отъ мысли,-- какая опасность угрожаетъ ея любимому сыну. Минутами самыя мечты его покидали, и тогда подъ вліяніемъ зловѣщихъ предчувствій, волновавшихъ его кровь душа Лудовика замирала, оставляя его, такъ-сказать, въ совершенномъ безсознаніи на рубежѣ между жизнью и смертью.
   Алея тополей тянулась далеко за городъ и скорѣе походила на большую дорогу, чѣмъ на загородное гульбище. Мѣсто было уединенное и пустынное, а вечерній сумракъ, набрасывая тѣни на окрестности, еще болѣе придавалъ этой мѣстности грустный видъ, вполнѣ соотвѣтствовавшій печальному настроенію души Лудовика. Среди всеобщей тишины вдругъ послышался по дорогѣ лошадиный топотъ; Лудовикъ, желавшій, чѣмъ бы то ни было, развлечь свои черныя думы, просунулъ голову между тополями, чтобы посмотрѣть на всадника, и въ ту же минуту узналъ и всадника и лошадь.
   Всадникъ былъ маркизъ д'Эскоманъ, а лошадь -- та самая знаменитость, которою онъ хвастался по утру, показывая Жоржу де-Гискару.
   При видѣ противника, Лудовикъ тяжело вздохнулъ. Онъ не имѣлъ причины такъ сильно ненавидѣть маркиза, чтобы встрѣча съ нимъ могла заглушить въ молодомъ человѣкѣ всѣ другія человѣческія чувства.-- Лудовикъ де-Фонтанье уже намѣревался идти далѣе, какъ вдругъ услышалъ, что маркизъ остановилъ лошадь.
   Въ то самое время, когда маркизъ, обогнавъ его, исчезъ на поворотѣ алеи, Лудовику послышалось нѣсколько голосовъ, изъ которыхъ одинъ нѣжный и музыкальный, повидимому принадлежалъ молодой женщинѣ.
   Если бы Лудовикъ де-Фонтанье продолжалъ свой путь, то неминуемо долженъ былъ бы пройдти мимо всадника, что, разумѣется, не совсѣмъ было пріятно для нашего героя; возвратиться же въ такую минуту оскорбляло его самолюбіе. А потому, чтобы не пойдти ни впередъ, ни назадъ, онъ спустился по склону берега къ рѣкѣ и тамъ прижался къ его крутизнѣ. Когда онъ спускался, сухіе листья и валежникъ хрустѣли подъ его ногами и тѣмъ нѣсколько заглушили разговоръ маркиза, но какъ только Лудовикъ остановился, то ему ничто не мѣшало ясно разслышать голоса говорившихъ, и онъ удостовѣрился тогда, что прежде слышанный имъ нѣжный голосъ дѣйствительно принадлежалъ женщинѣ.
   Демонъ любопытства подстрекнулъ его, и вотъ Лудовикъ опять вскарабкался вверхъ уже по самой отлогости берега и, расположившись на ней, такъ-что глаза-его пришлись въ уровенъ съ дорогой, онъ увидѣлъ изъ-за сѣрыхъ стволовъ деревьевъ двухъ женщинъ, стоявшихъ на дорогѣ.
   Одна изъ нихъ, пожилыхъ лѣтъ, стояла немного по-одаль: другая же, положивъ руку на лошадь маркиза д'Эскоманъ и играя шелковистою ея гривой, дружески съ нимъ разговаривала. Она была молода и прелестна
   Герой нашъ ни сколько не усумнился, что дама, говорившая съ маркизомъ, была никто иная какъ Маргарита Жели, которой, по словамъ шевалье де-Монгла, онъ такъ сильно нравился, и что такъ польстило его самолюбію. Но онъ еще болѣе убѣдился въ своемъ предположеніи, когда маркизъ д'Эскоманъ нагнулся къ ней съ сѣдла, пожалъ ей руку и, поцѣловавъ въ лобъ, вмѣсто прощальныхъ словъ, сказалъ ей фамильярно: "до вечера."
   Такое обращеніе и слова маркиза привели Лудовика де-Фонтанье въ бѣшенство; онъ прежде вовсе не чувствовалъ къ маркизу ненависти, но въ эту минуту ревность открыла этому чувству дорогу въ сердце молодаго человѣка.
   Впрочемъ, не думайте, чтобъ Лудовикъ ревновалъ вольность обращенія маркиза д'Эскоманъ съ Маргаритой Жели,-- нисколько; бѣдный юноша ревновалъ или, лучше сказать, завидывалъ тому преимуществу маркиза надъ собою, что онъ въ грустныя минуты жизни могъ найдти себѣ утѣшеніе въ любви, тогда какъ Лудовикъ не имѣлъ его.
   Такое одиночество показалось молодому человѣку страшною несправедливостью судьбы и заставило его припомнить совѣть, данный ему по утру шевалье де-Монгла.
   Де-Фонтанье былъ совершенный новичекъ какъ въ любовныхъ интригахъ, такъ и въ поединкахъ: онъ зналъ то и другое только по теоріи; но если у него не хватало опытности, пріобрѣтаемой практикою, то онъ могъ замѣнить, при случаѣ, этотъ недостатокъ твердостью своей воли.
   Ожиданіе близкой дуэли такъ раздражило всѣ его чувства, что онъ готовъ былъ въ эту минуту на самый рѣшительный поступокъ.
   Молодая дама, возвращаясь въ городъ, должна была непремѣнно пройдти близь него. Онъ остался поджидать ее возлѣ дороги, совершенно не сознавая для чего онъ это дѣлаетъ, но съ полною рѣшимостью на всякое безразсудство, если обстоятельства того потребуютъ.
   Темнота наступившей ночи придавала Лудовику де-Фонтанье еще болѣе смѣлости; однакожъ, когда дама, которую онъ принималъ за Маргариту Жели, приблизилась къ нему на нѣсколько шаговъ; когда онъ услышалъ шелестъ ея шелковаго платья, волочившагося по песку, -- тогда рѣшительность оставила его, волненіе крови затихло, дыханіе замерло. Но вотъ воображенію его опять представился завтрашній день со всѣми его послѣдствіями: и неизбѣжный клинокъ шпаги, и заряженное дуло пистолета; онъ вспомнилъ тогда, что завтра онъ будетъ со всѣмъ въ иномъ положеніи и, не разсуждая долѣе, перепрыгнулъ черезъ ровъ, изъ-за деревьевъ, прямо на дорогу такъ стремительно, какъ будто дѣло шло о взятіи приступомъ непріятельскаго редута.
   Впродолженіе дня Лудовикъ де-Фонтанье столько перечувствовалъ самыхъ разнородныхъ ощущеній, что они не могли не отразиться на его лицѣ, которое вѣроятно было очень страшно, вслѣдствіе внутреннихъ волненій, потому что молодая дама, увидѣвъ его, съ ужасомъ закричала.
   Спутница ея, старѣе годами и, повидимому, гораздо опытнѣе, тотчасъ бросилась между Лудовикомъ и ею и храбро приставила конецъ своего зонтика къ груди нападающаго, который впрочемъ, и не думалъ напирать впередъ.
   Не смотря на тѣ незавидныя качества, которыми шевалье де-Монгла такъ щедро надѣлилъ Маргариту Жели, -- красота, благородство и изящество манеръ молодой женщины поразили Лудовика де-Фонтанье: по его мнѣнію все то, что онъ замѣтилъ въ ней, слишкомъ рѣзко противорѣчило ея общественному положенію, болѣе чѣмъ двусмысленному.
   Молодой человѣкъ почувствовалъ, что ему гораздо легче имѣть дѣло съ маркизомъ д'Эскоманъ, нежели съ ея чудными голубыми глазками, смотрѣвшими на него съ такимъ страхомъ, что даже ея прелестныя поблѣднѣвшія губки дрожали отъ ужаса. Тутъ самоувѣренность его оставила, и Лудовикъ уже готовъ былъ обратиться въ бѣгство, тѣмъ болѣе постыдное, чѣмъ стремительнѣе было его побѣдоносное наступленіе; но пожилая дама не дала ему на то времени.
   Въ ночной темнотѣ она не примѣтила смущенія Лудовика и, обводя вокругъ себя глазами въ надеждѣ на чью-нибудь постороннюю помощь, не оставляла своего оборонительнаго положенія и не выпускала изъ рукъ своего оружія.
   -- Послушай, любезнѣйшій! вскричала пожилая дама, принявъ молодаго человѣка за вора: -- вамъ стоитъ только понять другъ-друга и дѣло будетъ покончено. Если ты не сдѣлаешь намъ никакого вреда, то госпожа моя отдастъ тебѣ свой кошелекъ, въ который я положили, выходя изъ дому, луидоръ -- вотъ все что мы имѣемъ при себѣ. Не сомнѣвайся, дружокъ -- это также вѣрно какъ и то, что Сусанна Моле честная женщина. Согласись, что никому не придетъ въ голову взять съ собою на прогулку сотни или тысячи франковъ; а между тѣмъ луидоръ -- деньги порядочныя и на него ты можешь прожить нѣсколько дней. Вѣдь я увѣрена, что только крайняя нужда принудила тебя къ подобному поступку.
   Тутъ храбрая Сусанна, не оставляя своей оборонительной поэы и не дожидаясь отвѣта Лудовика, придвинулась къ госпожѣ и, другой незанятой зонтикомъ рукою, вынула изъ ея кармана зеленый шелковый кошелекъ, сквозь петли котораго блестѣла золотая монета.
   Сусанна Моле бросила кошелекъ къ ногамъ молодаго человѣка.
   Ошибка Сусанны окончательно смутила Лудовика де-Фонтанье; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, видя, что его принимаютъ за вора, онъ вдругъ сдѣлался такъ дерзокъ, что, безъ сомнѣнія, при другихъ обстоятельствахъ у него не достало бы на то присутствія духа.
   -- Вы ошибаетесь въ моихъ намѣреніяхъ, моя милая, сказалъ онъ, подымая кошелекъ: -- я хочу со всѣмъ не денежнаго выкупа.
   -- Боже милосердый! вскричала Сусанна: -- но чего же вы хотите!
   -- И ничего и очень много, и милостыню и сокровище; словомъ; -- единственный простой поцѣлуй вашей спутницы; сказалъ Лудовикъ де-Фонтанье, стараясь придать своему голосу какъ можно болѣе непринужденности и вѣжливости.
   До-сихъ-поръ маркиза д'Эскоманъ, -- молодая дама, которую Лудовикъ принялъ за Маргариту Жели, по безцеремонному съ нею обращенію маркиза, -- играла совершенно пассивную роль во всей этой сценѣ, хотя она совсѣмъ не такъ грубо ошиблась, какъ ея кормилица, въ намѣреніяхъ человѣка, который съ такою наглостію загородилъ имъ дорогу. Но при всемъ томъ, она не мало испугалась, находясь въ глухомъ мѣстѣ, ночью, почти за четверть мили отъ города и во власти незнакомаго ей человѣка.
   Замѣченное маркизою д'Эскоманъ волненіе въ голосѣ Лудовика, еще непривыкшаго къ притворству, возвратило ей нѣсколько бодрости; а при послѣднихъ словахъ его, чувство оскорбленнаго достоинства совершенно оправило ея силы. Отсторонивъ не много Сусанну, она приблизилась къ Лудовику, а тотъ обманутый ея движеніемъ, подавая ей кошелекъ, протянулъ руки, чтобы получить условленный выкупъ отъ Маргариты Жели.
   -- Извините, милостивый государь, холодно сказала маркиза д'Эскоманъ, отталкивая его однимъ движеніемъ руки: -- мы все оставимъ такъ, какъ распорядилась уже Сусанна. Повѣрьте, что меня нисколько не огорчитъ тотъ, кто отнимаетъ у меня какую-нибудь бездѣлку, но за то я буду глубоко огорчена, при одномъ воспоминаніи, что человѣкъ повидимому хорошо воспитанный, осмѣлился оскорбить незнакомую ему женщину.
   -- Какъ не велико мое желаніе понравиться вамъ, ma chère, отвѣчалъ Лудовикъ, не перемѣняя прежняго тона въ своемъ разговорѣ: -- но все-таки я не хочу остаться въ глазахъ вашихъ мошенникомъ на большой дорогѣ.
   -- Вы, очень дурно дѣлаете, милостивый государь, по моему роль мошенника едва ли не лучше той, которую вамъ вздумалось принять на себя, такъ дерзко поступивъ съ нами.
   Лудовикъ де-Фонтанье совсѣмъ остолбенѣлъ, слушая даму, которую онъ принималъ за Маргариту Жели. Ему казалось не вѣроятнымъ, чтобъ шатодёнская гризетка могла говорить такъ непринужденно, съ такимъ достоинствомъ, полнымъ самоувѣренности и презрѣнія, и наконецъ онъ сталъ безпокоиться, не сдѣлалъ ли какой-нибудь грубой ошибки. Затѣмъ наступило мгновенное молчаніе, впродолженіе котораго лицо Лудовика явно выражало замѣшательство.
   Эта сцена, таинственная и непріятная для обѣихъ сторонъ, могла бы объясниться однимъ словомъ, еслибъ маркиза или Сусана сказали о себѣ. Что же касается взволнованнаго де-Фонтанье, то онъ легко могъ бы сообразить, что д'Эскоманъ, не оставитъ свою любовницу одинокой на дорогѣ и за городомъ, и что онъ способенъ былъ сдѣлать съ своей женой. Къ сожалѣнію, Лудовику не доставало на-столько опытности и дальновидности, чтобъ разрѣшить вопросъ безъ особеннаго затрудненія.
   Вынувъ изъ кошелька луидоръ, Лудовикъ де-Фонтанье одной рукой подалъ его маркизѣ, а другой прижалъ кошелекъ къ своему сердцу.
   -- Нѣтъ, милостивый государь! сказала маркиза, склонивъ голову: -- я не приму одного безъ другаго.
   Лудовикъ де-Фонтанье съ досадою махнулъ рукой и проговорилъ:
   -- Вотъ это-то несогласіе и поведетъ насъ далеко; но такъ какъ теперь ночь и съ каждой минутой становится темнѣе, то вѣроятно вы позволите мнѣ проводить васъ до городскихъ воротъ; въ это время мы успѣемъ переговорить обо всемъ.
   -- Извините, милостивый государь, отвѣчала маркиза: -- мы и такъ уже ограблены, а потому намъ нечего бояться дурной встрѣчи. Прошу васъ, оставьте у себя кошелекъ вмѣстѣ съ луидоромъ и позвольте намъ спокойно продолжать свой путь.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? иронически спросилъ де-Фонтанье, уязвленный такимъ неожиданнымъ равнодушіемъ мнимой Маргариты Жели. Напротивъ, а меня такъ обнадежили, что вы встрѣтитесь со мной не совсѣмъ холодно.
   -- Нельзя ли узнать, кто былъ такъ добръ, что рѣшился отвѣчать за мои чувства?
   -- Человѣкъ, знающій какъ нельзя лучше положеніе, въ которое вы поставлены маркизомъ д'Эскоманъ.
   -- Вы знаете маркиза д'Эскоманъ и то положеніе, въ которое онъ меня поставилъ?-- вскричала удивленная Эмма.
   -- Часъ-отъ-часу не легче! вскричала въ свою очередь Сусанна: -- Положеніе, въ которое, онъ ее поставилъ?-- Да, это ясно... Весь Шатодёнъ знаетъ его поведеніе относительно васъ. Почему знать, можетъ быть маркизъ съ умысломъ самъ подставилъ намъ такую западню.
   -- Мое имя Лудовикъ де-Фонтанье, прервалъ молодой человѣкъ, озадаченный удивленіемъ, выказаннымъ при имени маркиза мнимой Маргаритой Жели: -- и ничего нѣтъ удивительнаго, что я знакомъ съ человѣкомъ одного со мной круга.
   -- Милостивый государь, строго сказала Эмма: -- До-сихъ-поръ поступокъ вашъ я приписывала вѣтренности; послѣ же того, что я услышала отъ васъ -- онъ уже принимаетъ видъ дурнаго намѣренія. Но вы такъ еще молоды, и вѣроятно все дурное еще не успѣло заглушить въ васъ чувство чести? Поймите, что наше импровизированное знакомство вовсе не обязываетъ меня входить съ вами въ близкія отношенія. Умоляю васъ, не продолжайте этой грустной сцены: вѣдь вамъ неизвѣстно, съ кѣмъ вы говорите, и потому вы не можете понять на сколько ваши послѣднія слова возмутили мое сердце и, безъ того испытавшее много страданій.
   Голосъ маркизы д'Эскоманъ былъ взволнованъ и дрожалъ, прерываясь отъ усилій сдержать рыданія, тѣснившія, ея грудь. При видѣ такого искренняго огорченія Лудовикъ де-Фонтанье почувствовалъ живое раскаяніе, скорѣе походившее на угрызеніе совѣсти.
   -- Простите меня, сказалъ онъ, -- я васъ глубоко оскорбилъ. Я ошибся въ вашемъ характерѣ и репутаціи, которою васъ надѣлили въ городѣ; но я виноватъ еще болѣе потому, что могу только представить вамъ весьма жалкое извиненіе -- что я также тоскую и страдаю.
   -- Какъ и вы, вы тоскуете и страдаете! сказала маркиза не безъ ироніи.
   -- Тутъ, кажется, ничего нѣтъ удивительнаго, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- Но для меня удивительно! Я не вѣрю страданіямъ людей, у которыхъ впереди много надеждъ; а вы, мнѣ кажется, еще слишкомъ молоды, чтобы ихъ совсѣмъ утратить.
   -- Такъ вы не вѣрите моимъ словамъ?
   -- Да что вамъ за дѣло -- вѣрю ли я или не вѣрю? Вы мнѣ стали извѣстны только по одному, довольно грубому поступку. Мнѣ нѣтъ никакой надобности знать, что происходить въ вашемъ сердцѣ, -- я только требую, чтобъ вы дали намъ дорогу.
   -- Умоляю васъ не оставляйте такъ меня!-- это унизите меня въ моемъ собственномъ мнѣніи. Я нахожусь теперь въ такомъ положеніи, когда душа нуждается въ прощеніи... Еще одно слово и повѣрьте, что моя откровенность сдѣлаетъ меня достойнымъ вашего участія. Я все разскажу вамъ въ двухъ словахъ; хотя и рискую сдѣлаться въ глазахъ вашихъ смѣшнымъ, -- но пусть я буду смѣшенъ, но не ненавистенъ. Вы видите -- я не оправдываюсь болѣе... Можетъ быть вамъ уже извѣстно -- я завтра дерусь на дуэли!.. Объ этомъ знаетъ весь Шатодёнъ, потому что нѣтъ ни одного самаго ничтожнаго произшествія, которое бы не разнеслось мгновенно по городу.
   -- Я вовсе не слыхала о вашей дуэли, отвѣчала маркиза д'Эскоманъ голосомъ, въ которомъ все еще слышалась иронія:-- но все-таки полагаю, что грусть и страданія ваши вовсе не зависятъ отъ предстоящей вамъ битвы.
   Лудовикъ де-Фонтанье, покраснѣвъ, прикусилъ губы.
   -- Вы правы, сказалъ онъ, -- я не боюсь смерти. Но я стою совершенно одинокъ на краю, можетъ быть, уже вырытой для меня могилы; я брожу посреди чужихъ мнѣ людей, какъ въ пустынѣ, и нѣтъ ни одного теплаго сердца, которое бы дружески приняло мои, можетъ быть, послѣднія слова. Я не слышу ни любящаго голоса, который напутствовалъ бы меня въ такую торжественную минуту, ни той задушевной рѣчи, которая такъ необходима наканунѣ смерти. Вы видите, что я еще только начинаю жизнь и, можетъ быть завтра окончу ее съ первымъ ударомъ отъ ненавистнаго мнѣ соперника. Судя по выраженію вашего прекраснаго лица, голоса, по настроенію вашихъ чувствъ, я увѣренъ, что вы не откажите мнѣ въ извиненіи. Оно облегчитъ мою душу и успокоитъ совѣсть; я поступилъ съ вами дерзко, но мое признаніе и раскаяніе имѣютъ право на снисходительность благороднаго характера.
   Въ словахъ Лудовика де-Фонтанье выразилось столько трогательной грусти, что она не могла не проникнуть въ душу молодой женщины.
   -- Послушайте молодой человѣкъ! сказала маркиза.-- Не знаю, что заставило васъ рѣшиться на оскорбленіе, сдѣланное мнѣ, -- нервная ли раздражительность очень понятная въ вашемъ положеніи, или ошибка подготовленная какой-нибудь интригой, но я понимаю, что вы говорите совершенно искренно, и потому позвольте мнѣ подать вамъ руку въ знакъ полнаго нашего примиренія.
   -- Наконецъ-то вы видите, что я далеко не такъ виноватъ, какъ сперва вамъ показалось, -- воскликнулъ Лудовикъ де-Фонтанье, ставъ на одно колѣно передъ молодой женщиной: -- теперь умоляю васъ принять кошелекъ и монету... Еслибъ я и хотѣлъ сохранить ихъ у себя, то развѣ, какъ талисманъ, какъ воспоминаніе о вашемъ прелестномъ образѣ, но не какъ милостыню или добычу, брошенную на дорогѣ встрѣчному негодяю.
   Маркиза д'Эскоманъ приняла кошелекъ и, перебирая его въ рукахъ, казалось была погружена въ глубокое раздумье.
   Въ это самое время по дорогѣ послышался стукъ приближающейся кареты; этотъ шумъ пробудилъ молодую женщину: она прошла мимо Лудовика де-Фонтанье и, поклонясь ему почти дружески, проговорила:
   -- Не унывайте, молодой человѣкъ; не мнѣ утѣшать васъ; но, если вы вѣруете, что молитва, даже посторонняго вамъ лица, въ состояніи облегчить ваше горе, то вы можете надѣяться за мою теплую молитву.
   И маркиза д'Эскоманъ быстро удалилась, съ тѣмъ достоинствомъ, которое отличаетъ благовоспитанныхъ женщинъ.
   Лудовикъ де-Фонтанье не сдѣлалъ ни малѣйшаго движенія, чтобы остановить маркизу. Онъ остался на колѣняхъ, провожая глазами удаляющихся отъ него женщинъ, до-тѣхъ-поръ, пока платья ихъ не исчезли въ темнотѣ; когда же онѣ совершенно пропали изъ виду, онъ поднялся, но въ это самое время, опершись рукою въ землю, нашелъ кошелекъ, вѣроятно нечаянно оброненный маркизой при быстромъ ея уходѣ.
   Первымъ движеніемъ его было поцѣловать кошелекъ вторымъ возвратить его, какъ оброненную вещь; но третья мысль совершенно уничтожала обѣ предъидущія, и эта мысль выходила прямо изъ сердца Лудовика, упоеннаго и прелестной наружностью и послѣдними словами молодой женщины. Его сердце шептало ему, чтобы онъ сохранилъ какъ святыню, вещь принадлежащую такому существу, которому въ минуту увлеченія онъ поклялся, самъ не сознавая что дѣлаетъ, посвятить всю свою жизнь.
   Въ минуту, когда онъ боролся съ сомнѣніемъ, легкій ударъ по плечу вызвалъ его изъ размышленія.
   Лудовикъ де-Фонтанье обернулся и увидѣлъ передъ собою возвратившуюся спутницу маркизы д'Эскоманъ. Онъ тотчасъ же хотѣлъ отдать ей кошелекъ, но она предупредила его.
   -- Милостивый государь! поспѣшно проговорила Сусанна Моле съ особеннымъ одушевленіемъ.-- Я слышала, что вы будете драться и знаю съ кѣмъ. Не щадите его, пожалуйста, молодой человѣкъ, не щадите его!.. И если Богъ избралъ васъ, чтобы быть орудіемъ своей мести или, лучше сказать, своего правосудія, то надѣйтесь, что я буду тогда за васъ, когда вы возвратите моему бѣдному ребенку свободу и счастье, отнятыя у него этимъ ужаснымъ человѣкомъ.
   И не ожидая отвѣта отъ Лудовика де-Фонтанье, Сусанна Моле снова исчезла въ темнотѣ.
   Какъ не казались загадочными Лудовику послѣднія слова Сусанны, но они убѣдили его, что кошелекъ потерянъ не безъ намѣренія.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Дуэль.

   Трудно представить то восторженное состояніе, въ которомъ воротился домой Лудовикъ де-Фонтанье.
   Все что онъ слышалъ отъ шевалье де-Монгла на счетъ безумной страсти маркиза д'Эскоманъ къ Маргаритѣ Жели стало ему теперь понятнымъ. Только необыкновенная красота ея могла служить оправданіемъ маркизу.
   Но мало-по-малу, изъ-за очаровательнаго призрака, оставленнаго въ памяти Лудовика этимъ чуднымъ видѣніемъ, начала наконецъ проглядывать суровая дѣйствительность.
   Завтра онъ дерется съ маркизомъ д'Эскоманъ -- извѣстнымъ дуэлистомъ и замѣчательнымъ стрѣлкомъ, но для Лудовика де-Фонтанье эта дуэль была еще первой. Очень можетъ быть, что мое мнѣніе покажется чрезвычайнымъ парадоксомъ, но какъ бы то ни было, а я остаюсь при немъ и утверждаю, что храбрость столько же дѣло искусства, сколько и темперамента. Къ опасностямъ привыкаютъ также какъ и ко всему прочему; сила непріятныхъ ощущеній уменьшается тѣмъ больше, чѣмъ чаще мы испытываемъ ихъ. Кто нѣсколько разъ вышелъ счастливъ изъ опасности, тотъ смотритъ на нее гораздо спокойнѣй, чѣмъ въ первый разъ.
   Хотя Лудовикъ де-Фонтанье былъ еще въ состояніи развлекаться посторонними дѣлами, вслѣдствіе своей слишкомъ раздражительной организаціи, и по временамъ забывать предстоявшую ему дуэль; при всемъ томъ, время отъ времени, невольно и болѣзненно сжималось его сердце при воспоминаніи грядущаго роковаго событія. Въ-особенности сильно защемило его сердце, когда около десяти часовъ вечера раздался звонокъ и вошедшій слуга проговорилъ: "господинъ де-Морой и господинъ д'Апремонъ!"
   Здѣсь не мѣшаетъ припомнить, что г. де-Морой, двоюродный братъ Лудовика де-Фонтанье, былъ именно тотъ, который ввелъ его въ шатодёнское общество и потомъ принялъ на себя обязанность секунданта. Въ настоящую минуту онъ пришелъ къ Лудовику, чтобы разсказать ему о послѣдствіяхъ своихъ переговоровъ съ секундантами маркиза д'Эскоманъ.
   Господинъ д'Апремонъ, по дружбѣ къ господину де-Морой, помогалъ ему въ этихъ переговорахъ.
   Все было устроено скоро и просто. О выборѣ оружія нисколько не спорили; секунданты обѣихъ сторонъ выбрали шпага. Дуэль они назначили на слѣдующій день, въ семъ часовъ утра въ лѣсу Ландри -- маленькой рощѣ, не далеко отъ Шатодёна.
   Передавая всѣ подробности условій, господинъ де-Морой пристально всматривался въ Лудовика де-Фонтанье, стараясь опредѣлить, до какой степени ему можно будетъ разсчитывать въ минуту дуэли на присутствіе духа молодаго своего родственника.
   Лудовикъ де-Фонтанье выслушалъ всѣ подробности условій, съ лицомъ совершенно спокойнымъ.
   -- Итакъ, сказалъ де-Морой, вѣдь вы мастерски владѣете шпагой.
   -- Слишкомъ много, чтобы сказать мастерски, возразилъ Лудовикъ: -- завтра мнѣ еще въ первый разъ придется работать ею серьезно; но до-сихъ-поръ я довольно ловко владѣлъ рапирой.
   -- Дѣйствительно, я вижу на стѣнѣ много рапиръ и масокъ, -- проговорилъ г. д'Апренонъ.
   -- Не разсердитесь, милый кузенъ, спросилъ г. де-Морой, -- если я попрошу васъ показать мнѣ свое искусство?
   -- Нисколько, отвѣчалъ Лудовикъ: -- но прежде всего позвольте мнѣ зажечь нѣсколько свѣчей; тогда намъ будетъ посвѣтлѣе.
   И Лудовикъ де-Фонтанье принялся зажигать всѣ свѣчи и лампы, находившіяся въ той самой комнатѣ, гдѣ были его гости. Комната великолѣпно освѣтилась.
   Затѣмъ господинъ де-Морой и Лудовикъ де-Фонтанье надѣли маски, взяли рапиры и стали Фехтовать.
   Лудовикъ де-Фонтанье, воспитанникъ Сенъ-Сира, какъ мы уже сказали, учился тамъ фехтованью у знаменитаго въ свое время учителя Моне.
   Высокаго роста, гибкій и хорошо сложенный, де-Фонтанье вполнѣ воспользовался данными уроками и дошелъ наконецъ до того, что считался, какъ говорится въ фехтовальномъ классѣ -- первымъ изъ втораго разряда.
   Лудовикъ далъ три удара господину де-Морой, тогда какъ послѣдній нанесъ ему всего одинъ.
   -- Я очень вами доволенъ, мой любезный родственникъ, сказалъ де-Морой: -- но какъ мнѣ никогда не приходилось драться съ маркизомъ д'Эскоманъ; то я и не могу ничего сказать вамъ на счетъ его искусства въ фехтованьи. Но вотъ господинъ д'Апремонъ также ловко и искусно владѣетъ шпагой, какъ и маркизъ, -- не хотите ли, чтобъ я передалъ ему рапиру?
   -- Господинъ д'Апремонъ сдѣлаетъ мнѣ много чести, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье съ тою учтивостію, доходящей даже до церемонности, которая введена въ фехтовальныхъ залахъ, имѣющихъ, такъ-сказать, свой кодексъ вѣжливости.
   Господинъ д'Апремонъ молча поклонился, взялъ изъ рукъ господина де-Морой рапиру и сталъ въ позицію.
   На этотъ разъ бой былъ равнѣе. Надобно сказать, что господинъ д'Апремонъ считался однимъ изъ первыхъ бойцевъ въ цѣлой провинціи.
   Черезъ четверть часа Лудовикъ де-Фонтанье нанесъ госпосподину д'Апремонъ четыре удара, а самъ получилъ только три.
   -- Вы смѣло можете драться съ маркизомъ д'Эскоманъ, -- сказалъ ему д'Апремонъ, раскланиваясь и снимая маску.
   Молодой человѣкъ поблагодарилъ своихъ секундантовъ, и они ушли, прося его быть завтра готовымъ къ половинѣ седьмаго часа утра и обѣщаясь заѣхать за нимъ въ назначенный часъ.
   Наконецъ Лудовикъ де-Фонтанье съ маской на лицѣ, съ двумя рапирами и другою маской въ рукахъ остался совершенно одинъ. Повѣсивъ на мѣсто рапиры и маски, онъ сѣлъ къ письменному столу и ни о чемъ не думая, ничего не сознавая, взялъ въ руки перо и началъ писать къ своей матери.
   Письмо было приготовлено къ отсылкѣ на случай его смерти и, само-собою разумѣется, въ немъ были переданы самыя задушевныя чувства Лудовика. На послѣднихъ строкахъ легли слѣды горячихъ слезъ любящаго сына.
   Наконецъ письмо было сложено и запечатано; но едва Лудовикъ отнялъ печать отъ пакета, какъ ему казалось, что онъ еще многаго не досказалъ изъ того, что думалъ, а потому сломавъ печать, онъ приписалъ еще двѣ страницы.
   Послѣ того молодой человѣкъ легъ спать, и заснулъ, мечтая о Маргаритѣ Жели.
   Спалъ онъ довольно спокойно. Во снѣ ему грезилась могила, присутствіе двухъ женщинъ, въ видѣ ангеловъ, слова и стоны умирающаго, однимъ словомъ все, что могло создать встревоженное воображеніе или взволнованная кровь.
   Около пяти часовъ Лудовикъ де-Фонтанье проснулся. Начинало уже свѣтать; черезъ нѣсколько минутъ послѣ его пробужденія пробили часы и ему оставалось еще два часа до смертельной встрѣчи съ его соперникомъ.
   Ровно въ шесть часовъ секунданты его, де-Морой и д'Апремонъ постучались къ нему въ дверь. Они нашли Лудовика де-Фонтанье со всѣмъ одѣтымъ и готовымъ выѣхать.
   Секунданты принесли съ собою двѣ отлично отпущенныя шпаги, которыя были неизвѣстны какъ Лудовику де-Фонтанье, такъ и маркизу д'Эскоманъ.
   Было еще рано, и потому они съ чертверть часа разговаривали между собой о совершенно постороннихъ предметахъ и затѣмъ уже отправились къ назначенному мѣсту въ ожидавшемъ ихъ экипажѣ господина де-Морой.
   Секунданты, заранѣе распорядились пригласить на мѣсто дуэли молодаго хирурга, который долженъ былъ пріѣхать туда въ одно время съ ними.
   Минутъ черезъ пять Лудовикъ де-Фонтанье находился уже на мѣстѣ, а спустя нѣсколько секундъ послѣ него пріѣхали и маркизъ д'Эскоманъ, Жоржъ де-Гискаръ и шевалье де-Монгла.
   Противники вѣжливо раскланялись, слегка наклонивъ головы; четыре секунданта сошлись для переговоровъ, а молодой хирургъ оставался все время въ сторонѣ.
   Секунданты обоихъ противниковъ еще заранѣе опредѣлили условія дуэли, а потому совѣщаніе ихъ было не продолжительно. Бросили жребій, и маркизу д'Эскоману досталось выбрать оружіе. Онъ изъ деликатности, не взглянувъ даже, выбралъ шпаги своего противника.
   Оружіе было роздано дуэлистамъ; снявъ верхнее платье они стали въ боевую позицію, а шевалье де-Монгла и господинъ де-Морой, взявъ въ руки по трости, стали по сторонамъ противниковъ, представляя такимъ образомъ судей древнихъ турнировъ съ командорскими жезлами.
   -- Наступайте!-- скомандовали они, и шпаги скрестились.
   Маркизъ д'Эскоманъ казался спокойнымъ, даже болѣе чѣмъ спокойнымъ; заботливая легкая улыбка сжала его тонкія и насмѣшливыя губы, и если бы онъ не хмурилъ слегка свои брови, то можно было бы подумать, что дѣло происходило въ фехтовальномъ залѣ и было только простымъ упражненіемъ на рапирахъ. Напротивъ, Лудовикъ де-Фонтанье скорѣе казался непоколебимымъ и свободнымъ, чѣмъ дѣйствительно спокойнымъ. Ноги его были прикованы къ землѣ. По всему было видно, что онъ далъ себѣ честное слово не отступать ни шагу. Слегка искривленныя губы выказывали изъ-подъ усиковъ, едва обозначившихся, два ряда зубовъ, бѣлыхъ какъ перлы и крѣпко стиснутыхъ. Взглядъ его былъ неподвиженъ, полонъ рѣшимости и, вмѣстѣ съ тѣмъ, привязанности къ жизни; понятно: онъ, полный жизни и надеждъ, еще вовсе не желалъ умереть и употреблялъ всю силу своей воли, чтобы остаться на землѣ.
   Маркизъ д'Эскоманъ, отличный боецъ, думалъ было легко раздѣлаться съ своимъ противникомъ; но послѣ перваго нападенія, по стойкости Лудовика де-Фонтанье, по энергіи, проявлявшейся при отраженіи, и по ловкости, съ которою онъ отпарировалъ удары, маркизъ д'Эскоманъ тотчасъ догадался, что имѣетъ дѣло, если не съ опытнымъ дуэлистомъ, то, по-крайней-мѣрѣ, съ ловкимъ ученикомъ.
   Онъ принялся наступать и въ тоже время изучалъ тактику своего противника, желавшаго, повидимому, только отражать удары, но не наносить ихъ.
   Спустя нѣсколько минутъ, маркизъ д'Эскоманъ нанесъ рѣшительный и ужасный ударъ, который навѣрно поразилъ бы противника насквозь, если бы конецъ шпаги маркиза не встрѣтилъ подъ платьемъ Лудовика де-Фонтанье что-то твердое, металлическое, такъ-что клинокъ соскользнулъ въ сторону и только слегка задѣлъ грудь Лудовика.
   Послѣдній, почувствовавъ на своемъ тѣлѣ холодную сталь, машинально отбилъ шпагу противника и притомъ такъ сильно, что она вылетѣла изъ руки г. д'Эскомана и упала на землю. Въ то же время на груди Лудовика выступила кровь.
   Прежде чѣмъ маркизъ успѣлъ поднять свою шпагу, Лудовикъ де-Фонтанье, легкій и проворный, наступилъ на нее ногою.
   Хотя маркизъ д'Эскоманъ прикинулся спокойнымъ, но нельзя было не видѣть, что холодъ смерти мгновенно остановилъ кровь въ его жилахъ. Онъ не могъ не подумать, что соперникъ его, разсвирѣпѣвъ отъ раны, которую можно было считать довольно серьёзной, судя по окровавленно рубашкѣ Лудовика,-- тотчасъ оплатитъ ему за ударъ его такимъ же ударомъ.
   Вмѣсто того, чтобы поразить маркиза, Лудовикъ поднялъ шпагу и вручилъ ему еаесъ ея съ учтивымъ поклономъ.-- Затѣмъ они снова стали въ позицію и быстро скрестили оружіе. Бой готовъ былъ снова завязаться, но шевалье де-Монгла бросился между противниками и сильнымъ ударомъ трости разъединить ихъ шпаги.
   -- Клянусь смертью, господа! вскричалъ онъ: -- вы не станете больше драться; -- какъ бы оскорбленія ваши ни были велики, но честь уже достаточно удовлетворена. Послушайте, маркизъ, вы должны забыть ошибку господина де-Фонтанье, -- забыть, что онъ, не смотря на свое положеніе и цвѣтъ носимой имъ кокарды, вздумалъ было занять мѣсто въ нашемъ обществѣ, нѣтъ, вы должны дружески пожить ту руку, отъ которой сейчасъ и безусловно зависѣла ваша жизнь.
   Другіе секунданты также присоединились къ шевалье де-Монгла и единогласно объявили, что не позволять продолжать дуэль. Маркизъ д'Эскоманъ съ своей стороны вовсе не противился и даже съ удовольствіемъ согласился съ ихъ мнѣніемъ.
   -- Охотно готовъ исполнить вашу просьбу, тѣмъ болѣе, что я самъ понимаю до какой степени я виноватъ передъ моимъ противникомъ. Господинъ де-Фонтанье такъ благородно защищалъ себя, что мнѣ остается только -- искать чести быть его другомъ.
   Отвѣчая ему такою же вѣжливостью, Лудовикъ положилъ оружіе.
   -- Увѣряю васъ, продолжалъ маркизъ, пожимая Лудовику руку: -- хотя я и страстный любитель дуэлей, однакожъ искренно радъ, что ударъ мой не имѣлъ большаго успѣха. Въ этомъ случаѣ самолюбіе мое уступаетъ совѣсти: я былъ совершенно убѣжденъ въ вѣрности послѣдняго удара, которому выучился у извѣстнаго учителя фехтованья въ нашемъ полку, -- онъ былъ превосходный рубака. Но признайтесь пожалуйста, отчего шпага моя вмѣсто того, чтобъ поразить васъ смертельно -- соскользнула?-- Согласитесь, что охраной вашей была не ловкость, съ которой вы отразили мой ударъ, а какое-нибудь постороннее препятствіе, скрытое подъ вашей одеждой.
   Лудовикъ де-Фонтанье, находясь еще подъ вліяніемъ только что испытанныхъ имъ ощущеній, принялъ такой вопросъ маркиза не за одно только простое любопытство. Ему показалось, что маркизъ д'Эскоманъ заподозрилъ его честность, а потому тотчасъ же разорвалъ свою рубашку и обнажилъ грудь, на которой виднѣлась кровавая борозда, проведенная шпагой маркиза Послѣдній угадалъ мысль Лудовика и поспѣшилъ ему сказать:
   -- Полноте, monsieur де-Фонтанье! да неужели вы допускаете, что послѣ вашего истинно-рыцарскаго поступка, чему мы были сейчасъ только свидѣтелями, можетъ запасть мнѣ въ голову такое недостойное подозрѣніе! Я просто на просто предполагалъ, что остріе моей шпаги ударилось въ ваши часы или въ какую нибудь вещицу въ родѣ талисмановъ, носимыхъ вообще всею молодежью и даже мною, хотя я и не молодъ.
   -- Да, на этотъ разъ маркизъ совершенно правъ, проговорилъ шевалье де-Монгла: -- весьма позволительно искать причины и объясненія такому странному случаю. Вотъ послушайте-ка, что я вамъ разскажу: А видѣлъ -- это было въ 1814 году -- какъ на моемъ топазѣ, вправленномъ въ брелокъ, сломалась шпага драгунскаго офицера, которая, не случись этого, непремѣнно проколола бы меня до сердца; осколокъ шпаги воткнулся въ оправу брелока и, клянусь моей честью....
   Внезапная краска покрыла лицо стараго шевалье и тѣмъ окончила прерванный имъ разсказъ. Онъ вспомнилъ хотя довольно поздно, что ему также слѣдовало драться съ Жоржемъ де-Гискаръ и что по этому разсказъ его былъ вовсе неумѣстенъ.
   -- Мнѣ кажется, что вы правы, шевалье! сказалъ Лудовикъ де-Фонтанье, ощупывавшій карманъ своего жилета въ то время, какъ шевалье де-Монгла распространялся въ своихъ воспоминаніяхъ о подвигахъ минувшей молодости.
   -- Сдѣлайте одолженіе, убѣдитесь въ этомъ сами.
   Молодой человѣкъ началъ шарить и вытащилъ изъ кармана жилета тотъ самый кошелекъ, который онъ удержалъ вчера у встрѣтившейся ему дамы, и о которомъ онъ со всѣмъ позабылъ, по крайней мѣрѣ, въ минуту дуэли. Кошелекъ какъ-то выскользнулъ изъ окровавленныхъ пальцевъ Лудовика и упалъ въ траву.
   шевалье де-Монгла, поднявъ его и вынувъ откуда золотую монету, сталъ пристально разсматривать и луидоръ, и кошелекъ, весь обрызганный кровью.
   -- Совершенно тоже, что и съ моимъ топазомъ, торжественно воскликнулъ старикъ: -- Взгляните-ка, маркизъ! золото-то, не смотря на твердость металла, -- повреждено.
   При этомъ шевалье де-Монгла передалъ маркизу д'Эскоману кошелекъ вмѣстѣ съ монетой.
   Пока послѣдній разсматривалъ эти вещицы съ такимъ же вниманіемъ какъ и старый шевалье, Лудовикъ де-Фонтанье поперемѣнно то блѣднѣлъ, то краснѣлъ изъ боязни, чтобы маркизъ не узналъ вещей, принадлежащихъ его любовницѣ, какъ предполагалъ Лудовикъ; по этому желая предупредить опасность онъ сказалъ:
   -- Случай тѣмъ болѣе странный, что кошелекъ этотъ вовсе не принадлежитъ мнѣ.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ?-- спросилъ маркизъ д'Эскоманъ.
   -- Чертъ побери! вскричалъ шевалье-де-Монгла: -- впрочемъ это и видно: ну годится ли такая вязаная бездѣлушка для мужчины? Я увѣренъ, что это какое-нибудь платоническое воспоминаніе!
   -- Вы ошибаетесь, шевалье! сказалъ Лудовикъ: -- даже и не то, а просто кошелекъ этотъ найденъ мною вчера на дорогѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ, отвѣчалъ болтливый старикъ, надо непремѣнно отъискать его владѣтеля или владѣтельницу и на колѣняхъ передъ ней просить уступки этого спасительнаго талисмана, который отнынѣ вы должны носить на шеѣ, какъ ангела-хранителя.
   -- Дѣйствительно вы правы, де-Монгла, проговорилъ маркизъ д'Эскоманъ, продолжая пристально разсматривать и во всѣ стороны переворачивать кошелекъ: -- я непремѣнно провожу господина де-Фонтанье къ владѣтельницѣ этихъ вещицъ, и если будетъ необходимо, то присоединю къ его просьбамъ и мои собственныя.
   -- Вы, маркизъ?
   -- Да, я, шевалье!
   Потомъ обратясь къ Лудовику де-Фонтанье, маркизъ д'Эскоманъ продолжалъ:
   -- Не нашли ли вы эту бездѣлушку на берегу Луары?
   -- Кажется, что тамъ, -- пробормоталъ сконфуженный Лудовикъ.
   -- Вотъ вы увидите, возразилъ шевалье де-Монгла, котораго такъ и подстрекало желаніе побѣсить маркиза: -- вотъ вы увидите, что кошелекъ и луидоръ обронила прелестная Маргарита, вѣроятно гуляя по берегу Луары, чтобы развлечь свои грустныя мечты подъ тѣнью тополей. Берегитесь, маркизъ! вамъ что-то сегодня не везетъ: вы не осторожны и забыли старое изрѣченіе: вси-бо пріемши ножъ ножомъ погибнутъ!
   -- Я знаю чей это кошелекъ, отвѣчалъ съ улыбкою маркизъ: -- будьте увѣрены monsieur де-Монгла, если я сдѣлалъ честь протянуть кому-нибудь руку и назваться его другомъ, то на зло вашимъ зловѣщимъ предсказаніямъ, все чѣмъ я только владѣю -- къ услугамъ моего друга.
   -- Разумѣется, только не дальше порога одной извѣстной мнѣ комнаты! иронически отвѣчалъ шевалье де-Монгла.
   -- Вы ошибаетесь, возразилъ ему маркизъ д'Эскоманъ, взбѣшенный намеками: -- и чтобъ доказать вамъ это, я приглашаю васъ вмѣстѣ съ господиномъ де-Фонтанье, ужинать сегодня у Маргариты Жели.
   И маркизъ д'Эскоманъ снова подалъ руку своему недавнему противнику.
   Разговоръ принималъ оборотъ довольно серьезный для Лудовика де-Фонтанье, а потому чтобъ не много оправиться отъ смущенія, онъ подошелъ къ молодому хирургу, котораго пригласили заранѣе, какъ мы уже сказали, гг. де-Морой и д'Апремонъ, -- и показалъ ему свою рану.
   Ученикъ Эскулапа, осмотрѣвъ ее, объявилъ, что это легкая пустая царапина и тутъ же перевязалъ ее.
   Читатель, конечно, не забылъ, что шевалье де-Монгла и Жоржъ де-Гискаръ тоже должны были драться, и потому пригласили на мѣсто дуэли еще двухъ своихъ друзей, на случай, еслибъ кто изъ первыхъ противниковъ былъ убитъ или тяжело раненъ.
   Маркизъ д'Эскоманъ убѣдительно упрашивалъ шевалье де-Монгла помириться съ Жоржемъ де-Гискаромъ, который съ своей стороны вполнѣ чувствовалъ, что подобная дуэль съ старикомъ поставитъ его только въ смѣшное положеніе. Но всѣ убѣжденія маркиза не осилили упрямства старика, и потому д'Эскоманъ уѣхалъ домой и увезъ съ собою Лудовика де-Фонтанье, попросивъ его сѣсть въ свою карету.
   Когда экипажъ маркиза проѣзжалъ мимо первыхъ домовъ городскаго предмѣстія, -- Лудовикъ замѣтилъ за полуразвалившейся стѣной сада знакомое ему лицо женщины. Онъ быстро взглянулъ изъ окна кареты и узналъ въ ней ту самую пожилую дму, которая наканунѣ вечеромъ такъ умоляла его не щадить маркиза. Казалось -- она ожидала этого экипажа, потому что завидѣвъ его приближеніе, живо нагнулась впередъ и жадно впилась глазами во внутренность кареты; но когда увидѣла Лудовика де-Фонтанье рядомъ сидящаго съ маркизомъ, -- на лицѣ ея выразились гнѣвъ и презрѣніе. Тутъ она мгновенно спряталась за стѣну и исчезла.
   Маркизъ д'Эскоманъ, заслоненный Лудовикомъ де-Фонтанье, не могъ замѣтить Сусанны Моле; а молодой человѣкъ не считалъ необходимымъ сообщить ему свое удивленіе, при такомъ странномъ появленіи.
   Лудовикъ де-Фонтанье, предполагая, что маркизъ д'Эскоманъ завезетъ его домой, не мало удивился, когда карета остановилась передъ высокой каменной стѣной одного изъ самыхъ древнихъ замковъ города Шатодёнъ.
   Когда тяжелыя ворота съ визгомъ повернулись на заржавленныхъ петляхъ, молодой человѣкъ, обратившись къ маркизу, спросилъ:
   -- Куда же вы меня везете?
   -- Туда, гдѣ я могу выполнить данное вамъ обѣщаніе.
   -- О какомъ обѣщаніи говорите вы?
   -- Неблагодарный! вы уже позабыли о маленькомъ кошелькѣ?
   -- Конечно, нѣтъ!
   -- Такъ развѣ я не обязанъ представить васъ той особѣ, кому онъ принадлежитъ?
   -- Какъ-такъ! вскричалъ Лудовикъ де-Фонтанье: -- развѣ Маргарита Жели живетъ въ этомъ самомъ домѣ?
   -- Ахъ, Боже мой! да кто же вамъ говоритъ про Маргариту Жели?... Полно, не сговорились ли вы съ шевалье де-Монгла?.. Однакожъ мы пріѣхали -- прошу выйдти.
   И маркизъ д'Эскоманъ, подавая примѣръ Лудовику де-Фонтанье, легко выпрыгнулъ изъ экипажа.
   Теперь мы разскажемъ въ короткихъ словахъ о томъ, что происходило въ это самое время между шевалье де-Монгла и Жоржемъ де-Гискаръ.
   На отказъ стараго шевалье идти на мировую и принять какое ему угодно извиненіе, Жоржъ де-Гискаръ объявилъ, что онъ готовъ дать старику полное удовлетвореніе.
   Затѣмъ противники взялись за тѣ же шпаги, еще не остывшія отъ рукъ Лудовика де-Фонтанье и маркиза д'Эскоманъ, и скрестили оружіе.
   При третьемъ ударѣ шевалье де-Монгла ранилъ въ бокь Жоржа де-Гискара.
   Молодой хирургъ, осмотрѣвъ его рану, сказалъ, что хотя она и не смертельна, однакожъ довольно опасна.
   Затѣмъ дуэль прекратилась, и два противника, вѣжливо раскланявшись, разошлись въ разныя стороны; но только шевалье де-Монгла пошелъ въ городъ пѣшкомъ, а Жоржа де-Гискара повезли въ каретѣ.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Первый ложный шагъ -- прямая дорога въ адъ.

   Мы разстались съ Лудовикомъ де-Фонтанье у подъѣзда замка маркиза д'Эскоманъ.
   Мучимый безпокойствомъ и неизвѣстностью, чѣмъ окончится это приключеніе, Лудовикъ безъ малѣйшаго возраженія предоставилъ маркизу располагать собой.
   Они находились въ эту минуту передъ однимъ изъ старинныхъ и мрачныхъ зданій XVI столѣтія.
   Карета маркиза остановилась подлѣ широкой полу-круглой террассы, необходимой принадлежности архитектуры того времени.
   -- Дома маркиза? спросилъ д'Эскоманъ у лакея, отворившаго имъ каретныя дверцы.
   При этомъ вопросѣ Лудовику де-Фонтанье ясно стало, съ кѣмъ онъ повстрѣчался наканунѣ, и, понявъ наконецъ свою непростительную ошибку, придумывалъ какъ бы избавиться отъ свиданія, которое ставило его въ самое неловкое положеніе.
   -- Ради Бога, маркизъ! сказалъ онъ, позвольте мнѣ удалиться.
   -- Удалиться! Зачѣмъ?
   -- Не могу же я показаться дамѣ въ такомъ видѣ: въ окровавленной рубашкѣ и сапогахъ, испачканныхъ грязью.
   -- Но если эта дама обязана вамъ жизнью своего мужа!
   -- Наконецъ посудите, эта дама.....
   И Лудовикъ де-Фонтанье заикнулся.
   -- Ну, да, эта дама -- чей кошелекъ вы нашли -- маркиза д'Эскоманъ. Что же тутъ необыкновеннаго и чему вы такъ удивляетесь?
   -- Но...
   -- Вы, быть можетъ, не знали, что я женать?
   -- Никогда не слыхалъ.
   -- Очень натурально, -- потому что я живу на холостую ногу; совѣтую и вамъ держаться той же тактики, если когда нибудь вы женитесь.
   И не давая времени своему спутнику опомниться, маркизъ д'Эскоманъ толкнулъ его на террассу, сказавъ лакею:
   -- Спроси Сусанну, можетъ-ли барыня насъ принять.
   -- Сусанна ушла съ утра, отвѣчалъ лакей.
   Въ эту минуту стеклянная дверь, выходившая на балконъ, отворилась и г-жа д'Эскоманъ показалась на порогѣ. Глаза ея были воспалены отъ слезъ; она была такъ взволнована, что не замѣтила присутствія Лудовика де-Фонтанье.
   Маркиза, увидавъ своего мужа веселымъ и улыбающимся, подняла руки къ небу и отъ сильнаго волненія прислонилась къ косяку двери, чтобы не упасть. Подъ вліяніемъ такого душевнаго волненія, она едва могла произнесть одно слово:
   -- Живъ!
   Маркизъ поспѣшилъ подойдти къ ней, что бы поддержать ее.
   -- Полноте, сказалъ онъ въ полголоса, тѣмъ насмѣшливымъ тономъ, который не разъ оскорблялъ бѣдную женщину. Нельзя ли обойдтись безъ мелодрамы, умоляю васъ -- мы не одни.
   Потомъ онъ продолжалъ въ слухъ.
   -- Да, живъ, слава Богу! Живъ и невредимъ, благодаря вотъ г-ну де-Фонтанье. Я не хотѣлъ откладывать до другаго времени случая представить его вамъ и надѣюсь что вы будете довольны познакомиться съ человѣкомъ, не желавшимъ заставить васъ надѣть траурный чепчикъ, хотя онъ и шелъ бы къ вашимъ прелестнымъ бѣлокурымъ волосамъ. Если бы Сусанна была теперь здѣсь -- я увѣренъ, она согласилась бы со мной.
   -- Ахъ, маркизъ! возможно ли шутить въ подобную минуту?..... сказала Эмма, отвѣтивъ легкимъ наклоненіемъ головы на низкій поклонъ Лудовика де-Фонтанье.
   -- Чортъ возьми! вскричалъ маркизъ, теперь-то и надо быть веселымъ, или никогда. Но, впрочемъ, если вамъ утодно быть серьезной -- это будетъ очень кстати, потому что monsieur де-Фонтанье имѣетъ къ вамъ серьезную просьбу.
   -- Ко мнѣ! тихо проговорила удивленная маркиза.
   -- Да, именно къ вамъ.
   -- Я слушаю, сказала маркиза.
   -- И такъ, дѣло идетъ о кошелькѣ, такъ кстати вами потерянномъ, потому что онъ послужилъ намъ обоимъ какъ нельзя лучше. Г-нъ де-Фонтанье объяснитъ вамъ все это подробно...... Я оставляю васъ однихъ, потому что присутствіе мужа, можетъ быть, стѣснитъ васъ.
   И въ полномъ восхищеніи, что такъ легко отдѣлался отъ восторговъ жены, обрадованной его возвращеніемъ, маркизъ, напѣвая, поднялся по лѣстницѣ, ведущей въ его комнаты.
   Лудовикъ де-Фонтанье, оставшись одинъ съ маркизой, ожидалъ ея приглашенія послѣдовать за ней, и почувствовалъ сильное біеніе сердца, когда вошелъ въ залу.
   Маркиза сѣла и указала ему кресло противъ себя.
   -- Милостивый государь! сказала она, не давъ ему времени начать разговоръ:-- я вамъ очень обязана за спасеніе моего мужа и потому не употреблю во зло того преимущества, которое вы мнѣ дали сами надъ собой; и если когда-нибудь мы случайно встрѣтимся въ обществѣ, то даю вамъ слово никогда не вспоминать вашего поступка, -- я извиняю его вашей молодостью и легкомысліемъ; но и вы, въ свою очередь, должны мнѣ обѣщать забыть вчерашнюю непріятную встрѣчу, о которой вы вѣроятно пожалѣли?.... Я увѣрена въ томъ.
   Лудовикъ де-Фонтанье разсчитывалъ только на Маргариту Жели, и потому такая встрѣча съ дамой аристократическаго круга показалась ему однимъ изъ тѣхъ счастливыхъ случаевъ, которые судьба бережетъ только для не многихъ.
   И такъ смутныя грезы вчерашняго дня осуществились.
   Нѣсколько словъ, сказанныхъ ему Сусанною, были прежде не понятны, но теперь все стало для него ясно, и презрѣніе, выказанное маркизомъ къ женѣ въ присутствіи Лудовика, подало ему отважныя надежды.
   Всѣ эти видоизмѣненія, которыми проходили и его мысли и его желанія и надежды отразились на его физіономіи; онъ во все не думалъ преклониться передъ великодушіемъ Эммы, и даже не извинился передъ ней, желая тѣмъ придать своему вчерашнему поступку видъ разсчитаннаго намѣренія, но ни какъ не простаго случая.
   -- Къ сожалѣнію, маркиза, отвѣчалъ онъ:-- самой судьбѣ угодно противорѣчить вашей просьбѣ. Не смѣю думать, чтобъ кошелекъ вашъ остался въ моихъ рукахъ по вашей волѣ, но всегда могу сказать съ гордостію, что онъ защитилъ мою грудь отъ роковаго удара. Не знаю, что должно чувствовать сердце, которое обязано своей жизнью вамъ, и только вамъ однѣмъ. Пусть это будетъ игра случая; но случай слишкомъ благопріятный, чтобъ я отказался отъ его чудеснаго дѣйствія. Согласитесь, возможно ли мнѣ забыть нашу вчерашнюю встрѣчу, когда все-такъ краснорѣчиво говорить мнѣ, что только съ этой минуты я началъ жить, и позвольте прибавить, не только физически, но и нравственно.
   Маркиза поспѣшила прервать Лудовика.
   -- Извините, милостивый государь, сказала она, мнѣ не возможно позволить вамъ развивать дальше вашу любовную тему. Вспомните, что вы вчера приняли меня за другую... Не думаю, чтобъ одна ночь могла измѣнить такъ круто ваши привязанности и симпатіи. Мнѣ было бы совѣстно и неделикатно взять на себя чужую роль.
   Голосъ маркизы замѣтно измѣнился, когда она намекнула на любовницу своего мужа.
   Лудовикъ де-Фонтанье замѣтилъ, что глаза молодой женщины заблестѣли влагой, и онъ увидѣлъ двѣ слезы, дрожавшія на ея длинныхъ и густыхъ рѣсницахъ. Въ свою очередь маркиза, по выраженію взгляда молодаго человѣка, замѣтила, что какъ онъ ни старался скрыть свое волненіе, но оно было слишкомъ ясно.
   -- Извините меня, продолжала она, что я такъ мало владѣю собой; несчастіе имѣетъ свои права, по крайней мѣрѣ, общечеловѣческое право на слезы. Послѣдняя фраза была сказана съ неподражаемымъ оттѣнкомъ задушевной теплоты; она произвела на Лудовика де-Фонтанье глубокое впечатлѣніе, и онъ, впродолженіе нѣсколькихъ минутъ, оставался нѣмъ; онъ сравнилъ свои мелкія чувства съ высокимъ и трагическимъ положеніемъ этой женщины, и ему сдѣлалось стыдно.
   Съ чувствомъ любви теперь соединилось другое чувство -- искренняго состраданія къ гордой мученицѣ развратнаго мужа. Лудовику стало жаль прекрасный образъ Эммы, не только какъ милой женщины, но и какъ личности, измученной жизнью прежде, чѣмъ она узнала ее.
   Онъ скрылъ первое и сильное движеніе сердца, но эта внутренняя метаморфоза такъ быстро совершилась въ немъ, что на лицѣ его отразились признаки глубокой душевной бури. Онъ то краснѣлъ, то блѣднѣлъ, и вдругъ опустился съ креселъ къ ногамъ маркизы.
   -- Простите меня, сказалъ онъ съ такимъ непритворнымъ чувствомъ раскаянія, что сомнѣваться въ немъ было невозможно.
   -- Довольно; я вижу, что вы искренны, сказала Эмма, сжимая дружески его руку. Я рѣшительно предсказываю, что мы можемъ остаться друзьями, если только вы согласитесь быть благоразумнѣе.
   -- Не называете ли вы благоразуміемъ равнодушіе къ вамъ, маркиза? но это выше силъ того, кто въ состояніи оцѣнить ваши достоинства. Я не могу похвалиться знаніемъ людей, тѣмъ менѣе знаніемъ неуловимой женской природы, но вѣрю своимъ инстинктамъ, что ваше вліяніе способно пересоздать всякую не совсѣмъ огрубѣлую натуру. Позвольте сказать откровенно, что отселѣ моя жизнь зависитъ отъ вашей воли и даже каприза. Согласитесь, что я слишкомъ молодъ, чтобъ играть подобной фразой, пошлой только на языкѣ салонныхъ героевъ, а вы слишкомъ свѣжи душей, чтобъ считать ее простой свѣтской ложью.
   -- Довольно, сказала Эмма; развѣ можно любить безъ надежды?
   -- Не мнѣ, а вамъ, маркиза, отвѣчать на этотъ вопросъ.
   Эмма поблѣднѣла.
   -- Да, возразила она, и въ голосѣ ея выразился почти ужасъ. Вотъ почему вамъ не нужно любить меня или по крайней мѣрѣ, любить не такъ, какъ вы хотите. Не далѣе какъ вчера вы жаловались, что отдалены отъ близкихъ вашему сердцу. Съумѣйте найдти во мнѣ своего друга, мать; но сначала заглушите въ себѣ, пока есть еще время, всякое чувство въ отношеніи ко мнѣ, которое можетъ быть только источникомъ вашего горя. Еслибъ вы понимали сколько страданій ведетъ за собой безнадежная любовь! Еслибъ вы испытали какъ она щемитъ сердце, если бы вы знали, что она обращаетъ жизнь въ такую муку, которая заставляетъ съ нетерпѣніемъ ожидать послѣдней минуты. Но, я хочу избавить васъ отъ этого мучительнаго горя. Да, и если ради вашей пользы нужно сдѣлать то, чего я не смѣю сдѣлать для самой себя, если нужно обнаружить раны моего сердца, высказать все то, что я перечувствовала, все то, что я испытываю каждый часъ -- эту страшную пытку, впродолженіе трехъ лѣтъ... нѣтъ! я ошибаюсь... впродолженіе трехъ столѣтій, -- я это сдѣлаю.... по крайней мѣрѣ я постараюсь это сдѣлать... Но, только не любите меня. Послушайтесь меня....
   -- Что касается до этого, вскричалъ Лудовикъ, быстро приподнявшись:-- мнѣ остается благодарить васъ, но не въ моей власти согласиться съ вами? Мнѣ хорошо извѣстны отношенія ваши къ мужу, и вы напрасно стали бы скрывать ихъ. Его грубая тираннія слишкомъ рѣзко отмѣтила вашу жизнь, чтобъ я могъ ошибаться въ своемъ убѣжденій. Любовь мою -- согласенъ съ вами -- вы можете назвать безуміемъ, но это безуміе, сколько бы оно не принесло мнѣ горя, все-таки, быть можетъ, дастъ мнѣ нѣсколько отрадныхъ дней, а ихъ такъ мало въ нашей жизни... Вы не имѣете права отказать мнѣ въ страданіяхъ, если я предвижу въ нихъ одну изъ лучшихъ надеждъ своихъ. Подумайте объ одномъ, что вы еще не испытали всей прелести любви, а я приношу вамъ чистое сердце, если недостойное вашего взаимнаго сочувствія, то, по крайней мѣрѣ, безпредѣльно преданное вамъ. И еслибъ это сердце обмануло васъ, я первый вырвалъ бы его вмѣстѣ съ жизнію.
   -- Нѣтъ!... Это невозможно!... сказала Эмма.-- И я безразсудная, принимаю ваши слова за истину! Не пройдетъ и ночи, какъ отъ всей вашей любви останется одно только сожалѣніе къ моимъ несчастіямъ.
   -- Время покажетъ, что вы ошибаетесь; но теперь я могу только сказать, что любовь моя такъ искренна, такъ сильна и ваше счастіе для меня такъ дорого, что еслибъ зависѣло отъ меня обратить къ вашимъ ногамъ маркиза, то хотя бъ это было противъ воли и сердца, но я не поколебался бъ ни мину ты...
   -- Благодарю! отвѣчала Эмма, пожимая руку молодаго человѣка.-- Боже мой! Да неужели не возможно возвратить его?... Еслибъ кто изъ его пріятелей открылъ ему всю низость тѣхъ женщинъ, на которыхъ онъ мѣняетъ меня... еслибъ разсказалъ про мои страданія, про мое отчаяніе -- маркизъ навѣрно отказался бы отъ своихъ заблужденій... И какъ бы тогда я была счастлива! И какъ бы я благословляла человѣка, возвратившаго мнѣ это счастье!.. Де-Фонтанье -- вы дружны съ маркизомъ, вы сохранили сегодня его жизнь, и онъ скорѣе всякаго послушаетъ васъ. Сдѣлайте это, умоляю васъ, сдѣлайте!
   -- Для вашего счастья, маркиза, я готовъ жертвовать своимъ и думать объ одномъ только, чтобъ заслужить имя вашего друга и -- больше ничего... Самопожертвованіе полное и оно будетъ, но ни одно слово, ни одинъ взглядъ, ни одно движенье не выскажутъ вамъ, чего мнѣ стоитъ оно....
   Въ то время, какъ, говорилъ де-Фонтанье, Эмма, увлеченная порывомъ новой страсти, глубоко задумалась. Въ душѣ ея проснулись тѣ грезы, которыя нѣкогда такъ сладко лелѣяли ея дѣвственную грудь. Она какъ-то невольно вспомнила, что было время, когда она искала этого пламеннаго взгляда, этого симпатичнаго голоса въ своемъ женихѣ; она мечтала о счастіи въ семейномъ кругу, о тихихъ, но полныхъ наслажденіяхъ близь избраннаго ею мужа. И все это было пустымъ сновидѣніемъ, разсѣяннымъ съ первымъ днемъ супружеской жизни. По контрасту, столь свойственному нашей природѣ, теперь она тѣмъ охотнѣй готова была отдаться Лудовику, чѣмъ больше разочарована была своимъ прошедшимъ. Передъ ней мелькнула новая звѣзда надежды.
   "А что, подумала она, если въ-самомъ-дѣлѣ это тотъ, кого такъ давно искала душа моя; если онъ вознаградитъ меня за прошлыя страданія, освѣжить мое существованіе, и воскреситъ тѣ силы, которыя я такъ напрасно растратила въ слезахъ и отчаяніи..." И въ воображеніи Эммы раскинулся чудесный міръ новыхъ плановъ, вѣрованій и поэтическихъ грёзъ.
   Разъ увлеченная потокомъ этихъ идей, фантазія ея мгновенно собрала все, что могло рѣшить ея волей. Ревность, презрѣніе къ маркизу, тоскливая фигура Сусанны, пророческія слова ея наканунѣ брака, торжествующая особа Жели, ничтожность общественнаго мнѣнія, наказывающаго обманутую женщину, и прощающаго обманщика мужчину -- все это представилось ей цѣлымъ адомъ мученій, незаслуженныхъ ни ея сердцемъ, ни ея жизнію. И Эмма, зарыдавъ какъ ребенокъ, готова была броситься въ объятія де-Фонтанье; но придя въ себя, вспыхнула и, смущенная удалилась изъ комнаты.
   Въ это самое время незамѣтно растворилась дверь и голова Сусанны Моле осторожно въ нее просунулась. Сусанна внимательно осмотрѣла комнату, какъ будто желая удостовѣриться, что въ ней не было никого кромѣ Лудовика де-Фонтанье.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Голосъ Сусанны Моле и толчекъ, данный ею въ плечо Лудовику де-Фонтанье, наконецъ вывели его изъ летаргическаго состоянія.
   -- Не угодно ли вамъ, чтобъ я проводила васъ? спросила она насмѣшливымъ тономъ.
   Лудовикъ де-Фонтанье приподнялъ голову. Предъ нимъ стояла пожилая дама, встрѣтившаяся ему наканунѣ и только часъ тому назадъ смотрѣвшая черезъ стѣну сада.
   Лудовикъ, узнавъ ее, мгновенно очнулся и обратилъ на нее особое вниманіе, какъ будто предчувствуя, что эта женщина, совершенно посторонняя для него, современемъ будетъ имѣть сильное вліяніе на его судьбу.
   Мы описали только нравственную сторону Сусанны Моле и вовсе ничего не сказали о ея наружности, а потому и пополнимъ нашъ очеркъ.
   Сусанна была пятидесятилѣтняя толстая низенькая женщина, съ довольно обыкновенною наружностью. Заплывшія отъ жира щеки придавали ея физіономіи, нелишенной характера, видъ обыкновенной плутоватости; а выдавшійся подбородокъ и толстыя, мясистыя губы, приподнятыя по краямъ и покрытыя слегка пушкомъ, выказывали въ ней силу воли. Узкій лобъ, окаймленный густыми и жесткими волосами, нисподавшими до жесткихъ сѣдыхъ бровей, придавалъ бы ея широкому лицу смѣшное выраженіе, если бы не живость блѣдно-голубыхъ глазъ, взглядъ которыхъ глубоко проникалъ въ тѣхъ, на кого она пристально смотрѣла.
   Пока Лудовикъ де-Фонтанье разсматривалъ ее, Сусанна безцеремонно усѣлась въ одно изъ креселъ гостинной. По всему казалось, что она только-что прошла большое разстояніе; на лбу ея выступали крупныя капли пота; вытирая его большимъ клѣтчатымъ платкомъ, она тяжело дышала, подобно усталой лошади.
   -- Не угодно ли, чтобъ я проводила васъ? повторила она, усѣвшись въ кресло.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Лудовикъ; вмѣсто того я попрошу у васъ другой услуги.
   -- Какой?
   -- Объясните мнѣ смыслъ вашихъ вчерашнихъ словъ: они остались для меня загадкою.
   -- Я ихъ уже не помню.
   -- Но я ихъ достаточно помню, чтобы передать ихъ слово въ слово на обсужденье маркизу д'Эскоманъ. Они вѣроятно покажутся ему очень странными въ устахъ женщины, живущей въ его домѣ.
   Взглядъ Сусанны сверкнулъ, какъ молнія.
   -- Я не въ услуженіи маркиза д'Эскоманъ, отвѣчала она, не скрывая своего презрѣнія. Я бывшая кормилица -- нянька маркизы, а потому г. д'Эскоманъ не имѣетъ никакого права разлучить насъ.
   -- Вы очень ее любите? спросилъ Лудовикъ де-Фонтанье, которому возможность говорить объ Эммѣ казалась уже счастьемъ.
   -- О комъ вы говорите? О моей дочери?
   -- Я говорю о маркизѣ д'Эскоманъ.
   -- Отчего же или, лучше сказать, какъ же мнѣ не любить ее, когда я ее выростила; когда вы, одинъ только разъ видѣвшій ее -- уже любите?
   -- Да вы, какъ кажется, подслушали нашъ разговоръ?
   Сусанна Моле захохотала. Лудовикъ внимательно посмотрѣлъ на нее.
   -- Что вы находите смѣшнаго въ томъ, что я вамъ сказалъ?
   -- Когда я вамъ скажу, что не проходитъ ночи, что бы я не вставала посмотрѣть какъ она спитъ; не проходитъ ночи, когда-бъ я не стояла по цѣлымъ часамъ, прислушиваясь къ ея дыханію, подсматривая за выраженіемъ ея лица, чтобы разбудить ее, когда горести жизни преслѣдуютъ ее и во снѣ,-- тогда неудивитъ васъ мое желаніе узнать, что говоритъ ей человѣкъ, отъ воли котораго зависѣла ея судьба.
   -- Послушайте; неужели вы не шутя жалѣете о счастливой развязкѣ моей дуэли съ мужемъ вашей госпожи? тихимъ голосомъ спросилъ Сусанну Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- А почему бы и не такъ? спросила въ свою очередь Сусанна Моле, пристально посмотрѣвъ на Лудовика.
   Лудовикъ де-Фонтанье вздрогнулъ отъ удивленія.
   Сусанна Моле, стиснувъ зубы, продолжала съ сверкающимъ взглядомъ:
   -- Станете ли вы сожалѣть и проливать слезы объ убійцѣ, выкупающемъ на эшафотѣ совершенныя имъ преступленія?
   -- Но, маркизъ д'Эскоманъ...
   -- Какъ, гнѣвно вскричала Сусанна:-- вы неумолимы къ несчастному, желавшему убійствомъ пріобрѣсти кусокъ хлѣба для своихъ бѣдныхъ дѣтей, а запрещаете мнѣ ненавидѣть убійцу, отнявшаго, нѣтъ! болѣе... укравшаго дитя мое; и въ моихъ глазахъ онъ умерщвляетъ его самыми ужасными пытками, казнитъ его страшными муками: безпокойствомъ и отчаяніемъ. И его-то вы запрещаете мнѣ ненавидѣть! Да послѣ этого, вы сумасшедшій человѣкъ!
   -- Ради Бога -- тише; васъ могутъ подслушать.
   -- Какое мнѣ до того дѣло! ну, пусть слушаютъ -- я не скрываюсь; то же самое я выскажу въ глаза самому маркизу. Я скажу ему, что еще не далѣе какъ сегодня утромъ поставила свѣчу въ церкви Notre Dame и усердно молилась, чтобы она, Пресвятая, сжалилась и услыхала наконецъ мою вседневную мольбу...-- А, вы не знаете что такое мать! вы -- вы содрагаетесь отъ такой ненависти! А вѣдь я ея мать; вѣдь я вскормила ее молокомъ своимъ въ ущербъ моему бѣдному ребенку!-- каждая слеза, падающая изъ глазъ ея...... слышите ли вы? прожигаетъ меня, хуже самой острой стали; давно уже въ моемъ разбитомъ сердцѣ нѣтъ ни одного живаго мѣста для свѣжей раны! Повѣрите ли? Вѣдь у нея показываются уже сѣдые волосы, у блондинки двадцати двухъ лѣтъ! развѣ это не преступленіе, сударь? Страшное преступленіе! И все это я предвидѣла и никакъ не хотѣла, чтобы онъ женился на ней. Богъ свидѣтель какъ я не желала того!..... Видѣть: какъ проживается состояніе, какъ продаются прекраснѣйшія земли -- все это ничего, если бы только хотя разъ еще онъ сказалъ ей одно такое же слово любви, какое вы сейчасъ ей сказали. А какъ она умѣетъ любить!-- Того никто еще не знаетъ и никто и никогда не узнаетъ, что таится въ ея сердцѣ. Когда еще она была ребенкомъ, и цѣловала меня, то какъ-то особенно прижимала губки къ щекамъ моимъ -- и это невольно заставляло меня бояться за нее. Бѣдное дитя! оно ничего не можетъ чувствовать въ половину: бывало когда я журила ее, она не ограничивалась однѣми слезами или капризами, какъ это дѣлаютъ другія дѣти; нѣтъ! она бросалась къ моимъ ногамъ и кричала: "Сусанна, моя милая, добрая Сусанна! скажи мнѣ, что ты все еще меня любишь". Я тогда думала: Господи, что будетъ съ этимъ бѣднымъ ребенкомъ, когда тотъ, который замѣнитъ ей меня, не пойметъ ее и не съумѣетъ подобно мнѣ отвѣтить на любовь ея ласкою!.. Оно такъ и случилось. Я не ошиблась въ своихъ опасеніяхъ. Одинъ только Богъ вѣдаетъ сколько она страдаетъ, для нея все погибло... она не съумѣетъ такъ жить....
   Послѣднія слова Сусанна произнесла задыхающимся голосомъ, склонивъ на грудь свою голову; казалось, что это зловѣщее предсказаніе съ трудомъ вышло изъ ея взволнованной груди. Она рыдала. Спустя нѣсколько секундъ, она подошла къ рабочему столику маркизы, взяла оттуда какую-то неоконченную ею работу и, покрывая ее жаркими поцѣлуями, облила горькими слезами.
   Такая безумная страсть бѣдной женщины глубоко тронула и сильно удивила Лудовика. Онъ ни какъ не предполагалъ въ ней такой привязанности къ маркизѣ д'Эскоманъ, и былъ совершенно пораженъ тѣмъ, что онъ видѣлъ и слышалъ. Невольно сравнивая горячую любовь Сусанны съ своею собственной, онъ сознался, что первая была гораздо выше послѣдней. Не смотря на не связныя слова Сусанны, на ея простонародный тонъ -- эта женщина ему казалась возвышенной и благородной. Лудовикъ смотрѣть на нее съ ревнивымъ любопытствомъ, завидовалъ этимъ огненнымъ взглядамъ бѣдной женщины, -- и самъ, не сознавая что онъ говорить, принялся защищать маркиза.
   -- Не преувеличиваете ли вы поведенія маркиза д'Эскоманъ? сказалъ онъ:-- мнѣ кажется, что не можетъ быть такой печальной развязки, какую вы предсказываете; наконецъ, къ чему же отчаиваться въ его обращеніи къ лучшему?
   Сусанна пожала плечами и взглянула на молодаго человѣка сомнительно; было ясно, что она не проронила ни одного слова изъ разговора его съ маркизой д'Эскоманъ.
   -- Послушайте, сказала она наконецъ. Не правда ли, что я очень хорошо знаю маркизу! Каждую минуту, только мелькомъ оглянувъ на нее, я могу уже сказать, что происходитъ въ ея сердцѣ; а самого маркиза я знаю еще лучше...... Возвратиться къ женѣ? Да развѣ моя Эмма дурна собой? развѣ она въ состояли притворяться, чтобы понравиться ему?
   -- Я повторяю вамъ то же, что за нѣсколько минутъ сказалъ маркизѣ д'Эскоманъ: если мнѣ не удастся -- вина не моя,; но я постараюсь испытать...
   -- Полноте, молодой человѣкъ, не думаете ли вы также насмѣхаться надо мной, какъ насмѣхались надъ ней? Вѣдь она довѣрчива и кротка какъ ангелъ, а для меня все это комедія; кто знаетъ, быть можетъ, вы имъ подосланы,-- вѣдь его станетъ на всѣ низости! Конечно ему будетъ пріятно, если мы сами подадимъ поводъ въ чемъ-нибудь обвинить насъ... Да, продолжала задумчиво Сусанна, какъ будто размышленія все болѣе и болѣе утверждали ее въ этой мысли:-- да, онъ васъ подослалъ.... я въ этомъ увѣрена. Но будьте спокойны, она будетъ предупреждена, и вы не успѣете еще разъ переступить порогъ нашего дома, какъ я уже разскажу ей всѣ мои догадки.
   -- Вы этого не сдѣлаете! я васъ заклинаю! воскликнулъ Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- И когда вы опять будете у насъ, продолжала совершенно хладнокровно Сусанна:-- она приметъ васъ съ полнымъ презрѣніемъ, какого вы заслуживаете.
   -- Но, вѣдь я люблю ее! и вы не можете сомнѣваться въ томъ, съ отчаяніемъ прибавилъ Лудовикъ.
   -- Не такъ легко увѣрить меня, возразила Сусанна:-- развѣ любятъ такъ? еслибъ вы любили ее, то первой мыслью вашей было бы вырвать ее изъ рукъ ея палача -- Нѣтъ! нѣтъ! она будетъ знать... она не должна полагаться на васъ, потому что вы скрываете измѣну.
   -- Во имя вашей привязанности къ ней, молю васъ не дѣлайте этого; не отымайте у нея единственнаго друга въ этомъ мірѣ.
   И говоря это, Лудовикъ сложилъ руки съ покорной мольбою.
   -- О, нѣтъ!-- она должна знать все, что грозитъ ей новымъ несчастіемъ......
   Сусанна не докончила, потому что въ то самое мгновеніе дверь съ шумомъ отворилась и на порогѣ показался маркизъ д'Эскоманъ.
   При видѣ торжественнаго жеста, которымъ Сусанна старалась придать больше энергіи своимъ словамъ, при видѣ взволнованнаго лица Лудовика де-Фонтанье -- маркизъ д'Эскоманъ громко расхохотался.
   -- Чортъ побери! вскричалъ онъ:-- кажется я здѣсь лишній и потому ухожу.
   -- Что вы хотите этимъ сказать, маркизъ? пробормоталъ Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- Я хочу этимъ сказать, мой другъ, что вы находитесь въ настоящую минуту въ такомъ положеніи, что еслибъ, подобно Юпитеру, вы имѣли въ вашемъ распоряженіи облако, то не отказались бы улетѣть, оставивъ вмѣсто себя своего товарища.
   -- Дѣйствительно такъ, маркизъ, отвѣчалъ Лудовикъ, стараясь принять на себя беззаботный видъ.-- Мнѣ очень бы хотѣлось возвратить васъ на ваше мѣсто.
   -- Г. маркизъ, сказала Сусанна Моле, держась на столько прямо и непринужденно, на сколько позволяло ея дородство и ни мало не скрывая злости, одушевлявшей ея взглядъ: -- г. маркизъ, кажется, изволитъ зубоскалить надъ нами.-- Впрочемъ это нисколько не удивляетъ меня: маркизъ всегда очень любезенъ съ женщинами.
   -- Тѣмъ болѣе съ вами Сусанна, замѣчая на каждомъ шагу благосклонное вниманіе, которое вы оказываете мнѣ при всякомъ удобномъ случаѣ.
   Потомъ обратясь къ Лудовику де-Фонтанье, онъ прибавить:
   -- Держу пари, любезный де-Фонтанье, что кормилица моей жены вѣроятно хвалила меня передъ моимъ приходомъ.
   Лудовикъуже приготовился было изъ вѣжливости солгать, но Сусанна Моле его предупредила.
   -- Маркизу слѣдовало бы знать, что я не имѣю привычки разсказывать небылицы.
   Ни сколько не разсерженный этой дерзостью, маркизъ расхохотался.
   -- Браво! вскричалъ онъ. Вотъ за что люблю, моя свирѣпая толстуха! Ты мое единственное развлеченіе въ этомъ скучномъ домѣ.
   -- Вамъ нѣтъ надобности говорить мнѣ дерзости... Слава Богу, я и безъ того васъ довольно ненавижу.
   -- Ну да, вотъ это-то меня и восхищаетъ; это-то и придаетъ вамъ столько значенія въ моихъ глазахъ, мое олицетворенное цѣломудріе! Я знаю: вы ненавидите меня, и не только меня, но даже и друзей моихъ -- я это знаю. Ну скажите-ка, какъ вы называете ихъ на вашемъ цвѣтистомъ языкѣ?
   -- Негодяями, отвѣчала рѣзко Сусанна.
   -- Вотъ это такъ! негодяи!... И такъ, мой любезный де-Фонтанье, если вы хотя на минуту разсчитывали на дружбу Сусанны, -- вы ошиблись, потому что стали однимъ изъ моихъ друзей. Въ глазахъ ея вы теперь просто чудовище.
   -- Неужели это такъ? спросилъ Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- И такъ я угадала!....
   И Сусанна Моле съ какимъ-то торжественнымъ видомъ ушла въ комнаты маркизы д'Эскоманъ.
   Лудовику де-Фонтанье страшно хотѣлось остановитъ ее, не сомнѣваясь, что она поспѣшитъ сообщить маркизѣ невыгодное о немъ мнѣніе, внушенное ей чрезмѣрнымъ недовѣріемъ.
   Маркизъ д'Эскоманъ проводилъ Сусанну взглядомъ и, пожимая плечами, сказалъ:
   -- Я считаю эту старуху не много помѣшанной. Она какъ собака привязана къ своей госпожѣ и какъ пудель оскаливаетъ зубы на всякаго, кто къ ней подходитъ; а потому я рѣшался потѣшаться надъ ея странностями и полагаю, что это самое лучшее, что можно сдѣлать.
   -- Мнѣ кажется -- она въ-самомъ-дѣлѣ очень предана маркизѣ, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье, мало-по-малу приходя въ себя и надѣясь, что Сусанна, по привычкѣ своей, уже извѣстной ему, вѣроятно подслушиваетъ ихъ у дверей и, услыхавъ его слова, нѣсколько примирится съ нимъ.
   -- Да, безъ сомнѣнія. А кстати: позволила ли вамъ маркиза сохранить у себя чудотворный луидоръ?
   Въ первый только разъ Лудовикъ де-Фонтанье замѣтилъ, что онъ совсѣмъ позабылъ о кошелькѣ и золотой монетѣ, которыя послужили поводомъ къ знакомству съ маркизой д'Эскоманъ.-- Рука его машинально опустилась въ карманъ, и онъ вынулъ оттуда зеленый шелковый кошелекъ.
   -- А, безъ сомнѣнія! Такъ онъ остался у васъ? сказалъ маркизъ д'Эскоманъ:-- примите мое искреннее поздравленіе съ успѣхомъ. Ну, скажите, какъ вы нашли маркизу?
   -- Я не скрою отъ васъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ, маркиза произвела на меня пріятное впечатлѣніе: не возможно соединять въ себѣ больше прелестей и казаться, въ то же время, такъ просто милой и нѣжной.
   -- Чортъ возьми, сколько огня! Да, пожалуй, можно подумать что вы уже влюбились. Полноте, не краснѣйте! заранѣе васъ предупреждаю, что я одинъ изъ самыхъ снисходительныхъ мужей. Да, она мила и, кромѣ того, обладаетъ самымъ драгоцѣннымъ качествомъ -- нисколько не противорѣчить моимъ наклонностямъ.
   Лудовикъ де-Фонтанье подумалъ, что теперь наступила благопріятная минута повести аттаку на маркиза.
   -- Да, отвѣчалъ онъ; но вы, кажется, думаете, что она не страдаетъ и принимаете покорность ея за выраженіе счастья или равнодушія.
   -- Ну, такъ и есть! вскричалъ маркизъ д'Эскоманъ. Волшебница уже коснулась васъ своимъ жезломъ: Сусанна вѣрно наговорила вамъ -- признайтесь!.. Нѣтъ, мой другъ! вѣдь я даю маркизѣ полную свободу дѣйствій, а свобода для женщины -- высшее благо на землѣ.
   -- Извините, маркизъ, отвѣчалъ улыбаясь Лудовикъ де-Фонтанье:-- я полагаю, что сердце ея предпочло бы неволю, если бы любовь ваша позолотила цѣпи.
   -- Оставимъ сентиментальныя фразы кондитерамъ и поэтамъ, мой другъ, отвѣчалъ маркизъ д'Эскоманъ, переходя отъ натянутой веселости къ серьезному тону, совершенно ему несвойственному. Жена моя навѣрно плакала передъ вами: это къ ней идетъ -- женщины также легко плачутъ, какъ и смѣются, если только слезы или улыбка имъ къ лицу. Признайтесь, навѣрно она васъ уговорила заступиться за нее? Я привыкъ къ этому и давно уже не оскорбляюсь неделикатностью, съ которой она посвящаетъ всѣхъ въ тайны нашей домашней жизни, и вы уже не первый подосланный ею защитникъ, милый другъ; но я ей извиняю такое ребячество, не стану даже и оправдываться, потому что на вашемъ мѣстѣ я точно также думалъ бы какъ и вы, а по позднѣе, когда вы состаритесь да женитесь, то навѣрно будете думать, какъ я теперь; тогда только вы вполнѣ узнаете, что значить для свободнаго человѣка слова: обязанность и долгъ. Вы знаете Маргариту Жели? Неправда ли?
   -- Не имѣю этой чести.
   -- Право? тѣмъ хуже для васъ! Когда вы ее увидите, то лучше поймете мое философское равнодушіе къ прелестямъ маркизы д'Эскоманъ: для нея достаточно было бы, по моему мнѣнію, одной спокойной дружбы, доставляемой супружествомъ,-- Дружбы, въ которой я ей никогда не отказывалъ, -- повѣрьте мнѣ. Но, довольно; и пусть между нами больше не будетъ разговора о такихъ серьезныхъ вещахъ. Я не знаю болѣе скучнаго предмета, какъ разбирать супружескіе процессы.
   Дурное расположеніе духа, съ которымъ маркизъ д'Эскоманъ высказалъ послѣднія слова и вообще сухость его разговора совершенно разстроили Лудовика де-Фонтанье. Онъ понялъ, что предпринятая имъ аттака вовсе не была такъ легка, какъ казалась ему въ началѣ и, видя, что ему болѣе не остается ничего дѣлать, онъ простился съ маркизомъ д'Эскоманъ, поспѣшилъ оставить его и возвратиться къ своей обыденной дѣятельности.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Гостинница золотаго солнца.

   Въ Шатодёнѣ, какъ вообще во всѣхъ провинціальныхъ городкахъ, существовала своя знаменитая гостинница подъ вывѣскою Золотаго Солнца. Содержателемъ ея былъ г-нъ Бертранъ.
   Въ Парижѣ, въ силу аксіомы, удачно примѣняемой къ такой вывѣскѣ: sol lucet omnibus (солнце свѣтитъ всѣмъ), залы трактира представляютъ самое пестрое общество, гдѣ встрѣчаются, пьютъ, ѣдятъ и толкаются безъ малѣйшаго стѣсненія люди различныхъ убѣжденій и различныхъ партій общества -- и все это дѣлается потому, что они положили себѣ считаться другъ-другу незнакомыми.
   Въ провинціи совсѣмъ иное дѣло: тамъ непринята подобная нейтрализація мѣста, способствующая соединенію двухъ кружковъ различныхъ мнѣній; глубокая демаркаціонная линія существуетъ тамъ на самомъ дѣлѣ и совершенно разграничиваетъ антогонистовъ.
   Бертранъ не любилъ такого разъединенія, но демонъ корысти оказался сильнѣе его убѣжденія. Такъ какъ посѣтители его гостинницы, принадлежавшіе большею частію къ разгульному кружку шатодёнскаго общества, поглощали у Бертрана несмѣтное количество трюфелей, пили шампанское какъ воду, наѣдались до обжорства и расточали деньги до безумія, но не всѣ въ одинаковой степени; то онъ разсчиталъ, что полнаго равенства не только въ породахъ и дарованіяхъ, но даже въ желудкахъ и карманахъ на практикѣ быть не можетъ.
   Строго разграничивъ однихъ посѣтителей отъ другихъ, онъ не хотѣлъ смѣшивать дворянъ съ мѣщанами, раздѣляя ихъ не въ силу родословныхъ привиллегій, а на томъ основаніи, кто и въ какой мѣрѣ былъ выгоденъ его заведенію. Въ одной и той же залѣ, за однимъ и тѣмъ же столомъ могли встрѣтиться и потомокъ древняго барона, и сынъ мясника, если они не уступали другъ-другу въ истребленіи пѣтушиныхъ гребешковъ и стараго бургонскаго, въ пять франковъ за бутылку.
   Подобно рыцарю Фрамбуази (sire de Framboisy), Бертранъ женился, но выборъ его былъ счастливѣе этого благороднаго крестоносца.
   Госпожа Бертранъ была набожная женщина и неугомонная хозяйка; а Бертранъ, хорошій гражданинъ и ревностный солдатъ національной гвардіи, былъ человѣкъ строгихъ правилъ и до крайности точный въ исполненіи своихъ торговыхъ обязательствъ.
   Увѣренный, что всѣхъ этихъ качествъ слишкомъ достаточно для охраненія своей репутаціи отъ недоброжелательства злыхъ людей, онъ подъ прикрытіемъ этихъ добродѣтелей пустился на обманъ и мошенничество и, разведя огонь въ своей печи, принялся въ видахъ общественной пользы угощать самое разгульное общество, подъ предсѣдательствомъ маркиза д'Эскоманъ.
   Но вдругъ оба кружка шатодёнскаго общества:-- дворянство и чиновники, постоянно враждебные другъ-другу, какъ будто сговорились и перестали посѣщать "Золотое Солнце",-- это былъ единственный пунктъ, на которомъ совершенно согласились обѣ партіи, доселѣ разъединенныя кое-какими родовыми антипатіями, а главное экономическими соображеніями Бертрана.
   Содержатель "Золотаго Солнца" не только потерялъ выгодные заказы на свадебные и Оффиціальные обѣды, но даже всѣхъ своихъ городскихъ нахлѣбниковъ, и дѣло дошло до того, что каждая порядочная, женщина считала за позоръ зайдти въ гостинницу, а кухарки набожно крестились, проходя мимо ея оконъ.
   И все это случилось потому, что въ домѣ Бертрана поселились женщины легкаго поведенія.
   Такимъ образомъ, начавъ вести свою торговлю съ благими намѣреніями, онъ низвелъ ее до позорнаго ремесла. Такова сила денежнаго искушенія въ нашъ положительный вѣкъ.
   Бертранъ, какъ истинно-нравственный человѣкъ, хотя многіе сомнѣвались въ его нравственныхъ принципахъ, ужаснулся, увидѣвъ, что всѣ порядочные люди его оставили, хотя онъ и не могъ жаловаться, чтобы гостинница его опустѣла. Сначала онъ хотѣлъ было бороться съ общимъ негодованіемъ, не только оправдывая своихъ кліентовъ и кліентокъ передъ общественнымъ мнѣніемъ, и называя самыя отчаянныя выходки ихъ шалостями, но даже старался оправдать ихъ дѣйствія съ точки зрѣнія демократической свободы...
   Прикидываясь либераломъ à la Louis-Philippe, онъ извинялъ буйныя ночныя оргіи потребностью эпохи, жаждавшей соціальнаго сближенія сословій; аѳинскіе вечера, на которыхъ дамы забывали всякое различіе пола, времени и лицъ, пировавшихъ съ ними до утренней зари, онъ назвалъ эманципаціей французской женщины; циническіе разсказы, пошлые анекдоты и тупыя остроты неуклюжихъ шатодёнскихъ горожанъ онъ считалъ необходимымъ условіемъ общественной жизни и признакомъ особеннаго образованія новыхъ поколѣній. Однимъ словомъ, по философіи Бертрана, верхомъ человѣческаго счастія была бы та эпоха, когда весь міръ обратился бъ въ одну огромную харчевню. Побывавъ раза два въ улицѣ св. Лазаря и послушавъ тамъ теорію соціальной фаланстеры, онъ громко говорилъ, что самъ Фурье признавалъ необходимость развлеченій послѣ труда и свободный выборъ занятій, заключая изъ того, что трактирная жизнь есть лучшая реформа нелѣпыхъ предразсудковъ семейнаго или монастырскаго аскетизма. Бертранъ особенно горячо возставалъ противъ ханжей и Тартюфовъ, и опять потому, что находилъ ихъ вредными интересамъ "Золотаго Солнца".-- "Будь что будетъ, говаривалъ онъ часто, но истинно-развитаго общества безъ хорошихъ кофеень и богатыхъ гостинницъ существовать не можетъ".-- И убѣжденію своему онъ былъ такъ вѣренъ, какъ счетная его книга расходамъ буфета или цѣпная собака своему хозяину.
   Въ этой-то гостинницѣ часто засѣдалъ маркизъ д'Эскоманъ, какъ президентъ вечернихъ пирушекъ и вождь шатодёнскаго юношества, воспитаннаго по теоріи Бертрана. Здѣсь рѣшались всѣ вопросы относительно охоты, дуэлей, выбора любовницъ, примиренія партій и т. под. Сюда стекались всѣ городскія сплетни, такъ-что въ десять часовъ вечера здѣсь можно было узнать все, что случилось скандалёзнаго въ Шатодёнѣ.
   Но возвратимся къ Лудовику де-Фонтанье.
   Съ-тѣхъ-поръ какъ онъ оставилъ замокъ маркиза д'Эскоманъ, въ душѣ его прошло множество разнородныхъ ощущеній.
   Воображеніе бѣднаго молодаго человѣка такъ сильно разъигралось, что поглотило весь его досугъ и все его существованіе.
   Раздраженная мысль его постоянно покоилась на печальномъ образѣ Эммы. Представляя ее горюющей, одинокой, оскорбленной въ самыхъ благородныхъ ея чувствахъ, онъ хотѣлъ возвратить ей право на жизнь и счастіе. И вотъ фантазіи его угодно было подготовить ему увлекательную роль примирителя, посредника между разлученными супругами. Онъ желалъ сначала устроить домашній миръ для Эммы, доказать ей свою безпредѣлѣную преданность, а потомъ явиться передъ ней героемъ, достойнымъ не только ея любви, но и признательности. Лудовикъ заранѣе восхищался своимъ планомъ, и чѣмъ онъ былъ невѣроятнѣй, тѣмъ лучше казался его мистическому настроенію. "Я спасу Эмму, повторялъ онъ самъ себѣ, чего бы мнѣ не стоилъ этотъ подвигъ."
   Не утверждаемъ, чтобъ Лудовикъ де-Фонтанье совершенно былъ чуждъ эгоистическихъ побужденій и чтобы подобная развязка была ему по-сердцу; во всякомъ случаѣ, роль въ эпилогѣ этой драмы, созданной его воображеніемъ, ни чемъ не была хуже, прочихъ двухъ.
   "Но какъ же лучше приступить, думалъ Лудовикъ, къ исполненію этого плана?" Развивая одну мысль за другой, онъ предвидѣлъ бездну всевозможныхъ препятствій; прежде всего онъ боялся уронить себя во мнѣніи самой маркизы, которая могла заподозрить его въ заговорѣ съ ея мужемъ. Это предположеніе тѣмъ вѣрнѣй казалось ему, съ той минуты когда Сусанна усомнилась въ его искренней любви къ Эммѣ. Онъ зналъ вліяніе старой кормилицы на маркизу, и съ этой стороны ожидалъ самой серьезной неудачи.
   За тѣмъ его безпокоило упорство или, лучше, черствость сердца самого маркиза д'Эскоманъ. Лудовикъ мало зналъ объ отношеніяхъ его къ Жели, о его разгульныхъ ночахъ въ "Золотомъ Солнцѣ," но онъ угадалъ, что въ характерѣ его, радикально испорченномъ прежнимъ образомъ жизни, было полное отсутствіе нѣжныхъ симпатій или добрыхъ побужденій. Какъ эгоистъ, маркизъ не способенъ былъ оцѣнить теплую привязанность Эммы; какъ непремѣнный членъ заведенія Бертрана, онъ не могъ чувствовать наслажденія въ семейной жизни; какъ человѣкъ пустой и гордый, онъ не согласится искать примиренія съ бѣдной Эммой, которая нисколько не скрывала полнаго презрѣнія къ своему мужу, связанному съ ней однимъ именемъ.
   За всѣмъ тѣмъ Лудовикъ де-Фонтанье рѣшился испытать счастія. Желая дѣйствовать на маркиза посредствомъ его же друзей, онъ особенно разсчитывалъ на шевалье де-Монгла, какъ опытнаго интриганта въ подобныхъ сдѣлкахъ.
   Съ этой цѣлью, Лудовикъ нарочно пришелъ въ гостинницу "Золотое Солнце" минутами двадцатью ранѣе назначеннаго времени, для того, чтобы застать тамъ наединѣ шевалье де-Монгла, который ранѣе другихъ являлся сюда, на свиданіе съ своими друзьями.
   Свѣжая и дородная дѣвушка, исполнявшая въ гостинницѣ двѣ должности: мальчика и кухарки, впустила и провела Лудовика въ комнату, смежную со столовой. Тамъ онъ нашелъ стараго шевалье.
   Де-Монгла сидѣлъ въ большихъ креслахъ, передъ нимъ стояла бутылка мадеры, два стакана, листъ бумаги и чернилица.
   Рядомъ съ собою, и довольно близко, шевалье посадилъ г-жу Бертранъ. Мужъ ея, въ своемъ парадномъ нарядѣ: бѣлой курткѣ, такомъ же передникѣ и съ поварскимъ ножемъ за поясомъ, почтительно стоялъ у другаго конца стола.
   Этотъ конгрессъ съ важностію обсуживалъ карту ужина, на который маркизъ приглашалъ, въ тотъ вечеръ, всю блестящую шатодёнскую молодежь, давъ шевалье де-Монгла полномочіе распорядиться приготовленіемъ.
   Совѣщаніе конгресса было очень оживлено.
   Шатодёнскій Вери, застигнутый въ расплохъ, могъ предложить только самыя простыя блюда, возмущавшія избалованный вкусъ достойнаго шевалье, который, соображаясь съ торжественностію случая, желать бы поподчивать приглашенныхъ самыми изысканными яствами.
   Напрасно Бертранъ придумывалъ всевозможные соусы, чтобы прикрасить пулярку, баранину, козленка и луарскую форель, -- запасы хранившіеся въ его кладовой, шевалье де-Монгла оставался неумолимъ въ своемъ взыскательномъ требованіи; и еслибъ жена Бертрана не приняла сторону почти совсѣмъ растерявшагося мужа, то ужинъ, вѣроятно, не состоялся бы по программѣ прихотливаго шевалье.
   Надо замѣтить, что г-жа Бертранъ была уже не первой молодости.
   Между тѣмъ, впродолженіе совѣщаній, шевалье де-Монгла, чтобы заглушить свои сожалѣнія о несбывшихся надеждахъ на изъисканный ужинъ, мало-по-малу опорожнивалъ бутылку мадеры. Само-собою разумѣется, что онъ, какъ истый представитель вѣжливости прошлаго столѣтія, поднося къ губамъ своимъ стамнъ, каждый разъ приглашалъ г-жу Бертранъ отвѣчать ему тѣмъ же, и та принимала эти предложенія съ изъявленіями самой наивной застѣнчивости.
   Что же касается до Бертрана, то, не обращая на него никакого вниманія, шевалье де-Монгла предоставилъ ему полную свободу перебирать между пальцами его колпакъ.
   Когда Лудовикъ де-Фонтанье вошелъ въ комнату, Бертранъ поспѣшно придвинулся къ женѣ. Надо сказать, что нравственныя правила его не допускали постороннее лицо быть свидѣтелемъ слишкомъ нецеремоннаго обхожденія съ его женой...
   -- Какъ вы попали сюда первый? спросилъ шевалье де-Монгла, обращаясь и Лудовику де-Фонтанье.
   -- Одно только желаніе поздравить васъ съ счастливой развязкой вашей дуэли съ де-Гискаромъ, отвѣчалъ Лудовикъ. Я узналъ по слухамъ, что вы остались живы, и мнѣ пріятно было увидѣть васъ, особенно послѣ побѣды.
   -- Чортъ возьми! Какое участіе! отвѣчалъ шевалье и нахмурилъ брови; онъ подумалъ, что Лудовикъ де-Фонтанье болѣе интересовался его дамою, чѣмъ его собственной особой.
   Лудовикъ не понялъ его, и замѣтилъ только нѣсколько злую улыбку де-Монгла, совершенно поглощеннаго соображеніями о предстоящемъ ужинѣ и его замысловатой программой.
   -- Ну, а monsieur де-Гискаръ, продолжалъ Лудовикъ. Мнѣ бы хотѣлось узнать, что его рана и какъ онъ чувствуетъ себя послѣ вашего удара.
   -- Къ сожалѣнію, я не могу удовлетворить ваше любопытство, мой милый другъ. Во всякомъ случаѣ я увѣренъ, что онъ теперь уже не смѣется, да врядъ-ли и будетъ когда-нибудь смѣяться, попробовавъ остріе моей шпаги.
   -- Какъ! развѣ вы его тяжело ранили?
   -- Нѣтъ, но оцарапалъ порядкомъ, такъ-что онъ недѣли двѣ пролежитъ въ постели, да, можетъ быть, съ мѣсяцъ просидитъ дома. Рана не опасна, она придастъ его лицу блѣдный цвѣтъ и сдѣлаетъ его еще болѣе интереснымъ въ глазахъ женщинъ.
   Разговоръ Лудовика съ де-Монгла былъ прерванъ приходомъ новыхъ гостей, приглашенныхъ на ужинъ. Это были люди разныхъ слоевъ общества и состояніи; по костюму и выраженію лицъ однихъ можно было назвать les chevaliers d'industrie, всегда готовыхъ поѣсть и попить на чужой счетъ, какъ бы это дорого ни обходилось ихъ самолюбію; другіе, болѣе благовидные и пріѣхавшіе позднѣе, постоянно рисовались передъ зеркаломъ, поправляя свои свѣжія прически и вертѣвшіе дорогими брелоками на цѣпочкахъ; они обращались къ де-Монгла нѣсколько насмѣшливымъ тономъ и играли каламбурами на счетъ его храбрости и того "добраго стараго времени", о которомъ онъ вздыхалъ, какъ пожилая дѣва вздыхаетъ о своей юности. Былъ здѣсь -- и третій разрядъ собесѣдниковъ, которые приглашаются въ подобныхъ случаяхъ единственно для того, чтобъ пополнить число посѣтителей и придать вечеру болѣе шику. Ихъ назначеніе ни чѣмъ не лучше тѣхъ статуй и жирандолей, которыя ставятся въ залахъ для украшенія домашняго комфорта. Наконецъ въ половинѣ одиннадцатаго явился самъ маркизъ, окруженный его избранной свитой. Впереди шла веселая Жели, накрытая чернымъ вуалемъ, изъ-подъ котораго разсыпались мелкія кудри.
   Въ глазахъ ея, когда она отбросила вуаль, замѣтна была нѣкоторая дерзость, вызывающая на откровенное объясненіе съ лореткой; въ ея манерахъ ежеминутно проглядывала самоувѣренность женщины, которая отлично владѣетъ знаніемъ людскихъ слабостей и примѣняется къ нимъ съ неподражаемымъ тактомъ; голосъ ея, довольно рѣзкій, обличалъ привычку говорить въ обществѣ ничѣмъ не стѣсняющихся крикуновъ; по ея блѣдному и вялому лицу можно было догадаться о безсонныхъ ночахъ, проведенныхъ Маргаритой въ "Золотомъ Солнцѣ", и о внутреннихъ разъѣдающихъ чувствахъ, которыя только на-время заглушались шампанскимъ -- или истерическимъ смѣхомъ Вакханки. Подъ этой маской не трудно было разсмотрѣть и другія черты падшей дѣвушки: притворство, соединенное съ презрѣніемъ къ жизни, и глубокую апатію души, отданной въ жертву однимъ животнымъ наслажденіямъ.
   Общество, по знаку маркиза, стало садиться за столъ, и сквозь растворенную дверь пахнуло запахомъ горячаго ужина. Лудовикъ, не видя возможности коснуться своего предмета, поспѣшилъ раскланяться съ гостями, пожалъ руку маркиза д'Эскоманъ, шевалье, и вышелъ. Онъ не хотѣлъ участвовать за самымъ ужиномъ, извинившись тѣмъ, что время не позволяетъ ему долго остаться. Мы не станемъ разсказывать всѣхъ подробностей этого аѳинскаго вечера въ шатодёнскомъ захолустьѣ; онѣ слишкомъ извѣстны. Долго за-полночь, въ "Золотомъ Солнцѣ" раздавались крики шумнаго сборища, много было выпито вина, много было разсказано сальныхъ анекдотовъ, много спорили и горячились, а подъ конецъ и г-жа Бертранъ присутствовала за общимъ стоимъ, по лѣвую руку шевалье, и Жели сидѣла на колѣняхъ самодовольнаго и пьянаго маркиза д'Эскоманъ.
   Лудовикъ грустно возвратился домой, недовольный первымъ приступомъ къ дѣлу. Все что онъ видѣлъ, далеко не отвѣчало успѣху его предпріятія. Разочарованный и нѣсколько огорченмый, онъ рано легъ въ постель, но долго не могъ заснуть, подъ вѣяніемъ разнообразныхъ впечатлѣній и тоскливой мысли о судьбѣ бѣдной Эммы.
   Между тѣмъ какъ въ "Золотомъ Солнцѣ" бушевалъ разгулъ шатодёнской аристократіи, въ замкѣ маркиза д'Эскоманъ происходила другая сцена.
   Разставшись съ Лудовикомъ де-Фонтанье, Эмма предалась глубокому раздумью. Перебирая нить-за-нитью въ событіяхъ своей прошлой жизни и отдѣляя мечты отъ дѣйствительныхъ происшествій, она съ ужасомъ смотрѣла на прожитые три года и не видѣла ни одного свѣтлаго луча въ будущемъ. Кругомъ ея была та нравственная пустота, безъ цѣли и упованій, въ которой безслѣдно глохнутъ самыя сильныя натуры. Отнимите у Эммы ея стараго друга -- Сусанну, и она осталась бы во всемъ мірѣ одна, какъ запоздалая птица на осеннемъ полѣ, покинутая отлетѣвшимъ стадомъ. Изрѣдка она еще являлась въ свѣтскомъ обществѣ, но люди какъ тѣни мелькали передъ ней, не потрясая ни одной живой струны въ ея сердцѣ. Любимымъ ея отдыхомъ была прогулка по темной рощѣ, примыкавшей къ замку; здѣсь она часто просиживала за полночь, повѣряя уединенію и свои вздохи и свои слезы. И вотъ, среди этого одиночества и отчужденія отъ всего живаго, она случайно встрѣтила человѣка, который понялъ и откликнулся на ея затаенныя чувства. Лудовикъ, самъ не сознавая того, коснулся врачующей рукой старой раны, наболѣвшей въ груди Эммы; онъ не сказалъ ей ничего новаго, но напомнилъ почти забытое и освѣжилъ ея дѣвственныя грезы. Маркиза, какъ бы проснувшись отъ тяжкаго сна, увидѣла что есть другая жизнь, полная радостей, надеждъ и тѣхъ отрадныхъ чаяній, которыхъ такъ давно и напрасно просила ея симпатичная душа. Въ такомъ раздумьѣ, облокотившись на ручку широкаго кресла, долго просидѣла Эмма на балконѣ; она и не замѣтила, какъ передъ ней. потухла вечерняя заря и смолкло окрестное движеніе; ни голосъ Сусанны, часто подходившей къ маркизѣ, ни холодный воздухъ, не пробудили ее отъ забытья. Голова ея горѣла, пульсъ сильно бился, и воображеніе работало за всѣ силы души. Пробило часъ ночи, и Эмма, только по настоятельной просьбѣ Сусанны, перешла въ свою спальню и опустилась на холодную постель.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Шевалье попадаетъ пальцемъ въ небо.

   На другой день, послѣ бурной ночи, Лудовикъ де-Фонтанье случайно встрѣтился съ шевалье де-Монгла на улицѣ. Долго они шли молча; наконецъ послѣдній остановился и пристально взглянулъ въ лицо своему пріятелю.
   -- И такъ, сказалъ шевалье.
   -- И такъ, повторилъ за нимъ Лудовикъ.
   -- И такъ вамъ нуженъ мой совѣтъ?... Пожалуй! только въ чемъ же дѣло?
   Де-Фонтанье подумалъ, что ему нельзя быть слишкомъ откровеннымъ, а надо дѣйствовать дипломатически.
   -- А вотъ въ чемъ: знаете ли вы маркизу д'Эскоманъ и ея семейныя отношенія къ мужу? При такомъ вопросѣ я долженъ замѣтить, что все, что будетъ говориться между нами должно остаться глубокой тайной: въ этомъ я требую отъ васъ честнаго рыцарскаго слова, которому, надѣюсь, шевалье де-Монгла не измѣнить.
   -- Конечно, милый другъ; разъ данное мною слово не измѣнно, какъ теченіе этого солнца,-- и вы совершенно можете положиться на вѣрность вашего стараго друга.
   -- Теперь позвольте узнать: сочувствуете ли вы женщинѣ, которая страдаетъ: готовы ли вы подать ей руку помощи, если-бъ отъ этой руки зависѣло ея счастіе?
   -- Почему же и не сочувствовать? отвѣчалъ шевалье такимъ тономъ, по которому легко было видѣть, что ему все равно, хоть-бы провалилась вся вселенная, со всѣми красавицами міра.-- Но въ чемъ же ваша тайна? прибавилъ онъ.
   Де-Фонтанье, озадаченный такимъ хладнокровіемъ. пріостановился: онъ подумалъ, что выборъ де-Монгла въ повѣренные задушевнаго и очень деликатнаго плана во все недостигалъ цѣли. Съ другой стороны, онъ разсудилъ, что де-Монгла единственный человѣкъ, который можетъ дать ему нѣсколько полезныхъ совѣтовъ.
   -- И такъ, прибавилъ Лудовикъ, дѣло идетъ о спасеніи прекрасной Эммы; вы, разумѣется, знаете, что маркизъ д'Эскоманъ безсовѣстно обманулъ ея юношескія надежды, ея супружескую любовь, онъ принесъ ее въ жертву своему разврату, не пощадивъ въ ней ни одного благороднаго чувства. Вамъ вѣроятно покажется страннымъ, но я вполнѣ убѣжденъ, что маркизъ еще можетъ быть возвращенъ своей милой женѣ и если не дастъ ей полнаго счастія, то, по-крайней-мѣрѣ, успокоитъ ее. Согласны-ли вы принять участіе въ этомъ дѣлѣ?
   -- Извините, возразилъ де-Монгла, я не совсѣмъ понимаю васъ. Вы, кажется, хотите составить общество цѣломудрія мужей въ Шатодёнѣ и назначить меня главнымъ учредителемъ этого новаго и, безъ-сомнѣнія, самаго филантропическаго заведенія. Мысль геніальная: вѣдь есть же общества противъ пьянства, жестокаго обращенія съ животными; почему же не устроить особенной компаніи, охраняющей цѣломудріе супруговъ. Это совершенно въ духѣ нашего вѣка, и если угодно, въ характерѣ вашего общества. И если-бъ вы положили мнѣ хорошую премію съ каждаго рога, отъ котораго я избавлю чело шатодёнскаго жителя, я охотно вошелъ-бы въ ваши планы и намѣренія...
   -- Со всѣмъ не то, любезный де-Монгла, остановилъ его Лудовикъ. Мои желанія отнюдь не такъ далеко простираются; я говорю вамъ о маркизѣ д'Эскоманъ, и только ее одну хочу помирить съ ея безпутнымъ мужемъ.
   -- Но позвольте, я опять не понимаю васъ; наше поколѣніе и день и ночь хлопотало о томъ, чтобы ссорить супруговъ и потомъ въ мутной водѣ ловить рыбу или, какъ говорилось въ наше время, тянуть черта за хвостъ, а вы мечтаете о какомъ-то примиреніи. Да гдѣ же ваша выгода въ томъ? Признаюсь, я думалъ прежде лучше о вашихъ соображеніяхъ Я хотѣлъ познакомить васъ съ Маргаритой Жели, обѣщалъ вамъ полный успѣхъ, а вы разъигрываете роль какого-то аркадскаго пастушка, съ розовымъ оттѣнкомъ на щекахъ.
   -- Вы можете думать все, что вамъ угодно. Но разубѣдить меня въ моемъ намѣреніи очень трудно. Я прошу васъ объ одномъ -- укажите мнѣ средство, какъ разлучить маркиза д'Эскоманъ съ Жели, заставить его почувствовать всю пошлость его жизни и оцѣнить рѣдкія достоинства Эммы.
   -- Это очень просто; влюбите въ себя Маргариту, тогда она броситъ маркиза, а онъ спокойно усѣвшись у камина, будетъ восхищаться прелестями своей очаровательной супруги.
   -- Но вы шутите, а я говорю съ вами совершенно серьёзно..
   -- Нисколько не шучу; повторяю вамъ, что вы можете излѣчить маркиза отъ его страсти той же страстію, т. е., клинъ клиномъ надо выбивать. Замѣтьте, что между Эммой и Маргаритой для него нѣтъ больше выбора; если вы съумѣете отбить у него любовницу, онъ поневолѣ обратится къ женѣ. Всякая другая мѣра -- могу увѣрить васъ впередъ, окончится ничѣмъ, и вы, милый Лудовикъ, вмѣсто лавра, увѣнчаете себя колпакомъ самаго простаго смертнаго.
   -- Но почему вы думаете, что я успѣю расположить къ себѣ Жели? спросилъ Лудовикъ съ видимымъ сомнѣніемъ.-- Объясните мнѣ, любезный де-Монгла.
   -- Извольте. Я буду ясенъ какъ день. Слушайте со вниманіемъ, мой другъ, и не пророните ни одного слова. Городу Шатодёнъ все извѣстно: онъ очень хорошо знаетъ, что дѣлается въ сердцахъ его обитателей и сколько лежитъ въ ихъ кошелькахъ; не далѣе какъ вчера онъ единогласно утверждалъ, что ни одна юпка, ни шелковая ни кисейная, еще не произвела впечатлѣнія на Лудовика де-Фонтанье, -- и я вполнѣ раздѣлялъ съ нимъ это мнѣніе до-тѣхъ-поръ, пока вы не вынули изъ кармана кошелекъ, такъ чудно предохранившій васъ отъ смерти. Я понялъ тогда, что и ваше сердце не безъ крови, что и ему доступны болѣе нѣжныя чувства, чѣмъ чёрствая обязанность примирителя супруговъ. Въ то время мнѣ показалось, что подъ этимъ кроется не игрушка, а любовь и, по моему мнѣнію. Лобовъ свѣжая и, можетъ быть, первая.
   -- И вы заключили...
   -- Да, я перебралъ въ своей памяти всѣхъ шатодёнскихъ красавицъ я не нашелъ между ними ни одной, кромѣ Маргариты Жели, способной такъ быстро измѣнитъ ваши строгія правила.
   -- И вы убѣждены, что я влюбленъ въ Жели. Неужели вы не предвидите никакихъ препятствіи на дорогѣ къ ея сердцу?
   -- Напротивъ, огромныя, отвѣчалъ шевалье де-Монгла.
   -- Но что же она за чародѣйка, эта Маргарита Жели, -- эта голубиная душа вашего общества?
   -- Да, совершенная чародѣйка; но я боюсь за васъ вовсе не по тому, -- нѣтъ! Я опасаюсь за васъ, какъ за моего молодаго друга: она увлечетъ васъ, заставить сойдтись съ нашимъ разгульнымъ кружкомъ, чего мнѣ вовсе не хотѣлось-бы.
   -- Вы очень добры, шевалье; но меня сбиваетъ одно обстоятельство.
   -- Какое?
   -- Вѣдь тотъ кругъ, о которомъ вы такъ относитесь,-- ваши друзья.
   -- А! хороша рекомендація! Не правда ли?
   -- Въ такомъ случаѣ, что-жъ будетъ дурнаго въ моемъ сближеніи съ ними.
   -- Очень много.
   -- Но что-жъ именно?
   -- Вамъ придется поплатиться безсонными ночами, свѣжестью вашего сердца и, главное, самолюбіемъ, поставивъ вашу бѣдность противъ ихъ богатства.
   -- Но какъ-бы я ни былъ бѣденъ, отвѣчалъ, покраснѣвъ Лудовикъ де-Фонтанье: -- однакожъ я все-таки считаю этихъ господъ себѣ равными и положеніе мое въ обществѣ нисколько не ставитъ меня ниже ихъ.
   -- Гмъ! Я вижу теперь, что вамъ нужна голая истина, въ томъ натуральномъ костюмѣ, въ которомъ она вышла изъ своего знаменитаго колодца. Хорошо -- положитесь на меня и и разоблачу ее передъ вами. Теперь вся сила заключается въ богатствѣ и, если вы не въ состояніи противопоставить ему вашей звонкой монеты, то вамъ придется купить себѣ ваше воображаемое равенство цѣною низостей, подлостей и униженія. Что-жъ? нравится ли вамъ такое положеніе, мой другъ? Отвѣчайте!... У меня сохранились такія воспоминанія, что если я ими подѣлюсь съ вами, то вы на всегда возненавидите это равенство во имя золотаго тельца. А вѣдь я давно уже разсчитываюсь за него по дорогой цѣнѣ. Покупая себѣ равенство цѣной пороковъ, вы будете также смѣшны какъ и Донъ-Кихотъ. Вспомните только, что на вашихъ рукахъ мать и кузина, что вы обязаны обѣихъ содержать, а послѣднюю выдать замужъ; сверхъ того вамъ необходимо пріобрѣсти прочное положеніе въ обществѣ, чего достичь бѣдному человѣку можно только трудомъ и терпѣніемъ. Правда, все это не очень весело -- но чтожъ дѣлать.
   -- Благодарю, сказалъ Лудовикъ, смотря съ изумленіемъ на шевалье де-Монгла. Я васъ больше не узнаю! Мнѣ такъ и кажется, что я вижу предъ собой одного изъ семи мудрецовъ.
   -- Добрый другъ, отвѣчалъ де-Монгла, положивъ руку на плечо молодаго человѣка: -- когда передо-мною нѣтъ ни бутылки, ни зеленаго поля, я удивляюсь ясности своей головы; но повѣрьте мнѣ, что я дѣлюсь своимъ смысломъ не со всѣми.
   -- Вы очень любезны, г. де-Монгла; но позвольте обратиться къ прежнему вопросу: желаете ли вы содѣйствовать мнѣ въ задуманномъ планѣ? Если только желаете, я могу увѣрить васъ, что остановлюсь именно тамъ, гдѣ требуетъ долгъ сына и порядочнаго человѣка.
   -- Сомнѣваюсь; но я обязанъ вамъ благодарностью, и потому прошу распорядиться мной, какъ найдете лучше. Въ одномъ предупреждаю васъ, милый Лудовикъ, что вы начинаете игру, которую легко проиграть.
   -- На первый разъ я попросилъ бы васъ, любезный шевалье, познакомить меня съ Маргаритой Жели, по-крайней-мѣрѣ, отрекомендовать меня съ благопріятной стороны. Кажется теперь вы должны убѣдиться, что таинственный кошелекъ вовсе не оправдываетъ вашего предположенія.
   -- Современемъ, надѣюсь, вы откроете мнѣ тайну его, когда увѣритесь, что старый де-Монгла никогда не измѣнялъ секретамъ своихъ друзей. Что же касается вашего знакомства съ Маргаритой, ничего не можетъ быть легче. Если хотите, вы можете видѣть, говорить и понравиться ей даже сегодня, только...
   -- Позвольте остановить васъ на послѣднемъ словѣ. Я дѣйствительно, хотѣлъ бы понравиться Жели, но какъ?-- въ этомъ будетъ вашъ первый совѣтъ, какъ опытнаго наставника въ любовныхъ похожденіяхъ.
   -- Одно могу подтвердить, что выборъ вашъ недуренъ, положитесь на меня вполнѣ, и я сослужу вамъ службу, за которую старые короли награждали замками и жезлами маршаловъ. Чтобъ не откладывать дѣло въ длинный ящикъ, я долженъ напередъ познакомить васъ съ характеромъ Маргариты. Вы ужъ видѣли ее одинъ разъ, и, конечно, нашли ее очень смазливой дѣвушкой. Надо вамъ замѣтить, что она дочь шатодёнскаго фермера, оставленная сиротой въ ранней юности. Первое столкновеніе ея съ жизнію, нѣтъ сомнѣнія, было вовсе нерадостное. Переходя изъ рукъ въ руки чёрствыхъ эгоистовъ, добывая хлѣбъ тяжелымъ трудомъ -- часто съ униженіемъ и затаенной ненавистью въ сердцѣ, она пріобрѣла ту естественную независимость, которая отличаетъ бѣдную, но свободную женщину. Пожертвовавъ всѣмъ, что было для нея болѣе дорогаго,-- именемъ, честью и лучшими надеждами, она" разумѣется, не легко проститъ эти жертвы обществу, которое заставило ее упасть такъ низко. Она не такъ глупа, чтобъ не понимать, кто отнялъ у нея право на жизнь, и на столько развита, чтобъ не быть безмолвной рабой чужаго каприза. Поэтому будьте осторожны, и не оскорбляйте въ ней ни одного женскаго чувства. Надо замѣтить, что маркизъ д'Эскоманъ, -- ея третій любовникъ а первыхъ двухъ она бросила именно съ той минуты, когда они стали смотрѣть на нее, какъ на игрушку своей пошлой прихоти. Съ этой независимостью въ Маргаритѣ много гордости. Это не та гордость, которую мы привыкли видѣть въ нашемъ безцвѣтномъ обществѣ, гдѣ послѣ заносчивой и чванливой фразы слѣдуетъ подлый поступокъ; нѣтъ, эта гордость женщины, которая, при всемъ сознаніи своего достоинства, доведена была нуждой до самооскорбленія. Она чувствуетъ это постоянно, но не позволить другому касаться больной раны своего сердца. Съ несчастіемъ, говорятъ, растетъ самолюбіе, по-крайней-мѣрѣ, оно раздражается, и я понимаю, что если сила обстоятельствъ унизила насъ, то мы не хотимъ, чтобъ другіе напоминали намъ объ этомъ униженіи. Повѣрьте, что въ дочери угольщика всегда найдете гораздо больше самоувѣренности и самолюбія, чѣмъ въ дочери французскаго пера. Наконецъ долженъ прибавить, что Маргарита не корыстолюбива, но любитъ деньги, какъ средство своей общественной независимости. Она не продастъ ни одного поцѣлуя за всѣ помѣстья д'Эскомана, если-бъ онъ былъ совершенно противенъ ей, но и не откажется отъ кашемировой шали или изумруднаго ожерелья, подареннаго ей любимымъ человѣкомъ. Вотъ вамъ портретъ Маргариты Жели: по его чертамъ вы съумѣете составить планъ вашего дѣйствія, а остальное я предоставляю волѣ судебъ и вашей собственной.
   Окончивъ свой длинный монологъ, какой только когда-либо онъ говорилъ въ одинъ пріемъ, де-Монгла съ особеннымъ удовольствіемъ посмотрѣлъ на Лудовика. Не трудно было догадаться, что шевалье думалъ въ эту минуту: "видишь-ли, хотѣлось ему сказать своему молодому ученику, какой палатой ума была нѣкогда эта сѣдая и лысая голова".
   Лудовикъ де-Фонтанье, какъ-будто подмѣтивъ заднюю мысль шевалье, сказалъ ему съ увлеченіемъ:
   -- Я безконечно обязанъ вамъ, любезный де-Монгла; такого умнаго и обязательнаго друга, какъ вы, мнѣ вѣрно не удастся еще разъ встрѣтить въ жизни....
   -- Погодите, милый юноша, сказалъ шевалье, перебивая Лудовика на половинѣ фразы. Что до моего ума, прошу не слишкомъ увлекаться имъ: это солнце рѣдко выходитъ изъ облаковъ и затмѣнія моей головы такъ обыкновенно, что вѣрно еще разъ въ жизни вы не увидите меня въ такомъ философскомъ настроеніи. Притомъ, не думайте, чтобъ я былъ очень обязателенъ. Мое дѣло удить рыбку, гдѣ она лучше ловится. За всѣ мои совѣты я попрошу васъ поставить сегодня десять червонцевъ на мою карту, противъ д'Эскомана. Если я выиграю, возвращаю вамъ деньги, если проиграю -- зачтите ихъ за мои будущіе уроки.
   -- Охотно предлагаю вамъ весь мой кошелекъ, какъ онъ ни пустъ въ настоящую минуту; но гдѣ же вы проводите свой вечеръ?
   -- Какъ? развѣ вы не приглашены маркизомъ провести съ нами безпутную ночь за городомъ, въ извѣстной гостинницѣ Полиньяка?
   -- Нѣтъ; я не видѣлъ сегодня д'Эскомана.
   -- Такъ ступайте домой и вы навѣрно найдете записку на столѣ, которая приглашаетъ васъ раздѣлить съ нами нашу дружескую пирушку. И я совѣтую вамъ непремѣнно пріѣхать,-- тамъ будетъ Жели, это самыя удобный случай завязать съ ней первое знакомство.
   -- Если я буду званъ, надѣюсь увидѣть васъ сегодня вечеромъ, сказалъ Лудовикъ, подавайруку де-Монгла.
   -- И такъ быть посему! Теперь идите въ вашу префектуру, и спасайте Францію вашими декретами и безграмотными отношеніями деревеникъ мэров.
   Друзья разстались и пошли въ разныя стороны.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Въ которой шевалье де-Монгла учитъ своего молодаго друга удить.

   Гостинница Полиньяка была единственнымъ мѣстомъ, послѣ заведенія Бертрана, куда сходились шатодёнскіе разгульные юноши, не желавшіе безпокоить буйными ночами мирныхъ жителей города. Она находилась въ двухъ миляхъ отъ Шатодёна, и занимала великолѣпное мѣстоположеніе. Передъ ней текла небольшая, но чистая и быстрая рѣчка, съ ровнымъ и обширнымъ берегомъ, замкнутымъ на далекомъ горизонтѣ высокими горами. На другомъ, поднятомъ берегу, зеленѣли виноградники, растворявшіе воздухъ своимъ цѣлебнымъ благовоніемъ; не вдалекѣ лежалъ темный боръ, окруженный засѣянными полями и пастбищами. Окрестная сцена не была разнообразна, но не обыкновенно граціозна. Долины и горы, горы и долины перемѣщались такъ симметрично, что глазъ не утомлялся ни однимъ предметомъ на этой художественной картинѣ.
   Самое зданіе гостинницы стояло на отлогой мѣстности и было обнесено бѣлой каменной стѣной. Длинный рядъ оконъ, обращенныхъ къ восточной, самой лучшей сторонѣ окрестностей, составамъ единственное украшеніе постройки. Все прочее было крайне-незатѣйливо и даже ветхо. Осунувшійся балконъ, съ потрескавшимся гранитомъ и заржавленной рѣшеткой, давно отжилъ свое назначеніе; только трактирный слуга выходилъ на него, не за тѣмъ, чтобъ дохнуть свѣжимъ воздухомъ или полюбоваться восхитительнымъ видомъ, а вывѣсить мокрую салфетку или швырнуть въ рѣку разбитую рюмку.
   Внутреннее убранство пріемной комнаты состояло изъ двухъ козетокъ, полдюжины креселъ, дюжины стульевъ краснаго дерева, уже довольно подержанныхъ и обитыхъ темно-малиновымъ сукномъ съ черными рисунками, столы были накрыты синими суконными скатертями, покрытыми пятнами всевозможныхъ цвѣтовъ и рисунковъ.
   Окна залы были драпированы ситцемъ съ красными и черными цвѣтами, съ вышитою отдѣлкою того же цвѣта въ видѣ желудей и бубенчиковъ; занавѣски по краямъ были окаймлены галуномъ, и прихвачены къ косякамъ бронзовыми розетками. На стѣнахъ комнаты висѣли двѣ плохія гравюры; одна представляла сраженіе Мазепы, а другая Лудовика XIV въ версальскомъ саду. На каминѣ стояли вызолоченные часы съ изображеніемъ Психеи, надѣвающей узкое платье, на подобіе гусарскихъ рейтузъ, съ коротенькой и тонкой таліей и съ крыльями бабочки за спиной. Подлѣ Психеи скульпторъ изобразилъ какую-то мебель, такой загадочной формы, что она постоянно служила посѣтителямъ предметомъ ежедневныхъ насмѣшекъ. Вотъ и вся изящная обстановка, которой славилось заведеніе Полиньяка.
   Когда де-Монгла вошелъ сюда, здѣсь находилось уже нѣсколько молодыхъ людей, приглашенныхъ на вечеръ. Около восьми часовъ явился и Лудовикъ. Наконецъ двери растворились съ шумомъ и самъ толстенькій и угловатый Полиньякъ, содержатель гостинницы, ввелъ маркиза и Маргариту въ освѣщенный залъ.
   Едва Жели показалась на порогѣ, какъ ее встрѣтили залпомъ рукоплесканій; она раскланялась со всѣми, но остановила особенно-любопытный взглядъ на Лудовикѣ де-Фонтанье. Костюмъ ея былъ свѣжъ, но простъ. Она пріѣхала въ домашнемъ платьѣ, которое особенно любила надѣвать, потому что казалась въ немъ гораздо интереснѣе. На ней былъ надѣть шелковый голубой капотъ съ пунцовыми отворотами, лифъ его, вырѣзанный спереди, обрисовывалъ округленныя формы ея прекрасной груди и открывалъ полныя плечи, бѣлыя какъ мраморъ; пышныя складки капота обхватывали стройный и гибкій станъ, который, судя по лѣтамъ, ея, казался слишкомъ тонкимъ. На рукахъ ея, довольно деликатныхъ отъ природы, были однакожъ слѣды прежней трудовой жизни, легкій загаръ и морщинки покрывали тонкую кожу.
   Между тѣмъ какъ гости, изъ которыхъ многіе хотѣли польстить маркизу въ лицѣ его любовницы, съ восторгомъ и удивленіемъ приняли Жели, одинъ Лудовикъ де-Фонтанье остался холодно-равнодушенъ. При взглядѣ на Жели, въ душѣ его поднялся очаровательный образъ маркизы д'Эскоманъ; подъ вліяніемъ этого воспоминанія, Маргарита потеряла для него всякую обаятельную силу. Сравнивъ этихъ двухъ соперницъ, одну страдающую и другую пиршествующую, онъ вполнѣ оцѣнилъ достоинства первой и недостатки второй. Въ эту минуту ему представилась Жели тираномъ, который разлучивъ супруговъ, играетъ своей жертвой, какъ кошка пойманной птичкой. "Неужели, подумалъ онъ, это олицетвореніе мѣщанскаго сладострастія способно было замѣнить д'Эскоману прелестную Эмму?" Но чѣмъ глубже Лудовикъ почувствовалъ печальное положеніе маркизы, приготовленное ей куртизинкой, тѣмъ рѣшительнѣй приступилъ къ исполненію своего плана.
   Онъ внимательно сталъ наблюдать за молодой четой, постоянно встрѣчаясь съ ободрительнымъ взглядомъ де-Монгла. Когда маркизъ д'Эскоманъ и его подруга замѣтили Лудовика среди гостей, то первый поклонился ему съ привѣтливой улыбкой, а у послѣдней глаза сдѣлались еще болѣе томными и на щекахъ сильнѣе заигралъ румянецъ. Шевалье де-Монгла все это видѣлъ, и съ удовольствіемъ потиралъ руками.
   Молодой человѣкъ былъ представленъ Маргаритѣ самимъ маркизомъ д'Эскоманъ. Въ обхожденіи послѣдняго съ своей любовницею не видно было ни той пошлой небрежности, ни того надменнаго тона, съ которымъ онъ обращался къ Эммѣ. Напротивъ, онъ держалъ себя почти съ уваженіемъ, стараясь тѣмъ возвысить ее въ глазахъ своихъ друзей. Видно было по всему, что маркизъ д'Эскоманъ вовсе не былъ свободенъ отъ вліянія своего идола.
   За каждымъ движеніемъ, за каждымъ взглядомъ Жели, онъ слѣдилъ съ истинно-рабскимъ угожденіемъ.
   -- Ну, какъ вы находите ее? спросилъ онъ, проводивъ Маргариту къ креслу и подходя къ Лудовику.
   -- Кого?
   -- Маргариту Жели.
   -- Я не позволяю себѣ неприличнаго сравненія, но если вы требуете полной откровенности, то, признаюсь вамъ, мое вчерашнее знакомство съ маркизой сильно вредить первому впечатлѣнію при взглядѣ на Маргариту.
   -- Странный вкусъ, проговорилъ маркизъ д'ЭсжомаА съ такимъ равнодушіемъ, какъ-бы говорили о посторонней для него женщинѣ; но вмѣстѣ съ тѣмъ въ лицѣ его проглянуло сомнѣніе.
   Отвѣть маркиза словно раскаленнымъ желѣзомъ коснулся сердца молодаго человѣка. Лудовикъ вдругъ почувствовалъ страшную ненависть къ Жели: могъ ли онъ простить ей, что ее сравниваютъ съ его свѣтиломъ.
   шевалье, подслушавъ этотъ разговоръ, такъ весело и выразительно посмотрѣлъ на Лудовика, что послѣднему сдѣлалось не совсѣмъ ловко отъ этого взгляда.
   -- Превосходное начало, мой геніальный другъ! сказалъ де-Монгла, проходя мимо Лудовика. Затроньте ревность въ одномъ, любопытство въ другой, -- и побѣда на вашей сторонѣ.
   Между тѣмъ маркизъ д'Эскоманъ, проникнутый отзывомъ Лудовика о Маргаритѣ или оттого, что не хотѣлъ показаться смѣшнымъ ревницемъ, только потребовалъ, чтобы молодой человѣкъ, какъ герой этого вечера, непремѣнно сѣлъ за ужиномъ подлѣ Маргариты.
   Говорятъ, что наши чувства принимаютъ особенный характеръ, какъ скоро мы скрываемъ ихъ, и что этотъ оттѣнокъ легко замѣтить, когда дѣло касается чувства любви. Ложь и лесть болѣе всего походятъ на правду, и женщины гораздо легче увлекаются похвалами, чѣмъ самою любовью.
   Въ положеніи Маргариты эта рефлекція чувства должна быть еще сильнѣе: для нея любовь не была новостью, а лесть кружила ей голову тѣмъ превосходствомъ, котораго она, на самомъ дѣлѣ, не имѣла, но тѣмъ болѣе о немъ мечтала.
   Лудовикъ де-Фонтанье понялъ эту истину онъ осыпалъ свою молодую сосѣдку предупредительною услужливостью и самой нѣжной любезностью, но, къ величайшему удивленію его, Маргарита принимала все это очень холодно и равнодушно, отвѣчая ему не иначе какъ общими мѣстами. Такимъ обращеніемъ она чрезвычайно затрудняла Лудовика поддерживать съ нею разговоръ въ томъ же тонѣ, въ какомъ онъ началъ его.
   За то маркизъ д'Эскоманъ сердито нахмурилъ брови, видимо желая тѣмъ показать, что подобное обращеніе его новаго друга не совсѣмъ ему нравится.
   Ужинъ кончился. Хозяинъ гостинницы и прислуга принммали десертъ и приготовляли карточный столъ. Въ это время шевалье де-Монгла подошелъ къ Лудовису, стоящему еще въ раздумьи отъ гордаго и чопорнаго поклона, которымъ отвѣтила Маргарита на рыцарскую вѣжливость его во время ужина.
   -- Ну что, каково идутъ дѣла? спросилъ шевалье Лудовика.
   -- Плохо, отвѣчалъ онъ, улыбаясь: -- кажется вы оговорили Маргариту.
   -- Полно!.. продолжайте такъ, какъ вы начали. Какъ я вижу -- вы хорошій тактикъ, но дурной дипломатъ. Развѣ вы не понимаете, что если женщина, на первый ражъ, прикидывается сдержанной, холодной и молчаливой, значитъ она не равнодушна къ вамъ.
   -- Вы полагаете?
   -- Ну да; только мнѣ сдается, что вы ужъ слишкомъ ухаживаете за ней, продолжалъ шевалье де-Монгла:-- кажитесь болѣе искреннимъ и менѣе приторнымъ. А умѣете ли вы удить?
   -- Нѣтъ; но къ чему такой вопросъ?
   -- А къ тому, что въ настоящемъ вашемъ положеніи это знаніе было-бы очень полезно вамъ. Представьте себѣ, что предъ вами плаваютъ лакомыя рыбки, и вы хотите поймать хотя одну изъ нихъ: вы бросаете имъ подъ самый носъ удочку съ приманкой, и выжидаете,-- рыбка играетъ удочкой, но не наклевывается. Тогда вамъ надо показать будто вы хотите выдернуть удочку, замѣтивъ это, рыбка бросится на приманку и попадется на вашу удочку. Точно также надо ловить и женщинъ, мой другъ.
   -- Совѣтъ вашъ какъ всегда, отличается совершеннымъ знаніемъ жизни, и я постараюсь воспользоваться имъ.
   -- Непремѣнно -- и вы увидите, что я не ошибаюсь, сказалъ де-Монгла. А чтобъ воспользоваться моимъ наставленіемъ, я совѣтовалъ-бы вамъ на нѣсколько минутъ оставить Маргариту и сѣсть за карты.
   Предложивъ шевалье половину денегъ, взятыхъ съ собой, Лудовикъ согласился попробовать счастья, не менѣе слѣпаго, чѣмъ самая любовь.
   И друзья усѣлись рядомъ за карточнымъ столомъ.
   Маргарита облокотясь на ручку кресла, стояла близь маркиза. Цѣлуя его, она въ тоже время обратила взоры свои въ сторону Лудовика и тутъ только онъ замѣтилъ въ первый разъ, что въ глазахъ ея, полузакрытыхъ, полныхъ нѣги и подернутыхъ томной влагой, мелькнулъ страстный взглядъ, расходившійся съ направленіемъ губъ молодой дѣвушки.
   Какъ новичекъ, Лудовикъ былъ необыкновенно счастливъ и въ карточной игрѣ: ему удавались самыя отчаянныя ставки, онъ выигрывалъ безумныя пароли, такъ-что кучи золота, серебра и банковыхъ билетовъ все больше и больше росли передъ нимъ., Волненіе, испытанное Лудовикомъ отъ прикосновенія къ картамъ, пары крѣпкихъ напитковъ, поощренія его азартнаго дольщика -- де-Монгла, воспламененнаго необыкновенной удачей -- все это, подобно яду, заразило кровь де-Фонтанье; онъ разгорячился и, вѣроятно, надѣлалъ-бы множество глупостей, если-бъ не вспомнилъ, что у него есть бѣдная мать, передъ которой онъ быль въ эту минуту преступникъ.
   Хотя маркизъ д'Эскоманъ владѣлъ всей опытностью игрока, но огромный проигрышъ, выпавшій на его долю, вывелъ его изъ обычнаго хладнокровія.
   -- Двѣсти пятьдесятъ луидоровъ на-слово! сказалъ маркизъ, проигравъ всѣ наличныя деньги.
   -- Сколько вамъ угодно, мой другъ, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье, прокинувъ двѣ фигуры, изъ которыхъ послѣдняя уже столько разъ выпадала, что нельзя было ожидать, что-бы она нашлась еще въ таліи.
   -- Теперь ужъ слишкомъ поздно гнуть пароль! воскликнулъ шевалье де-Монгла, опасаясь за увлеченіе Лудовика и общій ихъ интересъ.
   -- Но мнѣ, право, стыдно этого счастья, которое сегодня преслѣдуетъ меня, возразилъ молодой человѣкъ.
   Лудовикъ прокинулъ третью карту, она была одинаковаго куша со второй; онъ опять выигралъ и видимо разсердился на свою глупую удачу.
   -- Браво, мой безцѣнный другъ! радостно вскричалъ шевалье де-Монгла.-- Дразните счастье! покажите ему, что вы вовсе не нуждаетесь въ немъ, и оно, какъ женщина, еще съ большею настойчивостью пойдетъ за вами.
   Между тѣмъ какъ игра продолжалась, Лудовикъ даже не взглянулъ на Маргариту. Она находилась близъ него,-- за тѣмъ же карточнымъ столомъ, украдкой посматривая на него очень; нѣжно,-- но онъ какъ будто забылъ о ея присутствіи.
   Такая рѣзкая перемѣна въ обращеніи Лудовика съ Маргаритой, не ускользнула отъ ея вниманія и сильно ее удивила не подозрѣвая съ его стороны особеннаго разсчета, она предпологала, что онъ остался недоволенъ ея равнодушіемъ и пототому старалась подстрекнуть въ немъ новую страсть кокетствомъ.
   Теперь де-Фонтанье былъ для нея совершеннѣйшимъ идеаломъ: какъ женщину, ее ослѣпилъ этотъ необыкновенный успѣхъ игрока, этотъ блескъ золота, самая отвага его и пламенный взглядъ молодаго человѣка, такъ вѣрившаго въ свое счастіе.
   -- Пятьсотъ луидоровъ! кто держитъ пятьсотъ луидоровъ? вскричалъ г. де-Монгла, подражая пронзительному голосу крупёровъ.
   -- Я держу, сказалъ маркизъ д'Эскоманъ, котораго лицо -- то блѣдное, то багровое, необыкновенно расширенные зрачки и тяжелое дыханіе обнаруживали сильное волненіе.
   Лудовикъ де-Фонтанье наклонилъ голову въ знакъ согласія.
   Въ это время, онъ почувствовалъ что-то похожее на головокруженіе. Не смотря на то, что онъ искренно желалъ проиграть, сердце его надрывалось, вполнѣ поддаваясь могущественному вліянію страсти, и у него недоставало силъ избавиться отъ мучительнаго томленія, сжимавшаго его грудь, -- томленія, которое испытываютъ всѣ игроки. Въ эту минуту для него не существовало Маргариты и только прелестный образъ Эммы, призываемый имъ въ душѣ, неясно носился въ какомъ-то туманѣ передъ его глазами.
   Воцарилась торжественная тишина, прерываемая только шелестомъ прокидываемыхъ картъ, счастіе и въ этотъ разъ измѣнило маркизу д'Эскоману: на него было жалко и страшно взглянуть.
   -- Пойдемте! сказалъ онъ наконецъ, взявъ за руку Маргариту.
   Молодая женщина не трогалась съ мѣста, продолжая вертѣть межъ пальцами карточку, которую за нѣсколько минуть предъ тѣмъ она исколола булавкой.
   -- Нѣтъ! отвѣчала она маркизу: -- мнѣ хочется попробовать, не будетъ-ли счастье г. де-Фонтанье благосконнѣе ко мнѣ чѣмъ къ вамъ.
   -- Идетъ тысячу луидоровъ! вскричалъ шевалье де-Монгла, нѣсколько сдавленнымъ голосомъ.
   -- Къ чему ужъ много, де-Монгла? мое желаніе гораздо скромнѣе: я только домогаюсь браслета, такъ долго обѣщаннаго маркизомъ, я ставлю на карту цѣну этой вещи -- 25 луидоровъ; мосье де-Фонтанье вѣроятно согласится принять эту ставку!
   -- У васъ нѣтъ денегъ, проговорилъ д'Эскоманъ съ нетерпѣніемъ.
   -- Также точно, какъ и васъ маркизъ; но завтра... и въ ожиданіи этого завтра, я увѣрена, что де-Фонтанье не откажется отъ моего векселя, и Маргарита бросила на столъ передъ Лудовикомъ свою исколотую карту, согнутую въ четверо.
   -- Рыбка наклевывается, тихо проговорилъ шевалье де-Монгла, своему молодому сосѣду:-- приготовтесь во-время вытянуть удочку.
   Безумная надежда раздраженнаго игрока, часто переживающая послѣдній червонецъ, уязвила маркиза д'Эскоманъ въ самое сердце. Разсудокъ совѣтовалъ ему уйдти, а страсть только искала какого-нибудь повода, чтобъ ему остаться; въ подобномъ случаѣ она всегда беретъ верхъ и заглушаетъ голосъ разума. Такъ случилось и съ маркизомъ: онъ провозгласилъ, что держитъ остальную часть тысячи луидоровъ,
   Но счастіе и на этотъ разъ не измѣнило двумъ друзьямъ, и Маргарита, вставая изъ-за стола, со вздохомъ проговорила:
   -- Увы! прощай мой прелестный браслетъ.
   При этихъ словахъ шевалье де-Монгла толкнулъ Лудовика колѣномъ.
   -- Со всѣмъ нѣтъ, отвѣчалъ ей де-Фонтанье, мое капризное счастіе должно смириться передъ вами,-- и если маркизъ позволитъ, то завтра же браслетъ будетъ на вашей рукѣ.
   -- Очень жаль, что вы не милліонеръ, сказалъ шевалье де-Монгла такъ громко, чтобъ Маргарита его услыхала: -- при вашей щедрости было-бы чрезвычайно пріятно быть вашей любовницей или, по-крайней-мѣрѣ, другомъ.
   Маркизъ д'Эскоманъ сдѣлалъ видъ, что не понялъ этого намека и, обратясь къ Маргаритѣ, простился съ ней поцѣлуемъ, означавшимъ, что ей пора уже удалиться; потомъ онъ началъ смѣшивать карты съ какимъ-то судорожнымъ движеніемъ: руки его дрожали, кровь прилилась къ вискамъ и глаза выражали бѣшеный гнѣвъ, чуть-чуть сдержанный необыкновеннымъ усиліемъ воли. Немного погодя онъ вышелъ изъ комнаты, сказавъ что ѣдетъ домой за деньгами и тотчасъ вернется.
   Послѣдній проигрышъ, и внезапный отъѣздъ маркиза произвели нѣкоторую суматоху общества и каждый изъ присутствующихъ спѣшилъ ею воспользоваться, чтобъ свободно вздохнуть.
   Шевалье де-Монгла собралъ со стола кучу золота и банковые билеты, лежавшіе передъ Лудовикомъ де-Фонтанье, отнесъ ихъ въ смежную съ залой комнату и, выложивъ тамъ на столикъ весь свой выигрышъ, раздѣлилъ его, какъ слѣдовало, по поламъ.
   -- А вѣдь чудное дѣло -- игра! вскричалъ онъ, перебирая пальцами золото и судорожно сжимая банковые билеты. Посмотрите-ка, мой другъ, этотъ глупый металлъ и эти бумажные лоскутки заключаютъ въ себѣ цѣлый міръ наслажденій и счастія. Все это укладывается въ горсти, но жъ этой горсти заключается все. Да, все; тутъ и молодость и любовь, тутъ всѣ удовольствіе и дружба. Хорошо живется съ ними!-- сказавъ это, шевалье де-Монгла замѣтилъ, что молодой его другъ, не обращая особеннаго вниманія на свой довольно значительный выигрышъ, стоялъ, прислонившись къ окну, и погруженный въ задумчивость, о чемъ-то мечталъ, смотря на звѣздное небо.-- Э! да вы меня не слушаете! продолжалъ де-Монгла звоня золотомъ но зеленому сукну.
   -- Я никогда не разсчитывалъ жить выигрышемъ, сказалъ де-Фонтанье, и потому, можетъ быть, мнѣ хочется спать послѣ цѣлаго вечера такихъ глупыхъ впечатлѣній.
   -- Очень жалко, замѣтилъ де-Монгла, что вы любите разсуждать тамъ, гдѣ вовсе не надо. Игра и любовь должны быть далеки отъ всякаго сомнѣнія, а сомнѣніе есть первый шагъ къ разсужденію, какъ говаривалъ мой ученый дѣдушка. Кстати, прибавилъ онъ, показывая на стѣну, вѣдь она здѣсь.
   -- О комъ вы говорите?
   -- О Маргаритѣ, чертъ возьми! Васъ раздѣляетъ съ ней одна тоненькая перегородка, въ послѣднее время она посѣлилась здѣсь, ради наслажденія природой и утреннихъ освѣжительныхъ прогулокъ. Не хотите-ли вы, чтобъ я постучалъ къ ней въ стѣну и заговорилъ о васъ?
   -- Но вы забыли, что маркизъ д'Эскоманъ вѣроятно теперь у нея.
   -- Да развѣ вы не слыхали, что онъ поѣхалъ домой -- набить свой кошелекъ золотомъ своей законной супруги.
   При послѣднемъ замѣчаніи де-Монгла у молодаго человѣка потѣмнѣло въ глазахъ; онъ вдвойнѣ почувствовалъ презреніе къ своему золоту, выигранному у маркиза.
   -- Ба! ба! вскричалъ де-Монгла, непереставая и зрѣніемъ, и осязаніемъ наслаждаться своимъ выигрышемъ: -- какъ это попала въ мои билеты вещь -- совершенно посторонняя?
   -- Что такое?
   -- Карточка Маргариты, и больше ничего.
   -- Изорвите ее; навѣрно вы не предполагаете, чтобъ я принялъ отъ Маргариты 25 луидоровъ взамѣнъ обѣщаннаго ей браслета?
   -- Конечно нѣтъ! Но такъ-какъ все, что принадлежитъ любимому нами существу, должно быть для насъ драгоцѣнно, то сохраните у сердца эту карту. Та, та, та! да здѣсь что-то написано, -- на картѣ брошенной вамъ такъ равнодушно.
   Шевалье де-Монгла развернулъ карту и дѣйствительно оказалось, что на ней булавочные проколы означали буквы, а буквы эти сложились въ одно слово: любите.
   -- "Тяни черта за хвостъ"! какъ говаривали въ наше время. воскликнулъ де-Монгла. И такъ рыбка наклевывается гораздо скорѣй, чѣмъ я думалъ. Позволите, милый другъ, полакомиться за вашъ счетъ.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
О непостоянствѣ добродѣтели, когда вмѣшается дьяволъ.

   Шевалье де-Монгла подошелъ къ Лудовику де-Фонтанье, еще стоявшему у окна.
   -- О чемъ вы такъ задумались? спросилъ первый.
   -- О томъ, что я во всю мою жизнь не уставалъ такъ, какъ сегодняшній вечеръ, отвѣчалъ Лудовикъ.
   -- Тѣломъ или сердцемъ? сказалъ де-Монгла съ лукавой улыбкой.
   -- И тѣмъ и другимъ; но посмотрите на эту спящую окрестность полей, на это ясное небо: какой разительный контрастъ съ нашей душной комнатой и съ этой пошлой обстановкой игорной залы. И Лудовикъ опять задумался.
   Дѣйствительно, восхитительная южная ночь упала на окрестности Шатодёна. Зелень, облитая луннымъ свѣтомъ, играла всевозможными переливами цвѣтовъ; надъ рѣкой и полями лежалъ легкій и прозрачный туманъ, освѣженный влагой росы; на склонахъ горъ, одѣтыхъ тѣнью, рѣзко отдѣлялись лѣса отъ общей панорамы. Глубокое и нѣсколько страшное для человѣка спокойствіе природы нарушалось кой-гдѣ чириканьемъ насѣкомыхъ и крикомъ ночной птицы. Но шевалье де-Монгла, взглянувъ на эту картину, вынулъ носовой платокъ, очень громко посморкался и отвернулся отъ окна.
   -- Я люблю, сказалъ онъ, прекрасные виды и сентиментальныя настроенія только тогда, когда у меня нѣтъ въ карманѣ ни одного су и когда моя голова свѣжа отъ винныхъ паровъ. И такъ, прибавилъ де-Монгла, обращаясь къ Лудовику:-- съ чего же мы начнемъ и чѣмъ окончимъ наше любовное приключеніе?
   -- Вы знаете, любезный шевалье, мои намѣренія: кажется, они совершенно согласны съ вашими добрыми совѣтами.
   -- Опять философія! да перестанемъ говорить объ этомъ. Теперь вовсе не время пренебрегать шалостями, которыя такъ удались намъ сегодня.
   Эта выходка, нисколько не сконфузила Лудовика де-Фонтанье.
   -- Если я кажусь нѣсколько заинтересованнымъ Маргаритой, сказалъ онъ: то единственно потому, чтобъ доказать маркизу д'Эскоманъ, какъ его дурачитъ эта женщина, а онъ, между тѣмъ, покинулъ для нея чудную Эмму.
   Послѣ этихъ словъ шевалье де-Монгла вскочилъ съ мѣста и, ударивъ себя въ лобъ, поднялъ руки къ небу, какъ человѣкъ, сильно озадаченный неожиданной встрѣчей. Онъ хотѣлъ было что-то отвѣчать, но въ это самое время нѣсколько голосовъ изъ залы позвали туда обоихъ друзей. Они вошли въ залъ. Выраженіе глубокаго изумленія еще не сошло съ лица де-Монгла. такъ-что каждый изъ гостей обратился къ нему съ вопросомъ, что такое съ нимъ случилось?
   -- Не пугайтесь! отвѣчалъ послѣдній. Все дѣло въ томъ, что де-Фонтанье сообщилъ мнѣ теорію охоты въ одинъ разъ за двумя зайцами, что меня очень изумило.
   На этомъ разговоръ, къ общему удовольствію всѣхъ, оборвался. Гости, еще не оставившіе игорныхъ столовъ, продолжали атаки и пораженія на зеленомъ полѣ. Мрачные и молчаливые, они сосредоточили все свое вниманіе на картахъ: это уже не было простымъ увлеченіемъ игрою, но походило на иступленіе. Глядя на играющихъ, невольно представлялся воображенію одинъ изъ тѣхъ эпическихъ поединковъ, столь обыкновенныхъ въ XVI и XVII столѣтіяхъ, когда отважныя шайки дворянъ нападали одна на другую, съ той единственной разницею, что вмѣсто прежняго бряцанія стальнымъ оружіемъ теперь слышался звонъ проклятаго металла; вмѣсто вызововъ на смерть -- игорные термины; вмѣсто стона умирающихъ -- крики досады проигравшихся.
   Посреди взволнованнаго общества одинъ только шевалье де-Монгла не поддался общему настроенію и сохранилъ спокойствіе и хладнокровіе. Онъ началъ играть вторую партію, и на этотъ разъ отчаянно проигрался.
   Странное, но обыкновенное противорѣчіе! Человѣкъ, выказавшій въ началѣ вечера, когда выигрывалъ, истинно ребяческую радость переносилъ теперь съ необыкновеннымъ равнодушіемъ несчастіе и отодвигалъ отъ себя проигранныя кучи золота съ изумительнымъ хладнокровіемъ.
   Не прошло и получаса, какъ шевалье де-Монгла проигралъ все свое золото и всѣ банковые билеты, за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ казавшіеся ему цѣлымъ состояніемъ.
   При восклицаніяхъ всеобщаго удивленія, онъ спокойно всталъ изъ-за стола и взялся за шляпу.
   -- Вы не намѣрены ли уйдти первымъ? спросилъ его д'Эскоманъ, -- уже давно сидѣвшій между игроками.
   -- Да, ухожу, любезный маркизъ, отвѣчалъ де-Монгла, ударяя по пустымъ карманамъ своего жилета.
   -- Ба! да вы очень хорошо знаете, что мы отвѣчаемъ на сколько вамъ будетъ угодно.
   Веселое расположеніе духа опять возвратилось маркизу д'Эскоманъ, успѣвшему на половину отъиграться.
   -- Я повѣрилъ-бы вашимъ словамъ, маркизъ, отвѣчалъ де-Монгла: -- если-бы вы не высказали мнѣ еще такъ недавно ваше недовѣріе.
   -- Шевалье де-Монгла! вскричалъ маркизъ. Неужели вы способны такъ долго помнить случайно брошенное слово? Доселѣ мы знали васъ за великодушнѣйшаго дворянина, о какомъ, только сохранились воспоминанія въ нашихъ пыльныхъ архивахъ. Но если вы ужъ рѣшились испортить нашъ общій вечеръ, то дайте же намъ, по-крайней-мѣрѣ, выпить за ваше здоровье. Пусть этотъ тостъ будетъ дополненіемъ моего нѣжнѣйшаго извиненія передъ вами господа! выпьемте же за достойнаго представителя стараго времени и сильныхъ кутилъ прошлаго вѣка -- за здоровье шевалье де-Монгла!
   Тостъ былъ принятъ съ удовольствіемъ. Де-Монгла, разсыпавшись въ благодарностяхъ и поклонахъ à la Louis XIV, поспѣшилъ выйдти изъ залы, шепнувъ нѣсколько словъ Лудовику мимоходомъ.
   Вскорѣ затѣмъ кончилась игра, и гости стали расходиться по домамъ.
   Прежде чѣмъ маркизъ вышелъ изъ гостинницы, онъ постучался тихонько въ дверь Маргаритиной комнаты: ключъ оставался въ замкѣ, но изъ комнаты никто не подалъ голоса.
   Лудовикъ де-Фонтанье проводилъ маркиза до дому, и когда тотъ вошелъ къ себѣ, онъ остался одинъ на улицѣ.
   Сильныя душевныя движенія, испытанныя имъ впродолженіе цѣлаго дня, бросили его въ лихорадочное состояніе, взволновали и разгорячили воображеніе. Лудовикъ де-Фонтанье, хотя и былъ утомленъ, съ непривычки такъ долго засиживаться на вечерахъ, однакожъ, не нормальное настроеніе его духа, придало ему столько энергіи, что онъ, еще нѣсколько времени, ходилъ взадъ и впередъ мимо высокихъ мрачныхъ стѣнъ, за которыми жила маркиза д'Эскоманъ. Подъ вліяніемъ новыхъ утомительныхъ впечатлѣній, мысль его мало-по-малу прояснилась, и любовь Эммы снова представилась ему во всей чистотѣ и прелести.
   Въ домѣ маркиза д'Эскоманъ мелькалъ свѣтъ изъ одного окна въ другое, вѣроятно отъ свѣчи, освѣщавшей ему дорогу по темнымъ комнатамъ. Когда Лудовикъ увидѣлъ этотъ свѣтъ, впервые овладѣло имъ чувство ревности и онъ сталъ внимательно слѣдить, гдѣ остановится маркизъ и войдетъ-ли онъ въ тотъ завѣтный альковъ, который составлялъ для Лудовика символъ святыни.
   Пылкое воображеніе молодаго человѣка нарисовало ему безъ покрывала картину, отъ которой онъ содрогнулся въ припадкѣ досады. Одна только мысль о любви маркиза къ Маргаритѣ не допустила Лудовика профанировать пошлыми догадками свой высокій идеалъ. Но въ его-ли власти было разсѣять черныя думы?...
   Съ той самой минуты, когда эгоистическая мысль запала ему въ душу, святая любовь его померкла предъ нечистыми побужденіями, въ которыхъ до-сихъ-поръ онъ еще колебался.
   Въ послѣдній разъ Лудовикъ взглянулъ на домъ маркизы, намѣреваясь бѣжать того мѣста, которое такъ сильно возмутило его, какъ вдругъ онъ почувствовалъ на своемъ плечѣ легкое прикосновеніе чьей-то руки, и женскій голосъ позади его сказалъ:
   -- Господинъ де-Фонтанье, мнѣ необходимо переговорить съ вами.
   Подъ вліяніемъ испуга, Лудовикъ не имѣлъ времени одуматься; онъ принялъ говорившую съ нимъ женщину за маркизу и почувствовалъ что силы его оставляютъ; онъ судорожно ухватился за ея руку, лежавшую на груди ея.
   Дама хотѣла отступить; но при этомъ движеніи съ ея головы упалъ капишонъ и молодой человѣкъ увидѣлъ предъ собою вмѣсто Эммы -- Маргариту.
   -- Маргарита здѣсь! такъ поздно! вскричалъ онъ.
   -- Да, отвѣчала она. Мнѣ необходимо было сегодня видѣться съ вами: я не могу принять васъ у себя, квартиры вашей я не знала и мнѣ оставалось одно -- идти слѣдомъ за вами.
   -- Могу ли узнать, чему я обязанъ такой честью? спросилъ Лудовикъ де-Фонтанье голосомъ, возможно болѣе спокойнымъ.
   -- Мнѣ, господину де-Фонтанье, слѣдуетъ спросить васъ, чему я обязана вашей ненавистью ко мнѣ?
   -- Ненавистью! воскликнулъ Лудовикъ, смущенный такимъ неожиданнымъ вопросомъ.
   -- Да!.. Я буду съ вами откровенна!... Въ то время, когда вы разговаривали съ шевалье де-Монгла у раствореннаго окна, я стояла у другаго, смежнаго съ нимъ, и, разумѣется, слышала весь вашъ разговоръ: вы хотите меня разлучить съ маркизомъ.
   -- Со всѣмъ нѣтъ, я только хочу возвратить маркиза его несчастной супругѣ.
   -- Въ чемъ-бы ни состояла цѣль ваша, г. де-Фонтанье, но надо быть отъявленнымъ негодяемъ, чтобъ рѣшиться похитить любовь женщины съ тѣмъ, чтобъ продать эту любовь.
   -- Продать?...
   -- Да, продать! Вѣдь вы не разувѣрите меня и не убѣдите общества, что ваше непонятное участіе къ кому-то, кого вы едва знаете со вчерашняго дня, отъ кого вамъ ни тепло ни холодно, что это участіе не основано на торгѣ, разумѣется, тайномъ.... Послушайте! Поклянитесь мнѣ, что ваше расположеніе къ маркизѣ никогда не переступало предѣловъ чистой дружбы, какую только молодой человѣкъ вашихъ лѣтъ можетъ чувствовать къ женщинѣ моего возраста; -- и тогда -- жертва или нѣтъ, вашего каприза или вашей страсти, я сама помогу вашимъ желаніямъ, сама разорву свою связь съ маркизомъ д'Эскоманъ.
   Лудовикъ де-Фонтанье молчалъ. Его любящее сердце еще слишкомъ сильно билось отъ впечатлѣній, навѣянныхъ на него сладострастными мыслями, чтобъ онъ могъ въ эту минуту солгать.
   -- Ахъ, Боже мой! воскликнула Маргарита, всплеснувъ руками.-- И эти люди, съ сердцемъ полнымъ разврата, еще осмѣливаются клеймить падшихъ и осуждать развратъ.
   И она зарыдала.
   Плачущей женщинѣ мы всегда болѣе сочувствуемъ: слезы Маргариты скорѣе растрогали Лудовика, чѣмъ ея упреки. Онъ смягчился и, взявъ молодую Дюнуазску за обѣ руки, влажныя и горячія, заговорилъ съ ней болѣе нѣжнымъ голосомъ.
   -- Успокойтесь!-- сказалъ онъ. Вы очень ошибаетесь, если подозрѣваете въ моемъ участіи къ маркизѣ д'Эскоманъ какую-нибудь своекорыстную цѣль. Увѣряю васъ, что я былъ сильно тронутъ положеніемъ этой женщины: молодой, прелестной, богатой, необыкновенно симпатичной, а между тѣмъ лучшіе годы ея жизни проходятъ въ постоянныхъ слезахъ и въ полномъ забвеніи. Вы виновница ея несчастія, конечно, не сознавая того. Я васъ не зналъ и потому ошибся въ выборѣ средствъ: конечно было-бы лучше, если-бъ я обратился къ вамъ и откровенно объяснилъ страданія маркизы, о которыхъ вы не знаете; нѣтъ сомнѣнія, вы оцѣнили-бы ея грустное положеніе и почувствовали-бы состраданіе къ ея горю.
   При этихъ словахъ Маргарита сѣла на скамью подлѣ дома, закрыла лицо руками и, послѣ минутнаго молчанія, заговорила глухимъ и задыхающимся голосомъ.
   -- Понятно, почему вы принимаете въ ней участіе: она богата, прекрасна, и, по словамъ вашимъ, вовсе не заслужила такихъ страданій. Но развѣ вы думаете, что моя жизнь -- дочери простаго фермера,-- менѣе печальна и не стоитъ вашего состраданія? Неужели вы полагаете, что наше сердце не обливается точно также кровью, когда мы дѣлаемся прихотью вашихъ животныхъ апетитовъ?... Мнѣ хотѣлось-бы разсказать вамъ повѣсть моей жизни, но впрочемъ къ чему это послужитъ? подобная жизнь, общій удѣлъ дѣтей нашего сословія. Представьте себѣ дѣвушку въ пятнадцать лѣтъ, съ сердцемъ еще не испорченнымъ, у которой есть уже женихъ, какой-нибудь честный ремесленникъ; но въ это самое время непрошеная гостья -- страшная нищета -- исподволь подтачиваетъ въ сердцѣ ея матери всѣ чистыя убѣжденія, и, хотя материнское оердцѣ, изъ любви къ своему ребенку, твердо переносить всѣ несчастія, но нищета, какъ ржавчина съѣдающая сталь, одолѣваетъ наконецъ самое святое чувство. Бѣдная матъ! Повѣрьте, какъ-бы разсудокъ мой ни обвинялъ ее, но сердце всегда ее оправдываетъ!... Скорби прошедшаго заставили ее бояться за мое будущее и сколько разъ она твердила сама про себя: "Моя маленькая Маргарита, теперь ты такъ весела, такъ беззаботна, такъ любишь цвѣты и пѣсня и большую часть дня бѣгаешь за бабочками въ полисадникѣ, вдали отъ мастерской, -- а потомъ?... что ожидаетъ тебя въ жизни? Та же гнѣтущая бѣдность, которую я кой-какъ перенесла, но ты не перенесешь ее. И вотъ, въ то самое время, когда она такъ разсуждала, является молодой человѣкъ, гораздо красивѣе и увлекательнѣе бѣднаго мастероваго: онъ сыпетъ золотомъ, толкуетъ о любви и безпредѣльномъ счастьи и сулитъ богатства!... Боже мой! Да развѣ вы не знаете, де-Фонтанье, что такое воздушные замки для молодой дѣвушки? Она съ довѣренностію смотритъ вдаль жизни, и пренаивно думаетъ, что ее ожидаютъ однѣ радости и удовольствія съ тѣмъ, кого избираетъ ея сердце. И вотъ мать, воображая себѣ, что она ввѣряетъ дочь свою благородному и великодушному человѣку, молчитъ, смотритъ на все сквозь пальцы, пока не узнаетъ послѣдней потрясающей развязки. А потомъ что?... старая мать умираетъ съ горя, а обманутая дочь ея, у которой отняли послѣднее сокровище, опускается въ омутъ разврата, испытывая все, что есть самаго грязнаго и пошлаго въ вашемъ, такъ-называемомъ, образованномъ обществѣ. Вотъ, де-Фонтанье, грустная повѣсть падшей женщины! И послѣ этого, неужели вы скажите, что мы не вправѣ проклинать свою судьбу? Неужели послѣ этого мнѣ еще надо увѣрять васъ, что мы также страдаемъ, также плачемъ, когда видимъ, что мы обмануты, унижены, и понимаемъ все презрѣніе къ себѣ любовника, чувство котораго онъ никогда не въ состояніи скрыть отъ насъ. И вы рѣшаетесь бросить камнемъ въ насъ, у которыхъ менѣе всего защиты и даже права на нее?... Вѣдь я хорошо поняла смыслъ только-что сказанныхъ вами словъ! Они ясно говорили: "по какому праву ты носишь на груди своей атласъ, на плечахъ -- бархатъ, въ волосахъ -- цвѣты, когда въ награду за-то, что у тебя отняли,-- тебя ожидаетъ таже нищета, въ которой ты родилась. За-чѣмъ же ты загородила дорогу къ счастію знатной маркизы!" по какому праву, я спрошу васъ, эта знатная и богатая дама, сама не зная того, заѣдаетъ жизнь и счастіе милліоновъ подобныхъ мнѣ? По какому праву вы сами, г. де-Фонтанье, такъ или иначе участвуете въ нашемъ убійствѣ, и не хотите позволить намъ единственной отрады, -- любви?
   Маргарита говорила съ такимъ горячимъ увлеченіемъ, въ словахъ ея было такъ много убѣдительной энергіи, что Лудовикъ нѣсколько изумился такой силѣ искренняго негодованія, такому ясному пониманію своего положенія.
   -- Въ словахъ вашихъ очень много правды, дитя мое! отвѣчалъ ей молодой человѣкъ. Вы повстаете противъ общества, противъ людскихъ пороковъ, -- но вѣдь это избитая тэма. Никто не сомнѣвался, что въ жизни, какъ она есть, на одно благословеніе приходятся тысячи проклятій: что человѣчество идетъ путемъ страшной борьбы, оставляя за собой цѣлое море слезъ и крови. Но загляните въ мансарду, гдѣ томится голодомъ мать съ кучей полунагихъ дѣтей, и сравните свое положеніе съ этой семьей, и вы позавидуете себѣ.
   -- Вы плачете здѣсь,-- подлѣ этого дома, а въ нѣсколькихъ шагахъ отъ васъ, въ его стѣнахъ, за этими кружевными и шелковыми гардинами тоже плачетъ женщина, -- прибавилъ Лудовикъ, указывая на безмолвныя и мрачныя окна замка. Вѣрьте мнѣ, что эта женщина, какъ-бы вы ее не оскорбили, не задумалась-бы осушить ваши слезы, если-бъ только это зависѣло отъ нея. Слова ваши совершенно убѣждаютъ въ томъ, что не вы виноваты въ вашихъ прошлыхъ ошибкахъ, но теперь остается вамъ доказать, что вы вполнѣ имѣете право на сочувствіе и уваженіе общества...
   -- Я больше не люблю маркиза д'Эскоманъ, прервала его Маргарита, проговоривъ это голосомъ тихимъ и дрожащимъ. Ея глаза, устремленные въ эту минуту на Лудовика, блеснули въ темнотѣ ночи, какъ молнія.
   Послѣ вечернихъ происшествій эти слова были понятны Лудовику, если-бъ даже голосъ молодой дѣвушки не высказывая, того, что таилось въ ея сердцѣ.
   Большею частію добровольное признаніе женщины въ любви производитъ въ мужчинѣ или крайнее отвращеніе, или непреодолимое желаніе...
   Когда чаша полна, то стоить попасть въ нее одной лишней каплѣ, будетъ-ли та капля нектара или капля воды, и жидкость перельется чрезъ край.-- Такъ было и съ Лудовикомъ де-Фонтанье.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ нехотя и запинаясь, какъ будто-бы слова срывались съ его губъ, какою-то невидимою силою, противъ желанія его сердца. Но, наконецъ, кого же вы любите. Маргарита?
   -- Васъ, мой милый Лудовикъ, сказала Жели въ порывѣ огненной страсти, и упала на грудь де-Фонтанье.
   Въ ту самую минуту окно дома съ шумомъ растворилось надъ ними.
   Маргарита пронзительно вскрикнула и мгновенно исчезла въ темнотѣ; а Лудовикъ скорыми шагами пошелъ за нею.
   Разговоръ молодыхъ людей не достигъ ушей маркиза д'Эскоманъ, но онъ услыхалъ послѣдній крикъ Маргариты, и узналъ ее по голосу. Спустя нѣсколько минутъ, маркизъ сѣлъ на коня и полетѣлъ къ гостинницѣ Полиньяка, чтобъ убѣдиться въ своихъ подозрѣніяхъ. Не заставъ Маргариту дома, онъ воротился къ себѣ и легъ спать, но сонъ не сомкнулъ его глазъ цѣлую ночь. Онъ часто вставалъ съ постели, бѣгалъ по комнатѣ въ сильномъ волненіи, и только по утру, утомленный выдержанной имъ бурей, опустился въ кресло и задремалъ.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Что оказалось подъ корою?

   Современные писатели очень подробно анализировали человѣческое сердце и съ изумительною точностью опредѣлили всѣ малѣйшіе его изгибы, источникъ разныхъ побужденій инстинктовъ и желаній.
   Но, не смотря на глубину и тонкость этихъ замѣчательныхъ анализовъ, намъ кажется что писатели не совсѣмъ удовлетворительно опредѣлили причину того смѣшенія разнообразныхъ чувствъ, которое часто замѣчается въ человѣческомъ сердцѣ и бываетъ причиной поразительныхъ противорѣчій между нравственными убѣжденіями и поступками человѣка. Мы думаемъ, что никто не страдаетъ столько отъ измѣны женщины, какъ самый холодный эгоистъ. Полное самоотверженіе во всякомъ случаѣ ничто иное какъ заблужденіе, и потому-то эгоистъ всегда сохраняетъ къ самому себѣ такую дозу любви, какой душа человѣческая никогда не удѣляетъ постороннему существу. Поэтому всякой ударъ нанесенный идолопоклонству эгоиста отзывается въ сердцѣ его гораздо глубже, чѣмъ въ сердцахъ людей раздѣляющихъ свои привязанности между многими. Только великодушіе въ состояніи смягчать человѣческія скорби и страданія. Есть люди, для которыхъ страданія другихъ составляютъ ихъ собственное страданіе. Не отдѣляя себя отъ общей массы, и, живя съ ней одними впечатлѣніями, желаніями и интересами, эти люди, ради счастія близкихъ имъ, готовы на всѣ пожертвованія,-- кромѣ одного -- перестать любить.
   Не такъ поступаютъ эгоисты. Для нихъ истинной любви, со всѣми ея увлеченіями и ошибками, не существуетъ. Она проходитъ въ ихъ сердце чрезъ самолюбіе, и самолюбіе составляетъ главную пружину ихъ дѣйствій; всѣ же остальныя чувства занимаютъ нѣмыя роли на сценѣ и если главному актеру, самолюбію случится бытъ освистаннымъ -- паденіе антуража полное и неизбѣжное.
   Но обратимся къ маркизу. Онъ страдалъ безсоницей вовсе не потому, чтобъ очень любилъ Маргариту или былъ задѣтъ заживое сомнѣніемъ въ ея вѣрности, -- ему просто не спалось оттого, что онъ ея держался. Вотъ и новое слово употребляемое прежде только въ отношеніи къ собакамъ и лошадямъ, теперь примѣненное и къ женщинамъ.
   Честолюбецъ держится женщины съ цѣлью посредствомъ нее возвыситься; тщеславный -- потому, что женщина, съ огромной извѣстностью въ обществѣ, придаетъ своему любовнику столько же вѣса и значенія, сколько и свора отличныхъ гончихъ собакъ и великолѣпная четверня кровныхъ лошадей. Простакъ держится женщины потому только, что до него содержали ее нѣсколько сотенъ значительныхъ особъ; скупой потому, что она ему стоитъ не дорого; большая же часть людей держится женщинъ изъ-за того, что уже много денегъ на нихъ потратила. Послѣднее положеніе мужчины чрезвычайно мѣтко обрисовывается обычаемъ, существующимъ между азартными игроками: обыкновенно горячій игрокъ, проигравъ значительную сумму и пытаясь отъиграться, прибѣгаетъ къ послѣднему отчаянному средству, называемому на языкѣ игроковъ -- мартингалы. Мартингаль ни что иное, какъ ставка на карту суммы равной всему проигрышу, съ наддачею постояннаго куша. Такого рода игра въ любви составляетъ не послѣднее благо для женщины, потому что сумма на ея содержаніе значительно возрастаетъ прежде, чѣмъ ея обладатель хладнокровно подумаетъ объ этомъ. Точно такъ игрокъ удесятеряетъ кушъ каждой новой ставки, прежде чѣмъ онъ запишетъ и сочтетъ, свой проигрышъ и выигрышъ, всякій разъ приводя въ свое оправданіе двадцать самыхъ основательныхъ причинъ, чтобы тѣмъ убѣдить самого себя, что разсчетъ его совершенно вѣренъ. Но мы избавимъ читателей отъ мелкихъ подробностей этой житейской комедіи, развязка которой составляетъ тотъ же пошлый пуфъ. Маркизъ д'Эскоманъ принадлежалъ къ этому разряду людей. Онъ приводилъ въ оправданіе своего бѣшенства двѣ самыя основательныя причины: что Маргарита стоила ему и много денегъ и много труда.
   И въ-самомъ-дѣлѣ она была его твореніе. Онъ принять ее изъ рукъ одного армейскаго офицера, жестокаго и грубаго, какъ лошадиная скребница.
   Такой любовникъ разумѣется, не могъ сообщить Жели ни изящнаго воспитанія женщины, ни свѣтскихъ манеръ. Когда она разсталась съ своимъ пьянымъ гренадеромъ, на ней остался отпечатокъ казарменной дикости въ обхожденіи, языкѣ и во взглядѣ на вещи. Нельзя сказать, чтобъ маркизъ д'Эскоманъ былъ въ состояніи облагородить или перевоспитать ее: на это онъ былъ не способенъ; но его мелкій и свѣтскій развязный умъ во многомъ преобразовалъ Маргариту. Онъ ввелъ ее въ болѣе приличное, по-крайней-мѣрѣ, менѣе грубое общество; онъ посвятилъ ее въ тайны туалета, музыки и общественнаго обращенія. Наконецъ, какъ онъ былъ счастливъ, когда замѣтилъ, что она успѣшно воспользовалась его уроками, съ той изумительной легкостью, на которую способны только женщины. Маркизъ наряжалъ свою куклу, не стѣсняясь расходами; онъ тратилъ на ея платья, блонды и драгоцѣнности такой капиталъ, на проценты котораго можно было-бы безбѣдно существовать честному семейству.
   Но были и другія причины, по которымъ маркизъ д'Эскоманъ жилъ Маргаритой.
   Она развлекала его праздность, льстила его самолюбію выражая собою, нѣкоторымъ образомъ часть его капитала. Сверхъ того истощенному не по лѣтамъ, маркизу очень нравилась пылкая энергическая Дюнуазска. Но что особенно безпокоило маркиза -- это язвительная молва Шатодёна: онъ думалъ что скажутъ въ обществѣ, что скажутъ въ клубѣ, что наконецъ скажетъ шевалье де-Монгла, когда всѣ узнаютъ, что красавецъ д'Эскоманъ, цвѣтъ дюнуазскихъ щеголей, предполагавшій пересоздать все городское общество, -- обманутъ, покинутъ и осмѣянъ женщиной, только-что имъ выведенной изъ жалкой среды гризетокъ.
   Мечтая о своей потерѣ, маркизъ только тяжело вздыхалъ; наконецъ когда же прошелъ первый порывъ гнѣва, онъ заплакалъ съ досады, доказавъ тѣмъ, что слезы, этотъ символъ горя, не всегда имѣютъ источникомъ своимъ человѣческое сердце.
   Онъ поблѣднѣлъ; губы его судорожно сжались, и лицо приняло то мрачное выраженіе, которое оно имѣло наканунѣ вечеромъ во время проигрыша. Онъ мысленно задавалъ себѣ вопросы: ктобы изъ окружающихъ его могъ похитить сердце Маргариты: или иначе, кто тотъ счастливецъ, для кого она измѣнила ему? Перебирая въ своей памяти всѣхъ знакомыхъ и друзей, онъ менѣе всего заподозрилъ Лудовика де-Фонтанье. Наконецъ онъ остановился на мысли, что со стороны Маргариты это ничто иное, какъ женскій капризъ въ отношеніи какого-нибудь актера или гарнизоннаго сержанта.
   Эта мысль нѣсколько успокоила его. "Если такъ, -- думалъ онъ, -- стоитъ-ли она сожалѣнія? послѣ этого можно-ли вѣрить ея словамъ?" -- И если она позволила себѣ измѣнить одинъ разъ, то кто же поручится, что она не измѣнитъ двадцать разъ? Связь его съ Маргаритой уже настолько устарѣла, что ему очень можно было-бы воспользоваться удобнымъ случаемъ, при перемѣнѣ своихъ рысаковъ, перемѣнить одну любовницу на другую. Все это думалъ онъ, будетъ одобрено членами клуба, въ-особенности, если ему удастся ихъ увѣрить, что все совершилось единственно по его желанію. Но какъ маркизъ не преувеличивалъ недостатки своей любовницы, внутренній голосъ сильно говорилъ ему въ ея пользу, и, чтобы какъ-нибудь заглушить его, онъ старался поставить себя въ то апатичное состояніе, въ которое обыкновенно впадаетъ человѣкъ, разрѣшая гамлетовскій вопросъ: "быть или не бытъ". Маркизу слышался какой-то грустный монотонный звонъ похороннаго колокола; потомъ мало-по-малу этотъ неопредѣленный гулъ сталъ уясняться и наконецъ превратился въ звукъ голоса, складывавшій и повторявшій буква-за-буквой имя Маргариты. Это имя невольно напомнило ему о прошломъ, въ воображеніи его прошли одно за другимъ давнишнія впечатлѣнія -- и первое знакомство съ Маргаритой, и сладострастныя ночи, и ея горячіе поцѣлуи, и многое другое.:
   Такой кошемаръ раздражилъ его до крайности и когда онъ пробудился отъ забытья, тотчасъ же сталъ обвинять и упрекать Маргариту въ неблагодарности; въ числѣ своихъ благодѣяній онъ не забылъ даже той чести, которой она пользовалась, имѣя такого любовника, какъ маркизъ д'Эскоманъ.
   Потомъ въ головѣ его мелькнула на мгновеніе мысль о мщеніи, но онъ разсудилъ, что месть увеличитъ только смѣшную сторону его положенія; онъ понялъ, что сознаніе собственнаго достоинства требуетъ, чтобъ онъ казался равнодушнымъ къ потерѣ Маргариты и, что ему необходимо заставить всѣхъ предполагать, что онъ самъ разрываеть связь съ женщиной, которая ему наскучила.
   Подобныя размышленія придали живую силу душѣ, такъ-что опасаясь показаться смѣшнымъ въ глазахъ общества, онъ съумѣлъ скрыть свое горе и преодолѣть въ себѣ негодованіе. И такъ какъ ему было необходимо первому разгласить по городу эту новость, то онъ поспѣшно одѣлся и вышелъ изъ дому.
   Было еще слишкомъ рано и большая часть друзей еще спала, кромѣ двухъ драгунскихъ поручиковъ, которые вслѣдствіе приглашенія ко вчерашнему ужину нарочно пріѣхали въ городъ и по обязанностямъ службы должны были рано утромъ воротиться на кантониръ-квартиру, чтобы забыть усталость минувшей ночи.
   Маркизъ д'Эскоманъ, выйдя изъ дому направился въ ихъ сторону, они встрѣтились на улицѣ, остановились, и завѣли общій разговоръ. Къ счастью, переходя съ предмета на предметъ, наконецъ они попали на тэму, которой желалъ маркизъ, и тогда онъ съ величайшею небрежностью объявилъ имъ, что разстался съ своей любовницей, прибавивъ съ улыбкой, что если она интересуетъ кого-нибудь изъ нихъ, то онъ съ удовольствіемъ готовъ оказать свое содѣйствіе. За тѣмъ послѣдовало довольно наглое похвальное слово всѣмъ прекраснымъ качествамъ Маргариты.
   Маркизъ д'Эскоманъ хорошо понималъ, что разсказомъ своимъ онъ подаетъ офицерамъ новую тэму для разговора за завтракомъ въ кофейной, что они вѣроятно будутъ говорить во всеуслышаніе объ этой новости въ кругу многочисленныхъ слушателей, а тѣ въ свою очередь разнесутъ молву по всѣмъ знакомымъ, мнѣніемъ которыхъ онъ такъ дорожилъ.
   Д'Эскоманъ воротился домой, гдѣ не имѣя надобности притворяться, сбросилъ съ себя маску равнодушія и сталъ еще суровѣе прежняго къ женѣ.
   Онъ даже увѣрилъ себя въ томъ, что жена его должна отвѣчать ему за безнравственное поведеніе его любовницы.
   Вечеромъ, въ обычный часъ, маркизъ отправился въ клубъ, гдѣ на этотъ разъ собраніе было многочисленное, и не такъ разъединено, какъ прежде, потому что всѣ присутствующіе столпились во кругъ одного стола, за которымъ молодежь играла въ карты.
   При входѣ маркиза д'Эскоманъ, по залѣ пронесся шопотъ всеобщаго удовольствія.
   Минута рѣшительной борьбы наступила для маркиза: онъ это зналъ и потому собралъ послѣднія свои силы, чтобъ выдержать ее съ достоинствомъ.
   Первое лицо, попавшееся на глаза маркизу, былъ шевалье де-Монгла; увидя вошедшаго, глаза де-Монглу заблистали лукавствомъ, а на губахъ, заиграла довольно ясная улыбка.
   -- Вы никогда не приходили такъ кстати, мой милый д'Эскоманъ, сказалъ одинъ изъ игроковъ, на лицѣ котораго выразилось какое-то безпокойствіе: -- по-крайней-мѣрѣ теперь мы окончимъ нашу нелѣпую партію, предложенную шевалье де-Монгла.
   -- Съ какихъ это поръ мое присутствіе мѣшаетъ вашей игрѣ. Напротивъ, если вамъ нуженъ партнеръ, то я готовъ.
   -- Ну не говорилъ ли я вамъ, что маркизъ непремѣнно найдетъ мое предложеніе превосходнымъ?-- вскричалъ шевалье де-Монгла.
   -- Не торопитесь! сказалъ начавшій разговоръ молодой человѣкъ. Подождите, пока онъ узнаетъ въ чемъ дѣло, и тогда уже хвалите, сколько вамъ угодно. Потомъ, обратясь къ маркизу д'Эскоманъ, онъ продолжалъ: вообразите себѣ, мой дорогой маркизъ, что въ городѣ распустили слухъ о разрывѣ вашемъ съ Маргаритой. Намъ невѣрится!
   -- Благодарю васъ за такое лестное мнѣніе обо мнѣ, отвѣчалъ маркизъ съ разсчитанной ироніей: -- а почему бы мнѣ и не бросить Маргариту? Развѣ въ подобныхъ связяхъ такая развязка ненатуральна и нелогична? Связь эта продолжалась почти три года и казалась чѣмъ-то въ родѣ брака; я чувствую отвращеніе ко всему, что только отзывается бракомъ и особенно къ этимъ постояннымъ слезамъ, крикамъ, скрежету зубовъ; чтобы избавится всего этого я поспѣшилъ разрывомъ.
   -- Она плакала, бѣдняжка! вскричалъ де-Монгла голосомъ притворнаго состраданія.
   -- Браво! возразилъ одинъ изъ игроковъ; и такъ, мы смѣло можемъ продолжать нашу партію! тасуйте же карты любезнѣйшій.
   -- Но что же тутъ общаго между моею связью съ Маргаритою и вашей партіей.
   -- Огромная!.. Узнавъ что красавица свободна, мы всѣ единодушно положили стать въ ряды ея поклонниковъ; но, какъ ваше наслѣдство, дорогой маркизъ, не принадлежитъ къ числу достающихся даромъ, то шевалье де-Монгла предложилъ бросать жребій на шпагахъ.
   При этихъ словахъ маркизъ д'Эскоманъ поблѣдвѣтъ, не смотря на то, что во всякой борьбѣ увлеченье всегда удвоиваетъ въ бойцѣ моральныя и физическія силы.
   -- Ну не правъ ли я, маркизъ? Скажите: вѣдь моя мысль прекрасная? спросилъ де-Монгла.
   -- Я нахожу, отвѣчалъ маркизъ д'Эскоманъ немного взволнованнымъ голосомъ: -- Я нахожу, что эта мысль отзывается временами Регенства, для насъ слишкомъ старыми временами
   По выраженію лица маркиза д'Эскоманъ, по игрѣ его мускуловъ шевалье де-Монгла ясно видѣлъ, что происходило въ его сердцѣ; отъ наблюдательности старца не скрылось ни бѣшенство, ни досада, ни даже затаенное чувство мести.
   Злопамятный де-Монгла, желая отплатить маркизу за его прежнія насмѣшки, старался поставить его въ самое затруднительное положеніе передъ обществомъ. Онъ настаивалъ на примиреніи, превозносить достоинства Маргариты и совѣтовать д'Эекоману возвратиться къ своей любовницѣ. Шевалье напередъ зналъ, что маркизъ разъиграеть въ этомъ свиданіи роль "зеленаго осла" изъ старой провансальной легенды.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Лудовикъ де-Фонтанье жилъ въ домѣ префектуры. Въ квартирѣ его расположенной въ нижнемъ этажѣ, былъ устроенъ особый подъѣздъ, выводившій на улицу.
   Рано утромъ, около шести часовъ, дверь этого подъѣзда тихо растворилась, и въ дверяхъ показалась женская головка. Осмотрѣвшись кругомъ и выждавъ болѣе удобной минуты, она юркнула на улицу и скрылась въ полусвѣтѣ сумерекъ.
   Она пошла быстро и скоро, жадно вдыхая въ себя полной грудью свѣжій воздухъ.. На лицѣ ея выражаюсь одушевленіе, но не было замѣтно ни физической, ни моральной усталости.
   Нетрудно угадать, что женщина, вышедшая изъ квартиры Лудовика, была Маргарита Жели. Она увлеклась имъ, но увлеченіе ея походило на одну изъ тѣхъ бурныхъ прихотей, которыя въ-особенности свойственны женщинамъ, не умѣющимъ ограничивать свои желанія законами стыдливости или сознаніемъ обязанностей. Но настоящая прихоть Маргариты завела ее впослѣдствіи гораздо далѣе, чѣмъ она думала.
   Искренность чувствъ и пылкость сердца маркиза д'Эскоманъ и его друзей, растраченныя въ безумныхъ оргіяхъ разгульной жизни, замѣнялись однимъ притворствомъ и лицемѣріемъ, а потому Маргаритѣ пришлось еще въ первый разъ встрѣтить въ лицѣ Лудовика де-Фонтанье -- молодаго человѣка, полнаго жизни и неподдѣльнаго жара страсти. Избытокъ его молодыхъ, еще неистощенныхъ силъ, свѣжесть чувства, наивная откровенность, были для Маргариты совершенной новостью. Она поняла, что добрякъ д'Эскоманъ, бѣшеный и заносчивый, старикъ, которымъ ее до-сихъ-поръ утѣшали, былъ только пародіею на любовь; и, когда мишура мало-по-малу распалась передъ глазами Маргариты, тогда ея взору открылся новый безпредѣльный горизонтъ молодой и свѣжей любви. Въ одно мгновеніе ея бурная прихоть обратилась въ жгучую страсть.
   Она была въ упоеніи отъ счастья; и сердцу было тѣсно въ груди ея. Несмотря на свѣжій рѣзкій воздухъ, она откинула вуаль, чтобъ освѣжить свое пылающее лице, легкимъ утреннимъ вѣтеркомъ. Ей казалось нестерпимо душно въ городѣ, и потому она направила свой путь за-городъ, избравъ ту дорогу, которая вела на равнину. Вышедши въ поле, она сѣла на краю глубокаго рва и, сорвавъ маргаритку, начала, какъ въ дни своей юности, срывать съ нея лепестокъ за лепесткомъ, и спрашивать: любитъ ли ее или нѣтъ тотъ, о которомъ она думаетъ.
   Въ любви подобныхъ женщинъ есть всегда что-то идиллическое и мистическое если только къ ней не примѣшивается положительный денежный разсчетъ.
   Окрестность, какъ нельзя болѣе согласовалась съ идиллическимъ настроеніемъ души Маргариты. По мѣрѣ того, какъ солнце освобождалось отъ густаго утренняго тумана, лежавшаго на всемъ пространствѣ равнины, -- деревня просыпалась, жаворонки пѣли въ разряженномъ воздухѣ и куропатки кудахтали по бороздамъ засѣянныхъ нивъ; большая дорога, ведущая въ городъ, мало-по-малу оживлялась; крестьяне, везли хлѣбъ и зелень на городской рынокъ, пастухи перегоняли черезъ дорогу свои стада на тучныя пастбища, съ которыхъ разносился по всей окрестности тихій и рѣдкій звонъ колокольчиковъ; земледѣльцы отправлялись на полевыя работы и наконецъ съ громкимъ говоромъ и веселымъ смѣхомъ шли подгородныя молочницы въ своихъ пестрыхъ платьяхъ съ черными и бѣлыми полосками, неся на головахъ жестяныя бѣлыя кувшины съ молокомъ. Всѣ прохожіе и проѣзжіе, поравнявшись съ Маргаритой, останавливались и съ любопытствомъ глядѣли на молодую женщину, одѣтую въ шелкъ и бархатъ, а между тѣмъ сидѣвшую такъ рано утромъ на голой землѣ.
   Такое назойливое любопытство наскучило Маргаритѣ: она встала и пошла домой.
   Легко и весело вбѣжала она въ свою комнату, съ намѣреніемъ немедленно оставить гостинницу Полиньяка. Открывъ окно, молодая дѣвушка принялась укладываться. Время отъ времени, складывая платье или завертывая какую-нибудь вещь, она подходила къ окну, высовывалась, съ нетерпѣніемъ и любопытствомъ осматривая всю улицу. Недавняя разлука ея съ Лудовикомъ де-Фонтанье казалась ей уже слишкомъ продолжительною.
   Но Лудовикъ не приходилъ и Маргарита уже начинала безпокоиться. Въ недоумѣніи она ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, стала чаще и чаще подходить къ окну и долѣе просиживать возлѣ него; она извиняла себя въ такомъ нетерпѣливомъ желаніи видѣться съ Лудовикомъ весьма основательной причиной: тотъ, кому она отнынѣ принадлежала, долженъ былъ бы непремѣнно находиться около нея, чтобы устроить ея будущую жизнь.
   Объясняя медленность своего возлюбленнаго только его скромностью, она сѣла къ столику, написала ему письмо сложила его и запечатала, какъ вдругъ кто-то постучался къ ней въ двери -- Это онъ! вскричала молодая женщина и въ одинъ скачокъ очутилась у двери, отперла ее и столкнулась лицомъ къ лицу съ маркизомъ д'Эскоманъ.
   Блѣдный и въ сильномъ волненіи, онъ принужденъ былъ сѣсть прежде, чѣмъ начать разговоръ.
   Лицо Маргариты, напротивъ, невыразило ни малѣйшаго замѣшательства, и скорѣе на немъ можно было прочесть чувство неудовольствія при такомъ свиданіи. Съ неподражаемой самоувѣренностью она холодно спросила маркиза, что ему угодно.
   Маркизъ д'Эскоманъ, конечно ожидалъ совершенно иной встрѣчи. Но вмѣсто слезъ и раскаяній, на которыя такъ разсчитывало его великодушіе, онъ встрѣтилъ безпечное забвеніе и полное отрѣченіе отъ него: необыкновенное присутствіе духа Жели разомъ поставило ее на высоту той роли, которую намѣревался разъиграть онъ самъ.
   Такая встрѣча была для него гальваническимъ ударомъ. Онъ не зналъ, что говорить, съ чего начать, и только въ источникѣ своего гнѣва нашелъ силы, чтобъ нѣсколько оправиться передъ Маргаритой.
   Но первое его предложеніе о примиреніи было принято съ ѣдкой насмѣшкой. Маргарита на-отрѣзъ сказала маркизу, что между ними все кончено, что она разрываетъ эту связь единственно потому, что ей такъ правится.
   Послѣдняя фраза сильно озадачила маркиза. Онъ ни какъ не предполагалъ такой силы воли, такой власти надъ собой какую приняла въ эту минуту Жели.
   Прикинувшись заботливымъ родителемъ, онъ сталъ толковать ей о послѣдствіяхъ, которыя ожидаютъ ее, если она свяжетъ свою участь съ какимъ-нибудь бѣднякомъ, какъ предполагалъ маркизъ д'Эскоманъ: Маргарита съ гордостью въ отвѣть ему произнесла имя Лудовика де-Фонтанье.
   Маркизъ былъ пораженъ какъ громомъ. Такое открытіе въ одинъ моментъ разрушило всѣ его планы. Теперь интрига стала ясна ему, какъ декъ: онъ тотчасъ же понялъ, что всѣми ея пружинами руководилъ шевалье де-Монгла, и предвидѣлъ, что послѣдній не упустить случая передать обществу подлинную причину разрыва съ Маргаритой.
   Убѣдившись, что соперникъ его не продастъ своей побѣды дешево, маркизъ совершенно измѣнилъ свои намѣренія. Онъ понялъ, что Маргарита потеряна для него навсегда, и всю злобу ревности и уязвленнаго самолюбія перенесъ на Лудовика де-Фонтанье.
   Не сказавъ ни слова, д'Эскоманъ схватилъ шляпу и быстро вышелъ изъ комнаты, не простясь съ Маргаритой.
   По возвращеніи домой, онъ встрѣтилъ Эмму, ожидавшую съ нетерпѣніемъ его прихода.
   Сусанна Моле, интересуясь всѣмъ, что только прямо или косвенно относилось до ея госпожи, узнала разумѣется не изъ послѣднихъ, новость, о которой трубили въ городѣ и поспѣшила сообщить ее Эммѣ.
   Эта новость еще разъ обманула надеждой несчастную женщину. Еще разъ она подумала, что маркизъ разставшись съ Маргаритой, теперь обратится къ ней, къ своей Эммѣ, которая такъ надолго была разлучена съ нимъ.
   Съ вѣрой, столь свойственной женскому сердцу, она приняла самый разрывъ за его искреннее желаніе возвратить себя семейству и всю вину прежнихъ его ошибокъ отнесла на счетъ Жели.
   Не такъ легковѣрна была опытная Сусанна. Она не предвидѣла ничего хорошаго отъ маркиза и старалась убѣдить Эмму, что ея надежды слишкомъ наивны.
   -- Подождите еще, сказала она: маркизъ д'Эскоманъ, кажется не изъ тѣхъ, чтобъ такъ скоро и легко раскаяться въ своихъ поступкахъ.
   Въ эту самую минуту раздался звонокъ у подъѣзда. Маркиза вышла на-встрѣчу своему мужу, встрѣтивъ его на первыхъ ступенькахъ лѣстницы. По какому-то безотчетному инстинкту она готова была броситься ему въ шею и разцѣловать, какъ цѣлуютъ любимаго человѣка, возвратившагося изъ дальняго пути, но холодный взглядъ маркиза остановилъ первое движеніе Эммы. И когда она взглянула на него своими нѣжными и пріятными глазами, онъ принялъ этотъ взглядъ за упрекъ, за выраженіе оскорбленной любви, и потому грубо оттолкнулъ ее отъ себя и молча прошелъ мимо.
   Отброшенная маркиза потеряла равновѣсіе, упала навзничь и разшибла до крови лобъ о каменныя ступеньки лѣстницы. Прежде чѣмъ Сусанна, издали видѣвшая всю эту сцену, подоспѣла на помощь къ Эммѣ, та уже поднялась съ пола и рѣшительно пошла вслѣдъ за мужемъ.
   Но теперь въ душѣ ея пробудилось другое чувство, грозное и мстительное, во всемъ величіи женскаго достоинства и не заслуженнаго оскорбленія. Первымъ побужденіемъ ея было вызсказать мужу всѣ прожитыя ею страданія, всю пошлость его поведенія, всю низость его поступка и рѣшительно объявить, что она считаетъ себя свободной отъ всякаго нравственнаго и общественнаго обязательства въ отношеніи его. И въ эту минуту Эмма была чрезвычайно хороша! На лицѣ ея выступила вся внутренняя энергія, вся твердость характера, вся ненависть такъ долго таимая въ ея сердцѣ, однимъ словомъ, это было олицетворенная буря, готовая разразиться надъ головой труса-преступника. Съ этой цѣлью Эмма вошла прямо въ кабинетъ мужа, заперла за собой дверь, желая остаться съ нимъ наединѣ.
   Но маркизъ д'Эскоманъ, замѣтивъ судорожное выраженіе на лицѣ жены, пятна крови на ея бѣломъ и прекрасномъ лбу, совершенно растерялся своимъ мелкимъ духомъ и, первый разъ притворился умоляющимъ о прощеніи. Подъ вліяніемъ этой мысли и подъ покровомъ этой личины, онъ, не давъ Эммѣ ни слова сказать, подошелъ къ ней, взялъ ее за руки, поцѣловалъ ее въ щеку и усадилъ на кресло.
   -- Я виноватъ передъ вами, сказалъ онъ тѣмъ, тономъ, который ясно показывалъ, что между словами и внутреннимъ убѣжденіемъ его не было ни малѣйшаго согласія; -- я виноватъ передъ вами, повторилъ онъ, и залился слезами.
   Если бъ кто нибудь со стороны посмотрѣлъ въ это время на маркиза, тотъ увидѣлъ бы въ немъ замѣчательнаго актера, способнаго плакать и смѣяться въ одну и туже минуту. Но слова "я виноватъ передъ вами" и слезы маркиза успокоили Эмму; она приняла ихъ за искреннее раскаяніе мужа, опять увлеклась надеждой на примиреніе.
   Кто наблюдалъ за странными капризами женскаго сердца, тотъ знаетъ, что ревность служить источникомъ самыхъ непонятныхъ противорѣчій въ чувствахъ поступкахъ страдательнаго лица. Отъ презрѣнія женщина легко переходить и снисхожденію, если только видитъ хоть малѣйшую возможность побѣды. Въ этомъ, кажется, ея полное торжество, за которымъ она выше ничего не желаетъ. Эмма уже давно разлюбила маркиза, давно перестала считать его своимъ мужемъ и за день прежде не могла подойти къ нему безъ нѣкотораго отвращенія, но когда она узнала о разрывѣ его съ Маргаритой, у нея родилась новая иллюзія примириться съ нимъ.
   -- Плачь, плачь, мой другъ! говорила она: слезы облегчаютъ страданія; втеченіе долгаго времени я не знала инаго утѣшенія; но тебѣ будетъ легче: жертва, которую ты приносишь своему долгу конечно тяжела, -- за-то я подлѣ тебя, -- продолжала она при видѣ усиленныхъ рыданій маркиза, вызванныхъ воспоминаніями о его страстной любви къ Маргаритѣ -- можетъ быть я и не права, что такъ горячо желаю твоего семейнаго счастія, но повѣрь, что ты будешь еще счастливѣе. Ты еще не знаешь сколько любви и нѣжности таится въ моемъ любящемъ сердцѣ; ты до сихъ поръ не обращалъ на него никакого вниманія, но теперь тебѣ будетъ все извѣстно.... Да, наконецъ, посмотри на мени -- развѣ я дурна, вѣдь мнѣ только двадцать лѣтъ?.. О! я заставлю ли также любить меня, какъ ты любилъ... Говорятъ что эти женщины владѣютъ какой-то тайной очаровывать васъ, мужчинъ; но я не знаю этой тайны; за-то съумѣю найдти силу любви въ свѣжести и неиспорченности моего сердца.
   Всей этой сценой маркизъ видимо тяготился; и когда Эмма произносила свой лирическій монологъ, онъ думалъ о Маргаритѣ и о примиреніи не съ женой, его умолявшей, а съ любовницей, покинувшей его. Когда маркиза умолкла, онъ извинился, что желалъ бы остаться одинъ, что покой и уединеніе ему необходимы. Эмма исполнила его желаніе, вышла изъ кабинета и, повстрѣчавшись съ Сусанной, шепнула ей на ухо:
   -- Ты ошиблась; маркизъ дѣйствительно раскаялся въ своей прежней жизни.
   Но едва она переступила за порогъ кабинета, какъ совершенно довольный д'Эскоманъ поспѣшилъ опятъ запереть дверь и бросившись къ племенному столу, наскоро написалъ слѣдующую записку:
   "Не могу существовать безъ тебя; забываю все: -- черезъ два часа мы ѣдемъ въ Парижъ, гдѣ, клянусь тебѣ честью дворянина, такъ устрою твое положеніе, что всѣ будутъ тебѣ завидовать"
   "Ночью Германъ пріѣдетъ за тобой; карета будетъ ожидать на дорогѣ къ Орлеану."
   Кончивъ писать, маркизъ запечаталъ записку своей гербовой печатью и на конвертѣ надписалъ адресъ на имя Маргариты Жели.
   Объясненіе Эммы сильнѣе подѣйствовало на воображеніе маркиза: всѣ страстныя, задушевныя выраженія, въ которыхъ бѣдная маркиза высказывала свою любовь еще болѣе возбуждали въ немъ сожалѣніе о разрывѣ съ любовницей. Вся любовь его сосредоточилась въ одной Маргаритѣ и ему казалось невозможнымъ раздѣлить эту страсть съ другой.
   Вообще всѣ испорченные люди, которымъ въ жизни все легко удается, не могутъ равнодушно переносить никакихъ препятствій, на пути своихъ желаній; и потому сердце маркиза возмутилось при смѣломъ сопротивленіи со стороны Маргариты и оскорбленное его самолюбіе, какъ капризъ упрямаго избалованнаго ребенка, непремѣнно требовало себѣ удовлетворенія.
   Наконецъ онъ позвонилъ и приказалъ вошедшему камердинеру отнести записку по адресу: черезъ полчаса Германъ (такъ звали камердинера) воротился съ отвѣтомъ.
   Онъ засталъ Жели въ ужасномъ раздраженіи, котораго невозможно было бы описать. Съ распущенными волосами, съ необычайнымъ блескомъ въ глазахъ она металась по комнатѣ, какъ разъяренная тигрица въ своей клѣткѣ, и чтобы выместить на чемъ нибудь свое раздраженіе, -- била стекла, хозяйскую посуду и безжалостно рвала свои кружевныя платья.
   Очевидно, что она была раздражена вовсе неожиданнымъ отвѣтомъ Лудовика на письмо свое, которое писала къ нему поутру.
   Въ то самое время Германъ подалъ ей записку маркиза д'Эскоманъ. Она съ нетерпѣніемъ сорвала печать, быстро пробѣжала письмо, и потомъ, скомкавъ его въ рукѣ, съ сердцемъ бросила въ каминъ.
   -- Скажите вашему господину, закричала она, что онъ мнѣ надоѣлъ и если мнѣ вздумается путешествовать, то я навѣрно обойдусь и безъ него.
   Когда камердинеръ передалъ маркизу такой рѣшительный отвѣтъ, лицо д'Эскомана изъ блѣднаго сдѣлалось блѣдно-желтымъ; онъ тотчасъ велѣлъ закладывать лошадей, собрать въ дорогу самыя необходимыя вещи, снести ихъ въ карету и когда все было готово, уѣхалъ изъ Шатодёна.
   На первой станціи отъ города онъ перемѣнилъ своихъ лошадей на почтовыхъ и, бросившись въ карету, закричалъ почтальону: "въ Парижъ!"
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Страданія счастливаго любовника.

   Когда Маргарита Жели оставила Лудовика рано утромъ, онъ проснулся уже поздно. Солнце просвѣчивало сквозь рѣшетчатые ставни и испещряло занавѣсы оконъ свѣтлыми пурпуровыми полосами, затѣмняя своимъ блескомъ блѣдный свѣтъ горѣвшей на каминѣ свѣчи.
   Лудовикъ приподнялся и сѣлъ на кровать, смутно припоминая всѣ происшествія минувшей ночи. Ему казалось, что съ нимъ случился кошмаръ; но окружавшій его безпорядокъ, ясно свидѣтельствовалъ, что это былъ не сонъ, а дѣйствительность...
   Лихорадочное волненіе, овладѣвшее имъ наканунѣ, совершенно затихло; винные пары, отуманившіе не надолго разсудокъ молодаго человѣка, разсѣялись, и онъ, освободившись наконецъ отъ всѣхъ матеріальныхъ побужденій, омрачавшихъ его душу, снова обратился къ Эммѣ съ спокойной и чистой любовью.
   Тогда въ Лудовикѣ сильно заговорило угрызеніе совѣсти и раскаяніе, которое было тягостнѣе самыхъ упрековъ совѣсти. Теперь онъ сознавалъ, что зашелъ слишкомъ далеко, что чистота его побужденій потеряла свою силу, что онъ измѣнилъ собственному слову и оправдалъ предсказанія де-Монгла, надъ которымъ вчера готовъ былъ подсмѣиваться.
   Сначала Лудовикъ осыпалъ себя проклятіями; но потомъ, какъ обыкновенно бываетъ съ слабыми характерами, сталъ извинять свое увлеченіе безсознательнымъ состояніемъ.
   Весь день онъ провелъ въ какомъ-то странномъ волненіи и дѣлалъ самыя несбыточныя предположенія: то думалъ идти къ шевалье де-Монгла, желая разсказать ему ночныя приключенія, то хотѣлъ ѣхать къ Эммѣ и предупредить ее откровенно насчетъ своего поступка, о которомъ она рано она поздно узнаетъ.
   Такъ размышляя, Лудовикъ просидѣлъ до четырехъ часовъ въ грустной нерѣшимости. Въ это время онъ получилъ письмо Маргариты, полное жгучей страсти, доходившей до бреда горячки: она писала о страстной любви, наполнявшей всю ея душу, и описаніе это было просто, безъ всякихъ притязаній на краснорѣчіе и литературу. Чувства ея вылились на бумагу, съ той изумительной легкостью и вѣрностью, которыми отличаются только эскизы знаменитыхъ художниковъ.
   Письмо ея испугало Лудовика. Вмѣсто женской прихоти и случайнаго разсчета со стороны Маргариты, онъ вдругъ встрѣтилъ самую жгучую, страстную любовь, какой онъ не могъ представить въ самомъ смѣломъ предположеніи.
   Маргарита настоятельно требовала къ себѣ Лудовика де-Фонтанье. Никогда еще любовныя посланія не содержали въ себѣ такого точнаго приказанія, но Лудовикъ все-таки не послушался, чувствуя въ себѣ, пока онъ находился вдали отъ нея, необыкновенную твердость характера. Онъ сѣлъ къ письменному столу, чтобъ написать отвѣтъ на такое импровизованное посланіе впечатлительной Маргариты, и, перепортивъ двадцать листовъ бумаги, разорвалъ ихъ одинъ за другимъ. Наконецъ ему удалось сочинить двусмысленное письмо, исполненное лестныхъ обѣщаній и громкихъ словъ со множествомъ но. Впрочемъ двуличность письма была такъ очевидна, что дѣвушка и менѣе умная, чѣмъ Маргарита, могла понять его смыслъ. Представьте себѣ женщину, упавшую съ луны на площадь Шатодёна,-- эта женщина была-бы менѣе изумлена своимъ положеніемъ, чѣмъ Жели, по прочтеніи посланія своего возлюбленнаго.
   Смертный приговоръ, посланный Маргаритой прежнему ея любовнику, ни сколько не успокоилъ ее, точно также, какъ и опустошеніе, произведенное ею между фарфоромъ, платьями и шалями, на которыхъ она вымѣстила свое негодованіе, за неимѣніемъ ничего лучшаго подъ рукой.
   Приходъ шевалье де-Монгла очень обрадовалъ Лудовика. Молодой человѣкъ принялся было разсказывать ему происшествія минувшей ночи, но тотъ въ самомъ началѣ прервалъ де-Фонтанье, подавъ ему его собственное письмо, которое произвело такую сильную бурю.
   -- Вотъ, любезный другъ, сказалъ шевалье де-Монгла: -- вашъ автографъ. Нехудо-бы вамъ запомнить первое правило любовнаго устава -- объяснять все на словахъ и ничего на письмѣ; злоупотребляйте сколько угодно словомъ, оно все терпитъ; но не подавайте повода усложнять кляузы нашимъ старымъ подъячимъ.
   -- Какимъ образомъ мое письмо попалось въ ваши руки?
   -- По дипломатическому разсчету, который-бы сдѣлалъ честь самому Талейрану. Меня отправили къ вамъ посланникомъ, слѣдовательно мнѣ необходимо было получить окредитованную грамоту -- и я потребовалъ вотъ это письмо. Ну теперь сожгите его и, не говоря болѣе ни слова, берите шляпу, палку, и идите за мной.
   -- Куда?
   -- Къ повелителю, котораго я представителемъ!... Къ Маргаритѣ Жели, чертъ возьми!
   -- Но вы вѣроятно не читали моего письма, шевалье!
   -- Я слишкомъ скроменъ, чтобъ позволить себѣ такое любопытство; но мнѣ его прочли и вотъ именно почему я пришелъ сказать вамъ: идите за мной.
   -- Да неужели вы не поняли, что я вовсе не люблю Маргариту?
   -- Напротивъ!... О, если-бы вы ее любили, то я не говорилъ-бы такъ съ вами.
   -- Деликатность, шевалье, не позволяетъ мнѣ замѣтить вамъ, что вы не много рехнулись; но я предоставляю вамъ право догадываться, что я такого мнѣнія. Не вы-ли старались, не далѣе какъ вчера, возбудить во мнѣ отвращеніе къ Маргаритѣ, а сегодня вдругъ становитесь чуть-ли не рыцаремъ ея ордена.
   -- Вы правы; даже чѣмъ-то больше.... Но во всякомъ случаѣ я вижу необходимость разъяснить вамъ мое поведеніе относительно васъ. И такъ объяснимся. Вы были свидѣтелемъ оскорбленія, нанесеннаго мнѣ маркизомъ; вызвать его на дуель было-бы безразсудно съ моей стороны, да и притомъ что-жъ это за мщеніе?-- дуель никогда не причиняетъ вреда остающемуся въ живыхъ; слѣдовательно надо было изобрѣсти мщеніе гораздо болѣе чувствительное для маркиза, такъ чтобы оно прямо ударило его въ сердцѣ,-- и вотъ я выбралъ васъ моимъ орудіемъ.... Что-жъ прикажете дѣлать, любезнѣйшій другъ, когда я не въ силахъ самъ дѣйствовать?... Но если вы, счастливѣйшій изъ смертныхъ, не любите Маргариту, то по-крайней-мѣрѣ позвольте ей любить себя. Ваше равнодушіе къ ней ставитъ васъ въ завидное положеніе -- смѣло играть огнемъ, нисколько не опасаясь имъ обжечься.
   -- Поговоримъ же серьезно, шевалье, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье. Въ порывѣ минутнаго увлеченія я сблизился съ Маргаритой -- и теперь раскаиваюсь; однакожъ я не думаю, чтобъ это сближеніе служило уважительной причиной заставить меня еще дольше раскаяваться. Избавьте меня, пожалуйста отъ вашей просьбы или, лучше, приказанія -- идти, куда мнѣ не слѣдуетъ.
   -- Теперь я понимаю и, не смотря на вашу скрытность, начинаю отгадывать, что вы влюблены въ маркизу д'Эскоманъ -- эту добродѣтельную женщину, подарившую вамъ знаменитый зеленый кошелекъ. Признаюсь вамъ, что я ничего не смыслю въ книгахъ, но довольно удачно читаю на людскихъ физіономіяхъ самыя сокровенныя тайны, -- и потому-то я хорошо знаю всю подноготную вашей маленькой исторіи. Вы хотите, чтобъ я говорилъ серьезно -- пусть будетъ по вашему. Я считаю такою же нелѣпостью положительно опредѣлять характеръ женщины, какъ и цвѣтъ хамелеона. Предположимъ однакожъ, что прекрасная маркиза на столько добродѣтельна, на сколько Богу угодно допустить къ тому женщину, развѣ въ такомъ случаѣ вамъ будетъ пріятно разъиграть роль влюбленнаго простака? Но если добродѣтель маркизы только одно лицемѣріе, то, скажу вамъ откровенно,-- тогда еще хуже!... Я готовъ въ томъ побожиться!... Гмъ! вы не такъ богаты, чтобъ волочиться за великосвѣтской дамой. Бѣдный безумецъ! Да развѣ вамъ неизвѣстно, что намъ всегда обходится гораздо дороже то, за что не берутъ съ насъ денегъ. Вамъ дорого время и свобода -- великосвѣтская дама отниметъ у васъ и то и другое... Я отсюда уже вижу, какъ вы понесете за ней шаль и букетъ цвѣтовъ и, зѣвая, внимательно будете слушать пошлости ея мужа. Такимъ-то образомъ захваченный въ тиски супружеской жизни, совсѣмъ усталый, разоренный и измученный, наконецъ -- вы очутитесь въ положеніи, среднемъ между слугой и кавалеромъ. Нѣтъ, вы уже слишкомъ занеслись въ заоблачный міръ -- остановитесь, пока есть время, и не мѣняйте теплаго чувства простой дѣвушки, на гордое снисхожденіе къ вамъ титулованной кокетки.
   Наконецъ шевалье де-Монгла разсказалъ Лудовику, что Маргарита Жели поссорилась и совсѣмъ разошлась съ маркизомъ д'Эскоманъ, что объ этомъ происшествіи уже трубитъ весь городъ и что вѣроятно маркиза д'Эскоманъ одна изъ первыхъ узнала о томъ. Въ заключеніе де-Монгла напомнилъ Лудовику его обязанности въ отношеніи къ дѣвушкѣ, покинутой изъ-за него маркизомъ д'Эскоманъ.
   Но Лудовикъ де-Фонтанье все еще не убѣждался.
   Чтобъ одержать рѣшительную побѣду надъ нимъ, шевалье употребилъ послѣднее средство, и сталъ наружно превозносить то, что самъ въ душѣ считалъ безуміемъ: онъ разсказалъ о сильной любви маркиза д'Эскоманъ къ Маргаритѣ Жели, о богатыхъ подаркахъ, которые тотъ дѣлалъ ей въ его присутствіи; хвалилъ благородную преданность своего молодаго друга Эммѣ и потомъ незамѣтно далъ почувствовать ему, что эта преданность, пожалуй, кончится ничѣмъ, если Маргарита согласится на предложеніе маркиза д'Эскоманъ и уѣдетъ съ нимъ въ Парижъ.
   Послѣднихъ доводовъ, приведенныхъ шевалье де-Монгла, было слишкомъ достаточно, чтобъ наконецъ разстрогать, увлечь, убѣдить, раздражить до слезъ Лудовика де-Фонтанье и, наконецъ, привести его къ Маргаритѣ Жели.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
О томъ, какъ иногда можно одинаково мыслить и вовсе не понимать другъ-друга.

   Лудовикъ де-Фонтанье былъ совершенно правъ, когда желалъ разорвать едва начавшуюся связь, потому что въ немъ не было той силы, которою владѣлъ счастливецъ Робертъ Абрисель.
   Онъ явился къ Маргаритѣ точно въ такомъ положеніи, въ какомъ находится школьникъ, пойманный на мѣстѣ самаго проступка. Жели, замѣтивъ плаксивое настроеніе Лудовика, постаралась скрыть свое собственное неудовольствіе. Вмѣсто града упрековъ, жалобъ и слезъ -- посыпались поцѣлуи, сопровождаемые радужной улыбкой. Ставъ на колѣна передъ своимъ возлюбленнымъ, она началу ласкать и увѣрять его въ своей пламенной и безграничной любви. Шевалье де-Монгла, не желая быть свидѣтелемъ одной изъ деликатныхъ любовнымъ сценъ, оставилъ Жели и де-Фонтанье вдвоемъ, отправившись къ своему пріятелю де-Гискару.
   Положеніе Лудовика еще сдѣлалось болѣе затруднительнымъ; съ отсутствіемъ де-Монгла, онъ почувствовалъ себя одинокимъ и слишкомъ слабымъ, чтобъ бороться съ неотразимой силой огненной женской страсти. Отдавшись на волю судьбы, онъ рѣшился выждать первой удобной минуты, чтобъ вырваться изъ крѣпкихъ объятій Дюнуазски и бѣжать къ себѣ, въ свое уединеніе. Но Маргарита употребила всѣ средства, какія только могутъ быть во власти женщины, чтобъ овладѣть если не душой, то по-крайней-мѣрѣ тѣломъ Лудовика де-Фонтанье.
   Чувственное раздраженіе ея доходило до болѣзненныхъ судорогъ; она впивалась въ Лудовика съ бѣшенымъ увлеченіемъ, прижимала его къ своей груди, какъ мать прижимаетъ своего ребенка въ минуты опасности или ночнаго испуга. Де-Фонтанье не могъ устоять противъ этого бурнаго сладострастія; въ нѣсколько минутъ, и теперь уже въ трезвомъ состояніи, съ полнымъ сознаніемъ своихъ дѣйствій, онъ находился въ рукахъ Маргариты, какъ дитя въ рукахъ своенравной няньки.
   Но чѣмъ сильнѣй уносила его волна чувственныхъ порывовъ Жели, тѣмъ больше отвращенія онъ чувствовалъ къ своему деспоту. Ему было жалко свои юношескія мечты, въ которыхъ онъ рисовалъ образъ любви во всей прелести идеальнаго наслажденія; ему было стыдно за поруганіе собственнаго чувства, которому онъ придавалъ такъ много нравственной энергіи и чистоты. "А что сказала-бы Эмма, если-бъ она увидѣла меня въ эту минуту?" -- думалъ Лудовикъ, освобождаясь изъ объятій Маргариты.
   Когда она оставила его, онъ опрометью бросился по лѣстницѣ и безъ оглядки побѣжалъ въ свою квартиру. Долго еще преслѣдовалъ его голосъ Жели, кричавшей ему вслѣдъ; "До вечера, cher ami!", но онъ не слышалъ ни голоса Маргариты, ни насмѣшекъ толпы, глумившейся надъ его растрепаннымъ костюмомъ; онъ не видѣлъ ни лицъ, ни предметовъ, встрѣченныхъ имъ на дорогѣ: все -- и небо и земля и солнце и вода -- слились для него въ одну безразличную картину, на которой ясно обозначатся одинъ печальный и грозный ликъ маркизы д'Эскоманъ.
   Въ такомъ лунатическомъ состояніи возвратился де-Фонтанье домой. Когда прошелъ первый симптомъ горячки, его раздраженная фантазія уступила мѣсто холодному размышленію. Лудовикъ глубоко призадумался надъ своимъ положеніемъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, оно было въ высшей степени непріятное; съ одной стороны, онъ знать, что вѣсть о его посѣщеніи Маргариты разнесется по всему городу, первый де-Монгла постарается распространить ее вездѣ, гдѣ только можно. Послѣ этого отступленіе -- почти невозможно. Оставить Жели послѣ перваго ночнаго свиданія еще было легко, но теперь всѣ обвинятъ Лудовика въ несчастіи и оскорбленіи молодой дѣвушки. Съ другой стороны, она отравляла его лучшія мечты, разлучая его съ Эммой. Эта борьба до того измучила де-Фонтанье, что онъ въ нѣсколько дней почувствовалъ припадки хронической меланхоліи. Волей-неволей, поддерживая натянутую и противную ему связь съ Маргаритой, онъ въ тоже время сталъ избѣгать общества своихъ товарищей, и болѣе искалъ уединенія, въ которомъ только и могъ сближаться и разговаривать съ идеаломъ своей мечты, занимавшимъ всѣ его помыслы. Лудовикъ проводилъ каждый вечеръ на берегу рѣки Луары, гдѣ, сидя по цѣлымъ часамъ, неподвижно слѣдилъ за потокомъ водъ или прислушивался къ монотонному шелесту окрестной дубравы. Но видѣлъ-ли онъ то, на что такъ пристально смотрѣлъ, погруженный въ свои грезы? Но слышалъ-ли онъ то, къ чему, повидимому, съ такимъ вниманіемъ прислушивался? Едва-ли! Сколько разъ уже случалось, что простодушные поселяне останавливались и съ любопытствомъ смотрѣли на непонятное для нихъ раздумье молодаго человѣка: но мечтатель даже не удостоивалъ ихъ взгляда.
   Шатодёнская хроника находила героя нашего немного помѣшаннымъ; но, безъ-сомнѣнія, эти же самыя хроники были-бы гораздо снисходительнѣе къ нему, если-бъ моральныя страданія его не оказались прилипчиваго свойства.
   Съ-тѣхъ-поръ какъ Маргарита Жели разсталась съ маркизомъ д'Эскоманъ и сблизилась съ Лудовикомъ де-Фонтанье, ее нельзя было узнать.
   Понятія Маргариты были довольно ограничены. Одаренная пылкой душей, способной къ всестороннему развитію, она однакожъ не имѣла ни достаточнаго образованія, ни твердо-сформированнаго характера. Въ сердцѣ ея было много добрыхъ побужденій, но они выражались дикими порывами и не заключали въ себѣ ничего реальнаго.
   Любовь не составляла для Маргариты такой головоломной задачи, которой праздность изнѣженныхъ людей придаетъ столько значенія. Вся сущность любви заключалась для нея только въ сильныхъ движеніяхъ необузданной страсти; но болѣе возвышенныхъ чувствъ Маргарита не искала въ ней.
   Цвѣтущая, и вмѣстѣ съ тѣмъ роскошная красота молодой Дюнуазки, казалось, еще болѣе развилась съ того времени, когда она сошлась съ Лудовикомъ де-Фонтанье, и Маргарита была ему благодарна. Она любила его безкорыстно, и эта любовь была первая по ея собственному выбору; правда, въ ней преобладали чувственные апетиты, но за то она была такъ сильна, какъ только можетъ быть истинная страсть въ ея натуральномъ состояніи.
   Съ своей стороны Лудовикъ де-Фонтанье былъ слишкомъ деликатенъ, чтобъ напрасно огорчать Маргариту Жели; онъ даже скрывалъ отъ нея, по возможности, настоящее состояніе души, объясняя свое дурное расположеніе совершенно посторонними причинами.
   Поэтому молодая Дюнуазка вовсе не подозрѣвала, въ какихъ ложныхъ отношеніяхъ она находилась къ Лудовику, и, не смотря на видимое охлажденіе взаимной любви ихъ, Маргарита, впродолженіе довольно долгаго времени, считала себя одной изъ самыхъ любимыхъ и счастливѣйшихъ женщинъ въ мірѣ.
   И это, еще никогда неиспытанное ею счастіе, произвело въ ея характерѣ такую сильную перемѣну, что она удивила собой цѣлый городъ.
   Прежде Маргарита была лѣнива и небрежна и ни что не могло вывести ее изъ невозмутимой апатіи; она боялась, повидимому, утомить себя даже самой легкой улыбкой,-- но за то теперь, когда она оставалась одна, на нее находили порывы радости, выражавшіеся страшными криками и сильнымъ топаньемъ, такъ-что ея сосѣди не разъ уже жаловались на нее за безпокойство. Когда же облокотясь на окно, она съ нетерпѣніемъ ждала къ себѣ Лудовика, взглядъ ея былъ необыкновенно кроткій и нѣсколько задумчивый. Въ эту минуту она походила на воркующую горлицу, потерявшую свое гнѣздо и любовника. Но вотъ Лудовикъ показывался въ улицѣ, и Маргарита вдругъ переходила къ безграничному восторгу.
   Вполнѣ преданная своей любви, она хотя и была счастлива, но вмѣстѣ съ тѣмъ сдѣлалась совершенной нелюдимкой, что не мало безпокоило ея друзей. За исключеніемъ Лудовика де-Фонтанье, всѣ мужчины стали ей противны и она, нисколько нестѣсняясь, давала имъ это чувствовать; но такъ-какъ они не хотѣли повидимому понимать ее, то Маргарита безъ всякой церемоніи перестала ихъ принимать. И вотъ наконецъ Жели -- эта душа и звѣзда разгульнаго кружка шатодёнской молодежи, эта краса позднихъ веселыхъ ужиновъ, къ общему прискорбію вдругъ обратилась въ совершенную кармелитку.
   Каждый толковалъ посвоему о причинахъ, заставившихъ ее такъ внезапно измѣниться. Вообще такую перемѣну приписывали ревности Лудовика де-Фонтанье и, не смотря на то, что Маргарита перемѣнила трактирную комнату на хорошенькую квартиру въ улицѣ Клюни, не смотря на то, что Лудовикъ де-Фонтанье весь свой выигрышъ употребилъ на любовницу, все-таки многіе изъ молодыхъ людей позволяли себѣ жаловаться на тягостную судьбу несчастной жертвы.
   Но эта бѣдная жертва отъ души хохотала, когда до нея доходили слухи о сожалѣніяхъ шатодёнской молодежи.
   Впрочемъ то время было недалеко, когда беззаботная Маргарита должна была убѣдиться, что за счастіемъ почти всегда скрывается горе.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
Замыселъ Сусанны Моле и его послѣдствія.

   Прошло нѣсколько мѣсяцевъ послѣ разсказаннаго нами случая, и городъ Шатодёнъ снова принялъ свою скучную физіономію.
   Съ отъѣздомъ маркиза, президента кутежей и буйныхъ оргіи развратнаго юношества, кружокъ его разстроился. Матери свободнѣй вздохнули, охраняя своихъ дочерей; старики спокойнѣй засыпали послѣ обѣда и молодые люди чаще проводили вечера у домашняго очага. Гостинница Бертрана совершенно опустѣла; нѣкоторыя окна, съ разбитыми ставнями, были закрыты наглухо; подъѣздъ осунулся; на лѣстницѣ, и прежде не отличавшейся особенной чистотой, валялись ворохи грязи и сору, и въ двѣнадцать часовъ ночи рѣдко свѣтился огонь и раздавались шумные крики.
   Зеленая зала клуба, назначенная для куренья, всегда была предметомъ постоянныхъ споровъ между курильщиками и, такъ названными, париками, которые поддерживали чистоту нравовъ, играя въ вистъ только по два су за фишку. Эта зала окончательно была завоевана послѣдними, и съ-тѣхъ-поръ въ ней болѣе не курили.
   Переворотъ былъ рѣшительный.
   При всемъ своемъ желаніи, шевалье де-Монгла никакъ не могъ сохранить духъ своей партіи. У него не было на то ни денегъ, ни ловкости. Но тѣмъ грустнѣе было для него, что онъ одинъ быль на похоронахъ своего любимаго общества. Досадно было старику смотрѣть, какъ все присмирѣло кругомъ его.
   Не стало болѣе ни веселыхъ ужиновъ, ни азартной игры; конюшни опустѣли, щегольскіе экипажи перестали бороздить шатодёнскія улицы и горожане, выходя изъ дому, снова увидѣли себя хозяевами города; а мостовая вскорѣ пуще прежняго поросла травой. Никто не отвлекалъ уже болѣе богомолокъ отъ ихъ утреннихъ усердныхъ молитвъ, а физіономія шевалье де-Монгла, вытянулась до невѣроятности.
   Тутъ только онъ сталъ раскаиваться, что слишкомъ поспѣшилъ отмстить маркизу разрывомъ его съ Маргаритой.
   Но вдругъ разнесся слухъ, что маркизъ вернулся. Новость та была принята очень равнодушно городскимъ обществомъ.
   Онъ потерялъ для него прежнее обаяніе, и многимъ наскучилъ. На-счетъ его возврата сочинили нѣсколько самыхъ нелѣпыхъ сплетней, и затѣмъ перестали говорить о немъ.
   Маркиза д'Эскоманъ первая узнала о пріѣздѣ мужа. Послѣдній поступокъ его, когда онъ уѣхалъ отъ жены, не сказавъ ей даже прости, окончательно убѣдилъ ее, что она ошиблась въ своихъ надеждахъ.
   Повѣряя все, что она пережила и перечувствовала въ послѣдній годъ, ей становилось страшно самой себя. Сомнѣнія, и прежде волновавшія ея сердце, теперь обратились для нея въ жизненную стихію; она не вѣрила ничему ее окружающему, ни собственному разсудку, ни даже преданности Сусанны, которую такъ задушевно любила. Съ каждымъ новымъ событіемъ въ своей жизни, она привыкла ожидать новое потрясеніе и горе. Даже та уединенная роща, въ которой Эмма такъ часто проводила свои меланхолическія минуты, утратила для нея свою прелесть. Еще повременамъ она вспоминала о мужѣ, и эти воспоминанія, къ сожалѣнію, совпадали съ ея дѣвственными лучшими грезами, но она старалась заглушить въ себѣ внутренній голосъ и оттолкнуть этотъ убійственный образъ маркиза. Умъ внятно говорилъ ей, что пора забыть неблагодарнаго мужа, а сердце все еще подсказывало упованіе и надежду.
   Кормилица Эммы понимала источникъ страданій своей питомицы и старалась воспользоваться расположеніемъ ея духа. Она немолчно повторяла ей, что маркизъ будетъ обманывать ее до конца; она не упускала ни одного пошлаго поступка съ его стороны, чтобъ не сообщить Эммѣ съ приличнымъ коментаріемъ; она готова была скорѣе оклеветать его, чѣмъ извинитъ какую нибудь ошибку д'Эскомана. И во всемъ этомъ Сусанна дѣйствовала съ такимъ неподражаемымъ тактомъ, какой дается только глубокому чувству. И наконецъ, она успѣла возстановить Эмму противъ маркиза. Сколько послѣдняя не сердилась на свою кормилицу за ея постоянные намеки и разсказы о безпутной жизни своего мужа, но въ душѣ она соглашалась съ ней, и къ старымъ впечатлѣніямъ каждый день прибавляла новое.
   Въ такомъ состояніи находилась Эмма, когда маркизъ пріѣхалъ въ Шатодёнъ. Вѣроятно, онъ долго прогостилъ-бы въ Парижѣ, -- въ этой обѣтованной Меккѣ пустаго и свѣтскаго міра, но промотавъ нѣсколько десятковъ значительныхъ банкирскихъ векселей, высылаемыхъ ему деликатной Эммой, онъ наконецъ истощилъ терпѣніе ея и получилъ рѣшительный отказъ въ контръ-сигнировкѣ новаго заемнаго письма. Такое извѣстіе вовсе необрадовало его и онъ, оставшись въ долгу какъ въ шелку, поспѣшилъ успокоить дракона Гесперидовъ, охранявшаго его сокровище. Съ этой единственной цѣлью онъ простился съ парижскими кофейнями и игорными домами, и отправился на лоно родины.
   Онъ пріѣхалъ вечеромъ и, на другой день передъ завтракомъ, послалъ спросить маркизу, -- можетъ-ли она принять его.
   Опасаясь, чтобъ потухшая любовь Эммы къ мужу не пробудилась съ новой силой при ихъ свиданіи и не разрушила всѣ ея прежнія совѣты, Сусанна Моле настойчиво домогалась позволенія присутствовать при свиданіи супруговъ; но маркиза на отрѣзъ отказала ей въ этой просьбѣ, боясь, что вспыльчивая кормилица легко сконфузитъ ее своею заносчивостью.
   Маркизъ д'Эскоманъ вовсе не былъ изъ числа тѣхъ людей, которые легко отступаются отъ своихъ намѣреній и потому, принявъ высокомѣрный тонъ человѣка, глубоко оскорбленнаго, онъ передалъ женѣ все, что претерпѣлъ вслѣдствіе полученнаго отъ нея отказа.
   Въ отвѣтъ на его жалобы Эмма довольно хладнокровно, но чрезвычайно умно представила ему плачевное состояніе своего имѣнія и то разореніе, до котораго оно доведено мотовствомъ маркиза, прибавивъ, что она отказываетъ ему въ новомъ займѣ, не вслѣдствіе своихъ эгоистическихъ разсчетовъ,-- а единственно потому, чтобъ избѣжать совершеннаго разоренія и тѣмъ предоставить маркизу возможность не измѣнять привычекъ его роскошной жизни. Но при этомъ она согласилась ссудить его деньгами, которыми, нисколько не стѣсняясь, могла располагать въ настоящую минуту, не прибѣгая къ обременительнымъ займамъ.
   Спокойствіе Эммы, еще такъ недавно и краснѣвшей, и блѣднѣйшей отъ одного суроваго взгляда своего мужа, а теперь разговаривавшей съ нимъ о дѣлахъ съ увѣренностію опытнаго адвоката, совершенно ошеломило маркиза д'Эскоманъ: но всего болѣе его поразило равнодушіе Эммы, съ которымъ она положила передъ нимъ обѣщанныя ему деньги.
   Первой мыслью его было отказаться отъ нихъ; но потомъ онъ разсудилъ, что передъ нуждой самая гордая спѣсь ломится, и потому поспѣшилъ сунуть ихъ въ карманъ.
   Послѣ свиданія съ женой, маркизъ отправился въ клубъ и увидѣлъ, что онъ утратилъ тамъ свое вліяніе, точно также какъ и у себя въ семействѣ.
   И такъ, ему снова приходилось завоевывать шагъ-за-шагомъ свою потерянную почву. Впрочемъ маркизъ д'Эскоманъ ни сколько не потерялъ присутствія духа, и тотчасъ сообразилъ, что самое вѣрное средство -- возстановить общее къ нему вниманіе и задобрить Эмму -- состояло въ совершенномъ измѣненіи его прежняго образа жизни.
   Послѣ обѣда, въ тотъ же самый день, онъ выпросилъ у жены позволеніе провести съ нею часть вечера, что случилось впродолженіе всего ихъ супружества не болѣе двухъ разъ. Хотя во все время свиданія съ женою онъ былъ чрезвычайно предупредителенъ и любезенъ, но не могъ скрыть своего презрѣнія къ Сусаннѣ, которая, не считая необходимымъ измѣнять своего обыкновенія, помѣстилась съ чулкомъ въ рукахъ, какъ вѣрная собаченка, на табуретѣ у ногъ своей госпожи.
   Во все время свиданія, маркиза слушала любезности своего мужа съ безпокойнымъ и задумчивымъ видомъ; наконецъ, около десяти часовъ вечера она простилась съ нимъ. Эмма вошла въ свою комнату, и едва только Сусанна заперла за собой дверь, какъ маркиза бросилась въ ея объятія, и залилась слезами.
   Напрасно Сусанна старалась разузнать у своей питомицы настоящую причину ея горя. Эмма плакала и молчала.
   Что-же касается маркиза, то онъ преспокойно отправился въ клубъ и провелъ тамъ остальную часть ночи.
   Появленіе его въ зеленой залѣ, произвело нѣкоторое волненіе въ обществѣ. Новые владѣльцы этой залы опасались, что блистательный маркизъ найдетъ еще въ себѣ настолько смѣлости и вліянія, что-бы заявить прежнія свои права.
   Но маркизъ д'Эскоманъ слишкомъ былъ далекъ отъ такой мысли и, уступая необходимости, онъ бросилъ свою сигару въ каминъ, присоединился къ играющимъ въ вистъ, и весьма учтиво, даже можно сказать почтительно, спросилъ своего партнера, почемъ они играютъ.
   Партнеръ его, старый совѣтникъ префектуры, отвѣчалъ ему, запинаясь и моргая глазами, что обыкновенно они играютъ по десяти сантимовъ фишку, но если маркизу будетъ угодно....
   -- Игра ваша должна быть и моей, прервалъ его маркизъ голосомъ серьезнымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ очень вѣжливымъ.-- Я обязанъ приноравливаться къ вашимъ привычкамъ.
   И въ тоже время, чтобы на-самомъ-дѣлѣ подтвердить сказанное, онъ вынулъ изъ кармана горсть мелкой монеты и положилъ ее передъ собой.
   При видѣ такого смиренія со стороны маркиза, у всѣхъ партнеровъ какъ-будто отлегло отъ сердца, и они вздохнули свободнѣе.
   Маркизъ д'Эскоманъ такъ внимательно игралъ, оберегая свой интересъ въ пятьдесятъ сантимовъ, такъ искусно скрывалъ свою зѣвоту, что партнеры и прочіе зрители разошлись въ полномъ восхищеніи отъ него.
   Съ-тѣхъ-поръ, какъ Лудовикъ де-Фонтанье сошелся съ Маргаритой, онъ постоянно сидѣлъ дома и велъ жизнь самую уединенную; но узнавъ о возвращеніи маркиза д'Эскоманъ, тотчасъ отправился въ клубъ.
   Побудительной причиной къ тому былъ слухъ, доведенный до Лудовика, что маркизъ возвратился единственно за тѣмъ, чтобъ вызвать его на дуэль. Герой нашъ, не желая подать поводъ думать, что онъ избѣгаетъ встрѣчи съ д'Эскоманомъ, рѣшился видѣться съ нимъ.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, Лудовикъ де-Фонтанье скорѣе былъ расположенъ принять этотъ вызовъ, чѣмъ отступить отъ него: нѣсколько взглядовъ, брошенныхъ имъ въ клубѣ на маркиза д'Эскомана, казалось, искали только случая затѣять ссору, о которой, повидимому, послѣдній вовсе и не думалъ, потому-что, кончивъ свою игру, онъ всталъ изъ-за стола, подошелъ къ своему сопернику и съ жаромъ, пожавъ ему руку, которую Лудовикъ впрочемъ самъ не протягивалъ, началъ дружески говорить съ нимъ. Наконецъ, когда всѣ члены клуба, за исключеніемъ шевалье де-Монгла, разошлись,-- маризъ д'Эскоманъ хладнокровно и съ видомъ простодушія спросилъ Лудовика, какъ поживаетъ Маргарита.
   Лудовикъ всего менѣе ожидалъ такого вопроса, и потому принялъ его съ уклончивымъ равнодушіемъ; за то де-Монгла былъ въ неописанномъ восторгѣ и, потирая руки, отъ удовольствія говорилъ про себя:
   -- Браво! это мщеніе превосходное, жаль только, что маркизъ измѣнился въ лицѣ, когда произнесъ имя своей возлюбленной; но что же въ мірѣ совершенно?
   Старый шевалье вообще не довѣрялъ искренности перерожденія людей и въ-особенности маркиза д'Эскомана; хорошо зная, что сердце и голова этого человѣка одинаково пусты, опытный старикъ догадывался, что подъ утонченной любезностію маркиза непремѣнно скрывается какая-нибудь хитрость; но во всякомъ случаѣ, чтобы не произошло отъ нея, ему предстояло нѣсколько пріятныхъ дней.
   На другой день весь городъ зналъ о перемѣнѣ въ поведеніи маркиза; онъ сдѣлался предметомъ всѣхъ разговоровъ: всѣ захотѣли увѣриться въ его обращеніи и бѣдная Эмма по неволѣ должна была принимать поздравленія людей, которыхъ она никогда не видѣла.
   Принимая эти поздравленія, она не умѣла скрывать своей печали, и потому всякій, уходя отъ нея, уносилъ убѣжденіе, что раскаяніе маркиза было неискренно. Но всѣ эти слухи были приняты имъ съ презрѣніемъ; онъ не считалъ нужнымъ оправдываться, хотя прежняя любовь его къ Маргаритѣ еще не совсѣмъ исчезла.
   Наконецъ маркизъ д'Эскоманъ сталъ ухаживать за женой, какъ онъ не ухаживалъ ни за одной любовницей.
   Съ разсѣяннымъ видомъ слушала Эмма страстныя его увѣренія, повременамъ устремляя на него взоръ, полный грусти и отчаянія. Повидимому она спрашивала себя: "неужели это тотъ самый Рауль, о которомъ я нѣкогда мечтала?... Но почему же его взглядъ не производитъ во мнѣ прежняго волненія?" Затѣмъ она тяжело вздыхала и часто вздохи ея сопровождались слезами.
   Видя эти слезы, маркизъ бросался на колѣна передъ Эммою и клялся всѣми святыми, что все прошедшее умерло и никогда болѣе не воскреснетъ. Увѣренія его, казалось, были искренни и потому еще болѣе усиливали рыданія маркизы.
   Если кто слѣдилъ съ жаднымъ любопытствомъ за фразами этого примиренія, то это была Сусанна Моле.
   Она готова была даже простить маркизу д'Эскоманъ всѣ прошлыя обиды, если-бъ только жертва эта была необходима для совершеннаго примиренія супруговъ. Но отъ глазъ проницательной Сусанны ничто не ускользало: ни неловкое положеніе супруговъ, ни скрытность, ни страданія маркизы, и добрая кормилица все болѣе и болѣе убѣждалась, что маркизъ играетъ самую лицемѣрную роль.
   Явныхъ уликъ въ этомъ лицемѣріи не было; но какой-то внутренній голосъ нашептывалъ Сусаннѣ, что Эмма опять будетъ обманута.
   Но происшествія шли своимъ чередомъ.
   Маркизъ д'Эскоманъ, затворившись однажды на цѣлый вечеръ съ Эммою, бесѣдовалъ съ ней далеко за полночь. Моле подслушивала ихъ во всѣ щели и скважинки, но ничего не могла узнать.
   На другой день слѣды слезъ, лихорадочная дрожь, пробѣгавшая повременамъ по тѣлу маркизы, ясно объяснили Сусаннѣ, что вчерашнее свиданіе супруговъ было первой важности.... И все это заставило ее задуматься. Вечеромъ, когда маркизъ уѣхалъ изъ дому, съ Эммой сдѣлался сильный нервный припадокъ, который привелъ Сусанну въ отчаяніе. Она не знала чему приписать такую непредвидѣнную болѣзнь своей госпожи, и заподозрила, что Эмма скрываетъ отъ нея какую-то тайну. Вообще преданная кормилица не могла переносить терпѣливо никакихъ страданій и такая скрытность ея питомицы жестоко огорчила ее, тѣмъ болѣе, что она считала себя въ правѣ на полное довѣріе со стороны Эммы.
   Наконецъ, желая во что-бы то ни стало доискаться причины горя, такъ сильно изнурявшаго Эмму, Сусанна Моле пустилась припоминать прошедшее и перебрала въ своей памяти всѣ случившіяся происшествія, всѣ мысли, которыя когда-либо читала въ ея глазахъ, всѣхъ посѣтителей замка маркиза д'Эскомана, перебывавшихъ втеченіе послѣднихъ шести мѣсяцевъ; но не смотря на все это, она не нашла аріадниной нити въ лабиринтѣ своихъ догадокъ и предположеній.
   Прошедшая жизнь Эммы протекла спокойно и была ясна, какъ небо. Грозная туча, предвѣщавшая сильную бурю, еще не показывалась на горизонтѣ.
   Сусанна Моле начала доискиваться истины съ другой стороны, и вмѣсто того, чтобъ теряться въ соображеніяхъ прошедшаго, она стала анализировать обстоятельства настоящей жизни Эммы.
   Маркиза вела жизнь правильную. Она рѣдко показывалась въ обществѣ, но за то по утрамъ и передъ обѣдомъ нѣсколько времени каталась въ экипажѣ, или гуляла въ паркѣ. Каждый шагъ ея былъ на виду у Сусанны, въ домѣ всегда знали, куда отправилась Эмма и когда возвратится; и за всѣмъ тѣмъ тайна грусти маркизы оставалась не проницаемой для бѣдной кормилицы.
   Эмма съ каждымъ днемъ становилась задумчивѣе, и наконецъ меланхолія ея, столь сильно безпокоившая Сусанну, приняла такой серьезный характеръ, что добрая Моле, бросивъ всѣ свои догадки, стала объяснять ее болѣзненнымъ состояніемъ груди и желудка, называемымъ на языкѣ простыхъ женщинъ, сухоткою. Превозмогая свою ненависть къ маркизу, Сусанна рѣшилась поговорить съ нимъ о здоровьѣ Эммы и убѣдить его призвать доктора.
   Въ тотъ самый день, когда они намѣревались говорить съ маркизомъ д'Эскоманъ, Сусанна, провожая госпожу свою до экипажа, услышала, что кучеръ спросилъ лакея, затворявшаго дверцы кареты, куда прикажетъ маркиза вести себя, на что лакей отвѣчалъ ему: "туда, куда ѣздимъ каждый день".
   Отвѣтъ слуги подстрекнулъ любопытство подозрительной Сусанны, и она, не дожидаясь возвращенія маркизы, вздумала лично удостовѣриться, какое мѣсто Эмма предпочитаетъ для своихъ прогулокъ. Поспѣшно надѣвъ чепчикъ и шаль и взявъ извѣстный уже намъ зонтикъ, которымъ она такъ ловко отпарировала когда-то наступленіе Лудовика де-Фонтанье, храбро побѣжала догонять карету, запряженную парой англійскихъ рысаковъ.
   Когда Моле вышла изъ дома, то замѣтила, что карета повернула за уголъ налѣво, и заключила изъ этого, что цѣль прогулки маркизы -- большая парижская дорога. Чтобъ сократить себѣ путь, Сусанна, прибавивъ шагу, пошла переулками предмѣстья и спрашивала каждаго встрѣчнаго не видалъ-ли онъ куда поѣхала карета,-- но изъ проходящихъ никто не встрѣчалъ всѣмъ извѣстнаго экипажа маркизы д'Эскоманъ. Бѣдная кормилица выходила изъ себя, бросаясь и туда и сюда, и впередъ и назадъ: наконецъ, по разспросамъ и разнымъ признакамъ, ей удалось кое-какъ узнать, что карета спустилась къ берегу рѣки Луары.
   Когда Сусанна проходила послѣдніе дома предмѣстія, ей представилась въ облакѣ пыли карета Эммы. Поспѣшно распустивъ свой зонтикъ, она скрылась за нимъ, какъ солдатъ за фашиной.
   Прогулка кончилась и маркиза д'Эскоманъ воротилась домой. За ней пришла и Сусанна, ровно ничего не узнавъ; однакожъ она осталась увѣренною, что въ этихъ прогулкахъ кроется какая-нибудь тайна. При самомъ выѣздѣ изъ города, когда Сусанна остановилась, чтобъ перевести духъ и обтереть потъ, въ это самое время мимо ее прошелъ Лудовикъ де-Фонтанье.
   Она не обратила на него ни малѣйшаго вниманія, потому что молодой человѣкъ со дня перваго посѣщенія, когда онъ былъ представленъ маркизѣ, не рѣшался показываться въ ея домѣ, потому что открытая связь его съ Маргаритой Жели была извѣстна всему городу.
   На другой день, прежде чѣмъ маркиза приказала закладывать экипажъ, чтобъ ѣхать кататься, Сусанна уже, вышла на парижскую дорогу и помѣстилась для наблюденій на правой ея сторонѣ за небольшимъ холмомъ, откуда свободно могла обозрѣвать все пространство дороги.
   Карета, не останавливаясь, проѣхала четыре раза взадъ и впередъ; но къ дверцамъ ея никто не подходилъ.
   Сусанна Моле, полагая, что она и въ этотъ разъ только напрасно прождала, уже готовилась выйдтнизъ своей засады, какъ вдругъ увидѣла Лудовика де-Фонтанье. Она, какъ говорится о гончихъ собакахъ, навострила уши и стала искать по-вѣтру, или, проще сказать, начала разсматривать любителя береговъ Луары съ большимъ вниманіемъ, чѣмъ наканунѣ.
   Къ удивленію своему она замѣтила, что на лицѣ молодаго человѣка точно также, какъ и у Эммы, проглядывала тоска, вѣрный признакъ душевнаго страданія: онъ также, какъ и Эмма, былъ блѣденъ, -- словомъ: повсему было видно, что онъ страдалъ одинаковымъ съ нею горемъ.
   Моле воротилась домой уже въ то время, когда кучеръ откладывалъ лошадей.
   Она поспѣшно вошла въ комнату Эммы и увидала ее еще болѣе грустной, еще болѣе задумчивой чѣмъ прежде.
   Добрая кормилица имѣла обыкновеніе всегда употреблять въ болѣзняхъ самыя сильныя средства, а потому она отрывисто спросила Эмму: отгадайте сударыня, кого я сейчасъ не приняла?
   -- Кто-бы онъ ни былъ, а вы все-таки очень хорошо сдѣлали, любезная Сусанна. Я такъ устала, что не хотѣла-бы никого видѣть.
   -- Гм! когда я скажу вамъ имя гостя, то увѣрена, что вы разцѣлуете меня въ знакъ благодарности.
   -- Говорите яснѣе: я не расположена сегодня къ загадкамъ.
   -- Понимаете-ли вы, сударыня, начала Сусанна, скрестивъ руки и стараясь притворнымъ негодованіемъ подтвердить свою ложь: понимаете-ли вы всю дерзость этого господина?
   Блѣдныя щеки Эммы вдругъ покрылись румянцемъ. Прежде чѣмъ кормилица докончила свою рѣчь, маркиза уже догадалась, о комъ она говоритъ.
   -- Тотъ самый господинъ, который разъ вечеромъ встрѣтился съ вами на берегу Луары и такъ былъ наглъ и невѣжливъ; тотъ самый негодяй, который нянчится теперь съ одной изъ самыхъ безстыдныхъ женщинъ въ городѣ. И этотъ-то человѣкъ осмѣлился просить позволенія видѣться съ маркизой д'Эскоманъ!... Какъ вамъ это нравится?
   И по свойственной Сусаннѣ болтливости, она продолжала-бы свою нескончаемую филиппику, но вдругъ румянецъ на щекахъ Эммы скрылся и лицо ея стало блѣдно, какъ батистовый бѣлый платокъ. Она остановила кормилицу и велѣла ей привести себѣ стаканъ воды.
   Идя за водой, Сусанна Моле была встревожена не менѣе своей госпожи и всю дорогу ворчала про себя:
   -- Боже мой! Боже мой! да что-жъ это, наконецъ, будетъ съ нами?
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
Любовь не всегда -- пріятная мечта.

   Наконецъ Сусанна Моле, въ-самомъ-дѣлѣ, отгадала тайну своей госпожи.
   Эмма любила Лудовика де-Фонтанье. Долго она боролась съ этимъ чувствомъ, но послѣдніе поступки маркиза и упадокъ ея собственныхъ силъ разрушили въ ней всякое уваженіе къ долгу, или, лучше, заставили ее презирать супружескія связи. Душа ея наконецъ запросила жизни, а нѣтъ жизни безъ любви для женщины.
   Съ перваго свиданія Эмма была заинтересована Лудовикомъ де-Фонтанье. Ей нравилось въ немъ отсутствіе всякой надутости; она замѣтила въ немъ много теплоты и откровенности, что такъ рѣдко встрѣчается въ свѣтской, преждевременно изношенной, молодежи. Лудовикъ еще болѣе выигралъ въ глазахъ Эммы своимъ горячимъ сочувствіемъ ея горю и энергическою готовностію устроить ея счастье. Эмма на-самомъ-дѣлѣ убѣдилась, что молодой человѣкъ сдержалъ свое слово. Ея мягкая душа не оскорбилась даже скандалёзными разсказами о связи Лудовика съ Маргаритой, потому что Эмма извиняла этотъ поступокъ увлеченіемъ де-Фонтанье при исполненіи своего обѣщанія; она считала его -- и конечно справедливо -- выше этой связи, и объясняла ее себѣ неопытностью Лудовика и дурнымъ постороннимъ вліяніемъ на него. Наконецъ, самая привлекательная сторона въ Лудовикѣ заключалась для нея въ томъ, что онъ первый понялъ и оцѣнилъ ея страданія. Она увидѣла въ немъ своего естественнаго друга, что въ ея одинокомъ положеніи было очень важно. Эта первая искра любви, случайно зароненная въ Душу маркизы, подъ вліяніемъ обстоятельствъ, обратилась въ широкое пламя. Чѣмъ больше маркизъ огорчалъ и чѣмъ дальше отталкивалъ отъ себя Эмму, тѣмъ она сильнѣй привязывалась къ Лудовику.
   За всѣмъ тѣмъ, послѣ перваго свиданія, онъ не былъ у маркизы.
   Онъ избѣгалъ ея, затрудняясь явиться къ знатной дамѣ, которой, при первомъ знакомствѣ, осмѣлился говорить о любви, а потомъ такъ легко измѣнилъ ей.
   Такая застѣнчивость Лудовика де-Фонтанье гораздо болѣе послужила въ его пользу, чѣмъ самое тонкое искусство владѣть собой въ такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ.
   Онъ не пріѣхалъ извѣстить Эмму о разрывѣ Жели съ д'Эскоманомъ, и эта скромность была отнесена молодой женщиной къ необыкновенной его деликатности: съ-тѣхъ-поръ онъ сталъ въ глазахъ Эммы идеаломъ самыхъ возвышенныхъ и нѣжныхъ чувствъ.
   Маркиза д'Эскоманъ такъ еще мало знала свѣтъ, что ея институтскія понятія сохранились во всей своей наивности, а всѣмъ извѣстно, какое вліяніе имѣютъ на умъ институтокъ подобнаго рода герои. Послѣ. свиданія съ Лудовикомъ де-Фонтанье, Эмма промечтала цѣлую ночь. Мечты эти мало-по-малу приняли для нея характеръ дѣйствительности, и Лудовикъ сдѣлался любимой тэмой ея уединенныхъ размышленій.
   Съ отъѣздомъ мужа -- маркиза, все еще робкая, но болѣе рѣшительная, искала сближенія съ де-Фонтанье и, не говоря ни слова Сусаннѣ, часто подумывала о приглашеніи Лудовика въ свой домъ. Но когда рука ея бралась за перо, чтобъ написать ему это приглашеніе, щеки ея загорались яркимъ румянцемъ отъ стыда, и кровь приливала къ вискамъ; она, обыкновенно, опускалась въ кресло и откладывала письмо до другаго дня.
   Всѣ эти чувства Эмма принимала за мечты, и только по возвращеніи маркиза д'Эскоманъ, -- котораго сначала интересъ, а потомъ уже оскорбленное самолюбіе и капризъ привели къ ногамъ жены, -- она поняла, что въ этихъ мечтахъ была сильная потребность сердца: любовь Эммы къ Лудовику обратилась изъ неопредѣленной грёзы въ живую и глубокую страсть.
   Съ этой минуты между Эммой и маркизомъ сталъ призракъ, -- призракъ неумолимый въ своихъ преслѣдованіяхъ: онъ неотступно сторожилъ супруговъ во время ихъ прогулокъ; онъ подслушивалъ ихъ разговоры; онъ проникалъ даже въ спальню Эммы, и всѣ старанія ея избавиться отъ него были безуспѣшны: онъ не переставалъ преслѣдовать ее всюду, и даже въ то время, когда она закрывала глаза, чтобъ только не видѣть его болѣе передъ собой, въ воображеніи ея все-таки обрисовывался его образъ.
   Онъ, какъ вѣрный часовой, оберегалъ ея альковъ и внушалъ ей холодность, недопускавшую мужа переступить порогъ ея спальни.
   Наконецъ дошло дотого, что когда маркизу случалось поцѣловать жену, она съ ужасомъ вздрагивала; ей казалось, что къ губамъ ея прикасался не мужъ, а неотлучный ей призракъ, которому смущенное воображеніе молодой женщины придавало и тѣло и жизнь и даръ слова, понятный только для нея одной. Слыша звуки его голоса, сочувствуя рѣчамъ его, Эмма трепетала, какъ листокъ подъ холоднымъ вѣтромъ, и сердце ея щемила тоска.
   Воображеніе Эммы такъ сильно работало, что въ самое непродолжительное время эти неотступныя мечты произвели на нее столь могущественное вліяніе, что совершенно покорили себѣ ея разсудокъ: она была уже не въ силахъ отказаться отъ зараждавшихся въ ней желаній, хотя-бы они переступали даже предѣлы простой иллюзіи. И вотъ почему, не внимая упрекамъ своей совѣсти, маркиза д'Эскоманъ ѣздила каждый день кататься туда, гдѣ первый разъ встрѣтилась съ Лудовикомъ де-Фонтанье, и куда молодой человѣкъ являлся подъ вліяніемъ того же чувства.
   Сусанна Моле допускала только два рода любви: безграничную любовь кормилицы къ своему питомцу, извиняя ей всякое увлеченіе, и любовь жены къ мужу, назначая впрочемъ этому чувству самые тѣсные предѣлы. Ей казалось невозможнымъ, чтобы робкая молодая дѣвушка, какою она еще представляла себѣ Эмму, могла дойдти когда-нибудь до изступленной страсти къ человѣку, подобному Лудовику де-Фонтанье.
   Глубокое моральное потрясеніе Эммы вредно подѣйствовало на ея здоровье и Сусанна Моле, крайне испуганная и изумленная, увидѣла, что изнеможеніе ея госпожи перешло въ довольно опасную болѣзнь.
   Призванный ею докторъ довольно удачно угадалъ причины болѣзни маркизы. Удостовѣрившись, что организмъ ея страдалъ только послѣдовательно и что эта болѣзнь обнаруживалась перемежающимися припадками, соединенными съ нервной мозговой системой, онъ заподозрилъ въ больной глубокое нравственное потрясеніе, которое, разумѣется, и приписалъ страданіямъ ея въ семейномъ быту.
   Сусанна Моле наружно согласилась съ опытнымъ медикомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ внутренно сознавала, что Эмма давно уже не любила своего мужа.
   Преданная кормилица никого не допускала ухаживать за своей больной; цѣлыя ночи напролетъ просиживала она возлѣ нее, на половину скрытая въ широкихъ складкахъ шелковой драпировки алькова, и при едва мерцающемъ свѣтѣ лампады, внимательно слѣдила за всѣми движеніями Эммы, и за тяжелымъ ея дыханіемъ. При этомъ Сусанна жадно любовалась прелестной, головкой и матовой бѣлизной личика маркизы, и чтобы лучше видѣть ее, она время-отъ-времени отбрасывала съ ея головы кружева подушки.
   Въ одну изъ такихъ ночей, когда щеки больной опять покрылись лихорадочнымъ румянцомъ и припадки поддерживали въ ней постоянное волненіе, не смотря на ея дремоту, Сусаннѣ показалось, что Эмма прошептала, невыразимо нѣжнымъ тономъ, чье-то мужское имя.
   Спустя нѣсколько дней, докторъ, котораго добрая кормилица ежедневно съ грустью и тоскою распрашивала о положеніи больной, отвѣчалъ только пожатіемъ плечъ и краснорѣчивымъ молчаніемъ.
   Всемірный потопъ вѣроятно не произвелъ-бы такого страшнаго дѣйствія на Сусанну Моле, какъ этотъ нѣмой, но выразительный докторскій приговоръ. Въ ту же минуту, неистово вскрикнувъ какъ львица, у которой безжалостный охотникъ отнимаетъ дѣтенышей, любящая кормилица опрометью бросилась въ спальню своей госпожи.
   Не сообразивъ, что выраженія ея горести и страха, могли испугать Эмму и тѣмъ значительно усилить ея болѣзнь, Сусанна, припавъ къ постели, приподняла больную, прижала ее къ груди своей, и покрыла лицо ея поцѣлуями и слезами. Бѣдной Сусаннѣ уже представилась смерть и потеря ея единственнаго сокровища въ мірѣ.
   Наконецъ Сусанна Моле впала въ изступленіе, вызванное безпредѣльной любовью къ Эммѣ и бредомъ отчаянія, прерываемаго рыданіями, криками ярости и угрозъ страшному призраку -- смерти. Во время этихъ припадковъ изступленія, Сусанна то казалась страшной, то опять проявлялись въ ней и нѣжность и заботливость; она то хохотала какимъ-то дикимъ смѣхомъ, то падала ницъ передъ мадонной и рыдала отчаяннымъ рыданіемъ.
   Теперь только, въ первый разъ Сусанна произнесла передъ госпожой своей имя Лудовика и произнесла безъ малѣйшей тѣни упрека, потому-что, при видѣ угрожающей опасности, въ глазахъ кормилицы казалось все простительнымъ. Мало того, она старалась оправдать Эмму въ собственныхъ глазахъ, даже одобряла ея любовь, обѣщая ей взаимность и счастіе.
   -- Умереть, говорила Сусанна: -- умереть вамъ прежде меня! да развѣ это возможно? Неужели такая несправедливость имѣетъ оправданіе? Развѣ зима не всегда предшествуетъ веснѣ? Доктора!... продолжала Сусанна иронически и, вмѣстѣ съ тѣмъ, презрительно улыбаясь: -- Неужели мы нуждаемся въ нихъ? развѣ я не подлѣ васъ?.. ха, ха, ха! Да если-бы они знали, какъ я смѣюсь надъ ихъ учеными разсужденіями!... Нѣтъ! вы выздоровѣете, моя несравненная Эмма, непремѣнно должны выздоровѣть -- это вѣрно, потому что я такъ хочу. Но прежде всего перестаньте мучить себя глупыми огорченіями... И кто запрещаетъ вамъ любить де-Фонтанье, если вы дѣйствительно любите его?... Ужъ не мужъ-ли вашъ?-- Да развѣ не онъ первый измѣнилъ вамъ?... Мужъ!... вотъ прекрасно; вотъ было-бы мило! Развѣ онъ не предался опять безпутной жизни, съ-тѣхъ-поръ какъ вы заболѣли?... Если ужъ нужно бросить въ кого камнемъ, то конечно не въ васъ: быть молодой и жить безъ любви -- невозможно... Нѣтъ, невозможно!... Я также любила, какъ и другія... (не мѣшаетъ замѣтить, что въ этомъ отношеніи Сусанна отчаянно клепала на себя). Будьте же спокойны, -- продолжала кормилица: послѣ всего что съ вами сдѣлали,-- вамъ все простительно.
   Въ эту минуту Эмма лежала въ томъ оцѣпенѣніи, въ которое обыкновенно впадаютъ послѣ лихорадочнаго пароксизма; она была болѣе удивлена, чѣмъ испугана такой восторженностію своей кормилицы.
   Потомъ, когда Сусанна нѣсколько разъ произнесла имя Лудовика, имя, которое и безъ того уже само сердце поминутно подсказывало Эммѣ, -- она закрыла глаза, какъ-бы опасаясь, что-бы неисчезло такое пріятное сновидѣніе. Она уснула съ улыбкой на устахъ, почти успокоенная словами Моле, которая приняла живое участіе въ этомъ дѣлѣ, и предсказывала ей несомнѣнный успѣхъ.
   За этимъ кризисомъ болѣзни, послѣдовало легкое поправленіе въ положеніи больной, такъ-что простодушная кормилица окончательно убѣдилась въ своихъ самонадѣянныхъ предположеніяхъ, только-что высказанныхъ ею и внушенныхъ отчаяніемъ. Съ этого времени докторъ сталъ въ глазахъ ея круглымъ невѣждой и она не только перестала распрашивать его о состояніи здоровья маркизы, но даже на всѣ его вопросы о томъ, что происходило съ больной во время его отсутствія, Сусанна отвѣчала ему съ оскорбительнымъ лаконизмомъ.
   Легко догадаться, что добрая кормилица не ограничилась однимъ только, на этотъ разъ довольно удачнымъ, испытаніемъ своихъ цѣлебныхъ средствъ.
   Сусанна Моле, безъ всякаго затрудненія, находила разные предлоги, чтобы оставаться съ госпожею своей наединѣ, и не упускала тогда случая постоянно говорить Эммѣ о чувствахъ Лудовика де-Фонтанье съ такою подробностію, какъ будто-бы она собственною своею особою проникла въ сердце молодаго человѣка, котораго почти не знала. Она щедро украшала его всевозможными добродѣтелями и превосходнѣйшими качествами, не останавливаясь ни передъ какими преувеличеніями, лишь только-бы оправдать любовь Эммы.
   Вообще вошло въ обыкновеніе уже слишкомъ много поэтизировать человѣческіе недуги. Чтобъ болѣзнь дѣйствительно была чѣмъ-нибудь серьезнымъ, она непремѣнно должна быть нѣсколько матеріальнѣе, или, такъ-сказать, должна быть вещественнѣе. Въ виду наступающаго разложенія въ человѣческомъ организмѣ все мало-по-малу слабѣетъ, увядаетъ и уменьшается; организмъ начинаетъ походить тогда на ткань, цвѣтъ которой разрушенъ, а нити всѣ разъединены и разорваны какой-нибудь ѣдкою жидкостью. Дѣйствія недуга рѣдко ограничиваются однимъ физическимъ разрушеніемъ: большею частію онъ поражаетъ и умственныя способности и тогда распространяется даже на самую душу человѣка.
   Такъ было и съ маркизой д'Эскоманъ. Вовремя своей болѣзни, она совсѣмъ потеряла способность различать добро и зло, а потому и не подумала оттолкнуть отъ себя чашу съ отравою, подносимою къ губамъ ея Сусанною Моле. И не удивительно.
   Касаясь этой чаши, Эмма находила въ ней забвеніе своимъ горестямъ; эта чаша сулила ей надежды, а съ надеждами здоровье и, слѣдовательно, самую жизнь.
   Но когда силы снова возвратились къ маркизѣ д'Эскоманъ, инстинктъ долга и чувство женщины опять заговорили въ ней и она снова вступила въ борьбу съ своей любовью, такъ далеко уже закравшейся въ ея душу. Однажды, по выздоровленіи Эммы, Сусанна Моле распространилась было, по обыкновенію, о будущемъ счастьи своей госпожи, но маркиза неожиданно прервала ее, сказавъ, что это счастье не для нея, потому что она должна была-бы купить его цѣною преступленія, не говоря уже о другихъ непреодолимыхъ препятствіяхъ. Притомъ, краснѣя отъ стыда, она произнесла имя Маргариты и скрыла лицо свое на груди доброй своей кормилицы, обливая ее слезами.
   Сусана Моле была поражена.
   Она совершенно растерялась, и тутъ только поняла, какъ далеко увлеклась своимъ воображеніемъ. Она создала какое-то фантастическое существо, стараясь олицетворить въ немъ Лудовика де-Фонтанье и соединить съ этимъ добрымъ геніемъ, свою непорочную Эмму, позабывъ, что на-самомъ-дѣлѣ если не сердце, то воля молодаго человѣка принадлежала другой женщинѣ.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Слишкомъ вольная для людей нравственныхъ и слишкомъ нравственная для людей порочныхъ.

   Сколько ни старалась Маргарита Жели возстановить свое чувственное вліяніе на Лудовика де-Фонтанье, которое замѣтно съ каждымъ днемъ утрачивалось все болѣе и болѣе, но всѣ старанія ея остались безуспѣшны.
   Хотя это было ясно, но бѣдняжка сомнѣвалась еще въ своемъ несчастіи, потому что Лудовикъ де-Фонтанье не высказывался вполнѣ, сознавая, что разрывъ ихъ слишкомъ сильно поразилъ-бы Жели.
   Многіе вѣроятно осудятъ нашего героя, взваливъ на него одного всю вину въ настоящемъ затруднительномъ положеніи, а потому мы спѣшимъ оправдать Лудовика и скажемъ, что Маргарита Жели, стараясь всей душей поправить дѣло, еще болѣе портила его своею безтактностью.
   Связь между ними завязалась совершенно неожиданно для обоихъ; Маргарита знала, что сердце Лудовика не принимало въ этой связи особеннаго участія и сама сказала ему объ этомъ, потому-что, еще въ первое свое свиданіе съ молодымъ человѣкомъ, она подслушала его откровенный разговоръ съ шевалье де-Монгла, когда Лудовикъ разсказывалъ ему проектъ свой о возвращеніи маркиза д'Эскоманъ къ ногамъ жены его. Такъ весьма естественно, что при видѣ охлажденія къ ней Лудовика де-Фонтанье, которое онъ давалъ ей чувствовать, не высказывая его, ее стало терзать ужасное подозрѣніе, что причиной такой холодности -- любовь его къ другой женщинѣ.
   У всякой женщины физіономія имѣетъ свой особенный характеръ и эту своеобразность физіономіи женщина можетъ употреблять точно также вовредъ себѣ, какъ и въ свою пользу. Такъ, напримѣръ, одной женщинѣ дано въ удѣлъ постоянно-веселое расположеніе духа, такъ-что даже самый неистовый смѣхъ бываетъ ей къ лицу; другая получила на долю всегдашнюю грусть и безпрерывныя слезы; но нѣтъ женщины, для которой не было-бы точно также опасно придать своему лицу чуждое ему выраженіе, какъ брюнеткѣ опасно надѣть голубую наколку, а блондинкѣ ярко пунцовый вѣнокъ.-- Такого рода эксцентричности позволительны только однѣмъ царицамъ, потому что онѣ прекрасны по праву своего рожденія....
   Маргарита Жели, не подозрѣвая этихъ условій, разумѣется, каждый день безсознательно впадала въ крайности подобнаго рода, стараясь, какимъ-бы то ни было способомъ, понравиться Лудовику де-Фонтанье.
   Глаза Маргариты Жели постоянно противорѣчили ея поступкамъ: хотѣла-ли она казаться веселой, что-бы развлечь мрачное настроеніе Лудовика, желала-ли она прельстить молодаго человѣка грустной томностью, подражая въ этомъ маркизѣ д'Эскоманъ, глаза ея постоянно измѣняли ей и, противъ воли ея, выражали одну только страстную чувственность молодой Дюнуазки. Притомъ она была слишкомъ однообразна въ своихъ разговорахъ, такъ-что все это вмѣстѣ еще болѣе усиливало равнодушіе, съ которымъ Лудовикъ обыкновенно принималъ ея ласки и кокетство.
   Такому равнодушію со стороны молодаго человѣка способствовала и его собственная мечтательность. Онъ постоянно жилъ только однѣми грёзами, искалъ совершенства ихъ въ дѣйствительномъ мірѣ.
   Но это было еще не все. Не понимая какъ иногда бываетъ опасно разногласіе въ любви, Маргарита Жели, въ простотѣ души своей, была рѣшительно не способна прочувствовать всю деликатность и нѣжность платонической страсти, которую нашъ герой питалъ въ своемъ сердцѣ къ маркизѣ д'Эскоманъ. Жели вмѣсто того, чтобы противопоставить этой любви вкрадчивость и хитрость, которыми она успѣла-бы, можетъ-быть, преодолѣть это чувство въ Лудовикѣ, стала, напротивъ того, совершенно безъ такта нападать на Эмму и клеветать на нее, что, само-собою разумѣется, еще болѣе возвышало въ глазахъ Лудовика достоинства любимой имъ женщины. Стараясь ее защищать, онъ искалъ для этого доказательствъ и, припоминая всѣ ея прекрасныя качества, вмѣстѣ съ тѣмъ открывалъ въ ней новыя, существованіе которыхъ и не подозрѣвалъ. И это повторялось каждый разъ, какъ только Маргарита прибѣгала къ обыкновенному оружію всѣхъ ревнивыхъ женщинъ и начинала укорять и чернить свою соперницу.
   Но когда молодая Дюнуазка старалась казаться грустною,-- она окончательно портила дѣло.
   Въ истинную меланхолію впадаютъ только души съ нѣкоторой энергіей; слабымъ знакомы -- только печаль и томленіе.
   Неоступно-господствовавшая въ умѣ Лудовика мысль сдѣлала ненавистными для него прежнія развлеченія; но у него не доставало силъ бѣжать отъ нихъ и онъ терпѣлъ ихъ, потому-что, при такомъ настроеніи его души, всякое новое волненіе или усиліе было ему также не выносимо, какъ и всякій шумъ, нарушавшій покой его въ то время, когда онъ уносился въ міръ фантазій.
   При такихъ обстоятельствахъ онъ не переставалъ посѣщать Маргариту Жели, поддерживая прежнія отношенія къ ней единственно только изъ сожалѣнія.
   Нѣтъ роли, которая доставляла-бы столько тайныхъ утѣшеній, игрокамъ ея, какъ роль несчастной жертвы. Такъ и Лудовикъ де-Фонтанье не безъ удовольствія думалъ о томъ, что онъ пожертвовать собой для счастія страстно-любимой имъ женщины.
   Болѣзнь Эммы послужила поводомъ къ сближенію Лудовика съ маркизомъ. Слухи, носившіеся въ обществѣ о болѣзни Эммы, были до крайности сбивчивы и, постоянно противорѣча одни другимъ, сильно безпокоили Лудовика. Желая узнать истину, онъ сталъ бродить каждый день около дома Эммы, чтобъ встрѣтить и распросить Сусанну о состояніи здоровья маркизы; но Сусанна, какъ нарочно, ни шагу не отходила отъ больной, такъ что герой нашъ былъ принужденъ обратится за этими свѣдѣніями къ самому маркизу д'Эскоманъ.
   Когда Эмма слегла въ постель, маркизъ опять повелъ прежнюю развратную жизнь. Получивъ отъ нея деньги, онъ опять вернулся къ своимъ привычкамъ, -- и снова собралъ свои разгульный кружекъ, намѣреваясь завербовать въ него и своего соперника. Онъ имѣлъ на это много причинъ и потому сталъ оказывать Лудовику де-Фонтанье самое дружеское расположеніе; но, при всемъ томъ онъ, отвѣчалъ очень не удовлетворительно на вопросы нашего героя объ Эммѣ, считая ихъ однимъ только приличіемъ.
   Съ-тѣхъ-поръ какъ Лудовикъ замѣтилъ, что маркизъ д'Эскоманъ вовсе не думаетъ о Маргаритѣ, посѣщенія къ ней молодаго человѣка стали рѣже. Однажды, спускаясь отъ нея по слабоосвѣщенной лѣстницѣ, онъ встрѣтился съ женщиной, которой наружность и ростъ показались ему, не смотря на полу-мракъ, знакомыми. Онъ былъ пораженъ, узнавъ въ этой женщинѣ кормилицу маркизы д'Эскоманъ.
   Появленіе Сусанны Моле въ домѣ, въ которомъ жила Маргарита, показалось ему очень страннымъ, и потому, хоть онъ уже вышелъ на улицу, но подстрекаемый любопытствомъ и не много подумавъ, снова поднялся по лѣстницѣ.
   Маргарита Жели занимала первый этажъ дома, въ улицѣ Клюни.
   Второй этажъ состоялъ изъ трехъ маленькихъ комнатъ: въ двухъ жили подмастерье и ученики шляпнаго мастера, имѣвшаго внизу этого же дома лавку, такъ-что жильцы двухъ верхнихъ комнатокъ только ночевали въ нихъ; въ третьей комнаткѣ жила башмашница, которую всѣ называли матушка Бригита. Вмѣстѣ съ ней жилъ ея внукъ, десяти или одиннадцатилѣтній ребенокъ, оставшійся сиротой на ея попеченіи послѣ смерти ея дочери и зятя.
   Сострадательная, какъ всѣ вообще молодыя дѣвушки, Маргарита Жели часто описывала Лудовику бѣдность матушки Бритты, и онъ уже не разъ подавалъ старухѣ милостыню. Подъ этимъ благовиднымъ предлогомъ, онъ вздумалъ и теперь войдти въ комнатку бѣдной женщины.
   Лудовикъ смѣло постучался въ дверь. Едва только руки его дотронулись до скобки двери, какъ она уже отворилась и на порогѣ ея появилась Бригита. Все это произошло такъ быстро, что старуха казалось ожидала посѣщенія молодаго человѣка. Она поклонилась ему низко, почти до земли, и Лудовикъ воспользовался этимъ движеніемъ, чтобъ окинутъ глазами комнату Бригиты; а сдѣлать это было вовсе не трудно.
   Лудовикъ увидѣлъ маленькаго внука старухи, котораго все вниманіе было совершенно поглощенно двумя одновременными занятіями, такъ-что онъ даже не обернулся при стукѣ растворившейся двери.
   Николай, такъ звали мальчика, одной рукой съ усиліемъ разчесывалъ свои сбившіеся волосы, употребляя для того вмѣсто гребня собственныя пять пальцевъ, другою же -- онъ старался ознакомиться заблаговременно съ обѣдомъ и вытащить что-нибудь изъ стоявшаго на печкѣ горшка.
   Три стула, составлявшіе всю мебель Бригиты, стояли по мѣстамъ своимъ, да и самая горенка была такъ мала, что не только не было мѣста, гдѣ спрятаться Сусаннѣ, но даже нёгдѣ было-бы скрыть ея платья. Очевидно, что кормилица Эммы прошла не къ матушкѣ Бригитѣ, если только на лѣстницѣ дѣйствительно встрѣтилась Лудовику Сусанна Моле.
   Молодой человѣкъ спросилъ старуху о Сусаннѣ, но матушка Бригита по глухотѣ своей не разслышала его вопроса и отвѣчала низкимъ поклономъ и изъявленіями благодарности за его благодѣянія.
   Сильно заинтересованный нечаянной встрѣчей, Лудовикъ де-Фонтанье, давъ старухѣ пятифранковую монету, поспѣшилъ выйдти изъ комнатки для дальнѣйшихъ розысканій, и, какъ у бѣдныхъ мастеровыхъ комнаты обыкновенно никогда не запираются, то онъ неприминулъ заглянуть въ разтворенныя двери двухъ смежныхъ горенокъ, а потомъ поднялся на чердакъ; но нигдѣ не нашелъ ни малѣйшаго слѣда той женщины, которая встрѣтилась ему за десять минутъ передъ тѣмъ.
   Это непонятное обстоятельство принимало видъ какого-то чуда, потому что герою нашему казалось невѣроятнымъ, чтобъ Сусанна Моле могла имѣть крылья; однакожъ, не находя никакой возможности разъяснить себѣ эту загадку, онъ заключилъ, что кормилица Эммы присматриваетъ за нимъ.
   Такое предположеніе имѣло свою хорошую и дурную сторону. Если за нимъ слѣдили, то изъ этого слѣдовало, что имъ интересовались въ домѣ маркизы д'Эскоманъ. Съ другой стороны, послѣ разговора его съ Сусанной, онъ смѣло могъ думать, что она имѣетъ злыя намѣренія противъ него, которыя старается скрыть подъ личиной заботы о его поведеніи.
   Во всякомъ случаѣ, Лудовикъ де-Фонтанье далъ себѣ слово, что онъ отброситъ свою робость и, какъ только здоровье маркизы д'Эскоманъ позволитъ ей принять его, непремѣнно пойдетъ туда и откровенно сознается ей въ своемъ поведеніи. Съ этою цѣлью онъ старался, какъ мы уже сказали, поддерживать то дружеское расположеніе, которое выказывалъ къ нему маркизъ д'Эскоманъ.
   Надежда увидѣться съ Эммой не переставала занимать молодаго человѣка, съ той самой минуты, какъ онъ задумалъ это свиданіе; онъ приготовился заранѣе о чемъ говорить съ маркизой и старался угадать ея отвѣты.
   Черезъ два дни послѣ непонятной встрѣчи на лѣстницѣ Маргаритиной квартиры, Лудовикъ де-Фонтанье, бродя по обыкновенію вокругъ дома маркизы д'Эскоманъ, повстрѣчался съ шевалье де-Монгла.
   Хотя было только семь часовъ утра, но старый шевалье шелъ въ бальномъ костюмѣ и въ бѣломъ галстукѣ; жилетъ его былъ растегнутъ. Шевалье де-Монгла поднялъ воротникъ фрака, чтобъ сколько-нибудь предохранить свое горло и лицо отъ утренняго холода, и какъ на фракахъ того времени носили очень длинные воротники, то издали казалось, будто-бы на старикѣ былъ надѣтъ капюшонъ. Но при всемъ циническомъ безпорядкѣ своего костюма, шевалье былъ въ веселомъ расположеніи и, замѣтивъ еще издали Лудовика, прямо пошелъ къ нему.
   -- И такъ, мы все еще мечтаемъ о ней? сказалъ шевалье де-Монгла, ласково подмигивая на домъ маркизы д'Эскоманъ.
   Лудовикъ де-Фонтанье понялъ, что предъ старикомъ нельзя притворяться, и уже не разъ имѣлъ случай убѣдиться, что шевалье остался въ душѣ своей честнымъ человѣкомъ, неспособнымъ измѣнить тайнѣ того, въ дружбѣ котораго онъ былъ увѣренъ.
   -- Постоянно! отвѣчалъ отрывисто Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- И я также постоянно считаю васъ сумасшедшимъ. Ну, какого чёрта вы хотите отъ трупа?... Я слышалъ, что она умираетъ.
   При этомъ печальномъ извѣстіи, Лудовикъ де-Фонтанье измѣнился въ лицѣ.
   -- Напротивъ, я слышалъ что ей стало лучше.
   -- Тѣмъ хуже, чёртъ возьми!
   -- Какъ хуже?
   -- Да, тѣмъ хуже для васъ. Я сдѣлалъ съ своей стороны все, что могъ,-- чтобъ только изгладить изъ вашего воображенія эту прихоть. Повѣрьте, другъ мой, если она выздоровѣетъ и увидитъ себя снова покинутой мужемъ, то -- держу пари двадцать противъ одного, -- она непремѣнно сдѣлается ханжей.
   -- Признаюсь, шевалье, что даже и такая перспектива меня вовсе не пугаетъ.
   -- Вы очень храбры!... Но ханжа, мой любезнѣйшій, всегда надѣется, что ей будутъ зачтены въ заслугу тѣ испытанія, которыя она перенесла на землѣ за всѣхъ влюбленныхъ въ нее.
   -- Но вы несете вздоръ, который можно объяснить въ васъ только недоспанной ночью.
   -- Объ этомъ послѣ. Послушайтесь меня, мой милый другъ, будьте разсудительнѣе и бросьте мечтать о ней.... Посмотрите на себя, какъ вы похудѣли въ эти послѣдніе четыре мѣсяца... Я говорю вамъ не шутя.
   -- И я отвѣчаю вамъ также серьезно, что нѣтъ никакой возможности охладить такую сильную любовь, какую я чувствую къ ней.
   -- Любите ее сколько вамъ угодно, но.... чёртъ возьми!... не будьте же по-крайней-мѣрѣ смѣшны!-- вскричалъ шевалье де-Монгла, сдѣлавъ гнѣвный жестъ, отъ котораго поднятый воротникъ его фрака внезапно отогнулся и обнаружилъ его лицо.
   -- Объяснитесь, шевалье; я васъ не понимаю, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- Ну разумѣется объясню, потому что окажу тѣмъ услугу. Сердиться на маркиза д'Эскоманъ мнѣ больше не приходится мы расквитались; я доказалъ всю ничтожность этихъ господь, блестящихъ повѣсъ нынѣшняго времени. Куда имъ тягаться съ нами -- они намъ не по плечу. Вѣдь не все то золото, что блеститъ. Теперь я ничего не имѣю противъ маркиза, но при всемъ томъ совѣтую вамъ быть съ нимъ осторожнымъ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать?
   -- Неужели вы не догадываетесь, что маркизъ д'Эскоманъ ищетъ только случая расквитаться съ вами той-же монетой.
   -- Вы думаете, что онъ разсчитываетъ на Маргариту?
   -- Чёртъ возьми!
   -- Но почему вы такъ думаете, шевалье? Съ-тѣхъ-поръ какъ маркизъ возвратился въ Шатодёнъ, онъ еще ни разу не былъ у Маргариты.
   -- Очень можетъ быть. Но вмѣсто себя онъ подсылаетъ лазутчика.
   -- Ба! воскликнулъ Лудовикъ де-Фонтанье, вовсе не столь удивленный и испуганный, какъ-бы хотѣлось старику!
   -- Ба! повторилъ де-Монгла, иронически подражая интонаціи его голоса. Пожалуй, если хотите -- не стойте очень за Маргариту, но такъ-какъ въ этомъ дѣлѣ замѣшена ваша честь, то по-крайней-мѣрѣ поберегите ее.
   Лудовикъ де-Фонтанье не могъ не улыбнуться, когда шевалье де-Монгла такъ серьезно вмѣшалъ въ это дѣло его честь, какъ будто рѣчь шла объ измѣнѣ цервой имперіи.
   -- Такъ вотъ какъ -- у него свои лазутчикъ! Надо же его узнать, поспѣшно сказалъ Лудовикъ, чтобы скрыть насмѣшливое выраженіе глазъ.
   -- Я предоставляю вамъ угадать его изъ десяти тысячъ человѣкъ.
   -- Предположимъ, что я перебралъ въ своей памяти девять тысячъ девятьсотъ девяносто девять именъ, неотгадавъ изъ нихъ ни одного; -- такъ скажите мнѣ теперь десятитысячное.
   -- Это Сусанна, мой другъ, та самая Сусанна, которая, какъ полицейскій агентъ, неотступно сопровождаетъ маркизу, и изъ которой этотъ дьяволъ д'Эскоманъ уже успѣлъ сдѣлать существо, преданное ему и тѣломъ и душой.
   -- Этого не можетъ быть, шевалье!
   -- Какъ не можетъ быть? да я говорю вамъ, что собственными своими глазами видѣлъ ее два раза, и оба раза въ разные дни, выходящей изъ дома, въ которомъ живетъ Маргарита.
   -- Все-таки этого не можетъ быть, потому что Сусанина Моле ненавидитъ маркиза д'Эскоманъ.
   Разставаясь съ своимъ старымъ другомъ, Лудовикъ де-Фонтанье обѣщался воспользоваться его предостереженіями. Герой нашъ, оставшись одинъ, призадумался; совпаденіе встрѣчи его и шевалье де-Монгла съ Сусанной Моле въ домѣ, гдѣ живетъ Маргарита Жели, совершенно сбило его съ толку.
   Въ то самое утро Лудовикъ де-Фонтанье составилъ себѣ два плана, которые, повидимому, рѣшился непремѣнно исполнить.
   Первый -- совершенно разстаться съ Маргаритой.
   Онъ избавлялся этимъ отъ непріятнаго и утомительнаго надзора и предохранялъ свою честь, какъ выразился шевалье де-Монгла.
   Сверхъ того, Лудовикъ могъ-бы тогда представиться маркизѣ д'Эскоманъ съ спокойнымъ сердцемъ и въ доказательство искренности своей любви, откровенно разсказать ей о внезапномъ разрывѣ своемъ съ Маргаритой.
   Второй планъ Лудовика де-Фонтанье касался Сусанны Моле.
   Онъ хотѣлъ убѣдиться, во что-бы то ни стало, дѣйствительно-ли женщина, попавшаяся ему на лѣстницѣ, была Сусанна Моле и если-бъ это было такъ, то узнать отъ нея, съ какой цѣлью она приходила туда.
   Оба эти намѣренія Лудовикъ де-Фонтанье рѣшился исполнить въ тотъ же самый день.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

   

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Въ которой доказывается, что труднѣе вытащить занозу изъ ноги, чѣмъ занозить ногу.

   Въ четыре часа, окончивъ служебныя занятія, Лудовикъ де-Фонтанье отправился къ Маргаритѣ. Онъ шелъ скорыми шагами, какъ человѣкъ нерѣшительнаго характера, который старается сохранить твердость духа посредствомъ самыхъ сильныхъ возбужденій.
   Повернувъ въ улицу Клюни, Лудовикъ очутился передъ самымъ окномъ Маргаритиной квартиры, изъ котораго молодая дѣвушка обыкновенно посылала ему свой первый воздушный поцѣлуй. Но на этотъ разъ, противъ обыкновенія, въ оконѣ не было видно ея хорошенькаго личика. До-сихъ-поръ этого еще не случалось.
   Мелькнувшая въ головѣ Лудовика мысль, что Маргариты нѣтъ дома, сильно его встревожила, потому что въ эту минуту онъ былъ особенно настроенъ исполнить свое намѣреніе, собравъ всю силу воли и характера.
   Поднимаясь на лѣстницу, онъ услыхалъ сдержанный смѣхъ Маргариты.
   Съ-тѣхъ-поръ, какъ Лудовикъ охладѣлъ къ ней, она никогда еще не казалась такой веселой и беззаботной.
   -- Иди скорѣе, кричала она сверху, увидѣвъ Лудовика: -- ты не знаешь какую интересную исторію я разскажу тебѣ. Ну иди-же.
   И какъ обѣщанный разсказъ нисколько не мѣшалъ ей пользоваться своими правами, то Маргарита тотчасъ бросилась въ объятія Лудовика, какъ только онъ вошелъ въ комнату, и, обвивъ его обѣими руками, принялась страстно цѣловать. Ласки ея постоянно такъ выражались.
   Пока молодой человѣкъ находился въ полу-сумракѣ, Маргарита все еще висѣла у него на шеѣ; но какъ только онъ вышелъ на свѣтъ, она замѣтила, что лицо его было чрезвычайно мрачно.
   Нахмуренныя брови и сердитое выраженіе лица его предвѣщали близкую бурю. При видѣ этого у Маргариты опустились руки и она отступила отъ него на два шага.
   -- Что съ тобой, мой другъ? спросила она.
   -- Мнѣ надо переговорить съ вами, сухо отвѣтилъ Лудовикъ.
   -- Ну что-жъ? тѣмъ лучше для меня, сказала дѣвушка, стараясь шуткой отвести бурю: -- надо, отдать тебѣ справедливость, -- ты не говорилъ со мной цѣлыхъ двѣ недѣли, и потому я вовсе не устала тебя слушать.
   -- Я хочу сказать вамъ кое-что по серьезнѣе, Маргарита.
   -- Ты меня пугаешь, Лудовикъ! Не дошли-ли до тебя какія-нибудь сплетни?... Но я надѣюсь, что ты имъ не повѣришь, -- не такъ-ли, мой другъ?
   Каждая женщина хоть разъ въ своей жизни любитъ мужчину, которому не въ силахъ измѣнить. Это вполнѣ оправдалось безукоризненнымъ поведеніемъ Маргариты во все время ея связи съ Лудовикомъ.
   -- Подумай самъ, могу-ли я обмануть тебя, Лудовикъ, продолжала Дюнуазка: -- когда одна мысль объ измѣнѣ тебѣ возмущаетъ всю мою душу.
   -- Я вовсе не обвиняю васъ, Маргарита; отдаю, напротивъ, полную справедливость вашей вѣрности.
   -- А, такъ вотъ онѣ -- эти серьезныя вещи, которыхъ я такъ сильно испугалась! Браво! Но только, пожалуйста, мой несравненный Лудовикъ, не говори мнѣ больше это несносное вы.... умоляю тебя!.... Если-бъ ты зналъ, какъ это тревожить меня; что можетъ быть лучше говорить другъ-другу ты?-- въ этомъ словѣ заключается все, что остается намъ лучшаго изъ самыхъ счастливыхъ минутъ нашей жизни и все, что только свѣтъ оставляетъ намъ въ память этихъ чудныхъ мгновеній. Если ты не дорожишь этимъ словомъ, значитъ ты не любишь меня такъ, какъ я люблю тебя.
   И говоря это вкрадчивымъ голосомъ, Маргарита хотѣла сѣсть къ Лудовику на колѣни, но онъ легко оттолкнулъ ее.
   -- Наконецъ, вы должны же когда-нибудь приготовиться къ своей участи, -- сказалъ Лудовикъ: -- съ-этихъ-поръ мой другъ, другаго обращенія между нами не будетъ.
   Маргарита, изумленная тѣмъ, что Лудовикъ оттолкнулъ ее, вовсе не разслышала его словъ.
   -- Боже мой! вскричала она: -- все также какъ вчера, какъ третьяго дня, какъ всякій день! И у тебя нѣтъ ни одной ласки, ни одного поцѣлуя для бѣдной Маргариты?.... Боже мой! какъ я несчастна!
   И въ подтвержденіе своей жалобы, молодая дѣвушка горько заплакала.
   Положеніе Лудовика становилось затруднительнымъ. Отправляясь въ улицу Клюни, онъ надѣялся, что для предстоящей драматической сцены у него достанетъ энергіи и воли, но покорность Маргариты, совершенно неожиданная, потребовала отъ него хладнокровной стойкости, совершенно недоступной нѣкоторымъ характерамъ. Чтобъ устоять въ своемъ намѣреніи, онъ рѣшился употребилъ лицемѣріе, и посадилъ на колѣни, за минуту предъ тѣмъ оттолкнутую имъ женщину.
   -- Ты права, мое бѣдное дитя! Я понимаю твои страданія и всю тяжесть того положенія, въ которое я тебя поставилъ. За чемъ же продолжать его?
   Маргарита не поняла двусмысленности сказанныхъ имъ словъ.
   -- За чѣмъ! И ты спрашиваешь за чѣмъ! Возразила она:-- за тѣмъ, что одинъ твой поцѣлуй вполнѣ выкупаетъ всѣ мои страданія; за одинъ этотъ поцѣлуй я готова вынести всѣ мученія ада, за тѣмъ, что страданія и печали, на которыя ты обрекаешь меня, кажется, усиливаютъ любовь мою! Когда ты называлъ мою любовь къ тебѣ безуміемъ, тогда я вовсе не побила тебя такъ сильно, какъ теперь, -- когда ты отказываешь мнѣ не только въ ласкѣ, но даже въ словѣ любви и участія.
   Борьба началась и отступленіе было уже невозможно для Лудовика.
   Какъ въ мірѣ физическомъ, такъ и въ нравственномъ, страшно нанести только первый ударъ. Слезы, точно также какъ и кровь, охмеляютъ того, кто вызываетъ ихъ.
   -- Послушайте, Маргарита, началъ Лудовикъ де-Фонтанье голосомъ, явно противорѣчившимъ его нѣжному обращенію: -- вашъ извѣстны какія случайныя обстоятельства сблизили насъ. Мнѣ всегда было отвратительно искать въ любви одного только минутнаго наслажденія, и потому мнѣ казалось, что нашему случайному сближенію нѣтъ никакого основанія продолжаться далѣе одного дня. По слабости моей, въ которой я уже не разъ глубоко раскаявался, я заглушилъ въ себѣ голосъ разсудка. Но чѣмъ больше мы сближались, тѣмъ выше я сталъ цѣнить васъ, открывая въ душѣ вашей качества, которыхъ никогда не подозрѣвалъ и потому все еще надѣялся, что вы оправдаете мнѣ мечты, будете для меня идеаломъ любимой женщины. Но теперь, я чувствую, что мнѣ невозможно носить на себѣ личину любви, я не въ состояніи отвѣчать вамъ, потому что никогда не любилъ васъ.
   При первыхъ же словахъ Лудовика, Маргарита поднялась съ его колѣнъ и стала передъ нимъ, пристально уставивъ дикій взглядъ на молодаго человѣка, какъ-будто слова его имѣли какой-нибудь осязательный ббразъ и цвѣтъ, въ которые она желала бы получше вглядѣться.
   -- Что онъ говоритъ? медленно повторяла она, потирая себѣ рукой лобъ и, повидимиму, собираясь съ мыслями; но потомъ ея разсудокъ, совершенно отуманенный жестокими словами Лудовика, мало-по-малу сталъ проясняться и, наконецъ, она быстро перешла изъ оцѣпенѣнія къ отчаянію, крикамъ и рыданіямъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! вскричала она: -- всѣ слова твои -- ложъ! Ты лжешь, если говоришь, что не любилъ меня никогда!.... Да неужели я не съумѣю различить любовь отъ равнодушія?... Я не любила д'Эскомана; но развѣ я обращалась съ нимъ такъ, какъ обращался ты со мной? Развѣ нелюбимой женщинѣ говорятъ когда-нибудь такія нѣжныя слова, какія говорилъ ты... Они еще до-сихъ-поръ звучатъ въ моихъ ушахъ!... Не думаешь-ли ты, что я потеряла память? Нѣтъ, ты любилъ меня -- я знаю это... Но если теперь ты измѣнилъ мнѣ, такъ почему же не сказать прямо, откровенно; къ чему всѣ эти уловки, вся эта лицемѣрная деликатность?... Не хочешь-ли, чтобъ я сама избавила тебя отъ затруднительнаго признанія, отъ стыда быть лжецомъ, такъ пожалуй, я сама выскажу за тебя всю истину.... Ты полюбилъ другую, я стѣсняю тебя и потому ты хочешь избавиться. Не правда-ли?.... Боже мой! какъ-бы только узнать мнѣ, кто она, эта женщина. Если я узнаю ее -- берегись за нее... берегись -- Безъ малѣйшей жалости, безъ зазрѣнія совѣсти, я убью ее, какъ собаку. Слышишь-ли ты? Берегись за нее Лудовикъ.
   Маргарита говорила это съ раздутыми ноздрями, со взоромъ сверкающимъ какъ молнія, съ распустившимися по плечамъ волосами, размахивая рукой, какъ-будто сцена убійства уже совершилась.
   Въ эту минуту она была до того страшна, что герой нашъ невольно поблѣднѣлъ. Но потомъ, несмотря на всѣ ея угрозы, мягкое чувство женщины одержало верхъ и наконецъ усмирило въ ней дикій порывъ ревности. Молодая дѣвушка повидимому впала въ изнеможеніе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Я не вѣрю -- это ложь! сказала она и упала на колѣни передъ Лудовикомъ, цѣлуя и обливая слезами его руки. Нѣтъ, -- это неправда!... Ты хотѣлъ только испытать меня, хотѣлъ посмѣяться.... Неправда-ли?... Ты хотѣлъ убѣдиться, дѣйствительно-ли твоя глупенькая Маргарита любитъ тебя такъ сильно, какъ увѣряетъ въ томъ. Нѣтъ, ты хотѣлъ только постращать меня! Боже мой! Да если это тебѣ нравится, если это тебя радуетъ -- мучь меня сколько тебѣ угодно!... Вѣдь я твоя.... твоя собственность.... твоя вещь.... А между тѣмъ я страдаю отъ этого, и такъ сильно страдаю, что кажется согласилась-бы лучше умереть.
   Сердце судьи едвали такъ жестоко и упрямо, какъ сердце человѣкъ, исключительно преданнаго какой-нибудь одной идеи и одному чувству, если только не съумѣютъ затронуть именно эту идею, это чувство. Такъ и Лудовикъ де-Фонтанье, готовый на всевозможныя пожертвованія, чтобъ осушить хоть одну слезу на лицѣ маркизы д'Эскоманъ, не повелъ даже бровью при видѣ обливавшейся слезами и лежавшей у ногъ его Маргариты.
   Онъ думалъ только объ одномъ, что дѣло уже начато и подвигается къ развязкѣ.
   -- Перестаньте, Маргарита; будьте благоразумны, сказалъ онъ самымъ ледянымъ голосомъ. Теперь вы проклинаете меня, но впослѣдствіи поймете, что я именно потому-то былъ вашимъ истиннымъ другомъ, что считалъ подлостью пользоваться вашею молодостью и любовью, не отвѣчая тѣмъ взаимнымъ чувствомъ, котораго вы достойны.
   -- Моя молодость!... Да развѣ ты не видишь, что если эти муки, эти страданія продолжатся еще десять минутъ, то я непремѣнно посѣдѣю?... Моя молодость!... да какое же мнѣ дѣло до нее?... Моя молодость -- это ты, моя жизнь -- это опять ты.... Лудовикъ, милый Лудовикъ! Люби меня хоть изъ состраданія; если нѣтъ въ тебѣ любви ко мнѣ, то хоть обмани и скажи, что ты любишь меня!
   -- Вы требуете невозможнаго, Маргарита! Я виноватъ, что молчалъ до-сихъ-поръ, но дальнѣшее молчаніе съ моей стороны было-бы преступленіемъ. Я собирался двѣ недѣли, чтобъ открыть вамъ истину, и впродолженіе этихъ двухъ недѣль, я заставилъ и себя и васъ страдать невыносимо.
   Но Маргарита Жели не слушала его, или, вѣрнѣе сказать, вовсе не хотѣла слушать.
   -- Такъ научи-же меня, какъ тебѣ понравиться, продолжала она: -- научи, что надо сдѣлать, чтобъ заставить тебя полюбить меня... да развѣ я жаловалась когда-нибудь, что онъ не любитъ меня?... Скажи, Лудовикъ, какъ я могу расположить тебя къ себѣ. Да говори-же... Я готова совершенно перевоспитать себя, чтобъ только быть твоей навсегда.
   На лицѣ Лудовика отразилось нетерпѣніе.
   -- Послушайте, Маргарита, отвѣчалъ онъ: -- если вы хотите продолжать разговоръ, то сохраните хоть не много присутствіе разсудка.
   -- Разсудка!... Но вѣдь это лѣкарство хорошо только для безумныхъ. Я никогда не имѣла его и не хочу имѣть... я желаю одного -- твоей любви, и если ея уже нѣтъ, то, по-крайней-мѣрѣ, не разочаровывай меня -- въ моемъ пріятномъ обманѣ.
   -- Но къ чему все это послужитъ, бѣдняжка? Нѣтъ, лучше кончимъ теперь нашъ разговоръ, и я приду поговорить о томъ же, когда вы будете спокойнѣй.
   -- Ты не выйдешь отсюда! вскричала Маргарита, бросившись къ дверямъ.-- Нѣтъ! ты не выйдешь -- увѣряю тебя!... Да и что будетъ со мною, если ты уйдешь? Я знаю, что ты любишь другую, -- иначе ты не былъ-бы такъ неумолимъ. О! я хорошо понимаю это, потому-что сама, не любя д'Эскомана, точно также поступала съ нимъ, какъ ты теперь со мной. Но вѣдь я... я зла, тогда какъ ты, напротивъ, добръ... Нѣтъ я увѣрена, что тебя подстрекнули къ тому, тебѣ внушили, посовѣтовали... Ну, признайся, скажи мнѣ откровенно, и тогда только я выпущу тебя отсюда. Ты понимаешь -- я не изъ тѣхъ женщинъ, чтобъ равнодушно терпѣть соперницу... И такъ, раскажи же мнѣ все, признайся во всемъ и тогда я успокоюсь. Ну, неправда-ли, что ты влюбленъ въ другую?... Не обманывай меня и, глядя мнѣ прямо въ лицо, отвѣчай: да или нѣтъ.
   -- А если-бъ это и было такъ, развѣ я не вправѣ распологать своими чувствами?
   -- Кто же отнимаетъ у тебя это право?... Но ты говори откровенно, чтобъ я хоть разъ въ жизни, услышала правду изъ твоихъ устъ. Твое признаніе -- мой приговоръ; имѣй же смѣлость его высказать, какъ палачъ!
   -- Маргарита, вы клевещете на меня... Я никогда не лгалъ предъ вами и никогда не говорилъ, что люблю васъ. Это также справедливо, какъ и то, что между нами подобная сцена -- послѣдняя... Вы уже не въ первый разъ обвиняете меня въ равнодушіи къ вамъ.
   -- А! произнесла Маргарита голосомъ Архимеда, рѣшившаго великую задачу: -- а! это она!
   -- О комъ вы говорите?
   -- О ней, о ней...
   -- Да о комъ-же?
   -- О маркизѣ д'Эскоманъ! А, такъ ты остался ей вѣренъ? Такъ твое постоянство еще продолжается?... Ты отмстилъ за меня такъ, какъ я не ожидала.
   -- За васъ? маркизѣ д'Эскоманъ?... да какое же можетъ-быть сближеніе между Эммой и...
   -- И мною, -- хотите вы сказать, или, иначе, между знатной дамой и потерянной дѣвушкой. Не такъ-ли?... Ну, что же вы молчите?... Не смущайтесь и договаривайте... Впрочемъ, въ эту минуту я не знаю къ кому изъ насъ, -- ко мнѣ или къ ней -- приличнѣе отнести названіе потерянной... Боже мой! какъ долго ты терпишь несправедливость людей!... Мы родимся бѣдны и въ шестнадцать лѣтъ еще ходимъ въ рубищѣ, до котораго вамъ отвратительно прикоснуться даже пальцемъ. Но вотъ предъ нами раскидываютъ шали и драгоцѣнности, разсыпаются въ лести и любезностяхъ, столько-же заманчивыхъ для насъ, какъ и самыя шали и драгоцѣнности. И что-жъ?... Разумѣется мы не въ силахъ устоять противъ такихъ обольщеній и отдаемся вполнѣ нашимъ тиранамъ; они покупаютъ насъ на вѣсъ золота, если не за черствый кусокъ хлѣба... И вотъ вамъ потерянная женщина!... Другіе же родятся во всемъ блескѣ счастія; природа даетъ имъ съ колыбели все, чего только можно пожелать, -- все о чемъ только можно мечтать, и что мы пріобрѣтаемъ только цѣной чести и здоровья, служа низкимъ прихотямъ мужчинъ... И вдругъ эти-то знатныя дамы, при такой блестящей обстановкѣ, пользуясь всѣми земными благами, также низко падаютъ изъ одного каприза, какъ мы падаемъ изъ крайней бѣдности и нужды... И что-жъ?... это самое паденіе, пятнающее честь бѣдной дѣвушки, нисколько не пятнаетъ знатное имя свѣтской дамы!... Нѣтъ, нѣтъ! Я довольно терпѣла, и скажу все, что на душѣ мой. Слушай меня, Лудовикъ!...
   -- Маргарита, -- молчите!... Ни слова больше!... Прошу васъ не произносить имени всѣми уважаемой женщины, -- остерегитесь! иначе я не отвѣчаю за себя...
   -- А-а-а! Такъ ты меня ударишь, ты меня прибьешь за нее... Такъ вотъ какъ?... Видишь-ли теперь, что моя правда -- ты ее любишь!... Ну пусть, я замолчу; но за-то покажу тебѣ на дѣлѣ, что если ты бросаешь меня ради маркизы, то ты мѣняешь только одну падшую женщину на другую.
   -- Маргарита! вскричалъ Лудовикъ, схвативъ ее за горло: я не отвѣчаю больше за себя...
   -- Такъ пойдемъ, пойдемъ! отвѣчала она, увлекая его на лѣстницу, по которой быстро поднялась наверхъ съ какой-то лихорадочной торопливостью.
   Всѣ три двери комнатокъ втораго этажа на этотъ разъ были заперты.
   Маргарита указала Лудовику на одну изъ этихъ дверей, за которой жилъ одинъ изъ фабричныхъ мастеровыхъ, молодой человѣкъ прекрасной наружности, прозванной шатоденскимъ Адонисомъ.
   -- Вотъ здѣсь будуаръ маркизы д'Эскоманъ, громко сказала Маргарита:-- здѣсь она назначаетъ любовныя свиданія.
   -- Свиданія!... кому?... вскричалъ Лудовикъ де-Фонтанье уязвленный прямо въ сердце демономъ ревности.
   -- Кому?... Спроси у нея!... Вѣроятно, какому-нибудь скромному мастеровому... Пока ты, дворянинъ, проводишь время у гризетки, маркиза наслаждается у какого-нибудь простаго работника.-- Вотъ это ужъ чистое равенство!... Не правда-ли?... Ну что-жъ ты молчишь?... Отвѣчай, какъ тебя?-- виконтъ, графъ, баронъ, что-ли?... Я право до-сихъ-поръ не знаю, кто ты такой.
   -- Неужели?! вскричалъ Лудовикъ, закрывая лицо руками:-- Нѣтъ я не вынесу этого!...
   И онъ бросился отворять показанную дверь, но она, не смотря на его усилія, нисколько не подавалась.
   А между-тѣмъ громкій голосъ Дюнуазки вызвалъ на лѣстницу всѣхъ жильцевъ нижняго этажа, и матушка Бригита, выбѣжавъ на шумъ изъ своей комнатки вмѣстѣ съ маленькимъ внукомъ, изъ всѣхъ силъ старалась помѣшать Лудовику вломиться въ чужую комнату.
   Маргарита Жели поняла, что если она упуститъ еще нѣсколько минутъ, то задуманное ею мщеніе вовсе неудастся. Она боялась, что Лудовикъ, не удостовѣрясь лично въ справедливости ея словъ, никогда больше не повѣритъ имъ. Чтобы разомъ покончить дѣло и достигнуть своей цѣли, Маргарита стремительно бросилась къ двери и оттолкнула отъ нея самого Лудовика и матушку Бригиту такъ сильно, что первый едва устоялъ на ногахъ, а вторая растянулась навзничь на полу. Потомъ однимъ ударомъ ноги она растворила дверь.
   Тогда глазамъ Лудовика де-Фонтанье представилась узенькая комнатка и въ ней двѣ женщины. Одна изъ нихъ смѣло выступила впередъ и онъ узналъ въ ней Сусанну Моле; другая же закрыла свое лицо руками; по ея стану, по шелковистымъ русымъ локонамъ, выбившимся изъ-подъ шляпки, и особенно по необычайно-сильному біенію собственнаго сердца, -- Лудовикъ де-Фонтанье тотчасъ догадался, что это была Эмма.
   Но Маргарита Жели ошиблась въ одномъ: въ комнаткѣ не было и слѣдовъ мужчины. Этого мало, стоявшая въ ней кровать была вынесена и на томъ мѣстѣ, гдѣ она стояла, полъ былъ разобранъ и насыпь подъ нимъ повидимому вынута затѣмъ, чтобъ сдѣлать сколь возможно тоньше потолокъ надъ комнатами перваго этажа, въ которыхъ жила Маргарита.
   Увидѣвъ это, молодая Дюнуазка поняла въ чемъ дѣло, и блѣдное лицо ея помертвѣло.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.
О томъ, какъ иногда опасно подслушивать въ западнѣ.

   И такъ, не было сомнѣнія, что въ жалкой и узенькой комнаткѣ, смежной съ горенкой Бригиты, дѣйствительно находились маркиза д'Эскоманъ и Сусанна Моле.
   Намъ остается теперь объяснить, какимъ образомъ попала сюда Эмма съ своей кормилицей.
   Мы ужъ разсказали, что по выздоровленіи маркизы д'Эскоманъ, въ ней опять заговорило чувство долга и угрызеніе совѣсти.
   Нѣтъ сомнѣній, Эмма любила Лудовика, но въ то же время о ни предвидѣла неодолимыя препятствія къ осуществленію своего мечтательнаго счастья. Главной преградой, раздѣлявшей ее отъ Лудовика, по мнѣнію ея, была Маргарита. Сусанна Моле дала слово, во-что-бы то ни стало, уничтожить эту преграду.
   Странная роль, принятая Сусанной въ этомъ дѣлѣ, безъ сомнѣнія была слишкомъ не но душѣ ей, такъ сильно любившей свою питомицу. Но мы обязаны отдать справедливость доброй кормилицѣ и заявить, что она рѣшилась на эту роль, недавъ себѣ ни минуту на размышленіе; здѣсь былъ для нея вопросъ жизни и смерти, -- вопросъ для нея столь важный, что она почла-бы преступленіемъ всякое уклоненіе, или нерѣшительность съ своей стороны. Вопросъ этотъ заключался въ томъ: останется-ли Эмма жива или болѣзнь сведетъ ее въ могилу? Фанатическая привязанность къ питомицѣ Сусанны, не дала ей времени одуматься. Впослѣдствіи она приводила весьма основательныя причины въ свое оправданіе, что играла такую незавидную роль въ этомъ торжественномъ случаѣ своей жизни. Даже религіозныя убѣжденія Сусанны подчинились требованіямъ той постоянной мысли, которая овладѣла всѣми силами ея души.
   Всѣ планы, составленные Сусанною Моле, чтобы осуществить свои мечты, сильно отзывались восторженнымъ состояніемъ ея мозга. Она постоянно думала только о томъ какъ-бы отъискать Маргариту и предложить ей значительную сумму денегъ, скопленныхъ экономіей Сусанны, чтобъ тѣмъ склонить ее уѣхать куда-нибудь изъ города. Пользуясь полной свободой, кормилица неустанно хлопотала объ этомъ дѣлѣ. Она не сомнѣвалась, что Лудовикъ де-Фонтанье снова возвратится къ ногамъ маркизы, которая, не зная вовсе тайныхъ пружинъ интриги, приметъ это обращеніе Лудовика за искренюю привязанность.
   Разспрашивая о Маргаритѣ и собирая разныя свѣдѣнія, необходимыя для осуществленіи ея плана, Сусанна Моле убѣдилась, что выполнить его вовсе не такъ трудно, какъ она думала. Узнавъ между прочимъ, что Лудовикъ де-Фонтанье болѣе чѣмъ холоденъ къ молодой дѣвушкѣ, Сусанна, съ свойственной женщинамъ логичностью, заключила, что молодой человѣкъ никогда не переставалъ думать объ Эммѣ, которой онъ нѣкогда высказалъ самое пламенное признаніе въ любви своей.
   При этой мысли кормилица подпрыгнула отъ радости и надежды. Теперь она хотѣла увѣриться въ своемъ мнѣніи. Какъ полицейскій съищикъ, она слѣдила за всѣми движеніями Лудовика; цѣлые дни, какъ тѣнь, преслѣдовала его по пятамъ; даже провожала издали на прогулкахъ по берегу Луары, куда молодой человѣкъ уходилъ помечтать на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ встрѣтился въ первый разъ съ маркизой д'Эскоманъ, Сусанна не теряла его изъ виду и въ то время, когда онъ въ раздумьи бродилъ около ихъ дома, и изъ всего видѣннаго ею, наконецъ убѣдилась, что онъ вовсе не похожъ на счастливаго любовника.
   И такъ она узнала много, но ничего положительнаго.
   А между тѣмъ необходимы были самыя вѣрныя свѣдѣнія, чтобъ съ успѣхомъ дѣйствовать на Эмму.
   Находясь подъ вліяніемъ ideé-fixe, чувства человѣка обыкновенно изощряются до чрезвычайной тонкости и дѣлаются необыкновенно воспріимчивыми.
   Сусанна Моле до такой степени сочувствовала своей питомицѣ, что существованія ихъ слились повидимому въ одно, такъ что первая страдала тоскою послѣдней и радостно оживала при ея радости. И это внутреннее чувство говорило Сусаннѣ, что постоянные переходы отъ надежды къ разочарованію убьютъ ея дорогую Эмму.
   Единственное было средство разузнать всѣ подробности -- обратиться къ матушкѣ Бригитѣ, которая вмѣстѣ съ Моле принадлежала одному и тому же приходу. Это обстоятельство облегчило ихъ сближеніе. Однажды, передъ началомъ мессы, Сусанна, замѣтивъ, что Бригита разговорилась съ раздавателемъ святой воды, -- подошла къ нимъ и вмѣшалась въ ихъ бесѣду. Такъ завязалось знакомство двухъ кумушекъ. Сначала онѣ вели между собою разговоръ религіозный, потомъ незамѣтно перешли къ мирскимъ предметамъ и притомъ принялись такъ легко злословитъ всѣхъ въ городѣ, какъ будто христіанское смиреніе и кротость никогда не принадлежали къ числу ихъ добродѣтелей.
   Вообще провинціальныя мѣщанки презираютъ болѣе, чѣмъ свѣтскіе люди, женщинъ своего сословія, ведущихъ не скромную жизнь и въ-особенности тѣхъ, которыя живутъ на содержаніи. Внушается-ли имъ это чувство завистью, или нравственнымъ инстинктомъ, или просто отвращеніемъ къ падшимъ женщинамъ, неумѣвшимъ безукоризненно перенести свою бѣдность -- мы неберемся этого рѣшить. Достовѣрно только то, что матушка Бригита, постоянно обязанная благодѣяніями Маргаритѣ и безцеремонно принимавшая подаянія отъ Лудовика, не заставила Сусанну долго просить себя и подробно разсказала ей все, что только можно было сказать дурнаго о Маргаритѣ.
   Во имя оскорбленной нравственности, Сусанна Моле сначала подстрекала въ матушкѣ Бригитѣ сильную антипатію къ Маргаритѣ; но потомъ, противъ тѣхъ же правилъ нравственности, принялась сама такъ отчаянно лгать, что едва-ли не перещеголяла въ этомъ искусствѣ всѣхъ женщинъ, которыхъ только-что безпощадно позорила и ругала. Нисколько не запинаясь, она разказала своей новой знакомой, что молодой человѣкъ, о погибели котораго онѣ обѣ сейчасъ такъ искренно сожалѣли, приходится сродни ея госпожѣ, и притомъ прибавила, что онъ женатъ и что безпутнымъ поведеніемъ своимъ довелъ молодую жену до страшнаго отчаянія. Тутъ Сусанна до того живописно очертила все отчаяніе страдающей женщины, что матушка Бригита разсвирѣпѣла и озлилась на Маргариту, едва-ли не болѣе самой Сусанны. Въ припадкѣ своего гнѣва старуха рѣшила, что слѣдовало-бы взять сотню сноповъ соломы, развести огонь и непремѣнно сжечь на этомъ кострѣ живьемъ всѣхъ чародѣекъ, нарушающихъ своимъ колдовствомъ счастіе супружеской жизни.
   Чтобы сколько-нибудь умѣрить чрезмѣрное усердіе старухи Бригиты, Сусанна заговорила съ ней о чародѣйствѣ этихъ женщинъ и, мало-по-мало, высказала свое желаніе узнать тѣ чары, которыми безпутная женщина околдовала Лудовика.
   -- Только-то? отвѣчала матушка Бригита: -- да это вовсе не трудно узнать. Надъ квартирой этой безпутной живутъ мастеровые; они приходятъ къ себѣ только ночевать. Мой внучекъ Николашка, пользуясь этимъ, ходитъ днемъ въ ихъ комнатки играть и глазѣть изъ окна на улицу. Въ одной комнаткѣ проведена изъ квартиры Маргариты труба отъ камина. Вотъ какъ-то разъ, внучекъ мой, играя, сдвинулъ въ трубѣ три или четыре кирпича, такъ-что стоитъ только вынуть и приложить ухо къ отверстію, чтобы не проронить ни одного слова, и даже одного вздоха этой развратницы.
   Но не время было Сусаннѣ распрашивать старуху Бритту, какимъ-образомъ она дошла до этого открытія. Хотя любопытство считается грѣхомъ и настоящій случай, въ которомъ играли роль такія невинныя шалости, какъ вздохи Маргариты, ни сколько не уменьшалъ важности этого грѣха, однакожъ Сусанна считала неумѣстнымъ обвинять въ немъ старуху Бригиту, потому-что предложеніе ея нравилось доброй кормилицѣ. Сусанна Моле поспѣшила воспользоваться открытіемъ и лично убѣдиться въ справедливости словъ Бритты.
   Въ то самое время Лудовикъ де-Фонтанье только-что пришелъ къ Маргаритѣ, и подстерегавшая Сусанна не проронила ни одного слова изъ разговора его съ любовницей.
   Съ-тѣхъ-поръ Моле ежедневно приходила въ свою западню, и въ одно изъ такихъ посѣщеній встрѣтилась на лѣстницѣ съ Лудовикомъ.
   Хотя при этой встрѣчѣ онъ не совсѣмъ еще призналъ кормилицу и сомнѣвался, чтобъ это была дѣйствительно она; но зато Сусанна хорошо разглядѣла Лудовика и, опасаясь преслѣдованія, быстро вбѣжала наверхъ. Она, не заходя уже въ комнатку красавца мастероваго, прямо бросилась въ горенку Бригиты и спряталась за дверь, такъ-что послѣдняя, принимая Лудовика, совершенно заслонила дверью Сусанну Моле.
   И бабушка и внучекъ, посвященные въ тайны этого дѣла, превосходно разъиграли свою роль, какъ опытные актеры, и Лудовикъ де-Фонтанье, не подозрѣвая вовсе близкаго сосѣдства Сусанны, даже не переступилъ порога бригитиной лачужки.
   И такъ Сусанна, сдѣлавшись тайнымъ свидѣтелемъ домашнихъ сценъ Маргариты, скоро убѣдилась, что она вовсе не такая опасная соперница Эммы, какой представлялась ей прежде. Съ тѣмъ вмѣстѣ она догадалась, что Лудовикъ тяготится своей любовницей и, при первомъ удобномъ случаѣ, готовъ бросить ее ради маркизы. Отъ наблюденій Сусанны не ускользнула даже его затаенная, но съ каждымъ днемъ больше и больше раздуваемая страсть къ ея питомицѣ.
   И кормилица, собравъ всѣ эти свѣдѣнія, поспѣшила сообщить ихъ Эммѣ.
   Но маркиза д'Эскоманъ, наперекоръ ожиданій Сусанны, приняла это извѣстіе очень холодно и осталась въ высшей степени недовольна ея дѣйствіями. Она довела до слезъ кормилицу, получившую въ первый разъ въ жизни строгій выговоръ отъ той, которую она возрастила какъ собственное дитя свое.
   Эмма серьезно старалась доказать ей всю низость ея поступка, всю пошлость ея плана и средствъ, принятыхъ къ его осуществленію. Но тамъ, гдѣ безсиленъ голосъ совѣсти -- безсильны и всѣ убѣжденія. Сусанна вовсе не имѣла въ виду какой-нибудь преступной связи Лудовика съ маркизой, а старалась единственно спасти ей жизнь и возвратить здоровье; но, по понятіямъ старой няньки, цѣль достигалась не иначе, какъ когда Эмма вполнѣ увѣрилась-бы, что Лудовикъ нисколько не любилъ Маргариты.
   И никакіе доводы маркизы д'Эскоманъ не могли вывести Сусанну изъ заблужденія.
   Съ этого самого вечера, она снова повела аттаку противъ сердца своей Эммы, съ непреклоннымъ упорствомъ, свойственнымъ только дѣтямъ и дикарямъ. Встрѣтивъ оппозицію, она нисколько не смутилась такой неудачей и на другой день опять возобновила свои нападенія. Сусанна не давала ни малѣйшаго отдыха своей питомицѣ: безпрестанно твердила ей о Лудовикѣ, о его страстной любви къ маркизѣ, о его тоскѣ и страданіяхъ, о его великодушіи и рыцарской чести.
   Если вода, падающая капля-за-каплей со скалы, подтачиваетъ камень,-- то неудивительно, что искушающія слова Сусанны, наконецъ, смягчили Эмму. Они затронули женское самолюбіе, прямо подѣйствовали на чувство маркизы, вызвали у нея сожалѣніе и сочувствіе къ страданіямъ молодаго человѣка, котораго, точно также какъ и ее, безнадежная любовь могла свести въ могилу. Все это имѣло сильное вліяніе на любящее сердце Эммы, еще колебавшееся единственно изъ боязни нарушить приличіе, такъ строго обязательное для свѣтской женщины.
   Прошло немного времени и Эмма уже не запрещала своей кормилицѣ говорить о любви Лудовика и не осуждала ее, а только оспаривала ея доводы. Съ этой минуты маркиза д'Эскоманъ могла считаться погибшей: паденіе ея зависѣло только отъ времени и случая...
   Торжествующая Сусанна побѣдоносно опровергала каждый доводъ своей госпожи, кромѣ одного, противъ котораго она не могла ничего отвѣчать. Вопросъ заключался въ томъ: если Лудовикъ де-Фонтанье дѣйствительно не любить Маргариту, то почему онъ не прерываетъ съ нею связь;-- этотъ вопросъ сбивалъ съ толку самою Сусанну. Она старалась избѣгать его и вкрадчиво повѣряла Эммѣ только свои наблюденія.
   И на этотъ разъ она не щадила ни красокъ для соблазнительныхъ картинъ, ни унизительнаго усердія, съ которымъ она подслушивала и подсматривала Лудовика съ Маргаритой; она не стыдилась передавать Эммѣ самыя скандалёзныя сцены, лишь бы онѣ горячили воображеніе маркизы и убѣждали ее въ равнодушіи де-Фонтанье къ его любовницѣ.
   Случай или, лучше сказать, натура женщины всего болѣе помогла Сусаннѣ.
   Разсказы ея возбудили въ Эммѣ до того невѣдомыя ей чувства. Описаніе страстныхъ нѣжностей, расточаемыхъ Маргаритой своему возлюбленному, сразу разожгли въ маркизѣ д'Эскоманъ и чувственность и ревность, которыхъ она не знала прежде. Въ мягкой и кроткой душѣ маркизы вдругъ зародилась ненависть, и непорочное сердце стыдливой молодой женщины, возмущавшееся нѣкогда подобными проявленіями чувственности, теперь уже осуждало ихъ изъ одной только зависти.
   Съ этихъ поръ здоровье маркизы д'Эскоманъ опять стало хуже. Она почти совсѣмъ потеряла и безъ того слабый сонъ, и даже боялась его, такъ ужасны были ея сновидѣнія. Дѣйствія этой безсонницы обнаружились быстрымъ упадкомь силъ молодой женщины.
   Въ одну изъ такихъ мучительнымъ ночей, усталая Эмма со всѣмъ было заснула, какъ вдругъ встрепенулась съ страшнымъ и пронзительнымъ крикомъ.
   Сусанна Моле тотчасъ же прибѣжала на крикъ маркизы и нашла ее въ какомъ-то лихорадочномъ волненіи, съ тупымъ взоромъ и багровымъ лицомъ. Эмма едва дышала.
   -- Я хочу сама все видѣть, вскричала она рѣзкимъ. и прерывающимся голосомъ: -- Да!... лично удостовѣриться... но если, Сусанна, ты обманула меня -- я умру... умру непремѣнно и безъ сожалѣнія!... Если-же онъ любитъ меня?... Нѣтъ, нѣтъ!... Тогда я не умру прежде, пока не услышу отъ него слова любви и не скажу ему сама, что я также люблю его...
   -- И вы не умрете, милое дитя, нѣжно отвѣчала кормилица внѣ себя отъ радости, что наконецъ-то Эмма избавится отъ своихъ страданій.
   На другой же день, съ самаго ранняго утра, Сусанна отправилась къ Бригитѣ, содрогаясь при одной мысли, что вдругъ по какимъ-нибудь непредвидимымъ обстоятельствамъ намѣреніе ея не исполнится. Старая нянька опять осквернила свои уста ложью, сообщивъ Бригитѣ, что родственница молодаго человѣка желала бы лично удостовѣриться, что происходитъ между имъ и Маргаритой, такъ-какъ онъ все еще продолжаетъ обманывать свое семейство ложными обѣщаніями бросить связь свою съ безпутной женщиной.
   Убѣдительныя слова и еще болѣе убѣдительная звонкая монета, врученная Сусанной старой Бригитѣ, совершенно склонили благочестивую старуху на содѣйствіе и скромность. Услужливая Бригита вызвалась даже покараулить Сусанну и своего внучка, пока они будутъ заняты расширеніемъ обличительнаго отверстія.
   Кормилица съ такимъ усердіемъ принялась за работу, что, казалось, готова была не только разобрать трубу камина, но даже цѣлый домъ. Ссаживая кожу съ рукъ и ломая ногти о затвердѣлые кирпичи, она весело распѣвала, какъ-будто работала надъ шитьемъ тонкаго тюля или собраніемъ цвѣтовъ.
   Кумушки условились между собой, что Сусанна ровно въ три часа придетъ къ Бригитѣ вмѣстѣ съ родственницей Лудовика, а за полчаса до ихъ прихода Николай выйдетъ къ подъѣзду дома, чтобъ подать условный знакъ, въ случаѣ если-бы оказались какія-нибудь непредвидѣнныя препятствія взойдти дамамъ на лѣстницу.
   Сильное нетерпѣніе, овладѣвшее Эммой съ самаго утра, обратило всѣ эти предосторожности въ совершенно безполезныя мѣры.
   Когда она пришла съ Сусанной въ улицу Клюни, то Николая еще не было на условленномъ мѣстѣ, за-то Маргарита, но обыкновенію, была уже на своемъ, то-есть, стояла у окна, задернутаго занавѣской.
   Наружность одной изъ женщинъ, вошедшихъ въ домъ, поразила молодую дѣвушку. Она тихо отворила дверь на лѣстницу и, не смотря на плотность вуаля, покрывавшаго голову маркизы д'Эскоманъ, Маргарита тотчасъ узнала ее.
   До такой степени репутація Эммы была безукоризненна, что Маргарита, при всемъ своемъ недоброжелательствѣ къ ней, вообразила себѣ сперва то же, что и Лудовикъ при встрѣчѣ своей съ Сусанной, то-есть, что маркиза пришла наверхъ, въ лачушку матушки Бригиты, единственно съ христіанской цѣлью.
   Маргарита немного подождала, но Эмма и Сусанна не возвращались.
   Тогда черная мысль мелькнула въ головѣ молодой Дюнуазки. Она подумала, что, можетъ-быть, маркиза д'Эскоманъ носитъ только личину добродѣтели, и, можетъ-быть, подъ скромной наружностью искусно скрываетъ такое же развращенное сердце, какъ и многія другія.
   Это общее мнѣніе лоретокъ о свѣтскихъ женщинахъ, которыя, въ ихъ глазахъ, умѣютъ сберечь свою репутацію только съ помощію искусной маски лицемѣрія.
   Подъ вліяніемъ этой мысли, Жели вдругъ услышала на верху шопотъ; потомъ скрыпъ отварившихся дверей въ комнату красавца мастероваго и затѣмъ осторожные шаги, легкостью своею обличавшіе женскую поступь.
   Подозрѣнія Маргариты въ отношеніи нравственныхъ принциповъ маркизы д'Эскоманъ, повидимому, оправдывались. Жели рѣшила, что знатная дама, избѣгая огласки въ своемъ обществѣ, выбрала себѣ въ любовники человѣка, неизвѣстнаго высшему кругу, темнаго подмастерья шляпнаго мастера.
   Маргарита, опытная въ дѣлахъ такого рода, не удовольствовалась однимъ только подозрѣніемъ, а хотѣла непремѣнно удостовѣриться надѣлѣ въ своихъ предположеніяхъ.
   Съ этой цѣлью она поднялась по лѣстницѣ и вошла въ комнатку матушки Бригиты.
   Старуха приняла нежданную гостью точно также, какъ дней десять назадъ встрѣтила Лудовика де-Фонтанье.
   За то внучекъ старухи теперь не расчесывалъ, какъ было при входѣ Лудовика, собственной пятерней свои волосы и не пользовался невниманіемъ бабушки, чтобъ вытащить что-нибудь съѣстное изъ печки; онъ преслѣдовалъ теперь безпрестанными пинками огромную черную кошку, съ которою онъ постоянно находился въ враждебныхъ отношеніяхъ.
   На этотъ разъ Маргарита, также какъ и Лудовикъ, не нашла никакихъ слѣдовъ замѣченныхъ ею женщинъ; но заключеніе, которое она вывела изъ этого обстоятельства, было совершенно различно съ предположеніемъ Лудовика на счетъ встрѣтившейся ему и мгновенно изчезнувшей Сусанны.
   Дюнуазка, одаренная необыкновенной смѣтливостью, рѣшила, что благотворительныя особы хотя изъ скромности и дѣлаютъ свои благодѣянія тайно, но все-же не доходятъ въ своей добродѣтели до такой скрытности, чтобы просиживать по цѣлымъ часамъ въ бѣдной комнаткѣ мастероваго.
   Въ Маргаритѣ, какъ видно, было довольно своей логики. Оставивъ комнату Бригиты, она бросила бѣглый взглядъ на дверь сосѣдней комнатки и замѣтила, что ключъ былъ вложенъ въ замокъ изнутри. Возвратившись къ себѣ, Дюнуазка отъ души смѣялась этому приключенію и дала себѣ слово непремѣнно поклониться дамамъ, когда онѣ будутъ возвращаться изъ западни, гдѣ наслаждалась любовью прелестная маркиза д'Эскоманъ. Наконецъ, разсчитавъ всю пользу, которую предположила извлечь изъ этого обстоятельства въ отношеніи Лудовика, Маргарита пришла въ неописанный восторгъ. Мы уже видѣли, какъ оправдались ея восторженныя надежды и какъ удалось ей поймать въ западнѣ маркизу д'Эскоманъ. Но къ величайшему сожалѣнію молодой дѣвушки, Эмма была тамъ съ одной своей кормилицей.
   Ни одно слово изъ разговора Лудовика съ Маргаритой не ускользнуло отъ слуха маркизы. Всѣ его жосткія выраженія, вся суровость обращенія его съ молодой дѣвушкой,-- возвысили Лудовика въ глазахъ Эммы гораздо болѣе, чѣмъ самыя преувеличенныя похвалы Сусанны.
   Ревнивое сердце маркизы не простило-бы Лудовику сожалѣнія его къ Маргаритѣ и потому Эмма заключила о силѣ любви его къ себѣ, только изъ неумолимаго равнодушія его къ Жели. Находя де-Фонтанье вполнѣ-достойнымъ своей любви, Эмма съ ужасомъ спрашивала себя, чѣмъ она замѣнитъ ему эту неистовую страсть пылкой Маргариты.
   Разговоръ молодой дѣвушки и Лудовика такъ неожиданно прекратился и они такъ внезапно явились въ комнаткѣ мастероваго, что захватили врасплохъ маркизу среди этихъ размышленій.
   Сусанна Моле, владѣя отлично слухомъ, не проронила не одного слова, сказаннаго въ комнатѣ Маргариты и, вполнѣ понявъ намѣренія ея, хотѣла увести маркизу и скрыться съ ней у старой Бригиты. Но въ это время Эмма, услышавъ свое имя, произносимое Маргаритой въ оскорбительныхъ выраженіяхъ, совершенно уничтоженная, упала въ изнеможеніи на единственный стулъ, стоявшій въ комнаткѣ, и потому бѣгство оказалось рѣшительно невозможнымъ.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
О томъ, какъ неожиданно совершилась развязка для тѣхъ, кто болѣе всего ея желалъ.

   По одному бѣглому взгляду, брошенному Маргаритой во внутрь комнаты, она догадалась въ чемъ дѣло.
   Полу-признаніе, только-что сдѣланное Лудовикомъ де-Фонтанье, необыкновенное волненіе маркизы д'Эскоманъ, бѣшенство Сусанны, безпорядокъ въ мансардѣ мастероваго и особенно огромная разсѣлина въ трубѣ камина, -- ясно объяснили Жели весь ходъ ловко задуманной интриги.
   Если поводомъ къ такому похожденію маркизы была только любовь; то понятно, что предметомъ этой любви не могъ бытъ никто другой, кромѣ Лудовика.
   Но подозрѣнія Маргариты превзошли даже самую истину.
   Она вообразила себѣ, что маркиза д'Эскоманъ не иначе рѣшилась-бы на такое постыдное шпіонство, какъ только для того, чтобы лично удостовѣриться въ исполненіи даннаго ей Лудовикомъ обѣщанія разстаться съ молодой Дюруазскою, и что она пришла сюда съ цѣлью насладиться отчаяніемъ и слезами своей соперницы.
   При этой мысли бѣшенство овладѣло Маргаритой, и она съ дикимъ воплемъ бросилась на Эмму.
   Лудовикъ де-Фонтанье предупредилъ Маргариту. Онъ загородилъ собой полу-живую Эмму и, обхвативъ ее одной рукой, другой удержалъ Жели, которая разразилась самыми неистовыми проклятіями.
   Никто не можетъ избѣжать тѣхъ невыразимыхъ ощущеній, которыя проявляются въ организмѣ двухъ любящихъ существъ, при одномъ легкомъ и даже невольномъ прикосновеніи ихъ другъ къ другу. То же случилось и съ маркизой д'Эскоманъ. Когда она почувствовала близкое біеніе сердца любимаго человѣка, то не смотря на отчаяніе, страхъ и сильное изнуреніе отъ болѣзни, по всему тѣлу ея мгновенно пробѣжала электрическая струя.
   Правда -- молодая женщина сначала находилась въ какомъ-то оцѣпенѣніи, которое впрочемъ продолжалось очень недолго. Обвитая крѣпкими объятіями Лудовика, прижавшаго ее къ груди своей, она затрепетала, словно подъ вліяніемъ гальваническаго тока. Оцѣпенѣніе, парализовавшее на время ея члены, еще не разсѣялось, но душа ея мгновенно пробудилась. Въ страстномъ упоеніи, уступая силѣ магнитеческаго притяженія, Эмма обвилась вокругъ шеи молодаго человѣка, опрокинула назадъ свою бѣлокурую головку и, прислонясь ею къ плечу Лудовика, съ невырозимой нѣжностью томно проговорила
   -- Я страдаю изъ любви къ вамъ, Лудовикъ, и вы должны защитить меня отъ этой женщины.
   Эмма назвала его теперь по имени, какъ привыкла уже называть его въ мечтахъ своихъ.
   Крики Сусанны Моле переполошили всѣхъ жильцовъ дома; въ страшномъ безпокойствѣ и недоумѣніи они сбѣжались во второй этажъ.
   Тогда Сусанна Моле, занятая борьбой и безпощадной перебранкою съ Маргаритою, оставила ее и бросилась запереть двери комнаты; но Маргарита, разбѣшенная словами Эммы до изступленія, собравъ всю энергію оскорбленнаго сердца, опередила кормилицу и растворила двери настежь. Жели поняла, что часъ ея мщенія наконецъ насталъ.
   -- Милости просимъ, закричала она, милости просимъ, тутъ никто не будетъ лишнимъ. Маркиза д'Эскоманъ должна отнынѣ нагло смотрѣть всѣмъ въ глаза съ дерзко-откинутой головой, какъ и я смотрю впродолженіе трехъ лѣтъ. Здѣсь скромность вовсе неумѣстна, да и не къ лицу намъ обѣимъ!..... Можетъ быть вы думаете, что предъ вами одна только я -- такая женщина!.... Нѣтъ,-- насъ двѣ Маргариты.... Маргарита Жели, желавшая снять съ себя позоръ и искупить свои ошибки и заблужденія вѣрностью къ одному...... и еще маркиза д'Эскоманъ -- знатная, замужняя и, какъ всѣ думали, честная женщина, явившаяся сюда, чтобъ отнять любовника у несчастной, потерянной дѣвушки...
   Шопотъ недовѣрія вырвался у слушателей.
   -- Вы еще сомнѣваетесь, добрые люди?-- продолжала Маргарита съ тѣмъ же одушевленіемъ. Поглядите, вотъ гдѣ маркиза изволила подсматривать за мной и за своимъ любовникомъ... Взгляните, какъ они оба покраснѣли... Смотрите, какъ они страстно любятъ другъ-друга, такъ-что даже при васъ стоятъ обнявшись -- Но что мнѣ въ этихъ доказательствахъ? У меня найдется ихъ много, если только я захочу... Что-же вы молчите?-- Опровергайте меня, сударыня; скажите что я лгу, если у васъ хватить на столько присутствія духа. Постарайтесь же разувѣрить нашихъ слушателей.... Они ждутъ этого, они еще сомнѣваются, чтобъ такая знатная дама была способна на такое безстыдство подъ личиной добродѣтели; на такую наглость -- подъ маской скромности. Убѣдите ихъ, что все это ложъ, что вовсе не любовь ваша къ де-Фонтанье вынудила васъ на подобный низкій поступокъ -- подсматривать за потерянной дѣвушкой! Увѣрьте ихъ, что я ошибаюсь... нѣтъ мало этого, что я клевещу ра васъ, утверждая публично, что вы, маркиза, женщина потерянная......
   Вовсе это время Сусанна Моле старалась, но тщетно, прервать, перекричать Маргариту. Едва только молодая дѣвушка успѣла произнести послѣднее слово, какъ Лудовикъ де-Фонтанье, покинувъ маркизу д'Эскоманъ, кинулся къ Маргаритѣ и схватилъ ее за горло,-- но было поздно, -- она успѣла заклеймить позорнымъ эпитетомъ любимую имъ женщину.
   Свидѣтели этой пошлой сцены бросились отнимать несчастную изъ рукъ молодаго человѣка. Они увели его въ горенку старушки Бригиты; а Маргариту, въ сильныхъ конвульсіяхъ, перенесли въ ея комнату.
   Какъ только Лудовикъ освободился отъ докучливыхъ посредниковъ, онъ тотчасъ же бросился назадъ въ комнату къ Эммѣ, полагая, что она нуждается въ его помощи; но маркизы тамъ уже не было.
   Сусанна Моле возпользовалась общей суматохой во время борьбы Лудовика съ осаждавшими его жильцами, желавшими помѣшать его возмутительному насилію, и скрылась, увлекая за собой Эмму, изъ этого ненавистнаго дома.
   Не найдя маркизы, герой нашъ поспѣшилъ также удалиться и, проходя мимо дверей квартиры Маргариты Жели, Лудовикъ даже не подумалъ остановиться подлѣ нихъ. Она казалась ему теперь какимъ-то чудовищемъ, съ которымъ встрѣтиться онъ рѣшился-бы развѣ только для того, чтобы растоптать его въ прахъ. Ни страстная любовь, ни глубокое отчаяніе не извиняли Маргариту въ глазахъ Лудовика; онъ считалъ поступокъ ея страшнымъ преступленіемъ, за который, если-бъ это отъ него зависѣло, онъ отправилъ-бы ее на эшафотъ.
   Лудовикъ де-Фонтанье шелъ, блуждая глазами и покачиваясь изъ стороны въ сторону, какъ пьяный; онъ даже не узнавалъ встрѣчающихся ему друзрй.
   По временамъ, когда въ умѣ его проносилась мысль, что любимѣйшая мечта его жизни, наконецъ, такъ неожиданно и чудесно осуществилась; когда онъ говорилъ самому себѣ, что добродѣтельная маркиза д'Эскоманъ такъ ужасно опозорила себя единственно изъ любви къ нему, -- сердце его наполнялось тогда чуствомъ гордости и самодовольствія. Но чувство это проявлялось въ немъ на мгновеніе, и къ чести его надо сказать, что все вниманіе и весь умъ его были поглощены заботой о судьбѣ Эммы.
   Понимая, что маркизѣ послѣ такой огласки уже невозможно возвратиться къ мужу, Лудовикъ сильно опасался, чтобы безвыходное положеніе Эммы не помутило ея разсудка или, чтобы она съ отчаянія не посягнула на жизнь свою.
   Встревоженный такими опасеніями Лудовикъ де-Фонтанье незамѣтно подошелъ къ дому маркизы д'Эскоманъ. Наступилъ уже вечеръ. Внутри мрачнаго, стараго зданія было темно, безмолвно и безжизненно. Сѣрыя, высокія стѣны имѣли какой-то зловѣщій видъ, какъ будто-бы въ немъ поселились и смерть и могильное запустѣніе.
   При одномъ взглядѣ на замокъ, ледяной холодъ охватилъ Лудовика. Онъ вдругъ почуствовалъ такую невыносимую тоску, что рѣшился проникнуть за эти мрачныя стѣны, во что-бы то ни стало, и, подкупивъ перваго встрѣчнаго, узнать отъ него о всѣмъ, что происходило въ комнатахъ.
   И вотъ Лудовикъ уже взялся рѣшительно за ручку звонка, какъ вдругъ въ эту самую минуту съ нимъ столкнулась какая-то женщина, которая, прибѣжавъ опрометью и запыхавшись, старалась дрожащими руками вложить ключъ въ замокъ двери.
   Лудовикъ и столкнувшаяся съ нимъ женщина взглянули другъ на друга, и оба вскрикнули отъ удивленія. Это была Сусанна
   -- Ради самаго Бога, Сусанна! скажите, гдѣ маркиза и что съ нею? воскликнулъ Лудовикъ.
   -- Идите къ ней, идите скорѣй! въ попыхахъ кричала кормилица.-- Спѣшите-же, или мы не застанемъ ее въ живыхъ!..
   И увѣренная въ могущественное вліяніе Лудовика на Эмму, потерявшую свое доброе имя изъ любви къ нему, Сусанна позабыла даже за чѣмъ прибѣжала домой, какъ будто-бы со встрѣчею Лудовика, она нашла болѣе чѣмъ искала, и снова кинулась бѣжать назадъ такъ быстро; что несмотря на молодость и свѣжесть своихъ силъ, Лудовикъ едва поспѣвалъ за нею.
   Долго бѣжали они, и наконецъ очутились за городомъ.
   На всѣ распросы, которыми закидывалъ ее Лудовикъ, Сусанна ровно ничего не отвѣчала. Ей было не до того, потому что грудь ея и такъ уже колыхалась, поднимаясь и опускаясь съ шумомъ раздувающихся мѣховъ.
   Наконецъ они достигли берега Луары, сдѣлавъ не болѣе ста таговъ вдоль сплошной стѣны тополей; Сусанна до того утомилась скорой ходьбой, что споткнулась и упала на колѣни. Сколько не старалась она приподняться, но силы оставили ее совершенно. Приливъ крови къ груди, до такой степени разширилъ артеріи, что совершенно стѣснилъ дыханіе Сусанны. Она хотѣла было говорить, но голосъ ея оборвался, такъ-что нѣсколько сказанныхъ ею словъ, походили на стонъ умирающей.
   -- Дальше, дальше.... едва проговорила она: -- и вы ее отъищите. Ради Бога проводите ее, ради всего, что вамъ дорого,-- не дайте ей умереть.
   Но Лудовикъ уже не слыхалъ ея словъ, а опрометью бросился далѣе, не заботясь о Сусаннѣ, которая, впрочемъ, и не требовала ни чьихъ заботъ.
   И быстро уничтожая растояніе, онъ озирался во всѣ стороны, стараясь прорѣзать глазами мракъ ночи. Вдругъ въ темнотѣ онъ чуть было не задѣлъ за какую-то массу, которую замѣтилъ, когда уже прошелъ мимо. Лудовикъ тотчасъ вернулся къ ней и увидѣлъ маркизу д'Эскоманъ.
   Она сидѣла на землѣ, прислонившись къ стволу тополя, и склонивъ голову на колѣни, которыя охватила руками. Въ двухъ шагахъ отъ маркизы Лудовику ясно послышался стукъ ея зубовъ.
   -- Маркиза, маркиза! вскричалъ молодой человѣкъ: -- ради Бога!... что съ вами?....
   При звукѣ его голоса Эмма вздрогнула, какъ-бы отъ прикосновенія стали.
   -- Кто здѣсь? спросила она, испуганная нечаяннымъ появленіемъ Лудовика.
   -- Я.... Лудовикъ де-Фонтанье.... тотъ, который васъ такъ горячо любитъ, который не переставалъ васъ никогда любить и который былъ-бы счастливъ, если-бы вы простили ему ошибки его и не отказали въ вашей любви.
   -- И я не узнала его.... вскричала Эмма: -- и я еще сомнѣвалась, что это онъ!... Нѣтъ! сердце мое не обманулось, когда шептало мнѣ, что вы великодушны и не оставите меня въ несчастіи.
   И маркиза совершенно безсознательно прижалась къ Лудовику съ тѣмъ энергическимъ отчаяніемъ, съ которымъ осужденный на смерть падаетъ на грудь своего единственнаго друга. И могло-ли быть иначе, когда эта грудь, къ которой она прижалась, теперь была единственной ея защитой.
   Въ этомъ объятіи ихъ соединилъ первый пламенный поцѣлуй...
   -- Нѣтъ!... нѣтъ!... Ты не покинешь меня -- не правда-ли, другъ мой? говорила она выразительнымъ голосомъ. О! какъ я страдала въ эти послѣдніе два часа!... Я думала, что умру здѣсь, подъ этимъ деревомъ.... Но смерть, которую я звала, не пришла и къ счастію.... И могла-ли я умереть, не увидѣвъ тебя, Лудовикъ.... Нѣтъ, это было-бы слишкомъ жестоко!... Лудовикъ, ты любишь меня?... не правда-ли?... Я вѣрю въ твою любовь, я купила ее долгими страданіями и безчестіемъ моего чистаго имени.
   -- Эмма! милая Эмма! Вся жизнь моя принадлежитъ тебѣ: все, что есть для меня самого дорогаго въ этомъ мірѣ, я отдамъ тебѣ, чтобъ искупить мою вину и спасти тебя на краю гибели.
   -- Да, я погибла.... прошептала маркиза, которой послѣднія слова Лудовика напомнили всѣ происшествія дня.-- Боже мой, я, кажется, покраснѣла-бы теперь отъ взгляда каждаго ребенка.
   -- Ты погибла изъ-за меня, продолжалъ Лудовикъ:-- и я клянусь тебѣ, что съумѣю оцѣнить эту жертву и моей безпредѣльной любовью, моимъ постоянствомъ, возвращу тебѣ и счастье и потерянные дни спокойствія; я заставлю тебя позабыть эту грустную жертву, принесенную ради меня.... да, ты не будешь раскаиваться!... клянусь тебѣ!... И да буду я проклятъ, если измѣню этой клятвѣ, произнесенной теперь въ самую торжественную минуту моей жизни!
   -- За чѣмъ мнѣ твои клятвы?... Кто любитъ, тотъ не въ силахъ обмануть, Лудовикъ!... И можешь-ли ты думать, что я раскаялась-бы, когда-нибудь и въ чемъ-нибудь?... Знаешь-ли, что всѣ мои мысли до такой степени заняты тобою, что когда я слышу твой голосъ, то ничего не помню, что случилось сегодня, вчера, -- забываю все прошедшее. Мнѣ кажется, что я только-что родилась. Повтори, повтори-же еще разъ слово люблю, -- вѣдь я такъ давно мечтала его слышать отъ тебя и никакъ не могла вообразить себѣ, чтобъ это слово было такъ отрадно.
   Послѣ первыхъ порывовъ восторженной любви, послѣ обоюднаго упоенія, необходимо было однакожъ сойдти съ неба на землю и подумать о затруднительномъ положеніи, въ которое поставила маркизу грубость Маргариты.
   Въ то самое время, когда молодые люди занялись этимъ вопросомъ, Сусанна подошла къ нимъ.
   Когда она увидѣла ихъ рядомъ, когда она услыхала нѣжный и звучный голосъ Эммы, кормилица вздохнула свободнѣе: она поняла, что Эмма уже вышла изъ своего ужаснаго оцѣпенѣнія. Радость произвела на Сусанну то же самое дѣйствіе, какое имѣла на нее, за нѣсколько минутъ предъ тѣмъ, усталость: ноги ея подкосились и она, припавъ къ колѣнамъ Лудовика, принялась цѣловать ихъ съ тѣмъ восторгомъ, которымъ добрая кормилица до-сихъ-поръ была способна одушевляться только для одной Эммы. Потомъ Сусана Моле прижала Лудовика къ груди своей, какъ-бы это сдѣлала родная и самая нѣжная мать, только-что отъискавшая своего пропадавшаго сына.
   -- Вы сдѣлаете ее счастливой, мою ненаглядную Эмму!.... неправдали? говорила восторженная Сусанна.-- Но если-бъ это было не такъ., да, я только что думала объ этомъ.... Вѣдь это также возможно!... Боже мой! эта мысль ужасаетъ меня!... И кто-же тогда будетъ виновницей несчастія Эммы, какъ не я одна, потому что.... Да, можетъ-быть, я очень опромѣтчиво и очень дурно поступила!... Но нѣтъ, нѣтъ! я просто какая-то сумасшедшая, съ моими вздорными опасеніями и страхомъ. Да развѣ я могла поступить иначе, когда я знала, что Эмма умретъ, непремѣнно умретъ отъ сильной любви къ вамъ?.... Развѣ я могла равнодушно сносить страданія и, наконецъ, видѣть смерть ребенка, котораго я вскормила моею грудью?... Это было невозможно! Нѣтъ!.... Она будетъ счастлива, она должна-быть непремѣнно счастлива, -- я въ этомъ увѣрена!... Вѣдь вы непохожи на другихъ мужчинъ и не успѣли еще испортиться; она будетъ счастлива съ вами.... Да она и теперь уже успѣла измѣниться,-- на губахъ ея улыбка, тогда какъ она уже давно не улыбалась! Выйдя изъ того ужаснаго дома, она привела меня сюда, бросилась къ этому самому дереву и ни мольбы мои, ни слезы не могли убѣдить ее возвратиться домой.... Но зачѣмъ я завела ее въ этотъ гадкій домъ!... Когда я увидѣла, что она похолодѣла и совсѣмъ лишилась чувствъ, я побѣжала отсюда въ городъ искать помощи, какъ вдругъ само небо послало мнѣ васъ -- ея избавителя!...
   Хотя Лудовикъ де-Фонтанье и не догадывался, что Сусанна Моле была главною пружиною вовсе неожиданнаго для него происшествія; однакожъ, зная все вліяніе кормилицы на Эмму, онъ повторилъ и передъ Сусанной тѣ же клятвы и обѣщанія, которыя до ея прихода только-что высказалъ маркизѣ. Между тѣмъ упала ночь и необходимо было рѣшиться на что-нибудь.
   Слабыя души съ трудомъ рѣшаются на какой-нибудь энергическій поступокъ; но если онѣ уже разъ поставлены обстоятельствами въ двусмысленное и отчаянное положеніе, то ко всѣмъ его послѣдствіямъ онѣ легко примѣняются.
   Точно также и у маркизы не доставало на столько твердости воли, чтобъ встрѣтиться лицомъ къ лицу и съ упреками мужа и съ презрѣніемъ свѣта; неизбѣжными послѣдствіями утренней сцены, огласившейся по городу.
   Рѣшительности ея способствовало болѣе всего воспоминаніе объ утреннемъ происшествіи. Въ маркизѣ зародилась ревность и она завидовала тому горячему чувству любви, которое выказала передъ Лудовикомъ Маргарита Жели въ порывѣ безнадежнаго отчаянія. Каковы-бы ни были послѣдствія, но маркиза не хотѣла уже ограничиться одной только молчаливой, сосредоточенной въ самой себѣ, любовью къ молодому человѣку; она готова была разорвать послѣднюю связь съ той сферой общества, въ которой она доселѣ жила, пожертвовать именемъ, всѣмъ, что она такъ свято сберегала до послѣдней минуты своего увлеченія. И наперекоръ предразсудкамъ свѣта, грозившимъ Эммѣ неизбѣжнымъ позоромъ, исключительное, спокойное обладаніе любимымъ человѣкомъ, представлялось ей какой-то побѣдой. Это обладаніе манило ее къ себѣ картиной того блаженства, которое уже столько разъ лишало общество его лучшихъ и благороднѣйшихъ членовъ. Маркиза д'Эскоманъ надѣялась самою неизмѣримостію принесенной ею жертвы, на всегда приковать къ себѣ того, кого она такъ безгранично полюбила.
   Принятое маркизою намѣреніе было такъ заманчиво, сулило въ будущемъ столько счастья, что разсудокъ влюбленныхъ совсѣмъ потемнѣлъ, и Лудовикъ не могъ противостать желанію Эммы, чтобы не разлучаться болѣе съ нимъ. Одна только Сусанна Моле не поддалась увлеченію и, вѣрная голосу разсудка, принялась умолять Эмму гордо и смѣло идти на встрѣчу летѣвшей на нее бурѣ или, по-крайней-мѣрѣ, хладнокровно обсудитъ свое положеніе. Всѣ ея увѣщанія были напрасны -- ее не слушали.
   Между влюбленными было рѣшено впродолженіе той-же ночи, непремѣнно, уѣхать въ троемъ изъ города, и маркиза д'Эскоманъ ожидала еще съ большимъ нетерпѣніемъ, чѣмъ Лудовикъ, этого побѣга: ей опротивилъ Шатодёнъ и она хотѣла покинуть его какъ можно скорѣй. И много нужно было употребить неотступныхъ просьбъ со стороны Лудовика и Сусанны, чтобы умѣрить нетерпѣніе маркизы и уговорить ее возвратиться въ городъ: Эмма непремѣнно хотѣла дожидаться въ этой-же самой аллеи экипажа, который Лудовикъ де-Фонтанье долженъ былъ достать, чтобъ бѣжать вмѣстѣ съ ней.
   Сильныя потрясенія, испытанныя ею въ теченіе дня, совершенно разбили и безъ того уже слабый ея организмъ. Однакожъ маркиза нисколько не обращала вниманія на свое изнуреніе и только думала о счастіи, наполнявшемъ ея душу, счастіи первой любви. Она забыла о своимъ изнеможеніи, и просила Лудовика не судить о ея сердцѣ по слабости ert физическихъ силъ. Даже тогда, когда они, наконецъ, отправились и Лудовикъ при первыхъ же шагахъ ея почувствовалъ, что силы оставляютъ ее и она начинаетъ шататься, Эмма все еще отказывалась отъ предложенія его донести ее до города.
   Когда они вошли въ предмѣстье Шатодёна, Эммой овладѣлъ какой-то ужасъ, такъ что каждый запоздалый пѣшеходъ, встрѣчавшійся съ ними, заставлялъ ее невольно вздрагивать.
   Къ счастію, улицы Шатодёна были почти пусты, потому-что уже было десять часовъ вечера.
   Лудовикъ не могъ предложить другаго убѣжища Эммѣ, кромѣ собственной своей квартиры и потому онъ рѣшился проводить ее туда.
   Однакожъ, какъ ни казались безлюдны улицы города, вовсякомъ случаѣ было-бы слишкомъ не благоразумно вести маркизу прямо въ такое неугомонное мѣсто какъ префектура, не развѣдавъ предварительно кто тамъ можетъ имъ встрѣтиться,
   Лудовикъ хорошо понималъ это, и потому, когда они проходили мимо церкви св. Петра, которую окружало тогда старое кладбище, уже оставленное, но еще не снесенное; молодому человѣку пришла мысль, что это мѣсто, не смотря на всю его мрачность было-бы самымъ безопаснымъ убѣжищемъ для маркизы на то время, пока онъ сходитъ домой, чтобы обо всемъ подробнѣе развѣдать.
   Онъ перелѣзъ черезъ развалившуюся ограду въ это печальное мѣсто, провелъ своихъ двухъ спутницъ въ самый уголъ кладбища и оставилъ ихъ подъ высокимъ кипарисомъ. Лудовикъ поручалъ Эмму Сусаннѣ и просилъ ее беречь маркизу, а главное не оставлять ее ни на минуту.
   Осторожность де-Фонтанье оказалась какъ нельзя болѣе благоразумной. Передъ домомъ префектуры прохаживались взадъ и впередъ какихъ-то два человѣка и, казалось, поджидали кого-то.
   Одинъ изъ этихъ господъ имѣлъ повидимому осанку маркиза д'Эскомана.
   Само-собой разумѣется, что не смотря на все свое равнодушіе къ женѣ своей, онъ во всякомъ случаѣ не могъ остаться спокоенъ, узнавъ объ ея внезапномъ исчезновеніи.
   И такъ не было сомнѣнія, что городская молва не преминула указать маркизу на Лудовика, какъ на единственнаго человѣка, который въ состояніи былъ сказать ему, что сдѣлалось съ его женою.
   Необходимо было бѣжать и притомъ не теряя ни одной минуты. Лудовикъ тотчасъ же отправился прямо къ одному изъ шатодёнскихъ извозчиковъ, который отпускалъ въ наймы экипажи и лошадей. Разбудивъ его, Лудовикъ сказалъ, что ему необходимо сейчасъ же ѣхать въ Шартре вмѣстѣ съ матерью и кузиной, по весьма важнымъ дѣламъ.
   Извозчикъ посмотрѣлъ на молодаго человѣка съ недовѣрчивой улыбкой, ясно выражавшей, что онъ хорошо знаетъ секретаря префектруры, у котораго въ Шатодёнѣ нѣтъ ни матери, ни кузины. и что потому его трудненько одурачить. Однакожъ, нѣсколько экю, опущенныхъ Лудовикомъ въ руку извозчика, тотчасъ убѣдили его и онъ обѣщался черезъ десять минутъ заложить въ самый щегольской экипажъ лучшихъ лошадей своей конюшни.
   Надежда на скорый отъѣздъ оживила Лудовика, -- точно камень свалился съ плечь его и онъ весело пошелъ къ церкви св. Петра. Но смертельный холодъ охватилъ его сердце, когда войдя въ ограду кладбища, онъ не нашелъ Эмму на томъ мѣстѣ, гдѣ ее оставилъ.
   Нѣсколько разъ Лудовикъ тихо произнесъ имя маркизы д'Эскоманъ, но отвѣта не было.
   Онъ подумалъ, что испугавшись кого-нибудь, она спряталась въ тѣни деревъ, осѣнившихъ безмолвныя могилы, и принялся раздвигать древесныя вѣтви, ощупывая всюду руками. Но Лудовикъ осязалъ только одинъ мохъ, которымъ поросли надгробныя камни и еще не упавшія могильные кресты.
   Голова Лудовика закружилась и ужасъ проникъ до костей его. Воображенію его представилось, что Эмма погибла и тайну ея гибели можно допросить только у замогильныхъ тѣней, единственныхъ свидѣтелей потрясающей сцены.
   И до того забылся Лудовикъ, что совершенно пренебрегъ необходимой въ настоящихъ обстоятельствахъ острожностью; онъ принялся бѣгать по всѣму кладбищу и громко звать къ себѣ маркизу.
   Вдругъ ему послышался стонъ, раздавшійся по среди кладбища и онъ бросился туда съ сердцемъ, полнымъ отчаянія.
   Большая часть могилъ давно уже обрушилась и онѣ были, какъ-будто, погребены подъ высокой и густой травою. Надъ одной только могилой гранитный крестъ, поставленный, можетъ быть, уже нѣсколько столѣтій посреди этого царства смерти и забвенія, остался неповрежденнымъ и осѣнялъ прахъ покоившихся подъ его тяжестью.
   На пьедесталѣ этого креста, поросшемъ густымъ мохомъ и обвитымъ зеленымъ плющемъ, Эмма, и Сусанна стояли на колѣняхъ и молились. Глухія рыданія Эммы указали Лудовику ея убѣжище.
   -- Идемъ, идемъ! сказалъ онъ, приблизившись къ молящимся. Карета готова, терять времени нельзя и до разсвѣта мы должны быть далеко отъ города.
   Маркиза д'Эскоманъ не отвѣчала, и только глухія рыданія ея тихо раздавались среди печальной тишины кладбища. Вѣроятно, она долго-бы осталась въ неподвижномъ состояніи, если-бъ не подоспѣла на помощь Сусанна.
   -- Эмма, дитя мое! сказала она: подумайте о своемъ положеніи. Намъ нѣтъ другаго способа, кромѣ бѣгства, и пока ночь скрываетъ насъ отъ людей, мы должны поспѣшить скрыться отсюда. Положитесь на Лудовика, онъ спасетъ васъ и вашу старую Сусанну.
   Но Эмма не слышала ни голоса, ни просьбъ кормилицы. Въ душѣ ея быстро встрепенулось другое чуство, далекое отъ любви и ея чувственныхъ наслажденій. Подъ вліяніемъ окружающей ее картины, ночнаго сумрака, одѣвавшаго кладбищѣ, при видѣ могилъ и крестовъ, осѣненныхъ печальными ивами и кипарисами, она невольно вспомнила свою мать, юность и прошлые дни, чистые отъ нареканій. Она одумалась, когда охладѣло разгоряченное воображеніе, и испугалась своего собственнаго намѣренія. Ей показался поступокъ ея безуміемъ, бредомъ болѣзненнаго мозга, величайшимъ преступленіемъ развратной души, но не высокимъ чувствомъ любви къ Лудовику.
   -- Нѣтъ, сказала она ему; я люблю тебя безпредѣльно, но я не въ силахъ забыть себя до послѣдней крайности и ввѣрить свою судьбу ужасной случайности.
   Эти слова маркизы, произнесенныя съ полнымъ сознаніемъ женскаго достоинства, опрокинули всѣ планы Лудовика. При видѣ исчезнувшихъ надеждъ, которыя были такъ близки къ осуществленію, имъ овладѣло такое бѣшенство, что онъ готовъ былъ-бы сокрушить тотъ крестъ, -- символъ вѣры и покоя, у котораго стояла Эмма. Но при ужасной этой мысли Лудовикъ остановился, упалъ на колѣни подлѣ Эммы и разразился тысячами проклятій противъ предопредѣленія судьбы.
   Маркиза д'Эскоманъ нѣжно взяла его за руки и сѣла рядомъ съ нимъ.
   -- Крѣпитесь, Лудовикъ! сказала она: -- мы одинаково страдаемъ и я, быть-можетъ, еще болѣе васъ, -- принося первая эту жертву. Утѣштесь и не плачте, мой другъ! Я уже доказала вамъ, что ничего въ мірѣ не удержитъ меня быть вашей; я пренебрегла своей доброй славой, своимъ именемъ и все это изъ любви къ вамъ:, да, я ни чемъ не дорожила, но дорожу вашимъ уваженіемъ и не хочу навлечь на себя ваше презрѣніе.... Никогда! никогда!....
   -- Мое презрѣніе!.... Мнѣ презирать тебя, Эмма?
   -- Да, презрѣніе! Когда я пришла въ себя и спокойно обдумала свое настоящее положеніе, я поняла, что презрѣніе мужчины рано или поздно должно непремѣнно обратиться на женщину, которая пренебрегла для него своими обязанностями. Здѣсь, предъ этой могилой и пошатнувшимся крестомъ, я постигаю все непостоянство человѣческихъ чувствъ!.... Проступокъ совершится и что останется мнѣ тогда, если, наконецъ, вы меня разлюбите!... Я не сохраню даже вашего уваженія!... Нѣтъ! настоящія страданія ничто предъ тѣмъ униженіемъ и предъ тѣми мученіями, которыя ожидаютъ меня въ будущемъ... Нѣтъ! не хочу.
   -- Презирать васъ и презирать за то, что вы пожертвовали мнѣ тѣмъ, что дороже даже самой жизни вашей. Но вѣдь это было бы безуміемъ и ваши слова безразсудны, Эмма. Да развѣ презираютъ мать?.. Развѣ презираютъ друга... Какою же ничтожною и пустою считаете вы душу того, кого вы любите, какъ сами увѣряли сейчасъ!: Нѣтъ, если-бы я захотѣлъ говорить вамъ о моей нѣжности, о моемъ самоотверженіи, о моей любви и преданности, о тѣхъ заботахъ, которыми я хотѣлъ окружить васъ, то и всей моей жизни недостало-бы, чтобы все это высказать -- Презирать васъ? Да развѣ это возможно?.. Скорѣе мертвые встанутъ изъ гробовъ, чѣмъ въ душѣ моей зародится такое низкое чувство!... Не я-ли долженъ вымаливать у васъ состраданія къ себѣ! Какъ мнѣ найдти слова, выраженія, которыя проникли-бы въ глубину вашей души и тронули-бы, наконецъ, ваше непреклонное сердце! О, какъ-бы я желалъ раскрыть передъ вами свою грудь, чтобъ вы могли видѣть ту страшную тоску, которая грызетъ мое сердце, могли-бы сочувствовать тому, что происходитъ въ этой бѣдной груди. Повѣрьте, Эмма, что ваше подозрѣніе хуже ада, хуже смерти для меня.
   Говоря это, Лудовикъ обнялъ Эмму и крѣпко прижалъ ее къ своей груди, съ невыразимымъ восторгомъ осыпая поцѣлуями ея хорошенькое личико. Слезы ихъ смѣшались.
   -- Сжальтесь, сжальтесь надо-мной, Лудовикъ, и не говорите такъ! И мое сердце, и мои мысли, давно уже вполнѣ принадлежатъ вамъ; за чѣмъ-же вы отнимаете у меня только-что возвратившуюся ко мнѣ бодрость и разсудокъ!... Если вы умоляете меня съ такимъ отчаяніемъ, если вы заговорили о подозрѣніи, развѣ я могу отказать вамъ въ чемъ-нибудь!... Я въ вашей волѣ, и молю только, чтобы вы сжалились надо мной.... Не-ужели у васъ не достанетъ великодушія или участія къ моему справедливому опасенію. Ждите, мой несравненный Лудовикъ, будьте терпѣливы и не подвергайте меня безчестію, позору, которыхъ я такъ боюсь. Я уѣду одна, я скроюсь въ монастырь, затаивъ въ своемъ сердцѣ вашъ несравненный образъ до-тѣхъ-поръ, пока наконецъ, не краснѣя, намъ можно будетъ броситься въ объятія другъ-другу... Во имя моей безумной любви къ вамъ не отказывайте моей просьбѣ; на колѣнахъ, на колѣнахъ передъ тобой, я умоляю тебя, Лудовикъ.
   -- Чёртъ возьми! маркиза д'Эскоманъ совершенно права, сказалъ мужской голосъ, раздавшійся въ двухъ шагахъ отъ молодыхъ людей: и я не могу понять, какъ де-Фонтанье можетъ быть слабѣе женщины.
   Герой нашъ бросился въ ту сторону, гдѣ послышался этотъ голосъ, и очутился лицомъ къ лицу съ шевалье де-Монгла.
   -- Что вамъ здѣсь нужно, де-Монгла? воскликнулъ изумленный молодой человѣкъ.
   -- Прежде чѣмъ я стану вамъ отвѣчать, позвольте мнѣ исполнить обязанности свѣтскаго человѣка, отвѣчалъ шевалье де-Монгла, вѣжливо раскланиваясь съ маркизой д'Эекоманъ и почтительно освѣдомляясь объ ея здоровьѣ, какъ будто-бы дѣло происходило не на кладбищѣ, а въ великосвѣтскомъ салонѣ маркизы.-- Теперь, продолжалъ онъ обращаясь къ Лудовику: -- мнѣ приходится разъигрывать очень затруднительную роль, мой другъ роль наставника передъ человѣкомъ, которой упорно отстаиваетъ свое безуміе.
   -- Шевалье! запальчиво вскричалъ, Лудовикъ, щекотливость котораго еще болѣе раздражалась присутствіемъ маркизы д'Эскоманъ.
   -- Принимайте мои слова, какъ вамъ угодно. Я слишкомъ хорошо знаю свѣтъ и людей, и нисколько не удивлюсь, если-бы вамъ вздумалось въ знакъ благодарности перерѣзать горло доброму товарищу, который выбился изъ силъ, отыскивая васъ втеченіи трехъ часовъ по всему городу, и единственно для того, чтобы оказать вамъ услугу.
   -- Но кто-же вамъ сказалъ, что вы найдете меня именно здѣсь, на кладбищѣ?
   -- Кто? Разумѣется городское эхо, чортъ возьми! Неужели вы думаете, что оно замерло, и шатодёнскіе вѣстовщики уже не постарались надѣлать въ городѣ шуму, а для васъ горя и тревоги?... Слава Богу!...
   Маркиза д'Эскоманъ вздрогнула отъ ужаса, услыхавъ, что едва знакомый ей человѣкъ могъ такъ опредѣлительно измѣрить всѣ изгибы ея сердца. Лудовикъ де-Фонтанье, замѣтивъ выраженіе ужаса на лицѣ Эммы, тотчасъ же понялъ ея мысль.
   -- Успокойтесь, маркиза! сказалъ онъ обращаясь къ Эммѣ:-- шевалье де-Монгла мой искренній другъ, и мы вполнѣ можемъ положиться на его благородное сердце и скромность.
   Эмма привѣтливо протянула руку старому шевалье и онъ поцѣловалъ ее съ свойственной ему утонченной вѣжливостью, которая составляла его вторую натуру.
   -- Говорятъ, возразилъ шевалье де-Монгла:-- что время, употребленное на вѣжливости дамѣ -- время непотерянное; однакожъ, мы сдѣлаемъ лучше, если оставимъ любезности до другаго раза, а теперь поговоримъ о дѣлѣ. Маркиза, вамъ не слѣдуетъ терять ни минуты и непремѣнно уѣхать отсюда. Я говорю вамъ это отъ души, какъ искренній и опытный другъ.
   Лудовикъ вздохнулъ свободнѣе, потому-что ему показалось будто-бы старый повѣса, вспомнивъ свою прежнюю разгульную молодость, говоритъ въ пользу своего молодаго друга о похищеніи маркизы д'Эскоманъ.
   -- Полчаса какъ карета уже готова, сказалъ обрадованный Лудовикъ:-- Извощикъ поручился мнѣ за своихъ лошадей.
   Шевалье де-Монгла презрительно пожалъ плечами.
   -- Едва только вы ушли отъ извощика, какъ онъ отъискалъ маркиза д'Эскоманъ и продалъ ему тайну вашу объ отъѣздѣ маркизы изъ города; такъ-что если карета и готова, то развѣ только для того, чтобъ отвезти васъ вовсе не туда, куда вы думаете. Любезный другъ! прибавилъ шевалье де-Монгла, котораго ни что не могло заставить отказаться отъ изложенія теорій стараго гуляки: -- чтобы вполнѣ положиться на скромность человѣка, его или заливаютъ золотомъ, или убѣждаютъ кулаками Конечно, я всегда предпочиталъ послѣднее средство по причинамъ, о которыхъ здѣсь не мѣсто распространяться. А вы, мой другъ, не употребили ни того, ни другаго, а потому извощикъ васъ продалъ, и теперь маркизъ д'Эскоманъ, съ толпою своихъ негодяевъ-друзей, спрятанъ въ засадѣ. Согласитесь, что вамъ было-бы смѣшно и опасно бороться съ ними.
   Эмма въ ужасѣ вскрикнула и бросилась на грудь Сусанны.
   -- Боже мой! что-же теперь намъ дѣлать? сказалъ Лудовикъ съ отчаяніемъ. Посовѣтуйте де-Монгла!
   -- Я пришелъ сюда именно съ этою цѣлью.
   -- Такъ говорите же, говорите! мы васъ слушаемъ.
   -- Теперь половина двѣнадцатаго, а маль-постъ отходитъ въ двѣнадцать; мы дождемся его на дорогѣ и такимъ образомъ заставимъ маркиза д'Эскоманъ напрасно прождать насъ въ засадѣ съ его друзьями, которые ужъ навѣрно не предложатъ ему для препровожденія времени партію виста, прибавилъ шевалье де-Монгла
   -- Но кто намъ поручится, отвѣчать де-Фонтанье, что въ маль-постѣ найдется три мѣста?
   -- Три мѣста? Вотъ тебѣ на! Вы все разсчитываете ѣхать вмѣстѣ съ маркизою?
   -- Какъ же я могу отпустить маркизу одну, когда мужъ преслѣдуетъ ее? Никогда!... мы поѣдемъ вмѣстѣ
   -- Нѣтъ, вы не поѣдете! хоть-бы вамъ нужно было сейчасъ умереть и лечь въ эту могилу.
   -- Прекрасно! очень кстати!... Я жажду этого!... По-моему лучше умереть, чѣмъ разстаться съ маркизою, воскликнулъ молодой человѣкъ.
   Испуганная Эмма вмѣстѣ съ Сусанной Моле принялась успокоивать взволнованнаго Лудовика; но шевалье де-Могла хладнокровно взялъ его подъ руку и отвелъ въ сторону.
   -- Чортъ возьми! сказалъ старикъ:-- Недостаточно быть влюбленнымъ, де-Фонтанье, надо также быть и честнымъ человѣкомъ. Было время, когда и и на все рѣшался, но чортъ возьми!... никогда вашъ покорнѣйшій слуга не безчестилъ себя и не нарушалъ общественной нравственности. На своемъ вѣку я обезславилъ много женщинъ, потому-что подобныя похожденія ихъ безславятъ, но не раззорялъ ихъ и никогда не доходилъ до такой подлости, чтобъ увлечь ихъ изъ богатства въ нищету, -- никогда!... А вы именно этого и хотите.
   -- Раззорить! раззорить мою Эмму!
   -- Конечно раззорить. Неужели вы не понимаете, что сегодняшнія ея похожденія, все еще не загадочныя для меня, извѣстны всему городу. Впродолженіи пяти часовъ мнѣ прожужжали уши этимъ событіемъ. Неужели вы не понимаете, что оно можетъ способствовать маркизу осуществить свои задушевныя мечты... Онъ только и думаетъ о томъ, какъ-бы безъ труда овладѣть ея состояніемъ, а вы какъ нарочно стараетесь помочь ему въ его подломъ замыслѣ.
   -- Но прежде я убью его!
   -- Это слѣдовало-бы сдѣлать еще тогда, когда вы держали его подъ клинкомъ вашей шпаги.... ребенокъ -- вы; а теперь уже поздно! Неужели вы думаете, что мы люди стараго поколѣнія, когда-нибудь колебались нанести ударъ тому, кто намъ мѣшалъ? Чортъ возьми!... Жизнь-за-жизнь, желѣзо-за-желѣзо! Но теперь ужъ поздно, какъ я имѣлъ честь сказать вамъ, мой другъ; маркизъ выбралъ другое поле битвы и тутъ-то необходимо побѣдить его; а вамъ легко это сдѣлать.
   -- Но какъ же?
   -- Пусть маркиза поступитъ по собственному влеченію, пусть уѣзжаетъ въ Парижъ; тамъ найдется десять, двадцать, сто адвокатовъ, которые возьмутся за это дѣло и оправдаютъ ее, а его очернятъ. Противъ него легко найдти двадцать самыхъ законныхъ обвиненій и доказательствъ, тогда какъ противъ маркизы не найдется никакихъ уликъ, если только вы не отправитесь за нею, мой другъ. Злая клевета, распространившаяся по городу, что вы въ короткихъ отношеніяхъ къ маркизѣ, будетъ тогда опровергнута ея прошедшей жизнью -- это важное доказательство, которое маркиза можетъ употребить съ пользою; тогда какъ д'Эскоманъ не можетъ съ своей стороны представить такихъ доказательствъ: не ссылаться же ему на беззаконную связь свою съ Маргаритой. При такой обстановкѣ можно утвердительно сказать напередъ, что дѣло ваше выиграно -- это вѣрно, какъ дважды два четыре.
   -- Но что-жъ будетъ со мной во время разлуки съ нею? А если она меня забудетъ?
   -- Полноте! Забыть васъ она не можетъ -- этому помѣшаютъ ея опасенія на счетъ васъ. Развѣ она не будетъ безпокоиться, также какъ и вы? И это-то обоюдное безпокойство и сомнѣніе сохранитъ ее для васъ, такъ-что по окончаніи процесса вы соединитесь съ ней безъ всякихъ препятствій. Разлука ваша и сомнѣніе ея, правда, немного замедлятъ вашу побѣду, но зато маркиза не подвергнется стыду и безславію. Какъ забавны мнѣ всѣ эти опасенія, сомнѣнія, безпокойства, -- сказалъ шевалье де-Моигла, вздыхая съ видомъ сожалѣнія. Послушайтесь, мой другъ, моего совѣта... Чортъ возьми! вы должны поступить благородно, какъ поступилъ-бы старый дворянинъ нашего времени...
   Потомъ, обратившись къ маркизѣ д'Эскоманъ, шевалье де-Монгла продолжалъ:
   -- Итакъ, маркиза, общій другъ нашъ сдѣлался гораздо разсудительнѣе и вамъ остается только отправиться въ путь.
   Молодой человѣкъ ничего не возразилъ и молча понурилъ голову. Онъ не столько былъ огорченъ, сколько упалъ духомъ. Эмма также казалась не менѣе его убитой и даже не старалась скрыть своей скорби передъ постороннимъ свидѣтелемъ.
   Наконецъ они отправились. Маркиза, поддерживаемая съ одной стороны старымъ шевалье, съ другой опиралась на Лудовика де-Фонтанье. Влюбленные не могли предаться взаимнымъ изліяніямъ нѣжныхъ чувствъ, стѣсняясь присутствіемъ старика. Шевалье де-Монгла, съ свойственнымъ его лѣтамъ практическимъ здравымъ смысломъ, объяснялъ дорогой маркизѣ д'Эскоманъ все, что ей необходимо предпринять, чтобы выйдти изъ затруднительнаго положенія, въ которое она поставила себя собственной неосторожностью. Занятая такимъ серьезнымъ разговоромъ, Эмма могла только однимъ пожатіемъ руки, опиравшейся на руку молодаго человѣка, повторять ему прощальное: "люблю тебя".
   Она изрѣдка отвѣчала де-Монгла и только для того, чтобы поручить его заботамъ Лудовика. Она просила объ этомъ стараго шевалье съ такой горячностью, которая вполнѣ выказывала, какъ чувствительна и тяжела для нее разлука съ милымъ другомъ.
   Когда они отдалились отъ города на четверть мили я остановились на пригоркѣ, Сусанна подошла къ молодому человѣку проститься. Она сдѣлала это изъ опасенія, что въ минуту грустнаго разставанья съ маркизой, Лудовикъ позабудетъ объ ней и старалась заранѣе воспользоваться своею долею изъ этого печальнаго прощанія. Сусанна, просила Лудовика не забыть той, которая изъ любви къ нему пожертвовала своимъ блестящимъ положеніемъ въ обществѣ и подверглась нареканіямъ. Добрая кормилица, вспоминая, сколько горя она причинила Эммѣ своимъ вмѣшательствомъ, почувствовала смутныя опасенія, всегда предшествующія угрызеніямъ совѣсти. Ей необходимо было услышать отъ Лудовика слово утѣшенія, которое успокоило-бы ее насчетъ будущаго Эммы; но видя слезы и отчаяніе Лудовика, ясно говорившія о сильной любви его къ Эммѣ, Сусанна не хотѣла вѣрить своимъ опасеніямъ.
   Наконецъ вдали послышался, подобно отдаленнымъ громовымъ раскатамъ, стукъ колесъ кареты, катившейся по мостовой. Этотъ шумъ произвелъ на молодаго человѣка такое же впечатлѣніе, какое производитъ на преступника, приговореннаго къ смертной казни стукъ отдвигаемыхъ засововъ и отпираемаго замка темницы.
   Лудовикъ де-Фонтанье отъ души желалъ-бы этой каретѣ провалиться сквозь землю.
   И вотъ вдали сталъ замѣтенъ отблескъ фонаря кареты, мелькавшій подобно блуждающимъ огонькамъ на черной завѣсѣ, закрывавшей весь горизонтъ.
   Шевалье де-Монгла, какъ человѣкъ предусмотрительный, еще заранѣе распорядился, чтобы маль-постъ остановился у того пригорка, на которомъ они дожидались; подъѣзжая къ тому мѣсту, лошади умѣрили свой бѣгъ.
   Старый шевалье окликнулъ почтальона, и тотъ отвѣчалъ ему, что въ каретѣ два свободныхъ мѣста.
   У Лудовика исчезла и послѣдняя надежда.
   Наконецъ настала минута разлуки. Влюбленные молодые люди въ послѣдній разъ бросились другъ-къ-другу въ объятія и долго пробыли въ этомъ положеніи.
   Волненіе Эммы было такъ сильно, что Лудовикъ и шевалье посадили ее въ карету почти въ безчувственномъ состояніи. Тамъ приняла ее на свои руки уже усѣвшаяся Сусанна.
   Молодой человѣкъ сѣлъ на одну изъ кучекъ щебня, неслушаясь товарища своего, желавшаго увести его вмѣстѣ съ собою.
   Они молча смотрѣлъ вслѣдъ удалявшейся каретѣ и прислушивался къ грохоту ея колесъ даже тогда, когда она исчезла изъ виду. Онъ сидѣлъ и прислушивался до-тѣхъ-поръ, пока могъ слышать этотъ грохотъ, пока вѣтеръ не разнесъ и послѣдній гулъ экипажа, пока наконецъ не замеръ въ отдаленіи почтовый колокольчикъ.
   Бѣдному Лудовику казалось, что маль-постъ унесъ съ собой всѣ его радости, надежды и самую жизнь.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Въ которой Лудовикъ де-Фонтанье забываетъ, что будущность улыбается только терпеливымъ.

   Шевалье де-Монгла употреблялъ всевозможныя старанія, чтобъ какъ-нибудь пробудитъ энергію въ Лудовикѣ де-Фонтанье: сначала упреками, потомъ шутками и, наконецъ, картиной самой счастливой и увлекательной будущности.
   Молодой человѣкъ, не смотря на всѣ старанія своего друга, былъ мраченъ и убитъ горемъ. Казалось, онъ вовсе не слушалъ болтовни стараго шевалье и, только при входѣ въ городъ, у Лудовика вырвалось нѣсколько словъ отрицанія на предложеніе де-Монгла отправиться къ дому извощика.
   Старикъ утверждалъ, что Лудовикъ де-Фонтанье обязанъ былъ смѣнить д'Эскомана, стоявшаго на-сторожѣ уже болѣе трехъ часовъ. Отказъ Лудовика огорчилъ шевалье, потому что онъ надѣялся позабавиться на-славу надъ маркизомъ.
   Въ такомъ грустномъ настроеніи духа для Лудовика де-Фонтанье шевалье былъ очень плохимъ собесѣдникомъ. Онъ вовсе не понималъ глубокой скорби, потому-что никогда не испытывалъ ее. Привязанности его никогда не имѣли ни чего похожаго на любовь Лудовика; предметомъ ихъ были всегда тѣ пухленькія, свѣженькія и румяныя личики, образчики которыхъ выставлялись нѣкогда живописцами XVIII-го вѣка надъ дверями и каминами. Старый шевалье любилъ въ женщинахъ не самую женщину, а разгульный и веселый характеръ ихъ; и онѣ порхали кругомъ его, какъ бабочки, которыя высасываютъ золото изъ кармановъ молодыхъ людей, словно пчелы свой медъ изъ цвѣтовъ.
   Понятно, что шевалье де-Монгла не могъ сочувствовать грусти своего молодаго друга.
   -- Не понимаю, къ чему тутъ грустить и плакать! сказалъ онъ:-- на вашемъ мѣстѣ я вспрыгнулъ-бы отъ радости до самаго шпица церкви св. Петра. И говоря это, онъ подтверждалъ слова свои прыжками по скользкой мостовой.-- Какъ! Очаровательнѣйшая прелестнѣйшая изъ шатодёнскихъ дамъ, образецъ истинной добродѣтели нашего общества, вдругъ таетъ передъ вами... что я говорю таетъ, просто безъ памяти влюбляется въ васъ, а вы, неблагодарный! еще разыгрываете роль рыцаря печальнаго образа!... чортъ возьми!-- чего бы я не сдѣлалъ на вашемъ мѣстѣ!.. Ну, а чтобы вы тогда сказали, если-бъ маркиза велѣла своимъ лакеямъ выгнать васъ изъ дому, какъ-бы и слѣдовало, ей поступить. Всему свое время, мой другъ; а потому вы приберегите свои вздохи и слезы для маркизы, когда они будутъ совершенно кстати. Пресловутая революція до такой степени изворотила всѣ вещи и понятія, что мужчины начинаютъ теперь нравиться женщинамъ своей приторной плаксивостью. Но къ чему-же такое кокетство въ отсутствіе маркизы? Будьте веселы, мой другъ; вамъ нѣтъ причины унывать.... Жаль, что вы не хотите навѣстить храбраго д'Эскомана, вѣроятно нестерпимо скучающаго теперь въ своей засадѣ въ обществѣ голодныхъ лошадей. Было-бы очень забавно видѣть его въ такомъ положеніи и это непремѣнно развлекло-бы вашу грусть. Но все-таки я не позволю вамъ предаваться вашему горю, потому-что я обѣщалъ прелестной маркизѣ и хочу, чтобы при первомъ своемъ свиданіи вы могли засвидѣтельствовать ей, какъ дуракъ де-Монгла умѣетъ сдержать данное имъ слово. И такъ, если вы не согласны на мое предложеніе, то вотъ вамъ другое -- идти и постучаться въ дверь очаровательнѣйшей госпожи Бертранъ. Конечно, мужъ ея не много покосится и поворчитъ на насъ; но если онъ слишкомъ заворчитъ, мы усадимъ его тотчасъ за котлы и кострюли. Что же касается до его дражайшей половины, она будетъ рада видѣть меня,-- въ этомъ я увѣренъ. Закончить тревожную ночь въ обществѣ добраго товарища и хорошенькой женщины за полдюжиной шампанскаго,-- право, дѣло очень пріятное и я не отказался-бы отъ него даже въ самый день свѣтопреставленія.
   Но замѣтивъ, что и это послѣднее предложеніе не произвело на Лудовика желаннаго дѣйствія, шевалье де-Монгла продолжалъ.
   -- Вы, можетъ быть, пренебрегаете госпожей Бертранъ? Повѣрьте, другъ, моей стариковской опытности и никогда не обращайте вниманія на лѣта женщины: молода-ли она или стара, а все-таки она даритъ васъ минутами самой теплой страсти. Чтобы примирить васъ съ госпожею Бертранъ, мнѣ стоитъ только разсказать вамъ всѣ достоинства этой-женщины, скрываемыя ею отъ постороннихъ любопытныхъ взглядовъ, кромѣ моихъ.... Чего-же вы пожимаете плечами? Смотрите, другъ мой, не разѣвайте рта на чужой каравай, потому-что, сказать правду, красота ея такъ очаровала меня, что я въ состояніи поступить также глупо, какъ и маркизъ д'Эскоманъ, а это было-бы мнѣ очень непріятно. Но послушайте, любезный другъ, прибавилъ шевалье де-Монгла, съ видомъ глупо-простодушнымъ: -- чтобы только чѣмъ-нибудь утѣшить васъ, я готовъ смотрѣть на васъ и очаровательную Бертранъ сквозь пальцы,-- однимъ словомъ, поступлю, какъ слѣдуетъ поступать съ друзьями. Чортъ возми! чего мнѣ бояться?..... Что-бы-тамъ у васъ ни случилось -- это дивная женщина навсегда моя, она не такъ уже молода, чтобъ увлекаться и забыть стараго друга.
   Лудовикъ отказался и отъ этого предложенія; трудно было доказать шевалье, что усталость и болѣзненное состояніе вовсе не позволяли молодому человѣку провести безсонную ночь. Еще труднѣе было убѣдить старика, что въ настоящую минуту уединеніе было единственнымъ и лучшимъ средствомъ, чтобы возстановить нѣсколько ослабѣвшія силы и успокоить раздраженный духъ.
   Утомленный безплодностію своихъ убѣжденій, но самъ не убѣжденный, шевалье кончилъ тѣмъ, что проводить своего друга до дверей его дома и тамъ разстался съ нимъ, повторивъ ему на прощанье свои философскія наставленія.
   Рѣчистость старика была пыткой для молодаго человѣка и весь этотъ разговоръ и скептическое соболѣзнованіе нисколько не освѣжили сердца Лудовика: напротивъ еще болѣе растравили его душевныя страданія. Каждое веселое слово шевалье падало на душу нашего героя, какъ капля воды на раскаленное желѣзо и, разсѣеваясь какъ паръ, нисколько не убавляло жара. Не смотря на всѣ услуги, оказанныя старымъ шевалье Лудовику, послѣдній разстался съ нимъ съ какою-то лихорадочною радостью. За минуту до его ухода, Лудовикъ готовъ былъ отдать десять лѣтъ своей жизни, чтобъ только на свободѣ помечтать объ Эммѣ, не стѣсняясь присутствіемъ посторонняго лица: это утѣшеніе казалось ему теперь самымъ высшимъ наслажденіемъ въ мірѣ.
   Наконецъ онъ вошелъ къ себѣ въ квартиру.
   До-сихъ-поръ онъ сдерживалъ слезы изъ уваженія къ самому себѣ, изъ опасенія дать новую безконечную пищу насмѣшкамъ шевалье, которыя скорѣе утомляли его, чѣмъ раздражали. Оставшись одинъ, онъ зарыдалъ, какъ-будто только сей часъ разстался съ маркизой д'Эскоманъ.
   Отдавшись уединенной тоскѣ, онъ впалъ въ состояніе близкое къ сумасшествію. Точно также, какъ и на кладбищѣ, онъ бросился на полъ, рвалъ на себѣ волосы и свое платье, громко призывая Эмму которая казалась Лудовику навсегда для него потерянной.
   Онъ искалъ вокругъ себя предметъ, который-бы могъ напомнить ему объ Эммѣ, какую-нибудь вещь, сохранившую на себѣ слѣды своей обладательницы; но отчаяніе молодаго человѣка было такъ сильно, что впродолженіи пяти минутъ онъ даже не подумалъ о кошелькѣ маркизы, который постоянно носилъ на своей груди.
   Наконецъ онъ вспомнилъ о немъ; снялъ его съ себя и принялся горячо цѣловать.
   Но слишкомъ свѣжи были въ Лудовикѣ воспоминанія о страстныхъ объятіяхъ и поцѣлуяхъ Эммы, чтобъ разгоряченное воображеніе его могло замѣнить эти ласки и поцѣлуи, еще горѣвшіе на его губахъ.
   Продолжая произносить имя Эммы, какъ-будто она находилась подлѣ него, Лудовикъ придавалъ своему голосу всѣ возможные оттѣнки нѣжности и страсти и съ наслажденіемъ прислушивался къ нему, находя въ этомъ занятіи какую-то особенную прелесть.
   Потомъ онъ снова принимался плакать и плакалъ навзрыдъ, такъ-что сердце самаго равнодушнаго зрителя сжалось-бы при видѣ такого ужаснаго горя.
   И въ припадкѣ своего отчаянія онъ растерялся до такой степени, что всѣ его мысли совершенно спутались и не могли сложиться въ какое-нибудь опредѣленное желаніе.
   Наконецъ силы его истощились и тогда мысли его сосредоточились на одномъ желаніи видѣть Эмму.
   Безсознательно онъ собралъ всѣ оставшіяся у него деньги, положилъ ихъ въ карманъ и потомъ, вынувъ изъ шкапа пару охотничьихъ сапоговъ, принялся натягивать ихъ на свои ноги.
   Но въ одну секунду въ головѣ его промелькнула цѣлая драма, и онъ съ сердцемъ бросилъ прочь сапоги свои.-- Ему представилось, что маркизу д'Эскоманъ, по требованію ея мужа, ведутъ въ судъ; что онъ, де-Фонтанье, обезславилъ и раззорилъ ее. Эта мысль ужаснула его.
   И теперь началась упорная борьба между его горемъ и совѣстью.
   Наконецъ наступила минута, когда Лудовикъ уже вовсе нечувствовалъ ни угрызеній совѣсти, ни остраго жала тоски; внутренняя борьба его стихла, какъ буря послѣ самаго сильнаго и послѣдняго взрыва.
   Тогда молодой человѣкъ вздохнулъ свободнѣй. За тѣмъ наступило мгновеніе совершеннаго упадка нравственныхъ силъ, и Лудовикъ сдѣлался до-того равнодушенъ, что въ эту минуту онъ способенъ былъ совершить величайшее злодѣянія безъ малѣйшаго упрека совѣсти.
   Наконецъ онъ сталъ оправдывать свой собственный поступокъ, извиняя его въ своихъ глазахъ случайнымъ стеченіемъ обстоятельствъ. Это обыкновенное оправданіе людей, хрупкихъ характеромъ и слабоумныхъ.
   И въ-самомъ-дѣлѣ, кто-же сказалъ, что маркизъ д'Эскоманъ намѣренъ воспользоваться ошибками жены своей?-- шевалье де-Монгла. Но онъ былъ всегда противъ этой любви. По чему? Вѣроятно вслѣдствіе тайной рѣвности, отъ которой старикъ не могъ защитить себя. Характеръ маркиза д'Эскоманъ оставилъ его выше подобнаго предположенія. Онъ былъ слишкомъ вѣтренъ и легкомысленъ, чтобъ преслѣдовать одну идею и рѣшиться на такой безчестный поступокъ.
   Поведеніе самаго маркиза вовсе не было такъ безукоризненно, чтобъ онъ могъ смѣло вести жену свою къ гласному суду. Да наконецъ и самое зло уже сдѣлано и притомъ безъ всякаго повода. Разлука его съ маркизой не могла принести положительной пользы. Если онъ и отправился сегодня, развѣ онъ могъ поручиться, что удержится отъ поѣздки завтра. Скандальное происшествіе надѣлало столько шуму, что нельзя было и подумать о томъ, чтобы подпрефектъ согласился оставить Лудовика у себя секретаремъ. И къ чему послужило-бы тогда это отчаяніе, которое, непремѣнно отозвалось-бы пагубно на здоровьѣ маркизы, если-бы она предалась ему также какъ и Лудовикъ.
   Всѣ эти размышленія привели Лудовика въ такое восторженное, конечно горячечное состояніе, что разсудокъ его, казалось, помутился.
   И не во снѣ, но на яву онъ видѣлъ Эмму, простирающую къ нему руки; онъ слышалъ ея голосъ, говорившей ему:
   -- Приходи, безцѣнный другъ мой, я ожидаю тебя! Ты, также какъ и я, бѣдная жертва людской несправедливости; пріѣзжай ко мнѣ немедленно.
   Ему казалось, что она прикасается къ его лицу; онъ чувствовалъ на себѣ ея палящее дыханіе.
   Въ бреду онъ поспѣшно одѣлся и еще поспѣшнѣе вышелъ изъ дому и какъ сумасшедшій побѣжалъ улицами города по направленію къ дорогѣ, ведущей въ Парижъ, какъ-будто надѣясь догнать почтовую карету, въ которой уѣхала маркиза д'Эскоманъ.
   Заря уже занималась на обширномъ горизонтѣ, когда Лудовикъ де-Фонтанье дошелъ до пригорка, гдѣ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ простился съ Эммой.
   Съ грустью онъ обернулся къ Шатодёну. Передъ глазами его разстилался городъ, одѣтый туманомъ и объятый сномъ. Высокія башни древняго замка Монморанси господствовали надъ окрестностью, окрашенныя слабымъ отблескомъ только-что занимающейся зари.
   Передъ этой величественной картиной утренняго восхода, передъ этой массой домовъ спящаго города, который мало-помалу выходилъ изъ мрака ночи и пробуждался отъ крѣпкаго сна для того, чтобы снова приняться клеймить позоромъ Эмму,-- Лудовикъ долго стоялъ въ молчаніи, повидимому что-то обдумывая.
   Вдругъ подлѣ дорогѣ на травѣ ему показалось что-то бѣлое. Это былъ батистовый платокъ, оброненный второпяхъ Эммой. Платокъ былъ влаженъ,-- но болѣе отъ ея слезъ, чѣмъ отъ утренней росы.
   Лудовикъ принялъ эту находку за счастливый признакъ, обѣщавшій успѣхъ его намѣренію.
   Это доказательство грусти и слезъ маркизы д'Эскоманъ снова повергло его въ прежнее безпокойство и сомнѣніе. Онъ отвернулся отъ города и пошелъ по дорогѣ къ Парижу, не оборачиваясь болѣе къ Шатодёну.
   Такъ онъ шелъ до полудня, ни разу не подумавъ о пищѣ. Непривычный къ подобнымъ путешествіямъ, онъ утомился семи часовою ходьбою и истощилъ свои послѣднія силы; его разбитыя ноги на каждомъ шагу спотыкались и совершенно отказывались поддерживать его тѣло. Тогда только, въ первый разъ послѣ разлуки съ Эммой, возвратилась къ нему способность мысли и онъ понялъ наконецъ, что нѣтъ никакой возможности продолжать путь. Онъ отъ души пожалѣлъ, что не догадался послѣдовать примѣру шевалье, который наканунѣ еще запасся для маркизы д'Эскоманъ мѣстомъ въ маль-постѣ, и не сѣлъ, за неимѣніемъ послѣдняго, въ дилижансъ.
   Утомленный Лудовикъ присѣлъ на сторонѣ дороги, съ твердымъ намѣреніемъ дождаться какого-нибудь экипажа. Но терпѣніе его истощилось, и какъ ни болѣли его ноги, онъ всталъ и съ величайшимъ трудомъ добрался до ближайшей почтовой станціи; тамъ онъ нанялъ себѣ лошадь, и такъ безпощадно погналъ ее, что сопровождавшій его старикъ, почтальонъ, сердито нахмурилъ брови.
   По быстротѣ ѣзды, Лудовшгь долженъ былъ пріѣхать въ Парижъ къ вечеру.
   Между шевалье де-Монгла и маркизой д'Эскоманъ, при отъѣздѣ послѣдней, было условлено, что пріѣхавъ въ Парижъ, она тотчасъ скроется въ монастырь на гренельской улицѣ.
   Пріемные залы этихъ заведеній открываются постороннимъ посѣтителямъ только въ назначенные часы дня, пройдти туда вечеромъ было невозможно; Лудовикъ зналъ это и при всемъ томъ, не смотря на крайнюю усталость, летѣлъ въ Парижъ, потому-что дышать однимъ воздухомъ съ Эммой уже казалось ему блаженствомъ. И эта мысль одушевляла его необыкновенными силами.
   Въ семь часовъ вечера онъ былъ уже въ Ланжюмо. Торопя почтальона, сѣдлавшаго его лошадь, Лудовикъ вдругъ услыхалъ стукъ кареты, подъѣзжавшей со стороны Шатодёна и хлопанье бича, подававшаго знакъ приготовить на станціи перемѣнныхъ лошадей.
   Де-Фонтанье инстинктивно спрятался за стоявшую на улицѣ колоду, которая служила для водопоя лошадей.
   Карета остановилась противъ самой колоды. Спрятавшійся за нею Лудовикъ осторожно выглянулъ изъ своей засады и, при свѣтѣ двухъ фонарей, ярко освѣщавшихъ карету, увидѣлъ сидящаго въ ней маркиза д'Эскоманъ.
   Беззаботный, какъ и всегда, маркизъ спокойно курилъ сигару и даже не пропустилъ случая пошутить съ дѣвушкой, подававшей ему стаканъ воды. Хотя отъѣздъ жены его, повидимому, не произвелъ на него особеннаго впечатлѣнія; однакожъ не было сомнѣнія, что онъ рѣшился ее преслѣдовать.
   Первымъ дѣломъ Лудовика было разразиться проклятіями надъ самимъ-собою за то, что онъ не догадался семью часами ранѣе взять въ Шатодёнѣ почтовыхъ лошадей. Ему было досадно, что благодаря его празднымъ и слезливымъ мечтамъ, онъ упустилъ случай предупредить маркиза, пріѣхать прежде него въ Парижъ и увидѣться съ Эммой.-- Что-же будетъ теперь?-- Онъ не смѣлъ о томъ и подумать.
   Но послѣ такой эгоистической мысли, послѣ нѣсколькихъ глухихъ порывовъ бѣшенства и негодованія противъ судьбы, онъ сталъ разсуждать хладнокровнѣе о важности значенія поѣздки маркиза д'Эскоманъ въ Парижъ и утомленный физически и нравственно, вовсе пересталъ волноваться и плакать.
   Онъ убѣдился теперь на-дѣлѣ, что шевалье де-Монгла говорилъ ему правду, утверждая, что маркизъ д'Эскоманъ вовсе не такъ легко принялъ къ сердцу отъѣздъ своей жены, какъ предполагалъ Лудовикъ. И тугъ только герой нашъ началъ сознавать, что эта встрѣча могла нѣсколько измѣнить его рѣшительное намѣреніе, котораго послѣдствія легли-бы тяжелымъ камнемъ на его совѣсти, пятномъ на его честномъ имени. Неожиданную встрѣчу свою съ маркизомъ д'Эскоманъ, Лудовикъ принялъ за особенное покровительство судьбы.
   Хотя онъ не имѣлъ на столько силы характера, чтобъ безъ порывовъ отчаянія и горькихъ слезъ отказаться отъ своего прежняго намѣренія; но наконецъ покорился судьбѣ своей. Когда маркизъ д'Эскоманъ, поговоривъ нѣсколько минутъ съ содержателемъ станціи, приказалъ почталіону ударить по лошадямъ, Лудовикъ вышелъ изъ-засады и, мысленно поручая себя постоянству любви Эммы, объявилъ, что онъ усталъ и не въ состояніи продолжать путь.
   Содержатель станціи въ Ланжюмо, держалъ въ тоже время и гостинницу для проѣзжающихъ. Войдя въ комнаты, Лудовикъ приказалъ приготовитъ себѣ постель. Молодая служанка, къ которой онъ обратился съ приказаніемъ и которую сильно заинтересовала, его личность, съ удивленіемъ спросила Лудовика неужели онъ ляжетъ безъ ужина.
   Какъ-бы то ни было, а въ двадцать лѣтъ натура человѣческая рѣдко отказывается отъ своихъ правъ. Не смотря на избытокъ сердечныхъ изліяній, на міръ фантазій, въ который Лудовикъ былъ совершенно погруженъ впродолженіе предшествовавшей ночи и настоящаго дня, желудокъ его сильно давалъ ему чувствовать свою пустоту.
   Рѣзкій апетитъ заставилъ его принять предложеніе служанки и она, проводивъ его черезъ кухню въ смежную столовую, поставила передъ нимъ приборъ.
   Подъ вліяніемъ сытнаго ужина и освѣжительныхъ паровъ вина, мысли его снова перепутались; томный образъ любимой женщины опять промелькнулъ передъ его глазами; но физическія и нравственныя силы его до того ослабѣли и измѣнили ему, что у него не доставало уже воли удержать въ своемъ воображеніи этотъ прелестный образъ. Наконецъ, Лудовикъ облокотился на столъ и впалъ въ безсознательную дремоту, обыкновенную спутницу сильнаго утомленія.
   Молодая служанка не могла не сочувствовать такому прекрасному молодому человѣку, который казался такимъ грустнымъ и утомленнымъ; она заботилась, чтобъ ничто не нарушило его покоя.
   Не прошло и двадцати минутъ, какъ Лудовикъ заснулъ, какая-то женщина среднихъ лѣтъ прошла со свѣчею въ рукѣ черезъ столовую въ кухню. Озабоченная своимъ дѣломъ, она не обратила никакого вниманія на спящаго посѣтителя; но когда она возвращалась, -- служанка указала ей на спящаго, подавъ ей знакъ, чтобы она шла по-тише.
   Незнакомка взглянула въ сторону Лудовика и, уронивъ свѣчку и чайникъ, вскричала съ удивленіемъ: "Господинъ де-Фонтанье."
   -- Сусанна! вскричалъ въ свою очередь Лудовикъ, пробужденный ея восклицаніемъ. Ему казалось, что онъ видитъ ее во снѣ.
   -- Сама мадонна послала васъ сюда. Идемъ, идемъ скорѣе! продолжала Моле, насильно уводя молодаго человѣка за руку на лѣстницу, ведущую въ галлерею перваго этажа и, не обращая нималѣйшаго вниманія за остолбенѣвшую служанку, которая ничего не понимала въ этой сценѣ.
   -- Знаете-ли вы, что въ эту ночь я думала, что потеряю мою Эмму. Если-бы я не настояла на томъ, чтобы остановиться здѣсь, она непремѣнно умерла-бы въ маль-постѣ. Но идемъ!... Еслиже кто-нибудь захотѣлъ-бы обидѣть васъ, то я съумѣю защитить моими когтями и зубами... Клянусь, что только черезъ мой трупъ они достигнутъ до васъ,-- клянусь Богомъ!... прибавила Сусанна, въ первый разъ въ жизни произнося такую ужасную клятву. Я хотѣла-бы видѣть, кто-бы посмѣлъ сдѣлать помимо меня какое-нибудь огорченіе моему ребенку! Но я боюсь, чтобъ внезапная встрѣча съ вами не убила Эмму, проговорила почти шопотомъ добрая кормилица у самыхъ дверей комнаты. маркизы.
   Едва только Сусанна Моле, сказавъ послѣднія слова, отворила выходившую на галлерею дверь, какъ Лудовикъ де-Фонтанье бросился туда быстрѣе молніи.
   Онъ увидѣлъ передъ собой маркизу д'Эскоманъ, сидѣвшую на бѣдной трактирной кровати. Она съ безпокойствомъ прислушивалась къ малѣйшему шуму, доходившему до нея съ улицы.
   При видѣ Лудовика она протянула ему руки, но радость едва не задушила ее; кровь съ такой силой приступила къ сердцу, что она не могла произнести ни одного слова, -- силы оставили ее; она опрокинулась назадъ и лишилась чувствъ.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Изъ самаго дурнаго дѣла можно извлечь пользу.

   Маркизъ д'Эскоманъ серьёзно принялся отъискивать свою пропавшую безъ вѣсти жену.
   У него было слишкомъ много задушевныхъ друзей, чтобъ происшествіе, случившееся въ улицѣ Клюни могло надолго остаться для него въ тайнѣ.
   На что-жъ и задушевные друзья, какъ не для того, чтобъ сообщить пріятелю самую непріятную для него новость, ради дружбы, и еще получить за то благодарность друга, хотя объ этомъ они и не думаютъ?
   Одинъ изъ самыхъ расположенныхъ къ маркизу друзей его, Жоржъ де-Гискаръ доказалъ ему въ этомъ случаѣ самую рыцарскую преданность и самоотверженіе. Когда достигъ до него слухъ о происшествіи въ улицѣ Клюни, онъ немедленно перевязалъ свою давнишнюю рану и отправился къ маркизу д'Эскоманъ, чтобъ съ участіемъ искренняго друга передать ему весьма непріятную для него городскую молву.
   Въ городѣ ходилъ слухъ, что Маргарита Жели застала Лудовика на единѣ съ маркизою д'Эскоманъ; но какъ этого было слишкомъ недостаточно для стоустой молвы и шатодёнскихъ сплетниковъ; то они, исказивъ происшествіе, вызванное запальчивостью Маргариты, прибавили отъ себя, что между двумя любовницами Лудовика произошла отчаянная драка. Само-собой разумѣется, что Жоржъ де-Гискаръ изъ дружбы къ маркизу не утаилъ отъ него ничего и разсказалъ множество такихъ подробностей, что при всемъ хладнокровіи къ женѣ у маркиза д'Эскоманъ волосы стали дыбомъ, и кровь бросилась въ голову.
   Изъ всѣхъ вообще мужей самыми плохими философами бываютъ именно тѣ, которые при безпорядочной жизни имѣютъ добродѣтельную жену. Исключенія изъ этого правила очень рѣдки, а потому намъ весьма пріятно замѣтить, что маркизъ д'Эскоманъ принадлежалъ къ этого роду исключеніямъ. Его тщеславіе было довольно тѣмъ, что, не смотря на свое дурное поведеніе, онъ не избѣжалъ общей участи прочихъ мужей, которой они такъ боятся. Эмма, противъ обыкновенія свѣтскихъ женщинъ, была безукоризненнаго поведенія; но маркизъ д'Эскоманъ вовсе не относилъ этого къ ея добродѣтелямъ, и приписывалъ единственно личнымъ своимъ достоинствамъ. Успокоенный на этотъ счетъ, онъ смѣло предавался разгульной жизни и, съ самоувѣренностію въ свою непогрѣшительность, надѣялся неподвергнуться никакой случайности.
   Кромѣ-того, какъ ни мало цѣнилъ онъ любовь Эммы, но дорожилъ этимъ чувствомъ изъ уваженія къ значительному и богатому имѣнію, принесенному ею въ приданое. Маркизъ д'Эскоманъ вовсе былъ-бы не прочь растратить и прожить его, но ни когда-бы не потерпѣлъ, чтобъ у него отняли это состояніе.
   Вотъ почему разсказъ Жоржа де-Гискара, гораздо болѣе тронулъ маркиза д'Эскомана, чѣмъ можно было ожидать.
   Происшествіе въ улицѣ Клюни тѣмъ болѣе огорчило его, что героемъ приключенія съ его женой былъ тотъ-же самый де-Фонтанье, который такъ еще недавно нанесъ ему обиду, отнявъ у него любовницу; маркизъ не могъ простить ему этой побѣды, хотя и казался по-наружности другомъ своего молодаго соперника.
   Выслушавъ Жоржа де-Гискара, маркизъ д'Эскоманъ отвѣчалъ, что онъ намѣренъ опять вызвать Лудовика на дуэль, и что на этотъ разъ одинъ изъ нихъ долженъ непремѣнно умереть.
   Но какъ шатодёнская молва могла совершенно безвинно оклеветать маркизу д'Эскоманъ, то прежде чѣмъ послать вызовъ Лудовику, необходимо было объясниться, съ Эммой. Маркизъ д'Эскоманъ отсрочилъ вызовъ до слѣдующаго утра, а самъ сталъ ожидать возвращенія жены.
   Но маркиза не пріѣхала домой.
   До-сихъ-поръ сомнѣніе мужа было только вѣроятнымъ, но отсутствіе жены окончательно убѣдило его въ истинѣ происшествія.
   Маркизъ д'Эскоманъ уже думалъ не послать-ли тотчасъ-же къ Лудовику де-Фонтанье, какъ въ ту самую минуту кто-то осторожно постучался въ дверь кабинета.
   Камердинеръ доложилъ ему о приходѣ его повѣреннаго по дѣламъ. Какъ присутствіе этого человѣка не могло стѣснить маркиза, то онъ приказалъ его принять; повѣренный явился въ кабинетъ и объявилъ маркизу, что-онъ предоставляетъ себя въ полное его распоряженіе.
   Послѣдній былъ сильно удивленъ такимъ страннымъ предложеніемъ. Ему никогда не приходилось слышать, чтобъ стряпчіе сопровождали своихъ кліентовъ на дуэляхъ.
   Но повѣренный объяснилъ маркизу, что онъ предлагаетъ свои услуги по поводу распространившагося по городу другаго слуха, что будто маркизъ д'Эскоманъ намѣренъ развестись съ своей супругой.
   Адвокаты чуютъ издали процессы, какъ коршуны чуютъ падаль.
   Слово разводъ заставило задуматься маркиза; а какъ адвокатъ былъ у него подъ руками, то онъ счелъ не лишнимъ воспользоваться этимъ случаемъ, и обратился къ нему за совѣтомъ.
   Адвокатъ бываетъ по обыкновенію честенъ въ отношеніи своего кліента только въ томъ, что касается лично до него самого. Его можно сравнить съ подкладкой, подшиваемой подъ платье для большей прочности матеріи. Каждый негодяй платитъ адвокату большія деньги единственно за-то, чтобъ найдти въ немъ защиту своего интереса.
   Адвокатъ маркиза д'Эскоманъ охотно придалъ на себя обязанность.
   Услужливый подъячій началъ съ того, что возсталъ противъ варварскихъ предразсудковъ, благодаря которымъ права человѣческія и справедливость общественнаго мнѣнія въ совершенной зависимости отъ кровавыхъ поединковъ.
   Но между общими фразами, онъ высказалъ мимоходомъ нѣсколько словъ, полныхъ такого зловѣщаго смысла, что маркизъ д'Эскоманъ былъ пораясенъ ими болѣе, чѣмъ всей рѣчью адвоката.
   Вызывая на дуэль Лудовика, мужъ маркизы вступалъ въ неравный бой. Въ этомъ поединкѣ Лудовикъ подвергалъ опасности только жизнь свою, тогда какъ маркизъ ставилъ тутъ на карту все свое состояніе.
   Потомъ адвокатъ перешелъ къ тому, что при такой зависимости отъ жены со стороны маркиза было-бы весьма неблагоразумнымъ возстановлять ее противъ себя, не увѣрившись напередъ, что онъ въ силахъ нанести ей рѣшительный ударъ. Тогда опытный юристъ прибавилъ, что съ тѣми сомнительными и двусмысленными доказательствами, которыя находятся теперь у нихъ подъ рукой, нечего было и думать о процессѣ. Какъ-бы ни было благопріятно для маркиза рѣшеніе суда первой инстанціи; во всякомъ случаѣ доказательства ихъ были такъ слабы, что апелляція со стороны жены маркиза имѣла-бы, безъ-сомнѣнія, гибельныя для него послѣдствія, если принять въ соображеніе его безпорядочную жизнь, извѣстную всѣмъ жителямъ Шатодёна.
   Маркизъ д'Эскоманъ, спокойно выслушавъ все это, спросилъ своего адвоката не принимаетъ-ли онъ его за сумасшедшаго и при этомъ очень любезно обѣщался выбросить его за-дверь.
   Адвокатъ съ зловѣщей улыбкой вынулъ очень хладнокровно изъ своего портфеля не большую связку векселей и, предъявивъ ихъ маркизу д'Эскоману, равнодушно спросилъ его, можетъ-ли онъ выплатить по этимъ документамъ около двѣнадцати тысячъ франковъ и притомъ не позже завтрашняго дня.
   При такомъ, вовсе неожиданномъ оборотѣ дѣла, маркизъ д'Эскоманъ нѣсколько поблѣднѣлъ и запнулся на первомъ словѣ. Адвокатъ воспользовался этимъ замѣшательствомъ, чтобъ нанести ему окончательный ударъ.
   Маркизъ былъ по-уши въ долгахъ, которые обезпечивались только собственнаго его жизнію и кредитомъ общества къ огромному богатству, полученному имъ въ приданое за женой. Первое обезпеченіе было очень не надежно, потому-что съ каждымъ днемъ здоровье его все больше и больше разстроивалось отъ безпорядочной жизни; второе-же было нѣсколько скомпрометировано приключеніемъ его жены въ улицѣ Клюни. Изъ преданности къ маркизу повѣренный доставалъ ему деньги въ долгъ отъ другихъ своихъ кліентовъ, которыхъ интересы онъ обязанъ былъ защищать также строго, какъ и выгоды маркиза. По этому слухъ о намѣреніи послѣдняго развестись съ женой вмѣняетъ ему, повѣренному, въ обязанность предупредить кредиторовъ маркиза объ опасности, грозящей ихъ капиталамъ, и въ такомъ случаѣ, онъ увѣренъ, что всѣ кредиторы потребуютъ непремѣнно или платежей по векселямъ или, по-крайней-мѣрѣ, болѣе надежнаго обезпеченія, чѣмъ жизнь маркиза д'Эскоманъ. Но существенное обезпеченіе кредиторамъ могла представить одна только маркиза.
   Такимъ-образомъ дѣло видимо усложнялось.
   Озадаченный маркизъ д'Эскоманъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, опустивъ голову и заложивъ руки въ карманы. Онъ судорожно тискалъ потухшую сигару между зубами, погруженный въ глубокую задумчивость.
   Адвокатъ не далъ ему перевести духъ и продолжалъ развивать передъ нимъ свои планы.
   Онъ говорилъ, что совѣтуя не ссориться съ маркизой, онъ хотѣлъ сказать этимъ, чтобъ маркизъ д'Эскоманъ смотрѣлъ сквозь пальцы на безпорядочную жизнь своей жены; что, напротивъ, онъ ревностный защитникъ строгихъ мѣръ, но мѣръ разумныхъ и полезныхъ тому, кто ихъ употребляетъ въ дѣло. Онъ совѣтовалъ дѣйствовать, но дѣйствовать тогда уже, когда въ рукахъ маркиза будутъ такія неопровержимыя доказательства противъ жены, при которыхъ трибуналъ, не имѣя ни малѣйшаго основанія или поводу къ снисхожденію, будетъ принужденъ примѣнить законъ вовсей его силѣ, не принимая въ уваженіе никакихъ оправданій въ проступкахъ противной стороны. Процессъ, начатый самимъ маркизомъ, а не его женой, и подкрѣпленный подобными достовѣрными фактами, приметъ совсѣмъ другой оборотъ въ пользу д'Эскомана и послѣдній, безъ-сомнѣнія, будетъ введенъ во владѣніе имѣніемъ своей жены, съ обязательствомъ выдавать ей ежегодно на содержаніе опредѣленную пенсію. Адвокатъ такъ былъ увѣренъ въ благополучномъ исходѣ подобнаго процесса, что ни мало не задумавшись, готовъ былъ немедленно доставить въ счетъ будущихъ благъ такую сумму въ задатокъ, какую только потребуетъ его почтенный кліентъ.
   Послѣдніе доводы повѣреннаго порѣшили дѣло. Маркизъ д'Эскоманъ съ довольнымъ видомъ закурилъ новую сигару и, садясь въ кресло, спокойно спросилъ своего адвоката, что такое онъ называетъ подъ словами "неопровержимыя доказательства"?
   Послѣдній нѣсколько затруднился изложить маркизу, какіе нужны факты для подтвержденія подобнаго щекотливаго процесса и кончилъ объясненіемъ, что въ настоящемъ дѣлѣ необходимо уличить маркизу при свидѣтеляхъ въ любовномъ свиданіи.
   При этихъ словахъ маркизъ д'Эскоманъ вскочилъ съ кресла. Его возмутила низость средствъ, предложенныхъ адвокатомъ. Но было поздно. Неосторожно раскрывъ передъ адвокатомъ свои слабыя стороны, онъ уже не могъ долѣе противиться нападеніямъ послѣдняго, сколько ни старался защищаться отъ нихъ личиною рыцарскаго своего благородства. Прошло какихъ-нибудь двадцать минутъ и всѣ сомнѣнія и доводы маркиза были ослаблены, разсѣяны или опровергнуты искуснымъ адвокатомъ. Маркизъ уступилъ требованіямъ юриста и какъ простѣйшій изъ простѣйшихъ мѣщанъ согласился призвать полицейскаго коммисара, для заявленія ему предосудительнаго поведенія своей жены.
   Въ эту самую минуту камердинеръ доложилъ маркизу д'Эскоманъ, что Моженъ, содержатель экипажей изъ главной улицы, проситъ позволенія говорить съ маркизомъ.
   Намъ уже извѣстно съ какою именно цѣлію явился этотъ человѣкъ.
   Выслушавъ его, маркизъ устроилъ засаду въ домѣ, самого Можена.
   Но шевалье де-Монгла, отправившись къ своему молодому другу, чтобъ распросить его въ какой степени были справедливы распространившіеся по городу слухи на счетъ его и маркизы д'Эскоманъ, нечаянно узналъ объ измѣнѣ извощика и устроенной въ его домѣ засадѣ, и помѣшалъ бѣднымъ птичкамъ попасть въ разставленную имъ сѣтку.
   Въ тоже время агенты маркиза были разставлены кругомъ префектуры, чтобъ неусыпно слѣдить за дѣйствіями Лудовика.
   Они донесли адвокату, которому маркизъ поручилъ все это дѣло, что Лудовикъ возвратился домой около часа ночи и потомъ, спустя нѣсколько времени, снова вышелъ и болѣе уже не возвращался. Тутъ-же было сообщено маркизу, что жену его видѣли около одиннадцати съ половиною часовъ ночи, идущей по направленію къ парижской дорогѣ, вѣроятно, съ тою цѣлью, чтобы дождаться тамъ проѣзда почтовой кареты.
   Какую-бы антипатію ни чувствовалъ человѣкъ къ дѣлу, уже разъ имъ предпринятому, какъ-бы нехотя онъ не приступалъ къ нему, но желаніе преслѣдованія и упорство заставляютъ его идти до конца.
   Маркизъ д'Эскоманъ велѣлъ заложить четверку лошадей въ карету и отправился послѣдамъ своей жены.
   Мы видѣли его проѣхавшимъ черезъ Ланжюмо.
   Онъ прибылъ въ Парижъ къ шести часамъ вечера и подъѣхалъ прямо къ зданію главнаго почтамта.
   По его просьбѣ директоръ почтъ приказалъ отъискать того почтальона, который прибылъ съ утренней почтой изъ Шатодёна и по всѣмъ догадкамъ и розыскамъ привезъ съ собой въ Парижъ маркизу.
   Директоръ охотно исполнилъ желаніе богатаго барина и, какъ самъ женатый человѣкъ, вполнѣ сочувствуя негодованію обманутаго мужа, позвалъ явившагося почтальона въ свой кабинетъ.
   На распросы маркиза почтальонъ отвѣчалъ вполнѣ удовлетворительно. Онъ разсказалъ, что дѣйствительно въ небольшомъ разстояніи отъ города Шатодёна, посадилъ въ маль-постъ двухъ дамъ, поджидавшихъ карету на дорогѣ. Описаніе наружности этихъ двухъ дамъ, вполнѣ согласовалось съ наружностію Эммы и Сусанны, такъ-что не было никакого сомнѣнія, что это были онѣ. При этомъ почтальонъ утверждалъ, что двое провожавшихъ ихъ мужчинъ не взяли мѣстъ въ маль-постѣ и остались на дорогѣ. Въ заключеніе онъ прибавилъ, что одна изъ дамъ, по-моложе, до такой степени утомилась ѣздой, что послѣ нѣсколькихъ остановокъ, вынужденыхъ ея ежеминутными нервными пароксизмами, она принуждена была выйдти изъ маль-поста въ Ланжюмо вмѣстѣ съ своей спутницею и остановиться въ почтовой гостинницѣ.
   Не худо припомнить, что адвокатъ маркиза д'Эскоманъ, доказалъ своему кліенту, что ему даются только два средства, чтобы выйдти изъ затруднительнаго положенія; именно начать процессъ противъ Эммы на указанныхъ имъ условіяхъ, или притворно примириться съ нею.
   И такъ во всякомъ случаѣ, находился-ли Лудовикъ де-Фонтанье у ногъ Эммы или нѣтъ, маркизу необходимо было немедленно отправиться къ ней въ Ланжюмо.
   Маркизъ перемѣнилъ въ Парижѣ лошадей и поѣхалъ обратно прежней дорогой.
   При въѣздѣ въ маленькій городокъ Ланжюмо, маркизъ д'Эскоманъ остановилъ карету, заплатилъ тройные прогоны почтальону и, условившись съ нимъ, чтобы отвезъ его обратно въ Парижъ, не кормя лошадей, самъ пошелъ одинъ къ почтовой гостинницѣ.
   Какъ скромный пѣшеходъ, онъ тихо постучался въ двери станціоннаго дома и когда одинъ изъ ямщиковъ отперъ ее, то маркизъ, сказавъ что въ его экипажѣ изломалась ось, просилъ отвести себѣ комнату съ постелью. Покуда будили служанку, спавшую въ особой комнатѣ, маркизъ завелъ разговоръ съ ямщикомъ и вызвалъ его на болтовню.
   Путешественники, ѣздившіе до 1830 года верхомъ, послѣ Іюльской революціи, сдѣлались рѣдки, потому-что это медленное путешествіе было замѣнено давно легкими почтовыми тюльбери въ одну лошадь. Средство это въ одно и тоже время представляло много удобствъ для путешественниковъ и было выгодно для почтъ-содержателей. Въ почтовомъ тюльбери ямщикъ садился рядомъ съ путешественникомъ, который большею частію самъ правилъ лошадью.
   Прибытіе молодаго человѣка, прискакавшаго верхомъ вовесь каріеръ, привело въ волненіе всѣхъ почталіоновъ. Это волненіе усилилось, удвоилось, и наконецъ достигло своего апогея, когда проницательная служанка станціоннаго дома разсказала о глубокой грусти пріѣзжаго молодаго человѣка, о внезапной и радостной его встрѣчѣ съ кормилицей знатной дамы, остановившейся въ гостинницѣ съ утра. Еще болѣе разожгло ихъ любопытство въ разсказѣ служанки то обстоятельство, что пріѣзжій не выходилъ еще изъ комнаты этой дамы, не смотря, что уже давно было за-полночь.
   Ямщикъ, сопровождавшій молодаго человѣка и такъ уже съ величайшимъ нетерпѣніемъ дожидался разсвѣта, чтобы сообщить сосѣдямъ свои предположенія объ этомъ происшествіи. Поэтому можно себѣ вообразить съ какимъ удовольствіемъ онъ далъ волю своему языку, когда нашелъ въ новомъ пріѣзжемъ, т.-е., въ маркизѣ, необыкновенно внимательнаго слушателя.
   Когда ямщикъ окончилъ свой разсказъ, маркизъ д'Эскоманъ положилъ ему въ руку золотую монету, которую тотъ принялъ какъ знакъ благодарности за прелесть его разсказа. Потомъ д'Эскоманъ попросилъ проводить себя къ меру, говоря, притомъ, что онъ имѣетъ къ нему весьма важное и спѣшное порученіе.
   Ямщикъ выпучилъ свои глаза на маркиза, удивившись его требованію разбудить мера въ такую позднюю пору и, не скрывая своего изумленія, совѣтовалъ своему слушателю подождать разсвѣта. Однакожъ, это похвальное уваженіе къ покою высокаго сановника продолжалось недолго. Убѣжденный словами маркиза, и, еще болѣе, блескомъ другой золотой монеты, ямщикъ рѣшился наконецъ посягнуть на спокойствіе мера.
   И дѣйствительно, опасенія ямщика были напрасны; къ величайшему изумленію его, едва только меръ успѣлъ прочитать паспортъ маркиза д'Эскоманъ и открытое предписаніе, которымъ послѣдній запасся у королевскаго шатоденскаго прокурора, какъ уже поспѣшилъ предоставить себя въ полное распоряженіе маркиза.
   Впрочемъ недолго продлилось это изумленіе. Меръ, извиняясь передъ маркизомъ, что принялъ его въ халатѣ, позвалъ помощника своего и приказалъ ему немедленно собрать жандармовъ.
   Нѣсколько минутъ спустя, не большая группа людей, увеличившаяся тремя жандармами, отправилась по тихимъ и пустыннымъ улицамъ маленькаго городка ланжюмо, по направленію къ почтовой станціи.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
въ которой маркизъ д'Эскоманъ, совершенно иначе чѣмъ господинъ де-Куси, мститъ за оскорбленіе своей чести.

   Въ комнатѣ, занимаемой маркизой д'Эскоманъ, на почтовой станціи въ городѣ Ланжюмо, стояли двѣ кровати.
   На одной изъ нихъ, помѣщенной противъ камина и не убранной занавѣсами, спала глубокимъ сномъ Сусанна Моле, раскинувшись на парадномъ одѣялѣ.
   Противъ самыхъ оконъ, среди комнаты, былъ устроенъ альковъ, занавѣшенный драпировкой изъ чрезвычайно пестраго ситца. Въ этомъ альковѣ покоилась Эмма, а на креслѣ, стоявшемъ подлѣ ея кровати, у самого изголовья, сидѣлъ Лудовикъ де-Фонтанье.
   Всѣ трое, равно утомленные, никакъ не могли преодолѣть своей усталости и, наконецъ, крѣпко заснули; Лудовикъ склонилъ голову на край постели Эммы; руки ихъ сплелись между собой. По временамъ электрическая дрожь пробѣгала по жиламъ спящихъ молодыхъ людей и на блѣдныхъ щекахъ Эммы внезапно загорался яркій румянецъ; подъ прозрачнымъ батистомъ, едва прикрывавшимъ ея роскошно округленную грудь, замѣтно билось сердце.
   Одна только свѣча, поставленная на столикѣ передъ кроватью Эммы, тускло горѣла въ комнатѣ, то совсѣмъ потухая, то отбрасывая на бѣлыя стѣны какія-то темныя и длинныя тѣни фантастическихъ очертаній. Изрѣдка частички воска вдругъ оживляла колеблющееся пламя и, оно, мгновенно вспыхнувъ, ярко освѣщало всю комнату.
   Маркиза д'Эскоманъ проснулась. Первый предметъ, обратившій на себя ея вниманіе, разумѣется, былъ спящій подлѣ нея Лудовикъ. Съ легкимъ трепетомъ она высвободила свои руки изъ рукъ молодаго человѣка; но потомъ, смѣясь въ душѣ надъ этимъ страхомъ, она прижалась щекой къ рукѣ молодаго человѣка. Облокотившись на подушку, Эмма вполнѣ предалась созерцанію его блѣднаго, но прекраснаго лица, небрежно окоймленнаго черными шелковистыми кудрями.
   Маркиза уже пережила минуты той лихорадочной восторженности, которая заставила ее наканунѣ кинуться въ объятія Лудовика. Первое свое движеніе она нашла теперь неприличнымъ и хотя въ комнатѣ никого не было, кромѣ спавшей Сусанны, но Эмма покраснѣла, потому что звучное всхрапываніе ея кормилицы, напомнило маркизѣ, что она совершенно одна съ любимымъ ею человѣкомъ. Приподнявъ на свои роскошныя и бѣлыя плечи спустившуюся батистовую кофточку, она завернулась ею какъ можно плотнѣе и потомъ протянула руку, намѣреваясь разбудить Лудовика.
   Но онъ такъ крѣпко спалъ, что ей стало жалко нарушить его сладкій сонъ.
   Въ эту минуту на улицѣ послышались шаги нѣсколькихъ человѣкъ.
   Обыкновенно, каждая малѣйшая бездѣлица тревожитъ раздраженные нервы. Маркиза стала прислушиваться съ какимъ-то тоскливымъ ожиданіемъ и непонятнымъ опасеніемъ.
   Но шаги умолкли, и все по прежнему стихло. Тогда Эмма упрекнула себя внутренно за напрасный страхъ, находя очень естественнымъ такой шумъ въ почтовой гостинницѣ, гдѣ проѣзжающіе безпрестанно перемѣняютъ лошадей.
   Но волненіе ея было такъ сильно, что она почувствовала какое-то смутное желаніе быть поближе къ тому, ради кого она подвергала себя всевозможнымъ нравственнымъ пыткамъ и убѣдиться, что ея другъ и защитникъ, находится возлѣ нея.
   Эмма наклонилась къ Лудовику и поцѣловала его въ лобъ: но она неуспѣла еще отнять губъ отъ лица возлюбленнаго, какъ раздался сильный ударъ въ дверь комнаты.
   -- Что такое? вскрикнули въ одинъ голосъ проснувшіеся отъ шума Лудовикъ и Сусанна, которымъ показалось, что они слышали этотъ ударъ во снѣ.
   Эмма удержалась отъ подобнаго вопроса; она тотчасъ поняла, что новое несчастіе собирается надъ ея головой. Повинуясь первому движенію испуга, она спрятала лицо свое въ подушки.
   Между-тѣмъ удары въ дверь повторялись, и наконецъ послышался повелительный голосъ мера; онъ приказывалъ отпереть дверь именемъ закона.
   -- Ради Бога, не отворяйте! кричала испуганная Сусанна, устраивая передъ входомъ барикаду изъ стульевъ и комода. Она вообразила, что подъ прикрытіемъ такой ограды имъ легко будетъ выдержать осаду.
   Наконецъ и Лудовикъ понялъ, что пришла минута мести оскорбленнаго мужа. Онъ подбѣжалъ къ окну съ намѣреніемъ выпрыгнуть изъ него на улицу и разбиться о мостовую.
   Меръ или маркизъ вѣроятно предвидѣли этотъ случай, потому что подъ окномъ былъ поставленъ караульный жандармъ, и когда Лудовикъ, растворивъ окно, выглянулъ изъ него,-- послышался ироническій смѣхъ маркиза д'Эскомана, котораго тѣнь промелькнула въ темнотѣ.
   -- Мы не у Маргариты, закричалъ маркизъ д'Эскоманъ съ улицы: -- и мнѣ право жаль, что я помѣшалъ изліяніямъ вашей любви, любезный де-Фонтанье; но законъ предвидѣлъ этотъ случай.
   -- Вы подлецъ, маркизъ д'Эскоманъ! вскричалъ Лудовикъ въ бѣшенствѣ. Если когда-нибудь попадетесь подъ клинокъ моей шпаги, то я убью васъ безъ пощады, какъ негодную собаку.
   -- Да, если нѣсколько мѣсяцевъ тюремнаго заключенія не охладятъ вашей горячей крови, въ такомъ случаѣ я съ удовольствіемъ приму на себя обязанность вашего хирурга, любезнѣйшій де-Фонтанье, -- насмѣшливо отвѣчалъ маркизъ д'Эскоманъ. Его ироническій тонъ въ высшей степени раздражилъ Лудовика и онъ готовъ былъ разразиться страшною бранью, какъ вдругъ Эмма позвала его къ себѣ.
   Онъ захлопнулъ окно и обернулся. Передъ нимъ сидѣла на кровати блѣдная, какъ смерть Эмма: она вся дрожала отъ нервнаго потрясенія. Однакожъ на лицѣ ея выражалась полная самоувѣренность, даже необыкновенная рѣшительность. Нѣсколько минуть тревоги достаточно было, чтобъ Эмма поняла безвыходное положеніе, и вполнѣ отдалась на волю судьбы.
   Въ обыкновенныхъ случаяхъ жизни, избранныя натуры, если онѣ робки, кажутся такими же слабыми и безсильными, какъ и натуры обыкновенныя; но тамъ гдѣ эти послѣднія совершенно изнемогаютъ, первыя крѣпнутъ. Въ серьезныхъ обстоятельствахъ жизни, онѣ разрываютъ помочи, мѣшавшія ихъ развитію, и становятся въ уровень съ несчастіемъ, которое казалось должно было-бы ихъ совсѣмъ уничтожить.
   Такъ случилось и съ маркизой д'Эскоманъ.
   Она подозвала къ себѣ Лудовика и, когда тотъ подошелъ къ ея кровати, сказала:
   -- Милый Лудовикъ! поклянись мнѣ, что любовь твоя нисколько не измѣнится ко мнѣ, что-бы не случилось съ нами.
   Молодой чловѣкъ исполнилъ желаніе Эммы и поклялся.
   -- Хорошо, отвѣчала она, пожимая его руку:-- я также клянусь, что ничто на землѣ не пошатнетъ моей любви къ тебѣ, ничто не измѣнитъ моей рѣшимости принадлежать одному тебѣ въ этомъ мірѣ. И такъ, отворите двери, друзья мои.
   Удивленный Лудовикъ, молча, посмотрѣлъ на Эмму: а Сусанна вскричала, что она скорѣе умретъ чѣмъ уступитъ атому подлому насилію.
   -- Сусанна! сказала маркиза строгимъ голосомъ: -- ты знаешь, что я рѣдко приказываю; но теперь прошу исполнить мое желаніе: отворите дверь!
   Сусанна Моле утихла. Ей хотѣлось зарыдать, но она подавила въ себѣ рыданія и принялась помогать Лудовику разобрать баррикаду, изъ-за которой она надѣялась защищать свою питощу.
   И пора было бы сдѣлать это, потому-что худо сколоченныя двери начинали уступать напору жандарма, который ломился въ нее по приказанію мера.
   Наконецъ дверь отворилась и меръ вошелъ въ комнату одинъ, приказавъ своимъ подчиненнымъ остаться на лѣстницѣ.
   Медленность, съ которой отворили ему дверь, возбудила неудовольствіе мера, высоко цѣнившаго достоинство своей власти и заподозрившаго маркизу д'Эскоманъ и Лудовика въ презрѣніи къ законной власти. Притомъ меръ, также былъ женатъ и потому каждая преступная жена, измѣнившая своему мужу, не заслуживала ни какой пощады въ глазахъ блюстителя порядка.
   Объ вошелъ въ комнату, не снимая шляпы и стараясь придать своей физіономіи выраженіе грознаго авторитета. По его мнѣнію это было столько же необходимо, какъ и прилично, въ подобныхъ случаяхъ, и казалось непремѣннымъ условіемъ званія мера.
   -- Кто изъ васъ, милостивыя государыни, зовется маркизой д'Эскоманъ?-- сказалъ онъ протяжно и сановито-важнымъ голосомъ.
   Изъ безграничной преданности, Сусанна Моле чуть было не назвалась маркизой д'Эскоманъ, чтобы стать на мѣстѣ Эммы передъ карающимъ закономъ. Преданная кормилица уже открыла ротъ, какъ вдругъ маркиза прервала ее, не давъ сказать ни одного слоаа.
   -- Я маркиза д'Эскоманъ, милостивый государь! отвѣчала. Эмма.
   Меръ обернулся къ алькову и увидѣлъ прелестное лицо маркизы д'Эскоманъ, обрамленное кружевнымъ чепчикомъ, изъ-подъ котораго небрежно спускались на плечи длинные локоны бѣлокурыхъ волосъ. Въ глазахъ ея было такъ много кроткаго и симпатичнаго выраженія, на физіономіи такъ ясно отразилась вся сила пламенной и чистой страсти, что строгій блюститель закона невольно опустилъ глаза внизъ и, машинально снявъ шляпу, остался въ неподвижномъ состояніи.
   Наконецъ Эмма сама напомнила оторопѣвшему меру о его обязанностяхъ.
   -- Что вамъ угодно отъ маркизы д'Эскоманъ?-- спросила она съ нетерпѣніемъ.
   -- Извините, маркиза, отвѣчалъ меръ:-- какъ ни тягостна моя настоящая обязанность, но я долженъ исполнить ее. Я не смѣлъ-бы нарушить вашего ночнаго сна, если-бъ правительство не обратило меня въ слѣпое орудіе своей воли и власти. Я представляюсь вамъ, не какъ Mr. Garnier (такъ звали мера), а какъ меръ здѣшняго округа?
   -- Ради Бога! не стѣсняйтесь и начинайте дѣло, проговорила Эмма съ возрастающимъ нетерпѣніемъ.
   -- Какъ вамъ угодно, маркиза! сказалъ нѣсколько сухо меръ, видимо обиженный, что женщина, красотою которой онъ былъ сильно пораженъ и такъ восхищался, вовсе не обратила вниманія на его канцелярское витійство: -- мы сейчасъ приступимъ къ дѣлу, маркиза; но позвольте мнѣ спросить васъ, что дѣлаетъ въ вашей спальнѣ, въ такой поздній часъ ночи, вотъ этотъ молодой человѣкъ, который, повидимому, вовсе не мужъ вамъ?-- И меръ указалъ на Лудовика.
   -- Онъ покровительствуетъ больной. Проѣзжая въ Парижъ, я сдѣлалась нездорова дорогою и принуждена была остановиться въ этой гостинницѣ. Горничная моя выбилась изъ силъ, ухаживая за мной, и ей необходимо было отдохнуть; въ это время господинъ де-Фонтанье, другъ нашего дома, случайно проѣзжалъ черезъ Ланжюмо, и я просила его замѣнить усталую женщину, посидѣть со мною, пока она отдохнетъ. Онъ былъ -такъ добръ, что согласился.
   -- Еще-бы не согласиться, чортъ возьми! вскричалъ меръ, увлекаясь своимъ невольно возрастающимъ удивленіемъ: -- Повѣрьте, маркиза, что въ лѣта господина де-Фонтанье я то же не задумался-бы ни на одну минуту.
   Послѣднія слова меръ произнесъ тихо; но потомъ, припомнивъ, что жандармы, стоявшіе за дверью, легко могли слышать, что сознаніе собственнаго достоинства мера уступало чувству восторга, при видѣ красоты Эммы, -- онъ сталъ говорить громко, такъ, чтобъ подчиненные его не сомнѣвались, что онъ остался вѣренъ своему долгу и офиціальному положенію.
   -- Такое человѣколюбіе было-бы достойно всякой похвалы, если-бы я не имѣлъ въ виду одного обстоятельства, на которое я долженъ обратить ваше вниманіе. Общему мнѣнію, напротивъ, угодно называть друга вашего дома вашимъ любовникомъ.
   Эта грубая шутка сначала смутила было маркизу д'Эскоманъ, и она покраснѣла; но потомъ, пока онъ бросалъ ей прямо въ лицо это грязное обвиненіе, увѣренность снова возвратилась къ Эммѣ.
   -- Милостивый государь! сказала она съ достоинствомъ, свойственнымъ дамѣ хорошаго тона: -- если только подъ словомъ сейчасъ вами высказаннымъ, вы понимаете человѣка, который мнѣ дороже всего на свѣтѣ -- вы правы; только въ такомъ случаѣ де-Фонтанье мой любовникъ.... Если-же вы даете этому эпитету настоящій его смыслъ -- вы очень ошибаетесь, могу васъ увѣрить и вразумить....
   Достоинство, съ которымъ проговорила эти слова маркиза д'Эскоманъ и волненіе, невольно откликнувшееся въ ея голосѣ, произвели на представителя закона вовсе не то впечатлѣніе, которое сдѣлала на него красота маркизы. Меръ посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ съ выраженіемъ глубокаго уваженія.
   -- Бѣдная маркиза! сказалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія, возвратившись опять къ обычному своему добродушію: -- я согласенъ съ вами и увѣренъ, что все вами сказанное возможная истина: къ-несчастію, не мнѣ придется рѣшить это дѣло. Однакожъ, прибавилъ онъ, приближаясь къ кровати Эммы: -- я желалъ-бы быть вамъ полезенъ, какъ-бы послѣ не говорили о моей нравственности и добросовѣстности въ исполненіи моихъ обязанностей.... Я интересуюсь вашей судьбой и желалъ-бы поправить какъ-нибудь это непріятное дѣло. Въ подобныхъ случаяхъ правосудіе считаетъ, за лучшее молчать, если только мужъ не подымаетъ голоса. Маркизъ д'Эскоманъ самъ донесъ на васъ, и неужели нѣтъ никакихъ средствъ возвратить жалобу назадъ: онъ кажется мнѣ добрякомъ. На его мѣстѣ я разразился-бы страшнымъ громомъ и молніею, да и только..... Тутъ много шуму изъ пустяковъ, какъ видно изъ вашего отвѣта и потому я готовъ принять на себя роль примирителя, если только вамъ будетъ угодно. Не хотите-ли, чтобъ я отыскалъ и уговорилъ вашего мужа?
   -- Я очень благодарна вамъ и вполнѣ тронута вашимъ теплымъ участіемъ ко мнѣ; но никакъ не могу воспользоваться вашей добротой и готовностью быть примирителемъ.
   -- Почему это? Развѣ по вашему мнѣнію это не возможно? Или вашъ другъ дороже для васъ, чѣмъ ваше личное счастіе? Въ такомъ случаѣ, неужели при вашей молодости и красотѣ васъ пугаетъ такое ничтожное затрудненіе? Я зналъ лично женщинъ, далеко не обладавшихъ такой красотою и достоинствами, какъ вы, а между тѣмъ эти женщины, находясь въ подобномъ же положеніи, нисколько не задумались-бы изъ этого молодаго человѣка сдѣлать самаго искренняго друга своимъ мужьямъ.... А если только женщина достигнетъ этого, то чего-же болѣе ей желать?.... Honny soit qui mal y pense, какъ говорятъ обитатели туманнаго Альбіона.
   Но тутъ, не смотря на громкій девизъ ордена Подвязки, почтенный меръ казалось самъ испугался безнравственности идей, высказанныхъ имъ передъ обвиненными въ предосудительномъ поведеніи. И представитель закона поспѣшилъ добавить самымъ торжественнымъ тономъ:
   -- Маркиза! общество, въ лицѣ сдоемъ, предлагаетъ вамъ отказаться отъ вашихъ заблужденій и обратиться на путь правый.
   -- Господинъ меръ, кромѣ судей этого міра, меня обвиняющихъ, есть еще другой судья, который не служатъ правительству Франціи. Пусть онъ разсудитъ меня съ маркизомъ, -- и не боюсь его приговора! Обстоятельства, разлучившія меня съ мужемъ, могу васъ увѣрить, болѣе зависѣли отъ воли его, чѣмъ отъ моей собственной. Я только скажу вамъ, что теперь никакая мірская власть не заставитъ меня возвратиться къ моему мужу!.....
   И говоря эте, маркиза д'Эскоманъ подняла къ небу руку, чтобы придать еще болѣе торжественности своимъ словамъ. Лудовикъ де-Фоытанье не выдержалъ и, не смотря на присутствіе мера, съ восторгомъ бросился цѣловать поднятую руку Эммы.
   -- Какъ! передъ моимъ шарфомъ? вскричалъ изумленный меръ: -- чортъ возьми! Да вы, молодой человѣкъ, злоупотребляете моимъ снисхожденіемъ и вполнѣ заслуживаете, чтобъ я внесъ этотъ фактъ въ протоколъ!.... Только изъ уваженія къ маркизѣ я дѣлаю видъ, что ничего не замѣтилъ; но съ уговоромъ, чтобъ этого болѣе не повторялось. Сказавъ это, меръ обратился къ маркизѣ д'Эскоманъ и продолжалъ: -- вы такъ твердо высказали свою волю, что я болѣе и не смѣю настаивать; но вмѣстѣ съ тѣмъ, я долженъ объявить вамъ, маркиза, что для меня, человѣка вполнѣ желающаго предложить вамъ земной рай, или, по-крайней-мѣрѣ, роскошный дворецъ, чрезвычайно прискорбно и тягостно просить васъ отправиться въ тюрьму.
   При словѣ тюрьма, энергія, съ которою маркиза выдерживала до-сихъ-поръ разразившуюся надъ головой ея грозу,-- вдругъ исчезла и, рыдая, бѣдная Эмма залилась горькими слезами.
   Между-тѣмъ пораженный словами мера, Лудовикъ упалъ въ отчаяніи на стулъ и закрылъ лицо руками. Одна Сусанна Моле не упала духомъ.
   -- Въ тюрьму! въ тюрьму!-- вскричала она, приходя въ азартъ: -- маркизу д'Эскоманъ въ тюрьму! Такъ-ли вы сказали.
   -- Совершенно такъ моя милая!.... Передъ закономъ даже воля самаго короля Лудовика-Филиппа безсильна также, какъ и моя..... Законъ выше всего.
   -- Нѣтъ, этого нельзя! Вы не знаете всей правды, да и вамъ некому было высказать ее.... Слушайте: она цѣлыхъ три года предлагала своему подлому доносчику и преслѣдователю маркизу все, что вы только видите: и эту небесную красоту, поразившую васъ также, какъ она поражаетъ всѣхъ; и самую горячую любовь, и самую чистую добродѣтель, и ангельскую кротость... Что-же сдѣлалъ этотъ чудовище? Чѣмъ онъ отплатилъ ей за все?-- Вы не знаете, такъ знайте, что впродолженіе трехъ лѣтъ этотъ негодяй прянебрегалъ тѣмъ, чего онъ требуетъ теперь.
   -- Пожалуйста, перестань, Сусанна, сказала маркиза д'Эскоманъ.
   -- Оставьте меня, сударыня; не останавливайте -- я хочу говорить и буду говорить! Правосудіе должно быть справедливо и, какъ господинъ меръ его представитель, то онъ меня выслушаетъ.-- И говоря это, Сусанна Моле схватила въ азартѣ мера за шарфъ и тащила его къ себѣ съ страшнымъ неистовствомъ.
   -- Вы ошибаетесь, моя милая!.... говорилъ задыхающійся меръ, качаясь изъ стороны въ сторону, какъ приведенный въ движеніе маятникъ, и отъ тяжести собственнаго тѣла и отъ рьянаго усердія Сусанны: -- чортъ возьми! Да увѣряю васъ, что я вовсе не правосудіе, а если-бы и дѣйствительно былъ правосудіемъ, то все-таки за чѣмъ-же его трясти, какъ лукошко съ грушами.
   -- Нѣтъ, господинъ меръ; вы должны меня выслушать, непремѣнно должны, и тогда вы сами поймете, что вы жестоко ошиблись, присуждая маркизу къ тюрьмѣ Да помилуйте, самого-то мужа давно слѣдовало-бы посадитъ въ тюрьму и этого еще слишкомъ мало для него А то вдругъ невиннаго ребенка въ тюрьму!... Знайте господинъ меръ, что ей только исполнилось семнадцать лѣтъ, когда этому дикому звѣрю, маркизу уЭскоманъ, захотѣлось овладѣть ея имѣніемъ. Онъ женился на ней, чтобъ поправить свое собственное состояніе, промотанное имъ въ молодости и вообразите, что онъ на другой-же день свадьбы измѣнилъ ей, хотя за нѣсколько только часовъ поклялся ей въ вѣрности и защитѣ!... И такую красавицу, и такого ангела онъ бросилъ, и бросилъ на другой-же день, говорю вамъ. Я знаю всѣ его похожденія, я подсматривала за нимъ и слѣдила шагъ-за-шагомъ, какъ кошка слѣдитъ за мышью.... Я узнала все, могу доказать и докажу непремѣнно!-- Говоря это, Сусанна все неистовѣе и сильнѣе трясла бѣднаго мера за его коричневый шарфъ.
   -- Вѣрю вамъ, вѣрю!.... но ради самого Бога, не трясите меня такъ!... Вѣдь я не картонъ съ канцелярскими бумагами.
   Сусанна Моле, казалось, не слыхала такого убѣдительнаго возванія задыхающагося мера и, не оставляя его шарфа, продолжала:
   -- Если-бы вы могли понять, сколько страданій переноситъ покинутая жена: но напрасно говорить объ этомъ -- вы, мужчины никогда этого не поймете! Можно утѣшиться въ потерѣ состоянія, можно покориться одиночеству; -- но безпорядочная жизнь мужа уничтожаетъ все -- все.... даже уваженіе, котораго честная женщина вправѣ себѣ требовать........... Люди обыкновенно удивляются, какъ жена не въ силахъ удержать при себѣ мужа и, говоря это, всегда обвиняютъ и клевещутъ на нее..... И бѣдная должна проститься со всѣми радостями міра, со всѣми свѣтлыми надеждами, -- весна не имѣетъ для нее цвѣтовъ и день -- свѣта, и даже жизнь, которой спокойно пользуется всякое животное, не имѣетъ для нея цѣны. Да, господинъ меръ!-- женщина, которую вы теперь видите передъ собой -- это моя Эмма, мое милое дитя, вскормленное моей грудью, перенесла всѣ эти испытанія и горе!.... И потому только, что какъ-то разъ, видя себя осужденной на адскія пытки, она осмѣлилась поднять глаза изъ глубины бездны своей къ небу, и избрать себѣ единственнаго друга въ жизни и по одной неосновательной и пустой жалобѣ мучителя, который самъ былъ причиной ея паденія, бывъ прежде самъ причиной всѣхъ ея несчастій и горя, -- вы готовы тащить ее въ тюрьму!... Да гдѣ-же тутъ справедливость?.. Какое-же это правосудіе!.. Нѣтъ, нѣтъ! этого быть не можетъ, иначе пришлось-бы всѣмъ отказаться отъ имени человѣка.
   -- Вы говорите прекрасно, отвѣчалъ меръ замирающимъ голосомъ отъ тряски, заданной ему Сусанной: -- но, къ несчастію, я не могу тутъ ничего сдѣлать, и еще къ большему моему несчастію сейчасъ лишенъ буду способности слушать васъ, потому-что я совсѣмъ задыхаюсь...
   И дѣйствительно бѣдный меръ, котораго Сусанна подъ конецъ своей рѣчи выпустила изъ рукъ, упалъ точно бревно на кресло, еще къ счастію находившееся по близости.
   Но, не смотря на гнѣвъ свой, добрая кормилица сжалилась надъ своей жертвой и подала меру стаканъ холодной воды.
   Когда представитель правосудія пришелъ въ себя и нѣсколько перевелъ духъ, -- онъ обратился къ Сусаннѣ Моле съ просьбою отойдти въ сторону и позволить ему переговорить съ маркизой д'Эскоманъ.
   Сусанна, нисколько не сомнѣвавшаяся въ огромномъ вліяніи своего краснорѣчія на мнѣніе мера, послушалась его и спокойно подошла къ Лудовику де-Фонтанье, сидѣвшему на стулѣ, облокотясь на окно.
   Меръ занялъ кресло, на которомъ молодой человѣкъ провелъ несчастную ночь и выразилъ въ простыхъ словахъ полное сочувствіе къ незаслуженнымъ не счастіямъ маркизы. Искренность его возстановила упадшій духъ Эммы. Меръ обѣщалъ, что она найдетъ въ немъ участіе, совмѣстное съ его священными обязанностями и предложилъ отвести ее въ Версаль въ собственной каретѣ, безъ всякаго конвоя; но только поставилъ условіемъ, чтобы цѣль ихъ поѣздки осталась неизвѣстной ея кормилицѣ.
   Наконецъ мерь оставилъ маркизу д'Эскоманъ, чтобы дать ей время одѣться. Выходя изъ комнаты, онъ просилъ ее поторопиться своимъ туалетомъ, потому-что имъ необходимо, какъ онъ говорилъ, выѣхать изъ Ланжюмо до разсвѣта, прежде чѣмъ на улицахъ покажется народъ, любопытство котораго никогда не обходится безъ непріятностей.
   -- Теперь ужъ поздно, господинъ меръ, -- и ваши предосторожности напрасны, сказалъ Лудовикъ де-Фонтанье, съ нѣкотораго времени посматривавшій на улицу съ видимымъ безпокойствомъ.
   -- Боже мой! вскричала Эмма, простирая съ отчаяніемъ руки къ небу: -- и такъ, я должна выпить до дна горькую чашу!....
   Дѣйствительно, на улицы явственно слышался глухой рoпотъ собравшейся толпы народа.
   Въ это время Сусанна Моле подошла къ стеклянной двери, выходившей на балконъ, и прежде чѣмъ Лудовикъ де-Фонтанье понялъ ея движеніе, она уже растворила дверь и вышла.
   При появленіи ея на балконѣ, въ толпѣ, состоявшей, по-крайней-мѣрѣ, изъ пятисотъ человѣкъ, которые сбѣжались къ станціонному дому ради любопытства, желая узнать по какому случаю передъ гостинницей стоятъ жандармы, -- раздалось пятьсотъ самыхъ насмѣшливыхъ восклицаній и нѣсколько камней полетѣло въ окна комнаты маркизы д'Эскоманъ.
   Эльма съ ужасомъ вскрикнула и спрятала свое лицо на груди Лудовика де-Фонтанье, подбѣжавшаго къ ней при первомъ взрывѣ народнаго негодованія.
   Испуганный меръ схватилъ сзади Сусанну и старался втащить ее въ комнату, говоря: -- неужели вы хотите быть побитой каменьями?
   Но кормилица была гораздо сильнѣе мера и, ухватившись за перилы балкона, оттолкнула отъ себя представителя правосудія. Она нисколько не испугалась неистовыхъ криковъ толпы и нѣсколькихъ камней, брошенныхъ въ окна дома дѣтскими руками.
   Сусанна Моле старалась доказать народу, также какъ доказывала меру, что онъ заблуждается на счетъ маркизы д'Эскоманъ; что ея Эмма, какъ прежде, достойна полнаго уваженія и вниманія общества. Наконецъ Сусанна произнесла рѣчь передъ жителями Ланжюмо.
   И рѣчь ея, простая, но сильная, искренняя и горячая, если не убѣдила, то растрогала народъ.
   Шумъ голосовъ постепенно затихалъ, вниманіе видимо возрастало и, наконецъ, на улицѣ воцарилась полная тишина.
   Сусанна Моле повторила любопытнымъ слушателямъ все, что сказала меру; но, на этотъ разъ, возраженія ея были гораздо энергичнѣе. Съ тактомъ истиннаго оратора, она тотчасъ поняла, что передъ толпой, стоявшей подъ балкономъ, необходимо говорить доступнымъ ей языкомъ; ея простонародный жаргонъ нравился деревенской аудиторіи, ея рѣзкіе жесты подкрѣпляли сильныя слова.
   Неистовая нѣжность доброй кормилицы къ ребенку, вскормленному ея молокомъ; отчаянные крики обезумѣвшей матери; страшные порывы негодованія и ненависти къ проступкамъ ея мужа, къ несправедливости вообще, -- все это сильно подѣйствовало на сердца женщинъ, стоявшихъ у балкона. И вотъ показались платки на глазахъ слушательницъ, и когда одушевленная Сусанна окончила свою энергическую рѣчь, изъ толпы раздались одобрительныя восклицанія: "браво! браво!"
   Но взволнованнымъ народнымъ страстямъ этого мало, -- имъ всегда нужна какая-нибудь жертва. И въ толпѣ слушателей Сусанны нѣкоторыя кумушки, предложили показать на мужѣ преслѣдуемой жены примѣръ, въ назиданіе будущимъ поколѣніямъ.
   Къ счастію маркиза д'Эскомана, онъ прежде еще уѣхалъ изъ Ланжюма въ Парижъ, передавъ меру подробную инструкцію, какъ дѣйствовать въ настоящемъ случаѣ.
   Смѣлость Сусанны Моле принесла однакоже пользу. И когда маркиза д'Эскоманъ, послѣ трогательнаго прощанія съ Лудовикомъ, котораго могла увидѣть не иначе какъ въ присутствіи судей, появилась въ дверяхъ гостинницы подъ руку съ меромъ, -- толпа почтительно раступилась передъ нею и пропустила къ экипажу, сопровождая шопотомъ самаго симпатичнаго уваженія. Выраженіе такого сочувствія столпившагося народа къ маркизѣ д'Эскоманъ, нѣсколько облегчило ея горе.
   Что же касается Сусанны Моле, она вполнѣ торжествовала, пожимая съ гордымъ удовольствіемъ протянутые къ ней руки импровизированныхъ слушателей.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
О томъ, что подрѣзываетъ крылья у любви.

   Скандальные процессы вовсе не рѣдкость въ наше время, и притомъ публика страстно любитъ такія зрѣлища, -- особенно если обѣ стороны, и истецъ и отвѣтчикъ, принадлежатъ къ высшимъ классамъ общества. И потому, когда приходитъ очередь такого публичнаго процесса, зало судилища всегда бываетъ загромождено народомъ. Если-бы изслѣдовать, какія именно чувства привели туда слушателей; то всю эту толпу можно было бы раздѣлить на нѣсколько категорій, рѣзко отличающихся одна отъ другой.
   При такомъ анализѣ, на первомъ планѣ представляется категорія диллетантовъ по части похищеній и обольщеніи; для этихъ людей процессъ составляетъ только прелестную и занимательную главу одного изъ тѣхъ романовъ, которыми они такъ восхищаются. Эти господа являются въ зало судилища, чтобы оцѣнить на дѣлѣ, собственными глазами, достоинства героини, и обсудить между собою не важность преступленія, но соблазнительную для нихъ процедуру грѣха. Они воображаютъ себя въ театрѣ; вооруженные биноклями и лорнетами, они безстыдно стараются, съ терпѣніемъ и смышленостію истинныхъ дикарей, уловить мгновеніе, когда необходимость прибѣгнуть къ платку заставитъ бѣдную женщину приподнять нѣсколько вуаль, подъ которымъ она надѣялась скрыть и краску лица и свой позоръ. Дилетанты поднимаются на свои скамьи, стараясь подмѣтить, хороша ли ложка у актрисы, и нѣтъ имъ никакой нужды до слезъ, если только глаза, проливающіе ихъ, прелестны. Если въ видахъ общественной нравственности публика не допускается въ залу судилища, дилетанты приходятъ въ рѣшительное отчаяніе, и рѣдко случается, чтобъ обвинительный актъ могъ удовлетворить ихъ своими эпизодическими подробностями. Минуты сильнѣйшей духовной пытки возбуждаютъ ихъ сожалѣніе; но они простодушно сожалѣютъ не столько въ видахъ нравственности, сколько собственнаго любопытства. Они обыкновенно снисходительны къ обвиненной, если она хороша собой; но ихъ шумныя и слишкомъ назойливыя изъявленія состраданія принадлежатъ къ числу тѣхъ пытокъ, которыя должна перечувствовать бѣдная женщина, выставленная судомъ къ позорному столбу до произнесенія надъ ней приговора.
   За этой категоріей слѣдуетъ разрядъ тѣхъ, которые приходятъ смѣяться надъ несчастіемъ другихъ, въ полномъ убѣжденіи -- доказать этимъ, что они сами недоступны такому паденію.
   Соучастники въ дѣлѣ -- къ числу которыхъ принадлежалъ и меръ города Ланжюмо, -- эти господа такъ и смахиваютъ на куцую лисицу. Это друзья, о роли которыхъ не стоило-бы даже распространяться, -- такъ она понятна; обязанные какою нибудь благодарностію или мужу или женѣ, они приходятъ расплатиться съ тою или другой стороной. И если въ залѣ судилища поднимается глухой ропотъ во имя и въ защиту оскорбленной, -- можно быть увѣреннымъ, что говоръ раздается изъ среды этой группы.
   Остаются еще двѣ группы, категорія студентовъ, или, вѣрнѣе сказать, женщинъ, являющихся съ цѣлью изучить на-дѣлѣ, гдѣ именно слѣдуетъ имъ на будущее время остановиться, чтобъ не подвергнуться ужасной необходимости занять мѣсто на скамьѣ подсудимыхъ. И наконецъ, группа глупцовъ, которые чистосердечно считаютъ чрезвычайно опаснымъ, если природа не дала сердцу женщины привязанности къ супружеской жизни.
   Какъ ни различны тайныя побудительныя причины этой толпы, невоспитанной для истинно-гласнаго суда, положеніе всѣхъ ихъ представляется одинаково и безсмысленнымъ и жестокимъ, потому что ихъ наблюденіе не есть потребность общественной справедливости, а безстыднаго любопытства.
   Рѣшительно непонятно, какую пользу можетъ извлечь общество, изъ подобной гласности, въ которой нѣтъ ни малѣйшаго чувства законности и уваженія къ идеѣ правды.
   Развѣ недовольно пяти человѣкъ, чтобъ заставить покраснѣть преступницу, вмѣсто двухъ-сотъ зѣвакъ, которые идутъ въ палату суда съ тѣмъ же намѣреніемъ, какъ и въ маекерадъ.
   Кто знаетъ гражданское воспитаніе Франціи, тотъ повѣритъ, что наша судебная гласность скорѣе походитъ на площадное гаерство, чѣмъ на общественный протестъ. Я не отвергаю вліяянія народнаго взора и волю въ подобныхъ случаяхъ; но я говорю, что мы привыкли искать въ судебныхъ процессахъ не смысла и правосудія, а скандальныхъ зрѣлищъ.
   Послѣ этого легко представить, съ какимъ чувствомъ должна явиться на эту сцену женщина, съ душой и убѣжденіемъ. Законъ еще не знаетъ, обвинитъ онъ или оправдаетъ ее; но рука жандарма или палача срываетъ съ нея таинственный покровъ стыдливости и ставитъ ее ищемъ къ лицу съ обществомъ, подъ клеймомъ измѣнившей жены или падшей дѣвушки. И по какому праву это общество выставляетъ на позоръ брачную тайну, отдѣливъ семейную жизнь отъ публичной всевозможными ширмами. По какому праву, оно клеймитъ женщину преступницей, обставивъ ее со всѣхъ сторонъ скользкими стезями общественнаго положенія. Вѣдь это же самое общество позволяетъ продать дочь старому мужу, промѣнять молодую дѣвушку на ферму или замокъ, и потомъ оно же преслѣдуетъ измѣну мужу или оскорбленіе семейной нравственности. По-крайней-мѣрѣ, за чѣмъ оно ведетъ ее на скамью осужденныхъ, въ глазахъ многочисленной толпы и въ присутствіе судей, которые никогда не чувствовали сердцемъ женщины, никогда не думали ея головой.
   Нѣтъ сомнѣнія, что для всякой женщины, кто-бы она ни была, должно быть ужасной пыткой сидѣть на этой скамьѣ, опозоренной прикосновеніемъ воровъ и убійцъ. По этому можно вообразить себѣ, что должна была перечувствовать маркиза д'Эскоманъ, увидя себя въ такомъ положеніи.
   Она слишкомъ положилась на свою нравственную силу и не думала, чтобы дѣйствительность была такъ ужасна. Переговоры ея съ знаменитымъ адвокатомъ, взявшимъ на себя защиту ея, прикрывали до-сихъ-поръ, на сколько можно было, мрачную сцену, которая ожидала ее впереди. Изслѣдовавъ основательно дѣло маркизы, адвокатъ позволилъ ей надѣяться; но Эмма поняла это слово не въ томъ смыслѣ, чтобъ любовь ея осталась безнаказанной; она вообразила себѣ, что она можетъ надѣяться на симпатичную снисходительность своихъ судей и зрителей, и что если эта снисходительность и не скроетъ ея вины отъ взоровъ правосудія, -- по-крайней-мѣрѣ извинитъ и смягчитъ ея паденіе слезою состраданія. Она думала, что безпристрастное изслѣдованіе процесса, безъ всякаго лицепріятія къ виновникамъ его, оправдаетъ ее въ глазахъ людей съ благородной душею, -- единственныхъ, уваженіемъ которыхъ она теперь дорожила.
   Съ своей стороны Сусанна также успокоивала маркизу. Она долго не могла свыкнуться съ мыслью увидѣть Эмму въ заключеніи, какъ преступницу; и не понимала, что малѣйшая улика, представленная слѣдователями, требовала ни болѣе ни менѣе какъ публичнаго оправданія. Однакожъ, благодаря той самоувѣренности, которую внушило ей, какъ мы уже видѣли, торжество ея въ Ланжюмо, Сусанна была убѣждена, что маркиза получитъ блистательное удовлетвореніе, и что все это дѣло обратится въ стыдъ и позоръ тому, кого она считала единственнымъ преступникомъ.
   Въ первое время заключенія Лудовика де-Фонтанье и маркизы д'Эскоманъ, Сусанна посѣщала ихъ поочередно, какъ посредница взаимныхъ утѣшеній, которыя влюбленные находили въ пересылкѣ изъявленій любви своей. Но адвокатъ настоялъ потомъ, чтобы кормилица Эммы прекратила свои визиты, такъ какъ ихъ легко можно было-бы истолковать въ дурную сторону для маркизы.
   Съ этой минуты Сусанна уже не разставалась съ Эммой: добрая нянька имѣла у себя въ запасѣ множество самыхъ восхитительныхъ разсказовъ и о восторженной любви молодаго человѣка и о томъ, сколько выказывалось нѣжности въ глазахъ его, сколько трогательнаго волненія въ голосѣ, когда онъ говорилъ объ Эммѣ. Повторяя передъ маркизой, по настоянію ея, все что ни говорилъ ей Лудовикъ, и передавая ей даже какимъ именно тономъ онъ произносилъ эта слова, Сусаина доставляла питомицѣ единственное утѣшеніе.
   Наконецъ насталъ день, въ который судьба маркизы д'Эскоманъ должна была рѣшиться.
   Въ залѣ судилища скамья обвиненныхъ точно также требуетъ своего условнаго туалета, какъ балы или торжественные обѣды.
   Адвокатъ предупредилъ Сусанну, что маркиза должна быть одѣта въ черное и Сусанна не упустила изъ виду ни малѣйшей бездѣлицы, употребивъ всѣ старанія, чтобъ эта одежда выказала еще рельефнѣе красоту Эммы. Добрая женщина не хотѣла пренебречь ни однимъ средствомъ, которое могло-бы оказать вліяніе на судей несравненной Эммы.
   Маркизу д'Эскоманъ ввели въ залу суда.
   Она съ ужасомъ отступила назадъ, при видѣ тысячей глазъ, сосредоточенныхъ на ней, при видѣ массы народа, толпившагося въ тѣсной оградѣ. Маркиза хотѣла бѣжать; но неумолимая дверь уже закрылась за ней и адвокатъ ее -- единственный человѣкъ во всей этой толпѣ, на защиту котораго она могла разсчитывать предложилъ ей руку и проводилъ ее, чуть державшуюся на ногахъ, къ скамьѣ, гдѣ сидѣлъ уже Лудовикъ.
   Засѣданіе открылось. Впечатлѣніе, произведенное на молодую женщину, было такъ глубоко и сильно, что всѣ ея члены дрожали какимъ-то судорожнымъ трепетомъ. Густой туманъ проносился передъ ея глазами; въ ушахъ ея звенѣлъ какой-то смѣшанный гулъ, похожій на отдаленный говоръ моря, и мѣшалъ ей разслушать королевскаго прокурора, прочитавшаго обвинительный актъ составители этой обыкновенной формальной бумаги, казалось, боялись слишкомъ далеко заходить въ прошедшее маркизы; изъ опасенія, чтобы объ это прошедшее не сокрушилось обвиненіе, взведенное на Эмму, а съ нимъ не упалъ и самый процессъ.
   За прокуроромъ долженъ былъ говорить адвокатъ маркиза д'Эскоманъ.
   Онъ былъ заранѣе подготовленъ; онъ не зналъ ни маркиза, ни жены его; но это былъ тотъ продажный подьячій, воспитанный въ сквозныхъ коридорахъ "Палаты Юстиціи", котораго совѣсть была растяжима пропорціонально кошельку кліента. За неимѣніемъ таланта, онъ вносилъ въ свою адвокатуру обильный источникъ желчи.
   Онъ загремѣлъ во имя поруганной нравственности, во имя общественныхъ законовъ, безстыдно нарушенныхъ, во имя общественнаго возмездія, надъ которымъ наругались нарушителя закона. Онъ призывалъ на голову виновной всю строгость трибунала съ такимъ грознымъ краснорѣчіемъ, какъ-будто дѣло шло объ одномъ изъ тѣхъ чудовищъ, которыхъ время-отъ-времени общество съ ужасомъ извергаетъ изъ нѣдръ своихъ. Онъ былъ увлекателенъ, былъ грозенъ, то вдохновляясь Дантомъ, то опираясь на тексы Моисея и римскаго кодекса.
   Все это было еще сносно для маркизы.
   Но вотъ адвокатъ обратился къ ея прошедшему, сталъ искажать ея мысли и дѣйствія, давать ложное преступное значеніе ея намѣреніямъ и, обрывая листокъ-за-листкомъ, цвѣтокъ-за-цвѣткомъ, сорвалъ съ нея дѣвственный вѣнокъ, принесенный ею къ алтарю. Выводя на сцену личность маркизы, онъ представалъ, какъ она злоупотребляла довѣренностью одного изъ самыхъ честныхъ и самыхъ почтенныхъ людей; обманывала его личиною духовнаго ханжества и предала имя, до-сихъ-поръ уважаемое, общественному презрѣнію, давъ мѣсто преступной страсти у постели своего мужа. Когда Эмма почувствовала прикосновеніе грязи, которую адвокатъ кидалъ ей прямо въ лицо полными горстями; когда, прибѣгнувъ къ фантастическому сравненію, онъ сорвалъ завѣсу брачнаго алькова и представилъ глазамъ толпы маркизу д'Эскоманъ, обрисованную имъ въ видахъ пользы его кліента, нагую какъ Мессалину, и какъ Мессалину сладострастную, съ этой минуты молодой женщинѣ казалось, что ее давитъ кошемаръ ужаснаго сновидѣнія. Пронзительный голосъ адвоката до ходилъ до нея только урывками и въ этихъ рѣзкихъ звукахъ, ей слышались мѣрные удары похороннаго колокола. Тысячи взоровъ, которыхъ она такъ ужаснулась при входѣ въ залу, теперь обратились для нее въ желѣзо и сталь; они пронизали ее и наносили раны уже не душѣ ея, но самому тѣлу. Незамѣтное до-сихъ-поръ вздрагиваніе обратилось теперь въ сильный трепетъ и, съ раздирающимъ душу крикомъ, она упала безъ чувствъ въ потрясающихъ конвульсіяхъ.
   Что касается до Сусанны, то ее давно уже не было подлѣ Эммы. При первыхъ словахъ адвоката маркиза. д'Эскомана, она быстро прервала рѣчь его, и, не смотря на ея крики, сопротивленія, просьбы и угрозы, президентъ велѣлъ вывести ее изъ залы.
   Лудовикъ де-Фонтанье плакалъ. Все, что онъ не придумывалъ сдѣлать для маркизы могло только компрометировать бѣдную женщину, которую вынесли въ страшныхъ спазмахъ. Мало этого, адвокатъ Лудовика совѣтовалъ ему даже скрыть свои слезы.
   За отсутствіемъ обвиненной, президентъ, по окончаніи рѣчи адвоката, закрылъ на время засѣданіе.
   Когда Эмма пришла въ себя, ее спросили согласна ли она опять явиться передъ трибунатомъ.
   Она ничего не отвѣчала; молчаніе было принято за согласіе.
   Природа, положившая предѣлы нашимъ силамъ, положила границы и нашимъ страданіямъ. Какъ скоро послѣднія достигаютъ извѣстной степени, человѣкъ болѣе не чувствуетъ ихъ. Сознаніе боли его покидаетъ, и пытки становятся безсильны. Въ эти минуты душа, невидимому ускользаетъ на время изъ рукъ своихъ мучителей, оставляя имъ въ залогъ своего собрата,-- бѣдное тѣло.
   Эмма уже не плакала, она была какъ-будто парализована и стояла едва держась на ногахъ съ повислыми руками, неподвижными глазами, и совершенно ледянымъ взоромъ.
   Подавая ей пособіе, нужно было приподнять вуаль, и при входѣ въ судилищѣ, она не подумала опустить его.
   Когда она опять показалась въ залѣ, зрители, на которыхъ отчаянье Эммы произвело мало впечатлѣнія, были поражены красотой ея, скрытою до-сихъ-поръ отъ взоровъ ихъ по особенной снисходительности президента. Слезы, какъ мы уже сказали гдѣ-то, не безобразили Эммы; напротивъ, печаль придавала еще больше прелестей меланхолической ея физіономіи. Посреди шума, произведеннаго взволнованнымъ любопытствомъ, послышался легкій шопотъ состраданія, потому-что, изъ всѣхъ видовъ красоты только пластическая постоянно сохраняетъ свое вліяніе надъ человѣческимъ сердцемъ.
   Эмма ничего не слыхала изъ того, что происходило во кругъ нее; адвокатъ, провожавшій ее въ залу, наклонился и тихо сказалъ ей:
   -- Смѣлѣй! Усердіе завлекло нашихъ противниковъ слишкомъ далеко: они погибли и я пришелъ въ восторгъ, когда увидѣлъ, что они даютъ дѣлу такой оборотъ. Если-бы вы ихъ подкупили, то и въ такомъ случаѣ они ни могли-бы оказать вамъ лучшей услуги. Они захотѣла представить маркиза д'Эскомана настоящимъ Катономъ и, разумѣется, у его адвоката не достало краснорѣчія; я хорошо замѣтилъ это по иронической улыбкѣ, которую уловилъ на лицахъ нашихъ судей, во время его рѣчи. Судьи за насъ. Вы то же, сударыня, упали въ обморокъ необыкновенно кстати. Посмотрите, съ какимъ сочувствіемъ встрѣчаетъ насъ теперь публика. Я ручаюсь за выигрышъ процесса, и не только этого, но и за выигрышъ втораго, который мы поведемъ передъ гражданскимъ судомъ. Я тѣмъ болѣе увѣренъ въ благополучномъ исходѣ дѣла, что мы уже переговорили и условились съ адвокатомъ господина де-Фонтанье, и это очень облегчитъ наше общее условіе. Еще разъ говорю вамъ, будьте смѣлѣе. Не болѣе какъ черезъ часъ, вы будете оправданы при всеобщихъ рукоплесканіяхъ.
   Добрый адвокатъ чистосердечно былъ увѣренъ, что его кліентка точно также играла роль, какъ онъ исполнялъ свою. Изъ всего, что онъ сказалъ маркизѣ, она поняла только одно слово -- имя Лудовика. Она повернулась къ адвокату и нашла въ себѣ еще столько силы, что могла улыбнуться.
   Что касается до переговоровъ съ его собратомъ, о которыхъ адвокатъ намекнулъ маркизѣ д'Эскоманъ, -- они состояли въ слѣдующемъ:
   Противъ Эммы существовала страшная улика: маркизу д'Эекоманъ застали вмѣстѣ съ Лудовикомъ де-Фонтанье.
   Но присутствіе Сусанны, спавшей въ одной комнатѣ съ Эммой, и отсутствіе малѣйшаго безпорядка въ одеждѣ Лудовика, ослабляли нѣсколько фактическое заключеніе.
   Конечно, повидимому можно было сослаться на свидѣтелей сцены, происшедшей въ улицѣ Клюни, но объ этомъ не смѣлъ и подумать повѣренный маркиза д'Эскоманъ: главнаго изъ этихъ свидѣтелей было весьма легко отвергнуть; а все то, что могли показать остальные, достаточно объяснило-бы несообразность дѣйствій маркизы, но не служило-бы убѣдительнымъ доказательствомъ для судей.
   Полный самой пылкой преданности къ Эммѣ, Лудовикъ ни на одно мгновеніе не поколебался принять на себя, ради ея спасенія, всѣ послѣдствія ненавистной или смѣшной роли.
   Адвокатъ его, которому онъ сообщилъ принятое имъ твердое намѣреніе, переговорилъ объ этомъ съ адвокатомъ маркизы. Между послѣднимъ и Лудовикомъ де-Фонтанье было положено, что адвокатъ Эммы будетъ энергически отвергать, что между ею и Лудовикомъ существовали какія-нибудь особенныя отношенія, кромѣ обыкновенныхъ свѣтскихъ; адвокатъ маркизы обвинитъ Лудовика въ низкомъ намѣреніи употребить во зло дружбу молодой женщины, съ тою цѣлью, чтобы изъ самолюбія или не менѣе преступнаго легкомыслія, восторжествовать надъ любовью, на которую ему, однакожъ, не дано было ни малѣйшаго поводу разсчитывать.
   Адвокатъ маркизы д'Эскоманъ дошелъ уже до половины своей рѣчи, а Эмма все еще оставалась равнодушна ко всему окружающему. Онъ опровергъ клевету, жертвою которой сдѣлалась его кліентка: онъ возстановилъ всѣ факты, всѣ обстоятельства дѣла, въ истинномъ ихъ свѣтѣ. Потомъ коснувшись самого маркиза д'Эскоманъ, онъ показалъ въ какой степени дѣйствительный, истый маркизъ расходился съ идеальной добродѣтельной личностью, сложившейся въ умѣ краснорѣчиваго адвоката, точно также, какъ Минерва родилась изъ головы Юпитера. Онъ изложилъ передъ трибуналомъ безъ малѣйшей пощады всѣ похожденія маркиза, которыя были, какъ нельзя лучше, извѣстны Сусаннѣ, съ величайшей радостью передавшей ихъ защитнику своей питомицы. Онъ перечислилъ всѣ сцены разврата и вывелъ балансъ между его имѣніемъ и расточительностью. Потомъ въ противоположность этой картинѣ, онъ представилъ маркизу съ ея честною и воздержною жизнью, посреди этого распутства и безпорядка, служившую предметомъ сожалѣнія и удивленія въ глазахъ всѣхъ тѣхъ, которые ее знали; женщина, которая устояла предъ всѣми искушеніями и отвѣчала презрѣніемъ на всѣ легкомысленныя попытки. Ее обвиняли въ преступной связи; адвокатъ раскрылъ передъ глазами трибунала домашній бытъ молодой женщины и показалъ съ какою грустною и стоическою покорностью судьбѣ она не искала утѣшенія даже въ состраданіи свѣта, но нашла его въ себѣ -- въ благородномъ сознаніи своего достоинства.
   Юристъ изобразилъ въ своей рѣчи Лудовика де-Фонтанье, если не соучастникомъ развратнаго маркиза, то молодымъ человѣкомъ въ высшей степени безхарактернымъ и пустымъ, бросившимъ любовницу, ради гордой мечты,-- сдѣлаться обладателемъ маркизы.
   При первыхъ-же словахъ адвоката, коснувшихся Лудовика, маркиза д'Эскоманъ подняла голову; яркая краска покрыла ея блѣдное до той минуты лицо, глаза ея переходили поперемѣнно отъ Лудовика къ адвокату и отъ адвоката къ Лудовику; останавливаясь на адвокатѣ, они, казалось, настоятельно требовали отъ него молчанія; обращаясь къ Лудовику, они были полны нѣжной мольбы.
   Когда взоры Лудовика де-Фонтанье встрѣтились съ глазами маркизы, -- онъ едва не измѣнилъ принятому имъ намѣренію; онъ понималъ ея страданія и спрашивалъ себя, не будетъ-ли предлагаемое имъ лѣкарство хуже самой болѣзни.
   Чтобы избѣгнуть этого вліянія маркизы, Лудовшгь рѣшился сидѣть, потупивъ глаза свои. Въ этомъ положеніи человѣка, ставшаго теперь главнымъ преступникомъ, адвокатъ маркизы увидѣлъ превосходную тэму для блестящей импровизаціи, которая должна была довершить побѣду его кліентки.
   -- Опустите голову, вскричалъ онъ:-- подъ бременемъ угрызеній вашей совѣсти; склоните голову, на ней лежитъ презрѣніе всѣхъ васъ окружающихъ. Вы, никогда не любивъ этой женщины, употребили во зло ея дружбу, а потомъ предали ее. Вы заклеймили доброе имя, до-сихъ-поръ ничѣмъ незапятнанное и, можетъ-быть, даже торговали имъ. Вы, котораго безумное тщеславіе сдѣлало клеветникомъ, примите достойное васъ наказаніе: съ этой минуты ваши глава никогда не осмѣлятся встрѣтиться со взоромъ честнаго человѣка.
   При этихъ громовыхъ словахъ, маркиза д'Эскоманъ встала, гордо поднявъ голову, съ сверкающими глазами, съ дрожащими отъ негодованія губами; она мгновенно, и совершенно преобразилась въ глазахъ тѣхъ, которые были поражены нѣжнымъ и робкимъ выраженіемъ ея физіономіи.
   -- Вы клевещете, милостивый государь, вскричала она:-- Лудовикъ де-Фонтанье никогда не обманывалъ меня! Вы клевещете! Лудовикъ де-Фонтанье никогда не предавалъ меня, никогда не клеветалъ на меня. Вы клевещете, милостивый государь! Я люблю его.
   И не смотря на присутствіе жандармовъ, она рванулась и упала въ объятія Лудовика.
   И какъ адвокатъ ее предвидѣлъ, зала разразилась громомъ рукоплесканій; но предсказанія его сбылись только на половину: трибуналъ присудилъ маркизу д'Эскоманъ къ заточенію на шесть мѣсяцевъ, и на три Лудовика де-Фонтанье.

КОНЕЦЪ ТРЕТЕЙ ЧАСТИ.

   

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Въ которой объясняется, что чѣмъ глубже подъ корень скашиваютъ траву на лугахъ, тѣмъ гуще она выростаетъ.

   По выходѣ изъ суда, маркиза д'Эскоманъ заболѣла жестокой горячкой.
   За больной Эммой по прежнему ухаживала ея неизмѣнная кормилица. Не смотря на оскорбительныя и сумасбродныя выходки Сусанны Моле противъ адвоката маркиза, президентъ трибунала былъ до такой степени растроганъ ея преданностью, что позволилъ ей раздѣлить вмѣстѣ съ маркизой ея тюремное заключеніе.
   Болѣзненное состояніе Эммы не дало ей живо почувствовать всю тяжесть постигшаго ея несчастія и то, что могло убить ее, послужило ей спасеніемъ.
   При выздоровленіи Эммѣ стало все представляться въ какомъ то новомъ свѣтѣ, какъ будто она, заснувъ въ одномъ мірѣ, проснулась совершенно въ другомъ. Прошедшее казалось ей едва замѣтной точкой, затерявшейся въ туманной дали горизонта; тогда какъ будущее являлось свѣтлымъ маякомъ, въ лучахъ котораго согрѣвалось ея сердце и къ которому стремились всѣ ея мысли и желанія.
   Пошлая истина, поставленная эпиграфомъ этой главы, точно также примѣняется къ чувствамъ человѣка, какъ и къ физическимъ законамъ природы.
   Страсть, зароненная въ человѣческое сердце, ростетъ въ немъ, увеличивается, цвѣтетъ и умираетъ подобно растенію.
   Въ жизни растеній всѣ эти періоды смѣняются тѣмъ быстрѣе, чѣмъ спокойнѣе его существованіе. Оно блекнетъ въ тѣни и остается безплоднымъ на слишкомъ тучной почвѣ. Наиротивъ, если растеніе притоптано, то соки его, удержанные въ своемъ стремленіи къ свѣту, стеблямъ и листьямъ, сосредоточиваются въ корнѣ, котораго ростъ и толщина такимъ образомъ удвоиваются. Тысячи развѣтвляющихся волоконъ, изъ которыхъ состоитъ этотъ корень, проникаютъ въ почву, окружающую растеніе, и пускаютъ поросли, безпрерывно смѣняющіеся одинъ другимъ, такъ что трудно было-бы вырвать изъ земли то, что прежде было едва замѣтной травкой. Подъ вліяніямъ внѣшняго гнета былинка обращается въ цѣлое дерево.
   Тѣ же явленія повторяются и въ мірѣ нравственномъ.
   Всякое чувство, сдержанное внѣшнимъ насиліемъ и сосредоточенное въ самомъ себѣ, ростетъ въ своихъ силахъ вмѣсто того, чтобъ заглохнуть.
   Изъ всѣхъ преимуществъ, данныхъ человѣку, самое драгоцѣнное и высокое преимущество заключается въ томъ, что онъ можетъ бороться и страдать за свои убѣжденія, за любимый имъ предметъ. Съ гордостью онъ сознаетъ въ самомъ слабомъ организмѣ ту таинственную силу, которая недоступна насилію и преслѣдованію.
   И странно, что человѣкъ въ самыхъ страданіяхъ способенъ находить источникъ утѣшенія и жизни. Одна жертва, принесенная имъ, вызываетъ другую, и до-тѣхъ-поръ, пока онъ не принесетъ послѣдней, тяжесть первыхъ для него не чувствительна, какъ ноша для того, кто не сбросилъ ее съ плечъ своихъ.
   Маркиза д'Эскоманъ -- жертва любви своей къ Лудовику де-Фонтанье, въ минуты хладнокровнаго размышленія о томъ, что она потеряла, не обвиняла ни своей страсти, ни ея предмета. И любовь ея и тотъ, кто внушилъ ей это чувство, до такой степени возвысились въ глазахъ Эммы, вслѣдствіе страданій, которыя она вынесла, что ей казалось невозможнымъ жаловаться на свое бѣдственное положеніе. Она находила своего рода счастіе въ размышленіи о томъ, какой цѣной она отстояла и любовь свою и предметъ своего увлеченія; какъ будто отчаяваясь подняться въ уровень съ послѣднимъ, она спрашивала себя иногда: не слѣдовало ли ей купить свое счастіе еще большимъ испытаніемъ.
   Но эти размышленія рѣдко ее безпокоили; мы уже сказали, что она жила въ будущемъ.
   Она не думала о свѣтѣ, котораго мнѣніе очень похоже не подпись банкира, цѣнную только для людей владѣющихъ векселями. Для Эммы весь свѣтъ заключался въ Лудовикѣ де-Фонтанье и Сусаннѣ; они; уважали ее, и этого было для нея довольно.
   Воображеніе рисовало ей чудную картину счастія двухъ существъ, соединенныхъ между собою взаимною и равносильною любовью. И это счастіе, котораго она такъ напрасно искала въ мечтахъ своихъ, какъ дѣвушка, и напрасно жаждала, какъ женщина, казалось ей верхомъ земнаго блаженства.
   Она сосредоточивала всѣ свои умственныя силы, чтобъ хоть нѣсколько приподнять уголъ завѣсы, скрывавшей отъ глазъ ея эту улыбающуюся будущность, и, хотя-бы только на мгновеніе, заглянуть за нее. И когда картина будущаго раскрывалась ей на мгновеніе, перспектива ея казалась великолѣпной, потому-что ожиданіе дѣлаетъ всегда прекраснымъ предметъ, хотя-бы только промелькнувшій передъ нами.
   Такъ, благодаря своему воображенію, Эмма находила свое заключеніе скучнымъ и продолжительнымъ только потому, что она была разлучена съ тѣмъ, кого считала справедливой наградой за всѣ свои страданія.
   Поэтому можно судить, какъ ей было и трудно и непріятно раставаться даже на время съ этими заоблачными мечтами въ ея уединеніи. Уголовное слѣдствіе повело за собой другое; въ гражданскомъ судѣ завязался поднятый маркизомъ д'Эскоманъ вопросъ о разводѣ, и адвокаты требовали по этому дѣлу частыхъ переговоровъ съ Эммой
   Сусанна, женщина существенно положительная, не хотѣла отступить ни на шагъ и скорѣе согласилась-бы за тридцатилѣтнюю тяжбу, чѣмъ на уступку какой-нибудь соломинки. Не смотря на свое негодованіе противъ трибунала, она вскорѣ примирилась съ нимъ нимъ, лучше сказать, съ его судебными проволочками и кознями, которыя, какъ нельзя болѣе, согласовались съ расположеніемъ ея духа и намѣреніями. Благодаря своей переимчивости, она даже усвоила себѣ варварскій языкъ, до сихъ-поръ еще употребляемый по судебнымъ мѣстамъ, такъ-что когда маркиза, переговоривъ съ адвокатомъ, располагалась заняться своими любимыми мечтами, Сусанна являлась на смѣну повѣреннаго, словно градомъ осыпала и оглушала ее судейскими терминами, слѣдствіями, переслѣдованіями, очными ставками, допросами, инстанціями и апелляціями, и единственнымъ средствомъ для Эммы избѣжать этого ливня было притвориться спящей или сказаться больной.
   Добрыя намѣренія кормилицы только ускорили развязку, которую уже съ давнихъ поръ замышляла маркиза д'Эскоманъ, наведенная на этотъ планъ весьма многими соображеніями.
   Эмма знала, что разводъ служилъ только предлогомъ для маркиза д'Эскоманъ, чтобы прикрыть имъ свои корыстные замыслы; она знала, что единственной его цѣлью было завладѣть хотя-бы только частью имѣнія ея. Эмма считала постыднымъ низвести важный и великій для нея вопросъ объ общественныхъ правахъ и обязанностяхъ до такихъ мелочныхъ подробностей; она краснѣла при одной мысли явиться снова передъ трибуналомъ, на очной ставкѣ съ маркизомъ, если-бъ онъ далъ дѣлу такое направленіе. Раставаясь навсегда съ обществомъ, она не считала себя вправѣ удержать за собою то, что она отъ него получила. Убѣдивъ себя, что единственной причиной развода была ея собственная воля, она полагала несправедливымъ лишить своего мужа того богатства, которое было главною побудительною причиною его женитьбы на ней; наконецъ ей казалось легче купить себѣ свободу цѣной своего имѣнія, чѣмъ быть богатой, но зависимой отъ ея развратнаго мужа.
   Кромѣ того были еще и другія соображенія, руководившія Эммой. Она отличалась той утонченной нѣжностью, свойственною только юной душѣ, сохранившей, благодаря уединенію и отсутствію всякаго столкновенія съ обществомъ, весь природный блескъ и всю свѣжесть, при которой малѣйшая пылинка можетъ представиться цѣлымъ пятномъ. Она получила отвращеніе къ своему богатству, потому что Лудовикъ де-Фонтанье былъ бѣденъ, и въ глазахъ его состояніе ея могло-бы служить препятствіемъ къ тому полному и совершенному сближенію съ нимъ и въ жизни и въ любви, которой она такъ, домогалась. Оба бѣдные и лишенные средствъ, мы еще болѣе полюбимъ другъ друга, думала она, и можно-ли будетъ тогда заподозрить, чтобъ кто нибудь изъ насъ руководствовался въ дѣйствіяхъ своихъ какой-нибудь скрытой мыслью, или личной и корыстной цѣлью....
   Кромѣ-того бѣдность обязала-бы насъ обоихъ трудиться, а это единственное средство, которое можетъ вывести насъ изъ предстоящаго намъ ложнаго положенія. Такъ разсуждала Эмма.
   И въ то самое время, когда Сусанна съ умаленіемъ высчитывала по пальцамъ вѣроятную цифру проторей и убытковъ, приходившуюся маркизѣ съ ея мужа; въ то время, какъ она уже подсмѣивалась надъ бѣднякомъ маркизомъ, считая процессъ его совершенно проиграннымъ, Эмма,-- не сказавъ ей ни слова, написала своему повѣренному по дѣламъ, что она не только не желаетъ противиться требованіямъ маркиза, но напротивъ того передаетъ ему въ полное и исключительное владѣніе все свое состояніе. И Эмма выразила свою волю такъ рѣшительно, что всякая попытка поколебать ее въ принятомъ ею намѣреніи показалось-бы неумѣстной.
   Маркизъ д'Эскоманъ изумился, когда ему передали это неожиданное предложеніе жены его; онъ вовсе былъ не изъ числа тѣхъ, которые стараются разгадать, какія именно чувства управляютъ поступками людей. Ему не было дѣла до внутренняго побужденія Эммы, и онъ поспѣшилъ предложить ей пенсію, отъ которой Эмма отказалась, и не теряя времени на предположенія и догадки, радовался своей счастливой звѣздѣ.
   Разбивъ такимъ образомъ послѣднее звѣно своихъ связей съ прошедшимъ, Эмма въ первый разъ въ жизни вздохнула свободно. Будущее представилось ей теперь въ болѣе заманчивомъ свѣтѣ, и она еще съ большимъ нетерпѣніемъ чѣмъ прежде, ожидала того счастливаго дня, въ который должны были открыться для нея и двери темницы и новая жизнь.
   Положеніе Лудовика де-Фонтанье было гораздо затруднительнѣе.
   Во Франціи любезность, волокитство принадлежатъ къ характеристическимъ народнымъ элементамъ, которые въ большей или мёнмыей степени мы выносимъ изъ самой колыбели; во Франціи родятся мечтателями, въ Англіи -- ипохондриками, а въ Голландіи -- флегматиками. Въ глазахъ французскаго народа волокитство составляетъ родъ рыцарскаго достоинства, принятаго во всѣхъ сословіяхъ за непремѣнное условіе общественной жизни. Строгое цѣломудріе обратилось въ насмѣшку нашего поколѣнія. Это конечно дурно; но еще хуже, что законъ слишкомъ опромѣтчивъ и самонадѣянъ, карая то, что составляетъ самое привлекательное занятіе для необъятнаго большинства французскаго народа.
   Правда, что на женщину законъ падаетъ всей своей тяжестью; благодаря нравамъ, онъ оказывается совершенно безсильнымъ относительно мужчинъ, противъ которыхъ ему слѣдовало бы по всей справедливости быть гораздо строже. Но для нихъ его суровое клеймо обращается въ розу безъ терній; а въ позорномъ столбѣ, къ которому законъ выставляетъ виновнаго, общество, благодаря своей вѣтрености и увлеченію, видитъ только пьедесталъ предмету всеобщаго своего удивленія.
   Какъ-бы ни былъ строгъ отецъ семейства, но если шалости его сына не безчестны, то-есть, ненарушаютъ общественныхъ приличій, и не вредятъ ни состоянію, ни здоровью наслѣдника; то заслуженный имъ упрекъ смягчается легкой улыбкой, и обычнымъ нравоученіемъ. Отецъ, какъ истинный стоикъ, исполняетъ долгъ свой въ явномъ противорѣчіи съ общественнымъ направленіемъ и народнымъ духомъ,
   Что-же касается матерей, попавшихъ въ подобное положеніе, онѣ гордятся любовными интригами сыновей своихъ. Приговоръ трибунала, публично расказывающій ихъ побѣды, напоминаетъ только матери ея собственныя похожденія.
   Мать Лудовика де-Фонтанье не составляла исключенія изъ общаго правила; на ней, какъ и на прочихъ, отразился общій законъ природы и сердце ея было снисходительнымъ сердцемъ Француженки.
   Служебная карьера Лудовика де-Фонтанье разстроилась; онъ потерялъ выгодное мѣсто и соединенное съ нимъ обезпеченіе. Все это было ударомъ для его матери; но когда она явилась въ присутствіе трибунала, и увидѣла, что побѣда сына ея надъ маркизой была блестящей побѣдой; когда она увидѣла, съ какимъ вниманіемъ взоры всѣхъ женщинъ были прикованы къ молодому человѣку, негодующій голосъ ея совѣсти замолкъ и нравственное чувство поступилось передъ свѣтскимъ тщеславіемъ. Въ душѣ ея осталось только одно теплое участіе къ сыну и маркизѣ. Старушка не могла удержаться отъ слезъ при энергическомъ воззваніи, которымъ Эмма прервала вкрадчивую рѣчь своего адвоката.
   Впрочемъ, за этимъ чувствомъ скрывалось и другое. Когда М-me де-Фонтанье убѣдилась, что процессъ былъ только началомъ драмы, и легко можетъ нанести смертный ударъ взаимной страсти героя и героини, она испугалась послѣдствій его за своего сына. Она поняла, что привязанность Лудовика, основанная на одномъ страстномъ увлеченіи, современемъ обратится въ безплодную любовную связь, которая окончательно разстроить карьеру ея единственннаго сына. И теперь та же самая женщина, которая слезами и сочувствіемъ одобрляла эту страсть въ Лудовикѣ, стала порицать ее, какъ безнравственный поступокъ: до такой степени матеріальные интересы овладѣли всѣми вопросами современнаго общества. Обѣщайте М-me де-Фонтанье руку маркизы, ея положеніе въ свѣтѣ, связи, богатство, и старушка была-бы въ восторгѣ отъ поведенія своего сына.
   Но теперь, когда дѣло разъяснилось, она употребила всѣ зависѣвшія отъ нея средства, чтобъ спасти Лудовика отъ дальнѣйшихъ ошибокъ. Слезы, просьбы, мольбы, упреки, угрозы -- все было пущено въ ходъ для обращенія его, какъ она выражалась, на путь истинный. Она старалась затронуть въ немъ чувство сыновней любви, вызывала передъ глазами его образъ кузины его, бѣдной молодой дѣвушки, считавшей его единственной опорой и которую онъ обрекалъ двойному сиротству.
   И М-me де-Фонтанье безъ сомнѣнія достигла-бы своей цѣли и отдалила-бы сына своего отъ Эммы, не смотря на то, что молодой человѣкъ подобный поступокъ считалъ преступленіемъ, которое честный человѣкъ не долженъ пережитье она успѣла-бы воротить себѣ сыновнее сердце, если-бы, къ несчастію, въ ея характерѣ не было такъ много женственности. Женщины, въ борьбѣ между собой, слишкомъ поддаются чувству индивидуальнаго антогонизма, жалкому по своему принципу и послѣдствіямъ, и которое не слѣдовало-бы возбуждать въ тѣхъ сферахъ общества, къ которымъ принадлежатъ иногда эти женщины по праву рожденія.
   Мать Лудовика наконецъ не перестала порицать одно только совершившееся событіе и стала вовсемъ осуждать Эмму, подозрѣвая въ ней намѣреніе похитить у нея единственнаго ея Лудовика. Повторяя глупые слухи, распространенные злословіемъ, М-me де-Фонтанье возвела ихъ до степени низкой клеветы. Она даже стала находить теперь наглость и безстыдству въ порывѣ того невольнаго негодованія, которое вырвалось наружу изъ возмущеннаго и любящаго сердца маркизы.
   Сначала Лудовикъ де-Фонтанье былъ растроганъ просьбами и слезами матери, такъ что самъ даже плакалъ вмѣстѣ съ ней; онъ начиналъ сознавать, что долгъ сына требуетъ отъ него этой жертвы и принялся было оплакивать будущую участь покидаемой имъ Эммы, предаваясь по этому поводу безнадежному отчаянію, которое высказывалось въ немъ безпрестанными восклицаніями и сожалѣніями.
   Но едва только М-me де-Фонтанье начала свои несвоевременные нападки на маркизу, Лудовикъ замолчалъ, слезы его прекратились, брови нахмурились, глаза воспламенились и выражали уже только самую холодную почтительность. Нѣсколькихъ минутъ было достаточно, чтобы между имъ и матерью, встала леденая стѣна, навсегда раздѣлавшая ихъ.
   Силой своей проницательности, свойственной всѣмъ вообще женщинамъ, М-me де-Фонтанье угадала переворотъ, совершавшійся такъ внезапно въ душѣ ея сына. Она тотчасъ поняла, что дальнѣйшія убѣжденія и мольбы будутъ напрасны, что они только утвердятъ рѣшимость и придадутъ новую энергію упорству ея сына. И старушка, закрывъ заплаканное лицо платкомъ, вышла изъ комнаты, тяжело рыдая.
   Лудовикъ не сдѣлалъ ни одного шага, не произнесъ ни одного слова, чтобы удержать ее. Мать перестала посѣщать его въ тюрьмѣ и хотя онъ продолжалъ писать къ ней, но въ письмахъ своихъ не спрашивалъ о причинахъ ея долгаго отсутствія, считая дѣло съ нею совершенно поконченнымъ.
   Страстная любовь походитъ на тѣ деревья, которыя тѣнью своею убиваютъ вокругъ себя всякую растительность. Если и случится какой нибудь былинки подняться у корня такого дерева, она скоро погибаетъ и дерево тянетъ въ себя ея соки.
   Освобожденный изъ темницы, Лудовикъ де-Фонтанье рѣшился не возвращаться къ матери; намѣреніе его было твердое; но ему предстояла трудная борьба между страстью и не менѣе законными воспоминаніями дѣтства; эта борьба была скучная, и онъ обратилъ, подобно Эммѣ, хотя изъ менѣе чистыхъ побужденій, всѣ свои мысли и мечты на ожидаемое имъ счастіе по прошествіи трехъ мѣсяцевъ.
   Съ остальной суммой, привезенной имъ съ собой изъ Шатодёна, Лудовикъ де-Фонтанье отправился отъискивать въ окрестностяхъ Парижа самое уединенное жилище, въ которомъ онъ могъ-бы укрыть отъ людской злобы и зависти предметъ своей любви. Найдя скромный и отдаленный загородный домикъ, онъ сталъ убирать его съ необыкновенной заботливостью птички, вьющей гнѣздо, а свободное время отъ этихъ занятій посвящалъ перепискѣ съ маркизой д'Эскоманъ.
   Со дня освобожденія Лудовика изъ тюрьмы, Сусанна Моле ежедневно приносила Эммѣ по письму отъ него и ежедневно относила на почту отвѣтъ на письмо, полученное наканунѣ.
   Письма маркизы, разумѣется, дышали чувствами, поглотившими вполнѣ всѣ ея мысли, все ея существованіе; дышали тою же нѣжностью, преданностью, тѣмъ полнымъ самоотверженіемъ и тѣми надеждами, которыя наполняли ея душу. Не смотря на то, переписка Эммы показалась-бы холодной въ сравненіи съ письмами Лудовика, писанными въ бреду его разгоряченнаго воображенія;-- въ сравненіи съ страстнымъ гимномъ его, повторяемымъ на всѣ возможные лады въ честь будущей подруги;-- наконецъ въ сравненіи съ безконечными оттѣнками выраженія слова любить.
   Время осуществленія давно желаемаго и такъ дорого купленнаго счастья приближалось. Наканунѣ срока освобожденія маркизы д'Эскоманъ, Лудовикъ де-Фонтанье всю ночь не сомкнулъ глазъ и провелъ часть ея, прогуливаясь около мрачной ограды, на нѣсколько только часовъ отдѣлявшей его отъ обожаемаго имъ сокровища; онъ посылалъ поцѣлуи рисовавшимся въ воздухѣ суровымъ тѣнямъ мрачнаго зданія и повторялъ про себя клятвы самой пламенной и преданной любви. Когда онъ рѣшился нѣсколько минутъ отдохнуть, бой часоваго маятника,-- отя звучныя мгновенія, которыя улетая сближали его съ любимой женщинной,-- не давали ему ни минуты покоя.
   Лудовикъ былъ совершенно одѣтъ за долго до того времени, когда ему слѣдовало отправиться на-встрѣчу къ маркизѣ д'Эскоманъ и Сусаннѣ, чтобы вмѣстѣ съ ними покинуть городъ, оставлявшій имъ одни только грустныя впечатлѣнія.
   Молодой человѣкъ расхаживалъ въ сильномъ волненіи по своей маленькой комнатѣ, вздрагивая при малѣйшемъ шумѣ, доходившемъ до него снаружи. Онъ, казалось, боялся, чтобы земля не разверзлась подъ нимъ и не воспрепятствовала осуществиться счастію человѣка, блѣднѣвшаго при одной мысли, что какое-нибудь непредвидѣнное обстоятельство помѣшаетъ Эммѣ соединиться съ нимъ. Лудовику казалось, что онъ сойдетъ съ ума, если-бы, по непредвидѣннымъ обстоятельствамъ, свиданіе его съ Эммой замедлилось еще на день.
   И при всемъ томъ опытный наблюдатель не поручился-бы за счастливую будущность этой страсти, увидѣвъ съ какою щепетильной заботливостью Лудовиуъ де-Фонтанье умѣлъ, не смотря на все свое волненіе, заняться своимъ туалетомъ...
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Въ четырехъ миляхъ отъ Парижа лежитъ живописная долина Марнъ. Тамъ по дорогѣ между деревней Шампаньи и мельницей Боне, немного не доѣзжая переправы Сэнтъ-Илеръ, привольно раскинулось у подошвы холма мѣстечко Шеневьеръ. Здѣсь, на поворотѣ дороги, взору путешественника представляется не большой домикъ съ сѣрыми стѣнами и красной крышей. Со всѣхъ сторонъ залитый зеленью, онъ совершенно теряется изъ виду между тополями, ольхами и пвами, такъ что его можно замѣтить только на самомъ близкомъ разстояніи. Окрестные поселяне, прозвали его Clos-béni (благословенное мѣсто).
   Наружный фасадъ домика былъ чисто сельскій. Окна съ желѣзными рѣшетками, рамы съ маленькими переплетами для стеколъ, массивныя дубовыя ворота, выходившія прямо на дорогу, заброшенное гумно, полуразвалившіеся сараи и избы, окружавшіе дворъ, -- все доказывало, что тутъ была когда-то ферма, которую въ обитель уединенія и красоты сельской природы, обратилъ потомъ въ деревенскій загородный домикъ.
   Но на перекоръ хозяину, благодатное имя не принесло, повидимому, счастія скромному жилищу; широкія трещины въ стѣнахъ его, казалось, были только недавно замазаны глиной, которая мѣстами уже снова отвалилась. Старая крыша, покрытая мохомъ и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ заплаченная новыми черепицами, походила съ виду на шахматную доску. Запущенный садъ, поросшій терновникомъ, крапивой и сорной травой, запущенные виноградники и дорожки, -- все показывало, что это благословенное мѣсто долго оставалось заброшеннымъ и только недавно поправлено.
   Въ первомъ этажѣ комнаты отзывались затхлостью и тѣмъ запустѣніемъ, которыми характеризовалась наружность строенія. Въ кухнѣ стариннаго, теперь рѣдкаго устройства, стояла огромная печь съ высокой и широкой трубой, съ исполинскимъ очагомъ, на которомъ пламя, поднимаясь въ вышину на шесть футовъ, истребляло цѣлыя кучи древесныхъ пней и огромныя вязанки дровъ. Около такого огня легко могли-бы помѣститься и обогрѣться человѣкъ десять промокшихъ и продрогшихъ охотниковъ и изжарить себѣ цѣликомъ барана для удовлетворенія голода. Словомъ, кухня была устроена болѣе въ видахъ удобства, чѣмъ изящной обстановки. По чернымъ перекладинамъ потолка пауки постоянно и съ успѣхомъ охотились за мухами; а свѣтлыя кострюли, раставленныя на полкахъ около закоптѣлыхъ стѣнъ и глиняный рукомойникъ съ плетеною ивовой крышкой составляли единственное украшеніе кухни.
   Въ столовой, отдѣленной отъ кухни одной только дверью, царствовали тотъ же мракъ и запустѣніе. Бумажные обои, размалеванные когда-то подъ мраморъ, были подернуты сыростью и кое-гдѣ отдѣлившись отъ стѣны, висѣли лохмотьями, которыя безпрестанно раздувались и шелистили при малѣйшемъ дуновеніи вѣтра, свободно проникавшаго сквозь вѣтхія двери и рамы. Большой столъ орѣховаго дерева и нѣсколько такихъ же стульевъ рѣзной работы, выкрашенныхъ когда-то бѣлой, но отъ времени уже пожелтѣвшей краской, съ подушками, когда-то обитыми шитьемъ, отъ котораго оставалась только изъѣденная молью канва, израсцовый каминъ и старый барометръ безъ трубки меблировали столовую.
   Далѣе слѣдовала третья комната, но дверь въ нее была заперта и не безъ причины. Она служила когда-то гостинной; но потомъ подверглась общей участи всякаго земнаго величія и обратилась въ теплицу. Остатки обвалившагося карниза, покрытые слоемъ густой пыли, загрязненный и растрескавшійся паркетъ напоминали о первоначальномъ назначеніи этой комнаты. Цвѣточныя луковицы и засохшіе стебли другихъ оранжерейныхъ растеній, развѣшанныхъ по стѣнамъ, молча свидѣтельствовали о второмъ назначеніи, наконецъ третья метаморфоза этой комнаты по своему удушливому запаху, ясно говорила, что ее обратили въ курятникъ.
   Но чтобъ читатели преждевременно не пожалѣлъ о будущихъ обитателяхъ Clos-béni, -- мы спѣшимъ оговориться, что второй этажъ этого домика представлялъ совершенную противоположность съ нижнимъ. Верхнія комнаты были за-ново отдѣланы и очень кокетливо убраны.
   Однажды, около полудня, въ прекрасный майскій день легко и скоро катилась по дорогѣ наемная карета и остановилась у запертыхъ воротъ Clos-béni.
   Изъ экипажа вышелъ Лудовикъ де-Фонтанье, а за нимъ граціозно выпорхнула маркиза, опираясь на протянутую ей руку молодаго человѣка. Послѣ всѣхъ вылѣзла изъ кареты Сусанна Моле.
   Отпустивъ извозчика, Лудовикъ вынулъ изъ кармана ключъ и отперъ вороты. Когда новые жильцы вошли во дворъ, Эмма съ ребяческой радостью уперлась руками въ обѣ вѣтхіе и щелистыя половинки воротъ и съ страшнымъ усиліемъ затворила ихъ, какъ будто желая сказать цѣлому свѣту: "сюда не проникнетъ ни кто."
   Потомъ схвативъ за руку Лудовика, она прижалась къ нему своей хорошенькой головкой и привѣтливо улыбнулась. Раздался звонкій поцѣлуй и электрическая искра мгновенно пробѣжала по всему организму Эммы; но это мимолетное волненіе было чисто и неомрачено ни одной черной мыслью. Эмма почувствовала неизъяснимое наслажденіе, понятное только моряку, ступившему на твердую землю и увидѣвшему близкихъ сердцу, послѣ страшной морской бури, грозившей неотразимой гибелью.
   Въ эту отрадную минуту всякое воспоминаніе о прошедшемъ было до такой степени непріятію для Эммы, что она повидимому боялась даже слезъ своихъ, хотя онѣ были вызваны не горемъ, а счастьемъ. Чтобъ остановить ихъ, она торопила Лудовика показать ей маленькій земной рай, который навсегда разлучилъ ее съ ея великолѣпнымъ замкомъ и мрачными сценами ея прошлой жизни. Все, что она видѣла въ своемъ новомъ жильѣ, ей нравилось, и чувство внутренняго удовольствія разлило свой розовой цвѣтъ на всѣ окружающіе предметы.
   Въ двухъ шагахъ отъ Эммы, у ногъ ея кудахтали куры; красивый пѣтухъ съ гордой осанкой затянулъ свою монотонную пѣснь; по крышамъ строеній порхали разноцвѣтные голуби и солнечные лучи, ярко отсвѣчивая, играли на ихъ блестящихъ лазуревыхъ и серебристыхъ крыльяхъ. Въ первый разъ еще Эмма такъ близко была къ обществу пернатыхъ и почувствовала къ нимъ особенное расположеніе. Она за-ранѣе восхищалась, какъ они будутъ оживлять ея уединеніе; и только тогда рѣшилась на время разстаться съ ними, когда собрала ихъ въ кучу вокругъ себя нѣсколькими пригоршнями зеренъ.
   Не смотря на Лудовика, желавшаго провести Эмму прямо во второй этажъ, она не послушала его и рѣшилась прежде осмотрѣть нижнія комнаты.
   Въ жизни женщинъ бываютъ исключительные случаи, когда онѣ смотрятъ на все не глазами, а чувствомъ. И Эмма была въ такомъ же положеніи. Настроенная счастіемъ, она равнодушно смотрѣла на разрушеніе и безобразіе комнатъ нижняго этажа. Не обращая ни сколько вниманія на неудовольствіе своей кормилицы при видѣ такого помѣщенія, Эмма находила его прекраснымъ.
   Наконецъ она взошла на верхъ по лѣстницѣ и Лудовикъ провелъ ее въ спальню. Стѣны ея были обтянуты ситцемъ. Далѣе онъ ввелъ маркизу въ маленькую гостиную, съ мебелью изъ розоваго дерева, гдѣ Эмма могла удобно работать или отдыхать во время дня. Радость ея была полная, такъ что маркиза въ эту минуту вовсе не походила на богатую даму, привыкшую съ дѣтства къ роскоши и комфорту. По ея восторгу скорѣе можно-бы принять ее за гризетку, получившую въ свое владѣніе имущество, которое было завѣтной мечтой всей ея жизни. Эмма перебѣгала отъ одной вещи къ другой, то садилась въ кресло, то принималась устанавливать фарфоръ, то подходила къ вазамъ, которыя еще наканунѣ, благодаря заботливости Лудовика, были наполнены цвѣтами, и старалась придать букетамъ болѣе изящный видъ и живописное положеніе. Потомъ она осмотрѣла библіотеку, составленную изъ любимыхъ ею авторовъ, раскрывала всѣ шкапы, отворяла окна, и восхищалась растилавшимися передъ ея глазами прекрасными сельскими картинами. Она подозвала къ себѣ Лудовика, чтобъ вмѣстѣ съ нимъ полюбоваться изумрудной поверхностью рѣки Марны, волны которой омывали стѣны домика, разсыпаясь по сторонамъ серебристой пѣной. Высокіе тополи на островкахъ Ого и Кармеро сплетались зеленымъ сводомъ надъ рукавомъ рѣки, раздѣляющимъ эти острова; сквозь листья этого свода просвѣчивали солнечные лучи, играя на поверхности воды мильонами золотыхъ и бриліантовыхъ искръ. Вдали на горизонтѣ виднѣлась сплошная масса зелени, раздѣленная на бирюзовомъ небѣ черными мрачными башнями венсенскаго замка. Эмма съ восторгомъ указывала Лудовику на красоты этихъ очаровательныхъ видовъ и благодарила съ искреннимъ чувствомъ любящаго сердца.
   По странной противоположности, встрѣчаемой на каждомъ шагу въ жизни, Лудовикъ де-Фонтанье вовсе не раздѣлялъ восторговъ Эммы. Безпечная и веселая, она безгранично отдалась своему счастію, которое, какъ ей казалось, превзошло всѣ ея надежды и ожиданія. Лудовикъ, напротивъ, далеко не былъ такъ восторженъ окружавшей ихъ природою, въ немъ не было уже того чувства, той жгучей страсти, которая проглядывала прежде въ его письмахъ къ Эммѣ. Въ молодомъ человѣкѣ начинался внутренній метаморфозъ, свойственный всѣмъ мечтателямъ. Воображеніе его уже было недовольно дѣйствительностью, потому что оно создало свой собственный міръ, которому ничего подобнаго не могло быть въ самой жизни. Всѣ восторги и радости Эммы были для нея новы и неожиданны, между тѣмъ какъ Лудовикъ уже испыталъ ихъ вдоволь и они потеряли для него свою прелесть. Онъ бранилъ себя въ душѣ, что не могъ восторгаться, подобно Эммѣ, и находить, что солнце еще никогда такъ ярко не свѣтило, вода на рѣкѣ никогда такъ не блестѣла, въ воздухѣ еще никогда не было такого благоуханія, листья деревьевъ никогда еще не имѣли такихъ отливовъ, пѣніе птичекъ никогда еще не было такъ гармонично, какъ въ настоящую минуту.
   Хладнокровіе Лудовика, непонятное для Эммы, заронило и въ ея душу сомнѣніе. Она невольно подумала, что, можетъ быть, потеря богатства возмутитъ ихъ спокойствіе, и обременитъ любимаго ей человѣка трудомъ и лишеніями. За себя въ эту минуту она не боялась: кажется, всѣ сокровища міра не стоили для нея одного поцѣлуя Лудовика; но что будетъ съ нимъ?-- думала она, и темная мысль ложилась густой тѣнью на ея ясномъ лицѣ. Впрочемъ эта мимолетная грусть, какъ случайное облако, отлетало отъ Эммы, и она снова чувствовала необыкновенную теплоту на душѣ, снова крѣпко прижималась къ Лудовику.
   Между-тѣмъ Сусанна хлопотала на кухнѣ, и только по-временамъ входила въ комнату, гдѣ находилась чета влюбленныхъ. Присутствіе Моле нарушило сладкое уединеніе ихъ, тѣмъ болѣе, что кормилица своими вопросами о хозяйствѣ сводила Эмму прямо съ неба на землю. Отрывая страстный поцѣлуй отъ Лудовика, маркиза должна была отвѣчать Сусаннѣ, что надо приготовить для обѣда и чѣмъ пополнить недостатокъ блюдъ. Видя затруднительное положеніе своей няньки, мало знакомой съ поварскимъ искусствомъ, она сама пошла на кухню и непремѣнно хотѣла помочь Сусаннѣ въ приготовленіи обѣда, но такъ какъ въ скромномъ ихъ жилищѣ никто не имѣлъ права оставаться безъ дѣла, то Эмма попросила, чтобъ Лудовикъ, пока она будетъ занята совершенно новой для нея работой, расчистилъ маленькую площадку въ кущѣ ракитника и сирени, въ тѣни которой она желала обѣдать. Обоюдныя занятія влюбленныхъ разъединили ихъ и потому они скоро соскучились своими работами и оставили ихъ, чтобъ опять сойтись другъ съ другомъ. Лудовикъ отъ души смѣялся надъ неумѣньемъ Эммы взяться за хозяйство и надъ неловкостью ея пріемовъ, когда она старалась быть чѣмъ нибудь полезной ему. Она брала изъ рукъ его заступъ, слегка придавливала его своей миніатюрной ножкой и, напрягая всѣ силы чтобы вскопать землю, едва только надрѣзывала ее поверхность.
   Послѣ обѣда они вышли изъ тѣнистой кущи, нѣжно обнялись и отправились въ садъ, раскинутый по берегу рѣки.
   Сусанна Моле плакала отъ умиленія, смотря вслѣдъ удаляющимся. Никогда еще щеки ея ненаглядной питомицы не горѣли такимъ свѣжимъ румянцемъ; никогда еще такая радостная улыбка не играла на устахъ ея; никогда еще прекрасные глаза Эммы не разгорались такимъ живымъ и яркимъ блескомъ. Любуясь своей "ненаглядной", добродушная Сусанна внутренно радовалась побѣдѣ, одержанной, какъ ей казалось, надъ смертью, едва было непохитившей Эмму.
   Наступилъ вечеръ. Пробило семь часовъ. Солнце уже спустилось за горизонтъ и дискъ его, вполовину скрытый за холмъ, разливалъ багровый цвѣтъ по живописнымъ окрестностямъ придавалъ рѣкѣ, широко разлившейся у подошвы пригорка, видъ огненнаго озера.
   Воздухъ, растворенный ароматомъ свѣжаго сѣна, благоуханіемъ цвѣтовъ и испареніями земли, колыханіе еще нескошенной травы, шелестъ листьевъ на тополяхъ и легкое дуновеніе вечерняго вѣтерка -- все вмѣстѣ, соединяясь съ щебетаніемъ птичекъ, казалось, пѣло благодарственный гимнъ небесному свѣтилу, даровавшему имъ, и жизнь, и свѣтъ, и теплоту.
   Между деревьями летали запоздалыя стрекозы, слегка касаясь своими стальными грудками острыхъ оконечностей листьевъ; пчелы жужжали, высасывая медъ изъ цвѣтовъ, обрамлявшихъ берегъ рѣки, на подобіе радужной ленты.
   То была минута, когда природа, какъ будто кокетничая, обыкновенно показывается во всей безъискусственной, но великолѣпной красотѣ, прежде чѣмъ погрузится въ тишину и мракъ ночи, подобно мудрецамъ, украшавшимъ себя розами при переходѣ отъ земной жизни къ вѣчной.
   Лудовикъ и Эмма молча шли посреди высокой травы, покрутому берегу рѣки. Не смотря на молчаніе, сердца молодыхъ людей никогда еще не понимали другъ друга такъ хорошо: тихимъ пожатіемъ рукъ влюбленные сообщали другъ другу сильныя впечатлѣнія, производимыя на нихъ созерцаніемъ грондіозныхъ явленій природы.
   Возратившись на прежнее мѣсто, Лудовикъ отвязалъ лодку отъ берега, посадилъ въ нее Эмму и, взявшись за весла, поплылъ вверхъ по теченію рѣки. Наносные пески образовали со стороны островка Ого нѣсколько отмелей, которыя простирались поперегъ пролива на такомъ близкомъ разстояніи одна отъ другой, что растущія на немъ деревья сплетались зелеными непроницаемыми для свѣта сводами надъ маленькими заливами, раздѣлявшими эти отмели.
   Лодка слегка скользила по свѣтлой влагѣ, среди береговъ, залитыхъ зеленью, подъ матовымъ свѣтомъ луны, и Эмма, чувствуя ровное колебаніе лодки, снова предалась своему счастью. Она сидѣла на кормѣ, облокотясь на бортъ и поддерживая рукой склонившуюся головку; русыми кудрями ея игралъ прихотливый вѣтеръ, развѣвая ихъ подобно струйкамъ золотистаго пара.
   Ея полу-закрытые глаза, казалось, терялись въ созерцаніи прекраснаго, и если-бы на устахъ ея не сохранилась улыбка, если-бы грудь ея не подымалась высоко; то можно было-бы подумать, что душа покинула свою земную оболочку.
   Какъ ни были сильны впечатлѣнія, которыя испытывала маркиза д'Эскоманъ, они вовсе не производили такого вліянія на Лудовика де-Фонтанье, какое имѣли на Эмму.
   Покинувъ весла, онъ подвинулся ближе къ ней и лодка, предоставленная самой себѣ, тихо поплыла по теченію рѣки.
   Никогда Эмма не замѣчала такого страннаго выраженія въ лицѣ Лудовика: онъ придвинулся къ ней съ страстнымъ взглядомъ и дрожащими губами, такъ что удавленная и испуганная, маркиза безсознательно поднялась съ мѣста и съ умоляющимъ взглядомъ протянула къ Лудовику руки, какъ будто вымаливая у него себѣ пощады.
   -- Развѣ ты боишься меня, сказалъ Лудовикъ, голосомъ, едва внятнымъ отъ волненія.
   Эмма старалась улыбнуться, отрицательно покачала головой и указала Лудовику мѣсто подлѣ себя.
   Онъ жадно обвилъ рукой ея гибкій станъ и прижалъ ее къ груди своей. Эмма не противилась его объятіямъ и онъ почувствовалъ, что тѣло ея дрожало отъ сильнаго волненія.
   -- Не холодно-ли тебѣ? сказалъ онъ. Не возвратиться-ли лучше домой?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Здѣсь такъ хорошо.... Мнѣ кажется, что съ нынѣшняго дня я живу новою жизнію и въ мірѣ вовсе для меня невѣдомомъ... Я нахожу въ душѣ моей новыя силы, существованія которыхъ и не подозрѣвала.... Мое сердце теперь такъ полно любви, что оно нечувствительно ни къ чему другому... Любовь -- это жизнь наша!
   -- А между тѣмъ мы еще невполнѣ пользуемся этой жизнью, прошепталъ Лудовикъ.
   -- Возможно-ли умереть, не слыхавъ этого глубокаго слова, заключающаго въ себѣ такое неизъяснимое блаженство. Лудовикъ! повтори мнѣ, что ты побить меня.
   -- Можешь-ли ты сомнѣваться въ этомъ?
   -- Конечно нѣтъ; но мнѣ хочется слышать твой голосъ, звукъ этого слова.
   Вмѣсто отвѣта Лудовикъ де-Фонтанье впился своими губами въ розовыя губки молодой женщины.
   Этотъ страстный и долгій поцѣлуй изумилъ Эмму; онъ былъ для нея неожиданъ и новъ; она еще ни разу не испытала подобнаго поцѣлуя, а потому съ ужасомъ вскрикнула и старалась освободиться изъ крѣпкихъ объятій молодаго человѣка.
   Въ эту самую минуту лодка ударилась объ отмель, и разъединила влюбленныхъ: они оба упали на колѣна.
   -- Умоляю тебя, Лудовикъ, вскрикнула Эмма, оставаясь въ той-же позѣ, въ какую поставилъ ее случай:-- Чего ты еще хочешь? Мы такъ счастливы, намъ такъ хорошо.... Пойми же меня, и не разрушай чистыхъ мгновеній нашего союза.... Я боюсь потерять это блаженство -- оно только что коснулось меня.... Боже мой! Да чего же тебѣ нужно отъ меня, когда я и такъ уже принадлежу тебѣ.... Сжалься надъ моими предчувствіями; они понятны мнѣ, и предвѣщаютъ что-то недоброе для меня....
   Лудовикъ де-Фонтанье ровно ничего не понялъ изъ словъ цѣломудренной Эммы; онъ не понялъ, что такой быстрый и крутой переходъ отъ высокой платонической любви къ земнымъ матеріальнымъ побужденіямъ былъ знакомъ паденія для ужаснувшейся Эммы, чуждой всякой чувственности.
   -- Не я, а вы меня не любите, холодно отвѣчалъ Лудовикъ.
   При этомъ упрекѣ Эмма залилась слезами и вмѣсто отвѣта упала въ объятія Лудовика.... Страстные поцѣлуя его осушили ея слезы...
   Между тѣмъ исподоваль наступала ночь, окутывая долину и рѣку своимъ покровомъ. Звѣзды мерцали на небѣ, отражая блескъ свой въ зеркальной поверхности воды. Посреди ночнаго мрака и сельской тишины, мимо кустарниковъ вяза и орѣшника, покрывавшихъ острова, тихо пробирались двѣ человѣческія тѣни, обнявшись другъ съ другомъ. Осторожно раздвинувъ вѣтви хмѣля и виноградника, онѣ усѣлись подъ развѣсистой ивой, на берегу широкой рѣки, мирно протекавшей по долинѣ.
   Луна тихо плыла надъ холмами мѣстечка Шеневьеръ, серебрила своими лучами листья изъ, надъ головами молодыхъ людей и зыбь, рябившая поверхность рѣки, играла у ногъ ихъ тысячами прелестныхъ спиралей.
   И вотъ среди ночнаго безмолвія пронеслись звонкія выразительныя трели.
   То была пѣснь соловья, распѣвавшаго свой чудный гимнъ любви.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Clos-béni.

   Маленькій сельскій домикъ въ долинѣ Марнъ наконецъ вполнѣ оправдалъ свое названіе: "благословенное мѣсто".
   Впродолженіе полугода обитатели его пользовались въ немъ полнѣйшимъ и безграничнымъ счастіемъ, которое отразилось и на самой наружности домика, получившаго веселый, праздничный видъ.
   Садъ былъ расчищенъ и выметенъ, дорожки усыпаны пескомъ; фруктовыя деревья и виноградники приняли свой свѣжій видъ; лишнія и засохшія вѣтви ихъ болѣе не заглушали сада; повсюду видна была заботливая рука хозяина, который устроилъ это жилище для своего удовольствія, а не для выгодъ. Самый домикъ былъ передѣланъ за-ново и первый этажъ его приведенъ въ порядокъ, по требованію Сусанны Моле, соотвѣтстенно убранству верхняго жилья.
   Скоро и незамѣтно летѣло время для влюбленныхъ въ этомъ мирномъ уголкѣ.
   Сельская жизнь какъ-то особенно настроиваетъ къ любви и сближенію: вечернія прогулки, занятія въ саду, простота обхожденія, наконецъ самая природа и общія для всѣхъ удовольствія ея -- все это примиряетъ и успокоиваетъ людей.
   Эмма такъ полюбила свой маленькій цвѣтникъ, что, нисколько не опасаясь загара, постоянно копала тамъ землю своими бѣлыми, аристократическими руками.
   Вполнѣ счастливая, она наслаждалась тихой сельской жизнью, съ каждымъ днемъ находя ее болѣе пріятной и съ каждымъ днемъ сильнѣе привязываясь къ Лудовику. Она радовалась, что принесенная ею жертва такъ блистательно искупалась семейнымъ счастіемъ, послѣ такихъ страшныхъ страданій.
   Упреки ея совѣсти замолкли и Эмма болѣе не тяготилась своими близкими отношеніями къ Лудовику, благодаря общей логикѣ фактовъ, въ силу которой успѣхъ, вѣнчая дѣло, легко успокоиваетъ всякое внутреннее раздраженіе. Къ тому же Эмма могла оправдаться въ собственныхъ глазахъ, обвиняя тѣхъ, которые поторопились заклеймить ее несправедливымъ приговоромъ.
   Напротивъ, Лудовикъ де-Фонтанье и не подозрѣвалъ, что любовь Эммы съ каждымъ днемъ усиливается. Правда, что и онъ тоже очень сильно любилъ ее и былъ также счастливъ, какъ и Эмма; но счастье его болѣе заключалось въ какомъ-то нравственномъ оцѣпенѣніи, чѣмъ въ ясномъ сознаніи своихъ чувствъ. Онъ любилъ Эмму скорѣе потому, что тишина сельской жизни, которая новизной своей не могла ему не нравиться, успокоила въ немъ восторженность его воображенія и охладила пылкіе порывы сердца. Притомъ, подлѣ такой очаровательной и прекрасной женщины, какъ Эмма, въ которой съ каждымъ днемъ открывались новыя достоинства, Лудовикъ не могъ оставаться равнодушнымъ. И надо было видѣть, какъ Эмма старалась расположить къ себѣ своего друга; она подмѣчала каждый взглядъ его, чтобы предупредить малѣйшее его желаніе, которое было для нея закономъ. Она не боялась заглянуть въ глубину своей души, анализировать свои чувства, потому что она не сомнѣвалась въ ихъ искренности; но Лудовикъ не рѣшился-бы этого сдѣлать, изъ боязни открыть въ себѣ чувства вовсе не похожія на тѣ, которыми обязывали его честь и деликатность. Какое-то смутное сознаніе говорило ему, что настоящее, какъ оно ни было хорошо, далеко ниже картины, нарисованной въ его мечтахъ. И страшась истины, какъ всѣ вялые темпераменты, Лудовикъ хотѣлъ увѣрить самого себя, что онъ любитъ Эмму, что онъ счастливъ ея счастіемъ.
   Но не смотря на всѣ старанія его обмануть самого-себя, состояніе его души по могло иногда не обнаружиться. Бывали дни, когда благородный характеръ и безграничная преданность Эммы смущали своимъ проявленіемъ Лудовика и онъ сознавалъ тогда всю ничтожность своихъ чувствъ передъ такой возвышенной любовью молодой женщины. И въ эти минуты онъ, обыкновенно, вспоминалъ ту холодность, съ которой принималъ самыя пламенныя выраженія безумной страсти Маргариты, и съ ужасомъ спрашивалъ себя: неужели сердце его неспособно для искренней лтобви? Съ грустію останавливался Лудовикъ на этой безотрадной мысли и трудно было Эммѣ развлечь его внезапное уныніе. Ей непонятна была причина этой грусти. Вполнѣ увѣренная въ любви Лудовика, Эмма не безпокоилась на этотъ счетъ; но если когда и возмущалась ея душевное спокойствіе, то это при вопросѣ о матеріальныхъ средствахъ къ ихъ существованію.
   Она не рѣшалась открыть Лудовику истину о своихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, откладывая признаніе день-за-день. Ни онъ, ни Сусанна не знали, что Эмма тихонько отдала всѣ драгоцѣнности своему повѣренному, чтобы обратить ихъ въ деньги, которыми она разсчитывала скромно прожить нѣсколько лѣтъ.
   Однакожъ, часто приходило въ голову Эммѣ, что съ ними станется, когда истощатся эти послѣднія средства къ ихъ существованію и оба они сдѣлаются жертвой нищеты, которой маркиза опасалась не столько за себя, сколько за своего возлюбленнаго.
   Сначала Эмма придумала было пустить свой маленькій капиталъ въ какой-нибудь торговый оборотъ и самой заняться мастерствомъ, чтобы такимъ образомъ навсегда обезпечить себя и Лудовика отъ нужды. Но она была такъ счастлива, такъ блаженствовала въ своемъ сельскомъ уединеніи, что у ней не доставало мужества нарушить это счастье и собственной рукой нанести ему рѣшительный ударъ.
   Наконецъ, встрѣтилось обстоятельство, заставившее Эмму прервать молчаніе. -- Какъ-то однажды Лудовикъ заговорилъ съ ней о своей матери; при этомъ разговорѣ въ первый разъ еще отозвалось въ сердцѣ маркизы что-то похожее на внутренній упрекъ. Эмма вспомнила, что ради ея Лудовикъ разорвалъ святыя узы съ женщиной, самой близкой его сердцу. Эта мысль повела за собой другія, заставившія маркизу сознать, что Лудовикъ совершенно испортилъ свою карьеру единственно изъ любви къ ней -- и она стала обвинять себя въ этомъ, какъ въ какомъ-нибудь важномъ преступленіи.
   И тутъ она рѣшилась наконецъ во всемъ открыться Лудовику. На другой день она разсказала ему, что по доброй волѣ стала также бѣдна, какъ и онъ, уступивъ все состояніе мужу, чтобы только примириться съ своею совѣстью, и, не ожидая болѣе ничего въ будущемъ, она разсчитываетъ только на свой трудъ и на дружескую помощь своего Лудовика, который навѣрно раздѣлитъ съ нею трудъ.
   Пораженный этой новостью, де-Фонтанье всего болѣе удивился такой возвышенной любви, такому безкорыстному самоотверженію. Онъ мысленно далъ обѣтъ навсегда остаться достойнымъ такого великодушнаго отреченія Эммы отъ независимаго и почетнаго положенія въ свѣтѣ.
   Эмма съ своей стороны совѣтывала воспользоваться временемъ, чтобы предпринять окончательное рѣшеніе на счетъ ихъ будущей жизни и занятій, прибавивъ притомъ, что имъ нельзя дольше оставаться въ пріятномъ бездѣйствіи.
   И не смотря на то, что маркиза, какъ свѣтская женщина, была вовсе незнакома съ житейскими нуждами; однакожъ она первая придумала средства, какъ-бы легче выпутаться изъ критическаго положенія, ожидавшаго ихъ въ будущемъ.
   Само-собою разумѣется, что Лудовику нельзя было и подумать занять какую-нибудь административную должность: имъ пришлось-бы тогда непремѣнно разстаться: а между тѣмъ жизнь вмѣстѣ была для нихъ такъ хороша, что на всякую разлуку они смотрѣли, какъ на совершенный разрывъ. Притомъ они считали свою связь столько же законной и обязательной, какъ и бракъ, скрѣпленный церковными или гражданскими формами.
   Надо отдать справедливость Лудовику, что мысль о разлукѣ съ Эммой никогда не приходила ему въ голову.
   Помимо административнаго поприща, Эмма предложила Лудовику до двадцати другихъ, одинаково достойныхъ его занятій, которыя сверхъ того предоставляли ему полную самостоятельность въ дѣйствіяхъ.
   Нравственное превосходство Эммы побѣдило въ Лудовикѣ сословные предразсудки и онъ согласился на ея предложеніе заняться коммерческими дѣлами. Родъ этихъ занятій былъ тѣмъ удобнѣе для влюбленной четы, что представлялъ имъ возможность ускользнуть отъ вниманія свѣта и скорѣе улучшить свое состояніе, чтобы возвратиться къ мирной деревенской жизни и скромнымъ сельскимъ занятіямъ.
   Когда между ними было рѣшено, что Лудовикъ поступитъ въ купеческую контору, -- Эмма, желая съ своей стороны также показать полное презрѣніе къ дворянской спѣси, придумала отдать свои деньги въ оборотъ небольшой торговой компаніи съ тѣмъ, что Лудовикъ впослѣдствіи долженъ будетъ распространить размѣры этой торговли и по возможности увеличить капиталъ.
   На другой день они отправились въ Парижъ и осуществили свои намѣренія чрезъ посредство повѣреннаго Эммы, единственнаго знакомаго имъ человѣка въ столицѣ, который усердно помогъ имъ въ этомъ дѣлѣ. Такимъ образомъ Лудовикъ получилъ мѣсто въ банкирской конторѣ, а Эмма, подъ именемъ M-me Луи, сняла скромный небольшой магазинъ бѣлошвейки, помѣщавшійся въ безлюдномъ еще тогда кварталѣ, близь церкви св. Магдалины.
   Но самое главное и затруднительное обстоятельство еще не было устранено. Необходимо было сообщить Сусаннѣ о такой поразительной перемѣнѣ въ жизни маркизы д'Эскоманъ. Это рѣшеніе Эммы не могло не возмутить преданную Сусанну, усвоившую себѣ совершенно иныя понятія объ общественной іерархіи и для которой подобное унизительное положеніе ея питомицы было ужаснѣе, чѣмъ переворотъ 1789 года для Франціи.
   Когда Эмма стала разсказывать Сусаннѣ Моле о своихъ намѣреніяхъ, о потерѣ состоянія, отданнаго ея мужу, о будущей бѣдности, изумленная кормилица сомнительно покачала головой и сказала, что она принимаетъ все это за шутку. Превращеніе знатной дамы въ простую магазинщицу казалось старухѣ дотого несбыточнымъ и невѣроятнымъ, что впродолженіе двухъ дней она упорно твердила, что маркиза надъ ней насмѣхается. И только тогда Сусанна нѣсколько повѣрила этому безумному, по ея мнѣнію, предпріятію, когда Эмма принялась укладывать въ чемоданы свои вещи.
   Желая узнать всю истину, Сусанна Моле стала распрашивать маркизу о всѣхъ подробностяхъ задуманнаго ими дѣла. Эмма разсказала ей и въ заключеніе, увѣривъ ее въ полномъ отреченіи отъ прежняго блестящаго положенія, обѣщала кормилицѣ мѣсто старшей мастерицы въ своемъ магазинѣ. Сусанна съ неудовольствіемъ отвергла такое унизительное предложеніе.
   Досада и отчаяніе овладѣли убитой горемъ женщиной. Предаваясь съ обычной ей пылкостію то одному, то другому чувству, она разразилась тысячами проклятій надъ маркизомъ д'Эскоманъ, считая его единственнымъ виновникомъ ужаснаго удара, нанесеннаго ея самолюбію.
   Эмма принуждена была прибѣгнуть ко всевозможнымъ ласкамъ, чтобы сколько-нибудь смягчить негодованіе своей кормилицы: но на всѣ увѣренія маркизы, что счастіе не въ богатствѣ и знатности, -- Сусанна только качала головой, очевидно не соглашаясь съ такимъ ребяческимъ мнѣніемъ.
   Оставалось распроститься съ "Clos-béni", къ которому Эмма гораздо болѣе была привязана, чѣмъ предполагала.
   Ничто такъ тѣсно не соединяется съ знаменательными событіями человѣческой жизни, какъ тѣ мѣста, которыя были свидѣтелями этихъ событій; а потому покинуть "Clos-béni" значило для Эммы сорвать съ своего счастья покровъ, подъ которымъ оно такъ мирно развилось. Не было ни одного уголка въ этомъ домикѣ, ни одной аллеи въ этомъ саду, съ которыми не были-бы связаны для Эммы самыя пріятныя воспоминанія. Она трепетала при мысли, что чья-нибудь посторонняя рука равнодушно уничтожитъ ея цвѣтникъ, надъ которымъ она потратила столько трудовъ и заботъ. Слезы выступили на длинныхъ рѣсницахъ Эммы, когда она подумала, что не увидитъ болѣе ни этого зеленаго холма, на который она столько разъ взбиралась, опираясь на руку своего друга, подъ тѣнью густаго орѣшника и между двумя анфиладами виноградныхъ лозъ; ни этой широкой рѣки спокойно извивающейся голубою лентою посреди изумрудныхъ луговъ, ни этихъ зеленѣющихъ береговъ, гдѣ въ тихій лѣтній вечеръ Эмма любила подышать свѣжимъ ароматнымъ воздухомъ.
   Лудовикъ тоже не безъ грусти разставался съ "Clos-béni", хотя онъ и не соединялъ съ этой разлукой того роковаго предчувствія, которое такъ страшило Эмму.
   Рѣшительность, вызванная наканунѣ въ Лудовикѣ твердостью характера Эммы, на другой-же день совершенно его покинула. Онъ снова предался безконечнымъ грёзамъ и лѣности, такъ что отъ души началъ жалѣть о той беззаботной жизни, которую онъ велъ въ "Clos-béhi".-- Онъ предложилъ Эммѣ оставить за собой этотъ маленькій домикъ, разсчитывая, что наемъ его не будетъ для нихъ слишкомъ обременителенъ; а между тѣмъ имъ, честнымъ торговцамъ, будетъ пристанище, чтобы проводить за городомъ каждый праздникъ. Эмма съ восторгомъ приняла это предложеніе, потому-что оно вполнѣ согласовалось съ ея затаеннымъ желаніемъ.
   Наконецъ насталъ печальный день отъѣзда влюбленной четы изъ "Clos-béni". Эмма еще разъ обошла его вмѣстѣ съ Лудовикомъ, оборвала съ кустовъ всѣ розы, пощаженныя осеннимъ вѣтромъ, и сплела ихъ вмѣстѣ съ полевыми цвѣтами въ одинъ букетъ, чтобъ внести его въ свое новое городское жилище.
   Съ глубокой печалью и слезами на глазахъ переступила она порогъ двери, передъ которой за шесть мѣсяцевъ передъ тѣмъ вышла изъ кареты такой веселой и счастливой. И теперь, также какъ и тогда, стоялъ экипажъ у самыхъ воротъ, но съ тою только разницею, что обращенъ былъ въ сторону Парижа.
   Эмма крѣпко сжала поданную ей Лудовикомъ руку и припала къ нему со страхомъ, видимо борясь съ какимъ-то зловѣщимъ предчувствіемъ.
   Она пожелала взойдти пѣшкомъ на пригорокъ, чтобы еще разъ взглянуть на домикъ, покидаемый ею съ такой грустью и искреннимъ сожалѣніемъ; но "Clos-béni" уже скрылся отъ глазъ маркизы за пожелтѣвшими листьями, отѣнявшихъ его деревьевъ.
   Неужели восторгамъ любви и блаженству Эммы суждено было также быстро исчезнуть, какъ скрылась отъ ея взоровъ черепичная крыша "Clos-béni"?
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
О томъ, что происходило въ сердцахъ и магазинѣ въ улицѣ Сезъ.

   Переѣздъ маркизы въ Парижъ открывалъ совершенно новое поприще въ ея жизни. Это былъ самый смѣлый шагъ ея, и надо отдать ей справедливость, что она показала себя здѣсь съ самой лучшей стороны.
   Свѣтская женщина, воспитанная въ роскоши, послушная капризамъ и привыкшая къ безусловному исполненію своей воли, она покорилась съ геройскимъ самоотверженіемъ необходимости измѣнить свое прежнее блестящее положеніе на трудовую жизнь, отказаться отъ удобствъ и покоя, чтобы рядомъ безчисленныхъ лишеній обезпечить себѣ кой-какое независимое существованіе.
   Повидимому Эмма даже не замѣтила этого перехода; казалось, ей все было сподручно; ее не остановили ни безсонныя ночи, ни однобразіе занятій, ни даже тѣ неизбѣжныя при торговлѣ непріятности, которыя приходилось ей иногда переносить.
   Одѣтая въ скромное ситцевое платье, въ простенькомъ чепчикѣ, сидѣла она безъ всякаго смущенія за дубовой отполироваиной конторкой, занятая приготовленіемъ какихъ-нибудь нарядовъ: или граціозно и ловко вскакивала на скамейку, чтобы достать съ верхней полки картонку съ вещами, которыя показывала покупателямъ съ необыкновенной любезностью и услужливостью. Всѣ посѣтители изумлялись изысканности манеръ молодой магазинщицы; но никто изъ нихъ не подозрѣвалъ, сколько скрывалось благородства и возвышенныхъ чувствъ за этой простотой, сколько исчезло сокровищъ для свѣта за этой мѣщанской обстановкой.
   И кто-бы повѣрилъ, что эта молодая, прекрасная магазинщица, которая такъ хлопотала изъ-за какого-нибудь франка, еще недавно была знатная дама, владѣтельница одного изъ самыхъ древнихъ и аристократическихъ замковъ! И кто-бы повѣрилъ, что эта самая женщина, такъ услужливо достающая съ полокъ картонки и такъ любезно показывающая всѣмъ разныя бездѣлки, -- нѣкогда имѣла толпу людей, исполнявшихъ малѣйшія ея приказанія, десятокъ лошадей на конюшнѣ и считалась миліонеркой?
   Въ новую жизнь свою Эмма внесла не поддѣльную веселость. Она старалась не высказывать передъ Сусанной ни малѣйшаго сожалѣнія о прошедшей жизни и не давала чувствовать Лудовику всю громадность принесенной ею жертвы изъ любви къ нему. Вся преданная занятіямъ, Эмма только и думала, чтобы облегчить заботы своихъ близкихъ и не хотѣла вводить Лудовика въ какіе-нибудь хлопоты объ ея участи.
   Съ своей стороны Сусанна Моле не переставала называть поступокъ Эммы непростительнымъ безуміемъ и обвинять Лудовика въ томъ, что онъ съ недостойной для мужчины слабостью согласился на такую перемѣну. Добрая кормилица возлагала на него всю отвѣтственность за будущность Эммы и, сомнѣваясь, чтобъ любовь ихъ была безукоризненно чиста, неусыпно слѣдила за влюбленными, съ безпокойствомъ птицы, присматривающей за коршуномъ, угрожающимъ ея птенцамъ. Напрасно маркиза твердила Сусаннѣ, что она счастлива; послѣдняя слушала ее и ничего не возражала, оставаясь вполнѣ убѣжденной, что блаженство это было болѣе воображаемое и что новость положенія составляетъ для Эммы всю прелесть этой мѣщанской обстановки. По мнѣнію Сусанны, все то, что могло занимать какую-нибудь гризетку, должно было скоро наскучить маркизѣ; но преданная кормилица не хотѣла разочаровывать ее и ускорить пробужденіе, которое и такъ должно было настать само-собой. Грубое и неделикатное обращеніе недовольной Моле съ посѣтителями магазина составляло совершенную противоположность съ вѣжливымъ обхожденіемъ и услужливостію молодой хозяйки.
   Самая главная ошибка въ любви заключается въ томъ, что каждый влюбленный измѣряетъ степень привязанности къ себѣ другаго, по своимъ собственнымъ чувствамъ. И Эмма, перенося терпѣливо всевозможныя лишенія, нисколько не подозрѣвала, что Лудовикъ падаетъ духомъ и устаетъ подъ ихъ гнетомъ.
   Теперь онъ увидѣлъ ясно, что его эгоистическая и мелкая натура не могла перенести перваго тяжелаго столкновенія съ суровыми опытами жизни. Лудовикъ понялъ, что для его любви было мало одной Эммы; кромѣ нея, ему еще нужно было самостоятельное положеніе въ свѣтѣ, удовлетвореніе личнаго самолюбія, богато-омеблированная квартира и пріятное "far niente." "Эмма мила, чрезвычайно мила, думалъ онъ, но развѣ я могъ представить себѣ, чтобъ наша будущая жизнь была такъ бѣдна, однообразна и зависима". Роль мелочнаго торговца рѣшительно возмущала Лудовика.
   По открытіи магазина самолюбіе его оскорблялось на каждомъ шагу; онъ сердился на капризы и своенравіе покупателей, которые, по праву вывѣски магазина, совершенно завладѣли Эммой.
   Лудовикъ, утомленный цифрами и всевозможными счетами, приходилъ изъ конторы около четыремъ часовъ, проклиная всѣ эти счеты, комиссіонерскіе проценты, кредитивныя письма. Усталый, онъ находилъ дома, вмѣсто отдыха, тѣ же пустыя заботы, тѣ же счеты, ту же скучную и жалкую борьбу интересовъ за какой-нибудь су или сантимъ.
   Часто въ печальныя минуты Лудовикъ садился въ магазинѣ подлѣ Эммы, которую называлъ своей женой, и повѣрялъ ей причину своей невыносимой грусти и скуку, испытываемую имъ во время занятій въ конторѣ. Эмма утѣшала его, представляя ему независимое будущее, спокойную жизнь черезъ нѣсколько лѣтъ терпѣливаго труда и, незамѣтно переходя отъ серьезной рѣчи къ самымъ нѣжнымъ ласкамъ, старалась одушевить его своей энергіей и вѣрой. Но въ ту самую минуту, когда она, прижимаясь къ нему хотѣла поцѣловать его, двери магазина какъ нарочно отворялись и появлялась какая нибудь покупательница изъ сосѣдокъ. При первомъ скрыпѣ двери Эмма вскакивала съ мѣста и краснѣла отъ смущенія. Всего чаще приходила безобразная и брюзгливая старуха; спѣсиво и съ наглымъ взглядомъ приближалась она къ прилавку, какъ будто радуясь, что помѣшала интимной бесѣдѣ молодыхъ людей.-- Требованія свои, обыкновенно, она выражала повелительнымъ голосомъ, стуча по прилавку нѣсколькими мѣдными монетами, приготовленными ею для покупки какой-нибудь четверти аршина ленточекъ.-- Когда же сконфуженная Эмма не скоро удовлетворяла ея запросъ, старуха начинала ворчать, жаловаться на медленность, торговалась до брани, прежде чѣмъ рѣшилась выпустить изъ рукъ одинъ сантимъ за другимъ. И какъ нарочно желая побѣсить раздраженнаго Лудовика, она продолжала свое посѣщеніе, какъ можно дольше, такъ что онъ готовъ былъ вскочить и вытолкнуть за дверь назойливую старушенку; разъ двадцать впродолженіе такой пытки онъ порывался сдѣлать это, но удерживался единственно изъ сожалѣнія къ Эммѣ, смотрѣвшей на него умоляющимъ взглядомъ.
   Когда Эмма снова оставалась одна, съ невозмутимымъ спокойствіемъ, какъ будто никто не былъ и не прерывалъ ея разговора, она обращалась къ Лудовику съ тѣмъ же вопросомъ или лаской; но уязвленный въ самое сердце, онъ больше не слыхалъ голоса Эммы и даже не замѣчалъ ее; -- онъ оставался нѣмъ, нечувствителенъ ко всему его окружавшему. Предавшись обычной своей мечтательности, онъ залеталъ воображеніемъ въ облака своего прошлаго; но когда страстныя звуки голоса Эммы наконецъ пробуждали его, онъ поражался невольнымъ сравненіемъ горькой дѣйствительности съ прошлой жизнью маркизы д'Эскоманъ. И чѣмъ чаще такое сравненіе вспадало ему на мысль, тѣмъ сильнѣй охватывало его несамодовольствіе, раздраженіе и даже раскаяніе. Увы! праздныя мечты разлетались, и на прелестномъ образѣ любимой имъ женщины остались для него однѣ суровыя черты бѣдной Эммы....
   Какъ скоро для человѣка настала минута, въ которую онъ проклинаетъ свое участіе въ сдѣланныхъ ошибкахъ, тогда недалеко уже и то мгновенье, когда онъ проклинаетъ и виновницу этихъ ошибокъ.
   Съ того самаго дня, какъ Эмма отдалась Лудовику, -- онъ уже не любилъ ее. Любовь -- это безпрерывное стремленіе къ неопредѣленному, къ тому, что скрыто отъ глазъ, что ускользаетъ отъ рукъ и когда цѣль стремленій достигается -- любовь сама-собою исчезаетъ. Натуры безпокойныя доходятъ до самообольщенія въ своихъ неопредѣленныхъ стремленіяхъ; онѣ безразсудно приносятъ великія жертвы и пока молодость возбуждаетъ въ крови ихъ лихорадочный жаръ,-- онѣ сохнутъ и страдаютъ, стараясь пріобрѣсти то, что такъ трудно имъ дается. Ихъ самообольщеніе заходитъ такъ далеко, что заставляетъ несчастныхъ не только обожать самую звѣзду, по даже ея отраженіе въ рѣкѣ.
   Самъ-по-себѣ Лудовикъ де-Фонтанье былъ человѣкъ честный, и потому онъ только смутно сознавалъ свое нравственное состояніе.
   Сначала онъ былъ увѣренъ, что любить Эмму; потомъ онъ старался убѣдить себя въ этомъ, -- но вся энергія импровизированной любви его совсѣмъ исчезла: въ немъ не проявилось болѣе той пылкости, которая прежде такъ сильно волновала его кровь при малѣйшемъ прикосновеніи къ нему Эммы. Теперь онъ смотрѣлъ равнодушно на ея очаровательное кокетство, прежде такъ восхищавшее его. Лудовикъ не находилъ уже неизъяснимой прелести во всемъ, что только принадлежало Эммѣ. И ароматическій запахъ ея волосъ, и шелестъ ея шелковаго платья, и мелодическій -- голосъ все потеряло для Лудовика свое прежнее обаяніе; онъ смотрѣлъ на все это такимъ же равнодушіемъ, какъ-бы глядѣлъ на непонятные для него іероглифы.
   Мало-по-малу охлажденіе его дошло до такой степени, что онъ начиналъ уже досадовать, если оставался на-единѣ съ Эммой. Чтобы скрыть свое равнодушіе или скуку, онъ насильно отыскивалъ нѣжныя слова, придумывалъ различныя позы, и старался оживить свой взоръ притворнымъ огнемъ утраченной любви.
   И чувства, затаенныя въ глубинѣ его души, стали рѣзко сказываться Лудовику, такъ что онъ получилъ отвращеніе къ своему ложному положенію. Сначала онъ сожалѣлъ только объ Эммѣ; потомъ сталъ жалѣть себя, оправдываясь въ своемъ мнѣніи неволышмъ увлеченіемъ страстями. Наконецъ эгоистическія чувства осилили въ немъ благородныя побужденія честнаго человѣка и Лудовикъ находилъ уже страннымъ и самоотверженіе Эммы и ея спокойствіе, съ которымъ она рѣшилась приняться за ремесло бѣлошвейки. Онъ забылся до того, что въ мужественномъ самоотверженіи маркизы д'Эскоманъ, не видѣлъ никакой разумной цѣли, принесенной ради любви къ нему. Неблагодарность его зашла такъ далеко, что за прилавкомъ магазина онъ видѣлъ не прежнюю великосвѣтскую даму, блистательную маркизу, а мелочную торговку M-me Луи, какъ будто рожденную именно для этой доли. И Лудовикъ тяжело вздыхалъ при мысли, что судьба навсегда связала его съ этой бѣдной женщиной.
   Наконецъ все, что таилось въ душѣ его, стало невольно обнаруживаться само собою; онъ невыносимо скучатъ по цѣлымъ часамъ и ни ласки, ни заботы Эммы не развлекали его болѣе. Желая сколько-нибудь разсѣяться, Лудовикъ искалъ развлеченій внѣ дома, тратилъ для этого большую часть денегъ изъ ничтожныхъ доходовъ Эммы. Хотя она не могла не замѣтить, что Лудовикъ скучалъ, и грустилъ подлѣ нея: но ослѣпленіе, которое происходитъ какъ отъ сильной любви, такъ и отъ желанія быть счастливой, закрывало отъ Эммы истинную причину такой перемѣны; она старалась объяснитъ ее съ самой выгодной стороны, то его заботами о положеніи ея, то трудовой жизнью въ купеческой конторѣ. Она и не подозрѣвала, что Лудовикъ можетъ разлюбить ее. И бѣдная Эмма, обманутая собственнымъ сердцемъ, удвоивала свои хлопоты, чтобъ увеличить доходъ и тѣмъ утѣшить Лудовика, доставивъ возможно большія удобства его жизни.
   Такъ не понимая другъ друга и не замѣчая совершившейся разладицы въ чувствахъ, они не могли измѣнить своихъ натянутыхъ отношеній, и эта томительная для обоихъ жизнь длилась вереницей самыхъ скучныхъ дней.
   Положеніе ихъ было еще тягостнѣе потому, что связь съ обществомъ, къ которому они прежде принадлежали, не была совершенно порвана, не смотря на видимое отчужденіе ихъ. Случайныя встрѣчи съ старыми знакомыми выводили Лудовика изъ пассивнаго положенія.
   На горизонтѣ скромной и тихой жизни молодыхъ людей снова забродили темныя тучи и собралась гроза надъ головой Эммы.
   Между парижскими лавочниками существуютъ связи и отношенія по ремеслу и по сосѣдству, которыхъ трудно избѣгнуть новымъ лицамъ, начинающимъ торговать, и потому ни Лудовикъ, ни Эмма не могли избавиться отъ условій своего новаго состоянія. Ихъ воспитаніе, привычки, образъ мыслей далеко разнились отъ той мѣщанской сферы, въ которую толкнула ихъ судьба, такъ что обоюдное отвращеніе молодыхъ людей къ этому пошлому кружку и этого кружка къ нимъ не замедлило обнаружиться и разорвать между ними только-что начавшіяся отношенія.
   Впрочемъ изъ этого кружка двое мастеровыхъ -- часовщикъ и столяръ -- были довольно сносные, и вмѣстѣ съ тѣмъ очень близкіе сосѣди нашимъ героямъ. Лудовикъ и Эмма, хотя неохотно, познакомились съ ними; первый ради скуки и бездѣлья, а вторая съ той цѣлью, чтобъ отклонить отъ себя обвиненіе кумушекъ-сосѣдокъ въ глупой гордости, о чемъ началось уже пересуды.
   Часовщикъ Бернье былъ отличнымъ мастеромъ своего дѣла, но въ остальномъ, что непрямо касалось его ремесла,-- совершенный невѣжда. Молоденькая жена его, до пріѣзда Эммы, считалась красавицей между обитателями квартала св. Магдалины. Воспитанная въ пансіонѣ, она гордилась своимъ образованіемъ и уничтожала всѣхъ сосѣдокъ своимъ умственнымъ превосходствомъ. Когда Эмма поселилась въ своемъ магазинѣ, болтливая Бернье не преминула первая завести знакомство съ новой магазинщицей, считая ее простенькой бѣлошвейкой, но опасной соперницей. Любопытная до крайности, она старалась сблизиться съ Эммой, чтобъ вывѣдать отъ нея тайну прошлой ея; жизни, и потомъ воспользоваться этимъ и посплетничать. Однакожъ, съ истиннымъ искусствомъ лукавой и хитрой женщины, она скрыла подъ личиной дружбы свой настоящій замыслъ.
   Напротивъ, столяръ Вердюръ и его жена были люди добрые, честные, трудолюбивые и весьма любознательные. Мужъ всегда съ большимъ любопытствомъ и внимательно слушалъ умныя бесѣды де-Фонтанье и гордился пожатіемъ его руки; а жена, бывшая прежде цвѣточницей, съ своей стороны принимала въ Эммѣ искреннее участіе и была къ ней предупредительна.
   Наконецъ наступила весна. Въ первое же весеннее воскресенье Эмма вмѣстѣ съ Лудовикомъ и Сусанной отправились въ Clos-béni, -- о которомъ они такъ часто вспоминали въ городѣ. Ихъ манила сюда не одна свѣжесть полей и воздуха, но и первыя, самыя лучшія впечатлѣнія ихъ лобви и невозмутимаго счастія. Поѣздки эти повторялись каждую недѣлю по воскресеньямъ и еще больше одушевляли Эмму надеждой поселиться здѣсь, современемъ, навсегда. Верхомъ ея мечтаній былъ этотъ мирный уголокъ, гдѣ она думала провести спокойные годы съ Людовикомъ, когда состояніе ихъ будетъ обезпечено.
   Въ одну изъ такихъ воскресныхъ поѣздокъ, послѣ скучнопроведенной недѣли, Лудовикъ собрался ловить рыбу. Эмма, не желая оставлять своего друга, непремѣнно хотѣла проводить его на рыбную ловлю.
   Заинтересованые успѣшнымъ ловомъ пискарей и другой мелкой рыбки, наши герои, тихо подвигаясь впередъ по берегу рѣки, наконецъ незамѣтно прошли селенье Шампаньи. Около полудня, Сусанна Моле, сопровождавшая своихъ молодыхъ господъ, приготовила въ извилинѣ высокаго берега приборы и закуску. Пройдя довольно далеко отъ дома, Лудовикъ и Эмма чувствовали сильный апетитъ, который еще болѣе возбуждался отъ свѣжаго рѣчнаго воздуха, а потому они съ удовольствіемъ усѣлись за завтракъ.
   Развлеченіе-ли рыбной ловлей или возвращеніе прежнихъ. ощущеній любви, благотворно подѣйствовали на Лудовика и онъ сдѣлался гораздо веселѣй; Эмма наслаждалась совершеннымъ счастіемъ, гордясь, что достигла наконецъ цѣли своихъ постоянныхъ заботъ. Веселая, съ радостнымъ свѣжимъ личикомъ, она была очаровательна въ своемъ простенькомъ кисейномъ платьѣ, плотно обхватившемъ ея граціозную талію, и въ чепчикѣ съ розовыми лентами.
   Среди этого счастливаго уединенія вдругъ тишина сельской природы была нарушена топотомъ нѣсколькихъ лошадей, ударами хлыстовъ, громкимъ крикомъ и хохотомъ. И въ тоже мгновеніе мимо влюбленной четы пронеслась блестящая кавалькада мужчинъ я амазонокъ, быстро скрывавшихся въ облакѣ пыли.
   Не смотря на быстроту, съ которой мимо проскакали лошади, одна изъ самыхъ блестящихъ амазонокъ, обернувшись въ сторону обѣдавшей группы, успѣла разглядѣть сидѣвшихъ и вскрикнула отъ изумленія; но потомъ этотъ крикъ въ одно мгновеніе смѣнился самымъ язвительнымъ хохотомъ.
   Восклицаніе, вырвавшееся у амазонки, и насмѣшливый хохотъ ея смѣшались для слуха Эммы съ лошадинымъ топотомъ и веселымъ говоромъ проскакавшихъ всадниковъ; но Лудовикъ отчетливо и ясно разслышалъ и крикъ удивленія, и язвительный смѣхъ хорошенькой амазонки; голосъ ея показался ему очень знакомымъ. Это ничтожное обстоятельство такъ растроило его, что день, сначала обѣщавшій столько удовольствій, кончился для него очень скучно и печально.
   Послѣ этого случая жизнь Лудовика и Эммы потекла еще монотоннѣе и грустнѣе. Однажды, когда де-Фонтанье возвращался домой изъ конторы, Эмма по обыкновенію поджидала его у окна своего мкгазина, скрытая за кисейной занавѣской. Черезъ нѣсколько минутъ Лудовикъ показался вдали улицы, какъ и всегда задумчивый, съ поникшей головой. Эмма, желая сколько-нибудь развлечь его, стукнула въ стекло окна и привѣтливо улыбнулась.
   Въ это самое время щегольская коляска, съ кучеромъ въ богатой ливреѣ, пронеслась по уіицѣ Сезъ, мимо магазина. Не привѣтливая улыбка Эммы, но блестящій экипажъ привлекъ вниманіе Лудовика, который поднялъ голову и остановился въ изумленіи, слѣдя пристально за коляской, пока она не скрылась, повернувъ за уголъ.
   Изъ всего, что пронеслось мимо нея, Эмма замѣтила только бѣлыя перья, развѣвавшіяся на шляпкѣ дамы, сидѣвшей въ экипажѣ, и изумленіе Лудовика, пристально слѣдившаго за удаляющейся коляской. Послѣдняго обстоятельства слишкомъ было довольно, чтобъ подстрекнуть любопытство Эммы и она поспѣшно выбѣжала на улицу. Лудовикъ все еще стоялъ на одномъ мѣстѣ, неподвижно устремивъ свои глаза въ ту сторону, гдѣ скрылся экипажъ. Эмма окликнула его, но онъ не слыхалъ ея зова, углубленный въ размышленія до такой степени, что ничего не видалъ вокругъ себя и Эмма принуждена была еще разъ и громче назвать его по имени, чтобъ разсѣять его задумчивость.
   Когда Лудовикъ подошелъ наконецъ къ магазину, Эмма, увлекаемая любопытствомъ, стала распрашивать его о проѣхавшей дамѣ;, но Лудовикъ, покраснѣвъ, что-то невнятно пробормоталъ; когда-же Эмма спросила о причинѣ внезапнаго изумленія его при появленіи экипажа, -- Людовикъ отперся отъ этого. И какое-то зловѣщее предчувствіе защемило сердце маркизы д'Эскоманъ.
   Ей запало въ душу подозрѣніе, что Лудовикъ что-то скрываетъ отъ нея, что есть какая-то тайна, въ которой онъ не хочетъ сознаться. И міръ ея блаженства, -- ея счастія мшовеино пошатнулся.
   Эммой овладѣло безпокойство. Краска въ лицѣ Лудовика, безсвязный отвѣтъ его, изумленіе, отъ котораго онъ отрекся, -- изъ всѣхъ этихъ данныхъ она развила въ своемъ воображеніи цѣлый рядъ догадокъ и предположеній.
   Она тотчасъ придумала, что между постоянной грустью Лудовика и промелькнувшей въ щегольскомъ экипажѣ хорошенькой дамой должно быть какое-нибудь отношеніе, -- и при этой мысли морозъ пробѣжалъ по всему ея тѣлу.
   Неужели для нея наступило время пробужденія? неужели горячая и страстная любовь Лудовика отжила свои дни?-- думала маркиза и въ отвѣтъ на эти страшные для нея вопросы, она отрицательно покачала головой.
   Мысли эти показались Эммѣ невозможными и она стала мало-по-малу успокоиваться и дала себѣ слово впередъ не обращать вниманія на проѣзжающую мимо магазина даму въ бѣлыхъ перьяхъ.
   На другой день Эмма ранѣе обыкновеннаго присѣла у окна за занавѣской.
   Малѣйшій шумъ на улицѣ, и она дрожала какъ въ лихорадкѣ.
   Въ это время пришла къ ней сосѣдка Бернье вовсе некстати и посѣщеніе ея было для Эммы тѣмъ болѣе непріятно, что М-me Бернье была на этотъ разъ гораздо болтливѣе и заносчивѣе.
   Волненіе Эммы не укрылось отъ хитрой и лукавой сосѣдки.
   -- Что съ вами, моя милая? спросила она у Эммы: -- Право можно подумать, что у васъ назначено съ кѣмъ-нибудь свиданіе и въ ожиданіи его вы переживаете минуты сомнѣнія.
   -- Ваша правда, М-me Бернье, -- я жду съ нетерпѣніемъ своего мужа, отвѣчала Эмма: -- это часъ его возвращенія изъ конторы.
   Бернье расхохоталась и начала трунить надъ такимъ продолжительнымъ медовымъ мѣсяцемъ счастливыхъ супруговъ. Шутки и насмѣшки ея были угловаты и грубы; онѣ вовсе не отличались той тонкой ироніей, которая, обыкновенно, проглядываетъ въ шуткахъ и остротахъ людей хорошо образованныхъ; повсему было видно, что это не входило въ курсъ пансіонскаго воспитанія, которымъ Бернье непомѣрно хвасталась.
   Смущенная Эмма сочла за лучшее не отвѣчаться ничего и даже больше не слушать ея болтовни. Она предалась своимъ мечтамъ, и молчаніе ея дало полную волю Бернье пуститься въ розсказни, которыя сливались для слуха Эммы въ какой-то вовсе непонятный гулъ.
   Но вдругъ говоръ сосѣдки замолкъ, оставивъ недосказаннымъ одинъ изъ актовъ драмы, видѣнной ею наканунѣ, и она, взглянувъ въ окно, съ удивленіемъ вскричала:
   -- Ахъ, Боже мой! посмотрите, какой прекрасный экипажъ остановился у дверей вашего магазина!.. Боже мой! какая богатая покупательница!
   Эмма взглянула въ окно и въ-самомъ-дѣлѣ вчерашняя коляска, за которой Лудовикъ такъ пристально слѣдилъ, стояла передъ скромнымъ и бѣднымъ магазиномъ М-me Луи.
   Ливрейный лакей быстро соскочилъ съ своего мѣста, ловко открылъ дверцы экипажа, съ шумомъ опустилъ подножку и высадилъ изъ коляски, полулежавшую въ ней, роскошно одѣтую даму. Опираясь на руку лакея, она граціозно спрыгнула на землю, не слишкомъ заботясь, что прохожіе подсмотрятъ красоту ея ножекъ, маленькихъ и щегольски обутыхъ.
   Сначала Эмма никакъ не могла разсмотрѣть лицо этой дамы; но когда послѣдняя обернулась къ окну магазина, намѣреваясь прочесть вывѣску, -- Эмма поблѣднѣла, какъ полотно, и вскричала съ ужасомъ:
   -- Ради Бога, милая Бернье, останьтесь здѣсь и скажите этой дамѣ, что меня нѣтъ дома; скажите ей. Боже мой! Боже мой!
   И не дожидаясь отвѣта изумленной сосѣдки, Эмма скрылась въ смежную съ магазиномъ комнату и заперла на замокъ дверь.
   Пока М-me Бернье охорашивалась передъ зеркаломъ, чтобъ прилично встрѣтить такую важную особу, въ знатности которой она не сомнѣвалась, судя по богатому экипажу, -- пріѣхавшая дама отворила дверь и вошла въ магазинъ.
   Читатели, вѣроятно, угадали въ этой богатой львицѣ нашу старую знакомую -- Маргариту Жели.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ,
въ которой Маргарита Жели опять выходитъ на сцену дѣйствія.

   Маргарита Жели нисколько не перемѣнилась впродолженіе года. Немного только прибавилось полноты къ ея стану, да румянъ и бѣлилъ къ ея собственнымъ розамъ, которыми и безъ того она была щедро надѣлена отъ природы. Ея наряды были богаче прежнихъ; голову она держала высоко и однимъ легкимъ движеніемъ глазъ привѣтствовала знакомыхъ, перенявъ это- отъ какихъ-то знатныхъ дамъ, сосѣдокъ своихъ по оперной ложѣ за исключеніемъ этихъ маленькихъ перемѣнъ она осталась той-же Маргаритой, какой была прежде, не смотря на цѣлый годъ жизни своей въ Парижѣ.
   Она вошла небрежно въ маленькій магазинъ и, приставивъ къ глазамъ лорнетъ, принялась разсматривать обстановку бѣдной лавки: внимательно осмотрѣла мебель, товары, взглянула на М-me Бернье, низко присѣдавшую передъ ней, и наконецъ проговорила съ презрительной улыбкой.
   -- Однако здѣсь довольно скромно; не видать особенной роскоши Лудовика и изысканности маркизы..... Впрочемъ мѣщанъ вѣроятно привлекаетъ сюда дешевизна.
   Сказавъ это надменнымъ и громкимъ голосомъ, Маргарита бросилась на стулъ съ небрежностью богатой дамы, гордо откинула голову и, повернувшись къ Бернье, все еще продолжавшей свои пансіонерскіе реверансы, сказала:
   -- Можетъ быть я безпокою маркизу, моя милая: но такъ какъ она занимается шитьемъ бѣлья, то потрудитесь, пожалуйста сказать ей, что я нуждаюсь въ ея работѣ.
   При словѣ маркиза, у М-me Бернье тотчасъ зародилось подозрѣніе, что тутъ скрывается какая-то тайна. Лукавая сосѣдка съ любопытствомъ навострила уши, какъ эскадронная лошадь при первомъ звукѣ военной трубы.
   -- М-me Луи нѣтъ дома, отвѣтила она, сдѣлавъ удареніе на фамилію Эммы.
   -- М-me Луи!... вскричала Маргарита.-- Вотъ какъ! Боже мой, сколько чувства!... По признаюсь, -- ваша хозяйка напрасно скрываетъ свое настоящее имя: еслибъ она выставила на своей вывѣски имя маркизы д'Эскоманъ, то привлекла-бы множество богатыхъ покупателей...
   -- М-me Луи мнѣ не хозяйка, сударыня, отвѣчала обиженнымъ тономъ жена часоваго мастера, потому что не смотря на удовлетвореніе своего любопытства, она не могла не обидѣться тѣмъ, что ее принимали за прислугу при магазинѣ. Я сосѣдка M-me Луи и она просила меня замѣнить ее на время ея отсутствія. Не угодно-ли вамъ сударыня сказать мнѣ, чего вы желаете и я поищу въ картонкахъ эти вещи -- Нѣтъ, отвѣчала величественно Маргарита, когда я дѣлаю честь магазину и, покупаю въ немъ, то я привыкла имѣть дѣло съ хозяиномъ или хозяйкой; а на этотъ разъ я непремѣнно желаю ихъ видѣть. Я готова пожертвовать сто луидоровъ, чтобъ только исполнить мой капризъ: а потому я еще разъ возвращусь сюда.
   -- Если вы назначите время, когда вамъ будетъ угодно пріѣхать, лицемѣрно отвѣчала Бернье: -- то я передамъ M-me Луи и она вѣроятно будетъ ожидать васъ.
   -- Я вовсе не желаю, чтобъ она скрывалась отъ меня. Нѣтъ, моя милая! скажите ей, что я буду заѣзжать сюда каждый день, пока не застану ее дома. Нельзя же отказаться отъ удовольствія -- похвалиться кому нибудь и сказать: посмотрите на этотъ чепчикъ, его сдѣлала мнѣ маркиза д'Эскоманъ: обратите вниманіе на эту кофточку -- для нея сама маркиза снимала съ меня мѣрку.... Нѣтъ! можно быть судимой за развратъ, можно сидѣть за то въ тюрьмѣ, жить открыто съ своимъ любовникомъ, какъ это и мы сдѣлали-бы съ вами, и все-таки не переставать носить по прежнему титулъ маркизы -- онъ не отъемлемъ... Вотъ почему я непремѣнно хочу видѣть маркизу д'Эскоманъ въ числѣ моихъ поставщицъ!... Не правдали, моя милая, такое желаніе весьма понятно?
   Жена часоваго мастера отвѣтила на этотъ вопросъ самой одобрительной улыбкой. Она была въ восторгѣ, что случай столкнулъ ее съ явнымъ врагомъ той женщины, которая своимъ воспитаніемъ и деликатностью совершенно затмила ее.
   Она проводила Маргариту до экипажа; потомъ поспѣшно вернулась въ магазинъ, желая поскорѣй увидѣть мнимую M-me Луи и насладиться ея униженіемъ, такъ-какъ тайна ея была уже теперь извѣстна.
   Но въ ту самую минуту, когда экипажъ отъѣзжалъ отъ подъѣзда и когда лукавая сосѣдка постучалась въ запертую дверь, Лудовикъ де-Фонтанье вошелъ въ комнату.
   Онъ уже поворачивалъ въ улицу Сезъ, въ то мгновеніе, когда Маргарита выходила изъ экипажа, въ которомъ Лудовикъ встрѣтилъ, ее наканунѣ. Желая избѣгнуть непріятной встрѣчи и предвидя сколько горя внесетъ въ его жилище это недоброжелательное посѣщеніе, -- онъ не пошелъ домой, а скрылся по близости, вполнѣ увѣренный, что Эмма успѣетъ спрятаться отъ наглаго визита своей соперницы.
   -- Посмотримъ, не будете-ли вы счастливѣе меня, сказала Бернье, обращаясь къ подходящему къ ней Лудовику:-- кажется дверь эта вовсе неведетъ въ рай, а между тѣмъ я давно уже стучусь въ нее и мнѣ не отпираютъ. Мнѣ необходимо сообщить вашей любовницѣ порученіе этой дамы.
   -- Моей любовницѣ!... вскричалъ Лудовикъ, у котораго при послѣднихъ словахъ злобной сосѣдки нахмурились брови, губы поблѣднѣли и исказились отъ гнѣва.
   -- По-крайнѣй-мѣрѣ такъ сказала эта дама..... Согласитесь, любезный де-Фонтанье, что я вовсе не обязана повѣрять вашъ свадебный контрактъ. Впрочемъ я скорѣе готова вѣрить, что эта незнакомки дама какая нибудь сумасшедшая, чѣмъ предполагать, что человѣкъ повидимому хорошо воспитанный, осмѣлился ввести свою любовницу въ кругъ честныхъ гражданъ, которыхъ имена хотя и не занесены въ родовыя дворянскія книги, но все таки носятъ свои настоящія имена, выставленныя на вывѣскѣ, -- имена не опозоренныя судебными протоколами.
   -- Убирайтесь вонъ отсюда, вскричалъ Лудовикъ, убирайтесь вонъ и благодарите судьбу, что она создала васъ женщиной.
   И не обращая вниманія на угрозы разгнѣванной и оскорбленной сосѣдки, Лудовикъ вытолкалъ ее изъ магазина и однимъ ударомъ ноги выломавъ дверь въ смежную комнату, вошелъ на антресоли, гдѣ слышались суетливые шаги Сусанны Моле.
   Вотъ что происходило въ этой комнатѣ. При первыхъ словахъ Маргариты, при видѣ взволнованной Эммы, Сусанна тотчасъ отгадала злую цѣль такого неслыханнаго визита бывшей гризетки. Кормилица хотѣла было броситься въ магазинъ и вытолкать оттуда Маргариту; много стоило труда бѣдной Эммѣ удержать Сусанну отъ ея намѣренія. Между тѣмъ, сильное волненіе до того потрясло маркизу, что она впала въ нервный припадокъ. Она только -- что начала приходить въ себя, когда Лудовикъ вошелъ въ ея комнату.
   Трудно представить, чтобы при видѣ нѣкогда любимой женщины не проснулась страсть, если даже отъ огня ея остался одинъ пепелъ. Пока существуетъ хоть искра любви, до тѣхъ поръ эта искра способна разгорѣться въ пламя. Характеръ Лудовика былъ вообще мягкій и воспріимчивый; его сильно тронуло страданіе Эммы, тѣмъ болѣе, что онъ зналъ причину его. Онъ бросился къ ней, обвилъ ее руками и покрылъ поцѣлуями.
   Его нѣжное участіе было гораздо дѣйствительнѣе всѣхъ заботъ Сусанны. Эмма отвела голову Лудовика отъ лица своего и съ наслажденіемъ посмотрѣла на слезы, катившіяся по щекамъ его. Въ первый разъ ей было пріятно видѣть плачущимъ своего друга.
   -- Такъ это была она вчера!... сказала Эмма. Прости меня, Лудовикъ, что я хоть на одну секунду заподозрила любовь твою ко мнѣ. Только, теперь только я поняла, почему тебѣ не хотѣлось признатся, что ты узналъ ее.... И въ то время, когда ты думалъ удалить отъ меня даже непріятное воспоминаніе о ней, я подозрѣвала тебя!... Прости же меня Лудовикъ, еще разъ прости!... Какъ же жалка и ничтожна въ эту минуту моя любовь передъ, твоей!... Я плачу теперь; но плачу о моей слабости, а не о смѣшной выходкѣ этой сумазбродной женщины. Ненависть ея безсильна, когда любовь ваша сильна. Не мы, а она достойна сожалѣнія, потому что мы попрежнему любимъ другъ друга, потому что мой милый Лудовикъ преданъ мнѣ безгранично,-- меня увѣряетъ въ этомъ твой нѣжный взглядъ, твои горячія слезы.
   Де-Фонтанье старался еще больше увѣрить Эмму въ ея мнѣніи о себѣ. И въ-самомъ-дѣлѣ, въ эту минуту онъ не обманывалъ ее; но это была мгновенная вспышка впечатлительнаго сердца.
   Когда они нѣсколько успокоились и были въ состояніи менѣе заниматься своими чувствами и болѣе своимъ незавиднымъ положеніемъ, Лудовикъ ухватился за этотъ случай, чтобъ открыть передъ Эммой всю свою душу. И онъ высказалъ ей, что ея ремесло и торговля дѣлаются для него день ото дня ненавистнѣе, что послѣ непріятнаго происшествія, случившагося съ ними,-- эти занятія сдѣлались ему еще противнѣе. Онъ просилъ Эмму серьезно подумать объ ожидающей ихъ будущности и откровенно признался ей, что и ему самому кажется необыкновенно смѣшнымъ видѣть Эмму и себя за купеческой конторкой, съ бѣльемъ и какими-то юбками. При этомъ онъ прибавилъ, что свѣтъ презираетъ тѣхъ, которые пренебрегаютъ его мнѣніемъ, и нарушая приличія, выходятъ изъ своей среды; -- что въ настоящую минуту, если-бъ даже не было злословія со стороны Маргариты, то скандалъ самъ-по-себѣ не оставитъ ихъ въ покоѣ.
   Трудно было убѣдить Эмму, что честный трудъ, какъ ихъ торговля, можетъ унизить ихъ въ общественномъ мнѣніи. Въ простотѣ чистой души, она не понимала, что ея безкорыстная жертва не обезоружитъ злословія, предрекаемаго Лудовикомъ. Эмма рѣшительно не хотѣла вѣрить, что общество, такъ снисходительное къ женщинамъ открыто и гордо несущимъ свое безчестіе, будетъ неумолимо къ нимъ, требующимъ только совершеннаго забвенія.
   Однакожъ Лудовикъ недолго поддавался вновь проявившейся въ немъ нѣжности, пробужденной чувствомъ сожалѣнія о незавидной участи Эммы. Онъ опять принялся увѣрять себя, что, при другихъ обстоятельствахъ, его любовь къ Эммѣ была-бы выше и крѣпче, но меркантильная обстановка мелочной лавки совершенно измѣнила его чувства.
   Чтобъ скорѣе побѣдить сопротивленіе Эммы, Лудовикъ сталъ говорить ей о себѣ, преувеличивалъ свое отвращеніе -- къ жалкому ея положенію -- и, не высказываясь откровенно, далъ ей почувствовать, что жизнь начинаетъ тяготить его.
   Какъ ни казалось важнымъ для Эммы осуществленіе принятаго ею первоначальнаго намѣренія; однакожъ доводы Лудовика были слишкомъ сильны, чтобъ не подѣйствовать на ея убѣжденія. Но прежде чѣмъ рѣшиться на что, надо, было подумать и о послѣдствіяхъ.
   Оставить улицу Сезъ и переселиться въ Clos-béni, чтобы жить тамъ въ нуждѣ и лишеніяхъ, какъ того требовалъ Лудовдкъ, было совершенно невозможно.
   Отъ продажи вещей своихъ Эмма выручила двадцать пять тысячъ франковъ; но пріобрѣтеніе магазина, покупка товаровъ, расходы по маленькому хозяйству, впродолженіи года, истощили большую часть этой суммы.
   Лудовикъ умолялъ Эмму положиться во всемъ на него, обѣщая усердно работать, чтобъ обезпечить, ихъ существованіе; но какъ непріятно было Эммѣ слушать всѣ эти обѣщанія, основанныя не на сознаніи силъ, а на какомъ-то упорномъ эгоизмѣ. Она еще разъ попыталась уговорить Лудовика вооружиться терпѣніемъ и дать ей время выгодно передать магазинъ, имѣя въ виду, что съ вырученной за него суммой имъ легче будетъ предпринять что-нибудь лучшее.
   Если это согласіе, уничтожавшее совершенно полугодовой трудъ Эммы, и дорого стоило ей; за то восторгъ Лудовика, съ которымъ онъ принялъ новую жертву, вполнѣ вознаградили любящую женщину за тѣ убытки, которые ее ожидали отъ передачи магазина.
   Эмма опасалась одного, чтобъ Маргарита не исполнила своей угрозы. Она боялась, чтобъ преслѣдованія гризетки не отравили для Эммы, послѣдніе дни пребыванія ея въ магазинѣ. Она неумѣла скрыть отъ Лудовика свои опасеніями онъ рѣшился во чтобы ни стало отклонить опасность, угрожающую Эммѣ.
   Въ купеческой конторѣ, гдѣ занимался Лудовикъ, находилось нѣсколько сыновей провинціальныхъ негоціантовъ. Разумѣется, эти молодые люди пользовались благопріятнымъ случаемъ, чтобъ посвятить себя во всѣ таинства парижской жизни, и потому де-Фонтанье очень легко узналъ отъ нихъ адресъ Маргариты, которая, повидимому, такъ хорошо пристроилась къ обществу разгульной молодежи.
   Въ настоящее время герой нашъ такъ былъ далекъ отъ соблазновъ прежней своей любовницы, что даже самъ хотѣлъ идти къ ней съ просьбою оставить въ покоѣ Эмму.
   Но непріятности, которыя онъ могъ встрѣтить при объясненіяхъ съ Маргаритой, заставили его рѣшиться писать къ ней.
   Въ письмѣ своемъ онъ обратился къ ея великодушію и разсудку. Онъ говорилъ, что если она считаетъ себя вправѣ мстить; то должна обратить месть свою на него, который оскорбилъ ее, а не на женщину совершенно невинную въ томъ, что происходило между ними.
   Письмо это было послано съ разсыльнымъ, который черезъ полчаса принесъ ему довольно удовлетворительный, но коротенькій отвѣтъ.
   "Господинъ де-Фонтанье, -- писала Маргарита, -- долженъ былъ-бы знать, что онъ одинъ изъ тѣхъ, которому никогда, никто и ни въ чемъ не съумѣетъ отказать. Жаль только, что онъ не счелъ приличнымъ явиться самъ съ просьбою".
   Разорвавъ письмо Маргариты на мелкіе клочки и разсѣявъ ихъ по мостовой, Лудовикъ де-Фонтанье воротился домой въ самомъ веселомъ расположеніи духа.
   Онъ былъ доволенъ Эммой, былъ доволенъ собой и въ тоже время былъ очень доволенъ Маргаритой, которая на этотъ разъ оказалась вовсе не такимъ демономъ, какимъ хотѣла казаться.
   Капризное воображеніе его, подхвативъ эту тему, начало работать на ея фонѣ разные узоры, въ родѣ тѣхъ, какіе выводитъ сѣверный морозъ на цвѣтныхъ стеклахъ или солнце -- на кристальной поверхности. Прибавляя одну черту за другой, оно нарисовало Лудовику довольно пріятный образъ Маргариты. Онъ припомнилъ и первое страстное свиданіе съ ней, и бурные порывы ея ревности, и слезы, и блестящій экипажъ, видѣнный имъ такъ недавно; въ контрастъ этой веселой и улыбающейся жизни, ему тутъ-же представилась бѣдная, горюющая и оскорбленная Эмма, и вотъ черезъ четыре дня Маргарита была, какъ говорить старая пѣсня, "добрымъ жильцомъ его души".
   Лудовикъ сидѣлъ подлѣ Эммы, когда это сознаніе мелькнуло у него въ головѣ. Онъ тотчасъ посадилъ Эмму на колѣни, и крѣпко поцѣловалъ ее, какъ бутто желая остановить совсѣмъ другое движеніе сердца.
   Но скрывъ наружно истинное чувство, онъ не могъ не признать его внутреннюю силу. Съ каждымъ днемъ Маргарита представлялась ему въ лучшемъ свѣтѣ, съ каждымъ днемъ, подобно лунатику, онъ кралъ лучшія черты у Эммы и переносилъ ихъ на Маргариту. Какъ потребители гашиша или опіума, какъ всѣ люди, предающіеся естественнымъ или искусственнымъ возбужденіямъ мозга, -- Лудовикъ нашелъ какую-то особенную прелесть въ этихъ всепоглощающихъ мечтахъ. Они казались ему такъ пріятны, что онъ засыпалъ и просыпался подъ вліяніемъ ихъ.
   Прежде де-Фонтанье изъ чувства чести и какъ-бы по обязанности находилъ еще возможность обманывать Эмму, чтобъ не ударить ее прямо по лицу той грязной маской, которую онъ такъ искусно носилъ на себѣ. Но достаточно было нѣсколькихъ дней тоски, чтобъ, силы ему измѣнили. Онъ сталъ находить, что слишкомъ много страдалъ и не въ состояніи болѣе притворяться. Скука и грусть, смѣнившія грезы, до того усилились въ немъ, что стали очевидны для маркизы д'Эскоманъ.
   Она замѣчала, что Лудовикъ постоянно скучаетъ, находясь подлѣ нее. Это открытіе ужаснуло маркизу, но не сокрушало; въ ней билось мужественное благородное сердце, которое могло уступить въ борьбѣ только при послѣднемъ своемъ біеніи.
   Сначала она приписывала задумчивость Лудовика ихъ незавидному положенію и потому просила своего маклера поскорѣе покончить съ продажей магазина. Къ несчастію время было лѣтнее, когда всѣ вообще торговыя сдѣлки въ застоѣ и притомъ немногочисленные покупатели, державшіеся магазина, перестали совсѣмъ являться.
   Болтовня завистливой Бернье, злословіе околодка, очевидно уронили кредитъ заведенія.
   Эмма слѣдила за балансомъ и видѣла, что дѣла ея день ото дня становятся хуже.
   Чѣмъ ближе чувство любви подходитъ къ материнскому, тѣмъ оно совершеннѣе. При видѣ усиливающейся съ каждымъ днемъ грусти Лудовика и, опасаясь, чтобы она не имѣла на здоровье его гибельнаго вліянія, Эмма была поражена до глубины души; и отчаяніе ея отозвалось истинно энергическими словами: "пусть все погибнетъ, пусть все пропадаетъ, но я должна спасти моего Лудовика".
   И безъ дальнихъ размышленій, безъ всякаго разсчета, недумая о настоящемъ и не страшась будущаго, Эмма пожертвовала своимъ ничтожнымъ состояніемъ, предназначеннымъ для ихъ скуднаго существованія, на развлеченіе Лудовику. Мало этого; она надѣлала долговъ, чтобъ только успокоить своего друга. Она умоляла его на колѣняхъ отказаться отъ изнурительныхъ конторскихъ занятій, не поддаваться грусти и какъ можно болѣе развлекать себя. Бѣдная страдалица, подвергая себя новымъ лишеніямъ, сама выбирала развлеченія, стараясь какъ можно больше придать имъ разнообразія и прелести.
   Она ни на минуту не задумалась бы вынести самую опасную болѣзнь, трехдневный голодъ, если-бъ только это могло развеселить или утѣшить Лудовика.
   Онъ холодно смотрѣлъ на всѣ распоряженія Эммы. Скука грозитъ опасностію нетолько чувству любви, но и чувству чести человѣка.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Съ нѣкоторыхъ поръ Лудовикъ де-Фонтанье сталъ рѣже проводить время съ Эммой.
   Однажды вечеромъ онъ отправился въ оперу. Въ этотъ день давали "Богъ и Баядерка."
   Среди перваго акта съ шумомъ открылась и потомъ опять закрылась дверь одной изъ ложъ бель-этажа. Лудовикъ обернулся и увидѣлъ въ ложѣ молодую даму, которая, небрежно спуская съ плечъ шаль, презрительной улыбкой отвѣчала на раздавшееся въ партерѣ шиканье. Въ этой дамѣ Лудовикъ узналъ Маргариту Жели, и сердце его забилось.
   Интересъ спектакля на минуту отвлекъ его вниманіе отъ молодой Дюнуазски; онъ даже не полюбовался хорошенькимъ профилемъ ея, которымъ нѣкогда такъ восхищался. Невольное волненіе при появленіи Маргариты, изумило его и онъ боялся сознаться, что эта женщина еще не потеряла своего вліянія на его чувства. Ему было совѣстно, если-бъ Маргарита замѣтила это вилненіе и потому онъ принялся пристально смотрѣть на сцену.
   Но наперекоръ видимому равнодушію, кровь Лудовика волновалась, въ глазахъ потемнѣло, такъ что окружавшіе его предметы подернулись туманомъ; онъ не видѣлъ ничего, что происходило кругомъ его; неопредѣленныя и безсвязныя мысли толпились и путались въ головѣ, какъ болѣзненные сны лихорадочнаго бреда. Ему казалось, что онъ сидѣлъ неподвижно, а между тѣмъ онъ видѣлъ лицо Маргариты, ярко выдающееся изъ чернаго занавѣеа, отдѣлявшаго сцену отъ партера.
   Дюнуазска была такъ хороша среди великолѣпной обстановки театра! Черный цвѣтъ ея бархатнаго платья съ открытымъ лифомъ ярко выказывалъ матовую бѣлизну ея нѣжныхъ, какъ атласъ, плечь и роскошная, бѣлая, какъ мраморъ, грудь, ясно обозначалась изъ серебристыхъ виноградныхъ гроздьевъ, опекавшихся съ головы Маргариты.
   Сладострастіе, нѣкогда сдержанное стыдливостью провинціалки, но теперь распаленное жизнью, разлилось по всѣмъ чертамъ ея; оно ясно высказывалось во всѣхъ ея движеніяхъ и пріобрѣло самоувѣренность; глаза ея не подергивались уже томной влагой, но какъ-то особенно искрились. Однѣ только губы не измѣнили прежняго выраженія, и манили къ страстному поцѣлую.
   Лудовикъ употреблялъ всевозможныя усилія, чтобъ избавиться отъ этого, но его мнѣнію, соблазнительнаго призрака; но призракъ преслѣдовалъ его вездѣ: куда онъ ни поворачивалъ глаза, о чемъ онъ ни старался думать, во всемъ видѣлся ему образъ Маргариты.
   Въ Баядеркѣ, кружившейся на сценѣ въ волнахъ газа, вокругъ своего бога, въ ея взглядахъ, въ сладострастныхъ движеніяхъ и въ художественныхъ формахъ, Лудовикъ постоянно замѣчалъ Маргариту.
   Наконецъ онъ не выдержалъ, быстро поднялся съ своего мѣста и, расталкивая всѣхъ, встрѣчавшихся ему, поспѣшно вышелъ изъ партера.
   Но и ста шаговъ не успѣлъ онъ сдѣлать по улицѣ, какъ уступилъ новому припадку безумія и возвратился въ залу.
   Первый актъ уже кончился; Маргариты не было въ ложѣ. Лудовикъ кинулся искать ее въ фойе, тамъ ее также не было, наконецъ онъ увидѣлъ ее въ коридорѣ перваго яруса, посреди толпы мужчинъ, составлявшихъ ея свиту.
   Она казалась веселой. Окружавшая ее молодежь хохотала во всеуслышаніе какой-то остротѣ и двусмысленности, сказанной ею. Увѣрить женщину, что она умна -- лучшее средство выиграть въ ея мнѣніи. И поклонники Маргариты успѣшно пользовались этимъ правиломъ жизни.
   Лудовикъ де-Фонтанье смѣло подошелъ къ кружку, стоявшему около Маргариты, съ твердымъ намѣреніемъ поссориться съ кѣмъ нибудь изъ молодыхъ людей. Маргарита, замѣтивъ это, подала ему дружескій и, вмѣстѣ съ тѣмъ, покровительственный знакъ рукой, заставившій молодыхъ людей повернуться и посмотрѣть, къ кому онъ относился. Потомъ она продолжала отвѣчать пустыми шутками на изліянія какого-то толстаго и плешиваго господина, покушавшагося завладѣть хоть однимъ цвѣткомъ изъ ея роскошнаго букета. Она смѣялась съ такимъ равнодушіемъ, какъ будто де-Фонтанье всегда былъ для нее постороннимъ человѣкомъ.
   Лудовикъ думалъ уничтожить ее взоромъ, полнымъ презрѣнія; но эта попытка ему не удалась. Маргарита, занятая своими поклонниками, казалось, совершенно позабыла о присутствіи де-Фонтанье.
   Такое равнодушіе подѣйствовало на него, какъ холодная душа, и пылкія восторженныя воспоминанія, смѣнились гнѣвомъ и чувствомъ глубокой ненависти къ этой женщинѣ. Поддавшись этому чувству, Лудовикъ видѣлъ въ немъ только презрѣніе къ прежней своей любовницѣ. Онъ пошелъ домой, проклиная упадокъ женскихъ нравовъ и благодаря небо, что оно наградило его любовью женщины, составляющей самое рѣдкое исключеніе изъ прекраснаго пола. Во время дороги, онъ увѣрялъ себя, что хотя жизнь его съ Эммой однообразна и бѣдна, но зато онъ испытываетъ подлѣ нее полное счастіе.
   Впрочемъ, всѣ эти успокоительныя мечты не помѣшали ему найдти это полное счастье нестерпимо скучнымъ и непріятнымъ, когда онъ вошелъ въ маленькую комнату, едва освѣщенную тусклой лампой съ зеленымъ абажуромъ.
   Эмма сидѣла на кровати и что-то прилежно работала, въ ожиданіи своего друга.
   Не смотря на самонадѣннность, съ которой онъ увѣрялъ себя въ своемъ невыразимомъ блаженствѣ подлѣ этой несчастной женщины, съ впалыми глазами отъ ночныхъ трудовъ, исхудавшей отъ лишеній и постоянныхъ душевныхъ тревогъ, Лудовикъ не могъ удержаться отъ вздоха, увидя Эмму въ простенькой кофточкѣ и кисейномъ чепчикѣ.
   При видѣ Лудовика, Эмма бросилась къ нему на-встрѣчу и поцѣловала его въ лобъ. Губы маркизы показались де-Фонтанье холодны и блѣдны, какъ у мертвеца; невольное сравненіе ея съ блестящей Маргаритой промелькнуло у него въ умѣ, и онъ такъ ужаснулся этой адской мысли, что бросился на кровать и горько зарыдалъ.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Пробужденіе.

   Однажды, спустя мѣсяцъ послѣ этого вечера, Сусанна Моле воротилась домой чрезвычайно встревоженная. Отправляясь въ Сенъ-Жерменское предмѣстье она едва не была сбита съ ногъ, на площади "Concorde" промчавшейся мимо коляской. Кормилица обернулась и, къ удивленію, увидѣла на передней скамейкѣ экипажа Лудовика. Не вѣря глазамъ своимъ, она бросилась за коляской; но экипажъ промчался такъ быстро, что Сусанна могла замѣтить въ немъ только мелькомъ даму и пожилаго мужчину; лицъ же ихъ она не имѣла возможности хорошенько разсмотрѣть.
   Въ это время здоровье маркизы д'Эскоманъ было такъ слабо, дѣла ея приняли такой печальный оборотъ и обременили ее такими заботами, что Сусанна Моле не рѣшилась огорчить ее своими опасеніями, можетъ быть, только воображаемыми. Но вечеромъ она дождалась въ магазинѣ прихода Лудовика и когда черезъ дверь послышались на улицѣ шаги его, она вышла изъ магазина и пошла на-встрѣчу къ нему.
   -- Милостивый государь, сказала она, заслоняя ему дорогу и сжимая руку его съ такою силою, что всѣ старанія Лудовика высвободить ее остались напрасны: -- вы были причиной того, что Сусанна Моле запятнала свое честное имя. Я надѣялась, что такой цѣной, по-крайней-мѣрѣ, куплю счастье той, которую люблю какъ родное дитя, и вотъ слезы и отчаяніе опять посѣтили наше жилище.
   -- Если они посѣтили, Сусанеа, то скорѣй вслѣдствіе обстоятельствъ, чѣмъ по моей винѣ, -- отвѣчалъ Лудовикъ съ притворной лаской и спокойствіемъ
   -- Г-нъ де-Фонтанье, вы знаете, что я была противъ любви маркизы къ вамъ; я отговаривала, разубѣждала ее, но внутренно была довольна увлеченіемъ ея. Я знала, что между могилой и вашей взаимной преданностью -- для Эммы не было другаго выбора. И она доказала вамъ это -- рядомъ жертвъ, которыя способны изумить въ наше время каждаго.
   -- Но Сусанна, чѣмъ же я нарушилъ мои обязанности въ отношеніи къ Эммѣ?
   -- А вотъ чѣмъ. Она груститъ, а вы оставляете ее одну; она плачетъ, а вы бѣжите отъ нея и проводите время въ праздности и развлеченіяхъ, которыя напоминаютъ мнѣ...
   -- Сусанна! съ гнѣвомъ вскричалъ Лудовикъ.
   -- Нѣтъ, г-нъ де-Фонтанье! вы меня выслушаете.... вы должны меня выслушать -- я вашъ домашній другъ и имѣю полное право высказать вамъ свое мнѣніе. Я ничего не боюсь, но скажу вамъ прямо, что вы меня боитесь!... Я очень ненавидѣла перваго палача моей бѣдной Эммы; но.... если вы заставите меня раскаяться и убѣдиться въ томъ, что я себственными: руками вырыла пропасть и бросила въ нее на-всегда мою несчастную питомицу; тогда ненависть моя къ вамъ далеко превзойдетъ то чувство, которое я питала къ маркизу д'Эскоманъ.... Еще разъ повторяю вамъ, г-нъ де-Фонтанье: берегитесь.
   Лудовикъ молчалъ. Простыя, но зловѣщія слова любящей кормилицы сильно поразили его; онъ ощутилъ въ эту минуту почти то же впечатлѣніе, какое испытываемъ мы при внезапномъ воспоминаніи о прошломъ преступленіи или смерти близкаго намъ существа среди пира и веселой бесѣды съ друзьями. Сусанна была для него классическимъ memento more. Лудовикъ не могъ не согласиться съ ней, потому что съ нѣкоторыхъ поръ Эмма, дѣйствительно, страдала. Но впечатлѣніе, произведенное кормилицей на Лудовика, не имѣло дѣйствія. Прежде, когда онъ любилъ Эмму, угрозы и упреки Моле могли потрясти его до глубины души;-- теперь было поздно. Онъ сознавалъ справедливость негодованія Сусанны; онъ чувствовалъ страшное положеніе Эммы; онъ даже предвидѣлъ, что она не перенесетъ этого послѣдняго несчастія,-- и за всѣмъ тѣмъ оставался при своемъ убѣжденіи. Сердце его отшатнулось навсегда отъ женщины, которую за годъ прежде онъ считалъ выше всего на землѣ.
   Нѣтъ ничего мучительнѣе тайныхъ угрызеній совѣсти, которыхъ невозможно ни чѣмъ заглушить. Лудовикъ былъ слишкомъ молодъ и сердце его было слишкомъ невинно, чтобъ можно было назвать его негодяемъ; но не смотря на то, при каждомъ удобномъ случаѣ онъ давалъ полную волю своему дурному расположенію духа и, стараясь облегчить досаду, испытываемую противъ себя, вымѣщалъ ее на другихъ.
   Ему никогда не приходила мысль спросить Эмму о причинахъ ея печали; онъ никогда не думалъ узнать ея мнѣніе о своемъ поведеніи. Лудовикъ никогда не задавалъ себѣ вопроса: что можетъ быть съ Эммой, когда она будетъ оставлена имъ? Пора его заботливости уже миновала; а чтобы усыпить въ себѣ послѣднее чувство состраданія къ Эммѣ, онъ самъ жаловался на свое несчастіе и, увлекаясь собственными доводами, позволялъ себѣ, въ видѣ оправданія, самыя несправедливыя обвиненія и жалобы на маркизу. Въ этомъ отношеніи онъ дошелъ до такой безстыдной наивности, что даже заподозрилъ Эмму въ охлажденіи къ себѣ; этого мало, во всѣхъ прошлыхъ неудачахъ, оскорбленіяхъ и нравственной пустотѣ своей жизни, онъ обвинялъ своего преданнѣйшаго друга. Въ самыхъ благородныхъ и великодушныхъ поступкахъ Эммы онъ сталъ видѣть простой капризъ женщины, желавшей удовлетворить минутному увлеченію своего сердца.
   Противъ всякаго ожиданія, подобное несправедливое и оскорбительное обвиненіе нисколько не возмутило Эмму; она осталась спокойна и тверда, она слушала его съ какимъ-то остолбененіемъ; глаза ея, съ ужасомъ остановленные на Лудовикѣ, были сухи, и только нѣсколько тяжелыхъ вздоховъ, которыхъ не въ силахъ была удержать она, давали знать о томъ, чтô происходило въ ея душѣ, когда передъ ней открывалась самая черная неблагодарность человѣка, болѣе не любившаго ее.
   Когда Лудовикъ кончилъ свои упреки, Эмма съ ангельской кротостью сказала ему.
   -- Лудовикъ, у меня есть къ тебѣ просьба, ты мнѣ не откажешь въ ней?
   Молодой человѣкъ не рѣшался отвѣчать, покраснѣлъ и волненіе души отразилось на лицѣ его.
   -- Говори, продолжалъ поблѣднѣвшій де-Фонтанье.
   -- Ты давно обѣщалъ мнѣ съѣздить къ твоей матери и помириться съ ней; обѣщай мнѣ исполнить свое слово завтра.
   -- Почему непремѣнно завтра?
   -- Потому что завтра двадцать девятое іюля, день годовщины смерти твоего отца и дяди; потому что твои слезы давно уже не смѣшивались на ихъ могилахъ съ слезами бѣдной вдовы и сироты кузины. Какъ знать, можетъ быть, всѣ наши несчастія -- слѣдствіе этого равнодушія. Обѣщаешь-ли ты исполнить мою просьбу, Лудовикъ.
   Въ этомъ полномъ самозабвеніи было столько простоты, въ словахъ Эммы слышалось столько правды, что Лудовикъ несмотря на все желаніе, съ которымъ его нервная раздражительность искала себѣ пищи для противорѣчія, не рѣшился отказать маркизѣ. Онъ согласился еще больше потому, что при первыхъ словахъ Эммы боялся услышать совсѣмъ другую просьбу, и только теперь вздохнулъ свободно.
   Послѣ этого разговора Лудовикъ легъ и заснулъ. Когда мѣрное дыханіе его показало маркизѣ, что нечего опасаться пробужденія -- она подошла къ кровати, облокотилась на изголовье и долго смотрѣла въ лицо милаго человѣка, какъ будто желая разгадать по чертамъ спокойной физіономіи тайну его души. Но сонъ не разоблачилъ внутренней мысли Лудовика, и Эмма долго простояла въ глубокомъ раздумьѣ.
   Когда разсвѣло,-- подушка, на которую облокачивалась Эмма, была смочена слезами. Она подошла къ шкатулкѣ, вынула изъ нея письма и волосы Лудовика, которыя онъ присылалъ ей во время ея заточенія, крѣпко поцѣловала эти драгоцѣнныя вехци и заперла ихъ въ маленькій ларчикъ.
   Потомъ, ставъ на колѣна и скрестивъ руки, она проговорила глухимъ голосомъ: -- "Вотъ все, что возьму съ собой изъ этого дома; безъ-сомнѣнія вещи эти скоро будутъ единственной связью, между нами," -- и зарыдавъ, прибавила: -- "Боже мой! Неужели твоя справедливость навсегда оставила эту землю, гдѣ чистѣйшія слезы и кровь смѣшались съ грязью преступленій. Неужели самыя благородныя и высокія чувства не находятъ здѣсь ни отклика, ни сочувствія, здѣсь -- въ этой дикой пустынѣ, населенной людьми, за тѣмъ, чтобъ все страдало, ныло и умирало по волѣ случая? Но если, великій духъ, ты караешь меня за эти заблужденія, то -- пусть твоя кара удвоится, пусть мои страданія превышаютъ всякую мѣру человѣческихъ силъ, -- я готова вынести все, что есть самаго мучительнаго на землѣ, -- но прости и пощади его. Я увѣрена, что наступитъ время, когда повязка упадетъ съ его глазъ, и онъ почувствуетъ острое жало совѣсти въ своей груди. Умоляю тебя, доброе провидѣніе, облегчи его раскаяніе и сохрани его -- отъ несчастія." И Эмма упала на колѣни передъ распятіемъ, стоявшимъ надъ ея изголовьемъ.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
Утренникъ пріемы Маргариты Жели.

   Маргарита занимала богатую квартиру, близь итальянскаго бульвара; обширное знакомство ея съ парижской молодежью, праздной, пустой и роскошной, составило ей довольно громкую извѣстность. По утрамъ она принимала гостей, желавшихъ видѣть и познакомиться съ ней. Ловкость овладѣть вниманіемъ каждаго, умѣнье подстрекнуть любопытство, наконецъ разставить такія сѣти, изъ которыхъ трудно было выпутаться; затѣмъ великолѣпная обстановка прежней шотодёнской гризетки, -- все это заинтересовало въ ея пользу извѣстный кругъ бульварныхъ героевъ. Но Жели, пользуясь временемъ и обстоятельствами, строго выбирала своихъ посѣтителей, и многіе изъ нихъ не переступали порога ея передней.
   Ничего нѣтъ легче для женщины, какъ сдѣлаться, что называется, львицей à la mode; и если не всѣ достигаютъ этого, то единственно потому, что обстоятельства жизни не всѣмъ одинаково улыбаются.
   Не много сердца, побольше силы воли, дикое влеченіе ко всему блестящему, дѣтская привязанность къ тому, что въ состояніи надѣлать шуму и возбудить обшее вицманіе,-- вотъ что необходимо для женщины въ Парижѣ, чтобъ заставить говорить о себѣ и потомъ увлечь за собой толпу поклонниковъ и подражелателей. Хорошенькіе глазки также не лишнее достоинство въ женщинѣ, а въ иныхъ случаяхъ даже бываютъ необходимы. Чтоже касается до ума, то нѣтъ сомнѣнія, что прекрасному полу въ немъ не отказано, хотя женскій умъ, можетъ быть, не болѣе и не менѣе, какъ отблескъ чужаго ума; но это нисколько не вредитъ имъ, потому что не въ немъ ихъ главное достоинство и не отъ него зависитъ счастіе людей.
   По пріѣздѣ Маргариты Жели въ Парижъ, богатый и извѣстный капиталистъ сошелся съ нею и взялся перевоспитать ее. И вотъ въ одно прекрасное утро, въ улицѣ "Helder", въ великолѣпномъ дворцѣ, нѣкогда принадлежавшемъ какой-то посланницѣ, увидѣли высокую и прелестную дѣвушку, перенесенную туда словно волшебнымъ жезломъ.
   Нѣкоторые смѣльчаки отправились къ ней знакомиться и потомъ разсказывали, что это тайно-брачное растеніе имѣетъ на своей конюшнѣ пару караковыхъ лошадей, которыми всѣ восхищались, когда они принадлежали еще "Stephan-Drake"; -- на кухнѣ отличнаго позора и нѣсколько роскошно меблированныхъ комнатъ, въ которыхъ свободно могутъ исполняться самыя затѣйливыя и сложныя фигуры веселаго котильона. По мнѣнію многихъ, посѣщавшихъ Маргариту -- это была добрая дѣвушка, настолько добрая, чтобъ не свести никого съ ума, и настолько расточительная, чтобъ отбить охоту у каждаго имѣть на нее виды.-- Отого уже было достаточно, чтобъ заставить говорить о себѣ и сильно возбудить общее вниманіе, такъ что о происхожденіи этой дѣвушки и о прежнемъ образѣ ея жизни не было и помину.
   Натура женщинъ необычайно воспріимчива: онѣ способны, какъ гипсъ въ скульптурной формѣ, принимать разныя видоизмѣненія, иногда совершенно противоположныя ихъ природѣ. Маргариту Жели не удивила блестящая перемѣна ея судьбы, точно также, какъ и маркизу д'Эскоманъ не поразила мѣщанская обстановка ея новаго образа жизни и занятій, на которыя она обрекла себя.
   Прошла съ небольшимъ недѣля, какъ Маргарита поселилась въ великолѣпномъ отелѣ, въ улицѣ Helder, -- а между тѣмъ уже казалось, что ноги ея никогда иначе не ходили, какъ по самымъ дорогимъ восточнымъ коврамъ. Повидимому, она со всѣмъ забыла, какъ еще недавно, въ дни своего дѣтства, лакомилась брошенными объѣдками яблокъ. Конечно, строгій и разборчивый вкусъ легко могъ найдти въ Маргаритѣ много странностей и недостатковъ; но въ ней больше всего порицали роскошные наряды,-- что было дѣломъ друзей ея, пересуды которыхъ никогда не доходили до Маргариты и не возмущали свѣтлыхъ дней ея новой жизни. Денежный сундукъ покровителя служилъ этой дѣвушкѣ надежнымъ пьедесталомъ.
   Одно только обстоятельство бросало на нее тѣнь, одно только облако заволакивало ея лучезарный горизонтъ и помрачало счастливые дни Маргариты -- это ненависть къ маркизѣ д'Эскоманъ, пережившая любовь молодой Дюнуазски къ Лудовику де-Фонтанье.
   Нетрудно угадать читателямъ,-- что при первой встрѣчѣ съ Лудовикомъ, она тотчасъ поняла изъ его необыкновеннаго волненія, что вліяніе ея на чувство его еще не утрачено. Но къ величайшему удивленію, Маргарита при такомъ пріятномъ открытіи, осталась совершенно спокойной; пульсъ ея нисколько не ускорилъ біенія и даже лицо ея не измѣнило ей и не вспыхнуло по обыкновенію, какъ это случалось прежде, при одномъ только приближеніи къ ней Лудовика. Вѣроятно, это зависѣло отъ воспоминанія о послѣдней сценѣ при ея разрывѣ съ де-Фонтанье и глубоко-затаенной ненависти къ Эммѣ.
   Причина этой ненависти заключалась не въ одномъ только чувствѣ оскорбленнаго самолюбія женщины, такъ рѣзко покинутой ради своей соперницы; нѣтъ молодую Дюнуазску возмущала высота характера и чувствъ маркизы, благородство ея души, тихая покорность судьбѣ и мужество, которое она сохранила въ своемъ паденіи. Въ душѣ она отдавала полную справедливость всѣмъ этимъ качествамъ Эммы, но не могла простить имъ въ глазахъ другихъ и передъ самимъ Лудовикомъ. Она сознавала, что благородная Эмма въ магазинѣ своемъ стояла нравственно неизмѣримо выше блестящей куртизанки въ ея великолѣпномъ отелѣ. Эта ненависть служила лучшимъ доказательствомъ, что добродѣтели ея соперницы пережили позоръ несчастной женщины.
   Ненависть, также какъ любовь, имѣетъ сильное вліяніе на возбужденіе энергіи и характера того, кѣмъ овладѣло это чувство. Преданная исключительной мысли отмстить маркизѣ, безпечная и безхарактерная отъ природы, Маргарита нашла въ этомъ чувствѣ болѣе силы воли и характера, чѣмъ сколько можно было ожидать отъ нея.
   При появленіи Лудовика де-Фонтанье въ отелѣ Маргариты Жели, она приняла его ласково и привѣтливо. Она притворилась даже немного взволнованной, хотя на самомъ дѣлѣ была совершенно равнодушна, и довольно краснорѣчивыми вздохами напомнила о прошедшемъ. Лудовикъ легко могъ подумать, что она ожидаетъ отъ него одного только слова, чтобы снова завязать съ нимъ самыя интимныя отношенія. Желая еще болѣе расположить къ себѣ Маргариту, онъ нашелъ необходимымъ разжалобить ее своею несчастной участью, разсказать ей о нищетѣ и униженіи и дать понять всѣ страданія его разочарованной души.
   Но онъ жестоко ошибся. Воспоминаніе прошлаго не заглохло на столько въ сердцѣ Маргариты, чтобъ эта нѣсколько наглая откровенность могла примирить ее съ Лудовикомъ. Женщины, обыкновенно, сочувствуютъ только тѣмъ, кто не требуетъ ихъ сочувствія. Маргарита, увѣренная, что Лудовикъ будетъ лежать у ея ногъ, слушала его безпечно и дала ему высказаться вполнѣ; потомъ, она начала превозносить его великодушіе и преданность, уменьшая тѣмъ мѣру признательности, которою онъ былъ обязанъ Эммѣ. Такимъ образомъ Маргарита нанесла первый ударъ чувству уваженія и благодарности, которое еще поддерживало привязанность молодаго человѣка къ маркизѣ. И Маргарита такъ часто и незамѣтно повторяла эти удары, что расположеніе Лудовика къ Эммѣ скоро повисло на волоскѣ.
   Де-Фонтанье былъ самымъ частымъ посѣтителемъ Маргариты не потому, чтобъ она возвратила ему прежнія права его, она слишкомъ хорошо поняла характеръ Лудовика, -- а потому чтобъ разлучить его съ Эммой. И вѣрная своей цѣли, она умѣла скрыть ее подъ разными предлогами. Одинъ разъ приглашала къ себѣ Лудовика, чтобъ поговорить съ нимъ дружески и вспомнить прошлые дни шатодёнской жизни; въ другой разъ она, повидимому, сочувствовала его тяжелому положенію и просила раздѣлить съ ней вечернія удовольствія въ театрѣ, на балу или въ прогулкѣ. И цѣль ея вполнѣ была достигнута. Она успѣла разжечь страсти своего прежняго любовника, затмить послѣднія искры его разсудка и довести Лудовика до-того, чтобъ онъ самъ выдалъ ей жертву ея ненависти.
   Но напрасно она такъ много хлопотала, напрасно подливала масла въ огонь; Лудовикъ и безъ того былъ очарованъ Маргаритой, окруженной великолѣпіемъ и богатствомъ; онъ не желалъ ничего лучшаго, какъ быть рабомъ этой царицы алькова, разукрашеннаго шелковымъ балдахиномъ и капитолійскими колонами.
   И что могли сдѣлать, при этой обстановкѣ, воспоминанія о бѣдной, скромной Эммѣ, нравственно чистой и даже стыдливой въ минуту самаго упоительнаго наслажденія любви. Могли-ли эти воспоминанія бороться съ чувственными обольщеніями Маргариты Жели, производившей на Лудовика совершенное опьяненіе, такъ что если-бъ въ немъ не сохранилось еще нѣсколько гордости и самолюбія, онъ давно бросился-бы къ ея ногамъ съ мольбой о состраданіи, въ которомъ самъ такъ равнодушно прежде отказывалъ ей.
   Не отступая отъ своей тактики, Маргарита старалась избѣгать этихъ изліяній нѣжности, и потому представивъ Лудовика своему покровителю барону Вердье, подъ тѣмъ предлогомъ, что это знакомство могло быть полезно молодому человѣку, она такъ устраивала, что при ея свиданіи съ Лудовикомъ всегда присутствовалъ баронъ.
   Въ то же самое время она старалась очернить Лудовика въ глазахъ маркизы д'Эскоманъ. Ей было недостаточно мщенія, въ осуществленіи котораго она была вполнѣ увѣрена, и потому до той минуты, когда она надѣялась поразить жертву свою смертельнымъ ударомъ, она жгла ее медленнымъ огнемъ. Пользуясь вліяніемъ своимъ на Лудовика, Маргарита заставляла его показываться съ ней въ обществѣ, провожать ее въ прогулкахъ по Елисейскимъ полямъ, куда кучеръ, по приказанію ея, всегда ѣхалъ улицею Сезъ.
   До-сихъ-поръ Лудовикъ не появлялся еще въ салонѣ Маргариты въ ея пріемные дни; но она потребовала наконецъ, чтобъ онъ непремѣнно присутствовалъ на ея утреннихъ пріемахъ, назначаемыхъ ею изъ зависти и соперничества съ вечерами одной знаменитой актрисы, извѣстной въ городѣ.
   Лудовикъ обѣщалъ непремѣнно пріѣхать; но едва не нарушилъ своего слова.
   Мы уже видѣли, съ какимъ жаромъ уговаривала его Эмма навѣстить престарѣлую мать. Чувство сыновняго долга устояло передъ заблужденіями молодаго человѣка и уже давно, по мѣрѣ охлажденія любви его къ Эммѣ, вступило въ прежнія права свои. Только потому онъ рѣшился отправиться въ Сэнъ-Жермень на свиданіе съ матерью.
   Одѣваясь, Лудовикъ замѣтилъ въ Эммѣ необыкновенное волненіе. Онъ боялся болтливости Сусанны Моле, но не рѣшился вызвать маркизу на объясненія, и потому молча вышелъ изъ дому.
   Дойдя до улицы Риволи, откуда отправлялись омнибусы въ С. Жерменъ, Лудовикъ вспомыилъ, что забылъ кошелекъ съ деньгами дома и воротился, но подойдя къ магазину, нашелъ его запертымъ: привратникъ отвѣчалъ ему, что черезъ нѣскольки времени по уходѣ Лудовика, Эмма и Сусанна заперли лавку и ушли въ разныя стороны. Такъ Лудовикъ принужденъ былъ отложить поѣздку до другаго времени, и безсознательно пошелъ по улицѣ, ведущей къ дому Маргариты Жели
   Проходя мимо магазина часоваго мастера Бернье, онъ увидѣлъ на порогѣ жену его, смотрѣвшую на него съ презрѣніемъ и торжествующей улыбкой. Озабоченный какой-то мыслью, онъ не обратилъ никакого вниманія на нѣмыя враждебныя выраженія своей сосѣдки. Но вдругъ сильный ударъ по плечу, заставилъ его остановиться. Онъ обернулся и увидѣлъ передъ собой мебельщика Вердюра, протягивавшаго ему руку.
   -- Мнѣ нужно кое о чемъ съ вами переговорить, сказалъ мебельщикъ, взявъ фамильярно Лудовика подъ руку и уводя его къ себѣ въ контору, смежную съ своимъ магазиномъ.
   -- Что вамъ нужно отъ меня, добрѣйшій сосѣдъ? спросилъ у него Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- Что мнѣ нужно отъ васъ, любезный мой Луи? это довольно трудно высказать въ двухъ словахъ, возразилъ мебельщикъ, почесывая затылокъ: -- а въ особенности при моемъ расположеніи къ вамъ.
   -- Я не сомнѣваюсь въ вашемъ расположеніи ко мнѣ и очень вамъ благодаренъ за него; но вѣроятно вы остановили меня не за тѣмъ, чтобъ объясняться въ вашей дружбѣ.
   -- Ну если вы хотите, то я буду говорить съ вами прямо. Ваши дѣла кажется въ дурномъ положеніи, продолжалъ онъ, понижая голосъ громкій отъ природы, такъ чтобъ мастеровые немогли разслышать его вопроса.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ ему Лудовикъ, мы только желали передать нашъ магазинъ; но потомъ жена мнѣ сказала, что встрѣтились какія-то затрудненія при передачѣ.
   -- Чертъ возьми! Гораздо лучше было-бы уступить его съ убыткомъ, любезный Луи, чѣмъ допустить бездѣльниковъ выстругать и выскоблить тамъ до чиста. Знаете-ли вы, что если они уже примутся столярничать по своему въ вашемъ магазинѣ, то не оставятъ вамъ даже и стружекъ.
   -- О какихъ бездѣльникахъ говорите вы? спросилъ Лудовикъ съ непритворнымъ удивленіемъ, смотря на мебельщика.
   Послѣдній пожалъ плечами.
   -- Да не скрывайтесь-же отъ меня, пожалуйста, любезный Луи, слушайте: я сейчасъ-же васъ успокою. Неужели вы полагаете, что возможно вести двадцать лѣтъ торговлю и ни разу не быть задѣтымъ такъ или иначе господами, которые теперь немилосердно щиплютъ васъ? Торговля таже мебель, которая какъ-бы крѣпко не была сдѣлана, -- неможетъ не разсохнуться отъ жару.
   Потомъ вынувъ изъ комода связку засаленныхъ и пожелтѣвшихъ бумагъ, столяръ продолжалъ.
   -- Видите-ли -- и у насъ найдется, еще болѣе чѣмъ у васъ, гербовой бумаги и грязныхъ дѣлъ. Слава Богу! это нисколько не безчеститъ честныхъ людей. И такъ, говорите-же не стѣсняясь.
   -- Честное слово, любезный Вердюръ, я ровно ничего не понялъ изъ того, что вы мнѣ сказали.
   -- Ну полноте скрываться любезный Луи. Намъ всѣмъ извѣстно, что экзекуторъ полиціи былъ у васъ три раза въ эту недѣлю и совершенно понятно, что послѣ троекратной повѣстки назначается опись имуществу -- и сегодня вамъ срокъ. Чортъ возьми! Не думаете-ли вы что-нибудь утаить отъ жителей одного и того-же квартала? Напрасно такъ думаете, мой другъ! Вы должны знать, что всѣ тайны Парижа находятся въ рукахъ полиціи и нашихъ дворниковъ. Отъ нихъ не скрывается ни одинъ вздохъ нашихъ женъ, ни одно желаніе нашихъ кредиторовъ.
   -- Но это невозможно! проговорилъ Лудовикъ, совершенно ошеломленный внезапнымъ открытіемъ плачевнаго положенія своихъ домашнихъ дѣлъ.
   -- Такъ вотъ какъ! вы ничего не знаете, сказалъ столяръ, котораго наконецъ голосъ Лудовика убѣдилъ, что онъ находится въ полномъ невѣденіи. Вѣроятно, ваша добрая жена хотѣла все скрыть отъ васъ; конечно, въ ея поступкѣ видно доброе любящее сердце; но скрывать угрожающую намъ опасность ни къчему не ведетъ. Но все-таки скорѣе надо благодарить ее, чѣмъ журить за ея доброе намѣреніе. Видите-ли, мой другъ, я отъ всей души люблю вашу молодую и прекрасную Эмму: она скромна, опрятна, трудолюбива и, при всемъ томъ, держитъ себя нехуже любой графини. Носились слухи, что вы не женаты на ней; но я принимаю все это за сплетни, и постоянно выставляю вашу жену образцомъ для моей, которая также какъ и я, не терпитъ злословія.
   Столяръ, вѣроятно, еще долго не кончилъ-бы, если-бъ Лудовикъ, озадаченный открытіемъ о новомъ несчастіи, не пересталъ слушать его. Душой молодаго человѣка овладѣла страшная тоска. Съ ужасомъ видѣлъ онъ какъ судьба съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе ожесточается противъ нихъ; онъ особенно боялся за свое будущее потому, что нѣкоторая доля послѣдствій должна была упасть на него. Онъ быстро всталъ и хотѣлъ было выйдти, по столяръ удержалъ его за руку.
   -- Мы еще не все переговорили, сказалъ онъ. Если есть въ этомъ свѣтѣ неумолимые экзекуторы, то есть и добрые друзья. Послушайте-ка любезный Луи! хотя я небогатъ, но все таки у меня найдется еще билетикъ въ пятьсотъ франковъ, чтобы выручить изъ затрудненія добрыхъ людей.... Сказано -- сдѣлано, можетъ бытъ и неловко сказано, ну, да дѣлать нечего -- я привыкъ болѣе работать руками, чѣмъ языкомъ. И такъ, мой любезный сосѣдъ, кегда вамъ представится нужда въ деньгахъ, расчитывайте смѣло на столяра Вердюра.
   Лудовикъ дружески пожалъ руку доброму ремесленнику и побѣжалъ домой.
   Эмма еще не возвратилась. Долгое отсутствіе начинало серьезно безпокоить Лудовика. Мысль о томъ, сколько Эмма перестрадала въ эти дни, заглушила на время его эгоистическія побужденія. Онъ сошелъ съ тротуара и началъ присматриваться, неувидитъ-ли вдали Эмму, какъ вдругъ подошелъ къ нему человѣкъ, одѣтый весь въ черное, и подалъ предписаніе объ описи имущества, объявляя рѣшительно, что онъ намѣренъ сейчасъ-же приступить къ дѣлу и въ случаѣ отказа добровольно отпереть дверь магазина, онъ призоветъ на помощь полицейскаго комисара.
   Лудовикъ машинально развернулъ поданную ему бумагу и въ тоже мгновеніе глаза его были поражены крупной подписью подъ этой повѣсткой: на ней было выставлено имя покровителя Маргариты Жели.
   Тогда Лудовикъ прочелъ бумагу съ особеннымъ вниманіемъ.
   Изъ повѣстки было видно, что по просьбѣ банкира барона Вердье преслѣдовали жену маркиза д'Эскоманъ, принявшую фамилію Г-жи Луи.
   Сомнѣніе было невозможно.
   Лудовикъ вскрикнулъ отъ радости и бросился бѣгомъ къ великолѣпному отелю Маргариты Жели.
   Длинная вереница щегольскихъ экипажей стояла около отеля. Де-Фонтанье съ большимъ трудомъ прошелъ сквозь густую толпу гостей: но еще труднѣе было ему подойдти къ хозяйкѣ дома.
   Наконецъ онъ увидалъ ее, окруженную нѣсколькими молодыми подьми, исполнявшими при ней что-то въ родѣ должности адъютантовъ. Она передавала имъ послѣднія свои распоряженія о предположенномъ концертѣ. Лудовикъ подошелъ къ ней, но она какъ-будто не замѣчала его.
   -- Маргарита, сказалъ онъ тихо, наклонившись къ ея плечу.
   Она обернулась.
   -- А, это вы де-Фонтанье! сказала она: -- Право я вамъ очень благодарна, что вы сдержа.ш свое слово; я такъ боялась, чтобы ваша жена... (и Маргарита сдѣлала удареніе на послѣднемъ словѣ) не вздумала заставить васъ разматывать съ нею мотки нитокъ....
   Окружающая молодежь, хотя совершенно не знала Лудовика де-Фонтанье, но громко расхохоталась при этой шуткѣ Маргариты, какъ будто она сказала самую умную остроту.
   -- Маргарита, сказалъ смущенный Лудовикъ тихимъ, но дрожащимъ отъ волненія голосомъ: -- мнѣ необходимо переговоритъ съ вами.
   -- Ахъ, Боже мой! да мнѣ кажется, что вы уже начали.
   Умоляющимъ взглядомъ Лудовикъ де-Фонтанье показалъ ей на толпу, ее окружающую
   -- Какъ де-Фонтанье, такой старый другъ какъ вы, просите аудіенціи, и тѣмъ хотите лишить меня двухсотъ тысячъ франковъ ежегоднаго дохода. Вы не подумали, что съ барономъ сдѣлается непремѣнно апоплексія. Право, вы не подумали объ этомъ....
   -- Маргарита, дѣло идетъ о жизни или смерти!
   -- Вопросъ о жизни и смерти имѣетъ свое время, мое милое дитя! Въ эту минуту я вполнѣ принадлежу гостямъ своимъ и, еслибъ даже вопросъ о смерти касался меня самой, то я не оставила-бы общества ради такихъ пустяковъ.
   Маргарита Жели говорила въ слухъ: при послѣднихъ словахъ ея многіе изъ гостей наклонили головы въ знакъ одобренія, а одинъ изъ нихъ даже поцѣловалъ ея руку, обтянутую перчаткой. Однакожъ, по выраженію лица Лудовика, Маргарита замѣтила, что она повидимому зашла уже слишкомъ далеко и что не вниманіе къ ея старому другу можетъ раскрыть ему какъ-бы онъ ни былъ слѣпъ, настоящія чувства ея и цѣль, и тѣмъ разрушить планъ мщенія, исполненіе котораго она ждала съ такимъ нетерпѣніемъ.
   -- Ну полноте, не сердитесь, сказала Маргарита, взявъ фамильярно Лудовика подъ руку. Мы поговоримъ съ вами на единѣ и я увѣрена, что мой баронъ не будетъ сердиться на меня: онъ знаетъ, что вы были моимъ возлюбленнымъ.... Да господа, продолжала она, обращаясь къ окружающей ее молодежи: -- я была безъ ума отъ этого красавчика и желаю каждому изъ васъ быть такъ любимымъ, какъ онъ.... Но мой милый баронъ слишкомъ увѣренъ въ моихъ строгихъ правилахъ....
   И говоря это, Маргарита вышла подъ руку съ Лудовикомъ въ маленькой будуаръ и затворила за собой двери.
   -- Ну, чего же ты хочешь отъ меня? спросила она, усѣвшись на диванъ.
   Вмѣсто отвѣта Лудовикъ де-Фонтанье показалъ ей роковую бумагу.
   Маргарита Жели прочла ее, и лобъ ея наморщился.
   -- Ну что же мнѣ дѣлать съ этимъ? повторила она осматривая внимательно, не запачкала-ли она этимъ приказнымъ мараньемъ свои безукоризненно чистыя перчатки.
   -- Развѣ ты не видишь, что опись назначена по иску барона Вердье.
   -- Барона?... Но я увѣряю тебя, что баронъ Вердье даже не знаетъ имени этой дамы.
   -- Конечно такъ; но отъ него вполнѣ зависитъ остановить это дѣло и одного твоего слова будетъ достаточно, чтобъ спасти бѣдную женщину.
   Лицо Маргариты Жели приняло выраженіе.
   -- Какъ ты думаешь, если я попробую самъ просить его объ этомъ? спросилъ Лудовика, котораго тоска еще болѣе усилилась при видѣ нерѣшительности Маргариты Жели.
   -- Пожалуйста, не дѣлай этого! поспѣшно сказала она. Не дѣлай, если ты не желаешь поссориться со мной. Вердье очень расположенъ въ твою пользу, и, конечно, благодаря моему вліянію на него. Послушай я часто замѣчала, что ты слишкомъ мало полагаешься на мою искреннюю привязанность къ тебѣ; но ты ошибаешься. Эта привязанность, можетъ быть, благоразумнѣй, чѣмъ прежде, но все же она ни въ чемъ не измѣнила тебѣ. Скажу откровенно, что ты попалъ въ самое ложное положеніе, увлеченный своей ненаглядной маркизой. До такой степени унизить тебя только могла женщина, не имѣющая ни капли теплой крови и задушевнаго расположенія къ тебѣ. Посуди, что ожидаетъ тебя въ будущемъ: пошлая роль мелочнаго лавочника или отца семейства, съ кучей дѣтей и долговъ на шеѣ. Вотъ что готовитъ тебѣ твоя Эмма. Напротивъ, я вовсе не забыла о твоемъ положеніи; я придумала тебѣ прочную и надежную карьеру въ свѣтѣ и, когда будетъ нужно, тебѣ сообщатъ объ этомъ подробно, мой херувимъ. Знай только одно, что участь твоя вполнѣ зависитъ отъ расположенія къ тебѣ добряка моего Вердье; -- такъ будь же остороженъ, и не мѣшай моему плану.
   -- Маргарита!.... Ты не подумала о томъ, что сказала!.... Вспомни только объ отвѣтственности, которая лежитъ на моей совѣсти.-- Конечно, я сдѣлалъ глупость, но честь моя требуетъ, чтобы я принялъ на себя всѣ послѣдствія моихъ ошибокъ. Честь запрещаетъ мнѣ, опозоривъ маркизу д'Эскоманъ, оставить ее въ нищетѣ и отчаяніи. Я умоляю тебя, Маргарита, не за нее, а за себя! прибавилъ Лудовикъ, замѣтивъ, что брови молодой женщины все болѣе и болѣе хмурились.
   -- Ты дурно сдѣлалъ, что произнесъ передо мной имя этой женщины, вскричала Маргарита съ сверкающимъ взоромъ и топнувъ ногой. Я только благоразумна, а ты меня сдѣлаешь злой!... Я не исполню твоей просьбы, и не исполню ее именно потому, что еще люблю тебя искренно и нѣжно. Ты не любишь ее больше? Если-бъ ты любилъ ее, то не былъ-бы здѣсь, у меня.... Будь-же благоразуменъ Лудовикъ -- я очень хорошо знаю твои мысли: ты ждешь благовиднаго повода, чтобы разорвать съ нею свою безумную связь; а между тѣмъ развязка уже настала -- и ты боишься сдѣлать послѣдній шагъ.... Отъ меня ничего не жди въ ея пользу: это рѣшительное слово. Проси отъ меня денегъ на свои удовольствія, -- я дамъ сколько хочешь; если желаешь получить мѣсто, мнѣ стоитъ только сказать -- и оно будетъ; наконецъ, если ты ищешь возобновить со мной прежнія дружескія отношенія, не медли ни одного дня и брось твое нищее сокровище, обоготворенное тобой изъ чистаго каприза вялой и безхарактерной натуры. Но чтобы я согласилась продлить хоть на одинъ день или на одинъ часъ настоящее положеніе -- не требуй отъ меня ни малѣйшей жертвы, и знай напередъ, что я непремѣнно откажу тебѣ въ этой просьбѣ.
   Произнося послѣднія слова, Маргарита Жели такъ сильно ударила своимъ вѣеромъ по столику изъ розоваго дерева, что вѣеръ разлетѣлся въ дребезги. И она съ пренебреженіемъ оттолкнула ногой кусочки его.
   Не смотря на такой рѣшительный отказъ. Лудовикъ еще разъ хотѣлъ просить ее; но шатодёнская гризетка не дала времени ему сказать ни слова. Слѣдя все время за дѣйствіемъ, произведеннымъ словами ея, она замѣтила, что лицо Лудовика де-Фонтанье вмѣстѣ съ грустью выражало также полную довѣренность и благодарность къ ея дружескимъ увѣреніямъ.
   -- Боже мой! поспѣшно проговорила она, осматривая въ зеркало свой щегольской нарядъ: -- онъ опять заставилъ меня забыть моихъ гостей, какъ бывало въ то время, когда онъ наполнялъ для меня цѣлый міръ.... Но довольно, мы и такъ уже дали пищу злословію... Поправь-ка не много отдѣлку моего лифа....
   Эта отдѣлка заключалась въ цвѣтахъ и зелени. Расправляя нѣкоторые изъ нихъ, лудовикъ де-Фонтанье нечаянно коснулся ея тѣла. Отъ этого прикосновенія рука его задрожала и глаза встрѣтились въ зеркалѣ съ влажными глазами Маргариты, подернутыми томностью. И Лудовикъ забылъ Эмму, тоску и отчаяніе бѣдной женщины, забылъ свое собственное огорченіе и, наклонясь къ раздушенному плечу Маргариты, такъ жарко поцѣловалъ, что молодая куртизанка едва не вскрикнула отъ испуга.
   Она быстро отворила дверь въ гостинную, гдѣ дожидалась ее толпа поклонниковъ.
   -- Что если-бъ баронъ подслушалъ у дверей, сказала она Лудовику съ полу-гнѣвомъ и съ полу-улыбкой. Потомъ, пожавъ ему крѣпко руку, она прибавила: "до завтра, мой милый!" но эти слова были сказаны такимъ голосомъ, что Лудовикъ ни какъ не осмѣлился остаться у нее ни минуты долѣе. И молодой человѣкъ, подъ вліяніемъ тысячи различныхъ впечатлѣній, почти шатаясь, прошелъ посреди толпы гостей и только въ швейцарской не много пришелъ въ себя и превозмогъ нѣсколько свое волненіе.
   Что же касается Маргариты Жели, то она, не покидая своего маленькаго будуара, въ которомъ приняла Лудовика, написала на клочкѣ бумаги нѣсколько слѣдующихъ знаменательныхъ словъ: "будьте глухи ко всѣмъ мольбамъ и не принимайте ни какихъ обѣщаній."
   Позвавъ лакея, она приказала ему немедленно переслать эту записку съ нарочнымъ къ экзекутору, который долженъ былъ въ это время производить опись имуществу Эммы.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
въ которой является неожиданная помощь.

   Въ то время, какъ Лудовикъ де-Фонтанье былъ у Маргариты Жели, Эмма воротилась домой.
   Припоминая себѣ, какое сильное вліяніе имѣли въ былое время на ее здоровье душевныя страданія, Эмма не разъ удивлялась, какимъ образомъ она въ состояніи была переносить такія ужасныя огорченія, которыя далеко оставляли за собой все то, что заставилъ ее вытерпѣть маркизъ д'Эскоманъ.
   Но тайна этой твердости заключалась въ сильной любви ея къ Лудовику, Эмма все еще страстно любила его. Ея бѣдное, дважды разбитое сердце, съ отчаянной энергіей носилось одиноко на бурномъ океанѣ жизни, не находя надежной пристани.
   Привязанность ея къ Лудовику оказалось гораздо сильнѣе чѣмъ она сама предполагала. Невольно потерявъ слѣпую вѣру въ своего возлюбленнаго, Эмма научилась наконецъ читать въ его мысляхъ и съ чуднымъ ясновидѣніемъ предугадывала все, что въ немъ происходило.
   Она ни хотѣла преслѣдовать его подозрѣніемъ, не старалась узнать истины, -- да и не нуждалась въ ней: какое было дѣло бѣдной Эммѣ до грязныхъ подробностей измѣны Лудовика, когда она теряла любовь его -- послѣднее благо въ жизни.
   И то мимолетное счастье, которымъ она наслаждалась такъ не долго съ Лудовикомъ, основанное на взаимной любви, -- Эмма рѣшилась принять за чудное сновидѣніе. Она оплакивала его, но не чувствовала ни презрѣнія, ни гнѣва къ тому, кто такъ скоро разрушивъ ея блаженство.
   Наконецъ она поняла всю безхарактерность и непостоянство Лудовико, и тѣмъ извинила его охлажденіе къ себѣ. Она питала къ нему состраданіе и теплое участіе, похожее на участіе матери къ любимому сыну, разрушающему спокойствіе ея сердца. И снисходительная ко всѣмъ слабостямъ его, Эмма переносила съ истинно-ангельскимъ терпѣніемъ явную измѣну Лудовика. Она надѣялась, что наконецъ настанетъ день, когда если не она, то по-крайней-мѣрѣ здравый разсудокъ его войдетъ сколько нибудь въ свои права надъ этимъ легкомысленнымъ характеромъ. Въ ожиданіи этого дни, Эмма, совершенно забывая себя, думала только объ одномъ, чтобъ какъ-нибудь скрыть отъ Лудовика свою скорбь, которая могла-бы еще болѣе отравить жизнь его.
   Однакожъ крестъ былъ слишкомъ тяжелъ для Эммы, потому что ко всѣмъ огорченіямъ ея покинутаго сердца присоединилось новое ужасное несчастіе -- матеріальныя недостатки въ жизни.
   Давно уже Эмма терпѣла нужду, но Лудовикъ де-Фонтанье рѣшительно не сознавалъ того, что происходило вокругъ него, находясь въ какомъ-то опьяненіи, котораго послѣдствіе, какова-бы ни была причина, всегда одинаково. Онъ посѣщалъ общество Маргариты, и потому расходы Лудовика увеличивались; и онъ спокойно тратилъ деньги, предназначенныя на хозяйство. Эмма краснѣла за его равнодушіе, но при всемъ томъ ни разу не упрекнула его. Ей было совѣстно смѣшивать денежныя потери съ болѣе важными нравственными потерями и благодаря ея великодушію, Лудовикъ почти ни въ чемъ не нуждался.
   Такимъ образомъ Эмма входила въ долги, которые мало-помалу накоплялись. Однажды ей необходимо было расплатиться по переводному векселю за покупку довольно значительнаго количества товара для магазина. Она не могла расчитаться въ срокъ и хотѣла выпросить отсрочку у индосанта {Въ коммерческомъ мірѣ индоссантъ есть лицо переводящее чужой вексель въ третьи руки съ своею надписью. Переводч.}, который ее преслѣдовалъ; но онъ остался неумолимъ, что очень удивило маркизу д'Эскоманъ, вовсе не подозрѣвавшую въ этомъ дѣлѣ вмѣшательства и вліянія Маргариты Жели, скрывавшейся за банкиромъ Вердье.
   Эмма скрыла отъ Лудовика критическое положеніе дѣлъ своихъ и, въ день, назначенный для описи ея имущества, она настоятельно просила его навѣстить мать, какъ мы это видѣли выше. Эмма хотѣла одна вынести ужасный ударъ преслѣдующаго ея несчастія. Смутно надѣялась она, чувствомъ какого-то упованія, которое переживаетъ всѣ несчастія, и полнымъ своимъ самоотверженіемъ возвратить къ своимъ ногамъ Лудовика.
   Посвятивъ свою вѣрную Сусанну въ тайну угрожавшаго имъ новаго несчастія и проводивъ глазами удаляющагося Лудовика, Эмма тотчасъ-же ушла изъ дому, желая испытать послѣднія средства для отстраненія грозящей бѣды. Она пришла къ адвокату, защищавшему ее передъ трибуналомъ, и попросила его занять ей у кого-нибудь денегъ. Онъ предложилъ ей обратиться къ бывшему тогда въ Парижѣ, маркизу д'Эскоманъ; но Эмма отказалась отъ такого униженія, не смотря на неотступныя просьбы адвоката.
   По возвращеніи своемъ въ магазинъ, она нашла въ немъ полицейскихъ чиновниковъ, занятыхъ описью имущества; законъ облеченный въ форму коммисара и слесаря, открылъ имъ запертыя двери.
   Обратившись къ Эммѣ съ троекратнымъ приглашеніемъ уплатить по векселю и не получивь, разумѣется, отъ нея удовлетворительнаго отвѣта, они снова обратились къ описи, перекидываясь грубыми замѣчаніями на счетъ красоты хозяйки. Эмма искала Сусанну, но не нашла ее; только въ эту минуту, въ своемъ отчаяніи, она въ первый разъ усумнилась въ вѣрности своей кормилицы. Непостоянство Лудовика дѣлало въ глазахъ Эммы возможнымъ все на свѣтѣ и, ужасаясь своей безпомощности, она почувствовала, что мужество наконецъ совершенно ее оставляетъ. Бѣдная, угнетенная несчастіями женщина упала на стулъ по среди разбросанныхъ картонокъ, и горько зарыдала.
   Но вдругъ на тротуарѣ послышались шаги, хорошо знакомые Эммѣ. Она бросилась къ запертымъ дверямъ, отворила ихъ и упала въ объятія Сусанны Моле.
   Кормилица была блѣдна, а между тѣмъ нотъ градомъ катился по ея лицу. По всему было видно, что она утомилась отъ скорой ходьбы, которую, но своей тучности, дозволяла себѣ только въ самыхъ крайнихъ случаяхъ. Сусанна поцѣловала Эмму одинъ только разъ, но этотъ поцѣлуй, какъ сонетъ поэта, былъ цѣлой поэмой нѣжности и преданной любви.
   Сусанна Моле однимъ взглядомъ окинула всю сцену, происходившую въ магазинѣ, и всѣхъ ея актеровъ.
   -- Положите все опять на мѣсто, сказала она повелительнымъ голосомъ, обращаясь къ чиновникамъ, производившимъ опись.
   Они насмѣшливо переглянулись между собой.
   -- Скорѣй, продолжала Сусанна, какъ можно поскорѣй.... торопитесь же!... Если у меня, въ карманѣ есть чѣмъ заткнуть вашу глотку, то и въ рукахъ у меня есть чѣмъ пройдтись по вашей спинѣ.
   И говоря это, Сусанна сопровождала слова свои соотвѣтствующими движеніями рукъ: одной изъ нихъ она бросила на прилавокъ магазина мѣшокъ съ деньгами который до той минуты скрывала подъ шалью, а другой рукою, схвативъ аршинъ, грозно взмахнула имъ.
   Но мѣшокъ съ деньгами произвелъ на чиновниковъ свое дѣйствіе; экзекуторъ, смѣривъ взглядомъ денежный мѣшокъ спросилъ Сусанну:
   -- Чьи это деньги, сударыня?
   -- Что вамъ за дѣло! Не думаете-ли вы, что онѣ украдены! Безчестный человѣкъ!-- вскричала запальчивая Сусанна. Деньги эти принадлежатъ моей госпожѣ; понимаешь-ли ты, продажный рабъ?
   -- И такъ вы ручаетесь, что эти деньги принадлежатъ вашей госпожѣ?
   -- Конечно..
   -- Но, скажите-же мнѣ, по крайней мѣрѣ, откуда ты достала такую сумму? неотступно спрашивала Эмма, все еще прижимаясь къ груди своей доброй кормилицы.
   -- Молчите, сказала тихо Сусанна;-- я скопила эти деньги на службѣ у васъ и вынула ихъ теперь изъ банка.... Ну поняли ли вы, что онѣ ваши?
   -- И такъ, сказалъ экзекуторъ, я беру этотъ мѣшокъ какъ найденный въ числѣ имущества. Если въ мѣшкѣ нѣтъ ни золота, ни банковыхъ билетовъ; то въ немъ не можетъ быть болѣе трехъ тысячъ франковъ.
   -- Ну, такъ что-же?
   -- А то, что хотя вашъ долгъ не превышаетъ двухъ тысячъ восьми сотъ франковъ; но за то съ проторями и убытками взысканіе простирается до трехъ тысячъ двухъ сотъ сорока семи франковъ. И потому чтобы покрыть этотъ недочетъ, мы все таки опишемъ имущество, -- отвѣчалъ экзекуторъ, оставаясь вѣрнымъ исполнителемъ приказанія, полученнаго имъ за нѣсколько минутъ отъ Маргариты Жели.
   Сусанна Моле пришла въ ужаснѣйшую ярость, такъ что если-бъ ее не удержала маркиза; то аршинъ непремѣнно вытянулъ-бы по спинѣ экзекутора, въ ту самую минуту, когда онъ произносилъ слова разрушавшія послѣднюю надежду обѣихъ женщинъ.
   -- Боже мой! вскричала Эмма: -- возможно-ли, чтобы твое самоотверженіе Сусанна было напрасно.
   -- Въ мірѣ нѣтъ ничего напраснаго, не исключая даже такого стараго негодяя, какъ я, послышался голосъ позади Эммы: и лучшимъ доказательствомъ этому, маркиза, служитъ-то, что небо во-второй разъ посылаетъ мнѣ счастье быть чѣмъ-нибудь вамъ полезнымъ.
   -- Шевалье де-Монгла! вскричала Эмма, оборачиваясь къ дверямъ, на порогѣ которыхъ, въ-самомъ-дѣлѣ, стоилъ шевалье де-Монгла, привѣтствуя хозяйку магазина самыхъ изысканнымъ и почтительнымъ поклономъ, напоминавшимъ всю утонченность версальскихъ кавалеровъ былаго времени.
   Позади шевалье де-Монгла стоялъ Лудовикъ де-Фонтанье и, съ разстроеннымъ лицомъ и тупымъ взглядомъ, слѣдилъ за всѣмъ, что происходило въ маленькомъ магазинѣ.
   -- Лудовикъ! снова вскричала Эмма, стараясь улыбнуться ему сквозь слезы.
   -- Тсъ! позвольте мнѣ, маркиза, отправить прежде этихъ палачей, проговорилъ старый шевалье.
   Потомъ обратясь къ экзекутору, онъ продолжалъ:
   -- И такъ вы говорите, что вамъ должны....
   -- Три тысячи двѣсти сорокъ семь Франковъ, шевалье, поспѣшно отвѣчалъ экзекуторъ: -- Вотъ и документы.
   Однимъ взмахомъ руки своей шевалье де-Монгла отбросилъ поданныя ему бумаги къ самому потолку, и, вынувъ изъ кармана пачку банковыхъ билетовъ въ тысячу франковъ каждый, отдѣлилъ половину и подалъ ихъ экзекутору.
   -- Возьмите сколько вамъ нужно, а мѣшокъ съ деньгами возвратите этой женщинѣ, сказалъ шевалье указывая на Сусанну.
   -- Но.... возразила было добрая кормилица, желавшая, и съ своей стороны оказать услугу госпожѣ.
   Шевалье де-Монгла заставилъ ее замолчатъ, сдѣлавъ повелительный знакъ глазами, который, впрочемъ, былъ смягченъ легкимъ оттѣнкомъ благосклонности, какъ будто великодушный поступокъ Сусанны сократилъ разстояніе, раздѣлявшее благороднаго джентельмена отъ старой кормилицы. Потомъ шевалье поцѣловалъ ручку маркизы д'Эскоманъ такъ-же ловко и почтительно, какъ будто онъ находился въ ея шатодёнскомъ замкѣ.
   Въ это время экзекуторъ возвратилъ мѣшокъ съ деньгами Сусаннѣ и, отсчитавъ билеты, которые слѣдовало возвратить шевалье де-Монгла, сказалъ:
   -- Вы дали мнѣ четыре тысячи франковъ лишнихъ; неугодно-ли получить ихъ обратно.
   -- Отдайте ихъ вашимъ писцамъ, отвѣчалъ де-Монгла, не оборачиваясь къ нему.
   -- Милостивый государь, гордо отвѣчалъ экзекуторъ, мои писцы получаютъ жалованье и не нуждаются ни въ чьей милости.
   -- Вотъ какъ! А въ прежнія времена они постоянно брали взятки, хотя, правда ихъ за то часто поколачивали. Революція все это измѣнила. Но я нахожу, что съ этой перемѣной мы больше потеряли, чѣмъ выиграли. Взяточники, дѣйствительно, исчезли, какъ насѣкомые отъ мухомора, а шпіоны развелись, какъ черви отъ гніющаго трупа.
   Пока шевалье де-Монгла потѣшался такимъ образомъ надъ полицейскими, которые одинъ-за-однимъ ускользали въ дверь магазина. Лудовикъ де-Фонтанье и Эмма окружили стараго друга и съ признательностью пожимали ему руки.
   -- Шевалье, сказалъ Лудовикъ, чѣмъ благодарить васъ за оказанную намъ услугу?
   -- А развѣ вы не помогли мнѣ въ обстоятельствахъ, гораздо болѣе щекотливыхъ. Вы мнѣ дали пятьдесятъ луидоровъ, когда вы ихъ имѣли; я даю вамъ двѣсти, потому-что они у меня есть. Съ какихъ это поръ услуги между честными людьми стали измѣрятся по арифметической таблицѣ?
   -- Но какимъ образомъ вы явились такъ кстати, шевалье? спросила маркиза д'Эскоманъ.
   Она никакъ не могла объяснить себѣ ни причины его посредничества, ни источниковъ неожиданнаго богатства, такъ внезапно заступившаго мѣсто всѣмъ извѣстной бѣдности стараго шевалье.
   -- Значитъ Лудовикъ зналъ, что вы въ Парижѣ?
   -- Маркиза, даже романисты не въ состояніи придумать такихъ нечаянныхъ встрѣчъ, какія посылаетъ иногда случай. Я шелъ съ визитомъ.... къ общему нашему другу. Въ это время у нашего друга давался утренній балъ и лакеи его, подъ предлогомъ, что я не имѣю пригласительнаго билета, не хотѣли впустить меня, шевалье де-Монгла! Чертъ возми! никогда я не воображалъ, что мнѣ необходимъ былъ пригласительный билетъ, чтобъ имѣть свободный доступъ.... и къ кому-же?....
   Лудовикъ де-Фоитанье бросилъ умоляющій взоръ на своего стараго друга.
   -- И пока я возился съ этими негодяями, вдругъ вышелъ Лудовикъ, и поспѣшилъ ко мнѣ на помощь. Разговаривая съ нимъ, я замѣтилъ изъ его лица, что онъ сильно озабоченъ, -- это меня обезпокоило. Вамъ очень хорошо извѣстно маркиза, что другъ нашъ не принадлежитъ къ числу тѣхъ, которые умѣютъ скрывать свои чувства.-- Эмма вздохнула.-- Я сталъ допытываться причины его заботъ, какъ гончая собака пытается найдти логовище оленя. Сердце мое давно уже не неиспытывало пріятныхъ ощущеній, и я чувствовалъ необходимость чѣмъ-нибудь освѣжить его. Я отказался отъ бала и брани съ лакейской челядью и рѣшился проводить де-Фонтанье. Онъ никакъ не хотѣлъ довѣрить мнѣ своей тайны; но я былъ увѣренъ, что самъ открою ее и сверхъ того буду имѣть удовольствіе увидѣть васъ, маркиза.
   -- Но знаете-ли, шевалье, сказала Эмма съ нѣкоторымъ смущеніемъ, что мы долго не будемъ въ состояніи возвратить вамъ нашъ долгъ.
   -- Тѣмъ лучше, деньги у васъ будутъ цѣлѣе. Но, впрочемъ, на безпокойтесь и въ такомъ случаѣ о послѣдствіяхъ этого займа: -- я скоро буду богатъ.
   -- Значить, вы получили наслѣдство? спросилъ Лудовикъ съ любопытствомъ.
   -- Я!-- напротивъ. Эти четыре тысячи, которыя я отдалъ вамъ, составляютъ половину денегъ, оставшихся мнѣ отъ моего послѣдняго дяди.
   -- Такъ зачѣмъ-же вы отдали ихъ? воскликнула Эмма, сожалѣя, что позволила себѣ принять ихъ.
   -- Я сейчасъ-же утѣшу васъ, маркиза, если только вы желаете выслушать мою тайну. Я пріѣхалъ въ Парижъ съ намѣреніемъ жениться, сказалъ старый шевалье съ самой дѣтской наивностью, расправляя по обыкновенію складки своего галстука, -- привычка, которую онъ сохранилъ со временъ еще директоріи.
   -- Жениться! вскричалъ Лудовикъ, чуть не всплеснувъ руками.
   -- Какъ вы не деликатны, мой милый. Конечно, жениться. Надо-же когда-нибудь сдѣлаться осѣдлымъ. Вотъ уже двадцать лѣтъ, какъ я собираюсь съ году на годъ распроститься съ моей холостой жизнью. Теперь я не могу далѣе откладывать и, какъ видите, совершенно готовъ на этотъ подвигъ.
   И шевалье де-Монгла глубоко вздохнулъ при послѣднихъ словахъ.
   -- На комъ-же вы, женитесь, шевалье? спросилъ де-Фонтанье.
   -- Чортъ возьми! Не торопитесь, любезный другъ, подождите, какъ и я жду. Я дамъ вамъ тотчасъ-же знать, какъ только узнаю имя госпожи де-Монгла. Съ завтрашняго дня я намѣренъ приняться за поиски, и такъ какъ я открылъ въ моемъ архивѣ заплѣснѣвшую грамоту на графскій титулъ, то и намѣренъ употребить его въ пользу. Въ настоящее время мѣщанскіе выходцы, окружающіе короля, такъ гоняются за громкими ярлыками, что я вполнѣ надѣюсь, что въ самое короткое время представлю маркизѣ, если только она позволитъ, графиню де-Монгла.
   Старый шевалье говорилъ такъ серьезно, что не было никакого повода сомнѣваться въ искренности его намѣренія.
   Проницательный старикъ скоро подмѣтилъ и грустный видъ Эммы и какое-то смущеніе Лудовика де-Фонтанье. Онъ понялъ, что Лудовикъ не сдержалъ своихъ клятвъ, и стѣсняется присутствіемъ друга, бывшаго нѣкогда свидѣтелемъ изліяній его безумной страсти къ маркизѣ д'Эскоманъ.
   Недовольные взгляды, по-временамъ бросаемые Сусанною на Лудовика де-Фонтанье, окончательно утвердили шевалье де-Монгла въ его предположеніи насчетъ отношеній молодыхъ людей. Но, съ тактомъ и деликатностью свѣтскаго человѣка, онъ воздержался отъ малѣйшаго намека и вызова на откровенность. Его сообщительная веселость старалась бороться съ грустнымъ положеніемъ его друзей.
   Шевалье хотѣлъ непремѣнно отпраздновать свою встрѣчу съ ними хорошимъ обѣдомъ, и предложилъ его Лудонику и Эммѣ. Просьба старика была такъ добродушна, что маркиза не умѣла отказать ему, и охотно приняла его предложеніе.
   Послѣ обѣда, они отправились по приглашенію шевалье прямо изъ гостиницы въ онеру, чтобъ вмѣстѣ провести вечеръ.
   Во время антракта, шевалье де-Монгла, жалуясь на сильную головную боль, пригласилъ Лудовика выйдти съ нимъ изъ ложи. Оставивъ маркизу д'Эскоманъ одну, они приказали не впускать никого въ ихъ ложу.
   Шевалье де-Монгла повелъ Лудовика на бульваръ.
   -- Любезный другъ, грубо сказалъ де-Монгла, напрасно я старался удержать васъ отъ многихъ глупостей; но можетъ бытъ я буду теперь счастливѣе и помѣшаю вамъ поступить подло.
   Лудовикъ хотѣлъ выдернуть свою руку изъ руки стараго друга, но тотъ удержалъ ее съ такой энергіей и силой какой нельзя было ожидать отъ старика.
   -- Извините, продолжалъ де-Монгла, дайте мнѣ докончить -- у меня ужъ такая страсть, чтобъ вмѣшиваться именно тамъ, гдѣ меня вовсе не спрашиваютъ. Такъ какъ я не-прочь, еслибы вы захотѣли попробовать этой шпаги, то я рѣшился говорить, вамъ все и ничѣмъ не стѣсняясь. Вы не любите болѣе маркизы и, что еще хуже, поддались самой безразсудной страсти, къ этой низкой твари, которая сидитъ напротивъ васъ въ оперѣ.
   -- Шевалье, не Эмма ли вамъ передала эти нелѣпыя сказки?
   -- А! возразилъ старикъ, съ видомъ непритворнаго презрѣнія.-- Я слишкомъ уважаю маркизу, чтобъ предположить возможность слышать изъ устъ ея имя такой женщины. Хотя мнѣ шестьдесятъ пять лѣтъ, но глаза мои еще довольно хорошо видятъ, мой милый другъ, чтобъ подмѣтить нелѣпость вашихъ отношеній и вашу холодность къ маркизѣ. Я сейчасъ же увидалъ въ оперѣ Маргариту, -- она сидитъ выше насъ однимъ ярусомъ, -- и сталъ наблюдать за вами. И какъ вы не старались сдержать свое волненіе, то я хорошо замѣтилъ выраженіе вашихъ томныхъ глазъ. А блѣдность Маргариты, судорожное искаженіе ея губъ и движеніе, съ которымъ она обрывала свой букетъ, взгляды, полные ненависти, бросаемые ею на маркизу -- все это тоже не ускользнуло отъ моего вниманія. И наконецъ, зачѣмъ вы были сегодня у Маргариты, въ то время, когда бѣдная маркиза находилась въ такомъ ужасномъ положеніи?... А, любезный другъ, не вызывайте меня еще на большіе упреки, а то я испорчу вашъ сонъ на цѣлую недѣлю.
   -- Ну, еслибъ даже и такъ, еслибъ я дѣйствительно поддался мимолетному капризу въ отношеніи Маргариты, то вамъ ли, шевалье, упрекать меня въ этомъ поступкѣ, -- человѣку, постоянно хвалившемуся своими любовными похожденіями:
   -- Не клевещите, мой другъ! Положимъ, что я закоснѣлый негодяй, разбойникъ; но клянусь вамъ честью, я никогда и никого не обманывалъ. Лицо мое всегда было вѣрнымъ отраженіемъ и моихъ добродѣтелей, и моихъ пороковъ. Женщины, которымъ оно нравилось, пользовались имъ; если впослѣдствіи онѣ раскаивались, то должны были пенять на себя, а уже никакъ не на меня. Я всегда обѣщалъ имъ гусарскую любовь, и если потомъ онѣ требовала чувства и иллюзіи, -- онѣ сами оставались виноваты. А вы развѣ такую роль разыграли передъ маркизой?
   -- Но виноватъ ли я, что разлюбилъ ее?
   -- Не мнѣ вамъ ставить это въ преступленіе. Еще въ то время, когда вы разсыпались передъ ней въ страшныхъ клятвахъ, пускавъ ихъ на воздухъ, какъ мыльные пузыри, я уже предвидѣлъ исходъ вашей любви. Но во всякомъ случаѣ, я думалъ, что, поступая такъ, какъ обыкновенный смертный, вы не забудете, чѣмъ пожертвовала вамъ эта благородная женщина и хоть сколько нибудь оцѣните довѣренность, съ которой она такъ безгранично отдалась вамъ; что вы не допустите ее сказать впослѣдствіи: "онъ ведетъ себя какъ"...
   -- А чтожъ мнѣ было дѣлать? прервалъ Лудовикъ.
   -- Быть откровеннымъ. Разсказать ей все, что произошло въ вашемъ сердцѣ. Положимъ, что это убило-бы ее сразу, если уже ей суждено умереть; но съ вашей стороны все же это было-бы честнѣе, чѣмъ играть роль ничтожнаго тартюфа.
   -- Эмма ничего не подозрѣваетъ.
   -- Вы думаете? Ну, такъ знайте же, что ей все извѣстно,-- въ этомъ я могу увѣрить васъ честнымъ словомъ! А вы, вы одни только не видите, что происходитъ въ глубинѣ ея сердца. Слушайте, прибавилъ шевалье, смягчая голосъ: -- вотъ вамъ послѣдній мой совѣтъ. Вы не любите маркизу д'Эскомавъ, -- это ея несчастіе, а еще болѣе ваше; -- но за отсутствіемъ любви, старайтесь же, по-крайней-мѣрѣ, не забыть вашихъ обязанностей; вы, конечно, помните, что она отдала вамъ все, и замокъ, и честь, и состояніе и даже положеніе свое въ обществѣ. Она не могла ничего больше сдѣлать для васъ, какъ умереть у вашихъ ногъ, въ ту минуту, какъ вы обнимаете Маргариту. Ваша собственная польза, такъ же какъ и чувство состраданія къ ея несчастію, заставляетъ меня такъ говорить съ вами. Одно только сознаніе долга, можетъ еще спасти васъ на вашей скользкой дорогѣ. Будьте же человѣкомъ; обдумайте хорошенько свое положеніе и постарайтесь честно выйдти изъ него. Вспоминайте почаще, мой другъ, что вы бѣдны и что у васъ два кредитора: -- маркиза д'Эскоманъ, пожертвовавшая вамъ своимъ именемъ и жизнью, и бѣдная кормилица, которая недалѣе какъ сегодня принесла вамъ послѣднюю свою копѣйку; вамъ слѣдуетъ расплатиться съ ними. Посвятите себя труду и берегитесь сдѣлаться вторымъ шевалье де-Монгла, тѣмъ болѣе, что въ васъ нѣтъ ни моей пылкости, ни моей смѣлости, ни той веселости, которыми хотя сколько нибудь да выкупались мои поступки. Въ заключеніе, мой другъ, я совѣтую вамъ примириться съ вашей собственной совѣстью и обойдти ту вѣрную гибель, которую такъ искусно готовятъ вамъ черныя руки шатоденской гризетки. Вспомните меня, когда будете рвать на себѣ волосы отъ досады и разочарованія.
   Молодой человѣкъ склонилъ голову и не отвѣчалъ ни слова.
   Друзья прошли вмѣстѣ нѣсколько шаговъ въ глубокомъ молчаніи; но потомъ шевалье де-Монгла вдругъ остановился и проговорилъ.
   -- Головная боль моя рѣшительно невыносима и я никакъ не могу вернуться въ оперу. Потрудитесь засвидѣтельствовать мое почтеніе прелестнѣйшей маркизѣ и передать ей мое искреннее сожалѣніе, что я долженъ отказаться отъ чести прсводить ее домой. На случай, если я буду нуженъ маркизѣ или вамъ, -- то я живу въ гостинницѣ Риволи. И такъ до-свиданья, любезный другъ.
   И шевалье де-Монгла, не пожавъ даже руки молодаго человѣка, быстро исчезъ въ толпѣ. Лудовикъ возвратился къ Эммѣ въ ложу, удивляясь внезапной строгости правилъ своего стараго друга.

КОНЕЦЪ 4-й ЧАСТИ.

   

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
въ которой появляется на сцену прежній луидоръ.

   Великодушная помощь шевалье де-Монгла маркизѣ д'Эскоманъ, въ критическую минуту безвыходнаго положенія, была совершенно напрасна.
   По законамъ тяготѣнія скорость падающаго тѣла увеличивается соотвѣтственно квадратамъ пробѣгающаго пространства. Такому физическому явленію вполнѣ соотвѣтствуетъ и даже превосходитъ подобное-же психологическое явленіе: никто не въ состояніи измѣрить быстроту, съ которой несчастіе бросаетъ свои жертвы въ бездну гибели.
   Оно сначала разразилось надъ любовью Эммы; но, когда молодая женщина не поддалась первому удару, который легко могъ бы поразить ее совершенно, тогда новый ударъ несчастія коснулся матеріальныхъ интересовъ бѣдняжки, и затѣмъ уже безостановочно и безъ отдыха послѣдовалъ для нея рядъ самыхъ ужасныхъ испытаній.
   Бѣдная бѣлошвейка лишилась кредита, столь необходимаго въ коммерческихъ оборотахъ, и многихъ изъ покупателей. Самыя ничтожныя долговыя обязательства ея были представлены ко взысканію; уплата по нимъ требовалась со всею строгостію закона, и вела ее къ совершенному разоренію. Несчастная Эмма никакъ не могла объяснить себѣ причины такого внезапнаго оборота своихъ дѣлъ. Передача магазина теперь уже была невозможна, потому что обзаведеніе обошлось ей очень дорого. Эммѣ предстояло неизбѣжное банкротство, еслибъ она не рѣшилась наконецъ, принужденная безвыходнымъ положеніемъ, принять деньги отъ Сусанны Моле, которая такъ упорно настаивала на этомъ, никакъ не понимая почему маркиза оказала предпочтеніе услугѣ де-Монгла, тогда какъ Сусанна имѣла больше права на это преимущество.
   Наконецъ, взятыя у Сусанны три тысячи франковъ, вмѣстѣ съ деньгами вырученными отъ продажи мебели загороднаго домика "Clos-béni", едва едва дали возможность безупречно выѣхать изъ улицы Сёзъ. Эмма перенесла здѣсь столько страданій, что оставляла это жилище съ радостью, несмотря на несчастныя обстоятельства, принудившія ее къ переѣзду.
   И тѣмъ больше она радовалась, что поселилась въ улицѣ Пепиньеръ, съ полной надеждой на свою неизмѣнную любовь. Она думала, что достаточно одной капли воды освѣжить ея засохшія губы.
   Быть любимымъ считается большимъ счастіемъ, но для иныхъ натуръ, щедро одаренныхъ природою, любить самимъ составляетъ еще большее счастье. Съ-тѣхъ-поръ, какъ Лудовикъ де-Фонтанье сталъ холоденъ и равнодушенъ къ Эммѣ, она безропотно отказалась отъ своего перваго счастія -- быть любимой, надѣясь на послѣднее утѣшеніе -- сохранить любовь къ Лудовику.
   Въ душевныхъ болѣзняхъ, какъ и въ физическихъ, есть свой горячечный бредъ. Испытанія, вынесенныя маркизой д'Эскоманъ, были такъ жестоки, что, казалось, могли-бы уяснить ей чувства, помрачавшія ея разсудокъ. Но воображеніе ея снова рисовало передъ ней въ третій разъ уже картину несбыточнаго счастья, на которое она уповала.
   Хотя она изучила нѣсколько характеръ Лудовика, хотя подмѣтила въ немъ явное противорѣчіе сердца съ дѣйствіями, но все это Эмма относила къ жаждѣ идеальныхъ стремленій его, принимая своего возлюбленнаго за поэта и артиста.
   И заблуждаясь, она хотѣла вывести его на настоящій, какъ ей казалось, предназначенный ему путь. Она думала, что, предоставивъ полную свободу проявленію его идеальныхъ стремленій, она тѣмъ предохранитъ своего друга отъ несчастной участи: постоянно переходить отъ обольщеній къ разочарованію, чего Эмма болѣе всего пугалась. Она предполагала, что если муза сдѣлается любовницей Лудовика, тогда успокоится его восторженное воображеніе, которое она считала источникомъ всѣхъ несчастій.
   Это была первая ошибка маркизы д'Эскоманъ. Не уяснивъ себѣ понятія о натурахъ чисто артистическихъ, она смѣшала ихъ съ пустыми мечтателями, скучающими отъ бездѣлья.
   Какъ любящая женщина, она была слишкомъ горда, чтобъ разочароваться совершенно въ своемъ возлюбленномъ, чтобъ видѣть въ его постоянной мечтательности одно моральное безсиліе, тупость воли и характера, которыя часто унижаютъ человѣка хуже самыхъ отвратительныхъ пороковъ. Эмма воображала, что она глубоко изучила своего Лудовика, а между тѣмъ не знала его даже поверхностно. Она была слишкомъ слаба и неопытна, чтобъ анализировать всѣ движенія его души, какъ лекарь анатомируетъ ножемъ человѣческое тѣло. Эмма закрывала глаза изъ боязни, чтобъ видъ душевной раны Лудовика не испугалъ ее.
   Между тѣмъ какъ Эмма боролась за спасеніе своего нравственнаго чувства, съ другой стороны незамѣтно подкрадывалось къ ней не столь страшное, но болѣе чувствительное зло -- безвыходная бѣдность. Теперь единственнымъ источникомъ ея существованія осталось ремесло портнихи, и Эмма, нисколько не затрудняясь, выбрала его тотчасъ же, не разсчитавъ напередъ, что этотъ источникъ слишкомъ скуденъ для обезпеченія ея жизни.
   Сусанна Моле свято слѣдовала примѣру госпожи своей. По слабости зрѣнія, она не могла заниматься шитьемъ; за-то она также приносила свою лепту, скрывая отъ всѣхъ, въ чемъ состоялъ ея трудъ.
   Самъ Лудовикъ де-Фонтанье также рѣшился снова занять прежнее мѣсто, въ конторѣ банкира; но настало уже время, когда и его ничтожнаго жалованья и денегъ, заработываемыхъ обѣими женщинами, недоставало на расходы по хозяйству.
   Несмотря на перемѣну положенія маркизы д'Эскоманъ, Сусанна Моле неизмѣнно соблюдала обычаи прошлой жизни своей госпожи. И въ Clos-béni и въ маленькомъ магазинѣ улицы Сёзъ, Моле накрывала на столъ съ тѣмъ-же обычнымъ порядкомъ, какъ дѣлали прежде оффиціянты въ замкѣ д'Эскоманъ. Всегда торжественнымъ голосомъ Сусанна провозглашала: "маркиза, кушанье подано", -- хотя иногда на столѣ не было болѣе двухъ самыхъ скромныхъ блюдъ.
   Новымъ, таинственнымъ своимъ занятіямъ кормилица посвящала вечера, а потому она всегда присутствовала во время обѣда, строго соблюдая старый порядокъ.
   Однажды она накрыла на столъ, разставила на немъ симметрично приборы и ушла за обѣдомъ въ ближайшую гостиницу, въ которой они постоянно брали кушанья. Но не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ Сусанна возвратилась въ страшномъ гнѣвѣ, съ сверкающими глазами, разстроеннымъ лицомъ, и громкими воскицаніями выражала свое негодованіе.
   Съ большимъ трудомъ Эмма могла добиться отъ нея, что было причиной ея гнѣва. Она была глубоко оскорблена отказомъ трактирщика, нехотѣвшаго отпустить обѣда въ домъ ея.
   Хотя для поддержанія своего кредита, Эмма продала всѣ свои вещи, уцѣлѣвшія отъ ея прежняго богатства, но все это было истрачено, и нужда съ каждымъ днемъ становилась болѣе ощутительна.
   Маркиза переносила бѣдность великодушно, и заботилась только о томъ, чтобъ скрыть отъ Лудовика ея худыя стороны, и насколько возможно облегчить его положеніе. Наконецъ продавать уже было нечего, въ долгъ болѣе не вѣрили, такъ что Эмма не могла долѣе скрывать своей нищеты и неотразимыхъ послѣдствій ея.
   Узнавъ объ этомъ, Лудовикъ де-Фонтанье былъ тронутъ; онъ заплакалъ вмѣстѣ съ Эммой. Наконецъ, она услыхала отъ него давно желанныя слова теплаго участья; онъ сталъ утѣшать ее, вполнѣ обвиняя себя, что довелъ ее до такого бѣдственнаго положенія. Лудовикъ просилъ у ней прощенья и, въ заключеніе, сказалъ съ полной самоувѣренностью, вовсе непонятною для Эммы, что несчастія ихъ скоро прекратятся и ихъ обоихъ ожидаетъ лучшая будущность. Это увѣреніе, выраженное такъ утвердительно, сильно возбудило любопытство въ молодой женщинѣ.
   На другой день она вышла изъ дому, съ цѣлью выпросить денегъ у бѣлошвейки, на которую постоянно работала. Долго Эмма проходила, и вернулась домой очень взволнованная: колѣни ея дрожали и подгибались, лицо, было блѣдно, нервическая дрожь время отъ времени пробѣгала по всему тѣлу. Казалось, она изнемогала подъ усиліями скрыть свое тайное волненіе. Заботливая Сусанна тотчасъ замѣтила положеніе своей госпожи и принялась ее распрашивать. Эмма отговорилась нездоровьемъ и настоятельно требовала, чтобы Сусанна отправилась на обычную работу, которой она ежедневно занималась по вечерамъ внѣ дома. Но Лудовикъ де-Фонтанье ничего не замѣтилъ, находясь и самъ въ страшномъ безпокойствѣ отъ какой-то затаенной мысли.
   Когда молодые люди остались вдвоемъ, -- Эмма подошла къ Лудовику, взяла его руки своими холодными, безжизненными руками и сказала:
   -- Лудовикъ, не скажешь-ли мнѣ чего нибудь?...
   Молодой человѣкъ вздрогнулъ и пробормоталъ что-то похожее на отрицаніе.
   -- Любовь истинная вовсе не такъ обыкновенна, продолжала Эмма, -- чтобъ мы имѣли право издѣваться надъ этимъ чувствомъ.
   -- Что ты хочешь сказать этимъ, Эмма?
   -- Я хочу сказать, что съ моей стороны, кажется, нельзя требовать больше жертвъ и расположенія къ тебѣ, чтобъ заслужить твое довѣріе.
   Ни разу еще не слышавъ отъ Эммы подобныхъ упрековъ, высказанныхъ съ откровенностью, Лудовикъ де-Фонтанье смутился и поблѣднѣлъ.
   -- Если вы, Эмма, станете говорить одними намеками, мы никогда не кончимъ. Выражайтесь прямо, чтобъ я зналъ, по-крайней-мѣрѣ, чѣмъ именно заслужилъ ваши упреки.
   -- Вы слишкомъ несправедливы, Лудовикъ, отвѣчала маркиза д'Эскоманъ тономъ истинной скорби.-- Да, вы несправедливы, но это я должна была всегда предвидѣть, потому что вы меня разлюбили.
   -- Какъ! Я васъ разлюбилъ? Быстро воскликнулъ Лудовикъ де-Фонтанье, желая скрыть свое смущеніе.-- Васъ, Эмма, я разлюбилъ! превосходнѣйшую изъ женщинъ? Но за кого же вы принимаете меня? Неужели я могъ забыть свои клятвы, ваше благородное увлеченіе, вашу безграничную преданность. Нѣтъ, Эмма! вы ошибаетесь, и въ настоящую минуту я люблю васъ еще болѣе, чѣмъ когда либо. Конечно, любовь моя не могла остаться попрежнему пылкой и юношеской, но это общій законъ времени. Вспомните, сколько суровыхъ опытовъ легло между нашимъ первымъ свиданіемъ, сколько розъ сорвала съ нашего союза черная рука несчастія. За всѣмъ тѣмъ, моя привязанность къ вамъ осталась также твердой, какъ и въ первую минуту. Какое дѣло до наружныхъ проявленій любви, до этого безумнаго пыла страсти, когда послѣдствія одни и тѣ же, когда и теперь, какъ и прежде, я готовъ отдать мою жизнь ради вашего счастія.
   -- Моя просьба не такъ велика, какъ вы предполагаете, Лудовикъ; а между тѣмъ вы мнѣ отказываете и въ этой просьбѣ.
   -- Такъ говорите, что вамъ нужно отъ меня, Эмма.
   -- Одного довѣрія ко мнѣ и вашей полной откровенности, Лудовикъ.
   -- Развѣ я отказывалъ вамъ когда нибудь въ этомъ? спросилъ де-Фонтанье, невольно краснѣя.
   Внезапная мысль вдругъ озарила молодую женщину; щеки ея покрылись румянцемъ и она заговорила дрожащимъ отъ волненія голосомъ.
   -- Выслушай меня хладнокровно, Лудовикъ. Ты не знаешь еще, до какой степени истинная любовь пересоздаетъ женщину, и потому ты воображаешь, что какая нибудь глупѣйшая ревность овладѣла мной. Но ты ошибаешься. Нѣсколько времени тому назадъ я говорила тебѣ, не шутя, что Эмма д'Эскоманъ умерла, и она умерла, срывая цвѣты, какъ Офелія Шекспира. Я искренно говорила тебѣ, что Эмма д'Эскоманъ стала твоей кровью и плотью, что она страдаетъ твоими страданіями, радуется твоими радостями. А между тѣмъ, вѣря твоимъ клятвамъ, я была вправѣ надѣяться на лучшую, а не на такую жалкую роль, какую ты мнѣ предоставилъ теперь. Мнѣ кажется, что твое собственное счастіе требуетъ не лишать меня твоего довѣрія: дружба между нами, освобожденная отъ всякихъ чувственныхъ побужденій, переживаетъ нашу любовь. Я не домогалась вовсе пріобрѣсти на тебя исключительное вліяніе, ограничить твою свободу и контролировать твои дѣйствія; напротивъ, я только хотѣла, чтобъ ты дѣлился со мной своими мыслями, повѣрялъ мнѣ свои впечатлѣнія -- и больше ничего. Я отказывалась отъ правъ твоей жены, какъ ты называлъ меня прежде; но я хочу остаться для тебя сестрой, матерью, другомъ, чѣмъ хочешь, но только всегда неизмѣнной твоей Эммой: даже больше.... Чтобъ заслужить твое довѣріе, я снизошла до роли твоей рабыни. Но къ чему все это привело?... Я молча и снисходительно смотрѣла на твои слабости, я извиняла ихъ, и часто принимала за достоинство, и, несмотря на это, ты не уважилъ во мнѣ святаго права быть повѣренной твоихъ желаній и чувствъ, ты скрывалъ отъ меня счастіе, которое тебѣ готовится.
   -- Я не понимаю тебя, Эмма!... Что ты хочешь сказать этимъ?....
   -- Лудовикъ! умоляю тебя: не откажи мнѣ въ послѣднемъ и высшемъ для меня утѣшеніи -- не лишай меня своего довѣрія!
   -- Право, ты выводишь меня изъ терпѣнія!... Я рѣшительно не понимаю, кто могъ бы внушить тебѣ подобную нелѣпость.
   -- Если такъ, если ты самъ не хочешь сказать, то я, наконецъ, тебѣ все выскажу.
   -- Говори, я слушаю, отвѣчалъ Лудовикъ де-Фонтанье, быстро мѣняясь въ лицѣ, которое изъ краснаго вдругъ стало блѣднымъ, -- а біеніе сердца его неимовѣрно усилилось.
   Настала минута молчанія. Бѣдняжка Эмма казалась совершенно убитой. Она тяжело и прерывисто дышала. Наконецъ она собралась-было говорить, но въ это самое мгновеніе тяжкія рыданія заглушили звуки ея голоса, слезы горячимъ ручьемъ потекли по лицу ея, и, закинувъ голову назадъ, она, въ порывѣ сильнаго отчаянія, громко вскричала:
   -- Боже мой! я не могу даже говорить....
   -- Ну, что-же? Говорите разсказывайте мнѣ эти нелѣпые слухи, эту гнусную клевету.... Говорите смѣлѣе -- я слушаю!... Да начинайте же, сказалъ Лудовикъ де-Фонтанье, немного оправившись отъ смущенія. Но потомъ, увидя, что рыданія Эммы еще болѣе усилились, онъ прибавилъ: -- и какъ тебѣ не стыдно такъ отчаяваться! Я даже не могу никакъ придумать, о чемъ-бы могла быть рѣчь....
   И онъ не договорилъ, прерванный и изумленный страшнымъ пронзительнымъ восклицаніемъ Эммы, въ которомъ высказалось все негодованіе, накипѣвшее въ ея растерзанномъ сердцѣ.
   -- Вы женитесь, отвѣчала она, смотря пристально въ глаза своего все еще любимаго Лудовика.-- Да, вы женитесь, повторила Эмма дрожащимъ голосомъ.
   -- Это ложь.
   Маркиза д'Эскоманъ нагнулась къ своему рабочему столику и вынула оттуда свертокъ полотна съ образцами бѣлья, на которыхъ были вышиты вензеля съ графской короной.
   -- Вы женитесь, проговорила въ третій разъ Эмма; -- и какъ не нашли бѣлошвѣйки искуснѣе меня, то я и взялась сшить приданое для вашей невѣсты. Вы женитесь на очень богатой сиротѣ, какъ мнѣ сказали; но если и теперь вы откажетесь, то не далѣе какъ завтра я узнаю всѣ подробности вашего сватовства, и разсѣю ваше сомнѣніе.
   Лудовикъ де-Фонтанье молчалъ, закрывъ лицо руками.
   -- Не думайте, что въ эту минуту я страдаю отъ какого нибудь эгоистическаго чувства. Эмма не плачетъ больше о самой себѣ. Но если она плачетъ, то никакъ не о разлукѣ съ вами, она давно предвидѣла это, нѣтъ!.... Я рыдаю за ваше недовѣріе ко мнѣ, на которое имѣетъ право даже любимый слуга у своего господина.
   Лудовикъ де-Фонтанье бросился къ ногамъ ея, схватилъ ея руки и, цѣлуя, облилъ ихъ слезами раскаянія.
   -- Неблагодарный! возразила маркиза д'Эскоманъ: -- и ты могъ думать, что я нахожусь въ полномъ заблужденіи? Развѣ отъ меня могло укрыться, что нибудь?... Знаешь-ли ты, что когда я увидѣла погибшими мои надежды, -- я рѣшилась бороться до конца. Слушай! Я хочу, чтобъ ты узналъ, истощилось ли во мнѣ чувство любви впродолженіе всѣхъ моихъ несчастій.... Нѣтъ, оно сохранилось, и ему нѣтъ границъ на землѣ. Когда я потеряла твою любовь, я рѣшилась жить твоимъ счастіемъ, кому-бы ты ни принадлежалъ. Еще прежде чѣмъ ты задумалъ жениться, я предугадывала роковую развязку, и мысль о ней не хотѣла оттолкнуть отъ себя съ ужасомъ. Напротивъ, я повторяла ее въ моей молитвѣ. Ты хорошо знаешь теперь, съ какимъ равнодушіемъ я переношу нищету, если только она касается одной меня; но, признаюсь тебѣ, я не разъ сожалѣла о моемъ прежнемъ богатствѣ, потому что оно устроило-бы наше положеніе и, можетъ быть, спасло бы насъ отъ разрыва. Но не думай, чтобъ я винила или проклинала тебя, мой Лудовикъ! Нѣтъ, тебя я упрекаю въ одномъ только -- въ недовѣріи ко мнѣ: зачѣмъ я узнала отъ чужихъ твою тайну, тогда какъ ты долженъ былъ бы первый мнѣ открыть ее.
   -- Прости меня, несравненная Эмма; я самъ боялся своего намѣренія, и когда я задумалъ жениться, мысль о тебѣ не покидала меня? Я видѣлъ, что ты страдаешь за меня, что ты осуждена ни тяжелую работу, для которой у тебя нѣтъ не силъ, ни навыка, -- и я хотѣлъ избавить тебя отъ такого безвыходнаго положенія...
   -- Вполнѣ вѣрю тебѣ, мой другъ, или, лучше сказать, хочу вѣрить твоимъ словамъ; но прежде надо подумать, какъ устроить твое счастіе лучше, чѣмъ оно было прежде... Къ-чему ты скрывался отъ меня? Развѣ ты не знаешь, что инстинктъ женщины вѣрнѣе всѣхъ инстинктовъ въ мірѣ, и я тотчасъ бы отгадала, будетъ ли счастливъ твой выборъ. Избранная тобой, говорятъ, очень молода и, значитъ, еще не испорчена; она полюбитъ тебя -- прибавила Эмма едва слышнымъ голосомъ -- и я буду молиться за вашу взаимную.... На послѣднемъ словѣ голосъ Эммы оборвался; она какъ будто испугалась своего собственнаго великодушія.
   -- Но что-же будетъ съ тобой, Эмма, -- что будетъ съ тобой?
   -- Со мной? Но къ-чему заботиться обо мнѣ; мнѣ не остается ничего кромѣ смерти, отвѣчала маркиза, зарыдавъ тѣмъ глубокимъ плачемъ, котораго не въ состояніи чувствовать только одни камни.
   Глубокая горесть, высказавшаяся въ словахъ Эммы, поразила Лудовика де-Фонтанье. Въ немъ проявилось наконецъ угрызеніе совѣсти и чувство искренняго сожалѣнія о несчастной женщинѣ, которую нѣкогда онъ такъ страстно любилъ.
   -- Не говори такъ, Эмма! вскричалъ Лудовикъ. Нѣтъ! ни богатство, ни тщеславіе, ни эгоизмъ мой не должны стоить тебѣ жизни -- ты и такъ уже принесла мнѣ слишкомъ много жертвъ!.. Я забываю все и отказывалось отъ всего. Слушай, Эмма! Мы непремѣнно должны уѣхать отсюда, гдѣ я совершенно растерялся, и уѣхать какъ можно скорѣе.... и дальше. Помнишь ли, какъ мы были счастливы въ "Clos béni"? Мы и теперь найдемъ такое же мирное, скромное убѣжище. Я стану тамъ работать, собственными руками копать землю, и, подобно тебѣ, съумѣю осилить всю тяжесть труда. При одной мысли о твоей смерти, Эмма, я чувствую, что мнѣ будетъ по силамъ всякій трудъ.... Нѣтъ, Эмма! Я не хочу, чтобъ ты умерла изъ-за меня, я не хочу заставлять тебя еще болѣе страдать!
   И Лудовикъ взялъ обѣими руками голову молодой женщины, наклонился къ ней и они на минуту забылись въ жаркомъ, долгомъ поцѣлуѣ.
   По выраженію глазъ, по звуку голоса Лудовика де-Фонтанье, Эмма поняла, что въ эту минуту онъ говорилъ съ ней искренно.
   И въ ней проявилось желаніе испытать еще разъ свое счастіе. Но послѣ столькихъ обмановъ, жизненная борьба ужаснула ее болѣе смерти, и Эмма отогнала отъ себя эту несбыточную мысль, стараясь найдти новыя силы въ своей истерзанной душѣ и измѣнить судорожное искаженіе губъ на веселую улыбку.
   -- Дитя мое, сказала она, кто говоритъ тебѣ о смерти? Не должна ли я жить и быть счастливой одной мыслью, что ты счастливъ и спокоенъ. Если я замѣтила тебя, что мнѣ не остается ничего кромѣ смерти, -- это еще не значитъ, что я умерла бы, будучи не въ силахъ перенести послѣдній ударъ. Нѣтъ, пусть что ни случится, а душа моя будетъ вѣчно съ тобой и никакое пространство не разлучитъ насъ. Ты совершенно правъ, сказавъ, что намъ нужно оставить Парижъ. Да, тебѣ необходимо уѣхать въ деревню, но только не со мной, а съ твоей избранной подругой.
   -- Не говори такъ, Эмма! мнѣ становится страшно, когда я вижу раздѣляющую насъ бездну!... Но ты.... тоскливо продолжалъ Лудовикъ: -- что станется съ тобой Эмма?
   -- Со мной! вскричала бѣдная женщина; -- я буду искать мира и забвенія, и она указала на небо, со взоромъ вѣры и упованія.
   Такое глубокое самоотверженіе изумило Лудовика; только теперь онъ понялъ, на что способна любящая женщина, но раскаяніе было поздно. Въ этотъ вечеръ его ожидала невѣста.
   Эмма замѣтила, что Лудовикъ разсѣянно отвѣчалъ ей, чѣмъ-то обезпокоенный и постоянно смотрѣвшій на часовую стрѣлку. "Это условленный часъ свиданія," подумала Эмма, и морозъ пробѣжалъ по жиламъ ея; она поняла, чего онъ ждетъ съ такимъ нетерпѣніемъ и кто его ожидаетъ.
   Тяжелый вздохъ вырвался изъ груди бѣдной Эммы, и она поблѣднѣла, какъ трупъ. Повидимому, теченіе крови, біеніе пульса и всѣ жизненныя отправленія оставили ее мгновенно и только черезъ нѣсколько минутъ она могла собраться съ силами, чтобъ сказать Лудовику, что ей необходимъ отдыхъ и она предоставляетъ ему полную свободу предпринять свою обычную, вечернюю прогулку.
   Нѣжно разцѣловавъ Эмму, де-Фонтанье вышелъ, сказавъ ей: "до свиданія."
   Тоскливо и безпокойно она прислушивалась къ удаляющимся шагамъ своего возлюбленнаго. Каждый его шагъ по ступенямъ лѣстницы тяжко отдавался въ сердцѣ Эммы. Она хотѣла бѣжать за нимъ, воротить его и, какъ милости, вымолить только состраданія. Но дверь на улицу въ нижнемъ этажѣ захлопнулась; -- скрыпъ ея показался Эммѣ зловѣщимъ звукомъ.
   Повинуясь порыву безотчетнаго чувства, она кинулась къ окну, распахнула его и раздирающимъ душу голосомъ прокричала имя Лудовика. И это имя, и тоскливый вопль молодой женщины слились съ шумомъ городскихъ экипажей, сновавшихъ по улицѣ, и потерялся въ немъ безъ отвѣта. Эмма высунулась изъ окна, чтобъ еще хотя разъ взглянуть на Лудовика, но темнота ночи уже покрыла всю улицу, такъ что нельзя было размотрѣть предметовъ.
   И только теперь маркиза д'Эскоманъ почувствовала всю несбыточность своихъ предположеній, которыя казались ей прежде весьма осуществимыми. Только теперь она увидѣла, что не всегда сила воли можетъ устоять противъ влеченій сердца. Настала мучительнѣйшая реакція. Несчастная, убитая горемъ женщина, казалось, только-что пробудилась отъ страшнаго сна, полнаго ужаснѣйшихъ видѣній. Она спрашивала себя: возможно-ли ей отказаться отъ человѣка, любовь котораго стоила ей столькихъ самопожертвованій? И бѣдная Эмма сама отвѣчала на свои вопросы, что этого не можетъ быть. Впродолженіе всего времени, пока она увлекалась мыслями о счастіи своего Лудовика, любовь ея къ нему была тихимъ и спокойнымъ чувствомъ; но теперь она какъ будто снова воскресла въ сердцѣ Эммы и превратилась въ самую жгучую страсть, какой до-сихъ-поръ она еще ни-разу не испытывала. Маркиза ужаснулась этому невѣдомому чувству и невольно поддалась его вліянію; при одной мысли, что тотъ, чья любовь и чьи клятвы должны исключительно принадлежать ей, въ эту минуту расточаетъ ихъ у ногъ другой женщины,-- Эмма, отъ природы кроткая, -- возненавидѣла свою соперницу. Неистовое изступленіе овладѣло Эммой; она ломала себѣ руки въ отчаяніи, проклинала и грозила мщеніемъ...
   Но буря мало-по-малу стихла и мысли маркизы д'Эскоманъ приняли совершенно иное направленіе.-- Она вспомнила, что, можетъ быть, проклинаемый ею Лудовикъ поцѣловалъ ее уже въ послѣдній разъ, что она не увидитъ его больше, что онъ, предугадывая душевныя страданія покидаемой имъ женщины, сказалъ ей послѣднее "прости." Эта мысль привела чувства Эммы въ нормальное состояніе. Она горько заплакала и гнѣвъ ея и порывы негодованія исчезли съ появленіемъ слезъ, и осталась только одна безграничная, нѣжная привязанность, пережившая въ сердцѣ ея всѣ прочія темныя чувства. Всѣ вещицы, оставшіяся послѣ ея возлюбленнаго, она стала собирать съ выраженіемъ такой тихой грусти, такой преданности, какъ будто родная мать собирала остатки напоминавшіе ей обожаемаго ребенка, похищеннаго раннею смертію. Эти драгоцѣнные для Эммы остатки заключались въ письмахъ Лудовика, кольцахъ и разныхъ бездѣлушкахъ, словомъ -- довольно непрочныя воспоминанія минувшихъ дней счастія, также непрочнаго, какъ и эти самыя вещицы. Эмма, собравъ ихъ, прижала къ груди своей и покрыла жаркими поцѣлуями. Ей казалось, что на этихъ вещахъ еще сохранились слѣды прикосновенія ея возлюбленнаго и, смотря на нихъ, она воображала, что онъ все еще подлѣ нея, что она не чужая ему.
   Между этими вещицами всѣхъ драгоцѣннѣе для Эммы былъ луидоръ, оброненный ею въ алеѣ при первой встрѣчѣ съ Лудовикомъ де-Фонтанье на берегу рѣки Луары и послужившій ему на другой день счастливымъ талисманомъ въ дуели съ маркизомъ д'Эскоманъ. Луидоръ этотъ, обдѣланный вмѣстѣ съ прядью волосъ Лудовика въ медальонъ, поперемѣнно носился на груди то Лудовикомъ, то Эммою; но съ тѣхъ поръ, какъ первые дни ихъ любви миновали, медальонъ былъ повѣшенъ надъ каминомъ и Эмма несмотря на крайнюю нужду, никогда не рѣшалась съ нимъ разстаться.
   Когда она сняла его и поднесла къ губамъ своимъ, намѣреваясь поцѣловать, крикъ изумленія внезапно вырвался у нея: медальонъ былъ пустъ.
   Ей казалось, что она теряетъ разсудокъ, и, не отдавая себѣ отчета въ своихъ дѣйствіяхъ, она безсознательно принялась искать по всей комнатѣ свой луидоръ, теперь вдвойнѣ для нея драгоцѣнный.
   Въ это самое время на лѣстницѣ раздались тяжелые шаги, дверь комнаты отворилась и на порогѣ показалась Сусунна Моле.
   Эмма такъ пристально искала свой луидоръ, что не обратила никакого вниманія на костюмъ своей кормилицы, вполнѣ обличавшій ея тайныя занятія, такъ тщательно скрываемыя ею отъ госпожи. На головѣ Сусанны былъ надѣтъ безобразнѣйшій капоръ, совсѣмъ надвинутый на глаза; въ рукахъ она держала лотокъ, прикрытый тисовыми вѣтвями, изъ-подъ которыхъ выглядывали цвѣты; на лѣвой рукѣ висѣла корзина съ тремя или четырьмя букетами свѣжихъ цвѣтовъ.
   Единственное средство, придуманное доброй кормилицей, чтобъ хотя нѣсколько оказать пособія крайне нуждающимся господамъ своимъ, такъ чтобы не лишить ихъ единственной прислуги, -- заключалось въ томъ, что Сусанна каждый вечеръ торговала на улицѣ букетами.
   -- Гдѣ мой луидоръ, гдѣ мой луидоръ?!.. Его нѣтъ въ медальонѣ.... Что ты сдѣлала съ нимъ, Сусанна?-- вскричала Эмма, бросаясь къ кормилицѣ.
   -- Я его принесла тебѣ, милое дитя мое, отвѣчала послѣдняя, кладя на лотокъ золотую монету.
   Эмма съ восторгомъ схватила луидоръ.
   -- Но вы не спросите меня, какимъ образомъ эта монета очутилась въ моихъ рукахъ?
   Эмма пристально взглянула на Сусанну и тогда только замѣтила, что крупный потъ струился по лицу любящей старухи, а щеки ея покрылись багровыми пятнами, всегда обличавшими въ ней глубокое душевное волненіе.
   -- Говори, говори.... быстро вскричала маркиза.
   -- Это тотъ самый луидоръ, что былъ въ медальонѣ. Я не могла же не узнать его -- на немъ провернута дырочка надъ самой головой Карла десятаго.... Луидоръ этотъ сегодня далъ мнѣ Лудовикъ де-Фонтанье.
   -- Лудовикъ?
   -- Да; онъ заплатилъ имъ за два купленные у меня букета; вѣроятно спѣша отнести ихъ Маргаритѣ.
   -- Маргаритѣ!... Нѣтъ.... не можетъ быть.... ты ошиблась, Сусанна.... эта женщина....нѣтъ, нѣтъ, -- это невозможно!
   -- Хорошо, еслибъ это было такъ. Но, къ несчастію, де-Фонтанье еще хуже д*Эскомана; по-крайней-мѣрѣ у послѣдняго были одни пороки, но Лудовикъ превзошелъ его еще низостью и подлостью. Это вѣрно; я говорю, что вы не можете и не должны любить его болѣе.... О! Сусанну обмануть нельзя. Какъ только онъ бросилъ на мой лотокъ золотую монету, я тотчасъ узнала въ ней твой луидоръ, которымъ де-Фонтанье долженъ былъ бы дорожитъ какъ святыней. У меня запало подозрѣніе, и я дождалась его у магазина, гдѣ онъ что-то покупалъ, потомъ слѣдила за нимъ до самаго дома этой безчестной женщины. Онъ вошелъ туда на лѣстницу, съ цвѣтами въ рукахъ. Я давно уже знала, что онъ ходитъ къ ней, но не говорила вамъ, не хотѣла безпокоить; но сегодня я потеряла терпѣніе и дала себѣ слово непремѣнно разсказать все.... Надѣюсь, что его гнусная привязанность возбудитъ наконецъ въ моей Эммѣ полное презрѣніе и придастъ силы разлюбить эту вѣроломную змѣю. Одна я въ цѣломъ свѣтѣ, люблю васъ искренно; а онъ способенъ также промѣнять васъ, какъ промѣнялъ вашъ подарокъ на букеты.
   Давно ужъ Эмма не слушала своего стараго друга; съ первыхъ же словъ, произнесенныхъ Сусанною, золотая монета выскользнула изъ рукъ молодой женщины и покатилась по полу; сама Эмма упала на колѣни и въ безмолвномъ, неподвижномъ безжизненномъ положеніи выслушала отъ кормилицы это убійственное для нея открытіе.
   Сусанна Моле приняла въ объятія свою бѣдную питомицу; но при первомъ прикосновеніи кормилицы Эмма очнулась и, высвободившись изъ ея объятій, пронзительно вскрикнула:
   -- Пойдемъ, пойдемъ скорѣе!... Я боюсь, если увижусь съ нимъ; я возненавижу его.
   И Эмма бросилась вонъ изъ комнаты. Она побѣжала по улицѣ съ такой быстротой, что на второмъ же перекресткѣ вовсе исчезла изъ глазъ преслѣдовавшей ее Сусанны.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Женщина предполагаетъ, а апоплексія располагаетъ.

   Сватовство Лудовика де-Фонтанье было устроено Маргаритой Жели, съ тѣмъ, чтобъ сдѣлать молодаго человѣка обладателемъ чѣмъ-то въ родѣ милльона.
   Когда Маргарита убѣждала Лутовика не просить барона Вердье объ отсрочкѣ взысканія долговъ съ маркизы д'Эскоманъ и не вооружить противъ себя барона, она еще тогда имѣла въ виду эту блестящую и выгодную партію для Лудовика де-Фонтанье.
   Несмотря на то, что ей было хорошо извѣстно то нравственное униженіе и нищета, съ которыми боролась несчастная Эмма, но Маргарита все еще не была удовлетворена своей местью: ей хотѣлось, въ свою очередь, также похитить у своей соперницы ея возлюбленнаго, какъ маркиза нѣкогда его похитила у ней.
   И ничего не было легче для молодой дюнуазки исполнить это намѣреніе, еслибъ только она захотѣла искусить Лудовика де-Фонтанье своей собственной особой. Но она хорошо знала, что онъ -- человѣкъ властолюбивый, полный предразсудковъ и деспотическихъ тенденцій и навѣрное не удовольствовался бы второстепенной ролью, которую она могла удѣлить ему; онъ захотѣлъ бы безраздѣльно пользоваться своими правами, что было совершенно невозможно въ положеніи Маргариты. Цѣлый годъ, проведенный ею въ полной независимости, и роскоши, научилъ ее опытности, такъ-что она уже безошибочно могла цѣнить и своего прежняго любовника и своего новаго покровителя.
   Капиталисты -- это единственные, быть можетъ, люди, въ которыхъ еще уцѣлѣли преданія о волокитахъ стараго времени.
   Баронъ Вердье, банкиръ по рожденію, съ ранней еще юности дѣлалъ опустошительные наѣзды въ области контрабандной любви. Между прочими воспоминаніями стараго времени, у него осталась дочь, которой, взамѣнъ имени, онъ хотѣлъ дать то баснословное приданое, на какое нѣкогда имѣли право одни только побочныя дѣти принцевъ крови. Такое богатое приданое изумило и взбѣсило всѣхъ, на пространствѣ отъ улицы Cherche midi до Chaussée d'Antins.
   Банкиръ слишкомъ кичился какъ своимъ богатствомъ, такъ и задуманнымъ имъ планомъ, потому и не преминулъ похвалиться имъ предъ Маргаритой Жели. Послѣдняя нашла это обстоятельство благопріятнымъ, чтобъ устроить судьбу Лудовика де-Фонтанье и тѣмъ нанести рѣшительный ударъ маркизѣ д'Эскоманъ, а потому и поспѣшила воспользоваться представившимся случаемъ.
   Исполненію этого предпріятія какъ нельзя болѣе способствовали злые языки, шептавшіе банкиру, что между Маргаритой и де-Фонтанье возобновляются прежнія близкія отношенія. По поводу этихъ сплетней, предложеніе Маргариты было принято барономъ Вердье съ восторгомъ, такъ какъ оно вполнѣ опровергало оскорбительные намеки, насчетъ его любовницы.
   Послѣ этого Маргаритѣ Жели оставалось только склонить на бракъ Лудовика, безъ-вѣдома котораго она принялась за сватовство.
   Въ жизни человѣка бываетъ минута, въ которую онъ распо ложенъ на дурное дѣло, и этой-то минутой у Лудовика Маргарита старалась воспользоваться; она подстерегала ее съ терпѣніемъ кошки, выжидающей мышь.
   Молодой человѣкъ весь отдался этой женщинѣ. Она вполнѣ сознавала, что, при всемъ ея вліяніи на него, ей будетъ очень трудно заставить его рѣшиться на бракъ, если только она круто повернетъ дѣломъ. И потому съ необыкновеннымъ искусствомъ и разсчетомъ она подготовляла его постепенно; вдругъ она перестала порицать Эмму, выказывала къ ней полное сочувствіе, горевала о ея бѣдственномъ положеніи, говорила патетическія тирады и слегка давала понять Лудовику, что онъ не правъ въ отношеніи несчастной маркизы, не обвиняя его однакожъ вполнѣ въ ея горькой участи. При этомъ Маргарита тонко замѣчала, что онъ очень грустенъ и, вѣроятно, страдаетъ оттого, что не имѣетъ возможности возвратить Эммѣ потерянное изъ-за него состояніе.
   И въ это-то самое время въ улицѣ Pépinière продавались послѣднія бездѣлушки, чтобъ пріобрѣсти на вырученныя за нихъ деньги дневное пропитаніе.
   Противоположность между дѣйствительностію и мечтами Лудовика такъ сильно сокрушила его, что Маргаритѣ оставалось только подлить немного масла въ разгорѣвшійся огонь -- и не трудно было допытаться тайны; узнавъ ее, она положила, что наконецъ настала минута ея мщенія, и нимало не дрогнула. Нѣсколько обольстительныхъ словъ, немного слезъ -- и Маргарита восторжествовала. Она совершенно отуманила Лудовика, представивъ его воображенію цѣлый каскадъ банковыхъ билетовъ и, не медля ни минуты, тутъ же заставила Лудовика просить у барона Вердье руки его дочери. Послѣдній, конечно, согласился.
   Въ этомъ положеніи были дѣла, когда Маргарита, не помня себя отъ радости, поспѣшила насладиться своей побѣдой, хотя эта поспѣшность могла ее скомпроментировать. Она тотчасъ же придумала заказать бѣлошвейкѣ мнимое приданое, съ условіемъ, чтобъ его непремѣнно сшила швея, извѣстная подъ фамиліей мадамъ Луи. И такимъ образомъ бѣдная Эмма имѣла случай вдоволь наплакаться.
   Но де-Фонтанье еще не видѣлъ своей будущей невѣсты, и хотя онъ писалъ уже объ этомъ къ матери, но не получилъ отвѣта. Вечеромъ, въ самый день объясненія его съ Эммой, ему было назначено первое свиданіе съ невѣстой.
   Поставленный въ ложное положеніе, Лудовикъ съ какой стороны ни разсматривалъ, находилъ его безвыходнымъ, и потому, отбросивъ всякія сомнѣнія, пошелъ напрямикъ. Ему очень хотѣлось посовѣтоваться съ де-Монгла, но онъ не рѣшался изъ боязни его сарказмовъ.
   Поутру, въ день назначеннаго свиданія съ невѣстой, незначительное обстоятельство еще болѣе принудило его рѣшиться на бракъ по разсчету. Этотъ день былъ пріемный у Маргариты, и хотя Лудовику не было никакого дѣла до свѣтскихъ условій, но по случаю предстоящаго торжества было непростительно не порадѣть нѣсколько о своей особѣ. Пользуясь отсутствіемъ Эммы, онъ принялся тщательно осматривать свои костюмъ и замѣтилъ, что въ немъ недостаетъ очень многихъ принадлежностей, столь же необходимыхъ для свѣтскаго человѣка, какъ металлическая укупорка для бутылки шампанскаго.
   А между тѣмъ въ его карманѣ не было ни одного су.
   Потерять милльонъ изъ какой нибудь пары перчатокъ, ему казалось безразсуднымъ и непростительнымъ, до-того даже ужаснымъ, что мысль эта совсѣмъ заглушила въ немъ угрызенія совѣсти, которыя не переставали по-временамъ тревожить его со дня его помолвки.
   И Лудовикъ принялся отыскивать какую нибудь бездѣлушку чтобъ продажей ея нѣсколько поправить свои стѣсненныя обстоятельства въ такой рѣшительный день его жизни.
   Медальонъ съ луидоромъ, первымъ подаркомъ маркизы д'Эскоманъ, оставался единственной цѣнной вещью, пережившей конечное разореніе молодыхъ людей.
   Онъ снялъ медальонъ со стѣны, открылъ его и задумался.
   Но сомнѣніе не долго боролось съ увѣренностью сердца, которое такъ очерствѣло, что въ немъ не нашлось даже чувства деликатности, которая заставляетъ уважать воспоминанія. Лудовикъ совершенно позабылъ, какъ прежде дорожилъ онъ этимъ талисманомъ, какъ вѣровалъ въ него и какъ, наконецъ, чудотворно оправдалась эта вѣра; онъ даже забылъ, какъ дорого цѣнила эту вещицу Эмма и какъ берегла ее больше всего на свѣтѣ. Теперь онъ видѣлъ предъ собою одинъ только кусокъ золота и больше ничего; онъ смѣло, чтобъ не сказать дерзко, вынулъ изъ медальона монету и улыбнулся при мысли, что этотъ луидоръ нѣкогда сохранилъ его жизнь, а теперь, можетъ быть, доставитъ ему богатство.
   Дочь барона Вердье, несмотря на свое ограниченное приданое, принадлежала къ тому разряду общества, который мѣтко названъ полусвѣтомъ.
   Мать молодой дѣвушки была мѣщанка, въ полномъ значеніи этого слова. Соединяя въ себѣ притворство съ приторной покорностью, поползновеніе къ отличіямъ, съ неумѣньемъ отличить честный поступокъ отъ безчестнаго, она съ завистью смотрѣла на Маргариту. И послѣдней надо было употребить всѣ дипломатическія продѣлки, чтобъ склонить мать на первое свиданіе молодыхъ людей въ домѣ ея соперницы.
   Лудовикъ нашелъ Маргариту чрезвычайно смущенной отсутствіемъ барона Вердье, который былъ необходимъ въ настоящую минуту и, несмотря на это, не сдержалъ даннаго слова пріѣхать къ ней обѣдать, хотя обѣдъ былъ уже готовъ къ шести часамъ. Третья часть гостей, толпившихся въ ея салонѣ, вовсе не были ей извѣстны, потому что мать невѣсты, воспользовавшись позволеніемъ барона, пригласила кого ей вздумалось. Это взбѣсило Маргариту, она выходила изъ себя и съ трудомъ скрывала свою досаду.
   Положеніе Лудовика было еще хуже. Принятый довольно холодно матерью своей невѣсты, очутившійся въ совершенно незнакомомъ обществѣ, онъ почувствовалъ себя лишнимъ въ этомъ кругу. Маргарита, разсвирѣпѣвшая на прежнюю любовницу Вердье, совершенно забыла о Лудовикѣ, и только, случайно натолкнувшись на него, взяла его за руку и ввела въ кружокъ, въ которомъ сидѣла дочь барона.
   Это была молодая дѣвушка, лѣтъ двадцати, ни очень хороша и ни очень дурна; словомъ, она обладала всѣмъ, что только нужно для богатой наслѣдницы. Въ дѣвственныхъ чертахъ лица ея уже проглядывало вліяніе той атмосферы, которой она дышала; чрезъ густой слой румянъ и бѣлилъ на лицѣ ея просвѣчивала блѣдность, вялость выраженія. Глаза ея, несмотря на всѣ старанія придать имъ больше блеска, сохраняли замѣтные признаки сильнаго истощенія.
   Когда Лудовикъ де-Фонтанье окинулъ взглядомъ окружавшее его общество, онъ въ одно мгновеніе замѣтилъ черезъ головы, сидѣвшихъ дамъ, насмѣшливое лицо де-Монгла, саркастически улыбавшагося. Образъ его напомнилъ молодому человѣку все прошлое и онъ поспѣшилъ выйдти изъ кружка гостей, въ который введенъ былъ Маргаритой, и прямо направился къ старому другу, стоявшему у самаго входа въ гостиную.
   Шевалье де-Монгла, прислонясь къ косяку двери, равнодушно смотрѣлъ на величественное спокойствіе, царствовавшее въ гостиной Маргариты Жели. Когда Лудовикъ протянулъ ему руку, онъ непринужденно пожалъ ее, не выказавъ притомъ ни особеннаго удовольствія, ни особеннаго неудовольствія отъ встрѣчи съ нимъ.
   -- Кой чортъ! заговорилъ старый шевалье, обращаясь къ Лудовику: -- говорятъ, будто во Франціи нѣтъ дворянства, а между тѣмъ вотъ уже цѣлый часъ какъ я стою на этомъ мѣстѣ и безпрестанно слышу, какъ лакей провозглашаетъ имена титулованныхъ посѣтителей, изъ которыхъ каждый, какъ видно, имѣетъ неотъемлемое право на баронскую корону!... Жалѣю, что я не позаботился раньше о графскомъ титулѣ, слѣдующемъ мнѣ по наслѣдству, и все оставлялъ до женитьбы, желая раздѣлить его съ кѣмъ-нибудь. Да, теперь я, право, стыжусь моего скромнаго званія передъ такой чопорной аристократіей.
   Молодой человѣкъ покраснѣлъ до ушей, но де-Монгла притворился, что не замѣчаетъ этого и продолжалъ свой разговоръ въ томъ-же небрежномъ тонѣ. Онъ говорилъ безъ-умолку о самыхъ разнообразныхъ предметахъ, о скачкахъ, о политикѣ, даже высказалъ удивленіе, что не видно маркиза д'Эскоманъ въ гостиной Маргариты, но о свадьбѣ Лудовика не произнесъ ни слова.
   Съ величайшимъ нетерпѣніемъ слушалъ его Лудовикъ, надѣясь узнать, его мнѣніе о той, которая въ эту минуту его болѣе всего интересовала. Онъ не могъ разсчитывать на одобреніе своего стараго друга, но все-таки не могъ преодолѣть желанія заговорить о ней и оправдать ее въ глазахъ де-Монгла, точно также какъ оправдывалъ въ своихъ собственныхъ. Не умѣя скрыть любопытства, онъ наконецъ вызвалъ своего пріятеля на этотъ разговоръ.
   -- А когда-же вы поступите также какъ и я, старый другъ? спросилъ Лудовикъ, стараясь придать себѣ самый беззаботный видъ.
   -- Э! возразилъ старикъ:-- я постарше васъ и вамъ нечего удивляться, что я медленно подвигаюсь впередъ.
   Молодой человѣкъ замолчалъ и видимо колебался нѣсколько времени; потомъ нерѣшительно заговорилъ взволнованнымъ голосомъ.
   -- Какъ находите вы мое намѣреніе жениться, одобряете-ли вы его?
   Де-Монгла улыбнулся и ничего не отвѣчалъ.
   -- Къ-чему-же эта улыбка? къ-чему вы мнѣ отказываете въ добромъ совѣтѣ и въ то время, когда я нуждаюсь въ немъ болѣе чѣмъ когда-нибудь.
   -- Любезнѣйшій де-Фонтанье! еслибъ вы придавали моему мнѣнію хотя малѣйшую цѣну, вы навѣрное посовѣтовались-бы со мной немного раньше. Мнѣ слишкомъ мало остается жить, чтобъ попустому расточать свои совѣты; притомъ-же я взялъ за правило сѣять только тамъ, гдѣ можно выростить плодъ. Довольны-ли вы этимъ?
   Скрытность и уклончивый отвѣтъ де-Монгла не сбили съ толку, но сильно озадачили Лудовика. Очевидно, сила воли его еще колебалась, ему нужна была точка опоры и онъ искалъ ее въ старомъ пріятелѣ, дружеская рука котораго могла поддержать его слабость и безхарактерность. Желая придать себѣ въ глазахъ де-Монгла видъ геройскаго самопожертвованія, Лудовикъ старался убѣдить его, что онъ женится на богатой невѣстѣ, съ единственной цѣлью -- спасти несчастную Эмму отъ нищеты.
   --И вы думаете, прервалъ его старикъ, что маркиза д'Эскомганъ приметъ какое-нибудь подаяніе отъ мадемуазель Million?... Вы изумляете меня!... я вовсе не предполагалъ въ маркизѣ такихъ правилъ...
   Не Лудовикъ де-Фонтанье продолжалъ безостановочно говорить, какъ будто торопился высказать самый убѣдительный доводъ, оставленный имъ въ резервѣ.
   -- Да наконецъ, любезный шевалье, -- сказалъ онъ, я дѣлаю теперь то же самое, что вы ещё такъ недавно замышляли.
   -- Пожалуйста безъ сравненій! возразилъ старикъ.-- Нѣсколько разъ уже я толковалъ вамъ, что де-Монгла составляетъ исключеніе изъ общаго правила. Я не человѣкъ, а олицетворенный порокъ, и еслибъ чорту вздумалось сейчасъ предложить мнѣ свою руку -- я не задумался-бы принять ее, и увѣренъ, что всѣ благоразумные люди признали-бы мой поступокъ основательнымъ.... Но въ двадцать лѣтъ, когда солдатское ружье еще служило для меня надеждой на лучшую будущность, когда жизнь стараго воина была у меня въ перспективѣ.... въ двадцать лѣтъ, милостивый государь, я не забылъ-бы своего долга ни за какой банкирскій миліардъ.
   При этихъ жестокихъ и суровыхъ словахъ Лудовикъ де-Фонтанье опустилъ голову на грудь.
   -- Поистинѣ, прибавилъ де-Монгла, вы заставили меня забыть мой добровольный обѣтъ молчаній!... Добрыхъ двадцать минутъ какъ вы висите на ниточкѣ, въ ожиданіи ведра холодной воды на свою голову, какъ это дѣлаютъ въ нашихъ деревняхъ; но если вы загрязнитесь -- пеняйте тогда на одного себя...
   -- Я думалъ, m-r де-Монгла, что дружба ваша, которою я имѣлъ честь пользоваться, давала мнѣ право просить у васъ совѣта.
   -- Совѣта! но развѣ я не давалъ ихъ?... Я отгадалъ вашу слабую сторону и предчувствовалъ, что если вы не установитесь твердо въ жизни и утратите всѣ свои прекрасныя способности, то единственно по своей безхарактерности.... Вы не послушались моихъ совѣтовъ -- и предсказанія мои сбылись!.. Вы не совладѣли съ своими чувствами, сдѣлались жалкой игрушкой своихъ страстей и, подчиняясь имъ вполнѣ, вы также какъ и я, не имѣете настолько силы воли, чтобы отрѣшиться отъ нихъ. Вы слѣпо вѣрили заманчивымъ обѣщаніямъ своего восторженнаго воображенія; вы постоянно жили въ мірѣ фантазій и теперь только вы ознакомитесь съ практической жизнью, благодаря своимъ ошибкамъ и потерямъ!... Несмотря на мою порочную жизнь, я все-таки умѣлъ сохранить къ себѣ уваженіе; но при вашей безхарактерности вы и этого не въ состояніи поддержать, и что бы ни случилось, что бы вы ни предприняли, вамъ нѣтъ выхода изъ этей лужи, въ которую вы такъ неосмотрительно окунулись. Вы возбуждаете къ себѣ одно сожалѣніе, похожее на участіе къ игроку, за котораго не отвѣчаютъ...
   -- Шевалье! не торопитесь осуждать меня, вскричалъ де-Фонтавье.
   Въ эту минуту доложили, что ужинъ готовъ. Маргарита знакомъ указала Лудовику, чтобъ онъ провелъ подъ руку въ столовую дочь барона Вердье. Молодой человѣкъ, не много замѣшавшись, принялъ однако свою роль довольно спокойно.
   Но въ это мгновеніе онъ чувствуетъ, что кто-то крѣпко хватаетъ его за руку; онъ обертывается и видитъ передъ собою Сусанну Моле. Пользуясь отсутствіемъ лакеевъ, суетившихся въ столовой, она какъ-то проскользнула въ самую гостиную между оффиціантомъ, докладывавшимъ объ ужинѣ, и шевалье де-Монгла, стоявшемъ у дверей гостиной.
   Въ платьѣ, забрызганномъ грязью, съ растрепанными волосами и дико блуждающими взорами, что-то тихо и безсвязно бормоча губами, кормилица явилась какъ привидѣніе, посреди блестящаго и щегольскаго общества.
   -- Гдѣ она?... Что съ нею?... вскричала Сусанна, неистово тряся за руку Лудовика де-Фонтанье.
   Молодой человѣкъ помертвѣлъ. Онъ понялъ, что дѣло шло объ Эммѣ и предугадывалъ страшную катастрофу.
   -- Выгоните вонъ эту сумасшедшую! повелительно вскричала Маргарита, тотчасъ узнавъ въ этой загрязненной старухѣ кормилицу маркизы д'Эскоманъ.
   Но Сусанна Моле ничего не слыхала и никого не замѣчала, кромѣ Лудовика де-Фонтанье.
   -- Гдѣ дитя мое? продолжала кормилица:-- Эмма умерла и умерла изъ-за тебя, а ты, между тѣмъ, улыбаешься и веселишься на этомъ праздникѣ, у ногъ подлой женщины Неужели въ тебѣ нѣтъ ни капли теплой крови, безсовѣстный убійца? Неужели твоему развратному сердцу не доступны ни жалость, ни боязнь, ни безчестіе? Но за что я помогала тебѣ погубить мое собственное сокровище? И при этихъ словахъ Сусанна неистово била себя по лицу и въ грудь.-- Боже мой! еслибъ я знала гдѣ найдти ее, то, можетъ быть, поспѣла бы во-время.... Одно слово его -- и она будетъ жить.... Но, нѣтъ! она умерла.... она утопилась.... Когда я бѣжала по набережной и взглянула на рѣку -- мнѣ кто-то подсказалъ: "она тамъ"!.... Но ты, негодяи, не думай наслаждаться своимъ преступленіемъ; ты будешь тамъ-же, но только не вмѣстѣ съ Эммой, нѣтъ, ты будешь въ аду, и самый адъ изумится твоему злодѣянію.
   При послѣднихъ словахъ, Сусанна Моле выхватила изъ-за пояса небольшой ножъ и нанесла внезапный ударъ въ грудь Лудовика. Лезвее разодрало платье и слегка коснулось тѣла.
   Всѣ присутствовавшіе вскрикнули отъ ужаса. Дамы закрыли лице руками. Сусанна Моле снова занесла ножъ, чтобы вторично поразить Лудовика; но въ эту минуту де-Монгла вырвалъ изъ рукъ ея оружіе.
   -- Схватите, схватите ее! закричала Маргарита въ порывѣ неистоваго бѣшенства.
   -- Не прикасайся никто къ этой женщинѣ!-- въ свою очередь закричалъ Лудовикъ де-Фонтанье, бросаясь между Сусанной и слугами, которые намѣревались схватить бѣдную кормилицу.-- Она имѣетъ полное право говорить такъ; она сказала истину... Да, я поступилъ очень подло съ ея госпожей!....
   Утомленная этой сценой, Сусанна Моле упала на полъ въ изнеможеніи и осталась неподвижна и нѣма, только всѣ члены ея тѣла сводились судорогами и зубы скрежетали.
   -- У васъ теперь другія обязанности, -- а эту женщину оставьте на мое попеченіе; сказалъ шевалье де-Монгла.
   Лудовикъ де-Фонтанье понялъ сдѣланный ему намекъ.
   -- Прощайте! вскричалъ онъ, обращаясь къ старику, и выбѣжаль изъ гостиной на лѣстницу.
   -- Если вы сколько нибудь сочувствуете сумасбродству нашего друга -- не поздравляю васъ! тихо сказала Маргарита шевалье, когда, по его приказанію, слуги выносили Сусанну Моле изъ гостиной, для того; чтобъ положить ее въ карету де-Монгла.
   -- Гмъ! это сумасбродство уже принесло ему счастіе.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? спросила Маргарита Жели
   -- А то, что онъ избѣгнулъ неровной партіи.
   -- Я васъ не понимаю,
   -- Онъ избѣгнулъ видѣть неудовольствія какъ исчезаетъ мильонъ въ ту самую минуту, какъ воображалъ его у себя въ карманѣ.
   -- Почему такъ?
   -- Потому что одинъ изъ друзей барона Вердье сообщилъ мнѣ сейчасъ, что въ шестомъ часу вечера бѣднаго барона поразилъ апоплексическій ударъ. Очень можетъ быть, что онъ не оставилъ послѣ себя завѣщанія.
   Маргарита Жели вскрикнула. Она заставила себя упасть въ обморокъ; но де-Монгла не дожидался окончанія этой трагикомической сцены и поспѣшилъ къ Сусаннѣ Моле, откланявшись самымъ утонченнымъ образомъ хозяйкѣ дома.
   Всю ночь напролетъ Лудовикъ де-Фонтанье проискалъ Эмму. Напрасные поиски его продолжались еще нѣсколько мѣсяцевъ: онъ искалъ ее въ Парижѣ, въ окрестностяхъ его, но нигдѣ не находилъ -- слѣды маркизы д'Эскоманъ совершенно исчезли.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Сѣдина въ голову, а чортъ въ ребро.

   Баронъ Вердье оставилъ послѣ себя завѣщаніе. Оно очень интересовало Маргариту, не потому, чтобъ она желала знать, оставилъ-ли богатый банкиръ что нибудь своей побочной дочери; напротивъ, это нисколько не безпокоило Жели послѣ новаго доказательства совершенной безхарактерности Лудовика де-Фентанье,-- Маргарита хотѣла знать завѣщаніе банкира изъ личныхъ своекорыстныхъ интересовъ. Она желала не быть забытой покойникомъ и надежды ея дѣйствительно оправдались.
   Великодушный при жизни, баронъ Вердье оказался столь-же великодушнымъ и послѣ смерти: онъ не позабылъ щедро наградить ни одно изъ приближенныхъ къ нему лицъ, которыя услаждали его земную жизнь. На долю Маргариты Жели выпало самое роскошное награжденіе, -- онъ оставилъ ей по завѣщанію такую значительную сумму, какая совершенно могла-бы обезпечить благополучіе нѣсколькихъ семействъ.
   Но при всемъ этомъ Маргарита не была счастлива. Оскорбленное самолюбіе щемило сердце молодой женщины. Роковой вечеръ, описанный нами въ предъидущей главѣ, оставилъ въ ея памяти самыя непріятныя впечатлѣнія. Она была возмущена неблагодарностью и презрительнымъ обхожденіемъ людей, которыхъ она такъ радушно принимала въ своемъ роскошномъ домѣ и кормила дорогими обѣдами.
   Обыкновенно, когда въ молодой женщинѣ, полной энергіи, начинаютъ потухать пылкія страсти, тогда взамѣнъ ихъ проявляется въ ней непомѣрное самолюбіе, въ которомъ сосредоточивается вся ея жизнь.
   Не лишенная отъ природы здраваго смысла, Маргарита поняла, что какъ-бы общество ни было распущенно, безсовѣстно, но оно требуетъ отъ лицъ, вступающихъ въ среду его, нѣкотораго права на общее уваженіе. Она сообразила, что для полученія этого права ей необходимо пріобрѣсти новое имя и не называться больше Маргаритой Жели.
   Фениксъ сжигалъ себя, чтобы снова возникнуть изъ своего пепла; точно также и женщины, подобныя Маргаритѣ, выходятъ замужъ затѣмъ, чтобъ возродиться. Кромѣ имени, Маргариту, довольную въ матеріальномъ отношеніи, начали соблазнять титулы, гербы на дверцахъ кареты и ливреѣ для слугъ; она готова была жертвовать всѣмъ, чтобъ только пріобрѣсти значеніе въ обществѣ и получить право унижать въ свою очередь тѣхъ, которые прежде ее такъ чернили и явно презирали.
   Нужно отдать ей справедливость, что первая мысль, мелькнувшая въ ея головѣ, принадлежала человѣку, котораго нѣкогда она такъ страстно любила. Но прошло довольно времени, а Лудовикъ де-Фонтанье нигдѣ не показывался. Сначала еще встрѣчали его въ Парижѣ, но онъ не хотѣлъ узнавать знакомыхъ, избѣгалъ ихъ и бродилъ по улицамъ, худой, разстроенный, всегда чѣмъ-то озабоченный и мрачный. Потомъ онъ вдругъ исчезъ. Однажды Маргаритѣ сказали, что его видѣли въ сенъ-жерменскомъ лѣсу, гдѣ онъ гулялъ въ-троемъ, съ пожилой дамой и молодой дѣвушкой; но, несмотря на частыя поѣздки Маргариты въ павильонъ Генриха IV, она ни разу не встрѣтила тамъ Лудовика и ограничилась однимъ удовольствіемъ пощеголять на терассѣ этого павильона своимъ роскошнымъ нарядомъ, выказавъ притомъ глубокимъ трауромъ вѣчную благодарность великодушію и памяти умершаго покровителя. Наконецъ, нигдѣ не встрѣчая Лудовика, Жели рѣшила, что онъ вѣроятно отъискалъ маркизу д'Эскоманъ и снова отдался ея идилической любви, въ какомъ-нибудь мирномъ уединенномъ уголкѣ. И Маргарита дала себѣ слово, при первомъ-же свиданіи съ шевалье де-Монгла, ловко вывѣдать отъ него все, что онъ знаетъ о своемъ молодомъ другѣ и удостовѣриться въ справедливости своихъ предположеній, потому-что ненависть ея къ маркизѣ д'Эскоманъ нисколько не ослабѣла.
   Разсудивъ, что за неимѣніемъ монаха монастырь не долженъ оставаться пустымъ, Маргарита открыла двери своей гостиной, въ которой не замедлила появиться цѣлая толпа новыхъ искателей ея вниманія и расположенія. Она старалась удалить изъ своего салона всѣхъ тѣхъ мужчинъ и женщинъ, которыхъ присутствіе могло-бы подать поводъ къ предположенію, что она хочетъ продолжать прежній образъ жизни; но старанія ея были напрасны и она скоро замѣтила, что даже самые усердные изъ ея обожателей вовсе не добиваются ея руки.
   Этотъ новый ударъ, щелкнувшій ея самолюбіе, возмутилъ старую гризетку.
   Горы не двигались съ мѣста, а не шли къ ней навстрѣчу; зато она сама пошла навстрѣчу къ нимъ. Рѣшившись во что бы то ни стало преобразиться въ супругу какого-нибудь полуотжившаго дворянина, она постаралась сблизиться съ тѣми изъ своихъ посѣтителей, которые могли легче пойдти на ея удочку. Само собою разумѣется, что сначала выборъ ея былъ довольно строгій: ей хотѣлось соединить въ своемъ будущемъ мужѣ и молодость, и значительное положеніе въ свѣтѣ и даже, если можно, совершенную покорность ея волѣ. Но кругъ ея гостей увеличивался, а руки ея просить никто и не думалъ.
   Неудачи въ осуществленіи честолюбивыхъ замысловъ, заставили Маргариту подумать, что если подобныя затрудненія продолжатся еще долѣе, то она принуждена будетъ заживо умереть для общества нравственной смертью честной женщины. Мысль эта испугала ее и въ минуту горькаго раздумья она спросила себя: если Французы остаются такъ неподатливы на всѣ обольщенія и приманки богатой молодой невѣсты, то почему-же не обратиться ей къ иностранцамъ, которыми прежде она пренебрегала? И Маргарита, задавъ себѣ этотъ вопросъ, взяла карту Германіи и стала пристально разсматривать всѣ прибрежные города этой страны, какъ будто можно было угадать по картѣ именно ту мѣстность, въ которой отвергнутая невѣста могла найдти себѣ въ мужья титулованнаго нѣмецкаго простака.
   Въ минуту этихъ глубокомысленныхъ занятій, ей доложили о пріѣздѣ шевалье де-Монгла. Маргарита ласково встрепенулась и въ головѣ ея промелькнула мысль о Лудовикѣ де-Фонтанье.
   Съ нѣкотораго времени, въ-особенности послѣ переселенія въ Парижъ, шевалье де-Монгла во многомъ измѣнилися. У старика уже не было той гордой осанки; онъ былъ очень мраченъ и даже печаленъ; на лицѣ его, еще не изборозженномъ старческими морщинами, хотя и проглядывала веселая улыбка; глаза его еще блестѣли удовольствіемъ при одной мысли о беззаботной прошлой жизни своей, -- но проблески эти были мимолетны и явно противорѣчили его обычному грустному настроенію.
   Де-Монгла принадлежалъ къ свѣтскому обществу той эпохи, когда женщинѣ, даже сомнительной репутаціи, оказывалось со стороны мужчинъ полное уваженіе и строго соблюдались передъ ней всѣ условія приличій. Шевалье остался вѣренъ своимъ старымъ привычкамъ, и потому, войдя въ гостиную Маргариты, онъ почтительно поцѣловалъ у ней руку.
   Между ними тотчасъ завязался разговоръ о самыхъ обыкновенныхъ предметахъ; потомъ Маргарита незамѣтно свела его на Шатодёнъ, заговорила объ общихъ старыхъ знакомыхъ и наконецъ о маркизѣ д'Эскоманъ, который былъ такъ преданъ ей, а отъ маркиза, разумѣется, перешла къ женѣ его. Маргаритѣ казалось, что она чрезвычайно искусно коснулась въ разговорѣ желаемой темы.
   Но несмотря на всю ея ловкость, Маргаритѣ трудно было провести такого опытнаго собесѣдника, какъ шевалье де-Монгла. Въ самомъ дѣлѣ такъ и случилось. Именно, въ то время, когда Жели, желая удовлетворить свое любопытство, начала говорить съ участіемъ и сожалѣніемъ о несчастныхъ влюбленныхъ, -- де-Монгла засыпалъ ее сарказмами, и краснорѣчіе молодой женщины оказалось совершенно неудачнымъ.
   Наконецъ де-Монгла сталъ раскланиваться. Маргарита хотя еще досадывала на него за прежнее, однакожъ теперь очень привѣтливо простилась съ нимъ, протянула ему два раза руку и просила его почаще заглядывать въ ея салонъ.
   -- Охотно исполнилъ-бы ваще желаніе, проговорилъ старикъ: -- къ сожалѣнію никакъ не могу воспользоваться вашимъ лестнымъ приглашеніемъ.
   -- Печему такъ?
   -- Взгляните и вы догадаетесь почему, сказалъ кавалеръ, подавая ей свою визитную карточку, на которой посерединѣ виднѣлся графскій гербъ съ подписью: графъ де-Монгла и одинъ уголъ, отмѣченный словомъ "проститься", былъ загнутъ.
   Сердце Маргариты затрепетало отъ радости, когда она прочла на карточкѣ -- "графъ де-Монгла".
   -- Я приготовилъ эту карточку отдать вашему швейцару, еслибъ не имѣлъ удовольствія застать васъ дома.
   -- Такъ вы графъ? томно вздохнувъ, спросила шатодёнская гризетка.
   -- Вы меня хорошо знаете и вѣрно никакъ не заподозрите въ недобросовѣстномъ намѣреніи воспользоваться чужимъ званіемъ.
   -- И такъ вы уѣзжаете?
   -- Да.
   -- Въ Шатодёнъ?
   -- Нѣтъ; я ѣду.... ѣду путешествовать.
   -- Не въ Германію ли?
   -- Не много подальше.
   -- Куда-же именно -- скажите. Моя дорожная карета уже приготовлена цѣлыя сутки. Если намъ по дорогѣ, -- я согласна сопутствовать вамъ, графъ.
   -- Не думаю.
   -- Полноте, говорите поскорѣе, безъ загадокъ... Ну, хороша-ли страна, куда вы ѣдете?... веселятся-ли тамъ?... Даю вамъ честное слово, что и я поѣду съ вами.
   -- Объ ней говорятъ разно: иные предполагаютъ, что въ этой странѣ царствуетъ вѣчный сонъ; другіе, напротивъ, утверждаютъ, что она погружена въ міръ мечтаній. Я сначала развѣдаю объ ней поподробнѣе и потомъ дамъ вамъ завтра положительный отвѣтъ.
   -- Не увидитесь-ли вы съ Лудовикомъ де-Фонтанье?
   -- О, съ этимъ несчастнымъ юношей я надѣюсь встрѣтиться тамъ, куда ѣду!
   При послѣднихъ словахъ Маргарита поняла старика. Она съ ужасомъ взглянула на него; но де-Монгла, какъ ни въ чемъ не бывало, громко захохоталъ.
   -- Чего-жъ вы испугались? продолжалъ онъ. Завтра, ровно въ полдень, я пущу себѣ пулю въ лобъ. Не повѣрите, какъ я радъ, что вы вызвали меня на откровенность, потому что завтра -- по собственному-ли желанію или нѣтъ, но вы все-таки въ назначенный часъ вспомните старика и клянусь вамъ, очаровательная Маргарита, что ваше мимолетное воспоминаніе согрѣетъ послѣднія минуты моей жизни.
   -- Вы кажется съ ума сошли, графъ?
   -- Охотно вѣрю вамъ и впродолженіе двадцати часовъ готовъ оставаться сумашедшимъ.
   Маргарита Жели задумалась.
   -- Извините, прелестная Маргарита! началъ де-Монгла,-- но мнѣ нѣтъ времени. Я долженъ еще съѣсть три обѣда, развести по знакомымъ три такія же карточки, -- я не хочу оставить по себѣ память человѣка непонимавшаго свѣтскихъ приличій.
   -- Графѣ де-Монгла, проговорила быстро Маргарита -- чувствуете-ли вы отвращеніе къ женитьбѣ или нѣтъ?
   -- Смотря по обстоятельствамъ.
   -- Къ женитьбѣ на богатой женщинѣ?
   -- Я всю жизнь боролся съ преобладающей во мнѣ антипатіей къ женитьбѣ, но никакъ не могъ преодолѣть ее.... Впрочемъ, при настоящихъ моихъ обстоятельствахъ, отвращеніе это во мнѣ теперь ослабло.
   -- И даже тогда, еслибъ эта женщина называлась Маргарита Жели?
   -- И даже тогда.
   -- Въ такомъ случаѣ вамъ не зачѣмъ лишать себя жизни -- вотъ вамъ рука моя.
   При такомъ неожиданномъ предложеніи, старый Шевалье нисколько не удивился и не растрогался.
   -- А-а! проговорилъ онъ, -- какъ-же я недогадливъ! Мнѣ совсѣмъ не приходило въ голову, что вамъ нуженъ титулованный мужъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, прелестная Маргарита, вы не найдете другой, столь выгодной партіи и не пріобрѣтете дешевле графскаго титула. Я старикъ и, признаюсь, мнѣ шестьдесятъ пять лѣтъ; притомъ еще я подверженъ апоплексіи, которой вы уже разъ обязаны своимъ счастіемъ, и потому вы можете надѣяться въ скоромъ времени остаться и богатой и титулованной вдовой. Трудно рѣшить, кто болѣе выигрываетъ изъ насъ въ этой полюбовной сдѣлкѣ: я говорю такъ потому, что мы оба, конечно, не ошибаемся насчетъ нашей сдѣлки.
   Въ знакъ согласія Маргарита Жели кивнула головой.
   Между ними все было рѣшено и счастливый женихъ откланялся. Маргарита отвѣчала на его вѣжливые поклоны очень низкимъ реверансомъ.
   Такое быстрое рѣшеніе стараго джентльмена возмутило всѣхъ его знакомыхъ и оттолкнуло отъ него друзей, которыхъ онъ достаточно пріобрѣлъ въ Парижѣ. Они не скрывали своего негодованія, явно отворачивались отъ него и избѣгали при встрѣчѣ съ нимъ всякаго сближенія. Впрочемъ де-Монгла нисколько не безпокоился и не огорчался, потому что ему было вовсе не до друзей; занятый цѣлые дни хлопотами о приготовленіяхъ къ свадьбѣ, онъ не имѣлъ ни одной минуты свободной, чтобъ обратить вниманіе на такія мелочныя обстоятельства. Все время свое онъ посвящалъ невѣстѣ и оффиціальнымъ пріемамъ въ залѣ нижняго этажа своего замка, повсюду сопутствуемый неотступно какимъ-то незнакомцемъ, довольно подозрительной наружности, который со дня помолвки де-Монгла не покидалъ его ни на минуту и слѣдилъ за нимъ какъ тѣнь.
   Маргарита Жели приходила въ восторгъ отъ такой блестящей партіи и ждала съ величайшимъ нетерпѣніемъ того радостнаго дня, въ который графиня де-Монгла дастъ у себя въ роскошномъ отелѣ первый блистательный балъ. Она такъ хорошо знала свѣтъ и людей, что не могла не оцѣнить всей важности и выгоды этой партіи. Одно только безпокоило Маргариту -- характеръ ея будущаго супруга, къ странностямъ котораго она не могла привыкнуть. Де-Монгла былъ къ ней чрезвычайно внимателенъ и любезенъ, съ утонченной вѣжливостію придворныхъ кавалеровъ XVIII столѣтія, но при всемъ этомъ сохранялъ въ разговорѣ свой обычный саркастическій тонъ, сыпалъ колкими намеками, какъ будто шутя, такъ что не разъ заставлялъ молодую невѣсту свою хмурить брови съ видимымъ неудовольствіемъ. Обстоятельство это легко могло повести къ ссорѣ и къ разрыву между старымъ женихомъ и молодой невѣстой; но послѣдняя слишкомъ дорожила такой выгодной партіей, и молча сносила всѣ его насмѣшки.
   Наконецъ наступилъ давножеланный день свадьбы. Она совершилась безъ малѣйшаго блеска и шума, очень тихо и скромно; гостей никого не звали; только четыре свидѣтеля и маклеръ присутствовали при этомъ торжествѣ. Маргарита не воспользовалась даже правомъ дѣвицы и не надѣла на голову цвѣтовъ невинности; но за-то подвѣнечное платье ея и прочія украшенія женскаго туалета отличались роскошью и великолѣпіемъ.
   Назначенный часъ для заключенія свадебнаго контракта давно уже прошелъ, но ни женихъ, ни свидѣтели его не являлись къ невѣстѣ. Графъ де-Монгла, повидимому, не очень торопился. Часы проходили съ необыкновенной быстротой. Терпѣніе Маргариты истощилось. Она была внѣ себя. На ея прекрасномъ лицѣ выказывалось страшное безпокойство и лихорадочное ожиданіе; въ ея порывистыхъ и нервныхъ движеніяхъ проглядывала сдержанная досада. Кружевной носовой платокъ больше всего пострадалъ въ рукахъ разсерженной невѣсты. Она немилосердно мяла его, безжалостно отрывала дорогія кружева и въ-сердцахъ бросала клочки ихъ на паркетъ своей роскошно убранной гостиной, въ которой находились еще двѣ шестидесятилѣтнія дамы, приживалки всѣхъ богатыхъ домовъ, куда обыкновенно онѣ являлись, чтобы хорошо поѣсть и попить. Несмотря на всѣ старанія этихъ почтенныхъ старушекъ развлечь свою молодую хозяйку. онѣ не могли ничего сдѣлать.
   Наконецъ на улицѣ раздался стукъ колесъ подъѣхавшаго къ подъѣзду экипажа, и почти въ то же время послышался на лѣстницѣ звонкій голосъ графа де-Монгла. Черезъ нѣсколько минутъ двери гостиной отворились и въ нихъ появился старый женихъ, ведя подъ руку красиваго среднихъ лѣтъ мужчину, въ которомъ раздосадованная долгимъ ожиданіемъ невѣста узнала прежняго и очень близкаго своего знакомаго маркиза д'Эскоманъ.
   Маргарита поблѣднѣла. Въ головѣ ея мелькнула мысль, что де-Монгла нарочно приготовилъ ей такую импровизированную встрѣчу. Прежде чѣмъ она оправилась отъ смущенія, графъ де-Монгла подошелъ къ ней съ самымъ простодушнымъ видомъ и очень любезно и развязно проговорилъ:
   -- Извините, прелестная графиня, -- я васъ заставилъ немного подождать; за-то скука вашего ожиданія выкупается вполнѣ сюрпризомъ, который я вамъ приношу. Сверхъ всѣхъ выгодъ, предвидѣнныхъ вами въ бракѣ съ дряхлымъ кавалеромъ прошлаго столѣтія, мнѣ казалось, вы упустили его угодливость. Я хотѣлъ поправить вашу ошибку и, предугадывая, что для васъ ни что не можетъ быть пріятнѣе, какъ увидѣться съ старыми друзьями въ счастливый день нашей свадьбы, я убѣдилъ маркиза покинуть на нѣсколько дней свой мирный уголокъ въ Дюнуа, а другаго вашего молодаго друга я высвободилъ изъ-подъ строгой опеки матери на однѣ только сутки.... Перваго имѣю честь представитъ, а второй да вотъ и онъ,-- проговорилъ старый женихъ, указывая на двери гостиной, въ которыхъ показался Лудовикъ де-Фонтанье. Не правда-ли, графиня, какъ радостно начинается нашъ супружескій союзъ?
   Совершенно сбитая съ толку, Маргарита молча смотрѣла то на одного, то на другаго героя своихъ романическихъ похожденій. Лица обоихъ представляли замѣчательный контрастъ.
   Маркизъ д'Эскоманъ не выказалъ ни малѣйшаго замѣшательства въ своей новой роли, предоставленной ему старымъ другомъ и нисколько не стѣснялся, повидимому, быть дѣйствующимъ лицомъ въ этой комедіи, въ которой амплуа честной женщины съ большимъ значеніемъ въ обществѣ приняла на себя дюнуазская гризетка. Маркизъ даже не измѣнился въ лицѣ, встрѣтясь съ человѣкомъ, бывшимъ два раза его соперникомъ въ любви. На общій поклонъ, сдѣланный Лудовикомъ при входѣ въ гостиную, д'Эскоманъ отвѣчать холоднымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ чрезвычайно вѣжливымъ поклономъ: при этомъ онъ пожалъ своему старому пріятелю де-Монгла руку съ такой горячностью, которая предвѣщала въ будущемъ полное согласіе и возобновленіе прежнихъ дружескихъ отношеній.
   Напротивъ, Лудовикъ де-Фонтанье казался смущеннымъ. Ему видимо было не ловко въ кругу своихъ старыхъ друзей; онъ отворачивался отъ маркиза, и опускалъ глаза, избѣгая встрѣчи съ глазами Маргариты.
   Подслащенная пилюля, поднесенная де-Монгла своей молодой невѣстѣ, была ею вполнѣ понята. Въ ту торжественную минуту своей- жизни, когда она готовилась искренно отречься отъ своихъ прежнихъ заблужденій, де-Монгла воскресилъ въ памяти Маргариты весь позоръ ея прошлой жизни, поставивъ лицомъ къ лицу съ своей невѣстой двухъ прежнихъ ея любовниковъ. Въ первую минуту замѣшательства Маргарита поднесла-было руку къ шляпкѣ, готовясь сбросить ее съ головы и объявить, что отказывается отъ чести быть графиней де-Монгла; но, нѣсколько подумавъ, она покраснѣла отъ такого малодушія и, презрительно улыбнувшись, бросила на стараго жениха взоръ полный негодованія и угрозы.
   Дѣло впрочемъ уладилось. Маргарита предложила руку Лудовику, и всѣ они отправились въ муниципальный совѣтъ, для совершенія брачнаго контракта, а оттуда въ церковь. Впродолженіе всей дороги Лудовикъ былъ чрезвычайно взволнованъ. Губы его дрожали; онъ то блѣднѣлъ, то краснѣлъ, едва переводя дыханіе. Крупный потъ градомъ катился съ его лица, хотя день вовсе не былъ очень жарокъ.
   Маргарита шла молча. Смущеніе ея, столь явственное въ подобномъ положеніи женщины, не совсѣмъ прошло. Она вся сосредоточилась въ самой себѣ и черные глаза ея, подернутые томной влагой, съ упованьемъ смотрѣли на безоблачное бирюзовое небо или обращались на Лудовика,
   Послѣ вѣнца, новобрачная нѣсколько минутъ осталась вдвоемъ съ Лудовикомъ, въ сторонѣ отъ прочихъ поѣзжанъ. Она наклонилась къ нему и что-то шепнула на ухо, что никто не могъ разслышать. Увлеченный Лудовикъ совсѣмъ позабылъ, что находился въ церкви и, быстро схвативъ маленькую руку графини, страстно поцѣловалъ ее. Маргарита бросила на него недовольный взглядъ и обернулась къ своему мужу съ торжествующей улыбкой женщины, которой желанія исполнились.
   Графъ де-Монгла тотчасъ подошелъ къ молодой женѣ, подалъ ей руку и повелъ къ каретѣ, ожидавшей ихъ у подъѣзда церкви.
   Новобрачная очень любезно приняла услужливость стараго мужа, не сводя, впрочемъ, глазъ съ Лудовика де-Фонтанье. Послѣдній, послѣ разговора съ нею, простоялъ еще нѣсколько минутъ, въ какой-то нерѣшительности, находясь въ сильномъ волненіи; потомъ быстро обернулся въ сторону маркиза д'Эскомана, пристально измѣрилъ его глазами и, какъ человѣкъ избѣгающій неровной борьбы, поспѣшно удалился въ улицу S-t Honoré.
   Веселое лицо графини де-Монгла вдругъ подернулось тѣнью неудовольствія.
   -- Какъ! вскричала она, -- де-Фонтанье уже оставляетъ насъ?
   Старый мужъ взглянулъ по направленію глазъ Маргариты и, съ величайшей угодливостью, бросился догонять удаляющагося друга. Забавная сцена эта не укрылась отъ наблюдательности маркиза д'Эскоманъ и онъ, сидя въ своей каретѣ, помиралъ со смѣху.
   -- Чортъ побери, мой любезнѣйшій!.... Ну, не безбожно-ли съ вашей стороны истощать послѣднія силы новобрачнаго старика и заставить меня бѣжать въ погоню за вами, вскричалъ графъ де-Монгла, настигая Лудрвика де-Фонтанье.
   Молодой человѣкъ обернулся.
   -- Куда вы? продолжалъ старикъ, задыхаясь отъ усталости; -- неужели вы боитесь прелестныхъ глазъ, которые вамъ такъ близко знакомы.
   -- Нѣтъ; отвѣчалъ серьезно Лудовикъ, -- я обѣщалъ моей матери вернуться сегодня же вечеромъ домой. Но прежде чѣмъ я поѣду въ Сенъ-Жермень, мнѣ хочется навѣстить въ больницѣ умирающую Сусанну.
   -- А!.. каково ея здоровье?.... Занятый свадебными хлопотами, я не успѣлъ въ послѣдніе дни побывать у нея.
   -- Къ несчастію, сумашествіе ея доходитъ до бѣшенства.
   -- Но за ней тамъ хорошо смотрятъ, и ваше посѣщеніе нисколько не облегчитъ ея болѣзни. Она навѣрно даже не узнаетъ васъ. Вы можете увидѣть ее въ другой разъ; а теперь пойдемъ ко мнѣ: графиня приказала доставить какъ во-что-бы то ни стало. Согласитесь, любезный другъ, что я не могу ослушаться молодой жены и не исполнить ея желанія въ первый день свадьбы, не рискуя навлечь на себя неудовольствіе, что, само-собою разумѣется, для новобрачнаго поведетъ къ дурнымъ послѣдствіямъ. И такъ, идемъ скорѣе -- насъ ожидаютъ!
   -- Не могу, шевалье, отвѣчалъ де-Фонтанье, величая, по старой привычкѣ, прежнимъ титуломъ своего пріятеля; -- не могу идти съ вами.
   -- Да вы съ ума сошли, любезнѣйшій! вскричалъ де-Монгла.-- Вы, по всему видно, хотите возбудить во мнѣ страшныя подозрѣнія.... Приглашая васъ и маркиза д'Эскоманъ на свадьбу ко мнѣ, я желалъ, чтобъ вы оба, какъ соучастники первыхъ ошибокъ Маргариты, были свидѣтелями ея добровольнаго отреченія отъ заблужденія прошлой жизни.... Уважая въ васъ благородномыслящаго человѣка, я вполнѣ надѣялся, что вы будете смотрѣть на нее какъ на жену своего стараго пріятеля и что присутствіе ваше при вѣнцѣ укрѣпитъ ея рѣшимость сдѣлаться честной женщиной, Съ своей стороны Маргарита должна дорожить именемъ графини де-Монгла и новымъ положеніемъ своимъ въ обществѣ. Что же послѣ этого могло произойти между моей женой и вами, мой другъ?
   -- Не спрашивайте меня ни о чемъ, -- я не стану вамъ отвѣчать. Оставьте меня, если вы сколько нибудь жалѣете вашего друга. Достаточно упрековъ моей совѣсти, довольно призрака умершей Эммы, который преслѣдуетъ меня повсюду, чтобъ ни днемъ ни ночью я не имѣлъ покоя.
   Послѣднія слова Лудовикъ произнесъ съ необыкновеннымъ одушевленіемъ, такъ что старикъ, слушая его, вмѣсто изумленія, вызваннаго такими загадочными словами де-Фонтанье, обнаружилъ къ нему самое теплое участіе.
   -- Превосходно! Прекрасно, мое бѣдное дитя! проговорилъ де-Монгла, крѣпко пожимая руку Лудовика. Вполнѣ уважая вашу деликатность, я не требую отъ васъ большей откровенности въ томъ, что я предвидѣлъ. Вы хорошо пользуетесь опытомъ, такъ дорого пріобрѣтеннымъ вами -- и разумно дѣлаете. Теперь понимаю, что ваше внезапное бѣгство отъ насъ не что иное какъ первая борьба съ самимъ собою -- и изъ нея вы вышли побѣдителемъ жаль, что вы не сдѣлали, этого ранѣе шестью мѣсяцами, -- теперь не мучили-бы васъ угрызенія совѣсти.
   Лудовикъ де-Фонтанье тяжело вздохнулъ и слезы градомъ покатились у него изъ глазъ.
   -- Но вы слишкомъ много раскаиваетесь, сказалъ де-Монгла: -- вы преувеличиваете свои проступки. Виноваты не вы, а скорѣе вашъ вѣкъ, какъ мнѣ кажется. Въ старое время и мы также любили, но не увлекались до самозабвенія. Впрочемъ позднѣе десятью годами всякій дурной поступокъ былъ-бы извинителенъ и для маркизы д'Эскоманъ, -- философски прибавилъ графъ де-Монгла.
   -- Да, еслибъ она была жива, грустно сказалъ де-Фонтанье. Понимаете ли вы, де-Монгла, что мысль -- она лишила себя жизни -- тяготитъ мое сердце, какъ камень, и отравляетъ лучшія минуты дней моихъ.
   -- Она жива; сто разъ я говорилъ вамъ объ этомъ. Если такой старый грѣшникъ, какъ я, такой пылкій сумасбродъ, какъ вы, готовы въ минуту отчаянія пустить себѣ пулю въ лобъ, то не думайте, чтобъ молодая женщина, подобная вашей Эммѣ, женщина страстно любящая и вѣрующая -- бросилась въ воду или рѣшилась на самоубійство. Нѣтъ, этого не случится до-тѣхъ-поръ, пока въ сердцѣ ея останется хоть капля любви и вѣры. Я говорилъ вамъ не разъ, что она жива и сегодня же докажу всю справедливость моихъ словъ.
   -- Какъ, де-Монгла, развѣ вы ее видѣли?
   -- Нѣтъ; но съ недѣлю тому назадъ ко мнѣ явился человѣкъ, совершенно незнакомый, и заплатилъ должные мнѣ маркизой д'Эскоманъ 4000 франковъ, которыми я имѣлъ счастіе заплатить за нее въ магазинѣ.
   -- И вы не узнали, кто онъ и гдѣ она?
   -- Нѣтъ, мой другъ, я не могъ этого сдѣлать, потому что онъ взялъ съ меня обѣщаніе не развѣдывать ни о немъ, ни о маркизѣ и даже ничего не говорить вамъ. Сегодня я нашелъ васъ вполнѣ достойнымъ моей откровенности и потому высказалъ все, отъ души желая успокоить вашу тоскующую душу. Не грустите и не отчаивайтесь, любезный де-Фонтанье; легко можетъ случиться, что я еще попирую на вашей свадьбѣ и буду при вашемъ вѣнчаніи точно также, какъ вы сегодня были при моемъ
   Неожиданное и радостное извѣстіе утѣшило Лудовика, котораго, въ-самомъ-дѣлѣ, страшно мучила неотступная мысль, что Эмма лишила себя жизни, вслѣдствіе его измѣны. Онъ вдругъ ожилъ; онъ до-того обрадовался, что бросился на шею де-Монгла и нѣжно разцѣловалъ его. Друзья разстались. Графъ, воротившись къ каретѣ, разсыпался въ тысячѣ извиненій передъ своей великодушной супругой; онъ оправдался въ своемъ замедленіи необыкновеннымъ упорствомъ Лудовика, котораго онъ, при всемъ желаніи, не могъ воротить къ Маргаритѣ. Графиня видимо была недовольна; но поѣздъ тронулся и наконецъ кареты остановились у ярко-освѣщеннаго подъѣзда великолѣпнаго отеля.
   Внезапное и очень неделикатное обстоятельство Лудовика де-Фонтанье не могло не огорчить Маргариту, потому что, выходя замужъ за графа де-Монгла, она напередъ обрекла его на жалкую участь старыхъ мужей и намѣревалась предоставить Лудовику пріятную роль домашняго друга; но онъ опять разстроилъ всѣ планы ея неожиданнымъ бѣгствомъ. Самолюбивая Маргарита, желая скрыть досаду, обратила все свое вниманіе, за отсутствіемъ Лудовика, на маркиза д'Эскоманъ, своего прежняго обожателя.
   Она совершенно забыла, въ его присутствіи, о своемъ графѣ, который сидѣлъ въ углу и спокойно читалъ газеты. Вечеръ оживился роскошнымъ ужиномъ en trois и длился за полночь.
   Около двухъ часовъ маркизъ разстался съ графиней, шепнувъ ей что-то на ухо и небрежно пожавъ руку старому де-Монгла. Новобрачная чета осталась вдвоемъ наединѣ. Въ домѣ настала таинственная тишина; блестящія люстры и канделябры потухли; роскошной нарядъ графини замѣнился простымъ кисейнымъ пеньуаромъ; отъ тлѣвшаго камелька падалъ матовый свѣтъ на длинныя перспективы зеркалъ и ярко-полированной мебели. Наконецъ часовая стрѣлка пробила два часа ночи, и двери въ богатый супружескій альковъ тихо растворились....
   Мы опускаемъ завѣсу надъ альковомъ новобрачныхъ. Чтобъ достойно обрисовать эту первую ночь, надо воскресить Гогарта, съ его сатирическимъ талантомъ....
   Изъ послѣдующихъ дней супружеской жизни де-Монгла мы мало или почти ничего не знаемъ. Много ходило по городу разныхъ толковъ насчетъ вечернихъ прогулокъ Маргариты въ Елисейскихъ поляхъ; много разсказывали смѣшныхъ анекдотовъ о семейной вѣротерпимости сѣдаго де-Монгла, но все это были слухи, не подтвержденные никакими положительными фактами. Что мы знаемъ навѣрное -- это постоянное посѣщеніе Маргариты маркизомъ д'Эскоманомъ. Маргарита, нисколько не стѣсняясь своимъ новымъ положеніемъ, принимала его особенно радушно; сначала она еще нѣсколько уважала болѣе законныя права своего мужа, потомъ, не замѣчая съ его стороны, ни преслѣдующей ревности, ни упрековъ, почти открыто замѣнила стараго супруга своимъ прежнимъ любовникомъ. Но когда де-Монгла засталъ волка, что называется, въ овчарнѣ, онъ разсвирѣпѣлъ, какъ вепрь и, не ограничившись одними ѣдкими сарказмами насчетъ графини, потребовалъ отъ своего соперника самаго дѣйствительнаго удовлетворенія. На другой день послѣ этого скандальнаго событія, маркизъ, тяжело раненый графомъ де-Монгла, умиралъ одинокимъ, и среди мучительной агоніи. Страшный образъ Эммы неподвижно и постоянно стоялъ передъ его больнымъ воображеніемъ. По-временамъ маркизъ вздрагивалъ и отмахивалъ отъ себя ужасное привидѣніе. Черезъ недѣлю гробъ его везли на кладбище Monmartre, и только одна траурная карета сопровождала погребальную процессію: въ этой каретѣ сидѣла Маргарита.
   Не долго пережилъ маркиза и другой нашъ герой, де-Монгла. Разбитый апоплексическимъ ударомъ, въ минуту сильнаго негодованія на Маргариту, онъ умеръ почти мгновенно, оставивъ графскій титулъ бывшей шатодёнской гризеткѣ и добрую память о себѣ въ двухъ-трехъ старинныхъ ресторанахъ.
   

ЭПИЛОГЪ.

Письмо Эммы къ матери де-Фонтанье.

Монастырь Урсулинокъ въ Каенѣ
28-го октября 1840 года.

Графиня.

   Со вчерашняго дня я принадлежу кельѣ. Между міромъ и могилой для меня нѣтъ другой мысли, кромѣ воспоминанія и молитвы. Я никогда не думала такъ рано умереть для жизни, но для женщины есть обстоятельства, которыя не оставляютъ ей другаго выбора, кромѣ монастыря или самоубійства. Я надѣла черную рясу не изъ увлеченія къ отшельнической обители,-- для этого я еще слишкомъ молода -- а потому, чтобъ скрыться за эту ограду отъ людей и несчастія.
   И я увѣрена, что ваше сердце пойметъ всю цѣну моей послѣдней жертвы и проститъ мнѣ мое заблужденіе въ отношеніи вашего сына. Теперь вы можете быть совершенно спокойны, онъ никогда не встрѣтитъ меня больше въ вашемъ обществѣ, не увидитъ ни моихъ страстныхъ слезъ, ни колѣнопреклоненій Все кончено. Послѣдній разсчетъ съ жизнью произнесенъ торжественно и невозвратно.
   Надѣюсь, что вы примете мое письмо снисходительно; по-крайней-мѣрѣ, не отвергнете ни моего раскаянія, ни моей просьбы.
   Внезапная смерть маркиза д'Эскомана возвратила мнѣ значительное состояніе, отъ котораго я отказалась прежде. Теперь я не имѣю въ немъ ни малѣйшей надобности. Вся моя собственность въ этомъ мірѣ ограничивается нѣсколькими метрами земли, въ которую опустится гробъ съ моимъ тѣломъ. И потому я отрекаюсь отъ своего богатаго наслѣдства; думаю, что оно можетъ быть полезно другимъ, кто наслаждается жизнію, и я на себѣ испытала, какъ горьки лишенія тамъ, гдѣ есть радости и надежды.
   По дарственной записи, совершенной въ Каенѣ моимъ нотаріусомъ, я раздѣлила доставшееся мнѣ состояніе на двѣ равныя части: одна назначена мной въ пользу бѣдныхъ жителей города Шатодёна, которые вспомянутъ меня и близкихъ моему сердцу въ своихъ молитвахъ; другую часть я позволила себѣ оставить вашей племянницѣ дѣвицѣ Октавіи и прошу васъ принять во имя ея этотъ даръ, приносимый женщиной, разорвавшей всѣ мірскія связи съ обществомъ. Не мнѣ объяснять вамъ причины такого приношенія; но я увѣрена, что оно составитъ счастіе невиннаго существа, обожаемаго вами болѣе всего на свѣтѣ. При одномъ воспоминаніи объ этомъ, сердцу моему стоновится легко. Однакожъ вамъ покажется нѣсколько удивительнымъ, что женщина, совершенно отчужденная отъ свѣта, замкнутая въ высокихъ монастырскихъ стѣнахъ, знаетъ все, что происходитъ въ сердцахъ людей, окружающихъ и любящихъ васъ. Чтобъ разъяснить это непонятное обстоятельство, я спѣшу сообщить вамъ то, въ чемъ я нетолько не сомнѣваюсь, но даже увѣрена.
   Полгода тому назадъ сердце мое снова поддалось-было обманчивымъ надеждамъ любви, когда я получила письмо отъ общаго нашего друга шевалье де-Монгла, увѣрявшаго меня, что любовь ко мнѣ еще не совсѣмъ заснула въ сердцѣ вашего сына. И въ-самомъ-дѣлѣ, мнѣ показалось тогда, что я достаточно выстрадала и выплакала, наконецъ достаточно молилась, чтобъ отклонить невидимую карающую руку. Обстоятельства измѣнились. Я была независима, вдова и богата и не представлялось никакихъ препятствій ни со стороны общества, ни со стороны общественныхъ законовъ, чтобы принадлежать Лудовику и даже не предвидѣлось борьбы съ жизнію, которая могла бы снова заглушить въ немъ только-что возродившуюся любовь ко мнѣ. Я повѣрила письму де-Монгла и поѣхала въ Сенъ-Жермень, чтобъ увидаться съ нимъ и познакомиться съ вами. Но какое-то тайное предчувствіе сдержало порывъ еще неостывшей вполнѣ страсти и совѣтовало, прежде чѣмъ онъ узнаетъ о моемъ пріѣздѣ, удостовѣриться въ его желаніи.
   Три дня я слѣдила за Лудовикомъ, и наконецъ встрѣтила его. Сердце мое также сильно забилось, какъ и при первой встрѣчѣ съ нимъ въ Шатодёнѣ. Онъ вышелъ изъ вашего дома, ведя подъ руку свою кузину, такое нѣжное и прелестное созданіе, что я приняла ее за дѣвочку. Позади ихъ шли вы, съ книгою въ рукахъ. Какое-то радостное чувство заговорило въ взволнованномъ моемъ сердцѣ и я пошла за вами. Октавія бѣгала, какъ ребенокъ, по дорожкамъ парка, исчезала въ курстарникахъ лѣса, гонялась за бабочками, спугивая птицъ, сидѣвшихъ въ гнѣздахъ и на вѣтвяхъ деревьевъ. Лудовикъ, въ свою очередь, старался подражать ей, также бѣгалъ какъ ребенокъ и помогалъ ей ловить насѣкомыхъ. Наконецъ, какъ теперь помню, она удалилась отъ васъ шаговъ на сто и задумчиво шла по узкой дорожкѣ. Онъ шелъ за ней слѣдомъ, время- отъ-времени нагибаясь и срывая цвѣтки. Наконецъ, набравъ цѣлый букетъ ландышей и полевыхъ фіялокъ, Лудовикъ подалъ его Октавіи. Она молча приняла его, сняла съ груди своей старый завялый букетъ уже поблекшихъ и смятыхъ цвѣтовъ, и отдала Лудовику взамѣнъ новаго. Онъ прижалъ его къ своимъ губамъ съ такой любовью, съ такимъ страстнымъ пыломъ хорошо знакомаго мнѣ чувства, что я поняла все и не могла вынести болѣе этой сцены.... Я убѣжала. Совершенно растерянная, я сбилась въ лѣсу и опять вышла на ту дорожку, на которой оставила ихъ. Они шли молча и рядомъ; взгляды ихъ были краснорѣчивѣе самыхъ выразительныхъ словъ любви. И тогда-то я отгадала, что Октавія болѣе не ребенокъ, какъ я принимала ее прежде, и терзающій неумолимый голосъ сердца сказалъ мнѣ, что они взаимно любятъ другъ-друга.
   Да, они любятъ другъ-друга, и это вѣрно, графиня; мое сердце не могло обмануть меня: мои слезы, невольно навернувшіяся на глазахъ, горе, стѣснившее грудь мою -- все увѣряло меня въ ихъ взаимной любви. И теперь, когда я ничего болѣе не желаю въ мірѣ какъ ихъ полнаго счастія, когда я люблю Октавію, потому что она любима имъ, въ удѣлъ мнѣ остается одно утѣшеніе -- видѣть, что судьба ихъ устроена, что бѣдность не будетъ мѣшать ихъ союзу.
   Лудовикъ съ добрымъ сердцемъ. Его попеченія о бѣдной Сусаннѣ, впродолженіе ея болѣзни, его участіе, съ которымъ онъ проводилъ ее до могилы, много говорятъ въ его пользу. Но при всѣхъ этихъ превосходныхъ качествахъ, онъ слишкомъ восторженъ и способенъ увлекаться самыми несбыточными мечтами; даже не въ силахъ противопоставить своему энтузіазму холодный голосъ разсудка. Оставьте его жить въ деревнѣ съ молодой женой, и утвердительно можно сказать, что тишина мирной сельской жизни, семейное спокойствіе и счастіе, наконецъ успокоительная природа, мало-по-малу образуютъ въ немъ и характеръ и болѣе вѣрное чувство. Быть можетъ, я была бы и теперь счастлива, еслибъ только мы не уѣхали изъ Clos-béni.
   Послѣднія слова эти мнѣ хотѣлось вычеркнуть, но потомъ подумала и оставила.... Они доказываютъ, что я не совсѣмъ отрѣшилась отъ воспоминанія прошлаго счастья, какъ ни старалась его забыть. Воспоминаніе это преобладаетъ надъ моимъ раскаяніемъ, надъ моими сожалѣніями наконецъ надъ моей безусловной покорностью судьбѣ и провидѣнію. Чувствуя свое безсиліе въ борьбѣ съ моими воспоминаніями о минувшемъ счастіи и свѣтлыхъ надеждахъ, я еще разъ прошу вашего прощенія. Вы сами любили, но я не знаю, кто можетъ такъ пламенно и безгранично любить, какъ я любила вашего Лудовика!
   Прощайте, графиня, и примите увѣреніе въ преданности сестры вашей

инокини Марѳы.

   Три мѣсяца спустя по полученіи этого письма матерью Лудовика де-Фонтанье, герой нашего романа женился на своей кузинѣ Октавіи.
   Мать Лудовика скрыла отъ сына настоящій источникъ внезапно пріобрѣтеннаго ими богатства, опасаясь непостоянства характера своего сына. Она справедливо полагала, что Лудовикъ легко могъ при такомъ воспоминаніи о маркизѣ увлечься ея великодушіемъ и снова почувствовать уже погасавшую въ его сердцѣ любовь къ ней; а между тѣмъ, Лудовикъ не могъ возвратить ее себѣ, навсегда потерянную для общества.
   Но едвали что либо подобное могло случиться. Лудовикъ де-Фонтанье сдѣлался богатымъ помѣщикомъ, посвятилъ себя хозяйству и дѣятельно занялся земледѣліемъ. Когда извѣстіе о смерти маркизы д'Эскоманъ, скончавшейся въ 1846 году, достигло до нашего героя, -- онъ принялъ эту печальную вѣсть съ такимъ ледянымъ равнодушіемъ, что даже изумилъ имъ свою мать.
   Первая любовь у многихъ исчезаетъ безслѣдно, подобно высохшему цвѣтку, въ которомъ не осталось ни прежняго цвѣта, ни влаги, ни благоуханія.

Конецъ пятой и послѣдней части.

"Русское Слово", NoNo 9--12, 1860, No 1, 1861

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru